В центре лагуны, перевернувшись на спину, лениво плавала на поверхности ламантина, подставив солнышку брюхо и сидевшего на нем детеныша.

Несколько минут Джейми молчал, и я тоже, не зная, как вернуть разговор к тому, что было увидено и услышано мной в резиденции губернатора.

Джейми тяжело вздохнул и повернулся ко мне. Несмотря на явные следы усталости, лицо его было полно решимости. Примерно так он, бывало, выглядел перед битвой.

— Клэр, — начал Джейми, и я тут же напряглась, ибо по имени он называл меня лишь в очень серьезных обстоятельствах. — Клэр, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Что? — машинально спросила я, вдруг осознав, что на самом деле не хочу этого слышать.

Я непроизвольно отступила на шаг, но он удержал меня за руку. Что-то было зажато у него в кулаке. Он взял мою несопротивляющуюся руку и вложил в нее это «нечто». Мне и без взгляда стало ясно, что это такое: ладонь ощутила изгиб рамки и легкую шероховатость покрытой краской поверхности.

— Клэр… — произнес он с трудом. — Клэр, должен признаться тебе… у меня есть сын.

Ничего не сказав, я разжала руку. Да, именно этот портрет я уже видела в кабинете у Грея: дерзкий, самоуверенный мальчишка, каким мог бы быть в детстве человек, находившийся сейчас рядом со мной.

— Я никогда никому о нем не рассказывал, даже Дженни.

Это удивило меня настолько, что я уточнила:

— То есть Дженни не знает?

Он покачал головой и отвернулся, уставившись на ламантин. Встревоженные нашими голосами, они отплыли на некоторое расстояние, но вскоре успокоились и снова принялись пастись на водорослях лагуны.

— Это случилось в Англии. Я… я не мог дать ему свое имя, даже не мог сказать, что он мой. Он бастард, понимаешь?

Щеки его порозовели — впрочем, может быть, то были лишь отблески восходящего солнца. Джейми закусил губу и продолжил:

— Я не видел его с тех пор, как он был еще ребенком.

Джейми взял у меня маленький портрет, который лег в его ладонь, как детская головка, и склонился над ним.

— Я боялся говорить тебе, — сказал Джейми, понизив голос. — Боялся, как бы ты не подумала, будто у меня дюжины бастардов… Как бы ты не подумала, будто Брианна значит для меня меньше из-за того, что есть и другое дитя. Но я люблю Брианну, Клэр, люблю гораздо сильнее, чем в состоянии выразить словами.

Он поднял голову и посмотрел прямо на меня.

— Ты простишь меня?

— Ты… — Слова не шли у меня с языка, но вопрос необходимо было задать. — Ты любил ее?

На его лице отразилась глубокая печаль, но глаз Джейми не отвел.

— Нет, — тихо сказал он, — даже не хотел; это она хотела меня. Мне следовало бы найти какой-то выход, как-то остановить ее, но я не смог. Она хотела, чтобы я разделил с ней ложе. Так и вышло, а в итоге она умерла.

Он опустил взгляд, длинные ресницы закрыли глаза.

— Перед лицом Господа я виноват в ее смерти, и тем более виноват, потому что не любил ее.

Ничего не сказав, я лишь коснулась рукой его щеки, он же в ответ положил свою руку на мою, крепче прижал ее к щеке и закрыл глаза. На стене рядом с нами сидел геккон почти такого же желтого цвета, как и штукатурка. Светало, и его шкурка начинала поблескивать.

— Какой он? — тихо спросила я. — Твой сын?

Джейми, не открывая глаз, слегка улыбнулся.

— Избалованный и упрямый, — прозвучал такой же тихий ответ. — Со скверными манерами, шумный, несдержанный.

Джейми заговорил еще тише, так что его было едва слышно:

— А еще красивый, обаятельный, сильный и храбрый.

— И твой, — добавила я, и его рука напряглась, прижимая мою к колючей щетине.

— И мой, — повторил Джейми с глубоким вздохом, и я заметила выступившие из-под опущенных век блестящие капельки слез.

— Ты должен верить мне, — сказала, наконец, я.

Он медленно кивнул и открыл глаза, продолжая удерживать мою руку.

— Разумеется, должен. Но я все время думал, как рассказать тебе про Джиниву, Уилли, про Джона, наконец. Ты знаешь про Джона?

Он слегка нахмурился, но расслабился, когда я кивнула:

— Он мне рассказал. Обо всем.

Джейми удивленно поднял брови, но справился с собой и продолжил:

— Особенно после того, как ты узнала о Лаогере. Как я мог рассказать тебе обо всем этом и ожидать, что ты поймешь разницу?

— А в чем она, разница?

— Джинива — мать Уилли — желала моего тела, — тихо произнес он, глядя на пульсирующие бока геккона. — Лаогере нужны были мое имя и мои руки, способные трудиться, чтобы содержать ее и детей.

Джейми повернул голову и вперил в меня взгляд темно-голубых глаз.

— Что же до Джона… — Он пожал плечами. — Я никогда не мог дать ему того, чего он хотел, и ему хватало дружеского такта об этом не просить. Но сейчас, когда я рассказал тебе обо всем, — с нажимом произнес Джейми, и линия его рта стала жесткой, — я утверждаю, что всегда любил и люблю только тебя. Можешь ли ты мне верить?

Вопрос повис в воздухе между нами, мерцая, словно отблеск от воды снизу.

— Раз ты так говоришь… — прозвучал мой ответ, — я тебе верю.

— Веришь? — В его голосе прозвучало легкое удивление. — Почему?

— Потому что ты честный человек, Джейми Фрэзер, — ответила я, улыбаясь, чтобы не заплакать. — И да пребудет с тобой за это милость Господня.

— Только ты, — заговорил он так тихо, что мне едва удавалось разобрать слова. — Только тебе я хочу поклоняться и служить, отдавая всего себя, тело и руки, свое имя, а с ним и свою душу. Только тебе. Потому что ты веришь мне и любишь меня.

После этих слов я положила ладонь на его руку и сказала:

— Джейми, ты больше не один. Навсегда. Навсегда!

Он повернулся и взял в руки мое лицо.

— Клянусь тебе, — сказала я. — Когда я приносила клятву на нашей брачной церемонии, я не имела это в виду, но теперь… теперь имею.

Взяв в обе ладони кисть его руки, я нащупала пальцами то место, где бился пульс, и прижала свое запястье к его запястью, пульс к пульсу, биение сердца к биению сердца.

— Кровь от крови моей, — шептали мои губы.

— Плоть от плоти моей.

Его шепот был глубоким и хриплым. Неожиданно он опустился передо мной на колени и вложил свои сомкнутые руки в мои: ритуальный жест, которым у горцев сопровождалось принесение клятвы верности вождю.

— Вручаю тебе свою душу, — выдохнул он, склоняя голову над руками.

— Пока наша жизнь не придет к концу, — мягко заключила я. — Но ведь она еще не пришла к концу, верно?

Он встал и чуть отстранился от меня. Я легла на узкую кровать, притянула его к себе и призвала домой, домой, снова домой, навстречу нашему нерасторжимому единению.

Иэх, понесло кобылу в щавель :008: