Я спала с королем, и все, что я получила, была эта паршивая апельсинка...

Больше всего я помню кровь. Кровь, которой не должно было быть там. Кровь, которой было слишком много. Кровь, которая никак не останавливалась. Помню, как, окруженная незнакомцами, я лежала на стерильном столе в стерильной холодной комнате. Я смотрела вверх на лампы операционной и пыталась не чувствовать, в то время, как слышала их усилия очистить мою матку. Я помню боль, которая не окончилась радостью, и всегда помню ребенка, который живет в уголках моей души.

На прошлой неделе, заглядывая вперед, в седьмую серию, я обсуждала потерю ребенка. Я говорила о статистике, горе и вине. Мои читатели рассказывали мне свои истории потерь и длительной печали. Моя история завершилась решением не иметь больше детей. Но мне рассказали о храбрых новых попытках, и, наконец, как результат – они испытали радость материнства. Другие делились тем, что они пытались снова и снова… и снова. Мне не понять, как они справлялись с этим циклом надежд и отчаяния. Все говорили о том, что они никогда не забывают детей, которых так и не узнали. Меня тронули их истории. И поэтому я надеялась, что «Чужестранка» сможет показать нам историю, которая отразит правду разбитой надежды. И они показали. Они показали нам сломленную Мадонну.
Это повествование в лучшем виде. Они рассказали историю о том, как иногда жизнь ломает нас, и сделали это с такой поразительной проницательностью. И снова, «Чужестранка» отдала должное этой теме, позволив зрителям в полной мере увидеть влияние такого события, как потеря ребенка. Они не приукрашивают, не преувеличивают и не романтизируют эмоциональную травму Клэр, вместо этого, они решают показать нам глубину страдания женщины, что позже позволит зрителям испытать сильное сопереживание и сочувствие. Этот эпизод показал нам силу сострадания и прощения.





Я не знаю, было ли это решением сценаристов и продюсеров – показать нам ступени и стадии горя, но это то, что я увидела, и я реагировала на историю, которую они рассказали, связывая ее с моей собственной жизнью и опытом горя и печали.





Моя дочь – фотограф, и у нее есть особенный дар схватывать образы человеческой красоты и личности. Она добровольно вызвалась снимать военнослужащих в тот момент, когда они, наконец, возвращаются домой, к своим семьям, и вечеринки по поводу дней рождения девяностопятилетних бабушек и дедушек, которым, возможно, недолго осталось жить. Она снимает выпускные портреты девушек, которые, искалеченные после автомобильных аварий, прикованы к инвалидному креслу и хотят выглядеть красивыми, и фотографии младенцев, которые «родились мертвыми». Она сделала это, потому что чувствовала, что это важно, как способ помочь горюющим родителям попрощаться. Но в какой-то момент она поняла, что, несмотря на желание помочь, она больше не может, что это просто слишком, слишком большое горе, слишком много печали. Ради себя она должна была остановиться.

Я нечасто пишу о фактических съемках сцен, но то, как камера приближается или охватывает панорамный обзор, то, как она дает нам угол зрения, так много добавляет к повествованию истории. Сначала мы крупным планом видим бледное, без всяких эмоций, лицо Клэр, ее глаза опухли от слез, и это напоминает нам Джейми на кушетке в Уэнтворте. Камера отворачивается, и мы словно парим под потолком, глядя вниз на кровь и рождение, которое оказывается скотобойней. Позже Клэр просыпается, и мы видим, как она пытается понять, где она находится и что случилось. Нам показывают это так реалистично и позволяют Клэр быть женщиной, чье тело было изменено беременностью, вместо того, чтобы представить нам более сексуальную, но менее реалистичную красотку. Я знаю, что она чувствует, когда касается своего так недавно опустевшего живота.

Ее паника – верный признак того, что она знает, что что-то не так, и в то же время – отрицание: «Нет, это невозможно!». Ее замешательство и перемена эмоций показаны быстрой съемкой и в то же время, они движутся последовательно. Она требует и умоляет принести ей ребенка, который, она знает, должен быть здесь. Ретроспективные сцены, когда она держит ребенка и напевает свою любовь ее мертвому ребенку, были такими горькими. Обеспокоенная матушка Хильдегард зовет Луизу, чтобы она попыталась достучаться до подруги, которая не хочет отдавать своего мертвого ребенка. Когда Луиза приближается к Клэр, мы видим, что она касается своего собственного будущего ребенка, и мы чувствуем ее сострадание другой матери.

«Она – ангел».

Никакая другая метафора не была бы более точной, и Клэр знает, что пришло время отпустить, но как? Когда она поцеловала свое дитя на прощанье, я тяжело и прерывисто вздохнула и произнесла тихую молитву за всех тех, кто должен поцеловать своих детей, прощаясь с ними.





Когда я была в восьмом классе, мой дядя Чак наконец-то вернулся домой из Вьетнама, и моя бабушка убрала, наконец, из окна гостиной звезду-плакетку, которая отмечала дом, где живут родители солдата. Казалось, дядя хорошо приспособился к мирной жизни, и бабушка снова начала спать по ночам, не беспокоясь, что в дверь может постучаться одетый в форму солдат, который принес новости. Но это был не солдат, кто постучал в ее двери, это был помощник шерифа.

Я помню, как посреди ночи меня разбудил мамин голос, который звенел от гнева. Она кричала: «Как он мог! Как он мог!». Я спустилась вниз по лестнице и была растеряна, увидев то, что происходило в нашей столовой. Я не могла понять, почему там находится мой дядя Гарри, и почему мой отчим сидит с опущенной головой и слезами на глазах, и почему моя мама была в ярости. После своей третьей командировки во Вьетнам мой дядя Чак пробыл дома только один месяц и погиб в автомобильной аварии, пытаясь избежать столкновения с оленем. Моя мама злилась, потому что он позволил себе погибнуть. Это было моим первым знакомством с тем, какие формы может принимать горе. Гнев не всегда рационален, но кто-то должен быть виноватым в такой неутешной потере.
Разговор матушки Хильдегард и Клэр был блестящим примером того, что часто бывает, когда ребенок рождается мертвым или случается выкидыш. Клэр горюет и заполняет «полнейшую пустоту», оставленную Фейт/Верой, гневом и обвинениями, направленными на Джейми. Этот диалог был настоящим выплеском горя и обращением к гневу, чтобы справиться с ситуацией.

- Мой муж предал меня, матушка… один год отсрочки – это все, что я просила. Мест значила для него больше, чем я или его ребенок. С таким же успехом он мог проткнуть мечом меня.
- Господь призывает нас быть милосердными, бросить грехи под ноги и утопить беззакония в море.
- Я не уверена, что есть море, достаточно глубокое для этого.

Многие, кто переживал такую потерю, справляются с ней с помощью обвинений, указывания на грехи, и никогда не находят того моря.





Я обещаю, что никогда… Я обещаю, что буду… Если ты дашь мне это…

Немногие из тех, что горюют, по крайней мере, хотя бы раз не задумывались о сделке с Богом или Вселенной. Подобно детям, мы умоляем и предлагаем что-нибудь взамен, или какую-нибудь жертву, лишь бы все это оказалось неправдой. Клэр не предлагает сделок за Веру/Фейт, и я была так тронута ее выражением полнейшей потери: «Мои грехи – это все, что у меня есть». Она признает, что все еще сердится на Джейми, но как только узнает о причине, из-за которой он нарушил свое обещание, она заключает сделку: его жизнь в обмен на ее добродетель. «Я добавлю это в список того, что уже потеряла в Париже».





Когда сделки не срабатывают, а гнев нас опустошает и изматывает, на смену приходит депрессия. Наша потеря окрашивает все. Мы смотрим на мир сквозь серый туман. Жизнь нас побила и мы изменились.

Хрупкость Клэр вызывала такое сострадание. По встревоженному выражению лица маленького Фергюса, по цветам, которые он все еще держит в руках, мы можем сказать, что женщина, которую мы вот-вот увидим, изменилась. Было так трогательно видеть слуг, встречающих Миледи перед домом, очевидно, что они ее очень любят. Я просто не могла не чувствовать тех ее шагов из кареты к дому, они были самыми сложными из тех, которые она когда-либо делала. Даже в своем ослабленном состоянии она так старается, чтобы дать этим людям то, что может. Момент, когда она не позволила Магнусу поклониться ей, а сама поклонилась ему – в этом вся Клэр. Она не чтит высокопоставленных персон, она судит людей только по их сердцам.

Когда Фергюс расчесывает ее волосы, лицо Клэр ничего не выражает. Когда ребенок ухаживает за взрослым человеком, это всегда надрывает сердце. Это не должно быть так. Тот момент, когда она обращается к ложкам, напомнил мне о неиспользованной детской одежде и приготовленной детской, ожидающей ребенка, который никогда не придет, и я понимаю, как этот радостный подарок теперь служит только напоминанием о ее потере. Рассерженная, она ощущает необходимость сделать хоть что-нибудь, поэтому надевает свой халат и быстро обнаруживает, что ей некуда идти и нечего делать, и тогда она просто рассыпается на кусочки.





Потеря меняет нас. Но жизнь продолжается. Принятие – горько-сладкий этап процесса горевания. Не то, чтобы внезапно ты чувствуешь себя в порядке, или что все прошло, потому что мы никогда не «в порядке» с такого рода потерей. Скорее, речь идет о принятии новой реальности.

Сцена между Джейми и Клэр «неужели ты заставишь меня умолять» была одной из моих любимых в книге, и это была одна из трех сцен, которые я выбрала перед показом сезона в качестве представлений, имеющих потенциал получить награды. Эта сцена отличалась от книжной, но была не менее убедительной в изображении силы принятия, сострадания и прощения.

- Груз того, что произошло здесь, слишком велик, чтобы нести его в одиночку. Единственный способ жить с этим - нести это бремя. Вместе.



По моему мнению, «Чужестранка» выполнила свое обещание быть чем-то особенным. Они продолжают рассказывать нам историю о двух достойных людях, которые стремятся поступать правильно и мучительно принимают решения. О людях, которые признают свои ошибки, жертвуют ради друг друга, и решают простить. Такая редкость на телевидении, это точно. В этой серии так много всего, о чем можно поговорить и написать, но я решила, что пока сосредоточусь на этой вот истории потери и о том, как это влияет на всех, кого она касается. Это умопомрачительно прекрасная адаптация романа Дианы Гэблдон о Джейми и Клэр смогла схватить глубину и чудо этой богатой и сложной истории. Я бы хотела поблагодарить всех, кто с такой любовью заботился об этой истории: актеров, которые тронули меня, сценаристов, которые разговаривают с моим сердцем. Тем, кто руководит действием и снимает перспективы, что добавляют нам понимание. Тем, которые помогли создать костюмы и декорации, которые заставляют нас верить и делают этих людей и этот мир реальным.

Эта серия еще раз напомнила мне о том, как нам повезло, что история попала в руки особенных людей, которых собрал счастливый случай. Людей, которым не все равно. Я думала обо всех, кто выражал недовольство по поводу вырезанных эпизодов и небольших отличий от книги, кто характеризовал героиню как эгоистку, и нехватке секса в предыдущих эпизодах. И я подумала, как же трудно им всем было молчать о том, что должно было произойти в этой серии. Я не променяла бы тот момент самосознания Клэр и сострадания Джейми на весь горячий секс в мире. Есть замечательные уроки о том, что значит быть человеком, и те, кто хочет их увидеть, могут их извлечь. И я, например, буду иметь «веру», что Рон Д. Мур и компания будет продолжать оказывать честь истории Джейми и Клэр.

Источник
Перевод: Юлия Коровина