Автор:Amanda_Roy (разрешение на публикацию получено) Фэндом: Чужестранка, Гэблдон Диана «Чужестранка» (кроссовер) Главные герои: Джеймс Александр Малкольм Маккензи Фрезер, Клэр Элизабет Фрейзер Пэйринг: Джейми/Клэр Другие персонажи: Роджер Маккензи, зать Джейми и Клэр; Брианна Рендолл Фрейзер, Маккензи, дочь Джейми и Клэр, жена Роджера; Джеремайя (Джемм) Фрейзер Маккензи, их сын, внук Джейми и Клэр. Рейтинг: NC-17 Жанры: Повседневность, POV, Hurt/comfort, ER (Established Relationship), Пропущенная сцена Предупреждения: сцены домашнего наказания, откровенные сексуальные сцены Размер: Миди 3 части Статус: закончен
Описание: Тема доминирования стара, как Мир, и касается всех и каждого. Она фундамент безопасности. Мир через ее призму становиться на порядок проще. Она возбуждает. Стоит только проникнуться ее сутью. "Когда ты мужчина, то значительная часть того, что ты должен делать – очертить границы и бороться с каждым, кто пересекает их", - говорит нам Диана устами Джейми. Но лидером может стать не каждый. Ты должен быть готов. Ты должен иметь на это право силой своей личности. И это право должно быть признано
Публикация на других ресурсах: уточнять у автора/переводчика
Примечания автора: Эта история, по большому счету, - разговор о Любви. Любви настоящей, не ради себя, а ради другого. Ведь настоящая Любовь - это всегда ответственность за того, кого любишь, за его безопасность - и решения при этом часто не бывают простыми. Строгая иерархия в непростое время - издревле вопрос выживания. На что ты готов пойти, чтобы сберечь то, что тебе дорого, защитить того, кто тебе не безразличен? Кроме того, эта трилогия о развитии честности, доверия и понимания между героями, который, в первую очередь, проявляется в таком непростом для них всех вопросе, как подчинение и наказание. Иерархия - сила личности - ответственность - границы - безопасность. И немного юмора.
Есть в телесном наказании какая-то особая красота;
люди определённого склада достигают в нём полноты чувств...
Это относится и к тому, кто наказывает, и к тому, кто терпит наказание...
Они раскрываются. Раскрываются и в женственности, и в мужественности...
Философ
Часть 1. ЗАНЯТНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ЛЕГКОМЫСЛИЯ
Немного предыстории к первой части:
В результате своей шпионской миссии по предотвращению восстания 1746 года и гибели якобитов в бойне на Каллоденском болоте (2-я книга Дианы Гэблдон серии «Чужестранка»: «Стрекоза в янтаре») Джейми и Клэр Фрейзеры оказываются принятыми при дворе короля Франции и приглашены на королевский бал в Версале.
«Джейми колебался, и Аннализ потянула его за руку.
– Идемте же! – настаивала она. – А за свою даму не волнуйтесь, – она окинула мой сногсшибательный прикид одобрительным взором, – в одиночестве ей долго скучать не придется.
– Этого-то я и боюсь, – пробормотал Джейми еле слышно. – Ну, так и быть, разве что на минутку.
На миг ему удалось высвободиться из цепких рук Аннализ, и он шепнул мне на ухо:
– Если найду тебя в одном из этих альковов, Сассенах, мужчина, с которым ты там будешь, считай – покойник. А что касается тебя… – Рука его бессознательно потянулась к шпаге, висевшей на поясе.
– О нет, не пойдет, – возразила я. – Ты ведь на своем кинжале поклялся, что никогда больше не будешь меня бить. Какова же тогда цена твоим клятвам, а?
Он через силу усмехнулся:
– Нет. Бить я тебя не буду, во всяком случае – не так, как бы мне хотелось.
– Вот и хорошо. А что тогда ты со мной сделаешь? – продолжала дразнить я его.
– Что-нибудь да придумаю, – мрачно ответил он. – Еще не знаю, что именно, но тебе вряд ли понравится.
Окинув напоследок присутствующих испепеляющим взором и сжав мое плечо жестом собственника, он позволил Аннализ увести себя...»
Диана Гэблдон, «Чужестранка, кн. 2, глава 9»
Как водится, самоуверенная Клэр не прислушалась к увещеваниям мужа и попала именно в ту неловкую ситуацию, о которой он так настойчиво предупреждал. Незадачливый ухажер со скандальным блеском был выполоскан в близлежащем фонтане непреклонной рукой мощного свирепого шотландского ревнивца, а непокорная жена, видимо заслуживает отдельного и, как следствие, не совсем приятного разговора. Но даже в самой патовой ситуации Клэр не привыкла сдаваться, как, впрочем, и Джейми…
***
Франция, Версаль, Королевский Дворец 1744
– ТАК ЧТО Я ГОВОРИЛ ТЕБЕ насчет алькова, девонька? Не напомнишь мне? – синие глаза скептически прищурились. Мои плечи сами собой слегка дернулись в недоуменном: «Ну, а что тут такого?» Вторая смутная мысль, вспыхнувшая в панически опустевшей вдруг голове, была: «А не пойти ли мне куда-нибудь прогуляться пока… не поздно? Воздухом, так сказать, подышать?..» – Могу ли я хоть раз в жизни рассчитывать, что ты примешь к сведению мнение своего законного мужа, а, Сассенах? Или, позволь спросить, я для тебя пустое место? – довольно сухо сообщил мне Джейми, пригвоздив к месту негодующим взглядом. И желваки, проклятье, у него ходуном ходили. Что ж… Вполне ожидаемый нагоняй. Я лихорадочно сглотнула, упрямо стараясь не выдать крайне неприятного ощущения пустоты в моем животе, но мой голос не желал со мной сотрудничать. Он предательски вздрагивал и слегка истерил. – Ну, я-то в чем виновата? – попыталась я скрыть свое смятение за дерзким тоном избалованной недоросли. – Мои ноги устали и отекли, и мне совершенно необходимо было снять эти чертовы туфли. Мне что, прикажешь снимать их посреди зала? – Ну, разве я был не прав? А? – он со вздохом, полным глубокого утомления, поднял глаза к потолку, словно призывая Всевышнего дать ему терпения и сил – и побольше, а потом опять испепелил меня взглядом, метнув в мою сторону небольшую молнию. Но его патетическое воззвание не оказало на меня должного педагогического воздействия. Скорее, совсем наоборот – оно подействовало слегка парализующе. – Разве я не обещал тебе, – снова этот пафосный надрыв в голосе, который сделал бы честь самому популярному рыночному актеру из провинциальной бродячей труппы, – что какой-нибудь похотливый лягушатник непременно захочет воспользоваться этим моментом? И я его даже, где-то в глубине души, понимаю, если отбросить свою личную заинтересованность. Ни один нормальный мужчина в рассвете сил не смог бы удержаться от непристойных мыслей при виде этого, излишне соблазнительного декольте. Что я тебе и пытался донести! Не находишь ли ты верным такое утверждение, жена моя, что ты задалась целью ославить меня на весь королевский двор, да еще и весь этот чертов рассадник разврата, называемый Парижем, в придачу? О, Боже ты мой, какая тирада! Вроде он никогда не говорил мне, что «Отелло» – его любимая произведение… Я с дурацкой улыбкой на устах, легкомысленно похлопала глазками и, на всякий случай, слегка вжалась в стену попой, почувствовав реально надвигающуюся грозу – на лбу у моего раздухарившегося супруга сошлись угрюмые морщинки. Вряд ли меня можно было осуждать за некоторую панику, если вспомнить предыдущую трепку и многодневную боль в безжалостно выпоротом седалище после. Огромная рыжая фигура некоторое время нервно передвигалась по комнате, напоминая мне растревоженную особь семейства кошачьих. Очень крупных и свирепых кошачьих, между прочим. Потом она резко остановилась, видимо приняв какое-то решение, и, повернувшись лицом ко мне, стала медленно и хладнокровно расстегивать ремень. При этом лицо моего благоверного было довольно мрачным и, конечно, ни в коей мере не обещало славный вечерок в кругу любящей семьи. Ой-ей-ей… Иисус твою ж… В животе как-то нехорошо сжалось, и я почувствовала, что мне стало трудно глотать. Я посмотрела по сторонам, ища пути к отступлению. Где-то, в опустевшей вдруг голове, возникла отчаянная мысль, что на этот раз без основательных потерь со стороны противника ни за что не сдамся, пусть себе не воображает! Я поискала вокруг себя на предмет «чего-нибудь потяжелее». Вон на столе подсвечник стоит, но до него еще успеть добежать надо. Между тем, мой безнадежно посуровевший муж сдернул килт, стащил сапоги и, оставшись в одной рубахе, сел на кровать. Ремень он старательно освободил от всех его мужских причиндалов, типа дирка и споррана, и положил рядом. Хмм… Ну, хорошо, и что дальше, черт шотландский? – Итак… – проговорил он, многообещающе потирая свои весьма привлекательные коленки. – Я жду. Я сделала шаг к подсвечнику. Может ждать хоть до второго пришествия, нечего тут распоряжаться! Тоже мне, начальник нашелся. – Клэр! Да подойди же ты ко мне. Мне нужно с тобой основательно потолковать. Обсудить, так сказать, возникшее недоразумение. Рассеять, опять же, ненужные сомнения. – Кто? Я? Еще один шажок к спасительной железяке. – Мпфмм… А тут разве еще кто-нибудь есть? – он с подчеркнутым интересом поглядел по сторонам, заглянув даже под подушку, подвернувшуюся под руку. – Кроме тебя что-то никого не нахожу... Или ты уже не Клэр? И как-то так нехорошо ухмыльнулся. Ах, дьявол тебя забери! Лучше бы я сейчас была не Клэр, это точно. Хотя, на его месте, я бы не стала так хорохориться. Добавлю-ка я истеричности в голос. – Вот еще! И не подумаю! Или тебе опять память отшибло, рыжий ты ублюдок, как ты клялся и божился на своем… кинжале не трогать меня!.. Лучше даже не начинай. Джейми в раздумье приподнял бровь, потом сощурился и угрожающе, со стальным нажимом, проговорил: – Подойди сюда сейчас же, девица! – И опять излишне энергично похлопал по крепким коленям. От этого жеста ноги окончательно ослабли, и, вдобавок, внутренности мои превратились во что-то кисельно-невесомое. Ощущение дурноты и неуправляемости постепенно овладевало моим телом. Но что ж, так как сдаваться я все-таки не намерена, придется применять тяжелую артиллерию. Ну не существует в природе мужчин, которых при желании нельзя было бы сделать чуточку покладистей. И, решив не искушать судьбу в попытках доказать стене, что она не там стоит, я коварно сменила тактику. Ну, так, чисто по-женски... Право, наши, Евины способности нам для того и дадены, насколько я смыслю в ситуации. – Неужели ты собираешься пороть свою несчастную, беременную жену, которая к тому же тебя безумно любит? – проговорила я сиропным голосом. – Может, лучше пойдем в кроватку, а, Джейми? И я докажу тебе на практике свою непогрешимую преданность. У меня как раз на это только и остались силы. Так, а теперь повторим этот фокус с умилительным хлопаньем ресницами и... взгляд – понежнее! А так же – хоп-хоп! – беззащитную улыбочку… А теперь, особо изысканно извиваясь всеми своими, хвала Господу, сочными прелестями, расслабленно потянемся… И нарочито утомленно зевнем. Ага, ну вот, слишком просто… В мгновение ока лицо Джейми переменилось, глаза засверкали задорными искорками, было видно, что он пытается скрыть невольный смешок. И я немного расслабилась. Заслужила… – Хмм… предложение, конечно, заманчивое, но я бы предпочел сначала разобраться с возникшим инцидентом. Да, что за черт упрямый! – И, вообще-то, жена моя, можешь не надеяться, пороть я тебя как раз не собираюсь. Хотя… – он скорчил чуть разочарованную гримасу, – очень хочется, буквально руки чешутся!.. Итак, красотка, подойдешь ли ты ко мне все-таки, или будем так до вечера препираться? Я?! Препираюсь?! Это новости! Ладно. Посмотрим… Я самонадеятельно приблизилась и остановилась от него в двух шагах. Крайне неосмотрительно с моей стороны… как оказалось. – Ну... чего надо тогда? Ах, черт! Мощная левая рука метнулась, словно гюрза, молниеносно перехватив меня поперек талии, и, не успела я опомниться, как уже лежала животом на правом колене мужа. Его левая нога ловко обвила мои брыкающиеся икры, а правая рука подтянула верх моего туловища на кровать, плотно прижав спину локтем. – Ах, ты! Вероломный ублюдок! – завизжала я, судорожно пытаясь вырваться и ощутила, похолодев, как его сухая горячая ладонь скользит мне по бедру, задирая полотно тонкой сорочки. Правой рукой я действовать не могла, потому что она оказалась зажатой между моим возмущенно виляющим телом и железным боком Джейми. Без вариантов! Зато левой я нещадно колотила его по голым ногам – на что он, кстати, реагировал не больше, чем скала на кузнечика. Почувствовав, что он задрал мне подол до самой талии и, ощутив, как беззащитно открыта всем ветрам моя голая пятая точка, я пыталась прикрыть ее этой, пока еще свободной рукой, извергая проклятья и угрозы. Но Джейми нежно перехватил мою бунтующую руку правой ладонью и бережно подтянул ее к моим лопаткам так, что я оказалась намертво скручена и в полной власти этого самонадеянного рыжего чудовища. – Ах ты, клятвопреступник! – я рычала и пыхтела, безуспешно пытаясь вывернуться. – Мерзавец с раздутым самомнением! Я тебе покажу! Гад, садист! Предатель! Гореть тебе в аду! – я попыталась его укусить, но мой рот был слишком далеко от объекта вожделения. – Джейми учти! Теперь уж я этого тебе никогда не прощу!.. Даже просто не надейся! Но он наклонился к моей голове, крайне растрепанной в пылу неравной борьбы, и совершенно спокойно и даже ласково изрек. – Угомонись, Сассенах. Неужели ты думаешь, что я способен нещадно пороть беременную женщину? Вот такого ты мнения обо мне, да, моя милая женушка? Не волнуйся ты так, доверься мне... Я всегда клялся и сейчас клянусь, что не причиню тебе ни боли, ни вреда, даже если бы ты не была беременной, а тем более теперь, моя вредная своенравная девочка... Говоря это, он мягко поглаживал мой оголенный беспомощный зад своей тяжелой ладонью. И я вдруг почувствовала, как в мое бедро уперлась довольно основательная упругость. Я ошарашенно взглянула на Джейми через плечо, будто его увидела впервые. «Вот так новость? Так это игры такие? Да уж, никогда… совсем никогда, дьявол, не знаешь, чего от него ожидать! И как быстро он всему учится, прямо на лету схватывает!» – впрочем, в моем крайнем потрясении, я не удосужилась задаться вполне закономерным вопросом, а где он, собственно, мог этому научиться. Но вдруг, с крайним облегчением ощутила, как гадкий спазм страха, сковывавший мое тело, куда-то испарился. Я благостно расслабилась, с ходу вовлекаясь в эту немудреную, но очень волнительную игру. Моя ладонь, заведенная за спину, уютно устроилась в его теплой руке. – Пороть я тебя пока не буду, – как бы в раздумье, поглаживая мою спину и бедра, продолжал Джейми, – но, пожалуй, надо тебя поучить уму разуму, чтобы знала, как прекословить мужу и срамить его перед всеми этими придворными павлинами. Так что я намерен тебя наказать, даже не сомневайся. Отшлепаю тебя как следует, Сассенах... Я почувствовала обнаженной кожей движение воздуха, и звонкий шлепок сотряс мою задницу. Ах! Вот так сюрприз! Я аж опешила! Так как он хлестанул меня всего лишь кончиками пальцев, удар получился не тяжелый, но довольно жгучий, отчего я подпрыгнула, завертелась, и моя плененная рука непроизвольно сжала его ладонь... – Ай! – Прости, я немного не расслышал… Ты что-то хочешь мне сказать? Не думаю, что я в этот момент так уж хотела сказать что-то особо приятное для его ушей, поскольку я чувствовала себя довольно унизительно, в положении арабской загогулины, получающей трепку по своей голой беззащитной попе, устремленной в потолок. Но я собрала все свое самообладание – а так же остатки здравого смысла – и полузадушено пробурчала: – Что? Что ты хочешь от меня услышать? – О! Ну наконец-то слышу какую-то покорность в голосе мадам «Я-всегда-и-во-всем-права-можете-не-сомневаться» и «Делаю-что-хочу-вы-мне-не-указ». Что ж. Я жду извинений, как минимум. Я закусила губу, немного поразмыслила и целомудренно произнесла: – Извини. Ты был прав… как всегда. А я была не права. – Извини?.. И все? – Джейми многозначительно замолчал. – Извини, мой дорогой муж и господин, – заучено, без особого выражения произнесла я. Ладно, так и быть, подавись… кровопийца рыжий. Джейми самодовольно хмыкнул. – Так… И за что ты у меня просишь прощения, милая. «Милая» прозвучало как-то подозрительно похоже на «маленькую дрянь». – Джейми! – рыкнула я и, обиженно пискнув, дернулась от следующего жгучего удара карающей дланью. – За то, что не слушаю тебя… – фыркнула я свирепо, болтаясь на его коленках, как сырое белье на заборе. Ну, все, теперь ты можешь даже не надеяться на смерть, которая тебя бы порадовала, паразит! – Отлично, моя злобная девочка! Не буду тебя слишком обнадеживать, но я, пожалуй, все же скошу тебе наказание наполовину. Ты хорошо усваиваешь урок, – бархатно промурлыкал мой котяра, подозрительно похожий на льва, и мягко цапнул меня зубами за воспитуемое место. Я ойкнула от неожиданности и вдруг отчетливо поняла, что между ног у меня, оказывается, давно уже влажно, как в том самом омуте, где беспечные черти по своим правилам обитают. Мпмффф… Вдобавок он так нежно провел ногтями по моей спине, что я вся задрожала от желания «сама-не-понимаю-чего» и требовательно выставила под его руку свой еще не до конца отшлепанный зад. Сама. Вот так новость! Я на всякий случай еще раз покопалась в своем помутненном рассудке. Эй, парень, ты в своем уме? «Отстань, зануда, не мешай наслаждаться!» – сварливо буркнул мой ошалевший мозг. Тем временем мой, не в меру развоевавшийся супруг довольно хмыкнул и вновь не слишком усердно хлестанул меня, имитируя шлепок. Я немного отстраненно понаблюдала за этим со стороны и с ужасом поняла, что остатки моего здравомыслия окончательно покинули меня теперь. Можете себе вообразить картину: моя голая попа была вся во власти моего сурового властелина, такого сильного, требовательного. И он наказывал меня... За дело же, да?.. О, Господи! Святой, мать его, Рузвельт! Или кто там еще бывает? Есть от чего потерять разум и начать основательно крутить бедрами, чувствуя, как рука его в ответ мнет и терзает мое столь усердно оттопыренное мягкое место, что мне могла бы позавидовать самая гибкая из загулявших кошек. Его пальцы моим задом, похоже, ограничиваться не собирались и неожиданно, по-хозяйски, проникли мне между ног. Мои позиции окончательно были проиграны, когда я ощутила эту твердую нахальную плоть в своем предательски жадном местечке, не утруждающем себя, как оказалось, согласованием своего распутного желания с моими, высоконравственными, и вполне себе довольном ситуацией. И, с некоторым удовлетворением услышала сквозь пелену своего помутненного сознания, как и Джейми, сдавлено подстанывая, хрипло, тяжело задышал. – Ох! девочка моя! Ты вся мокрая! – то ли удивился, то ли констатировал он, и голос его, от этого нехитрого вывода, практически прервался, будто ему не хватало воздуха. Я почувствовала, что он выпустил мою ладонь и начал ласкать меня уже двумя руками, проникая под задранную рубашку, до самых плеч и охватывая меня всю, блаженно растекшуюся по его коленям на манер кисельной лужицы. Я слабо осознала, что совсем улетаю, разрази гром этого рыжего черта, когда он наклонился и стал покусывать мои подрагивающие отшлепанные ягодицы, а потом нежно ласкать их языком, при этом настойчиво проникая в меня пальцами снова и снова. Я выгибалась и стонала, обнимая его колени и враз позабыв про все свои мстительные и бунтарские мысли. Потом он вдруг перевернул меня так, что я прямиком попала в его объятья, и наши жадные поцелуи, которыми мы без разбору осыпали друг друга, дали бы повод любому диагностировать наше легкое умопомрачение и временную невменяемость... Причем с обеих сторон. – Душа моя… любовь моя!.. – шептал он в коротких паузах, за которые, ко всему прочему, надо было еще успеть вздохнуть. Зато «выдыхал» он очень виртуозно, успевая одновременно несколько дел… – Христос! Как же… мне показать… тебе… насколько… я люблю тебя?.. – Только если возьмешь меня... как можно скорее!.. – требовательно заявила я прерывающимся шёпотом, теперь уже абсолютно вся дрожа от желания так, что готова была распластать его спину в кровь и искусать каждый дюйм такого обидно неподвластного мне сейчас тела. Я судорожно стащила с него рубаху... Тело действительно было. Великолепное. Крепкое, буйное и грациозное. Но он, на удивление, не особо и торопился: уложил меня на кровать, навис надо мной всей своей мощью, и заставил меня остро чувствовать, изувер, как его упругий член мягко кружит вокруг моего ошалевшего чрева, сжавшегося и истекающего. – О, Джейми! Ну же! П-пожалуйста! – задыхаясь, я требовательно обхватила его бедра ногами и тянулась к нему изо всех сил, но он не давал мне прижаться, безжалостно отстраняясь и заставляя страдать от сладкого мучительного трепета. – Так как ты должна меня называть, радость моя? – с придыханием бормотал он, явно наслаждаясь моими безумными телодвижениями от его варварских пыток и продолжая дотрагиваться призывно и легко до моей не на шутку осатаневшей нижней части тела. – Изверг, гад и садист? – мстительно проговорила я со стоном изнеможения и, не сдержавшись, заорала, лихорадочно вцепившись ногтями в его наглую жестокую задницу. – Джейми, пожалуйста! Иначе я сойду с ума! – Да! Умоляй меня. Умоляй, моя красавица. Моя похотливая жадная сучка!.. БОЖЕ! – он задохнулся до судорог, когда резко насадил меня на свой член до самого корня. Я закричала так, как, видимо, кричат приговоренные, когда их разрывает на части. – Да! Да!! ДААА!!! – он приподнялся, а потом опять свирепо и властно вошел в меня несколько раз. Я снова услышала свой надрывный крик и едва ощутила, что сейчас улетаю далеко-далеко и где-то рядом, в блаженных конвульсиях бьется и рычит Джейми. – Господи! Господи, Сассенах… По-моему… хоть я сейчас и умру, но не в моих силах это прекратить… – сдавлено пробормотал мой, вконец измотанный нашими бурными упражнениями, муж и вдруг, нетвердо приподнявшись на локтях, снова начал, теперь уже слишком нежно, целовать меня, спускаясь все ниже и ниже по моему обмякшему телу. Я выгнулась навстречу его теплым губам и совершенно явственно ощутила, что желание мое ничуть даже не остыло, и чаша вожделения, на удивление, еще как полна. Меня опять подхватила, если можно так выразиться, сладкая волна томления и понесла над землей в неведомые дали... Вместе с Джейми.
Сообщение отредактировалаAmanda_Roy - Пятница, 15.12.2017, 20:06
– ПОХОТЛИВАЯ ЖАДНАЯ СУЧКА? – я засмеялась глубоким грудным смехом. Сил на большее у меня не было после длительного, пятикратного оргазма, который устроил мне Джейми. – Э-э-э… ну... это тебе в отместку за… гада, садиста и изверга, – он тоже смеялся, и синий взгляд его лучился нежностью. – Хорошо ли тебе было, свирепая моя кошечка? – он заботливо заглянул мне в лицо. – Ты еще спрашиваешь! – вместо ответа я приподнялась и медленно поцеловала его сияющие глаза. Каждый, по очереди. Он прикрыл их, и, в ту же минуту, я услышала уютное посапывание, переходящее в мягкий храп. Ну вот! Я всегда поражалась этой его способности мгновенно засыпать. Но он и сам кончил как минимум раза три, так что удивляться особо не приходилось. Я с изумлением вспоминала начало... Как он умудрился изобразить все так, что я поверила в неотвратимость и реальность наказания? Вот тоже артист… хмм… разрази гром его рыжую задницу! Я еще раз подивилась недюжинным талантам своего муженька. Особенно, его способности обучаться, все схватывая буквально на лету. В конечном счете, все вышло просто потрясающе. Я опять начала возбуждаться, вспоминая, как воздух холодил мою ничем не прикрытую присмиревшую попу на его твердых коленях. И мое послушное тело под его властными руками... Ммм… Теперь, его лицо, такое доверчиво расслабленное, было совсем близко. Хмурые морщинки исчезли, и мальчишеская мягкость проступила сквозь маску сурового воина, напоминая, что ему всего лишь только двадцать четыре… а уже столько испытал в своей жизни, любовь моя. Он безмятежно улыбнулся во сне, когда я нежно коснулась его щеки костяшками пальцев. Сердце мое, сжавшись, на мгновение замерло. Христос! Этот ублюдочный Рэндалл чуть не отнял его у меня!.. Надеюсь… я так надеюсь, он найдет в себе силы справиться. Нужно только время. И я… Я буду рядом. Но смогу ли я помочь? И, главное, примет ли он мою помощь?.. Пока он спал, я смотрела на него долго, очень долго, стараясь сохранить в памяти мельчайшие черты его лица. И губы мои двигались почти бесшумно: «Джейми... Джейми... Я буду всегда рядом...» Он вдруг открыл глаза, будто и не спал вовсе, и улыбнулся мне, свежий и отдохнувший. – Сассенах... девочка. Я заснул? Я перевернулась на живот и, приподнявшись на локте, тихонько поцеловала его в уголок губ. – Ты храпел как слон. Он хмыкнул, двинулся к моему плечу и, зарывшись в него лицом, удовлетворенно выдохнул. – А что? Слоны храпят? – его дыхание согревало мою кожу. – Не знаю, не видела. Но так говорят. Я подняла руку, заправила взлохмаченную рыжую прядь ему за ухо и продолжила изучать каждую его черточку. Гладкая твердая кость скулы плавно перетекала в «породистую» ушную раковину, крупную и рельефную, формой, немного заостренной вверху, делающей его похожим на неукротимого лесного фавна. Легкая рыжеватая щетина пробивается от самых висков сквозь загрубевшую на ветру пористую кожу. Густые брови на тяжелых надбровных дугах, открытый высокий лоб и разметавшиеся по подушке тяжелые спутанные пряди волос. Викинг. Такой опасный и такой… домашний. – Что? – невнятно буркнул он, не открывая глаз. – Ничего. Люблю тебя. И подула ему в ухо… с удовольствием наблюдая, как он, неприлично взвизгнув, безуспешно пробует увернуться от моего щекочущего дыхания. Под впечатлением от недавних возбуждающих событий, мне вдруг остро, до горячего спазма внизу живота, захотелось немедленного продолжения, и я проворковала... коварно куснув его мочку так, что он обиженно охнул. – Знаешь, милый, я тут подумала. Будем справедливы – твоим воспитанием также не мешало бы заняться... Ты заслужил это не меньше моего. – Что? Тоже выпороть меня хочешь? – огорошил он меня своей прямотой и ухмыльнулся, потирая замученное ухо. – Интересно было бы узнать, за что это? – Ах, ты считаешь, что тебе не за что всыпать? – брови мои изогнулись в негодовании от такого невиданного нахальства. – У меня прямо аж руки иногда чешутся надрать твою упрямую задницу. Очень. Он слегка отстранился от моего лица и внимательно посмотрел на меня, кажется, с трудом сохраняя серьезность. – Вот как? А мне всегда казалось, что я такой весь замечательный, аж противно. – Кто? Ты?? – я от изумления опешила, а потом долго-долго смеялась, не в состоянии остановиться. – Знаешь, милая, подозреваю, что из нас двоих в воспитании больше всего нуждаешься ты, моя дерзкая мегерочка. Мой отец, да пребудет Господь с ним на небесах, драл меня так, что я вечно ходил с расписанной задницей, и это принесло свои плоды – как видишь: перед тобой просто идеальный экземпляр. А тебя твой дядюшка пальцем не тронул, как ты сама говорила, и поэтому ты совершенно не умеешь себя вести, особенно в приличном обществе. Мои глаза расширились. – Что?! Ах ты... ах ты... это я-то вести себя не умею?! И это мне говорит самовлюбленный упрямец, каких свет еще не видывал! Он засмеялся. – Хмм... Ну должны же у меня быть хоть какие-то недостатки, а то я, не сходя с этого места, вознесусь на небеса. Я пару минут смотрела на него молча, открывая и закрывая рот в крайнем возмущении. Но так и не нашлась, что сказать. – Ладно, – наконец, фыркнула я, – отмазался, паразит. Но учти, месть моя может быть страшной. – Разве ты что-нибудь хотела бы во мне изменить? Тебе что-то не нравиться, девочка? – он с подозрением прищурился, готовый возражать. – Мне все в тебе нравиться, Джейми, абсолютно все... – я потерлась об его плечо щекой, что твоя кошка, и потом вкрадчиво промурлыкала, выпуская коготки: – Но, все-таки, кое за что тебя не мешало бы основательно высечь, уж поверь мне. – Акх. Да? И за что же, по твоему мнению, я буду достоин получить по заднице? – он заинтересованно приподнялся на локте, старательно пытаясь сохранить официальность тона, хотя в глубине его глаз плясали черти полосатые. – Ну, например, – я сузила глаза и поджала губы, – третьего дня ты пришел так поздно... Я тут с ума сходила от волнения! А мне – ты же знаешь! – волноваться вредно. Он напрягся и несколько ошарашенно посмотрел на меня, словно его только что осенило, потом помолчал минуты две, явно что-то соображая, и, когда снова заговорил, в его голосе чувствовалась неподдельное раскаяние. – Правда? Но ты ничего мне тогда не сказала. Не думал, что тебя это так расстроит. Я гордо фыркнула, подразумевая: «Вот еще, буду я тут утруждаться объяснением очевидного!» – А вчера, – продолжала я безжалостно, наблюдая, как вид Джейми становиться все более сокрушенным – он виновато поглядывал на меня из-под опущенных ресниц, – ты как черт нализался с своим кузеном Джейкобом так, что, в итоге, рухнул на пол и даже – даже! – не смог пожелать мне спокойной ночи. Глаза Джейми совершенно искренне расширились от испуга. – Я так сделал? Мпмфф… Прости, девочка. Ты, наверное, права. Я действительно заслуживаю основательной порки. Он немного помолчал, раздумывая, потом сказал серьезно: – Хорошо. Ладно. Я согласен. Накажи меня. Выставив свою крепкую задницу, Джейми свесился с кровати, пошарив рукой по полу. Потом выпрямился и протянул мне ремень, свалившийся от наших прошлых слишком интенсивных телодвижений – широкая такая кожаная полоса и тяжелая, между прочим. Он сел на кровати, подавая мне ремень с такой доверчивостью, что внизу живота у меня все как-то остро сжалось, наливаясь тяжестью. – Джейми, – воскликнула я, слегка оторопев, – но ты же это не серьезно? – Вполне серьезно, мое сердце, не сомневайся, – он вложил свирепое орудие мне в руку и поцеловал ее. Глаза его смотрели на меня подозрительно призывно, прожигая насквозь. – Да, наверное, это то, что мне сейчас нужно. Можешь не жалеть... – Он покорно повернулся на живот и, вытянувшись во весь свой огромный рост, зарылся лицом в подушку. Ужасные шрамы сплетались, рисуя на его спине завораживающий узор. Я почувствовала, что, наверное, никогда бы не смогла ударить его по-настоящему. Но меня бешено заводила его покорность и смирение, и я решила по максимуму использовать эту ситуацию для нашего общего блага. Немного подумав, я сложила ремень вдвое и села Джейми на ноги, чуть выше коленей, но он не двигался и даже не пытался повернуть голову, чтобы посмотреть, что я буду делать. – Ты был очень плохим мальчиком, Джеймс Фрейзер, – сдерживая невольный смешок, проговорила я строгим голосом полковой медсестры, проводя ремнем по его чуть вздрагивающей спине. – Ты плохо себя вел последнее время. Придется тебя как следует наказать... От этих слов Джейми стал слегка ерзать подо мной и тихонько постанывать. Я повела ремнем между его ног, в промежности, потом прошлась в ложбинке между ягодицами, напрягшимися от прикосновений жесткой кожи – обвела каждую медленно и опасно. Я видела, как мышцы на его спине перекатываются от усилий сдержаться, и он заметно выгибается. Дыхание его стало хриплым и прерывистым. Большие кисти рук судорожно стиснули подушку. Ремень в моей руке продолжил свой зловещий путь по распластанному подо мной телу, по рельефному позвоночнику, к точеным лопаткам и плечам. «Какая же красивая у него спина, даже не смотря на эти ужасные шрамы», – мелькнуло в моем уже довольно помутненном сознании. Мощная, вся в буграх крепких мышц, которые ходуном ходили от моих изощренных ласк... Я видела, через полуприкрытые глаза, как Джейми заводиться все больше, выгибается и ерзает все сильнее, дыша громко, с хрипом и стонами, будто ему по-настоящему больно. Я сдвинулась к нему на ягодицы, ощутив между ног их энергичную упругость, обвила ремень вокруг длинной мускулистой шеи, словно пытаясь усмирить взбрыкнувшего жеребца, и, запустив пальцы в его роскошные медные пряди, мягко потянула на себя. Он жарко выдохнул и приподнялся на локтях, что-то бормоча по-гэльски и постанывая. Глаза его были закрыты, а вспухшие губы, наоборот, расслабленно приоткрылись. Я, наклонившись, тихонько прошептала, в свою очередь, выдыхая тепло прямо ему в ухо. – Берегись мой дорогой, я намерена как следует наказать тебя сегодня, ты получишь то, что заслужил – сполна. Хорошенечко оттрахаю тебя, чтоб встать не смог! Ты меня понял? – И опять потянула его голову на себя. Он слегка напрягся, замерев, потом содрогнулся так, словно его прошило током. – О да, Клэр, любовь моя, – стиснув зубы, простонал он, будто я действительно изо всех сил втянула ему ремнем. – Сделай это! Большой рот его растянулся в блаженной улыбке, когда я, с горячим придыханием, осыпала поцелуями его ухо, потом шею, плечи. Руки мои уютно обвились вокруг его мощного точеного торса и, потянувшись к соскам, терзали и скручивали их, определенно вызывая мучительные спазмы внизу его живота. Отчего из самой глубины его чрева вырвался такой страждущий рык, что мое лоно тут же остро откликнулось на этот отчаянный первобытный призыв неудержимым приливом влаги от сладостных судорог. Он легко перевернулся подо мной, пытаясь захватить меня в объятия, но я стиснула ему запястья и, подняв его руки над головой, с силой прижала тяжелые кисти к подушке. – Лежи смирно и не смей до меня дотрагиваться! – строго, насколько это возможно проговорить прерывающимся шёпотом, буркнула я, сползая вниз по его животу, остро кусая и посасывая его широкую грудь, соски, живот. Он изгибался и жалобно пыхтел, но не смел ослушаться. Я нежно обхватила снизу его мошонку и, играя, словно на гитарных струнах, перебирала ее в своей руке, заставляя Джейми подаваться мне навстречу. Он содрогался всем телом, мучительно хрипя, словно какой-то внутренний огонь медленно и жестоко плавил его внутренности. Тем временем язык и губы мои основательно задержались на его пупке, а потом продолжили свой целенаправленный вояж все ниже и ниже, тщательно и нежно проторяя себе дорожку меж его жестких курчавых волос на лобке… И, наконец, вот и ОН – основная цель моего виртуозного путешествия по его трепещущему телу – мощное древо, дерзко восставший центр моего вожделения. Пока он, как Феникс, способен возрождаться снова и снова, смысл жизни для нас не может быть потерян. Я плотно обхватила его губами, вынуждая Джейми глухо зарычать и выгнуться, будто его пронзила внезапная молния, и не оставляя ему ни единого шанса на спасение. – Иисус! Клэр! Что ты со мной делаешь, девочка? «То, что и обещала», – пронеслось в моем затуманенном мозгу. – Нет, пожалуйста, дорогая, я хочу кончить вместе с тобой, – хрипло прошептал Джейми, явно доведенный моими изнурительными ласками до последней стадии готовности. На этот раз я даже не стала мстить ему за его изуверские пытки накануне и беспрекословно выполнила его желание, немедленно пленив его изнывающий член в свое, совершенно готовое лоно. Мне стоило всего несколько раз качнуться на его бедрах, и мы улетели в бесконечные дали, рыча и раздирая друг друга в объятьях, как сцепившиеся в драке пантеры.
– О! – ТОЛЬКО И СМОГ СКАЗАТЬ Джейми спустя некоторое время. С лица его не сходила довольно-таки идиотская улыбка. – Господи, а я еще не хотел жить! Каким же беспросветным дураком я был! Вот за что меня надо было высечь… И довольно изрядно, полагаю. – Что? Еще раз? – сонно проговорила я, возвращаясь из дремотного небытия. – Я могу. Он смотрел на меня, все так же глупо улыбаясь. Потом вдруг мягко засмеялся. – Что? – Я почему-то знал, что ты меня не ударишь. – Знал? Откуда? Я сама этого не знала, – я с интересом посмотрела на него. – Ну... потому что... пожалеешь, – мечтательно вперившись куда-то в потолок, он слегка хохотнул, довольный. – И что? Ты разочарован, мой храбрый солдат? – промурчала я с некоторой угрозой. – Да, наверное, не особо, – тут он, мягко подобравшись ко мне, принялся нацеловывать тыльную сторону моего запястья, по-кошачьи благостно жмурясь. – Я же знаю… ты только с виду такая… грозная, Клэр. А внутри… сама доброта и… нежность. Я строго сощурилась, пряча под суровостью неудержимую улыбку. – Что ж, доброта понятие относительное. Ведь так? Кое-кто дал мне ясно это понять в процессе нашего нескучного общения. И вообще, плохо ты меня знаешь, поганец этакий. Манипулировал мной, да? – Мани.. что? – он засмеялся и, взяв в рот холмик Венеры на моей ладони, мягко, но очень чувствительно, сжал зубами. – Манипулировал! – в ответ я начала его щекотать, с мстительным злорадством наблюдая, как он отчаянно извивался, задыхаясь от смеха. – Клэр! Прекрати! О-о-о! Хватит! – взвизгивал он, отбиваясь. Продолжая нападать, я вскочила на колени, и забытый ремень попался мне под руку. – Ага! Сейчас ты увидишь, какая я доброта! А ну, повернись! Повернись, говорю! Задницу свою давай сюда для примера! Уж теперь я всыплю тебе как следует, вероломный ты ублюдок! – пытаясь повернуть его на живот, я слегка хлестанула по его бедру... – Ай! – вскрикнул Джейми, удивленно округлив глаза от моей решимости. В старании защитить свое седалище, он уворачивался от моих неловких попыток стегануть его, ползая от меня задом по простыне и давясь от смеха. Наконец, не выдержав моего напора, он соскочил с кровати и все-таки не успел увильнуть от удара, прилетевшего ему вдогонку, хотя пришедшегося вскользь. – Ой! – завопил он и понесся от меня по комнате, кидая мебель мне под ноги – табуретки, стулья, пуфик и прочие вещи, попадающиеся под руку. – Ну, погоди ж! – горланила я в азартном веселье, ловко перепрыгивая неожиданные препятствия. – Я до тебя доберусь, упрямый мой ослик! И жить тебе останется пара минут! – Ой, Клэр, бога ради не смеши меня! Я сейчас лопну! Так мы метались круга три по комнате, пока я все-таки не достала Джейми. Когда он, в очередной раз, наклонился, чтобы схватить табурет и бросить мне под ноги, хлесткий удар ремня безжалостно впечатался ему в задницу. Честно говоря, я не ожидала, что достану его и даже не пыталась сдержать руку в этот опасный момент, поэтому вслед за звонким смачным ударом раздался свирепый рев. – ААА! Ах, ты так!! – взвыл он, хватаясь за пострадавшее место. Потом вдруг резко развернулся, и я на полном ходу врезалась ему в грудь. Мгновение, и я оказалась скована в его крепких объятьях, с руками, сведенными за спиной, и беспомощно дергала ногами, почувствовав, как опора из-под них исчезла. Безнадежно вырываясь в пылу борьбы, я еще для порядка немного попыхтела, а потом затихла. Джейми, ощутив мое смирение, мягко поставил меня на пол. Мы, тяжело дыша, смотрели друг другу в глаза. – Ах, ты, моя пираточка! – нежно проговорил он и, слегка поморщившись, потер горящую ягодицу. – Ну и тяжелая же у тебя рука, Клэр. Видимо, насчет доброты придется взять свои слова назад. Не боишься, что я буду мстить? Ты ведь знаешь, как я об этом мечтаю. – Не боюсь! – ответила я с вызовом, чувствуя, как моя многострадальная попа героически поджалась. – Ты же не сможешь нарушить клятву. – Акх. Вопрос тогда: кто тут кем мани… пулирует, а, девочка? Боже, – он вдруг склонился и мягко поцеловал меня в мои полыхающие негодованием глаза, – как я люблю этот твой бунтарский взгляд, Сассенах, – он все еще обнимал меня, сжимая мои запястья в железном захвате за спиной. – Кажется, он напоминает мне о том дне, когда я поймал мою сумасбродную беглянку у реки, после памятной схватки с англичанами. Уже тогда мне хотелось тебя поцеловать. А, может быть, покусать. Не знаю. Я тогда был слишком неопытным и не разбирался в своих желаниях... Но сейчас мне кажется, что я хочу укусить тебя как следует, моя свирепая и гордая кошечка. Не отпуская моих рук, он крепко втянул мои губы своим большим ртом, так, что даже наши зубы столкнулись, и я почувствовала его плавные и острые покусывания. Меня словно прошило разрядом. Я выгнулась и застонала. Потом подпрыгнула и, опираясь локтями на его крепкие руки, обвила ногами его бедра. Не прерывая поцелуй, он перехватил меня под колени и понес к кровати.
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, КОГДА я проснулась, Джейми, раскинувшись, мирно посапывал рядом, лежа на животе. На его заднице багровел всеми оттенками кроваво-фиолетового огромный синяк, а на спине алели яркие полосы от моих ногтей. Ого! Я раскаянно вздохнула. Доигрались, называется... Черт же меня дернул так заехать ему этим треклятым ремнем. Ну, а с ногтями – я нахмурилась – сам виноват, нечего было доводить меня до такой невменяемости... своими бесчеловечными ласками. Я тихонько погладила его пострадавшие места. Джейми вздохнул, улыбнулся, но глаза не открыл, не желая расставаться с блаженным забытьем. «Слава Богу, хоть никакой кошмар ему не приснился», – с содроганием подумала я, вдруг осознав, к каким последствиям могло бы привести наши такие слишком активные развлечения. – Джейми, прости меня, милый. Я не хотела, – подалась я вперед, целуя его в расцарапанное плечо. – Я просто не рассчитала... Тебе больно? Он с трудом открыл один заспанный глаз и с удивлением посмотрел на меня. – Ты о чем, Сассенах? – О синяках на твоей распрекрасной заднице и спине... в кровавую полосочку. Он осторожно пошевелился, немного поморщившись. – Да вроде нет. Все в порядке, – сонно проговорил он. – Да, не бери ты в голову, девочка. Мой отец иногда драл меня так, что задница была буквально цвета такой… переспелой сливы, и я иногда целую неделю садился с трудом. Ну, по крайне мере, первые пару-тройку дней… было весьма неуютно. Так что пару ударов ремнем я как-нибудь вынесу. А что касается спины... тут я не против, правда, если плата за эти раны то, что ты так отчаянно заводишься, моя свирепая мегерочка. Я повернулась к нему и погладила по припухшей со сна щеке, провела по волосам. – Да уж, сам виноват... – несколько злорадно проговорила я, вспоминая вчерашний вечер. – Видимо, ты всегда был очень непослушный... – Ха!.. «Очень» – это еще мягко сказано, поверь. Одно время я был чертовски непослушный. Сейчас думаю: бедный мой отец, вот намучился он со мной. Он потянулся ко мне всем телом и обнял меня, уткнувшись лбом в плечо, пока я продолжала наглаживать его по голове, по всклокоченному чуть влажному затылку... – Ох, как я так люблю, когда ты жалеешь меня, Сассенах. Кроме тебя, только мать так жалела меня. И я скучаю по ее ласке. Он вдруг замер как громом пораженный и, потрясенно уставившись на меня, подскочил так, что я вздрогнула. – О! Думаю, я понял, в чем дело! Это мать моя, да будет вовеки благословенно ее имя, упросила, Господа нашего Иисуса послать тебя ко мне сквозь время. Чтобы ты хранила меня вместо нее. Я тихо засмеялась и, протянув руку, коснулась его щетинистого подбородка, потому что возразить на эту, слегка сумасшедшую теорию было нечего. И я, понятно, была бы совсем не против, если так. Но тут я вдруг вспомнила, и взгляд мой тоже замер, расширившись от неожиданной догадки... – А по-моему, это ты сам пришел за мной. – Я???? Что это значит, Сассенах? – Да... Накануне того дня, когда я попала сюда, – я аж села на постели от возбуждения. – Френк рассказывал мне, как какой-то шотландец в великом отчаянии, пялился в наши окна, стоя под дождем и ветром. Но полы его одежды оставались неподвижны, несмотря на сильный ветер... А когда Френк окликнул его, тот внезапно исчез. Как призрак. – Этим призраком был я?? Иисус, Сассенах! – он смотрел на меня так ошарашенно, будто это я сама была приведением. – Это правда? Меня очень радуют твои слова, девочка, потому что, если задуматься, на самом деле мне ужасно страшно, что все это произошло случайно, и мы могли бы не встретиться. Никогда, – он сильно прижался ко мне всем телом, будто хотел слиться в одно целое. – А теперь я вижу, что все это должно было произойти, и мы обязательно встретимся там, в прошлом… или хмм… в будущем! Ох, я запутался. Короче, не важно! Иисус, какое облегчение! Я обязательно приду за тобой и заберу тебя к себе! Не выразить, как я счастлив, девочка! Иди ко мне. Так из какого, говоришь, года ты попала сюда? – Весна, 1946 года, накануне Болейна, праздника Всех Святых... – и я назвала адрес гостиницы в Инвернессе, понимая, что сама подписываю себе приговор о невозвращении. Но ничего не могла с этим поделать. Становилось ясно, что наша встреча, кажется, была предрешена, и меня это только радовало. Я хотела, чтобы Джейми пришел за мной, хотела быть с ним, хотела, чтобы все случилось так, а не иначе. И я ни о чем не жалела.
Когда ты мужчина, то значительная часть того, что ты должен делать – очертить границы и бороться с каждым, кто пересекает их... Диана Гэблдон. Чужестранка: Дыхание снега и пепла
Северная Каролина, поместье Фрейзер-Ридж 1777
ДЖЕМ ПОТЕРЯЛСЯ. МЫ ПЕРЕВЕРНУЛИ вверх дном все окрестности, громко взывая к Богу и к исчезнувшему отроку, а Джейми с Роджером сели на коней и поскакали по ближайшим фермам. Посеревшая Брианна была на грани истерики, но держалась изо всех сил, прекрасно понимая, что ей понадобиться еще немало сил для основательных поисков. Наконец, ближе к вечеру, услышав приближающийся топот коней, все мы, трепеща последней надеждой, выскочили на веранду и радостно выдохнули, увидев, что наши мужчины возвратились с потерей. Хотя радоваться, похоже, было рано. Джейми и Роджер были бледны и суровы. Джем сидел в седле перед Роджером, перепуганный до последней крайности. Он, явно спросонья, пилигал круглыми, как у ошалевшего совенка, глазами и был перепачкан с головы до ног: труха и солома торчала в его всклокоченных волосах. Издав вздох великого облегчения, Брианна ринулась к сыну, принимая его из рук Роджера... – Где ты был?! Где ты был, негодник ты этакий?!! Я тебя спрашиваю?!! Джем! – в порыве схлынувшего ужаса, она трясла его и, содрогаясь от рыданий, судорожно прижимала к себе. Мальчик вяло жался к матери, с опаской поглядывая на необычно молчаливых отца и деда. Роджер, усиленно избегая смотреть на жену, твердо взял сына за безвольно обмякшую руку и повел на кухню Большого Дома. Джейми, мимоходом поцеловав меня в лоб, сухо поджал губы и пошел за ними. Я расстроенно заметила: глаза моего мужа слегка ввалились, и чернота легла под веками. Видно было, насколько это событие заставило его переволноваться. Впрочем, как и всех нас. Мы с Бри молча потащились следом. По долгому опыту жизни с шотландскими горцами, я смутно догадывалась, чем пахнет дело, ощутив легкий холодок между лопаток и ниже, и сжала руку дочери. – Прошу, не вмешивайся, дорогая, – прошептала я, погладив ее по спине, – если не хочешь потерять парня!.. Она молча кивнула, не в силах сдержать слез. Пока ее больше ничего не волновало, кроме радужно-счастливой волны облегчения, захлестнувшей стылые внутренности, уже порядком надсадившиеся тяжелой саднящей болью. Она все еще всхлипывала, вытирая рукавом слезы, но обострившиеся черты лица ее немного расслабились. СЦЕНА НА НАШЕЙ КУХНЕ очень походила на тот семейный совет в Лалиброхе, родовом поместье Фрейзеров в Шотландии, которому я была свидетелем много лет тому назад, когда только-только возвратилась из своего двадцатилетнего скитания во времени, вдалеке от Джейми. Бог мой, Йен-старший, наш зять, был в тот момент на высоте, довольно устрашающе отчитывая своего блудного сына, Йена-младшего, за безответственный побег из родного дома. Обещание доброй порки тогда вовсю витало в воздухе, и даже мне, ни в чем не повинной пришелице, было как-то не по себе. Что уж говорить о провинившемся по всем статьям подростке и, кстати, его дядюшке Джейми тоже, который, на взгляд его бескомпромиссной сестрицы и ее мужа, был виноват, хотя и косвенно, не меньше их сына, как злостный подстрекатель к этому побегу своим чертовски привлекательным примером разудалого образа жизни. Но надо отдать должное моему упертому мужу, если он был виновен, то никогда не прятался за чужими спинами, вернее… задами. В общем, что там долго рассказывать, все кончилось для обоих грешников отменной поркой, от которой их зады еще долго не могли прийти в себя. По крайне мере зад Джеймса Фрейзера уж точно, чему я, конечно, была свидетелем, так как имела честь лицезреть его пятую точку, проходящую ипостаси всех цветов радуги после сей знатной процедуры, не один божий день... вернее – не одну ночь. Надо сказать, мой бравый супруг весьма серьезно подошел к такому важному вопросу – отходить ремнем собственный царственный зад, доверив сию достойную миссию любимому племяннику, бессменному соратнику по его контрабандным делам, и мальчишка, чтобы угодить дяде, потрудился на славу, совсем не сдерживая уже вполне себе мужскую, крепкую руку. Хотя, если на мой сугубо предвзятый взгляд, то паренек постарался недостаточно, учитывая открывшиеся впоследствии обстоятельства подлой и бестолковой женитьбы Джейми на этой глупой кровожадной мегере, Лири. Я тогда была очень зла на своего «беспутного» муженька и, думаю, если бы мне в руки дали этот ремень, его лживая задница пострадала бы намно-о-ого больше. Ох, чего это я размечалась… Дело-то прошлое. Впрочем, как оказалось, курс уколов пенициллина тоже превосходно вправляют распутные мозги. Джейми не даст соврать. Да... славное было времечко. Итак, наша кухня Большого Дома во Фрейзер-Ридже очень походила на тот семейный совет в Лалиброхе, только в роли сурового отца теперь, вместо Йена-старшего, выступал Роджер. Неискушенному в таких делах папаше эта непривычная обязанность приходилась явно не по душе, но деваться было некуда – своим первобытным отцовским инстинктом он в полной мере осознавал необходимость исполнения своего долга. Изо всех сил старавшийся казаться грозным, родитель с молчаливым укором восседал на лавке, уперев кулаки в колени, а перед ним, тоскливо свесив голову, переминался с ноги на ногу его блудный отпрыск. Джемми время от времени вскидывал на отца ярко синие расстроенные глаза, видимо сильно недоумевая, куда девался тот дружище и товарищ по играм, которого он обычно знал, и опять втягивал буйную голову в плечи. Нежные раковины его ушей, вызывающе торчащих, как у маленького лесного эльфа, из спутанных рыжих прядей, а так же скуластая веснушчатая мордаха пылали маковым цветом. Стебельки соломы в волосах и на рубашке недвусмысленно указывали, где этот паразит мелкий спокойно пребывал последние пару часов, пока мы носились паническими вихрями по округе. Нагнав, таким образом, страху своим мрачным молчанием, Роджер, наконец, заговорил. – Ну, что ж, сын!.. Давай, объясняй матери и бабуле, а заодно и нам с дедом, где ты был? – его хриплый, надтреснутый голос звучал очень жестко. – Надеюсь, ты понимаешь, что поступил с нами всеми очень дурно. – Я... я... папочка!.. – с отчаянием выкрикнул испуганный ребенок. Я увидела, как Роджер растеряно дрогнул, но тут же опять взял себя в руки, осознавая, что обязанность отца не только в игрушки с сыновьями играть. – Джеремайя. Тебе уже семь лет. Ты уже достаточно взрослый, сын мой, чтобы отвечать за свои поступки. Говори, где ты был и почему ушел без спросу. – Я был... у Чизхолмов, – дрожащим голосом проговорил Джем и судорожно всхлипнул. – Я пошел погулять... только до калитки, папочка, и встретил Боба... Мы немного поиграли, а потом... потом он мне пообещал показать нарыв на ноге их осла... и мы пошли к ним. А мисстрис Чизхолм угостила нас молоком и лепешками с патокой. А... а... а потом... мы пошли в дальний сарай, что за ручьем, поиграли там в индейцев и... и... заснули... – Да... – хмуро проговорил Джейми, сложив руки на груди, – мы сразу заехали к Чизхолмам, поскольку это ближайшая к нам ферма, но мистрисс Джоан слыхом не слыхивала, что ты у них. Видимо, этот паршивец Боб просто взял еду для вас без спросу. Я еще всыплю этому негодяю. Он старше тебя и должен понимать, что уводить пацанят далеко от дома, без ведома родителей – это форменное безобразие. – Деда, мы случайно... – горестно заныл Джем, – мы не знали... Роджер скрипнул зубами, и я заметила, как растерянность мелькнула в его глазах, но он опять взял себя в руки. – Случайно? Что вы не знали? Что мы будем переживать? Ты посмотри на свою мать! Мы уже похоро... потеряли тебя!.. – Мамочка, прости! – окончательно заплакал Джемми, – Я больше не буду, никогда так не буду!.. Брианна открыла рот и сделала движение к сыну, но Роджер бросил на нее предостерегающий взгляд. Он потянул мальчика за руку и поставил между коленями. – Ты вел себя крайне безответственно, парень. Ты заставил всех ужасно волноваться и искать тебя почти целый день. Этого можно было бы избежать, если бы ты хотя бы сказал, куда ты идешь. А вообще-то, нужно было попросить разрешения, – твердо сказал он. – Прости, сын. Но я вынужден наказать тебя, хотя мне это и крайне неприятно. Он с сомнением чиркнул по нам взглядом и произнес: – Только это наши, мужские дела, так что мы идем в сарай. Джемми оторопел и, захлебнувшись рыданиями, раскрыл рот: – Папочка, но я же не буду! Я, правда, больше не буду! – жалобно заскулил он так, что просто душа разрывалась. Роджер сглотнул и поверх головы сына растеряно посмотрел на Джейми. Но встретив холодный стальной взгляд таких же синих, как у внука, глаз, решительно взял отпрыска за руку и потащил к двери. Джемми уперся и заверещал изо всех сил. – Папочка! Дорогой! Миленький! Прости! Я больше никогда, никогда не буду! Брианна попыталась вскочить, но Джейми осадил ее суровым жестом: – Бри! Все будет нормально, поверь мне. От порки задницы еще никто не умирал. А если он отобьется от рук и перестанет слушаться, так точно погибнет. Вспомни Терри Чизхолма. Он сверкнул на нас глазами: «Не вмешивайтесь!» и вышел вслед за Роджером. Брианна всхлипнула и остановилась, с содроганием слушая, как вопит ее несчастный сынок, пока «злой папаша» Роджер волочит его к сараю. Наверное, мальчишку было слышно на соседней ферме. Я схватила ее ледяную руку. У меня самой сердце разрывалось от боли слушать, как воет этот рыжий дьяволенок, хотя сегодня я раз десять клялась, что дам ему хорошую взбучку, только попадись он мне. Но я понимала, что Джейми сто раз прав – наша суровая действительность не позволяла халатно относиться к делу воспитания маленьких негодяев, если мы хотим видеть его живым и здоровым.
РОДЖЕР ТАЩИЛ УПИРАВШЕГОСЯ сынишку к сараю. Тот падал на землю, и бороздил коленками, визжа как недорезанный поросенок. «Папочка! Миленький! Не буду!» – разносилось по всей усадьбе. Роджеру то и дело приходилось поддергивать его вверх, чтобы поставить на ноги или преодолеть сопротивление. Желваки его ходуном ходили. У забора с раскидистой лещиной он остановился и, поставив завывающего сына на землю, срезал пару-тройку хороших хворостин. Он несколько раз взмахнул ими в воздухе, проверяя на хлесткость. На самом-то деле, Роджер вдруг осознал, что действует сейчас скорее автоматически, попав в какие-то жуткие тиски, из которых выхода он совершенно не видел. Вернее, путь был только один, и его любящей душе он совсем даже не нравился. Он никак не мог представить, что придется хлестануть этими страшными прутьями своего малыша, с которым еще сегодня утром они так здорово возились на лужайке, гоняя мяч. Джемми, увидев эти зловещие приготовления, заверещал в паническом ужасе. Только на этот раз смысл его слов был совершенно противоположный: – Ты гадкий! Гадкий! Я тебя ненавижу-у-у-у! Роджер понял, что ситуация совсем выходит из-под контроля, а он теряет последнее самообладание. Парень мучительным отчаянием посмотрел на догнавшего их тестя, взглядом непроизвольно прося о помощи, потому что совершенно не представлял, как ему справиться со всем этим. Джейми молча кивнул подбородком по направлению к сараю и пошел первым. Роджер, ощущая нехороший холодок в желудке, крепко взял подвывающего Джема за плечо и двинулся следом. Грешным делом он уже понадеялся, что если уж ничего нельзя поделать, то процесс воспитания возьмет на себя дед. Опыта у него в этом побольше... А он, Роджер, останется для своего сына добрым, ласковым папой. Подумал – и сам подивился своему малодушию. Они зашли в сарай. Джейми пропустил их вперед и невозмутимо прикрыл дверь. В помещении стоял полумрак, пахло травами, сеном и немного теплой трухлявой гнилью. В присутствии строгого деда Джем немного утихомирил свои вопли, но все равно рыдал в три ручья и безостановочно всхлипывал. Джейми остановился посередине сарая и, повернувшись к внуку, засунул большие пальцы за широкий ремень, опоясывающий килт. – Послушай, парень, – спокойно и сурово произнес он с высоты своего роста. – Ты сегодня всех нас подвел. Расстроил мать и бабушку. Напугал нас до смерти. А теперь еще визжишь, как дурной поросенок. Так мужчины себя не ведут. Ты виноват и должен ответить за это. По справедливости. Ты понимаешь меня? – П-по-по-ни-ма-ю... – судорожно всхлипывал Джемми. – Но ведь я... но ведь я... н-не буду... деда... я понял... я все понял... – Хм.. понять это одно, а усвоить как следует собственной задницей – совсем другое, – Джейми перевел взгляд на бледного, как стена, Роджера и говорил теперь, в основном, ему. – Уж поверь, я вполне испытал эту связь на своем опыте. И могу поручиться, что это невероятно действенно. Роджер судорожно кашлянул, но промолчал. Ноги у него сделались ватными, на лбу выступил пот от катастрофической мысли, ЧТО ему предстоит сейчас сделать со своим сыном в полумраке сарая. Джейми посмотрел на зятя очень внимательно и продолжил свою речь. – Твой отец, видимо, не слишком хорошо тебя воспитывал, если ты до сих пор не понял, что о своих близких надо заботиться и, в первую очередь, хоть немного думать о них, а не о себе. Роджер нахмурил брови... О чем это он?.. Он слишком плохо соображал сейчас, потому что только одна жгучая мысль крутилась в голове: «КАК он сможет?.. Но он ДОЛЖЕН был, Христос, ВЫПОРОТЬ, – он мысленно споткнулся на этом слове, – собственного сына! Такого любимого, такого чертовски милого и трогательного, такого, – он содрогнулся, – до кончиков волос близкого ему человечка. КАК он сможет сделать ему больно?» Опыта в этом вопросе у него не было почти совершенно никакого. Ни с той, ни с другой стороны. Его приемный отец, Преподобный, его пальцем не трогал, только сокрушенно вздыхал, если Роджер умудрялся изредка что-нибудь набедокурить. Да он и не хотел никогда расстраивать своего славного доброго отца, просто не хотел, поэтому обычно старался вести себя прилично, по мере возможности. Ну... за исключением некоторых случаев... В школе он зарабатывал, конечно, как и все мальчишки, которые становились совершенно безбашенными в кругу своей подростковой компании. Но болезни роста никто не отменял. Часто – и это было выше его! – он просто не мог проявить себя слабаком в толпе сверстников. Уважение зарабатывалось непросто. Но в школе пороли, в основном, символически: скорее, получалось больше стыда, чем боли. Это была далеко не суровая отцовская порка… Он сглотнул. – Как ты себе предполагаешь? – Джейми сузил глаза на внука и без того сверкавшие стальным блеском. – Если ты отказываешься понести наказание, значит, наказание за тебя должен понести твой отец, – он утвердительно качнул головой, будто подписывая приговор. – Такова справедливость, парень. А как иначе?.. Он отвечает за тебя и не справился со своими прямыми обязанностями. Не научил, как правильно себя вести. Не научил думать о своих родных. Не научил спокойно, по-мужски, принимать наказание. Глаза Роджера расширились в легком беспокойстве. Джем перестал плакать, изумленно пялясь на деда. Отец с сыном молча переглянулись. Роджер где-то, самым отдаленным уголком невменяемого сознания, уловил, что вроде как должен подыграть тестю, и несколько опрометчиво покачал головой, изображая полное согласие. Хотя ледяной комочек под ложечкой в тревоге слегка сжался, потому что мистер Маккензи вдруг перестал быть уверенным, что в данный момент надо так уж безоговорочно соглашаться... Хотя, наверное, это случилось потому, что Джейми излучал такую нерушимую уверенность, словно какой-нибудь ангел справедливого возмездия, мать его… – Деда... но папа та-а-акой огромный. Кто же сможет наказать его? – мальчик говорил с недоверчивым придыханием, оглядывая мощную фигуру отца. – Ну... видимо, придется мне. Я же тут у вас главный. И отвечаю за все это безобразие, – спокойно сказал Джейми, сжав губы и выжидающе посмотрев на зятя. Роджер вдруг понял, что тесть не шутит. Совсем не шутит... Сердце его екнуло. Да, похоже, он явно поторопился, так необдуманно соглашаясь с этим беспощадным ублюдком. Несколько секунд они в полной тишине смотрели друг на друга. Джейми насмешливо приподнял брови. И тут Роджер с ужасом осознал, что оказался, дьявол, в совершенно безвыходной ситуации. Он не мог трусливо отказаться сейчас. Только что он тащил своего малолетнего ребенка практически на эшафот, а как дошло дело до того, чтобы самому испробовать то, чему он так упорно хотел подвергнуть сына, так сразу и в кусты, получается... Да… получается. Он сжал зубы и поиграл желваками. Никто никогда в жизни не порол его розгами в качестве наказания... Ну, исключая, что он прошел сквозь строй индейцев вооруженных прутьями и палками. Но это было скорее не наказание, а испытание. Хотя, было чертовски больно, вот что он помнил, но он был в длительном шоке тогда и почти не придавал значения никакой боли. Вон ногу в то время чуть не потерял из-за незаживающей на ней раны и ничего. Все, как ни странно, почти забылось. Только осталось несколько тусклых шрамов на спине и на ягодицах и ногу немного тянет к непогоде. Он не сразу мог осознать идею Джейми, потому что мозг отказывался воспринимать реальность происходящего. Но чувствовал, что эта мудрейшая идея охватывает все, что происходит сейчас между ними, представителями трех поколений их семьи. И она стара как мир, да. Уметь подчинится старшему по роду и установленному веками порядку во имя... спасения жизни. Да, Джейми был абсолютно прав, он не имел права наказывать ребенка, пока сам не пройдет через это, не попробует границы этой боли на собственной шкуре. Он решительно вздохнул и протянул Джейми один из срезанных прутьев. «Надеюсь, ублюдок, ты знаешь, что делаешь...» – говорил его крайне настороженный взгляд, брошенный в сторону невозмутимого тестя. Притихнувший Джем завороженно смотрел, как его родитель, передвинув лавку от стены на середину, задумчиво расстегнул бриджи и спустил их до колен. Джем заметил, как его отец с трудом справился с пуговицами – пальцы, видимо перестав ему подчиняться, стали будто замороженные. Затем, коротко глянув в сторону сына, он безропотно вытянулся на лавке и, задрав подол рубахи, беспокойно, из-за плеча, поглядывал на непреклонного деда. На сына Роджер теперь почему-то смотреть избегал, хотя Джем всеми силами старался увидеть лицо отца и понять, что же сейчас происходит и как ему реагировать на все это. Может уже задать стрекача? А дед, тем временем, встал лицом к внуку и навис над съежившимся в ожидании Роджером, пружинисто помахивая гибкой лозиной. – Подойди сюда, малец, и посмотри, как терпят порку настоящие мужчины, если они ее заслужили, – назидательно проговорил Джейми и, без лишних церемоний, как следует втянул зятю поперек ягодиц. Роджера передернуло от затылка до пят, и он задохнулся. Глаза его невольно расширились от неожиданной боли. С силой, похожей на стон, он втянул воздух и приподнялся на локтях. Ого! Джейми не шутил, совсем не шутил. Это была настоящая порка. Однако после таких слов тестя ему уже как-то не пристало кричать. Хотя очень-очень хотелось. Хотя бы охнуть. Джем с ужасом наблюдал как на гладких, белеющих в полумраке ягодицах отца, вспыхнула и чуть налилась кровью алая полоска. – Если ты трусливо подставляешь других парень, кто-то пострадает из-за тебя. И это могут быть самые близкие люди, – размеренно и четко произнес Джейми и высек на теле Роджера второй штришок. Роджер дернулся, мышцы его свились в непроизвольном спазме. Ох! Он сжал ягодицы, но опять промолчал, только слегка крякнул, с трудом выдохнув застрявший в груди воздух. – Ты должен понять в конце-концов, что родные любят тебя настолько, что всегда готовы пострадать за тебя. Еще удар. Акх! Роджер закусил губу и спрятал исказившееся лицо, чтобы не напугать ребенка. На лбу выступил пот. Долго еще этот чертов ублюдок будет высекать нотации на его заднице? – Ты должен думать не только о своих желаниях, но и о том, что чувствуют твои близкие. Еще ожог, от которого пронзило виски, затылок и совсем помутилось в голове. «Боже! – взмолился про себя Роджер. – Хватит уже!» Он чувствовал, что задница его полыхает огнем. Он понятия не имел, сколько еще этих ужасных ударов Джейми намеревался впилить ему. И страх пополз по его спине. – Деда... – услышал он дрожащий мальчишеский голос. – Не бей больше папу. Я виноват... И я не трус. Пусть он накажет меня. Джейми внимательно посмотрел на внука и, усмехнувшись, закончил свою мысль, впечатывая в зад Роджера последний удар, от которого у того потемнело в глазах. – Пока ты не уразумеешь это, тебе никогда не стать настоящим мужчиной, мальчик мой. – Деда... – шёпотом проговорил паренек. – Я понял. Я постараюсь... не делать так больше. Очень постараюсь. Деда!.. – Что ж. Ладно, тогда... Теперь твоя очередь получить порку. И я надеюсь, ты не посрамишь наш род, парень. Роджер медленно, одурев от острой боли и эмоций, встал, натянул штаны и заправил рубашку. Потом, поразмыслив, слегка поклонился тестю, как положено, поблагодарив за порку. Он ощущал легкое головокружением и растерянность: что это вообще был за… черт? Но, как ни странно, ситуация теперь оказалась под контролем. Он перестал мандражировать, а истерика Джема, видимо, из-за встречного шока, как-то сама собой улеглась. Джейми вручил весьма потрепанный прут Роджеру и ободряюще хлопнул ошалевшего зятя по спине. Джем, подражая отцу, сам стянул штанишки, улегся на лавку и изо всех сил зажмурил глаза. Его заметно потряхивало, но он крепился. Роджер встал над ним и посмотрел на Джейми. Тот ободряюще кивнул. – За то, что ушел без спросу из дома и заставил всех нас волноваться получишь четыре удара. За то, что соврал нам, что пошел гулять только до калитки, потому что Боба у нашей калитки ты никак не мог встретить, еще два. И за то, что устроил... безобразный скандал, как капризная девица, два. Итого восемь. Ты понял? – произнес он несколько глуховатым, но уже довольно-таки твердым голосом. Джем кивнул, не открывая глаз. Тельце его напряглось от страха, и он вцепился в край скамьи. С болью в сердце, Роджер приподнял розгу и основательно хлестанул своего провинившегося отпрыска по молочно белой попке. Джемми отчаянно втянул зубами воздух, но стерпел, не крикнул, видимо, отцовский пример не прошел для него даром. И тут Роджер увидел, что на месте удара осталась кровавая полоска. Как? Неужели он не рассчитал и просек кожу ребенка насквозь? Его, словно током, обожгло тошнотворным страхом. Да вроде он не сильно и размахнулся, насколько вообще был в этом опытен. Да и Джем достаточно спокойно перенес удар. Он с содроганием потрогал кровавый рубец на попке сына. Кровь легко стерлась, и под ней почти ничего не оказалось, только не слишком яркая, слегка воспаленная полоска. Но розга была влажной… от крови! Черт!.. Он провел пальцами по своему пылающему седалищу и с удивлением понял, что это ж ЕГО КРОВЬ! В ужасе расширив глаза, он со свирепым негодованием посмотрел на Джейми. Но тот только усмехнулся и пожал плечами, состроив презрительно-безразличную физиономию. Дескать, а как ты хотел, мужик ты или кто?.. Роджер грозно нахмурился и сварливо поджал губы. Ладно. Чертов кровожадный шотландец. Припомню тебе! Все еще ощущая какую-то детскую обиду на тестя и раздражение от этого, он взял другую розгу и размерено отсчитал оставшиеся семь ударов, не слишком усердствуя, но теперь и не жалея парня. Приобретенный сейчас, на этой самой лавке, опыт, как ни странно, дал ему это право, и в голове у него прояснилось. Он в полной мере осознал, что выбор между жесткостью и недостаточным воспитанием, которое совершенно неожиданно может привести к жутким последствиям, довольно однозначен. И он лучше возьмет себе на душу этот грех – быть жестким, только не… Он содрогнулся от воспоминаний того тоскливого ужаса, который сковывал ему грудь весь день, пока они объезжали разбросанные по округе фермы и все известные им укромные закутки в поисках парня, попутно поднимая людей на поиски. Надежда, что он вот-вот найдется и все будет хорошо, сменялась глухим отчаянием, что они найдут где-нибудь обглоданный труп или... не найдут его вовсе... Как он винил себя за то, что не доглядел, не научил вести себя ответственнее и осмотрительнее! Это был его долг, как отца, а он не выполнил его, желая быть хорошим, откладывая на потом серьезные разговоры, предпочитая игры и наслаждение дружеским обществом сына. И вот чем это кончилось – он чуть его не потерял! Несомненно, это он, Роджер, таким своим халатным отношением к воспитанию ребенка заставил Брианну и Клэр убиваться от горя и страха и довел ситуацию до того, что пришлось пойти на такие крайние меры – выпороть малыша... Он снова посмотрел на Джейми и понял, что тот был тысячу раз прав, ставя его вперед сына и заставив первым получить наказание. Потому что так было справедливо. И он еще раз подивился мудрой способности тестя разрешать ситуацию так, что все вставало на свои места. – Ладно, сынок, поднимайся. Наказание закончилось. Ты прощен. Он поднял сына с лавки, и, встав перед ним на колени, натянул на него штанишки, помог застегнуться. Потом, крепко обняв всхлипывающее горячее тельце, поцеловал влажный висок, ощущая сладостный, ни с чем несравнимый, запах детской испарины, от которого защемило грудь. – И ты меня прости, сынок. Ты был такой молодец, даже не пикнул. Дед подошел и ласково потрепал Джема по плечу. – Да, молодчина! Настоящий Маккензи – Фрейзер! Надеюсь, парень, ты усвоишь сегодняшний урок. Он говорил вроде бы для Джема, а сам в упор смотрел на Роджера. Тот медленно покачал головой, соглашаясь. Потом вдруг пробормотал одними губами так, чтобы Джем не услышал: «Спасибо... за урок». Уголок рта у Джейми дернулся в ласковой усмешке, и он кивнул. – Ну что, парни, не пора ли нам пойти домой, к ужину. Наши женщины наверняка заждались... Да и живот уже совсем свело с голодухи. Из-за тебя, прохиндея этакого, – он отвесил Джему легкую затрещину, потом мягко взъерошил его непокорные вихры, – мы тут с твоим отцом без обеда полкаем по лесам и полям, почитай, с утра маковой росинки во рту не было. Он обнял их обоих за плечи, настойчиво подталкивая по направлению к двери. – Деда... – вдруг серьезно и обстоятельно проговорил Джемми, запрокидывая голову, и прищурился, задумчиво рассматривая величественную фигуру деда снизу вверх, – ты высек папу, папа высек меня, а тебя кто высечет, раз ты в ответе за все это безобразие? Роджер и Джейми остановились. Роджер глянул слегка растерявшемуся тестю в глаза и насмешливо поднял брови, признавая правомерность замечания. Джейми смущенно хохотнул, озадаченно почесывая затылок. – Ну, вероятнее всего, это будет бабушка Клэр... – наконец, нашелся он и подмигнул Роджеру обоими глазами... И Джем, удовлетворенный ответом и счастливый от того, что его простили и похвалили, побежал вперед, рассказывать всем, как он стерпел порку как мужчина, без единого чертового крика.
КОГДА МУЖЧИНЫ ЗАШЛИ на кухню, Джемми стоял между коленями у Брианны и с возбуждением рассказывал, что он совсем не кричал, когда папа его сек. Ему было совсем не больно, но разве только чуть-чуть. Парнишка поморщился и осторожно потрогал саднящую попу. Поэтому деда и папа сказали, что он – настоящий мужчина. Совсем как папа. Потому что папа тоже не пикнул, когда деда его высек. В кухне повисла ошарашенная тишина: мы все уставились на вошедших мужчин. У Брианны глаза становились все шире и шире, пока не стали похожи на хорошие блюдца. Она, замерев, ошеломленно переводила их то на мужа, то на отца и обратно. Я забыла, как дышать. Эми и Лиззи открыли рты и, в свою очередь, уставились на Роджера. – Он что... так шутит, па? – еле слышным шёпотом произнесла Бри. Роджер, заметив общее замешательство, закатил глаза и, скорчив уморительную физиономию из серии «ну... вообще!!», пожал плечами, насмешливо чиркнув Джема по кончику веснушчатого носа. Джейми широко ухмыльнулся и похлопал зятя по спине: – Да, он очень терпеливый, этот Роджер Мак. – ПАПА! – задохнулась Брианна. Ее лицо пошло пятнами. – Ну что? – тот в свою очередь пожал плечами, немного смущено глядя на нее. – Надо же было показать вашему блудному отпрыску, как терпят порку настоящие мужики. – НА РОДЖЕРЕ?! – она с совершеннейшим непониманием смотрела на мужа, пытаясь представить, какие мировые катастрофы сподвигли его согласиться на экзекуцию. – Отец в ответе за своего сына, разве нет? – глаза Джейми холодно сузились и заблестели упрямым стальным светом. – Да уж... – пробормотал Роджер. Он, охая с жутким горловым скрежетом, уселся на лавку, стоящую рядом со столом, и скорчил невероятно удрученную гримасу. – Иди сюда, сын мой. Надо признать, у твоего деда весьма тяжелая рука, – с длительным выдохом облегчения высказался он, пытаясь объяснить свое шумное приземление и, одновременно, разрядить напряженную обстановку. – Вернее, просто даже невероятно тяжелая. Ох! Не думаю, что мне когда-нибудь захотелось озорничать в его присутствии. Как ни странно, в этом пункте я была с ним полностью согласна, припоминая свой собственный опыт. Джем вырвался из объятий матери и, подбежав к Роджеру, залез коленями на скамью, обняв отца за плечи. Малыш ласково прижался к мощному плечу головой и пробормотал, заглядывая родителю в лицо. – Как и у тебя, па. Да? – Ага. И поэтому нам с Джемом, видимо, придется с неделю посидеть на подушках, – Роджер ласково улыбнулся сыну и обнял его левой рукой, правой безуспешно приглаживая его рыжие кудри. – Дайте-ка нам чего-нибудь повкуснее, мистрисс. Мы сегодня пострадали. – Хм-хмм... вполне себе заслуженно... – буркнул Джейми, садясь на скамью напротив них. – Бабуля... – вдруг невинно проговорил маленький паршивец, как-то уж слишком мстительно поглядывая на Джейми. – Ты же выпорешь нашего деда? Я замерла с тарелкой тушеной свинины в руке, которую хотела поставить перед Джейми. Сам он приглушенно фыркнул, подавившись молоком, которое начал пить. Брызги разлетелись по всему столу. – С чего это ты решил, милый, – осторожно спросила я, изо всех сил хлопая Джейми между лопаток, чтобы он откашлялся. – Ну... деда сам сказал, что он отвечает за все, что происходит, и он тоже был виноват, что плохо меня воспитывал. Так же как и папа... – звонкий голосок Джема перекрывал судорожный кашель. – Но выпороть его можешь только ты, потому что он у нас всех главнее. – Ну, что ж... – я тихонько запустила руку в густую шевелюру, почувствовав твердую кость затылка подушечками пальцев. Потом как следует сжала тяжелые медные пряди, слегка запрокинув голову моего хмм... опрометчивого мужа. Джейми крякнул. Синие глаза, смотревшие прямо на меня, были чистыми, как у младенца. – Можешь не волноваться на этот счет, малыш. Я что-нибудь придумаю... Да, – решительно проговорила я и подала Джейми полотенце, чтобы он протер свое красное лицо.
*** БЫЛО ДОВОЛЬНО ЖАРКО, И УКРЫВАТЬСЯ нам не хотелось. Я тихонько поглаживала ногтями спину Джейми, растянувшегося рядом со мной на простыне. Потом спустила руку пониже, к белеющим в полумраке заманчивым очертаниям ягодиц, являющих резкий контраст со спиной, подкопченной насыщенным загаром. С небольшими, четкими впадинками прямо над ними... Я положила теплую ладонь как раз между этими впадинками, от чего Джейми довольно замычал и переместился поближе. – Что же там, интересно, произошло у вас в сарае? – задумчиво, почти про себя, проговорила я, мягко растирая ему поясницу, в аккурат по кромке белой кожи. – С какой это стати Роджер Мак дался, чтобы ты высек его? – Ну... наверное… у парня не было выбора в данном вопросе... – выплывая из первых слоев легкой дремы, сонно проговорил Джейми. Он повернул голову ко мне и невнятно буркнул, будто заранее отвечая на мой невысказанный вопрос: – Роджер ведь не захотел бы показаться трусом перед своим сыном… – Трусом? – Ну да… Ты помнишь, наш блудный охламон был в истерике. И его папаша, между прочим, тоже... Вот я и решил их взбодрить, чтобы они не рухнули там в обморок. Оба, – он хмыкнул и, чуть дернув плечами, поежился, будто ему хотелось стряхнуть неприятные ощущения между лопаток. – Полагаю, он думал... что я возьму на себя этот труд... наказать его пацана, да. Я видел это в его глазах. Он совсем посерел, бедолага – его, похоже, в жизни не пороли... – Да уж… не думаю... чтобы его наказывали таким образом, – я повела рукой вверх по его позвоночнику к лопаткам, периодически крепко сжимая ладонь, чтобы размять скованные мышцы, привычно ощущая под рукой плотную, зарубцевавшуюся кожу. – Преподобный вряд ли хоть раз поднял на него руку. – Ну... Роджер... он, по сути, ведь и мой сын тоже теперь. Вот я и решил преподать ему урок... Кое-что об отцовском долге и об… основах безопасности здесь, в этом времени, – Джейми от наслаждения моими манипуляциями благостно выдохнул, с шумом обдав меня мощным потоком воздуха, будто хорошие кузнечные меха. – Мне это тоже нелегко, ты же знаешь, Клэр, как я к этому отношусь... Но когда речь идет о долге, я беру себя за глотку и... делаю это. – Нелегко? – я фыркнула и, не в силах сдержать праведное возмущение, чуть дернула его за ухо, которое в этот момент мягко массировала. – Да уж... никогда не забуду этот твой, чертов долг, так бессердечно отпечатанный на моей заднице. И что-то не припомню, чтобы ты, паразит, слишком сокрушался в процессе… Дуги его тяжелых бровей жалостливо заиграли, однако уголки губ явно тихонько подрагивали, сдерживая шельмоватую ухмылку. Вот же подлец, прости Господи!.. – Ты что, мне, похоже, этого никогда не простишь, м? – вкрадчиво промурчал он, что твой котяра, и даже как-то подозрительно ласково потерся об мое плечо. – Простить-то я простила... но никогда не забуду, это точно. Особенно, «приятно» вспомнить, как ты тогда размахивал ремнем перед моим носом, декламируя свой трактат о справедливости и наказаниях, – я мягко хохотнула. – Меня! Респектабельную английскую леди из двадцатого века собирается высечь какой-то двухсотлетний варвар-шотландец. Это был шок. И ты полагаешь, пока моя задница металась в панике по простыням, ища укрытия, я могла усвоить хоть одно слово из твоего пламенного спича? Он все-таки рассмеялся довольно и заграбастал меня в объятия, приподнявшись надо мной. При этом его роскошная шевелюра тяжело упала мне на лицо. – Мпфмм! Двухсотлетний варвар неплохо сохранился! А? – скалясь во все свои тридцать два отличных зуба, он провел пальцами по моему лицу, убирая с него свои круто свитые пряди. – Ну, зато, впоследствии, ты, полагаю, хорошо усвоила этот трактат на собственном опыте. Скажи мне... Скажи, я был прав? – он, в свою очередь, прошелся вдоль моего тела ладонью и крепко сжал мои беспомощные ягодицы так, что я охнула. Надо отдать ему должное, он был прав. Я не только, чуть позднее, хорошо осознала все, что он говорил, но и, со временем, все больше и больше убеждалась в его незыблемой правоте. Вековая мудрость самосохранения в веке восемнадцатом не предполагала плюрализма мнений. Иначе последствия могли бы быть катастрофические. И они могли произойти в самый неожиданный момент. И я еще раз убедилась в этом сегодня, как раз таки на собственном опыте, во время последнего драматического происшествия с Джемом: не дай Бог испытать такое никому... Поджав губы, я нехотя буркнула что-то невразумительное. – Что, прости? – мой муж был настойчив, и попа моя опять подверглась нападению. – Ох! Да, дорогой. Конечно, дорогой. Ты был прав. Как всегда, – с готовностью отчеканила я давно заученную фразу и, покряхтывая, натянуто улыбнулась. – Вот. То-то же, не забывай, малыш, – будто не замечая явного ёрничества с моей стороны, он снисходительно чиркнул пальцем по кончику моего носа, – рука моя, девонька, еще достаточно крепка… Это так, чтоб ты не расслаблялась, – и, удовлетворенно вздохнув, он уютно устроился возле моего плеча, упершись в него своим твердым лбом. Я жадно потянула носом воздух, с блаженством вдыхая такой родной, матерый мужской запах его волос, навечно пропитанных дымом, сеном и лошадьми. И еще множеством других ароматов, слившихся в стойкий брутальный дух, присущий только моему мужу. Насколько я могла определить, сейчас наиболее яркими – можно было догадаться, чем он занимался совсем недавно – ощущались запахи дегтярной смазки и чуть проржавевшего железа, стружек смолистого дерева и выделанной шкуры убитого им оленя. Все это было переплеталось с тонкими ароматами свежей крови и парного молока от недавно родившей коровы, а так же ядреным благоуханием забродившего ячменя с оттенками зеленой луговой травы и жирного, сладковатого запаха муки – вчера они с Роджером целый день провели на мельнице. И было еще что-то глубокое, неуловимое и, в то же время, основательное, безумно дорогое моему сердцу: некий запах мятежности и несокрушимой надежности. Хмм… свобода и виски… Бог ты мой! Это был дух истинного шотландца. Запах его близкой плоти мягко проник в мое взбудораженное нутро, заполоняя мозг желанным покоем, и тело мое невольно полностью расслабилось рядом с Джейми – этим незыблемым бастионом защиты и умиротворения. Впрочем, как и всегда… – Ты же знаешь, как я отношусь к тому, чтобы причинить боль тем, кого люблю, Сассенах, – продолжал в легкой полудреме вещать мой муж, рассеяно поглаживая меня по бедру. – Это очень тяжко для меня. Но если выбирать между вредом от боли и вредом от неподчинения... то я выбираю первое. В этом возрасте ребенок должен слушать старших. Иначе не избежать беды... И часто, ты знаешь, слова, как таковые, не имеют особого воздействия. Это я сужу, в основном, по себе, конечно, – он подозрительно сладостно хохотнул, видимо, вспоминая свою бурную молодость. – Да-да, помню, в детстве ты был изрядный шалопай. – Не то слово, Сассенах… Не знаю, как еще жив остался… Н-нда… Однажды, представляешь, решил я прокатиться верхом… на кабанчике. Даже поспорил с приятелями – Гэвином и Аланом Маккаленами и нашим Йеном Мюрреем, что продержусь на нем несколько чертовых минут. – На кабанчике? Господи, Джейми! Только не говори мне, что тебе это удалось. – Хах!… Еще как! Помню, здоровый такой был кабан, хоть и молодой. А мне было тогда лет семь, кажется. Ну что, мозгов-то не водилось совсем в моей бестолковой головке... Один в один, как у Джема нашего. Подкрался я к зверюге, пока он лопал свою бурду в корыте, и заскочил на спину, признаться очень лихо, прямо как заправский наездник. Тот, конечно, испугался и задал стрекача, так, что у меня ветер в ушах засвистел. Но я крепко держался – для своего возраста я был довольно ловок и силен – и смог проскакать на нем аж, наверное, четверть мили, помнишь, по той дороге от Лаллиброха в поля, пока он не сбросил меня в колючки на обочине. Но мне было наплевать. Я очень гордился собой в тот момент, потому что, во-первых, выиграл пари среди таких же балбесов, как я, прости Господи, а во вторых, показал свою мужскую храбрость. Ну, я так думал… При этих словах Джейми забавно сморщил нос, от чего его физиономия неожиданно преисполнилась какой-то совсем детской шкодливостью. – Ой-ей-ей… Представляю. Вряд ли твой отец оставил без внимания столь вопиющую выходку. Ты же легко мог себе шею свернуть. Я бы точно вздрючила тебя на его месте. – Так и было, Сассенах. Так и было… – он трагически приподнял брови и жалостливо вздохнул, хотя было видно, как с трудом сдерживаемый смех клокочет в его груди. – Мой отец, на удивление, был совершенно другого мнения насчет моей бравости во всей этой великолепной истории. Ничего героического он в ней не нашел гхмм… со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ох, Иисус милосердный, и досталось мне тогда!.. Вспомнить страшно, – Джейми рассмеялся, – Теперь-то я понимаю, что мой необдуманный поступок – это было просто смертоубийство, и мой отец в первую очередь испугался… за меня, пустоголового. А еще, когда я на него вскочил, кабан заметался по загородке и чуть было не прибил Дженни, которая в тот момент задавала свиньям корм. Она еле успела увернуться от этой обезумевшей свирепой махины, которая, со страха не разбирая дороги, неслась на нее во весь опор. Последнее, что я увидел, вылетая из загона верхом на кабане, это ее оторопевшее, красное от гнева лицо, когда она, не удержавшись на ногах, упала в свиное корыто с помоями. Тут мы закатились вдвоем с Джейми, представив выражение лица его несчастной сестрички. – А ошалевшего кабана, Сассенах, потом ловили всем миром. Благо его волки не задрали, а то меня вообще прибили бы окончательно. И так валялся попой кверху пару дней, кажется, после того, как мой рассвирепевший отец задал мне знатного ремня. Ох… Хлестал меня, наверное, полчаса без остановки. – Прямо таки полчаса? – Ну, конечно, не полчаса, но о-очень долго. По крайне мере, мне так показалось. И, главное, меня же это никак не остановило, Сассенах. Чего мы только не вытворяли, даже вспомнить страшно сейчас, хотя каждый раз нам за это приходилось расплачиваться своей изрядно потрепанной задницей, – Джейми сокрушенно вздохнул и еще немного посмеялся. – Да… вот и говори после этого, что до моего бестолкового мозга могли дойти простые увещевания. Думаю, только отцовский ремень меня сдерживал от того, чтобы я окончательно не перевернул весь дом с ног на голову и не свернул себе шею при этом. – А он и правда сдерживал? Создается впечатление, что хмм… не слишком. Джейми, серьезно поразмышляв, ответил: – Полагаю, да. Это всегда был веский аргумент в пользу «так не делать», пока своего осознания не хватало. Хотя, если до конца быть честным, Сассенах, некоторые вещи они выше тебя, выше твоих способностей сдержаться, как бы тебя ни лупили при этом. – И что же это? – Ну… например, если приходилось доказывать свою мужскую доблесть в кругу сверстников. Не знаю, какая там шлея под хвост попадала, но помню, меня никогда не останавливала угроза порки, если вдруг дело касалось не уронить свою честь перед парнями. Полученная трепка при этом даже добавляла бонусов. Ну, типа, я такой смелый, и мне все нипочем. – Ха! Да кто б сомневался! Известные упрямые баранчики на мосту – сдается мне, это про вашу бодливую суть всего мужского рода… – Баранчики? Что-то ничего мне про это неизвестно, Сассенах. – Известно, известно, – смеясь, я процитировала популярное стихотворение, – и мне почему-то кажется, милый, стоит тебе только посмотреться в зеркало, и ты сразу узришь одного из них... Джейми, крякнув, глянул на меня с большим сомнением. – Но, с другой стороны, если дело касается ответственности за что-либо, даже одна возможность наказания уже является останавливающим и, совершенно точно, очень вдохновляющим фактором. Уж поверь мне на слово. Он энергично потер свою крепкую ягодицу, самодовольно улыбаясь. – Этот упертый бастион, девочка, выдержал немало вразумляющих бесед, и, представь себе, ему это пошло только на пользу, можешь не сомневаться. – Да, разумеется, я согласна с тобой, Джейми, – проговорила я теперь уже вполне себе искренне. – Считаю, твой отец был совершенно прав в этом вопросе, и эта шельмоватая, вредная задница, сдается мне, – я тоже потянулась к его бедру, машинально наглаживая и похлопывая эти исключительно великолепные формы вдоволь настрадавшегося места, – всегда получала по заслугам. – Ох, ну, наконец-то! – он закатил глаза и удовлетворенно выдохнул, будто ценой невероятных усилий научил своего крайне тупого ученика доказательству какой-то элементарной теоремы. – Ну, так и вот, нашему Роджеру тоже сегодня пришлось усвоить свой долг отцовства. А пареньку... увидеть, как нужно принимать справедливое наказание. Это было нелегко для меня, честно сознаюсь. Но я сделал это. Для них. Я ласково улыбнулась в полумраке и погладила его по щеке. – Ах, ты, мой... бедняга. Замено было, как глаза его вспыхнули отраженным светом луны, когда он приоткрыл их, чтобы посмотреть на меня внимательно. Несомненно, он почуял сарказм, от которого, каюсь, я не смогла удержаться. – Знаешь, Сассенах, у наказания есть обратная, весьма привлекательная сторона, – его лицо было совсем близко, и я чувствовала теплое дыхание мужа на своих губах. – Хмм... Да? И какая же? – Оно снимает с тебя вину, – в его голосе чувствовалась нотка щемящей тоски. – Я снял с них вину. Хоть их зады и горят, на душе у них спокойно. – Вот как? Ты уверен? – Да. Иногда... в общем… вина это такой тяжкий груз... – лицо его печально скривилось, – и чертовски хочется, чтобы кто-нибудь отхлестал тебя так, чтоб клочки полетели. Потому что это благо, на самом-то деле – муки совести и, правда, стихают. А они… всегда терзают гораздо острее, чем физическая боль, – слышно было, как он сглотнул. – Мой отец, он именно так делал и, знаешь, сейчас я ему благодарен за это… искупление. Он дарил мне его быстро и в полной мере. Думаю, нелегко ему было причинять мне боль. Ведь он любил меня. И ради меня он брал этот грех на душу. Сейчас я понимаю это, Сассенах… – Неужели тебе не было страшно, Джейми? Ждать боли… а потом принимать ее? Ты ведь тогда, по сути, был совсем беспомощным малышом перед этой неотвратимой жестокой силой грозного мужчины, – я бережно заправила прядь волос ему за ухо. – Страшно? Конечно, было… конечно же, было… Страшно, наверное, было сильнее, чем больно. Особенно, когда ждешь. Но, надо отдать должное моему старику, он никогда не пугал меня особо своими воплями и… не мучал ожиданием. Быстренько нагибал и рассудительно выдавал положенное, – он хмыкнул и, поджав губы, потер переносицу. – Причем я же всегда мог выбрать, Сассенах, получить ли мне по заднице или все-таки не доводить дело до крайности. Наверное, это и называется «справедливость», девочка, когда правила заранее известны и цена непослушания назначена, и только тебе решать, готов ты нарушить границу или нет... Так что я не чувствовал себя особо беспомощным, и сила отца не казалась мне настолько неотвратимой. По сути, я был в состоянии управлять этим – ведь я мог и не делать. – Но ты делал, злодей? – мстительно похихикала я. – Ну, да, делал, признаю, – согласился он. – Но это был скорее вопрос принципа, чем вредности. Ну, я сейчас так думаю. Просто во мне рано зародились собственные убеждения, отличные от устаревших примитивных взглядов моего родителя, – он рассмеялся почему-то с удовольствием. – Ну, то есть твой глупый папочка ничегошеньки не понимал в жизни, я правильно понимаю? – Ага. Совершенно. Но, к сожалению, мне не часто удавалась ему это доказать, особенно, если последним аргументом в его пользу оказывался ремень. Но даже это меня, порой, не останавливало. Э-эх, Сассенах… сейчас думаю, наверное, все-таки я был беспросветным дуралеем, да? Бедный мой отец… сколько терпения он на меня потратил. – Терпение это должно быть одно из главных качеств твоего оппонента, признаю, – ехидно процедила я, поцеловав кончик его длинного носа. Джейми вздохнул. – Тем более, надо отдать ему должное, не так уж сильно он меня и лупасил, Сассенах. По крайне мере, не так крепко, как я этого заслуживал. Не помню, пожалуй, чтобы я как-то особо страдал от боли после. Просто… присаживаться потом было немного хмм… чувствительно, да. Ну, за исключением нескольких, уж слишком вопиющих случаев, когда от моих проделок у него просто крышу сносило. Вот тогда это действительно был… мрак. Помню, тогда он, рассвирепев, зажимал меня между колен и сгоряча хлестал так, что я голос свой терял от воплей. Но это бывало, крайне редко, когда я делал что-то действительно опасное, и он, и вправду, страшно пугался за мою жизнь. Ну а, в большинстве случаев, на самом деле, все было довольно-таки терпимо, хотя в процессе, из-за ожидания и страха порка казалось гораздо больнее, – он немного помолчал, вспоминая. – А поначалу это, помню, вообще был просто панический ужас, ну, совсем как у Джема сегодня, а потом ничего, притерпелся, и стал гораздо спокойнее относиться к этому. Со временем ко всему привыкаешь, Сассенах, как это ни странно. Но это и хорошо, с другой стороны, не так чтобы я очень и боюсь боли сейчас, наверное. По крайне мере, она не остановит меня, если нужно сделать что-то важное. Я слегка хихикнула, чтобы скрыть растроганность: – Мужское воспитание… да? – Хмм… ну… в общем, можно и так сказать. Боль и страх, в конце концов, можно научиться преодолевать, и раз за разом это получается все легче. Отец мой был очень ответственным в этом плане, и результат вышел совсем даже неплохим, как ты видишь, – его губы опять дрогнули в самодовольной ухмылке. – Думаю, все же это не только из-за порки, Джейми? Мне кажется, в первую очередь, это потому, что он любил тебя, – я с нежностью заглянула в его близкие глаза. – Не могу возразить тебе на это, Сассенах. Он и сам всё делал так, чтобы я любил и уважал его. Был справедливым и по-настоящему стойким. Мне есть, кого вспомнить, когда я нуждаюсь в примере. – Несомненно, – я мягко поцеловала его в уголок рта, от чего Джейми слегка задвигал бедрами, пытаясь ко мне прижаться. – И, кроме того, – продолжил он, довольно ехидно усмехаясь, – уверен, Роджер сейчас не в обиде на меня... Во-первых, вы, женщины, почему-то любите жалеть неправедно пострадавших, – глаза его снова вспыхнули во мраке. – Думаю, парень получит свой бонус, если как следует постарается... А во-вторых, пылающая задница очень способствует, знаешь ли... ощутить остроту момента. Он хохотнул, немного смущенно. – О! Даже так? Надеюсь, сейчас ты про свой личный опыт говоришь? – Ну... не думаю, что так уж про опыт, – Джейми неопределенно покрутил пальцами в воздухе, – скорее – про предположение... Ведь у меня было не много возможностей узнать, каково это в сочетании. – Хочешь попробовать? – я приподнялась на локте и посмотрела на него с интересом. – Не скажу, что прямо мечтал бы об этом, Сассенах. Но иногда… такие мысли приходят, – я видела, как он пристально смотрит на меня в темноте, и почувствовала легкое томление. Но мне не давала покоя другая мысль, занозой засевшая в мозгу, от которой сжималось сердце. – И часто ты чувствуешь себя виноватым, Джейми? – прошептала я сочувственно. Он помолчал, задумавшись, потом ответил: – Да, часто, пожалуй… Сегодня, например… Сдается мне, малого слишком избаловали все, в том числе, и я. Он теперь думает, что мир вертится вокруг него. А это не так. Не знаю, где мы это упустили... – он расстроенно посмотрел на меня. – Я упустил, на самом-то деле... Боюсь, что теперь еще не раз придется его стегать, чтобы он четко усвоил азы подчинения и безопасности. Если бы я и Роджер изначально были с ним построже, можно было бы вовремя преподать ему урок ответственности и не доводить до крайности. Мы все сегодня страшно перепугались, – он замолчал, справляясь с приступом паники. – И в этом тоже моя вина. Потому что я не смог это предупредить. Я что-то не доделал, не доглядел... Он, как всегда, был жесток в своей упрямой бескомпромиссности, прежде всего, к самому себе. – Ох, Джейми, Господи, ну не нужно себя терзать. Ты не можешь быть за все в ответе и всех контролировать. Вокруг живые люди... У них тоже могут быть свои желания хоть иногда. Они не могут все время делать то, что хочешь ты. И ты не можешь их заставить. – Не могу? – Не можешь, – твердо сказала я. – Даже Бог дал людям выбор и оставил их один на один с его последствиями. – Ну, на самом-то деле, дело же не в том, чего хочу я, а в том, как будет правильно. Я недоверчиво рассмеялась. – Ты точно это знаешь, Джейми? Откуда, позволь тебя спросить? Он запыхтел в негодовании. – Вообще-то, сдается мне, я уже достаточно живу на свете, девочка, чтобы иметь представление, что правильно, а что нет, – но, заметив мою насмешливую физиономию, замолчал, а потом долго смотрел на меня, соображая. – То есть... ты хочешь сказать... – он сглотнул, и голос его немного подрастерял уверенности, – что это... гордыня, Сассенах. – Возможно и да. А ты как думаешь? Он размышлял некоторое время, покусывая нижнюю губу. – Господи!.. Да, наверное, ты права. Я замахиваюсь на то, чего не может даже Бог. Это гордыня. И что мне с этим делать? Я ведь не могу по-другому... я слишком боюсь за всех вас, – он с горечью посмотрел на меня. Я видела жилку, усиленно пульсирующую на его виске. – Я понимаю, милый, понимаю. Мне тоже иногда очень страшно. Особенно, когда я знаю, что ничего с этим поделать не могу. – Но ведь я могу? Разве нет. Хотя да… – он тихонько обвел пальцем овал моего лица, – особо, это касается тебя, Сассенах. Господи, как я иногда боюсь, на самом-то деле, девочка, что бы ты не погубила себя своей неосторожностью, и понимаю, единственное, что я могу, это… взять себя за горло, смириться с твоими сумасбродностями и… молиться. – Представляешь, я боюсь того же самого, Джейми. Но я знаю, что ты такой, какой есть... И я… люблю тебя за это, – проговорила я, склоняясь над его лицом и целуя сеточку морщин в уголках его чуть раскосых глаз и твердый нахмуренный лоб, чувствуя, как под моими губами напряжение между бровей начинает медленно таять. – Но ведь это совсем не значит, что я не волнуюсь и не виню себя, если что-то случается. Наверное, я мог бы что-то предпринять, но когда мне не удается – это ужасное ощущение, Сассенах. Я вздохнула сочувственно и, внезапно решившись, слегка качнула головой, пристально глядя на него. Потом тихонько прошептала, положив ладонь ему на грудь: – Да, милый, верю. Эта ноша слишком тяжела... Но я могу сделать это для тебя, – в этот момент я ощутила, как голова моя закружилась, а сердце тревожно екнуло. – Что сделать? – он удивленно посмотрел мне в глаза, собираясь с мыслями, которые, видимо, сейчас витали где-то далеко. – Ну... то, что ты обещал своему внуку сегодня. Что ты собирался с этим делать? А? – я приподняла брови. – Ты же не раздаешь пустых обещаний? Глаза его немного расширились, теперь глядя на меня с искренним интересом. – Хмм... Ты имеешь ввиду порку? – Ну, не то, чтобы прямо порку-порку, но в принципе да. Я не уверена, что смогу потягаться с твоим отцом в этом плане, но готова помочь тебе облегчить вину как-то так. И потом... ты же сам, вроде как, мечтал, сердце мое, чтобы из тебя клочки полетели, м? Или все это праздная болтовня? – обычно я чувствовала, за какой крючочек зацепить моего добропорядочного супруга. Конечно, большие сомнения в своих способностях к истязанию любимой плоти овладели мной, и я отдавала себе отчет, что, скорее всего, не смогу всерьез ударить Джейми – это было бы слишком… абсурдным. Но, где-то глубоко, я осознавала резонность его аргументов по поводу чувства вины, и мне было искренне жаль моего мужа, такого исключительно уязвимого в данном вопросе. Да что там говорить, я сама часто ощущала, какая это изматывающая отрава, под корень разъедающая твои душевные силы: тут любому будешь благодарен, кто дарует избавление, хотя бы ценой хорошей трепки. И, кроме того, задетая бесконечной убежденностью Джейми в собственной непогрешимости, каюсь, решила слегка подначить этого упрямца, надеясь втайне полюбоваться, как он будет выкручиваться из такой забористой ситуации. Тем более, всегда можно обернуть дело в шутку… Разве нет? Джейми прищурился, вследствие долгого общения со мной, вполне себе понимая, где здесь подвох, и глаза его заискрились весельем. И тут я поняла, что моя самонадеянность, вероятно, дала маху: сложно было переиграть этого прожжённого игрока в шахматы, да и в карты, кстати, тоже. Он сделал, насколько это возможно, серьезную физиономию и, пытливо произнес: – Ты говоришь это без шуток? – Вполне, – разрази меня гром, я не привыкла сдаваться, хотя мне уже сделалось как-то не по себе. – Я же врач, ты знаешь, дорогой, – и посмотрела на него с вызовом, – и тоже привыкла причинять людям боль, чтобы облегчить страдания. Тем более, таким безмерным гордецам, как некоторые. Сказала и озадачилась. Да, причинить боль посторонним, это одно, но родимому мужу, каждую клеточку тела которого я ощущала, как свою собственную – это совсем другое. Наверное, это все-таки даже мучительнее, чем причинить боль себе. Но ведь это все еще шутка, да? Или нет? Я, на самом деле, вдруг совсем занервничала, уже пожалев о своем опрометчивом предложении. Иисус, смогу ли я взаправду выпороть его, если дойдет до дела? Не представляю… В реальной действительности это оказывалось хмм… несколько проблематичным. Мой муж вдруг стал по-настоящему серьезным, даже каким-то величественным, и опять долго и пристально смотрел на меня. А я, ощущая под ладонью гулкий стук его сердца и размеренное дыхание широкой груди, упорно не отводила дерзкого взгляда. Хоть и, признаю, очень хотелось… Внезапно я почувствовала, как мягкие волны взаимного проникновения закружили нас, и мир вокруг перестал существовать – между нами пробежала дрожь той восхитительной интимности, которая возникает между глубоко любящими и бесконечно доверяющими друг другу людьми. – Да, – наконец, утвердительно кивнув, подвел он итог своим раздумьям, – ты сможешь... я знаю. Хотя... хмм… не помню, чтобы это когда-нибудь делали жены со своими мужьями. – Что ж, спишем это на экстренную помощь страждущему. – Экс… тренную? – Ну, срочно необходимую. – Да, пожалуй... – он прислушался к себе. – Наверное… наверное… ты права… необходимость имеется. И потом, Иисус, я, действительно, не могу обмануть малыша Джемми. Это будет плохой пример... Выглядеть болтуном и трусом деду тоже как-то не пристало. Оп! Я, наконец, осознала в полной мере, что назад пути нет, и мое сердце вдруг по-настоящему затрепетало. Джейми, конечно, в очередной раз обыграл меня своей бесшабашной прямотой – будь неладен, этот чертов шотландец! – выкручиваться он не стал. И я «попала», на самом-то деле, по самую макушку. Но отступать, вроде как, было уже несколько поздновато – разочаровать теперь я его не могла... – Хорошо, Сассенах, – решительно сказал Джейми, будто соглашался на неприятную медицинскую процедуру, хотя голос его, я услышала, слегка дрогнул. – Давай. Я замерла: когда он говорит таким повелительным тоном, у моего мужа, обычно, не забалуешь. По крайне мере, я бы не советовала... – Джейми, ты уверен? – решимость моя, наоборот, окончательно куда-то испарилась, а мысли завибрировали и рассыпались, как горох на дробилке. – Уверен, родная, – Джейми был спокоен и собран. – Но только одно условие… – А? Что? Да-а-а... я... я слушаю тебя... – Это должно быть реальное наказание. А не эти твои извращенные штучки с «отшлепаю». – Да… конечно, нет, дорогой, – я нахмурилась, чтобы сдержать смех – напряжение в моем желудке немного смягчилось. – Я понимаю, порка – это очень серьезно. Только тогда ты должен мне дать инструкции, что в твоем понимании сойдет за «реальное наказание»? Ты в курсе, что я не слишком опытна в этом вопросе? Я сама только три раза наблюдала сей замечательный процесс. Причем, хотя два раза и была его непосредственным участником, но, так оказалось, что только с нижней стороны. – С нижней? – он фыркнул. – Ты имеешь ввиду… – Ну да. Это когда кто-нибудь работает над тобой. Правда, я не помню, чтобы роль наказуемого объекта сильно облегчила мою душу и, главное, сделала бы меня счастливее. – Хмм... – он удивленно вскинул брови. – Три раза? Один раз это был я. Это я помню, – он наклонился и поцеловал своими теплыми губами мой живот, чуть пониже пупка так нежно, что напряжение в груди мягко перетекло туда, а внутренности мои слегка сжались в сладостной неге. – А еще два? Говоришь, твой дядя тебя не наказывал? – Нет... не наказывал, представь! И как видишь, я еще жива. Вопреки твоей теории. – Сдается... что ты жива еще только благодаря мне, – напористо уставившись на меня из-под густых медных бровей, буркнул Джейми, ненадолго отрываясь от своего увлекательного занятия по поводу создания легкими поцелуями контура улыбки по низу моего живота. – Ну... может ты и прав... – я погладила его по щеке, потихоньку плавясь и ерзая по простыне. – Может?.. – Да, конечно, ты прав… – искренне поправилась я, как следует сжимая пальцы в гуще его волос и настойчиво сподвигая его рот вернуться к своему, весьма захватывающему процессу. – Ммм… Второй раз… это было на суде... Ты заявился тогда… очень вовремя… надо отдать тебе должное, приятель. Наверное… я должна… поблагодарить тебя... Боже!.. Не слишком приятные воспоминания о том, как плеть, безжалостно обжигая, впивалась в мои лопатки, пока я болталась связанная, беспомощная, подвешенная к дереву за кисти рук, неожиданно сгладились горячим дыханием Джейми и нежным прикосновениям его губ к моим бедрам. «Хмм… хмм… каково это в сочетании… очень даже неплохо… – мелькали несколько бессвязные мысли, – но… как следует отжученное… известное место пониже спины, для остроты таких переживаний… кажется… подходит куда больше… чем другие части тела… на мой сугубо специфический вкус…» Его губы явно претендовали на что-то большее, чем кожа моих бедер, и я невольно раздвинула ноги, с готовностью принимая ласку. – Да... – вдруг снова останавливаясь в самый неподходящий момент, злорадно сверкнул глазами Джейми. – Как раз этот эпизод сильно подтверждает мою теорию. Я ведь говорил тебе держаться подальше от Джейлис Дункан? Но некоторые, слишком убежденные в своей абсолютной непогрешимости, совершенно не хотят слушать своих мужей!.. Видимо, вспомнив весь ужас того эпизода, он подполз повыше ко мне и прижал к себе, от всего сердца сожалея. Потом долго целовал мой лоб. Все еще пребывая в радужных волнах от его спонтанных неосмотрительных ласк, я с сожалением вздохнула, признавая правомерность упреков. Благостность разливалась в моей душе, и спорить как-то ни о чем не хотелось. Тем более, в таких теплых, утешающих объятьях, которые обволакивали мою душу на манер плюшевого пледа. Он нежно отвел волосы с моего лица: – А третий раз когда, девочка? – Ну... помнишь, после того дурацкого нападения Грэя, ты наказывал своих людей за халатность. Я видела это... – Да, помню... Мне пришлось. Кхмм… – он нахмурился, скривившись, будто у него заболел зуб. – Не самые доблестные воспоминания… да. – Это был твой долг... командира, Джейми, – тихо проговорила я. Я почувствовала, как он сокрушенно вздохнул и покачал головой, нехотя соглашаясь. «Часто, слишком уж много такого, досадного, нам приходится делать, чтобы спасти ситуацию», – подумала я, имея ввиду его долг, как лидера, а мой – как медика. – Ну что ж, вернемся к нашему вопросу, – деловито изрекла я, отрывая его от тягостных мыслей и надеясь поскорее закончить с не слишком приятной для меня обязанностью, раз уж откосить не удается. – И, давай, зубы мне не заговаривай, Джеймс Фрейзер. Инструкции, пожалуйста. – Сдается мне, Сассенах, ты очень жаждешь меня выпороть. Хмыкнув, я сощурилась. Не сдамся, даже не надейся. – Ну, знаешь, когда я бегала сегодня по лесу в поисках маленького негодяя, мне так хотелось спустить с него шкуру. Жаль, что вам он попался раньше, чем мне. А то бы из него точно клочки полетели!.. Но раз ты говоришь, что во всем виноват ты, теперь я знаю, кто за все это поплатиться. Джейми рассмеялся и с особой нежностью посмотрел на меня. – Хорошо. Ты права, нечего тянуть. Возьми плеть, – он кивнул на крючки возле двери, где он обычно оставлял свою плеть для верховой езды. – Плеть?! – я дрогнула и с заново всколыхнувшимся беспокойством уставилась на него. – Я думала, это будет ремень. – Ну, плеть гораздо серьезнее. Сдается мне, выйдет как раз в полном соответствии с проступком, – спокойно сказал он. – Ну что ж... инструкции. Первое правило реального наказания: должно быть действительно больно, девочка, так, чтобы стало страшно и больше не хотелось. Или не стоит тогда вообще начинать. Это как с твоим пенициллином, помнишь, ты говорила? Если вколешь меньше, чем следует, то тогда не подействует. И лекарство пропадет зря. Я нахмурилась. – Ты сек Роджера плетью? Парень, похоже, даже сесть не смог нормально. – Ну, нет, что ты, это были розги. Но я постарался. Думаю, он был бы сильно разочарован, наш Роджер Мак, если бы это не было «как следует». – И что по твоему разумению попадает в категорию «как следует»? – я аж привстала на кровати. – До крови. А как же еще? Он же мужик. – Что? Господи! – я слегка отшатнулась и даже отгородилась от него ладонью. – Нет-нет-нет. Джейми, прости. Пожалуй, я беру свои слова назад. Бить тебя до крови, я точно не смогу. Он мягко пропустил свои длинные пальцы свозь мои и сжал их, а потом с силой поцеловал костяшки моей плененной руки. – Конечно... я на это и не рассчитываю, моя Сассенах. Иди, бери плеть.
Пытливо вглядываясь в его лицо, я медлила в нерешительности. Но он ободряюще кивнул, улыбаясь, и я, послушно соскользнув с кровати, пошла к двери, чувствуя, как острый синий взгляд внимательно смотрит мне в спину. Плеть висела на гвозде. Это была дорогая вещь, сделанная настоящим кожевником-профессионалом, свитая из жесткой сыромятной кожи. Красивое тугое переплетение кожаных полосок плавно переходила от рукояти на гибкую часть, делая ее похожей на упругий, почти живой хвост смертоносной змеи. Джейми как-то подарили ее арендаторы на очередной день рождения, как знак силы и... власти. Я протянула руку и сняла плеть с крюка, ощутив в ладони ее вес и зловещую силу. Это было оружье – и опасное, между прочим. Я медленно подошла к кровати и остановилась, глядя на Джейми сверху вниз. – Ну? Что теперь? Раскосые глаза сощурились – он изучал меня внимательно и строго, будто сам собирался задать мне трепку. – Теперь? Хорошо бы зажечь свечи, милая, – он снисходительно хмыкнул. – Это чтоб ты не промахнулась. Я скептически окинула взглядом его мощный торс, который мягко светился в лунном свете из окна. Промахнуться тут, как бы, было довольно сложно. Но свечи, так свечи. Как скажешь, милый мой, твой праздник… Будто выполняя какой-то таинственный ритуал, я чиркнула Брианниными спичками и торжественно зажгла пару свечей в канделябре. Пламя затрепетало от моего дыхания, когда я тихонько дунула на спички, и мерцающий ласковый свет задрожал в медных волосах моего мужа, расцвечивая его тяжелые пряди в различные оттенки мёда и золота. Он полулежал на кровати, опершись на локоть и вытянув длинные ноги, напоминая громадного тюленя на лежбище – рыжего тюленя – загорелая шкура которого как следует покрытая тонкими выгоревшими волосками на груди и плечах, отсвечивала бархатистым лоском. И этот тюлень загадочно усмехался… – Итак? Что дальше? – Теперь… назначь количество ударов. Я посмотрела на него в великих сомнениях. – Я... я не знаю... сколько это может быть. «Надеюсь, что не слишком много», – подумала я с содроганием. – Скажи ты. – Ну, думаю по шкале Йена, все это тянет на «слишком ужасно». Да. Поэтому пятнадцать. – Пятнадцать?!! – Ты сможешь, Сассенах? – с беспокойством спросил он, увидев, что мое лицо испуганно вытянулось. Сделав над собой усилие, я оскалилась в подобии улыбки и кивнула: – Я сделаю это для тебя, мое сердце. – Хорошо, – он тяжело повернулся на живот, выставляя вверх упругие полушария ягодиц, сияющие в контрасте со спиной молочно-белой кожей. – Теперь, девушка, дело не хитрое. Размахивайся посильнее и бей крепче. Только, будь добра, постарайся не сильно уклоняться от заданной цели. Я бы не хотел, чтобы моя шкура с ног до головы выглядела так, будто меня шальной медведь подрал. Он уперся лбом в подушку, вцепившись в нее, как утопающий, в свой спасительный плот. – Ладно, – я глубоко вздохнула, собираясь с силами. Передо мной покорно распростерлось его грациозное тело, точеное и гибкое в своей пленительной наготе. Длинные узкие бедра, крепкий округлый зад, с четкими мышечными впадинами по бокам, рельефная спина, широченные сильные плечи. Тело мужчины, который ни секунды не сидел без дела. Рубил, строгал, таскал, строил, забивал, кидал. Достигнув физического совершенства именно благодаря тяжелой работе, а не за счет пустых упражнений, как это делали, озабоченные своим телом, люди в мое время. Быть всегда в отличной форме его заставляла необходимость выживания, а не легкомысленное желание покрасоваться. И это великолепное тело было все испещрено шрамами. Шрамами от ран, которые наносила ему жизнь... Он с этим прекрасно справлялся... до сих пор. Я сжимала рукоять и тихо пыхтела, переминаясь в нерешительности. Так и он стоял надо мной когда-то, не решаясь воткнуть иглу шприца в мой зад, страшась причинить мне даже малую боль. Как он мне сказал тогда: «Ты сильнее меня...» Что ж... Кажется, он ошибался. Я сглотнула и перехватила рукоять поудобнее, хотя она и так сподручно лежала в моей ладони. Недовольный голубой глаз вынырнул из подушки и посмотрел на меня в великом осуждении. – В чем дело, Сассенах? Не слишком-то приятно лежать вот так в ожидании... пока ты соизволишь начать. Будь милосердна, девочка. Я невольно усмехнулась, поскольку чувствовала себя довольно-таки нервно: – Ну, я жду, пока тебе станет достаточно страшно, милый… – Мпффф… можешь начинать, если ты не против. Я бы сейчас не стал рассчитывать на то, что мне может стать еще страшнее. – Прости. Я просто залюбовалась картиной, – глубоко вздохнув, я облизнула губы и закинула хвост плети на его, такую беззащитную сейчас пятую точку, чтобы хотя бы примерно представить себе, как это может выглядеть. Вид мне совсем не понравился. Сердце, нехорошо сжавшись, взбунтовалось. «Да, Иисус, твою ж Рузвельт, Христос! Не могу!..» – Давай же, девочка, – коротко скомандовал он, будто ощутив мои сомнения. – Сделай это. Для меня. Ты сможешь. Закусив губу, я выбросила все посторонние мысли из головы, как это обычно делала перед болезненной операцией, и подняла руку. Потом, завершая неловкий размах, почти нежно влепила ему поперек ягодиц легкий шлепок, который, похоже, не причинил особых неудобств. Он чуть вздрогнул, больше от напряженного ожидания, чем от боли, и поощрительно хмыкнул. – Так. Хорошо. Молодец. Продолжай. Только посильнее, Сассенах. Значительно посильнее. Вспомни, душа моя, ты же всегда хотела этого. Не так ли? Как итог его вдохновляющей речи, следующий удар был более суров. Джейми крякнул и напрягся. – Так нормально? – Да, волне. Хотя… прибавь еще капельку. Я судорожно вздохнула, мысленно зажмурилась и... приложилась почти со всей своей силы. Плеть радостно свистнула и впечатала в его зад звонкий шлепок. След на моих глазах сначала побелел, потом быстро вспух и налился бордовым цветом. – АКХ! О-ОГО! – удивленно простонал он, корчась от боли. – Думаю... – голос его прервался, – Вот так... в самый раз! – Отлично, – сказала я, в отчаянной решимости засовывая куда-то глубоко внутрь сострадание – надо, значит надо! – и включая «злобную фурию». – Это будет «раз». Следующий рубец безжалостно лег рядом со вторым. – Считай, – сказала я, с отдаленным сожалением наблюдая, как его мышцы невольно сжались в спазме, а дыхание прервалось, удерживая стон, – чтобы я понимала, когда ты готов. И, милый, можешь себя не останавливать, – я осторожно провела рукой по его пояснице, ощущая, как вздрагивает тело, в стремлении унять весьма ощутимую боль, – я пойму, если ты будешь... плакать и кричать. Он, не стерпев, хихикнул, оценив мою зловещую шутку: – Насчет «плакать и кричать» – даже не знаю, душа моя, но подушку, видимо, закусить придется. ОООххх, ты ж!.. Д-два, – наконец, безропотно проскрипел он, едва справившись с дыханием. «Сделай это для меня…» – непрестанно крутилось в мозгу, словно спасительная индульгенция. – Три!.. Оуу!.. – прозвучал отчаянный голос из глубин подушки, в которой мой самолюбивый парень предусмотрительно упрятал свое исказившееся лицо. Плеть визгливо рассекла воздух, и четвертый удар хлестко впился в его тело, высекая еще один вздувшийся след. Джейми надсадно крякнул, пытаясь скрыть за смешком откровенный стон. Я подождала, пока он соберется с силами продолжить счет. – Боже праведный!.. Четыре!.. – выдохнул он жалостливо. – Как ты думаешь, девочка? Завтра я смогу сидеть? – Думаю, сможешь, милый мой. Но с трудом. Я приноровилась и вошла в ритм. Джейми, видимо, тоже. Тело его основательно напряглось, но он не пытался увернуться, а только вздрагивал, мычал и кряхтел, захваченный процессом. Рубцы от моих стараний вспыхивали один за другим, покрывая его злополучное седалище пламенными росчерками, благо его хозяин был, в общем-то, совсем не против такой жесткой трепки. Хотя, чтобы скрыть от меня неприглядные эмоции, ему с головой пришлось зарыться в подушку, которую он, рискуя порвать, зверски стискивал и мял своими мощными руками. Но, видимо, чтобы я не сильно переживала, он периодически выныривал из глубин своего убежища и, поглядывая на меня через плечо, смущенно, но ободряюще улыбался, пытаясь продемонстрировать, что ему не так уж и больно. Или, может, просто осознавая некоторую уязвимость и неприглядность своего положения, таким образом, извинялся за свою невольную слабость. Хотя героическая улыбка его, надо сказать, в этот момент больше походила на оскал. – Ох! Десять!.. – не утерпев, почти выкрикнул на новом ударе мой муж и бросил на меня довольно-таки несчастный взгляд. Я заметила, что, хоть он изо-всех сил и пытался сохранять бравый вид, глаза у него подозрительно покраснели, а сам он сделался крайне взъерошенным. Ему, похоже, все-таки сделалось не до смеха теперь. Да и объект моих усердных воспитательных воздействий выглядел донельзя завоспитанным: из нежно-молочного он приобрел насыщено-пунцовый оттенок, усиленный повышенной полосатостью, и вряд ли на нем можно было найти свободное место, чтобы успешно разместить оставшуюся порцию. – Мне перестать? Джейми? Он помолчал, видимо, серьезно обдумывая мое заманчивое предложение. Потом осторожно подвигал нижней частью туловища и, облизав пересохшие губы, с неохотой проговорил: – Н-нет. Наказание есть наказание. Заканчивай. Собрав силу воли, жалость и все свои бунтующие внутренности в единый комок, я твердо отвесила ему оставшиеся пять ударов, стараясь немного сдерживать руку. Но так, чтобы он не заметил подвоха и не был разочарован. – Пятнадцать!.. Ч-черт!.. – с надрывным стоном выдохнул он, и тело его заметно обмякло. Он полежал несколько минут без движения, еле слышно охая и тяжело дыша, и пот медленно высыхал на его спине. Пока он приходил в себя, я положила плеть на столик и, присев рядом с ним на кровать, коснулась ладонью его горячей кожи между лопаток, чувствуя, как сердце бешено стучит в возбужденном теле, а напряжение постепенно уходит из него, оставляя легкость дыхания. – Наказание... – задумчиво произнесла я и, склонившись, ласково поцеловала его влажную спину. – Искупление. Он, замерев, слегка выгнулся и глубоко потянул носом воздух. Бедра его двинулись. – Боль... Наслаждение... – опять прошептала я его затылку и сдвинула губы на дюйм. – Кажется, все это так далеко, а на самом деле так... близко... и так сильно переплетается. – Мммм... – промычал он, не в силах пока еще что-либо сказать. Я, едва касаясь, провела по вспухшим ребристым неровностям кожи кончиками пальцев, ощущая под ними накаленную, пульсирующую плоть. Он дернулся и всхлипнул. – Больно? Ответом мне было негодующее сопение. – Во имя Господа, девушка! Это было сурово, – сказал он, наконец, отрывая голову от подушки, и голос его слегка хрипел, – Думаю, Сассенах, ты слишком хорошего мнения о себе, полагая, что ты милосердна. Ты же сказала, что не сможешь пороть до крови. – Я и не смогла... – удивленная, я еще раз глянула на поврежденные места. Следы немного вздулись, и в середине их были заметны подкожные кровоизлияния, которые позже приведут к растекшимся по всей поверхности багровым синякам. Но открытых ран не было. Он со вселенской осторожностью тронул свой пострадавший зад и, сильно скривившись, охнул, потом изучающе поглядел на руку. – Хмм... и правда. А так горит, будто ты сняла с него всю кожу. – Ну... ты же не хотел быть разочарованным, мое сердце... Настоящим мужчинам – настоящая порка. Вроде... это и есть твой принцип. Он осторожно переместился на бок. Вид у него был жаркий, малость потрепанный, но вполне себе довольный. – Я не погрешу против своих убеждений, если скажу это еще раз. В любом случае, спасибо, душа моя, – он наклонился и, взяв мою руку, благодарно, но с каким-то бесшабашным вызовом, поцеловал ее. – Ты ведь знаешь, меня много раз пороли, моя Сассенах, поэтому мне есть с чем сравнивать, и, могу сказать тебе со всей ответственностью, – он хохотнул слегка сконфуженно, – получать порку от любимой женщины, не в пример приятнее, даже если после этого мой зад чувствует себя так, будто его хмм… основательно надраили речным песочком, словно какую-то чертову закопченную кастрюлю. Ох, да... – Не забывай, дорогой, – я по-врачебному ласково потрепала рукой по его бедру, – что твой доктор находится рядом с тобой... Ты всегда можешь попросить об исцелении. Джейми сжал ягодицы и, опять сморщившись, мрачно усмехнулся. – Нет, – твердо проговорил он. – Пусть поболит. Все же это часть наказания... Потом вдруг осекся и, прищурившись, подозрительно уставился на меня. В глазах его зажегся сапфировый огонь. – Или... о каком таком исцелении ты толкуешь, Сассенах? – Ну... так как тело свое ты исцелять не даешь, видимо, речь может идти только о душевном исцелении, – мои глаза излучали абсолютную невинность. – Что-то я не понял, девочка... – он с подозрением вглядывался в мое лицо. – Это было наказание? – Безусловно, – я держалась по возможности твердо. – А теперь ты хочешь дать мне исцеление? Я хитро улыбнулась, понимая, что уже не в состоянии утаить соблазняющий блеск моего чувственного взгляда: – Ну... не думаю, чтобы это было неуместно в данный момент. У тебя другое мнение? - и тихонько прошлась пальцами от его ключицы к соску, покрытому редкими волосками, обводя с легким нажимом шелковистую ареолу и категорически заставляя ее затвердеть. – Хмм... хмм... – он уже более интенсивно втянул ноздрями воздух и нервно сглотнул, явно не справляясь с последствиями моих коварных поползновений. – Ладно, девушка. Ты всегда обладала великой магией убеждения... – наконец, сдаваясь, горячо выдохнул мой муж, и его губы приблизились, мягко двинувшись по моему, все еще потному лицу, подбираясь к изогнувшейся в предвкушении шее. – В конце концов, – промурчал он мне в ухо, подтягивая меня поближе, – после доброй порки положен утешительный хлеб с вареньем… – Хлеб с вареньем?.. – я саркастически скривилась. – Ну да… Так было заведено в нашей семье. Если отец меня лупцевал как следует, то женщины: мама… а потом и Дженни тоже, часто утешали меня после чем-нибудь вкусным. – Дженни? Что-то у меня не создалось впечатление, что она может утешать. Ты говорил, она ужасно дразнила тебя. – Да, доводила меня безбожно, не могу отрицать… Обычно, она была вредной стервочкой, как и положено сестрам. Но, на самом деле, наверное, жалела меня, потому что таскала мне печенье с молоком в кровать, когда, в очередной раз, я отходил там, весь в растрепанных чувствах после отцовского вливания. – Бог ты мой, как мило… – Да. Душа у нее всегда была добрая, хоть она обычно и скрывает это тщательно. – То есть, – я притянула его за затылок, чтобы он не отвлекался, – сейчас мне отведена роль обычного хлеба с варением, а? – Ну… нет, нет… Я бы не стал так упрощать. Наверное, я бы обозначил твою роль в данном случае, как пряник с медом, – он сладостно хохотнул и повалил меня на подушки, подминая под себя. – Если ты не против, Сассенах… – Что ж, я совсем не против, Джейми. Пряник с медом, это уже довольно почетно. – Ну, тем более после того кнута, которым ты меня так умопомрачительно наградила сегодня. Что мне в тебе и нравится, девочка, так это твои, такие разные ипостаси, и какая вдруг взбрыкнет, никогда не угадаешь. Всегда с тобой непредсказуемо и занятно… – он говорил это, увлеченно перемежая каждое слово поцелуем в разные части моего тела, попадающиеся на пути его жаждущих губ. Но что-то казалось не так – я чувствовала это. Какой-то дискомфорт разрастался во мне, не разрешая мне полностью отдастся во власть наслаждений. Я тяжко воздохнула и отстранилась слегка, хотя Джейми, увлеченный процессом, в пылу своих ласк не обратил на это внимания. – Подожди-ка, милый... – я посмотрела на него серьезно, чувствуя, как непроходящее бремя сегодняшнего дня муторно томит мою душу, – я тоже хочу попросить тебя об одолжении. – Об одолжении? – он плохо осознавал мои слова, рассеяно глядя на меня, будто опьяненный, так как разум его уже был основательно затуманен мандражом желания. – Все что пожелаешь, любовь моя. – Чувство вины... – я поджала губы, и, хотя горло сдавил предательский спазм, взгляд мой стал решителен, – Эта бесовская зараза, представь, тоже не дает мне покоя. Я ведь виновата в сегодняшнем происшествии не меньше твоего, наверное. Поэтому будет не совсем честно, если ты один за все поплатишься, – я провела рукой по горячим припухлостям на его ягодицах и слегка сжала их так, что он закряхтел. – Хочу, чтобы ты тоже изгнал этих демонов из меня, Джейми. Ты сможешь? – в свою очередь спросила я его, заметив, как он привстал немного и тревожно посмотрел мне в глаза, пытаясь увидеть там ответ на свой невысказанный вопрос. Глубоко вздохнув, я вынырнула из его объятий и, приподнявшись, взяла плеть со столика, задумчиво проводя подушечкой большого пальца по ее перевитой рукояти. Потом, окончательно решившись, открыто посмотрела в глаза своему мужу и смиренно склонила голову, двумя руками протягивая зловещее орудие – от сердца к сердцу. – Сделай это для меня, Джейми… муж мой... мой возлюбленный... мой дорогой… господин, – отчетливо выговаривая каждое слово, прошептала я. «Твоя сила дает тебе это право…» – возникла в голове мысль, но вслух произносить я ее не стала. Я видела, как трепет пошел по его телу, взгляд замерцал и остановился, ноздри дрогнули. Глаза медленно наполнились слезами, которые так и не пролились... Его взгляд прожигал насквозь так, что больно было смотреть. Он проглотил спазм и, глядя мне в глаза, взял плеть. – Ты, правда, уверена, Сассенах? – Абсолютно. Я всегда хотела почувствовать то, что ты когда-то испытал, мое сердце. Хотя бы приблизительно. Но, конечно, я понимаю, что это невозможно… Он медлил, внимательно всматриваясь в мое лицо. Потом сжал губы. – Хорошо. Сжимая плеть в руке, он поднялся с кровати. Я тоже встала и, смиренно опустив голову долу, медленно сняла рубашку. Нагая и трепещущая, я легла на место Джейми, которое было все еще горячее и влажное от его пота и, осторожно вытянувшись, положила лоб на скрещенные руки. Искупление... Меня внезапно охватило абсолютное спокойствие, которое бывает только при безграничном доверии. Я тихо лежала и ждала, хотя прекрасно осознавала, как мне будет больно сейчас. Я даже не представляла, сколько получу ударов, и какой они будут силы. – Хорошо, – повторил Джейми. Голос его был слишком сиплый, и он кашлянул, прочищая горло. – Положи подушку под бедра, Сассенах. Я безропотно выполнила его приказание, ощущая, как моя, ничем неприкрытая пятая точка послушно оттопырилась кверху, готовая и беззащитная. – Итак, получишь... шесть ударов, девушка. Тут я не удержалась, чувствуя, как дух противоречия всколыхнулся во мне: – И за что же это, позволь спросить?! – За что? Что ж… Сдается мне, за свое бессовестное самовольство, радость моя, и… за то, что по своей беспечности часто попадаешь в различные передряги, прям-таки не хуже Джема. Знала бы ты, как ты заставляешь меня волноваться! Иногда руки так и чешутся тебя выдрать, просто смерть. – Ничего я не попадаю… не выдумывай, – пробурчала я хмуро, хотя моя задница слегка поджалась, где-то в глубине души осознавая справедливость его упреков. – Да… кстати, и за то, что постоянно позволяешь себе перечить законному мужу – вечно споришь со мной! – Что?! Когда это я спорила? – я аж, позабыв о своем решении быть покорной, развернулась к Джейми с негодованием. Ответом мне был его язвительный смех: – Ну, вот прямо сейчас. Ага? – Да я ж не спорю… – пробормотала я менее уверенно. Смех усилился. – Ладно, молчу. – Так что давай, считай. И учти, собьешься – начну сначала. А будешь тут разводить свою вздорную полемику – получишь добавки, душа моя. Ох, ты, надо же, командир выискался! Мне вдруг срочно захотелось отменить экзекуцию, но вспомнив его натруженную задницу, и то, как безропотно он сегодня принимал наказание, я смирила свой порыв. Закусив губу, чтобы не наговорить лишнего, я кивнула, не поднимая головы. Надеюсь... очень надеюсь, что я вытерплю. По крайне мере, в плане полемики. Джейми особо не стал мучить меня ожиданием: плеть, мстительно свистнув, сходу остро впилась мне в выпяченное мягкое место. Я всем телом, от кончиков пальцев на ногах до самой макушки, ощутила ее свирепое жало. – Ой! – взвизгнула я, изо всех сил стараясь сдержаться от вопля, и прошипела. – Черт тебя раздери! Проклятый шотландец! Мне больно! – А как ты хотела, Сассенах?! – раздался надо мной веселый голос. – Это действительно не слишком сладко. Наказание, по моему разумению, как раз и призвано откулемесить набедокурившую попу как полагается. Чтобы больше неповадно было. – Откулемесить? – несмотря на незавидную ситуацию, я прыснула. – Ну да… твоя попа такая вызывающе мягкая, девочка, – он положил горячую ладонь на мое, весьма болючее сейчас от укуса плети место, и хорошенечко размял его, от чего боль довольно быстро ушла и мне, надо заметить, сделалась почему-то невыразимо сладостно. Я даже повыше выставила свой зад под его руку, в надежде на продолжение этого целительного воздействия … – …и в то же время такая… упругая, Боже! – продолжил Джейми, явственно сглатывая, будто увидел перед собой какое-то, вечно желанное лакомство. – Так и тянет основательно намесить ее, как хороший шматок теста на каравай. Не сдержавшись, он от души пошлепал ее своей тяжелой ладонью так, что мои ягодицы приятно запылали. – Ну и что? Мне продолжать? Или... – Ох... Ладно... изверг, продолжай. – Мпфм. Я ведь могу и добавить за изверга. – Все. Молчу... – Ну, ты будешь считать или начнем сначала? – Что?! Ах, да... прости. Раз! Свист. Я сжалась. Боль опять пронзила меня слишком оглушительно, несмотря на предварительный обезболивающий массаж. – Ай!!! Джейми! Пожалуйста! – я закусила губу, чтобы справиться, и потянулась рукой потереть палящее место. – О-о-оууу... черт. – Убери руки, Сассенах, или я привяжу тебя, – строго сказал мой муж. – Что? – Руки!.. – он взял мою руку, непроизвольно прижавшуюся к попе, поднял ее вверх и решительно придавил к подушке. – Держи их здесь. – Ладно, – хмуро прошептала я. – Ну? Будешь ты считать, в конце-то концов, или повторить? Я сглотнула и нехотя произнесла, злобно посматривая на Джейми из-за плеча... – Два!.. Он стоял надо мной могучий и роскошный, словно изысканная бронзовая статуя, отливающая в свете свечей всеми оттенками медно-рыжего и, поигрывая плетью, сочувственно лыбился, что никак нельзя было сказать об его действиях: немного приподняв свою мощную руку, вооруженную столь грозным инструментом, он врезал мне так хлестко, что в мозгах засверкало. – Ай!!! – я громко задышала через рот и выгнулась от боли, судорожно суча ногами по простыне. Слезы обиды – да как он может?! – неожиданно брызнули у меня из глаз. – Ах ты, проклятый ублюдок! Я тебя придушу!.. – зашипела я в сердцах, когда отошла от потока боли. – Потерпи, малыш, немного осталось. – Немного?! Да, гадский ты мерзавец! Мне так больно! – Мне перестать? – Н-нет... – я упрямо сжала зубы. «За кого он меня принимает? Чтобы я сдалась?! Ни за что!» – Тогда счёт! – Т-три.. – Оу! Оу! Оу! – заскулила я, в свою очередь, втиснувшись в подушку, чтобы не побудить весь дом, когда боль от четвертого удара прошила меня насквозь. Немного отдышавшись, я изогнулась, чтобы посмотреть, насколько повреждения на моем заду соответствовали моим ощущениям. Мне казалось, что там не было ни одного целого клочка, и все было залито кровью, но, на удивление, увидела только вполне умеренную красноту и легкую припухлость. Даже кровавых синяков, как у Джейми, не наблюдалось. Господи! А боль такая, будто он снес мне всю задницу. – Четыре, – засопев, вспомнила я про счет. – Умница, – похвалил он меня и осторожно растер шершавой ладонью мой нестерпимо ноющий зад, – скоро станешь настоящей шотландкой!.. Я мстительно дернула ногой, пытаясь его пнуть. Он хохотнул и чуть подался в сторону, уклоняясь. – Еще два осталось, девочка моя. Попробуешь дотерпеть? – Джейми, – меня слегка затрясло, но я продолжила спокойно, хоть слезы не давали мне говорить, – ударь меня еще только один раз, но чтобы это было очень сильно. До крови. – Что ты?! Зачем? – я услышала растерянность в его голосе и подняла голову. Он с испугом смотрел на меня, потом, даже не поморщась, присел рядом на кровать. – Я хочу точно знать, каково это... – глухо проговорила я, ощущая, как больно саднит в моей груди. – Я хочу понять, что ты чувствовал там, на эшафоте, когда этот чертов Рендолл слой за слоем снимал плоть с твоей спины. Иногда я смотрю на твои шрамы и пытаюсь представить себе это и... не могу. Никакое самое сильное воображение не может позволить мне этого. – Зачем тебе это знать, Сассенах? – Джейми потупился и, захваченный не слишком отрадными воспоминаниями, рассеяно теребил плеть. – Хочу. Мне будет легче от этого. Когда я... узнаю. Я правду говорю, милый. Пожалуйста, сделай это... для меня. – Послушай, Клэр, не выдумывай. То, о чем ты просишь – уже не шутки. Будет болеть... и очень долго... У тебя... останется шрам, – сделал он последнюю попытку отговорить меня. – Ты разлюбишь меня от этого? – я легла на бок и обвилась вокруг его бедер, на манер ласковой кошки, положив голову ему на колени. Он грустно хмыкнул и бережно приобнял меня. – Видишь этот шрам? – я протянула правую руку и показала ему запястье, где белел след от нашей свадебной клятвы. – Помнишь?.. Он сделал нас одной крови… Джейми молчал, и только его замерший взгляд говорил о том, насколько он помнит. – «Ты кровь от крови моей… – тихо прошептала я, и он сглотнул, продолжая наши заветные слова обета: – «…и кость от кости моей…» Потом мы, улыбаясь друг другу, закончили клятву вместе тихим шёпотом: – «…я тело свое отдаю тебе, чтобы двое мы стали единым целым… и душу мою отдаю тебе в залог до конца моих дней…» Свечи в этот момент, словно нарочно, затрепетали, потревоженные легким потоком воздуха из окна, принесшего с собой запах настоявшегося летнего разнотравья и сосновой хвои, усиленный сладостной влагой ночного горного воздуха. Джейми тихонько, будто дуновение самого нежного ветерка, перебирал кончиками пальцев мои волосы на виске, а я смотрела, как его глаза, такие насыщенно синие в мистическом свете луны, затуманились воспоминаниями, и в них таинственно мерцают звездочки пляшущих свечных огоньков. – О чем ты думаешь, Джейми? Я поседела с тех пор, да? Он грустно улыбнулся и провел костяшками пальцев по моей щеке, заворожено вглядываясь в мое лицо так, будто впервые увидел. – Я думаю о том, Клэр, что, сколько бы ни жил на свете, не видел ничего прекраснее того, что вижу сейчас перед собой, – он мягко возложил источающую тепло руку мне на голову, будто благословляя. – Ты рядом… поседевшая любовь моя. Моя белая голубка... И более, мне кажется, ничего не важно. Я тоже улыбнулась ему сквозь слезы и поцеловала в середину его загрубевшей ладони, обнаружив, что среди многочисленных мозолей, ссадин и шрамов на его руке, почти стертая буква «С» на холме Венеры – первая буква моего имени Claire – была еще заметна. – И вот этот шрам... помнишь? – я указала на свою букву «J», – от Jamie – которую он мне вырезал ножом на том же самом месте, что и у него, почти тридцать лет назад, при нашем расставании на холме фей. – Думаю, он связал наши жизни до самой смерти. Он задумчиво покивал головой, соглашаясь. – А теперь... – я с умиротворенным вздохом прижалась лбом к упругому жилистому предплечью, ощущая мягкие шерстистые волоски на его коже, – я хочу что-то такое, чтобы до конца понять, через какие испытания ты прошел, мое сердце. Потом осторожно провела пальцами по ребристым шрамам на его спине и прошептала: – Я хочу... хочу навечно связать наши души... Джейми. – Шрамом на попе? – он как-то беспомощно усмехнулся. Потом встал и тревожно облизнул губы, заметно нервничая. На лбу у него блеснули капельки пота. – Ладно… Что ж… Меня еще никто не мог назвать трусом, хотя я боюсь причинить тебе такую нечеловеческую боль. Но, раз ты просишь, я... сделаю это... для тебя. Для нас... Он постоял надо мной, собираясь с духом. Потом спросил: – Ты готова, Сассенах? Думаю, тебе стоит закусить что-нибудь, девочка... Иисус! Надеюсь… Очень надеюсь – ты не станешь раскаиваться? Я сосредоточенно кивнула, ощущая, как ледяной ужас медленно заполоняет меня. Будто в замедленной съемке я видела, как Джейми встал в стойку и далеко отвел руку, замахиваясь. Как его мышцы свились, придавая огромную силу его свирепому движению, и как он резко бросил руку вниз. Я почти физически ощутила, как гибкая лента с пронзительным свистом рассекает воздух и неумолимо приближается к моему телу в смертельном броске черной змеи. Почувствовала первобытный запах сыромятной кожи, пропитанной потом. Я взвизгнула в запоздалом раскаянии, и... мир рассыпался на осколки! Мне показалось, что мой несчастный зад перерубило пополам. Я подлетела, наверное, на пару футов над кроватью, и дом потряс бешеный вопль. Краем сознания я вдруг поняла, что это мое горло верещит на всю округу, словно кошка, которой случайно отдавили хвост. Джейми растерянно подхватил меня и, несмотря на свирепые оплеухи, которые я обрушила на него со всей неистовой яростью потрясения, старался сдержать меня в объятьях, испуганно зажимая ладонью мой рот, извергающий вопли и проклятья. Потом, в полном смятении, пытаясь привести в чувство, он тряс меня за обессиленные плечи, целовал лоб, глаза, руки и нашептывал мне бессвязные слова утешения. И следующие полчаса силился унять мои безудержные рыдания: баюкал меня, словно какого-то малыша, гладил и успокаивающе похлопывал по спине, давал мне водички и прикладывал мокрую ткань поочередно, то к моей пылающей попе, то ко лбу и пульсирующим вискам. Он, бедняга, стойко выслушал весь поток бранных слов, которые я, в пылу гневного безумия, выплеснула на него. Не думаю, чтобы хоть одно из них было более менее пристойное. Кроме того – я этого совсем не помню – ему пришлось долго объяснять мистеру Веллесу, в панике прибежавшему на мой душераздирающий крик, что мне просто приснился дурной сон, от которого я впопыхах вскочила с кровати, да не слишком удачно, и, в итоге, разбила себе голову об угол комода. В результате, он еле успокоил перепуганного управляющего и послал его за льдом в подвальный ледник, а затем настоятельно отправил спать. В общем, когда я, все же, пришла в себя, физиономия моего мужа выглядела достаточно сконфуженной и удрученной. Он, криво улыбаясь, сидел около меня на постели, поглаживая то по спине, то по голове, то по плечам, и мягкое место мое, сочась тающей влагой, покрывал ледяной компресс. Рыдания мои стихли, и я молча лежала на животе, горестно подрагивая от боли и всхлипов. Сам Джейми, похоже, окончательно забыл про свое седалище, которое сегодня тоже, надо отдать справедливость, основательно пострадало. Но он мог себе позволить не обращать внимания на такую мелочь, как полтора десятка саднящих шрамов на заднице. – Ну что, Сассенах, – насмешливо проговорил он, заметив, что я, наконец, очухалась, и мягко похлопал меня по лопатке, – ты выяснила, что хотела? Это прозвучало так печально, что мороз пошел у меня по всему телу. Только теперь я, наконец, доподлинно осознала какую жуткую боль он вытерпел когда-то: двести – двести! – чертовых ударов нанесла ему дьявольская рука Рендолла, и, по словам его дядюшки Дугала, присутствовавшего в свое время на той экзекуции, Джейми, которому было девятнадцать, ни разу даже не подал голос, пока безжалостная девятихвостая плеть кромсала на куски его тело. А ведь он мог попросить пощады в обмен на… свою честь. Но не попросил. Невообразимая стойкость такого молодого, не в меру гордого и упрямого паренька. Как это было возможно? Не представляю. – О! Джейми! – я опять разрыдалась, но уже не от своей боли, а от горького сожаления за его непомерные страдания и за ту трагическую ситуацию, в которую он когда-то попал по воле злого рока. – Господи, боже мой! – я потянула его к себе и прижалась к нему всем телом, судорожно целуя его, куда придется. – Бедный ты мой! Как это ужасно! Как ты смог вынести такое?! – Что ты? Что ты, девочка... Дело прошлое. Я в порядке... сейчас. Ну, если не считать того, – он, усмехнувшись, поерзал и болезненно сморщился, – что ты сегодня довольно основательно надрала мне задницу... Горит, как в аду, надо признаться. Я вцепилась в него как пиявка, вся мокрая, дрожащая и рассыпавшаяся на части. Мне нужен был он, чтобы снова стать единым целым! Срочно! – Иди ко мне!.. – Ну, если ты настаиваешь, Сассенах... Вообще-то, я могу и потерпеть. Хотя, нет. Уже, наверное, не смогу... – прохрипел он после того, как я решительно сжала ему между ног. Такого соития у нас не было с тех самых пор, как мы разругались из-за Лири, много лет назад. Только сейчас это не был бой – это было проникновение, сплетение до самой малой клеточки наших тел, до самого сердца души. «Двое мы стали единым целым…» Я хотела раствориться в нем, а он – во мне. Раствориться до потери остатков сознания, до исчезновения границ разума и тела. Мы рычали в припадке безумия, вжимаясь друг в друга, тиская друг друга, разрывая друг друга на мелкие клочки, чтобы, наконец, пронзенные иступленным воплем плоти, стать тем самым единым целым. Навсегда. Наши неистовые крики опять сотрясли дом, но уже никто не прибежал, потому что понятно было – так звучит безмерное наслаждение.
*** БОЛЬ... ОНА ПУЛЬСИРОВАЛА, НЫЛА, ЖГЛА и не давала мне покоя. Я не чувствовала ничего, кроме этой неотступной, упрямой, изматывающей боли. Она настойчиво вытягивала меня из бескрайних глубин сна. В полузабытье я чувствовала, будто кто-то вылил крутой кипяток на мой зад, и теперь хлещет меня остро жалящими пучками крапивы. Ещё и ещё. А я… небывало беспомощна и покорна. Но это совсем не возмущало меня, а давало мне какое-то неведанное до сих пор наслаждение доверием и покоем. Наконец, рассудок стал медленно выплывать из небытия. Но, пробудившись, я еще долго приходила в себя, до конца не понимая, что происходит. Я лежала на животе, уткнувшись щекой в подушку, и седалище мое невероятно горело и саднило ноющей болью. Я застонала и разлепила опухшие глаза, силясь свести ощущения с реальностью. Несмотря на навязчивую боль, в душе я чувствовала себя необыкновенно отдохнувшей, очищенной и полной расслабленной неги, будто только что родилась для чего-то невероятно благостного. Я безотчетно подивилась такому контрасту и попыталась окинуть взглядом комнату, не отрывая голову от подушки. Плеть!.. Она валялась на полу, прямо перед моим прояснившимся взором. И, будто от ее удара, меня вновь обожгло с головы до пят. Я все вспомнила. Боль локализовалась в одном месте и стала более терпимой, как всегда бывает, если начинаешь чувствовать другие участки тела. Я протянула руку к моей обретенной вчера ране, осторожно прикоснувшись к пылающему рубцу, – ООО! Великий Христос! – и закусила губу. Скрипя зубами, с весьма ощутимым усилием я перевернула себя на другой бок. Джейми не спал. Он лежал на боку и смотрел на меня, грустно посмеиваясь. – Чего ты лыбишься, черт шотландский? – довольно грубо прохрипела я пересохшими горлом. Хотя от его вида в животе у меня запорхали бабочки. – Да обрящет тот, кто возжелал, но придут к нему с холма, и раскается он своих желаний... – назидательно проговорил черт на латыни. – Господи, Джейми... можно же хоть немного сочувствия и ласки. Он подполз ко мне ближе, и я ощутила его теплые шероховатые губы на своем ухе. По телу брызнули щекочущие мурашки, я захихикала и попыталась увернуться. В придачу этот злодей потерся об меня небритой щекой. Ну, вот что за подлость такая?! Отбиваясь, я неловко дернулась и охнула от острой рези в ягодицах. – Больно, родная? – сострадательно проговорил Джейми, и я увидела совсем близко его встревоженные глаза. – А ты как думаешь? – я вся сочилась едким сарказмом, в порыве невольной досады не собираясь щадить его чувства. Он еще смеет спрашивать, подлая душа! И вдруг увидела в глубине его глаз растерянность и боль. Он сжал губы и сокрушенно покачал головой. – Вот уж воистину говорят, послушай женщину и сделай все наоборот. – Да все в порядке, милый, – я смягчила тон: не хватало еще, чтоб он чувствовал себя виноватым из-за моих безрассудных экспериментов, – просто принеси мне немного виски и мазь с календулой из кабинета. Он погладил меня по голове, завернулся в плед и вышел, вернувшись через некоторое время с горячим чайником на подносе, двумя чашками, теплыми булочками со сметаной и вареньем, которыми снабдила его Эми, а так же баночками с мазью. Подмышкой у него был зажат сверток с тряпицами. За виски ходить было не нужно, оно стояло на полке в нашей спальне. Он разлил чай в чашки, добавил туда по капельке виски и, поставив поднос передо мной, примостился на коленях возле кровати, облокотившись об ее край. Я, в свою очередь, расположилась на животе с другой стороны импровизированного столика, вольготно болтая ногами в воздухе. Глоток горячего крепкого чая с вареньем и виски ощутимо вернул меня к жизни. Джейми намазал булочку сметаной, и мы молча ели аппетитный хрустящий хлеб из его рук, поочередно откусывая и запивая ароматным напитком. В голове от алкоголя слегка зашумело. Джейми внимательно наблюдал за мной, и что-то странно нежное и немного грустное таилось в глубине его темно-синих глаз. Я боялась даже посмотреть на свой зад, было ощущение, что из него вырвали кусок мяса, хотя, может, так оно и было. Но у меня был план: налить в рану виски, чтобы снять опасность воспаления и замазать все это толстым слоем обезболивающей и заживляющей мази. А потом как-нибудь подняться и приступить к повседневным делам. Хотя я плохо представляла, как сделаю хотя бы шаг. Ах, да. Шаг. Кровавый дьявол! Скрипя и морщась от боли, я сползла с кровати и поковыляла в закуток для ночного горшка, охая и прихрамывая на обе ноги. Там я долго смотрела на стульчак в нерешительности. Ну и как мне на него сесть? Я даже согнуться толком не могу, не то чтобы прикоснуться к чему-нибудь подобному искалеченным задом. Потом все-таки, опираясь на руки и мысленно подвывая, я приземлилась крайне осторожно на деревянное сидение и кое-как свершила свои дела. От недюжинных усилий на лбу у меня выступил пот. Джейми, все так же стоял на коленях возле кровати, задумчиво подъедая последнюю булочку. Он следил за моей нетвердой походкой с весьма сокрушенным видом. Я сделала ему большие глаза и свирепо фыркнула. Взяв бутылку с виски, я улеглась обратно на кровать и попыталась извернуться так, чтобы осуществить первый пункт плана. Но мне явно для этого нужно было зеркало. Я видела только часть своей ягодицы, покрытую багрово-фиолетовыми пятнами синяков и посередине огромный, вздувшийся рубец, заполненный тёмно-красным содержимым, похожим на сочившийся мясной фарш. Иисус твою ж Рузвельт!.. Негодование от такой вопиющей жестокости вновь заполнило меня до краев. Чтоб у тебя руки отсохли, проклятый шотландец! В этот момент, признаю, мне трудно было быть до конца объективной. Меня охватила вселенская беспомощность. Слезы от собственной слабости и непрерывного изматывающего жжения наполнили мои глаза. Я шмыгнула носом. – Дай мне, милая! – Джейми забрал у меня бутылку. Он забрался на кровать и уселся рядом со мной на пятки. – Что? Лить прямо так? – голос его дрогнул. – Мммм… – я приготовилась к свирепому ожогу, спрятав лицо в простыни и закрывшись сверху руками, но ничего не последовало. Подождав минуту, я нетерпеливо глянула через плечо. Джейми, бледнее побеленной стены, горестно вздыхал, ерзал и кусал губы, пытаясь собраться с духом, чтобы плеснуть на рану из бутылки. Вид у него был совершенно несчастный. Желваки ходили ходуном, и даже пот выступил на висках... – Ну, дак и что? Не слишком-то приятно лежать вот так в ожидании... пока ты соизволишь начать, – повторила я его язвительную фразу. Он с полным отчаянием посмотрел на меня. – Ты не могла бы закусить чего-нибудь, Клэр? Не думаю, что это будет легко. Я раздраженно хмыкнула, свернулась клубком вокруг его колен и впилась зубами в его бедро. А руку положила на его еще горячую от вчерашней порки ягодицу. Он слегка дернулся: – Эй-эй, милая, ты уверена, что это хорошая идея?.. Я на минуту освободила рот из захвата и проворчала: – А по-моему, все справедливо. Он кивнул. – Ладно... – и плеснул спиртом мне на рану. Если он и испытал какую-то боль, после того, как я вонзила когти и зубы в его, ни в чем не повинную плоть, то не подал виду. Но мой собственный эффект от сей процедуры, скажу я вам, получился ничуть не хуже вчерашнего, когда он от души врезал мне этой чертовой плетью. А может быть даже и похуже. В результате, я опять пришла в себя от того, что он гладит меня по спине, по голове, дует мне на мокрую шею и, тихонько цокая языком, шепчет на гэльском всякие милые глупости. Начиная от «моей безумной, безумной девочки, которая всегда найдет приключений на свою задницу» и, заканчивая, сокрушительной присказкой по поводу бестолковой головы, которая не дает покоя ногам... ну, или тому месту, откуда они растут. Я ослабила захват и застонала. Он тоже заметно расслабился и перевел дыхание. На его крепком бедре темнели глубокие вмятины от моих зубов. Он, посмотрев на меня с веселой укоризной, интенсивно растер пальцами место укуса и, но ничего не сказал. – Джейми! – со стоном пробормотала я. – Теперь мазь... как можно больше мази... или я просто не встану сегодня. Он послушно притянул мой зад к себе на колени и тщательно вымазал меня толстым слоем мази, другой рукой тепло поглаживая мои бедра, когда я дергалась от его неловких прикосновений. Я почувствовала, как его плоть подозрительно зашевелилась под моим животом, и промасленные пальцы вдруг… мягко скользнули в промежуток между моих ног. – Животное! У тебя одно на уме... – хрипло пробормотала я и, не находя причин сопротивляться, блаженно закрыла глаза, чувствуя, как кипящая боль ягодиц постепенно трансформируется в приятно-острую тяжесть внизу живота, заполняя его томной сладкой негой. – Прости, девочка... – его язык уже слегка заплетался, – но ты такая аппетитная, что нет сил сдержаться. Я буду осторожен. Оставив в покое мой зад, он навис надо мной сверху и, очень нежно нацеловывая всю мою спину, начиная с лопаток, заскользил вдоль позвоночника мягкими губами, не пропуская ни одного дюйма моей плоти. Я чувствовала кожей, ставшей вдруг крайне восприимчивой, его горячее влажное дыхание, заставлявшее разрастаться потокам вибраций, искусно плавившим податливое тело. Потом он переключился на пострадавшую попу и нежно прошелся поцелуями вокруг припекавшей раны, добавляя нотки сумасбродства в мои упоительные ощущения. Я почувствовала, как он мягко раздвигает мои ноги, и его член, бархатистый и упругий, осторожно нащупывает дорогу между моими пораненными ягодицами и, как только я приподняла бедра, сей внушительный объект, в унисон со счастливым выдохом своего обладателя, с победной готовностью скользнул в мое лоно. Я мстительно стиснула атакующую плоть всем своим нутром, и Джейми умиротворенно застонал. Я лежала в блаженном расслаблении, чувствуя, как он внутри меня совершает свои невероятные упражнения. Вверх-вниз, вправо-влево. Потом с силой вгонял его в меня до самого корня. Я вошла в этот ритм, и мои бедра заработали с ним вместе, отдаваясь на милость слепому инстинкту наслаждения. Я застонала долгим сладостным стоном, так не похожим на стон боли, и, приподнявшись на локтях, подтянула колени. Мой зад был полностью в его власти. Я почувствовала, как он захрипел, захваченный остротой ситуации, и усилил напор. Он редко брал меня сзади, видимо, боясь уязвить мою гордость, ведь это было так... по-звериному. Такой первозданный секс, сродни насилию. Но мне почему-то казалось, что где-то там, в глубинных уголках его бессознательных предпочтений, это был тот самый запретный и самый желанный вариант соития. Поскольку с самого детства он видел только такие способы животной «любви», и его мальчишеское воображение, несомненно, рисовало ему именно такой акт, когда он невольно представлял, как он будет овладевать женщиной. Изнемогая от первобытных ощущений, я бросила взгляд на него через плечо. И поняла, что оказалась права. Глаза его были закрыты и слегка запали, он весь погрузился в свои переживания, наверное, даже забыв обо мне. Он сжимал мои бедра, направляя их так, как хотелось ему. Иногда он чуть приоткрывал веки и окидывал затуманенным взглядом любопытную, наверняка, крайне возбуждающую картинку, открывавшуюся перед ним. При этом изо рта у него вылетали разнообразные звуки: охи, ахи и мычание, которые он совершенно не контролировал. Почувствовав его невероятное наслаждение, я тоже отдалась этому сполна. Внезапно я почувствовала, как он накрыл меня своим жарким телом, сминая мои груди в своих суровых ладонях. Потом с силой притянул меня к себе и, стиснув мощными руками в объятиях, тоже заставил подняться на колени и прижаться всем своим тылом к его животу, ощутив при этом невероятную защищенность от его могучей фигуры за спиной. Пальцами он довольно крепко подкручивал мои соски, и я ощутила новый прилив непередаваемой неги: внезапно мне захотелось толи полностью раствориться в нем, толи вобрать его в себя до мельчайшей крупицы души и тела. Я выгнулась и, закинув руку ему на шею, губами нашла его рот, зовущий, припухший от желания. Его язык решительно вошел в меня так же как это сделал его член с другой стороны моего тела, и так же он захватил все пространство моего рта, все его уголки, почти не позволяя мне дышать. Его движения стали энергичнее, а дыхание тяжелее, и я уже не осознавала, что со мной происходит, только чувствовала, как в моем теле назревает огромная волна блаженства, которая вот-вот взорвется. Я закричала. И услышала, как и он кричит тоже. Потом я очнулась в его объятиях и перед моим носом, во впадине над точеной ключицей бился его пульс. Он гладил меня по спине и целовал мой лоб. – Это в твоем понимании осторожность? – я усмехнулась и нежно провела пальцами по его щеке. – Мне показалась, ты не была против? – он смущенно заглянул мне в глаза. – Похоже, мне потребуется еще одна процедура... – я провела рукой по своей попе и почувствовала липкую влагу. Рана открылась и кровоточила. Хотя особой боли я пока не чувствовала, ощущая по всему телу последствия прилива серотонина. Я показала ему пальцы. – Вот... все твое лечение насмарку, не слишком это похоже на человеколюбие, а? Когда доктором во время врачевания обуревает приступ похоти... Он, сокрушенно вздохнув, снова потер припухший укус на бедре и потянулся за бутылкой с виски. – Ну что ж, весьма надеюсь, моя задница не слишком пострадает на этот раз. – Ничего, – ворчливо проговорила я, с опаской устраиваясь животом на его коленях, – сам говорил, твое закаленная в боях задница выдержит любой натиск. И не смей больше проделывать эти свои фокусы с пальцами, просто предупреждаю! – Может она и выдержит, – фыркнул он, – но капельку мази и твоей женской ласки ей точно не помешает. А? Девочка? – Ладно, договорились, – я многообещающе похлопала его по бедру. – Лей давай быстрее, пока эффект не закончился... – Эффект чего? – его бровь озадаченно изогнулась. – Знамо чего, любовных утех, разумеется... Чтоб ты знал на будущее, мой распутный дохтор, – я довольно хохотнула, – они обладают широ-оким спектром обезболивающего действия.
В ОБЩЕМ, К ЗАВТРАКУ МЫ ЕЛЕ-ЕЛЕ выбрались из кровати. Я чувствовала себя гораздо лучше, после припарок, компрессов и нежных ласк, которыми щедро одарил меня Джейми. Его задница, как оказалось, тоже нуждалась в уходе. Вспухшие рубцы разлились и объединились в один сплошной отек, пересеченный багровыми полосами глубоких гематом. Я с раскаянием поняла, что если он и не проявлял явных признаков дискомфорта, то только, действительно, благодаря своей стойкости и многолетней привычке к боли. Я уложила его на полчаса с хорошей примочкой из крутой настойки шалфея и камфары. А потом вымазала на него почти всю оставшуюся мазь из ноготков, пока он по-кошачьи блаженно жмурился и вздыхал. Потом он помог мне одеться и, внезапно подняв на руки, донес до кухни, чем вызвал крайнее удивление в глазах всех присутствующих, кроме Джемми, занятого исключительно тарелкой каши с медом. Усаживать он меня не стал, а поставил возле плиты, давая мне возможность откосить от этого мучительного процесса под благовидным предлогом помощи Эми. Сам он мужественно опустился на лавку, лишь чуть-чуть расширив глаза и задержав дыхание. А потом медленно выдохнул воздух, расслабляясь. Непосвященный человек мог этого и не заметить. Роджер и Бри притихли, внимательно наблюдая за нами. Я с любопытством поглядела на Джейми беспристрастным взором. Несмотря на напускное безразличие, он весь светился изнутри, словно в нем зажгли какой-то тайный магический фонарь. Будто он получил какой-то большой подарок или постиг какую-то великую тайну бытия. Я поняла, что выгляжу так же и поспешно опустила глаза в тарелку с кашей, которую накладывала мистеру Велесу. Завтрак прошел за обычными обсуждениями насущных дел на ближайший день. Потом Джейми поднялся и кивнул Роджеру, собираясь отравиться по делам. Он подошел, чтобы чмокнуть меня в щеку, и я услышала громкий и требовательный голос Джема, оторвавшегося, наконец, от каши и подозрительно смотревшего на нас. – И что деда? Бабуля... она выпорола тебя? – деловито проговорил он, тщательно облизывая ложку. – Джеремайя! – прикрикнула на него Брианна. – Это вовсе не твое дело. Деда не может никто выпороть. Главный здесь он. – Но он вчера сказал... – возмущенно проговорил маленький дьяволенок, крепко сжимая ложку в кулаке. – Он соврал? Ты соврал, деда? – настырный малец, пытливо прищурив глаза, ждал ответа. – Ты что, струсил? – Джемми! – собравшийся было уходить Роджер, сделал к нему шаг. То ли чтобы остановить непутевого сына, то ли чтобы защитить от гнева деда. Джейми подошел к нахмурившемуся в негодовании внуку и, насмешливо глядя на него сверху вниз своими синими раскосыми глазами, взъерошил ему вихры. – Знаешь, рыжий парень, во мне много недостатков, но никто еще не мог упрекнуть меня ни в трусости, ни во лживости. Он развернулся к нему боком и, поставив ногу на лавку, задрал свой килт, открывая для обозрения распухшую, поблескивающую мазью ягодицу, располосованную кровавыми узорами. – Ух ты! – восхитился ребенок, проведя пальцем по его замасленному бедру. – Бабушка обошлась с тобой сурово! – Да уж... И ты это учти!.. – он заговорщицки наклонился к внуку, взяв его за крепкое плечико. Его взгляд сверкал еле сдерживаемым весельем. – С нашей бабулей шутки плохи, у нее крепкая рука. Так что постарайся не доводить ее до белого каления... Джем боязливо покосился на меня. – Только, парень, – Джейми посмотрел в мою сторону, усмехаясь, и взгляд его похотливо затуманился. – Пусть это останется между нами. Не хочу, чтобы пошел слух, что бабушка Клэр лупит своего мужа. Это немного не по правилам, знаешь. Я ведь все-таки лэрд. Он хохотнул и, искоса глянув на обалдевшего Роджера, протянул внуку ладонь. – Обещаешь, дружище? – Слово, дед! – Джемми изо всех сил впечатал свою маленькую руку в широкую ладонь деда, и тот сжал ее, чуть качнув. – Смотри, парень. В тебе течет кровь Фрейзеров. А слово Фрейзеров – кремень. Да. Так же как и слово Маккензи. И он положил сверху свою вторую руку. Потом улыбнулся всем своей обезоруживающей, чуть нахальной улыбкой и вышел. – Мама! – слегка задохнувшись, проговорила Брианна, когда мы остались одни, и к ней вернулся дар речи. – У всего этого есть только одно объяснение, и мне оно не слишком нравиться. – Ну... милая... у твоего отца очень богатое воображение, – я чуток напрягла наболевшую ягодицу и сморщилась, – и иногда оно прорывается наружу. Я не могу его в этом винить.
Мне очень понравилась новая, расширенная версия . Хотя и первую версию очень люблю, но все добавления сделали фанф еще ярче. Всегда приятно получить еще больше и нежных любовных и острых пикантных сцен. Спасибо за море удовольствия, дорогая Аманда
Дата: Воскресенье, 17.12.2017, 06:17 | Сообщение # 8
Горец
Сообщений: 61
Спасибо, дорогая postgarden за такой приятный отзыв и за то, что заметили добавления. Они действительно довольно значительны, на мой взгляд и делают все картину более расширенной и глубокой.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!