Чужестранка. Часть 1. Восхождение к любви (Чужеземец )
Сага о великой любви Клэр Рэндолл и Джейми Фрэзера - любви, которой не страшны пространство и время, — завоевала сердца миллионов читателей во всем мире. Это история женщины, которая, оказавшись в совершенно непостижимой ситуации, нашла в себе силы и мужество противостоять обстоятельствам. 1945 год. Клэр Рэндолл, четыре года прослужившая медсестрой на фронте, возвращается к мирной жизни и воссоединяется со своим мужем Фрэнком. Они уезжают в Шотландию, чтобы отпраздновать свой второй медовый месяц и отыскать сведения о предках Фрэнка. Но одно мимолетное прикосновение к камню из древнего святилища - и Клэр необъяснимым образом переносится из XX века в 1743 год, в то время, когда Шотландию раздирала кровавая междоусобная война.
Серия: Чужестранка Автор: Диана Гэблдон Перевод книги: Л. И. Лебедева
Приятного чтения. Вы так же можете оставлять свои комментарии, отзывы, а так же обсуждать книгу.
Часть первая ИНВЕРНЕСС, 1945 ГОД Предисловие Люди исчезают постоянно. Спросите об этом у любого полицейского. А еще лучше, спросите у журналиста. Расследование исчезновения для журналиста — его хлеб. Молодые девушки убегают из дому. Маленькие дети сбегают от своих родителей, и те больше никогда их не видят. Уставшие до предела домохозяйки, взяв деньги на продукты, садятся в такси и едут на вокзал. Международные финансисты меняют имена и исчезают в дыму фирменных сигар. Со временем многие исчезнувшие будут найдены живыми или мертвыми. В конце концов, причину каждого исчезновения можно объяснить. Как правило.
Глава 1. НОВОЕ НАЧАЛО
Это было не слишком подходящее место для исчезновения, по крайней мере, на первый взгляд. Заведение миссис Бэйрд по типу «ночлег и завтрак» было похоже на тысячу таких же заведений Хайлэнда 1945 года. Чистенькие и тихие комнаты с блеклыми обоями в цветочек, натертыми полами и, срабатывающим при опускании монетки, мозаичным фонтанчиком с горячей водой в туалете. Сама миссис Бэйрд была приземистой и добродушной и не возражала против того, чтобы Фрэнк в ее букетно-розовой крошечной гостиной пристроил свои бумаги и десятки книг, с которыми всегда путешествовал. Я встретила миссис Бэйрд в передней при выходе. Она остановила меня, взяв за руку своей пухлой ручкой, а другой пригладила мои волосы. — Боже мой, миссис Рэндолл, вы не можете выйти в таком виде! Позвольте мне вот тут слегка уложить ваши волосы. Ну, вот! Так-то лучше. Вы знаете, моя кузина рассказывала мне о новой химической завивке, которую она попробовала сделать. Говорит, что получается красиво и держится хорошо. Может быть в следующий раз вы попробуете сделать такую же. У меня не хватило духу сказать ей, что своенравность моих каштановых локонов была исключительно по вине природы, а не из-за каких-то недоработок некоторых производителей химической завивки. Ее собственные тугие, вьющиеся волны не страдали такой непокорностью. — Хорошо, миссис Бэйрд, я сделаю такую, — солгала я, — я сейчас иду в деревню, чтобы встретиться там с Фрэнком. Мы вернемся к чаю. Я выскочила за дверь и спустилась по тропинке, прежде чем она нашла бы еще какие-нибудь недостатки в моей безалаберной внешности. После четырех лет работы медсестрой в Королевской армии я наслаждалась отменой нормирования и избавлением от формы. Мне доставляло удовольствие носить яркие, светлые платья из набивного ситца, совершенно неподходящие для незапланированных прогулок по вереску. Не то чтобы тогда я изначально планировала многое сделать. Я больше думала о позднем подъеме по утрам и долгих, ленивых вечерах в постели с Фрэнком, но без сна. Однако, нелегко поддерживать подходящее настроение для томных, романтических отношений, когда миссис Бэйдр усердно пылесосит за вашей дверью. — Это, должно быть, самый грязный кусок ковра во всем шотландском Хайлэнде —заметил Фрэнк утром, когда мы лежали в постели, слушая свирепый рев пылесоса в коридоре. — Почти такой же грязный, как мысли нашей хозяйки, — согласилась я, — может, нам стоило бы перебраться в Брайтон. Мы выбрали Хайлэнд местом для отпуска перед тем, как Фрэнк должен был занять должность профессора истории в Оксфорде, выбрали потому, что Шотландия была не так разрушена войной, как остальная Британия и не слишком поддавалась неистовому послевоенному веселью, которое поразило более популярные места отдыха. Думаю, мы оба, даже не обсуждая, считали это место символичным для восстановления нашего брака. Мы поженились семь лет назад, незадолго до начала войны и провели два дня медового месяца в Хайлэнде. Это будет мирное убежище, думали мы, где можно будет вновь открыть друг друга, не понимая, что хоть гольф и рыбалка в Шотландии — самые популярные виды спорта на открытом воздухе, сплетни — самый популярный вид спорта в помещениях. А поскольку в Шотландии часто идут дожди, люди проводят в помещениях довольно много времени. — Ты куда-то собираешься? — спросила я, когда Фрэнк спустил ноги с кровати. — Я бы не хотел разочаровывать нашу милую старушку — ответил он. Сидя на краю старой кровати он начал слегка подпрыгивать, производя резкий, ритмичный скрип. Пылесос в гостиной внезапно замолчал. Спустя минуту или две такого подпрыгивания, он издал громкий театральный стон и рухнул назад, в сопровождении металлического звука протестующих пружин. Я глухо хихикнула в подушку, чтобы не потревожить затаившееся молчание за дверью. Глядя на меня, Фрэнк пошевелил бровями. — Ты должна стонать в притворном экстазе, а не хихикать, — шепотом наставлял он, — иначе она решит, что я плохой любовник. — Если ты хочешь услышать экстатические стоны, тебе придется продержаться подольше, — ответила я, — две минуты заслуживают не более, чем хихиканья. — Бестактная девчонка. Надеюсь, ты помнишь, что я приехал сюда отдыхать? — Лентяй. Ты никогда не станешь родоначальником новой ветви на твоем фамильном древе, если не проявишь немного больше усердия. Еще одной причиной выбора Хайлэнда была страсть Фрэнка к генеалогии. Согласно одному из грязных клочков бумаги, которые он таскал с собой повсюду, какие-то из его скучных предков имели отношение то ли к этому, то ли к другому региону еще в середине восемнадцатого, а может и семнадцатого века. — Если я закончу жизнь бездетной заглушкой на своем фамильном древе, в этом, несомненно, будет виновата наша неутомимая хозяйка, находящаяся за дверью. В конце концов, мы женаты почти восемь лет. Даже не будучи зачатым в присутствии свидетеля, малыш Фрэнк-младший будет признан законнорожденным. — Если он вообще будет зачат, — пессимистично добавила я, вспомнив об очередном разочаровании, которое мы пережили за неделю до отъезда в Хайлэнд. — При таком бодрящем, чистом воздухе и здоровом питании? Как еще мы можем помочь в сложившейся ситуации, как не преодолеть ее? Что касается питания, то накануне на ужин была сельдь жареная, на обед — маринованная, и сейчас, поднимающийся по лестнице резкий запах, убедительно свидетельствовал, что на завтрак будет селедка копченая. — Если ты не собираешься лицезреть в исполнении на «бис» назиданий миссис Бэйрд — предложила я — лучше оденься. Разве ты не встречаешься с викарием в десять? Преподобный, доктор Реджинальд Уэйкфилд — викарий местного прихода должен был показать Фрэнку для изучения примечательные и интригующие записи о крещении, не говоря о заманчивой перспективе раскопать в ветхих армейских депешах или в чем-то там еще упоминаний о пресловутом предке Фрэнка. — Напомни еще раз, как звали этого твоего пра-пра-пра-прадеда? — спросила я, — ну, того, который здесь наломал дров во время одного из восстаний? То ли Уилли, то ли Уолтер, не могу вспомнить. — Вообще-то, его звали Джонатан. Фрэнк спокойно относился к моему полному безразличию его семейной истории, но оставался всегда начеку готовый использовать малейшее проявление любознательности как предлог, чтобы рассказать мне все известные на сегодняшний день факты о Рэндоллах, появившихся до него и их связях. В то время, когда он застегивал рубашку, в его глазах появился страстный блеск фанатичного лектора. — Джонатан Уолвертон Рэндолл — Уолвертон — его дядя по матери, младший сын рыцаря из Сассекса. Однако, он был известен под довольно лихим прозвищем «Блэк Джек», которое приобрел в армии, предположительно, во время пребывания в этих краях. Я ничком плюхнулась на кровать и притворно захрапела. Не обращая на меня внимание, Фрэнк продолжал излагать научно обоснованные факты. — Он приобрел патент офицера в середине тысяча семьсот тридцатых годов и служил капитаном драгун. Судя по тем старым письмам, которые мне прислала кузина Мэй, он довольно неплохо справлялся со службой. Кстати, хороший выбор для второго сына. Его младший брат продолжил традицию, став викарием, но пока о нем я узнал мало. Во всяком случае, Джека Рэндолла высоко оценил герцог Сандригем за его деятельность до и во время сорок пятого — ты ведь знаешь, второе якобитское восстание. Он излагал подробности для невежд, находящихся в аудитории, а конкретнее — для меня. — Ты ведь знаешь о Красавчике принце Чарли и его судьбе? — Я не совсем уверена в том, что шотландцы осознают, что он — ушедшие надежды, — прервала я его, усаживаясь и пытаясь укротить свои волосы. — Вчера вечером я отчетливо слышала, как бармен в том пабе называл нас «сассенах». — А почему бы и нет? — невозмутимо отозвался Фрэнк, — в конце концов, это всего лишь означает «англичанин» или в худшем случае «чужестранец», а мы ими и являемся. — Я знаю, что это означает. Мне не понравился его тон. Разыскивая в ящиках бюро свой ремень, Фрэнк продолжил. — Он был просто раздражен, потому что я сказал ему, что эль у него слабый. И еще сказал, что, когда варят настоящий эль Хайлэнда, в чан бросают старый ботинок, и уже готовый процеживают через ношенное нижнее белье. — Ааа, это и вошло в сумму счета. — Ну, я выразился как можно более тактичней, но только потому, что в гэльском языке нет слова обозначающего трусы. Я потянулась за парой своих собственных, но была заинтригована. — Почему нет? Разве древние гельцы не носили нижнего белья? Фрэнк искоса глянул на меня. — Ты никогда не слышала старую песню о том, что носят шотландцы под килтом? — Надеюсь, не джентльменские трусы до колен, — сухо заметила я, — пожалуй, я попробую найти местного владельца килта и спрошу его, пока ты будешь развлекаться с викарием. — Я не возражаю, Клэр,только постарайся, чтобы тебя не арестовали. Декану колледжа Святого Джайлза это совсем не понравится.
***
Как оказалось, владельцы килтов не слонялись по городской площади и не были постоянными посетителями окружающих ее магазинов. Там было много народа, в основном, домохозяек наподобие миссис Бейрд, ежедневно что-то покупающих. Все они были болтливы и любили посплетничать. Их солидные фигуры в платьях из набивной ткани, наполняли магазины уютным теплом, защищавшим от утреннего холодного тумана улицы. Поскольку до сих пор собственного дома у меня не было, я ничего не покупала из того, что пригодилось бы мне для ведения домашнего хозяйства, но, осматривая недавно заставленные полки, я получала удовольствие. Снова увидев много товаров для продажи, я по-настоящему радовалась. Долгое время нормирования мы обходились без таких простых вещей, как мыло и яйца, и намного дольше без таких привычных предметов роскошной жизни, как одеколон Голубой час. Мой взгляд задержался на витрине, заставленной товарами для дома: вышитые чайные салфетки, стеганые чехлы для чайника, кувшины и стаканы, стопка вполне приличных форм для выпечки пирогов и набор из трех ваз. За всю мою жизнь у меня никогда не было вазы. В годы войны, как и положено, я жила в казарме медсестер, сначала — в госпитале Пемброк, а позднее — в полевом госпитале во Франции. Но и до этого я нигде не жила подолгу, поэтому покупать ее не имело смысла. Если бы у меня была ваза, подумала я, дядя Лэмб наполнил бы ее черепками задолго до того, как я подошла бы к ней с букетом ромашек. Квентин Лэмберт Бичем. Он был Кью — для студентов-археологов и для друзей, доктором Бичем — в научных кругах, где он вращался и читал лекции, где жил и работал, но для меня — только дядя Лэмб. Он был единственным братом моего отца и на то время моим единственным живым родственником, когда я в возрасте пяти лет после гибели моих родителей в автокатастрофе свалилась ему на голову. В то время, готовясь к поездке на Ближний Восток, он надолго отложил свои приготовления, чтобы организовать похороны моих родителей, распорядиться их имуществом и записать меня в подходящую для девочек школу-интернат, которую я категорически отказалась посещать. Столкнувшись с необходимостью отдирать мои пухленькие пальчики от дверной ручки автомобиля и тащить меня за шиворот по лестнице школы-интерната, дядя Лэмб, ненавидящий любые межличностные конфликты раздраженно вздохнул, затем пожал плечами и, наконец, выбросил в окно свое лучшее решение вместе с моим недавно купленным круглым соломенным канотье. — Чертова штука— пробормотал он, наблюдая в зеркале заднего вида, как оно резво катится по дороге, в то время как мы на высокой скорости с ревом неслись по ней. Как бы то ни было, но он всю жизнь ненавидел дамские шляпки. Он мельком глянул на меня, пригвоздив к сиденью суровым взглядом. — Запомни одно — сказал он тоном, внушающим страх — ты не должна играть в куклы с моими персидскими погребальными статуэтками. Играй с чем угодно, только не с ними. Поняла? Согласившись, я кивнула и отправилась с ним на Ближний Восток, в Южную Америку и еще в десятки мест для исследований, разбросанных по всему миру. Научилась читать и писать по черновикам статей для журналов, копать выгребные ямы для уборных, кипятить воду и выполнять работу не подобающую молодой леди благородного происхождения, пока не встретила красивого темноволосого историка, пришедшего к дяде Лэмбу на консультацию по поводу связи французской философии с египетскими религиозными ритуалами. Даже после нашего брака мы с Фрэнком вели кочевую жизнь младших преподавателей, в которой континентальные конференции чередовались с проживанием во временных квартирах. С началом военных действий его направили на курсы подготовки офицеров, затем в отдел разведки М16, а меня — на курсы медсестер. Хотя мы были женаты почти восемь лет, новый дом в Оксфорде должен был стать нашим первым настоящим домом. Крепко зажав сумочку под мышкой, я вошла в магазин и купила вазы. Мы встретились с Фрэнком на перекрестке Хай-стрит и Джерисайд-роад и оттуда пошли уже вместе. Увидев мои покупки, он поднял брови. — Вазы? — он улыбнулся, — Замечательно. Может быть теперь ты перестанешь вкладывать цветы в мои книги. — Это не цветы, это — образцы. Ведь именно ты предложил мне заняться ботаникой, чтобы занять чем-то голову, поскольку сейчас я не работаю медсестрой — напомнила я. — Верно — добродушно кивнул он, — но я не понимаю, почему каждый раз, когда я открываю справочник, мне на колени сыплются кусочки зелени. Что это за ужасное, раскрошившееся, коричневое вещество, которое ты положила в Таскама и Бэнкса? — Сныть обыкновенная. Хороша при геморрое. — Готовишься к моей неминуемой старости? Какая же ты заботливая, Клэр. Смеясь, мы протиснулись через калитку. Отступив, Фрэнк пропустил меня первой подняться по узким фасадным ступенькам. Вдруг он схватил меня за руку. — Осторожно! Ты ведь не собираешься наступить на это. Поскольку такого желания у меня не было, я успела задержать занесенную ногу над большим коричневато-красным пятном на лестничной площадке. — Странно, — заметила я, — каждое утро миссис Бэйрд, трет эти ступени, да и сегодня я ее тоже видела за этим занятием. Как ты думаешь, что это может быть? Чутко принюхиваясь, Фрэнк склонился над ступеньками. — Навскидку, я думаю, что это кровь. — Кровь! Я отступила на шаг от порога. — Чья? — лихорадочно осмотрелась я, — думаешь, что с миссис Бэйрд произошло какое-то несчастье? Я не могла представить нашу безупречную хозяйку, оставившую высыхать пятна крови на своем пороге, если только не случилось нечто ужасное, и тотчас подумала, что возможно даже сейчас в гостиной прячется сумасшедший убийца с топором, готовый с диким криком наброситься на нас. Фрэнк покачал головой. Он встал на цыпочки и заглянул через изгородь в соседний сад. — Не думаю. На пороге у Коллинзов такое же пятно. — Правда? Я подошла поближе к Фрэнку не только, чтоб посмотреть через изгородь, но и для моральной поддержки. Вряд ли Хайлэнд мог оказаться подходящим местом для массового убийства, к тому же, вскоре я засомневалась в том, что такие субъекты, как убийцы вообще используют логику при выборе мест преступлений. — Все это очень ... странно, — заметила я. Из соседнего дома тоже не доносились признаки жизни. — Как ты думаешь, что случилось? Размышляя над чем-то, Фрэнк нахмурился, но вскоре шлепнул себя по ноге. — Кажется, я знаю! Подожди здесь минутку. Он метнулся к калитке, оставив меня беспомощно ожидать его у порога, и рысью побежал по дороге. Вскоре он вернулся, сияя от подтверждения своих догадок. — Да, совершенно верно, так и должно быть. У каждого дома на улице есть такое пятно. — Что произошло? В каждом доме побывал маньяк-убийца? Я говорила резковато, раздраженная тем, что меня нежданно оставили одну с большим пятном крови в качестве компании. Фрэнк рассмеялся. — Нет, никто, нигде не побывал, это — ритуальное жертвоприношение. Захватывающее зрелище! Он на четвереньках опустился на траву, заинтересованно рассматривая пятно. Вряд ли «ритуальное убийство» звучало лучше, чем «маньяк-убийца». Я присела на корточки рядом с ним, сморщив нос от запаха. Для мух было еще рано, но пара больших, никуда не спешащих мошек Хайлэнда уже кружила над пятном.
— Что ты подразумеваешь под ритуальным жертвоприношением? — поинтересовалась я, — миссис Бэйрд — добродетельная прихожанка, и ее соседи такие же. Лестничная площадка, знаешь ли, — это не холм друидов или что-то в этом роде. Он стоял, задевая брюками концы травинок. — Это, девочка моя, — все что тебе известно. Нет больше места на земле, кроме шотландского Хайленда, где в повседневной жизни смешались многие старые суеверия и магия. Церковь церковью, но миссис Бэйрд верит старикам, и все ее соседи тоже. Он указал на пятно носком опрятного, начищенного ботинка. — Это — кровь черного петуха, — с довольным видом пояснил он, — видишь, дома новые, панельные. Я холодно на него посмотрела. — Если у тебя создалось впечатление, что после твоих объяснений я все поняла, ты ошибаешься. Объясни еще раз. Какая разница сколько лет этим домам? И вообще куда все подевались? — Думаю в пабе. Пошли посмотрим? Взяв меня за руку, он вывел меня за калитку, и мы двинулись по Джерисайд-роад. — В старые времена, — объяснял он по дороге, — впрочем, не так уж давно, когда строили дом, принято было убить кого-то и захоронить под фундаментом как искупительную жертву местным духам земли. Тебе знакомы эти слова: «Он заложит основы его в первенце его, а в его младшем сыне он установит врата его». Они стары, как мир. От этой цитаты меня передернуло. — Думаю, что в таком случае, те из них, кто достаточно современен и просвещен в качестве жертвы используют петухов. Ты считаешь, что поскольку дома довольно новые и под ними никто не погребен, то их жители искупают свои прегрешения? — Да, совершенно верно. Казалось, Фрэнк был доволен моими успехами. Свое удовлетворение, он выразил тем, что похлопал меня по спине. — Со слов викария, многие местные жители считали, что война отчасти объясняется тем, что люди отказались от своих корней и пренебрегли истинными мерами предосторожности такими, как погребение жертвы под фундаментом или сжигание рыбьих костей в очаге, конечно же, кроме костей пикши, — рассеянно добавил он. — Никогда не сжигайте кости пикши, — ты знаешь об этом? — иначе вы никогда не поймаете другую. Всегда зарывайте в землю кости ее. — Я это буду иметь в виду, — пообещала я, — скажи мне, что нужно сделать, чтобы больше никогда не увидеть сельди, и я тотчас это сделаю. Он покачал головой и в очередной раз впал в кратковременное состояние отрешенности, в те краткие периоды экстаза ученого, когда, теряя связь с внешним миром и погрузившись с головой в память, он черпал из нее накопленные знания, полученные из всевозможных источников. — О сельди — не знаю, — рассеянно ответил он, — а вот от мышей ты повесила пучки дрожащего джока... Ты знаешь поговорку: если дрожащий джок в доме, то ты никогда не увидишь мышь. Что касается тел под фундаментом, так отсюда и появились многие местные призраки. Ты помнишь Маунтджералд — большой дом в конце Хай-стрит? Там обитает призрак убитого рабочего, ставшего жертвой, зарытой под фундаментом. Это произошло в восемнадцатом веке, что по сути, совсем недавно — задумчиво добавил он и продолжил. — Предание гласит, что по приказу владельца дома сначала строители возвели одну стену, затем с нее был сброшен каменный блок на одного из рабочих, а так как, предположительно, парень был не из приятных, его и выбрали для заклания. Похоронили его в винном погребе, а остальную часть дома возвели уже над ним. Он и обитает в том погребе, где был убит, за исключением годовщины смерти и четырех Старых дней. — Старых дней? — Это древние праздники, — объяснил Фрэнк, все еще погруженный в свои мысли, — Хогманэй, — Новый года, День летнего солнцестояния, Бэлтэйн и День всех святых. Насколько известно, друиды, европейцы позднего неолита и раннего бронзового века и древние пикты отмечали праздники Солнца и Огня. Во всяком случае, в праздничные дни призраки освобождаются из мест обитания. Они могут бродить где хотят, творя зло или добро, то есть действуя, как им заблагорассудиться. Он задумчиво потер подбородок. — Приближается Бэлтэйн. Он отмечается накануне дня весеннего равноденствия. В следующий раз проходя кладбище, будь начеку. По его заблестевшим глазам, я поняла, что из состояния отрешенности он вышел, и поэтому рассмеялась. — Неужели, известны многие местные призраки? Фрэнк пожал плечами. — Не знаю. Спросим у викария, когда увидимся с ним. Вскоре мы и вправду вскоре увидели викария. Как и большинство жителей деревни, он сидел в пабе и легким светлым элем отмечал освящение нового дома. Казалось, он смутился, когда его поймали не только на попустительстве, так сказать, языческого ритуала, но и того, что он отмахнулся от его празднования, как отмахнулся бы от празднования обычного местного ритуала, связанного с историческим событием, таким как День ношения зеленого.
(Wearing of the Green(Ношение зеленого) — это ирландская уличная баллада, оплакивающая репрессии сторонников ирландского восстания 1798 года . Песня провозглашает, что «они вешают мужчин и женщин за ношение зеленой одежды». Революционное Общество объединенных ирландцев приняло зеленый цвет в качестве своего цвета, а его сторонники носили одежду зеленого цвета, ленты или кокарды . В некоторых версиях носимый «зеленый» является трилистником, а не тканью. Сейчас это праздник Святого Патрика, который отмечается ежегодно 17 марта, в день смерти небесного покровителя Ирландии святого Патрика (около 385 — 461 н. э.) и не только в Ирландии. На этот праздник люди надевают одежду зеленого цвета или прикалывают трилистник)
— Вы знаете, а это довольно интересно — признался викарий. В его тоне, внутренне вздохнув, я узнала песню ученого, звук которой я охарактеризовала, как «т-р-р- уить!» дрозда. Услыхав призыв родственной души, Фрэнк тотчас исполнил что-то наподобие брачного танца в научных кругах, и вскоре они по уши погрузились в прототипы и параллели между древними суевериями и современными религиями. Пожав плечами, я пробралась сквозь толпу к бару и обратно, неся два бокала с большой порцией брэнди с содовой. Зная по опыту, насколько трудно отвлечь внимание Фрэнка от подобных дискуссий, я просто взяла его руку, обхватила его пальцами ножку бокала и предоставила самому себе. Там же в пабе я заметила миссис Бэйрд. Она сидела на широкой скамейке у окна и по-приятельски делила пинту горького эля с пожилым человеком, которого представила мне, как мистера Крука. — Это тот человек, о котором я вам рассказывала, миссис Рэндолл, — сказала она, при этом глаза у нее блестели от возбуждения алкоголем и компанией, — тот, кто знает о всех растениях все. Миссис Рэндолл очень интересуется крохотными растениями, — тотчас призналась она своему компаньону, склонившему голову отчасти из вежливости, отчасти, потому что был глуховат, — она вкладывает их в книги и сушит. — Это правда? — спросил мистер Крук, и одна из его растущих пучками седых бровей заинтересованно приподнялась. — У меня есть несколько настоящих гербарных прессов в рабочем состоянии. Мне привез их племянник. Он учится в университете и приехал ко мне на каникулы. Когда он мне их отдавал, у меня не хватило духу сказать ему, что я такими вещами не пользуюсь. Вы знаете, что травы сушат, подвешивая их, или сушат на раме, а потом кладут в марлевый мешочек или банку. Но для чего вам крохотные цветочки, побывавшие в книгах, как под прессом, я не могу понять. — Можете посмотреть для чего, — доброжелательно вмешалась миссис, Бэйрд, — миссис Рэндолл приготовила таким способом несколько прелестных цветочков мальвы и фиалки, которые вы, например, могли бы вставить в рамочку и повесить на стену. — Мммфм Казалось, что морщинистое лицо мистера Крука допускало сомнительную возможность ее предложения. — Если вам, миссус, будут нужны прессы, я дам их и буду этому рад. Я не собирался их выбрасывать, но должен сказать, что не пользуюсь ими. Я заверила мистера Крука, что буду рада воспользоваться гербарными прессами и буду рада еще больше, если он покажет мне, где здесь можно найти наиболее редкие растения. Неожиданно он пристально посмотрел на меня, склонив голову на бок, как престарелая пустельга, но, похоже, наконец решил, что мой интерес искренен, и мы договорились, встретиться утром для обхода местных зарослей. Я знала, что Фрэнк, собирался поехать на целый день в ратушу Инвернесса, чтобы проконсультироваться относительно некоторых записей, и была рада появившемуся поводу, чтобы не сопровождать его. На мой взгляд, одна запись была полностью похожа на другую. Вскоре после этого разговора Фрэнк, наконец-то, распрощался с викарием, и мы отправились домой вместе с миссис Бэйрд. Лично я не собиралась упоминать о крови петуха на пороге, но Фрэнк, не страдающий молчаливостью, с нетерпением расспрашивал ее о происхождении обычая. — Наверное, обычай очень древний? — спросил он, сбивая палкой придорожные сорняки. Уже цвели марь белая и лапчатка, а у душистого ракитника набухли бутоны. Еще неделя, и он будет весь в цвету. — О да, — ответила миссис Бэйрд. Она проворно переваливалась, не отставая от нас, молодых, даже на четверть стопы. — Настолько древний, что никто не знает, мистер Рэндолл, даже древнее времен великанов. — Великаны? — спросила я. — Да, Фьон и Фейн? — Гэльские предания, — проявляя интерес, заметил Фрэнк, — кстати, герои. Возможно, со скандинавскими корнями. Не только в здешней округе, но и на остальной территории вплоть до Западного побережья, ощущается древнескандинавское влияние. Некоторые топонимы, знаете ли, древнескандинавского происхождения, а вовсе не гэльского. Ожидая от миссис Бэйрд очередного взрыва, я закатила глаза, но она доброжелательно улыбнулась и поддержала его, сказав, что это — правда, что она была на севере и видела камень Двух братьев, и, что он был древнескандинавский, так ведь? — Древние скандинавы сходили на этот берег сотни раз, начиная от 500 и до 1300 гг. н.э. или около того — сказал Фрэнк, мечтательно глядя на горизонт, где уже видел корабли с драконьими головами на фоне несущихся облаков. — Викинги. Они принесли с собой множество мифов. Как оказалось, страна приняла эти мифы, и, похоже, они в ней, прижились. В этом я не сомневалась. Приближались сумерки, и вместе с ними приближалась гроза. В мрачном свете под тучами современные дома выглядели такими же древними, как обветренный камень пиктов, вознесшийся в сотне футов от них и установленный на тысячелетия, чтобы охранять перекресток. Такой вечер был бы хорош, если сидеть в доме с плотно закрытыми жалюзи. Вместо того, чтобы остаться в уютной гостиной миссис Бэйрд и развлечься видами порта Перт по слайд-проектору, Фрэнк решил встретиться с мистером Бэйнбриджем — адвокатом, интересующимся местными историческими документами и выпить с ним несколько рюмок хереса. Учитывая мою предыдущую встречу с мистером Бэйнбриджем, я решила остаться дома и посмотреть слайды. — Постарайся вернуться до начала грозы, — сказала я, целуя Фрэнка на прощанье. — И передай привет мистеру Бэйнбриджу. — Гм, да, конечно. Старательно избегая моего взгляда, Фрэнк надел пальто и ушел, прихватив зонт с подставки у двери. Закрыв за ним дверь, я оставила ее на защелке, чтоб он мог зайти, и побрела в гостиную, думая о том, что Фрэнк несомненно притворится неженатым, за что я его не упрекала, и в чем мистер Бэйнбридж его с радостью поддержит. Во время нашего вчерашнего визита к мистеру Бэйнбриджу поначалу все шло хорошо. Я была сдержана, благородна, умна, к тому же скромна, ухожена и со вкусом одета, то есть такой, какой должна быть совершенная жена Дона. Пока не подали чай. Повернув правую руку, я сокрушенно рассматривала большой волдырь расползшийся по всей ладони до основания четырех пальцев. В конце концов, не моя вина, что мистер Бэйнбридж будучи вдовцом обходился дешевым жестяным чайником, вместо подходящего фаянсового. И не моя вина, что он, стараясь быть вежливым, попросил меня разлить чай. И также не моя вина, что на прихватке, которую он мне дал, была потрепанная заплатка, из-за чего ручка раскаленного чайника, когда я его подняла, прикоснулась к моей руке. Нет, решила я. Бросить чайник было совершенно естественной реакцией. А то, что он попал на колени мистера Бэйнбриджа объясняется случайностью его местонахождения. Должна же я была я его куда-то бросить. Мой возглас: «чертов чайник, твою мать!» перекрыл истошный крик мистера Бэйнбриджа, отчего Фрэнк сердито посмотрел на меня поверх булочек. Оправившись от шока, мистер Бэйнбридж галантно суетился около моей руки, не реагируя на Фрэнка, пытавшегося просить извинение за мою лексику, учтя мое пребывание в полевом госпитале более двух лет. — Боюсь, моя жена подцепила от янки множество красочных выражений и не только от янки, — сообщил Фрэнк, нервно улыбаясь. — Верно, — подтвердила я, скрежеща зубами во время обвертывания руки мокрой салфеткой, — мужчины склонны быть очень «красочными», когда из них вытаскиваешь шрапнель. Мистер Бэйнбридж тактично пытался перевести разговор на нейтральную историческую тему, сказав, что, его всегда интересовали вариации того, что считалось бранной речью. Он и привел некоторые примеры. Например, было нешуточное выражение «Пусть Бог ослепит меня» (произносимое представителями высшего класса при шоке, неожиданности и подобных ситуациях; впоследствии его использовали во избежание преступлений.). И хотя после представителей высшего класса, оно произносилось при присяге, современники изменили его до неузнаваемости и теперь оно звучит, как «Чтоб мне провалиться!» — Да, конечно, — поддержал его Фрэнк, признательный за перевод разговора на нейтральную тему, — не надо сахара, спасибо, Клэр. Да, так вот, меня лично интересует, так сказать, общая эволюция бранных выражений. А что насчет «Gadzooks» (Божьи крюки)? Часть «Бог» вполне понятна, конечно, но «zooks»... — Ну, знаете ли, — перебил его адвокат — я иногда думал, что это — искаженное старо-шотландское слово — «yeuk», что означает «зуд». Что вы скажете по-поводу такого толкования? Фрэнк кивнул, позволив чубу несвойственному ученому упасть на лоб, и машинально его откинул. — Интересна, - сказал он, - вся эволюция ненормативной лексики. — Да, и она все еще продолжается, — добавила я, осторожно приподнимая щипчиками кусочек сахара. — Неужели? — вежливо полюбопытствовал мистер Бэйнбридж, — и вы сталкивались с какими-то интересными модификациями за время вашей… гм… военной службы? — О, да, — ответила я. — Мое любимое выражение я переняла у янки — человека по фамилии Уильямсон. Кажется, он из Нью-Йорка. Он произносил это каждый раз, когда я меняла ему повязку. — И как оно звучит? — Иисус твою Рузвельт Христос! — ответила я и уронила сахар прямо в чашку Фрэнка. После вполне мирных и приятных посиделок с миссис Бэйрд я поднялась к себе готовиться к возвращению Фрэнка. Я знала, что его норма хереса ограничивается двумя рюмками и ждала его возвращения в ближайшее время. Ветер крепчал, воздух в спальне был наэлектризован. Проведя щеткой по волосам, отчего мои локоны трещали от статики, закручивались узлом и остервенело путались, я решила, что сегодня вечером они обойдутся без ста расчесываний. В такую погоду хватило бы только почистить зубы. Пряди волос, как я не старалась их пригладить, упорно липли к щекам. Воды в кувшине не было. Фрэнк использовал ее, приводя себя в порядок перед встречей с мистером Бэйнбриджем, а я не потрудилась наполнить кувшин из крана в туалетной комнате. Взяв флакон «Голубого часа», я щедро налила в ладонь приличную порцию и, распределив одеколон между ладонями, быстро провела ими по волосам, пока не испарился запах. Смочив щетку для волос еще одной порцией, я зачесала локоны за уши. Что ж, так гораздо лучше, решила я, поворачивая голову из стороны в сторону и разглядывая результат в покрытом пятнами зеркале. Влага извлекла статическое электричество из волос, и теперь оно материальными сияющими волнами плавало вокруг лица. Спирт испарился, остался очень приятный запах. «Фрэнку понравилось бы» — подумала я. «Голубой час» был его любимым. Внезапно совсем рядом блеснула молния, за ней сразу же загремел грома, и свет погас. Выругавшись себе под нос, я ощупью обыскивала ящики бюро. В каком-то из них я видела спички и свечи. Отключение электричества в Хайлэнде было настолько частым явлением, что свечи стали необходимой принадлежностью для всех гостиниц и гостиничных номеров. Я видела их даже в самых первоклассных гостиницах, где они благоухали жимолостью и были вставлены в подсвечники из матового стекла с мерцающими подвесками.
Свечи миссис Бэйрд были гораздо практичнее подаваемых в гостиницах. Это были обыкновенные, хозяйственные, белые свечи, но их было много, а еще были три книжечки картонных спичек. Сейчас мне было не до оригинальности свечей. При следующей вспышке я зажгла свечу в голубом керамическом подсвечнике, стоящем на туалетном столике, и прошлась по комнате, зажигая остальные. Вся комната наполнилась мягким, колеблющимся светом. — Очень романтично — подумала я и, подумав, нажала на выключатель, чтобы внезапно вспыхнувший свет не нарушил созданную атмосферу в самый неподходящий момент. Свечи сгорели не более, чем на полдюйма, когда дверь распахнулась и в комнату влетел Фрэнк. Его буквально внесло в комнату сквозняком с лестницы, и этот же сквозняк погасил три свечи. Дверь за ним с грохотом захлопнулась, отчего погасли еще две. Влетев в комнату, он всматривался во внезапно наступившую темноту, запустив руку в взъерошенные волосы. Я встала и снова зажгла свечи, мягко выговаривая ему за такое стремительное появление в комнате. Только когда я закончила выговаривать и повернулась спросить хочет ли он выпить, я увидела, что он бледен и взволнован. — Что случилось? — спросила я, — ты увидел привидение? — Как тебе сказать, — медленно заговорил он, — я до сих пор не уверен, что видел его. В рассеянности он взял мою щетку и собирался расчесаться, но когда запах Голубого часа достиг его ноздрей, он, сморщив нос и положив мою щетку на место, обошелся своей карманной расческой. Я посмотрела в окно. Вязы раскачивались из стороны в сторону, как молотило. Где-то на другой стороне дома стучали неплотно прикрепленные жалюзи, и мне подумалось, что следовало бы закрыть наши, хотя наблюдать за хаосом, творившимся за окном было очень интересно. — Кажется, для призраков сейчас немного ветрено , — заметила я, — разве они не любят тихие, туманные вечера на кладбищах. Он неуверенно рассмеялся. — Что ж, думаю, что всему виной россказни Бэйнбриджа плюс немного больше хереса, чем, честно говоря, я собирался выпить. Скорее всего, вообще ничего не было. Теперь мне стало любопытно. — Что именно ты видел? — спросила я, усаживаясь на сиденье туалетного столика. Приподняв бровь, я кивнула на бутылку виски, и Фрэнк сразу же пошел и налил два бокала. — Всего лишь мужчину, — начал он, отмерив, себе одинарную, а мне двойную порцию, — стоящего на дороге у дома. — На улице? — рассмеялась я, — тогда, пожалуй, это — призрак. Не могу представить ни одного живого человека, стоящего на улице в такой вечер. Фрэнк наклонил кувшин над своим бокалом, и когда вода не полилась, укоризненно посмотрел на меня. — Можешь на меня не смотреть, — сказала я, — использовал всю воду ты. А я выпью и неразбавленный. И в качестве примера я сделала глоток. Фрэнк вроде бы собрался спуститься в туалет за водой, но передумал и продолжил свой рассказ, так осторожно потягивая виски, будто в его бокале был купорос, а не лучший односолодовый виски Глэнфиддик. — Так вот, он стоял у изгороди, огораживающей сад, и я подумал, — он запнулся, глядя в стакан, — вернее, мне показалось, что он смотрел на твое окно. — На мое окно? Удивительно! Не в состоянии унять легкую дрожь, я пошла закрывать жалюзи, хотя надо было это сделать пораньше. Продолжая рассказывать, Фрэнк последовал за мной. — Я и сам видел тебя снизу. Ты расчесывала волосы и при этом ругалась, потому что волосы у тебя встали дыбом. — В таком случае, этот парень, вероятно, славно посмеялся, — ехидно заметила я. Хотя Фрэнк и улыбался, он покачал головой и пригладил мне волосы. — Нет, он не смеялся. По правде говоря, он выглядел, как человек, который ужасно чем-то недоволен. Не то, чтобы я хорошо видел его лицо, просто это было видно по его позе. Я подошел к нему сзади, а он даже не сдвинулся с места. Тогда я вежливо спросил, не могу ли я чем-то ему помочь. Понимаешь, он вел себя так, как будто меня не слышит, и я подумал, что, возможно, он и не слышит из-за шума ветра, поэтому я повторил вопрос и протянул руку, чтобы, похлопав его по плечу, привлечь его внимание. Но не успел я до него дотронуться, как он внезапно развернулся, прошел мимо меня и зашагал вниз по дороге. — Ведет он себя несколько невоспитанно, но не как призрак, — осушив бокал, заметила я, — а как он выглядел? — Здоровяк, — нахмурившись, вспоминая, ответил Фрэнк, — шотландец, одет как одеваются в Хайлэнде, вплоть до споррана и красивейшей броши на пледе в форме бегущего оленя. Я хотел спросить, где он достал такую одежду, но он ушел раньше, чем я успел спросить. Я подошла к бюро и налила себе еще виски. — Что ж, не такая уж необычная одежда в этих краях, верно? Иногда я встречала мужчин из деревни одетых так же. — Нееет... — с сомнением произнес Фрэнк, — странность была не в его одежде, а в том, что когда он прошел мимо меня, а я готов поклясться, что проходил он довольно близко, он должен был задеть мой рукав, но этого не произошло. Я был настолько заинтригован, что обернулся и смотрел, как он уходит. Он спустился по Джирисайд-роуд, но, не дойдя до угла… исчез. Вот тогда-то я почувствовал, как холод спускается по позвоночнику. — Возможно, ты отвлекся на секунду, и он просто отступил в тень, — предположила я, — на этом углу растет немало деревьев. — Могу поклясться, что не сводил с него глаз ни на минуту, — пробормотал Фрэнк. Неожиданно он поднял голову. — Знаю! Теперь я вспомнил, что мне в нем показалось странным, хотя тогда я не сообразил. — И что же? Меня немного утомил призрак, хотелось перейти к более интересному предмету обсуждения, такому, как постель. — Ветер буйствовал, как сумасшедший, но его одежда — его килт и плед — даже не шевельнулись, а колыхались только, когда он шел. Мы уставились друг на друга. — Ну и ну, — наконец, произнесла я, — звучит жутковато. Фрэнк пожал плечами и, отбросив мысли об этом, вдруг улыбнулся. — Во всяком случае, когда я увижу викария, я смогу кое-что ему рассказать. Возможно, это хорошо известный местный призрак, и он расскажет мне его кровавую историю. Он посмотрел на часы. — Но, по моему, уже пора спать. — Ты прав, — буркнула я. Я наблюдала за ним в зеркало, как он снимает рубашку и тянется за вешалкой. Вдруг он остановился, расстегнув только половину пуговиц. — Скажи, Клэр, среди твоих пациентов было много шотландцев? — неожиданно спросил он, — в полевом госпитале или в Пемброке? — Конечно, — ответила я, несколько озадаченная вопросом, — через полевой госпиталь Амьена прошло довольно много горцев из полков Сифорта и Кэмэрона, а позже, после битвы за Кан, их было много из полка Гордона. Большинство из них — славные ребята и, как правило, очень стоические, но что касается инъекций — ужасные трусы. И я улыбнулась, вспомнив, одного из них. — У нас был один — сварливый, старый, волынщик из третьего подразделения полка Сифорта, который терпеть не мог уколов, особенно, в бедро. Он часами терпел ужасный дискомфорт прежде, чем подпустить кого-то с иглой, и даже тогда, он пытался заставить нас сделать ему укол в руку, хотя надо было делать внутримышечно. Я рассмеялась, вспомнив капрала Чишольма. — Он говорил мне: «Если уж мне приходится лечь ничком с голой задницей, то я хотел бы, чтобы девушка была подо мной, а не позади меня, да еще со шляпной булавкой». Фрэнк улыбнулся, хотя выглядел несколько смущенным. Так он выглядел каждый раз, когда я рассказывала не только такие, но и менее деликатные истории тех, кто лечился в госпиталях во время войны. — Не волнуйся, — увидев его взгляд, заверила я, — я не стану рассказывать подобные историй за чашкой чая в профессорской. Лицо его посветлело, и когда я села за туалетный столик, он подошел и, встав сзади меня, поцеловал меня в макушку. — Не беспокойся, — произнес он, — в профессорской тебя будут любить, независимо от того какие бы истории ты не рассказывала. Мммм, как чудесно пахнут твои волосы. — Тебе нравится? В ответ, его руки скользнули вниз по моим плечам, обхватив мои груди в тонкой ночной рубашке. В зеркале я видела его голову над моей, его подбородок опирался на мою макушку. — Мне нравится в тебе все, — хрипло сказал он, — при свете свечей ты выглядишь прекрасно. Твои глаза похожи на херес в хрустальном бокале, а кожа отсвечивает цветом слоновой кости. При свечах, ты выглядишь ведьмой. Пожалуй, мне стоит вообще не включать свет. — Если ты не будешь включать свет, ты не сможешь читать, лежа в кровати, — ответила я, и сердце мое забилось сильнее. — Я придумал бы занятие получше чтения, — пробормотал он. — Неужели? — встав и повернувшись, чтоб обнять его за шею, спросила я, — например?
***
Позже, когда за закрытыми жалюзи мы лежали обнявшись, я, приподняв голову с его плеча, спросила: — Почему ты спросил меня о шотландцах? Тебя интересует выхаживала ли я шотландцев? Ты же знаешь, что ухаживала, поскольку разные мужчины проходят через те госпитали. Он зашевелился и нежно провел рукой по моей спине. — Ммм. Да нет, ничего. Просто, когда я увидел этого парня на улице, мне пришло в голову, что он мог быть, — он запнулся, слегка затягивая паузу — э-э,... понимаешь, он мог быть одним из тех, кого ты выхаживала, ... возможно, услышал, что ты остановилась здесь и пришел, чтобы с тобой повидаться или... что-то вроде этого. — В таком случае, — исходя из здравого смысла, спросила я — почему бы ему не прийти и не встретиться со мной? — Ну, — продолжал Фрэнк привычным голосом — может, ему не очень-то хотелось встретиться со мной. Глядя на него, я приподнялась, опираясь на локоть. Мы оставили зажженной одну свечу, и я хорошо его видела. Он повернул голову и безучастно смотрел на хромолитографию Красавчика принца Чарли, которую миссис Бэрд сочла нужным повесить на нашу стену. Взяв его за подбородок, я повернула его лицом к себе. В притворном удивлении он смотрел на меня широко открытыми глазами. — Ты намекаешь, — допытывалась я, — что человек, которого ты видел на улице, был кем-то вроде, вроде... — я запнулась, подыскивая подходящее слово. — Случайной связи? — услужливо продолжил он. — Моим романтическим увлечением? — закончила я. — Нет, нет, конечно же нет, — неубедительно произнес он. Он отвел мои руки от лица и попытался меня поцеловать, но теперь настала моя очередь отворачиваться. Тогда он решил уложить меня на спину, чтобы я оказалась лежащей рядом с ним. — Это лишь… — начал он, — пойми, Клэр, прошло шесть лет. Мы виделись с тобой всего три раза и лишь последний день перед разлукой провели вместе. Было бы естественно, если бы… я хочу сказать, что все знают, что во время войны врачи и медсестры испытывали колоссальный стресс во время чрезвычайных ситуаций, и... я... просто... пойми, во всяком случае, я бы понял, э-э... природный инстинкт... Выскочив из постели и вырвавшись на свободу, я прервала эту бессвязную болтовню. — Ты думаешь, я тебе изменила? — допытывалась я, — ты? Если ты так думаешь, немедленно уйди из этой комнаты! И не только из комнаты, уйди из дома! Как ты посмел такое предположить ? Во мне все кипело, и Фрэнк, сев в кровати, протянул руку, чтобы меня успокоить. — Не трогай меня! — рявкнула я, — просто ответь... думаешь, если незнакомый тебе мужчина случайно посмотрел на мое окно, значит он — мой пациент, с которым у меня был бурный роман? Фрэнк встал с кровати и обнял меня. Я, как жена Лота, стояла, как вкопанная, хотя он гладил мою голову и растирал плечи, так как знал, что мне это нравится. — Нет, я так не думаю, — твердо сказал он. Он привлек меня поближе, и я немного расслабилась, но не настолько, чтоб обнять его, а спустя долгое время, он тихо проговорил мне в волосы: — Нет, я знаю, что ты никогда бы такое не сделала. Я только хотел сказать, что даже если бы ты когда-нибудь... Клэр, для меня это не имеет значение. Я очень люблю тебя. Ничто из того, что ты когда-нибудь делала, не может повлиять на мою любовь к тебя. Он взял мое лицо в ладони — выше меня всего на четыре дюйма, он легко мог смотреть мне прямо в глаза — и тихо произнес: — Ты простишь меня? Его теплое дыхание едва отдающее запахом Глэнфиддика я ощущала на лице, а его полные, манящие губы были так тревожно близки. Еще одна вспышка за окном оповестила о приблизившейся бури, и проливной дождь обрушился на сланец крыши.
(Натуральный шифер, природный шифер, сланцевый шифер, или просто сланец — штучный кровельный строительный материал, представляющий собой отдельную пластину, отколотую от глыбы горной породы — природного спрессованного камня глинистого сланца.)
Я медленно обняла его талию. — «Насильно милосердия не добиться, — процитировала я, — оно должно росой с небес пролиться». Рассмеявшись, Фрэнк посмотрел наверх. Перекрывающие друг друга пятна на потолке предвещали нам в перспективе бессонную ночь. — Если то, что ты меня обняла — характерное проявление твоей милости, — сказал он, — мне не хотелось бы испытать твою месть. Будто в ответ на его слова, гром загрохотал, как минометный обстрел, и мы уже непринужденно расхохотались. И только позже, прислушиваясь к его ровному глубокому дыханию, я задумалась. Как я уже говорила, с моей стороны не было никаких доказательств моей неверности. С моей стороны. Но шесть лет, с его слов — немалый срок.
Мистер Крук пришел за мной, как и было условлено, в семь часов следующего утра. — Так как, девушка, мы еще застанем росу на лютиках? — излучая галантность пожилого мужчины, произнес он. Он приехал на мотоцикле, чем-то похожим на него, на котором мы и отправились в деревню. Гербарные прессы, как буферы на буксире, были аккуратно прибортованы к бокам этой чудовищной машины. Мы неспешно прогуливались по тихой сельской местности, ставшей тихой после того, как резко оборвался оглушительный рев мотоцикла мистера Крука. Как оказалось, старик действительно много знал о местных растениях. Не только о том, где они растут, но и об их использовании в лечебных целях и о способах приготовления из них лекарств. Я жалела, что не захватила с собой блокнот, чтобы позже разобраться во всем. Внимательно слушая надтреснутый старческий голос и укладывая наши образцы в тяжелые гербарные прессы, я пыталась запомнить все, что он говорил. У подножия необычного холма с плоской вершиной мы остановились, чтобы позавтракать тем, что захватили с собой. Зеленый, как и большинство его соседей, с такими же скальными выступами и обломками скальной породы, он отличался от них протоптанной тропой, идущей по одному из склонов и резко исчезающей за гранитным обнажением. — Что там? — спросила я, указывая на холм сэндвичем с ветчиной, — похоже, для пикника это место не подойдет. — Ааа, это. Мистер Крук поднял голову и взглянул на холм. — Это, девушка, Крейг-на-Дун. Я хотел показать вам его после завтрака. — Правда? В нем есть что-то особенное? — О, да, — ответил он, но вдаваться в подробности отказался, сказав только, что я увижу, когда посмотрю. У меня были определенные опасения относительно его способности подняться по такой крутой тропе, но когда я, задыхаясь, шла по его следам, они растаяли. Наконец, мистер Крук протянул заскорузлую руку и вытащил меня на холм. — Вот он перед вами, — произнес он и махнул рукой так, будто показывал собственные владения. — Да ведь это же хендж! — в восторге воскликнула я, — миниатюрный хендж. Шла война, и с тех пор, когда я в последний раз побывала на равнине Солсбери прошло несколько лет, но мы с Фрэнком побывали в Стоунхендже вскоре после нашей свадьбы. Как и другие туристы, блуждающие с благоговением среди огромных стоячих камней, мы пялились, раскрыв рот, на Алтарный камень, когда услышали: «где древние жрецы друидов совершали свои ужасные человеческие жертвоприношения» — звучно оповестил гид — судя по произношению, явно кокни, — сопровождающий автобус с итальянскими туристами, в то время как туристы усердно фотографировали довольно невзрачный каменный блок.
(Ко́кни — один из самых известных типов лондонского просторечия, назван по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоёв населения. В соответствии с поверьем, истинный кокни — это житель Лондона, родившийся в пределах слышимости звона колоколов церкви Сент-Мэри-ле-Боу (звон их слышен на расстоянии не больше пяти миль от церкви). Для диалекта кокни характерно особое произношение, неправильность речи, а также рифмованный сленг.)
С такой же скрупулезностью, с какой Фрэнк развешивал на вешалки свои галстуки, чтобы их концы висели на одном уровне, мы, бродя по окружности, подсчитывали расстояния сначала между лунками Z, а потом между лунками Y и на внешнем кольце круга из сарсеновых камней считали перемычки лежащие на чудовищных по размерам стоячих мегалитах. Через три часа мы знали количество лунок Z и Y — пятьдесят девять, если вам интересно; я не считала, — но понятия не имели о предназначении этого сооружения, также как до сих пор не имеют понятия археологи, как профессионалы, так и любители, ползающие здесь на протяжении последнего полувека. Гипотез, конечно же, хватает. Но жизнь среди ученых приучила меня к тому, что если речь идет о профессиональном росте, то четко изложенная гипотеза, как правило, лучше неудачно изложенного факта. Храм. Могильник. Астрономическая обсерватория. Место казни (отсюда и неуместное название — Убойный камень, лежащий на одном боку и наполовину погруженный в ту яму, где он стоял ранее). Рынок под открытым небом. Мне понравилась последняя гипотеза, рисующая в воображении прохаживающихся в проемах стоячих камней с перемычками мегалитических домохозяек с корзинами в руках и критически оценивающих глазурь на недавно привезенной партии чашей из красной глины, а также скептически выслушивающих заверения пекарей каменного века и продавцов лопат из оленьих костей и янтарных бус о качестве предлагаемого товара. Единственным опровержением этой гипотезы, могут служить найденные останки тел под Алтарным камнем и кремированные останки в лунках Z. Если эти останки не были останками злополучных торговцев, обвиняемых в обвешивании покупателей, то с точки зрения гигиены было негигиенично хоронить тела на рынке. В миниатюрном хендже на вершине холма следов захоронений не было. «Миниатюрным» я назвала его только потому, что круг стоячих камней был меньше такого же круга в Стоунхендже, однако, каждый камень был вдвое выше меня и пропорционально массивнее. От другого гида в Стоунхендже я слышала, что такие же каменные круги встречаются по всей Британии и Европе. Некоторые из них сохранились лучше, другие немного отличаются по ориентации или форме камней, но их предназначение и происхождение неизвестны. Мистер Крук стоял и добродушно улыбался, пока я бродила среди камней, останавливаясь время от времени, чтобы слегка прикоснуться к одному из них, будто мое прикосновение могло произвести впечатление на величественные валуны. Некоторые из стоячих камней были в тусклую полоску. Другие — с вкраплениями слюды. Такие ярко сверкали, отражая лучи утреннего солнца. Однако, все они заметно отличались от глыб местного камня, выступающих отовсюду из папоротника. Тот, кто возводил этот каменный круг для какого бы ни было предназначения, считал свою работу настолько значимой, что добывал, придавал форму и перевозил необычные каменные блоки, свидетельствуя о реальности своего существования. Но как он придавал им нужную форму? Как их транспортировал, из какой немыслимой дали? — Мой муж был бы очарован, — сказала я, остановившись и поблагодарив его за то, что он показал мне не только это место, но и места, где произрастают растения, — позже я приведу его сюда, чтоб он все это увидел. Подойдя к тропе, согбенный старик галантно предложил мне руку. Глянув вниз на крутой склон, я приняла ее, решив, что несмотря на его возраст, он, пожалуй, более устойчиво, чем я стоит на ногах.
***
Был уже день, когда я шла по дороге в деревню, чтобы зайти за Фрэнком к викарию. Я с удовольствием вдыхала пьянящий воздух Хайлэнда, в котором смешались запахи вереска, шалфея и ракитника, и, который время от времени приправлялся запахами дыма из дымоходов и жареной сельди, когда я проходила мимо разбросанных коттеджей. Деревня расположилась на пологом склоне у подножия одной из тех высоких скал, которые круто поднимаются над болотами Хайленда. Аккуратные коттеджи стояли вдоль дороги, и новый слой краски на них был подтверждением того, что послевоенные доходы выросли. И даже дом пастора, которому, очевидно, было более ста лет, щеголял ярко-желтой краской, которой были обведены провисшие оконные рамы. Дверь мне открыла экономка викария — высокая, стройная женщина с тремя нитями искусственного жемчуга на шее. Услышав, кто я такая, она приветливо поздоровалась и повела меня по длинному, узкому и темному коридору, увешанному гравюрами, выполненными в коричневатых тонах с изображением людей. Возможно, это были известные в свое время персонажи, или любимые родственники нынешнего викария, впрочем, это могли быть и члены Королевской Семьи, но черты их лиц я рассмотрела, несмотря на темноту коридора. В отличие от коридора, кабинет викария впечатлял светом из огромных окон, расположенных на одной стене и высотой от потолка до пола. Мольберт у камина, на котором стояла написанная маслом неоконченная картина, с изображением темных скал на фоне вечернего неба, наглядно подтверждал необходимость в таких окнах, должно быть, переделанных спустя много лет после постройки дома. Фрэнк и невысокий, упитанный мужчина в клерикальном жестком воротничке удобно расположились у стола, стоящего у дальней стены, углубившись в ворох потрепанных бумаг. При моем появлении Фрэнк в знак приветствия едва поднял голову, зато викарий, извинившись и прекратив какие-то объяснения, поспешил пожать мне руку. Его круглое лицо сияло от полученного при общении удовольствия. — Миссис Рэндолл! — воскликнул он, сердечно тряся мою руку, — как приятно снова видеть вас. Вы пришли как раз вовремя, чтобы услышать эту новость. — Новости? Присмотревшись к шрифту и оценив загрязненность бумаг на столе, я определила дату новостей — приблизительно 1750 год. Значит новости — точно не из последних. — Да, так и есть. Мы нашли предка вашего мужа — Джека Рэндолла, при помощи армейских депеш того времени. Викарий наклонился ближе и заговорил уголком рта, как это делают гангстеры в американских фильмах. — Я... э-э... «позаимствовал» подлинники депеш из подшивки местного исторического общества. Вы ведь будете осмотрительны и никому не расскажете? Развеселившись, я согласилась не выдавать его страшную тайну и огляделась вокруг в поисках удобного кресла, где бы можно было ознакомиться с последними откровениями восемнадцатого века. Кресло с подлокотниками стояло у окна и выглядело вполне подходящим, но когда я потянулась, чтобы повернуть его к столу, то увидела, что оно уже занято. В кресле, свернувшись калачиком, крепко спал маленький мальчик с потрясающе блестящими черными волосами. Очевидно, он жил в этом доме. — Роджер! Подошедший ко мне на помощь викарий был удивлен не меньше меня. Мальчик, еще не отойдя ото сна, испугался и, мгновенно вскочив, смотрел на нас широко открытыми глазами цвета мха. — Чем ты здесь занимаешься, маленький сорванец? — добродушно пожурил его викарий, — ааа, снова заснул, читая комиксы? Он собрал яркие страницы и протянул их мальчугану. — А теперь иди, Роджер, у меня дела с мистером и миссис Рэндолл. Ой, подожди, я забыл вас познакомить. Миссис Рэндолл, это мой сын Роджер. Его слова меня слегка удивили. Если бы я когда-нибудь встретила закоренелого холостяка, я бы подумала, что это преподобный Уэйкфилд. Впрочем, я тепло встряхнула благовоспитанно протянутую руку, подавляя желание вытереть липкую ладонь о юбку. Преподобный Уэйкфилд с любовью смотрел мальчику вслед, когда тот уходил на кухню. — Вообще-то, это сын моей племянницы, — признался он, — его отец сбит над Ла-Маншем, а мать погибла в Блице, поэтому я и взял его к себе. — Как это великодушно с вашей стороны, — пробормотала я, вспомнив дядю Лэмба. Он тоже погиб в Блице, убит попаданием бомбы в аудиторию Британского музея, где он читал лекции. Зная его, я подумала, что он был бы доволен, что соседнее крыло с персидскими древностями не пострадало. — Вовсе нет, ничуть, — смутившись, отмахнулся викарий, — приятно, когда юность живет в доме. А теперь, присаживайтесь. Не успела я пристроить свою сумочку, как Фрэнк заговорил. — Невероятная удача, Клэр, — восторженно сообщил он, листая кучу страниц с загнутыми уголками, — викарий отыскал целый ряд армейских депеш, в которых упоминается Джонатан Рэндолл. — Что ж, похоже, большую известность капитан Рэндолл получил, благодаря своим поступкам, — заметил викарий, забирая у Фрэнка часть бумаг, — он командовал гарнизоном в Форт-Уильяме в течение четырех лет или около того, и, судя по всему, потратил немало времени, донимая от имени Короны сельское население Шотландии, проживающее вдоль границы. Эти бумаги, — он аккуратно отделил стопку бумаг и положил на стол, — донесения о жалобах на капитана многих семей и владельцев поместий требующих вмешательства в действия солдат гарнизона, начиная от их непристойного поведения с прислугой и заканчивая кражей ими лошадей среди бела дня, не говоря уже о различных случаях «не уточненных оскорблений». От услышанного я была в недоумении. — Значит, на вашем фамильном древе есть пресловутый конокрад? — обратилась я к Фрэнку. В ответ он невозмутимо пожал плечами. — Он был тем, кем был, и я ничего не могу с этим поделать, но я хотел бы кое-что выяснить. Для того времени подача жалоб была не таким уж странным явлением. Дело в том, что англичане в целом и армия в частности были довольно непопулярны во всем Хайлэнде. Но странно то, что, судя по всему, по поданным жалобам не проводилось никаких разбирательств и даже в серьезных случаях. Его перебил викарий, которому не терпелось поделиться своими соображениями. — Все верно. Не то, чтобы тогда офицеры придерживались чего-то наподобие современных стандартов. По мелочам они творили все, что хотели. Странно не это. Дело не в том, что жалобы расследовали и отклоняли, а в том, что о них больше нигде не упоминалось. Знаете, Рэндолл, что я подозреваю? У вашего предка должен был быть покровитель. Кто-то, кто мог защитить его от нареканий начальства. Вприщур глядя на депеши, Фрэнк почесал затылок. — Возможно, вы правы. Но если у него и был кто-то, то этот кто-то должен был быть достаточно влиятельным. Он мог либо занимать высокий пост в армии, либо быть представителем знати. — Да, или, возможно... Высказать свое предположение викарий не успел, поскольку в кабинет вошла его экономка — миссис Грэхэм. — Я принесла вам немного еды, джентльмены, — объявила она, поставив поднос с чаем в центр стола, из-под которого в самый последний момент викарий спас свои драгоценные депеши. Она проницательно посмотрела на меня, оценив мое постукивание ногами и мой стекленеющий взгляд. — Я принесла только две чашки, поскольку подумала, что может быть миссис Рэндолл присоединиться ко мне на кухне. У меня есть немного... Я не стала ждать, когда она закончит говорить, а живо вскочила на ноги. Когда мы прошли через распахнутую дверь и шли на кухню, я слышала, как за моей спиной Фрэнк с пастором разразились своими предположениями.
***
Чай был зеленый, горячий и ароматный, с кружащимися чайными листочками. — Ммм, — поставив чашку, произнесла я, — я так давно не пробовала улуна. Кивнув, миссис Грэхэм засияла, увидев, что я получаю удовольствие от закусок и чая. Разумеется ей пришлось похлопотать. Под пашотницами были разложены кружевные салфетки, а к сконам были выставлены густые взбитые сливки.
(Скон — разновидность традиционной, обычно пшеничной, выпечки (cлово произошло от Scottish Gaelic "Sgonn" (что-то вроде куска хлеба- Sgonn arain))
— Да, его невозможно было достать во время войны, хотя он подходит для гадания лучше всего. С Earl Grey было чрезвычайно тяжело. Листья рассыпались так быстро, что вообще сложно было что-то сказать. — Вы гадаете по чайным листьям? — слегка удивившись, спросила я. Миссис Грэхэм с ее короткими стального цвета волосами после химической завивки и тремя нитками жемчуга на шее менее всего подходил к расхожему представлению о цыганке-гадаке. Глоток чая заметно стекал по ее длинной, жилистой шее и исчезал под поблескивающими бусинами. — Ну, конечно же, дорогая. Меня учила моя бабушка, а ее — ее бабушка. Допивайте свою чашку, и я посмотрю, что там у вас. Она долго молчала, время от времени наклоняя чашку, чтобы внутри она была лучше освещена или неторопливо перекатывала ее в худых ладонях, рассматривая чинки под разными углами.
Она поставила чашку так осторожно, будто боялась, что она взорвется у ее лица. Морщины в уголках ее рта резче обозначились, в недоумении сошлись брови. — Что ж, — наконец, произнесла она, — расположение чаинок — одно из самых странных из тех, какие мне довелось видеть. — Да? Конечно я была удивлена, но, вместе с тем, мне стало любопытно. — Неужели я встречу высокого, темного незнакомца или отправлюсь в круиз? — Может быть, — слегка улыбнувшись, ответила миссис Грэхэм. Она уловила мой ироничный тон и ответила таким же. — А может и нет. Вот что странно, дорогая, в вашей чашке все противоречиво. Этот изогнутый лист говорит о предстоящем путешествии, но на нем лежит сломанный лист, который означает, что вы останетесь на месте. Есть и незнакомцы, и их несколько. И один из них — ваш муж, если я правильно поняла расположение. От ее слов мое веселье поубавилось. После шести лет разлуки и шести месяцев проведенных вместе, мой муж все еще оставался для меня незнакомцем, но до меня не доходило, откуда чайный лист мог об этом знать. Выражение лица миссис Грэхем не изменилось, она продолжала хмуриться. — Позвольте взглянуть на вашу руку, детка, — попросила она. Рука, держащая мою, была костлявой, но на удивление теплой. От склонившейся над моей ладонью аккуратной седой головы исходил аромат лавандовой воды. Она долго рассматривала мою ладонь, время от времени проводя пальцем по одной из линий, как по карте, где все дороги заканчиваются в песчаных наносах или на безлюдных пустошах. — Ну, и что вы скажете? — пытаясь перевести наше общение в легкий разговор, спросила я, — или моя судьба настолько ужасна, что вы не хотите ее предсказывать? Не выпуская моей руки, миссис Грэхем задумчиво посмотрела на меня. Поджав губы, она покачала головой. — Нет, дорогая. На вашей ладони не начертана ваша судьба, на ней лишь ее начало. Она о чем-то задумалась, и ее голова похожая на птичью склонилась набок. — Линии на вашей руке меняются. В любой время они могут измениться и быть совершенно не такими, как сейчас. — Я этого не знала. Я думала, что от рождения и до конца наших дней линии на ладонях остаются неизменными. Желание отдернуть руку, я подавила. — В чем тогда смысл гадания по руке? — спросила я. Мне не хотелось показаться неучтивой, но ее пристальное рассматривание моей ладони меня слегка насторожило. Насторожило то, что рассматривать мою ладонь она начала тотчас после рассматривания чаинок. Миссис Грэхэм неожиданно улыбнулась, сложив мою кисть в кулак. — Дело в том, что линии на вашей ладони показывают, кто вы есть, дорогая. Вот почему они меняются или будут меняться. У некоторых людей линии не меняются. Таким не повезло, поскольку они сами не меняются, но таких мало. Сжав мой кулак, она по нему похлопала. — Не думаю, что вы одна из них. На вашей руке уже довольно много изменений, несмотря на вашу молодость. Скорей всего, изменения произошли из-за войны, — заметила она, как бы про себя. Мне снова стала любопытно, и я раскрыла ладонь. — Тогда кто же я, судя по моей руке? Миссис Грэхем нахмурилась, но ладонь мою смотреть не стала. — Я не могу просто так ответить. Странно, но у большинства рук есть сходство рисунка линий. Заметьте, я никогда не сказала бы, что «увидев одну руку, можно не смотреть на другие», но зачастую так и бывает. У многих рисунок линий похож. Неожиданно, она необыкновенно обаятельно улыбнулась, продемонстрировав очень белые и явно искусственные зубы. — Я вам расскажу как работает гадалка. Я гадаю каждый год на церковный праздник, как гадала до войны. Вообразим, что я сейчас гадаю. Вот в шатер входит девушка, а там я, в тюрбане с пером павлина, позаимствованном у мистера Дональдса и в «великолепной восточной мантии» — халате викария. Он желтый, как солнце и весь в павлинах. Делая вид, что я смотрю на ее ладонь, я смотрю на нее и вижу, что блузку свою она приталила до завтрака, что пахнет от нее дешевыми духами, а, ее сережки достают до плеч. Мне не нужен хрустальный шар, чтобы сказать ей, что у нее будет ребенок до праздника следующего года. Миссис Грэхем замолчала, ее серые глаза загорелись озорством. — Ну, а если на руке, которую вы держите, нет кольца, то вначале стоит ей тонко намекнуть, что она скоро выйдет замуж. Я рассмеялась, а следом и она. — Так вы вообще не смотрите на их руки, — поинтересовалась я, — а только лишь смотрите есть ли на них кольцо? — Господи, конечно же, смотрю. — удивилась она, — просто, вы заранее знаете, что там чаще всего увидите. Она кивнула на мою раскрытую ладонь. — Но такого рисунка я раньше не видела. Вот, например, ваш большой палец, — наклонившись вперед, она слегка его коснулась, — вряд ли он измениться. Посмотрев на него, можно сказать, что вы — решительны и, если вы что-то задумали, то остановить вас будет нелегко. И она мне подмигнула. — Думаю, ваш муж говорил вам об этом. Так же и об этом - сказала она, указав на мясистую выпуклость у основания рассматриваемого пальца. — А это что? — спросила я. — Это — Венерин бугорок. Она чопорно поджала тонкие губы, хотя их уголки упорно лезли вверх. — Мужчине вы бы сказали, что такой бугорок означает, что ему нравятся девушки. У женщин это означает другое. Чтобы деликатно вам об этом сказать, я вам предскажу: «ваш муж не любит далеко уходить от вашей постели». И она громко и непристойно хихикнула, а я слегка покраснела. Пожилая экономка вновь пристально посмотрела на мою ладонь, тыча указательным пальцем в разные места, чтобы позже их растолковать. — А вот здесь — четкая линия жизни. Значит, вы — здоровы и, скорей всего, здоровой останетесь. Но она прервана, и это означает, что ваша жизнь заметно изменилась — что ж, это присуще каждому из нас, не правда ли? Но у вас она прерывается намного чаще, чем мне приходилось видеть. Она состоит из сплошных кусочков. Теперь линия брака — она покачала головой — она разделена. В этом нет ничего необычного, это означает два брака... Моя реакция была едва заметной и тут же подавлена, но уловив ее, она тотчас на меня посмотрела. И я подумала, что она, к тому же довольно проницательная гадалка. Миссис Грехэм мне ободряюще кивнула. — Нет-нет, милая. Это вовсе не означает, что с вашим хорошим мужем что-то случиться. Но, если это и произошло бы, — и она подчеркнула слово «если», слегка сжав мою руку, — вы не тосковали бы в одиночестве и не тратили оставшуюся жизнь на траур. А это означает, что вы одна из тех, кто может снова полюбить, если ваша первая любовь осталась в прошлом. Она близоруко покосилась на мою ладонь, осторожно проведя по углубленной линии брака коротким заостренным ногтем. — Но у большинства разделенные линии оборваны, а ваши — раздваиваются. Лукаво улыбнувшись, она посмотрела на меня. — Уверенны, что вы — не двоемужница. Втихаря? Рассмеявшись, я покачала головой: — Разве у меня на это было время? Я повернула руку ребром ладони вверх. — Я слышала, что небольшие черточки на руке показывают сколько у женщины будет детей. Это правда? Я надеялась, что говорю обычным голосом. Ребро моей ладони было удручающе гладким. Миссис Грэхэм пренебрежительно отмахнулась. — Тьфу! После того, как вы родите одного ребенка или двух, тогда и покажете ваши черточки. Скорее они появятся на вашем лице. Их предварительное отсутствие ни о чем не говорит. — Неужели это неправда? Услышав ее ответ, я испытала нелепое облегчение. Я только собралась спросить, что означают глубокие бороздки у основания моего запястья (не суицидальные ли наклонности?), но в этот момент нас прервал преподобный Уэйкфилд, вошедший на кухню с пустыми чайными чашками. Он поставил их на сушилку для посуды и принялся шумно и неуклюже рыться в буфете, очевидно, в надежде на помощь. Миссис Грэхэм вскочила на ноги, защищая неприкосновенность своей кухни и, ловко оттеснив преподобного в сторону, принялась собирать стоящую на подносе посуду для чая. А, чтобы я ей не мешала, преподобный вовремя отвел меня в сторону. — Почему бы вам, миссис Рэндолл не пойти в кабинет и не выпить еще чашку чая со мной и вашим мужем? Мы сделали открытие, доставившее нам немалое удовольствие. Я видела, что несмотря на внешнюю сдержанность, он ликовал от того, что они нашли, как маленький мальчик с жабой в кармане. И я поняла, что должна пойти в кабинет и просмотреть счет за стирку белья капитана Джонатана Рэндолла, квитанцию за ремонт его сапог или какой-нибудь подобный документ.
***
Фрэнк был настолько поглощен изучением потрепанных документов, что, когда я вошла в кабинет, он едва взглянул на меня. Он неохотно отдал их в пухлые ручки викария и, подойдя к преподобному Уэйфилду сзади, заглядывал через его плечо, будто на мгновение не мог выпустить их из виду. — Эти? — учтиво спросила я, перебирая загрязненные бумажные клочки, — хммм, да, очень интересно. На самом деле, чернила настолько поблекли, а паучий почерк был столь витиеватым, что вряд ли стоило его разбирать. Наверху одного из листов, сохранившегося лучше остальных, был изображен какой-то герб. — Герцог... Сандригем, не так ли? — спросила я, глядя на герб с лежащим поблекшим леопардом и оттиском печати внизу, более разборчивым, чем почерк. — Совершенно верно, — подтвердил викарий, сияя еще больше, — как вы знаете, теперь такого титула, как герцог Сандригем не существует, поскольку у него не было наследника. Я этого не знала, но с умным видом кивнула, будучи знакомой с историками и их манерой маниакально вцепиться в собственные открытия. Разговаривая с такими историками, редко приходится делать что-то еще, кроме как периодически кивать и время от времени произносить «Неужели это так?» или «Потрясающе занятно!». После дискуссии между Фрэнком и викарием о том, кто расскажет мне об их открытии, последний удостоился этой чести. Очевидно, что, изучив весь этот бумажный мусор, стало понятно, что предок Фрэнка, пресловутый Блэк Джэк Рэндолл, был не только доблестным солдатом Короны, но и доверенным секретным агентом герцога Сандригема. — Чуть ли ни агент-провокатор, вы согласны со мной, доктор Рэндолл? Викарий милостиво передал слово Фрэнку, и тот сразу же этим воспользовался. — Ну да. Конечно, текст написан с предельной осмотрительностью... Он аккуратно перелистывал страницы, часто вытирая указательный палец. — Да неужели? — проронила я. — Но из него следует, что Джонатану Рэндоллу было поручено разжечь якобитские настроения, если таковые существовали, в известных семьях Шотландии, проживающих в этой местности. Смысл заключался в том, чтобы баронов и вождей кланов, питающих тайную симпатию к движению якобитов, изгнать с их земель. Но это странно. Разве самого Сандригема не подозревали в якобитстве? Нахмурившись, Фрэнк повернулся к викарию и вопрошающе посмотрел на него. Кожа на гладкой, лысой голове викария собралась складками, как бы нахмурившись в ответ. — Ну, конечно, думаю, что вы правы. Но подождите, давайте проверим у Кэмэрона, — предложил викарий, бросившись к книжной полке набитой томами в переплетах из телячьей кожи, — он обязательно упомянет Сандригема. — Потрясающе занятно, — пробормотала я, внимательно разглядывая огромную пробковую доску, закрывающую одну из стен кабинета от пола до потолка. На ней разместились удивительные по своему разнообразию предметы. В основном, это были различные документы, счета за газ, корреспонденция, извещение Епархиального Совета, вырванные страницы из романов, заметки, написанные викарием, а также мелкие предметы наподобие ключей и бутылочных пробок, и нечто похожее на мелкие детали автомобиля, прикрепленное гвоздиками и шнурами. Лениво рассматривая этот сборник всякой всячины, я вполуха прислушивалась к спору за моей спиной, завершившемуся тем, что герцог Сандригем, по всей вероятности, был якобитом. Мое внимание привлекло изображение генеалогического древа, висевшее отдельно и прикрепленное с особой тщательностью четырьмя кнопками за каждый угол. Верхняя его часть включала имена датированные началом семнадцатого века, но имя, привлекшее мое внимание было внизу. Надпись гласила: «Роджер У. (МакКензи) Уэйкфилд». — Простите, — обратилась я к преподобному, прерывая завершение жаркого спора о том, держит ли леопард на гербе герцога в лапе лилию или крокус, — это генеалогия вашего сына? — Да, да, конечно. Отвлёкшись от спора и засияв еще больше, викарий поспешил ко мне. Он бережно снял изображение древа со стены и положил его передо мной на стол. — Понимаете, я не хотел, чтобы он забыл свою семью, — объяснил он, — это род довольно старинный, восходящий к шестнадцатому веку. И он едва ли не благоговейно провел нисходящую линию коротким и пухлым указательным пальцем. — Я дал ему свое имя, потому что оно показалось мне более подходящим, поскольку он живет здесь, но я не хотел, чтобы он забыл свой род. Боюсь, что моя семья не может похвастаться своей родословной, — и он сделал извиняющуюся гримасу, — все викарии и викарии с изредка встречающимися и дополненными для разнообразия книготорговцами и, берущей начало с 1762 года или около того. Весьма скверное ведение записей, знаете ли, — сказал он, качая головой по-поводу лени своих предков. Было поздно, когда мы, наконец, распрощались с викарием, пообещавшим взять с собой письма герцога в город, чтобы утром скопировать их в первую очередь. Большую часть пути до дома миссис Бэйрд Фрэнк весело болтал о тайных агентах и якобитах, но, наконец, он заметил, что я молчу. — Что случилось, любимая? — спросил он, заботливо взяв меня за руку, — тебе нездоровится? В его голосе звучали беспокойство и надежда. — Нет, я в порядке. Я просто думала... Я колебалась говорить с ним об этом или нет, поскольку этот вопрос мы уже обсуждали раньше. — Я думала о Роджере. — О Роджере? Я раздраженно вздохнула. — Господи, Фрэнк! Ты можешь быть таким... невнимательным! Роджер — сын преподобного Уэйкфилда. — Ах да, конечно, — неопределенно произнес он, — очаровательный ребенок. Так что насчет него? — Ну... только то, что таких детей много. Ты же знаешь, что он — сирота. Он проницательно посмотрел на меня и покачал головой. — Нет, Клэр. На самом деле, я бы хотел ребенка, но я уже говорил тебе, как отношусь к усыновлению. Просто,... я не смогу относиться к ребенку должным образом, чувствовать себе отцом ребенка, если он не ... не моей крови. Безусловно, это звучит нелепо и эгоистично, но ничего не поделаешь. Может быть со временем я передумаю, но сейчас...
Несколько шагов мы прошли в холодном молчании. Внезапно он остановился и, повернувшись ко мне, взял меня за руки. — Клэр, — хрипло сказал он, — я хочу нашего ребенка. Ты для меня — самое главное на свете. Прежде всего, я хочу, чтобы ты была счастлива, но я хочу... я хочу, чтоб ты была только моей. Боюсь, что незнакомый ребенок, к которому мы не имели никакого отношения, покажется незваным гостем, и я злился бы на него. Но я способен подарить тебе ребенка, видеть, как он растет в тебе, как он рождается.. тогда я почувствовал бы, что он стал дополнительным... продолжением тебя. Или меня. Вот он по-настоящему стал бы членом нашей семьи. Его умоляющие глаза были широко открыты. — Да все в порядке, я поняла. Я решила прекратить разговор на эту тему. Пока Собираясь идти дальше, я повернулась, но он, протянув руку, взял меня на руки. — Клэр, я люблю тебя. Нежность в его голосе была такой безудержной, что я прислонила голову к его куртке, ощутив его тепло и силу обхвативших меня рук. — Я тоже люблю тебя. Какое-то время мы стояли прижавшись друг к другу и слегка покачиваясь на ветру, несущемуся по дороге. Внезапно Фрэнк, улыбаясь, немного отступил. — Кроме того, — тихо сказал он, убирая с моего лица растрепанные ветром волосы , — мы ведь еще на сдались, верно? В ответ я улыбнулась. — Нет. Он взял мое руку, и, подсунув ее себе под локоть и плотно прижав, мы повернули к дому миссис Бэйрд. — Готова к еще одной попытки? — А почему бы нет? И, взявшись за руки, мы не спеша направились к Джерисайд-роуд. Увидев Бара Мор — камень пиктов , стоящий на углу дороги я вспомнила древние камни. — Я забыла! — воскликнула я, — мне надо тебе кое-что показать. Фрэнк посмотрел на меня и, подтянув поближе, сжал мою руку. — Мне тоже, — ухмыляясь, произнес он, — а свое ты покажешь мне завтра.
***
Но, когда пришло завтра, у нас были другие планы, о которых я совсем забыла. На этот день мы запланировали однодневную поездку по Грэйт-Глену к Лох-Нессу.
(Грэйт Глен - узкая долина, расположенная в тектонической впадине и проходящей по Северо-Шотландскому нагорью)
Путь через Глен был долгим, и мы уехали рано утром до рассвета. После спешки к ожидающей нас на морозном предрассветье машине, уютно устроившись, я расслабилась под пледом, чувствуя тепло возвращающееся в мои замерзшие руки и ноги. Вместе с теплом подоспела приятная сонливость, и я блаженно уснула, положив голову на плечо Фрэнка. Последним, что я видела, был силуэт головы водителя с алым ореолом на фоне рассветного неба. Мы прибыли к озеру около девяти. Гид нанятый Фрэнком ждал нас на берегу возле небольшого парусного ялика. — Я подумал, сэр, что вас устроит, если мы пойдем вдоль берега озера на небольшом парусном судне вниз к замку Уркхарт. Быть может, мы там перекусим, прежде чем пойдем дальше. Наш гид — суровый на вид, невысокий мужчина одетый в потрепанную хлопчатобумажную рубашку и саржевые штаны, аккуратно поставил под сиденье корзинку для пикника и протянул мне мозолистую руку, помогая спуститься в ялик. День был прекрасный, с распускающейся зеленью на крутых берегах, чье отражение размывала рябь. Несмотря на свой суровый вид, наш гид оказался человеком знающим и разговорчивым. Он обращал наше внимание на острова, за́мки и руины, окружавшие длинное узкое озеро. — Вон там — замок Уркхарт, — и он указал на гладкую каменную стену, едва заметную сквозь деревья, — вернее, то, что от него осталось. Он был проклят ведьмами Глена и был свидетелем несчастий, следовавших одно за другим. И он рассказал нам историю Мэри Грант — дочери лэрда замка Уркхарт и ее возлюбленного — поэта Дональда Донна, сына МакДональда из Богунтина. Отец девушки запретил ей встречаться с Дональдом из-за его привычки «поднимать», а по сути, красть скот, который ему попадался (старая и весьма почетная профессия в Хайлэнде, заверил нас гид), но они продолжали встречаться. Когда отец узнал об этом, Дональда заманили на ложное свидание и схватили. Приговоренный к смерти, он просил, чтобы его обезглавили как джентльмена, а не повесили как преступника. Его просьбу удовлетворили. Когда молодого человека вели на плаху, он постоянно повторял: «Дьявол заберет к себе лэрда Гранта, и Дональда Донна не повесят». Его не повесили, но в легенде говориться что, когда его отрубленная голова скатилась с плахи, она сказала: «Мэри, возьми мою голову». Я содрогнулась, и Фрэнк обнял меня. — Сохранился отрывок из одного стиха Дональда Дона, — тихо сказал он, — он звучит так:
Завтра на холме я буду обезглавлен. Неужели у вас нет сострадания К моей девушке скорбящей, Моей прекрасной, нежноокой Мэри?
Я взяла руку Фрэнка и слегка ее сжала. Истории следовали одна за другой: о предательствах, убийствах и насилии, казалось, что озеро заслужило свою зловещую репутацию. — А что вы можете рассказать о чудовище? — спросила я, вглядываясь через борт в темную бездну. Здесь мой вопрос казался вполне уместным. Наш гид пожал плечами, и сплюнул в воду. — Наверняка озерная аномалия. Конечно, в преданиях говорится о чем-то старом и злом, когда-то жившем в глубине озера. Ему приносили в жертву коров, а иногда даже младенцев бросали в воду в ивовых корзинах. Он снова сплюнул. — Говорят, что в центре озерной бездны есть дыра, глубже которой нет ничего в Шотландии. С другой стороны,... — прищуренные глаза гида сощурились еще больше — несколько лет назад была здесь семья из Ланкашира. Ворвавшись в полицейский участок Инвермористона, они кричали, что видели, как из озера вышло чудовище и спряталось в папоротнике. Кричали, что это было ужасное, покрытое рыжей шерстью существо с жуткими рогами, которое что-то жевало и из пасти у него капала кровь. Заранее подняв руку, он предотвратил мой испуганный возглас. — Констебль, которого послали посмотреть, вернулся и сказал: Если не считать капающую кровь, то это будет очень точное описание — он эффектно помолчал —славной хайлэндской коровы жующей жвачку в папоротнике. Проплыв половину длины озера, мы высадились на поздний обед. Там нас уже ждала машина, и мы поехали назад через Глен, не заметив ничего более зловещего, чем рыжую лису на дороге, которая испуганно подняла голову, пока мы приближались из-за поворота. Из ее пасти безвольно свисало какое-то мелкое животное. Она прыгнула на обочину и легкой тенью взметнулась на насыпь. Было очень поздно, когда, пошатываясь, мы возвращались по дорожке к дому миссис Бэйрд. Впрочем, стоя на пороге прижавшись друг к другу, пока Фрэнк искал ключи, мы по-прежнему посмеивались, вспоминая события прошедшего дня. Только тогда, когда мы раздевались перед сном, я вспомнила, что так и не рассказала Фрэнку о миниатюрном хэндже на Крэйг-на-Дуне. Его усталость как рукой сняло. — Серьезно? И ты знаешь, где это? Как здорово, Клэр! Просияв, он начал греметь своим чемоданом. — Что ты ищешь? — Будильник, — вытаскивая его, ответил он. — Чего ради? — удивленно спросила я. — Хочу встать вовремя, чтобы увидеть их. — Кого? — Ведьм. — Ведьм? Кто тебе сказал, что там будут ведьмы? — Викарий, — ответил Фрэнк, явно получая удовольствие от высказанной шутки, — его экономка — одна из них. Я подумала о достойной миссис Грэхем и насмешливо фыркнула. — Не смешно! — Разумеется, не настоящие ведьмы. В течение сотен лет во всей Шотландии были ведьмы. Их сжигали вплоть до восемнадцатого века, но эти, скорей всего, — друиды или близкие к ним. Не думаю, что там они устраивают шабаш или поклоняются дьяволу. Но викарий сказал мне, что сообщество местных жителей до сих пор совершает ритуалы на старые праздники солнца. Видишь ли, его статус не позволяет ему проявлять интерес к таким событиям, но он слишком любознательный, чтобы не обращать на них внимание. Он не знал, где проводятся ритуалы, но если поблизости есть каменный круг, то это должно быть там, — предвкушая, он потер руки, — какая удача!
***
Надо быть жаворонком, чтобы вставать, затемно и отправляться на поиски приключений. Но два дня подряд — это уже попахивает мазохизмом. В этот раз не было уютного теплого автомобиля с пледом и термосами. Сонная, поднимаясь на холм вслед за Фрэнком, я спотыкалась о корни и натыкалась на камни, сбивая пальцы ног. Было холодно и туманно, и я поглубже запрятала руки в карманы моего кардигана. Последний рывок к вершине холма, и перед нами предстал хендж. В мрачном предрассветье его камни были едва видны. Любуясь ими, Фрэнк стоял как вкопанный, тогда как я, задыхаясь, опустилась на подходящий камень. — Красиво, — пробормотал он. Он молча пробрался к внешнему краю круга, и его смутная фигура затерялась среди огромных призрачных камней. Да, они были красивы, но к тому же чертовски зловещи. Я поежилась, но не только от холода. Если творцы этого хенджа хотели произвести впечатление, они знали, как этого добиться. Фрэнк вернулся через минуту. — Здесь еще никого нет, — вдруг прошептал он сзади, отчего я подпрыгнула, — идем, я нашел место, откуда мы сможем наблюдать. На востоке забрезжило. Горизонт едва засветился бледно-серым светом, которого хватало, чтобы я не спотыкаясь шла за Фрэнком, когда он вел меня через найденный проход в кустах ольхи, росших у верха тропы. В кустах была крошечная полянка, которой едва хватило, чтобы стоять впритык друг к другу. Впрочем, тропа хорошо просматривалась, как и внутренняя часть каменного круга, отстоявшего от нас не более, чем на двадцать футов. Уже не первый раз я задавалась вопросом, чем занимался Фрэнк во время войны. Похоже, он хорошо разбирался, как бесшумно лавировать в темноте. Меня так клонило ко сну, что я хотела только одного — свернуться калачиком в укромном месте под кустом и снова заснуть. К сожалению, для этого не было места, поэтому я продолжала стоять, вглядываясь в крутую тропу в ожидании поднимающихся друидов. У меня болела спина, ныли ноги, но ожидание не должно было быть долгим. Между тем, горизонт на востоке стал бледно-розовым, и я предположила, что до рассвета осталось не более получаса. Первая из них шла почти так же бесшумно, как Фрэнк. Только слабый хруст гальки у вершины холма предупредил о ее появлении. Затем появилась аккуратная седая голова. Миссис Грэхем. Значит, это — правда. Экономка викария была предусмотрительно одета в твидовую юбку и шерстяное пальто, под мышкой был зажат белый сверток. Бесшумно, как призрак, она скрылась за одним из стоячих камней. Остальные пришли вскоре, по одной, по двое и по трое. Поднимаясь по тропе, они приглушенно перешептывались и пересмеивались, но быстро затихали, завидев круг. Некоторых из них я узнала. Вот пришла, миссис Бьюкенен — начальница деревенской почты. От ее белокурых волос с недавно сделанным перманентом волнами доносился сильный запах одеколона «Вечер в Париже». Я подавила смех. Вот они — современные друиды! Их было пятнадцать — все женщины, в возрасте от шестидесяти с лишним, как миссис Грэхем, до молодой женщины лет двадцати, которую я видела позавчера. Толкая перед собой коляску с ребенком, она ходила по магазинам. Все они были одеты для пешей прогулки, со свертками под мышкой. Перебросившись несколькими словами, они скрывались за камнями или кустами и появлялись с обнаженными руками облаченные в белое. Когда одна из них, проходя мимо, задела кусты, за которыми мы стояли, я уловила запах хозяйственного мыла, а в их белом одеянии узнала простыни обернутые вокруг тела и завязанные у плеча. Они собрались с внешней стороны круга камней и выстроились друг за другом по старшинству, начиная от старшей и, кончая самой молодой. Стояли молча, чего-то ожидая. Тем временем, восток продолжал светлеть. Когда солнце поднялось над горизонтом, женщины пошли, медленно проходя между двумя камнями. Ведущая ввела их в центр круга и повела по нему. Вереницей лебедей медленно и величаво они двигались кругами. Вдруг, подняв руки, ведущая остановилась и вошла в центр круга. Обратившись к двум ближайшим к востоку камням, она что-то выкрикнула высоким голосом. Выкрикнула не громко, но так, чтобы слышали те, кто стоял в круге. В застывшем тумане ее слова отозвались эхом со всех сторон. Казалось, помимо того, что они исходят отовсюду, они исходят и от самих камней. Чтобы не означал этот зов, его повторили участницы, ставшие танцовщицами. Для них он стал сигналом. Вытянув руки в стороны, но не соприкасаясь друг с другом руками, они, покачиваясь и переплетаясь, продолжали двигаться по кругу. Внезапно круг танцовщиц разделился пополам. Продолжая двигаться по кругу, семь из них пошли по часовой стрелке, остальные двигались в противоположном направлении. Ускорив темп, полукруги то сливались в один, то выстраивались в две линии. В центре каменного круга неподвижно стояла ведущая, повторяя снова и снова этот скорбный пронзительный зов на давно умершем языке. Со стороны, они должны были выглядеть нелепо и, возможно, так и было. Компания женщин в простынях, многие из которых полные и далеко не проворные, шествуют кругами на вершине холма, но от их зова у меня волосы встали дыбом. Образовав раздвинутые полукруги, они одновременно остановились и повернулись к солнцу. А когда оно поднялось над горизонтом, поток его лучей прошел между двумя ближайшими к востоку камнями, рассек полукруги и ударили в большой расколотый камень на противоположной стороне хенджа. Танцовщицы на мгновенье застыли в тени по обе стороны от потока лучей. Затем миссис Грэхем что-то произнесла на том же непонятном языке, но уже обычным голосом. Она развернулась и пошла по залитому солнцем проходу между полукругами — спина прямая, волны волос цвета стали блестят на солнце. Танцовщицы, отстав от нее на шаг, без единого звука последовали за ней. Они вереницей прошли через расщелину в главном камне и молча исчезли. Мы присели в кустах и сидели до тех пор, пока женщины привычно смеясь и болтая, не переоделись и не спустились по склону, направившись на кофе в дом викария. — Боже мой! — я потянулась, пытаясь выпрямить ноги и распрямить спину, — разве это было не настоящее зрелище? — Оно было замечательное! — восторженно воскликнул Фрэнк, — я не пропустил бы его ни за что на свете. Он змеей выскользнул из кустов, оставив меня выпутываться самой, тогда как он бросился к внутренней части круга и носом в землю, как собака-ищейка, начал его обследовать. — Что ты там ищешь? — поинтересовалась я, несколько нерешительно вступая в круг. Наступил день, и по-прежнему впечатляющие камни уже утратили большую часть нависшей угрозы, исходящую от них в предрассветье. — Метки, — ответил он, ползая на четвереньках и внимательно осматривая короткий дерн, — откуда они знали где начать и где остановиться? — Хороший вопрос. Я ничего не вижу. Во всяком случае, осмотрев землю, я увидела интересное растение у основания одного из высоких камней. Незабудка? Нет. Наверное, не она. У растения были темно-синие лепестки и оранжевая серединка. Заинтересовавшись, я направилась к нему. Но Фрэнк с его более острым, чем у меня, слухом, вскочил и, схватив меня за руку, поспешно вывел из круга за секунду до того, как одна из утренних танцовщиц вошла с другой стороны. Это была мисс Грант — невысокая толстушка, которая, сообразно своей фигуре, была владелицей магазина сладостей и выпечки на главной улице города. Сначала она близоруко осматривалась вокруг, а затем начала нащупывать в кармане свои очки. Водрузив их на нос и прохаживаясь по кругу, она, наконец, нашла потерянную заколку для волос, за которой вернулась. Заколов ею свои густые блестящие волосы, она, казалось, не спешила возвращаться на работу. Вместо этого она уселась на валун и, по-свойски облокотившись на одного из каменных гигантов, неторопливо закурила сигарету. Стоя рядом со мной, Фрэнк приглушил раздраженный вздох — Похоже, — смирившись, сказал он, — нам лучше уйти. Судя по ее виду, она может просидеть здесь все утро. В любом случае, я не обнаружил никаких явных отметин. — Быть может, мы сможем вернуться сюда попозже, — предположила я, по-прежнему испытывая любопытство к вьющемуся растению с темно-синими цветками.
— Ладно, — согласился Фрэнк. Его явно перестал интересовать сам круг, теперь он сосредоточился на деталях церемонии. Когда мы спускались по тропе, он настойчиво просил меня как можно точнее вспомнить слова зова и продолжительность танца. — Норвежские, — наконец, удовлетворенно произнес он, — корни слов — древнескандинавские, я почти уверен в этом. Но танец... — в раздумье он покачал головой, — танец гораздо старше древнескандинавских. Не то, чтобы здесь не танцевали танцы викингов — сказал он, осуждающе приподняв брови, как будто бы я предположила, что этого не было, - но измененный рисунок танца с построением в два ряда, это... хм, это как... на некоторых рисунках на глазури колоколовидных кубков изображен примерно такой же рисунок, но опять же... хм.
(Культура колоколовидных кубков — археологическая культура позднего неолита — раннего бронзового века Западной и Центральной Европы. Для этой культуры характерно использование керамических кубков в форме перевёрнутого вверх дном колокола. Сосуды подобного типа, датируемые 2850—2450 до н. э)
Он очередной раз впал в научный транс, время от времени что-то бормоча себе под нос. Из транса его внезапно вывело нечто, о которое он споткнулся, лежащее недалеко от подножие холма. Ноги его подкосились и, взмахнув руками, с испуганным криком он кувырком пролетел вниз оставшиеся несколько футов, приземлившись в заросли коровьей петрушки. — Ты в порядке? — спросила я, хотя было видно, что он не пострадал. — Думаю, да. Ошеломленный, он провел рукой по лбу, откинув назад темные волосы. — Обо что это я споткнулся? — Об это — ответила я, подняв банку из-под сардин, отброшенную кем-то, посетившим это место до нас, — одна из угроз цивилизации. — А-а, — взяв у меня банку и заглянув в нее, от отбросил ее через плечо, — жаль, что она пустая. После этой прогулки я очень проголодался. Может мы посмотрим, что миссис Бэйрд положила нам на поздний завтрак? — Мы, конечно, можем посмотреть, — согласилась я, отбрасывая с его лба оставшиеся пряди, — но почему бы нам не сделать это, к раннему обеду — предложила я, встретившись с ним взглядом. — А-а, — повторил он, но уже другим тоном. Его рука медленно прошлась по моей руке, поднялась к шее, большой палец слегка пощекотал мне мочку уха, и я услышала: — Можно посмотреть и позже. — Если ты не очень голоден, — прошептала я, в то время, как его другая рука оказалась за моей спиной. Он нежно прижал меня к себе и начал гладить спину, спускаясь все ниже и ниже. Его рот немного приоткрылся и еле ощутимое теплое дыхание, коснувшись моей шеи, защекотало верх моих грудей. Он бережно уложил меня на траву. Казалось, что перистые цветки коровьей петрушки парят вокруг его головы. Наклонившись и нежно целуя меня, он расстегивал одну кнопку за другой, останавливаясь только затем, чтобы подразнить меня, засовывая руку под платье и играя с набухающими сосками моих грудей. Наконец, мое платье было расстегнуто от шеи до талии. — А-а, — повторил он, и вновь другим тоном. — Словно белый бархат, — хрипло проговорил он. Его волосы снова упали на лоб, но он даже не пытался их отбросить. Одним опытным движением большого пальца он расстегнул мой бюстгальтер и наклонился, чтобы умело воздать должное моей груди. Отстранившись и обхватив мои груди руками, он, пройдя по грудям, медленно опустил ладони вниз так, чтобы они сошлись между возвышающимися холмами и, не останавливаясь, провел ими под грудями по направлению к бокам. И снова вверх, вниз и вокруг и опять так же, пока я не застонала и не повернулась к нему. Впившись губами в мои губы, он прижимал меня к себе до тех пор, пока наши бедра не прижались. Наклонив голову, он начал слегка покусывать край мочки, поглаживая при этом спину. Рука, поглаживающая мне спину, скользила все ниже и ниже и вдруг остановилась. Это повторилось снова. После чего Фрэнк поднял голову и, ухмыльнувшись, посмотрел на меня. — Что все это значит? — спросил он, подражая деревенскому полисмену, — точнее, почему ты не все одела? — Просто подготовилась, — решительно ответила я, — медсестер приучают к готовности на случай непредвиденных обстоятельств. — Ей-богу, Клэр, — пробормотал он, скользнув рукой мне под юбку и по внутренней стороне бедра добравшись до нежного, незащищенного тепла между ногами, — ты самая умопомрачительно практичная особа из всех, кого я знал.
***
Вечером того же дня я сидела в гостиной с большой книгой разложенной на коленях, когда Фрэнк подошел ко мне сзади. — Чем занимаешься? — спросил он, положив заботливо руки мне на плечи. — Ищу растение, — ответила я, заложив пальцем нужную страницу и закрыв книгу, — то, которое я видела в каменном круге. Смотри... И я открыла книгу на заложенном месте. — Оно может быть колокольчик, горечавка, синюха или незабудка. Думаю, что, скорее всего, это — незабудка, но может быть один из видов сон-травы, — сказала я, указав на цветную иллюстрацию с изображением пасхального цветка, — не думаю, что тот цветок — один из видов горечавковых, поскольку его лепестки не закруглены, но... — Так почему бы тебе не вернуться на холм и не сорвать его? Может быть мистер Круг одолжит тебе свою старую колымагу или... нет, у меня есть идея получше. Возьми машину у миссис Бэйрд, она надежней. А от дороги до подножия холма идти всего несколько минут. — Зато потом около тысячи ярдов вверх, — заметила я, — но почему ты так заинтересовался этим растением? И я повернулась, чтобы посмотреть на него. От света лампы в гостиной вокруг его головы появился тонкий золотой нимб, как у святых на средневековых гравюрах. — Меня не интересует растение. Но если ты все равно собираешься туда идти, мне бы хотелось, чтобы ты бегло осмотрела землю снаружи круга. — Хорошо, — согласилась я, — но зачем? — Меня интересуют следы костров, — попросил он, — во всех публикациях о праздновании Бэлтэйна, всегда при описании ритуалов упоминался огонь, но у женщин, которых мы видели сегодня утром, огня не было. И я подумал, что, возможно, они зажгли костры Бэлтэйна накануне вечером, а утром вернулись, чтобы танцевать, хотя исторически разводить костры должны были только пастухи коров. Внутри круга не было никаких следов огня, — добавил он, — но я подумал о том, что следует проверить снаружи уже после того, как мы ушли. — Хорошо — зевнув, повторила я. Два ранних подъема подряд давали о себе знать. Я закрыла книгу и встала. — При условии, что мне не придется вставать до девяти, — заметила я. На следующее утро, когда я добралась до каменного круга было около одиннадцати. Моросило, и я насквозь промокла, не подумав захватить с собой макинтош. Я бегло осмотрела круг снаружи, но, если там когда-нибудь и разводили костры, то кто-то постарался убрать их следы. Найти растение было проще. Я помнила, что оно растет у подножия самого высокого камня. Несколько кусочков вьющегося стебля и уложила в носовой платок, собираясь переложить их в тяжелые гербарные прессы, вернувшись к небольшой машине миссис Бэйрд, где я их оставила. Самый высокий камень круга был вертикально расколот на две массивные части. Странным было то, что эти части неким образом были раздвинуты. И хотя было видно, что обращенные друг к другу торцы раскола совпадают, они отстояли друг от друга на два-три фута. Откуда-то доносилось громкое жужжание. И я подумала, что может быть рой пчел застрял в этом расколе. Положив руку на камень, я хотела, наклонившись к расколу, посмотреть на рой. Камень вскрикнул, и я попятилась от него так быстро, что, споткнувшись о короткий дерн, изо всех сил шлепнулась на зад. Обливаясь потом, я уставилась на камень. Такого звука я не слышала ни от одного живого существа. Описать его невозможно, можно только сказать, что это был вскрик, каким мог бы вскрикнуть камень, и он был ужасен. Остальные камни тоже закричали. К их вскрикам присоединился шум битвы, предсмертные крики людей и ржание погибающих лошадей. Я изо всех сил потрясла головой, надеясь избавиться от этой адской какофонии, но она не умолкала. На заплетающихся ногах, шатаясь, я поплелась к краю круга. Звуки битвы слышались со всех сторон. От них ныли зубы, кружилась голова, перед глазами все расплывалось. Сейчас я уже не скажу, пошла ли я к зазору в главном камне сознательно или это была случайность, но я шла, как слепая сквозь туман, где со всех сторон слышаться звуки. Однажды ночью я ехала на заднем сидении машины. Убаюканная шумом мотора и покачиванием, я заснула, впав в безмятежную невесомость. Слишком быстро въехав на мост, водитель не справился с управлением, и я резко проснулась, но, еще находясь в блаженном состоянии, в глаза мне ударил свет фар, отчего меня охватило тошнотворное ощущение падения с высоты на большой скорости. Ощущение прохода через зазор между камнями максимально близок к описанию уже испытанного мною чувства, но падала я намного быстрее. Могу сказать, что перед глазами появилось огромное черное пятно, которое исчезло, и я оказалась не в темноте, а в яркой пустоте. Я чувствовала себя так, будто я то ли вращаюсь, то ли меня выворачивают наизнанку. Все это — правда, но ни одно из тех ощущений не сравнится с чувством полного распада моего тела от того, что меня изо всех сил швырнули на то, чего не существовало. Правда в том, что все замерло, все осталось на своих места, казалось, будто вообще ничего не произошло, но меня охватил настолько сильный безотчетный ужас, от которого я уже не осознавала кто я, что я и где я нахожусь. Я очутилась в центре хаоса, и никакая сила: ни умственная, ни физическая не могла ему противостоять. Не могу сказать, что я потеряла сознание, но какое-то время я определенно не осознавала себя. Я «проснулась», если можно так сказать, споткнувшись о камень, лежащий недалеко от подножия холма. Съехав вниз оставшиеся несколько футов, я очутилась в густой, растущей островками траве. Ощущая тошноту и головокружение, я поползла к леску из молодых дубков, и чтобы не упасть прислонившись к одному из них. Поблизости раздавались беспорядочные крики, напомнившие мне те, которые я слышала, ощутив их воздействие, в каменном круге. Однако эти крики не были криками сопутствующими пыткам. Это были нормальные крики сопровождающие боевые столкновения, и я повернулась в их сторону.
Мужчины, когда я их заметила, находились недалеко от меня. Двое или трое одетые в килты, как дьяволы неслись через небольшую поляну. В отдалении раздались грохочущие звуки, в которых я с изумлением распознала выстрелы. Я была совершенно уверена, что все еще галлюцинирую, когда вслед за выстрелами, размахивая мушкетами, появилось пять или шесть человек, одетых в красные мундиры и бриджи до колен. Моргнув, я уставилась на них. Проведя рукой перед глазами, я подняла два выпрямленных пальца и четко их увидела — зрение было в порядке. Осторожно принюхавшись, я почувствовала резкий запах весенней листвы молодых деревьев и слабый запах клевера исходящий из-под ног — значит обоняние тоже в порядке. Я ощупала голову. Нигде не болело. Сотрясение? — вряд ли. Пульс немного учащен, но стабилен. Звук отдаленных криков резко сменился грохотом копыт. Несколько лошадей неслись прямо на меня. На них, выкрикивая что-то по-гэльски, сидели шотландцы в килтах. Я ловко увернулась с их пути, и это было очевидным доказательством того, что я физически не пострадала, независимо от моего психического состояния. Понимание происходящего дошло до меня только тогда, когда один из красномундирников, сбитый с ног убегающим шотландцем, встал и театрально погрозил кулаком ему вслед. Ну, конечно же. Идут съемки фильма! Удивляясь своей замедленной сообразительности, я покачала головой. Снимали какую-то костюмированной драму, только и всего. Наверное, один из тех фильмов наподобие Красавец принц в вереске. Что ж, вряд ли съемочная группа, независимо от художественного достоинства фильма, поблагодарит меня за внесение в кадры нотки исторической недостоверности. Я вернулась в лесок, собираясь обойти поляну как можно дальше, чтобы выйти на дорогу, где я оставила машину. Однако, идти оказалось труднее, чем я предполагала. Лесок был молодой с густым подлеском, цепляющимся за мое платье. Пришлось с осторожностью пробирать между тоненькими деревцами, по пути высвобождая подол из ежевики. Если бы он был змеей, я бы на него наступила. Замерев, он стоял среди молоденьких деревьев и казался чуть ли ни одним из них. Я не видела его до тех пор, пока чья-то рука не схватила меня за руку. Когда меня тянули назад в дубовый лесок, его спутник зажал мне рот. И все же, несмотря на то, что на меня напала дикая паника, я отбивалась. Мой похититель, кем бы он ни был, оказался не намного выше меня, но его руки были гораздо сильнее моих. Я почувствовала слабый цветочный аромат наподобие лавандовой воды и еще чего-то более пряного, смешавшегося с резким неприятным запахом мужского пота. Когда отброшенная листва по пути нашего прохода обнажила руку моего похитителя, я уловила нечто знакомое в предплечье и кисти, обхватившей мою талию. Избавляясь от руки, зажимающей мне рот, я тряхнула головой, — Фрэнк! — взорвалась я, — во что ты, черт возьми, играешь? Во мне боролось два чувства: облегчения, когда я увидела его и раздражения из-за его дурацкой шутки. После пережитого мной в кругу камней, мне было не до его нелепых развлечений. Руки удерживающие меня разжались, но когда я повернулась к тому, кто вроде бы был Фрэнком, я почувствовала, что что-то не так. Дело было не только в незнакомом запахе одеколона, а в чем-то более неуловимом. Я стояла как вкопанная, чувствуя, как волосы покалывают мне шею. — Вы не Фрэнк, — прошептала я. — Нет, — согласился он, с большим интересом осматривая меня, — хотя так зовут моего кузена. Однако, мадам, сомневаюсь, что вы нас перепутали. Мы не очень-то похожи. Как бы ни выглядел кузен этого человека, сам он мог быть братом Фрэнка. Он был такой же гибкий, худощавый, такого же изящного телосложения. У него были такие же точеные черты лица, такие же ровные брови и большие карие глаза. Его волосы были такими же ровными и темными, с такой же упавшей на лоб прядью. Но у этого человека волосы были длинными, забранными назад и связанные кожаным ремешком. Его кожа, как у цыгана была сильно загоревшей, и было очевидно, что такой цвет кожа приобретает не за месяцы, а за годы частого пребывания на воздухе. В то время как у Фрэнка кожа была золотистой, ставшей такой за время нашего отпуска в Шотландии. — Но кто вы? — спросила я, чувствуя себя весьма неловко. Правда, у Фрэнка было множество родственников и свойственников, и я думала, что знаю всю британскую ветвь его семьи. Разумеется, никто из них не был похож на этого человека. И, конечно же, Фрэнк упомянул бы любого близкого родственника, проживающего в Хайлэнде. И не только упомянул, но и настоял на визите к нему, вооружившись привычным набором генеалогических таблиц и блокнотов, и жаждущий узнать любые неизвестные пикантные подробности семейной истории о знаменитом Блэке Джеке Рэндолле. В ответ на мой вопрос незнакомец поднял брови. — Кто я? Мадам, я мог бы задать вам тот же вопрос, имея на это значительно больше оснований. Он не спеша осматривал меня с головы до ног, беспардонно оценивая мое тонкое хлопчатобумажное платье в веточках пиона, и задержался на моих ногах, рассматривая их с каким-то непонятным удивлением. Совершенно не понимая этого взгляда и от этого страшно нервничая, я отступила на шаг или два и, продолжая отступать, резко остановилась, наткнувшись на дерево. Наконец, от отвел взгляд и отвернулся. Казалось, будто он убрал удерживающую меня руку, и я с облегчением вздохнула, не осознавая, что до сих пор сдерживала дыхание. Отвернувшись, он снял мундир, переброшенный через самую нижнюю ветку молоденького дубка, и, стряхнув с него несколько приставших листьев, начал его надевать. Должно быть, я ахнула, потому что он снова, посмотрел на меня. Его мундир без лацканов был насыщенного ярко-красного цвета, с застежкой из петель и веретенообразных пуговиц, причем сзади он был намного длиннее, чем спереди. Манжеты обшитые изнутри толстой бычьей кожи длиной в добрых шесть дюймов были вывернуты, небольшой виток золотого галуна поблескивал на эполете. Это был мундир драгуна и офицера, и мне пришло в голову, что, конечно же, он актер из той группы актеров, которых я видела по другую сторону леска. Хотя короткий меч, который он пристегивал к ремню казался на удивление реалистичней любого бутафорского, когда-либо увиденного мною. Я прижалась спиной к дереву и, почувствовав сзади надежную, крепкую опору, в дополнение скрестила руки на груди. — Кто вы, черт возьми? — переспросила я. На этот раз мой голос прозвучал хрипло, и даже я услышала в нем страх. Проигнорировав меня, он неторопливо застегивал мундир. Только тогда, когда он закончил застегиваться, он обратил на меня внимание. Приложив руку к сердцу, он иронично поклонился. — Я, мадам, Джонатан Рэндолл, эсквайр, капитан Его Величества восьмого драгунского полка. К вашим услугам, мадам. Сорвавшись с места, я бросилась бежать. Прорываясь сквозь завесу дубков и ольхи, я бежала, задыхаясь, не замечая ежевики, крапивы, камней, упавших стволов и всего остального, попадавшего мне на пути. Сзади я слышала крик, но была слишком напугана, чтобы определить место, откуда он исходил. Я неслась, не разбирая дороги. Ветки царапали мне лицо и руки, проваливаясь в ямы и спотыкаясь о камни, у меня подворачивались лодыжки. В голове не было ни одной толковой мысли. Я хотела только одного — убежать от этого человека. Что-то тяжелое сильно ударило мне в поясницу. Растянувшись во весь рост, я с глухим стуком грохнулась на землю. От удара в солнечное сплетение у меня перехватило дыхание. Чьи-то руки грубо повернули меня на спину, и капитан Джонатан Рэндолл опустился на колени рядом со мной. Он тяжело дышал, к тому же во время погони потерял меч. Он был растрепан, грязен и основательно раздражен. — Какого черта вы от меня убегаете? — спросил он. Крупная прядь темно-каштановых волос упала ему на лоб, от чего он еще больше стал похож на Фрэнка. Наклонившись, он схватил меня за руки. Все еще задыхаясь, я изо всех сил пыталась освободиться, но все, что мне удалось — это затащить его на себя. Потеряв равновесие, он рухнул на меня во весь рост, придавив меня еще больше. Удивительно, но, казалось, что от этого его раздражение исчезло. — О, даже так? — со смешком произнес он, — я был бы готов услужить тебе, цыпочка, но так случилось, что ты выбрала довольно неподходящий момент. Навалившись всем весом на мои бедра, он прижал их к земле, и маленький камешек больно впился мне в поясницу. Извиваясь, я пыталась убрать его, но он уперся своими бедрами в мои, а мои плечи прижал руками к земле. От возмущения у меня отвисла челюсть. — Что вы ... — начала говорить я, но он наклонился и поцеловал меня, прервав мои возражения. Втолкнув язык мне в рот, он, блуждая и углубляясь, отступая и вновь устремляясь вперед, с дерзкой фамильярность исследовал меня. Прекратил он так же внезапно, как и начал. — Вполне неплохо, цыпочка. Возможно, позже, на досуге я займусь тобой по-настоящему, — похлопав меня по щеке, произнес он. К тому времени дыхание у меня восстановилось, и я этим воспользовалась. Я крикнула ему прямо в ухо, и он дернулся, будто я возила в него раскаленную проволоку. Воспользовавшись тем, что он слегка завалился на бок, я, приподняв колено, пнула его в незащищенный бок, отчего он лег пластом. Неуклюже, я вскочила на ноги, в то время как он, мастерски перекатившись, возник рядом со мной. Дико озираясь, я искала выход, но мне не повезло, поскольку мы вновь столкнулись у подножия одного из тех высоких гранитных утесов шотландского Хайленда, которые внезапно появляются, будто мгновенно вырастают из-под земли. Он поймал меня в том месте, где в скале образовалась неглубокая ниша. Раскинув руки и упершись ими в ее стены, он заблокировал мне выход, и на его привлекательном загорелом лице появилось выражение раздражения и любопытства. — С кем ты была? — спросил он, — кто такой Фрэнк? Среди моих знакомых нет человека с таким именем. Может, он из тех, кто живет поблизости? Он ухмыльнулся. — Твоя кожа не пахнет навозом, значит с бедным арендатором ты не была. К тому же, ты выглядишь подороже, чем могут себе позволить местные фермеры. Я сжала кулаки и приподняла подбородок. Чтобы не имел в виду этот тип, ко мне это не имело отношения. — Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, и буду вам признательна, если вы позволите мне немедленно пройти! — сказала я тоном своей наилучшей палатной медсестры. Обычно это хорошо действовало на непослушных санитаров и молодых стажеров, но капитана Рэндолла мой тон позабавил. Я упорно давила в себе страх и полную растерянность, которые бились в моей груди, как запаниковавшая стая кур. Осмотрев меня более детально, он медленно покачал головой. — Меня давно интересует, цыпочка, — непринужденно продолжал он, — почему шлюха повсюду ходит в одной сорочке и туфлях. И, причем, в отличных туфлях, — добавил он, взглянув на мои простые коричневые мокасины. — Что! — воскликнула я. Полностью меня проигнорировав, он, в который раз заинтересовавшись моим лицом, внезапно шагнул и схватил меня за подбородок. Чтобы освободиться, я ухватилась за его запястье и изо всех сил дернула. — Отпустите меня! — крикнула я, но пальцы у него были стальными. Не обращая внимания на мои попытки вырваться, он повернул мое лицо из стороны в сторону так, чтоб на него падал постепенно угасающий послеполуденный свет. — Клянусь, эта кожа леди, — пробормотал он про себя, и, склонившись, принюхался, — и волосы пахнут французскими духами. После чего он разжал пальцы, и я негодующе потерла подбородок, как бы стирая с кожи все еще ощутимые прикосновения. — Остальное можно решить при помощи денег твоего покровителя, — вслух рассуждал он, — но твоя речь — тоже речь леди. — Большое спасибо! — рявкнула я, — прочь с дороги! Мой муж ждет меня, и если я не вернусь через десять минут, он начнет меня искать. — О, ваш муж? — насмешливо-восхищенное выражение его лица отчасти изменилось, но полностью не исчезло, — как же зовут вашего мужа? Где он? И почему он позволяет своей жене одиноко бродить в глухом лесу раздетой? Разваливающийся на части участок моего мозга, пытающийся разобраться в событиях этого дня, я сдерживала. Теперь ему пришлось прорываться ко мне достаточно долго, чтобы сказать: «Каким бы абсурдным ты не считала мое предчувствие, но то, что ты дала этому человеку имя Фрэнк, такое же, как и у твоего мужа, приведет тебя лишь к дальнейшим неприятностям». Не желая отвечать капитану, я попыталась протиснуться мимо него. Мускулистой рукой он остановил меня и потянулся ко мне другой. Внезапно сверху прозвучал свист, за которым тотчас мелькнуло нечто расплывчатое и раздался глухой удар. Теперь капитан Рэндолл лежал у моих ног под вздымающейся кучей старого тряпья из пледов. Из кучи поднялся загорелый, похожий на камень кулак. Опускаясь с приличной силой и встретившись по пути с неким костным выступом, он опустился прямо на него, после чего послышался звук образовавшейся трещины. Отбивающиеся ноги капитана в начищенных, высоких, коричневых сапогах внезапно расслабились. Только тогда я сообразила, что встретила острый взгляд чьих-то черных глаз. Мускулистая рука, временно отвлекшая нежелательное внимание капитана, прицепилась к моему предплечью, как банный лист. — А вы, черт возьми, кто? — изумленно осведомилась я. Мой спаситель, если его можно так назвать, был на несколько дюймов ниже меня худощавым, но на голых руках выглядывающих из рукавов рваной рубашки выступали налитые мышцы, и все его тело производило впечатление, будто оно сделано из какого-то упругого материала, такого как пружины. Он был некрасив — рябой, с низким лбом и узким подбородком. — Сюда, — только и произнес он. Он дернул меня за руку, и я, ошеломленная, идущими чередой недавними событиями, послушно последовала за ним. Мой новый спутник быстро пробился через заросли ольшаника, резко обошел большой камень, и мы сразу оказались на тропе. Заросшая дроком и вереском, и такая зигзагообразная, что впереди просматривалось не более шести футов, она все же была тропой, круто ведущей к вершине холма. Лишь после того как мы с осторожностью спустились с противоположной стороны холма, у меня хватило духа и сообразительности спросить куда мы идем. Не получив ответа, я повторила громче: — Куда мы идем? К моему немалому удивлению он развернулся ко мне и с искаженным лицом столкнул меня с тропы. Когда же я открыла рот, чтобы возмутиться, он закрыл его ладонью и, повалив меня на землю, перекатился на меня. — Только не это! — подумала я, начав отчаянно вырываться, но когда услышала то, что раньше меня услышал он, замерла. Спереди и сзади нас раздавались голоса, сопровождаемые звуком шагов и плеском воды. Идущие переговаривались по-английски. Я изо всех сил пыталась освободить рот. Вонзив зубы в руку моего спутника, я успела почувствовать, что он руками ел маринованную сельдь, когда что-то ударило меня по затылку, и перед глазами все померкло.
Каменный коттедж внезапно возник в дымке ночного тумана. Окна были занавешены настолько плотно, что через них пробивались лишь отдельные лучики света. Не имея ни малейшего представления о том, сколько времени я была без сознания, я не могла определить, насколько далеко это место находится от холма Крэйг на Дун или от города Инвернесс. Мы ехали верхом. Я сидела впереди своего похитителя с привязанными к луке руками. Дороги, как таковой, тут не было, поэтому передвигались мы медленно. Думаю, что в бессознательном состоянии я была недолго, симптомов сотрясения мозга или иных пагубных последствий от удара у меня не было, осталась только болезненное место на затылке. Мой похититель — человек немногословный отвечал на мои вопросы, требования и язвительные замечания одним и тем же шотландским звуком, который фонетически можно выразить как «Ммммфм». Если бы у меня и появились сомнения относительно его национальности, то одного этого звука было бы достаточно, что бы они исчезли. Мои глаза постепенно приспосабливались к меркнувшему свету, тогда как лошадь спотыкалась о камни и кусты дрока, так что шагнув из наступающей темноты в, казалось, яркий свет внутри коттеджа, я была ослеплена. Когда глаза начали привыкать к яркому свету, я увидела, что нахожусь в комнате, освещенной пламенем всего лишь нескольких подсвечников и старомодного вида, небезопасной масляной лампы. — Что там у тебя, Мурта? Человек с острыми и неприятными чертами лица схватил меня за руку и подтолкнул к пылающему камина, отчего я моргнула. — Сассенахская девка, Дугал, судя по ее речи. В комнате было несколько мужчин, и все они уставились на меня, одни — с любопытством, другие — ухмыляясь. После дневных событий, мое платье прорвалось в разных местах, и я поспешно их осмотрела. Через прореху был виден верх одной моей груди, и я была уверена, что собравшиеся мужчины тоже его видели. Соединяя края прорехи я только привлеку их внимание, подумала я. Вместо этого, я наугад выбрала одного из них и смело уставилась на него, надеясь отвлечь этого человека или себя от своей прорехи. — Эй, а сассенах симпатичная или нет? — поинтересовался сидящий у огня толстый, скабрезный на вид мужчина. В руке он держал ломоть хлеба и, даже не удосужившись его куда-нибудь пристроить, он встал и подошел ко мне. Тыльной стороной руки он поднял мой подбородок и убрал волосы с лица. Несколько хлебных крошек упало мне за воротник. Остальные мужчины тоже собрались вокруг меня — сплошные пледы и бороды, от них несло сильным запахом пота и алкоголя. Только теперь я заметила, что все они были в килтах, что было странным даже для этой части Хайлэнда. Может, я попала на собрание клана или на объединение полков? — Идите сюда, девушка. — поманил меня крупный темнобородый мужчина, сидящий за столом у окна. Судя по его властному виду, он был главарем этого сброда. Когда Мурта потянул меня вперед, мужчины неохотно расступились, по-видимому, уважая его права, как похитителя. С непроницаемым лицом темноволосый изучающе посмотрел на меня. — Интересный мужчина, — подумала я, — и вполне дружелюбный. Между его бровями пролегли морщины, говорящие о постоянном напряжении, и, судя по его лицу, вряд ли кто-то открыто перешел бы ему дорогу. — Как тебя зовут, девочка? Для человека таких габаритов его голос был тихим, а не низким басом, который я ожидала услышать от человека с такой бочкообразной грудью. — Клэр... Клэр Бичем, — ответила я, неожиданно решив воспользоваться своей девичьей фамилией. Если они рассчитывали на выкуп, я не собиралась им помогать, называя имя, которое привело бы их к Фрэнку. Кроме того, я не хотела, чтобы эти грубые на вид мужчины знали кто я, прежде чем я узнаю кто они. — Вы думаете, что вы... Темноволосый не стал меня слушать, сразу же установив такую манеру общения, при которой очень скоро я перестала бы к нему обращаться. — Бошан? Густые брови поднялись, и все присутствующие с удивлением зашевелились. — Это французская фамилия? Он правильно произнес фамилию по-французски, хотя я произнесла ее по-английски — Бичем. — Да, — несколько удивившись, ответила я. — Где ты ее нашел? — поинтересовался Дугал, обернувшись к Мурте, который сейчас освежался из кожаной фляги. Смуглый человечек пожал плечами. — У подножия Крэйг на Дуна. Она беседовала с неким капитаном драгун, с которым я случайно познакомился, — добавил он, многозначительно приподняв брови, — похоже, они выясняли, шлюха эта леди или нет. Дугал снова внимательно посмотрел на меня, рассматривая каждую деталь моего платья из набивного ситца и обувь. — Ясно. И какова была точка зрения леди? — спросил он, с насмешкой произнеся слово «леди». Его насмешливый тон меня абсолютно не задел. Я заметила, что, хотя его шотландский акцент был менее заметен, чем у человека по имени Мурта, но в слове «леди» он был очень заметен, и оно прозвучало почти, как «лэдэй». Как видно, мрачного Мурту разговор развеселил. По крайней мере, уголок его тонких губ приподнялся. — Она сказала, что она не шлюха. Похоже, сам капитан по этому поводу придерживался двух мнений, но склонен был проверить правдивость леди. — Ну, если на то пошло, мы сами могли бы это выяснить. Ухмыляясь, толстый, чернобородый мужчина шагнул ко мне, дернув свой ремень. Я поспешно попятилась как можно дальше, но размеры коттеджа не позволили мне далеко уйти. — Перестань, Руперт. Дугал все еще хмуро смотрел на меня, но его голос звучал так властно, что Руперт остановился, изобразив на лице комичное разочарование. — Я не допущу изнасилование, к тому же, у нас нет на это времени. Мне было приятно услышать это политическое заявление, каким бы сомнительным ни было его моральное обоснование. И все же я немного нервничала, натыкаясь на откровенно похотливые взгляды других мужчин. Я чувствовала себя весьма неловко, как если бы появилась на публике в нижнем белье. А, так как я понятия не имела кто они и что задумали эти хайлэндские бандиты, которые казались мне чертовски опасными, я прикусила язык, сдерживая несколько более-менее необдуманных замечаний, кипевших во мне и готовых вот-вот выплеснуться наружу. — Что скажешь, Мурта? — обратился Дугал к моему похитителю, — похоже, ей не нравится Руперт. — Это ни о чем не говорит, — возразил вместо Мурты невысокий лысеющий человек, — он не предложил ей денег. Не думайте, что какая-нибудь женщина будет принимать такого, как Руперт без приличного вознаграждения. Авансом. — добавил он, еще больше развеселив своих приятелей. Однако Дугал резким жестом утихомирил разразившееся веселье, кивнув на дверь. Лысеющий мужчина, продолжая ухмыляться, послушно выскользнул в темноту. Не присоединившийся к общему веселью Мурта, глядя на меня, хмурился. Он покачал головой, и прямые волосы его короткой челки, закрывающей лоб покачнулись. — Нет, — отчетливо произнес он, — я понятия не имею кем она может быть и кто она, но ставлю на свою лучшую рубашку, что она не шлюха. Я надеялась, что под «лучшей» он не имел в виду рубашку, которая была на нем, в противном случае не стоило заключать пари. — Ну, конечно, ты их знаешь, Мурта, ты достаточно насмотрелся на них, — усмехнулся Руперт, но Дугал резко его утихомирил. — Мы разберемся с этим позже, — резко отозался Дугал, — сегодня ночью нам предстоит преодолеть приличное расстояние, но в первую очередь надо что-то делать с Джейми. В таком состоянии он не сможет ехать. Я отступила в тень камина, надеясь избежать ненужного внимания. Человек по имени Мурта развязал мне руки перед коттеджем, и я подумала, что быть может мне удастся ускользнуть, пока они будут заняты другим. Внимание мужчин переключилось на молодого человека, сидящего на стуле в углу. Он едва взглянул на меня во время моего появления и допроса, но голова его оставалась опущенной, рука сжимала плечо, и он слегка покачивался от боли. Дугал осторожно убрал сжимающую плечо руку. Один из мужчин откинул его плед, открыв грязную, покрытую пятнами крови льняную рубашку. Невысокий мужчина с густыми усами подошел к юноше сзади и лезвием кинжала, придерживая рубашку за воротник, разрезал ее по груди и вниз по рукаву, так что она упала с плеча. Я ахнула, как и некоторые из мужчин. Плечо было ранено. Сверху плеча шла глубокая рваная борозда, и по груди молодого человека свободно стекала кровь. Но еще ужасней выглядел плечевой сустав. Мышца спереди страшно отекла, и рука свисла под невероятным углом. Дугал хмыкнул. — Ммф. Вышла из сустава, бедняга. Впервые за все это время молодой человек поднял голову. Несмотря на то, что его лицо искажала боль, а щеки покрывала рыжая щетина, у него было решительное и добродушное лицо. — Упал на руку, когда мушкетная пуля выбила меня из седла. Всем весом на нее приземлился и только услышал — хрусть! — Услышал хруст. Это — верно, — подтвердил усатый мужчина, ощупывая плечо парня, отчего тот начал морщиться от боли. Очевидно, мужчина, судя по акценту, был шотландцем, и, судя по его действиям — образованным. — Рана неопасная, — продолжал усатый. Пуля прошла навылет, и рана чистая, поскольку ее чистит вытекающая кровь, — мужчина взял со стола комок грязной ткани и промокнул кровь, — но я не знаю, как его вправлять. Чтобы правильно вправить сустав, нам понадобится хирург. Ты же не сможешь так ехать, Джейми? — Мушкетная пуля?— отупело размышляла я, — хирург? Парень покачал головой, в его лице не было ни кровинки. — Сильно болит, даже сидя. Я не смогу управлять лошадью. Он зажмурился и прикусил нижнюю губу. — Но мы же не оставим его здесь? — нетерпеливо заговорил Мурта, — красномундирники не слишком торопятся преследовать нас в темноте, но рано или поздно они сюда придут и неважно будут здесь плотно задернуты окна или нет. А Джейми с такой большой дырой от пули вряд ли сойдет за невинного коттера.
(Ко́ттеры — слой английского зависимого крестьянства в средние века, держатели мельчайших земельных наделов. Из коттеров рекрутировалась значительная часть батраков, а позднее — наёмных рабочих.)
— Не беспокойся, — коротко ответил Дутал, — я не оставлю его здесь. — Тогда ничего не поделаешь — вздохнул усатый, — надо попытаться вправить сустав. Мурта, и ты с Рупертом держите его. Я попробую. Я с сочувствием наблюдала за тем, как он взял руку молодого человека за запястье и локоть и начал поднимать ее вверх. Угол, под которым он поднимал руку был совершенно неправильный, от чего парень испытывал мучительную боль. Пот струился по лицу молодого человека, но он не издал ни звука, а лишь тихо застонал. Внезапно он рухнул вперед. Только благодаря тому, что его держали мужчины, он не упал на пол. Один из них откупорил кожаную фляжку и приложил к его губам. До меня донеслась вонь неразбавленного спирта. Молодой человек закашлялся, но, сжав губы, все же сглотнул, при этом капли янтарной жидкости упали на то, что осталось от его рубашки. — Ладно, парень, может попробуем еще раз? — спросил лысый мужчина. — А может стоит попробовать Руперту? — предложил он, обращаясь к приземистому, чернобородому бандиту. Приглашенный таким образом Руперт, согнул свои руки так, будто собрался метнуть кейбер и поднял запястье юноши, явно намереваясь вправить сустав силой. Было очевидно, что осуществляя свои намерения, он сломает парню руку, как метловище.
(Кейбер - очищенный ствол молодого дерева. Метание кейбера - шотландский национальный вид состязаний.)
— Не смейте этого делать! — все мои мысли о побеге поглотило негодование профессионала, и я пошла вперед, не обращая внимание на изумленные взгляды окружающих меня мужчин. — Что вы этим хотите сказать? — отрезал лысый мужчина, явно раздраженный моим вмешательством. — Я хочу сказать, что вы сломаете ему руку, если будете делать то, что собираетесь, — отрезала я, — отойдите, пожалуйста. Оттолкнув Руперта, я взялась за запястье пациента. Пациент был так же изумлен, как и все остальные, но не сопротивлялся. Кожа у него была теплая, но, насколько я могла судить, его не лихорадило. — Нужно установить кость плеча под нужным углом, прежде чем головка плечевой кости проскользнет в суставную впадину, — бормотала я, поднимая запястье вверх и подводя локоть ближе к корпусу. Молодой человек был крупный, рука его была такой тяжелой, будто сделана из свинца. — Сейчас будет наихудшее, — предупредила я пациента, обхватив локоть и готовясь толкнуть его вверх, одновременно подталкивая к корпусу. Его губы дрогнули, но это была не улыбка. — Хуже, чем есть, не будет. Приступайте. Теперь пот выступил уже на моем лице. Вправление плечевого сустава и в лучшие времена было тяжелой работой. Сделать это надо было на крупном мужчине, учитывая, что с момента вывиха прошли часы, и его отекшие мышцы, вытеснили головку сустава из суставной впадины. Это работа забрала у меня все силы. Камин был опасно близок, и я надеялась, что мы оба не свалимся в него, если мне удастся вправить сустав рывком. Внезапно раздался слабый щелчок, — щелк! — и сустав встал на место. Пациент был поражен. Еще не веря, что все в порядке, он поднял руку, чтобы проверить, действует ли она. — Она больше не болит! — воскликнул он, расплывшись в широкой улыбка радостного облегчения. Мужчины разразились возгласами и аплодисментами. — Еще будет, — произнесла я, вспотев от напряжения, но довольная результатом, — вам нельзя напрягать сустав два-три дня. Начинайте действовать им очень медленно, и сразу же прекращайте, если почувствуете боль. И ежедневно прикладывайте теплые компрессы.
Давая советы, которые мой пациент почтительно слушал, я заметила, что остальные мужчины смотрят на меня по-разному: одни — с изумлением, другие — с откровенным подозрением. — Понимаете, я медсестра, — объяснила я, как бы защищаясь. Тем временем, взгляды Дугала и Руперта переместились на мою грудь. Они смотрели на нее с коробящим меня интересом. Обменявшись взглядами, Дугал вновь перевел глаза на мое лицо. — Как бы то ни было, — глядя на меня, заметил он, подняв брови,— но как нянька, вы, похоже, еще и умеете исцелять. Можете ли вы остановить парню кровотечение из раны, чтобы он смог сидеть на лошади? — Да, я смогу перевязать рану, — весьма резко ответила я, — при условии, что вы его переоденете. Но что вы подразумеваете, под словом «нянька»? И почему вы думаете, что, я, во чтобы то ни было, хочу вам помочь? Проигнорировав меня и отвернувшись, Дугал заговорил с женщиной, съежившейся в углу, на языке, который я интуитивно определила как гэльский. Окруженная мужчинами, я ее раньше не заметила. Одета она была, как мне показалось, странно: в длинную поношенную юбку и блузку с длинными рукавами наполовину прикрытую то ли корсажем, то ли какой-то безрукавкой. Все это было довольно грязным, включая ее лицо. Впрочем, оглядев коттедж, я увидела, что в нем нет не только электричества, но и водопровода. Пожалуй, такие условия отчасти оправдывали грязь. Присев в быстром реверансе, женщина прошмыгнула мимо Руперта и Мурты и начала рыться в расписном деревянном сундуке у очага. Наконец, она появилась с ворохом грязных тряпок. — Нет, это никуда не годится, — сказала я, придирчиво их перебирая, — сначала рану надо продезинфицировать, а потом, если нет стерильных повязок, перевязать чистой тканью. Брови мужчин полезли вверх. — Продезинфицировать? — тщательно выговаривая каждую букву, осведомился маленький человечек. — Да, именно так, — твердо ответила я, думая, что он несколько некомпетентен, несмотря на его грамотную речь, — из раны необходимо удалить грязь, а после обработать составом, препятствующим размножению микробов и способствующим заживлению. — Например? — Например, йодом, — ответила я, но, не увидев понимания на лицах, стоящих передо мной мужчин, предприняла вторую попытку, — мертиолатом, раствором карболовой кислоты, или просто алкоголем. И тут на лицах мужчин появилось выражение облегчения. Наконец, я подобрала название, которое они, как оказалось, знали. Мурта сунул мне в руки кожаную фляжку, и я раздраженно вздохнула. Хотя я знала, что Хайлэнд дик, но не думала, что настолько. — Послушайте, — настойчиво, насколько это было возможно, сказала я,— почему бы вам не отвезти его в город? Город не может быть далеко, и я уверена, что там есть врач, который мог бы осмотреть парня. Женщина уставилась на меня: — Какой город? Крупный мужчина, по имени Дугал, не обращая внимание на наш разговор, приподняв край завесы, настороженно всматривался в темноту. Вскоре он опустил ее и тихо подошел к двери. Едва он исчез в ночи, мужчины замолчали. Через мгновение он вернулся, прихватив с собой лысого мужчину и холодный, острый запах мрачных сосен. В ответ на вопросительные взгляды, он покачал головой: — Нет, поблизости — тихо. Но мы двинемся сразу же туда, где безопаснее, как только Джейми сможет сесть на лошадь. Взглянув на меня, он на мгновенье остановился и задумался. Внезапно, он мне кивнул. Решение было принято. — Она поедет с нами — произнес он. Он порылся на столе в ворохе тряпья и подошел ко мне с драной тряпкой наподобие шейного платка, видавшего когда-то лучшие времена. Но, похоже, усатый мужчина был с ним не согласен. Он не хотел, чтобы я ехала с ними и неважно куда. — Почему бы тебе не оставить ее здесь? — обратился он к Дугалу Дутал бросил на него раздраженный взгляд, но объясняться предоставил Мурте. — Где бы сейчас не были красномундирники, они будут здесь на рассвете, а до рассвета не так уж далеко. Если эта женщина — английская шпионка, мы не можем рисковать, оставив ее здесь, иначе она расскажет им в каком направлении мы уехали. А, если она с ними не поладит, — он с сомнением посмотрел на меня — мы, конечно же, не сможем оставить здесь одинокую женщину в одной сорочке, — ощупывая ткань моего платья, он немного оживился, — к тому же, в случае выкупа за нее дадут немного, учитывая, как она одета, но этот материал — хорош. — Кроме того, — прервав его, добавил Дугал, — она может быть нам полезна в дороге, ведь она, как видно, немного умеет лечить. Но у нас сейчас нет времени для споров. Боюсь, что тебе придется ехать «недезинфицированным», — сказал он, похлопывая молодого человека по спине, — ты сможешь править одной рукой? — Да. — Молодец. Вот, — добавил он, бросая мне засаленную тряпку, — перевяжите быстро рану, и после перевязки мы сразу же уедем. Вы оба приведите лошадей, — обернувшись, обратился он к мужчине с острыми и неприятными чертами лица и толстяку по имени Руперт. Я с отвращением вертела тряпку. — Я не могу это использовать, — недовольно бросила я, — тряпка грязная. Не видя где он, я вдруг почувствовала, как крупный мужчина схватил меня за плечо. Его темные глаза оказались в дюйме от моих. — Займись перевязкой, — приказал он. Отпустив меня, он подошел к двери и исчез вслед за двумя своими подручными. Я была слегка потрясена, но надо было решить, чем перевязать рану от пули и сделать это, как можно лучше. Мое медицинское образование не допускало даже мысли об использовании грязного шейного платка в качестве повязки. Охватившие меня замешательство и страх я попыталась скрыть, выискивая что-то более подходящее для повязки. После быстрого и бесполезного поиска в ворохе тряпья, я, наконец решила оторвать подол своей вискозной комбинации. Едва ли он был стерильным, но более чистого материала под рукой к меня не было. Полотно рубашки моего пациента было старым и изношенным, но на удивление прочным. Приложив небольшие усилия, я разорвала на полоски то, что осталось от рукава, использовав их на импровизированный строп. Отступив на шаг назад, чтобы осмотреть, сделанную в походных условиях повязку, я налетела на крупного мужчину, который тихо вошел и наблюдал за мной. Одобрительно посмотрев на повязку, он произнес: — Хорошая работа, девушка. Пошли, мы готовы. Дугал протянул женщине монету и вытолкал меня из коттеджа. Следом за мной более медленно вышел все еще побледневший Джейми. Встав с низкого стула, мой пациент оказался довольно высоким. Он был на несколько дюймов выше Дугала — самого высокого из всех мужчин. Чернобородый Руперт и Мурта придерживали шесть лошадей, тихо бормоча им в темноте нежности на гэльском. Ночь была безлунной, но звездный свет попал на металлические части сбруи, и они замерцали ртутными вспышками. Подняв голову, я едва не задохнулась от изумления. Ночное небо было сплошь усыпано великолепием звезд, каких я никогда не видела. Мельком оглядев близлежащий лес, мне все стало ясно. Если бы поблизости был город, он бы закрыл небо вуалью зарева своих огней, но здесь на небе всецело властвовали звезды. И тут, я замерла, чувствуя, что мне становится намного холодней, чем от ночного холода на свежем воздухе. Городских огней не было. «Какой город?» — спросила женщина в коттедже. Привыкшая за годы войны к отключению света во время воздушных налетов, сначала его отсутствие меня не беспокоило. Но сейчас было мирное время, и огни Инвернесса должны быть видны на многие мили. В темноте мужчины превратились в бесформенных существ, и я подумала, что стоит попытаться ускользнуть и спрятаться за деревья. Но Дугал, очевидно, предугадав мои мысли, схватил меня за локоть и потащил к лошадям. — Очнись, Джейми, — окликнул он Джейми, — девица поедет с тобой, — он стиснул мой локоть, — будете держать поводья, если Джейми не справится одной рукой, но старайтесь держаться поближе к остальным. Если еще что-нибудь выкинешь, я перережу тебе глотку. Поняла? Я кивнула, горло пересохло так, что я была не в состоянии ответить. Его голос был не особо угрожающим, но я поверила каждому его слову. Соблазна «выкинуть что-нибудь» у меня не возникало, потому что я понятия не имела что в такой ситуации можно было выкинуть. Я не знала, где я, кто мои спутники, почему мы так поспешно уезжаем и куда направляемся, но приемлемых возможностей, чтобы не ехать с ними у меня не было. Я беспокоилась о Фрэнке, который, должно быть уже давно начал меня искать, но на то, чтобы терзаться мыслями о нем, у меня, похоже, не было времени. Должно быть Дугал почувствовал мой кивок, потому что отпустил мою руку и вдруг нагнулся. Я стояла, тупо уставившись на него, пока он не прошипел: — Вашу ногу, девушка! Дайте вашу ногу! Левую, — с отвращением добавил он. Я поспешно убрала с его руки некстати поставленную правую, и он подошел ко мне с левой стороны. Чуть ворча, он подсадил меня в седло перед Джейми, и тот прижал меня к себе здоровой рукой. Несмотря на обоюдную неловкость, обусловленную моим местонахождением, я была благодарна молодому шотландцу за его тепло. От него сильно пахло дымом костра, кровью, и немытым мужским телом, но ночной холод проникал сквозь мое тонкое платье, так что прижавшись к нему спиной, я была счастлива. С чуть слышным звоном уздечек мы двинулись в звездную ночь. Будучи настороже, мужчины не разговаривали. Едва мы достигли дороги, как лошади рванули рысью. Меня подбрасывало так, что отбило всякое желание заговорить, даже если предположить, что кто-то был готов меня слушать. Похоже, у моего спутника не возникало особых проблем, несмотря на то, что он не мог управлять лошадью правой рукой. Я чувствовала, как, правя, его бедра, прижатые к моим, то перемещались, то сжимались. Чтоб удержаться, я вцепилась в край короткого седла. Мне и раньше приходилось ездить верхом, но я была далеко не таким наездником, каким был Джейми. Спустя какое-то время мы достигли перекрестка, где ненадолго остановились, пока их главарь и лысый тихо совещались. Джейми, бросив поводья на шею лошади, отпустил ее на обочину щипать траву, а сам, сидя за моей спиной, начал крутиться и ворочаться. — Осторожно! — предупредила я, — да не крутитесь вы так, а то соскочит повязка! Что вы там пытаетесь сделать? — Пытаюсь высвободить плед, чтобы накрыть вас, — ответил он, — вы вся дрожите. Но мне не удастся высвободить его одной рукой. Вы можете мне помочь? Попробуйте дотянуться до моей броши и расстегнуть ее. Неоднократно дергая и неуклюже ворочаясь в седле, мы, наконец, высвободили плед. Удивительно ловким движением он раскрутил ткань, и она, как шаль опустилась ему на плечи. Концы пледа он положил мне на плечи, аккуратно подоткнув его края под седло. Теперь мы оба были тепло укутаны. — Ну вот! — сказал Джейми, — мы не хотим, чтоб вы замерзли, прежде чем мы доберемся. — Спасибо! — поблагодарила я за то, что он укрыл меня пледом, — но куда мы едем? Он сидел сзади, был выше меня, и я не могла видеть его лица, но перед тем как ответить, он ненадолго замолк. Наконец, он хохотнул. — По правде говоря, девушка, я не знаю. Надеюсь, мы узнаем это оба, когда доберемся. Местность, которую мы проезжали, показалась мне смутно знакомой. Неужели я знала, что впереди будет скала, напоминающая хвост петуха? — Кокнаммон-Рок! — воскликнула я. — Да, это он, — отозвался мой спутник, бесстрастно воспринимая мое открытие. — Разве англичане не используют его для засады — спросила я, пытаясь вспомнить скучные подробности местной истории, которые Фрэнк часами навязывал мне последнюю неделю. — Если поблизости есть английский патруль... — тут я запнулась. Если поблизости и был английский патруль, то, возможно, я опрометчиво сказала об этом. Кроме того, в случае засады, я бы абсолютно ничем не отличалась от моего спутника, укутанная с ним одним пледом. И подумав о капитане Джонатане Рэндолле, я невольно содрогнулась. Все, с чем я столкнулась с тех пор, когда прошла через зазор в камне, приводило к совершенно иррациональному заключению — человек, встретившийся мне в лесу, по сути, был прадедом Фрэнка в шестом колене. Признавать это я категорически отказывалась, но найти другое объяснение не могла, так как факты были явными. Сначала я предположила, что мне это сниться и, что мои сны более явственные, чем обычно, но грубый, фамильярный и физически ощутимый поцелуй Рэндолла развеял это предположение. Также я не могла представить сон, в котором Мурта бьет меня по голове, но болезненность кожи головы и боль от потертости внутренней поверхности бедер от езды верхом были абсолютно реальными. И кровь. Да, я хорошо знала ее запах, и она могла мне сниться. Но в своих снах я никогда не ощущала запаха крови, этот теплый, медный, острый запах, который исходил от человека, сидящего позади меня. — Тцк! Человек, о котором я только что думала, прищелкнув языком, подогнал лошадь бок о бок к лошади главаря, приглашая огромную тень к тихой беседе на гэльском, в то время, как их лошади перешли на шаг. Вскоре после беседы, по сигналу главаря Джейми, Мурта и лысый верхом на лошадях отъехали назад, а два других всадника, пришпорив лошадей, поскакали галопом, огибая скалу на четверть мили справа. Взошел месяц. Его яркий свет осветил листья мальвы, растущей на обочине дороги, но тени в расщелинах скалы могли скрыть все, что угодно. Когда мчащиеся галопом фигуры, пронеслись мимо скалы, из впадины засверкали вспышки мушкетных выстрелов. Сзади меня раздался душераздирающий визг, и лошадь так резко рванула вперед, будто в нее ткнули заостренным прутом. В ту же секунду мы понеслись через вереск к скале бок о бок с Муртой и еще одним мужчиной, разрывая ночной воздух леденящими кровь визгом и ревом. Чтобы не вылететь из седла, я изо всех сил вцепилась в луку. Вдруг Джейми, резко остановившись возле большого куста дрока и бесцеремонно схватив меня за талию, швырнул меня в этот куст. Лошадь резко развернулась и рванула к скале, обходя ее с южной стороны. Перед тем, как лошадь исчезла в тени скалы, я видела на ней всадника припавшего к седлу. Когда она появилась, по-прежнему несясь галопом, седло было уже пустым. Изрытая поверхность скал была в тени. Я слышала крики и случайные мушкетные выстрелы, но не могла понять были ли движущиеся тени фигурами мужчин или это были тени низкорослых дубов, прорастающих из трещин в скале. Я с трудом выпуталась из куста, вытаскивая кусочки колючего дрока из подола и волос. Лизнув царапину на руке, я спрашивала себя, что, черт возьми, мне теперь делать. Чтобы принять решение, мне стоило дождаться исхода битвы на скале. — Если шотландцы победят или хотя бы уцелеют, — размышляла я, — возможно, они вернутся и будут меня искать. Если бы они «забыли» обо мне, я могла бы пойти к англичанам, но они вполне могли подумать, что, если я ехала с шотландцами, значит я была с ними заодно. Быть с ними заодно я не могла, поскольку не имела понятия, чем они занимаются, но, судя по поведению мужчин в коттедже, было совершенно очевидно, что они замышляют нечто, что англичане решительно не одобрят, и мужчины это предвидели.
Пожалуй, было бы лучше держаться подальше от столкновения англичан с шотландцами. В конце концов, теперь, когда я знала, где нахожусь, у меня появился шанс вернуться в город или деревню, зная их расположение, даже если придется добираться туда пешком. И я решительно направилась к дороге, то и дело спотыкаясь о куски гранита — побочные отпрыски Кокнаммон-Рока. Но лунный свет сыграл со мной злую шутку. Хотя я отчетливо видела каждый предмет на земле, я не могла определить его высоту. Низкие растения и зазубренные камни были для меня одинаковой высоты, отчего я неуклюже высоко поднимала ноги над несуществующими препятствиями или ударялась ими о торчащие камни. Я шла, как можно быстрее, прислушиваясь к доносящимся сзади звукам, которые могли означать погоню. Когда я добралась до дороги, шум битвы уже стих. Я знала, что на дороге буду хорошо видна, но, если я хотела найти дорогу в город, я была вынуждена следовать по ней. Ориентироваться в темноте я не умела, и никогда не училась у Фрэнка его приемам ориентировки по звездам. Подумав о Фрэнке мне захотелось плакать, поэтому я постаралась отвлечься, пытаясь разобраться в событиях дня. Это казалось невероятным, но судя по всему, я оказалась на территории, где до сих пор господствовали обычаи и политика конца восемнадцатого века. Можно было подумать, что происходящее — какое-то костюмированное шоу, если бы не рана молодого человека, которого все звали Джейми. Его рана, судя по оставленному следу, была нанесена чем-то очень похожим на мушкетную пулю. Поведение мужчин в коттедже тоже не напоминало спектакль. Там были вполне серьезные люди с настоящими кинжалами и мечами. Может быть, я попала в какой-то изолированный анклав, где деревенские жители периодически проводят историческую реконструкцию этого периода? Вообще-то я слышала, что исторические реконструкции организуют в Германии, но никогда не слышала, чтобы их проводили в Шотландии. — Вы никогда не слышали об актерах, стреляющих друг в друга из мушкетов? — глумилась я над чувствующей себя неловко здравой частью моего разума. Чтобы определить свое местоположение, я оглянулась на Кокнаммон-Рок, а затем окинула горизонт и у меня душа ушла в пятки. Там не было ничего, кроме оперенных иголками сосен, непроницаемых и черных на фоне звездного неба. Но где же огни Инвернесса? Если позади меня Кокнаммон-Рок — а я это знала, — то Инвернесс, должно быть, находится менее, чем в трех милях к юго-западу. С такого расстояния я должна была видеть зарево города на небе. Если бы там был город. Я раздраженно передернулась, от холода обхватив локти. Даже признав на мгновение совершенно неправдоподобную мысль, что я попала в другое время, Инвернесс должен был стоять на своем нынешнем месте примерно шестьсот лет. Должен был. Но, судя по всему, огней там не было, и это было еще одним убедительным свидетельством, что электрического освещения в городе нет. Еще одно доказательство, если оно мне понадобится. Но доказательство чего именно? Из темноты вышла фигура, возникшая передо мной так близко, что я чуть в нее не врезалась. Сдерживая крик, я повернулась, чтобы бежать, но чья-то большая рука схватила меня за руку, не допустив моего бегства. — Не волнуйтесь, девушка. Это я. — Именно этого я и боялась, — сварливо сказала я, хотя на самом деле была рада оттого, что это был Джейми. Я не боялась его, как остальных мужчин, хотя на вид он был таким же опасным. Тем не менее, он был молод, и, насколько я могла судить, даже моложе меня. Не могла же я бояться того, кого недавно лечила, кто совершенно недавно был моим пациентом. — Надеюсь, вы не напрягали плечо, — спросила я обличительным тоном госпитальной матроны. Если бы я умела говорить достаточно авторитетно, пожалуй, я смогла бы убедить его отпустить меня. — В той небольшой неразберихе это к хорошему не привело бы, — признался он, массируя раненое плечо здоровой рукой. Только тогда, когда он перешел на освещенное луной место, я увидела спереди на его рубашке огромное расплывающееся пятно крови. — Артериальное кровотечение — тут же же пришло мне в голову — но тогда почему он до сих пор на ногах? — Вы ранены! — воскликнула я, — у вас возобновилось кровотечение из раны или это свежая? Сядьте, и дайте я вас осмотрю! Я подтолкнула его к груде валунов, быстро перебирая в памяти процедуры для оказания экстренной помощи в полевых условиях. Под рукой ничего не было, кроме того, во что я была одета. Я потянулась за остатками комбинации, чтобы использовать их для остановки кровотечения, но он рассмеялся. — Не надо, не обращайте внимание, девушка. Это не моя кровь. Во всяком случае, если там и есть моя, то ее не так много, — добавил он, осторожно отстраняя от тела пропитанную кровью рубашку. Чувствуя подташнивание, я сглотнула. — Господи, — проронила я ослабевшим голосом. — Дугал и остальные ждут у дороги, — продолжал Джейми, — пошли. Он взял меня за руку не галантно, а как берут для принудительного сопровождения. Решив рискнуть, я уперлась ногами в землю. — Нет! Я не пойду с вами! Удивленный моим сопротивлением, он остановился — Да нет, пойдете. Казалось, мой отказ его не огорчил. Напротив. Его позабавило мое нежелание быть похищенной в очередной раз. — А что, если я не соглашусь? Вы перережете мне глотку? — настойчиво спросила я, подгоняя развязку. Вероятно, обдумав варианты, он спокойно ответил: — Зачем. Похоже, вы не тяжелая. Если не пойдете, подхвачу вас и переброшу через плечо. Хотите, чтобы я это сделал? Он шагнул ко мне, и я поспешно отступила. У меня не было ни малейшего сомнения, что он это сделает, и неважно ранен он или нет. — Нет! Вы так не поступите, иначе снова повредите свое плечо. И хотя черты его лица были плохо различимые, но, когда он усмехнулся, лунный свет блеснул на его зубах. — Что ж, если вы не хотите, чтобы мне было больно, надеюсь, это означает, что вы идете со мной? Я хотела ответить, но в голову ничего не приходило. Он снова крепко взял меня за руку, и мы двинулись к дороге. Крепко держа меня за руку, Джейми удерживал меня, когда я спотыкалась о камни и растения. Сам он шагал по колючей поросшей вереском пустоши, как по мощеной дороге средь бела дня. — В нем несомненно течет кошачья кровь, — раздраженно подумала я — наверное, поэтому ему и удалось подкрасться ко мне в темноте. Остальные мужчины, как он и говорил, ждали нас неподалеку с лошадьми. Очевидно, у них не было потерь или травм, так как тут были все. Кое-как взобравшись на лошадь, я снова плюхнулась в седло. Плюхаясь, я случайно ткнулась головой в раненное плечо Джейми, но он лишь со свистом втянул воздух. Негодуя на то, что меня вновь схватили и раскаиваясь за причиненную боль, я, скрывая свои чувства, назойливо задирала Джейми. — Так вам и надо. Мало того, что вы шумели на всю округу, так вы еще преследовали меня, перепрыгивая через кусты и камни. Я же предупреждала вас не двигать тем плечом. Зато теперь у вас, скорей всего, разорваны мышцы, а заодно набиты синяки. Казалось, моя нахлобучка его веселила. — Ну, большого выбора у меня не было. Не пошевели я плечом, я бы уже никогда не пошевелился. Одной рукой я могу справится с одним, может даже с двумя красномундирниками, — заявил он чуть хвастливо, — но не с тремя. Кроме того, — продолжал он, прижимая меня к своей окровавленной рубашке, — вы сможете снова вправить мне плечо, когда мы прибудем туда, куда направляемся. — Это вы так думаете, — холодно ответила я, отодвигаясь от липкой ткани. Он прищелкнул языком лошади, и мы тронулись. Мужчины после жестокого боя были в приподнятом настроении. Они часто смеялись и шутили. Мое небольшое участие в срыве засады было высоко оценено, звучали тосты в мою честь, мужчины пили из фляг, которые везли некоторые из них. Мне тоже предложили немного выпить. Я отказалась, объясняя это тем, что выпив, я могу не удержаться в седле. Из их разговоров я поняла, что в засаде сидел небольшой английский патруль, примерно, из десяти солдат, вооруженных саблями и мушкетами. Кто-то передал флягу Джейми, и, пока он пил, я чувствовала пряный с примесью гари запах алкоголя. Желания выпить у меня не было, но слабый запах меда напомнил мне, что я уже давно не ела. В ответ на запах мой желудок неприлично громко заурчал, протестуя против моей нерадивости. — Эй, дружище, Джейми! Ты голоден? Или прихватил с собой волынку? — крикнул Руперт, перепутав источник звука. — Я так голоден, что съел бы не одну волынку, — отозвался Джейми, благородно принимая замечание на себя. Через мгновение рука с флягой снова появилась передо мной. — Лучше сделайте маленький глоточек, — прошептал он, — он не наполнит ваш желудок, но заставит забыть о голоде. Я надеялась, что и кое-что другое тоже, и, наклонив флягу, я сделала глоток. Мой спутник был прав. Виски зажег маленький теплый огонек, который приятно горел у меня желудке, заглушая муки голода. Несколько миль мы проехали без происшествий, передавая друг другу поводья и флягу с виски. Но при подъезде к разрушенному коттеджу дыхание моего спутника постепенно становилось прерывистым. Наше шаткое равновесие до сих пор обусловленное размеренным покачиванием, внезапно стало чересчур неустойчивым. Я растерялась. Если я не была пьяна, то Джейми тем более. — Остановитесь! На помощь! — закричала я. — Он падает! Вспомнив свое последнее непредсказуемое падение, я не собиралась его повторять. Засуетившиеся темные фигуры окружили нас, приводя меня в замешательство своим бормотанием. Джейми, соскользнул с лошади головой вперед, как куль с мукой. К счастью, его подхватили чьи-то руки. Остальные мужчины спешились, и, к тому времени, как я спустилась с лошади, его уже положили на землю. — Он дышит, — сказал кто-то. — Мне это очень помогло, — огрызнулась я, отчаянно нащупывая в темноте пульс. Наконец, я его нашла. Пульс был учащенный, но хорошо ощутимый. Положив руку ему на грудь и приблизив ухо к губам, я почувствовала, что биение сердца ритмичное и услышала, что одышка уменьшилась. Закончив осмотр, я поднялась. — Думаю, он просто упал в обморок, — заключила я, — положите ему под ноги седельную сумку и, если есть вода, принесите. К моему удивлению, все мои приказы были немедленно исполнены. Очевидно, молодой человек для них много значил. Он застонал и открыл глаза. Вместо них в свете звезд чернели два провала. В тусклом свете лицо его выглядело, как череп, бледная кожа плотно обтянула выпуклые кости вокруг глазниц. — Со мной все в порядке, — произнес Джейми, пытаясь сесть, — просто слегка закружилась голова. Толкнув его в грудь, я отправила его на прежнее место. — Лежите спокойно, — приказала я. Бегло осмотрев его на ощупь, я опустилась на колени и повернулась к вырисовавшейся фигуре, в которой, судя по ее размерам, я узнала из предводителя Дугала. — Огнестрельная рана снова кровоточит, к тому же этого идиота ударили ножом. Думаю, рана не опасная, но он потерял очень много крови. Его рубашка промокла насквозь, но сколько на ней его собственной крови, я не знаю. Он нуждается в отдыхе и покое, надо разбить здесь лагерь, по крайней мере, до утра. Отвергнув мой вердикт, фигура покачала головой. — Нет. Мы настолько отъехали от гарнизона, что вряд ли англичане отважатся на нас напасть, но не стоит забывать, что кроме них есть Стража, а нам нужно пройти еще добрых пятнадцать миль. Безликая голова откинулась, оценивая передвижение звезд. — Сейчас, как минимум часов пять, а скорее семь. Мы можем задержаться здесь надолго, чтобы вы смогли остановить кровотечение и снова перевязать рану, но не более. Я принялась за работ, бормоча себе под нос, между тем Дугал, тихо распорядившись, отправил одну из теней стоять на страже у дороги, прихватив с собой лошадей. Остальные мужчины тут же расслабились. Они прихлебывали из фляг, тихо болтая. Мне помогал Мурта, лицо которого напоминало мордочку хорька. Он разрывал полотно на полосы, принес побольше воды и поднял пациента, чтоб наложить повязку. Джейми категорически запретили двигаться, несмотря на его ворчание, что он совершенно здоров. — Вы не здоровы, и это — неудивительно, — зло сказала я, выплеснув свой страх и раздражение, — какой идиот, получив ножом, даже не останавливается, чтоб позаботиться о ране? И почему вы не сказали, что у вас сильное кровотечение? Вам повезло, что вы не умерли, носясь всю ночь по округе, препираясь, сражаясь и падая с лошади... да, не шевелись, ты, болван. Полосы вискозного шелка и полотна, с которыми я работала в темноте, были раздражающе неуловимы. Они ускользали, уворачиваясь от моей хватки, как рыба, которая, глумясь, мелькнет белым животом и юркнет в глубину. Несмотря на холод, моя шея взмокла от пота. Наконец, закончив привязывать один конец, я потянулась к другому, упорно ускользающему за спину пациента. — Вернись сюда, ты... проклятый чертов ублюдок! Джейми шевельнулся, и первый конец развязался. Потрясенные мужчины на мгновенье замолчали. — Господи, — заговорил толстяк по имени Руперт, — никогда в жизни не слышал, чтобы женщина так выражалась. — Это потому, что ты никогда не встречался с моей тетушкой Гризель, — смеясь, произнес чей-то голос. — Твой муж должен высечь тебя, женщина, — донесся суровый голос из темноты под деревом, — как говорит Апостол Павел: «Да будет женщина безмолвна и...» — Занимайтесь, черт побери, своим делом, — огрызнулась я, чувствуя, как пот собравшийся сзади под волосами, стекает по шее, — как и Апостол Павел. Вытерев лоб рукавом, я попросила Мурту: — Поверните его налево. И если вы, — обратилась я к своему пациенту, — пока я связываю концы шевельнете хоть одним мускулом, я вас задушу! — Понятно, — кротко отозвался он. Связывая последний конец, я слишком сильно потянула, и повязка соскочила. — Черт возьми, все к черту! — прорычала я, в отчаянии ударяя рукой о землю. Потрясенные мужчины на мгновение замолчали, и, пока я в темноте нащупывала развязавшиеся концы повязки, они продолжали комментировать мои, неподобающие женщине, выражения. — Может, Дугал, следует ее отправить в монастырь Святой Анны, — предложила одна из безликих фигур, сидящая на корточках у дороги, — с тех пор, как мы покинули побережье, я ни разу не слышал, чтобы Джейми ругался, хотя раньше он говорил такое, что могло смутить моряка. Четыре месяца в монастыре должно быть не прошли даром. Ты больше не произносишь имя Господа всуе, да, парень? — Ты бы тоже больше не произносил, если бы должен был за это каяться, лежа в феврале с полуночи в одной рубашке на каменном полу часовни в течение трех часов, — ответил мой пациент. Все мужчины рассмеялись, и он продолжил: — Вообще-то покаяние длилась всего два часа, но потом понадобился еще час, чтобы подняться с пола. Я думал, что мой... э-э-э... думал, что примерз к плитам, но, оказалось, что просто оцепенел. Видимо, он почувствовал себя лучше. Я невольно улыбнулась, но, тем не менее, твердо сказала: — Веди себя тихо, иначе я тебя побью. Он осторожно прикоснулся к повязке, и я оттолкнула его руку. — Это угрозы? — дерзко спросил он, — и это после того, как я поделился с вами выпивкой! Все время, пока я занималась Джейми, мужчины продолжали выпивать, пуская флягу по кругу. Когда фляга обошла круг, Дугал взял ее и, опустившись рядом со мной на колени, осторожно наклонил ее, дав пациенту выпить. Резкий запах гари совершенно неочищенного виски ударил мне в нос, и я придержала флягу. — Ему нельзя давать спиртного, — обратилась я к Дугалу, — ему нужен чай, в крайнем случае, вода, но не алкоголь. Не обращая на меня ни малейшего внимание, он вытащив фляжку из моей руки и влил приличную порцию сильно пахнущей жидкости в горло моего пациента, отчего тот закашлялся. Дождавшись, пока парень, лежащий на земле отдышится, он снова приложил к его губам флягу. — Прекратите же! — воскликнула я, снова потянувшись к фляге, — вы хотите напоить его так, чтобы он не смог встать? Меня грубо оттолкнули локтем. — Разве она не настырная маленькая стерва? — прозвучал повеселевший голос моего пациента. — Занимайся своим делом, женщина, — приказал Дугал, — у нас появилась неплохая возможность уехать, и ему понадобятся вся сила, которую сможет дать алкоголь. Как только повязка была готова, пациент попытался сесть. Оттолкнув его назад, я уперлась коленом ему в грудь, чтобы его удержать. — Не двигайтесь, — яростно произнесла я. Схватив за подол килт Дугала и грубо его дернув, я вынудила его опуститься на колени рядом со мной. — Взгляните на это, — приказала я тоном своей лучшей палатной медсестры, сунув ему в руку насквозь промокшую, скомканную, отложенную рубашку. Он отбросил ее с возгласом гадливости. Взяв его руку, я положила ее на плечо пациента. — Взгляните сюда. Лезвие прошло прямо через трапециевидную мышцу. — Штык, — услужливо вставил пациент. — Штык! — ахнула я, — а почему вы мне об этом не сказали? Пожав плечами, он тотчас замер, тихо застонав от боли. — Я чувствовал, как входит штык, но не знал, насколько все плохо. Сразу было не так больно. — А сейчас болит? — Да, — тотчас ответил он. — Прекрасно, — до крайности раздраженная, проронила я, — вы это заслужили. Может это научит вас, как носиться по округе, похищая молодых женщин, у-убивать людей и... — я почувствовала, что вот-вот заплачу, и замолчала, пытаясь взять себя в руки. Присутствующий при нашем разговоре Дугал, наконец, не выдержал: — Скажи, приятель, ты сможешь держать ноги по бокам лошади? — Он никуда не сможет ехать! — негодующе возмутилась я, — он должен быть в больнице! Конечно же, он не сможет... Как обычно, мои протесты остались без внимания. — Так ты сможешь ехать? — повторил Дугал. — Да, если вы уберете девушку с моей груди и принесете чистую рубашку.
Я ПРИБЫВАЮ В ЗАМОК Оставшаяся часть пути прошла без происшествий, если считать, что без приключений можно проехать ночью пятнадцать миль верхом на лошади по пересеченной местности, часто по бездорожью, в компании мужчин в килтах, вооруженных до зубов и на одной лошади с раненым. По крайней мере, на нас не напали разбойники, мы не встретили диких зверей и не было дождя. По привычным для меня меркам, поездка была довольно скучной. Над туманной пустошью забрезжил рассвет, рассекая туман на косые полосы. Конечная цель нашей поездки вырисовалась впереди в виде огромной массы темного камня на фоне серого неба. Окрестности уже не были тихими и пустынными. Небольшая группа людей в рабочей одежде чередой направлялась к замку. Завидев нас, они отошли на обочину узкой дороги, пропуская лошадей, и открыто таращились на мою одежду, считая ее диковинной. Густой туман был здесь привычным явлением, но света было достаточно, чтобы показался каменный мост, выгнувшийся над небольшим потоком, который, огибая фасад замка, впадал в тускло поблескивающее озеро, находящееся в четверти мили от замка. Сам замок выглядел грубоватым, но добротным, в нем не было никаких причудливых башенок или зубчатых стен. Он больше напоминал огромное укрепленное жилище с толстыми каменными стенами и высокими щелевыми окнами. Несколько труб дымились над гладкими плитками крыши, добавляя серость к общему впечатлению. Ворота замка был довольно широкими. В них могли въехать две повозки, едущие бок о бок. Я говорю это, не опасаясь быть опровергнутой, поскольку подтверждающий мои слова случай, произошел, когда мы переезжали мост. Одна телега, запряженная волами, была нагружена бочками, другая — сеном. Наша небольшая кавалькада сгрудилась на мосту, нетерпеливо ожидая, когда, наконец-то, еле движущиеся телеги с трудом въедут во двор. Пока лошади пробирались по мокрым и скользким камням внутреннего двора, я рискнула спросить своего спутника кое о чем. Последний раз я разговаривала с ним, когда поспешно перевязывала его плечо на обочины. Он тоже молчал, и только, когда лошадь оступалась и его встряхивало, изредка покряхтывал от боли. — Где мы? — прохрипела я от холода и неподвижности. — У главной башни замка Леох, — кратко ответил он. Замок Леох. Что ж, по крайней мере, теперь я знала где я. Когда я впервые увидела замок Леох, он представлял собой живописные руины, примерно в тридцати милях к северу от Багреннана. Сейчас он был более живописен, чему способствовали свиньи, роющиеся у стен главной башни, и разносящийся запах неочищенных сточных вод. Я уже начала признавать абсолютно непостижимое допущение, что я, скорее всего, оказалась где-то в восемнадцатом веке. Но я была уверена, что нигде в Шотландии 1945 года не было такой грязи и хаоса, независимо от того были ли там воронки от бомб или нет. А в том, что мы находимся в Шотландии, я не сомневалась, поскольку речь людей во дворе не оставляла никаких сомнений. — Эй, Дугал! — крикнул конюх в потрепаной одежде, подбегая, чтобы схватить за недоуздок лошадь, идущую впереди всех, — что-то ты рано вернулся, мы, и не думали увидеть тебя до Собрания. Предводитель нашего маленького отряда соскочил с седла, передав поводья неопрятному юнцу. — Да ладно, нам повезло, было и хорошее, и плохое. Я пойду, навещу брата. Позовите миссис Фитц, чтоб она накормила парней? Им надо поесть и отдохнуть. Он поманил Руперта и Мурту, чтобы они пошли с ним, и вскоре все они скрылись под стрельчатой аркой. Остальные спешились и стояли на мокром дворе, «выпуская пар» еще десять минут, пока не явилась миссис Фитц, кем бы она ни была. Орава любопытных ребятишек собралась вокруг нас, обсуждая мое возможное происхождение и предназначение. Самые дерзкие из них, собираясь дернуть меня за подол, только начали набираться храбрости, когда быстро вышла крупная полная дама в темно-коричневом льняном домотканом платье и прогнала их. — Уилли, дорогой мой! — воскликнула она, — как я рада тебя видеть! И Недди! — сердечно приветствовала она невысокого лысеющего мужчину, которого чуть не сбила с ног, — вам надо позавтракать. На кухне полно еды, идите и ешьте. Повернувшись ко мне и Джейми она отпрянула, будто укушенная змеей. Она посмотрела на меня разинув рот, затем повернулась к Джейми за разъяснением моего появления. — Это Клэр. — сказал он, быстро наклонив голову в мою сторону, — а это мистрисс ФитцГиббонс, — добавил он, также наклонив ее в противоположную сторону, — Мурта нашел ее вчера, а Дугал сказал, что мы должны взять ее с собой, — добавил он, давая понять, что обвинять его в моем появлении не стоит. Мистрисс ФитцГиббонс закрыла рот, смерив меня с ног до головы проницательно-оценивающим взглядом. Очевидно, она решила, что, несмотря на мой необычный и позорный вид, я выгляжу вполне безобидно, потому что доброжелательно улыбнувшись и продемонстрировав при этом отсутствие нескольких зубов, она взяла меня за руку. — Ну, что ж, Клэр, добро пожаловать. Пойдемте со мной, и мы найдем вам что-нибудь побольше... ммм... И, качая головой, она посмотрела на мое короткое платье и неподходящие туфли. Она настойчиво уводила меня, когда я вспомнила о своем пациенте. — Ой, пожалуйста, подождите! Я забыла о Джейми. Мистрисс ФитцГиббонс была удивлена: — Да ведь Джейми может сам за себя постоять? Он знает, где взять еду, и кто-нибудь найдет место, где ему отдохнуть. — Но он ранен. Вчера в него стреляли, и той же ночью ранили штыком. Перед тем, как ехать, я перевязала его рану, но у меня не было времени, чтобы ее очистить и как следует перевязать. Я должна сделать это сейчас, пока не началось заражение. — Заражение? — Да, то есть воспаление, знаете, с гноем, опухолью и лихорадкой. — Да, я понимаю, что вы имеете в виду. И вы хотите сказать, что знаете, что в таких случаях надо делать? Так вы чародейка? Как Битон? — Что-то в этом роде. Я понятия не имела, кто такой Битон, и у меня не было ни малейшего желания, стоя под холодным, моросящим дождем, обсуждать мою медицинскую квалификацию. Очевидно, у мистрисс ФитцГиббонс было такое же мнение о ране Джейми, как и у меня, потому что она его окликнула, так как он уходил в противоположную сторону и, взяв нас за руку, отвела в замок. После долгих хождений по узким, холодным коридорам, слабо освещенных щелевыми окнами, мы вошли в большую комнату, где стояли кровать, пара стульев и где, самое главное, горел огонь. Оставив своего пациента ненадолго без внимания, я бросилась отогревать руки. Тем временем мистрисс ФитцГиббонс, вероятно, не чувствительная к холоду, усадила Джейми на стул возле огня и осторожно сняла с него остатки разорванной рубашки, заменив их теплым одеялом с кровати. Она смотрела на опухшее, в синяках плечо Джейми, цокая языком и ткнув пальцем в мою неуклюжую повязку. Отвернувшись от огня, я обратилась к ней: — Думаю, повязку надо будет отмочить, а рану промыть раствором для... для предотвращения лихорадки. Пожалуй, мистрисс ФитцГиббонс была бы замечательной медсестрой, потому что она только лишь спросила: — Что вам понадобится? Я задумалась. Что, во имя Господа, использовало человечество для предотвращения заражения до появления антибиотиков? Да еще из тех ограниченных средств, которые найдутся в допотопном шотландском замке в такую рань? — Чеснок! — торжествующе произнесла я, — чеснок и еще ведьмин орех, если он у вас есть. Также понадобятся несколько чистых тряпок и котелок, чтоб вскипятить воду. — Ладно, с этим мы справимся, пожалуй, добавлю еще немного окопника. А что вы скажете насчет чая из посконника или ромашки? Парень выглядит так, будто эта ночь была для него бесконечной. Молодой человек и в самом деле покачивался от усталости. Он настолько устал, что даже не протестовал, когда мы говорили о нем, как о неодушевленном предмете. Вскоре мистрисс ФитцГиббонс вернулась, неся в фартуке головки чеснока, марлевые мешочки с сухими травами и полосками ткани из старого белья. Маленький черный железный котелок свисал с одной ее мясистой руки, в другой она несла большую оплетенную бутыль с водой так, будто бутыль была наполнена не водой, а гусиным пухом. — А теперь, милая, что еще надо сделать? — с готовностью спросила она. Я попросила ее вскипятить воду и почистить чеснок, а сама обследовала содержимое мешочков с травами. Там был ведьмин орех, который я просила, посконник и окопник для чая и то, что я предварительно определила, как вишневую кору. — Болеутоляющее, — радостно пробормотала я, вспоминая мистера Крука, который объяснил мне применение найденных нами коры и трав. Несколько очищенных зубчиков чеснока и немного ведьминого ореха я бросила в кипящую воду, а затем добавила туда же полоски ткани. Посконник, окопник и вишневая кора настаивались у огня в небольшой кастрюле с горячей водой. Все эти приготовления немного успокоили меня. Если я не могла с уверенностью сказать, где я нахожусь и почему я здесь, то я точно знала, что буду делать в ближайшие четверть часа. — Спасибо..., мисисс ФитцГиббонс, — почтительно сказала я, — если у вас есть другие дела, то теперь я смогу сама управиться. Необъятных размеров дама рассмеялась, ее грудь так и вздымалась от смеха. — Девочка моя, для меня всегда найдется что делать! Я пришлю вам немного бульона. Вы обращайтесь, если понадобиться что-нибудь еще. С непредвиденной для ее округлых форм скоростью, она вперевалку направилась к двери и скрылась. Я снимала повязку так осторожно, как только могла. Тем не менее, прилипшая к телу накладка из вискозы, отставала от него с тихим потрескиванием засохшей крови. По краям раны начали сочиться капли свежей крови, и я попросила у Джейми прощения за причиненную боль, хотя он не шевельнулся и не издал ни звука. В ответ он слегка улыбнулся, как мне показалось, с намеком на флирт. — Не волнуйтесь, девушка. Мне делали намного больнее люди гораздо менее симпатичные. Он наклонился вперед, чтоб я промыла рану чесночным отваром, и одеяло соскользнуло с его плеча. Я сразу увидела, что его реплика, будь то комплимент мне, а может и нет, подтверждала очевидный факт. Его подвергли боли, гораздо худшей той, что он испытывал сейчас. Верхняя часть его спины была покрыта располагавшимися крест-накрест, поблекшими, бледными рубцами. Его зверски пороли, и не раз. В некоторых местах, где рубцы пересекались расходящиеся бороздки рубцовой ткани были небольшими, серебристого цвета, сами же места пересечения рубцов были изрытыми. В этих местах удары наносились неоднократно, причем били по одному и тому же месту, рассекая кожу и мышцы. Конечно, будучи фронтовой медсестрой, я видела всевозможные раны и травмы, но в его рубцах было нечто невероятно жестокое. Должно быть, я затаила дыхание при виде этого зрелища, потому что он, повернув голову, перехватил мой взгляд и пожал здоровым плечом. — Красные мундиры. За неделю пороли меня дважды. Думаю, они бы выпороли меня дважды за день, если бы не боялись убить. Только какое удовольствие пороть мертвого. Промывая рану тампоном, сделанным мной из ткани, я старалась говорить спокойно: — Не думаю, что кто-то будет так делать ради удовольствия. — Не думаете? Жаль, что вы его не видели. — Кого? — Капитана красных мундиров, который сдирал шкуру с моей спины. Если он и не испытывал особое удовольствие, то, по крайней мере, был доволен собой. Но, не больше меня, — иронично добавил он, — его имя — Рэндолл. — Рэндолл! — воскликнула я, не сумев скрыть потрясение. Холодные синие глаза уставились на меня. — Вы знакомы с этим человеком? — в голосе Джейми зазвучало подозрение. — Нет-нет! Много лет тому назад я знала семью с такой фамилией, ...ммм,... но это было давным-давно. Разволновавшись, я уронила тампон. — Да пропади ты пропадом, теперь снова придется его прокипятить. Схватив тампон с пола, я бросилась к камину, пытаясь скрыть замешательство занятостью. Мог ли этот капитан Рэндол — солдат с безупречным послужным списком, храбрый воин на поле боя, к тому же, восхваляемый герцогами, быть предком Фрэнка? И если да, то мог ли кто-нибудь из родственников моего милого нежного Фрэнка нанести удары, оставляющие такие ужасающие следы на спине этого парня? Хлопоча у огня, я подбросила в котелок еще чеснока и несколько горстей ведьминого ореха, положив туда же побольше полосок ткани для пропитки. Решив, что уже смогу контролировать свой голос и выражение лица, я вернулась к Джейми с тампоном в руке. — За что вас пороли? — внезапно спросила я. Едва ли мой вопрос был тактичным, но мне очень хотелось это знать, и я слишком устала, чтобы сформулировать его более дипломатично. Он вздохнул, неловко двигая плечом, исходя из моих указаний. Он тоже устал, и я, безусловно, причиняла ему боль, как бы ни старалась быть осторожной. — В первый раз — за побег, а во второй — за воровство — так, во всяком случае, было сказано в обвинительном заключении. — И от кого вы спасались? — От англичан, — иронично приподняв бровь, ответил он, — а, если вы имеете в виду откуда, то из форта Уильяма. — Я поняла, что это были англичане, — сказала я, под стать его сухому тону, — из-за чего вы в первый раз оказались в форте Уильяма? Он потер лоб незанятой рукой. — Ах, это. Думаю за то, что препятствовал. — Препятствовал, совершил побег и кражу. Похоже, вы опасная личность, — снисходительно произнесла я, надеясь отвлечь его от обработки раны.
Мой тон немного сработал. Уголок полных губ приподнялся, и темно-синий глаз взглянул на меня через плечо. — Я такой, как есть, — сказал он, — и для меня удивительно, что вы чувствуете себя в безопасности, находясь в одной комнате со мной, а ведь вы, девушка, — англичанка. — Ну, в данный момент вы выглядите вполне безобидным. Это была абсолютная ложь. Без рубашки, покрытый рубцами и измазанный кровью, со щетиной на щеках, с покрасневшими веками от долгой ночной езды, он выглядел в высшей степени подозрительным. Уставший или нет, он вполне был способен в дальнейшем увечить, если возникнет такая необходимость. В ответ он рассмеялся на удивление грудным, заразительным смехом. — Безобидный, как неподвижный голубок, — согласился он, — я слишком голоден, чтобы быть угрозой чему-нибудь, кроме еды. Если случайная лепешка окажется поблизости, я за последствия не отвечаю. Ой! — Простите, — пробормотала я, — рана от штыка глубокая и загрязненная. — Все в порядке. Но даже сквозь щетину цвета меди было видно, что он побледнел, и я попыталась снова вовлечь его в разговор. — Чему именно вы препятствовали? — походя поинтересовалась я, — должна сказать, что это не является серьезным преступлением. Он глубоко вздохнул и уставился на резной кроватный столбик, тогда как я проникла вглубь раны. — Ах, это. Так сказали англичане, а у них это может означать все, что угодно. В моем случае это означало защиту моей семьи и моей собственности и при этом быть избитым до полусмерти. Он сжал губы, будто разговор закончен, но через минуту продолжил, будто пытался сосредоточиться на чем угодно, но не на плече. — Это случилось около четырех лет назад. С поместий вблизи форта Уильяма начали взимать налог: продовольствие для гарнизона, лошадей для перевозок и прочее. Нельзя сказать, что многим это понравилось, но большинство сдавало то, что было нужно англичанам. Небольшие отряды солдат в сопровождении офицера приезжали с фургоном или двумя, собирая недостающее продовольствие и то, что недоставало. В один из октябрьских дней тот самый капитан Рэндолл явился в Л... — взглянув на меня и мгновенно сообразив, что говорит то, что не должен, он сразу же замолчал, но тут же продолжил: — к нам. Продолжая работать, я ободряюще кивнула. — Мы не думали, что они заберутся в такую даль. Поместье располагается довольно далеко от форта, и добраться к нам было нелегко. Но они добрались. Тут он закрыл глаза. — Отца дома не было. Он уехал на похороны, на соседнюю ферму, а я с большинством мужчин был на поле. Приближалось время жатвы и сделать предстояло многое. Так что моя сестра оставалась в доме одна, не считая двух-трех служанок, которые, завидев красные мундиры, бросились наверх прятать головы под одеяло, думая, что солдат прислал дьявол. Думаю, они не ошибались. Я отложила тампон. Очистка раны была закончена. Теперь нужно было сделать припарку. Без йода и пенициллина для предотвращения инфицирования, это было лучшее из того, чем я располагала. И еще надо было наложить на него надежную плотную повязку. Глаза молодого человека по-прежнему были закрыты, и было похоже, что он ничего не замечал. Но он продолжил. — Я спустился к задней части дома, собираясь прихватить из сарая часть упряжи и услышал крик. Это в доме кричала моя сестра. — Да? Я старалась говорить как можно тише и по необходимости. Мне хотелось побольше узнать о капитане Рэндолле, хотя пока рассказанная история не опровергла мое первоначальное впечатление о нем. — Я прошел через кухню и увидел двоих, копающихся в кладовке и набивающих свои мешки мукой и беконом. Одного из них я ударил по голове, а второго — выбросил в окно. Следом полетел мешок и все остальное. Затем я ворвался в гостиную, где увидел двух красномундирников с моей сестрой Дженни. Ее платье было немного порвано, а у одного из них было расцарапано лицо, — он открыл глаза и мрачновато улыбнулся, — я не стал задавать вопросы. Мы начали драться. Я неплохо сражался, потому что их было двое, но тут в гостиную вошел Рэндолл. Он очень просто остановил бой — приставил пистолет к голове Дженни. Вынужденного сдаться Джейми тут же схватили и связали те два солдата. Очаровательно улыбнувшись своему пленнику, Рэндолл произнес: — Ну-ну. Как оказалось, эти двое — вспыльчивые, задиристые кошки. Думаю, вкус каторжного труда излечит твой нрав, — обратился он ко мне, — а если не излечит, тогда ты встретишься с еще одним котом по имени Девятихвост. Но для каждой кошки, — сказал он Дженни, — есть свое лекарство, правда, милая киска? Джейми ненадолго замолчал, крепко сжав зубы. — Он заломил руку Дженни за спину, но потом отпустил, обхватив ее грудь. Вспоминая эту сцену, он неожиданно улыбнулся. — Так вот, — продолжил он,— но Дженни наступила ему на ногу и въехала локтем в живот. Когда он согнулся и начал хватать ртом воздух, она развернулась и как следует влепила ему коленом в пах, — он фыркнул от удовольствия, — при этом он выронил пистолет, и она попыталась его подобрать, но один из драгунов, держащих меня, добрался до него первым. Я закончила перевязку и молча стояла сзади него, положив руку на его здоровое плечо. Для меня было важно, чтобы он рассказал все, что произошло, и я боялась, что, если напомнить ему о своем присутствии, он остановится. — Когда дыхание у Рэндолла восстановилось, и он смог говорить, он приказал своим людям вытащить нас обоих во двор. С меня стянули рубашку, привязали к оглобле повозки, и Рэндолл начал бить меня по спине саблей плашмя. Он был в дикой ярости, и, можно сказать, немного потрепан. Мне было немного больно, но долго бить он не стал. К этому времени вспышка веселья прошла, и плечо под моей рукой напряглось и отвердело. — Когда он перестал меня бить, — продолжал он, — он повернулся к Дженни, которую удерживал один из драгунов, и спросил хочет ли она смотреть еще или предпочтет пойти с ним в дом и предложит ему лучшее развлечение, — плечо нервно дернулось, — особо шевелиться я не мог, но я крикнул ей, что мне не больно, — мне и не было, слишком больно, — и чтобы она не шла с ним, даже если мне перережут горло у нее на глазах. Они держали ее сзади меня, и я не мог ее видеть, но по звуку догадался, что она плюнула ему в лицо. Должно быть, она так и сделала, потому что сразу после этого он схватил меня за волосы и, откинув мне голову, приставил кинжал к горлу. «Я, пожалуй, приму твое предложение», — сказал сквозь зубы Рэндолл и проколол мне кожу на шее так, чтобы пошла кровь. Прямо у лица я видел кинжал, — продолжал Джейми — и замысловатую фигуру, которую капли моей крови выводили в пыли под фургоном. Его голос зазвучал едва ли не мечтательно, и я поняла, что от усталости и боли он впал в состояние наподобие гипнотического и даже забыл, что я стою рядом. — Я хотел крикнуть сестре, что лучше умру, чем ее обесчестит такой подонок, но Рэндолл, убрав кинжал от моего горла, вставил его между моими зубами, и я не мог произнести ни звука. Он вытер губы, будто ощущал на них горечь стали и замолчал, уставившись в пространство. — Но что произошло потом? — мне, не стоило спрашивать, но очень хотелось узнать. Он встряхнулся, будто его только что разбудили, и большой рукой устало потер затылок. — Она пошла с ним, — резко произнес он, — она боялась, что он убьет меня, и, пожалуй, была права. Что случилось потом, я не знаю. Один из драгунов ударил меня по голове прикладом мушкета, а когда я пришел в себя, то лежал связанный в фургоне с курами, который трясся по дороге в форт Уильяма. — Понятно, — тихо сказала я, — мне жаль. Должно быть вы чувствовали себя ужасно. Внезапно он улыбнулся, разгоняя затуманившую голову усталость. — О, да. Куры — весьма незавидная компания, особенно, во время длительного переезда. Понимая, что перевязка закончена, он попробовал подвигать плечом и тотчас поморщился. — Не делайте этого! — встревожилась я, — вы ни в коем случае не должны им двигать. Я посмотрела на стол, чтобы убедиться в наличии нескольких полосок сухой ткани. — Сейчас я привяжу эту руку к туловищу. Сидите спокойно. Он замолчал, но когда понял, что больно не будет, слегка расслабился, когда я привязывала руку. Странно, но у меня возникло ощущение близости с этим молодым незнакомым шотландцем, отчасти, как мне кажется, в связи с той ужасной рассказанной им истории, а отчасти из-за нашей долгой поездки, когда прижавшись друг к другу, мы ехали ночью в сонном молчании. Кроме своего мужа, я спала с немногими мужчинами, но я заметила, что когда с кем-то ложишься спать, в прямом смысле этого слова, возникает чувство близости, будто ваши мысли сливаются воедино, и вы невольно можете познать мысли друг друга. — Атавизм какой-то — подумала я. В давние, более варварские времена, — такие как эти? — спросила другая часть моего мозга, — сон в присутствии другого человека означал доверие, но ложились так спать только тогда, когда доверие было взаимным. Перевязка была закончена, и я помогла Джейми надеть рубашку из грубого льняного полотна, ослабив ее над больным плечом. Он встал, чтобы заправить ее одной рукой в килт и улыбнулся: — Благодарю вас, Клэр. У вас легкая рука. Он протянул руку, будто хотел коснуться моего лица, но, похоже, передумал. Рука дрогнула и опустилась. Видимо, он тоже почувствовал этот странный всплеск близости. Поспешно отведя взгляд, я небрежно махнула рукой — пустяки! После перевязки я решила осмотреть комнату. Меня привлек закопченный камин, узкие, не застекленные окна и прочная дубовая мебель. Нигде не было видно электрических проводов, пол не было застелен ковровым покрытием, а на кровати отсутствовали блестящие латунные шишечки. Комната и в самом деле выглядела, как комнате в замке восемнадцатого века. Но как быть с Фрэнком? Человек, встреченный мною в лесу, выглядел так же, как он, и вместе с тем вид его настораживал, хотя, судя по рассказу Джейми, капитану Рэндоллу было совершенно чуждо все, что было присуще моему нежному, миролюбивому мужу. И если рассказанное было правдой, — а я уже была готова с этим согласиться, — то капитан и в самом деле мог быть чуть ли не кем угодно. Поведение человека, которого я знала лишь по генеалогическому древу, не обязательно должно было быть схожи с поведением его потомков. Однако сейчас меня волновал Фрэнк. Если я действительно нахожусь в восемнадцатом веке, в каком веке находится он? Что он будет делать, когда увидит, что я не вернулась к миссис Бейрд? Увижу ли я его когда-нибудь снова? Мысль о Фрэнке стала последней каплей. С того момента, как я шагнула в зазор между камнями, и моя привычная жизнь канула в небытие, на меня нападали, мне угрожали, меня похищали и меня притесняли. Я нормально не ела и не спала более суток. Я пыталась взять себя в руки, но независимо от меня, мои губы задрожали и глаза наполнились слезами. Я отвернулась к огню, чтоб не было видно моего лица, но было поздно. Джейми взял меня за руку и тихо спросил, что случилось. Отблеск огня сверкнул на моем золотом обручальном кольце, и я сдавленно начала всхлипывать. — Я... со мной все будет в порядке, все в порядке, правда, это... только мой... мой муж... я не... — Ох, девушка, так вы овдовели? Его голос был настолько полон сочувствия, что я полностью потеряла самообладание. — Нет... да... то есть, я не... да, конечно, да! Переполненная переживаниями и усталостью, я рухнула на него, истерически рыдая. У парня было чуткое сердце. Вместо того, чтобы позвать на помощь или растерянно отступить, он сел и, не раздумывая, здоровой рукой усадил меня на колени. Бережно покачивая меня и приглаживая мои волосы, он тихо шептал мне на ухо что-то по-гэльски. Я горько плакала тотчас отдавшись страху и тревожащему меня непониманию произошедшего, а Джейми поглаживал мне шею и спину, утешая на своей широкой, теплой груди, и это понемногу начало меня успокаивать. Мои рыдания ослабевали, я успокаивалась, устало положив голову на его ключицу. Неудивительно, что он так хорошо управляется с лошадьми, подумала я, чувствуя, как его пальцы нежно поглаживают мой затылок и слушая его успокаивающую, непонятную речь. Будь я лошадью, повезла бы его, куда угодно. Увы, с этой абсурдной мыслью пришло зарождающее понимание того, что молодой человек после всего пережитого все-таки не был полностью обессилен. Было очевидно, что понимание этого пришло и к нему, и мы оба смутились. Кашлянув, я прочистила горло и, вытирая слезы рукавом, соскользнула с его колен. — Простите... то есть я имела в виду спасибо за... но я... — бормотала я, пятясь от него с пылающим лицом. Он тоже слегка покраснел, но не растерялся. Взяв меня за руку, он приблизил меня к себе. Осторожно, чтобы случайно не соприкоснуться со мной, он взял меня за подбородок и, приподняв голову, повернул лицом к себе. — Вы не должны меня бояться, — тихо произнес он, — и никого здесь, пока я с вами. Отпустив меня, он повернулся к огню. — Вам, девушка, нужно немного поесть чего-то горячего, — заметил он, как ни в чем ни бывало, — лучше всего поможет то, что попадет в ваш желудок. Смущенно рассмеявшись над его попытками налить бульон одной рукой, я пришла ему на помощь. Он оказался прав, еда действительно помогла. В приветливом молчании мы прихлебывали бульон и ели хлеб, разделяя возрастающее ощущение умиротворенности от тепла и сытости. Наконец, он встал и поднял одеяло, упавшее на пол. Бросив его на кровать, он указал на него. — Вы мало спали, Клэр. Вы устали, и, похоже, что довольно-таки скоро кто-то захочет поговорить с вами. Это было зловещее напоминание о моем шатком положении, но я была настолько измотана, что сейчас мне все было безразлично. Забираясь на кровать, я для проформы повозражала, хотя более притягательного места никогда не видела. Джейми заверил меня, что найдет себе кровать где-нибудь в другом месте. Я свалилась головой в кучу одеял и уснула раньше, чем он дошел до двери.
МАККЕНЗИ Проснулась я в полной растерянности. Я смутно помнила, что что-то пошло не так, но что именно, вспомнить не могла. Спала я настолько крепко, что, проснувшись, не смогла сразу вспомнить кто я, а тем более, где я. И если мне было тепло, то в комнате стоял пронизывающий холод. Я попыталась снова зарыться в кокон из одеял, но разбудивший меня голос был назойлив. — Просыпайтесь, девушка! Ну, же, вставайте! Голос был звучным и добродушно-настойчивым, как лай овчарки. Я нехотя приоткрыла один глаз и в отдалении увидела гору коричневого домотканого полотна. Мистрисс ФитцГиббонс! Увидев ее , я моментально пришла в себя и все вспомнила. Значит все, что произошло со мной — произошло в реальности. Завернувшись от холода в одеяло, я, пошатываясь, вылезла из постели и как можно быстрее направилась к огню. Мистрисс ФитцГиббонс ожидала меня с чашкой горячего бульона. Я прихлебывала бульон и чувствовала себя, как пережившая массированную бомбардировку, в то время, как она выкладывала на кровать кучу одежды. Там были: длинная желтоватая льняная сорочка с окантовкой из узкими кружев, нижняя юбка из тонкой хлопковой ткани, две коричневые верхние юбки и лиф бледно-лимонного цвета. Коричневые в полоску шерстяные чулки и пара желтых туфель, скорее напоминающие тапочки, завершили ансамбль. Не допуская никаких возражений, дама сняла с меня мою неподходящую одежду и руководила моим переодеванием. Отступив назад, она с удовольствием осматривала свою работу. — Желтый цвет, как я и думала, вам к лицу, девушка. Он подходит к каштановым волосам и оттеняет золото ваших глаз. Хотя подождите, вам еще нужна лента. Вывернув карман, похожий на мешок, она извлекла оттуда несколько лент и драгоценностей. Я была настолько потрясена, что не сопротивлялась, когда она, расчесав мне волосы и убрав с боков локоны, завязала их бледно-желтой лентой, при этом она кудахтала по поводу моих волос, длина до плеч которых была, по ее мнению, несвойственна женщине. — Боже мой, дорогая, о чем вы думали, когда так коротко подстригали волосы? Вы это сделали для маскировки? Я слышала, что некоторые девушки коротко стригутся перед разъездами, чтобы скрыть свой пол и тем самым уберечься от проклятых красномундирников. Вот я и говорю, что настали «прекрасные времена», когда леди не чувствуют себя в безопасности на дорогах. Болтая, она то тут, то там разглаживала мою одежду, подправляла локон или расправляла складки. Наконец, она осталась довольна моим внешним видом. — Ну, теперь вы готовы, и еще успеете немного перекусить, а затем я отведу вас к Самому. — И кто же этот Сам? — поинтересовалась я. Мне было безразлично как его зовут. Кто бы Он ни был, но, скорее всего, Он будет задавать мне нелегкие вопросы. — Конечно же МакКензи. Кто же еще? Действительно, кто же еще? Замок Леох, насколько я смутно помнила, располагался в центре земель клана МакКензи. Очевидно, главой клана все еще был МакКензи. Теперь я поняла, почему наш небольшой отряд скакал всю ночь, чтобы добраться до замка. Неприступный замок был безопасным местом для тех, кого преследовали люди Короны. Ни один английский офицер в здравом уме, не завел бы своих солдат в глубь земель клана. В противном случае, он рисковал быть убитым из засады у первой же рощицы. Только приличная армия смогла бы дойти до ворот замка. Я пыталась вспомнить, заходила ли когда-нибудь английская армия так далеко, когда вдруг до меня дошло, что возможная судьба замка была для меня намного менее актуальной, чем мое ближайшее будущее. Аппетита у меня не было, мне не хотелось ни лепешек, ни овсянки, принесенных миссис ФитцГиббонс мне на завтрак, но, раскрошив кусочек лепешки и сделав вид, что я ела, у меня появилось время для размышлений. Ко времени возвращения миссис Фитц, которая должна была препроводить меня к Маккензи, у меня был готов примерный план действий.
***
Лэрд принял меня в комнате располагавшейся на один пролет выше, куда я и поднялась по каменным ступеням. Комната была круглой, поскольку располагалась в круглой башне. Она была богата картинами и гобеленами, украшавшими ее покатые стены. В то время как остальные комнаты замка казались вполне уютными, хотя и пустоватыми, эта комната была переполнена роскошью и битком набита мебелью богатую резным орнаментом. Был день, за окном моросил дождь, но в комнате было тепло и светло. В камине горел огонь, кроме него комнату освещали свечи. В отличие от внешних стен замка с высокими щелевыми окнами более подходящими для обороны, в стенах выходящих во двор, недавно установили высокие створчатые окна пропускающие дневной свет. Когда я вошла, мне сразу бросилась в глаза огромная металлическая клетка так искусно сконструированная, что она вписалась в округлую стену от пола до потолка и была заполнена десятками крошечных птичек: зябликами, овсянками, синичками и несколькими видами камышовок. Стоило мне приблизиться и перед глазами замелькали пухленькие, гладенькие тельца с блестящими глазами-бусинками, которые как драгоценные камешки выделялись на бархатисто-зеленом фоне. Птички носились среди листьев заботливо ухоженных дуба, вяза и каштана, укоренившихся в горшках с мульчированной почвой и стоящих на полу клетки. Веселый щебет перекликающихся пташек перемежался с шелестом листвы и вспархиванием крылышек обитателей клетки, которые, занимаясь своими делами, перелетали и перепрыгивали с ветки на ветку. — Вечно занятые создания, вы не находите? — раздался позади меня низкий, приятный голос. Улыбаясь, я обернулась, правда, моя улыбка тут же застыла. У Колума МакКензи были такие же широкие скулы и высокий лоб, как и у его брата Дугала, и если у полного жизненных сил Дугала был устрашающий вид, то эти же силы смягчили выражение лица Колума до более приветливого, при этом выглядел он не менее энергичным. Более смуглый, чем брат, с сизо-серыми, а не карими глазами, Колум изучал такую энергию, будто стоял чуть ближе к вам, при этом вы чувствовали себя вполне умиротворенным. Однако сейчас я так себя не чувствовала, поскольку я увидела прекрасно вылепленную голову и длинный торс, заканчивающийся шокирующе изогнутыми, короткими ногами. Человек, который должен был быть ростом более шести футом, едва достигал моего плеча. Он не сводил глаз с птичек, тактично предоставив мне необходимое время для контроля выражения лица. Вероятно, он привык к реакции людей, встречающихся с ним впервые. Осматривая комнату, мне хотелось понять, как часто ему приходиться встречаться с новыми людьми. На мой взгляд, эта комната была его убежищем, его собственноручно сотворенным миром. Такой мир создает человек, для которого внешний мир либо нежелателен, либо недоступен. — Приветствую вас, мистрисс, — слегка поклонившись, произнес он, — меня зовут Колум бан Кэмпбэлл МакКензи, я — лэрд этого замка. Насколько я понял своего брата, он ... гм... неожиданного встретил вас далеко отсюда. — Если хотите знать, он похитил меня, — отозвалась я. Мне хотелось бы поддержать такую доброжелательную беседы, но еще больше мне хотелось выбраться из этого замка и вернуться на холм со стоячими камнями. Что бы со мной ни случилось, ответ был там — если он вообще был. Густые брови лэрда слегка приподнялись и его изящно очерченные губы изогнулись в улыбке. — Может быть, так и было — согласился он, — Дугал порою бывает немного... опрометчив. — Ладно, — махнув рукой, я дала понять, что со снисхождением отнесусь к прекращению обсуждения этой темы, — готова допустить, что произошло досадное недоразумение, но я была бы очень признательна, если бы меня вернули... туда, откуда он меня забрал. — Мм... — не опуская брови, Колум указал на стул. Я неохотно села, и он кивнул одному из слуг, который тотчас исчез за дверью. — Я послал за кое-какой закуской, мистрисс ... Бичем, если не ошибаюсь? Я слышал, что мой брат и его люди нашли вас, когда вы... э-э... очутились в бедственном положении. Казалось, он скрывает улыбку, и мне было бы интересно узнать, как ему описали, мой непристойный вид с их точки зрения. Я глубоко вздохнула. Пришло время для придуманных мной объяснений. Обдумывая их, я вспомнила рассказы Фрэнка о том, как во время своей офицерской подготовки, его учили как не поддаться на уловку при допросе. Насколько я помнила, основной принцип заключался в том, чтобы, насколько это возможно, придерживаться правды, изменяя только те детали, которые нельзя разглашать. Как объяснил инструктор, в таком случае, меньше шансов ошибиться в незначительных подробностях своей легенды. Что ж, посмотрим насколько результативны советы инструктора. — Верно. Понимаете, на меня напали. Он кивнул, и его лицо загорелось интересом. — Да? Кто на вас напал? И я рассказала то, что произошло на самом деле. — Английские солдаты. В частности человек по имени Рэндолл. При этом имени, лицо лэрда мгновенно изменилось. Несмотря на то, что Колум по-прежнему выглядел заинтересованным, очертания его губ и носогубные складки обозначились резче. Разумеется, это имя было ему знакомо. Слегка откинувшись и сложив руки домиком, глава клана МакКензи внимательно меня рассматривал. — Да? — произнес он, — расскажите подробнее. — Господи, помоги мне — попросила я и подробно рассказала Колуму, что со мной случилось. Рассказала о столкновении шотландцев с людьми Рэндолла, поскольку он мог проверить правдивость моих сведений у Дугала. Рассказала основное содержание разговора с Рэндаллом, так как не знала, что успел услышать Мурта. Слушая мою историю очень внимательно, он сосредоточенно кивал. — Хорошо, — сказал он, — но как вы оказались в том месте, где вас нашли? Ведь это далеко от дороги на Инвернесс, где вы, насколько я понимаю, собирались сесть на корабль. Я кивнула и глубоко вздохнула. Теперь мы волей-неволей входили в область сплошного вымысла. Я очень жалела, что невнимательно слушала высказывания Фрэнка относительно разбойников, но сейчас я должна сделать все возможное, чтобы мой рассказ был правдоподобен. И я ответила, что я — овдовевшая леди из Оксфордшира (что было недалеко от истины), ехала со слугой к дальним родственникам во Францию (которая была на безопасном расстоянии). На нас напали разбойники, и мой слуга то ли был убит, то ли сбежал. Сама я, будучи на лошади, бросилась в лес, но недалеко от дороги меня схватили. Хотя мне и удалось сбежать от бандитов, я была вынуждена оставить лошадь и все имущество, которое она везла. Блуждая по лесу, я столкнулась с капитаном Рэндаллом и его людьми. Я слегка откинулась на спинку стула, довольная рассказанной историей. Просто, четко, правдиво во всех деталях, которые можно проверить. Лицо Колума выражало не более, чем вежливое внимание. Он открыл было рот, чтобы задать вопрос, когда у порога послышался тихий шорох. Мужчина, один из тех, кто был во дворе, когда мы приехали, стоял там, держа в руке небольшой кожаный сундучок. Глава клана МакКензи вежливо извинился, оставив меня созерцать птичек, и заверил, что скоро вернется, чтобы продолжить нашу более чем интересную беседу. Не успела за ним закрыться дверь, как я уже была у книжной полки и проводила пальцем по кожаным переплетам. На этой полке стояло около двух дюжин книг. Больше их было на полке расположенной на противоположной стене. Я торопливо листал титульные страницы каждого тома. В некоторых книгах даты публикации не было, остальные были датированы 1720 -1742 годом. Колум МакКензи, очевидно, любил роскошь, но эта часть комнаты не свидетельствовала о том, что он любитель антиквариата. Переплеты книг были новыми, без каких-либо следов трещин, и страницы не были в коричневых пятнах, как в старых книгах. В этот раз, презрев присущие мне угрызения совести, я бесцеремонно рылась в столе из оливкового дерева, чутко прислушиваясь к звукам шагов за дверью. То, что искала, я нашла в центральном ящике стола. Это было неоконченное письмо, написанное скорописью, трудно читаемое из-за своеобразной орфографии и полном отсутствии знаков препинания. Бумага была новой и чистой, чернила — черными. Разборчиво было написано письмо или нет, но бросившаяся мне в глаза дата вверху страницы, была написана будто пылающими знаками: 20 апреля 1743 года. Вскоре вернувшийся Колум застал свою гостью, сидящей у створчатого окна с чинно сложенными на коленях руками. Сидящей — потому что ноги меня не держали. Со сложенными руками — чтобы скрыть дрожь, из-за которой я с трудом вернула письмо на его прежнее место. Он принес с собой поднос с кружками эля и овсяными лепешками намазанными медом. Я откусывала маленькие кусочки лепешки, но аппетита не было, меня сильно мутило. Кратко извинившись за свое отсутствие, он посочувствовал моему ужасному несчастью. Затем, откинувшись на спинку кресла, он задумчиво посмотрел на меня и спросил: — Но скажите, мистрисс Бичем, как вышло, что люди моего брата нашли вас блуждающей по лесу в одной сорочке? Вряд ли разбойники к вам приставали, скорее всего, они удерживали вас, чтобы получить выкуп. Что касается капитана Рэндолла, то даже учитывая то, что я слышал о нем, я был бы удивлен, узнав, что офицер английской армии, как водится, насилует заблудившихся путниц. — Вот как? — огрызнулась я, — чтобы вы о нем не слышали, уверяю вас, он действительно на это способен. Сочиняя свою историю, я упустила из вида свою одежду и не знала, в какой момент встречи меня и капитана заметил Мурта. — Ну что ж, — проронил Колум, — думаю, это возможно. Что и говорить, у этого человека — плохая репутация. — Возможно? — переспросила я. — Но, почему возможно? Разве вы не верите тому, что я вам рассказала? На лице главы клана МакКензи появилось слабо выраженное, но неприкрытое скептическое выражение. — Я не сказал, что не верю вам, мистрисс, — спокойно ответил он, — но я двадцать с лишним лет не был бы главой большого клана, не научившись не верить на слово каждой рассказанной мне истории. — Но если вы не верите, что я та, за кого себя выдаю, то кто я, черт возьми, по-вашему? — спросила я. Опешив от моей лексики, он моргнул, и четкие черты его лица вновь окаменели. — Это, — сказал он, — еще предстоит выяснить. Между тем, мистрисс, вы желанная гостья в Леохе. Он поднял руку, любезно давая понять, что аудиенция окончена, и вездесущий слуга у двери шагнул вперед, очевидно, чтобы препроводить меня в мою комнату. Но Колум не озвучил тех слов, которые мог бы. Когда я уходила, эти слова повисли у меня за спиной и звучали в моей голове так же отчетливо, как если бы он их произнес: — Пока я не узнаю, кто вы на самом деле.
ПРИЕМНАЯ КОЛУМА Мальчуган, которого мистрисс ФитцГиббонс называла «молодым Алеком», пришел за мной, чтобы отвести меня на ужин. Ужин проходил в длинном узком зале, вдоль стен которого стояли столы. Нескончаемый поток слуг, выходя из-под арок в обоих концах зала, нес на переполненных подносах тарелки и кувшины. Предзакатные солнечные лучи раннего лета проникали в зал сквозь высокие узкие окна. Подсвечники, установленные вдоль стен, располагались ниже держателей факелов. Свечи в них зажигали, когда смеркалось. Знамена и тартаны, висевшие на стенах между окнами, пледы и всевозможная геральдика цветными пятнами покрывали камни стен. В отличие от этих ярких пятен на большинстве собравшихся на ужин были надеты охотничьи килты в практичных, приглушенно-серых и коричневых тонах или в таких же приглушенных, но светло-коричневых и зеленых, подходящих для засады в вереске. Пока молодой Алек вел меня в противоположный конец зала, я чувствовала, сверлящие спину, любопытные взгляды, но большинство ужинающих тактично смотрели в свои тарелки. Похоже, тут не разводили особых церемоний, а ели так, как нравится. Одни — накладывали в свои тарелки еду из блюд на столе, другие — относили свои деревянные тарелки в дальний конец помещения, где двое подростков вращали вертел с бараньей тушей в огромном камине. Ужинающих было человек сорок, обслуживающих — примерно десять. В самом помещении было шумно от разговоров, которые велись, в основном, на гэльском. Колум уже сидел за дубовым столом во главе зала, скрыв под ним короткие, искривленные ноги. При моем появлении, он любезно кивнул, указав жестом на место слева от себя. Я села, оказавшись рядом с пухленькой, рыжеволосой женщиной, которую он представил, как свою жену Летицию. — А это мой сын Хэмиш, — сообщил он, положив руку на плечо красивому рыжеволосому мальчику лет семи-восьми, который оторвал взгляд, довольно долго ожидая слугу с блюдом, и признал мое присутствие, быстро кивнув. Я с интересом посмотрела на мальчика. Он был похож на тех мужчин МакКензи, которых я видела — такие же широкие, плоские скулы и глубоко посаженные глаза. В сущности, учитывая разницу в цвете волос, он был уменьшенной копией сидящего рядом с ним его дяди Дугала. Две девочки-подростка, сидящие по другую сторону Дугала, хихикающие и подталкивающие друг друга во время моего представления, были его дочерьми — Маргарет и Элеонорой. Дугал, выхватив блюдо из-под протянувшейся ложки одной из дочерей, пододвинул его мне, улыбнувшись быстрой, но приветливой улыбкой — Где твои манеры, девочка? — выговаривал он дочери, — сначала предлагают еду гостям! Еще не зная какую еду мне предложат, я нерешительно взяла предложенную мне большую роговую ложку и с облегчением вздохнула, увидев на блюде хорошо знакомую мне сельдь домашнего копчения. Есть селедку ложкой я никогда не пробовала, но не видела на столе ничего похожего на вилку и смутно припомнила, что вилка-нож войдет в широкое употребление еще через несколько лет. Судя по поведению едоков за другими столами, когда использование ложки было невозможным, например, при нарезке мяса и удалении костей, использовался подходящий для этого дирк. Не имея дирка, я решила осторожно пережевывать еду и наклонилась вперед, пытаясь зачерпнуть сельдь ложкой, но наткнулась на осуждающий взгляд глубоко посаженных голубых глаз юного Хэмиша. — Вы еще не прочитали молитву, — нахмурив личико, строго произнес он. Очевидно, он считал меня нечестивой язычницей, если не абсолютной грешницей. — Э-э,... может быть вы будете так любезны прочитать ее вместо меня? — отважилась спросить я. От удивления васильковые глаза распахнулись, но после минутных размышлений он кивнул, привычным движением сложив руки. Прежде чем склонить голову, он обвел глазами сидящих за столом, чтобы убедиться, что все приняли почтительную позу. Удовлетворенный увиденным, он произнес нараспев:
—У которых есть что есть, — те подчас не могут есть, А другие могут есть, да сидят без хлеба. А у нас тут есть что есть, да при этом есть, чем есть, Значит, нам благодарить остается небо!. Аминь.
Оторвав взгляд от своих почтительно сложенных рук, я встретилась взглядом с Колумом и улыбнулась ему, признавая хладнокровие его отпрыска. Подавив улыбку, он серьезно кивнул сыну. — Хорошо сказано, парень. Ты подашь хлеб? Поскольку все основательно занялись едой, разговор за столом ограничился редкими просьбами к обслуге принести еще еды. Несмотря на то, что на ужин меня проводили, есть мне не особенно хотелось. Отчасти из-за потрясших меня событий, хотя все уже закончилось, отчасти из-за того, что я не любила селедку. Впрочем, баранина была неплохой, а хлеб просто восхитительный: свежий, с хрустящей корочкой и солидными порциями свежего несоленого масла. — Надеюсь, мистер МакТавиш чувствует себя лучше, — сказала я во время небольшого перерыва, когда все сидящие за столом переводили дух, — я не видела, чтобы он сюда входил. — МакТавиш? — тонкие брови Летиции изогнулись над округлившимися голубыми глазами. Я скорей почувствовала, чем увидела, что сидящий рядом Дугал, поднял голову. — Молодой Джейми, — коротко уточнил он, снова сосредоточившись на бараньей кости в руке. — Джейми? Почему его нет, что случилось с парнем? И на ее пухлом лице появилась озабоченность. — Ничего, кроме царапины, дорогая, — успокоил ее Колум. Он взглянув на брата. — Но где он, Дугал? Возможно мне показалось, что в темных зрачках Колума начало зарождаться подозрение. Его брат пожал плечами, и, не отрывая глаз от своей тарелки, ответил: — Я отправил его в конюшни помочь старине Алеку управиться с лошадьми. Учитывая все обстоятельства, я подумал, что там для него лучшее место, — он поднял глаза, чтобы встретить взгляд брата, — или у тебя были другие планы? Казалось, Колум засомневался. — В конюшни? Да, но... ты до сих пор ему доверяешь? Дугал небрежно вытер ладонью рот и потянулся к хлебу. — Если ты не согласен с моими распоряжениями, Колум, — скажи. Губы Колума ненадолго сжались, но прежде чем вернуться к трапезе, он произнес: — Нет, думаю, ему там будет хорошо. Я сомневалась, что конюшни — подходящее место для пациента с огнестрельным ранением, но свое мнение сидящим за столом высказывать не стала, а решила утром разыскать этого молодого человека просто, чтобы убедиться, что о нем позаботились настолько хорошо, насколько это возможно. От пудинга я отказалась и, сославшись на усталость, что никоим образом не было отговоркой, попросив прощения, ушла. Я была настолько измотанной, что едва ли обратила внимания на слова Колума: — Спокойной вам ночи, мистрисс Бичем. Утром я пришлю кого-нибудь, чтобы привести вас в зал. Одна из служанок, заметив, как я ощупью пробираюсь по коридору, любезно посветила мне, проводив к моей комнате. Своей свечой она зажгла свечу стоящую у меня на столе. Стоило мягкому свету замерцать на массивных камнях стен, как я мгновенно почувствовала себя в могиле. Но как только служанка ушла, я отдернула висящий на окне вышитый занавес, и мое чувство унес поток прохладного воздуха из окна. Попытка подумать обо всем произошедшем ни к чему не привела. Мой разум отказывался думать о чем-либо, кроме сна. Скользнув под стеганные одеяла, я задула свечу и, наблюдая медленный восход луны, незаметно заснула.
***
Утром солидная миссис ФитцГиббонс пришла с полным набором туалетных принадлежностей для знатной шотландской леди, чтобы в очередной раз разбудить меня. Она принесла свинцовые гребенки для затемнения бровей и ресниц, горшочки с порошком фиалкового корня и рисовой пудрой и даже палочку, которая, как я и предположила, оказалась сурьмой, хотя раньше я ее никогда не видела, а так же изящную фарфоровую чашечку с французскими румянами, на крышке которой были выгравированы позолоченные лебеди. Миссис ФитцГиббонс сменила домотканое платье, в котором была накануне, на зеленую, полосатую верхнюю юбку с шелковым лифом, и надела желтые фильдекосовые чулки. Чтобы не означал «зал», у меня было такое предчувствие, что его посещение повлечет за собой определенные последствия. И тут мной овладело искушение настоять на том, чтобы вопреки всем, пойти туда в собственной одежде, но, помня реакцию толстого Руперта на мою «сорочку», я решила воздержаться. Кроме того, мне очень понравился Колум, несмотря на то, что, по-видимому, в ближайшем будущем он собирался удерживать меня в замке. — Ну, это мы еще посмотрим, — думала я, накладывая румяна как можно лучше, — разве Дугал не говорил, что молодого человека, которого я лечила, отправили в конюшни? А в конюшнях, насколько я знала, были лошади, на которых можно было уехать. И я решила найти Джейми МакТавиша, как только закончиться «зал». На мое удивление, «зал» оказался тем помещением, где я ужинала накануне вечером. Но теперь оно преобразилось: столы, скамейки и табуреты отодвинули к стенам, стол за которым мы обедали заменили массивным резным креслом из темного дерева и покрыли, как я предположила, тартаном клана МакКензи в темно-зеленую и черную клетку с наложенными приглушенно-красноыми и белыми клетками. Стены украсили веточками падуба, а на каменных плитах пола разбросали свежий камыш. За пустым креслом стоял молодой волынщик и дул в небольшие трубки, отчего волынка беспрерывно вздыхала и хрипела. Рядом с ним находилось, насколько я поняла, ближайшее окружение Колума: мужчина с худым лицом в клетчатых штанах и рубашке в сборках, стоял, прислонившись к стене, лысеющий человечек в пиджаке из тонкой парчи — очевидно, писарь, — сидел за столиком, на котором лежали перья, бумага и стоял рог с чернилами, двое мускулистых мужчин в килтах стояли в позе охранников, а в стороне от них стоял один из самых огромных мужчин, которых я когда-либо видела. Я с трепетом смотрела на этого гиганта. Жесткие черные волосы спускались на лоб, едва не доходя до нависших бровей. Такие же спутанные волосы покрывали огромные обнаженные предплечья, выглядывающие из-под закатанных рукавов рубашки. В отличие от большинства мужчин, которых мне довелось видеть, гигант, казалось, не был вооружен, за исключением маленького кинжала, который он заткнул за край чулка. Я едва разглядела короткую рукоятку затерявшуюся в зарослях черных завитков, покрывающих его ноги над яркими клетчатыми чулками. Широкий кожаный пояс охватывал то, что должно было быть талией, объемом в сорок дюймов, но на нем не висели ни кинжал, ни меч. Несмотря на его габариты, лицо мужчины было добродушным. Казалось, он шутит с мужчиной с худым лицом, выглядевшим марионеткой по сравнению со своим огромным собеседником. Внезапно заиграл волынщик. Сначала послышался звук отрыжки, за которой тут же последовал пронзительный визг волынки, который, со временем преобразился в нечто напоминающее мелодию. В зале собралось человек тридцать-сорок. Все они были лучше одеты и выглядели более ухоженными, чем ужинающие прошлой ночью. Когда волынщик перестал играть, головы собравшихся повернулись к нижнему концу зала, где из-под арки вышел Колум, за которым на расстоянии в несколько шагов следовал его брат Дугал, после чего снова заиграла волынка. Оба МакКензи были одеты явно для церемонии, в темно-зеленых килтах и отлично скроенных пиджаках: Колум — в бледно-зеленом, а Дугал — в желтовато-коричневом, оба с пледами переброшенными на грудь через плечо и закрепленными на плече большими брошами украшенными драгоценными камнями. Черные волосы Колума были распущены и лежали на плечах. Они были тщательно смазаны маслом и завиты. Волосы Дугала были привычно собраны сзади в хвост. Их цвет почти совпадал с цветом атласа его пиджака. Колум не спеша шел по залу, улыбаясь и кивая собравшимся направо и налево. Посмотрев через зал, я увидела, что рядом с поставленным для него креслом, есть еще одна арка. Разумеется, он мог выйти в зал из-под этой арки, а не той, что была в дальнем конце зала. Значит, он умышленно выставил напоказ свои искривленные ноги, чтобы, неуклюже переваливаясь, пройти через весь зал к своему креслу. Также умышленно он противопоставил себя высокому и стройному младшему брату, который не смотрел по сторонам, а шел прямо за Колумом к деревянному креслу и, дойдя, встал сзади. Колум сел и, немного подождав, поднял руку. Причитания волынки замерли в жалобном завывании, и «зал» начался. Вскоре я поняла, что это — прием, и что такие приемы регулярны. На них лэрд замка, отправляя правосудие над своими арендаторами, слушал их дела и разрешал споры. Лысеющий писарь по повестке дня зачитывал по очереди имена, и участники спора выходили вперед на свободную площадку перед Колумом. Большинство разбирательств проходило на гэльском, хотя некоторые дела слушались на английском. Я уже заметила, что разбирательство дел на гэльском сопровождалось частым закатыванием глаз и притоптыванием для усиления выразительности речи, что усложняло оценку серьезности дела из-за поведения его участников. Так же происходило, когда один человек, а точнее довольно старый тип с огромным спорраном из шкуры целого барсука, насколько я поняла, обвинил своего соседа ни много ни мало в убийстве, поджоге и уводе жены. Подняв брови, Колум что-то быстро сказал на гэльском, и ответчик с истцом от смеха ухватились за бока. В конце концов, истец, утерев глаза, кивнул и протянул руку ответчику, в то время как писарь что-то деловито строчил, царапая пером, как мышь по бумаге. В списке повестки дня я была пятой. Моя очередь в списке, подумала я, была четко рассчитана, чтобы показать собравшимся важность моего присутствия в замке. Когда меня представляли, говорили по-английски, чтобы я понимала, о чем идет речь. — Мистрисс Бичем, вы выйдете вперед? — обратился ко мне писарь. Подгоняемая ненужным толчком мясистой руки миссис ФитцГиббонс, я выбралась на освободившуюся перед Колумом площадку и довольно неуклюже сделала реверанс, так же, как по моим наблюдениям, это делали другие женщины. Туфли, которые мне дала миссис ФитцГиббонс были одинаковыми, что для правой, что для левой ноги и представляли собой продолговатые кожаные изделия, затрудняющее изящную походку. Толпа заинтересовалась, когда Колум, оказав мне честь, встал с кресла. Он предложил мне руку, которую я приняла, чтобы не упасть ничком. Выпрямившись после реверанса и мысленно проклиная свои тапочки, я увидела, что уперлась взглядом в грудь Дугала. Как мой похититель, очевидно, он должен был подать официальное заявление о том, чтобы меня приняли в замке... или пленили, в зависимости от того, как посмотреть на ситуацию. Мне было интересно послушать, как братья объяснят мое присутствие в замке. — Сэр, — начал Дугал, официально поклонившись Колуму, — мы просим вас о снисходительности и милосердии по отношению к леди, нуждающейся в помощи и безопасном убежище. Мистрисс Клэр Бичем, английскую леди из Оксфорда, захватили разбойники, вероломно убив ее слугу. Ей удалось бежать в леса на ваших землях, где ее нашли и спасли я и мои люди. Мы просим, чтобы замок Леох предоставил этой леди убежище, пока, — он сделал паузу и циничная улыбка искривила его губы, — ее английские родственники не будут извещены о ее местопребывании и не обеспечат ей безопасный переезд. Я не упустила акцент сделанный им на слове «английские», и уверена, что все в зале тоже его не упустили. Значит меня будут терпеть, но относиться с подозрением. Если бы он сказал «французские», то к моему появлению отнеслись бы по-дружески или, в худшем случае, нейтрально. В таком случае ускользнуть из замка может оказать трудней, чем я предполагала. Колум любезно поклонился мне и предложил безграничное гостеприимство своего скромного очага или нечто в этом роде. Я снова, более успешно, сделала реверанс и удалилась к своему месту в сопровождении любопытных, но более-менее дружелюбных взглядов. До определенного момента рассматриваемые дела, казалось, интересовали в основном участвующие стороны. Присутствующие тихо болтали друг с другом, ожидая своей очереди. Мое появление было встречено заинтересованным шепотом различных домыслов и, как мне показалось, одобрительно. Но теперь зал возбужденно зашевелился. Крепкий мужчина шагнул на свободную площадку, таща за руку молодую девушку. На вид ей было лет шестнадцать. У нее было хорошенькое личико с надутыми губками, а ее длинные золотистые волосы были сзади связаны голубой лентой. Перед тем, как шагнуть на свободное место, она споткнулась и теперь стояла одна, в то время как стоящий за ней мужчина, размахивая руками, ругался на гэльском. Он изредка указывал на нее, то ли что-то объясняя, то ли обвиняя ее в чем-то. Пока он говорил, по рядам собравшихся пробегал негромкий ропот. Миссис ФитцГиббонс, большая часть тела которой опиралось на прочный стул, с любопытством вытянула шею, чтобы лучше видеть и слышать происходящее. Наклонившись, я прошептала ей на ухо: — Что она сделала? Массивная дама, не шевеля губами и не отрывая взгляда от происходящего, ответила: — Отец обвиняет ее в распутном поведении и неприличном общении с юношами, вопреки его требованиям, — пробормотала мистрисс ФитцГиббонс, откинувшись на спинку стула, — он хочет, чтобы МакКензи наказал ее за непослушание. — Наказал? Как? — прошипела я как можно тише. — Шшш. Теперь внимание всех сосредоточилось на Колуме, который смотрел то на девушку, то на ее отца. Заговорил он, переводя взгляд с одного на другую, после чего, нахмурившись, резко стукнул костяшками по подлокотнику кресла, и по рядам собравшихся пробежал трепет. — Он принял решение, — зачем-то прошептала миссис ФитцГиббонс. То, что МакКензи принял решение, было и так ясно, поскольку великан, впервые зашевелившись, неторопливо расстегивал кожаный пояс. Двое охранников, взяв девушку за руки, повернули ее спиной к Колуму и отцу. Она заплакала, но не протестовала. Собравшиеся наблюдали за происходящим с такой пристальной возбужденностью, с какой толпа наблюдает за публичными казнями и дорожными происшествиями. Вдруг из-за спин собравшихся, перекрывая шарканье и ропот, раздался голос, говоривший на гэльском. Головы присутствующих повернулись, чтоб увидеть говорящего. Миссис ФитцГиббонс, пытаясь тоже его увидеть, встала и даже вытянулась на цыпочках. Что было сказано, я понятия не имела, но мне показалось, что я узнала этот низкий, но мягкий голос с характерной манерой не проговаривать в словах последние согласные.
Присутствующие расступились, и Джейми МакТавиш вышел на свободную площадку. Он почтительно склонил голову перед МакКензи и что-то сказал. Сказанное им, похоже, вызвало спор, в который вступили Колум, Дугал, невысокий писарь и отец девочки. — Что происходит? — шепотом, спросила я у миссис Фитц. Сейчас мой пациент выглядел намного лучше, чем когда я видела его в последний раз, хотя мне показалось, что он все еще бледный. Где-то он взял чистую рубашку, и ее пустой правый рукав заправил за пояс килта. Миссис Фитц с большим интересом наблюдала за происходящим. — Парень предложил понести наказание вместо девушки, — рассеянно ответила она, выглядывая из-за собравшихся, стоящих перед нами. — Как? Но он ранен! Конечно же они не позволят ему это сделать! Хотя толпа и гудела, я говорила как можно тише. Миссис Фитц покачала головой. — Не знаю, милая. Сейчас они об этом спорят. Видите ли, такое может предложить мужчина из ее клана, но парень не из клана МакКензи. — Не из клана? — удивилась я, наивно полагая, что все мужчины отряда, захватившие меня, прибыли из замка Леох. — Конечно, нет, — нетерпеливо отозвалась миссис Фитц, — разве вы не видите его тартан? Разумеется я увидела, правда, только после ее слов. Хотя на Джейми тоже был охотничий тартан в зеленых и коричневых тонах, цвета его тартана отличались от цветов тартанов присутствующих здесь мужчин. Коричневый цвет его тартана был насыщенным, почти цвета коры дерева, кроме того на его тартане была полоса приглушенного синего цвета. Очевидно, поддержка Джейми Дугалом стало решающим аргументом. Спорящие разошлись, собравшиеся затихли и в ожидании отступили назад. Двое охранников отпустили девушку, которая тотчас, убежав к собравшимся, затерялась в толпе, а Джейми шагнул вперед, чтобы занять ее место между охранниками. Я с ужасом наблюдала, как охранники приблизились к нему, чтоб взять его за руки, но он что-то сказал на гэльском человеку держащему ремень, и охранники отступили. Удивительно, но на мгновение его лицо озарила широкая, дерзкая ухмылка. Но еще удивительней было то, что на лице гиганта промелькнула ответная улыбка. — Что он сказал? — спросила я у своей переводчицы. — Он выбрал кулаки, а не ремень. Мужчина может выбрать способ наказания, а женщина — нет. — Кулаки? На дальнейшие вопросы, у меня не оказалось времени. Палач отвел кулак похожий на окорок и вогнал его в живот Джейми, отчего тот согнулся пополам и начал ловить ртом воздух. Подождав пока Джейми выпрямиться, он подошел к нему и нанес серию резких ударов по ребрам и рукам. Джейми не пытался защищаться, а только восстанавливал неустойчивое равновесие, чтобы принять удар, стоя. Следующий удар был нанесен в лицо. Когда голова Джейми откинулась назад, я вздрогнула и невольно закрыла глаза. Экзекутор не спешил наносить удары, а когда наносил, старался не сбить жертву с ног и часто не ударять в одно и то же место. Избиение было высококлассным и преднамеренно продуманным так, чтобы причинить боль и покрыть синяками, но не вывести из строя и не искалечить. Один глаз у Джейми полностью заплыл, он тяжело дышал, но в остальном выглядел неплохо. Меня мучили опасения, что один из ударов повредит раненное плечо. Сделанная мной повязка все еще была на месте, но при таком «лечении» она долго не продержится. Сколько же еще это будет продолжаться? В зале стояла тишина, нарушаемая глухими, чмокающими звуками ударов плоти о плоть и изредка тихими звуками, будто кто-то поперхнулся. — Малыш Энгус остановиться только тогда, когда прольется кровь, — прошептала миссис Фитц, видимо угадав мой незаданный вопрос, — обычно это бывает, когда сломают нос. — Это же варварство, — яростно прошипела я. Несколько из окружающих нас людей, осуждающе на меня посмотрели. Видимо, экзекутор решил, что время наказания истекло. Он отступил назад и нанес такой мощный удар, от которого Джейми пошатнулся и упал на колени. Оба охранника поспешили к нему, чтобы поднять его, и когда он поднял голову, я увидела, как из его разбитых губ льется кровь. Собравшиеся взорвались гулом облегчения, и экзекутор с удовлетворенным чувством исполненного долга отступил назад. Один из охранников поддерживал Джейми под руку, пока тот тряс головой, будто прогоняя туман. Девушка исчезла. Джейми поднял голову и посмотрел в глаза огромному палачу. Удивительно, но насколько смог, он снова улыбнулся. Кровоточащие губы зашевелились: — Спасибо, — с трудом выговорил он, и, прежде, чем повернуться и уйти, он официально поклонился огромному человеку. Внимание собравшихся вновь переключилось на МакКензи и следующее разбираемое дело. Я видела, как Джейми вышел из зала через дверь в противоположной стене. Сейчас он интересовал меня больше, чем происходящее. Быстро попрощавшись с миссис ФитцГиббонс, я протолкнулась через зал и последовала за ним. Я нашла его в маленьком боковом дворике, где прислонившись к колодцу, он вытирал рот подолом рубашки. — Вот, воспользуйтесь этим, — предложила я, вытащив из кармана и протягивая ему платок. — Угу, — произнес он, принимая у меня платок. Этот звук я приняла, как благодарность. В это время выглянуло бледное, мутное солнце. В его свете я внимательно осмотрела молодого человека. Разбитая губа и полностью заплывший глаз, казалось, были основными травмами, хотя следы тянущиеся вдоль низа щеки и шеи обещали вскоре стать черными синяками. — Рот тоже рассечен? — Угу. Он наклонился, и я, опустив его подбородок, осторожно отвернула нижнюю губу и заодно осмотрела полость рта. На блестящей внутренней поверхности щеки была глубокая рана, а под нижней губой, на внутренней розовой поверхности — несколько небольших рассечений от зубов. Кровь смешанная со слюной, переполнив рот, стекала через нижнюю губу. — Воды, — с трудом произнес он, промокнув кровавую струйку, стекающую по подбородку. — Сейчас. К счастью, на ободе колодца стояли ведро и роговая чашка. Он ополоснул рот, несколько раз сплюнул, а оставшуюся воду плеснул в лицо. — Зачем вы это сделали? — с любопытством спросила я. — Что? — спросил он, выпрямляясь и вытирая лицо рукавом. Он осторожно тронул разбитую губу и слегка поморщился. — Предложили понести наказание вместо этой девушку. Вы ее знаете? Задавая вопрос, я чувствовала некую неловкость, но я хотела знать, что скрывается за этим донкихотским жестом. — Я знаю, кто она, хотя с ней не разговаривал. — Тогда почему вы это сделали? Он пожал плечами, отчего вздрогнул. — Девушке было бы стыдно, если бы ее избили в зале. Мне — легче. — Легче? — недоверчиво повторила я, глядя на его разбитое лицо. Тем временем, пробуя прощупать ушибленные ребра, он посмотрел на меня и криво усмехнулся. — Да. Она еще очень молодая. Ей было бы стыдно перед теми, кто ее знает. Прошло бы много времени, прежде чем она пережила все это. Мне больно, но ушибы не слишком серьезные. Через день-два я приду в себя. — Но почему именно вы? — спросила я. Было видно, что ему мой вопрос непонятен. — А почему не я? — поинтересовался он. — Почему не вы? — хотела ответить я, — потому, что вы ее не знаете, потому что она для вас ничего не значит. Потому, что вы ранены, и вам уже больно. Потому что нужно обладать чем-то особенным, чтобы встать перед толпой и позволить кому-то ударить вас по лицу, независимо от причины, заставившей вас так поступить. — Хотя бы потому, что мушкетную пулю, прошедшую через трапециевидную мышцу, можно считать веской причиной — сухо ответила я. Прикасаясь к упомянутому месту, было видно, что он удивлен. — Это и есть трапециевидная мышца? Я этого не знал. — А-а, вот ты где, парень! Вижу, ты уже нашел целителя, может быть я и не буду нужна. Переваливаясь, миссис ФитцГиббонс протиснулась через узкий вход во внутренний дворик. В руках у нее был поднос с несколькими баночками, большой миской и чистым льняным полотенцем. — Я ничего не сделала, только подала воду, — сказала я, — думаю, он не очень пострадал. Не уверена, что мы сможем что-то сделать, кроме как его умыть. — Ох, всегда что-то, всегда что-то можно сделать, — спокойно сказал она, — давай посмотрим, парень, на этот глаз. Джейми услужливо сел на край колодца, повернув к ней лицо. Пухлые пальцы легко надавливая на пурпурный отек, оставляли быстро исчезающие белые впадины. — Кровь все еще сочиться под кожу. Тут помогут пиявки. Она сняла с миски крышку, под которой оказались несколько похожих на слизняков маленьких темных существ, длиной в один-два дюйма, покрытых неприятной на вид слизью. Вытащив двух, она прижала одну под лобную кость, а другую — чуть ниже глаза. — Понимаете, — объясняла она мне, — если синяк окончательно сформируется, пиявки не помогут. Но такой, как этот, где продолжает увеличиваться отек, а это означает, что кровь продолжает сочится под кожу, пиявки кровь отсосут. Я смотрела на пиявок с неподдельным интересом, и, вместе с тем, они вызывали у меня отвращение. — Вам не больно? — спросила я Джейми. Он покачал головой, отчего пиявки непристойно подпрыгнули. — Нет. Только чувствуется небольшой холод. Между тем миссис Фитц занималась своими баночками и бутылочками. — Очень многие люди злоупотребляют пиявками — учила она меня, — иногда они очень полезны, но нужно знать, когда их использовать. Когда вы их используете на старом синяке, они будут высасывать здоровую кровь, и избавиться от синяка не помогут. Так же следует быть очень осторожной и за один прием много их не использовать. Они ослабят того, кто очень болен или того, у кого было кровотечение. Я почтительно слушала ее, впитывая все эти познания, хотя искренне надеялась, что меня никогда не попросят воспользоваться ими. — А теперь, парень, прополощи рот вот этим, оно очистит рассечения и облегчит боль. Это настой ивовой коры, — пояснила она мне, — и немного измельченного корня ириса. Я кивнула, смутно припоминая давнюю лекцию по ботанике о том, что в коре ивы содержится салициловая кислота — активный ингредиент аспирина. — Разве ивовая кора не увеличивает вероятность кровотечения? — спросила я. Миссис Фитц одобрительно кивнула. — Да. Такое иногда бывает. Вот почему сразу за настоем следует прополоскать уксусом, в котором была вымочена большая горсть зверобоя. Такой уксус остановит кровотечение, если собрать зверобой при полнолунии и хорошо измельчить. Джейми покорно полоскал рот вяжущим раствором, а потом его глаза слезились от жгучего ароматического уксуса. К этому времени пиявки полностью раздулись, увеличившись в четыре раза. Их темная морщинистая кожа растянулась и заблестела. Они выглядели, как округлые полированные камешки. Вдруг, одна из пиявок отпала и, подпрыгнув, оказалась у моих ног. Миссис Фитц, несмотря на свои габариты, легко нагнулась и, ловко подхватив ее, отправила назад в миску. Быстро и аккуратно схватив другую пиявку сразу за ртом, она осторожно потянула ее, отчего голова той вытянулась. —Только не стоит их тянуть слишком сильно, милая, — сказала она, — иногда они лопаются. Представив такой случай, я невольно передернулась. — Но иногда, когда они почти полные, они отделяются легко. Если же они не отделяются, просто оставьте их, и они отпадут сами. Пиявка действительно отпала, оставив после себя струйку крови. Я промокнула крошечную ранку уголком полотенца, смоченного в растворе уксуса. К моему удивлению, пиявки сработали: отек существенно опал, и глаз немного приоткрылся, хотя веко еще оставалось отечным. Миссис Фитц критически осмотрев веко, решила пиявок больше не использовать. — Завтра, парень, можешь даже не сомневаться, вид у тебя будет более зрелищным, — сказала она, покачивая головой, — но по крайней мере, этим глазом ты уже сможешь видеть. Теперь тебе нужно положить на него немного сырого мяса, а для укрепления здоровья выпить каплю бульона с элем. Придешь позже на кухню, и я для тебя найду всего понемногу. Она подняла поднос и на мгновенье остановилась. — То, что ты сделал, парень, было сделано по доброте душевной. Ты ведь знаешь, Лаогера — моя внучка, и я благодарна тебе за нее. Хотя, если она все же усвоила хорошие манеры, было бы лучше, чтобы она сама поблагодарила тебя. Она похлопала Джейми по щеке, и, бесшумно, тяжело ступая, ушла. После ухода миссис Фитц, я внимательно его осмотрела. Архаическое лечение оказалось на удивление эффективным. Глаз все еще оставался немного отечным, но отек стал чуть светлее, зато из рассечений от зубов на внутренней стороне нижней губы кровь больше не сочилась, да и цвет их был чуть темнее окружающей ткани. — Как вы себя чувствуете? — спросила я. — Хорошо. Должно быть я подозрительно на него посмотрела, потому что он с осторожностью улыбнулся, по-прежнему стараясь не потревожить губы. — Вы же видите, это всего лишь синяки. Кажется, мне придется снова вас благодарить. За три дня вы трижды лечили меня, и теперь будете думать, что я довольно неповоротливый. Я прикоснулась к пурпурной отметине внизу его щеки. — Я не думаю, что вы неповоротливый. Пожалуй, немного безрассудный. Мое внимание привлек быстрый промельк чего-то желтого и синего у входа в дворик. Увидев меня, девушка по имени Лаогера застенчиво отступила. — Кажется, кто-то хочет поговорить с вами наедине, — сказала я, — я ухожу. Повязку на плече можно будет снять завтра. Позже я вас найду. — Хорошо. Спасибо еще раз. На прощанье, он слегка сжал мою руку. При выходе я с любопытством взглянула на проходящую мимо девушку. Вблизи она оказалась еще красивее: с кроткими голубыми глазами и нежно-розовой кожей. Глядя на Джейми, она светилась. Выйдя из дворика, я подумала: — Интересно, действительно ли его галантный жест был таким альтруистическим, как я предполагала.
***
На следующее утро, когда за окном уже было светло, меня разбудил щебет птиц за окном и разговоры людей в замке. Я оделась и пошла в зал по насквозь продуваемым коридорам. Он вновь приобрел вид обычной трапезной, где из огромных котлов раздавали овсяную кашу и запеченные в очаге пресные лепешки политые патокой. Запах горячей еды был таким ощутимым, что на него можно было опереться. Я была вздернута и пребывала в смятении, но горячий завтрак настолько взбодрил меня, что я решила кое-что выяснить. Отыскав миссис Фитцгиббонс, которая в это время месила тесто, и ее руки были погружены в него по локти в ямочках, я заявила, что хочу найти Джейми, чтобы снять с него повязку и проверить, как заживает его огнестрельная рана. Взмахом массивной руки, измазанной мукой, она призвала одного из своих маленьких прислужников. — Молодой Алек, беги и найди Джейми — нового объездчика лошадей. Скажешь ему, чтобы он вернулся с тобой, потому что надо осмотреть его плечо. Мы будет на огороде, где растут травы. Резкий щелчок пальцами отправил мальчика стремглав бежать на поиски моего пациента. Передав замес теста служанке, миссис Фитц вымыла руки и повернулась ко мне. — Пока они вернутся, пройдет еще какое-то время. Хотите взглянуть на огороды, где растут травы? Похоже, вы кое-что знаете о растениях, и, если вы не против, вы могли бы помочь там в свободное время. Огород, где росли травы, это ценное средоточие трав для лечения и приправ, располагался во внутреннем дворе. Он был довольно большой, хорошо освещаемый солнцем, с собственным колодцем и защищен от весенних ветров. Кусты розмарина окаймляли огород на западе, ромашка — на юге, рядок амарантов обозначил северную границу, а стена замка, ограничивала его восточную сторону, дополнительно защищая от преобладающих ветров. Я правильно распознала, показавшиеся из жирной черной земли, зеленые острые кончики поздних крокусов и мягколистый французский щавель. Миссис Фитц показала мне, где растет наперстянка, портулак и буквица, а также еще нескольких трав, которых я не смогла распознать. Была поздняя весна — время посадки. В корзинке на руке у миссис Фитц лежало много зубчиков чеснока урожая прошлого лета. Полная дама вручила мне корзинку вместе с палкой-копалкой для посадки. Очевидно, я довольно долго бездельничала в замке, и, если Колум до сих пор не знал, чем меня занять, то миссис Фитц всегда находила работу праздным рукам. — Вот, дорогая. Посадите их здесь, вдоль южной стороны между чабрецом и наперстянкой. Она показала мне, как надо, не повредив плотную оболочку, разделить головки чеснока на отдельные зубчики и, как их сажать. Делать это было довольно просто: надо было воткнуть каждый зубчик тупым концом, закопав в землю приблизительно на полтора дюйма. Наконец она встала, отряхивая свои объемные юбки. — Оставьте несколько головок, — посоветовала она, — разделите их и посадите по зубчику в разных местах по всему огороду. Чеснок отпугнет мелких насекомых от окружающих растений. К слову сказать, лук и тысячелистник действуют так же. И отщипните увядшие цветки календулы, но не выбрасывайте их, они будут весьма кстати. Многочисленная календула была разбросана по всему огороду, переполняя его золотистыми цветками. Именно тогда, когда я занялась календулой, ко мне подошел задыхающийся после бега мальчуган, которого миссис Фитц отправила на поиски Джейми, и сообщил, что пациент отказался уйти с работы. — Он сказал, — задыхаясь, говорил паренек, — что плечо у него не настолько болит, чтобы его лечить, но спасибо за вашу заботу. Услышав не слишком обнадеживающее сообщение, миссис Фитц пожала плечами. — Ну, не придет, так не придет. Впрочем, девочка, если захотите, можете отправиться в паддок около полудня. Насколько я знаю молодых людей, они не оторвутся от работы ради лечения, но оторвутся ради еды. Молодой Алек вернется сюда за вами в полдень и проводит к паддоку. Оставив меня досадить оставшийся чеснок, миссис Фитц отплыла, как галеон, а молодой Алек вприпрыжку следовал за ней.
Я с удовольствием проработала все утро, сажая чеснок, отщипывая увядшие головки цветов, выдергивая сорняки и ведя нескончаемую борьбу огородника с улитками, слизняками и подобными вредителями. Тут борьба с ними велась вручную, без использования химикатов. Я настолько погрузилась в работу, что даже не заметила появления молодого Алека, пока он вежливо не кашлянул, чтобы привлечь мое внимание. Не проронив ни слова и едва дождавшись пока я встану и отряхну от пыли юбку, он исчез за калиткой внутреннего двора. Паддок, куда он меня привел, располагался на зеленом лугу и находился далеко от конюшен. Там неподалеку весело резвились трое молодых лошадок. А ухоженная, гнедая, молодая кобылка с накинутой на спину легкой попоной была привязана к забору паддока. Джейми с осторожностью приближался к кобыле, наблюдавшей за его приближением с чрезмерной подозрительностью. Приблизившись и что-то тихо говоря, он осторожно положил ладонь здоровой руки ей на спину, приготовившись сразу же отступить, если кобыла заартачится. Она выкатила глаза и фыркнула, но с места не сдвинулась. Медленно двигаясь, он перебросил ногу через ее спину, и, продолжая кобыле что-то бормотать, очень медленно опустился на ее спину. Она едва привстала на дыбы и завертелась, но он усидел, чуть повысив голос. В этот момент кобыла повернула голову и увидела, что подхожу я с мальчиком. Почуяв угрозу и заржав, она встала на дыбы и, повернувшись к нам, прижала Джейми к забору паддока. Фыркнув и взбрыкнувшись, она прыгнула, лягнув удерживающую ее привязь. Не удержавшись, Джейми откатился к забору, чтобы не попасть под молотящие копыта. Он с трудом поднялся на ноги, и, выругавшись на гэльском, повернулся, чтобы выяснить причину своего поражения. Увидев нас, грозное выражение его лица сразу же сменилось на учтиво-радушное, хотя, как я поняла, наше появление было не столь своевременным, как хотелось бы. Впрочем, корзина с закуской заботливо собранная миссис Фитц, хорошо знающей молодых людей, значительно поспособствовала улучшению его настроения. — Да, уймись, ты, чертова тварь, — заметил он все еще фыркающей и танцующей на привязи кобыле. Отправив молодого Алеком дружеским шлепком, он поднял упавшую попону и, стряхнув с нее пыль, галантно расстелил ее, чтобы я села. Тактично избегая любых упоминаний о недавней неприятности с кобылой, я наливала Джейми эль и подавала ломти хлеба и сыр. Ел он сосредоточившись исключительно на еде, что напомнило мне о его отсутствии в трапезной позапрошлой ночью. — Проспал, — ответил он, когда я спросила, где он был, — оставив вас в замке, я сразу же ушел спать, а проснулся вчера до рассвета. После приема я немного поработал и сел на тюк сена, чтобы немного отдохнуть перед ужином, — он рассмеялся, — проснулся сегодня утром, сидя на том же месте, оттого, что лошадь покусывала мне ухо. Я подумала, что отдых пошел ему на пользу. Синяки после вчерашнего избиения потемнели, но кожа вокруг них была нормального цвета, к тому же у него был хороший аппетит. Я наблюдала, как он подчищал остатки еды. Лизнув кончик пальца, он аккуратно подбирал упавшие на рубашку крошки, отправляя их в рот. — У вас здоровый аппетит, — смеясь, заметила я, — похоже, если бы не было ничего другого, вы бы ели траву. — Я ее ел, — очень серьезно ответил он, — вкус у нее неплохой, но она не сытная. Я поразилась, но подумала, что должно быть он поддразнивает меня. — И когда вы ее ели? — спросила я. — Позапрошлой зимой. Я жил тогда в суровых условиях, в лесу с... с парнями, совершающими набеги через границу. Нам не везло неделю и даже больше. Еды у нас совсем не осталось. Время от времени мы заходили в коттедж крофтера, и нам давали немного каши, но эти люди были настолько бедны, что у них редко оставалось что-то лишнее. Как бы то ни было, они всегда накормят незнакомца, но двадцать незнакомцем — многовато даже для хайлэндского гостеприимства.
(Крофтеры(англ. crofter - croft участок земли) — шотландские крестьяне, арендующие землю у лэрдов на правах наследственных арендаторов.)
Неожиданно он усмехнулся. — Вы слышали... нет, не слышали. Я хотел спросить, слышали ли вы, как молятся за столом крофтеры? — Нет. И как же? Он отбросил волосы, лезшие в глаза, и продекламировал:
Живо, живо все за стол, Ешьте до отвала, Чтобы все ушло в живот, А не в суму попало. Живо, живо. Аминь.
— Что значит «не в суму»? — смеясь, спросила я. В ответ он похлопал по споррану, висевшему на поясе. — Кладите еду в живот, а не в сумку — объяснил он. Он потянулся к траве с длинными ланцетовидными листьями, аккуратно вытащил отросток и неспешно прокатывал его между ладонями, пока свисающие зерна не вылетели из соплодия. — В том году зима была поздняя и мягкая, иначе мы не продержались бы. Обычно, в ловушки попадали несколько кроликов. Иногда, если нельзя было разжигать костер, мы ели их сырыми. Время от времени, если удавалось подстрелить оленя, каждому доставалось немного оленины, но в то время, о котором я рассказываю, несколько дней дичь не попадалась. Квадратные белые зубы с хрустом откусили травянистый стебель. Я тоже сорвала стебель и покусывала кончик. Он был длиной в дюйм или около того, сладким с небольшой кислинкой, но достаточно мягким, чтобы его можно было есть, хотя вряд ли им можно было насытиться. Отбросив недоеденный стебель, Джейми сорвал другой и продолжил свой рассказ. — Несколько дней назад выпало немного снега. Под деревьями — наст, а везде — грязь. Я пошел искать грибы, знаете, такие большие, оранжевые штуковины, — они иногда растут внизу ствола, — и наступил на наст, он и проломился, а там на открытом месте, на клочке земли между деревьями растет трава. Думаю, немного солнечного света иногда туда попадало. Обычно, такие места находят олени. Они копытом отбрасывают снег и объедают траву до корней. До этого места они пока не добрались, я и подумал, если они так кормятся зимой, почему я не могу? Я был так голоден, что сварил бы свои сапоги и съел, если бы они мне больше не понадобились, поэтому я объел траву до корней, как это делают олени. — Сколько же вы не ели? — спросила я, увлекшись его рассказом, и будучи им потрясена. — Три дня вообще не ел, а за неделю — всего лишь драммак — горстка овса и немного молока. Да, — глядя на стебель в руке и, как будто что-то вспоминая, продолжил он, — зимняя трава — жесткая и кислая, не такая, как эта, но тогда мне было все равно. Глядя на меня, он неожиданно усмехнулся. — Тогда я не особо задумывался над тем, что у оленя четыре желудка, а у меня — всего один. После такое еды у меня были страшные колики и несколько дней мучили газы. Позже мужчина старше меня сказал мне, что перед тем, как есть траву, ее сначала надо отварить, но тогда я этого не знал. А даже, если бы и знал, ничего не изменилось бы. Я был слишком голоден, чтобы ждать пока она сварится. Он неловко вскочил на ноги и, наклонившись, подал мне руку, помогая встать. — Пора вернуться к работе. Спасибо за еду, девушка. Он протянул мне корзинку и направился к конюшням. Его волосы блестели на солнце, как блестит на солнце куча золотых и медных монет. Я не спеша возвращалась в замок, думая о людях, живших в холоде и грязи и питающихся травой. И только дойдя до двора, мне пришло в голову, что я напрочь забыла осмотреть его плечо.
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:04 | Сообщение # 19
Король
Сообщений: 19994
КАБИНЕТ ДЭВИ БИТОНА Когда я подошла к замку, к моему удивлению, у ворот меня ждал одетый в килт один из воинов Колума. Он передал мне, что Сам будет мне признателен, если я подожду его в кабинете. В личном кабинете лэрда высокие створки окон были распахнуты. Порывы ветра, шелестя листвой, проносились сквозь ветви плененных деревьев, создавая иллюзию пребывания на открытом воздухе. Когда я вошла в кабинет, лэрд сидел за письменным столом и что-то писал. Перестав писать, он встал, чтобы приветствовать меня. После нескольких вопросов о моем здоровье и благополучии, он подвел меня к клетке у стены, где мы любовались крошечными обитателями, тогда как они, возбужденные ветром, щебетали и пролетали сквозь листву. — Дугал и мистрисс Фитц говорят, что вы владеете определенными навыками целителя, — непринужденно заметил Колум, просовывая палец через сетку клетки. По-видимому, приученная к этому, маленькая серая овсянка спикировала и аккуратно села на палец, обхватив его крошечными коготками и слегка раздвинув крылья для удержания равновесия. Он нежно погладил ее по головке указательным пальцем свободной руки. Увидев утолщенную кожу вокруг ногтя, я удивилась. — Очень сомнительно, что ему приходилось много работать руками, — подумала я. Я пожала плечами. — Чтоб перевязать поверхностную рану, вряд ли понадобятся особые навыки. Он улыбнулся. — Может быть особые и не понадобятся, но, чтобы сделать это в кромешной тьме на обочине дороги, определенные навыки, пожалуй, нужны, не правда ли? К тому же миссис Фитц рассказала, что вы вылечили сломанный палец одному из ее парнишек, и этим утром перевязали ошпаренную руку кухарке. — Это тоже не очень сложно, — не понимая, к чему он клонит, ответила я. Он жестом показал что-то одному из слуг, и тот быстро достал небольшую чашечку из ящика письменного стола. Сняв крышку и взяв оттуда зерно, Колум через сетку начал его разбрасывать по полу клетки. Крошечные птички сорвались с ветвей и запрыгали, как множество крикетных мячиков, подпрыгивающих на поле. Овсянка тоже слетела вниз, чтобы присоединиться на полу к своим собратьям. — Вы не связаны с кланом Битона? — спросил он. Я вспомнила, как при первой нашей встречи миссис ФитцГиббонс спросила меня: «Так вы чародейка? Как Битон»? — Ничуть. Разве представители клана Битона — лекари? Колум удивленно посмотрел на меня. — Вы не слышали о них? Целители клана Битона известны во всем Хайлэнде. Многие из них странствующие целители. У нас тут был такой какое-то время. — Был такой? А что с ним случилось? — Он умер, — как бы между прочим, отозвался Колум, — подхватил лихорадку и через неделю умер. С тех пор у нас не было целителя, кроме миссис Фитц. — Очевидно, она очень знающая, — сказала я, думая, о ее эффективном лечении травм у молодого человека Джейми. Размышляя о травмах Джейми, я подумала об их причине, и на меня накатило негодование по отношению к Колуму. Но не только негодование, а и предосторожность. Этот человек, напомнила я себе, был и законом, и присяжным, и судьей для тех, кто проживает в его владениях, и, очевидно, он привык к тому, чтобы все было так, как он хочет. Он кивнул, все еще занятый кормлением птиц. Разбросав оставшееся зерно, он отдал последнюю горстку запоздавшей серо-голубой камышовке. — О да. Она прекрасно разбирается в целительстве, но, управляя замком, и всеми в нем, включая меня, у нее забот более, чем достаточно, — неожиданно обаятельно усмехнувшись, заметил он. — Я подумал, — продолжал он, поспешно воспользовавшись моей ответной улыбкой, — учитывая, что сейчас вы не слишком заняты, может быть вы взглянете на то, что оставил после себя Дэви Битон? Возможно, вы знаете, как использовать некоторые его лекарства и просмотрите остальное. — Хорошо... посмотрю. Почему бы и нет? Мне и вправду стало скучновато ходить по кругу огород — кладовая — кухня. Было любопытно посмотреть какие компоненты снадобий покойный мистер Битон считал полезными. — Энгус или я могли бы препроводить леди вниз, сэр, — почтительно предложил слуга. — Не беспокойтесь, Джон, — ответил Колум, вежливым жестом отсылая слугу, — я сам все покажу мистрисс Бичем. Он медленно спускался по лестнице, и было видно, что спускаясь, он испытывает боль. Также было видно, что он не желал помощи, и я не стала ее ему предлагать. Кабинет покойного Битона оказался в отдаленном углу замка, а так как он располагался за кухнями, его не было видно. В непосредственной близости от него было только кладбище, где теперь покоился его хозяин. В узкой темной комнате, одна из стен которой была частью наружной стены замка, высоко наверху находилось горизонтально расположенное крошечное щелевое оконце, так что проникающие сквозь него солнечные лучи отделяли темноту высокого сводчатого потолка от непроглядной тьмы ниже. Вглядываясь мимо Колума в темную глубину комнаты, я разглядела высокий шкаф с десятками крошечных ящичков, на каждом из которых была этикетка, подписанная причудливым почерком. Баночки, коробочки и бутылочки всех форм и размеров были аккуратно расставлены на полках, расположенных над прилавком, где, судя по оставшимся пятнам и покрытой коркой ступке покойный Битон, очевидно по привычке, смешивал ингредиенты для снадобий. Колум вошел в комнату первым. Потревоженные его приходом мерцающие пылинки, закружились в водовороте и потянулись вверх к полоске солнечного света, подобно пыли, поднявшейся при взломе гробницы. Он на минуту остановился, давая глазам привыкнуть к темноте, а затем, глядя по сторонам, медленно пошел вперед. Мне показалось, что в эту комнату он зашел впервые. Наблюдая за его прогрессирующей хромотой, когда он шел по узкой комнате, я заметила: — Знаете, вам немного помог бы массаж. Я имею в виду, он бы уменьшил боль. Я уловила, как сверкнули серые глаза и тут же пожалела, что вообще заговорила, но проблеск почти сразу погас, и его лицо приняло привычное выражение вежливого внимания. — Его надо делать с нажимом, — добавила я, — особенно у основания позвоночника. — Я знаю, — отозвался он, — Энгус Мор делает его мне на ночь. Он замолчал, тронув один из пузырьков. — Похоже, вы немного разбираетесь в лечении. — Немного, — осмотрительно ответила я, надеясь, что он не собирается проверять меня, спрашивая для чего используются различные снадобья. На наклейке пузырька, который он держал, было написано: «РURLES OVIS». Вряд ли кто-нибудь догадался, что это такое. К счастью, он поставил пузырек на место и осторожно провел пальцем по пыльной крышке большого сундука, стоящего у стены. — Давненько здесь никого не было, — объяснил он, — я попрошу миссис Фитц прислать сюда несколько девчушек, чтобы они здесь немного прибрали. Не возражаете? Я открыла дверцу шкафа и закашлялась от поднявшегося облака пыли. — Пожалуй, стоит, — согласилась я. На нижней полке шкафа лежала толстая книга в синем кожаном переплете. Подняв ее, я увидела книгу поменьше. Она была в переплете из черной дешевой ткани с очень потрепанными краями. Вторая книга оказалась дневником Битона, куда он аккуратно записывал имена своих пациентов, подробности их болезней и назначенный курс лечения. — Скрупулезный мужчина — с одобрением подумала я. Одна из записей гласила: «Второе февраля н.э. 1741. Сара Грэхем МакКензи, травма большого пальца руки по причине защемления отростка краем прядильной катушки. Примочка из отвар болотной мяты с последующей припаркой: по одной части тысячелистника, зверобоя, измельченных слэйтэров и мышиных ушек смешать с основой из очищенной глины». Слэйтэры? Мышиные ушки? Впрочем, некоторые лекарственные травы, стоящие на полках сомнений не вызывали. — Большой палец Сары МакКензи зажил хорошо? — спросила я у Колума, закрывая книгу. — А-а, у Сары? — задумчиво проронил он, — нет, думаю, что нет. — Правда? Интересно почему. Быть может я смогла бы осмотреть ее попозже. Он покачал головой, и мне показалось, что я уловила промельк мрачного веселья, проявившийся в очертаниях его полных изогнутых губ. — Почему не смогу? — спросила я, — разве она ушла из замка? — Можно и так сказать, — ответил он. Теперь веселье стала очевидным. — Она умерла. Я смотрела ему вслед, пока он пробирался к двери по пыльному каменному полу. — Остается надеяться, что вы, миссис Бичем, будете несколько лучшим целителем, чем покойный Дэви Битон — произнес он. Остановившись у двери, он обернулся и насмешливо посмотрел на меня. В это время солнечный луч осветил его, как прожектор. — Вряд ли вы могли бы лечить хуже, — добавил он и исчез в темноте. Я прохаживалась по узкой маленькой комнате, осматривая все, что там было. Скорее всего, большая часть находившегося здесь была мусором, но, возможно, среди мусора нашлось бы и то, что следовало бы сохранить. Я выдвинула крошечный ящичек из сундучка аптекаря и в нос ударил острый запах камфоры. Ну это пригодится, верно. Задвинув ящичек, я вытерла о юбку пыльные пальцы. Наверное, мне все-таки стоит подождать, пока жизнерадостные служанки миссис Фитц наведут здесь порядок, а потом продолжить разборку. Я выглянула в коридор. Пусто. Ни единого звука. Но я была не настолько наивной, чтобы подумать, что рядом никого нет. Я знала, что по приказу за мной неотрывно следили и делали это весьма искусно. Когда я шла на огород, за мной кто-то шел. Когда я поднималась по лестнице в свою комнату, я видела, как кто-то мимоходом бросал взгляд на мои ноги, чтобы видеть куда я свернула. И когда мы въехали во двор замка, я успела заметить вооруженных охранников, укрывающихся под навесом от дождя. Нет, мне точно не дадут легко уйти отсюда, не говоря уже об обеспечении транспортом и средствами для отъезда. Я вздохнула. По крайней мере, сейчас я была одна, и это было то, чего я очень хотела. Пусть даже на какое-то время. Я неоднократно пыталась думать о том, что произошло со мной, когда я шагнула в зазор между стоячими камнями. Но здесь события менялись так быстро, что днем у меня не оставалось свободной минуты. Похоже сейчас такой момент настал. Отодвинув пыльный сундук от стены, я села, прислонившись спиной к камням. Они были очень массивными. Откинувшись, я уперлась в них ладонями, думая о каменном круге и пытаясь вспомнить мельчайшие детали произошедшего. Кричащие камни были последними из того, что я помнила. Я это точно могу сказать. Хотя даже в этом я сомневалась, поскольку они кричали не переставая. — Может быть, — подумала я, — звук исходил не от самих камней, а от...того... что я ступила в зазор. Были ли камни какой-то дверью? Тогда куда она открывалась? Для чего бы эта дверь ни была, мне было не известно. Думаю, что там был проход сквозь время, потому что я была в том времени и нахожусь сейчас в этом, а камни только соединяли времена. И звуки. Они меня ошеломили. Но оглядываясь назад и учитывая, что с той поры прошло совсем немного времени, мне кажется, они были очень похожи на звуки битвы. Полевой госпиталь, в котором я работала, обстреливался трижды. Даже зная, что хрупкие стены временных строений не защитят нас, при первых же звуках тревоги врачи, медсестры и санитары бежали внутрь и для храбрости собирались вместе. Храбрости катастрофически не хватает, когда над головой рвутся минометные снаряды, а рядом взрываются бомбы. Тот ужас, который я тогда испытывала, был точно таким, какой я прочувствовала, проходя через зазор в камне. Только теперь до меня дошло, что я кое-что вспомнила именно о проходе сквозь камни. И вспомнила очень мелкие детали. Вспомнила ощущение силового противостояния с каким-то течением, в которое я попала. Да, я осознанно боролась с ним, чтобы оно из себя не представляло. Вспомнила, что в нем я видела картинки. Вернее, не абстрактные картинки, а обрывки моих мыслей. Некоторые из них были ужасающими, и я отбивалась от них, пока... когда «проходила». Отбивалась ли я от остальных? — не помню. Знаю, что у меня остались смутные воспоминания борьбы за какую-то поверхность. Неужели я решила прибыть именно в это время, потому что оно было своего рода убежищем от этого кружащегося водоворота?
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:05 | Сообщение # 20
Король
Сообщений: 19994
Я покачала головой. Думая о проходе, я не могла найти ответа. Я ничего не понимала, кроме одного — мне надо вернуться к стоящим камням. — Мистрисс? Из дверного проема послышалась тихая шотландская речь, и я подняла глаза. Две девушки примерно шестнадцати-семнадцати лет, не решаясь войти, застенчиво стояли в коридоре. Одеты они были в рабочую одежду: обе обуты в сабо, и у обоих головы повязаны домоткаными платками. Та, которая обратилась ко мне, держала в руках щетку и несколько сложенных кусков материи, а ее спутница держала ведро, над которым поднимался пар. Девушки миссис Фитц пришли наводить порядок в кабинете лекаря. — Мы вас не побеспокоили, мистрисс? — встревоженно спросила одна. — Нет-нет, — заверила их я, — я все равно собиралась уходить. — Вы пропустили обед, — сообщила другая девушка, — но мистрисс Фитц просила вам передать, что на кухне для вас есть еда, когда бы вы туда не пришли. Я посмотрела в окно в конце коридора. Солнце и вправду слегка перевалило за полдень, и я почувствовала усиливающиеся спазмы голода. Я улыбнулась девушкам: — Придется идти на кухню. Спасибо. Я снова принесла обед на луг, беспокоясь, что, в противном случае, Джейми не поест до ужина. Сидя на траве и наблюдая за тем, как он ест, я спросила его, почему он жил в таких суровых условиях, совершая набеги на скот и переводя его через границу. К этому времени я достаточно насмотрелась на приходящих и уходящих жителей соседней деревни и замка и могла сказать, что Джейми был более знатного происхождения и намного образованнее, чем большинство из них. Судя по краткому описанию их фермерского поместья, о котором он рассказывал, по-видимому, он был из довольно состоятельной семьи. Тогда почему он живет так далеко от дома? — Я — преступник, — сообщил он, как бы удивившись тому, что я об этом не знаю, — англичане объявили вознаграждение в десять фунтов стерлингов за мою голову. Не так много, как за разбойника, — с недовольством заметил он, — но побольше, чем за карманника. — Только лишь за сопротивление? — недоверчиво спросила я. Десять фунтов в здешних местах составляли полугодовой доход небольшой фермы, и я не могла себе представить, что за одного беглого заключенного английское правительство так много платит. — Нет. За убийство. Я поперхнулась, поскольку рот у меня был набит хлебом с солеными огурцами. Джейми услужливо стучал меня по спине, пока я снова не смогла говорить. С глазами полными слез я спросила: — К-кого вы у-убили? Он пожал плечами. — Ну, ситуация выглядит несколько странно. На самом деле я не убивал человека, за убийство которого меня объявили вне закона. Стоит заметить , что за это время я отправил на тот свет несколько красномундирников, поэтому считаю такое решение справедливым. Он замолчал и повел плечами, будто потерся спиной о невидимую стену. Я и раньше замечала у него такую привычку. Впервые я заметила ее в мое первое утро в замке, когда, обрабатывая его рану, я увидела шрамы на его спине. — Это было в Форт-Уильяме. После второй порки, я не мог пошевелиться день или два, а потом от ран у меня началась лихорадка. Но, когда я смог встать, несколько... друзей прибегли к хитрости, чтобы вытащить меня из лагеря, выбрав способ, в подробности которого лучше не вдаваться. Во всяком случае, когда мы уходили, поднялся переполох, и в этом переполохе застрелили английского сержант-майора. По стечению обстоятельств, именно он порол меня в первый раз. Я бы в него не стрелял. Как бы там ни было, лично я против него не был настроен. В любом случае, я был настолько слаб, что мог разве что держаться в седле, — сжавшись, полные губы стали тонкими, — хотя, если бы это был капитан Рэндолл, думаю, я нашел бы в себе силы. Он расслабил плечи, и, потянув вниз со спины льняную рубашку из грубого полотна, пожал плечами. — Вот такие дела. Поэтому я в одиночку не ухожу далеко от замка. В глубине Хайлэнда мало шансов нарваться на английский патруль, но границу они переходят часто. Но еще есть Стража, хотя они даже не приближаются к замку. Колум не нуждается в их услугах. У него под рукой — свои люди. Он улыбнулся, начав ерошить свои яркие стриженные волосы. Он ерошил их до тех пор, пока они, не встали дыбом, как иглы дикобраза. — Как видите, я очень приметен. Сомневаюсь, что в замке есть информаторы. Но, как в замке, так и в деревне могут быть такие люди, которые, если бы знали, что меня разыскивают, были бы рады заработать несколько пенсов, сообщив англичанам, где я нахожусь, — посмотрев на меня, он улыбнулся, — вы же поняли, что меня зовут не МакТавиш? — А лэрд об этом знает? — Что я вне закона? Да, Колум знает. Пожалуй, большинство людей в этой части Хайлэнда знают об этом. То, что произошло в Форте-Уильяме, вызвало в то время немалую шумиху, да и новости здесь быстро распространяются. Чего люди не знают, так это то, что Джейми МакТавиш — тот человек, которого разыскивают, и не узнают, пока кто-то из тех, кто знает мое имя, не увидит меня. Его волосы до сих пор нелепо торчали, и мне вдруг захотелось пригладить их, но я сдержалась. — Почему вы стрижетесь? — вдруг спросила я и покраснела. — Простите. Это не мое дело. Я спросила только лишь потому, что у большинства здешних мужчин волосы длинные ... Слегка смутившись, он поспешно пригладил торчащие волосы. — Раньше они у меня тоже были длинными. Сейчас они короткие, потому что монахам пришлось выбрить мне затылок, и волосы всего за несколько месяцев отрасли на такую длину. Он согнулся пополам, предлагая мне осмотреть его затылок. — Видите там, поперек затылка? Ощупав затылок и разобрав густые волосы, я увидела блестящий, шестидюймовый, свежезаживший, слегка выпуклый рубец все еще розового цвета. Осторожно надавливая на рубец, я прошлась по всей его длине. Рана хорошо затянулась, благодаря прекрасной, аккуратной работе того, кто зашивал рану. Такая зияющая рана должна была сильно кровоточить. — У вас бывают головные боли? — поинтересовалась я, как специалист. Выпрямившись, он пригладил волосы так, чтобы они закрыли рубец и кивнул. — Иногда. Хотя и не такие сильные, как раньше. После того, как это случилось, я ослеп на месяц или около того. Вот тогда голова болела зверски, не переставая. Когда ко мне вернулось зрение, головная боль начала ослабевать. Будто проверяя свою способность видеть, он несколько раз моргнул. — Иногда все предметы блекнут, — объяснил он, — если я очень устал. И края их размываются. — Удивительно, что вы вообще остались живы, — сказала я, — должно быть у вас крепкий череп. — Так и есть. Не голова, а кочан капусты, как утверждает моя сестра. Мы оба рассмеялись. — Как же это случилось? — спросила я. Он нахмурился, и на его лице появилось выражение неуверенности. — В этом-то и вопрос, — медленно ответил он, — как это произошло я ничего не помню. Я был внизу у перевала Кэрриарик с несколькими парнями из Лох-Лаггана. Последнее, что я помню, это как я поднимался в гору, пробиваясь сквозь невысокие заросли. Помню, как уколол руку о куст падуба и подумал, что капли крови выглядят точно так же, как его ягоды. А после этого, я просыпаюсь во Франции, в аббатстве Святой Анны де Бопрэ, голова пульсирует в ритме барабанного боя, и кто-то, кого я не вижу подает мне прохладное питье. Он потер затылок, будто тот еще болел. — Иногда мне кажется, что я вспоминаю некоторые моменты — лампу над головой, качающуюся туда-сюда, сладкий, маслянистый вкус на губах, людей, говорящих мне что-то, но я не знаю, было ли это в реальности. Я знаю, что монахи давали мне опиум, и я почти все время видел сны. Он прижал пальцы к закрытым векам. — Мне снился один и тот же сон, он повторялся снова и снова. В моей голове растут большие и корявые корни деревьев. Они растут и разбухают, выталкивают мне глаза, проталкиваются в горло и душат меня. Корни растут и растут. Они извиваются и сплетаются, их становиться все больше и больше. Наконец их становится столько, что они уже не умещаются в моем черепе, и я просыпаюсь от звука разлетающегося на куски черепа, — он поморщился, — звук был как бы сочным, трескучим, как звук выстрелов под водой. Брр! Неожиданно на нас упала тень, и появившийся прочный башмак пнул Джейми в бок. — Ленивый молодой ублюдок, — бесстрастно произнес пришедший, — набиваешься, в то время, как лошади разыгрались. А, если эта кобылка вырвется, слышь, парень? — Если она и вырвется, то не раньше, чем я умру от голода, Алек, — ответил Джейми, — а пока — вот, возьми немного, еды еще много осталось. Он взял кусок сыра и вложил в скованную артритом руку. Постоянно полусогнутые пальцы медленно смыкались на сыре, в то время как их хозяин опускался на траву. Джейми представил мне пришедшего неожиданно учтиво: — Алек МакМагон МакКензи — главный конюх замка Леох. Увидев его, я подумала, что у коренастого конюха в кожаных штанах и рубашке из грубого полотна такой властный вид, что только одним своим видом он может усмирить даже самого непокорного жеребца. При этом мне на ум пришла цитата: «Глаз, как у Марса, угрожает иль командует». Один его глаз был открыт, другой — закрыт черной повязкой. Его густые брови, растущие пучками, срослись на переносице. Внизу они были темные, а сверху покрытые длинными седыми волосками, которые, словно компенсируя потерю глаза, угрожающе подрагивали, как усики у насекомых. После первого кивка в качестве благодарности за еду, старина Алек (так Джейми обращался к нему, чтобы отличить от молодого Алека, который был моим провожатым) перестал обращать на меня внимание, а обратил его на еду и трех молодых лошадок, которые, покачивая хвостами, прогуливались на лугу. Вскоре я потеряла интерес к длинной дискуссии о происхождении некоторых, безусловно известных лошадей, которых не было среди присутствующих, о подробных записях селекции в конюшне за нескольких лет, и о множестве, непонятных для меня статьях строения лошадей, касающихся скакательных суставов, холки, плеч и других анатомических подробностей. А поскольку на лошади я замечала только такие статьи, как нос, хвост и уши, то во все тонкости других статей я не вникала. Откинувшись на локтях, я грелась на теплом весеннем солнышке. Этот день был необычно спокоен. Было ощущение того, что что все идет тихо и должным образом, и ничто не сможет внести беспорядок и путаницу в решение человеческих проблем. Возможно, это был мир, который всегда находят под открытым небом, вдали от зданий и грохота. А может, мои ощущения были результатом работы на огороде, когда, прикасаясь к растениям, меня охватывало чувство спокойного удовлетворения оттого, что я помогаю им расти. Или я почувствовала облегчение оттого, что, наконец, я нашла работу, вместо того, чтобы слоняться вокруг замка, ощущая себя лишней и привлекая внимание, как клякса на пергаменте.
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:06 | Сообщение # 21
Король
Сообщений: 19994
Несмотря на то что я не принимала участия в беседе о лошадях, здесь я не чувствовала себя лишней. Старина Алек вел себя так, будто я была всего лишь частью пейзажа, и, хотя Джейми изредка бросал взгляды в мою сторону, то со временем, когда их беседа плавно перешла на гэльский — явный признак эмоционального отношения шотландца к предмету обсуждения, он перестал обращать на меня внимание. А поскольку я не понимала о чем идет речь, то ее звучание успокаивало меня, как гудение пчел на цветках вереска. Как ни странно, но умиротворенная и сонная, я отбросила не только мысли о подозрениях Колума и своем непростом положении, но и обо всем, что меня тревожило. — Для каждого дня достаточно своей заботы, — выудив библейское изречение из глубин памяти, сонно подумала я. То ли от того, что мне стало холодно от проходящего облака, то ли изменился тон разговора мужчин, но через какое-то время я проснулась. Мужчины снова перешли на английский, и вместо бессвязной болтовни одержимых лошадьми, разговор был серьезным. — До Собрания, парень, осталась всего лишь неделя, — заметил Алек, — ты уже решил, что будешь делать после? Джейми тяжело вздохнул. — Нет, Алек, не решил. То на ум приходит одно, то — другое. Конечно, здесь хорошо работать со скотиной и с тобой. В голосе молодого человека чувствовалась улыбка, но, когда он продолжил, ее не стало. — И Колум обещал мне... ну, об этом ты не знаешь. Но поцеловать железо, сменить свою фамилию на МакКензи и отречься от всего для чего я рожден — нет, на это я не пойду. — Ты такой же упрямый, как твой отец, — заметил Алек, хотя в его голосе прозвучало неохотное одобрение, — иногда ты похож на него, хотя высокий и красивый, как все в роду твоей матери. — Ты его знал? — в голосе Джейми зазвучала заинтересованность. — Да, немного. Но больше слышал. Я был в Леохе еще до того, как твои родители поженились. А, услышав, что Дугал и Колум говорят о Черном Брайане, можно было подумать, что он — сам дьявол, если не хуже. И, что твою маму — Деву Марию — он увез в скверное место. Джейми расхохотался. — И я такой же, как он? — Ты — весь в него, парень. Да, я отлично понимаю, что стать человеком Колума для тебя, как нож к горлу. Но может стоить посмотреть на эту ситуацию с другой стороны? Если, скажем, речь идет о борьбе за Стюартов, то Дугал будет осуществлять задуманное. Выбери в этом противостоянии правильную позицию, и ты дружище, вернешь не только свою землю, а намного больше, чтобы не делал Колум. Джейми ответил ему тем, что я назвала про себя «шотландским звуком». Это — неопределенный, низкий, горловой звук, который может означать все, что угодно. Изданный Джейми звук, похоже, означал определенные сомнения относительно вероятности достижения такого желаемого результата. — Хорошо, — сказал он, — а, если Дугал не станет осуществлять задуманное, тогда что? Или, если борьба за власть обернется против Стюартов? Алек издал ответный горловой звук. — Тогда, парень, оставайся здесь. Станешь главным конюхом вместо меня. Я так долго не продержусь, а ухаживающих за лошадьми лучше тебя, я не видел. Скромное фырканье Джейми означало, что он оценил комплимент. Не обращая внимание на его фырканье, старик продолжил: — МакКензи тоже тебе родня, и дело не в том, чтобы отречься от своей крови. Есть и другие соображения, — и в его голосе зазвучали поддразнивающие нотки — может быть такие, как мистрисс Лаогера? В ответ он услышал звук, обозначающий смущение и отрицание. — Слушай, парень, ни один молодой человек не даст избить себя ради девушки, за которой он не ухаживает. Ты знаешь, что ее отец не допустит, чтобы она вышла замуж за человека не из клана. — Она еще очень молодая, Алек, мне стало просто ее жаль, — защищался Джейми, — не более. В этот раз Алек горловым фырканьем издал шотландский звук полный насмешливого недоверия. — Расскажи это двери конюшни, приятель. У нее столько же мозгов, насколько можно верить тебе. Хорошо, даже если это не Лаогера, — а тебя, заметь, могли избить и похуже, — у тебя были бы лучшие перспективы для брака, будь у тебя немного денег и будущее. И это может сбыться, если ты станешь главным конюхом после меня. Ты мог бы выбрать какую захочешь девушку, если она первая не выберет тебя! И Алек фыркнул, сдавленно смеясь, как человек, который редко смеется. — Тогда, парень, мухи кружащиеся вокруг приманки, остались бы ни с чем! Ты сейчас без гроша в кармане и без имени, а девицы вздыхают по тебе. Я таких видел! — зафыркал он, — да даже эта сасеннахская девка не оставляет тебя в покое, а ведь она совсем недавно овдовела! Не желая выслушать еще более неприятные комментарии о себе, я решила, что пора формально проснуться. Потягиваясь и зевая, я села, демонстративно потирая глаза, чтобы не встретиться взглядом ни с одним из них. — Мммм, я, кажется, уснула, — сказала я, невинно моргая. Джейми, с покрасневшими ушами, чрезмерно озаботился сбором остатков еды от пикника, а старина Алек уставился на меня так, будто впервые меня увидел. — Интересуетесь лошадьми, девушка? — спросил он. В сложившейся ситуации, я едва ли могла сказать «нет». Подтвердив то, что лошади самые неотразимые создания, я выслушала подробные объяснения о достоинствах кобылки, как вкопанной стоящей в паддоке, и чей подергивающийся хвост отгонял редких мух. — Приходите, милая, и любуйтесь ими, когда захотите — заключил Алек, — только не приближайтесь к ним слишком близко, вы их отвлекаете. Им все-таки надо работать. Меня в открытую выпроваживали, но я стояла на своем, помня зачем я пришла сюда. — Хорошо, в следующий раз буду бдительней, — пообещала я, — но прежде, чем я уйду, я хотела бы осмотреть плечо Джейми и снять повязку. Алек, не торопясь, кивнул, но, к моему удивлению, Джейми, отказавшись от моих услуг, отвернулся, собираясь возвратиться в паддок. — Это, милая, еще немного подождет, — сказал он, глядя в сторону, — сегодня предстоит многое сделать. Может быть вы осмотрите плечо позже, после ужина, а? Его поведение показалось мне очень странным, раньше он не спешил вернуться к работе. Впрочем, вряд ли я могла навязать ему свои услуги, если он этого не хотел. Пожав плечами, я согласилась встретиться с ним после ужина и ушла. Направляясь в замок, я повернула и пошла по дороге, поднимающейся в гору. Поднимаясь, я размышляла над формой шрама на голове Джейми. Судя по виду шрама, а он был не прямой, а дугообразный. Удар нанесли не английским мечом с прямым лезвием, а оружием, лезвие которого было выгнуто. Неужели действовали лохаберским топором? Но насколько я знала, такие смертоносные топоры были, — нет, поправила я себя, есть — только у членов клана.
(Лохаберский топор или лохаберакс(англ. Lochaber axe — от названия местности Лохабер в Шотландии) — разновидность топора. Появилась в Шотландии и распространилась в начале XIV века.)
И еще кое-что пришло мне в голову, но уже после того, как я ушла. Мне было непонятно, почему будучи в бегах и к тому же имея скрытых врагов, Джейми полностью доверился незнакомке. Оставив корзинку с остатками еды на кухне, я вернулась в кабинет покойного Битона. Теперь, после посещения трудолюбивых помощниц миссис Фитц, он стал безукоризненно чистым. Даже дюжины стеклянных пузырьков в шкафу сверкали в слабом свете доходящим из окна. Пожалуй, инвентаризацию трав и лекарственных средств, стоило начать с него. Накануне вечером, прежде чем меня одолел сон, я несколько минут листала книгу в синем кожаном переплете, взятую из кабинета. Она оказалась «Руководством и Справочником лекаря» с перечнем рецептов для лечения различных болезней по их сопутствующим симптомам, ингредиенты которых, были представлены в этой книге. В книге было несколько разделов: «Золототысячник, рвотные средства и лекарственные кашки», «Пастилки и Лодоки», «Различные пластыри и их отличия», «Лечебные отвары и противоядия» и весьма обширный раздел под зловещим заголовком из одного слова: «Слабительные».
(Лодок — арабское название средства от кашля, которое по консистенции гуще сиропа, но более жиже лекарственной кашки. В тексте название употребляется в качестве показателя консистенции.)
Прочитав несколько предписаний, мне стали очевидны причины неудач в лечении пациентов покойным Деви Битоном. — При головной боли, — прочитала я в одной записи, — возьмите конское яблоко, хорошо его высушите, затем тщательно разотрите в порошок и, размешав в горячем эле, выпейте. — При судорогах у детей — поставить пять пиявок за ухо ребенка. И через несколько страниц: — Отвар, приготовленный из корней чистотела, куркумы и сока двухсот слэйтэрс — лучшее средство от желтухи. Я закрыла книгу, восхищаясь многочисленными пациентами покойного целителя, которые, судя по его скрупулезным записям в журнале, не только выжили после назначенного им лечения, но даже выздоровели. В шкафу впереди всех пузырьков стояла большая коричневая стеклянная банка с несколькими подозрительно выглядевшими шариками. С учетом рецептов Битона, я уже представляла, что это может быть. Повернув ее, я торжествующе прочитала наклейку подписанную от руки: КОНСКИЙ НАВОЗ. Подумав, что свойства этого веществ, вероятно, со временем не улучшатся, я, не открывая банку, с осмотрительностью отодвинула ее в сторону. Дальнейшая разборка выявила, что PURLES OVIS — латинская версия аналогичного вещества, но от овцы. МЫШИНЫЕ УШКИ тоже оказались животного, а не растительного происхождения, и, передернувшись, я отодвинула пузырек с крошечными, розоватыми, высушенными ушками. Мне очень хотелось узнать, что такое «слэйтэрс». Его написание было различным: «слэйттерс», «склэйтэрс», «слэйтирс», но это средство, как оказалось, было основным ингредиентом в ряде снадобий, так что увидев флакон с прозрачной пробкой и такой надписью на этикетке, я обрадовалась. Флакон был примерно наполовину заполнен чем-то вроде маленьких серых пилюль диаметром не более четверти дюйма и настолько идеально круглыми, что я была восхищена навыками Битона в дозировании и оформлении к отпуску лекарств. Поднеся флакон к глазам и удивившись его легкости, я рассмотрела тонкие бороздки поперек каждой «таблетки» и микроскопические ножки согнутые пополам и направленные сгибом к проходящей посередине центральной бороздке. Поспешно поставив пузырек на пол и вытерев руку о фартук, я внесла еще одну запись в составляемый мысленный список. Вместо «слэйтэры» читать «мокрицы». В банках Битона нашлись еще несколько более-менее безобидных веществ, а также некоторые сушеные травы и экстракты, которые можно было использовать. Я нашла порошок фиалкового корня и ароматический уксус, которыми миссис Фитц лечила травмы Джейми МакТавиша, а также лесной дягиль, полынь, розмарин и нечто с наклейкой, на которой было написано «ВОНЮЧИЙ АРАГ». Я открывала это нечто с осторожностью, но оказалось, что это не что иное, как мягкие кончики молодых еловых побегов, и из открытой склянки выплыл приятный целительный аромат. Оставив склянку открытой, я поставила ее на стол, чтобы ароматизировать воздух в маленькой темной комнате и продолжила инвентаризацию. Я выбросила банку с сушеными улитками, пузырек с МАСЛОМ ИЗ ДОЖДЕВЫХ ЧЕРВЕЙ, содержимое которого соответствовало надписи, ВИННЫХ МНОГОНОЖЕК, которых измельчили и вымочили в вине, ПОРОШОК ИЗ ЕГИПЕТСКОЙ МУМИИ — неопределенного вида пыль, которая, по-моему, больше походила на ил с берега реки, чем на прах из гробницы фараона, ГОЛУБИНУЮ КРОВЬ, муравьиные яйца, несколько высушенных жаб тщательно обернутых мхом и порошок из человеческого черепа. Интересно чьего, хотела бы я знать. Большую часть дня я разбирала шкаф и застекленный шкафчик с множеством выдвижных ящичков. Когда я закончила, за дверью кабинета собралась огромная куча бутылок, коробок и пузырьков, которые надо было выбросить, а гораздо меньшее их количество, возможно, пригодных средств были снова спрятаны в шкаф. Какое-то время я стояла в раздумье над большим ворохом паутины, не зная, что с ней делать. И в «Справочнике» Битона, и в моих смутных воспоминаниях о рекомендациях народной медицины считалось, что паутина успешно используется при перевязке ран, тогда как я считала, что такое ее применение в высшей степени негигиенично. Вместе с тем, мой опыт у обочины с бинтами из полотна показал, что для повязки желательно иметь то, что сможет «склеить» рану и впитать кровь. В конце концов, я снова положила паутину в шкаф, решив найти способ ее стерилизации. — Кипятить ее нельзя, — подумала я — может быть, ее очистит пар, не разрушив при этом клейкость? Вытерев руки о передник, я задумалась. К этому времени я проверила почти все, кроме деревянного сундука у стены. Откинув крышку, я тотчас отпрянула от хлынувшего наружу смрада. В сундуке хранился хирургический инструмент Битона. Внутри находились несколько зловещего вида пил, ножей, зубил и других инструментов, более подходящих для строительства , чем для обработки нежных человеческих тканей. Смрад, очевидно, был оттого, что Дэви Битон не видел особой пользы в отмывании свои инструменты после их применения. При виде темных пятен на некоторых лезвиях я скривилась от отвращения и захлопнула крышку. Подтащив сундук к двери, я хотела попросить миссис Фитц, чтобы инструменты, после того, как их хорошенько прокипятят, отдали плотнику замка, если таковой был. Шевеление сзади вовремя насторожило меня, иначе я бы врезалась в только что вошедшего. Повернувшись, я увидела двух молодых людей, один из которых прыгал на одной ноге, а другой его поддерживал. Увечная ступня прыгающего была перевязана неопрятным тряпьем залитым свежей кровью. Окинув взглядом комнату, я указала увечному на сундук, так как ничего другого не было. — Садитесь, — предложила я. Судя по всему, у нового лекаря замка Леох начиналась практика.
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:14 | Сообщение # 22
Король
Сообщений: 19994
РАЗВЛЕЧЕНИЯ ОДНОГО ВЕЧЕРА Я лежала на кровати полностью обессиленная. Как ни странно, но я получила удовольствие, перерыв кабинет покойного Битона. Занимаясь лечением тех немногих появившихся пациентов средствами, какими бы скудными они ни были, я снова почувствовала себя уверенной и нужной. Ощущая под пальцами плоть и кости, измеряя пульс и осматривая языки и глазные яблоки, а, по сути, занимаясь привычной рутиной, помогло мне по большей части заглушить чувство полнейшей паники, не отпускавшей меня после ощущения падения при проходе между камнями. Какими бы необычными ни были обстоятельства моего появления и как бы неуютно я себя не чувствовала, но понимание того, что люди здесь другие меня почему-то очень успокаивало. Они были теплыми и волосатыми, можно было почувствовать как бьются их сердца или прослушать как дышат их легкие. От некоторых из них дурно пахло, некоторые были завшивленными и грязными, но для меня это было не ново. Условия здесь были не хуже, чем в полевом госпитале, и их травмы пока были обнадеживающе незначительными, но получив возможность снова облегчать боль, вправлять суставы и излечивать травмы, я испытывала безмерное удовлетворение. Взяв на себя ответственность за здоровье людей, я почувствовала себя не такой уж жертвой прихотей приведшей меня сюда судьбы, какой бы невероятной она ни была. И я была благодарна Колуму за его предложение. Что касается Колума МакКензи, то он — человек весьма неординарный. Казалось бы, лэрд — человек культурный, снисходительный к чужим проступкам, вдумчивый и сдержанный, вместе с тем, за всем этим скрывается стержень из стали. Такой же стержень, но более явно выраженный был у его брата Дугала. Этот родился воином. Однако стоило увидеть их вместе, и становилось ясно, кто из них лидер. Лидером был Колум с его искривленными ногами и всем остальным. С его болезнью Тулуз-Лотрека я непосредственно никогда не сталкивалась, но читала ее описание. Названная именем очень известного человека, страдающего ею (еще не родившегося, напомнила я себе), болезнь сопровождалась дегенеративным изменением костной и соединительной ткани. Жертвы этой болезни, хотя и были болезненными, но, судя по остальным показателям, часто казались здоровыми. Так они выглядели вплоть до раннего подросткового возраста, когда из-за удерживания тела в вертикальном положении, длинные кости ног под тяжестью веса тела начинали крошиться и ломаться. Бледная кожа с преждевременными морщинами из-за плохого кровообращения была еще одним внешним проявлением, характеризующим болезнь. Такими же характерными проявлениями были сухость кожи и приметные мозоли на пальцах рук и ног, замеченные мною раннее. Когда кости ног перекашивались и искривлялись, позвоночник, постоянно находившийся под напряжением, тоже часто искривлялся, отчего жертва испытывала сильную боль. Неторопливо расчесывая пальцами спутанные волосы, я мысленно перечитывала в учебнике описание болезни. Низкое содержание лейкоцитов, повышенная восприимчивость к инфекции, предрасположенность к раннему артриту. Из-за плохого кровообращения и дегенерации соединительной ткани, жертвы болезни всегда были бесплодными, а зачастую становились импотентами. Подумав о Хэмише, я резко прекратила свое занятие. — Мой сын, — с гордостью произнес Колум, представляя мне мальчика. — Ммм, — подумала я, — может он не импотент? Или все-таки импотент? Но к счастью Летиции, многие мужчины клана МакКензи, которых я видела, были очень похожи друг на друга. Захватившие меня размышления прервал внезапный стук в дверь. За дверью стоял один из вездесущих мальчишек, передавший мне приглашение самого Колума. Он сказал, что в зале будут петь, и, если я захочу спуститься, то своим присутствием окажу честь МакКензи. В свете моих предположений, мне было любопытно вновь увидеть Колума. Быстро взглянув в зеркало и пригладив волосы, что было абсолютно бесполезно, я закрыла дверь и последовала за своим провожатым по холодным извилистым коридорам. Вечером зал выглядел празднично. Вдоль стен, потрескивая, горели сосновые факелы, время от времени выстреливая голубыми вспышками выделяющего скипидара. Огромный очаг с его многочисленными котлами и вертелами после суматошного ужина уменьшил свою активность. Теперь в нем горел огонь, поддерживаемый двумя огромными, медленно сгорающими бревнами, а вертела были убраны в дымоход. Столы и скамьи немного отодвинули, чтобы освободить место у очага. Очевидно, это место должно было стать сценой, потому что большое резное кресло Колума установили сбоку. В нем уже сидел Колум с теплым пледом на ногах, а возле него стоял маленький столик с графином и бокалами. Увидев, что я в нерешительности стою под аркой, он дружеским жестом подозвал меня, указав взмахом руки на ближайшую скамейку. — Я рад, что вы спустились, мистрисс Клэр, — произнес он любезно-непринужденным тоном, — Гвиллин будет рад новому слушателю своих песен, хотя мы всегда готовы их слушать. Глава клана МакКензи выглядел уставшим. Его широкие плечи опустились, а преждевременные морщины на лице стали глубже. Пробормотав что-то несущественное, я осмотрела зал. Зрители входили и выходили, стояли группками, о чем-то болтая, но стоящие у стен скамейки постепенно заполнялись. — Простите, что? Пропустив слова Колума из-за нарастающего шума, я обернулась и поняла, что он предлагает мне какой-то напиток из великолепного колоколообразного, хрустального графина бледно-зеленого цвета. Жидкость в нем, а это оказалось вино, казалась зеленой, как глубь моря, но стоило ее налить, и она становилась красивого бледно-розового цвета с восхитительным букетом. Вкус полностью оправдал мои ожидания, и я в блаженстве закрыла глаза, давая винным парам пощекотать заднюю часть моего неба, прежде чем неохотно позволить каждому глотку этого нектара стечь в горло. — Хорошее, не правда ли? В низком голосе послышались веселые нотки. Открыв глаза, я увидела, что Колум одобрительно улыбается. Я открыла было рот, чтобы ответить, но почувствовала, что очень приятный тонкий вкус вина обманчив. Вино, как оказалось, было довольно крепким и слегка парализовало мои голосовые связки. — За...замечательное, — еле выдавила я. Колум кивнул: — Я того же мнения. Это рейнское. Вам не приходилось его пробовать? Я покачала головой, в то время как он, наклонив графин над моим бокалом, вновь наполнял его ярко-розовой жидкостью. Наполнив мой бокал, он взял свой и, удерживая его за ножку на уровне глаз, повернул к огню в очаге, отчего содержимое бокала стало цвета киновари. — Однако же вы хорошо разбираетесь в винах, — заметил Колум, наклоняя бокал, чтобы насладиться насыщенным запахом винограда, — хотя это естественно, ведь ваша семья из Франции. Или, вернее, наполовину из Франции, — уточнил он, мельком улыбнувшись, — из какой области Франции происходит ваш род? Я на мгновение задумалась и, решив, что стоит придерживаться правды, насколько это возможно, ответила: — Мои предки происходят из старинного рода, но мой род не состоит с ними в близком родстве. Представители моего рода, вероятно, пришли с севера и обосновались недалеко от Компьена. Осмысление того, что сейчас мои родственники, действительно проживают недалеко от Компьена, несколько потрясло меня. Выходит, я говорила истинную правду. — Вот как. И вы, действительно, никогда там не были? Качая головой, я наклонила бокал, и, закрыв глаза, глубоко вдохнула, вбирая в себя аромат вина. — Нет, — ответила я, не открывая глаз, — и даже никогда не видела никого из моих родственников. Открыв глаза, я увидела, что он внимательно наблюдает за мной. — Я ведь говорила вам об этом. Он невозмутимо кивнул: — Говорили. У него были красивые глаза светло-серого цвета, окаймленные густыми черными ресницами. Колум МакКензи, по крайней мере, до пояса был очень привлекательным мужчиной. Я перевела взгляд на стоящих у огня дам, среди них была его жена Летиция. Она и еще несколько дам увлеченно беседовали с Дугалом МакКензи. Тоже очень привлекательный мужчина, но уже целиком. Я снова посмотрела на Колума. Остановившимся взглядом он уставился в завешенную стену. — И, как я вам уже говорила, — резко сказала я, выводя его из отрешенного состояния, — что хочу, как можно скорее отправиться во Францию. — Говорили, — учтиво повторил он и поднял графин, вопросительно приподняв бровь. Крепко удерживая бокал, я показала на его середину, как бы говоря, что прошу налить совсем немного, но он снова наполнил его почти до края. — Мистрисс Бичем, я уже говорил вам, — произнес он, не отрывая глаз от наполняющегося бокала, — что придется подождать, пока не будут приняты надлежащие меры для вашего переезда. Да и вообще спешить не стоит. Сейчас только весна, и у вас есть еще несколько месяцев до осенних штормов, при которых пересечение Ла-Манша станет рискованным. Приподняв графин, он проницательно посмотрел на меня. — Но, если бы вы сообщили мне фамилии ваших родственников во Франции, возможно, я успел бы заранее известить их о вашем приезде, чтобы они были не против, верно? Мой блеф был распознан, и у меня не оставалось выбора, кроме как пробормотать что-то наподобие «да-хорошо-может быть-позже» и, поспешно извинившись под предлогом посещения нужных удобств до начала представления, ретироваться. Гейм и партию выиграл Колум, но пока не весь матч. Мой предлог был не совсем надуманным, и мне потребовалось какое-то время, чтобы, блуждая по темным коридорам замка, найти то, что я искала. Возвращаясь ощупью, с бокалом вина в руке, я набрела на освещенную арку, ведущую в зал. Войдя под нее, я увидела, что попала в нижнюю часть зала, тогда как Колум сидел в его верхней части, что при сложившейся ситуации меня это вполне устраивало. Я незаметно вошла в длинный зал и, пока пробиралась вдоль стены к одной из скамеек, постоянно старалась смешаться с небольшими группами зрителей. Бросив взгляд на верхний конец зала, я увидела стройного мужчину, который, судя по небольшой арфе в руках, должно быть и был бардом Гвиллином. По жесту Колума слуга поспешил принести барду стул, на который тот сел и принялся настраивать арфу, приблизив ухо к инструменту и слегка пощипывая струны. Колум налил из графина еще один бокал и, махнув рукой, отправил слугу с бокалом к барду. — Он потребовал трубку, он потребовал кубок и трех скрипачей велел привести-и-и, — дерзко пропела я себе под нос, вызвав недоуменный взгляд девушки Лаогеры. Она сидела под висящим на стене гобеленом с изображением охотника и шести косоглазых собак с несоразмерно вытянутыми телами, безуспешно преследовавших зайца. — Небольшой перебор, вам не кажется? — беспечно заметила я и, махнув рукой в сторону гобелена, плюхнулась на скамейку рядом с ней. — Ой!... э-э,... да, — боязливо отозвалась она и немного отодвинулась. Я попыталась по-дружескую с ней побеседовать, но она отвечала, как правило, односложно, вздрагивала и краснела, когда я к ней обращалась, поэтому вскоре я оставила свои попытки и сосредоточила внимание на сцене в противоположном конце зала. Закончив настраивать арфу, Гвиллин вынул из пиджака три деревянные флейты разных размеров и положил их на рядом стоящий маленький столик. То, что Лаогеру не интересует ни бард, ни его инструменты, я заметила случайно. Она была несколько напряженной и, время от времени бросив взгляд через мое плечо на нижнюю арку, тотчас откидывалась в тень гобелена, рассчитывая на то, что ее не заметят. Проследив за направлением ее взгляда, я увидела входящего в зал, высокого рыжеволосого Джейми МакТавиша. — А! Доблестный герой! Он вам нравится? — обратилась я к девушке. Она отчаянно покачала головой, однако ее зардевшиеся щеки были достаточно красноречивы. — Посмотрим, что мы можем сделать, так ведь? — предложила я, чувствуя себя раскованной и великодушной. Я встала и, привлекая внимание Джейми, весело помахала ему рукой. Уловив мой сигнал, молодой человек, улыбаясь, пробирался к нам сквозь толпу. Я не знаю, что произошло между ними во внутреннем дворике, но он поздоровался с девушкой тепло, хотя, как мне показалось, больше для проформы. Мне он поклонился более раскованно. После вынужденного близкого знакомства наши отношения сохранились до сих пор, так что вряд ли он мог ко мне относится, как к посторонней. Несколько пробных нот, донесшихся из верхнего конца зала, оповестили о предстоящем начале выступления, и мы поспешили занять места, причем Джейми сел между мной и Лаогерой. Гвиллин был невзрачным тонкокостным мужчиной с волосами мышиного цвета, но вы этого не замечали, стоило ему начать петь. На нем фокусировались взгляды всех собравшихся, получающих удовольствие от его пения. Свое выступление он начал с незамысловатой песенки на гэльском, в которой ритм строк был в полной гармонии с легкими прикосновениями к струнам арфы, так, что казалось, будто вибрация каждой натянутой струны передает отзвуки слов предыдущей строки к последующей. Его голос тоже казался обманчиво-заурядным. Сначала вы думали, что в нем нет ничего особенного, так, приятный голос, но не особо сильный. Зато потом вы осознавали, что каждый звук прошел через вас, что каждый слог был кристально чистым, понимаете вы его или нет, и, что каждый звук пронзительным эхом отзывается в вашей голове. Песню приняли бурными аплодисментами, и певец сразу же перешел к другой, на этот раз, насколько я поняла, он пел на валлийском. Для меня эта песня прозвучала, как очень мелодичное полоскание горла, но окружающие, казалось, вдохновенно ее слушали, хотя было понятно, что они ее уже слышали. Во время короткого перерыва для перенастройки арфы, я тихо спросила Джейми: — Гвиллин долго живет в замке? — но вспомнив, что в замок он приехал вместе со мной, добавила, — ой, но вы же этого не знаете. Я забыла, что вы здесь совсем недавно. — Я жил здесь раньше, — повернувшись ко мне, ответил он, — когда мне было шестнадцать или около того, я провел в Леохе год, и уже тогда Гвиллин был в замке. Видите ли, Колум любит его музыку. Он хорошо платит Гвиллину, чтобы тот здесь оставался. Вынужден платить. Любой лэрд был бы рад приветствовал валлийца у домашнего очага, где он решил бы поселиться. — Я помню, когда вы были здесь раньше. Это сказала Лаогера. И хотя ее щеки до сих пор рдели, она решилась присоединиться к разговору. Чуть улыбнувшись, Джейми, посмотрел на нее. — И где вы тогда были? Вам самой было не больше семи-восьми лет. Не думаю, что я тогда так выделялся, что меня можно было запомнить. И повернувшись ко мне, он предупредительно спросил: — Вы понимаете валлийский? — И все же я помню, — продолжала Лаогера, — вы были... э-э... ну, то есть... разве вы не запомнили меня? Ее руки нервно теребили складки юбки, и я заметила, что ногти у нее обгрызенные. В это время Джейми, видимо, отвлекла о чем-то спорящая на гэльском группа зрителей, собравшихся в противоположном конце зала. — А? — рассеянно переспросил он, — нет, не думаю. Во всяком случае, — улыбаясь сказал он, неожиданно повернувшись к ней, — вряд ли. Молодой шестнадцатилетний болван слишком занят своим великим «я», чтобы обращать внимание на тех, кого он считает ничем иным, как оравой сопливых ребятишек. Я поняла, что высказывая это уничижительное замечание, он имеет в виду себя, а не свою собеседницу, но Лаогера приняла его замечание на свой счет. Подумав, что ей, возможно, понадобиться немного времени, чтобы взять себя в руки, я поспешно вмешалась: — Нет, я вообще не знаю валлийского. А вы хоть понимаете о чем он пел? — Конечно, — и Джейми начал декламировать песню, дословно переведя ее на английский. Судя по всему, это была старинная легенда о юноше полюбившем девушку(о чем же еще?). Из-за того, что он был беден, он знал, что не сможет создать ей обеспеченную жизнь. Поэтому он сел на корабль и отправился в плаванье по морю, надеясь сколотить состояние. На пути к своей цели юноша потерпел кораблекрушение, победил морских змей, пытавшихся его убить, не поддался русалкам, пытавшихся своим пением заманить его на рифы, пережил всевозможные приключения, наконец нашел сокровища и вернулся домой. Там он узнал, что его любимая вышла замуж за его лучшего друга, который, хотя и был несколько беднее его, но, очевидно, более здраво мыслил. — А что бы сделали вы, — спросила я, поддразнивая Джейми, — поступили бы как тот юноша, который будучи бедным не женился или женились бы на девушке, а на нехватку денег наплевали? Похоже, ответ на этот вопрос заинтересовал и Лаогеру. Наклонив голову, чтобы его услышать, она притворилась будто ее захватила мелодия флейты, на которой начал играть Гвиллин. — Я? Казалось, Джейми вопрос развеселил. — Начну с того, что денег у меня нет и вряд ли будут. Что касается женитьбы, то я, наверное, посчитал бы, что мне повезло, если бы нашлась девушка, которая, зная это, согласилась бы выйти за меня замуж, — покачав головой, он усмехнулся, — кроме того, я не выношу морских змей. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но Лаогера его остановила, робко положив на его руку свою, хотя, покраснев, быстро ее отдернула, будто это была не его рука, а раскаленное железо. — Шшш, — прошипела она, — я хотела... он собирается рассказывать предания. Разве вы не хотите послушать? — Хотим. В предвкушении преданий, Джейми сдвинулся немного вперед, но сообразив, что закрывает мне обзор, настоял на том, чтобы я села по другую сторону от него, отчего Лаогере пришлось отодвинуться. Я заметила, что девушке такое перемещение не очень понравилось и пыталась сказать, что меня вполне устраивает мое место, но он был непреклонен. — Нет, отсюда вам будет лучше видно и слышно. Кроме того, если он будет рассказывать на гэльском, я смогу шепотом переводить вам на ухо. Каждое выступление барда приветствовали горячими аплодисментами, но, пока он играл, зрители тихо болтали, отчего в зале стоял низкий гул, над которым разносились светлые и мелодичные звуки арфы. Но теперь в зале воцарилась тишина ожидания. Голос Гвиллина, когда он заговорил, был таким же чистым, как и его пение, и каждое его слово свободно достигало противоположного конца высокого сквозного зала.
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:14 | Сообщение # 23
Король
Сообщений: 19994
— Это было давно, двести лет назад… Он говорил по-английски, и я внезапно ощутила дежавю. Именно так начинал рассказывать легенды Грэйт Глена наш гид на озере Лох-Несс. Легенды, которые рассказывал Гвиллин были не о призраках или героях, а о феях. — Один из кланов фей жил в окрестностях Дандреггана, — начал он, — в той же местности на холме жил дракон. Однажды туда пришли Фьонн и Фэйнн, и Фьонн сразился с драконом. Он убил дракона и похоронил его на месте сражения. После этого холм назвали именем дракона. Когда Фьонн и Фэйнн умерли, туда пришли феи, решившие поселиться внутри холма. Прошло время и феи захотели, чтобы кормилицами их малышей стали женщины рода человеческого. Ведь у человека есть то, чего нет у фей. Вот феи и решили, что через молоко кормилиц их волшебным крошкам передастся то, что есть у людей. В ту же ночь, когда Эван МакДональд из Дандреггана устраивал на ночлег свою скотину, его жена родила сына-первенца. Вдруг налетел ветер, и в его порыве услышал Эван вздох жены. И вздох этот был такой же, как перед рождением малыша. Услышав его, Эван МакДональдс метнул свой нож навстречу ветру во имя Пресвятой Троицы. И его жена невредимой упала на землю рядом с ним. По окончании легенды прозвучало всеобщее «ах», и вскоре последовали предания о находчивости и изобретательности не только фей, но и подобных им, а также об их контактах с миром людей. Некоторые из них были рассказаны на гэльском, некоторые — на английском. Очевидно, язык подбирался в соответствии с ритмом повествования, поскольку красота изложения всех легенд намного превосходила само содержание. Выполняя свое обещание, Джейми вполголоса переводил мне предания на гэльском так быстро и легко, что я подумала: должно быть, он уже неоднократно их слышал. Одно из преданий, меня особо заинтересовало. В нем рассказывалось о мужчине, оказавшемся поздно ночью на холме фей, где он услышал грустное и жалобное пение женщины исходящее из камней на холме. Когда он прислушался, то разобрал слова: — Я жена лэрда из Балнэйна, феи снова похитили меня. Мужчина поспешил к дому лэрда и узнал, что от хозяина дома ни слуху ни духу, а его жена и маленький сын пропали без вести. Он спешно разыскал священника и привел его на холм фей. Священник осенил крестом камни холма и окропил их святой водой. Внезапно ночь стала еще темней, и раздался громкий звук похожий на гром. Когда из-за облака вышла луна и осветила холм, они увидели женщину — жену лэрда из Балнэйна. Она в изнеможении лежала на траве с маленьким сыном на руках. Женщина была настолько уставшей, будто пришла издалека, но не смогла рассказать где была, и как там очутилась. Многие в зале тоже знали легенды, и Гвиллин решил отдохнуть. Оставшись сидеть на своего стуле, он потягивал вино в то время как, уступая друг другу место у очага, знающие легенды рассказывали их, вызывая восторг слушателей. Некоторые из легенд я почти не слышала. Я отвлеклась, погрузившись в свои собственные мысли, которые роились в моей голове и под воздействием вина, музыки и легенд о феях создавали там всевозможные картины. «Это было давно, двести лет назад ...» — В легендах Хайлэнда всегда присутствуют двести лет — всплыл из памяти голос преподобного Уэйкфилда, — понимаете, это тоже самое, что сказать «давным-давно». Те женщины из легенд, захваченные камнями на холмах фей, появлялись в изнеможении, как после долгих странствий, не зная где они были и как туда попали. Почувствовав, что волосы у меня на руках поднимаются дыбом, как от холода, я нервно потерла руки. Двести лет. Из 1945-го в 1743-й — да, довольно близко. К тому же женщины в легендах проходили сквозь камни. — Всегда ли это были женщины? — внезапно пришло мне в голову. И еще кое-что еще пришло мне в голову. Женщины возвращались. Святая вода, заклинание или нож, но они возвращались. Значит это возможно, а может всего лишь возможно или не исключено? Не важно. Я обязательно должна вернуться к стоячим камням Крэйг-на-Дуна. Меня охватило такое нарастающее волнение, что начало слегка подташнивать и, чтобы успокоиться, я потянулась к бокалу с вином. — Осторожно! Шаря по скамье, я наткнулась на край почти полного хрустального бокала, который беспечно поставила рядом. Длинная рука Джейми мгновенно упала мне на колени, едва успев спасти бокал от непоправимого. Подняв бокал и бережно удерживая его двумя пальцами за ножку, он не спеша поводил им у себя под носом. Приподняв брови, и он протянул бокал мне. — Рейнское, — охотно уточнила я. — Я знаю, — насмешливо глядя на меня, отозвался он, — это вино Колума? — Разумеется. Хотите попробовать? Оно очень хорошее. Слегка пошатываясь, я протянула ему бокал. После недолгих колебаний, он взял его и отпил небольшой глоток. — Да, вино хорошее, — произнес он, возвращая бокал, — к тому же двойной крепости. Колум пьет его ночью, когда донимает боль в ногах. Сколько вы выпили? — пристально глядя на меня, спросил он. — Два, нет, три бокала, — с достоинством ответила я, — вы хотите сказать, что я пьяна? — Нет, — ответил он, хотя его брови оставались приподнятыми, — и поэтому, я впечатлен. Большинство из тех, кто пьет его с Колумом, оказываются под столом после второго бокала. Он протянул руку и снова взял у меня бокал. — И все же, — твердо добавил он, — думаю, вам больше не стоит пить, иначе вы не подниметесь по лестнице. Он неспешно осушил бокал, и, не взглянув на Лаогеру, передал его ей. — Верните его, девушка, — мимоходом бросил он, — уже поздно, пожалуй, я провожу мистрисс Бичем в ее комнату. И, взяв меня за локоть, он повел меня к арке, оставив девушку, которая не отрываясь смотрела нам вслед таким выразительным взглядом, увидев который мне стало легче от того, что взгляды не убивают. Джейми довел меня до моей комнаты и, к моему удивлению, зашел следом. Удивление прошло, когда он закрыв дверь, сразу же снял рубашку. Конечно. Я напрочь забыла о повязке, которую последние два дня все собиралась снять. — Я буду рад ее снять, — сказал он, потирая места под мышками, где к коже плотно прилегала «сбруя» из вискозы и полотна, — вот уже несколько дней она натирает мне кожу. — Хм, для меня удивительно, что вы ее не сняли сами, — заметила я, протягивая руку, чтобы развязать узлы. — Боялся после вашего нагоняя, когда вы накладывали ее в первый раз, — дерзко ухмыляясь, заявил он, — думал, что получу по заднице, если только прикоснусь к ней. — Сейчас вы точно получите, если не сядете и не замолчите, — притворно-строгим тоном отозвалась я. Надавив обеими руками на его здоровое плечо, я, слегка пошатываясь, усадила его на стул. Сняв повязку, я осторожно прощупала плечевой сустав. Он был еще слегка отекшим, в нескольких синяках, но разрыва мышцы, к счастью, не было. — Если вам так не терпелось избавиться от повязки, почему вы не позволили мне снять ее вчера днем? Его поведение в паддоке вызвало у меня тогда недоумение, но сейчас я недоумевала еще больше, увидев покрасневшие участки кожи вокруг тех мест, где края повязки из грубой льняной ткани натерли ее, едва не содрав кожу. Я осторожно приподняла накладку на ранах от пули и штыка, но под ней было чисто. Искоса глянув на меня и слегка смутившись, он опустил глаза: — Это... э... тогда я не хотел снимать рубашку при Алеке. — Вы такой скромник? — сухо спросила я, попросив его поднять руку, чтобы проверить сустав на растяжение. Подняв ее, он слегка поморщился, но в ответ на мою реплику улыбнулся. — Если бы я им был, то вряд ли сидел сейчас полураздетый в вашей комнате. Нет, это из-за шрамов на спине, — увидев мои приподнятые брови, он продолжил, — Алек знает кто я... вернее, он слышал, что меня пороли, но он этого не видел. Но знать о чем-то, — не то же самое, что видеть это своими глазами. Он осторожно слега прощупал раненое плечо и отвел глаза, а затем, нахмурившись, уставился в пол. — Это... может быть вы не понимаете о чем я говорю. Понимаете, когда человеку причинили какой-то вред, и вы знаете об этом только, потому, что слышали, вы смотрите на него, как смотрели до этого события. Алек знает, что меня пороли так же, как знает, что у меня рыжие волосы, но он продолжает обращаться со мной, как прежде. — он поднял глаза, пытаясь определить понимаю ли я его, — но когда вы видите, как человеку причиняют вред своими глазами, это все равно, что... — он запнулся, подыскивая слова, — это, пожалуй, что-то... личное, вот что я имею в виду. Думаю, ... если бы он увидел мои шрамы, он больше не смотрел бы на меня, не думая о моей спине. А я, увидев, что он думает о ней, вспоминал бы, как все происходило и... Пожав плечами, он замолчал. — Ладно. Вероятно, я плохо объясняю. Во всяком случае, должен сказать, что для меня эти воспоминания слишком болезненны. В конце концов, я не могу видеть свою спину. Возможно там не все так плохо, как я думаю. После войны я видела раненых пробирающихся по улице на костылях, и людей, проходящих мимо и отводящих от них глаза, и я подумала, что объяснения Джейми вовсе не такие уж непонятные. — Вы же не против, если я осмотрю вашу спину? — Нет, не против. На его лице отразилось легкое удивление и он, ненадолго замолчал. — Думаю... дело в том, — начал он, — что вы умеете дать почувствовать, что сожалеете о том, что со мной произошло, но при этом не даете мне чувствовать себя жалким. Пока я крутилась сзади, осматривая его спину, он сидел не шелохнувшись, и терпеливо ждал, когда я закончу осмотр. Не знаю какой он ее представлял, но выглядела она жутко. Даже сейчас, увидев ее при свечах, я была потрясена. Раньше я видела только верхнюю часть его спины, сейчас я увидела ее всю. Она была покрыта шрамами от плеч до пояса. Многие из них поблекли немного больше остальных и выглядели, как тонкие белые линии, зато более крупные сформировались в толстые серебристые клинья, рассекающие гладкие мышцы. — Когда-то эта спина была довольно красива — с некоторым сожалением подумала я. Его кожа была светлой и чистой, кости были твердыми, а мышцы — рельефными, плечи — прямыми и широкими, а позвоночник гладким прямым желобком глубоко проре́зал округлые колонны мышц, поднимающиеся по обе его стороны. Джейми был прав. Глядя на эти бессмысленные увечья, я не могла не представить картину того процесса в результате которого они появились. Я старалась не представлять эти поднятые, разведенные мускулистые руки связанные веревками, врезающимися в запястья, эту голову цвета меди в агонии прижатую к столбу, но, увидев, шрамы эти образы сразу же создавались у меня в голове. Кричал ли он потом? Эту мысль я поспешно отогнала. Разумеется, я слышала рассказы просочившиеся из послевоенной Германии, о зверствах намного ужаснее тех, что пережил Джейми, но он был прав: слышать — совсем не то, что видеть. Я невольно протянула руку, как будто пальцами могла стереть шрамы, а прикосновением — исцелить его. Он глубоко вздохнул, но не шевельнулся пока я проводила по выпуклым шрамам, помогая ощутить ему то, что он не мог видеть. Закончив, я положила руки ему на плечи, пытаясь подобрать слова. Он накрыл мою руку своей и слегка сжал в подтверждение моих так и не сказанных слов. — С другими, девушка, случалось и похуже, — тихо произнес он. Он убрал свою руку, и чары развеялись. — Такое ощущение, что рана хорошо заживает, — продолжил он, пытаясь искоса взглянуть на плечо, — она почти не болит. — Это хорошо, — согласилась я, прочищая горло от несуществующей, застрявшей там пробки, — рана хорошо заживает, она покрылась струпом и не нуждается в дренировании. Просто содержите ее в чистоте, и не перенапрягайте руку еще два-три дня. Я похлопала по его здоровому плечу, давая понять, что он может быть свободен. Он сам надел рубашку, заправив длинный низ в килт. Когда он остановился у двери, пытаясь что-то сказать на прощание, возникла неловкая пауза. В конце концов, он пригласил меня на завтра в конюшню посмотреть новорожденного жеребенка. Я пообещала, что буду, и мы одновременно пожелали друг другу спокойной ночи. Мы посмеялись, нелепо кивнули друг другу, и я закрыла дверь. Спать я пошла сразу и уснула в хмельном тумане, мечтая о волнующих снах, которые не вспомню утром.
***
На следующий день, после долгого утреннего приема новых пациентов, поисков в кладовой для пополнения запасов в кабинетном шкафу, нужных для лечения трав и занесения подробных записей о болезнях и лечении каждого пациента в дневник Битона в черном переплете, я вышла из своего небольшого кабинета, захотев подышать свежим воздухом и размяться. Пока рядом никого не было я решила, воспользовавшись возможностью, осмотреть верхние этажи замка и, заглянув в пустые комнаты и поднявшись по винтовым лестницам, запомнить его планировку. Планировка этажа, на который я поднялась оказалась, мягко говоря, очень нестандартной. На протяжении многих лет где угодно добавлялись помещения, так что трудно было сказать существовал ли вообще когда-нибудь начальный план. Например в этом зале к стене у лестницы пристроили альков, очевидно, не имеющий никакого предназначения, кроме как заполнить пустое место слишком маленькое для полноценной комнаты.
(Альков — небольшая боковая комната, куда свет проникает не непосредственно извне, а только из других комнат через стеклянные двери или окна. Первоначально обозначал спальное помещение или даже отделенную занавесью кровать. Теперь это слово обозначает нишу или углубление в стене для кровати.)
От посторонних глаз альков был прикрыт не полностью задернутой льняной полосатой занавесью. Я прошла бы мимо, если бы случайно не обратила внимание на неожиданно промелькнувшее что-то белое. Я остановилась в том месте, где было приоткрыто и заглянула, чтобы посмотреть, что это было. «Что-то белое» оказалось рукавом рубашки Джейми, который обнял девушку и, привлекая ее к себе, собирался поцеловать. Она сидела у него на коленях и ее золотистые волосы отражали проникающий солнечный свет так же как в ясное утро отражает его ручьевая форель. Я замерла, не зная, как поступить. Я не собиралась следить за ними, но побоялась, что звук моих шагов по каменным плитам коридора привлечет их внимание. Пока я раздумывала над тем, как мне поступить, Джейми разжал объятия и поднял глаза. Наши взгляды встретились, и его лицо дрогнуло от страха. Вероятно, он боялся быть узнанным а, судя по его дальнейшему поведению, узнал меня, потому что, приподняв бровь и чуть иронично пожав плечами, он поудобней усадил девушку на колени и, наклонившись, продолжил свое занятие. Пожав плечами, я на цыпочках ушла. В конце концов, чем он занимается — не мое дело. Однако я почти не сомневалась, что и Колум, и отец девушки сочтут такое «общение» крайне непристойным. Если эта пара не станет более осмотрительной в выборе места встречи, в следующий раз Джейми изобьют уже за его вину. В тот же вечер, придя на ужин и, увидев, что он с Алеком ужинают за длинным столом, я села напротив. Джейми любезно приветствовал меня, но в его глазах сквозила настороженность. Старина Алек встретил меня своим обычным «Ммфм». Женщинам, как он объяснил мне в паддоке, не дано умение оценивать лошадей, поэтому с ними трудно разговаривать. — Как продвигается объездка лошадей? — спросила я, чтобы прервать усердное жевание напротив. — Довольно хорошо, — осторожно ответил Джейми. Я посмотрела на него поверх тарелки с вареной репой. — У вас, Джейми, губы немного опухли. Вас ударила лошадь? — ехидно спросила я. — Да, — прищурившись, ответил он, — мотнула головой, едва я отвернулся. Он говорил спокойно, но я почувствовала, как большая нога под столом опустилась на мою. Пока что его нога покоилась на моей, но от нее явно исходила угроза. — Жаль. Эти молодые кобылки могут быть опасными, — с невинным видом заметила я. Нога сильно нажала, когда Алек произнес: — Молодая кобыла? Ты же не работаешь сейчас с молодыми кобылами, да, парень? Я использовала другую ногу как рычаг, но... неудачно. Тогда я резко ударила ею по щиколотке. Джейми резко дернулся. — В чем дело? — спросил Алек. — Язык прикусил, — глядя на меня пробормотал Джейми, прихлопнул себя по губам. — Неуклюжий молодой раздолбай. Что можно ожидать от идиота, который даже не может держаться подальше от лошади, когда... И Алек еще несколько минут продолжал обвинять своего помощника в неловкости, безделье, тупости и неумении во всем. Джейми, пожалуй, наименее неловкий человек из тех, кого я знала, сидел, не поднимая головы, и, несмотря на обличительную речь, невозмутимо ел, хотя его щеки пылали. Я же до конца ужина скромно уткнулась в тарелку. Отказавшись от второй порции рагу, Джейми резко встал из-за стола, прервав тираду Алека, и удалился. Какое-то время мы со старым конюхом продолжали молча жевать. Вытерев тарелку последним кусочком хлеба и отправив его в рот, старик, откинувшись, язвительно посмотрел на меня единственным голубым глазом. — Вы бы не дразнили парня, — непринужденно произнес он, — если ее отец или Колум узнают об этом, юный Джейми получит что-то большее, чем почерневший глаза. — Жену, например? — глядя ему в глаза, произнесла я. Он не спеша кивнул. — Возможно. Но ему нужна не такая жена. — Нет? Услышав в паддоке кое-какие комментарии Алека, я была слегка удивлена. — Нет. Ему нужна женщина, а не девчонка, а Лаогера останется девчонкой и в пятьдесят. Губы мрачного старика скривились в неком подобие улыбки. — Вы наверное думаете, что я всю жизнь прожил в конюшне, но у меня, как и у всех, была жена, и я очень хорошо понимаю разницу. Попытавшись встать, он сверкнул голубым глазом. — Как и вы, девушка, — заметил он. Я порывисто протянула руку, чтобы остановить его. — Откуда вы знаете... — начала я. Старина Алек насмешливо фыркнул. — У меня, девушка, быть может всего один глаз, но это вовсе не означает, что я слеп. И он ушел, фыркая на ходу. Я подошла к лестнице и поднялась в свою комнату, размышляла над тем, что имел в виду старый конюх, высказав напоследок свою позицию.
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:25 | Сообщение # 24
Король
Сообщений: 19994
СОБРАНИЕ Казалось, моя жизнь вошла в колею, а по сути превратилась в размеренную рутину. Поднявшись на рассвете вместе с остальными жителями замка, я завтракала в большом зале, и, если у миссис Фитц не было пациентов, которых я должна была осмотреть, отправлялась работать на огромные огороды замка. Постоянно там работали несколько женщин вместе с когортой мальчишек разного роста, которые приходили и уходили, перевозя мусор, огородный инвентарь и кучу навоза. Обычно, я работала там весь день, иногда отправляясь на кухню, чтобы помочь подготовить свеже-собранный урожай для еды или заготовки впрок, пока какой-нибудь непредвиденный случай, требующий оказания срочной медицинской помощи, не призывал меня в убежище, так я называла теперь небольшой и мрачный кабинет покойного Битона. Изредка я отвечала согласием на приглашения Алека и посещала конюшни или паддок, любуясь видом лошадей, меняющих вместе с весенней травой свалявшуюся зимнюю шерсть на гладкую и блестящую. Иногда по вечерам, измученная работой за день, я ложилась спать сразу после ужина. А иногда, когда спать не хотелось, я присоединялась к собравшимся в зале, чтобы вечером с удовольствием послушать предания, песни или музыку, исполняемую на арфе или флейте. Валлийского барда Гвиллина я с упоением могла слушать часами, несмотря на то, что в большинстве случаев абсолютно не понимала, что он говорит. Когда жители замка привыкли ко мне, а я — к ним, некоторые женщины робко пытались подружиться со мной и вовлечь в свои разговоры. Не скрывая своего любопытства, они хотели узнать историю моего появления, но на все их осторожные вопросы я, несколько изменив, рассказывала им ту же историю, что рассказала Колуму, и вскоре они признались, что как и все они ее знали. Узнав, что я немного разбираюсь в лекарствах и лечении, они еще больше заинтересовались мной и начали задавать вопросы о болезнях своих детей, мужей и животных, в большинстве случаев не делая особых различий по уровню важности между двумя последними. Помимо привычных вопросов и сплетен, немало разговоров велось о предстоящем Собрании, упомянутом стариной Алеком в паддоке. Я пришла к выводу, что событие это — определенно важное, а наблюдения за масштабами подготовки лишь подтверждали мою правоту. Непрерывный поток продовольствия заполнял большие кухни. Более двадцати ободранных туш висело в убойном сарае за завесой пахучего дыма, отгонявшего мух, большие бочки эля привозили в повозках и спускали в подвалы замка, с деревенской мельницы везли мешки с превосходной мукой для выпечки, а корзины с вишней и абрикосами ежедневно доставляли из садов, расположенных за стенами замка. В один из дней меня и нескольких молодых женщин из замка пригласили на сбор фруктов, и я, стремясь вырваться из-под охраны неприступных каменных стен, сразу же согласилась. В саду было чудесно. Я с удовольствием бродила там в прохладной дымке шотландского утра, притрагиваясь сквозь влажные листья к ярким вишням и гладким, пухленьким абрикосам, слегка сжимая их, чтобы проверить на спелость. Мы срывали только самые лучшие плоды, яркими кучами наполняя корзины, ели сколько могли, а остальное несли в замок для приготовления пирогов и тортов. Огромные полки кладовых были почти полностью заставлены выпечкой, наливками, ветчиной и всевозможными деликатесами. — Сколько людей обычно прибывает на Собрание? — спросила я у Магдалены — одну из девушек, с которыми я подружилась. Задумавшись, она сморщила курносый веснушчатый носик. — Сколько точно — не знаю, — ответила она, — последнее большое Собрание было в Леохе более двадцати лет назад, и тогда приехало… ой, около двухсот мужчин. Тогда умер старый Джейкоб и лэрдом стал Колум. В этом году людей может быть больше. Год был урожайным и у людей будет побольше денег, так что многие приедут вместе с женами и детьми. Гости уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальная часть Собрания, принятие присяги, тинчал и игры состоятся только через несколько дней. Хорошо знакомых Колуму арендаторов и нанимателей пристойно разместили в замке, в то время, как более бедные воины и арендаторы расположились лагерем на поле под паром, ниже потока, впадавшего в замковое озеро. Бродячие лудильщики, цыгане, торговцы разным мелким товаром устроили импровизированную ярмарку возле моста, куда жители замка и близлежащей деревни приходили по вечерам после окончания работы, чтобы купить инструменты, небольшие украшения, посмотреть на выступления фокусников и узнать последние сплетни. Я же внимательно следила за приездами и отъездами гостей и взяла себе за правило почаще бывать в конюшне и паддоке. Теперь в конюшне было много лошадей тех гостей, которых разместили в замке, и я подумала, что в путанице и кутерьме Собрания не сложно будет найти возможность бежать.
***
Как раз в одном из походов по сбору фруктов я впервые встретила Гейллис Дункан. Возле корней ольхи на маленьком клочке земли я увидела несколько мухоморов, но мне надо было больше. Обычно грибы с такими ярко-красными шляпками растут маленькими группками по четыре-пять штук, но в этой стороне сада таких группок, разбросанных среди высокой травы, было много. Голоса женщин, собирающих фрукты, отдалялись по мере того, как я, собирая хрупкие ножки, наклонялась или опускалась на четвереньки, продвигаясь к границе сада. — Эти грибы ядовитые, — раздался голос у меня за спиной. Оторвавшись от мухоморов и выпрямившись, я сильно ударившись головой о ветку сосны, между корнями которой они росли и услышала хохот. Когда мое зрение прояснилось, я увидела, что так раскатисто хохотала высокая молодая женщина, возможно, на несколько лет старше меня. У нее были светлые волосы и кожа и такие красивые зеленые глаза, красивей которых я никогда не видела. — Простите, что я смеялась над вами, — шагнув в ложбинку, где я стояла, сказала она, при этом на ее щеках появились ямочки, — не могла сдержаться. — Представляю, как это было смешно, — довольно холодно ответила я, потирая ушибленную макушку, — и спасибо за предупреждение, но я знаю, что эти грибы ядовитые. — О, так вы знаете? Тогда от кого с их помощью вы хотите избавиться? От мужа? Скажете мне, если это сработает, и я попробую на своем. Ее улыбка была настолько заразительной, что я невольно улыбнулась ей в ответ. Я объяснила, что хотя шляпки сырых грибов действительно ядовиты, из высушенных грибов можно приготовить порошок быстро останавливающий кровотечение, если приложить его к ране. Так говорила миссис Фитц, а я была склонна доверять ей больше, чем Справочнику целителя Дэви Битона. — Подумать только! — все еще улыбаясь, воскликнула она. — А вы знаете, что они, — она наклонилась и поднялась с горстью мелких голубых цветков с сердцевидными листьями, — вызывают кровотечение? — Нет, — опешила я, — но зачем кому-то нужно вызывать кровотечение? Она посмотрела на меня со сдержанным раздражением. — Для того, чтобы избавиться от ребенка, которого не хотят рожать. Средство из этих цветков вызывает обильное кровотечение, но только, если вы используете его на раннем сроке. Если же использовать его слишком поздно, оно может убить не только ребенка, но и несостоявшуюся мать. — Похоже, вы много знаете о таких вещах, — заметила я, все еще уязвленная тем, что выставила себя бестолковой. — Постольку-поскольку. Девушки из деревни часто приходят ко мне за этим средством, а иногда заглядывают и замужние женщины. Они говорят, что я ведьма, — прибавила она, в притворном изумлении широко раскрыв сияющие глаза, и усмехнулась. — Но мой муж — окружной фискальный прокурор, поэтому они не говорят об этом вслух. Кстати, тот молодой парень, с которым вы приехали, — продолжила она, утверждающе кивнув, — не раз поручал кое-кому купить приворотное зелье. Он ваш?
(Фискальный прокурора Шотландии — Государственный прокурор, который, несмотря на название, не решает дела, связанные с фискальными службами. Он расследует внезапные и подозрительные смерти, несчастные случаи, жалобы на полицию, если она замечена в криминальной деятельности и т.д., а также получает отчеты от специализированных агенств, таких как Доходное и Таможня Ее Величества и подчиняется только указаниям Управлению Короны и Лорда-Адвоката.)
— Мой? Кто? Вы имеете в виду... гм,... Джейми? Я была ошарашена. Было видно, что молодую женщину моя реакция удивила. Она присела на бревно и принялась лениво накручивать светлый локон на указательный палец. — Ну, да. Многие девушки согласились бы выйти замуж за парня с такими глазами и волосами, несмотря на то, что за его голову назначена награда и, не думая о том, есть ли у него деньги. Конечно, их отцы думают иначе. — Что до меня, — продолжила она, глядя вдаль, — я — женщина практичная. Вышла замуж за человека, у которого прекрасный дом, отложено немного денег и хорошая должность. Что касается волос — у него их нет, какой у него цвет глаз — я никогда не смотрела, да и вообще его внешность особо меня не волнует. Она протянула мне свою корзинку для того, чтобы я в нее заглянула. На дне лежали четыре корня луковичного растения. — Это корни мальвы, — пояснила она, — мой муж время от времени страдает расслаблением кишечника. Пускает газы, как бык. Я решила, что лучше прекратить разговор на эту тему, прежде чем он зайдет слишком далеко. — Я не представилась, — произнесла я, протягивая руку, чтобы помочь ей встать с бревна, — меня зовут Клэр. Клэр Бичем. Рука, взявшая мою руку, была узкая, с длинными, сужающимися белыми пальцами, кончики которых были, вероятно, в пятнах сока растений и ягод, лежащих в корзине вместе с корнями мальвы. — Я знаю, кто вы, — сказала она, — вся деревня гудит о вас с тех пор, как вы появились в замке. Меня зовут Гейллис. Гейллис Дункан. Она заглянула в мою корзину. — Если вы ищете балган-буахрах, я могу показать, где его много. Я согласилась, и мы немного побродили по небольшим лощинам вблизи фруктового сада, шарили под гнилыми колодами и ползали по берегам искрящихся каровых озер, где в изобилии росли крошечные поганки. Гейллис очень много знала о местных растениях и использовании их в лечении, хотя некоторые ее советы, мягко говоря, были сомнительными. Например, было очень сомнительно, что золототысячник вызывает рост бородавок на носу соперницы, а при помощи лесной буквицы можно превратить жаб в голубей. Объясняя порядок действий для получения результата, она озорно поглядывала на меня, отчего я решила, что она или проверяет мои знания или, возможно, реакцию на мнение местных жителей подозревающих ее в колдовстве.
(Каровое озеро — высокогорное озеро, занимающее впадины каров, где кар — чашеобразное углубление. Обычно такое озеро округлое со слабо изрезанной береговой линией. Его возникновение связано с прошлой деятельностью ледника.)
Несмотря на ее эпизодические поддразнивания, она показалась мне приятной собеседницей с острым умом и с оптимистичным, но вместе с тем и циничным взглядом на жизнь. Похоже, она знала все не только о каждом жители деревни, но и всей округи и замка. Наши поиски перемежались с отдыхом, во время которого она жаловалась на проблемы кишечника своего мужа и развлекала меня смешными, хотя и несколько злобными сплетнями. — Говорят, что Колум не отец маленького Хэмиша, — как-то сообщила она, имея в виду единственного ребенка Колума, рыжеволосого мальчика лет восьми, которого я видела на ужине в зале. Такие слухи меня не особо поразили, поскольку на этот счет я вывод сделала. Меня удивляло только то, что непонятно от кого ребенок был всего один, и я предположила, что Летиции либо повезло, либо она довольно умная и вовремя нашла кого-то наподобие Гейллис. Не долго думая, я сказала об этом Гейллис. Она отбросила назад длинные светлые волосы и рассмеялась. — Нет, ко мне она не обращалась. Летиция — порядочная женщина, и, уж поверьте, в таких делах она не прибегнет к чьей-то помощи. Если кто-то и ищет ведьму в здешних краях, ему лучше поискать в замке, а не в деревне. Стремясь сменить тему на более безопасную, я ухватилось за первое, что пришло в голову: — Но если Колум не отец маленького Хэмиша, то кто его отец? — поинтересовалась я, карабкаясь на кучу валунов. — Ну конечно же, того парня, — она повернулась ко мне, и я увидела, что ее губы скривились в насмешливой ухмылке, а зеленые глаза сверкнули озорством, — молодого Джейми.
***
Вернувшись в сад, я встретила Магдалену. Ее волосы выбились из-под платка, а в широко открытых глазах поселилась тревога. — Ох, вот и вы, — облегчено вздохнув, проронила она, — мы собрались вернуться в замок, и я хватилась вас. — Как мило с вашей стороны, что вы вернулись за мной, — ответила я, поднимая корзину с вишней, которую оставила на траве, — хотя дорогу я знаю. Она покачала головой. — Вы должны быть осторожны, дорогая, когда ходите одна по лесу. Там можно встретить лудильщиков и всякого пришлого люду, приехавшего на Собрание. Колум приказал... Она резко замолчала, зажав рот рукой. — Следить за мной? — мягко подсказала я. Она неохотно кивнула, явно боясь меня обидеть. Я пожала плечами и попыталась ободряюще ей улыбнуться. — Что ж, думаю, это естественно. В конце концов, кто я и как здесь оказалась он знает только с моих слов. И тут мое любопытство превзошло мое благоразумие. — И кто же я, по его мнению? — поинтересовалась я. Но девушка только покачала головой. — Вы — англичанка, — только и сказала она.
***
На следующий день я не пошла в сад, не потому, что мне приказали остаться в замке, а потому, что среди жителей замка случилась вспышка пищевого отравления, и мне, как лекарю, следовало уделить этому внимание. Назначив лечение больным, я отправилась на поиски источника отравления. Им оказалась испорченная говяжья туша из убойного сарая. На следующий день я была в сарае, высказав главному курильщику все, что я думаю о его «надлежащих» методах сохранения мяса, когда дверь за мой открылась, и меня окатила волна плотного удушающего дыма. Повернувшись к двери, сквозь слезы и клубы дыма от горящих дубовых поленьев я увидела смутные очертания фигуры Дугала МакКензи. — Уже наблюдаете за разделкой туши, мистрисс, так же, как за временем приема лекарств больными, да? — насмешливо ухмыляясь спросил он, — скоро весь замок будет у вас в руках, и миссис Фитц придется искать работу в другом месте. — Не горю желанием связываться с вашим паршивым замком, — отрезала я, отходя от него и вытирая текущие слезы носовым платком, от которых остались потеки с прожилками древесного угля, — все, что я хочу — это выбраться отсюда, как можно скорее. Все еще ухмыляясь, он учтиво склонил голову. — Что ж, мистрисс, я мог бы удовлетворить ваше желание — заметил он, — по крайней мере, на время. Выронив носовой платок, я уставилась на него. — Что вы имеете в виду? Он закашлялся, отгоняя дым, поваливший теперь на него, затем вывел меня из сарая и повернул к конюшням. — Вчера вы говорили Колуму, что вам нужна буквица и еще какие-то травы с непонятными названиями. — Да, чтобы приготовить лекарство для тех, кто отравился. И что из этого? — все еще не веря, поинтересовалась я. Он благодушно пожал плечами. — Только то, что я еду в деревню к кузнецу подковать трех лошадей. Жена фискального прокурора что-то вроде травницы, у нее всегда есть запасы. Разумеется, у нее есть все, что вам нужны. Так что, если вам угодно, леди, вы можете поехать со мной в деревню на одной из лошадей. — Жена фискального прокурора? Миссис Дункан? Мне сразу на душе стало радостней. Перспектива вырваться из замка, пусть даже ненадолго, была неодолимой. Я быстро вытерла лицо платком и грязным сунула за пояс. — Едем — сказала я. И хотя небо было затянуто тучами, я наслаждалась этой короткой поездкой в деревню Крэйнсмюр. Дугал был в приподнятом настроении, и пока мы ехали вниз по склону, он болтал и шутил. Сначала мы остановились у кузницы, где Дугал оставил трех лошадей, затем он усадил меня сзади, и мы поехали по Хай-стрит к дому Дунканов. Это был величественный, фахверковый, четырехэтажный особняк, в двух нижних этажах которого были установлены элегантные витражные окна с ромбовидными стеклами бледно-фиолетового и бледно-зеленого цвета.
(Фахверковая (каркасная) конструкция — конструкция, при которой несущей основой служат вертикально установленные несущие столбы являющиеся наряду с распорными наклонными балками опорной конструкцией дома. Эти несущие столбы и балки видны с наружной стороны дома и придают ему характерный вид.)
Гейллис встретила нас радостно. Она была довольна, что в такой унылый день у нее появилась компания. — Как здорово! — воскликнула она, — а я искала предлог, чтобы в кладовой кое-что привести в порядок. Энн! Из двери, которую я не заметила, поскольку она была скрыта за дымоходом, выскочила невысокая служанка средних лет с лицом, похожим на зимнее яблоко. — Проводи мистрисс Клэр в кладовую, — приказала Джейли, — а потом сходи и принеси нам ведро воды из родника. Не забудь, — из родника, а не из колодца на площади! Она повернулась к Дугалу: — Я передам вам стимулятор, который обещала вашему брату. Не могли бы вы на минутку пройти со мной на кухню? А я последовала за тыквообразным задом служанки вверх по узкой, деревянной лестницы, неожиданно заканчивающейся у входа в длинный просторный чердак. В отличие от остальной части дома, окна здесь были створчатыми. Сейчас они были закрыты, чтобы в помещение не проникала сырость, но в любом случае через них проникало больше света, чем через витражные окна в модной, мрачной гостиной внизу. Было видно, что торгуя лечебными травами, Гэйли знает свое дело. Помещение был оборудовано длинными рамами обтянутыми марлей для сушки трав естественным способом, над небольшим очагом висели крючки для сушки теплом, а вдоль стен располагались открытые полки для высушенных трав с просверленными отверстиями для циркуляции воздуха. Воздух был наполнен восхитительным пряным ароматом сушащихся базилика, розмарина и лаванды. На поразительно современной стойке, тянущейся вдоль одной из стен, были выставлены потрясающие, безупречно чистые и разнообразные ступки, пестики, миски для смешивания трав и ложки.
Дата: Воскресенье, 23.08.2015, 19:28 | Сообщение # 25
Король
Сообщений: 19994
Через какое-то время появилась раскрасневшаяся после подъема по лестнице Гейли. Она улыбалась, предвкушая провести долгие послеполуденные часы измельчая травы и рассказывая сплетни. Заморосил дождик. Его капли покрыли высокие створчатые окна, но в очаге кладовой горел нежаркий огонь, и было очень уютно. К тому же, мне очень нравилось общение с Гэйли. Ее острый язычок и циничное воззрение резко контрастировали с речью и воззрениями милых застенчивых женщин из клана, с которыми я общалась в замке, кроме того, как для женщины из небольшой деревни, она была хорошо образована. Она знала о каждом скандале, произошедшем в деревне и замке за последние десять лет, и рассказывала мне нескончаемые смешные истории. Как ни странно, но задав мне несколько вопросов, она пыталась выяснить сведения и обо мне. — На мой взгляд, — подумала я, — она неправильно действует. Если она хочет что-то узнать обо мне, лучше расспросила бы посторонних людей. Какое-то время с улицы доносился шум, но я подумала, что это жители деревни возвращаются с воскресной мессы. Кирха находилась у колодца, оттуда же начиналась Хай-стрит, заканчивающаяся на площади, где она разделялась на расположенные веером крошечные переулки и аллеи. Дело в том, что по дороге в кузницу я развлекалась тем, что представляла вид деревни с высоты, как предплечье и кисть скелета. Так, Хай-стрит была лучевой костью, вдоль которой располагались магазины, фирмы и дома более состоятельных жителей. Улица Святой Маргариты была локтевой костью. Она шла параллельно Хай-стрит, но была у́же. На этой улице располагались арендованная кузница, кожевенный завод, теснились мастерские, выполняющие незамысловатую работу и различные предприятия. Деревенская площадь (которая, как и все сельские площади, которые я когда-либо видела, была не квадратной, а почти прямоугольной) представляла собой запястные и пястные кости кисти, а несколько переулков с коттеджами представлялись мне фалангами пальцев. Дом Дунканов стоял на площади, где и надлежало находиться дому фискального прокурора. Это было удобно и соответствовало статусу, поскольку на площади могли проходить те судебные процессы, которые по причине общественного интереса или правовой необходимости выходили за узкие рамки правомочности Артура Дункана. К тому же, площадь, как объяснил мне Дугал, была удобным местом для позорного столба — невзрачной деревянной конструкции, которая стояла в центре площади на небольшом каменном возвышении рядом с деревянным столбом, используемым в целях экономии как столб для порки, как майское дерево, как флагшток и, как коновязь — в зависимости от потребностей. Между тем, шум снаружи усилился и стал более хаотичным. Такой шум был не характерен для трезвых прихожан возвращающихся домой из кирхи к обеду. Раздраженно воскликнув, Гэйли отодвинула банки и, распахнув окно, выглянула на улицу, высматривая причину шума. Подойдя к ней, я увидела толпу людей одетых для посещения церкви. На женщинах были длинные платья, на мужчинах — пиджаки и шотландские шапочки. Во главе толпы шел приземистый священник — отец Бэйн, правивший службу в деревне и замке. Он вел, как арестанта паренька лет двенадцати, чьи рваные клетчатые штаны и дурно пахнувшая рубашка свидетельствовали, что паренек — подмастерье кожевника. Священник схватил паренька сзади за шею, однако удерживать его отцу Бэйну было трудно, поскольку паренек был немного выше своего грозного охранника. Толпа, несколько отдалившись, следовала за этой парой, глухо бормоча неодобрительные замечания, как бормочет гром после вспышки далекой молнии. Наблюдая из окна чердака, мы видели, как отец Бэйн и парнишка вошли в дом, а толпа бормоча и толкаясь осталась снаружи. Несколько дерзких ее представителей, опёршись подбородком на внешний подоконник, пытались заглянуть внутрь. В конце концов, Гейли захлопнула окно, прервав доносящийся снизу ропот предвкушаемого развлечения. — Скорее всего, что-то стащил, — лаконично заметила Гейли, возвращаясь к столу с травами, — как правило, распространенное явление среди подмастерьев кожевника. — И что с ним будет? — с любопытством поинтересовалась я. В ответ она пожала плечами, раскрошив вручную над ступкой сушеный розмарин. — Думаю, это зависит от того, было ли у Артура утром расстройство. Если он хорошо позавтракал, паренек может отделаться поркой. А если у него запор или мучают газы, — произнесла она с гримасой отвращения, — тогда парнишка, скорее всего, лишиться уха или руки. Я была в ужасе, но напрямую вмешаться в дело не решилась, поскольку была человеком со стороны, к тому же англичанкой, и хотя я думала, что ко мне, как к жительнице замка, будут относиться с определенным уважением, но проходя мимо жителей деревни, я видела, как многие из них, исподтишка изображали знак, защищающий их от зла, поэтому мое заступничество могло лишь ухудшить положение паренька. — Ты ничего не можете сделать? — обратилась я к Гейли, — я имею в виду, поговорить со своим мужем и попросить его быть... э-э-э... снисходительней. Оторвавшись от работы, Гэйли удивленно посмотрела на меня. Очевидно, мысль о вмешательстве в дела мужа, никогда не приходила ей в голову. — Почему тебя так волнует, что с ним случится? — спросила она, как ни странно, доброжелательно. — Потому что мне не все равно! — воскликнула я, — он всего лишь подросток. Что бы он ни сделал, он не заслуживает того, чтобы его искалечили на всю жизнь! Ее светлые брови приподнялись. Очевидно, этот довод ее не убедил. Тем не менее, пожав плечами, она протянула мне ступку и пестик. — Сделаю все, чтобы угодить другу, — закатив глаза, произнесла она. Окинув взглядом полки, она выбрала пузырек с зеленоватым содержимым, на этикетке которой красивым почерком было написано курсивом: «Экстракт мяты». — Пойду, дам это Артуру, и пока буду с ним, посмотрю, можно ли что-то сделать для парня, хотя, на мой взгляд, может быть уже слишком поздно, — предупредила она, — а если к этому делу приложит руку этот мерзкий священник, он потребует самый суровый приговор, какой только можно получить. И все же я попробую. А ты пока продолжайте толочь. Розмарин берут постоянно. Когда она ушла, я взяла пестик и машинально начала толочь и растирать розмарин, нисколько не заботясь о результате. Шум дождя и толпы внизу, смешавшись в глухо бормочущую, шепчущую угрозу, заглушало закрытое окно. Как любой школьник я читала Диккенса. Хотя не только Диккенс, были авторы и до него, описывающие безжалостное судейство этого времени, когда сурово судили всех правонарушителей, невзирая на их возраст и обстоятельства. Но читать рассказы о повешении детей или о нанесении им увечий по приговору суда, происходившими сто-двести лет назад — это одно, совсем другое, когда в нескольких футах под тобой вершится такой суд, а ты тихо сидишь, измельчая травы. Смогу ли я вмешаться напрямую, если приговор будет вынесен не в пользу парнишки? Взяв ступку, я подошла к окну и выглянула. Толпа увеличивалась, поскольку лавочники и домохозяйки, привлеченные сборищем, бродили по Хай-стрит, разузнавая причину сбора толпы. Вновь прибывшие наклонялись поближе к стоявшим, возбужденно пересказывающим подробности, а затем смешивались с толпой, еще больше лиц выжидательно смотрело на дверь дома. Глядя вниз на это сборище, терпеливо стоящее под моросящим дождем в ожидании приговора, неожиданно я кое-что поняла. Как и многие, я была потрясена рассказами, просочившимися из послевоенной Германии. Это были рассказы о депортации и массовых убийствах, о концентрационных лагерях и сжигании сотен тысяч людей. Тогда я спросила себя, как спрашивали многие, как будут спрашивать еще долгие годы: «Как люди позволили такому произойти? Они должны были знать, должны были видеть приходящие и уходящие грузовики, ограждения и дым. Как они могли стоять и ничего не делать?» Что ж, теперь я знала как. В рассматриваемом деле не стоял вопрос жизни и смерти, и покровительство Колума, скорее всего, предотвратило бы любое физическое нападение на меня, но мои руки, держащие фарфоровую ступку, стали липкими, когда я представила, как я выхожу одна, совершенно безоружная и противостою толпе солидных, добродетельных граждан, жаждущих возбуждения и крови, дабы скрасить скуку своего бытия. Люди стали жить общинами по необходимости. Со времен первых пещерных обитателей, люди — безволосые, слабые и беззащитные, выжили, благодаря хитрости и объединению в общины, осознав, как и многие другие съедобные существа, что их защита — в численности. Это знание вошло в плоть и кровь человека, и именно оно стало основой господства толпы, поскольку выход из общины, не говоря уже о том, чтобы противостоять ей, на протяжении бесчисленных тысяч лет означал смерть для того, кто осмелился пойти на это. Для противостояния толпе потребовалось бы нечто большее, чем обычное мужество, потребовалась бы способность преодолеть этот древний инстинкт. Я боялась, что такой способностью не обладаю и вместе с тем стыдилась своей боязни. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем дверь открылась и вошла Гейли с бруском древесного угля. Выглядела она, как всегда, сдержанной и невозмутимой. — После того, как мы получим отвар, надо будет его отфильтровать, — заметила она, будто продолжая прерванный разговор, — думаю будет лучше, если мы пропустим его через уголь обернутый муслином. — Гэйли, — нетерпеливо произнесла я, — не мучай меня. Что слышно о пареньке, подмастерье кожевника? — Ах это. Она пренебрежительно приподняла плечо, но в уголках ее рта таилась озорная улыбка. Вскоре выражение ее лица изменилось, и она рассмеялась. — Видела бы ты меня, — захихикала она, — я была, простите за нескромность, чертовски хороша. Я была сама супружеская заботливость и женская доброта с каплей материнской жалости. О Артур! — наглядно изобразила она, — если бы наш союз был благословлен, хотя, если говорить об этом, то шансов не так уж много, — заметила она, на мгновенье сбросив маску задушевности и повернув голову к полкам с травами, а затем продолжила — что бы ты чувствовал, дорогой, если бы так забрали твоего сына? Не сомневаюсь, что он украл, но он пошел на воровство от голода. О Артур, неужели в твоем сердце не найдется милосердия, ведь ты — душа справедливости? Она упала на стул, смеясь и слегка постукивая кулачком по ноге. — Как жаль, что здесь негде играть! Тон шума толпы изменился, и я, не обращая внимания на самолюбование Гейли, подошла к окну посмотреть, что там происходит. Когда вышел подмастерье кожевника медленно шагавший между священником и судьей, толпа расступилась. Артур Дункан, преисполнившись благожелательностью, кланялся и кивал людям, хорошо известным собравшихся. В отличие от Артура, смуглое лицо отца Бэйна от негодования стало бугристым и больше всего было похоже на рассерженную картофелину. Неспешная процессия проследовала к центру площади, где навстречу ей выступил из толпы деревенский тюремщик, некий Джон МакРэй. Одет он был подобающим образом в строгие элегантные темные бриджи, мундир и серую бархатную шляпу (пока снятую и и бережно укрытую от дождя полой мундира). Он не был деревенским тюремщиком, как я предположила, увидев его впервые, хотя в крайнем случае исполнял его обязанности. В его обязанности входили прежде всего обязанности костебля и таможенного инспектора, а при необходимости — экзекутора. Название должности таможенного инспектора происходило от деревянного «замка» или совка висевшего у него на поясе, которым он имел право брать процент из каждого мешка зерна, проданного в четверг на рынке, что было платой за службу. Все эти сведения мне сообщил сам тюремщик. Он пришел в замок всего несколько дней назад, чтобы узнать смогу ли я вылечить застарелый панариций на его большом пальце. Я проколола панариций стерильной иглой и наложила повязку с мазью из тополиных почек. Тогда он показался мне застенчивым и учтивым человеком с приятной улыбкой. Однако сейчас улыбки не было и в помине. Лицо МакРэя было суровым. — Разумно — подумала я — никто не захочет видеть ухмыляющегося палача. Злоумышленник был доставлен и водворен на возвышение в центре площади. Парнишка был бледен и напуган, но не двинулся с места, когда фискальный прокурор округа Крэйнсмюр Артур Дункан, придав свое пухлости подобие достоинства, приготовился огласить приговор. — Этот дурачок признался еще до того, как я вошла, — произнес голос у моего уха. Гейли с интересом выглянула в окно через мое плечо. — Поэтому я и не смогла его освободить от наказания, однако я устроила так, чтобы его наказали, как можно легче: всего лишь час у позорного столба с прибитым ухом. — С прибитым ухом! К чему прибитым? — Ну, конечно же, к позорному столбу. Бросив на меня любопытный взгляд, она снова повернулась к окну, чтоб посмотреть на исполнение этого легкого приговора, полученному благодаря ее милосердному ходатайству.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!