Шотландия - гордая, нищая, из последних сил противостоящая захватчикам англичанам... Англия эпохи революции Кромвеля и пышной бурной Реставрации... Франция - "солнце Европы", страна изощренных интриг и потрясающей роскоши... Новый Свет, куда отправляются за счастьем и богатством те, кому уже нечего терять и чья жизнь не стоит ломаного гроша... Время перемен и потрясений, войн, мятежей и восстаний. Время, которое оживает в эпическом цикле Дианы Гэблдон "Странник"! Читайте начало увлекательных приключений героев романа "Барабаны осени"!
Серия: Чужестранка Автор: Диана Гэблдон Перевод книги: И. Голубева
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:31 | Сообщение # 126
Король
Сообщений: 19994
Отстраненность
Речная Излучина, декабрь 1769 года
Дождь только что прекратился, но собирался вот-вот хлынуть снова. Капли воды, дрожа, висели на лепестках мраморных роз на надгробии Гектора Камерона, а кирпичная дорожки потемнела от влаги. Semper Fidelis, вот что было вырезано на камне под именем Камерона и датами рождения и смерти. Брианна когда-то давно ходила на свидания с курсантом морского училища; он вырезал на кольце «Semper Fi» и пытался подарить это кольцо ей. Навеки предан. А кому был предан Гектор Камерон? Своей жене? Своему королю?
Брианна после той ночи ни разу не заговорила с Джейми Фрезером. И он тоже с ней не разговаривал. Ни слова после того финального момента, когда, в ярости и страхе, она выкрикнула ему в лицо: «Мой отец никогда не сказал бы ничего подобного!»
Она до сих пор видела, каким стало его лицо, когда она бросила ему эти последние слова; ей хотелось бы забыть, но не получалось… Он молча повернулся и вышел из хижины. Ян встал и так же молча вышел следом за Джейми; ни один из них не вернулся той ночью.
А ее мать осталась с ней, утешая, уговаривая, гладя по голове и бормоча всяческие утешительные слова, в то время как Брианна то снова начинала ругаться, то рыдала. Но даже тогда, когда Клэр держала голову Брианны на своих коленях и вытирала лицо дочери влажным полотенцем, Брианна чувствовала, что часть души Клэр стремится к тому человеку, желает последовать за ним, желает утешить его. И за это тоже Брианна проклинала Фрезера…
Голова у нее отчаянно болела от постоянных усилий сохранять каменное выражение лица. Она не осмеливалась расслабить хотя бы одну-единственную мышцу возле глаз или на подбородке, пока они не уедут; уж слишком легко было ей взорваться.
Но она не взрывалась, ни разу после той ночи. А тогда… она наконец взяла себя в руки, заверила мать, что теперь все в порядке и настояла, чтобы Клэр легла в постель. А сама просидела до рассвета, ее глаза горели от ярости и от дыма очага, и она смотрела на портрет Роджера, лежавший перед ней на столе.
Он вернулся на рассвете, вошел и окликнул ее мать, даже не посмотрев на Брианну. Они о чем-то негромко поговорили во дворе, и Джейми тут же отправил Клэр в дом, собирать вещи Брианны. Лицо Клэр выглядело испуганным и встревоженным, глаза провалились от страдания…
Джейми привез Брианну сюда, к подножию гор, в Речную Излучину. Она хотела отправиться с ними, хотела немедленно ехать на поиски Роджера, не теряя ни минуты… Но никто не обращал внимания на ее протесты и требования — ни Джейми, ни ее мать.
Был уже конец декабря, горы укрылись плотным снежным покровом. Брианна была беременна уже почти четыре месяца; ее недавно еще плоский живот начал уже заметно округляться. Никто не мог предсказать, как долго продлится путешествие по горам, и Брианна, хотя и неохотно, была вынуждена признать, что едва ли ей захочется родить где-нибудь в горном ущелье. Брианна могла бы еще заставить мать изменить мнение, но не тогда, когда к упорству Клэр добавилось его упрямство.
Брианна на мгновение прижалась лбом к холодному мрамору склепа; день был дождливый и совсем не теплый, но она чувствовала, что лицо у нее не просто горячее, а еще и слегка распухло, как будто у нее вот-вот должна была начаться лихорадка.
Она не переставала слышать Джейми, видеть его перед собой. Его лицо, искаженное гневом, с заострившимися чертами, похожее на маску дьявола. Его голос, хриплый от гнева и презрения, упрекающий ее — упрекающий ее! — в том, что он потерял свою чертову честь…
— Твоя честь? — недоверчиво переспросила Брианна. — Твоя честь? Из-за твоих долбаных представлений о чести как раз и случилось все это дерьмо!
— Не смей говорить со мной таким языком! Хотя, если ты говоришь об этом долбаном…
— Я говорю о том, о чем хочу говорить, чтоб тебе… — заорала она и грохнула кулаком по столу, заставив задребезжать тарелки.
И она говорила. И он тоже. Ее мать пыталась раз или два остановить их… где-то на краю памяти Брианны мелькнули встревоженные золотистые глаза Клэр… но ни один из них не обратил на нее ни малейшего внимания, они были слишком поглощены взаимной ненавистью, они рассвирепели, как дикие звери…
Мать как-то говорила Брианне, что у нее шотландский характер, — медленно разгорается, зато долго горит. Теперь Брианна знала, откуда это у нее, но от знания легче не становилось.
Брианна положила на мрамор скрещенные ладони и опустила на них голову, вдохнув исходивший от перчаток слабый запах влажной овечьей шерсти.
Он напомнил ей о свитерах ручной вязки, которые так любил носить ее отец… ее настоящий отец, подумала она, снова отстраняясь от реальности.
— Зачем, зачем только ты умер? — прошептала Брианна в ладони. — Ох, зачем?
Если бы Фрэнк Рэндалл не умер, ничего этого просто не могло бы случиться. Они с Клэр по-прежнему жили бы там, в своем доме в Бостоне… семья и жизнь Брианны были бы в полном порядке…
Но ее отец умер, а его место занял какой-то сумасшедший незнакомец; человек, у которого было лицо Брианны, но который совершенно ее не понимал, человек, который отобрал у нее дом и семью, и, не удовлетворившись этим, отнял еще и любовь и защиту, оставив ее без малейшего проблеска надежды в этом странном, жестоком краю.
Брианна поплотнее закуталась в шаль, вздрогнув от холодного ветра, забравшегося под свободную блузу. Надо было надеть плащ. Но она поцеловала на прощанье бледную как снег мать и вышла из дома, и поспешила через увядший сад, так и не посмотрев в его сторону. Она будет ждать здесь, пока не удостоверится, что они уехали, — даже если замерзнет за это время до полусмерти.
По кирпичной дорожке прозвучали чьи-то шаги, и Брианна застыла, боясь обернуться. Может быть, это кто-нибудь из слуг, а то и сама Джокаста, явившаяся, чтобы уговорить Брианну вернуться в дом…
Но шаги были слишком размашистыми и слишком тяжелыми, они могли принадлежать только мужчине. Брианна крепко зажмурилась и стиснула зубы. Она не обернется, она ни за что не обернется…
— Брианна… — негромко окликнул Джейми, остановившись в нескольких шагах за ее спиной. Она не ответила, она не шелохнулась.
Он коротко фыркнул — то ли от нетерпения, то ли от гнева?
— Я должен кое-что тебе сказать.
— Так говори, — бросила она, и даже эти слова оцарапали ей горло, словно она проглотила нечто с острыми шипами.
Снова заморосил дождь; капли падали на мрамор перед ее лицом, растекаясь блестящими крошечными лужицами, и Брианна чувствовала, как тоненькие ледяные струйки пробираются сквозь ее волосы к самой коже головы.
— Я верну его домой, верну тебе, — все так же негромко произнес Джейми Фрезер. — Или никогда не вернусь сам!
Она так и не смогла заставить себя оглянуться. Позади нее раздался тихий звук, словно что-то тихонько стукнуло по кирпичам, а потом она услышала его удаляющиеся шаги. Перед ее полными слез глазами капли дождя на мраморных розах набухали и начинали скатываться вниз. Когда Брианна наконец повернулась и посмотрела назад, на кирпичной дорожке никого не было. А у своих ног она увидела сложенный лист бумаги, придавленный камешком, влажный от дождя. Брианна подняла его и зажала в руке, боясь развернуть.
Февраль 1770 года.
Несмотря на тревогу, боль и гнев, Брианна обнаружила, что без труда приспособилась к спокойному течению жизни в Речной Излучине. Ее двоюродная бабушка, восхищенная новой компанией, всячески поощряла Брианну к тому, чтобы та занималась чем-нибудь отвлекающим. Узнав, что Брианна рисует, Джокаста принесла ей свои старые рисовальные принадлежности, настаивая, чтобы девушка использовала их по назначению.
По сравнению с хижиной в горах жизнь в поместье Речная Излучина была настолько роскошной, что порой казалась просто декадентской. Но Брианна все так же просыпалась на рассвете, просто по привычке. Она лениво потягивалась, отдаваясь чисто физическому наслаждению от пуховой постели, обнимавшей ее тело… да, это было совсем не похоже на комковатый тюфяк, брошенный на холодную соломенную циновку.
Здесь в огромном очаге пылал жаркий огонь, а на умывальнике стоял большой медный таз, сияя начищенными боками. Горячая вода для умывания, Брианна с удовольствием наблюдала за крошечными пузырьками, покрывавшими изнутри медную емкость.
Вот и сейчас… Комната еще не прогрелась, а свет, сочившийся через окно, был по-зимнему голубым и холодным; слуга, который бесшумно двигался по комнате, должно быть, встал еще до рассвета, и ему, наверное, пришлось расколоть лед, чтобы набрать воды…
Ей бы следовало испытывать чувство вины из-за того, что ее обслуживают рабы, сонно подумала Брианна. Ей надо подумать об этом немного позже. Впрочем, было множество вещей, о которых она даже позже не собиралась думать; ей не хотелось добавлять себе тревог.
В конце концов, ей было тепло и хорошо. Откуда-то издали доносились обычные домашние звуки, умиротворяющие, неразборчивые… А в самой комнате было тихо, и лишь потрескивание дров в очаге нарушало эту тишину.
Брианна перевернулась на спину и, позволив себе снова погрузиться в полусон, начала заново знакомиться с собственным телом.
Это был ее обычный утренний ритуал; нечто такое, что она, еще не слишком осознанно, начала делать еще в подростковом возрасте, а теперь уже совершала целенаправленно… чтобы найти для себя успокоение в тех небольших переменах, что произошли за ночь, чтобы не обнаружить вдруг среди дня, что она чужая в собственном теле…
Вполне достаточно было и одного незнакомца внутри нее, подумала Брианна. Она отбросила одеяло, медленно, еще немного сонно провела руками по выпуклости своего живота. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда тот, кто был внутри, слегка повернулся, — точно так же, как она сама поворачивалась в постели несколькими минутами раньше… он был там, окутанный теплом, укрытый со всех сторон…
— Эй, привет! — мягко сказала Брианна В ее ладонь что-то ткнулось изнутри — и затихло, квартирант ее живота вернулся в свою загадочную дрему.
Брианна медленно задрала ночную рубашку, — это была теплая фланелевая рубашка из запасов Джокасты, — обнажив гладкие длинные бедра, пушистую выемку между ними… Потом подняла рубашку еще выше, поглаживая ладонями свои ноги, и живот, и грудь… Гладкое и нежное тело, круглые и упругие груди; мускулы и кости… но теперь это не только ее мускулы и кости.
По утрам ее кожа была совсем особенной, похожей на змеиную шкуру, новенькую, только что сменившуюся… она была такой нежной и слегка светящейся… А позже, днем, когда Брианна уже занималась своими делами, когда ее кожи касался воздух, — она становилась жестче, она становилась скучной, превращаясь просто в необходимую для тела оболочку.
Брианна откинулась на подушку, наблюдая за тем, как в комнате становится все светлее. Дом за стенами ее спальни уже проснулся. Брианна слышала мириады различных звуков; люди занимались своими делами, и это успокаивало. Когда она была маленькой, то летом по утрам обычно просыпалась от того, что под ее окном начинала трещать отцовская газонокосилка; она слышала его голос, когда он здоровался с соседями… И ей было хорошо от того, что отец находился где-то рядом, готовый защитить ее от любой беды.
А совсем недавно она просыпалась на рассвете и слышала звучавший снаружи голос Джейми Фрезера, говоривший на мягком гэльском языке… он обращался к лошадям… и внезапно к ней возвращались детские чувства. Но больше этого не будет.
Да, то, что ей говорила мать, оказалось правдой. Брианна отстранилась от всего окружающего, изменилась, стала другой, не желая того, не осознавая… лишь много позже восприняв это как простой факт. Брианна наконец окончательно сбросила с себя одеяло и встала. Незачем валяться в постели, предаваясь грусти о том, что потеряно, теперь никто не обязан защищать ее. Теперь это ее собственное дело, и ничье больше.
Ребенок стал для нее ежеминутной реальностью, и — что казалось несколько странным, — ежеминутной утехой. Поначалу она воспринимала его как благословение, как некий фактор примирения с жизнью; ее тело ощутило младенца гораздо раньше, чем ее ум. Так что и это было правдой… слова, которые не раз повторяла ей мать: «Прислушивайся к своему телу».
Брианна прислонилась к оконной раме, глядя на пятна снега в огороде. Какой-то раб, закутанный в плащ и шарф, стоял на дорожке на коленях, выдергивая из грядки зазимовавшую морковку. Высокие вязы стояли вдоль садовой ограды; а далеко-далеко за их обнаженными, окоченевшими ветвями лежали горы…
Брианна долго стояла неподвижно, прислушиваясь к ритмам своего тела. Тот, кто поселился внутри нее, слегка пошевеливался, и волны, рождаемые его движениями, сливались с биением ее собственной крови… их общей крови. В ударах своего сердца она слышала отзвук ударов другого, крошечного сердечка, и эти звуки по крайней мере дарили ей храбрость, и она могла отчетливо думать о том, что даже если случится самое худшее… Брианна крепче прижалась к раме окна, и та негромко скрипнула, если даже случится худшее, она по крайней мере не останется совершенно одна.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:41 | Сообщение # 127
Король
Сообщений: 19994
Чувство вины
С того момента, как мы выехали из Фрезер Риджа, и до нашего прибытия в деревню тускара, которая называлась Теннаго, Джейми почти не сказал никому ни слова. Я скакала следом за ним, пребывая в состоянии полного уныния, разрываясь от ощущения вины из-за того, что оставила Брианну, от страха за Роджера и боли из-за молчания Джейми. Он же обращался с краткими фразами только к Яну, да произнес несколько абсолютно необходимых слов в Кросскрике, Джокасте. Мне же он вообще ничего не говорил.
Можно было не сомневаться, что он проклинает меня за то, что я не рассказала ему сразу же о Стефане Боннете. Да я и сама горько кляла себя за это, видя, к чему привело умолчание. Джейми оставил у себя мое золотое кольцо; я понятия не имела, что он с ним сделал.
Погода, как назло, то и дело менялась, но в основном была плохой, облака висели над горами так низко, что цеплялись за вершины и опускались до перевалов, и мы несколько дней подряд ехали в густом холодном тумане, и вода конденсировалась на шкурах лошадей, а с их грив и хвостов постоянно стекали капли, и влага блестела на их боках. Мы ночевали в любом убежище, какое только удавалось найти, и каждый из нас превращался в некое подобие туго спеленатого кокона, — так плотно мы заворачивались в одеяла, лежа каждый сам по себе вокруг тлеющего костра.
Несколько индейцев, знавших нас еще с тех пор, как они жили в Аннэ Оока, приняли нас вполне приветливо, когда мы добрались наконец до Теннаго. Я видела, как мужчины следили взглядами за бочонками с виски, когда мы снимали груз со спин наших мулов, — но ни один из индейцев даже не попытался попросить спиртного. Бочонками мы нагрузили двух мулов — двенадцать маленьких бочонков, вся доля Фрезера за целый год работы винокуренного заводика. Королевский груз, если говорить языком торговцев. И достаточно, чтобы выкупить одного молодого шотландца, как я надеялась.
Виски было лучшим — и единственным — что мы могли предложить в качестве платы, но это была и опасная денежная единица. Джейми преподнес один бочонок старейшинам деревни, и они с Яном вскоре исчезли в длинном доме, где должен был состояться совет. Ян передал Роджера кому-то из своих друзей племени тускара, но не знал, куда они его потом переправили. Я невольно надеялась, что в Теннаго знают, где его искать. Тогда бы мы вернулись в Речную Излучину в течение месяца.
Но, конечно же, это была весьма слабая надежда. Ведь во время той горькой ссоры с Брианной Джейми признал, что велел Яну сделать так, чтобы Роджер наверняка никогда не вернулся обратно. А от Теннаго до Фрезер Риджа было всего десять дней пути; расстояние явно слишком маленькое в представлении разъяренного отца.
Мне хотелось бы расспросить о Роджере женщин, приветивших меня, — но ни в одном доме не говорили ни на английском, ни на французском, а я знала лишь несколько слов на наречии тускара, и могла только вежливо поздороваться и попрощаться.
Так что надежнее было предоставить вести дипломатические переговоры мужчинам, Джейми и Яну. Джейми, с его особым даром к языкам, неплохо говорил на языке тускара; Ян, постоянно охотившийся вместе с индейцами, говорил с ними совершенно свободно.
Одна из женщин протянула мне деревянную тарелку, на которой горкой лежала жареная кукуруза с рыбой. Я чуть наклонилась, чтобы взять угощение, и тут же почувствовала, как качнулся под рубашкой висевший на моей шее амулет; его тяжесть напомнила мне и о потере друга, и о том, что эта вещица может как-то помочь…
Я взяла с собой оба амулета Наявенне, да еще и тот резной опал, который я нашла под красным кедром. Амулеты я прихватила, предполагая вернуть их, но кому — понятия не имела А опал мог послужить дополнением к бочонкам с виски, если вдруг во время торга окажется, что необходимо предложить нечто более того. По тем же самым соображениям Джейми взял все те ценности, что у него имелись (не так-то и много их было…), за исключением отцовского кольца с рубином, которое Брианна привезла ему из Шотландии.
Рубин мы оставили Брианне, на тот случай, если не вернемся, — такую возможность тоже ведь следовало учесть. Мы не обсуждали пока что вопрос, права или нет Джейлис Дункан в своей теории относительно использования драгоценных камней, но по крайней мере один камень у Брианны был.
…Она так крепко обняла и поцеловала меня, когда мы покидали Речную Излучину… Мне не хотелось уезжать. Но и оставаться тоже не хотелось. Я снова разрывалась между ними двумя… и между необходимостью остаться с Брианной и присматривать за ней, и настоятельной потребностью быть рядом с Джейми.
— Ты должна ехать, — твердо сказала Брианна. — Со мной все будет в порядке; ты же сама сто раз говорила, что я здоровая, как лошадь. К тому же вы вернетесь задолго до того, как мне понадобится твоя помощь. — Она искоса посмотрела в спину отца; он стоял у конюшни, проверяя груз на спинах лошадей и мулов. И тут же снова повернулась ко мне, не изменив выражения лица. — Ты должна ехать, мама. Я верю, что ты найдешь Роджера. — Она слишком выразительно подчеркнула это «ты», и я от всей души понадеялась, что Джейми не слышал ее слов.
— Но не думаешь же ты, что Джейми…
— Я не знаю, — перебила она меня. — Я не знаю, что он сделает. — Ее подбородок выпятился вперед; мне был слишком хорошо знаком этот жест. Что-либо доказывать не имело смысла, но я все же попыталась.
— Ну, зато я знаю, — уверенно произнесла я. — Он все для тебя сделает, Брианна. Все. Да даже если бы это была не ты, он все равно сделал бы все возможное, чтобы вернуть Роджера. Его чувство чести… — Лицо Брианны внезапно окаменело, и я с запозданием поняла свою ошибку.
— Его честь, — ровным, невыразительным тоном произнесла она. — Вот оно в чем дело. Ну, тогда, думаю, все в порядке. По крайней мере хотя бы это заставит его вернуть Роджера. — Она отвернулась, слегка наклонив голову, поскольку ветер с силой дунул ей прямо в лицо.
— Брианна! — чуть ли не простонала я, но она лишь сгорбила плечи, плотнее заворачиваясь в шаль.
— Тетя Клэр! Мы уже готовы! — Рядом с нами возник Ян и тревожно перевел взгляд с меня на Брианну. Я тоже посмотрела на нее, колеблясь… мне не хотелось расставаться с ней вот таким образом.
— Бри? — окликнула ее я.
И тогда она повернулась так стремительно, что шаль едва не свалилась с ее плеч, и обняла меня, прижавшись к моему лицу холодной щекой.
— Брианна, да разве я могу тебя оставить! — Я тоже крепко обнимала ее, ее крепкое сильное тело, я обнимала ребенка, которого потеряла, ребенка, которого обрела вновь… и ту женщину, что вдруг разомкнула объятия и отпрянула от меня, выпрямившись.
— Ты должна ехать, — едва слышно сказала она. Но маска безразличия уже упала, щеки Брианны повлажнели от слез. Она посмотрела через мое плечо на двери конюшни. — Привези его обратно. Только ты можешь это сделать, только ты.
Она быстро поцеловала мня, повернулась и убежала, и звуки ее шагов по кирпичной дорожке отдались звоном в моих ушах…
Джейми в этот момент вышел из конюшни и увидел ее, несущуюся в сумрачном свете пасмурного дня, словно баньши. Он замер на несколько мгновений, провожая Брианну взглядом, но на его лице ничегошеньки не отразилось.
— Ты не можешь расстаться с ней вот так, — сказала я и вытерла глаза углом своей шали. — Джейми, пойди к ней. Прошу тебя, пойди и попрощайся, ну просто скажи ей хоть слово!
Джейми продолжал стоять неподвижно, и я подумала, что он хочет сделать вид, будто просто не слышал меня. Но потом он повернулся и медленно пошел по дорожке.
На землю упали первые капли дождя, расплющившись о пыльные кирпичи, и ветер раздул плащ Джейми, сделав его похожим на колокол…
— Тетя? — Ян осторожно взял меня за локоть, подталкивая в сторону стоявших перед конюшней лошадей. Я пошла с ним, позволила племяннику помочь мне подняться в седло. Через несколько минут Джейми вернулся. Он молча вскочил на спину коня, даже не посмотрев в мою сторону, и, кивнув Яну, выехал со двора, не оглянувшись. Я оглянулась, но Брианны нигде не увидела.
Давным-давно наступила ночь, а Джейми все еще оставался в одном из длинных вигвамов с Накогнавето и другими старейшинами деревни. Я вздрагивала каждый раз, когда кто-нибудь входил в тот вигвам, где сидела я, но все это были индейцы. Но наконец кожаный полог, закрывающий дверной проем, поднялся в очередной раз, и вошел Ян, а следом за ним появилась какая-то невысокая пухлая фигура.
— У меня для тебя сюрприз, тетя, — объявил племянник, улыбаясь от уха до уха, и отступил в сторону. Передо мной возникло круглое улыбающееся лицо рабыни Полины.
Или, точнее, бывшей рабыни. Потому что здесь она, само собой, была свободной женщиной. Полина села рядом со мной, сияя улыбкой, как тыквенный фонарь, и распахнула накидку из оленьей кожи, наброшенную на ее пухлые плечи, — чтобы продемонстрировать мне крошечного мальчишку, которого она держала на руках; у мальчишки было такое же круглое, как у Полины, лицо, и он точно так же сиял.
Очень скоро мы углубились в беседу; что-то Полина могла сказать благодаря тем обрывкам английского и гэльского, которые она успела освоить на плантации, что-то переводил Ян, а что-то мы с бывшей рабыней без труда объясняли друг другу, пользуясь извечным женским языком жестов. Полину, как и предполагал Майерс, племя тускара приняло хорошо, она быстро прижилась среди индейцев, высоко оценивших ее врачебное искусство. Она взяла в мужья человека, овдовевшего во время эпидемии кори, и через несколько месяцев порадовала его прибавлением семейства.
Я была просто в восторге от того, что Полина обрела не только свободу, но и счастье, и от души поздравила ее с этим. И еще я немного успокоилась, поговорив с ней; ведь если тускара так по-доброму обошлись с чернокожей женщиной, то, может быть, и с Роджером дела обстоят не так плохо, как я того боялась.
Тут мне кое-что пришло в голову, и я вытащила из-под оленьей рубашки амулет Наявенне.
— Ян… спроси-ка ее, может, она знает, кому я должна это отдать?
Племянник что-то сказал Полине на языке тускара, и она наклонилась вперед и удивленно коснулась амулета. Но потом покачала головой и снова выпрямилась, что-то говоря; ее голос по-прежнему был удивительно низким и глубоким.
— Она говорит, они этого не захотят, тетя, — перевел Ян. — Это лечебный узелок шамана, и это опасно. Это надо было похоронить вместе с тем человеком, которому это принадлежало; никто вообще не должен к этому притрагиваться, потому что так можно привлечь к себе дух шамана.
Я колебалась, держа в руке маленький кожаный мешочек. Вообще-то… вообще-то с момента смерти Наявенне меня не оставляло чувство, что я держу при себе что-то живое… Но это наверняка было просто результатом воображения… конечно, мне просто показалось, что вот прямо сейчас мешочек едва заметно шевельнулся в моей ладони.
— Спроси ее… а что, если шаман не был похоронен? Если его тело вообще не нашли?
Полина выслушала перевод вопроса с очень серьезным видом. Когда Ян умолк, она покачала головой и что-то ответила.
— Она говорит, в таком случае дух ходит с тобой, тетя. Она говорит, тебе не надо показывать эту вещь кому-нибудь из здешних… они очень испугаются.
— Но ведь она-то сама не испугалась, правда?
Это Полина поняла без перевода; она покачала головой и коснулась своей необъятной груди.
— Я сейчас индеец, — просто сказала она. — Не всегда была — Она повернулась к Яну и с его помощью объяснила, что ее собственный народ уважает и почитает духи умерших; на самом-то деле нет даже ничего необычного в том, чтобы какой-то человек держал при себе, например, голову или какую-то еще часть тела покойного дедушки или другого предка, ради защиты или чтобы получать от него советы. Нет, она считает, что дух, ходящий с Клэр, ей лично совершенно не опасен, ее это не тревожит.
Меня, честно говоря, это тоже ничуть не встревожило. Скорее наоборот, мысль о том, что Наявенне ходит рядом со мной, показалась мне обнадеживающий, при наших-то обстоятельствах. Я спрятала амулет назад под рубашку. Он тепло и ласково коснулся моей кожи, как будто меня погладила рука надежного друга…
Мы разговаривали еще довольно долго, засидевшись допоздна, когда другие жители деревни уже разошлись по своим отдельным углам, и дымный воздух длинного вигвама наполнился сонным сопением и храпом. И даже удивились, когда явился Джейми, впустив в вигвам волну холодного воздуха.
Когда Полина уже собралась уходить, она как-то странно замялась, как будто не зная, стоит ли сказать мне что-то еще. Она посмотрела на Джейми, потом пожала пышными плечами и вроде бы решила промолчать. Но еще через мгновение придвинулась к Яну и что-то негромко проговорила; это было похоже на то, как если бы по скалам вместо воды потек мед. И еще она прижала руки к лицу, как бы вонзив ногти в кожу. После этого Полина быстро обняла меня и вышла.
Ян изумленно посмотрел ей вслед.
— Что она сказала, Ян?
Он повернулся ко мне и его брови сосредоточенно сдвинулись.
— Она говорит… она попросила, чтобы я сказал дяде Джейми: в ту ночь, когда та женщина умерла на лесопилке, она видела мужчину.
— Какого мужчину?
Ян покачал головой, все еще хмурясь.
— Она его не знает. Но это был белый мужчина, плотный и приземистый, и не такой высокий, как дядя или я. Она выдела, как он выходил с лесопилки, потом быстро ушел в лес. Она сидела на пороге своей хижины, в тени, так что она думает, что он ее не заметил… но он прошел достаточно близко от нее, и на его лицо упал свет очага, и она рассмотрела его лицо. Она говорит, у него лицо с отметинами, — тут Ян прижал ногти к лицу, точно так же, как это сделала Полина, — и он похож на свинью.
— Марчинсон? — Сердце у меня подпрыгнуло.
— Этот человек был в мундире? — спросил Джейми, сильно нахмурившись.
— Нет. Но она очень удивилась, и ей захотелось узнать, что он там делал; это не был один из плантаторов, и не кто-то из их управляющих или надсмотрщиков. Так что она пробралась к лесопилке, чтобы посмотреть, но когда она просунула голову в дверь внутреннего помещения, она сразу поняла, что там случилось что-то очень плохое. Она говорит, что почуяла запах крови, а потом услышала голоса, так что входить не стала.
Так значит, это все же было убийство… и мы с Джейми не смогли предотвратить его просто потому, что опоздали на несколько мгновений. В индейском вигваме было тепло, но меня все равно пробрало ознобом от воспоминания о душном, пропитанном запахе крови воздухе в помещении под лесопилкой, и о кухонном вертеле, на который натолкнулась моя рука. Ладонь Джейми легла на мое плечо. Я машинально подняла руку и коснулась его пальцев. Мне стало хорошо от этого прикосновения, и я вдруг осознала, что мы уже почти месяц сознательно старались не прикасаться друг к другу.
— Погибшая девушка была армейской прачкой, — негромко сказал Джейми. — А у Марчинсона жена в Англии; полагаю, он мог решить, что беременная любовница — это серьезная проблема.
— Ну, тогда и удивляться нечего, что он со всех ног бросился искать, на кого бы все это свалить, — сказал Ян, и его щеки запылали от негодования. — А потом придумал схватить бедную женщину, которая даже и сказать ничего не может в свою защиту. Если бы ему удалось ее повесить, он бы тогда был уверен, что ему больше ничто не грозит, чертов вонючий подонок!
— Может быть, я нанесу визит сержанту, когда мы вернемся, — задумчиво произнес Джейми. — В частном порядке.
От этой идеи я похолодела с головы до ног. Голос Джейми прозвучал ровно и мягко, и когда я обернулась к нему, его лицо было совершенно спокойным, — но я словно увидела перед собой два темных шотландских озера, отразившиеся в его глазах… два озера, поверхность которых покрылась чуть заметной рябью, как будто в них недавно упало что-то очень тяжелое…
— Тебе не кажется, что сейчас неподходящий момент, чтобы размышлять о мести?
Я произнесла это несколько резче, чем мне бы того хотелось, и рука Джейми резко выскользнула из моих пальцев.
— Пожалуй, да, — ответил он без выражения. И тут же повернулся к Яну. — Уэйкфилд или Маккензи, или как бы там его ни звали, — сейчас на пути к северу. Они продали его могавкам; в ту маленькую деревню, что в нижнем течении реки. Твой друг Онакара согласился проводить нас, выходим на рассвете.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:42 | Сообщение # 128
Король
Сообщений: 19994
Он встал и отошел от меня, направившись в дальний конец длинного вигвама. Все обитатели этого строения уже улеглись спать. Горели, выстроившись в линию, пять костров, каждый под собственной вытяжной дырой в кровле. Внутреннее помещение делилось на нечто вроде отсеков, расположенных вдоль стены, каждый из которых был предназначен для семьи или супружеской пары, — в отсеках имелись низкие широкие лежанки с пологами для сна и под ними — ящики для припасов.
Джейми остановился возле одной из таких каморок — ее выделили для нас, и там я оставила наши плащи и узлы с вещами. Он снял башмаки, развязал концы пледа, наброшенного поверх рубашки, и исчез под пологом, не оглянувшись на меня.
Я встала, намереваясь последовать за ним, но Ян остановил меня, дотронувшись до моей руки.
— Тетя, — осторожно спросил он, — ты что, до сих пор его не простила?
— Простить его? — Я, вытаращив глаза, уставилась на Яна. — За что? За Роджера?
Ян скривился.
— Нет. Это же была просто ужасная ошибка, и все, и ничего подобного больше не может случиться, да и с этим мы разберемся. Нет… за Боннета.
— За Стефана Боннета? Помилуй, да с чего бы вообще я вдруг стала винить его за все это? Да я никогда и слова ему не говорила на этот счет! — К тому же я была слишком уверена, что он проклинает из-за Боннета меня, так что я вообще не рассматривала возможность обратного варианта.
Ян запустил пятерню в волосы и почесал затылок.
— Ну… неужели ты не понимаешь, тетя? Он сам себя проклинает за это. Он всегда себя проклинал, с того дня, как этот тип ограбил нас на реке, а уж теперь, после того, что тот сделал с моей кузиной… — Ян передернул плечами, слегка смутившись. — Он просто готов загрызть себя за это, да еще зная, что ты на него сердишься…
— Но я на него не сержусь! Я думала, это он на меня злится, потому что я не назвала сразу имени Боннета!
— Ох… — Ян, похоже, не знал, что ему делать, — то ли рассмеяться, то ли расплакаться от моей глупости. — Ну, я бы сказал, это могло, конечно, избавить нас от некоторых хлопот, но, тетя, я уверен, дело вовсе не в этом. В конце концов, к тому времени, как кузина Брианна все тебе рассказала, мы уже встретили этого ее Маккензи на горе и немножко поколотили его…
Я глубоко вздохнула, медленно выдохнула…
— Но ты думаешь, что он думает, что я на него сержусь?
— О, тетя, да это любой увидит, ну, что ты сердита! — горячо заверил меня он. — Ты даже не смотришь на него, и не разговариваешь с ним, разве что уж совсем без того не обойтись, и… — Ян деликатно откашлялся, — и я что-то не замечал, чтобы ты ложилась с ним в постель за весь последний месяц.
— Ну, знаешь, это он со мной не ложится! — ляпнула я, прежде чем успела сообразить, что вряд ли стоит обсуждать эту тему с семнадцатилетним юнцом.
Ян пожал плечами и вытаращил на меня глаза, как будто не понимал, как это я могу говорить такие глупости.
— Ну, у него ведь есть гордость, правда?
— О, черт побери, уж точно есть! — выдохнула я, потирая ладонью лоб. — Я… послушай, Ян, спасибо, что ты мне все это сказал.
Племянник одарил меня одной из своих редких улыбок, совершенно менявших его длинное некрасивое лицо.
— Ну, мне ужасно неприятно видеть, как он мучается. Я очень люблю дядю Джейми.
— Я тоже, — кивнула я. — Ладно, Ян, спокойной ночи.
Я осторожно, стараясь не шуметь, прошла вдоль костров, мимо каморок, в которых вповалку спали индейские семьи, прислушиваясь к звукам их дыхания, сливавшимся в мирную ночную мелодию, прислушиваясь к тревожному стуку собственного сердца… Снаружи шел дождь, вода просачивалась сквозь дымовые отверстия, шипела, упав на угли…
Почему я не увидела того, что видел Ян? На этот вопрос ответить было легко; дело было не в гневе, а в моем собственном чувстве вины, ослепившем меня. Я промолчала насчет участия в деле капитана Боннета скорее из-за своего золотого обручального кольца, чем из-за того, что Брианна попросила меня молчать; я вполне могла убедить ее рассказать обо всем Джейми, если бы постаралась.
Конечно, Брианна была права; Джейми наверняка рано или поздно отправился бы охотиться на Стефана Боннета. Но я была куда больше уверена в его успехе, чем Брианна. Нет, именно кольцо заставило меня хранить молчание.
Но с чего бы мне чувствовать виноватой из-за кольца? Разумный ответ найти было невозможно; все это лежало в области чистых инстинктов, а не сознательных мыслей… я спрятала кольцо именно инстинктивно. Я не хотела показывать его Джейми, не хотела снова надевать его на палец у него на глазах. Но в то же время я хотела — мне было необходимо — сохранить его.
Мое сердце слегка сжалось, когда я подумала о последних неделях, о Джейми, о чувстве вины и одиночества… В конце концов, я ведь именно поэтому отправилась вместе с ним… я боялась, что если он пустится на поиски Роджера один, он может и не вернуться. Чувство вины и безрассудная храбрость могли заставить его рисковать понапрасну; а если бы рядом постоянно болталась я, он бы поневоле вел себя осторожнее. И все это время он думал, что он не просто один, а что от него отказался тот единственный человек, который мог — и должен был — дать ему успокоение.
Просто готова загрызть себя за это, вот уж правильно сказано.
Я остановилась перед нашей каморкой. Лежак в ней был шириной около восьми футов, и Джейми закатился к самой стенке.
Я могла различить лишь смутные очертания его тела под одеялом, сшитым из кроличьих шкурок. Джейми лежал совершенно неподвижно, однако я знала, что он не спит.
Я взобралась на лежак и, оказавшись в тени полога, сбросила с себя одежду. В индейском вигваме было тепло, но по моей коже пробежали мурашки, а соски вдруг напряглись. Мои глаза уже достаточно привыкли к полутьме; я видела, что Джейми лежит на боку и смотрит на меня. Его широко открытые глаза поблескивали.
Я опустилась на колени и скользнула под одеяло, и мягкий мех ласково коснулся моего тела. И, не давая ему времени на размышления, быстро придвинулась к нему, прижалась, зарылась лицом в его плечо…
Он повернулся ко мне, не издав ни звука, с яростной силой, которую я могла бы принять за неутоленное желание тела, давно подавляемое, — но теперь я знала, что это было просто отчаяние. Я не искала этой ночью наслаждения для себя; я просто хотела его утешить. Но когда я раскрылась навстречу ему, побуждая и поощряя его, что-то открылось и внутри меня самой, и я прилипла к нему, внезапно охваченная острой потребностью, такой же слепой и отчаянной, как его собственная.
Мы изо всех сил прижались друг к другу, дрожа, пряча лица, не в силах посмотреть друг другу в глаза и не в силах разъединиться. И лишь через какое-то время, когда судороги наших тел понемногу утихли, я начала осознавать, что вокруг нашего маленького полога находятся другие спальни, что мы лежим среди чужаков, обнаженные и беспомощные, укрытые лишь темнотой.
И все равно мы были абсолютно одни. Одни среди вавилонского смешения языков. В дальнем конце вигвама уже зазвучали голоса, но слова не имели для нас никакого смысла. Вокруг нас с равным успехом могли жужжать пчелы.
Дым костров, окруженных ради безопасности невысокими каменными и земляными насыпями, колыхался вокруг укрытия нашей постели, душистый и легкий, как дым благовоний. Под пологом было темно, как в исповедальне; я могла видеть лишь слабый отсвет, лежавший на плече Джейми, да легкие отблески красного на его волосах.
— Джейми, мне очень жаль, — мягко сказала я. — Но это ведь не твоя вина.
— А чья же еще? — устало откликнулся он.
— Чья угодно. Ничья. Стефана Боннета собственной персоной. Но не твоя.
— Боннет? — На этот раз в голосе Джейми отчетливо прозвучало удивление. — А при чем тут вообще Боннет?
— Ну… при всем, — несколько ошарашенно ответила я. — Э… а разве нет?
Джейми слегка навалился на меня, щекоча волосами мое лицо.
— Стефан Боннет — безнравственный урод, — решительно произнес он. — И я убью его при первой же возможности. Но я совершенно не понимаю, почему это я должен винить его в том, что потерпел крах как мужчина.
— Какого черта, о чем ты говоришь? Какой крах?
Джейми ответил не сразу; он наклонил голову, которая виделась мне как бесформенный сгусток тьмы. Его ноги все еще были спутаны с моими; я почувствовала, как напряглось его тело, как затвердело то, что находилось между бедрами…
— Я никогда и не думал, что могу так ревновать к умершему, — прошептал он наконец. — Я вообще не подозревал, что такое возможно.
— Ревновать к умершему? — Мой голос невольно поднялся от изумления, когда до меня дошло, что он имеет в виду. — Ты говоришь о Фрэнке?
Джейми лежал неподвижно, наполовину на мне. Его рука протянулась к моему лицу, неуверенно коснулась щеки.
— А о ком же еще? Меня просто грызло изнутри все эти дни, пока мы скакали сюда. Я видел перед собой его лицо, и во сне, и наяву. Ты ведь говорила, что он был похож на Джека Рэндалла, верно?
Я обняла Джейми, крепко прижала к себе, заставила опустить ухо к самому моему рту. Слава Богу, что я ничего не сказала ему о кольце… но ведь мое лицо, мое предательское лицо, на котором отражаются все мои чувства и мысли, дало ему понять, о чем я думаю?
— Но почему? — прошептала я. — Как вообще ты мог подумать такое?
Он высвободился из моих рук и приподнялся на локте; его длинные волосы упали мне на лицо густой темной массой, в которой пробегали рыжие огоньки… рыжие, золотые, алые…
— А как я мог не думать? — возразил он. — Ты ведь ее слышала, Клэр; ты прекрасно знаешь, что она мне сказала!
— Брианна?
— Она сказала, что рада была бы видеть меня в аду, что готова продать собственную душу, лишь бы вернуть своего отца, своего настоящего отца! — Джейми тяжело сглотнул; я слышала этот звук, и для меня он заглушил все остальное. — Я постоянно думал, что он бы не совершил такой ошибки… он ведь хорошо ее знал. Я постоянно думал, что Фрэнк Рэндалл был куда лучшим человеком, чем я. И она тоже так думает. — Рука Джейми вздрогнула, потом опустилась на мое плечо и крепко его сжала — Я думал… может быть, и ты чувствуешь то же самое, Сасснек.
— Дурак! — прошипела я, хотя в общем-то поняла, почему он впал в такое отчаяние. Я погладила его по спине, впилась пальцами в его крепкие ягодицы. — Ты просто идиот. Иди ко мне.
Он уронил голову и, уткнувшись в мое плечо, издал негромкий звук, который вполне можно было принять за смех.
— А, ладно, идиот. Но ты ничего не имеешь против такого дурака в постели?
— Не имею. — От его волос пахло дымом и смолой. В прядях запуталось несколько еловых игл; одна из них, гладкая и острая одновременно, легонько уколола меня прямо в губу. — Она на самом деле ничего такого не хотела сказать, — заверила я Джейми.
— Да, но она сказала, — пробормотал он, и его голос прозвучал так, будто кто-то невидимый сжал ему горло. — Я это слышал.
— А я слушала вас обоих. — Я осторожно массировала его спину между лопатками, чувствуя под пальцами тонкие линии старых шрамов, и более плотные, недавние, оставленные медвежьими когтями. — Она очень похожа на тебя; она сгоряча говорит такое, чего никогда не сказала бы на трезвую голову. Ты ведь тоже наговорил немало лишнего, чего вовсе и не хотел сказать, а?
— Да. — Я почувствовала, как ослабевает напряжение в его теле, как расслабляются суставы, неохотно поддаваясь воздействию моих пальцев. — Конечно же, я не имел в виду… нет, я не думаю ничего такого.
— Ну вот. И она тоже.
Я подождала немного, продолжая гладить его точно так же, как гладила Брианну, когда она была маленькой и чего-то пугалась.
— Уж можешь мне поверить, — прошептала я. — Я люблю вас обоих.
Джейми глубоко вздохнул и на несколько мгновений замер.
— Если я сумею найти этого ее мужчину и привести его к ней… Если я это сделаю… как ты думаешь, она когда-нибудь простит меня?
— Само собой, — ответила я. — Я это знаю.
Из-за тонкой перегородки, отделявшей нас от соседней каморки, до нас донеслись звуки начавшегося любовного действа; шорох и вздохи, и неразборчивые слова, которые звучат одинаково на всех языках мира…
Ты должна ехать. Вот что сказала мне Брианна. Только ты можешь вернуть его.
Мне вдруг пришло в голову — впервые за все это время, — что моя дочь, возможно, говорила совсем не о Роджере…
Это был долгий путь через горы, и он казался еще длиннее и утомительнее из-за совершенно зимней погоды. Было даже три дня, когда вообще оказалось невозможно двинуться с места; когда мы с утра до ночи просто сидели, съежившись, под нависшим над нами скальным козырьком, или прятались в роще, сбившись в кучу ради защиты от ветра.
Когда мы перевалили через высшую точку горного хребта, идти стало немного легче, хотя температура воздуха все понижалась и понижалась по мере того, как мы продвигались на север. Иногда нам приходилось ужинать всухомятку, потому что мы не могли разжечь костер из-за ветра или снегопада. Но каждую ночь я лежала рядом с Джейми, прижавшись к нему, и мы превращались в кокон, обернутый мехами и одеялами, и делились теплом.
Я тщательно вела счет дням, отмечая каждый из них узелком на куске плетеного шнура. Мы выехали из Речной Излучины в начале января; февраль уже подошел к середине, прежде чем Онакара показал нам на вившийся вдалеке дымок, отмечавший местонахождение поселка могавков, тех самых, которым Онакара с приятелем передали Роджера Уэйкфилда. Змеиный город — так, по его словам, называлось это поселение.
Шесть недель прошло, и срок у Брианны уже подошел к шести месяцам.
Если мы сумеем вернуть Роджера достаточно быстро… и если он окажется в состоянии проделать верхом обратный путь, мрачно напомнила я себе… и если могавки не продали его кому-нибудь еще… или он не умер, добавил холодный голос, прозвучавший в моей голове… ну, тогда, пожалуй, мы отправимся назад без промедления.
Онакара был склонен проводить нас прямо в само поселение, но это ничуть не прибавило мне уверенности в благополучном исходе нашего предприятия. Но Джейми поблагодарил его и отослал прочь — с одной из лошадей, хорошим ножом и флягой виски в качестве благодарности.
Все остальное виски мы тщательно прятали, закопав на достаточном расстоянии от поселения.
— А они поймут, что нам нужно? — спросила я, когда мы наконец снова вскочили в седла. — Язык тускара похож на наречие могавков? Или это один и тот же язык?
— Ну, не совсем один и тот же, тетя, но они очень похожи, — сказал Ян. Шел легкий снег, и снежинки цеплялись за его ресницы, сразу же тая. — Ну, может, между ними такая же разница, как между итальянским и испанским. Но Онакара говорит, что их старейшина и еще несколько человек немного говорят по-английски, хотя по большей части стараются обойтись без этого. Могавки ведь вместе с англичанами сражались против французов, так что наверняка там кто-нибудь нас поймет.
— Ладно, хорошо, — Джейми улыбнулся нам и положил мушкет поперек седла перед собой. — Вперед, и попытаем удачи!
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:45 | Сообщение # 129
Король
Сообщений: 19994
Плен
Февраль 1770 года
Роджер провел в деревне могавков уже почти три месяца, если верить узелкам, завязанным на его бечевке. Поначалу он не знал, кто они такие; видел только, что они отличаются от тех индейцев, что взяли его в плен… и что захватившие его краснокожие боятся этих других индейцев.
Он стоял, онемев от измождения, пока те люди, которые поймали его, что-то говорили, показывая на него пальцами. Новые индейцы выглядели совсем иначе: они были одеты тепло, с явным расчетом на сильные холода, в меха и кожу, и на многих мужских лицах Роджер заметил татуировки.
Один из них ткнул в Роджера концом ножа, требуя, чтобы пленник разделся. И ему пришлось стоять обнаженным в центре длинного деревянного строения, а вокруг стояли мужчины и женщины, показывая на него и насмехаясь над ним. Его правая нога сильно распухла; в глубокий порез, похоже, попала инфекция.
Он еще мог ходить, но каждый шаг вызывал острую боль во всей ноге, и его время от времени начинала трясти лихорадка.
Индейцы начали толкать его, подгоняя к двери строения. Снаружи доносился сильный шум. Роджер быстро узнал, кто издавал все эти звуки; рядом с длинным домом стояли в два ряда громко кричащие дикари, и каждый из них был вооружен прутом или дубинкой. Кто-то подошел к Роджеру сзади и ткнул его ножом в ягодицу; Роджер почувствовал, как вниз по его ноге побежала теплая струйка крови. «Cours», приказали ему. Беги.
Земля вокруг была хорошо утоптана, снег превратился в грязный лед. Он обжигал ступни Роджера, как раскаленная плита, а его продолжали толкать в спину, загоняя в кромешный ад, полный взбесившихся демонов.
Он в основном умудрялся держаться прямо, лишь изредка кренясь то в одну сторону, то в другую, а дубинки колотили его по спине, а прутья хлестали по ногам… Избежать ударов было невозможно. Все, что он мог сделать, так это продолжать идти, и как можно скорее.
Когда он был уже близок к концу пытки, какая-то дубинка взвилась особо стремительно — и опустилась прямо на его живот; Роджер согнулся пополам — и тут же получил удар по голове, за ухом. Он повалился в снег, как тряпичная кукла, но его кожа почти не чувствовала холода.
Удар прута обжег его ноги, потом его хлестнули по ягодицам. Роджер рефлекторно поджал ноги, перевернулся — и обнаружил, что вполне устойчиво держится на четвереньках и продолжает продвигаться вперед, а из его носа обильно течет кровь, а рот забит мерзлой грязью…
Роджер все же добрался до выхода из ада, и вместе с последним ударом, рассекшим его спину, ухватился за шест длинного вигвама и с трудом, в несколько приемов, поднялся на ноги. Он повернулся к ним лицом, крепко держась за шест, чтобы не упасть.
Индейцам это понравилось; они смеялись, глядя на него, одновременно издавая высокие визгливые крики… Роджеру все это казалось похожим на лай стаи бродячих собак. Он низко поклонился и снова выпрямился, и голова у него ужасно закружилась. Индейцы засмеялись громче. Что ж, он всегда знал, как привлечь внимание толпы…
Потом его отвели в помещение, дали воды, чтобы он умылся, накормили. Ему вернули рваную рубашку и грязные бриджи, но не пальто и ботинки. В длинном доме было тепло; в нем, расположившись в ряд, горели несколько костров, и над каждым в кровле была прорезана дыра для вытяжки дыма. Роджер забрался в угол и заснул, прижимая ладонью небольшую выпуклость на шве своих бриджей.
После этого вступительного представления могавки практически перестали обращать на Роджера внимание, но и не проявляли к нему особой жестокости. Он стал просто рабом в длинном вигваме, он работал на всех, кто там жил. Если он не понимал какой-то приказ, ему показывали, что нужно делать, — но только один раз. Если он отказывался выполнять работу или делал вид, что все равно не понимает, его били, и он перестал протестовать. Но кормили его могавки, тем же, что ели сами, и выделили хорошее место для сна, в конце вигвама.
Поскольку стояла зима, в основном Роджер занимался тем, что собирал дрова и приносил воду, хотя время от времени его могли взять в охотничий отряд, чтобы он помог нести домой добычу. Индейцы не особо старались общаться с пленником, но Роджер, постоянно прислушиваясь, начал немного понимать их речь.
А потом, с большой осторожностью, он начал пробовать сам говорить на языке могавков. Он выбрал одну юную девушку для начала, чувствуя, что она не так опасна и агрессивна, как прочие. Она сначала вытаращила на него глаза, потом расхохоталась от восторга, — как будто увидела говорящую ворону. Она позвала какую-то свою подругу, послушать, потом еще одну, и они втроем уселись вокруг Роджера на корточки, хихикая в ладони и кося на него черными глазами.
— Yona kensyonk, — тут же сказала одна из девушек и захихикала, когда Роджер повторил ее слова. Однако потом, в течение последующих дней и недель, девушки начали постоянно учить его; и именно от них Роджер в конце концов узнал, где он находится. Или, точнее, не где, а в чьих руках.
Они были народом Kahnyen kehaka, с гордостью объяснили ему девушки, явно удивляясь тому, что он этого не знает. Могавки. Хранители восточных границ земель, принадлежащих Лиге ирокезов. А Роджер — он Kakonhoaerhas. Девушки довольно долго объясняли ему, что это значит, то и дело советуясь между собой; в итоге, когда одна из девушек притащила в вигвам в качестве иллюстрации дворняжку, Роджер понял, что это значит «собачья морда».
— Вот спасибо, — сказал он, почесывая основательно отросшую бороду. А потом оскалил зубы и зарычал, и девушки завизжали и расхохотались.
В конце концов мать одной из девушек заинтересовалась происходящим; а заметив, что его нога все еще остается распухшей, она принесла какую-то мазь и смазала ногу, а потом наложила повязку из сухого лишайника и кукурузных листьев. И эта женщина начала иной раз обмениваться с Роджером словом-другим, когда он приносил ей дрова или воду.
Он не делал попыток сбежать, пока — нет. Зима крепко держала поселок в своих объятиях, часто валил снег, ветер дул с бешеной силой. Роджер недалеко бы ушел — хромой, без оружия, даже без теплой одежды. Он ждал своего часа. А ночами ему снился потерянный мир, и нередко на рассвете он просыпался от запаха зеленой свежей травы, и его переполняло желание, вызывавшее боль в низу живота…
Вдоль берегов реки все еще стоял лед, когда явился этот иезуит.
Роджер занимался в тот день обычными делами; он как раз возвращался в поселок с водой, когда сторожевые собаки начали визжать и лаять, давая знать о приближении кого-то постороннего. Индейцы потянулись из домов наружу, и Роджер пошел за ними, заинтересованный.
В поселок явилась большая группа могавков, мужчин и женщин; все они были пешими и нагружены обычными узлами с разными необходимыми в походе вещами. Но вообще их приход показался Роджеру странным; до сих пор в поселок у реки приходили только маленькие охотничьи отряды. И еще более странным выглядело то, что среди индейцев Роджер увидел белого человека — бледное зимнее солнце блеснуло на светлых волосах чужака…
Роджер попытался подойти ближе, стремясь разглядеть необычного гостя, но кто-то из местных индейцев бесцеремонно оттолкнул его. Однако Роджер успел заметить, что гость поселка — священник; из-под плаща из оленьей кожи, над кожаными гамашами и мокасинами мелькнул потрепанный край длинной черной рясы.
Но священник вовсе не был похож на несчастного пленника, и он не был связан. И все равно у Роджера возникло ощущение, что тот явился сюда не по своей воле; на его молодом лице прорезались напряженные морщины. Священник и несколько индейцев из тех, что пришли с ним, исчезли в том длинном вигваме, где обычно держали совет sachem, старейшины. Роджер ни разу не был внутри этого строения, но слышал, что женщины говорили о нем как о доме совета.
Одна из старших женщин, жившая в том вигваме, куда поселили Роджера, заметила, что он бездельничает, болтаясь в толпе, и резко приказала ему принести дров. Он поспешил выполнить ее распоряжение и больше не видел священника, но замечал тут и там вновь прибывших индейцев, рассыпавшихся между вигвамами; их приняли вполне хорошо.
Но что-то непонятное все же происходило в поселке; Роджер просто кожей чувствовал, как в воздухе клубится напряжение, но совершенно не понимал, в чем дело. Мужчины, усевшиеся вечером ужинать у костров, что-то обсуждали, и женщины постоянно обменивались замечаниями во время работы, но тема их разговоров была за пределами понимания Роджера; тех начатков языка, которые он успел освоить, было для этого недостаточно.
Он спросил одну из девочек о явившемся в поселок большом отряде; она только и смогла объяснить, что те люди пришли из деревни на севере, но почему пришли — она и сама не знала; ей только и было известно, что их приход как-то связан с Черной Сутаной, Kahontsiyatawi.
Прошло больше недели, и вот Роджер отправился из деревни в горы вместе с отрядом охотников. День был очень холодным, но ясным, и они ушли очень далеко, пока наконец отыскали и убили лося. Роджер был ошеломлен не только размерами, но и глупостью этого животного. Он вполне понимал отношение индейцев к этому великану: не было никакой чести в том, чтобы убить его. Это было просто мясо.
Но зато мяса было много. Роджера нагрузили, как мула, и на его еще не окрепшую ногу легла слишком большая нагрузка; к тому времени, когда они вернулись в поселок, Роджер хромал так сильно, что не мог держаться вровень с охотниками, а тащился далеко позади них, отчаянно пытаясь не потерять их из виду и не заблудиться в лесу.
К его немалому удивлению, когда он наконец добрался до окраины поселка, оказалось, что его ожидают там несколько человек. Они схватили его, сняли с его спины мясной груз и быстро потащили по поселку. Но не в тот длинный вигвам, где он жил, а в маленькую хижину, что стояла на дальнем краю центральной поляны.
Роджер не настолько хорошо знал язык могавков, чтобы задать вопрос, да и не думал, чтобы они стали ему отвечать. Они молча втолкнули его в хижину и ушли.
Внутри горел небольшой костер, но вообще было довольно темно, и после яркого дневного света Роджер на несколько мгновений словно ослеп.
— Кто вы такой? — услышал он вдруг испуганный голос, говоривший по-французски.
Роджер несколько раз моргнул — и наконец различил худощавую фигуру, поднявшуюся с циновки у костра. Священник.
— Роджер Маккензи, ответил он. — Et vous? — Роджера неожиданно охватило волной радости просто от того, что он произнес свое собственное имя. Индейцы вообще не спрашивали, как его зовут. Когда он был им нужен, они называли его собачьей мордой.
— Александр, — представился священник, делая шаг вперед и всматриваясь в Роджера с любопытством и недоверием. — Преподобный Александр Фериго. Vous etes anglais?
— Шотландец, — коротко ответил Роджер и опустился на землю, его больная нога отказалась держать его.
— Шотландец? Но как вы здесь очутились? Вы солдат?
— Я пленник.
Священник присел рядом с Роджером на корточки, внимательно всматриваясь в него. Священник был действительно молод — ему было около тридцати, скорее меньше, чем больше, хотя его светлая кожа обветрилась и потрескалась от холода.
— Вы поедите со мной? — Священник взмахнул рукой, показывая на несколько глиняных горшков и корзин с пищей и водой.
Похоже, для священника возможность поговорить на родном языке была такой же радостью, как для Роджера вообще возможность разговора. К тому времени, как с едой было покончено, они уже осторожно, вкратце рассказали друг другу об основных событиях, приведших их в этот поселок, — хотя и не приступили еще к выяснению обстоятельств, создавших конкретную ситуацию.
— Почему они привели меня сюда, к вам? — спросил наконец Роджер, вытирая перепачканные жиром губы. Он вовсе не думал, что могавки просто позаботились о том, чтобы священнику не было скучно. Подобного рода размышления не были свойственны индейцам, насколько он успел заметить.
— Я и сам не знаю. Я был просто изумлен, увидев здесь белого человека.
Роджер посмотрел на кожаную завесу, закрывавшую вход в хижину. Она слегка качнулась, снаружи кто-то стоял.
— А вы тоже пленник? — задал он следующий вопрос, недоумевая. Священник помолчал, потом пожал плечами и едва заметно улыбнулся.
— И этого я не знаю. Для могавков что один Kahnyen kehaka, что другой… мы все для них «другие». И грань между положением гостя и положением пленника может в одно мгновение переместиться. Можно жить рядом с ними, как я… а я живу среди могавков уже несколько лет, — но так и не стать полноправным членом племени. Я все равно «другой» для них. — Он слегка откашлялся и сменил тему. — Но как вы оказались в плену?
Роджер замялся, не зная, как все это объяснить.
— Меня предали, — сказал он наконец. — И продали.
Священник сочувственно кивнул.
— А найдется кто-нибудь, готовый заплатить за вас выкуп? Они бы постарались сохранить вам жизнь и даже здоровье, если бы рассчитывали на плату.
Роджер покачал головой, чувствуя себя пустым внутри, как барабан.
— Нет, никого нет, — ответил он.
Беседа сама собой затихла, когда свет, сочившийся сквозь дымовое отверстие, начал тускнеть, и в хижине стало совсем темно.
Дрова закончились; от костра остались одни угли. Хижина казалась абсолютно нежилой; здесь был, правда, лежак для сна, стоявший на невысоких столбиках, но больше — ничего, кроме пары потертых оленьих шкур и небольшой груды домашней утвари в одном из углов.
— Вам уже приходилось жить здесь… в этой хижине… прежде? — спросил наконец Роджер, прерывая затянувшееся молчание. Он почти не видел своего собеседника, хотя сквозь дымовую дыру еще сочились слабые отсветы умирающего дня.
— Нет. Они привели меня сюда только сегодня… незадолго до вашего прихода. — Священник кашлянул и неловко передвинулся на покрытом грязью полу.
Это показалось Роджеру довольно зловещим, однако он решил промолчать, чтобы не пугать священника. Впрочем, Роджер не сомневался, что священник так же хорошо, как и он сам, понимает, что разница между понятиями «гость» и «пленник» уже стерта. Но что мог совершить этот человек?
— Вы христианин? — Теперь уже вопрос задал Александр.
— Да. Мой отец был священником.
— А! Могу ли я вас попросить… если они уведут меня, вы не помолитесь о моей душе?
Роджера пробрало холодом.
— Да, — неловко ответил он. — Конечно, если вы хотите…
Священник встал и принялся тревожно шагать по хижине, не в силах оставаться в неподвижности.
— Может быть, все и обойдется, — сказал он, однако это был тон человека, пытающегося убедить в чем-то самого себя. — Они ведь все еще обсуждают…
— Обсуждают что?
Роджер не видел священника, но ощутил, как тот вздрогнул всем телом.
— Оставить ли меня в живых.
На это ответить было нечего, и они вновь погрузились в молчание. Роджер, сгорбившись, сидел возле угасшего костра, поудобнее устроив больную ногу, а священник долго еще продолжал шагать взад-вперед, но наконец сел рядом с Роджером. Не говоря ни слова, мужчины придвинулись поближе друг к другу, стараясь сберечь тепло; ночью, похоже, в хижине должно было стать довольно холодно.
Роджер совсем было задремал, натянув на себя одну из оленьих шкур, как вдруг у входа раздался громкий шум. Он сел — и тут же зажмурился, ослепленный ярким светом.
В хижину вошли четыре индейца-воина Один из них бросил на огороженное для костра место несколько поленьев и сунул в кучу горящую ветку, которую держал в руке.
Не обращая внимания на Роджера, остальные трое рывком подняли на ноги преподобного отца Фериго и грубо сорвали с него одежду.
Роджер инстинктивно дернулся, привстал, — и тут же получил пинок, от которого растянулся плашмя. Священник бросил на Роджера быстрый взгляд, молча умоляя не вмешиваться в ход событий.
Один из индейцев поднес свой факел почти вплотную к лицу преподобного Фериго. Он сказал что-то, прозвучавшее как вопрос, но, не получив ответа, опустил горящую ветку вниз, и огонь вспыхнул так близко от тела священника, что белая кожа на мгновение показалась Роджеру красной.
По лицу отца Александра потек обильный пот, когда горящая ветка приблизилась к его гениталиям, но ни единая его черта не дрогнула. Воин, державший ветку, внезапно ткнул ею в священника, и тот невольно отшатнулся. Индеец засмеялся и повторил жест. Но на этот раз преподобный был готов; Роджер почуял запах тлеющих волос, однако священник даже не вздрогнул.
Решив, видимо, что на данный момент с пленника довольно, двое воинов схватили его за руки и выволокли из хижины.
Если они уведут меня, помолитесь за мою душу…
Роджер медленно сел, чувствуя, как все волоски на его теле шевелятся от ужаса. До него еще какое-то время доносились голоса индейцев, говоривших о чем-то между собой, но постепенно они затихли вдали; но священник не произнес ни звука.
Одежда Александра была разбросана по всей хижине; Роджер принялся аккуратно собирать вещи, тщательно стряхивая с каждой пыль, складывая все. Руки у него дрожали.
Он пытался молиться, но понял, что не в состоянии сосредоточиться на произносимых словах. Молитву заглушал непрерывно звучавший в его уме негромкий холодный голос, повторявший: А когда они придут, чтобы увести меня, — кто помолится обо мне?
Они оставили ему огонь; Роджер старался убедить себя, что это может значить только одно — они не собираются убить его прямо сейчас. В конце концов, не в характере могавков было ублажать осужденного пленника теплом. И он завернулся в оленью шкуру, лег на бок и стал смотреть на огонь… а потом уснул, измученный страхом.
Из неглубокого, тревожного сна его вырвал звук шагов и множества голосов. Он мгновенно вскочил, отбежал от костра и скорчился в углу, яростно оглядываясь по сторонам, ища что-нибудь, чем можно было бы отбиться…
Дверная завеса поднялась рывком — и обнаженное тело священника упало на грязный пол. Те, кто принес отца Александра, ушли, шум затих.
Александр слегка пошевелился и застонал. Роджер стремительно бросился к нему, опустился на колени. Он почувствовал запах свежей крови, горячий медный запах… лишь несколько часов назад так пахло от убитого индейцами лося.
— Вы ранены? Что они с вами сделали?
Ответ пришел сам собой, и быстро. Когда Роджер перевернул почти ничего не сознающего священника на спину, он увидел кровь, льющуюся по его лицу и горлу сверкающим алым потоком. Он схватил сутану священника, чтобы перевязать рану, отвел слипшиеся от крови светлые волосы — и увидел… Правого уха священника не было. Что-то острое срезало участок кожи площадью около трех квадратных дюймов — как раз над челюстью, прихватив и ухо, и часть кожи головы вместе с волосами.
Роджер стиснул зубы, напряг мышцы живота, стараясь совладать с собой, и плотно прижал ткань сутаны к рваной ране. Удерживая ее на месте, он подтащил безвольное тело преподобного к огню и накрыл священника всей имевшейся одеждой и обеими оленьими шкурами.
Священник едва слышно стонал. Роджер обтер ему лицо, заставил выпить немного воды.
— Все хорошо, — повторял он снова и снова, хотя совсем не был уверен, что Александр его слышит. — Все в порядке, они тебя не убили. — Но при этом он невольно постоянно возвращался к одной и той же мысли: а не лучше ли было бы, если бы могавки сразу прикончили преподобного? И что означало совершенное над ним: было ли это некое предостережение священнику? Или же это являлось лишь началом более изощренных пыток?
Дрова догорели, превратившись в угли; в их красноватом свете кровь казалась совершенно черной.
Отец Александр постоянно слегка шевелился, и эта нервная подвижность его тела лишь усиливала боль от раны. Но, безусловно, священник был не в состоянии заснуть, а следовательно, не мог спать и Роджер; и ему казалось, что каждая минута растягивается до бесконечности, превращаясь в долгие часы…
Роджер проклинал себя за беспомощность; ему бы следовало сделать что-нибудь, чтобы облегчить боль этого человека, хотя бы на мгновение. Дело было не только в сочувствии, и Роджер прекрасно это понимал; отец Александр непрерывно издавал негромкие стоны, не дающие Роджеру ни на мгновение выбросить из головы мысль об изувеченном теле, не дающие умолкнуть ужасу… Если бы только священник смог заснуть, если бы эти звуки прекратились… тогда, возможно, в наступившей тишине и темноте безумный страх отступил бы хоть ненадолго. Впервые в жизнь Роджер подумал, что теперь он понимает, что всегда придавало сил Клэр Рэндалл, что заставляло ее отправляться на поля сражений, возлагать руки на раненных воинов… Ослабить чужую боль, отогнать смерть означало успокоить собственные страхи… а ради того, чтобы справиться со своим страхом, Роджер был готов почти на все.
Наконец, не в силах больше выносить стоны и горячечный шепот, он лег рядом со священником и обнял его.
— Тише, тише, — прошептал он, придвинув губы почти вплотную к голове преподобного Александра Роджер понадеялся, что это та сторона головы, где осталось ухо. — Успокойся, теперь все хорошо. Reposez-vous.
Худощавое тело священника, прижатое к телу Роджера, слегка содрогнулось, мускулы свело судорогой от холода и агонии. Роджер быстро потер спину Александра, несколько раз провел ладонями по застывшим конечностям, потом накрыл их обоих потертыми шкурами.
— С тобой все будет в порядке, — Роджер говорил по-английски, понимая, что сейчас смысл слов не имеет значения, важно лишь, чтобы просто звучал его голос. — Ну же, все в порядке. Да, в порядке… — Он немного отодвинулся от священника; ощущение нагого тела Александра почему-то оказалось неприятным… в этом было что-то противоестественное.
Священник цеплялся за него, прижимаясь головой к плечу Роджера. Он так и не произнес ни единого связного слова, но Роджер чувствовал влагу его слез… Он заставил себя снова обнять несчастного, растирая его спину, чувствуя под пальцами слабые мышцы и торчащие из-под кожи кости, стараясь думать лишь о том, что необходимо остановить эту дрожь.
— Ты вполне мог бы быть собакой, — пробормотал Роджер. — Несчастным, жалким бродячим псом. Я бы сделал для тебя то же самое, если бы ты был собакой. Впрочем, нет, — после секундной паузы решил он. — Я бы скорее позвонил в какой-нибудь чертов собачий приют.
Он осторожно погладил Александра по голове, очень осторожно, и внезапно похолодел, подумав, что может нечаянно задеть ту огромную, ужасную рану. Волосы на затылке священника слиплись от крови и пота, но при этом кожа шеи и плеч была холодной, как лед. Нижняя часть его тела была теплее — но ненамного.
— Никто не стал бы вот так обращаться с собакой, — едва слышно произнес Роджер. — Долбаные дикари. Полицию на них наслать! Напечатать снимки их зверских рож в «Таймс». Пожаловаться моему издателю.
Что-то вроде нервного смеха вырвалось из горла Роджера, и от этого ему стало еще хуже. Он отчаянно сжал священника в объятиях, уставившись в темноту.
«Reposez-vous, mon ami. Cest bien, la, eest bien».
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:46 | Сообщение # 130
Король
Сообщений: 19994
Плен-2
Речная Излучина, март 1770 года.
Брианна провела влажной кистью по краю палитры, чтобы снять излишки скипидара и заострить конец. Потом легко коснулась кончиком кисти смеси виридоновой зелени и кобальта и добавила еще один мазок к тени речного обрыва.
На дорожке за ее спиной послышались шаги — кто-то шел со стороны дома. Брианна сразу узнала эти звуки… две пары ног, шагающие рядом… ох, да, это был Беспощадный Дуэт. Брианна слегка напряглась, ей отчаянно захотелось схватить холст и спрятать его за склеп Гектора Камерона. Брианна ничего не имела против Джокасты, — та часто приходила посидеть с ней, когда Брианна занималась живописью по утрам, и они обсуждали разные техники, смеси красок и прочее в этом роде. Вообще-то Брианне даже нравилось общество двоюродной бабушки, она с удовольствием слушала рассказы старушки о ее детстве, проведенном в Шотландии, о бабушке Брианны и других Маккензи из Леоха. Но когда Джокаста приводила с собой своего верного Сторожевого Пса… ну, это уже совсем другое дело.
— Доброе утро, племянница! Тут не слишком холодно для тебя?
Джокаста, закутанная в длинный плащ, остановилась рядом и улыбнулась Брианне. Если бы Брианна не знала этого наверняка, она бы ни за что не догадалась, что тетушка совершенно слепа.
— Нет, здесь хорошо; тут… э-э… надгробия закрывают меня от ветра. Но вообще-то я уже закончила. — Ничего она не закончила, но тем не менее сунула кисть в кувшинчик со скипидаром и принялась чистить палитру. Черт бы ее побрал, если она сделает хоть один мазок в присутствии этого Юлисеса, имеющего премерзкую манеру вслух описывать каждое движение ее кисти!
— Ах, вот как? Ну и хорошо, оставь все здесь, Юлисес соберет и принесет.
С большой неохотой оставив на месте мольберт, Брианна все же забрала альбом с набросками, сунув его подмышку и предложив другую руку Джокасте. Она не желала оставлять это мистеру Все-Вижу, Bee-Слышу, Везде-Прохожу-Насквозь.
— У нас сегодня гости, — сообщила Джокаста, поворачивая назад к дому. — Судья Элдердайс из Кросскрика и его матушка. Я подумала, что ты, возможно, захочешь переодеться не спеша перед ленчем.
Брианна закусила щеку изнутри, чтобы удержаться от ответа на этот более чем прозрачный намек. Опять гости… ну и наплевать.
При данных обстоятельствах Брианна едва ли могла отказаться от встреч с гостями тетушки, или даже от переодеваний ради них… но ей очень хотелось, чтобы Джокаста была немножко менее общительной. Поток визитеров в этом доме не иссякал; они являлись на ленч, к чаю, на ужин, оставались ночевать и завтракали с хозяйкой… кто-то покупал лошадей, кто-то продавал коров, или торговал пиленый лес, или просил почитать какие-то книги, или просто являлся с подарком Джокасте, или хотел помузицировать… Гости являлись с соседних плантаций, из Кросскрика, даже из Эдентона и Нью-Берна.
Круг знакомств Джокасты просто ошеломлял. Но все же Брианна заметила, что в последнее время тетушка со все возрастающим усердием приглашает в дом мужчин. Холостых мужчин.
Федра подтвердила подозрения Брианны, болтая, как обычно, во время поисков в гардеробной подходящего утреннего туалета.
— В нашей колонии не так уж много незамужних женщин, — сообщила Федра, когда Брианна упомянула о том, что в последние дни что-то уж очень часто появляются явно свободные от обязательств джентльмены. И тут же бросила косой взгляд на талию Брианны, уже заметно изменившуюся в объеме; даже свободный муслиновый капот не мог скрыть этого факта. — Особенно молодых мало. А уж тем более таких, которым, может быть, достанется Речная Излучина.
— Которым что достанется? — переспросила Брианна. Она замерла с поднятой рукой, забыв о шпильке, которую собиралась воткнуть в волосы, и уставилась на горничную.
Федра испуганно зажала рот изящной рукой и вытаращила глаза.
— Ой… а ваша тетушка еще ничего вам не говорила? Я-то думала, вы знаете, иначе бы помолчала…
— Ну, ты уже сказала более чем достаточно, так что продолжай. Что ты имела в виду?
Федра, прирожденная сплетница, не заставила долго себя упрашивать.
— Ну, как только ваш батюшка и все с ним уехали… ну да, недели не прошло, как мисс Джо послала за адвокатом Форбсом, и переписала свое завещание заново. Когда мисс Джо умрет, кое-какие денежки достанутся вашему папе, и кое-что перепадет мистеру Фархарду и другим друзьям мисс Джо… но все остальное — это уж ваше. Плантация, скипидарный завод, лесопилка…
— Но мне это не нужно!
Федра элегантно вскинула брови, выражая глубокое сомнение, но потом видимо, решила, что Брианна говорит правду.
— Да ведь это неважно, чего вы хотите, я так думаю. Мисс Джо привыкла делать то, чего она хочет, и всегда своего добивается.
Брианна отложила в сторону расческу и шпильки и спросила.
— Ну, и чего же она хочет? Ты случайно не знаешь, а?
— Да ведь это вовсе и не секрет. Она хочет сама управлять Речной Излучиной, пока жива… ну, а потом чтобы плантация досталась кому-то из ее рода. По мне, так это разумно; у нее ведь нет ни детей, ни внуков. Кто еще станет тут обо всем заботиться, когда ее не станет?
— Ну… например, мой отец.
Федра аккуратно положила выбранное платье на кровать и слегка нахмурилась, переводя оценивающий взгляд с платья на талию Брианны и обратно.
— Да, это платьице вы сможете надевать еще с пару недель, а потом ваш животик слишком вырастет… О, да, конечно, есть еще ваш папа. Мисс Джо пыталась уже уговорить его стать наследником, но, как я слышала, он того не захотел. — Федра с осуждающим видом поджала губы, и в то же время ей явно было смешно. — Вот уж до чего упрямый человек! Надо же было — отправиться в глушь, в горы, и жить там, как краснокожий, только бы не делать того, чего хотела от него мисс Джо! Но вот мистер Юлисес считает, что ваш папа правильно поступил, да. Если бы он тут остался, они бы с мисс Джо только и делали, что ругались целыми днями.
Брианна медленно закрутила волосы с правой стороны, но шпилька снова выскользнула из ее рук, и волосы рассыпались.
— Погодите-ка, мисс Бри, дайте я вас сама причешу. — Федра быстро подошла к Брианне, подобрала шпильки и начала ловко укладывать волосы в прическу.
— А все эти гости… эти мужчины…
— Мисс Джо хочет выбрать для вас самого лучшего, мисс Бри, — заверила ее Федра. — Вы же не сможете одна управлять плантацией, даже мисс Джокаста не может. Этот мистер Дункан, он просто как дар божий; уж и не знаю, что бы она без него делала.
Крайнее изумление в душе Брианны начало уступать место ярости.
— Так значит, она старается подыскать мне мужа? Она меня выставляет напоказ, как… как призовую корову?
— Ух! — Федра, похоже, ничего дурного в этом не видела. Она нахмурилась, аккуратно подкалывая последний оставшийся на свободе локон.
— Но ведь она прекрасно знает о Роджере… о мистере Уэйкфилде! Так как же она может пытаться выдать меня замуж, если…
Федра вздохнула с некоторым сочувствием.
— Ну, мне-то кажется, мисс Джо вовсе не рассчитывает, что они найдут этого человека. Мисс Джо, она ведь кое-что знает об индейцах; да и все мы слыхали, что мистер Майерс рассказывал об ирокезах. — В комнате было довольно прохладно, но Брианну охватило жаром, по ее шее поползли капельки пота… — Ну, и кроме того, — продолжила Федра, вплетая в прическу Брианны голубую шелковую ленту, — кроме того, мисс Джо не знает этого Уэйкфилда. Может быть, из него не получится хороший управляющий. Так что лучше… ну, она так думает, — лучше выдать вас замуж за человека, о котором она точно знает, что он будет заботиться о ее плантации; а может быть, объединит ее со своей собственной, и тогда у вас будет очень большое имение.
— Мне не нужно большое имение! — Брианна почувствовала, что ее охватывает самая настоящая паника.
Федра завязала концы ленты в бант.
— Ну, если вы меня спросите… никого не интересует, чего вы хотите. Это ведь желание мисс Джокасты. Ну вот, давайте-ка теперь попробуем надеть это платье…
В коридоре послышались шаги, и Брианна поспешно перевернула лист своего альбома для набросков, чтобы на виду оказался наполовину законченный рисунок углем — речной берег со склонившимися над водой деревьями. Шаги не остановились возле ее двери, и Брианна облегченно вздохнула, вернувшись к предыдущему листу.
Она не работала, портрет был уже закончен; она просто хотела еще раз взглянуть на него.
Брианна изобразила его в три четверти, и голова Роджера была чуть склонена набок, как он склонял ее, играя на гитаре. Это был всего лишь набросок, но ей удалось точно поймать очертания головы и плеч, насколько их удержала ее память. Глядя на рисунок, Брианна вызвала в памяти живой образ Роджера, и он вставал перед ней так отчетливо, что его, казалось, можно было потрогать рукой…
Этот рисунок был не единственным; некоторые оказались совсем неудачными, она их стерла. Некоторые были сами по себе неплохи в техническом смысле, но в них не ощущался живой человек. И лишь один или два были такими же, как вот этот, и именно на них смотрела Брианна в те спокойные предвечерние часы, когда дневной свет начинал угасать, а огонь в очаге постепенно догорал.
Вот и сейчас за окном, над рекой, медленно сгущались сумерки, и вода уже не сверкала живым серебром, а казалась сплавом олова со свинцом…
В ее альбоме были и другие портреты: Джейми Фрезер, ее мать, Ян. Брианна начала рисовать их, страдая от одиночества, и время от времени смотрела на них со страхом, продолжая надеяться, что эти рисунки — не все, что осталось от ее семьи, которую она обрела на такое недолгое время.
Мне-то кажется, мисс Джо вовсе не рассчитывает, что они найдут этого человека. Мисс Джо, она ведь кое-что знает об индейцах.
Ладони Брианны повлажнели; угольная линия в углу рисунка размазалась. Мягкие шаги приблизились к самой двери небольшой гостиной, и Брианна поспешно закрыла альбом.
Вошел Юлисес, держа в руке тонкий огарок, и начал зажигать свечи в большом канделябре.
— Вам незачем зажигать все их ради меня, — заговорила Брианна, скорее из желания нарушить унылую тишину комнаты, чем из скромности. — Я ничего не имею против полутьмы.
Дворецкий сдержанно улыбнулся, продолжая свою работу. Он аккуратно касался каждого фитиля, и в ответ тут же вспыхивали маленькие желтые огни, как будто вызванные из небытия взмахом волшебной палочки.
— Мисс Джо скоро спустится, — сказал дворецкий. — Она увидит свет… и огонь в очаге… и будет знать, что в комнате кто-то есть.
Он закончил дело и задул огарок; потом пошел по гостиной в обычной своей манере, ступая почти бесшумно. Юлисес быстро расправился с беспорядком, оставшимся после дневных гостей, подбросил дров в камин, раздул огонь маленькими каминными мехами.
Брианна наблюдала за ним; движения Юлисеса были экономными, точными, он полностью сосредоточился на том, чтобы должным образом расставить графины с виски и стаканы. Сколько раз он наводил порядок в этой комнате? Ставил на место каждый стул, каждое кресло, каждую безделушку… так, чтобы рука его хозяйки могла коснуться чего ей вздумается — и не промахнуться…
Целая жизнь, посвященная нуждам другого человека… Юлисес умел читать и писать на английском и французском; умел обращаться с цифрами, умел петь и играть на клавесине. И все эти умения и искусства применялись лишь с одной-единственной целью: ублаготворять властную старую леди.
Да, Джокаста привыкла приказывать людям: «Сделай то, сделай это» — и они делали.
А если Джокаста настоит на своем… Брианна будет владеть вот этим человеком.
Это была просто безобразная мысль. Хуже того, мысль была чудовищно глупой! Брианна нервно подвинулась на стуле, стараясь выгнать всю эту дрянь из головы. Юлисес услышал шорох и вопросительно обернулся, чтобы проверить, не нужно ли Брианне что-нибудь.
— Юлисес, — вырвалось у нее, — а вы хотели бы стать свободным? — И едва у нее вылетели эти слова, как Брианна тут же прикусила язык, а ее щеки от смущения залились румянцем. — Извините, — поспешно пробормотала она. — Я понимаю, это ужасно жестокий вопрос. Пожалуйста, простите меня.
Высокий дворецкий не произнес ни слова, но мгновение-другое насмешливо рассматривал Брианну. Потом слегка коснулся своего парика, словно желая убедиться, что тот на месте, и вернулся к своему занятию, собирая разбросанные на столе рисунки и складывая их в аккуратную стопку.
— Я родился свободным, — сказал он наконец — так тихо, что Брианна не была уверена, что правильно расслышала его слова. Голова Юлисеса была наклонена, глаза следили за движениями длинных черных пальцев, порхавших теперь над карточным столом; дворецкий собирал фишки из слоновой кости и укладывал в шкатулку. — У моего отца была крошечная ферма, неподалеку отсюда Но его укусила змея и он умер, когда мне еще и шести лет не исполнилось. Моя мать не могла прокормить детей… она была недостаточно сильной для фермерской работы. И она продала себя в рабство, а деньги отдала плотнику, чтобы он, когда я подрасту, выучил меня полезному ремеслу. — Юлисес спрятал шкатулку с фишками в выдвижной ящик карточного стола и смахнул со стола крошки печенья. — Но потом и она умерла, — продолжил дворецкий ровным, спокойным тоном, просто перечисляя факты. — А плотник, вместо того чтобы учить меня, заявил, что раз я сын рабыни, то по закону и сам являюсь рабом. И продал меня.
— Но это неправильно!
Юлисес посмотрел на Брианну с терпеливой улыбкой, но не ответил. Да и что он мог на это сказать? За него все сказали его темные глаза.
— Мне повезло, — продолжил он чуть погодя. — Меня продали… очень дешево, кстати, потому что я был маленьким и хилым, — учителю, которого сообща наняли несколько плантаторов с реки Кейпфир, чтобы он учил их детей. Он должен был ездить из дома в дом, оставаясь в каждом где неделю, а где и месяц, а я ездил с ним, сидя позади него на лошадиной спине. Я ухаживал за лошадью, делал для него все, что было нужно. А поскольку поездки были долгими и скучными, он разговаривал со мной в пути. И он пел… он любил петь, тот человек, и у него был замечательный голос… — К немалому удивлению Брианны, в голосе дворецкого послышалась грусть, но он тут же встряхнул головой, напоминая себе о своих обязанностях, и достал из кармана тряпку, чтобы протереть буфет. — Именно тот школьный учитель дал мне имя Юлисес, — добавил он, снова поворачиваясь к Брианне. — Он немного знал греческий и латынь, и, чтобы развлечься, учил меня читать — по вечерам, когда нас застигала темнота и нам приходилось останавливаться на ночевку прямо у дороги. — Юлисес выпрямился, его неширокие плечи едва заметно приподнялись… это был лишь намек на жест, не более того. — Ну, а когда и тот учитель умер, мне было уже около двадцати лет. И меня купил Гектор Камерон, и открыл во мне разные таланты. Не каждый хозяин стал бы ценить подобные качества в рабе, но мистер Камерон был необычным человеком. — Юлисес осторожно улыбнулся. — Он научил меня играть в шахматы и делал ставки на мой выигрыш, заставляя своих гостей играть со мной. А когда мисс Джокаста начала терять зрение, он отдал меня ей, чтобы я стал ее глазами.
— А как вас звали прежде? Ваше настоящее имя, какое оно?
Юлисес немного помолчал, размышляя, а потом улыбнулся Брианне… но улыбка коснулась только его губ, не задев выражения глаз.
— Я не уверен, что я его помню, — вежливо сказал дворецкий и вышел из гостиной.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:49 | Сообщение # 131
Король
Сообщений: 19994
Исповедь плоти
Роджер проснулся незадолго до рассвета. Вокруг все еще царила непроглядная тьма, но воздух уже изменился; угли истлели и погасли, покрывшись слоем пепла, и дыхание леса проникло в хижину. Александр исчез. Роджер лежал под потрепанной оленьей шкурой один, жутко замерзший.
— Александр? — хриплым шепотом окликнул он. — Отец Фериго!
— Я здесь. — Тихий голос молодого священника прозвучал как будто издалека, хотя тот сидел едва ли в ярде от Роджера.
Роджер приподнялся на локте, щурясь. Когда наконец сонный туман уплыл из его глаз, он начал кое-что различать в плотных сумерках. Отец Александр сидел, скрестив ноги, выпрямив спину, глядя на квадратное дымовое отверстие в потолке.
— Как вы себя чувствуете?
Шея священника с одной стороны была покрыта темными пятнами засохшей крови, но лицо — насколько мог различить Роджер — выглядело совершенно безмятежным.
— Они скоро убьют меня. Возможно, сегодня.
Роджер сел, прижимая оленью шкуру к груди. Он и без того замерз, а от спокойного тона священника ему стало еще холоднее.
— Нет, — невольно произнес он, но тут же закашлялся, чувствуя, что горло у него забито пылью и золой. — Нет, они этого не сделают.
Александр не дал себе труда возразить.
Он даже не шелохнулся. Он сидел совершенно обнаженный, не обращая внимания на утренний холод, и смотрел вверх. Но потом наконец опустил взгляд и повернулся лицом к Роджеру.
— Вы не выслушаете мою исповедь?
— Я не священник. — Роджер поднялся на колени и неловко прополз по полу, держа перед собой оленью шкуру. — Вот, возьмите, вы замерзли. Набросьте на себя.
— Это не имеет значения.
Роджер не понял, что имел в виду Александр — то ли что холод ему не страшен, то ли ему все равно, священник ли Роджер. Он положил руку на голое плечо отца Фериго. Имело это значение или нет, но кожа Александра была холодной, как лед.
Роджер сел рядом с ним, придвинувшись как можно ближе, и накинул шкуру на них обоих.
От соприкосновения с ледяным телом Александра по его собственной коже побежали мурашки, но теперь это не тревожило Роджера; он наклонился к несчастному, искренне желая хоть немного его согреть.
— Ваш отец, — сказал Александр. Он повернул голову; его дыхание коснулось лица Роджера, глаза преподобного казались черными дырами на бледном лице. — Вы говорили, ваш отец был священником.
— Пресвитерианским. Да. Но я — нет.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как Александр слабо махнул рукой.
— В момент острой нужды любой человек может взять на себя обязанности служителя Божия, — сказал он. Его холодные пальцы на мгновение сжали руку Роджера. — Так вы выслушаете мою исповедь?
— Ну, если это… да, если вы того хотите. — Роджер чувствовал себя очень неловко, но в конце концов, это ведь никому не могло причинить вреда, наоборот, это могло помочь… И в хижине, и в деревне, лежавшей за ее стенами, было тихо. Ни звука, кроме свиста ветра в ветвях сосен.
Роджер откашлялся. То ли Александр был готов начать, то ли он ждал, что Роджер сначала что-то скажет?
Негромкий звук его кашля как будто послужил сигналом. Француз повернулся к Роджеру, склонил голову так, что стала видна его светловолосая макушка.
— Прости меня, брат, ибо я грешен, — очень тихо произнес Александр. И, не поднимая головы, сложив руки на коленях, он начал свою исповедь.
Он выехал из Детройта в сопровождении отряда гуронов и с риском для жизни спустился вниз по реке до миссии святой Берты Ронвильской, чтобы сменить служившего там пожилого брата, чье здоровье было окончательно подорвано суровой жизнью.
— Я был счастлив там, — сказал Александр тем легким мечтательным тоном, каким обычно люди говорят о событиях, имевших место многие десятки лет назад. — Это было очень дикое место, но я был молод и ревностен в своей вере. Я лишь радовался трудностям.
Молод? Священник вряд ли был намного старше самого Роджера…
Александр передернул плечами, как бы сбрасывая с них груз прошлого.
— Я провел два года с гуронами и очень многих обратил в истинную веру. Потом я с группой индейцев отправился в форт Стэнвикс, где проходило большое собрание племен тех мест. Так я встретился с Кенньяниси-тхаго, вождем воинственного племени могавков. Он слышал мою проповедь и проникся верой в Святого Духа и пригласил меня отправиться вместе с ним в его деревню.
Могавки до того момента были печально известны среди миссионеров тем, что с большим подозрением относились к христианскому вероучению, так что такое приглашение показалось молодому священнику посланным самим небом шансом. И преподобный Фериго, недолго думая, отправился в каноэ вниз по реке в компании с Кенньяниси-тхаго и его воинами.
— Это и был мой первый грех, — тихо пояснил Александр. — Я впал в гордыню. — Он поднял один палец перед лицом Роджера, как бы предлагая открыть счет. — Но пока еще Господь не оставил меня.
Могавки сражались на стороне англичан во время недавней войны между французами и индейцами, так что к молодому священнику-французу отнеслись более чем настороженно. Но он старался изо всех сил и учил язык могавков, чтобы иметь возможность проповедовать им на их родном языке.
Он преуспел, сумел обратить в христианство некоторое количество жителей деревни, хотя и далеко не всех. Однако среди новообращенных оказался сам вождь, так что Александр оказался под его защитой.
К несчастью, шаман деревни всячески противостоял влиянию священника, так что между христианами и не христианами в деревне усилиями шамана постоянно поддерживались довольно напряженные отношения.
Священник облизнул пересохшие губы, потом взял кувшин с водой и сделал несколько глотков.
— А потом, — продолжил он, глубоко вздохнув, — потом я впал в новый грех…
Он, как оказалось, влюбился в одну из новообращенных женщин.
— А вообще у вас были женщины, до того? — Роджеру было неловко задавать этот вопрос, но Александр ответил очень просто, без малейших колебаний:
— Нет, никогда. — Роджер услышал тихий смешок… совсем тихий, почти как вздох, и полный горькой насмешки над собой. — Я был уверен, что никогда в жизни не поддамся такому искушению. Но человек слаб и жалок перед лицом сатанинской похоти, перед желаниями плоти…
Он несколько месяцев жил в вигваме этой девушки. А потом, однажды утром, он проснулся очень рано и пошел к ручью, чтобы умыться, — и увидел в воде свое отражение…
— И по воде вдруг пробежала рябь, ее поверхность вздрогнула… и из глубины поднялась огромная разверстая пасть, и разбила мое отражение на мелкие части…
Это была всего лишь крупная форель, ловившая стрекоз, однако священник, потрясенный зрелищем, воспринял происшедшее как знак, поданный ему Господом… он решил, что Бог самолично дал ему понять, что его душе грозит быть поглощенной пастью ада Он сразу же вернулся в вигвам, забрал свои вещи и перебрался в маленький шалаш за пределами деревни, чтобы жить там в одиночества. Однако он оставил свою возлюбленную беременной….
— Так они из-за этого не поленились притащить вас сюда? — спросил Роджер.
— Нет, не совсем так. Они ведь совсем не так, как мы, относятся к морали и браку, — пояснил Александр. — Женщины берут тех мужчин, которых хотят, и брак — это просто соглашение, которое длится до тех пор, пока оно устраивает обоих партнеров. Если женщина больше не хочет этого мужчину — она просто изгоняет его из своего дома… или же он уходит сам. А дети, если они имеются, остаются с матерью.
— Но тогда…
— Проблема была в том, что я, как священник, всегда отказывался крестить новорожденных, если их родители не были христианами или произвели на свет ребенка, не состоя в законном браке. Вы же понимаете, это просто необходимо, если вы хотите, чтобы ребенок вырос в истинной вере… да к тому же иначе индейцы просто не поняли бы разницы между святым обрядом крещения и своими языческими ритуалами.
Александр испустил тяжкий вздох.
— Ну и, конечно же, я не мог окрестить этого ребенка. Этот отказ оскорбил и привел в ярость вождя Кенньяниси-тхаго, и он потребовал, чтобы я это сделал. А когда я снова отказался, он распорядился подвергнуть меня пыткам. Моя… моя девушка… ходатайствовала за меня, и ее поддерживали ее мать и несколько влиятельных в деревне людей.
В конце концов страсти в деревне накалились до предела, и это уже было похоже на самую настоящую ересь, и вот шаман решил, что отца Александра следует увести в Оньярекената, где беспристрастный и справедливый совет решит, что следует сделать ради восстановления покоя и порядке в племени.
Роджер поскреб бороду; возможно, индейцам еще и потому не нравятся жители Европы, что они чересчур волосаты, а в волосах у них заводятся вши…
— Боюсь, я не совсем понимаю, — осторожно сказал он; — Вы отказались крестить ребенка, потому что его мать была недостаточно хорошей христианкой?
Александр, казалось, удивился.
— Да нет же! Она сохранила свою веру… хотя вряд ли кто-то осудил бы ее, если бы она решила иначе, — горестно добавил он и вздохнул. — Нет, я отказался крестить дитя не из-за матери… а из-за отца, поскольку он лишился истинной веры.
Роджер с силой потер лоб, надеясь, что на его лице не слишком явственно отразилось изумление.
— А… Так вы поэтому хотели исповедоваться мне? Что это помогло бы вам вернуть веру, и таким образом вы смогли бы…
Священник остановил его коротким жестом. Он несколько мгновений молчал, и его узкие плечи безвольно опустились. Должно быть, он случайно задел свою рану; подсохшая корка лопнула и по его шее медленно потекла густая кровь.
— Простите меня, — сказал Александр. — Мне не следовало вас просить об этом. Пожалуй, я сделал это лишь потому, что мне очень хотелось высказать все на родном языке; я не смог устоять перед искушением облегчить душу, выговорившись перед вами. Но это нехорошо; мои грехи все равно не могут быть отпущены.
Отчаяние преподобного было столь явным, что Роджер невольно коснулся руки Александра, желая хоть немного успокоить его.
— Вы уверены? Вы же сказали, что в случае нужды…
— Это не тот случай. — Он положил пальцы на руку Роджера, крепко сжал ее, как будто надеялся обрести хоть немного силы, взяв ее у другого человека.
Роджер промолчал. Через несколько секунд Александр поднял голову и посмотрел Роджеру в глаза. Свет снаружи изменился; сквозь дымовую дыру лилось слабое сияние, предшествующее взрыву полного света дня. Роджер видел собственное дыхание, поднимавшееся перед его лицом прозрачными клубами белесого пара, точно так же, как дым поднимался над крышами…
— Хотя я и исповедался, мне не может быть прощения, — сказал преподобный. — Настоящему отпущению должно предшествовать искреннее раскаяние. Я должен отвергнуть свой грех. А я не могу этого сделать.
Он замолчал. Роджер понятия не имел, следует ли ему что-то сказать, и если да, то что именно. Он полагал, что настоящий священнослужитель произнес бы что-нибудь вроде: «Да-да, сын мой?», но он не мог этого сделать. Вместо слов он взял руку Александра и крепко пожал.
— Мой грех состоял в том, что я любил ее, — очень мягко, очень тихо сказал преподобный. — И я ее по-прежнему люблю.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:57 | Сообщение # 132
Король
Сообщений: 19994
Разбитая улыбка
— Два Копья согласен, — сообщил Джейми. — Просьба должна быть изложена Совету, и только он примет окончательное решение, но я думаю — это уладится. Джейми сидел, прислонившись к сосне, явно измотанный до предела. Мы провели в деревне уже неделю; большую часть последних трех дней Джейми провел в обществе шамана. Я почти не видела ни его, ни Яна, пребывая в обществе женщин, державшихся вежливо, но отстраненно. Я предусмотрительно прятала от них мой амулет.
— Так он все-таки у них? — спросила я — и почувствовала, как тревожный комок, сидевший внутри меня так долго, стал немного мягче. — Роджер действительно здесь?
До сих пор могавки вообще отказывались признать даже само существование Роджера, или его не существование.
— А, ну, что касается этого, старый бандит в общем так и не сказал ничего… полагаю, из страха, что я попытаюсь просто украсть Роджера; но и не сказал, здесь ли он или где-нибудь неподалеку. Но если Совет одобрит сделку, мы обменяем виски на нужного нам человека в течение трех дней… и сможем уехать. — Он посмотрел на темные, свинцовые тучи, скрывшие вершины дальних гор. — Господи, я надеюсь, пойдет все-таки дождь, а не снег.
— Ты думаешь, мы можем надеяться на то, что Совет согласится? А если нет?
Джейми вздохнул и запустил пальцы в волосы. Они не были связаны и свободно падали ему на плечи; похоже, переговоры продвигались с большим трудом.
— Ну, почему бы… Им нужно виски, но осторожничают. К тому же кое-кто из старшего поколения может, похоже, выступить против — потому что боятся, как бы виски не принесло беды всему племени. Молодые все «за». Средний возраст говорит — давайте возьмем, можно будет обменять, если вы боитесь пить это сами.
— Вакати-снор рассказал тебе все это? — удивленно спросила я. Шаман, по имени Быстрая Рука, выглядел слишком хитрым и хладнокровным, вряд ли он мог пуститься в такие откровения.
— Не он, а малыш Ян, — Джейми сверкнул улыбкой. — Должен сказать, парень подает большие надежды, из него вышел бы отличный шпион. Он уже успел посидеть у каждого костра в деревне, со всеми разделил еду, а заодно нашел девушку, проявившую к нему большой интерес. Вот она-то ему и рассказала, что думает Совет Матерей.
Я съежилась и поплотнее завернулась в плащ; мы устроились среди скал за деревней, и здесь никто не мог помешать нашему разговору, но ценой безопасности был жуткий холодный ветер, пронизывавший насквозь.
— И к чему пришел в итоге Совет Матерей? Или они еще не закончили обсуждение?
Неделя, проведенная длинном вигваме, подала мне кое-какие идеи относительно важности мнения женщин в каждом повороте событий; хотя женщины не вносили прямых решений, мало что могло произойти без их одобрения.
— Они могут пожелать, чтобы я дал какой-то другой выкуп, не виски, и они пока вообще не уверены, что стоит отдавать этого человека; похоже, далеко не одна из здешних леди очарована им. Они бы не прочь были принять его в племя. — Губы Джейми изогнулись при этих словах, а я, несмотря на тревогу, расхохоталась.
— Что ж, Роджер интересный парень, — сказала я.
— Я его видел, — коротко бросил Джейми. — Кстати, большинство мужчин считают его уродливым волосатым ублюдком. Правда, они и обо мне точно такого же мнения. — Он невольно усмехнулся и провел ладонью по подбородку; зная, что мужчинам не нравятся волосы на лицах, он каждое утро тщательно брился. — Как бы то ни было, это может повлиять на их решение.
— Что, внешность Роджера? Или твоя?
— Тот факт, что далеко не одна леди желает этого бандита. Ян говорит, что его девушка говорит, что ее тетя думает, из-за этого могут возникнуть сложности, в смысле содержания его в деревне; она думает, что лучше вернуть его нам, чем допустить, чтобы женщины перессорились из-за него.
Я прижала ледяную ладонь к губам, стараясь удержаться от нового взрыва смеха.
— А Совет мужчин догадывается, что некоторые из их женщин интересуются Роджером?
— Понятия не имею. А что?
— А то, что если они знают, они рады будут отдать его тебе даже даром.
Джейми фыркнул, но все же вскинул одну бровь и с некоторой неохотой признал:
— Да, пожалуй… такое может быть. Я попрошу Яна, чтобы он об этом как бы случайно упомянул в разговоре с молодыми мужчинами. Вреда не будет.
— Ты сказал, женщины могут захотеть получить от тебя что-нибудь другое, не виски. Ты упоминал об опале, когда говорил с Быстрой Рукой?
Джейми выпрямился, заинтересованный.
— Да, упоминал. Знаешь, они бы не могли удивиться больше, достань я из споррана живую змею. Они очень разволновались… и рассердились, и испугались разом, и я думаю, они бы могли со мной что-нибудь сделать, если бы я уже не сказал раньше о виски. — Он сунул руку во внутренний карман пальто и, достав опал, опустил его в мою ладонь. — Лучше забери его, Сасснек. И мне кажется, тебе бы не стоило показывать этот камешек кому-нибудь еще.
— Как странно… — Я посмотрела на камень, на вырезанный на его поверхности петроглиф, изображавший спираль, мерцавшую переливами цвета. — Он явно имеет для них какое-то особое значение.
— Ох, уж это точно, — заверил меня Джейми. — Какое именно — не знаю, но что бы за всем этим ни крылось, могавкам это не нравится. Их вождь потребовал от меня ответа: где я взял этот камень. Я объяснил, что ты его просто нашла. Похоже, это их немного успокоило, но все равно они кипели, как котелок на огне.
— Почему ты хочешь, чтобы он был у меня? — спросила я. Камень нагрелся от тела Джейми и уютно лежал в моей ладони. Мой большой палец машинально поглаживал спиральную линию резьбы.
— Я же сказал, они были потрясены, когда его увидели… а потом разозлились. Один или двое даже привстали, как будто хотели меня ударить, но сдержались. Я какое-то время наблюдал за ними, держа камень на виду, и вдруг понял, что могавки его боятся; им не хотелось бы до меня дотрагиваться, пока у меня этот опал. — Он потянулся ко мне и сжал мои пальцы вокруг камня. — Пусть он остается у тебя. Если почувствуешь опасность — достань его, чтобы все видели.
— Ты куда скорее можешь очутиться в опасности, — возразила я, пытаясь вложить опал в руку Джейми.
Он покачал головой, и его волосы взвились, поднятые очередным порывом ветра.
— Нет, пока — нет, они ведь знают про виски. Они меня не тронут, пока не выяснят, где я его спрятал.
— Но с чего бы я вдруг оказалась в опасности? — Вопрос Джейми встревожил меня; женщины в деревне относились ко мне сдержанно, но без явной враждебности, а мужчины просто не замечали моего присутствия.
Джейми нахмурился и посмотрел вниз, на деревню. С нашего насеста среди скал мало что можно было рассмотреть, кроме наружного частокола да струйки дыма, поднимавшейся над невидимым длинным вигвамом внутри ограды.
— Не могу сказать, Сасснек. Только мне не раз приходилось охотиться… и на меня охотились тоже не раз. Ты знаешь, как это бывает: когда неподалеку происходит что-то непонятное, и птицы перестают петь, и в лесу вдруг наступает тишина?
Джейми кивнул в сторону деревни, и его глаза внимательно следили за извивами дыма, как будто ожидал, что из него вот-вот вынырнет нечто…
— Там очень тихо, Сасснек. Там происходит что-то, чего я не вижу. Я не думаю, что это имеет отношение к нам, и все же… я неспокоен, — резко сказал Джейми. — А я слишком долго живу на свете, чтобы не обращать внимания на такое чувство.
Ян, присоединившийся к нам вскоре после этого тайного свидания среди скал, подтвердил мнение Джейми.
— Да, это как будто ты держишь конец сети, а вся она под водой, — сказал он, хмурясь. — Твои руки чувствуют дрожь, и ты знаешь, что там есть рыба… но где именно, тебе не видно. — Ветер растрепал его густые каштановые волосы; как обычно, его коса наполовину расплелась, пряди свисали как попало. Он с отсутствующим видом заправил за ухо мешающий ему клок. — Что-то среди людей не так; между ними какое-то несогласие, я так думаю. И что-то произошло этой ночью, в доме Совета. Эмили мне не ответила, когда я ее спросил об этом; она сразу отвела взгляд и заявила, что нас это не касается. Но я думаю — нас это каким-то образом касается.
— Эмили? — переспросил Джейми, приподняв одну бровь, и Ян хихикнул.
— Ну, это я ее так зову, для краткости, — пояснил он. — Уж очень имя у нее… Вакьо-тейехснонхса! Это значит — «Имеющая Ловкие Руки». Она и вправду удивительно хорошо режет по кости. Смотрите-ка, что она сделала для меня! — Ян запустил пальцы в кожаный мешочек, висевший на его поясе, и с гордостью продемонстрировал нам крошечную белую выдру, вырезанную из мыльного камня. Зверек стоял, насторожившись, вскинув голову и явно готовый удрать в любую секунду; при взгляде на фигурку мне захотелось улыбнуться.
— Очень хорошо! — Джейми одобрительно изучил выдру, поглаживая изогнутое тельце. — Ты, похоже, очень нравишься этой девочке, Ян!
— А, ладно, она мне тоже нравится, дядя! — подчеркнуто небрежным тоном ответил племянник, однако его худые щеки слегка порозовели… ну, скажем, порозовели немножко сильнее, чем могли бы порозоветь от холодного ветра. Ян кашлянул и поспешно сменил тему разговора. — Она мне сказала, что она думает — Совет, может быть, немножко склонится в нашу сторону, если мы им дадим попробовать наше виски, дядя Джейми. Если ты не против, я бы достал один из бочонков, и мы могли бы устроить сегодня вечером ceilidh. Эмили обо всем договорится.
Джейми вздернул брови, но через мгновение кивнул.
— Я доверяю твоему суждению, Ян, — сказал он. — В доме Совета?
Ян отрицательно покачал головой.
— Нет. Эмили говорит, будет лучше, если это устроить в вигваме ее тетушки… тетя Тевактеньёнх — Красивая Женщина.
— Она… что? — изумленно переспросила я.
— Красивая Женщина, — повторил Ян, вытирая нос рукавом. — Это такая женщина, которая имеет большое влияние в деревне, и в ее силах принять окончательное решение, например, что делать с пленниками; индейцы называют ее Красивой Женщиной, как бы она ни выглядела на самом деле. Ну, поэтому нам было бы выгодно, если бы Тевактеньёнх убедилась, что мы предлагаем хорошую сделку.
— Ну, полагаю, пленнику, для которого от этого зависит его свобода, такая женщина в любом случае покажется просто прекрасной, — немного сухо сказал Джейми. — Ладно, я понял. Отправляйся; ты сможешь достать бочонок сам?
Ян кивнул и повернулся, готовый уйти и приступить к делу.
— Погоди-ка минутку, Ян, — попросила я, извлекая опал. — Ты не мог бы спросить свою Эмили — может, она знает что-нибудь об этой вещице?
— Хорошо, тетя Клэр. Я упомяну о камне. Ролло! — Он резко свистнул сквозь зубы, и Ролло, до этого сидел под скалой и подозрительно ко всему принюхивался, тут же выскочил наверх и поспешил за своим хозяином. Джейми проводил их взглядом, слегка хмурясь.
— Ты не знаешь, Сасснек, где Ян проводит ночи?
— Если ты имеешь в виду, в каком вигваме, — да. Если ты имеешь в виду, в чьей постели, — нет. Но могу догадываться.
— Ммм… — Джейми потянулся и откинул назад волосы. — Ладно, пошли, Сасснек. Провожу тебя обратно в деревню.
Предложенный Яном проект ceilidh начал реализовываться вскоре после наступления темноты; среди приглашенных были наиболее влиятельные члены Совета племени, по одному являвшиеся в длинный вигвам Красивой Женщины, выражая должное уважение к шаману; явился и Два Копья, усевшийся у центрального костра между Джейми и Яном. Невысокая хорошенькая девушка, которая, как я предположила, должна была быть той самой Эмили, тихо сидела сзади, на бочонке с виски.
Кроме Эмили, в дегустации виски явно не должны были принимать участие женщины племени, хотя они и присутствовали в вигваме. Но я все равно решила остаться, чтобы понаблюдать за всем, и устроилась поодаль, у одного из маленьких костров, следя за приготовлениями и заодно помогая двум леди заплетать лук в гирлянды, попутно обмениваясь с ними вежливыми замечаниями на смеси английского, французского и языка племени тускара.
Та женщина, возле костра которой я сидела, предложила мне подкрепиться, поставив передо мной тыквенный кувшин с напитком из патоки с хвойным ароматом и сладкую маисовую кашу. Но желудок у меня словно завязался узлом, так что я просто не в силах была что-либо проглотить.
Слишком многое зависело от этой импровизированной вечеринки. Роджер был где-то неподалеку; я знала, что он здесь, в деревне. И он был жив; что же касается остального — я могла лишь надеяться, что он пребывает в относительно добром здравии… ну, по крайней мере, в достаточно добром, чтобы отправиться в дальний путь домой. Я посмотрела в другой конец длинного вигвама, туда, где горел самый большой костер. Мне был виден лишь затылок Тевактеньёнх, покрытый белыми волосами; странная дрожь пробежала по моему телу, когда я взглянула на эту седую голову, и я поспешно коснулась спрятанного под рубашкой амулета Наявенне.
Гости наконец собрались в полном составе, рассевшись неровным кругом у костра, и откупоренный бочонок виски был торжественно выставлен на видное место. К моему немалому удивлению, девушка тоже вошла в круг и уселась рядом с бочонком, держа в руке черпак.
Затем Два Копья произнес нечто вроде краткой речи — и пиршество началось; разливала напиток девушка. Но процедура разлива меня ошарашила… Девушка не наливала виски в тыквенные чашки прямо из бочонка, а сначала нацедила его в кувшин, а потом стала набирать из кувшина в рот, и в каждую чашку выплевывала его трижды, после чего передавала чашки мужчинам. Я посмотрела на Джейми. Он на мгновение растерялся, но тут же вежливо принял чашку и выпил без малейших колебаний.
Мне оставалось только гадать, сколько виски достанется самой девушке, выступающей в роли виночерпия, — ведь даже если она не сделает ни глотка, спиртное без труда впитается в слизистую оболочку ее рта… Конечно, ее доза будет не такой большой, как принятая мужчинами, однако я решила, что все же этого количества хватило бы и на то, чтобы свалить с ног Два Копья, старого бандита с ужасно глупым нечистым лицом. Но прежде чем гулянка набрала обороты всерьез, мое внимание было отвлечено приходом мальчика, сына одной из тех женщин, в компании которых я находилась. Он подошел к нам молча, сел рядом с матерью и тяжело привалился к ней. Женщина сердито глянула на него, но тут же бросила в корзину луковую вязанку и с тревожным восклицанием поднялась на ноги.
Огонь костра осветил мальчика, и я сразу же увидела, что он сидит, неестественно сгорбившись. Я поспешно встала на колени, отодвинув в сторону корзину с луком. И одновременно наклонилась к мальчику, другой рукой поворачивая его лицом к себе. Его левое плечо было смещено; мальчик обливался потом, крепко сжав губы от боли.
Я жестом постаралась успокоить мать парнишки, которая смотрела на меня хмуро, с сомнением. Мальчик едва слышно всхлипнул — с подвыванием, как маленький щенок, — и мать мгновенно крепко обняла его и отодвинула в сторону от меня. По внезапному наитию я вытащила из-за ворота амулет Наявенне и показала женщине; она могла не знать, кому принадлежала эта вещь, он она могла знать, что это такое. Она действительно знала; ее глаза расширились при виде маленького кожаного мешочка.
Мальчик больше не издавал ни звука, но я видела, как по его гладкой груди обильно стекает пот, поблескивая в свете костра. Я развязала шнурок, запустила пальцы в мешочек Наявенне и извлекла наружу шершавый синий камень. Pierre sans peur, так называла его старая Наявенне. Камень бесстрашия. Я взяла здоровую руку мальчика и вложила камень в его ладонь, крепко сжав его пальцы вокруг синего чуда.
— Lе suis une sorciere. Сest une medecine, fa, — мягко сказала я. Верь мне, подумала я при этом. Не бойся. И улыбнулась парнишке.
Мальчик, вытаращив глаза, смотрел на меня. Две женщины обменялись взглядами, а потом разом посмотрели в сторону большого костра, туда, где сидела старая индеанка.
Компания, занятая дегустацией виски, погрузилась к этому времени в беседу; кто-то рассказывал какую-то старую историю — я узнала особый ритм, подъемы и падения голоса… Я не раз слышала, как шотландские горцы рассказывали свои истории и легенды на гэльском, и это звучало точно так же, во всяком случае, очень похоже.
Мать мальчика кивнула; ее сестра быстро пошла к большому костру. Я не обернулась, но почувствовала, как разрастался интерес к происходящему по мере того, как та женщина проходила мимо других костров; головы поворачивались, взгляды обращались в мою сторону. Но я смотрела на мальчика и улыбалась, крепко держа его руку.
Потом сестра вернулась и остановилась за моей спиной. Мать мальчика, посмотрев на нее, неохотно отпустила сына, передав его в мое безраздельное владение. Разрешение было получено.
Вправить вывихнутый сустав было сущим пустяком; мальчик был совсем маленьким, а травма не слишком значительной. Кости парнишки казались мне просто невесомыми. Я снова улыбнулась ему, нащупав пострадавший сустав. Потом — быстрый изгиб руки, поворот локтя… рывок вверх — и все кончено.
Мальчик выглядел бесконечно удивленным. Операция прошла просто безупречно, так что и боль в его плече сразу же начала стихать. Парнишка ощупал свое плечо, а потом застенчиво улыбнулся мне. И наконец медленно разжал ладонь и протянул мне мой камень бесстрашия.
Это небольшое происшествие заняло меня на некоторое время, да еще и женщины от других костров подошли к нам, трогая мальчика и рассматривая его, подзывая подруг, чтобы взглянуть на темный сапфир. К тому времени, когда я снова посмотрела в сторону исследователей качеств нашего виски, процесс дегустации уже основательно продвинулся. Ян распевал что-то по-гэльски, отчаянно фальшивя, и ему время от времени начинал подпевать кто-нибудь из индейцев, причем они периодически издавали высокий горловой вскрик, звучавший как «Хай-хай!». Я уже слышала этот возглас, когда общалась с соплеменниками Наявенне.
И как только мои мысли вернулись к старой целительнице, я почувствовала на своей спине взгляд — и обернулась. Это Красивая Женщина пристально смотрела на меня — издали, со своего места в другом конце длинного вигвама.
Старуха уже покинула мужскую компанию и сидела у маленького костра вместе с другими женщинами. Я посмотрела ей прямо в глаза и кивнула. Она наклонилась в сторону одной из молодых женщин — и та сразу же встала и направилась ко мне, осторожно обойдя двух малышей, игравших прямо на грязном полу.
— Моя бабушка спрашивает, не подойдешь ли ты к ней, — негромко сказала по-английски женщина, опустившись рядом со мной на корточки. Я удивилась, хотя и не слишком, услышав ее английскую речь. Онакара был прав, некоторые из могавков немного знали английский. Но они на нем не говорили без особой необходимости, предпочитая свой родной язык.
Я встала и вместе с женщиной пошла к Тевактеньёнх, гадая, на что я могла понадобиться Красивой Женщине. Но, конечно же, я ничего не имела против; я думала о Роджере, о Брианне…
Старая леди кивнула мне, приглашая сесть рядом с ней, и заговорила с девушкой, не сводя с меня глаз.
— Моя бабушка спрашивает, можно ли ей посмотреть на твой целебный камень.
— Конечно.
Я прекрасно видела, что глаза старухи не отрываются от мешочка, из которого я достала сапфир. К перу дятла, которое прикрепила к амулету сама Наявенне, я добавила еще два черные вороньи пера, жесткие, маховые.
— Ты — жена Победителя Медведя?
— Да. Тускара называют меня Белой Вороной, — сказала я, и девушка вздрогнула, изумленная. Она быстро перевела сказанное мной бабушке. Глаза старой леди широко раскрылись и она внимательно всмотрелась в меня. Видимо, это имя не принадлежало к известным ей благоприятным именам. Я улыбнулась старухе, не разжимая губ; индейцы обычно показывали зубы только тогда, когда хохотали во все горло.
Старая леди очень осторожно протянула мне назад мой камень. Она долго изучала меня, прищурившись, потом сказала что-то внучке, по-прежнему глядя на меня.
— Моя бабушка слышала, что твой мужчина тоже носит с собой яркий камень, — заговорила переводчица, когда старуха умолкла. — Она хотела бы узнать о нем побольше; как он выглядит, и как он у вас оказался.
— Если она пожелает, она может посмотреть на него, — предложила я. Глаза девушки испуганно расширились, когда я потянулась к кожаному мешочку, висевшему у меня на поясе, и достала из него камень, о котором шла речь. Я протянула опал старой женщине; она наклонилась к нему очень близко, посмотрела — но не сделала ни малейшей попытки взять его из моей ладони.
Руки Красивой Женщины были темно-коричневыми и без единого волоска, зато их сплошь покрывали мелкие морщинки, как кору атласного дерева. Но когда я глянула на них, я без труда заметила, что по этой морщинистой коже побежали крошечные пупырышки… будь на этой коже волоски, они бы встали дыбом. «Она видела этот опал, — подумала я. — Или, по крайней мере, знает, что это такое».
Следующий вопрос старой женщины не потребовал перевода; она посмотрела мне прямо в глаза, и я отчетливо услышала, о чем она спрашивает, хотя формулировка и прозвучала несколько странно:
— Как он пришел к тебе? — вот что сказала старуха, и девушка эхом повторила ее слова.
Я все еще держала ладонь раскрытой прямо перед собой; опал уютно угнездился в выемке, и его вес казался неестественно большим, потому что из-за переливчатого цвета опал был слишком похож на самый настоящий мыльный пузырь, опустившийся на мою руку…
— Он пришел во сне, — сказала я наконец, не зная, как еще объяснить появление этой диковины.
У старухи перехватило дыхание, и это было слишком заметно. Страх не исчез из ее взгляда, но теперь к нему добавилось что-то еще… возможно, любопытство? Она что-то сказала, и тут же одна из женщин, сидевших неподалеку возле маленького костра, встала и подошла к лежаку в ближайшей каморке; вытащив из-под него корзину, она быстро отыскала в ней что-то. Потом подошла к нам и склонилась перед старой леди, подав ей какой-то предмет.
Красивая Женщина тихо запела; ее голос звучал надтреснуто из-за возраста, но все еще был сильным. Она сложила ладони и протянула их к огню, и в костер посыпался целый дождь коричневых крошек, чтобы тут же взлететь вверх клубами дыма, ароматного табачного дыма…
В длинном вигваме никто не шумел, кроме мужчин, собравшихся в дальнем конце у большого костра; я отчетливо слышала резкие голоса, смех… Я даже уловила несколько странных слов, произнесенных Джейми… он говорил по-французски.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 17:58 | Сообщение # 133
Король
Сообщений: 19994
Неужели Роджер находился настолько близко, что мог это услышать?
Я глубоко вздохнула. Дым поднимался над костром тонким белым столбом, и сильный запах табака смешался в моем уме с запахом холодного воздуха, и эта смесь почему-то вызвала воспоминания о футбольных матчах, на которые мы с Брианной ходили, когда она училась в старших классах… и об уютном запахе шерстяных одеял и термосах с какао, и о дымке сигарет, поднимавшемся над толпой… А потом я вернулась в воспоминаниях в более ранние времена: разбросанные тут и там огни взлетного поля… молодые люди в военных мундирах, затаптывающие недокуренные сигареты и отправляющиеся в бой… и оставляющие после себя лишь слабый запах дыма в зимнем воздухе…
Красивая Женщина что-то говорила, все так же не сводя с меня пристального взгляда, и внучка мягким голосом перевела ее слова:
— Расскажи мне этот сон.
В самом ли деле я говорила ей о том сне, или же рассказывала о воспоминаниях, вызванных к жизни табачным дымом, поднявшимся над костром? Это не имело значения; в конце концов, все мои воспоминания походили на сны.
Я рассказала ей все, что могла. Я помнила это… буря в горах, и мое убежище под корнями упавшего красного кедра, и череп, похороненный вместе с этим необычным камнем… и сон; свет на склоне горы, и тот человек с лицом, выкрашенным черной краской… я не знала, что тут было сном, а что — реальностью.
Старая леди наклонилась вперед, и ее изумление зеркально отразилось на лице молодой женщины.
— Ты видела Несущего Огонь? — вырвалось у нее. — Ты видела его лицо?! — Она отпрянула от меня, как будто я могла в любую секунду взорваться.
Красивая Женщина что-то резко, властно сказала; ее удивление сменилось острым любопытством. Она ткнула в девушку пальцем и нетерпеливо повторила вопрос.
— Моя бабушка говорит, можешь ли ты рассказать, как он выглядел, как был одет?
— Никак. Набедренная повязка вроде бы была. И он весь был раскрашен.
— Раскрашен? Как? — спросила девушка, повторяя быстрый вопрос старой леди.
Я постаралась как можно точнее описать рисунки на теле того индейца, те, что успела рассмотреть. Это было совсем нетрудно; стоило мне только закрыть глаза, как я отчетливо видела его — как он подходит ко мне по склону…
— А лицо у него было черным, от самого лба и до подбородка, — закончила я, открывая глаза.
Пока я, зажмурившись, описывала таинственного индейца, переводчица явно и очевидно расстроилась; ее губы дрожали, она переводила испуганный взгляд с меня на бабушку и обратно. Но старая леди слушала чрезвычайно внимательно, ее взгляд впивался в мое лицо, как будто она пыталась уловить образ еще до того, как до ее слуха доберутся слова.
Когда я закончила, она долго сидела молча, но ее темные глаза все так же смотрели на меня. Наконец она кивнула, подняла морщинистую руку и сжала ожерелье из пурпурных раковин, висевшее на ее шее. Майерс достаточно рассказал мне о жизни индейцев, чтобы я поняла смысл этого жеста. Ожерелье из пурпурных раковин было чем-то вроде семейной хроники и символом общественного положения; сказать что-либо, держась за него, было тем же самым, что клятва на Святой Библии.
— Много-много лет назад… — пальцы переводчицы четырежды согнулись и разогнулись, — в день праздника Зеленой Кукурузы, к нам пришел с севера какой-то человек. Он говорил странно, но мы его понимали; он говорил так, как говорят ка-ненга или, может быть, онондага, но он не сказал, из какого он племени или деревни, сказал только, что из рода Черепахи. Он был диким человеком, но храбрым. Он был хорошим охотником и воином. И красивым мужчиной; всем женщинам нравилось смотреть на него, но мы боялись подходить к нему слишком близко.
Тевактеньёнх ненадолго умолкла; в ее глазах появилось мечтательное выражение, заставившее меня быстро подсчитать годы… да, пожалуй, тогда эта леди была уже вполне взрослой женщиной, но еще достаточно молодой, чтобы до сих пор с замиранием сердца вспоминать эффектного и пугающего чужака.
— Мужчины были не так осторожны; мужчины вообще не бывают осторожны. — Она бросила быстрый язвительный взгляд в сторону ceilidh, откуда доносился нараставший с каждой минутой шум. — Поэтому они сидели с ним у огня и курили, и пили с ним горячую патоку, и слушали. А он мог говорить с полудня до темноты, а потом и всю ночь напролет… И его лицо всегда было злым, потому что он говорил о войне.
Старая леди вздохнула, ее пальцы крепче сжали пурпурные раковины ожерелья.
— Всегда война. Не война против пожирателей лягушек из соседней деревни, и не война с теми, кто поедает лосиный помет. Нет, он твердил, что мы должны поднять наши томагавки против Oseronni. Убить их всех, говорил он, от старого до малого, от утвержденной Конвенцией границы до самой большой воды. Пойти к кауга, отправить гонцов к сенека, и пусть Лига ирокезов выступит как единое племя. Надо это сделать, пока не поздно, говорил он.
Хрупкие старые плечи чуть приподнялись — и снова опустились.
— Мужчины спрашивали — поздно для чего? И почему мы должны начинать войну, если нет никакой причины? Нам самим ничего не нужно, нам никто не угрожает… ну, ты понимаешь, это было еще до того времени, когда пришли французы. А он отвечал, что это наш последней шанс. И, может быть, на самом деле уже поздно. Они соблазнят нас своим железом, приманят к себе, обещая ножи и ружья, и уничтожат нас, чтобы бросить в кухонные котлы. Оглянитесь, братья, твердил он. Вы идете своей дорогой столько лет, что и сосчитать невозможно. Вернитесь на свой путь, говорят же вам… или вас просто не станет. Ваши истории забудут. Убейте их сейчас, или они сожрут вас…
И мой брат — он тогда был шаманом, — и мой другой брат, вождь, — оба говорили, что это просто глупость. Уничтожат нас своими инструментами? Съедят нас? Белые не едят сердца своих врагов, даже во время сражений, это все знают. Но молодые мужчины прислушивались; они слушают любого, у кого громкий голос. А старшие смотрели на чужака, прищурившись, и молчали.
— Он знал, — негромко сказала переводчица, и старая леди выразительно кивнула, а потом заговорила быстрее, так что ее внучка едва успевала переводить.
— Он знал, что должно случиться… что британцы и французы начнут воевать друг с другом, и будут просить нашей помощи, каждый против другого. Он сказал, что такое время придет; и сказал, что когда они начнут убивать друг друга, мы должны подняться против них всех и прогнать их с нашей земли. И этот Тавинеонавира — Зубы Выдры, так его звали, — сказал мне: «Ты живешь сегодняшним днем. Ты знаешь прошлое, но ты не смотришь в будущее. Ваши мужчины говорят — в этом году нам уже ничего не нужно, и потому сидят, сложа руки. Ваши женщины думают, что легче готовить еду в железном котле, чем лепить и обжигать глиняные горшки. Вы не видите, что может случиться из-за вашей лени, из-за вашей жадности. „Но это неправда, — сказала ему я. — Мы не ленивые. Мы выделываем шкуры, мы вялим мясо и сушим кукурузу, мы выжимаем масло из семян подсолнуха и сливаем его в кувшины; мы делаем запасы на следующий сезон — всегда делаем. Если бы мы так не поступали, мы бы просто умерли. Но при чем тут железные котлы и глиняные горшки?“ Он засмеялся, услышав это, но его глаза оставались печальными. Он, видишь ли, не всегда бывал злым, когда говорил со мной. — Молодая женщина при этих словах бросила быстрый взгляд на бабушку, но тут же опустила глаза, снова уставившись в собственные коленки. — „Это женская осторожность, — сказал он и покачал головой. — Вы думаете о том, что нужно иметь запас еды, что нужна одежда Но это все ерунда. Мужчины не должны размышлять о таких вещах“. — „Откуда ты такой явился, что считаешь глупостью женские заботы?“ — просила я. Он снова покачал головой и сказал: „Ты просто не умеешь заглянуть достаточно далеко вперед“. Я спросила, насколько далеко заглядывает он сам, но он ничего мне не ответил.
Но я-то знала ответ… и по моей коже пробежал нервный холодок. Я черт знает как хорошо знала, что именно предвидел тот человек и насколько далеко вперед он умел заглянуть… и какой опасной для него самого была его способность все это видеть.
— Но что бы я ни говорила, пользы в том не было, — продолжала старая леди. — И мои братья говорили, и тоже без толку. Зубы Выдры все сильнее гневался и злился. И вот однажды он вышел из дома и начал танцевать танец войны. Он был весь разрисован… его руки и ноги были покрыты красными полосами, и он пел и кричал на всю деревню. Все выбежали посмотреть на него, и узнать, кто пойдет с ним, а он вонзил свой томагавк в дерево войны и закричал, что он сейчас отправится к индейцам шони и отберет у них лошадей и многое другое, и многие молодые мужчины пошли с ним.
Они ушли, когда луна только показалась в небе, а вернулись, когда она уже скрылась, и принесли скальпы. Но это были скальпы белых людей, и мои братья разгневались. Из-за этого к нам могли прийти солдаты из форта, так они сказали… или отряды мстителей, собранные из жителей приграничных районов, где наши мужчины и добыли эти скальпы.
Но Зубы Выдры дерзко отвечал, что он как раз на это и надеется; тогда нам поневоле придется сражаться. И он открыто заявил, что снова отправится в такой поход… и снова, и снова, пока вся земля не подымется на битву, и тогда мы увидим, что он говорил правду, что мы должны или убить белых чужаков, или умереть сами.
Никто не мог помешать ему сделать то, что он обещал; и у нас было несколько молодых людей, чья кровь была слишком горяча; они бы пошли за ним, что бы им ни твердили остальные. Мой брат шаман поставил свой лечебный шалаш и призвал на совет Великую Черепаху. Он оставался в шалаше целый день и целую ночь. Шалаш трясся и качался, из него слышались голоса, и люди были очень испуганы. А когда мой брат вышел из шалаша, он сказал, что Зубы Выдры должен покинуть нашу деревню. Пусть он делает то, что считает нужным, но мы не может позволить ему навлечь разорение на нас. Из-за него начались раздоры между людьми, так что он должен уйти.
Зубы Выдры разозлился просто необычайно, никто прежде не видел его таким.
Он встал в центре деревни и кричал до тех пор, пока на его шее не вздулись жилы, а глаза не налились кровью. — Тут голос девушки-переводчицы упал почти до шепота. — И он кричал ужасные слова… А потом он замолчал, и всем стало страшно. Он сказал такое, что задело наши сердца, едва не заставив их выскочить из тел. И даже те, кто пошел вслед за ним, очень боялись его.
Он не спал и не ел. И целый день, и целую ночь, и весь следующий день он продолжал говорить, и все ходил и ходил по деревне, останавливался перед дверью каждого вигвама и говорил, пока люди не выходили наружу и не прогоняли его. А потом он ушел.
Но он вернулся. И снова ушел — и опять вернулся. Он мог уйти и спрятаться в лесу, а потом снова прийти в деревню, прямо среди ночи, и он был тощий и голодный, а глаза у него горели, как у лисицы, и он все время говорил. Его голос звучал всю ночь в каждом доме деревни, и никто не мог заснуть.
И мы наконец начали понимать, что в него вселился дух зла; может быть, это был Ататархо, с головы которого Гайавата сорвал змей; а может быть, змеи забрались в этого человека, ища укрытия. Наконец мой брат-вождь сказал, что это необходимо прекратить; Зубы Выдры должен уйти навсегда, или мы его убьем.
Тевактеньёнх ненадолго замолчала. Ее пальцы, до сих непрерывно гладившие пурпурные раковины ожерелья, как будто старая леди черпала из них силу для рассказа, замерли в неподвижности.
— Он был чужаком, — негромко сказала она. — Но он не понимал, что был чужим для нас. Я думаю, он этого так и не понял.
В другом конце длинного вигвама компания дегустаторов расшумелась вовсю; все мужчины смеялись, от радости раскачиваясь на месте. Я различила в общем шуме голос Эмили — ее высокий голос звучал среди мужских голосов. Красивая Женщина тоже посмотрела в ту сторону и слегка нахмурилась.
Мне казалось, что по моей спине вверх-вниз бегают мыши, царапая меня маленькими острыми коготками. Чужак. С лицом индейца, говорящий, как индеец; но говорящий очень странные вещи. Индеец… с серебряными пломбами в зубах. Нет, конечно же, он не понимал. Он думал, они одной крови, в конце-то концов. И зная то, что таит в себе будущее, он пришел и попытался спасти их. Разве он мог поверить, что они действительно готовы расправиться с ним?
Но они были готовы. Они связали его, сказала Красивая Женщина с непроницаемым выражением лица.
Они привязали его к шесту и центре деревни и вымазали ему лицо чернилами, которые делают из сажи и дубовых орешков.
— Черный цвет — для смерти; пленников, которых собираются убить, всегда так раскрашивают, — пояснила молодая переводчица, чуть приподняв брови. — Ты знала это, когда встретила того человека на горе?
Я молча покачала головой. Опал согрелся в моей ладони и стал влажным от пота.
Они какое-то время пытали его; они протыкали его обнаженное тело заостренными палками, жгли горячими углями, так, что на коже вздувались и лопались пузыри, а его кожа в конце концов превратилась в лохмотья. Но он стоял твердо, он не кричал, и это понравилось племени. Похоже, у него было еще много сил, и его оставили привязанным к шесту на всю ночь. А утром оказалось, что он исчез.
Когда старая леди произнесла эти слова, ее лицо застыло, словно превратившись в маску. Никто не мог бы сказать, как она отнеслась к бегству чужака — была ли она рада этому, или ее это огорчило…
— Я сказала братьям, что им не нужно преследовать чужака, но мой брат сказал, что так негоже; что Зубы Выдры может снова вернуться, если они не доведут дело до конца.
И потому из деревни в погоню за беглецом отправился отряд. Он ведь истекал кровью, найти его след было бы совсем нетрудно.
— Они пошли за ним на юг. Они думали, что вот-вот поймают его, но он снова и снова ускользал. Он был очень сильным. Он бежал. Четыре для они гнались за ним, и наконец действительно поймали, в осиновой роще, засыпанной снегом; ветки деревьев были белыми, как кости скелета.
Старая леди поймала мой вопросительный взгляд и кивнула.
— Мой брат, вождь, был там. Он мне все рассказал, когда вернулся.
Чужак был один, у него не было оружия. И у него не было ни единого шанса, и он отлично знал это. И все равно он бесстрашно повернулся к ним лицом — и заговорил. Даже после того, как один из воинов ударил его по лицу боевой дубинкой, он продолжал говорить сквозь кровь, заливавшую его лицо, и с каждым словом капли крови вылетали между раздробленными зубами.
— Он был храбрым человеком, — задумчиво произнесла старая леди. — Он ни о чем не просил. Он просто продолжал говорить им то же самое, что говорил прежде, но… но мой брат сказал, что на этот раз это выглядело по-другому. Прежде он пылал, как огонь, и слова его были горячими; а умирая, он был холоден, как снег… и именно потому, что его слова были такими холодными, они сильно испугали воинов.
И хотя чужак был уже мертв и лежал в снегу, его слова как будто продолжали звучать в ушах воинов. Они легли спать — но голос чужака звучал в их снах и не давал им покоя. Вы будете забыты, говорил он. Все племена Лиги ирокезов просто перестанут существовать. Никто не сохранит ваши предания. И вы сами, и все, что вы имеете, — все будет уничтожено и забыто.
— И наконец моя брат сказал: совершенно очевидно, что тот человек был колдуном…
При этих словах старая леди бросила на меня острый взгляд. Lе suis une sorciere, так ведь я говорила. Я нервно сглотнула, и моя рука невольно потянулась к амулету, висевшему на шее.
— И мой брат сказал, что единственное, что тут можно сделать, так это отсечь его голову, и тогда он больше не сможет говорить. Они вернулись обратно, и они отрезали его голову, и привязали ее среди еловых ветвей, повыше. Но когда они легли спать на следующую ночь, они снова услышали его голос — и проснулись с дрожащими от страха сердцами. Вороны выклевали его глаза, но голова все равно продолжала говорить!
Один человек, очень храбрый, сказал, что он возьмет эту голову и похоронит ее где-нибудь далеко. — Старуха коротко улыбнулась. — Этот храбрый человек был моим мужем. Он завернул голову в кусок оленьей шкуры, и он побежал с ней далеко-далеко на юг, а голова все это время продолжала говорить в его руках, так что он в конце концов залепил себе уши пчелиным воском. Наконец он увидел очень большой красный кедр, и понял, что это и есть нужное место, потому что красные кедры имеют очень большую целебную силу. И он закопал голову колдуна под корнями этого дерева, а когда вытащил из ушей восковые затычки — ничего не услышал, только шум ветра и воды. Потом он пошел домой, и больше с того дня и до сегодняшнего никто в этой деревне не произносил имени Зубов Выдры.
Молодая женщина закончила перевод, глядя на свою бабушку. Видимо, последние слова были чистой правдой; переводчица явно ни разу до нынешнего дня не слышала эту историю.
Я судорожно вздохнула, приходя в себя. Дым почему-то перестал уходить вверх; вместо того он собрался низким облаком над нашими головами, и воздух стал тяжелым от густого пьянящего запаха.
Веселье в кругу пьяниц начало утихать. Один из мужчин встал и, пошатываясь, вышел из вигвама. Еще двое улеглись на шкуры у костра, явно засыпая.
— А это? — спросила я, показывая старой леди опал. — Вы это видели? Этот камень принадлежал ему?
Красивая Женщина протянула руку, словно хотела коснуться камня, но тут же отпрянула.
— Есть такая легенда, — негромко сказала девушка, не сводя глаз с камня. — Говорят, у волшебных змей в головах спрятаны камни. Если ты убьешь такую змею и заберешь камень, он даст тебе большую силу. — Она неловко поерзала на месте, и я без труда представила, какого размера должна быть змейка, чтобы в ее голове поместился такой вот камень…
Старая леди вдруг снова заговорила, кивком указав на опал. Девушка подпрыгнула от неожиданности, но покорно перевела слова бабушки.
— Это его камень, — сказала она. — Он называл его ти-ка-ба.
Я вопросительно посмотрела на переводчицу, но та покачала головой.
— Ти-ка-ба, — повторила она, тщательно выговаривая каждый слог. — А это не английское слово?
— Нет, — ответила я.
Закончив рассказ, старая леди поудобнее устроилась на своем сиденье из мехов и задумчиво посмотрела на меня. Ее взгляд ненадолго задержался на амулете Наявенне.
— Почему он заговорил с тобой? Почему он дал тебе это? — Она кивнула на мою руку, и я невольно сжала пальцы, как бы желая спрятать опал.
— Я не знаю, — сказала я… но старуха застала меня врасплох; я не успела что-нибудь сделать со своим лицом.
Она вперила в меня пронзительный взгляд. Она знала, что я лгу, ладно, хорошо… никогда я врать не умела… но разве я могу сказать ей правду? Сказать, что Зубы Выдры — как бы его ни звали на самом деле — был человеком другого времени? И что все его пророчества сбудутся…
— Я думаю, может быть, он был… ну, моим родственником, — выговорила я наконец, думая о том, что рассказывала мне Полина о духах предков их племени. Сейчас незачем было гадать, откуда — или когда — он явился; но я предположила, что он должен быть или предком, или потомком. Если не моим, то кого-то вроде меня.
Тевактеньёнх, услышав это, выпрямила спину и посмотрела на меня с немалым удивлением. Потом удивление в ее взгляде угасло, она кивнула.
— Он послал тебя ко мне, чтобы ты все это услышала, — уверенно заявила она. — Мой брат говорит, что мы не должны рассказывать об этом человеке; мы должны забыть его. Но никакой человек не забыт, пока есть под небом хотя бы двое живых. Один — чтобы рассказывать истории, другой — чтобы их слушать. Вот так.
Она коснулась моей руки, но так, чтобы не задеть камень. На ее черных глазах выступили слезы — должно быть, от едкого табачного дыма.
— Я — один человек. Ты — второй. Он не забыт.
Старуха повернулась к девушке, и та бесшумно поднялась, чтобы принести нам еду и питье.
Когда я наконец встала, чтобы вернуться в тот вигвам, в котором нас поселили, я посмотрела на пьяную компанию: Земляной пол вокруг костра был усеян храпящими телами, а бочонок из-под виски, опустевший, валялся на боку. Два Копья мирно дрых, лежа на спине, и по его морщинистому лицу бродила счастливая улыбка. Девушка, Ян и Джейми исчезли.
Впрочем, Джейми просто стоял снаружи, ожидая меня. Его дыхание поднималось белым облачком над его головой, и запахи виски и табака растекались от его пледа, насыщая ночной воздух.
— Ты, похоже, неплохо повеселился, — сказала я, беря его под руку. — Ну и как, наши дела продвинулись?
— Думаю, да — Мы пошли бок о бок через большую центральную поляну деревни к нашему длинному вигваму. — Вроде бы все прошло неплохо. Ян был прав, благослови его Господь; теперь, когда они убедились, что от этого маленького бочонка ничего плохого не случилось, пожалуй, они могут решить, что пора заключить сделку.
Я посмотрела на длинный ряд вигвамов, на поднимавшиеся над ними облака дыма, на свет костров, сочившийся сквозь завешенные шкурами входные отверстия. Был ли Роджер сейчас в одном из этих домов? Я машинально подсчитала, как делала это каждый день… семь месяцев. Земля начинала оттаивать. Если мы половину пути проделаем по реке, мы может добраться до дома за месяц, самое большее — за шесть недель. Да, если мы отправимся в ближайшие дни, мы можем успеть вовремя.
— А ты, Сасснек? Ты, похоже, весьма горячо обсуждала что-то с той старой леди. Она что-нибудь знает о камне?
— Да. Идем внутрь, я тебе расскажу.
Он поднял шкуру, закрывавшую вход, и мы вошли в вигвам, и опал лежал в моей ладони — тяжелый, солидный. Индейцы не понимали, что значило его название, почему «колдун» называл его так… но я поняла. Человек по имени Зубы Выдры, явившийся, чтобы начать войну, чтобы спасти коренное население Америки… человек с серебряными пломбами в зубах. Да, я поняла, что значило «тика-ба».
Ticket back.
Его неиспользованный обратный билет. Мое наследство.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 18:33 | Сообщение # 134
Король
Сообщений: 19994
Возвращение лорда Джона
Речная Излучина, март 1770 года
Федра принесла платье, одно из запасов Джокасты, — желтое шелковое, с очень пышной юбкой. — Сегодня вечером у нас компания соберется получше, чем этот старый мистер Купер или адвокат Форбс, — с немалым удовлетворением сообщила Федра. — У нас будет самый настоящий лорд, так что как насчет вот этого?
Она разложила на кровати огромную груду ткани и начала разбирать кучу разнообразных мелочей, доставленных в спальню вместе с платьем, инструктируя при этом Брианну, как сержант новобранца.
— Вот, смотрите, тут расшнуровывается, и вы наденете вон тот ваш корсет… Вам нужно что-то потуже, чтобы животик ваш спрятать. Без корсета никто не ходит, разве что какие-нибудь голодранки из глуши. Ваша тетушка хоть и слепая, как летучая мышь, а все равно все замечает… все замечает! Так, потом наденете вот эти чулочки и подвязочки… правда, они чудо как хороши? Мне всегда нравилась эта пара с этими вот маленькими листочками хмеля… так, а потом сорочка, а потом…
— Что за лорд? — Брианна взяла протянутый ей корсет и нахмурилась, рассматривая его. — Господи, из чего это он сделан? Из китового уса?
— Ух… Да уж не из дешевой оловянной проволоки или из железа, его ведь для мисс Джо заказывали. — Федра шныряла по комнате, как терьер, хмурясь и бормоча себе под нос: — Да куда же эта подвязка подевалась?
— Мне это не нужно. А что это за лорд приезжает?
Федра выпрямилась, уставившись на Брианну поверх волн желтого шелка.
— Вам это не нужно? — с осуждающим видом переспросила она. — Это с вашим-то животиком, с шестью-то месяцами? Да вы что себе думаете, барышня, что спуститесь к обеду прямо вот так, животом вперед, и чтобы его лордство смотрел на вас через свое пенсне и хихикал?
Брианна не смогла сдержать улыбку, услышав столь яркое описание грядущих событий, но тем не менее ответила с предельной сухостью:
— А какая, собственно, разница? Все равно вся округа уже знает, что я жду ребенка И я не удивлюсь, если этот священник… как его, мистер Армстон, да? … если он решит упомянуть меня в своей проповеди перед прихожанами.
Федра коротко хохотнула.
— Он и упомянул, — сообщила она. — Два воскресенья назад. Так были Микки и Друсус, и они решили, что это было забавно. Но ваша тетушка так не думает. Она хотела заставить адвоката Форбса привлечь этого преподобного Армстона за клевету, а он сказал, что никакая это не клевета, а чистая правда.
Брианна уставилась на горничную.
— И что же он говорил обо мне?
Федра покачала головой и снова принялась копаться в многочисленных мелких деталях туалета.
— Ну, вам это не захочется знать, — мрачно произнесла она — Но уж поверьте, это совсем не одно и то же… мало ли что там вся округа знает, это же не то, чтобы вы вдруг явились в столовую, выпятив живот, как будто нарочно, чтобы у его лордства уж точно никаких сомнений не осталось… так что надевайте-ка корсет.
Она сказала это таким тоном, что спорить явно не имело смысла. Брианна неохотно втиснулась в жесткий каркас, и, сдерживая дыхание, терпела, пока Федра зашнуровывала его. Талия Брианны все еще оставалась вполне стройной, а выпуклость впереди легко могла быть замаскирована пышными складками и воланами юбки, тем более, что под платье придется надеть еще и панталоны со складочками и оборочками, и нижнюю юбку…
Брианна принялась рассматривать себя в зеркале. Темная голова Федры маячила за ее плечом; горничная с удовольствием обозрела результаты собственного труда. Брианна дышала с трудом, и ничуть не сомневалась, что такие тиски просто не могут не повредить ребенку. Корсет зашнуровывался спереди; как только Федра выйдет, она его расшнурует. И пошло ко всем чертям это лордство, кем бы оно ни было.
— Так кто все-таки такой этот лорд, который будет за обедом? — спросила Брианна в третий раз, послушно позволяя надеть на себя белую пену накрахмаленной льняной нижней юбки.
— О, это лорд Джон Вильям Грэй, владелец очень большой плантации в Вирджинии. — Федра произнесла это весьма торжественно, хотя ей явно не нравилось, что у лорда, к несчастью, такое простое и короткое имя. Брианна подумала, что Федре куда больше по душе пришлось бы что-нибудь вроде «лорд Фитцджеральд Ван-Лэндингхэм Уолтхэмпстед»… если, конечно, она смогла бы это выговорить. — Он друг вашего папы, ну, так мисс Джо говорит, — добавила Федра уже куда более прозаическим тоном. — Ну вот, теперь хорошо. Хорошо еще, что у вас такая милая грудь, платье просто как нарочно для нее сшито…
Брианна понадеялась, что это не значит, будто платье оставит ее полуголой. Корсет заканчивался как раз под грудями, приподнимая их так, что они торчали необычайно высоко, как тесто, готовое вот-вот выплеснуться через край кастрюли. Когда Брианна посмотрела в зеркало, соски уставились на нее, словно стрелы; они налились кровью, как винные ягоды.
Но совсем не выставленная напоказ грудь заставила Брианну забыть о присутствии Федры и ее причитаниях; нет, ее взволновали небрежно брошенные горничной слова: «Он друг вашего папы».
Большого собрания гостей не было; Джокаста редко собирала у себя целые толпы. Поскольку она полностью зависела от своего слуха, тонко улавливая все нюансы обмена репликами, она не любила рисковать и устраивать вокруг себя лишнюю суету. И тем не менее в гостиной было больше народа, чем обычно; адвокат Форбс, конечно, тоже присутствовал, вместе со своей сестрой — старой девой. Еще здесь оказались мистер Макнейл с сыном, судья Элдердайс и его матушка, а заодно и парочка холостых сыновей Фархарда Кэмпбелла. Но никто из присутствующих не напоминал описанного Федрой лорда.
Брианна кисло улыбнулась самой себе.
— Ну-ну, пускай полюбуются… — пробормотала она, величественно выпрямляясь и неся перед собой живот, явно видимый под шелком. И даже поощрительно похлопала по нему. — Давай, малыш, учись общаться с людьми!
Появление Брианны было отмечено приветственными возгласами, заставившими ее немного устыдиться собственного цинизма. Они ведь все были добрыми мужчинами и женщинами, и Джокаста была добра; да и не они были виноваты в том, что Брианна оказалась в такой ситуации.
И тем не менее она получила немалое удовольствие, увидев потрясенное выражение глаз судьи, — хотя он и постарался это скрыть; а на лице его матушки появилась уж слишком сладкая улыбка, а ее маленькие глазки-бусинки, похожие на глазки попугая, мгновенно зафиксировали бесстыдный факт присутствия в гостиной младенца.
Теперь Джокасте наверняка не удастся заманить судью в свои сети… Брианна одарила миссис Элдердайс ответной сладчайшей улыбкой.
Обветренное лицо мистера Макнейла слегка скривилось от удивления, но он поклонился с видом человека, выполняющего свой долг, и поинтересовался здоровьем Брианны, не проявив ни малейших признаков смущения. Что касается адвоката Форбса, то если он и заметил что-то неправильное во внешности Брианны, он тем не менее сохранил на лице выражение профессионального безразличия и приветствовал Брианну со своей обычной учтивостью.
— Ах, мисс Фрезер! — сказал он. — Вот вы-то мне и нужны. Мы с миссис Элдердайс только что немножко поспорили насчет некоторых эстетических принципов и взглядов. А вы, с вашим чутьем на красоту, могли бы высказать весьма ценное для меня мнение, если, конечно, согласитесь оказать мне подобную любезность. — Взяв Брианну за руку, он мягко развернул ее к себе — так, чтобы отвести подальше от Макнейла, который при взгляде на Брианну нахмурил кустистые брови, но не сделал попытки вмешаться в разговор.
Форбс отвел Брианну поближе к камину, к столу, на котором стояли в ряд четыре маленькие деревянные коробочки. Церемонно сняв с них крышки, адвокат продемонстрировал четыре драгоценные камня, каждый размером с крупную горошину. Каждый камень лежал в уютном гнездышке синего бархата, наилучшим образом подчеркивавшего их сияние.
— Я намерен купить один из этих камней, — пояснил Форбс. — Чтобы вставить его в перстень. Я их получил из Бостона. — Он ухмыльнулся Брианне, явно чувствуя себя куда более компетентным в вопросе оценки… и осуждая заодно сердитое выражение лица Макнейла. — Скажите мне, дорогая… какой из них вы бы предпочли? Сапфир, изумруд, топаз или бриллиант? — Говоря это, адвокат раскачивался с носка на пятку и раздувался от осознания собственного ума.
Впервые за все время беременности Брианна почувствовала легкий приступ тошноты. Голова у нее закружилась и стала пустой, а пальцы онемели.
Сапфир, изумруд, топаз и бриллиант. А в кольцо ее отца вставлен рубин. Пять камней силы, пять углов пентаграммы путешественника сквозь время, гаранты безопасного перехода… но для одного или для многих? Брианна, сама того не заметив, положила руку на живот, словно желая защитить младенца.
А потом она поняла, в какую ловушку вздумал заманить ее этот чертов адвокат. Он хотел заставить ее сделать выбор — а потом тут же преподнес бы ей этот неоправленный камень при множестве свидетелей, и это было бы публичное предложение, которое — по расчетам адвоката — Брианне пришлось бы или немедленно принять, или же выдержать весьма неприятную сцену, дабы отвергнуть претендента. Джеральд Форбс абсолютно ничего не знает о женщинах, решила Брианна.
— Я… ах… я, пожалуй, не решусь высказать собственное мнение, не услышав сначала мнения миссис Элдердайс, — сказала она, изображая на лице самую сердечную улыбку и кивая в сторону судейской матушки; та и удивилась, и в то же время была явно благодарна за такую уступку.
Желудок Брианны сжало судорогой, она тайком вытерла вспотевшие ладони о пышную юбку. Вот ведь они, все рядышком, в одном месте, — все те четыре камня, о которых она думала, что ей в жизни не увидеть их вообще…
Миссис Элдердайс ткнула кривым от артрита пальцем в изумруд, объясняя преимущества именно этого камня, однако Брианна не обратила ни малейшего внимания на то, что говорила пожилая женщина. Она посмотрела на адвоката Форбса, его круглое лицо все так же сияло самодовольством. И внезапная дикая идея пронзила Брианну…
А что, если она скажет «да», прямо сейчас, пока у него в руках все четыре камня… сможет ли она заставить себя сделать это? Охмурить его, поцеловать, польстить его глупости… а потом украсть все четыре камня?
Да, она это сможет… а потом что? Бежать с этими камнями в горы? Бросить Джокасту на позор, подвергнуть ее скандалу, а самой прятаться от преследователей, как будто она самый заурядный воришка? Да и как бы она добралась до Вест-Индии до рождения ребенка? Брианна мысленно подсчитала сроки, прекрасно понимая, что все это чистое безумие… но получалось, что она могла успеть.
Она могла бы спрятаться, думала Брианна, и подробности плана сами собой разворачивались перед ее мысленным взглядом, против ее воли. Украсть лошадь, удрать в какую-нибудь глухую долину на краю колонии… Хотя Брианна стояла совсем рядом с камином, она задрожала, как будто уже мчалась сквозь снежную бурю… А ее фантазия продолжала бушевать.
Она могла бы спрятаться в горах, добраться до хижины своих родителей и ждать, пока они вернутся вместе с Роджером. Если они вообще вернутся. И если Роджер вернется с ними. Ну да, а если ребенок родится до их возвращения, а она будет там, в горах, совершенно одна, и никого рядом, и только горсточка ярких краденых камней в руках?
Или ей следует сразу скакать в Велмингтон и найти корабль, отплывающий в Вест-Индию? Если Джокаста права, Роджер никогда не вернется назад. И стоит ли ей жертвовать единственным шансом на возвращения, дожидаясь человека, который уже умер… или, если даже не умер, может отказаться от нее и ее ребенка?
— Мисс Фрезер?!
Адвокат Форбс ждал, раздувшись от предвкушения. Брианна глубоко вздохнула, чувствуя, как по коже между ее грудями стекает пот, заползая под расшнурованный корсет.
— Они все просто чудесные, — сказала она, сама удивляясь тому, как ровно звучит ее голос. — Я просто не в состоянии отдать предпочтение какому-то одному… но, видите ли, я и вообще-то не очень люблю драгоценности. Боюсь, у меня слишком простые вкусы.
Брианна заметила улыбку, скользнувшую по лицу мистера Макнейла, увидела, как залились густой краской пухлые щеки адвоката Форбса, и, вежливо кивнув, повернулась к камням спиной.
— Думаю, нам не стоит задерживаться с обедом, — промурлыкала Джокаста возле самого уха Брианны. — Если его светлость лорд запоздает…
Как бы в ответ на этот намек в дверях гостиной появился Юлисес, необычайно элегантный в парадной ливрее, и Брианна ожидала, что дворецкий сейчас объявит: «Кушать подано». Однако вместо этого Юлисес торжественно возвестил, перекрыв гул голосов:
— Лорд Джон Грэй, мадам… — и сделал шаг в сторону. Джокаста облегченно вздохнула и повлекла Брианну вперед, навстречу худощавой фигуре, возникшей в дверном проеме.
— Замечательно. У тебя будет пара за обедом, моя дорогая.
Брианна оглянулась назад, на стол у камина, — но камни уже исчезли.
Лорд Джон Грей оказался немалым сюрпризом. Брианна слышала, как ее мать рассказывала о Джоне Грэе — солдате, дипломате, вельможе… — и ожидала увидеть кого-то высокого и импозантного. Но он оказался дюймов на шесть ниже ее ростом, хрупкого сложения, худощавым, с большими прекрасными глазами и светлой кожей; но в его безусловно интересной внешности наверняка проглядывало бы нечто девичье, если бы не твердый рот и крепкий подбородок.
Он явно поразился, увидев Брианну; многие люди поражались, ошеломленные ее ростом… но потом забывали о нем. Вот и лорд, быстро взяв себя в руки, излил на Брианну и прочих все свое обаяние, принявшись рассказывать ей веселые истории о своем путешествии, восхищаясь двумя картинами, которые Джокаста распорядилась повесить на стену, и заодно услаждая слух всех остальных гостей новостями о политической ситуации в Вирджинии.
Но об отце Брианны он не упомянул ни разу, и она была ему благодарна за это.
Брианна с отсутствующей улыбкой слушала мисс Форбс, расписывавшую всю важность того социального положения, которое занимал ее брат. Ей все сильнее и сильнее казалось, что она просто тонет в море добрых намерений. Неужели они не могут оставить ее в покое? Неужели Джокаста хотя бы ради приличия не могла подождать еще несколько месяцев?
— …да еще та небольшая лесопилка, которую он только что купил, возле Аверсбора. Праведные небеса, и как только он со всем управляется, ума не приложу!
Нет, они не отстанут, подумала Брианна, готовая впасть в отчаяние. Они просто не могут оставить ее одну. Они ведь шотландцы, добрые, но практичные, и к тому же обладающие несгибаемой уверенностью в собственной правоте… той самой уверенностью, из-за которой добрая половина из них была убита при Каллодене либо отправлена в изгнание после битвы.
Джокаста искренне любила Брианну, но ясно было, что она вбила себе в голову простую идею: ждать было бы слишком глупо. С какой стати упускать шанс на надежную, выгодную, респектабельную партию? Неужели из-за каких-то туманных надежд на великую любовь?
Самым ужасным тут было то, что Брианна и сама знала, что ждать глупо. И из тех тысяч вещей, о которых она пыталась не думать в последние недели, эта была наихудшей… и тем не менее именно эта мысль упорно возвращалась, торча в уме Брианны, как тень засохшего дерева на снегу, изломанная и черная…
Если. Если они вернутся… если, если, если… Если ее родители вообще вернутся, Роджера может не быть с ними. Брианна это знала. Они могут просто не найти тех индейцев, которые его забрали с собой… да и как их найдешь в этих бесконечных первобытных лесах, где нет ни единой дороги, а есть только снег да грязь? Или они могут отыскать индейцев — и узнать, что Роджер умер… от ран, от болезни, от пыток…
Или же они могут его найти — а он откажется вернуться с ними, не желая больше видеть Брианну. Или он может вернуться, но, из-за этого сволочного шотландского чувства чести откажется взять ее, возненавидит ее за это… Или может вернуться, увидеть ребенка и…
Дата: Вторник, 05.01.2016, 18:34 | Сообщение # 135
Король
Сообщений: 19994
Или все они сгинут без следа. Отец сказал, что приведет Роджера к ней — или сам не вернется. И она навеки останется одна, и будет задыхаться от чувства собственной вины, а ее тело будет кружиться в водовороте добрых намерений, прикованное канатом пуповины к ребенку, чья невыносимая тяжесть в конце концов просто утопит ее…
— Мисс Фрезер! Мисс Фрезер, что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
— Нет, очень хорошо, — ответила она. — Мне кажется, я вот-вот потеряю сознание…
И так она и сделала, и длинный стол содрогнулся, когда она упала лицом вперед в мешанину китайского фарфора и белых льняных салфеток.
Кажется, начинается отлив, подумала Брианна. А то ее уже просто захлестнуло с головой потоком доброты и заботы, когда все хлопотали вокруг нее, предлагая теплое питье, прикладывая горячие кирпичи к ее ногам, беспокоясь о том, чтобы она была как следует укрыта, поудобнее укладывая ее на софе в маленькой гостиной, и чтобы подушку помягче под голову, и нюхательные соли под нос… и толстую шерстяную шаль поверх легкого одеяла…
И вот наконец все они ушли. Брианна осталась одна. И вот теперь, когда правда достучалась до ее ума, она могла бы оплакать все утраченное — отца и любимого, семью, мать, могла бы наконец пролить слезы по потерянному в веках месту и времени и по всему, что могло бы быть, но чего никогда не будет.
Но она не могла плакать.
Она пыталась. Она пыталась вспомнить, заново ощутить тот ужас, который охватил ее в гостиной, когда она вдруг поняла, что абсолютно одинока среди всей этой толпы. Но теперь, когда Брианна действительно была одна, она, как ни странно, ничего больше не боялась.
Какая-то из домашних рабынь приоткрыла дверь и просунула голову в гостиную, но Брианна слабо махнула рукой, отсылая девушку.
В конце концов, Брианна ведь тоже была шотландкой… ну, пусть наполовину, напомнила она себе, прижимая ладонь к животу… но все равно у нее хватало и упрямства, и упорства. Они вернутся назад. Все они; ее мать, отец, Роджер. И пусть даже это убеждение казалось не столько железным, сколько бумажным… все равно это было ее убеждение. И она цеплялась за него, как за спасательный круг, и намеревалась цепляться до тех пор, пока круг не размокнет и она не утонет.
Дверь маленькой гостиной открылась, на фоне освещенного холла возник высокий, стройный силуэт Джокасты.
— Брианна? — окликнула она. Бледный овал лица уверенно повернулся к софе; то ли она просто догадывалась, куда уложили Брианну, то ли услышала ее дыхание?
— Я здесь, тетя.
Джокаста вошла в комнату, а следом за ней появился лорд Джон; и, конечно, не обошлось без верного Юлисеса, тащившегося в кильватере с чайным подносом.
— Как ты себя чувствуешь, детка? Может, мне лучше послать за доктором Фентманом? — Джокаста нахмурившись, коснувшись узкой рукой лба Брианны.
— Нет! — Брианне уже приходилось встречаться с доктором Фентманом, маленьким пугалом с влажными руками, твердо верившим в целебную силу щелока и пиявок; одна мысль об этом «целителе» заставила Брианну содрогнуться. — Э-э… нет. Спасибо, но я уже хорошо себя чувствую. Просто у меня закружилась голова.
— А, хорошо. — Джокаста повернула слепые глаза к лорду Джону. — Его светлость собирается утром отправиться в Велмингтон; он хотел бы пожелать тебе всего наилучшего, если ты уже в состоянии разговаривать.
— Да, конечно. — Брианна села, опустила ноги на пол. Так значит, лорд не намерен здесь задерживаться; должно быть, это разочаровало Джокасту… но Брианну почему-то обрадовало. Ну, она будет с ним вежливой, недолго осталось.
Юлисес поставил поднос на стол и, мягко ступая, вышел из гостиной следом за Джокастой, оставив лорда и Брианну наедине.
— Вам действительно лучше, мисс Фрезер? Мне бы не хотелось, чтобы вы шлепнулись прямо на чайные чашки. — В уголке рта лорда проскользнула улыбка, Брианна вспыхнула.
— Я в порядке, — коротко бросила она. — Вы хотели что-то мне сказать?
Его ничуть не испугала ее резкость.
— Да, и я подумал, что вы, возможно, предпочли бы, чтобы я не стал упоминать об этом при всей честной компании. Насколько я понял, вас интересует местонахождение человека по имени Роджер Уэйкфилд?
До этого момента Брианна действительно чувствовала себя неплохо; но тут ей показалось, что сознание вновь вот-вот покинет ее.
— Да. Но как вы… вы знаете, где он?
— Нет. — Он увидел, как изменилось ее лицо, и поспешно взял ее руку в свои. — Нет, мне очень жаль. Просто ваш отец около трех месяцев назад написал мне, прося помочь в поисках этого человека. Он подумал, что если вдруг мистер Уэйкфилд находился в одном из портов, его могли захватить вербовщики, так что он вполне мог уже оказаться в море, на одном из кораблей королевского флота. Он спрашивал, не могу ли я использовать свои знакомства в военно-морских кругах для того, чтобы узнать наверняка, не постигла ли именно такая судьба упомянутого мистера Уэйкфилда.
Новый приступ головокружения охватил Брианну, и на этот раз к нему примешались угрызения совести, — она лишь теперь осознала, какие усилия приложил отец к поискам ее Роджера…
— Его нет на кораблях.
Лорд Джон явно удивился уверенному тону Брианны.
— Ну, видите ли, я вообще не обнаружил свидетельств тому, что он появлялся хоть где-нибудь между Джеймстауном и Чарльстоном. И все же остается возможность, что его захватили прямо накануне выхода в море, а в таком случае его присутствие на борту не будет зарегистрировано до тех пор, пока корабль не доберется до порта. Именно поэтому я утром отправляюсь в Велмингтон, чтобы выяснить…
— Вам незачем это делать. Я знаю, где он. — И Брианна как можно короче изложила лорду Джону основные факты.
— Джейми… ваш отец… ну, то есть ваши родители… они отправились спасать этого человека из рук ирокезов? — Явно потрясенный лорд Джон отвернулся и налил две чашки; одну из них он протянул Брианне, забыв спросить, хочет ли она чая.
Брианна взяла чашку обеими руками, и тепло немного успокоило ее; но еще лучше ей стало от возможности поговорить с лордом Джоном откровенно.
— Да. Я хотела поехать с ними, но…
— Да, я понимаю. — Он посмотрел на ее живот и деликатно кашлянул. — Насколько я понимаю, имеется некоторая необходимость в поисках мистера Уэйкфилда?
Брианна горько засмеялась.
— Я могу подождать. Лорд Джон, можно вас спросить… скажите, вы слышали что-нибудь об обручении?
Светлые брови лорда на мгновение сошлись у переносицы.
— Да, — медленно заговорил он. — Это шотландский обычай, заключение временного брака, правильно?
— Да. Но я хочу знать, признается ли этот обычай здесь?
Лорд Джон в раздумье потер подбородок. То ли он недавно брился, то ли волосы у него были настолько светлыми, что их невозможно было заметить, — но, несмотря на поздний час, никаких признаков щетины на его лице не наблюдалось.
— Понятия не имею, — сказал он наконец. — Я никогда не слышал, чтобы с таким вопросом обращались к закону. По крайней мере те пары, что живут вместе как муж и жена, считаются состоящими в подлинном браке. Полагаю, и обручение можно было бы подвести под эту категорию, верно?
— Возможно, если не считать того очевидного факта, что вместе мы не живем, — ответила Брианна и вздохнула. — Но я считаю себя замужней… однако моя тетушка этого не признает. Она твердит, что Роджер может и не вернуться, да даже если и вернется — я все равно не обвенчана с ним законным образом. И что даже по этому шотландскому обычаю я стану свободна через один год и один день. Она хочет подыскать для меня мужа… и видит Бог, она очень старается! Я даже подумала, что вы — очередной кандидат, когда она о вас заговорила.
Лорд Джон развеселился, услышав эту идею.
— Ох! Тогда мне понятно, почему за обедом собралась такая странная компания. Я заметил, что даже этот довольно напыщенный джентльмен… Элдердайс, так? Судья… ну да, он явно уделял вам куда больше внимания, чем это допускают простые правила галантности.
— Лучше бы он этого не делал, — фыркнула Брианна. — Вы разве не заметили, какими взглядами то и дело дарила меня миссис Элдердайс? Она не намерена отдавать своего нежного ягненочка… господи, да ему, наверное, лет сорок, если не больше! — да, ягненочка местной представительнице рода вавилонских блудниц. Я бы очень удивилась, если бы она позволила еще раз войти в этот дом. — Брианна похлопала себя по животу. — Во всяком случае, похоже на то.
Одна светлая бровь приподнялась, лорд Грэй несколько криво улыбнулся Брианне. Поставив чашку, он потянулся к графину с шерри и бокалу.
— Да? Ну, хотя я и восхищаюсь дерзостью вашей стратегии, мисс Фрезер… могу ли я называть вас «дорогая»?, я с сожалением должен сообщить вам, что ваша тактика не подходит к той территории, на которой вы пытаетесь ее применить.
— Что вы хотите этим сказать?
Лорд Джон откинулся на спинку стула, держа в руке стакан и благодушно и с удовольствием оглядывая Брианну.
— Миссис Элдердайс. Конечно, она не слепая… хотя, конечно, и не так проницательна, как ваша тетушка Я действительно видел, как она наблюдала за вами и изучала вас. Но, боюсь, вы ошиблись, оценивая смысл этих наблюдений. — Грэй покачал головой и отпил глоток, глядя на Брианну через край бокала. — Это ни в коем случае не возмущенная респектабельность, нет. Это бабушкина страсть.
Брианна выпрямилась, уставившись на лорда Джона.
— Это… что?
— Бабушкина страсть, — повторил лорд Джон. Он тоже сел прямо и снова поднес бокал к губам, неторопливо смакуя золотистую жидкость. — Вы наверняка знаете: любая пожилая женщина испытывает настоятельное желание обзавестись внуками, которых можно качать на коленях, закармливать конфетами и баловать и портить вовсю. — Он поднес бокал к носу, благоговейно вдохнул аромат напитка. — О, настоящая амброзия! Я не пил настоящего шерри уже года два, не меньше.
— Погодите… что вы… вы хотите сказать, миссис Элдердайс думает, что я… я хочу сказать, что если я… ну, раз уж у меня могут быть дети, то она может быть уверена, что позже у нее появятся настоящие внуки? Но это же глупость! Судья может выбрать любую здоровую девушку… да еще и с хорошим характером, — с горечью добавила Брианна, — и та наверняка нарожает ему детишек!
Лорд Джон отпил еще глоток, покатал божественный напиток на языке и проглотил, и немного помедлил, прежде чем заговорить снова, — он наслаждался послевкусием шерри…
— Хорошо… Нет, я скорее думаю, что она осознает — он не сможет этого сделать. Или не захочет; для нее тут разницы никакой. — Светло-голубые немигающие глаза лорда Джона посмотрели на Брианну в упор. — Вы ведь сами это сказали… ему сорок, и он не женат.
— Вы имеете в виду… но ведь он судья! — Но в то же мгновение, когда это испуганное восклицание вырвалось у Брианны, она и сама поняла всю его глупость и прижала ко рту ладонь, мгновенно залившись краской.
Лорд Джон рассмеялся, хотя и довольно сухо.
— Тем больше уверенности, — сказал он. — Вы совершенно правы; он мог без труда остановить свой выбор на любой девушке в этих краях. И если он до сих пор никого не выбрал… — Лорд Джон сделал деликатную паузу, а потом поднял бокал в насмешливом тосте: — Я готов выпить за то, что миссис Элдердайс вполне осознает, что если ее сын женится на вас, ей это будет лишь на пользу… и, возможно, только ей одной; надо ведь учесть, что тогда она получит внука, которого так пылко желает.
— Черт! — Да ей же просто некуда деться от всего этого, в отчаянии подумала Брианна. — То есть вообще неважно, что я делаю? Я просто обречена! Они меня все равно выдадут замуж за кого-нибудь, как бы я ни выкручивалась!
— А вот в этом позвольте усомниться, — возразил лорд Джон. Его губы болезненно дернулись. — Насколько я успел вас понять, вы обладаете прямотой вашей матери и отцовским чувством чести. Даже одного из двух этих качеств было бы достаточно, чтобы уберечь вас от подобной ловушки.
— Вот только не надо мне говорить об отцовском чувстве чести, — резко отозвалась Брианна — Именно из-за него у меня все эти неприятности!
Взгляд Грэя опустился к талии Брианны с явной иронией.
— Вы меня удивляете, — вежливо произнес он, вовсе не выглядя удивленным.
Брианна почувствовала, как к ее лицу снова прилила кровь, на этот раз еще более горячая.
— Вы прекрасно понимаете, что я не это имею в виду!
Он скрыл улыбку за бокалом с шерри и прищурился.
— Приношу мои извинения, мисс Фрезер. Но тогда о чем это вы?
Брианна поспешно отхлебнула чая, чтобы скрыть свое смущение, и приятное тепло пробежало по ее горлу и груди.
— Я о том, — процедила она сквозь зубы, — что меня тут выставляют на торги, как какую-нибудь кобылу сомнительной родословной. О том, что меня почесывают за ухом, как осиротевшего котенка, в надежде, что кто-нибудь приютит меня! О том… о том прежде всего, что меня тут бросили совершенно одну! — закончила она, и ее голос предательски дрогнул.
— Но почему вы здесь одна? — очень мягко спросил лорд Джон. — Мне казалось, ваша матушка могла бы…
— Она хотела. Но я ей не позволила. Потому что она должна была… ну, это… он… ох, все это черт знает, как запутано! — Брианна уронила голову на ладони и тупо уставилась в столешницу; она не плакала, но слезы уже подступали к самому горлу…
— Я понимаю… — Лорд Джон наклонился и поставил опустевший бокал на поднос — Уже очень поздно, моя дорогая, и если вы позволите мне высказаться… ну, вы просто нуждаетесь в отдыхе. — Он встал и осторожно положил руку ей на плечо; как ни странно, это был чисто дружеский жест, в нем не было ничего унизительного, как в жестах других мужчин. — А поскольку в моей поездке в Велмингтон уже нет необходимости, я готов принять любезное приглашение вашей тетушки и немного задержаться у нее в гостях. Мы с вами еще поговорим, и посмотрим, может быть, в конце-то концов, вашу беду можно как-то смягчить.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 18:45 | Сообщение # 136
Король
Сообщений: 19994
Шантаж
Этот стульчак для ночного горшка был просто изумителен — редкой красоты отполированный резной орех, в котором внешняя привлекательность сочеталась с практичностью. А в особенности он был практичен в дождливые, холодные ночи вроде сегодняшней. Брианна добралась до него в темноте, изредка прорезаемой вспышками молний за окном, сонно нащупала его крышку, откинула — и села, облегченно вздохнув, когда давление в ее мочевом пузыре наконец-то ослабело.
Явно довольный тем, что пространства для него стало больше, малыш в ее животе тут же начал неторопливо ворочаться, и от этого по поверхности живота Брианны поплыли волны, и фланелевая ночная рубашка заколыхалась. Она медленно встала — она почти все делала очень медленно в эти дни, — чувствуя, как снова погружается в приятную дрему.
Она остановилась перед разворошенной постелью, посмотрела в окно — на ослепительную красоту гор и оголенных деревьев. Оконное стекло было холодным, как лед, с гор тянулись низкие тучи, черные, набухшие, громыхающие… Снег пока не шел, но это была неспокойная ночь, очень неспокойная… А каково же сейчас высоко в горах? Добрались ли они до какой-нибудь деревни, чтобы укрыться от непогоды? Нашли ли они Роджера? Брианна невольно содрогнулась, хотя в камине до сих пор алели горячие угли, в комнате было совсем не холодно. Она почувствовала, что ее неудержимо тянет к себе кровать, обещая тепло и более того — соблазнительные сны, в которых она могла скрыться от неумолчного голоса страха и чувства вины.
Но Брианна пошла к двери и сняла с крючка в углу свой плащ. Из-за нужд организма, вынашивающего младенца, она могла воспользоваться горшком в своей комнате, но категорически не допускала того, чтобы кто-то из рабов выносил этот горшок… по крайней мере до тех пор, пока она сама держится на ногах. Брианна поплотнее закуталась в плащ, достала оловянную посудину из снабженного крышкой ящика и, ступая как можно тише, вышла в коридор.
Было уже очень поздно; все свечи были уже погашены, и над лестницей висел спертый запах воска и фитилей, но молнии снаружи сверкали так ярко, что Брианна без труда спустилась вниз. Кухонная дверь была не заперта — небрежность, за которую Брианна мысленно поблагодарила повара; ей не пришлось производить лишний шум, возясь с тяжелым засовом.
Ледяной дождь ударил ей в лицо, ветер задрал подол ночной рубашки, окатив ноги таким холодом, что Брианна задохнулась. Но когда первый шок прошел, холод доставил ей удовольствие; буйство стихии бодрило, ветер, ветер, трепавший плащ в задиристых порывах, позволил ногам Брианны впервые за много месяцев ощутить прикосновение воздуха.
Она стремительно добежала до нужного домика, опорожнила горшок, потом прополоскала его, подставив под струю, бьющую из водосточной трубы, — и остановилась посреди мощеного двора, с наслаждением ощущая, как свежий ветер овевает ее лицо, как по щекам стекают струйки дождя. Брианна и сама не знала, было ли то искупление или ликование… то ли ей необходимо было разделить испытание дождем, которое, скорее всего, выпало сейчас на долю ее родителей, то ли это был некий языческий ритуал… потребность раствориться в буйстве первичных элементов, слиться с ними… Но в общем ей было неважно, — в чем тут суть; она шагнула под поток, лившийся из водосточного желоба, позволив воде стекать по волосам, по плечам…
Наконец, задыхаясь и отряхиваясь, как промокший нес, она сделала шаг назад — и замерла, уловив краем глаза неожиданную вспышку света. Нет, это была не молния; это был ровный луч, показавшийся на мгновение, и тут же исчезнувший.
Это приоткрылась одна из дверей, ведших в помещения для рабов. Приоткрылась — и сразу захлопнулась. Возможно, кто-то вышел оттуда? Да, в самом деле; Брианна услышала шаги, прозвучавшие по гравию дорожки, и сделала еще шаг, отступая в тень… последнее, чего бы ей сейчас хотелось, так это объяснять кому бы то ни было, что она делает во дворе в такой час.
Ярко полыхнувшая молния отчетливо высветила проходившего мимо Брианны человека, и она без труда узнала его. Лорд Джон Грэй, в наспех наброшенной рубашке, без шляпы… его светлые волосы не были связаны и развевались на ветру, и он явно не замечал ни холода, ни дождя. Он прошел мимо, не заметив Брианну, и исчез под навесом над кухонным крыльцом.
Сообразив, что она рискует остаться снаружи, поскольку дверь кухни вот-вот окажется запертой, Брианна бросилась следом за лордом, шагая неуклюже, но тем не менее быстро. Она ворвалась в кухню, остановилась — и вокруг нее моментально образовалась лужа Лорд Джон при виде Брианны изумленно вытаращил глаза.
— Хорошая ночь для прогулок, — сказала она, с трудом переводя дыхание. — Правда? — Она откинула назад мокрые волосы и, любезно кивнув лорду, проскользнула мимо него к двери. Когда она поднималась по лестнице, ее босые ноги оставляли влажные следы на темном полированном дереве паркета. Добравшись до своей спальни, Брианна прислушалась, но ничьих шагов за своей спиной не услышала.
Она развесила плащ и ночную рубашку перед камином, чтобы просушить, и тщательно вытерла полотенцем волосы и лицо, а потом голышом нырнула под одеяло. Она дрожала от холода, но прикосновение хлопковых простыней к обнаженной кожи вызвало в ней восторженную радость. Брианна потянулась, пошевелила пальцами ног, — а потом повернулась на бок и свернулась клубочком вокруг своего нового центра тяжести; она прислушивалась к тому, как внутреннее тепло пробирается по ее мышцам к коже… и наконец она словно очутилась в нежном мягком коконе.
Брианна заново просмотрела в памяти сцену на дорожке… и постепенно те смутные мысли, что уже много дней зрели в глубине ее ума, оформились, собрались в стройную систему и обрели отчетливый вид.
Лорд Джон всегда обращался с ней внимательно и уважительно… и зачастую весело или восторженно… но во всем этом чего-то не хватало. Брианна не в состоянии была дать определение этому впечатлению, и поначалу даже не осознавала его… но теперь она поняла, в чем тут дело, и ни малейших сомнений у нее не осталось.
Как и все эффектные женщины, Брианна привыкла к открытому восхищению мужчин, так что и восторги лорда Джона она приняла как должное. Но за этим восхищением у других представителей сильного пола всегда крылось нечто куда более глубокое, некая вибрация, похожая на далекий звон колокола, нечто задевающее изнутри, заставляющее Брианну чувствовать себя женщиной. И при первой встрече с лордом Джоном ей показалось, что и в нем она ощутила нечто подобное… но это чувство исчезло при последующих встречах, так что Брианна пришла к выводу, что и в первый раз она ошиблась.
Брианна подумала, что могла бы и раньше догадаться; она ведь уже сталкивалась с таким вот внутренним безразличием на многочисленных вечеринках. Но лорд Джон весьма умело скрывал его; Брианна вряд ли скоро догадалась бы, в чем тут фокус, не встреть она его нынче ночью во дворе. Ведь когда он вышел из помещений для слуг, на его лице было такое выражение, что все стало ясно. С равным успехом лорд Джон мог бы заявить о своих пристрастиях и во весь голос.
Брианна мельком подумала, знает ли об этом ее отец, но тут же отмела подобную возможность. После того, что случилось с ним в Вентвортской тюрьме, он вряд ли мог с такой теплотой относиться к человеку со столь нестандартными склонностями; а Джейми, насколько было известно Брианне, относился к лорду Джону именно очень тепло.
Она легла на спину. Гладкая хлопчатая ткань простыми скользнула по обнаженной коре грудей и бедер, лаская. Брианна почти не заметила этого ощущения, однако ее соски вдруг затвердели, и она машинально подняла руку и коснулась груди… и в ее памяти мгновенно возникли грубые руки, тискавшие и терзавшие ее, доводящие ее до бешенства… Она быстро перевернулась на живот, сложив руки под грудью и зарывшись лицом в подушку, сжав ноги, стиснув зубы в тщетной попытке отогнать видение…
Младенец уже здорово подрос, лежать на животе Брианна уже почти не могла, это было слишком неудобно. Едва слышно выругавшись, она снова перевернулась и выскочила из постели, из-под этих предательских, соблазнительных простыней.
Не одеваясь, она прошла через слабо освещенную комнату и остановилась у окна, глядя на непрерывно льющий дождь. Ее влажные волосы упали ей на спину, а оконное стекло пропускало холод, и вся кожа Брианны — и руки, и бедра, и живот, — покрылись крошечными пупырышками. Но она даже не шелохнулась, не желая ни накинуть на себя что-нибудь, ни вернуться под одеяло, а продолжала стоять у окна, положив ладонь на увеличившийся живот, глядя в ночь.
Уже очень скоро выйдет срок… Брианна знала это уже тогда, когда они уезжали… и ее мать тоже это знала. Но ни одна из них не хотела признаться в этом другой; они обе делали вид, что Роджер вернется вовремя, что он и Брианна сядут на корабль и поплывут на Испаньолу, и найдут путь через каменный круг, и вернутся домой… вместе.
Брианна прижала другую ладонь к стеклу; и сразу же вокруг ее пальцев осел легкий туман, очертив их дымчатой линией. Было уже начало марта; может быть, осталось три месяца, а может быть, и меньше. Чтобы добраться до побережья, нужна неделя, максимум две. Но ведь все равно ни один корабль не рискнет выйти в марте в опасные воды между материком и Гаити. В лучшем случае это может случиться в начале апреля. А сколько времени нужно, чтобы доплыть до Вест-Индии? Две недели, три?
Значит, конец апреля. И еще несколько дней на то, чтобы добраться в глубь острова и отыскать пещеру; пожалуй, поход через джунгли будет медленным, а малышу уже будет больше восьми месяцев… И еще ведь это опасно, хотя в данном случае это уже неважно.
Но все это — если бы Роджер уже был здесь. А его не было. И он мог вообще не вернуться, хотя такую возможность Брианна просто не желала рассматривать.
Если она не станет воображать себе все те причины, по которым он может умереть, он не умрет; это было одним из символов ее веры.
И еще Брианна твердо верила в то, что до сих пор Роджер жив, и что ее мать вернется до того момента, когда младенец решит уже выбраться на свет. Что касается отца… в душе Брианны снова вскипел гнев, как и всегда, стоило ей подумать о нем… о нем и о Боннете… ну, она постарается как можно меньше и реже думать о них обоих.
Конечно, Брианна молилась, так горячо, как только умела, — но она не была создана для молитвы и ожидания. Она была рождена для действия. Если бы только она могла поехать с ними на поиски Роджера!
Но у нее не было выбора. Брианна стиснула зубы, ее ладони прижались к животу. У нее во многом нет выбора, во многом… Но одно она решила, сделав свой выбор, — сохранила своего ребенка… и теперь должна жить, приняв последствия этого решения.
Брианна постепенно начала дрожать от холода. И вдруг отвернулась от окна, за которым бушевала буря, и подошла к камину. Крошечный язычок пламени танцевал на одном из черных поленьев, с той стороны, где на его поверхности еще светились янтарем угольки. Янтарные, золотые, испускающие тепло…
Она опустилась на коврик перед камином и закрыла глаза; тепло, исходящее от углей, постепенно согрело ее застывшую кожу, лаская, как нежная рука. На этот раз ей удалось прогнать все мысли о Боннете, она отказалась вспоминать его грубые объятия, яростно сосредоточившись на тех немногих драгоценных мгновениях, что провела с Роджером…
…держи руку на моем сердце. Скажи мне, если оно остановится… Она слышала его голос, как наяву, она слышала его дыхание, прерывистое от смеха и страсти…
Откуда, черт побери, ты знаешь это? И ощущение жестких вьющихся волос под ее ладонью, и его гладкие, крепкие плечи, и биение пульса на его шее, сбоку, — когда она прижала его к себе, и коснулась его губами, и ей захотелось укусить его, попробовать его на вкус, впитать в себя соль и пыль с его кожи…
И еще тайные, темные уголки его тела, которые она познала только на ощупь… это вспоминалось как некая мягкая тяжесть, округлая и чувствительная в ее руке, неохотно уступавшая ее испытующим пальцам… (о, господи, не останавливайся… только поосторожнее… Ох!) И странный сморщенный шелк, который становился все более упругим и гладким, наполняя ее ладонь, восставая… безмолвный и невероятный, как стебель ночного цветка, что открывается прямо у тебя на глазах…
И нежность, бесконечная нежность его прикосновений… (Боже праведный, как бы мне хотелось видеть твое лицо, я хочу знать, каково это для тебя, хорошо ли тебе… Вот так хорошо? Скажи мне, Бри, говори со мной…) А она исследовала его тело, и ее губы касались его сосков… Брианну снова охватило изумление от его силы, как в тот момент, когда он совсем забылся и сжал ее, и поднял так, словно она ничего не весила, и уложил спиной на солому, и взял ее… с некоторым колебанием, потому что помнил о совсем недавно нарушенной девственности… но она требовательно вонзила ногти ему в спину, и он яростно овладел ею, заставив забыть все прежние страхи (когда-то ей казалось, что это должно быть похоже на казнь… ну, когда человека сажают на кол…), и она приняла его счастливо, самозабвенно, и последние преграды между ними рухнули, и они соединились навсегда в потоке пота и мускусного запаха, крови и семени…
Брианна громко застонала и замерла в неподвижности, слишком ослабев, не в силах даже шевельнуть рукой. Ее сердце билось сильно и очень медленно. Ее живот натянулся, как барабан. Но вот наконец ее отпустил спазм, сжавший бедра… Половина тела Брианны была освещена углями камина, другая половина была холодной и темной…
Через мгновение-другое она поднялась на четвереньки и отползла в сторону. Потом заставила себя забраться в постель… она была словно раненный зверек, забившийся в нору… и еще долго она лежала, ошеломленная, не обращая внимания на волны тепла и холода, поочередно пробегавшие по ее телу.
Наконец Брианна пошевелилась, натянула на себя стеганое одеяло и уставилась в стену, сложив руки на животе, оберегая своего ребенка. Да, уже было слишком поздно. Все чувства и сожаления следует отставить прочь, вместе с любовью и гневом. Она должна запретить и телу, и уму вспоминать о прошлом. Это необходимо. И она это сделает.
Брианне понадобилось три дня, чтобы убедить себя в осуществимости ее плана, справиться с угрызениями совести и, наконец, выбрать подходящее время и место, захватить его одного, врасплох. Но она не торопилась, она была терпелива; ведь у нее была еще масса времени — почти три месяца.
И вот во вторник ей наконец подвернулась такая возможность. Джокаста заперлась в своем кабинете с Дунканом Иннесом и счетными книгами, Юлисес — бросив короткий непроницаемый взгляд на закрытую дверь кабинета. — отбыл на кухню, чтобы проследить за приготовлением очередного обильного обеда для его светлости лорда, а Брианне удалось избавиться от Федры, отправив ее верхом в Ягодную Поляну, чтобы забрать книгу, которую ей обещал дать Макнейл.
В свежем голубом камлотовом платье, так подходившем к ее глазам, и с сердцем, колотившимся в ее груди как отбойный молоток, Брианна пустилась по следу своей жертвы. Она нашла лорда Джона в библиотеке — он читал «Размышления» Марка Аврелия, сидя возле французского окна, и лучи утреннего солнца заливали его голову и плечи, заставляя гладкие светлые волосы лорда сиять, как маслянистую конфету.
Когда Брианна вошла, лорд Джон поднял голову от книги и посмотрел на нее; пожалуй, сердито подумала Брианна, даже бегемот мог бы ступать более изящно, и тут же от волнения зацепилась юбкой за столик, на котором стояли всякие безделушки… но лорд Джон поспешно отодвинул столик подальше и, вскочив, грациозно склонился над рукой Брианны, после чего предложил ей кресло.
— Нет, я не хочу садиться, спасибо, — она резко качнула головой. — Я хотела… ну вот что, я собиралась прогуляться немного. Вы не составите мне компанию?
Нижние секции французского окна затянуло морозным узором, над домом свистел холодный ветер, а в библиотеке-были мягкие кресла, бренди, огонь в камине… Однако лорд Джон был настоящим джентльменом.
— Я ничего большего и желать бы не мог, — галантно заверил он Брианну и тут же отложил Марка Аврелия, даже не бросив ему прощального взгляда.
День был холодным, но абсолютно ясным. Закутавшись в толстые плащи, Брианна и лорд Джон повернули к огороду, поскольку его высокие стены давали некоторую защиту от ветра.
На ходу они обменивались короткими пустыми замечаниями относительно чистого неба, клялись друг другу, что им совсем не холодно, и вот наконец прошли под невысокой аркой ворот в укрытый кирпичными стенами садик, где выращивались пряные травы. Брианна огляделась по сторонам; они с лордом Джоном были совершенно одни, и она могла быть уверена, что обязательно заметит любого, кому вздумалось бы пойти в их сторону. И тем не менее терять время понапрасну было незачем.
— У меня к вам предложение, — заявила она.
— Я уверен, что любое ваше желание должно быть немедленно удовлетворено, — с легкой улыбкой ответил лорд Джон.
— Ну, не знаю, не знаю… — Брианна глубоко вздохнула. — Но — к делу. Я хочу, чтобы вы женились на мне.
Лорд Джон продолжал улыбаться, видимо, ожидая продолжения шутки.
— Я это серьезно, — твердо сказала Брианна.
Улыбка не исчезла с лица лорда Джона, но она изменилась. Брианна не могла понять, то ли лорд ужасается ее бестактности, то ли изо всех сил сдерживает смех. Но скорее было похоже на второе.
— Мне не нужны ваши деньги, — заверила она лорда Джона. — Я даже подпишу соответствующий документ. А вам совершенно незачем жить со мной, хотя, возможно, для меня и было бы неплохо уехать с вами в Вирджинию, по крайней мере на какое-то время. А что касается того, что я могу для вас сделать… — Брианна замялась, понимая, что это как раз самая не-проработанная часть вопроса. — Ну, я сильная, только для вас это не имеет значения, поскольку у вас достаточно слуг. Я неплохой управляющий впрочем… умею вести счета, и мне кажется, понимаю, как управлять фермой. Я могла бы присматривать за вашей плантацией в Вирджинии, когда вы уезжаете в Англию. И… у вас ведь есть юный сын, правда? Я могла бы и за ним присматривать; я стану ему хорошей матерью.
Лорд Джон стоял во время этой горячей речи, как приросший к месту. Когда Брианна умолкла, он осторожно, неторопливо прислонился спиной к кирпичной стене и возвел очи к небесам, как бы ожидая от них ответа.
— Боже милостивый… — произнес он наконец. — Надо же было дожить до такого… чтобы услышать подобное предложение! — Он опустил голову внимательно, пристально посмотрел на Брианну. — Вы, очевидно, сошли с ума?
— Нет, — ответила она, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. — Это абсолютно разумное предложение.
— Мне приходилось слышать, — осторожно заговорил лорд Джон, косясь на живот Брианны, — что женщины в интересном положении иной раз… ну, бывают как бы легко возбудимыми, и это просто следствие их состояния. Но я все же боюсь, что мой личный опыт по этой части слишком невелик, и… я хочу сказать… возможно, мне следует послать за доктором Фентманом?
Брианна резко выпрямилась во весь рост, оперлась ладонью о стену и придвинулась к лорду Джону, подчеркнуто глядя на него сверху вниз, пугая его своими размерами.
— Нет, вы не пошлете за доктором, — размеренно произнесла она — Послушайте меня, лорд Джон. Я не сумасшедшая, я не кокетничаю с вами, и я вовсе не хотела бы причинять вам какие-либо неприятности… но я говорю абсолютно серьезно.
Бледная кожа лорда порозовела от холода, а на кончике благородного носа поблескивала капелька влаги. Лорд вытер нос полой плаща, глядя на Брианну с выражением, средним между любопытством и ужасом. И при этом он смеялся. Но наконец его смех иссяк.
Брианна чувствовала легкую тошноту, но она должна была это сделать. Она надеялась, что этого можно будет избежать, но теперь ей стало ясно, что другого выхода нет.
— Если вы не согласитесь жениться на мне, — сказала она, — я вас выдам.
— Вы… что сделаете?
Привычная маска любезности в один миг слетела с лица лорда Джона, оставив неприкрытое изумление и наконец-то возникшую тревогу.
Брианна перед прогулкой надела шерстяные рукавички, но все равно у нее начали мерзнуть пальцы. И все тело застыло, только в глубине живота остался теплый комок ее дремлющего малыша.
— Я знаю, чем вы занимались… той ночью, в комнатах рабов. Я всем об этом расскажу; и своей тете, и мистеру Кэмпбеллу, и шерифу. Я напишу письма, — продолжила она, хотя ее губы онемели, когда она произносила эту невероятно глупую угрозу. — Губернатору здешней колонии, и губернатору Вирджинии. Они тут ставят п-педерастов к позорному столбу, мне мистер Кэмпбелл рассказывал.
Лорд Джон нахмурился так сильно, что его брови почти сошлись у переносицы; но они были такими светлыми, что их почти не было заметно на фоне кожи, когда лорд стоял на солнце. И эти брови напомнили Брианне о Лиззи.
— Если вам нетрудно, перестаньте нависать надо мной, — сказал вдруг Грэй.
Он обхватил Брианну за талию и дернул к себе. Лорд был невысок, но куда сильнее, чем могла предположить Брианна, и она впервые за время их разговора вдруг немного испугалась возможных последствий своего поступка.
Грэй крепко взял ее под локоть и потащил за собой, в сторону от дома. Брианне вдруг пришло в голову, что он, может быть, хочет увести ее к реке, подальше от возможных свидетелей, и потом попытается утопить.
Но она тут же решила, что такое вряд ли возможно, и тем не менее невольно сопротивлялась ему, и наконец повернула назад, к выложенным квадратными плитками дорожкам огорода.
Лорд Джон не стал упорствовать, а просто пошел за ней, хотя это и означало шагать против ветра. Он не произнес ни слова, пока они не повернули еще раз и не добрались до укрытых на зиму грядок с луком.
— Я испытываю немалое искушение, я почти готов принять ваше оскорбительное предложения, — сказал наконец лорд Джон, и уголок его рта дернулся… то ли от ярости, то ли от смеха, Брианна не могла бы сказать. — Это было бы интересно. Это наверняка понравилось бы вашей тетушке. И разозлило бы вашу матушку. И научило вы вас, что это такое — играть с огнем, уверяю вас.
Брианна уловила странный блеск в его глазах — блеск, заставивший ее вдруг усомниться в собственных выводах относительно его сексуальных предпочтений. И отшатнулась от лорда.
— О… я даже не подумала об этом… что вы можете… ну, я имею в виду, с женщинами…
— Я был женат, — напомнил ей лорд Джон с нескрываемым сарказмом.
— Да, но я думала, что это был брак… ну, вроде того, какой я вам предлагаю сейчас… чисто формальный, я имею в виду. Именно об этом я и подумала сразу, как только поняла, что вы… — Брианна умолкла, нетерпеливо взмахнув рукой. — Или вы станете утверждать, что вам нравится делить постель с женщинами?
Лорд Джон приподнял одну бровь.
— А что, это может внести существенные изменения в ваши планы?
— Ну… — неуверенно протянула она. — Ну, да. Да, это так. Если бы я это знала, я не стала бы вам ничего предлагать.
Лицо Брианны так покраснело и разгорячилось, что она не удивилась бы, если бы от него пошел пар, учитывая царивший вокруг холод.
— Мне очень жал, — пробормотала она. — Я бы все равно этого не сделала. Вы должны верить мне. Я бы ни за что никому ни слова не сказала. Просто когда вы засмеялись, я подумала… ну, неважно, это не имеет значения. Если вы захотите спать со мной, я все равно не смогу тогда выйти за вас замуж… это было бы ошибкой.
Он крепко зажмурился и стоял так с минуту, не меньше. Потом один его светло-голубой глаз открылся и посмотрел на Брианну.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 18:46 | Сообщение # 137
Король
Сообщений: 19994
— А почему? — спросил лорд.
— Из-за Роджера, — ответила она, и одно то, что она вслух произнесла его имя, привело ее в бешенство. Но еще большая ярость охватила Брианну, когда она почувствовала, как по ее щекам побежали горячие слезы. — Черт! — вскрикнула она — К черту все, ко всем чертям! Я даже думать о нем не желаю! — Она сердито вытерла слезы и стиснула зубы, чтобы совладать с собой. — Ну, может, вы и правы, — решила она наконец. — Может, все это из-за беременности. Я постоянно плачу, вообще без причины.
— Что-то я сомневаюсь, что без причины, — сухо откликнулся лорд Джон.
Брианна глубоко вздохнула, холодный воздух наполнил ее грудь. Что ж, ей осталось разыграть только одну карту, последнюю.
— Даже если вам нравятся женщины… я не могу… я имею в виду, я не хочу ложиться с вами в постель. Но я ничего не имею против того, чтобы вы спали, с кем вам захочется… хоть с женщинами, хоть с мужчинами…
— Благодарю за такую щедрость, — пробормотал лорд Джон, но Брианна не обратила внимания на его слова, ей хотелось только одного: довести дело до конца, покончить со всем этим.
— Но я понимаю, что вам может захотеться иметь собственного ребенка. И это было бы вполне справедливо, если бы вы от меня его потребовали. И я думаю, я смогу… — Она опустила взгляд на свой живот и обхватила его руками. — Все говорят, что я просто создана для деторождения, — твердо продолжила она, уставившись в землю. — Я… ну, как только я рожу, конечно. Вы можете включить это условие в контракт… мистер Кэмпбелл знает, как все оформить.
Лорд Джон энергично потер лоб, явно подвергшись приступу сильной головной боли. А потом взял Брианну за руку.
— Давайте-ка где-нибудь сядем, дитя мое, — негромко предложил он. — Вам лучше рассказать мне всю правду, от начала и до конца, черт бы вас побрал.
Брианна со свистом втянула воздух, чтобы набраться сил.
— Я не дитя, — сердито огрызнулась она.
Лорд Джон посмотрел на нее — и, похоже, его мнение о Брианне изменилось.
— Нет, конечно же, нет… да помоги Господь нам обоим. Но прежде чем вы доведете Фархарда Кэмпбелла до удара, изложив ему свои идеи относительно составления брачного контракта, умоляю, посидите со мной где-нибудь и расскажите, какие процессы протекают в вашем в высшей степени примечательном уме. — И он уверенно повлек Брианну к арке, выводящей в декоративный садик, который невозможно было увидеть из окон дома.
Садик поблек, но содержался в полном порядке; все сухие прошлогодние стебли были выдернуты или срезаны, клумбы укрыты плотным слоем мелко искрошенной старой листвы. И лишь круглая клумба у выключенного фонтана подавала признаки жизни; зеленые ростки крокусов пробились сквозь землю, словно крошечные боевые тараны, живые и непреклонные.
Они сели, но Брианна не в силах была оставаться на месте. И смотреть в лицо лорду Джону. Он встал вслед за ней и пошел рядом, не прикасаясь, но шагая в ногу. Ветер трепал светлые волосы лорда, а он все слушал и слушал, не произнося ни слова, пока она не рассказала ему почти все.
— Вот я теперь все думаю и думаю, — жалобно закончила она — И не могу ни до чего додуматься. Вы понимаете? Мама и… и па… они где-то там! — Брианна махнула рукой в сторону далеких гор. — С ними могло случиться что угодно… и с Роджером давным-давно могло случиться что угодно. А я сижу тут, и все распухаю и распухаю, и ничегошеньки не могу сделать!
Она посмотрела чуть вниз, на лорда Джона, и вытерла варежкой мокрый нос.
— Я не плачу, — заверила она Грэя, хотя на самом деле плакала.
— Разумеется, нет, — согласился он. Взяв руку Брианны, он сунул ее себе под локоть. — Все кругом и кругом, — пробормотал он, глядя на тропинку, по которой они, как безумные, кружили у фонтана.
— Да, все кругом и кругом под шелковичным деревом, — согласилась Брианна. — А потом — хлоп! И на голову прыгнула куница. Через три месяца или около того. Я должна что-то предпринять, — с отчаянием закончила она.
— Можете верить мне или не верить, — серьезно сказал лорд Джон, — но в данном случае ожидание — это и есть действие, хотя я должен признать, что так оно не выглядит. И почему вы не хотите просто подождать и выяснить, не окажется ли поход вашего отца успешным? Или в вас заговорило чувство чести и вы не хотите родить ребенка без отца? Или…
— Мое чувство чести тут ни при чем, — перебила его Брианна. — Это его чувство. Роджера. Он… он последовал за мной. Он… он бросил все и пошел за мной, когда я отправилась сюда, чтобы найти своего отца. Я знала, что он может это сделать, он и сделал. Но когда он узнает об этом… — Брианна скривилась, накрыв ладонью выпуклый живот, — он женится на мне; он будет чувствовать себя обязанным сделать это. А я не могу этого допустить.
— Но почему?
— Потому что я люблю его. Я не хочу, чтобы он женился на мне только из чувства долга. И я… — Она крепко сжала губы, чтобы не сказать лишнего. — Я не хочу, — закончила она твердо. — Я так решила, я не хочу.
С реки донесся очередной порыв сильного холодного ветра, и лорд Джон поплотнее запахнул плащ. Ветер принес запахи льда и сухих листьев, и еще в нем была особая свежесть; весна приближалась.
— Понимаю, — сказал лорд. — Ну, я вполне согласен с вашей тетушкой в том смысле, что вам необходим супруг. Но почему именно я? — Он вскинул одну светлую бровь. — Из-за моего титула или из-за моего богатства?
— Ни то, ни другое. Просто потому, что я уверена: вам не нравятся женщины, — ответила Брианна, даря лорда искренним взглядом.
— Мне нравятся женщины! — сердито бросил лорд Джон.
— Я восхищаюсь ими и уважаю их, и к некоторым из представительниц прекрасного пола я даже весьма привязан… и ваша матушка в их числе… хотя я и сомневаюсь, что мои чувства взаимны. Но тем не менее — нет, я не ищу наслаждения в их постелях. Я высказался достаточно прямо?
— Да, — кивнула Брианна, и тонкие морщинки на ее лбу растаяли, как по мановению волшебной палочки. — Я так и думала. Видите ли, было бы нечестно выйти замуж за мистера Макнейла, или за Бартона Маклахлана, или за какого-то другого мужчину, потому что мне придется тогда обещать нечто такое, чего я не могу им дать. Но вам именно это и не нужно, так что за вас я вполне могу выйти, тут нет помех.
Лорду Джону отчаянно захотелось стукнуть лбом в кирпичную стену; он едва удержался, чтобы не сделать этого.
— Есть помеха, и очень серьезная.
— Что?!
— Можете не сомневаться, что как только ваш отец узнает об этом — он моментально свернет мне шею!
— За что? — нахмурившись, резко спросила Брианна. — Вы ему нравитесь; он говорит, вы один из его лучших друзей.
— Я имею честь пользоваться его уважением, — покачал головой лорд Джон. — Однако это уважение растает во мгновение ока, если только Джейми Фрезер обнаружит, что его дочь служит прикрытием и племенной кобылой для чертова выродка-содомита.
— Да откуда он это узнает? — сердито спросила Брианна.
— Уж я-то ему точно этого не скажу! — Но она тут же вспыхнула, встретив его бешеный взгляд, и вдруг взорвалась хохотом, и лорд Джон беспомощно присоединился к ней. — Ну, извините, выходит, вы уже ему сказали! — Брианна наконец немного успокоилась, села на скамью и вытерла полные слез глаза полой плаща.
— О, черт… ну да, я сказал. — Он рассеянно отвел прядь волос, попавшую в рот, и снова вытер нос рукавом. — Черт, ну почему у меня нет носового платка? Да, я сказал, потому что это правда. Да к тому же ваш отец и без моих слов все понял.
— Вот как? — Брианна откровенно удивилась. — Но я думала, он…
Она внезапно замолчала, заметив мелькнувший неподалеку желтый фартук; одна из кухонных девушек вышла в соседний с их садом огород. Лорд Джон, не сказав ни слова, встал и предложил Брианне руку; она тяжело поднялась, и они поплыли между коричневыми волнами сухих мертвых клумб, лавируя в сторону ворот, и плащи полоскались вокруг них, как паруса.
Каменная скамья с высокой резной спинкой, стоявшая под ивой, в это время года вовсе не выглядела так привлекательно, как летом, но она по крайней мере позволяла хоть немного укрыться от порывов ледяного ветра, дувшего с реки. Лорд Джон подождал, пока сядет Брианна, потом сам сел рядом — и громогласно чихнул. Брианна распахнула плащ и достала из-за лифа скомканный носовой платок, о котором только теперь вспомнила, — и с извинениями протянула его лорду Джону.
Платок был теплым и пахнул запахом Брианны — это был непередаваемый запах молодого женского тела, чуть отдающий гвоздикой и лавандой.
— Что-то вы такое говорили… насчет того, что я пойму, что такое играть с огнем, — сказала Брианна — Что вы имели в виду?
— Ничего, — коротко ответил лорд Джон, но теперь пришла его очередь покраснеть.
— Вот как? Ничего? — По лицу Брианны скользнуло нечто вроде иронической улыбки. — Просто однажды я уже слышала эту угрозу.
Лорд Джон вздохнул и еще раз вытер лицо ее носовым платком.
— Вы были откровенны со мной, — казал он. — Так что нам незачем больше смущаться друг друга. Ну, да… я полагаю… да, это была угроза. — Он чуть развел руками, показывая, что окончательно сдается. — Вы очень похожи на своего отца, вы разве не понимаете?
Брианна слегка нахмурилась, но было очевидно, что его слова ровно ничего для нее не значат. А потом вдруг в ее глазах мелькнуло понимание… Она резко выпрямилась, уставившись на лорда Джона.
— Нет, вы… только не па! Он не мог бы!
— Верно, — согласился лорд Джон, весьма сухо. — Он не мог бы. Но ваше потрясение едва ли мне льстит. Однако я мог бы, воспользовавшись вашим предложением и взяв с вас клятву, сделать вид, что принял вас за него… ну, это такая же грязная угроза, как ваша, насчет того, чтобы выставить меня на позор.
— А где вы… встречались с моим отцом? — осторожно спросила Брианна, на мгновение забыв о тревоге под напором любопытства.
— В тюрьме. Вы ведь знаете, что он сидел в тюрьме после восстания Стюарта?
Брианна кивнула, слегка нахмурившись.
— Да, знаю. Ладно. Оставим это… я лишь добавлю что много лет испытывал особую привязанность к Джейми Фрезеру, но всегда скрывал это. — Лорд вздохнул — И тут вдруг являетесь вы, и предлагаете мне свое великолепное тело, так похожее на его плоть… и еще добавляете, что готовы обещать мне ребенка, в котором бы смешалась моя кровь и кровь Джейми Фрезера… и все это лишь потому, что ваша честь не позволяет вам обвенчаться с человеком, которого вы любите, или любить человека, за которого вы выйдете замуж… — Лорд умолк на полуслове и опустил голову на ладони. — Детка, вы могли бы заставить рыдать даже ангела… но я-то, видит Бог, не ангел!
— Моя мама думает, что да.
Он поднял голову, пораженный.
— Она думает… что ?
— Ну, возможно, так далеко в своих определениях она и не заходит, — признала Брианна, все еще хмурясь. — Но она говорит, что вы добрый и хороший человек. Я думаю, вы ей очень нравитесь, хотя она в этом и не признается. Конечно, теперь я это понимаю; полагаю, она должна знать… ну, что вы… э-э… чувствуете к… — Брианна закашлялась, стараясь скрыть смущение.
— Ч-черт, — пробормотал лорд Джон. — Ох, черт побери, будь все проклято! Мне категорически не следовало выходить с вами из дома. Да, она знает. Хотя, по правде говоря, я не совсем понимаю, почему она относится ко мне с подозрением. Это ведь не может быть ревностью, это просто глупо.
— Я думаю, это потому, что она боится, как бы вы не причинили ему вреда, так или иначе. Она боится за него, вы же понимаете.
Лорд Джон удивленно посмотрел на нее.
— Повредить ему? Но как? Неужели она думает, что я могу совратить его, или как-то унизить его достоинство?
Он говорил беспечно, однако тут в глазах Брианны сверкнуло нечто такое, от чего слова застыли у него в горле. Он крепче сжал ее локоть.
Брианна сжала губы, потом вежливо высвободила руку и коснулась колена лорда Джона.
— Вы когда-нибудь видели моего отца без рубашки?
— Вы имеете в виду шрамы на его спине?
Брианна кивнула.
Лорд Джон беспокойно постучал пальцами о колену; если бы не плотная ткань плаща, подумала Брианна, раздался бы дробный звук…
— Да, я видел эти шрамы. Это моих рук дело.
Голова Брианны резко откинулась назад, глаза расширились, кончик ее носа был ярко-розовым от холода, но все лицо при этом побледнело так, что казалось, будто яркие волосы и брови высосали из нее всю жизнь.
— Не все, конечно, — продолжил лорд Джон, уставившись на клумбу с сухими штокрозами. — Он и до того подвергался бичеванию, так что их с каждым разом становилось все больше… но он ведь знал, что делает, когда делал это.
— Делал… что? — едва шевеля губами, спросила Брианна. Она осторожно передвинулась на скамье, отдаляясь от лорда Дона и в то же время поворачиваясь к нему лицом… она двигалась, как облако, меняющее свои очертания на ветру.
— Я был комендантом Ардсмурской тюрьмы; он вам не говорил? Нет, думаю, не говорил. — Лорд Джон сделал нетерпеливый жест, отводя волосы, снова упавшие ему на лицо. — Он был офицером, джентльменом, единственным офицером там. Он говорил от имени всех пленников-якобитов. Мы обедали с ним вместе, у меня на квартире. Мы играли в шахматы, обсуждали книги. У нас было много общих интересов. Мы… мы стали друзьями. А потом… потом перестали ими быть.
Лорд Джон замолчал.
— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что подвергли его наказанию потому, что он не захотел…
— Нет, черт побери, нет! — Лорд Джон схватил платок Брианны и сердито высморкался. Потом бросил платок на скамью между собой и Брианной и уставился на девушку. — Да как вы вообще могли такое подумать!
— Но вы сами сказали, что те шрамы…
— Он сам это сделал!
— Невозможно высечь себя самого!
Лорд Джон хотел было что-то ответить, а потом язвительно фыркнул. И, все еще сердясь, посмотрел на Брианну, вскинув одну бровь; но в целом он уже совладал со своими чувствами.
— Черта с два невозможно. Вы только этим и занимаетесь уже несколько месяцев, судя по тому, что вы мне рассказали.
— Мы говорим не обо мне!
— Именно о вас.
— Нет, черт вас побери! — Брианна наклонилась к лорду Джону, сведя к переносице густые брови. — Какого черта вы тут болтаете, как это он сам сделал?
Ветер дул из-за спины Брианны прямо в лицо лорду Джону. От этого у него защипало глаза, они наполнились слезами, и лорд был вынужден отвернуться.
— Что я тут вообще делаю? — пробормотал он едва слышно. — Я, наверное, сошел с ума, раз говорю с вами вот в такой странной манере!
— Меня не заботит, сошли вы с ума или нет, — рявкнула Брианна и схватила лорда Джона за рукав. — Вы мне расскажете, что там случилось!
Он крепко сжал губы, и на мгновение Брианне показалось, что он твердо решил молчать. Но он уже сказал слишком много, чтобы останавливаться, и сам понимал это. Плечи лорда Джона приподнялись под плащом, потом опустились… он сдался.
— Мы были друзьями. А потом… потом он понял, какие чувства я к нему испытываю. И наша дружба прекратилась, но это было его решение. И ему хотелось довести дело до полного и окончательного разрыва. Поэтому он намеренно создал ситуацию настолько отчаянную, что она должна была изменить наши отношения раз и навсегда, без малейших шансов на возобновление дружеских отношений между нами. И ради этого он солгал. Когда во время обыска в камере нашли кусок клетчатого пледа, Джейми публично заявил, что этот плед принадлежит ему. Обладание подобными вещами тогда считалось противозаконным… да и сейчас считается, в Шотландии.
Лорд Джон глубоко и очень осторожно вздохнул. Он избегал взгляда Брианны, упорно глядя на неровный ряд голых деревьев по другую сторону реки, отчетливо вырисовывавшихся на фоне бледного весеннего неба.
— Я был комендантом тюрьмы, я был обязан выполнять повеления закона. Я ничего не мог сделать. Моим долгом было подвергнуть его бичеванию. И он чертовски хорошо это знал. — Лорд Джон оглянулся назад и задумчиво посмотрел на резную спинку каменной скамьи. И прикрыл глаза, защищая их от ветра. — Я мог простить его за то, что он не хочет меня, — с горечью продолжил лорд. — Но я не мог простить ему то, что он использовал меня подобным образом. Он ведь не просто вынудил меня причинить ему боль, но заставил еще и лишить его звания. Ему недостаточно было просто отказаться от моих чувств; он должен был их разрушить до основания, уничтожить… А это было уж слишком.
Ветер нес всяческий мусор; его порывы бросали на сидящих мелкие сухие ветки, щепки от разбитого лодочного корпуса, валявшегося где-то на берегу… Лорд Джон сложил руки на коленях, и ладонь Брианны сочувственно накрыла его пальцы. У Брианны руки были крупнее, чем у Грэя, и ее ладонь была теплой, поскольку до этого момента скрывалась в плотных складках плаща…
— Это были всего лишь обстоятельства. Вы тут ни при чем. И он мог бы просто объяснить вам все, если бы захотел. Но вы все равно простили его, — тихо сказала Брианна. — Почему?
— Поневоле пришлось. — Лорд Джон посмотрел в глаза Брианне, прямо и твердо. — Я ненавидел его сначала, и довольно долго. Но потом я осознал, что любовь к нему — это… это просто часть меня самого, к тому же одна из лучших моих частей. А если бы я не сумел простить его, я не смог бы и дальше его любить, и эта часть меня просто погибла бы. Но мне не хотелось это терять. — Лорд Джон едва заметно улыбнулся. — Так что, как видите, и тут у меня были чисто эгоистические мотивы. — Он сжал руку Брианны, встал и помог подняться ей. — Идемте, дорогая. Мы просто превратимся в глыбы льда, если задержимся здесь еще хоть ненадолго.
Они медленно вернулись в дом, не обменявшись по дороге ни словом. Но они шли рядом, рука об руку. Когда же они наконец миновали сад и огород, лорд Джон внезапно заговорил:
— Я думаю, вы правы. Жить с тем, кого ты любишь, зная при этом, что с его стороны это всего лишь отношения, вызванные долгом… нет, я бы такого не вынес. Брак должен заключаться при уважении с обеих сторон, только тогда это честный и правильный союз. И пока обе стороны честны друг с другом… — Его губы чуть дернулись, когда он взглянул в сторону комнат для рабов. — Да, тогда нет поводов для стыда… у обоих супругов.
Брианна посмотрела на него — сверху вниз — и осторожно, словно боясь спугнуть лорда Джона, отвела свободной рукой прядь волос, упавшую ей на лоб.
— Так вы принимаете мое предложение? — Но в груди у нее при этом возникла странная пустота, совершенно не похожая на чувство облегчения, которого она ожидала.
— Нет, — прямо и резко ответил он. — Я могу простить Джейми Фрезера за то, что он сделал в прошлом… но он никогда не простит меня, если я женюсь на вас. — Лорд Джон улыбнулся Брианне и похлопал ее по руке, лежавшей на его согнутом локте. — Но я могу предложить вам защиту от ваших поклонников и вашей тетушки… вы получите отсрочку, а со временем все утрясется. — Он посмотрел на дом, обвел взглядом окна. — Как вы думаете, на нас сейчас кто-нибудь смотрит?
— Можете не сомневаться, наверняка таращатся, — мрачно усмехнулась Брианна.
— Очень хорошо. — Сняв перстень с сапфиром, бывший на его руке, лорд Джон торжественно повернулся к Брианне лицом и взял ее за руку. Он сам снял ее шерстяную варежку и церемонно надел перстень на мизинец Брианны — на другой палец кольцо не надевалось. Потом приподнялся на цыпочки и поцеловал ее в губы. И, не давая Брианне времени опомниться, снова сунул ее руку себе под локоть и с нахальным выражением на лице повернулся к дому. — Итак, моя дорогая, — сказал он, — идемте, объявим всем о нашей помолвке.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:03 | Сообщение # 138
Король
Сообщений: 19994
Испытание огнем
Они весь день оставались одни. Огонь погас, никакой еды не осталось. Но это не имело значения; все равно ни один из мужчин не мог есть, и все равно никакой костер не изгнал бы холод, засевший в самом сердце Роджера. Индейцы появились лишь ближе к вечеру. Несколько воинов, сопровождавших весьма пожилого мужчину, одетого в свободную кружевную рубашку и плетеную накидку… Лицо этого человека было разрисовано красной краской и охрой. Это был шаман, и в руках он держал маленький глиняный горшок, наполненный какой-то черной жидкостью.
Александр уже оделся; он стоял, когда шаман приблизился к нему, но не произнес ни слова и не шелохнулся. Шаман запел надтреснутым старческим голосом и, не прерывая пения, обмакнул в горшок кроличью лапку и вымазал лицо священника черным — от корней волос до подбородка.
После этого индейцы ушли, а священник сел на землю, закрыв глаза. Роджер пытался заговорить с ним, предлагал ему воды, пытался заставить Александра хоть как-то реагировать, — но тот не откликался, просто сидел молча, будто был высечен из камня.
Но когда уже близилась ночь, он наконец заговорил.
— Времени осталось совсем немного, — негромко сказал он. — Я уже однажды просил вас помолиться за меня. Но я не знал тогда, за что вам следовало бы молиться… то ли за спасение моей жизни, то ли за спасение моей души. Теперь я знаю, что и то, и другое невозможно.
Роджер хотел заговорить, но священник коротким жестом заставил его закрыть рот.
— Теперь я знаю, что могу просить лишь об одном. Помолись о том, брат мой, чтобы я смог умереть достойно. Помолись о том, чтобы я сумел умереть молча. — Он в первый раз за весь день посмотрел на Роджера; его глаза блестели от слез. — Я не хотел бы опозорить ее криком.
Вскоре после наступления темноты зазвучали барабаны. Роджер ни разу их не слышал за все время своего пребывания в этой деревне. Невозможно было определить, сколько их было; гулкий грохот, казалось, раздавался сразу со всех сторон. Воздух вибрировал, и Роджер ощущал это мозгом костей, каждой клеточкой своего тела.
Могавки вернулись. Едва они шагнули через порог, как священник медленно поднялся на ноги. Он разделся сам; и вышел из хижины, обнаженный, не оглянувшись назад.
Роджер сидел, уставившись на занавешенный шкурой вход в хижину, молясь… и прислушиваясь. Он хорошо знал, что могут сделать с человеком барабаны; он сам не раз брал в руки палочки… чтобы пробудить ужас и ярость, скрытые в душе, чтобы воззвать к самым глубоким, тайным инстинктам слушателей. Но, даже зная, что происходит, он не мог справиться с собственным страхом.
Роджер не мог бы сказать, как долго он сидел вот так, вслушиваясь в неумолчный грохот, ловя другие звуки — голоса, шаги, гул большого собрания людей… пытаясь различить среди всего этого голос Александра.
Внезапно барабаны затихли. Потом раздалось еще несколько коротких осторожных ударов, а потом бой прекратился окончательно. Потом послышались крики, потом оглушительный визг и вой множества глоток. Роджер вскочил и бросился к выходу. Но стража по-прежнему стояла снаружи; и когда Роджер высунул голову за оленью завесу, один из них угрожающе взмахнул боевой дубинкой.
Роджер остановился, но не смог заставить себя вернуться к угасшему костру. Он стоял прямо перед входом, в полутьме, прислушиваясь к происходящему снаружи.
Можно было подумать, что всех чертей разом выпустили из ада. Но что, что, дьявол их всех забери, что там происходило? Похоже, это была яростная схватка. Но с кем и почему?
После первого залпа визга вокальная часть действа изменилась; теперь слышались лишь отдельные высокие вопли и улюлюканье на разных концах центральной поляны. Еще Роджер слышал удары; и стоны, и другие звуки, свидетельствующие о жестокой битве. Что-то ударилось в стену хижины; стена содрогнулась, большой пласт коры, составлявший ее центральную часть, треснул.
Роджер посмотрел на дверную завесу; нет, стражи не потрудились посмотреть, что там происходит. Он бросился к треснувшей стене и, просунув пальцы в щель, попытался расширить ее. Ничего хорошего из этого не вышло; осколки древесины впились в его кожу, мгновенно очутились под ногтями, а кора даже не сдвинулась с места, она была слишком толстой и жесткой. Отчаявшись, Роджер прижался лицом к щели, пытаясь рассмотреть происходящее.
Он мог видеть лишь совсем маленький участок центральной поляны. Он видел стоявший напротив длинный вигвам, полосу истоптанной земли между вигвамом и хижиной и еще — отсветы огромного огня на земле и вигваме. Красные и желтые сполохи сражались с черными тенями, как будто в воздухе плясали огненные демоны.
Некоторые из демонов оказались вполне реальными; две темные фигуры прокатились мимо щели, сцепившись в злобном объятии. Еще несколько фигур промелькнули в поле зрения Роджера, по направлению к огню.
А потом Роджер застыл, прижимаясь лицом к колючей древесине. Сквозь визгливые голоса могавков он расслышал, как кто-то отчаянно ругается на гэльском… Роджер мог бы поклясться в этом!
Он действительно это слышал!
— Caisteal Dhunil — закричал кто-то совсем близко, и в ответ раздались вопли индейцев. Там были шотландцы… белые люди! Он должен добраться до них! Роджер в бешенстве изо всех сил врезал кулаком по деревянной стене, пытаясь пробиться сквозь нее. Голос, ругавшийся на гэльском, послышался снова:
— Caisteal Dhunil
Нет, погоди-ка… это был другой голос! А первый ему ответил:
— Do mil Do mil Ко мне! Ко мне!
И тут же воздух наполнила новая волна визга могавков, и к ним добавилось завывание женских голосов… ну да, теперь кричали и вопили женщины, и даже куда громче, чем мужчины…
Роджер разбежался и, выставив вперед плечо, всем телом ударился о стенку; трещина расширилась и удлинилась, но недостаточно, чтобы он мог выбраться наружу. Роджер повторил попытку во второй раз, в третий… но безрезультатно. Внутри хижины не было ничего такого, что могло бы сойти за оружие или инструмент, ничегошеньки. В отчаянии Роджер вцепился в крепкие веревки, которыми скреплялись тонкие бревна одного из спальных лежаков, и рвал их руками и зубами до тех пор, пока край лежака не освободился наконец от креплений.
Роджер приподнял лежак, швырнул его оземь; еще раз поднял, встряхнул, швырнул… пока наконец не лопнули остальные связки и в руках у него не оказался шестифутовый шест с обломанным острым концом. Зажав толстый коней шеста под мышкой, Роджер направился к выходу, наставив острый конец шеста на шкуру, закрывавшую проем.
Он вырвался в мешанину тьмы и пламени, холодного воздуха и дыма, в шум, заставлявший его кровь петь. Он увидел впереди чью-то фигуру и недолго думая, ткнул в нее своим импровизированным копьем.
Человек ловко отскочил в сторону и поднял боевую индейскую дубину. Роджер не мог уже остановиться, не мог повернуть, он просто упал плашмя, и дубина ударилась о землю в паре дюймов от его головы.
Роджер перекатился в сторону и взмахнул своим шестом, врезав индейцу по голове. Тот пошатнулся и упал прямо на Роджера.
Виски. От этого человека просто несло виски. Не переставая удивляться этому факту, Роджер выбрался из-под дергавшегося тела и с трудом поднялся на ноги, по-прежнему крепко держа шест.
Крики раздавались за его спиной, и он поспешно развернулся на пятках, но при этом все его тело пронзила боль. Он слишком сильно ударился, падая, и это теперь ощущали его руки и грудная клетка. Да еще индеец грохнулся на него сверху… И тут же этот самый индеец вцепился в конец шеста, пытаясь вырвать его из рук Роджера, так что пришлось отшвырнуть его хорошим пинком.
Роджер собрался с силами и повернулся туда, где пылал огонь. Это был невероятных размеров погребальный костер. Языки пламени поднимались вверх стеной чистого алого цвета, живые на фоне ночи. Через множество голов зрителей Роджер увидел в центре костра черную фигуру, и руки сжигаемого человека были привязаны к шесту, на котором он висел… связаны и закреплены в жесте благословения. На мгновение длинные волосы взлетели вверх, охваченные огнем, и вокруг головы Александра словно вспыхнул золотой нимб, как вокруг головы распятого Христа. А потом что-то обрушилось на голову Роджера — и он камнем рухнул на землю.
Он не потерял сознания полностью. Он не мог говорить или двигаться, но его слух продолжал работать, хотя и неотчетливо… Рядом с ним звучали голоса. И продолжали звучать визгливые крики, но намного слабее, как отдаленный гул океанских волн.
Роджер почувствовал, что поднимается в воздух, и треск горящих поленьев стал громче, повторяя шум в его собственных ушах… Господи, да они собираются бросить его в огонь! Голова Роджера слегка дернулась — и свет проник сквозь закрытые веки, но упрямое тело отказывалось двигаться.
Грохот ослабел, и почему-то лица Роджера коснулась волна теплого воздуха. Он ударился о землю, едва не разбившись в лепешку, и перевернулся на живот, раскинув руки. Под его пальцами была прохладная земля…
Он дышал. Механически втягивал воздух. Медленно, размеренно. И наконец ощущение, что мир вокруг вращается с бешеной скоростью, начало ослабевать.
Шум вдали продолжался, но именно вдали, а рядом с собой Роджер не слышал ничего, кроме звуков собственного тяжелого дыхания.
Очень осторожно он открыл глаза. Отсветы огня играли на шестах и кусках коры, из которых были построены стены, но это были только слабые отблески бушевавшего снаружи ослепительного пламени. Хижина. Роджер снова был все в той же хижине.
Собственное дыхание звучало в ушах Роджера громко и хрипло. Он попытался на несколько секунд удержать вздох, но ничего не получилось. Потом он вдруг сообразил, что действительно не дышит, а хриплые вздохи издает кто-то другой.
Кто-то, бывший за его спиной. Сделав над собой невероятное усилие, Роджер подтянул руки и ноги и встал на четвереньки, покачиваясь, жмурясь от безумной головной боли.
— Милостивый Иисусе… — пробормотал он. С трудом подняв руку к лицу, Роджер протер глаза и несколько раз моргнул, но человек все так же лежал на земле футах в шести от него.
И это был Джейми Фрезер. Он лежал на боку, свернувшись в клубок, обернутый в алый плед. Половина его лица была перепачкана кровью, но в остальном он вроде бы был в порядке.
Несколько мгновений Роджер просто тупо смотрел на него. Несколько месяцев подряд основную часть его мыслей занимали воображаемые картины встречи с этим человеком. И вот теперь это произошло, хотя и казалось просто-напросто невозможным. И никаких чувств, кроме полного и окончательного изумления, Роджер пока что не испытывал.
Он снова потер лицо, на этот раз энергичнее, заставляя развеяться адреналиновый туман, застилавший его взгляд. Что… что Джейми Фрезер делает здесь ?
Когда наконец мысли и ощущения Роджера связались воедино, он первым делом почувствовал не ярость или тревогу, а глупейший приступ радостного облегчения.
— Она тут ни при чем, — пробормотал он, и эти слова прозвучали в его собственных ушах как-то странно, как будто неправильно… ведь он так долго не говорил на английском! — О, Господи, она этого не делала, она тут ни при чем!
Джейми Фрезер мог явиться сюда лишь с одной-единственной целью: спасти Роджера. А если это так, то, значит, Брианна заставила своего отца сделать это. И что бы ни послужило причиной, ввергшей Роджера в ад последних месяцев, будь то простое недоразумение или недоброжелательство, Брианна тут все равно ни при чем.
— Это не она, — снова повторил Роджер. — Она этого не делала…
Он содрогнулся всем телом — и от облегчения, и от того, что от полученного удара его слегка подташнивало.
Он-то думал, что выпотрошен и опустошен навсегда, и тут вдруг почувствовал, что в глубине его души что-то шевельнулось… маленькое, но очень надежное. Брианна. Он вернул ее себе.
Снаружи донесся новый всплеск высоких, визгливых криков; там и тут раздавалось пронзительное улюлюканье, впивавшееся в кожу Роджера, как иголки. Он снова вздрогнул, и вновь обретенная радость отступила перед иными чувствами.
Умирать в убеждении, что Брианна его любит, было бы лучше, чем без оного… но прежде всего он вообще не хотел умирать. Роджер вспомнил то, что видел на центральной поляне деревни — и в нем снова всколыхнулась ярость, от которой перехватило дыхание.
Дрожащей рукой Роджер перекрестился… этот жест был ему практически незнаком, — и прошептал:
— Во имя Отца и Сына… — но продолжить не смог. И просто сказал едва слышно: — Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет хорошо…
Он с трудом подполз к Джейми Фрезеру, надеясь, что тот все-таки жив. Фрезер и в самом деле был жив; кровь, перепачкавшая его лицо, вытекла из довольно глубокого пореза на виске, но когда Роджер коснулся шеи Фрезера, он сразу почувствовал ровный, сильный пульс.
В одном из горшков, стоявших под разбитым вдребезги лежаком, нашлась вода, каким-то чудом не пролившаяся. Роджер обмакнул в воду край пледа и обтер лицо Фрезера. Процедура продолжалась две-три минуты, и вот веки Джейми затрепетали.
Фрезер кашлянул, выругался, повернул голову в одну сторону, в другую… Потом его глаза распахнулись — и прежде чем Роджер успел произнести хоть слово или просто пошевелиться, Фрезер уже стоял на коленях, а его рука тянулась к маленькому кинжалу, заткнутому за подвязку чулка.
Темно-голубые глаза впились в лицо Роджера, и тот невольно поднял руку, защищаясь. Потом Фрезер моргнул, потряс головой, застонал — и тяжело сел на грязный земляной пол.
— О, это ты… — сказал он. Потом снова зажмурился и застонал. И вдруг вскинул голову, распахнул темно-голубые глаза — но на этот раз в его взгляде вспыхнула сильная тревога.
— Клэр! — воскликнул он. — Моя жена, где она?
У Роджера отвисла челюсть.
— Клэр? Ты притащил ее с собой сюда? Ты вверг женщину во все это ?
Фрезер бросил на него крайне неодобрительный взгляд, но воздержался от каких-либо высказываний. Вытащив кинжал, он посмотрел на дверной проем. Шкура, закрывавшая вход, была опущена, увидеть что-либо снаружи было невозможно. Шум на поляне уже затихал, хотя еще были слышны отдельные голоса, что-то выкрикивавшие и как будто увещевавшие кого-то.
— Там стража, — сказал Роджер.
Фрезер мельком глянул на него и быстро встал, гибкий, как ягуар. Кровь еще слегка сочилась из раны на его виске, но, похоже, это его ничуть не беспокоило. Он бесшумно прокрался вдоль стены, скользнул к выходу и замер сбоку от него, а потом осторожно отодвинул завесу концом кинжала.
То, что он увидел на поляне, заставило его скривиться. Позволив оленьей шкуре упасть на место, он вернулся к Роджеру и сел, снова заткнув кинжал за чулок.
— Их там добрая дюжина, совсем рядом. Это вода? — он протянул руку, и Роджер молча опустил в горшок тыквенный черпак и протянул его Фрезеру. Фрезер сделал несколько жадных глотков, потом плеснул водой в лицо, а остатки вылил себе на голову.
Обтерев мокрое лицо ладонью, Фрезер снова устремил острый взгляд на Роджера.
— Уэйкфилд, значит?
— Я теперь предпочитаю свое настоящее имя, Маккензи.
Фрезер серьезно кивнул.
— Ну да, это я слышал. — У него был широкий выразительный рот… как у Брианны. Его губы на мгновение крепко сжались, потом расслабились. — Я ошибся на твой счет Маккензи, как ты уже понимаешь. И явился сюда, чтобы расставить все по местам, если получится, вот только не исключено, что у меня такой возможности не будет. — Он коротко взмахнул рукой, показывая на дверной проем. — Ну а пока что прими мои извинения. Если ты пожелаешь получить удовлетворение другого рода — я буду к твоим услугам при любом удобном случае. Но я бы попросил тебя подождать с этим, пока мы не разберемся с непосредственной угрозой.
Роджер несколько мгновений во все глаза таращился на Фрезера. Мысль о том, чтобы получить сатисфакцию за несколько месяцев мучений и неуверенности казалась такой же нелепой, как и мысль о спасении от «непосредственной угрозы». Роджер качнул головой.
— Забыто, — сказал он.
Они некоторое время сидели молча. Костер в хижине давно догорел, но дрова, которые можно было бы в него подбросить, находились снаружи; стражники вынесли из хижины все, что могло быть использовано как оружие.
— Что вообще случилось? — спросил наконец Роджер, кивком указав на дверь. — Там, снаружи?
Фрезер испустил глубочайший вздох. Роджер только теперь заметил, что тот прижимает правую руку к боку, обхватив локоть левой рукой.
— Черт меня побери, если я знаю, — сказал Джейми.
— Они сожгли священника? Он умер? — Вообще-то после того, что Роджер видел собственными глазами, у него не оставалось сомнений, но почему-то он все равно задал этот вопрос.
— Так он был священником? — Густые рыжие брови удивленно поднялись, потом снова опустились. — Да, он умер. И не только он. — Невольная дрожь пробежала по огромному телу шотландского горца.
Когда начали бить барабаны, Фрезер понятия не имел, что затеяли индейцы, но они все разом выбежали из вигвамов и собрались вокруг огромной кучи дров. Они все болтали, как сороки, но Фрезер слишком плохо знал язык могавков, так что не смог уловить из их разговоров, что тут происходит, а его племянник, говоривший на этом индейском языке, куда-то подевался.
Белых людей не приглашали присутствовать, но тем не менее никто и пальцем не шевельнул, чтобы заставить их уйти. И потому Фрезер и Клэр оказались стоящими в толпе, с краю, как обычные любопытные зрители, когда шаман и Совет племени в полном составе вышли к костру, и старик заговорил. И еще один мужчина высказался, очень гневно.
— Потом они вывели этого человека, голого, как лягушка… привязали его к здоровенному колу и набросились на него… — Фрезер помолчал немного, и его взгляд слегка затуманился, когда он посмотрел на Роджера. — Знаешь, парень, я видывал французских палачей, которые забивали человека до полусмерти — но тем не менее оставляли его в живых, хотя ему хотелось умереть… Ну так вот, тут было не хуже, чем там… но и не намного лучше. — Фрезер еще раз жадно воды и поставил тыквенный черпак на пол. — Я пытался увести Клэр… я ведь не знал, вдруг мы у них были следующими на очереди…
Но толпа вокруг них сбилась так плотно, что даже просто сдвинуться с места оказалось невозможно; и у них не осталось выбора, они просто стояли и смотрели…
У Роджера пересохло во рту и он потянулся к тыквенной чашке-черпаку. Ему не хотелось задавать этот вопрос, но его словно что-то подталкивало изнутри… он должен был знать, не то ради Александра, не то ради себя самого…
— Он… он кричал?
Фрезер снова удивленно посмотрел на него, потом в его взгляде мелькнуло понимание.
— Нет, — медленно ответил он, — нет. Он умер очень хорошо… по их понятиям. Так ты, выходит, знал этого человека?
Роджер кивнул, не в силах произнести ни слова. Трудно было поверить, что Александр умер, даже услышав это от непосредственного свидетеля. Умер, ушел. Но куда он ушел? Нет, конечно же, священник ошибался. Мне не может быть прощения… Нет, это не так. Неужели Господь…
Роджер резко встряхнул головой, отгоняя эту мысль. Ему было ясно, что Фрезер не рассказал и половины того, что видел, уж слишком все это было ужасно. Только теперь Роджер заметил, что Фрезер постоянно смотрит на вход, и на его лице написано ожидание. Он что, надеется, что его спасут?
— Сколько человек пришло с тобой? — спросил Роджер. Темно-голубые глаза удивленно сверкнули.
— Мой племянник Ян.
— И все?! — Роджер попытался скрыть ошеломление, но ему это не удалось; голос выдал его.
— А ты чего ожидал, что я приведу семьдесят восьмой шотландский горный полк? — саркастически поинтересовался Фрезер. Он встал, слега покачнувшись и по-прежнему прижимая руку к телу. — Но я привез виски.
— Виски? А не из-за него ли случайно там разгорелась такая драка? — Роджер кивнул в сторону треснувшей стены хижины, припомнив сильный запах спиртного, исходивший от рухнувшего на него индейца.
— Возможно.
Фрезер подошел к треснувшему участку стены, прижался лицом к щели и выглянул наружу, на поляну; потом вернулся к угасшему костру. Снаружи было уже совсем тихо.
Огромный горец явно чувствовал себя очень плохо. Лицо его побелело, из-под засохшей крови проступили капельки пота.
Роджер молча налил воды, Фрезер так же молча ее принял. Роджер прекрасно понимал, что происходит с Фрезером; рана тут была ни при чем.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:04 | Сообщение # 139
Король
Сообщений: 19994
— Когда ты ее в последний раз видел?
— Когда началась драка. — Не в силах усидеть на месте, Фрезер поставил черпак, снова встал и принялся мерить хижину шагами, как попавший в клетку медведь. Потом остановился и посмотрел на Роджера.
— Ты хоть что-то знаешь о том, что тут произошло?
— Кое-что…
Роджер вкратце изложил Фрезеру историю священника, и обнаружил, что рассказ принес ему некоторое облегчение. Фрезер, слушая его, сел наконец на землю.
— Они не должны ничего сделать Клэр, — сказал он потом, пытаясь убедить в этом скорее себя, чем Фрезера. — Она ведь тут ни при чем.
Фрезер насмешливо фыркнул.
— Да, ни при чем. — И вдруг с размаху ударил кулаком по земле и злобно рявкнул: — Чертова женщина!
— С ней все будет в порядке, — упрямо повторил Роджер. Ему нестерпимо было думать, что все может быть совсем иначе… но он, как и Фрезер, прекрасно понимал: если Клэр Фрезер жива, не ранена и свободна, ничто не могло бы удержать ее сдали от мужа. А что касается этого незнакомого Роджеру племянника…
— Я слышал голос твоего племянника… во время драки. Он звал тебя. Голос звучал вполне бодро. — Но, говоря это, Роджер осознавал, как мало утешения в такой информации. Однако Фрезер кивнул, а потом опустил голову на колени.
— Он хороший парень, Ян, — пробормотал он. — И у него есть друзья среди могавков. Господь призовет их защитить его.
Роджер почувствовал, что потрясение, вызванное событиями этой ночи, начинает понемногу утихать, сменяясь любопытством.
— Твоя жена, — сказал он. — Что она могла такого сделать? Как она могла вообще оказаться впутанной во все это?
Фрезер вздохнул. Провел здоровой рукой по лицу, запустил пальцы в волосы и терзал их до тех пор, пока распущенные локоны не встали дыбом.
— Я бы не сказал, что она во что-то впуталась, — сказал он. — В конце концов, это была не ее вина. Вот только… нет, они ее не убьют, но, видит Бог, если они хоть что-то с ней сделают…
— Не сделают, — твердо произнес Роджер. — Так что же случилось?
Фрезер передернул плечами и закрыл глаза Потом откинул назад голову и начал описывать происшедшее — так, словно и теперь видел все прямо перед глазами, словно все отпечаталось на внутренней стороне его век. А может быть, так оно и было.
— Я вообще не заметил эту девушку, в такой-то толпе. Я даже не могу сказать, как она выглядела. Я ее увидел только в самый последний момент…
Клэр стояла рядом с ним, бледная и напряженная, и со всех сторон на них напирали кричащие взволнованные индейцы. Когда могавки закончили экзекуцию священника, они отвязали его от шеста — и тут же снова привязали, на этот раз на длинный шест, причем руки подняли вверх, чтобы в таком виде поставить его на костер-Фрезер бросил короткий взгляд на Роджера и вытер губы тыльной стороной ладони.
— Мне уже приходилось видеть, как из груди живого человека вырезают бьющееся сердце, — сказал он. — Но я никогда не видел, чтобы это сердце тут же и съели… — Он произнес это слегка смущенно, словно прося прощения за собственную слабость.
Потрясенный этим, он посмотрел на Клэр. И как раз в тот момент он и заметил индейскую девушку, стоявшую по другую сторону от его жены и державшую в руках доску с привязанным к ней младенцем.
С величайшим спокойствием девушка передала ребенка Клэр и скользнула в толпу.
— Она вообще не смотрела по сторонам, только вперед, и шла прямиком в огонь…
— Что?! — У Роджера от ужаса перехватило горло, и вопрос прозвучал как воронье карканье.
Огонь в одно мгновение охватил девушку. Джейми, возвышаясь над толпой на целую голову, прекрасно видел все происходящее.
— Сначала на ней загорелась одежда, потом вспыхнули волосы… К тому времени, когда она добралась до него, она вся пылала, как факел…
Но Джейми еще видел черные очертания ее рук, вскинутых вверх, чтобы обнять выпотрошенное тело священника. Но через несколько мгновений уже невозможно было различить, где мужчина, где женщина, они слились в единое целое, в черную массу посреди взлетающих к небу языков огня.
— И вот тогда-то все словно взбесились. — Широкие плечи Фрезера как-то странно обвисли, он коснулся раны на своем виске. — Все, что я знаю, — так это что какая-то женщина вдруг завела похоронный вой, а потом словно ад рухнул на землю, все кричали, визжали, выли… и вдруг я понял, что все вокруг или бегут куда-то, или колотят друг друга что было сил.
Он тоже слегка помахал кулаками, прикрывая Клэр и ее ношу, когда они выбирались из обезумевшей толпы, проталкивались сквозь мечущиеся тела.. Но индейцев было слишком много. И, не в силах удрать куда-нибудь подальше, Джейми просто толкнул Клэр к стене хижины, схватил какую-то дубину и принялся лупить кого попало, призывая на помощь Яна, — и тут уж досталось всем, кто рискнул подойти к нему слишком близко.
— А потом откуда-то из дыма выскочил маленький дьявол и врезал мне своей дубинкой, — закончил Фрезер и пожал одним плечом. — Я повернулся, чтобы дать ему сдачи, а на меня набросились сразу трое.
Потом что-то ударило его в висок — и больше он ничего не помнил до того мгновения, когда очнулся в хижине рядом с Роджером.
— И я не видел больше Клэр. И Яна тоже.
В хижине становилось все холоднее. Джейми расстегнул брошь и развернул плед во всю ширь, закутавшись в него как можно тщательнее, хотя ему и приходилось действовать только одной рукой; а потом осторожно прислонился к стене.
Его правая рука вполне могла быть сломана; Джейми получил хороший удар боевой дубинкой по предплечью, и точка удара сначала онемела, а потом вдруг взорвалась оглушающей болью. Но боль ни на минуту не могла отвлечь мысли Фрезера от Клэр и малыша Яна.
Было уже очень поздно. Джейми твердил себе, что если с Клэр ничего не случилось во время всеобщей драки, то теперь она уже скорее всего в безопасности. Та старуха-командирша вряд ли одобрила бы, если бы Клэр нанесли увечье… Но вот Ян… Джейми на мгновение ощутил гордость за парнишку, вопреки страху. Ян отлично сражался, он оправдал доверие дяди, обучавшего его.
Но все равно ведь его могли одолеть… дикарей было слишком много, а при том, с какой энергией он дрался…
Джейми беспокойно шевельнулся, стараясь отогнать мысль о том, как бы он посмотрел в глаза сестре, если пришлось бы сообщить дурную новость о ее младшем сыне… Господи, да он бы скорее сам вырвал собственное сердце из груди и съел его; наверное, ощущения были бы примерно такими же.
Пытаясь отвлечься — хоть как-нибудь отвлечься от страшных картин, Джейми снова повернулся, оглядывая полутемное помещение в надежде найти какую-нибудь дубинку или палку. Но вокруг было почти так же пусто, как в буфете скупца. Кувшин с водой, сломанный лежак для сна и пара потрепанных оленьих шкур, валявшихся на земляном полу.
Маккензи сидел, съежившись, по другую сторону погасшего костра, не обращая внимания на усиливавшийся холод. Он обхватил руками колени и задумчиво склонил голову. И не замечал, что Джейми наблюдает за ним.
Фрезеру не слишком хотелось это признавать, но парень все же явно был сделан на славу. Длинные голени, очень широкие плечи… он мог бы неплохо владеть мечом. И он был высоким, как все Маккензи из Леоха… а почему бы и нет, подумал вдруг Джейми. Этот парень был ведь потомком Дугала, хотя и через несколько поколений.
Джейми вдруг понял, что эта идея одновременно и тревожит, и успокаивает его. Да, он убивал людей, когда приходилось, и в основном их духи не слишком-то мешали ему спокойно спать по ночам, они не являлись к нему, дребезжа костями. Но смерть Дугала была одной из тех немногих смертей, которые он переживал снова и снова, и видел ее во сне, и просыпался, обливаясь потом, слыша те последние едва различимые слова Дугала… они звенели в его ушах, они гудели в его крови…
Но ведь тогда не было ни малейшей возможности выбора; убить или быть убитым — вот и все, ничего больше. И все же, все же… Дугал Маккензи был его приемным отцом, и, если быть честным до конца, часть его души любила этого человека…
Да, было что-то утешающее в мысли, что хотя бы малая часть Дугала осталась в этом мире. Но вот другая часть наследия семейки Маккензи вызывала далеко не слабое беспокойство. Джейми ведь видел глаза этого парня… сразу, как только очнулся, — зеленые, настороженные… и на секунду у него в брюхе все сжалось в тугой комок, потому что он подумал о Джейлис Дункан.
Уж так ли ему хотелось, чтобы его дочь связала свою жизнь с отродьем ведьмы? Джейми снова осторожно всмотрелся в Роджера Может, это и к лучшему, если ребенок Брианны — не от этой крови…
— Брианна, — сказал вдруг Маккензи, поднимая голову от колен. — Где она сейчас?
Джейми вздрогнул, и тут же его правую руку пронзила острая, режущая боль, заставив его облиться потом.
— Где? — повторил он. — В Речной Излучине, со своей тетушкой. Она там в безопасности, за ней присматривают. Сердце у него забилось так, что удары громом отдавались в ушах. Господи, этот человек что, умеет читать мысли? Или .он ясновидящий?
Зеленые глаза посмотрели на него в упор, в полутьме они казались почти черными.
— Почему ты взял с собой Клэр, а не Брианну? Почему она не пришла с тобой?
Джейми одарил Роджера ответным холодным взглядом. Ну, с этим они разберутся, умеет он там читать мысли или нет… Если нет — то последнее, что он станет сейчас сообщать Маккензи, так это правда; для нее время еще не настало… если вообще когда-нибудь настанет.
— Я бы и Клэр постарался оставить дома, если бы думал, что мне это удастся. Она черт знает как упряма Даже если бы я связал ее по рукам и ногам, мне бы все равно не удалось удержать ее на месте.
Что-то странное промелькнуло в глазах Маккензи… сомнение? Или боль?
— Мне бы и в голову не пришло, что Брианна — из тех девушек, которые обращают слишком много внимания на слова отца, — сказал он. И… да, в его голосе прозвучала именно боль, и еще — что-то вроде ревности.
Джейми слегка расслабился. Ничего он не читает…
— Не думал? Ну, тогда, может быть, ты не слишком-то хорошо ее знаешь, — сказал он. Сказал вполне вежливо, но с тем легким оттенком язвительности в тоне, который мог бы заставить человека определенного склада тут же вцепиться ему в глотку.
Но Маккензи был не таким человеком. Он просто выпрямился и глубоко вздохнул.
— Я хорошо ее знаю, — ровным тоном произнес он. — Она моя жена.
Джейми тоже выпрямился — и тут же стиснул зубы от нового приступа боли.
— Черта с два она твоя жена.
Темные брови Маккензи при этих словах сошлись у переносицы.
— Мы с ней обручились. Разве она тебе не сказала?
Она и в самом деле не сказала… впрочем, Джейми и не дал ей возможности рассказать об этом. Он был слишком взбешен мыслью, что его дочь сама легла в постель с мужчиной, а потом сделала из него дурака, заявив об изнасиловании… да, он был обуян гордыней, как Люцифер, и страдал точно так же, как тот великий дьявол… он желал, чтобы его дочь была безупречной во всем, а она оказалась просто человеком, как и он сам…
— Когда? — спросил он.
— В начале сентября, в Велмингтоне. Когда… то есть как раз перед тем, как я уехал.
Роджер признался в этом с явной неохотой, и сквозь черную вуаль чувства вины Джейми увидел отражение точно такого же чувства на лице Маккензи. Ну, каждый получает то, что заработал, бешено подумал он. Если бы этот ублюдок не оставил Брианну одну…
— Она мне не говорила.
Теперь он отчетливо видел во взгляде Маккензи боль и сомнение. Этот человек испугался, что Брианна его не хочет… ведь если бы она его хотела, она бы приехала вместе с отцом. Джейми слишком хорошо знал, что никакая сила ни на земле, ни под землей не смогла бы оторвать от него Клэр, если бы она думала, что ему грозит какая-то опасность… и тут же его снова сжало страхом; куда она могла подеваться?
— Наверное, она подумала, что ты не принял бы обручение в качестве формы законного брака, — тихо сказал Маккензи.
— А может быть, она сама не отнеслась к этому всерьез, — безжалостно предположил Джейми. Он вполне мог избавить Роджера от части сомнений, сказав ему часть правды… что Брианна не могла приехать, потому что ждет ребенка, но он был не в том настроении, чтобы проявлять милосердие.
Теперь уже совсем стемнело, но Джейми все равно видел, как вспыхнуло лицо Маккензи при этих его словах, как его руки стиснули драную оленью шкуру…
— Похоже, так и есть, — только и сказал Роджер. Джейми закрыл глаза и надолго замолчал. Темнота сгущалась в хижине, холод становился все злее…
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:18 | Сообщение # 140
Король
Сообщений: 19994
В должности священника
В воздухе висел запах гари. Мы прошли совсем близко от кострища, и я не удержалась от того, чтобы глянуть уголком глаза на кучу обгорелых обломков, остатков дров, чьи обугленные концы, словно инеем, покрылись белым пеплом. По крайней мере, я надеялась, что это именно дрова. И боялась присмотреться внимательнее.
Я поскользнулась на замерзшей земле, и кто-то из моих сопровождающих подхватил меня под руку. Без каких-либо комментариев меня потащили к отдаленной хижине, возле которой стояли на страже два воина, и я невольно наклонила голову, потому что прямо в лицо мне дунул холодный ветер, несший частицы золы и пепла.
Я не спала и с вечера не съела ни крошки, хотя мне и предлагали еду. Ноги у меня замерзли, пальцы рук просто заледенели. В длинном вигваме на другой стороне деревни непрерывно звучали пронзительные причитания, но их то и дело заглушал еще более громкий напев ритмичной песни смерти. По кому там справляли тризну индейцы, по сгоревшей девушке или по кому-то еще? Меня передернуло при этой мысли.
Стражи посмотрели на меня и отступили в сторону. Я подняла оленью шкуру, закрывавшую дверной проем, и вошла в хижину.
Внутри было темно; костер в хижине давно погас, как и костер снаружи. Но серый свет, сочившийся сквозь дымовое отверстие, позволил мне увидеть кучу шкур и одежды на полу. И среди всего этого мелькнул край красного пледа… я ослабела от радости.
— Джейми!
Куча зашевелилась и разделилась на две части. Из нее выскочила встрепанная голова Джейми с настороженным взглядом… но в целом он выглядел вроде бы совсем неплохо. Вслед за Джейми из кучи выбрался смуглокожий бородатый мужчина, чье лицо показалось мне странно знакомым. Потом он повернулся, на него упал сверху смутный свет, — и я увидела, как сверкнули зеленые глаза.
— Роджер! — вскрикнула я.
Не произнеся ни слова, он выбрался из оленьих шкур и стиснул меня в объятиях. Причем так крепко, что я чуть не задохнулась.
Он был ужасающе худ; я просто ощущала каждое из его ребер. Но от голода он, похоже, не умирал; конечно, от него воняло, но это была обычная вонь грязи и мужского пота, а вовсе не кислый запах тела, лишенного необходимого питания.
— Роджер, ты в порядке? — Он отпустил меня, и я поспешно оглядела его с головы до ног, ища раны.
— Да, — ответил он. Голос его прозвучал хрипло от сна и нахлынувших чувств. — Бри… как она? С ней все хорошо?
— Просто отлично, — заверила его я. — Что это с твоей ногой? — На Роджере не было ничего, кроме рубашки да грязной тряпки, обвязанной вокруг одной ступни.
— Порезался. Ерунда. Где она? — Он обеспокоенно схватил меня за руку.
— Она на плантации Речная Излучина, у своей двоюродной бабушки. Разве Джейми не сказал тебе? Она…
Но тут Джейми схватил меня за другую руку, и я замолчала.
— Как ты, Сасснек?
— В порядке, разумеется… о Господи, что это с тобой? — Едва взглянув на Джейми, я моментально забыла о Роджере. И дело было даже не в том, что его явно хорошо саданули в висок, и рубашка у него была вся в засохшей крови; нет, куда больше испугало меня то, как неестественно он держал свою правую руку.
— Похоже, у меня рука сломана, — сказал Джейми. — Болит черт знает как. Может, посмотришь, что с ней такое?
Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел в сторону, чтобы тяжело сесть возле сломанного лежака. Я хлопнула Роджера по плечу и поспешила за Джейми, гадая, какого черта он рванул куда-то в угол и что вообще происходит. Джейми не стал бы жаловаться на боль с присутствии Роджера Уэйкфилда, даже если бы кости у него были раздроблены в щепки и торчали сквозь кожу.
— Что ты затеял? — пробормотала я, опускаясь на колени рядом с ним. И осторожно, сквозь рубашку, ощупала его руку… нет, открытого перелома явно не наблюдается. Тогда я аккуратно закатала вверх рубашку, чтобы разобраться во всем окончательно.
— Я ему не сказал о Брианне, — ответил он очень тихо. — И думаю, тебе тоже лучше не говорить.
Я уставилась на него во все глаза.
— Но мы не можем так поступить! Он должен знать.
— Потише, умерь голосок. Да, может, ему бы и следовало знать о ребенке… но не о том типе, не о Боннете.
Я закусила губы, тщательно прощупывая бугры его мышц. На предплечье красовался один из самых чудовищных синяков, какие мне вообще приходилось видеть в жизни; здоровенное сине-фиолетовое пятно глубокой гематомы… но я ничуть не сомневалась, что никакого перелома тут не было.
Что же касалось предложения Джейми относительно Роджера, тут у меня уверенности не было.
Джейми без труда заметил отразившееся в моих глазах сомнение и крепко сжал мою руку.
— Не сейчас, Сасснек. Не здесь. Давай подождем, хотя бы до тех пор, пока выберемся отсюда.
Я немножко подумала, пока отрывала рукав его рубашки и сооружала из него косыночную повязку. Ну да, конечно, если Роджер узнает о беременности Брианны, это само по себе будет для него огромным потрясением. Возможно, Джейми и был прав; нечего и говорить о том, как Роджер мог бы отнестись к известию об изнасиловании, а нам ведь еще предстоял долгий-долгий путь до дома… да сначала вообще нужно было вырваться на свободу. Пусть уж лучше он не забивает себе голову ненужными вещами. Наконец я кивнула, хотя и неохотно.
— Ладно, согласна, — сказала я. — Ну, не думаю, что рука сломана, однако повязка тебе поможет.
Я оставила Джейми сидеть возле лежака и отправилась к Роджеру, чувствуя себя шариком для пинг-понга.
— Что с ногой? — Я присела перед Роджером, чтобы снять с его ноги жутко антисанитарного вида тряпку, но он остановил меня, требовательно схватив за плечо.
— Брианна. Я знаю, с ней что-то не то. Она..
— Она беременна.
Уж не знаю, что он там себе навоображал, но беременность явно в число его страхов не входила Он был изумлен до последнего предела. И уставился на меня с таким видом, словно я его шарахнула по голове молотком.
— Вы уверены?
— У нее к этому моменту должно быть уже семь месяцев; тут уж трудно ошибиться. — Это Джейми подошел к нам так бесшумно, что ни один из нас не заметил его приближения. Говорил он холодно, а его взгляд, устремленный на Роджера, был еще холоднее голоса, но Роджеру было не до того, чтобы замечать всякие мелочи.
— Беременна. Боже милостивый, но как?
Джейми громко хрюкнул, как будто ему в горло что-то попало. Роджер посмотрел на него — и тут же отвел взгляд.
— Я хочу сказать, мне и в голову не приходило…
— Как? Хороший вопрос, — прорычал Джейми. — Тебе, значит, в голову не приходило, а моя дочь теперь должна расплачиваться за твои удовольствия!
Голова Роджера дернулась при этих словах, он уставился в глаза Джейми.
— Что значит — расплачиваться? Она не одинока! Я тебе говорил, она моя жена!
— Жена? — Я замерла, на мгновение забыв о ноге Роджера.
— Они обручились, — ворчливо пояснил Джейми. — Но какого черта девчонка ни слова не сказала нам об этом?
Я подумала, что знаю ответ на этот вопрос… даже два ответа, хотя о втором я не стала бы упоминать в присутствии Роджера.
Она промолчала, потому что ждала ребенка, и потому что думала, что это ребенок Боннета. А уверовав в это, она могла решить, что лучше вообще не говорить об обручении, чтобы оставить Роджеру возможность отказаться от нее… если он того захочет.
— Ну, скорее всего, она думала, что ты вряд ли сам воспринимаешь это как настоящий брак, — сказала я. — Я ей рассказывала о том, как мы поженились, и о контракте, и о том, как ты настаивал, чтобы мы обвенчались по-настоящему, в церкви со священником. Вот она и не стала тебе рассказывать о том, что, как ей казалось, ты бы не одобрил… она ведь так хотела тебе понравиться.
Джейми наградил меня за речь, слегка смутившись, но Роджер не обратил внимания на мои доказательства.
— Она здорова? — спросил он, наклонившись вперед и хватая меня за руку.
— Да, прекрасно себя чувствует, — заверила его я, надеясь, что говорю чистую правду. — Она хотела поехать с нами, но, разумеется, мы не могли этого допустить.
— Она хотела поехать? — Лицо Роджера сразу просветлело, и радость и облегчения видны были на нем так отчетливо, что их не могли скрыть ни борода, ни грязь. — Так значит, она не… — Он вдруг умолк и перевел взгляд с меня на Джейми и обратно. — Когда я встретил… мистера Фрезера там, на горе, он, похоже, думал, что она… она вроде бы утверждала…
— Ужасная ошибка, — поспешно вставила я. — Она ничего не сказала нам об обручении, так что когда выяснилось, что она ждет ребенка, мы… э-э… ну, решили…
Джейми углубился в размышления, глядя на Роджера без особой благосклонности, но когда я ткнула его в бок, мгновенно опомнился.
— Ну, да, — подтвердил он немного неохотно. — Ошибка. Я уже принес мистеру Уэйкфилду свои извинения и обещал, что приложу все усилия к тому, чтобы уладить. Но сейчас нам есть о чем подумать и кроме того. Сасснек, ты не видела Яна?
— Нет…
Я лишь теперь осознала, что Яна тут нет, и у меня в животе похолодело от легкого приступа страха. Джейми выглядел довольно мрачным.
— А ты где была всю ночь, Сасснек?
— Я была с… о, Господи!
Я на несколько мгновений перестала слышать голос Джейми, увидев наконец ступню Роджера. Она страшно распухла и покраснела, и на внешней стороне подошвы я увидела несколько глубоких язв. Я крепко нажала на распухшую кожу — и мне стало ясно, что там залегли отвратительные скопления гноя.
— Откуда это у тебя?
— Я порезался, когда пытался сбежать. Они тут меня перевязали, приложили какую-то мазь, но, похоже, все равно туда попала инфекция. То лучше становится, то снова хуже. — Роджер пожал плечами; он думал вовсе не о собственной ноге, в каком бы состоянии она ни пребывала. Он смотрел на Джейми, явно разбираясь с чем-то в уме.
— Так значит, Брианна не посылала вас с Яном мне навстречу? Она тебя об этом не просила… не просила избавиться от меня?
— Нет, — ответил Джейми, явно удивленный. Он улыбнулся — и его черты сразу изменились, он весь засветился обаянием. — Нет, это было мое собственное намерение.
Роджер глубоко вздохнул и на секунду прикрыл глаза.
— Слава Богу, — сказал он и снова их открыл. — Я-то подумал, что она, возможно… ну, мы жутко поссорились как раз перед тем, как я уехал, и я думал, что, может, она именно поэтому не рассказала вам об обручении; что она передумала выходить за меня замуж. — У него на лбу выступил пот — то ли от новостей, то ли от того, что я делала с его ногой. Он чуть болезненно улыбнулся. — Но тем не менее избить меня до полусмерти или продать в рабство… мне это кажется чуточку излишним, даже ради женщины с ее характером.
— Ну-у… — Джейми слегка порозовел. — Я же сказал, мне очень жаль.
— Да, знаю…
Роджер добрую минуту рассматривал Джейми, явно что-то прикидывая в уме. Потом глубоко вздохнул, наклонился и отвел мою руку от своей ступни. После чего снова выпрямился и посмотрел прямо в глаза Джейми.
— Я должен вам кое-что объяснить. Из-за чего мы с ней поссорились. Она вообще говорила вам, что именно привело ее сюда, почему она бросилась вас искать?
— А, извещение о смерти? Ну да, говорила Ты разве не понял, что иначе я просто не позволил бы Клэр ехать со мной сюда?
— Что? — Роджер уставился на Джейми не просто с изумлением, а даже с подозрением.
— Мы ведь не можем умереть дважды, а? И если мы, она и я, должны погибнуть во Фрезер Ридже через шесть лет, то уж наверняка нас до того не могут убить ирокезы, ведь тогда и погибать будет некому, а?
Я тоже вытаращила глаза на Джейми; такой простой вывод из известных фактов как-то ускользнул от меня. Но вообще-то это звучало ошеломляюще… мы были практически бессмертными… на некоторое время. Нас ничто не могло убить! Но отсюда следовало еще одно предположение…
— То есть вы предполагаете, что не можете изменить прошлое… что мы не можем изменить, я хочу сказать. Вы действительно в это верите? — Роджер немного наклонился вперед, весь внимание.
— Да черт меня побери, если я знаю! А ты как думаешь?
— Ну, — невыразительно произнес Роджер, — я думаю, прошлое действительно не может быть изменено. Потому я это и сделал.
— Сделал что?
Роджер облизнул пересохшие губы, но храбро продолжил:
— Я обнаружил это извещение о вашей гибели задолго до того, как оно попалось на глаза Брианне. Но я подумал, что было бы бессмысленно пытаться изменить ход вещей. И поэтому… поэтому скрыл от нее ту газету. — Он посмотрел на меня, на Джейми… — Ну вот, теперь вы знаете. Я не хотел, чтобы она отправлялась сюда. Я все сделал, чтобы не допустить этого. Я думал, что это слишком опасно. И… и я боялся ее потерять, — просто закончил он.
К моему удивлению, Джейми теперь смотрел на Роджера с явным одобрением.
— Ты пытался удержать ее в безопасном мире? Защитить ее?
Роджер кивнул, и его напряженные плечи немного расслабились.
— Значит, вы поняли?
— Ну, конечно, понял. Наконец-то я услышал от тебя что-то такое, что меняет мое мнение о тебе в лучшую сторону.
Но я это мнение совершенно не разделяла.
— Ты нашел то извещение… и ничего ей не сказал? — Я почувствовала, как к моим щекам приливает кровь.
Роджер увидел выражение моего лица и поспешно отвел взгляд.
— Нет. И она… ну, боюсь, она взглянула на это так же, как вы. Она подумала… ну, она сказала, что я ее предал, и…
— Так и есть! И ее, и нас обоих! Ради всего… черт, Роджер, да как ты мог сделать такое?
— Он был прав, — заявил Джейми. — В конце концов…
Я в бешенстве повернулась к нему.
— Он был не прав! Он намеренно скрыл от нее все, он пытался удержать ее от… а, черт, да ты что, не понимаешь, что если бы ему это удалось, ты бы ее вообще никогда не увидел?
— Да, понимаю. И с ней бы не случилось того, что случилось. — Его темно-голубые глаза смотрели на меня, не мигая. — Я бы только порадовался этому.
Я проглотила свои гнев и обиду и молчала, пока не решила, что могу наконец говорить, не дрожа всем телом.
— Не думаю, что она бы этому порадовалась, — негромко сказала я. — И это ее собственные слова.
Роджер вмешался прежде, чем Джейми успел что-либо сказать.
— Ты сказал, с ней бы не случилось того, что случилось… ты имел в виду ее беременность? — Он не стал ждать ответа; он явно уже оправился от первоначального потрясения настолько, что к нему вернулась способность соображать, и он быстро пришел к тому же неприятному выводу, к какому пришла и Брианна несколькими месяцами раньше. Роджер резко повернулся ко мне, его глаза расширились от ужаса. — У нее сейчас уже семь месяцев, так вы сказали… Господи! Она не может вернуться!
— Сейчас — не может, — согласилась я, с некоторой горечью подчеркнув «сейчас». — Могла, когда мы только-только узнали о беременности. Я пыталась уговорить ее вернуться в Шотландию, или, по крайней мере, отправиться в Вест-Индию, там есть еще один… одни ворота во времени. Но она отказалась. Она не желала возвращаться домой, пока не узнает, что с тобой случилось.
— Что со мной случилось, — повторил он и посмотрел на Джейми. Плечи Джейми мгновенно напряглись, он выставил вперед подбородок.
— Да, — сказал он, — это моя вина, и нечего теперь ныть, ничего уже не исправишь. Она здесь в ловушке. И я ничего не могу для нее сделать… только вернуть ей тебя, и все.
Только теперь я поняла, почему Джейми не хотел говорить Роджеру вообще ничего; он боялся, что, осознав, что Брианна оказалась в ловушке прошлого, Роджер вообще откажется возвращаться с нами. Одно дело — последовать за Брианной в прошлое с расчетом вскоре вернуться; и совсем другое — остаться здесь с ней навсегда. И скорее это, чем страх из-за того, что раскроется подлинное отцовство, мучило Джейми во все время нашего путешествия; я подумала, что спартанский мальчик, внутренности которого пожирала лисица, нашел бы в Джейми родственную душу. И бесконечная нежность разлилась в моей душе…
Роджер же таращился на Джейми, явно лишившись дара речи.
Прежде чем он его вновь обрел, мы услышали звук шагов, приближавшихся к двери нашей хижины. Шкура, закрывавшая вход, поднялась, и внутрь по очереди вошли несколько могавков.
Мы уставились на них в полном недоумении; их было чуть ли не полтора десятка, мужчин, женщин и детей… и все они были одеты по-дорожному, в кожаные гамаши и меховые куртки. Одна из женщин постарше держала доску с привязанным к ней младенцем; она без малейших колебаний подошла к Роджеру и сунула ребенка прямо ему в руки, что-то говоря по-своему.
Роджер нахмурился, ничего не понимая. Джейми, внезапно насторожившись, наклонился к женщине и произнес несколько отрывистых слов. Она повторила сказанное, весьма нетерпеливо, потом оглянулась и махнула рукой молодому парню.
— Ты есть… священник, — с запинкой произнес тот, тыча пальцем в Роджера. Потом показал на младенца. — Вода.
— Я не священник… — Роджер попытался вернуть доску с младенцем женщине, но та отказалась ее взять.
— Свящи-ин, — твердо заявила она. — Крести. — И повернулась к одной из молодых индеанок, которая тут же вышла вперед, держа перед собой маленькую чашу, вырезанную из рога; чаша была наполнена водой.
— Отец Александира… он говорить, ты свящин, сын свящи-на, — сказал молодой человек. Я увидела, как бледнеет обросшее бородой лицо Роджера.
Джейми отошел в сторону и на местном варианте французского заговорил с человеком, которого узнал в этой толпе. Потом вернулся к нам.
— Это все, что осталось от паствы отца Александра, — мягко сказал он. — Совет приказал им покинуть деревню. Они намерены отправиться в землю гуронов, там миссия святой Берты, но они бы хотели сначала окрестить ребенка, на тот случай, если он умрет в пути. — Он посмотрел на Роджера — Так они считают вас священником?
— Видимо, да, — Роджер посмотрел на младенца, которого держал в руках.
Джейми ненадолго задумался, глядя на ожидавших индейцев. Они ждали терпеливо, со спокойными лицами. Я могла лишь гадать, что кроется за этими бесстрастными чертами. Огонь и смерть, исход… что еще? Лишь на лице пожилой женщины, принесшей ребенка, можно было прочесть печаль; я подумала, что это, возможно, бабушка малыша…
— В случае нужды, — негромко сказал Джейми, обращаясь к Роджеру, — любой человек может выполнить обязанности священнослужителя.
Я-то думала, что уже невозможно стать еще бледнее… но Роджер умудрился побледнеть до полной белизны. Он слегка покачнулся, и пожилая леди, встревожившись, протянула руку, чтобы поддержать ребенка.
Но Роджер совладал с собой и кивнул молодой женщине, державшей чашу с водой, чтобы та подошла поближе.
— Parlez-vous francais? — спросил он, и большинство индейцев кивнули — кто уверенно, кто не очень.
— С`est bien, — сказал Роджер и глубоко вздохнул, поднимая ребенка и показывая его собравшимся. Младенец, круглолицый очаровашка с мягкими каштановыми кудрями и золотистой кожей, сонно моргнул, как будто чем-то недовольный.
— Именем Господа нашего Иисуса Христа, — отчетливо заговорил Роджер по-французски. — По слову Господа нашего Иисуса, пребывающего с нами, мы крестим тех, кого он назвал детьми своими.
Ну конечно, подумала я, наблюдая за Роджером. Он ведь действительно сын священника, хотя и не католического. Но он наверняка не раз видел, как преподобный проводил обряд крещения.
И даже если он не помнит всю службу, он, похоже, имеет общее представление о ее ходе.
Роджер отдал ребенка индейцам, и они стали передавать его из рук в руки, а он шел следом и каждому тихо задавал вопросы.
— Qui estvotre Seigneur, votre Sauveur? — Кто есть твой Господь и твой Спаситель?
— Voulez-vous placer votre foi en Lui? — Имеешь ли ты веру в Него?
— Обещаешь ли ты донести до этого младенца благую весть Евангелия, и все заветы Христовы, и поддерживать его и его семью в единстве Божьей семьи?
Одна за другой в ответ кивали головы.
— Oui, certainement. Je le promets. Nous le ferons. — Да, конечно. Я обещаю. Мы сделаем это.
Наконец Роджер повернулся и передал ребенка Джейми.
— Кто есть твой Господь и твой Спаситель?
— Иисус Христос, — без колебаний ответил Джейми, и ребенок тут же был подан мне.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:19 | Сообщение # 141
Король
Сообщений: 19994
Я посмотрела на невинное круглое личико и ответила твердо:
— Верю.
Роджер взял у меня доску и передал бабушке; потом окунул в чашу веточку можжевельника и обрызгал головку младенца.
— Я крещу тебя… — начал он, но вдруг умолк и бросил на меня испуганный взгляд.
— Это девочка, — едва слышно произнесла я. Роджер кивнул и снова взмахнул веточкой.
— Я нарекаю тебя Александрой — во имя Отца, и Сына, и Святого Духа Аминь.
Когда небольшой отряд христиан ушел, мы остались одни. Воин, охранявший нас, принес дров для костра и немного еды, но не обратил ни малейшего внимания на вопросы Джейми и вышел, не сказав ни слова.
— Как вы думаете, они нас убьют? — внезапно спросил Роджер после довольно долгого молчания. И тут же его губы скривились, пытаясь изобразить улыбку. — То есть убьют ли они меня, я хотел сказать. Вам двоим скорее всего ничто не грозит.
В его голосе совсем не слышалось тревоги. И я, посмотрев на темные круги под его глазами и глубокие морщины, прорезавшие лицо, подумала, что он просто слишком измучен, чтобы бояться чего-то.
— Они не станут нас убивать, — заявила я, запустив пальцы в перепутанные волосы. Я в общем осознавала, что и я тоже слишком измучена и переутомлена; я не спала уже, пожалуй, больше тридцати шести часов. — Мне следовало давно это вам сказать. Прошлую ночь я провела в доме Тевактеньёнх. Там собирался Совет Матерей.
Конечно, мне далеко не все переводили; на это и надеяться было нечего. Но после долгих часов непонятных обрядов и обсуждений та девушка, что говорила по-английски, сказала мне ровно столько, сколько решили мне сообщить старшие женщины, после чего меня отправили к Джейми.
— Кто-то из молодых индейцев нашел наш тайник с виски, — сказала я. — Они принесли его в деревню, вчера, и тут же начали пить. Женщины не считали, что мужчины сделали нечто бесчестное, потому что были уверены — сделка уже заключена Но потом между ними возник спор… как раз перед тем, как разожгли костер… для священника А потом началась драка, и кто-то из пьяных ворвался в толпу, и… ну, одно следует за другим. — Я крепко потерла лицо ладонью, пытаясь прояснить мысли, чтобы закончить рассказ. — Кого-то убили во время драки. — Я посмотрела на Роджера — Они думают, его убил ты. Это так?
Роджер покачал головой, его плечи опустились от усталости.
— Я не знаю. Я… возможно. И что они намерены сделать?
— Ну, им понадобилось немало времени для решения, и оно в общем еще не принято окончательно; они обратились с вопросом в главный Совет, но… но шаман еще не имеет твердого мнения. — Я глубоко вздохнула — Они не хотят тебя убивать, поскольку уже взяли виски, а это ведь была плата за твою жизнь. Но поскольку они решили не убивать нас из мести за своего человека, то… ну, обычно они требуют, чтобы кто-то из их врагов остался в племени, взамен убитого.
Это вывело Роджера из оцепенения.
— Они хотят оставить меня здесь? Чтобы я жил в деревне?
— Одного из нас. Точнее, одного из вас. Вряд ли я смогу считаться подходящей фигурой для замены, поскольку я не мужчина. — Я попыталась улыбнуться, но у меня ничего не получилось. Все мышцы моего лица словно онемели.
— Тогда это должен быть я, — негромко сказал Джейми. Роджер, пораженный, вскинул голову. Джейми усмехнулся, глядя на него. — Но ты же сам утверждал: прошлое невозможно изменить, а значит, ничего со мной не случится. Оставите меня здесь, и как только мне подвернется случай, я сбегу и вернусь домой. — Прежде чем я успела открыть рот, он взял меня за руку. — А вы с Яном вернете мистера Маккензи Брианне. В конце концов, — с непроницаемым видом добавил он, — именно в вас двоих она нуждается.
Роджер хотел было возразить, но я его перебила:
— Ну, может быть, Господь наконец избавит меня от этих чертовых упрямых шотландцев! — воскликнула я, глядя на них по очереди. — Они еще не решили окончательно! Это пока лишь требование Совета матерей! Так что нет никакого смысла обсуждать это, пока мы не узнаем все наверняка. И кстати, о том, чего мы не знаем наверняка, — добавила я, надеясь отвлечь их: — где Ян?
Джейми внимательно посмотрел на меня. — Я не знаю, — сказал он, и я увидела, как по его горлу прокатился ком. — Но я всей душой надеюсь, что он спокойно лежит в постели своей подруги.
Никто к нам так и не пришел. Ночь прошла спокойно, хотя ни один из нас не спал по-настоящему. Я периодически проваливалась в дремоту, измученная до предела, но мгновенно просыпалась, стоило хоть какому-то звуку донестись снаружи; мои сны были яркими и страшными, их наполняли кровь, безумие, огонь и вода.
Лишь около полудня мы услышали снаружи голоса; на этот раз кто-то шел именно к нам. Мое сердце упало, когда узнала один из этих голосов, а Джейми вскочил еще до того, как откинулась прикрывавшая вход оленья шкура.
— Ян! это ты!
— Да, дядя… да, это я.
Голос племянника звучал как-то странно; неуверенно, с придыханием… Он вышел в круг света, падавшего сквозь дымовое отверстие, и я задохнулась, как будто меня со всего маху ударили под ложечку.
Волосы на голове Яна были сбриты по бокам; а то, что осталось, торчало на манер петушиного гребня, да еще и длинный хвост свисал на спину… Одно ухо было только что проколото, и в него вдета серебряная серьга.
Лицо Яна украшала свежая татуировка. Двойные полукруглые линии, состоявшие из маленьких темных точек, по большей части еще покрытых засохшей кровью, бежали по его щекам, чтобы встретиться над переносицей.
— Я… я не могу тут долго оставаться, дядя, — сказал Ян. Сквозь татуировку отчетливо проглядывала бледность, заливавшая его лицо, но держался он твердо. — Я сказал, они должны меня отпустить, чтобы попрощаться с вами.
Джейми побелел, как полотно.
— Господи Иисусе… Ян! — прошептал он.
— Вечером состоится обряд, мне дадут имя, — сообщил Ян, пытаясь не смотреть ни на одного из нас. — Они говорят, что после этого я стану индейцем, и я уже не должен буду говорить ни на каком языке, кроме Kahnyenkehaka; мне нельзя будет говорить ни на английском, ни на гэльском. — Он слабо улыбнулся. — А я вообще-то не слишком хорошо знаю язык могавков.
— Ян, ты не можешь этого сделать!
— Я уже это сделал, дядя Джейми, — мягко возразил Ян. И наконец посмотрел на меня. — Тетя… Ты передашь моей маме, что я всегда буду ее помнить? Ну, мой па поймет меня, я думаю.
— О, Ян! — я бросилась к нему и крепко обняла, а его руки нежно обвились вокруг меня.
— Вы должны уехать утром, — сказал он, обращаясь к Джейми. — Они вас не станут задерживать.
Я отпустила его, и он пересек хижину, подойдя к Роджеру, совершенно остолбеневшему. И протянул ему руку.
— Мне очень жаль, что мы с тобой так поступили, — негромко сказал племянник. — Но ты будешь хорошо заботиться о моей кузине и ее малыше, правда?
Роджер схватил руку Яна и встряхнул. Он откашлялся и наконец смог заговорить.
— Да, буду, — сказал он. — Обещаю.
Потом Ян повернулся к Джейми.
— Нет, Ян, — выдохнул тот. — Господи, не надо, парень! Пусть это буду я!
Ян улыбнулся, хотя его глаза были полны слез.
— Ты мне как-то сказал, дядя, что жизнь мне дана не для того, чтобы тратить ее понапрасну. Ну, вот я и не хочу тратить. — И протянул к Джейми руки. — И я тебя никогда не забуду, дядя Джейми.
Они отвели Яна на берег реки как раз перед заходом солнца. Он разделся догола и вошел в ледяную воду вместе с тремя женщинами, которые принялись с хохотом окунать его в реку с головой и тузить изо всех сил, попутно натирая песком. Ролло метался по берегу, бешено лая, потом тоже прыгнул в воду и присоединился к тому, что явно принял за некую новую игру, и в результате чуть не утопил своего хозяина.
Зрители, выстроившиеся вдоль речного берега, нашли это весьма забавным, — все, кроме троих белых.
Когда наконец в результате песчаных обтираний на коже Яна выступила кровь, его извлекли из воды, женщины теперь уже огромной кучей набросились на него, вытерли насухо, одели в новую одежду — и увели в длинный вигвам Совета, где и должен был состояться собственно обряд наречения.
Все до единого индейцы ввалились в вигвам Совета следом за Яном; вся деревня исчезла там. Джейми, Роджер и я тоже вошли и молча притаились в углу, наблюдая за тем, как шаман распевает и что-то говорит, слушая ровный неумолчный стук барабанов… а потом была разожжена трубка, которая пошла из рук в руки. Девушка, которую Ян называл Эмили, сияла, глядя на своего возлюбленного. Я видела, как племянник оглядывался на нее, и радостный свет в его собственных глазах немного умерял печаль, охватившую мое сердце.
Они назвали его Братом Волка. А его брат волк в это время сидел у ног Джейми и шумно дышал, высунув язык, с большим интересом глядя на происходящее.
В конце церемонии толпа в какой-то момент разом затихла, — и именно тогда Джейми вышел из нашего угла. Все головы повернулись к нему, когда он шел к Яну, и нетрудно было заметить, как насторожились и напряглись воины, неодобрительно уставившись на Джейми.
А он отколол от пледа брошь — и, сняв свое драгоценное одеяние, набросил алую клетчатую ткань, запятнанную кровью, на плечи своего племянника.
— Cuimhnich, — негромко сказал он и отступил назад. Помни.
Когда на следующее утро мы втроем направились по узкой тропинке вниз по склону, прочь от деревни, мы молчали. Ян, бледный и измученный, официально попрощался с нами, стоя рядом с членами своей новой семьи. Но во мне стойкости было куда меньше, хотя я и старалась изо всех сил сдержать слезы, видя, что они заставляют Яна кусать губы от переполнявших его самого чувств. Джейми обнял его, поцеловал в губы и отошел, не сказав ни слова.
Вечером Джейми с обычной сноровкой и внешним спокойствием принялся за разбивку лагеря для ночевки, — но я могла с уверенностью сказать, что его мысли витали где-то далеко-далеко.
Но чему тут было удивляться? Я ведь тоже разрывалась на части; я беспокоилась за Яна, оставшегося с индейцами, и за Брианну, ожидавшую нашего возвращения, так что на то, чтобы обращать внимание на сиюминутные обстоятельства, у меня уже просто не хватало сил.
Роджер бросил охапку дров на землю возле костра и сел рядом со мной.
— Я все время о ней думаю, — негромко сказал он. — О Брианне.
— Вот как? Ну, и я тоже. — Я настолько устала, что мне казалось, что я вот-вот рухну головой в костер, не дождавшись, пока закипит вода в котелке.
— Ты говорила, что есть и другой каменный круг… другие ворота, или как там это называется… в Вест-Индии?
— Да — Я мельком подумала, что надо бы, наверное, рассказать ему о Джейлис Дункан и о пещере Абендава, но тут же отбросила эту мысль. У меня просто не было на это сил. Как-нибудь в другой раз. А потом вдруг я вынырнула из умственного тумана, внезапно уловив смысл слов Роджера. — Еще один? Здесь? — Я с диким видом огляделась по сторонам, как будто ожидала увидеть зловещий менгир, круг стоячих камней, прямо у себя за спиной.
— Не здесь, — сказал Роджер. — Где-то между этим местом и Фрезер Риджем.
— О… — Я попыталась собрать в кучку разлетевшиеся мысли. — Ну да, я знаю, что где-то… но… — Тут до меня окончательно дошел смысл слов Роджера, и я нервно схватила его за руку. — Ты хочешь сказать, ты знаешь, где он?
Роджер, похоже, был удивлен не меньше, чем я.
— Ты знала о его существовании?
— Ну да, я… вот, посмотри… — Я порылась в мешочке, висевшем на моем поясе, и достала опал. Роджер почти вырвал у меня камень, прежде чем я успела хоть что-то объяснить.
— Но послушай! Это ведь то же самое! Этот самый символ! Он там вырезан… на скале, в круге… Черт побери, где ты это взяла?
— Это длинная история, — сказала я. — Я тебе ее потом расскажу. Но пока… ты знаешь, где находится этот круг? Ты его действительно видел?
Джейми, привлеченный нашими громкими голосами, подошел выяснить, чем это мы таким занимаемся.
— Круг? — вопросительно произнес он.
— Круг времени, ворота времени, э-э…
— Я там был, — сказал Роджер, прервав мои несвязные восклицания. — Я нашел этот круг случайно, когда пытался сбежать от индейцев.
— А ты сможешь найти его снова? Как далеко он от Фрезер Риджа: — Мой разум тут же занялся лихорадочными подсчетами. Немного больше семи месяцев. Нам на возвращение понадобится около шести недель, у Брианны срок будет уже восемь с половиной… Сможем ли мы вовремя отвезти ее в горы? И если даже сможем… что будет для нее опаснее? Путешествие сквозь время в преддверии родов, или риск надолго, если не навсегда, остаться в прошлом?
Роджер сунул пальцы за пояс своих рваных бриджей и извлек на свет длинную нить, грязную и завязанную узлами.
— Вот, — сказал он, перебирая узлы. — Я считал дни. Восемь дней прошло после того, как они меня забрали. Восемь дней пути от Фрезер Риджа.
— И еще по меньшей мере неделя от Речной Излучины до Риджа, — со вздохом сказала я, сама не понимая, то ли я разочарована, то ли испытываю облегчение. — Нет, нам ни за что не успеть.
— Но погода меняется, — заметил Джейми. Он кивком указал на огромную голубую ель, с влажных игл которой капала вода. — Когда мы здесь остановились, на иглах был лед. — Он посмотрел на меня. — Дорога станет легче; мы можем управиться быстрее… или нет.
— Или нет, — я неохотно покачала головой. — Ты не хуже меня знаешь, что весна означает непролазную грязь. А по грязи пробираться куда хуже, чем по снегу. — Я почувствовала, как мое сердце замирает от окончательного осознания… — Нет, слишком поздно, слишком рискованно. Ей придется остаться.
Джейми посмотрел на Роджера, сидевшего по другую сторону костра от него.
— Он не может остаться, — сказал Джейми. Роджер изумленно уставился на него.
— Я… — начал он, и тут же упрямо выставил вперед подбородок. — Я останусь. Неужели вы оба думаете, что я ее тут оставлю? И своего ребенка?
Я открыла рот — но почувствовала, как Джейми, сидевший рядом со мной, напрягся…
— Нет, — резко произнесла я. — Нет. Мы должны ему рассказать. Брианна все равно расскажет. Пусть лучше он узнает обо всем сейчас. Если для него это имеет значение, пусть узнает до того, как встретится с ней.
Джейми крепко сжал губы, но потом кивнул.
— А, ладно, — сказал он. — Давай, говори ему.
— Говори мне что? — Распущенные волосы Роджера трепал вечерний ветер. И сейчас Роджер выглядел куда более живым, чем тогда, когда мы только отыскали его, он был встревожен и взволнован. И меня понесло.
— Возможно, это не твой ребенок, — выпалила я.
В первое мгновение выражение его лица не изменилось; потом смысл моих слов проник в его сознание.
Он схватил меня за руку, так внезапно, что я взвизгнула от неожиданности.
— Что ты имеешь в виду? Что случилось?
Джейми метнулся к нему, как жалящая змея. Он коротко, с силой врезал Роджеру в челюсть, так что тот поневоле отпустил меня и полетел на землю спиной вперед.
— Она имеет в виду, что когда ты оставил мою дочь, чтобы заняться какими-то своими делами, ее изнасиловали, — грубо произнес он. — Через два дня после того, как вы с ней были вместе. Так что младенец может быть твоим, а может, он и не твой. — Джейми бросил на лежавшего Роджера яростный взгляд.
— Вот такие дела. Ты по-прежнему намерен остаться с ней? Или нет?
Роджер потряс головой, пытаясь привести в порядок мысли, потом медленно поднялся на ноги.
— Изнасиловали. Кто? Где?
— В Велмингтоне. Некий человек по имени Стефан Боннет. Он…
— Боннет? — По изменившемуся лицу Роджера нетрудно было понять, что это имя ему знакомо. Он бешено переводил взгляд с Джейми на меня и обратно. — Брианну изнасиловал Стефан Боннет?
— Именно это я и сказал. — И тут вся ярость, которую Джейми сдерживал с момента нашего выхода из индейской деревни, вырвалась наружу. Он схватил Роджера за горло и с размаху ударил его о ствол дерева. — А вот где был ты, когда это случилось, ты, уродский ублюдок?! Она на тебя рассердилась, и потому ты от нее сбежал, бросил ее одну! Если ты считал, что тебе уж так нужно куда-то отправиться, почему ты сначала не привез ее ко мне, под защиту?!
Я схватила Джейми за руку и дернула изо всех сил.
— Оставь его!
Джейми отпустил Роджера и резко отвернулся, дыша тяжело, хрипло. Роджер, потрясенный и почти такой же взбешенный, как Джейми, вдруг сбросил с себя драную одежду.
— Я уехал не потому, что мы поссорились! Я уехал, чтобы достать вот это! — Он схватил свои бриджи и разорвал по шву. И тут же в его ладони сверкнула зеленая искра — Я рисковал жизнью, чтобы это достать, чтобы она могла без риска пройти сквозь каменный круг назад, домой! Да ты знаешь, куда я за ними пошел, где я их взял? Я их украл у Стефана Боннета! Вот почему я так долго добирался потом до Фрезер Риджа! Я его не нашел там, где рассчитывал найти, мне пришлось скакать за этим гадом до самого побережья!
Джейми застыл, глядя на драгоценный камень. Я тоже.
— Я сюда приплыл на корабле Стефана Боннета, из Шотландии! — Роджер немного успокоился. — Он… э-э…
— Я знаю, кто он таков. — Джейми пошевелился, выходя из транса. — Но кем он еще может оказаться, так это отцом ребенка моей дочери. — Он одарил Роджера долгим холодным взглядом. — И вот я тебя спрашиваю, Маккензи: можешь ли ты вернуться к ней, и жить с ней, зная, что она скорее всего вынашивает ребенка Боннета? Потому что если тебе это не под силу — лучше скажи прямо сейчас, или же… клянусь, если ты придешь к ней и будешь с ней плохо обращаться — я тебя убью, и на секунду не задумаюсь!
— Да ради Бога! — взорвалась наконец я. — Дай ты ему хоть минутку подумать, Джейми!
Роджер крепко зажал в кулаке драгоценный камень, потом раскрыл ладонь — и камень упал на землю. Я слышала, как дышит Роджер — тяжело, прерывисто.
— Я не знаю, — пробормотал он. — Я не знаю…
Джейми наклонился и подобрал камень. И с силой пихнул его в ладонь Роджера.
— Так убирайся! — рявкнул он. — Забирай свой проклятый камень и ищи свой долбаный менгир! убирайся… моей дочери не нужен такой ублюдок!
Джейми еще не расседлал лошадей; и теперь он схватил седельную сумку Роджера и зашвырнул ее на спину лошади. Потом мгновенно отвязал своего коня и мою лошадку и вскочил в седло.
— Поехали! — приказал он мне.
Я беспомощно посмотрела на Роджера. Он пристально смотрел на Джейми, и его зеленые глаза сверкали, отражая свет костра, яркие, как изумруд в его руке.
— Иди, — сказал он наконец мягко, чуть поворачиваясь ко мне, но не сводя глаз с Джейми. — Иди. Если я смогу… я приду.
Мне показалось, что мои руки и ноги принадлежат не мне, а кому-то другому; я совершенно не ощущала их, они двигались как-то сами по себе, независимо от моей воли. Я как во сне подошла к своей лошади, поставила ногу в стремя — и очутилась в седле.
Когда я оглянулась назад, даже костра не было уже видно. Ничего не было за моей спиной, кроме непроглядной ночной тьмы.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:22 | Сообщение # 142
Король
Сообщений: 19994
Побег
Речная Излучина, апрель 1770 года
Они поймали наконец Стефана Боннета. Брианна уронила на пол деревянную шкатулку. Костяные фишки разлетелись во все стороны, закатились под мебель… Брианна, не в силах вымолвить ни слова, замерла, уставившись на лорда Джона, а тот поспешно поставил на столик бокал с бренди и подошел к ней.
— Что с вами? Вам не лучше будет сесть? Я искренне прошу меня извинить. Мне не следовало…
— Нет, вам следовало. Нет, не на диван, мне потом будет из него не выбраться. — Брианна отвела в сторону предложенную лордом руку и медленно добралась до простого деревянного стула, стоявшего у окна. Лишь тяжело опустившись на сиденье, она внимательно, спокойно посмотрела на лорда Джона.
— Где? — спросила она. — Как?
Лорд Джон понял, что ему не надо ни посылать за вином, ни требовать немедленно разжечь в комнате камин; Брианна явно не собиралась падать в обморок.
Лорд придвинул к окну стул для себя, но потом ему кое-что пришло в голову, и он направился к двери гостиной. И выглянул в темный коридор. Ну конечно же, одна из горничных дремала на табурете возле самой лестницы, на тот случай, если Брианне и лорду Джону что-нибудь понадобится. Голова женщины сразу поднялась при звуке шагов лорда, белки глаз сверкнули в полутьме.
— Иди спать, — сказал ей лорд Джон. — Нам сегодня вечером уже ничего не будет нужно.
Рабыня кивнула и поспешила прочь; она явно испытала немалое облегчение, судя по ее расслабившимся плечам. Девушка была на ногах с самого рассвета, а теперь уже близилась полночь. Лорд Джон и сам невообразимо устал после долгой верховой езды, от самого Эдентона; однако новости были не из тех, что могут ждать. Вообще-то он вернулся еще ранним вечером, но только теперь ему удалось остаться с Брианной наедине.
Лорд Джон плотно закрыл двустворчатую дверь и поставил перед ней скамеечку для ног, чтобы их с Брианной никто не смог захватить врасплох.
— Его поймали здесь, в Кросскрике, — садясь рядом с Брианной, сказал он, не тратя времени на предисловия. — А уж как именно, не могу сказать. Но ему предъявлено обвинение в контрабанде. Ну, а как только они выяснили, кто он такой, то и другие обвинения не заставили себя ждать.
— Контрабанда чего?
— Чай и бренди. По крайней мере, в этот раз. — Лорд Джон потер шею, стараясь хотя бы отчасти снять напряжение, вызванное долгими часами верховой езды. — Я услышал об этом в Эдентоне; да, этот человек явно широко известен. О нем знают от Чарльстона до Джеймстауна. — Лорд Джон всмотрелся в лицо Брианны — оно было бледным, но не слишком. — Он приговорен, — тихо произнес лорд. — Его повесят на следующей неделе, в Велмингтоне. Я подумал, вам захочется об этом узнать.
Брианна глубоко, медленно вздохнула, но не сказала ни слова. Лорд Джон снова бросил на ее взгляд, на этот раз украдкой, поскольку не хотел уж слишком таращиться… и в очередной раз изумился ее размерам. Боже милостивый, эта женщина была просто огромной! За два месяца их помолвки она, пожалуй, удвоилась в размерах.
Одна сторона ее необъятного живота внезапно вздулась, перепугав лорда. Он уже усомнился в своем решении, не зная, так ли это было умно — немедленно сообщать ей новость… а что, если она от потрясения тут же начнет рожать? Он бы никогда в жизни не простил себе такого. А заодно его не простил бы и Джейми.
Брианна смотрела прямо перед собой, явно ничего не видя, наморщив лоб от сосредоточения.
Лорд Джон видел точно такое же выражение на мордах кобыл, готовых вот-вот ожеребиться; это был взгляд, полностью сосредоточенный на чем-то внутреннем. Возможно, он ошибся, отослав рабыню. Лорд уже собрался встать и отправиться на поиски помощи, но его движение вывело Брианну из задумчивости.
— Спасибо, — сказала она. Брианна все еще хмурилась, но ее взгляд утратил отстраненность, теперь глаза женщины смотрели на лорда Джона с приводящим в замешательство вниманием… тем более, что подобное внимание было ему так знакомо…
— Когда они его повесят? — Брианна слегка наклонилась вперед, прижав локти к бокам. По ее животу снова прошла волна, явно в ответ на ее движение.
Лорд Джон немного откинулся назад, неуверенно поглядывая на ее живот.
— В пятницу на следующей неделе.
— Он сейчас в Велмингтоне?
Несколько смущенный ее хладнокровным допросом, лорд потянулся к оставленному бокалу. Он отпил глоток и покачал головой, чувствуя, как ласковое тепло разливается в его груди.
— Нет. Он еще в Кросскрике. Дело в том, что в судебном разбирательстве нет нужды, ему ведь уже вынесен приговор.
— Так значит, его повезут в Велмингтон только для казни? Когда?
— Понятия не имею.
Взгляд Брианны снова стал рассеянным, обращенным внутрь. И лорда Джона мгновенно охватили дурные предчувствия, потому что на это раз он отчетливо видел: Брианна вовсе не прислушивается к своему ребенку, а что-то рассчитывает.
— Я хочу увидеть его.
Лорд Джон решительно прикончил бренди.
— Нет, — твердо заявил он, со стуком ставя на стол бокал. — Даже если бы ваше состояние допускало поездку в Велмингтон… а оно наверняка этого не допускает, — добавил он, искоса глянув на чудовищно раздувшийся живот, — присутствие на экзекуции ничего, кроме вреда, вашему ребенку не причинит. Конечно, я сочувствую вам и полностью разделяю ваши чувства, моя дорогая, но…
— Ничего вы не разделяете. Вы понятия не имеете, что я чувствую. — Брианна произнесла это без малейших признаков волнения, зато с полной уверенностью.
Мгновение-другое лорд Джон внимательно смотрел на нее, потом встал и отправился за графином с виски.
Она следила за тем, как янтарная жидкость льется в бокал и подождала, пока лорд Джон поднесет бокал к губам.
— Я не хочу смотреть, как он умирает, — сказала она.
— Ну и слава Богу, — пробормотал он, делая солидный глоток спиртного.
— Я хочу поговорить с ним.
Виски, похоже, попало не в то горло, и лорд Джон отчаянно закашлялся, обрызгав бренди кружевное жабо своей рубашки.
— Может, вам лучше сесть, — предложила Брианна, окидывая лорда Джона критическим взглядом. — Что-то вы совсем паршиво выглядите.
— И с чего бы это, ума не приложу! — Тем не менее лорд Джон последовал совету Брианны и сел, сразу схватившись за шейный платок, чтобы вытереть лицо.
— Нет-нет, молчите, я знаю, что вы собираетесь сказать, — твердо заявила Брианна, заметив, что лорд собирается с духом. — Так что не тревожьтесь понапрасну. Можете вы это устроить — чтобы я его навестила до того, как его отправят в Велмингтон? И прежде чем вы скажете — «нет, конечно же, нет», — спросите себя, что я сделаю, если вы действительно это скажете.
— Ну, я полагаю, вы не намерены снова мне угрожать, а? — доверительным тоном поинтересовался лорд Джон. — Потому что если вы намерены…
— Конечно, нет. — Но все же Брианна соизволила слегка порозоветь при этом.
— Ну, ладно… но должен признаться — я не совсем понимаю, что вы…
— Я заявлю своей тетушке, что Стефан Боннет — отец моего ребенка. И скажу об этом Фархарду Кэмпбеллу. И судье Элдердайсу. А потом отправлюсь в казарму местного гарнизона… ну да, его должны там держать… и расскажу обо всем сержанту Марчинсону. И если он не захочет меня впустить, я обращусь к мистеру Кэмпбеллу и потребую, чтобы он выдал предписание о свидании. Я имею право увидеть его.
Лорд Джон, прищурившись, всмотрелся в Брианну; непохоже было, что это пустая угроза. Брианна сидела напротив него, массивная и неподвижная, как мраморная статуя, и столь же неспособная поддаться каким-либо убеждениям.
— И вы ни за что не откажетесь от идеи раздуть грандиознейший скандал? — Вопрос был явно риторическим и ответа не требовал; лорд Джон задал его только затем, чтобы получить минутку на раздумье.
— Нет, — благодушно откликнулась Брианна. — Что я, собственно, могу потерять? — Она чуть приподняла одну бровь, насмешливо глянув на лорда Джона. — Полагаю, вы тогда расторгнете нашу помолвку. Но если вся колония будет знать, кто является настоящим отцом моего ребенка, то, я думаю, это лучше всякой помолвки удержит мужчин от того, чтобы приставать ко мне с предложениями руки и сердца.
— Но ваша репутация… — начал было лорд Джон, сам понимая, что надеяться тут не на что.
— Ну, это уж и совсем неважно, если всерьез говорить. Какая разница? Почему для меня хуже оказаться беременной потому, что меня изнасиловал пират, чем потому, что я просто шлюха, как меня любезно назвал отец? — Легкая нога горечи прозвучала в голосе Брианны при этих словах, и лорд Джон воздержался от дальнейших высказываний. — В любом случае, тетушка Джокаста вряд ли выгонит меня на улицу, просто потому, что это лишь усилит скандал. Так что с голоду я не умру, и мой ребенок тоже. А если вы о том, что скажет какая-нибудь миссис Макнейл или еще кто-то, так мне на это плевать.
Лорд Джон схватил бокал и снова хлебнул виски, на этот раз куда более осторожно, при этом одним глазом поглядывая на Брианну, поскольку не представлял, чего еще можно от нее ожидать. Он был весьма удивлен, услышав о том, что произошло между ней и ее отцом… но расспрашивать подробнее не решился. Вместо этого он снова поставил бокал на стол и спросил:
— Почему?
— Что — почему?
— Почему вы чувствуете необходимость в разговоре с Боннетом? Вы говорите, я не понимаю ваших чувств, и это, безусловно, правда. — Лорд Джон позволил себе произнести эти слова с заметной сухостью в тоне. — Но каковы бы ни были эти чувства, они явно подталкивают вас к энергичному действию, иначе вы не стали бы прибегать к столь драматическим средствам достижения цели.
Губы Брианны изогнулись в улыбке, потом и в ее глазах вспыхнул смех.
— Мне ужасно нравится, когда вы вот так говорите, — сообщила она.
— Готов говорить так с утра до ночи. Однако вы уходите от ответа на мой простой вопрос.
Брианна вздохнула, достаточно глубоко, чтобы заставить колыхнуться огонек свечи. Потом величественно поднялась и принялась рыться в складках своего пеньюара. Где-то там скрывался карман, — потому что в конце концов Брианна извлекла на свет небольшой клочок бумаги, потершийся на складках и сильно замусоленный; его явно сворачивали и разворачивали много-много раз.
— Прочтите это, — сказала она, протягивая листок лорду Джону. А сама отвернулась и отошла в дальний конец комнаты, туда, где возле камина стояли ее холсты и мольберт.
Взглянув на письмо, лорд Джон вздрогнул; черные буквы показались ему знакомыми… Он до сих пор лишь однажды видел почерк Джейми Фрезера, но ему и одного раза было достаточно; уж очень характерным было начертание букв.
«Доченька…
Я не знаю, увижу ли тебя когда-нибудь снова. Конечно, я горячо надеюсь, что это случится, и что все недоразумения между нами уладятся, — но это все теперь только в руках Божьих. Я сейчас пишу как раз на тот случай, если он рассудит иначе.
Ты как-то раз спросила меня, правильно ли будет убить из мести за ту великую беду, что случилась с тобой. Я сказал тебе, что ты не должна этого делать. Ради твоей собственной души, ради твоей жизни, ты должна найти в себе силы, простить. Свободу завоевать трудно, но она уж никак не является плодом убийства.
Но не бойся, что он избежит мщения. Такие люди в самих себе несут семена собственной гибели. И если он умрет не от моей руки, так его убьет кто-нибудь еще. Но только не твоя рука должна нанести ему последний удар.
Послушайся меня, ради той любви, которую я испытываю к тебе».
А чуть ниже было приписано: «Твой любящий и преданный тебе отец, Джейми Фрезер». Но эти слова Джейми зачеркнул, заменив простым «Па».
— Я с ним так и не попрощалась.
Лорд Джон, изумленный, поднял голову. Брианна стояла спиной к нему; она смотрела на незаконченный пейзаж, водруженный на мольберт, как будто это было окно.
Он подошел к Брианне и встал рядом с ней. Огонь в камине давно погас, в гостиной стало довольно прохладно. Брианна медленно повернулась к лорду Джону, прижав руки к животу, словно защищая ребенка от холода.
— Я хочу стать свободной, — тихо сказала она. — Что бы ни случилось. Вернется Роджер или нет — я хочу быть свободной.
Ребенку не сиделось спокойно; лорд Джон видел, как он вертится я дергается под ладонями Брианны, как кот в мешке. Лорд глубоко вздохнул, восторгаясь Брианной и вполне одобряя ее.
— Так значит, вы уверены, что хотите увидеть Боннета.
Брианна одарила его еще одним долгим взглядом голубых глаз.
— Я должна найти для себя способ простить его, так говорит па. Я и пытаюсь, с того самого дня, как они уехали, но у меня не получается. Но может быть, я смогу, если увижу его. Я должна попробовать.
— Хорошо. — Лорд Джон покачал головой, его плечи обвисли, словно под костюмом ничего не было. Он сдался.
Какой-то огонек — возможно, от облегчения? — вспыхнул в глазах Брианны, и лорд Джон попытался улыбнуться.
— Так вы это сделаете для меня? — спросила она.
— Да Бог знает, как, но я это сделаю.
Лорд задул все свечи в канделябре, кроме одной, необходимой для того, чтобы осветить Брианне дорогу к спальне. Он предложил ей руку, и они неторопливо пошли через пустой холл, сквозь тишину дома, в котором все обитатели давно уже мирно спали. У подножия лестницу лорд Джон приостановился, пропуская Брианну вперед.
— Брианна…
Она вопросительно обернулась, стоя на ступеньку выше него. Он замялся, не зная, как попросить о том, чего ему вдруг отчаянно захотелось. Потом осторожно протянул вперед руку.
— Можно мне?
Брианна молча взяла его руку и прижала к своему животу. Живот был теплым и очень твердым. Несколько мгновений они стояли молча, и ладонь Брианны лежала на руке лорда Джона. А потом случилось это, то самое, чего ожидал лорд… что-то сильно толкнуло в его ладонь, и сердце лорда Джона замерло от восторга.
— О Боже! — негромко произнес он. — Да он там живой!
В глазах Брианны мелькнула на этот раз горестная насмешка.
— Да, — сказала она. — Я знаю.
Уже почти стемнело, когда они подъехали к казарме местного гарнизона Это было маленькое, приземистое, непропорциональное строение, приткнувшееся к огромному пакгаузу, возвышавшемуся позади него, и Брианна посмотрела на казарму весьма неодобрительно.
— Они держат его здесь? — Руки у нее замерзли, несмотря на то, что она прятала их под плащом.
— Нет.
Лорд Джон огляделся по сторонам, ища, где можно привязать лошадей. В окне казармы горел огонь, но маленький грязный двор был пуст, а узкая улица перед зданием — молчалива и пустынна. Поблизости не было ни жилых домов, ни лавок, а все служащие склада давным-давно уже ушли по домам, чтобы поужинать и лечь спать.
Лорд Джон протянул руки, чтобы помочь Брианне спуститься на землю; высаживаться из фургона было проще, чем выбираться из коляски, но все равно это был тяжкий труд.
— Он в камере под складом, — пояснил лорд Джон, стараясь говорить как можно тише. — Я просто-напросто подкупил того солдата, что стоит на карауле, чтобы он пропустил нас.
— Не нас, — поправила его Брианна, тоже тихо, низко, но тем не менее весьма твердо. — Меня. Только меня. Я встречусь с ним наедине.
Она заметила, как лорд на мгновение поджал губы, — но в следующую секунду он согласно кивнул.
— Ладно, солдат Ходжепайл заверил меня, что Боннет закован в кандалы, иначе я вас и слушать бы не стал. Ну, а так… — Он пожал плечами и взял Брианну под руку, чтобы проводить ее через изрезанную следами колес площадку перед складом.
— Ходжепайл?
— Рядовой Арвин Ходжепайл. А что? Вы с ним знакомы?
Брианна покачала головой и свободной рукой подобрала подол юбки.
— Нет. Вообще-то я слышала это имя, но…
Дверь казармы распахнулась, во двор выплеснулся свет.
— Это вы будете, милорд? — Солдат осторожно всматривался в темноту. Ходжепайл оказался хилым человечком с узким лицом, двигавшимся напряженно, как марионетка. Увидев Брианну, он вздрогнул и отшатнулся.
— О! Я и не думал…
— Тебе и незачем думать, — холодно прервал его лорд Джон. — Покажи нам дорогу, если тебе нетрудно.
Осторожно покосившись на огромное тело Брианны, нависавшее над ним, рядовой Ходжепайл вынес фонарь и повел их к маленькой боковой двери склада.
Ходжепайл был не только хилого сложения, но и невысокого роста, и, явно желая компенсировать эти недостатки, держался неестественно прямо. Ходит, словно аршин проглотил. А и правда, подумала Брианна, с интересом рассматривая вышагивавшего впереди человечка. Это должен быть тот самый, кого Ронни Синклер описывал ее матери. В конце концов, сколько тут может быть Ходжепайлов? Наверное, ей следовало бы поговорить с ним, когда она покончит… и тут ее размышления прервались, поскольку рядовой Ходжепайл отпер дверь пакгауза.
Апрельская ночь была прохладной и свежей, но внутри склада воздух был тяжелым, его насыщали резкие запахи дегтя и скипидара. Брианне показалось, что она вот-вот задохнется. Она просто чувствовала, как крошечные молекулы канифоли, плававшие в воздухе, впиваются в ее кожу. Внезапно перед глазами Брианны вспыхнула картина: она очутилась внутри огромной глыбы смолы, медленно превращающейся в янтарь… и картина эта была настолько живой и яркой, что Брианна нетерпеливо рванулась вперед, почти волоча за собой лорда Джона.
Склад был забит почти до отказа; каждый квадратный фут его площади занимали какие-нибудь увесистые предметы. Огромные бочки с дегтем казались чернее самых черных теней, а на светлых деревянных стеллажах, расположенных возле гигантской двустворчатой двери, громоздились маленькие бочонки; в них были бренди и ром, ожидавшие погрузки на баржи, уже стоявшие на реке.
Тень рядового Ходжепайла то вытягивалась, то укорачивалась по мере того, как он шел вдоль высоких рядов ящиков и бочек, его шаги заглушал толстый слой песка, покрывавшего пол.
— …вам следует быть поосторожнее с огнем… — Высокий, писклявый голос рядового просочился в сознание Брианны, и она увидела, как его марионеточная тень взмахнула тонюсенькой рукой. — Вы уж там поаккуратнее, посмотрите хорошенько, куда поставить фонарь, хорошо? Хотя тут и не особо опасно, то есть там не опасно, внизу…
Пакгауз был возведен поблизости от реки, чтобы облегчить манипуляции с товарами и та часть его пола, что примыкала к погрузочным дверям, была выложена кирпичом, а дальняя была деревянной. Брианна слышала, как изменился звук их шагов, когда они пересекли границу двух этих территорий. Ходжепайл остановился возле люка в кирпичном полу.
— Вы недолго там пробудете, милорд?
— Не дольше, чем понадобится, — коротко ответил лорд Джон. Он взял фонарь и молча ждал, пока Ходжепайл поднимет тяжелую крышку люка и надежно подопрет ее. Сердце Брианны билось тяжело, неровно; она ощущала каждое его сокращение как удар в грудь.
Лестница из красного кирпича уводила в темноту. Ходжепайл достал из кармана связку ключей и, поднеся их поближе к фонарю, долго перебирал, ища нужный. Он еще раз с большим сомнением посмотрел на Брианну, и наконец дал знак лорду следовать за ним.
— Это просто замечательно, что тут сделали такую широкую лестницу, хотя, конечно, они не на меня рассчитывали, а на бочки с ромом, — тихонько сказала Брианна лорду Джону, держась за его руку и осторожно, ступенька за ступенькой, спускаясь вниз.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:23 | Сообщение # 143
Король
Сообщений: 19994
Она сразу поняла, почему рядовой Ходжепайл не особо беспокоился из-за огня в подвале пакгауза; тут было настолько сыро, что Брианна не удивилась бы, если бы увидела на стенах поросли грибов. Откуда-то доносился звон падающих капель воды, свет фонаря отражался от мокрых кирпичей. Полчища тараканов в панике разбегались в разные стороны из-под ног идущих, в воздухе пахло плесенью и гнилью.
Брианна мельком вспомнила о пенициллиновой ферме ее матери, перед ней на мгновение возникло лицо Клэр — и горло Брианны сжалось. Но тут они добрались до места, и она не могла больше отвлекаться от того, что ей предстояло сделать.
Ходжепайл уже ковырялся ключам в замке, и тут панический страх, которому Брианна весь день не давала воли, охватил ее с головы до ног. Она ведь не имела ни малейшего понятия, что говорить, как держаться… и вообще, что она здесь делает?!
Лорд Джон ободряюще сжал ее руку. Брианна глубоко вдохнула сырой холодный воздух, наклонила голову — и перешагнула порог.
Стефан Боннет сидел на скамье у дальней стены камеры, пристально глядя на дверь. Он, безусловно, ожидал гостей, ведь он не мог не слышать приближавшихся к камере шагов, — но он, конечно же, не ожидал увидеть именно Брианну. Боннет вздрогнул от изумления и его глаза на мгновение вспыхнули ярким зеленым светом, отразив луч фонаря.
Брианна услышала негромкий металлический звук; ну конечно, ей же говорили, что он в кандалах… Эта мысль придала ей храбрости. Она взяла у Ходжепайла фонарь и закрыла за собой дверь.
Остановившись у самого входа, Брианна прислонилась спиной к деревянной двери, молча изучая Боннета. Он вроде бы выглядел поменьше ростом, чем ей запомнилось. Ну, может быть, это из-за того, что она сама теперь весьма увеличилась в размерах.
— Ты знаешь, кто я? — Камера была крошечной, с низким потолком, и звуки тонули во влажном замкнутом пространстве. Голос Брианны звучал тихо, но отчетливо.
Боннет наклонил голову немного набок, соображая. Его взгляд медленно изучал Брианну.
— Ну, думаю, узнаю, когда ты мне назовешь свое имя, сладкая моя.
— Не смей меня так называть! — Брианну, к ее собственному удивлению, внезапно охватил гнев, и она изо всех сил постаралась подавить его, даже сжав кулаки от напряжения. Если она пришла сюда, чтобы простить Боннету его преступления, такое начало вряд ли можно назвать удачным.
Боннет пожал плечами, глядя на нее несколько иронично, но спокойно.
— Как пожелаешь. Нет, я не знаю, кто ты такая. Но твое лицо мне знакомо… и не только лицо, — на мгновение над светлой щетиной Боннета сверкнули в улыбке зубы. — Но только не твое имя. Я так полагаю, ты хочешь его назвать?
— Ты меня узнал?
Он негромко свистнул — протяжно, сквозь сжатые губы, — снова окидывая Брианну изучающим взглядом. Боннет был одет в совершеннейшие лохмотья, но это ничуть не отразилось на его наглой самоуверенности.
— О, ну конечно же! — Его, похоже, развеселила эта сцена, и Брианне захотелось подойти к Боннету и закатить ему мощную пощечину. Но вместо этого она глубоко вздохнула. Это оказалось ошибкой — она почувствовала запах Боннета.
И в то же мгновение в ней вспыхнула ярость — бешеная, неудержимая. Брианна до сих пор не страдала приступами тошноты, но тут… вонь, исходившая от тела Боннета, словно перевернула все внутри нее. Она едва успела отвернуться, прежде чем ее отчаянно вырвало; гадкая пена и куски наполовину переваренной пищи выплеснулись на кирпичный иол.
Брианна прижалась лбом к стене, по ее телу поочередно пробегали волны холода и жара. Наконец она вытерла рот, и повернулась к Боннету.
Он по-прежнему сидел на том же месте, наблюдая за ней. Фонарь Брианна поставила на пол, и он бросал желтоватые мерцающие лучи вверх, выхватывая лицо узника из тени. Он совсем не был похож на дикого зверя, запертого в тесной клетке; одна лишь усталость отражалась в его бледных зеленых глазах.
Боннет кивнул, повторяя:
— Брианна Фрезер. Так. Очень милое имя, мне нравится. — Он коротко улыбнулся, не разжимая губ. — И?
— Мои родители — Джеймс и Клэр Фрезер. Они спасли твою жизнь, а ты их ограбил.
— Да.
Он произнес это, просто констатируя факт, не проявив ни малейшего признака хоть какого-нибудь чувства, и Брианна изумленно уставилась на него.
Ей вдруг безумно захотелось рассмеяться, и это было так же неожиданно, как и недавний приступ тошноты. А чего, собственно, она ожидала? Сожалений? Извинений? От человека, который берет все, что ему захочется, и других причин, кроме собственных желаний, не признает?
— Если ты пришла, надеясь получить назад их драгоценности, то, боюсь, ты слишком долго собиралась, — любезным тоном заговорил Боннет. — Один камень я продал, чтобы купить корабль, а другие два у меня украли. Возможно, ты сочтешь, что меня постигла справедливая кара; ну, во всяком случае, меня бы это утешило, будь я на твоем месте.
Брианна сглотнула, недоверчиво глядя на Боннета.
— Украли… когда?
Не беспокойся о человеке, который ими владеет, — примерно так сказал ей Роджер… — Он наверняка и сам украл их у кого-нибудь еще.
Боннет подвинулся на деревянной скамье, устраиваясь поудобнее, и пожал плечами.
— Месяца четыре назад, примерно. А что?
— Неважно.
Так значит, Роджер все-таки до них добрался; он их раздобыл — драгоценные камни, которые могли обеспечить безопасный проход сквозь время для них обоих. Слабое утешение.
— Но я припоминаю, там была еще какая-то безделушка… а, кольцо, так? Но ты его вернула. — Боннет улыбнулся, на этот раз продемонстрировав все свои зубы.
— Я за него заплатила. — Ладонь Брианны легла на живот, круглый и тугой под плащом, как баскетбольный мяч.
Слегка заинтересованный взгляд Боннета остановился на лице Брианны.
— Но ведь у тебя есть еще какое-то дело ко мне, дорогая, или я ошибаюсь?
Брианна снова глубоко вздохнула — но на этот раз через рот, чтобы снова не уловить пугающий запах.
— Мне сказали, тебя должны повесить.
— Ну да, мне сказали то же самое. — Боннет снова слегка передвинулся на жесткой деревянной скамье. Потом повел головой вбок, стараясь ослабить напряжение шейных мышц, и искоса посмотрел на Брианну. — Однако мне что-то не кажется, что ты пришла сюда из жалости ко мне.
— Нет, — честно ответила она, задумчиво разглядывая Боннета. — Если честно, я себя почувствую намного лучше, когда ты наконец умрешь.
Он на мгновение замер, а потом вдруг взорвался хохотом. Он смеялся так, что на глазах у него выступили слезы; Боннет небрежно смахнул их, с силой наклонив голову и коснувшись лицом плеча, потом выпрямился — его лицо все еще искрилось весельем.
— Так чего ты от меня хочешь, в конце-то концов?
Брианна открыла рот, чтобы ответить, — и в это мгновение та мучительная цепь, что привязывала ее к Боннету, внезапно рассыпалась. Брианна даже не шевельнулась, но тем не менее ощутила себя так, словно только что перепрыгнула через невообразимую бездну. И теперь она стояла на краю пропасти одна, абсолютно одна. Это было благословенное одиночество… ведь Боннет остался на другой стороне. Он больше не мог прикоснуться к ней.
— Ничего, — сказала она, и ее голос прозвучал как звон в ее собственных ушах. — От тебя я совершенно ничего не хочу. Я пришла, чтобы дать тебе кое-что.
Она распахнула плащ и провела руками по выпуклости огромного живота. Маленький обитатель ее утробы потянулся и повернулся в ответ на нежное прикосновение ее рук, одновременно и внимательный к ней, и безразличный.
— Это твое, — сказала Брианна.
Боннет посмотрел на живот, потом перевел взгляд на лицо Брианны.
— Ну, за мою жизнь далеко не одна шлюха пыталась повесить на меня свое отродье, — сказал он. Но говорил он без злобы или раздражения, и Брианна подумала, что в его усталых глазах виднеется какое-то особое, новое спокойствие…
— Так ты думаешь, что я шлюха? — Вообще-то ее ничуть не интересовало, кем считает ее Боннет, хотя она и сомневалась, что он действительно такого мнения о ней. — У меня нет причин лгать. Я уже сказала тебе, мне от тебя ничего не нужно.
Она снова запахнула плащ, пряча живот. А потом выпрямилась, чувствуя, как даже от такого легкого движения расслабляется напряженный позвоночник. Дело было сделано. Она могла уходить.
— Ты должен умереть, — сказала она Боннету — и с удивлением поняла, что начинает испытывать жалость к нему… вот уж чего она от самой себя никак не ожидала! — Может, тебе станет немного легче от того, что ты будешь знать — какая-то часть тебя осталась на земле… твоя плоть, твоя кровь. Ну, у меня все.
Она повернулась, чтобы поднять фонарь, и вдруг с удивлением заметила, что дверь за ее спиной слегка приоткрыта. Она даже не успела рассердиться на лорда Джона за то, что он подслушивал, как дверь резко распахнулась.
— Ну, мэм, это была весьма изящная речь, — рассудительным тоном произнес сержант Марчинсон. Потом широко улыбнулся и направил ствол своего мушкета прямо на живот Брианны. — Но не могу сказать, что мои дела к тебе уже закончены, да.
Брианна быстро отступила назад и попыталась ударить сержанта по голове фонарем, в инстинктивном стремлении защититься. Он нырнул вниз, уклоняясь от удара, и вскрикнул. И тут же железная рука схватила запястье Брианны, и она не успела повторить попытку.
— Господи, да ты чуть не попала! А ты шустра, девочка, хотя и не так, как добрый старый сержант, — сказал Боннет, отбирая у нее фонарь и лишь после этого выпуская руку Брианны.
— Так ты вовсе не закован, — глупо произнесла она, уставившись на Боннета. И тут же она поняла, что происходит, и бросилась к двери. Марчинсон вскинул мушкет, преграждая ей путь, но Брианна уже успела сквозь открытую дверь увидеть полутемный пустой коридор… и чье-то тело, распластавшееся вниз лицом на кирпичном полу.
— Ты его убил! — прошептала она. Ее губы онемели от ужаса, а все тело пронзила судорога, куда более сильная, чем при недавнем приступе тошноты. — Ох, Господи, ты его убил…
— Убил кого? — Боннет поднял фонарь повыше, всматриваясь в светлые желтоватые волосы, покрытые пятнами крови. — Какого черта, кто это был?
— Один слишком любопытный тип, — огрызнулся Марчинсон. — Поспеши, парень! У нас мало времени. Я уже позаботился о Ходжепайле, и фитили уже горят.
— Погоди! — Боннет, нахмурившись, перевел взгляд с Марчинсона на Брианну.
— Тебе говорят, нет времени! — Сержант поднял свой мушкет и вставил запал. — Да не беспокойся ты, никто их тут не найдет.
Брианна ощутила серный запах крупного пороха, насыпанного на полку кремневого ружья. Сержант прижал приклад к плечу и повернулся к ней, но в крошечной камере было слишком тесно; Марчинсону не удалось быстро вскинуть длинный ствол, поскольку ему помешал живот Брианны.
Сержант раздраженно хрюкнул, перевернул мушкет и замахнулся, чтобы ударить Брианну прикладом.
Ее рука схватила ствол прежде, чем Брианна успела осознать, что она делает. Ей казалось, что она двигается необычайно медленно, а Марчинсон и Боннет вообще застыли, как каменные изваяния. Она как бы со стороны наблюдала за собственными действиями, как бы с другого берега глубокой расщелины в земле…
Она вырвала мушкет из руки Марчинсона, как будто это была простая метла в руке подростка, занесла над головой — и опустила. Отдача от удара пронеслась по ее рукам, по всему ее телу, и ей показалось, будто ее пронзило током, будто кто-то повернул выключатель — и по ней промчалась огненно-белая молния…
Брианна отчетливо видела, как перед ней прямо в воздухе повисло лицо Марчинсона с разинутым ртом, с выпученными от изумления и ужаса глазами… он таращился тупо, не понимая, что случилось… но каждая перемена в его выражении происходила так медленно, что Брианна видела все до мельчайших деталей. Она успела заметить даже оттенки цвета. Пухлая губа приподнялась над желтыми зубами, как бы в язвительной усмешке… Букет ярких, невероятно ярких капель крови медленно, очень медленно растекался по виску изящными линиями, как японский водяной цветок, распускающий лепестки на фоне синеющей кожи…
Брианна была абсолютно спокойна, она была всего лишь проводником той древней яростной силы, которую люди называют силой материнства, но при этом ошибочно считают, что это лишь сила нежности и слабости. Она видела свою собственную руку, выступившие костяшки пальцев, натянувшиеся сухожилия… ощущала огромную силу, напитавшую ее ноги и спину, влившуюся в плечи, локти… она размахнулась еще раз — все так же неторопливо, как ей казалось, ведь этот дрянной человек все еще падал, он даже не достиг пола… — и ударила его прикладом еще раз.
Чей-то голос произнес ее имя. Этот звук проник сквозь ровный сильный гул, звучавший в ее ушах.
Потом в ее плечи вцепились чьи-то руки, они тащили Брианну, трясли ее. Она резко высвободилась и повернулась, все так же держа в руках мушкет.
— Не трогай меня, — спокойно сказала она, и Боннет поспешно отступил назад, а в его глазах вспыхнули удивление и настороженность… и даже, похоже, легкий страх. Он как будто ее боится, смутно подумала Брианна. Но с чего бы ему бояться? Он продолжал что-то говорить; Брианна видела, что его губы шевелятся, но не могла уловить смысла слов, а просто слышала какой-то невнятный шум. Бешеная волна энергии, пронесшаяся по ней, схлынула, оставив за собой легкое головокружение.
А потом время снова потекло, как ему полагалось, с приличествующей ему скоростью. Все мышцы Брианны дрожали, кости как будто превратились в желе. Она опустила испачканный кровью приклад мушкета, чтобы использовать ружье как трость. Ей необходима была опора.
— Ты что-то сказал?
Лицо Боннета исказилось нетерпением.
— Я говорю, нам нельзя терять время! Ты что, не слышала? Этот тип сказал, что поджег фитили!
— Какие фитили? Зачем?
Брианна заметила, как глаза Боннета мельком глянули на дверь за ее спиной. И прежде чем он успел шелохнуться, она уже отступила в дверной проем, вскинув мушкет и направив его на Боннета Тот невольно отпрыгнул назад и при этом налетел на скамью. Боннет упал, ударившись о громко звякнувшие цепи, свисавшие со стены; браслеты кандалов качнулись, как маятники.
Лишь теперь Брианна начала медленно осознавать происходящее, но все ее тело еще помнило ослепительный огонь бешенства, охватившего ее несколько секунд назад… и этот огонь еще не угас до конца.
— Надеюсь, ты не собираешься меня убить? — Боннет попытался улыбнуться, но ему это не удалось, он даже не сумел скрыть панический страх, и тот явственно отразился в его взгляде. Она ведь говорила, что будет чувствовать себя гораздо лучше, когда он умрет…
Свободу завоевать трудно, но она уж никак не является плодом убийства. Брианна уже завоевала свою свободу, и ей это далось нелегко, и она не собиралась снова отдавать ее Боннету.
— Нет, — сказала она, твердой рекой держа мушкет, крепко прижав приклад к плечу. — Но, видит Бог, я тебе прострелю коленки и оставлю тебя здесь, если ты не объяснишь мне сию минуту, что за чертовщина тут происходит!
Боннет переступил с ноги на ногу, его светло-зеленые глаза уставились на Брианну… он что-то прикидывал в уме. Брианна полностью загородила выход, ее тело занимало весь дверной проем. Она заметила сомнение в его позе, движение его плеч, когда он подумал о том, чтобы броситься на нее, и вскинула мушкет, направив ствол на ноги Боннета.
Он стоял в шести футах от мушки; слишком далеко, чтобы вытянуть руку и вырвать оружие у женщины. А ей стоило сделать одно движение, чуть шевельнуть пальцем, лежавшим на спусковом крючке… Она бы не промахнулась, и Боннет знал это.
Его плечи расслабились.
— Склад над нами битком набит порохом и запалами, — сказал он быстро и резко, тревожась лишь о том, чтобы сбежать отсюда вовремя. — Не знаю, как скоро, но все это в ближайшее время рванет, да еще и как. Бога ради, выпусти меня отсюда!
— Зачем все это? — Руки Брианны повлажнели, но по-прежнему уверенно держали мушкет. Малыш пошевелился в ее животе, напоминая, что и ей тоже не стоит терять время понапрасну. Но она могла рискнуть одной минутой, чтобы все узнать. Она должна была все узнать, поскольку за ее спиной лежало на кирпичном полу коридора бесчувственное тело лорда Джона. — Ты убил хорошего человека, и я желаю знать, зачем ты это сделал!
Боннет в отчаянии взмахнул руками.
— Контрабанда! — сказал он. — Мы были партнерами, сержант Марчинсон и я. Я привозил ему дешевые товары, он ставил на них королевское клеймо. Он воровал лицензионные грузы, я их продавал за хорошую цену и делился с ним.
— Продолжай.
Боннет уже чуть ли не подпрыгивал на месте от нетерпения.
— Тот солдат… Ходжепайл, он что-то пронюхал, стал задавать лишние вопросы. Марчинсон не знал, проболтался ли тот кому-нибудь, но было бы глупо просто ждать, что из этого выйдет, тем более тогда, когда меня схватили. Сержант вывез из пакгауза остатки спиртного, поставив на его место бочки со скипидаром, и подготовил взрыв склада. Если все пройдет, как надо, никто не сможет определить, что бренди тут давно не было… и никаких следов кражи просто не останется. Вот и все. А теперь выпусти меня!
— Хорошо. — Брианна опустила мушкет на несколько дюймов, но по-прежнему держала палец на курке. — А с ним что делать? — Она кивнула на лежавшего на полу сержанта, который начал слегка ворочаться.
Боннет непонимающе уставился на нее.
— А что с ним делать?
— Ты не собираешься взять его с собой?
— Нет. — Боннет начал бочком подкрадываться к двери, прикидывая, как бы проскользнуть мимо Брианны. — Бога ради, женщина, выпусти меня и сама удирай! Там наверху двенадцать сотен баррелей дегтя и скипидара! Оно же так рванет, что тут все разлетится вдребезги!
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:24 | Сообщение # 144
Король
Сообщений: 19994
Боннет глянул на нее с самым настоящим отчаянием, а потом в два шага пересек камеру. Наклонившись, он выхватил кинжал из ножен, висевших на поясе сержанта, и с силой полоснул по жирному горлу, как раз над кожаным воротником мундира. Толстая струя крови взметнулась в воздух, забрызгав рубашку Брианны и расплескавшись по стене.
— Все, — сказал Боннет, выпрямляясь. — Он уже не жив. Оставь его.
Он бросил кинжал, оттолкнул Брианну и помчался по коридору. Брианна слышала, как затих вдали звук его стремительных шагов, отдававшийся от кирпичных стен.
Дрожа с головы до ног и от увиденного, и от наступившей наконец реакции на ее собственные действия, Брианна еще секунду-другую стояла неподвижно, глядя на тело лорда Джона. Ей было горько, и ее живот сжался от страдания. Но боли она не ощутила, просто каждая мышца словно бы сократилась; а ее желудок при этом как-то странно выпятился, будто она проглотила баскетбольный мяч. У Брианны перехватило дыхание, она не в состоянии была тронуться с места.
Нет, — отчетливо подумала она, мысленно обращаясь к ребенку. — Нет, это еще не схватки, абсолютно никаких родов, я еще и не собираюсь тебя рожать. Не время. Сиди там спокойно. Прямо сейчас мне просто некогда.
Она сделала пару шагов по коридору — но тут же остановилась. Нет, она должна проверить, она должна убедиться. Брианна повернула назад и опустилась на колени возле неподвижного тела Джона Грэя. Он выглядел абсолютно мертвым, когда она впервые заметила его; он и сейчас выглядел таким же… он не шевельнулся с тех пор, ничуть не изменил позу…
Брианна наклонилась вперед, но не смогла приложить ухо к его груди, потому что ей слишком мешал живот. Тогда она взяла руку лорда и потянула, пытаясь перевернуть его. Но хотя лорд и был человеком невысоким и хрупким, он оказался почему-то очень тяжелым. Его тело словно лишилось костей, голова болталась… и сердце Брианны снова упало, когда она увидела его полуприкрытые глаза и обвисшие губы. Но все равно она прижала пальцы к его горлу, отчаянно ища пульс.
Какого черта, где вообще этот пульс должен находиться? Брианна не раз видела, как ее мать проверяла пульс в экстренных случаях; она говорила, что пульс на горле найти куда легче, нежели пульс на запястье. Но Брианна ничего не могла отыскать. Интересно, сколько у нее времени, как долго будут там гореть эти чертовы фитили?
Она вытерла полой плаща грязное влажное лицо, пытаясь рассуждать логично. Потом оглянулась, оценивая расстояние от камеры до лестницы, ведущей наверх. О Господи, да может ли она так рисковать? Даже если только подумать о том, чтобы выскочить туда, в помещение склада, готовое в любую секунду загореться… Брианна бросила взгляд вверх, потом снова наклонилась над лордом Джоном и снова принялась искать пульс, откинув голову лорда назад. Вот! Она увидела наконец эту чертову вену, вздувшуюся под кожей… это ведь и должен быть пульс, разве не так?
Сначала ей показалось, что она ничего не чувствует; это, наверное, было биение ее собственной крови, наверное, это был ритм, звучащий в ее собственных пальцах… но — нет. Это был другой ритм, едва ощутимый, трепещущий. Лорд Джон был близок к смерти… но он был пока еще жив.
— Почти умер, — пробормотала Брианна. — Но не совсем.
Она была слишком испугана, чтобы испытать настоящее облегчение; к тому же она должна была как-то вытащить отсюда Грэя… Брианна с трудом поднялась на ноги и взяла было лорда Джона за руки, чтобы тащить к лестнице… но тут же остановилась. В ее памяти вспыхнуло нечто такое, что она видела несколькими мгновениями раньше, до того, как поддалась панике…
Она повернулась и поспешно возвратилась в камеру. Стараясь не смотреть на залитую кровью неподвижную груду на полу, она схватила фонарь и вынесла его в коридор. Потом подняла повыше, так, чтобы осветить низкий кирпичный потолок. Ну конечно, она была права!
Кирпичные стены поднимались от пола, переходя в свод, и при этом в обеих стенах вдоль коридора располагались глубокие ниши. Хранилища для спиртного и камеры. И над каждой нишей были устроены мощные перекрытия из сосновых бревен не меньше восьми дюймов в диаметре каждое. Над бревнами виднелись толстые дощатые настилы… и лишь над досками лежали кирпичи, образовывавшие пол пакгауза.
Боннет сказал, что там, наверху, бочки вот-вот рванут так, что и в подвале все разлетится вдребезги… ну, это еще вопрос. Скипидар, конечно, горит, и деготь тоже… и они вполне могут взорваться, если будут тлеть под давлением, и даже, пожалуй, почти с такой же силой, как граната, но ведь на них ничто не давит на складе, они не залиты в герметичные котлы. Фитили. Фитили, сказал он, во множественном числе. Длинные фитили, это ясно; и они, скорее всего, подведены к маленьким бочонкам с порохом… только эти бочонки и могут ворваться по воле покойного Марчинсона, да и то вряд ли это будет слишком мощный взрыв.
Итак, порох может взорваться сразу в нескольких местах и поджечь ближайшие бочонки со скипидаром. Но сами бочки будут гореть довольно медленно; Брианна видела в мастерской Синклера такие бочонки; они были сооружены из досок в полдюйма толщиной, подогнанных вплотную друг к другу. Брианна вспомнила густой запах скипидара — когда они с лордом Джоном проходили через склад, у нее щипало глаза… ну да, конечно, Марчинсон вполне мог сбить крышки с нескольких бочек, чтобы скипидар вылился на пол, чтобы огонь быстрее распространился по пакгаузу…
Но это тем более значило, что содержимое склада могло загореться, но не взорваться… а если и взорвется, то далеко не сразу. Брианна стала дышать ровнее, занявшись подсчетами. Нет, никакой бомбы; скорее хороший фейерверк.
Значит… Брианна глубоко вздохнула… так глубоко, насколько могла, учитывая, что малыш, похоже, твердо решил выбраться наружу. И положила руки на живот, чувствуя, как начинает понемногу успокаиваться ее бешено колотившееся сердце.
Даже если несколько бочонков взорвутся, то все равно взрывная волна будет направлена вверх, на крышу пакгауза, и в стороны, на его тонкие дощатые стены. Очень малая часть этой силы окажется направленной вниз, в пол… а пол склада… Брианна подняла вверх руку и стукнула кулаком по балке, удостоверяясь в ее крепости.
И тут же она села на пол, раскинув юбки.
— Думаю, все будет в порядке, — прошептала она, не зная, к кому обращается — к ребенку, к лорду Джону или к самой себе.
Несколько мгновений она сидела, съежившись, дрожа от облегчения, потом снова неловко поднялась на колени и онемевшими пальцами начала изготовлять то, что было необходимо на первый случай…
Она как раз умудрилась оторвать полосу от подола нижней юбки, когда услышала шаги. Кто-то быстро шел по коридору, почти бежал.
Брианна резко повернулась к лестнице, но — нет, шаги раздавались с другой стороны, за ее спиной.
Брианна стремительно развернулась — и увидела силуэт Стефана Боннета, выскочившего из темноты.
— Беги! — закричал он Брианне. — Ради всего святого, почему ты до сих пор не ушла?!
— Потому что здесь вполне безопасно, — ответила Брианна. Мушкет она давно уже положила на пол рядом с лордом Джоном, и теперь наклонилась в сторону и взяла его, сразу вскинув к плечу. — Убирайся.
Боннет уставился на нее, разинув рот от изумления.
— Безопасно? Женщина, да ты просто свихнулась! Ты разве не слышала..
— Я все слышала, но ты ошибаешься. Ничего там не взорвется. А если и взорвется, здесь все равно ничего не произойдет.
— Черта с два не произойдет! Ох, святые раны Христовы! Даже если потолок не рухнет, что будет, когда огонь просочится сквозь пол? Ты подумала?
— Не просочится, пол кирпичный. — Брианна дернула головой, подбородком указывая на балки над Боннетом.
— Он только здесь кирпичный, в этой части строения! А ближе к реке он деревянный, как и стены! Он прогорит насквозь и обрушится! И что тогда будет тут, а? Или ты думаешь, что спрячешься в камере, когда тут все заполнится дымом? Да ты просто задохнешься!
Брианна почувствовала, как к ее горлу внезапно подкатила тошнота.
— Так там открыто? Погреб не перегорожен? Другой конец коридора открыт? — Но уже говоря это, Брианна поняла, что так оно и есть, конечно же… Боннет ведь прибежал именно с той стороны, от реки, а не по лестнице…
— Да! Бежим! — Он стремительно наклонился, желая подхватить ее на руки, но она резко отстранилась, прижалась спиной к стене и ткнула в Боннета стволом мушкета.
— Я не уйду без него. — Брианна, кивнув на лорда Джона, облизнула пересохшие губы.
— Этот человек мертв!
— Нет, он жив. Подними его!
Невообразимая смесь чувств отразилась на лице Боннета — но главными среди них были ярость и крайнее изумление.
— Подними его, — бешеным тоном повторила Брианна. Боннет еще мгновение-другое стоял неподвижно, во все глаза глядя на Брианну. Потом, очень медленно, опустился на корточки и поднял лорда Джона на руки, а потом перекинул безвольное тело через плечо.
— Ну все, пошли, — сказал он и, не оглянувшись на Брианну, пошел в темноту. Брианна еще секунду колебалась, потом схватила фонарь и поспешила за Боннетом.
Они не прошли и пятидесяти футов, как она уже почувствовала запах дыма. Кирпичный коридор вовсе не был прямым; он поворачивал и разветвлялся, петляя между отдельными частями погреба. Но при этом он имел постоянный уклон вниз, явно выводя к берегу реки. Пока Брианна с Боннетом пробирались сквозь кирпичный лабиринт, запах дыма становился все сильнее; и вот уже ленивые клубы ядовитого тумана закружились перед их глазами, отчетливо видимые в свете фонаря.
Брианна изо всех сдерживала дыхание, стараясь не наглотаться уж слишком этой гадости. Боннет шел быстро, несмотря на то, что нес лорда Джона. Брианна с трудом поспевала за ним, обремененная мушкетом и фонарем, но сдаваться не собиралась, по крайней мере, пока. Живот у нее снова сжало, и она задохнулась.
— Не сейчас, кому говорят! — прорычала она сквозь стиснутые зубы.
Но тут ей пришлось на секунду остановиться; Боннет исчез в путанице поворотов впереди. Однако он сразу заметил, что свет фонаря за его спиной исчез, — Брианна услышала, как он зовет ее:
— Женщина! Брианна!
— Иду, иду! — откликнулась она и поспешила, как могла, тяжело переваливаясь с боку на бок, совсем не думая о том, как она выглядит. Дым стал еще гуще, она уже слышала негромкое потрескивание, где-то вдалеке… над их головами? Или впереди?
Теперь уже она дышала глубоко, не обращая внимания на дым. И когда в очередной раз жадно втянула воздух — почувствовала вдруг запах воды. Воды, влажной земли, сухих листьев и свежего воздуха, прорезавшего дымные сумерки, словно нож.
Слабый свет показался сквозь дым, и становился все ярче по мере того, как они шли вперед, размывая и сводя на нет лучи ее фонаря. А потом над их головами нависло нечто темное, плоское. Боннет обернулся, схватил Брианну за руку и одним рывком вытащил наружу.
Брианна поняла, что они очутились прямо под причалом; перед ними лениво плескалась темная вода, на поверхности которой танцевали светлые пятна. Это были отражения огня… он уже потрескивал вверху. Боннет даже не приостановился, а потащил Брианну в сторону, на берег реки, поросший высокой сырой травой. Лишь через несколько шагов он выпустил ее руку, но Брианна все так же шла за ним следом, тяжело дыша, скользя в траве, наступая на подол своей юбки…
Наконец Боннет остановился в тени росших неподалеку деревьев. Он наклонился и опустил лорда Джона на землю. И секунду-другую так и стоял, согнувшись, стараясь восстановить дыхание.
Брианна вдруг осознала, что отчетливо видит обоих мужчин; что она видит каждую почку на ветках дерева над ними. Она обернулась назад — и увидела, что здание пакгауза освещено изнутри, как тыквенный фонарь; языки пламени пробивались сквозь щели в деревянных стенах. Огромная двустворчатая дверь была немного приоткрыта; и пока Брианна смотрела на нее, порыв горячего воздуха толкнул дверь изнутри, одна из ее половинок распахнулась — и огонь пополз по причалу, такой невинный и игривый на первый взгляд…
Она ощутила руку на своем плече и резко повернулась, очутившись лицом к лицу с Боннетом.
— Меня ждет корабль, — сказал он. — Немного выше по реке. Ну что, пойдешь со мной?
Брианна покачала головой. Она все еще держала мушкет, но теперь нужды в нем не было. Боннет и не думал угрожать ей.
Но и уходить он почему-то не спешил, топчась на месте и глядя на Брианну. Небольшая морщинка прорезалась между его бровями. Лицо Боннета выглядело изможденным, осунувшимся, под глазами залегли тени, казавшиеся еще темнее от сполохов огня. Поверхность реки уже была освещена, и по ней плыли маленькие язычки огня — это горели разлившиеся скипидар и деготь.
— Это правда? — вдруг резко спросил Боннет. И, не спрашивая разрешения, положил обе ладони на живот Брианны. Живот сжался от его прикосновения, съежился в очередном безболезненном пока что усилии, и на лице Боннета отразилось изумление.
Брианна резко отшатнулась, уходя от его прикосновения, и плотно запахнула плащ, — но утвердительно кивнула, не в силах произнести ни слова.
Он взял Брианну за подбородок, приподнял ее лицо и пристально всмотрелся в глаза, возможно, желая убедиться в ее искренности? Потом отпустил и тут же сунул палец себе за щеку, что-то нащупывая там.
А потом схватил Брианну за руку и вложил ей в ладонь что-то влажное и твердое.
— Ну, тогда это ему на мелкие расходы, — сказал он и усмехнулся. — Ты уж побереги его, сладкая моя!
И после этого Боннет ушел, широко шагая по берегу, и его фигура в мерцающем свете пожара показалась Брианне воистину дьявольской. Горящий скипидар плыл по реке, время от времени взрываясь алыми искрами… а столбы огня, взметнувшиеся наконец над пакгаузом, превратили ночь в день…
Брианна приподняла мушкет, держа палец на спусковом крючке. Боннет был ведь еще не больше чем в двенадцати ярдах от нее… отличное расстояние для хорошего выстрела… Только не от твоей руки… Брианна опустила ружье, позволив Боннету уйти.
Пакгауз был уже весь охвачен огнем; порыв горячего ветра донесся до Брианны, сдув волосы, упавшие ей на лицо.
«Меня ждет корабль, выше по реке», — так сказал Боннет. Брианна, прищурившись, посмотрела на реку. Огонь уже покрывал ее почти всю, от берега до берега, — живой сад яростных золотых цветов, раскинувших свои пламенные лепестки по воде… Ничему и никому не удалось бы сейчас прорваться сквозь эту ослепительную жаркую преграду.
Пальцы левой руки Брианны все еще сжимались вокруг предмета, который дал ей Боннет. Она раскрыла ладонь — и увидела в ней влажный черный бриллиант… алые, кровавые искры пробегали по его граням, отражавшим пламя пожара…
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:26 | Сообщение # 145
Король
Сообщений: 19994
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. JE TAIME
Прощение
Речная Излучина, май 1770 года
— Это самая упрямая женщина, какую мне только приходилось встречать в жизни! — Брианна вплыла в комнату, как корабль под всеми парусами, и величественно опустилась на кушетку возле кровати, явно волнуясь. Лорд Джон приоткрыл один глаз, налитый кровью; над глазом красовался пышный тюрбан из намотанных на голову лорда бинтов.
— Ваша тетушка?
— Кто же еще!
— Скажите, в вашей комнате имеется зеркало, или нет? — Губы лорда Джона изогнулись в улыбке — и Брианна, помедлив секунду, тоже улыбнулась.
— Это все из-за ее чертова завещания. Я ей сто раз говорила, что мне не нужна эта ее плантация, что я не могу владеть рабами… но она и не думает ничего менять! Она просто улыбается, как будто я шестилетний ребенок и раскапризничалась, и повторяет, что к тому времени, когда это случится, я буду только рада. Я буду рада! — Брианна негодующе фыркнула и уселась поудобнее. — И что мне теперь делать?
— Ничего.
— Нечего? — Брианна мгновенно выплеснула все свое раздражение на лорда Джона. — Да как это я могу ничего не делать?!
— Ну, начнем с того, что я бы ничуть не удивился, окажись ваша тетушка бессмертной; похоже, некоторые представители этой чертовой шотландской расы именно таковы. Однако, — лорд Джон небрежно взмахнул рукой, — если это все-таки окажется не так, и если она по-прежнему будет пребывать в том заблуждении, что из вас выйдет хорошая хозяйка Речной Излучины…
— А почему это из меня выйдет плохая хозяйка? — возмущенно выпрямилась Брианна.
— Потому что вам не справиться с плантацией таких размеров без рабов, а вы отказываетесь владеть ими из каких-то странных соображений… совесть не позволяет, надо же! Я просто не понимаю… хотя это, наверное, похоже на квакеров, которых я, впрочем, никогда не видывал. — Лорд Джон прищурил открытый глаз, всматриваясь в бесконечные волны пурпурного муслина в полоску, в который была закутана Брианна. — Так вот, возвращаясь к главной теме… или к одной из главных тем. Если вы в конце концов действительно не пожелаете владеть неким количеством рабов, вы, без сомнения, можете просто отпустить их на волю.
— Только не в Северной Каролине! Законы…
— Нет, не в Северной Каролине, — терпеливо продолжил лорд Джон. — Если уж возникнет такая ситуация, и вы окажетесь владелицей рабов, вы можете просто-напросто продать их мне.
— Но что…
— А я увезу их в Вирджинию, где правила предоставления вольной соблюдаются далеко не так строго. Ну, а когда они окажутся свободными, вы мне вернете денежки. И окажетесь нищей и лишенной собственности, что, похоже, и является одним из ваших основных желаний, вторым, пожалуй… перед ним стоят лишь ваши упорные старания избежать малейших шансов на личное счастье, для чего вы уверяете себя, что не можете выйти замуж за любимого человека.
Брианна смяла в руке муслин и, нахмурившись, уставилась на перстень с большим сапфиром, сверкавший на ее пальце.
— Я пообещала, что сначала его выслушаю, — сказала она, бросив осторожный взгляд на лорда Джона. — Хотя я бы могла обвинить вас сейчас в эмоциональном шантаже.
— Да, такой шантаж куда более эффективен, чем другие его виды и формы, — согласился лорд Джон. — Во всяком случае, если речь идет о свихнувшейся особе, готовой возложить на Фрезера карающую руку.
Брианна сделала вид, что не слышала последних слов.
— Но я обещала только выслушать. Я по-прежнему думаю, что когда он узнает обо всем, он… он не сможет. — Брианна положила ладонь на необъятный живот. — Вот вы бы, вы бы смогли? Заботиться… по-настоящему заботиться, я хочу сказать, — о чужом ребенке?
Лорд Джон, слегка скривившись, приподнялся повыше на подушках.
— Заботиться, как настоящий родитель? Полагаю, смог бы. — Лорд Джон наконец открыл и второй глаз и с улыбкой посмотрел на Брианну. — Вообще-то мне уже приходилось заниматься таким делом, и довольно долго.
Брианна сначала озадаченно уставилась на него, вдруг начала розоветь — от края выреза платья до корней волос. Она выглядела просто очаровательно, когда смущалась.
— Вы… вы имеете в виду меня? Ну, да, но… но я хотела сказать… я-то не ребенок, да и вы обращаетесь со мной не как с собственным дитем. — Она посмотрела ему прямо в глаза, что выглядело несколько странным, поскольку краска все еще заливала ее щеки. — Хотя я и надеялась, конечно, что вы не все делаете только ради моего отца.
Лорд Джон некоторое время молчал, потом протянул руку и сжал пальцы Брианны.
— Нет, не ради него, — грубовато сказал он. Потом снова с легким стоном откинулся на подушки.
— Вам что, хуже? — испуганно спросила Брианна. — Принести вам что-нибудь? Чай? Или сделать припарку?
— Нет, ну их, это просто головная боль, — отмахнулся лорд Джон. — От света в голове стучит. — Он снова закрыл глаза, и тут же заговорил, не открывая их: — Скажите-ка, почему вы, похоже, абсолютно убеждены в том, что мужчина не способен заботиться о ребенке, если этот ребенок — не плод его собственных чресл? И кстати, моя дорогая, когда я упомянул о том, что заботился о ребенке, я имел в виду не вас. Мой сын… приемный сын, вот о ком я говорил. То есть он, собственно, сын сестры моей покойной жены. Так уж случилось, что из-за несчастного случая его родители погибли через день один после другого, и моя жена Изабель вместе со своими родителями растила его с самого младенчества. Я женился на Изабель, когда Вилли было около шести лет. Так что, как вы понимаете, кровной связи между нами вообще не было. И тем не менее, если бы кто-то посмел усомниться в моей привязанности к мальчику, или сказать, что он не мой сын, — я бы мгновенно послал ему вызов.
— Понимаю, — после краткого молчания сказала Брианна — Я не знала этого…
Лорд Джон приоткрыл глаз. Брианна все так же вертела на пальце кольцо с сапфиром, и вид у нее был печальный.
— Я думаю, — снова заговорила она наконец, глядя на лорда Джона, — я думаю, я не так уж и тревожусь о том, что может случиться с Роджером или даже с ребенком. Если быть честной…
— Сохрани вас Господь от другого! — пробормотал лорд Джон.
— Если быть честной, — продолжила Брианна, пристально уставившись на лорда, — я думаю, меня куда больше тревожит то, что может произойти между нами… между мной и Роджером. — Она немного замялась, а потом словно бросилась в воду вниз головой. — Я ведь не знала, что мой отец — Джейми Фрезер. Пока я росла, я понятия об этом не имела. После восстания Стюарта мои родители расстались; каждый из них думал, что другой умер. И потому моя мама снова вышла замуж. Я считала Фрэнка Рэндалла своим настоящим отцом. И ничего не подозревала до тех пор, пока он не умер.
— А… — Лорд Джон смотрел на Брианну со все нараставшим интересом. — И что, этот Рэндалл был жесток с вами?
— Нет! Он был… он был прекрасным отцом. — Голос Брианны слегка надломился, она откашлялась, смущенная. — Нет. Он был лучшим в мире отцом, я таких вообще никогда не видела. Именно поэтому я была уверена, что брак моих родителей — счастливый брак. Они заботились друг о друге, они уважали друг друга, они… ну, в общем, я думала, что все обстоит прекрасно.
Лорд Джон почесал бинт, намотанный на его голову. Доктор обрил несчастного страдальца, и к другим его страданиям в результате добавился отчаянный зуд, который причиняли начинавшие отрастать волосы.
— Боюсь, что мне непонятно, в чем тут проблема, если применить ваш рассказ к вашей нынешней ситуации.
Брианна испустила тяжкий вздох.
— Ну, потом мой отец умер, и… и вот тут-то мы и выяснили, что Джейми Фрезер остался в живых. Моя мама тут же отправилась к нему, а потом и я вслед за ней. И… тогда я и поняла разницу. Я же видела, как они смотрят друг на друга. Мама никогда не смотрела так на Фрэнка Рэндалла… и он на нее тоже не смотрел так.
— А, да, понятно. — Лорда Джона вдруг охватила слабость. Он ведь тоже раз или два перехватывал эти взгляды; и когда это случилось впервые, ему отчаянно захотелось вонзить нож прямо в сердце Клэр Рэндалл. — А вы знаете, дитя, как редко случается подобное? — тихо спросил он. — Вот такая непреходящая взаимная страсть? — Он подумал при этом, что страсть с одной стороны — вещь куда более обычная.
— Да — Брианна сидела вполоборота к лорду Джону, положив руку на спинку кушетки и глядя в высокое французское окно, в небо над расцветающими клумбами в саду. — Такое чувство… я думаю, я его испытывала, — сказала она еще тише, чем лорд Джон. — Но недолго. Очень недолго. — Она повернула голову и посмотрела на лорда Джона, и он увидел ее насквозь, таким открытым был ее взгляд… — Я могла потерять это — и потеряла. И я могла жить с этим чувством — или без него. Но я не смогла бы жить с пародией на это чувство, просто делая вид… Мне такого не вынести.
— Похоже на то, что вы сможете привлечь меня к ответу за невыполнение обязательств, — заявила Брианна, ставя поднос с завтраком на колени лорду Джону и тяжело плюхаясь на кушетку, от чего та визгливо скрипнула.
— О, не надо издеваться над больным человеком, — ответил лорд Джон, беря горячий гренок. — Что вы имеете в виду?
— Друсус только что примчался из кухонного дома, как сумасшедший… говорит, видел двух всадников, скачущих через поле Кэмпбелла Он говорит, что уверен: один из верховых — мой отец; говорит, что это огромный человек с рыжими волосами. Ну, видит Бог, в округе не так уж много мужчин с похожей внешностью.
— Верно, не много. — Лорд Джон слегка улыбнулся, оглядывая Брианну. — Так значит, два всадника?
— Должно быть, па с мамой. Похоже, они не нашли Роджера. Или нашли, но он… не захотел вернуться с ними. — Брианна опять принялась крутить кольцо с сапфиром. Похоже, это начало входить у нее в привычку. — Так что неплохо, что у меня есть кое-кто про запас, а?
Лорд Джон моргнул — и поспешно проглотил кусок гренка, не прожевав его толком.
— Если ваша весьма необычная метафора подразумевает под собой то, что вы все же намерены в итоге выйти за меня замуж, уверяю вас, я…
— Да, — перебила его Брианна с полуулыбкой. — Я просто вас дразню.
— О, хорошо. — Он отпил глоток чая и зажмурился, наслаждаясь чудесным ароматом горячего напитка. — Два всадника, значит. А ваш двоюродный брат разве не отправился с ними?
— Да, он тоже поехал, — медленно произнесла Брианна. — Господи, я надеюсь, с Яном ничего не случилось!
— В пути с ними могло случиться множество самых разных неприятностей, и, может быть, вашей матушке и кузену просто пришлось отстать от вашего отца и мистера Маккензи? Или ваш двоюродный брат и Маккензи отстали от ваших родителей, — и лорд Джон взмахнул рукой, как бы обозначая великое множество вероятных событий.
— Наверное, вы правы. — Брианна все еще казалась грустной, и лорд Джон подозревал, что у нее есть к тому причины. Конечно, можно перебирать только счастливые варианты, и на какое-то время это утешит… но если подумать всерьез, то в голову может прийти и что-нибудь другое. Однако кто бы ни скакал рядом с Джейми Фрезером, они должны были добраться до дома с минуты на минуту, вместе с ответами на все вопросы.
Лорд Джон отодвинул поднос с недоеденным завтраком и откинулся на подушки.
— Скажите-ка, сильно ли вас мучает совесть из-за того, что меня по вашей милости чуть не убили?
Брианна слегка порозовела и неуверенно посмотрела на лорда Джона.
— Что вы имеете в виду?
— Если я вас попрошу сделать что-то такое, чего вам совсем не хочется, что в вас возьмет верх: чувство вины и обязательства или же собственные амбиции?
— Ох, опять шантаж… Ну, в чем дело? — устало спросила она.
— Простите своего отца. Что бы ни случилось.
Из-за беременности кожа Брианны стала тонкой и прозрачной; все ее чувства мгновенно отражались на этой поверхности персикового цвета. Простое прикосновение, казалось, могло оставить на ней синяк…
Лорд протянул руку и нежно погладил Брианну по щеке.
— Не только ради него, — сказал лорд. — Но и ради вас самой.
— Я уже простила, — сказала Брианна. Она опустила ресницы, посмотрела на свои руки, неподвижно лежавшие на коленях, на синий огонь сапфира, сверкавшего на ее пальце…
Стук лошадиных копыт ворвался в открытое французское окно; кони промчались по посыпанной гравием дороге.
— Ну, тогда, дорогая, мне кажется — вам лучше поскорее спуститься во двор и сказать ему об этом.
Брианна сжала губы и кивнула. И, так и не сказав ни слова, встала и поплыла к двери… и исчезла с глаз лорда Джона, как грозовая туча за горизонтом.
— Когда мы услышали, что к дому скачут двое верховых, и один из них Джейми, — сказал лорд Джон, — мы испугались, что что-то случилось с вашим племянником или с Маккензи. Но почему-то никому и в голову не пришло, что что-то может случиться с вами.
— Я бессмертна, — пробормотала Клэр, всматриваясь то в один его глаз, то в другой. — Вы разве не знали? — Наконец давление ее пальцев на его веки прекратилось, и лорд Джон моргнул несколько раз подряд, все еще продолжая чувствовать прикосновение. — У вас слегка расширен один зрачок, но совсем немного. Ну-ка, возьмите мои пальцы и сожмите их так сильно, как только сможете. — Клэр соединила указательные пальцы, и лорд Джон повиновался, хотя у него и вызвала раздражение собственная слабость.
— Так вы нашли Маккензи? — спросил он. И еще сильнее рассердился на себя за то, что не сумел сдержать любопытство.
Глаза цвета шерри устало посмотрели на него и тут же вернулись к изучению его рук.
— Да. Он немного задержался в пути. Приедет попозже.
— Попозже?
Клэр уловила сомнение в тоне лорда Джона и посмотрела ему прямо в глаза.
— Много ли вы знаете?
— Все, — ответил он, и на секунду-другую почувствовал удовлетворение, поскольку Клэр явно была поражена. Но тут же уголок ее рта иронически изогнулся.
— Все?
— По крайней мере, достаточно, — язвительно уточнил он. — Достаточно для того, чтобы спросить: ваше утверждение о скором прибытии мистера Маккензи — это результат точного знания, или просто выраженное вслух желание?
— Можете назвать это верой.
И, не тратя времени на всякие условные фразы вроде «Если вы позволите» и прочее, Клэр бесцеремонно рванула завязки на вороте ночной рубашки лорда и обнажила его грудь. Быстро и ловко скатав в трубку лист пергаментной бумаги, она приставила один конец к груди лорда, а ко второму прижалась ухом.
— Мадам, я вас умоляю!
— Тихо, мне не слышно, — оборвала его она, одновременно махнув свободной рукой. Она долго прикладывала трубку к разным точкам груди лорда, то и дело надолго замирая, потом опытной рукой прощупала и простукала его внутренности.
— Вы сегодня освобождали кишечник? — спросила она наконец, бесцеремонно тыча его в живот.
— Я отказываюсь отвечать! — с негодованием воскликнул лорд Джон, запахивая рубашку.
Клэр сейчас выглядела даже еще более возмутительно, чем обычно. Хотя этой женщине должно было быть по меньшей мере сорок, она не выказывала никаких признаков возраста, кроме тончайших, едва заметных морщинок в уголках глаз, да нескольких серебряных нитей в совершенно нелепой копне волос.
Она была тоньше, чем ему запомнилось, хотя, конечно, трудно было судить сейчас о ее фигуре, поскольку Клэр была одета в варварскую кожаную рубаху и такие же безобразные штаны. И она, безусловно, много времени провела на открытом солнце, не прячась от ветров; ее лицо и руки приобрели мягкий коричневый оттенок, и на фоне загоревшей кожи ее золотистые глаза казались еще более поразительными, в особенности когда раскрывались во всю ширь… вот как сейчас.
— Брианна сказала, что доктор Фентман сделал вам трепанацию черепа.
Лорд Джон неловко повернулся под простыней.
— Ну да, мне тоже так сказали. Вот только боюсь, я в тот момент этого не осознавал.
По губам Клэр скользнула улыбка.
— Это уж наверняка. Не будете возражать, если я осмотрю швы? Это чистое любопытство, — продолжила она с неожиданной деликатностью. — Медицинской необходимости в этом нет. Просто я никогда не видела трепанации.
Лорд Джон закрыл глаза, уступая ее просьбе.
— У меня нет секретов от вас, мадам… кроме, разве что, состояния моего кишечника. — Он наклонил голову, показывая ту точку, где располагалась дырка в его голове, и тут же почувствовал, как прохладные пальцы Клэр коснулись бинтов, приподняли их… легкое дуновение воздуха приятно остудило его разгоряченную голову.
— Брианна сейчас с отцом? — спросил лорд Джон, по-прежнему сидя с закрытыми глазами.
— Да. — Голос Клэр прозвучал заметно мягче. — Она рассказала мне… нам… вкратце, о том, что вы для нее сделали. Спасибо вам.
Пальцы Клэр оставили в покое голову лорда, и он открыл глаза.
— Для меня было большим удовольствием услужить ей. Пробитый череп и все такое.
Клэр чуть заметно улыбнулась.
— Джейми скоро зайдет повидать вас. Он сейчас… они с Брианной разговаривают, в саду.
Лорд Джон ощутил легкий приступ тревоги.
— Они… они не ссорятся?
— Посмотрите сами. — Клэр сунула руку за спину лорда Джона и с удивительной для женщины такого хрупкого сложения силой приподняла его. Поверх балюстрады лорд Джон увидел две фигуры в глубине сада, склонившие головы друг к другу. Пока он смотрел на них, они обнялись, потом разомкнули объятия, смеясь над неуклюжестью Брианны.
— Думаю, мы явились как раз вовремя, — пробормотала Клэр, деловито глядя на дочь. — Ждать совсем недолго осталось.
— Я должен выразить немалую признательность за ваше своевременное прибытие, — сообщил лорд Джон, позволяя Клэр снова опустить его на подушки и поправить его постель. — Мне не так-то легко далась роль утешителя и няньки вашей дочери; если бы мне пришлось выступить еще и в роли акушерки, боюсь, меня бы это доконало.
— О, чуть не забыла! — Клэр сунула пальцы в довольно грязный кожаный мешочек, висевший на плетеном шнуре на ее шее. — Брианна сказала, чтобы я вернула это вам… ей оно больше не нужно.
Лорд Джон протянул руку, и маленькая синяя искра упала в его ладонь.
— О Боже, да она еще и изменница! — с усмешкой сказал лорд Джон.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:28 | Сообщение # 146
Король
Сообщений: 19994
Конец ожидания
Это похоже на игру в бейсбол, — объяснила я Брианне. — Долгие минуты скуки, короткие периоды крайней активности. Она рассмеялась, но тут же умолкла и скривилась.
— Ух! Активность, значит. Вот так так. — Она криво улыбнулась. — Но во время бейсбольного матча ты по крайней мере можешь еще и пить пиво и есть хот-доги, когда становится совсем уж скучно.
Джейми, уловивший лишь ту часть разговора, которая имела смысл лично для него, наклонился вперед.
— Ну, легкое пиво тут есть, охлаждается в кладовой, — сказал он, тревожно всматриваясь в Брианну. — Принести тебе?
— Нет, — твердо возразила я. — Только если тебе самому хочется; алкоголь может повредить ребенку.
— А… Ну, а как насчет горячих собак? — Он встал и сжал кулаки, явно готовый сейчас же побежать и подстрелить первую попавшуюся собаку.
— Хот-доги? Так называют жареные сосиски в тесте, — пояснила я, кусая губы, чтобы не рассмеяться. И бросила взгляд на Брианну. — Но не думаю, чтобы ей сейчас действительно захотелось съесть такую. — Маленькие капельки пота внезапно выступили на ее широком лбу, она побледнела, от чего резче выступили темные круги под глазами.
— Ох, чтоб тебе… — едва слышно пробормотала она.
Джейми, глянув на ее лицо, правильно понял смысл реплики и поспешно приложил влажную салфетку к лицу и шее Брианны.
— Прижми голову к коленям, детка.
Брианна одарила его бешеным взглядом.
— Я не могу прижать… голову… к коленям! — выдохнула она сквозь стиснутые зубы. Потом схватка прекратилась и Брианна глубоко вздохнула, на ее лицо вернулись краски.
Джейми переводил взгляд с нее на меня, встревоженно хмурясь. Потом неуверенно шагнул к двери.
— Мне, наверное, лучше выйти, если ты…
— Не уходи!
— Но если… я хочу сказать, с тобой ведь мама, и…
— Не уходи! — повторила Брианна. Она в возбуждении наклонилась, схватила его за руку и встряхнула ее, подчеркивая свое требование. — Ты не можешь уйти! Ты сказал, я не должна умереть. — Брианна напряженно всматривалась в лицо отца. — Если ты останешься здесь — все будет хорошо. Я не умру.
Брианна говорила с такой внутренней убежденностью, что у меня вдруг на мгновение свело кишки от страха, и это было весьма похоже на родовые схватки.
Но ведь Брианна была крупной девушкой, сильной и здоровой. У нее не должно было возникнуть никаких осложнений при родах.
Однако ведь и я была достаточно крепкой, и уж точно здоровой… однако двадцать пять лет назад я потеряла ребенка… шестимесячное дитя родилось мертвым, а я сама едва не погибла при этом. Я, конечно, могла защитить Брианну от послеродовой лихорадки, например, но у меня не было средств на случай внезапного кровотечения… и лучшее, что я могла бы сделать при таких обстоятельствах, так это попытаться спасти хотя бы ребенка, применив кесарево сечение. Я решительно отвела взгляд от своего медицинского ящика, в котором на всякий случай лежали стерилизованные скальпели…
— Ты вовсе не умираешь, Бри, — твердо сказала я. Мне хотелось, чтобы мой голос звучал как можно более убедительно, и я положила руку на ее плечо. Но Брианна, похоже, уловила страх, скрытый за моим профессиональным спокойствием. Ее лицо скривилось, она схватила мою руку и сжала ее так крепко, что у меня кости затрещали. Потом зажмурилась и начала дышать через нос.
Когда Брианна открыла глаза, ее зрачки расширились так, что она, казалось, смотрит сквозь меня в некое будущее, которое дано было увидеть только ей одной.
— Если я… — шепнула она, прижимая ладонь к животу. Ее губы продолжали шевелиться, но что бы Брианна ни собиралась сказать, она не смогла произнести эти слова.
Потом она с трудом поднялась на ноги и тяжело привалилась к Джейми, уткнувшись лицом в его плечо и повторяя снова и снова:
— Па, не оставляй меня, не оставляй, не уходи…
— Да никуда я не уйду, a leannan. Не бойся, я побуду с тобой. — Он обнял ее и через плечо дочери беспомощно посмотрел на меня.
— Пусть походит туда-сюда, — сказала я ему, видя, насколько он обеспокоен. — Как лошадь, у которой колики.
Это заставило Брианну рассмеяться. Джейми, с таким видом, словно он стоял рядом с готовой взорваться бомбой, обнял Брианну за талию и медленно повел через комнату. Учитывая их объединенные размеры, звучало это так, словно тут кто-то и в самом деле прогуливал лошадку.
— Ну как, порядок? — спросил он тревожно, сделав с Брианной первый круг.
— Скажу, когда станет совсем худо, — пообещала она.
День для середины мая был очень теплым; я широко открыла все окна, и нежные запахи флоксов и водосбора поплыли по комнате, смешавшись с прохладным запахом речной воды.
Весь дом замер в ожидании; я ощущала и нетерпение, и легкий затаенный страх. Джокаста бродила по террасе внизу, слишком взбудораженная, чтобы усидеть на месте. Бетти каждые пять минут просовывала голову в дверь, чтобы спросить, не нужно ли чего; Федра явилась из чулана с кувшином свежей пахты, как раз вовремя. Брианна, устремив взгляд в глубины собственного тела, лишь отрицательно покачала головой; зато я выпила полный стакан, мысленно проверяя, все ли у меня готово.
На самом-то деле всегда нужно чертовски много даже для абсолютно нормальных родов, а уж что может понадобиться в случае ненормальных… Постель была разобрана, под простыней лежали старые одеяла, чтобы защитить от крови матрас; под рукой лежала наготове груда чистых тряпок, стоял котелок с горячей водой, которую каждые полчаса заменяли на заново подогретую (на кухне непрерывно кипятили самый большой медный котел). Прохладная вода для питья и вода для обтирания лица и тела… маленький кувшинчик с маслом для растирания, комплект для наложения швов, на всякий случай… ну, а все остальное зависело только от Брианны.
Брианна ходила но комнате почти час, а потом вдруг резко остановилась и вцепилась в руку Джейми, шумно дыша через нос, как лошадь после пробега в двадцать миль.
— Я хочу лечь, — пробормотала она.
Мы с Федрой сняли с нее платье и в одной рубашке осторожно уложили на кровать. Я положила ладонь на огромный, подобный горе живот, не переставая изумляться тому, что уже произошло, и тому, что должно было произойти вскоре.
Судорога очередной схватки утихла, и я без труда прощупала изгибы тельца ребенка, скрывавшегося под тонкой кожей и слоем мышц. Ребенок был крупный, это я могла сказать наверняка, и вроде бы лежал правильно, головкой вниз, аккуратно свернувшись.
Обычно младенцы перед появлением на свет ведут себя тихо, напуганные начавшимися переменами в окружающей их обстановке. Но этот вертелся; я чувствовала ладонью отчетливые толчки, как будто малыш тыкал в нее локотком.
— Папа! — Брианна слепо зашарила рукой вокруг себя. Джейми бросился вперед и схватил руку дочери, крепко сжав ее.
— Я здесь, здесь, a bheanachd, я с тобой!
Брианна тяжело вздохнула, ее лицо сильно покраснело, потом она расслабилась и сглотнула.
— Долго еще? — спросила она. Она повернулась лицом ко мне, но на меня не смотрела; она вообще ничего не видела вокруг себя.
— Не знаю. Но не думаю, чтобы это было уж очень долго. — Схватки следовали с интервалом около пяти минут, но я знала, что такое может тянуться и тянуться, или схватки вдруг станут реже; в общем, это дело такое, что заранее предсказать что-либо невозможно.
В окна проникал легкий ветерок, но Брианна все равно обливалась потом. Я снова вытерла ей лицо и шею и помассировала плечи.
— Ты отлично справляешься, милая, — промурлыкала я ей на ухо. — Просто отлично. — Потом подняла голову и посмотрела на Джейми. — И ты тоже.
Он попытался поддержать мой тон и улыбнулся; но он и сам весь покрылся потом, только лицо у него было не красным, как у Брианны, а белым.
— Па, поговори со мной, — попросила вдруг Брианна.
— Ох… — Джейми бросил на меня отчаянный взгляд. — И что я должен говорить?
— Это неважно, — ответила я. — Рассказывай какую-нибудь историю, сказку… все, что угодно, лишь бы она отвлеклась немного.
— Ох… а… вот что, ты когда-нибудь слышала историю… про одну старую деву?
Брианна что-то неразборчиво буркнула. Джейми посмотрел на нее с опаской, но тем не менее начал рассказ.
— А, ладно. Так уж случилось, что на одной старой ферме, стоявшей у реки, жила-была милая девушка по имени Мэйси. У нее были рыжие волосы и синие очи, и она была самой хорошенькой девушкой в долине. Но мужа у нее не было, потому что… — Джейми вдруг испуганно замолк.
Я бросила на него яростный взгляд..
Джейми кашлянул и продолжил рассказ, явно не понимая, что это он такое делает.
— А… ну да, мужа не было, потому что в те дни мужчины были очень рассудительными, и вместо того, чтобы заглядываться на красавиц, искали для себя девушек, которые умеют готовить и прясть, и могут стать хорошими домоправительницами. Но Мэйси…
Брианна низко, совершенно не по-человечески застонала Джейми на мгновение стиснул зубы, но тут же мужественно продолжил историю, крепко держа Брианну за обе руки.
— Но Мэйси любила свет на полях и птиц в горных долинах…
В комнате начало понемногу темнеть, запах прогретых солнцем цветов сменился запахом влажной зелени — это пахли ивы, росшие на речном берегу… и еще со стороны кухонного строения доносился легкий запах дыма.
Рубашка Брианны промокла насквозь и прилипла к коже. Я просунула руку ей под спину, как раз над ягодицами, и она резко изогнулась, пытаясь ослабить боль. Джейми сидел теперь у нее в изголовье, наклонившись к дочери и крепко держа ее за руки, и продолжая непрерывно говорить мягким голосом, рассказывая одну за другой сказки про собак и про ловцов тюленей, про волынщиков и эльфов, про великанов, живущих в пещере Фингл, о черном жеребце дьявола, который мчится по воздуху быстрее мысли…
Схватки уже вот-вот должны были стать по-настоящему болезненными. Я кивнула Федре, и та быстро вышла, чтобы тут же вернуться с лучинкой, от которой зажгла все свечи в приготовленных загодя канделябрах.
Теперь в комнате стало прохладно и полутемно; по стенам пробегали трепещущие тени… Джейми охрип; Брианна была чуть жива.
Внезапно она вырвала у него руки и села, обхватив колени, и ее лицо густо покраснело от натуги.
— Ну, давай! — подбодрила ее я. Быстро положив подушки к спинке кровати, я заставила Брианну прижаться к ним и крикнула Федре, чтобы та держала подсвечник поближе ко мне.
Я смазала пальцы маслом, сунула руки под рубашку Брианны. Я стала осторожно помогать дочери, непрерывно говоря с ней — и зная, что ей совершенно безразлично, что именно я говорю.
Я почувствовала новую волну напряжения, потом мышцы расслабились… Потом снова напряглись, снова опали… И вдруг мощный поток околоплодных вод хлынул наружу, разлившись по кровати и забрызгав пол, наполнив комнату запахом плодородного речного ила. Я нажимала на живот, массировала его, оставляла в покое… молясь о том, чтобы дело не пошло слишком быстро, чтобы у Брианны не было разрывов.
Но вот кольцо плоти вдруг широко открылось — и мои пальцы коснулись чего-то влажного и твердого. Но тут мышцы расслабились — и твердое вернулось назад, оставив лишь легкое покалывание в концах моих пальцев, да ощущение, что я прикоснулась к чему-то абсолютно новому и неведомому. И снова сильный толчок изнутри, напряжение, и снова медленное возвращение к исходной позиции… Я откинула подол рубашки, и при следующем толчке кольцо плоти растянулось до неимоверных размеров, и наружу выскочила головка, страшная, как головы китайских чудовищ, вся залитая зеленоватой густой жидкостью и кровью.
Я вдруг обнаружила, что едва не уткнулась носом в эту голову — с личиком, похожим на сжатый кулак, покрытым белой восковой пленкой, скривившимся в яростной гримасе…
— Что это такое? Это мальчик? — Хриплый голос Джейми проник в мое ошеломленное сознание.
— Надеюсь, да, — ответила я, поспешно снимая с головы обрывки околоплодного пузыря. — Я такого уродца в жизни не видывала… если это девочка — помоги ей Господь…
Брианна издала звук, который вполне можно было принять за смех, и тут же изогнулась в мощном усилии. Я едва успела просунуть внутрь пальцы и слегка свести широкие плечики, чтобы хоть немного облегчить их прохождение. И тут же послышался отчетливый звук, словно из бутылки вылетела пробка, — поп! — и длинное мокрое тельце скользнуло наружу из влажного укрытия, извиваясь, как выброшенная на берег форель.
Я схватила чистое льняное полотенце и быстро завернула его — это был именно он, мальчик, с круглой набухшей мошонкой, пурпурно-красной, примостившейся между пухленькими бедрами. Я быстро осмотрела малыша; дыхание, цвет кожи, подвижность суставов… все в порядке. Он тихо, сердито попискивал в моих руках, громко дышал, но не плакал по-настоящему, зато энергично молотил воздух крошечными кулачками.
Я положила его на кровать и придерживала одной рукой, пока осматривала Брианну. От нее пахло кровью, но признаков настоящего кровотечения не наблюдалось. Пуповина еще сокращалась, толстая влажная змея, связывавшая их двоих…
Брианна тяжело дышала, откинувшись на смятые подушки, волосы у нее прилипли к вискам, — но на лице появилась невообразимо широкая улыбка, радостная, победоносная. Я прижала ладонь к ее животу, внезапно ставшему плоским. Где-то в глубине я ощутила движение плаценты, легкую вибрацию физической нити, соединявшей Брианну с сыном.
— Ну-ка, еще разок, милая, — мягко попросила я Брианну. И вот наконец финальная судорога встряхнула ее живот, и послед выпал. Я перевязала пуповину и перерезала ее, а потом положила на руки Брианны увесистый сверток — ее дитя.
— Он просто великолепен, — прошептала я. Предоставив новорожденного заботам матери, я обратила внимание на неотложные дела; я принялась энергично месить кулаками живот Брианны, чтобы ускорить сокращение матки и тем самым остановить естественное кровотечение. Я слышала, как по всему дому загомонили взволнованные голоса — сразу после того, как Федра пулей вылетела за дверь и протопала вниз по лестнице, неся радостную весть. Я разок подняла голову, чтобы посмотреть на светящуюся Брианну, все так улыбавшуюся от уха до уха. Джейми стоял рядом и тоже улыбался, хотя его лицо было залито слезами. Он что-то сипло сказал Брианне на гэльском, отвел волосы с ее плеча, наклонился и нежно поцеловал дочь, как раз за ухом.
— Он голодный? — низким надтреснутым голосом спросила Брианна и попыталась откашляться. — Я что, должна его кормить?
— Попробуй, там видно будет. Они иногда засыпают сразу после рождения, а иногда действительно хотят есть.
Брианна развязала тесемку, стягивавшую ворот ее рубашки, и обнажила одну высокую, полную грудь. Как только она поднесла к ней сверток, тот тут же издал негромкое «уф!», и глаза Брианны широко распахнулись от удивления — крошечный ротик вцепился в сосок с неожиданной свирепостью.
— Сильный, да? — спросила я — и вдруг заметила, что плачу… я почувствовала солоноватый вкус слез, добравшихся до уголков моего рта, расплывшегося в улыбке.
Несколько позже, когда уже мать и дитя были вымыты и устроены как можно удобнее, когда Брианне принесли еду и питье, а последний осмотр доказал, что с ней все в порядке, — я вышла в темный коридор верхнего этажа. Я чувствовала себя словно в невесомости, как будто я плыла в нескольких футах над полом…
Джейми уже спустился вниз, чтобы рассказать обо всем лорду Джону; теперь он ждал меня внизу, .у лестницы. Не сказав ни слова, он подхватил меня на руки и поцеловал; когда же он снова поставил меня на пол, я увидела на его руках красные глубокие полумесяцы — следы ногтей Брианны.
— Ты просто потрясающая женщина, — шепнул он мне на ухо. А потом в его глазах вспыхнул веселый свет, губы нежно улыбнулись… — Бабуля!
— Он блондин или брюнет? — спросил вдруг лежавший рядом со мной Джейми, приподнимаясь на локте. — Я сосчитал его пальчики, а вот на волосы даже не подумал взглянуть.
— Ну, пока точно не скажешь, — сонно откликнулась я. Я тоже пересчитала пальчики малыша, и именно об этом сейчас думала. — Сейчас у него кожа еще красновато-пурпурная… ну, через день-два она станет настоящего цвета. А волосы… у него пушок на голове довольно темный, но все может измениться. — Я потянулась, наслаждаясь приятной болью в ногах и спине; принимать роды — тяжелая работа, даже для опытной акушерки. — Но даже если у него будут довольно светлые волосы и белая кожа, это ничего не докажет. У Брианны такие же.
— Да… но если бы он был темным, мы бы знали наверняка.
— Может, и нет. Твой отец был брюнетом, и мой тоже. Малыш может унаследовать рецессивные гены и стать брюнетом, даже если…
— Он может унаследовать что ?
Я попыталась — абсолютно безуспешно — вспомнить, когда именно Грегор Мендель начал свои эксперименты с горохом, но тут же бросила эту затею, чувствуя себя слишком сонной и не способной сосредоточиться. Да даже если Мендель и выяснил уже для себя, что такое законы наследственности, Джейми все равно ничего об этом не знал, это было слишком очевидно.
— Он может иметь волосы любого цвета, а мы все равно ничего не будем знать наверняка, — сказала я и отчаянно зевнула. — И не узнаем, пока он не подрастет и не станет похож… на кого-то. Но даже и тогда… — Я умолкла. Не все ли равно, кто был отцом малыша, если у него все равно никакого отца не будет?
Джейми придвинулся поближе ко мне и обнял, прижавшись всем телом. Мы спали обнаженными, и его волоски щекотали мою спину. Он нежно поцеловал меня в щеку возле уха и вздохнул, его дыхание было теплым и ласковым…
Я пребывала на грани сна, слишком счастливая, чтобы полностью отключиться от реальности. Где-то вдали раздавались пронзительные крики ночных птиц, журчание голосов… Но через несколько мгновений меня разбудил голос Джейми.
— Ну, и ладно, — решительно, с вызовом произнес он. — Пусть я и не знаю, кто его отец, зато я наверняка знаю, кто его дед!
Я протянула руку назад и похлопала его по ноге.
— Я тоже знаю… дедуля! Слушай, умолкни, давай спать. Довольно грехов для одного дня.
Джейми фыркнул, но его руки, обнимавшие меня, расслабились, ладони легко легли мне на грудь — и через мгновение он уже спал.
А я лежала, широко открыв глаза, уставившись на звезды, заглядывавшие в открытое окно. Почему я так сказала? Это ведь было одним из любимых выражений Фрэнка… он часто произносил эту фразу: «Довольно грехов для одного дня».
Воздух в нашей спальне казался живым; легкий ветерок шевелил занавески, моей щеки коснулась прохлада…
— А ты знаешь? — беззвучно прошептала я. — Ты знаешь, что у нее родился сын.
Никто мне не ответил, но на меня снизошел мир, меня окутала тишина ночи — и я наконец погрузилась в глубокий, спокойный сон.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:30 | Сообщение # 147
Король
Сообщений: 19994
Возвращение во Фрезер Ридж
Джокаста совершенно не желала расставаться с новой родней, но мы уже и так слишком задержались с весенними работами, да и вообще наше хозяйство было запущено самым прискорбным образом; нам необходимо было без малейшего промедления вернуться во Фрезер Ридж, а Брианна и слышать не хотела о том, чтобы остаться в Речной Излучине без нас. И это, конечно, было лишь к лучшему, потому что оторвать Джейми от внука можно было разве только динамитом.
Лорд Джон уже вполне поправился и мог пуститься в дорогу; он доехал с нами до дороги на Буффало, а там расцеловал Брианну и младенца, обнял Джейми и — к моему немалому потрясению — меня тоже. Он должен был теперь повернуть на север, в сторону Вирджинии и Вилли.
— Я уверен, вы будете о них хорошо заботиться, — негромко сказал он мне, кивнув с сторону фургона, где две яркие головы сосредоточенно склонились над свертком, лежавшим на коленях Брианны.
— Да уж, не сомневайтесь, — кивнула я, пожимая его руку. — Я тоже в этом уверена.
Он поднес мою руку к губам, быстро поцеловал, улыбнулся мне — и ускакал, не оглянувшись назад.
Неделей позже мы докатили по заросшим густой травой колеям до перевала, где уже буйствовала лесная земляника, разом и зеленая, и белая, и красная, упорная и храбрая, сладкая и терпкая, расползшаяся по солнечным полянам и затаившаяся в тени деревьев…
Наша хижина выглядела грязной и заброшенной, сараи стояли пустые, в них нанесло осенью горы умерших листьев. Сад представлял собой путаницу старых сухих стеблей и редких молодых побегов, загон без животных выглядел печально… Каркас нового дома высился как черный скелет, укоризненно глядя на Фрезер Ридж. Все вокруг выглядело необитаемым, как самые настоящие руины.
И тем не менее я ни разу в жизни не испытывала такого радостного чувства. Я вернулась домой.
«Имя», — написала я — и остановилась. Бог его знает, подумала я. Фамилия малыша оставалась до сих пор под вопросом; да и имени у него еще не было, не выбрали.
Я называла его «сладкий мой» или «дорогой». Лиззи именовала малыша «милый мальчик», Джейми обращался к нему с гэльской официальностью, именуя кроху «внук» или «a Ruua-idh», Рыжий, — потому что темный младенческий пушок уже превращался в ослепительно рыжие волоски, так что любому стороннему наблюдателю с одного взгляда было ясно, чей он внук, — уж кто бы там ни был его отцом.
Брианна вообще не считала нужным как-либо именовать сыночка; она просто ни на минуту не выпускала его из рук, сосредоточенно охраняя его, наблюдая за ним… ей ни к чему были какие-то слова. Она вообще не хотела бы давать ему имя, заявила Брианна. Не сейчас.
— А когда? — как-то спросила ее Лиззи, но Брианна не ответила. Но я знала, когда, когда приедет Роджер.
— А если он вообще не явится? — сказал мне Джейми сейчас, когда мы были с ним наедине. — Боюсь, тогда бедный парнишка так и останется без имени до самой смерти. Господи, до чего же упряма эта девчонка!
— Она верит в Роджера, — бесстрастно ответила я. — И ты мог бы попытаться в него поверить.
Он окинул меня внимательным взглядом.
— Есть разница между верой и надеждой, Сасснек, и ты это знаешь ничуть не хуже меня.
— Ну, тогда почему бы тебе не надеяться? — огрызнулась я и повернулась к нему спиной, обмакнула перо в чернильницу и аккуратно стряхнула излишки чернил. У малыша выступила сыпь на попке, и из-за этого он просыпался ночью по несколько раз (а вместе с ним просыпались и все остальные в доме), так что глаза у меня распухли и покраснели, и я не склонна была проявлять терпимость и прочие христианские качества.
Джейми демонстративно обошел стол и сел напротив меня, опустив подбородок на сложенные руки, так что мне поневоле пришлось посмотреть на него.
— Я бы постарался, — сказал он, и в его глазах блеснуло веселье. — Если бы смог решить, что же это в итоге — вера или надежда, и надо ли надеяться на то, что он приедет, или на то, что он не явится.
Я улыбнулась, потянулась через стол и мазнула кончиком пера по его переносице, ставя знак примирения, а потом вернулась к своей работе. Джейми сморщился и чихнул, потом выпрямился и всмотрелся в лист бумаги, лежавший передо мной.
— Что это ты такое делаешь, Сасснек?
— Сочиняю свидетельство о рождении нашего маленького Гизмо… по мере своего разумения, — ответила я.
— Гизмо? — с сомнением в голосе повторил Джейми. — Это что, христианское имя?
— Думаю, да, хотя на этот счет можно лишь гадать, если человека зовут, например, Пантален или Онуфриус. Или Ферролус.
— Ферролус? Хм… Сомневаюсь, чтобы я хоть раз такое слышал. — Джейми откинулся на спинку стула и сложил руки на коленях.
— Один из моих любимчиков, — сообщила я, аккуратно записывая дату рождения и время — хотя бы это было у нашего бедняжки… Это были два неоспоримые пункта свидетельства о рождении: дата появления на свет и имя врача, принимавшего роды.
— Ферролус, — продолжила я, немного развеселившись, — это святой покровитель заболевшей домашней птицы. Великомученик. Он был римским трибуном и тайным христианином. Когда это обнаружилось, его заковали в цепи и бросили в выгребную яму при тюрьме в ожидании суда… ну, я полагаю, камеры были просто переполнены. Однако он, похоже, был отчаянным смельчаком. Он умудрился сбросить с себя цепи и сбежал через сточную трубу. Но его поймали, притащили назад и обезглавили.
Джейми тупо уставился на меня.
— И какое он имеет отношение к курам и цыплятам?
— Понятия не имею. Пошли запрос в Ватикан, — посоветовала я.
— М-мм… А, ладно, я и сам-то всегда был поклонником святого Гуйгнола.
Я видела, как в глазах Джейми блеснуло озорство, но не удержалась и спросила:
— А он чему покровительствует?
— О нем говорят, что он помогает импотентам. — Блеск в глазах Джейми стал ярче. — Я однажды видел его статую, в Бресте; там говорят, что ей уже тысяча лет. И статуя, скажу тебе, чудесная; у святого петушок размером с ружейный ствол, и…
— Что?
— Да дело не в размерах, не в том чудо, — сказал Джейми, жестом требуя молчания. — Ну, не совсем в том. Горожане мне говорили, что всю эту тысячу лет люди постоянно строгают святого, он же деревянный… отпиливают по кусочку его естества, а петушок все равно остается таких же размеров. — Джейми усмехнулся. — И еще там говорят, что если у мужчины лежит в кармане кусочек статуи святого Гуйгнола, то он может резвиться с подругой день и ночь напролет, и ничуть не устанет.
— Ну, полагаю, подруг ему все-таки придется менять, — сухо произнесла я. — Но ты наверняка заинтересовался, за какие именно подвиги этот герой удостоился канонизации, а?
Джейми расхохотался.
— Ну, это тебе расскажет любой, кто хоть раз молился ему, Сасснек.
Он повернулся на табурете и уставился в открытую дверь. Брианна и Лиззи сидели на траве, раскинув пышные юбки и глядя на малыша, который лежал на животике на старой шали, голенький и рыжеволосый, как бабуин.
Брианна Элен, тщательно вывела я — и снова остановилась.
— Брианна Элен Рэндалл, как ты думаешь? — спросила я. — Или Фрезер? Или вписать обе фамилии?
Джейми не обернулся, лишь едва заметно повел плечами.
— А это имеет значение?
— Может иметь. — Я подула на лист, наблюдая, как блестящие черные буквы тускнеют по мере высыхания чернил. — Если Роджер вернется… вне зависимости от того, останется он здесь или нет… и если он пожелает признать маленького анонима, то тогда, полагаю, его фамилией станет Маккензи. Если же Роджер не сможет или не захочет вернуться, тогда, насколько я себе это представляю, ребенок будет носить фамилию матери.
Джейми несколько мгновений молчал, глядя на двух девушек. Они утром вымыли в ручье волосы, и теперь Лиззи расчесывала гриву Брианны, и длинные пряди сверкали на летнем солнце, как красный шелк.
— Она себя называет Фрезер, — сказал он наконец очень мягко. — Или называла.
Я отложила перо и потянулась через стол, чтобы коснуться его руки.
— Она простила тебя, давно простила, — сказала я. — И ты это знаешь.
Плечо Джейми чуть шевельнулось; это была бессознательная попытка слегка ослабить внутреннее напряжение.
— Пока — да, — глухим голосом ответил он. — Но что будет, если ее мужчина не вернется?
Я призадумалась. Джейми, пожалуй, был прав; Брианна простила его, потому что его поступок был вызван простой ошибкой. Но если Роджер не объявится в ближайшее время… да, она может обвинить в этом Джейми… и не без причины, вынуждена была признать я.
— Напиши оба, — резко сказал Джейми. — Пусть сама выбирает.
Но я подумала, что он имеет в виду совсем не фамилию.
— Он придет, — твердо произнесла я. — И все будет прекрасно. — Я взяла перо и пробормотала себе под нос: — Я надеюсь.
Он наклонился, чтобы напиться; вода с плеском стекала с темно-зеленой скалы. День был теплый; ну, весна ведь, не осень, и мягкий изумрудно-зеленый мох под ногами…
Он давно забыл, что такое бритва; его борода стала густой и длинной, волосы свисали ниже плеч. Накануне вечером он искупался в ручье, и постарался, как смог, выстирать одежду, но, конечно, никаких иллюзий относительно своей внешности он не испытывал.
Да и не о чем тут беспокоиться, сказал он себе. Как он выглядит — не имеет значения.
Он, слегка прихрамывая, повернул к дорожке, на которой оставил свою лошадь. Нога у него болела, но это тоже не имело значения.
Он медленно проехал через поляну, где впервые встретился с Джейми Фрезером. Листва на деревьях и кустах была молодой, ярко-зеленой, а откуда-то издали доносилось хриплое воронье карканье. Но никого не было между деревьями… лишь слегка колыхалась под легким ветерком трава. Он глубоко вздохнул, почувствовав укол в сердце при воспоминании об обломках прошлой жизни, твердых и острых, как стекло…
Он повернул лошадь к вершине годы и заставил ее шагать побыстрее, слегка ткнув в бок пяткой здоровой ноги. Теперь уже скоро. Он представления не имел, как его могут принять, но теперь и это было неважно.
Ничто не имело значения, кроме того простого факта, что он был здесь.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:34 | Сообщение # 148
Король
Сообщений: 19994
Дитя моей крови
Какой-то предприимчивый кролик снова прорыл дыру под кольями ограды моего садика. Но всего лишь один прожорливый зверек может сожрать целый кочан капусты, до самого корня, а судя по тому, как выглядели грядки, он еще и приятелей сюда пригласил. Я вздохнула и опустилась на корточки, чтобы ликвидировать прорыв, и начала заваливать дыру под оградой камнями и землей. Потеря Яна причиняла мне постоянную боль, засевшую в сердце, как игла; а в такие моменты, как этот, я еще и ощущала отсутствие его ужасного пса.
Я привезла из Речной Излучины множество семян и саженцев, большая часть которых неплохо перенесла путешествие. Стояла середина июня — и еще можно было посеять морковку. Маленькая грядка вьющихся помидор была в полном порядке, равно как и арахис; кролики их не тронули, да и душистые травы их тоже не заинтересовали, кроме фенхеля, который они обглодали основательно. Еще досталось от хулиганов лакрице.
Но мне ведь нужна была капуста, чтобы заквасить ее; в середине и конце зимы нам захочется чего-нибудь с выраженным вкусом, а заодно и с витамином С. Семян у меня осталось еще довольно много, и я успела бы снять неплохой урожай до наступления холодов, если бы мне удалось избавиться от этих чертовых кроликов. Я в задумчивости постучала пальцами по ручке корзины. Индейцы рассыпают по краям своих полей срезанные волосы, но, пожалуй, оленей и кроликов это не остановит.
Я решила, что Джейми будет куда лучшим репеллентом. Наявенне объясняла мне, что запах мочи плотоядных животных отпугивает кроликов… или запах мочи мужчины, который ест мяса не меньше, чем горный лев, тем более, что с ним гораздо легче договориться, чем с каким-нибудь местным хищником. Я могла бы заварить новую порцию елового пива, да добавить к нему жареной оленины…
Когда я брела к сараю с травами, чтобы выбрать какую-нибудь приправу к мясу, я уловила краем глаза какое-то движение на дальнем краю расчищенного пространства. Думая, что это Джейми, я повернулась, чтобы пойти ему навстречу и сообщить о новой обязанности, возложенной на него… и замерла на месте, как вкопанная, когда поняла, кто это.
Он выглядел куда хуже, чем в тот день, когда я в последний раз его видела… впрочем, это еще мягко сказано. Он был без шляпы, ею волосы и борода спутались в единый нераздельный ком, а вместо одежды на его теле висели невообразимые лохмотья. И еще он был босиком, причем одна нога была обмотана какими-то грязными тряпками, и он отчаянно хромал…
Он сразу увидел меня — и остановился, ожидая, пока я подойду поближе.
— Рад тебя видеть, — сказал он. — А я-то гадал, кого я встречу первого.
Голос Роджера звучал глухо и тихо, и я подумала, что он, пожалуй, не обменялся ни словом ни с кем после того, как мы расстались в горах.
— Твоя нога, Роджер…
— Это неважно. — Он схватил меня за руку. — Как они? Малыш? И Брианна?
— Они прекрасно себя чувствуют. Все в доме сейчас. — Голова Роджера повернулась к хижине, и я добавила: — У тебя сын.
Он вздрогнул и уставился на меня; зеленые глаза расширились от изумления.
— Так он мой? У меня сын?
— Полагаю, это так, — сказала я. — Ты ведь здесь, разве не так?
Изумление — а вместе с ним и надежда, как я только теперь поняла, — медленно угасли. Он заглянул мне в глаза и, похоже, понял, какие чувства меня охватили, потому что улыбнулся… не слишком весело, просто вежливо приподнял уголки губ… но все-таки улыбнулся.
— Я здесь, — кивнул он и снова повернулся к хижине, дверь которой была распахнута.
Джейми, в рубашке с закатанными рукавами, сидел за столом плечо к плечу с Брианной, и, хмурясь, рассматривал рисунки дома, в которые Брианна тыкала пером. Оба они были основательно перепачканы чернилами, но такое случалось каждый раз, когда они принимались обсуждать разные архитектурные детали. Младенец мирно посапывал в колыбельке рядом с ними, Брианна рассеянно покачивала ее одной ногой. Лиззи пряла, сидя у окна, тихонько напевая себе под нос в такт вращению колеса.
— Какая милая сценка, — пробормотал Роджер, останавливаясь перед порогом. — Просто стыдно нарушать такую идиллию.
— А что, у тебя есть выбор? — спросила я.
— Ну да, есть, — ответил он. — Но я уже все решил. — И он решительно вошел внутрь.
Джейми, как всегда, мгновенно отреагировал на тень, возникшую в дверном проеме; он оттолкнул Брианну в сторону и метнулся к пистолетам, висевшим на стене. Он успел направить один из них прямо в грудь Роджеру, прежде чем осознал, кто это такой… и опустил оружие с коротким неприязненным восклицанием.
— А, это ты, — сказал он.
Младенец, бесцеремонно разбуженный суетой и грохотом опрокинувшейся скамьи, загудел, как паровоз. Брианна выхватила его из колыбели и прижала к груди, безумным взглядом уставившись на привидение у двери.
Я совсем забыла, что ей не довелось увидеть его недавно, как видела я; а с тех пор, как он был молодым профессором исторических наук, с которым она рассталась в Велмингтоне, прошло уже около года…
Роджер шагнул к ней; она инстинктивно отступила назад. Он замер на месте, глядя на ребенка. Брианна опустилась на низкий табурет, машинально прикрывая малыша рукой, словно желая защитить его от кого-то… Потом накинула на плечи шаль и под ее прикрытием дала малышу грудь; он моментально перестал вопить.
Я видела, как взгляд Роджера переместился с ребенка на Джейми. Джейми стоял рядом с Брианной, и он замер в той крайней неподвижности, которая всегда пугала меня, — прямой и тихий, как палочка динамита, к фитилю которого уже поднесена горящая спичка. Еще миллиметр, и…
Огненная голова Брианны медленно повернулась; Брианна посмотрела на одного мужчину, на другого… и я поняла, что она увидела; в Роджере, как в зеркале, отражалась та самая опасная неподвижность Джейми. И это выглядело и неожиданным, и потрясающим; я никогда прежде вообще не замечала между ними ни малейшего сходства, но сейчас, в этот момент… они отражали друг друга, они были как одинаковые сполохи огня…
Маккензи, внезапно подумала я. Они ведь оба — Маккензи. Отродья викингов, огромные, с безумной кровью. И еще я увидела третье отражение того же наследственного огня, сверкавшее в глазах Брианны… только глаза и жили в это мгновение на ее лице.
Мне бы следовало что-то сказать, что-то сделать, прервать ужасное молчание. Но во рту у меня пересохло, да и в любом случае сказать мне было нечего.
Роджер протянул руку в сторону Джейми — ладонью вверх, но этот жест ничуть не напоминал просьбу.
— Не думаю, что все это нравится тебе хоть немного больше, чем мне, — хрипло, негромко сказал он. — Но, как ни крути, ты мой ближайший родственник. Разрежь. Я готов дать клятву на нашей общей крови.
Я не знаю, колебался Джейми или нет; время, казалось, остановилось, а воздух в комнате сгустился и кристаллизовался. Потом я увидела, как сверкнул кинжал Джейми, как его остро отточенный конец коснулся загорелого запястья — и в ладонь Роджера потекла густая алая кровь.
К моему удивлению, Роджер даже не посмотрел на побледневшую Брианну, не подал ей руки. Вместо этого он приложил большой палец к кровоточащему запястью и подошел вплотную к ней, не сводя глаз с младенца. Брианна невольно отшатнулась, но рука Джейми тут же легла на ее плечо.
Брианна мгновенно застыла под ее нажимом, — рука разом и обещала защиту, и удерживала на месте… но она крепко сжала ребенка, прижав его к груди. Роджер опустился перед Брианной на колени и, отбросил шаль, скрывавшую младенца, и начертил широкий алый крест на нежном, недовольно сморщенном лобике крохи.
— Ты — кровь от моей крови, — тихо произнес Роджер, — и кость от моей кости. Я нарекаю тебя моим сыном перед всеми людьми, отныне и навеки. — И он поднял голову и с вызовом посмотрел на Джейми. После долгого, невероятно долгого мгновения Джейми едва заметно кивнул, принимая клятву, и отступил назад, убрав руку с плеча Брианны.
И только теперь взгляд Роджера устремился к Брианне.
— Как ты его зовешь?
— Никак… пока. — Ее вопросительный взгляд нашел его глаза. По выражению лица Брианны нетрудно было понять, что человек, вернувшийся к ней, был совсем не тем человеком, который ее оставил.
Роджер поднялся, не отрывая глаз от Брианны. Кровь все еще капала с его запястья. И только теперь, с некоторым потрясением, я осознала, что Брианна для него изменилась не меньше, чем он для нее.
— Он мой сын, — тихо сказал Роджер, кивком указывая на ребенка. — А ты — жена мне?
Брианна побледнела так, что ее губы стали голубоватыми.
— Я не знаю.
— Этот человек утверждает, что вы обручились, — Джейми снова сделал шаг к Брианне, глядя при этом на Роджера. — Это правда?
— Мы… да, правда.
— Мы и теперь обручены. — Роджер глубоко вздохнул, и только теперь до меня дошло, что он готов в любую секунду потерять сознание, — то ли от голода и переутомления, то ли от шока, испытанного в тот момент, когда кинжал Джейми вонзился в его запястье. Я схватила его за руку, заставила сесть, отправила Лиззи на сыроварню за свежим молоком и поставила на стол свою малую медицинскую сумку, чтобы перебинтовать его рану.
Поднятая мной суета, похоже, несколько ослабила тяжкое напряжение. Желая и далее развить ситуацию в благоприятном направлении, я откупорила бутылку бренди, привезенного из Речной Излучины, наполнила чашку для Джейми и влила хорошую порцию в молоко, предназначенное для Роджера. Джейми одарил меня косым взглядом, но тем не менее поставил на место опрокинутую скамейку, сел на нее и не спеша выпил предложенное.
— Ну что ж, очень хорошо, — сказал он, призывая всех к вниманию. — Если ты обручена, Брианна, то ты замужем за ним, и этот человек твой законный муж.
Брианна покраснела, но продолжала смотреть на Роджера, а не на Джейми.
— Ты говорил, обручение действительно лишь один год и один день.
— А ты сказала, что не признаешь ничего временного.
Брианна слегка вздрогнула при этих словах, но тут же крепко сжала губы.
— Верно. Только я не знала тогда, как все обернется, что произойдет. — Она посмотрела на меня, на Джейми, потом снова на Роджера — Они тебе рассказали… что ребенок — не твой?
Роджер вскинул брови.
— О, но он мой! Э-э… — Он поднял перевязанную руку, иллюстрируя свои слова.
Лицо Брианны утратило наконец замороженное выражение; на ее щеках даже выступил легкий румянец.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — мягко сказал он. — И мне очень жаль, что это случилось.
— Это не твоя вина.
Роджер посмотрел на Джейми.
— Нет, моя, — тихо возразил он. — Мне не следовало оставлять тебя одну; я должен был позаботиться о тебе.
Брови Брианны сошлись у переносицы.
— Я велела тебе уйти, и я именно этого и хотела тогда, — она нетерпеливо передернула плечами. — Но теперь это не имеет значения. — И она выпрямилась, крепче прижав младенца к груди. — Я только одно хочу сейчас знать, — сказала она, и ее голос дрогнул лишь едва заметно. — Я хочу знать, почему ты вернулся.
Он несколько демонстративно поставил на стол свою уже пустую чашку.
— Ты не хотела, чтобы я возвращался?
— Неважно, чего я хотела. Сейчас я хочу только понять. Ты вернулся потому, что хотел вернуться, или потому, что считал это своим долгом?
Роджер довольно долго молча смотрел на нее, потом посмотрел на собственную руку, все еще лежавшую на столе около чашки.
— Возможно, и то, и другое. А может быть, ни то, ни другое. Я не знаю, — очень мягко и тихо произнес он. — Видит Бог, это и есть истинная правда: я не знаю.
— Ты ходил к каменному кругу? — спросила Брианна. Он кивнул, не глядя на нее. Потом порылся в кармане и выложил на стол большой опал.
— Я был там. Именно поэтому я и задержался так; мне понадобилось немало времени, чтобы найти то место.
Секунду-другую Брианна молчала, потом кивнула.
— Ты не ушел назад. Но ты можешь уйти. Или даже должен… — Она посмотрела ему прямо в лицо, и ее взгляд был точно таким же, как взгляд ее отца. — Я не хочу жить с тобой, если ты вернулся лишь из чувства долга, — сказала она. А потом ее глаза обратились ко мне, и я увидела в них сильную боль. — Я уже видела браки, заключенные по обязанности… и видела браки, заключенные по любви. Так что… если бы я не видела и то, и другое, я, наверное, смогла бы жить в браке по обязанности. Но я видела… и я не хочу.
Меня словно с размаху ударили под ложечку. Она ведь говорила о двух моих браках. Я посмотрела на Джейми — и увидела, что он смотрит на меня, и на его лице отражается точно такое же потрясение, какое испытала я сама. Джейми откашлялся, чтобы прервать молчание, и повернулся к Роджеру.
— Когда вы обручились?
— Второго сентября, — без малейшей задержки ответил Роджер.
— А сейчас у нас середина июня. — Джейми, нахмурившись, перевел взгляд с Роджера на Брианну. — Ну, tо nighean, раз уж ты обручилась с этим человеком, ты с ним связана; и никаких вопросов. — Он снова повернулся к Роджеру, уставился на него потемневшими голубыми глазами. — Значит, ты будешь жить здесь, как ее муж. А до третьего сентября она решит — или она обвенчается с тобой у священника и даст тебе клятву на Библии, или ты уйдешь и больше никогда ее не побеспокоишь. Да и ты за это время разберешься, почему ты здесь… и должен убедить ее в своем мнении.
И Роджер, и Брианна разом заговорили, пытаясь возразить, но Джейми мгновенно угомонил их, схватив кинжал, лежавший на столе. Он поднес лезвие к груди Роджера.
— Я сказал, ты будешь жить здесь, как ее муж. Но если ты прикоснешься к ней против ее желания, я вырежу твое сердце и скормлю его свиньям. Ты меня понял?
Роджер внимательно посмотрел на сверкающее лезвие, уткнувшееся ему в грудь, но выражение его обросшего бородой лица ничуть не изменилось; потом поднял голову и встретился с Джейми взглядом.
— Ты думаешь, что я стану добиваться женщину, которая меня не хочет?
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:35 | Сообщение # 149
Король
Сообщений: 19994
Это был довольно затруднительный вопрос, напоминавший Джейми, что однажды он уже измолотил Роджера до полусмерти, руководствуясь все тем же ошибочным предположением.
Роджер отвел руку Джейми, направив острие кинжала в крышку стола. Потом резко отодвинул табурет, встал, развернулся на пятках — и вышел за дверь.
В следующее мгновение Джейми тоже вскочил и поспешил следом за Роджером, по пути засунув кинжал в ножны.
Брианна беспомощно посмотрела на меня.
— Как ты думаешь, он…
Ее прервал громкий удар в стену хижины и не менее громкое рычание, — как будто кто-то с размаху врезался в стену снаружи.
— Будешь с ней плохо обращаться — и я отрежу тебе яйца, а потом затолкаю их тебе в глотку, — нежно произнес на гэльском голос Джейми.
Я посмотрела на Брианну, и поняла, что ее знаний гэльского вполне достаточно, чтобы уловить суть сказанного. Она разинула рот — но не произнесла ни слова.
Потом мы услышали шум короткой схватки, закончившейся еще более громким ударом, как будто чья-то голова попыталась прошибить бревна, из которых была сложена стена хижины.
Когда заговорил Роджер, в его голосе вовсе не слышалось мягкой угрозы, как в голосе Джейми, нет, он загремел открыто и искренне:
— Если ты еще раз поднимешь на меня руку, ты, долбаный пенек, я затолкаю твою башку тебе в задницу, ей там самое место!
Последовал момент тишины, потом до нас с Брианной донесся звук удаляющихся шагов. После этого, через мгновение-другое, Джейми издал шотландский горловой рык — и тоже ушел.
Когда Брианна посмотрела на меня, ее глаза были круглыми, как чашки.
— Но ты можешь что-то с этим сделать? — спросила она. Уголки ее рта дергались, но я не могла понять — то ли ей хочется рассмеяться, то ли она находится на грани истерики.
Я в раздумье запустила пальцы в волосы.
— Ну, — сказала я наконец, — у них, собственно, только два выхода… и один из них — попытаться убить друг друга.
Брианна с силой потерла нос.
— Ух… — выдохнула она. — А другой… — Она посмотрела на меня, и по выражению ее глаз я увидела, что она прекрасно меня поняла.
— Я позабочусь о твоем отце, — сказала я. — Но Роджер — это уже твоя печаль.
Жизнь на склоне горы стала несколько напряженной, потому что Брианна и Роджер вели себя примерно так же, как попавшийся в капкан заяц и загнанный в угол барсук, да еще Джейми, едва мы все садились за стол, тут же уставлял на Роджера задумчивый взгляд, полный истинно шотландского неодобрения, а Лиззи сбивалась с ног, стараясь заслужить прощение всех, кто только попадался ей на глаза, а малыш решил, что сейчас как раз самое подходящее время, чтобы каждую ночь подвергаться приступам кишечных колик, и визжал, словно его резали…
Похоже, именно колики и заставили Джейми с особой энергией вернуться к строительству нового дома. Фергус и еще кто-то из арендаторов оказались так любезны, что посеяли и посадили для нас кое-что, так что, хотя у нас вряд ли осталось бы зерно для продажи, голод нам не грозил. Поэтому Джейми, избавленный от необходимости срочно браться за плуг, каждую свободную минуту проводил на гребне горы, колотя молотком и что-то распиливая.
Роджер делал, что мог, помогая в работе по ферме, хотя ему сильно мешала все еще не выздоровевшая нога. Он несколько раз отмахивался от моих попыток заняться его здоровьем, но теперь я наотрез отказалась откладывать это дело на потом. И через несколько дней после его прибытия я подготовила все необходимое и твердо сообщила Роджеру, что намерена с ним разобраться с утра пораньше.
Едва рассветало, я заставила его лечь на кровать и размотала многочисленные слои тряпок, наверченных на его ногу. Тяжелый гнилостный запах глубокого заражения ударил мне в нос.
Я вознесла хвалу Всевышнему за то, что не нашла ни красных пятен вокруг раны, говорящих о заражении крови, ни черного оттенка начинающейся гангрены. Но и без того дело обстояло хуже некуда.
— У тебя тут хронический абсцесс, ушедший глубоко в ткани, сказала я, крепко нажимая на распухшую плоть. Я чувствовала подвижные карманы гноя, и когда нажала посильнее, наполовину затянувшаяся поверхность раны лопнула — и наружу полезла желтовато-серая масса, переваливаясь через красный, воспаленный край старого пореза на подошве.
Роджер побелел, и это было хорошо заметно, несмотря на его густой загар, а его руки вцепились в края кровати, — но он не издал ни звука.
— Тебе просто повезло, — продолжила я, продолжая заниматься его ногой, зондируя рану, прощупывая каждый сустав пальцев. — Ты не дал абсцессу закрыться и даже отчасти выгнал гной, потому что все время наступал на эту ногу. Конечно, нога слегка деформировалась, но благодаря движению инфекция не ушла вглубь, а нога сохранила подвижность.
— Замечательно, — едва слышно пробормотал он.
— Бри! Мне нужна твоя помощь! — позвала я дочь, небрежно поворачиваясь к другому концу комнаты, где сидели две девушки, занятые ребенком и прядением.
— Я вам помогу, позвольте! — Лиззи вскочила, горя желанием быть полезной. Бедная девочка до сих пор мучилась раскаянием из-за того, какую роль она поневоле сыграла во всей этой истории, и всеми средствами старалась заслужить прощение, то подавая Роджеру еду, то предлагая починить его одежду… и доводя его до бешенства постоянным выражением раскаяния на лице.
Я улыбнулась бедняжке.
— Нет, Лиззи, ты не сумеешь. Возьми у Брианны малыша Почему бы тебе, кстати, не вынести его на воздух ненадолго?
Лиззи, посмотрев на меня с большим сомнением, все же послушалась, взяла Гизмо на руки и направилась с ним к двери, что-то нежно мурлыча на ухо малышу. Брианна подошла ко мне и встала рядом, изо всех сил стараясь не смотреть в лицо Роджеру.
— Я намерена вскрыть это и вычистить все как можно лучше, — пояснила я, показывая на длинный порез, покрытый струпьями. — Потом мы должны удалить мертвые ткани, обеззаразить их — и надеяться на лучшее.
— Что ты подразумеваешь под «удалить»? — спросил Роджер. Я отпустила ногу, и его тело слегка расслабилось.
— Я имею в виду, что надо очистить рану, хирургическим или не хирургическим способом убрать омертвевшие части мышц или кости, — пояснила я. И снова потрогала его ступню. — Ну, вообще-то я не думаю, что кость задета, хотя могут быть небольшие поражения хрящей… Да не беспокойся ты, — добавила я, похлопав его по колену. — Удалить — не значит отрезать. И это даже не больно.
— В самом деле?
— Именно. Вот когда я буду очищать и дезинфицировать рану, это ты почувствуешь. — Я посмотрела на Брианну. — Пожалуйста, держи его покрепче за руки.
Брианна колебалась не больше секунды, потом подошла к изголовью кровати и взяла Роджера за руки. Он позволил это, глядя на Брианну. Они коснулись друг друга в первый раз после почти годичного перерыва.
— Держи как следует! — сказала я. — Это самая неприятная часть процедуры.
Потом я уже не смотрела на Брианну, просто работала как можно быстрее, расчищая скальпелем всю эту дрянь, выжимая гной и срезая слои омертвевших клеток. Я ощущала напряжение, охватившее мышцы ноги Роджера, и как слегка выгибалось его тело в моменты самой сильной боли, — но он не издал ни звука.
— Не хочешь что-нибудь закусить, Роджер? — спросила я, открывая свою драгоценную бутылочку со спиртом, слегка разведенным водой, чтобы промыть очищенные плоскости. — Это помогает… сейчас будет здорово жечь.
Роджер промолчал; за него ответила Брианна.
— С ним все в порядке, — уверенно сказала она, — Продолжай.
Когда я начала поливать рану спиртом, Роджер сдавленно замычал и непроизвольно перевернулся набок, а его нога дернулась. Но я удержала ее на месте и продолжила дело, спеша изо всех сил. Когда же я закончила и снова закупорила бутылку, то наконец в первый раз посмотрела в сторону изголовья кровати. Брианна сидела на краю, крепко обхватив руками плечи Роджера. Его лицо зарылось в ее колени, руки вцепились в талию Брианны. Брианна отчаянно побледнела, но тем не менее улыбнулась мне, хотя и с трудом.
— Все, мама?
— Самая тяжелая часть позади. Теперь еще кое-что нужно сделать, но это мелочи, — заверила я их обоих. То, что мне было нужно, я подготовила еще два дня назад; в такое время года труда это не составило. В тени деревьев висела оленья туша, купавшаяся в волнах душистого дыма — под ней тлели обрубки ствола гикори. Но моей целью было мясо, куда хуже сохранившееся.
Отлично, подумала я, оно достаточно долго тут простояло. Я взяла небольшую миску, стоявшую недалеко от двери, и вернулась в дом.
— Фу! — вскрикнула Брианна, сразу же наморщив нос. — Мама, что это такое? Воняет, как протухшее мясо!
— Это оно и есть. — Это были остатки угодившего в силки кролика, — я сама наладила ловушку в своем садике в ожидании неприятных гостей.
Брианна все еще держала Роджера за руки. Я улыбнулась и вернулась на свое место; взялась за больную ногу и потянулась к длинному пинцету.
— Мама! Что ты делаешь ?
— Это не повредит, — безмятежно ответила я. И слегка нажала на ступню, чтобы расширить один из сделанных мной надрезов. Потом пинцетом взяла одну из маленьких белых личинок, копошившихся в вонючих обрезках кроличьей плоти, и решительно вложила ее в рану.
Глаза Роджера были закрыты, лоб блестел от выступившего пота.
— Что? — пробормотал он, поднимая голову и через плечо оглядываясь на меня, чтобы посмотреть, чем я занимаюсь. — Что ты там делаешь?
— Кладу в твою рану личинок, — ответила я, продолжая работу. — Я научилась этому у одной старой индейской леди, с которой имела честь быть знакомой.
Двойной звук сдерживаемого позыва к рвоте был реакцией на мое сообщение, но я еще крепче вцепилась в ступню Роджера, не позволяя себе помешать.
— Это работает, — сказала я, слегка хмурясь. Я расширила другой разрез и сунула туда трех извивающихся белых личинок. — Это куда лучше, чем обычные способы удаления некрозов; мне тогда пришлось бы разрезать твою ногу куда сильнее, и просто механически выскоблить все отмершие ткани, до которых я сумела бы добраться… а это не только причинило бы черт знает какую боль, но и могло вообще оставить тебя калекой. А наши маленькие подружки слопают все мертвые клетки; они могут забраться в такие уголки, до которых мне не дотянуться, и отлично выполнят задание, можешь не сомневаться.
— Наши подружки — личинки мясных мух, — пробормотала Брианна. — Господи, мама, о чем ты?
— А что, собственно говоря, помешает им слопать всю мою ногу? — спросил Роджер, изо всех сил пытаясь изобразить спокойное внимание. — Они… э-э… они ведь размножаются, не так ли?
— О, нет, — бодро заверила его я. — Личинки — это просто промежуточная форма; они сами по себе не способны размножаться. И они не способны поедать здоровые ткани… только те, что уже окончательно отмерли. Если в твоей ране им хватит пищи, чтобы завершить цикл развития, они превратятся в маленьких мушек и улетят… а если нет, то, когда продукт питания иссякнет, они просто выползут наружу в поисках новых порций.
К этому моменту лицо Роджера было уже не просто бледным, а зеленым. Закончив дело, я неплотно забинтовала ступню марлей и похлопала Роджера по голени.
— Вот теперь все, — сказала я. — Не беспокойся, я уже видела такое. Один воин рассказывал мне, что от них бывает немного щекотно, когда они там копошатся, но боли — никакой.
Я взяла миску и вынесла ее из хижины, чтобы помыть. На пороге я столкнулась с Джейми, возвращавшимся из нового дома с Рыжим на руках.
— А это твоя бабуля, — сообщил Джейми малышу, вытаскивая свой палец изо рта Рыжего и вытирая его об килт. — Разве она не красавица у нас, а?
— Пхе, — произнес Рыжий, сосредотачивая слегка косящие глаза на пуговице дедушкиной рубашки, и тут же принялся задумчиво сосать ее.
— Смотри, чтобы он ее не проглотил, — посоветовала я, поднявшись на цыпочки и поцеловав сначала Джейми, потом младенца. — А где Лиззи?
— Да она там сидела на пеньке и плакала, — ответил Джейми. — Так что я забрал у нее парнишку и отправил ее погулять немного.
— Она плакала? Из-за чего? Что случилось?
На лицо Джейми набежала легкая тень.
— Она горюет по Яну, неужели не понятно? — И, тут же отбросив эту тему как несущественную, он взял меня за руку и развернул в сторону тропы, ведущей вверх по склону. — Пойдем-ка со мной, Сасснек, и посмотри, что я там сделал за сегодняшний день. Я уже настелил пол в твоем хирургическом кабинете; все, что там осталось, так это навести временную крышу, и там уже можно ночевать. — Он оглянулся на хижину. — Я вообще-то думал, что можно будет устроить там этого Маккензи, пока они разбираются.
— Хорошая мысль. — Даже при том, что мы пристроили к хижине маленькую комнатку для Брианны и Лиззи, в старом доме было уж слишком тесно. А если Роджеру придется несколько дней провести в постели, то мне бы вовсе не хотелось, чтобы он лежал прямо посреди нашей хижины.
— Как они там? — с напускной небрежностью поинтересовался Джейми.
— Кто, Брианна и Роджер? Ты о них?
— О ком же еще? — удивился он, забыв о притворстве. — Как между ними, порядок?
— Думаю, да. Они начинают снова привыкать друг к другу.
— Ты уверена?
— Да, — кивнула я и оглянулась на хижину. — Он как раз сейчас лежит головой на ее коленях.
Дата: Вторник, 05.01.2016, 19:46 | Сообщение # 150
Король
Сообщений: 19994
Жребий брошен
Роджер повернулся на бок, потом сел. В окнах еще не было стекол, да они были и ни к чему, пока стояло лето, — а хирургическая, в которой его поселили, располагалась в передней части дома, и ее окна смотрели на склон горы. И если Роджер наклонял голову вбок, он мог видеть Брианну почти на всем ее пути до хижины, прежде чем каштаны скрывали ее от глаз.
Но вот в последний раз мелькнула ржаво-коричневая домотканая юбка — и Брианна исчезла. Она в этот вечер приходила одна, без малыша; Роджер не знал, как это расценивать, — то ли как прогресс в их отношениях, то ли наоборот. Они смогли поговорить, не отвлекаясь ежеминутно на смену пеленок, писк, сюсюканье, кормление и непрестанные легкие шлепки, — а это было редкой роскошью.
Но зато Брианна и задержалась здесь не так долго, как обычно… Роджер просто чувствовал, как ребенок тянет ее к себе, как будто Брианна была привязана к нему длинной резинкой. Но ведь невозможно негодовать на этого маленького бандита, мрачно сказал себе Роджер. Вот только… ну да, только он все равно сердился на мальчишку. Но это не значило, что он не любил его.
Роджер еще не ел; ему не хотелось тратить зря ни одной минуты их драгоценного уединения. Теперь же он открыл корзину, принесенную Брианной, и вдохнул теплый, сытный запах тушеного беличьего мяса и пресного хлеба со свежим маслом. И еще из корзины шел кисловатый яблочный дух.
Нога Роджера продолжала пульсировать, и ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы заставить себя не думать о полезных личинках, — но несмотря на присутствие в его ране этих интересных существ, аппетит у Роджера был отличный. Он ел медленно, смакуя и вкус еды, и изумительный пейзаж за окном… на горный склон внизу уже тихо вползали сумерки.
Фрезер знал, что делает, когда выбирал место для своего дома. Дом возвышался над склоном горы, из него были видны дальняя река и окутанные туманом долины, и темные пики гор, касавшиеся звездного неба. Здесь ощущалось все величие добровольно избранного одиночества, это было самое романтическое из всех мест на земле, когда-либо виданных Роджером.
И вот сейчас… Брианна была в хижине внизу, нянчилась с маленьким нахальным бездельником, а Роджер был здесь — один, с несколькими дюжинами личинок в ступне.
Он поставил пустую корзину на пол, на одной ноге допрыгал до помойного чана в углу, потом вернулся в свою одинокую постель, устроенную на новеньком хирургическом столе. Какого черта он ответил ей, что не знает, почему вернулся, когда она об этом спросила?
Ну, наверное потому, что в тот момент он действительно не знал. Он несколько месяцев подряд бродил по диким первозданным лесам, почти умирая от голода и сходя с ума от одиночества и боли. Он не видел Брианну почти год… год, в течение которого он прошел через ад и вернулся обратно. Он ровно три дня сидел на скале над тем чертовым каменным кругом, без еды и огня, все думая и думая, пытаясь прийти к какому-то решению. А в итоге он просто плюнул и пошел, зная, что это, пожалуй, единственный возможный вариант.
Долг? Любовь? Да черт побери, чего стоит любовь без обязательств?
Роджер беспокойно перевернулся с бока на бок, чтобы очутиться спиной к великолепию ночи и дуновениям прогретого солнцем воздуха. Роджеру очень хотелось, чтобы его нога поскорее выздоровела, и в то же время он чувствовал себя чертовски здоровым, и в этом была своя плохая сторона, потому что у него ни малейшего шанса ослабить внутреннее напряжение тела соответствующими упражнениями…
Он даже заикнуться не смел об этом Брианне. Во-первых, она могла подумать, что он вернулся только ради этого. Во-вторых, Роджер был уверен, что этот чертов Большой Шотландец не шутил насчет свиньи.
Но ведь теперь Роджер все знал. Он вернулся потому, что не смог бы жить по другую сторону времени от нее. Может быть, дело было в чувстве вины… он не мог бросить их; а может быть, это было простое понимание того, что без Брианны он умрет… ну, то или другое, а выбор был уже сделан и жребий брошен. Роджер знал, к чему он стремится, и все остальное не имело значения. Он хотел быть здесь, и все на этом.
Он повернулся на спину и уставился в светлые сосновые доски, накрывавшие его убежище. Легкий топот и попискивание возвестили о приходе ночных гостей — это были белки с ближайшего ореха гикори; они бегали по крыше, сокращая себе путь до соседней рощи.
Как сказать Брианне об этом, как заставить ее поверить? Господи, да она такая нервная, что едва ли позволит даже прикоснуться к ней! Стоит чуть задеть ее — и она тут же шарахается в сторону. Если не считать того дня, когда Клэр терзала его ногу. Да, тогда Брианна была по-настоящему рядом с ним, держала его изо всех сил. Он до сих пор чувствовал ее руки на своих плечах, и эти воспоминания вызывали странное чувство удовлетворения где-то в середине живота.
Но, думая об этом, он кое-чего не понимал. Да, конечно, операция была жутко болезненной, но Роджер мог выдержать что угодно, он бы просто покрепче стиснул зубы… и Клэр, с ее опытом военного хирурга, наверняка это знала.
Так может быть, она это сделала намеренно? Дала Брианне возможность прикоснуться к нему, и при этом не страдать от чувства, что ее преследуют или принуждают? Дала ему шанс вспомнить, насколько сильным было притяжение между ними?
Роджер снова перевернулся, на этот раз на живот, опустил подбородок на сложенные руки — и уставился в мягкую тьму за окном.
Если Клэр захочется повторить эксперимент, он готов предоставить в ее распоряжение вторую ногу.
Клэр заглядывала к нему один-два раза в день, но ему пришлось ждать до конца недели, пока она решила наконец снять бинты, поскольку личинки, по ее расчетам, должны были наконец закончить свою работу, — Роджер искренне надеялся, что это так, — и пора было прогнать их прочь.
— О, чудесно! — сообщила Клэр, тыча пальцами в его ступню с истинно хирургической бесцеремонностью. Гранулируется просто бесподобно; воспаления почти не осталось.
— Великолепно, — откликнулся Роджер. — Так они оттуда повылазили?
— Личинки? А, да, конечно, — заверила его Клэр. — Они же окукливаются в течение нескольких дней. Неплохо поработали, а? — Клэр провела по ступне указательным пальцем, и Роджер дернулся от щекотки.
— Ну, верю тебе на слово. Я уже могу на нее ступать, да? — Он осторожно подвигал ступней. Она еще немного болела, но с тем, что было совсем недавно, не приходилось и сравнивать.
— Да, можешь. Только еще несколько дней не надевай обуви. И, Бога ради, старайся не наступить на что-нибудь острое.
Она принялась собирать свои медицинские штучки, негромко напевая себе под нос. Она выглядела счастливой, но очень усталой; под глазами у нее залегли тени.
— Малыш все еще плачет по ночам? — спросил Роджер.
— Да, бедняжка. А тебе его отсюда слышно?
— Нет, просто у тебя вид утомленный.
— Ну, удивляться нечего. Никто почти не спит всю неделю, особенно бедная Бри, в конце концов, накормить-то его может только она. — Клэр коротко зевнула и встряхнула головой, моргая. — Джейми уже почти закончил настилать пол там, в задней спальне; он хочет перебраться сюда, как только закончит… И Брианне с малышом будет просторнее, и нам с ним спокойнее, что тоже немало значит.
— Хорошая мысль. А… насчет Бри…
— Мм?
Роджер знал, что тянуть нет смысла; лучше сказать все сразу.
— Послушай… я стараюсь, как могу. Я люблю ее, я хочу ей это доказать, но… но она избегает меня, отгораживается. Она приходит сюда, мы разговариваем, и все прекрасно, но стоит только мне дотронуться до нее, попытаться поцеловать — и она вдруг уже в другом конце комнаты, подбирает с пола сухие листья. Может, я что-то не так делаю?
Клэр устремила на него взгляд янтарных глаз, прямой и безжалостный, как у ястреба; Роджер невольно смутился.
— Ты ведь был у нее первым, разве не так? Первым мужчиной, с которым она легла в постель, я хочу сказать.
Роджер почувствовал, что стремительно краснеет.
— Я… а… ну да.
— Значит, да. Таким образом, весь опыт Брианны на настоящий день состоит в том, что кто-то может, конечно, назвать радостями любви… но для нее это была дефлорация, а я могу тебя заверить, что как бы ты ни был осторожен, лишение девственности все равно причиняет боль. А двумя днями позже ее грубо изнасиловали, а потом она прошла через муки рождения ребенка. Как ты думаешь, может у нее после всего этого возникнуть горячее желание упасть в твои объятия и позволить тебе осуществить супружеские права?
Ты спросил, и тебе ответили, подумал Роджер. Прямо между глаз. Его щеки запылали еще жарче, как будто его терзала жесточайшая лихорадка.
— Я об этом не подумал, — пробормотал он, глядя в стену.
— Естественно, ты не подумал, — согласилась Клэр, явно не зная, то ли ей рассердиться, то ли рассмеяться. — Ты же мужчина, черт тебя побери. Поэтому я тебе и объясняю.
Роджер тяжело вздохнул и неохотно повернулся к Клэр лицом.
— Так к чему ты клонишь?
— К тому, что она боится, — ответила Клэр. Склонив голову набок, она рассматривала Роджера. — Хотя, должна заметить, боится она не тебя.
— Не меня?
— Нет, — словно рассердившись на его тупость, грубовато бросила Клэр. — Возможно, она убедила себя, что знает, почему ты вернулся, хотя она и ошибается… это даже полк слепых увидел бы без труда. Но это лишь потому, что она боится… боится, что не сможет… мм… — Клэр вскинула одну бровь и в упор уставилась на Роджера, как бы опровергая собственное предположение.
— Ясно, — пробормотал он, испуская глубокий вздох. — Но… как ты думаешь, я смогу с этим справиться?
Клэр подняла свою корзину и повесила ее себе на руку.
— Не знаю, — сказала она, снова сверкнув желтыми глазами. — Но полагаю, тебе следует быть очень осторожным.
Роджер едва успел вернуть самообладание после столь необычной консультации, как на пороге, загородив собой свет, возник следующий гость. Это был Джейми Фрезер, принесший дары.
— Я тут тебе бритву принес, — сообщил он, критически рассматривая Роджера. — И горячей воды.
Клэр несколько дней назад коротко подстригла его бороду хирургическими ножницами, но Роджер тогда чувствовал себя еще слишком слабым, чтобы решиться на бритье той штукой, которую тут называли «горлорезом», и не без причин.
— Спасибо.
Фрезер доставил еще и маленькое зеркальце и горшок с мылом для бритья. Весьма предусмотрительно. Но вообще-то Роджер предпочел бы, чтобы Фрезер ушел и оставил его одного, а не стоял, прислонившись к дверному косяку и отпуская критические замечания по ходу процесса; но при данных обстоятельствах Роджеру едва ли приходилось выбирать, и он просто не мог попросить Фрезера уйти.
Но даже в присутствии нежеланного зрителя Роджер испытал некое возвышенное наслаждение, избавившись наконец от бороды. Она кололась и кусалась, как целая толпа маленьких дьяволят, и он из-за нее уже несколько месяцев не видел собственного лица.
— Как работа продвигается? — Роджер пытался поддерживать вежливую беседу, в промежутках между словами проводя бритвой по щеке. — Я слышал, как ты утром стучал молотком в задних комнатах.
— Да. — Глаза Фрезера с интересом следили за каждым движением Роджера. — Я настелил там пол, и уже начал наводить крышу. Думаю, уже этой ночью мы с Клэр будем ночевать тут, в доме.
— А! — Роджер вытянул шею, осторожно сбривая волоски с нижней части подбородка. — Клэр сказала, что я уже могу ходить; так что говори, каким делом мне заняться.
Джейми кивнул, скрестив руки на груди.
— Ты умеешь обращаться с инструментами?
— Ну, дома строить мне не приходилось, — признался Роджер, подумав, что птичий домик, сооруженный в школьные годы, едва ли можно принимать в расчет.
— Что-то мне кажется, ты и с плугом дела не имел, или с только что опоросившейся свиноматкой, а? — Теперь уже в глазах Фрезера светилось откровенное веселье.
Роджер задрал голову, сбривая последние пучки щетины на горле. Да уж, в последние дни он только об этом и думал. Вряд ли здесь могло быть много пользы от его исторических знаний или от умения петь старые песни, — здесь, на горной ферме восемнадцатого века.
— Нет, — ровным тоном ответил он, опуская бритву. — Равным образом мне не приходилось доить коров, строить камины, изготовлять кровельную щепу, править повозкой, убивать медведей, свежевать оленей или сражаться с кем-нибудь на мечах.
— Нет? — Джейми теперь изумлялся демонстративно. Роджер плеснул в лицо водой, вытерся насухо, потом повернулся к Фрезеру.
— Нет. Все, что у меня есть, это крепкая спина. Тебе это подходит?
— Ну, да. Но лучше было все выяснить, правда? — Уголок рта Фрезера дернулся, изогнувшись вверх. — Один конец лопаты от другого сможешь отличить?
— Наверняка.
— Тогда от тебя и вправду может быть польза. — Фрезер сделал шаг наружу. — Садик Клэр нужно кое-где перекопать, и надо переворошить ячмень на винокурне, да еще в конюшне ждет здоровенная куча навоза, просто великолепная куча… А потом я покажу тебе, как доить корову.
— Спасибо. — Роджер вытер бритву, вложил ее в футляр и навел порядок на столе.
— Мы с Клэр вечером отправляемся к Фергусу, — между прочим сообщил Фрезер, просто как факт. — И малышку Лиззи возьмем с собой, пусть немного поможет Марселе.
— А? Ну… желаю хорошо провести время.
— Ну, я надеюсь, так оно и будет. — Фрезер задержался у порога. — Брианна, правда, хочет остаться дома; у парнишки животик только-только наладился, она не хочет снова расстраивать его долгой прогулкой.
Роджер внимательно посмотрел на Фрезера Но в его слегка раскосых темно-голубых глазах можно было увидеть что угодно — или ничего.
— Вот как? — сказал Роджер. — То есть ты мне сообщаешь, что они будут одни в доме? Конечно, я присмотрю за ними.
Одна рыжая бровь приподнялась на полдюйма.
— Не сомневаюсь, что ты это сделаешь. — Фрезер протянул руку и раскрыл ладонь над пустым тазом, стоявшим у двери. Раздался металлический звук, красная искра сверкнула на тусклом фоне оловянного дна. — Но не забывай того, что я тебе говорил, Маккензи… моей дочери не нужен трус. — Прежде чем Роджер успел открыть рот, чтобы ответить, рыжая бровь вернулась на место и Фрезер одарил собеседника безразличным взглядом темно-голубых глаз. — Ты подарил мне отличного парнишку, и я его люблю, но это не значит, что ты сам уж очень мне нравишься. Однако мне бы хотелось, чтобы в этом деле появилась ясность… так или иначе.
Изумленный Роджер кивнул, потом наконец обрел голос.
— Договорились.
Фрезер тоже кивнул и исчез так же мгновенно и неслышно, как и появился, оставив Роджера таращиться в пустой дверной проем.
Роджер отодвинул защелку и осторожно толкнул дверь хижины. Она была заперта изнутри на засов. Это несколько нарушало предполагаемую картину: Спящая Красавица разбужена поцелуем… Роджер поднял было руку, чтобы постучать, но остановился. Нет, он вообразил явно не ту героиню. Рядом со Спящей Красавицей не лежал в постели раздражительный карлик, готовый заверещать на весь дом и устроить грандиозный скандал.
Роджер пошел вокруг дома, ища окно.
Домик был компактным, как барабан, и сходство усиливала промасленная оленья шкура, прибитая к окну. Роджер мог бы без труда откинуть эту преграду, но последнее, чего бы ему хотелось, так это перепугать Брианну до полусмерти.
Он неторопливо обошел вокруг дома еще раз. Самым разумным было бы вернуться в хирургический кабинет и подождать до утра. Он ведь может поговорить с Брианной и там. И это куда лучше, чем разбудить ее, если она уже заснула, а заодно разбудить и младенца…
Да, совершенно очевидно, ему следует поступить именно так. Клэр могла бы взять с собой этого маленького ублю… ребенка, если бы он ее попросил. И они с Брианной могли бы тогда поговорить спокойно, не боясь, что их прервут в любую секунду, И погулять в лесу, и обо всем договориться между собой. Правильно. Так он и сделает.
Десять минут спустя он сделал еще один круг возле домика, а потом остановился в густой траве напротив задней стены, глядя на слабый свет, сочившийся из щелей вокруг оленьей шкуры.
— Какого черта, кем ты себя вообразил? — пробормотал он, обращаясь к самому себе. — Ночной бабочкой?
Скрип крыльца не дал ему ответить на этот вопрос. Роджер стремительно бросился к углу дома — и успел увидеть фигуру в белой свободной рубахе, плывшую, словно призрак, по дорожке к уборной.
— Брианна?
Фигура обернулась с негромким испуганным вскриком.
— Это я, — поспешно произнес Роджер, видя, что темные пятна ладоней Брианны прижимаются к белой ткани как раз над сердцем.
— Какого черта ты тут ползаешь, как змея, как будто цапнуть хочешь? — со злобой в голосе резко спросила она.
— Я хотел поговорить с тобой.
Брианна не ответила, просто отвернулась и пошла дальше по дорожке.
— Я сказал, мне хотелось бы поговорить с тобой, — повторил Роджер чуть громче, идя за ней.
— А я хочу сходить в туалет, — огрызнулась она. — Исчезни. — И решительно хлопнула дверью уборной.
Роджер отступил по дорожке на некоторую дистанцию и ждал, пока Брианна справится с необходимыми делами. Но вот она вышла — и ее шаги замедлились, когда она увидела его, но обойти Роджера было невозможно, разве что пуститься сквозь заросли высокой, влажной от росы травы.
— Тебе не следует пока ходить, нога-то еще не в порядке, — заметила она.
— Нога в порядке.
— Я думаю, тебе лучше вернуться в постель.
— Хорошо, — согласился он и твердо встал посреди дорожки прямо перед Брианной. — В какую постель?
— В какую? — Брианна застыла на месте, но не стала делать вид, что не поняла.
— В ту? — Роджер взмахнул рукой, указывая на вершину горы. — Или в эту?
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!