Дата: Воскресенье, 25.11.2018, 12:02 | Сообщение # 1
Лэрд
Сообщений: 126
"Лорд Джон и братство клинка"
"Lord John and the Brotherhood of the Blade"
В этой книге Диана Гэблдон сплела прядь тайной и общественной жизни лорда Джона - разрушительную семейную тайну, любовный роман с потенциально пагубными последствиями, и войну, которая простирается от Старого Света до Нового.
Дата: Понедельник, 22.04.2019, 20:54 | Сообщение # 176
Лэрд
Сообщений: 126
Глава 19. Картины на выставке
Картина Уильяма Хогарда «Тет-а-тет (вскоре после свадьбы)»
Грею дали один драгоценный выходной на следующий день после свадьбы. Он отчаянно хотел провести его в постели с Перси, но это был его единственный шанс найти и увидеть Гилберта Ригби, бывшего солдата и ухажера вдов, а ныне опекуна лондонских подкидышей. И было еще то небольшое затруднение, что возможности плоти не безграничны.
Они с Перси еще дважды достигали этих границ возможностей плоти, проснувшись среди ночи в мускусном сплетении конечностей. Памяти о теплых мягких губах в темноте и о вкусе вина и лесных грибов было достаточно, чтобы на рассвете, когда он выбрался из постели и увидел, как обнаженный Перси умывается у кувшина, подойти и взять его сзади.
Он бы чувствовал вину за свои грубые манеры, если бы Перси не сделал ясным как день, что подобное обращение его вполне устраивает.
— Не волнуйся, — прошептал в ответ Перси, когда Грей попытался сказать что-то — возможно извинения — после. Перси зарылся лицом в его плечо, но Грей мог кожей чувствовать его улыбку. — Ты получишь сполна.
Тогда он не понял, что тот имел в виду, но скоро все стало ясно: хотя Перси взял его не спеша и очень нежно, это обладание было таким всеобъемлющим и длилось очень долго. Перси довел его до грани и удерживал там: дрожащего, хватающего ртом воздух и стонущего, и наконец сбросил через край в ревущую бездну, о которой Грей и не догадывался, что она существует. И когда он пришел в себя, мокрый от пота и столь раздробленный, что едва мог сфокусировать взгляд, то обнаружил, что Перси все еще держит его, все еще внутри него. Он издал какой-то тихий скулеж, и Перси рассмеялся.
Перси смеялся и сейчас, и от самого звука его смеха, глубокого и заразительного, на миг Грею стало не по себе, кровь прихлынула, как соленый весенний прилив, пронеслась волной и заставила ныть его истертую плоть.
— Взгляни на это!
Он обернулся взглянуть, на что показывал Перси, и увидел, как через толпу трусит небольшой мопс, с крученным, как пружина, хвостиком и улыбкой на мордочке. И все, кто видел его, сами начинали улыбаться: на собаке был черный бархатный жакет с серебренными пуговицами и желтыми вышитыми бабочками по краю, ленточка под подбородком придерживала маленькую шляпку с полями.
Пес привлекал куда больше внимания, чем выставка портретов. Они находились во внутреннем дворе Приюта Сирот, где проходила художественная выставка с целью сбора дополнительных средств для поддержки этого заведения. Грей решил, что вряд ли представится лучший случай взглянуть на доктора Ригби, не отказываясь от приятной компании Перси.
Женщины особенно приходили в восторг от мопса, и, исходя из их восклицаний, Грей узнал, что владелец собаки — высокий, стройный величавый мужчина — и был сам господин директор. Ригби, очевидно, проводил нечто вроде королевской процессии, медленно проходя через толпу, приветствуя людей и останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов.
Грей видел, что Ригби доберется до них через пару минут, так что он отвернулся и стал рассматривать ближайшие картины. Общество Любителей организовало постоянно действующую выставку, сделав ее по сути первой открытой для посещения галереей в Лондоне. Художники Общества одолжили некоторые из своих картин, и некоторые из богатых членов комитета и благородных покровителей Приюта Сирот сделали то же самое. Среди современных работ Рейнольдса, Хогарта, Касали и Рибрака изредка встречались портреты более ранних веков.
— Взгляни-ка, — привлек он внимание Перси.
Это был знаменитый портрет Джорджа Вильерса, первого герцога Букингема, работы Ларкина. Герцог, стройный как девушка в своих белых шелковых чулках, облепленный драгоценностями как рукоять кинжала, дарил им улыбку неистовой веселости под парой понимающих глаз.
Перси долгий миг разглядывал портрет, затем развернулся к Джону и кивнул на картину.
— Что думаешь?
— Я сказал бы «даже не сомневайся».
Они оба стали рассматривать портрет вместе, стоя так близко, что он мог чувствовать тепло руки Перси своей рукой.
— Странно, насколько это очевидно в некоторых людях, но в других… — Перси покачал головой, а затем взглянул на Грея и улыбнулся. — Не в тебе, Джон.
— И не в тебе.
На самом деле, большинство мужчин, разделяющих это «омерзительное извращение», не выказывали ни малейшего признака своих вкусов во внешнем виде. Те немногие, что были склонны к женственности, с глазами лани, такие прелестные в юности, старея, становились безобразными.
Когда они пошли дальше, он на миг оглянулся назад. У Джорджа Вильерса не было возможности состариться, безобразно или нет. Вильерс был не только аристократом, но и фаворитом короля, а значит защищен от судебного преследования. Он был убит морским офицером в возрасте тридцати шести, и не из-за его частной жизни — которая была общеизвестной, но из-за его военной некомпетентности. Грей задался вопросом: а что бы на этот счет подумал Майкл Бейтс? - и на долю секунды пожелал, чтобы капитан был здесь.
Но в этот момент до них дошел доктор Ригби, с выражением вежливости на своем мрачном лице.
— Здравствуйте, джентльмены! — сказал доктор, подходя к ним. — Наслаждаетесь выставкой? Так любезно с вашей стороны, мы благодарны вам больше, чем я могу выразить словами.
— К Вашим услугам, сэр, — поклонился Грей и не сдержал улыбки в ответ на улыбку Ригби, в которой, казалось, были и тепло и искренность, несмотря на то, что тот, несомненно, не стирал ее с лица последний час.
— Это честь для нас оказать какую-либо помощь, — сказал Перси с таким чувством, что это несколько удивило Грея. Он также поклонился и протянул кулачок к мопсу, чтобы тот его обнюхал. — Ваш слуга, сэр, — серьезным тоном сказал он псу.
Ригби рассмеялся.
— Геркулес, поблагодари джентльмена, — сказал он, после чего мопс выставил вперед одну лапку и склонился в грациозном поклоне, а затем лизнул руку Перси, радостно виляя хвостом.
Ригби никак не дал знать, узнал ли он Грея. Грей со своей стороны мог узнать или не узнать бывшего капитана Ригби в директоре приюта: он встречал Ригби пару раз в доме родителей, но тот всегда был в мундире и никогда не уделял особого внимания десятилетнему мальчику.
— Моя матушка просила передать Вам ее почтение, сэр, — сказал он Ригби. — Вдовствующая графиня Мэлтон.
Ригби нахмурился, пытаясь понять, кто же это, и Грей поспешно добавил: — Впрочем, полагаю, Вы знали ее под именем герцогини Пардлоу.
Лицо Ригби на миг приняло смешное выражение полного непонимания, затем он нашелся и схватил Грея за руку.
— Мой дорогой сэр! — воскликнул он и потряс его руку. — Нижайше прошу простить меня! Я должен был сразу узнать Вас: Вы так похожи на отца, теперь, когда я узнал Вас… Но, правда, прошло столько лет с тех пор, как я знал его. Такая потеря… — доктор запинался и краснел от возбуждения. — То есть… Я не хотел напоминать Вам о… Как Ваша матушка?
— Прекрасно, — сказал, улыбаясь, Грей. — Впрочем, по правде говоря, она уже и не графиня Мэлтон тоже. Вчера она вышла замуж за сэра Джорджа Стенли.
Ригби, казалось, был совершенно ошеломлен этой новостью: то ли он понятия об этом не имел, то ли был прекрасным актером.
— Вы должны передать ей мои искренние поздравления, — сказал он, горячо пожимая руку Грея. — Знаете, однажды я просил ее выйти за меня.
— Неужели?
— О, да, — Ригби рассмеялся, и морщинки на его лице растянулись так, что исчезла всякая иллюзия чопорности. — Она весьма мудро отказала мне, заявив, что, по ее мнению, я не гожусь в мужья вообще никому.
Грей кашлянул.
— Эм-м… Боюсь, моя матушка иногда бывает…
— О, она была совершенно права, — заверил его доктор. — Она верно заметила (и задолго, до того как это заметил я сам), что я прирожденный холостяк, слишком любящий быть наедине с собой и слишком привязанный к своим привычкам, чтобы вносить в них необходимые для супружеской жизни корректировки. Но, возможно, Вы, сэр, и сами женаты?
Грей совершенно не ожидал, но от этого вопроса его лицо накрыла волна жара.
— Э-эм… нет, сэр. Боюсь, что нет, — он незаметно взглянул в сторону Перси, но его сводный брат отошел к одному из окон, что выходили на внутренний двор, и за чем-то там наблюдал. — Так же и мой сводный брат, — добавил он, кивая на Перси. — Сын генерала Стенли, Перс… Персиваль Уэйнрайт.
— У Вас будет еще достаточно времени, сэр, вполне достаточно, — Ригби снисходительно улыбнулся, а затем заметил нескольких леди, ожидающих своей очереди быть представленными Геркулесу, который дружелюбно и с энтузиазмом вилял всей задней половиной тела.
— Я должен идти, — сказал доктор, снова пожимая ему руку. — Я был так рад встретить Вас, лорд Джон — я ведь правильно помню, Вас зовут «лорд Джон», а вашего брата — Гарольд? Да точно, кажется я вспомнил. Позвольте сказать, что хотя Ваша матушка была совершенно права, отказав мне, я бы почел за честь быть Вашим отчимом и передаю искренние поздравления сэру Джорджу, занявшему этот пост.
Когда он ушел, Грей ощутил себя так, будто кто-то снял с него теплое одело, и он с удивлением почувствовал, насколько воздух холоден. Он пребывал в некотором замешательстве, но был неожиданно тронут этой встречей. Он подошел и стал рядом с Перси у окна.
Там во дворике бегало несколько деток, одетых в пальтишки и замотанных от зимней стужи платками, очевидно во что-то играя под присмотром пары нянек.
— Тебе так нравятся дети? — спросил он, удивившись, с каким вниманием Перси наблюдает за ними.
— Нет, не то что бы… — будучи вырванным из своей задумчивости, Перси обернулся и улыбнулся Грею, но на его лице были следы сожаления. — Я просто задумался, как им тут живется, — он оглянулся вокруг на высокие стены из кирпича и серого камня. Тут было чисто, и обставлены комнаты были не без вкуса, но «уютно» - точно было не то слово, каким это можно было описать.
— Полагаю лучше, чем жилось бы, не попади они сюда, — некоторые из воспитанников были сиротами, других отдали матери, что не могли прокормить их.
— Думаешь? — Перси криво улыбнулся. — Моя мать пыталась пристроить меня сюда, когда приют открылся. Но я был уже слишком взрослый — они не брали детей старше двух лет.
— Все в порядке, — сказал Перси, улыбнувшись более весело. — Я не держу за это зла на матушку. Отец уже год как умер, и она была в отчаянии. Но скажи лучше, что там с нашим добрым доктором? — он кивком указал на Ригби, который был уже на порядочном расстоянии, столь же неутомим в своей приветливости, как Геркулес в вилянии хвостом.
Грей бы продолжил тему, но Перси явно не желал продолжать разговор о своем детстве, так что Грей поведал ему о своем впечатлении от доктора Ригби.
— Не могу представить, чтобы он имел отношение к этому делу, — заключил он. — Он совершенно точно был застигнул врасплох моим появлением, и если только он не гениальный притворщик, то не имел ни малейшего представления о браке моей матери.
В этот момент нахлынула волна новых людей, предотвращая приватные беседы, и они стали медленно прохаживаться по галерее, пока потоком людей их не занесло в специально отведенную комнату, где находилась постоянная выставка картин Вильяма Хогарта — Хогарт был одним из основных благодетелей приюта — и затем вынесло из нее: каждый оставался в своих мыслях.
Они пошли обратно по центральной галерее, но доктор Ригби и Геркулес уже исчезли.
— Ты когда-нибудь хотел… — начал Перси, но потом остановился, и между его бровей стала заметна складка. Густые, шелковистые, как соболиная кисточка художника, брови. У Грея просто чесались пальцы от желания погладить их.
— Чего я хотел бы? — подтолкнул он и улыбнулся. — Очень многого, — он позволил тени того, что именно он хотел бы, отобразиться в его голосе, и Перси улыбнулся в ответ, но морщинка между бровями не исчезла.
— Ты когда-нибудь хотел быть… не таким, каким ты есть?
Он не ожидал такого вопроса… и был еще более удивлен тому, что никогда не задавался им.
— Нет, — ответил он. Он на миг заколебался, но уже того, что Перси задал такой вопрос, было достаточно. — А ты?
Перси оглянулся назад на портрет Вильерса, затем опустил взгляд, пряча глаза за темными ресницами.
— Иногда. Признай, это существенно облегчило бы некоторые вещи.
Грей задумчиво поглядел на пару неподалеку, занятую, очевидно, ухаживаниями: девица умело кокетничала поверх веера и смеялась над тем, как ее ухажер кривлялся, изображая лягушачье выражение лица одного портрета.
— Возможно. И все же, думаю, это больше зависит от положения человека. Будь я, скажем, наследником своего отца, я бы чувствовал бремя необходимости жениться и продолжить род и вероятно пошел на это. Но поскольку эти обязательства пали на плечи моего брата, и он достойно их выполняет, то уже совершенно безразлично, женюсь я когда-либо или нет.
Он пожал плечами, отклоняя этот вопрос, но Перси еще не готов был его оставить.
— Возможно, тебе все равно, — сказал он, криво улыбаясь. — Но вот женщинам — нет.
Грей пожал одним плечом.
— Вопрос стоит о согласии. Вряд ли они похитят меня и насильно женят.
— О, леди Джофри так и сделает, уверяю тебя, — Перси многозначительно закатил глаза. Он встретил леди Джофри в салоне леди Джонас и был поражен недюжинной силой ее характера. — Никогда не поворачивайся к ней спиной: она огреет тебя по голове и унесет завернутым в ковер, и проснешься ты в Гретна Грин молодоженом.
Грей рассмеялся на это, но рассмотрел и такую возможность.
— Она бы так и сделала. Но ведь и ты в такой же опасности, как и я: у леди Джофри восемь кузин и племянниц, которых надо выдать замуж, — тут он увидел, как дернулся рот Перси, и понял, что тот имел в виду, говоря «облегчило некоторые вещи». — И кого она натравила на тебя?
— Мелисандру Робертс, — сказал Перси, и уголки его рта опустились в отвращении.
— О, Мэлли? — Грей опустил взгляд, пряча улыбку. Он знал Мелисандру всю жизнь, детьми они играли вместе. — Ну, у нее добрый нрав. Она сама доброта. И у нее свой скромный доход.
— Она размером с бочку эля и приблизительно такой же формы!
— Верно, — согласился Грей. — И все же, разве для тебя имело бы большое значение, будь она красавицей?
Перси, до этого выглядевший очень мрачно, выдавил кривобокую улыбку.
— Ну… нет. В том смысле, что… нет. Но я бы не хотел прогуливаться с простушкой под рукой, будто я не могу рассчитывать на кого-то получше!
— Следует ли мне в этом случае считать себя польщенным, — спросил Грей, — раз ты предпочитаешь прогуливаться на людях со мною?
Перси взглянул на него и выдал короткий смешок.
— О, ты был бы лакомым кусочком, дорогой мой, будь ты даже банкротом и таким же простонародным, как грязь на улице… или как я сам.
— Я чрезвычайно польщен, — вежливо ответил Грей и сжал руку Перси так, что пальцы продавили ткань и мышцы и сжали кость. — Идем?
Перси хватил воздух ртом, но кивнул, и они вышли на улицу и пошли по Хай Холборн Стрит в тишине неразделенных мыслей. Они собирались посмотреть Мэклина в роли Шайлока в «Венецианском купце». Грей был в предвкушении вечера (и последующей ночи), но мысли Перси, очевидно, не оставляли их прошлой беседы.
— Думаешь это правда, — неожиданно спросил он тихим голосом, — что мы прокляты?
Грей не был настроен на теософический лад и не был склонен придавать большое значение догматам церкви. Он много раз слышал неприкрытое мнение отца о предыдущем соверене — Генри — и о последствиях его сексуальной ненасытности и династических амбиций в отношении Римской церкви.
И все же в глазах Перси читалось переживание, Грей желал облегчить, если мог, это бремя.
— Я так не думаю, — как можно легче сказал он. — Люди созданы по образу и подобию Божьему, или, по крайней мере, мне так говорили. Так же как и то, что мы отличаемся от зверей тем, что мы — разумны. Следовательно, разумность должна быть характеристикой Всемогущего, что и следовало доказать. А теперь: разумно ли это создавать людей, что по своей природе — созданной и определенной тобой самим — нарушают твои же законы и неизбежно идут на гибель? В чем смысл? Тебе не приходило в голову, что это похоже на прихоть и, к тому же, на расточительство.
Очевидно мысль о разумном Боге (не говоря уже об экономном) не приходила раньше в голову Перси. Он рассмеялся, лицо его прояснилось, и они больше об этом не заговаривали.
Несколько дней спустя, однако, Перси вернулся к этому вопросу. Без сомнения дело было в том, что сам Перси воспитывался в религиозной среде, подумал Грей. Или, может быть, в том, что у Перси никогда до этого не было мужчины, охотно обсуждающего в постели философию. У Грея тоже не было такого раньше, и он находил эту новизну странно притягательной.
Они по отдельности покинули казармы и встретились в комнатах Перси на несколько украденных часов. И после того, как они насладились плотью друг друга, Грей лежал головой на животе Перси, а тот зачитывал ему выдержки из Собрания Мнения Закона, опубликованного годом или двумя ранее.
— Если какое преступление заслуживает самого сурового наказания, так именно это. Иные преступления пагубно влияют на общество, но это ставит под угрозу само его существование: редки случаи, когда человек, что так противоестественно использовал свои способности в продолжении рода, после этого должным образом обращался с женщинами. Ибо из этого безразличия к женщинам, столь заметного в мужчинах с таким извращенным вкусом, легко можно заключить, что они прокляты и не могут ощутить самое экстатическое удовольствие, каким природа человека способна наслаждаться. И совершенно справедливо эти мерзавцы должны быть лишены всех удовольствий, которые они не могут оценить по достоинству, и продолжение этого нечестивого нрава, который они могут передать своим детям, если они у них будут, таким образом будет предупреждено.
— То есть, — заметил Грей, — мы должны быть истреблены, потому что наши удовольствия недостаточно экстатические?
Брови Перси слегка расслабились и он закрыл книгу.
— И для того, чтобы мы не передали этот прискорбный недостаток своим детям, которые у нас, учитывая обстоятельства, вряд ли будут.
— Ну, на счет этого, то я знаю далеко не одного мужчину, что не ищет удовольствия в постели жены, но все равно приходит туда по велению долга.
— Да, это верно, — Перси все еще хмурился, но уже от задумчивости, а не от беспокойства. — Думаешь, это и правда по-другому? Между мужчиной и женщиной? То есть, не только чисто механически, но и в отношении чувств?
Грей видел достаточное количество браков, заключенных между родовитыми и богатыми, чтобы знать, что эмоции и взаимная симпатия предполагаемой пары обычно считались факторами несущественными, если вообще не безразличными. В то время как его длительные связи, которые случались время от времени, основывались исключительно на них, поскольку не были обязаны удовлетворять ожиданиям общества. И все же он обдумал этот вопрос, пока наслаждался умиротворяющими поднятиями и опусканием грудной клетки Перси под своей щекой.
— Я считаю, что благородный мужчина строит свои отношения на доброте и чести, — в конце концов сказал он. — И, таким образом, является ли партнером мужчина или женщина… разве это так уж важно?
Перси выдал короткий смешок.
— Доброта и честь? Это все прекрасно, но как насчет любви?
Грей ценил любовь (и опасался ее) слишком сильно, чтобы давать пустые заверения.
— Невозможно заставить полюбить тебя, — сказал он наконец, — и нельзя заставить себя полюбить другого. И тем более, — с сожалением добавил он, — невозможно избавиться от нее, — тут он сел и взглянул на Перси, который опустил взгляд и водил пальцем по узорам покрывала. — Но я не думаю, что ты влюблен в меня, не так ли?
Перси слабо улыбнулся, не поднимая взгляда. И не отрицая.
— Невозможно избавиться от нее, — повторил Перси. — Кем он был? Или он все еще?..
— Еще, — неожиданно Грей почувствовал, как замерло сердце от одного этого слова. Было и радостно и ужасно окончательно признать это.
Теперь Перси глядел на него, и его карие глаза светились интересом.
— Дело в том… то есть он… ты не должен волноваться. Между нами ничего не может быть, — сболтнул Грей и прикусил язык, чтобы не поддаться внезапному импульсу рассказать все, лишь для того, чтобы на миг испытать восторг от разговора о Джеймсе Фрейзере. Но он был слишком мудр, чтобы поступить так, и проглотил готовые вырваться слова.
— О, так он не?.. — взгляд Перси на миг скользнул по обнаженному телу Грея, затем вернулся к его лицу.
— Нет.
Был ранний вечер, и свет, что падал через высокое чердачное окно, скользил по комнате, отсвечивая в темной блестящей массе курчавых волос Перси, контрастно подчеркивая черты его лица, но оставляя его тело в мраке теней.
— Тебе недостаточно дружбы и искренней симпатии? — Грей старательно избегал малейшей интонации раздражения или обвинения, чтобы это прозвучало простым вопросом без подвоха. Перси это услышал и улыбнулся кривобокой улыбкой, но ответил честно.
— Нет, — он протянул руку, провел по обнаженной руке Грея, по изгибу его плеча и вниз по скату его груди и у пупка растопырил пальцы и вдруг сгреб в охапку его плоть там, погружая пальцы в мускулы.
— Но добавь это… — тихо произнес он, — и, думаю, будет достаточно.
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Сообщение отредактировалаsduu - Суббота, 27.04.2019, 16:04
Дата: Понедельник, 22.04.2019, 20:55 | Сообщение # 177
Лэрд
Сообщений: 126
John Atkinson Grimshaw
Они мало виделись в последующие дни, Грей был занят все возрастающим неистовством приготовлений к отбытию, а Перси был поглощен тяготами собственного обучения и нуждами четырех отрядов под его командованием. Но вечерами они могли свободно появляться вместе на публике, как и всякие близкие друзья — на ужине, в театре или в игральном клубе. И если они покидали такие мероприятия также вместе, это тоже не вызывало толков.
Никто на Джереми Стрит не стал бы удивляться, что Грей время от времени не ночует дома, так как он часто оставался в казармах или останавливался на ночь в «Бифштексе», если дела полка вынуждали его задерживаться допоздна или с друзьями. Но все же если бы он отсутствовал каждую ночь, это бы привлекло внимание, поэтому те ночи, что они проводили в комнате Перси, были в два раза ценнее: за их редкость и из-за осознания, что они приближаются к концу.
— Мы должны быть крайне осмотрительными, — сказал Грей. — На походе. Там крайне мало приватности.
— Конечно, — сказал Перси, но учитывая то, чем он в это время был занят, Грей не думал, что тот обратил особое внимание. Его пальцы сжались в волосах Перси, но тот не стал останавливать его. Достаточно времени, чтобы повторить предупреждение, и он не больше чем Перси желал размышлять о приближающемся окончании их близости.
Близости не только в физическом смысле, хоть видит Бог, и это тоже.
Перси взял его, когда он предложил это в первую ночь, и затем еще раз утром и делал это с величайшей нежностью, нежностью, которая нервировала его, хотя и почти довела до слез тоже.
Он не повторял своего предложения снова — этот опыт беспокоил его почти так же, как и память о том давнем изнасиловании, хотя и совсем иным, более приятным образом. Перси никогда не давил на него, никогда не просил, лишь дал понять, что если Грей захочет снова… И возможно он захочет снова. Но не сейчас.
Неожиданная близость ума была такой же опьяняющей (и иногда так же беспокоила его), как и близость физическая.
Перси не возвращался к истории об убийстве герцога, которую Грей рассказал в ту ночь, когда они впервые возлегли друг с другом. Но он знал, что его друг, должно быть, думал о ней, и поэтому не был удивлен, когда несколько дней спустя Перси упомянул об этом. Это его не обрадовало (он не то чтобы сожалел, что рассказал Перси правду, но был удивлен, что сделал это после того, как хранил секрет так долго, и испытывал какое-то беспокойство от того, что хранимый так долго секрет теперь знал другой человек), но и не удивило.
— Но что же произошло потом? — допытывался Перси. — Что ты сделал? Ты рассказал кому-нибудь? Своей матери?
Грей почувствовал раздражение, но вовремя понял, что причиной тому был не вопрос Перси, а его память о собственной беспомощности.
— Мне было двенадцать, — сказа он, и Перси резко взглянул на него и слегка отшатнулся, почувствовав в его голосе укол, хотя он и говорил спокойно. — Я ни о чем на рассказал.
Позже тем утром садовник нашел тело герцога. Поспешно созванный суд коронера пришел к выводу о смерти в состоянии нарушения душевного равновесия, и два дня спустя Грея отправили на север пожить у дальних родственников матери в Абердине. Герцогиня же, проявив благоразумие, которое он смог оценить лишь годы спустя, также уехала и несколько лет жила во Франции.
— Разве она не могла взять тебя с собой? — спросил Перси, повторив болезненный, но невысказанный в то время вопрос самого Грея.
— Я уверен, — он осторожно подбирал слова, — что она полагала, что и ее жизнь может быть в опасности.
Он верил — хоть и пришел к этому мнению пост факто, что она сама навлекла этот риск.
— Навлекла? — отозвался удивленный Перси. — Что ты имеешь в виду?
Грей вздохнул и потер двумя пальцами между бровей. Откровенно поговорить наконец о всем этом было неожиданным облегчением и даже удовольствием, но с другой стороны была столь же неожиданная боль, когда он заново переживал те события.
— Это серое место, Абердин, — Грей сидел в постели, обхватив колени руками и наблюдая, как остатки ночи испаряются с городских крыш. — Камень. Дождь. И шотландцы. Чертовы шотландцы, — он покачал головой, вспоминая; их речь звучала как стук колес кареты по гравию.
— Я многого не слышал. Лондонские скандалы… — он пожал плечами. — К ним нет интереса в Абердине. Думаю, в этом и была задумка: оградить меня от сплетен. Кузены матушки были добры ко мне, но очень… далекие от меня. И все же кое-что я слышал.
Герцогиня (или графиня, как она стала себя называть) очевидно была на виду во Франции, к ворчливому неодобрению ее родни из шотландского Лоуленда [шотландская равнина — прим. пер.]. Хоть уже и не очень молодая, она все еще оставалась привлекательной женщиной, и богатой.
— Ходили слухи, что она водилась с некоторыми французскими якобитами. Но если в чем я и уверен, так это в том, что моя мать никогда не питала — и не питает — симпатии к этому делу.
— Думаешь, что она искала убийцу твоего отца?
Грей кивнул, не отводя взгляда от окна, но видел не разгорающийся свет лондонского неба, а серые дождливые облака Абердина.
— Я не знаю, нашла ли она его, — тихо сказал он. — Через какое-то время я убедил себя, что нашла. И убила его в ответ, или каким другим способом привела его к гибели.
Перси недоверчиво поднял бровь.
— Ты считаешь, или считал, что твоя матушка убила его?
— А ты считаешь, что женщины на это не способны? — Грей не расхохотался, но обернулся, позволяя Перси увидеть улыбку на его лице.
— В большинстве своем — нет. Моя матушка совершенно точно не смогла бы… — Перси, нахмурившись, затих, очевидно пытаясь представить Бенедикту Грей убивающую кого-то. — Как? Ядом?
— Не знаю. Она довольно прямолинейна, моя матушка. Скорее уже прямой удар в сердце. Но на самом деле, я не думаю, что ей удалось его найти, если она вообще его искала. Это просто… то, чем я утешал себя, — он пожал плечами, отгоняя воспоминания. — А что случилось с твоим отцом? — полюбопытствовал он.
Перси покачал головой, но принял эту смену темы, и на его лице отобразился юмор.
— Хочешь верь, хочешь нет, но его переехала почтовая карета.
— Осел!
— Нет, я серьезно, — Перси беспомощно пожал плечами. — Он стоял напротив трактира в Челтнеме, проповедуя во всю силу своих легких и совершенно не замечая окружения. Мы слышали, что приближается карета…
— Ты был там?
— Да, конечно. Он брал меня с собой, чтобы раздавать брошюры или пускать по людям шляпу, когда проповедовал на публике. В общем, я слышал карету и потянул его за пальто, тут я уже видел карету и то, насколько быстро она ехала, но он не отвлекаясь оттолкнул меня, будто от мухи отмахнулся, слишком увлеченный своим видением Небес, чтобы замечать, что происходит на земле. Он шагнул вперед, чтобы отделаться от меня. Тут карета доехала до нас, я отпрыгнул назад, прочь с ее пути. А он… не отпрыгнул.
— Мне жаль, — сказал Грей.
Перси взглянул на него, и уголки его рта приподнялись.
— Мне не было жаль. Самодовольный твердолобый ублюдок. Матери тоже не было жаль, но его смерть сильно усложнила ей жизнь, — он махнул рукой, показывая, что не желает тратить на эту тему их разговор. — Возвращаясь к твоему гораздо искреннее оплаканному отцу, я тут думал о том, что ты мне сказал. Ты не… ты не возражаешь?
— Нет, — просто ответил Грей. — О чем ты думал?
Перси хрипло кашлянул.
— Я расскажу, но поскольку ты затронул… эм-м… вопрос. Ты совершенно, совершенно точно уверен, что отец не был… хм…
— Нет, не был, и да, я уверен, — Грей и сам слышал, что это прозвучало резко и жестом попросил прощения. — Прости, я… Не говорил об этом раньше. Рана…
— Все еще свежая, — мягко сказал Перси. Грей взглянул вверх и увидел такое тепло и понимание в глазах Перси, что вынужден был отвернуться, поскольку его глаза защипало.
— Да, — сказал он. Свежая, как только разрезанная луковица.
Перси погладил его по ноге, утешая, но не стал более говорить о его чувствах, а продолжил свою мысль.
— Ну, хорошо. Если… то есть, в таком случае мы знаем кое-что важное, не так ли?
— Что?
— Сам убийца не пытался представить смерть самоубийством. Это сделала твоя мать. Кстати, ты знаешь, почему? Полагаю, ты никогда не спрашивал ее.
Грей выдавил кривобокую улыбку.
— Ты сам спросил бы у матери такое?
Перси нахмурился, размышляя над этим вопросом, но Грей не ждал ответа.
— Нет. Я никогда не говорил об этом с матерью. Также и с Хэлом.
Одна из бровей Перси подскочила высоко.
— Да ну. То есть… никто из них не знает, что тебе известно, что смерть отца не была суицидом?
— Полагаю, нет, — тут ему впервые пришло в голову (и это его несколько потрясло) задаться вопросом, знает ли Хэл правду о смерти отца. Он всегда полагал, что должен знать, что матушка рассказала Хэлу правду, и возмущала мысль, что она рассказала ему, но не рассказала Грею из-за его юного возраста. Но что, если она не рассказала также и Хэлу?
Эта мысль превосходила то, с чем он мог справиться в данный момент. Он отбросил ее и вернулся к вопросу Перси.
— Я не беспочвенно уверен в ее мотивации. Она опасалась, что есть некая угроза (для нее ли, Хэла или даже меня), и эта угроза была насущной, раз уж она предпочла опорочить имя отца, нежели рисковать.
Перси уловил спрятанную горечь в этой фразе.
— Ну, она твоя мать, — мягко сказал он. — Думаю, женщине можно простить, если она жизнь сыновей ставит выше чести их отца. Мысль же, к которой я подводил, такая: убийца не убивал твоего отца, чтобы отвести подозрение от себя, представив твоего отца изменником. Так зачем же он это сделал?
Он ожидающе посмотрел на Грея.
— Чтобы не дать моему отцу выдать имя убийцы, как якобитского предателя, — сказал Грей и пожал плечами. — Или я всегда так считал. Зачем еще?
— Я тоже так считаю, — Перси слегка наклонился вперед. — И кто бы это ни был, это скорее всего тот же человек, что украл дневник твоего отца, не думаешь?
— Да, — медленно проговорил Грей. — Должно быть, это так. Я, конечно, не сразу узнал, что журнал украли… — и не зная, он никогда не брал это в расчет во все те длинные серые часы тягостных размышлений в Абердине. — Ты считаешь… о, Господи! — его разум проскочил следующей очевидный вопрос: мог ли герцог писать в своем дневнике о своих подозрениях; и сразу перешел к тому, к чему собственно подводил Перси.
— У него же не было привычки писать свои дневники в оранжерее? — Перси читал ход мыслей Грея по его лицу, и его собственное лицо горело от возбуждения.
— Нет, никогда, — Грей на миг остановился, чтобы вдохнуть. — В оранжерее не зажигали свет, кроме как на приемы. Он всегда писал дневники в библиотеке, перед тем, как отправиться спать, и ставил дневник на книжную полку там же. Он, конечно, писал и во время кампании, но в другое время, нет. Никогда не видел, чтобы он писал свои дневники где-нибудь еще.
А из этого следовало две вещи: кто бы ни застрелил его отца, знал его достаточно хорошо, чтобы знать о его дневниках и где он их держит, и кто бы это ни сделал, он довольно неплохо ориентировался в доме, чтобы попасть в библиотеку и похитить дневник.
— Ты не думаешь, что он мог похитить его… до того? — спросил Перси. — Может быть в этом дело? Убийца прочел дневник, увидел, что его вычислили или скоро вычислят, и тогда…
Грей потер руками лицо, щетинки его отрастающей бороды царапали руку, но покачал головой.
— Даже если допустить, что мой отец был достаточно глуп, чтобы без шифровки записывать подобные подозрения — и я уверяю, что он не был — как кто-нибудь мог прочесть его? Никто не заглядывал в его дневники, даже моя матушка, она дразнила его этим, и отец не оставлял их где попало.
Его одолевало беспокойство, он встал с постели и стал у окна, пытаясь вспомнить. Он пытался восстановить в своей памяти библиотеку их загородного дома. Они называли ее «библиотека» в шутку; это была небольшая заставленная книгами каморка, в которой не было даже очага и едва хватало места на кресло и небольшой письменный стол. Это точно не было место, где отец мог бы принимать посетителей.
— Я согласен, что скорее всего дневник украли после убийства.
Перси бессознательно стал разминать его замерзшие, несмотря на шерстяной халат, плечи.
— Посетитель, пришедший выразить свои соболезнования? Может он именно тогда нашел возможность умыкнуть его?
Грей ухватился за эту мысль. Он не желал заново переживать те ужасные дни, последовавшие за смертью отца, но заставил себя вспомнить их. Тихие, поспешные приготовления, разговоры в полголоса, которые всегда прерывались, как только его замечали.
Посетителей было немного: друзья, пришедшие поддержать герцогиню в ее горе, и несколько близких друзей Хэла: Гарри, Гарри Кворри приходил, это он помнит. Кто еще? Роберт Уолпол, конечно. Он помнил первого министра, тяжеловесного мужчину с серым лицом, медленно проходившего, опираясь на своего секретаря, тень приближающейся собственной смерти уже была видна на его лице.
Он закрыл глаза и прижал к векам пальцы, старясь вспомнить. Лица проскальзывали мимо, некоторые с именами, некоторые — незнакомцы, но все размытые шоком, испытанным в то время. Кроме Гарри и Уолпола, единственными людьми, которых он мог более-менее четко вспомнить за ту проклятую неделю, были…
Он уронил руку и открыл глаза.
— Возможно, это и не посетитель, — медленно проговорил он.
Перси моргнул и сжал губы.
— Слуга? — спросил он, шокированный этой идеей. — О, нет!
Грей и сам чувствовал холодок на сердце от этой мысли. Все слуги служили его отцу годами, и им безоговорочно доверяли. Подумать, что кто-то из тех, кто жил с ними в одном доме, знал подробности их повседневной жизни, мог в то же время… Он встряхнулся и отбросил эту идею.
— Не могу больше думать, — сказал он. — Не могу, — усталость давила ему на плечи, и шея ныла от тяжести былого горя и гнева. Глаза защипало, и он прижался лбом к замершему окну, наслаждаясь холодом на своем лице. На востоке уже поднимался рассвет, обмерзшее окно отблескивало слабым желтым светом.
Послышалось шуршание простыней, и он почувствовал теплые руки Перси у себя на плечах. Он на миг воспротивился, но потом позволил Перси оттянуть его от окна и прижать к себе — тело к телу.
— Ты не должен сожалеть, что рассказал мне, — тихо сказал ему Перси на ухо. — Пожалуйста.
— Да, — прошептал он, хотя сам не был уверен, сожалеет он или нет. В данный момент ему хотелось, чтобы он тогда промолчал, но лишь потому, что, рассказав об этом, он был вынужден снова думать о том времени. Он так долго хранил этот секрет погребенным… что даже не осознавал, что он хранил его погребенным в своей плоти, так же как и в разуме. Его суставы болели так, будто кто-то пытался медленно их разорвать.
— Ты замерз, ты так простудишься. Возвращайся в постель.
Он позволил Перси затащить его обратно в постель и укутать одеялом до подбородка. Он послушно закрыл глаза, когда было велено, и слушал, как Перси разводит огонь, подбрасывает дрова, использует ночной горшок. Он снова открыл их, когда услышал, что Перси разломил лед в кувшине и налил воды в котелок, в котором обычно грел себе воду для бритья.
— Куда это ты собираешься? — спросил Грей. Перси обернулся от очага и улыбнулся ему, волосы его стояли торчком, а проросшая щетина покрывала лицо темной тенью.
— Некоторым, дорогой мой, приходиться самим зарабатывать себе на пропитание, — сказал он. — И авторитетные лица обещали мне, что меня разжалуют и изобьют, если вообще не вздернут за пальцы рук и не выпорют, если в девять утра я и мои люди не будут на плацу в соответствующем порядке.
— Тут ты прав, я ведь должен проверить твои отряды в девять утра? — Грей сел, но Перси жестом вернул его обратно в постель.
— Если учесть, что колокола только отбили половину шестого, а тебе только и надо, что побриться, одеться и неспешно дойти до плаца, то полагаю, ты можешь немного расслабиться, — Перси взял свою кружку для бритья, наклонился, чтобы посмотреть в небольшое квадратное зеркальце, и стал намыливать подбородок, сосредоточенно полуоткрыв рот.
Грей медленно опустился на постель и наблюдал, как тот бреется и одевается, аккуратно и быстро. В постели еще оставалось немного тепла Перси, оно медленно прогревало его, и он почувствовал, как его накрывает усталость. Его разум был вялым и уязвимым, как подбитый фрукт.
В комнате все еще было темно, до рассвета оставалось еще какое-то время. О видел дыхание Перси, когда тот наклонился, чтобы натянуть сапоги, застегнуть крючки на камзоле.
Надев парик, Перси остановился у кровати, глядя на него.
— Как думаешь, она знала? Кто это был?
— Уверен, что нет, — сказал Грей как можно уверенней.
Перси кивнул и, наклонившись, поцеловал его в лоб.
— Попытайся уснуть, — сказал он. — Колокола разбудят тебя.
И ушел, мягко закрыв за собой дверь.
Тепло окутывало его, как плотное облако, но кончик его носа оставался холодным, будто он все еще прижимал его к окну. Его конечности налились тяжестью, усталость длинного дня и бессонной ночи укутывала его, но он знал, что не сможет уснуть, будут колокола звонить, или нет.
Он снова поговорит с Джеймсом Фрейзером.
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Сообщение отредактировалаsduu - Суббота, 27.04.2019, 16:51
Дата: Вторник, 23.04.2019, 01:27 | Сообщение # 178
Лэрд
Сообщений: 126
Глава 20. Ты назван якобитом
Feeding the Horses by Wouter Verschuur
Хэлуотер Озерный край
Он потратил некоторое время на вежливые расспросы Дансени, перед тем как вдруг вспомнить, что забыл нечто важное в седельной сумке.
— Нет, нет, я сам схожу. Это не займет и минуты, — он остановил леди Дансени, что потянулась к колокольчику, и вышел из библиотеки раньше, чем она успела ему возразить.
Его сердце учащенно билось, когда он дошел до конюшен, но в кои-то веки это не имело никакого отношения к физическому присутствию Джейми Фрейзера.
Вечерний корм как раз был задан, конюшни были наполнены мирными звуками хрумкающего жевания и запахом свежеразбросанного сена. Одна-две лошади подняли головы и взглянули на него, с их жующих челюстей торчали пучки сена, но большинство полностью проигнорировали его, уткнувшись носами в кормушки.
Сам Фрейзер в дальнем конце конюшни выгребал навоз. Ворота были распахнуты настежь, и его силуэт виднелся на фоне бледного света угасающего весеннего дня. Он должен был слышать шаги Грея по кирпичному полу, но не прервал ритмичной работы.
Однако когда Грей подошел к нему, он остановился и выпрямился. В конюшне было холодно, но на его щеках виднелись капельки пота и льняная рубашка прилипла к плечам. От него пахло свежим потом.
— Течет, — без предисловия сказал Грей. — Вы сказали «течет».
Фрейзер опер вилы зубцами вниз, вытер лицо рукавом и с интересом посмотрел на него.
— Я такого не помню, майор, но полагаю, это возможным — мне знакомо это слово.
— Когда Вы говорили о дворе Стюартов в нашу прошлую встречу, — уточнил Грей. — Вы сказали дословно: «Двор Стюартов течет, как решето». Я уверен, что Вы, мистер Фрейзер, достаточно хорошо знакомы с грамматикой английского языка, чтобы корректно использовать настоящее время.
Фрейзер приподнял густую рыжую бровь, но на его лице не отобразилось и тени беспокойства. Грей вздохнул.
— Он течет, как решето, — повторил он. — Как Вы можете знать, что он течет, если не находитесь в контакте с кем-то оттуда?
Фрейзер потер пальцем под носом, разглядывая Грея, затем покачал головой и вернулся к работе.
— Ваш мозг, майор, вероятно взорвется, если не прекратите так много думать, — сказал он не то чтобы враждебно. Он всунул вилы в кучу перемешанной с навозом соломы и выбросил полные вилы через открытую дверь. — Вы прекрасно знаете, что условия моего освобождения не позволяют мне сделать этого.
Это была правда, Грей сам составил эти условия, и Фрейзер подписался под ними. Он очень живо помнит тот случай: это был первый — но не последний — раз, когда он был уверен, что лишь присутствие вооруженной охраны удержало Фрейзера от того, чтобы свернуть ему шею.
Судя по ироническому выражению шотландца, тот тоже вспомнил этот случай.
— И не будь я, майор, достаточно порядочным, чтобы уважать эти условия, — добавил он ровным голосом, — то через неделю после того, как я ступил на эту землю, я был бы уже во Франции.
Грей воздержался от расспросов, как кто-нибудь со столь примечательной внешностью, как у Фрейзера, смог бы путешествовать по дорогам, чтобы его не заметили, или пересечь пятьдесят миль открытого пространства пешком, без плаща, еды или укрытия — и не последней причиной тому была уверенность, что как раз этот человек вполне смог бы это сделать.
— Я бы никогда не стал сомневаться в Вашей чести, мистер Фрейзер, — сказал Грей и несколько удивился, что это и вправду так. — Приношу свои извинения, если мой вопрос натолкнул на это предположение.
Фрейзер моргнул.
— Принято, майор, — сказал он несколько хрипловато. Он остановился, сжал вилы, будто собрался вернуться к работе, затем плечи его расслабились. — Я, майор, сказал, что двор Стюартов течет, как решето, потому что и король Джеймс и его сын до сих пор живы, и всё те же люди окружают их. Насколько я могу знать в моем положении, — добавил он с проблеском сдержанного юмора.
— И Вы не думаете, что они сдались? — с любопытством спросил Грей, решив не заострять внимания на этом слове «король Джеймс». — Они, конечно же, не могут надеяться…
— Нет, не надеются, и нет, они не сдались, — прервал его Фрейзер, сухость его тона стала заметнее. — Они шотландцы, хотя и прожили свои жизни в тени Святого Петра [центральная площадь Ватикана — прим. пер.]. Они перестанут плести заговоры, лишь когда будут мертвы.
— Ясно, — ему действительно было ясно. Восемнадцати месяцев в качестве начальника Ардсмюира было достаточно, чтобы у него сложилось твердое впечатление о характере шотландцев. Император Адриан понимал, что делал, подумал он [Вал Адриана («Стена Адриана»; англ. Hadrian's Wall, лат. Vallum Hadriani) — оборонительное укрепление длиной 117 км, построенное римлянами при императоре Адриане в 122—128 годах для предотвращения набегов пиктов и бригантов с севера. Пересекает северную Англию от Ирландского до Северного морей у границы с Шотландией. Наиболее выдающийся памятник античности в Великобритании.]; жаль, более поздние правители Англии не были столь мудры.
С подобными мыслями в голове он стал осторожно подбирать следующие слова.
— Могу ли я задать Вам вопрос, мистер Фрейзер?
— Не вижу, как могу Вам помешать в этом, майор, — однако в голосе Фрейзера не было враждебности, и взгляд был таким же, как когда они играли в шахматы. Настороженность, интерес — и готовность.
— Если бы я полностью освободил Вас от этого условия, и Вы были бы вольны отсылать любые письма, куда бы Вы ни пожелали, без всяких расспросов, то смогли бы Вы наладить контакт с тем, кто знал бы имена якобитов в Англии? Тех, что действовали в 1741.
Он никогда не видел, чтобы у Фрейзера отвисла челюсть, и не увидел этого и сейчас, но он не мог повергнуть шотландца в больший шок, если бы вдруг расцеловал его в губы.
— Это… — начал он, затем остановился и потряс головой. — Вы хоть… — он снова остановился, настолько потрясенный этим предложением, что язык отказал ему.
— Понимаю ли я, о чем прошу? Да, понимаю и сожалею об этом, — на миг между ними повисла тишина, которую нарушали только хрумканье лошадей и пенье жаворонка на лугу за конюшней. — Прошу Вас поверить, что я не стал бы и пытаться использовать Вас подобным образом, будь у меня другой выбор, — тихо сказал Грей.
Фрейзер на миг уставился на него, затем метнул вилы в кипу влажного сена, развернулся и вышел. В сгущающейся тьме он прошел к загону и стал там спиной к Грею, так отчаянно сжимая брусья ограды, будто пытаясь удержать реальность.
Грей его не винил. Он и сам чувствовал себя, будто все это было нереально.
— Зачем, — резко спросил Фрейзер, наконец развернувшись к нему.
— Ради чести моего отца.
Какой-то миг Фрейзер молчал.
— А Вы бы сказали, что в моей ситуации есть честь, сэр?
— Что?
Фрейзер раздраженно глянул на него.
— Поражение — да, в этом есть честь, хоть никто его не желает. Но я не просто был побежден, не только арестован по праву завоевателя. Меня отправили в ссылку и сделали рабом английского лорда, вынужденного выполнять все пожелания моих захватчиков. И каждый день я встаю с мыслью о моих погибших братьях, о моих людях, вырванных из моей заботы и отданных на милость моря и дикарей, и каждую ночь я ложусь спать, зная, что я спасен от смерти только той случайностью, что мое тело возбуждает Вашу греховную похоть.
Лицо Грея онемело; он не чувствовал, как двигались его губы, и был удивлен, услышав, что все же говорит разборчиво.
— Я никогда и в мыслях не имел навлечь на Вас бесчестье.
Он видел, как шотландец подавил поднимающийся гнев усилием воли.
— Да, я не думаю, что Вы хотели этого, — ответил он ровным голосом.
— Вы ведь не желаете убить меня? — спросил как можно менее навязчиво Грей. — Это решило бы и мою насущную дилемму, и раз уж Вы так ненавидите свою жизнь, как это кажется, это освободило бы и Вас от этой ноши. Два зайца одним выстрелом.
С поразительной ловкостью Фрейзер поднял с земли камень и тем же движением бросил его. Послышался тошнотворный звук, и, резко обернувшись, Грей увидел упавшего под кустом кролика, дрыгающего ногами в бешеном спазме.
Без спешки Фрейзер подошел туда, поднял его и свернул ему шею с легким щелчком. Вернувшись, он бросил расслабленное тело к ногам Грея.
— Мертвые мертвы, майор, — тихо сказал он. — Это не романтическая идея. И какими бы ни были мои чувства в этом отношении, моя семья не предпочла бы мою смерть моему бесчестью. Пока в живых есть хоть один человек, имеющий право на мое покровительство, моя жизнь не принадлежит одному мне.
Затем от ушел в холодный сумрак даже не оглядываясь.
Грей покинул Хэлуотер на следующий день. Он не видел Фрейзера снова — да и не планировал — но в середине утра принес на конюшню записку. Там было пусто, большинство лошадей и три конюха отсутствовали, как он и ожидал.
Он несколько помучился с тем, чтобы сформулировать записку, сохранив, насколько возможно, формальный и беспристрастный тон. Он проинформировал, написал он, лорда Дансени, что если Фрейзер пожелает написать какое-либо письмо кому бы то ни было (это фразу он подчеркнул, ибо знал, что Фрейзер при случае тайно пишет своей семье в Хайленд [шотландское нагорье — прим. пер.]), его следует снабдить бумагой и чернилами, и что письма будут отправлены под печатью Дансени без расспросов. Письма не будут, деликатно добавил он, прочтены никем, кроме адресата.
Он намеревался пришпилить записку к балкам стойла, где ее было легко заметить. Теперь он передумал; он не знал, умеют ли другие конюхи читать или перевесит ли их уважение к Фрейзеру их любопытство, но ни он, ни Фрейзер не желали бы, чтобы этот вопрос стал достоянием общественности.
Должен ли он оставить записку Дансени, чтобы тот передал ее лично? Он чувствовал некоторую тонкость здесь: не желал давить на Фрейзера осознанием ожиданий Дансени (лишь твоих собственных, угрюмо подумал он). Он на миг заколебался, затем стал подниматься по лестнице на чердак, где, как он знал, спал Фрейзер, а сердце стучало у него в груди как барабан.
На чердаке царил сумрак, но даже в таком тусклом свете сразу стало очевидно, где спит Фрейзер. На полу лежало три матраса, и возле каждого стоял дубовый закрытый крышкой сундук для одежды и личных вещей. Двое их них были завалены трубками, табаком, оторванными пуговицами, грязными носовыми платками, пустыми бутылками из-под пива и тому подобным. Крайний же слева был совершенно пустой, за исключением небольшой деревянной статуэтки Девы и огарка свечи, в данный момент не зажженного.
Он понял, что задерживает дыхание, и заставил себя идти спокойно. Его шаги раздавались эхом.
На матрасе лежало единственное одеяло, оно было аккуратно сложенно, но к нему прилипла солома. Горки мятой соломы лежали у каждого матраса, как гнездышки, должно быть, конюхи укрывались соломой для дополнительного тепла. Что и не удивительно: его дыхание выходило белым облачком, и от холода этого места у него занемели пальцы.
Порыв открыть крышку сундука и взглянуть, что же там лежит, был почти непреодолим. Но Фрейзер и так пострадал от него достаточно, вторгнуться в этот последний бастион личного пространства было бы непростительно.
С этим осознанием пришло и другое: так не пойдет. Даже если он оставит записку на крышке сундука или осмотрительно спрячет ее под одеяло, как он изначально намеревался, Фрейзер поймет, что Грей был здесь — интимность, которую тот сочтет нежеланным вторжением.
— Черт побери это все, — пробормотал он себе и, спустившись по лестнице, нашел подходящее ведро, стал на него и пришпилил записку на притолоку амуничника, у всех на виду, но достаточно высоко, чтобы лишь Фрейзер легко мог достать ее.
Выйдя из конюшни, он взглянул вверх на холмы, ища глазами всадника, но не увидел ничего, кроме обрывков наползающего тумана.
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Сообщение отредактировалаsduu - Понедельник, 29.04.2019, 01:01
Дата: Вторник, 23.04.2019, 13:22 | Сообщение # 180
Герцог
Сообщений: 2016
sduu, спасибо Ты герой Поняла одно, переводчикам молоко за вредность нужно давать . Ведь бывает писатели такое напишут в подробностях, что психическая травма обеспечена . Нам проще, прочитали одним глазом по диагонали подозрительные места , а что нравится посмаковали . А вот им, бедолагам, нужно все осознать, через мозг пропустить, да и нам донести в понятной форме... Но верю в Любовь и Жизнь!
Дата: Вторник, 23.04.2019, 13:51 | Сообщение # 181
Лэрд
Сообщений: 126
mv270566, спасибо за сочувствие
Я вот, когда впервые за перевод взялась, вообще не осознавала насколько это труднее чтения. Бывает смотришь главу и думаешь "так, тут все понятно, ща я быстренько..." а потом тупишь на каждом слове и думаешь, как же это, черт возьми, сказать!
А с некоторыми местами-то... Порой радуешься, что на форуме ты под псевдонимом
Было сижу себе, перевожу "Зеленый", тут приходит брат и говорит "хочешь я твой перевод вычитывать буду", и ты думаешь "о да, классно", но потом вспоминается глава 15... и такое: "черт! мой брат будет читать это. Не просто читать, что автор написал, но также знать, что я это прочла (при этом не знать моего отношения и чувств), да еще будет читать, как я это перевела и сформулировала... Неудобно как-то, все-таки брат"
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Дата: Вторник, 23.04.2019, 15:02 | Сообщение # 182
Герцог
Сообщений: 2016
Цитатаsduu ()
А с некоторыми местами-то... Порой радуешься, что на форуме ты под псевдонимом
Понимаю. Откуда "воспитанная" девушка может знать "причудливые игры" особ мужского пола Вот теперь и мы знаем Диана, как настоящий теоретик, погружает нас в "эту" тему, вытаскивая на свет божий "мелкие детали" (боже, прости её и нас тоже) взаимоотношений Джона и Перси. Но верю в Любовь и Жизнь!
Дата: Вторник, 23.04.2019, 17:04 | Сообщение # 183
Горец
Сообщений: 15
Я относительно новинкая как член этого сообщество Хочу поблагодарить переводчицу за ее труд! А также поздравить админов за их смелость публиковать эту новеллу Спасибо девушки!
Дата: Вторник, 23.04.2019, 18:29 | Сообщение # 185
Лэрд
Сообщений: 126
Мне вот всегда было интересно, откуда Диана может знать каково это, те же Лорд Джон и Перси. Или, к примеру, те главы в основной серии, что написаны, скажем, от имени Роджера. И насколько ей можно в этом отношении верить. Либо она обстоятельно расспрашивала имеющих личный опыт (хотя я с трудом представляю, чтобы кто-то охотно трепался о столь личных переживаниях), либо все это чистая фантазия. — Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Ну, вот и я, как всегда с опозданием, дочитала новые. sduu, спасибо за перевод. Почитала и комментарии к ним. Да, меня тоже всегда интересует, насколько люди, описывающие любовные переживания, сами в теме, особенно, когда женщина описывает ощущения мужчины. Но Диана профессиональный биолог, и , по крайне мере, на уровне физиологии должна прекрасно знать, что происходит. А чувства, ощущения... Мне кажется, у каждого человека они немного разные... И да, конечно, имеет место литературный вымысел... Хотя Грей, конечно, прекрасен во всех своих проявлениях, во всех своих действиях, отношении к партнеру, заслуживает он того, или нет. Спойлер для тех, кто хочет сохранить интригу.
И да, повторюсь, я перечитываю это произведение, поэтому знаю, к чему все идет, и не могу читать не предвзято, невольно ловлю легкие намеки на будущие разгадки, тонко брошенные Дианой, не додуманную Джоном мысль, которая вот-вот должна была его привести к озарению. И все время невольно гадаю, где и в какой момент Перси, работающий на врага Джона, если не написать точнее, раскрывая уже все интриги, выпытывает у Джона информацию, и где его чувства настоящие, а где лишь игра, чтобы сблизиться. Хотя мне кажется, что несмотря на свою продажную натуру, Перси все же довольно сильно увлечен таким честным и порядочным Греем, полной противоположностью ему. А уж про физическое увлечение я молчу.
А еще меня всегда потрясает мастерство Дианы, когда она пишет диалоги Джейми и Грея, это всегда такой надрыв, такое напряжение, накал чувств. Хочется читать их еще и еще. sduu, еще раз спасибо за твой перевод. За то, что не побоялась взяться за это замечательное произведение.
Дата: Четверг, 25.04.2019, 23:11 | Сообщение # 188
Горец
Сообщений: 15
Я поинтересовалась о этот Вильерс -первыи герцог Бекингем Он деисвительно красавчик по тогдашных критериях Что он геи и любовник кароля Якоба первого было публично известно Так что Диана немного преувеличила, когда Пэрси и Джон угадали его сексуальную ориентацию только из его портрета
Дата: Пятница, 26.04.2019, 22:13 | Сообщение # 190
Виконт
Сообщений: 484
Кончается все 35 главой, так что впереди еще очень много, а главное, как всегда у Дианы, много интересного и напряженного, события будут раскручиваться по спирали.
Дата: Суббота, 27.04.2019, 16:18 | Сообщение # 191
Обломастер
Сообщений: 6767
sduu, а книга после еще будет редактироваться, как это было с Ускользающим ... или тут окончательный вариант выкладывается в этот раз сразу? У каждой женщины должно быть свое маленькое "ку-ку"
Сообщение отредактировалаБонитоша - Суббота, 27.04.2019, 16:19
Дата: Суббота, 27.04.2019, 17:17 | Сообщение # 192
Лэрд
Сообщений: 126
Бонитоша, если не найдется доброволец на вычитку - это будет окончательный вариант.
siveto14, насколько я поняла из этого фрагмента текста,
Цитата
Вильерс был не только аристократом, но и фаворитом короля, а значит защищен от судебного преследования. Он был убит морским офицером в возрасте тридцати шести, и не из-за его частной жизни — которая была общеизвестной, но из-за его военной некомпетентности.
то о его вкусах, как минимум ходили слухи, и Перси с Греем просто делились своим впечатлением о том, насколько это очевидно по его внешности/манере одеваться/манере краситься и т.д. — Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Дата: Понедельник, 29.04.2019, 01:02 | Сообщение # 193
Лэрд
Сообщений: 126
Глава 21. Трусость
Отплытие отложилось на две недели, поскольку необходимая провизия и оснащение все еще не были доставлены. Грей добрался до комнат Перси к полуночи, он насквозь промок и промерз до костей, пока весь день, дрожа под проливным дождем, обсуждал в доках условия, на которых чертов бакалейщик из Ливерпуля наконец доставит груз солонины, на поставку которого он заключил контракт, и условия, на которых команда корабля, заключившего контракт на доставку этой самой солонины, в конце концов загрузит чертову солонину в чертов трюм чертова корабля и задраит чертовы люки.
Перси вытер его насухо, дал свежей одежды, уложил его в кровать, выслушал его жалобы и налил ему стакан виски, что заставило Грея подумать, что может быть он еще поживет какое-то время.
— Полагаешь, драться будет легче, чем добраться до поля боя? — спросил Перси.
— Да, — уверенно ответил Грей и чихнул. — Намного легче.
Перси рассмеялся и пошел за ужином в таверну на углу, откуда вернулся с хлебом, сыром, элем и горшком чего-то, что по идее должно было сойти за рагу из устриц, но которое было хотя бы горячим.
Грей начал оттаивать от своего состояния промерзлого несчастья, достаточно для того, чтобы начать обращать внимание на окружение. К своему удивлению он увидел, что Перси рисует, дешевый блокнот художника и уголь были сдвинуты в сторону, и верхний лист представлял вид из окна; всего лишь набросок, но выполненный с заметными навыками и деликатностью.
— Этот рисунок очень хорош, —сказал он, поднимая лист. — Я и не знал, что ты рисуешь.
Перси небрежно пожал плечами, но ему явно было приятно, что работу оценили.
— Один из друзей моей матери был художником. Он показал мне пару приемов, но предупредил, что становиться художником — единственный путь, на котором ты совершенно точно будешь голодать.
Грей рассмеялся и, будучи размягчен теплом очага, горячей едой и элем, не стал протестовать, когда Перси перевернул на чистый лист и начал делать набросок лица Грея.
— Можешь говорить, — сказал тихо Перси. — Я скажу, если мне надо будет, чтобы ты не двигался.
— Зачем тебе рисунок со мною?
Перси поднял глаза от рисунка, взгляд его карих глаз в свете свечей был теплым, но серьезным.
— Я хочу что-то, что напоминало бы о тебе, — сказал он. — На всякий случай.
Грей замер, затем отставил свой стакан.
— Я не собираюсь бросать тебя, — тихо сказал он. — Неужели ты думаешь, что я так поступил бы?
Перси, со слабой улыбкой на губах, удержал его взгляд.
— Нет, — тихо ответил он. — Но ты — солдат, Джон, и мы отправляемся на войну. Тебе не приходило в голову, что тебя могут убить?
Грей в замешательстве потер губы костяшками пальцев.
— Ну… наверное это так. Но я… честно говоря, я редко об этом задумываюсь. В конце концов меня могут переехать на улице или я могу простудиться и умереть от плеврита, — он приподнял пальцем край своей промокшей рубашки, что висела на спинке стула у камина.
— Да, возможно, — сухим тоном ответил Перси, возвращаясь к работе. — Полковой хирург сказал мне, что от флюса, поветрия или мора умирает в десять раз больше солдат, чем от рук врага. Никаких гарантий, что ты не станешь одним из них, не так ли?
Грей открыл было рот чтобы ответить, но ведь на это нечего было сказать.
— Знаю, — сказал Перси склонившись над рисунком. — Об этом ты тоже не задумываешься.
— Да, — признал он. — А тебя это тревожит?
Перси прижал губу зубами, пока его пальцы делали мелкие верные штрихи. Через какое-то время он, не поднимая глаз, неожиданно сказал:
— Я не хочу, чтобы ты считал меня трусом.
А, так вот в чем дело. Он должен был догадаться.
Ему хотелось просто утешить Перси, но он сомневался. Однажды он спросил то же или что-то очень похожее. И Гектор — его первый любовник, четырьмя годами старше и опытный солдат — дал ему не утешение, которого Грей жаждал, а честность, в которой тот нуждался. Он не может дать Перси меньшего.
— Иногда все не так уж и плохо, — медленно сказал он. — А иногда просто ужасно. И правда в том, что ты никогда не знаешь, как оно будет, и никогда не знаешь, как ты сам поведешь себя.
Перси взглянул на него горящими интересом глазами.
— Ты когда-нибудь убегал?
— Конечно. Выполнить свой долг не означает стоять перед целой батареей и дать себя убить. Обычно, — с запозданием добавил он. — И ты в первую очередь должен пытаться сохранить своих солдат. Если это означает отступить — ты отступаешь, если не было прямого приказа этого не делать. Но уж если ты бежишь, постарайся не потерять оружие. Во-первых, оно тебе вероятно еще очень понадобится, а во-вторых, квартирмейстер сдерет с тебя его стоимость.
Перси открыл свой блокнот и взялся за карандаш.
— Подожди, я запишу. Primum [во-первых — лат.]: сохранить… солдат. Secundo [во-вторых — лат.]: не… ронять… оружие. Tertio [в-третьих — лат.]… что идет третьим в этом списке?
— Отсосать у меня, — грубо ляпнул Грей. — Дурак.
Перси немедленно захлопнул блокнот и направился к нему, глаза его заблестели еще больше.
— Подожди, я не это имел в виду!
— Я просто следую приказам, — прошептал Перси, толкая его на кровать и придавливая коленом бедро, пока его пальцы распутывали завязки штанов. — Сэр.
Последовала короткая и лишенная достоинства борьба, с приглушенными обвинениями в нарушении субординации, произволе, неповиновении, надменности, неподчинении, деспотизме, бунте и тирании, которая закончилась перемирием, при котором обе стороны оказались на полу, запыхавшимися, раскрасневшимися, растрепанными и полностью удовлетворенными условиями сдачи в плен.
Чувствуя себя бескостным и умиротворенным, Грей вскарабкался с пола на кровать и улегся там в полудреме, пока Перси убирал остатки их ужина.
— Ты храбр, Джон? — Перси укрыл его одеялом и поцеловал в лоб.
— Нет, — без колебаний ответил тот. — Единственный раз, когда, как мне казалось, я действовал храбро, закончился катастрофой.
Он сам был удивлен, услышав, как его собственный голос произнес это.
В свое время он рассказал (вынужденно) полную историю Хэлу, хотя он бы радостно предпочел, чтобы его расстреляли как дезертира, или выпороли, чем это делать. Он все еще помнил лицо Хэла во время этого рассказа: облегчение, тревога, гнев, смех, снова гнев и — вот проклятье! — сочувствие, все эти эмоции накатывали волнами на его утонченное лицо, как волны на скалы. И скалы под ними — это глубокие морщины и круги под глазами от усталости, следы бессонной ночи, проведенной Хэлом в его поисках.
Он никогда не рассказывал кому-либо еще и теперь чувствовал себя так, будто сидел в санях на вершине крутой заснеженной горы и готов был скатиться вниз в ледяную бездну у ее подножия. Но вес Перси придавливал матрас рядом с ним, и его теплая рука лежала на спине Грея.
— Это была моя первая кампания, — глубоко вздохнув, сказал он. — Восстание Стюарта. Я еще не получил свой патент; Хэл взял меня при своем полке в Шотландию, чтобы я испробовал солдатскую жизнь.
Которая ему понравилась, как утке вода. Ему нравилась необустроенная походная жизнь, рутина и муштра, опьяняющий запах стали и дымного пороха. Захватывающее чувство опасности, в то время как они продвигались все выше и выше к мрачным скалам и темным соснам Хайленда, мужчины объединялись, становились все осторожнее, когда следы цивилизации терялись позади. И превыше всего ему нравилась просто компания мужчин и ощущение, что он один из них.
Он был ловок, энергичен и уверенно себя чувствовал с оружием, его начали обучать владению мечом почти с тех пор, как он научился стоять, а также обучили охотиться как с ружьем, так и с луком. Он быстро заслужил известность как фуражир и разведчик, и настороженное отношение солдат к нему как к младшему брату полковника переросло в обычное уважение как к человеку. Для шестнадцатилетнего юнца в его первой кампании это было более опьяняющим, чем голландский джин.
Он регулярно отправлялся на разведку с другими парнями, прочесывая окрестности вечерами, чтобы убедиться, что не скрывается никакая угроза для лагеря.
— Обычно мы ходили по двое, в тот вечер я был в паре с солдатом по имени Дженкс. Достойный парень, но по комплекции он напоминал быка. Он быстро сбивался с дыхания и сильно не любил карабкаться вверх по крутым горам.
И вот так и получилось, что когда Грею показалось, что он видел дымок на пол мили выше того места, где они были, на перевале Кэрриарик, Дженкс стал уверять его, что тот ошибся.
— Он мог быть прав, смеркалось, и я не мог сказать уверенно. Мы вернулись в лагерь. Но меня не оставляла мысль: а что, если мне не привиделось?
Так что он выскользнул из лагеря после ужина. Он должен был сообщить кому-нибудь, но не сообщил. Он не боялся потеряться. И не хотел, чтобы над ним подшучивали, что он видит тени, если опасения не подтвердятся. Он мог бы рассказать Гектору, но Гектор уехал с посланием для капитана отряда королевской артиллерии, который ехал вместе с ними, доставляя пушки генералу Коупу.
Он и правда видел тени. Где-то три четверти мили вверх по склону одной из скал ветер принес запах дыма. Пробираясь через кусты и папоротники, бесшумный как лисица в сгущающейся тьме, он наконец увидел мерцание небольшого костра и движение теней между деревьями на перелесье.
— А затем я услышал ее голос. Голос женщины. Англичанки.
— Что, на склоне горы в Хайленде? — в голосе Перси прозвучал отголосок той же недоверчивости, которую испытал он сам в то время. Даже сейчас, через десяток лет после восстания, когда дикие кланы горцев были разбиты или депортированы, шотландское нагорье оставалось удаленным диким краем. Никто в здравом уме не поедет туда и сейчас, кроме солдат, которых принуждает к этому служба. Но женщина? Тогда?
Он подобрался ближе, уверенный, что его слух обманывает его.
— Я подумал, что это никак не могла быть армия якобитов. Там был лишь один небольшой костер. И когда я подобрался достаточно близко, чтобы рассмотреть…
Его сердце так подпрыгнуло в груди, что он едва не подавился им. На поляне на бревне сидел, отдыхая, мужчина.
Он мог так живо вспомнить тот первый раз, когда он увидел Джейми Фрейзера, и тот поток чувств, что наполнил его, включая тревогу, панику и головокружительное волнение. Волосы, конечно; в первую очередь волосы. Свободно связанные сзади, не желто-рыжие, но глубокого красновато-рыжего цвета, как шкура оленя, но отливающие в блеске огня, когда мужчина наклонился подкинуть ветку в костер.
Его размер и чувство силы в нем. Шотландец — это было заметно и по одежде и по речи. Он слышал истории о Рыжем Джейми Фрейзере, очевидно не могло быть другого такого, как он. Но был ли, мог ли это быть и вправду он?
Он понял, что задерживает дыхание лишь тогда, когда белые точки заплясали перед его глазами. И, пытаясь дышать бесшумно, он увидел, как женщина вошла в поле зрения по ту сторону костра.
Она была англичанкой, он сразу это понял. Более того, она была леди. Высокая женщина, грубо одета, но с кожей, манерой держаться и изысканными чертами благородной женщины. И конечно, ее голос. Она обращалась к мужчине с раздражением — он смеялся.
Она назвала его по имени, Боже, это и правда был Джейми Фрейзер! И через туман паники и волнения Грей разобрал его ответ и с ужасом понял, что тот делает неприличные намеки этой женщине, откровенно заявляя о намерении уложить ее в свою постель. Значит, он похитил ее и притащил к этому отдаленному месту, чтобы обесчестить без риска, что ее спасут или кто-нибудь вмешается.
Первым побуждением Грея было тихо отступить за кусты и потом вниз по склону горы, как можно быстрее бежать назад к своему лагерю и привести людей, чтобы схватить Фрейзера. Но присутствие англичанки изменило все. Он не рискнул оставить ее в руках шотландца. У него уже был единичный опыт в борделе, и он осознавал, насколько быстро аморальные намерения могут быть исполнены. К тому времени, как он вернется с подмогой, будет давным-давно поздно.
Он был уверен, что его сердцебиение должно быть слышно далеко, так громко оно отдавалось в его ушах.
— Я, конечно, был вооружен, — он удерживал взгляд на потолке, будто ионическая лепнина [Ионики (также овы) — в архитектуре орнамент из яйцеобразных форм, обычно разделенных друг от друга острыми стрелками или продолговатыми подобиями листочков, имеющих форму, заимствованную из водяной флоры. — прим. пер.] рассказывала ему захватывающую историю. — У меня на поясе были пистоль и кинжал.
Но он не зарядил пистоль. Тихо проклиная себя, он на миг задумался: риск промедления с зарядкой пистоля, звука выстрела плюс возможность промашки или кинжал?
— А ты не подумал взять его в плен? — полюбопытствовал Перси. — Вместо того, чтобы пытаться его убить?
— Подумал, — сказал Грей немного острым тоном. — Но я имел основания считать, что его люди были неподалеку. Он был хорошо известен, один из вождей шотландцев, кланы собирались вместе, и он вообще не был бы один, если бы не ради этой женщины. И было темно, поляну густо обступал лес. Ты никогда не видел шотландский сосновый лес: два шага за деревья и человека уже не увидеть. Если бы я попытался взять его в плен, он мог либо позвать на помощь — и я уж точно не смог бы справиться с толпой клансменов, или просто ускользнуть за куст и исчезнуть. Что сделало бы нас с женщиной легкой мишенью: его люди догнали бы нас задолго до того, как мы смогли бы спуститься с чертовой горы. Но если бы мне удалось убить его без шума, подумал я, тогда мы смогли бы оказаться в безопасности до того, как кто-нибудь узнает. Так что я вытащил кинжал.
— Вот что ты имел в виду под храбростью, — рука Перси сильнее сжала его плечо. — Боже мой, мне не хватило бы нервов даже подумать о таком!
— Ну, значит ты много разумнее, чем я был тогда, — сухо сказал Грей.
Его лицо горело, раскрасневшись как от смущения от воспоминаний, так и от самих воспоминаний, от того, как кровь стучала от перспективы впервые убить.
Он расценил расстояние: три шага до позиции. Затем закинуть руку, обхватить голову и оттянуть ее назад и с силой черкнуть кинжалом по горлу. Именно так сержант О'Коннел учил их действовать, если противник близко и не знает о тебе. Они отрабатывали этот прием: он и еще несколько молодых солдат, поочередно играя нападающего и жертву. Он прекрасно знал, что делать.
— И так я и сделал, — сказал он, вздохнув. — Я закинул руку вокруг его головы — и вдруг ее там больше не было. Следующее, что я помню, как я лечу кувырком.
Кинжал выскочил из его вспотевших пальцев. Он сильно ударился о землю, и что-то упало на него сверху. Он инстинктивно начал бороться, потрясенный и задыхающийся, но осознающий, что борется он за жизнь. Он брыкался, кусался, бился, царапался, но по большей части встречал лишь пустой воздух. Тем временем какая-то сила природы напустилась на него, и удар, от которого затрещали ребра, выбил из него остатки дыхания. Он слепо потянулся, и что-то схватило его руку железной хваткой и завернуло ее за спину. Он в панике рванулся вверх, и его рука треснула как палка.
— Вот… коротко говоря, оказалось, что та англичанка была женой Фрейзера, проклятие на ее голову. И я за все мои страдания закончил привязанным к дереву, чтобы люди моего брата нашли меня утром.
— О, Боже! Ты там пробыл всю ночь? Со сломанной рукой? Это должно быть была настоящая пытка!
— Ну, да, — нехотя признал Грей. — Но больше всего досаждали комары. И мне сильно хотелось справить малую нужду. Я, по правде говоря, не сильно обращал внимание на руку, — он не стал упоминать жгучую боль от ожога на краю челюсти, где Фрейзер приложил раскаленное лезвие кинжала, или исцарапанную спину, где он содрал кожу, пытаясь высвободиться. Ни одно из его физических мучений не играло роли в сравнении с агонией разума, когда он понял, в какое предательство невольно позволил себя вовлечь.
— А в это время, — он прокашлялся, решительно настроившись закончить рассказ. — В это время Фрейзер и его люди прокрались сзади в наш лагерь к артиллерийской стоянке, сняли колеса со всех пушек и сожгли их. Используя полученную от меня информацию.
Перси смотрел на него с сочувствием. После этого последнего откровения его челюсть отпала. На миг в его глазах промелькнул шок. Затем он потянулся и взял обеими руками левую руку Грея и стал мягко прощупывать. В месте, где кость срослась, чувствовался бугорок.
— Что он с тобой сделал? — тихо спросил Перси. — Этот Фрейзер?
— Это не важно, — немного резко сказал Грей. — Я должен был дать ему убить меня, — на самом деле он считал, что Фрейзер собирается его убить, и смолчал. Но правда… ну, он ведь рассказал Хэлу. Он закрыл глаза, но не стал выдергивать руку у Перси. Руки Перси были теплыми, его пальцы нежно поглаживали кость. — Все дело в женщине, — сказал он, решившись на полное унижение. — Он угрожал ей. И я, каким же я был дураком! Рассказал, чтобы защитить ее.
— Ну, а что еще ты мог сделать? — сказал Перси настолько рассудительным тоном, что Грей открыл глаза и уставился на него. Перси слабо улыбнулся. — Конечно ты вступился за женщину, — сказал он. — Ты всех защищаешь, Джон, и я не думаю, что ты можешь иначе.
Изумленный Грей открыл было рот, чтобы опровергнуть это немыслимое заявление, но не успел, так как Перси наклонился и мягко поцеловал его.
— Ты самый храбрый из всех, кого я знаю, — сказал Перси, его дыхание согревало щеку Грея. — И ты не убедишь меня в обратном. Но все же… — он откинулся, с интересом рассматривая Грея. — Должен признать, что я удивлен, что ты все же стал солдатом, после такого-то опыта.
— Мой отец был солдатом, также и Хэл. Я никогда не задумывался о другом занятии, — честно признался Грей. Он выдавил из себя кривую улыбку. — И ты и правда можешь посмотреть мир.
От этой фразы лицо Перси прояснилось.
— Я никогда не бывал за пределами Британских островов. Всегда хотел побывать в Италии, жаль там сейчас нет сражений. Как думаешь, мне понравится Германия?
Грей узнал попытку Перси перевести разговор с позора Грея и подарил ему взгляд, ясно говорящий об этом, но все же принял смену темы.
— Вероятно да, если не подхватишь флюс. Пиво очень хорошее. Но на счет Италии, возможно мы туда поедем. Зимой, после окончания кампании. Мне бы очень хотелось показать тебе Рим.
— О, я бы очень этого хотел! Ты был там, что тебе больше всего запомнилось?
Грей моргнул. По правде говоря, его впечатления от Рима в основном сводились к древним камням: плоские черные камни Аппиевой дороги [А́ппиева доро́га (лат. Via Appia) — самая значимая из античных общественных дорог Рима. Дорога, проложенная в 312 году до н. э. при цензоре Аппии Клавдии Цеке, проходила из Рима в Капую, позднее была проведена до Брундизия. Через неё было налажено сообщение Рима с Грецией, Египтом и Малой Азией. — прим. пер.], мраморные купальни Каракаллы, [Те́рмы Карака́ллы (итал. Terme di Caracalla) — термы императора Каракаллы в Риме, официально именуемые термами Антониниана (лат. Thermae Antoninianae). Они находились у Аппиевой дороги, за Капенскими воротами, между Авентином и Целием. Строительство началось в 212 году н. э. и было закончено в 217 году уже после смерти императора. Двор терм Каракаллы имел размер 400 на 400 м, центральный комплекс — 150 на 200 м.. — прим. пер.], темные, провонявшие жиром катакомбы, с их грудами запыленных коричневых черепов, что казались такой же частью пещеры, как и сам камень.
— Чайки на Тибре, — неожиданно сказал он. — Они кричат всю ночь напролет в Риме. Можно услышать, как их крик отбивается от камней и улиц. Это неожиданно трогательно.
— Чайки? — недоверчиво переспросил Перси. — Бога ради, они водятся и на Темзе, — Грей взглянул на окно, ныне темное и с потоками дождя.
— Да. Но это… по-другому в Риме. Ты увидишь, — сказал он и, приподнявшись на локте, поцеловал Перси в ответ.
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Дата: Понедельник, 29.04.2019, 20:22 | Сообщение # 195
Лэрд
Сообщений: 126
Глава 22. Стыд
The Boy's Pony, a whip used to discipline inmates of Clerkenwell Prison in London
Жизнь, как водится, стала еще напряженнее. После того ужина экспромтом, Грей не видел Перси почти неделю, если не считать короткие встречи взглядами через плац или мимолетные обмены улыбками, когда они разминались в коридоре. У него не было времени даже пожелать большего. Давление дел изо дня в день все возрастало, и он чувствовал, как ответственность будто виноградная лоза оплетает его позвоночник, проталкивая свои жадные лозы в основание его черепа.
Он не был дома три дня и жил исключительно на остывшем кофе, Корнуоллских пирогах и редких глотках бренди. Скоро что-то должно сорваться, подумал он. И хорошо бы это было его самообладание, а не чья-нибудь голова с плеч.
Напряжение охватывало не только Грея, и не только офицеров. Среди рядовых оно проявлялось предвкушением и радостным возбуждением, но с ноткой нервозности, которая выливалась в ссоры и мелкие конфликты, драки из-за не там положенного снаряжения или за шлюх. Все это по большей части игнорировалось, по-быстрому разрешалось сержантами или повздорившие сами договаривались. Но некоторые дела вынужденно предавались огласке.
За два дня до того, как они выступили на Грейвзенд [Гре́йвзе́нд (англ. Gravesend — город-порт на северо-западе графства Кент в Юго-Восточной Англии, находится на южном берегу Темзы, напротив города Тилбери — прим. пер.] для посадки на корабль, четыре роты были собраны на плацу, чтобы стать свидетелями наказания. Обвинение — воровство. Приговор — сотня ударов кнутом, приговор смягчен до пятидесяти командующим офицером, с целью удостовериться, что обвиняемый сможет маршировать вместе со своей ротой.
Перси Уэйнрайт был дежурным лейтенантом, командующим офицером, но на наказании, как положено, присутствовало несколько старших офицеров, и среди них Грей.
Ему не нравился процесс, но он осознавал его необходимость. Обычно он просто стоял с каменным лицом и смотрел немного выше самой сцены. Но в этот раз он смотрел на Перси.
Все прошло гладко. Перси, казалось, держал под контролем своих людей, ситуацию и себя самого. И хотя у него побледнели даже губы и он явно обливался потом, но это не было чем-то необычным для молодого командира, впервые выполняющего данную обязанность.
Перси внимательно следил за процессом, и Грей против своей воли тоже стал следить. Эта порка не была особо жестокой, но спина мужчины стала располосованной и окровавленной уже через дюжину ударов. Грей видел ритмичные удары плети, слышал монотонный счет ударов сержантом и с неожиданным чувством дезориентации почувствовал, как каждый удар отдается сжатием его желудка.
Ему пришлось приложить усилия, чтобы держать глаза открытыми.
Его начало мутить, и остатки его утреннего черного кофе стали вспениваться в желудке и подниматься по задней стенке горла. Он обливался потом, и неожиданно создалась иллюзия, что это дождь стекает по его лицу и шее.
Он все еще держал глаза открытыми, но уже не видел ни весеннего солнца на плацу, ни коренастого молодого солдата, стонущего и вздрагивающего от каждого удара. Он стоял посреди уложенного камнями внутреннего двора тюрьмы Ардсмюир и видел, как дождь стекает, отблескивая, по напряженным плечам, стекает, смешиваясь с кровью, по ложбинке спины Джейми Фрейзера.
Он сглотнул горечь и уставился на свои сапоги. И тихо стоял, глубоко дыша, пока все не закончилось.
Друзья увели мужчину с помоста и отвели к хирургу, чтобы тот сделал компресс из гусиного жира и угля. Роты разошлись, сохраняя порядок, тихо, как обычно люди и ведут себя после наказания. Но когда Грей обернулся взглянуть на Перси, тот уже исчез.
Предполагая, что тот нуждается в минутке уединения — он и сам чувствовал себя так, будто его вот-вот вырвет — Грей вернулся к своим обязанностям, но решил через некоторое время вернуться и как бы невзначай расспросить Перси, как он и возможно предложить ему глоток спиртного, если потребуется.
Он не нашел Перси ни в одном из мест, где в норме мог бы находиться младший лейтенант. Он ведь не мог просто развернуться и пойти домой на Одли Стрит? Он должен был бы сказать кому-нибудь, подумал Грей, но никто не мог вспомнить, что видел его после порки.
Он достаточно долго бродил по округе, заглядывая туда и сюда, прежде чем наконец нашел Перси в одном из складов за плацем, где держали запасное снаряжение.
— Ты в порядке? — спросил он, увидев, что Перси сидит на крепежном блоке. День был ясным, и через доски склада падал свет, покрывая его ярко-красными полосами там, где касался камзола мундира.
— Да. Просто думал, — лицо Перси оставалось в тени, но его голос был спокойным.
— А, тогда не буду тебе мешать, — Грей направился к двери, но не удивился, когда Перси встал.
— Нет, не уходи. Это очень любезно с твоей стороны разыскать меня, — он обнял Грея и на минуту склонил голову, прикоснувшись щекой к щеке Грея.
Грей на миг застыл в удивлении и тревоге, но снаружи было тихо, плац пустовал и все носились как угорелые, заканчивая приготовления к отбытию. Он обнял Перси в ответ, черпая успокоение в прикосновении и одновременно чувствуя возрастающее ощущение опасности, затем отступил на шаг.
— Ты уверен, что все хорошо? — Перси перестал заливаться потом и уже не был бледен как мел, но очевидно его разум находился в беспокойстве. Но все же он кивнул.
— То, что я уменьшил наказание, это ведь нормально? — спросил он.
— В данной ситуации — да, — Грей задержался, упершись рукой в косяк. — Тебе нужна минутка одиночества?
Перси пожал плечами и стал беспокойно ходить по складу, пиная предметы.
— Вот это, как это называется?
— Вертушка, — цилиндрическая решетчатая клетка с дверцей с одной стороны. Она использовалась для незначительного наказания, например, за опоздание или утерянное снаряжение. — Садишь человека внутрь, и двое раскручивают ее.
— И часто вы… мы используем это? — Перси слегка пнул носком сапога «лошадь» — деревянную вещицу наподобие детской деревянной лошадки, с той лишь разницей, что ее поверхность была не гладкой, а ребристой.
— По-разному, — Грей внимательно смотрел на него, видел его волнение, видел, как обычная грация его движений исчезла, когда он беспокойно бродил туда-сюда, не в состоянии остановиться. Он чувствовал отклик этого беспокойства и в своем теле и кашлянул, чтобы рассеять его. — Некоторые офицеры часто используют наказания, другие — не очень. А иногда просто нет выбора.
Перси кивнул, но не поднял на него взгляд. Он на миг замер, разглядывая полки вдоль одной из стен, где лежали самые разные приспособления. Тут же лежали два грубых мешка, в которых держали плетки.
— Тебе никогда не было интересно, каково это? — вдруг спросил он. — Когда тебя порют?
Грей почувствовал, как его внутренности связало узлом, но ответил честно.
— Интересовало. Иногда, — по крайней мере однажды.
Перси мял один из красных холщовых мешков, как кот, когда точит когти. Теперь он уронил его на пол и достал одну из плетей, с короткой ручкой и каскадом кожаных шнурков.
— Хочешь узнать? — тихо спросил он.
— Что? — экстраординарный набор чувств нахлынул на Грея: полу-страх, полу-возбуждение.
— Сними мундир, — сказал Перси очень тихо.
В состоянии, очень близкому к шоку, Грей осознал, что его рука потянулась к пуговицам жилета. Он чувствовал себя сомнамбулой, не веря до конца, что это все… что Перси мог предложить это, что он сам выполняет это. Затем на нем уже не было рубашки, и на плечах выскочила гусиная кожа.
— Обернись, — сказал Перси, и он обернулся лицом к «лошади».
Шнуры ужалили его плечи, как щупальца медузы — резко и сильно. Его руки сжались на спинке «лошади».
— Еще, — задыхаясь сказал он.
Он слышал, как Перси сместил свой вес, почувствовал, что интерес Перси также сместился от нервного возбуждения до чего-то еще.
— Уверен? — мягко спросил Перси.
Он слегка наклонился вперед и выпростал руки, ухватившись покрепче и полностью выставив свою голую спину. Удар пришелся как раз под лопатками, да с такой силой, что ему перебило дыхание, и спазм прошел аж до кончиков пальцев.
— Еще? — вопрос прозвучал шепотом. Он чувствовал теплое дыхание Перси сзади на шее, чувствовал его близость, легкое касание руки на обнаженной коже поясницы.
«Боже, не касайся меня!» — подумал он и почувствовал, как желудок сжался, а в горле подскочил ком. Но вслух он сказал:
— Снова. Не останавливайся.
Еще три удара, и Перси остановился. Грей развернулся и увидел, как тот стоит, держа плеть обоими руками и бледный как мел.
— Я рассек тебе кожу. Прости.
Он мог чувствовать рассечение: жгучая линия, что шла от правой лопатки и вниз через центр его спины. Оно ощущалось так, будто кто-то прижал к его коже раскаленный прут.
— Не переживай, — ответил он. — Я сам попросил.
— Да, но… — Перси взял его рубашку и набросил на его обнаженные плечи. — Я не должен был вообще все это начинать. То есть… я не хотел… мне жаль.
— Не переживай, — снова сказал Грей. — Ты хотел узнать. Я тоже.
***
Ему это приснилось накануне отъезда.
Он чувствовал, что связан, и ощущал ужасный стыд. Чувствовал боль, увечья, но больше всего — стыд. То, что джентльмен может оказаться в такой ситуации, выставленный на обозрение толпы.
Мужчин вывели на площадь, они смотрели прямо. Но медленно он начал осознавать, что смотрят они не на него. Каким-то образом он был отделен и ощутил глубочайшее облегчение от того, что в конце-концов это был не он.
И все же он ощущал удары, сжимая зубы от каждого, будто зверь.
Видел, как мужчину в конце концов сняли с помоста, и двое друзей утащили его, перебросив через свои плечи его руки, а его ноги спотыкались, будто он был пьян. Видел, как это суровое лицо осунулось от измождения, глаза закрылись, а вода стекала по нему и капала, лицо блестело в потеках воды, волосы, промокшие от дождя и пота, казались почти черными.
Он растирал масло по этой изодранной и исполосованной коже, его пальцы густо измазаны в нем, чтобы касаться как можно легче. Спина мужчины излучала тепло, но кожа его рук была холодной от высыхающего пота. Он взял льняное полотенце, чтобы вытереть пот с шеи мужчины, развязал шнурок, связывающий его волосы и вытер их насухо.
Пока он работал, он ощущал гул в горле и груди, будто от ноты, и чувство величайшего счастья. Мужчина ничего не сказал, но он и не ждал этого. Он разобрал пальцами длинные локоны полувысохших волос и промокнул изгиб ушных раковин, которые напоминали уши маленького мальчика, такие деликатные, аж сердце разбивалось.
Затем он понял, что он раздвинул ноги тому мужчине и что они оба голые. Перед ним оказались ягодицы, гладкие, и круглые, и мощные, идеальные по контрасту с окровавленной спиной. И горячие. Очень горячие.
Он проснулся с ужасающим чувством стыда, которое тяжелым весом опустилось в его желудке. И со звуком капающей воды в ушах.
Капли дождя. Капли пота, крови и семени. Но не слезы. Мужчина так и не заплакал, даже в ужаснейшие моменты.
И все же его подушка была влажной. Это были его слезы.
Весь остаток дня, пока он ехал во главе колонны через улицы Лондона и дальше к Пулу [Лондонский Пул (англ. Pool of London) — отрезок Темзы, примыкающий к Тауэрскому мосту в историческом центре Лондона; старейшая часть Лондонского порта. — прим. пер.], где они должны погрузиться на корабль, он время от времени подносил пальцы к носу, каждый раз ожидая, что они будут пахнуть лечебной мазью.
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Дата: Вторник, 30.04.2019, 08:34 | Сообщение # 198
Виконт
Сообщений: 484
sduu, большое спасибо за новую главу, и так быстро. Глава потрясающая, такая, что держит в напряжении постоянно, и оно лишь нарастает с каждым словом. И как у Дианы это получается. И sduu, спасибо еще раз, что в твоем переводе это очень чувствуется. А еще , эта глава наводит на множество мыслей и сомнений по-поводу такого неоднозначного поведения героев. Ну с Греем понятно, каждое воспоминание, хотя бы косвенно связанное с Джейми, приводит его в экстаз, заставляет хотеть оказаться ближе к нему, возможно, даже таким странно-жестоким, даже мазохистским образом. А уж сон его был.... Слов нет. Но вот Перси... Что это было? Неужели экзекуция пробудила в нем садистские наклонности? Неужели в нем просыпается некое подобие Черного Джека Рендолла? Ведь он явно испытывал сексуальное наслаждение, когда порол Грея. И ведь эти наклонности, раз проснувшись, вряд ли угаснут. Не перерастут ли они во что-то страшное (и, возможно, по отношению к Грею, потому что он явно не только использует его, но и испытывает какие-то чувства, про любовь в отношении этого человека не напишу, но уж сексуальное притяжение здесь на лицо). Не является ли эта глава прологом к какой-то подобной сцене скажем в 9 или 10, еще не написанных, книгах Дианы? Но это так, мои фантазии, побужденные столь фееринчой главой. sduu, еще раз спасибо за нее.
Дата: Воскресенье, 05.05.2019, 22:40 | Сообщение # 199
Лэрд
Сообщений: 126
Глава 23. Рейнланд*
*Рейнская область или Рейнланд (Rheinland, произносится «Райнланд») — историческая область по среднему течению Рейна, расположенная в пределах современной Германии
Том Берд был в своей стихии. Он кружил вокруг Грея, как стервятник вокруг лакомого кусочка падали, пожирая его глазами.
— Очень хорошо, милорд, — с одобрением сказал он, потянувшись, чтобы вытащить небольшое жабо из-под лацкана лучшего парадного мундира Грея, разгладить край шестидюймового отворота рукава и поправить шнурок эполета. — Не правда ли, он прекрасно выглядит, сэр? — обратился он к Перси, который облокотился на стену, наблюдая за апофеозом одевания Грея.
— Я ослеплен его красотой, — заверил Перси Тома с угрюмым видом. — Уверен, его вид послужит к твоей чести.
— Нет, не послужит, — сказал Том, отступая на шаг со вздохом. — Еще до конца вечера он зальет кружева соусом. Ну или заключит с кем-нибудь пари и прыгнет через стену на этом дьявольском огромном белом коне со сложенными на груди руками и упадет в болото. Снова. Или…
— Я не падал, — возмутился Грей. — Лошадь поскользнулась, когда мы приземлились, и завалилась на меня.
— Ну, это не пошло на пользу Вашему платью, милорд, — сказал Том со всей строгостью. Он наклонился ближе, дохнул на серебряную пуговицу и стал отчаянно ее полировать рукавом.
Грей и правда выглядел блестяще, с туго заплетенной, обернутой вокруг подушки из овечьей шерсти и напудренной косичкой. Сапоги, пуговицы и рукоять сабли блестели, а его офицерский горжет был отполирован до бриллиантового блеска — он представлял из себя примернейшего британского солдата. Но по большей части это все были напрасные усилия: никто не взглянет дважды на английского офицера в комнате, полной пруссаков и ганноверцев, чьи офицеры, даже те, что не были представителями королевских или даже дворянских семейств, использовали огромное количество золотых шнурков, вышивки и плюмажей. Грей выровнялся и едва ли дышал, пока Том обходил вокруг него, присматривая, что бы еще поправить.
— О, я тоже хочу поехать на бал! — сказал, подшучивая, Перси.
— Вряд ли, — возразил Грей. — Пол ночи будут одни разговоры самого напыщенного сорта, а затем бесконечные процессии павлинов в полном оперении, золоченная форель и тому подобные несъедобные, но помпезные блюда.
По правде, он и сам предпочел бы остаться на ужин из варенных яиц и фасоли в палатке с Томом и Перси. Обычно человека такого низкого ранга, как майор, не приглашали на званый ужин в честь соединения союзнических Ганноверу армий под командованием Его Светлости герцога Фердинанда Браушвейгского.
Хэл, конечно, должен там присутствовать, не только как граф в своем праве (впрочем, английские графья были ничто в сравнении со всеми этими маркграфами, ландграфами, курфюрстами и князьями, которые составят основу приема), но и как полковник собственного полка. Грея пригласили как брата Мэлтона и потому, что он исполнял обязанности подполковника, поскольку обычно исполняющий эти обязанности человек отравился пищей на полпути через Ла-Манш и помер. Было бы не камильфо для Хэла появиться в такой августейшей компании совсем без сопровождения. Эдуард Симингтон взмолился об устранении — он не говорил по-немецки и ненавидел светские мероприятия, и таким образом Грей и его лучший мундир были вынуждены взять на себя эти обязанности.
— Готов? — спросил, всунув собственную напудренную голову в палатку, Хэл.
— Как всегда, — сказал Грей и расправил плечи. — Том, ты не забудешь про бутылки?
— О, нет, милорд, — заверил его Том. — Можете на меня положиться.
— Ну что ж, — он протянул руку к брату и склонился в поклоне. — Станцуем?
— Осел, — сказал Хэл, но сказал это добродушно.
Пир в древней ратуше был именно таким, как и предсказывал Грей: затянутым и до остекленения глаз скучным, с нескончаемыми сменами блюд: жаренная свинина, вареная говядина, барашек в подливе, жаренный фазан, нарезка ветчины, тушеные перепелки, запеченная на углях рыба, заливная рыба и пироги с рыбой, уха из моллюсков, пироги с моллюсками, моллюски, поданные в половинках ракушек, да еще разные пикантные закуски, саллабаб [десерт из вина со взбитыми сливками с лимонным или апельсиновым соком и сахаром — прим. пер.] и сладости, и все это на серебряных блюдах в таком количестве, что общий вес серебра мог бы позволить купить небольшое княжество, и все это запивалось нескончаемыми тостами в честь всех подряд от короля Пруссии Фредерика, короля Англии Георга и герцога Фердинанда до (Грей был в этом уверен) кухонной кошки; впрочем, к тому времени, как до этого дошло, никто уже не обращал особого внимания.
Немецкие офицеры и правда представляли из себя блестящее зрелище. Грей особо отметил высокого светловолосого юношу-ганноверца в униформе полка фон Намцена, который был другом Грея, но самого фон Намцена Грей нигде не видел. Затеяв разговор с юным лейтенантом перед ужином и задаваясь вопросом, как тот вообще оказался на таком мероприятии, он узнал, что юношу звали Вебер, и что он был адъютантом одного из старших офицеров Императорского Пехотного Полка Ганновера, руководимого фон Намценом, и что он представлял полк ввиду вспышки болезни, что подкосила большинство старших офицеров.
— Капитан фон Намцен также заболел? — спросил Грей, незаметно любуясь лицом юноши: с этими глубоко посаженными голубыми глазами и чувственным ртом оно напоминало лицо ангела с нечестивыми мыслями.
Вебер покачал головой, и маленькая морщинка нарушила его идеальный облик.
— К сожалению, нет.
— К сожалению? — удивился Грей.
— С капитаном случился несчастный случай в конце прошлой осени, — стал объяснять Вебер. — Всего лишь царапина, полученная на охоте, но она воспалилась, ну, Вы знаете, и яд попал в его Blut [кровь (нем.) — прим. пер.], так что врачам пришлось ампутировать.
— Что ампутировать?
— О, Entschuldigung [приношу извинения (нем.) — прим. пер.], я не ясно выразился, — Вебер поклонился, извиняясь, и Грей поймал шлейф его духов: пряных и теплых. — Он потерял руку. Левую руку, — добавил он ради большей точности.
Грей сглотнул, потрясенный.
— Очень жаль слышать это, — сказал он. — Капитан… он поправляется?
— О, да, — заверил его Вебер, слегка отворачиваясь, так как гонг как раз давал сигнал рассаживаться. — Он в своем имении. Он, верно, уже через месяц восстановится достаточно, чтобы присоединиться к кампании. Мы на это надеемся, — его дружественный взгляд немного задержался на Грее. — Возможно, мы вскоре снова встретимся?
Грей кивнул и отправился разыскивать Хэла, растревоженный новостями о фон Намцене, но радостный слышать, что Стефан по крайней мере идет на поправку. Сразу за дверью в ратушу группа трубачей подняли свои горны и затрубили салют так, что свисавшие с потолка штандарты заколыхались, предвещая церемонию прибытия герцога Фердинанда.
— Что ж, пришел наш час, — пробормотал Хэл, наблюдая, как слуга наполняет его бокал к первому тосту.
— Выпьем за нашу славную победу! — сказал мужчина рядом с ним по-немецки, сияя как самовар.
— Выпьем за то, чтобы мы смогли уйти отсюда без посторонней помощи, — ответил Хэл по-английски, светски улыбаясь.
Конечным результатом этого действа стало: во-первых, то, для чего это и затевалось, а именно: перезнакомить между собой командиров и создать дух общего величия и непобедимости. Вторым результатом стало то, чего и следовало ожидать после того, как три часа поднимались тосты в ситуации, в которой выйти из-за стола было бы верхом неприличия.
Грей начал испытывать серьезный дискомфорт и переживать, что Том все-таки забыл, когда слуга, что стоял рядом, на миг отвернулся, а затем наклонился к нему. Грей слегка сдвинул ногу и обнаружил пустую винную бутыль, оставленную под его стулом.
— Благодарю, — сердечно сказал Грей с облегчением. Он ухмыльнулся через стол Хэлу, который выглядел несколько напряженным, хотя и сохранял внешнее достоинство. — Окажите такую же услугу моему брату, если Вас не затруднит.
Было уже хорошо за полночь, когда ужин закончился, и командиры и старшие офицеры союзнической армии Ганновера вывалили в холодную весеннюю ночь, большинство из них тут же отправились в укрытие ближайших деревьев или стенок.
Греи, ни имея такой нужды, беззаботно прошли с самодовольным видом в направлении таверны, где их поселили, болтая вперемешку об этом вечере: встреченных ими людях, личном мнении об истории, возможностях и ожидаемых успехах всего вышеупомянутого.
Грея наполняло чувство благоденствия, вызванное тремя квартами [≈2,8 л — прим. пер.] вина и других горячительных напитков, и предвосхищение грядущей кампании. Это правда, что они с Перси не смогут быть так близки, как в Лондоне, но они могут составлять компанию друг другу, делить приключения и дух товарищества. Но в отношении плоти… ну, временами подворачиваются возможности, и на худой конец у них впереди вся зима, и приватность и свобода, обещанная Римом.
Воодушевленный этими приятными мыслями и ярким светом полной луны, он не сразу заметил, что его брат не разделяет его приподнятого настроения, а идет рядом, опустив голову, очевидно под гнетом тяжелых мыслей.
— В чем дело? — спросил Грей. — Я что ли пропустил какое-то пренебрежительное высказывание в наш адрес?
— Что? — Хэл, удивившись, взглянул на него. — А, нет, конечно же нет. Я просто сожалел, что мы не во Франции.
— Ну, у Франции свои преимущества, — рассудительно сказал Грей, — если отбросить тот факт, что там полно французов. Но думаю, нам и здесь будет неплохо.
— Осел, — снова сказал Хэл, но без жара. — Это не имеет отношения к кампании, с этим-то все в порядке: возможно мы тут и в меньшинстве, но, полагаю, под Фердинандом у нас намного больше свободы действий, чем было бы под Фредериком. Нет, — продолжил он, хмурясь на невидимые ямы на дороге, — я бы предпочел Францию, потому что там якибитские изгнанники.
— О? — слово «якобитские» прокололо мыльный пузырь блаженства Грея, и он выставил вперед руку, чтобы опереться о ствол ближайшего дерева. — И что?
Он ничего не рассказывал Хэлу о своих расспросах Джейми Фрейзера, не было нужды делать это, если они не дадут результата. Они благополучно проводили сэра Джорджа и леди Стенли на корабль до Гаваны за неделю до собственного отплытия, и в суматохе приготовлений Грей ни разу не вспомнил о странных обстоятельствах смерти отца. Не было ни новых листов из дневника, ни новых нападений. Все это закончилось так же внезапно, как и началось.
— Да вероятно ничего. Просто я узнал пару имен в Бате…
— В Бате? — переспросил Грей, слегка сбитый столку. — При чем тут Бат?
Хэл оглянулся на него, затем отмахнулся.
— Виктóр Арбатнот, — сказал он.
Пару секунд Грей не мог вспомнить этого имени, затем до него дошло.
— Друг отца? Тот, с которым они вместе занимались астрономией?
Хэл фыркнул.
— Возможно он и занимался астрономией, однако дружба его под сомнением. Предположительно именно он донес на отца, назвав его якобитским заговорщиком.
— Он… что?! — Грей резко остановился и уставился на брата. Света луны было достаточно, чтобы ясно разглядеть его лицо. Он видел, что Хэл был пьян не меньше, чем он сам, но все еще способен идти и разговаривать. — Ты нашел его и оставил в живых?
Хэл нетерпеливо махнул рукой, что нарушило его стойкость, и он вынужден был ухватиться за дерево.
— Арбатнот клянется, что он этого не делал. Он дал показания, да, и тяжко об этом жалеет. Я бы возможно сделал так же, если бы они допрашивали меня так, как его, — рот Хэла слегка напрягся, когда он сглотнул. — Он признал, что был якобитом и состоял в заговоре с католиками в Италии и Ирландии, думая, что будет вполне безопасно выдать их имена, но он клянется, что не назвал имени ни одного человека в Англии, никого из тех, кого могли бы арестовать и допросить. И определенно не отцовское имя.
Грей не стал тратить время, спрашивая, почему Хэл поверил Арбатноту. Очевидно поверил, а Хэл вовсе не был глупцом.
— И как же, в этом случае, он объяснил…
— Он не знает. Он не писал лично показания — не мог, — губы Хэла дернулись. — Он лишь подписал его — с человеком по имени Боулз, любезно направлявшим его руку, — сказал он.
— Боулз, — медленно повторил Грей. Его собственные кишки сжались от этого имени, и он несколько раз сглотнул, чтобы удостовериться, что содержимое не выпрыгнет наружу. — Ты… знаешь этого Боулза?
Хэл покачал головой.
— Гарри знает. Мелкий садист с лицом, напоминающим пудинг, говорит он. Информатор. Ты встречал его?
— Однажды, — сказал Грей и потянул за воротничок, нуждаясь в воздухе. — Лишь однажды.
— Ну, хорошо. Я не знаю, что он представляет из себя сейчас, и Арбатнот не знал, кем он был тогда — какой-то помощник, сказал Арбатнот. Я послал мистера Бисли взглянуть на оригинальный текст показаний, — неожиданно добавил Хэл. — Он их не нашел.
— Засекречены? Или уничтожены?
— Не знаю. Ему не удалось найти никого, кто признал бы, что видел их своими глазами.
И все же показания были основанием, на котором выдали постановление на арест для допроса первого герцога Пардлоу Джерарда Грея. Постановление, что так и не было претворено в жизнь.
— Господи, — они остановились, и без потока воздуха мимо лица Грей почувствовал, как в горле подскочил комок. — Думаю, меня сейчас стошнит.
Его и правда стошнило, и он с минуту простоял наклонившись, уперев руки в колени и тяжело дыша. Однако то, что его вырвало, кажется помогло: когда он распрямился, голова слегка кружилась, но разум, вроде прояснился.
— Ты сказал «определенно не отцовское имя». Имеешь ли ты — или скорее он — в виду, что отец был якобитом, но Арбатнот его не выдал? Или что он и вовсе не был якобитом?
— Естественно, он не был якобитом, — сказал Хэл с яростью. — Что ты несешь?
— Ну, если он не был, и ты точно это знаешь, зачем тебе говорить с якобитами во Франции? — он уставился на Хэла, чье лицо отсвечивало в лунном свете, а глаза были темными дырами.
— Он не был, — упрямо повторил Хэл. — Я лишь… я лишь… стой, — Хэл явственно сглотнул, и Грей увидел каплю пота на его брови.
Грей кивнул и сел на низкую каменную ограду, стараясь игнорировать звуки рвоты, его собственный желудок все еще не до конца успокоился, и он чувствовал, что он сам был бледным и липким от пота.
Через пару минут Хэл вышел из тени и тяжело опустился рядом с ним.
— Проклятые устрицы, — сказал он. — Ты не должен есть устрицы в месяце, в названии которого нет буквы «Р», все об этом знают, — Грей кивнул, не став указывать на то, что сейчас март, и они некоторое время просидели молча, пока холодный ветер высушивал пот на их лицах.
— Ты мог рассказать мне, Хэл, — тихо сказал Грей. Они сидели на ограде церковного двора, и тень церкви укрывала их мраком. Он больше не мог видеть Хэла, только светлое пятно, но мог чувствовать его и слышать его дыхание.
Хэл некоторое время помолчал, но в конце ответил:
— Рассказать о чем?
— Рассказать, что отца убили, — он сглотнул и почувствовал вкус вина и горечи. — Я… я бы хотел иметь возможность поговорить об этом с тобой.
Он почувствовал, как Хэл сместился, поворачиваясь к нему.
— Что ты сказал? — шепотом спросил Хэл.
— Я сказал, почему ты не мог рассказать мне… ох. О, Господи, — мороз прошел по его коже, когда он с опозданием уловил ужас в вопросе брата. — Господи, Хэл. Ты не знал?
Брат хранил гробовое молчание.
— Ты не знал, — сказал Грей, и его голос задрожал, когда он ответил на собственных вопрос. Он обернулся к Хэлу, удивляясь, откуда взялись слова, ведь он не мог дышать. — Ты думал, что он покончил с собой. Я думал, ты знаешь. Я думал, ты всегда знал.
Он услышал, как Хэл медленно вдохнул.
— Откуда ты это знаешь? — сказал Хэл очень спокойно.
— Я был там.
Едва ли замечая за шумом в ушах, что он говорит, он пересказал историю о том летнем рассвете в оранжерее и о запахе разбившегося персика. Он слышал эхо первого рассказа и ощущал призрак Перси рядом с собой и его тепло.
В какой-то момент до него дошло, что лицо Хэла мокрое от слез. Он не осознавал, что и сам плачет, пока Хэл по привычке не вытащил из рукава платок и не протянул ему.
Он промокнул лицо, едва осознавая, что делает.
— Я думал… я был уверен, что матушка рассказала тебе. И что вы двое решили, что мне не следует об этом знать. Ты отослал меня в Абердин.
Хэл качал головой вправо-влево, как автомат; Грей скорее чувствовал, чем видел это, хотя он заметил движение Хэла, когда тот вытер нос рукавом. Тут ему пришло в голову, что он не видел, чтобы брат плакал со смерти его первой жены.
— Эта… эта хитрая старая… о, Боже. Эта чертова женщина. Как она могла? И одна… все эти годы одна! — Хэл закрыл лицо обоими ладонями.
— Почему? — Грей почувствовал, что дыхание снова начало поступать в его легкие. — Почему, во имя Господа, она не рассказал тебе? Я понимаю, что она хотела скрыть правду от меня, учитывая мой возраст, но ты?
Хэл начал брать себя в руки, но его голос все же треснул, одна эмоция перекрывала другую: облегчение сменилось тревогой лишь затем, чтобы быть перекрытым ужасом, горе уступило место гневу.
— Потому что она знала, что я стану преследовать этого ублюдка. И считала, что он убьет также и меня, черт ее дери, — Хэл стукнул кулаком по ограде, но удара слышно не было. — Проклятье!
— Думаешь, она знала, кто это? — высказанные вслух, слова повисли между ними.
— По крайней мере она знала, что это мог быть, — наконец сказал Хэл. Он встал и поднял свою шляпу. — Пошли.
Остаток пути братья прошли молча.
— Они ненавидят меня потому, что я лучше! — Нет, они ненавидят тебя потому, что ты ведешь себя будто ты лучше.
Сообщение отредактировалаsduu - Воскресенье, 23.06.2019, 16:15
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!