В интервью меня постоянно спрашивают, сколько ассистентов-исследователей на меня работает. Я всегда отвечаю: «Ни одного». Я сама провожу все свои исследования... потому что у меня просто нет ни малейшего представления, куда помощника направить и что посоветовать искать! Впрочем, также есть другой ответ: «Сотни!». Ведь так много хороших людей не только отвечают на мои случайные вопросы обо всем на свете. Но затем и сами любезно предоставляют много интересной дополнительной информации, о которой я изначально никогда и не помышляла спросить. Если говорить об этой конкретной книге, то я особенно хотела бы отметить старания... ...Карен Уотсон, которая служит в Управлении таможенных и акцизных сборов Ее Величества. Карен любезно потратила много времени на то, чтобы исходить весь Лондон (а также перерыть многочисленные исторические записи) и удостовериться в осуществимости разнообразных передвижений лорда Джона, к тому же, оказала неоценимую помощь в поиске подходящих для мошенничества мест. Кроме того, она предложила несколько колоритных загадок, например, историю с героически измененной статуей Карла I. Я несколько свободно обошлась с некоторой ее информацией относительно полномочий лондонской полиции, но это моя вина, а не ее. ...Джона Л. Майерса, который давным-давно непреднамеренно заварил эту кашу, послав мне книги о необычных людях – голландце и англичанине, которые также оказались немного странными. ...Лоры Бэйли (и ее коллегам реконструкторам) за щедрые описания деталей костюмов восемнадцатого века. ...Элейн Уилкинсон, которая не только откликнулась на мою мольбу о «немецком красном», но обнаружила существование замка Георгиен и семьи цу Эгх унд Хунгербах. (Джозеф и его замок с винодельнями Шильхер – настоящие, а его недостойного племянника я выдумала. «Шильхер», между прочим, означает «блестящий» или «искристый»). ...Барбары Шнелль, моему замечательному немецкому переводчику, за полезные подробности относительно разговора и поведения Стефана фон Намцена, и за фамилию Майрхофер, так же, как и за немецкий эквивалент слову «холёный». ...Моих двух литературных агентов, Рассела Гэлена и Дэнни Бэрора, которые, когда я сообщила им, что закончила вторую новеллу о лорде Джоне, спросили, насколько она большая. И после того, как я сказала, сколько в ней страниц, они переглянулись, затем посмотрели на меня и в один голос заявили: «Вы же понимаете, что это размер большинства полноценных книг?». Стало быть, перед вами книга, впрочем, не мне судить, насколько она полноценна. Полагаю, не слишком.
Дорогие читатели... Думаю, будет справедливо предупредить вас, что я создала эту книгу случайно. Я собиралась написать короткий рассказ о лорде Джоне Грее – одном из моих любимых персонажей из серии романов «Чужестранка». Но, как оказалось, у лорда Джона были другие идеи на этот счет. Несмотря на то, что я работала (и до сих пор работаю) над следующим «большим» романом с главными героями, – Джейми и Клэр – с каждой страницей новеллы приключения лорда Джона в Лондоне в 1757 году развивались, становясь все более сложными и захватывающими. События происходят сразу после того, как лорд Джон оставил Джейми Фрейзера в Хилоутере в качестве военнопленного якобита. «Лорд Джон и личное дело» является интерполяцией [вставка в тексте более позднего происхождения – прим. пер.], т.е. частью серии книг «Чужестранка», события в новелле вписываются в ее хронику, но история сосредоточена на отдельных от жизни главных героев приключениях. Так что, я надеюсь, вам понравится это путешествие по темной стороне жизни Лондона в компании шотландских шлюх, украшенных перьями немцев, подлых сержантов, ирландских аптекарей, шпионов-трансвеститов... и лорда Джона.
Slainte mhath! Диана.
P.S. Если вы читали романы «Чужестранка», то вероятно, уже знаете, что «Slainte mhath!» на гэльском языке означает «За ваше здоровье!», но я решила, что напомню об этом на всякий случай. (Обычно тост произносят, когда пьют виски, и, если, читая эту книгу, вы захотите выпить глоточек виски, думаю, это будет прекрасно. Уверена, лорд Джон не стал бы возражать).
Посвящается Маргарет Скотт Гэблдон и Кей Фирс Уоткинс – замечательным бабушкам моих детей.
1757 год. Ясным утром в середине июня лорд Джон Грей выходит из лондонского клуба «Бифштекс», его душа в смятении. Дворянин и офицер высокого ранга армии Его Величества, Грей только что стал свидетелем чего-то шокирующего. Однако его старания избежать скандала, который может уничтожить его семью, прерываются чем-то еще более срочным: Корона назначает его расследовать жестокое убийство товарища по оружию, который, возможно, мог быть предателем. Вынужденный проводить два расследования одновременно, майор Грей оказывается втянутым в паутину предательства и измены, которые затрагивают все слои английского общества и угрожают всему, чем он дорожит. От публичных домов лондонского ночного мира до величественных гостиных знати, от лежащего в луже крови тела убитого до грохочущих морей, где господствуют флотилии Ост-Индской компании. Лорд Джон идет по ускользающему следу пропавших лакея и женщины в зеленом бархатном платье, которые могут знать все... или ничего.
Серия: Чужестранка Этот неофициальный перевод был осуществлен силами сообщества ЧУЖЕСТРАНКА книги. Перевод сделан исключительно с целью углубленного изучения иностранного языка, не является коммерческим, не преследует извлечения прибыли и иных выгод. Спасибо переводчикам группы: Ирины Бобровой и Юлии Коровиной. Книгу можно скачать здесь в трех форматах.
Иллюстрация к главе: Луиджи Премацци "Интерьер Зимнего дворца".
Лондон, июнь 1757 Джентльменский клуб «Общество любителей английского бифштекса»
ЭТО БЫЛА ОДНА ИЗ ТЕХ ВЕЩЕЙ, узрев которые, тут же надеешься, что ты ничего не видел, потому что иначе жизнь становится гораздо сложнее. Само по себе это едва ли шокировало: лорд Джон Грей видел и похуже. Да прямо сейчас, просто выйдя из «Бифштекса» на улицу, он мог встретить вещи посерьезней. У цветочницы, у которой по пути в клуб он купил букетик фиалок, на тыльной стороне ладони имелась едва затянувшаяся глубокая ранка, покрывшаяся корочкой, но все еще сочившаяся. А у швейцара, ветерана Америк, от линии роста волос до челюсти проходил синюшно-бледный шрам от томагавка, который делил пополам глазную впадину. По сравнению с этим, ранка на сокровенном месте достопочтенного Джозефа Тревельяна была довольно маленькой. Почти незаметной. – Не так глубока, как колодец, и не так широка, как дверь, – пробормотал себе под нос Грей. – Но и этой будет достаточно. Черт возьми. Он вышел из-за китайской ширмы, поднеся к носу фиалки. Их сладость не шла ни в какое сравнение с едким запахом, который тянулся за ним от ночных горшков. Дело было в начале июня, и от «Бифштекса», как и от любого другого заведения в Лондоне, разило пивом и воняло мочой. Тревельян, покинувший уединенность китайской ширмы раньше, чем лорд Джон, даже не подозревал об открытиях последнего. Достопочтенный Джозеф – само воплощение вкуса и строгой элегантности – стоял сейчас напротив столовой, погруженный в разговор с лордом Хэнли и мистером Питтом. «Слишком хилый в груди, – придирчиво подумал Грей, хотя темно-коричневый с красноватым отливом костюм был красиво скроен и подчеркивал стройность мужчины. – И ноги длинные, как у журавля». Тревельян переместил вес, и на его левой ноге, там, где под закрепленным шелковым чулком он носил накладку из нежной телячьей кожи, мелькнула тень. Лорд Джон театрально повертел букетик в своей руке, словно проверяя, не увял ли он, и стал наблюдать за мужчиной из-под опущенных ресниц. Он прекрасно знал, как смотреть и оставаться незамеченным. Хорошо бы не иметь такой привычки – наблюдать исподтишка. Ведь если бы не она, перед Греем не стояла бы сейчас эта дилемма. Открытие, что твой знакомый страдает от французского насморка [гонорея – прим. пер.], как правило, является основанием для отвращения в худшем случае или безразличного сочувствия в лучшем – наряду с искренней благодарностью, что тебя самого это не коснулось. К сожалению, почтенный Джозеф Тревельян был не просто знакомым по клубу: он помолвлен с кузиной Грея. Откуда-то сбоку что-то пробормотал стюард, Грей машинально всучил мужчине букетик и, махнув рукой, отпустил официанта. – Нет, я пока не буду обедать. Я жду полковника Кворри. – Очень хорошо, милорд. На другой стороне комнаты Тревельян присоединился за столом к своим спутникам. Его узкое лицо раскраснелось от смеха над шуткой Питта. Грей не мог стоять и пилить человека взглядом. Он колебался, не уверенный, пойти ли в курительную и подождать Кворри там или лучше отправиться по коридору в библиотеку. В конечном счете, все решило внезапное появление Малкольма Стаббса, лейтенанта его же полка, который, приятно удивившись, окликнул его. – Майор Грей! Что привело вас сюда? Я думал, вы всецело преданны Уайту. Надоели политиканы, да? [«Шоколадный дом Уайта» – самый известный джентльменский клуб в Лондоне – прим. пер.] У Стаббса была очень подходящая фамилия [значение фамилии Stubbs – низкорослый, коренастый, а рост Грея приблизительно 160 см. – прим. пер.]: ростом не выше, чем сам Грей, но почти вдвое шире в плечах, с круглым личиком херувима, большими голубыми глазами и веселым нравом, за который его любили вояки, что не всегда можно было сказать о старших офицерах. – Привет, Стаббс, – несмотря на внутреннее беспокойство, Грей улыбнулся, поскольку находился в приятельских отношениях со Стаббсом, хотя вне полковых дел они редко пересекались. – Нет, вы путаете меня с моим братом Хэлом. Наводить тень на плетень и все эти «вигерри-либерри» [связанные с либеральными представлениями и реформами английской партии вигги – прим. пер.] – это по его части. Лицо Стаббса покраснело, и он прыснул от смеха. – Вигерри-либерри! О, это круто, Грей, очень круто сказано. Нужно не забыть передать моему старику. «Стариком» был отец Стаббса, мелкий баронет с выраженными либеральными взглядами, и, вероятно, частый гость, как в клубе Уайта, так и у брата лорда Джона. – Значит, вы член клуба, Грей? Или гость, как и я? Стаббс, оправившись от приступа смеха, махнул рукой, обводя просторные границы белой столовой в классическом стиле и бросая восхищенный взгляд на впечатляющее множество графинов, расставляемых стюардом в буфете. – Член клуба. Тревельян дружески кивнул герцогу Глостеру, который поприветствовал его в ответ. Господи, он действительно знает всех. С небольшим усилием Грей вновь обратил свое внимание к Стаббсу. – Крестный отец записал меня членом «Бифштекса» сразу, как я родился. И в возрасте семи лет, когда, как он считал, начинает формироваться интеллект, он каждую среду начал приводить меня сюда на завтрак. Конечно, находясь за границей, я уже утратил эту привычку, но хожу в клуб каждый раз, когда возвращаюсь в Лондон. Сомелье наклонился, чтобы предложить Тревельяну графин портвейна. Грей узнал тисненый золотой ярлык на горлышке – «Сан-Исидро», по сто гиней за бочонок. Богатый, с хорошими связями... и заразный. Черт, что теперь с этим делать? – Тот, кто вас пригласил, еще не пришел? – Грей коснулся локтя Стаббса, направляя его к двери. – Ну, тогда давайте быстренько выпьем в библиотеке. Непринужденно болтая, они зашагали вдоль коридора по добротному потертому ковру. – Почему вы в парадной форме? – как бы между прочим спросил Грей, смахнув с плеча Стаббса шнур галуна. «Бифштекс» не был излюбленным местом военных, и, хотя несколько офицеров полка являлись членами клуба, они редко приходили сюда в парадных мундирах – только если отправлялись затем по каким-нибудь служебным делам. Грей сам надел форму лишь потому, что встречался с Кворри, который никогда не носил ничего другого, выходя в свет. – Чуть позже нужно посетить вдову, – кротко ответил Стаббс. – Времени, чтобы возвращаться и переодеваться не будет. – О? Кто-то умер? Посещение вдовы было официальным визитом, который наносили семье недавно умершего сослуживца, чтобы выразить соболезнования и поинтересоваться благосостоянием вдовы. В случае с рядовым, такое посещение могло включать и передачу небольшой суммы денежных средств, собранных близкими друзьями и непосредственными начальниками. И, если повезет, этой суммы хватало, чтобы достойно его похоронить. – Тимоти О'Коннелл. – В самом деле? Что случилось? О'Коннелл был ирландцем средних лет, неприветливым, но знающим свое дело. Всю жизнь он служил и сумел подняться от солдата до сержанта, благодаря своей способности внушать ужас подчиненным, – способности, которой Грей завидовал, будучи еще семнадцатилетним младшим офицером. И до сих пор, даже десять лет спустя, по-прежнему его уважал. – Позапрошлой ночью убит в уличной драке. Брови Грея поползли вверх. – Должно быть, нападавших было много, – предположил он, – или его захватили врасплох. Я бы поставил сто к одному на О'Коннелла в драке, которая хоть наполовину была бы честной. – Я не слышал никаких подробностей и хотел выяснить у вдовы. В библиотеке «Бифштекса», усаживаясь в одно из удобных старинных кресел с подголовниками, Грей жестом подозвал одного из слуг. – Бренди… вам тоже, Стаббс? Да, два бренди, пожалуйста. И скажите кому-нибудь, чтобы позвали меня, когда придет полковник Кворри, хорошо? – Спасибо, дружище; как-нибудь заходите ко мне в клуб, и бренди будет за мой счет, – и прежде чем устроиться поудобнее, Стаббс отстегнул свою шпагу и вручил ее ожидавшему поблизости лакею. – Кстати, на днях встретил вашу кузину, – заметил он, вдавливая свои крепкие ягодицы поглубже в кресло. – Красивая девушка… Сразу выделяется на фоне других... Отлично сидит в седле, – добавил он рассудительно. – В самом деле. И которую из кузин? – спросил Грей слегка упавшим голосом. У него было несколько кузин, но только двумя Стаббс предположительно мог бы восхищаться, и, судя по тому, как проходил этот день… – Дочка Пирсоллов, – весело сказал Стаббс, подтвердив предчувствие Грея. – Оливия? Кажется, так ее зовут? Я тут подумал, не она ли помолвлена с тем парнем, Тревельяном? Мне показалось, я только что видел его в столовой. – Да, – коротко ответил Грей, не желая в данный момент говорить о достопочтенном Джозефе. Но если уж Стаббс оседлал конька в разговоре, его столь же трудно было свернуть с курса, как и двадцатифунтовую пушку, катящуюся вниз с горы, и Грею пришлось долго слушать о деятельности Тревельяна и его значимости в светском обществе… То, о чем он и так слишком хорошо знал. – Есть ли какие-нибудь новости из Индии? – наконец, отчаявшись, спросил лорд Джон. Уловка сработала. Бóльшая часть Лондона знала, что в Бенгалии Роберт Клайв [британский генерал и чиновник, утвердивший господство Британской Ост-Индской компании в Южной Индии и в Бенгалии, положил начало расширению влияния Британии на территории субконтинента, что привело к созданию Британской Индии – прим. пер.] уже наступал навабу на пятки [наваб – наместник, правитель в Индии – прим. пер.]. Но брат Стаббса служил в Сорок шестом пехотном полку и в настоящее время вместе с Клайвом участвовал в осаде Калькутты, а поэтому, имел возможность «сообщать по секрету» любое количество жутких подробностей, которые еще не появились на страницах газет. – ...там было столько британских заключенных! Мой брат рассказывал, что, когда они падали от жары, не хватало места, чтобы складывать тела, а те, кто остался в живых, были вынуждены топтать упавших ногами. Он говорил... – Стаббс оглянулся, и, немного понизив голос, продолжил, – некоторые бедолаги от жажды сошли с ума. Они пили кровь. Когда кто-нибудь умирал, имею в виду. Они перерезали горло и запястья, а затем, осушив тело, отбрасывали его. Брайс сказал, что удалось определить имена едва ли половины умерших, когда они вытащили их оттуда, и... – Думаете, нас тоже туда направят? – прервал его Грей, допивая свой бренди и подзывая официанта, чтобы заказать еще пару бокалов в слабой надежде сохранить хоть немного аппетита перед обедом. – Понятия не имею. Возможно... Хотя на прошлой неделе я слышал парочку сплетен о том, что, скорее всего, это будет Америка, – нахмурившись, Стаббс покачал головой. – Трудно сказать, можно ли выбирать между индусами и могавками – все они завывающие скоты… Но, черт возьми, если вы спросите меня, то в Индии намного больше шансов отличиться. – Если вы хорошо переносите жару, насекомых, ядовитых змей и дизентерию, то – да, – сказал Грей и закрыл глаза от нахлынувшего на него блаженства, наслаждаясь мягким прикосновением английского июня, веющим из открытого окна. Домыслы и слухи относительно следующего назначения полка распространялись с безудержной силой. Франция, Индия, Американские Колонии... возможно, одно из Германских государств, Прага на русском фронте или даже Вест-Индия. Великобритания сражалась с Францией за господство на трех континентах, и жизнь для солдата была хороша. В праздных предположениях они приятно провели четверть часа, во время которых мысли Грея постоянно возвращались к трудностям, связанным с его неловким открытием. При нормальном раскладе, Тревельян имел бы дело с Хэлом. Но в данный момент старший брат находился за границей, во Франции – и в недосягаемости, поэтому под удар попал Грей. Брак между Тревельяном и Оливией Пирсолл должен состояться через шесть недель: нужно было что-то предпринимать, причем быстро. Возможно, он должен посоветоваться с Полом или Эдгаром… но ни один из его сводных братьев не вращался в обществе. Пол удалился в свое поместье в Сассексе, изредка выбираясь до ближайшего торгового городка. Что касается Эдгара... нет, и Эдгар бесполезен. По его представлениям, тактичным решением этого вопроса было бы отхлестать Тревельяна по щекам прямо на ступенях Вестминстера. Появление в дверях официанта, возвестившего о прибытии полковника Кворри, на время отвлекло Грея от этих мыслей. Поднимаясь, лорд Джон коснулся плеча Стаббса. – Прихватите меня после ужина, ладно? – попросил он. – Если вы не против, я схожу к вдове вместе с вами. О'Коннелл был хорошим солдатом. – О, вы пойдете? Это по-товарищески, Грей, спасибо. Стаббс выглядел благодарным – выражение соболезнований понесшим тяжелую утрату не являлось его сильной стороной.
К СЧАСТЬЮ, КОГДА ГРЕЙ вошел в столовую, Тревельян уже завершил трапезу и удалился: стюарды сметали крошки с освободившегося стола. Вот и хорошо – если бы он был вынужден смотреть на этого мужчину во время еды, у него бы живот скрутило. Джон радушно поздоровался с Гарри Кворри и заставил себя поддерживать разговор за тарелкой супа, хотя в голове по-прежнему крутились другие мысли. Может, спросить совета у Гарри? Зачерпывая ложкой суп, Грей раздумывал. Кворри был прямолинеен и частенько грубоват, но отличался проницательностью суждений о характере человека и очень хорошей осведомленностью о грязных людских делишках. Он происходил из хорошей семьи и знал, как устроен мир светского общества. А самое главное, ему можно доверить любой секрет – он его сохранит. Вот и ладно. По крайней мере, ему самому обсуждение этого вопроса поможет лучше понять ситуацию. Сделав последний глоток бульона, Джон отложил ложку. – Ты знаешь Джозефа Тревельяна? – Достопочтенного мистера Тревельяна? Отец – баронет, брат в парламенте, состояние заработано на корнуоллском олове, по уши в Ост-Индской компании? – Гарри насмешливо поднял брови. – Это первое, что пришло в голову. А что? – Он помолвлен с моей младшей кузиной, Оливией Пирсолл. Я... просто хотел узнать, слышал ли ты что-нибудь относительно его личности. – Если они уже обручены, не слишком ли поздно наводить справки? Кворри ложкой зачерпнул из тарелки какую-то неопознанную растительность, критически рассмотрел ее, затем пожал плечами и проглотил. – И тебя это мало касается, не так ли? Несомненно, ее отца всё устраивает. – У нее нет ни отца, ни матери. Она сирота, последние десять лет находится под опекой моего брата Хэла и живет в доме моей матушки. – M-м? Не знал, – задумчиво опустив брови, Кворри взглянул на своего друга и принялся медленно жевать хлеб. – Что он сделал? Тревельян, я имею в виду, а не твой брат. Поигрывая столовой ложкой, лорд Джон поднял брови. – Ничего, насколько мне известно. Почему он должен был что-то сделать? – Если бы не сделал, ты бы не стал расспрашивать о нем, – логически предположил Кворри. – Выкладывай, Джонни, что он натворил? – Не столько само действие, сколько результат содеянного. Откинувшись на спинку стула, лорд Джон подождал, пока стюард не убрал со стола блюдо и не отошел на почтительное расстояние. Грей немного наклонился вперед, из осторожности хорошенько понизив свой голос, и все равно почувствовал, как кровь прилила к щекам. «Это глупо, – признался он себе. – Любой человек, бросивший случайный взгляд...» – но собственные пристрастия Грея делали его более деликатным в подобной ситуации, и он не мог вынести мысли, что кто-нибудь может заподозрить его в умышленной слежке. Даже Кворри, который, оказавшись в такой же неожиданной ситуации, вероятно, схватил бы Тревельяна за преступную часть тела и громко потребовал объяснить, что все это значит. – Ранее я… отлучился на минутку, – он кивнул в сторону китайской ширмы, – и неожиданно натолкнулся на Тревельяна. Я... увидел… Господи, Грей покраснел, как девушка, и Кворри усмехнулся от его конфуза. – ... Думаю, это – оспа, – закончил Джон почти шепотом. Улыбка резко исчезла с лица Кворри, он поглядел на китайскую ширму, из-за которой в этот момент появились лорд Дьюхерст и его друг, поглощенные разговором. Поймав на себе взгляд Кворри, Дьюхерст автоматически посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его ширинка застегнута. Обнаружив, что все в порядке, он с негодованием посмотрел на Кворри, и повернул к своему столу. – Оспа, – произнес Кворри более тихим голосом, но все же намного громче, чем хотелось бы Грею. – Ты имеешь в виду сифилис? – Предполагаю, что да. – Ты уверен, что тебе не показалось? Ну, в том смысле, что увидеть краем глаза, немного в тени... ведь можно легко ошибиться, не так ли? – Я так не думаю, – лаконично сказал Грей. Но в то же время, его разум с надеждой ухватился за эту возможность. Это был только мимолетный взгляд. Возможно, он мог ошибиться... Мысль очень заманчивая. Кворри снова поглядел на китайскую ширму. Сквозь открытые для проветривания окна потоками струился чудесный июньский солнечный свет. Воздух был чистым, словно кристалл, и Грей различал отдельные крупинки соли на льняной ткани, куда он в волнении опрокинул солонку. – А, – выдохнул Кворри и затих на мгновение, указательным пальцем прочертив дорожку на просыпанной соли. Он не спросил, узнал ли Грей в ране венерическую язвочку. Любой находящийся на службе младший офицер должен был время от времени сопровождать хирурга, совершающего осмотр солдат, чтобы брать на заметку каждого, кто заражен подобным, и требовать его отставки. Вечером, после проверок, разнообразие форм и размеров мужских органов, показанных в таких случаях, не говоря уже об их состоянии, было обычным поводом для веселья в офицерской столовой. – Ну, и где же он распутничает? – спросил Кворри, подняв глаза и стряхивая с пальца соль. – Что? – Грей посмотрел на него непонимающе. Кворри поднял одну густую бровь. – Тревельян. Если он болен сифилисом, то где-то же он им заразился, ведь так? – Полагаю, да. – Ну, так вот, – довольный, Кворри откинулся на спинку стула. – Совсем не обязательно, что он подхватил его в борделе, – заметил Грей. – Хотя признаю, это наиболее вероятное место. Но что это меняет? Кворри поднял обе брови. – Во-первых, прежде чем публичными обвинениями поднимать скандал на весь Лондон, нужно убедиться в том, что все это правда, так? Я так понимаю, ты не собираешься сам подкатывать к нему с ухаживаниями, чтобы иметь возможность получше рассмотреть? Кворри расплылся в улыбке, и Грей почувствовал, как кровь прилила в груди, обдав жаром шею. – Нет, – сказал он коротко. Потом взял себя в руки и немного откинулся назад в своем кресле. – Не мой тип, – он растягивал слова, стряхивая воображаемые табачные пылинки со своей кружевной манжеты. Кворри заржал, от выпитого кларета и удовольствия его лицо покраснело. Он икнул, загоготал снова и хлопнул обеими руками по столу. – Ну, шлюхи не так разборчивы. И если кошечка продает свое тело, она продаст и все остальное, включая информацию о клиентах. Грей непонимающе смотрел на полковника. Но потом до него все же дошло. – Ты предлагаешь нанять проститутку, чтобы проверить мои подозрения? – Ты сообразительный, Грей, чертовски сообразительный, – Кворри одобрительно кивнул и щелкнул пальцами, чтобы заказать еще вина. – Я, скорее, думал о том, чтобы найти девушку, которая уже видела его член, но твой способ гораздо лучше. Все, что ты должен сделать, это пригласить Тревельяна в свой излюбленный женский монастырь, шепнуть аббатисе словечко... и сунуть несколько фунтов... вот и все! – Но я... Грей не решился признаться, что слишком далек от таких развлечений и не посещал подобное заведение уже несколько лет. Успешно подавив воспоминания о своем последнем опыте, Грей даже не мог сказать, на какой улице сейчас находился тот дом. – Все пройдет, как по маслу, – заверил его Кворри, не обращая внимания на замешательство друга. – Вряд ли станет слишком дорого. Может, пара фунтов, ну, три максимум. – Но как я узнаю, подтвердилось ли мое подозрение... – Ну, если он не болен сифилисом, то нет никаких проблем, а если... – размышляя, Кворри прищурился. – М-да. Ну, как это? Если ты предпримешь меры, чтобы шлюха устроила крик и продолжила визжать еще некоторое время сразу после того, как хорошенько рассмотрит его, ты тут же прибежишь из комнаты своей девочки, чтобы посмотреть, что случилось, да? В конце концов, в доме может случиться пожар. Представляя эту сцену, Гарри тихо фыркнул от смеха и вернулся к плану. – Затем, если ты поймаешь его, так сказать, со спущенными штанами, то ситуация раскроется вне сомнения. Не думаю, что у него будет большой выбор, кроме как самому найти основания для разрыва помолвки. Что скажешь? – Полагаю, это может сработать, – медленно проговорил Грей, пытаясь представить описанную Кворри сцену. Определенно, если шлюха будет обладать достаточным театральным талантом... то, в конце концов, Грею не будет никакой необходимости использовать услуги борделя лично. Принесли вино, и оба мужчины на мгновение замолчали, пока его разливали. Как только стюард ушел, Кворри перегнулся через стол, глаза его сверкали. – Сообщи мне, когда соберешься пойти; я тоже поеду, развлекусь!
– ФРАНЦИЯ, – С ОТВРАЩЕНИЕМ СКАЗАЛ СТАББС, протискиваясь сквозь толпу на рынке Клэр-Маркет. – Снова чертова Франция, вы можете поверить? Я обедал с де Вризом, и он сообщил мне, что узнал об этом непосредственно от старика Вилли Говарда. Скорее всего, мы будем охранять верфи в этом чертовом Кале́! – Скорее всего, – повторил Грей, проходя бочком мимо тележки торговца рыбой. – А известно, когда? Он сделал вид, что так же, как и Стаббс, раздосадован, думая о возможно скучной командировке во Францию. Но на самом деле, это была хорошая новость. Как и любому солдату, Грею была свойственна тяга к приключениям, и ему хотелось бы увидеть экзотические достопримечательности Индии. Однако при этом Джон хорошо понимал, что, уехав в такую зарубежную командировку, он, вероятно, покинет Англию на пару лет, а то и больше… И будет далеко от Хилуотера. А вот дислокация в Кале́ или Руане... Он без особых трудностей мог бы возвращаться каждые несколько месяцев, выполняя обещание, данное якобитскому пленнику – человеку, который, несомненно, был бы рад никогда не встречаться с ним снова. Лорд Джон решительно прогнал эту мысль прочь. Расстались они не в лучших отношениях… Ну, вообще ни в каких. Но у Грея еще теплилась надежда, что время залатает эту брешь. По крайней мере, Джейми Фрейзер в безопасности: у него есть кров, пища и положение, которое позволяет быть свободным настолько, насколько это возможно при условном освобождении. Грей успокоился, представив себе шагающего по высоким холмам Озерного края длинноногого мужчину, чье лицо устремлено к солнцу и летящим облакам; ветер раздувает его густые темно-рыжие волосы и плотно прижимает рубашку со штанами к худому и крепкому телу. – Эй! Сюда! – резкий окрик Стаббса вернул его к действительности, и Грей обнаружил лейтенанта позади себя: тот нетерпеливо жестикулировал в сторону переулка. – Где вы витаете сегодня, майор? – Просто думал о новой командировке. Грей переступил через дремлющую запаршивленную суку, растянувшуюся поперек дороги и в равной степени не обращавшую внимание ни на него, ни на царапающих и тянущих ее соски щенков. – Если поедем во Францию, то, по крайней мере, вино там будет достойное.
ВДОВА О'КОННЕЛА ЖИЛА в комнатах над аптекарским магазином в переулке Брюстера, где здания стояли друг против друга на таком узком расстоянии, что летний солнечный свет никогда не проникал до уровня земли. Стаббс и Грей шли в холодной промозглой тени, отпинывая в сторону кучки хлама, который местные жители посчитали слишком ветхим, чтобы найти ему применение. Лорд Джон проследовал за Стаббсом через узкую дверь магазина, пройдя под вывеской с выцветшей надписью «Ф. СКЭНЛОН, АПТЕКАРЬ». Остановившись, Грей хотел было топнуть ногой, чтобы сбить клок гниющей растительности, прилипший по всей ширине сапога, но взглянул вверх, услышав голос из скрытого в тени дальнего конца аптеки. – Добрый день, джентльмены, – голос был мягким, с сильным ирландским акцентом. – Мистер Скэнлон? Грей моргнул и разглядел в темноте владельца: грузного темноволосого мужчину, нависшего над прилавком с паукообразно раскинутыми руками, как будто готовыми немедленно схватить любой затребованный товар. – Финбар Скэнлон, он самый, – мужчина учтиво склонил голову. – Позвольте спросить, чем могу быть полезен, джентльмены? – К миссис О'Коннелл, – быстро сказал Стаббс, показывая большим пальцем наверх, и, не дожидаясь приглашения, направился в дальний конец магазина. – А ее нет сейчас, – выпалил аптекарь, боком быстро выходя из-за прилавка, чтобы преградить им путь. В дверном проеме позади него качнулся от сквозняка выцветший занавес из полосатого полотна, по-видимому, скрывавший лестницу, ведущую наверх. – Куда она ушла? – резко спросил Грей. – Она вернется? – О, да. Она отправилась к священнику поговорить о похоронах. Полагаю, вы уже знаете о ее утрате? – глаза Скэнлона перескакивали с одного офицера на другого, оценивая их намерения. – Конечно, – коротко ответил Стаббс, раздраженный из-за отсутствия миссис О'Коннелл. Ему не особенно хотелось здесь задерживаться. – Поэтому мы и пришли. Как скоро она вернется? – О, не могу сказать, когда, сэр. Это может занять какое-то время. Мужчина вышел из тени на свет, падающий из открытой двери. Он был средних лет и хорошо сложен – Грей увидел серебряные нити в его аккуратно завязанных волосах и привлекательное, чисто выбритое лицо с темными глазами. – Я могу вам чем-то помочь, сэр? Если вы пришли выразить соболезнования вдове, буду рад передать их, – мужчина смотрел на Стаббса прямо и открыто... Но что-то показалось Грею подозрительным. – Нет, – сказал он, опередив Стаббса. – Мы подождем в ее комнатах. Лорд Джон повернулся к полосатому занавесу, но аптекарь схватил его за руку, пытаясь остановить. – Желаете что-нибудь выпить, джентльмены, чтобы скрасить ожидание? Это самое малое, что я могу предложить, чтобы почтить покойного. Ирландец призывно махнул в сторону загроможденной полки за прилавком, где посреди аптекарского ассортимента банок и пузырьков стояли несколько бутылок спиртного. – Хм, – Стаббс потер губы костяшками пальцев и посмотрел на бутылку. – Мы довольно долго сюда добирались. Так и было. Но, видя, как длинные пальцы Скэнлона проворно перебирают ряд пустых кружек и банок, предназначенных для питья, Грей с некоторой неохотой принял предложенный напиток. – За Тима О'Коннелла, – произнес Скэнлон, поднимая свою банку с нарисованной на этикетке женщиной, лежавшей на шезлонге в обмороке. – За самого лучшего солдата, когда-либо поднимавшего мушкет и убивавшего французов. Да упокоится он с миром! – За Тима О'Коннелла, – тихо повторили в унисон Грей и Стаббс и в знак признания подняли свои банки. Поднося сосуд к губам, лорд Джон слегка повернулся, чтобы струящийся из двери свет упал на жидкость, плескавшуюся внутри… От банки разило тем, что когда-то являлось ее содержимым – анис? камфара? – и это перекрывало запах алкоголя. Но, по крайней мере, никакого подозрительного осадка в напитке не плавало. – Вы знаете, где был убит сержант О'Коннелл? – прокашлявшись, спросил Грей после небольшого глотка, опуская свою импровизированную чашку. Жидкость оказалась неразбавленным пшеничным спиртом, прозрачным и безвкусным, но крепким. И он почувствовал, как обожгло нёбо и носоглотку. Глотнув, Скэнлон откашлялся и сморгнул бегущие из глаз слезы, вызванные, скорее, алкоголем, а не эмоциями, затем покачал головой. – Где-то около реки – это все, что я слышал. Но констебль, пришедший сообщить новость, сказал, что О'Коннелла чудовищно избили. Ударили по голове во время ссоры в одном из закутков кабака, а затем, скорее всего, затоптали в драке. Констебль упомянул, что на его лбу четко виднелся след от каблука, помилуй, Господи, человека. – Никого не арестовали? – подавляя кашель, прохрипел Стаббс с покрасневшим от натуги лицом. – Нет, сэр. Как я понимаю, тело нашли наполовину лежащим в воде на ступенях Паддл Дока. Весьма вероятно, что хозяин таверны вытащил и выбросил труп, не желая неприятностей на своей территории. – Вероятно, – повторил Грей. – Так значит, никто не знает точно, где и как наступила смерть? Взяв в руки бутылку, аптекарь печально покачал головой. – Нет, сэр. Но с другой стороны, никому из нас неизвестно, где и когда мы умрем, не так ли? Единственное, что мы знаем наверняка – это то, что все мы однажды покинем этот мир, и, даст Бог, нам будут рады в следующем. Еще капельку, джентльмены? Стаббс одобрил это предложение, поудобнее устраиваясь на предоставленный табурет и упираясь сапогом в прилавок. Грей же отказался и, в то время как двое других погрузились в задушевный разговор, от нечего делать стал прохаживаться по магазину с банкой в руке, праздно осматривая ассортимент. Аптека, похоже, специализировалась на средствах для потенции, профилактике беременности и лекарствах от венерических заболеваний и других факторов риска сексуальных отношений. Грей пришел к выводу, что где-то поблизости есть бордель, и тут же вернулись гнетущие мысли о достопочтенном Джозефе Тревельяне, о существовании которого на мгновение удалось забыть. – Они могут поставляться с орденскими ленточками полковых цветов, сэр, – предложил Скэнлон, увидев, что лорд Джон остановился перед веселеньким ассортиментом разных видов кондомов для джентльменов. Каждый образец был натянут на стеклянную модель, а ленточки прикреплены к узкой части муляжа и изящно обвивали его основание. – Из кишки козы или овцы – на ваш выбор, сэр... Ароматные – за дополнительные три фартинга. Разумеется, для вас, джентльмены, бесплатно, - добавил он, учтиво поклонившись, когда снова поднес горлышко бутылки к чашке Стаббса. – Благодарю, – вежливо ответил Грей. – Возможно, позже. Он едва понимал, что говорит, поскольку его внимание привлек ряд закупоренных флаконов. «Сульфид ртути» – гласили надписи на одних и «Гваякум» – на других. Содержимое, казалось, отличалось по внешнему виду, но описание было одним и тем же: «Для быстрого и эффективного лечения гонореи, легких шанкров, сифилиса и других форм венерической сыпи». На секунду у него появилась безумная мысль пригласить Тревельяна на обед и подсыпать одно из этих многообещающих веществ в его еду. К сожалению, Грей обладал слишком большим опытом, чтобы надеяться на подобные средства. Год назад его близкий друг Питер Тьюкес после нескольких неудачных попыток использовать запатентованные средства умер, пройдя курс ртутного «слюноотделения» в качестве лечения сифилиса в госпитале Св. Варфоломея [сифилис со времен средневековья лечили ртутью, чье токсичное действие вызывало у людей неудержимое слюнотечение – прим. пер.]. Будучи в то время сосланным в Шотландию, Грей не видел процесса лечения лично, но слышал от общих знакомых, которые навещали Тьюкеса. Они проникновенно рассказывали об ужасном воздействии ртути, применяемой как внутрь, так и наружно. Грей не мог позволить Оливии выйти замуж за Тревельяна, если тот и в самом деле заражен, но у него также не имелось желания быть арестованным за попытку отравить человека.
Стаббс, всегда такой общительный, позволил втянуть себя в обсуждение индийской кампании, так как газеты уже распространили новость о продвижении Клайва в сторону Калькутты, и весь Лондон гудел от возбуждения. – Да, и один из моих кузенов вместе с Ним, представляете? – сказал аптекарь, выпрямляясь с явной гордостью. – В восемьдесят первом полку. И на всей Божьей земле солдат лучше не сыщешь, – он расплылся в улыбке, сверкнув здоровыми зубами… – При всем уважении к вам, джентльмены, безусловно. – В восемьдесят первом? – спросил Стаббс, недоумевая. – Я думал, вы говорили, что ваш кузен из шестьдесят третьего. – Из обоих, сэр, благослови вас Бог. У меня несколько кузенов. В нашем роду по мужской линии все военные. Эта фраза вернула внимание Грея к аптекарю, и лорд Джон медленно стал понимать, что что-то с этим человеком слегка не так. Он подошел ближе, украдкой разглядывая Скэнлона поверх своей кружки. Мужчина нервничал… Но почему? Его руки уверенно разливали алкоголь, однако вокруг глаз образовались напряженные морщинки, а сжатые челюсти совершенно не соответствовали непринужденному потоку слов. К тому же, день стоял теплый, но в магазине было не настолько жарко, чтобы оправдать испарину на висках аптекаря. Грей окинул взглядом помещение, но не увидел ничего подозрительного. Скэнлон скрывал какие-то незаконные делишки? Аптекарский магазин находится недалеко от Темзы, а Паддл Док, где нашли тело О'Коннелла, – это как раз возле места слияния Темзы и речушки Флит, и мелкая контрабанда являлась, вероятно, образом жизни для всех в округе, кто владел лодкой. Аптека же имела особенно отличное расположение, чтобы сбывать контрабанду. Если дело обстояло так, тогда почему он встревожен присутствием двух армейских офицеров? Контрабандой заинтересовались бы лондонский магистрат или акцизное управление, возможно, военно-морские власти, но... С верхнего этажа послышался тихий, но отчетливый стук. – Что это? – резко спросил Грей, поглядев наверх. – О… Ничего, всего лишь кошка, – сразу же ответил аптекарь, пренебрежительно махнув рукой. – Мерзкие существа эти кошки, но сборища мышей еще более омерзительные... – Нет, это не кошка. Грей устремил взгляд на потолок, где с балок свисали связки сушеной травы. Пока он смотрел, сначала один пучок легонько задрожал, потом другой рядом с ним и вниз полетели мелкие золотистые пылинки, видимые в потоке света от двери. – Кто-то ходит наверху. Не обращая внимания на протесты аптекаря, Джон подошел к льняному занавесу, отодвинул его и, прежде чем Стаббс сообразил последовать за ним, прошел полпути наверх по узкой лестнице, положа руку на эфес шпаги. Комната наверху оказалась тесной и темной, но через пару окон на разбитый стол и табурет струился солнечный свет... С открытым от неожиданности ртом сильно избитая женщина замерла, поставив тарелку с хлебом и сыром на стол. – Миссис О'Коннелл? Женщина повернулась к нему лицом, и Грей остолбенел. Ее открытый рот с разбитыми губами распух, а в десне виднелась темно-красная ранка – там, где был выбит нижний зуб. Оба глаза отекли до щелочек и смотрели через маску желтоватых синяков. Каким-то чудом ее нос уцелел: изящная переносица и тонкие ноздри контрастно выделялись на фоне увечий странновато бледной кожей. Женщина поднесла руку к лицу и отвернулась от света, будто стыдясь своего вида. – Я... Да. Я – Франсин О'Коннелл, – пробормотала она сквозь растопыренные веером пальцы. – Миссис О'Коннелл! – Стаббс хотел приблизиться к женщине, затем остановился, сомневаясь, прикасаться ли к ней. – Кто… Кто это сделал с вами? – Ее муж. И пусть его душа сгниет в аду, – послышалось из-за их спин замечание с будничной интонацией в голосе. Грей повернулся и увидел входящего в комнату аптекаря. На первый взгляд, он держал себя по-прежнему непринужденно, но все внимание мужчина сосредоточил на женщине. – Ее муж, да? Стаббс, при всем своем добродушии, дураком не был и, потянувшись, схватил аптекаря за руки, повернув их костяшками к свету. Мужчина достаточно спокойно вытерпел осмотр, после чего вырвал свои неповрежденные руки из хватки Стаббса. И как будто произошедшее дало ему право, подошел к женщине и встал рядом с ней, всем своим видом излучая сдержанное возмущение. – Это правда, – сказал он, по-прежнему выглядя внешне спокойно. – Трезвый, Тим О'Коннелл был прекрасным человеком, но если выпьет... Исчадие ада в человеческом обличии, не меньше, – и, замолчав, покачал головой. Грей и Стаббс переглянулись. Все так и было: оба помнили о том, как после буйной ночной увольнительной они освобождали О'Коннелла из тюрьмы в Ричмонде. На констебле и тюремном надзирателе виднелись следы его сопротивления при аресте, но ни один из мужчин не выглядел настолько плохо, как жена О'Коннелла. – А какое отношение имеете вы к миссис О'Коннелл, позвольте узнать? – вежливо спросил Грей. Вряд ли нужно было спрашивать, потому что он видел, как тело женщины потянулось к аптекарю, словно вьющаяся виноградная лоза, лишенная своей опоры. – Сдаю ей комнату, будьте уверены, – вежливо ответил мужчина, положив руку на локоть миссис О'Коннелл. – Я друг семьи. – Друг семьи, – эхом отозвался Стаббс. – Действительно. Его пристальный синий взгляд опустился, сознательно остановившись на выпирающем из-под передника животике женщины на пятом или шестом месяце беременности. Полк – и сержант О'Коннелл – вернулись в Лондон всего лишь шесть недель назад. Стаббс вопросительно поглядел на Грея, который едва поднял одно плечо, а затем слегка кивнул головой. Кто бы ни убил сержанта О'Коннелла, это явно была не его жена... И, в любом случае, они не могли оставить чужие деньги себе. Стаббс что-то тихонько проворчал, но все же полез в карман кителя, вытащил кошелек и бросил его на стол. – Небольшой знак памяти и уважения, – сказал он, но в его голосе слышалась явная враждебность. – От товарищей вашего мужа. – Деньги на саван, да? Я не нуждаюсь в них, – женщина выпрямилась и больше не опиралась на Скэнлона. Она была бледная и в синяках, но голос ее звучал твердо. – Заберите их. Я похороню своего мужа сама. – Кое-кому станет любопытно, – вежливо сказал Грей, – почему жена солдата не хочет принимать помощь от его товарищей. Может, из-за угрызений совести, как вы думаете? После этих слов лицо аптекаря нахмурилось, а кулаки сжались. – Что вы хотите сказать? – спросил он. – Что она избила его до смерти, и это признание вины заставляет ее отвергать ваши деньги? Покажи им руки, Фрэнси! Он наклонился и схватил руки женщины, резко развернув их, чтобы показать. К мизинцу одной руки была привязана деревянная щепочка, но в остальном на ее руках не было иных следов, кроме шрамов от заживших ожогов и загрубевшей кожи на костяшках от ежедневной работы – руки любой домохозяйки, слишком бедной, чтобы позволить себе праздность. – Нет, я не думаю, что миссис О'Коннелл лично избила своего мужа до смерти, – ответил Грей, по-прежнему вежливо. – Но вопрос о совести не обязательно касается только ее собственных дел, не так ли? Он может также применяться к делам, совершенным от ее имени... Или по ее указанию. – Это не совесть, – женщина с неожиданной злостью вырвала свои руки из ладоней Скэнлона, ее избитое лицо дрожало. Эмоции, словно морские течения, двигались под потемневшей кожей, когда она переводила взгляд с одного мужчины на другого. – Я скажу вам джентльмены, почему отвергаю вашу помощь. И это не совесть, а гордость, - щелочки ее холодных, но ярких, как алмазы, глаз, остановились на Грее. – Или вы думаете, что такая бедная женщина, как я, не имеет права на гордость? – Гордость, но почему? – задал вопрос Стаббс. Он снова демонстративно посмотрел на ее живот. – Из-за супружеской измены? К раздосадованному удивлению Стаббса она рассмеялась. – Измена, да? Ну, если и так, то я не первая, кто сделал это. Тим О'Коннелл бросил меня в прошлом году весной, завел любовницу из борделя. Он уехал, забрав все деньги, которые у нас имелись, и накупил ей разных побрякушек. Он пришел сюда два дня назад – и это было впервые почти за год, когда я видела его. И если бы мистер Скэнлон не предложил мне жилье и работу, мне пришлось бы, без сомненья, стать шлюхой, какой вы меня и считаете. – Полагаю, лучше быть шлюхой для одного человека, чем для многих, – шепотом произнес Грей, положив ладонь на руку Стаббса, таким образом, предотвращая дальнейшие резкие замечания. – И все-таки, мадам, – продолжил он, повышая голос, – я действительно совсем не понимаю, почему вы не хотите принять дар от товарищей вашего мужа, желающих помочь похоронить его... Если и в самом деле у вас нет чувства вины за его смерть. Женщина выпрямилась, скрестив руки под грудью. – Если я возьму эти деньги, то тогда мне придется говорить красивые слова над вонючим трупом этого человека? Или, еще хуже, зажечь свечи и заказать мессу за упокой души, которая сию минуту, если есть справедливость Господа, пылает в преисподней? Если так, то я не буду, сэр! Грей посмотрел на нее с интересом и с определенным восхищением, потом взглянул на аптекаря, чтобы понять, как тот воспринял ее речь. Скэнлон отступил назад, устремив глаза на избитое лицо женщины, и слегка насупил тяжелые брови. Грей поправил серебряный горжет, висевший у него на шее, затем наклонился вперед и взял кошелек со стола, нежно позвякивая им в ладонях. – Как пожелаете, сударыня. Вы хотите также отказаться от пенсии, на которую имеете право, как вдова сержанта? Пенсия была достаточно маленькой, но учитывая положение женщины... Постояв секунду в нерешительности, она снова подняла голову. – Это я возьму, – сказала вдова, одарив Грея сверкающим взглядом из-под распухшего века. – Я заслужила ее.
О, КАКУЮ ЖЕ ЗАПУТАННУЮ СЕТЬ ПЛЕТЕМ* [*Цитата из поэмы В. Скотта «Мармион», песнь VI – прим. пер.]
Иллюстрация к главе: Франсуа Брюнери "Остроумный ответ".
НИЧЕГО НЕ ОСТАВАЛОСЬ, КАК ТОЛЬКО СООБЩИТЬ о случившемся. Однако найти того, кому доложить, оказалось труднее: готовясь к очередной командировке, полк переоснащался и приводил себя в порядок, и все суетились и бегали туда-сюда. Обычные построения временно отменили, и никто не находился там, где должен быть. Только на следующий день после заката Грей, наконец-то, настиг Кворри в курительной «Бифштекса». – Как думаешь, они говорили правду? – Кворри сжал губы и задумчиво выпустил колечко дыма. – Скэнлон и женщина? Грей покачал головой, занятый раскуриванием новой сигары. Как только она как следует разгорелась, он вытащил ее изо рта ровно настолько, чтобы успеть ответить. – Она – да… в основном. Он – нет. Брови Кворри приподнялись и, нахмурившись, опустились. – Уверен? Ты сказал, что он нервничал. А может Скэнлон просто не хотел, чтобы вы обнаружили миссис О'Коннелл и таким образом узнали о его отношениях с ней? – Да, – ответил Грей. – Но даже после того, как мы поговорили с женщиной... Не могу сказать точно, в чем именно Скэнлон лгал… и лгал ли вообще. Но голову даю на отсечение, он кое-что знает о смерти О'Коннелла, о чем не говорит прямо. Откинувшись на спинку стула, Кворри хмыкнул в ответ и глубоко затянулся, хмуро уставившись в потолок. Ленивый по своей природе, Гарри Кворри не любил думать, но мог делать это, когда возникала необходимость. Уважая интеллектуальные усилия друга, Грей молчал, лишь время от времени затягиваясь испанской сигарой, которую всучил ему Кворри, любивший экзотический табак. Сам Грей обычно вдыхал табачный дым только в лечебных целях: если у него случался сильный насморк. Но в это время суток, когда большинство членов клуба ужинали, курительная «Бифштекса» была наилучшим местом для приватной беседы. При мысли об ужине в желудке у Грея заурчало, но это подождет: позже времени для еды будет достаточно. Кворри на мгновенье отнял сигару от губ и произнес: «Чертов твой брат», – затем вернул ее на место и возобновил созерцание пасторальных утех, разворачивающихся высоко, на гипсовом потолке. Грей кивнул, в целом соглашаясь с мнением друга. Являясь главой семьи, Хэл также командовал полком, в котором Джон и Кворри служили. В настоящее время брат почти уже месяц находился во Франции, и его временное отсутствие возложило неприятное бремя на тех, кто принял на себя обязанности, по праву принадлежавшие командиру полка. Но ничего не поделаешь – долг есть долг. В отсутствие Хэла командование полком перешло к двум кадровым полковникам – Гарри Кворри и Бернарду Сиделлу. Грей ни секунды не сомневался, выбирая, кому из них докладывать. Сиделл был раздражительным и строгим пожилым человеком, мало знавшим своих солдат и еще меньше интересовавшийся ими. Наблюдая за муками мыслительного процесса Кворри, один из всегда бдительных слуг молча подошел и поставил маленькое фарфоровое блюдце на грудь гостя, чтобы дымящийся пепел от его сигары не прожег жилет. Не обращая на это внимания, Гарри продолжал периодически выпускать клубы дыма, и время от времени потихоньку что-то бормотал сквозь зубы. Сигара Грея уже дотлела, когда его друг убрал фарфоровое блюдце с груди. Отняв от губ измусоленный огрызок сигары, Гарри сел и глубоко вздохнул. – Ничего не поделаешь, – сказал он. – Ты должен знать. – Знать, что? – Мы думаем, О'Коннелл был шпионом. Грей не знал, удивляться ему или пугаться, но он определенно почувствовал удовлетворение. Джон подозревал, что от той ситуации в переулке Брюстера дурно пахнет – и уж точно не тухлой рыбой. – Шпионом? Но для кого? – в курительной они с Гарри остались одни: вездесущий слуга исчез на мгновение. Но Грей все же оглянулся и понизил голос. – Мы не знаем, – Кворри раздавил окурок в пепельнице и отодвинул ее в сторону. – Вот почему, когда мы что-то заподозрили, твой брат решил не трогать О'Коннелла какое-то время... в надежде выследить его нанимателя, когда полк вернется в Лондон. Это имело смысл. Если бы О'Коннелл получил полезную военную информацию на линии фронта, он наверняка посчитал бы, что встречаться с кем-то в ограниченном пространстве военного лагеря будет гораздо сложнее, чем передать ее в бурлящем муравейнике Лондона, где люди всевозможных национальностей ежедневно смешивались в потоках торговли, бурлившей на берегах Темзы. – О, понимаю, – ответил Грей, которого вдруг озарило, и он бросил проницательный взгляд на Кворри. – Хэл использовал слухи о новом расположении полка в своих интересах, не так ли? Перед обедом Стаббс говорил мне о полученной от де Вриза информации, что мы, несомненно, снова направляемся во Францию, вероятно, в Кале. Надо полагать, этот отвлекающий маневр придуман ради О'Коннелла? Кворри ласково посмотрел на Джона. – Но об этом официально не объявляли, не так ли? – Нет. И вы считаете эту кулуарную информацию и внезапную смерть сержанта О'Коннелла достаточно... подозрительным совпадением? – Все зависит от точки зрения, – сказал Кворри, испустив глубокий вздох. – Как по мне, то это чертовы неприятности. В комнату тихо вернулся слуга, неся шкатулку с сигарами в одной руке и подставку для трубок в другой. Время ужина подходило к концу, и любители покурить, чтобы улучшить пищеварение, в скором времени начнут приходить сюда из холла, и каждый будет требовать свою трубку и любимое кресло. Несколько секунд Грей сидел нахмурившись. – Почему вы... заподозрили... именно этого джентльмена? – Этого я тебе сказать не могу, – Кворри приподнял одно плечо, оставив неясным, умалчивал ли он от незнания или из служебной осторожности. – Ясно. Значит, мой брат может находиться во Франции, а может, и нет? Легкая улыбка искривила белый шрам на щеке Кворри. – Тебе лучше знать, Грей. Слуга снова вышел, чтобы принести еще несколько шкатулок с сигарами: некоторые завсегдатаи хранили свой личный курительный и нюхательный табак в клубе. Из столовой уже слышался скрип отодвигаемых стульев и послеобеденная болтовня. Грей наклонился вперед и приготовился встать. – Но вы, конечно же, наблюдали за ним… за О'Коннеллом. Кто-то же должен был пристально следить за ним в Лондоне. – О, да, – Кворри грубо встряхнулся, смахнув пепел с бриджей и одернув помятый жилет. – Хэл нашел человека. Очень осторожного, занимающего хорошее положение. Это лакей, нанятый другом семьи... а если быть точным – вашей семьи. – И этот друг... – Достопочтенный Джозеф Тревельян. Тяжело поднявшись на ноги, Кворри направился к выходу из курительной, оставив Грея позади, поскольку того пошатывало, причем, скорее, от избытка чувств, нежели от табачного дыма.
«ВСЕ ЭТО ПРОСТО УЖАСНО», – подумал Джон, следуя за Гарри к двери. Семьи Тревельяна и Грея были связаны между собой в течение пары последних столетий. В какой-то мере именно дружба Хэла с Джозефом Тревельяном и привела к его помолвке с Оливией. Они не были по-настоящему близки; их отношения, скорее, основывались на общих связях, клубах, политических интересах, чем на личной симпатии. И тем не менее, если Хэлу потребовался неприметный человек, чтобы следить за О'Коннеллом, то ему пришлось бы искать его за пределами армии: кто знает, какие заговоры мог плести О'Коннелл, как внутри полка, так и вне его? Итак, судя по всему, Хэл обратился к своему другу Тревельяну, и тот рекомендовал собственного лакея... А теперь жуткая ирония состояла в том, что он, Грей, просто обязан вмешаться в личную жизнь достопочтенного Джозефа. Около «Бифштекса» швейцар поймал для них наемный экипаж, и Кворри уже находился внутри, нетерпеливо подзывая Грея. – Поехали, поехали! Я умираю с голоду. Мы заглянем к Кеттрику, да? Там подают превосходные пироги с угрем. Хочу насладиться деликатесом, и, пожалуй, запить бочонком-другим крепкого портера [темное пиво с характерным винным привкусом, сильным ароматом солода и насыщенным вкусом, в котором одновременно присутствуют и сладость, и горечь – прим. пер.]. Не хочешь освежиться? Грей кивнул и положил шляпу рядом с собой, чтобы не помять ее. Кворри высунул голову из окна и что-то крикнул кучеру, затем втянул ее обратно и, вздохнув, снова расположился на замызганном мягком сиденье. – Итак, – продолжил Кворри, слегка повысив голос, чтобы Грей услышал его сквозь грохот и скрип кареты, – этот человек, лакей Тревельяна, – Бёрд, его зовут Джек Бёрд – он снял комнаты напротив жилья О'Коннелла и его потаскухи. На протяжении последних шести недель он ходил за сержантом по всему Лондону. Грей выглянул в окно: в течение нескольких дней погода держалась прекрасная, но уже вот-вот готова была испортиться. Вдалеке прогремел гром, и в воздухе, обдавшем прохладой лицо и освежившем легкие, лорд Джон почувствовал приближение дождя. – И что же говорит этот Бёрд о том, что произошло тогда, в ту ночь, когда был убит О'Коннелл? – Ничего. В карету ворвался порыв влажного ветра, и Кворри покрепче натянул парик на голову. – Он потерял О'Коннелла? Грубые черты лица Кворри скривились. – Нет, это мы потеряли Джека Бёрда. Его не видели и не слышали с той самой ночи, когда убили О'Коннелла. Экипаж замедлил свой ход, кучер причмокнул упряжке, и кони повернули на Стрэнд [центральная улица Лондона, которая соединяет районы Вестминстер (центр политической жизни) и Сити (центр деловой активности). Начинается на Трафальгарской площади и ведёт на восток параллельно течению Темзы в сторону Флит-стрит – прим. пер.]. Грей поправил на плечах плащ и взял шляпу, ожидая, когда карета остановится. – И тела нигде не нашли? – Нет. И скорее всего, это говорит о том, что О'Коннелл не просто стал участником драки. Грей потер лицо, щетина на подбородке шуршала под ладонями. Ему хотелось есть, да и рубашка после напряженного дня была не слишком свежей. Ощущение липнущей к телу ткани раздражало, и от этого он чувствовал себя неопрятным. – Тогда, скорее всего, это свидетельствует о том, что в произошедшем нет вины Скэнлона... Зачем бы он стал беспокоиться о Бёрде? Грей сомневался, радоваться ему на этот счет или нет. Он знал, что аптекарь в чем-то лгал ему... Но в то же время чувствовал симпатию к миссис О'Коннелл. Для нее было бы ужасно, если бы Скэнлона арестовали за убийство и повесили или сослали на каторгу... Или еще хуже, в этом деле ее так же могли обвинить в заговоре. Когда кони процокали мимо группки факельщиков, которые зажигали праздничные огни возле какого-то дома, противоположное сидение озарилось полосками света, чередовавшимися с тенью. Грей заметил, как Кворри передернул плечами, по-видимому, столь же раздраженный и, как и он сам. – Если бы Скэнлон заметил, что Бёрд следит за О'Коннеллом, то возможно, устранил бы с пути и Бёрда... но к чему суетиться и прятать тело? В драке легко можно убить, как одного человека, так и нескольких. И, Бог свидетель, частенько так и происходит. – А если это был кто-то другой, – медленно проговорил Грей, – кто-то, кто хотел устранить О'Коннелла: может, он запросил слишком много, а может, убийцы боялись, что сержант выдаст их?.. – Глава шпионской сети? Или, например, его агент. Может быть. Хотя, опять же... зачем скрывать тело, если он сделал с Бёрдом то же самое? Ответ лежал на поверхности. – Он не убивал Бёрда. Он перекупил его. – Черт, скорее всего. Как только я услышал о смерти О'Коннелла, то сразу же послал человека, чтобы тот обыскал дом, где жил сержант, но парень ничего не нашел. А Стаббс хорошенько осмотрел жилище вдовы, когда вы наносили ей визит... И ничегошеньки, – сказал он. – Никаких бумаг в доме не оказалось.
Когда Грей договаривался с вдовой О'Коннелла о выплате пенсии, он видел, как Стаббс всюду совал свой нос, но в тот момент не придал этому особого значения. И вправду, в комнате миссис О'Коннелл обстановка была спартанская: в ней совершенно отсутствовали книги и вообще какие-либо бумаги. – Что искали? Из тени донеслось похожее на медвежье рычание, которое могло быть, как ответом Кворри, так и урчанием его голодного желудка. – Не знаю точно, как это выглядит, – неохотно признался Кворри. – Но все же, это должно быть что-то, написанное на бумаге. – Тебе неизвестно… что это может быть? Или это мне не позволено знать? Кворри разглядывал Джона, медленно барабаня пальцами по сиденью. Потом пожал плечами, очевидно решив: будь проклята эта служебная тайна. – Незадолго до того, как мы вернулись из Франции, О'Коннелл повез заявки на боеприпасы в Кале. Он опоздал – все другие полки сдали документы за несколько дней до этого. Этот чертов дурак, клерк, оставил все бумаги просто валяться на столе, можешь в это поверить?! Разумеется, канцелярия была закрыта, но все же... Вернувшись с неторопливого обеда, клерк обнаружил, что дверь взломана, в столе рылись… а из конторы пропали документы – все до последнего листочка. – Никогда бы не поверил, что один человек смог бы унести такое количество бумаги, какое обычно хранится в подобных конторах, – полушутя сказал Грей. Кворри нетерпеливо махнул рукой. – Это канцелярская дыра, а не приличная контора. Там не было ничего важного... Кроме ежеквартальных заявок на оружие для каждого британского полка между Кале и Прагой!.. Поджав губы, Грей кивнул в знак согласия. Да, дело серьезное. Информация о передвижении и расположении войск сверхсекретна, но если станет известно, что эти сведения попали не в те руки, планы можно изменить. А вот заявки на боеприпасы для полка изменить невозможно, и все эти данные в совокупности могут привести к тому, что врагу станет известна не только численность каждого формирования, но и то, каким вооружением оно обладает, вплоть до последнего пистолета. – Даже если и так, – возразил он, – это должно быть огромное количество бумаги – не из разряда того, что человек может легко распихать по карманам. – Да, чтобы все это вынести, потребовалось бы нечто вроде большого рюкзака или парусинового мешка. И кому-то это все-таки удалось. Разумеется, тут же подняли тревогу и организовали поиски, но Кале – густонаселенный средневековый городок, и потому ничего так и не нашли. – Между тем О'Коннелл исчез – как и следовало ожидать. Ему дали отпуск на три дня после того, как он привез заявки. Мы охотились за ним и на второй день нашли: выглядел он так, будто глаз не сомкнул все это время, и от него несло выпивкой. – Впрочем, как всегда. – Да уж. Но так же может выглядеть и человек, который пару суток находился в съемной комнате, переписывая большое количество документов и умело превращая их в нечто маленькое и более транспортабельное... А перед уходом выбросил заявки в огонь. – Их так и не нашли? Оригиналы? – Нет. Мы тщательно следили за О'Коннеллом – после этого он просто не смог бы передать информацию кому бы то ни было... И мы считаем маловероятным, что он успел сделать это до того, как мы его нашли. – Потому что теперь он мертв... И потому что Джек Бёрд исчез. – Rem acu tetigisti, – ответил Кворри, затем фыркнул, почти гордясь собой. Грей невольно улыбнулся. Латинское «Попал иглою» означало: «Ты попал в точку». Вероятно, это единственное, что Кворри помнил из латыни со школьных лет, помимо «cave canem» [лат. «берегись собаки», (употребляется и как предостережение вообще). Мозаичная надпись в Помпеях. Петроний, «Сатирикон», 29: «Я так отшатнулся, что едва не переломал себе ноги, упав навзничь: налево от входа, около каморки привратника на стене была нарисована огромная цепная собака, а сверху было написано уставными буквами: «cave canem»» - прим. пер.]. – О'Коннелл был единственным подозреваемым? – Нет, черт побери. В этом-то и проблема. Не могли же мы просто арестовать О'Коннелла и выбить из него правду, не имея других доказательств, кроме того, что он заходил в контору. Еще человек шесть, по крайней мере, – и все из разных полков, черт побери! – тоже в это время находились там. – Ясно. Значит, теперь в других полках по-тихому разыскивают свою потенциальную паршивую овцу? – Так и есть. С другой стороны, – рассудительно добавил Кворри, – другие пять все еще живы. Это о чем-то говорит, а? Карета остановилась, и в окно влетели запахи и звуки таверны Кеттрика «Ил-энд-Пай Хаус» [сеть пирожковых «Eel & Pye House» («Угри и Пироги») существует в Лондоне и по сей день – прим. пер.]: смех и непринужденная болтовня, шкварчанье мяса на углях и стук деревянных тарелок и форм для выпечки. А солоноватый аромат заливных угрей, пива и рассыпчатых пирогов просто обволакивал – такой теплый и уютный, приправленный долькой хмельного веселья. – Ты знаешь точно, как убили О'Коннелла? Кто-нибудь из полка видел тело? – внезапно спросил Грей, когда Кворри с трудом вылезал из кареты на мостовую. – Нет, – ответил Кворри, не оглядываясь, но решительно направляясь прямо к двери. – Ты пойдешь и осмотришь труп завтра, прежде чем этого мерзавца похоронят.
ГРЕЙ ПОДОЖДАЛ, ПОКА ПЕРЕД НИМИ не поставили пироги, и только потом принялся спорить с заявлением Кворри о том, почему это именно его, Грея, нужно немедленно освободить от выполнения других обязанностей, чтобы продолжить расследование деятельности и смерти сержанта Тимоти О'Коннелла. – Почему я? – удивился Грей. – Безусловно, это достаточно серьезное дело, чтобы заслужить внимания старшего по званию офицера... Такого как ты, Гарри, – отметил он, – или, возможно, Бернарда. Набив полный рот пирогом с угрем, Кворри закрыл глаза в мимолетном блаженстве и принялся медленно жевать, затем проглотил и нехотя открыл глаза. – Бернарда – ха-ха. Очень смешно, – Гарри смахнул крошки с груди. – Что касается меня... При нормальных обстоятельствах это и должен быть я. Но дело в том… В общем, я тоже находился в Кале, когда украли заявки. Так что это мог быть и я. Я, конечно, не делал этого, но мог бы. – Никто в здравом уме не будет подозревать тебя, Гарри, верно? – Думаешь, в Военном Министерстве все обладают здравым смыслом, да? – Кворри цинично поднял одну бровь и одновременно ложку. – Я понимаю твою точку зрения. Но все равно… – Креншоу был в отпуске у себя дома, – Кворри назвал одного из капитанов полка. – Должен был находиться в Англии, но кто докажет, что он не вернулся обратно в Кале? – А капитан Уилмот? Не могли же все быть в отпуске! – О, Уилмот находился в лагере, где и должен быть, как положено, и он вне подозрений. Вот только в минувший понедельник у него случился какой-то приступ в клубе. Удар, как говорит полковой врач. Он не может ходить, не говорит и не видит людей, – Кворри резко указал ложкой на грудь Грея. – Так что это будешь ты. Грей открыл было рот, но вместо того чтобы и дальше пытаться убеждать Кворри, он, не найдя уважительных аргументов, сдался и, откусив пирог, уныло принялся жевать. Судьба снова сыграла с ним шутку: по иронии, скандал, из-за которого его с позором сослали в Ардсмуир, теперь поставил его вне подозрений как единственного действующего старшего офицера полка, который, возможно, не имел никакого отношения к исчезновению заявок в Кале. Правда, на момент исчезновения он уже вернулся из своего шотландского изгнания… и, скорей всего, находился в Лондоне, вот только к полку он официально присоединился только месяц назад. Гарри гениально умел избегать неприятных поручений, но в нынешней ситуации Грей вынужден был признать, что тут его друг не виноват. У Кеттрика, как обычно, было многолюдно, но им удалось найти скамеечку в укромном уголке, а их мундиры держали других посетителей на безопасном расстоянии. Стук ложек и форм для выпечки, грохот и скрежет отодвигаемых скамей и хриплые разговоры, рикошетом отдававшиеся от низких деревянных стропил, обеспечивали более чем достаточное прикрытие для приватной беседы. Тем не менее, Грей наклонился ближе и понизил голос. – Корнуэльский джентльмен, о котором мы говорили раньше, знает, что его слуга не выходит на связь с внешним миром? – с осторожностью спросил Грей. Кворри кивнул, усердно пережевывая пирог. Потом кашлянул, чтобы немного прочистить горло от выпечки, и сделал из высокой кружки большой глоток крепкого портера. – О, да. Мы думали, интересующий нас слуга мог напугаться того, что случилось с сержантом… В таком случае, для него было бы естественно удрать назад... в дом, где он служил. Глядя на Грея, Кворри подвигал бровями, намекая, что он, разумеется, понимает необходимость соблюдать осторожность… Неужели Грей думает, что он не догадался? – Я отправил Стаббса туда расспросить… и никаких его признаков. Наш корнуэльский друг беспокоится. Грей кивнул, и разговор временно приостановился: оба сосредоточились на еде. Грей кусочком корочки вычистил свою пустую миску, не желая оставлять ни капли пряного бульона, в то время как Кворри, покончив с двумя пирогами и тремя пинтами, добродушно рыгнул и решил возобновить беседу в более светском ключе. – Кстати о корнуэльцах: ты что-нибудь предпринял для разоблачения своего предполагаемого свояка? Договорился уже о совместном визите в бордель? – Он сказал, что не ходит по борделям, – резко ответил Грей, невольно вспомнив о проблемах, связанных с браком кузины. Господи, мало ему шпионов и подозреваемых в убийстве? – И ты позволишь ему жениться на твоей кузине? – густые брови Кворри опустились. – Откуда ты знаешь, что он не импотент или не содомит, не говоря уже о том, что заразен? – Я более чем уверен, – ответил лорд Джон, подавляя внезапное безумное желание отметить, что, в конце концов, это не достопочтенный мистер Тревельян заглядывался на него возле горшка. Ранее сегодня днем он обратился к Тревельяну с приглашением на ужин с различными сладострастными «развлечениями», предложив таким образом проститься с холостяцкой жизнью. Тот с искренней благодарностью согласился отужинать, но заявил, что обещал своей матушке на ее смертном одре не иметь никаких дел с проститутками. Косматые брови Кворри взлетели вверх. – Какая мать говорит о шлюхах на смертном ложе? Твоя такого точно не стала бы делать, не так ли? – Понятия не имею, – ответил Грей. – Такой ситуации, к счастью, не возникало. Но предполагаю, – Джон попытался сменить тему, – наверняка есть мужчины, которые не ищут столь приятного времяпрепровождения... Кворри посмотрел на него с ехидным сомнением. – Чертовски мало, – произнес он. – И Тревельян не один из них. – Ты, кажется, уверен в том, что говоришь, – сказал слегка задетый Грей. – Так и есть, – Кворри откинулся, довольный собой. – Я немного поспрашивал, тут и там… Нет-нет, не беспокойся, я был предельно осторожен. Тревельян посещает дом терпимости на Мичем-стрит. Хороший вкус – сам там бывал. – Да? – Грей отодвинул в сторону пустую чашку и с любопытством поднял бровь. – Интересно, почему он не захотел пойти со мной? – Возможно, побоялся, что ты разболтаешь Оливии и тем самым разочаруешь девушку, – Кворри приподнял мощное плечо, будто отметая возможные мотивы Тревельяна. – Как бы то ни было… Почему бы не пойти туда и не поговорить со шлюхами? Парень, с которым я разговаривал, сообщил, что видел Тревельяна в заведении, по крайней мере, раза два за месяц… велики шансы, что с какой бы девочкой он в последний раз ни был, кто-то может подтвердить: есть у него сифилис или нет. – Да, наверное, – медленно произнес Грей. Кворри принял его слова за абсолютное и немедленное согласие и, допив остатки последней пинты, тихонько рыгнул, поставив кружку на стол. – Отлично. Значит, послезавтра и пойдем. – Послезавтра? – Завтра я должен быть на ужине в доме моего брата – невестка принимает лорда Уорплесдона. – Тушеного, вареного или с запеченной en croûte? [фр. – корочка – при. пер.] Кворри загоготал, от напряженного веселья его и без того уже румяное лицо еще сильнее побагровело. – О, хорошо сказано, Джонни! Я передам Аманде… Кстати, пришло на ум: попросить ее пригласить и тебя? Ты же знаешь, она к тебе неравнодушна. – Нет, нет, – быстро ответил Грей. И он, в свою очередь, любил невестку Кворри леди Джоффри, но слишком хорошо понимал, что та относилась к нему не просто как к другу, а как к жертве – потенциальному мужу для одной из своих бесчисленных сестер и кузин. – Завтра я занят. А тот бордель, что ты обнаружил… – Ну, куй железо, пока горячо, я согласен, – перебил Гарри, отодвигая скамью. – Но сегодня вечером тебе нужно отдохнуть, если собираешься посмотреть на труп завтра утром. Кроме того, – добавил он, накидывая на плечи плащ, – после пирога с угрем я не самый лучший любовник. Я пердю.
Иллюстрация к главе: Томас Гейнсборо. Портрет Джонатана Баттола ("Мальчик в голубом").
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Грей сидел в своей спальне, небритый, в наброшенном на ночную рубашку халате и тапочках, и пил чай. Он размышлял о том, насколько надежны будут преимущества, которые даст ему надетый мундир, и перевесят ли возможные последствия, как светские, так и портновские, если он отправится в нем в лондонские трущобы осматривать трехдневной давности труп. Эти раздумья прервал новый ординарец – рядовой Адамс, который открыл дверь спальни и, не соблюдая формальностей, вошел. – Посетитель, милорд, – сообщил Адамс и встал по стойке смирно. Как и всегда в начале дня не в самой своей лучшей форме, Грей раздраженно проглотил чай и кивнул, подтверждая, что сообщение услышано. Адамс, не привыкший, как к Грею, так и к службе личного ординарца, принял это за разрешение и отошел в сторону, жестом приглашая того самого посетителя в комнату. – Вы кто? – Грей с изумлением смотрел на появившегося молодого человека. – Том Бёрд, милорд, – ответил тот и почтительно поклонился, держа шляпу в руке. Невысокий и коренастый, с головой круглой, словно пушечное ядро, он был достаточно молод, и на его белых круглых щеках, как и на вздернутом носу, рассыпались веснушки. Несмотря на очевидную юность, он излучал необычайную решительность. – Бёрд. Бёрд. О, Бёрд! – вялая умственная деятельность лорда Джона начала просыпаться. Том Бёрд. Должно быть, этот молодой человек имеет какое-то отношение к исчезнувшему Джеку Бёрду. – Почему вы… О, наверное, вас прислал мистер Тревельян? – Да, милорд. Полковник Кворри вчера вечером отправил ему записку, сообщая о том, что вы собираетесь изучать вопрос о... э-э... кхм, – юноша кашлянул и демонстративно перевел взгляд на Адамса, который взял в руки кисточку для бритья и, усердно двигая ею туда-сюда в кружке с мылом, взбивал обильную пену. – Мистер Тревельян сказал, что я должен прийти и помочь во всем, что может понадобиться Вашей Светлости. – Да? Ясно. Весьма любезно с его стороны, – Грея позабавило внешнее достоинство Бёрда, и благоприятно впечатлила его осторожность. – Какие обязанности вы обычно выполняли в доме мистера Тревельяна, Том? – Лакея, сэр. Подняв подбородок, Бёрд стоял настолько прямо, насколько мог, пытаясь выглядеть на лишний дюйм выше. Лакеев обычно нанимали не только из-за мастерства, но также ради внешнего вида, и, как правило, высокого роста и хорошо сложенных. Бёрд же был примерно одного роста с Греем. Потирая верхнюю губу, Грей убрал чашку в сторону и взглянул на Адамса, который поставил кружку с мылом и теперь держал бритву в одной руке, а ремень для правки бритв – в другой, по-видимому, совершенно не понимая, как эффективно использовать оба предмета разом. – Скажите мне, Бёрд, имеется ли у вас опыт службы камердинером? – Нет, милорд… Но я могу побрить мужчину. Том Бёрд усердно избегал смотреть на Адамса, который, нахмурившись, отбросил в сторону ремень и проверял остроту бритвы о край подошвы своего сапога. – Значит, можете, да? – Да, милорд. Мой отец – цирюльник, и для изготовления помазков, мальчишками, мы сбривали щетину с ошпаренных шкур свиней, которых он покупал. Так мы практиковались. – Хм. Грей поглядел на себя в зеркало над комодом. Его борода была лишь на пару тонов темнее, чем светлые волосы на голове, но уже сильно отросла, и в утреннем свете густая щетина на челюсти поблескивала, будто пшеничная солома. Нет, действительно: бритья не избежать. – Ладно, – смирился он. – Адамс… отдайте бритву Тому, пожалуйста. А сами пойдите и почистите мою самую старую форму. И скажите кучеру, что он мне скоро понадобится. Мы с мистером Бёрдом собираемся посмотреть на труп.
НОЧЬ В ВОДАХ ПАДДЛ ДОКА и два дня в сарае на Боу-стрит отнюдь не улучшили внешность Тимоти О'Коннелла, которая и так никогда не была его сильной стороной. При этом он, по крайней мере, все еще оставался узнаваемым… Больше, чем можно сказать о джентльмене, лежавшем на куске холста около стены, который, по всей видимости, повесился. – Переверните его, пожалуйста, – быстро велел Грей, прикрывая нижнюю часть лица носовым платком, пропитанным маслом грушанки [благодаря своему разнообразному химическому составу, грушанка является природным антисептиком и обладает множеством лечебных свойств – прим. пер.]. Двое заключенных, которым поручили сопровождать его в этот импровизированный морг, всем своим видом выказывали протест. Ведь им уже пришлось вынуть О'Коннелла из дешевого гроба и снять с трупа саван, чтобы Грей смог осмотреть его, но резкое слово констебля заставило их действовать, хоть и с неохотой. Во всяком случае, покойника наскоро помыли, и поэтому следы его последней битвы были явственно видны, даже притом, что тело раздуло, а у кожи в значительной степени изменился цвет. Крепче прижимая носовой платок к лицу, Грей наклонился, чтобы поближе осмотреть ушибы на спине, и подозвал Тома Бёрда, который стоял, прижавшись к стене сарая, бледный до такой степени, что веснушки темными пятнами четко выделялись на его лице. – Видите это? – Грей указал на черные отметины на спине и ягодицах трупа. – Думаю, его пинали и топтали. – Да, сэр? – еле слышно спросил Бёрд. – Да. Видите, кожа полностью изменила свой цвет на дорсальной части? Бёрд бросил на лорда Джона взгляд, указывающий, что он вообще ничего не понимает, включая причину своего собственного существования. – На его спине, – поправился Грей. – Dorsum – по-латински «спина». – О, да, – ответил Бёрд теперь с осмысленным взглядом. – Я отчетливо это вижу, милорд. – Это означает, что после смерти он некоторое время пролежал на спине. Я видел людей, принесенных с поля боя для погребения: те части, на которых они лежали, всегда меняют цвет подобным образом. На вид слегка больной Бёрд кивнул. – Но ведь вы нашли его лицом в воде, правильно? – Грей повернулся к констеблю. – Да, милорд. И коронеры видели его, – добавил мужчина угодливо. – Насильственная смерть. – Совершенно верно, – сказал Грей. – Спереди на теле нет тяжелых ран, которые, могли бы вызвать смерть. И я не вижу такой раны здесь, а вы, Бёрд? Его не зарезали, не застрелили и не душили веревкой... Бёрд слегка покачнулся, но спохватился, и было слышно, как он прошептал: «...может, в голову?» – Возможно. Вот, возьмите. Грей сунул носовой платок в липкую руку Бёрда, затем повернулся и, задержав дыхание, осторожно начал ощупывать голову О'Коннелла. Он удивился, увидев, что была предпринята неуклюжая попытка привести в порядок волосы покойника: их, как положено, заплели в солдатскую косичку и обернули затем вокруг вкладки из овечьей шерсти, перевязав кожаным шнурком. Хотя, кто бы это ни сделал, ему явно не хватило рисовой пудры для последнего штриха. Кто-то позаботился о том, чтобы тело выглядело прилично… «И это не миссис О'Коннелл, – подумал он, – а кто-то другой». Кожа на голове покойника потеряла свою упругость и неприятно сдвинулась под ощупывающими пальцами лорда Джона. Можно было различить шишки, предположительно, появившиеся от пинков и ударов... Да, вот. И вот. В двух местах кости черепа противно вдавились внутрь, отчего кончики пальцев Грея немного увлажнились от слизи. Когда Грей отдернул руку, Бёрд слегка поперхнулся и, все еще прижимая носовой платок, шатаясь, вышел на улицу. – Он был в мундире, когда его нашли? – спросил Грей констебля. Лишенный своего носового платка, он брезгливо вытер пальцы о саван и кивком головы разрешил вернуть труп на его прежнее место. – Нет, сэр, – констебль покачал головой. – В одной только рубахе. Мы по волосам поняли, что он один из ваших, и немного порасспросив в округе, нашли того, кто знал его имя и полк. Грей навострил уши. – Хотите сказать, что сержанта знали в том районе, где его нашли? Констебль нахмурился. – Полагаю, да, – сказал он, почесав подбородок, как будто это помогало размышлять. – Дайте-ка подумать... Да, сэр, уверен, что так. Когда мы вытащили его из воды и поняли, что он военный, я пошел в «Дуб и Устрицу», чтобы расспросить – это ближайшее место, куда заходят выпить в основном солдаты. Мы привели оттуда кое-кого из людей, чтобы они взглянули на покойника. И насколько я помню, его опознала буфетчица из «Устрицы». Тело уже перевернули, и один из заключенных, плотно сжав губы из-за вони, начал снова натягивать саван, но Грей жестом остановил его. Хмуро склонившись над гробом, он увидел на лбу О'Коннелла след. Это действительно был отпечаток каблука, отчетливо вдавленный в мертвенно бледную плоть. Грей даже мог сосчитать шляпки от гвоздей. Он кивнул сам себе и выпрямился. Тело перетаскивали, это очевидно. Но откуда? Если сержант был убит в драке, как показывали улики, то возможно, существует рапорт о подобном происшествии. – Могу я поговорить с вашим начальником, сэр? – Это констебль Магрудер, сэр… Позади дома, комната слева. Вы закончили с трупом, сэр? – он уже махнул рукой двум угрюмых арестантам, чтобы они завернули О'Коннелла и забили крышку гроба. – О... Да. Полагаю, да. Задумавшись, Грей остановился. Нужно ли формально попрощаться с товарищем по оружию? Однако, казалось, в этом пустом и опухшем лице не было ничего, что взывало бы к такому жесту, а уж констеблю и подавно все равно… В конце концов, Джон слегка кивнул убитому, дал констеблю шиллинг за беспокойство и ушел.
КОНСТЕБЛЬ МАГРУДЕР оказался маленьким, похожим на лисицу человечком с прищуренными глазками, которые постоянно метались от двери к столу и обратно, чтобы ничего не ускользнуло от его внимания. В некоторой степени Грея это воодушевило: он надеялся, что ничто в тот день на Боу-стрит действительно не укрылось от констебля и сыщиков, находящихся под его руководством. Констебль догадался о цели визита Грея, который, в свою очередь, заметил настороженность, таящуюся в глубине его прищуренных глаз – как и быстрый взгляд в сторону помещений магистрата, располагавшихся по соседству. Было очевидно: Магрудер опасался, что Грей мог пойти к судье, сэру Джону Филдингу, и всего, что за этим последует. Самого сэра Джона Грей не знал, но абсолютно не сомневался, что его мать с ним знакома. Однако в данный момент не было никакой необходимости привлекать судью к этому делу. Понимая, о чем думал Магрудер, Грей приложил все усилия, чтобы выглядеть непринужденным и любезным, скромно выразив благодарность за неоценимую помощь констебля. – Благодарю вас, сэр, за ваше доброе расположение. Мне неловко и далее испытывать ваше великодушие… но если бы я мог задать всего пару вопросов? – О, да, сэр. Магрудер продолжал смотреть настороженно, но немного расслабился, довольный, что Грей не собирался просить его провести отнимающее много времени и, вероятно, бесполезное расследование. – Я так понимаю, сержант О'Коннелл, скорее всего, был убит в субботу ночью. Известно ли вам о каких-либо беспорядках, произошедших в окрестностях в ту ночь? Лицо Магрудера дернулось. – О беспорядках, майор? Да весь город пребывает в беспорядках с наступлением ночи, сэр. Людей грабят, кошельки срезают, на улицах драки и погромы, ссоры между шлюхами и их клиентами, кражи со взломом, воровство, потасовки в кабаках, злонамеренное хулиганство, поджоги, конокрадство, нападения на дома, беспорядочное насилие... – Да, понимаю. Однако, мы точно знаем, что сержанта О'Коннелла не поджигали. И уж тем более никто не принял его за «ночную бабочку», – Грей улыбнулся, чтобы фраза не прозвучала как сарказм. – Видите ли, я всего лишь стремлюсь сократить количество версий, сэр, – он беспомощно развел руками. – Это мой долг, понимаете? – О, да. Магрудер не был лишен чувства юмора, отразившегося в его узких глазках и смягчившего резкие черты лица. Он бросил взгляд сначала на бумаги на своем столе, потом на коридор, в глубине которого эхом разносились выкрики и грохот, издаваемые заключенными, затем снова посмотрел на Грея. – Мне нужно поговорить с констеблем, дежурившим той ночью, полистать отчеты. Если найду что-нибудь, что может оказаться полезным для вашего расследования, майор, я пришлю записку, хорошо? – Буду очень признателен, сэр. Грей быстро поднялся, и, выразив взаимное уважение, мужчины расстались. Все еще бледный Том Бёрд сидел на тротуаре, но чувствовал себя уже гораздо лучше. Он вскочил на ноги, когда Грей кивнул ему, и пошел следом. «Раскопает ли Магрудер что-нибудь полезное?» – думал Грей. Версий вырисовывалось много. Например, констебль считал, что это ограбление. Возможно... Но, прекрасно зная буйный темперамент О'Коннелла, Грей не был склонен думать, что банда грабителей выбрала его наугад… Остричь овцу гораздо легче, однозначно. Но что, если О'Коннелл успел встретиться со своим с заказчиком… «Если таковой имеется», – напомнил себе Грей… И, передав тому документы, получил вознаграждение? Грей подумал, что, вероятно, заказчик и убил О'Коннелла, чтобы вернуть свои деньги или заставить его замолчать… Но в таком случае, почему он просто сразу не убил О'Коннелла и не забрал у него документы? Хорошо... А если О'Коннелл был достаточно мудр и не принес документы с собой, и заказчик понял это. Тогда он, по-видимому, позаботился о том, чтобы заполучить товар прежде, чем предпринять любые последующие шаги для избавления от связного. С другой стороны, если кто-то еще обнаружил, что О'Коннелл обладает денежной суммой, то, вероятно, его убили в процессе ограбления, которое не имело никакого отношения к украденным заявкам. Но количество нанесенных телу повреждений наводило на мысль, что тот, кто сделал это, хотел быть уверенным: О'Коннелл точно умер. Случайным грабителям было бы все равно: они ударили бы сержанта по голове и скрылись, абсолютно не переживая, жив он или мертв. Заказчик бы действовал наверняка. Но опять же… Стал бы он нанимать для такого дела сообщников? Ведь очевидно: О'Коннелл столкнулся больше чем с одним нападавшим… и, судя по состоянию его рук, им тоже сильно от него досталось. – А вы что думаете, Том? – спросил Грей, больше желая внести ясность в свои мысли, нежели услышать мнение Бёрда. – Если беспокоиться о секретности, то было бы более разумно использовать оружие? Ведь, скорее всего, избивать человека до смерти – дело шумное, которое привлечет нежелательное внимание, разве не так? – Да, милорд. Думаю, что так. Хотя, если дело касается... – Да? – Грей оглянулся на Бёрда, слегка ускорившего свой шаг, чтобы поравняться с ним. – Ну, это только… Понимаете, я не… В смысле, я не видел, как человека избивают до смерти. Но когда вы хотите убить свинью, то получите ужасно много визга, если делать все неправильно. – Делать неправильно? – Да, милорд. Если делать все правильно, то достаточно только одного хорошего удара. Свинья не знает, что ее убьют, и поэтому нет никакого шума и в помине. Получается, что человек, который не знает, как это сделать или недостаточно силен… – лицо Бёрда сморщилось при мысли от такой некомпетентности. – Шум разбудит даже мертвого. Через дорогу от заведения моего отца есть мясная лавка, – продолжал он объяснять. – Я много раз видел, как убивают свиней. – Очень хорошее замечание, Том, – медленно произнес Грей. – Если его собирались ограбить или просто убить, то это можно было сделать с гораздо меньшей суетой. Следовательно, все что случилось с Тимом О'Коннеллом, вероятно, лишь несчастный случай в драке или уличной потасовке, или... И все же тело перетащили через некоторое время после смерти. Зачем? Его размышления прервал шум бурной перепалки в проулке, который вел к задней части тюрьмы. – Что ты делаешь здесь, ты, ирландская шлюха? – У меня есть право быть здесь… В отличие от тебя, грязная воровка! – Стерва! – Сука! Направившись в сторону ссоры в переулок, Грей увидел на проезжей части окруженный людьми заколоченный гроб Тимоти О'Коннелла. В центре толпы стояла закутанная в черную шаль беременная миссис О'Коннелл лицом к лицу с другой, точно так же одетой женщиной. Лорд Джон заметил, что дамы были не одни – аптекарь Скэнлон вместе с очень высоким и худым ирландцем безуспешно пытались убедить миссис О'Коннелл отойти от ее соперницы, которая также привела подкрепление в лице маленького толстого священника в высоком жестком воротнике и выцветшем сюртуке. Казалось, этот обмен любезностями его, скорее, потешал, нежели тревожил. В переулке, позади обеих женщин, толпились множество людей – скорее всего, скорбящие, которые пришли помочь с похоронами сержанта О'Коннелла. – Забирай своих противных друзей, и убирайтесь все вместе! Он был моим мужем, а не твоим! – Ох, и хорошей же женой ты была, я уверена! Даже не позаботилась, чтобы прийти и смыть грязь с лица, когда его вытащили из канавы! Это я обрядила его, как положено, мне, значит, и хоронить его, большое спасибо! Жена! Ха! Том Бёрд с открытым от удивления ртом стоял под карнизом сарая и наблюдал. Затем обратил широко открытые глаза на Грея. – А за гроб заплатила я… Думаешь, я позволю тебе забрать его? Как пить дать, ты сдашь тело в лавку живодера, а ящик продашь, жадина! Забрала мужика от жены, так, значит, можешь высосать и мозги из его костей… – Заткни глотку! – Заткни свою! – проревела вдова О'Коннелла и яростно замахнулась на соперницу, но та ловко увернулась. Увидев, что все люди, пришедшие на похороны, заволновались, Грей протиснулся между женщинами. – Мадам, – начал он, решительно схватив за руку миссис О'Коннелл. – Вы должны… – его прервал быстрый удар локтем в живот, который застал его врасплох. Лорд Джон чуть отшатнулся и нечаянно наступил высокому ирландцу на палец. Тот запрыгал на одной ноге, выкрикивая грязные ругательства, видимо, по-ирландски (на французский этот язык не походил). Его ругательства быстро стали частью тех богохульств, которые принялись выкрикивать обе леди… «Если их можно так назвать», – мрачно думал Грей, слушая бессвязный поток оскорблений. Словно пистолетный выстрел, прозвенела пощечина, и затем в переулке раздался пронзительный визг – царапаясь и пинаясь, женщины сцепились друг с другом. Грей схватил за рукав соперницу миссис О`Коннел, но та вырвалась из его хватки, и лорд Джон сильно ударился о стену. Кто-то поставил ему подножку, и, упав, он прокатился и ударился о сарай, прежде чем смог встать на ноги. Пытаясь восстановить равновесие, Грей покачнулся, затем вскочил на ноги и выхватил свою шпагу резкой дугой, отчего металл издал тонкий певучий звук, который врезался в бедлам в переулке, словно нож в масло, разъединив дерущихся и заставив женщин отпрянуть друг от друга. В образовавшейся тишине Грей решительно шагнул между двумя женщинами и грозно посмотрел на каждую поочередно. Уверенный, что, по крайней мере, на мгновение остановил драку, он повернулся к незнакомке. На солидной даме с вьющимися темными волосами была широкополая шляпа, которая скрывала лицо, но не ее до крайней степени воинственное состояние. – Могу я узнать ваше имя, мадам? И зачем вы здесь? – Она первоклассная потаскуха, что еще? – раздался из-за спины хриплый от презрения голос миссис О'Коннелл, хоть она себя и контролировала. Движением своей шпаги Грей заставил замолчать незнакомку и бросил полный раздражения взгляд через плечо. – Я спросил саму леди… Пожалуйста, миссис О'Коннелл. – Теперь это миссис Скэнлон… с вашего позволения, милорд, – голос аптекаря был более чем вежлив, но в нем звучало и самодовольство. – Прошу прощения? – захваченный врасплох, Грей развернулся лицом к Скэнлону и вдове. Очевидно, ее соперница была так же сильно потрясена, поскольку, кроме громкого «Что?», она ничего не произнесла. Скэнлон держал Франсин О'Коннелл за руку и, чуть сильнее сжав ее, поклонился Грею. – Имею честь представить вам мою жену, сэр, – сказал он серьезно. – Мы поженились вчера вечером по особому разрешению – отец Дойл оказал нам честь, – кивком головы он указал на высокого ирландца, который, не спуская настороженного взгляда с кончика шпаги Грея, тоже кивнул. – Что, не могла подождать, пока бедный старина Тим не остыл, да? И кто здесь шлюха, хотела бы я знать, ты, со своим разбухшим пузом, как надутая жаба! – Я – замужняя женщина… Дважды замужняя! А у тебя ни имени нет, ни стыда… – Ну же, Фрэнси, Фрэнси... – Скэнлон обнял свою разгневанную супругу, пытаясь оттащить ее силой. – Успокойся, любимая, не переживай. Ты же не хочешь нанести вред малышу, правда? Вспомнив о своем деликатном положении, Франсин перестала сопротивляться, хотя и продолжала шумно пыхтеть из-под шляпы, почти как бык, который гнался в поле за злоумышленниками и хотел убедиться, что они в его власти. Грей повернулся к незнакомке как раз в тот момент, когда она снова открыла рот, и решительно уперся кончиком шпаги в центр ее груди, тем самым прервав новые попытки упреков и вызвав вместо этого короткое и испуганное: «ик!» – Кто вы, черт подери? – потеряв терпение, потребовал ответа лорд Джон. – Ифигения Стокс, – ответила та с негодованием. – Как вы смеете столь нагло покушаться на мою личность? – и отступила на шаг, шлепнув по оружию рукой, врожденную ширину и красноту которой, не могла скрыть даже одетая на нее черная замшевая перчатка. – А вы кто? – Грей повернулся к маленькому священнику, который спрятавшись за бочкой, с безопасного расстояния спокойно наслаждался шоу. – Я? – церковник удивился, но почтительно поклонился. – Преподобный Кобб, сэр, викарий из Сент-Джайлса [Англиканская церковь Сент-Джайлс (церковь святого Эгидия в Полях) в Лондоне – прим. пер.]. Меня попросили от имени мисс Стокс, которая, как я понимаю, лично дружила с умершим, прийти на похороны и отпеть покойного мистера О'Коннелла. – Вы, что? Чертов протестант? Франсин О'Коннелл-Скэнлон стояла прямо и дрожала от вновь вспыхнувшего возмущения. Отец Кобб следил за ней настороженно, но, казалось, чувствовал себя в своем убежище достаточно безопасно, ибо поклонился ей вежливо. – Погребение состоится на кладбище Сент-Джайлса, мэм… Если вы и ваш муж захотите присутствовать. Тут весь ирландский контингент устремился вперед, явно намереваясь захватить гроб и унести его силой. Совершенно не испугавшись, эскорт мисс Стокс также принялся рьяно выдвигаться на передний план, некоторые из джентльменов повыдирали доски из покосившегося забора, чтобы те могли послужить импровизированными дубинками. Мисс Стокс воодушевляла свои войска выкриками типа «католическая шлюха!», в то время как мистер Скэнлон, похоже, оказался между двух огней: одновременно вытаскивая свою жену из драки, он грозил свободным кулаком в сторону протестантов и выкрикивал различные ирландские проклятия. Видя, что этот чертов разгул разгорается вновь, Грей, запрыгнул на крышку гроба и стал угрожающе размахивать шпагой из стороны в сторону, отгоняя всех приближающихся. – Том! – прокричал он. – Бегите за констеблями! Но, судя по всему, не дожидаясь команды, Том ушел за подкреплением еще в начале драки: едва слово «констебли» вылетело из уст Грея, как послышался звук бегущих по улице ног. Констебль Магрудер и пара его человек, ворвались в переулок с дубинками и пистолетами наготове, а следом за ними – запыхавшийся Том Бёрд. Увидев прибывшую вооруженную власть, враждующие стороны похоронной процессии мгновенно отпрянули друг от друга, ножи исчезли, как по волшебству, а доски с деланной небрежностью упали на землю. – Какие-то проблемы, майор? – спросил констебль Магрудер и явно развеселился, когда бросил взгляд сначала на двух конкурирующих вдов, а затем на Грея и его сомнительный насест. – Нет, сэр... благодарю вас, – задыхаясь, вежливо ответил Грей. Он переместил свой вес и почувствовал, как зловеще заскрипели дешевые гробовые доски, и пот заструился по позвоночнику. – Но не могли бы вы хотя бы ненадолго здесь задержаться? Грей глубоко вздохнул и осторожно шагнул вниз со своего возвышения. Он поскользнулся на луже, и теперь зад на его бриджах стал мокрым, а под правой рукой ощущалась дыра – там, где разошелся шов рукава. Проклятье, теперь что?
Лорд Джон склонялся к простому Соломонову решению: просто присудить по половине Тима О'Коннелла каждой женщине, но отклонил эту идею, как из-за времени, которое для этого потребуется, так и потому, что его шпага была абсолютно непригодна для такого деления. Но Грей поклялся, что если вдовы будут и дальше создавать проблемы, то он немедленно отправит Тома к мяснику за огромным тесаком. Вздохнув, Джон вложил в ножны шпагу и потер указательным пальцем между бровей. – Миссис… Скэнлон. – Да? Отеки на ее лице отчасти сошли, и теперь ее похожие на алмазы глаза сузились от подозрения и гнева. – Два дня назад во время моего визита к вам, вы отвергли помощь, преподнесенную товарищами вашего мужа по оружию, на том основании, что, как вы полагаете, ваш муж должен гореть в аду, и вы не хотели тратить впустую деньги на мессу и свечи. Разве не так? – Так, – неохотно подтвердила она. – Но… – Вот и хорошо. Если вы считаете, что сейчас он находится в преисподней, – отметил Грей, – то это, несомненно, навсегда. Факт захоронения его тела в каком-то конкретном месте или с католическим ритуалом уже не изменит его несчастливую судьбу. – Позвольте, мы не можем знать наверняка, попала ли душа грешника в ад, – возразил пастор, внезапно поняв, что надежды на плату за захоронение О'Коннелла, могут улетучиться. – Пути Господни находятся за пределами понимания бедных людей, и нам наверняка неизвестно, а вдруг бедный Тим О'Коннелл раскаялся в своих прошлых грехах, совершил идеальный Акт Раскаяния и был принят прямо в рай, в объятия ангелов! – Превосходно, – Грей, набросился на это опрометчивое суждение, как леопард на добычу. – Если он в раю, то еще меньше нуждается в земном вмешательстве. Итак… – он педантично поклонился Скэнлонам и их священнику. – Вы считаете, что покойный может быть либо проклят, либо спасен, но, безусловно, находится в одном из этих двух состояний. Тогда как по вашему мнению… – Джон повернулся к мисс Стокс, –Тим О'Коннелл пребывает, возможно, в некотором промежуточном состоянии, и заступнические действия могут возыметь некий эффект? Приоткрыв рот, мисс Стокс смотрела на него некоторое время. – Я просто хочу похоронить его должным образом, – сказала она, внезапно показавшись кроткой. – Сэр. – Вот и хорошо. Я полагаю, что вы, мадам… – Грей пронзил взглядом новоиспеченную миссис Скэнлон, – будучи теперь женой мистера Скэнлона, в некоторой степени утратили свои законные права в этом деле. Если мисс Стокс возместит вам стоимость гроба, вы сочтете это приемлемым? Грей рассматривал ирландцев и отметил, что лица их были суровы, но все они молчали. Скэнлон взглянул на пастора, потом на жену, а затем, наконец, на Грея, и легонько кивнул. – Возьмите его, – отойдя назад, сказал Грей и коротким жестом указал мисс Стокс на гроб. Он целенаправленно направился в сторону Скэнлона, держа руку на эфесе шпаги. И, несмотря на некоторое ёрзание, бурчание и сплевывание в толпе, ни один из ирландцев, похоже, не был склонен ни к чему более серьезному, чем оскорблять вполголоса помощников мисс Стокс, когда те завладели спорными останками. – Могу я поздравить вас с бракосочетанием, сэр? – спросил Грей вежливо. – Премного благодарен, сэр, – столь же вежливо произнес Скэнлон. Франсин в большой черной шляпе стояла рядом, едва сдерживая гнев. Они молча наблюдали за тем, как Тима О'Коннелла уносили прочь. Грей подумал, что Ифигения Стокс была удивительно добра в своем триумфе: она не бросила ни взгляда, ни замечания побежденным ирландцам, и ее спутники последовали примеру, тихо подойдя и подняв гроб. Мисс Стокс заняла свое место как главная плакальщица, и малочисленная процессия тронулась. Только преподобный отец Кобб отважился быстро оглянуться под конец и едва махнул Грею рукой. – Господи, упокой его душу, – набожно произнес отец Дойл и перекрестился, как только гроб исчез в конце переулка. – Бог сгноит его, – сказала Франсин О'Коннелл-Скэнлон, затем повернула голову и смачно сплюнула на землю. – И её.
БЛИЗИЛСЯ ПОЛДЕНЬ, и таверны в основном все еще пустовали. Констебль Магрудер и его помощники любезно приняли приглашение выпить в «Синем Лебеде» в качестве вознаграждения за их помощь, а затем вернулись к своим обязанностям, оставив Грея одного, чтобы тот смог снять мундир и попытаться починить свою одежду в конфиденциальной обстановке. – Кажется, что вы, Том, также легко управляетесь с иглой, как и с бритвой, – Грей удобно развалился на скамье в уютной безлюдной таверне, восстанавливая силы второй пинтой крепкого портера. – Не говоря уже о быстроте ума и ног. Если бы вы тогда сами не побежали за Магрудером, то я, вероятно, сейчас бы уже лежал в переулке – холодный, как вчерашний палтус. Прищурившись из-за недостатка света, Том Бёрд склонился над красным мундиром, который чинил возле витражного окна. Глаз от своей работы он не поднял, но на его курносом лице, казалось, появился легкий румянец удовольствия. – Что ж, я видел, что вы отлично справлялись, милорд, – сказал он тактично, – но там было ужасно много этих ирландцев, не говоря уж о французиках. – Французиках? – Грей прикрыл кулаком рот, чтобы подавить подступающую отрыжку. – Вы думаете, друзья мисс Стокс были французами? Почему? Бёрд удивленно поднял глаза. – Да ведь они друг с другом говорили по-французски… По крайней мере несколько из них. Два кудрявых чернобровых парня, которые выглядели так, будто они родственники той мисс Стокс. Теперь удивился Грей и сосредоточенно нахмурил лоб, пытаясь воссоздать в памяти любые реплики, которые, возможно, были произнесены на французском во время недавнего происшествия, но не смог. Зато вспомнил двух смуглых мужчин, описанных Томом, которые воинственно стояли позади своей… сестры? Кузины? Том, наверняка, прав, так как имелось бесспорное сходство в грозном облике, но они скорее походили на… – О, – Грею пришла в голову мысль. – То, как они говорили, звучало, может быть, так? – он прочел короткий стих Гомера, добавляя по возможности грубоватый английский акцент. Лицо Тома просияло, и он энергично закивал, держа конец нити во рту. – А я-то все думал, откуда у нее такое имя – Ифигения, – сказал Грей, улыбнувшись. – В конце концов, не думаю, что ее отец преподавал античные языки. Это греческий, Том, – пояснил он, заметив, что его молодой камердинер хмурится, ничего не понимая. – Скорее всего, у мисс Стокс и ее братьев, если, конечно, они ее братья, мать или бабушка были гречанками, поскольку я уверен, что фамилия Стокс точно английская. – О, греческий, – неуверенно произнес Том, очевидно не понимая различий между этой и любой другой разновидностью французского языка. – Безусловно, милорд, – он изящно удалил прилипший к губам кусочек нити и встряхнул полы мундира. – Вот, милорд, не скажу, что он так же хорош, как новый, но, по крайней мере, подкладка не выглядывает. Можете надевать. Грей кивнул в знак благодарности и толкнул полную кружку пива в сторону Тома. Проверив место разрыва, он осторожно влез в залатанный мундир. Может, верхом портновского искусства это и не назовешь, но ремонт выглядел достаточно крепким. Вот интересно, стόит ли присмотреться к Ифигении Стокс поближе? Ведь, если у нее и в самом деле имелись родственные связи во Франции, то становятся понятными, как мотив предательства О'Коннелла – если он был предателем – так и способ, которым он, возможно, избавился от информации в Кале. Но греческий... Это свидетельствовало, что отец Стоксов, возможно, был матросом. Скорее всего, моряком торгового, а не военно-морского флота, раз привез домой жену-иностранку. Да, Грей все больше думал, что семейство Стоксов необходимо изучить получше. Морская профессия часто становилась наследственной в семьях, и хотя в данных обстоятельствах его наблюдения неизбежно были поверхностными, Грей подумал, что двое мужчин, сопровождавших Стоксов, выглядели, как моряки, а у одного из них, он уверен, даже висело золотое кольцо в ухе. И у матросов имелись прекрасные возможности для доставки информации из Великобритании, хотя в этом случае… – Милорд? – Да, Том? – Грей слегка нахмурился, так как тот прервал его мысли, но ответил вежливо. – Я всего лишь думал... Когда смотрел на мертвого парня, имею в виду… – Сержанта О'Коннелла, хотите сказать? – поправил Грей – ему не понравилось, что его покойного товарища по оружию небрежно упомянули как «мертвый парень» – предатель он или нет. – Да, милорд, – Том сделал большой глоток пива, затем поднял глаза и прямо посмотрел на Грея. – Вы считаете, мой брат тоже мертв? Этот вопрос застал врасплох, и, поправляя мундир на плечах, лорд Джон обдумывал, что сказать. На самом деле он не считал, что Джек Бёрд мертв, тут он согласен с Гарри Кворри: парень, скорее всего, либо присоединился к тем, кто убил О'Коннелла… либо сам убил сержанта. Ни то, ни другое предположение, вероятно, не устроит брата Джека Бёрда. – Нет, – проговорил лорд Джон медленно. – Не думаю. Если его убили люди, которые отправили на тот свет сержанта О'Коннелла, то наверняка его тело обнаружили бы неподалеку. Нет никаких особых причин скрывать его, как думаете? Напряженные плечи юноши немного расслабились, и он покачал головой, делая еще один большой глоток пива. – Нет, милорд, – он вытер рот тыльной стороной ладони. – Только… Если он жив, тогда, как вы думаете, где он может находиться? – Не знаю, – честно ответил Грей. – Надеюсь, в ближайшее время узнаем. Ему пришло в голову, что, если Джек Бёрд еще не уехал из Лондона, то, его брат может помочь в установлении его местонахождения – добровольно или невольно. – Вы не знаете, куда бы ваш брат мог пойти? Если бы он… был напуган, например? Или почувствовал себя в опасности? Том Бёрд бросил на него пронзительный взгляд, и Грей понял, что молодой человек намного умнее, чем он сначала предполагал. – Нет, милорд. Если бы он нуждался в помощи… Ну, нас шестеро парней, и папа, и два брата моего отца и их сыновья тоже – и мы все заботимся друг о друге. Но дома он не появлялся, я это точно знаю. – Прямо процветающий птичий базар [игра слов: фамилия Бёрд (Bird) переводится с английского как птица – прим. пер.]. Вы, говорили со своей семьей? Грей осторожно потрогал себя под полами мундира и понял, что бриджи практически высохли, и снова уселся напротив Бёрда. – Да, милорд. Моя сестра – у меня только одна сестра – в прошлое воскресенье она приходила к мистеру Тревельяну, разыскивая Джека, чтобы передать ему записку. Мистер Тревельян сказал тогда, что не получал известий от Джека с вечера накануне смерти мистера О’Коннелла. Юноша покачал головой. – Если бы Джек столкнулся с чем-то чрезвычайным, с чем па и мы не смогли бы справиться, думаю, он пошел бы к мистеру Тревельяну. Но он не сделал этого. Если что-то и произошло, то, должно быть, случилось внезапно, так сказать. Топот в коридоре объявил о возвращении буфетчицы и уберег Грея от необходимости отвечать – что было к лучшему, поскольку ничего полезного он все равно предложить не мог. – Вы голодны, Том? Свежие пирожки с мясом на подносе, который несла женщина, были горячими и, несомненно, вкусными, но нос Грея все еще оставался нечувствительным от масла грушанки, а память о трупе О'Коннелла достаточно свежа – что совсем не способствовало появлению аппетита. Судя по всему, то же самое ощущал и Бёрд, поскольку он категорично покачал головой. – Вот и хорошо. Верните леди ее иголку… И дайте немножко в благодарность… И пойдем. Грей не просил карету подождать, и поэтому они пешком возвращались на Боу-стрит, где могли найти экипаж. С поникшими плечами Бёрд, пиная камушки, плелся немного позади Грея – очевидно, мысли о брате тяготили его. – Ваш брат обычно регулярно отчитывался перед мистером Тревельяном? – спросил Грей, обернувшись через плечо. – Я имею в виду, в то время, когда следил за сержантом О'Коннеллом? Том пожал плечами, выглядя несчастным. – Не знаю, милорд. Джек не говорил, что именно это было, только то, что мистер Джозеф хотел, чтобы он сделал нечто особенное, и именно поэтому его не будет дома некоторое время. – Но теперь вы знаете? Что он делал, и почему? Выражение настороженности мелькнуло в глазах юноши. – Нет, милорд. Мистер Тревельян только сказал, что я должен помочь вам, но не сказал, как именно. – Понимаю.
Грей задумался над тем, какую часть можно раскрыть. И обеспокоенный вид Тома – равно как и все остальное – решил вопрос в пользу того, чтобы рассказать все и в полной мере. То есть, все, за исключением истинной природы подозрений О'Коннелла в растратах и личных догадок Грея относительно роли Джека Бёрда в этом деле. – Значит, вы не думаете, что умерший – я имею в виду, сержант О'Коннелл… Вы не считаете, что его просто, как бы случайно ударили по голове, милорд? – Бёрд вышел из своей хандры: щеки разрумянились, и теперь он шел быстрым шагом, увлеченный подробностями, которые поведал ему Грей. – Ну, видите ли, Том, я все еще не могу сказать это с полной уверенностью. Я надеялся, что, возможно, мы обнаружим хоть какой-то след на теле, благодаря которому стало бы ясно, что кто-то преднамеренно убил сержанта О'Коннелла, но я не нашел ничего подобного. С другой стороны... – С другой стороны, тот, кто пнул его по лицу, не слишком его любил, – проницательно закончил Том. – Это произошло не случайно, милорд. – Нет, не случайно, – сухо согласился Грей. – Это сделали после смерти, а не в момент ярости. Глаза Тома совершенно округлились. – Откуда вы знаете? Милорд, – добавил он торопливо. – Вы внимательно рассмотрели отпечаток каблука? Несколько шляпок от гвоздей прорвали кожу, и все же не было экстравазатов. Том окинул его полным замешательства и недоверия взглядом, очевидно подозревая, что Грей только что выдумал это слово специально, чтобы помучить его, но просто сказал: – Да? – Совершенно точно, – Грей слегка огорчился оттого, что случайно всплыл недостаток словарного запаса Тома, но не хотел усиливать неловкость момента извинениями. – Понимаете, из мертвого тела кровь не течет… Только, когда есть чудовищная рана, ну, например, отсутствие конечности, да и то, если ее отрезали практически сразу после смерти. Тогда вы, конечно, увидите несколько капель, но кровь быстро начинает густеть, поскольку остывает, и… – увидев, что лицо Тома вновь бледнеет, Грей кашлянул и сменил тему. – Без сомненья, вы думаете, что следы от гвоздей, возможно, кровоточили, но кровь смыли? – О. Эм... да, – еле слышно пробормотал Том. – Возможно, – допустил Грей, – но вряд ли. Раны головы кровоточат очень сильно … как у резаной свиньи, как говорится. – Тот, кто так говорит, явно видел резаную свинью, – сказал Том, решительно беря себя в руки. – Я видел. Это просто реки крови. Достаточно, чтобы заполнить бочку… или даже две! Грей кивнул, отметив, что явно не сама кровь как таковая тревожит парня. – Да, именно так. Я очень тщательно осмотрел труп и не нашел засохшей крови ни в волосах, ни на лице… Хотя помыли его довольно скверно. Так что нет, я абсолютно уверен: след появился некоторое время спустя после того, как сержант перестал дышать. – Ну, это не мог сделать Джек! Грей с удивлением посмотрел на Тома. Что ж, теперь он знал, что тревожило мальчика: помимо простого беспокойства из-за отсутствия брата, тот явно боялся, что Джек Бёрд мог быть виновен в убийстве… Или, по крайней мере, подозреваться в нем. – Я и не говорил, что это он убил, – сказал лорд Джон осторожно. – Но я знаю, что это не он! Я могу доказать, милорд! – страстно увлеченный своей речью Бёрд схватил Грея за рукав. – У обуви Джека квадратные каблуки, милорд! Кто бы ни поставил отпечаток на мертвом парне, каблуки у него были круглые! И к тому же деревянные, а у обуви Джека – кожаные! Почти задыхаясь от волнения, он замолчал, всматриваясь в лицо Грея широко открытыми глазами и стараясь разглядеть хоть какой-нибудь признак его согласия. – Понимаю, – медленно произнес Грей. Юноша все еще крепко держался за его руку. Лорд Джон накрыл ее своей ладонью и слегка сжал. – Я рад слышать это, Том. Очень рад. Бёрд еще долю секунды всматривался в его лицо, и, очевидно найдя, что искал, глубоко вздохнул и, неловко кивнув, отпустил рукав Грея. Буквально через несколько минут они добрались до Боу-стрит, и, радуясь, что появился предлог прекратить разговор, Грей махнул рукой, чтобы нанять карету. Несмотря на уверенность, что Том говорил правду относительно обуви брата, один факт все же оставался: исчезновение Джека Бёрда все еще являлось главной причиной полагать, что смерть О'Коннелла была не случайной.
ГАРРИ КВОРРИ УЖИНАЛ, ПРОСМАТРИВАЯ документы за своим рабочим столом, но отложил в сторону, и тарелку, и бумаги, чтобы выслушать отчет Грея о драматических проводах в последний путь сержанта О'Коннелла. – «Как вы смеете нагло покушаться на мою личность?» – она и правда так сказала? – прохрипел он, смеясь и вытирая слезы из уголков глаз. – Господи, Джонни, у тебя был более интересный день, чем у меня. Намного интересней! – Ты в любой момент можешь возобновить личное участие в этом расследовании, – заверил его Грей, наклоняясь, чтобы вытащить редиску из остатков трапезы Кворри. В последний раз он ел за завтраком и жутко проголодался. – Я совершенно не против. – Нет, нет, – заверил его Кворри. – Я и не помышляю лишать тебя такой возможности. Что скажешь о том, что Скэнлон пришел на похороны О'Коннелла вот так – вместе со вдовой? Жуя редис, Грей пожал плечами и поскреб пятнышко засохшей грязи на подоле своего мундира. – Он только что женился на вдове О'Коннелла. Всего через несколько дней после убийства сержанта. Думаю, он хотел сыграть на публику, полагая, что вряд ли люди станут подозревать его в убийстве, если он будет иметь наглость выглядеть набожным и оплатит похороны убитого со всеми причиндалами, типа гроба и савана, и услуги священника. – М-м, – Кворри кивнул, взял, намазанный маслом стебель спаржи и целиком отправил в рот. – Обу’праиряли? – Обувь Скэнлона? Нет, из-за тех двух гарпий, что пытались убить друг друга, у меня не было возможности. Но Стаббс действительно осмотрел его руки, когда мы были в аптеке. Если Скэнлон и стоит за делом О'Коннелла, то всю тяжелую работу сделал кто-то другой. – Ты думаешь, он причастен к этому? – Бог знает. Ты будешь есть этот маффин? – Да, – ответил Кворри и надкусил, а потом за два больших укуса съел его и откинулся на спинку стула, сощурившись на тарелку в надежде найти еще что-нибудь съедобное. – Так, этот твой новый камердинер говорит, что его брат не убивал? Ну, он мог бы. Или нет? – Возможно и так… Но те же самые аргументы можно применить и к Скэнлону: потребовалось больше одного человека, чтобы убить О'Коннелла. Насколько мы знаем, Джек Бёрд действовал в одиночку… И я не могу предположить, что простой лакей один сделал то, что сотворили с Тимом О'Коннеллом. Не найдя ничего более существенного, Кворри разломил обглоданную куриную косточку надвое и высосал мозг. – Таким образом, – облизав свои пальцы, Кворри подвел итог, – все сводится к тому, что О'Коннелл был убит двумя или более людьми, после чего, кто-то еще оставил след на его лице, затем бросил его недолго полежать. Спустя какое-то время, нéкто – возможно тот же, кто его и убил, или кто-то другой – перенесли и бросили его в сточную канаву Падлл Дока. – Вот именно. Я попросил ответственного констебля посмотреть, есть ли в его отчетах записи о произошедшей где-нибудь драке в ту ночь, когда убили О'Коннелла. Кроме того… – Грей потер лоб, борясь с усталостью, – еще я думаю, мы должны обратить пристальное внимание на Ифигению Стокс и ее семью. – Ты же не думаешь, что это она сделала, не так ли? Отвергнутая женщина и все такое… И у нее есть братья-моряки. А у всех моряков обувь с деревянными каблуками, потому что кожа скользит по палубе. Грей удивленно посмотрел на него. – Откуда ты это знаешь, Гарри? – Плавал как-то из Эдинбурга во Францию в новой обуви с кожаными каблуками, – сказал Кворри, взяв лист салата и с надеждой заглядывая под него. – Всю дорогу дул швальный ветер. Да я чуть шесть раз ногу не сломал. Грей вырвал листик салата из руки Кворри и съел его. – Точное замечание, – проглотив, сказал лорд Джон. – И это могло бы объяснить выражение личной неприязни, проявленное в преступлении. Но нет, я и подумать не могу, что мисс Стокс убила сержанта. Скэнлон легко мог бы изображать благочестивое беспокойство, чтобы снять подозрения… Но не она. Она совершенно искренне хотела прилично похоронить О'Коннелла. Я уверен в этом. – М-м, – Кворри, задумчиво потер шрам на щеке. – Возможно. А может ее братья обнаружили, что О'Коннелл женат, и убили его, защищая честь сестры? Тогда они могли и не сказать ей о том, что сделали. – Эта мысль не приходила мне в голову, – признался Грей. Проанализировав данную версию, он по нескольким соображениям нашел ее привлекательной. Она очень хорошо объясняла физические обстоятельства смерти сержанта, и не только нанесение побоев, причиненных многими людьми, но и циничность отпечатка каблука… И если убийство произошло в доме или вблизи места жительства мисс Стокс, то явно существовала необходимость избавиться от тела, удалив его на безопасное расстояние, что могло бы объяснить, почему его переместили после смерти. – Это очень даже неплохая идея, Гарри. Могу ли я тогда взять Стаббса, Калверта, и Джоуэтта, чтобы они помогли мне с расспросами? – Бери, кого захочешь. И, конечно, продолжай поиски Джека Бёрда. – Да, – Грей окунул указательный палец в маленькую лужицу соуса, которая была единственным, что осталось на тарелке, и обсосал его дочиста. – Я сомневаюсь, что можно получить что-то еще, беспокоя Скэнлонов и дальше, но я был бы не прочь узнать немного о его ближайших партнерах и о том, где они находились в субботу ночью. И последнее, но не менее важное… Кто этот предполагаемый заказчик? Кворри надул щеки и длинно выдохнул. – У меня есть кое-кто на примете… Расскажу позже, если что-нибудь из этого выйдет. А пока… - он отодвинул стул и поднялся, стряхивая крошки с жилета, – Мне пора идти на званый обед. – Ты уверен, что не испортил себе аппетит? – ядовито спросил Грей. – Ха-ха, – Кворри нахлобучил парик на голову и нагнулся, чтобы рассмотреть себя в зеркале, висевшем на стене возле его стола. – Ну, ты же сам знаешь, что на званых обедах никто ничего не ест. – Именно так я и думал. Или я не прав? – Что ж, ты прав, – признал Кворри, – но не часами же. Ничего, кроме глотка вина и кусочка тоста с каперсами перед ужином… Даже птичка не выживет. – Смотря, что за птичка, – сказал Грей, рассматривая мускулистый и крепкий зад Кворри. – Большая дрофа, например? [тут игра слов: bustard по-английски и дрофа, и ублюдок, так что фразу можно перевести и как «Великий ублюдок?» - прим. пер.] – Хочешь присоединиться? – Кворри выпрямился и втиснулся в мундир. – Еще не слишком поздно, ты знаешь. – Благодарю, но нет, – Грей поднялся и потянулся, чувствуя, как каждая косточка спины хрустнула от напряжения. – Пойду-ка я домой, а то умру от голода.
Иллюстрация к главе: Альберт Людовичи-младший. "Светские развлечения".
EINE KLEINE NACHTMUSIK* [*«Маленькая ночная серенада», произведение В.-А. Моцарта – прим. пер.]
УЖЕ СОВСЕМ СТЕМНЕЛО, когда Грей вернулся в дом своей матери на Джермин-стрит. Несмотря на голод, он сознательно задержался, не имея ни малейшего желания столкнуться с матерью или с Оливией до того, как примет решение насчет своих действий в отношении Джозефа Тревельяна. И все же, он пришел недостаточно поздно. К своему ужасу лорд Джон увидел, что все окна дома ярко сияли, а у портика стоял лакей в ливрее, очевидно, чтобы впускать приглашенных гостей и отгонять нежданных. Внутри под звуки флейты и клавесина высокий голос выводил какую-то арию. – О, Боже. Сегодня же не среда, Харди? – взмолился он, поднимаясь по ступенькам к лакею, который, увидев его, улыбнулся и с поклоном открыл дверь. – Да, милорд. Боюсь, была весь день. Обычно ему даже нравились еженедельные музыкальные вечера его матушки. Однако в данный момент он не был готов к общению. Может, лучше отправиться в «Бифштекс» и провести вечер там?.. Но это означало, что придется с большими трудностями переться назад через весь Лондон, а он умирал от голода. – Я просто проскользну через кухню, – сказал он Харди. – Не говорите графине, что я пришел. – Конечно, нет, милорд. Грей тихонько прокрался в фойе и задержался на мгновение, оценивая обстановку. Из-за теплой погоды двойные двери в главную гостиную стояли открытыми, чтобы гостям не было душно. Музыка печального немецкого дуэта с припевом «Den Tod» – «O, смерть» – могла заглушить шум шагов, но он окажется у всех на виду в те пару секунд, необходимых, чтобы пробежать через фойе в ведущий на кухню коридор. Лорд Джон сглотнул: во рту началось обильное слюноотделение от запахов жареного мяса и приготовленного на пару пудинга, которые доносились из глубин дома. В другой стороне холла через приоткрытую дверь библиотеки Грей увидел Томаса, еще одного лакея. Повернувшись спиной к двери, лакей нес позолоченный ганноверский военный шлем, обильно украшенный огромными ветками окрашенных перьев, и явно раздумывал, куда бы поставить этот нелепый объект. Грей прижался к стене и продвинулся дальше к фойе. У него созрел план. Если ему удастся привлечь внимание Томаса, то он сможет использовать лакея в качестве щита, чтобы пересечь фойе, и таким образом безопасно достичь лестницы и забраться в убежище своей комнаты, в то время как Томас пойдет и незаметно принесет ему из кухни поднос с едой. Но сбежать не получилось. Наверху лестницы внезапно появилась его кузина Оливия в элегантном шелковом платье янтарного цвета и кружевном чепце, под которым блестели ее светлые волосы. – Джон! – просияла она, увидев его. – Вот ты где! Я так надеялась, что ты придешь домой вовремя. – Вовремя для чего? – спросил Грей, предчувствуя неладное. – Чтобы петь, конечно, – Оливия сбежала с лестницы и нежно взяла его за руку. – У нас сегодня немецкий вечер… А ты так хорошо lieder [нем. – поёшь, – прим. пер.], Джонни! – Лесть тебе не поможет, – сказал он, расплываясь в улыбке вопреки себе. – Я не могу петь, потому что умираю с голоду. Кроме того, вечер почти закончился, верно? Грей кивнул на напольные часы около лестницы, которые показывали несколько минут двенадцатого. Ужин почти всегда подавали в половине. – Если ты будешь петь, я уверена, они подождут, чтобы послушать тебя. А поесть ты можешь и позже. У тети Бенни просто чудесное меню сегодня – самый большой, какой я когда-либо видела, приготовленный на пару пудинг с ягодами можжевельника, отбивные из мяса ягненка со шпинатом, цыпленок в вине и какие-то совершенно отвратительные сосиски… Ну, ради немцев, ты знаешь... От этого соблазнительного списка вкусностей в желудке у Грея громко заурчало. Он продолжил бы возражать, если бы в этот момент через открытые двойные двери гостиной не увидел пожилую женщину с парочкой страусовых перьев в аккуратном парике. Публика разразилась аплодисментами, и леди, как будто почувствовав, что Грей узнал ее, повернула голову в сторону двери. Лицо ее просияло от радости, когда она увидела его. – Она надеялась, что ты придешь, – прошептала Оливия у него за спиной. Ничего не поделаешь. С весьма неоднозначными чувствами Грей взял Оливию за руку и пошел навстречу матери Гектора, которая торопилась выйти из гостиной, чтобы поздороваться с ним. – Леди Мамфорд! Ваш слуга, мэм. Джон улыбнулся и склонился над ее рукой. Но она не желала такой официальности. – Глупости, дорогой, – сказала она своим теплым грудным голосом, живо напомнившим своими интонациями ее покойного сына. – Подойди и поцелуй меня как положено, мой мальчик. Грей выпрямился и послушно чмокнул ее в щечку. Она взяла его лицо в свои ладони и крепко поцеловала в губы. Слава Богу, объятие не напомнило ему поцелуи Гектора, но Грей все равно сильно разнервничался. – Хорошо выглядишь, Джон, –леди Мамфорд отступила назад, изучая его голубыми, как у Гектора, глазами. – Только уставший. Полагаю, перед новым назначением в полку много дел? – Очень, – согласился он, задаваясь вопросом, неужели весь Лондон знает, что 47-й вновь должен отправиться в командировку. Конечно, леди Мамфорд большую часть своей жизни провела рядом с полком, и даже после гибели мужа и сына поддерживала к нему материнский интерес. – Я слышала, в Индию, – продолжила леди Мамфорд и слегка нахмурилась, прикоснувшись пальчиками к ткани на рукаве его мундира. – Надеюсь, ты уже заказал себе новую форму? Из красивой, мягкой и тончайшей ткани для твоего мундира, жилета и льняных бриджей. Ты же не хочешь провести лето под индийским солнцем, закутанный по шею в английскую шерсть! Поверь, дорогой, я поехала с Мамфордом, когда он получил туда назначение в 35-ом. Мы оба чуть не умерли от жары, мух и еды. Все лето я провела в сорочке, слуги постоянно обливали меня водой, а вот бедному старине Уолли не так повезло: он потел в полном обмундировании, и эти пятна невозможно было вывести. Ничего не пил, кроме виски и кокосового молока – бери на заметку, дорогой, когда придет время. Это питательно и стимулирует, понимаешь? И гораздо более полезно для желудка, чем брендвайн [крепленое вино – прим. пер.]. Понимая, что является всего лишь посредником, через которого она общается с реальными объектами своей утерянной любви, – с призраками Гектора и его отца – Грей терпеливо выдержал этот шквал. Он видел, что леди Мамфорд необходимо говорить; однако, по опыту знал, что ему совсем не обязательно слушать. Нежно сжимая ее руку в своей, Джон кивал и периодически издавал слабые звуки заинтересованности и согласия, и одновременно осматривал остальных участников приема, бросая быстрые взгляды поверх покрытых кружевом плеч леди Мамфорд. Вполне обычное сочетание светских и военных. Да еще несколько чудаков из литературного мира Лондона. Его мать любила книги и была склонна коллекционировать бумагомарателей, которые разношерстными ордами стекались на приемы графини, вознаграждая щедроты ее стола покрытыми чернильными пятнами рукописями и изредка даже печатными изданиями, посвященными ее благосклонному покровительству. Грей с опаской поискал высокую мертвенно бледную фигуру доктора Джонсона, который любил выступать на ужинах и принимался декламировать какую-нибудь новую не досочиненную еще эпопею, при этом в неготовых пока местах он широко разводил руками, рассыпая во все стороны крошки. Но, к счастью, рифмоплет сегодня отсутствовал. «Вот и замечательно», – подумал Грей, и настроение его тут же улучшилось. Джон любил, и леди Мамфорд, и музыку, но после дня, который у него сегодня был, слушать лекцию о происхождении плебейского языка – это уже чересчур. В противоположной стороне комнаты Грей увидел свою мать, которая одновременно следила за сервировкой столов и беседовала с высоким военным джентльменом – судя по ганноверской форме, владельцем украшенного перьями уродства из библиотеки. Бенедикта, вдовствующая графиня Мелтон, ростом была на несколько дюймов ниже, чем ее младший сын, и чувствовала себя ужасно некомфортно, стоя примерно на уровне средней пуговицы жилета ганноверца. Немного отступив для того, чтобы уменьшить напряжение в шее, она заметила Джона, и лицо ее просияло от радости. Глядя на сына, графиня вздернула головкой, расширив глаза и поджав губы, выражая таким образом свой материнский приказ, который говорил так же ясно, как и слова: «Подойди и поговори с этим ужасным человеком, чтобы я смогла уделить внимание другим гостям!» Грей ответил ей похожей гримасой и легонько пожал плечами, показывая, что в настоящий момент требования вежливости обязывали его находиться там, где он сейчас. Мать раздраженно закатила глаза, затем торопливо огляделась, выискивая другого козла отпущения. Проследив за направлением ее пристального взгляда, Грей увидел, что выбор пал на Оливию, которая, правильно истолковав повелительную команду тети, извинившись, оставила своего спутника и покорно пошла спасать графиню. – Но подожди и прикажи сшить себе нижнее белье уже в Индии, – инструктировала Грея леди Мамфорд. – Хлопок в Бомбее ты сможешь получить гораздо дешевле, чем в Лондоне. И абсолютное наслаждение – ощущение хлопка на коже, дорогой, особенно когда все обильно потеют... Ни у кого нет желания страдать от неприятной сыпи, знаешь ли. – Нет, конечно, нет, – пробормотал Грей, хотя едва понимал, о чем речь, поскольку в этот зловещий момент его взгляд упал на мужчину, собеседника кузины, которого та только что оставила… Джентльмен в наряде из зеленой парчи и напудренном парике стоял и глядел ей вслед, задумчиво поджав губы. – О, это мистер Тревельян? – заметив, что Грей, не отрываясь, смотрит поверх ее плеча, леди Мамфорд повернулась, чтобы узнать, что же привлекло его внимание. – Как же так? Почему он стоит в одиночестве? И прежде, чем Грей смог ответить, леди Мамфорд уже схватила его за руку и решительно потащила к тому джентльмену. Тревельян пребывал во всем своем обычном великолепии – позолоченные пуговицы, каждая с небольшим изумрудом в центре, манжеты оторочены золотым кружевом, а от белья исходил тонкий аромат лаванды. Грей же все еще был одет в свой самый старый мундир, сильно помятый и запыленный в сегодняшних вылазках. И хотя лорд Джон обычно предпочитал не носить парик, в настоящий момент он даже не имел возможности привести в порядок свои волосы, уже не говоря о том, чтобы связать или припудрить их должным образом. Он чувствовал, как за ухом свисала выбившаяся прядь. Чувствуя себя слегка уязвимым, Грей поклонился и пробормотал неуместную шутку, в то время как леди Мамфорд принялась подробно расспрашивать Тревельяна о его предстоящем бракосочетании. Наблюдая изысканные манеры последнего, Грею все меньше верилось, что он действительно видел то, что видел тогда в уборной. Тревельян был любезным и доброжелательным и не выказывал ни малейшего следа внутреннего беспокойства. Возможно, Кворри прав. В конце концов, это могла быть игра света, воображение или любое, не относящееся к делу пятнышко, возможно родинка…
– Хо, майор Грей! Полагаю, мы не знакомы? Мое имя фон Намцен. И как будто присутствие Тревельяна было недостаточно гнетущим, на Грея упала еще чья-то тень. Он поднял глаза и обнаружил, что к ним подошел очень высокий немец. Ястребиное лицо блондина расплылось в искренней улыбке. Позади фон Намцена Оливия беспомощно закатила глаза. Не желая, чтобы над ним кто-нибудь нависал, Грей вежливо отступил на шаг, но напрасно. Ганноверец с восторгом приблизился опять и заключил его в братские объятия. – Мы же союзники! – подчеркнуто объявил фон Намцен на всю комнату. – Перед львом Англии и Ганноверским жеребцом кто сможет устоять? [эти животные являются символами монархов этих стран и изображены на их гербах – прим. пер.] Он выпустил Грея, с раздражением увидевшего, что его мать, судя по всему, считала эту ситуацию забавной. – Так! Майор Грей, днем я вместе с вашим полковником Кворри имел честь наблюдать упражнения по стрельбе в Арсенале в Вулвиче! – В самом деле, – пробормотал Грей, отметив, что одна из пуговиц на его собственном жилете отсутствовала. Вот интересно, она потерялась во время неприятностей в тюрьме или в руках этого украшенного перьями маньяка? – Такой грохот! Я был оглушен, совершенно оглох, – сияя, фон Намцен заверил всех собравшихся вокруг. – Я слышал такое же оружие в России, в Санкт-Петербурге… тьфу! Ничто по сравнению с вашим – просто пукалки. Одна из девушек, прикрывшись веером, захихикала. Это, казалось, поощрило фон Намцена, который приступил к рассуждению о личности военного, высказывая свои невоздержанные суждения о достоинствах солдатни различных стран. В то время как замечания капитана были якобы адресованы Грею и приправлены редкими восклицаниями типа: «Разве вы не согласны, майор?» – его голос был достаточно звонок и перекрывал все другие разговоры в непосредственной близости. И в результате вскоре ганноверца окружила компания внимательных слушателей. А Грей, к своему облегчению, смог незаметно улизнуть. Но облегчение это продолжалось недолго: когда он взял с подноса предложенный бокал вина, то обнаружил, что снова стоит нос к носу с Джозефом Тревельяном, но теперь наедине с ним, так как леди Мамфорд и Оливия постыдно сбежали к столам, накрытым для ужина. – Англичане? – фон Намцен напыщенно отвечал на вопрос миссис Хейзелтайн. – Спросите у француза, что он думает о британской армии, и он скажет вам, что английский солдат неуклюж, груб и не воспитан. Грей поймал взгляд Тревельяна и неожиданно почувствовал к нему симпатию. Эти двое мужчин сразу же негласно объединились в своем мнении о ганноверце. – Также можно спросить и у английского солдата, что он думает о французах, – прошептал Тревельян на ухо Грею. – Но я сомневаюсь, что ответ будет уместен для светской гостиной. Захваченный врасплох, Грей рассмеялся. Это была тактическая ошибка, так как смех снова привлек к нему внимание фон Намцена. – Однако, – добавил фон Намцен, снисходительно кивнув Грею над головами находящихся между ними людей, – независимо от того, что можно сказать о французах, англичане... неизменно яростные. Игнорируя мать, у которой полностью покраснело лицо от с трудом сдерживаемых эмоций, Грей поднял свой бокал в вежливой признательности. Он встал вполоборота к ганноверцу и графине и оказался лицом к лицу с Тревельяном – весьма неловкое положение при данных обстоятельствах. В поисках темы для разговора, Джон поблагодарил Тревельяна, сказав, что с его стороны было очень любезно отправить к нему Бёрда. – Бёрда? – удивился Тревельян. – Джека Бёрда? Вы видели его? – Нет, – Грей, в свою очередь, тоже удивился. – Я говорю о Томе Бёрде. О другом вашем лакее… Он сказал, что он брат Джека. – Том Бёрд? – темные брови Тревельяна озадаченно сошлись. – Конечно, он брат Джека Бёрда… Но он не мой лакей. Кроме того... Я не посылал его никуда. Вы хотите сказать, что он навязал вам свое присутствие под предлогом, что я послал его? – Он сказал, что полковник Кворри отправил вам записку, сообщив о... недавних событиях, – Грей прервался, кивком здороваясь с проходящим знакомым. – И что затем вы послали его помогать мне в моем расследовании. Тревельян сказал что-то, и Грей предположил, что это было корнуэльское богохульство, потому что худые щеки его собеседника покраснели под пудрой. Оглянувшись, он потянул Грея в сторону и, понизив голос, произнес: – Гарри Кворри действительно общался со мной… Но я ничего не говорил Бёрду. Том Бёрд – мальчик, который чистит обувь, ради Бога! Вряд ли я мог использовать его в качестве доверенного лица! – Ясно, – Грей потер костяшками пальцев по верхней губе, подавив невольную улыбку при воспоминании о Томе Бёрде, вытянувшемся в полный рост и утверждавшем, что он лакей. – Полагаю, он каким-то образом узнал, что мне поручено... определенное расследование. Несомненно, Том беспокоится о благополучии своего брата, – добавил Грей, вспомнив бледное лицо и подавленный вид молодого человека, когда они шли пешком по Боу-стрит. – Несомненно, так, – сказал Тревельян, явно не воспринимая это в качестве смягчающего обстоятельства. – Но это его не оправдывает. Такое поведение непростительно! Каким-то образом узнал… Да он же вторгся в мой кабинет и прочитал мою корреспонденцию… Проклятый нахал! Я должен бы задержать его. А потом он покинул мой дом без разрешения, пришел сюда и обманул вас... Бессовестный! Где он? Приведите мне его сейчас же! Я прикажу выпороть его и уволю без рекомендаций! С каждой минутой Тревельян все больше и больше злился. Его гнев, безусловно, оправдан, и все же, Грей обнаружил, что ему почему-то очень не хочется передавать Тома Бёрда в руки справедливости. Юноша, должно быть, явно знал, что жертвовал своим положением из-за своего поступка и, вполне возможно, даже шкурой, и все же не побоялся действовать. – Минуточку, прошу извинить, сэр, – Джон поклонился Тревельяну и направился к Томасу, который как раз вовремя проходил сквозь толпу с подносом напитков. – Вина, милорд? – Томас маняще опустил поднос. – Да, если нет ничего покрепче, – Грей наугад взял бокал и осушил его способом, чрезвычайно непочтительным к году изготовления вина, но крайне необходимым для его собственного душевного состояния, и тут же взял другой. – Том Бёрд в доме? – Да, милорд. Я только что видел его на кухне. – А. Ну, пойдите и удостоверьтесь, чтобы он там и оставался, хорошо? – Да, милорд. Убедившись, что Томас с подносом ушел, Грей, держа по бокалу в каждой руке, медленно вернулся к Тревельяну. – К сожалению, – сказал он, предложив один из них собеседнику, – мальчишка, кажется, исчез. Думаю, побоялся, что его обман обнаружат. Тревельян был все еще красным от негодования, хотя хорошие манеры уже взяли верх над его раздраженностью. – Должен принести извинения, – сказал он натянуто. – Я весьма сожалею об этой скверной ситуации. То, что мой слуга обманул вас таким способом… Ничто не оправдает столь недопустимое вторжение. – Ну, он не доставил мне никаких неудобств, – мягко возразил Грей, – и оказался даже в некотором роде полезным, – Джон незаметно провел большим пальцем по подбородку, который по-прежнему оставался гладким. – Это не имеет никакого значения. Он будет сразу же уволен из моей обслуги, – сказал Тревельян, поджав губы. – И прошу, примете мои извинения за этот гнусный обман. Грей не удивился реакции Тревельяна. Его поразила причина проступка Тома Бёрда: у юноши должны быть самые сильные чувства к брату – и в данных обстоятельствах Грей несомненно симпатизировал ему. Его также впечатлило воображение парня и то, что он придумал весь этот план… Не говоря уже о смелости его выполнения. Джон жестом отклонил извинения Тревельяна и постарался повернуть разговор на другую тему. – Вам понравилась музыка на сегодняшнем вечере? – спросил Грей. – Музыка? – Тревельян на секунду потупился, но затем вспомнил о хороших манерах. – Да, Конечно. У вашей матушки изысканный вкус…Вы передадите ей, что я так сказал, хорошо? – Разумеется. По правде говоря, я несколько удивлен, что моя матушка нашла время для такого светского мероприятия, – любезно произнес Грей, махнув рукой в сторону арфиста, который продолжал играть, создавая фон для разговоров за ужином. – В последнее время мои женщины настолько поглощены свадебными приготовлениями, что я думал, любое другое занятие будет попросту отклонено. – О? – Тревельян нахмурился, явно все еще думая о Бёрдах. Затем выражение его лица прояснилось, и он улыбнулся, совершенно изменившись в лице. – О, да, я тоже так думаю. Женщины очень любят свадьбы. – Дом от чердака до подвала заполнен подружками невесты, портнихами и рулонами кружев, – продолжил Грей небрежно, не спуская глаз с лица Тревельяна и пытаясь обнаружить любые признаки вины или неуверенности. – Я нигде не могу сесть, не опасаясь наколоться на случайно забытые булавки и иголки. Но, полагаю, то же самое происходит и в вашем доме? Тревельян засмеялся, и Грей увидел, что, несмотря на заурядность внешности, он обладал определенным очарованием. – То же самое, – признался он. – За исключением подружек невесты. По крайней мере, хоть от них я избавлен. Но все это скоро закончится, – он с легкой тоской посмотрел на Оливию, находящуюся на другой стороне комнаты, и это одновременно и удивило Грея, и несколько успокоило. Рассыпавшись в любезностях, они завершили разговор, и Тевельян, изящно поклонившись, направился через комнату к Оливии, чтобы поговорить с ней перед тем, как уйти. Грей смотрел ему вслед, неохотно восхищаясь легкостью его манер и удивляясь, как мог человек, который знал, что заражен французской болезнью, с такой беззаботностью обсуждать свою предстоящую свадьбу. Но Кворри уже обнаружил дом на Мичем-стрит – и это несколько противоречило фальшивому обещанию Тревельяна его умирающей матери. – Слава Богу, он ушел наконец-то. Его мать подошла незаметно и теперь стояла рядом, обмахиваясь веером, с удовольствием наблюдая, как перья капитана фон Намцена покачиваются из библиотеки в сторону парадной двери. – Чудовищный гунн, – заметила она, улыбнувшись, и поклонилась мистеру и миссис Хартселл, которые также уходили. – Ты почувствовал, как ужасно пахнет помада, которой он пользуется? Такой противный запах, как у пачули. Или что это было? Цибетин? [вещество, добываемое из анальных желез эфиопской дикой кошки, запах его неприятен, так пахнет, например, в зоопарке в львиной клетке. Он имеет славу афродизиака, способного пробуждать страсть – прим. пер.], – графиня повернула головку и с презрением принюхалась к своему, покрытому синим атласом, плечу. – Клянусь, этот человек воняет, будто только что вышел из борделя. И он постоянно прикасался ко мне, негодяй. – А вы-то что знаете о борделях? – спросил Грей. Потом увидел сверлящий блеск в глазах графини и то, как слегка искривились ее губы. Его мать с восторгом бы ответила на этот риторический вопрос. – Нет, не говорите, – сказал он быстро. – Я не хочу знать. Графиня очаровательно надулась, затем с треском сложила свой веер и прижала его к губам, в знак молчания. – Ты поел, Джонни? – спросила она, и, щелкнув веером, открыла его снова. – Нет, – ответил он, внезапно вспомнив, что голоден. – У меня не было возможности. – Вот и хорошо, – графиня махнула одному из лакеев, взяла небольшой пирожок с подноса и передала его сыну. – Да, я видела, что ты разговаривал с леди Мамфорд. Любезно с твоей стороны: милая старушенция любит тебя до безумия. Милая старушенция. Леди Мамфорд была, возможно, всего на год старше графини. Грей с полным ртом промычал что-то в ответ. Это был восхитительный стейк с грибами, запеченный в слоеном тесте. – Но о чем это вы так сосредоточенно говорили с Джозефом Тревельяном? – спросила графиня, поднимая свой веер, чтобы попрощаться с мисс Хамбер. Приподняв одну бровь, она повернулась, посмотрела на сына и рассмеялась. – Отчего ты так покраснел, Джон?.. Можно подумать, мистер Тревельян сделал тебе непристойное предложение! – Ха-ха, – хрипло ответил Грей и засунул остатки пирога в рот.
Иллюстрация к главе: Камело Хосе. "Похищение Деяниры".
В ИТОГЕ ИМ НЕ УДАЛОСЬ выбраться в бордель на Мичем-стрит раньше вечера субботы. Швейцар любезно кивнул Кворри, давая понять, что узнал его… К нему присоединилась хозяйка – женщина с большим задом и тонкими губами, одетая в весьма необычное зеленое бархатное платье и увенчанная удивительно респектабельного вида кружевным чепчиком и косынкой, которые соответствовали роскошной отделке одеяния и стомакеру [суживающийся книзу перед корсажа – прим. пер.]. – Ну и кто это, если не красавчик Гарри! – воскликнула она голосом почти столь же низким, как у самого Кворри. – Вы пренебрегаете нами, сынок, – она по-дружески пихнула Кворри под ребро и, словно старая лошадь, сморщила верхнюю губу, обнажив два больших желтых зуба, которые, казалось, были последними оставшимися на ее верхней челюсти. – Однако, п’лагаю, мы должны простить вас, раз уж вы привели с собой такого милого пупсика! С почти очаровательной улыбкой она повернулась к Грею, одним беглым взглядом оценив и серебряные пуговицы на его мундире, и оборки превосходного батиста. – Ну, и как вас зовут, мое милое дитя? – спросила мадам, крепко хватая его за руку и увлекая за собой в небольшую гостиную. – Я знаю, вы никогда не бывали здесь прежде: я бы запомнила такое красивое лицо! – Это лорд Джон Грей, Mагс, – сказал Кворри, скидывая свой плащ и фамильярно бросая его на стул. – Мой особенный друг, понимаете? – О, конечно-конечно. Что ж, надо подумать, кто бы мог ему подойти?.. Магс мастерским взглядом торговца лошадьми в ярмарочный день оценила Грея, и он почувствовал, как сжало в груди. Избегая ее взгляда, он сделал вид, что рассматривает оформление комнаты, которое было в высшей степени эксцентричным. Лорд Джон и раньше бывал в борделях, хотя и не часто. Этот выглядел на порядок приличней, чем большинство обычных публичных домов – на стенах развешаны картины, добротный турецкий ковер лежит перед красивым камином, на полке которого размещена коллекция тисков [тиски для больших пальцев, орудие пытки – прим. пер.], кандалов, свёрл с шипами и других приспособлений, способ использования которых Грей даже не хотел себе представлять. Среди этой утвари растянулась трехцветная кошка, глаза ее были закрыты, и одна лапа лениво свисала над огнем. – Нравится моя коллекция, да? – топтавшаяся за его плечом Магс кивнула на каминную полку. – Те небольшие – из Ньюгейта [с 1188 и на протяжении 700 лет – главная тюрьма Лондона, которая была расположена у северных или Новых ворот лондонского Сити, в непосредственной близости от уголовного суда Олд-Бейли, откуда в тюрьму перевозили приговоренных к смертной казни – прим. пер.]. А колодки мы заполучили с позорного столба из Брайдуэлла [тюрьма в Лондоне со строгим режимом. Известна, прежде всего, тем, что по воспоминаниям мемуаристов семнадцатого века заключение в ней было «хуже смерти». Это название стало синонимом полицейских участков и мест содержания под стражей в Англии и Ирландии – прим. пер.], когда в прошлом году его там заменили на новый. – Они не для использования, – прошептал ему Кворри в другое ухо. – Просто выставлены напоказ. Хотя, если твои пристрастия из этой области, то есть девчонка по имени Жозефина… – Какая красивая кошка, – произнес Грей нарочито громко и, вытянув указательный палец, почесал животное под подбородком. Секунду кошка терпела эту ласку, затем открыла ярко-желтые глаза и резко укусила его. – Остерегайтесь Бэтти, – сказала Магс, когда Грей, вскрикнув, отдернул руку. – Кто подлый, так это она. Снисходительно кивнув головой на кошку, которая вновь задремала, и налив два больших стакана портера, Магс вручила их своим гостям. – Боюсь, мы потеряли Нэн, с тех пор, как вы были здесь в последний раз, – сообщила она Кворри. – Но у меня появилась милая девушка по имени Пег, она из Девоншира, и, я думаю, понравится вам. – Блондинка? – поинтересовался Кворри. – О, разумеется! И более того, титьки, как дыни. Кворри быстро осушил свой бокал и, тихонько рыгнув, поставил его. – Отлично! Грей ухитрился поймать взгляд Кворри, когда тот поворачивался, следуя за Магс к двери гостиной. – Что насчет Тревельяна? – спросил он одними губами. – Позже, – тем же способом ответил Кворри, похлопывая себя по карману, подмигнул и исчез в коридоре. Грей пососал свой укушенный палец и задумался. Несомненно, Кворри прав: шансы получить информацию были выше после того, как общественные отношения подкреплялись потраченными наличными… И, конечно, разумно опросить шлюх, так как наедине девочки могут что-нибудь выболтать, в то время как профессионально осмотрительная хозяйка будет настороже. Лорд Джон просто надеялся, что Гарри не забудет расспросить свою блондинку о Тревельяне. Он сунул укушенный палец в стакан с портером и, нахмурившись, поглядел на кошку, теперь развалившуюся на спине среди тисков, так и приглашая почесать свой пушистый животик. – Я делаю это ради семьи, – пробормотал он злобно и смирился с тем, что вечер готовил ему весьма сомнительные удовольствия. На самом деле, Грею было интересно, зачем Кворри предложил эту вылазку. Он понятия не имел, знал ли Гарри или только подозревал о его пристрастиях: во время дела о Клубе Адского пламени кое-что вышло наружу... Но лорд Джон не представлял, как много Гарри мог случайно услышать тогда, и как бы он поступил, если действительно слышал. С другой стороны, учитывая то, что он сам знал о характере и склонностях Кворри, было маловероятно, что любой скрытый мотив мог иметь место. Гарри просто любил шлюх… Ну, вообще женщин, так как, на самом деле, он не ограничивал себя в выборе. Хозяйка вернулась минуту спустя и нашла Грея зачарованно созерцающим картины. Мифологические по содержанию и посредственные в исполнении, картины, тем не менее, показывали удивительную изобретательность художника. Грей оторвался от большого полотна, на котором кентавр занимался любовным совокуплением с весьма игривой молодой женщиной, и упредил предложение Магс. – Молодую, – сказал он твердо. – Очень молодую. Но не девочку, – поспешил добавить Грей и вытащил палец из стакана, затем, поморщившись, облизал его. – И достойного вина, пожалуйста. Да, побольше. К его удивлению, вино действительно принесли приличное – богатое, плодово-красное, но его происхождение Джон так и не смог определить. И проститутка, согласно просьбе, была молоденькой. И оказалась сюрпризом. – Вы не будете возражать, что она шотландка, мой дорогой? Магс отворила дверь в комнату, и Грей увидел сидевшую на кровати худую темноволосую девушку, которая куталась в шерстяную шаль, несмотря на сильный огонь в камине. – У некоторых парней от ее варварского акцента все опускается, но она хорошая девочка, Несси… Она может оставаться stumm, вы только прикажите ей. Хозяйка поставила графин со стаканами на маленький столик и улыбнулась шлюхе с добродушной угрозой, получив враждебный взгляд в ответ. – Нисколько, – пробормотал Грей, махнув рукой в учтивом поклоне. – Я уверен, что мы отлично поладим. Он закрыл дверь и повернулся к девушке. Несмотря на внешнее самообладание, Грей ощутил нечто странное в глубине живота. – Stumm? – спросил лорд Джон. – Это немецкое слово обозначает «немой», – пояснила девушка, пристально глядя на него, и дернула головой в сторону двери, за которой исчезла мадам. – Она немка, хотя вы так ни за что не подумаете, когда слышите ее. Ее зовут Магда. И она называет привратника Stummle… И он – нем, будьте уверены. Итак, вы хотите, чтобы я заткнулась? Проститутка приложила руку ко рту, и прищуренные глазки поверх ладошки напомнили ему кошку за мгновение до того, как та укусила его. – Нет, – ответил Грей. – Вовсе нет. На самом деле, звучание ее речи высвободило чрезвычайное и довольно неожиданное буйство ощущений в его груди. Безумный коктейль воспоминаний, возбуждения и тревоги – не совсем приятное чувство… Но ему хотелось, чтобы она продолжила говорить, чего бы это ни стоило. – Несси, – произнес Грей, налив ей стакан вина. – Я слышал это имя и раньше… Но так звали не человека. Девушка все еще щурилась, но сделала глоток. – Но я – человек, не так ли? Это уменьшительное для Агнес. – Агнес? Грей рассмеялся в полнейшем восторге от ее присутствия. Не только ее речь, но сам прищуренный и полный суровой настороженности взгляд были настолько неописуемо шотландскими, что Джон почувствовал, словно перенесся в другое место. – Я думал, что это имя, которым местные жители называют легендарного монстра, живущего, как полагают, в озере Лох-Несс. Глаза-щелочки распахнулись от удивления. – Вы слышали о нем? Вы бывали в Шотландии? – Да, – Джон сделал большой глоток теплого и терпкого на вкус вина из своего стакана. – На севере. В месте под названием Ардсмуир. Вы знаете, где это? Очевидно, Несси знала, поскольку встала с кровати и попятилась от него, так крепко сжимая стакан в руке, что Грею показалось, она его раздавит. – Убирайтесь, – произнесла девушка. – Что? – Грей тупо уставился на нее. – Вон! Несси стремительно высвободила худую руку из складок шали и указала пальцем на дверь. – Но… – Солдаты – это одно дело, и довольно плохое, к тому же… Но я не лягу ни с одним из людей мясника Билли и точка! [герцог Камберленд получил прозвище «мясник Билли» за жестокое подавление якобитского восстания – прим. пер.] Девушка снова засунула руку под шаль и вынула что-то маленькое и блестящее. Лорд Джон замер. – Моя дорогая юная женщина, – начал он, медленно протягивая руку, чтобы поставить стакан, и не отрывая глаз от ножа. – Боюсь, вы путаете меня с кем-то. Я… – О, нет, ни с кем я вас не путаю, – девушка тряхнула головой, и вьющиеся темные локоны распушились вокруг ее головы, словно ореол. Глаза опять сузились до щелочек, лицо побледнело, и только два багровых пятна горели на ее скулах. – Мой отец и два брата погибли при Каллодене, duine nа galladh! [гэльск. – сукин ты сын! – прим. пер.]. Только попробуй достать свой английский стручок из штанов, и я отрежу его под корень, клянусь! – У меня нет ни малейшего намерения делать это, – заверил Грей девушку, подняв обе руки, чтобы показать отсутствие агрессивного помысла со своей стороны. – Сколько вам лет? Невысокая и худая, она выглядела лет на одиннадцать, но должна быть несколько старше, раз ее отец погиб при Каллодене. Вопрос, казалось, привел Несси в замешательство. Губы причудливо сжались, но рука, тем не менее, по-прежнему крепко сжимала нож. – Четырнадцать. Но вы не должны думать, что я не знаю, как заниматься этим! – И в мыслях не было подозревать вас в некомпетентности в любой из сфер, уверяю вас, мадам.
Некоторое время они, все больше ощущая неловкость, молчали и настороженно смотрели друг на друга, оба не уверенные, как выйти из этой ситуации. Грею хотелось рассмеяться; Несси же по-прежнему была подозрительна и все также серьезна. Вместе с тем, даже в гневе она не позволяла себе проявить никакого неуважения. Облизав губы, Несси сделала неуверенный выпад ножом в сторону Грея. – Я сказала, вы должны уйти! Не спуская глаз с лезвия, он медленно опустил руки и потянулся к стакану. – Поверьте мне, мадам, если у вас нет желания, то я последний, кто станет вас принуждать. И все же, будет досадно, если такое превосходное вино пропадет впустую. Неужели вы не допьете свой стакан, по крайней мере? Несси забыла о стакане, который держала в другой руке. Она мельком взглянула на него, удивилась, затем подняла взгляд на Грея. – Так вы не хотите меня трахнуть? – Нет, – заверил он ее совершенно искренне. – Но буду признателен, если вы удостоите меня разговором на несколько минут. Это… Полагаю, вы же не хотите, чтобы я позвал миссис Магду сейчас? Подняв одну бровь, Грей указал рукой на дверь, Несси же прикусила нижнюю губу. Не обладая большим опытом посещения борделей, лорд Джон отлично понимал, что хозяйка косо посмотрит на шлюху, которая не только отказала клиенту, но и наставила нож на посетителя без очевидной провокации. – М-м-ф-м, – выдохнула она, неохотно опуская клинок. Внезапно лорд Джон почувствовал неожиданный прилив возбуждения и отвернулся от девушки, чтобы скрыть это. Господи, он не слышал этот неотесанный шотландский звук уже многие месяцы – с последнего своего визита в Хилуотер. И, конечно же, не ожидал такого мощного эффекта, ведь произнесен он был презрительным девичьим фальцетом, а не тоном грубой угрозы, к которому он привык. Грей залпом выпил свое вино и снова принялся наполнять стакан, как бы невзначай спросив через плечо: – Скажите мне… Учитывая бесспорную силу и справедливость ваших чувств к английским солдатам, как получилось, что вы оказались в Лондоне? Губы девушки сжались в ниточку, а темные брови опустились, но через мгновение она немного расслабилась, подняла свой стакан и сделала глоток. – Вы не хотите знать, как я стала шлюхой… Только, почему я здесь? – Должен сказать, что первый вопрос… несмотря на то, что мне бесспорно интересно, – это ваше личное дело, – вежливо произнес лорд Джон. – Но так как второй вопрос затрагивает мои собственные интересы… Да, именно об этом я и спрашиваю. – Вы и взаправду странный малый. Несси запрокинула голову и быстро выпила вино до дна, не сводя с Грея подозрительного взгляда. Потом, глубоко выдохнув от удовольствия, опустила голову и облизала окрасившиеся губы. – Винишко неплохое, – произнесла она, казалось, немного удивленно, – из личных запасов хозяйки… Немецкое, да? Значит, так. Налейте-ка нам еще по стаканчику, и я расскажу вам, если вы так сильно хотите знать. Грей налил ей еще и наполнил также и свой стакан. Вино было отличное, достаточно хорошее, чтобы согреть желудок и конечности, но при этом не слишком туманило разум. Под его благотворным влиянием лорд Джон почувствовал, что напряжение, которое он ощущал в шее и плечах, начиная с того момента, как переступил порог борделя, постепенно исчезает. В свою очередь, шотландская шлюха, казалось, испытывала то же самое. Она прихлебывала с изысканной жадностью, дважды осушив стакан, пока рассказывала свою историю… Сказочку, которую, как он понял, Несси излагала и прежде – с подробными приукрашиваниями и драматическими событиями. Хотя в целом, повесть оказалась довольно простой… Посчитав невыносимой жизнь на севере шотландского Хайленда после Каллодена и разорения Камберлендом, ее выживший брат ушел в море, а они вместе с матерью перебрались на юг, выпрашивая на хлеб. Иногда, когда попрошайничество не приносило доходов, ее мать считала выгодным продавать свое тело. – Потом мать сошлась с ним, – сказала девушка, состроив кислую мину при этом слове. – В Бервике. С английским солдатом по имени Харт, недавно уволенным со службы и взявшем их «под свою защиту». Харт придумал и устроил доходное дело, поселив мать Несси в небольшом домике, где та могла развлекать его армейских приятелей в комфорте и уединении. – Харт понял, какую наживу может получать, и поэтому время от времени уходил «на охоту» и возвращался с какой-нибудь бедняжкой, которую подбирал голодной на дороге. Он ласково говорил с девицами, покупал обувь и кормил, а потом они узнавали, что по три раза за ночь должны раздвигать ноги для солдат, которые всаживали пули в головы их мужей… А через два года Боб Харт уже владел каретой, запряженной четверкой лошадей. Это могло быть близко к истине… Или нет. Грей прекрасно знал, что древняя профессия основана на лжи – на этот счет у него не было заблуждений. И если нельзя верить блуднице как таковой, – пусть даже она ничего не говорила – то едва ли можно иметь большую веру в то, что она сказала. И все-таки, история получилась увлекательная… «Какой и должна быть», – подумал Грей цинично. Но он не прервал рассказ. Помимо того, что необходимо было немного расслабить девушку, если он хотел получить от нее информацию, имелся еще один очевидный факт – лорду Джону нравилось слушать, как она говорит. – Мы встретили Боба Харта, когда мне было чуть больше пяти, – сказала Несси, прижав кулачок ко рту, чтобы подавить отрыжку. – Он подождал, пока мне не исполнилось одиннадцать… пока у меня не пошла кровь… а потом... – Несси умолкла, заморгав, будто в поисках вдохновения. – А потом твоя мать, вознамерившись защитить твою добродетель, убила его, чтобы уберечь тебя, – предположил Грей. – Ее, конечно, схватили и повесили, после чего ты посчитала себя обязанной в силу необходимости принять судьбу, ради предотвращения которой, твоя мать пожертвовала собой? – откинувшись на спинку стула, Грей поднял свой стакан в ироническом тосте. К его удивлению Несси рассмеялась. – Нет, – возразила она, вытерев рукой под носом, который сильно покраснел, – но это неплохо. Лучше правды, да же? Я это запомню, – в знак признательности Несси подняла свой стакан, затем, откинув голову назад, осушила его. Грей потянулся к бутылке и понял, что она пуста. К его удивлению, вторая тоже оказалась пустой. –- Я принесу еще, – быстро сказала Несси. Она спрыгнула с кровати и уже выбежала из комнаты, прежде чем он смог что-то сказать. Лорд Джон видел, что девушка оставила нож, который лежал на столе рядом с покрытой корзинкой. Наклонившись и приподняв салфетку, он обнаружил в ней горшочек с какой-то склизкой мазью и различные интересные приборы – некоторые для очевидных намерений, другие – для совершенно загадочных применений. Когда Несси вернулась, прижимая большой кувшин к груди, Грей как раз держал в руках одно наиболее выразительное из этих орудий, восхищаясь его искусным и удивительно доскональным исполнением: на бронзовой поверхности виднелись даже вздутые вены. – О, так вот, что вам нравится? – спросила она, кивнув на предмет в его руке. Грей открыл, было, рот, но, к счастью, сказать ничего не успел. Он выронил тяжелую штуковину, которая пребольно ударила его по бедру, прежде чем с грохотом упала на покрытый коврами пол. Перед тем, как нагнуться и поднять его, Несси снова наполнила оба стакана и сделала большой глоток из своего. – О, хорошо, что вы согрели его немного, – сказала она с одобрением. – Бронза ужасно холодная. Осторожно удерживая полный стакан в одной руке и искусственный фаллос в другой, Несси на коленках прошлась по кровати и устроилась среди подушек. Потягивая вино, она покрепче ухватилась за игрушку и принялась томно поднимать ею край своей рубашки, пока не оголила свои тощие бедра. – Должна ли я что-то говорить? – спросила она деловым тоном. – Или вы хотите только смотреть, и мне притвориться, что вас тут нет? – Нет! – внезапно выйдя из своего ступора, Грей произнес это более громко, чем намеревался. – Я имею в виду… Нет. Пожалуйста. Перестань... делать это. Несси выглядела удивленной, затем слегка раздраженной, затем разжала свою хватку на игрушке и приподнялась. – Ну, что тогда? – она откинула назад свои волосы цвета ежевики, глядя на него в размышлении. – Я думаю, что могла бы пососать у вас немного, – сказала она неохотно. – Но только если вы сначала хорошенько вымоетесь. С мылом, обратите внимание. Внезапно почувствовав, что довольно сильно напился, – и гораздо быстрее чем, хотел, – Грей тряхнул головой и пошарил в карманах мундира. – Нет, не это. Я хочу… – он извлек миниатюру Джозефа Тревельяна, которую украл из спальни своей кузины, и положил ее на кровать перед девушкой. – Я хочу знать, есть ли у этого человека сифилис. Не триппер… а сифилис. Глаза Несси, до сих пор прищуренные, от удивления стали совершенно круглыми. Она посмотрела на изображение, потом на Грея. – Вы думаете, что я могу сказать это, только посмотрев на его лицо? – спросила она недоверчиво.
СЛУШАЯ БОЛЕЕ ПОДРОБНОЕ объяснение, Несси сидела на корточках и задумчиво моргала, глядя на миниатюру Тревельяна. – Так вы не хотите, чтобы он женился на вашей кузине, потому что у него сифилис, да? – Да, именно так. Она серьезно кивнула Грею. – Это очень мило, с вашей стороны. И не подумала бы, что вы – англичанин! – И англичане способны на преданность, – заверил он сухо. – По крайней мере, своим семьям. Вы знаете этого человека? – Сама я его не принимала, но да, думаю, что, возможно, видела его один или два раза, – девушка прикрыла один глаз, посмотрев на портрет снова. Несси слегка покачивалась, и Грей начал бояться, что его винная стратегия потерпела неудачу и обречена на провал. – Хм! – произнесла она и кивнула. Спрятав миниатюру на груди под сорочкой – учитывая худобу Несси, Грей даже не мог представить, что удерживало картинку там… – она соскользнула с кровати и сняла мягкий синий халатик с крючка. – Ну, некоторые девушки будут заняты, но я пойду и переброшусь парой слов с теми, кто все еще в салоне, да? – ...О, в салоне. Да, это было бы очень полезно. Ты же будешь осторожна в своих расспросах, правда? Несси выпрямилась с пьяным достоинством. – O, конечно, буду. Вы ведь оставите мне немного вина, да? – махнув на кувшин, девушка завернулась в халат и удалилась из комнаты, преувеличенно покачивая бедрами – походкой, которая больше подходит тем, у кого они имеются. Вздохнув, Грей откинулся на спинку стула и налил себе стакан вина. Он понятия не имел, в какую цену ему обойдется вино такой выдержки, но это стоило того. Лорд Джон поднял свой стакан к свету, изучая его. Замечательный цвет, и букет вина был превосходным – фруктовый и глубокий. Грей сделал еще глоток, размышляя об успехах на данный момент. Пока все неплохо. Если повезет, у него будет ответ относительно Тревельяна фактически сразу… Хотя, может, придется вернуться, если Несси не удастся поговорить с девочкой, которая была с ним в последний раз. Перспектива повторного визита в бордель не вызвала у него тревожного состояния, поскольку они с Несси достигли между собой негласного взаимопонимания. Грея разбирало любопытство: а как бы поступила девушка, если бы он на самом деле был заинтересован в плотских утехах, а не в добыче информации. Она казалась очень искренней в своем нежелании обслуживать одного из людей Камберленда… И, положа руку на сердце, Грей считал этот отказ не лишенным смысла. Военная кампания в Хайленде после Каллодена была его первой. И то, чему он стал тогда свидетелем, заставило бы его устыдиться, что он солдат, если бы он имел хоть какое-то присутствие разума, чтобы осознавать то, что видел. Но все то время лорд Джон находился в состоянии оцепенелого шока, и когда реально увидел военные действия, он уже находился во Франции и сражался с достойным врагом, а не с женщинами и детьми побежденного противника. Сражение при Каллодене в некотором смысле было его первым… Хотя самой битвы лорд Джон не видел, благодаря моральным принципам старшего брата, который привез его с собой, чтобы привить вкус к военной жизни, но провел границы, не разрешив участвовать в сражении. – Ты безумец, если думаешь, что я рискну привезти матери домой твое искалеченное тело, – мрачно сообщил ему Хэл. – Ты не военнообязанный, и это не твой долг, чтобы получить пулю в задницу, так что ты и не пойдешь. Если шевельнешь хоть одной ногой из лагеря, я велю сержанту О'Коннеллу выпороть тебя перед всем полком, обещаю. Шестнадцатилетний дурак, он считал это чудовищной несправедливостью. Но когда ему, наконец, после сражения разрешили ступить на поле, он ушел с него с колотящимся пульсом и ощущением холодного пистолета в потной руке. Они с Гектором уже обсуждали это прежде, угнездившись чуть в стороне от остальных в весенней траве под звездами и тесно прижавшись друг к другу. Гектор убил двух людей в упор… И только Бог знает, сколько еще в дыму сражения. – На самом деле, невозможно сосчитать, – объяснял Гектор с величественных высот четырехлетнего превосходства своего возраста и чина младшего лейтенанта. – Нет, если только не убиваешь в упор штыком или скажем, мечом. Потому что кругом черный дым и шум, и ты понятия не имеешь, что делать… Просто следишь за своим офицером и бежишь, когда он командует, стреляешь и перезаряжаешь… А иногда видишь, что шотландец упал, но ты никогда не знаешь, твой ли выстрел настиг его. Возможно, он просто провалился в кротовью нору, как знать! – Но ты знаешь… когда это происходит один на один, – Джон резко толкнул Гектора коленом. – Так как это было, тогда? Кто твой первый? И не смей говорить мне, что не помнишь! Гектор схватил его за мышцу бедра и сжимал, пока Грей не завизжал как кролик, затем рассмеявшись, обнял его и прижал Джона лицом в ямку на плече. – Хорошо, я действительно помню. Хотя, подожди. Гектор затих на мгновение, и от его дыхания, шевелящего волосы Джона выше уха, стало тепло. В начале года было еще рановато для мошкары, но свежий и прохладный ветерок, пролетавший над ними, щекотал кожу верхушками колышущихся трав. – Это произошло… ну, очень быстро. Лейтенант Борк послал нас с еще одним парнем обойти вокруг небольшой рощицы, чтобы посмотреть, не происходит ли чего, и я был за старшего. Услышав глухой звук и кашель за спиной, я подумал, что это Медоуз, который шел за мной, и мне показалось, что он споткнулся. Я повернулся сказать ему, чтобы он вел себя тихо, а он уже лежал на земле, и кровь заливала его голову. Рядом находился шотландец, он как раз уронил ужасно большой камень, которым убил Медоуза, и наклонился, чтобы забрать его оружие. Они подобны животным, ты знаешь: у всех безумные бакенбарды и, как правило, они грязные, босые и полуголые в придачу. Шотландец поднял глаза, увидел меня и попытался поднять мушкет, чтобы размозжить мне голову, вот только Медоуз упал на оружие, и я… Ну, я просто заорал и бросился на него. Я не раздумывал: было точно так же, как на учениях… Только ощущения совсем другие, когда штык вошел в него. Джон почувствовал, как небольшая дрожь пробежала по прижавшемуся к нему телу, и обхватил Гектора рукой вокруг живота, сжимая в утешении. – Шотландец умер сразу же? – спросил он. – Нет, – тихо ответил Гектор, и Джон почувствовал, что тот сглотнул. – Он отступил и тяжело осел на землю, и… и я выпустил из рук ружье, так что, он сидел там со штыком, торчащим в нем, а приклад оружия... уткнулся в землю, подпирая его, почти как стреляющая палка. – Ты сделал что-нибудь? – Джон погладил грудь Гектора, пробуя этим неуклюжим движением утешить друга, но это было совсем не подвластно ему в данный момент. – Я знал, что должен сделать что-то… попытаться прикончить его, так или иначе… но я не смог придумать, как. Все, что я мог, это стоять там, как дурачок, а его глаза на грязном лице смотрели на меня, и я... Гектор снова тяжело сглотнул. – Я закричал, – сказал он, в порыве. – Я продолжал выкрикивать: «Мне очень жаль, я сожалею», – и плакал. А он как бы покачал головой и сказал мне что-то, но говорил на своем варварском гэльском языке, и я не мог понять, знал ли он, что я сказал, или проклинал меня, или, может быть, он хотел чего-то, возможно, воды... У меня была вода... Гектор затих, но по его учащенному дыханию Джон мог сказать, что тот и сейчас готов заплакать. Он крепко сжимал плечо Джона – настолько сильно, что мог оставить синяк, но Джон оставался лежать неподвижно, совершенно не шевелясь, пока, наконец, дыхание Гектора не пришло в норму, и железная хватка не ослабла. – Казалось, прошло много времени, – сказал Гектор и откашлялся. – Хотя полагаю, что, на самом деле – нет. Спустя минуту голова шотландца просто упала вперед, очень медленно, и осталась в таком положении. Гектор сделал влажный глубокий выдох, как будто прогоняя воспоминания, и в знак утешения обнял Джона. – Да, ты действительно помнишь первого. Но я уверен, что у тебя это будет легче… У тебя получится лучше. Со стаканом в руке Грей прилег на кровать Несси и стал медленно потягивать вино. Он уставился на покрытый копотью потолок, но вместо него видел серое небо над Каллоденом. Ему и было легче… по крайней мере, убить, если не вспоминать об этом. – Ты пойдешь с отрядом Уиндома, – сказал тогда Хэл, протягивая ему длинный пистолет. – Твоя задача – добить, если обнаружишь кого-нибудь все еще живого. В лоб будет самое то, но и в затылок, скажем, тоже хорошо, если поймешь, что не можешь выстрелить в лоб. Бледное под пятнами порохового дыма, лицо брата исказилось от напряжения. Хэлу было только двадцать пять, но выглядел он в два раза старше. Его мокрый от дождя и измазанный отвратительной грязью с поля мундир прилипал к телу. Он отдавал свои приказы спокойным, ясным голосом, но Грей чувствовал, что рука брата дрожала, когда он дал ему оружие. – Хэл, – позвал он, когда брат отвернулся. – Да? – Хэл покорно повернулся обратно к нему, но в глазах его была лишь пустота. – С тобой все в порядке, Хэл? – спросил Джон, понижая голос, чтобы никто поблизости не услышал. Хэл, казалось, смотрел куда-то далеко, мимо него, и ему явно пришлось приложить усилие, чтобы вернуть свой взор от той отдаленной точки и сфокусировать его на лице младшего брата. – Прекрасно, – сказал он. Уголки его губ дрогнули, будто он хотел улыбнуться и подбодрить, но опустились от усталости. Он хлопнул Джона рукой по плечу и крепко сжал его, и Джон почувствовал себя странно, словно это он оказывал поддержку своему брату, а не наоборот. – Просто помни, Джонни…Ты даруешь им милосердие. Милосердие, – повторил он тихо, затем опустил руку и ушел. Пожалуй, оставалась пара часов до заката, когда отряд капрала Уиндома отправился на пустошь, пробираясь сквозь грязь и вереск, которые цеплялись и прилипали к их сапогам во время движения. Дождь прекратился, но от ледяного ветра сырой плащ прилип к его телу. Джон помнил ту смесь страха и волнения в животе, которые вытеснили онемение пальцев и опасение, что он не сможет перезарядить пистолет снова, если должен будет использовать его несколько раз. Когда они пришли на место, у него вообще какое-то время не возникало необходимости пускать его в ход, так как все люди, на которых они натыкались, оказались мертвы. Почти все были шотландцами, хотя то тут, то там красные мундиры вспыхивали, словно пламя, среди унылого вереска на пустоши. Погибших англичан с почестями уносили на носилках. Врагов же сваливали в кучи. Солдаты, бормочущие проклятия в клубах белого дыхания, посиневшими пальцами вытаскивали похожие на сваленные бревна тела, голые руки и ноги которых, словно бледные ветви, уже окоченели и стали неудобно тяжелыми при переноске. Грей не был уверен, следует ли ему принять в этом участие, но никто, казалось, не ожидал от него помощи. Он продолжал наблюдать за солдатами, держа в руке оружие, которое с каждой минутой становилось все холоднее. Грей видел поля после сражений и прежде – в Престоне и Фолкирке, хотя ни на одном не было такого количества тел. Однако один мертвец походил на другого, и через некоторое время их присутствие его больше не беспокоило. На самом деле, он настолько оцепенел, что почти не вздрогнул, когда один из солдат крикнул: – Эй, щекастик! Тут есть для тебя один! Заторможенный и замерзший ум еще не успел осознать сказанное, как Джон уже стоял лицом к лицу с человеком, шотландцем.
Он смутно предполагал, что на поле брани все были без сознания – если не мертвые – и исполнение приговора будет не больше, чем встать на колени рядом с телом, приставить пистолет и нажать на курок, потом сделать шаг назад, и перезарядить. Человек, выпрямившись, сидел на вереске, упираясь всей массой тела на ладони, а перед ним истекала кровью изуродованная нога, не позволившая ему сбежать. Шотландец уставился на Грея темными глазами, живыми и настороженными. Раненый был молод, возможно, ровесник Гектора. Он перевел взгляд с лица Грея на оружие в его руке, затем обратно на лицо. Мужчина поднял подбородок и крепко сжал губы. «Но и в затылок, скажем, тоже хорошо, если поймешь, что не можешь выстрелить в лоб». Как? Как он должен выстрелить ему в затылок, когда мужчина сидит в таком положении? Грей неуклюже поднял пистолет и, слегка пригнувшись, шагнул в сторону. Голова шотландца повернулась: он следил за Джоном глазами. Грей остановился… Но он не мог стоять, ведь на него смотрели солдаты. – В г-голову или в сердце? – спросил он, пытаясь сохранить свой голос ровным. Руки его дрожали – так было холодно… прямо жутко холодно. На мгновение темные глаза шотландца закрылись, потом снова открылись, пронзив его взглядом. – Господи, не все ли мне равно? Грей поднял пистолет и направил его точно в центр груди человека, дуло чуть дрогнуло. Шотландец сжал губы и переместил свой вес на одну руку. Прежде чем Грей успел отдернуть свою, тот поднял свободную руку и схватил Грея за запястье. Испугавшись, он даже не попытался отстраниться. Тяжело дыша от напряжения и стиснув зубы от боли, шотландец направил ствол так, что он оказался упертым ему в лоб, прямо промеж глаз. И не отрывал взгляда от Джона. И что Грей помнил наиболее отчетливо, это не глаза, но ощущение пальцев, спокойно державших его за руку, более холодных даже, чем его собственная замерзшая плоть. Сейчас, когда шотландец прикасался к нему, в них отсутствовала сила, и это успокоило его дрожь. Очень осторожно пальцы сжались. Предлагая милосердие. Час спустя, уже в темноте, они вернулись в лагерь, и Джон узнал о смерти Гектора. Уже какое-то время свеча догорала. На столе лежала еще одна, но лорд Джон даже не шелохнулся, чтобы дотянуться до нее. Вместо этого он лежал, внимательно наблюдая, как угасало пламя, и продолжал пить вино в душной темноте. Было еще темно, когда незадолго перед рассветом Грей проснулся с раскалывающейся головой. Свеча потухла, и на мгновение сбитый с толку, он не мог понять, где находится… и с кем. Что-то теплое и влажное свернулось рядом, а его собственная рука покоилась на голой плоти. Всевозможные картинки вертелись в его мозгу, словно испуганно взлетевшие перепелки, но потом исчезли, когда он глубоко вздохнул и учуял дешевый парфюм, дорогое вино и запах женщины. Девушка. Да, конечно. Шотландская шлюха. Какое-то время Джон лежал неподвижно, сбитый с толку, пытаясь сориентироваться в незнакомой темноте. Там… Серая, тонкая линия, обозначавшая закрытое ставнями окно, была более светлого оттенка, чем темнота внутри. Дверь... Где дверь? Он повернул голову и увидел легкое мерцание света на половицах, слабый отблеск догорающей в коридоре свечи. Грей смутно помнил какой-то шум, пение и топот внизу, но сейчас все стихло. На бордель опустилась тишина, хотя это была странная, неловкая тишина, похожая на беспокойный сон пьяного человека. Кстати говоря... Он подвигал языком, пытаясь выработать достаточно слюны на пересохшее и горячее нёбо и сглотнуть. Его сердце билось с неприятной настойчивостью, которая, казалось, заставляла его глазные яблоки мучительно выкатываться в такт с пульсацией органа. Он быстро закрыл глаза, но это не помогло. В запертой комнате было тепло и душно, но легкое движение воздуха из закрытого ставнями окна коснулось его тела прохладными пальцами, поднимая волосы на груди и ногах. Он был голым, но не помнил, как разделся. Девушка лежала на его руке. Медленно двигаясь и стараясь не разбудить, он освободился от нее. На минутку Грей присел на кровати и сжал голову, беззвучно застонав, затем поднялся на ноги, с большой осторожностью, чтобы не упасть. Господи! Что с ним такое случилось, что он выпил так много этого безбожного пойла? «Было бы лучше просто трахнуть девчонку, да и дело с концом», – думал он, наугад идя через комнату сквозь взрывы искрящегося белого света, освещавшего изнутри его голову, словно фейерверк Темзу. Пробираясь наощупь, он ударился о ножку стола, вслепую пошарил под ним, пока не обнаружил ночной горшок. Немного полегчало… Но все еще отчаянно хотелось пить. Грей поставил горшок на пол и нащупал кувшин и тазик. Вода в кувшине была теплой и с привкусом металла, но он все равно стал жадно пить, проливая ее на подбородок и грудь, и глотая, пока внутренности не начали протестовать против прохладного натиска. Джон вытер рукой лицо и растер влагу по груди, затем приоткрыл ставни, и сделал глубокий, дрожащий вдох прохладного серого воздуха. Так-то лучше. Грей повернулся, чтобы найти свою одежду, но запоздало понял, что не может уйти без Кворри. В своем нынешнем состоянии думать о поиске своего друга в доме, о распахнутых дверях и удивлении отупевших ото сна шлюх и их клиентов, было просто невыносимо. Что ж, хозяйка быстро поднимет Гарри с постели, когда рассветет. Ничего не оставалось, как ждать. Поскольку нужно ждать, то можно делать это лежа: его внутренности пришли в движение и зловеще заурчали, а в ногах появилась слабость. Девушка тоже была голой. Свернувшись, она лежала на боку, спиной к нему, гладкая и бледная, как корюшка на прилавке у торговца рыбой. Джон осторожно заполз в кровать и прилег рядом с ней. Она повернулась и что-то пробормотала, но не проснулась. Воздух теперь был гораздо прохладнее: близился рассвет и ставни оставались распахнутыми. Джон хотел накрыться, но девушка лежала, подмяв под себя простынь. Она повернулась снова, и он увидел, что ее тело покрылось гусиной кожей. Несси была даже более худой, чем казалась накануне ночью: ребра выступали на ее боках и лопатки острые, словно крылья, на худощавой маленькой спине. Грей повернулся набок и привлек ее к себе, неловко пытаясь одной рукой вытащить влажную простынь и натянуть ее на них обоих – чтобы прикрыть ее худобу, и для того сомнительного тепла, которое простынь давала. Густые распущенные волосы мягкими вьющимися локонами лежали возле его лица. Это ощущение встревожило его, но прошла секунда, прежде чем Джон понял, почему. У нее были волосы, как у той… женщины. Жены Фрейзера. Грей знал ее имя, Фрейзер сказал ему, и все же он упрямо отказывался думать о ней иначе, как о «той женщине». Как будто это была ее вина… И только потому что, она женского пола, к тому же. «Но это было в другой стране, – подумал он, притягивая худую проститутку к себе, – и кроме того, девка умерла. Так сказал Фрейзер». Однако, он видел глаза Джейми Фрейзера. Фрейзер не перестал любить свою жену только потому, что она мертва… Не больше, чем Грей мог бы разлюбить Гектора. Память – это одно, а плоть – другое, и у тела нет совести. Он обнял одной рукой хрупкую девушку и крепко прижал ее к себе. У нее почти не было груди, и очень узкий таз. «Как у мальчика», – подумал он, и почувствовал, как крошечное пламя желания, разожженное вином, вылизывает языком внутреннюю сторону его бедер. «Почему нет?» – подумал он. В конце концов, он заплатил за это. «Но, я – человек, не так ли?» – сказала она. И она не была ни одним из тех людей, которых он страстно желал. Грей закрыл глаза и очень нежно поцеловал плечо возле своего лица. Затем снова уснул, дрейфуя на беспокойных облаках ее волос.
Иллюстрация к главе: Жан-Франсуа Буше. Портрет мадам де Помпадур.
ДЖОН ПРОСНУЛСЯ СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ от громкого переполоха в борделе этажом ниже. Девушка исчезла… А, нет, не исчезла. Грей перевернулся и увидел ее: Несси стояла у окна, одетая в рубашку. Плотно сжав губы, она сосредоточенно заплетала волосы, смотрясь вместо зеркала в ночной горшок. – Проснулся, наконец? – спросила Несси, щурясь на свое отражение. – Я думала, мне придется тыкать тебе иголкой под ногти, чтобы разбудить. Завязав красную ленту в конце косы, она повернулась и улыбнулась ему. – Готов, немного позавтракать, детка? – Даже не упоминай об этом, – прижав руку ко лбу, Грей медленно сел. – О, мы слегка сварливые по утрам, да? На умывальнике появилась бутылка из коричневого стекла и пара деревянных стаканов, потом Несси налила что-то цвета сточных вод и сунула чашку ему в руку. – Попробуй это. Шерсть укусившей вас собаки является лучшим лекарством – по крайней мере, так говорят. [«Собачья шерсть», выпивка для опохмелки. Существует средневековое поверье, что единственное верное средство от укуса собаки, которое также может защитить от любой инфекции, это смесь молока и хлеба с добавлением шерсти укусившего животного, которая должна быть съедена или наложена на рану. Некоторые люди считают, что алкоголь, выпитый утром после вечерней выпивки, вылечит от похмелья. Это и называется hair of the dog. Научно не подтверждено, что все эти средства эффективны – прим. пер.]. Несси плеснула щедрую дозу в свой стакан и одним махом выпила, будто это была вода. Но, нет: судя по запаху, Грей решил, что, скорее всего, это скипидар. Однако, ему не хотелось осрамиться перед четырнадцатилетней шлюхой, и он тоже залпом выпил. Нет, не скипидар, а купорос. Жидкость моментально выжгла пламенную дорожку от глотки до кишечника, послав привкус серных паров во все поры его головы. Виски – вот что это, и притом, совершенно неочищенный виски. – Да, то, что надо, – произнесла Несси одобрительно, наблюдая за ним. – Еще одну? Неспособный что-либо сказать, Грей моргнул слезящимися глазами и протянул свою чарку. Еще один глоток мерзкой жидкости, и Джон обнаружил, что к нему вернулось достаточное присутствие духа, чтобы спросить об исчезнувшей одежде. – О, да. Все здесь. Будто воробышек, Несси живо вскочила и распахнула панель в стене, скрывавшую ряд вешалок, на которых были бережно развешены его мундир и рубашка. – Это ты раздела меня? – Я, вроде, никого здесь больше не вижу, а? Она козырьком приложила руку к глазам, и комично оглядела комнату. Не обращая на нее внимания, Грей стал натягивать рубашку через голову. – Зачем? Джону показалось, что в глазах девушки появился озорной блеск, но губ улыбка не коснулась. – Поскольку ты много пил, я знала, что скоро ты проснешься, чтобы отлить, и весьма вероятно свалишь отсюда, если будешь в состоянии. А коли ты остался на всю ночь, то Магда уже не сможет привести для меня еще кого-нибудь, – Несси пожала плечами, и рубашка соскользнула с ее худенького плечика. – Так хорошо я уже давно не спала. – Я глубоко удовлетворен, что оказался вам полезен, мадам, – иронично сказал Грей, беря в руки бриджи. – И какова будет стоимость всей ночи, проведенной в вашей очаровательной компании? – Два фунта, – тут же ответила девушка. – Ты можешь заплатить мне прямо сейчас, если хочешь. Положив руку на кошелек, Грей искоса посмотрел на нее. – Два фунта? Десять шиллингов – ближе к истине. Попробуй еще раз. – Десять шиллингов? – Несси попыталась принять оскорбленный вид, но ей это плохо удалось, и Джон понял, что почти угадал цену. – Хорошо... тогда один фунт и шесть шиллингов. Или, лучше, один и десять… – она наблюдала за ним, высовывая маленький розовый язычок и касаясь им верхней губы, как будто прикидывала что-то… – если я смогу разузнать для тебя, куда он ходит? – Кто куда ходит? – Корнуэльский парень, о котором ты спрашивал… Тревельян. Головная боль Грея, казалось, внезапно пошла на убыль. Секунду он смотрел на девушку, потом медленно потянулся к кошельку, вытащил три банкноты достоинством в один фунт стерлингов и бросил их ей на колени. – Скажи мне, что ты знаешь. Схлопнув бедра вместе, Агнес крепко зажала между ними ладошки с деньгами, а глаза ее засияли от удовольствия. – Я знаю, что, да, он приходит сюда, может быть, два или три раза в месяц, но он не берет ни одну из девушек… Поэтому-то я и не смогла ничего узнать о состоянии его члена, понимаешь? – Несси словно извинялась. От удивления Грей даже прекратил застегивать пряжки подвязок. – А что же он тогда делает? – Ну, он направляется в комнату миссис Магды – в ту самую, куда всегда приглашают богатеньких… И немного погодя, оттуда выходит женщина, одетая в одно из платьев Магги и большой кружевной чепчик... Но это не наша Магги. Леди примерно такого же роста, да, но у нее нет груди и вообще отсутствует задница… И в плечах она узкая, а у Магс тело, как у упитанного вола. Несси подняла одну безупречную бровь, потому что, ее, очевидно, смешило выражение лица Джона. – А потом эта... леди... идет окольными путями до переулка, где ее ждет портшез. Я видела, как она уезжает, – добавила Несси с язвительным акцентом на местоимение. – Хотя в то время и не знала, кто это. – Уезжает... а она... возвращается? – спросил Грей, с таким же акцентом на слове. – Да. Она уходит с наступлением темноты и возвращается незадолго до рассвета. Как-то на прошлой неделе я слышала носильщиков в переулке, когда в кои-то веки оказалась одна… – Несси скорчила недовольную рожицу… – Я встала и высунулась из своего окна, чтобы посмотреть, кого принесло. Я видела только макушку ее чепца и как мелькнула зеленая юбка… Но кто бы это ни был, шла она быстрыми и длинными шагами, как мужчина. Несси замолчала и выжидательно на него поглядела. Грей провел рукой по голове, взъерошив волосы. Лента слетела, когда он спал, и нигде ее не было видно. – Но ты думаешь, что можешь узнать, куда... эта особа... уезжает? Девушка кивнула, уверенная в себе. – О, да. Я не разглядела лицо леди, но ясно видела одного из носильщиков. Как оказалось, это крупный взрослый парень по имени Рэб, он с севера, из окрестностей Файфа. Он не может часто позволить себе шлюху, но когда приходит, то спрашивает меня. Тоскует по дому, понимаешь? – Да, понимаю, – Грей убрал волосы с лица, затем снова полез в кошелек. Несси как раз вовремя раздвинула ноги и ловко поймала подолом пригоршню серебра. – Позаботься о том, чтобы Рэб поскорее позволил себе тебя, – предложил Грей. – Да? Раздался стук в дверь, потом она распахнулась настежь и явила Гарри Кворри с густой щетиной на лице, мутными глазами и мундиром, висевшим на одном плече. Ворот его рубашки был расстегнут, шейный платок отсутствовал, а саму рубаху он лишь наполовину заправил в бриджи. Несмотря на то, что Кворри надел парик, тот сидел криво на одном ухе. – Надеюсь, не помешал? – спросил Гарри, подавив отрыжку. Грей быстро втиснулся в собственный мундир и сунул ноги в сапоги. – Нет, нисколько. Как раз выхожу. Кворри почесал свои ребра, и, непроизвольно задрав рубашку, оголил часть волосатого живота. Он двусмысленно подмигнул в сторону Несси. – Значит, хорошо ночь прошла, Грей? Девчонка-то так, ничего особенного, да? Лорд Джон нажал двумя пальцами между пульсирующими бровями и попытался, как он надеялся, изобразить из себя пресыщенного развратника. – Ах, ну, в общем, ты знаешь поговорку: «чем ближе кость, тем слаще мясо» [выражение часто употребляется мужчинами по отношению к стройным женщинам – прим. пер.] – Правда? – несмотря на свою взъерошенность, Кворри немного оживился, заглядывая из-за плеча лорда Джона в комнату. – Возможно, тогда я попробую ее в следующий раз. Как тебя зовут, цыпочка? Наполовину развернувшись, лорд Джон увидел, как глаза Несси расширились, когда она увидела налитый кровью похотливый взгляд Кворри. Ее губы искривились от отвращения: действительно, как шлюха она не обладала тактичностью. Грей положил ладонь на рукав Кворри, чтобы отвлечь его. – Не думаю, что она тебе понравиться, старина, – сказал лорд Джон. – Она шотландка. Внезапно возникший интерес Кворри исчез, как погашенная свеча. – О, шотландка, – сказал он, тихонько рыгнув. – Господи, нет. От звука этого варварского языка у меня упал бы сразу же. Нет, нет. Дайте мне миленькую пухленькую английскую девочку с хорошей круглой задницей, чтобы много было плоти на ней, чтобы было за что ухватиться. Кворри нацелился весело шлепнуть по попке проходившую мимо служанку, которая полностью отвечала этим требованиям, но та ловко увернулась, и, схватившись за Грея, Гарри пошатнулся, чудом избежав позорного падения. Грей, в свою очередь, обеими руками уцепился за дверной косяк, чтобы не повалиться. Лорд Джон услышал, как захихикала Несси, и выпрямился, приведя в порядок одежду, насколько было возможно. После того, как они столь недостойно удалились, друзья оказались в карете, которая настолько сильно грохотала, проезжая по Мичем-стрит, что это было совершенно невыносимо для состояния головы Грея. – Узнал что-нибудь полезное? – спросил Кворри, прикрыв один глаз, чтобы лучше сфокусироваться, поскольку заново застегивал на своей ширинке пуговицы, которые были почему-то закреплены наперекосяк. – Да, – ответил Грей, отводя глаза. – Только, Бог знает, что все это означает. Он вкратце рассказал о своих неоднозначных открытиях, после чего Кворри захлопал глазами, словно сова. – Я тоже не понимаю, что это значит, – Кворри почесал свою лысеющую голову. – Но ты мог бы переброситься парой слов со своим приятелем, констеблем… И спросить, не слышал ли он что-нибудь от своих людей о женщине в зеленом бархатном платье. Может, она… или он… в чем-то замешан… Карета повернула, и пронзительный луч света проник в глаза Грея и прямо в центр его мозга. Лорд Джон тихо застонал. О чем там говорил констебль Магрудер? Грабеж со взломом, конокрадство, ограбление людей... – Хорошо, – Грей закрыл глаза и глубоко вздохнул, представляя почтенного Джозефа Тревельяна под арестом за поджог или за участие в массовых беспорядках. – Я спрошу.
Иллюстрация к главе: Константин Маковский. Натюрморт.
В ПОНЕДЕЛЬНИК ГРЕЙ СПУСТИЛСЯ к завтраку очень поздно. Графиня давно закончила свою трапезу и удалилась, а кузина Оливия, хоть и сидела за столом, вскрывая письма и лениво дожевывая тост, но одета была в домашний муслиновый капот [распашное женское платье с рукавами, застегивающееся спереди – прим. пер.], а заплетенные в косу волосы свободно лежали на спине. – Поздно легла? – спросил Джон, кивнув ей, когда садился на стул. – Да, – Оливия зевнула, изящно прикрыв рот маленьким кулачком. – Была на приеме у леди Куинтон. А ты? – Боюсь, ничего столь же интересного. После долгого и блаженно восстановительного сна Грей провел вечер воскресенья в доме Бернарда Сиделла, слушая бесконечные жалобы по поводу отсутствия дисциплины в современной армии, нравственных недостатков младших офицеров, жадности политиков, которые рассчитывали, что войны будут вестись без соответствующего вооружения. Сиделл причитал по поводу недальновидности нынешней власти и из-за ухода с поста премьер-министра Питта, которого резко подвергал суровой критике, пока тот находился при исполнении служебных обязанностей… И все остальное в том же духе. В какой-то момент посреди этих выступлений Малкольм Стаббс наклонился в сторону Грея и прошептал: – Почему никто просто не достанет пистолет и не положит конец его страданиям? – Дам шиллинг, если вы сами это сделаете, – прошептал Грей в ответ, отчего Стаббс поперхнулся мерзким хересом, который Сиделл считал вполне подходящим угощением на своих приемах. Кворри на приеме отсутствовал, и Грей надеялся, что Гарри занят своим «кое-чем на примете», а не просто избегал дегустации хереса… Потому что если в ближайшее время что-нибудь определенное не обнаружится относительно смерти О'Коннелла, то, скорее всего, это привлечет внимание не только Сиделла, но и людей, обладающих способностью доставлять гораздо бóльшие неприятности. – Что ты думаешь об этих двух, Джон? Голос Оливии прервал течение мыслей, и Грей, оторвав взгляд от стоявшего перед ним вареного яйца, посмотрел на другую сторону стола. Кузина задумчиво хмурилась, разглядывая два отрезка узкого кружева – один украшал серебряный кофейник, другой свешивался с ее руки. – М-м, – Грей проглотил яйцо и попробовал сконцентрироваться. – Для чего? – Для отделки носовых платочков. – Тот, – Джон ложкой указал на образец на кофейнике. – Другой слишком мужской. На самом деле, просто первый ярко и весьма неприятно напомнил ему кружевную отделку на платье Магды, хозяйки борделя на Мичем-стрит. Лицо Оливии просияло. – Именно так и я думала! Превосходно, потому что я хочу заказать дюжину носовых платочков для Джозефа… И также прикажу изготовить дополнительные полдюжины для тебя, хорошо? – Уже тратишь денежки Джозефа, да? – подразнил Грей. – Бедняга обанкротится раньше, чем через месяц после вашей свадьбы. – Ничего подобного, – произнесла Оливия надменно. – Это мои собственные деньги, от папы. Подарок невесты жениху. Как думаешь, ему понравится? – Уверен, он будет в восторге от этой идеи. Внезапно ощутив приступ дурноты, Грей подумал, что отделанные кружевом носовые платочки так хорошо подошли бы к изумрудному бархату. Все вокруг продолжали готовиться к свадьбе, и это напоминало составление плана боевых действий: в доме каждый день копошились полки поваров, батальоны портних и десятки людей без каких-либо видимых занятий, но с большой долей важной деловитости. До свадьбы оставалось пять недель. – У тебя яйцо на оборках, Джонни. – Да? – он посмотрел вниз, стряхивая компрометирующие частицы. – Ну, вот. Всё? – Да. Тетя Бенни говорит, что у тебя новый камердинер, – сказала Оливия, все еще оценивающе поглядывая на него. – Тот странный маленький человечек. А он не слишком молод и… не отесан… для такой должности? – Может быть, мистеру Бёрду чего-то и не достает в смысле возраста и опыта, – согласился Грей, – но он отлично умеет брить. Кузина внимательно посмотрела на него, – как и его мать, Оливия была немного близорука – потом, перегнувшись через стол, погладила его по щеке, позволив себе вольность, которую Грей перенес с большим достоинством. – О, замечательно, – произнесла она с одобрением. – Как атлас. А с твоим гардеробом он хорошо управляется? – Великолепно, – заверил ее лорд Джон, вспомнив, как Том Бёрд, хмурясь, штопал порванный шов его мундира. – Он очень усердный. – О, хорошо. Тогда, ты должен сказать ему, пусть он убедится, что твой камзол из серого бархата в исправном состоянии. Я хочу, чтобы ты надел его на свадебный ужин: в прошлый раз, когда он был на тебе, я заметила, что подол сзади распоролся. – Я прикажу ему посмотреть, – серьезно заверил Грей. – Ты беспокоишься, чтобы я своим видом не опозорил ваше бракосочетание или практикуешь заботу о домашней прислуге, готовясь распоряжаться собственным домом? Оливия рассмеялась и очень мило покраснела. – Прости, Джонни. Я слишком раскомандовалась. Признаюсь, я действительно переживаю. Джозеф сказал мне, что я не должна ни о чем беспокоиться: его дворецкий просто чудо… Но я не хочу быть такой женой, которая является только украшением. Говоря это, Оливия выглядела довольно встревоженной, и у Грея появилось сильное дурное предчувствие. Увлекшись своими собственными обязательствами, он едва ли имел время подумать, как расследование в отношении Джозефа Тревельяна может затронуть лично его кузину, если окажется, что мужчина действительно заражен сифилисом. – Ты всегда будешь украшением, – грубовато произнес Грей, – но я уверен, что любой достойный человек разглядит истинную природу твоего характера и оценит его намного выше, чем твою внешность. – О, – покраснев еще сильнее, Оливия опустила ресницы. – Ох… Спасибо. Ты так добр! – Пустяки. Я возьму твоего лосося? В течение нескольких минут они ели в приятной тишине, и мысли Грея начали медленно уплывать в сторону планов на сегодняшний день, когда голос кузины вернул его назад в реальность. – Ты никогда не думал жениться, Джон? Прилагая все усилия, чтобы не закатить глаза, он взял булочку из корзинки на столе. Недавно обрученные или новобрачные любого пола всегда считали своим священным долгом призывать других разделить их счастливое состояние. – Нет, – ответил он, ломая хлеб пополам. – Не вижу срочной необходимости обзаводиться женой. У меня нет ни домочадцев, ни поместья, которым требуется хозяйка, а Хэл отлично справляется с работой по продолжению фамилии. Жена Хэла, Минни, только что подарила своему мужу третьего сына – мальчиков в семье уже было достаточно. Оливия рассмеялась. – Что ж, это правда, – согласилась она. – И я полагаю, тебе нравится изображать веселого холостяка перед всеми дамами, которые потом падают в обморок из-за тебя. Они падают, ты же знаешь. – О, ля, – Джон презрительно махнул ножом для масла и продолжил намазывать булочку. Оливия, казалось, поняла намек, и сделала вид, что изучает содержимое стакана с фруктовым компотом, чтобы Джон смог привести в порядок свои мысли. Конечно, главным занятием дня должно оставаться дело О'Коннелла. Изучение личной жизни Тревельяна пока что принесло больше тайн, чем ответов, но если говорить о результатах, то в расследовании убийства сержанта они продвинулись еще меньше. Наведение справок о семье Стокс выявило, что это многоязычное семейство произошло от греческого матроса, который около сорока лет назад сошел с корабля в Лондоне, тут же встретил девушку из Чипсайда [деловой район в Лондоне возле собора св. Павла, в средние века был знаменит рынками и турнирами – прим. пер.] и женился, взяв ее фамилию (поступив очень разумно, поскольку звали его Аристополус Ксенократидис…). И принялся плодить многочисленное потомство, из которого многие, подобно мечущим икру тритонам, быстро вернулись в море. Ифигения же, оставшаяся на берегу по причине женского пола, по всей видимости, зарабатывала на жизнь иглой, время от времени получая финансовые вливания от различных джентльменов, с которыми жила. И самым последним из них был сержант О'Коннелл. Грей поручил Малкольму Стаббсу навести справки о дальних родственниках ее семьи, но надежда узнать что-либо полезное сводилась к нулю. Что касается Финбара Скэнлона и его жены… – Ты когда-нибудь был влюблен, Джон? Вздрогнув, Грей поднял глаза, и увидел, что Оливия серьезно смотрит на него поверх заварного чайника. Очевидно, она не забыла про свои вопросы, а просто была занята поглощением завтрака. – Ну... да, – произнес он медленно, не уверенный, просто ли это семейное любопытство или за вопросом стоит что-то бóльшее. – Но ты не женился. Почему? Действительно, почему бы это. Грей глубоко вздохнул. – Свадьба была невозможна, – сказал он просто. – Моя возлюбленная умерла. Лицо Оливии омрачилось, полные губы сочувственно задрожали. – Ох, – прошептала она, опустив взгляд на свою пустую тарелку. – Это ужасно печально, Джонни. Мне очень жаль. Слегка улыбнувшись, он пожал плечами, принимая ее сочувствие, но не поощряя дальнейшие расспросы. – Есть интересные письма? – спросил лорд Джон, указывая подбородком на небольшую пачку бумаг возле ее тарелки. – О! Да, чуть не забыла… Вот, это тебе, – переворошив кипу, она извлекла два официальных письма, адресованные ему, и передала через стол. Первая записка была от Магрудера – короткая, но любопытная. Нашлась форменная одежда сержанта О'Коннелла или, по крайней мере, мундир от нее. Ростовщик, в лавке которого мундир обнаружили, сказал, что его принес ирландский солдат, тоже в военной форме. «Я пошел сам, чтобы узнать, – писал Магрудер, – однако человек не был уверен в каком полку и в каком звании служил тот ирландец… Но мне не хотелось давить на него из опасения, что вынужденный под нажимом что-нибудь вспомнить, он превратит человека либо в младшего капрала из Уэльса, либо в корнуэльского гренадера. Чего бы его наблюдения не стóили, ростовщик считал, что человек продавал свой собственный старый мундир». Грею не терпелось узнать больше подробностей, но он был вынужден признать разумность и тонкость интуиции Магрудера. Надавите с вопросами слишком сильно, и человек скажет вам то, что, думает, вы хотите от него услышать. Гораздо лучше задавать вопросы кратко, за несколько коротких встреч, вместо того, чтобы донимать свидетеля допросом… Однако время поджимало. Но Магрудер получил информацию, в которой не сомневался. В то время как все знаки отличия и пуговицы, естественно, содрали с мундира, по нему все равно было понятно, что он принадлежал сержанту 47-го полка. Несмотря на то, что правительство диктовало определенные специфические особенности для армейской форменной одежды, те джентльмены, которые формировали и финансировали свои собственные полки, имели привилегии в разработке формы для них. В случае с 47-мым, именно жена Хэла придумала обшить отворот рукава офицерского мундира узкой полоской темно-желтого цвета, которая помогала привлечь внимание, когда, командуя, офицер махал рукой. Мундир сержанта был менее модного покроя и сшит из более дешевой материи, но желтая полоса на нем присутствовала. Грей взял себе на заметку поручить кому-нибудь проверить других полковых сержантов и убедиться, что никто из них не продавал старый мундир… Но решил это просто из дотошности. Maгрудер не только описал мундир и приложил простенький набросок предмета одежды, но также отметил, что подкладка мундира распорота с одной стороны, и стежки, судя по всему, были разрезаны, а не разорваны. Что ж, это объясняло, где О'Коннелл держал свою добычу, хотя и не проливало свет на то, куда она делась. Грей откусил холодный тост и взял вторую записку, узнав дерзкие черные каракули Гарри Кворри. Она была еще более короткой. «Жди меня завтра в шесть часов в Сент-Мартин ин зе Филдс». [Церковь Святого Мартина «что в полях» (St Martin-in-the-Fields) – самая знаменитая приходская церковь Лондона. Стоит на северо-восточном углу Трафальгарской площади, в самом центре города. В настоящее время ее прихожанами являются обитатели Букингемского дворца, в том числе и королевская семья – прим. пер.]. Ниже стояла подпись в виде лишь небрежной заглавной буквы «К.» и посткриптум: «Надень старый мундир».
Грей все еще хмурился на это короткое сообщение, когда Том Бёрд с извиняющимся видом просунул в комнату свою круглую голову. – Милорд? Извините, сэр, но вы говорили, что если приедет огромный шотландец… Грей тут же вскочил на ноги, оставив позади Оливию с открытым от удивления ртом. Носильщик Рэб оказался высоким и крепким, но с глупым и угрюмым выражением лица, на котором едва промелькнула улыбка в ответ на приветствие Грея. – Агнес сказала, что вы заплатите за информацию, – пробормотал он, совсем не в состоянии удержаться, чтобы не глазеть на бронзовую систему планет Оррери, что стояла на столе у окна в библиотеке, ловя своими изящными рычажками и парящими шарами утреннее солнце. [Система планет названа по имени изобретателя, графа Оррери. Аппарат, наглядно представляющий движение небесных тел, модель планетной системы, работающая на часовом механизме – прим. пер.]. – Я заплачу, – быстро ответил Грей, желая избавиться от человека прежде, чем матушка спустится вниз и начнет задавать вопросы. – Что за информация? Он встретился взглядом с налитыми кровью глазами Рэба, которые свидетельствовали о наличии гораздо большего ума, чем явствовало из остальной части его лица. – Вы не хотите сначала узнать цену? – Очень хорошо. Сколько ты хочешь? – Грей слышал наверху голос графини, которая что-то напевала. Задумавшись, мужчина высунул толстый язык и облизнул верхнюю губу. – Два фунта? – произнес он, пытаясь выглядеть безразлично грубым, но оказался неспособным скрыть нотку неуверенности в своем голосе. Очевидно, два фунта являлись почти невероятным богатством, и парень не верил, что когда-нибудь вообще может столько получить, но был готов рискнуть и попытать счастья. – Сколько из них достанется Агнес? – язвительно спросил Грей. – Имей в виду, я увижу ее снова и обязательно спрошу, получила ли она свою долю. – О. Ах... – мгновение Рэб боролся с проблемой деления, потом пожал плечами. – Тогда, половину. Грей удивился такому великодушию… И удивился еще больше, когда понял смысл ответа Рэба. – Я хочу жениться на ней, – хрипло произнес носильщик, пристально глядя на Грея и прищурив один глаз, как будто вызывая Грея оспорить это заявление. – Когда она выкупит свой контракт, да? Грей прикусил язык, чтобы предотвратить неосторожный ответ на это поразительное откровение и просто кивнул, шарясь в своем кошельке. Он положил серебро на стол, но накрыл его ладонью. – Что за информация? – Дом под названием «Лаванда», на Ба́рбикан-стрит. Рядом с Линкольнс-Инн [Почетное общество «Линкольн Инн» является одним из четырех «Инссудов» в Лондоне, к которым принадлежат адвокаты Англии и Уэльса, и где их приглашают в адвокатуру – прим. пер.]. Большой особняк… Хотя, если смотреть с улицы, то ничего особенного, но очень богатый внутри. Грей внезапно почувствовал холодную тяжесть в животе, будто проглотил свинцовую дробь. – Ты бывал внутри? Рэб повел одним мощным плечом и покачал головой. – Не-а. Только у двери. Но я видел, там ковры, типа как этот… – он кивнул на шелковую дорожку из Керманшаха [город на западе Ирана – прим. пер.] на полу у стола, – и картины на стене, – Рэб поднял похожий на таран подбородок, указывая на картину над каминной полкой, на которой верхом на лошади был изображен дед Грея по отцовской линии. Носильщик нахмурился, усиленно пытаясь вспомнить. – Я кое-что видел в одной из комнат. Там была одна… штука. Не совсем такая, как эта… – он кивнул на систему Оррери, – …но очень похожая, понимаете? Маленький часовой механизм, наподобие этого. Ощущение холодной тяжести усилилось. Не то, чтобы могли быть какие-то сомнения относительно источника сообщения Рэба. – А... женщина, которую вы на портшезе забирали из того дома, – спросил Грей через силу. – Ты знаешь ее имя? Ведь вы доставляли ее туда, правильно? Рэб равнодушно покачал головой. На его быкоподобном лице не было никаких признаков того, известно ли ему, что человек, которого он привозил, в действительности женщиной не являлся, и что «Лэвенд-Хаус» – это не просто еще один богатый лондонский особняк. Для видимости, Грей задал еще несколько вопросов, но не получил никакой дополнительной ценной информации, и убрав, наконец, руку, отступил и кивнул, указывая Рэбу, что тот может взять свое вознаграждение. Носильщик был, вероятно, на несколько лет, моложе Грея, но его корявые полусогнутые ладони застыли в одном положении, будто все время выполняли свою работу. Грей наблюдал, как неловкими толстыми пальцами Рэб медленно нащупывал и сжимал монеты одну за другой, и сжал свои собственные руки в кулаки в складках халата, чтобы сдержаться и не помочь ему. Кожа на руках Рэба была грубой, почти ороговевшей, ладони – желтые и с мозолями. Сами руки – широкие и очень мощные, с темными волосами, растущими прямо на узловатых суставах. Провожая носильщика до двери, Грей с болезненным удивлением все время воображал эти руки на шелковистой коже Несси. Закрыв дверь, Джон прислонился к ней спиной, как будто только что убежал от преследования. Его сердце билось быстро. Потом Грей понял, что представляет жестокую хватку Рэба на своих запястьях, и закрыл глаза. Капли пота выступили у него на верхней губе и висках, хотя ощущение внутреннего холода не уменьшилось. Он знал дом около Линкольнс-Инн, который назывался «Лаванда» и думал, что никогда не увидит и не услышит о нем снова.
ЛОШАДИ ЦОКАЛИ ПО темной площади в довольно хорошем темпе, но не настолько быстро, чтобы Грей не смог разглядеть ряд уборных и неясные фигуры, которые окружили их, словно бледные мотыльки, порхавшие в саду его матушки, когда в сумерках их манило благоухание цветов. Он намеренно глубоко вдохнул через открытое окно, и совершенно другие запахи долетели до него от сортиров – едкие и кислые, они напомнили ему вонь пота, желания и паники… По-своему, столь же неотразимые, как и аромат цветов табака для бабочек. Уборные Линкольнс-Инн имели скандальную известность. И даже бóльшую, чем мост Блэкфрайерс или сумрачные закоулки Торговых галерей на Королевской Бирже. Проехав чуть дальше, Грей постучал в потолок рукоятью трости, и карета подкатилась к обочине. Он заплатил кучеру и, прежде чем повернуть на Ба́рбикан-стрит, подождал, пока экипаж не скрылся из вида. Ба́рбикан-стрит – извилистый переулок менее чем четверть мили в длину – прерывался протекающей через него речушкой Флит-Дич [река использовалась для сброса различных отходов и мусора, т.е. служила сточной канавой – прим. пер.]. Часть реки спрятали под землю, но через данный участок, оставшийся открытым, перекинули узкий мостик. Улица была разноликой: на одном ее конце лавчонки торговцев чередовались с шумными тавернами, которые постепенно уступали место домам мелких городских купцов. А за мостиком переулок внезапно заканчивался маленьким полумесяцем крупных зданий, которые развернулись задней стороной к берегу, надменно образуя внутри небольшой частный парк. Одним из этих домов и был «Лэвенд-Хаус». Грей легко мог подъехать к полукругу домов в карете, но ему захотелось начать свой путь помедленней: пешком приближаясь с дальнего конца Ба́рбикан-стрит к своей цели. Прогулка могла бы дать ему время подготовиться… По крайней мере, он так надеялся. Прошло почти пять лет с тех пор, как он в последний раз ходил пешком по Ба́рбикан-стрит, и сам Джон с того времени стал другим. А изменились ли индивидуальные особенности этого места? Судя по первым впечатлениям – нет. Освещенная только беспорядочными разливами света из окон и сиянием полумесяца меж облаков, улица оставалась темной. Но здесь бурлила жизнь, по крайней мере, в ближайшем конце переулка, где многочисленные таверны обеспечивали поток посетителей. Люди, главным образом мужчины, слонялись туда-сюда, задевая друг друга плечами и выкрикивая приветствия, или же небольшими компаниями прохлаждались возле входов в трактиры. В воздухе парил сладкий и острый запах эля, который смешивался с ароматами дыма, жареного мяса… и вонью разгоряченных алкоголем и потом трудового дня тел. Одежду из грубого сукна лорд Джон одолжил у одного из слуг своей матери, и чтобы скрыть свою аристократическую бледность, надел фетровую шляпу и завязал волосы в тяжелый хвост, перехватив его кожаным шнурком. Так он внешне ничем не отличался от красильщиков и валяльщиков сукна, кузнецов и ткачей, пекарей и мясников, которые любили посещать злачные места на этой улице, и шел сквозь беспокойную толпу, не привлекая внимания. Грея никто бы не узнал, пока он молчал… Да и говорить никакой необходимости не было, пока он не доберется до «Лэвенд-Хауса». А пока круговерть на Ба́рбикан-стрит поднималась вокруг него – темная и пьянящая, как и пропитанный пивом воздух. Трое смеющихся парней прошмыгнули мимо, оставив после себя запах дрожжей, пота и свежего хлеба… Пекари. – Вы слышали, что эта сучка сказал мне? – спросил один из них с притворным возмущением. – Как он смеет! – Ах, да брось, Бетти. Если не хочешь, чтобы твою сладкую круглую задницу отшлепали, то и не виляй ею! – Виляю… Это я-то виляю? Вот нахальное дерьмо! Они исчезли в темноте, смеясь и пихая, друг друга. Грей продолжал идти и внезапно, несмотря на всю серьезность своей миссии, почувствовал себя более спокойно. Молли. Переодетые в женское платье парни. В Лондоне было четыре или пять молли-улиц, хорошо известных тем, кто имел охоту к подобному переодеванию, но прошло так много времени с тех пор, как Грей посещал любую из них после наступления темноты. Из шести таверн на Ба́рбикан-стрит, по крайней мере, три являлись молли-хаусами, которые постоянно посещали мужчины, желавшие поесть, выпить и найти иные удовольствия от общения и тел друг друга. И не стыдившиеся подобных компаний. Отовсюду слышался смех, когда, незамеченный, Грей проходил мимо, тут и там улавливая «девичьи имена», которые использовали между собой переодетые в женщин парни, обмениваясь насмешкам или легкими намеками. Нэнси, Фанни, Бетти, миссис Энн, мисс Тинг [«Мисс Штучка» – распространенное обращение среди гомосексуалов – прим. пер.]... Лорд Джон улыбнулся громким шуткам, которые слышал, хотя сам никогда не был расположен к таким специфическим развлечениям. А имел ли к ним склонность Джозеф Тревельян? Грей мог бы поклясться, что нет: даже сейчас он считал немыслимой саму идею. Однако знал и то, что почти все его знакомые, как в лондонском обществе, так и в армейских кругах, тоже единогласно поклянутся на Библии, что лорд Джон Грей никогда не мог бы... – Не хотите взглянуть на нашу мисс Айронс сегодня вечером? – донесся до него высокий от сдерживаемого восхищения голос, заставивший повернуть голову. Предметом бурного внимания в освещенном факелами дворе «Трех Коз» была «мисс Айронс» – крепкий молодой человек с широкими плечами и носом картошкой. Вместе со своими спутниками они остановились, по всей видимости, для того, чтобы подкрепиться по пути на маскарад в Воксхолл. [Воксхолл-Гарденз (англ. Vauxhall Gardens) был развлекательным садом в Лондоне, одним из главных мест общественного отдыха и развлечений города с середины XVII века до середины XIX века – прим. пер.]. Напудренная, загримированная и разодетая в платье из темно-красного атласа с оборками и головной убор из золотой парчи, мисс Айронс в данный момент с веселой непринужденностью восседала на бочке, и со своего насеста с кокетливым презрением, которое подошло бы и герцогине, отклоняла пылкие обожания нескольких джентльменов в масках. Грей подошел ближе, оказавшись в поле ее зрения, но потом, спохватившись, поспешно перешел на другую сторону дороги, стремясь исчезнуть в тени. Несмотря на наряд, он узнал «мисс Айронс»… Это был Эгберт Джонс – веселый молодой кузнец из Уэльса, который на днях приходил чинить кованый забор вокруг сада его матери. Лорд Джон подумал, что, несмотря на маскировку, мисс Айронс также в свою очередь вполне могла узнать его… А поскольку сегодня «дама» находилась в изрядном подпитии, это было последнее, чего Грею хотелось. Он добрался до безопасного места у моста, словно специально с обоих концов затененного высокими каменными столбами, и спрятался за одним из них. Сердце колотилось, а щеки горели, но, скорее, от тревоги, нежели от напряжения. Однако никто сзади не окликнул его, и, наклонившись, Грей оперся руками о стену, позволив прохладному воздуху с реки овеять его разгоряченное лицо. Потянуло едким запахом нечистот и гниения. Темные и зловонные воды реки Флит медленно текли под десятифутовой аркой моста, напомнив о жалкой кончине Тима О'Коннелла, и лорд Джон медленно выпрямился. Что это была за кончина? Вознаграждение шпиону, оплаченное кровью, чтобы избежать угрозы разоблачения? Или что-то более личное? «Очень личное». Эта мысль возникла с неожиданной уверенностью, так как в памяти еще раз всплыл отпечаток каблука на лбу О'Коннелла. Кто угодно мог убить сержанта, да и мотив мог быть любым… Но это окончательное унижение являлось преднамеренным оскорблением: отпечаток оставили, как будто подписались в преступлении. Руки Скэнлона оказались чистыми, без ссадин, также, как и у Франсин О'Коннелл. Но смерть сержанта наступила от рук больше чем одного человека, а ирландцев в городе собралось, словно блох: где вы увидели одного, поблизости обнаружите еще дюжину. У Скэнлона, несомненно, имелись друзья или родственники. И Грею очень хотелось бы увидеть каблуки обуви аптекаря. Возле стены стояли еще несколько мужчин. Один отвернулся, копошась со своими бриджами, как будто писал, другой бочком подбирался к Грею. Ощутив, что кто-то приближается к его плечу, Джон резко развернулся и почувствовал, как, остановившись в нерешительности, мужчина сзади тихо и раздраженно вздохнул и, развернувшись, чуть слышно пожал плечами. Лучше всего продолжать идти. Однако, едва успев двинуться, лорд Джон в нескольких футах у себя за спиной услышал из тени возглас удивления, а затем непродолжительную возню. – О, да ты смелая молодка! – Что… Эй! М-м-п-ф! – О? Ну, если ты предпочитаешь, мой дорогой... – Эй! Отпусти! Грей узнал взволнованный голос, и волосы на затылке встали дыбом. Развернувшись на пятках, он непроизвольно двинулся в сторону перебранки, прежде чем его разум осознал, что делает тело. Две темные фигуры раскачивались вместе, сцепившись и изворачиваясь. Лорд Джон схватил более высокую из них чуть выше локтя и крепко сжал. – Оставь его, – произнес он командным голосом, твердость которого заставила человека вздрогнуть и отступить назад, освобождаясь от хватки Грея. В бледном лунном свете показалось вытянутое лицо, на котором боролись замешательство и гнев. – Да ведь я всего лишь… – Оставь его, – повторил Грей тише, но с не меньшей угрозой. Лицо человека изменилось, приняв вид оскорбленного достоинства. Мужчина застегнул свои бриджи. – Извини, непременно. Не знал, что этот дурень твой, – он отвернулся, нарочито потирая свою руку, но Грей проигнорировал, будучи поглощен кое-чем другим. – Что во имя Господа, вы делаете здесь? – спросил он, понизив голос. Том Бёрд, казалось, не слышал, так как на его круглом лице было написано грандиозное удивление. – Тот тип подошел ко мне и вложил свой член прямо мне в руку! – он уставился на свою раскрытую ладонь, словно тот самый объект все еще находился там. – О? – Да! Богом клянусь, он сделал это! А потом поцеловал меня, и, прижавшись, засунул руку мне в штаны и схватил за яйца! Что это он такое вытворял? Грею очень хотелось ответить, что он не имеет ни малейшего представления, но вместо этого он взял Бёрда за руку и потащил прочь – за пределы слышимости заинтересованных сторон на мосту. – Повторяю… Что вы здесь делаете? – спросил лорд Джон, когда они добрались до безопасного местечка около дома, ворота которого укрывала пара цветущих ракитников, белеющих в лунном свете. – О, ах, – Бёрд быстро оправился от шока и, вытерев ладонь о бедро, выпрямился. – Ну, сэр… Милорд, я имею в виду… Я видел, что вы вышли, и подумал, что вам может понадобиться поддержка, вот так. Я подумал… – Том метнул быстрый взгляд на причудливый наряд Грея. – Я решил, что вы направляетесь туда, где может оказаться опасно, – он через плечо оглянулся назад, на мост, явно намекая, что недавние события на том месте подтверждают это подозрение. – Уверяю вас, Том, я в безопасности. А вот Бёрд подвергался риску: в то время как большинство переодетых парней просто искали, как бы хорошо провести время, в таких местах процветала грубая торговля. И некоторые люди не принимали отказа в качестве ответа… Не говоря уже о простых разбойниках. Грей посмотрел вдоль улицы: он не мог отправить парнишку обратно одного, да еще мимо таверн. – Тогда, пошли со мной, – сказал он, решив за секунду. – Вы можете проводить меня до особняка, но оттуда уедете домой. Бёрд последовал за ним без возражений; Грей взял молодого человека за руку и пошел рядом с ним – а то юноша имел привычку плестись позади, чего делать не стоило. Средних лет мужчина в треуголке прогуливался мимо них, пронзительно поглядывая на Бёрда. Грей почувствовал, что юноша встретился с ним взглядом, затем резко отвел глаза в сторону. – Милорд, – прошептал он. – Да? – Эти парни, что поблизости. Они... содомиты? – Многие из них, да.
Больше Бёрд ничего не спрашивал. Вскоре Грей отпустил руку юноши, и они молча шли по более тихой части улицы. Грей чувствовал, что вся его прежняя напряженность возвращается, и испытывал еще большее неудобство от короткого эпизода перед появлением Бёрда. Лорд Джон вспомнил самого себя. И то, что давно изгнал из памяти. Ничего удивительного, ведь он приложил столько усилий, чтобы забыть те годы после смерти Гектора. Целых двенадцать месяцев после Каллодена Грей жил, словно во сне, участвуя вместе с армией Камберленда в зачистках шотландского Хайленда от мятежников. Будто в наваждении выполняя свой воинский долг. Однако вернувшись, наконец, в Лондон, он уже больше не мог отказываться от пробуждения в реальном мире, в котором Гектора больше не было. И в то ужасное время Грей пришел сюда, ища, в лучшем случае, облегченья или забвенья – в худшем. И нашел последнее в алкоголе и утехах плоти, осознав позже свою удачу в том, что вышел невредимым из того и другого… Хотя в то время выживание беспокоило его меньше всего. Однако вот о чем он на многие годы забыл с тех пор: о простой и неописуемой отраде существования без притворства – как бы коротко тот период не длился. Грей почувствовал, что снова поспешно надвинул маску, когда Бёрд так внезапно появился под мостом, но сидела она теперь несколько кривовато. – Милорд? – Да? Бёрд сделал глубокий дрожащий вдох, который заставил Грея повернуться и посмотреть на юношу. Несмотря на темноту, о сильном волнении юноши можно было догадаться по сжатым кулакам. – Мой брат. Джек. Вы думаете, он… Вы приехали, чтобы найти его здесь? – выпалил Бёрд. – Нет, – Грей поколебался, затем осторожно коснулся плеча Тома. – У вас есть причины полагать, что он бывал здесь… Или в другом подобном месте? Бёрд покачал головой – не отрицая, а от абсолютной беспомощности. – Не знаю. Я никогда… Никогда не думал... Я не знаю, сэр, это правда. – У него есть женщина? Девушка, возможно, с которой он встречался? – Нет, – с несчастным видом выпалил Бёрд. – У Джека имелось укромное местечко, в котором он хранил свои деньги. Он всегда говорил, что возьмет жену, когда сможет себе позволить, а раньше – зачем наживать проблемы? – Создается впечатление, что ваш брат очень мудрый человек, – сказал Грей, проявив намек на улыбку в голосе. – И благородный. Бёрд еще раз глубоко вздохнул и украдкой потер костяшками пальцев под носом. – Да, сэр, Джек такой. – Вот и хорошо, – Грей повернулся, но подождал немного, пока Бёрд не сдвинулся с места, чтобы следовать за ним. «Лэвенд-Хаус» был большим, но, ни в коей мере не вычурным зданием. Только мраморные вазоны с благоухающей лавандой, стоящие по обе стороны дверей, значительно отличали его от домов по обеим сторонам улицы. Внутри мимо занавешенных окон время от времени двигались тени, и сквозь свисающий бархат просачивались случайные взрывы смеха и приглушенный шум мужского разговора. – Это напоминает джентльменские клубы на Керзон-стрит [на Керзон-стрит располагались дома выдающихся представителей знати – прим. пер.], – озадаченно заявил Бёрд. – Я слышал там нечто подобное. – Это и есть джентльменский клуб, – ответил Грей довольно мрачно. – Для особых джентльменов. Лорд Джон снял свою шляпу, и, развязав волосы, тряхнул головой, свободно распуская их по плечам. Время для маскировки прошло. – Теперь вы должны пойти домой, Том, – он указал на дорожку через парк. – Видите тот просвет в конце? Там есть переулок, который выведет вас на главную улицу. Вот… немного денег, наймите экипаж. Бёрд взял монетки, но покачал головой. – Нет, милорд. Я подойду к дверям вместе с вами. Грей удивленно взглянул на Бёрда. Занавешенные окна отбрасывали достаточно света, и на круглом решительном лице Тома он заметил следы высохших слез. – Я хочу быть уверен, что эти жополюбивые сукины дети в курсе, что кто-то знает, где вы находитесь. На всякий случай, милорд.
ДВЕРЬ НА СТУК ОТКРЫЛАСЬ БЫСТРО, явив дворецкого в ливрее, который презрительно осмотрел одежду Грея. Потом глаза лакея поднялись до лица, и лорд Джон увидел, как взгляд слегка изменился. Лорд Джон не спекулировал на своей внешности, но знал, какой эффект она производила в определенных кругах. – Добрый вечер, – произнес он, переступая порог, будто являлся здесь постоянным посетителем. – Я хочу поговорить с нынешним владельцем этого заведения. Удивившись, дворецкий отступил, и Грей увидел, что его произношение и манеры, сильно противоречившие одеянию, быстро скорректировали предположения мужчины. И все-таки, человек был очень хорошо обучен, чтобы так легко обмануться. – В самом деле, сэр, – дворецкий не то чтобы поклонился. – А ваше имя? – Джордж Эверетт, – ответил Грей. Лицо дворецкого побледнело. – Действительно, сэр, – произнес он деревянным голосом. Дворецкий сомневался, и откровенно не понимал, что делать. Грей не узнал человека, но слуга явно знал Джорджа… Или ему было что-то известно о нем. – Сообщите это имя вашему хозяину, пожалуйста, – любезно предложил Грей. – Я подожду его в библиотеке. На столе у двери стоял часовой механизм, на который и обратил внимание носильщик Рэб – но не модель Оррери, а заводной человечек, искусно покрытый эмалью и позолотой, приготовившийся снять штаны и наклониться, стоило только повернуть ключиком. Грей направился, чтобы обойти эту фигурку слева, потому как знал, где находится библиотека. Дворецкий протянул руку, как будто пытаясь остановить его, но потом остановился, так как что-то снаружи привлекло его внимание. – Кто это? – спросил он, совершенно ошарашенный. Грей повернулся и увидел стоявшего в луче света от двери Тома Бёрда, сердито смотревшего исподлобья. Он стиснул кулаки и так сжал челюсть, что нижние его зубы впились в плоть верхней губы. Забрызганный грязью во время своих приключений, он был похож на горгулью [гротескная фигура в готической архитектуре – прим. пер.], сбитую со своего насеста. – Это, сэр, мой камердинер, – вежливо пояснил Грей, и, повернувшись, зашагал по коридору. В библиотеке несколько мужчин, развалившись, сидели в креслах возле камина и, попивая бренди, непринужденно беседовали над своими газетами. Обстановка была схожей с библиотекой «Бифштекса», за исключением того, что разговор резко прервался, когда вошел Грей, и полдюжины пар глаз устремились на него, откровенно оценивая. К счастью, он не знал ни одного из них, и они его тоже. – Джентльмены, – поклонился лорд Джон, – к вашим услугам. Сразу же повернувшись к стоявшим на буфете графинам, он с явным пренебрежением к условностям и хорошим манерам налил в стакан немного жидкости, не тратя времени на то, чтобы определить, что это за напиток. Повернувшись, Грей обнаружил, что все по-прежнему не сводили с него глаз, пытаясь согласовать несоответствие его внешности, поведения и голоса. Он тоже уставился на них. Один из мужчин быстро пришел в себя и встал со своего места. – Добро пожаловать... сэр. – И как вас зовут, милый мальчик? – вступил в разговор другой, улыбаясь и отбрасывая свою газету. – Не ваше дело... сэр, – Грей улыбнулся в ответ, словно бритвой отрезал, и сделал глоток из своего стакана. Это оказался пóртер, будь он не ладен. Остальные тоже поднялись и окружили Джона, принюхиваясь словно собаки, почуявшие запах недавно умершей плоти: с долей любопытства и настороженности, и совершенно заинтригованные. Грей ощутил, как пот тонкой струйкой потек по затылку, и от напряжения скрутило живот. Все одеты вполне обычно, хотя это ничего не значило. «Лэвенд-Хаус» имел много комнат, и обслуживали там посетителей с любым набором фантазий. Все присутствующие без париков и макияжа, и лишь у пары из них одежда была, хоть и приличная, но в некотором беспорядке: шейные платки сброшены, а рубашки и жилеты расстегнуты – непозволительная вольность для «Бифштекса». Златокудрый юноша по левую руку, прищурившись, изучал Грея с явным вожделением. Коренастый темноволосый парень заметил, и ему это явно не понравилось. Грей видел, что тот придвинулся ближе, сознательно толкнув Златовласку, чтобы привлечь его внимание. Златовласка успокаивающе положил руку на ногу своего приятеля, но взгляда от Грея не отвел. – Ну, если вы не хотите сообщить свое имя, то позвольте представиться мне, – кудрявый молодой человек с чувственным ртом и мягкими карими глазами, улыбнувшись, вышел вперед и взял его за руку. – Перси Уэйнрайт… К вашим услугам, мэ-эм. Он склонился над рукой Грея в самом изящном поклоне и поцеловал пальцы. От ощущения теплоты дыхания юноши на коже, волосы на руках Грея поднялись. Захотелось схватить Перси за руку и притянуть его к себе, но он не сделает этого – во всяком случае, не сейчас. Лишь мгновение, не оскорбляя и не поощряя, его неподвижная рука оставалась в ладони Уэйнрайта, затем Грей выдернул ее. – К вашим услугам... мадам. Это заставило всех рассмеяться, хотя по-прежнему ощущалась общая настороженность. Они еще не раскусили, кто из них охотник, а кто добыча, и Грей хотел сохранить их в неведении, как можно дольше. Сейчас он стал намного осторожнее, чем был, когда Джордж Эверетт впервые привел его сюда. Тогда Джон ни к чему не питал особенного интереса… за исключением Джорджа, пожалуй. Теперь же, почти дойдя до грани полной потери своего доброго имени, Джон очень хорошо понимал ценность репутации – и не только собственной, но также и своей семьи, и полка. – Что привело тебя сюда, моя дорогая? – Златовласка подошел ближе, голубые глаза его горели, словно пламя двух свечей. – Ищу леди, – Грей растягивал слова, с притворной небрежностью прислонившись спиной к буфету. – В зеленом бархатном платье. От его слов все прыснули со смеху и переглянулись между собой, но ничего похожего на какое-либо узнавание не отразилось на их лицах. – Зеленый мне не идет, – златокудрый высунул язык и облизнул верхнюю губу. – Но у меня есть прелестное синее платье из атласа с кружевным передником, которое тебе непременно понравится. – О, конечно, – произнес темноволосый юноша, глядя на Грея и Златовласку с явной неприязнью. – Ну и сука же ты, Нейл. – Не выражайтесь, дамы, попридержите язык, – ловко отпихнув златокудрого локтем, Перси Уэйнрайт обошел его сзади и улыбнулся Грею. – У этой леди в зеленом… у нее есть имя? – Жозефина, думаю, – сказал Грей, глядя то на одно лицо, то на другое. – Жозефина из Корнуэлла. Это вызвало всеобщее и слегка насмешливое «O-o-o», и один из парней, фальшиво запел «Мою маленькую черную овечку» [так называют песню и небольшую мужскую записную книжку с телефонами и адресами доступных имеющихся в распоряжении девушек или женщин, которые могут составить компанию, – «адрес-календарь донжуана» – прим. пер.]. Потом дверь открылась, и все повернулись, чтобы посмотреть, кто вошел. Ричард Касуэлл, владелец «Лэвенд-Хауса». Грей узнал его сразу… И было ясно, что и тот вспомнил Грея. Однако Касуэлл поздоровался с ним, не называя имени, а просто вежливо кивнул. – Сеппингс сказал, что вы хотели поговорить. Не желаете присоединиться ко мне?.. Касуэлл шагнул в сторону, указав на дверь. Тихий свист льстивого восхищения последовал за Греем, когда он уходил, и сменился взрывом смеха. «Ну и сука же ты, Нейл», – подумал Грей, но тут же отбросил все мысли о чем-либо, чтобы сосредоточиться на своем деле.
Иллюстрация к главе: Томас Кинкейд. "Загородная резиденция"
– Я НЕ БЫЛ УВЕРЕН, ЧТО ВЫ до сих пор владеете этим заведением, а то спросил бы вас по имени. Грей уселся в указанное хозяином кресло и, воспользовавшись случаем, поставил стакан с надоевшим пóртером на соседний столик, заставленный безделушками. – Полагаю, вы удивлены, что я все еще жив, – съехидничал Касуэлл, занимая свое место напротив камина. Это была правда, которую Грей даже не попытался отрицать. Слабо горевший в камине огонь придавал костлявым чертам лица Касуэлла обманчиво румяный оттенок, но Грей отчетливо разглядел его в библиотеке, где ярко сияли свечи. Касуэлл выглядел хуже, чем, когда они виделись в последний раз, несколько лет назад… хотя и ненамного. – Вы выглядите ни днем старше, чем на тысячу лет, мамаша Касуэлл, – сказал Грей шутливо. И это тоже была правда: без модного парика с косичкой в сетке и экстравагантного костюма из полосатого синего шелка, мужчина вполне мог сойти за египетскую мумию. Костлявые смуглые запястья и кисти рук, словно связки сухих палок, высовывались из рукавов. И хотя костюм, несомненно, пошил превосходный портной, одежда висела на сморщенной фигуре, словно мешковина на пугале. – Бессовестный льстец. Касуэлл посмотрел на Джона, и во взгляде сверкнуло веселье. – О вас того же самого не скажешь, дорогой. Все так же свежи и невинны, как в тот день, когда я впервые увидел вас. Сколько лет вам тогда было, восемнадцать? Глаза Касуэлла были все теми же: маленькими, черными, и умными. Постоянно налитые кровью от дыма и ночного бодрствования, они буквально утопали в мешочках темно-фиолетового цвета. – Я веду здоровый образ жизни. Помогает сохранять кожу чистой. Касуэлл рассмеялся, затем начал кашлять. Отработанным и привычным движением он вытащил смятый носовой платок из своего жилета и прижал ко рту. Приподняв тонкую бровь, он посмотрел на Грея и слегка пожал плечами, как бы извиняясь за задержку разговора, безразлично, как нечто обычное, снося мучительные спазмы, которые его сотрясали. Когда кашель наконец прекратился, Касуэлл посмотрел на пятна крови, появившиеся на носовом платке, и, видимо, найдя их ничем не хуже, чем ожидалось, бросил тряпицу в огонь. – Мне нужно выпить, – прохрипел он, поднимаясь со стула, и направился к большому столу из красного дерева, на котором стоял серебряный поднос с графином и несколькими бокалами. В отличие от святилища Магды, в комнате Касуэлла совсем ничего не указывало на сущность «Лэвенд-Хауса» или его постоянных посетителей: судя по элегантности обстановки и практичности, кабинет вполне мог бы принадлежать управляющему лондонского Банка. – Вам не нравится это пойло, ведь так? – Касуэлл кивнул на отставленный стакан пóртера и, наполнив пару хрустальных бокалов насыщенной темно-красной жидкостью, протянул один из них Грею. – Вот, попробуйте это. Грей взял предложенный бокал с ощущением нереальности: он пил вино здесь, в этой же комнате, когда Джордж впервые привел его в «Лэвенд-Хаус»… Это была прелюдия перед их уходом в одну из комнат наверху. Чувство легкой дезориентации сменилось внезапным потрясением, когда Джон сделал первый глоток. – Очень хорошее, – сказал он, держа бокал перед огнем, будто оценивая его цвет. – Что это? – Название мне не известно, – ответил Касуэлл, со знанием дела вдыхая аромат вина. – Немецкое и неплохое. Пробовали раньше? Закрыв глаза, Грей сделал большой глоток и нахмурился, притворившись, будто омывает вином свой язык в попытке определить регион изготовления. Впрочем, он не испытывал ни малейших сомнений. Лорд Джон отлично помнил ароматы вин, а еще лучше – их вкус. К тому же, вместе с Несси они достаточно выпили этого конкретного выдержанного марочного вина, и потому он с абсолютной уверенностью узнал его снова. – Может быть, – произнес Грей, открыв глаза и встретив пристальный с невинным прищуром взгляд Касуэлла. – Не могу вспомнить. Очень даже приличное, правда. Где вы отыскали его? – Один из членов нашего клуба предпочитает это вино. Он приносит бочонок, и мы держим его в подвале для него. Мне и самому оно нравится, – Касуэлл сделал еще один глоток, затем поставил бокал. – Что ж... милорд. Чем могу вам служить? – тонкие губы растянулись в улыбке. – Вы хотите стать членом «Клуба Лаванды»? Уверен, комитет рассмотрит вашу заявку с самой искренней благосклонностью. – Тот комитет, что я встретил в библиотеке? – язвительно спросил Грей. – Некоторые из них, – Касуэлл издал короткий смешок, но подавил его, не желая, чтобы начался новый приступ кашля. – Имейте в виду, они могут подвергнуть вас нескольким персональным беседам, но я уверен, вы не будете возражать против этого? Грей почувствовал, что бокал в руке стал скользким. Однажды он видел, как в той самой библиотеке молодого человека, перегнув через кожаную оттоманку, подвергли нескольким «личным беседам» на потеху всем присутствующим. Джон заметил: оттоманка все еще стояла там. – Я чрезвычайно польщен этим предложением, – сказал он вежливо. – Но дело в том, что в данный момент мне нужна, скорее, информация, а не приятное общение – каким бы личным оно не было. Касуэлл кашлянул и сел чуть прямее. Он все еще улыбался, но в его черных глазах вспыхнул интерес. – Да? – произнес он. Грей почти услышал, как дуэлянты с шумом вытащили из ножен клинки: предварительные переговоры завершились, и пусть поединок начнется. – Достопочтенный мистер Тревельян, – сказал Джон, скрестив свою шпагу с клинком Касуэлла, – он приезжает сюда регулярно – мне это уже известно. Я хочу узнать, с кем он встречается. Касуэлл даже моргнул, не ожидая такого незамедлительного напора, но, уклонившись, легко парировал. – Тревельян? Я не знаю никого с таким именем. – О, вы знаете его. Даже если он не использует свое имя здесь, это не имеет никакого значения, потому что вы знаете все самое важное о каждом, кто приходит сюда. И, конечно, вы знаете настоящие фамилии. – Льстец, – снова сказал Касуэлл, хотя выглядел уже менее довольным. – Джентльмены в библиотеке весьма словоохотливы, – напирал Грей, добиваясь преимущества. – Если бы мне захотелось найти их за пределами вашего дома, то, полагаю, некоторые из них могли бы поведать мне все, что я захочу узнать. Касуэлл достаточно громко рассмеялся, из-за чего начался легкий приступ кашля. – Нет, они не сделают этого, – прохрипел Касуэлл, нащупывая новый носовой платок, которым вытер глаза и свои сморщенные губы, снова вытянувшиеся в улыбке. – Несомненно, один или двое могут поведать вам то, что, как они думают, вы хотели бы услышать. Если это поможет расстегнуть ваши штаны. Но они ничего не скажут. – Не скажут? – потягивая вино, Грей притворился, что ему все равно. – Делишки Тревельяна могут иметь гораздо большее значение, чем я думал, раз стоят того, что вы угрожаете членам вашего клуба, чтобы те хранили его секреты. – О, Боже упаси, Боже упаси! – Касуэлл замахал костлявой рукой. – Угрожаю? Я? Дорогой мальчик, ну сами хорошенько подумайте. Если бы я кому-нибудь угрожал, то давным-давно закончил бы свою жизнь, лежа с пробитой головой в сточной канаве Флит Дич. Грей насторожился, хотя и приложил все усилия, чтобы сохранить свое лицо вежливо непроницаемым. Было ли это простым преувеличением или предупреждением? На иссохшем лице Касуэлла ничего не читалось, хотя сверкающие глазки наблюдали за Джоном в попытке понять его намерения. Чтобы замедлить быстрое биение сердца, Грей глубоко вздохнул и глотнул еще вина. Это могло быть обычным совпадением, простым оборотом речи: в конце концов, река Флит протекала рядом… И как бы то ни было, Касуэлл прав: его клиенты – богатые и влиятельные мужчины, и если бы он занялся угрозами или шантажом, то тем или иным способом его давно убрали бы из бизнеса. Информация же – дело другое. Джордж когда-то рассказывал, что основным предметом торговли Касуэлла являлась информация… А прибыли от «Лэвенд-Хауса» определенно не хватило бы, чтобы обеспечить столь роскошную обстановку в личных покоях владельца заведения. «Все знают Дики Касуэлла, – сказал тогда Джордж, лениво развалившись на кровати в одной из комнат наверху. – А Дики известно всё… и обо всех. И на всё, что вы захотите узнать, у него есть цена». – Ваша тактичность и благоразумие весьма похвальны, – произнес Грей, пытаясь нащупать иную почву, чтобы напасть снова. – Тогда почему вы говорите, что они не скажут мне? – Да потому что это неправда, – быстро ответил Касуэлл. – Они никогда не видели здесь мужчину по фамилии Тревельян… Как они могут что-нибудь рассказать вам о нем? – Не мужчину, нет. Я, скорее, предполагаю, они видели его как женщину. Джон ощутил небольшой прилив восторга, заметив, как на фоне побледневших щек потемнели фиолетовые мешки под глазами Касуэлла. Первая кровь. Он проткнул этого человека. – В зеленом бархатном платье, – добавил Джон, дожимая преимущество. – Я сказал вам, что знаю: он приезжает сюда. Это бесспорный факт. – Вы совершенно заблуждаетесь, – возразил Касуэлл, но бурлящий на поверхности кашель придал словам дрожащий эффект. – Выкладывайте, Дики, – сказал Грей, дерзко и легко коснувшись соперника своей рапирой, и чуть развалился, благосклонно глядя поверх бокала. – Я говорю, что всё знаю, и едва ли вы убедите меня, что это не так. Мне нужны лишь несколько незначительных дополнительных деталей. – Но… – Вы не должны беспокоиться, что вас могут обвинить. Если уж на то пошло, я мог узнать основные факты о Тревельяне из другого источника – как впрочем, и было. Тогда почему я не мог бы разведать обо всем там же? Касуэлл открыл было рот, чтобы возразить, но вместо этого прищурил глаза и поджал губы, задумавшись. – И не нужно бояться, что я могу как-то навредить мистеру Тревельяну. В конце концов, он собирается стать частью моей семьи… Может быть, вы слышали, что он помолвлен с моей кузиной? Касуэлл почти незаметно кивнул и так плотно сжал губы, что они сильно напомнили жопку собачки, отчего Грею сделалось очень противно. Хотя, какая разница, как выглядит злюка-старик, если он выплевывает необходимые факты? – Уверен, вы понимаете, что все мои усилия в этом отношении направлены исключительно на защиту моей семьи. Грей отвел взгляд в сторону массивной серебряной вазы, наполненной фруктами из оранжереи, затем снова обратился к Касуэллу. Время для прямого удара. – Итак, – сказал он, разводя руки в изящном жесте, – остается только договориться о цене, верно? Касуэлл сильно шмыгнул носом и густо сплюнул в новый носовой платок, который сразу же скомкал и бросил в огонь вслед за его собратьями. Грей цинично подумал, что хозяину заведения требуются значительные средства, чтобы обеспечивать себя платками. – Цена… – Касуэлл сделал большой глоток вина и, облизав губы, поставил бокал. – Что вы можете предложить? В смысле, учитывая, что у меня есть, что продать. Конец притворству и недомолвкам. Поединок окончен. Грей не смог удержаться и резко выдохнул, с удивлением обнаружив, что не только его ладони влажные, но и сам он обильно вспотел под рубашкой, хотя в комнате было не жарко. – У меня есть деньги… – начал Джон, но Касуэлл перебил его. – Тревельян дает мне деньги. Много денег. Что еще вы можете мне предложить? Не моргая, маленькие черные глазки неподвижно уставились на Джона, и он увидел, как Касуэлл, едва заметно высунув кончик языка, слизнул каплю вина из уголка рта. Милостивый Иисусе. Мгновение лорд Джон ошеломленно сидел, завороженный взглядом Касуэлла, потом опустил глаза и, будто внезапно вспомнив о вине, поднял бокал и спрятал под опущенными ресницами взор. Во имя защиты Короля, страны и семьи Грей решительно пожертвовал бы своей добродетелью в постели с Несси, будь это необходимо. Однако если бы встал вопрос о выборе между тем, чтобы Оливия вышла замуж за мужчину, зараженного сифилисом, или возможностью истребления половины британской армии в сражении в противовес тому, чтобы ему самому пройти через «личную беседу» с Ричардом Касуэллом, то Джон подумал, что пусть лучше Оливия и Король сами о себе позаботятся. Надеясь, что этот вывод не отразился на его лице, лорд Джон поставил бокал. – У меня есть кое-что получше, чем деньги, – сказал он, встретив в упор пристальный взгляд Касуэлла. – Вы хотите знать, как на самом деле умер Джордж Эверетт? Если в черных как мрамор глазах и вспыхнуло разочарование, то его сразу же захлестнула волна интереса. Касуэлл попытался скрыть это, но не смог утаить смешанный с любопытством алчный блеск. – Я слышал, это был несчастный случай на охоте: он сломал шею где-то в провинции. Где это произошло? В Уайверне? – В поместье Фрэнсиса Дэшвуда… в аббатстве «Медменхэм». Это была не шея, и произошло все не случайно. Эверетта убили намеренно, вонзив в сердце шпагу. Я там присутствовал. [Речь идет о событиях, описываемых в новелле «Лорд Джон и клуб Адского пламени» - прим. пер.] Эти последние три слова были брошены, как камень в воду озера: Джон ощутил, как от их падения по воздуху комнаты пробежала рябь. Касуэлл сидел неподвижно, едва дыша и размышляя о перспективах. – Дэшвуд, – прошептал он, наконец. – В «Клубе адского пламени»? Грей кивнул. – Я могу рассказать вам, кто был там… и обо всем, что произошло той ночью в «Медменхэм». В подробностях. Касуэлла прямо затрясло от возбуждения, черные глаза увлажнились. Джордж оказался прав: Касуэлл был одним из тех, кто любил тайны, копил и хранил конфиденциальную информацию из чистого удовольствия знать то, что никто больше не знает. И если наступала пора, то эти сведения продавались, принося выгоду... – Так мы договорились, Дики? Это более или менее привело Касуэлла в чувство. Он глубоко вздохнул, дважды кашлянул и кивнул, отодвигая свой стул. – Думаю, да, мой любимый малыш. Пойдемте со мной.
ВЕРХНИЕ ЭТАЖИ СОСТОЯЛИ главным образом из отдельных комнат. Грей не мог сказать, изменилось ли что-нибудь… ведь в те свои редкие предыдущие визиты в «Лэвенд-Хаус» он был не в состоянии многое заметить. Сегодня вечером – другое дело: лорд Джон примечал все. «Вот странно, – думал он, следуя за Касуэллом через верхний коридор, – такое ощущение, что этот дом сильно отличается от обычного борделя, даже при том, что цель заведения точно такая же». С нижнего этажа доносилась музыка, а из некоторых комнат, которые они миновали, интимные звуки… И все-таки, это было совсем не то же самое. В борделе Магды все устроено гораздо более откровенно, там все предназначается для того, чтобы вызывать сладострастные желания. Ни один из молли-хаусов, в которых Грей когда-либо бывал, не имел ничего подобного: в них редко встречались какие-либо украшения, а из мебели – самый минимум: только простейшие кровати. А иногда не было даже и их. Многие молли-хаусы являлись обычными тавернами с открывающейся из главного зала комнатой, куда мужчины удалялись для развлечения, часто под аплодисменты посетителей таверны и выкрикиваемые зеваками остроты. Грей полагал, что даже в очень бедных борделях имелись двери. Интересно, это оттого, что на уединенности настаивали женщины? И все же он сомневался, что многие шлюхи испытывали возбуждение от разнообразных штуковин, предусмотренных Магдой для услаждения клиентов. Возможно, все-таки существовали различия между мужчинами, которые соблазнялись женщинами, и теми, кто предпочитал прикосновения представителей своего пола. Или женщины, действительно… нуждались в некотором художественном оформлении для полового акта? Что касается появившихся сексуальных ощущений... Этот дом явно вибрировал от них. Отовсюду слышались мужские голоса и запахи; двое любовников обнимались в конце коридора, буквально переплетясь у стены, отчего кожу Джона стало покалывать и подёргивать, он никак не мог прекратить потеть. Касуэлл провел его к лестнице мимо целующейся парочки. Одним из них оказался Златовласка – тот самый сука-Нейл. Взъерошенный, с распухшими губами, он поднял глаза и, подарив Грею томную улыбку, вернулся к своему партнеру… который не был темноволосым. Джон усердно старался не оглядываться, когда поднимался по лестнице. На верхнем этаже здания было гораздо тише. Да и обстановка выглядела более роскошной – широкий восточный ковер тянулся по всему коридору, написанные со вкусом картины украшали стены над небольшими столиками, на которых стояли вазы с цветами. – Здесь, наверху, у нас несколько апартаментов люкс; иногда джентльмены приезжают из провинции погостить на несколько дней или недель... – Такой небольшой приют вдали от дома. Понимаю. И время от времени Тревельян занимает один из этих люксов? – О, нет, – Касуэлл остановился у лакированной двери и, встряхнув большую связку ключей, которую нес, достал один большой. – Он держит эти конкретные апартаменты на постоянной основе. Дверь распахнулась в темноту, показав бледный прямоугольник окна на дальней стене. Оно было мутное, но Грей увидел луну, теперь высокую и небольшую, почти потерявшуюся среди слоев туманного облака. Касуэлл принес с собой огарок и коснулся им свечи в подсвечнике возле двери, отчего огонек схватился и разгорелся, пролив колеблющийся свет по большой комнате с кроватью под балдахином. В помещении было чисто и пусто; Грей принюхался, но ничего не учуял, кроме воска и мастики для пола, да слабого запаха давно погасшего камина. Очаг недавно вычистили, в нем лежали поленья, но в комнате ощущался холод: очевидно, в последнее время здесь никто не бывал. Грей походил по комнате, но не обнаружил ничего, указывающего на ее обитателей. – Тревельян каждый раз развлекается с одним и тем же партнером? – спросил лорд Джон. Содержание апартаментов люкс свидетельствовало о долгосрочной связи. – Да, думаю, так и есть, – Касуэлл говорил странным тоном, и Грей резко взглянул на мужчину. – Вы думаете? Вы не видели его спутника? – Нет… Он очень осторожен, наш мистер Тревельян, – в голосе Касуэлла звучала ирония. – Он всегда прибывает первым, переодевается, затем спускается и ждет около двери. Тревельян встречает своего друга, и они сразу же идут по лестнице наверх; у всех слуг есть инструкции находиться в этот момент в другом месте. Грей почувствовал разочарование. Он надеялся узнать имя. Однако, склонность к доскональности заставила его обратиться к Касуэллу в поисках еще какой-нибудь информации. – Я уверен, что слуги тщательно соблюдают ваши инструкции, – сказал Джон. – Но вы, Дики? Вы же не ожидаете в самом деле, что я поверю, будто кто-то может прийти в ваш дом, пока вы не выясните все, что нужно знать о нем. Ранее вы слышали только мое имя, насколько я знаю… И все же, раз вам известно об обязательствах Тревельяна перед моей кузиной, то вы явно знаете, и мою фамилию. – О, да… милорд. Касуэлл улыбнулся и сжал губы в плутовскую точку. Теперь, заключив сделку, он наслаждался своей откровенностью так же, как раньше – хранением тайн. – В какой-то степени, вы правы. На самом деле мне не известно имя спутника мистера Тревельяна, поскольку тот очень осторожен. Но, я действительно, знаю одну довольно важную вещь о нем. – Какую? – То, что это возлюбленная… а не возлюбленный. Переваривая сказанное, Грей секунду пристально смотрел на Касуэлла. – Что? Тревельян встречается с женщиной? Настоящей женщиной? Здесь? Склонив голову, Касуэлл почтенно, словно дворецкий, сложил руки на поясе. – Как вы узнали? – спросил Грей. – Вы уверены? Свет свечи мерцал, будто танцующие смешинки в маленьких черных глазках Касуэлла. – Вы когда-нибудь чувствовали запах женщины? Близко, я имею в виду, – Касуэлл качнул головой, и обвислые складки кожи на его шее затряслись от движения. – Уже не говоря о комнате, в которой кто-то имеет женщину часы напролет. Конечно, я уверен. – Ну, разумеется, – пробормотал Грей, отшатнувшись от представленного воображением образа Касуэлла, который, словно крыса, разнюхивает среди простыней и подушек в освободившихся комнатах своего дома, подворовывая крупицы информации из-под завалов, оставленных легкомысленными любовниками. – У нее темные волосы, – попытался услужить Касуэлл. – Почти черные. Ведь ваша кузина блондинка, я прав? Грей даже не потрудился ответить. – И? – спросил он коротко. Обдумывая, Касуэлл сжал губы. – Женщина всегда очень сильно накрашена… Но, разумеется, я не могу сказать, является ли это ее обычной привычкой или частью образа, который она принимает, приезжая сюда. Грей кивнул, понимая смысл. Те парни, которым нравится переодеваться в женщин, обычно накрашены, будто французские аристократки, и дама, надеющаяся быть принятой за одного из них, вероятно, сделала бы то же самое. – И? – Она пользуется очень дорогими духами. Цибетин, ветивер [злаковое растение, родом из Индии, эфирное масло имеет плотный, тяжелый аромат, является афродизиаком – прим. пер.] и апельсин, если не ошибаюсь. Задумавшись, Касуэлл обратил свой взор к потолку. – О, и еще… Ей нравится то немецкое вино, которым я угощал вас. – Вы сказали, что держите его для одного из членов клуба. Это Тревельян, осмелюсь предположить? Откуда вы знаете, что он не один пьет его? Волосатые ноздри Касуэлла дрогнули от улыбки. – Мужчина, который выпил столько, сколько приносят в эти апартаменты, был бы недееспособен в течение нескольких дней. А, судя по доказательствам… – он деликатно кивнул на кровать, – наш мистер Тревельян далеко не импотент. – Дама приезжает в портшезе? – спросил Грей, игнорируя намек. – Да. Носильщики каждый раз разные, хотя, если она и имеет собственных слуг, то все равно не использует их, приезжая сюда…Что доказывает высокую степень осторожности, не так ли? Значит, леди есть, что терять, если обнаружится любовный роман. Но сложных предосторожностей Тревельяна и так достаточно, чтобы указывать на это. – Это все, что я знаю, – категорично закончил Касуэлл. – Теперь, что касается вашей части сделки, милорд?.. Разум Грея все еще не оправился от шокирующих открытий, но Джон вспомнил о своем обещании, данном Тому Бёрду, и собрал немало остроумия, чтобы задать еще один вопрос, вытащив его почти наугад из водоворота фактов и предположений, которые в настоящее время вертелись в его голове. – Это всё, что вы знаете о женщине. А мистер Тревельян? Вы когда-нибудь видели с ним мужчину, слугу? Чуть выше, чем я, узколицего и темноволосого, с отсутствующим верхним клыком с левой стороны? Касуэлл удивился. – Слугу? – он нахмурился, копаясь в своей памяти. – Нет. Я... Нет, подождите. Да... да, припоминаю, я видел этого человека, хотя думаю, что он приходил сюда только однажды, – Касуэлл поднял глаза и решительно кивнул. – Да, это был он. Парень пришел к своему хозяину и принес записку… кажется, какое-то срочное дело. Я послал его вниз, на кухню, чтобы он там подождал Тревельяна… Без зуба или нет, но он был достаточно миловидный, и я решил, что парень вряд ли расположен к тем развлечениям, с какими мог столкнуться наверху. Грей подумал, что Том Бёрд испытает облегчение, услышав мнение такого знатока. – Когда это было? Вы помните? Задумавшись, Касуэлл сморщил губы, вынудив Грея быстро отвести от него взгляд. – По-моему, в конце апреля, хотя я не могу… ох. Да, я уверен, – Касуэлл усмехнулся, торжествующе показав ряд гнилых зубов. – Точно. Он принес известие о поражении австрийцев в Праге, которое прибыло со специальным курьером. В газетах новости появились через несколько дней, а мистер Тревельян, естественно, хотел знать об этом незамедлительно. Грей кивнул. Для человека с деловыми интересами, как у Тревельяна, подобная информация стоила на вес золота или даже больше – в зависимости от ее своевременности. – Тогда последнее. Когда Тревельян так поспешно ушел… женщина удалилась сразу же? Они уехали вместе или она взяла другую карету? Прислонившись к стене, Касуэлл призадумался. – Да-а, они действительно уехали вместе, – сказал он, наконец. – Я, кажется, припоминаю, слуга убежал, чтобы привести наемный экипаж, и они сели в него вместе. У нее был платок на голове. Женщина довольно маленькая, я легко мог бы принять ее за мальчика… Вот только фигура ее была с округлостями. Касуэлл выпрямился и бросил последний взгляд на пустую комнату, словно желая удостовериться, что она больше не выдаст никаких секретов. – Что ж, свою часть сделки я выполнил, любовь моя. Ваш черед? Его рука худой клешней нависала над подсвечником, готовая погасить пламя. Грей видел, что блестящие, как обсидиан, глаза, маняще уставились на него, и к тому же, осознавал, что за спиной почти вплотную стоит большая кровать. – Конечно, – сказал Грей, целенаправленно двинувшись к двери. – Может быть, продолжим в вашем кабинете? Выражение лица Касуэлла, можно было бы назвать надутым, если бы его губы были достаточно полными, чтобы их надуть. – Если вы настаиваете, – вздохнув, сказал он и погасил свечу, оставив лишь облачко ароматного дыма.
К ТОМУ ВРЕМЕНИ, когда Грей в одиночестве покидал святилище Дики Касуэлла, над крышами Лондона уже начал заниматься рассвет. Джон остановился в конце коридора и, упершись лбом в прохладное стекло оконной створки, стал наблюдать за тем, как лондонский Сити постепенно появляется из-под ночного покрова. Приглушенная сгустившимися за ночь облаками заря поднималась в серых тонах, оживленная только самым слабым оттенком розового над далекой Темзой. Грею в его нынешнем состоянии духа это напомнило последние признаки жизни, увядающие на щеках трупа. Как и следовало ожидать, Касуэлл пришел в восторг от того, что получил в результате сделки. Грей ничего не утаил из своих приключений в «Медменхэме», за исключением имени человека, который на самом деле убил Джорджа Эверетта. Лорд Джон сказал только то, что человек был в мантии и маске, поэтому невозможно утверждать наверняка, кто он такой. Он не испытывал угрызений совести из-за того, что таким образом очерняет имя Джорджа: Грей считал, что Джордж сам сделал достаточно в этом направлении… И если посмертное разоблачение его поступков могло бы помочь спасти невиновных, то это хоть в какой-то степени компенсирует те невинные жизни, которые Эверетт отнял или разрушил в качестве цены за свои амбиции. Что касается Дэшвуда и других... Пусть сами о себе позаботятся. «Кто ужинает с дьяволом, должен запастись длинной ложкой». Грей слегка улыбнулся, вспомнив эту шотландскую пословицу. Джейми Фрейзер произнес ее по случаю их первого совместного ужина – отведя, судя по всему, Грею роль дьявола, хотя он тогда так об этом и не спросил. Лорд Джон был не слишком верующим человеком, но четко представлял себе ангела мести, наблюдающего за весами, на которых взвешиваются поступки, совершенные человеком на протяжении всей жизни – плохие на одной чаше, хорошие – на другой… И связанный голый Джордж Эверетт, широко раскрыв глаза, стоял перед ангелом, ожидая увидеть, где, наконец, остановится колеблющийся вес. Грей надеялся, что усилия, приложенные этой ночью, должны быть зачтены Джорджу в плюс, и задался вопросом: сколько времени будет продолжаться это балансирование, если и вправду дела человека живут после его смерти. Джейми Фрейзер рассказывал ему однажды о чистилище – о католическом понимании места, куда после смерти на какое-то время попадают души до окончательного решения, и где на судьбу души могут повлиять возносимые за нее молитвы и отслуженные мессы. Возможно, и правда, есть место, где душа ждет, пока все деяния, совершенные во время жизни, не исчерпают себя. Неожиданные последствия и осложнения проследуют друг за другом, словно падающая на протяжении многих лет цепочка домино. Однако тогда это означало бы, что человек будет нести ответственность не только за свои сознательные поступки, но и за все добро и зло, которые могут непреднамеренно и непредвиденно вечно следовать из них. Ужасная мысль. Лорд Джон выпрямился, чувствуя себя одновременно опустошенным и взвинченным. Он был измучен, но абсолютно бодр и… На самом деле, сон никогда не казался настолько далеким. Каждый нерв обнажился, и все мышцы болели от невыносимого напряжения. Повсюду в доме стояла тишина, его обитатели все еще спали, опьяненные вином и пресыщенные чувственностью. Начал накрапывать дождь. Слабый стук его капель, ударяющихся о стекло, сопровождался резким свежим ароматом холода, который просачивался сквозь щели оконной створки, прорубая спертый воздух дома и туман, заполнявший его голову. – Чтобы прояснить мысли, нет ничего лучше долгой прогулки пешком домой под проливным дождем, – пробормотал Грей себе под нос. Он где-то оставил свою шляпу, возможно, в библиотеке, но не испытывал ни малейшего желания пойти и поискать ее. Добравшись до ступенек, он спустился на второй этаж и пошел вдоль галереи к главной лестнице, которая должна привести его к выходу. Дверь одной из комнат в галерее открылась, и когда лорд Джон проходил мимо, на доски под его ногами упала тень. Он поднял глаза и встретился взглядом с молодым человеком, который стоял, опираясь на дверной косяк. На нем была только рубашка, а темные локоны свободно распущенны по плечам. Черные, с длинными ресницами, глаза юноши пробежались по нему, и лорд Джон почувствовал жар от его взгляда на своей коже. Он хотел было пройти мимо, но молодой человек протянул руку и схватил его за запястье. – Входите, – тихо сказал молодой человек. – Нет, я… – Пройдите. Всего лишь на минутку. Парень вышел в коридор, его босые ноги, длинные и изящные, оказались настолько близко, что его бедро прижалось к ноге Грея. Он наклонился вперед, и тепло его дыхания обдало ухо Грея, кончик языка коснулся завитка раковины с треском, подобно искре, которая возникает от пальцев в сухой день, когда касаешься металла. – Пойдем, – прошептал он и шагнул назад, таща Грея за собой в комнату. Она была чистой и скромно обставленной, но лорд Джон ничего не видел, кроме темных глаз, находящихся так близко, и руки, которая, двигаясь от локтя, скользнула вниз. Пальцы обеих рук переплелись. Смуглость одних удивительно контрастировала с бледностью других. Ладонь Грея, широкая и крепкая, в руке парня. Потом юноша отошел, улыбнулся Грею и, взявшись за полу рубашки, стянул ее через голову. Грей чувствовал, будто ткань шейного платка начала его душить. В комнате было холодно, и все же капли пота выступили на его теле, и он ощутил горячую влажность в ложбинке спины и в складках кожи. – Чего бы вам хотелось, сэр? – прошептал молодой человек, все еще улыбаясь. Он опустил одну руку и соблазнительно погладил себя. Грей медленно потянулся к шейному платку, и некоторое время возился с узлом, пока тот внезапно не развязался, оставив его шею открытой, обнаженной и уязвимой. Холодный воздух обжег кожу, когда Джон скинул мундир и расстегнул рубашку, почувствовав, как по рукам побежали мурашки, а внизу позвоночника образовался настоящий хаос ощущений. Парень встал на колени на кровати. Он повернулся спиной и, выгнувшись, потянулся как кошка. Льющийся из окна свет заиграл на широких плоских мышцах его бедер и плеч, на ложбинке спины и упругих ягодицах. Парень оглянулся через плечо, длинные веки его были прикрыты, отчего выглядели сонными. Матрас прогнулся под весом Грея и губы молодого человека оказались под губами Джона – мягкие и влажные. – Мне нужно что-то говорить, сэр? – Нет, – прошептал Грей, закрывая глаза и нажимая бедрами и руками. – Молчи. Сделай вид... что меня здесь нет.
Иллюстрация к главе: Карл Гарпфер. "Любовное послание"
В ЛОНДОНЕ, КАК ПОДСЧИТАЛ Грей, было около тысячи винных лавок. Однако если рассматривать только те, которые торгуют качественными винами, число, вероятно, несколько сократится. Краткий разговор со своим собственным поставщиком вина оказался безрезультатным, и тогда лорд Джон решил проконсультироваться с настоящим экспертом. – Мама… когда на прошлой неделе вы устраивали немецкий вечер, то, случайно, не подавали немецкое вино? Сидя в своем будуаре, графиня читала книгу, удобно устроив ноги в чулках на лохматой спине любимой собаки – пожилого спаниеля по кличке Юстас, который, когда вошел Грей, открыл один сонный глаз и радостно задышал. Графиня посмотрела на своего сына и, подняв на лоб очки, которые надевала для чтения, слегка моргнула, переключаясь от мира напечатанных слов. – Немецкое вино? Да, конечно; хорошее Рейнское, оно подходит к ягнятине. А что? – А красного вина не было? – Целых три – но не немецкие. Два французских и испанское – довольно незрелое [незрелое вино, из-за нехватки места для хранения или по другой причине разлитое в бутылки и выставленное на продажу, не имеет полноценного вкуса и букета – прим. пер.], но оно прекрасно подошло к сосискам. Вспомнив о сосисках, Бенедикта задумчиво провела кончиком языка по верхней губе. – А вот капитану фон Намцену, похоже, сосиски не понравились – что очень странно. Но с другой стороны, он из Ганновера. Возможно, на кухне случайно приготовили сосиски по-саксонски или по-прусски, и он счел это за оскорбление. Наверное, повариха думает, что все немцы одинаковы. – Повариха считает лягушатником любого, кто не является англичанином, и других различий не делает. Отложив на время предрассудки поварихи в сторону, Грей извлек из-под кучи потрепанных книг и рукописей табурет и сел на него. – Я разыскиваю немецкое красное… насыщенное, с фруктовым ароматом, а цвет – как у одной из этих роз. Джон указал на вазу с темно-красными цветами, лепестки которых осыпались на материнский секретер из красного дерева. – В самом деле? Я думаю, что никогда даже не видела немецкое красное вино, уже не говоря о том, что пробовала его… Хотя предполагаю, что такое действительно существует. Графиня закрыла книгу, зажав палец между страницами, чтобы не потерять место. – Планируешь званый вечер с ужином? Оливия говорила, что ты пригласил Джозефа отобедать с тобой и твоими друзьями… Это очень любезно с твоей стороны, дорогой. Грей почувствовал, будто его внезапно ударили в живот. Господи, он совсем забыл о том, что пригласил Тревельяна. – А почему тебе для этого понадобилось немецкое вино? – графиня наклонила голову в сторону, заинтересованно выгнув одну тонкую бровь. – Это для совершенно другого дела, – быстро ответил Грей. – Вы все еще получаете свое вино от Кеннеля? – Чаще всего. Время от времени от Джентри, а иногда беру у Хэмшоу и Крука. Хотя, дай-ка подумать... Бенедикта медленно провела кончиком указательного пальца вниз по переносице, затем нажала на кончик носа, придя к искомому выводу. – На Фиш-стрит появилась новая компания, торгующая вином, не слишком большая. Район не самый благополучный, но у них действительно есть некоторые довольно необычные вина, которые никогда не найдешь в другом месте. Я бы на твоем месте спросила там. «Фрейзер и Ко» называется. – Фрейзер? В конце концов, это довольно распространенная шотландская фамилия. Тем не менее, одно ее звучание вызвало в Джоне робкий трепет. – Я поспрашиваю. Спасибо, мама. Лорд Джон наклонился вперед, чтобы поцеловать графиню в щечку, и вдохнул ее особенный парфюм – ландыш, смешанный с типографской краской… Последний аромат перебивал ее постоянный, благодаря новой книге, которую графиня держала на коленях. – Что вы читаете? – спросил Грей, взглянув на мать. – О, последнюю часть легкого чтива от юного Эдмунда, – ответила та, сомкнув обложки и показывая название: «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» Эдмунд Бёрк [англ. Edmund Burke – англо-ирландский парламентарий, политический деятель, публицист эпохи Просвещения, родоначальник идеологии консерватизма – прим. пер.]. – Не думаю, что тебе понравится… К тому же, она легкомысленна наполовину. Взяв серебряный ножик, графиня аккуратно разрезала следующую страницу. – Но если хочешь что-нибудь почитать, у меня есть новое печатное издание «Фанни Хилл» Джона Клелэнда. Ты слышал про «Мемуары женщины для удовольствий»? – Очень забавно, мама, – снисходительно ответил он, почесывая Юстаса за ушами. – Вы хотите прочитать произведение Клелэнда или собираетесь просто оставить его на виду, чтобы ловко показать в салоне, и тем самым ввергнуть леди Розуэлл в состояние шока? – О, какая хорошая идея! – воскликнула графиня, посмотрев на сына с одобрением. – И как я сама не додумалась? К сожалению, на обложке книги нет названия, а леди Розуэлл слишком глупа и не любопытна, чтобы просто взять и открыть книжку. Бенедикта протянула руку, порылась в сложенных книгах на своем секретере и, вытащив солидный томик кварто [формат изданий, при котором размер страницы равен 1/4 бумажного листа – прим. пер.] в переплете из телячьей кожи, вручила Джону. – Это специальное подарочное издание, – объяснила она. – У книги пустой корешок и обложка без названия. Таким образом, можно читать в скучной компании, не вызывая при этом подозрений… По крайней мере, при условии, что никто не захочет посмотреть иллюстрации. Почему бы тебе не взять книгу? Я прочитала ее, когда она только вышла, а тебе будет нужен какой-нибудь подарок для мальчишника Джозефа. Это кажется весьма уместным, если половина того, что я слышала о таких вечеринках – правда. Грей уже собирался подняться, но остановился, держа книгу. – Мама, – произнес он осторожно. – Кстати, о мистере Тревельяне. Как вы думаете, Ливи страшно влюблена в него? Подняв брови, графиня посмотрела на сына, потом очень медленно закрыла книгу, убрала ноги с Юстаса и села прямо. – Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась она тоном, в который ей удалось вложить все недоверие и циничное подозрение относительно мужского пола. Тоном, который естественным образом выработался у женщины, воспитавшей четырех сыновей и похоронившей двух мужей. – У меня... есть некоторые основания думать, что мистер Тревельян имеет... беспорядочные связи, – тщательно подбирая слова, проговорил Джон. – Хотя доказательств у меня пока нет. На мгновение закрыв глаза, графиня глубоко вздохнула, потом открыла их и посмотрела на сына бледным, ясно-голубым пристально-прагматичным взглядом, окрашенным незначительным сожалением. – Он на десяток лет старше Оливии, и было бы не только необычно, но и очень удивительно, если бы он не имел нескольких любовниц. В конце концов, ведь у мужчин твоего возраста действительно бывают романы. Ее ресницы быстро опустились, тонко намекая на замятый скандал, из-за которого Грей оказался в Ардсмуире. – Будем надеяться, что брак заставит его отказаться от подобных любовных связей, но если этого не произойдет... – графиня пожала плечами и внезапно устало их опустила. – Я надеюсь, он будет осторожен. Впервые Грею пришло в голову задаться вопросом, неужели его отец или первый муж матери, капитан Дивэйн... Но сейчас не было времени для таких предположений. – Я думаю, мистер Тревельян очень осторожен, – сказал лорд Джон, слегка прокашлявшись. – Я только хотел знать... будет ли сердце Ливи разбито, если... что-то случится. Джон любил свою кузину, но знал о ней очень мало: она поселилась у его матери после того, как сам он уехал, получив свой первый офицерский чин. – Ей шестнадцать, – сухо произнесла мать. – Большинство шестнадцатилетних девочек не способны к великой страсти. Сеньор Данте и его Беатриче – не в счет… Девочки просто думают, что влюблены. – Таким образом… – Таким образом, – ловко перебила она сына, – Оливия фактически ничего не знает о своем суженом, кроме того, что он богат, хорошо одевается, весьма недурён собой и очень внимателен к ней. Она не имеет никакого представления ни о его характере, ни об истинной сущности брака, и если Оливия в данный момент действительно что-то любит, так это свое подвенечное платье. Грей немного успокоился. В то же время, он хорошо понимал, что отмена бракосочетания его кузины может легко вызвать скандал, который затмит споры по поводу увольнения Питта с поста премьер-министра, случившегося за два месяца до этого… Безупречная или нет, но репутация Оливии будет очернена, а метла скандала не делает различий и может разрушить ее шансы на достойный брак. – Понимаю, – сказал он. – Если я что-нибудь обнаружу, то… – Ты должен молчать об этом, – решительно сказала его мать. – Если она узнает что-нибудь подозрительное относительно своего новоиспеченного мужа после того, как они поженятся, то и она тоже проигнорирует это. – Некоторые вещи довольно трудно игнорировать, мама, – сказал Джон более едко, чем хотел. Графиня резко взглянула на него, и показалось, что воздух вокруг на мгновение сгустился, и внезапно нечем стало дышать. Мать посмотрела прямо сыну в глаза и молча удерживала взгляд в течение минуты. Потом отвернулась и отложила в сторону томик Бёрка. – Если Оливия поймет, что не может игнорировать, – произнесла она уверенно, – то будет убеждена, что жизнь ее разрушена. Если повезет, у нее родится ребенок, и в итоге она обнаружит, что все не так плохо. Кыш, Юстас. Отодвинув сонного спаниеля ногой, графиня поднялась и поглядела на маленькие часы с боем, стоящие на столе. – Отправляйся искать свое немецкое вино, Джон. Несчастная швея вернется в три, и я искренне надеюсь, что это будет пред-пред-предпоследняя примерка платья Ливи. – Да. Хорошо... Да. Секунду он неловко постоял, затем повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился у двери будуара, повернулся, поскольку ему в голову пришел вопрос. – Мам? – M-м? – графиня хватала вещи наугад, близоруко заглядывая под ворох вышивки. – Ты не видел мои очки, Джон? Я знаю, они у меня были! – Они на вашем чепце, – ответил он, улыбнувшись вопреки себе. – Мама…сколько вам было лет, когда вы вышли замуж за капитана Дивэйна? Графиня хлопнула рукой по голове, как будто поймала потерявшиеся очки в ловушку, прежде чем они смогли бы обратиться в бегство. Вопрос застал мать врасплох, и Джон увидел, как по ее открытому лицу волнами накатывают воспоминания, и оно окрашивается удивлением и тоской. Ее губы слегка сжались, а потом расплылись в улыбке. – Пятнадцать, – произнесла она. Слабая ямочка, которая показывалась только в самые радостные минуты, мелькнула на ее щеке. – И у меня было замечательное платье!
Иллюстрация к главе: Фрэнк Мосс Беннет. "После охоты"
К СОЖАЛЕНИЮ, ДЖОН НЕ УСПЕЛ заскочить во «Фрейзер и Ко» перед встречей с Кворри, который, как и договаривались, ждал его перед церковью Сент-Мартин-ин-зе-Филдс. – Мы на свадьбу или на похороны? – спросил Грей, выходя из кареты, в которой приехал. – Должно быть, свадьба… я вижу, ты принес подарок. Или это для меня? – Кворри кивнул на книгу, которую Грей держал подмышкой. – Можешь взять, если хочешь, – лорд Джон с некоторым облегчением передал подарочную копию «Фанни Хилл»: ему пришлось уйти из дома вместе с ней, поскольку, когда он проходил через холл, то наткнулся на Оливию, и та проводила его до двери, размахивая перед его носом новыми образцами кружев и интересуясь его мнением. Кворри открыл книгу, удивлено моргнул, затем хитро посмотрел на Грея. – Ого, Джонни. Не знал, что ты этим интересуешься! – Чем? Заметив усмешку Кворри, Грей выхватил книгу обратно, только сейчас обнаружив надпись на титульном листе. Очевидно, графиня также не знала о ней – или, по крайней мере, он надеялся на это. Это был довольно откровенный стих из Катулла [Гай Валерий Катулл (лат. Gaius Valerius Catullus), очень часто просто Катулл – один из наиболее известных поэтов древнего Рима и главный представитель римской поэзии в эпоху Цицерона и Цезаря – прим. пер.], посвященный графине, и подписанный начальной буквой «Дж». – Жаль, что меня зовут не Бенедикта, – заметил Кворри. – Книга, кажется, довольно интересная! Стиснув зубы и быстро перебирая в уме список знакомых матери, имена которых начинаются на «Дж», Грей аккуратно вырвал титульный лист из книги, сунул его в карман и решительно вернул томик Кворри. – С кем мы встречаемся? – спросил он. Как и договаривались, Грей приехал в своем самом старом мундире и сейчас придирчиво оторвал распускавшуюся на манжете нитку. Том Бёрд был превосходным цирюльником, но его навыки в камердинерском деле пока оставляли желать лучшего. – Кое с кем, – ответил Кворри неопределенно, рассматривая одну из иллюстраций. – Имени не знаю. На него меня вывел Ричард, он сказал, что человеку известно все о происшествии в Кале, и человек может оказаться полезным. Ричардом звали лорда Джоффри, старшего сводного брата Кворри, имевшего влияние в политических кругах. Несмотря на то, что он не был непосредственно связан, ни с армией, ни с военно-морским флотом, он знал о каждом, кто имел в этих кругах хоть какой-нибудь вес, и обычно владел информацией о любых назревающих скандалах за неделю до того, как они разгорались в обществе. – Этот человек из правительства? – спросил Грей, потому что они свернули на Уайтхолл-стрит [Уайтхолл (Whitehall) улица в центре Лондона, название которой стало нарицательным обозначением британского правительства – прим. пер.], на которой находились только министерства и ведомства. Кворри закрыл книгу и настороженно посмотрел на Джона. – Не знаю точно. Грей не стал больше задавать вопросов, но надеялся, что дело не займет слишком много времени. День не задался с самого начала – утро он провел в бесполезных расспросах, днем примерял предназначенный для свадьбы костюм, который, в чем он все более убеждался, никогда не наденет. В итоге его настроение больше располагало к дружескому чаю и крепким напиткам, нежели для беседы с безымянными людьми, занимающими несуществующее положение. Но лорд Джон был солдатом и знал, что такое «долг зовет!». Архитектура Уайтхолл-стрит была непримечательна, не считая большого Банкетного Дома и остатков Королевского дворца, сохранившихся еще с прошлого века. Но они не вошли ни в одно из них и миновали другие, слегка покрытые плесенью здания, в которых располагались незначительные кабинеты правительства. К удивлению Грея, Кворри направился к двери «Золотого Креста» – обветшалой таверны, стоявшей напротив собора Сент-Мартин-ин-зе-Филдс. Кворри подошел к барной стойке, заказал бармену пару пинт пива [1 английская пинта = 0,56826125 литра – прим. пер.] и занял место за столиком, держа себя так, будто данное заведение являлось его привычным местом отдыха… Среди клиентуры и в самом деле присутствовало несколько военных, хотя большинство из них были младшими морскими офицерами. Кворри настолько вжился в роль, что даже завел громкий разговор с Греем о скачках, хотя взгляд его непрестанно блуждал по помещению, обращая внимание на всех, кто входил и выходил. После этого непродолжительного спектакля Гарри очень спокойно сказал: – Подожди пару минут и следуй за мной. Потом проглотил остатки своего напитка, небрежно оттолкнул пустую кружку и пошел в направлении заднего выхода, как будто в поисках уборной. Слегка ошеломленный Грей неторопливо допил свое пиво, затем поднялся сам. Солнце садилось, но еще было достаточно светло, чтобы увидеть, что тесный дворик позади «Золотого Креста» пуст, не считая обычных куч мусора, мокрой золы и разбитых бочек. Настежь распахнутая дверь в уборную показывала, что внутри никого нет – за исключением тучи мух, радующихся теплой погоде. Грей отмахнулся от нескольких из этих любознательных тварей и заметил какое-то движение в тени на задворках. Осторожно продвигаясь вперед, лорд Джон наткнулся на приятного молодого человека, аккуратно, но неброско одетого. Тот улыбнулся ему, но повернулся, не поздоровавшись. Лорд Джон последовал за провожатым, поднимаясь по шаткой лестнице, пролегающей между стеной таверны и соседним зданием. Она привела ко входу, за которым, по-видимому, находились личные покои владельца таверны. Молодой человек открыл дверь и, пройдя внутрь, поманил Грея за собой. После всех этих предварительных мистификаций лорд Джон понятия не имел, чего ему ожидать. Однако обыденность реальности его разочаровала. В темной комнате с низкими потолочными балками, убого обставленной старыми предметами нищенского обихода, он увидел разбитый буфет, стол из сосновых досок со скамьей и табуретами, ночной горшок с обитыми краями, лампу, покрытую копотью, и поднос, на котором стояли грязные стаканы и графин, полный мутного вина. И в качестве нелепого украшения на столе в маленькой серебряной вазочке стоял букет блестящих желтых тюльпанов. Гарри Кворри расположился рядом с цветами, поглощенный разговором с маленьким старомодно одетым человечком, который сидел, повернувшись к Грею похожей на бочку спиной. Кворри поднял глаза и двинул бровью, дав понять, что видит друга, но легким движением руки показал, чтобы Джон минутку подождал. Неприметный юноша, который привел его, исчез в двери, проскользнув в следующее помещение, а еще один молодой человек в дальнем конце комнаты занимался раскладыванием кучи бумаг по папкам в серванте. Что-то в облике этого джентльмена показалось Грею знакомым, и он шагнул в его сторону. Молодой человек, держа в руках ворох бумаг, внезапно обернулся, посмотрел вверх и замер, разевая рот, словно золотая рыбка. Аккуратный парик покрывал золотые локоны, но Грей все равно без труда узнал это лицо. – Мистер Стэплтон? – толстый коротышка за столом не обернулся, но поднял руку. – Вы нашли его? – Да, мистер Боулс, – ответил парень, не сводя пылающих голубых глаз с лица Грея, и сглотнул так, что его кадык подпрыгнул в горле. – Как раз несу. Грей, понятия не имел, кто такой этот мистер Боулс и что вообще происходит, но одарил Стэплтона легкой загадочной улыбкой. Юноша отвел взгляд в сторону и поспешил отдать документы в руки толстяку, но не смог удержаться и быстро с недоверием обернулся через плечо. – Спасибо, мистер Стэплтон, – сказал коротышка, своим тоном давая понять, что тот свободен. Мистер Стэплтон – тот самый сука-Нейл – низко поклонился, и отошел, сверкнув глазами на Грея, как человек, который только что увидел приведение, но надеялся, что, оно будет благовоспитанным и исчезнет, пока на него не взглянули снова. Кворри и потрепанный мистер Боулс все еще шептались, склонив головы друг к другу. Грей потихоньку отошел к открытому окну и встал, сложив руки за спиной, делая вид, что ему необходим свежий воздух, словно противоядие от духоты в комнате. Солнце уже почти скрылось, сверкая последними бликами по крупу статуи бронзовой лошади, несущей Карла I, что стояла дальше по улице. Лорд Джон всегда испытывал смутную симпатию к этому памятнику: когда-то один давно забытый учитель рассказал ему о монархе, который был на два дюйма ниже теперешнего роста Грея, и поэтому приказал изобразить себя верхом на лошади для того, чтобы выглядеть более внушительно… И таким образом его рост незаметно увеличили ровно до шести футов. Легкое покашливание за спиной сообщило лорду Джону, что, как он и предполагал, сука-Нейл присоединился к нему. – Немного вина, сэр? Грей чуть повернулся, чтобы молодой человек, несущий поднос, спокойно смог пройти и поставить его на широкий подоконник. Лорд Джон легким жестом показал свое согласие, равнодушно наблюдая за тем, как юноша разливал вино. Стэплтон стрельнул глазами вбок, чтобы убедиться, что никто не смотрит, затем с немым отчаянием вернулся взглядом к Грею. «Пожалуйста». Его губы двигались беззвучно, когда он протягивал стакан. Вино дрожало, плескаясь туда-сюда по мутному стеклу. Грей не взял вино сразу, а бросил взгляд на склоненную голову мистера Боулса, потом, вопросительно подняв брови, назад на Стэплтона. Стэплтон понял вопрос, и его взгляд наполнился ужасом. Парень едва заметно покачал головой. Грей протянул руку, и, берясь за стакан, накрыл кончики пальцев Нейла, быстро сжал их, затем забрал вино и опустил свой взор. – Благодарю вас, сэр, – сказал он вежливо. – К вашим услугам, сэр, – произнес Стэплтон столь же любезно и поклонился, прежде чем повернуться и взять поднос. От Стэплтона повеяло слабым запахом пота, смешанным со страхом, но графин и остальные стаканы не дрожали, когда он понес их. Со своего места лорд Джон видел позорный столб, находившийся возле статуи Карла. Грей едва пригубил отвратительное вино, поскольку от волнения перехватило горло. Господи, что тут происходит? Джон не думал, что эта встреча устроена ради него, да и Гарри, конечно же, предупредил бы. Но, возможно, Стэплтон что-нибудь… Нет, иначе он не пришел бы в такой ужас, увидев Грея. Но тогда… К счастью, скрежет стульев прервал его размышления, прежде чем они не стали еще более беспорядочными. – Лорд Джон? – Кворри встал, обращаясь к нему официально. – Могу я представить мистера Хьюберта Боулса? Майор Грей. Мистер Боулс тоже встал, хотя показалось, что и не вставал, потому что он был настолько невысок, что мало что изменилось в его высоте по сравнению с тем, когда он сидел. Грей учтиво поклонился, пробормотав: «К вашим услугам, сэр». Он сел на указанный табурет и прямо перед собой увидел пару светлых глаз неопределенного серо-голубого цвета (будто у новорожденного ребенка) и лицо, которое было столько же запоминающимся, как пудинг на сале [пудинг на сале – запеканка из муки, хлебных сухарей и почечного сала; подаётся со сладким соусом в качестве третьего блюда, пудинг очень коварный: на вид скромный и нежный, а внутри горячий. Говоря о человеке, в высказывание вкладывают такой смысл: на первый взгляд чистый как дитя, а внутри – хитрая тварь – прим. пер.]. В воздухе ощущался странный запах… что-то вроде застарелого пота, но с налетом гниющего разложения. Грей не мог понять, исходил ли он от мебели или от человека перед ним. – Милорд, – шелестящим голосом прошептал Боулс. – Очень любезно с вашей стороны уделить нам внимание. «Как будто у меня был выбор», – цинично подумал Грей, но поклонился и промолвил в ответ любезность, пытаясь при этом дышать исключительно через рот. – Полковник Кворри рассказал о ваших трудах и открытиях, – продолжил Боулс, изящно переворачивая короткими пальцами лист бумаги. – Вы весьма усердны. – Вы слишком льстите мне, сэр, – произнес Грей. – Я не узнал ничего определенного… Я так понимаю, мы обсуждаем смерть Тимоти О'Коннелла? – В том числе, – Боулс приятно улыбнулся, но туманный взгляд не изменился. Грей прокашлялся, запоздало ощутив мерзкий вкус вина, которое он проглотил. – Полагаю, полковник Кворри сообщил вам, что я не обнаружил доказательств участия О'Коннелла в… том деле? – Сообщил. Боулс отвел взгляд от Грея и рассеянно остановил его на желтых тюльпанах. Лепестки в основании чашечек были оранжевыми, и Грей видел, как в последних лучах света они пылали, словно расплавленное золото. Если от цветов и исходил аромат, то, к сожалению, не достаточно сильный, чтобы его уловить. – Полковник Кворри считает, что вашим стараниям можно помочь, если мы сообщим вам о результатах наших других... расследований. – Понимаю, – произнес Грей, хотя пока что вообще ничего не понимал. «Наши другие расследования». И кто такие эти «мы»? Гарри, сгорбившись, сидел на табурете с нетронутым стаканом вина в руке и сохранял невозмутимое выражение на лице. – Полковник наверняка сообщил вам, что в той самой краже подозревалось несколько человек, – Боулс положил свою маленькую мягкую ладошку поверх бумаг. – И немедленно относительно всех этих людей по нескольким каналам наводились справки. – Да, я так и думал. Несмотря на открытое окно, в комнате было очень жарко: Грей чувствовал, что его рубашка прилипла к спине и пот щекотал виски. Ему хотелось вытереть лицо рукавом, но почему-то присутствие этого странного человечка вынудило его лишь кивнуть, сидеть, не шевелясь, и внимательно слушать. – Не разглашая деталей, – слабая улыбка мелькнула на лице Боулса, как будто намерение скрыть подробности, было чем-то тайно восхитительным, – могу сообщить вам, майор, что виновным теперь почти бесспорно оказался сержант О'Коннелл. – Понимаю, – осторожно повторил Грей. – Конечно, мы потеряли его, когда человек, который следил за ним, – Джек Бёрд, так его зовут? – исчез в субботу. Грей был совершенно уверен, что Боулс знал имя и, по всей вероятности, ему явно известно намного больше, чем это. – Однако, – продолжил Боулс, вытянув короткий палец, чтобы коснуться одного из блестящих лепестков, – мы недавно получили отчет из другого источника, установив таким образом нахождение О'Коннелла в особенном месте в пятницу. За день до его смерти. Капля пота повисла на подбородке Грея, и он чувствовал, как она дрожит, словно зерна пыльцы на мягких черных пыльниках тюльпанов. – Место довольно необычное, – продолжил Боулс, поглаживая лепесток с мечтательной нежностью. – Заведение под названием «Лэвенд-Хаус» около Линкольнс-Инн. Вы слышали о нем?
«О, Господи». Грей отчетливо расслышал эти слова и надеялся, что не произнес их вслух. Значит, вот оно что. Грей выпрямился еще больше и тыльной стороной руки вытер каплю пота с подбородка, приготовившись к худшему. – Знаю, да. Я наведывался в «Лэвенд-Хаус» на прошлой неделе… в ходе моих расследований. Боулс не удивился этому – ну, разумеется! Грей осознавал, что сидящий рядом с ним Кворри смотрит с любопытством, но без тревоги: Гарри явно понятия не имел о сущности «Лэвенд-Хауса». А вот любезно кивнувший Боулс – Джон был совершенно уверен – знал о нем все. – Действительно. Мне интересно, майор, что такого вы узнали об О'Коннелле, что отправились с расспросами в то заведение? – Я интересовался не… О'Коннеллом. Кворри чуть шелохнулся и легонько хмыкнул. Ничего не поделаешь. Вручив Богу свою душу, Грей глубоко вздохнул и рассказал всю историю своего изучения жизни и привычек Джозефа Тревельяна. – В зеленом бархатном платье, – проговорил Боулс, выглядя лишь слегка заинтересованным. – Боже, благослови мою душу, – он убрал руку от тюльпанов и теперь собственнически обхватил небольшое утолщение серебряной вазы. Рубашка Грея теперь промокла насквозь, но он уже больше не тревожился. На самом деле он ощущал странное спокойствие, как будто дело теперь от него совсем не зависело. И то, что случится потом, находится в руках Судьбы или Бога… или Хьюберта Боулса – кем бы он, ради Бога, ни был. Стэплтон явно находился на службе в конторе мистера Боулса, чем бы это безымянное бюро ни занималось. Следующей догадкой Грея после шока от встречи с ним стала мысль о том, что Стэплтон посещал «Лэвенд-Хаус» в качестве агента Боулса. Но, внезапно увидев Грея, Стэплтон пришел в ужас, и, значит, он думал, что Боулс не знает о его ориентации. Иначе к чему эта немая мольба? Так что, Стэплтон никогда бы не упомянул о встрече с Греем в «Лэвенд-Хаусе», потому что не мог бы сделать этого, не выдав себя. В свою очередь это означало, что находился он там по сугубо личным интересам. Подумав немного, Грей понял, – с душой, ушедшей в пятки, как у человека, который чуть не попал в ловушку или едва спасся от эшафота, – что Боулса на самом деле не интересовали поступки самого лорда Джона, за исключением того, что касалось дела О'Коннелла. И именно по этой причине ему хотелось знать, зачем Грей ходил в «Лэвенд-Хаус»... – П-прошу прощения, сэр? – он запнулся, запоздало поняв, что Боулс что-то сказал ему. – Я спросил, вы абсолютно уверены, что те ирландцы замешаны, майор? Эти Скэнлоны? – Думаю, да, – ответил Джон осторожно. – Но это только предположение, сэр. Я сказал полковнику Кворри, что было бы полезно опросить их более официально, хотя… не только Скэнлонов, но и мисс Ифигению Стокс и ее семью. – Ах, мисс Стокс, – отвислые щеки слегка дрогнули. – Нет, мы знакомы с семьей Стокс. Мелкие контрабандисты, пешки – ничего по политической линии. И к ним не имеют никакого отношения... персоны из «Лэвенд-Хауса». Персоны. Грей понял: почти наверняка имеется в виду Дики Касуэлл. Раз Боулс знал о посещении О'Коннеллом «Лэвенд-Хауса», значит, кто-то ему об этом рассказал. Очевидный вывод заключался в том, что Касуэлл являлся тем «источником», который предоставил информацию относительно О'Коннелла… что в свою очередь подразумевало: Касуэлл и есть постоянный информатор Боулса и его теневой конторы. Это вселяло тревогу, но сейчас не было времени думать о Дики. – Вы сказали, что О'Коннелл приходил в «Лэвенд-Хаус» в пятницу, – сказал Грей, беря разговор в свои руки. – Вы знаете, с кем он разговаривал там? – Нет, – губы Боулса сжались в тонкую ниточку. – Он вошел в заведение через черный ход, а когда его спросили, что ему нужно, ответил, что ищет джентльмена по имени Майер или что-то в этом духе. Впустивший его слуга велел ему подождать и отправился узнавать, а когда вернулся, О'Коннелл уже ушел. – Майер? – Кворри наклонился вперед, вмешавшись в разговор. – Немец? Еврей? Я слышал о человеке с таким именем… путешествующий торговец монетами. Думаю, он работает во Франции. Очень хорошее прикрытие для тайного агента, который… ходит по большим домам, принося свертки, так? – Вам лучше знать, сэр, – Боулса, похоже, слегка раздосадовали эти домыслы. – Но в «Лэвенд-Хаус» такой человек не приходил, и никого с подобным именем там не знают. Учитывая обстоятельства, это весьма подозрительно. – О, конечно, – с оттенком сарказма произнес Кворри. – Итак, что в таком случае вы предлагаете нам делать? Боулс холодно посмотрел на Кворри. – Крайне важно найти человека, которому О'Коннелл намеревался продать секреты, сэр. Очевидно, что это преступление совершили импульсивно, а не занимались умышленным шпионажем… Ведь никто не мог знать, что заявки оставят без присмотра. Кворри хмыкнул в знак согласия и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. – Да, и что из этого? – Узнав ценность информации и украв документы, вор – давайте для удобства станем называть его О'Коннеллом – должен был столкнулся с необходимостью найти кого-то, кто за них заплатит. Боулс вытащил из стопки перед собой несколько листов грубой писчей бумаги и разложил их. Они были покрыты написанными карандашом круглыми каракулями, достаточно неразборчивыми, и, читая вверх тормашками, Грей смог разобрать лишь редкие слова. – Это отчеты, которые Джек Бёрд поставлял нам через мистера Тревельяна, – пояснил Боулс, раскладывая на столе листы один за другим. – Он отмечает передвижения О'Коннелла и описывает внешность, а зачастую и имя каждого человека, с которым сержант разговаривал. Агенты этой конторы, – Грей заметил, что Боулс не уточнил, какой именно конторы, – установили местонахождение и опознали большинство лиц. Среди них оказалось несколько таких, которые действительно имели незначительные связи с иностранцами – но никого, кто самостоятельно смог бы провернуть сделку такой величины. – О'Коннелл искал покупателя, – подытожил Грей. – Возможно, одна из этих мелких рыбешек и дала ему имя этого Майера, которого он искал? Боулс на дюйм наклонил круглую маленькую голову в сторону Грея. – Я тоже также подумал, майор, – произнес он вежливо. – «Рыбешка». Очень живописное и подходящее сравнение, если можно так выразиться. И этот Майер вполне может оказаться акулой в нашем море интриг. Грей краем глаза увидел, что Гарри строит рожицы, и, кашлянув, чуть повернулся, чтобы переключить внимание Боулса на себя. – А ваш... м-м... источник… неужели он не обнаружил ни одного подобного человека, раз подозреваемый был связан с «Лэвенд-Хаусом»? – Я, конечно, думал, что так и произойдет, – ответил Боулс с вернувшимся самодовольством. – Мой источник отрицает, что знает такого человека, хотя… это наводит меня на мысль, что, либо О'Коннелла направили не туда, либо Майер – не настоящее имя. Такую возможность нельзя отбрасывать, учитывая... эм... репутацию этого места. «Этого места» Боулз произнес с такой интонацией – что-то среднее между осуждением и... удивлением? Или злорадством? У Грея создалось ощущение, что кто-то быстро ползет по его руке, и он инстинктивно потер тыльную сторону ладони, как будто смахивая вредное насекомое. Боулс достал еще одну папку, но бумага, которую он из нее вынул, на этот раз оказалась несколько более высокого качества – это был хороший пергамент, скрепленный Королевской Печатью. – Это, милорд, письмо, дающее вам право делать запросы по делу Тимоти О'Коннелла, – сказал Боулс, вручив его Грею. – Стиль написания намеренно довольно неопределенный, но я полагаю, вы сможете использовать его как следует. – Благодарю, – ответил Грей, приняв документ с полным предчувствием неладного. Он еще не понимал, почему, но его инстинкты предупреждали, что красная печать указывала на опасность. – Значит, вы хотите, чтобы лорд Джон вернулся туда и осмотрел место? – нетерпеливо спросил Кворри. – У нас есть прикормленный констебль, и мы прикажем, чтобы он собрал евреев в своем районе, сунул их ноги в огонь и держал так, пока они не выхаркают этого Майера? Что нам нужно делать, ради Бога? Грей видел, что Боулс не любил торопиться. Его губы снова сомкнулись, но прежде чем он успел ответить, Грей высказал свое мнение. – Сэр… если позволите? У меня есть кое-что… Может, это и неважно, конечно… но там, кажется, есть некая странная связь... Как мог, лорд Джон объяснил появление необычного немецкого вина в «Лэвенд-Хаусе» и его очевидную связь с таинственной спутницей Тревельяна. И, разумеется, ассоциацию Джека Бёрда с Тревельяном. – Поэтому, хочу спросить, сэр, может, нам стóит отследить покупателей этого вина, и таким образом, мы, возможно, нападем на след таинственного мистера Майера? По маленькой выпуклости плоти, которая служила Боулсу лбом, прошли судороги, сделав его похожим на улитку, которая напряженно думает… но потом морщины разгладились. – Да, думаю, что это может быть полезным направлением в расследовании, – признал он. – Тем временем, полковник, – он повернулся к Кворри, готовясь отдать распоряжение, – я рекомендую, арестовать мистера Скэнлона и его жену и устроить им достойное представление. – Вплоть до тисков? – спросил Гарри, вставая. – Или ограничиться кнутом? – Я оставлю это на ваше безупречное профессиональное усмотрение, полковник, – ответил Боулс вежливо. – А я займусь дальнейшими проверками «Лэвенд-Хауса». И, майор Грей… вам, думаю, лучше заняться вопросом возможного участия мистера Тревельяна в этом деле; вы, кажется, лучше всего подходите для того, чтобы справиться с делом осторожно. «Это значит, – подумал Грей, – что теперь на моем лбу светящимися заглавными буквами написано: «козёл отпущения». Если все это выйдет наружу, вина будет благополучно прикреплена к моему мундиру, и я без ущерба для общества навсегда отправлюсь в Шотландию или Канаду». – Благодарю, – произнес Грей, принимая любезность, будто мертвую крысу. Гарри фыркнул, и они ушли. Однако прежде чем они добрались до двери, Боулс заговорил снова. – Лорд Джон. Позвольте от чистого сердца дать вам совет, сэр? Грей повернулся. Мутные голубые глаза, казалось, сфокусировались где-то повыше его левого плеча, и Джону пришлось сдерживаться, чтобы не повернуться и не посмотреть, не стоит ли на самом деле кто-то позади него. – Конечно, мистер Боулс. – Думаю, я бы призадумался, позволять ли мистеру Джозефу Тревельяну стать родственником по браку. Говорю только от себя лично, понимаете? – Благодарю вас за любезность, сэр, – ответил Грей, и в высшей степени вежливо поклонился. Он последовал за Гарри вниз по хлипким ступенькам и прочь из шумного двора на улицу, где оба остановились на мгновение, глубоко дыша. – Кнут? – спросил Грей. – Русская порка, – объяснил Кворри, дернув за ослабленный шейный платок. – Кнутом из шкуры бегемота. Видел однажды, как с бедного содомита содрали кожу в три удара. – Понимаю, почему тебе нравится, – согласился Грей, чувствуя неожиданное родство со своим сводным братом Эдгаром. – У тебя нет запасного хлыста, чтобы одолжить мне, когда я пойду говорить с Тревельяном? – Нет, но в коллекции у Магги должна быть такая вещица. Хочешь, спрошу? Освободившись из гнетущего логова Боулса, Кворри вновь позволил проявиться своему природному энтузиазму. Грей сделал протестующее движение рукой. – Не беспокойся. Джон поравнялся с Гарри, и они свернули вниз по улице, направляясь обратно к реке. – Если бы этого мистера Боулса высушить и сделать чучело, то он превосходно дополнил бы ту коллекцию. Кто он такой, ты знаешь? – Ни рыбешка, и ни дичь, так что, думаю, должен быть мясом, – сказал Кворри, пожимая плечами. – А помимо того, я думаю, лучше не спрашивать. Грей понятливо кивнул. Он чувствовал себя выжатым… и ему ужасно хотелось пить. – Угостить тебя выпивкой в «Бифштексе», Гарри? – Давай возьмем бочонок, – предложил Кворри, хлопнув Джона по спине, – а я заплачу за ужин. Пошли.
Иллюстрация к главе: Вадим Михайлов. "Винный натюрморт"
ПОБРЕЙ СВИНЬЮ, ЦИРЮЛЬНИК* [*Обращение к английской детской песенке «Barber, barber, shave a pig, How many hairs to make a wig?». Песенка «Парик для судьи» в переводе Маршака: «Цирюльник, цирюльник, свинью нам постриг. А сколько щетинок уйдет на парик?» – прим. пер.]
ВИННЫЙ ПОГРЕБОК «Фрейзер и Ко» оказался маленьким и темным, но чистым… а воздух внутри – до головокружения богат ароматами винограда. – Добро пожаловать, сэр, добро пожаловать. Не соблаговолите ли высказать свое честное мнение об этом урожае? Из сумрака неожиданно, словно гном из-под земли, выскочил маленький человечек в аккуратном парике и камзоле. Он внезапно появился возле локтя Джона и предложил чарку с небольшим количеством темного вина. – Что? – вздрогнув, Грей машинально взял чашку. – Недавно приобретенная новая марка, – объяснил мужичок, кланяясь. – Мне самому очень нравится. Просто прекрасное вино! Но вкус у каждого свой, вы так не думаете? – Ах... да. Разумеется. Грей осторожно поднес чашу к лицу и мгновенно ощутил удивительно теплые ароматы специй, которые так глубоко проникли в ноздри, что он непроизвольно прижал чашку к губам в попытке приблизить неуловимый букет. Распространившись по рту и нёбу, он поднимался в голове волшебным облаком, раскрываясь ароматом множества распускающихся цветов, каждый из которых благоухал различными пьянящими запахами – ванилью, сливой, яблоком, грушей... И самое тонкое послевкусие, которое Грей мог только описать, было похоже на сочное ощущение, оставленное на языке от проглоченного свежего тоста с маслом. – Я возьму бочонок, – произнес Джон, опуская чашку и открывая глаза, когда последний из ароматов испарился с его нёба. – Что это? – О, вам понравилось! – человечек едва не захлопал в ладоши от восхищения. – Я так рад. Теперь, если этот винтаж пришелся вам по вкусу, я убежден, вам понравится и вот этот... Не каждый поймет, ведь чтобы оценить такую тонкость, необходимо тренированное нёбо, но вы, сэр... – он выхватил пустую чашку из руки Грея и, прежде чем тот смог вдохнуть, чтобы заговорить, заменил ее другой. Задаваясь вопросом, сколько он уже потратил, лорд Джон послушно поднес к губам новую чашу. Полчаса спустя с похудевшим кошельком и приятно накачанной головой, он выплыл из лавки, чувствуя себя мыльным пузырем – легким, воздушным, и переливающимся, словно радуга. Подмышкой он держал закупоренную пробкой бутылку «Шильхера» – того самого таинственного немецкого красного вина, а в кармане лежал список покупателей «Фрейзер и Ко», которые точно его приобретали. Список оказался коротким, хотя имен в нем было больше, чем он ожидал – полдюжины, включая и Ричарда Касуэлла, торговца информацией. «Вот интересно, а что еще Касуэлл предумышленно от меня скрыл?» – подумал Джон. К сожалению, восторженный продавец вина, который, в конечном счете, представился как мистер Конгрев, ничего не смог рассказать о других покупателях немецкого красного: «Вы же понимаете, большинство наших клиентов просто присылают слуг. Такая жалость, что никто больше не заходит лично, как вы, милорд!» Однако список имен давал понять, что, по крайней мере, четверо из шести являлись немцами, хотя ни одного не звали Майером. И если матушка их не знает, то существует большая вероятность, что с ними знаком капитан фон Намцен: богатые иностранцы в Лондоне имели склонность собираться вместе или, по крайней мере, просто знали друг друга. И хотя Пруссия и Саксония оказались по разные стороны нынешнего конфликта, по меньшей мере, их жители говорили на одном языке. Куча тряпья, сидевшая на мостовой, пошевелилась, как будто намереваясь двинуться в сторону Грея, но он пристальным взглядом мгновенно остановил ее: нищий сгорбился и что-то пробормотал себе под нос. Да, матушка была права, описав окрестности возле «Фрейзер и Ко», как «не слишком благополучные». И холодного синего цвета костюм с серебряными пуговицами, оказавшийся настолько полезным, чтобы произвести достойное впечатление на мистера Конгрева, привлекал к себе совсем нежелательное внимание менее достойных жителей района. Джон принял меры предосторожности, захватив свою шпагу как видимое предупреждение и нацепив кинжал на пояс бриджей в дополнение к безрукавке из толстой кожи под жилетом, хотя достаточно хорошо знал, что демонстрация мгновенной готовности противостоять насилию является лучшей броней, чем любое оружие. Он понял это в восьмилетнем возрасте: для него, имевшего тонкую кость и легкое телосложение, это было вопросом самосохранения, и урок отлично служил ему до сих пор. Грей бросил враждебный взгляд на двух следивших за ним бездельников и положил руку на эфес шпаги – те сразу же отвели взгляды в сторону. Компания Тома Бёрда, конечно, не помешала бы, но лорд Джон счел, что время важнее безопасности, и отправил Бёрда к другим торговцам вина, которых рекомендовала мать, благодаря чему, возможно, обнаружится больше имен для расследования. Прогресс в распутывании дела Джозефа Тревельяна, конечно, незначительный, но на данный момент любая информация, казавшаяся простой и однозначной, являлась облегчением. Он практически решил, что Тревельян ни при каких обстоятельствах не женится на Оливии… Но средство для незаметного расторжения помолвки так, чтобы не причинить вреда репутации Ливи, все еще предстояло найти. Джон не мог просто взять и объявить о расторжении помолвки: попробуйте не предложить никаких объяснений обществу, и молва распространится, как лесной пожар, а слухи – это крах для репутации молодой женщины. Если им не предъявить веских оснований люди могут подумать, что Джозеф Тревельян обнаружил в Оливии какой-нибудь ужасный изъян, ибо заключение или расторжение помолвки в высшем обществе всегда представлялось делом нелегким. Для составления брачного контракта Ливи, например, им понадобилось два месяца и четыре адвоката. Точно так же Джон не мог допустить, чтобы стала публично известна истинная причина разрыва... Частная жизнь в светском обществе почти невозможна, ведь если кто-то посторонний, кроме заинтересованных семей, узнает правду, то в течение нескольких дней о ней будут знать все. Несмотря на то, что семья Грея имела влияние в обществе, они и приблизиться не могли к богатству и могуществу корнуэльских Тревельянов. Позволив обнародовать правду, Джон мог навлечь на себя их вражду в таком масштабе, который поставит под угрозу дела всей его семьи на многие десятилетия... И это все равно навредит Ливи, поскольку Тревельяны будут считать ее ответственной за изобличение и позор Джозефа – и неважно, что она ничего не знала об этом. Джон мог бы вынудить Джозефа Тревельяна расторгнуть помолвку, угрожая ему разоблачением, но без правдоподобных объяснений это также подвергнет сомнениям репутацию Оливии. Нет, Тревельян должен расторгнуть это обязательство добровольно и таким способом, который избавит Ливи от любых подозрений. Еще некоторое время слухи и домыслы будут муссироваться, но, если повезет, они окажутся не настолько губительными, и кузина, в конечном счете, сможет составить достойную партию с кем-то другим. На каких основаниях это можно сделать, и как он должен будет заставить Тревельяна раскрыть их – у Грея не было ни одной толковой идеи, но он надеялся, что, если получится найти любовницу Тревельяна, то они появятся. Очевидно, что она – женщина замужняя, и в такой же степени чувствительна к мнению общества. Если Джон узнает, кто она такая, то визит к ее мужу, возможно, поможет оказать давление на Тревельянов без непосредственного участия в этом деле самого Грея. Нарастающий шум выдернул его из раздумий, и, подняв глаза, Джон увидел приближающихся к нему трех подростков, шутивших и пихающих друг друга с беспечным весельем. Они казались такими невинными, что немедленно вызвали подозрение, и, быстро осмотревшись вокруг, Грей заметил сообщника – грязную девчонку приблизительно лет двенадцати, притаившуюся поблизости и готовую ринуться, чтобы срезать пуговицы или выхватить вино, как только приятели отвлекут внимание Джона. Одной рукой Джон взялся за шпагу, а другой ухватил бутылку за горлышко на манер дубинки и пристально уставился прямо девчонке в глаза. Она нахально скривила губы, но отступила назад, и банда малолетних карманников протопала мимо, громко болтая и намеренно игнорируя его. Внезапная тишина заставила Грея обернуться, и единственное, что он успел увидеть, – это исчезнувший в переулке подол нижних юбок девчонки. Мальчишки пропали из виду – только слышался глухой топот быстрых шагов, удаляющихся по темному переулку. Грей тихонько выругался и огляделся вокруг. Куда же ведет эта дорога? Между закоулком, в котором он находился, и поворотом на следующую улицу было несколько темных проемов. По всей видимости, шайка намеревалась опередить его, а затем подстеречь, когда он будет проходить мимо их укрытия, выскочить и напасть на него из засады сзади. Предупрежден – значит, вооружен; но его поджидали трое. Даже четверо, включая девчонку... И Джон сомневался, что продавцы пирогов и старьевщики на улице захотят поспешить ему на помощь. Быстро приняв решение, Грей развернулся на каблуках и нырнул в ту же подворотню, где исчезли воришки. Он приподнял нижний край своего жилета, высвободив рукоятку кинжала, и взялся за нее рукой. Узкий обшарпанный переулок оказался темным и был практически полностью завален мусором. С груды булыжников на него зашипела крыса, потревоженная более ранним проходом карманников, и, замахнувшись бутылкой, Грей с удовольствием отправил крысу в полет: та смачно ударилась о стену, прежде чем мягко упала к его ногам. Джон отшвырнул её сапогом и пошел дальше с бутылкой наготове и рукой на кинжале, прислушиваясь к каждому звуку шагов впереди. Дорожка разветвлялась, уходя вправо, назад к переулку; Джон остановился и прислушался, затем отважился и быстро заглянул за угол. Да, они поджидали его там: присели, приготовившись с палками в руках. У девчонки, будь она проклята, – нож или осколок битого стекла в руке: Грей заметил слабый блик от него, когда та пошевелилась. Еще мгновение, и карманники поймут, что он не появится из переулка. Грей тихо прокрался мимо развилки и насколько мог быстро пробрался по булыжникам с левой стороны дорожки. Ему пришлось перелезть через груду мокрого хлама и протиснуться боком через висящие изделия валяльщика во дворе, отчего сильно пострадал его костюм, но Джон вышел, наконец, на более широкую часть аллеи. Грей не узнал улицу, но вдалеке приметил смутные очертания купола Св. Павла и по нему определил свой путь. Несмотря на окружавшее его зловоние собачьего дерьма и гнилой капусты, дышать стало намного легче. Джон устремил свои шаги на восток и обратил мысли к следующему пункту неприятных обязанностей повестки дня: а именно – возобновлению поиска разрыва среди туч, затенивших правду о жизни и смерти Тимоти О'Коннелла. Сегодня утром от загадочного мистера Боулса пришла записка, в которой говорилось, что между покойным сержантом и всеми известными агентами иностранных держав не обнаружено никаких связей. Грей мрачно задумался о том, сколько же неизвестных агентов могло промышлять в Лондоне. Накануне вечером пришел констебль Магрудер и сообщил об отсутствии результатов в допросах о драке в субботу на месте происшествия в «Голове Турка». Владелец таверны упрямо настаивал, что О'Коннелл покинул заведение пьяным, но передвигался самостоятельно... И хотя он признался, что той ночью драка в его заведении действительно имела место, однако настаивал, что единственный ущерб нанесли окну таверны, когда один постоянный клиент выкинул в него другого головой вперед. Никаких свидетелей, которые бы видели О'Коннелла позже вечером, не нашли... Ну, или никого, кто захотел бы в этом признаться. Грей вздохнул, его приятное жизнерадостное настроение улетучилось. Боулс убежден, что О'Коннелл – предатель... Возможно, так и есть. Но чем дольше продолжалось следствие, тем очевиднее Грею становилось, что убили О'Коннелла по сугубо личным причинам. И если это так, то подозреваемые очевидны. Как и то, что следующим шагом будет... арест Финбара Скэнлона и его жены. Ну, чему бывать, того не миновать. Учитывая обстоятельства, это дело, вероятно, окажется простым. Задержать их, а затем допросить по отдельности. Кворри даст понять Скэнлону, что Франсин, скорее всего, повесят за убийство О'Коннелла, если только не докажут, что она не причастна к преступлению... А какие доказательства могут быть, кроме собственного признания вины Скэнлоном? Конечно, успех зависел от предположения, что Скэнлон не только любит женщину настолько, чтобы убить по ее просьбе, но также готов и умереть вместо нее... А все может оказаться и не так. Однако, это лучшее, от чего можно отталкиваться; и если гипотеза не сработает, что ж, тогда, то же самое предположение с большей пользой можно будет использовать, воздействуя на жену в отношении ее новоиспеченного мужа. Дело намечалось грязное, но необходимое, и Грей не испытывал никакого удовольствия от своего решения, хотя… В самом процессе действительно содержался слабый проблеск надежды. Если О'Коннелл и в самом деле украл заявки и успел передать информацию перед смертью, то, по всей вероятности, либо Скэнлон и Франсин, либо Ифигения Стокс знали, где это произошло – даже если ни один из них не убивал его из-за этого. Если бы ему или Кворри удалось выжать из подозреваемых что-нибудь, напоминающее признание, то Скэнлонам могли предложить официальное помилование или смягчение приговора… если украденные документы будут восстановлены. Джон не сомневался, что Гарри Кворри и таинственный мистер Боулс вместе смогли бы устроить ссылку на каторгу вместо виселицы, и надеялся, что так и произойдет. Однако Грей очень боялся, что в настоящее время похищенные заявки уже находились во Франции, отвезенные туда Джеком Бёрдом. И в этом случае... Несмотря на витиеватость своих мыслей, Грей не утратил бдительности, и звук бегущих по мостовой шагов позади заставил его резко обернуться и взяться обеими руками за оружие. Однако преследователем оказался не кто-нибудь из карманников, а всего лишь его камердинер Том Бёрд. – Милорд, – выдохнул юноша, остановившись рядом. Положив руки на колени, он наклонился, чтобы восстановить дыхание, тяжело дыша, словно собака. – Я искал… увидел вас… и побежал… что… вы… сделали с вашим костюмом? – Неважно, – коротко ответил Грей. – Что случилось? Бёрд кивнул, ловя ртом воздух. Его лицо было все еще пунцовым и потным, но, по крайней мере, он уже мог выговаривать слова. – Констебль Магрудер. Он послал… говорит, пусть приходит так быстро, как только сможет. Он нашел женщину. Мертвую женщину… в зеленом бархатном платье.
ОБЫЧНО НЕОПОПЗНАННЫЕ ТЕЛА отправляли к ближайшему коронеру… Но, помня о возможной важности своей находки и необходимой осторожности, констебль Магрудер любезно распорядился принести тело на Кадоган-Сквер – в казармы, где размещался полк, и, к ужасу капрала Хикса, отвечавшего за лошадей, положил труп в сарай для сена. Гарри Кворри, которого оторвали от чая для того, чтобы разобраться с новым обстоятельством, рассказал об этом Грею, когда тот прибыл во внутренний двор. – Что случилось с твоей одеждой? – потирая пальцем под носом, Кворри внимательно разглядывал разнообразные пятна. – Фу. – Не бери в голову, – быстро ответил Грей. – Ты узнал ту женщину? – Да ее и родная мать бы не узнала, – ответил Кворри, повернувшись, чтобы войти в конюшни. – Но точно уверен, я видел это платье в заведении Магс. Конечно, это не Магги… сисек нет вообще. Внезапно Грей замер от страха: Господи, а вдруг это Несси? – Когда ты сказал, что мать не узнала бы ее… женщина, что... долго пролежала в воде? Кворри бросил на него озадаченный взгляд. – Она вообще не была в воде. У нее изуродовано лицо. Грей почувствовал, как к горлу подступила желчь. Неужели маленькая шлюшка отправилась разнюхивать, в надежде помочь ему далее, и ее убили из-за вмешательства? Если она погибла из-за него, да еще таким образом... Откупорив бутылку, Грей сделал большой глоток, потом другой, затем передал вино Кворри. – Хорошая идея. Баба воняет, как задница француза: померла около двух дней назад, – Гарри наклонил бутылку и начал пить, вследствие чего заметно повеселел. – Приличное винишко. Грей видел, что Том Бёрд бросил тоскливый взгляд на бутылку, но Кворри крепко вцепился в нее, когда они шли по вымощенной брусчаткой дорожке внутри конюшен. Магрудер ждал их возле сарая с одним из констеблей. – Милорд, – Магрудер склонил голову, с любопытством разглядывая Грея. – Что произошло с вашей… – Где вы нашли ее? – перебил его Грей. – В парке Сент-Джеймс [самый старый королевский парк Лондона; окружен самыми известными достопримечательностями страны, включая Букингемский дворец, Кларенс-Хаус, Сент-Джеймсский дворец и Вестминстер – прим. пер.], – ответил констебль. – В кустах у дороги. – Где? – не веря своим ушам, переспросил Грей. Сент-Джеймс являлся вотчиной купцов и аристократов, там прогуливались молодые и богатые модники, чтобы на других посмотреть и себя показать. Магрудер пожал плечами, как будто оправдываясь. – Ее обнаружили люди, которые совершали ранний моцион… Вернее их собака нашла тело, – констебль отступил назад, пропуская перед собой внутрь сарая солдат. – Вокруг было много крови. Первое, что подумал Грей после осмотра тела, что констебль – мастер преуменьшения. А потом возникло чувство глубокого облегчения: тело и вправду оказалось довольно плоским в груди, но гораздо выше ростом, так что это была не Агнес. И волосы почти черные – намного темнее, чем у шотландской шлюхи. И хотя они были густыми и волнистыми, но совсем не походили на дикую курчавую гриву Несси. Лицо, по сути, отсутствовало: стерлось от безумства ударов, которые наносили каминной кочергой или чем-то вроде задней стороны лопаты. Подавляя отвращение, – Кворри оказался прав относительно вони – Грей медленно обошел вокруг стола, на котором лежал труп. – Думаешь, это то же самое? – спросил Кворри, наблюдая за ним. – Я имею в виду, платье. Ты разбираешься в таких вещах. – Я почти уверен: это оно. Кружево... Грей кивнул на широкую отделку платья, которая соответствовала окантовке платка. Сам платок свободно расстилался по столу, порванный и пропитанный кровью, и кое-как прикрепленный к платью. – Это валансьенское кружево [бельгийское кружево сделанное коклюшками и крючком – прим. пер.]. Я подробно разглядел его в борделе, потому что оно в точности, как на свадебном платье моей кузины… Им обмотан весь дом моей матери. Хотя само кружево дорогое. – Значит, не простушка, – Кворри потрогал пальцем изодранные лохмотья платка. – Уверен, что нет. Кворри кивнул, повернувшись к Магрудеру. – Думаю, нам нужно поговорить с мадам Магги… дом на Мичем-стрит, вы знаете, где это? Очень жаль, – со вздохом добавил он, обращаясь к Грею, – мне действительно понравилась та блондинка с большими сиськами. Грей кивнул, почти не слушая его. Само платье настолько пропиталось засохшей кровью и грязью, что цвет невозможно было различить, и только в складках шлейфа юбки все еще просматривался изумрудно-зеленый оттенок. В закрытом помещении действительно стоял жуткий запах… Кворри оказался прав: она и в самом деле воняла, как... Опершись руками о стол, лорд Джон нагнулся ближе и глубоко потянул носом. Цибетин. Он готов поклясться, что учуял цибетин… и что-то еще. От трупа исходил запах духов, хотя аромат почти перебивало более грубое неприятное зловоние крови и грязи. «Она пользуется очень дорогими духами. Цибетин, ветивер, и апельсин, если не ошибаюсь, – раздался в голове голос Ричарда Касуэлла, сухой как могильные цветы. - У нее темные волосы. Почти черные. Ведь ваша кузина блондинка, я прав?» Когда Грей склонился над мертвой женщиной, его живот скрутило от волнения и страха. Это, наверное, она – таинственная любовница Тревельяна. Но что с ней случилось? Ее муж – если таковой имелся – обнаружил любовную связь и отомстил? Или Тревельян... Лорд Джон снова принюхался, желая удостовериться. Куда женщины наносят духи? За уши… Нет, не получится: у трупа было только одно ухо, а другое в таком состоянии... Между грудей, возможно: он видел, как его мать перед приемом гостей подкладывает надушенный лоскут ткани в топ корсета. Грей пригнул голову, чтобы глубже вдохнуть, и увидел маленькое почерневшее отверстие в центре корсажа, незаметное среди общего месива. – Будь я проклят, – сказал он, посмотрев вверх на ошеломленные лица, нависшие над ним. – Ее застрелили. – Хотите еще кое-что скажу, милорд? – раздался рядом шепот. Том Бёрд, уже несколько привыкший к неприятным зрелищам, подошел почти вплотную и с изумлением смотрел на разбитое лицо трупа. – Что, Том? Юноша неуверенно показал пальцем через стол, обращая внимание на то, что Грей принял за пятна грязи на челюсти. – У нее щетина.
ТРУП И В САМОМ ДЕЛЕ оказался мужского пола. Но, хоть и поразительное само по себе, это открытие не стало главным предметом замечаний, когда, чтобы подтвердить факт, сняли лохмотья зеленого платья. – Никогда в жизни не видел ничего подобного, – произнес Гарри Кворри, глядя на мертвеца одновременно с отвращением и удивлением. А вы, Магрудер? – Ну, у женщин, время от времени, – сказал констебль, брезгливо поджав губы. – Я так понимаю, некоторые шлюхи делают это регулярно. Типа, чтобы выглядеть экзотично. – О, шлюхи, да, конечно, – Кворри махнул рукой, указывая, что он не только встречался с подобным, но что, несомненно, это обычное дело. – Но он же мужчина, черт возьми! Ты никогда такого не видел, ведь так, Грей? На самом деле, Грей видел, и не раз, хотя лично ему подобное не казалось привлекательным. Впрочем, вряд ли следовало об этом говорить, и он покачал головой, сделав большие глаза и изображая шокированное непонимание порочности человечества. – Мистер Бёрд, – произнес он, освобождая пространство, чтобы тот смог подойти ближе, – вы – наш главный эксперт в искусстве бритья; что можете рассказать нам об этом? Зажав ноздри, чтобы не вдыхать трупный запах, Том, сын цирюльника, жестом указал на фонарь, чтобы его поднесли ближе, и, прищурившись, наклонился, профессионально осматривая гладкую поверхность тела. – Ну, – сказал он рассудительно, – он делает это… делал, в смысле… регулярно. Скорее всего, кто-то помогал ему… Хорошая, профессиональная работа. Посмотрите, нет ни порезов, ни царапин… Это слегка неудобно, там, – указал он, нахмурившись. – Трудновато справляться самому, я думаю. Кворри издал звук, похожий на смех, но в спешном порядке сделал вид, что у него начался приступ хриплого кашля. Не обращая внимания на Гарри, Бёрд протянул руку и очень деликатно провел по ноге трупа. – О, да, – произнес Том, и в голосе его прозвучало удовлетворение. – Чувствуете, милорд? Можно ощутить волоски с острыми концами, когда гладите против роста. Так бывает, когда мужчина бреется регулярно. Если он делает это не больше, чем пару раз в месяц, то появляются шишки... волоски сворачиваются под кожей, когда отрастают, видите? Но здесь нет никаких шишек. Шишек действительно не наблюдалось. Кожа мертвеца была гладкой, лишенной растительности на руках, ногах, груди, ягодицах и гениталиях. Кроме пятен засохшей крови, затвердевшей грязи и небольшого черного отверстия от пулевого ранения в груди, только темные фиолетово-коричневые соски нарушали бледно-оливковое совершенство его плоти. Да довольно хорошо оснащенное пространство между ногами мужчины выглядело более спелых оттенков. Грей подумал, что джентльмен, вероятно, пользовался популярностью в определенных кругах. – У него щетина. Значит, его побрили незадолго перед смертью? – спросил Грей. – О, да, милорд. Как я уже сказал… он брился регулярно. Кворри почесал голову. – Будь я проклят. Значит, вы думаете, он – шлюха? Своего рода, содомит? Грей поставил бы кругленькую сумму на то, что это так, если бы не одно наблюдение. Мужчина был худой, но хорошо сложенный и мускулистый – как и сам Грей. Однако мышцы груди и рук начали провисать от отсутствия силовых упражнений, и определенно намечались складки жира вокруг живота. А если добавить к этим наблюдениям то, что на шее мужчины имелось много морщин и, несмотря на безупречный маникюр, тыльные узловатые стороны ладоней испещряли прожилки, Грей мог с уверенностью сказать, что человеку около сорока или сорок с небольшим. А занимающиеся проституцией мужчины старше двадцати редко оставались в профессии. – Не-а, слишком старый, – возразил Магрудер, удачно спасая Грея от необходимости искать способ сказать то же самое, не раскрывая, откуда он знает это. – Этот парень нанимал таких, но не из тех, кто сам оказывал услуги. Кворри неодобрительно покачал головой. – Никогда бы не заподозрил, что Магги занимается подобными вещами, – сказал он, как будто сожалея, но и осуждая. – Значит, ты уверен насчет платья, Грей? – Абсолютно. Не исключено, что портниха пошила не одно такое платье, конечно… Но кто бы ни сшил это, он сделал и то, которое носила Магда. – Магда? – Кворри моргнул. Грей прочистил горло: его внезапно озарила жуткая догадка. Кворри ничего не знал. – ... Ах... эм… Шотландка, которую я встретил там, сообщила мне, что их мадам зовут Магда и на самом деле, гм, она немка, неизвестно откуда. В свете фонаря лицо Кворри выглядело изможденным. – Неизвестно откуда, – повторил он мрачно. То, откуда приехала немка, могло иметь существенное значение, и Кворри отлично знал об этом. Пруссия и Ганновер вступили в союз с Англией, в то время как герцогство Саксония вместе с Францией и Россией выступили в поддержку соседней Австрии. Для английского полковника покровительствовать борделю, который принадлежит немке неизвестного происхождения и преданности, а теперь еще и явно замешанной в уголовном преступлении, дело рискованное. И Кворри должен искренне надеяться, что это никогда не станет известно официально. Или чтобы об этом не узнал недремлющий мистер Боулс. Да и репутации Грея это не принесет ничего хорошего. Теперь он понимал, что должен был рассказать о той ситуации Кворри еще тогда, вместо того, чтобы предполагать, что он уже знает всю подноготную Магды. Но он позволил себе отвлечься на алкогольный беспредел и разоблачения Несси о Тревельяне… И теперь можно только надеяться, что за это не придется чертовски дорого заплатить. Гарри Кворри глубоко вдохнул и, расправив плечи, выдохнул. Одной из многих положительных черт Гарри было то, что он никогда не тратил время на упреки, и, в отличие от Бернарда Сиделла, никогда не обвинял подчиненных – даже если они этого заслуживали. – Ну, что же, – произнес он и повернулся к Магрудеру, – тогда, я считаю, нам нужно арестовать мистрис Магду и незамедлительно допросить. И, думаю, необходимо также обыскать ее заведение… Вам потребуется ордер? – Да, сэр. Хотя, учитывая обстоятельства, – Магрудер деликатно кивнул на мертвеца, – не думаю, что судья откажет. Кворри кивнул, поправляя мундир на плечах. – Да. Я поеду сам и немедленно поговорю с ним, – Гарри беспокойно забарабанил пальцами по столу, заставив безжизненную руку трупа дрожать от вибрации. – Грей… Думаю, нужно арестовать также и Скэнлонов, как ты и советовал. Допроси их; завтра же иди в тюрьму, как только у Магрудера появится возможность посадить их туда. Что касается... корнуэльского джентльмена... действуй по своему усмотрению, ладно? Грей кивнул, проклиная себя за идиотизм, а Кворри и Магрудер ушли, оставив безликий голый труп неотрывно смотреть на мерцающий свет. – У вас неприятности, милорд? Том Бёрд тревожно хмурился в полумраке, очевидно уловив в предыдущем разговоре некоторые намеки на подводные камни. – Надеюсь, нет.
Лорд Джон стоял и смотрел на мертвеца. Кто он, черт возьми? Грей был убежден, что тело принадлежит любовнику Тревельяна… «Ведь это возможно», – напомнил себе Грей. Правда, Касуэлл настаивал, что в «Лэвенд-Хаус» Тревельян развлекался с женщиной, но, возможно, Дики ошибался в своих способностях обонятельной проницательности… Или солгал по неизвестным причинам. «Действуй по своему усмотрению», – посоветовал Гарри. А его мнение таково, что Тревельян завяз в этом по уши, но прямых доказательств не было. Конечно, не имелось никаких доказательств, которые могли связать и Скэнлонов с этим делом, и слишком мало фактов, чтобы обвинить их в убийстве О'Коннелла… Но мотив Гарри в распоряжении на арест очевиден: если в итоге окажется, что допросы пошли на пользу расследованию, будет разумно сделать вид, что дела велись активно. Чем грязнее водичка, тем меньше вероятность, что кто-нибудь поднимет вопрос о неизвестной национальности Магды. – Майор? – Грей повернулся и увидел, что капрал Хикс, нахмурившись, смотрит на него из дверного проема. – Вы же не собираетесь оставить его здесь? – О. Нет, капрал. Вы можете отправить его коронеру. Позовите несколько человек. – Так точно, сэр. Хикс живо исчез, а Грей задержался. Может ли само тело предоставить еще какую-нибудь информацию? – Вы думаете, что сержанта О'Коннелла и этого парня убил один и тот же человек, милорд? – Том Бёрд подошел и встал рядом с ним. – У меня нет особых причин, так думать, – ответил Грей, немного пораженный этой гипотезой. – Почему вы так считаете? – Ну, э-э, из-за лица, – Том слегка неуклюжим жестом, показал на останки и громко сглотнул. Один глаз убитого был выбит и выпал из глазной впадины, свисая на развороченную щеку и обвиняющее глядя во мрак сенного сарая. – Похоже, тот, кто это сделал, не очень-то его любил… Как и тот, кто наступил на сержанта. Поджав губы, Грей задумался и нехотя покачал головой. – Не думаю, Том. Я считаю, кто бы ни сделал это, – Джон показал на труп, – он изуродовал лицо, чтобы скрыть личность джентльмена, а не из личной неприязни. Это тяжелая работа – вот так размолотить череп, и работу проделали очень тщательно. А для этого нужно быть в абсолютном безумстве ненависти… И если это так, зачем тогда в него сначала стреляли? – Стреляли? Я имею в виду, сначала стреляли, милорд, потому что, вы как-то сказали о мертвых, что они не истекают кровью… Этот, безусловно, весь был в крови, и поэтому не мог быть мертвым, когда... эм-м, – он поглядел на разбитое лицо, а затем отвел взгляд. – Но он не смог бы долго прожить после этого… Так зачем же, стрелять в него? Грей уставился на Тома. Юноша был бледный, но глаза его горели, и он полностью сосредоточился на своих аргументах. – Вы очень логично думаете, Том, – похвалил Грей. – Действительно, зачем? Он постоял, глядя на труп и пытаясь соединить разрозненные части информации. То, что сказал Том, имело очевидный смысл… И все же, Джон был убежден: кто бы ни убил этого человека, он размозжил ему лицо не из злости. И точно так же не сомневался, что тот, кто пинал Тима О'Коннелла по лицу, действовал именно с этим чувством. Том Бёрд терпеливо стоял и молчал, пока Грей кружил вокруг стола, рассматривая труп со всех сторон. Однако, ничто, похоже, не указывало на разгадку, и потому, когда пришли люди Хикса, он позволил им завернуть тело в полотно. – Вы хотите, чтобы мы забрали и это, сэр? – один из мужчин осторожно двумя пальцами поднял за край зеленое платье. – Даже мертвец его не захочет, – возразил другой, сморщив нос от вони. – Его невозможно продать старьевщику, даже если выстирать. – Нет, – сказал Грей, – оставьте, пока. – Вы же не оставите его здесь, внутри, сэр? Хикс стоял в стороне, скрестив руки на груди и глядя на пропитанную кровью кучу бархата. – Нет, думаю, нет, – ответил Грей, вздохнув. – Мы же не хотим, чтобы оно отвлекало лошадей от их корма, правда? Когда они вышли из конюшни, уже совсем стемнело, но растущая луна стояла уже высоко. Ни один экипаж не возьмет их пассажирами с этим зловонным грузом, даже обернутым в просмоленный холст, и поэтому, они отправились на Джермин-стрит пешком. Бóльшую часть пути они провели в молчании. Грей обдумывал события дня, безуспешно пытаясь найти в загадке место для мертвеца. Только два обстоятельства казались ясными в этом деле: во-первых, были предприняты большие усилия, чтобы скрыть личность человека. Во-вторых, имелась какая-то связь между покойником и борделем на Мичем-стрит, что в свою очередь означало: должно быть что-то общее и с Джозефом Тревельяном. Это казалось слегка неправильным: если главным мотивом являлось сделать человека неузнаваемым, тогда зачем надевать на труп такое заметное платье? Разум сам дал ответ, запоздало напомнив о том, что Джон видел, но не осознал вовремя. Мужчину одели в платье не после смерти… оно уже было на нем, когда в него стреляли. Это не вызывало никаких сомнений. Пулевое отверстие на одежде опалено по краям, вокруг него и на некотором расстоянии в ткани платья застряли крупинки пороха; более того, и в рану на груди попали кусочки материи. Дело начинало проясняться. Если жертва носила платье до выстрела, и у убийцы имелись причины не снимать его… Тогда, изувечить лицо человека, чтобы сделать его неузнаваемым, являлось разумным шагом. «Посмотрим на это с другой стороны», – подумал Грей. Если бы Магрудер не оказался начеку, следя за любым упоминанием о зеленом бархатном платье, – ведь никто больше не знал, что существует официальный интерес к подобному наряду – то как бы, скорее всего, развивалось дело? Труп обнаружили и доставили бы в ближайший морг, который находится... где, именно? Около Воксхолла, возможно? А это уже кое-что: Воксхолл являлся скандальным районом с множеством театров и парков развлечений, постоянными посетителями которых являются «ночные бабочки» и раскрашенные переодетые парни, отправлявшиеся туда для увеселения на многочисленные маскарады. Нужно будет попросить Магрудера выяснить, проходил ли там какой-нибудь бал во вторник ночью. Итак... Значит, если бы не вмешательство Магрудера, тело бы отправили в морг, где, скорее всего, предположили бы, что это проститутка, так как, подобные женщины нередко встречают насильственную смерть. Все, кто видел тело, с самого начала предполагали, что это женщина, пока Том, сын цирюльника, не разглядел крошечное пятнышко отчетливой щетины. «Вот оно! – подумал лорд Джон с легким волнением. – Вот почему платье не сняли и зачем изувечили лицо: чтобы замаскировать не личность как таковую, а пол жертвы!» Он почувствовал, как Том посмотрел на него с любопытством, и понял, что, должно быть, вскрикнул. Грей кивнул парнишке и продолжил шагать, слишком погруженный в свои рассуждения, чтобы отвлекаться на разговоры. Грей подумал, что даже если бы обнаружили истинный пол трупа, то, вероятней всего, предположили бы, что тело принадлежало теневому миру трансвеститской среды... Никаких последствий, и никого, кого могли бы хватиться. От тела быстро избавились бы, либо, отдав его в анатомичку [помещение в больнице, в котором производится вскрытие трупов, а также анатомический театр – прим. пер.], либо похоронив на кладбище для нищих и бродяг – в зависимости от состояния трупа… Но в любом случае, оно спокойно бы исчезло без каких-либо шансов на опознание. У Джона засосало под ложечкой. Каждый год множество мальчиков и юношей из этого теневого мира исчезали в Лондоне, а их гибель, если их вообще находили, обычно маскировали официальными формулировками, стремясь не тревожить чувства общества и игнорируя любые намеки на то, что они участвовали в отвратительных извращениях. Это означало, что если для маскировки этой конкретной смерти предприняли такие серьезные меры, то… мертвец являлся кем-то важным. Тем, кого будут искать. Внезапно сверток, зажатый подмышкой, показался ему гораздо тяжелее, оттягивая руку, словно вес отрубленной головы. – Милорд? Том Бёрд осторожно коснулся свертка рукой, предлагая взять его у Грея. – Нет, Том, все в порядке, – лорд Джон переместил сверток, крепко зажав его подмышкой. – Я уже воняю, как скотобойня; не нужно портить еще и вашу одежду. Юноша живо убрал руку, что выказало все благородство самого предложения. Сверток действительно вонял отвратительно. Пользуясь тем, что лицо скрыто темнотой, Грей улыбнулся. – Боюсь, мы пропустили ужин… но думаю, повариха нам что-нибудь приготовит. – Да, милорд. Прямо перед ними пролегала Пикадилли [(англ. Piccadilly) – одна из самых широких и оживленных улиц в историческом центре Лондона, Вестминстере, названа так потому, что здесь располагался дом продавца модных кружевных воротничков «piccadillies» (пикадилл) – прим. пер.], открываясь ровными рядами портновских мастерских и купеческих лавок, а не ночлежками и тавернами на более узких улочках возле Куин-стрит. В это время ночи на улице было полно пешеходов, лошадей и экипажей. То тут, то там слышались случайные обрывки разговоров, криков и веселой суматохи. Накрапывал дождь, и туман начал подниматься с тротуаров, окутывая ноги. Фонарщики уже прошли и зажгли уличные светильники: огонь колыхался под стеклянными козырьками, освещая мокрые камни и помогая развеять затаившийся ужас той встречи в сарае. – Вы уже привыкли к этому, милорд? Том поглядел на Грея, его круглое лицо выглядело обеспокоенным в мерцающем свечении. – К чему? К смерти, имеете в виду, и трупам? – Ну... к такой смерти, думаю, – юноша робко показал на сверток. – Мне кажется, она, наверное, отличается от той, которую видишь в бою… Но, может, я ошибаюсь? – Может... Грей замедлил шаг, чтобы позволить пройти группке подвыпивших парней, которые, смеясь, пересекли улицу, увернувшись от встречного отряда конных гвардейцев, упряжь которых блестела от дождя. – Думаю, по сути, они ничем не отличаются, – сказал он, ступив на дорогу, когда звук цокающих копыт удалился по Пикадилли. – Часто на поле битвы я видел более страшные вещи. И да, ты действительно привыкаешь к этому… Ты должен. – Но эта необычная? – упорствовал Том. – Да? Грей глубоко вздохнул и крепче сжал свою ношу. – Да, – ответил он. – И я бы не хотел повстречать человека, для которого подобное – обычно.
Глава 14. ПРАВДА, КАК САЖА, ИЛИ РАСТОРГНУТАЯ ПОМОЛВКА
Иллюстрация к главе: Неизвестный автор. "Корнуэльская клушица". Акварель, 1930г.
ГРЕЙ ВНЕЗАПНО ПРОСНУЛСЯ в своей кровати сразу после рассвета, и обнаружил на пороге прибывшего с плохими новостями капрала Джоуэтта. – Чертовы пташки упорхнули, сэр, – доложил Джоуэтт, передавая записку от Малкольма Стаббса с тем же содержанием. – Мы с лейтенантом Стаббсом, парой солдат и тем самым Магрудером и еще двумя констеблями пошли вместе, надеясь застать Скэнлонов врасплох, пока еще темно, – Джоуэтт выглядел, как видавший лучшие времена истощенный бульдог, и лицо его в данный момент было совершенно рассвирепевшим. – Обнаружили дверь запертой и выломали ее… только, чтоб найти жилище пустым, как чертов гроб в пасхальное утро. Скэнлоны не только сами сбежали, но и весь аптечный ассортимент прихватили – остались только пустые склянки да кучи разбросанного хлама. – Они получили сигнал, да? – спросил Джоуэтт. – Кто-то предупредил их… но кто? – Не знаю, – мрачно ответил Грей, завязывая пояс халата. – Вы соседей опросили? Джоуэтт фыркнул. – Ничего хорошего они не сказали. Вокруг одни ирландцы, и все до одного – прирожденные лгуны. Магрудер арестовал пару, да только какой прок… Да вы и сами знаете. – Они хоть сообщили, когда Скэнлоны уехали? – Большинство сказали, что ничегошеньки не знают… Но мы нашли одну старую бабулю в конце улицы, которая видела, как во вторник люди выносили из дома коробки. – Хорошо. Чуть позже я поговорю с Магрудером. Грей посмотрел в окно: шел дождь, и улица снаружи выглядела уныло серой, но здания на другой стороне уже вырисовывались – взошло солнце. – Позавтракаете, Джоуэтт? Хотя бы чашку чая выпейте. Налитые кровью глаза Джоуэтта слегка прояснились. – Не откажусь, майор, – заявил он. – Ночка выдалась та еще. В сопровождении зевающего слуги Грей отправил капрала на кухню и встал у окна, глядя на ливень снаружи и задаваясь вопросом: что, черт возьми, теперь делать? Определенно, поспешное бегство Скэнлонов подтверждало их вину… Но в чем? У них был мотив убить О'Коннелла, однако они попросту отрицали свою причастность, а Скэнлон выглядел таким же спокойным, будто тарелка нарезанных огурцов. С той поры в том деле не произошло ничего такого, что могло бы насторожить их, так почему они сбежали сейчас? А случилось то, что нашли мертвого мужчину в зеленом бархатном платье… Но какое отношение могли иметь к этому Скэнлоны? Весьма вероятно, что человека убили во вторник… и во вторник же, как, оказалось, исчезли Скэнлоны. Грей провел рукой по волосам, пытаясь стимулировать свои умственные процессы. «Хорошо. Это просто слишком большое совпадение, чтобы оказаться случайностью, – подумал он. – И это означает... что?» Скэнлоны или, по крайней мере, Финбар Скэнлон, все равно, каким-то боком имели отношение к смерти мужчины в зеленом бархатном платье. «И кто он, черт возьми? Дворянин… Или кто-то с подобными претензиями», – подумал Грей. Мертвец не был простолюдином – в этом Джон не сомневался. – Милорд? Том Бёрд вошел с подносом. Он еще не умывался, волосы торчали дыбом, но выглядел мальчик бодро. – Я слышал, вы встали. Не хотите чаю? – Господи, да. Джон схватил дымящуюся чашечку и вдохнул ароматный пар, согревая свои окоченевшие руки о горячий фарфор. Потоки воды сплошной стеной текли с карниза. Интересно, когда эти двое ушли? Где сейчас находятся Скэнлон и его жена? На улице или в каком-нибудь безопасном месте? Скорее всего, супруги исчезли сразу же после смерти человека в зеленом бархате… И все же, они нашли время упаковать и вывезти ценные вещи из аптеки... Паникующие убийцы так не действуют, верно? «Конечно, – Грей был вынужден признаться себе, – раньше я дел с убийцами особо не имел, кроме...» В голове, как это иногда случалось, пронеслось воспоминание о том, что Гарри Кворри рассказывал ему о Джейми Фрейзере и смерти сержанта Марчисона в Ардсмуире. Если это правда, – а даже Кворри не был в этом уверен, – то, Фрейзер тоже оставался спокойным и невозмутимым, и поэтому преступление сошло ему с рук. Что, если и Скэнлон обладал подобным темпераментом и такой же способностью? Джон раздраженно покачал головой, отклонив эту мысль. Фрейзер – не убийца, независимо от того, кем бы он ни был. А Скэнлон? Вот хоть убей, Грей не мог решить. – Вот почему у нас есть суды, полагаю, – произнес он вслух и залпом допил оставшийся чай. – Милорд? Том Бёрд только что разжег огонь, встал на ноги и взял поднос. – Я лишь хотел отметить, что наша правовая система опирается на доказательства, а не на эмоции, – Грей поставил пустую чашку на поднос. – Что ж, думаю, это означает, что я должен пойти и найти их, – смелые слова, учитывая, что ни одной хорошей идеи, где искать и кого, не было. – О, да, сэр? Тогда, наверно, вам понадобится ваша новая форма? – Нет, думаю, пока нет. Грей задумчиво почесал челюсть. Единственной подсказкой, которая у него имелась на данный момент, было немецкое вино. Благодаря услужливому мистеру Конгреву Джон узнал марку и имена тех, кто его покупал. Если Скэнлонов найти не удастся, то, возможно, что-то выяснится о таинственном человеке в зеленом. – Я надену ее, когда мы навестим капитана фон Намцена. Но сначала… А сейчас пришло самое время выполнить неприятную обязанность. – Сегодня я надену сине-голубой костюм, если он в приличном состоянии, – решил Грей. – Но сначала мне нужно побриться. – Очень хорошо, милорд, – сказал Бёрд голосом самого лучшего камердинера и поклонился, уронив чайную чашку.
ПО БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ Тому Бёрду удалось устранить неприятный запах с костюма холодного синего цвета. В основном. Грей осторожно понюхал плечо своего камзола. Нет, тут все нормально; возможно, душок исходил от тряпицы в кармане. Он отрезал квадратный лоскут от зеленого бархатного платья, жесткого от засохшей крови, и взял с собой, завернув в небольшой кусок промасленной материи. После некоторого колебания он также прихватил тонкую трость черного дерева с чеканным серебряным набалдашником в виде сидевшей в гнезде цапли. Лорд Джон не собирался бить тростью Тревельяна – независимо от того, чем закончится беседа. Однако он знал, что наличие предмета, которым можно занять руки, полезно во время трудного разговора… А это дело обещало быть даже более тяжелым, чем обычно. Грей подумал было взять свою шпагу, просто потому, что это привычное оружие, а ее тяжесть более удобна в руке. И все же, это не тот случай, чтобы надевать военную форму. Впрочем, он все равно выглядел странно в толпе моряков, грузчиков, уличных разносчиков и торговок устрицами возле доков, но, по крайней мере, здесь находились еще несколько джентльменов. Навстречу ему шла пара вполне процветающих купцов: один держал в руках карту и что-то объяснял другому. Человек, в котором Грей узнал банкира, пробирался по грязи и слякоти, оберегая свой камзол, когда проскользнул мимо тележки, полной скользких черных мидий, с которых свисали водоросли и капала вода. Идя по доку, Грей знал, что обращает на себя любопытные взгляды, но они его не беспокоили, так как это было не то внимание, которое могло бы вызвать сплетни. Первым делом он посетил дом Тревельяна, но там ему сообщили, что хозяин ушел на склад и до вечера не вернется. Может, мистер оставит свою карточку? Не в силах вынести мысли, что целый день придется ждать, чтобы сделать то, что должно быть сделано, Грей отказался и поехал в экипаже в доки. А что, собственно, он собирался сделать? От волнения при мысли о предстоящем разговоре в животе сделалось пусто, но в одном Джон был абсолютно уверен и решительно держался за это: помолвку нужно расторгнуть. Официально. Кроме того, он хотел получить кое-какую информацию от Тревельяна, но самое важное – защитить Оливию. Это единственное, что он лично мог гарантировать. Да и перспектива возвращения домой Грея не радовала – ведь придется рассказать Оливии и матери, что он сделал… уже не говоря о том, почему. Но служба в армии научила его не думать о нескольких неприятностях сразу, и потому Джон решительно прогнал мысли обо всем, кроме того, что может произойти в следующие полчаса. Делай, что должен, а затем уже расхлебывай последствия. Склад Тревельяна был одним из самых больших в округе и, несмотря на обветшалый вид здания в целом, оказался хорошо обустроенным внутри: прямо-таки огромная пещера богатств. И вопреки предстоящему делу, Грей позволил себе на минутку остановиться, чтобы оценить размах. Здесь стояли сундуки и деревянные ящики, на которых трафаретом были напечатаны загадочные символы владельцев и мест назначения; завернутые в холсты и промасленную материю посылки; листы рулонной меди и штабеля досок; бочки и бочонки, расположенные у стен по пять или шесть ярусов в высоту. Помимо огромного изобилия, на Грея столь же сильное впечатление произвело ощущение упорядоченности в условиях хаоса. Находящиеся в постоянном движении и нагруженные как муравьи люди приходили и уходили, что-то приносили и уносили. На полу в несколько дюймов высотой лежала ароматная солома, которую использовали для упаковки, и в воздухе витали ее золотые пылинки, поднятые шаркающими ногами. Грей почистил пучком соломы свой камзол и с удовольствием сделал глубокий вдох. В воздухе витали пьянящие ароматы чая, вина и специй, сдобренные маслянистыми нотками китового жира и свечного воска, и подо всем этим угадывался крепкий запах обычной смолы. При других обстоятельствах Грей бы с удовольствием потолкался среди этой пленительной суматохи, но не сегодня, увы. Вздохнув в последний раз, он с сожалением повернулся, чтобы выполнить свой долг. Сквозь толкучку Джон пробрался к небольшому помещению, где на высоких табуретах сидели и в бешеном темпе строчили клерки. Среди них, словно доярки в стаде коров, бродили мальчишки: они доили писарей, забирая готовые документы, и уносили стопки бумаг через дверь в стене, где основание лестницы намекало на наличие офисов еще и наверху. Сердце Грея противно заколотилось, когда он увидел самого Тревельяна, занятого разговором с заляпанным чернилами служащим. Глубоко вдохнув ароматный воздух, Джон пробрался сквозь лабиринт табуретов и похлопал Тревельяна по плечу. Тот сразу повернулся, явно привыкший, что его часто отвлекают, но, удивившись, отпрянул, увидев Грея. – О, Джон! – воскликнул он и улыбнулся. – Что принесло вас сюда? Услышав, что к нему обратились по имени, Грей немного опешил и церемонно поклонился. – Личное дело, сэр. Могли бы мы... – подняв брови на ряды трудящихся клерков, Джон кивнул в сторону лестницы. – Конечно, – слегка озадаченный, Тревельян взмахом руки отпустил ожидавшего помощника и повел Грея вверх по лестнице в свой кабинет. Удивительно, но большая комната оказалась просто и скромно обставленной, единственными украшениями служили чернильница из слоновой кости и хрусталя и маленькая бронзовая статуэтка какой-то многорукой индийской богини. В соответствии с благосостоянием Тревельяна, Грей ожидал чего-то более вычурного, но, с другой стороны, предположил, что, наверное, это одна из причин, почему Tревельян так богат. Направляясь к своему месту за большим обшарпанным столом, Тревельян жестом предложил Джону стул. Грей напрягся, ощутив, как кровь глухо застучала у него в ушах. – Нет, сэр, благодарю. Много времени это не займет. Тревельян посмотрел на него с удивлением. Глаза корнуэльца сузились, похоже, он впервые за все время увидел, насколько Грей напряжен. – Что-то случилось, лорд Джон? – Я пришел сообщить, что разрываю вашу помолвку с моей кузиной, – сказал Грей прямо. Тревельян недоуменно моргнул. «Как он отреагирует? – задумался Грей. – Скажет, «О?», и на этом успокоится? Потребует объяснений? Разозлится и вызовет на дуэль? Позовет слуг, чтобы выдворить меня вон?» – Все-таки, присядьте, Джон, – наконец произнес Тревельян совершенно так же тепло, как и прежде. Он сел на свой стул и немного откинулся назад, жестом приглашая Джона сделать то же самое. Не видя альтернативы, Грей сел, положив трость на колени. Тревельян поглаживал свой длинный, узкий подбородок, разглядывая Грея, будто тот был особенно интересной партией китайских ваз. – Я, конечно, несколько удивлен, – произнес он вежливо. – Вы говорили об этом с Хэлом? – В отсутствие брата, глава семьи – я, – твердо заявил Грей. – И я решил, что при данных обстоятельствах ваша помолвка с моей двоюродной сестрой должна быть разорвана. – В самом деле? – Тревельян продолжал выглядеть любезным, хотя в сомнении поднял бровь. – Вот интересно, как к этому отнесется ваш брат, когда вернется. Скажите, скоро ли он возвращается? Грей поставил трость на пол и оперся на нее, крепко сжав руками. «К черту шпагу, – подумал он, с таким же трудом беря себя в руки. – Мне следовало принести кнут». – Мистер Тревельян, – произнес Джон стальным голосом, – я объявил вам свое решение. Оно окончательное. Вы немедленно должны прекратить оказывать внимание мисс Пирсолл. Свадьба не состоится. Я ясно выразился? – Нет, я действительно не понимаю, о чем вы говорите. Тревельян, соединив ладони домиком, пристроил их точно под кончиком носа так, чтобы смотреть на Грея поверх рук. Он носил печатку с зеленым кабошоном [(от фр. caboche – голова) – способ обработки драгоценного или полудрагоценного камня, при котором он приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней, в отличие от фасетной огранки – прим. пер.], на котором виднелась рельефная фигурка корнуэльской клушицы [ворона – прим. пер.], и камень сверкнул, когда Джозеф откинулся назад. – Случилось что-нибудь, что заставило вас принять этот – надеюсь, вы извините меня, но я охарактеризую его, как довольно необдуманный – шаг? Секунду Грей смотрел на Тревельяна и размышлял. Наконец, полез в карман, достал сверток в промасленном лоскуте и, положив его на стол перед Джозефом, развернул, выпустив сильную вонь разложения, которая уничтожила все намеки на любые специи и солому. Тревельян посмотрел вниз на клочок зеленого бархата, все еще никак не реагируя. Его ноздри слегка дернулись, и он глубоко вдохнул, словно что-то учуял. – Извините, я на минутку, подождёте, Джон? – сказал он, поднявшись. – Я лишь хочу убедиться, что нас не побеспокоят, – и исчез на лестничной площадке, позволив двери закрыться за собой. Сердце Грея все еще бешено стучало, но ему стало лучше теперь, когда все началось. Вне всякого сомнения, Тревельян узнал кусок бархата. Грей почувствовал облегчение. С одной стороны, исчезла необходимость обсуждать вопрос болезни Тревельяна. Но с другой – придется быть очень осмотрительным и постараться извлечь столько информации из корнуэльца, сколько получится. Но как? Нет способа узнать, что сработает лучше, поэтому он просто должен довериться сиюминутному вдохновению… А если этот человек окажется упрямым, возможно, будет полезным упомянуть о Скэнлонах. Прошло всего несколько минут, которые показались Джону вечностью, прежде чем Тревельян вернулся и принес с собой кувшин и пару деревянных стаканов. – Выпьем, Джон, – предложил он, ставя их на стол. – Давайте поговорим, как друзья. Грей хотел отказаться, но вообще-то, это могло оказаться полезным. Если Тревельян расслабится, то может рассказать больше, чем если будет трезвый… Ведь, несомненно, вино сработало с Несси, вызвав в ней дух сотрудничества. Молча согласившись, Грей слегка кивнул и принял стакан, хотя не отпил из него, пока Тревельян не налил себе. Откинувшись на спинку стула, корнуэлец выглядел совершенно спокойным и чуть приподнял свой стакан. – За что выпьем, Джон? Надо признать, наглость этого человека была ошеломляющей… и весьма, достойной восхищения. Грей поднял свой стакан и даже не улыбнулся. – За правду, сэр. – О? О, ну, конечно… за правду! – по-прежнему улыбаясь, хотя и слегка настороженно, Тревельян осушил свой стакан. Это был желтовато-коричневый и довольно хороший херес, хотя пился тяжело. – Прямо с корабля из Хереса [город на юго-западе Испании, в Андалусии; центр индустрии хереса. Полное название Херес де ла Фронтера – прим. пер.], – извиняясь, сказал Тревельян, указав рукой на кувшин. – Боюсь, самое лучшее, из того, что оказалось под рукой. – Весьма хорош. Спасибо, – сдержанно ответил Грей. – Теперь… – Может, еще? И, не дожидаясь ответа, Тревельян наполнил оба стакана. Он поставил кувшин, и, наконец, заметив на столе квадрат похожего на жабу заляпанного бархата, осторожно ткнул в него указательным пальцем. – Я... эм... Должен сказать, я в недоумении, Джон. Я что-то должен знать об этом предмете? Грей молча проклинал себя за то, что позволил мужчине выйти из комнаты: черт побери, у того появилось время подумать и, очевидно, он решил, что разыграть решительное неведение будет лучшим вариантом. – Этот кусочек ткани отрезан с одежды трупа, – сообщил Джон, сохраняя голос ровным. – Убитой женщины. Без сомненья, левый глаз Тревельяна чуть дернулся, и маленькая яростная волна удовлетворения зажглась в сердце Грея: всё он знает! – Упокой Господи ее душу, бедное создание, – Тревельян быстро и довольно осторожно свернул ткань, скрыв большую часть крови. – Кто она? Что с ней случилось? – На данный момент магистрат предпочитает не разглашать эту информацию, – любезным голосом ответил Грей и был вознагражден подергиванием мышцы на челюсти Тревельяна при слове «магистрат». – Однако мне известно, что обнаружены некие доказательства, указывающие на связь между этой женщиной и вами. Учитывая неприятные обстоятельства, боюсь, я не могу допустить, чтобы ваши отношения с моей кузиной продолжались. – Что за доказательства? – Тревельян снова контролировал себя и проявил точно выверенную степень возмущения. – Не может быть ничего, что связывало бы эту... кем бы это существо ни было, со мной! – Я сожалею, что не могу ознакомить вас с подробностями, – произнес Грей с мрачным удовольствием. В игру неведенья можно играть и вдвоем. – Но сэр Джон Филдинг – близкий друг нашей семьи, и, естественно, он беспокоится о счастье и репутации моей кузины. – лорд Джон слегка пожал плечами, намекая на то, что судья предупредил его, утаив при этом всякие гадкие обличительные детали. – Думаю, лучше разорвать помолвку, прежде чем что-то скандальное выльется наружу. Уверяю вас… – Это просто… – работая на складе, Тревельян не пудрил лицо, и теперь оно покрылось пятнами от эмоций. – Это неслыханно! Я не имею никакого отношения ни к какой убитой женщине! Это правда… но только потому, что это была не женщина. Вот уж, в самом деле – разговор о правде! – Как я уже говорил, я не могу разглашать детали, – продолжил Грей. – Однако я действительно слышал ваше имя в связи с этим делом. Возможно, вы знакомы с мистером Скэнлоном? Аптекарем? Джон поднял свой стакан и сделал глоток, притворяясь безразличным, но осторожно наблюдая из-под ресниц. Своим лицом Тревельян владел, но вот кровь контролировать не мог. Он из последних сил удерживал выражение оскорбленного возмущения – но лицо его сделалось мертвенно-бледным. – Не знаком, сэр, – решительно произнес он. – А с заведением под названием «Лэвенд-Хаус»? – Нет, – на узком лице Тревельяна резко обозначились кости, а его глаза мрачно сверкнули. Грей подумал, что, если бы они находились одни в каком-нибудь переулке, мужчина, скорее всего, напал бы на него.
Некоторое время они сидели молча. Тревельян барабанил пальцами по столу, плотно сжав губы, и что-то обдумывал. Кровь начала возвращаться к его лицу, он взял кувшин и, не спрашивая, снова наполнил стакан Грея. – Видите ли, Джон, – произнес он, слегка подавшись вперед. – Не знаю, с кем вы разговаривали, но могу уверить вас, что нет вообще никакой правды в тех сплетнях, которые вы, возможно, слышали. – Естественно, что вы так говорите, – заметил Грей. – Так сказал бы любой невиновный человек, – спокойно ответил Тревельян. – Или виновный. – Вы обвиняете меня, Джон, что я убил кого-то? Клянусь вам… на Библии, жизнью вашей кузины, головой вашей матери – всем, чем хотите – я не делал этого. В голосе Тревельяна появились несколько другие нотки; он наклонился вперед и говорил со страстью, глаза его сверкали. На мгновение Грей слегка засомневался… Либо человек – великолепный актер, либо говорит правду. Или часть ее. – Я не обвиняю вас в убийстве, – Джон осторожно искал другой способ пробиться сквозь защиту Тревельяна. – Однако если ваше имя будет замешано в этом деле, несомненно, это серьезная проблема. Тревельян слегка хмыкнул, немного успокаиваясь. – Видит Бог, любой дурак может трепать имя человека – и, Господь знает, многие так и делают. Не хотелось бы думать, что вы такой доверчивый, Джон. Грей сделал глоток хереса, сопротивляясь желанию ответить на оскорбление. – Я думал, сэр, что вы сразу же захотите навести справки… если бы были совершенно невиновны в этом деле. Тревельян коротко рассмеялся. – О, я хочу, уверяю вас. Да я сию секунду вызвал бы уже свой экипаж, и поехал бы поговорить с сэром Джоном без посторонних… если бы не знал, что, в настоящее время он находится в Бате [курортный город на юго-западе Англии – прим. пер.], и всю прошлую неделю тоже был там. Грей прикусил щеку изнутри и почувствовал привкус крови. Черт побери, какой же он дурак! Как он мог забыть… Джозеф Тревельян знал всех. Джон все еще держал стакан с хересом и залпом выпил его до дна, почувствовав, как алкоголь обжигает укушенное место, а за тем со стуком опустил стакан. – Отлично, – немного хрипло сказал он, – Вы не оставляете мне выбора. Я пытался пощадить ваши чувства… – Пощадить меня? Уберечь? Да как вы… – …но вижу, что не могу. Я запрещаю вам жениться на Оливии… – Вы думаете, что можете запретить мне? Вы? Когда ваш брат… – …потому что, у вас сифилис. Тревельян замолчал так резко, что казалось, превратился в соляной столб. Он сидел совершенно неподвижно, устремив темные глаза на Грея и так пронзительно вглядываясь, что Джон ощутил его желание увидеть сквозь плоть и кость, вырвать правду из сердца и мозга Грея посредством одной только силы воли. Серебряная головка трости стала скользкой от пота, и Грей увидел, что Тревельян схватил бронзовую статуэтку так крепко, что костяшки его пальцев побелели. Джон переместил одну руку на трость, как на рычаг: если Тревельян сделает хоть один шаг в его сторону, Грей вырубит его. Это незначительное движение как будто рассеяло злые чары: Тревельян моргнул, и его рука отпустила маленькую бронзовую богиню. Он продолжал смотреть на Грея, но выражение тревоги теперь исчезло. – Дорогой Джон, – произнес он спокойно. – Мой дорогой друг, – Джозеф откинулся на спинку стула и провел рукой по лбу, как будто жутко устал. Но больше он ничего не сказал, оставив Грея сидеть на месте, слушая, как звук его обвинения все еще звенел в ушах. – Вам нечего сказать, мистер Тревельян? – спросил он, наконец. – Сказать? Тревельян опустил руку и посмотрел на Джона, слегка приоткрыв рот. Потом закрыл его, и, едва качнув головой, налил новую порцию хереса и подтолкнул стакан к Грею. – Что я могу сказать? – повторил он, всматриваясь вглубь стакана. – Ну, я мог бы отрицать все, конечно – и я отрицаю. Но, боюсь, что для вас в вашем нынешнем состоянии любого объяснения будет не достаточно. Не так ли? – он вопросительно посмотрел на Джона. Грей покачал головой. – Что ж, тогда, – продолжил Тревельян почти доброжелательно, – я не знаю, где вы добыли эти из ряда вон выходящие сведения, Джон. Конечно, если вы действительно верите им, тогда у вас нет выбора, кроме как действовать именно так… Я вас понимаю. – Понимаете? – Да, – Тревельян медлил, тщательно подбирая слова. – Вы... советовались с кем-нибудь прежде, чем прийти сюда? Что, черт возьми, парень хочет сказать? – Если вы спрашиваете, известно ли кому-нибудь о моем местонахождении, – холодно поинтересовался Грей, – да, известно. На самом деле никто не знал, что он пошел на склад. С другой стороны, дюжина клерков и бесчисленные рабочие видели его внизу, и только сумасшедший мог попытаться прикончить его здесь… А он не думал, что Тревельян безумен. Опасен, но не безумен. Глаза Тревельяна расширились. – Что? Вы думали, что я собирался… Господи помилуй, – он посмотрел в сторону, проведя костяшкой по губам. Дважды кашлянул, затем поднял глаза. – Я просто хотел спросить, делились ли вы этими невероятными... вашими заблуждениями с кем-нибудь еще. Думаю, что нет. Поскольку, если бы вы сделали это, то, наверняка вас попытались бы убедить не вступать на столь гибельный путь. Тревельян покачал головой, и, изображая беспокойный ужас, сжал губы. – У вас есть экипаж? Нет, конечно, нет. Не беспокойтесь, я вызову свой. Кучер благополучно доставит вас до самого дома вашей матушки. Могу я порекомендовать доктора Мэзонби, что на Смедли-стрит? Он отлично справляется с нервными расстройствами. Грей был так поражен и удивлен, что почти не чувствовал себя оскорбленным. – Вы пытаетесь сказать, что я сошел с ума? – Нет, нет! Конечно, нет, безусловно, нет. Тем не менее, Тревельян продолжал смотреть на него с такой озабоченной жалостью, что Грей почувствовал, как удивление улетучилось. Возможно, он должен быть в ярости, но вместо этого, ощущал острое желание рассмеяться. – Рад слышать это, – сухо сказал Грей и встал. – Я приму во внимание ваш добрый совет. Тем временем, однако… ваша помолвка расторгнута. Он почти дошел до двери, когда Тревельян крикнул ему в спину: – Лорд Джон! Подождите минутку! Грей остановился и оглянулся, но, не развернулся полностью. – Да? Корнуэлец прикусил нижнюю губу и смотрел на Грея с видом человека, изучающего дикое животное, гадая: нападет оно или убежит? Махнув рукой, он указал на стул, с которого Грей встал. – Вернитесь на минутку. Пожалуйста. Лорд Джон в нерешительности стоял, слыша рабочий гул внизу, желая убежать из этой комнаты и от этого человека, потеряться в приключениях и походах, снова стать безмятежной частью часового механизма, а не песчинкой в шестеренке. Но долг диктовал иначе, и, крепко сжав трость, он вернулся назад. – Присядьте, пожалуйста. Тревельян подождал, пока Джон сел, потом медленно уселся сам. – Лорд Джон. Вы говорите, что беспокоитесь о репутации вашей кузины. Я тоже беспокоюсь, – мужчина склонился над столом, полный решимости. – Такой внезапный разрыв не может не вызвать скандал… Вы, конечно, знаете это? Грей знал, но не стал кивать, просто смотрел спокойно. Тревельян не обратил внимания на отсутствие ответа и поторопился продолжить. – Что ж, тогда… Если вы убеждены в мудрости вашего решения, то я просто не смогу разубедить вас. Вы не могли бы дать мне немного времени, чтобы придумать хоть какие-то разумные основания для расторжения помолвки? Что-то, что не опозорит ни одну из сторон? Грей вздохнул, чувствуя начало чего-то похожего на облегчение. Это был ответ, на который он надеялся с того момента, когда обнаружил язву на члене Тревельяна. Джон понял, что теперь у ситуации появилось намного больше перспектив, чем он когда-либо думал, и такое решение не коснется большинства из них. Однако Оливия окажется в безопасности. Тревельян почувствовал, что Грей смягчился и принялся развивать мысль. – Вы же знаете, если просто объявить о разрыве, то это вызовет разговоры, – сказал он убедительно. – Нужно придумать какую-то формальную причину, что-то правдоподобное, чтобы не допустить этого. Несомненно, у человека имелся скрытый мотив; может быть, он собирался бежать из страны? Но тут Грей снова ощутил под ногами вибрацию, гудение катящихся винных бочек и глухой стук поднимаемых ящиков, приглушенные крики мужчин на складе внизу. Может ли человек с таким состоянием легко отказаться от своих интересов, просто чтобы избежать обвинений? Вероятно, нет, и, скорее всего, он собирался использовать отсрочку, чтобы полностью замести следы или избавиться от опасных осложнений, таких как Скэнлоны. «Если он уже от них не избавился», – внезапно подумал Грей. Но никаких серьезных оснований отказать в такой просьбе у лорда Джона не было. И он мог немедленно предупредить Магрудера и Кворри… чтобы они проследили за корнуэльцем. – Очень хорошо. У вас есть три дня. Тревельян вздохнул, как бы собираясь протестовать, но затем кивнул, принимая условия. – Как скажете. Благодарю вас, – он взял кувшин и налил еще хереса, немного перелив через край. – Вот… давайте выпьем за договоренность. Грей не имел никакого желания задерживаться в компании этого человека и сделал символический глоток, прежде чем отставить свой стакан и подняться. Уходя, он мельком обернулся у двери, и увидел, что Тревельян провожает его взглядом, который мог бы прожечь дыру в двери в ад.
Иллюстрация к главе: Художница под псевдонимом Carnacci. "Про ядоносную пчелу. Рецепт №1"
ЕСЛИ КАПИТАН фон Намцен и удивился, увидев Грея и его камердинера, то ничем этого не выдал. – Майор Грей! Как я рад видеть вас снова! Прошу, выпьете немного вина… с бисквитами? Просияв, ганноверский великан пожал Джону руку и отправил Тома на кухню. Предложив угощение, он усадил Грея в гостиной, прежде чем тот смог вежливо отказаться или объяснить цель своего визита. Как только ему удалось сделать это, капитан тут же согласился помочь. – Ну, разумеется, конечно! Позвольте мне взглянуть на этот список. Он взял бумагу у Грея и поднес ее к окну для изучения. Время близилось к шести вечера, но поскольку вот-вот наступит день летнего солнцестояния [Иванов день, 24 июня – прим. пер.], вечерний свет струился потоками внутрь, окружая фон Намцена ореолом, как у святых в средневековой живописи. «Он и похож на одного из немецких святых», – немного рассеянно подумал Грей, любуясь безупречными аскетичными чертами лица немца, его широким лбом и большими спокойными глазами. Рот не выглядел чувственным, но морщинки вокруг губ выдавали чувство юмора. – Да, мне знакомы эти имена. Вы хотите, чтобы я рассказал вам... но, что? – Все, что можете, – на Грея навалилась усталость, но он встал и подошел к капитану, заглянув в список. – Об этих людях мне известно лишь вот что: они покупали одно конкретное вино. Невозможно сказать точно, как это может быть связано, но, похоже, данное вино имеет некоторое отношение... к одному конфиденциальному делу. Боюсь, ничего больше сказать не могу, – и пожал плечами, как бы извиняясь. Фон Намцен резко взглянул на Грея, но потом кивнул и вернул свое внимание к списку в руках. – Вино, говорите? Странно. – Что именно? Капитан постучал безупречным длинным пальцем по бумаге. – Имя... Хунгербах. Это фамилия одной старинной благородной семьи – цу Эгх унд Хунгербах. Видите ли, вообще-то, они не немцы, они австрийцы. – Австрийцы? – Грей почувствовал, как сильнее забилось сердце, и наклонился вперед, словно желая удостовериться в имени на бумаге. – Вы уверены? Фон Намцена это позабавило. – Конечно. Поместье близ Граца весьма знаменито своими винами; именно поэтому я и считаю странным, что вы показываете мне это имя и говорите, что речь идет о вине. Лучшее из вин региона Санкт-Георгиен, оно очень прославлено. Так же называется и замок – Санкт-Георгиен. Они делают очень хорошее красное вино… цвета свежей крови. Грей почувствовал странный шум в ушах, как будто кровь внезапно отлила от головы, и положил руку на стол для равновесия. – Не хотите ли вы сказать, что… – проговорил он, чувствуя легкое онемение на губах, – вино называется «Шильхер»? – Да, точно. Однако как вы узнали? Грей слегка махнул рукой, показывая, что это не имеет значения. В комнате, как оказалось, летало много мушек, хотя он не замечал их прежде: танцующими черными пятнышками они роились в свете окна. – Эта… семья Хунгербах… а здесь, в Лондоне, кто-нибудь из них живет? – Да. Глава семьи – барон Джозеф цу Эгх унд Хунгербах и его наследник – дальний родственник по имени Рейнхардт Майрхофер… У него довольно большой дом на Мекленберг-сквер. Я бывал там, иногда… Хотя, конечно, в связи с нынешним положением… – фон Намцен приподнял одно плечо, признавая деликатность нынешней тонкой дипломатической ситуации. – А этот... Рейнхардт. Он… невысокого роста? С темными, длинными... кудрявыми... в-волосами… Мошкары внезапно стало намного больше, а из-за света они превратились в почти единую массу огней, мерцающих перед глазами Грея. – Откуда вы это… майор! С вами все в порядке? – отбросив бумагу, фон Намцен схватил Грея за руку и быстро подвел к дивану. – Садитесь, пожалуйста. Я прикажу принести воды и бренди. Вильгельм, mach schnell! [исполняйте, быстро! (нем.) – прим. пер.], – слуга ненадолго показался в дверном проеме, затем сразу же исчез, увидев настоятельный жест хозяина. – Я вполне… вполне хорошо себя чувствую, – возразил Грей. – Действительно, нет... ни... малейшей... н-нужды… Но ганноверец, нажав большой твердой рукой в центр груди Грея, уже уложил его плашмя на диван. Быстро наклонившись, он схватился за сапоги Грея и поднял его ноги, все время бормоча по-немецки различные непонятные слова. – Я… действительно, сэр, вы должны… И все же Джон ощущал, как перед его глазами поднимается и кружится серый туман, затрудняя порядок мыслей. Как странно… во рту ощущался привкус железа... смешавшийся с запахом свиной крови, и Грей почувствовал, как стиснуло горло. – Милорд, милорд! – сквозь туман послышался пронзительный голос паникующего Тома Бёрда. – Что вы сделали с ним, чертов гунн? Вокруг неразборчиво звучали серьезные голоса, но слова ускользали, прежде чем Джон успевал уловить их смысл. Пронзивший нутро спазм вывернул Грея с такой жестокой силой, что колени поднялись к груди в безуспешной попытке сдержать его. – Ох, Боже, – где-то рядом прозвучал слегка испуганный голос фон Намцена. – Ну, это был не такой уж и хороший диван, правда? Ты, мальчик… там, через две двери, живет доктор, беги и быстренько его приведи сюда, ja? [да? (нем.) – прим. пер.]
ПОСЛЕ ЭТОГО все превратилось в настоящий кошмар, да еще и с большим количеством шума. Сквозь перламутровый туман в него всматривались чудовищные лица, произнося такие слова как «рвота» и «яичные белки», которые проносились мимо его ушей, словно мельтешащие рыбешки. Во рту и горле ощущалось ужасное жжение, чередовавшееся периодическими приступами боли внизу живота, настолько сильными, что Джон то и дело на несколько минут терял сознание. Потом он приходил в себя, но только для того, чтобы извергнуть поток серной желчи, поднимавшейся с ужасной силой – так, что одному только его горлу было не в силах справиться с ее выходом, и она жгучей рвотой вырывалась из ноздрей. Приступы сменились обильным слюноотделением. Грей сначала обрадовался, потому что это ослабило рвотные спазмы, а потом пришел в ужас, думая, что может захлебнуться. В какой-то момент Джон смутно понял, что лежит на краю дивана, свесив голову и пуская слюни, словно бешеная собака, пока кто-то не потянул его вверх и снова не попытался влить что-то ему в горло. Жидкость оказалась прохладной и клейкой, и от ее прикосновения к нёбу внутренности Грея снова восстали. Наконец, густой маковый аромат, словно повязка, распространился по истерзанной слизистой его носа, Джон слабо втянул жидкость из ложки в рот и с облегчением погрузился в простреливаемую огнем темноту. Спустя какое-то немыслимое время лорд Джон очнулся от сумбурных опийных видений и увидел, что одна из чудовищных рож из его сна все-таки существует. Бледная, с выпуклыми желтыми глазами и губами цвета сырой печени, она нависала над ним. Липкая рука сжала его пах. – Не страдаете ли вы от хронического венерического заболевания, милорд? – спросила рожа. Большой палец фамильярно ткнул его в мошонку. – Нет, я не болен, – ответил Грей, и, сев прямо, беспокойно зажал подол рубашки между ног. Кровь отлила от головы, и, опасно покачнувшись, Джон ухватился за край маленького столика у кровати, чтобы сохранить вертикальное положение. И только тогда заметил, что в дополнение к липким рукам, ужасная рожа обладала непомерно большим париком и высохшим телом, одетым в старый порыжевший камзол, бывший когда-то черного цвета. От него сильно пахло лекарствами. – Меня отравили. Что вы за гнусный шарлатан, если не можете отличить расстройство кишечника от сифилиса, ради Бога? – вопросил Грей. – Отравили? – доктор выглядел слегка смущенно. – Хотите сказать, что не принимали лекарства сознательно? – Какого лекарства? – Ну как же, сульфид ртути, что же еще? Он используется для лечения сифилиса. В результате промывания желудка… Что вы делаете, сэр? Вы не должны напрягаться, сэр, на самом деле не должны! Грей свесил ноги с кровати и попытался встать, испытав еще одну волну головокружения. Доктор схватил его за руку, как для того, чтобы не дать ему свалиться на пол, так и для предотвращения побега. – Теперь, сэр, просто лежите... Да, да, именно так, будьте уверены. Вы чудом спаслись, сэр, и теперь не должны подвергать свое здоровье поспешному… – Фон Намцен! – Грей сопротивлялся рукам, толкавшим его обратно на постель, и закричал, призывая на помощь, ощущая, будто по его горлу провели большой деревянной теркой. – Фон Намцен, ради Бога, где вы? – Я здесь, майор. Большая рука крепко сжала его плечо с другой стороны, и, повернувшись, Джон увидел красивое нахмуренное лицо ганноверца, смотрящее на него сверху вниз. – Говорите, что вас отравили? Кто сделал это? – Человек по имени Тревельян. Я должен идти. Не найдете мою одежду? – Но, милорд… – Но, майор, вы были… Дрожащей рукой Грей крепко схватил фон Намцена за запястье и собрал все силы, какие только имелись. – Я должен пойти и немедленно, – прохрипел он. – Это вопрос долга. Лицо ганноверца сразу изменилось, он кивнул и поднялся. – Если так, в таком случае я иду с вами. Заявление о намерениях полностью истощило скудный запас сил Грея, но, к счастью, фон Намцен взялся руководить – отпустил доктора, приказал приготовить свой экипаж, вызвал Тома Бёрда и сразу же отправил его за мундиром Грея, который, слава Богу, уже почистили. Том помог Джону одеться. – Я очень рад, что вы живы, милорд, но хочу сказать, вы ужасно обращаетесь со своей одеждой, – заявил Бёрд укоризненно. – И ведь это ваш лучший мундир! Или был таковым, – добавил он, критически рассматривая еле видимое пятнышко на передней части жилета перед тем, как поднять его, чтобы Грей просунул в него руки. Совсем обессиленный, Грей молчал, пока они не загрохотали по мостовой в экипаже фон Намцена. Ганноверец также надел свой парадный мундир и захватил украшенный перьями шлем, положив его на сиденье рядом с собой. А еще он взял большую фарфоровую миску с яйцами и аккуратно поставил ее себе на колени. – Зачем?.. – Грей кивнул на яйца, чувствуя себя слишком слабым, чтобы более четко сформулировать вопрос. – Доктор сказал, что вам необходимо пить яичные белки, часто и в большом количестве, – деловито пояснил фон Намцен. – Это противоядие от сульфида ртути. И в течение двух дней вы не должны пить ни воду, ни вино – только молоко. Вот. С восхитительной ловкостью, учитывая тряску кареты, он взял яйцо из миски, разбил его о край и, выплеснув белок в маленький оловянный стаканчик, передал его Грею, а сам осторожно проглотил оставшийся желток и выбросил половинки яичной скорлупы в окно. Оловянная посуда приятно холодила ладонь, но Грей с выраженным отсутствием энтузиазма рассматривал яичный белок внутри стаканчика. Том Бёрд зыркнул на него с противоположного сиденья. – Глотайте, – приказал он с угрозой, – милорд. Грей зыркнул в ответ, но неохотно подчинился. Было слегка неприятно, но он с облегчением обнаружил, что тошнота, похоже, прошла совсем. – Сколько я… – спросил он, глядя в окно. Все случилось поздно вечером в четверг, а сейчас была середина утра… Но какого утра? – Сегодня пятница, – ответил фон Намцен. Услышав это, Грей немного расслабился. Он потерял счет времени и с облегчением обнаружил, что его пытка не длилась вечность, как ему показалось. У Тревельяна было время сбежать, но, возможно, не так много, чтобы исчезнуть навсегда. Фон Намцен тактично кашлянул. – Возможно, мне не следует спрашивать… Вы должны простить меня, если так… но если мы вскоре собираемся встретиться с герром Тревельяном, я думаю, может быть, мне не мешало бы понимать, почему он пытался вас убить? – Не знаю, действительно ли он хотел убить меня, – ответил Грей, принимая следующий стаканчик яичного белка с едва заметной гримасой отвращения. – Возможно, он лишь хотел вывести меня из строя на какое-то время, чтобы дать себе возможность сбежать. Фон Намцен кивнул, и между его густыми бровями появилась легкая морщинка. – Будем надеяться, что так, – произнес он. – Но тогда он принял прискорбно неудачное решение. Если вы думаете, что он хочет сбежать, найдем ли мы его дома? – Возможно, нет. Грей закрыл глаза, пытаясь соображать. А думать было трудно: тошнота прошла, но головокружение периодически возвращалось. Джону казалось, что его мозг – это яйцо: хрупкое и жидкое, словно летящее с высоты. – Нельзя сделать омлет, не разбив яиц, – пробормотал он. – О? – вежливо произнес фон Намцен. – Именно так, майор. Если Тревельян собирался убить его, то он вполне мог все еще находиться в своем доме, потому что, раз Грей мертв, то Тревельян располагал кучей времени, чтобы следовать своим первоначальным планам – какими бы они ни были. В противном случае, если он не был уверен, что сульфид ртути возымеет смертельный эффект, он, скорее всего, сбежал сразу. Тогда… Грей открыл глаза и выпрямился. – Прикажите кучеру ехать на Мекленберг-сквер, – потребовал он. – Пожалуйста. Фон Намцен не стал оспаривать изменения плана, а высунул голову из окна и крикнул кучеру по-немецки. Тяжелая карета покачнулась, и, замедлив ход, повернула.
Шесть яиц спустя они остановились перед домом Рейнхардта Майрхофера. Фон Намцен с легкостью выпрыгнул из кареты, надел свой шлем и, подобно храброму Ахиллу, зашагал к двери дома, покачивая перьями. Грей взял свою шляпу – жалкую и невзрачную на фоне шлема – и пошел, крепко держась за руку Тома Бёрда, так как его колени подкашивались. К тому времени, когда Грей достиг порога, дверь уже открыли, а фон Намцен выливал на дворецкого поток немецких угроз. Познаний немецкого языка Грею хватало не более чем для ведения светской беседы в гостиной, но он уловил, что фон Намцен требует у дворецкого вызвать Рейнхардта Майрхофера сию же минуту, если не раньше. Дворецкий, мужчина среднего возраста, квадратного телосложения и с печатью упрямства на лбу, решительно противостоял этому грубому натиску, настаивая, что хозяина нет дома, но, по-видимому, человек понятия не имел об истинном характере сил, направленных против него. – Я – Стефан, ландграф фон Эрдберг, – объявил фон Намцен надменно, выпрямляясь в полный рост, который, по оценкам Грея, составлял, включая перья, около семи футов [2 м. 13 см. – прим. пер.]. – И я войду. И немедленно оказался внутри, пригнув шею ровно настолько, чтобы предотвратить уничтожение своего шлема. Дворецкий отступил, бормоча и возбужденно жестикулируя. Проходя мимо, Грей холодно кивнул мужчине; ему удалось не уронить достоинство армии Его Величества, пройдя весь длинный коридор самостоятельно. Добравшись до примыкающей к кухне столовой, он направился к первому же подобию стула и успел сесть прежде, чем подкосились ноги. Фон Намцен обстреливал минометными снарядами позиции дворецкого, которые, казалось, быстро разрушались, но все еще оборонялись. «Нет, – говорил дворецкий, теперь почти заламывая руки, – нет, хозяина нет дома, и хозяйки тоже нет, увы...» Следовавший за Греем Том Бёрд оглядывал комнату, с каким-то благоговейным трепетом глядя на малахитовые столики с золочеными ножками, белыми дамастскими портьерами [дама́ст (араб. دمسق, также дама́, камка, камчатка) – ткань (обычно шелковая), одно- или двухлицевая с рисунком (обычно цветочным), образованным блестящим атласным переплетением нитей, на матовом фоне полотняного переплетения – прим. пер.] и гигантскими картинами в позолоченных рамах, которые висели на каждой стене. Грей сильно вспотел от усилий при ходьбе, и от слабости его голова снова начала кружиться. Однако он взял в железный кулак свою силу воли и сел прямо. – Том, – тихо позвал он, чтобы не привлекать внимание приведенного в боевую готовность дворецкого, – пойдите и обыщите дом. Потом скажете мне, что… или кого… нашли. Бёрд подозрительно посмотрел на него, очевидно считая это попыткой хитрым способом избавиться от него, чтобы Грей смог втихаря умереть… Но лорд Джон остался сидеть неподвижно и прямо, крепко сжав челюсти, и секунду спустя юноша кивнул и потихоньку выскользнул, незамеченный разъяренным дворецким. Грей глубоко вздохнул и закрыл глаза, крепко держась за колени, пока головокружение не прошло. Казалось, это продолжалось совсем недолго: всего несколько секунд, и он снова открыл глаза. Тем временем, фон Намцен, похоже, победил дворецкого и теперь зычным голосом требовал, чтобы немедленно явились все домочадцы. Бросив взгляд через плечо на Грея, он на мгновение прервал свою тираду. – О… и принесите мне, пожалуйста, белки трех яиц в чашке. – Bitte? [Простите, что вы сказали? (нем.) – прим. пер.] – тихо переспросил дворецкий. – Яйца. Вы глухой? – резко произнес фон Намцен. – Только белки. Schnell! [Быстро! (нем.) – прим. пер.] Уязвленный публичной заботой о своем ослабленном состоянии, Грей заставил себя подняться на ноги и встал рядом с ганноверцем, который снял свой шлем и выглядел вполне довольным собой и полным разгромом дворецкого. – Вам лучше, майор? – спросил он, изящно вытирая льняным носовым платком пот у линии роста волос. – Гораздо, благодарю вас. Я так понимаю, Рейнхардт Майрхофер и его жена отсутствуют? Из услышанного следовало, что Рейнхардт почти наверняка отсутствовал. Но жена… – Так говорит дворецкий. Но если Майрхофер дома, тогда он – трус, – удовлетворенно ответил фон Намцен, убирая носовой платок. – Я выдерну его из укрытия, как репу, и тогда… А вы что сделаете? – спросил он. – Вероятно, ничего, – ответил Грей. – Я думаю, он мертв. Этот джентльмен, случайно не он? – Джон кивнул на маленький портрет в украшенной жемчугом рамке на столе у окна. – Да, это – Майрхофер и его жена Мария. Они – кузены, – добавил он, хотя мог бы и не говорить, поскольку близкое сходство двух лиц на портрете и так бросалось в глаза. Несмотря на то, что оба имели тонкие черты, длинные шеи и круглые подбородки, Рейнхардт обладал более внушительным носом и аристократической мрачностью во взгляде. «А вот Мария очень миловидна», – подумал Грей. Разумеется, на портрете она была в парике, но имела тот же самый теплый оттенок кожи и карие глаза, как и у ее мужа, и также, вероятно, была темноволосой. – Рейнхардт мертв? – полюбопытствовал фон Намцен, разглядывая портрет. – Как он умер? – Застрелен, – коротко ответил Грей. – Вполне возможно, тем же самым джентльменом, который отравил меня. – Какой весьма трудолюбивый парень. Внимание фон Намцена отвлекла вошедшая в гостиную бледная и нервничающая горничная, которая сжимала в руке небольшую миску с запрошенными яичными белками. Она перевела взгляд с одного мужчины на другого, затем робко протянула чашку фон Намцену. – Danke, [Спасибо (нем.) – прим. пер.] – поблагодарил тот и вручил посудину Грею, а затем сразу же принялся допрашивать девицу, нависая над ней таким образом, что та прижалась к ближайшей стене, запуганная до потери речи и способная в ответ только утвердительно или отрицательно кивать головой. Не в силах понять все подробности этого одностороннего разговора, Грей отвернулся, с отвращением разглядывая содержимое миски. Звук шагов в коридоре и встревоженные голоса указывали на то, что дворецкий действительно, как и приказали, собирал всю челядь. Спрятав миску позади алебастровой вазы на столе, лорд Джон вышел в коридор и увидел небольшую группку столпившихся домашних слуг, взволнованно болтающих по-немецки. Заметив Грея, они резко замолчали и стали смотреть на него со смесью любопытства и подозрения, а некоторые даже с настоящим испугом. «Но почему? – задался он вопросом, – неужели из-за мундира?» – Guten Tag [Добрый день (нем.) – прим. пер.], – поздоровался он, приятно улыбнувшись. – Есть среди вас англичане? Слуги переглядывались между собой, бросая быстрые взгляды на двух молоденьких горничных. Грей ободряюще улыбнулся и отозвал их в сторонку. Девушки смотрели на него широко раскрытыми глазами, словно пара молодых ланей, столкнувшихся с охотником, но, увидев фон Намцена, появившегося из столовой позади него, быстро решили, что лорд Джон – наименьшее из зол, и проследовали за ним назад в комнату, оставив фон Намцена разбираться со слугами в коридоре. Краснея и сильно заикаясь, девушки сказали, что их зовут Энни и Тэб. Проживают в Чипсайде, лучшие подружки, и служат у герра Майрхофера последние три месяца. – Полагаю, герра Майрхофера и в самом деле сегодня нет дома, – произнес Грей, все еще улыбаясь. – Когда он ушел? Девушки в замешательстве переглянулись. – Вчера? – предположил Грей. – Этим утром? – О, нет, сэр, – ответила Энни. Она казалась более храброй из них двоих, хотя не могла заставить себя поднять глаза на лорда Джона больше, чем на долю секунды. – Господин о-отсутствует со вторника. А люди Магрудера обнаружили труп в среду утром. – Так, понятно. Вы не знаете, куда он отправился? Разумеется, они не знали. Однако после долгих переговариваний и споров, сообщили, что герр Майрхофер часто отлучался в короткие поездки, уезжая из дома на несколько дней два или три раза в месяц. – Вот как, – сказал Грей. – А чем же занимался герр Майрхофер, скажите на милость? Удивленные взгляды в ответ, сопровождаемые пожиманием плеч. Понятно, что у герра Майрхофера деньги водились, но откуда – это девушек вовсе не касалось. Грей почувствовал нарастающий металлический привкус на языке и сглотнул, пытаясь сбить его. – Хорошо… Когда в этот раз он покинул дом, он ушел утром? Или позже? Девушки нахмурились и шепотом посовещались друг с другом, прежде чем вынести решение, что, ну… на самом деле, ни одна из них не видела, как герр Рейнхардт покинул дом, и, нет, они не слышали звука подъехавшей кареты, но… – Должно быть, он ушел рано, Энни, – сказала Тэб, достаточно увлеченная спором, в ходе которого утратила свою робость. – Потому что днем его в спальне не было, так ведь? Герр Рейнхардт любит немного вздремнуть после полудня, – пояснила она, обращаясь к Грею. – Я прихожу убирать постель сразу же после обеда; в тот день я тоже поднялась после чаепития… но кровать стояла заправленной. Значит, он, должно быть, ушел утром, не так ли? Этот утомительный допрос продолжался еще некоторое время, и Грею удалось выявить лишь несколько полезных сведений, но большинство из них оказались отрицательными по своей сути. Нет, им неизвестно, есть ли у хозяйки зеленое бархатное платье, хотя, конечно, она, могла заказать сшить его, и ее личная горничная должна знать об этом. Нет, хозяйки, действительно дома сегодня нет, или, по крайней мере, они так думают. Нет, они не знают наверняка, когда она покинула дом… Но, да, она находилась здесь вчера ночью тоже, да. Была ли она дома в прошедший вторник? Они полагают, что да, была, но не могут вспомнить наверняка. – Джентльмен по имени Джозеф Тревельян когда-нибудь посещал этот дом? – спросил Грей. Девицы, взглянув друг на друга, пожали плечами и посмотрели на него в недоумении: откуда ж им знать? Они работают на верхних этажах и редко видят каких-либо посетителей в доме, кроме тех, что остаются на ночь. – Ваша хозяйка… говорите, она провела ночь дома. Когда вы видели ее в последний раз? Девушки одновременно нахмурили брови. Энни поглядела на Тэб, а Тэб в недоумении на Энни. Обе пожали плечами. – Что ж... Не могу сказать точно, милорд, – сказала Энни, – хозяйка чувствовала себя плохо. Она весь день провела в своей комнате, к ней наверх все время приносили подносы. Я регулярно прихожу менять белье, уж будьте уверены, но она находилась, либо в своем будуаре, либо в уборной. Думаю, я не видела ее с тех пор… ну, наверное, с тех пор... С понедельника? – Энни подняла брови на Тэб, та пожала плечами. – Плохо, – повторил Грей. – Она больна? – Да, сэр, – ответила Тэб, набравшись храбрости, чтобы сообщить имевшуюся информацию. – Доктор приходил, и все такое. Грей продолжил расспросы, но безрезультатно. Ни одна из горничных, похоже, доктора не видела и ничего не слышала о недуге хозяйки: но что-то такое им сказала кухарка... или это была Ильза, служанка хозяйки? Бросив это направление, Грей вдохновился упоминаниями о сплетнях, чтобы узнать больше о хозяине дома. – Вы, конечно, не знаете из личного опыта, – произнес он, меняя улыбку на вежливое извинение, – но, возможно, камердинер герра Майрхофера мог что-нибудь сказать... Мне интересно, есть ли у вашего хозяина какие-нибудь особенные отметины или странности? На теле, я имею в виду. Лица обеих девушек стали совершенно белыми, затем залились румянцем – да так быстро, что за несколько секунд превратились в пару томатов, созревших до предела. Горничные обменялись быстрыми взглядами, и Энни издала пронзительный писк, который напомнил сдавленный смешок. В данный момент лорд Джон едва ли нуждался в дальнейших подтверждениях, но девушки, задыхаясь от смеха и прикрывая рты ладошками, в конечном счете, признались, что, ну… в общем, да, камердинер, герр Вальдемар, объяснил горничной Хильде, зачем хозяину требовалось так много мыла для бритья... Грей отпустил девиц, которые, хихикая, ушли, и на минутку присел в парчовое кресло у стола, где, положив голову на сложенные руки, стал ждать, когда его сердце перестанет так сильно стучать.
По крайней мере, личность трупа он установил. И, отчасти, связь между Рейнхардтом Майрхофером, борделем на Мичем-стрит… и Джозефом Тревельяном. Но Грей напомнил себе, что эта связь опиралась только на слова шлюхи и на его собственное опознание зеленого бархатного платья. А что, если Несси ошиблась, и человек, который выходил из борделя в зеленом платье, – не Тревельян? «Но это был он, – напомнил себе Грей. – Ричард Касуэлл подтвердил это». А теперь мертвым оказался богатый австриец. Несомненно, он был одет в то самое зеленое платье, что носила Магда – мадам с Мичем-стрит… которое, в свою очередь, по-видимому, являлось тем же самым, что надевал Тревельян. А еще, Майрхофер – австриец, и к тому же уезжал из дома в частые таинственные поездки. Грей не сомневался, что обнаружил неизвестную акулу мистера Боулса. И если Рейнхардт Майрхофер действительно шпион... Тогда загадка смерти Тима О'Коннелла, скорее всего, находится в черной сфере политических интриг и предательства, а не в кроваво-красном царстве похоти и мести. «Но Скэнлоны исчезли, – напомнил себе Джон. – И ради Бога, какую роль сыграл во всем этом Джозеф Тревельян?» Его сердце замерло снова; Грей сглотнул металлический привкус во рту и, подняв голову, посмотрел на то, что уже видел, но подсознательно не обращал внимания прежде – на большую картину, висевшую над столом. С эротическим сюжетом, но посредственную в исполнении… с инициалами «РМ» в углу, в виде хитро переплетенных в букет цветов. Вытирая вспотевшие ладони о полы своего мундира, лорд Джон поднялся, и быстро огляделся в комнате. На стене висели еще два аналогичных полотна, бесспорно, той же самой руки, что и картины, украшавшие будуар Магды. Все подписаны «РМ». Это дополнительное доказательство связи с Майрхофером, если таковое и требовалось. Грей вновь подумал о Тревельяне. Он располагал только словом Касуэлла о том, что любовницей Тревельяна была женщина… В ином случае, он бы совершенно не сомневался, что свидания корнуэльца проходили с Майрхофером – неважно, для каких целей. – День, когда ты поверил слову Дики Касуэлла, глупый идиот... – пробормотал он, поднимаясь с кресла. На пути к двери, он увидел миску с загустевшими яичными белками и, не думая ни секунды, быстро сунул ее в ящик стола. Для дальнейших расспросов фон Намцен собрал остальную часть слуг в библиотеке. Услышав, как вошел Грей, он повернулся поприветствовать его. – Они оба ушли, несомненно. Он – несколько дней назад, она – ночью… но в котором часу – никто не видел. Или так говорят слуги, – тут он обернулся, уперев пристальный взгляд на дворецкого, отчего тот вздрогнул. – Спросите их о докторе, пожалуйста, – попросил Грей, переводя взгляд с одного лица на другое. – Доктор? Вам опять плохо? – фон Намцен щелкнул пальцами и указал на толстую женщину в переднике, скорее всего, кухарку. – Вы… еще яиц! – Нет, нет! Я в порядке, благодарю вас. Горничные сказали, что мистрис Майрхофер приболела на этой неделе, и что приезжал доктор. Я хочу знать, видел ли его кто-нибудь из них. – Да? Фон Намцен заинтересовался этим и сразу же принялся засыпать слуг вопросами. Грей незаметно прислонился к книжной полке, изображая глубокую заинтересованность, пока не прошел очередной приступ головокружения. – Дворецкий и горничная видели врача, – сообщил фон Намцен, повернувшись, чтобы перевести полученные результаты Грею. – Он приезжал несколько раз, посещая фрау Майрхофер. Грей сглотнул. Возможно, ему следовало выпить последнюю порцию яичных белков: по вкусу они не были и вполовину настолько отвратительны, как сильная горечь меди во рту. – Доктор называл свое имя? – спросил он. Дворецкий вспомнил, что тот не представлялся и был одет не как доктор, но казался уверенным в своих действиях. – Одет не как доктор? Что он имеет в виду? – спросил Грей, выпрямляясь. Фон Намцен задал новые вопросы, на большинство которых дворецкий лишь беспомощно пожимал плечами. По существу, ответ состоял в том, что доктор был одет не в черное, а, скорее, в простой синий камзол и домотканые штаны. Дворецкий сдвинул брови, пытаясь вспомнить другие детали. – Отсутствовал запах крови! – сообщил он фон Намцену. – От него пахло... растениями? Так, может, правильно? Грей быстро закрыл глаза и увидел пучки сушеных трав, свисающие с потемневших стропил, и ароматные золотые пылинки, слетающие с листьев от шагов на верхнем этаже. – Доктор – ирландец? – спросил лорд Джон, открыв глаза. Теперь даже фон Намцен выглядел слегка озадаченным. – Как они поймут разницу между ирландцем и англичанином? – спросил он. – Они же говорят на одном и том же языке. Грей сделал глубокий вдох, но вместо того, чтобы попытаться объяснить очевидное, изменил тактику и дал краткое описание Финбара Скэнлона. Выслушав перевод, дворецкий и горничная немедленно закивали, подтверждая, что узнали его. – Это важно? – спросил фон Намцен, наблюдая за лицом Грея. – Очень, – Грей сжал ладони в кулаки, пытаясь соображать. – Очень важно узнать, где сейчас фрау Майрхофер. Этот «доктор», скорее всего, шпион на службе у Майрхофера, и я подозреваю, леди кое-чем владеет, что Его Величество сильно предпочел бы вернуть. Джон оглядел шеренгу слуг. Те принялись перешептываться между собой, бросая на обоих офицеров взгляды, в которых смешались испуг, раздражение и недоумение. – Вы уверены, что они не знают, где находится леди? Задумавшись, фон Намцен сощурил глаза, но прежде чем он смог ответить, Грей почувствовал легкое волнение среди слуг: несколько из них смотрели на дверь позади него. Грей повернулся и увидел стоящего там Тома Бёрда: веснушки потемнели на его круглом лице, и он явно дрожал от волнения. В руках Том держал пару поношенных ботинок. – Милорд! – воскликнул он, протягивая их. – Посмотрите! Они – Джека!
ГРЕЙ СХВАТИЛ БАШМАКИ, они оказались большими и сильно изношенными, кожа на носках истерлась и потрескалась. И, конечно же, на подошве выжжены инициалы «ДжБ». Один из каблуков оторван и держался на подошве башмака на одном гвозде. Кожаные и с круглыми запятниками, как и говорил Том. – Кто такой Джек? – спросил фон Намцен, с явным недоумением переводя взгляд с Тома Бёрда на башмак. – Брат мистера Бёрда, – пояснил Грей, все еще вертя ботинки в руках. – Мы некоторое время разыскивали его. Пожалуйста, вы не могли бы расспросить слуг о местонахождении человека, которому принадлежат эти башмаки? Грей подумал, что фон Намцен во многих отношениях оказался замечательным напарником: он не стал задавать больше никаких вопросов, а просто кивнул и вернулся к разборкам, указывая на обувь и задавая вопросы резко, но по-деловому, ожидая быстрых ответов. И таков был его командный дух, что он получил их. Домашняя прислуга, первоначально встревоженная, а затем деморализованная, теперь подпала под влияние фон Намцена и, казалось, вполне принимала его как временного хозяина и дома, и ситуации. – Обувь принадлежит молодому человеку, англичанину, – сообщил он Грею после краткой беседы с дворецким и кухаркой. – Друг фрау Майрхофер привел его в дом больше недели назад: фрау сказала герру Буркхардту… – фон Намцен кивком головы указал на дворецкого, который в ответ поклонился, – …что к молодому человеку нужно относиться, как к слуге дома, накормить и разместить. Она не объяснила, для чего он здесь, сказала только, что это временно. Дворецкий в этот момент что-то вставил и фон Намцен кивнул, махнув рукой, чтобы пресечь дальнейшие высказывания. – Герр Буркхардт говорит, что молодому человеку не дали никаких определенных обязанностей, но он помогал горничным. Парень не покидал дом и не уходил далеко от комнат фрау Майрхофер, настаивая на том, чтобы спать в чуланчике в конце зала около ее спальни. У герра Буркхардта создалось ощущение, что молодой человек охраняет фрау Майрхофер – но от кого, он не знает. Том Бёрд слушал все это с видимым нетерпением и больше не смог сдерживать себя. – К черту то, что он здесь делал… Куда Джек пропал? – потребовал он ответа. У Грея также имелся свой неотложный вопрос. – Друг фрау Майрхофер… Им известно его имя? Они могут описать его? Со строгим вниманием к более высокому положению, фон Намцен сначала получил ответ на вопрос Грея. – Джентльмен представился как мистер Джозефс. Однако дворецкий говорит, что считает имя не настоящим: джентльмен колебался, когда спросили, как его зовут. Он был очень... – фон Намцен запнулся сам, нащупывая перевод. – Fein herausgeputzt. Очень... нарядный. – Хорошо одетый, – поправил его Грей. В комнате оказалось очень жарко, и пот потек вниз по ложбинке его спины. Фон Намцен кивнул. – В темно-зеленом шелковом камзоле с позолоченными пуговицами. И в хорошем парике. – Тревельян, – произнес Грей с чувством неизбежности, которое в равных долях состояло из облегчения и тревоги. Он глубоко вздохнул; его сердце снова учащенно забилось. – А Джек Бёрд? Фон Намцен пожал плечами. – Ушел. Они предполагают, он ушел с фрау Майрхофер, поскольку никто не видел его с прошлой ночи. – Почему он оставил свои башмаки? Спросите их! Том Бёрд так расстроился, что забыл добавить «сэр», но фон Намцен, видя страдания юноши, любезно не обратил на это внимания. – Он обменял эту обувь на поношенную пару, принадлежащую тому лакею, – ганноверец кивнул на высокого молодого человека, который, сдвинув брови, внимательно следил за разговором, пытаясь понять его суть. – Он не сказал, зачем ему это… возможно, из-за поврежденной пятки; другая пара была также очень истрепана, но пригодна к ношению. – Почему этот парень согласился на обмен? – спросил Грей, кивая на лакея. Кивок оказался ошибкой: головокружение внезапно выкарабкалось из своего укрытия и медленно завращалось внутри черепа, словно падающий столб с мишенью для броска копья. Ганноверец спросил, камердинер ответил. – Потому что она кожаная и с металлическими пряжками, – сообщил фон Намцен. – Обувь, которую он поменял, была простыми башмаками на деревянной подошве с каблуками. В этот момент колени Грея подкосились от напряжения, и он опустился в кресло, закрыв глаза основаниями ладоней. Он дышал неглубоко, его мысли вращались медленными кругами, как шары Оррери его отца. В памяти вспыхнул свет, и он услышал, как Гарри Кворри говорит: «Матросы все носят деревянные каблуки: кожа скользит на палубе». А затем всплыли другие его слова: «Тревельян? Отец баронет, брат в парламенте, состояние на корнуэльском олове, по уши в Ост-Индской компании?» – О, Боже, – произнес Грей и опустил руки. – Они уплыли.
Иллюстрация к главе: Виллем Куккук. "Голландская улочка"
ПОТРЕБОВАЛОСЬ НЕМАЛО УСИЛИЙ, чтобы убедить фон Намцена и Тома Бёрда, что он способен передвигаться самостоятельно и не упадет наземь лицом на улице – тем более, что сам Джон не был полностью уверен в этом. Однако в конце концов Том Бёрд неохотно отправился на Джермин-стрит, чтобы упаковать сумку, а фон Намцен с еще меньшим желанием позволил себя убедить, что его долг – внимательно изучить содержание стола Майрхофера. – Никто больше не способен прочитать документы, которые могут находиться там, – настаивал Грей. – Этот человек мертв, и, скорее всего, шпион. Я немедленно пришлю кого-нибудь из полка, чтобы наложить арест на имущество… Но если в этих бумагах обнаружится что-то срочное... Фон Намцен сжал губы, но кивнул. – Вы будете беречь себя? – спросил он искренне. Поместив большую теплую ладонь на затылок Грея, он наклонился и проникновенно заглянул ему в лицо. Глаза ганноверца были встревоженными и невеселыми, с маленькими морщинками беспокойства вокруг них. – Буду, – ответил Грей и приложил все усилия, чтобы улыбнуться в подтверждение. Он нацарапал записку Гарри Кворри, попросив прислать человека, говорящего по-немецки на Мекленберг-сквер, вручил ее Тому и откланялся. Глубоко дыша, чтобы справиться с головокружением, когда садился в наемный экипаж, он думал, какой из трех вариантов выбрать. Поехать в офисы Ост-Индской Компании на Лэмбс-Кондуит-стрит? Отправиться к главному человеку в бизнесе Тревельяна, парню по имени Ройс, который держал офисы в Темпле? Третьим вариантом был сука-Нейл. Солнце почти зашло, его жар приглушал вечерний туман, походивший на горячий дым от только что выпущенного пушечного ядра. Это и решило дело, так как Грей понимал, что раньше, чем все разъедутся по домам на ночь, добраться до Вестминстера или Темпля надежды нет никакой. Но он знал, где живет Стэплтон, поскольку потрудился выяснить это после того тревожного разговора с Боулсом. – Что вам нужно? Когда Грей постучал в дверь Стэплтона, тот спал, потому что стоял в одной рубашке и босой. Нейл потер костяшкой пальца один заспанный глаз, с недоверием разглядывая Грея другим. – Названия и даты отплытия всех судов, имеющих лицензию Ост-Индской Компании, покидающих Англию в этом месяце. Сию минуту. Теперь Стэплтон продрал оба глаза. Он медленно моргнул, почесывая ребра. – Откуда я могу знать такое? – Думаю, что не знаете. Однако информацией может владеть кто-нибудь из служащих Боулса, и, надеюсь, вы без лишних проволочек сможете узнать, кто. Вопрос срочный. – О, неужели? – Нейл скривил рот, слегка выпятив нижнюю губу. Он едва ощутимо переместил вес и внезапно оказался совсем близко. – Насколько... срочно? – Слишком срочно. Не до забав мистер Стэплтон. Оденьтесь, пожалуйста; на улице ждет экипаж. Нейл не ответил, но улыбнулся и, подняв руку, коснулся лица Грея, обхватил ладонью его щеку, томно проведя большим пальцем по краю его рта. От парня исходило тепло и пахло постелью. – Но не до такой же степени мы торопимся, Мэри? Грей схватил его за руку и убрал от своего лица, так крепко сжав, что костяшки хрустнули в его ладони. – Вы немедленно пойдете со мной, – произнес он очень четко, – или я официально сообщу мистеру Боулсу об обстоятельствах, при которых мы встретились в первый раз. Я ясно выразился, сэр? Джон смотрел на Стэплтона глаза в глаза. Теперь мужчина проснулся: синие глаза ярко и неистово вспыхнули. Он рывком высвободил руку из хватки Грея и отступил на полшага назад, дрожа от гнева. – Вы не посмеете. – А вы проверьте. Стэплтон провел языком по верхней губе – не пытаясь флиртовать, а от отчаяния. Свет угасал, но совсем не исчез, и Грей мог четко видеть лицо Стэплтона, разглядев под яростью глубоко сидящий страх. Оглядевшись и убедившись, что никто их не подслушивает, Стэплтон схватил Грея за рукав и увлек в дверной проем. Оказавшись столь близко, Джон понял, что у парня под рубашкой ничего нет: в открытом вороте виднелась гладкая грудь, золотистая кожа, уходящая в соблазнительные тени дальше вниз. – Вы знаете, что может со мной случиться, если сделаете это? – прошипел он. Грей знал. Потеря положения в обществе и полное разорение – наименьше, что могло произойти; лишение свободы, публичная порка и позорный столб – самое вероятное. А если вскроется, что беспорядочные связи Стэплтона способствовали злоупотреблению доверием во время исполнения его обязанностей, (а именно это Грей и подбивал его сделать), то… ему повезет, если он избежит виселицы за измену. – Я знаю, что произойдет с вами, если вы не сделаете, что я велю, – холодно ответил Грей и, отдернув руку, отступил назад. – Побыстрее; мне некогда терять время впустую.
ПРОШЛО НЕ БОЛЬШЕ ЧАСА, прежде чем они добрались до обветшалого здания в темном переулке, где размещалась запертая на ночь типография с закрытыми ставнями. Не взглянув на Грея, Стэплтон выпрыгнул из кареты и постучал в дверь. Через мгновение между щелями ставней появился свет, и дверь открылась. Стэплтон что-то прошептал вышедшей старухе и проскользнул внутрь. Грей устроился поглубже в тени, надвинув фетровую шляпу, чтобы скрыть свое лицо. Экипаж был наемным и достаточно ветхим, но все же являлся диковинкой для этой округи. Джон надеялся, что Стэплтон достаточно быстро справится с поручением, и они смогут убраться отсюда, прежде чем какой-нибудь любознательный разбойник вздумает попытать удачу. Грохот повозки и вонь нечистот распространились в воздухе, и Грей подтянул окно вверх, чтобы защититься от них. Он почувствовал облегчение от того, что Стэплтон сдался без борьбы: парень был достаточно умен, чтобы понимать, что меч, который Грей держал над его головой, был обоюдоострым. Правда, Грей утверждал, что посещал «Лэвенд-Хаус» только для наведения справок… А единственный человек, который мог доказать обратное – тот парень с темными волосами… Но Стэплтон этого не знал. Однако если бы это привело к конфликту утверждений между ним и Стэплтоном, не будет никаких сомнений в том, кому поверят, – и Стэплтон, очевидно, тоже это понял. Столь же очевидным было то, о чем парень не догадывался: что Ричард Касуэлл являлся одной из мух в паутине Боулса. Грей готов побиться об заклад и поставить полугодовой доход, что этот толстый маленький паук с мутными голубыми глазками знал имя каждого, кто когда-либо входил в двери «Лэвенд-Хауса» – и чем занимался там. От этой мысли по спине у Джона пополз холодок, и, вздрогнув, несмотря на теплую ночь, он поплотнее запахнул мундир. Внезапный шлепок в окно рядом с ним привел Грея в вертикальное положение, он выхватил пистолет и взвел его. Рядом никого – только отпечаток руки. Вымазанные экскрементами пальцы оставили на стекле длинные темные полосы, когда скользили вниз. Сгусток злотворных отбросов медленно потек вниз по стеклу, и ржание ночных говночистов смешалось с воплями кучера. Карета качнулась на рессорах, когда возница встал, затем раздался удар кнута, и кто-то на земле резко взвизгнул от удивления. «Вот тебе и не привлекать внимание!» – мрачно подумал Грей, откидываясь на спинку сиденья и слыша, как глухо застучали о стенку кареты комья дерьма, а ночные чистильщики заулюлюкали и что-то затараторили, словно дикие обезьяны, когда кучер выругался, вцепившись в поводья, чтобы успокоить лошадей. Грохот у двери кареты заставил Грея снова положить руку на пистолет, но это оказался всего лишь раскрасневшийся и запыхавшийся Стэплтон. Молодой человек плюхнулся на скамью напротив Грея и швырнул исписанный листок бумаги ему на колени. – Только два, – сказал он резко. «Антиохия» – отправляется из Лондонского Пула через три недели [(англ. Pool of London) – отрезок Темзы, примыкающий к Тауэрскому мосту в историческом центре Лондона; старейшая часть Лондонского порта – прим. пер.] и «Нампара» из Саутгемптона – послезавтра [город и порт на южном побережье Великобритании – прим. пер.]. Это вы хотели знать? Кучер, услышав, что Стэплтон вернулся, натянул поводья и присвистнул лошадям. Уже давно готовая бежать от шума упряжка устремилась вперед, карета подпрыгнула, швырнув Грея и Стэплтона в кучу на пол. Все еще крепко сжимая листок бумаги, Грей быстро высвободился и взобрался на свое место. Покачиваясь на четвереньках, Нейл сверкнул глазами, глядя на него с пола кареты. – Я спросил… это вы хотели знать? – голос едва слышался в грохоте колес экипажа, но Грей достаточно хорошо понял, что он сказал. – Да, – ответил он. – Благодарю вас. Джон мог бы протянуть руку и помочь Стэплтону встать, но не сделал этого. Молодой человек, покачнувшись длинным телом, поднялся сам и тоже уселся на свое место. Всю обратную дорогу в Лондон они молчали. Стэплтон, откинувшись на спинку сиденья, скрестил руки на груди и, повернув голову, смотрел в окно. Тусклый свет от полной луны касался орлиного носа и чувственного, испорченного рта под ним. «Красивый молодой человек, что и говорить», – подумал Грей… и Стэплтон также знал это. Лорд Джон размышлял, должен ли он попытаться предостеречь Стэплтона? Грей чувствовал себя виноватым за то, что использовал этого человека… И все же, если он предупредит парня, что Боулс, несомненно, знает о его истинной ориентации, то ничего не добьется. Паук будет держать эту информацию при себе, накапливая, пока и если не примет решение использовать. И как только он сделает это, неважно, по какой причине, никакая сила на земле не освободит Стэплтона из паутины. Экипаж остановился около жилья Стэплтона, и парень вышел, не произнеся ни слова, а только бросил один единственный сердитый взгляд на Грея непосредственно перед тем, как дверь кареты закрылась. Грей постучал в потолок, и окошко кучера отодвинулось. – На Джермин-стрит, – приказал он и молча просидел весь обратный путь, почти не замечая, как вокруг него воняет дерьмом.
НЕМЕЗИДА* [*В греческой мифологии богиня возмездия – прим. пер.]
ОТКРОВЕННО ВЗБУНТОВАВШИСЬ, Грей отказался от дальнейшего употребления яичных белков. В ответ Том Бёрд, проявив непоколебимое упрямство, запретил ему пить вино. К тому времени, когда они добрались до первой почтовой станции, нелегкий компромисс все же был найден, и на обед Грей, будто дитя малое, получил хлеб и молоко, изрядно развеселив этим своих попутчиков – пассажиров дилижанса. Игнорируя насмешки и непреходящее ощущение тревоги в голове и желудке, он зажал одной рукой намоченный в молоке ломоть хлеба и, одолжив старенькое, неистово скрипевшее перо со скверными чернилами, лорд Джон принялся писать. Сначала записку Кворри; потом Магрудеру – на тот случай, если первая потеряется. Ни для шифровки, ни для осторожной формулировки времени не было – только голые факты и просьба о подкреплении, которое он просил отправить, как можно быстрее. Грей подписал записки, свернул их и запечатал, капнув покрытым копотью свечным воском, затем поставил своим кольцом оттиск в виде улыбающегося полумесяца. Это напомнило ему о Тревельяне и его изумрудном перстне с изображенной на нем корнуэльской клушицей. Успеют ли они? В тысячный раз он ломал голову, пытаясь понять, существует ли еще какой-нибудь более быстрый способ… И в тысячный раз неохотно приходил к заключению, что нет. Наездник-то он хороший, но в его нынешнем состоянии шансы справиться с адской поездкой из Лондона до Саутгемптона практически сводились к нулю – даже если немедленно нашлась бы хорошая лошадь. «Это должен быть Саутгемптон», – успокаивал он себя в сотый раз. Тревельян попросил три дня: недостаточное время, чтобы помешать преследованию… Если только он не планировал, что Грей умрет. Но в таком случае, зачем выпрашивать время? Почему просто не отделаться от него, зная, что скоро его противник будет неспособен к погоне? Нет, скорее всего, он прав в своих предположениях. Теперь лорд Джон мог только подгонять почтовый дилижанс силой своего желания и надеяться, что к тому времени, когда они прибудут на место, он в достаточной степени восстановится, чтобы суметь сделать то, что должно быть сделано. – Готовы, милорд? – Том Бёрд появился рядом, держа наготове плащ, чтобы набросить ему на плечи. – Пора ехать. Грей со всплеском бросил хлеб в чашку и поднялся. – Проследите, чтобы их отправили в Лондон, пожалуйста, – велел он почтовóму, вручая письма вместе с монеткой. – Разве вы не будете доедать? – спросил Бёрд, сурово глядя на почти полную миску молока с хлебом. – Вам понадобятся силы, милорд, если вы хотите… – Ну, хорошо! – Грей схватил последний кусок хлеба, быстро макнул в чашку и, на ходу запихивая его себе в рот, направился к ожидающему дилижансу.
ЗАГОРАЖИВАЯ СВОИМИ мачтами движение другого корабля, «Нампара» – торговое судно Ост-Индской Компании – высоким силуэтом выделялась на фоне неба с пролетающими мимо облаками. Слишком огромный, чтобы подойти к причалу, корабль стоял на якоре вдалеке; рыбак, перевозивший Грея и Бёрда к судну, прокричал что-то людям, сидевшим в ялике, который направлялся к берегу, и получил в ответ невнятный в шуме воды рев. – Не знаю, сэр, – сообщил рыбак, качая головой. – «Нампара» собирается выйти с отливом, – а он уже начался. Мужчина вытащил из воды одно весло, показывая на быстро убывающую серую воду, хотя Грей и под присягой не сказал бы, в каком направлении шла волна. Всю ночь и еще полдня они тряслись по колдобинам в почтовом дилижансе до Саутгемптона. По-прежнему ощущая тошноту, Грей не хотел смотреть на море: казалось, всё в поле его зрения тревожно двигалось в противоположных направлениях – вода, облака, ветер, лодка, поднимающаяся под ним. Джон подумал, что его стошнит, если он откроет рот, поэтому предпочел угрюмо смотреть на владельца лодки и показательно сжимать свой кошелек, что достаточно хорошо заменяло ответ. – Вероятно, «Нампара» далеко уйдет, прежде чем мы доберемся до нее… Но мы постараемся, сэр, да, мы попытаемся! – человек удвоил свои усилия, как следует загребая, а Грей закрыл глаза, крепко цепляясь за покрытую чешуей доску, на которой сидел, и пытался не обращать внимания на вонь дохлой рыбы, которая пропитала его намокшие бриджи. – Эй, на палубе! На палубе! Крики рыбака пробудили Джона от чертовых мучений, и он увидел борт большого торгового судна, возвышавшийся перед ними, словно утес. Они все еще находились в нескольких десятках футов от корабля, и все же массивная громадина заслоняла солнце, отбрасывая на них холодные темные тени. Даже такой несведущий в морском деле человек, как он, понимал, что «Нампара» готова к отправлению. Множество мелких лодок, которые, скорее всего, снабжали судно провизией, гребли мимо них к берегу, разлетаясь, словно мелкие рыбешки, опасавшиеся находиться вблизи огромного морского чудовища в момент его пробуждения. Легкая веревочная лестница все еще свисала с борта. Когда рыбак развернул лодку, одним веслом умело удерживая ее подальше от монстра, Грей встал, бросил рыбаку его плату и ухватился за ступеньку. Опускающейся волной плоскодонку вытянуло из-под его ног, и Джон уцепился за веревку изо всех сил, вздымаясь и опускаясь вместе с кораблем. Будто осколки, под ногами Грея проплыла со стороны носовой части корабля небольшая флотилия какашек. Джон поднял голову и стал напряженно и медленно карабкаться по лесенке, а снизу почти вплотную прижимался Том Бёрд, подстраховывая, чтобы хозяин не упал. И когда, наконец, Грей достиг верха, тело его покрылось холодным липким потом, а во рту появился металлический привкус крови. – Мне нужен владелец судна, – сказал лорд Джон офицеру торгового флота, суматошно спешившему среди путаницы мачт и паутины качающихся канатов. – Немедленно, по приказу Его Величества. Человек покачал головой, не внимая тому, что говорил Грей, и беспокоясь лишь о том, чтоб они не мешались. Он уже отвернулся, подзывая рукой кого-то, кто подошел бы, чтобы увести их. – Капитан занят, сэр. Мы собираемся отплывать. Хендерсон! Подойди и… – Не капитана, – произнес Грей и, быстро закрыв глаза против дурманящего раскачивания паутины веревок над головой, полез в карман плаща, где нащупал сильно измятое предписание. – Владельца. Я хочу видеть мистера Тревельяна… Сию же минуту. Офицер повернул голову и внимательно посмотрел на него. Грею показалось, что тот качнулся, наподобие темной мачты рядом с ним. – С вами все в порядке, сэр? – слова прозвучали так, будто их произнесли со дна дождевой бочки. Грей облизнул губы, готовясь ответить, но его опередили. – Конечно, он не здоров, вы же видите, глупец, – сердито произнес стоявший рядом Бёрд. – Но это неважно. Вы отведёте майора, куда он говорит, и как можно быстрее! – Кто вы, юноша? Офицер напыжился, впиваясь взглядом в Бёрда, который ни капли не испугался: – Это тоже неважно. Он сказал, что у него письмо от короля, и он не обманывает, так что руки в ноги, приятель! Офицер выхватил бумагу из пальцев Грея, взглянул на королевскую печать и отбросил листок, как будто тот вспыхнул огнем. Том Бёрд наступил на письмо, прежде чем бумагу сдуло, и поднял его, в то время как офицер отступил назад, бормоча извинения – или, возможно, проклятия, Грей не мог разобрать из-за звона в ушах. – Может, вам лучше присесть, милорд? – спросил Бёрд с тревогой, пытаясь стряхнуть следы ботинка с пергамента. – Вон там стоит бочка, она никому сейчас не нужна. – Нет, благодарю вас, Том, мне уже лучше. Так и было: силы снова возвращалась к нему после трудного подъема, а от холодного бриза прояснилось в голове и высох пот. Корабль был намного устойчивей под ногами, чем легкая рыбачья плоскодонка. В ушах у Джона все еще звенело, но он сжал мышцы живота и посмотрел вслед офицеру. – Том, вы видели, куда направился тот человек? Давайте-ка пойдем за ним: будет лучше, если Тревельяна не успеют предупредить. Казалось, что на корабле царит полный хаос, хотя Грей предполагал, что некий порядок все же присутствовал. Моряки носились взад-вперед, спрыгивая с канатов с произвольной неожиданностью спелых плодов. Их крики звенели в воздухе в таком изобилии, что Грей и вообразить не мог, как один понимал другого. Тем не менее, польза от бедлама была: никто не пытался остановить их и даже, похоже, не замечал их присутствия. Вслед за Томом Грей прошел через пару дверей с застекленной верхней частью и спустился по лестнице в сумрачные глубины трюма. «Все равно, что в крысиную нору пробираться, – подумал Грей смутно… – А мы с Томом, получается, хорьки?» [здесь игра слов: ferrets – это в переводе с английского и хорек, охотящийся на крыс, и сыщик – прим. пер.] Короткий проход и еще одна лестница – неужели Том действительно выслеживал офицера по запаху в недрах корабля? – еще один поворот, и, точно… Офицер, стоявший около узкой двери, из которой свет потоком лился в глубокие и глухие трюмы, разговаривал с кем-то, кто стоял внутри. – Вот он, милорд, – прошептал Том, затаив дыхание. – Это он. – Том! Том, мальчик мой, это ты? За спиной прозвучал громкий недоверчивый голос, и, обернувшись, Грей увидел своего камердинера в объятиях высокого молодого человека, чье лицо доказывало их родство. – Джек! Я думал, ты умер! Или, что ты убийца, – Том выскользнул из объятий брата, лицо его омрачилось беспокойством. – Джек, ты ведь не душегуб? – Нет. Какого черта, ты этим хочешь сказать, ты наглый маленький пирожок с соплями? – Не смей так со мной разговаривать. Я – камердинер Его Светлости, а ты просто лакей, так что, вот! – Кто? Нет, ты… Да быть такого может! Грей и хотел бы услышать, чем закончится этот разговор, но долг звал в другом направлении. С грохочущим сердцем он повернулся спиной к Бёрдам и, не обращая внимания на возражения, протиснулся мимо корабельного офицера. Каюта оказалась просторной, свет заливал пространство через окна кормы, и Джон зажмурился от внезапной яркости. Здесь присутствовали и другие люди, – он смутно ощущал их – но все его внимание было приковано к Тревельяну. Тот сидел на морском сундуке в одной рубашке с засученным рукавом и одной рукой прижимал к предплечью окровавленную тряпицу. – Боже правый, – воскликнул Тревельян, глядя на него. – Сама Немезида... Живее всех живых. – Можно и так выразиться, – Грей сглотнул набежавшую слюну и глубоко вздохнул. – Джозеф Тревельян, вы арестованы за убийство Рейнхардта Майрхофера по приказу... – Грей сунул руку в карман, но письмо все еще находилось у Тома Бёрда. Неважно, оно все равно поблизости. Прежде чем Джон смог продолжить, под его ногами возникла дрожащая вибрация, и доски, казалось, сдвинулись под ним. Грей пошатнулся и ухватился за угол стола. Тревельян чуть печально улыбнулся. – Мы снимаемся с якоря, Джон. Вы слышите, как поднимают цепь. И это – мое судно. Вся фатальность его ошибки навалилась на Грея, и он снова глубоко вздохнул. Нужно было, не слушая возражений, настоять на встрече с капитаном, вручить письмо и любой ценой помешать судну уйти… Но спеша удостовериться в присутствии Тревельяна и думая только о том, чтобы найти этого человека, загнать его в угол и, наконец, призвать к ответу, он принял неверное решение. А теперь уже слишком поздно. Если не считать Тома Бёрда, Джон оказался один, и, хотя Гарри Кворри и констебль Магрудер знали, где он находится, это знание не спасет его… Потому что теперь они мчались под парусами, направляясь далеко от Англии и спасения. А Грей сомневался, что Джозеф Тревельян когда-нибудь захочет вернуться, чтобы предстать перед судом короля. И все же, Джон полагал, что его не выкинут за борт, пока земля в поле зрения. И, возможно, он все еще может добраться до капитана. Или Том Бёрд мог бы. Вероятно, это благословение, что письмо все еще у Бёрда, и Тревельян не мог немедленно уничтожить его. Но закует ли капитан в кандалы владельца судна и решится ли прервать плавание этого мощного корабля перед лицом лишь довольно сомнительного письма с приказом и полномочиями? Он оторвался от ироничного взгляда Тревельяна и без особого удивления увидел, что человек, стоявший в углу каюты, не кто иной, как Финбар Скэнлон, спокойно складывающий инструменты и флаконы в сумку. – А где же миссис Скэнлон? – спросил Грей, принимая храбрый вид. – Также на борту, полагаю? Слегка улыбнувшись, Скэнлон покачал головой. – Нет, милорд. Она в Ирландии, в безопасности. Я не стал бы подвергать ее риску. «Из-за ее положения, – подумал Грей. – Ни одна женщина не решится рожать ребенка на борту корабля – независимо от его размеров». – Значит, путешествие будет долгим? В своем помутненном состоянии он даже не догадался спросить у Стэплтона о месте назначения плавания. Если бы он не опоздал, это не имело бы значения. Но сейчас? Куда, во имя Господа они направляются? – Достаточно долгим. Ему ответил Тревельян, который, отняв кусочек ткани от руки, внимательно рассматривал ранку. Грей увидел, что нежная кожа с внутренней стороны его руки рассечена, и кровь все еще медленно сочится из нескольких небольших разрезов, образующих прямоугольник. Тревельян повернулся, чтобы взять чистую тряпицу, и Грей увидел за его спиной кровать. За кисейной занавесью, не двигаясь, лежала женщина. Джон подошел к постели, неустойчиво держась на ногах, поскольку корабль содрогнулся и начал двигаться, набирая ветер в паруса. –- Полагаю, это миссис Майрхофер? – тихо спросил Джон, хотя женщина, казалось, спала слишком глубоко, чтобы легко проснуться. – Мария, – тихо прошептал Тревельян рядом, обертывая руку бинтом и глядя на женщину. Из-за болезни она похудела и осунулась, и мало походила на свой портрет. И все же, Грей подумал, что в полном здравии она была прекрасна. Сейчас кости ее лица обозначились слишком сильно, хотя форма их оставалась грациозной, а темные и пышные волосы были убраны с высокого лба назад и блестели от пота. Ей тоже пускали кровь – на сгибе локтя виднелась чистая повязка. Руки женщины лежали поверх покрывала, и Джон увидел на ее пальце слишком большой для нее перстень Тревельяна с изумрудным кабошоном и гравировкой в виде корнуэльской клушицы. – Что с ней? – спросил он Скэнлона, который подошел и встал с другой стороны. – Малярия, – по-деловому ответил аптекарь. – Трехдневная лихорадка. С вами все в порядке, сэр?
Стоя так близко, Грей чувствовал характерный запах и видел, что кожа женщины пожелтела, а на висках блестели крупные капли пота. Странный мускусный душок желчи долетел до него сквозь аромат парфюма, которым она пользовалась – те же самые духи, которыми разило от ее мертвого мужа, лежавшего в окровавленном платье из зеленого бархата. – Она будет жить? – спросил лорд Джон. «Вот получится нелепость, – подумал он, – если Тревельян убил ее мужа, чтобы заполучить ее, только чтобы потерять потом от смертельной болезни». – Теперь, она в руках Божьих, – произнес Скэнлон, качая головой. – Как и он, – кивнув теперь на Тревельяна, и Грей резко взглянул на него. – Что вы имеете в виду? Опуская рукав поверх повязки, Тревельян вздохнул. – Пойдемте со мной, Джон, выпьем. У нас теперь достаточно времени; времени просто навалом. Я расскажу вам всё, что вы хотите знать. – Я бы предпочел, чтобы мне в открытую проломили голову, а не отравили снова… Если вам все равно, сэр, – произнес Грей, одарив Тревельяна недружелюбным взглядом. К его досаде, тот рассмеялся, хотя сразу же замолчал, взглянув на женщину в постели. – Я уже и забыл, – сказал Тревелян, улыбнувшись одним только уголком рта. – Прошу прощенья, Джон. И хотя объясняться поздновато, – добавил он, – я не собирался убивать вас – только задержать. – Возможно, и не собирались, – холодно заметил Грей, – но я подозреваю, что вы были готовы это сделать. – Да, – откровенно признал Тревельян. – Понимаете, мне требовалось время… Я не мог рисковать, надеясь, что, несмотря на нашу договоренность, вы не начнете предпринимать шаги. Вы не стали бы говорить обо мне открыто… Но если бы рассказали вашей матери, то уже к вечеру об этом знал бы весь Лондон. Я не мог медлить. – Ну, да, чего бы вам переживать о такой мелочи, как моя смерть, в конце концов? – спросил Грей, сердясь на свою глупость, которая заставила его поторопиться. – Подумаешь, еще одна? Тревельян, открыв шкафчик, засунул туда руку. Услышав эти слова, он замер, повернув озадаченное лицо к Грею. – Еще одна? Я никого не убивал, Джон. И рад, что не убил вас… Мне было бы жаль. Снова повернувшись к шкафу, он вытащил оттуда бутылку и пару оловянных стаканчиков. – Вы не возражаете против бренди? У меня есть и вино, но оно пока не отстоялось после разгрузки. Несмотря на гнев и опасение, Грей утвердительно кивнул, когда Джозеф принялся разливать янтарный напиток. Тревельян сел и сделал глоток из своего стаканчика, удерживая ароматную жидкость во рту и прикрыв глаза от удовольствия. Через мгновение он проглотил и поглядел на Грея, все еще стоявшего и смотревшего на него сверху вниз. Слегка пожав плечами, Тревельян наклонился и открыл ящик стола, откуда достал маленький и грязный бумажный свиток и толкнул его через стол Грею. – Садитесь же, Джон, – предложил он. – Вы немного бледны, простите, что упомянул об этом. Почему-то чувствуя себя глупо и негодуя, как на это чувство, так и на слабость в коленях, Грей медленно опустился на предложенный табурет и взял бумажный свиток. Шесть листков грубой и довольно потрепанной бумаги, вырванные из журнала или записной книжки, были убористо исписаны с обеих сторон. Долгое время листки находились в сложенном состоянии, затем в какой-то момент их развернули и зачем-то скатали в крепкий рулон; и лорду Джону пришлось прижимать их обеими руками, чтобы прочитать. Но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что это за бумаги. Подняв глаза, Грей увидел, что Тревельян наблюдает за ним и меланхолично улыбается. – Вы, ведь, именно это искали? – спросил корнуэлец. – Вы же знаете, что да, – Грей отпустил бумаги, и они свернулись обратно в цилиндр. – От кого вы получили их? – Разумеется, от мистера О'Коннелла. Небольшой рулончик мягко перекатывался, следуя движениям корабля, и раздробленный набежавшими облаками свет из кормовых окон внезапно стал очень ярким. Тревельян сидел, потягивая напиток и погрузившись в свои мысли, и, казалось, совсем забыл про Грея. – Вы обещали… рассказать мне все, что я захочу узнать, – сказал Грей, беря в руки свой стаканчик. Тревельян быстро закрыл глаза, затем кивнул и открыл их, взглянув на Грея. – Конечно, – сказал он просто. – Нет причин, почему бы и нет… теперь. – Вы говорите, что никого не убивали, – осторожно начал Грей. – Пока что, нет, – Тревельян поглядел на женщину в постели. – Остается поглядеть, не убил ли я свою жену. – Вашу жену? – вырвалось у Грея. Тревельян кивнул, и Грей увидел, как на его лице промелькнула свирепая пятивековая гордость корнуэльских пиратов, обычно скрытая под роскошным обликом торгового магната. – Мою. Во вторник вечером нас поженил… ирландский священник, которого привел мистер Скэнлон. Грей повернулся на табурете, вытаращив глаза на Скэнлона. Тот пожал плечами и улыбнулся, но ничего не сказал. – Полагаю, моя семья – добрые протестанты, коими они всегда являлись со времен короля Генриха – будет в ярости, – Тревельян чуть улыбнулся. – Это, может, и не совсем законно. Но приходится, когда черт гонит… Мария – католичка. Она хотела выйти замуж прежде, чем... – голос Тревельяна затих, когда он посмотрел на лежавшую в кровати женщину. Она была беспокойна теперь: руки и ноги подергивались под покрывалом, а голова неудобно повернулась на подушке. – Уже скоро, – спокойно сказал Скэнлон, проследив его взгляд. – Скоро, что? – спросил Грей, внезапно испугавшись услышать ответ. – Лихорадка вернется снова, – ответил аптекарь. Лицо его нахмурилось. – Это трехдневная лихорадка: она приходит, уходит, а затем, на третий день возвращается опять. И так снова и снова. Вчера леди была в состоянии путешествовать, но, как видите... – он покачал головой. – У меня есть иезуитская кора [хи́нное дерево, цинхона (лат. Cínchona) – род растений семейства Мареновые. Род назван (К. Линнеем в 1742 году) в честь графини Чинчон, жены вице-короля Перу, которая в 1638 году была излечена от лихорадки корой хинного дерева – прим. пер.], она может помочь. – Я сожалею, – формально сказал Грей Тревельяну, который склонил голову с мрачной покорностью. Грей прочистил горло. – Может, тогда вы будете столь любезны объяснить, как, если не от вашей руки, Рейнхардт Майрхофер встретил свою смерть? И каким образом эти бумаги попали к вам? Тревельян посидел минуту, медленно дыша, затем быстро поднял лицо к свету из окна и закрыл глаза, подобно человеку, который в полной мере наслаждается последними мгновениями жизни перед казнью. – Думаю, тогда я должен начать с самого начала, – произнес он, наконец, все еще не открывая глаз. – Это случилось в тот день, когда я впервые увидел Марию на одном из приемов леди Брэкнелл. Девятого мая прошлого года. Слабая улыбка скользнула по его лицу, как будто тот момент снова предстал у него перед глазами. Он открыл их и посмотрел на Грея совершенно откровенно. – Я никогда не ходил в подобные места, – сказал он. – Никогда. Но джентльмен, с которым у меня деловые отношения, приехал пообедать со мной в «Бифштекс», и мы обнаружили, что предмет разговора займет гораздо больше времени, чем легко вместит в себя продолжительность обеда. И поэтому, когда он пригласил меня пойти с ним на свою следующую встречу, я согласился. И там... я увидел ее. Тревельян открыл глаза и посмотрел на кровать, где лежала женщина, неподвижная и пожелтевшая. – Я не знал, что такое возможно, – заметил он почти с удивлением. – Если бы кто-нибудь рассказал мне подобное, я бы посмеялся над ним… И все же... Он увидел сидевшую в углу женщину, и был поражен ее красотой… Но гораздо больше – ее печальным видом. Не то чтобы достопочтенного Джозефа Тревельяна затрагивали эмоции, – свои или чужие – но, тем не менее, мучительное горе, которое читалось на лице женщины, привлекло и встревожило его. Он не подошел к ней сам, но долгое время не мог отвести от нее глаз. Его внимание заметили, и хозяйка любезно сообщила ему, что эта женщина – фрау Майрхофер, жена мелкого австрийского дворянина. – Пойдите и поговорите с ней, – настаивала хозяйка, взглянув на прекрасную печальную гостью с сочувственной добротой. – Это ее первый выход в свет после трагической потери – ее первенец, бедняжка… Уверена, немного внимания будет ей очень полезно! Тревельян пересек комнату, не имея представления, что сказать или сделать. Он не владел языком соболезнований и не имел навыков светской беседы, потому что его ремеслом были бизнес и политика. И все же, когда хозяйка, представив их, ушла, он обнаружил, что все еще держит руку, которую поцеловал, и глядит в мягкие карие глаза, в которых утонула его душа. И без дальнейших размышлений или колебаний выпалил: «Да поможет мне Бог, я люблю вас». – Она рассмеялась, – лицо Тревельяна вспыхнуло от воспоминаний. – Она рассмеялась и произнесла: «Ну, значит, Боже, помоги и мне!». И мгновенно преобразилась. И если я влюбился в Долорозу [Скорбящая, печальная – (ит.) – прим. пер.], то меня… совершенно очаровала... Алегретта [Веселая, оживленная – (ит.) – прим, пер.]. Я готов был сделать все что угодно, лишь бы горе не возвращалось в ее глаза, – Джозеф снова посмотрел на женщину в кровати и неосознанно сжал кулаки. – Я сделал бы все, чтобы заполучить ее. Она была католичкой и замужней женщиной. Прошло несколько месяцев, прежде чем она уступила ему – мужчине, привыкшему получать все, что он хочет. А ее муж… – Рейнхардт Майрхофер – выродок, – сказал Тревельян, при этом его узкое лицо ожесточилось. – Бабник, и даже хуже. Вот так и началась их с Марией любовная история. – Это случилось до того, как вы обручились с моей кузиной? – довольно резко спросил Грей. Тревельян моргнул, как будто немного удивившись. – Да. Если бы у меня была хоть какая-то надежда убедить Марию бросить Maйрхофера, то конечно, я бы никогда не заключил помолвку. Однако, несмотря ни на что, она оставалась непреклонной: Мария любила меня, но не могла решиться оставить своего мужа. А раз так... – он пожал плечами. А раз так, Тревельян не видел ничего плохого в женитьбе на Оливии. Тем самым он увеличивал состояние и закладывал основу своей будущей династии с девушкой из безупречной семьи… Сохраняя при этом страстный роман с Марией Майрхофер. – Не смотрите так осуждающе, Джон, – произнес Тревельян, вытянув губы и слегка искривив их. – Я стал бы для Оливии хорошим мужем. И она была бы счастлива и довольна. Бесспорно, это правда. Грей знал, по крайней мере, дюжину пар, где муж содержал любовницу, – с ведома или без ведома жены. И его мать говорила... – Но я так понимаю, Рейнхардт Майрхофер оказался не столь сговорчивым? – спросил Джон. Тревельян издал короткий смешок. – Мы вели себя более чем осторожно. Хотя его, скорее всего, это не волновало… Поскольку стало средством наживы. – Значит, – Грей осмелился предположить, – он обнаружил правду и взялся шантажировать вас? – Не всё так просто. Тревельян узнал от своей возлюбленной и кое-что об интересах и деятельности ее мужа… И, заинтересовавшись этой информацией, сам намеревался извлечь гораздо бóльшую выгоду. – Хороший интриган, этот Майрхофер, – сказал Тревельян, тихонько поворачивая стаканчик в руках, чтобы раскрыть букет бренди. – Он умел вращаться в обществе и выискивать крупицы информации, которые мало что значили сами по себе, но могли сложиться в нечто важное… И, либо продавал это потом, либо, если сведения имели военное значение, передавал их австрийцам. – И, разумеется, вам не пришло в голову поделиться этими знаниями с кем-нибудь в верхах? Это же измена, в конце концов. Тревельян глубоко втянул воздух, вдыхая пряность бренди. – О, я думал, что просто понаблюдаю за ним некоторое время, – произнес он тихо. – Ну, понимаете, хотел выяснить точно, что он затевает. – Выяснить, что могло бы иметь выгоду для вас, имеете в виду. Тревельян скривил губы и медленно покачал головой над бренди. – У вас очень подозрительный склад ума, Джон… Вам кто-нибудь говорил об этом? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Поэтому, когда Хэл поделился со мной своими подозрениями о вашем сержанте О'Коннелле, мне пришло в голову, а не смогу ли я одним выстрелом убить двух зайцев, понимаете? Хэл немедленно принял предложение, и Тревельян поставил Джеку Бёрду, своему пользующемуся наибольшим доверием слуге, задачу следить за сержантом. Если бы у О'Коннелла действительно оказались документы из Кале, то можно было бы подстроить так, чтобы Рейнхардт Майрхофер услышал о них. – Было бы желательно узнать, как Майрхофер поступит с такой находкой: я имею в виду, к кому он обратится. – Хм, – скептически произнес Грей, с подозрением разглядывая свой бренди, но никакого осадка не заметил. Он сделал осторожный глоток и обнаружил, что напиток приятно обжег нёбо, стирая противные запахи моря, болезни и нечистот. Джон сразу же почувствовал себя неизмеримо лучше. Тревельян снял парик. Его коротко подстриженные волосы были унылого и невнятного коричневого оттенка, но отсутствие парика совершенно изменило его внешность. Некоторые мужчины, (Кворри например), оставались теми, кем были, как их не наряди, но только не Tревельян. Когда, как и положено, он носил парик, то выглядел элегантным джентльменом. С непокрытой же головой, в одной рубахе, да с окровавленной повязкой на руке Джозеф походил на пирата, замышляющего напасть на жертву. Узкое лицо его светилось решимостью. – И вот, как и просил Хэл, я поручил Джеку Бёрду наблюдать за О'Коннеллом… Но этот кретин ничего не делал! Просто ходил на службу, а остальное время проводил в пьянстве и распутстве, перед тем, как отправиться в дом к той маленькой белошвейке, у которой жил. – Хм, – снова произнес Грей, совершенно безрезультатно пытаясь представить Ифигению Стокс, как нечто маленькое. – Я посоветовал Бёрду попытаться сходить в гости к этой бабе Стокс – посмотреть, сможет ли та хитростью и лаской подтолкнуть О'Коннелла к действию, но она оказалась удивительно равнодушна к нашему Джеку, – сказал Тревельян, поджав губы. – Возможно, она на самом деле любила Тима О'Коннелла, – заметил Грей, получив в ответ от Тревельяна взлетевшие вверх брови и недоверчивое «п-ф-ф-ф». Видимо, он считал любовь исключительной привилегией высших сословий.
– Ну, так вот, – взмахом руки Тревельян отклонил этот вопрос, – наконец, Джек Бёрд сообщил мне, что О'Коннелл кое-как сумел завязать знакомство с мужчиной, которого встретил в таверне. Сам по себе тот мало что собой представлял, но был известен тем, что имел смутные связи с людьми, симпатизирующими Франции. – Кому это было известно? – перебил его Грей. – Не думаю, что вам. Тревельян бросил на него быстрый взгляд, настороженный, но полный любопытства. – Нет, не мне. Вы случайно не знаете человека по имени Боулс? – Да, знаю. Откуда, черт возьми, вы его знаете? Тревельян слегка улыбнулся. – Правительство и торговля работают рука об руку, Джон, и что затрагивает одно, влияет и на другое. Вот уже на протяжении нескольких лет у нас с Боулсом существует взаимное соглашение, касающееся торговли небольшими дозами информации. Он продолжал бы свою историю и дальше, но Грея внезапно осенило. – Взаимное соглашение, говорите. Не имеет ли это соглашение отношения… к заведению, известному как «Лэвенд-Хаус»? Тревельян уставился на него, приподняв одну бровь. – Вы очень проницательны, Джон, – сказал он, удивившись. – Дики Касуэлл говорил, что вы гораздо умнее, чем кажетесь… Не то чтобы вы выглядите полным идиотом, – поспешил он добавить, заметив выражение обиды на лице Грея. – Просто Дики несколько восприимчив к мужской красоте, и поэтому склонен не замечать другие качества мужчины, если он этой самой красотой обладает. Но, в конце концов, я нанял его не для того, чтобы он разграничивал подобные качества, а всего лишь затем, чтобы он сообщал мне сведения, которые могут представлять интерес. – Боже милостивый. Грей почувствовал, что головокружение грозило снова одолеть его, и на мгновение закрыл глаза. «Сведения, которые могут представлять интерес». Сам факт, что человек посещал «Лэвенд-Хаус», не говоря о том, чем он мог там заниматься, – уже «сведения, представляющие интерес», будьте уверены. С подобной информацией Боулс или его агенты могли оказывать давление на мужчин, угрожая разоблачением и вынуждая их совершать любые предложенные действия. Сколько людей паук удерживал, запутав в своей паутине шантажиста? – Итак, Касуэлл работает на вас? – спросил Грей, открыв глаза и сглотнув металлический привкус в горле. – Значит, вы – владелец «Лэвенд-Хауса»? – И борделя на Мичем-стрит, – лицо Тревельяна стало еще более довольным. – Большое подспорье в бизнесе. Вы не представляете, Джон, о чем мужчины могут нечаянно проболтаться, когда пьяны или во власти похоти. – Неужели? – Грей отхлебнул немного бренди. – Тогда я удивляюсь тому, что Касуэлл раскрыл мне кое-что о ваших собственных похождениях. Именно он сообщил мне, что вы бываете там с женщиной. – Правда? – довольное выражение исчезло с лица Тревельяна. – Он не говорил мне этого. Нахмурившись, мужчина слегка откинулся назад, затем издал короткий смешок и покачал головой. – Как поговаривала моя старенькая нянюшка: «С собакой ляжешь – блохастым встанешь». Осмелюсь предположить, Дики очень обрадуется, если меня арестуют и посадят в тюрьму или казнят… Наверное, он решил, что эта возможность, наконец-то, представилась. Он надеется, что «Лэвенд-Хаус» достанется ему, если со мной что-то случится; полагаю, на одной только вере в это он и продержался так долго. – Он в этом убежден. А разве это не так? Тревельян пожал плечами, внезапно утратив интерес. – Теперь это неважно. Он поднялся, беспокойно прошелся и снова встал у кровати. Грей видел, что Тревельян не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к женщине: пальцами он поднял влажную прядь с ее щеки и заправил ей за ухо. Мария пошевелилась в забытьи, веки встрепенулись, и Джозеф, взяв ее за руку, встал на колени и что-то прошептал, поглаживая суставы ее пальчиков своим большим пальцем. Грей заметил, что Скэнлон также наблюдал за ними. Аптекарь принялся заваривать какое-то зелье на спиртовке, и над сосудом начал подниматься горький пар, затуманивая окна. Оглянувшись на кровать, Джон увидел, что Англия теперь осталась далеко позади: лишь узкая горбушка суши все еще виднелась из окна, возвышаясь над бурлящим морем. – А вы, мистер Скэнлон, – спросил Грей, поднявшись со стаканчиком в руке, и осторожно приблизился к аптекарю. – Как вы оказались замешанным в это дело? Ирландец искоса посмотрел на него. – А, ну, разве любовь – не великая сука? – Пожалуй, что так. Я так понимаю, вы имеете в виду нынешнюю миссис Скэнлон? – Да, Фрэнси, – глаза ирландца засветилась теплом, когда он произнес имя жены. – Мы полюбили друг друга – она и я – после того, как этот скотина, ее муж, ушел. Не имело значения, что мы не могли пожениться, хотя ей этого хотелось. Но потом этот ублюдок вернулся! Тут большие чистые руки аптекаря сжались в кулаки. – Этот гаденыш ждал, пока я не уйду. И вот, я возвращаюсь от больного лихорадкой и нахожу мою Фрэнси, лежащей на полу в луже крови, а ее прекрасное личико изувечено… – он резко замолчал, дрожа от гнева и нахлынувших воспоминаний. – В комнате находился человек, он склонился над нею, и я подумал, что он-то и сделал это, и направился к нему. Я убил бы его, если бы Фрэнси не пришла в себя и не прохрипела, что избил ее не он, а Тим О'Коннелл. Тем человеком оказался Джек Бёрд, проследивший за О'Коннеллом до аптеки, а затем, услышав звуки побоев и женские крики, он бросился наверх, где застал Тима О'Коннелла и оттолкнул его. – Благослови его Бог, он появился вовремя и спас ей жизнь, – произнес Скэнлон, перекрестившись. – Я сказал ему, – правда сказал! – что взамен он волен забрать все, что угодно, просить меня сделать, все, что пожелает, но он не взял никакого вознаграждения. Грей резко повернулся к Тревельяну, который отошел от своей жены и теперь присоединился к ним. – Очень полезный малый, Джек Бёрд, – сказал Грей. – Похоже, это у них семейное. Tревельян кивнул. – Видимо, да. Это Тома Бёрда я слышал в коридоре? Грей в свою очередь кивнул, но ему не терпелось вернуться к основной истории. – Да. Зачем вообще О'Коннелл вернулся к своей жене, не знаете? Тревельян и аптекарь обменялись взглядами, но ответил первый. – Наверняка сказать трудно… Но, учитывая, что выяснилось позже, могу предположить, что пришел он туда не затем, чтобы повидать свою жену, а, скорее, хотел найти место и спрятать бумаги, которые у него находились. Я уже говорил, что он вступил в контакт с одним из мелких шпионов. Джек Бёрд доложил об этом Гарри Кворри, а, значит, и Боулсу, но, будучи верным слугой, также сообщил и своему хозяину. Это его давняя привычка – в дополнение к обязанностям лакея ему было поручено собирать по тавернам сплетни, которые могли представлять интерес или ценность, а уж Тревельян сам решал, как ими воспользоваться. – Значит, вы занимаетесь не только корнуэльским оловом и индийскими специями, – произнес Грей, сурово глядя на Тревельяна. – А когда мой брат просил у вас помощи, он знал, что вы торгуете также и информацией? – Возможно, и знал, – ответил Тревельян вежливо. – Время от времени мне удавалось обратить внимание Хэла на мелкие интересные дела – и то же самое он делал для меня. Для Грея не было сюрпризом, что состоятельные люди рассматривали государственные дела преимущественно с точки зрения своей личной выгоды, но сам он редко сталкивался с таким откровенным и наглым проявлением этого. И, разумеется, Хэл не стал бы заниматься шантажом… Джон прогнал эту мысль прочь, упрямо возвращаясь к обсуждаемому вопросу. – Итак, О'Коннелл предпринял попытку начать переговоры с этим мелким интриганом, и вы узнали о ней. Что потом? О'Коннелл не уточнил, какой именно информацией обладает, а сказал только, что у него кое-что имеется, что может представлять ценность для заинтересованных сторон. – Это похоже на то, что подозревали в армейских верхах, – сказал Грей. – О'Коннелл не был профессиональным шпионом; он просто понял важность заявок и не упустил шанс. Возможно, он знал кого-то во Франции, кому рассчитывал продать их – но полк отправили домой прежде, чем у него появилась возможность связаться с покупателем. – Точно, – нетерпеливо кивнул Тревельян, раздраженный тем, что его перебили. – Разумеется, я знал, что это за данные. Но мне показалось, что вместо того, чтобы просто вернуть сведения, будет полезней узнать, кем являются те заинтересованные стороны. – И, конечно, вам не пришло в голову поделиться этими мыслями с Гарри Кворри или с кем-то еще из полка? – любезно поинтересовался Грей. Ноздри Тревельяна расширились. – С Кворри? С этим болваном? Нет. Возможно, я мог бы сказать Хэлу – но он же уехал. Мне показалось, что лучше держать дело в своих руках. «Ну, да, – подумал Грей цинично. – Неважно, что благополучие половины британской армии зависело от этого дела; естественно, продавец лучше знает!» Следующие слова Тревельяна ясно показали, что дела зашли глубже, чем деньги или военные планы. – Я узнал от Марии, что ее муж имел дело с тайнами, – сказал он, обернувшись через плечо на кровать. – Я задумал использовать О'Коннелла и его данные в качестве приманки, чтобы вовлечь Майрхофера в компрометирующую деятельность. И когда его разоблачат, как шпиона... – Его либо выслали бы из страны, либо казнили бы, оставив вам, таким образом, гораздо больше свободы в отношении его жены. Ну, да. Тревельян резко взглянул на Грея, но решил не придираться к его тону. – Точно, – подхватил он иронию Грея. – Однако, организовать все так, чтобы свести О'Коннелла и Майрхофера друг с другом, оказалось делом весьма непростым. Этот мерзавец О'Коннелл был осторожным и долгое время выжидал, чтобы найти покупателя, подозрительно относясь к любым предложениям. Тревельян заволновался, встал и вернулся к кровати. – Мне пришлось самому встретиться с О'Коннеллом, выдав себя за мнимого посредника, чтобы втянуть сержанта в сделку и уверить его, что имеются деньги… Разумеется, я пришел не в своей одежде и назвался вымышленным именем. Между тем, я добился успеха и у другой стороны, заинтересовав этим делом Майрхофера. Но он решил кинуть меня – двуличный ублюдок, каким всегда и был! – и велел одному из своих слуг найти О'Коннелла. Услышав имя Майрхофера из другого источника и поняв, что человек, с которым он разговаривал, действовал под вымышленным именем, О'Коннелл совершенно логично предположил, что Тревельян и есть Майрхофер, и ведет переговоры инкогнито в надежде снизить цену. Поэтому он пошел за Тревельяном с места их последней встречи, ловко и терпеливо выследив его до самого «Лэвенд-Хауса». Наведя справки в округе и догадавшись о сущности этого заведения, О'Коннелл посчитал, что обладает заметным преимуществом перед человеком, которого принял за Майрхофера. Он мог обличить его прямо на месте предполагаемых преступлений, а затем потребовать все, что ему хотелось, ничего не давая взамен. Конечно, эти планы разрушились, когда он не нашел никого в «Лэвенд-Хаусе», кто слышал бы имя Майрхофер. Сбитый с толку, О'Коннелл упрямо слонялся поблизости и, увидев, наконец, выходящего Тревельяна, пошел за ним назад в бордель на Мичем-стрит. – Мне не следовало открыто идти в «Лэвенд-Хаус», – признался Тревельян, пожав плечами. – Но дело с О'Коннеллом заняло больше времени, чем я предполагал… И я торопился, – корнуэлец не мог отвести взгляда от женщины. Даже оттуда, где сидел Грей, было видно, как ее бледные щеки начинали пылать от жара. – Обычно вы сначала шли в бордель, где переодевались женщиной, а уже оттуда в «Лэвенд-Хаус» и потом обратно? – спросил Грей. – Да. Это была наша обычная договоренность. Джентльмен, входящий в публичный дом, ни у кого не вызывает вопросов – как и шлюха, выходящая из него, чтобы отправиться на встречу с клиентом, – ответил Тревельян. – Но Мария, естественно, не могла встречаться со мной там. В то же время, никто и ни в чем не заподозрит женщину, которая пришла в «Лэвенд-Хаус»… Никто из тех, кто знает, что это за место. – Гениальное решение, – произнес Грей с плохо скрытым сарказмом. – Один только вопрос… Почему вы всегда надевали зеленое бархатное платье? Или одинаковые платья, я правильно понимаю? Вы же с миссис Майрхофер вместе использовали эту маскировку? Тревельян секунду смотрел непонимающе, но потом улыбнулся. – Да, – ответил он. – Что касается цвета… – он пожал плечами. – Мне нравится зеленый. Это мой любимый цвет. В борделе О'Коннелл упорно задавал вопросы о джентльмене в зеленом платье, возможно, под именем Майрхофер… Но добился только того, что Магда и ее девочки решили, что сержант совершенно безумен. В результате, естественно, О'Коннелл пребывал в некотором смятении ума. – Он не был опытным шпионом, как вы заметили, – вздохнув, сказал Тревельян и покачал головой. – Уже подозревая, он убедился, что затевается какое-то коварство… – Как и было, – вставил Грей, и в ответ получил полный раздражения взгляд от Tревельяна, но тем не менее, он продолжил. – И поэтому, думаю, О'Коннелл решил, что ему необходимо более безопасное место, чтобы спрятать бумаги, которыми он владел… Вот почему он вернулся в свою квартиру в переулке Брюстера. Там он обнаружил свою брошенную жену на большом сроке беременности от другого мужчины, и с нелогичной ревностью избил ее до бесчувствия. Грей помассировал свой лоб, ненадолго закрыв глаза, чтобы ослабить головокружение. – Хорошо, – сказал Джон, – пока что дело мне вполне понятно. Но… – добавил он, открывая глаза, – у нас все еще имеются два мертвеца, с которыми нужно разобраться. Очевидно, Магда сказала вам, что О'Коннелл расколол вас. И все же вы говорите, что не убивали его? Так же, как и Майрхофера? Внезапный шорох в кровати прервал его, и, вздрогнув, Джон повернулся. – Это я убила своего мужа, любезный господин. Голос из кровати звучал тихо и хрипло, с легким намеком на иностранный акцент, но все трое мужчин вздрогнули, испугавшись, будто прозвучала труба. Мария Майрхофер лежала на боку, волосы ее разметались по подушке. А глаза были огромные, остекленевшие от начинающейся лихорадки, хотя женщина все сознавала. Тревельян тут же подошел к ней и встал на колени, потрогав ее щеку и лоб. – Скэнлон, – позвал он, одновременно командным и просящим тоном. Аптекарь сразу подошел, нежно пощупал пульс под челюстью, проверил зрачки… Но, закрыв глаза, женщина отвернулась от него. – Пока что я достаточно хорошо себя чувствую, – произнесла она. – Этот человек… – она махнула рукой в сторону Грея. – Кто он? Грей встал и поклонился ей, неуклюже держась на ногах, поскольку палуба под ним поднялась. – Майор Джон Грей, мадам. Я назначен Короной расследовать происшествие… – он колебался, не понимая, как объяснить, (и вообще, объяснять ли), – происшествие, которое касается ваших собственных интересов. Я правильно понял, вы говорите, что убили герра Майрхофера? – Да, убила.
Скэнлон отошел, чтобы проверить свое адское варево, и Мария повернула голову, снова встретившись с пристальным взглядом Грея. Женщина была слишком слабой, чтобы поднять голову с подушки, и все же, несмотря на состояние, в ее глазах читалась гордость – почти высокомерие… И Джона вдруг осенило, что именно так привлекло в ней корнуэльца. – Мария... Тревельян предупреждающе положил свою ладонь на ее руку, но она не обратила на это внимания и по-прежнему властно смотрела на Грея. – Какая теперь разница? – спросила она, тихим, но чистым как кристалл, голосом. – Сейчас мы в море. Я чувствую волны, они несут нас: мы сбежали. Это твои владения, ведь так, Джозеф? Море – твое королевство, и мы в безопасности, – слабая улыбка заиграла на ее губах, когда она посмотрела на Грея, заставив его почувствовать себя очень странно. – Я оставил сообщение, – счел нужным упомянуть Грей. – Мое местонахождение известно. Улыбка стала шире. – Значит, кто-то знает, что вы на пути в Индию, – насмешливо произнесла она. – Как думаете, они последуют за вами? Индия. Не дождавшись от леди разрешения сидеть в ее присутствии, Грей все-таки сел. Слабость в коленях обусловливалась, как раскачиванием судна, так и последствиями отравления ртутью… Но больше – известием о конечном пункте их путешествия. Все еще борясь с головокружением, Грей испытал облегчение от мысли, что успел набросать записку Каворри. «По крайней мере, меня не расстреляют за дезертирство, когда – или если – мне, наконец-то, удастся вернуться». Он слегка тряхнул головой, чтобы прояснить разум, и, стиснув зубы, сел прямо. Ждать помощи неоткуда, и предпринять сейчас ничего не получится, остается только выполнять долг в меру своих возможностей. Все остальное придется оставить на волю Провидения. – Как бы то ни было, мадам, – произнес он твердо, – мой долг, узнать правду о смерти Тимоти О'Коннелла. И обо всем, что может быть связано с ней. Если ваше состояние позволяет вам, то я хотел бы услышать и ваш рассказ. – О'Коннелл? – пробормотала она и, прикрыв глаза, беспокойно повернула голову на подушке. – Мне незнакомо ни это имя, ни этот человек. Джозеф? – Нет, дорогая, это не имеет никакого отношения к тебе, к нам. Тревельян говорил ласково, гладя рукой по волосам женщины, но глаза его тревожно разглядывали ее лицо. Переведя свой взгляд с него на Марию, Грей тоже заметил, что лицо женщины заметно побледнело, как будто какая-то сила высосала кровь из ее кожи. В одно мгновение под ее глазами залегли серые тени; соблазнительный изгиб рта побледнел и сжался, а губы почти исчезли. Потускневшие и ввалившиеся глаза, казалось, еще больше провалились. Тревельян заговорил с ней, и Грей ощутил беспокойство в его тоне, хотя слов не разбирал, так как все его внимание сконцентрировалось на женщине. Скэнлон подошел взглянуть на нее и что-то сказал. Хинин… что-то о хинине. Внезапно Мария вздрогнула, глаза ее сомкнулись, и лицо побледнело. Казалось, сама плоть натянулась на ее костях, когда она, свернувшись калачиком, плотнее закуталась в одеяло и затряслась. Грей видел малярийный озноб и прежде, но, несмотря на это, все равно был потрясен внезапностью и силой приступа. – Мадам, – начал он, беспомощно протянув к ней руку. Грей понятия не имел, что делать, но чувствовал, что должен как-то помочь, предложить какое-то утешенье… Женщина была так хрупка, так беззащитна в лапах болезни. – Она не может разговаривать с вами, – резко сказал Тревельян и схватил его за руку. – Скэнлон! Аптекарь возился у жаровни. Он уже взял щипцы, вытащил большой камень, гревшийся на углях, и бросил его в свернутое льняное полотенце. Осторожно держа его в руках, Скэнлон поспешил к постели, и, порывшись в простынях, пристроил сверток в ногах женщины. – Отойдите, – приказал Тревельян, потянув Грея за руку. – Мистер Скэнлон должен позаботиться о ней. Она не может говорить. Конечно же, это была правда… И все же, Мария приподняла голову и с трудом открыла глаза, крепко стиснув зубы от мучившего ее озноба. – Д-Д-Д-Джоз-зеф! – Что, любимая? Что мне сделать? Тревельян мгновенно оставил Грея, припав на колени возле нее. Мария схватила его руку и крепко сжала, борясь с сотрясающим ее до костей, ознобом. – С-с-скажи ему. Если мы оба умрем... Меня оправдают! «Оба?» – удивился Грей. У него не было времени размышлять о сказанном: Скэнлон поспешил с дымящейся чашкой к женщине и помог ей приподняться с подушки. Он поднес сосуд к ее губам, бормоча слова ободрения, чтобы заставить глотнуть, даже, несмотря на то, что горячая жидкость выплескивалась и проливалась из ее стучащих зубов. Мария вытянула изящные ладони и обхватила чашку, крепко цепляясь за эфемерную теплоту. И последнее, что Джон увидел перед тем, как Тревельян заставил его покинуть каюту, – это изумрудное кольцо, свободно болтающееся на исхудавшем пальце.
СКВОЗЬ ПОЛУМРАК он последовал за Tревельяном наверх, на открытую палубу. Паруса подняли, бедлам утих, и половина команды исчезла в трюме. В самом начале Грей едва заметил окружение; теперь он увидел белоснежные облака парусов, вздымающиеся над головой, полированную древесину и блестящую металлическую отделку судна. «Нампара» шла под полными парусами, летела, словно живое существо, и Джон чувствовал корабль… чувствовал её. «Она», – англичане называют корабли «она» – гудела под ногами Грея, и на мгновение он ощутил неожиданно радостное волнение. Волны изменили свой цвет от серого в гавани до лазурно-синего на морских глубинах, а свежий ветер раздувал волосы Грея, унося запахи болезни и ограниченного пространства. Последние остатки его собственного недомогания, казалось, также унесло ветром… Возможно только потому, что его слабость казалась несущественной, в сравнении с отчаянным положением женщины внизу. Люди на палубе все еще суетились, слышались команды с нижнего уровня и ответы из таинственного царства парусов наверху, но теперь все стало более организованным, и суматоха меньше бросалась в глаза. Tревельян направился к корме, найдя местечко у поручней, где они не будут мешать работе матросов, и там, на освежающем ветру, мужчины некоторое время стояли, облокотившись и наблюдая, как в далекой дымке исчезает последний кусочек Англии. – Как думаете, она умирает? – наконец спросил Грей. Эта мысль занимала все его сознание, как, должно быть, и Тревельяна. – Нет, – взорвался корнуэлец. – Она не умрет, – и наклонился над поручнями, угрюмо глядя на быстро бегущую воду. Грей ничего не сказал, а просто закрыл глаза и позволил солнечным бликам, которые отбрасывали волны, танцевать под сомкнутыми веками красно-черными узорами. Он не должен давить; всему свое время. – Ей хуже, – сказал Тревельян, наконец, не выдержав молчания. – Так не должно быть. Я часто видел малярию: первый приступ обычно самый сильный. Если есть хинная кора для лечения, то последующие припадки происходят реже и не такие тяжелые. Скэнлон тоже так говорит, – добавил он, подумав. – Она давно заболела? – поинтересовался Грей. Эта болезнь не часто поражает городских жителей, но, возможно, леди заразилась, путешествуя с Maйрхофером. – Две недели. Грей открыл глаза и увидел, что Tревельян, подняв подбородок, стоит прямо, его короткие волосы взметнулись гребнем от ветра. В глазах стояли слезы, но, возможно, это от порывов ветра. – Я не должен был позволять ему сделать это, – пробормотал Тревельян и в тщетной ярости и с оттенком отчаяния крепко сжал руками поручни. – Господи, как я мог позволить ему сделать это? – Кому? – спросил Грей. – Скэнлону, конечно. Tревельян на секунду отвернулся, вытер запястьем глаза, затем, откинувшись назад, прислонился к поручням спиной к морю. Скрестив руки на груди, он угрюмо смотрел вперед, поглощенный ужасными видениями, проносившимися перед его мысленным взором. – Давайте прогуляемся, – предложил Грей через минуту. – Идемте, свежий воздух пойдет вам на пользу. Тревельян не решался, но затем пожал плечами и согласился. Некоторое время они шли молча, кружа по палубе и уворачиваясь от матросов, выполняющих свою работу. Помня о своих сапогах на кожаных каблуках и вздымающейся палубе, Грей сначала шагал осторожно, но доски были сухие, и движение корабля расшевелило его чувства: несмотря на свое собственное затруднительное положение, Джон ощущал, что его настроение улучшилось, когда кровь прилила к щекам и снова потекла по затекшим конечностям. И впервые за несколько дней он снова начал чувствовать себя по-настоящему хорошо. Да, он оказался пленником на корабле, направлявшемся в Индию, и поэтому вряд ли скоро увидит свой дом. Но лорд Джон был солдатом, привыкшим к долгим путешествиям и разлукам… А мысль об Индии, со всеми ее знаменитыми тайнами и историческими кровопролитиями, была, бесспорно, захватывающей. И он точно знал: Кворри сообщит его семье, что, он, скорее всего, все еще жив. Вот интересно, как поступит его семья с подготовкой к свадьбе? Неожиданное бегство Тревельяна спровоцирует грандиозный скандал, который станет еще больше, если выплывет наружу (что, несомненно, произойдет!) участие в этом фрау Майрхофер и шокирующее убийство ее мужа. Лорд Джон не был склонен верить заявлению леди, что это она убила Майрхофера, – только не после осмотра тела. Даже для физически крепкой женщины сделать такое... а Мария Майрофер была хрупкого телосложения, – не больше, чем его кузина Оливия. Бедная Оливия. В течение многих недель все крупные лондонские газеты будут склонять ее имя в качестве «брошенной невесты» – Но, по крайней мере, ее личная репутация останется незапятнанной. Слава Богу, дело достигло своей кульминации перед свадьбой, а не после нее. Это уже хорошо. Пустился бы Тревельян в бега, если бы Грей не обличил его? Или он остался бы… и женился на Оливии, продолжая управлять своими компаниями, балуясь политикой и вращаясь в обществе, как приближенный к герцогам и министрам, поддерживая видимость надежного торговца – и тайно продолжая свой страстный роман с вдовой Майрхофер? Грей краем глаза посмотрел на своего спутника. Лицо корнуэльца все еще было мрачным, но короткий всплеск отчаяния исчез, только челюсти решительно сжались. О чем вообще думал этот человек? Сбежать вот так, оставив после себя скандал, который будет иметь катастрофические последствия для его коммерческих дел. Побег Тревельяна затронет всех – его предприятия, их инвесторов, клиентов, шахтеров и рабочих, капитанов и моряков, клерков и кладовщиков, работающих в компаниях… и даже брата Тревельяна в Парламенте. Однако мужчина плотно сжимал челюсти и шагал, не как человек, который отправился в случайное путешествие, а как некто, видящий далекую цель. Грей узнал, и решительность, и силу желания, которые это породили, но также начал понимать, что внешний вид солидного делового человека являлся именно фасадом: под этой маской работал разум, подобный ртути, способный мгновенно суммировать обстоятельства и менять тактику – и более чем безжалостный в своих решениях. С волненьем в сердце Джон понял, что Tревельян немного напомнил ему Джейми Фрейзера. Но нет: хотя Фрейзер был безжалостным и быстрым, и мог быть столь же страстным в своих чувствах – но прежде всего, он – человек чести. На этом фоне Грей видел теперь глубокий эгоизм, лежащий в основе характера Тревельяна. Джейми Фрейзер не оставил бы тех, кто зависел от него, – даже ради женщины, которую (Грей вынужден был признать) он явно любил больше самой жизни. А чтобы Джейми Фрейзер увел чужую жену – да это просто немыслимо! Романтики и писатели решили, что целый мир стóит любви. Но сам Грей считал, что любовь, которая приносит в жертву честь, – менее подлинная, чем простая похоть. Она унижает тех, кто воспевает ей славу. – Милорд! Грей поднял глаза и прямо над головой увидел обоих Бёрдов, висящих на канатах будто яблоки. Он помахал им рукой, довольный, что, по крайней мере, Том Бёрд нашел своего брата. Интересно, хоть кто-нибудь догадается послать весточку в дом Бёрда? Или их семья останется в неведении относительно судьбы двух своих сыновей? Эта мысль расстроила его, а худшая появилась следом. Несмотря на то, что он заполучил обратно заявки на вооружение, Грей никому не мог рассказать, что сделал это и что информация в безопасности. К тому времени, когда он доберется до первого порта и сможет послать весточку, Военное Министерство давно уже предпримет шаги. И они должны будут действовать, исходя из предположения, что разведданные действительно попали в руки врага – предположение ужасное, если представить требуемые стратегические корректировки и расходы. Ведь заплатить придется, как деньгами, так и жизнями. Лорд Джон прижал локоть к боку, ощутив похрустывание бумаг, которые спрятал, и борясь с внезапным импульсом броситься за борт и плыть в сторону Англии, пока изнеможение не утянет его на дно. Он добился успеха… И все же, результат такой же, как если бы он потерпел полную неудачу. Большой ущерб будет нанесен Гарри Кворри и полку… И Хэлу. Не говоря уж о том, что его собственная карьера разрушена. Иметь в своих рядах шпиона уже достаточно плохо. Но не поймать его вовремя – намного хуже. И, похоже, единственное удовлетворение, которое ему в итоге достанется – это узнать, наконец, правду. До сих пор он услышал лишь малую толику… Но путь до Индии длинный, а Тревельян и Скэнлон оказались пойманными здесь в ловушку вместе с ним, и Джон был уверен, что в конце концов все выяснит. – Как вы узнали, что я заражен сифилисом? – вдруг спросил Тревельян. – Видел ваш член над горшком в «Бифштексе», – ответил он прямо. Сейчас казалось абсурдным, что он мог испытывать неловкость или стыд, говоря об этом. И все-таки…Повлияло ли бы это как-то на ситуацию, если бы он сказал сразу? Тревельян издал гортанный звук удивления. – В самом деле? Я даже не припомню, что видел вас там. Наверное, я на что-то отвлекся. В данный момент Тревельян точно отвлекся: он замедлил шаг, и матрос, несущий небольшой бочонок, вынужден был свернуть, чтобы избежать столкновения. Грей схватил Tревельяна за рукав и привел его в подветренный угол передней мачты, где стояла огромная бочка с водой с прикрепленной к ней тонкой цепью оловянной кружкой. Грей сделал глоток воды из кружки и даже в своем подавленном состоянии испытал некоторое удовольствие от ощущения прохлады во рту. Это первое, что он распробовал на вкус за последние несколько дней. – Это, скорее всего, было... – Тревельян сощурился, высчитывая. – В начале июня… числа шестого? – Приблизительно. Это имеет значение? Tревельян пожал плечами и взял черпак. – Вряд ли. Просто именно тогда я сам впервые заметил ранку. – Думаю, наверное, испытали шок, – произнес Грей. – Не то слово, – сухо ответил Тревельян. Он выпил, затем бросил оловянную кружку обратно в бочку. – Возможно, было бы лучше ничего не говорить, – продолжил корнуэлец, словно разговаривая сам с собой. – Но... нет. Я бы так не сделал, – он махнул рукой, отметая все мысли, что у него были. – Я едва мог в это поверить. Ходил как в тумане весь оставшийся день и провел ночь, размышляя, что делать… Но я знал, что это от Майрхофера, – по-другому и быть не могло.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!