«— Настоящий вопрос, англичаночка, состоит в том, почему ты вернулась?
— Ага, конечно, легче задавать вопросы мне, чем отвечать самому. — Мои ладони плотно прижались к шероховатому дереву двери. — Ну а как ты думаешь, почему я вернулась?
— Я не знаю.
Мягкий шотландский говор звучал невозмутимо, но я даже в полумраке видела, как бьется пульс над открытым воротом его рубахи.
— Ты вернулась, чтобы снова стать моей женой? Или только затем, чтобы рассказать мне о дочери?
Неожиданно, словно осознав, что такая близость меня нервирует, Джейми отвернулся и двинулся к окну, где поскрипывали на ветру ставни.
— Ты мать моего ребенка, англичаночка, и за одно это я обязан тебе — за знание того, что моя жизнь была не напрасной и что мой ребенок в безопасности.
Он повернулся и посмотрел на меня. В голубых глазах застыло напряжение.
— Но прошло много времени с тех пор, как мы с тобой были вместе. Потом у тебя была своя жизнь, а у меня здесь — своя. Ты ничего не знаешь о том, что я делал или кем был. И вот теперь ты вернулась. Потому что захотела или потому что почувствовала себя обязанной?
У меня перехватило горло, но я посмотрела прямо в глаза Джейми.
— Я вернулась теперь, потому что раньше… раньше я думала, что ты умер. Я думала, что ты погиб при Куллодене.
Джейми уставился на подоконник и подобрал с него какую–то щепочку.
— Ну понятно… Что ж… я и должен был умереть. — Он невесело улыбнулся, пристально изучая щепочку. — Приложил к этому уйму стараний. — Он снова посмотрел на меня. — А как ты узнала, что я не умер? Или где я нахожусь, если на то пошло?
— Мне помогли. Молодой историк Роджер Уэйкфилд нашел архивные записи, он проследил каждый твой шаг до Эдинбурга. И, увидев имя «А. Малкольм», я поняла… подумала, что… это можешь быть ты.
Мои объяснения были невнятными, но время для подробностей можно будет найти и позже.
— Ага, понятно. И потом ты пришла. Но все же… почему?
Несколько мгновений я смотрела на него молча. Джейми, словно ему стало трудно дышать, а может быть, просто ради того, чтобы чем–то себя занять, нашарил засов и наполовину распахнул ставни, заполнив комнату шумом падающей воды и холодным, свежим запахом дождя.
— Ты пытаешься намекнуть мне, что не хочешь, чтобы я осталась? — вырвалось у меня. — Потому что если… я хочу сказать, мне понятно, что жизнь твоя теперь… может быть, у тебя… другие узы…
Невероятно обострившееся восприятие позволяло мне улавливать едва слышные звуки, доносившиеся с нижнего этажа, и это несмотря на шум дождя и оглушительный стук собственного сердца. Мои ладони вспотели, и я тайком вытерла их о юбку.
Джейми отвернулся от окна и уставился на меня.
— Господи! — вздохнул он. — Да чтобы мне вдруг захотелось расстаться с тобой? — Его лицо было бледным, а глаза неестественно блестели. — Я страстно желал тебя двадцать лет, англичаночка. Боже мой, неужели ты этого не понимаешь?
….....

— Я нужен тебе? — прошептал он. — Англичаночка, ты примешь меня? Ты готова рискнуть и принять человека, которым я являюсь, ради человека, которого ты знаешь по общему прошлому?
Я ощутила мощную волну облегчения, смешанного со страхом. Она пробежала от его руки по моему плечу и к кончикам пальцев ног, снимая напряжение.
— Немного поздно спрашивать об этом, — сказала я и, потянувшись, коснулась его щеки, где начинала пробиваться щетина, ощущавшаяся под моими пальцами не колючей, а мягкой, словно плюш. — Потому что я уже рискнула всем, что у меня было. Но, кем бы ты ни был теперь, Джейми Фрэзер, — да. Да, я хочу быть с тобой.
Пламя свечи голубым светом отражалось в его глазах, когда он протянул ко мне руки. Я молча ступила в его объятия и уткнулась ему лицом в грудь, наслаждаясь возможностью ощущать рядом это большое, сильное тело. Настоящее — после стольких лет тоски по призраку, которого я не могла коснуться.
Спустя мгновение Джейми высвободился, нежно коснулся моей щеки и улыбнулся.
— Ты все–таки чертовски храбрая, англичаночка. Впрочем, так было всегда.
Я попробовала улыбнуться ему в ответ, но губы дрожали.
— А как насчет тебя? Откуда тебе знать, какая я? Ты ведь тоже не знаешь, чем я занималась последние двадцать лет. Может быть, я такой ужасный человек, что тебе и не вообразить!
Его глаза засветились от лукавства.
— Конечно, все возможно, англичаночка. Дело, однако, в том, что меня это не волнует.»

«Я стояла перед ним без ничего, на мне были только туфли и шелковые розовые чулки с подвязками. Захотелось подхватить с пола платье и прикрыться, но мне удалось справиться с этим порывом. Я выпрямилась, вскинула голову и стала ждать.
Джейми не промолвил ни слова. Его глаза блеснули в свете свечи, когда он слегка мотнул головой, но он по–прежнему ловко умел скрывать свои мысли за непроницаемой маской.
— Ты скажешь что–нибудь или так и будешь молчать? — не выдержав, спросила я дрожащим голосом.
Джейми открыл рот, но не смог произнести ни слова, лишь медленно покачивал головой.
— Господи, — прошептал он наконец. — Клэр, ты самая красивая женщина, которую я когда–либо видел.
........

— Твоя грудь бела, как слоновая кость, — тихо произнес он с сильным горским акцентом, всегда проскакивавшим в речи Джейми в моменты сильного волнения.
Он поднял руку и взял одну грудь в свою ладонь. Его загорелые пальцы темнели на фоне бледного свечения моего тела.
— Даже просто видеть их, такие полные и округлые… Господи, я мог бы вечно держать здесь голову. Но коснуться тебя, моя англичаночка… Тебя, с кожей, подобной белому бархату, и нежными линиями тела…
Джейми умолк. Его рука медленно двинулась по изгибам талии и бедра к выпуклости ягодиц.
— Боже мой, — прошептал он, — я не могу не смотреть на тебя, англичаночка, не могу отнять от тебя руки, не могу не находиться рядом с тобой, не могу не желать тебя.
…......

Паховые волосы топорщились каштановым кустиком, и было совершенно очевидно, что Джейми не солгал: он действительно хотел меня, очень хотел.
.......

— Ты так же боишься, как и я? — прозвучал мой голос, как мне показалось, слегка хрипловатый.
Джейми внимательно оглядел меня и поднял бровь.
— Вот уж не думал, что смогу тебя бояться. Но ты покрылась гусиной кожей. Тебе страшно, англичаночка, или просто холодно?
— И то и другое, — ответила я, и Джейми рассмеялся.
— Тогда иди сюда, — сказал он, отпуская мою руку и наклоняясь, чтобы откинуть одеяло.
Когда он скользнул под одеяло рядом со мной, я продолжала дрожать и жар его тела стал для меня сущим потрясением.
— Господи, да ты ничуточки не замерз! — вырвалось у меня, когда я, инстинктивно потянувшись навстречу теплу, прижалась к его груди.
Он неуверенно рассмеялся.
— Нет, не замерз. Наверное, я должен бояться, а?
Он нежно обнял меня, и я коснулась его груди, ощущая, как сотни крохотных бугорков гусиной кожи возникают под кончиками моих пальцев среди курчавых рыжих волос.
— Когда мы боялись друг друга раньше, в нашу свадебную ночь, — прошептала я, — ты держал меня за руки. Ты сказал, что будет легче, если мы соприкоснемся.
Кончиком пальца я нащупала его сосок, и Джейми издал слабое восклицание.
— Да, говорил, — выдохнул он. — Господи, коснись меня снова, вот так…
Неожиданно он сильнее прижал меня к себе.
— Коснись меня, — снова тихо попросил он, — и позволь мне коснуться тебя, моя англичаночка.
….......

— Когда мы поженились, — прошептал он, обдавая мою щеку теплым дыханием, — и я увидел тебя там, такую красивую в белом платье, Я ни о чем не мог думать, кроме как о том, что, когда мы останемся наедине, я смогу разобрать твои кружева и ты, нагая, окажешься рядом со мной в постели.
— А сейчас ты хочешь меня? — прошептала я и поцеловала загорелую плоть в ложбинке над ключицей.
Кожа была солоноватой, волосы пахли древесным дымом, в целом же от него исходил возбуждающий запах настоящего мужчины.
Ответом стало резкое движение, заставившее меня ощутить животом прикосновение затвердевшего мужского начала.
Страх и желание прижали меня к нему. Груди мои набухли от возбуждения, жар в промежности побуждал открыть себя для него. Но таким же сильным, как страсть, было простое желание принадлежать ему, дать ему возможность полностью овладеть мною, чтобы я, забывшись, избавилась от своих сомнений.
….....

— Дай мне свои губы, англичаночка, — прошептал Джейми, склоняясь ко мне.
Его голова загородила свечу, и, когда его губы коснулись моих, я не видела ничего, кроме смутного свечения и темноты его плоти. Прикосновение, сначала нежное, становилось все более настойчивым и жарким. Слегка охнув, я открылась ему; его язык искал мой.
Я укусила его за губу, и он удивленно вздрогнул.
— Джейми, — прошептала я прямо в его губы, отделенные от моих лишь теплым дыханием. — Джейми!
И это было все, что я могла сказать, ибо мои бедра подались навстречу его желанию, а потом снова и снова. Я повернула голову и впилась зубами в его плечо.
Джейми издал горловой звук и вошел в меня, глубоко и с силой. Изгибаясь под ним, я вскрикнула, как девственница в свою первую ночь.
— Не останавливайся! — вырвалось у меня. — Ради бога, не останавливайся!
Его тело услышало меня и ответило на том же языке: он сильнее стиснул мои запястья, а его толчки сделались еще неистовее, еще мощнее, всякий раз проникая в самую глубь моего лона.
Потом он выпустил мои руки, упал на меня, придавив своей тяжестью к постели, и крепко сжал мои бедра, удерживая меня неподвижной.
Я пискнула, завертелась под ним, и он укусил меня в шею.
— Лежи смирно, — сказал он мне на ухо.
Я послушалась по той простой причине, что не могла и шелохнуться. Мы прижимались друг к другу так тесно, что, дрожа, не могли разобрать, чья это дрожь, а чувствуя биение сердца о ребра, я не знала, мое это сердце или его.
Так продолжалось, пока его движения в моем лоне не пробудили во мне конвульсию, и я, лежа под ним, почувствовала, как мои спазмы вызывают в нем отклик, побуждая присоединиться ко мне.
Тяжело дыша, Джейми приподнялся на обеих руках, выгнув спину и откинув голову. Глаза его были закрыты. Очень медленно он наклонил голову, открыл глаза и посмотрел на меня с невыразимой нежностью. Его щека в свете свечи поблескивала от влаги — может быть, от пота, а может быть, и от слез.
— О Клэр, — прошептал Джейми. — О господи, Клэр.
Все его тело содрогнулось, из горла вырвался похожий на рыдание стон, волосы упали на лицо, и его семя излилось в меня так, что каждое содрогание пребывающей во мне плоти рождало глубинный отклик всего моего существа.
Когда все кончилось, Джейми некоторое время удерживал себя надо мной, неподвижный, как камень, а потом не упал, но бережно опустился на меня и, расслабившись, замер.
…........
Джейми приоткрыл один глаз и задумчиво посмотрел на меня.
— Ну, англичаночка, чтобы забыть об этом, нужно совсем спятить, — сказал он. — Может быть, у меня и не хватает практики, но я пока не утратил всех своих способностей.»