Дата: Понедельник, 28.11.2016, 21:45 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
Диана Гэблдон. «Эхо прошлого» («An Echo In The Bone»)
Пролог ТЕЛО УДИВИТЕЛЬНО ПЛАСТИЧНО. Дух же - и того более. Но есть то, что вернуть невозможно. Так, ты говоришь, nighean? Это правда - легко можно покалечить тело и изувечить душу. И все же есть в человеке то, что никогда не сломается.
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА | Книги | Диана Гэблдон Перевод: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва, Наталья Шлензина, Ольга Абрамова и др. Редакторы: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Снежана Шабанова. Иллюстратор: Евгения Лебедева Книгу можно скачать здесь в трех форматах.
Три Майл Пойнт, колония Нью-Йорк (в настоящее время парк в городе Нью-Йорк - прим. пер.) 3 июля 1777 года ТЕМНОЕ ПЯТНО ПОТА между широкими плечами бригадного генерала Фрейзера имело форму острова Мэн на карте, которая висела дома, в старой классной комнате. Мундир лейтенанта Гринлифа тоже полностью вымок и потемнел на всем теле, и только поблекшие рукава оставались красными. Мундир Уильяма был менее поблекшим, - а точнее, постыдно новым и ярким - но также лип к спине и плечам, тяжелый от влажности и испарений его собственного тела. Рубашку он выжал, но когда надевал ее несколькими часами ранее, она затвердела от соли: постоянное напряжение в предыдущие дни выкристаллизовалось на белье, но с восходом солнца, заставившего снова вымокнуть, ткань снова стала мягкой. Взглянув на холм, куда бригадный генерал предложил подниматься, Вилли испытал надежду на прохладу на вершине, но напряжение от восхождения аннулировало все преимущества высоты. Они покинули лагерь сразу же после рассвета, когда воздух был такой вкусный и свежий, что Уилли жутко хотелось побежать через лес голым, как индеец, выловить рыбин из озера и съесть их с дюжину на завтрак, свежими и горячими, запеченными в овсяной муке. Местечко Три Майл Пойнт (Точка трех миль (англ.) – прим. пер.) называлось так потому, что находилось в трех милях южнее форта Тикондерога. Бригадный генерал, возглавлявший продвижение войска, остановил всех здесь и предложил им с лейтенантом Гринлифом взобраться на возвышенность, чтобы осмотреться, прежде чем двигаться дальше. За неделю до этого Уильяма, к его удовольствию, назначили к бригадному генералу, который оказался дружелюбным и общительным командиром, хотя и не походил на генерала Бергойна. Но Вилли было бы все равно, даже если бы выяснилось, что тот - настоящая фурия. Он будет на передовой - и это все, что имело значение. Уильям нес некоторое инженерное снаряжение, а так же пару походных фляжек с водой и ящик для корреспонденции бригадного генерала. Он помог установить съемный штатив и услужливо подержал прут, измеряющий расстояние. Но, когда все замерили и записали, генерал, обсудив с Гринлифом какие-то результаты, отправил инженера обратно в лагерь. Завершив безотлагательные дела, генерал, похоже, не желал сразу же спускаться - вместо этого он медленно прогуливался и, казалось, наслаждался легким ветерком. А затем, усевшись на камне, откупорил свою флягу и довольно вдохнул. - Сядьте, Уильям, - сказал он, указав на тот же камень. Они немного посидели молча, слушая звуки леса. - Я знаю вашего отца, - вдруг произнес генерал и обаятельно улыбнулся. - Полагаю, вам все это говорят. - Ну, да. Все говорят, - признал Уильям. - А если не про него, то про моего дядю. Генерал Фрейзер рассмеялся. - Тяжелое бремя семейной истории, которое нужно нести, - посочувствовал он. - Но я уверен, вы несете его достойно. Уильям не знал, что сказать, и в ответ только хмыкнул. Бригадный генерал снова засмеялся и передал ему флягу. Вода была такой теплой, что Вилли едва ощущал, как она текла по горлу, но она пахла свежестью и ей удалось утолить жажду. - Мы были вместе на Полях Авраама. Ваш отец и я, имеется в виду. Он вам когда-либо рассказывал о той ночи? - Не так много, - сказал Уильям, размышляя, обречен ли он теперь встречаться с каждым солдатом, который сражался на этом поле с Джеймсом Вульфом. - Знаете, мы спустились по реке ночью. Все мы просто остолбенели. Особенно я, - бригадир посмотрел на озеро, слегка покачивая головой и явно вспоминая. - Эта река Святого Лаврентия. Генерал Бергойн упоминал, что вы бывали в Канаде. Вы видели ее? - Немного, сэр. В основном я путешествовал по суше в сторону Квебека, а затем спустился по Ришелье. Хотя, мой отец рассказывал мне о реке Святого Лаврентия, - Вилли почувствовал, что необходимо добавить это. - Он говорил, что это достойная река. - А он сказал, что я чуть не сломал ему руку? Он был рядом со мной в лодке, и, когда я высунулся, чтобы окликнуть французского часового, надеясь, что мой голос не надорвется, он схватил меня, чтобы удержать. Я чувствовал, как его кости скрежещут, но в тех обстоятельствах этого даже не заметил, пока не отпустил его и не услышал, как он охнул. Уильям увидел легкое движение широких бровей, а взгляд бригадного генерала сместился к его рукам - не то, чтобы в замешательстве, но словно пытаясь сравнить эту ситуацию с той. У отца были длинные, изящные, элегантные руки с тонкими костями; пальцы Уильяма был длинными, но руки выглядели вульгарно большими, грубоватыми, с широкими ладонями. - Он - лорд Джон - он мой отчим, - выпалил Уильям и мучительно покраснел, смутившись от признания и от той прихоти, что заставила его сказать это. - О? О, да, - неопределенно сказал бригадный генерал. - Да, конечно. Подумал ли генерал, что Вилли говорил с гордостью, указывая на древность его собственной родословной? Единственным утешением было то, что его лицо выглядело таким же красным от напряжения, как и у Саймона Фрейзера, так что румянец никто бы и не заметил. Бригадный генерал как будто услышал его мысли и стянул мундир, затем расстегнул жилет и похлопал его полами, кивнув Уильяму, чтобы поступил так же. Что тот и сделал, вздохнув с облегчением. Беседа перешла на другие кампании, в которых бригадный генерал сражался; Уильям о большинстве из них лишь слышал. Вилли постепенно понял, что генерал изучает его, оценивая его квалификацию и манеры. Ему было неуютно осознавать, что опыт его был бесславен; знал ли генерал Фрейзер, о том, что произошло во время битвы за Лонг-Айленд? Молва действительно быстро распространялась. В конце концов, в разговоре наступила пауза, и они немного посидели в одних рубашках, прислушиваясь к шелесту деревьев над головой. Уильям хотел сказать что-то в свою защиту, но не мог никак придумать, как подойти к этому вопросу изящно. Но если он не расскажет, не объяснит, что случилось... Хотя хорошего объяснения не находилось. Он был олухом, вот и все. - Генерал Хау хорошо отзывался о вашем уме и смелости, Уильям, - сказал бригадный генерал, как бы продолжая предыдущий разговор.- Хотя он говорил, что, по его мнению, у вас еще не было возможности показать ваш командирский талант. - А... нет, сэр, - ответил Уильям, вспотев. Бригадный генерал улыбнулся. - Что же, нам нужно убедиться, что мы исправим этот недостаток, не так ли? Он встал, слегка застонав, потягиваясь и снова пожал плечами. - Пообедаете со мной позже. Мы обсудим это с сэром Фрэнсисом.
Друзья, спасибо Вам огромное !!! Можно задать вопрос по главе 50 (книга 7). Она действительно заканчивается словами " предзнамение казалось благоприятным", а далее 51 глава?
Друзья, спасибо Вам огромное !!! Можно задать вопрос по главе 50 (книга 7). Она действительно заканчивается словами " предзнамение казалось благоприятным", а далее 51 глава?
Нет. там еще два подзаголовка.
вот ее конец Йен свернул одеяло и прислушался. От его собственного лагеря больше ничегоне осталось, и через несколько секунд он исчез в кустах, с привязанным к спине одеялом и ружьём в руке, а огромная безмолвная собака следовала за ним по пятам. У каждой женщины должно быть свое маленькое "ку-ку"
Сообщение отредактировалаБонитоша - Вторник, 14.11.2017, 23:16
Дата: Понедельник, 27.11.2017, 18:47 | Сообщение # 80
Король
Сообщений: 19994
Глава 52. ПОЖАРИЩЕ
(с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Форт Тикондерога
1 июля 1777
УИТКОМБ ВЕРНУЛСЯ и, если верить многочисленным сплетням, принес несколько скальпов англичан. Поскольку я встречалась с Бенджамином Уиткомбом и с парой других лонгхантеров (житель восточного пограничного поселения конца XVIII века, Америка, проводивший длительные непрерывные периоды охоты в горах - прим. пер.), то была готова в это поверить. Худые и крепкие, разговаривали они вполне вежливо, одевались в грубую кожу и потрепанную домотканую одежду, как и многие мужчины в форте. Но только у лонгхантеров глаза походили на звериные. На следующий день Джейми вызвали в штаб, откуда он вернулся лишь после наступления темноты. Сидя на пустом бочонке из-под свиной солонины, я слушала, как у одного из костров во дворе рядом с казармами Сент-Клэра пел какой-то мужчина, и в свете огня увидела, что Джейми, обойдя костер, направился к нашему дому. Я быстро поднялась и догнала его. - Давай пройдемся, - тихо сказал он и повел меня в сторону комендантского садика. И, хотя никаких следов нашей недавней бурной встречи там не осталось, я прямо кожей ощущала тело Джейми: его напряжение и стук сердца. Значит, новости плохие. - Что случилось? - вполголоса спросила я. - Уиткомб поймал британского солдата и привел сюда. Разумеется, тот ничего не выдал... Но Сент-Клэр оказался достаточно хитрым, чтобы поместить с ним в подземелье Энди Трейси, сказав, что его обвиняют в шпионаже. В смысле, что Трейси – шпион. - Весьма умно, - одобрила я. Лейтенант Эндрю Ходжес Трейси был ирландцем: прирожденный враль, грубоватый и очаровательный. Если я бы кого и выбрала для добычи информации из кого угодно без применения силы, то только Трейси. - Я так понимаю, он что-то разузнал? - Узнал. К нам еще и троих английских дезертиров привели. Немцев. Сент-Клэр хотел, чтобы я с ними поговорил. Что Джейми и сделал. Принесенная дезертирами информация могла быть подозрительной. Вот только она соответствовала той, что хитро выудили из пойманного английского солдата. Достоверные данные, которых Сент-Клэр ждал последние три недели. Генерал Карлтон с малыми силами остался в Канаде. Действительно, именно генерал Бергойн командует наступлением огромной армии, направляющейся к форту. К ним подошло подкрепление в лице генерала фон Ридезеля, под началом которого семь брауншвейгских полков, батальон пехоты и четыре отряда драгун. Авангард англичан находится меньше чем в четырех днях пути от форта. - Не слишком хорошо, - заметила я, глубоко вздохнув. - Да уж, - согласился Джейми. - Хуже всего то, что один из бригадных генералов Бергойна – Саймон Фрейзер, у которого есть передовой отряд. - Твой родственник? Вопрос был риторический: человек с такой фамилией не мог быть никем другим, и я увидела, как на лице Джейми промелькнула тень улыбки. - Родственник, - иронично сказал он. – Кажется, троюродный брат. И очень храбрый воин. - Ну, иначе и быть не могло, правда? Это последняя плохая новость? Джейми покачал головой. - Нет. Дезертиры говорят, что с поставками в армии Бергойна плохо. Драгуны идут пешком, потому что не могут получить свежих лошадей. Хотя я не могу сказать, съели они их или нет. Ночь была жаркой и душной, но по моим рукам пробежала дрожь, приподнявшая волоски. Я коснулась запястья Джейми и ощутила, что его волосы тоже ощетинились. «Сегодня ему будет сниться Каллоден», - пришла вдруг в голову мысль, но я отбросила ее пока. - Я, скорее, подумала бы, что новость хорошая. Что не так? Повернув запястье, Джейми взял меня за руку, наши пальцы переплелись. - Потому что у них нет достаточного обеспечения, чтобы устроить долгую осаду. Им придется взять нас силой и численностью. И, вероятнее всего, у них это получится.
ТРИ ДНЯ СПУСТЯ на горе Дефайанс появились первые английские лазутчики.
А НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ любой мог увидеть, – и каждый видел – как на горе Дефайанс началось строительство артиллерийских укреплений. Подчинившись, наконец, неизбежному, Артур Сент-Клэр отдал приказ начать эвакуацию форта Тикондерога. Бóльшей части гарнизона надлежало переместиться на гору Индепенденс, прихватив с собой все наиболее ценные припасы и боевую технику. Некоторое количество овец и коров следовало забить, а остальных увести подальше в леса. Несколько подразделений ополчения получили задание уйти через лес и отыскать дорогу до Хаббардтона, где им предстояло дожидаться в качестве подкрепления. Женщин, детей и инвалидов под легкой охраной должны были отправить лодками на другой берег озера. Все начиналось весьма упорядоченно: пришел приказ принести, как стемнеет, на берег все, что возможно переправить по воде; мужчины проверяли и собирали оружие, а также, согласно указанию, систематически уничтожали все, что невозможно забрать с собой. Обычно так и поступали – старались лишить врага любой возможности использовать припасы. В нашем случае вопрос был несколько более насущным: дезертиры сообщили, что армии Бергойна уже не хватает поставок. Лишение их ресурсов Тикондероги может остановить, – или, по крайней мере, замедлить их – поскольку в ожидании прибытия опаздывавших обозов из Канады англичане будут вынуждены кормиться и жить вне стен форта. И все это – разрушение, упаковка, загрузка, забивание животных и перемещение пожитков и скота, – должно было проводиться внутри помещений, под самым носом британцев. Потому что если бы те увидели, что отступление вот-вот начнется, то напали бы на нас, будто волки, уничтожив гарнизон, как только тот покинул бы стены форта. Каждый день после полудня над озером начинали клубиться огромные грозовые тучи – наполненные молниями страшные черные глыбы высотою в несколько миль. Иногда после полуночи их прорывало дождем, бомбардировавшим озеро, горы, пикетные линии и крепость. Вода лилась, будто из опрокинутого бездонного ведра. А иногда они просто уплывали прочь – ворчливые и зловещие. Сегодня вечером небо заволокли яростные низкие тучи, испещренные прожилками молний. Жаркие разряды пульсировали в гуще облаков и неожиданно вспыхивали между ними, будто вели беззвучный разговор. Время от времени внезапная яркая сине-белая вилка выстреливала аж до самой земли одновременно с раскатом грома, от которого все подпрыгивали. Паковать нам было практически нечего. И слава Богу, потому что и времени на это почти не оставалось. В казармах поднялась ужасная суматоха: собирая вещи, я слышала, как потерявшие детей матери выли белугой, раздавались крики людей, искавших какие-то вещи, беспрестанно шаркали ноги и грохотали шаги. И ровный стук дождя вторил им на деревянных лестничных клетках. Снаружи раздалось взволнованное блеяние множества овец, испуганных тем, что их вывели из загонов, а потом внезапно в панике заревели и замычали коровы, которые рвались сбежать. И не удивительно: в воздухе стоял сильный запах свежей крови от забоя скота. Конечно, я видела гарнизон во время построений и знала, какова его численность. Но смотреть на то, как три или четыре тысячи человек, пихаясь и толкаясь, пытаются в жуткой спешке выполнять непривычные задачи – это как наблюдать за разворошенным муравейником. Я пробиралась сквозь бурлящую массу, прижимая мешок из-под крупы с нашей запасной одеждой, скудными запасами медикаментов и полученным от благодарного пациента большим куском ветчины, завернутым в мою вторую юбку. Мне поручили присматривать за группой инвалидов, которая эвакуировалась с лодочной бригадой, – но я не собиралась уезжать, не повидавшись с Джейми. От волнения у меня так сильно сжимало горло, что я почти не могла говорить. Не в первый раз я подумала о том, как удобно быть замужем за очень высоким мужчиной. Выхватить Джейми в толпе всегда очень легко, и в считанные мгновенья я увидела его на одном из полукруглых равелинов. Рядом с ним стояли несколько его ополченцев. Я предположила, что, наверное, внизу формируется лодочная бригада, и это обнадеживало. Но как только я добралась до края равелина и глянула вниз, перспектива оказалась не столь воодушевляющей. Берег озера под крепостью напоминал возвращение нещадно потрепанной рыболовной флотилии. Каких только лодок там не было: от каноэ и весельных суденышек до легких плоскодонок и наспех сколоченных плотов. Некоторые лодки вытащили на сушу, другие, очевидно, по недосмотру, уплывали прочь – во время краткой вспышки молнии я заметила несколько торчащих из воды голов – это мужчины и мальчики поплыли, чтобы вернуть их обратно. Огней на берегу не зажигали из боязни выдать план отступления, однако кое-где горели факелы, выхватывая из темноты спорящих и дерущихся людей. Но за пределами освещения земля, казалось, колыхалась и пульсировала в темноте, будто туша, в которой копошатся черви. Джейми пожимал руки мистеру Андерсону – одному из тех, кто сначала служил матросом на «Чирке», а сейчас фактически стал капралом в ополчении. - Идите с Богом, - сказал Джейми. Мистер Андерсон кивнул и, повернувшись, повел за собой нескольких ополченцев. Они миновали меня, когда я поднималась наверх, и двое из них мне кивнули, хотя в тени шляп лиц было не различить. - Куда они направляются? - спросила я у Джейми. - В Хаббардтон, - ответил он, все еще не отрывая взгляда от берега. - Я сказал, что решать им, но лучше пусть уходят раньше, чем позже. Подняв подбородок, Джейми кивнул в сторону горбатого склона горы Дефайанс, на вершине которой вспыхивали искры костров. - Если они не догадываются, что происходит, то это величайшая некомпетентность. На месте Саймона Фрейзера я бы пошел в наступление еще до рассвета. - А ты не собираешься идти со своими людьми? - в сердце зажглась искра надежды. На равелине было почти темно, лишь на лестнице мерцали отсветы факелов и больших костров, горящих внутри форта. Но и этого оказалось достаточно, чтобы ясно увидеть лицо Джейми, когда он повернулся ко мне: мрачное, но в напряженности его рта угадывалась горячность готового ринуться в бой солдата. - Нет, - ответил он. - Я собираюсь отправиться с тобой, - Джейми вдруг улыбнулся, и я сжала его руку. - Ты же не думаешь, что я позволю тебе бродить в лесной глуши с горсткой увечных безумцев? Даже если это означает, что мне придется забраться в лодку, - добавил он с ноткой отвращения. И вопреки всему я рассмеялась. - Как ты их приласкал, - сказала я, - хотя не скажу, что ты не прав, если имеешь в виду миссис Рейвен. Ты нигде ее не видел, а? Джейми покачал головой. Из-за ветра часть его волос растрепалась из-под завязки, которую он теперь снял и зажал зубами, собирая волосы в густой хвост, чтобы снова заплести. Внизу под равелином кто-то что-то сказал встревоженным голосом, и мы с Джейми резко повернулись, чтобы посмотреть. Гора Индепенденс была в огне. - ПОЖАР! ПОЖАР! От этих криков и без того уже взволнованные и расстроенные люди высыпали из казарм на улицу, будто стайка всполошенных перепелок. Огонь разгорался как раз под вершиной горы Индепенденс, где генерал Фермуа устроил аванпост со своими людьми. Вверх взмыл язык пламени, ровный, словно зажегшаяся свеча. Затем, как будто кто-то прикрутил газ на плите, порыв ветра притушил огонь, и тот на мгновение припал к земле, прежде чем всколыхнуться снова гораздо бóльшим пожарищем. Оно осветило гору, показав крошечные черные фигурки: на фоне огня вырисовывались силуэты как будто сотен людей, сворачивающих палатки и грузивших поклажу. - Это же аванпост Фермуа загорелся, - недоверчиво произнес стоящий рядом солдат. - Так ведь? - Да, - с другой стороны подтвердил мрачным голосом Джейми. - И если мы, стоя тут, можем видеть отступление, то дозорным Бергойна это видно и подавно. И вот так запросто началось бегство. Если когда-нибудь я и сомневалась в том, что существует нечто вроде телепатии, то этого было достаточно, чтобы сокрушить любые сомнения. Из-за промедлений Сент-Клэра и непрестанно стучавших по натянутым нервам слухов солдаты и так уже находились в критическом состоянии. По мере того, как по горе Индепенденс распространялся огонь, в головах у всех мгновенно поселилась убежденность в том, что красномундирники и индейцы нападут на нас. И не было необходимости говорить об этом вслух. Паника, вылетев на свободу, распростерла свои широкие черные крылья над фортом, и неразбериха на озерном берегу на наших глазах превратилась в полный хаос. - Что ж, пойдем, - сказал Джейми. И прежде чем я успела что-то сообразить, меня повели вниз по узким ступеням равелина. Горели несколько деревянных лачуг, – причем их подожгли специально, чтобы лишить захватчиков полезных материалов – и пламя осветило сцену прямиком из ада. Женщины тащили полураздетых детей, которые кричали и волочили за собой одеяла, мужчины выкидывали из окон мебель. Ночной горшок разбился о камни, и острые осколки керамики врезались в ноги тех, кто находился рядом. Позади меня послышался напряженный голос: - Золотая гинея, скажем, на то, что жалкий шельмец-французишка сам поджег свой дом. - Ноль шансов, - ответил Джейми коротко. - Я лишь надеюсь, что он сам смог оттуда убраться. Полыхнула огромная молния, и в форте стало светло, как днем, со всех сторон закричали люди, но разразившийся гром тут же поглотил все звуки. Одна половина находившихся в форте людей совершенно предсказуемо решила, что на нас вот-вот обрушится Гнев Божий. «И это несмотря на то, что столь же неистовые грозы случались за прошедшие дни множество раз!» - рассерженно подумала я. Менее религиозная часть поселенцев находилась в еще большей панике, поскольку видела, как прямо под носом у британцев внешние укрепления на горе Дефайанс полыхали огнем после отступления подразделений ополченцев. Ни то, ни другое положения не облегчало. - Я должна привести своих инвалидов! - крикнула я на ухо Джейми. - А ты иди и принеси вещи из казармы. Он покачал головой. Его развевающиеся волосы осветила новая вспышка молнии, придав Джейми облик главнейшего из демонов. - Я тебя не оставлю, - сказал он, крепко хватая меня за руку. - Я могу больше никогда тебя не найти. - Но... Мои возражения испарились, когда я оглянулась. Джейми был прав. Тысячи людей бежали, толкались или просто стояли на месте, слишком ошарашенные, чтобы понимать, что делать. Если мы разделимся, Джейми может не найти меня, а идея оказаться одной под стенами форта в лесу – да еще и кишащем кровожадными индейцами вдобавок к красномундирникам – это совсем не то, о чем мне хотелось думать больше десяти секунд. - Хорошо, - сказала я. - Тогда пойдем. Обстановка в казарменном госпитале выглядела менее отчаянной, потому что большинство пациентов были не слишком способны к передвижениям. Но, если уж на то пошло, волновались они сильнее, чем люди на улице, поскольку им доставались только самые отрывочные сведения от тех, кто прибегал снаружи и тут же выметался вон. Семьи выносили из здания своих больных, которые едва успевали прихватить свою одежду; те же, кто родных не имел, надевая бриджи, прыгали на одной ноге в промежутках между кроватями или, шатаясь, ковыляли к двери. Разумеется, капитан Стеббингс ничего подобного не делал. Сложив руки на груди, он преспокойно лежал на своей кушетке и с интересом наблюдал весь этот бедлам. На стене над ним безмятежно горела в светильнике лучина. - Миссис Фрейзер! - весело поприветствовал он меня. - Полагаю, скоро я снова стану свободным человеком. Надеюсь, армия привезет хоть немного еды: думаю, здесь на ужин шансов мало. - Наверное, да, - ответила я, не в силах не улыбнуться в ответ. - Вы же позаботитесь о других английских пленниках, хорошо? Генерал Сент-Клэр решил оставить их здесь. Капитан даже как будто обиделся. - Они же мои люди, - сказал он. - Да, ваши. Так и было: Гвинея Дик, почти невидимый в полутьме, присел возле каменной стены на корточки возле капитанской кровати, держа в руках крепкую палку для гуляния – судя по всему для того, чтобы отбиваться от потенциальных мародеров. А бледный, но взволнованный мистер Ормистон сидел на собственной койке, теребя повязку на своей культе. - Они и правда идут, да, мэ-эм? Армия? - Да, идут. Послушайте, вы должны хорошенько заботиться о своей ране, держите ее в чистоте. Она хорошо заживает, но вы не должны напрягать ногу, по крайней мере, еще месяц. И протез подбирайте не раньше чем через два. И не позволяйте армейскому хирургу пускать вам кровь – вам понадобится вся ваша сила. Мистер Ормистон кивнул, хотя я знала, что он первым будет занимать очередь к ланцету и чаше, как только британский хирург появится в поле зрения: мистер Ормистон глубоко верил в эффективность кровопускания и слегка успокаивался только тем, что я время от времени прикладывала к его культе пиявок. Я сжала его руку на прощание и уже повернулась, чтобы уйти, когда почувствовала, что он стиснул мою ладонь. - Минутку, мэ-эм? Отпустив мою руку, мистер Ормистон пошарил за воротом рубашки и вытащил какую-то тесемку. Я едва могла видеть в полутьме, но он вложил предмет мне в руку, и я почувствовала металлический диск, теплый от его тела. - Если вам случится снова встретить того мальчишку, Абрама, мэ-эм, то будьте так добры, передайте ему это. Мой талисман удачи, который я носил тридцать два года. Скажите ему, что он сохранит его в минуту опасности. В темноте рядом со мной маячил Джейми, буквально излучая нетерпение и беспокойство. За ним, как за буксиром, выстроилась небольшая группа инвалидов – все со своими скудными пожитками. Издалека слышался характерный высокий голос миссис Рейвен, которая что-то выкрикивала: мне показалось, что мое имя. Наклонив голову, я надела талисман мистера Ормистона себе на шею. - Я скажу ему, мистер Ормистон. Благодарю вас.
КТО-ТО ПОДЖЕГ элегантный мост Джедуттэна Болдуина. Гора мусора тлела возле одного конца моста, и я увидела черные зловещие фигуры, которые бегали туда-сюда вдоль пролета с долотами и гвоздодерами, отрывая доски и бросая их в воду. Джейми плечами прокладывал путь сквозь толпу, а я шла за ним. За мною следом, словно гусята, поспешала наша маленькая группка женщин, детей и инвалидов, гудевшая от волнения. - Фрейзер! Полковник Фрейзер! Повернувшись на крик, я увидела Иону – то есть, Билла – Марсдена, который бежал вдоль берега. - Я пойду с вами, - сказал он, запыхавшись. - Вам понадобится кто-то, кто сможет управлять лодкой. Джейми колебался не более чем долю секунды. Кивнув, он дернул головой в сторону берега. - Да, бегите. Я приведу их туда так быстро, как только смогу. Мистер Марсден исчез во тьме. - А остальные твои люди? - спросила я, кашляя от дыма. Джейми пожал плечами – на фоне черной ряби воды выделялся лишь его широкоплечий силуэт. - Ушли. Со стороны «старой французской линии» послышались истерические крики. Словно степной пожар, они распространялись по лесу и по берегу озера: люди кричали, что англичане наступают. Паника расправила свои крылья. Она – эта паника – была такой сильной, что я почувствовала, что и в моем горле формируется вопль. Подавив его, я ощутила, как на его месте тут же появился беспричинный гнев. Вытеснив его из себя, я направила его на тех дураков позади, которые кричали и разбежались бы в разные стороны, если бы только могли. Но мы уже подошли к берегу, и люди толпились возле лодок в таком количестве, что опрокинули несколько суденышек, когда нагрузились в них, как попало. Я не думала, что англичане где-то поблизости – но наверняка не знала. Мне было известно, что за форт Тикондерогу произойдет не одно сражение... вот только когда? Случится ли одно из них сегодня? Я понятия не имела, и чувство безотлагательности торопило меня к берегу, помогая поддерживать мистера Уэллмана, который, бедняга, заразился свинкой от своего сына, отчего чувствовал себя прескверно. Мистер Марсден, благослови его Бог, реквизировал огромное каноэ, которое пришвартовал немного в стороне, чтобы его никто не перехватил. Когда он увидел, что приближается Джейми, то вошел в лодку, и нам удалось погрузить в нее все восемнадцать человек – включая Уэллманов и миссис Рейвен, которая, подобно Офелии, была бледна и таращилась в одну точку. Джейми быстро оглянулся на форт. Главные ворота были широко распахнуты, и из них вырывались языки пламени. Потом он поднял взгляд наверх, на тот самый равелин, на котором мы совсем недавно стояли. - На мосту четыре человека из пушечной команды, - сказал он, все еще глядя, как изнутри форта поднимаются красноватые клубы дыма. - Добровольцы. Они остались прикрывать. Англичане – или некоторые из них – обязательно двинутся через мост. И тогда наши смогут одним взрывом уничтожить практически всех. А потом убежать... если успеют. Потом Джейми отвернулся, его плечи сгруппировались и напряглись, когда он принялся грести веслом.
Дата: Понедельник, 27.11.2017, 18:50 | Сообщение # 81
Король
Сообщений: 19994
Глава 53. ГОРА ИНДЕПЕНДЕНС
(с) Перевод Ольги Абрамовой
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Полдень, 6 июля
ЛЮДИ БРИГАДИРА ФРЕЙЗЕРА продвигались к деревянному форту на вершине той горы, которую американцы иронично называли «Независимость» (Индепенденс). Уильям возглавил один из передовых отрядов и приказал солдатам установить штыки, когда они начали приближаться к цели. Царила глубокая тишина, нарушаемая лишь хрустом веток, шарканьем сапог в густой опавшей листве и периодическим постукиванием патронташей о мушкетные приклады. Быть может, это была тишина ожидания? Американцы не могли не знать, что они идут. Лежали ли повстанцы в засаде, готовые стрелять в них из-за грубо сооруженного, но очень прочного укрепления, которое Уильям видел сквозь деревья? На расстоянии около двухсот ярдов от вершины он жестом отдал приказ остановиться, надеясь обнаружить какие-либо признаки обороны, если она там была. Рота Уильяма безоговорочно подчинилась, но позади находились люди, которые начали бесцеремонно вклиниваться и проталкиваться через ряды его солдат, стремясь как можно скорее приступить к штурму форта. - Стоять! - закричал Вилли, осознавая, что звук его голоса представляет собой такую же превосходную мишень для американского стрелка, как и его красный мундир. Кое-кто остановился, но сзади сразу же стали напирать шедшие следом, и через несколько секунд весь холм окрасился красным. Дальше стоять на месте было невозможно, иначе они растоптали бы друг друга. И если бы оборона намеревалась стрелять, то лучшей возможности и быть не могло. Но все же форт молчал. - Вперед! - взревел Уильям, вскидывая руку, и люди рванули из-за деревьев сверкающей штыками волной атаки. Ворота висели приоткрытыми, и нападающие устремились прямо туда, не обращая внимания на опасность, - но опасности не было. Уильям вошел в форт со своими людьми, обнаружив его пустым. Не только пустым, но и, очевидно, брошенным в поразительной спешке. Личные вещи защитников форта валялись повсюду, словно их роняли на бегу: не только тяжелые предметы, как, например, кухонная утварь, но одежда, обувь, книги, одеяла... даже деньги казались брошенными или потерянными в панике. Гораздо больше Уильяма волновал тот факт, что оборона не предприняла никаких действий, чтобы взорвать боеприпасы или порох, которые не смогли унести; там должно быть около двух центнеров в бочонках! Провизия также осталась - аж любо-дорого поглядеть. - Почему они не сожгли форт? - спросил Уильяма лейтенант Хаммонд, лупоглазо осматривая казармы, все еще полностью обставленные кроватями с постельными принадлежностями, ночными горшками, - готовыми к тому, чтобы завоеватели воспользовались ими по назначению. - Бог его знает, - коротко ответил Уильям, и бросился вперед, увидев, как из одной из комнат вышел рядовой, закутанный в кружевную шаль и с охапкой обуви в руках. - Эй, вы там! Никаких грабежей, нет! Вы слышите меня, сэр? Рядовой услышал и, бросив обувь, быстро ретировался, хлопая кружевной бахромой. Однако, здесь уже было достаточно народа, и Уильяму стало ясно, что они с Хаммондом их не остановят. В усилившемся гаме Уильям кликнул прапорщика и, выхватив у него курьерскую сумку, набросал поспешную записку. - Доставь это генералу Фрейзеру, - сказал Уилли, отдавая бумагу прапорщику. - И как можно быстрее!
Рассвет 7 июля 1777 - Я НЕ ПОТЕРПЛЮ таких ужасных нарушений! - лицо генерала Фрейзера выглядело изрядно помятым - как от ярости, так и от усталости. Маленькие походные часы в палатке главнокомандующего показывали почти пять часов утра, и Уильям поймал себя на странном ощущении, что его голова плавает где-то над его левым плечом. - Мародерство, кражи, и полное отсутствие дисциплины - этого я не потерплю, я сказал. Вы меня поняли? Вы все? Небольшая группа уставших офицеров выразила согласие ворчливым хором. Они бодрствовали всю ночь, принуждая свои отряды к некому виду жесткого порядка, удерживая личный состав от худших крайностей грабежа, поспешно осматривая заброшенные заставы на старых французских линиях и подсчитывая неожиданную прибыль - провиант и боеприпасы, оставленные им защитниками форта. Четверых из которых во время штурма форта обнаружили мертвецки пьяными - они лежали подле заряженной пушки, нацеленной на мост внизу. - Те люди, которые захвачены. Кому-нибудь удалось с ними поговорить? - Нет, сэр, - ответил капитан Хейс, подавляя зевок. - Все еще мертвы для мира - они чуть и правда не умерли, как сказал хирург, хотя он думает, что жить будут. - Наложили в штаны от страха, - тихо сказал Хэммонд Уильяму. - Все это время ожидая, когда мы придем. - Скорее, от скуки, - пробормотал Уильям, не шевеля губами. Тем не менее, он поймал налитый кровью взгляд бригадира и машинально выпрямился. - Ну, не так уж нам и нужно, чтобы они много рассказывали, - генерал Фрейзер махнул рукой, рассеивая дрейфующее облако дыма, и закашлялся. Уильям тихонько вдохнул. В этом дыме плыл сочный аромат, и его желудок скрутило в предвкушении. Ветчина? Колбаса? - Я передал сообщение генералу Бергойну, что Тикондерога снова наша, - добавил бригадир, ухмыльнувшись в ответ на хриплые одобрительные возгласы офицеров. - И полковнику Сент-Леже. Мы оставим здесь небольшой гарнизон, чтобы подвести итоги и прибраться, но все остальные... Ведь есть мятежники, которых требуется поймать, джентльмены. Я не могу предложить вам достойного отдыха, но, безусловно, для полноценного завтрака время есть. Приятного аппетита!
Ночь, 7 июля ЙЕН МЮРРЕЙ ВОШЕЛ В форт без труда. Там было много рейнджеров и индейцев, которые в основном расположились возле стен; многие из них валялись пьяными, другие же шныряли по пустым казармам, изредка отгоняемые измотанными солдатами, поставленными охранять неожиданную добычу. Признаков кровопролития не наблюдалось, и Йен задышал ровнее. Этого он боялся больше всего, но вокруг царил только беспорядок – да еще какой! – однако никаких следов крови или запаха порохового дыма. В течение последних дней здесь никто не стрелял. Йен немного подумал и прошел в казарменный лазарет, и, поскольку при нем не было ничего ценного, на него практически не обращали внимания. Запахи мочи, фекалий и застаревшей крови выветрились: большинство пациентов, должно быть, отбыли с отступившими войсками. Там находились несколько человек, один в зеленом сюртуке – Йен решил, что это хирург – и очевидно, несколько санитаров. Пока он оглядывался, пара носильщиков вышли, шаркая сапогами, цепляющимися за невысокие каменные ступени. Йен отшатнулся назад под укрытие дверного проема, поскольку за носильщиками следовала высокая фигура Гвинеи Дика, чье лицо расплывалось в людоедской ухмылке. Увидев это, Йен улыбнулся: значит, капитан Стеббингс все еще жив, а Гвинея Дик теперь свободен. А вот, хвала Иисусу, Марии и Невесте, и мистер Ормистон медленно ковыляет вслед за ним на паре костылей, аккуратно поддерживаемый с обеих сторон двумя санитарами, кажущимися тщедушными мелкими гномами рядом с массивным моряком. Теперь он сможет рассказать о них тетушке Клэр – она будет рада услышать, что с ними все в порядке. Если, конечно, он снова найдет тетушку Клэр, но на самом деле Йен не очень беспокоился. Дядя Джейми сбережет ее от чего угодно, будь то ад, лесной пожар или хоть вся британская армия. Когда или где он увидит их снова – это уже другой вопрос, но они с Ролло передвигаются гораздо быстрее, чем любая армия, и достаточно скоро их догонят. Он подождал, желая узнать, может, кто-нибудь еще остался в лазарете, но либо вообще никого не было, либо просто в данный момент все отсутствовали. Ушли ли Хантеры с войсками Сент-Клэра? С одной стороны Йен надеялся, что они ушли... даже зная, что Хантерам было бы лучше остаться с англичанами, а не удирать по Гудзонской долине вместе беженцами из Тикондероги. Йен подумал, что, будучи квакерами, они бы вели себя достаточно тихо, и британцы, вероятно, не досаждали бы им. Но он чувствовал, что ему хотелось бы как-нибудь снова увидеть Рейчел Хантер, и шансов осуществиться этой встрече будет больше, если они с братом ушли с повстанцами. Еще немного поболтавшись по форту, Йен убедился в двух вещах: что Хантеры действительно ушли, и что люди покидали Тикондерогу в жуткой панике и беспорядке. Кто-то поджег мост внизу, но сгорел он только частично: возможно, огонь был потушен ливнем. На берегу озера валялось много обломков, свидетельствовавших о массовой погрузке в лодки. Йен автоматически взглянул на озеро, где ясно виднелись два больших корабля – оба под реющими английскими флагами. Со своей позиции на укреплении он видел, что склоны гор Дефайанс и Индепенденс буквально кишат красными мундирами, и испытал неожиданную вспышку негодования. - Ну, это ненадолго, - пробормотал он себе под нос. Он говорил на гэльском, и слава Богу, потому как проходивший мимо солдат посмотрел на него, будто почувствовав его напряжение. Йен отвел взгляд, повернувшись спиной к форту. Здесь нечего было делать, и некого ждать. Надо поесть и собрать немного провизии, а после забрать Ролло и уходить. Он мог бы... Сокрушительный грохот поблизости заставил Йена отпрыгнуть. Справа находилась одна из пушек, направленная дулом на мост внизу, и перед ней, с открытым от шока ртом, стоял индеец племени гуронов, которого качало от выпивки. Снизу доносилось множество криков: войска подумали, что их обстреливают из форта, хотя ядро взлетело высоко, безвредно плюхнувшись в озеро. Гурон хихикнул. - Что ты наделал? - спросил Йен на алгонкинском языке, подумав, что, скорее всего, индеец его знает. Понял тот или нет, но гурон рассмеялся сильнее, так, что по его лицу потекли слезы. Он жестом указал на дымящийся ствол. Благой Христос, оборонявшиеся уходили так быстро, что оставили пушку с медленно тлеющим фитилем. - Бум, - произнес гурон и показал вытащенный из дула отрезок запального шнура, кольцами лежащий на камнях, будто раскаленная змея. - Бум, - повторил индеец, кивнув в сторону пушки, и смеялся, пока ему не пришлось сесть. Солдаты взбегали на равелин, и крики снаружи был сравнимы с теми, что раздавались внутри форта. Наверное, самое время уходить.
«...МЫ ПРЕСЛЕДУЕМ МЯТЕЖНИКОВ, великое множество которых отправились по озеру на лодках. Два шлюпа следуют за ними по воде, но я отправил четыре отряда к месту высадки, где, как я думаю, велики шансы их схватить». Бригадный генерал Саймон Фрейзер – генерал-майору Дж. Бергойну.
8 июля 1777. УИЛЬЯМ ПОЖАЛЕЛ, ЧТО принял приглашение бригадного генерала на завтрак. Если бы он удовольствовался скудным пайком, который полагался лейтенантам, то был бы голоден, но счастлив. Но получилось так, что, когда пришло сообщение от генерала Бергойна, Вилли оказался в гостях у Саймона Фрейзера, блаженно заполненный по самые глаза жареной колбасой, промасленными тостами и кукурузной кашей с медом, к которой генерал пристрастился. Уильям даже не знал, о чем говорилось в послании: Фрейзер прочитал его, потягивая кофе, затем слегка нахмурился, вздохнул и приказал принести чернила и перо. - Не хотите с утра проехаться, Уильям? - спросил он, улыбаясь через стол. Вот так Вилли и оказался в полевом штабе генерала Бергойна, когда туда прибыли индейцы. Это были вайандоты (они же гуроны - некогда могущественное индейское племя в Северной Америке, - прим. пер.), как сказал ему один из солдат, который сам был с ними не знаком, но слышал, что их вождя зовут Кожаные Губы, и всё гадал, откуда такое имя вообще появилось. Может, мужчина слыл неутомимым болтуном? Индейцев пришло пятеро – худые, похожие на волков головорезы. Уильям не мог бы сказать, во что они были одеты или как вооружены, потому что все его внимание сфокусировалось на шесте, который нес один из них. На нем висели скальпы. Свежие скальпы. Снятые с белых людей. В воздухе повис мускусный, неприятно дурманящий запах крови; вместе с индейцами передвигалось громко жужжащее облако мух. Уильям ощутил, как прямо под ребрами в жесткий комок свернулись остатки роскошного завтрака. Индейцы искали казначея: один из них на удивление мелодичным английским языком спросил о его местонахождении. Значит, это правда. Генерал Бергойн спустил своих индейцев с поводка, отправив их, подобно гончим псам, охотиться по лесам и нападать на повстанцев, сея среди них ужас. Смотреть на скальпы не хотелось, но Уильям не мог удержаться, следя взглядом за тем, как шест, покачиваясь, продвигался сквозь толпу любопытных солдат. Кого-то это слегка ужаснуло, а кто-то веселился. Иисусе. Это, что, женский скальп? Судя по всему, да: развевающаяся масса медовых волос (гораздо длиннее, чем у любого мужчины) сияла, будто их владелица расчесывала их каждый вечер не менее сотни раз. Кузина Дотти говорила, что так делает. Волосы походили на сестрины, хотя, эти были чуть темнее… Уильям резко отвернулся, надеясь, что его не стошнит, но столь же быстро крутанулся обратно, когда раздался вопль. Он никогда не слышал ничего подобного – в крике слышался такой ужас, такое горе, что у Вилли сердце замерло в груди. - Джейн! Джейн! Дэвид Джонс, лейтенант из Уэльса, которого Уильям немного знал, продирался сквозь толпу, распихивая мужчин кулаками и локтями. С искаженным лицом он устремился к удивленным индейцам. - О, Боже, - выдохнул стоявший рядом солдат. - Его невесту зовут Джейн. Он же не думает, что... Джонс ринулся к шесту и схватился за каскад медовых волос, вопя во всю мочь своих легких: «ДЖЕЙН!». Индейцы в замешательстве дернули шест на себя. Джонс накинулся на одного из них, опрокинув удивленного парня на землю, и принялся колотить его со всей мощью своего безумия. Люди протискивались вперед, хватались за Джонса, но не слишком-то усердствовали. На индейцев бросали полные ужаса взгляды, а те сгруппировались и, прищурившись, положили руки на томогавки. В мгновение ока всеобщий настрой собравшихся поменялся: вместо одобрения ощущался гнев, и индейцы явно почувствовали это. Незнакомый Уильяму офицер шагнул вперед, бросая индейцам вызов суровым взглядом, и сорвал с шеста медовый скальп. Смущенный, он так и стоял с ним в руках, а масса волос казалась живой в его ладонях оттого, что длинные пряди шевелились и струились между пальцев. Наконец, кому-то удалось оттащить Джонса от индейца, и друзья, хлопая его по плечам, пытались увести лейтенанта прочь, но он стоял неподвижно, а по его щекам катились слезы, капая с подбородка. Джонс беззвучно, одними губами проговорил: «Джейн». И, сложив ладони чашечкой, протянул руки в просящем жесте, а офицер, который держал скальп, осторожно опустил его Джонсу в ладони.
Глава 56. ПОКА ВСЕ ЕЩЕ ЖИВЫ (с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ЛЕЙТЕНАНТ СТАКТОУ НЕПОДВИЖНО стоял возле одного из трупов. Очень медленно он присел на корточки, неотрывно глядя в одну точку и машинально прикрыв ладонью рот. Мне совсем не хотелось смотреть. Но он услышал мои шаги и опустил руку. Я видела, как по его шее струился пот, отчего рубашка темной полоской прилипла к коже. - Как думаете, это с ним сделали, пока он был еще жив? - спросил лейтенант ровным голосом. Я неохотно заглянула поверх его плеча. - Да, - ответила я столь же спокойно, как и он. - Так и было. - Ох. Стактоу встал, недолго поглядел на труп, потом отошел на несколько шагов, и его вырвало. - Не переживайте, - тихо сказала я и взяла его за рукав. - Он уже мертв. Пойдемте, нужна помощь. Многие лодки сбились с курса и их захватили прежде, чем они достигли противоположного берега озера. Но гораздо больше людей были пойманы английскими отрядами, поджидавшими возле места высадки. Нашему каноэ и еще нескольким лодкам удалось скрыться, и мы около полутора суток пробирались по лесу, прежде чем встретили основную часть войск, которые бежали из форта по суше. Я начинала думать, что тем, кто оказался в плену, повезло больше. Я не знала, как давно эта маленькая группка, на которую мы только что наткнулись, подверглась нападению индейцев. Трупы были несвежие.
НА НОЧЬ ВЫСТАВИЛИ стражу. Те, кто не дежурил, спали как убитые, изможденные целым днем полета – если нечто, столь обременительное и изматывающее можно было назвать таким изысканным словом. Я пробудилась на заре от снов о жутких деревьях из мультфильма о Белоснежке, которые с разинутыми ртами пытались меня схватить, когда поняла, что Джейми сидит возле меня на корточках и держит за руку. - Тебе лучше пойти, a nighean (девочка, - гэльск., - прим. пер.), - тихо сказал он. Миссис Рейвен перерезала себе горло перочинным ножом. Времени рыть могилу не было. Я закрыла миссис Рейвен глаза и распрямила ей конечности. Мы заложили камнями и ветками ее тело и, ошарашенные, вернулись на тропу, которая в этой глуши считалась дорогой.
КОГДА ПОД ДЕРЕВЬЯМИ сгустилась темнота, мы их услышали. Пронзительные улюлюкающие взвизгивания охотящихся волков. - Двигайтесь! Вперед! Это индейцы! - крикнул один из ополченцев. Как будто в ответ на этот крик раздался леденящий кровь вопль, прорезавший темноту вокруг. И застопорившееся отступление мгновенно превратилось в безудержную панику. Люди бросали свои пожитки и, отталкивая друг друга, спешили убежать. Отступавшие тоже начали, было, в ответ улюлюкать, но быстро перестали. - Надо уйти с дороги, - тихо и свирепо сказал Джейми, принимаясь подталкивать обалдевших неповоротливых людей в лес. - Они могут и не знать, где мы. Пока. Но ведь могут и знать. - Ты уже сочинил свою смертную песнь, дядя? - прошептал Йен. Он догнал нас вчера, и сейчас они с Джейми с двух сторон прижимались ко мне у огромного упавшего дерева, позади которого мы нашли укрытие. - О, я спою им смертную песнь, если до этого дойдет, - пробормотал Джейми почти про себя и вытянул из-за пояса один из пистолей. - Ты не можешь петь, - сказала я, не собираясь шутить. Я была настолько напугана, что произнесла это машинально – просто первое, что пришло в голову. И Джейми не засмеялся. - Это правда, - сказал он. - Ну, что ж... Зарядив пистоль, он закрыл пороховую полку и засунул оружие себе за пояс. - Не бойся, a nighean, - прошептал Джейми, и я видела, как его горло дернулось, когда он сглотнул. - Я не дам им взять тебя. Живой, - он коснулся пистоля за поясом. Я уставилась на Джейми, а потом на пистолет. Я и не думала, что можно испугаться еще больше. Внезапно у меня возникло ощущение, будто позвоночник заклинило, конечности не в состоянии двигаться, а внутренности в буквальном смысле превратились в жидкость. В этот момент я поняла, что именно заставило миссис Рейвен перерезать себе горло. Йен что-то шепнул Джейми и куда-то исчез, бесшумный, словно тень. До меня с опозданием дошло, что, потратив время на то, чтобы меня пристрелить, если нас догонят, Джейми, скорее всего, сам попадет в руки индейцев живым. И я была настолько напугана, что не могла попросить его не делать этого. Собрав все свое мужество обеими руками, я с трудом сглотнула. - Уходи! - проговорила я. - Они не станут... Скорее всего, они не причинят вреда женщинам. Моя верхняя юбка свисала лохмотьями, как и мой жакет, и вся одежда была покрыта грязью, листьями и крошечными пятнами крови от замешкавшихся комаров, но я все еще явно выглядела женщиной. - Черта с два я уйду, - коротко ответил Джейми. - Дядя, - из темноты послышался тихий голос Йена. - Это не индейцы. - Что? Я ничего не понимала, но Джейми резко выпрямился. - Это красномундирники, они бегут рядом с нами и кричат, как индейцы. Водят нас за нос. Джейми вполголоса выругался. Сейчас уже было практически темно: виднелись лишь силуэты, предположительно тех, кто спрятался с нами. Почти под ногами я услышала скулеж, но когда посмотрела вниз, то никого не увидела. Снова послышалось улюлюканье, но теперь с другой стороны. Если нас и пытались куда-то завести, то известно ли им, где мы? А если известно, то куда нас направляли? Я видела, что Джейми колебался. Секунду, может, две – а потом, взяв за руку, он потянул меня глубже в лес. Через пару минут мы буквально врезались в большую группу беглецов: они стояли на месте и жались друг к другу, слишком напуганные, чтобы двигаться хоть куда-нибудь. Женщины прижимали к себе детей, крепко прикрывая руками рты малышей и, будто ветер, выдыхали: «Ч-ш-ш!» - Оставь их, - сказал Джейми мне на ухо и крепче сжал руку. Я повернулась, чтобы идти за ним, но внезапно кто-то схватил меня за другое плечо. Я вскрикнула, и все вокруг вдруг тоже чисто рефлекторно закричали. Лес вокруг внезапно ожил от двигающихся фигур и воплей. Это был британский солдат: с такого близкого расстояния я разглядела пуговицы мундира и услышала стук качнувшегося патронташа, ударившего меня по бедру. Солдат наклонился и, усмехнувшись, уставился на меня; его несвежее дыхание отдавало гнилью. - Стой спокойно, милочка, - сказал он. - Больше ты никуда не уйдешь. Сердце так громко стучало в ушах, что мне понадобилась целая минута, чтобы понять: за другую руку меня никто не держит. Джейми исчез.
ОБРАТНО К ДОРОГЕ МЫ шли плотной группой, медленно двигаясь в ночи. Когда рассвело, солдаты дали нам напиться у ручья, но снова заставили идти почти до полудня. К этому времени даже самые крепкие из нас были готовы свалиться. Не слишком нежничая, нас всех согнали на поле. Будучи женой фермера, я с содроганием глядела на растоптанные под ногами стебли: хрупкое золото пшеницы, изломанное и искореженное в черной грязи – до сбора урожая всего несколько недель. На дальнем конце поля среди деревьев стояла хижина, и я увидела, как на крыльцо выбежала девчушка, она в ужасе прикрыла ладонью рот и снова исчезла внутри. Через поле по направлению к хижине прошли три английских офицера, они будто в упор не замечали бурлящей массы раненных, женщин и детей, которые толкались туда-сюда, совершенно не понимая, что делать дальше. Вытерев пот вокруг глаз краем своей косынки, я заправила её обратно в корсет и оглянулась в поисках хоть кого-нибудь номинально главного. Похоже, никого из наших офицеров или здоровых мужчин не схватили; с нами следовали только пара хирургов, наблюдавших за перемещением инвалидов, и ни одного из них за последние два дня я не видела. Не было их с нами и сейчас. «Так, ладно», - мрачно решила я и подошла к ближайшему английскому солдату, который с мушкетом наготове, прищурившись, обозревал беспорядок. - Нам нужна вода, - сказала я без предисловий. – Как раз за теми деревьями есть ручей. Могу я взять трех-четырех женщин, чтобы принести воду для больных и раненых? Парень тоже вспотел: полинявшая красная шерсть его мундира почернела подмышками, и растаявшая рисовая пудра с его волос въелась в морщины на лбу. Он сморщился, показывая, что не хочет со мной разбираться, но я просто уставилась на него, стоя так близко, как только смела. Солдат оглянулся в надежде найти кого-нибудь, кому меня перепоручить, но три офицера скрылись внутри хижины. Смирившись, он пожал плечом и отвел взгляд. - Ага, ладно, идите, - пробормотал он и повернулся ко мне спиной, доблестно охраняя дорогу, по которой все еще прибывали новые пленники. Быстро пройдясь вокруг, я нашла три ведра и столько же вменяемых женщин, встревоженных, но не в истерике. Я отправила их к ручью и принялась обходить поле, бегло анализируя ситуацию – как для того, чтобы держать свое беспокойство под контролем, так и потому, что больше некому было это делать. Интересно, долго нас будут тут держать? Если мы останемся здесь дольше, чем на несколько часов, нужно выкопать санитарные рвы – и солдатам они тоже понадобятся. Значит, оставим это дело армейским. Вода на подходе, но на некоторое время надо будет организовать постоянные рейсы к ручью за водой. Укрытие... Я посмотрела на небо: в дымке, но ясное. Те, кто мог двигаться самостоятельно, уже помогали переносить самых тяжелых больных в тень деревьев, росших вдоль одного конца поля. «Где Джейми? Он в безопасности?» Поверх окликов и встревоженных разговоров я то и дело слышала отзвуки отдаленного грома. Воздух прилипал к коже, густой и удушающе-влажный. Англичанам придется переместить нас куда-нибудь, – в ближайший населенный пункт, где бы он ни был – но это может занять несколько дней. Я понятия не имела, где мы находимся. «Неужели его тоже схватили? Если так, приведут ли его туда же, куда поместили инвалидов?» Существовала вероятность того, что англичане отпустят женщин, не желая кормить еще и их. Но жены останутся со своими больными мужьями – или же большая часть останется. И станут делить ту пищу, которую им дадут. Я медленно шла вдоль поля и составляла мысленный список очередности оказания помощи: вон тот мужчина на носилках, скорее всего, умрет – возможно, до наступления полуночи (хрипы его дыхания были слышны за шесть футов). И тут краем глаза я уловила движение на крыльце хижины. Семья, состоявшая из двух взрослых женщин с младенцем на руках, двоих подростков и троих детей, покидала свой дом, сжимая корзинки, одеяла и те пожитки, которые можно было унести. Один из офицеров проследовал с ними через поле и что-то сказал стражнику, очевидно, приказывая пропустить женщин. Одна из них остановилась на краю дороги и обернулась – но только один раз. Другие шли прямо, не оглядываясь. Где были их мужья? «А где мой?» - Добрый день, - улыбнулась я мужчине с недавно ампутированной ногой. Имени его я не знала, но лицо было знакомым: один из немногих чернокожих мужчин в Тикондероге, плотник. Я опустилась рядом с ним на колени. Повязка на его культе сбилась и сильно протекала. - Помимо ноги, как вы себя чувствуете? Кожа его была бледно-серой и липкой, будто влажная простыня, но он слабо улыбнулся в ответ. - Левая рука сейчас не слишком болит. Он поднял ее, чтобы продемонстрировать, но уронил, будто свинцовую – не хватало сил, чтобы удержать ее. - Это хорошо, - сказала я, скользнув пальцами под его бедро, чтобы приподнять. - Давайте я закреплю вам повязку... Через пару минут принесем вам воды. - Было бы неплохо, - пробормотал он и закрыл глаза от солнца. Жесткий от засохшей крови свисающий конец слабой повязки скрутился в трубочку, будто змеиный язык, и бинт перекосился. Сама повязка с мазью из льняного семени и скипидара была мокрой, ярко-розовой от сочащейся крови и слизи. Но ничего другого не оставалось, как использовать ее снова. - Как вас зовут? - Уолтер. Глаза его по-прежнему были закрыты, он делал неглубокие вздохи. Я дышала так же, потому что горячий воздух, будто тугая повязка, сдавливал грудь. - Уолтер... Вудкок. - Приятно познакомиться, Уолтер. Меня зовут Клэр Фрейзер. - Я вас знаю, - пробормотал он. - Вы леди Большого Рыжего. Он сумел выбраться из форта? - Да, - ответила я и плечом вытерла пот с лица и глаз. - С ним все в порядке. «Святый Боже, пусть у него все будет в порядке». Возвращавшийся к хижине английский офицер прошел буквально в нескольких футах от меня. Я подняла глаза, и мои руки замерли. Высокий, стройный, но широкоплечий, и я бы в любом случае узнала эти длинные шаги, эту бессознательную грацию и дерзкий наклон головы. Нахмурившись, он остановился и повернул голову, осматривая забитое людьми поле. Его прямой, словно лезвие ножа, нос был длинноват лишь самую малость. Взволнованная и совершенно уверенная в том, что у меня галлюцинации, я на миг закрыла глаза, но тут же снова их открыла, точно зная, что нет. - Уильям Рэнсом? - выпалила я, и он в изумлении резко повернул голову. Голубые глаза… темно-голубые. Фрейзеровские кошачьи глаза сощурились в щелочки против солнца. - Я, э-э, прошу прощенья. «Боже, зачем я с ним заговорила?» Но я просто не могла иначе. Моя ладонь сжимала ногу Уолтера, удерживая повязку, и кончиками пальцев я ощущала, как стучал его бедренный пульс, такой же неустойчивый, как и мой собственный. - Мы знакомы, мэ-эм? - спросил Уильям, слегка поклонившись. - Что ж, да, знакомы, - ответила я, почти извиняясь. - Несколько лет назад вы недолго гостили в моей семье. В местечке под названием Фрейзерс Ридж. Лицо Уильяма сразу же изменилось, когда он услышал название, и взгляд стал пристальным, сосредоточившись на мне с интересом. - Ах, да, - медленно проговорил он. - Припоминаю. Вы миссис Фрейзер, не так ли? Я прямо видела, как он думает, и была удивлена тем, что Вилли не обладает способностью Джейми прятать свои мысли. А если и умеет, то не использует это сейчас. Я понимала, он пытался придумать, – милый и воспитанный мальчик, каким он был, – какая реакция на эту неловкую ситуацию положена обществом. И, бросив быстрый взгляд через плечо на хижину, он размышлял о том, как требования служебного долга могут вступить с такой реакцией в противоречие. Его плечи распрямились: он принял решение, но прежде чем Уильям успел что-нибудь сказать, вступила я. - Как думаете, есть ли возможность найти несколько ведер для воды? И бинты? Большинство женщин уже изорвали свои нижние юбки на повязки, еще чуть-чуть, и мы все будем полуголыми. - Да, - неспешно произнес Уильям и взглянул вниз на Уолтера, а потом в сторону дороги. – Ведра – да. Позади вместе с дивизией двигается наш хирург. Как только у меня будет время, я пошлю кого-нибудь назад с запросом на бинты. - А еда? - с надеждой спросила я. Почти два дня я не ела ничего, кроме горстки недозрелых ягод. От приступов голода я пока не страдала, но лишь потому, что живот скрутило в узел. Однако у меня случались головокружения, а перед глазами плыли пятна. Все остальные пленные были не в лучшем состоянии: несколько инвалидов, скорее всего, умрут от жары и просто от слабости, если в ближайшее время их не обеспечить пищей и навесом от солнца. Вилли замялся и оглядел поле, явно оценивая число людей. - Это, вероятно... Наш обоз с поставками, он... - его губы сжались, и Вилли тряхнул головой. - Я посмотрю, что можно сделать. К вашим услугам, мэ-эм. Он вежливо поклонился и повернулся, зашагав к дороге. Держа в руке мокрую размякшую повязку, совершенно потрясенная, я смотрела, как он уходит. Волосы Вилли не пудрил, они были темными, но в свете солнца отливали рыжим на самой макушке. Его голос огрубел – ну, конечно, ведь в последний раз я видела Вилли двенадцатилетним. И казалось жутко странным слышать, как Джейми говорит с интеллигентным английским акцентом – мне прямо рассмеяться хотелось, несмотря на наше ненадежное положение и мою тревогу о Джейми и Йене. Я встряхнула головой и вернулась к насущному делу. Час спустя после нашего разговора с лейтенантом Рэнсомом пришел солдат и принес четыре ведра, которые он, не церемонясь и ничего не объясняя, бросил рядом со мной и направился обратно к дороге. Двумя часами позже прибыл вспотевший ординарец, с трудом передвигавшийся по растоптанной пшенице с двумя большими мешками, полными бинтов. Любопытно, что он подошел прямиком ко мне, и я задумалась о том, как именно Уильям меня описал. - Спасибо, - я благодарно взяла мешок с бинтами. - Как вы... Думаете, мы сможем получить немного еды в ближайшее время? Ординарец осмотрел поле и сморщился. Ну, конечно, скорее всего, инвалиды окажутся под его ответственностью. Затем он повернулся ко мне, вежливый, но явно жутко уставший. - Сомневаюсь, мэ-эм. Обоз с поставками в двух днях пути позади нас, а войска живут тем, что несут или находят, пока идут, - он кивнул в сторону дороги, на другой стороне которой я видела английских солдат: они разбивали лагерь. - Сожалею, - формально добавил он и повернулся, чтобы уйти. - О, - ординарец остановился и, отцепив от ремня фляжку, передал ее мне. Фляжка была тяжелой и соблазнительно булькнула. - Лейтенант Элсмир попросил отдать это вам, - он коротко улыбнулся, морщинки усталости немного расслабились. - Он сказал, что вы выглядите разгоряченной. - Лейтенант Элсмир. «Должно быть, это титул Уильяма», - поняла я внезапно. - Спасибо. И пожалуйста, поблагодарите лейтенанта, если увидите, - ординарец явно собирался уходить, но я не могла не спросить: - А как вы узнали, кто я такая? Улыбка стала шире, когда он посмотрел на мои волосы. - Лейтенант сказал, что я увижу кучерявую голову, отдающую приказы, как заправский старшина, - он снова оглядел поле и покачал головой. - Удачи вам, мэ-эм.
ДО ЗАКАТА УМЕРЛИ три человека. Уолтер Вудкок был все еще жив, но едва-едва. Мы переместили в тень деревьев на окраине поля столько людей, сколько смогли. Я разделила тяжелых раненых на маленькие группки, снабдив каждую ведром воды и приставив двух-трех женщин или ходячих инвалидов, чтобы за ними ухаживать. Также я обозначила место для туалета и приложила все усилия, чтобы отделить инфекционные случаи от тех, кто температурил от ран или малярии. Я надеялась, что трое из них страдали всего лишь от «летней лихорадки», но боялась, что один – молодой колесник из Нью-Джерси – подхватил дифтерию. Я сидела рядом с ним, периодически проверяя слизистую его горла и давая ему столько воды, сколько он мог проглотить. Но не из фляжки. Уильям Рэнсом, благослови Бог его душу, наполнил свою фляжку бренди. Я открыла ее и сделала скромный глоток. Каждой маленькой группке я выделила по небольшой чашке бренди, добавив его в ведро с водой, но оставила немного и для собственного использования. И это был не эгоизм: к добру или к худу, на данный момент за пленников отвечала я, и потому должна была оставаться на ногах. «Или на заднице, в зависимости от обстоятельств», - подумала я, отклоняясь назад и опираясь на толстый ствол дуба. Мои ноги ломило от пяток до колен, спина и ребра ныли при каждом вдохе, и приходилось то и дело закрывать глаза, чтобы справляться с головокружением. Но, кажется, впервые за несколько дней я просто сидела. По ту сторону дороги солдаты готовили свои скудные пайки; мой рот наполнился слюной, и желудок болезненно сжался от запаха жареного мяса и муки. Маленький сын миссис Уэлманн скулил от голода, его голова лежала на коленях матери. Она бессознательно гладила мальчика по волосам, не отводя взгляда от тела мужа, который лежал немного подальше. У нас не оказалось ни простыни, ни одеяла, чтобы сделать саван, но кто-то предложил платок, чтобы накрыть его лицо. Мух было просто ужас, как много. Слава Богу, воздух остыл, но оставался тяжелым и угрожал дождем: за горизонтом не прекращал грохотать гром, и, вероятно, ночью на нас обрушится ливень. Я отклеила пропитанную потом ткань от груди (вряд ли рубашка успеет высохнуть до того, как нас снова намочит дождь) и с завистью посмотрела на лагерь через дорогу, с его рядами невысоких палаток и шалашей. Также там стоял немного больший по размеру командирский шатер, хотя несколько офицеров временно расквартировались в конфискованной хижине. Я подумала, что должна пойти туда и поговорить с самым старшим из присутствующих офицеров, чтобы выпросить еды хотя бы для детей. Я решила, что, когда тень от вон той высокой сосенки коснется моей ноги, то встану и пойду. А пока я снова открыла фляжку и сделала маленький глоток. Краем глаза я уловила движение и подняла глаза. Безошибочно узнаваемая фигура лейтенанта Рэнсома появилась из-за палаток и направилась через дорогу. На сердце немного потеплело от его вида, хотя возобновилась и тревога за Джейми. И с внезапной острой болью я вспомнила о Брианне. «По крайней мере, она в безопасности, - подумала я. - И Роджер, и Джем, и Аманда тоже». Будто короткий утешительный рефрен, я повторяла их имена про себя, пересчитывая, словно монетки. Все четверо в безопасности. Уильям развязал свой шейный платок, его волосы растрепались, на мундире виднелись пятна пота и грязи. Погоня за нами явно нелегко далась и британской армии. Вилли оглядел поле, увидел меня и целенаправленно повернул в мою сторону. Я подтянула ноги, пытаясь подняться и сражаясь с земным притяжением, словно гиппопотам, поднимающийся из болота. Я едва успела встать на ноги и поднести руку к волосам, чтобы пригладить их, когда ощутила, как еще чья-то рука ткнула меня в спину. Я жутко испугалась, но, к счастью, не закричала. - Это я, тетушка, - прошептал Йен Младший из тени позади меня. - Пойдем со... Ох, Боже. Уильям, находившийся уже буквально в десяти шагах, поднял голову и, заметив Йена, подбежал ко мне. Он схватил меня за руку и потянул из-под деревьев. Я вскрикнула, поскольку Йен, столь же крепко удерживая другую мою руку, с аналогичной энергией потащил меня в противоположном направлении. - Отпусти ее! - рявкнул Уильям. - Черта с два! - горячо ответил Йен. - Сам отпусти! Маленький сынишка миссис Уэллман подскочил на ноги и, открыв рот, круглыми глазенками уставился в сторону леса. - Мама, мама! Индейцы! Женщины вокруг нас закричали и, все, обезумев, принялись отползать подальше от леса, оставив раненых на произвол судьбы. - Проклятье! - выругался Йен и недовольно отпустил мою руку. А Уильям – нет: он дернул меня к себе с такой силой, что я врезалась в него, и он тут же обнял меня за талию и немного протащил в сторону поля. - Черт возьми, отпусти мою тетушку! - рассердился Йен, появляясь из-за деревьев. - Ты! - сказал Уильям. - Что ты... Ладно, неважно. Твою тетушку, говоришь? - он посмотрел на меня. - Так и есть? Вы его тетя? Погодите... ну, да, разумеется. - Да, - подтвердила я, пытаясь высвободиться из его объятий. - Отпустите. Его хватка слегка ослабла, но он меня не отпустил. - Сколько вас там? - потребовал Уильям ответа, указав подбородком в сторону леса. - Если бы там были другие, ты был бы уже мертв, - сообщил Йен Вилли. - Здесь только я. Отдай ее мне. - Я не могу этого сделать. Но в его голосе звучала нотка неуверенности, и я почувствовала, что Уильям повернул голову в сторону хижины. В данный момент оттуда никто не выходил, но я видела, как некоторые из часовых возле дороги переминались с ноги на ногу, пытаясь понять, что тут происходит. Другие пленные перестали улепетывать, но, дрожа от недавней паники, в ужасе вглядывались во тьму под деревьями. Я резко стукнула костяшками пальцев по запястью Уильяма, и, отпустив меня, он сделал шаг назад. Моя голова снова закружилась – и не в последнюю очередь от весьма своеобразного ощущения, что меня обнимал совершенно незнакомый человек, чье тело было таким узнаваемым. Он был тоньше, чем Джейми, однако... - Ты обязан мне жизнью, так? - и не дожидаясь ответа, Йен указал большим пальцем в мою сторону. - Обязан, так вот, отдашь долг ей. - Вряд ли стоит вопрос о ее жизни, - довольно сердито ответил Уильям, неловко кивнув в мою сторону, признавая, что, вероятно, и я могу иметь некий интерес в этой дискуссии. - Неужели ты мог предположить, что мы убиваем женщин? - Нет, - ровным голосом ответил Йен. - Я вовсе этого не предполагаю. Я отлично знаю, что убиваете. - Убиваем? - повторил Уильям. Он выглядел удивленным, но внезапный румянец загорелся на его щеках. - Убиваете, - подтвердила я. - Генерал Хау повесил трех женщин перед командованием своей армии в Нью-Джерси. В качестве примера. Уильям выглядел совершенно потрясенным. - Что ж... но... они были шпионками. - Так вы считаете, что я не похожа на шпионку? - поинтересовалась я. - Весьма признательна за ваше доброе мнение, но не уверена, согласится ли с ним генерал Бергойн. Конечно, может, и не столь официально, но множество других женщин погибло в руках английской армии, однако сейчас было не время вспоминать о них. - Генерал Бергойн – джентльмен, - напряженно произнес Уильям. - И я тоже. - Отлично, - коротко сказал Йен. - Отвернись секунд на тридцать, и мы тебя больше не побеспокоим. Я не знаю, сделал бы Вилли это или нет, но как раз в этот миг с дальнего конца дороги раздались индейские вопли. В ответ закричали обезумевшие пленники, и я прикусила язык, чтобы тоже не заорать. От верхушки командирского шатра в лавандовое небо взметнулся язык пламени. И пока я глазела на него, в небо взлетели еще две пылающие кометы. Это было похоже на сошествие Святого Духа, но прежде, чем я успела упомянуть об этом интересном наблюдении, Йен схватил меня за руку и дернул, чуть не свалив меня с ног. Я умудрилась подхватить фляжку, когда мы, что есть мочи, побежали в лес. Йен забрал ее и в спешке почти поволок меня за собой. Позади нас раздались пальба и крики, и от страха кожа на спине сжалась. - Сюда. Когда мы ринулись в кусты, я следовала за Йеном в полутьме, не разбирая, куда ступаю, спотыкаясь и выворачивая лодыжки и в любой момент ожидая быть подстреленной в спину. До чего же удивительно устроен мозг! Я в живописных деталях представляла себе, как меня ранили, схватили, как у меня началось заражение и сепсис, и свою долгую мучительную смерть, – перед которой я бы обязательно увидела, как арестовали и расстреляли Йена и Джейми (потому что, разумеется, я без труда узнала, кто издавал индейские вопли и стрелял пылающими стрелами). И только когда мы замедлились, – потому что у меня схватило в боку так, что я не могла дышать – я подумала о другом. О больных и раненых, которых я оставила позади. Молодой колесник с ярко красным горлом. Уолтер Вудкок, балансирующий над пропастью смерти. «Ты можешь дать любому из них не больше, чем руку поддержки», - яростно говорила я себе, хромая вслед за Йеном. И это была правда, я знала это. Но я также знала, что иногда рука, протянутая во тьме, давала больному человеку опору, за которую он мог удержаться, сопротивляясь ревущему дуновению темного ангела. Иногда этого оказывалось достаточно, иногда – нет. Но боль тех, оставленных мною позади, тянула меня, словно морской якорь, и я не могла сказать, что именно текло по моим щекам – пот или слезы. Теперь уже совсем стемнело, и клубящиеся облака закрыли луну, позволяя ее бриллиантовому блеску лишь прерывисто мелькать. Йен еще больше замедлился, чтобы позволить мне идти с ним в ногу, и то и дело брал за руку, чтобы помочь пройти по камням или через ручей. - Еще... далеко? - выдохнула я, снова останавливаясь, чтобы отдышаться. - Не слишком, - тихо ответил голос Джейми позади. - Ты в порядке, Сассенах? Мое сердце буквально подскочило, затем снова успокоилось в груди, когда Джейми нашел мою руку и ненадолго прижал меня к себе. На миг я ощутила такое колоссальное облегчение, что думала, мои кости просто растаяли. - Да, - сказала я ему в грудь и с величайшим трудом подняла голову. - А ты? - Теперь нормально, - ответил он, погладив меня по голове и дотронувшись до щеки. - Можешь пройти еще немного? Слегка качнувшись, я выпрямилась. Начался дождь, его тяжелые капли плюхались мне на голову, пугающе холодные на волосах и коже. - Йен, та фляжка еще у тебя? Послышался тихий щелчок, и Йен вложил фляжку мне в руку. Очень осторожно я прислонила ее к губам, - Это бренди? - удивился Джейми. - М-м-хм-м-м. Я глотала так медленно, как только могла, и передала фляжку ему. Там еще осталась пара глотков. - Где ты его взяла? - Твой сын дал мне, - ответила я. - Куда мы идем? Последовало долгое молчание, а затем в темноте я услышала, как Джейми выпил бренди. - На юг, - ответил он, наконец, и, взяв меня за руку, повел вглубь леса. Дождь перешептывался с листвой вокруг нас.
ПРОМОКШИЕ И ДРОЖАЩИЕ, мы догнали отряды ополченцев как раз перед рассветом, и взвинченный часовой чуть не пристрелил нас по ошибке. Но к этому моменту мне было уже почти все равно. Перспектива оказаться мертвой казалась гораздо предпочтительнее, чем необходимость сделать еще один шаг. Когда наши личности установили, Джейми ненадолго исчез и вернулся с одеялом и тремя свежими кукурузными лепешками. Я слопала свою долю этой амброзии ровно за четыре секунды, завернулась в одеяло и легла под деревом на влажной, но не мокрой земле, которая так густо была покрыта опавшей листвой, что она пружинила подо мной. - Я вернусь через минуту, Сассенах, - прошептал Джейми, садясь возле меня на корточки. - Никуда не уходи, ладно? - Не беспокойся... Я буду тут. Если я двину хоть одним мускулом раньше Рождества, это будет слишком скоро. Слабое тепло уже возвращалось в мои дрожащие мышцы, и сон тянул меня вниз с неумолимостью зыбучих песков. Джейми тихонько усмехнулся и, протянув руку, поправил одеяло на моих плечах. Свет зари проявил глубокие морщины, которые ночь вырезала на его лице, стали видны пятна грязи и усталость, оставившие отметины на его крепких костях. Широкий рот, так долго сжимавшийся, теперь с облегчением расслабился в мгновенной безопасности и выглядел странно юным и уязвимым. - Он похож на тебя, - прошептала я. Рука Джейми замерла на моем плече, и он опустил глаза, спрятав их под длинными ресницами. - Я знаю, - очень тихо произнес он. - Расскажешь мне о нем. Потом, когда будет время. Я услышала, как Джейми ушел, шурша листьями, и уснула, едва закончив молиться за Уолтера Вудкока.
Глава 57. ИГРЫ В ДЕЗЕРТИРОВ (с) Перевод Натальи Ромодиной, Елены Карпухиной, Екатерины Пискаревой.
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ПРОСТИТУТКА ЗАМЫЧАЛА СКВОЗЬ ТРЯПКУ, зажатую в зубах. – Почти всё, – пробормотала я и мягко провела костяшками пальцев по её голени, чтобы успокоить, а затем вернулась к санации ужасной раны на ступне. На неё наступил офицерский конь, когда люди и животные толпились во время отступления на берегу речушки, чтобы напиться. Ясно виднелся след гвоздей от подковы - чёрный на фоне красной опухшей кожи. Край подковы – истёртый до толщины бумажного листа и острый как нож, – оставил глубокий изогнутый порез поверх плюсневых костей, исчезающий между четвёртым и пятым пальцами. Я опасалась, что придётся удалить мизинец: казалось, он висит на лоскуте кожи, но когда я осмотрела ступню внимательнее, то обнаружила, что каким-то чудом все кости целы. Ну, насколько я могла судить без рентгеновского аппарата. Проститутка рассказала, что лошадиное копыто вдавило её ногу в прибрежную грязь, – вероятно, это и спасло кости от переломов. Если мне сейчас удастся остановить инфекцию и не придётся ампутировать ступню, то женщина сможет снова нормально ходить. Возможно. Стараясь уповать на лучшее, я отложила скальпель и протянула руку к захваченной из форта бутылке с жидкостью, содержащей (как я надеялась) пенициллин. Во время пожара в доме мне удалось спасти оптический тубус от микроскопа доктора Роулингcа. И потом он очень пригодился для разведения огня, но без окуляра, механизма перемещения предметного столика и без зеркала пользоваться им для определения вида микроорганизмов было крайне затруднительно. Единственное, в чем я была уверена, так это в том, что выращенная и профильтрованная мной субстанция являлась хлебной плесенью, но только и всего… Подавив вздох, я щедро смочила только что вскрытую рану. Жидкость не содержала алкоголя, но я лила по живому мясу. Проститутка пронзительно вскрикнула сквозь тряпку и задышала через нос, словно паровая машина, но к тому времени, как я сделала компресс из лаванды и окопника и перевязала ногу, она уже успокоилась, хотя ее лицо оставалось багровым. – Вот, – сказала я, слегка похлопав женщину по ноге. – Думаю, что теперь дела пойдут на лад. Чисто машинально я начала было говорить: «Держите ногу в чистоте», – но прикусила язык. Проститутке приходилось целыми днями ходить пешком без обуви и чулок по дикой местности – по камням, грязи и ручьям, – либо жить в грязных вонючих лагерях, где повсюду валялись кучи фекалий, оставленных людьми и животными. Подошвы её ног были твёрдыми, как рог, и чёрными, как грех. – Найдите меня через пару дней, – вместо этого сказала я и подумала: «Если сможете». – Я осмотрю ногу и сменю повязку. «Если смогу», – размышляла я, взглянув на заплечный мешок в углу, где хранила свои истощающиеся запасы медикаментов. – Спасибо вам большое, – произнесла проститутка, садясь и осторожно ставя ногу на землю. Судя по коже ног, она была довольно молода, хотя по её лицу этого не скажешь. От голода и переутомления на обветренной коже появились морщинки. От недоедания скулы заострились, а рот с одной стороны, где не было зубов, провалился, – они у неё либо сгнили, либо ей их выбил клиент или другая проститутка. – Ты тут побудешь ещё немного, а? – спросила она. – У моей подруги вроде бы зуд. – Я буду здесь по крайней мере до утра, – заверила я её, поднимаясь на ноги и подавляя стон. – Присылайте подругу, я посмотрю, что смогу сделать. Наша группа ополчения встретилась с другими бригадами, образовав большой отряд, и в последующие дни наши пути стали пересекаться с остальными повстанческими формированиями. Мы сталкивались с осколками армий генерала Шуйлера и генерала Арнольда, которые тоже двигались на юг по Гудзонской долине. Мы по-прежнему шли целый день, но стали чувствовать себя в относительной безопасности, чтобы спать ночью, и, поскольку армия обеспечивала нас продовольствием, – пусть нерегулярно, но еда была, – ко мне начали возвращаться силы. Обычно дождь шёл по ночам, но сегодня он зарядил на рассвете, и мы несколько часов тащились по грязи, пока не показалось какое-то укрытие. Войска генерала Арнольда разграбили фермерскую усадьбу и сожгли дом. Сарай с одной стороны сильно обуглился, но огонь погас, не успев поглотить строение. Порывистый ветер продувал постройку насквозь, поднимая и кружа соломенную труху и сор, трепля наши юбки и заворачивая их вокруг ног. Изначально пол внутри был дощатый: я видела отпечатавшиеся в земле линии от досок. Фуражиры забрали их на дрова, но, слава Богу, они не разрушили сам сарай, поскольку это потребовало бы слишком больших усилий. Здесь укрылось несколько беженцев из Тикондероги, до сумерек появятся и другие. Мать с двумя маленькими измученными детьми спала, свернувшись у дальней стены: её муж устроил их здесь и ушёл искать еду. «Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу…» [Евангелие от Матфея, глава 24:20, – прим. пер.] Я проводила проститутку до двери и стояла, глядя ей вслед. Солнце сейчас касалось линии горизонта; возможно, ещё час будет светло, но вечерний ветер уже шевелил верхушки деревьев: ночь, приближаясь, шелестела своими юбками. Я непроизвольно поёжилась, хотя было ещё довольно тепло. Но старый сарай выстыл: ночи стали пронизывающе холодными. Не сегодня-завтра мы проснёмся от заморозков на почве. «И что тогда? – спросил встревоженный голосок, обитавший в глубине души. – Что будет, если действительно похолодает?» – Тогда я надену вторую пару чулок, – пробормотала я. – Замолчи! «Истинная христианка несомненно отдала бы запасные чулки босой проститутке», – заметил ханжеский голос моей совести. – И ты тоже молчи! – сказала я. – У меня будет уйма возможностей проявить себя как христианка позже, если нужда припрёт. Осмелюсь сказать, что половине беженцев нужны чулки. Я задумалась, удастся ли мне помочь подруге проститутки, если та всё-таки придёт? «Зуд» мог оказаться чем угодно: от экземы или коровьей оспы до гонореи, хотя, учитывая профессию женщины, скорее всего – чем-то венерическим. В Бостоне в моё время это, вероятно, была бы простая молочница. Как ни странно, здесь она почти никогда не встречалась. Размышляя об этом на досуге, я предположила, что этому способствует почти повсеместное отсутствие нижнего белья. Вот тебе и плата за достижения цивилизации! Я вновь взглянула на заплечный мешок, подсчитывая, что у меня осталось и как это можно использовать. Изрядное количество повязок и корпии. Горшочек с мазью из горечавки для часто встречающихся ссадин и ранок. Небольшой запас самых полезных трав для настоек и компрессов: лаванда, окопник, перечная мята, семя горчицы. Каким-то чудом у меня сохранилась коробка с корой хинного дерева, которой я разжилась в Нью-Берне, – я подумала о Томе Кристи и перекрестилась, но отогнала от себя мысли о нём: ему ничем не помочь, а насущных проблем здесь и сейчас было предостаточно. Два скальпеля, которые я забрала у умершего лейтенанта Стактоу (он стал жертвой лихорадки в дороге), и мои серебряные хирургические ножницы. Золотые акупунктурные иглы Джейми – их можно использовать для лечения других, правда, я понятия не имею, в какие точки их вводить, если только речь не идёт о морской болезни. Вокруг раздавались голоса: группы фуражиров двигались сквозь деревья, выкрикивая имена, - в поисках друзей или членов семьи, потерявшихся в пути. Беженцы начали устраиваться на ночь. В двух шагах от меня затрещали ветки, и из леса вышел мужчина. Я не узнала его. Несомненно, это кто-то из ополченцев, прозванных «солдатнёй в засаленных чулках»: в руке он держал мушкет, а на поясе у него болтался пороховой рожок. И больше ничего. И да, он был босым, хотя ноги у него слишком большие для моих чулок, – на этот факт я указала своей совести, если она вдруг посчитает своим долгом вновь подтолкнуть меня к благотворительности. Мужчина увидел меня в дверях и поднял руку. – Это ты целительница? – окликнул он меня. – Да. Я отказалась от попыток заставить людей называть меня доктором, не говоря уже о враче. – Я тут встретил шлюху с прекрасной новой повязкой на ноге, – улыбнулся мне мужчина. – Она сказала, что у целительницы в сарае есть лекарства. – Да, – повторила я, окинув его взглядом. Я не видела никакой очевидной раны, и, судя по цвету его лица и прямой осанке, он не был болен. Возможно, больна его жена, или ребёнок, или товарищ. – Отдай их мне сейчас же, – сказал он, продолжая улыбаться, и направил на меня свой мушкет. – Что? – удивлённо спросила я. – Отдай мне твои лекарства, – слегка повёл он дулом. – Я мог бы их просто забрать, пристрелив тебя, да не хочу тратить порох. Я замерла и уставилась на него. – Зачем они тебе, чёрт побери? Однажды меня уже держали на мушке из-за наркотиков – в Бостоне в отделении скорой помощи. Обливающийся потом молодой наркоман со стеклянными глазами и с пистолетом. Я отдала их ему немедленно. Но на сей раз мне не хотелось этого делать. Он фыркнул и взвёл курок. Я не успела даже испугаться, как раздался выстрел и запахло порохом. Мужчина, казалось, страшно удивился, мушкет повис в его руках. А потом он свалился мне под ноги. – Держи, Сассенах. Джейми сунул дымящийся пистолет мне в руки, наклонился и, взяв тело за ноги, вытащил его из сарая под дождь. Я сглотнула, протянула руку к своему мешку и вынула оттуда запасные чулки. Бросив их женщине на колени, положила пистолет и мешок к стене. Я чувствовала, что мать и дети не сводят с меня глаз, но их взгляды вдруг переместились к открытой двери. Обернувшись, я увидела насквозь промокшего Джейми с осунувшимся, измождённым лицом. Он пересёк сарай и сел рядом со мной, уперев голову в свои колени и закрыв глаза. – Спасибо, сэр, – очень тихо сказала женщина. – Мэм. На миг мне показалось, что Джейми сразу же уснул: он даже не шелохнулся. Но чуть погодя он так же тихо произнёс: – Пожалуйста, мэм.
Я БЫЛА ОЧЕНЬ РАДА НАЙТИ Хантеров в первой же деревне, до которой мы добрались. Брат с сестрой попали на одну из захваченных ранее барж, но им удалось бежать, попросту спрятавшись в лесу после наступления темноты. А поскольку солдаты, захватившие их, не потрудились пересчитать пленников, то их исчезновения никто не заметил. В целом, положение понемногу улучшалось. Питание становилось обильнее, и мы находились в регулярной армии континенталов. Однако от передовых позиций Бергойна нас по-прежнему отделяло всего лишь несколько миль, и сказывалось напряжение длительного отступления. Дезертиров было много – хотя никто толком не знал, сколько именно. Организация, дисциплина и военная структура восстанавливались с тех пор, как мы поступили под командование Континентальной армии, но люди порой продолжали незаметно исчезать. Именно Джейми придумал «игру в дезертиров». В британских лагерях перебежчиков радушно принимали, кормили, снабжали одеждой и допрашивали, получая информацию. – Поэтому мы им её предоставим, ага? – сказал он. – И будет справедливо, если взамен мы получим то же самое, правильно? На лицах офицеров, которым он это предложил, расцвели улыбки. И в течение нескольких дней тщательно отобранные «дезертиры» тайно пробирались во вражеские лагеря, где их задерживали и препровождали к британским офицерам, которым они излагали свои скрупулёзно подготовленные легенды. А после хорошего ужина при первой же возможности снова перебегали на сторону американцев, принося полезную информацию о преследовавших нас британских силах. Время от времени, если это казалось безопасным, Йен наведывался в индейские лагеря, но в подобной игре не участвовал: его внешность была слишком запоминающейся. Думаю, и Джейми хотелось бы поиграть в дезертиров: его привлекала театральность действа, и оно отвечало его неуемной тяге к приключениям. Однако его желания не принимались в расчёт из-за высокого роста и яркой внешности: дезертирами должны были быть неприметные мужчины, которых трудно потом опознать. – Ибо рано или поздно британцы поймут, что происходит. Они не дураки. И это им не понравится. Мы нашли укрытие на ночь в другом сарае – его не пытались сжечь, и в нём сохранилось несколько охапок затхлого сена, хотя скота там давно уже не было. Мы остались наедине, но, наверное, ненадолго. Мне казалось, что сцена в комендантском садике относилась к какой-то другой жизни, но я положила голову на плечо Джейми, расслабившись рядом с его тёплым крепким телом. -– Как думаешь, может... Джейми внезапно умолк, и его рука на моём бедре напряглась. Мгновением позже я услышала настороживший его лёгкий шорох, и у меня во рту пересохло. Это мог быть кто угодно: от крадущегося волка до затаившегося индейца, – но этот субъект был внушительных размеров, и я полезла – как можно тише – в карман за ножом, который дал мне Джейми. Не волк – кто-то другой промелькнул в открытой двери, отбросив тень ростом с человека, и исчез. Джейми сжал мою ногу и, пригнувшись, беззвучно пересёк пустой сарай. Через миг его уже не было видно во мраке, но, привыкнув к темноте, секундой позже я нашла его – длинную тёмную тень, прижавшуюся к стене прямо за дверью. Тень снаружи вернулась: чёрный силуэт головы мелькнул на фоне более светлого ночного неба. Я поднялась на ноги, от страха по коже побежали мурашки. Других выходов в сарае, кроме двери, не было; наверное, мне следовало бы броситься на пол и откатиться к стене. Тогда мне, возможно, удалось бы остаться незамеченной, а если повезёт – схватить незваного гостя за лодыжки или вонзить нож ему в ступню. Я уже собиралась осуществить этот план, когда из темноты раздался робкий шёпот: «Друг… друг Джеймс?», и я наконец-то перевела дух. – Это вы, Дэнзелл? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. – Клэр! Обрадовавшись, он ворвался в дверь, тут же обо что-то споткнулся и с грохотом полетел головой вперед. – С возвращением, друг Хантер, – сказал Джейми; судя по голосу, он сдерживал нервный смех. – Вы ушиблись? Длинная тень отделилась от стены и нагнулась, чтобы помочь нашему гостю встать. – Нет, нет, не думаю. Хотя, на самом деле, даже не знаю… Джеймс, я выяснил! На миг воцарилось молчание. – Они близко, a charaid [друг – гэльск. – прим. пер.]? – негромко спросил Джейми. – И движутся ли они? – Слава Богу, нет. Дэнзелл внезапно уселся рядом со мной, и я почувствовала, что он дрожит. – Они ждут, когда подтянутся обозы. Они не хотят рисковать и далеко отрываться от тылов, и у них жуткая проблема: мы им разбили дороги, – услышала я гордость в его голосе. – Да и дожди очень здóрово в этом помогли. – Вы знаете, сколько это может продлиться? Я видела, как Дэнзелл энергично кивнул. – Один из сержантов сказал: два, а то и три дня. Он велел некоторым солдатам бережней относиться к запасам муки и пива, так как взять больше неоткуда, пока не подойдут обозы. Джейми выдохнул, и я почувствовала, как напряжение немного его отпустило. Меня тоже. И тут накатила горячая волна благодарности. У нас будет время поспать. Я начала понемногу успокаиваться: напряжение теперь вытекало из меня, как вода, и я едва заметила, что Дэнзеллу нужно ещё чем-то поделиться. Я слышала, как Джейми шёпотом поздравил его, похлопав по плечу, и выскользнул из сарая, – несомненно, для того, чтобы доложить информацию. Дэнзелл сидел неподвижно и тяжело дышал. Я из последних сил сосредоточилась и попыталась быть любезной. – Они вас накормили, Дэнзелл? – О, – произнёс Дэнзелл другим тоном и стал шарить в кармане. – Вот. Я захватил это для тебя. Он что-то сунул мне в руки: маленькую расплющенную булку, подгоревшую по краям, – я поняла это по жёсткой корке и запаху гари. Рот стал непроизвольно наполняться слюной. – О, нет, – начала было я, пытаясь её вернуть. – Вы должны… – Они меня покормили, – заверил он меня. – Чем-то вроде жаркого. Я съел, сколько смог. И для сестры у меня в кармане есть ещё булка. Они дали мне еду, – искренне убеждал он меня. – Я её не украл. – Спасибо, – удалось мне сказать, и с величайшим самообладанием я разломила булку надвое и сунула половину в карман – для Джейми. Я с жадностью запихивала остальное в рот и впивалась в булку зубами, как волк, отрывающий от туши окровавленные куски. Желудок Дэнни вторил моему, громко и продолжительно урча. – Вы же сказали, что поели! – укорила я его. – Я ел. Но жаркое, кажется, не улеглось, – возразил он с кратким страдальческим смешком. Он наклонился вперёд, сложив руки на животе. – У тебя случайно не найдется ячменного отвара или перечной мяты, друг Клэр? – Найдётся, – ответила я, несказанно обрадовавшись, что в мешке у меня кое-что осталось. Запасов было немного, но перечная мята имелась. Горячей воды не было, и я дала ему пожевать пригоршню травы и запить её водой из фляжки. Дэнни жадно выпил, рыгнул и замер, и по его дыханию я поняла, что происходит. Я быстро отвела его в сторону и поддерживала голову, пока его рвало мятой и жарким. – Пищевое отравление? – спросила я, пытаясь пощупать его лоб, но Дэнни скользнул прочь от меня, рухнув на охапку соломы и уткнув голову в колени. – Он сказал, что повесит меня, – вдруг прошептал Дэнзелл. – Кто? – Английский офицер. Кажется, его звали капитан Брэдбери. Сказал, что он думает, будто я играю в казаки-разбойники, и если я сейчас же не сознаюсь, он меня повесит. – Но он не сделал этого, – мягко сказала я и положила ладонь ему на плечо. Дэнзелл весь дрожал, на подбородке висела капля пота, светящаяся в полумраке. – Я сказал ему… сказал ему, что, наверное, он может. Если захочет. И я на самом деле думал, что он повесит. Но он не повесил. Его дыхание участилось, и я поняла, что он беззвучно плачет. Я обняла его, прижимая и шепча что-то успокаивающее, и через некоторое время Дэнни затих. Несколько минут он молчал. – Я думал… что буду готов к смерти, – тихо проговорил он. – Что я буду счастлив предстать перед Господом, когда бы Он меня ни призвал. Мне стыдно признаться, что это не так. Я так боялся. Я глубоко вздохнула и расслабилась. – Я всегда задавалась вопросом о мучениках, – сказала я. – Никто никогда не упоминает, что они не боялись. А говорят лишь о том, что они готовы были пойти и совершить то, что они сделали, несмотря ни на что. Вы пошли. – Я не готовился быть мучеником, – произнёс он через секунду так смиренно, что я чуть не засмеялась. – Очень сомневаюсь, что многие к этому готовятся, – сказала я. – И я думаю, что человек, который собирается им стать, на самом деле просто несносен. Уже поздно, Дэнзелл, – ваша сестра будет беспокоиться. И она голодна.
ДЖЕЙМИ ВЕРНУЛСЯ ЧЕРЕЗ ЧАС или даже позже. Я лежала на сене, завернувшись в шаль, но не спала. Он подполз и лёг рядом, вздохнув и положив на меня руку. – Почему он? – спросила я через минуту, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. Это не сработало. Джейми чрезвычайно чутко реагировал на интонацию собеседника, особенно на мою. Я видела, как он резко повернул ко мне голову, но ответил не сразу. – Он сам захотел пойти, – ему удавалось казаться спокойным значительно лучше, чем мне. – И я подумал, что он справится. – Справится? Он не актёр! Ты же знаешь: Дэнзелл не умеет врать. Скорее всего, он запинался и заикался. Я удивилась, что они ему поверили. Если они, конечно, вообще поверили, – добавила я. – А они и поверили. Ты думаешь, что настоящий дезертир не будет напуган, Сассенах? – Похоже, мои слова его слегка позабавили. – Я и хотел, чтобы он потел и заикался. Если бы я попытался научить его правильно говорить, они бы пристрелили его на месте. При этой мысли хлебный ком подступил к горлу. Я с трудом сглотнула. – Да, – сказала я и несколько раз вздохнула, чувствуя, как покалывает лицо от холодного пота, и представляя, как невысокий Дэнни Хантер потеет и заикается под ледяным взглядом британского офицера. – Да, – повторила я. – Но… неужели никто другой не мог этого сделать? Это не из-за того, что Дэнни Хантер – квакер, но он врач. Он нужен здесь. Джейми вновь повернул ко мне голову. Небо снаружи начало светлеть, и я уже могла разглядеть очертания лица. – Ты что, не слышала? Я же сказал, что он сам вызвался, Сассенах. Я не просил его. На самом деле я пытался отговорить его именно по той причине, что ты назвала. Но он не хотел слушать, а только попросил позаботиться о его сестре, если он не вернётся. Рейчел. При её упоминании у меня снова скрутило живот. – О чём он думал? Джейми тяжело вздохнул и перевернулся на спину. – Он квакер, Сассенах. Но он мужчина. Если бы он не был тем, кто сражается за то, во что верит, он остался бы в своей маленькой деревушке, ставил бы припарки лошадям и присматривал за сестрой. Но он не такой. – Джейми покачал головой и взглянул на меня. – Ты бы заставила меня остаться дома, Сассенах? Отказаться от борьбы? – Заставила бы, – сказала я, и моё волнение сменилось раздражением. – Не раздумывая. Просто я знаю, что ты, черт тебя побери, не послушаешь, – так какой смысл? Это его рассмешило. – Ну, вот, тебе ясно, – Джейми взял меня за руку. – Так же и с Дэнзеллом Хантером, понимаешь? Если уж он должен рисковать жизнью, то моя задача – проследить, чтобы его азартные игры принесли максимальный выигрыш. – Имей в виду, что куш в большинстве азартных игр – это большой жирный ноль, – заметила я, пытаясь выдернуть руку. – Разве тебе никогда не говорили, что в выигрыше всегда остается казино? Джейми не отпустил мою руку, а начал нежно поглаживать подушечкой большого пальца кончики моих пальцев. – Ну, хорошо. Ты просчитываешь шансы и снимаешь колоду, Сассенах. Но не все зависит от удачи, понимаешь? Незаметно становилось всё светлее, как бывает перед рассветом. Яркие солнечные лучи ещё не показались, но из темноты постепенно проступали предметы, и тени вокруг них превращались из чёрных в серые и затем в голубые. Его палец скользнул в мою ладонь, и я непроизвольно сжала пальцы. – Почему для «угасать» нельзя подобрать слово с противоположным значением? – спросила я, наблюдая, как черты его лица проступают из ночной тени. Я провела большим пальцем по лохматой брови и почувствовала под ладонью упругие волоски его щетины, которая менялась у меня на глазах от грязноватого налёта до чётко различимых мелких завитков и жёстких пружинок, превращаясь в светящуюся массу тёмно-рыжего, золотого и серебряного, яркую на фоне его обветренной кожи. – Не думаю, что тебе нужно это слово, – ответил он. – Если ты имеешь в виду свет, – посмотрел на меня Джейми и улыбнулся, разглядывая моё лицо. – Когда свет угасает – наступает ночь. А когда свет разгорается, то угасает ночь, правда? Ночь, и правда, угасала. Нам следовало бы поспать, но армия вокруг нас скоро придёт в движение. – Интересно, почему женщины не воюют? – Вы созданы не для этого, Сассенах. – Его твёрдая и шершавая рука легла мне на щёку. – Это было бы неправильно: когда вы умираете, то так много забираете с собой. – Что ты хочешь этим сказать? Он слегка повёл плечами, что означало: он подыскивает слово. Это движение у него было неосознанным, словно ему жал сюртук, хотя в данный момент никакого сюртука на нём не было. – Когда умирает мужчина, то умирает только он, – пояснил Джейми. – А один мужчина похож на другого. Конечно, семье нужен муж, чтобы кормить и защищать её. Но любой приличный человек может это сделать. А женщина... Его губы со слабой улыбкой прижались к кончикам моих пальцев. – Женщина, умирая, забирает с собой жизнь. Женщина… – это неограниченная возможность. – Идиот, – очень тихо сказала я. – Если думаешь, что один мужчина может заменить другого. Какое-то время мы лежали, наблюдая, как становится всё светлее. – Сколько раз ты так делала, Сассенах? – неожиданно спросил он. – Сидела всю ночь до рассвета с человеческим страхом в своих ладонях? – Слишком часто, – ответила я, но это было неправдой, и он знал это. Я слышала, как Джейми хмыкнул, а потом повернул мою руку ладонью вверх. Большим пальцем он провел по её холмам и впадинам, суставам и мозолям, по линии жизни и линии сердца, по гладкой мясистой выпуклости холма Венеры, где до сих пор виднелся бледный шрам в форме буквы J. Он был у меня на ладони бόльшую часть жизни. – Часть моей работы, – сказала я без тени иронии, и Джейми тоже был серьёзен. – Думаешь, я не боюсь? – спокойно спросил он. – Когда делаю свою работу? – Боишься. Но все равно ты будешь этим заниматься. Ты – чёртов игрок, а жизнь – самая азартная игра, не так ли? Может быть, твоя, а, может быть, чья-то ещё. – Да, – мягко согласился он. – Думаю, ты об этом знаешь. – Меньше всего я беспокоюсь о себе, – задумчиво сказал он. – Я хочу сказать, что, в общем-то, в своей жизни я сделал кое-что полезное. Мои дети выросли, с внуками всё в порядке, – это же самое важное, так? – Да, – согласилась я. Взошло солнце, где-то вдалеке послышался крик петуха. – Ну, что ж. Не могу сказать, что боюсь так же сильно, как раньше. Умирать, конечно, не хочется, но сожалею об этом, наверное, уже меньше. С другой стороны, – уголок его рта приподнялся, когда он посмотрел на меня, – я не только меньше боюсь за себя, но и ещё меньше хочу убивать молодых людей, которые едва начали жить. Мне показалось, что это прозвучало почти как извинение за Дэнни Хантера. – Ты собираешься определять возраст стреляющих в тебя? – спросила я и, усевшись, начала вычёсывать из волос сено. – Это сложно, – признал он. – Но я искренне надеюсь, что ты не позволишь какому-нибудь сопляку убить тебя только потому, что он ещё не прожил такую насыщенную жизнь, как твоя. Джейми тоже сел, серьёзно глядя на меня. Сено торчало у него из волос и одежды. – Нет, - сказал он. – Я убью его, просто мне будет сложнее.
Глава 58. ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ (с) Перевод Светланы Бахтиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Филадельфия 4 июля 1777 года
ПРЕЖДЕ ГРЕЙ НИКОГДА НЕ БЫВАЛ в Филадельфии. Если не брать в расчет улицы, которые были отвратительными, город казался довольно приятным. Лето украсило деревья пышными зелеными кронами, и во время прогулки костюм лорда Джона слегка запылился от осыпающихся мелких листиков, а подошвы сапог стали липкими от накапавшей смолы. "Видимо такому душевному настрою Генри способствовала повышенная температура воздуха", - мрачно подумал он. Не то чтобы он винил своего племянника. Миссис Вудкок была кругленькой, но проворной, с миловидным лицом и добросердечным характером. И она выходила Генри, вытянув парня практически со смертного порога, когда командующий местной тюрьмой офицер привез его к ней, опасаясь, как бы потенциально дорогостоящий узник не окочурился прежде, чем принесет богатый куш. Джон знал, что такого рода вещи образуют привязанность, хотя никогда, слава Богу, не испытывал никакой нежности ни к одной из женщин, которая когда-либо ухаживала за ним в болезни. Кроме... - Дерьмо, - невольно проговорил он, отчего проходящий мимо священнического вида джентльмен осуждающе на него посмотрел. Грей накрыл свои мысли, гудящие в голове, будто назойливые мухи, воображаемой чашкой. Но отвлечься не получалось, и, осторожно приподняв краешек этой чашки, он обнаружил там Клэр Фрейзер. Грей немного расслабился. Конечно же, это не нежность. С другой стороны, будь он проклят, если мог бы с уверенностью сказать, что это такое. По крайней мере, это самая невероятная, самая из ряда вон выходящая близость, которая, несомненно, проистекала из того, что эта женщина являлась женой Джейми Фрейзера и была в курсе тех чувств, которые он сам испытывал к Джейми. Лорд Джон прогнал образ Клэр Фрейзер и вернулся к переживаниям о своем племяннике. Бесспорно, миссис Вудкок производила приятное впечатление, к тому же, вне всякого сомнения, довольно сильно - для замужней женщины - любила Генри. Однако, со слов Генри, ее муж был мятежником, и одному Богу ведомо, когда - если вообще когда-либо такое случится - он вернется домой. Вот и прекрасно! По крайней мере, не стоит опасаться, что племянник потеряет голову и женится на ней. Можно представить, какой разразился бы скандал, приведи Генри домой вдову плотника, которая в придачу еще и темнокожая чаровница. Джон усмехнулся от этой мысли и еще больше проникся симпатией к Мерси Вудкок. В конце концов, она спасла жизнь Генри. Ну а теперь те непрошеные мысли гудели, пока он не накрыл их воображаемой чашкой. Но невозможно было избавиться от них надолго, они возвращались снова и снова. Грей понимал нежелание Генри подвергаться еще одной операции и его мучительный страх, оказаться слишком слабым, чтобы выдержать ее. Но, в то же время нельзя оставлять его в нынешнем состоянии: он просто зачахнет и умрет, когда болезнь и боль иссушат остатки его сил. Даже телесная привлекательность миссис Вудкок не удержит его, если такое произойдет. Нет, операцию нужно сделать, и быстро! Во время разговора Грея с доктором Франклином старый джентльмен поведал ему о своем друге докторе Бенджамине Раше, утверждая, что тот был самой невероятной персоной в медицине. (Бе́нджамин Раш (1746-1813гг.) - американский просветитель, философ, общественный и политический деятель, физиолог и психиатр. Считается «отцом американской психиатрии». Раш был активным сторонником независимости колоний. Во время войны за независимость являлся главным врачом американской армии., прим. пер.) Доктор Франклин настаивал, чтобы Грей, как только окажется в городе, посетил Раша, и, более того, снабдил лорда Джона рекомендательным письмом. Он как раз направлялся, чтобы вручить письмо, в надежде, что доктор Раш сам сможет осуществить операцию, либо направит его к другому хирургу. Не имело значения - хочет этого Генри или нет, операцию нужно было сделать. Грей не мог везти племянника домой в Англию в таком состоянии, а он пообещал и Минни и своему брату, что привезет домой их младшего сына, если тот еще жив. Поскользнувшись на грязном булыжнике и воскликнув "ой!", лорд Джон растопырил в стороны руки и замахал ими, чтобы удержать равновесие. Не обращая внимание на хихиканье двух наблюдавших за ним доярок, Грей сгруппировался и со всем присущим достоинством одернул свою одежду, приводя ее в порядок. Черт возьми, она вернулась! Клэр Фрейзер. Почему?.. Ну конечно! Эфир, как она это называла. Она попросила у него бутылку какой-то кислоты и сказала, что та ей необходима, чтобы сделать эфир. Не как эфемерную сферу, а как химическое вещество, от которого люди теряют сознание, и тогда можно проводить хирургические операции... безболезненно! Грей остановился посреди улицы, как вкопанный. Джейми как-то рассказывал ему об экспериментах жены с этим веществом и подробно описал удивительную операцию, которую Клэр провела на мальчике: тот лежал совершенно без сознания, пока она вскрыла его брюшную полость, удалила беспокоящий орган, и снова зашила живот. После чего, похоже, ребенок был жив-здоров. Лорд Джон зашагал медленнее – а вот мысли скакали, как бешенные. Приедет ли она? Выбраться из Фрейзерс Ридж - неважно куда - целая эпопея. Хотя, поездка из гор до побережья не так уж и страшна. Сейчас было лето, погода стояла хорошая - можно добраться менее чем за две недели. И если бы она приехала в Уилмингтон, то можно организовать, чтобы ее доставили в Филадельфию на любом доступном военном корабле - у него на флоте были связи. Как долго? Сколько времени это может у нее занять, если все же она приедет? Более отрезвляющая мысль: сколько времени осталось у Генри? Из этих тревожных размышлений Джона выдернуло то, что походило на небольшую заварушку, двигавшуюся по улице прямо на него. Несколько человек - большинство из которых, судя по поведению, были пьяны - в основном кричали, толкались и размахивали платочками. Какой-то юнец абсолютно неумело, зато с большим энтузиазмом бил в барабан, а двое детишек несли между собой непонятный флаг: в красно-белую полоску, но без надписи. Прижавшись к дому, Грей уступил им дорогу. Однако они не пошли дальше, а, наоборот, остановившись у дома на противоположной стороне улицы, принялись скандировать лозунги на английском и немецком языках. Он уловил выкрик: “Свобода”, и кто-то протрубил кавалерийский сигнал к атаке, после чего послышалось: “Раш! Раш! Раш!” Боже правый, должно быть, это тот дом, который он искал: здесь живет доктор Раш. Толпа выглядела настроенной вполне добродушно. Грей полагал, что они не собирались выволакивать доктора на улицу для применения дегтя и перьев, что, как он слышал, являлось известным способом развлечения местного общества. Джон осторожно подошел и похлопал молодую женщину по плечу. - Прошу прощения. Ему пришлось поближе наклониться и кричать ей прямо в ухо, чтобы она расслышала. Девушка резко обернулась и моргнула от неожиданности, но, увидев его жилет с бабочками, расплылась в широкой улыбке. Лорд Джон улыбнулся в ответ. - Я ищу доктора Бенджамина Раша, - прокричал он. - Это его дом? - Да, это так, - молодой человек, стоявший рядом с девушкой, услышал вопрос и повернулся, его брови резко взлетели при виде Грея. - У вас какие-то дела с доктором Рашем? - У меня рекомендательное письмо к доктору от доктора Франклина, нашего общего... Лицо молодого человека озарилось широчайшей улыбкой, но, прежде чем он успел что-либо сказать, дверь дома отворилась, и стройный хорошо одетый мужчина лет тридцати вышел на крыльцо. Толпа взревела, и человек, который, несомненно, был самим доктором Рашем, смеясь, протянул к ним руки. Шум тут же затих, а мужчина склонился переговорить с кем-то в толпе. Затем он метнулся в дом, чтобы, вернувшись уже в сюртуке, спуститься вниз под взрыв аплодисментов, и всей толпой они продолжили шествие, стуча в барабаны и трубя с удвоенным рвением. - Пошли с нами! - молодой человек крикнул в ухо Грею. - Будет бесплатное пиво! Вот так лорд Джон Грей и оказался в пивнушке процветающей таверны на праздновании первой годовщины провозглашения Декларации Независимости. Здесь велись пылкие политические речи - если и не очень красноречивые, то весьма разнообразные - в ходе которых Грей и выяснил, что доктор Раш был не только богатым и влиятельным сторонником мятежников, но и сам являлся выдающимся повстанцем. На самом деле, как Джон узнал от своих новых знакомых, и Раш, и доктор Франклин были теми, кто изначально и подписал крамольный документ Декларации. Из уст в уста среди толпы распространилось, что Грей друг Франклина, вследствие чего его горячо приветствовали и постепенно перемещали во всеобщей толчее, пока он в конце концов не очутился лицом к лицу с Бенджамином Рашем. Грей не первый раз находился в непосредственной близости к преступнику и держал себя хладнокровно. Безусловно, сейчас было не то время, чтобы излагать Рашу ситуацию с племянником, и Грей ограничился тряским рукопожатием и упоминанием о своем знакомстве с Франклином. Раш был сама сердечность и, перекрикивая шум, заявил, что Грей должен нанести ему визит, когда они оба будут не заняты - возможно, утром. Грей сообщил, что сделает это с огромным удовольствием, и грациозно удалился сквозь толпу, надеясь, что Корона не повесит Раша прежде, чем у того появится возможность осмотреть Генри. Грохот на улице мгновенно положил конец веселью. Послышались множественные крики и звуки чего-то ударяющегося о фасад дома. Один большой грязный камень разбил оконное стекло, отчего выкрики "Предатели! Ренегаты!" стали слышны громче. - Заткнитесь, лизоблюды! - крикнул кто-то в таверне. Тут же посыпались комья грязи и камни, часть из которых вместе с патриотическими выкриками “Боже, храни короля!” прилетали через открытую дверь и разбитое окно. - Кастрировать царственное чудовище! ("The Royal Brute of Great Britain" - царственное чудовище Великобритании - так назвал английского короля Герга III идеолог американской революции Томас Пейн в своем памфлете "Здравый Смысл" (англ. "Common sense"), прим. пер.) - гаркнул в ответ новый знакомый Грея, и полтаверны устремилось на улицу, немного задержавшись для отламывания ножек у табуретов, чтобы те послужили подспорьем в начавшейся политической дискуссии. Грей был несколько обеспокоен тем, что встретившиеся на улице лоялисты нападут на Раша прежде, чем тот сможет оказаться полезным для Генри, но доктор и еще несколько человек, которых Джон также принял за видных мятежников, воздержались от драки и после краткого совещания приняли решение сбежать через кухню таверны. Грей понял, что остался в компании с человеком из Норфолка по имени Пейн (это и есть тот самый идеолог революции Томас Пейн, прим. пер.) - тщедушным, плохо одетым бедолагой с большим носом и живым темпераментом, у которого имелось определенное мнение на темы демократии и свободы и самое выдающееся умение подбирать эпитеты в отношении короля. Найдя разговор затруднительным, потому как он не мог аргументировано выразить собственное противоположное мнение по этим вопросам, Грей, извинившись, вышел с намерением последовать за Рашем и его друзьями через черный ход. Разборки на улице, достигнув некоего пика, закончились вполне естественным бегством лоялистов, и народ уже начал возвращаться обратно в таверну, двигаясь на волне праведного негодования и самодовольства. Среди вошедших находился высокий темноволосый мужчина, который, обернувшись во время разговора, встретил взгляд Грея и застыл, как вкопанный. Грей подошел к нему, надеясь, что биение его сердца не было слышно на фоне затихающего уличного шума. - Мистер Бичем, - проговорил он и взял Персеверанса Уэйнрайта под руку, удерживая за запястье. Это можно было принять за сердечное приветствие, но в действительности являлось фирменным захватом. - Поговорим наедине, сэр?
ОН БЫ НЕ ПОВЕЛ ПЕРСИ в дом, который снял для себя и Дотти. Дотти его не знала, ведь она еще даже не родилась, когда Перси исчез из жизни Грея. Попросту сработал инстинкт, который не позволяет дать маленькому ребенку ядовитую змею для игры. Перси из каких-то собственных соображений не предложил Грею отправиться к себе на квартиру: наверное, не хотел, чтобы тот знал, где он остановился. На случай, если придется по-тихому скрыться. После минутного замешательства - Грей пока еще не изучил город - Джон согласился на предложение Перси прогуляться на пустырь, называемый Юго-Восточной Площадью. - Это кладбище для бедняков и бродяг, - сказал Перси, указывая путь. - Здесь хоронят неместных. - Очень кстати, - проговорил Грей, но Перси либо сделал вид, что не слышит, либо и вправду не расслышал. Так вышло, что они практически не разговаривали - на улицах было полно людей. Несмотря на внешние атрибуты праздника, повсюду царила атмосфера лихорадочного веселья и острого чувства опасности. Тут и там висели полосатые знамена – и хотя на них на всех имелись поля со звездами, однако ни одного повторяющегося рисунка Джон не увидел: полосы были разных размеров и цветов, какие-то флаги имели красные, белые и синие полоски, другие только красные и белые. Филадельфия, может, и являлась столицей мятежников, но до оплота явно не дотягивала. Пустырь оказался укромнее, чем можно было бы ожидать от кладбища, и при этом на удивление приятным. Лишь единичные деревянные кресты сообщали некие подробности, которые были известны о людях, похороненных под ними. Никто не раскошеливался на установку каменных надгробий, хотя какая-то добрая душа воздвигла большой каменный крест на постаменте в центре поля. Не сговариваясь, они направились к нему, придерживаясь русла небольшого ручья, бежавшего через пустырь. Грея посетила мысль, что Перси, вероятно, предложил это место, чтобы по дороге сюда дать себе время подумать. Отлично, он тоже подумал. Поэтому, когда Перси сел на основание постамента и выжидательно посмотрел на него, Джон не стал отвлекаться на болтовню о погоде. - Расскажи мне о второй сестре барона Амандина, - сказал он, стоя перед Перси. Перси, удивившись, моргнул, но улыбнулся. - Право, Джон, ты меня поражаешь. Клод не говорил тебе об Амели, я уверен. Грей ничего не ответил, но в ожидании сложил руки под фалдами своего сюртука. Перси задумался на мгновение и пожал плечами. - Хорошо. Она была старшей сестрой Клода, моя жена Сесилия - младшая. - Была, - повторил Грей. - Значит, она умерла. - Она мертва уже около сорока лет. Почему ты ей интересуешься? Перси вытащил платочек из рукава и промокнул виски: день был жаркий, а прогулка оказалась долгой - у самого Грея рубашка промокла. - Где она умерла? - В борделе в Париже, - от услышанного Грей остолбенел. Перси заметил это и криво усмехнулся. - Если хочешь знать, Джон, я разыскиваю ее сына. С минуту Грей пялился на него, затем аккуратно присел рядом. Серый камень надгробия оказался теплым под его ягодицами. - Ладно, - сказал он погодя. - Расскажи мне, будь столь любезен. Перси искоса посмотрел на него - взгляд был наполнен веселой настороженностью и одновременно удивлением. - Есть вещи, Джон, о которых я не могу тебе рассказать, ты сам это прекрасно понимаешь. Кстати, я слышал, что ведутся довольно жаркие споры между британскими государственными секретарями о том, кого из них привлечет мое предыдущее предложение, и кому, собственно, оно будет сделано. Полагаю, это твоих рук дело? Я благодарю тебя. - Не меняй тему. Я не спрашиваю тебя о твоем предыдущем предложении. "Во всяком случае, пока". - Я спрашиваю об Амели Бичем и ее сыне. Мне не ясно, как они могут быть связаны со всем остальным, поэтому предполагаю, что они имеют некую значимость для тебя лично. Безусловно, есть вещи, о которых ты не можешь мне поведать например, о более серьезных делах, - он слегка кивнул, - но эта тайна о сестре барона, похоже, несколько более личная. - Так и есть. Перси что-то прокручивал в своем мозгу: Грей видел это по его глазам, чуть припухшим и окруженным морщинками, но по-прежнему светившимися теплом и ярко-карим смолянистым оттенком хереса. Перси отрывисто побарабанил пальцами по камню, после чего остановился и решительно повернулся к Грею. - Отлично. Ты самый настоящий бульдог. Ведь если я не расскажу, ты же, несомненно, станешь преследовать меня по всей Филадельфии, пытаясь выведать цель моего пребывания здесь. Это было именно то, что Грей и так собирался делать, но в ответ он лишь промычал что-то, что могло сойти за согласие, прежде чем спросить: - Ну, и зачем же ты здесь? - Я разыскиваю печатника по имени Фергюс Фрейзер, - Грей моргнул. Вообще-то, он не ожидал услышать ничего определенного в ответ. - Кто это... Перси поднял руку, загибая пальцы, пока говорил. - Во-первых, он сын Джеймса Фрейзера, видного экс-якобита и нынешнего мятежника. Во-вторых, он печатник, как я уже сказал... Полагаю, что и мятежник - под стать отцу. И, в-третьих, у меня есть все основания подозревать, что он сын Амили Бичем. Над ручейком вились синие и красные стрекозы, и Грею показалось, как будто одна из них внезапно залетела ему в нос. - То есть ты говоришь, что у Джеймса Фрейзера есть внебрачный сын от французской шлюхи? Которая к тому же оказалась из старинного знатного рода? шок, это мягко сказано, чтобы описать его чувства, но Джон старался сохранить тон непринужденным, и Перси рассмеялся. - Нет. Печатник - сын Фрейзера, но приемный. Он забрал мальчишку из борделя в Париже более тридцати лет назад, - сбоку по шее Перси потекла струйка пота, и он вытер её. Дневная жара заставила его одеколон раскрыться на коже: Грей уловил оттенки амбры, и гвоздики, и специй, и мускуса, смешавшихся вместе. - Амели, как я уже говорил, была старшей сестрой Клода. В юности ее соблазнил мужчина - женатый аристократ. Он был намного старше ее и сделал ей ребенка. В порядке вещей было бы просто поскорее выдать ее замуж за покладистого человека, но неожиданно умерла жена того аристократа, и Амели подняла шумиху, настаивая на том что он должен жениться на ней, поскольку теперь свободен. - А тот не изъявил особого желания? - Нет. Однако отец Клода этого хотел. Полагаю, он думал, что такой брак улучшит благосостояние семьи. Граф был очень богатым человеком, и, хотя политикой не занимался, имел определенное... положение. Старый барон Амандин сперва был готов сохранить все в тайне, но как только он начал осознавать возможности данной ситуации, то обнаглел и стал грозить всем, чем ни попадя, начиная с жалобы королю – ведь он активно действовал при дворе, в отличие от своего сына, - и заканчивая иском о возмещении ущерба и обращением в церковь для проведения обряда отлучения. - Неужели он и правда это сделал бы? - спросил Грей, увлеченный рассказом, несмотря на свои сомнения относительно правдивости Перси. Тот коротко улыбнулся. - Он мог бы пожаловаться королю. В любом случае, ему это не удалось. Амели пропала. Девушка исчезла из своего дома посреди ночи, прихватив свои драгоценности. Сначала подумали, что, возможно, она пыталась сбежать к любовнику в надежде, что он уступит и женится на ней, но граф изобразил полное неведение, и никто не решился признаться, что видел ее покидающей "Труа Флеш" и входящей в парижский особняк графа Сен-Жермена. - И ты полагаешь, что она каким-то образом очутилась в парижском борделе? - недоверчиво проговорил Грей. - Почему? И даже если так, как ты узнал об этом? - Я нашел ее свидетельство о браке. - Чего? - Договор о браке между Амели Элиз ЛаВин Бичем и Робером-Франсуа Кенэ де Сен-Жерменом. Подписанный обеими сторонами. И священником. Документ лежал в библиотеке поместья "Труа Флеш", в семейной Библии. Боюсь, что Клод и Сесиль не очень-то религиозны, - сказал Перси, качая головой. - А ты – да? - это заставило Перси рассмеяться: уж он-то знал, что Грей точно в курсе его чувств к религии. - Мне было скучно, - сказал он без зазрения совести. - Должно быть, жизнь в "Труа Флеш" и в самом деле утомительна, если заставила тебя читать Библию. А что, помощник садовника уволился? - Что... О, Эмиль! - Перси усмехнулся. - Нет, но у него в том месяце случился ужасный приступ гриппа. Совершенно не мог дышать носом, бедняга. Испытав предательский порыв рассмеяться, Грей сдержался, и Перси тут же продолжил. - На самом деле, я не читал ее - в конце концов, все самые непристойные проклятья я помню наизусть. Меня заинтересовала обложка. - Была усыпана драгоценными камнями? - спросил Грей язвительно, и Перси смерил его слегка обиженным взглядом. - Не всегда все дело в деньгах, Джон, даже для тех из нас, кто не благословен таким состоянием, как ты. - Прошу прощения, - сказал Грей. - Так что там с Библией? - К твоему сведению, я довольно известный переплетчик, - сказал Перси, немного приосанившись. - Я занялся этим в Италии, чтобы зарабатывать на существование. После того, как ты так галантно спас мою жизнь. Спасибо тебе, кстати, за это, - произнес он, посмотрев на Грея таким прямым взглядом, что от его неожиданной серьезности Джон потупился, чтобы избежать глаз Перси. - Не за что, - хрипло сказал Грей, и, наклонившись, осторожно подвинул небольшую зеленую гусеницу, которая ползла поперек полированного носка его сапога, чтобы та забралась ему на палец. - Как бы то ни было, - продолжал Перси дальше в том же духе, - я обнаружил этот любопытный документ. Конечно же, я слышал о семейном скандале и сразу же узнал имена. - Ты спросил барона об этом? - Да, спросил. Кстати, что ты думаешь насчет Клода? "Перси всегда был, словно ртуть, - подумал Грей, - и с возрастом нисколько не утратил своей изменчивости". - Плохой картежник. Но голос просто чудо... а он поет? - Еще как. И ты прав насчет карт. Он умеет, если хочет, хранить секреты, но совершенно не может врать. Ты удивишься, какая это мощная штука - идеальная честность. При определенных условиях, - задумчиво добавил Перси. - Это почти убеждает меня в том, что, возможно, в восьмой заповеди что-то есть. Грей пробормотал что-то типа "ее чаще всего нарушают", но потом кашлянул и попросил Перси продолжать. - Клод не знал о брачном договоре, я уверен в этом. Он был искренне поражен. И после продолжительных колебаний - ведь "кровожадный, смелый и решительный", возможно, и твой девиз, Джон, но не его - барон дал свое согласие на то, чтобы я разобрался в этом вопросе. Грей проигнорировал подразумеваемую лесть - если это была она, а он думал, что да - и аккуратно поместил гусеницу на листья с виду вполне съедобного куста. - Ты отыскал священника, - проговорил он с уверенностью. Перси рассмеялся, похоже, с искренним удовольствием, и с некоторым потрясением Грей осознал, что, конечно же, ему известен ход мыслей Перси, и наоборот - Перси знает его. Ведь они беседовали сквозь завесу государственной политики и секретности на протяжении многих лет. И Перси, вероятно, знал, с кем он говорил, а Грей нет. - Да, отыскал. Он был мертв - убит. Ночью торопился на последнее причастие к умирающему прихожанину, и его убили на улице. Так ужасно! Через неделю после исчезновения Амили Бичем. Тут пробудился профессиональный интерес Грея, хотя с личной стороны он был по-прежнему более чем осторожен. - На очереди оказался граф... но если он мог убить священника, чтобы сохранить свои секреты, то приближаться к нему напрямую было опасно, - сказал Грей. - Стало быть, его слуги? Перси кивнул и, оценивая проницательность Грея, изогнул уголок рта. - Граф тоже был мертв или же просто исчез. Он имел репутацию колдуна, что довольно странно... А умер он через целых десять лет после Амели. Но да, я разыскивал его старых слуг. Нескольких нашел. Для некоторых людей действительно всё всегда ради денег, и помощник кучера был одним из таких. Через два дня после исчезновения Амели он доставил ковер в бордель возле улицы Фобур. Очень тяжелый ковер, от которого разило опиумом. А запах он распознал, потому что как-то раз перевозил труппу китайских акробатов, когда те прибыли развлекать народ на празднике в особняке. - И ты отправился в бордель. Где деньги... - Говорят, что вода является универсальным растворителем, - сказал Перси, качая головой, - но это не так. Можно погрузить человека в бочку с ледяной водой и оставить его там на неделю, но добиться гораздо меньшего результата, чем удалось бы с небольшим количеством золота. Грей молча отметил прилагательное "ледяной", и кивнул Перси, чтобы тот продолжал. - Это заняло некоторое время: повторные визиты, всевозможные попытки... Мадам была настоящей профессионалкой, отметившей, что кто бы ни заплатил за одну из бывших работниц, он сделал это с колоссальным размахом. А у ее привратника, достаточно старого на тот момент, в раннем возрасте был вырван язык, так что он ничем мне не помог. И, конечно же, когда доставили тот пресловутый ковер, ни одной из нынешних шлюх там еще и в помине не было, ведь это столько времени прошло. Впрочем, Перси терпеливо отследил семьи нынешних шлюх - некоторые профессии передаются по наследству - и после нескольких месяцев трудов ему удалось обнаружить старуху, работавшую тогда в борделе. Она-то и признала миниатюрное изображение Амели, которую привезли из "Труа Флеш". Девушку действительно доставили в бордель на середине беременности. Что особо не имело значения, поскольку есть клиенты и с такими вкусами. Несколько месяцев спустя она родила сына. Пережив роды, девушка умерла год спустя во время эпидемии гриппа. - И я не стану, мой дорогой, рассказывать тебе о трудностях поисков хоть каких-нибудь подробностей про ребенка, родившегося в парижском борделе сорок с лишним лет назад, - Перси вздохнул и снова воспользовался носовым платком. - Но твое имя Персеверенс (Perseverance (англ.) - терпение, упорство, прим. пер.), - отметил Грей чрезвычайно сухо, и Перси резко глянул на него. - Знаешь, - мягко проговорил он, - думаю, что ты единственный человек в мире, который знает об этом, - и из того, что отразилось в его глазах, было ясно, что это на одного больше, чем нужно. - Твой секрет со мной в безопасности, - сказал Грей. - Этот, по крайней мере. А что насчет Дэниса Рэндалла-Айзекса? Вот оно! Лицо Перси дрогнуло, как ртутная лужица на солнце. За один неполный удар сердца его идеальная отрешенность вернулась на свое место, но было слишком поздно. Грей рассмеялся, хоть и невесело, и встал. - Благодарю тебя, Персеверенс, - сказал он, и пошел прочь через заросшие могилы безымянных нищих. В эту ночь, когда все домочадцы уснули, он взял перо и чернила, чтобы написать Артуру Норингтону, Гарри Кворри и своему брату. На рассвете он впервые за последние два года начал писать Джейми Фрейзеру.
Глава 59. СРАЖЕНИЕ ПРИ БЕННИНГТОНЕ (с) Перевод Светланы Бахтиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Лагерь генерала Бергойна 11 августа 1777 год
Уже на протяжении нескольких дней дым от сожженных и все еще догорающих полей висел над лагерем. Американцы продолжали отступать, уничтожая все на своем пути. Когда прибыло донесение, Уильям вместе с Сэнди Линдси обсуждал наилучший способ приготовления индейки, которую принес один из разведчиков Линдси (Линдси Александр (1752-1825) - 6-й граф Балкаррес, 23-й граф Кроуфорд, командовал лёгкой ротой в ходе Американской войны за независимость, - прим. пер.). Вполне вероятно, что тут лишь разыгралось его воображение, но Вилли показалось, что лагерь накрыла жуткая тишина, земля содрогнулась, а завеса в Храме разодралась надвое (одно из чудес, свершившихся в день Распятия Иисуса Христа описано в Ев. от Мф. 27:51, - прим. пер.). Но, тем не менее, очень скоро стало понятно - что-то произошло. Определенно, кое-что изменилось в самом воздухе: появилось беспокойство в том, как говорили и двигались люди вокруг. Балкаррес тоже это почувствовал, и, перестав изучать расправленное крыло индюшки, взглянул на Уильяма, изогнув брови. - Что? - спросил Вилли. - Не знаю, но это не есть хорошо, - Балкаррес сунул вялую птичью тушку в руки своего ординарца, и, схватив шляпу, отправился в палатку Бергойна, а Уильям - за ним по пятам. Побелевший от злости и с поджатыми губами, Бергойн находился в окружении старших офицеров, которые негромко и взволнованно переговаривались между собой. Адъютант генерала капитан сэр Фрэнсис Клерк с мрачным лицом и поникшей головой отошел от товарищей. Балкаррес ухватил его за локоть, когда тот проходил мимо. - Фрэнсис... что случилось? Капитан Клерк выглядел очень взволнованным. Обернувшись, он бросил взгляд внутрь палатки и, чтобы их никто не подслушал, направился в сторону, увлекая за собой Балкарреса и Уильяма. - Хау, - проговорил капитан. - Он не придет. - Не придет? - тупо переспросил Уильям. - Но... разве он не уходит из Нью-Йорка? - Уходит, - подтвердил Клерк; он так крепко сжимал губы, что было удивительно, как ему вообще удается разговаривать. - Чтобы вторгнуться в Пенсильванию. - Но... - Балкаррес метнул потрясенный взгляд в сторону входа в палатку и снова посмотрел на Клерка. - Именно. Истинные масштабы катастрофы стали очевидны для Уильяма. Генерал Хау не только показал кукиш генералу Бергойну, проигнорировав его план, который сам Бергойн считал довольно хреновым, но и предпочел выступить на Филадельфию, вместо того, чтобы отправиться вверх по Гудзону для присоединения к войскам Бергойна. Тем самым Хау, по сути, оставлял Бергойна на произвол судьбы в плане продовольствия и численного подкрепления. Другими словами, они оказались предоставлены сами себе, отрезанные от своих обозов с продовольствием. И перед ними стоял неприятный выбор: либо продолжать преследовать отступающих американцев через глушь, в которой они были лишены всякой поддержки, либо разворачиваться и с позором маршировать обратно в Канаду - также через глушь, где их тоже никто не поддержит. Балкаррес принялся приводить именно эти аргументы сэру Фрэнсису, который в отчаянии потер ладонью лицо и покачал головой. - Знаю, - сказал он. - Господа, с вашего позволения... - Вы куда? - спросил Уильям, и Клерк взглянул на него. - Сообщить миссис Линд, - сказал Клерк. - Думаю, лучше ее предупредить. Миссис Линд была женой начальника снабжения. А также - любовницей генерала Бергойна.
ТО ЛИ МИССИС ЛИНД обладала несомненным даром, оказавшим влияние, то ли присущая генералу твердость характера заявила о себе, но буря, вызванная письмом Хау, быстро сошла на нет. "Что бы кто о нем не говорил, - писал Уильям в своем еженедельном письме лорду Джону, - но Бергойн знает, какие преимущества дают точные решения и стремительные действия. Мы с удвоенной силой возобновили преследование основного отряда американцев. Наши лошади по большей части либо были оставлены, либо украдены, либо съедены. Я до дыр истер свою единственную пару сапог. Между тем, мы получили донесение от одного из разведчиков о том, что город Беннингтон, который находится неподалеку от нас, используется как место сбора военного продовольствия для американцев. Согласно сообщению, охраняется он не слишком хорошо, поэтому генерал послал полковника Баума - одного из гессенских наёмников - с пятью сотнями солдат, чтобы захватить столь необходимое для нас продовольствие. Утром мы отбываем". Теперь о Уильяме говорили, что он "хорошо ладит с индейцами", и Вилли мог только догадываться, послужил ли основанием для этого пьяный разговор с Балкарресом. И либо из-за этой сомнительной способности, либо из-за того, что он немного знал немецкий, но утром 12 августа Вилли оказался в составе сопровождения фуражирной экспедиции полковника Баума, которая также включала в себя некоторое количество спешенных брауншвейгских драгунов, две трехфунтовые пушки и сотню индейцев. Согласно донесению, американцы получали скот, пригоняемый из Новой Англии, который в большом количестве скапливался в Беннингтоне, также как и множество повозок, наполненных зерном, мукой и прочими продуктами первой необходимости. Что удивительно, когда отряд выступал, дождя не было, и одно лишь его отсутствие добавило экспедиции оптимизма. Предвкушение съестных припасов значительно усиливало такой настрой. Пайки сократили, и казалось, что это происходит уже долгое время, хотя, на самом деле, длилось не более недели. Все же, когда больше суток шагаешь без нормальной еды, это покажется очень долгим сроком, и Уильям это слишком хорошо знал. Многие из индейцев все еще ехали верхом. Они окружали основную часть солдат, уезжали вперед, чтобы разведать дорогу, а по возвращении предлагали проследовать через то место (либо в обход), где дорога - не более чем тропа и в лучшие-то времена - становилась разбитой и заросла подступившим лесом, или ее затопило одним из разбухших от дождя ручьем, неожиданно сбежавшим с холмов. Город Беннингтон располагался возле реки под названием Валумсек, и, пока они шли, Уильям болтал с одним из гессенских лейтенантов, обсуждая возможность погрузки запасов на плоты для транспортировки до места назначения ниже по течению. Беседа была чисто теоретической, поскольку ни один из них не знал, где Валумсек протекает, и насколько река судоходна, но разговор давал им возможность поупражняться в чужом языке и скрашивал время долгого и жаркого перехода. - Мой отец провел много времени в Германии, - сказал Уильям обер-лейтенанту Грюнвальду на своем старательном, неторопливом немецком. - Он еду ганноверскую очень любит. Грюнвальд, сам из Гессен-Касселя, позволил себе насмешливо подергать усы при упоминании о Ганновере, но ограничился лишь замечанием, что даже ганноверцы могут зажарить корову и, возможно, сварить к ней картошку. А вот его собственная мать готовила блюдо из свинины и яблок, вымоченных в красном вине и приправленных мускатным орехом и корицей, от одного только воспоминания о котором у него текут слюнки. Влага струилась по лицу Грюнвальда, пот проделывал дорожки на запыленной коже и смачивал воротник светло-синего мундира. Лейтенант снял свой высокий гренадерский головной убор и промокнул голову огромным платком, который был весь в пятнах от многократного подобного применения. - Думаю, вряд ли мы сегодня найдем корицу, - сказал Вилли. - А вот свинью – вполне вероятно. - Если так, я буду жарить ее для тебя, - заверил его Грюнвальд. - А что до яблок... - он сунул руку под рубаху и достал горсть мелких красных диких яблочек, которыми он поделился с Уильямом. - У меня их целый мешок. У меня... Его перебило возбужденное улюлюканье индийцев, проскакавших обратно вдоль колонны, и Уильям, подняв голову, увидел, что всадник, закинув назад руку, указывает ему за спину с криком: "Река!" Этот возглас мгновенно оживил разомлевшую колонну, и Уильям заметил, как драгуны, которые настояли на том, чтобы остаться в своих высоких сапогах и при палашах, несмотря на отсутствие лошадей, из-за чего все измучились, встали наизготовку, громко лязгая оружием в предвкушении. Из первых рядов послышался еще один возглас: - Коровье дерьмо! Это вызвало всеобщее веселье и смех среди мужчин, перешедших на ускоренный шаг. Уильям увидел полковника Баума, который, будучи на лошади, выступил из колонны и ждал на обочине, а когда мимо него проходили офицеры, наклонялся и кратко переговаривался с ними. Уильям видел, как помощник Баума наклонился поближе, указывая вперед на небольшой холм. - Как думаешь... - обратился он к Грюнвальду и был ошарашен, обнаружив, что обер-лейтенант, открыв рот, уставился на него пустым взглядом. Рука немца расслабилась и повисла, а высокий шлем упал и покатился в пыли. Уильям моргнул и увидел, как из-под темных волос Грюнвальда появилась и медленно поползла вниз извивающаяся толстая красная змейка. Практически сразу Грюнвальд осел и опрокинулся навзничь на дорогу, его лицо стало бледно-землистого цвета. - Дерьмо! - выругался Уильям, и до него вдруг дошло, что сейчас произошло. - Засада! - заорал он изо всех сил. - Das ist ein Überfall!! (Это нападение (нем.) - прим. пер.) Со стороны колонны все громче раздавались тревожные возгласы, а со стороны леса - треск единичных выстрелов. Уильям схватил Грюнвальда подмышки и спешно потащил в укрытие из группы сосен. Обер-лейтенант был еще жив, хотя его мундир вымок от пота и крови. Уильям убедился, что пистоль у немца заряжен и находится в руке, прежде чем достал свой и бросился к Бауму, который, стоя в стременах, выкрикивал по-немецки указания пронзительным визгливым голосом. Вилли выхватывал лишь отдельные слова и тут же стал оглядываться по сторонам, чтобы понять, сможет ли он определить по поведению гессенских наемников, что же это были за приказания. И тут он увидел небольшую группу разведчиков, бегущих по дороге по направлению к нему и побежал им навстречу. - Чертова прорва мятежников, - запыхавшись, выпалил один из парней, указывая ему за спину. – Идут. - Где? Далеко? - его переполняло желание сбежать из собственной кожи, но Уильям заставил себя стоять на месте, дышать и говорить спокойно. Миля, может, две. Он и правда задышал и сумел спросить, сколько их там было. Может, две сотни, может, больше. Вооружены мушкетами, но без артиллерии. - Ладно. Возвращайтесь и наблюдайте за ними, - он опять повернулся в сторону полковника Баума, ощущая, что поверхность дороги под его ногами была какая-то странная, как будто находилась не совсем там, где должна.
ОНИ ВТОРОПЯХ ОКОПАЛИСЬ, эффективно загородив себя невысокими земляными насыпями и импровизированными баррикадами из поваленных деревьев. Пушки затащили на небольшой холм и направили так, чтобы прикрывать дорогу. Хотя, разумеется, мятежники игнорировали дорогу, и окружали с боков. В первой волне наступающих могло оказаться и двести человек - сосчитать было невозможно, потому что они мельтешили в густом лесу. Уильям заметил промелькнувшее движение и выстрелил без особой надежды попасть в кого-нибудь. Волна наступления остановилась, но лишь на мгновение. Затем откуда-то из-за передовой линии ополченцев чей-то зычный голос проревел: - Захватим их сейчас, или Молли Старк этой ночью станет вдовой! (ополченцами командовал бригадный генерал Джон Старк, - прим. пер.) - Чего? - недоуменно переспросил Уильям. Что бы там кричащий не имел в виду, его призыв оказал видимый эффект на огромное число мятежников, которые повыскакивали из-за деревьев и с бешеной скоростью бросились к пушкам. Солдаты, приставленные к тяжелым орудиям, тут же бежали, как, впрочем, и многие другие. Ополченцы быстро расправились с остальными. Уильям же мрачно готовился сделать все, что получится, прежде чем до него доберутся, когда из-за земляной насыпи выскочили двое индейцев и, подхватив его подмышки, поставили на ноги и быстро заставили уходить. Вот таким образом лейтенант Элсмир и оказался еще раз в роли Кассандры, докладывая генералу Бергойну о разгроме возле Беннингтона. Люди убиты и ранены, пушки потеряны, и в результате ни одной коровы так и не поймали. "И еще я так и не убил ни одного мятежника", - устало размышлял Вилли, когда чуть позже плелся обратно к своей палатке. Он думал, что должен бы сожалеть об этом, но сомневался, что это действительно его огорчало.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!