Автор:Leeward Side Разрешение получено Пэйринг и персонажи: Джеймс Александр Малколм Маккензи Фрэйзер/Клэр Элизабет Рэндолл Рейтинг: NC-17 Жанры: Ангст, AU, Попаданцы, Любовь/Ненависть Предупреждения: OOC Размер: Миди, 4 части Статус:закончен
Описание: Вот в этом, наверное, и весь смысл встреч. В правильном подготовленном и осмысленном прощании. Послевкусие. Память подбрасывала потом все события и ощущения только с привкусом расставания. Не надо смотреть, как человек радуется, наблюдай какой он в горе. Но пока не проживешь - не узнаешь. В этом, наверное, и есть смысл расставания. Не предать чудо встречи. Не растрепать на ветрах, не замусолить в пустых словах и не сделать бесполезными все открытия и понимания.
Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора: А уходя, ты скажешь тихое прости В твоих глазах мелькнёт растерзанная вера И каждый встречный шепчет на твоём пути Не уходи, не уходи, не уходи
Не уходи, моя бесценная любовь Не уходи, посланник призрачной надежды Не выключай, как свет в прихожей, небо надо мной Не уходи, не уходи, не уходи...
Когда наступит осень в сердце у тебя Во мне найдёшь любовь и трепетного друга Ты будешь жить в любви, и даже не любя Не уходи, не уходи, не уходи
Павел Кашин - Не уходи - Текст Песни
Отношение автора к критике: Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Вот в этом, наверное, и весь смысл встреч. В правильном подготовленном и осмысленном прощании. Послевкусие. Память подбрасывала потом все события и ощущения только с привкусом расставания. Не надо смотреть, как человек радуется, наблюдай какой он в горе. Но пока не проживешь - не узнаешь. Мужчина недолго сидел на пожухлой траве, привалившись спиной к еще теплому камню. Смотрел невидящим взглядом в серое небо. Ослеп, оглох, онемел. Обесчувствовел. Казалось, что навсегда. Шершавый камень еще хранил тепло ее рук, а скинутый наспех плед хранил ее запах.
В этом, видимо, и весь смысл бытия. Терять. И проживать потери. Пригублять, не ведая и не понимая еще вкуса, встречи. И захлебываться разлуками. Словно тяжелый кувшин ты потянул, приподнял, наклонил, чтоб напиться в жаркий день, а живительная влага насытив тебя первыми глотками, обрушилась и залила глотку, нос, глаза, замочила тебя всего. Ты стоишь на ветру, промокший. Живешь.
Мужчина замерз. Под еще согревающим осенним солнцем, на примятой траве. Содрогнулся и обхватил себя руками. Холодно. Одиноко. Теперь навсегда. А как научиться прощаться так, чтоб вспоминать с улыбкой и покоем? Когда теряешь родных и близких, ушедших от старости или болезней - это понятно, это больно, но так устроена человеческая жизнь. Когда теряешь друзей и сородичей в бою - это путь мужчины и воина. Как отпустить того, кто составляет суть жизни? Кто не болел, не был ранен, не стоял у сходен корабля? Какие слова и поступки правильны? Никакие.
Джеймс Александр Малколм МакКензи Фрейзер теперь это знал.
Ничто и никогда не правильно, если это разлучило тебя с единственным любимым человеком. А если ты сам уговорил, убедил, надавил, привел и, взяв ее руку в свою, приложил к камню? Сам. Впитав каждое слово ее, каждый всхлип, вздох, стон, каждую слезу? Сам. Теперь с этим жить. Хорошо, что недолго. Час, два. Не больше.
Шотландец готовился умирать. С оружием в руках, на поле боя. Сегодня. Потому и привел любимую сюда. Спас. Да уж... Мороз по коже и ком в горле... Спас. От самого себя и той судьбы, что ей приуготовил в этом мире. Никогда ему не узнать, кто должен родиться у них. Никогда не узнать даже, жива ли она. Никогда... Это "никогда" совсем недолгое для воина. И целая вечность для его ушедшей жены.
Он сгреб одной рукой плед с земли, поднес к лицу и уткнулся в ткань. Вот в этом, наверное, и вся суть. Не в словах и движениях. А в аромате вереска и потертостях мягкой клетчатой ткани. А в тонком пересвисте пичуг в кронах деревьев и последних минутах перед началом ада. А в том, что этот ад миновал любимую. Джеймс встал, отряхнул травинки с килта, поправил перевязь с палашом. Взгляд стал холодный, а плечи развернулись. Je suis prêt.
***
Холодно. Колкий снег царапал кожу, обжигал и остывал, покрывая ледяной коркой и снаружи и изнутри. В тумане медленно колыхались тени, проплывали картины законченного боя. Бойни. Капля за каплей уходила жизнь. Как от хотел. Уже застывшее мертвое тело тяжело обнимало, словно не отпускало ни в смерть, ни в жизнь. Он повис в этих посмертных объятиях между небытием и явью. Голубые мальчишеские глаза, даже не испуганные, а скорее удивленные, потеряли свет и остекленели...и, казалось, со всех сторон слышался жирный, чавкающий звук от штыков, впивающихся в еще живые тела...
Бой закончился. Бойня продолжалась.
Морозило изнутри так, будто Джейми вобрал холод каждого воина, что полег в этих топях. Взял по капле смертельного оцепенения и пустил реки ледяные эти по венам своим. Эхо голосов, и едва различимые фигуры... Он так хотел. Он был к этому готов. Он принял всё, не отступив, не дрогнув и в полный рост. И вкус горелой травы смешался с вкусом крови во рту. И последнее, что он запомнил - это крепкие объятия и плечо, обтянутое грязным красным мундиром.
А потом в тишине он бредил. Тонкая фигура в белом, как ангел смерти, приближалась к нему и касалась ледяной ладонью его щеки... Вырвать человека из лап тоски можно только, если дать ему еще большую боль и тоску. Так, чтоб он захотел вернуться, исправить и перепрожить. Чтобы захотел бороться за ту тоску, что было до. Все старались веселить, подбадривать и тормошить, а надо было дать ощущение смерти.
И в этом ощущении Джейми почти блаженно прикрывал глаза, принимая прикосновения своего белого ангела. Так хорошо, так правильно, так...сладко... Ничего не потеряно на самом деле до тех пор, пока тебе есть кому рассказать о потере. У него сейчас не было сил издать даже слабый звук. Потом большие грубые руки-крылья подхватили его, опрокинули, облапили черными тенями и понесли прочь. Джеймс закрыл глаза, как ему казалось, навсегда.
***
Воспоминания, как листва под порывом ветра с гор, что шумела и волновалась, украшая кроны, и радовала насыщенной зеленью летом. И разлеталась, кружилась в последнем танце и ложилась, покрывая мох причудливым ковром огненных оттенков, осенью.
И, разметанная холодными мокрыми порывами, пожухлая, высохшая, хрустела жалобно под ногами и оставляла после себя лишь тлен, покрытый инеем, зимой. Воспоминания свои Клэр хранила как гербарий. Меж страниц книги, названной жизнью после смерти.
Перелистывая, отпечатанные или наскоро исписанные чернилами, листы, она вдруг обнаруживала листик с тонкими прожилками или почти утерявший цвет хрупкий бутон. А то и просто ломкую серую травинку. Гербарий сада ее души... Сад, оставивший аромат и многоцветие где-то далеко, невозвратно. Там, где слышался смех сильного молодого мужчины. И солнце играло в его возмутительно рыжей шевелюре. В ее душе навечно поселилась осень.
Даже прижимая к груди такую долгожданную, выстраданную дочь - частицу любимого - она плакала. Но слезы ее были лишь сентябрьским простуженным дождиком. Не смывающим печаль с сердца и не разгоняющим тучи с души.
Клэр Рэндалл прочла всё, что смогла найти, всё, что выписала по почте и откопала по частным библиотекам. Впору было уже читать лекции по истории. Многие статьи оставляли чувство неловкости за авторов. Авторов поверхностных, предвзятых и, что греха таить, неосведомленных. Некоторые вызывали яростное желание дать разгромное опровержение, встретиться с автором и...как когда-то учил Джейми, стилет под ребра чуть вверх. В такие моменты она уходила в себя и становилась еще более отчужденной и холодной, если вообще возможно было такое представить.
Холодно. "С тобой холодно!" "Ты бессердечное холодное равнодушное мраморное извание!" "Потрясающее хладнокровие, моя дорогая!" "Вашему самоконтролю можно только позавидовать" "Ты сперва выбила окна в моей душе, а потом ворвалась ледяной метелью"... Теперь Клэр Бичем Рэндалл была именно такой. Сгорая на самом деле в испепеляющем горниле воспоминаний.
***
"Ты слышала ли меня, Клэр? А ведь я разговаривал с тобой не один год. Смешно. Мы и сотой доли не сказали друг другу из того, что я уже наболтал тебе за это время. Ты спорила со мной, как всегда. Ты поучала и высмеивала. И опять, как когда-то, требовала и просила меня объяснить и рассказать, открыться и довериться. И, как обычно, не слушала и не слышала.
И тогда я замолкал. Нет, Клэр, я не хотел ссор в тех разговорах. Хотя непонятным образом я давно уже знал, что с нами произошло. Что ты сделала с дурноватым сопляком. Что этот сопляк позволил тебе.
Испокон мужчины стремились быть первыми и по возможности единственными у своих женщин. Испить нектар, взять и застолбить. Обучить под себя и только для себя. Руководили и властвовали. Вели по жизни женщину, живущую "за ним". Мудрость заключалась в этих традициях. Мы нарушили устои и правила. Ты взяла меня, как трепетную девственницу, заточила под себя, как клинок перед битвой. И рвалась в бой, размахивая этим оружием, ожидая по женской сути своей, что муж из орудия в твоих крепких ручках, вдруг превратится в каменную стену. Ведомая представлениями своего мира, ты хотела быть и мужем и женой одновременно. Меняла правила на скаку.
Клэр, любимая, я не успевал за тобой, я ломался и злился, и мучился не понимая что тебе надо. Я понял уже, Клэр. Вдова умела любить только детской жадной любовью, как дитя свою игрушку - тряпочную куклу. Которая в ее играх становилась то дамой, то разбойником, то воином, то феей. А то забрасывалась в пыльный угол до времени, когда будет настроение придумать новую роль для вещи.
Ты не могла иначе, Клэр, я понял это и нет во мне обид. Ведь я давал тебе всё сам. Трепеща от загоравшегося огонька в твоих глазах, принимал радость обладания за счастье разделения. Я отдал бы тебе и больше.
Как-то я стоял над обрывом и в сумерках, накрывших пролесок, в плотности беззвездной ночи, почувствовал, что еще одно движение, еще один шаг и, я полечу в бездну. Черную бездну. И я хотел сделать этот шаг. И тогда я сравнил тебя, дорогая, с этим обрывом, что манил и затягивал в свои бездонные недра. И свои ощущения на краю. Именно это я и чувствовал насыщая твою душу-колодец. Сладко, жарко, желая только этого, стараясь предупредить каждый твой порыв.
Клэр...а ведь я тебя никогда не насытил бы...моя сассенах...не утолил бы твоего голода. Я был счастлив отдавать. А ты, любимая, брала, желая еще большего и не слишком довольная полученным. Не так, не столько, не тогда. Я не дал тебе счастья, девочка моя. Клэр, слышала ли ты меня, когда я кричал и звал тебя, задирая голову к небу и распугивая птиц?"
***
Амальгама зеркала показывала одну и ту же картинку: неприбранная комната, край оконной рамы, бледное замкнутое лицо. Чужое лицо. Когда-то она обожала крутиться у зеркала и строила смешные рожицы, и вглядывалась в свои черты. И не сказать, что ей не нравилось. Долго привыкала, что даже самое маленькое зеркало, которое умещалось в ладони, стоит как коза-кормилица для целой семьи, а большое зеркало в замке ужасно искажало, и было такое старое, что сквозь трещинки и потеки едва было что-то видно.
Новомодное приобретение с подсветкой, в симпатичной раме, показывало круги под глазами, бледную кожу и потухший взгляд. Даже после недельного перехода, когда задница немела от седла, а грязь и усталость, казалось, пропитали ее всю до основания, Клэр выглядела куда лучше. Чувствовала себя лучше.
Всегда рядом был Джейми. С теплом, шутками, страстным шепотом, гневным окриком, сильными объятиями. Джейми, даривший ощущение надежности. Замены не случилось. Просто взять, переступить порог, отдать себя в руки другому мужчине и получить желаемое не удалось.
Необыкновенное опьянение от взгляда голубых глаз, в которых светились восхищение, уважение, признание ее превосходства, нуждаемость в ней как в воздухе... Мягкая глина меж пальцев, что готова была и принимала ту форму, что так хотелось в данный момент Клэр. Полная и безраздельная уверенность, что ты единственная, лучшая, главная... Возбуждение от этого состояния, граничащее с...Клэр сморгнула накатившую слезу. Граничащее с тем, что люди называют любовью.
Если меня так любят, то я не пустое место, я сама по себе необыкновенная. Похмелье наступило быстро. С другим мужчиной. С Френком.
Но жажда мучила и ломала. Желание еще и еще раз испить тот терпкий напиток, что звался любовью Джейми, не оставляло женщину.
Клэр часто сидела перед зеркалом, пока не начинало темнеть за окном. В предвечерние сумерки комната наполнялась тенями и образами. Можно было закрыть глаза и унестись туда, где ее больше нет, где она не должна была и появиться, где она оставила свою душу. А еще она время от времени разговаривала. Сама с собой вроде бы, но в голове звучал голос Джейми. Долгие-долгие одинокие ночи, ворочалась и говорила, говорила. Сначала брызгали злые слезы, и подушка нещадно избивалась кулаками. Сначала Клэр жаловалась как ей тяжело и хвасталась, как она справляется. Потом она вышептывала даже вслух как скучает, как ей нужен рыжеволосый мужчина, как тосклива ее жизнь без него. Потом опять ругала и обвиняла. И снова плакала и жаловалась.
А утром выходила из дома Снежная Королева. Никому и в голову прийти не могло, насколько это успешная и уверенная в себе дама, потеряна и раздавлена. И будто маленькая девочка ищет в своих снах волшебную страну.
"Я не нашла ни строчки и ни буквы, что подтвердили бы мою надежду на то, что ты остался жив. Но я не могу перестать говорить с тобой. Словно мои слова, мои чувства могут взлететь, как птицы в поднебесье и там встретить тебя, Джейми. Словно в эти минуты я с тобой, любимый. Помнишь, я хвасталась своим детством и теми странами и местами, где я успела побывать с дядькой? Помнишь, я надсмехалась над твоими познаниями в географии и поправляла трактовки истории? Я знала больше, я знала дальше, я могла сказать тебе, в чем не правы были и твои предки, и твои современники.
А ты смотрел на меня тепло, улыбаясь, чуть кривовато, как ты умел, и кивал головой. Ты не спорил. Я была самая умная и самая образованная для тебя, Джейми. Прости меня. Прости меня. Прости меня.
Я гордячка и дура. И вела себя как школьник на детской площадке. Джейми, по сравнению с тобой я - сельская клуша, что постояла немного рядом со знахаркой и запомнила пару отваров и как вправить вывих. Я не училась как следует в школе, а курсы медсестер перед войной закончила больше в пику Френку.
Прости меня, любимый. Прости мне мой страх показаться тебе обыкновенной серой мышью. Я не могла перенести того, что какой-то парень из глубины веков и из глубинки Шотландии обладает тем, что не дано было мне. И не только… Как ты терпел меня, любимый? Как ты терпел меня?»
Нет, Клэр не объяснялась каждый раз в любви рыжему шотландцу. Для нее это было априори понятно и неизменно. Шаг за шагом, момент за моментом она вынимала засушенный гербарий свой и разглядывала под микроскопом. Не щадя себя. Ни капли не щадя.
А потом не щадила себя на работе. Выкладывалась по-честному, до последней капли. Брала ночные и сверхурочные, хватала курсы и семинары как голодная. А на все похвалы и комплименты сдержанно кивала головой. «Джейми, ты видишь, ты видишь ли меня? Я больше не зазнайствую. Слышишь ли ты меня, Джейми?»
***
Она помнила, как маленькая Бри впервые в полуразвороте головы глянула на мать, чуть прищурилась интуитивно, словно хотела пошутить, угол рта девочки поплыл вверх, и Бри подмигнула. И сердце остановилось. И Клэр забыла как дышать. Время замерло на мгновение и завертелось назад. Назад! После этого случая Клэр стала подмечать и сладко страдать, разглядывать и мучительно узнавать черты Джейми в его дочери. Если б родился рыжеволосый мальчуган, то Клэр сошла бы с ума, это точно. Темноволосая кареглазая девочка, казалось, собрала мимику, жесты, реакции и даже интересы отца, которого никогда ей не дано узнать.
В такие моменты Френк внимательно смотрел поверх очков, и в глазах начинала плескаться ненависть. Он был невероятно сдержан и тактичен все время. Но видя в Брианне незнакомые черты, черты не Клэр и то, как жена реагирует на это, Френк понимал. Все понимал. И не прощал, не прощал ей. Да и Клэр не прощала сама себя.
***
Привезли парня с шиномонтажной мастерской. Из разорванной наспех рубахи была сооружена повязка, мелкие порезы и пара рваных ран на спине. И… безобразно вывернутая рука в плечевом суставе. Парень тихо поскуливал, но держался из последних сил. Клэр уже закончила дежурство, но рука, рука…и глаза полные ужаса и боли. Голубые глаза. Никто так и не понял, а Клэр и не объясняла потом, почему доктор Рэндалл рванула в приемный покой, растолкала сослуживцев и, закатав рукава шанелевского костюма, принялась за больного. - Держи несколько дней в покое, парень. – так и хотелось добавить «Никаких диких скачек на конях». – Приходи на перевязку ежедневно. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Этого парня никто не хочет убить и ему не надо трястись несколько дней в седле. Этот парень не прикроет ее и не примет пулю в себя. У него все будет хорошо. Он даже имени доктора, что вправила ему сустав, не узнает. В прошлый раз, двести лет назад, все было очень нехорошо, сразу очень нехорошо. И до самого последнего вздоха у камней, хорошо не было для парня, что доверился сассенах в охотничьей сторожке. «Я как увидел тебя, так сразу захотел, нет, полюбил. Сразу, Клэр» Сколько раз она слышала эти слова от Джейми? Была уверена, что иначе и быть не могло. Могло. Дугал удавил бы сразу в этой же сторожке, Ангус пощупал бы и вполне мог изнасиловать. Джейми мог не допустить до себя непонятное существо. Они не знали ее. Она была врагом. Но Клэр все бы отдала, чтобы оказаться сейчас не в клинике, а там, в сыром лесу, в сторожке. Вместе с хмурыми грязными мужчинами в килтах. И еще раз обжечься взглядом голубых глаз.
***
В одно из посещений публичной библиотеки, Клэр заплакала, разбирая списки арестантов после Каллодена. Встречались знакомые имена. Она помнила их, помнила многих. Немытыми, воняющими потом и чесноком, с сальными волосами и обломанными ногтями. Сплевывающими при дамах, при них же почесывающих под килтом. Ржущими над самыми грубыми шутками и хватающими пробегавших служанок за задницу. Вспомнила, как задирала нос и так уверяла их всех, что она не такая. «Джейми, я хуже. Я хуже вас. Я хуже тебя». Потому что они не притворялись. А Клэр играла. И тогда это знала. И снова переживала сейчас. Они верили игре. А Клэр заигравшись и сама начала верить. Единственный, кто сразу и фатально не поверил, раскусил, заподозревал и почти вывел на чистую воду это Джонатан Рэндалл. Ох, как она напугалась тогда! Как пелена страха накрыла ее в тот момент, когда темные, почти черные глаза Джека приблизились к ней вплотную и в чертах Френка, его голосе, она увидела бездну. Ни минуты не жалея ее и не доверяя ей. Ни единого раза, когда Клэр бы могла обвести его вокруг пальца. Блэк Джек бил ее и унижал, а через двести лет Клэр съеживалась под взглядом и вздрагивала от прикосновений его правнука. Своего мужа. Френка. Видела в нем бездну. Даже когда он ворковал с дочерью.
***
Обучая Бри, занимаясь с ней в те редкие свободные вечера, что выпадали между дежурствами и плановыми операциями, Клэр будто снова попадала в прошлое. Снова видела и чувствовала, как детское искреннее восприятие мира помогает дочери познавать и постигать то, что сама Клэр поняла только на собственном горьком опыте. «Потому что ты был открыт миру и познаниям и впитывал и принимал, порой даже просто на веру. А я умничала, на самом деле не зная ничего. А теперь я вижу в практикантах такое зазнайство и караю за него. Я увидела, как гадко это смотрится со стороны. Как ты терпел меня, любимый? Как ты терпел меня?»
***
Странное чувство покинутости, будто Клэр только сейчас ушла от него, Джейми испытал в Ардсмуире. Когда на него надели кандалы и спустили в камеру. Вот там, на сыром, скользком от грязи и нечистот каменном полу, прислонившись к стене, он почувствовал, что впервые не может разговаривать с женой. Казалось бы, должно быть все наоборот. Но нет. Впервые Джеймс Александр Малколм МакКензи Фрейзер понял, что он одинок. Теперь навсегда. Не до следующего боя, не на час-два, день-два. Навсегда. Все-таки в этом большом и сильном мужчине сидел маленький смешной наивный ребенок. Поэтому он годами ожидал, что их разлука закончится. Неизвестным, неведомым, совершенно волшебным образом. В темной камере Ардсмуира Джейми осознал, что этого не будет никогда. Изначально, он придумал себе, что жена, как женщина, должна быть первая и единственная. Он не собирался бегать налево как дядька Дугал, по пьяни зажиматься с деревенскими девками, как его родичи и дружки, он устоял в парижском борделе. Нет, Джейми не требовал такого же выбора от Клэр. Он верил ей. Всецело. И даже ее жертва во спасение мужа из Бастилии не убила его. Он поступил ведь почти так же с Джеком. Почти. Для него не тело жалко было, и ревновал ведь он не к телу и не тело. А душу свою он никому не отдал, а душа Клэр, он верил, верил, была только его. Клэр часто, очень часто латала-лечила его тело и еще чаще, калечила, ранила его душу. Словно не знала, а что с ней делать…
***
Она так хотела молодое красивое тело и так боялась прикоснуться по-настоящему к душе. Что делать с телом она знала. Что делать с душой ей было неведомо и страшно. «Ты нес мне в ладонях сердце, а я отталкивала и хваталась за член»… Одно время Клэр села на своего любимого конька и принялась обвинять Джеймса Фрейзера. Во всем. В каждом своем шаге, поступке, слове. Потому что так оно и было! Она была в чужом мире, в чужой враждебной обстановке, она слабая женщина, она не знала правил и законов, она имела права ошибаться и ждать защиты. Она имела права на ошибки. Ей надо было выживать. Вот так. Да, она несдержанна на язык и импульсивна и необдуманна в действиях. Но это все можно объяснить и простить. К ней надо было быть терпеливее и послушнее. Вот так. На самом деле, она ж всегда была рядом и лечила Джейми, и искала, и стремилась защитить и предотвратить, и …отодвинуть. И оспорить. И унизить. И подставить. Лечила раны, полученные, когда Фрейзер защищал свою женщину. Нет, когда Джейми разгребал то, что его женщина натворила. Ну и что? Ну и что? Он был ее мужем и давал супружескую клятву. Она могла ошибаться. Такой настрой прошел как раз в то время, когда малышка Бри отправилась в школу. Надолго хватило упрямства и гордыни у Клэр, чтобы не хотеть видеть и признать очевидного. И все чаще и чаще она задавалась вопросом «Как ты терпел меня, Джейми?» И очень долго отвечала «Потому что ты меня любил, я была достойна твоей любви!» Пока как-то раз Френк, в один из скандалов, не подхватил ее за локоть и не дернул с силой на себя. Смотря в расширившиеся от испуга глаза Клэр, он процедил. - Ты из себя представляешь ровно то, что видят в тебе люди, любящие тебя. Не испытывай терпения этих людей, Клэр. Иначе наступит день, когда ты обнаружишь, что ты на самом деле ничто и никто. Это были злые, несправедливые слова. Он сказал это из ревности. Он был не прав. Она сама, она личность, она может прожить одна, она… Френк был прав.
*** Вы замечали? Когда два человека расстаются без уговоренной скорой или нескорой встречи, то происходит интересная штука. Люди начинают жить, деять, чувствовать и идти дальше соразмеряя и даже отчитываясь друг перед другом. Словно каждый день и каждый час их существования на этой земле обязательно должен быть и известен второму, и важен второму, и оценен вторым. Или не начинают. Оборвалась ниточка, и полетели воздушные шарики подальше друг от друга, не помня друг друга, вроде и одним воздухом и из одних легких наполненные, а разные, чужие, ничейные… Видимо вот так и полетела Клэр от Френка, переступив камни. Понеслась, гонимая ветрами приключений и опьяненная ароматом любви рыжеволосого шотландца. «Ты знаешь, знаешь, почему пила накануне свадьбы, словно тебя выдавали замуж за Ангуса и Дугала, причем одновременно. Страшно падать с небес на землю в собственных глазах. А ты рухнула давно. Под ноги, в грязь. И сама себя ненавидела за это. Не позволила себе за 4 года ни одной мало-мальской интрижки, гордилась этим как наградой за военные действия, свысока смотрела на медсестер, что подчинялись природному инстинкту, искали любви, отношений, тепла хоть на вечерок. А ты не такая, нет. Ты выше этого». Но как только сильные руки выхватили ее из темноты и сырости, хозяин этих рук усадил ее впереди себя на лошадь, прижал, дыхнул жаром тела, накрыл промокшим пледом…и Клэр пропала. Сразу, сразу. Как бы не кичилась потом и не уверяла, что рассмотрела Джейми чуть ли не накануне свадьбы. Кому она врала то? И возведенные границы поведения, и Френк полетели в тартар. Сразу. Клэр оказалась не лучше всех этих хихикающих простушек, что теряли последние капли разума перед очередными штанами. А Клэр даже и не перед штанами – перед юбкой. Злилась, злилась на себя, но срывалась на рыжем парне. То подначивала, то кокетничала, то холодно отстранялась с выражением лица «я не такая», то снова манила. И злилась на свою реакцию на странного Джейми. И впервые поняла, что «хочу» для нее всегда стояло на первом месте. «Хочу». Тогда, когда надо ей, столько сколько надо ей, от того, от кого хочется именно ей. «Хочу». Игра в недоступную загадочную странницу, обладающую нездешними знаниями и от того на особом счету у лэрда находящуюся, могла закончиться банально. Стоило не устоять и затащить рыжего парня в угол, к себе в каморку и она не утерпела бы и набросилась бы на него. Еле сдерживалась, меняя ему повязки, находила любой удобный случай оказаться рядом, потрогать, якобы проверить состояние раны. А сама в это время, сглатывая и поджимая губы, пялилась на пульсирующую вену на шее Джейми. А он злил, он не пасся телком, он смел целоваться на виду у Клэр, при чем смотреть в это время Клэр в глаза. Он смел злить ее… В день, когда в их части объявили о капитуляции фашистской Германии, все напились и орали песни, обнимались и целовались. Но даже в тот день Клэр не выпила столько, сколько влила в себя накануне венчания с Джейми. Накануне венчания с тем, кого хотела уже до скрежета зубовного.
***
Он никогда не любил женщин, злоупотребляющих горячительными напитками. Красноносые расхристанные, орущие или бубнящие деревенские бабы. Или начинающие хихикать и липнуть с сальными предложениями и намеками дамы полусвета и даже некоторые леди. Джейми старался покинуть такую «леди» как можно скорее. Матушка не пила больше бокала красного вина в воскресный обед да пригубляла виски зимним вечерков у камина. Пьяную, именно пьяную Клэр Джейми видел уже не раз. Как то пришлось даже провожать ее до комнаты, чтоб девица нигде не завалилась и не стала легкой добычей мужчин. Как то пришлось утирать ей слезы. Но вот такой помятой с похмелья, с испуганными глазами, с амбре как от дядюшек вместе взятых в рождественский вечер, наскоро зашнурованную в свадебное платье Клэр, он встретить был явно не готов. Простил. Девица напугана, девица переживает, с кем не бывает… Как быстро мы находим оправдания тем, к кому потянулась наша душа. Как быстро те понимают это и используют на благо себе. Не стоит об этом сожалеть. Ведь в тот момент мы делали именно то, что хотели. А Джейми хотел. Ни на кого не похожую, отстраненную и манкую одновременно, взрослую уже вдову и совершеннейшую девчонку, обладающую потрясающими знаниями и совсем не приспобленную к жизни женщину. Ее хотелось защищать. Окружить заботой. И ее хотелось как женщину. Можно ли продрогнуть под лучами полуденного солнца? Джейми теперь знал, что да. Так продрогнуть изнутри от волнения и предвкушения, что липкий пот проложил ледяную дорожку вдоль спины, а руки не находиди себе места. "Значит, один из нас знает что делать" было сказано весьма опрометчиво. Ибо бледная, напуганная, еле переставляющая ноги, затянутая в подобие свадебного платья Клэр не производила впечатление уверенного человека, и Джейми заметил как она ежится и подрагивает, замерзнув. Два растерянных идиота. Нет, сияющие жених и невеста! Когда ему было страшно, но он знал, что от него ждут шага, Джейми включал маленькую жаркую печку души. Обнадеживал, согревал, давал уверенность другому и от этого, заботясь о другом, успокаивался сам. Много позже Клэр, в редкую минуту душевной близости, сказала. "Дверь открылась и явилось солнце в твоем образе, я рот раскрыла и замерла от великолепия" и засмеялась. Жаль, что он так и не смог объяснить жене, что эта печка-солнышко требует аккуратного обращения и дровишек. Никто не пинает камин и не винит прогореший очаг, а чтобы согреться снова и снова, вычищают золу и приносят запашистые с капельками смолы поленья. Можно присаживаться каждый раз как гость к новым и новым печкам, очагам и каминам, но жена в душе мужа - не гостья!
Манипуляции с маленьким треножником, кастрюлькой почти солдатского вида и шкворчащим гуляшом на огне небольшого камина в респектабельном доме, выглядели странно и даже нелепо. Есть газовая плита и набор посуды. Но чудачка Клэр решила приготовить мужу нечто особенное. Вспомнить эти действа и этот ни с чем не сравнимый аромат и вкус еды, приготовленной на открытом огне. Лучше, конечно, котелок и костер, но этого не поймут и не оценят американские соседи и констебль. Языки огня всегда завораживали и успокаивали Клэр. В их трепетном жарком танце она видела всполохи былого, лица ушедших и непередаваемый оттенок кудрей Джейми. С ним рядом всегда было тепло и надежно и правильно. Он одним взглядом, словом, объятием закутывал ее в мягкий плед и усаживал у очага своей души. Обогревал и обнадеживал. И кормил из закоптившегося котелка самой вкусной едой, какую только пробовала Клэр. Ела, грелась, мурчала в объятиях. Принимала. А пару раз, прибежав и пожелав привычного уюта, обнаружила остывшее пепелище, черное и пустое. Но...он же был должен! Он давал клятву перед алтарем! Клэр же никогда не отказывалась от тепла его души! Подбрасывая в камин полешки и помешивая почти готовый гуляш, женщина горько поджала губы. "Ты ни разу не принесла дров и не вычистила очаг от пепла и золы. Ты обижалась, отворачивалась и демонстративно мерзла и голодала. А чтоб к очагу не подсела другая, ты брала тело мужа. Жадно, страстно, собственнически. Будучи уверенная, что это высечет искру и не позволит подсесть к огню другой." И сейчас Клэр готовила ужин мужу. Френку Рэндаллу. Не Джейми Фрейзеру. Понимая, что это уже не уменьшит пропасть между их душами.
***
Джейми с детства краснел как чертова барышня по любому поводу. Матушка успокаивала тем, что белокожие рыжеволосые люди имеют такую особенность. Джинни, сестрица ехидная и вредная, надсмехалась и выводила из себя. Хорошо ей, обладательнице каштановых локонов и карих глубоких глаз. Золотоволосый голубоглазый парень чувствовал всяких раз неловкость, когда отец брал его с собой на собрания общины. Быстро вытянулся и фигура рано приобрела мужественность: широкие плечи и узкие бедра, длинные ноги и крупные кисти рук. А возмутительные непокорные рыжие кудри делали возвышающегося над своими сородичами парня предметом пристального внимания местных молодух и кумушек. Отец, как заботливый родитель должен был бы последовать традициям своего круга и отвести, уже начавшего томиться, сына к сельской шлюхе. А он вечерами внушал Джейми о благочестии, целомудрии, верности и ценности дворянского семени. Перемежал романтические отступления, практическими советами в подробностях таких, что сын опять краснел от ушей до шеи. И внушил такие странные для своего времени идеи. Нет, монахом Джейми не стал. И обнимал податливые женские тела, целовал мягкие сладкие губы. Танцевал на загляденье и светские и деревенские танцы по праздникам. Но решил раз и навсегда: жена будет первой женщиной и, по возможности, единственной. Руперт и Ангус вдоволь натешились, когда гогоча и скабрезничая, давали советы родственничку перед первой брачной ночью. Джейми наслушался такого, что не просто краснел, а забыл что такое не выглядеть как рак, сунутый в кипяток. Впору было напиться не его опытной невесте, но рыжему сопляку-жениху. Он и представить себе не мог, что можно было, оказывается проделывать с женщиной и, что женщина может и должна сделать своему мужчине. А представляя Клэр во всем этом, он опускал голову и нервно сгребал пальцами ткань килта на своих коленях. Уф...В голове смешались голоса парней и покойного отца. "Будь ласков, нежен и терпелив, сын" "Загни ее сразу, поставь как кобылку, чтоб не сопротивлялась" "Спроси как ей удобно, не напугай ее, сын" "Сиськи и жопа, запомни, сиськи и жопа у бабы самое главное" После сумбурной, волнующей и весьма страстной брачной ночи, Джейми, заливаясь краской, выдал свои переживания. - Я надеюсь… Ничего. Не имеет значения. - что он творил? Она могла решить что связалась с самым трусливым и изнеженным мальчишкой в Нагорье! - Честность, ты помнишь? Я собирался сказать…- он говорил как можно мягче, как можно спокойнее, как будто речь сейчас не о том, что произошло накануне. - То есть выразить надежду, что мужчина, который был у тебя первым, был так же великодушен с тобой, как ты со мной.- да что ж так удушливо жарко и неловко? - Но потом мне подумалось, что это звучит не очень верно. Я имел в виду… словом, я просто хотел поблагодарить тебя. Он просто тогда выглядел дураком. И Клэр смеялась, толкала его носком ботинка и напоминала, что первый раз был почти ужасен. *** Френк Синатра медово выводил о южных ночах любви по радио, а Френк Рэндалл, как всегда, отгородившись от нее дочерью, всем видом показывал, что она - пустое место. Молчание между ними затянулось уже на несколько дней. После очередной попытки осуществить супружеские права. - Давай, дорогая, отключи свой неуемный мозг, помни только, что я твой первый мужчина. И на данный момент твой муж. Между ними давно не было ни тени романтизма. Рутинное равнодушие... Но на утро Френк варил ей кофе, был молчаливо предупредителен и вежлив. Затянувшееся молчание делалось трудновыносимым, но тут Клэр неожиданно произнесла. - Я надеюсь...у нас еще есть шанс. Ты великодушен со мной...словом, я просто хотела поблагодарить тебя. - Великодушие здесь ни при чем, — сердито отрезал Френк. И Клэр накрыло воспоминание. Она услышала свой голос. "Великодушие здесь ни при чем, Джейми, тем более первый раз было...почти ужасно". Густо покрасневший парень, что пытался быть с ней честным и открытым, что выразил ей благодарность. За что? Почему произносит слова благодарности тот, кто сам заслуживает этого от второго человека? Почему извиняется, как правило, не тот, кто виноват? Удушливо покраснев, Клэр поднялась, выпрямилась и ее взгляд уперся в носок ботинка Френка. Муж сидел, закинув ногу на ногу, и ботинком задевал подол ее юбки, раскачивая ногой в такт мелодии из радио. *** В этом, наверное, и есть смысл расставания. Не предать чудо встречи. Не растрепать на ветрах, не замусолить в пустых словах и не сделать бесполезными все открытия и понимания.
В чем разница между памятью о былой любви и жизнью с любовью в сердце? С любовью, которая не перестает и не уходит, хотя любимого человека уже нет и не будет?
Клэр теперь знала.
Так хотела любви. Эксклюзивной, только для нее, необыкновенной. Чтоб только так и только ее. Хотела не любви, а чтобы любили ее. Ах, не ее, нет. А ту, которой она хочет быть. Чтоб видели только то, что она сама посчитала когда-то достойным в себе. Чтоб казаться особенной для любящего. Немножко подсказать, показать, направить, развернуть его, чтоб смотрел только на нее, чтоб хотел только ее, чтоб был только с ней. Ах, нет, не с ней, нет. А с Клэр-выдумкой. Самой умной, самой нежной, самой смелой, самой умеющей слышать, слушать и понимать, самой... "не Клэр"... Хотела, чтобы любили ее за всех, кто с детства ушел, покинул, не приласкал. Родители, чудаковатый дядя, парочка прыщавых ровесников, что не обратили внимание на тощую несуразную барышню. Все, что не добрала, не дополучила. Желала воплощения в одном человеке.
Френк.
Почти получилось. Потянулась за внутренней силой и внешним спокойствием. И расшиблась о необходимость соответствовать. И спряталась за "не Клэр".
Френк хотел уверенную и упрямую? Она быстро освоила.
Френк хотел страстную и активную? Да запросто.
Френк хотел самостоятельную? Она переплюнула и доказала.
Френк хотел ответного чувства? А разве принимать - это не отвечать? Она же не отказывала! Ей нравилось соревноваться и показываться, Клэр быстро вошла во вкус властных капризов. Разве не этого хотелось мужу? Нет, ему хотелось взаимности. Что это такое Клэр не знала. Опыта взаимности у нее не было. Полусиротское детство дало ей мощный навык: очаровывать как можно быстрее, брать по максимуму, не раскрываясь, чтоб не обидели, чтоб не взяли сами. Принимать тот вид и поведение, что нужен этому человеку.
С годами эти привычки стали ее второй натурой. Клэр была уверена, что это и есть она сама. Напористая, резкая, уверенная, языкастая, импульсивная. Берущая.
И ей отдавали.
Но почему то ждали от нее еще чего то. Чего? Она и так постаралась уже, и так сделала все, чтоб человек увлекся, потянулся, понес ей необходимое. Захотел ее. И она же давала. Что еще надо было от нее?
Взаимности.
Джейми. Годами Клэр ломало, как наркомана, когда она лишилась этого мужчины. Годами она тоску и голод по его любви принимала за собственную любовь.
"Я не могу без тебя" - было для нее объяснением в чувствах.
Так сладко подсесть на состояние, когда каждый твой вдох и выдох, каждый твой шаг, звук проживаются, вбираются, прочувствуются. Когда за тебя больно, стыдно, радостно, неспокойно и...любимо.
Джейми любил за двоих. Отзеркаливал свой свет. А Клэр блестела холодной амальгамой, отражая лишь пламя Джейми. А рыжий парень смотрел в зеркало-Клэр, протягивал руки к стеклу, желая согреться.
Джейми.
Теперь только холодный камень с именем клана.
С годами ушли воспоминания детальные. Сначала, как патиной покрылись, отдалились в туман, а потом осталось лишь чувство голода. Высасывающее изнутри и заставляющее окаменеть окончательно.
И об этот камень расшибся Френк. И об этот камень расшиблась Брианна. И об этот камень окончательно разбилась на мелкие осколки Клэр.
*** Это происходит почти так же. Те же слова, движения, прикосновения, почти такие же ощущения. Тепло голоса, мягкость тела, возбуждение, желание, разрядка. Джейми закрывал глаза и представлял Клэр. Сам начинал поворачивать, подстраивать, лепить из другой образ любимой. Зажмуривался до огненный сполохов под веками, входя в женское лоно.
Клэр не будет никогда. Но...она не отличалась от этих женщин...Она отличалась от них, как отличается свежий морозный утренний воздух от спертой камерной вони!
Ему необходима была боль. Боль, что могла бы хоть на время затянуть тянущую, саднящую открытую рану души. Чтоб не кричать от боли, вцеплялся зубами в фалангу указательного пальца, рычал, чувствуя вкус своей крови. Калечил тело, чтоб уравнять раны внешние и внутренние.
И однажды понял, что ничего больше не чувствует. Раны затянулись. И душа, как исполосованная спина, перестала болеть, чувствовать. Джейми теперь мог обнажать ее, разрывая рубаху, и не испытывал холода, сырости, неловкости, стыда. Не испытывал ничего.
"Боли нет, больше нет" прошелестел когда-то Джек, выламывая ему суставы.
Боли нет, больше нет.
*** Клэр знала за собой такую особенность: понимания и осознания к ней приходили только через конкретные действия, направленные на нее. Только то, что непосредственно происходило с ней, что она прочувствовала, прожила своей «шкурой», откладывало отпечаток в ее разуме, отзывалось в душе. Никакие беседы, сторонние примеры или наглядные результаты ее деяний на других людях не давали Клэр возможности оценить себя и свои действия. Даже видя, к чему привели ее слова и поступки, женщина находила сто и одно оправдание. А если таковых найти было нельзя, то выступал на сцену проверенный способ: мне не объяснили, я не ожидала, я нечаянно, я больше не буду. С детства это работало как часики. До тех, пока Клэр Бичем Рэндалл не переступила грань времен у камней. Любая ошибка, любой опрометчивый шаг в двадцатом веке не мог привести к таким фатальным последствиям, как в восемнадцатом. Нет, конечно, речь не о профессиональных врачебных ошибках, конечно, нет. Но об ошибках и безответственности в человеческих отношениях. Все поправимо и ничего страшного – хороший девиз для тех, кто не желает думать до, соображать во время и отвечать после. И менять свою позицию, учиться смотреть на «милые шалости» под другим углом приходилось, буквально испытывая на самой себе физически не только последствия, но и оценку ее действий теми людьми, которые страдали или подвергались опасности благодаря Клэр. Ах, как все сложно, как запутано и несправедливо! Позиция «я все знаю лучше и правильнее» подводила все чаще и чаще. Даже полное почти детское доверие Джейми не спасало ситуацию. Только его авторитет и железная защита помогали Клэр держаться на плаву. До бесконечности такое продолжаться не могло.
Однажды она ударила дочь. От бессилия, от ярости, почувствовав, как липкий ледяной страх за жизнь и благополучие Бри сковал ее сердце. Выплеснула боль. И в глазах дочери увидела протест, непонимание и упрямое несогласие. Всю гамму эмоций и чувств, что когда-то испытала сама Клэр от наказания Джейми. Когда его ремень прошелся неоднократно по ее оголенной попке. Возмущение, унижение, злость, жажда мести и полное непонимание как же можно так с ней? За такую ерунду?! «За такую ерунду, мама!» и мама опустила руки, сжала кулаки. Как когда-то, Джейми встал перед ней на колени и тихо и ласково объяснял поступок Клэр и свои действия. Так время пришло и сама Клэр встала на колени перед заплаканной, разозленной Бри. И тихо ласково объясняла дочери об ответственности за свои поступки. Если ты не испытал боли сам, то врядли поймешь как бывает больно другим. Если ты никогда не отвечал за свои действия, то врядли сможешь взять ответственность и за действия других людей. Все просто. Все сложно.
***
Как цепляется природа последней листвой, ярко-огненной, травой, все еще зеленой, за редкие солнечные осенние деньки. Как оттаивает от утренней изморози седой и переливается, блестит, шелестит в прощальном привете. Завтра, завтра листва ляжет под ноги пестрым ломким ковром, а трава превратиться в острые бурые остовы. Замрет, уснет природа на время метелей и сугробов. Чтобы расцвести следующей весной... В жизни человеческой нет второй весны. Все человек проживает единожды, без шанса уснуть, проснуться и повторить заново. Нельзя переиграть, исправить, изменить. Нет в судьбах людских сослагательного наклонения. И осенью жизни остается лишь собирать урожай, передавать детям и жить воспоминаниями о свежести весны и летней жаре. Впереди только ранние сумерки, холод и снег-седина. Хорошо когда есть стены дома и теплый очаг. Хорошо когда рядом надежное плечо и родные глаза. Но кто задумывается об осеннем одиночестве, когда зацветает сирень или поспевает земляника? Даже тот, кто осознанно шел в ледяное одиночество, не смог бы сказать, что отказался бы от кружки эля и горящего камина. Джейми шел. Давно. Как только открыл глаза в сарае после боя и понял, что не умер. Шаг за шагом, расставляя по полочкам и местам былое и ушедшее. Понимая и еще раз проживая внутри себя. Однажды осознав, что ему больше нечего сказать Клэр. Он перестал с ней разговаривать. Замолчал. Больше нечего и не зачем. Отпустить не только тело, но и душу человека, с которым ты никогда не сможешь быть вместе – это нужно обладать силой и волей. Джейми боролся сам с собой два десятка лет. Наверное, кому-то льстит, что где-то кто-то как-то отдал жизнь в ожидании и тоске. Но это не любовь. Это эгоизм. Пусть, раз не со мной, то никак и ни с кем. Это не любовь. Как и обратное: не пил, не спал, не ел – тосковал, в окно глядел. Не жил, счастливым никого не сделал и сам счастлив не был. Это не про любовь. Это про трусость. Трусость жить, дарить, отдавать. Раз получив чудо любви, сгноить это в себе, потушить солнце во имя воспоминаний. Это не про верность. Это про глупость. В этом, наверное, и есть смысл расставания. Не предать чудо встречи. Не растрепать на ветрах, не замусолить в пустых словах и сделать бесполезными все открытия и понимания. В чем разница между памятью о былой о любви и жизнью с любовью в сердце? С любовью, которая не перестает и не уходит, хотя любимого человека уже нет, и не будет? Можно ли поймав птицу счастья, закрыть ее в клетку и ждать, что птица расправит крылья и запоет? Можно ли познав чудо любви, запереть, запрятать и иссушить в душе, не дав этому чуду выхода и продолжения? Джейми шел в одиночество, отдавая любовь близким. Всю. Без остатка. Джинни, Йену, их детям – своим племянникам, а потом и детям детей. Всем, встреченным им на своем жизненном пути. Отдавал, не ожидая взаимности. Все, что зажглось в юности, он не погасил. Разве он был одинок? Разве человек одинок среди множества зажженных им огоньков любви? Его путь, как звездной ночью, освещали сердца, в которых жил теперь свет любви Джейми к Клэр.
***
Она так старательно сохраняла свой гербарий воспоминаний и оберегала от чужого глаза, что однажды, открыв страничку, дотронулась до иссохшего, потерявшего цвет стебелька, и он рассыпался в пыль меж ее пальцами. Полные горсти семян вынесла Клэр после перехода через камни. Полные ладони ростков, что могли прижиться и дать жизнь прекрасному саду. Спрятала, скрыла. И сама не посадила, и другим не отдала. Каждый день спасала чужие жизни в клинике, а свою жизнь и жизнь мужа и дочери не спасла. Холодно и одиноко. Одиноко было той, что не могла быть одна. Что познала жар и свет любви. И когда последняя ниточка, последняя связь с этим миром была оборванна. Ниточка, что позволяла ей еще держать рядом, пусть нелюбимого, пусть несчастного, но так необходимого ей мужчину. Тогда Клэр пошла к камням. Двадцать лет. Двадцать лет она боялась приблизиться к ним. Все готовилась, все говорила, все откладывала и находила внешние и внутренние причины. Ноги сами привели ее к камням Крейг-На-Дуна. Зерна падают в землю, чтоб дать ростки. Листва опадает и умирает на земле, чтоб стать почвой, в которую упадут следующие зерна. Клэр жаждала возвращения того, что вернуть нельзя. Она шагнула.
***
Он шагнул. Потому что больше Джейми ничего не держало в этом мире. Потому что заканчивать свой путь надо с тем, с кем ты его начал. Потому что ему было что принести Клэр. Он не растерял. Он приумножил. Камни никогда не отвечали ему. Были холодны и молчаливы. Каждый раз Джейми приходил на холм, гладил камень, прикладывался ухом. Тишина. Что в этот день произошло он не знал. Легкий, низкий гул и тепло от поверхности, словно камень нагревался изнутри. И неосознанное желание протянуть руку и войти. Он шагнул.
***
Одновременно. Это сработало одновременно. Пение птиц, шелест листвы, воздух, наполненный осенней свежестью. Камни. Они даже почувствовали друг друга на мгновение, почти прикоснулись друг к другу. И растаяли. Теперь каждый в мире другого.
Глаза в глаза. На мгновение. Мимолетное соприкосновение. Будто нечаянное, словно обозначившее встречу-прощание. Вдох-выдох и нет ничего. Глаза в глаза. Успеть вобрать запах, мягкость, свет, тень, мимолетность улыбки и блеск испуга. Успеть протянуть руку, но уже поймать лишь пустоту.
Не так ли мы - наивные мотыльки - проживаем жизни свои короткие? И опаляя свои крылья, перед тем как скорчиться серым комком, уйти в землю, что мы можем вспомнить?
Как в полете соприкоснулись, дотронулись до чего-то невыразимо настоящего и главного. И не удержали. Унесло нас ветрами судьбы.
Словно два мотылька души мужчины и женщины сошлись в танце-парении и упали в траву.
Клэр набрала в легкие сладкий чистейший воздух восемнадцатого столетия. Джейми закашлялся, хлебнув бензинную вонь, и ослеп от ночного неона городка середины двадцатого века.
Наверное, это и есть мир его женщины. Мертвенно мерцающий, суетный, душный и жесткий. На первый взгляд знакомый Инвернес. Каменные дома под черепичными крышами, ратуша, церковь, калитка к дому настоятеля. Куда могли принести ноги католика в чужом мире? Он шел на привычное, на то, что, похоже, осталось и здесь - шпиль, увенчанный крестом.
Он ничего не знал об этом мире, рассказы краткие и завуалированные Клэр, воспринимаемые как сказка, не передавали и сотой доли того, что сейчас видел и ощущал Джейми.
Как-то Клэр залюбовавшись красотами пролесков в Предгорье и тишиной, сказала "В этом краю будто видишь начало вещей, ты прав" и нахмурилась. А на вопросы кто прав, о ком это она, отшутилась, перевела разговор.
Джейми встал перед двухэтажным домом, скорее гостиницей, чем жилым. Спускались сумерки, надвигалась гроза. А свет, разливавшийся из-под облаков, причудливо создавал картины прошлого. Даже новые дома и асфальтированные улочки становились похожими на те самые, древние, многовековой давности, наполнялись предчувствиями и тенями древних мифов и легенд.
В такой вечер лучше сидеть дома и слушать как за закрытыми ставнями воет ветер и стучит дождь.
В окне на втором этаже в мерцании свечей мелькнула женская фигура. Окно распахнуто, занавески плескались как паруса в бурю, а девушка, присев к зеркалу, сражалась с непослушной копной волос темно-рыжего оттенка. И, похоже, ругалась сама с собой.
Он видел это уже! Видел! В снах ли, бреду ли...видел. Он стоял здесь в наступающей грозе и смотрел как Клэр причесывается у зеркала! Он нашел ее?
***
"В такой вечер лучше всего сидеть дома при закрытых ставнях".
Практичность, забота о своем здоровье да и элементарная осторожность были всегда в приоритете у Френка Рэндалла. Эта поездка в Шотландию, на которую он согласился под давлением жены и дочери, выводила его из равновесия с самого начала. Клэр перевозбудилась и была почти неконтролируема. Бри скакала как дитя в ожидании рождественских подарков у елки, наплевав на учебный план.
Все это изначально не могло привести ни к чему хорошему. Все эти меморабельно-болезненные поездки по развалинам, музеям, где его жена вела себя возмутительно. То разговаривала с камнем на поле возле мемориала Каллодена, то поглаживала витрины с экспонатами и вызывала нездоровое внимание и любопытство у сотрудников и посетителей. То рванула к заброшенной груде камней и заставила их с Брианной наблюдать, как их супруга и мать сидела на выщербленных лестницах у забитой крест накрест двери и плакала в голос. Такого эмоционального срыва Френк не помнил у Клэр со времен ее возвращения. Да. Это все Шотландия. Все напоминало и будило в ней горечь об утраченном. И нет, он не смеялся над ней. Не отчитывал и не указывал на поведение. Он наблюдал, в полной мере дав жене выплеснуть все, что накопилось за почти два десятилетия. Он знал, что в первые годы Клэр, как одержимая глотала все об этой стране, переплюнув в знаниях профессуру с кафедры истории. На Френка каждый раз накатывало темное и ревнивое, когда он прикасался к руке жены, на которой она носила не снимая потемневшее грубое кольцо. Утром Клэр ушла к Крейг-На-Дуну.
И Френк поймал себя на ощущении освобождения. Взаимного. Все правильно. Если сейчас жена уже в номере гостиницы, то предстоит разговор о раздельном проживании. Ее место среди холмов Шотландии. Брианна уедет в Бостон с ним, продолжать обучение. Если Клэр решила, как в прошлый раз, таким экстравагантным способом покинуть семью сама, то искать ее он теперь не будет.
Взаимная усталось подошла к точке невозврата.
Здоровенный детина, явно шотландец, одетый в полном соответствии с национальной традицией, вплоть до сумки, отделанной мехом, и великолепной броши с изображением бегущего оленя, которой был заколот его плед, стоял и пялился в окно, за которым виднелся силуэт Бри.
В разгар непогоды, в раскатах грома, намокший под дождем, мужчина стоял как вкопанный, задрав голову и смотрел на дочь Френка!
Дежавю... Рэндалл встречал этого человека двадцать лет назад! Тогда он подошел к мужчине сзади и спросил чем может помочь. Все, что произошло после не укладывалось в мировоззрение атеиста. Хотя, после всех приключений Клэр, реальных или рожденных только в голове, Френк не был на столько скептически настроен.
В прошлый раз Френк попытался подойти и спросить, предложить помощь, прикоснуться к плечу шотландца. Но прежде чем он это сделал, тот внезапно повернулся, обошел Френка и зашагал вниз по улице, пока не расстворился в тумане дождя. Он ушел вниз по Джирисайд-роуд, но, не дойдя до угла… исчез. Вот тогда-то у Френка и пробежал холодок по спине.
Как будто это было вчера, он помнил, что ветер дул как бешеный, но одежда — килт и плед — шевелились не от ветра, а только от собственных движений мужчины, от походки, взмахов рук...
Дежавю... И в момент, когда Френк был уже готов обойти незнакомца и, наконец, заглянуть тому в лицо, шотландец резко оглянулся. В мгновение ока принял боевую стойку, выхватив оружие и наставив его на Рэндалла.
- Мo chreach! Sasanach salach!!!- перевода не требовалось. Френк уловил старинный выговор и...самое забавное, что в глазах воина прочел узнавание.
- Мы знакомы, сэр? - спокойствие, только увереное спокойствие.
- Pog mo hoin, Джек, - шотландец процедил сквозь зубы, не моргая всматриваясь в лицо Френка.
- Френк Рэндалл к вашим услугам, сэр. И опустите палаш, я не вооружен. - смутные подозрения, с одной стороны в нереальности происходящего, с другой стороны вполне себе реальном шансе познакомиться с чем-то, что так перевернуло жизнь Клэр, подтолкнули к тому, чтобы протянуть руку.
***
Блэк Джек в странной одежде стоял напротив Джейми и протягивал к нему раскрытую ладонь. Капли стекали со шляпы с короткими полями, а серый плащ, весь в дождевых потеках, мог скрывать оружие. Блэк Джек был здесь! Рэндалл! Это имя Джейми расслышал прекрасно!
- Джек, ты обещал не трогать ее, - глухо с угрозой произнес Джеймс.
"Джек, Джек". Что за черт?! Кто этот Джек, что так взволновал этого человека? Кого этот Джек не должен трогать? И в голове взорвалось голосом Клэр "Иисус твою Рузвельт Христос!!!"
Здоровый шотландец, говорящий на старо-гэльском, в полном облачении и при оружии, явно не позаимствованном в местном музее, что готов броситься на Джека...Джонатана...Рэндалла...
"Вы как две капли воды похожи с Блэк Джеком, извини меня, Френк, за такую реакцию, но..." "Джейми поклялся меня защищать от твоего предка..."
Прекрасное завершение дня, просто прекрасное. По ходу Клэр подарила ему частицу своего сумашествия. А что нужно делать в таком случае? Подыграть. Успокоить. Взять под контроль.
- Давайте пройдем в помещение, сэр...Джеймс, - серьезная простуда не нужна ни вам, ни мне.
Френк развернулся и напрвился к дверям. За спиной остался вооруженный придурок. Френк владел навыками обороны, он смог бы остановить нападение. Но не удар палаша. Френк рискнул. И даже если сейчас видение расстает в сполохах молний, он не расстроился бы. Но тяжелые шаги за спиной подтвердили реальность и неизбежность существования этого шотландца.
Видимо, день еще не завершился.
***
Он пошел. Терять нечего. Странный "Джек" приглашал последовать за ним. Когда это он боялся Джека до такой степени, чтоб броситься наутек? Женская фигура на втором этаже волновала. Что происходит? Клэр, если это она, явно как-то связана с Рэндаллом.
Когда нам предстоит выбор, когда нам даются шансы и варианты, мы пользуемся проверенными способами и исхоженными путями.
Мокрый насквозь, провонявший запахами этого мира, растерянный и озадаченный внутри, Джейми решительно направился к дверям гостиницы. "Я словно лист на ветру, что оторвался от ветви дуба и кружит, пока не упадет под ноги" Но еще не сейчас! Нет! Не время падать, не время сдаваться.
Клэр жила здесь, живет, выживает. Клэр всегда была сильнее. С ним. А как она здесь без него? Джеймс Александр всерьез был уверен что сейчас, вот здесь состоится их встреча.
Сердце стучало в районе горла, ломая ключицы. Жаркая волна предчувствия и не до конца уверенности в возможность встречи накатывала и заставляла подрагивать как натянутая струна.
Так всегда. Всегда. Долго ждать, много думать и представлять. И чем дольше и больше, тем дальше отодвигать сам шаг вперед. Поэтому Джейми вставал и шел, седлал коня и скакал, брал оружие в руки и врывался в бой, не давая себе ни малейшего шанса на отступление.
Сейчас или никогда.
Даже когда за его спиной были родичи, семья, Клэр. Сегодня он пришел один. Одинокий в душе. Джейми отпустил Клэр из сердца. И пришел через время и пространство к ней. Теперь он мог.
Спускаясь с холма от камней Крейг-На-Дун, по пути в Инвернес, он знал зачем он сделал этот шаг. Чтоб отпустить совсем. Чтоб не отпускать больше никуда и никогда!
Чтоб она увидела погрузневшего с сединой в золотистых кудрях, испещренного морщинами старого шотландца и сама отказалась от него!
Какая разница под каким небом ты закроешь глаза, если это небо Шотландии? Но опадать в листопаде на землю еще не время. Шанс увидеть, услышать, почувствовать женщину, что когда-то составляла всю суть жизни твоей, не откажется ни один шотландец. Как не откажется хлебнуть перед смертью доброго виски.
***
Пеньковая веревка на шее мешала сделать, наверное, последний вдох, упиралась в кадык и тянула. Пеньковая петля, что выдержала сегодня утром дюжину тел и передавила дюжину шей. На парочке особо жизнелюбивых пришлось повиснуть красномундирнику и дернуть хорошенько, так, что послышался хруст позвонков. Пока стоял в очереди и смотрел на это представление, то ощущал, как постепенно накрывало бесчувствие и спокойствие.
Странно, так странно, что кого-то тащили на эшафот силком, он орал и упирался. Странно. Джейми пошел сам, спокойно. Последние мгновения жизни, когда можно постараться не уронить достоинства и не растратить последние силы на борьбу с неизбежным.
«Дай то, Господь, мне помучиться перед смертью». Услышанные от отца-настоятеля давным-давно слова, сейчас стали приобретать смысл и окраску. Что Джейми будет делать, когда петля поддернет его вверх, а ноги потеряют опору, он не знал. Но любая мука и любая боль проходят. Боли больше нет. Но пока человек хоть на малую-малость властен над своими эмоциями, надо держаться.
Спокойствие снаружи и начинающий завывать ветер в пустеющей душе внутри. Можно ли сравнить ощущения перед смертью с ощущениями перед предполагаемой встречей? Встречей, которую ждал годами? Смертью, к которой ты готовился всю жизнь?
«Джек» направился в комнату слева, чуть махнув рукой, приглашая следовать за собой. - Сядьте и прекратите греметь оружием, сэр. Вас пригласили в дом не для того, чтобы устроить здесь бойню. Или законы гостеприимства за века изменились? – шелестящее-жестяной голос, с хорошо прослушиваемой привычкой выступать на публике, но говор иной, совсем не как у красномундирков сассенах. Распевный, будто постиранный и прополосканный в ручье. Слова имеют вроде тот же смысл, но нет оттенков, нет междометий, нет самого человека в этих словах.
А... Джейми помнит эту странность у Клэр! Странный говор обезличенный. Правильный до мертвенности. Так вот как говорят в мире Клэр...вот как…
Шотландец и не думал садиться, встал в дверном проеме, охватив взглядом часть прихожей, далее гостиной с камином и вот этого небольшого помещения.
«Да так через час-два беседы с этим упрямым ослом, как бы я сам не схватился на что потяжелее» мелькнуло в голове у Френка. - Я представился вам, сэр, и хотел бы услышать ваше полное имя. Это не нарушает ваших правил?
Плечи развернулись в мгновение ока, грудь выкатилась колесом, нога пошла в сторону, а руки легли слева на перевязь с оружием. - Джеймс Александр Малколм МакКензи Фрейзер, лэрд Брох-Туарах, хозяин Лаллиброха. И взгляд такой, что в пору обзавидоваться всему кабинету министров и палате лордов вместе взятым. Ого!
- Могу добавить, что вы, сэр имеете честь беседовать с профессором Кембриджского университа.
Угол рта пришельца пополз вверх, а глаза стали смешливо-мальчишескими. - Учитель? А ведешь себя как воин. И разговариваешь как равный.
Наглец! Пропахший псиной, промокший и грязный наглец! Нахал, который и пяти минут не пробыл на кухне, но Френку отчего-то показалось, что мужчина освоился и вот-вот прикажет подать выпить. - Виски? - Можно.
Учитель, вот так дела! Учитель с лицом и повадками Блэк Джека… Куда прикатился этот мир?
Темные глаза хозяина изучали Джейми, этот Френк ждал объяснений. Примерно, видимо, как он сам когда-то ждал подробностей и объяснений от Клэр, и все слова для него звучали как невероятный бред. Но виски – это хорошо.
Фрейзер не был пропойцей, и не то что в гостях, но даже дома в кругу своих не допивался до положения риз. В отличие от его жены… А вот согреться не помешало бы.
- Ты не проводишь к огню, чтобы обсохнуть? – и Джейми кивнул в направлении гостиной.
«Отопление работает во всем доме» почти уже вырвалось у Френка, но он мысленно закрыл себе рот ладонью. То, что перед ним не актер местной труппы, не отбившийся от шапито клоун, и явно не шутник-сосед, Рэндалл понял еще у дома. Но насколько рыжеволосый мужчина реальный и одновременно нездешний стало проявляться именно сейчас.
Он чужой в этом мире. Чужой, как выброшенный на песчаный пляж кит, который задыхается, обгорает под палящим солнцем, но не имеет силы вернуться в прохладу океана.
***
Вот по кому плакала потерянная, храбрящаяся Клэр. Вот память о ком не дала Клэр снять золотое тоненькое колечко с пальца. Вот к кому Джейми собственными руками отправил любимую женщину. Учитель, отвоевавший в разведке. Учитель с глазами убийцы. Профессор с поджарым телом охотника. Мужчина, что по роковой случайности потерял жену, искал, ждал, принял и...потерял окончательно.
Последнее открытие Джейми сделал самостоятельно, наблюдая, улавливая в немногословном, закрытом Френке все признаки несчастливости. Не сразу, нет. В чопорном Рэндалле, лощеном и даже аристократичном, так глубоко скрывались, так тщательно утаивались от всех одиночество и усталость. Ему было подарено двадцать лет жизни с женщиной, которую Джейми все эти двадцать лет называл не иначе, как "моя жена".
Мечта одного оказалась разочарованием для другого.
Джейми понимал. Он сам всемерно разочаровал Лири.
Все дело во лжи. Не важно какие цели преследует лгущий. Не важно даже себе он самозабвенно врет, оправдывая средства достижения, или несет ложь второму, осознавая, но не отступая.
Все дело в изначальной лжи. Всегда. Джеймс Александр не был честен с малышкой Лири. Хотел видимости семьи и официальной возможности считаться отцом и заботиться о девочках. Он даже не разделял с супругой постели. Лгал. Прикрывался приемными дочками. Тешил себя. Врал себе. Девочки выросли. Поседевшая, крикливая с тяжелой поступью женщина давно не напоминала сияющую красотку, что кружила головы парням клана МакКензи. Скорбные складки в уголках губ и взгляд из подлобья, напряженная готовность яростно отставивать то, что ей и не принадлежало - вот что из себя теперь представляла Лири и благодаря Джейми тоже.
Ложь породила пустоту.
Он лгал. Усталостью, равнодушием и одиночеством как серым пеплом был устлан путь его второй попытки построить семью. Он впустил в свою жизнь чужую семью, вошел в чужой мир, чтобы спрятать сиротство души. И щедро подарил это сиротство ни в чем не повинным людям.
***
Так вон он каков этот легендарный скотт, что перехватил заблудившуюся Клэр. Вот ради кого, жена Френка заставила два года его мучиться и страдать. Вот кто забрал сердце и душу женщины, оставив Френку лишь опаленные пожарищем былой любви руины.
Опытный, зрелый, закаленный в боях и жизненными перепетиями, все еще необыкновенно харизматичный, весьма властный до надменности и уверенный в себе мужчина. С обманчиво детским взглядом небесно-голубых глаз, в которых светился живой ум и хитрость. Опасный зверь, чьей мужской силы хватило бы на дюжину современных мужчин.
Словно сошедший со страниц баллад и легенд. Или с экрана Голливуда. И одновременно мягкий, улыбчивый, с грубоватым, но таким располагающим, чувством юмора, эмоциональный до почти детской непосредственности. Калейдоскоп несовместимого сложил причудливый узор под именем Фрейзер. Френк начинал понимать, почему именно за таким мужчиной его жена готова была и в огонь и в воду. По кому стонала и плакала годами.
Простая арифметика. Вся ирония была в простых цифрах. Двадцать восемь лет против двух. Два года пожара против почти трех десятилетий экономии электричества. Никто не выиграл. Ибо никто из этих мужчин и не играл.
***
Если сравнивать состояние ностальгии по ушедшему, ярко осветившему твою жизнь, уже покрытому легкой дымкой, сгладившей острые углы, с исполнившимся желанием встречи и жажде перепрожить, переиграть, добрать и сохранить себе, то стоит сто раз подумать, а потом еще сто раз. И сделав шаг, уже ни о чем не жалеть. Не жалеть, но твердо знать, что ничего никогда не остается неизменным.
В одну реку дважды не войдешь. Кто задумывается над этими словами? Река-время течет неспешно по равнинам судеб, бурными потоками несется, ломая камни, падая вниз с вершин наших, окатывая нас ледяными брызгами прозрения и осознания. Уходит под землю. Исчезает, питая почву и готовя к возделыванию садов или превращая в топи и болота года наши.
Клэр поднялась с земли у камней Крейг-На-Дуна, стряхнула сухие травинки. Всего мгновение назад ее обнял Джейми, прошел сквозь нее, не оглянулся и не задержался. Как в страшных снах. Как в самых ее кошмарных снах, что заставляли Клэр годами просыпаться и ловить воздух ртом в полной темноте и в одиночестве.
Ей снились сны. Яркое весеннее солнце слепило и пахло цветущими яблонями, горчила вспенившаяся черемуха, а Клэр стояла на холме у Лалли и смотрела, как рыжеволосый мужчина поднимался к ней. Торопился, размахивая в такт шагам руками, то опускал голову, чтобы не оступиться, то ловил взглядом фигуру Клэр и тепло обещающе улыбался. Шаг, еще шаг, еще..Клэр протягивала руки и обнимала пустоту. Джейми проходил мимо, словно Клэр и не было на холме.
Каждый раз она оглядывалась, провожая глазами шотландца, и каждый раз он уходил к женщинам, детям, мужчинам, в пустоту, один или в обнимку с другими. Но без нее, сквозь нее. Он всегда шел не к ней. Ветер трепал непослушные золотистые локоны, килт на коленях задирался, а под распахнутой на груди сорочкой вздымалась грудь. И только запах вереска, что сопровождал Джейми, оставался с Клэр. Да мокрая от слез подушка.
Но пережить такое и наяву было уже выше ее сил.
Он не чувствовал камней, он прислонялся к ним, гладил, похлопывал и уверял что ничего не чувствует. Ирония судьбы. Именно в тот момент, когда Клэр решилась, наконец, вернуться, Джейми прикоснулся к камням. Их понесло и закружило. Но выбросило каждого во времени другого.
Зачем ей восемнадцатый век без Джейми?
Как когда-то, много лет назад, женщина долго стояла на коленях, обхватив живот, и выла, кричала, не желая открывать глаза. Слезы высохли, голос охрип, силы оставили ее. «Соберись, размазня!» Пожилая женщина, немного растрепанная, закутанная в плед почти до самых пят, вошла в лавку Инвернеса, что располагалась на выезде у восточной дороги. Сняла золотое кольцо с пальца и положила на прилавок.
- Две смены одежды, крепкая обувь и ночлег с ужином на месяц. Этого должно хватить.
Клэр ждали дороги, которыми много лет шел рыжий Джейми. И если так распорядилась судьба, то она пройдет этими дорогами, будет идти, сбивая ноги в кровь, чтоб перебить боль кровоточащей души.
***
Поздний гость, накрывшись пледом, дремал у камина, вытянув длинные ноги, обутые в короткие сапоги и демонстрируя голые колени. Утренее солнце играло волнистыми, достаточно длинными локонами на затылке, освещая их и превращая в нимб цвета старого золота. Под пледом угадывалась довольно мощная фигура, как у игрока в американский футбол. Причем закралось подозрение, что спал гость прямо в форме игрока.
Брианна, конечно, и раньше встречала странных и экзотических гостей в их доме. Отец общался с интересными людьми. А пристрастие к истории Англии и Шотландии, иной раз, доходили до абсурда. О, Бри помнила из раннего детства споры яростные и непримиримые ма и па. Только что ножи не летали, но из глаз искры сыпались уж точно! Сначала малышке казалось, что родители ссорятся, потом подрастая, она вслушивалась в слова. Научные дискуссии по-Рэндалловски, так сказать. Но потом она поняла. К науке эти споры-ссоры не имели практически никакого отношения.
Ма рванула вчера к очередным раритетным развалинам, бросив их с отцом. Значит, была возможность потаскаться по окрестностям, не выслушивая нудные лекции и не отираясь в толпе туристических старичков.
Предки были смешные, но безобидные в общем-то.
Бри любила обоих. Па больше. Как может принцесса не любить того, кто боготворил ее с самого рождения? И хотя время розовых пластмассовых корон и юбок с рюшами давно прошло, так приятно было почувствовать снова себя малышкой Бри рядом с профессором Рэндаллом.
Кстати…а вот шотландцев, особенно в их этих национальных юбках, па не жаловал. По крайней мере, дома Бри никогда такое не встречала. А звуки волнынки па называл заунывным блеянием заблудившегося козла, чем выводил мА из себя.
Гость чуть пошевелился во сне, и край пледа сполз с его лица. Темноволосая девушка сидела напротив на диване, поджав под себя ноги, подперев щеку рукой, и рассматривала мужчину.
Этот экземпляр сошел с экрана. Смесь гремучая да еще и украшенная возмутительно рыжими вихрами из изысканного голубоглазого Пола Ньюмана, бунтаря Марлона Брандо, охотника Алена Делона и с налетом аристократизма Лоуренса Оливье. Ну а что такого? Бри была юна, романтична и провела в кинотеатрах Бостона, кажется, сотни часов. В те дни, когда дома сгущались тучи, девочка уходила в мир иллюзий и красоты.
И вот одна из иллюзий, похоже, сейчас воплотилась и, посапывая, дремала пригретая лучами утреннего солнца. «Небрит, вонюч и без штанов, а глаз не отведешь. Годится в отцы, но если привести в порядок, то похвастаться перед подружками можно и иметь феерический успех» - мысли Бри крутились именно в этом направлении, когда у ног незнакомца она обнаружила явно тяжеленный, похожий на настоящий, какие выставляются в музеях, меч.
Крадучись, стараясь не то, что не шуметь, но даже не дышать, Бри сползла с дивана и протянула руку к оружию. И даже не успела понять и отреагировать, как очутилась на спине, придавленная к ковру огромной тушей, что держала у горла девушки кинжал.
- Ма..мама… -только пискнула Бри и уставилась в небесно-голубые глаза мужчины, что сейчас навис над ней.
***
- Рetite idiote...- вырвалось у мужчины.
Похоже, он сам был не менее обескуражен и никак не ожидал, что девицы в этом мире не обучены не прикасаться к оружию мужчин.
Бри не могла дышать. Во-первых, здоровенный мужик придавил ее к полу, нисколько не соразмеряя своей силы. Во-вторых, холод лезвия не шуточно указывал на серьезность намерений это сумасшедшего.
- Слезь с меня, а не то... - удалось только прошептать, но девушка постаралась вложить в этот шепот все свое негодование.
- А не то...что? - Джейми успокоился, оценил отсутствие опасности.
В руках нет оружия, одежды минимум и под ней нет ничего, кроме самой девицы. Но для пущей уверенности, свободной рукой довольно бесцеремонно прошелся от груди до бедер, оценив мимоходом, что "мадам" аппетитна и недурно сложена.
И пропустил удар коленом в пах. Сильный удар, заставивший мужчину скатиться с девицы и согнуться, встав на четвереньки. Дернулся, чтобы сохранить равновесие, задел столик на тонких ножках. С боку и за спиной что-то посыпась, послышался звон разбиваемого стекла.
- Благгерд, - сплюнул Джейми, не ясно к кому обращаясь, к незнакомке или самому себе.
Они почти одновременно подскочили на ноги и замерли друг против друга. Джейми перевернул кресло и пнул ногой отпрокинутый ажурный столик.. Очарование почти рыцарем из сказки улетучилось давно и Брианна взорвалась негодованием.
- Старый козел! Лапай своих ряженных тёток, для которых нацепил юбку! Мне твоя ржавая железяка не нужна!
И взмахнула рукой словно отрицала происходящее и одновременно отмахиваясь от напавшего. Интонации в голосе, непроизвольный жест рукой, положение чуть наклонившегося корпуса, оттенок растрепавшихся волос...
Джейми с присвистом выдохнул и мотнул головой. Он видел накануне именно эту девицу в окне и принял за Клэр. А сейчас образ жены так плавно и четко наложился на разгневанную девочку. Образ Клэр в те моменты, когда та кричала, скандалила, возмущалась и не хотела признавать за ним право супруга и права на последнее слово.
- Ну, не мне испытывать беспокойство за твое дурное воспитание и ненадлежащий вид, я лишь приношу извинения если напугал тебя своей излишней агрессией.
В паху болело, но Джеймс Александр изобразил учтивый короткий полупоклон. Напряжение постепенно спадало. Бри, отступив на безопасное расстояние к дверному проему, перевела дыхание.
- Простите, я не хотела вас напугать. И...оскорблять.
Ну, конечно, он старый козел для этого юного создания. Абсолютно по-детски упрямо-капризное выражение лица говорило о весьма юном возрасте обладательницы соблазнительных форм.
- Позови хозяина, девица, я возмещу ущерб.
***
Наблюдать за происходящим с лестницы, ведущей на второй этаж, оказалось весьма возбуждающе. Френк обнаружил, что отцовские чувства и беспокойство за безопасность Бри боролись в нем с ощущением какой-то сладко-опасной фантасмагории. Какое-то нездоровое чувство зашевелилось внутри. Он жил все эти годы, уверив себя, что Брианна только его дочь и встреча ее с отцом невозможна априори. А уверяя себя и успокаивая, каждый раз прокручивал новые сценарии как это могло бы произойти.
Но увиденное превзошло все его фантазии. Эти двое в одинаковой степени продемонстрировали родство по крови. Не подозревая об этом. Даже не подозревая. И Френк решил не форсировать события.
***
Обрабатывать бытовые раны и готовить настои за еду - всё, что могла предложить этому миру Клэр. Без антибиотиков и медицинских инструментов все ее навыки и знания теряли значение. Вместо анестезии виски, даже детям. Вместо кетгута суровая нить и довольно толстая игла. Вместо аспирина отвар ромашки и лауданум. Тихая вдовая лекарка, снимавшая комнаты на втором этаже трактира брала немного и была легка на руку. Посетители платили нещедро, но с пустыми руками никогда не приходили. Пару раз уже забегали порядочные девицы и местные шлюхи. Примерно за одним и тем же - извести плод страсти нежной. Мелкие монетки Клэр откладывала. Путь в Лаллиброх, как только установятся сухие летние дни, требовал и времени, и сил, и денег.
Женщине в годах уже не надо уворачиваться от навязчивых ухажеров и бояться за свою честь. А вот на воскресные мессы Клэр в этот раз решила ходить. Еще одного подозрения в колдовстве она бы не перенесла, да и не ко времени такие приключения.
Приключения теперь совсем ни к месту и ни ко времени.
Защиты у Клэр не было. Безрассудство молодости с желанием самоутвердиться и с уверенностью, что рядом надежное плечо рыжеволосого парня, остались в прошлой жизни. Она быстро вспомнила чем грозит в этом мире непохожесть и противостояние. Она быстро оценила кто и чем рисковал ради нее годы назад.
Пришлось на первых порах мало говорить и много слушать, восстанавливать местный акцент и перенимать привычки и нормы поведения местных жителей.
Быть как все. То, чего избегала Клэр всю свою жизнь.
Не открывать нараспашку двери, неся себя как подарок и не признавая необходимость меняться, но учиться стучать в двери и окна и ждать, склоняя голову благодарить.
Клэр затаилась и душа ее звенела как натянутая тетива. Вот что ждало бы ее и двадцать лет назад не будь она молода и хороша собой не встреть она тогда в лесу Дугала, Мурту и Джейми.
После Каллодена клан МакКензи рассеялся, Леох доживал последние дни под протекторатом, о Фрейзерах и спрашивать было страшно. Война кончилась. Но ее последствия были повсюду.
Один раз. Всего один раз стоит дрогнуть душой, позволить победить в себе дикому желанию выжить, спрятаться, переложить ответственность за выбор и последствия на плечи другого и теперь вдовой лекаркой брести по грязным улочкам Инвернеса, пожиная одиночество.
Распахнуть двери в прошлое и явиться долгожданной светлой радостью не получилось.
Скоро лето и ее путешествие по дорогам этого мира еще впереди. По дорогам, по которым она могла идти с Джейми.
- Позови хозяина, девица, я возмещу ущерб. «Конечно, возместишь. И не сломанную мебель. Не испуг дочери и то, что ты лапал сейчас Бри. Хотя очень даже хотелось сломать тебе за это твой аристократический нос. Даже не то, что эта дочь появилась на свет, видимо, благодаря тебе. Возместишь, никуда не денешься. Сполна» . Давным-давно виновником бед и проблем был назначен именно Джеймс Фрейзер. Сначала, как выдуманный персонаж, а позже, когда возбужденная и возмущенная Клэр размахивала перед лицом Френка документами, подтверждающими существование некоего рыжеволосого шотландца, что благополучно сгинул двести лет назад, которые Фрэнк сам, кстати, преспокойно изучил заблаговременно, как персонаж реальный. Правда Рэндалл так до конца в историю жены и не поверил.
Когда-то в кокетливой упрямице Фрэнк рассмотрел то, что позволило иметь надежду на перспективы. Перспективы, что из Клэр вырастит великолепное воплощение его идеалов. Что девушка превратится в женщину с набором качеств, под стать его желанием и потребностям. Война разлучила их на долгие годы, развела и обособила. Время было упущено. Поездка в Шотландию оказалась печальной. А вернувшаяся жена, после двухлетнего отсутствия, уже была совсем чужим человеком. Человеком далеким и не готовым к сближению.
Но Фрэнк умел ждать. Ждать и наблюдать. Не забывать, не прощать и ждать. Фрэнк никогда не мстил. Он словно древний ящер, располагался на нагретом полуденным солнцем камне, и наблюдал, как жизнь сама воздавала должное. «Сними кольцо, сожги платье, прекрати копаться в документах, закрой дверь в прошлое». – это лишь маленькая подсказка, помощь. А потом снова наблюдение и ожидание.
Клэр металась и дергалась, как муха в паутине, все больше и больше запутываясь и задыхаясь. А Фрэнк ждал. Он не мешал жене открывать в себе и происходивших событиях новые грани и оттенки.
Поэтому в ночную грозу накануне он принял появление шотландца почти как должное. Практически как воздаяние за все годы. Рэндалл не был злым человеком. Искренне полюбил малышку Брианну, всей душой стремился наладить жизнь с супругой, по крайней мере по началу. Тягучее, темное, со стальными и кроваво-огненными всполохами, поднималось внутри Френка. Тяжко падало в самые глубины и разрывая аорту взмывало ввысь. Завывало зимними одинокими вечерами и иссушало в июльскую жару.
Судя даже по довольно скупым рассказам Клэр это кровь, пусть даже и не прямого предка Джонатана Вулвертона. Его прапрадед Алекс умер совсем юным, а старший брат Джек дал, похоже, Френку не только внешность, но и некоторые особенные силы, что способны были, как созидать, так и разрушать все, с чем соприкасались. Некоторая благодарность проснулась к Клэр после ее рассказа о дуэли в Париже. Надо же, глупышка старалась сохранить жизнь тому, кто, не моргнув отнимал ее и у Клэр и у ее рыжего дружка.
Но еще более позабавило Френка, что шотландец послушался жену и как телок пошел на убой. Ибо в своем предке Фрэнк не сомневался, нет. Прекрасно чувствовал, что уж Джек то дрался всерьез и жаждал смерти своей несостоявшейся пассии. Оригинальный способ, однако, выбрал бравый капитан для усмирения и подчинения себе Фрейзера. При воспоминании как Клэр съеживалась, переходила с крика на шепот и метала искры из глаз, когда рассказывала о событиях в, кажется, Вэнтворте, Рэндалл ухмыльнулся. Оригинально и так правильно, словно «дедуля» проходил подготовку в военной контрразведке Великобритании середины двадцатого века.
А теперь, рассмотрев Джеймса поближе, услышав, увидев, почувствовав, если так можно сказать, что это за экземпляр, Фрэнк готов был признать, что Джека вело еще кое-что. Ох, рождал шотландец нескромные мыслишки и, видимо, не только у женщин. А уж если представить что это был за паренек в двадцатилетнем возрасте, то Фрэнк был почти уверен, нашлись бы господа из богемы и верхов власти и в сегодняшней Англии, что авансировали бы парню.
- Позови хозяина, девица, я возмещу ущерб. - Не стоит беспокойств, Джеймс, право. Я вижу, знакомство у вас было несколько бурным? – Фрэнк спустился по лестнице с гримасой улыбки на лице. Если, конечно, скупую ухмылку тонких губ можно было назвать улыбкой.
***
Малыш Джейми, встав на цыпочки, чтобы достать до края стола, наблюдал за серебристо-чешуйчатыми рыбинами, которые отец вывалил из корзины на стол. Белесые животы вздымались, а рты беззвучно раскрывались в попытке вдохнуть, в тщетных стараниях продлить жизнь. Глаза пучились и уже заволакивались пеленой смерти. Живое умирало на глазах мальчика. К ужину ароматные рыбины будут поданы лэрду и его семье.
Бессилие и обреченность. А ведь темные спины рыб, их поблескивающие плавники и брызги от хвостов Джейми еще с утра наблюдал в реке.
Примерно вот так и чувствовал себя Фрейзер в этом мире. Большая рыба, лишенная привычной среды, выброшенная на кухонный стол, разевающая рот в ожидании ножа, что отрубит ей голову и прекратит мучения.
Дурная девица с утра. Явно надсмехающийся Фрэнк следом. Разгром в гостиной. А самое главное, Джейми не знал, что теперь ему здесь делать. К чему его присутствие в этом мире. В мире Клэр без Клэр.
***
Уходя, стоит сказать «прости». Тихо, шепотом или громко, выкричав всю боль и все непонимание. Уходят не всегда куда-то и к кому-то. В глазах уходящего плещется такая же растерзанная вера, как и во взгляде провожающего. Вера, что так и не стала воплощением для двоих. Сколько раз на своем пути ты твердил «не уходи, не уходи»? Сколько раз ты слышал, как тебе в спину шепчут «не уходи»? Сколько невысказанных чувств, не отданной нежности вкладывалось потом в монологи в никуда…
«Моя бесценная любовь, не покидай меня, моя надежда, мой призрак счастья, не уходи, не выключай небо надо мной, останься»….
На что мы соглашались в душе, успокаивая сердце, лишь бы от нас не уходили? Двое мужчин, брошенных и оставивших, преданных и предавших, если б произнесли свои мысли вслух, то поняли бы друг друга. Но они молчали. Каждый о своем. И каждый об одном и том же.
Клэр.
«Клэр, в твоей душе воцарилась осень, но рядом был я, твой муж Фрэнк Рэндалл, тот, в котором ты могла найти любовь и верную дружбу. Но ты, оставаясь со мной телом, день за днем уходила от меня душой и сердцем. Ты могла жить в любви даже не любя. Но наступил день, когда ты отказалась даже принимать мою любовь. И я захлебнулся в ней, пошел ко дну. Той любви, что я нес тебе, одному мне было не нужно. Клэр».
«Ты прикоснулась ко мне, заглянула в глаза. Просто и буднично. Волшебно и сказочно. Все осталось на месте и все перевернулось и завертелось. Боль смешалась с наслаждением. Сладость с горечью. Как птенец, выпавший из гнезда, я принял тебя за весь мир. За всю вселенную. За воздух, которым теперь дышал. Словно крылья любви расправились у меня за спиной. По-над пыльными дорогами, в кровавом небе, безлунными ночами, по-над черными от зависти морями и реками летел с тобой, за тобой. Ты ли была рядом? Твой ли образ сопровождал меня? Словно я забыл, откуда я пришел, какие печали и горести ждали меня на земле грешной».
«Ты падала, Клэр, а я смотрел на тебя и падал вослед. Во всю черноту нашего бытия. От небосклона до самой глубины океана. Мне уже было привычно и удобно в черноте, что создавали мы сами вокруг себя и внутри себя».
«Я думал, Клэр, что моих крыльев хватит на двоих. Они сильные, они выносливые, они крылья моей любви к тебе. И укрыть от ненастий, и вынести из любой передряги, и взмыть в небо я мог, я так и делал. Пока не понял, что и небо и земля горели, чадили чернотой и не пускали нас. И крылья, опаленные, уже не несли нас, а лишь безутешно били и кололи и ранили. Клэр, а мы с тобой все цеплялись и цеплялись за эти обломки, все пытались сохранить то, что сгорело и вот-вот рассыпалось бы прахом нам под ноги»…
«Ты заменила болью все, что было и могло быть у нас. А я согласился. Ледянящая душу боль, вымерзшее изнутри два человека. Вечное декабрьское утро у каменной стены, отделившей нас друг от друга, Клэр»…
«Я кричал, а ты не слышала. Ты кричала, а я затыкал уши. И только горное эхо вторило нашим кричащим душам и растерзанным сердцам. Усталым, измученным и одиноким, сердцам, Клэр. Я поднимал тебя на сломанных крыльях только чтоб уронить на землю. Ты летела со мной только чтоб не дать мне упорхнуть от тебя. На крыльях Любви... Клэр…Разве я мог улететь от тебя?»
***
Шотландец задержался у Рэндаллов. Бри приходила с прогулок и видела каждый раз одну картину: отец и рыжий мужчина прогуливались в саду или сидели в плетенных креслах и беседовали. Что за гость Бри пока понять не могла, ибо пользовалась напропалую отсутствием матери и развлекалась с местной молодежью. То, что отец не пилил и не читал нотации, тоже вселяло надежду на то, что гость влияет весьма благотворно.
Присматриваясь издалека Бри с удивлением начала испытывать не просто любопытство к «старикану». Окрестила так в первое же утро знакомства и продолжала так называть. Но «стариканом» дядька явно не был. Удивительная осанка, ловкость и грация, коей могли позавидовать и парни вдвое моложе, а так же мимика, интонации, что улавливала девушка, привлекали. Очень привлекали.
В Бри уже рождались женские черты, бурлила молодая кровь и желание нравится, соблазнять, искушать. То есть испробовать на мужчинах свое женское очарование. Ровесники были нетерпеливы и пресноваты. Так легко их увлечь, что пропадал азарт. А горячая кровь родителей требовала борьбы, азарта, стихии.
Насмотревшись мелодрам и начитавшись романов, Брианна считала, что готова к водовороту страстей. Чтоб смерть, подворотни, заснеженные дворы, пыльные страницы и вой одинокого волка. Чтобы нечто неизбежное, фатальное, что сильнее ее в тоске и в ветре преследовало Бри. Такое сладостно-романтическое представление уже оформилось в голове дочери Фрэнка. И если б отец узнал хоть о десятой доле таких фантазий, то немедленно предпринял бы меры.
А пока Бри на расстоянии изучала объект уже выбранный для испытания своих чар. Бесстрашие юности стремилось к силе и наполненности зрелости. Надо было только выбрать удобный момент. И момент представился. А как же иначе? Фрэнк Рэндалл отлучился в университет Эдинбурга. А Джеймс Фрейзер, как представился гость, собрался прогуляться по улочкам города.
***
Он уже не путал девицу с Клэр. Фрэнка он не спрашивал о Брианне. Почему? Джейми мог признаться сам себе: страх. Возраст девицы совпадал с возрастом ребенка, что должен был родиться у Клэр, явные родственные отношения между своенравной красавицей и Фрэнком рождали мысли, от которых становилось не по себе. Джейми, отчего-то, в мыслях всегда представлял, что любимая родила сына. Рыжеволосого Фрейзера с голубыми глазами. Первые годы он ощущал тоску по жене и ребенку такую, что всякая встреченная им на жизненном пути женщина с младенцем вызывала дрожь в теле и ком в горле.
Темноволосая кареглазая Брианна не походила на Клэр, не походила на Джейми. Но…
В молодости он наблюдал как его дядька Дугал, суровый, жесткий воин, воевода клана, что не моргнув уничтожал любого, заподозренного в предательстве, а уж врагов не щадил никогда, обвешанный деревенскими ребятишками, включался в их незатейливые игры. Как женщины благоволили негоднику и рожали от него, не боясь осуждения. И уж пяток то мальчуганов с пронзительным взглядом исподлобья росли и босоного носились в ватаге за грозным Дугалом МакКензи, вовлекая того в свои развлечения. Перепутать там было невозможно.
А Дугал и не путал. Женщины были под его защитой, парни, вырастая, получали дом или должность. И Джейми представлял, как он сам когда-нибудь так будет обвешанный ребятней, резвиться у конюшен или вдумчиво обучать хозяйству и военному делу. Конечно, законными детьми, рожденными только в браке. Только так.
А теперь он смотрел на Брианну и мысли его текли совсем в ином направлении. Господь не дал ему подержать на руках законного ребенка, лишь мельком, тайком и с горечью наблюдать, как растет незаконнорожденный Вильям, который никогда не узнает настоящего своего отца. И если эта девица его дочь, то Джейми даже не мог понять, что теперь ему делать. Время жажды отцовства прошло. Взрослая почти женщина никак не вязалась с представлением о ребенке.
А тем более, кокетка строила ему глазки. Отчаянно и нахально.
Видимо, Фрэнк не торопился рассказать ей кто такой Джеймс Фрейзер на самом деле. Может, это и к лучшему. Тайны родителей не всегда полезны для ушей и сердец детей. Это Джейми знал по себе на примере истории своих ма и па.
Клэр не было уже неделю. Фрэнк сказал, что после очередной ссоры, та рванула к Крейг-На-Дуну. Джейми сказал, что почувствовал ее при переходе. Мужчины внимательно посмотрели друг другу в глаза в тот вечер. Потеряли оба. Двоим и придумывать, что сказать Брианне.
***
- Неужели через столько лет у вас могли совпасть мысли и желания? На столько, что вы совершили этот шаг?
Фрэнк сохранял внешнее спокойствие, сдерживая то глубокое и темное, что поднималось в нем, когда он чувствовал угрозу себе и своей семье. Смешно. Семье. Какой семье? А той, что двадцать лет для окружающих была образцово-показательной. Что сохранял он всеми силами. Что подарила ему счастье отцовства.
Рыжеволосый шотландец ухмыльнулся. - Я просто шагнул. Пришла пора заканчивать путь. Я не шел навстречу.
«А Клэр рванула на встречу, именно так. Унеслась к камням, словно я стал бы ее догонять и возвращать».
Она не могла быть одна. Всеми силами показывала свою независимость и отрешенность, но на самом деле ни секунды не прожила бы в одиночестве. Так хорошо быть одному, когда рядом те, что твое это одиночество обслуживали и обеспечивали и морально и материально. Скучать у эркера в особнячке все лучше, чем загибаться от голода и холода в меблирашках или трейлере. От кого бы отворачивалась по ночам Клэр, скорбно сводя брови, если б рядом не было Фрэнка? Кто забрал бы ее из роддома и взял бы львиную долю заботы о дочери?
Фрэнк Рэндалл строил замок из песка. А у этого парня все годы не было даже горстки песчинок, чтоб попытаться слепить хоть куличик.
- Я не шагнул бы, Джеймс. Видимо, я наелся того, о чем ты тосковал, мало представляя, что это такое…
Джейми был не согласен! Иногда ему казалось, что его Клэр и Клэр Фрэнка – это совершенно две разные женщины. Хотя общие черты были, были. Упрямство, напористость, самолюбие, возведенное в принцип, эмоциональная невоздержанность. Пристрастие к спиртному. И полная уверенность в своей непогрешимости. По началу, это возбуждает и привлекает, немного смешит. Потом раздражает и огорчает.
- ….. а потом мне стало все равно, Джеймс. - Мне никогда не было все равно, Фрэнк. - Тогда ты счастливчик, Джеймс? – неприкрытая ирония в голосе Рэндалла и полное неверие в глазах. И еще кое-что, что уловил Джейми. Зависть? Горькая, тягучая зависть иссушенного утренним похмельем пьяницы к трезвеннику лишь пригубившему вина и еще не распробовавшему букет, но и не опьяневшему.
- Я не держал ее. Джеймс. В любой момент она могла уйти к тебе. – Фрэнк знал, что это запрещенный прием, но а la guerre comme a la guerre, в отличие от Джейми, ему было что терять. В рукаве Фрэнка был последний козырь.
***
А «последний козырь» едва отец скрылся за углом по направлению к университету, бухнулась в плетеное кресло напротив гостя и перекинув ногу на ногу, протянула руку к бутылке виски, что стояла на столике.
- Я пришла с миром в этот раз. Честно. – Бри плавно взмахнула ресницами и изобразила свою самую очаровательную улыбку, которая работала даже с куратором ее группы в самые критические моменты.
Мужчина коротко кивнул, внимательно наблюдая за девушкой, но не сделал ни одного движения и не выдал никакой реакции на чаровницу. Брать быка за рога и получать все и сразу Бри любила, умела и практиковала. И девичья душа, жаждущая страстей и бурь, эту бурю и решила начать. Сама. А кто ж еще?
- Говорят, шотландцы ничего не носят под своими юбками? - Килтами… - Килтами. Ну, так что там? – Бри приготовилась либо к тому, что «старикан» разразиться монологом о нравственности и морали, либо оставит разговор на вечер и расскажет о поведении Бри отцу. Конечно, воображение нарисовало и иную картинку, но это было больше из области «престарелый тарзан в килте посреди английского садика».
«Покажи мне себя. Сними одежду». Взгляд жадный, изучающий. Интонация мягко-приказная. Тело напряглось в ожидании.
Готовые сорваться с губ нравоучительные слова Джейми проглотил. Возбуждающее наглое любопытство в блеске глаз и приоткрывшемся рте, в подавшейся вперед фигурке - словно он перенесся на двадцать лет назад на второй этаж трактира. Только девица перед ним была не его новоиспечённая жена.
- Килт называют килтом, потому что много людей было убито, когда они называли его юбкой. - полушепотом с чуть заметной хрипотцой рыжий шотландец нараспев начал рассказ, одновременно протянув руку к Бри, словно приглашая ее в некое путешествие.
- В дождливом и туманном Хайленде так неудобны брюки сассенах. А тартан не сковывал движений, - медленно плавно, не отводя взгляда от глаз цвета гречишного меда, Джейми провел рукой по краю прямой части килта.
Бри вложила ладонь в широкую мужскую. Потянулась за Джейми, завороженно вслушиваясь в мелодику его голоса. - Он не сковывал движений, согревал, высыхал у костра на перевале, и в него можно было завернуться ночью. А в бою шотландцы могли шокировать противника. Догадайся, девица, каким образом?
Голубые глаза лучились, а чуть кривоватая ухмылка сопроводила движение Джейми. Крепко сжав запястье Бри, он надавил и положил ладонь девушки на свое бедро, прикрытое килтом.
Удушливое смущение накрыло Брианну, мужчина не сделал ничего и сделал гораздо больше. И, черт возьми, сделал недостаточно!
- Воины легким движением сбрасывали килт и бросались в бой, в чем мать родила, девица…
«Правда ли, что под килтом у вас ничего нет?». «Уверяю вас, мадам, все там есть». Игра, которую придумали они с Клэр. Которая предваряла, как правило их жаркие, страстные соития.
Медовоглазка, словно мотылек летела на огонь. Совсем девочка, избалованная, но не опытная. Упрямая, но трогательно-нежная…Как вскинулись брови от удивления и зарумянились скулы от смущения, когда мужчина столь фривольно повел себя.
И Джейми поймал себя на ощущении-осознании: будь Клэр такой в их встречу, будь она девственна и доверительна, будь она той, что вот так вложила бы свою узкую ладонь в руку Джейми, дай ему право вести и завоевывать, а не подчиняться и подыгрывать. Зарумянились бы щеки Клэр от смущения, а не от выпитого накануне и во время брачной ночи виски…
Он сморгнул и похлопал ладонью по руке девицы. - Когда над Глен-Мором развернет сияющие крылья тэмворс, девушка, тогда шотландец задерет килт перед чужой женщиной. А если тебе интересно, то я покажу, как заворачивают настоящий тартан.
«Словно женщины его не интересуют» мелькнуло в голове у Бри.
Великолепный вид открылся никуда не ушедшему Фрэнку. Стоящая на коленях дочь перед развалившимся в кресле, широко расставившим ноги мужчиной, что показывал свои голые коленки в возмутительном килте. Румянец у Бри и хрипловатый довольный смех Джеймса.
***
Если в тебе сидит жажда мести и убийства, то в любое время ты можешь найти и человека и повод. А причину порой и озвучивать не надо.
***
МакНейл был зол с утра. Зол до такой степени, что даже пинта пива не подняла настроения и не успокоила трактирщика. С жиличкой надо было прощаться. Платила исправно, посетители оставляли гроши в заведении, дожидаясь очереди на прием. Жиличка не пила и не водила мужиков. В любой момент задарма можно было обратиться за помощью и с порезами, вывихами и с жестокого похмелья. Но проблем МакНейлу больше не надо.
Все-таки сассенах, как бы не рядился под жителя Хайленда, так и останется чопорной свиньей сассенахом. Пусть жена придет вечером в комнату на втором этаже под самой крышей и сама выставит эту Клэр Бошам.
Первое. Женщина несколько раз уже указала МакНейлу, что бить жену необязательно. В смысле? Кто указ мужу в воспитании его жены?!
Второе. Все эти травки, отвары, настои и порошки до добра не доведут. Помогают, слов нет. Но отец Колумбан не одобряет. Тут ведь как вылечить можно, так и порчу наслать и на скот и на человека.
Третье. Самое главное. Да. На третий месяц Дункан МакНейл чуть не выронил бутылку доброго виски из рук и не сел на пол, когда на пороге его трактира появился английский франт и спросил о Клэр. Это что это такое, а? Это так можно растерять всех посетителей за три мили в округе. А уж когда сассенах зачастил в комнатку на втором этаже, а сама жиличка без зазрения совести просила провожать сэра Рэндалла сразу к ней и без очереди, то терпение Дункана лопнуло.
Красть, жарить, и есть младенцев эти двое, может, и не будут, но ничего хорошего из этих встреч ждать не стоит.
***
Она должна была убедиться, что все произошло так, как они и предполагали с Джейми. Нет, не верно. Она предполагала и прилагала усилия, а Джейми переступил через свое достоинство и свою честь. Со временем Клэр поняла что тогда делала с мужем. К чему принуждала слезами, приказами, требованиями и совершенно не понятными для него аргументами.
Примерь на себя. Очень, кстати, хороший совет. Примерь. Клэр примерила. И зажала костяшку указательного пальца зубами, чтоб не зарычать от накатившего негодования и унижения.
«Сохрани жизнь тому, кто насиловал и унижал тебя, кто пытал и избивал и тебя и меня. Сохрани ему жизнь после того, как поймал его на насилии над Фергюсом. Сохрани ему жизнь…потому что он предок моего мужа из двадцатого века. Если ты убьешь того, кто пытался убить тебя, то…то у меня не будет мужчины в двадцатом веке. Если ты отстоишь свою честь, то у меня не будет второго мужчины».
О, да, да. Аргументы, аргументы…такие стройные и логичные аргументы. Как моментально они разбились об эмоции и чувства, стоило лишь примерить подобное на саму себя. Почему тогда, много лет назад, Клэр даже не пришло в голову такое простое действие? Примерить на себя? А потому что это больно, неудобно, это раздражает и мешает.
«Дорогая, не трогай Лири. Она, конечно, хотела убить тебя и не раз, ненавидит тебя люто и имеет на меня виды, но…Кто знает, что с тобой произойдет, а она отличная партия для меня, не так ли?»
Найти, где живет вдова капитана Джонатана Вулвертона Рэндалла, в девичестве Мэри Хокинс, не составило большого труда. Списаться по старой памяти, получить обстоятельный, практичный ответ и пригласить единственного ее сына, родившегося в 1746 году, Дениса Александра, навестить старую подругу матери, что так помогла их семье когда-то.
Клэр не без удовольствия узнала, что мальчик рос в полной состоятельной семье. Потому что миловидная тихоня Мэри вышла замуж повторно за сквайра Роберта Айзекса. Видимо, тот стал неплохим отцом Денису.
Ранним утром на пороге трактира появился красивый темноволосый юноша довольно высокого роста – около пяти футов десяти дюймов, с карими широко посаженными глазами на аристократическом лице. Его фигура была гибкой и стройной, а довольно богатый сюртук и расшитый жилет говорили о состоятельности его семьи и неплохом вкусе самого юноши.
- Денис Александр Вулвертон Рэндалл Айзекс, мадам, - представился молодой человек и склонился в коротком поклоне, не отводя глаз от Клэр.
Глаза Фрэнка и Джека.
Чуть дрогнула щека, и тонкие губы изобразили улыбку. А у Клэр голова пошла кругом. Как из поколения в поколение мужчины этой семьи наследуют внешность? Довольно скоро женщина поняла, что характер юноша перенял у робкого родного отца и смиреной матери. Мягкий, внимательный и довольно доверчивый Денис смущенно улыбался и сцеплял тонкие кисти рук на коленях, чуть нагибая тело вперед.
Он так искренне интересовался тем временем, когда его матушка была юной красоткой, а батюшка бравым капитаном восьмого драгунского полка и громил этих несносных якобитов, что Клэр вглядывалась в черты лица Дениса и обмирала. Воспитанный, образованный, не имеющий никакого отношения к военному делу прапрадед Фрэнка был превосходен.
А тетушка Клэр Бошам в очередной раз подумала. «Джейми, Джейми, что я творила тогда? Ты вставал на колени передо мной и просил у меня прощение за мои поступки. Мальчик родился бы и без моего вмешательства. Ход истории поменять нельзя. Джейми, ты позволял мне считать, что Клэр Фрейзер – творец. А Клэр Фрейзер была просто дура».
***
Великолепный вид открылся никуда не ушедшему Фрэнку. Румянец у Бри и хрипловатый довольный смех Джеймса. Больше оттягивать момент признаний и знакомства было неразумно. Мстить шотландцу – это одно. А вот травмировать Бри – это лишать себя шанса на доверительные родственные отношения с дочерью. Дочерью, да. Кто бы не участвовал в зачатии Брианны, именно Фрэнк вырастил и воспитал ее. Он ее отец по праву и по закону, кстати!
Ветерок развевал распущенные волосы девушки, глаза блестели, и румянец на щеках делал ее необычайно привлекательной и какой-то наполненной от общения с Джеймсом. Фрэнк не воспользовался поводом. Конечно, варвар не принуждал сейчас Бри ни к чему, и между ними не происходило то, что Фрэнк мог бы квалифицировать как явный инцест.
Тихо отойдя за угол мансарды, мужчина развернулся и отправился все-таки в университет. Картина не Бри, но Клэр светящейся от присутствия Джеймса Фрейзера стояла перед глазами профессора. Такая яркая и детализированная картина, что Рэндалл прижал аристократически узкую ладонь к тому месту пиджака, под которым, тяжело ухая, разбивалось о ребра сердце.
***
Очень правильные слова сказаны. Правильные обещания даны самой себе. В минуты откровенности сделаны признания. У каждого человека наступает такой период в жизни, когда нужно подводить итоги. Без оправдательно и беспристрастно.
Денис Александр уехал вчера. В смятении и растерянности. Тетушка Клэр успокаивала и поддерживала. Подбадривала и на прощание обняла и обещала писать и ждать от юноши писем.
Анализировать то, что произошло до отъезда не хотелось. Когда Клэр это делала, она была уверена, что так правильно и честно. Что-то тихо екнуло внутри, но быстро замолчало. Как когда-то она собралась с силами и рассказала Джейми о себе почти всю правду, так решила, что и Денис достоин правды. А не той иллюзии, в которой его вырастила Мэри. Да и Мэри не знала почти ничего…
Она решила за Рэндалла Айзекса. Ей это было важно и нужно. Вчера. А сегодня она неторопливо собирала вещи и готовилась к переезду. А точнее к поездке. В Лаллиброх. Пришло время увидеть и родных Джейми. Сделать этот шаг. Конечно, они уверены, что Клэр давным-давно нет в живых. А вот она здесь и жива. И вот она не даст им и дальше думать, что жена оставила, бросила мужа, что у нее не было серьезных на то причин.
Как не дала юноше вчера оставаться в неведении относительно того, кто на самом деле он, а кто на самом деле его отец. И кто такой Джонатан Вулвертон, тот, кого Денис с гордостью считал своим отцом. Это правильно. Это честно.
«Это низко и глупо» сказал бы Джейми. Только он ничего не скажет и не узнает.
Денис Рэндалл с лицом юного Фрэнка и юного Джека, с тонкими нервными пальцами аристократа и еще доверчивым взглядом «рэндалловских» карих глаз…
- Как прекрасно, мадам, что у моих родителей в тревожное время был такой верный друг как вы.
- На самом деле, Дэн, я не была другом Джонатана. Можно сказать, совсем наоборот. И даже можно сказать, что больших врагов в этом мире трудно было бы отыскать. – начало положено. Клэр перевела дыхание и жестом пригласила Дениса присесть.
Да тот и сам рухнул на скамью, от удивления раскрыв рот. - Мадам, но матушка…
- Да, да, совершенно верно. Мэри была мне дорога и близка, и я патронировала над ней.
Она была честна, правда не сразу и не во всем, с Джейми. Она сразу и все по-честному рассказала Фрэнку. Клэр всегда предпочитала раскрыть карты и открыть глаза второму человеку. Любая правда лучше лжи.
Что несла эта правда другому, и какие последствия имели ее слова, она не задумывалась. Да и что плохого в том, чтобы знать, как все было на самом деле? Она желала только добра мальчику.
***
«Она дочь Клэр, Джеймс. Она дочь Клэр, которую я принял и дал ей свое имя. Она дочь, которая является единственным дорогим существом для меня на этой земле, Джеймс. Я не отдам ее. Даже тебе. Особенно тебе. Ты слышишь меня, ты понимаешь меня?»
Этой девочкой Фрэнк наполнил весь свой мир, все годы семейной жизни. Не жалея ни капли и не раздумывая ни секунды, отдал все, что имел в душе и на сердце, малышке. Как только взял ее на руки в родильном отделении и заглянул в еще мутные младенческие глаза. Каждый шаг, каждый вздох, каждое слово и действие сопровождал и подстраховывал.
Трепетно вел по жизни Бри никогда не давая себе слабины. Это его дочь. Только его. Клэр теряла права и авторитет год за годом. Признаться не без содействия Фрэнка, но он имел право!
Можно считать, это была плата ему от неверной жены. Жестоко? Отнюдь. Клэр сделала выбор и не сдержала обещания. Фрэнк принял выбор жены и выполнил все по пунктам.
Ушел бы он от Бри? Нет! Ушла бы Клэр от дочери? Она и ушла. Прекрасно понимая, что Брианна остается с тем, кто ее любит по-настоящему.
И во время этих размышлений в голову Фрэнку пришло: а ведь она уже проделала нечто подобное с молодым Джеймсом Фрейзером. Когда приняла его просьбу уйти перед Каллоденом и спастись от предполагаемых напастей. Предполагаемых. Как и смерть Джеймса. Ничего нельзя знать наверняка и просчитать на сто процентов. Это Фрэнк знал как историк и как ветеран военной разведки. Всегда есть допуски и отклонения.
Отвел бы он Клэр, беременную от него, к камням? О, нет. Клэр отвела бы его. Что, в принципе она и сделала в сороковом. «Ты в тылу, ну а я на фронт, я хочу дальше, больше, сильнее. Жди. Или не жди. Я решила за двоих»…
А тут Клэр подчинилась. А потом подчинилась, или сделала вид, что подчинилась условиям Фрэнка. А теперь поставила всех перед фактом своего ухода. И вот когда кого она спросила, чье мнение и интерес учла, и кто и когда нес итогом ответственность за ее действия?
Узнав Джейми, Рэндалл уже понял кое-что. Неплохо играть на струнах парнишки, что доверился тебе. Очень неплохо. А играть Клэр умела. Не щадя и не думая о последствиях. Беря здесь и сейчас все, что ей хотелось. Шалунья. И уход ее был не актом послушания, а лишь побегом от мужчины. Который уже был не полезен. Побег к мужчине, который еще мог принести пользу.
И они оба купились на блестящие от слез глаза, дрожащий голос и душещипательную историю. Каждый по-своему и рассказанную в свое время и только для него. Но купились. Фрэнк улыбался. Клэр была бесподобна в своем эгоизме. Как юркий солнечный зайчик.
Порхала, перелетала и светила и тепло манила и увлекала. Это было так прекрасно, что нельзя было отвести глаз. Сразу. Бесповоротно. От первой встречи в доме ее дядьки, когда молодой Фрэнк пришел за консультацией и пропал, попав в плен солнечного зайчика по имени Клэр.
Но солнечные зайчики-блики имеют свойство сначала радовать и веселить, а потом приходит понимание, что следуя за теплым пятнышком, ты уже не живешь своей жизнью, что ты подчинен только одной цели – продлить свечение пятнышка, глаза твои сосредоточены только на нем и нет жизни вокруг, нет мира без маленького солнышка. Солнышка, что в действительности лишь блик от стекла, преломлявшего свет настоящего солнца. А ты не видишь и не хочешь знать это. Зайчик отражает, но не живет сам по себе. А ты живешь теперь только ради зайчика. Он же чуть с ума не сошел, когда потерял Клэр в сорок пятом…
Как, каким образом у молодого Джеймса хватило сил отнести свой солнечный зайчик к камням и заставить ее протянуть руку, уйти? Что за силы были в этом парне? Как он выживал в голоде по солнечной Клэр?
У Фрэнка была Бри – настоящее солнце в его жизни. Его счастье. А у этого Фрейзера не осталось ничего. И не будет ничего. Точка. Ни Джеймсу, ни Брианне он не скажет ни слова о том, кто они друг другу на самом деле!
Оказывается, иной раз, чтобы спасти человека, надо просто соврать ему. Взять на себя грех лжи во спасение. Не себя, нет. Тебе с этой ложью жить до конца. Но именно этих двоих спасти от того, что натворил солнечный зайчик двадцать лет назад.
***
На Джейми смотрели смеющиеся глаза Клэр, жмурились и искрились. Девушка смеялась и запрокидывала голову, убирая рукой непослушные пряди волос, чуть поводила плечами, выставляя небольшую грудь. А взгляда от Джейми не отводила. Необыкновенно привлекательная и непосредственная, а сказать прямо, так абсолютно не воспитанная. Но, видимо, в этом мире так принято.
Странные чувства рождала эта Бри. Почти отцовские. Эта неуловимая схожесть с молодой Клэр, это поведение свободное почти развязное, что так привлекло Джейми когда-то, эти знаки внимания, что девица оказывала рыжему шотландцу, не таясь и не стесняясь с одной стороны, а с другой стороны переводя все в игру, в шутку и подначивание. Образ наплывал на образ. Кровь начинала бежать быстрее по венам, а горло пересыхало.
Но, Господь свидетель, Джейми не испытывал к Брианне вожделения. Словно каким-то чутьем понимал – нельзя.
Сказать, что он не понял кто это, было уже невозможно. Понял. Понял. Как ни гнал от себя эти мысли и подтверждения им, но все давно понял. Как и увидел, какая связь трепетная, глубокая, родственная между Фрэнком и девицей. Такое разрушить можно, да нужно ли?
Этого мужчину не сделала счастливым Клэр. Добить его может Джейми. Свернуть нежную шейку этой девице своими признаниями, поломать мир Бри и жизнь двоих, что любят друг друга.
Что он может дать этой девочке? Кто он сам в этом мире, чтобы брать на себя права решать чужие судьбы?
Он увидел, он узнал, он почувствовал. Как далеко в прошлом Вилли доверчиво прижимался к Алексу МакКензи и поверял ему свои детские тайны и раскрывал детское свое сердечко, так никогда и не узнав, кто конюх ему по крови.
Так и эта красивая Брианна пусть так и считает, что ее отец Фрэнк. И живет в счастье и радости, в любви и гармонии.
Что еще как отец Джейми мог сделать для своих детей, родившихся не так и не тогда?
- Пойдем, девочка, в дом, твой па скоро придет. И я покажу тебе, как благовоспитанные девицы Хайленда встречали своих драгоценных па. – приобняв Бри за плечи, Джейми повел ее в дом.
*** Кто мог измерить чужое горе и разочарование? Кто и когда мог постичь смысл в стремлении открыть ящик Пандоры? А если этот ящик открыл не ты сам, а перед тобой распахнули крышку и ты задохнулся, и ослеп, и оглох от вылетевших оттуда тайн?
Тетушка Клэр Бошам держала в руках ящичек с тайнами семьи Рэндалл и методично час за часом выдавала из него историю за историей.
Денис слушал жадно, внимательно, не перебивая. Впитывая каждое слово, каждый факт. И милая тетушка Клэр Бошам к концу разговора представлялась ему ведьмой, фурией, что разрушила его мир. Сожгла до тла его жилище, пролетев на метле по ночному небу.
И так странно…у Дениса не возникло отрицания услышанного, не родилось ненависти к дяде Джонатану, которого он считал отцом. Появилась тихая нежность к хрупкому юноше Алексу, чье имя, оказывается, он носил. И глубочайшее уважение к своей такой маленькой, такой слабой на вид матушке, прожившей такие испытания и сохранившей достоинство.
Так странно…все беды и несчастья тетушки Клэр и ее погибшего при Каллодене мужа Фрейзера не коснулись впечатлительного юноши. Словно он читал книгу с картинками. Старую фантазию. И не более.
Хотя он знал за собой это свойство. Понимание, глубина услышанного и узнанного придет позже, накроет и утопит. Потом, потом.
А сейчас он сидел и даже немного печально улыбался эмоциональной тетушке, что заломив руки, повествовала ему о Блэк Джеке Рэндалле и его прегрешениях.
Надо же… дядюшка был любителем мужчин. Да не просто мужчин, а шотландцев. Как интересно, матушку изнасиловали в Париже. Трудно представить, но неизвестный ему батюшка сам взял клятву с брата, что тот сочетается браком с его любимой. Надо съездить на эти проклятые болота и посмотреть на то, что в последний раз видели перед смертью и его дядя Джонатан и супруг тетушки Клэр - Фрейзер.
Клэр не могла остановиться, выпадала в подробности и нюансы, пару раз из глаз брызнули слезы, а голос сорвался на крик. Все, рассказать все, как исповедаться, как вытащить все из себя и отдать теперь вот этому мальчику Рэндаллу. Мальчик должен знать, он должен понимать чего ему опасаться внутри себя, что ему могут принести родовые наклонности, он обязан контролировать, ему необходимо разобраться и увидеть как все было на самом деле, он... Он должен постараться изжить в себе пороки дяди, ведь...о, ведь через несколько поколений Клэр должна получить безупречного Фрэнка и никак иначе. Она сейчас старается на перспективу, чтобы Денис, зная темные стороны, научился управлять ими.
Сколько еще "благородных" оправданий могла найти женщина своему поступку?
За что? За Джека, что мучил ее и Джейми? Или за Фрэнка, которого она так и не смогла полюбить? За что? За себя, за Клэр Бошам Рэндалл Фрейзер! Ради себя!
Утром Денис распрощался. Уже перед тем, как сесть в экипаж, молодой человек в поклоне прикоснулся в поцелуе к пальцам Клэр, а подняв голову произнес.
- Блэк Джек любил вашего супруга, мадам, и вы не простили ему этого? Я сожалею, мадам…
Лалли встретил косым дождиком, ледяным от первых заморозков. Тяжелый влажный туман прорезали тонкие струи, размывая очертания дома. Такого памятного, но так и не ставшего родным. Отчего-то в памяти всплывало яркое солнце, пение птиц и запахи свежескошенного сена и хлеба, только вынутого из печи. Тонкие струйки дыма уходили под облака, и, казалось, цеплялись за синеву, удерживая дом между небом и землей.
То ли из-за дождя, то ли зрение подвело в этот раз, но никакого дыма из печных труб, никакого движения у дома Клэр рассмотреть не могла.
Только подъезжая к воротам поместья, Клэр вдруг поняла. А ведь ей не приходило в голову узнать, а что произошло с семьей Мюрреев после Каллодена? Пережили ли они последствия поражения восстания и коснулись ли их гонения, аресты и казни? И только сейчас она задумалась. Почему ни она, ни Джейми не рассмотрели вариант, что Клэр останется в Лалли, родит и будет жить с Дженни и Йеном? Они так были оба уверены, что Джейми идет на верную смерть? Что у нее не т и не может быть будущего в этом мире без Джейми? Или это она так решила? Нет, Клэр не могла вспомнить таких своих мыслей и переживаний. Или все-таки они присутствовали и, поддавшись настроению жены, Джейми принял решение за них обоих? Как обычно взял ответственность на себя. За двоих. Мысли в голове путались, напряжение росло.
Пустой двор встретил лишь мокрыми серыми комками прошлогодней соломы, оборванными веревками под навесом и скрипом, слетевшей с петель, входной двери. Запустение и тишина. Почти такая же, как двести лет спустя, когда Клэр Рэндалл сидела на вот этих самых ступенях и рыдала в голос, пугая дочь и зля супруга. Словно картинка не сменилась, словно Клэр не переходила через камни.
Здесь давно никого не было. Женщина спешилась и отвела лошадь под навес. Заглянула в сарай или то, что раньше было сараем, а теперь построение покосилось и завалилось на один бок. По крайней мере, там было относительно сухо, и остатки сена могли пойти на корм животному.
Несколько ступеней, шаг, еще шаг. Сердце билось в горле, глаза не хотели видеть то, что могло быть внутри. Разум не готов был принимать реальность происходящего.
Она все рассказала бы и объяснила бы, она даже попросила бы прощения, она помогла бы, чем могла. Она была согласна и готова ко всему. Но только не к этому.
***
Гербарием, отслужившим свой срок, мертвенно шурша, ломались и разлетались листья под ногами женщины. Серые от пыли и грязи предметы обстановки, черная дыра камина, затхлый воздух покинутого дома…
Клэр закусила кисть руки и рычала, глотая рыдания. Зло, разочарованно и напугано выстанывала боль
Только не это, Господи, только не так!
Она же видела, проезжая, что деревня жива, там люди, поля обработаны, по дороге встречался навоз. Тяжело, как-то сразу обессилев всем телом и душой, поднялась на второй этаж. Лестницы рассохлись и издавали угрожающий скрип, вспугнув под потолком стайку летучих мышей.
Дежавю. Веселая беззаботная Клэр в далеком сорок пятом ворвалась так в Леох, открывала двери, путаясь в паутине, смеялась, переступая через непонятные обломки, с любопытством разглядывала то, что когда-то было домом незнакомых, давно умерших людей. А изысканная ласка Фрэнка на столе в полутемном захламленном подвале добавила пикантности происходившему. Через несколько дней буквально, ее привезли в Леох цветущий и оживленный. Наполненный людьми, историями и событиями. И она узнавала и открывала заново этот замок.
Клэр сползла по стене у дверей в спальню лэрда, рухнула на пол, поджала колени к груди и сидела, раскачиваясь и зажмурив глаза. Она должна была остаться здесь двадцать лет назад. Двести лет назад. Тысячу лет назад! Что бы ни произошло с Джейми Фрейзером на поле боя и после – это была ее судьба и ее жизнь. До конца, до последней капли она должна была разделить ее с мужем и его семьей.
Где он провел эти годы, как жил, кто окружал Джейми, если его семьи больше нет? Что случилось с Дженни и Йеном, с их многочисленным потомством? Как и чем она могла помочь им?
Чтобы ни делала Клэр, она разрушала. Или не делала, когда должна была сделать. Так сложно, запутанно, так несправедливо… Ничего не построила, не создала, не сохранила ни в этом мире, ни в другом…Ничего не оставила о себе, кроме опустевших остовов домов…
Утром она пошла в деревню. Все узнала, обо всем расспросила. И вернулась в этот дом. В поместье лэрда Брох-Туарах. В дом ее мужа Джеймса Александра МакКензи Фрейзера. Теперь у нее достаточно времени и уединения, чтобы осмыслить услышанное и пережить увиденное.
***
Просто ожившие фрески Микелланджело и Рафаэля, просто обретшие плоть мраморные статуи Лувра и Версаля! Юные соблазнительные фейри носились, сидели, лежали на берегу реки, едва прикрытые узкими полосками ткани. Без стыда и смущения, без девичьей застенчивости выставляли напоказ свои прелести и заливисто смеялись, задирая и заигрывая с парнями, что сами были так же практически раздеты.
Шок от увиденного на лице Джейми скрыть было не возможно, и Фрэнк смеялся от души.
- Ты позволяешь дочери расхаживать в таком виде? Показывать себя мужчинам? Как она выйдет замуж, Фрэнк?
- Думаю прекрасно выйдет замуж, а совместный отдых на пляже с ровесниками этому только в помощь. – чуть успокоившись от смеха произнес Фрэнк. – У нас так принято и никого не удивляет.
Конечно, он объяснил Джеймсу что такое бикини. Как и некоторые мужского нюансы гардероба.
Шотландец, наконец-то снял килт и расстался со своим тяжеленным оружием. В легких брюках и рубашке-поло рыжеволосый мужчина был бесподобен. Пока они шли к пляжу, местные дамы свернули шеи, а мужчины завистливо оглядывали фигуру незнакомца, которого сопровождал профессор Рэндалл.
Бри упорхнула к приятелям, послав воздушный поцелуй отцу и Джейми, и сразу была окружена подругами, что зашептали и затараторили, косясь в сторону Джейми, чуть ли не показывая на него пальцами.
- Джеймс, ты производишь фурор в местном обществе, ты знаешь об этом?
- Знаю.
Короткий ответ не без некоторого удовольствия от происходящего, заставил Фрэнка удивленно взглянуть в лицо своего гостя. Что вытворял этот мужик в те двадцать лет, после ухода Клэр? Что вытворял он во время жизни с Клэр? Фрэнк свихнулся бы на месте жены, зная, кого и какого он оставляет. От этой неожиданной мысли мужчина вздрогнул и перестал улыбаться.
Вот уж перст судьбы, не иначе. Клэр рванула к рыжему, а рыжий сейчас с Фрэнком.
Очень быстро выяснив, что делить им нечего и ревновать не к чему, два здравомыслящих мужчины пришли к негласному соглашению и на счет Брианны, и на счет друг друга. А дочери объяснили, что мама дала им всем карт-бланш на несколько месяцев побыть без нее, пока она отдохнет и от семьи и от работы. Что делать, когда Клэр не вернется через какое-то время, мужчины пока не решили. Всему свое время.
Наблюдая как Джеймс Фрейзер жадно, с почти детским любопытством и одновременно с небывалой мудростью и избирательностью изучает это время, Фрэнк все больше и больше проникался уж если не уважением к шотландцу, то некоторой симпатией наверняка.
Постепенно, понемногу, как будто к слову или моменту, оба мужчины открывали друг другу Клэр, какую они знали, себя и свое. Словно именно друг друга они и ждали и искали всю жизнь. Как странно, непостижимо, невероятно…
Два соперника, что заочно ненавидели друг друга, шли медленно и осторожно, но в дружбу. Очень странную дружбу, замешанную на любви, тайне, паранормальности.
Бри взвизгнула, обрызганная подкравшимся сзади парнем, а двое мужчин почти одновременно напрягли спины, готовые защитить девушку. И в этом порыве посмотрели друг на друга. Едва заметно кивнули и расслабились.
Завтра запланирована поездка в Лаллиброх. Бри останется гостить у подруг, парочка вечеринок, видимо, и со спиртным для полного осознания своего взросления, ей была необходима.
А Фрэнк согласился сопроводить Джейми к месту, где когда-то был дом его клана.
***
Возвращение в места, где ты был счастлив, всегда наполнено грустью и печалью. Далеко не всегда светлыми. Вот в этом, наверное, и весь смысл встреч. Послевкусие. Что ты пронес в сердце, что сохранил от ярко вспыхнувшей звезды-встречи.
Встречи с этим миром в момент рождения, встречи с главными людьми в твоей жизни, встречи с самим собой рано или поздно. И как ты встретишь и примешь момент своего ухода. Но пока не проживешь - не узнаешь.
Мужчина медленно, словно пробуя на вкус и запах, словно впервые прикасаясь и рассматривая серый давно покинутый и полуразрушенный дом, подошел к Лаллиброху. Присел на ступени, вытянув ноги и откинувшись телом. Дом. Все, что осталось от его жизни. Дом, построенный влюбленным молодым отцом, чтобы ввести в него рыжеволосую красотку МакКензи. Чтобы родить и воспитывать в нем детей и передать им поместье в наследство.
Дом, в который Джейми привел женщину с глазами цвета виски, чтоб она разделила с ним семейное счастье. Дом, который отринул их, остался далеко позади их пути. Пути, полном приключений и страданий.
Фрэнк не мешал, оставшись в машине. Из которой наблюдал, как Джейми смотрел невидящим взглядом в серое небо. Ослеп, оглох, онемел. Обесчувствовел. Казалось, что навсегда.
Вот такого бы себе Фрэнк Рэндалл не хотел. Он прошел уже через подобное, когда на пороге дома через два года появилась Клэр. В старомодном платье, заплаканная и потерянная. Чужая. Так и не ставшая родной. Он увез ее как можно быстрее в Бостон, туда, где ничто не напоминало ни о ее жизни без Фрэнка, ни об их жизни до исчезновения Клэр.
Строить заново. Общее. Без привязки к развалинам прошлой жизни. И не случилось. Не смогли. Он оставил все, а она осталась в прошлом. Там, где все хранило тепло рук вот этого мужчины, где с каждым вдохом она ощущала его запах.
Строить должны двое. Привести в свой дом и поселить можно. Но это временный, мимолетный и так и оставшийся гостем человек. Дом души одного не стал родным домом для другого...
Чтобы не мешать Джеймсу, Фрэнк решил обойти окрестности у дома, заглянуть за постройки на заднем дворе. И обнаружил нечто напоминающее семейное кладбище. Нет, тут явно давным-давно никого не хоронили. Местные жители пользовались погостом у деревни, а несколько надгробий выцветших и обтесавшихся под дождями и ветрами столетий, одиноко выглядывали из высокой травы.
Два Фрейзера, шесть Мюрреев и…одна Бошам. 1776 год от Рождества Христова, декабрь. Три Фрейзера. Три. Бошам-Фрейзер. Пропущена фамилия Фрэнка.
Почему в первое посещение этого места ни Клэр, ни Фрэнк не зашли в это место?
И вот теперь мужчина испугался. Вот теперь он, кажется, даже услышал, как захлопнулась тяжелая железная дверь. Навсегда. Здесь и сейчас он понял, что больше ничего не будет. Ни искать, ни ждать больше некого и нечего. Открытие обрушилось на Фрэнка так внезапно и так жестоко, что мужчина попятился и споткнувшись, присел у завалившийся ограды.
«Прости меня. Прости меня за то, что не дал. За то, что не удержал. За то, что позволил. За то, что любил тебя не так, как хотелось тебе. Клэр Бошам-Фрэйзер. Клэр Бичем Рэндалл… Прости меня за то, что я не рыжий Джейми…»
Что произошло двести лет назад в поместье Лаллиброх? Даты смерти Мюрреев были в один год и один месяц. 1752 год. Клэр даже не встретила их…она…она была здесь одна?
***
Джейми погладил забитую крест-накрест дверь. Табличка гласила, что здание аварийное и вход в помещение воспрещен. Просто пустые серые камни, остов былого величия. Ветра веков развеяли и разломали все, что смогли. Мужчина оглянулся и еще раз обвел взглядом внутренний двор. И…
Глаза в глаза. На мгновение. Мимолетное соприкосновение. Будто нечаянное, словно обозначившее встречу-прощание. Вдох-выдох и нет ничего. Клэр была здесь. Сейчас. Давно. Двести лет назад. Без него. После него. Мелькнула, словно солнечный зайчик, мазнула теплой лапкой по щеке и исчезла. Растворилась меж мирами и временами. Совсем не так как при переходе через камни, нет. А будто попрощалась с Джейми в последнем поцелуе…
Глаза в глаза. Успеть вобрать запах, мягкость, свет, тень, мимолетность улыбки и блеск испуга. Успеть протянуть руку, но уже поймать лишь пустоту. Джеймс Фрейзер замер, словно окаменел.
В чем разница между памятью о былой любви и жизнью с любовью в сердце? С любовью, которая не перестает и не уходит, хотя любимого человека уже нет и не будет?
***
Нам кажется, что происходившее именно с нами – самое трудное и самое печальное. Требовало от нас неимоверных усилий телесных и душевных. Но мы справились. Так или иначе. Мы перенесли тяготы и невзгоды. Мы примирились с потерями и жертвами. Личными. Оглянувшись назад, мы уже видим лишь очередное испытание и не более. Не самое страшное. Мы же выжили?
Самое невыносимое в жизни то, что можно вынести буквально все. Как только мы это понимаем на собственном опыте, мы успокаиваемся.
А потом мы вдруг понимаем, что настал самый одинокий день в нашей жизни. День, когда мы остаемся сами с собой. Не для того, чтобы понять, принять, шагнуть дальше. Нет. А для того, чтобы из него не шагнуть никуда. Уже все поняв и вобрав в себя. Все, что дано было нам на этой земле. Как мы это поняли? Так же встало солнце, так же облака плыли по небу, все те же деревья зеленели или теряли листву у крыльца. А мы открыли глаза и почувствовали.
Здравствуй день. Нет, не так. Здравствуй День.
***
Лихорадка, усугубившаяся голодными неурожайными годами, унесла тогда треть населения Лаллиброха. Матери хоронили младенцев, дети сиротели без матерей, старики провожали на погост молодых и цветущих. Мужчин почти не осталось после восстания.
Йен Мюррей измотанный посеревший стал похож на свою тень. Как одноногий солдат Смерти он только и успевал отмечать опустевшие дома арендаторов и отписывать гроши на саван очередному покойнику.
И вцепившаяся в залатанный камзол хозяина Лалли безутешная вдова, заголосила, затрясла мужчину, будто желая выбить из него душу и осеклась. В остекленевших глазах Йена стояло такое же горе. Неизбывное. Утром умерли два сына. Слегла Дженни, и на руках у Мюррея оставался младенец и малышка дочь.
- Мы все в одной лодке старика Харона, Салли.
Копать могилы маленькие, аккуратные, словно ямки для посадки кустов или забивания свай под будущую постройку, так неправильно. Так странно. То, что пришло в этот мир для жизни и любви, ложилось в землю. И не дано ему вырасти как кусту шиповника, и стать крепким домом на сваях. Не будет ничего.
Под один камень. Друг к другу. Рядочком. На камне прибавлялись лишь имена и даты. Друг за другом. Даже не успевая осознать горечь потерь. Пять Мюрреев. Свое имя Йен выбил сам. Без даты. Скоро. Скоро. Пусть некому его хоронить, но хоть именем он хотел воссоединиться с семьей.
День Йена пришел. И душа старого солдата отделилась от измученного тела, встала на обе ноги и пошла к фамильной могиле, увенчанной серым камнем.
***
Клэр нашла могилы Дженни, Йена и их детей на маленьком погосте за домом. Судя по датам, это была эпидемия. А разговоры в деревне подтвердили предположения Клэр. Будь она рядом, здесь, она бы смогла помочь. Старики рассказывали что происходило, как умирали целые семьи. Лихорадка. Вирусная лихорадка. Которую так просто купировали и лечили уже в двадцатом веке, помочь Клэр могла и народными методами. Режим, обильное питье, сбивание температуры и гигиена. Общая гигиена.
Но Клэр Фрейзер здесь не было. Она спасала себя. От чего? Спасла ли? Ей рассказали, что Джейми не было здесь в это время. Он отбывал заключение в крепости Ардсмуир, а потом на работах в английском поместье. Хорошо. Хорошо, что выжил.
Знал ли он о судьбе своих родных? Приезжал ли в Лаллиброх после этого?
Наступала зима. В деревне дети простужались и страдали дисбактериозом, взрослые маялись несварением, похмельем и гнойными ранами. Девицы все так же прибегали за приворотом и выведением плода. Все по кругу. Нескончаемому кругу. Лица, раны, вздутые животы, рахитичные тонкорукие кривоногие младенцы и рано постаревшие уработанные бесцветные женщины. В два раза моложе Клэр, но выглядевшие древними старухами. По кругу.
Что осталось Клэр? Ждать Джейми. Надеяться. Жить. Ждать. Выходить к воротам поместья и ждать. Она не жила в доме. Он стал давно непригоден для жилья. Маленькая сторожка при местной часовенке. Из милости приезжающего раз в месяц пастора. Да, да. Сассенах притащили и свою религию. И принуждали посещать богослужения.
А Клэр жила и ждала. Просыпалась каждое утро и шла в деревню. Она врач. Вот здесь и сейчас она врач. А не в белоснежных палатах и операционных бостонской клиники. Вот здесь и сейчас она спасала тех, кто даже и не понимал, что Клэр Фрейзер с ними делала.
***
Денис Александр узнал, где теперь живет тетушка Клэр. Адвокатская контора процветала, молодая жена и двое детей радовали. Матушка вдовела при сыне и помогала со слугами. Мирная обеспеченная жизнь эти восемь лет почти изгладила из памяти всю горечь и негодование от услышанного. Это жизнь и только. Война брала, но война и давала. События в колониях были гораздо кровавее и масштабнее, чем восстание кучки якобитов в горах Хайленда. Все передряги на острове оставлены для архивариусов-историков. Времена наступили иные.
Навестить Клэр Бошам-Фрейзер мужчина решил по пути в Абердин. Судебные тяжбы по солдатским патентам и слушание дел в городской управе требовали присутствие лондонского адвоката. Отчего же и не сделать крюк до маленького шотландского поместья?
Начиналась зима. В Нагорье уже выстыла земля и покрылась снегом, передвигаться было трудно. Несколько дней можно и погостить у теплого гостеприимного очага. Взрослый, уже узнавший жизнь Денис имел что сказать тетушке. Простить и пожалеть. Именно вот так. Пожалеть.
Связи в определенных кругах помогли Денису Рэндаллу найти и прочесть достаточно документов о Блэк Джеке, о Рыжем Джейми, о белой Ведьме. Очень много документов. Очень интересных документов.
Как забавно устроены люди! Те же события, те же поступки, а как по-разному могли трактовать и оценивать. Какие разные, порой, противоположные чувства и эмоции рождались у людей.
Денис смотрел на сорванную, полу увядшую розу. Подернутые желтоватым тленом края лепестков, заострившиеся, высохшие шипы, потемневший стебель…Когда садовник срезал бутон, то должен был и удалить шипы. Чтобы леди не укололась и не поранилась. Садовнику явно был выговор, а леди приказала заниматься составлением букета горничную. Приходили мысли: надо высадить новый селекционный сорт. Без шипов.
Клэр смотрела на прижавшиеся к восточной стене дома, подломанные порывами осенних ветров, кустики роз. Один цветок каким то чудом задержался на стебле. Поздний, слабый, не успевший расцвести и развернуть лепестки. Посеревший бутон. Заморозки уже сковали растения, покрыли инеем. Хрупкий пепельный бутон в изморози… Рождались мысли: чуток бы поторопился, поспешил бы и успел бы. Смог бы. Расцвел бы. Застал бы солнечные теплые деньки. И какая-нибудь девица украсила бы розой свой корсаж или, растрепав, опустила бы в плошку с водой на своем подоконнике…Цветок опоздал…И теперь просто замерз, погиб у серой каменной стены. Но шипы остались и у мертвой розы. Они не осыпались и не истлели. По весне, выкорчевывая растение, вполне было возможно оставить капли своей крови на шипах мертвого цветка…
Мертвая роза колет шипами так же больно, как и живая…
***
- Фрэнк, ты ничего не чувствуешь? – голос Джейми раздался неожиданно и заставил Рэндалла выйти из оцепенения. – Фрэнк, она была здесь, ты знаешь?
- Да. Я знаю.
Глухой голос человека, утратившего последнюю надежду, эхом повторил слова Джейми. Фрэнк встал с травы и ссутулившись прошел к машине. Мимо Фрейзера, казалось не замечая того.
Со своим открытием и горем каждый должен остаться один на один. Потому что даже от одного и того же события каждый сейчас получил свою пулю навылет. Сквозь сердце и душу, разрывную пулю, что прервала сейчас не только надежду на встречу с единственной женщиной, но и жизнь двух мужчин.
Это давно уже другая машина, другое время и другое место, но Фрэнк Рэндалл сидел уронив голову на руки вцепившиеся в руль авто и плакал. Как двадцать лет назад. Нет, не так. Не так. Теперь ему больше не искать и не ждать Клэр Бичем Рэндалл.
***
Он опрокинул в колодец мельничный камень. Шалость непростительная. Глупая. Отец выпорол. Но перед этим заставил раздеться и нырнуть в ледяную темную воду, тяжеленный камень не поддавался и тянул на дно…а Джейми кряхтел и исправлял результаты своей глупости.
Он отводил к камням Клэр дважды. В первый раз женщина вернулась. Не смогла. Выбрала его, а не какого-то далекого мужчину. Во второй раз Джейми сам приложил руку Клэр к камню. Чтоб не передумала. Чтоб не струсила. Чтоб он сам не струсил. Холодные серые камни опалили душу словно адов огонь. Оставили незаживающие шрамы на всю жизнь, почище Блэк Джека…
Он сам пришел к камням. Кричал и звал. И обнял. И опоздал. Опоздал… Клэр, как всегда все сделала раньше его, поторопилась, рванула, не дождалась, не дала знака. Он опоздал и потерял ее…
И вот снова серый камень. Маленький, едва приметный в траве. С полу стершимися буквами, что сейчас расплывались перед глазами Джеймса Александра Малколма МакКензи Фрейзера. Этот камень никого и никуда не перенесет и не отправит. И нет встреч за этим камнем. «Еt mortuus flores da nobis dolore»
Пусть будет так, но он готов. Всегда. С самого первого взгляда и до последнего прикосновениями к камню над могилой Клэр Бошам Фрейзер.
Je suis prêt.
***
Зима пришла и принесла напасть. Несколько малышей в деревне простудились и слегли с жаром и кашлем. Настой ивовой коры и отвар ромашки и малины не помогали. Клэр поняла что это, но без пенициллина в этом мире она была бессильна. Дифтерия косила детей безжалостно.
Оставалось только наблюдать, как маленькие тела слабеют, мечутся в жару и лихорадке и задыхаются от пленок в горле. Это последняя стадия. Дипломированный врач такой же беспомощный свидетель смерти, как и крестьянин восемнадцатого века. Кто ты, врач нового времени без антибиотиков и инструментов?
Хладнокровие оставляло Клэр и, приползая домой, она плакала и горевала и ругала себя на чем свет стоит. Рванула к камням, не захватив лекарств!!!
Но крестьяне и не ждали от Клэр чудес. Такая хворь всегда была смертельна. Быстро приходила, забирала детей и растворялась до следующего раза. Некоторые дети выживали. Поправлялись. С Божьей помощью то… Но вот взрослый, что не перенес болезнь в детстве или был особо ослаблен, спастись уже не мог.
Какая нелегкая сподвигла пуститься в дорогу путника-сассенах, что оказался в метель у поместья Лаллиброх никто сказать не мог, но то, что англичанин явно заболел, было видно и невооруженным глазом.
Здравствуй, День.
Клэр склонилась над пылающим лицом Дениса Александра Рэндалла. Кому сейчас могла она приказать не сражаться с Рэндаллом? Кого могла обвинить и усовестивить? Кто сейчас мог взять на себя миссию спасения рода Фрэнка Рэндалла?
- Мадам…
- Здравствуй, Денис…будем жить?
Она знала степень риска для себя при проведении этой медицинской манипуляции. Интубация. Слово из далекого будущего. Будущего, в котором должен жить Фрэнк Рэндалл. Воспитывать Брианну Рэндалл.
Тонкая тростниковая, полая внутри трубка в горло. И лишь всхлипывающе-свистящие звуки, сопровождали странные действия Клэр, лона дышала в трубку и высасывала, сплевывала и снова высасывала и дышала.
Несколько женщин столпились у постели умирающего сассенах и, зажав ладонями рты, с ужасом смотрели на это.
- Живи, Денис Александр! Живи, ради всего святого! Живи же, черт тебя побрал!!!
***
Через неделю те же женщины вырыли в мерзлой земле могилу за домом лэрда. Юная Клэр Бичем Рэндалл появилась когда-то в этом мире одетая лишь в легкое белое платье. Клэр Бошам Фрейзер покидала этот мир, одетая в белый саван.
***
Через три года, Денис Александр Рэндалл Айзекс поставил надгробие с именем и эпитафией «Еt mortuus flores da nobis dolore», помня их разговор о розах.
***
Через три года Фрэнк Рэндалл прибавил на старом надгробном камне всего несколько слов «Je suis prêt», не имея права отметить, кто еще нашел покой в земле клана Фрейзеров.
***
В этом, видимо, и весь смысл бытия. Терять. И проживать потери. Пригублять, не ведая и не понимая еще вкуса, встречи. И захлебываться разлуками.
Словно тяжелый кувшин ты потянул, приподнял, наклонил, чтоб напиться в жаркий день, а живительная влага, насытив тебя первыми глотками, обрушилась и залила глотку, нос, глаза, замочила тебя всего. Ты стоишь на ветру, промокший.
Дата: Воскресенье, 14.04.2019, 10:03 | Сообщение # 8
Герцог
Сообщений: 2016
Ох ((( Что сказать Всё жизненно, мысли и даже поступки главных героев вполне могли случиться. Но как же печально, пессимистично, безрадостно, безысходно. Как будто в одну чашу весов капля за каплей падали страдания главных героев, а вторая чаша осталась пустой, или из неё испарилось радость, счастье, любовь, надежда... В конце заплакала, и до сих пор слезы в глазах. Несправедливо.
Это мои "мысли вслух" после первого прочтения. Риторические. Размышления. Ничего личного. Уважаю автора и его задумку на такой конец истории о "вечной любви". Скорее всего что-то упустила. Позже прочитаю ещё раз внимательнее. Конечно откроется что-то новое, не понятое сразу. Но всё же... Клер жаль до слёз: пьющая, "не в себе", отстранившаяся от мужа и ребёнка, вкалывает в три смены на работе, пытается вырваться из воспоминаний о любимом, и - опять бросается сквозь время не к "живому человеку", а к памяти прошлых лет. Выносит себе приговор? Снова "спасает" Фрэнка Неужели чувство вины перед первым мужем переросло в самопожертвование? Джейми не Джейми, какой-то другой, чужой. Даже в мыслях о Клер. Не очень поняла мотивы его поступков в отношении Брианны. И жаль, что не смог вернуться и воссоединиться с Клер. Фрэнк для меня стал ещё более неприятен. Недосказанность или умышленное молчание приравнивается ко лжи. А мысли в отношении Джейми? Чьими глазами он смотрит на него? Джека Рендолла? И слёзы в машине -это слёзы отмщения, что она не достигла чего хотела? Что любовь всей её жизни недосягаема для неё и находится рядом с ним? Судьба оказалась жестока.
Дата: Понедельник, 15.04.2019, 07:06 | Сообщение # 10
Король
Сообщений: 10122
Цитатаmv270566 ()
... мысли и даже поступки главных героев вполне могли случиться.
Не думаю, что подобное могло случиться, не могли ГГ переместиться, не найти друг друга и на этом успокоиться. Не могла Клер вдруг бросить Бриану, ведь, именно из-за Брианы, Клер даже думать запретила себе о том, чтобы искать Джейми и узнавать, жив он или нет, понимая, что Бриану она никогда не оставит. Обычно авторы искажают в фанфиках характер Джейми, делают его более слабым, уязвимым и т.д., а здесь характер Клер искажен в сторону эгоизма и себялюбия. Клер, конечно, страстная женщина и любит секс, но не до такой степени, чтобы предавать и использовать Джейми. Меня всегда у Дианы удивляли и радовали отношения Клер-Джейми без упрёков и ругани по поводу бытовых и житейских проблем. По этим поводам они никогда не ругались (чем полны современные отношения молодых людей). Клер никогда не пилила Джейми из-за его безденежья, всегда безропотно переносила все житейские передряги, спала на земле, часто имела только одно грязное платье... Не думаю, что она была такой уж эгоистичной белоручкой, как подразумевается, уже одно то, что она всегда имела запас трав для лечения, которые она сама же искала, рвала, мыла, сушила, толкла, варила, настаивала, и т.д. и т.п. В книгах говорится, что и рубашки она для Джейми шила, и хозяйством занималась, и есть готовить научилась на огне, да и много чего она делала, и всё потому что она любила Джейми и любая работа для него была ей в радость, лишь бы облегчить ему жизнь. Понравилось, что много чувств, внутренних переживаний главных героев. Не понравилось, что мало любви по отношению друг к другу в этих переживаниях, какие-то упреки, которых никогда не было в их жизни. Каждый раз, читая фанфики, убеждаюсь, что лучше Дианы никто не напишет повесть о вечной любви.
Сообщение отредактировалаgal_tsy - Понедельник, 15.04.2019, 07:28
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!
