Подняв глаза, он увидел лицо Грея, и кривая улыбка вспыхнула на его лице.
– Нет, не напрямую. От Марии. Я больше года не спал с другой женщиной после того, как полюбил ее. И, конечно же, ее заразил муж – этот развратный ублюдок. Сама она невиновна.
Не только невиновна, но к тому же явно не знала об этом. Не желая сразу же предъявлять Марии то, что узнал, Tревельян отправился на поиски ее доктора.
– Я говорил, что она потеряла ребенка незадолго перед тем, как я встретил ее? Я нашел доктора, который помогал ей, и поговорил с ним. Он подтвердил, что ребенок родился уродом из-за того, что мать больна сифилисом… Но, естественно, он не распространялся об этом.
Тревельян беспокойно стучал пальцами по крышке бочки.
– Ребенок родился уродливым, но живым… Он умер в колыбели спустя день после рождения. Майрхофер задушил его: он не мог позволить жене узнать причину этого несчастья и не желал иметь такое бремя, как больной ребенок.
Грей почувствовал, как скрутило живот.
– Откуда вы узнали об этом?
Tревельян провел рукой по лицу, как будто устал.
– Рейнхардт признался ей… Марии. Я привел к ней того доктора, понимаете, и заставил его рассказать то, что он сказал мне. Я думал… если она узнает, что сделал Майрхофер, заразив ее и убив их ребенка, то она оставит его.
Но она не бросила его. Выслушав доктора в абсолютном молчании, она долго сидела, обдумывая, а затем попросила Tревельяна и доктора уйти, чтобы побыть одной.
Целую неделю Мария провела дома одна. Ее муж отсутствовал, и она никого не видела, кроме тех слуг, которые приносили еду – но она отсылала все обратно, ни к чему не притрагиваясь.
– Мария сказала мне, что думала о самоубийстве, – произнес Тревельян, глядя на бесконечное море. – Она решила, что лучше закончить жизнь чисто, чем медленно умирать подобным способом. Вы когда-нибудь видели, как умирают от сифилиса, Грей?
– Да, – ответил Джон, и скверный привкус опять появился у него во рту. – В сумасшедшем доме.
Одного он запомнил особенно – человека, которого болезнь лишила, как носа, так и чувства равновесия, и он, раскачиваясь, словно пьяный, беспомощно врезался в других обитателей и шатался по этажу с застрявшей в ночном ведре ногой, со слезами и соплями, текущими по его изрытому язвами лицу. Грей только надеялся, что сифилис также забрал у человека и разум, и он не осознавал своего состояния.
Затем Грей посмотрел на Tревельяна, впервые представив это узкое умное лицо изуродованным и пускающим слюни. Испытав легкий шок, Джон понял, что это обязательно случится. Вопрос лишь в том, сколько времени пройдет, прежде чем симптомы станут явными.
– Если бы это случилось со мной, я бы тоже подумал о самоубийстве, – произнес лорд Джон.
Тревельян поймал его взгляд, затем грустно улыбнулся.
– Подумали бы? Значит, мы разные, – произнес он без тени осуждения в голосе. – Такое никогда не приходило мне в голову, пока Мария не показала пистолет и не рассказала, что замышляла.
– Вы думали только о том, как этот факт можно использовать, чтобы разлучить леди с мужем? – спросил Грей, услышав резкость в собственном голосе.
– Нет, – ответил Тревельян, кажется, не обидевшись. – Хоть это и было моей целью с тех пор, как я встретил ее, но я не собирался сдаваться. Я пытался увидеться с ней после того, как она прогнала нас, но Мария не пускала меня.
Тогда Тревельян решил выяснить, какое лечение существует от этого недуга.
– Джек Бёрд знал о проблемах, и именно он сообщил мне, что Финбар Скэнлон, похоже, отлично разбирается в таких вопросах. Парень вернулся в аптеку, чтобы поинтересоваться состоянием миссис О'Коннелл, и, как видите, хорошенько познакомился со Скэнлоном.
– И там вы и встретили вернувшегося домой сержанта О'Коннелла? – спросил Грей, которого внезапно осенило.
Tревельян уже знал о том, что О'Коннелл украл документы, и, конечно, имел в распоряжении больше людей для поручений, чем только Джек Бёрд. Грей подумал, что Тревельян был способен убить сержанта и отобрать бумаги для своих собственных целей, относительно Майрхофера. И теперь, когда эти цели воплотились, он так спокойно вернул бумаги, не заботясь о том, какой ущерб их отсутствие нанесло за это время!
Грей почувствовал, что от этой мысли закипает кровь… Но Тревельян смотрел на него безучастно.
– Нет, – сказал он, – я лично встречался с О'Коннеллом только один раз. Порочный тип, – добавил он задумчиво.
– И вы не убивали его? – спросил Грей с явным недоверием в голосе.
– Нет, зачем бы мне?
Tревельян слегка нахмурился, но затем лицо его прояснилось.
– Вы думаете, что я убил его, чтобы заполучить бумаги? – рот Тревельяна дернулся; его, казалось, что-то насмешило в этом утверждении. – Бог мой, Джон, у вас самое скверное мнение о моем характере!
– А вы считаете, у меня для этого нет оснований, да? – съехидничал Грей.
– Нет, полагаю, что есть, – признал Тревельян, потерев костяшками под носом.
Он давно не брился, и крошечные капельки воды на отросшей щетине придавали ей посеребренный вид.
– Но нет, – повторил он, – я говорил, что никого не убивал. И не имею никакого отношения к смерти О'Коннелла. Эта часть истории принадлежит мистеру Скэнлону, и я уверен, он расскажет ее вам, как только освободится.
Как будто не в силах сдержаться, Тревельян взглянул на дверь, ведущую к каютам внизу, но потом отвел глаза.
– Может, вам лучше побыть с ней? – тихо спросил Грей. – Идите, если хотите. Я могу подождать.
Тревельян покачал головой и отвернулся.
– Я ничем не могу там помочь, – ответил он. – И это просто невыносимо – видеть ее в таком состоянии. Скэнлон позовет меня, если… если будет необходимо.
И, как будто уловив какое-то молчаливое обвинение в словах Грея, он, словно защищаясь, поднял глаза.
– Я был с ней в прошлый раз, когда случился последний приступ лихорадки. Мария прогнала меня, сказав, что расстраивается, видя мое волнение. Она предпочитает остаться одна, когда... происходит худшее.
– Да уж. Вы сказали, что так и было, когда она узнала правду от доктора.
Тревельян глубоко вздохнул и расправил плечи, будто готовясь к неприятному делу.
– Да, – произнес он с грустью, – тогда.
Целую неделю она никого не принимала, за исключением слуг, державшихся от нее подальше по ее же приказу. Никто не знал, как долго она просидела в одиночестве в тот последний день в своем будуаре с белыми портьерами. Ее муж, наконец, вернулся, когда давно уже стемнело, пьяный в стельку, но в достаточном сознании, чтобы отчетливо понять ее обвинение, когда она спросила правду о ребенке.
– Мария сказала, что он засмеялся, – произнес Тревельян безразличным тоном, как будто сообщал о коммерческих неудачах, типа обвала в шахте или затонувшем судне. – Тогда-то он и подтвердил, что убил ребенка; сказал, что она должна быть благодарна ему, ведь он спас ее от ужасной жизни, когда изо дня в день она стыдилась бы уродства ребенка.
И вот тут женщина, которая многие годы терпеливо жила, зная о неверности и распутствах мужа, почувствовала, что узы ее клятв разбиты на мелкие кусочки, и Мария Майхрофер переступила тонкую запретную грань, отделяющую справедливость от мести. Обезумевшая от гнева и горя, она бросала ему в лицо все оскорбления, которые накопила за годы их брака, угрожая разоблачить все его грязные делишки, рассказать о его сифилитическом состоянии в обществе и открыто объявить убийцей.
Угрозы немного отрезвили Maйрхофера. Пораженный видом жены, он оставил ее в ярости и слезах. Под рукой у нее имелся пистолет – постоянный ее спутник на протяжении всей недели размышлений. Она часто охотилась в горах неподалеку от своего австрийского поместья и умела обходиться с оружием, поэтому на то, чтобы взвести и зарядить его, Марии понадобилась лишь секунда.
– Я не знаю наверняка, что она намеревалась делать, – продолжил Тревельян, внимательно следя за полетом чаек, паривших над океаном и нырявших за рыбой. – Она сказала мне, что сама не знала. Возможно, хотела убить себя… Или обоих.
Спустя несколько минут дверь ее будуара открылась, и, шатаясь, вернулся обратно муж в зеленом бархатном платье, которое она одевала на свиданья с Тревельяном. Возбужденный от алкоголя и злобы, он насмехался над ней, заявляя, что она не осмелится разоблачить его – а иначе он увидит, как Мария и ее драгоценный любовник заплатят гораздо большую цену. «Что произойдет с Джозефом Тревельяном, – спросил он, прислонившись к дверному косяку, – как только станет известно, что он не только прелюбодей, но и содомит?»
– И она в него выстрелила, – заключил Тревельян, слегка пожав плечами. – Прямо в сердце. Можно ли ее винить за это?
– Как вы думаете, откуда он узнал о ваших тайных встречах в «Лэвенд-Хаусе»? – спросил Грей, игнорируя вопрос Джозефа.
С некоторым опасением он размышлял о том, что Ричард Касуэлл мог рассказать о том, что Грей много лет назад тоже посещал это место. Но Тревельян не упомянул об этом, и, конечно же, он сделал бы это, если бы...
Тревельян покачал головой, вздохнул и закрыл глаза от ярких солнечных бликов на воде.
– Не знаю. Как я уже говорил, Рейнхардт Майрхофер был интриганом. У него имелись свои источники информации. И он знал Магду – она приехала из деревни близ его имения. Я хорошо платил ей, но он, возможно, платил больше. В конце концов, никогда нельзя доверять шлюхам, – добавил он с легким оттенком горечи.
Вспомнив Несси, Грей решил, что все зависит от шлюхи, но вслух этого не произнес.
– Но ведь миссис Майрхофер не разбивала лицо мужа, – сказал он вместо этого. – Это сделали вы?
Тревельян открыл глаза и кивнул.
– Мы с Джеком Бёрдом, – он поднял голову, вглядываясь в канаты, но обе «птички» улетели. – Он славный малый, Джек. Славный парень, – повторил он более твердо.
Придя в чувства от пистолетного выстрела, Мария Майрхофер сразу выбежала из своего будуара и позвала лакея, спешно отправив его в город за Тревельяном. Прибыв вместе со своим доверенным слугой, они вдвоем вынесли в каретный двор тело, все еще одетое в зеленое бархатное платье, и задумались, что с ним делать.
– Я не мог допустить, чтобы правда выплыла наружу, – пояснил Тревельян. – Марию легко могли повесить, если бы она предстала перед судом… Хотя, конечно, это убийство было абсолютно заслуженным. Даже если бы ее оправдали, сам факт судебного разбирательства и разоблачение. Всего.
Именно Джек Бёрд придумал про кровь. Он убежал, потом вернулся с ведром свиной крови из лавки мясника. Они размозжили лицо трупа лопатой, а затем положили труп и ведро в карету. Джек, управляя экипажем, быстро доехал до парка Сент-Джеймс. К тому времени уже наступила полночь, и факелы, которыми обычно освещались прогулочные дорожки, уже давно погасили.
Они привязали лошадей и, быстро оттащив тело в парк, бросили его под кустом и облили кровью, а затем убежали назад к карете.
– Мы надеялись, что тело примут за обычную проститутку, – объяснил Тревельян. – Если бы никто не осматривал его тщательно, то предположили бы, что это женщина. А если бы обнаружили настоящий пол... Ну, это вызвало бы больше любопытства, но и мужчины с определенными извращенными пристрастиями также погибают насильственной смертью.
– Понятно, – пробормотал Грей, стараясь казаться безразличным.
Неплохой план… И, несмотря ни на что, Джон был доволен, что в свое время его догадки оказались верными. Смерть безымянной проститутки любого пола не вызвала бы ни волнений, ни расследований.
– А кровь зачем? Если присмотреться внимательно, становилось очевидно, что человека застрелили.
Tревельян кивнул.
– Да. Мы надеялись, что кровь скроет причину смерти, и создаст обманчивое впечатление, что его забили до смерти. Но главным образом, мы хотели отбить охоту раздевать труп, чтобы не обнаружился настоящий пол.
– Ну, конечно.
Еще годную для дальнейшего употребления одежду обычно снимали с мертвеца и продавали либо констебли, которые нашли труп, либо смотрители морга, взявшие на себя ответственность за хранение, либо, наконец, могильщики, которые обязывались похоронить тело на кладбище для бродяг. Но никто, кроме самого Грея, не стал прикасаться к этой пропитанной кровью вонючей одежде.
Если бы зеленое бархатное платье не привлекло внимание Магрудера или им повезло избавиться от тела в другом районе города, то вполне вероятно, никто вообще не потрудился бы осматривать тело. Его просто классифицировали бы, как одну из жертв ночного мира Лондона и отделались бы от него так же небрежно, как избавляются от погибшей бродячей собаки, раздавленной колесами кареты.
– Сэр?
Грей не слышал звука приближающихся шагов и поэтому удивился, увидев Джека Бёрда, стоящего позади них, смуглое его лицо было серьезным. Tревельян взглянул на него и направился к дверям у трапа.
– Миссис Майрхофер хуже? – спросил Грей, наблюдая, как корнуэлец натолкнулся на группку матросов, чинивших паруса.
– Не знаю, милорд. Думаю, может, ей лучше. Мистер Скэнлон вышел и послал меня за мистером Джозефом. Он сказал, что будет некоторое время находиться в кают-компании [общее помещение на корабле для обеда или совместного отдыха команды – прим. пер.], если вы захотите поговорить с ним, – добавил он, подумав.
Грей посмотрел на молодого человека и увидел нечто знакомое. Не семейное сходство с юным Томом, а что-то другое. Джек Бёрд все еще, не отрываясь, смотрел вслед хозяину, пока Tревельян добирался до люка, и было что-то такое искреннее в его лице, что нервная система Грея различила еще задолго до того, как его разум смог дать этому название.
Иллюзия исчезла в следующий миг, когда юноша повернулся к Грею: лицо Джека Бёрда вновь стало более старшей и худой версией его младшего брата.
– Вам нужен Том, милорд? – спросил он.
– Не сейчас, – ответил Грей машинально. – Пойду, поговорю с мистером Скэнлоном. Скажите Тому, что я пошлю за ним, когда он мне понадобится.
– Очень хорошо, милорд.
Джек Бёрд низко поклонился изящным жестом лакея, который совсем не соответствовал его одежде моряка, и ушел, оставив Грея следовать собственным путем.
Лорд Джон спустился вниз в поисках кают-компании корабельной команды, едва обращая внимание на то, что его окружало, и запоздало разыскивая логические связи, которые могли бы подтвердить вывод, к которому пришло подсознание.
«Джек Бёрд знал о проблемах, – сказал Тревельян, имея в виду свою болезнь. – Именно он сообщил мне, что Финбар Скэнлон, похоже, отлично разбирается в таких вопросах».
И Мария Майрхофер говорила, что ее муж угрожал Tревельяну, спрашивая, «что произойдет с ним, как только станет известно, что он не только прелюбодей, но и содомит?»
«Не торопись», – предостерег себя Грей. По всей вероятности, Maйрхофер имел в виду только связь Тревельяна с «Лэвенд-Хаусом». И не было ничего необычного в том, что преданный слуга осведомлен о личных проблемах хозяина… Тут лорд Джон вздрогнул от мысли о том, как много знал Том о его интимных отношениях на данный момент.
«Нет, это всего лишь маленькие кусочки доказательств», – заключил он. Еще менее осязаемым, но, пожалуй, более заслуживающим доверия оказалось его собственное ощущение насчет Джозефа Тревельяна. Грей не считал, что безошибочно разбирается в людях – он и за сотню лет не смог бы угадать истинную личность Эгберта Джонса как «мисс Айронс», если бы не увидел лично – и все же, Джон был абсолютно уверен, что Джозеф Тревельян не обладал такими наклонностями.
Отбросив скромность ради логики, он, залившись румянцем, признал, что этот вывод основан, не только на фактах, но и на отсутствии интереса Тревельяна к его персоне. Такие мужчины, как Грей, живут в обстановке секретности… Но, тем не менее, существуют знаки, и он умеет их читать.
Так что, на самом деле, Тревельян не выказывал никаких чувств, кроме сердечной благодарности за хорошую службу. Но в душе Джека Бёрда, тут Грей готов был поспорить на бочонок бренди, горело нечто большее, чем преданное служение. «А, значит…», – сказал он себе мрачно, пробираясь подобно обезьяне в недра корабля в поисках Финбара Скэнлона и последней части загадки.

И ВОТ, НАКОНЕЦ, ПРАВДА.
– Ну, видите ли, мы Скэнлоны – все военные, – произнес аптекарь, наливая из кувшина пиво. – Это семейная традиция. Все мужчины в течение последних пятидесяти лет, за исключением тех, кто родился калекой или слишком слабым для службы.
– Лично вы не выглядите немощным, – заметил Грей. – И не калека.
На самом деле, Скэнлон был красиво сложенным мужчиной, стройным и крепким.
– О, я тоже служил в армии, – заверил аптекарь, сверкая глазами. – Некоторое время я провел во Франции, но мне повезло: меня приняли на должность помощника полкового хирурга, тогда как обычно людей отправляли в Нидерланды.
У Скэнлона обнаружились и способности, и тяга к этому роду занятий, он познал все, чему хирург мог научить его в течение нескольких месяцев.
– Мы натолкнулись на артиллерию возле Лаффельда [Северная Рейн-Вестфалия – прим. пер.], – продолжил он, пожав плечами. – Крупная картечь.
Мужчина откинулся на спинку стула, вытащил из штанов подол рубахи и, задрав его, показал Грею обширную паутину все еще розовых шрамов на своем мускулистом животе.
– Взорвалась прямо подо мной, и мои кишки вывалились наружу, – сказал он небрежно. – Но благодаря Божьей Матери, хирург оказался рядом. Сграбастал их в кулак и затолкал обратно в живот, намазал медом, а затем туго перевязал, затянув бинтами.
Каким-то чудом Скэнлон выжил, но стал негодным к военной службе. Разыскивая другие средства к существованию, он вновь обратил свой интерес к медицине и поступил в ученики к аптекарю.
– Но мои братья и кузены – многие из них все еще служат в армии, – сказал он, сделав большой глоток пива, и закрыл глаза от удовольствия, когда проглотил. – И так случилось, что никто из нас не любит предателей.
После нападения на Франсин Джек Бёрд рассказал им со Скэнлоном, что сержант, скорее всего, шпион, и в руках у него ценные бумаги. И, уходя, О'Коннелл крикнул Франсин, что еще вернется и закончит то, что начал.
– Из того, что Джек рассказал о той проститутке, с которой О'Коннелл жил, я понял, что он вернется не только за тем, чтобы убить Фрэнси. А, значит… – Скэнлон поднял одну бровь, – велики шансы, что он придет забрать то, что спрятал – или оставить, чем владел. И Бог знает, забирать там было нечего.
Учитывая эти выводы, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы обыскать комнату Франсин и аптеку.
– Я случайно нашел их в одном из пустых муляжей, на которых выставлены кондомы, – вы видели их, когда в первый раз приходили в аптеку, – сказал Скэнлон, ухмыльнувшись одним уголком рта. – Я понял, что это за бумаги… Но как бы я не был благодарен юному Джеку, я решил, что, наверное, мне следует попридержать их у себя, пока не найду подходящего влиятельного человека, чтобы отдать их. Такому, например, как вы, сэр.
– Только вы мне их не отдали.
Аптекарь потянулся, чуть не задев длинными руками низкий потолок, затем снова удобно устроился на своем стуле.
– Что ж, нет. С одной стороны, тогда мы с вами еще не познакомились, сэр. А потом, как говорится, вмешался случай. Я должен был остановить Тима О'Коннелла и положить конец его бесчинствам. Ведь он сказал, что вернется… А он – человек слова, хотя это единственное его достоинство.
Скэнлон немедленно стал собирать друзей и родственников – солдат или бывших военных.
– Уверен, ваша честь позволит мне не упоминать их имен, – сказал Скэнлон и слегка иронично поклонился Грею, – они засели в засаде в аптекарской лавке, спрятавшись в комнате Франсин наверху и в большом чулане, где Скэнлон хранил свой дополнительный ассортимент.
Как и ожидалось, О'Коннелл вернулся в ту же самую ночь, вскоре после наступления темноты.
– У него имелся ключ. Он открыл дверь, крадучись вошел в лавку и, как вы понимаете, тихонько подойдя к полке, взял муляж… – а он пустой.
Сержант развернулся и увидел Скэнлона с ехидной улыбкой на лице, наблюдающего за ним из-за прилавка.
– Он залился краской, словно свекла, – произнес аптекарь. – Я видел это в свете лампы, проникающем сквозь занавес у лестницы. А глаза сощурились, как у кошки. – «Эта шлюха, – сказал он. – Она сказала тебе. Где они?»
Сжав кулаки, О'Коннелл направился к Скэнлону и очутился перед кучей разъяренных ирландцев, сбегавших вниз по лестнице, вылезших из чулана и спешащих к прилавку.
– И тут мы вернули ему немного из того, что он дал бедной Фрэнси, – безжалостно сказал аптекарь. – И мы никуда не торопились.
«И люди из домов по обеим сторонам улицы с невозмутимыми лицами, поклялись, что не слышали никаких звуков той ночью», – цинично подумал Грей. Да уж, Тима О'Коннелла там не любили.
Разумеется, мертвого О'Коннелла не должны были обнаружить в доме Скэнлона. Поэтому, тело еще в течение несколько часов пролежало за прилавком, пока в темные глухие часы перед рассветом на улицах не опустело. Завернув тело в кусок холста, мужчины потихоньку вынесли его в холодную темноту потайных переулков и бросили в Паддл Доке, «как мусор, которым он и был, сэр», предварительно сняв мундир, носить который О'Коннелл не имел никакого права, так как был предателем, да и денег он хороших стоил, в конце концов.
На следующий день вернулся Джек Бёрд и привел своего хозяина, мистера Тревельяна.
– А у достопочтенного мистера Тревельяна имелось письмо от лорда Мелтона, командира вашего полка, сэр… припоминаю, он как-то говорил, что он ваш брат? В письме выражалась просьба, чтобы Тревельян помог разобраться в том, что затевает О'Коннелл. Мистер Джозеф объяснил, что сам лорд Мелтон находится за границей, но, разумеется, мистер Тревельян знал все подробности дела, и поэтому, было бы разумно передать бумаги ему, чтобы потом он вручил их надлежащему лицу.
– И вы попались на это, не так ли? – спросил Грей. – Ну, неважно. Он дурачил и более умных людей, чем вы, Скэнлон.
– Включая и вас, сэр? – Скэнлон приподнял черные брови и улыбнулся, блеснув здоровыми зубами.
– Я думал о своем брате, – произнес Грей, поморщившись, и поднял кружку в знак подтверждения. – Но, конечно, и меня.
– Но он вернул вам бумаги, сэр? – Скэнлон нахмурился. – Он говорил, что хочет сделать это.
– Да, отдал, – Грей коснулся кармана своего мундира, где лежали бумаги. – Но так как документы сейчас находятся со мной на пути в Индию, нет никакого способа сообщить об этом «надлежащим властям». Таким образом, результат такой же, как будто бумаги никогда не были найдены.
– Лучше, чтоб их не нашли, чем они оказались бы в руках французов, верно? – в глазах Скэнлона мелькнуло сомнение.
– Не совсем, – ответил Грей и в двух словах обрисовал ситуацию Скэнлону, который все это время, хмурясь, рисовал узоры в лужице пролитого пива.
– Ага, понимаю, – произнес он и замолчал. – Возможно, – добавил аптекарь через несколько секунд, – я должен поговорить с ним.
– И вы думаете, что он вас послушается, если вы поговорите?
В вопросе Джона прозвучало столько же недоверчивой насмешки, сколько и любопытства, но Финбар Скэнлон только улыбнулся и потянулся снова, мускулы его рук рельефно обозначились.
– О, да, сэр. Мистер Тревельян был так любезен, когда сказал, что считает себя у меня в долгу… И поэтому, я думаю, так оно и есть.
– За то, что вы ухаживаете за его женой? Да, думаю, он будет благодарен.
Аптекарь покачал головой, услышав эти слова.
– Ну, может быть, сэр, но это больше из-за дела. Между нами было достигнуто соглашение, что он позаботится о том, чтобы Фрэнси благополучно добралась до Ирландии, о деньгах, достаточных, чтобы ей и малышу до моего возвращения было, на что жить, и о сумме за мои услуги. А если он перестанет нуждаться в них, то меня высадят на берег в ближайшем порту и оплатят проезд обратно в Ирландию.
– Да? Ну, тогда…
– Я имел в виду лечение, сэр.
Грей посмотрел на него с недоумением.
– Лечение? Сифилиса?
– Да, сэр. Малярией.
– Что вы имеете в виду, Скэнлон?
Аптекарь взял свою кружку, глотнул пива, затем поставил ее и выдохнул от удовольствия.
– Этому я научился у хирурга, сэр – у человека, спасшего мне жизнь. Он рассказал мне, когда я лежал больной, и я видел несколько раз после, как это действует.
– Видел, что, ради Бога?
– Малярию. Если человек, страдающий от сифилиса, заразится малярией, то, как только он выздоравливал от лихорадки, – если он выздоравливал, – то и сифилис излечивался, тоже.
Скэнлон кивнул и поднял свою кружку с видом авторитетной уверенности.
– Это действительно работает, сэр. И в то время, как трехдневная лихорадка может время от времени возвращаться, сифилис – нет. Лихорадка выжигает сифилис из крови, понимаете?
– Боже святый, – произнес Грей, внезапно поняв. – Вы ввели её Марии… Вы заразили эту женщину малярией?
– Да, сэр. И сделал то же самое для мистера Тревельяна сегодня утром, взяв кровь умирающего матроса из доков Ост-Индской компании. Соответствует идее мистера Тревельяна, что это должен быть один из его людей, кто представил бы средство для его исцеления, если можно так выразиться.
– Ну надо же! – съязвил Грей.
Так вот оно что. Увидев рассеченную плоть руки Тревельяна, он подумал, что Скэнлон просто пустил мужчине кровь, чтобы подстраховать его здоровье. Он не имел ни малейшего понятия…
– Значит, вы заразили его кровью? Я думал, что лихорадка передается посредством вдыхания отравленного воздуха.
– Ну, так часто и бывает, сэр, – согласился Скэнлон. – Но секрет лечения в крови, понимаете? Прививочный материал – это секрет, который обнаружил хирург и передал мне. Хотя может потребоваться не одна попытка, чтобы обеспечить надлежащую инфекцию, – добавил он, потерев костяшкой под носом. – Мне повезло с миссис Марией: потребовалось не больше недели применения средства, и началась хорошая горячка. Я надеюсь добиться такого же хорошего эффекта и для мистера Тревельяна. Он не хотел начинать лечение сам, понимаете, пока мы не окажемся подальше, в безопасности.
– О, я понимаю, – произнес Грей.
И Джон действительно понимал. Tревельян не хотел сбежать с Марией Майрофер, чтобы умереть вместе с ней. Он надеялся преодолеть проклятие, которое лежало на них.
– Именно так, сэр, – глаза аптекаря сияли светом скромного триумфа. – Значит, вы также понимаете, сэр, почему я думаю, что мистер Тревельян может действительно прислушаться ко мне?
– Я понимаю, – согласился Грей. – И я, и армия будем благодарны, Скэнлон, если вы сумеете придумать способ быстро вернуть информацию в Лондон.
Джон оттолкнул свой табурет назад, и, помолчав секунду, заметил напоследок:
– Думаю, вы должны поговорить с ним в ближайшее время. Его желание содействовать может значительно усилиться, пока фрау Майрхофер не умерла в результате вашего чудесного лечения.

ПРОШЛО ВОСЕМЬ ДНЕЙ, а Мария Майрхофер все еще была жива. Но Грей видел тени под глазами Тревельяна и знал, как он боялся возвращения лихорадки. Джек Бёрд сказал Тому (а тот, разумеется, передал лорду Джону), что она пережила еще два приступа горячки и находилась почти на волосок от смерти.
– Джек говорит, что она теперь совсем как желтый призрак, – сообщил Том Грею. – Мистер Скэнлон волнуется, но не подает виду и продолжает утверждать, что с ней будет все в порядке.
– Ну, я уверен, и все мы надеемся, что так и будет, Том.
Джон больше не навещал фрау Майрхофер, но то, какой он видел ее в тот единственный короткий раз, произвело на него впечатление. Он воспринимал женщин иначе, чем большинство других мужчин – умел оценить лицо, грудь и попку с позиции красоты, а не вожделения, и потому женщины не ослепляли его настолько, чтобы он не замечал в них индивидуальности. И ему показалось, что Мария Майрхофер обладала достаточно сильным характером, чтобы суметь побороть саму смерть… Если бы захотела.
А вот хотела ли она? Грей догадывался, что Мария чувствовала себя, словно между двумя полюсами: сила любви к Tревельяну тянула ее к жизни, в то время как тени убитых мужа и ребенка влекли ее к смерти. Возможно, она и прививку Скэнлона приняла как азартную игру, оставив жребий в руках Божьих. Если она переживет малярию, то будет свободна – не только от болезни, но и от своей прежней жизни. Если не переживет... освободится от жизни раз и навсегда.
Грей лежал в гамаке, который ему предоставили в каюте команды, а Том, скрестив ноги, сидел на полу под ним и штопал чулок.
– Мистер Тревельян проводит с ней много времени? – от нечего делать спросил Грей.
– Да, милорд. Джек говорит, что мистер Джозеф больше не позволит себя выгнать и почти не покидает ее.
– А-а.
– Джек тоже волнуется, – произнес Том, старательно щурясь на штопку в руках. – Но я не знаю, кто его больше беспокоит – он или она.
– А-а, – повторил Грей, задумавшись над тем, как много рассказал Джек своему брату… И что подозревал сам Том.
– Вам лучше всего снять сапоги, милорд, и ходить босиком, как матросы. Посмотрите на это… размером с чайную чашку! – он просунул два пальца в дырку чулка и с укоризненным взглядом продемонстрировал ее Грею. – Кроме того, вы сломаете шею, если еще раз поскользнетесь и упадаете на палубе.
– Думаю, вы правы, Том, – ответил Грей, отталкиваясь пальцами ног от стены, чтобы раскачать гамак. К этому же выводу его привели два опасных момента на мокрой палубе. В конце концов, какое значение имеют сапоги и чулки?
С верхней палубы раздался крик, проникнув даже сквозь толстые доски, и Том уронил иглу, устремив свой взгляд вверх. Большинство доносящихся с мачт над головами окриков Грей разобрать не мог, но слова, которые прозвучали сейчас, были ясны, как звон колокола.
– Эй, парус!
Джон выпрыгнул из гамака и побежал к трапу, а за ним по пятам и Том.
Сгрудившись возле поручней, вся команда глядела на север. Подзорные трубы выдвигались от глаз офицеров корабля, словно усики-антенны у полчища нетерпеливых насекомых. Сам Грей на горизонте видел только малюсенький кусочек паруса, мизерный, словно клочок бумаги – но совершенно точно он там был.
– Будь я проклят, – произнес Грей взволнованно, несмотря на предостережения своего внутреннего голоса. – Он направляется в Англию?
– Не могу сказать, сэр, – стоявший рядом с ним владелец подзорной трубы опустил свой прибор и аккуратно сложил его. – По крайней мере, в Европу.
Грей отступил назад, разыскивая в толпе Тревельяна, но так и не нашел. А вот Скэнлон находился тут. Их глаза встретились, и аптекарь кивнул.
– Я пойду сейчас же, сэр, – сказал он и шагнул к люку.
Грея запоздало осенило, что он также должен пойти и подкрепить любые аргументы, которые Скэнлон может привести Тревельяну и капитану. Ему невыносимо было покинуть палубу из страха, что крошечный парус исчезнет навсегда, если он оторвет от него взгляд, но внезапная надежда на освобождение оказалась слишком сильной, чтобы не воспользоваться ею. Грей хлопнул ладонью по боку, но, разумеется, мундир он не надел, и письмо осталось внизу.
Джон бросился к люку и был уже на полпути вниз по трапу, когда босая нога подвернулась и, споткнувшись, он ударился о стену. Грей отшатнулся, пытаясь ухватиться за поручни, но его потная рука соскользнула с гладкой поверхности, и он кубарем полетел с восьмифутовой высоты на нижнюю палубу. Что-то тяжелое ударило его по голове, и опустилась чернота.

ГРЕЙ МЕДЛЕННО ПРИШЕЛ В СЕБЯ, на секунду задумавшись, а не в гробу ли, ненароком, он лежит. Его окружал тусклый и мерцающий, как от свечей, свет, а в двух дюймах от носа – деревянная стена. Потом он шевельнулся, перевернулся на спину и обнаружил, что находится на подвешенной к стене крошечной койке, похожей на ящик для хранения ножей, и места на ней едва хватало, чтобы он мог позволить себе вытянуться во весь рост.
В потолке над ним была вмонтирована большая призма, пропускающая свет с верхней палубы; а когда глаза, приспособились к сумраку, Джон увидел ряд полок, расположенных над небольшим столом, и по их содержимому сделал вывод, что находится в каюте эконома корабля. Затем он переместил взгляд влево и понял, что не один.
Джек Бёрд удобно устроился на табурете около койки, скрестив руки и прислонившись спиной к стене. Увидев, что Грей очнулся, он опустил руки и сел.
– Вы хорошо себя чувствуете, милорд?
– Да, – машинально ответил Грей, запоздало проверяя, так ли это на самом деле.
К счастью, так и было. За ухом, где он ударился головой на сходном трапе, ощущалась болезненная шишка да несколько ушибов в других местах – но ничего значительного.
– Очень хорошо. И хирург, и мистер Скэнлон в один голос подтвердили, что с вами все в порядке, но наш Том не хотел оставлять вас одного… на всякий случай.
– Значит, вы пришли, присмотреть за мной? Не ненужно было, но я благодарен вам.
Желая сесть, Грей пошевелился и ощутил рядом с собой в постели теплый мягкий комочек. Маленькая полосатая кошка эконома свернулась клубочком у него под боком и тихо мурлыкала.
– Ну, компания у вас уже была, – сказал Джек Бёрд с легкой улыбкой, кивая на кошку. – Однако Том настаивал, что тоже должен остаться… Думаю, он боялся, что ночью кто-нибудь войдет и воткнет вам нож под ребро. Подозрительный маленький шельмец, наш Том.
– Должен сказать, у него есть на то причины, – сухо ответил Грей. – Где он сейчас?
– Спит. Только что рассвело. Пару часов назад я заставил его лечь спать, пообещав, что присмотрю за вами.
– Благодарю, – осторожно двигаясь в ограниченном пространстве, Грей приподнялся на подушке. – Мы остановились, да?
С запозданием он понял, что проснулся от того, что корабль не двигался: судно мягко качалось, а волны поднимались и опускались под корпусом, но его стремительный полет прекратился.
– Да, милорд. Мы остановились, чтобы позволить другому судну подойти к нам.
– Судно. Парус! Что это за корабль? – Грей резко сел, едва не треснувшись опять о небольшую полку над койкой.
– «Скорпион», – ответил Джек Бёрд. – Помощник капитана сказал, это военный галеон.
– Военный корабль? Слава Богу! Куда он направляется?
Кошка, потревоженная его внезапным движением, развернулась и протестующе муркнула.
– Не знаю. Они еще не подошли достаточно близко, чтобы можно было перекрикиваться. Капитан очень недоволен, – мягко заметил Бёрд. – Но это приказ мистера Тревельяна.
– Вот как?
Грей вопросительно посмотрел на Бёрда, но на его гладком худощавом лице не появилось никакого особенного выражения. Возможно, ожидать другое судно их и заставил приказ Тревельяна, – но Джон готов был биться об заклад на годовой доход, что в действительности приказ исходил от Финбара Скэнлона.
Почти не смея надеяться, Грей с шумом выдохнул. Другое судно может направляться и не в Англию: оно могло бы легко догнать их, выйдя из Англии по пути почти в любую точку. Но если они направляются во Францию или Испанию, откуда всего несколько недель пути до Англии…Так или иначе, он вернется в Лондон. И, даст Бог, вовремя.
Джон хотел немедленно выбраться из постели и напялить свою одежду: кто-то, скорее всего, Том, раздел его и уложил в одной рубашке, но было ясно, что пройдет некоторое время, прежде чем два корабля, маневрируя, окажутся рядом. И Джек Бёрд не предпринимал никаких попыток встать и уйти, а по-прежнему оставался в каюте, внимательно разглядывая его.
До Грея внезапно дошло, чего хочет Джек. Вместо одежды он взял на руки кошку и посадил ее себе на колени, где животное тут же снова свернулось в клубочек.
– Если корабль идет в нужном направлении, я, конечно, пересяду на него и вернусь в Англию, – начал он осторожно. – Как думаете, ваш брат Том захочет сопровождать меня?
– О, я уверен, так и будет, милорд, – Бёрд выпрямился на табурете. – Будет лучше, если он вернется в Англию и наш папа и все остальные узнают, что с ним все в порядке… и со мной, – добавил он, чуть погодя. – Наверное, дома немного волнуются.
– Я тоже так думаю.
Наступило неловкое молчание, но Бёрд все еще не двигался. Грей тоже уставился на него.
– А вы не хотите вернуться в Англию со своим братом? – наконец спросил он напрямик. – Или останетесь на службе у мистера Тревельяна и продолжите свой путь в Индию?
– Знаете, милорд, я спрашиваю себя об этом с тех пор, как тот корабль подошел достаточно близко, и мистер Хадсон смог сказать, кто они такие, – Джек Бёрд задумчиво почесал подбородок. – Видите ли, я служу у мистера Тревельяна уже очень давно… с двенадцати лет. Я... привязался к нему, – он быстро взглянул на Грея, а затем замолчал, словно ожидая чего-то.
Значит, Грей не ошибся, когда заметил это неосторожное выражение на лице Джека Бёрда – и Джек понял, что он догадался. Лорд Джон поднял одну бровь и отметил, что плечи молодого человека опустились, немного расслабившись.
– Ну вот... так что, – Джек пожал плечами, и опустил руки на колени.
– Итак.
Грей потрогал свой подбородок, почувствовав, что щетина сильно отросла. «Нужно будет выкроить время, чтобы Том успел побрить меня, пока «Скорпион» не подошел вплотную», – подумал он.
– Вы разговаривали с Томом? Он, конечно, надеется, что вы вернетесь в Англию вместе.
Бёрд прикусил нижнюю губу.
– Я знаю.
Наверху раздались крики совершенно другого характера: длинные позывные, будто кто-то выл в дымоходе… И Грей предположил, что «Нампара» пытается вести переговоры с военным галеоном. «Где мой мундир? Ах, вот, висит на крючке у двери, аккуратно почищенный. Захочет ли Том Бёрд поехать со мной, когда полк отправят в командировку? Остается только надеяться».
А пока перед ним сидел брат Тома.
– Я могу предложить вам место… лакея… – добавил он, прямо посмотрев на молодого человека, чтобы потом не возникла путаница, что он предлагал, а что нет, – в доме моей матери. У вас не будет недостатка в работе.
Джек Бёрд кивнул, слегка поджав губы.
– Что ж, милорд, это любезно с вашей стороны. Мистер Тревельян обеспечил меня средствами, и я не буду голодать. Но я понимаю, что не могу оставить его.
Было нечто настолько сомнительное в последней фразе, что заставило Грея сесть на кровати и повернуться, прислонившись спиной к стене, чтобы как следует рассмотреть ситуацию.
Джек Бёрд искал оправдание для того, чтобы остаться, или предлог, чтобы уйти?
– Ну, просто... Я служу у мистера Джозефа уже долгое время, – повторил Бёрд и протянул руку, чтобы почесать кошку за ушком… Но Грею показалось, что больше для того, чтобы избежать взгляда Грея, чем из-за естественной любви к кошкам. – Он много сделал для меня и был добр ко мне.
«И насколько же добр?» – задумался Грей. Сейчас он совершенно не сомневался в чувствах Бёрда и, если уж на то пошло, был достаточно уверен в отношении к нему Тревельяна. Если между Тревельяном и его слугой что-то интимное и произошло – а Грей сомневался в этом, – то нет никаких сомнений, что все чувства Тревельяна теперь сосредоточились исключительно на женщине, которая лежала внизу, неподвижная и желтая в короткий момент передышки в течении болезни.
– Он не достоин такой преданности. Вы знаете это, – последние слова Грей произнес полу-утверждением полу-вопросом.
– А вы, милорд? – спросил Бёрд без сарказма, серьёзные карие глаза смотрели на лицо Джона.
– Если вы имеете в виду своего брата, я ценю его службу больше, чем могу выразить, – ответил Грей. – И искренне надеюсь, что он знает это.
Джек Бёрд слегка улыбнулся и посмотрел вниз на свои руки, лежащие на коленях.
– О, я думаю, он знает.
Они посидели еще немного, не говоря ни слова, и напряжение между ними стало постепенно ослабевать, казалось, мурлыканье кошки каким-то образом помогало ему исчезнуть. Завывание наверху прекратилось.
– Она может умереть, – произнес Джек Бёрд. – Не то, чтобы я хочу этого. Нет, я не хочу. Но она может, – сказал он глубокомысленно и без всякой надежды – и Грей поверил ему, когда он сказал, что надеяться не на что.
– Она может умереть, – согласился Джон. – Она очень больна. Но, думаете, если, к сожалению, это произойдет…
– Только потому, что ему нужен будет кто-то, чтобы заботиться о нем, – быстро ответил Бёрд. – Только поэтому. Я не хочу, чтобы он остался один.
Грей сдержался и не ответил, что Tревельяну будет трудновато организовать себе уединение на борту корабля с двумя сотнями матросов. Непрерывная беготня команды не прекратилась, но ритм ее изменился. Судно остановило свой быстрый полет, но нельзя было сказать, что оно оставалось неподвижным на воде: лорд Джон ощущал, как ветер и течение нежно подталкивали корабль. Поглаживая кошку, Грей подумал о ветре и воде, как о руках океана на коже корабля, и на мгновение задумался, а не хочет ли он сам стать матросом.
– Он говорит, что не сможет жить без нее, – наконец сказал Грей. – И я не знаю, насколько это серьезно.
Бёрд быстро закрыл глаза, от длинных ресниц на его щеках появились тени.
– О, он действительно не сможет, – произнес Джек. – Но не думаю, что мистер Тревельян сделает это, – Бёрд открыл глаза и слегка улыбнулся. – То есть, я не хочу сказать, что он лицемер, – он не такой. Не больше, чем любой человек просто по своей природе. Но он…
Выпятив нижнюю губу, юноша замолчал, задумавшись, как сказать то, что он имеет в виду.
– Просто он выглядит таким живым, – наконец медленно произнес Джек и поглядел на Грея. Темные глаза его блестели. – Мистер Джозеф не из тех, кто способен на самоубийство. Вы понимаете, о чем я говорю, милорд?
– Кажется, да.
Кошка, утомившись от внимания, перестала мурлыкать, потянулась и с удовольствием начала разминать когти о покрывало на ноге Грея. Он подхватил ее под живот и поставил на пол, и та убежала прочь в поисках молока и мышей.
Узнав правду, Мария Майрхофер задумалась о самоубийстве, а Tревельян – нет. Не из принципа, не из-за религиозного запрета – просто потому, что не представлял таких жизненных обстоятельств, которые не смог бы так или иначе преодолеть.
– Я действительно понимаю, о чем вы говорите, – повторил Грей и свесил ноги с кровати, собираясь пойти и открыть дверь для кошки, поскольку та начала скрестись в нее. – Он может говорить о смерти, но он не... – теперь настала очередь Грея подбирать слова, – …дружит с ней?
Джек Бёрд кивнул.
– Да, примерно это я и имел в виду. Леди же – она заглянула в лицо смерти, – юноша покачал головой, и Грей с интересом отметил, что, в то время как Джек выражал к ней и симпатию, и уважение, он никогда не называл Марию Майрхофер по имени.
Лорд Джон закрыл за кошкой дверь и, повернувшись, прислонился к ней. Корабль слегка покачивался, но впервые за несколько дней его голова была ясной и не кружилась.
Джек Бёрд сидел не дальше двух футов от него, ведь каюта такая маленькая, а струящийся свет из призмы с потолка делал его похожим на существо с морского дна, особенно с этими мягкими и волнистыми волосами вокруг его плеч, похожими на водоросли, и с зелеными отсветами в карих глазах.
– Вы все верно говорите, – наконец ответил Грей. – Но уверяю вас, он не забудет ее, даже если она умрет. Особенно, если умрет, – добавил Джон задумчиво.
Джек Бёрд не изменился в лице; он просто сидел и смотрел в глаза Грея, чуть прищурившись, как человек, оценивающий приближение далекого облака пыли, которое могло скрывать, как врага, так и удачу.
Потом кивнул, встал и открыл дверь.
– Я позову брата, милорд. Думаю, вам нужно одеться.
В конечном счете, Джон все равно опоздал, так как в коридоре послышались бегущие шаги, и в дверях показалось запыхавшееся лицо Тома.
– Милорд, Джек, милорд! – бессвязно кричал он, волнуясь. – Что они говорят, что говорят матросы! На той лодке!
– На корабле, – поправил его Джек, хмуро глядя на брата. – Так что же они говорят?
– О, да пошел ты к черту со своими кораблями, – грубо ответил Том, пихнув брата локтем в бок. Сияя, он повернулся к Грею. – Они сообщили, что генерал Клайв сражался с навабом в местечке под названием Плесси и побил его, милорд! Мы одержали победу над Бенгалией! Вы слышите – мы победили! [Битва при Плесси (точнее – Палаши) – сражение у берегов реки Бхагиратхи в Западной Бенгалии, в котором 23 июня 1757 года британский полковник Роберт Клайв, представлявший интересы Британской Ост-Индской компании, нанёс сокрушительное поражение войскам бенгальского наваба Сирадж уд-Даула, на стороне которого выступала Французская Ост-Индская компания – прим. пер.]

Лондон
18 августа 1757 года
ОТ ПЕРВОГО ЖЕ ВЗРЫВА, СОТРЯСШЕГО стены, задрожали хрустальные бокалы, и зеркало времен царствования Людовика XIV рухнуло на пол.
– Да и Бог с ним, – произнесла вдовствующая графиня Мелтон, утешительно похлопав рукой побледневшего лакея, который стоял рядом с ней. – Я его терпеть не могла, оно делало меня похожей на белку. Сходите за метлой, пока кто-нибудь не наступил на осколки.
Довольная графиня вышла через французские двери на террасу, обмахиваясь веером.
– Какая ночь! – сказала она своему младшему сыну. – Как думаешь, они уже определили дальность?
– Я бы не рассчитывал на это, – ответил Грей, осторожно глядя на реку у Тауэр-Хилл [небольшая возвышенная местность в Лондоне к северо-западу от Тауэра – пим. пер.], где мастер по фейерверкам, по-видимому, перепроверял свои расчеты и делал выволочку подчиненным. Первая испытательная петарда просвистела прямо над головами, не более чем в пятидесяти футах над крышей городского дома графини, стоявшего на берегу. Несколько слуг находились на террасе, всматриваясь в небо и вооружившись на всякий случай мокрыми вениками.
– Они должны делать это чаще, – укоризненно сказала графиня, взглянув на холм. – Поддерживать навыки.
Стояла спокойная ясная ночь в середине августа, и, хотя горячий влажный воздух накрывал Лондон, словно удушающее одеяло, здесь, у реки, чувствовалось некое подобие ветерка.
Чуть выше по течению лорд Джон увидел мост Воксхолл, настолько переполненный зрителями, что по всей длине он казался живым существом – извивался и сгибался, словно гусеница, над мягким темным блеском реки. Время от времени какой-нибудь пьяный сваливался с моста, падая со всплеском пушечного ядра в воду под восторженные вопли приятелей наверху.
«А в доме не настолько тесно, но это ненадолго», – размышлял Грей, следуя за своей матерью, чтобы поприветствовать вновь прибывших гостей. Музыканты только что закончили настраивать инструменты в дальнем конце гостиной, но придется открыть раздвижные двери в следующую комнату, чтобы освободить место для танцев – хотя они начнутся только после фейерверка.
Жара не помешала лондонцам отпраздновать известие о победе Клайва в Плесси. Дни напролет таверны были переполнены клиентами, и граждане приветствовали друг друга на улице добродушными криками, осуждающими родословную, внешность и вредные привычки наваба Бенгалии.
– Проклятый черный ублюдок! – проревел, входя в дверь, герцог Сайренсестер, повторяя мнение своих сограждан из Спиталфилдса и Степни [Спиталфилдс – старый центр Ист-Энда, где в XVII веке селились французские гугеноты, и Степни – район, выросший из средневековой деревни вокруг Церкви Всех Святых, построенной в 923 году – прим. пер.]. – Нужно засунуть ракету ему в задницу и посмотреть, как высоко он взлетит, пока не взорвется, да? Бенедикта, любовь моя, поцелуйте меня!
Графиня предусмотрительно встала так, чтобы между ней и герцогом оказались другие гости, и подарила ему милый воздушный поцелуй, прежде чем исчезла об руку с мистером Питтом, а Грей тактично перенаправил пыл герцога на добродушную вдову виконта Бонэма, которая легко могла с ним управиться. «Какое же имя у герцога… Джейкоб? – смутно старался вспомнить он. – Наверное, так его и зовут».
Еще несколько пробных взрывов из Тауэр-Хилл почти никто не заметил, поскольку шум разговоров и музыки возрастал с каждой новой открытой бутылкой вина и каждой налитой новой чашкой ромового пунша. Даже Джек Бёрд, который оставался тихим и молчаливым с момента их возвращения, выглядел веселым: Грей заметил, как он улыбнулся молоденькой служанке, проходившей мимо с грудой плащей.
Том Бёрд, по такому случаю только что переодетый в красивую ливрею, стоял возле бамбуковой ширмы, которая скрывала горшки, с поручением следить за гостями, чтобы предотвращать мелкое воровство.
– Будьте внимательны, особенно когда фейерверк начнется по-настоящему, – прошептал ему Грей, проходя мимо. – Можете по очереди с братом выйти на террасу и немного посмотреть. Но внимательно следите за лордом Глостером. Он утащил позолоченную табакерку, когда приходил сюда в прошлый раз.
– Да, милорд, – ответил Том, кивнув. – Смотрите, милорд, там гунн!
И точно, Стефан фон Намцен, ландграф фон Эрдберг, прибыл во всем своем украшенном перьями великолепии, сияя так, будто триумф Клайва был его личной победой. Вручив свой шлем Джеку Бёрду, который выглядел весьма озадаченным, получив сей предмет, ландграф заметил Грея, и огромная улыбка озарила его лицо.
Толпившиеся вокруг гости мешали ему подойти, за что Грей немедленно возблагодарил Господа. На самом деле он очень обрадовался, увидев ганноверца, но мысль о том, что фон Намцен, следуя своей привычке приветствовать друзей, будет с восторгом обнимать и целовать в обе щеки…
Затем прибыл епископ Йоркский в окружении шести маленьких темнокожих мальчиков в одежде из золотой парчи; грандиозный БУМ! с реки и вопли толпы с моста Воксхолл объявили о том, что фейерверк начался по-настоящему, и музыканты заиграли сюиту Генделя «Король фейерверков». [На самом деле сюита Георга Фридриха Генделя называется «Музыка фейерверка», или «Музыка для королевского фейерверка»; была написана в 1749 г. – прим. пер.].
Две трети гостей хлынули на террасу, – ведь оттуда лучше видно салют – предоставив заядлым пьяницам и тем, кто занят разговорами, немного воздушного пространства.
Грей воспользовался внезапным массовым бегством и нырнул за бамбуковую ширму, чтобы облегчиться – две бутылки шампанского сделали свое дело. Место для молитвы, возможно, не самое подходящее, но Джон, тем не менее, послал в небо краткую благодарность. Массовая истерия по поводу победы в Плесси полностью затмила все другие новости: ни газеты, ни уличные репортеры ни слова не написали на тему убийства Рейнхардта Майрхофера или исчезновения Джозефа Тревельяна – не говоря уже о грубых предположениях относительно бывшей невесты Тревельяна.
Лорд Джон понимал, что в финансовых кругах осторожно распространяли информацию, что после победы мистер Тревельян отправился в Индию изучать новые возможности для импорта товаров.
Перед глазами возник образ Джозефа Тревельяна в главной каюте «Нампары». Непосредственно перед тем, как уехать, Грей на минуту встретился с ним у кровати его жены.
– Что, если?.. – спросил Грей, слегка кивнув в сторону кровати.
– Скоро появится известие, что я погиб в море – смыт за борт нахлынувшей волной. Такое иногда случается, – он посмотрел на кровать, где лежала Мария Майрхофер, по-прежнему красивая, но желтая, будто вырезанная из древней слоновой кости.
– Полагаю, случается, – спокойно подтвердил Грей, снова вспомнив о Джейми Фрейзере.
Тревельян подошел к кровати и, посмотрев вниз, взял руку женщины, погладил ее, и Грей увидел, как слегка сжались в ответ пальцы и свет блеснул в изумрудной слезинке кольца, которое она носила.
– Если она умрет, то известие станет правдой, – тихо произнес Тревельян, глядя на ее неподвижное лицо. – Я возьму ее на руки, перешагну через перила, и мы упокоимся вместе на морском дне.
Грей встал рядом – достаточно близко, чтобы ощутить легкое прикосновение его рукава.
– А если она не умрет? – спросил он. – Если вы оба вылечитесь?
Тревельян пожал плечами – так слабо, что Грей, возможно, и не заметил бы, если б не стоял так близко.
– За деньги не купишь ни здоровье, ни счастье, но от них есть своя польза. Мы будем жить в Индии как муж и жена. Там никто не знает, кто она такая… Ничто не имеет значения, если мы будем вместе.
– Господь да благословит вас и дарует вам покой, – прошептал Грей, приводя в порядок свою одежду… хотя молился он о Марии Майрхофер, а не о Тревельяне. Разгладив края своего жилета, лорд Джон вышел из-за ширмы обратно в водоворот праздника.
Буквально через несколько шагов его остановил начищенный до блеска и сильно вспотевший лейтенант Стаббс.
– Приветствую, Малкольм. Наслаждаетесь?
– Э-э... да. Конечно. На два слова, дружище?
Грохот с реки на мгновение сделал разговор невозможным, и Грей кивнул, увлекая Стаббса в относительно тихую нишу возле фойе.
– Знаю, я должен поговорить с вашим братом, – Стаббс откашлялся. – Но поскольку Мелтона здесь нет, сейчас вы за главу семьи, ведь так?
– За мои грехи, – ответил Грей сдержанно. – Что случилось?
Стаббс бросил долгий и томный взгляд сквозь французские двери – Оливия стояла на террасе и смеялась над шуткой лорда Рэмсботома.
– Я понимаю, у вашей кузины есть и лучшие перспективы, – произнес он, немного смущенно. – Но… я имею пять тысяч в год, а когда «старик»… Нет, я надеюсь, он будет жить вечно, я имею в виду, что я – наследник, и…
– Вы спрашиваете моего разрешения ухаживать за Оливией?
Стаббс избегал смотреть на Грея и устремил свой нерешительный взгляд в сторону музыкантов, которые усердно наяривали в дальнем конце комнаты.
– Э-э… ну, в общем, я уже более или менее ухаживал… на самом деле. Надеюсь, вы не будете возражать. Я… э-э… мы надеялись, что поженимся еще до того, как полк отправят в командировку. Знаю, немного поспешно, но...
«Но ты хочешь оставить семя в чреве желанной девушки, – про себя закончил Грей, – на случай, если не вернешься».
Гости перестали болтать и собрались на краю галереи, когда вдалеке прогрохотал следующий взрыв с реки. Голубые и белые звездочки фонтаном разлетелись в небе под дружное «О-о» и «Ах!»… И Джон знал: каждый солдат, как и он, ощущал, что от этих отголосков войны все внизу живота стискивается и поджимаются яички. В то время как сердца при виде пылающей славы устремляются ввысь.
– Да, – услышал он сам себя в мгновение тишины между взрывами. – Не вижу препятствий. В конце концов, платье у нее уже есть.
Просияв, Стаббс стиснул его руку, и Грей улыбнулся в ответ, чувствуя, как от шампанского кружится голова.
– И вот что я скажу, старина… Вы не думали устроить двойную свадьбу, а? Знаете ли, моя сестра…
Стоя на террасе, Мелисса Стаббс – близняшка Малкольма, пухленькая и улыбающаяся девушка, прямо в этот миг строила ему хитрющие глазки поверх своего веера. Долю секунды Грей колебался на грани искушения, ощущая желание оставить частицу себя на земле – соблазн бессмертия, перед тем, как шагнуть в пустоту.
Лорд Джон подумал, что на случай, если он не вернется, это было бы здóрово. «Но что будет, если я вернусь?» С улыбкой он похлопал Стаббса по спине и, любезно извинившись, пошел искать выпивку.
– Ты же не собираешься пить эту французскую гадость, да? – спросил Кворри, пихнув его локтем. – Раздувает, будто пузырь… от этой газированной дряни, – сам Кворри сжимал в одной руке бутылку красного вина, а другой обнимал крупную блондинку. – Позвольте представить вам майора Грея, Мейми? Майор, миссис Фортескью.
– Ваш слуга, мэм.
– Пошепчемся, Грей?
Кворри тут же отпустил миссис Фортескью и подошел ближе, его скуластое лицо покраснело и лоснилось под париком.
– Наконец-то, у нас появилась информация о новой командировке. Но странно…
– Да?
Фужер в руке Грея стал красным, а не золотым, будто в него налили «Шильхер» – яркий винтаж цвета крови. Но потом Джон заметил поднимающиеся пузырьки и понял, что изменились цвета фейерверка, и свет вокруг них, то краснел, то белел, то вновь становился красным. Через французские двери вплыл запах дыма, и они с Кворри словно очутились в центре бомбардировки.
– Я только что разговаривал с тем немцем, фон Намценом. Он хочет, чтобы ты стал своего рода связным с его полком; он уже обсуждал это в Военном Министерстве – так он сказал. Похоже, у него большие планы на тебя, Грей.
Закрыв глаза, Грей сделал большой глоток шампанского, а когда открыл, то заметил на террасе крупную светлую голову фон Намцена – его красивый поднятый к небу профиль, восхищенный и удивленный, словно у пятилетнего ребенка.
– Ну, ты, конечно, не должен решать немедленно. В любом случае, это будет зависеть от твоего брата. Просто я подумал упомянуть об этом. Мейми, дорогая вы готовы к очередному пируэту?
Прежде чем Грей смог собраться с мыслями и ответить, все трое – Гарри, блондинка и бутылка поскакали в диком гавоте [старинный французский танец – прим. пер.], а небо взорвалось в завихрениях и ливнях красного и синего, зеленого, белого и желтого цветов.
Стефан фон Намцен повернулся и, встретившись с ним глазами, поднял свой бокал в приветствии, а в конце комнаты музыканты все еще играли Генделя, музыку его жизни, безмятежную и прекрасную, бесконечно прерываемую раскатами далекого огня.

Большая часть информации о трансвеститах Лондона почерпнута мной из книги «MOTHER CLAP’S MOLLY-HOUSE»: «Гей-субкультура Англии 1700–1830» Риктора Нортона, которая включает в себя довольно большой список литературы для тех, кто ищет более подробную информацию. (Мне было интересно узнать, что (согласно этому источнику) такие термины как «грубая торговля» и «мисс Тинг», используемые в настоящее время, существовали также и в XVIII веке).

В то время большинство мест, таких как уборные (общественные туалеты) Линкольнс-Инн, мост Блэкфрайерс и галереи Королевской Биржи, упомянутые в главе «Визит в моли-хаус» исторически известны, а вот заведение под названием «Лэвенд-Хаус» – вымышленное.

Некоторые персонажи этой книги, такие как Уильям Питт, Роберт Клайв, наваб Бенгалии и сэр Джон Филдинг являются реальными историческими персонажами. Но большинство героев вымышлены или использовались в вымышленном смысле (например, в различные моменты истории наверняка существовали реальные герцоги Глостер, но у меня нет реальных оснований предполагать, что кто-то из них и в самом деле был клептоманом).

ДРУГИЕ ПОЛЕЗНЫЕ ИСТОЧНИКИ:

«АНГЛИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО В XVIII ВЕКЕ» (из серии PELICAN SOCIAL HISTORY OF BRITAIN), автор Рой Портер, 1982, Pelican Books. ISBN 0-14-022099-2. Включает хорошую библиографию, а также ряд интересных статистических таблиц.

«ТРАНСВЕСТИТСКИЕ МЕМУАРЫ АББАТА ДЕ ШУАЗИ», издатель Питер Оуэн, Лондон. ISBN 0-7206-0915-1. Эта книга посвящена титулам Франции XVII века, но более интересна роскошными деталями одежды аббата, чем всем остальным.

«СТРАННЫЙ ГОЛЛАНДЕЦ: правдивый рассказ моряка, выброшенного на необитаемый остров за «неестественные деяния» и оставленного на милость Божию», Петера Агноса, Green Eagle Press, Нью-Йорк, 1974, 1993, ISBN 0-914018-03-5. (Отредактированный) в журнале Яна Свильца, высаженного на острове Вознесения в 1725 офицерами голландской Ост-Индской компании, которые боялись, что из-за его «противоестественных действий» на их предприятия, как на жителей Содома, обрушится гнев Божий.

«ЛЮБОВНЫЕ ПИСЬМА ОТ НЕКОЕГО ПОКОЙНОГО ДВОРЯНИНА К ИЗВЕСТНОМУ МИСТЕРУ УИЛСОНУ», Michael S. Kimmel, ed. Harrington Park Press, Нью-Йорк, 1990. (Изначально опубликовано как «Журнал Гомосексуализма» том 19, Номер 2, 1990.). Рассказывает о гомосексуальном мире Англии (Лондона в частности) в XVIII веке и содержит довольно обширную библиографию с примечаниями, а также значительные комментарии относительно включенной фактической корреспонденции.

«СЛОВАРЬ САМЮЭЛЯ ДЖОНСОНА». ISBN 1-929154-10-0. Доступны различные версии этого издания; недавняя сокращенная версия выпущена Levenger Press, и отредактирована Джеком Линчем. Оригинальный словарь был опубликован в 1755 году.

«КЛАССИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ПРОСТОНАРОДНОГО ЯЗЫКА» капитана Френсиса Гроуза (отредактированный с биографическим и критическим эскизом и обширным комментарием Эрика Партриджа). Routledge и Kegan Paul, Лондон. Есть несколько различных изданий, доступных из оригинальной работы Гроуза (которую пересматривал и переиздавал несколько раз сам капитан), но оригинал был, вероятно, опубликован приблизительно в 1807 году.

«ЕВРОПЕЙСКОЕ ПЛАТЬЕ XVIII ВЕКА B 1715–1789 гг», Эйлин Рибейро, Holmes & Meier Publishers, Inc., Нью-Йорк, 1984. Книга хорошо иллюстрированная, с обилием картин и рисунков этого периода и включает несколько полезных приложений о деньгах XVIII века и политических событиях.

Гринвудская карта Лондона, 1827 г. Это самая старая полная карта Лондона, которую я смогла найти, и поэтому использовала ее в качестве общей основы для описания мест. Она доступна на многих сайтах; я использовала сайт, поддерживаемый Университетом Bath Spa: http://users.bathspa.ac.uk/imagemap/html.

Лечение малярии. Идея Финбара Скэнлона о преднамеренном заражении человека малярией, чтобы вылечить сифилис, являлась известной медицинской процедурой того периода… Хотя не столь распространенной и популярной, как различные «лекарства» на основе ртути.
Как ни странно, в последнее время, провели несколько наблюдений за людьми, страдающими хроническими инфекционными заболеваниями, которых потом заразили другой инфекцией, вызывающей чрезвычайно высокую температуру (выше 104 градусов по Фаренгейту [40 градусов по Цельсию – прим. пер.]) на длительный период. Такие лихорадки очень опасны сами по себе, но было замечено, что у тех пациентов, которые пережили такую лихорадку, во многих случаях обнаруживали отсутствие хронического заболевания. Таким образом, на самом деле существуют некоторые доказательства… Хотя на данный момент они все же весьма анекдотичны, чтобы предположить, что средство мистера Скэнлона, возможно, могло помочь. Ради Джозефа Тревельяна и Марии Майрхофер, будем надеяться, что так и произошло.

Трансвестит. Использовать это слово в качестве существительного начинают только с середины XX века. Практика же явно намного старше. Учитывая, что лорд Джон знал латинский язык, использование этого латинского термина в качестве прилагательного – «трансвеститская торговля» – более, чем разумно.

«ЛОРД ДЖОН И ЛИЧНОЕ ДЕЛО»
Это художественное произведение. Имена, персонажи, места и события либо являются продуктом воображения автора, либо вымышлены. Любое совпадение с реальными людьми, живыми или мертвыми, событиями или местами действий совершенно случайное.