Наступил март. Дневная жара уже не была такой изнуряющей, а ночи стали прохладными и влажными. Исчезла белёсая дымка слоистых облаков, открыв миру истинный цвет небес. Ультрамарин над моей головой терял свою насыщенность по мере того, как взор устремлялся к горизонту. Я любила смотреть в одну точку и словно проваливаться взглядом всё глубже и глубже в «твердь» неба. В этот миг меня посещало удивительное состояние одновременно пустоты и наполненности, как будто моё тело летит в невесомости, а мозг расслаблен и посвящён во все тайны мироздания. Но порой солнце неожиданно затягивалось когтеобразными перистыми облаками, и с востока налетал колючий ветер. Сухой, обжигающий огнем, он нес мелкие камни, способные поранить кожу. Но самое страшное было то, что он поднимал в воздух песок, пыль и полностью дезориентировал человека, оказавшегося на открытом пространстве. В такие дни мы оставались в лагере, закрепляли края палатки тяжелыми камнями и терпеливо ждали окончания ифири (буря в пустыне). И всё же это было самое красивое время года.

Как-то утром, выйдя из палатки, я обнаружила на столе маленький букетик неизвестного растения с мелкими сине-фиолетовыми цветами. Я огляделась по сторонам и никого не увидела, только вдалеке, метрах в пятидесяти, стояли два верблюда и лошадь, а около них ходили люди. Следом за мной вышел дядя и, проследив за моим взглядом, тоже стал наблюдать за незнакомцами. Двое мужчин запрягали верблюдов, лежащих на земле один за другим, и крепили к их упряжи два длинных шеста с кибиткой. В кибитку забрались три женщины в ярких одеждах и девочка-ребёнок приблизительно моего возраста. Все вещи, туго свернутые в тюки, спешно закреплялись на спинах у животных. Один из мужчин, одетый в черную длинную накидку и белый платок, сел на лошадь, второй же, выкрикивая непонятные слова, поднял верблюдов, и вся процессия не спеша направилась на запад.

- Кто они? – спросила я.

- Не знаю, - дядя пожал плечами. - Может бедуин путешествует со своим гаремом? Похоже, останавливались на ночёвку. А что у тебя в руках? – спросил он, глядя на мои руки.

Я показала ему цветы.

- Где ты их нашла? Я не замечал, чтобы поблизости росли такие. Хотя… семена разносятся по всей пустыне, а весной неожиданно прорастают и радуют глаз. Я видел чудесные белые лилии, похожие на те, что растут в Англии, и ещё жёлтые колокольчики, похожие на голландские тюльпаны. Только листья у них толстые, кожистые. А эти… - дядя на секунду задумался. - Напоминают незабудки.

- Мне нравятся. Они на столе лежали, - сказала я.

Дядя Лэмб удивленно вскинул бровь и улыбнувшись спросил:

- Малышка, у тебя появился поклонник?! Кто он?

- Ну, дядя! У меня нет никаких поклонников, ты же знаешь, что тут кроме сопливых мальчишек и дружить не с кем. Может случайно, ветром принесло, - засмущалась я.

Но оказалось, что знак внимания не был случайным, и цветы стали появляться каждое утро. И Джуд, и дядя посмеивались надо мной, перебирая в памяти имена местных мальчишек и оценивая их шансы на мою благосклонность.

- Думаю, Джахи. Он частенько приходит помогать отцу. Я видел, как он смотрит на Клэр, даже при этом рот открывает, - говорил дядя негромко, как будто только для Джуда, но на самом деле так, чтобы и я всё слышала.

- Нет, у него всегда рот открыт. Просто у парня неполадки с дыханием. Кто-то в драке перебил ему переносицу, вот и дышит ртом. Я думаю, что это Азизи, пронырливый малый, видел его возле палатки, - рассуждал Джуд, искоса наблюдая за моей реакцией.

- А, это тот, что с косоглазием? Шустрый… Но тогда у него нет шансов, - хохотал дядя.

Я не обращала внимания на их поддевки, а, напротив, хохотала вместе с ними.

Раскопки приближались к самой интересной фазе: рабочие убрали грунт до самой крыши древней мастабы (захоронение, гробница, камера, выполненная из кирпича и накрытая плитой из известняка, по форме напоминала скамейку), была найдена печать с именем усопшего, оставалось вскрыть само погребение, и все с нетерпением ждали этого момента. Дядя стал чаще брать меня с собой, и по пути к месту, где он работал, я просила его остановиться, чтобы полюбоваться островками цветущих растений. Белые, желтые, лиловые соцветия на толстеньких черешках были мелкими и порой еле заметными среди колючек и пухлых листочков. Но такие, как те, сине-фиолетовые с пятью лепестками, мне ни разу не встретились. Меня всё больше разбирал азарт. Забыв об осторожности, я пользовалась моментами, когда дядя был занят изучением карт или с кем-то беседовал, и быстро бежала к замеченным неподалеку пальмовой рощице или зарослям кустарника, чтобы очередной раз с разочарованием убедиться, что там тоже нет моих незабудок.

Сдаваться я не собиралась и решила проснуться пораньше и увидеть того, кто приносит нам цветы. Ещё до рассвета, завернувшись в одеяло, я пристроилась за палаткой. Мне была видна тропа, ведущая к нашему холмику, и площадка перед входом, на которой стоял стол. Но в это утро никто не пришёл. Разочарованная, я вернулась в палатку и увидела, что на моей подушке лежит очередной букетик. Сердце забилось, и новое чувство, эмоция, которому я тогда не могла найти название, вырвалось наружу. Мне даже показалось, что я покраснела.

Наконец дядя получил разрешение на вскрытие захоронения, и мы ранним утром отправились на место раскопок. Рабочие обступили яму в земле, закрепили лебёдку и стали медленно поднимать плиту. Мне было совсем неинтересно наблюдать за процессом вскрытия могилы давно умершего человека, и я отошла в сторонку. Неподалеку рос куст акации, сплошь усыпанный мелкими желтыми цветами, источающими сладкий аромат. Я оглянулась, отметила его как ориентир и пошла по кругу, изучая всю растительность, попадавшую в мое поле зрения. Рядом находились высокие бугры, напоминающие по форме пни сгоревших гигантских деревьев. Я подумала, что если заберусь наверх, то отлично увижу всю округу и может найду то, что ищу. Но у пустыни на это были свои планы. Я довольно быстро поднялась на верхушку, представляющую собой ровную площадку, и огляделась вокруг. С одной стороны раскинулось безжизненное море желтого песка, с другой – далёкая зелёная полоска реки, утыканная как иголками мелкими деревушками. Вдруг я заметила, что рабочие внизу суетятся, собирают вещи, разбирают навесы и складывают их возле монолитной плиты. Резкий шквалистый ветер обжег мое лицо и, проникнув в носоглотку, перехватил дыхание. На то, чтобы понять, что происходит, понадобились секунды. Я побежала, стараясь держать направление на лагерь, но мне приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Тонны песка, надвигающиеся с запада, уже кружили вокруг, песчинки терлись друг об друга, издавая рев, и в этот момент я поняла, что не вижу, куда бегу. И закричала. От страха и отчаяния. В следующую секунду меня подхватили чьи-то руки, и я оказалась на лошади, мчавшейся в неизвестном направлении. Почувствовав облегчение от того, что я не одна, я успокоилась и представила себя принцессой, которую спасает от огнедышащего дракона прекрасный принц. Скакали мы совсем недолго и когда остановились, всадник снял меня с лошади и опустил возле огромного валуна, а лошадь заставил лечь на землю и укрыл её с головой шерстяной накидкой. Такой же накидкой укрыл нас и прижал меня к себе.

- Не бойся, я не причиню тебе зла! - пытался он перекричать рев ветра, протягивая мне кожаную флягу с водой. – Прополосни рот, не глотай, наверняка там полно песка!

Он был прав. Во рту, в носу и ушах, а проще сказать везде был песок. Я пару раз чихнула, сплюнула то, что смогла и, возвращая флягу, осмелилась поднять глаза на спасителя. Через мелкие отверстия переплетений ткани проникало достаточное количество света, но единственное, что я увидела, это синеву глаз, смотревших на меня. Это был человек, который повстречался мне на перроне каирского вокзала и у ворот виллы. Медленно возвращалась способность размышлять о том, что случилось, и многое казалось странным, загадочным, даже то, что он опять оказывался там, где находилась я. Он заметил, что я его разглядываю и отвернулся.

- Нам придется подождать, пока не стихнет ифири, отдыхай, - сказал он и стал плотнее заправлять одеяло вокруг меня.

- Дядя и Джуд будут волноваться, - произнесла я, прекрасно понимая, что в такой ситуации ничего нельзя сделать.

- Ничего не поделаешь, надо ждать, - ответил он, словно прочитав мои мысли.

Валун защищал от ветра со спины, на него можно было опереться, но с трех сторон нас постепенно засыпало песком. Мой спаситель разговаривал с лошадью, успокаивая и подбадривая её. Его голос звучал мягко, с лёгкой хрипотцой. Он завораживал и убаюкивал. Я находилась будто в коконе, в котором всё другое - цвета, звуки, запахи. Синий - глаза, флейта - голос, мускус – запах его пота. Я боялась даже смотреть в сторону этого человека, не то чтобы заговорить с ним. Не помню когда, но я уснула. Мне снилось море. Я шла по мелководью, утопая по щиколотку в песке, взяв за руку молодого мужчину. Мы смеялись и были очень счастливы. Но его лица я не видела. Только пальцы его руки, переплетенные с моими. Проснулась от запаха дыма и трав и, осторожно приоткрыв глаза, увидела, что лежу у маленького костерка, укрытая одеялом. Буря прекратилась и наступила ночь. Напротив сидел незнакомец, замотанный в синий платок до самых глаз, и внимательно разглядывал меня. Заметив, что я проснулась, протянул мне кружку с горячим чаем. Чай был густой, крепкий, пах смолой и орехами.

- Нам пора, тебя ждут родные, волнуются, - сказал он, но с какой-то грустью в голосе.

- Да, да, дядя с ума сходит. Почему ты меня не разбудил?

- Конь долго лежал, нельзя было сразу ехать. Но сейчас можно.

Мужчина быстро собрал все вещи, затушил огонь, посмотрел на звезды, до которых, казалось, можно достать рукой, и, подхватив меня словно пушинку, усадил на коня. Сначала шёл пешком, ведя коня под уздцы, иногда останавливаясь, обходя невидимые моим глазам препятствия, но вскоре почва под ногами стала твердой, и он лихо запрыгнул в седло за моей спиной. Спустя час я увидела костры. Вокруг сидели несколько мужчин из лагеря. Дядя и доктор Эвери стояли у стола и о чём-то спорили.

– Дядя! - закричала я.

Дядя Лэмб первый подбежал к нам, снял меня с лошади и прижал к себе.

- Как ты нас напугала, девочка! С тобой всё в порядке?

- Да, всё хорошо, меня нашёл этот человек.

Дядя подошёл к незнакомцу, который спешился и ослаблял подпругу.

- Спасибо тебе, большое спасибо! Останься в нашем лагере, отдохни, - дядя протянул свою руку, и я увидела, как незнакомец в ответ протянул свою для рукопожатия. На ней были отчетливо видны ритуальные татуировки в форме креста и старые шрамы, нанесенные на пальцы, как мне показалось, в форме узора.

Люди стали расходиться, благодаря Бога за то, что всё закончилось так хорошо. И вот настала минута, когда у костра остались я, дядя, Джуд и наш новый знакомый. Джуд накрыл для нас ужин и пошел накормить лошадь. Мужчина ел мало, в основном пил воду, слегка приподнимая платок. Дядя стал задавать вопросы на местном диалекте. Но мужчина остановил его жестом и сказал:

- Я знаю ваш язык, говорите на нём.

- Прекрасно! И… удивительно, - было заметно, что дядю покинуло напряжение, но он не знал, с чего начать. – Я доктор Ламберт Бичем. Клэр – моя племянница. Благодарю тебя за то, что оказался рядом. В том, что произошло, моя вина. Хочу задать тебе несколько вопросов? Ты не против?

- Можешь. Но не на все вопросы ты услышишь ответ.

- Хорошо. Как тебя зовут? Как называется твой народ?

Незнакомец не спешил с ответом.

- Девочка устала, ей пора спать, - сказал он и перевел взгляд с меня на дядю.

Я почувствовала, что между ними произошёл короткий безмолвный диалог, после чего дядя сказал:

-Да, конечно! Клэр! Пожалуй, на сегодня хватит приключений. Леди должны вовремя ложиться спать.

- Но дядя! Я не леди! – взбунтовалась я, но опомнившись, что веду себя совсем не так, как подобает леди, подчинилась.

Стоя у входа, я слышала лишь обрывки фраз, отдельные слова, по которым невозможно было понять о том, кто этот человек и зачем он здесь. Меня это совсем не устраивало, и я решила всё исправить. Выбраться из палатки было не сложно. Но как подползти незамеченной к сидящим у костра? Я ползла, обдирая коленки и стараясь не издавать никаких звуков, в итоге залегла за спиной у незнакомца и стала слушать.

- У тебя есть семья? – спросил дядя.

- Нет.

- Не нашлось девушки для такого смелого парня, как ты?

- Наша королева, Такама, хотела взять меня в мужья, но я отказался.

- Почему? Она некрасивая?

- Красивая, но я не люблю её.

- Ты хорошо говоришь на нашем языке, почти без акцента. Кто твой учитель?

- Мне было четыре года, когда я стал сиротой. Оспа. В нашу деревню пришёл человек. Стал лечить тех, кто ещё был жив. А после он остался с нами. Таминза, самая старая женщина в племени, защитила его от тех, кто считал его иноверцем и чужаком. Её все слушались, потому что она видит будущее и прошлое. Она много беседовала с пришельцем, и после этого он стал учить меня говорить на вашем языке, а потом читать и писать.

- А сколько тебе сейчас?

- Двадцать пять.

- А тот человек, лекарь, сказал, как его зовут?

- Мы зовем его Азулей. Человек с хорошими глазами. Он очень добрый…

- Ты передал Клэр рисунок обелиска. Вот он, смотри, – дядя вытащил из планшета и развернул лист бумаги. - Кто его нарисовал? Ты знаешь, где обелиск находится?

- Его нарисовал Азулей. Он знает. Я тоже знаю, но не был там.

- Так зачем ты принес нам рисунок?

- Мне велела Таминза, она сказала, что это важно для тебя и для Клэр. У неё было видение, связанное с девочкой. Я должен был найти её и уберечь.

- Ты следил за нами?

- Всегда. С того момента, как увидел на вокзале. А когда пошёл дождь, был уверен, что вы те, кто мне нужен.

- Почему дождь? – в голосе дяди слышалось удивление.

- Таминза сказала, что если пойдёт дождь, это знак того, что я нашёл то, что искал.

- Я хочу встретиться с Азулеем. Это возможно?

- Я пришлю вам весть. Мне нужно время.

- Отлично. Извини, мне надо выпить, - дядя поднялся на ноги и спросил: - Не хочешь составить мне компанию, Итри?

Моего спасителя зовут Итри! Интересно, что означает это имя? Пока я думала над этим, дядя поднялся и пошел в сторону палатки.

- ТинАсс, можешь выходить! – развернувшись в мою сторону, сказал Итри.

Он обращается ко мне? Какой стыд. Как он узнал, ведь я была так осторожна. Я не спешила выползать из своего логова, подумав, что если я буду лежать тихо, то он подумает, что ошибся. Но Итри был настойчив и продолжил:

- ТинАсс, ты лежишь на норе, в которой живут скорпионы. Подумай, хочешь ли ты стать их жертвой?

Услышав эти слова, я подскочила и стала отряхивать себя, словно по мне уже ползала дюжина этих членистоногих. Итри засмеялся, открыто и непринужденно, как будто знал меня тысячу лет. Я присела на землю напротив него.

- А почему ты не снимаешь свой платок? Я хочу… увидеть твоё лицо, - сказала я.

- Нам запрещено показывать свои лица, это может навлечь беду.

- Беду? - мои брови поднялись в изумлении.

- Ну, да. Вдруг я так страшен, что ты упадешь в обморок? – отшучивался Итри.

- Не упаду, у тебя красивые глаза. Синие, как … - я на секунду задумалась, ища сравнение. - Как небо в солнечный день.

- Тебе пора, сейчас дядя увидит, что тебя нет в палатке, и будет сердиться.

- Не будет. Дядя очень добрый, - похвасталась я. – Ты уедешь завтра?

- Да. Тебе сейчас ничего не грозит. Но будь благоразумна, пустыня не прощает ошибок. Пожалуйста. Обещаешь?

- Обещаю. А, мы встретимся снова?

- Да, мы ещё встретимся.

- Обещаешь? – спросила я.

Итри не спешил с ответом. Он вытащил свой нож и стал чертить знаки на песке.
В этот момент я услышала голос дяди. Он увидел, что меня нет в кровати, и стал звать. К костру шёл Джуд, покачивая головой.

- Клэр, неужели ты не нагулялась сегодня? Скоро утро. Давай, желай нам спокойной ночи и в постель.

- Спокойной ночи, - сказала я и, развернувшись, направилась к палатке, так и не дождавшись ответного обещания.

Остаток ночи я провела, лёжа с открытыми глазами, и как только первые лучики солнца осветили мир, выскочила на улицу. Ни моего спасителя, ни его лошади не было, но на столе лежал свернутый в несколько раз синий платок. Неужели Итри забыл его? Я развернула ткань. Из неё выпал букетик незабудок и клочок бумаги, на котором убористым почерком было написано одно слово «Обещаю!»

Продолжение следует    :012:

Может ли маленькая девочка чувствовать любовь? Ведь её ещё никто не любил, и она тоже не любила. Правильнее сказать, она не проживала подобное чувство. Её тело, её сознание не знакомы с такими вибрациями, и требуется время, чтобы научиться улавливать их. Сначала детские игры, затем книги подобно упражнениям, тренирующим гибкость тела, развивают восприятие и понимание этих эмоций. Многие считают, что научиться любить нельзя, что это божественный дар, а некоторые утверждают, что можно, и учить любить нужно именно в детском возрасте, потому что ребенок не знаком с болью жизненного опыта и страхом потерь. Возможно, правы и те и другие. Только почему-то, независимо от возраста и опыта, к одним людям наше подсознание стремится, невзирая на видимые пороки, а для других – «захлопывает створки», какими бы идеальными они не были. А вдруг всё дело в опыте прошлых жизней, когда мудрая душа видит родственную душу и стремится стать с ней одним целым?

Я влюбилась? Задавала я себе один и тот же вопрос. А может, это простой интерес к человеку, о жизни которого я ничего не знаю и, возможно, никогда не узнаю. Он взрослый, добрый, таинственный, но ко всему этому может оказаться уродливым или беззубым. Да нет же! Какая любовь!? Так почему, уже который день мои мысли вьются вокруг событий, связанных с ним? В груди ощущение растерянности и опустошенности, как будто в меня сначала вложили источник жизни, а потом изъяли, сказав при этом «Почувствуй разницу!» Интересно, на моём лице присутствует глупое выражение?

Дядя заметил моё состояние, но молчал. Я всегда удивлялась, насколько чутко он угадывал моё настроение, но никогда не спрашивал «в лоб», а просто пытался отвлечь или развлечь. Возил меня по окрестностям, показывая местные достопримечательности – пирамиды, Сфинкса, «город мёртвых». Без устали рассказывал легенды о богах и богинях, отмечая, что их жизнь была так похожа на человеческую. Вечером у костра делился историями о своем детстве.

- Мне было лет шесть… когда я впервые влюбился в свою кузину Китти, которой на тот момент исполнилось девятнадцать, – начинал он свой рассказ, раскуривая трубку. - Она была помолвлена, и я жутко ревновал её к избраннику. Когда мне исполнилось девятнадцать, я смотрел на неё уже другими глазами, - смеялся он, чуть покашливая и выдыхая дым. – А ты, Джуд, влюблялся в девчонок?

- Признаюсь, Кью, влюблялся, но не в девчонку, а во взрослую женщину.

Я любила, когда Джумо улыбался, и сейчас на его лице была самая красивая улыбка.

- Она преподавала в школе музыку и божественно пела. У меня внутри бабочки порхали от её голоса, - он мило взмахнул руками, как бабочка. - Я встретил её через много лет… Стареющая женщина, такая же добрая, но с потухшим взглядом. Думаю, она не была счастлива с мужем. У счастливой женщины глаза светятся, я бы даже сказал, горят!

Я слушала их разговор, понимая, что он предназначен для меня, но день за днем продолжала вглядываться в окружающих меня людей, цепляясь глазами за синий цвет. Фантазировала о будущем и вела диалог с собой. Интересно, так сходят с ума или как-то иначе? Джуд пытался по-своему отвлечь меня: получив ожог у печи или царапину на охоте, он просил продезинфицировать их, что я с удовольствием и делала. Однажды свидетелем оказания ему первой помощи стал один из рабочих - Фарук. Неделю спустя он появился у палатки, поддерживая под руку своего товарища. Объяснив дяде, что доктор, живущий в основном лагере, мертвецки пьян, он попросил помощи у нас. Дядя сделал шаг по направлению к палатке, но остановился и, обратившись ко мне, спросил:

- Клэр, ты поможешь Джуду?

Я мгновенно забыла о всех своих страданиях и принесла аптечку. Пострадавший смотрел на нас с недоверием, но всё же подчинился и поднял разодранную штанину. Обширная ссадина тянулась от колена до стопы. На некоторых участках сочилась кровь. Щиколотка распухла и покраснела. Джуд принес тёплую воду и мыло. Его руки действовали автоматически: дезинфекция, повязка, солевой компресс на опухшие ткани. Я следила за его руками, а Фарук, тем временем, рассказывал, что товарищ провалился, как все сперва подумали, в лисью нору, но оказалось, что это ещё одно захоронение. Дядя, как истинный ученый, тут же отправился к провалу, прихватив с собой Фарука. С того дня у нашей палатки раз в неделю появлялся какой-нибудь бедолага, и у Джуда прибавлялось забот. Но зато благодарные пациенты приносили нам фрукты, орехи или дрова. Подолгу беседовали с Джудом, спрашивали совета, делились радостью. Определенно, он был счастлив помогать им, пусть даже словом. Часть его обязанностей становилась моей. Но когда на меня накатывала непонятная тоска или раздражение, я убегала в рощицу неподалёку и сидела на огромном валуне, любуясь закатом.

В этот вечер дядя Лэмб вернулся рано. Я издали увидела его идущим к дому и побежала навстречу.

- Привет, малышка! Я ужасно голоден! Чем ты будешь меня кормить?

Он умылся, расплёскивая воду из бочки, и, вытирая лицо и руки, сказал:

- Друзья! В субботу и воскресенье у нас выходной. А почему?

- И почему? – хором отозвались мы с Джудом.

- А потому, что 24 мая вся Англия отмечает День Виктории, и мы, как верные подданные этой страны, присоединимся к празднованию. Генеральный консул устраивает приём. Будет фейерверк, банкет и самое главное – конные скачки. Вы когда-нибудь видели чистокровных арабских лошадей (аsil)?

Мы отрицательно замахали головами.

- И я не видел… - сказал дядя, почесав за ухом. – И хочу это исправить. Мне удалось прочитать об этой породе две книги, и написаны они были людьми сведущими. Они описывали такие вещи, в которые трудно поверить.

Дядя нашёл в нас внимательных слушателей и с каждой минутой становился азартнее. Забыв про голод, он продолжал:

- Понимаете, есть выставочные лошади. Для демонстрации, для торжеств… А есть лошадь для жизни в пустыне! За столетия естественной селекции в ней соединились скорость, выносливость, бесстрашие. И у такой лошади тело - не главное. Как говорят знатоки, лошадь должна иметь пять качеств: мужество, интеллект, выносливость, силу духа, а главное - смесь благородства, мягкости и аристократизма.

- Мы говорим о лошади или о женщине? - улыбнувшись, спросил Джуд.

- Кстати, о женщинах! - дядя Лэмб направил на Джуда указательный палец. - Кобылы ценятся дороже, чем жеребцы. У них нервная система крепче. И они не продаются племенем ни за какие деньги. Никогда. Даже на вес золота. А весят они порой до четырёхсот фунтов. Уф! Всё, кормите меня, а то я проголодался ещё больше.

- А чьи лошади будут участвовать в скачках? И за какой приз? – поинтересовалась я.

- Ну, приглашены представители всех племен, с которыми правительство заключило мирные соглашения. Их немного, но это и интересно. Кстати, британцы тоже будут участвовать. Конные полки отобрали нескольких лошадей. А насчет приза – не знаю. Думаю, что для арабов – это не так важно. Первенство в таких состязаниях уже престиж племени, – дядя забарабанил ладонями по столу. – Как же я хочу на это посмотреть!

И я тоже хочу на это посмотреть! С десяток мыслей, словно стрижи, одновременно пролетели в моей голове.

- Я тоже проголодалась! - произнесла я, чем удивила и обрадовала Джуда.

Он подскочил к печи и вернулся ко мне с тарелкой, полной ароматного риса с кусочками жаренной баранины. На столе появились стаканы с апельсиновым соком, чашечки с маринованным луком, йогуртом и мелко нарезанными томатами. Не понимаю, что произошло, но я вновь чувствовала вкус еды.

Субботним утром я и дядя (Джумо остался в лагере) стояли у конюшни в поместье «Эль Захра» и наблюдали, как в неё входят наряженные по случаю праздника дамы, пафосные джентльмены, английские офицеры и приглашенная местная элита – шейхи с женами и детьми. Обратно они не выходили, из чего я сделала вывод, что с другой стороны тоже были ворота. К нам подошел доктор Эвери.

- Кью! Приветствую тебя! Мисс! Прекрасно выглядите! - он посмотрел на меня и приподнял шляпу. - Такое событие нельзя пропустить! Вы уже видели лошадей? Нет? О! Заходите в конюшню. Там все участники забега. Если не ошибаюсь, двенадцать миль. Мы увидим только старт и финиш, но предчувствую, что это будет чертовски интересно. Обещают небывалые скорости!

Я смутилась от его внимания. Лучше бы он меня не заметил, потому что я чувствовала себя куклой, стоящей в витрине магазина. Дядя с Джудом настояли, чтобы я одела платье, бабушкины серёжки с рубинами и заплела волосы. Настроение было испорчено до тех пор, пока я не сниму всё это.

- Я пришлю к вам Адджо, своего переводчика. Помните? Он вам всё покажет. Ты знаком с консулом? Я при случае представлю тебя! Ну, что ж, желаю приятно провести время, – выпалил он, пожал дяде руку и скрылся в толпе.

- Пойдем, посмотрим лошадей… – то ли сказал, то ли спросил дядя и, не дожидаясь моего ответа, взял за руку.

Конюшня была огромной и светлой за счет большого количества окон, расположенных на высоте двух метров от земли. Мы медленно ступали по соломе, издающей хруст, и вдыхали запах смеси конского навоза и свежих опилок. Каждая лошадь стояла в отдельном просторном деннике, отгороженном от таких же соседних высокими перегородками из бруса. Двери были основательные, с железными прутьями и массивными запорами. Таблички на дверях информировали посетителей о кличке животного и его родословной. Дядя что-то искал глазами. Возле некоторых денников людей было больше, чем у остальных, и мы направились туда.

- Вот они, красавицы, - произнес один из мужчин с благоговением и, обратившись к дяде, добавил: - Трунсер, Адам Трунсер, интересуюсь лошадьми.

- Доктор Бичем, археолог, интересуюсь историей, - в том же тоне ответил дядя, и оба засмеялись. - Акцент знакомый. Вы шотландец? - спросил дядя.

- Да, решил сменить холодный климат Шотландии на возможность заниматься тем, что я люблю больше всего. Разведение и селекция лошадей – моя страсть, а разведение арабских чистокровных – пока только мечта. Я поселился в Ханку, буду рад принять вас у себя. Если будет желание, приезжайте в гости.

Между мужчинами завязалась обычная беседа, я отошла в сторонку и остановилась у денника, в котором, обделенная общим вниманием, стояла ничем не примечательная лошадка серой масти. На табличке было написано «Утреннее солнце». Лоб лошадки был широким, глаза большие и живые. Она подошла к двери, пофыркивая ноздрями. Просунув руку между прутьями, я стала гладить по морде от ушей к носу, что явно доставляло ей удовольствие. Кто-то шевельнулся в углу. То, что я приняла за лежащий мешок, оказалось человеком. Он встал, откинул капюшон накидки, но лицо осталось закрытым синим платком. Моё сердце ёкнуло, но в следующую секунду я встретилась взглядом с тёмно-карими, похожими на вишни глазами, и поняла, что это не Итри. Мужчина был невысокий и худой, и больше напоминал подростка. Он дважды щёлкнул языком, и лошадка подошла к нему, повернувшись ко мне хвостом.

- Не очень-то вежливо, - произнесла я и тоже отвернулась.

Дядя махал рукой, подзывая меня.

- Нам пора идти, а то опоздаем к старту, - сказал он.

Трибуны для зрителей были смонтированы на невысоком холме, расположенном в ста метрах от конюшен, и делились на две половины тканевой занавеской, своей расцветкой напоминавшей флаг Британии. Таким образом консул решил показать, кто здесь хозяин, и в то же время, в «знак уважения» к местным традициям, выделил отдельные места для дам и детей. Нас встретил Адджо. Дядя с мистером Трунсеном сели в зоне для джентльменов, а меня повели за ширму.

- Клэр, знакомься, это мой сын Хазани. Он свободно говорит на английском и присмотрит за тобой, - сказал переводчик и быстренько удалился.

«Присмотрит?!» - подумала я, мысленно возмутившись, и оценивающе посмотрела на мальчика. Ему было лет восемь-девять, тёмные волосы волнами спадали на уши, такие же тёмные ресницы обрамляли карие глаза, но пухлые губы и розовые щёчки делали его лицо совсем детским.

- Ты англичанка? – спросил мальчик, чем ещё больше меня разозлил. Ведь вопрос был глупым, если он знал, кто я. Поэтому, закатив глаза, ответила:

- Нет, китаянка!

Его реакция меня позабавила: он округлил глаза и слегка напрягся. Но уже через пару секунд расслабился и сказал:

- Аааа, я понял, ты шутишь! Я через год поступаю в английскую школу! – с гордостью в голосе сказал он.

У меня не было желания с ним разговаривать, поэтому я чуть развернулась и стала наблюдать за тем, что происходило на площадке перед трибунами. Всадники подводили лошадей к линии старта. Я насчитала тридцать две. Нашла человека в синем платке и решила, что поскольку я никого тут не знаю, буду болеть за «Утреннее солнце». Прозвучал выстрел, и несколько лошадей явно вырвались со старта вперёд, подняв клубы пыли. Некоторые задержались, переставляя на месте ноги, будто не знали, куда бежать. Одна бедняжка рванула в другую сторону, вызвав смех и улюлюканье зрителей. Причем женщины кричали погромче мужчин. С возвышенности было хорошо видно, как удаляется по каменистой равнине облако пыли, но кто лидировал в данный момент, не знал никто. Прошло десять минут, и стало заметно, что вихрь, обогнув рощицу, маячившую на горизонте, увеличивается в размере. Зрители вскочили и стали выкрикивать имена своих фаворитов. Имя своего фаворита я повторяла мысленно, представляя, как эта лошадка пересекает финиш. Вскоре стал различим силуэт лошади с всадником, затем проявилась серая масть, но когда победитель под рев трибуны пересек финишную черту, я не могла поверить своим глазам. «Утреннее солнце» победила, обогнав ближайших соперников на два корпуса!

- Уррраааа! – закричала я, напугав своего соседа.

Мне было одновременно и радостно, и грустно. Радостно за победителя, и грустно за себя, ведь моя главная надежда не осуществилась. Я нашла дядю Лэмба и мистера Трунсена, и мы отправились на поляну, где был накрыт фуршет для гостей. Они беседовали на разные темы, ждали обещанный фейерверк, но пока он не начался, я решила отлучиться в туалет. Клозет «пур ля дам» представлял собой грустное и неприятное зрелище, поэтому я зашла в густые кусты акации и присела там. Услышав приближающиеся мужские голоса, я затихла.

- Эта кобылка должна быть моей, - шипел англичанин. - Победить с таким отрывом - это феноменальный результат, просто невероятный. Делай что хочешь, но чтобы завтра она была моей.

- О, не волнуйтесь, сэр, всё уже сделано, дождёмся ночи, и хозяина лошадки никто не найдет. Мои ребята его связали и охраняют.

Надо было видеть моё лицо, когда я слушала весь этот разговор. Как только они ушли, я, не теряя время, рванула через кусты и, пока бежала, придумала план. Мне нужен был помощник, и я уже знала, кто им будет.
Хазани стоял у стола со сладостями и готовился засунуть в рот очередное пирожное «Бизе», когда я схватила его за рукав и оттащила в сторону.

- Ты - должен мне помочь, - сказала я, глядя в его ошалевшие глаза, но, чтобы он долго не раздумывал, сразу предложила сделку: - За это я разрешу меня поцеловать.

По-моему, он ошалел ещё больше, но не раздумывая спросил:

- В губы?

- Идёт, - ответила я и потащила его к конюшне.

Сумерки сгущались, удлиняя тени. Все ворота конюшни были закрыты, кроме узкой двери. Метрах в десяти горел костерок, у которого сидели два охранника и о чем-то болтали. Хазани стал приближаться к ним, делая вид, что разглядывает предметы, лежащие на земле.

- Эй, чего тебе надо? Иди отсюда, - закричал один из охранников.

Я незаметно прошмыгнула в конюшню и побежала по проходу к знакомому деннику. «Утреннее солнце» замахала головой, будто приветствуя меня. Отодвинув засов, я вошла и увидела связанного человека. Освободить его было минутным делом, но о том, как выбраться наружу, да ещё и с лошадью, нужно было подумать. Парень размял руки и стал со мной говорить, но я его не понимала. Он показал на дверь, а сам побежал к задним воротам, приоткрыл одну створку и защелкал языком. Кобылка потрусила к нему. Я не могла уйти, пока не была уверена, что они в безопасности. Вдруг раздались выстрелы. Но когда солома осветилась разноцветными огнями, я поняла, что это начался фейерверк. Парень вскочил в седло и, махнув мне рукой, выехал за ворота. Я их прикрыла и побежала к противоположным воротам. Уже у двери вытащила из уха одну серьгу и бросила на пол. Подумала: «Бабушка, прости, так надо», и выглянула наружу. Оба охранника пялились в небо, что дало мне возможность без свидетелей покинуть конюшню. Когда я прибежала на поляну, я увидела Хазани, который держал в руке пирожное и пытался завершить начатое десять минут назад.

- Ну, как ты? Что ты им сказал? – налетела я с вопросами, и он от неожиданности чуть не подавился.

- Тебе говорили, что ты сумасшедшая? Ты меня напугала! – запищал он.

- Фазани! Давай, рассказывай!

- Я – Ха-за-ни! На, выпей лимонад и успокойся, - сказал мальчик, сунув мне в руку стакан. – Я сказал им, как и договаривались, что наша гостья потеряла серёжку, очень ценную. Но они не стали меня слушать, прогнали и сказали не появляться.

- Отлично! Уф! – выдохнула я, осушив залпом стакан с напитком.

- Ну, что? – улыбнулся Хазани. – Где будем целоваться?
- Целоваться? Я сказала, что разрешу себя поцеловать, а не буду отвечать тебе тем же. Хм. Когда? Думаю, нужно подождать, пусть всё успокоится. Вдруг они заподозрят неладное, и ты проболтаешься?

- Не проболтаюсь. Ты считаешь меня девчонкой?

- Увидим, - сказала я и пошла искать дядю.

Кто были те ублюдки, задумавшие убить человека, я не знала, но через несколько дней в наш лагерь приехал шериф. Выглядел он высокомерным и надменным, впрочем, как все недалёкие люди, наделённые властью.

- Сэр, я должен задать несколько вопросов вашей племяннице, это очень важно, - начал он таким тоном, как будто произносил речь в палате лордов (хотя я там никогда не была и, конечно, не знаю, как это звучит).

- Скажите сначала, в чём дело! – заволновался дядя.

- Несколько дней назад, во время праздника, произошёл инцидент. Ведётся расследование. На месте… хм… была найдена вещь, по показаниям одного из свидетелей принадлежащая вашей племяннице. Я должен лично удостовериться в этом.

- Да, конечно. Клэр! – позвал дядя.

Подглядывая в маленькую дырочку в тенте палатки, я видела и слышала всё, что происходило снаружи, и когда меня позвали, была готова. Шериф оглядел меня с брезгливым выражением лица с ног до головы и раскрыл передо мной свою ладонь. На ней лежала серьга.

- Она ваша, мисс? – спросил он.

- Да! Вы её нашли! Спасибо, спасибо, спасибо! – затараторила я. – Я её потеряла, когда мы с дядей были на празднике! Я так переживала. Даже дяде ничего не сказала, боялась его расстроить. Ведь это бабушкин подарок. Попросила знакомого мальчика поискать! Дядя, ты его знаешь! Это сын переводчика, мистера Адджо. Но он сказал, что не нашёл, хотя везде смотрел.

Так много слов, произнесённых без перерыва, ни дядя, ни Джумо никогда от меня не слышали. По лицу шерифа было видно, что он недоволен развитием событий. Я показала ему вторую серьгу, забрала из его рук первую, подошла к дяде Лэмбу и обняла.

- Дядя… миленький… прости… что не сказала тебе! – говорила я, всхлипывая через каждое слово.

Я чувствовала, как дядя напрягся. Зная меня, он определенно понял, что я веду какую-то игру. Ему хвалило нескольких секунд, чтобы выступить на моей стороне. Взъерошив рукой мои кудри, он стал приговаривать:

- Ну, ну, милая, всё хорошо. Нам повезло, что рядом с нами есть честные люди! Шериф, благодарю Вас! Это благородный поступок!

Шериф хотел ещё что-то сказать, даже открыл рот, но передумал и, отдав честь, уехал ни с чем. Когда мы остались втроём, Джумо разразился смехом, а дядя посадил меня на стул и, сев напротив, произнес:

- Рассказывай!

И я рассказала им обо всём: и про разговор, услышанный в кустах, и про освобождение бербера и его лошади, про Хазани и его важную роль в этой истории. Только о цене, которую я должна буду заплатить за его помощь, я благоразумно умолчала.

* Бедуины присвоили первой арабской лошади титул «Пьющая ветер».

Продолжение следует ))

Все мои детские фантазии, как правило, разбивались о реальную жизнь. Идеализация людей и событий свойственна всем детям, и меня сея участь не обошла стороной. Шаг за шагом, по крупице я открывала для себя истину, что мир многолик: он может быть добрым и бессердечным, красивым и вульгарным, радостным и опасным. Сейчас я могу посмотреть на взрослого человека и попытаться прочитать по мимике, поведению, жестам, о чем он думает, и даже если я ошибусь, то отнесусь к гаданию как к игре, в общем, не придам этому значения. Но с детьми всё иначе. Они не могут скрывать свои внутренние переживания, все их мысли читаешь по лицу как книгу. Иногда книгу ужасов. Несовпадение светлой мечты с реальным событием вызывает у них, в лучшем случае, недоумение, вопросы, а в худшем - обиду, отголоски которой могут напоминать о себе всю оставшуюся жизнь.

Дядя покраснел, а затем вскочил и со всего размаху пнул ногой стол, от чего тот задрожал и рухнул. Удар сопровождался потоком слов, которых мои уши никогда не слышали, не говоря уже о том, чтобы слышать их из уст моего всегда сдержанного и любящего родственника. В этот момент я заморгала, а потом зажмурилась и открыла глаза только тогда, когда затих звук падающих досок. Облако пыли рассеялось, открыв гневное лицо дяди, нависшего надо мной словно орел над цыпленком.

- Черт тебя подери, Клэр! Как ты могла быть такой глупой? Ты что, не понимаешь? Совсем дурочка? Эти уроды могли тебя просто убить и не моргнуть, б…ь, глазом! – закричал он.

Я вжалась в спинку стула, плечи прилипли к мочкам ушей, а пальцы вцепились в сиденье с такой силой, что меня не смогли бы оторвать он него десяток взрослых мужчин.

— Это - не люди! Они отъявленные мерзавцы, для которых убить человека, как … - он подыскивал слово, ища глазами подсказку, и, найдя её, продолжил: - Как … по…ать у обочины дороги! Их сознание изменено настолько, что эти ублюдки убьют родную мать, если их поставят перед выбором – она или кусок золота! – захрипел дядя сорвавшимся голосом.

Я смотрела на него, но не видела - из глаз лились слёзы. Шмыгая носом, я размазывала по щекам то, что вытекало из него наружу.

- Неужели ты мне настолько не доверяешь, что решила не рассказывать о том, что с тобой произошло? И почему не пришла ко мне, а втянула в историю этого несчастного мальчишку? Ты не думала о том, что и его жизнь могла оказаться под угрозой? Боже! Я сам виноват… Всегда ограждал тебя от «прелестей» этого грёбанного мира… - говорил дядя, уже чуть успокоившись. – Никогда не думал, что ты можешь быть такой безрассудной… Не смелой, Клэр, нет… Именно, безрассудной!

Как «безрассудной», - думала я и не понимала, что происходит. Я отлично всё придумала и спасла человека! Он должен мной гордиться! Но почему дядя так зол! Джумо притих и не вмешивался в «семейные» разборки, а я рыдала, всхлипывая и икая, не в силах остановиться. Внутренности сжались в комок, а обида, словно воздушный шар, стала раздуваться в груди и душить. Я готова была сорваться в истерику, но в эту самую секунду дядя встал на колени передо мной, оторвал от стула мои руки и прижал к своим щекам. Глядя на меня полными слез глазами, он тихо, почти шёпотом, произнес:

- Я бы не смог простить себе, что не уберёг тебя. Ты единственная в этом мире… Я бы не смог жить без тебя, девочка.

Мне даже показалось, что я услышала, как громко и учащенно бьется его сердце. Слёзы продолжали литься, но уже с рыданиями. Дядя посадил меня на колени, прижал к себе одной рукой, а другой стал вытирать платком мои щёки и нос, приговаривая:

- Прости, малышка… я очень испугался… сморкайся… и тебя напугал, идиот. Как бы я посмотрел в глаза твоей бабушке? А? - пытался он шутить. - Ты должна доверять мне... Я не сдержался… Прости… Я злился скорее на себя…

Джумо принес кружку с водой, подслащённой мёдом. С каждым глотком моё горло расслаблялась, дыхание становилось ровнее. Это был первый и единственный случай, когда дядя кричал на меня, не стесняясь в выражениях. И я его конечно простила, ведь точно знала, что если бы не этот случай, то он не позволил бы себе такой срыв. Но обида всё ещё жила во мне. Засела в душе как заноза в теле и не хотела уходить. А вот детская непосредственность и открытость в общении, наполнявшая сердце радостью, а не страхом посмотреть человеку в глаза, исчезла. Возможно, то же самое чувствовал и дядя, когда в один из вечеров позвал меня прогуляться. Мы шли медленно, пиная друг другу камешки, потом забрались на холм, сели на верхушке и долго наблюдали, как на горизонте солнце нехотя «зарывается» в песок.

- Когда моя мать сообщила нам об исчезновении папы, - начал он, - я почувствовал жуткую пустоту… Известие стало ударом, ведь он был для меня больше, чем отец, он был моим другом. И в том, что с ним случилось, я винил только её. Считал, что она не должна была его отпускать. Обида на маму жила во мне очень долгое время. До тех пор, пока однажды я не осознал, что это чувство рождено моим эгоизмом. Всё случилось именно так, как хотели эти двое, а я, в силу своего возраста, просто не понимал, что происходило между родителями. Каждый имеет право на счастье… На личное счастье. И если ты не находишь его в этом человеке, лучше уйти… Не знаю, бывает ли общее, одно на двоих? Очень надеюсь, что бывает. Затем, спустя годы одиночества, вдруг появилась ты. Я впервые чувствовал себя нужным. Но последние события… Я понял, что ты значишь для меня. Я был не прав…

Помолчав недолго, он продолжил:

- В одной умной книжке советуют избавляться от обиды, иначе она растет и превращается в злость или ненависть. Можно написать письмо и высказать в нем всё, что думаешь, не стесняясь в выражениях. А можно покричать, чем громче, тем лучше. Автор утверждает, что это работает. Может, попробуем?

- Прямо сейчас? – заинтересованно спросила я.

- Ну, да. Сейчас. Избавимся от всего раз и навсегда. Попытаемся стать прежними?

Он поднялся на ноги и, сложив ладони рупором, закричал:

- Клэээр! Я люблюууу тебяааааа! Простииии меняаааа!

Я встала рядом, огляделась вокруг и закричала тоненьким голоском:

- Дяааа-дяааа! Яааа люууублюууу тебяааа! Яааа прощаааюууу тебяааа! И тыыы меняааа простиии!

Эхо не ответило, но ветерок принёс из пустыни сухие кустики перекати-поле и закружил их вокруг нас. Мы пытались их поймать, падали, вставали и снова падали, смеясь друг над другом. Вернулись в лагерь в отличном настроении. Джумо нас ждал и, почувствовав наш настрой, взъерошил свои белые, как у одуванчика, волосы, заулыбался и стал заваривать чай. Впервые, после нескольких бессонных ночей, я спала крепко и без сновидений.

Не знаю, что помогло, дядино откровение или освобождение от эмоций, выпущенных на волю вместе с криком, но я проснулась абсолютно счастливой. В палатку проникали еле слышные голоса и вкусный, почти забытый запах выпечки. Высунув голову из палатки, я увидела дядю, Джумо и кузнеца из деревни, «колдующего» у печи. На столе, восстановленном после погрома умелыми руками Джумо, был накрыт завтрак, но кушать никто не спешил. Мужчины стояли в отдалении и беседовали с пастухом, который, перегоняя коз на свежее пастбище, попросил чистой воды.

- Доброе утро! Сабах иль фаиль! – поздоровалась я, как научил меня дядя, и, получив в ответ приветливую улыбку и несколько слов, которых ещё не знала, поспешила к умывальнику.

- Клэр! Ты вовремя проснулась! Мы завтракаем и отправляемся на прогулку или в поход. Как тебе больше нравится? Нужно разведать кое-что, - услышала я дядин голос. - Пастух рассказал нам об одном «дьявольском» месте, где в прошлом году его коза сломала ногу. Хочу увидеть своими глазами.

- А это место далеко? – спросила я.

- Не очень. Пройдемся пешком. Ты же не против?

- Я совсем не против, мне нравится ходить пешком.

Завтрак меня окрылил, потому что Джуд приготовил пирог, похожий на бисквит. Оказывается, кузнец по его чертежам пристроил к печи духовой шкаф. Омлет с расплавленным сыром и томатами, оливки, чай с пирогом и апельсиновым джемом напомнили мне Англию, но тоски по дому не было, потому что близкие мне люди были рядом.

Замотав на голове платок, как это делали бедуины, и выслушав по этому поводу несколько шуточек, я была готова отправиться в путь. Дядя сложил карту с нанесённым на неё маршрутом, забросил на плечо рюкзак и зашагал быстрым шагом, посвистывая на ходу незнакомую мелодию. Но, пройдя с полсотни метров, он остановился.

- Чёрт! Забыл трубку…

- Принести? - с готовностью отозвалась я. – Ты помнишь, где её оставил?

- В ящике для табака. И табак возьми, он в мешочке.

Через минуту я была в палатке. Трубка лежала в указанном месте, там же разместились несколько полотняных мешочков. Я заглянула в один из них, но он был пуст, только в глубине сверкнуло, и любопытство заставило меня перевернуть мешок. Кольцо, выскочившее на ладонь, блестело и было приятным на ощупь. Я сунула его обратно и, взяв то, зачем пришла, помчалась догонять дядю. Мы шли около часа, то взбираясь на холмы, то спускаясь, и наконец вышли на ровную площадку, словно изрытую кротами. Дядя присвистнул и засмеявшись сказал:

- Ух! Да тут, похоже, работала целая бригада копателей! Будь осторожна, смотри под ноги, можно провалиться невзначай…

- А что они искали?

- Всё, что можно продать. Украшения из золота, драгоценные камни, да и просто камни… Помнишь статую у входа в аукционный дом? Её тоже нашли в засыпанном песками храме и продали за копейки, а сейчас она стОит в тысячу раз больше. Для одних археология – меркантильный интерес, и только для единиц – желание, через предметы, письменные источники узнать о прошлом человечества, о технологиях, которыми оно владело. Судя по той же Сехмет, её вырезали из камня не человеческие руки. Совершенная симметрия.

- А почему золото так ценится? Ведь это просто металл, пусть и блестит, но не приносит никакой пользы.

- Есть у меня одно предположение. Но пока нет доказательств, оно так и останется гипотезой. Люди, к сожалению, поклоняются некоторым вещам, не задумываясь, почему так происходит.

- Я видела в твоем ящике кольцо. Оно - золотое? – произнесла я и тысячу раз пожалела о том, что не сдержалась и сунула свой нос в мешочек.

Дядя остановился и присел на насыпь. Медленно достал из рюкзака флягу, отпил из неё несколько глотков и передал мне. Так же медленно вытащил трубку и, набивая её табаком, заговорил:

- Помнишь, я рассказывал, что купил кольцо, когда хотел сделать предложение Джулии. Это оно. И имеет для меня ценность не как металл, а как память о человеке, которого я любил. И всё ещё люблю.

- Поэтому ты не женишься? Но ведь её нет и никогда уже не будет… - с грустью констатировала я.

- В этой жизни… нет, но кто знает, может в другой жизни мы опять встретимся.

- В другой? Я не понимаю…

- Я и сам не совсем понимаю, как это возможно. В древних трактатах всех религий и культов рассказывается о переселении бессмертной души после физической смерти из одного тела в другое. При моём глубочайшем уважении к авторам, я пока не понимаю, как это «работает».

- А если она не захочет того же?

- Весомый аргумент, светлячок! – засмеялся дядя.

Его откровенность разбудила во мне ответный порыв.

- Я хочу тебе признаться… У меня с Хазани заключена сделка. Я пообещала, что разрешу поцеловать себя, если он мне поможет. После он даже раздумывать не стал и согласился. А теперь я не знаю, что делать…

- Коварная! – засмеялся дядя Лэмб. - Обещала – выполняй! Парень рисковал жизнью…

- А это будет честно? Ведь я его не люблю… Да и он, не думаю, что любит меня.

- Ты сама сказала, что это - сделка. Ты спасла жизнь человека, и интуиция подсказала тебе цену… Вполне доступную, на мой взгляд. Думаю, что он будет счастлив.

- А ты целовался? Каково это?

Дядя молчал и смотрел на меня, будто размышляя, стоит ли продолжать эту тему, но потом сказал:

- По-разному… Иногда ничего не чувствуешь, кроме прикосновения кожи, запаха и вкуса. А иногда… – в этот раз он замолчал надолго.

- А ты целовал маму, то есть Джулию?

- Нет. Но я был счастлив только от того, что находился рядом с ней. Не знаю, как тебе объяснить. Бывает такое, что встречаешь человека и понимаешь, что нашел в нём свою душу. Внутренний подъем нарастает, как движение маятника в магнитном поле. Может это состояние и называют счастьем…

Теперь мы оба замолчали. Понимала ли я, о чём он говорил? Вряд ли тогда. Но если бы он не попытался объяснить мне, ребёнку, свои чувства, я бы никогда не смогла, взрослея, сравнить их с личным опытом. Будто «вынырнув» из воспоминаний, дядя убрал в рюкзак так и не раскуренную трубку.

- Пойдем туда. В том направлении, - махнул он рукой. - Чуть левее. Только сверюсь с картой и отправимся.

Участок, который мы нашли, представлял собой обширную воронку метра три глубиной. Дядя достал планшет и стал зарисовывать окружающий ландшафт, стараясь привязать его к известным ориентирам. Я хотела спуститься, но дядя остановил меня.

- Нет, Клэр, мы туда не пойдем. Она очень странная. Под ней может находиться пустота, причем довольно большая. Если я окажусь прав, то мы не сможем выбраться. Никогда...

И чтобы проверить свои умозаключения, он бросил на поверхность плоский камень. Затем ещё один. Потревоженные песчинки образовали ручейки, которые, сливаясь в реки, подхватили камни и потащили вниз, навсегда похоронив под своей толщей.

- Ого! - вырвалось у меня. – Этому есть название?

- По своим свойствам напоминает зыбучие пески, но здесь что-то другое, - задумчиво ответил дядя. – Надо разбираться. Идем. Расскажу Уолтеру. Пришлем в это место людей.

Домой вернулись под вечер. Моё тело ныло от усталости, зато на сердце было спокойно. Находясь рядом с дядей, я не чувствовала себя взрослой, но чувствовала себя равной ему. Он находил слова, а главное время, чтобы рассказать просто о сложных для человечка моего возраста вещах. Как зерно лежит в земле, чтобы весной проклюнуться и превратиться в растение, так и слова, сказанные им, спустя месяцы и годы становились понятными и формировали мою личность.

Найденная воронка оказалась входом в подземные катакомбы. Доктор Эвери с вниманием относился к любой информации и, как предполагал дядя, направил опытных рабочих. Они-то и вскрыли через неделю камеру, в которой первыми найденными артефактами были мумии пяти кошек. Учитывая, что египтяне верили в то, что кошки являются проводниками человека в мире мертвых (скандинавы верили, что это собаки), меня осенила страшная догадка, что животных могли умертвить намеренно. Их доставили в основной лагерь и поместили в отдельную палатку, так как предполагалось, что находка привлечет желающих «полюбоваться» на мумии. Обернутые бинтами в несколько слоев, с нарисованными глазами и даже шерстью, они напоминали тряпичных кукол, и смотреть на них было жутковато. Как и ожидалось, интерес был огромным. В один из таких дней я увидела мистера Адджо с сыном, выходящих из «кошачьих апартаментов». Пока переводчик делился впечатлениями с другими «экскурсантами», Хазани подошел ко мне.

- Привет, Клара! - ёрничал он.

- Привет, Фазани! – не осталась я в долгу. – Как тебе кошечки? Прелестные, не правда ли?

Он передернул плечами.

- Не люблю я всё такое… Папа настоял. Сказал, что это наша великая история. Бррр. Как представлю своего кота в таком виде, волосы шевелятся на голове.

Я засмеялась.

- А как зовут твоего кота? Он умный?

- Санера? (котёнок). Насчет ума не уверен, он ещё маленький.

- У меня есть знакомый кот, он живёт в поместье, недалеко от Лондона. Так вот, он очень умный и понимает человеческую речь. Его зовут Пич.

Мне показалось, что Хазани мне не поверил, но снисходительно улыбнулся. Я решила сменить тему и спросила:

- К вам приезжал шериф? Тебя ругали?

Мальчик стал серьезным и со вздохом ответил:

- Да. Отец сказал, что если я буду слушать женщин, то никогда не стану большим человеком. Он мечтает, чтобы я сделал карьеру, стал судьей или политиком. Я уже устал каждый день слушать нравоучения, лучше б он меня порол.

- Ты что?! Бить детей нельзя! – возмутилась я.

- Мф. Скажи это моему отцу, - Хазани оглянулся и качнул головой в сторону группы, столпившейся у входа в палатку. – А ты как? Что сказал твой дядя?

- Дядя сказал… - начала я и запнулась. - Да всё хорошо.

Я решила не вдаваться в подробности семейного дела и спросила:

- Вы надолго?

- Не знаю. А что? Решила завершить сделку? – хитро прищурив один глаз, сказал мальчишка. – Или ты передумала?

- И вовсе нет! С чего ты взял? - жестко ответила я. - Идем.

Взяв его за руку, я повела в сторону загона, где паслись мулы. Остановившись у коновязи и облокотившись спиной о столб, я закрыла глаза и приготовилась ощутить на своих губах самый нежный первый поцелуй в своей жизни. Волновалась так, что даже вспотела. Капельки пота выступили на лбу и над верхней губой. И в тот момент, когда я уже чувствовала дыхание моего партнера, раздался голос мистера Адджо:

- Хазани! Хазани, сынок, ты где?

Я раскрыла глаза и увидела испуганное лицо Хазани. Он отпрыгнул от меня как от дьявола, но в следующую секунду вернулся и, притянув за шею, поцеловал в губы. Я не ожидала и не была готова к такому напору. От мальчишки пахло горохом, поэтому, задержав дыхание и сцепив зубы, я ждала, когда же он прекратит слюнявить мой рот. Поцелуй затянулся, и мне пришлось укусить Хазани в нижнюю губу. Он ойкнул, отпустил меня и вытер рукавом выступившую кровь.

- Туфах! – сказал он, улыбнувшись, и побежал к отцу.

Я смотрела ему вслед и гадала, что же могло означать такое смешное слово. Вечером, смущаясь и краснея, спросила у дяди. Он ответил - «яблочко». «Хорошо, что не горох» - подумала я и тоже улыбнулась.

Продолжение следует

Вечером, лёжа в постели, я прошу у Бога одного - не видеть сны. Возможно, такое жёсткое неприятие мной сновидений связано с тем, что я просто не понимаю, для чего они приходят в мою жизнь. А может, всё понимаю, но не хочу принимать этот дар. Но, что интересно, я открыла удивительную связь между интуицией и, как говорил Фрейд, «королевской дорогой в бессознательное». Если я игнорирую первую данность, то вступает в действие «план Б», показывающий, словно маленькому ребёнку в картинках, недостойное прошлое и идеальное будущее. Может таким способом подсознание пытается достучаться до меня? Законы, по которым оно работает - тайна «за семью печатями», но превращаться в гадалку и разгадывать ребусы мне не хочется. Пусть будет то, что будет. С этой минуты я вступаю в клуб фаталистов.

Вращаясь на платформе, установленной посреди гигантской «песочницы», я вглядываюсь вдаль, прищурив глаза от яркого света, отраженного от кристалликов диоксида кремния, а попросту кварцевого песка, в огромных количествах рассыпанного вокруг. Хочется поднять руки и закрыть ими глаза, но страх упасть с деревянной лошади, на которой я сижу, заставляет ещё крепче вцепиться ей в гриву. Перед нами кружится слоник, поднявший высоко над головой хобот с китайским фонариком, за моей спиной парит единорог, купаясь в пенном серебристом облаке в компании с Солнцем и Луной, справа сказочное существо с витыми рогами и рыбьим хвостом улыбается милому ослику с умными грустными глазами и огромными ушами.

Яркий шатровый купол над головой, звенящие в движении бубенцы, развевающиеся на ходу шелковые ленточки – это всего лишь давняя мечта, воплощенная во сне, потому что ещё никогда в реальности мне не доводилось кататься на французской карусели. Я видела уменьшенную копию аттракциона в витрине универмага House of Fraser. Механическая игрушка как магнитом притягивала к себе детей и взрослых. Ребятишки разных возрастов, прилипнув носом к стеклу, завороженно смотрели на движущиеся фигурки, стараясь запомнить каждую деталь. Окружающее пространство наполняла мелодия, напоминающая звучание арфы, по струнам которой, прыгая с одной на другую и цепляясь коготками, пляшут миниатюрные птички.

Во сне скорость нарастала, от задержки дыхания голова закружилась, и я резко проснулась. Первое, что увидела, был верх палатки, надувшейся от потока воздуха, проникавшего снаружи. В окошке, прикрытом только москитной сеткой, чернело небо с тысячью мерцающих на его фоне звездочек. Дядя рассказывал, что самые яркие и крупные – это планеты, вращающиеся вокруг Солнца, а те, что поменьше – на самом деле гигантские газовые шары, которые удалены от Земли на миллионы километров и возможно, эти звезды уже погасли, но мы продолжаем видеть их сияние, которое пришло к нам спустя тысячи лет. Какое терпение нужно иметь, чтобы рассказывать семилетнему ребёнку про звёзды, вулканы, глубины недр и космоса! Но он это делал и, как казалось мне, сам получал огромное удовольствие от этого процесса. Когда я не понимала механизм смены времен года, в ход шли апельсины, орехи, несколько линеек, керосиновая лампа, и передо мной разворачивалась грандиозная фантастическая феерия. Извержение вулкана – вершина творческой мысли дяди Лэмба. Сначала он рисовал на листе бумаги удивительные цветные схемы со стрелочками, указывающими те места, где земля испытывает напряжение, а уже после, на примере кипящей в чайнике воды или бурлящей пшеничной каши, изображал пузырящуюся и разливающуюся магму. Затем мы с удовольствием эту «магму» съедали, правда, к неудовольствию Джумо, которому приходилось отмывать пригоревший чугунок.

Мало-помалу в палатке стало светлее, но ещё не настолько, чтобы каждый предмет стал узнаваем и приобрел присущие ему цвет и форму. Кое-где ещё оставались совсем уж тёмные уголки. Внутренние биологические часы спящих мужчин подсказывали им о приближающемся рассвете: дядя перестал похрапывать, а Джуд вертелся с бока на бок, видимо ища именно то положение, в котором он сможет досмотреть свой сон. Я же лежала, уставившись в потолок, закинув руки за голову, и мечтала о подарках в приближающийся день рождения. И так как их скорее всего будет немного, всего два, я просто перебирала в уме возможные варианты. Это было совсем не трудно: конечно будут книги, хотя я бы предпочла подзорную трубу или бинокль. У мистера Эвери на шее висел армейский бинокль. Большой и красивый. Я с завистью наблюдала, как он прикладывал его к глазам и с важным видом поворачивался на каблуках вокруг своей оси. Что же ещё… Может, подарят куклу. Это будет большой ошибкой, думала я. Даже не помню, когда в последний раз я хотела поиграть в дочки-матери. Но ещё сложнее было вспомнить, какое сегодня число. Это было ужасно. Позволить себе пропустить наступление такого долгожданного события я не могла, и поэтому решила сегодня же попросить у дяди календарь.

Довольная качеством идей, посетивших меня в это утро, я спустила ноги с лежанки, всунула их в сандалии и направилась к умывальнику. Было ещё очень рано, и с возвышенности, на которой находился наш лагерь, я видела, как вся округа утопала в белёсом тумане. Поежившись от прохладного воздуха, заставившего волоски на моих руках встать торчком, я краем глаза заметила тёмное пятно в клубящейся дымке. Оно двигалось. Замерев с мисваком во рту (палочка для чистки зубов), я напрягала глаза, пытаясь увидеть, кто бы это мог быть (вот когда бинокль оказался бы кстати), но уже через минуту была уверена, что к нам направляется всадник, и он - европеец. За ним следовала ещё одна лошадь, но без седока. Человек увидел меня и издали замахал в приветствии рукой, а когда он приблизился, я поспешила разбудить дядю.

- Дядя, вставай! К нам едет мистер… Черт, забыла… Как же его… Ну, тот, шотландец, который был с нами на скачках.

Мужчины поднялись с лежанок и поспешили наружу.

- Ого! Адам! Рад тебя вновь видеть, - приветствовал его дядя. – Что-то случилось? – дядя не ждал гостей и был удивлен.

- Да, нет. Тпрууу, останавливайся, животинка, приехали, - заговорил с лошадью Адам и похлопал её по шее. – Что может случиться, Ламберт? Ехал мимо, да решил навестить вас, - засмеялся он и хитро подмигнул.

Говорил гость, не спеша, но очень странно, тягуче выговаривая каждое слово.

– Всё расскажу, дай срок, дружище.

Я поняла, почему мне так показалось - он устал, но тем не менее лихо спрыгнул с лошади и с чувством пожал протянутые руки. Мистер Трунсер был одного роста с дядей Лэмбом, но шире в плечах, мускулистее. Про таких говорят – коренастый или крепыш. Копна каштановых волос, в данный момент слипшихся от пота и пыли, заросшие щёки, черные отметины от поводьев на кистях, замусоленная рубаха, покрытая белыми солевыми разводами– всё говорило о том, что этот человек долго путешествовал. Адам ослабил подпругу, снял седло и поклажу, отвел в сторону и стреножил лошадей. Дядя помог ему, а затем наполнил поилку.

- Мне бы умыться, друг. Да чистой воды напиться. Ну и коль у вас найдется напиток покрепче, то я ваш должник до скончания времен, - продолжал он, приложив правую руку к сердцу.

- Конечно, конечно. Держи полотенце.

Джуд растапливал печь. Я завязала волосы и побежала за водой к колодцу, и когда вернулась, дядя и гость уже сидели за столом и о чём-то тихо беседовали. Пахло жаренным пирожками: на раскаленной сковороде «пыхтела» лепешка, вздувшаяся как ракушка. На столешнице красовались тарелки с вчерашней курицей, овощами и зеленью, козьим сыром и финиками, а по самому краю, направляясь к локтю Адама, двигался, задрав свой хвост, маленький скорпион. Раздумывала я не долго. Бросила ведро и, за пару шагов достигнув стола, прихлопнула паука первой, попавшей в поле зрения, книгой. Удар получился достаточно громким и, главное, неожиданным для сидящих за столом. Они вздрогнули и уставились на меня. Я же с видом победителя показала им мокрое пятно на обложке, принадлежащей дневнику Бельцони, и такое же пятно, но с зелёными вкраплениями, на столе.
Адам назвал меня «истребительница скорпионов», а дядя только грустно улыбнулся и закатил к небу глаза. Мне же было весело.

Завтракали молча. Мы поглядывали на гостя, который механически отправлял в рот всё съестное, что появлялось в его поле зрения. Выпив залпом очередную порцию бренди, он наконец сказал:

- Мне надо выспаться, двое суток без сна. Если сейчас же не лягу, грохнусь прямо тут…

Никто не возражал, и вскоре из палатки донесся звучный храп, давший нам повод для шуток и кривляний.

Проснулся Адам в тот час, когда солнце скрылось за горизонтом, уступив своё место бесчисленным звездам. Мужчины устроились у небольшого костра, облокотившись спинами кто на седло, а кто на ящики. Меня хотели отправить спать, но я категорически отказалась, притащила из палатки одеяло и, завернувшись в него, демонстративно села рядом с Джудом. Он захихикал, обнял меня, и на этом обсуждение вопроса о неукоснительном выполнении режима было окончено. Мужчины курили, время от времени подливали в кружки алкоголь, а я смотрела на огонь и слушала рассказ Адама.

- Я тебе говорил, Ламберт, что знаю толк в лошадях? На родине разводил местную породу, хайландские пони называется, а проще шетли. И у меня неплохо получалось. Жил я с семьей на острове Фаул, дом у нас небольшой, но крепкий, строил этими руками, - Адам выставил на всеобщее обозрение свои пальцы.

- Когда от болезни умерли сын и жена, всё стало валиться из рук. Да и сам тяжело выздоравливал, кашель мучил. Так вот, попросился ко мне на ночлег бродяга. Вокруг на сотню миль ни души. Откуда он взялся - не знаю. Сам не сказал, а я не спрашивал, не моё это дело. Он, присмотревшись ко мне, намекнул, что климат не подходит для моих лёгких, нужен сухой теплый воздух, а иначе меня ждёт участь родных. Увидев, как я управляюсь с лошадьми, стал рассказывать про породу, выведенную в Северной Африке, про достоинства, характер. Я ему сперва не очень-то и поверил. А после его ухода стал размышлять о своей жизни, и в какой-то момент решил всё изменить. Не производил тот парень впечатления пустомели. Что бы он не говорил, я чувствовал, что он знает толк в лошадях. Так я оказался в чужой стране, с единственной целью – увидеть эту лошадь и, если получится, купить парочку для разведения. Вы помните, где я с вами познакомился? - Адам, вскинув брови, посмотрел на меня. – Вот. А спустя месяц я верхом на верблюде, без проводника двигался на запад, надеясь только на чутье животного и свою удачу. Мне рассказывали про уклад жизни берберских племен, но меня интересовала только их лошадь. Ни козы, ни верблюды, хотя они тоже славятся выносливостью. Только чистокровная асиль… Так они её называют. Двое суток верблюд нес меня не знамо куда. В какой-то момент я стал сожалеть, что ввязался в эту авантюру, но утром третьего дня меня разбудили пинком под рёбра, и пришлось пожалеть об этом тысяча первый раз. Открываю глаза… Святая Бригитта! Дюжина разбойников окружили и оружие направили мне в голову. Лица закрыты, только глаза блестят. Не помню, что говорил, но страх заставил вспомнить все слова, которые знал. В итоге остался жив. Завязали мне глаза, черти, и ещё дня три водили кругами. Боялись, видать, что запомню дорогу в их деревню. Так оказался у туарегов.

Адам сделал паузу, чтобы смочить горло.

- Вождь спросил, что я делал на их территории. Ну, я ж не дурак, открывать свои намерения. Ответил, что заблудился. Поверил мне или нет, не знаю, но стал я на них работать. Дали мне помыться, одежду принесли свою, чтобы не отличался от других. Платок завязали, чтобы мои мысли и слова, если они плохие, не смогли навредить людям племени. Так объяснил мне мужчина, который его завязывал. Да, забыл… Когда мылся, он увидел крест на моей шее. Оставили, не забрали, наоборот смягчились как-то.

Адам вынул из-под рубахи висящий на цепочке крест и показал нам.

- Кельтский, - произнес дядя, - очень старый. Откуда он у тебя?

- От прадеда. По мужской линии передается, - ответил Адам и с грустью добавил: - Но теперь, похоже, со мной в могилу уйдет.

Крест отличался от католического: орнамент из переплетающихся бороздок равносторонними лучами расходился на четыре стороны света и вписывался в окружность, украшенную таким же узором. Даже мне было понятно, что это символ, смысл которого давно забыт.

- Что было дальше? – спросил Джуд.

- А дальше вмешалась удача или судьба. Называйте – как хотите. Мне поручили помогать по хозяйству. Доил коз, верблюдиц, присматривал за ними, мне не нужно было объяснять, как и что делать. Язык учил. Особенно их женщины были довольны, хохотали над моими уроками всей деревней. Но всё по-доброму, по-людски.

Адам засмеялся.

- Однажды я заметил, что серьезными стали хозяюшки, и в заботах с утра до ночи. На мои расспросы отвечали, что намечается собрание рода. Раз урожай собрали, скотину вырастили, теперь пора караван за солью отправлять и торговлей заниматься. Каждый год на собрании решали, что и кому нужно поручить. Одни выращивают, другие продают, третьи - охраняют. Ведь соседи могут напасть и отобрать товары. И понял я, что уклад их точь-в-точь как у нас в старину был. В каждой местности свой клан, в клане кастовое разделение. Четкая иерархия. Земледельцы, скотоводы, воинство и, конечно, знать.

- Удивительно, как за тысячи километров друг от друга народы живут по одним и тем же законам, - озвучил дядя свои мысли.

- Это сущая правда, Ламберт. Стали прибывать гости. Все мужчины, настоящие воины, при оружии, большинство на верблюдах, несколько на лошадях. Я со стороны наблюдал. Осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания. Одна кобылка серой масти показалась знакомой, обратил на неё внимание потому, что она прихрамывала чуток. А глаз у меня наметан. Всадник привел её в загон и стал осматривать ногу. Я спросил, нужна ли ему помощь. Он посмотрел на меня, и я узнал в нем того парня, со скачек.

На этих словах я встрепенулась, Джуд сжал моё плечо, а дядя посмотрел на меня говорящим взглядом: «Молчи!» Я слегка качнула головой, дав ему понять, что буду осторожна, и продолжила слушать.

- Я и открылся ему, сказал, что видел его победный финиш. Он сперва насторожился, но потом спросил, кто я и как попал к ним, могу ли помочь лошади, а то придется её прирезать. Я осмотрел ногу кобылки, ничего серьезного не увидел: небольшое растяжение да спазм мышц. Сказал, что постараюсь вылечить, но с неделю ему придется обойтись без неё. На том и сошлись. Парень ушел, оставив меня со своей красавицей. Сперва она не подпускала к себе, но я знаю подход. Животные ласку любят. Так мы и подружились. Стал ей тёплые компрессы прикладывать, припарки из трав, массаж - очень действенное средство, а главное отдых и хорошее питание. Через неделю она по загону тихой рысью бежала, как будто ничего и не бывало. А теперь самое интересное. Представьте мое удивление, когда в один из дней вождь говорит, что продал меня, и показывает на того самого парнишку. Чего мне стоило сдержаться и скрыть свою радость, знаю только я.

- Продал? – удивились мы с Джудом в один голос.

- Да, ребята. Продал и глазом не моргнул. Видать, у них это в порядке вещей. Но я не в обиде. Дальше вот что было. Неделю провел в дороге с новым хозяином, пока мы не прибыли в его поселение. Увидел я, что живут эти люди побогаче, и внешне совсем другие. На нас лицом похожи, кожа светлая, ростом выше. Взгляд открытый, даже дерзкий. А глаза такие синие, будто вобрали в себя само небо. Называют себя имхары, благородные.

Я было открыла рот, чтобы спросить про Итри, но Джуд был готов и снова сжал моё плечо.

- И как же тебе жилось у них, Адам? – спросил он, чтобы заглушить мой писк.

- Жилось хорошо, но не долго. Отмечали они праздник. День осеннего равноденствия. По-нашему Сауинь (Samhain). Народ серьезно готовился: мужчины оружие начистили, наточили, женщины нарядились, украшения нацепили, лица расписали крестами да знаками непонятными. Чудно. Танцевали вокруг костра: то кружились, то на коленях ползали, а как устали – запели песни. Да так душевно! Лучшего певца наградили. Вождь ему кинжал вручил. Затем стихи рассказывали, про доблесть воинскую, про любовь тоже были. Женщины вздыхали, очень им понравились стихи. Они в сторонке сидели и улюлюкали в одобрении. А уж после многие разошлись отдыхать, но я остался, не хотел ничего пропустить. Стали они истории рассказывать про охоту, про своих лошадок, на которых они за газелями охотятся. Вслушивался в каждое слово, о чем не понимал, о том догадывался. Вижу, парнишка, мой хозяин, слово взял. Его, кстати, Идигер зовут, по-нашему орел. И он оказался сыном вождя. О как!

Переместив вес тела на другую руку гость продолжил:

- Стал он рассказывать про скачки, про кобылку свою быстроногую, которая принесла победу и славу их племени, а потом заговорил о смелости и отваге, которой наделены войны его клана. Потом я потерял нить его речи и понимаю, что говорит он о ребёнке, девочке, спасшей его от коварных англичан. И как он ей благодарен и что считает её своей сестрой. Мужчины у костра цоколи языком и качали головами. Я, если честно, ничего не понял. Кто спас, кого? И на следующий день спросил Идигера, о ком он говорил. И что вы думаете? Он стал описывать девчонку, в которой я узнал вашу Клэр.

Я замерла на месте и не знала, что мне делать. Дядя хмыкнул и закрыл лицо кружкой, делая глоток бренди. И только Джуд предательски улыбался.

- Сопоставив его рассказ с событиями того дня, я стал уверен в своей догадке. Извините, но я рассказал пареньку о вас. Всё что знал. Если честно, я даже представить не мог, что он так обрадуется. Неделю спустя меня позвали в шатер. Там был вождь и его соплеменники, занимающие высокое положение. Мне сообщили, что я буду свободным с той минуты, когда выполню важное поручение. Если не выполню, вновь останусь рабом или мертвецом. Вот так, Клэр...

Адам встал и, обращаясь ко мне, произнес:

- Передаю слово в слово. Прими в знак восхищения к твоему бесстрашию с благодарностью за спасение благородного Идигера, любимого сына Изема, вождя туарегов…

Он ушёл в темноту и вернулся спустя минуту, ведя за собой лошадь. Протягивая мне поводья, он сказал:

- Надеюсь, я не ошибся, и это была ты? Клэр? Что-то не хочется мне вновь становиться рабом, и… умирать тоже не хочется, – пытался шутить он, заглядывая в мои глаза. - В седельной сумке наряд для коня. Сбруя, накидка праздничная, но я не стал одевать, чтобы не привлекать внимания.

Я стояла как столб и смотрела на лошадиный глаз, который уставился на меня.
Дядя пришел на помощь:

- Ну, раз дело приняло такой оборот, я расскажу тебе, Адам, как всё было. Надеюсь, тебе не нужно говорить, что это должно остаться между нами.

Дядя Лэмб коротко поведал Адаму историю, услышанную с моих слов. Не забыл упомянуть про шерифа и мальчика по имени Хазани.

- Мне нужно выпить… - только и вымолвил Адам.

Все находились в некотором шоке и легком возбуждении. Я – от того, что получила в подарок коня, о котором даже не мечтала. У дяди было несколько причин впасть в растерянность: во-первых, он не ожидал, что о моей персоне станет известно в каком-то африканском племени, а во-вторых, ему предстояло подумать, как обезопасить нас от шерифа, если он узнает правду. Адам радовался свободе и сбывшейся мечте: ему тоже подарили коня. Правда не чистокровного, но и он был прекрасен. Легче всего было Джуду. Он наблюдал за нами со стороны и смеялся, а потом произнес золотые слова:

- Господа, хватит на сегодня чудес! Идемте спать!