Это сага, которая завоевала сердца миллионов читателей во всем мире. Это сага о великой любви Клэр Рэндалл и Джейми Фрейзера - любви, которой не страшны пространство и время. Это сага о женщине, которая нашла в себе силы и мужество противостоять обстоятельствам. Двадцать лет назад Клэр Рэндалл, используя магию древнего каменного круга, вернулась из прошлого, спасаясь от неминуемой гибели и спасая свое не рожденное дитя. Двадцать лет она прожила в современном мире, продолжая любить того, с кем ее разделили века. Но теперь, когда она узнала, что ее возлюбленный Джейми Фрейзер выжил после ужасной битвы, ничто не может удержать ее здесь. Клэр без колебаний возвращается в Шотландию XVIII века, чтобы разыскать Джейми. Однако за эти годы каждый из них пережил слишком многое. Остался ли Джейми тем достойным восхищения человеком, которого Клэр полюбила когда-то? Смогут ли они возродить то пылкое и глубокое чувство, которое некогда связывало их?
Серия: Чужестранка Автор: Диана Гэблдон Перевод книги: Виталий Эдуардович Волковский
Приятного чтения. Вы так же можете оставлять свои комментарии, отзывы, а так же обсуждать книгу.
ДОМ УДОВОЛЬСТВИЙ — Кто такой мистер Уиллоби? — снова спросила я, когда мы остановились под аркой тупика Карфакс, всматриваясь в мощеную улицу. — Э–э… он мой партнер, — ответил Джейми, бросив на меня опасливый взгляд. — Лучше надень капюшон: льет как из ведра. Дождь и вправду шел сильный: с арки над головой низвергался прямо–таки водопад. Вода бурлила в сточных канавах, очищая город от нечистот и мусора. Я глубоко вдохнула свежий, насыщенный влагой воздух, чувствуя себя окрыленной этим безумным вечером и, главное, близостью моего Джейми, такого высокого и сильного. Вот он, рядом со мной. Я нашла его. И что бы ни таилось впереди неизвестного, это по большому счету не имело значения. Я чувствовала себя неустрашимой и неуязвимой — все мне по плечу и море по колено. Я взяла его за руку и стиснула ее, он взглянул на меня и улыбнулся, пожав в ответ мою. — Куда мы идем? — На «Край света». Рев воды затруднял разговор. Не говоря больше ни слова, Джейми взял меня под локоть, чтобы помочь перебраться через мокрые камни мостовой, и мы устремились вниз по крутому склону Королевской Мили. К счастью, таверна под названием «Край света» находилась всего в ста ярдах, и, несмотря на сильный дождь, мой плащ почти не промок к тому моменту, когда мы поднырнули под низкую дверную перемычку и оказались в узком переднем холле. Теплый задымленный главный зал — приятная возможность укрыться от непогоды — был набит битком. На скамьях вдоль стен притулились несколько женщин, но большую часть посетителей составляли мужчины. В такой час люди с достатком уже отдыхали дома и лишь несколько добротно одетых купцов засиделись в таверне. В основном же здесь коротали время солдаты, докеры, ремесленники и подмастерья, а иногда попадались на глаза колоритные забулдыги. При нашем появлении посетители подняли головы. Послышались приветственные возгласы, все завозились и заерзали, чтобы освободить место за одним из длинных столов. Очевидно, Джейми хорошо знали в «Краю света». Несколько любопытных взглядов досталось и мне, но никто ничего не сказал. Я поплотнее завернулась в плащ и последовала за Джейми через толчею таверны. — Нет, хозяюшка, мы долго не засидимся, — сказал он девице, поспешившей ему навстречу с радушной улыбкой. — Я ведь по делу пришел, ради встречи. Девушка выкатила глаза. — А не поздновато ли для встречи? — промолвила она с сильным шотландским акцентом. — Он уже спустился вниз. — Ну да, я опоздал, — виновато признался Джейми. — Я… у меня было… дело, которое меня задержало. Девушка с любопытством посмотрела на меня и, пожав плечами, одарила Джейми улыбкой, отчего на ее щеках образовались очаровательные ямочки. — О, это не беда, сэр. Гарри прихватил с собой жбанчик бренди и с тех пор сюда носу не казал. — Бренди, говоришь? — В голосе Джейми слышалось смирение. — Надеюсь, он еще не заснул? С этими словами он извлек из кармана маленький кошелек и опустил в подставленную руку девушки несколько монет. — Наверное, нет, — добродушно ответила она, сунув деньги в карман. — Я слыхала, как он пел некоторое время назад. Спасибо, сэр! Джейми кивнул и, наклонив голову, чтобы не стукнуться о косяк двери, прошел в заднее помещение, подав мне знак следовать за ним. Позади питейного зала находилась крохотная кухонька с очагом, на котором булькал котелок с неким варевом, судя по восхитительному запаху — устричной похлебкой. У меня слюнки потекли — очень хотелось надеяться, что свои дела с мистером Уиллоби мы будем улаживать за ужином. Полная женщина, чьи лиф и юбка были перепачканы сажей, стояла на коленях у очага, подкладывая в огонь плашки. Она подняла глаза на Джейми и, не сделав попытки подняться, ограничилась кивком. Помахав в ответ рукой, он направился в угол, к маленькой деревянной дверце, поднял засов и распахнул ее. За ней виднелась темная лестница, ведущая вниз, очевидно, в недра земли, где эльфы добывали алмазы. Плечи Джейми заслонили проем, не позволяя разглядеть, что находится внутри. Лишь когда он вышел на открытое пространство подвала, я увидела массивные дубовые стропила и ряд огромных бочек, стоявших на длинном дощатом поддоне вдоль каменной стены. Подножие лестницы освещал лишь один–единственный фонарь. Подвал был в тенях, и его пещеристые глубины казались совершенно пустынными. Я прислушалась, но не уловила никаких звуков, кроме пробивавшегося сверху приглушенного гомона таверны. И уж конечно, никакого пения. — Ты уверен, что он здесь, внизу? Я наклонилась и стала всматриваться в промежутки между бочками, полагая, что перебравший бренди мистер Уиллоби мог забиться в какое–нибудь укромное местечко, чтобы проспаться. — Ну да, наверняка здесь. Нажрался, чертов содомит, и прячется. Знает, что я терпеть не могу, когда он заливает глаза в питейных заведениях. Это заявление побудило меня удивленно поднять бровь, но Джейми уже отправился шарить по темным углам, что–то сердито бурча себе под нос. Подвал был просторным и темным, и скоро я потеряла Джейми из виду и лишь слышала, как он осторожно передвигается во мраке. Оставшись в одиночестве в круге света от лестничного фонаря, я с интересом огляделась по сторонам. Помимо ряда бочек там были деревянные ящики, составленные ближе к центру помещения, возле странного фрагмента стены, частично разделявшей подвал. Высота ее составляла футов пять, и она уходила в темноту. Двадцать лет назад, когда мы были в Эдинбурге с его высочеством принцем Чарльзом, мне доводилось слышать о такой особенности местных подвалов, но одно дело — слышать, а другое — увидеть воочию. Передо мной находилось то, что осталось от стены, сооруженной отцами города после злосчастной битвы на поле Флодден в тысяча пятьсот тринадцатом году. Придя к выводу — и не без оснований, что соседство с англичанами, населявшими земли на юге, не сулит ничего хорошего, они построили оборонительную стену, обозначавшую границу города и цивилизованного шотландского мира. Отсюда и название «Край света». В конце концов, укрепления разрушились, старинная таверна множество раз перестраивалась, но сохранила свое историческое имя. — Чертов старый содомит! — Джейми появился из теней с хмурой физиономией и приставшей к волосам паутиной. — Должно быть, он где–то за стеной. Повернувшись, он приложил руки ко рту и выкрикнул какую–то невразумительную тарабарщину, не похожую даже на гэльский язык. Я с сомнением засунула палец в ухо, гадая, не сказалось ли прохождение через камни на моем слухе. Уловив краем глаза какое–то движение, я вскинула голову и успела увидеть, как с вершины старой стены слетел какой–то странный голубой шар, ударивший Джейми прямо между лопатками. Он свалился на пол с пугающим глухим стуком, и я метнулась к нему. — Джейми! Ты в порядке? Распростертая ничком фигура извергла ряд грубых гэльских ругательств, после чего медленно села, потирая изрядно ушибленный о каменный пол лоб. Голубой шар тем временем развернулся, превратившись в очень маленького китайца, который подпрыгнул в воздух и, совершив несколько головокружительных кульбитов, с торжествующим видом приземлился на ноги. — Чертова блоха! Джейми встал, осторожно вытер ободранные ладони о камзол, стремительным движением схватил китайца за шиворот и оторвал его ноги от пола. — Пошли, — приказал он, переместив человечка к подножию лестницы. — Нам надо идти, да поскорее. В ответ на это действие одетый в голубое коротышка обмяк и осел на ступеньке, словно мешок с тряпьем. — С ним все в порядке, когда он трезв, — виновато пояснил мне Джейми, взваливая китайца на плечо. — Пропойца, каких свет не видывал. — Да уж, охотно верю. И где ты только его откопал? Я последовала за Джейми наверх, зачарованно глядя на то, как коса мистера Уиллоби болтается, словно метроном, взад–вперед на фоне серого шерстяного плаща Джейми. — На пристани. Но не успел он углубиться в объяснения, как дверь наверху открылась и мы вернулись на кухню таверны. Полногрудая хозяйка при нашем появлении двинулась навстречу, ее пухлые щеки надулись от возмущения. — Ну, вот что, мистер Малкольм, — начала она с негодующим видом, — вы, конечно, знаете, что вам здесь рады и что я не из тех женщин, которые поднимают шум по пустякам, потому что, когда содержишь питейное заведение, поневоле всякого насмотришься. Но я и раньше говорила вам, что этот ваш желтый коротышка не… — Ага, ну раз уж вы заговорили об этом, миссис Паттерсон, то вот! — перебил ее Джейми. Он полез в карман и достал монету, которую с поклоном вручил дородной трактирщице. — Поверьте, я искренне благодарен вам за ваше терпение. Этого больше не повторится. Надеюсь, — добавил он себе под нос, после чего нахлобучил шляпу, снова поклонился миссис Паттерсон и поднырнул под низкую притолоку в питейный зал. Наше вторичное появление снова не осталось без внимания, но на сей раз неблагожелательного. Люди замолчали, стали бросать неодобрительные взгляды, а иные приглушенно забормотали ругательства. Выходит, мистер Уиллоби среди завсегдатаев любовью не пользовался. Джейми пробрался сквозь толпу, которая неохотно расступалась. Я изо всех сил поспешала за ним, стараясь не встречаться ни с кем взглядами и, главное, не дышать глубоко. Я уже давно отвыкла от миазмов восемнадцатого века, и вонь от множества находившихся в ограниченном пространстве немытых тел действовала угнетающе. Однако около двери мы столкнулись с проблемой в лице миловидной пухленькой молодой женщины, платье которой, почти столь же тусклых цветов, как одежда трактирщицы, отличалось куда более глубоким вырезом, благодаря чему мне не составило труда догадаться о роде ее занятий. Она увлеченно болтала о чем–то с парой подмастерьев, но когда мы проходили мимо, вскинула глаза и вдруг с истошным воплем вскочила на ноги, опрокинув кружку с элем. — Это он! — заорала женщина, указывая на Джейми дрожащим пальцем. — Вот он, поганый мерзавец! Ее спутники с интересом уставились на Джейми, тем более что молодая особа двинулась вперед, тыча пальцем в воздух на манер хорового дирижера. Похоже, перед тем как пролить эль на стол, она влила не одну кружку себе в глотку. — Он самый! Чертов недоносок, о котором я вам говорила, который проделал со мной эту гадость. Вся толпа взирала на эту сцену с нескрываемым любопытством, да и я тоже, поскольку уже поняла, что гневные обличения девицы относятся не к Джейми, а к его ноше. — Негодяй! — орала она, обращаясь к скрытому под голубыми шелковыми штанами заду мистера Уиллоби. — Проходимец! Чертов забулдыга! Праведный гнев девицы передался ее спутникам — один из них, рослый и крепкий малый, вскочил из–за стола, сжав кулаки и явно нарываясь на драку, и пьяным голосом проорал: — Ага, Мэгги, это и есть тот самый гаденыш? Давай я пырну его ножом, а? — Не пытайся, парень, — посоветовал ему Джейми, переместив свою ношу для лучшего равновесия. — Лучше сядь да пей свое пойло, а мы пойдем своей дорогой. — Фу–ты ну–ты! Да ты никак сводник этого поганого клопа? — Глумливо усмехаясь, парень повернул красную, пьяную физиономию в мою сторону. — По крайней мере, твоя другая шлюха не желтая — вы только поглядите на нее! Он протянул пятерню и ухватил меня за плащ, выставив на обозрение низкий вырез лифа Джессики Гуттенберг. — По мне, так она выглядит вполне розовой, — заявил его приятель с явным одобрением. — Интересно, она вся такая? Не успела я двинуться, как он зацепил пальцем за край кружев. Не рассчитанная на суровые условия восемнадцатого века тонкая ткань разорвалась, открыв взору немало розовой плоти. — Оставь ее, сукин сын! — крикнул Джейми, разворачиваясь к нему. Глаза его засверкали, свободная рука угрожающе сжалась в кулак. — Кого это ты обзываешь, поганая рожа? Первый юнец, не в состоянии выбраться из–за стола, вспрыгнул на столешницу и бросился на Джейми, который ловко увернулся, благодаря чему нападавший вмазался физиономией в стену. В то же мгновение Джейми стремительно шагнул к другому подмастерью и залепил ему кулаком в челюсть. Парень обмяк, а Джейми схватил меня за руку и потащил прочь из таверны. — Сматываемся! — прохрипел он, одновременно перекидывая бесчувственное тело китайца так, чтобы было удобнее его нести. — Сейчас эти уроды очухаются и пустятся в погоню. Так оно и вышло: донесшиеся сзади крики свидетельствовали о том, что из трактира вывалила шумная драчливая компания. Не теряя времени, Джейми свернул в первый же отходивший от Королевской Мили узкий темный проулок. Шлепая по жидкой грязи, мы нырнули под арку, что вывела нас на другую извилистую улочку с обшарпанными деревянными стенами и проходившую, казалось, через самое чрево Эдинбурга. Чуть погодя мы свернули за угол, во внутренний дворик, где остановились, чтобы перевести дух.
— Что… такого… он натворил? — спросила я, тяжело дыша. Мне трудно было представить, чтобы этот маленький китаец мог причинить какой–то вред разбитной молодой шлюхе вроде Мэгги. Судя по виду, она могла прибить его как муху. — Ну, видишь ли, это все ноги, — объяснил Джейми, бросив на мистера Уиллоби взгляд, в котором раздражение мешалось с покорностью неизбежному. — Ноги? Я машинально взглянула на крохотные ноги китайца, миниатюрные ступни, обутые в черные атласные туфли с войлочными подошвами. — Да не его ноги, — буркнул Джейми, перехватив мой взгляд. — Ноги женщин. — Каких женщин? — спросила я. — Ну, до сих пор это были только шлюхи, — сказал он, бросив взгляд в сторону арки, откуда могли появиться преследователи. — Правда, трудно сказать, что еще может взбрести ему в голову. Но не стоит судить беднягу слишком уж строго: что с него взять, с язычника–то? — Понятно, — сказала я, хотя пока еще ничего не поняла. — Но что… — Вон они! — Мой вопрос прервал крик, донесшийся с дальнего конца улочки. — Черт, а я–то надеялся, что они отстали. Бежим! Вот сюда! Мы снова сорвались с места, выбежали по кривому проулку обратно на Королевскую Милю, взбежали вверх по склону и снова свернули в боковой проход. Позади нас, на главной улице, звучали крики погони. Джейми схватил меня за руку и втащил в открытый проем, за которым находился двор, полный бочек, свертков и ящиков. Лихорадочно оглядевшись по сторонам, он сунул вялое тело мистера Уиллоби в большую бочку, наполненную мусором. Замешкавшись лишь для того, чтобы прикрыть голову китайца куском парусины, Джейми затащил меня за нагруженную ящиками подводу и заставил присесть рядом с ним. Я тяжело дышала от непривычного напряжения, и сердце колотилось от страха. Лицо Джейми раскраснелось от холода и спешки, волосы основательно растрепались, но он почти не запыхался. — Неужели ты все время так и живешь? — спросила я, прижав руку к груди в тщетном усилии унять сердцебиение. — Не совсем, — ответил он, опасливо следя поверх борта подводы за преследователями. Тяжелый топот эхом отдавался от стен, но он удалялся, звучал все глуше и наконец, растворился в тишине, нарушаемой лишь равномерным стуком дождя по ящикам. — Слава богу, пробежали мимо. Но нам лучше посидеть здесь еще немного — убедиться, что они не вернутся. Он поставил на землю ящик, чтобы я могла сесть, снял с телеги еще один для себя и уселся, вздыхая и причесывая пятерней упавшие на лицо волосы. — Прости, англичаночка, — сказал Джейми с кривой улыбкой. — Никак не думал, что это обернется такими… — Приключениями? — закончила я за него и, улыбаясь в ответ, достала носовой платок, чтобы стереть пот с лица. — Да ладно, все в порядке. Я взглянула на большую бочку, которая трепыхалась и шуршала, свидетельствуя о возвращении мистера Уиллоби в более или менее сознательное состояние. — Э–э… так что там насчет ног? — Он рассказал мне о своем пристрастии к выпивке, понимаешь, — ответил он, бросив взгляд на бочку, в которой находился его товарищ. — Оно бы и не беда, но стоит ему принять лишнюю каплю, как речь у него непременно заходит о женских ногах и обо всех ужасных вещах, которые он хочет делать с ними. — А что ужасного можно сделать с ногами? — заинтересовалась я, — По моему разумению, тут особо не развернешься. — Это ты не развернешься, а он — еще как! — буркнул Джейми. — Но мне, знаешь ли, не хотелось бы говорить об этом на улице. Из недр стоявшей позади нас бочки донеслось нечто похожее на пение. Конечно, судить было трудно, но мне показалось, что в этих певучих фразах заключена какая–то просьба. — Заткнись, ты, чертов дождевой червяк! — рявкнул Джейми. — Еще одно слово — и я сам пройдусь по твоей проклятой физиономии! Посмотрим, как тебе это понравится. Послышался пьяный смех, и бочка затихла. — Он что, хочет, чтобы кто–то прошелся по его лицу? — спросила я. — Ага. Ты, — коротко ответил Джейми. Он виновато пожал плечами, и его щеки покраснели еще больше. — У меня не было времени рассказать ему, кто ты такая. — А он говорит по–английски? — Ну да, чуточку, но когда он говорит, его мало кто понимает. Я с ним общаюсь в основном по–китайски. Я уставилась на Джейми. — Ты что, знаешь китайский? Он пожал плечами и с легкой улыбкой наклонил голову. — Ну, вообще–то я знаю его примерно так же, как мистер Уиллоби знает английский. Правда, избытка других собеседников у него не наблюдается, вот ему и приходится мириться со мной. Мое сердце выказало признаки возвращения к нормальному ритму. Я прислонилась к тележному борту и накинула капюшон, чтобы укрыться от моросящего дождя. — А с чего это вдруг его зовут Уиллоби? — спросила я.
Мне было любопытно узнать о китайце, но еще интереснее понять, что связывает с ним почтенного эдинбургского печатника. Но у меня пока не было уверенности в своем праве выспрашивать у Джейми подробности его жизни. В конце концов, я только, можно сказать вернулась с того света, во всяком случае из иного мира, и вряд ли могла требовать от Джейми немедленного отчета обо всех прожитых годах. Джейми потер рукой переносицу. — Ну да, конечно. Вообще–то его зовут И Тьен Чо. Он говорит, это значит «Склоняющийся перед небом». — Понятно, шотландцам этакое имечко не выговорить, — сообразила я, поскольку знала местных жителей и ничуть не была удивлена их нежеланием вдаваться в тонкости неведомого наречия. Джейми с его способностью к языкам представлял собой генетическую аномалию. Он улыбнулся, белые зубы блеснули в сгущавшейся темноте. — Ну, не совсем так. Выговорить–то они, может быть, и выговорят, да только тогда получится слово, которое по–гэльски означает… короче говоря, грубое слово. Вот мне и показалось, что Уиллоби будет лучше. — Понятно, — сказала я, решив, что допытываться насчет точного значения гэльского «грубого слова» сейчас, пожалуй, не стоит. Я оглянулась через плечо — кажется, все было спокойно. Джейми заметил этот жест и, кивнув, поднялся. — Да, теперь можно двигаться. Парни уже вернулись в трактир. — А разве на обратном пути нам не придется идти мимо «Края света»? Или можно пробраться закоулками? Признаться, ни тот ни другой вариант не радовал. Встречаться с пьяными драчунами не хотелось, но и ковылять в сумерках по грязным, заваленным мусором закоулкам Эдинбурга — тоже. — Н–нет. Мы не будем возвращаться в печатную мастерскую. Я не видела его лица, но прозвучало это как–то натянуто, и меня опять уколола тревога. Видимо, у него есть жилье где–то в городе. Его каморка при типографии явно представляла собой нечто вроде монашеской кельи, но вдруг у него имеется целый дом — семейный дом? В печатной мастерской мы не успели толком поговорить ни о чем, кроме Брианны, и я не имела ни малейшего представления, ни о том, чем он занимался все прошедшие двадцать лет, ни о том, чем занимается сейчас. Успокаивало лишь то, что, увидев меня, Джейми обрадовался — и это, мягко говоря. Что же до мрачной задумчивости, то она, скорее всего, была связана не со мной, а с его перебравшим приятелем. Он склонился над бочкой и говорил что–то на китайском с шотландским акцентом. То были едва ли не самые странные и забавные звуки из когда–либо мною слышанных, что–то вроде писка настраиваемой волынки. Что именно говорил Джейми, оставалось для меня загадкой, но мистер Уиллоби отвечал на это весьма бойко, перемежая мелодичное чириканье с хихиканьем и фырканьем. Наконец маленький китаец выбрался из бочки: его миниатюрная фигурка четко обрисовалась в свете дальнего уличного фонаря. Он с удивительной ловкостью спрыгнул с края бочки и тут же распростерся передо мной на земле. Памятуя о том, что говорил Джейми насчет ног и всего такого, я быстро отступила на шаг, но Джейми успокаивающе положил мне руку на плечо. — Все в порядке, англичаночка. Он всего лишь хочет извиниться за то, что ранее отнесся к тебе без должной почтительности. — О да! С сомнением посмотрев на мистера Уиллоби, бормотавшего что–то, уткнувшись лицом в землю, и понятия не имея, как мне следовало бы поступить в соответствии с правилами китайского этикета, я наклонилась и погладила его по голове. Очевидно, это интуитивное действие оказалось правильным, потому что он вскочил на ноги и кланялся мне до тех пор, пока потерявший терпение Джейми не велел ему остановиться. По завершении этих китайских церемоний мы направились назад, к Королевской Миле. Здание, к которому прикол нас Джейми, скромно притулилось в маленьком тупике чуть выше церкви Пушечных Врат, примерно в Четверти мили над дворцом Холируд. Увидев светившиеся внизу, у ворот дворца, фонари, я слегка поежилась: на раннем, победном этапе карьеры Карла Стюарта мы прожили с ним в этом дворце почти пять недель. В его стенах умер дядя Джейми, Колум Маккензи. На стук Джейми дверь открылась, и нее мысли о прошлом исчезли. Женщина, которая стояла, всматриваясь в нас со свечой в руке, была маленькой, темноволосой и элегантной. Увидев Джейми, она с радостным криком бросилась к нему и расцеловала в обе щеки. У меня оборвалось сердце, но потом я услышала, как Джейми назвал ее «мадам Жанна». По моему разумению, ни к жене, ни к любовнице так не обращаются. Но все–таки было в этой женщине нечто, вызывавшее у меня беспокойство. По всей видимости, она была француженкой, но по–английски говорила хорошо, что, впрочем, не представляло собой ничего особенного для Эдинбурга, морского порта и вообще космополитического города. Платье ее при всей скромности фасона было ладно скроено и сшито из дорогого, тяжелого шелка, а пудры и румян на лице было куда больше, чем у обычной шотландской горожанки. Но беспокоило не это, а то, что смотрела она на меня с нескрываемой неприязнью. — Месье Фрэзер, — сказала она, коснувшись плеча Джейми с собственническим видом, который мне вовсе не понравился, — можно мне переговорить с вами с глазу на глаз? Джейми, передавший свой плащ быстро появившейся служанке, бросил на меня быстрый взгляд и сразу понял, что к чему. — Конечно, мадам Жанна, — любезно ответил он и, протянув руку, привлек меня к себе. — Но сначала позвольте мне представить вам мою жену, мадам Фрэзер. Мое сердце замерло на момент, потом забилось вновь так громко, что его стук был, наверное, слышен всем находившимся в маленькой прихожей. Джейми встретился со мной взглядом и улыбнулся, крепко сжав мои пальцы. — Вашу… жену? — Трудно было сказать, какое чувство превалировало в выражении лица мадам Жанны — изумление или ужас — Но, месье Фрэзер… вы привели ее сюда? Я думала… женщина… этого уже более чем достаточно, чтобы оскорбить наших собственных jeune filles, молодых девушек. Это нехорошо… но чтобы жена… Она некрасиво разинула рот, открыв взгляду несколько порченых зубов. Но в следующее мгновение она совладала с собой и слегка поклонилась в попытке проявить учтивость. — Bonsoir… мадам. Добрый вечер. — Уверена, более чем добрый, — вежливо ответила я. — Моя комната готова, мадам? — спросил Джейми и, не дожидаясь ответа, пошел к лестнице, увлекая меня за собой. — Мы проведем там ночь. Он оглянулся на мистера Уиллоби, который, зайдя следом за нами, сразу же примостился на полу с мечтательным выражением на маленьком плоском лице, в то время как с его промокшей одежды стекала вода. — Э–э… Взглянув на мадам Жанну, Джейми махнул рукой в сторону мистера Уиллоби и вопросительно поднял брови. Та уставилась на китайца, как будто недоумевая, откуда он взялся, потом пришла в себя и хлопнула в ладоши, призывая служанку. — Полин, узнай, пожалуйста, свободна ли мадемуазель Джози, — распорядилась она. — А потом принеси воды и свежие полотенца для месье Фрэзера и его… жены. Последнее слово было произнесено таким тоном, будто она до сих пор не могла поверить услышанному. — О, и вот еще что, если вы будете так добры, мадам. — Джейми перегнулся через перила, глядя на нее сверху с широкой улыбкой. — Моей жене потребуется чистая одежда, у нее случилось досадное происшествие. Вы смогли бы раздобыть что–нибудь подходящее к утру? Благодарю вас, мадам Жанна. Bonsoir! Я молча последовала за ним по четырем пролетам винтовой лестницы на верхний этаж дома, ошалевая от кружившихся в голове мыслей. Тот парень в пабе обозвал его сводником. Тогда я не обратила внимания на это определение, ведь подобное слово не могло иметь отношения к Джейми Фрэзеру. «Точнее, — поправилась я, глядя на обтянутые темно–серой саржей камзола широченные плечи, — к тому Джейми Фрэзеру, которого я когда–то знала. Но что мне известно об этом человеке?» Трудно сказать, что я рассчитывала увидеть, но комната оказалась самой обыкновенной, маленькой и чистой, хотя последнее обстоятельство, если вдуматься, можно было счесть необычным. Обстановку составляли табурет, простая кровать и комод, на котором стояли тазик, кувшин и глиняный подсвечник со свечой из пчелиного воска. Ее Джейми зажег от маленькой свечки, которую принес с собой. Стянув свой мокрый камзол, он небрежно бросил его на табурет, потом сел на кровать, чтобы снять мокрые башмаки. — Господи, — сказал он, — я умираю с голоду. Надеюсь, повариха еще не легла спать. — Джейми… — начала, было я. — Сними свой плащ, англичаночка, — сказал он, заметив, что я продолжаю стоять, прислонившись к двери. — Ты промокла до нитки. — Да. В общем… да. Но сначала… э–э… Джейми, почему это вдруг у тебя имеется постоянная комната в борделе? — вырвалось у меня. Он потер подбородок со слегка смущенным видом. — Прости, англичаночка. Конечно, мне не стоило приводить тебя сюда, но это единственное место, где, как я подумал, мы могли быстро привести в порядок твой наряд, не говоря уж о возможности получить горячий ужин. И кроме того, мне надо было поместить мистера Уиллоби туда, где он не попал бы в большую беду, и раз уж мы сюда пришли… что ж, — он бросил взгляд на кровать, — эта постель куда удобнее, чем моя койка в печатной мастерской. Но может быть, это была неудачная идея. Мы можем уйти, если тебе кажется, что это не… — Я не возражаю, — перебила я его. — Вопрос в том, почему у тебя есть собственная комната в борделе. Неужели ты такой хороший клиент, что… — Клиент? Он уставился на меня, подняв брови. — Здесь? Господи, англичаночка, за кого ты меня принимаешь? — Черт меня побери, если я это знаю, — сказала я. — Потому и спрашиваю. Ты ответишь на мой вопрос? На миг он уставился на свои обтянутые чулками ноги, поводил пальцами по полу, поднял голову, посмотрел на меня и спокойно ответил: — Пожалуй. Я не клиент Жанны, но она моя клиентка, и хорошая. Она держит для меня комнату, потому что я часто допоздна бываю в отлучке по делам, и почему бы мне не иметь места, куда я могу заявиться когда угодно, и где мне будут обеспечены еда, постель и уединение? Эта комната — часть моей договоренности с ней. Я слушала, затаив дыхание, и лишь теперь облегченно выдохнула. — Ладно. Тогда задам следующий вопрос: какое дело может связывать хозяйку борделя с печатником? В моей голове промелькнула нелепая мысль, что он, может быть, печатает рекламные плакаты ее заведения, но, разумеется, я тут же ее отбросила. — Что ж, — медленно произнес он. — Нет, я думаю, это не вопрос. — Нет? — Нет. Одним плавным движением он встал с кровати и оказался так близко от меня, что я могла заглянуть ему в лицо. У меня вдруг возник порыв отступить на шаг, и если он остался неосуществленным, то главным образом оттого, что отступать было некуда. — Настоящий вопрос, англичаночка, состоит в том, почему ты вернулась? — Ага, конечно, легче задавать вопросы мне, чем отвечать самому. — Мои ладони плотно прижались к шероховатому дереву двери. — Ну а как ты думаешь, почему я вернулась? — Я не знаю. Мягкий шотландский говор звучал невозмутимо, но я даже в полумраке видела, как бьется пульс над открытым воротом его рубахи. — Ты вернулась, чтобы снова стать моей женой? Или только затем, чтобы рассказать мне о дочери? Неожиданно, словно осознав, что такая близость меня нервирует, Джейми отвернулся и двинулся к окну, где поскрипывали на ветру ставни. — Ты мать моего ребенка, англичаночка, и за одно это я обязан тебе — за знание того, что моя жизнь была не напрасной и что мой ребенок в безопасности. Он повернулся и посмотрел на меня. В голубых глазах застыло напряжение. — Но прошло много времени с тех пор, как мы с тобой были вместе. Потом у тебя была своя жизнь, а у меня здесь — своя. Ты ничего не знаешь о том, что я делал или кем был. И вот теперь ты вернулась. Потому что захотела или потому что почувствовала себя обязанной? У меня перехватило горло, но я посмотрела прямо в глаза Джейми. — Я вернулась теперь, потому что раньше… раньше я думала, что ты умер. Я думала, что ты погиб при Куллодене. Джейми уставился на подоконник и подобрал с него какую–то щепочку. — Ну, понятно… Что ж… я и должен был умереть. — Он невесело улыбнулся, пристально изучая щепочку. — Приложил к этому уйму стараний. — Он снова посмотрел на меня. — А как ты узнала, что я не умер? Или где я нахожусь, если на то пошло? — Мне помогли. Молодой историк Роджер Уэйкфилд нашел архивные записи, он проследил каждый твой шаг до Эдинбурга. И, увидев имя «А. Малкольм», я поняла… подумала, что… это можешь быть ты. Мои объяснения были невнятными, но время для подробностей можно будет найти и позже. — Ага, понятно. И потом ты пришла. Но все же… почему? Несколько мгновений я смотрела на него молча. Джейми, словно ему стало трудно дышать, а может быть, просто ради того, чтобы чем–то себя занять, нашарил засов и наполовину распахнул ставни, заполнив комнату шумом падающей воды и холодным, свежим запахом дождя. — Ты пытаешься намекнуть мне, что не хочешь, чтобы я осталась? — вырвалось у меня. — Потому что если… я хочу сказать, мне понятно, что жизнь твоя теперь… может быть, у тебя… другие узы… Невероятно обострившееся восприятие позволяло мне улавливать едва слышные звуки, доносившиеся с нижнего этажа, и это несмотря на шум дождя и оглушительный стук собственного сердца. Мои ладони вспотели, и я тайком вытерла их о юбку. Джейми отвернулся от окна и уставился на меня. — Господи! — вздохнул он. — Да чтобы мне вдруг захотелось расстаться с тобой? — Его лицо было бледным, а глаза неестественно блестели. — Я страстно желал тебя двадцать лет, англичаночка. Боже мой, неужели ты этого не понимаешь? Ветерок забросил выбившиеся пряди волос ему на лицо, и Джейми раздраженно откинул их назад. — Но я не тот человек, которого ты знала двадцать лет назад, верно? — Он отвернулся, с досадой махнув рукой. — Сейчас мы знаем друг друга хуже, чем тогда, когда поженились. — Ты хочешь, чтобы я ушла? Кровь гулко стучала у меня в висках. — Нет! Он стремительно развернулся ко мне и крепко схватил за плечи, отчего я непроизвольно отпрянула. — Нет, — проговорил он более спокойно. — Я не хочу, чтобы ты ушла. Я уже сказал тебе это, и сказал честно. Но… я должен знать. Джейми опустил голову, но по выражению его лица было понятно, насколько важен для него этот вопрос. — Я нужен тебе? — прошептал он. — Англичаночка, ты примешь меня? Ты готова рискнуть и принять человека, которым я являюсь, ради человека, которого ты знаешь по общему прошлому? Я ощутила мощную волну облегчения, смешанного со страхом. Она пробежала от его руки по моему плечу и к кончикам пальцев ног, снимая напряжение. — Немного поздно спрашивать об этом, — сказала я и, потянувшись, коснулась его щеки, где начинала пробиваться щетина, ощущавшаяся под моими пальцами не колючей, а мягкой, словно плюш. — Потому что я уже рискнула всем, что у меня было. Но, кем бы ты ни был теперь, Джейми Фрэзер, — да. Да, я хочу быть с тобой. Пламя свечи голубым светом отражалось в его глазах, когда он протянул ко мне руки. Я молча ступила в его объятия и уткнулась ему лицом в грудь, наслаждаясь возможностью ощущать рядом это большое, сильное тело. Настоящее — после стольких лет тоски по призраку, которого я не могла коснуться. Спустя мгновение Джейми высвободился, нежно коснулся моей щеки и улыбнулся. — Ты все–таки чертовски храбрая, англичаночка. Впрочем, так было всегда. Я попробовала улыбнуться ему в ответ, но губы дрожали. — А как насчет тебя? Откуда тебе знать, какая я? Ты ведь тоже не знаешь, чем я занималась последние двадцать лет. Может быть, я такой ужасный человек, что тебе и не вообразить! Его глаза засветились от лукавства. — Конечно, все возможно, англичаночка. Дело, однако, в том, что меня это не волнует. Некоторое время я молча смотрела на него, потом вздохнула так глубоко, что, кажется, несколько швов на моем платье лопнули, и сказала: — Меня тоже. Казалось нелепым смущаться чего–то наедине с ним, но меня не оставляла робость. Приключения сегодняшнего вечера и его слова, обращенные ко мне, открыли пропасть реальности — эти двадцать лет, которые мы провели в разлуке, зияли между нами провалом, за которым лежало неизвестное будущее. Теперь мы заново начнем узнавать друг друга, чтобы понять, станем ли снова единой плотью, Которой были когда–то. Возникшую напряженность прервал стук в дверь. Миниатюрная служанка принесла поднос с ужином: холодное мясо, горячий бульон теплые овсяные лепешки с маслом. Она сноровисто разожгла очаг и ушла, пожелав нам доброго вечера. Ели мы медленно, говорили осторожно, только на нейтральные темы. Я рассказала ему, как добиралась от Крэг–на–Дун до Инвернесса, и насмешила его рассказом о мистере Грэме и мастере Джорджи. Он, в свою очередь, рассказал мне о мистере Уиллоби, о том, как нашел мертвецки пьяного и умиравшего с голоду китайца, валявшегося за штабелем бочек на причале Бернтисленда, одного из портов неподалеку от Эдинбурга. Мы ничего не говорили о себе, но, пока ужинали, меня все больше начинало смущать его тело. Невозможно было не смотреть на изящные длинные кисти рук, когда он наливал вино и резал мясо, не замечать его мощного торса под рубашкой или четкой линии шеи и плеч, когда он наклонялся, чтобы поднять упавшую салфетку. Пару раз мне показалось, что его взгляд задерживается на мне таким же образом — что–то вроде алчного, но нерешительного желания, — но всякий раз он быстро отводил глаза, прикрывая их так, что о его чувствах и стремлениях мне оставалось только гадать. Когда ужин закончился, главной в обеих наших головах осталась одна и та же мысль. Иначе, наверное, и быть не могло, учитывая место, в котором мы оказались. Меня неожиданно проняла дрожь, дрожь страха и предвкушения. Наконец Джейми осушил свой бокал с вином и посмотрел на меня в упор. — Ты… Он сбился, заметно покраснел, но, встретившись со мной взглядом, продолжил: — Ты ляжешь со мной в постель? То есть, — поспешно добавил он, — холодно, а мы оба промокли и… — И здесь нет никаких стульев, — закончила я за него. — Хорошо. Я повернулась к кровати, ощущая странную смесь возбуждения и нерешительности. Мое дыхание сделалось хриплым. Он быстро стянул с себя штаны и чулки, потом поднял на меня глаза.
— Прости, англичаночка, я должен был подумать о том, что тебе потребуется помощь с твоими кружевами. Значит, ему нечасто случалось раздевать женщин. Прежде чем мне удалось отогнать эту приятную мысль, лукавая улыбка тронула мои губы. — Дело не в кружевах, — пробормотала я, — но если бы ты помог мне расстегнуть платье сзади… Я отложила в сторону плащ и повернулась к нему спиной, подняв волосы, чтобы показать верхний край платья. Последовало озадаченное молчание. Потом я почувствовала, как палец медленно заскользил вниз по ложбинке моей спины. — Что это? — спросил Джейми с удивлением в голосе. — Это называется молния, — ответила я. — Видишь сверху маленький язычок? Возьмись за него и потяни вниз. Зубчики молнии расходились с приглушенным треском, освобождая меня от творения Джессики Гуттенберг. Я подняла руки, выпростав их из рукавов, а когда платье тяжело упало к моим ногам, я быстро, пока не растеряла всю храбрость, повернулась лицом к Джейми. Это неожиданное появление куколки из кокона заставило его отпрянуть. Потом, моргнув, он уставился на меня. Я стояла перед ним без ничего, на мне были только туфли и шелковые розовые чулки с подвязками. Захотелось подхватить с пола платье и прикрыться, но мне удалось справиться с этим порывом. Я выпрямилась, вскинула голову и стала ждать. Джейми не промолвил ни слова. Его глаза блеснули в свете свечи, когда он слегка мотнул головой, но он по–прежнему ловко умел скрывать свои мысли за непроницаемой маской. — Ты скажешь что–нибудь или так и будешь молчать? — не выдержав, спросила я дрожащим голосом. Джейми открыл рот, но не смог произнести ни слова, лишь медленно покачивал головой. — Господи, — прошептал он, наконец. — Клэр, ты самая красивая женщина, которую я когда–либо видел. — Тебя подводит зрение, — заявила я убежденно. — Это, наверное, глаукома: для катаракты ты слишком молод. Эти слова вызвали у него нервный смешок, а потом до меня дошло, что он на самом деле ослеплен: в его глазах, даже когда он улыбался, блестела влага. Проморгавшись, Джейми протянул руку. — Глаза у меня, как и были, ястребиные, — уверенно сказал он. — Иди ко мне. Я нерешительно взяла его за руку и переступила через упавшее платье, покинув это ненадежное прибежище. Сидя на кровати, он нежно привлек меня к себе, так что я оказалась стоящей между его коленями, коснулся поцелуями обеих моих грудей и положил голову между ними, дыша теплом на мою обнаженную кожу. — Твоя грудь бела, как слоновая кость, — тихо произнес он с сильным горским акцентом, всегда проскакивавшим в речи Джейми в моменты сильного волнения. Он поднял руку и взял одну грудь в свою ладонь. Его загорелые пальцы темнели на фоне бледного свечения моего тела. — Даже просто видеть их, такие полные и округлые… Господи, я мог бы вечно держать здесь голову. Но коснуться тебя, моя англичаночка… Тебя, с кожей, подобной белому бархату, и нежными линиями тела… Джейми умолк. Его рука медленно двинулась по изгибам талии и бедра к выпуклости ягодиц. — Боже мой, — прошептал он, — я не могу не смотреть на тебя, англичаночка, не могу отнять от тебя руки, не могу не находиться рядом с тобой, не могу не желать тебя. Джейми поднял голову и поцеловал меня в область сердца. Его рука скользнула по мягкой выпуклости живота, слегка касаясь небольших отметин, оставшихся там после рождения Брианны. — Тебя это, правда не смущает? — нерешительно спросила я, проводя пальцами по своему животу. Ответом была улыбка, тронутая тенью печали. Немного поколебавшись, Джейми задрал свою рубашку. — А тебя? Шрам проходил от середины бедра почти до паха — рваный белесый рубец в восемь дюймов длиной. Не удержавшись, я ахнула и опустилась на колени рядом с ним. Моя рука легла на его бедро и крепко обхватила ногу, как будто я могла удержать его теперь — если не смогла удержать тогда. Под моими пальцами ощущалась медленная пульсация крови в артерии, проходившей всего в дюйме от ужасного, грубо зарубцевавшегося шрама. — Это не пугает тебя, не отвращает тебя, англичаночка? — спросил он, положив руку мне на голову. Я посмотрела ему в лицо. — Конечно, нет! — Ну–ну. Он потянулся и коснулся моего живота, удерживая при этом мой взгляд. — И если ты носишь шрамы собственных сражений, — тихо добавил Джейми, — то и меня они не беспокоят. Он поднял меня на кровать, уложил рядом с собой и наклонился, чтобы поцеловать. Я сбросила туфли и подтянула ноги, ощущая его тепло через рубашку. Моя рука нашарила пуговицу у ворота, чтобы расстегнуть ее. — Я хочу увидеть тебя. — Ну, англичаночка, смотреть особо не на что, — неуверенно рассмеялся Джейми. — Но все, что там есть, все твое, если тебе угодно. Он стянул рубашку через голову, бросил ее на пол, а потом откинулся, опершись на ладони, чтобы продемонстрировать свое тело. Не знаю сама, чего я ожидала, но при виде его обнаженного тела у меня захватило дух. Он по–прежнему был прекрасно сложен и, будучи высокого роста и худощав, не выглядел костлявым благодаря прекрасной, рельефной мускулатуре. Кожа его поблескивала в свете свечи, словно это сияние исходило от него самого. Конечно, он изменился, но не разительно, впечатление было такое, будто его основательно подкоптили в печи. Казалось, мускулатура чуточку уплотнилась, да и кожа сильнее обтягивала кости, но в результате Джейми лишь выглядел еще более крепко сбитым. Неуклюжим верзилой он никогда не был, но теперь не осталось и намека на юношескую нескладность. Его кожа слегка потемнела, приобрела золотистый оттенок, переходивший в бронзовый на лице и горле, но светлевший в нижней части тела, доходя на внутренней стороне бедер до чисто–белого, с голубоватым узором вен. Паховые волосы топорщились каштановым кустиком, и было совершенно очевидно, что Джейми не солгал: он действительно хотел меня, очень хотел. Наши глаза встретились, и он неожиданно усмехнулся. — Когда–то я обещал тебе, англичаночка, что всегда буду с тобой честным. Я рассмеялась, чувствуя, как слезы щиплют глаза, и в то же время во мне всколыхнулось смущение. — Я тоже. Стоило мне нерешительно потянуться к нему, а ему взять меня за руку, и я вздрогнула от соприкосновения с его силой и живым теплом, но потом потянула его к себе. Он встал, и мы оказались лицом к лицу. И замерли в неловкой растерянности, наслаждаясь ощущением друг друга. Да и могло ли быть иначе? Комната была совсем маленькой, и вся ее атмосфера пропиталась энергией наших чувств, столь сильной, что она была почти видимой. И одновременно у меня возникла пугающая пустота в желудке, какая бывает, когда оказываешься на вершине «американских горок». — Ты так же боишься, как и я? — прозвучал мой голос, как мне показалось, слегка хрипловатый. Джейми внимательно оглядел меня и поднял бровь. — Вот уж не думал, что смогу тебя бояться. Но ты покрылась гусиной кожей. Тебе страшно, англичаночка, или просто холодно? — И то и другое, — ответила я, и Джейми рассмеялся. — Тогда иди сюда, — сказал он, отпуская мою руку и наклоняясь, чтобы откинуть одеяло. Когда он скользнул под одеяло рядом со мной, я продолжала дрожать, и жар его тела стал для меня сущим потрясением. — Господи, да ты ничуточки не замерз! — вырвалось у меня, когда я, инстинктивно потянувшись навстречу теплу, прижалась к его груди. Он неуверенно рассмеялся. — Нет, не замерз. Наверное, я должен бояться, а? Он нежно обнял меня, и я коснулась его груди, ощущая, как сотни крохотных бугорков гусиной кожи возникают под кончиками моих пальцев среди курчавых рыжих волос. — Когда мы боялись друг друга раньше, в нашу свадебную ночь, — прошептала я, — ты держал меня за руки. Ты сказал, что будет легче, если мы соприкоснемся. Кончиком пальца я нащупала его сосок, и Джейми издал слабое восклицание. — Да, говорил, — выдохнул он. — Господи, коснись меня снова, вот так… Неожиданно он сильнее прижал меня к себе. — Коснись меня, — снова тихо попросил он, — и позволь мне коснуться тебя, моя англичаночка. Его рука заскользила по моему телу, и моя грудь оказалась в его ладони. Я продолжала дрожать, но теперь дрожал и Джейми. — Когда мы поженились, — прошептал он, обдавая мою щеку теплым дыханием, — и я увидел тебя там, такую красивую в белом платье, Я ни о чем не мог думать, кроме как о том, что, когда мы останемся наедине, я смогу разобрать твои кружева и ты, нагая, окажешься рядом со мной в постели. — А сейчас ты хочешь меня? — прошептала я и поцеловала загорелую плоть в ложбинке над ключицей. Кожа была солоноватой, волосы пахли древесным дымом, в целом же от него исходил возбуждающий запах настоящего мужчины. Ответом стало резкое движение, заставившее меня ощутить животом прикосновение затвердевшего мужского начала. Страх и желание прижали меня к нему. Груди мои набухли от возбуждения, жар в промежности побуждал открыть себя для него. Но таким же сильным, как страсть, было простое желание принадлежать ему, дать ему возможность полностью овладеть мною, чтобы я, забывшись, избавилась от своих сомнений. Дрожь в руках, сжимавших мои ягодицы, непроизвольное подергивание его бедер — все выдавало желание, и я мысленно призывала его сделать это со мной поскорее, не церемонясь и не деликатничая. Но произнести это вслух было невозможно, и на его лице читались похожие мысли. Для того чтобы подобные слова могли прозвучать между нами, было слишком рано — и слишком поздно. Однако у нас имелся другой, свой язык, и мое тело сразу вспомнило его. Обхватив и сжав его ягодицы, так же как он сжимал мои, я страстно подалась к нему, подставляя губы для поцелуя в тот же самый момент, когда он резко наклонился, чтобы поцеловать меня. И в результате я так основательно приложилась носом к его лбу, что у меня вышибло слезу. Я откатилась от него, пискнув и ухватившись за лицо. — Ой! — Господи, Клэр, я сделал тебе больно? Сморгну в слезы, я увидела его встревоженное лицо, склонившееся надо мной. — Нет, — жалобно сказала я. — Только мне кажется, что у меня сломан нос. — Вовсе не сломан. — Он осторожно погладил мою переносицу. — Когда нос ломается, раздается противный хруст, да и кровь течет, как из зарезанной свиньи. Все в порядке. Я осторожно потрогала под ноздрями, но он был прав. Крови не было и в помине, да и боль быстро прошла. Поняв это, я одновременно поняла и другое: что он лежит на мне и его затвердевшая плоть почти касается меня. Ни он, ни я не шевелились, только дышали. Потом его грудь расширилась, когда он глубоко вздохнул, протянул руку и, замкнув в хватку своих пальцев оба моих запястья, поднял их над головой, так что мое тело беспомощно изогнулось под ним. — Дай мне свои губы, англичаночка, — прошептал Джейми, склоняясь ко мне. Его голова загородила свечу, и, когда его губы коснулись моих, я не видела ничего, кроме смутного свечения и темноты его плоти. Прикосновение, сначала нежное, становилось все более настойчивым и жарким. Слегка охнув, я открылась ему; его язык искал мой. Я укусила его за губу, и он удивленно вздрогнул. — Джейми, — прошептала я прямо в его губы, отделенные от моих лишь теплым дыханием. — Джейми! И это было все, что я могла сказать, ибо мои бедра подались навстречу его желанию, а потом снова и снова. Я повернула голову и впилась зубами в его плечо. Джейми издал горловой звук и вошел в меня, глубоко и с силой. Изгибаясь под ним, я вскрикнула, как девственница в свою первую ночь. — Не останавливайся! — вырвалось у меня. — Ради бога, не останавливайся! Его тело услышало меня и ответило на том же языке: он сильнее стиснул мои запястья, а его толчки сделались еще неистовее, еще мощнее, всякий раз проникая в самую глубь моего лона. Потом он выпустил мои руки, упал на меня, придавив своей тяжестью к постели, и крепко сжал мои бедра, удерживая меня неподвижной. Я пискнула, завертелась под ним, и он укусил меня в шею. — Лежи смирно, — сказал он мне на ухо. Я послушалась по той простой причине, что не могла и шелохнуться. Мы прижимались друг к другу так тесно, что, дрожа, не могли разобрать, чья это дрожь, а чувствуя биение сердца о ребра, я не знала, мое это сердце или его. Так продолжалось, пока его движения в моем лоне не пробудили во мне конвульсию, и я, лежа под ним, почувствовала, как мои спазмы вызывают в нем отклик, побуждая присоединиться ко мне. Тяжело дыша, Джейми приподнялся на обеих руках, выгнув спину и откинув голову. Глаза его были закрыты. Очень медленно он наклонил голову, открыл глаза и посмотрел на меня с невыразимой нежностью. Его щека в свете свечи поблескивала от влаги — может быть, от пота, а может быть, и от слез. — О Клэр, — прошептал Джейми. — О господи, Клэр. Все его тело содрогнулось, из горла вырвался похожий на рыдание стон, волосы упали на лицо, и его семя излилось в меня так, что каждое содрогание пребывающей во мне плоти рождало глубинный отклик всего моего существа. Когда все кончилось, Джейми некоторое время удерживал себя надо мной, неподвижный, как камень, а потом не упал, но бережно опустился на меня и, расслабившись, замер. Наконец я пошевелилась, выходя из глубокого ступора удовлетворения, и приложила руку к его груди, ощущая медленное, мощное биение сердца. — Сдается мне, это похоже на езду на велосипеде, — прошептала я. Моя голова мирно покоилась в изгибе его плеча, пальцы лениво играли с рыже–золотистыми курчавыми волосами, которыми густо поросла его грудь. — А ты знаешь, что у тебя стало гораздо больше волос на груди, чем раньше? — Нет, — сонно пробормотал он. — Я их обычно не считаю. А что, эти твои, которые на вело… сипедах, они все с волосатой грудью? Это застало меня врасплох, и я рассмеялась. — Нет, не обязательно. Я просто хотела сказать, что мы, похоже, вспомнили, как это правильно делается. Джейми приоткрыл один глаз и задумчиво посмотрел на меня. — Ну, англичаночка, чтобы забыть об этом, нужно совсем спятить, — сказал он. — Может быть, у меня и не хватает практики, но я пока не утратил всех своих способностей. Долгое время мы просто лежали рядом, ощущая дыхание, каждое шевеление, любую мельчайшую смену положения наших тел. Благо они прекрасно приладились одно к другому: моя голова уютно вписалась в ямку его плеча, а его большое тело ощущалось под моей рукой как некая территория одновременно и чужая, и знакомая, и ожидающая открытия заново. Здание было основательным, и звуки непогоды снаружи заглушались шумами изнутри. То и дело под нами были смутно слышны звуки шагов или голосов, негромкий мужской смех или более высокий голос женщины, звучащий с профессиональным кокетством. Слыша все это, Джейми смущенно заворочался. — Наверное, мне все же стоило отвести тебя в таверну, — сказал он. — Это просто… — Все в порядке, — заверила я его. — Хотя должна сказать, если я и думала о том, куда ты затащишь меня при встрече, бордель был последним местом, которое могло бы прийти мне в голову. Я заколебалась, но любопытство взяло верх. — Ты… э–э… не являешься владельцем этого заведения, а, Джейми? Он слегка отпрянул, уставившись на меня. — Я? Господи боже, англичаночка, кто я, по–твоему? — Да откуда мне знать? — резко произнесла я. — Сам посуди, сначала, при нашей встрече, ты падаешь в обморок, а как только я поднимаю тебя на ноги, тащишься в таверну, где подвергаешься нападению тамошних завсегдатаев и улепетываешь от них через весь Эдинбург в компании странного китайца. А завершаются все эти дивные похождения в борделе, хозяйка которого, не могу не заметить, похоже, с тобой очень даже на дружеской ноге.
Кончики его ушей порозовели: казалось, в нем происходит внутренняя борьба между смехом и негодованием. — Потом ты раздеваешься, заявляешь, что ты страшный человек с отвратительным прошлым, и тащишь меня в постель. И что, по–твоему, я должна о тебе думать? Смех победил. — Что ж, я не святой, англичаночка, — сказал он. — Но и не сводник. — Рада это слышать, — сказала я и после затянувшейся паузы добавила: — Так у тебя есть намерение рассказать мне, кто ты есть на самом деле, или я должна сама перебирать все возможные версии, пока не докопаюсь до истины? — О, вот это интересно, — откликнулся Джейми, которого это предложение явно позабавило. — И какова твоя лучшая догадка? Я внимательно оглядела его. Он развалился среди вздыбленных простыней, закинув руку за голову и ухмыляясь. — Ну что ж, прежде всего, бьюсь об заклад, что никакой ты не печатник. Ухмылка стала шире. — С чего ты это взяла? Я бесцеремонно ткнула его в ребра. — Ты в слишком хорошей физической форме. У большинства мужчин за сорок отрастает животик, а у тебя нет ни одной лишней унции жира. — Это в основном потому, что мне некому готовить, — грустно сказал Джейми. — Когда все время питаешься в трактирах, особо не разжиреешь. К счастью, ты, похоже, питаешься регулярно. Он фамильярно похлопал меня по заду и со смехом увернулся, когда я шлепнула его по руке. — Не заговаривай мне зубы, — проворчала я. — Во всяком случае, такие мускулы, как у тебя, не заработаешь, трудясь как проклятый у печатного станка. Джейми насмешливо поднял бровь. — А ты когда–нибудь этим занималась, англичаночка? — Нет. — Я задумчиво нахмурилась. — Надеюсь, ты не промышляешь разбоем на большой дороге? — Нет, — ответил он, ухмыляясь еще шире. — Попробуй угадать еще раз. — Мошенничество? — Нет. — Что ж, уж конечно, не похищение с целью выкупа, — сказала я и начала загибать пальцы, перечисляя возможности. — Мелкое воровство? Нет. Пиратство? Нет, ты не мог этим заниматься, если не справился со своей морской болезнью. Ростовщичество? Вряд ли. Я опустила руку и уставилась на него. — Вообще–то в прежние времена, помнится, ты был изменником, но едва ли это хороший способ зарабатывать на жизнь. — О, я по–прежнему изменник, — заверил он меня. — Как раз недавно меня обвинили. — Недавно? — Я провел несколько лет в тюрьме за измену, — сказал он, довольно хмуро. — За участие в восстании. Но это было некоторое время назад. — Да, мне это известно. Его глаза расширились. — Ты знала об этом? — И об этом, и еще кое о чем, — сказала я. — Расскажу потом, время будет. Но давай оставим это на будущее и вернемся к заданному вопросу: чем ты зарабатываешь на жизнь теперь? — Я печатник, — сказал он, улыбаясь. — И изменник? — И изменник, — подтвердил Джейми. — За последние два года меня шесть раз арестовывали за подстрекательство к мятежу и дважды налагали арест на мое имущество, но суд ничего не смог доказать. — И что будет с тобой, если в следующий раз они все–таки докажут? — О, — ответил он беззаботно, махнув свободной рукой в воздухе, — позорный столб. Порка. Тюремное заключение. Ссылка в колонии. Все в таком духе. Едва ли меня повесят. — Какое облегчение, — сухо сказала я, чувствуя себя слегка опустошенной. Признаться, собираясь к нему, я не особо задавалась вопросом, какой может быть его жизнь, и теперь была захвачена врасплох. — Я ведь предупреждал тебя, — сказал он, больше не поддразнивая; его темно–голубые глаза были серьезными и настороженными. — Предупреждал, — согласилась я и глубоко вдохнула. — Теперь ты хочешь уйти? Его пальцы вцепились в складку стеганого одеяла и напряглись так, что на фоне загорелой кожи выступили побелевшие костяшки. — Нет, — улыбнулась я как можно безмятежнее. — Не для того я возвращалась, чтобы переспать с тобой один раз и отправиться восвояси. Мое намерение состоит в том, чтобы остаться с тобой, если, конечно, ты меня примешь, — заключила я не совсем уверенно. — Если я тебя приму! Джейми с шумом выдохнул, сел на кровати, скрестив ноги, и взял мои руки в свои. — Я не могу даже описать, что я почувствовал, когда коснулся тебя сегодня, англичаночка, и понял, что ты настоящая, — сказал он, и я увидела в его глазах жар, пробуждавший во мне ответную страсть. — Найти тебя снова, а потом потерять тебя… Джейми умолк, и я увидела движение его кадыка, когда он тяжело сглотнул. Я слегка коснулась его лица, обведя пальцем линию скул и подбородка, и, улыбаясь, сказала: — Нет, больше ты меня не потеряешь. Никогда. — Я пригладила и убрала за ухо выбившуюся рыжую прядь. — Даже если я узнаю, что ты был двоеженцем и напивался вдрызг в общественных местах, это ничего не изменит. Джейми резко дернулся, и я от неожиданности опустила руку. — В чем дело? — Ну… — начал он и остановился, поджал губы и бросил на меня быстрый взгляд. — Просто… — Просто что? Есть что–то такое, чего ты мне не рассказал? — Ну, вообще–то печатание подстрекательских памфлетов совсем не прибыльное занятие, — признался Джейми. — Полагаю, так оно и есть, — буркнула я, и сердце мое снова забилось сильнее в ожидании перспективы дальнейших откровений. — Чем еще ты занимаешься? — Как тебе сказать? Контрабандой, — виновато сказал он. — Это позволяет прокормиться. — Контрабандой? — Я вытаращила глаза. — И что же ты перевозишь контрабандой? — Главным образом виски, но теперь бывает, что и ром, немного французских вин и батист. — Вот оно что! — вырвалось у меня. Все части головоломки встали на свои места: и Уиллоби, и эдинбургские доки, и наше нынешнее местонахождение. — Вот какова твоя связь с этим местом, то, что ты имел в виду, сказав, что это мадам Жанна твоя клиентка? — Именно, — кивнул он. — Мы прекрасно сотрудничаем: когда из Франции прибывает вино, его свозят в один из здешних подвалов. Часть вина мы напрямую продаем Жанне для нужд ее заведения, а остальное она хранит, пока мы не забираем, чтобы переправить дальше. — Хм. И как часть этой договоренности… — осторожно произнесла я, — ты… э–э… Голубые глаза сузились. — Нет, англичаночка, все не так, как ты думаешь, — отрезал Джейми. — Неужели? — произнесла я, стараясь не выдать своего чрезвычайного удовлетворения. — И о чем же я думаю? — Ты думала, не пользуюсь ли я здесь порой своей партнерской долей, а? Он поднял на меня бровь. — Ну, думала, — призналась я. — Правда, меня это не касается. — Значит, не касается? Джейми поднял обе рыжие брови и взял меня за плечи, привлекая к себе. — Не касается? — повторил он чуть позже, хотя на сей раз ему, похоже, недоставало дыхания. — Да. — У меня тоже перехватило дух, и ответ мой прозвучал сдавленно. — И ты не… — Нет. Иди ко мне. Он заключил меня в объятия и привлек к себе. Память тела отличается от памяти разума: размышляя, гадая, сомневаясь и беспокоясь, я была неловкой и неуклюжей, а стоило обо всем этом забыть, как тело само стало с готовностью отзываться на все, словно никакой двадцатилетней разлуки не было и в помине. — На этот раз мне было страшнее, чем в нашу брачную ночь, — пробормотала я, не сводя глаз с медленной сильной пульсации в ложбинке его горла. — Правда? — Его рука обхватила меня сильнее. — Я внушаю тебе страх, англичаночка? — Нет. — Я приложила пальцы к ритмично бьющейся жилке, вдыхая терпкий запах его кожи. — Просто… в первый раз… я не думала, что это будет навсегда. Тогда я собиралась уйти. Джейми хмыкнул. Пот поблескивал в маленькой ложбинке в центре его груди. — Так ведь ты и ушла. Но вернулась, — заметил он. — Ты здесь, и важнее этого ничего нет. Я приподняла голову, чтобы посмотреть на него. Его глаза были зажмурены, как у кота, ресницы имели тот поразительный цвет, который так хорошо запомнился, потому что часто мне снился: темно–каштановые нa кончиках, они приобретали все более светлый рыжий оттенок, становясь у корней почти белыми. — О чем ты думал, когда мы лежали вместе в первый раз? — спросила я. Темно–голубые глаза медленно открылись и остановились на мне. — Это всегда было для меня навсегда, англичаночка, — просто сказал он. Некоторое время спустя мы заснули в объятиях друг друга под звук дождя, который тихо стучал по ставням, добавляясь к обычным для такого рода заведений звукам, доносившимся снизу. Ночь выдалась беспокойной. Слишком усталая, я бы с радостью погрузилась в крепкий сон, но боялась, что Джейми исчезнет, да и он, похоже, боялся того же. Так мы и лежали, прижавшись, в полудреме: близость друг друга не давала нам уснуть по–настоящему. Я ощущала каждый его вдох, каждое шевеление, и он, без сомнения, чувствовал то же самое. В полудреме мы поворачивались и двигались вместе, все время соприкасаясь, словно в замедленном сонном танце, молча заново постигая язык наших тел. Где–то в тишине самой глубокой ночи он повернулся ко мне, а я к нему, и мы с величайшей нежностью занялись любовью. В конце концов мы замерли в безмолвном восторге от взаимного постижения наших тайн. Нежная, как мотылек, порхающий в темноте, моя рука скользнула по его ноге, коснулась глубокого шрама, и пальцы, пробежав по всей длине невидимого рубца, остановились в его конце с невысказанным вопросом. Как? Джейми вздохнул и положил руку поверх моей. — Куллоден, — прошептал он. Смерть. Тщета. И ужасное расставание, которое отняло меня у него. — Никогда тебя не покину, — прошептала я. — Больше никогда. Его голова повернулась на подушке, черты терялись в темноте, а губы дотронулись до моих легонько, словно прикосновение крылышка насекомого. Он перевернулся на спину, его рука тяжело покоилась на моем бедре, удерживая меня вблизи. Некоторое время спустя я почувствовала, как он снова переместился и чуть сдвинул одеяло. Мое предплечье обдуло прохладным ветерком, крохотные волоски приподнялись, а потом снова улеглись под теплым прикосновением руки Джейми. Я открыла глаза и увидела, что он повернулся на бок и рассматривает мою руку, лежащую поверх стеганого одеяла. Белую неподвижную руку, которой смутное предрассветное марево придавало сероватый оттенок. — Опиши ее мне, — прошептал он, наклонив голову и поглаживая в темноте мои пальцы, касающиеся его тела. — Какая она? Можешь ты сказать, что у нее от меня, что от тебя? Руки, например, они похожи на твои, Клэр, или на мои? Опиши так, чтобы я смог ее увидеть. Его рука легла на одеяло рядом с моей. Красивая, сильная рука с длинными, ровными пальцами, плоскими сочленениями и аккуратно подстриженными ногтями. — Больше на мои, — прозвучал мой хрипловатый со сна, едва покрывающий шум дождя голос. На нижнем этаже все давно стихло. Для наглядности я подняла руку, расставив пальцы. — У нее длинные изящные руки, как у меня, но больше, чем мои, шире, однако с глубоким изгибом рядом с запястьем, вот здесь. Пульс у нее прощупывается там же, где и у тебя, на этом самом месте. Я коснулась жилки, проступавшей там, где запястье соединялось с кистью руки. Джейми не шевелился, и я могла ощущать его сердечный ритм кончиком пальца. — Ногти ее больше похожи на твои, не овальные, как у меня, а квадратные. Зато мизинец правой руки кривоват. — Я продемонстрировала свой. — У моей матери был такой же, мне дядя Лэмберт рассказывал. Моя мать умерла, когда мне было пять лет, и никаких внятных воспоминаний о ней у меня, разумеется, не сохранилось, но вид этого пальца всякий раз непременно наводил на мысли о ней, как случилось и сейчас. Я положила руку с кривым пальцем на его руку, потом поднесла ее к его лицу. — Вот эта линия у Брианны такая же, — тихо сказала я, проводя пальцем по рельефному изгибу от виска к щеке. — Глаза точно твою, так же как ресницы и брови. Фрэзеровский нос. Ее рот больше похож на мой, с полной нижней губой, но широкий, как у тебя. Подбородок заостренный, на мой лад, но сильнее. Она крупная девушка — почти шесть футов ростом. Ощутив его удивление, я слегка ткнула его коленом в колено. — У нее длинные ноги, как у тебя, но очень женственные. — А есть у нее эта маленькая голубая жилка вот тут? — Его рука коснулась моего лица, большой палец нежно провел по виску. — И ушки, как крохотные крылышки, а, англичаночка? — Она сетовала на свои уши, говорила, что они торчат. Неожиданно я почувствовала, как мои глаза защипало от слез — таково было воздействие вызванного мной к жизни образа Брианны. — Они проткнуты. Ты не возражаешь, правда? — зачастила я, чтобы не расплакаться. — А Фрэнк был против, он говорил, что это смотрится дешево и что ей не следует протыкать уши, но она хотела это сделать, и я ей разрешила, когда ей было шестнадцать. У меня уши были проколоты, и мне казалось несправедливым сказать, что ей нельзя, когда мне можно, и все ее подружки проткнули, а я не хотела… не хотела… — Ты была права, — сказал Джейми, прервав торопливый, чуть ли не истерический словесный поток. — Ты поступила правильно, — повторил он тихо, но твердо, обняв меня покрепче. — Ты была чудесной матерью, я знаю это. Я снова заплакала, совершенно беззвучно, трясясь в его объятиях. Джейми нежно поглаживал меня по спине, повторяя снова и снова: — Ты поступила хорошо. Ты поступила правильно. И спустя некоторое время слезы иссякли. — Ты подарила мне ребенка, mo nighean donn, — тихо промолвил он, зарывшись губами в облачко моих волос — Мы всегда будем вместе. Она в безопасности, а мы, ты и я, теперь никогда не разлучимся. Джейми слегка коснулся меня губами и опустил голову на подушку рядом со мной. — Брианна, — прошептал он на свой странный горский манер, словно вбирая ее имя в себя, после чего глубоко, счастливо вздохнул и заснул. В следующий миг сон одолел и меня. Последнее, что я видела, был его широкий, нежный рот, расслабленный в сонной полуулыбке.
ЗАВТРАК БЛУДНИЦЫ За долгие годы совмещения обязанностей матери и врача у меня выработалась способность даже после самого крепкого сна просыпаться мгновенно, без перехода. Так я проснулась и сейчас, тотчас осознав, что лежу на изношенных полотняных простынях, слышу стук падающих с кровли капель и ощущаю теплый запах тела Джейми, смешивающийся с прохладным свежим воздухом, проникающим через щель ставень надо мной. Самого Джейми в постели не было; то, что место рядом со мной опустело, я поняла, даже не протягивая руки и не открывая глаз. А когда поблизости раздался негромкий, будто кто–то старался двигаться потише, звук, я повернула голову на подушке в ту сторону и открыла глаза. Комната была наполнена серым светом, который вымывал краски из всего, оставляя лишь бледные очертания фигуры, явственно видимой в полумраке. Силуэт выделялся на фоне темноты комнаты, цельный и четкий, словно выгравированный в воздухе. Джейми стоял обнаженный, спиной ко мне, перед ночным горшком, который он только что вытащил из–под умывальника. Я восхитилась совершенной формой его ягодиц с маленькой мускульной впадиной на каждой, таких уязвимых сейчас. Ложбинка его позвоночника пружинила в глубоком гладком изгибе от бедер к плечам. Когда он пошевелился, рубцы на спине засветились серебром, и у меня перехватило дыхание. Джейми повернулся. Он выглядел спокойным, погруженным в свои мысли, но, увидев, что я смотрю на него, встрепенулся. Я улыбнулась, но промолчала, поскольку не нашла нужных слов, и просто продолжала смотреть на него. А он на меня, с той же улыбкой на губах. Так же молча Джейми направился ко мне и присел на кровать; матрас сместился под тяжестью его тела. Раскрытая ладонь легла на стеганое одеяло, и я без колебаний вложила в нее свою руку. — Хорошо спал? — задала я дурацкий вопрос. Улыбка на его лице стала шире. — Нет, — ответил он. — А ты? — Нет. Несмотря на прохладу в комнате, я даже на расстоянии ощущала жар его тела. — Неужели ты не замерз? — Нет. Мы снова замолчали, но не могли оторвать глаз друг от друга. Я внимательно оглядела его в усиливающемся свете, сравнивая воспоминания с реальностью. Узкий клинок раннего солнечного луча прорезал щель ставень, осветив отливавшую полированной бронзой прядь волос, позолотив изгиб его плеча и гладкий плоский живот. Джейми показался мне чуть более крупным, чем я помнила, и чертовски, невероятно близким. — Ты больше, чем я помнила, — нарушила я молчание. Он наклонил голову набок, весело глядя на меня. — А ты, как мне кажется, чуточку поменьше. Его пальцы ласково сомкнулись вокруг моего запястья. Во рту у меня пересохло. Я облизала губы. — Давным–давно ты спросил меня, знаю ли я, что между нами, — напомнила я. Он остановил на мне взгляд, глаза его были такими темными, что казались почти черными в утреннем сумраке. — Я помню, — тихо сказал он, сжав мои пальцы. — Что это — когда я касаюсь тебя, когда ты лежишь со мной. — Я сказала, что не знаю. — Я тоже не знал. Улыбка его слегка поблекла, но не исчезла, а затаилась в уголках. — И по–прежнему не знаю, — сказала я. — Но… — Но это по–прежнему там, — закончил он за меня, и улыбка засветилась в его глазах. — Верно? Так оно и было. Я по–прежнему ощущала его, как могла бы ощущать зажженную шашку динамита в непосредственной близости от себя, но характер нашей с ним связи претерпел изменение. Мы заснули как единая плоть, соединенные любовью ребенка, которого сделали, а проснулись как два человека, связанные чем–то другим. — Да. Это… это ведь не только благодаря Брианне, как ты думаешь? Нажим на мои пальцы усилился. — Хочу ли я тебя только потому, что ты мать моего ребенка? — Джейми недоверчиво выгнул рыжую бровь. — Ну, конечно же, нет. Это не значит, что я не испытываю благодарности, — поспешно добавил он. — Но нет, дело не в этом. Наклонив голову, Джейми внимательно присмотрелся ко мне. Солнце освещало его узкую переносицу и поблескивало на ресницах. — Нет, — повторил он. — Думаю, что я мог бы разглядывать тебя часами, англичаночка, отмечать, в чем ты изменилась, а в чем осталась прежней. Примечать всякие мелочи вроде изгиба твоего подбородка, — он нежно коснулся упомянутой части моего лица, обхватил своей большой ладонью мой затылок и большим пальцем погладил мочку моего уха, — или ушей. Уж они–то не изменились. И твои волосы. Помнишь, я назвал тебя mo nighean donn? Моя каштановая головка. Его голос звучал чуть громче шепота, пальцы перебирали мои кудри. — Боюсь, в этом отношении перемены все же произошли. Седина меня пока что не одолела, но кое–где обычный светло–каштановый цвет моих волос приобрел более светлый, мягко–золотистый оттенок, а кое–где уже попадались и редкие серебристые прядки. — Как буковое дерево в дождь, — сказал он с улыбкой и пригладил локон указательным пальцем, — и капли скатываются с листьев на кору. Я в ответ погладила его бедро, касаясь длинного, тянущегося вниз шрама. — Как жаль, что меня тогда не было, чтобы позаботиться о тебе, — печально сказала я. — Это было самое страшное в моей жизни — то, что я оставила тебя, зная… что тебя убьют. Это слово мне удалось выговорить с превеликим трудом. — В общем, я приложил к этому все возможные усилия, — произнес Джейми с кривой ухмылкой, вызвавшей у меня, невзирая на драматизм темы, невольный смешок. — И если не преуспел, то это не моя вина. — Он бесстрастно взглянул на проходивший по бедру длинный рубец. — Да и не того англичанина с багинетом. Я приподнялась на локте и прищурилась, глядя на шрам. — Это след от штыка? — Ну да. Парень вспорол мне ногу штыком, а потом рана загноилась. — Знаю, мы нашли журнал лорда Мелтона, который отпустил тебя домой с поля боя. Он думал, что ты не доберешься. Моя рука сжала его колено, словно чтобы убедиться, что он на самом деле здесь и действительно жив. Джейми хмыкнул. — Вообще–то у него имелись на то все основания. Когда меня вытащили из повозки в Лаллиброхе, я был почти покойником. При этом воспоминании его лицо помрачнело. — Господи, порой мне снится та повозка, и я просыпаюсь среди ночи. Путь продолжался два дня, и меня бросало то в жар, то в холод, а иногда одновременно и то и другое. Я был завален сеном, оно кололо мне глаза, уши, протыкало рубашку. Повсюду, поедая меня заживо, скакали блохи, а с ногой на каждой колдобине творилось такое, что уж точно смерть показалась бы избавлением. Дорога к тому же была очень ухабистой, — задумчиво добавил он. — Это ужасно, — проговорила я, осознавая, что данное слово совсем не подходит. Джейми хмыкнул. — Ага. Если мне и удалось выдержать, то лишь благодаря тому, что я все время воображал, как расквитаюсь с Мелтоном, попадись он снова па моем пути, за то, что он меня не расстрелял. Я рассмеялась, и он посмотрел на меня с кривой улыбкой. — Я смеюсь вовсе не потому, что мне смешно, — пояснила я. — Дело в том, что иначе мне было бы не удержать слез, а сейчас, когда все закончилось, плакать совсем не хочется. — Понимаю. Джейми стиснул мою руку. Я глубоко вздохнула. — Я… я не оглядывалась назад. Хотя могла, наверное, раньше выяснить, что произошло. Я закусила губу: это признание показалось предательством. — Но это не значит, будто я пыталась… будто хотела… забыть. Я не могла забыть тебя, ты не должен так думать. Никогда. Но я… — Да не изводи ты себя так, англичаночка, — перебил меня Джейми, нежно поглаживая мою руку. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Если на то пошло, я и сам стараюсь не оглядываться назад. — Но случись мне оглянуться, — пробормотала я, уставившись вниз на гладкую зернистость полотна, — случись так, может быть, и наша встреча состоялась бы раньше. Эти слова повисли в воздухе между нами как напоминание о горьких годах утраты и разлуки. Наконец Джейми глубоко вздохнул, взял меня за подбородок и приподнял мою голову, чтобы видеть лицо. — Раньше, говоришь? Неужели ты оставила бы дочку без матери? И что было бы хорошего, вернись ты сразу после Куллодена, когда я не мог позаботиться о тебе и корил бы себя за то, что ты страдаешь из–за меня? А вдруг мне пришлось бы увидеть, как ты умираешь с голоду или от недуга, и знать, что убил тебя не кто иной, как я? Джейми вопросительно поднял бровь, потом покачал головой. — Нет. Я велел тебе уходить и сказал, чтобы ты забыла. Неужто я стал бы винить тебя за то, что ты меня послушалась, англичаночка? Ну уж нет! — Но у нас могло бы быть больше времени! — возразила я. — Мы могли бы… Он остановил меня, наклонившись и прикоснувшись губами к моим губам. Его рот был теплым и очень нежным, и лишь щетина на щеках и подбородке слегка царапала мне кожу. Свет усиливался, делая ярче краски его лица. Оно отсвечивало бронзой, медная щетина вспыхивала искорками. У него вырвался глубокий вздох. — Ну, могли бы. Но думать об этом не стоит. — Он заглянул мне в глаза и просто сказал: — Я не могу жить и оглядываться назад, англичаночка. Если у нас не будет ничего, кроме прошлой ночи и нынешнего утра, этого уже достаточно. — Для меня — нет! — возразила я, и он рассмеялся. — Да ты, смотрю, ненасытная! — Да уж, какая есть, — ответила я. Напряжение спало, и это позволило мне вернуть свое внимание к шраму на его ноге, чтобы отвлечься от мучительных размышлений об утраченном времени и упущенных возможностях. — Ты начал рассказывать мне о том, откуда он у тебя взялся. — Ага. Он слегка откинулся и, прищурившись, посмотрел на тонкую белую отметину, начинавшуюся в верхней части бедра. — В общем, это все Дженни, моя сестра, помнишь? Разумеется, я помнила Дженни, маленькую, чуть ли не по пояс брату, темненькую, в то время как он был огненно–рыжим, но ничуть ему не уступавшую в упрямстве. — Она сказала, что не допустит, чтобы я умер, — произнес Джейми со смущенной улыбкой. — И, представь себе, не допустила. Похоже, что мое мнение ее вообще не интересовало, во всяком случае, она не потрудилась ни о чем меня спросить. — Это похоже на Дженни. Одна лишь мысль о золовке приятно согрела меня. Все–таки Джейми не остался один, чего я так боялась. Дженни Муррей ради спасения брата сразилась бы с самим дьяволом, да так, похоже, и сделала. — Она пичкала меня снадобьями, сбивающими жар, прикладывала к ноге припарки, да только ничего не помогало. Наоборот, становилось все хуже и хуже. Нога распухла, рана воняла, а потом стала чернеть и гнить, и, чтобы сохранить жизнь, мне уже собирались отнять ногу. Он рассказывал об этом совершенно обыденным тоном, а мне при одной этой мысли стало не по себе. — Но этого не произошло, — заметила я, борясь со слабостью. — Кстати, почему? Джейми почесал нос и пятерней убрал назад упавшие на лицо волосы. — Вмешался Айен. Не разрешил резать, и все тут. Сказал, что сам он, может быть, и смирился с потерей ноги, но хватит в семье и одного калеки, а я и гак потерял слишком много. Джейми посмотрел на меня, и в этом взгляде отразились все его утраты. Мне подумалось, что Айен, возможно, был прав. — Ну, так вот, после этого Дженни велела трем арендаторам держать меня покрепче, кухонным ножом срезала с ноги все гнилое мясо, до кости, и промыла рану кипятком. — Господи боже мой! — вырвалось у меня. При виде ужаса на моем лице Джейми улыбнулся. — Как ни странно, это помогло. Я тяжело сглотнула, ощутив во рту вкус желчи. — Господи! Ты же мог остаться калекой на всю жизнь! — Так или иначе, Дженни, как смогла, очистила рану и зашила ее. Она сказала, что не допустит, чтобы я умер, не допустит, чтобы я остался калекой, и не допустит, чтобы я лежал днями напролет, жалея себя и… Он пожал плечами. — Да что там говорить. К тому времени, когда Дженни закончила перечислять, чего еще она не допустит, мне ничего не оставалось кроме как пойти на поправку. Я эхом отозвалась на его смех, а его улыбка при этом воспоминании сделалась еще шире. — Когда я смог вставать, она велела Айену, как стемнеет, выводить меня из дому и заставлять ходить. Господи, какое зрелище мы, должно быть, представляли! Он со своей деревянной ногой и я с палкой ковыляли по дороге, как пара хромых журавлей! Я рассмеялась снова, но мне пришлось сморгнуть слезы: эта картина — две высокие прихрамывающие фигуры, которые упорно, превозмогая боль, бредут в темноте, опираясь друг на друга для поддержки, — трогала за душу. — Ты ведь некоторое время жил в пещере, верно? Мы нашли историю об этом. У него удивленно поднялись брови. — Историю об этом? Обо мне, ты хочешь сказать? — Да. Видишь ли, ты, можно сказать, стал легендой горной Шотландии. Или станешь в будущем. — Легендой? Из–за того, что жил в пещере? — Он выглядел польщенным и смущенным одновременно. — А ты не находишь, что раздувать из этого целую историю довольно глупо? — Ну, так ведь в этой истории есть и более драматичные эпизоды. Например, то, как ты договорился, чтобы тебя выдали англичанам, а объявленная за твою поимку награда досталась семье. Ты очень рисковал! Кончик его носа порозовел, он слегка смутился. — Ну, — проговорил он неловко, — я не думал, что тюрьма будет очень страшной, а учитывая все остальное… — Какая, к черту, тюрьма? Ты прекрасно знал, что тебя запросто могли вздернуть! Но все равно поступил по–своему! Я старалась говорить спокойно, хотя мне хотелось хорошенько его встряхнуть. Глупо, конечно, было злиться на него задним числом, но это оказалось сильнее меня. Джейми пожал плечами: — Я должен был что–то делать, не сидеть же в этой пещере до конца дней! И если англичане оказались такими дураками, что готовы были выложить хорошие деньги за мое вшивое тело, что ж, ведь нет же такого закона, который мешал бы воспользоваться их дуростью, верно? Один уголок его рта дернулся вверх, и я разрывалась между желанием поцеловать его и закатить оплеуху. А в результате, не сделав ни того ни другого, села в постели и стала разбирать пальцами спутавшиеся волосы. — Кто в этом деле был больший дурак, это еще вопрос. Но при всем при том обязана сообщить, что твоя дочь тобой гордится. — Гордится? Правда? У него был такой изумленный вид, что, глядя на него, я при всей своей злости рассмеялась. — Ну да, конечно. Ты ведь настоящий герой! Это повергло его в полное замешательство. — Я? Да ты что! Джейми запустил в волосы пятерню, как поступал всегда, размышляя или тревожась. — Нет, — медленно произнес он, — никакого героизма там не было и в помине. Просто… я не мог больше этого выносить. Видеть, как все они голодают, и не иметь возможности позаботиться о них — о Дженни, Айене и детях, об арендаторах и их семьях. — Он беспомощно посмотрел на меня. — Мне действительно было все равно, повесят меня англичане или нет. Я считал это маловероятным, исходя из твоих рассказов, но даже знай я точно, что все закончится виселицей, итог был бы точно таким же. Но это не было смелостью. Отнюдь. Мне просто ничего другого не оставалось. Он с расстроенным видом взмахнул руками и отвернулся. — Понятно, — тихо сказала я. Джейми стоял у шифоньера, все еще обнаженный, и при моих словах повернулся вполоборота, серьезно глядя на меня. — Значит, ты поняла? — Мне ли тебя не знать, Джейми Фрэзер, — отчеканила я с такой уверенностью, какой еще не испытывала с момента прохода через камни. — Значит, ты поняла? — повторил он, но уже с улыбкой в голосе. — Думаю, да. Улыбка на его губах стала шире, и он открыл было рот, чтобы ответить, но не успел: раздался стук в дверь. — Надеюсь, англичаночка, это не констебль, а горничная с завтраком. И мы ведь женаты, верно? Одна из рыжих бровей лукаво приподнялась. — Но даже если так, не следует ли тебе что–нибудь надеть? — спросила я, когда Джейми потянулся к дверной ручке. — Вряд ли в этом доме можно смутить кого–то наготой, — отозвался он, ухмыляясь и окидывая себя взглядом, но все же небрежно повязал на чресла взятое с умывальника холщовое полотенце. Узрев в проеме высокую мужскую фигуру, я мигом зарылась с головой под одеяло. Конечно, то была чисто паническая, а потому совершенно бессмысленная реакция. Окажись это и вправду эдинбургский констебль, было бы бессмысленно пытаться спрятаться под парой стеганых одеял. Но тут посетитель заговорил, и я порадовалась тому, что меня, слава богу, не видно.
— Джейми? Голос прозвучал удивленно. Хотя я не слышала его двадцать лет, но сразу узнала, а потому украдкой приподняла краешек одеяла и выглянула. — Ну конечно, это я, — произнес Джейми не без ехидства. — Неужто у тебя нет глаз, приятель? Он завел своего зятя Айена в комнату и закрыл дверь. — Я достаточно хорошо тебя вижу, — проворчал Айен. — Просто я не знаю, верить ли своим глазам! В его гладких каштановых волосах виднелись седые нити, и лицо было изборождено морщинами многолетних тяжких трудов. Но Джо Абернэти был прав: с первыми же словами новый образ слился со старым. Именно этого Айена Муррея я и знала. — Я пришел сюда, потому что малый из печатной мастерской сказал мне, что прошлой ночью тебя там не было, а это тот самый адрес, на который Дженни шлет тебе письма, — пояснил Айен, обводя комнату недоверчивым взглядом, словно ожидая, что из–за шкафа кто–нибудь выскочит. Его глаза остановились на зяте, который небрежно поправлял самодельную набедренную повязку. — Вот уж где я никак не ожидал увидеть тебя, Джейми, так это в таком месте. Я не был уверен, даже когда… леди внизу ответила утвердительно, но потом… — Это не то, что ты думаешь, Айен, — кратко возразил Джейми. — Ах, не то? А Дженни, бедняжка, переживает, что ты заболеешь, так долго обходясь без женщины! — хмыкнул Айен. — Придется ей рассказать, что о твоем благополучии не стоит беспокоиться. А где же тогда мой сын? Уж не внизу ли, с одной из проституток? — Твой сын? — искренне удивился Джейми. — Который? Айен уставился на Джейми, и гнев на его вытянутом, несколько простоватом лице сменился тревогой. — Он не у тебя? Айена здесь не было? — Айена–младшего? Бог с тобой, приятель, неужели ты думаешь, что я способен привести в бордель четырнадцатилетнего парнишку? Айен открыл рот и тут же закрыл его, усевшись на табурет. — По правде говоря, Джейми, я не могу сказать, на что ты способен, а на что нет. — Он посмотрел на своего зятя и упрямо повторил: — Когда–то мог. Но теперь не могу. — Что ты хочешь этим сказать? Лицо Джейми покраснело от гнева. Айен бросил взгляд на постель и отвел глаза. Краска с лица Джейми не схлынула, но я заметила, как подергивается уголок его рта. Он отвесил зятю вычурный поклон. — Прошу прощения, Айен, я забыл о своих манерах. Позволь представить тебя моей спутнице. Шагнув к кровати, Джейми потянул за край одеяла. — Нет! — воскликнул Айен, вскочив на ноги и судорожно переводя глаза на пол, на платяной шкаф — куда угодно, лишь бы не глядеть на кровать. — Что же ты не приветствуешь мою жену, Айен? — спросил Джейми. — Жену? — Айен воззрился на Джейми с неподдельным ужасом. — Ты женат на проститутке? — прокаркал он. — Не слишком удачный выбор слов, — заметила я. Услышав мой голос, Айен резко повернулся ко мне. — Привет, — сказала я, весело помахав ему рукой из своего гнездышка. — Давненько не виделись, правда? Мне всегда казалось, что описания того безумного ужаса, который испытывают люди при встрече с призраками, сильно грешат преувеличениями, но в свете того, как реагировали не самые, в общем–то трусливые мужчины, впервые столкнувшись с фактом моего возвращения, это мнение пришлось подкорректировать. Джейми грохнулся в обморок, а у Айена только что волосы не встали дыбом. Выглядел он перепуганным насмерть. Вылупив глаза, бедняга открывал и закрывал рот, издавая негромкий, дрожащий звук, который, похоже, изрядно забавлял Джейми. — Ага, надеюсь, это научит тебя впредь не думать и не говорить обо мне дурно, — с явным удовлетворением заявил он, но, сжалившись над дрожавшим зятем, щедро плеснул ему бренди и протянул стакан. — Не судите да не судимы будете, а? Мне показалось, что Айен расплескал часть напитка на штаны, но поднести стакан к губам и проглотить содержимое ему все же удалось. — Что… — Он смотрел на меня, тяжело дыша, расширенными глазами. — Как… — Это долгая история, — сказала я, взглянув на Джейми. Он кивнул. В последние сутки нам было о чем подумать кроме того, как объяснять мое появление людям. Мне, во всяком случае, казалось, что с объяснениями можно и повременить. — По–моему, я не знаю Айена–младшего. Он пропал? — вежливо спросила я. Айен–старший машинально кивнул, не отрывая от меня глаз. — В прошлую пятницу тайком улизнул из дома, — ответил зять Джейми все еще дрожащим голосом. — Оставил записку о том, что отправился к своему дяде. Айен сделал еще один большой глоток бренди, закашлялся, поморгал, вытер глаза и выпрямился, глядя на меня. — И это, понимаешь, не в первый раз, — сказал он, обращаясь ко мне. Похоже, он начал приходить в себя, видя, что я существо из плоти и крови и не выказываю намерения раствориться в воздухе или сунуть голову под мышку и разгуливать таким образом, на манер горских привидений. Джейми сел на кровать рядом со мной, взяв меня за руку. — Я не видел Айена–младшего с тех пор, как полгода назад отправил его с Фергюсом домой, — проговорил Джейми, которому передалась обеспокоенность зятя. — Ты уверен, что парнишка собирался именно ко мне? — Что–то я не знаю никаких других его дядей… — ворчливо ответил Айен, допил остаток бренди и поставил стакан. — С Фергюсом? — перебила я. — Значит, с Фергюсом все в порядке? Я искренне обрадовалась, услышав о сироте–французе, которого Джейми когда–то нанял в Париже как карманного воришку и привез в Шотландию в качестве слуги. Отвлекшись от своих мыслей, Джейми посмотрел на меня. — О да! Теперь Фергюс, можно сказать, красавец–мужчина. Малость изменился, конечно. — На его лицо набежала легкая тень, сменившаяся улыбкой, как только Джейми сжал мою руку. — Он будет вне себя от радости, англичаночка, когда снова тебя увидит. Айен, явно не испытывавший интереса к Фергюсу, встал и начал вышагивать по натертому до блеска деревянному полу. — Он не взял лошадь, — пробормотал Айен. — Стало быть, и грабить его не из–за чего. Он повернулся к Джейми. — Как ты добирался в прошлый раз, когда привел парнишку сюда? Сушей, в обход лимана или переправлялся на лодке? Джейми потер подбородок и задумчиво наморщил лоб. — Я тогда приходил в Лаллиброх не за ним. Они с Фергюсом перебрались через перевал Кэрриарик и встретили меня как раз над Лох–Лагганом. Потом мы спустились через Струан и Уим и… Да, я вспомнил. Мы не хотели пересекать земли Кэмпбелла и потому направились на восток и перебрались через Форт возле Донибристла. — Ты думаешь, он проделал тот же путь снова? — спросил Айен. — Это ведь единственный путь, который ему известен? Джейми с сомнением покачал головой. — Может быть. Но он знает, что побережье опасно. Айен снова принялся расхаживать по комнате, сцепив руки за спиной. — Ох и трепку же я ему задам! Он и ходить–то едва ли сможет, не говоря уже о том, что на всю жизнь отучится убегать из дома! Айен, поджав губы, сокрушенно качал головой, и мне было ясно, что Айен–младший являлся для своего отца источником постоянной головой боли. — Ты думаешь, маленький дуралей заречется проделывать такие штуки? — Джейми хмыкнул, но не без сочувствия. — Разве перспектива порки когда–нибудь удерживала тебя хоть от какой–то проказы, ежели она уже взбрела тебе в голову? Айен перестал мотаться из стороны в сторону и, вздохнув, снова сел на табурет. — Нет, — честно признался он, — но я думаю, это служило облегчением для моего отца. Его лицо нехотя расплылось в улыбке, а Джейми рассмеялся. — С ним все обойдется, — уверенно заявил Джейми. Он встал, потянулся за штанами, и полотенце свалилось на пол. — Я поспрашиваю о нем там и тут. Если он в Эдинбурге, то к ночи мы будем об этом знать. — Я пойду с тобой, — сказал Айен, покосившись на постель, и поспешно встал. Мне показалось, что по лицу Джейми промелькнула тень сомнения, но потом он кивнул и стал натягивать рубашку. — Ладно, — сказал он, когда его голова просунулась в ворот, взглянул на меня, нахмурился и добавил: — Боюсь, тебе придется остаться здесь, англичаночка. — Наверное, — сухо подтвердила я. — Хотя бы потому, что у меня нет никакой одежды. Служанка, которая принесла нам ужин, забрала мое платье, но ничего не принесла взамен. Кустистые брови Айена взметнулись до линии волос надо лбом, но Джейми лишь кивнул. — Я напомню Жанне, когда буду выходить, — Он наморщил лоб в задумчивости. — На это может потребоваться некоторое время. Есть кое–что… в общем, у меня есть дело, которым нужно заняться. Он сжал мою руку и посмотрел на меня, выражение его лица смягчилось. — Мне не хочется оставлять тебя, — ласково произнес Джейми, но приходится. Ты ведь дождешься меня, правда? — Не беспокойся, — заверила я его и махнула рукой на льняное полотенце, которое он только что сбросил. — Вряд ли я пойду куда–нибудь в таком виде. Их шаги затихли на лестнице, смешавшись с наполнявшими дом утренними шумами. По строгим шотландским меркам Эдинбурга бордель просыпался поздно и вяло. Время от времени я слышала внизу приглушенный глухой стук открывавшихся ставень, а потом крик: «Поберегись!» — и плеск выливаемых на улицу помоев. Снизу, из холла, доносились голоса, хлопанье входной двери. Казалось, что само здание потягивается и зевает с потрескиванием балок, скрипом ступеней и неожиданными выдохами теплого воздуха из незажженного очага — следствие того, что где–то внизу разожгли огонь в камине. Уступая сонливости и удовлетворенной усталости, я опустилась на подушки. В некоторых местах ощущалась легкая, вполне терпимая, даже приятная боль, и пусть мне не хотелось отпускать Джейми, нельзя было отрицать, что вовсе не плохо побыть одной, чтобы поразмышлять над сложившимися обстоятельствами и ходом событий. В каком–то отношении я чувствовала себя человеком, которому вручили запечатанную шкатулку с давно утраченным сокровищем. Я могла ощущать его вес, размеры и радоваться тому, что обладаю им, но не знала, что именно хранится внутри. Мне страстно хотелось узнать, что делал, говорил, о чем думал Джейми и каким он был все то время, которое мы провели в разлуке. Конечно, я понимала, что, если он пережил Куллоден, у него была своя жизнь, и, зная Джейми Фрэзера, я не сомневалась, что она вряд ли была простой. Но понимать что–то абстрактно, в теории, и столкнуться с тем же на практике — это далеко не одно и то же. Слишком долго он был запечатлен в моей памяти четко и ярко, но статично, неизменно, как стрекоза, сохранившаяся в янтаре. Лишь потом, благодаря исследованиям Роджера, мне удалось как будто заглянуть в замочную скважину и подсмотреть какие–то новые факты, и крылышки этой стрекозы стали приподниматься под разными углами, словно на кадрах движущегося изображения. Теперь время возобновило для нас свой бег, а стрекоза перелетала с места на место с такой прытью, что мне удавалось отследить лишь мелькание крыльев. На множество вопросов ответов у меня пока не было: о его семье в Лаллиброхе, сестре Дженни и ее детях. Айен, слава богу, был жив и здоров, но пережили ли жестокое опустошение горной Шотландии, уцелели ли остальные члены семьи и арендаторы? А если уцелели то почему Джейми не в родовом гнезде, а здесь, в Эдинбурге? Кстати, если они живы, как мы объясним им мое неожиданное появление? Я закусила губу, стараясь придумать хоть что–то правдоподобное. Все зависит от того, что Джейми рассказал им, когда я пропала после Куллодена. По–видимому, не было нужды выдумывать какую–то причину моего исчезновения, можно было попросту предположить, что я погибла в неразберихе после восстания. Кого могла удивить еще одна жертва, умершая от голода или зверски убитая в какой–нибудь горной долине. Впрочем, подумала я, эту проблему можно будет решить, когда она встанет во весь рост. Сейчас меня куда больше интересовал размах и степень риска, которому подвергался Джейми, занимаясь своей не слишком поощряемой законом деятельностью. Конечно, я знала, что в горной Шотландии контрабанда считалась столь же традиционным занятием, как кража скота, и не была сопряжена с особой опасностью. Другое дело — подстрекательство, особенно если его могут вменить якобиту, ранее уже осуждавшемуся за государственную измену. Вероятно, именно поэтому он взял себе другое имя, по крайней мере, это было одной из причин. Несмотря на возбужденное состояние, в котором я находилась, когда мы явились в бордель, я заметила, что мадам Жанна обращалась к Джейми по его настоящему имени. Стало быть, он занимался контрабандой под собственным именем, а вот свою печатную деятельность — как легальную, так и нелегальную — осуществлял под псевдонимом Алекс Малкольм. За проведенные нами вместе краткие ночные часы мне удалось увидеть и услышать достаточно для уверенности в том, что Джейми Фрэзер, которого я знала, существует по–прежнему. Сколько других людей скрывается в нем теперь, предстояло выяснить. Мои размышления прервал робкий стук в дверь. «Ага, вот и завтрак, — подумала я, чувствуя, что голодна как волк. — Очень вовремя». — Войдите, — сказала я и села в кровати, подложив под спину подушку. Дверь открылась очень медленно и после довольно длинной паузы. Подобно улитке, высовывающей рожки из раковины после града, в образовавшуюся щель просунулась голова. Она была увенчана плохо подстриженной копной темно–каштановых волос, таких густых, что они выступом нависали над парой больших ушей. Правда, лицо под этим «гнездом» оказалось довольно симпатичным, а карие, нежные и огромные, как у оленя, глаза, взгляд которых остановился на мне с выражением интереса и робости, и вовсе чарующе прекрасными. Некоторое время мы с обладателем кудлатой головы молча рассматривали друг друга. — Вы… женщина мистера Малкольма? — спросила голова. — Пожалуй, можно сказать и так, — осторожно ответила я. На горничную с завтраком этот малый явно не походил, да и едва ли являлся служащим этого заведения: не похоже, чтобы здесь держали молодых парней. К тому же лицо его показалось мне смутно знакомым, хоть я и была уверена, что никогда раньше его не видела. — А ты кто такой? — осведомилась я, натянув одеяло на грудь. Голова подумала некоторое время и ответила с такой же осторожностью: — Айен Муррей. — Айен Муррей? Я чуть не подскочила, резко выпрямилась и лишь в последний момент успела подхватить одеяло. — А ну заходи! — велела я тоном, не терпящим возражений. — Если ты тот, о ком я думаю, то почему не находишься там, где должен быть, и что делаешь тут? Айен испугался и, судя по выражению лица, вознамерился улизнуть. — Стой! — крикнула я, спуская с кровати обнаженную ногу, при виде которой и без того огромные карие глаза сделались еще больше. Парнишка замер. — Заходи, кому сказано. Моя нога неспешно убралась под одеяло, а он так же медленно просочился в комнату. Он был долговязым, как неоперившийся журавль, ростом где–то в шесть футов при весе не больше девяти стоунов. Теперь, когда я узнала, кто он, сходство его с отцом стало очевидным, а бледную кожу он унаследовал от матери. Когда до него неожиданно дошло, что он стоит рядом с постелью, в которой лежит обнаженная женщина, к его щекам прилила кровь. — Я… э–э… искал моего… мистера Малкольма, то есть, — пробормотал он, не отрывая глаз от половиц под ногами. — Если ты имеешь в виду своего дядю Джейми, то его здесь нет, — сказала я. — Нет. Ну да, наверное. По–видимому, ему никак не удавалось придумать, что к этому добавить, и он продолжал сверлить взглядом пол, неловко отставив одну ногу так, будто собирался подогнуть ее под себя на манер длинноногой болотной птицы, на которую так походил. — А вы знаете, где… — начал он, подняв глаза, но стоило мне мельком попасть в поле его зрения, как он снова покраснел и умолк. — Он ищет тебя. С твоим отцом, — добавила я. — Они ушли отсюда около получаса назад. Он вскинул голову на тощей шее, вытаращив глаза. — Мой отец? — ахнул парнишка. — Мой отец был здесь? Вы его знаете? — Как не знать! — не раздумывая, ответила я. — Знаю, и довольно давно. Хотя Айен и доводился Джейми племянником, он ни в малейшей степени не обладал дядюшкиным умением скрывать свои мысли. Все, о чем он думал, отражалось на его лице, и по тому, как менялось выражение, мне не составляло труда прочесть все его мысли. Потрясение, вызванное вестью о том, что его отец в Эдинбурге, сменилось чем–то вроде ужаса, когда он узнал, что его отец давно знаком с женщиной, род занятий которой не внушает почтения, и, наконец, нарастающим возмущением, вызванным тем, что юноша увидел своего отца с неожиданной стороны. — Э–э… — сказала я, слегка встревожившись. — Это не то, что ты подумал. Я имею в виду, твой отец и я… на самом деле твой дядя и я… Я старалась придумать лучшее объяснение сложившейся ситуации, не дав себе увязнуть еще глубже, когда Айен вдруг резко повернулся и направился к двери. — Постой! — окликнула я его. Он остановился, но не обернулся. Его хорошо отмытые уши торчали, как крохотные розовые крылышки, просвечивая на утреннем солнце. — Сколько тебе лет? — спросила я. Он посмотрел на меня с видом оскорбленного достоинства. — Через три недели будет пятнадцать, — проворчал парнишка, снова заливаясь румянцем. — Не беспокойтесь, я достаточно взрослый, чтобы знать… что это за место. Он дернул голову в мою сторону в неловкой попытке изобразить вежливый поклон. — Я не хотел вас обидеть, мэм. Если дядя Джейми… то есть… — Малец пытался подыскать нужные слова, понял, что не получается, и выпалил: — Очень приятно было познакомиться с вами, мэм. Он повернулся и выскочил за дверь, хлопнув ею с такой силой, что чуть не зашаталась стена.
Я откинулась на подушки, давясь от смеха. Интересно, что Айен–старший собирается сказать своему сыну при встрече? Размышления об этом заставили меня задуматься и о том, что же привело Айена–младшего, искавшего своего отца, именно сюда. Очевидно, он знал, где вероятнее всего можно найти дядю, но, судя по робкой манере держаться, никогда прежде в борделе не бывал. Может быть, он получил эту информацию от Джорджи в печатной мастерской? Вряд ли. Но если так, значит, он узнал о связи своего дяди с этим местом из какого–то другого источника. И скорее всего, от самого Джейми. Правда, в этом случае, рассудила я, Джейми уже знал, что его племянник в Эдинбурге, и тогда непонятно, почему он делал вид, будто не видел парнишку? Джейми с Айеном вместе росли, они старые друзья, и если задуманное Джейми стоит того, чтобы обмануть Айена, значит, это нечто серьезное. Однако обдумать этот вопрос как следует, мне не удалось: в дверь снова постучали. — Войдите, — сказала я, разгладив одеяла в ожидании того, что на них поставят поднос с завтраком. Поэтому, когда дверь отворилась, мой взгляд держался на уровне примерно пяти футов от пола, где, по моим прикидкам, должна была появиться голова горничной. Увы, как и в прошлый раз, когда мне пришлось поднять глаза примерно на фут, чтобы увидеть лицо Айена–младшего, мой расчет оказался неверным. Только теперь глаза потребовалось опустить. — Какого черта тебе тут надо? — потребовала я ответа у мистера Уиллоби, который мало того что был коротышкой, так еще и проследовал в комнату на четвереньках. Я села, поспешно подобрала ноги и завернулась не только в простыню, но и в одеяло. В ответ китаец продвинулся на расстояние фута от кровати и с громким стуком ударил лбом об пол. И тут же повторил это действие, произведя ужасный звук, похожий на тот, которым сопровождается удар топора по дыне. — А ну–ка прекрати это безобразие! — воскликнула я, предвидя его намерение приложиться к полу в третий раз. — Тысяча извинений, — изрек китаец, сев на пятки и уставив на меня моргающие глазенки. Вид у него был весьма помятый, и красная отметина на лбу, на том месте, которым он бился об пол, не добавляла благообразия его облику. Вряд ли он собирался проделывать это тысячу раз, но вообще–то кто его знает. Очевидно, у него было жуткое похмелье: для него и одна–то попытка была мучительна. — Все в порядке, — сказала я, осторожно придвигаясь к стене. — Извиняться не за что. — Да, извинение, — не унимался он. — Дзей–ми говорить — жена. Очень почтенная госпожа. Первая жена, не вонючая проститутка. — Большое спасибо, — сказала я. — Дзей–ми? Ты имеешь в виду Джейми? Джейми Фрэзера? Маленький человек кивнул, к очевидному ущербу для своей головы. Он схватился за нее обеими руками и закрыл глаза, которые тут же исчезли в складках щек. — Дзей–ми передавать извинение самой почтенной первой жене. И Тьен Чо — самый покорный слуга. Он низко поклонился, продолжая держаться за голову. — И Тьен Чо, — повторил он, открыв глаза и постучав себя по груди, давая понять, что это его имя. Видимо, на тот случай, чтобы я не перепутала его с кем–то другим из числа самых покорных слуг в окрестностях. — Все в порядке, — сказала я. — Приятно познакомиться. Ободренный, он распростерся передо мной ниц. — И Тьен Чо слуга госпожи, — сказал он. — Первая жена, пожалуйста, пройти по покорному слуге, если хочет. — Ха, — холодно сказала я. — Рассказывали мне про тебя, наслышана. Пройти по тебе, как же! Черта с два, не дождешься! В узких щелках блеснули черные глаза, и китаец хихикнул так заразительно, что я и сама не удержалась от смеха. Он снова сел, пригладив шипы жестких черных волос, торчавших дыбом, как иглы дикобраза. — Моя омыть первой жены? — предложил он с широкой улыбкой. — Ничего ты не «омыть», — заявила я. — Если ты и вправду хочешь принести пользу, так сходи и скажи кому–нибудь, чтобы мне принесли завтрак. Нет, постой, — сказала я, передумав. — Сперва расскажи, где ты познакомился с Джейми. Если ты не против, — добавила я вежливо. Мистер Уиллоби сел на пятки, слегка тряся головой. — Доки, — сказал он. — Два год назад. Моя прибыть из Китай, далеко, никакой еды. Прятался бочка, — объяснил он, изобразив руками обод, чтобы дать наглядное представление о своем средстве транспортировки. — Значит, за место ты не платил? — Торговый корабль, — кивнул он. — На причалах здесь воровать еду. Воровать бренди однажды ночью, напился до полусмерть. Очень холодно спать, умереть скоро, но Дзей–ми находить. Он снова ткнул себя пальцем в грудь. — Покорный слуга Дзей–ми. Покорный слуга первой жены. Он поклонился мне, рискованно раскачиваясь при этом, но каким–то чудом ухитрился выпрямиться, не упав. — Похоже, что бренди и есть твоя погибель, — заметила я. — Прости, у меня нет ничего, чтобы дать тебе для твоей головы; на данный момент у меня нет с собой никаких лекарств. — О нет, моя жалеть не надо, — заверил он меня. — Моя иметь здоровые яйца. — Как это здорово, — пробормотала я, пытаясь сообразить, то ли это очередная попытка покушения на мои ноги, то ли он просто слишком пьян, чтобы разбираться в основах анатомии. А может быть, в китайской философии есть какая–то связь между головой и половыми органами? На всякий случай я огляделась по сторонам в поисках предмета, который мог бы послужить оружием, если у него появится намерение залезть ко мне в постель. Но китаец полез в глубины мешковатого рукава из синего шелка и с видом фокусника извлек маленький мешочек из белого шелка. Он перевернул его, и ему на ладонь упало два шарика. Они были больше, чем те, что использовались для игры в шарики, но меньше бейсбольных мячиков, то есть на самом деле размером со средние мужские яички. Правда, гораздо тверже, поскольку были сделаны из какого–то полированного камня зеленоватого цвета. — Здоровые яйца, — пояснил мистер Уиллоби, перекатывая их на ладони. Они издавали приятные щелкающие звуки. — Полосатый жадеит, из Кантон, — сказал он. — Самый лучший из здоровые яйца. — Вот как? — До меня, наконец, дошло. — Здоровые — в смысле дающие здоровье, полезные, да? Он энергично закивал, потом резко остановился со слабым стоном, а после паузы раскрыл ладонь и стал перекатывать шарики туда–сюда, удерживая их в беспрерывном вращении умелыми движениями пальцев. — Все тело — одна часть, рука — все части, — сказал китаец, слегка касаясь пальцем другой руки различных точек на раскрытой ладони. — Голова там, желудок там, печень там. Шарики вертеться, делают все не болеть. — Что ж, пожалуй, они такие же портативные, как «алказельцер», — сказала я. Возможно, именно упоминание о желудке и заставило мой собственный желудок издать в этот момент громкое урчание. — Первая жена хочет есть, — заметил мистер Уиллоби. — Весьма проницательно с твоей стороны, — ответила я. — Я действительно хочу есть. Ты мог бы сходить и сказать кому–нибудь об этом? Он моментально засунул оздоровительные шарики обратно в мешочек и, пружинисто вскочив на ноги, поклонился. — Покорный слуга идти сейчас, — сказал он и пошел, довольно сильно врезавшись при выходе в дверной косяк. «Это становится нелепо», — подумалось мне. Насчет успеха миссии посланного за едой мистера Уиллоби у меня имелись большие сомнения — если он не расшибет башку, свалившись с лестницы, то это, учитывая его состояние, уже будет хорошо. Мне пришло в голову, что хватит уже сидеть в обнаженном виде, принимая визитеров из внешнего мира, пора действовать. Я встала и, старательно завернувшись в одеяло, вышла в коридор. На этаже было безлюдно. Кроме нашей комнаты здесь имелись еще две, а подняв голову, я увидела сверху стропила. Значит, мы на чердачном этаже: скорее всего, соседние комнаты занимают слуги, которые сейчас находятся внизу. Я услышала слабые звуки, просачивавшиеся вверх по лестничному колодцу. Поднималось и что–то еще — запах жарившейся колбасы. Громкое бурчание сообщило мне, что от желудка это не укрылось, и мои внутренности сочли поедание одного сэндвича с арахисовым маслом и миски супа за сутки совершенно недостаточным. Подоткнув верхние края одеяла на манер саронга так, чтобы была прикрыта грудь, и, подхватив волочившийся нижний край, я последовала на запах еды. Звяканье, бряцание, чавканье — короче говоря, звуки, сопровождающие процесс поглощения пищи, исходили из–за закрытой двери на первом этаже над цокольным уровнем. Я распахнула дверь и оказалась в конце длинного помещения, оборудованного как столовая. Вокруг стола сидели женщины, два с лишним десятка. Некоторые были одеты полностью, но большая часть явилась в дезабилье, что делало мое одеяло не столь уж нескромным нарядом. Женщина в конце стола увидела, что я маячу в дверном проеме, и дружелюбно поманила меня, подвинувшись, чтобы освободить место на краю длинной скамьи. — Ты, наверное, новая девушка? — спросила она, оглядывая меня с откровенным интересом. — Вообще–то ты постарше, чем обычно берет мадам, — она предпочитает, чтобы нашим девушкам было не больше двадцати пяти лет. Но ничего, — поспешила заверить она, — выглядишь ты совсем неплохо. Не сомневаюсь, у тебя все будет хорошо. — Чистая кожа и симпатичное лицо, — заметила темноволосая леди напротив, оглядывая меня с видом человека, оценивающего лошадь. — И сиськи тоже, насколько могу судить. Она слегка вытянула шею, присматриваясь, насколько позволяло одеяло, к ложбинке между моих грудей. — Мадам не нравится, когда мы берем покрывала с кроватей, — попеняла моя первая знакомая. — Если у тебя пока нет ничего приличного, носи свою сорочку. — Ага, будь с одеялом поосторожнее, — посоветовала темноволосая девушка, продолжая внимательно меня рассматривать. — За пятна на постельном белье мадам делает вычеты. — А как тебя зовут, дорогуша? — спросила невысокая, довольно пухленькая девушка с круглым дружелюбным лицом. — Мы все тут с тобой болтаем, а сами даже не представились. Я Доркас, это Пегти. — Она показала пальцем на темноволосую, а потом указала через стол на светленькую женщину рядом со мной. — А это Молли. — Меня зовут Клэр, — сказала я с улыбкой и подтянула одеяло повыше. Пока у меня не было четкого представления, как лучше объяснить девицам, что я не новенькая из их числа, но на данный момент эта проблема явно отступала перед желанием позавтракать. Очевидно, угадав мою нужду, дружелюбная Доркас достала из буфета, стоящего за ее спиной, деревянную тарелку для меня и подтолкнула ко мне большое блюдо с колбасами. Еда была хорошо приготовлена и в любом случае показалась бы вкусной, а уж для умирающей с голоду, как я, и вовсе была амброзией. «Куда лучше, чем завтраки в кафетерии больницы», — подумала я, зачерпнув очередную порцию жареного картофеля. — Нарвалась на любителя грубостей, да? Молли кивнула на мою грудь, и я, взглянув вниз, с ужасом заметила выступавший над краем одеяла большой красный кровоподтек. Собственную шею я видеть не могла, но направление заинтересованного взгляда Молли дало ясно понять, что ощущавшееся мною легкое покалывание свидетельствовало о наличии следов укусов. — И нос у тебя тоже малость припух, — сказала Пегги, окидывая меня придирчивым взглядом. Она потянулась через стол, не обращая внимания на то, что при этом движении ее легкая рубашонка сползла с плеч чуть ли не до талии. — Делал тебе больно, да? Есть такие любители, но у нас им воли не дают. Если клиент позволяет себе распускать руки или что–то в этом роде, кричи погромче. Мадам не позволяет гостям обижать девушек: стоит завизжать, и Бруно будет тут как тут. — Бруно? — слабым голосом переспросила я. — Привратник, — пояснила Доркас, деловито отправляя в рот яйцо. — Здоровенный, как медведь, поэтому мы прозвали его Бруно. А как его зовут на самом деле? — спросила она, обращаясь ко всем I девицам разом. — Гораций? — Теобальд, — поправила ее Молли и отвернулась, чтобы позвать служанку в конце комнаты. — Джейни, принеси еще эля, ладно? Новая девушка его не пробовала! Ага, Пегги права, — сказала она, снова повернувшись ко мне. Едва ли ее можно было назвать хорошенькой, не считая приятной формы рта, но зато в ней подкупало приветливое выражение. — Конечно, если клиенту просто охота поиграть, изобразить насильника или что–то в этом роде, Бруно звать не надо. Спугнешь хорошего гостя, а возмещать убытки придется тебе. Но если он разошелся не на шутку и ясно, что тут щипками да шлепками не обойдется, ори во всю глотку. По ночам Бруно никогда не отлучается далеко. О, а вот и эль, — добавила она, взяв большую оловянную кружку у служанки и со стуком поставив ее на стол передо мной. — Да ничего страшного, — заключила Доркас, закончив осмотр видимых повреждений на моем теле. — Только малость натерто между ног, а? — добавила она с проницательной ухмылкой. — Ой, смотрите, она краснеет, — сказала Молли, хихикая от восторга. — Тебе ведь наше ремесло в новинку, правда? Мне ничего не оставалось, кроме как отпить большущий глоток эля, благо он оказался темным, насыщенным и весьма радовал своим вкусом, а ободок кружки очень удачно закрывал значительную часть моего лица. — Не переживай, ничего страшного. — Молли ласково погладила меня по руке. — После завтрака я покажу тебе, где находятся кадки. Отмочишь свою мохнатку в теплой воде, и к ночи она у тебя будет как новенькая. — Не забудь показать ей и кувшины, — вставила Доркас — С настоями душистых трав, — пояснила она мне. — Будешь залезать в лохань, плесни туда из кувшина. Мадам требует, чтобы от нас хорошо пахло. — Приличным мужчинам нравятся чистенькие девушки, а кого устроит и грязнуля, тот идет в порт — там дешевле, — проговорила Пегги в нос, имитируя сильный французский акцент мадам Жанны. Девицы за столом покатились со смеху, но разом умолкли, когда помянутая хозяйка неожиданно появилась из двери в дальнем конце комнаты. Мадам Жанна беспокойно хмурилась и выглядела слишком озабоченной, чтобы заметить прерванное веселье. — Тсс! — шепнула Молли, увидев хозяйку. — Ранний клиент. Вот уж чего на дух не переношу, так это когда черт приносит их сразу после завтрака. Так и несварение заработать недолго. — Не переживай, Молли, им придется заняться Клэр, — сказала Пегги, отбрасывая за спину свою темную косу, — Самая новенькая берет тех, кого никто не хочет, такой у нас порядок, — сообщила она мне. — Сунь ему палец в задницу, — посоветовала мне Доркас — Лучший способ отделаться поскорее: этаким манером он быстро кончит А я, если хочешь, приберегу для тебя лепешку. — Э–э… спасибо, — промямлила я. Именно в этот момент взгляд мадам Жанны остановился на мне и рот ее сложился в испуганное «О!». — Что вы тут делаете? — прошипела она, бросаясь ко мне и хватая за руку. — Ем, — сказала я, вовсе не желая, чтобы кто–то прерывал этот процесс. Я высвободила руку и взяла свою кружку с элем. — Merde — воскликнула мадам. — Неужели никто не принес вам утром еды? — Нет, — ответила я. — И одежды тоже. Я жестом указала на одеяло, которое в настоящий момент так и норовило свалиться. — Nez de Cleopatre! — гневно воскликнула она и обвела помещение пламенеющим взглядом. — Немедленно прикажу выпороть эту никчемную горничную! Тысяча извинений, мадам! — Все в порядке, — милостиво промолвила я, ощущая на себе изумленные взгляды соседок по столу. — Завтрак был чудесный, и знакомство с этими молодыми леди доставило мне удовольствие. Большое спасибо. Я встала и даже изобразила поклон, настолько изящный, насколько это позволял мой своеобразный наряд, который приходилось придерживать. — Итак, мадам, как насчет моего платья? Под взволнованное тарахтение мадам Жанны, беспрестанно извинявшейся за причиненные неудобства, включая завтрак в неподобающей компании, и выражавшей надежду, что я не стану жаловаться на это месье Фрэзеру, я неловко поднялась еще на два пролета лестницы и попала в маленькую комнатку, уставленную вешалками с женскими нарядами на различных стадиях готовности. По углам громоздились рулоны тканей. — Минуточку, пожалуйста, — сказала мадам Жанна и с глубоким поклоном оставила меня в компании портновского манекена, из груди которого торчало множество булавок. Очевидно, именно здесь обшивали обитательниц заведения. Волоча нижний край одеяла, я обошла помещение, отметив несколько весьма специфических нарядов из чрезвычайно тонкой, полупрозрачной материи и искусно скроенных платьев, отличавшихся впечатляюще низкими вырезами. Однако там имелись и более пристойные образцы, например различные варианты платья–рубашки. Одну из таких вещиц я сняла с крючка и примерила. Она была сшита из тонкого хлопка с низким присборенным воротом и вышивкой в форме ладоней, помещенных под грудью, на бедрах и ягодицах, то есть на тех соблазнительных местах, где стремятся оказаться мужские руки. У платья не успели подшить подол, но в любом случае этот наряд обеспечивал мне гораздо больше свободы движения, чем одеяло. Потом из соседней комнаты донеслись голоса: по всей видимости, мадам выговаривала Бруно — во всяком случае, так можно было предположить по рокочущему мужскому басу. — Мне дела нет, что натворила сестра этой несчастной девушки, — говорила она. — Ты что, не понял, что жена месье Джейми осталась голой и голодной… — А вы уверены, что она его жена? — спросил глубокий мужской голос. — Я слышал… — Я тоже. Но если он говорит, что эта женщина его жена, я не собираюсь подвергать его слова сомнению, — отрезала мадам. — Так вот, что касается этой несчастной Мадлен… — Это не ее вина, мадам, — перебил Бруно. — Разве вы не слышали новость сегодняшнего утра? Насчет Изверга? Мадам тихо ахнула. — Нет! Неужели снова?! — Да, — мрачно ответил Бруно. — Всего в нескольких дверях отсюда, над трактиром «Зеленая сова». Девушка была сестрой Мадлен, священник принес эту новость как раз перед завтраком. Так что сами понимаете… — Да, я понимаю. Голос мадам звучал так, словно ей не хватало дыхания, и слегка дрожал. — Да, конечно. Конечно. И способ… тот же самый? — Да, мадам. Топорик или какой–то большой нож. Вышибала понизил голос, как делают люди, когда рассказывают о чем–то страшном. — Священник рассказал мне, что голова была полностью отсечена. Тело находилось неподалеку от двери ее комнаты, а голова…
Он заговорил еще тише, почти шепотом: — Ее голова находилась на каминной доске, смотрела в комнату хозяин заведения, когда это увидел, грохнулся в обморок. Тяжелый глухой стук из соседней комнаты навел на мысль о том, что с мадам Жанной приключилось то же самое. Да и у меня, признаться, мурашки побежали по коже и колени задрожали. Значит, опасения Джейми в связи с тем, что он поместил меня в публичный дом, вполне обоснованы. В любом случае, теперь я была одета, пусть и не полностью, а потому решительно вошла в соседнюю комнату, маленькую гостиную, где и увидела мадам Жанну полулежащей на диване, тогда как плотный, крепкий и очень расстроенный мужчина сидел у ее ног на подушечке, какие обычно подкладывают под колени. Увидев меня, мадам вскинулась. — Мадам Фрэзер! О, прошу прощения. Мне не хотелось заставлять вас ждать, но я получила… — она запнулась, подыскивая выражение поделикатнее, — ужасную новость. — Да уж, новость и вправду жуткая, — согласилась я. — Расскажите, что это за Изверг? — Вы слышали? И без того бледное лицо мадам стало совсем белым, она заломила руки. — Что он скажет? Он впадет в ярость! — простонала она. — Кто? — спросила я. — Джейми или Изверг? — Ваш муж. — Она рассеянно огляделась по сторонам. — Когда он узнает, что его женой так постыдно пренебрегли, оставили без внимания, приняли за fille de joie и выставили на… на… — Мне кажется, по этому поводу у него особых возражений не будет, — отмахнулась я. — Но мне бы хотелось побольше узнать об Изверге. — Вот как? Тяжелые брови Бруно поднялись. Он был крупным мужчиной с покатыми плечами и длинными руками, которые делали его похожим на гориллу; сходство еще больше усиливалось низким лбом и срезанным подбородком. Короче говоря, самый подходящий тип для вышибалы в борделе. Здоровяк бросил взгляд на хозяйку в ожидании указаний, но та, покосившись на маленькие эмалированные часы на каминной доске, вскочила на ноги с испуганным восклицанием: — Проклятье! Я должна идти! Торопливо помахав мне рукой, мадам Жанна выбежала из комнаты, оставив нас с Бруно удивленно смотрящими ей вслед. — О да, — проговорил он, очнувшись. — За всеми делами мы совсем забыли: это прибывает в десять часов. Эмалированные часики показывали четверть одиннадцатого. Чем бы ни было «это», я надеялась, что оно подождет. — Изверг, — напомнила я ему. Как и большинству людей, Бруно не терпелось выложить все кровавые подробности. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Изверг представлял собой ранний, эдинбургский вариант позднейшего лондонского Джека Потрошителя. Он тоже специализировался на девушках легкого поведения, которых убивал холодным оружием с тяжелым режущим или рубящим лезвием. В некоторых случаях тела были расчленены — «повреждены», как сказал Бруно, понизив голос. Убийства — всего восемь — происходили в течение последних двух лет. За единственным исключением, женщины, которых убивали в их собственных комнатах, жили одни. Две были убиты в борделях. В чем, как я и предполагала, заключалась основная причина волнения мадам. — И что это за исключение? — спросила я. Бруно перекрестился. — Монахиня, — прошептал он, по–видимому, до сих пор испытывая потрясение. — Французская сестра милосердия. Сестру, высадившуюся на берег в Эдинбурге с группой монахинь, державших путь в Лондон, похитили с пристани, так что никто из спутниц в суматохе не заметил ее отсутствия. К тому времени, когда ее обнаружили в одном из переулков Эдинбурга, после наступления ночи, было слишком поздно. — Ее изнасиловали? — уточнила я по клинической привычке. — Не знаю, — буркнул Бруно, поднимаясь на ноги. Его широкие покатые плечи поникли от усталости. Наверное, он дежурил всю ночь и сейчас ему пора было на боковую. — Извините меня, мадам, — проговорил он официальным тоном, поклонился и вышел. Я села на маленькую бархатную кушетку, чувствуя себя слегка ошеломленной. Честно говоря, мне раньше и в голову не приходило, что в борделях в дневное время происходит такое множество разнообразных событий. В дверь неожиданно забарабанили, да так, словно кто–то решил достучаться до меня с помощью молотка. Я встала, чтобы открыть, но дверь уже распахнулась, и в комнату решительно вошел стройный мужчина с властными манерами, с порога заговоривший так торопливо и с таким сильным акцентом, что я не смогла его понять. — Вы ищете мадам Жанну? — быстро сказала я, когда он остановился, чтобы перевести дух перед следующей тирадой. Нежданный гость был молодым человеком лет тридцати, стройным и поразительно красивым, с густыми черными волосами и бровями. Из–под этих бровей на меня воззрились сердитые глаза, но стоило мужчине присмотреться, как следует, и в нем произошла разительная перемена. Брови поднялись, черные глаза сделались огромными, а лицо побледнело. — Миледи? — воскликнул он и, бросившись на колени, уткнулся лицом в мою рубашку на уровне промежности. — Отпустите! — воскликнула я, отталкивая его. — Я здесь не работаю. Отпусти, говорю! — Миледи! — с надрывом повторил он. — Миледи! Вы вернулись! Чудо! Господь вернул вас! Он с улыбкой поднял на меня глаза, слезы струились по его лицу. У него были большие белые идеальные зубы. Неожиданно во мне всколыхнулись воспоминания, позволившие узнать в этом решительном красавце мальчика. — Фергюс! — вскричала я. — Фергюс, это действительно ты! Встань, ради бога, и дай мне посмотреть на тебя! Он поднялся на ноги и тут же заключил меня в крепкие объятия. Так же поступила и я, в радостном волнении похлопывая его по спине. Ему было лет десять, когда я видела его в последний раз, как раз накануне Куллодена. Теперь он стал мужчиной, и его бородка царапала мою щеку. — Я подумал, что вижу призрак! — воскликнул он. — Значит, это правда вы? — Да, это я, — заверила я его. — Вы видели милорда? — спросил он возбужденно. — Он знает, что вы здесь? — Да. — О! Фергюс моргнул и отступил на полшага, как будто что–то пришло ему в голову. — Но… но как же… Он умолк, явно смутившись. — «Как же» насчет чего? — Вот ты где! Что ты здесь делаешь, Фергюс? Высокая фигура Джейми неожиданно показалась в дверях. При виде моего украшенного своеобразной вышивкой наряда его глаза расширились. — Где твоя одежда? — спросил он, но тут же махнул рукой. — Впрочем, не важно, сейчас не до того. Идем, Фергюс: в восемнадцатом проходе разливают бренди, и акцизные чиновники уже у меня на хвосте! Сапоги загрохотали по деревянной лестнице, и я снова осталась одна. У меня, разумеется, не было уверенности в том, что мне так уж надо спешить за ними, но любопытство взяло верх над благоразумием. После быстрого визита в швейную комнату в поисках более основательного прикрытия я торопливо спустилась вниз, завернутая в большую, наполовину расшитую розовыми штокрозами шаль. Разумеется, в прошлую ночь у меня не было возможности составить полное представление о плане и расположении здания, но по характеру доносившихся снаружи шумов мне не составило труда догадаться, с какой стороны находится главная улица. Я предположила, что упомянутый Джейми проход расположен с другой стороны, хотя уверенности в этом, конечно, не было и быть не могло. Архитектура Эдинбурга отличалась обилием крыльев, флигелей, всякого рода пристроек, а также странными изгибами стен — все это способствовало использованию каждого дюйма пространства. Остановившись у подножия лестницы и ловя как ориентир звуки катящихся бочонков, я вдруг почувствовала, что на мои голые ноги повеяло сквозняком, а повернувшись, увидела, что кухонная дверь открылась и в проеме стоит человек. Похоже, он удивился не меньше меня, но, присмотревшись, улыбнулся и, шагнув вперед, крепко взял меня за локоть. — И тебе доброго утра, моя дорогая. Вот уж не ожидал увидеть, чтобы в такую рань какая–то из вас, леди, была на ногах и здесь. — Ну, вы, наверное, знаете поговорку: «Кто рано ложится, тот рано встает», — сказала я, стараясь высвободить руку. Он рассмеялся, выставив напоказ узкую челюсть со скверными зубами. — Нет, а где так говорят? — Так говорят в Америке, если на то пошло, — ответила я, неожиданно сообразив, что Бенджамин Франклин, даже если его и публикуют в настоящее время, вероятно, не имеет широкого круга читателей в Эдинбурге. — Да ты, я вижу, шутница, цыпочка, — хмыкнул он. — Она небось отправила тебя вниз, чтобы отвлекать внимание. — Нет. А кто это «она»? — Мадам, конечно, — сказал он, оглядевшись по сторонам. — А где она? — Понятия не имею, — ответила я. — Отпустите! Вместо этого он усилил хватку, вцепившись пальцами в верхнюю часть моей руки, склонился поближе и, обдав несвежим дыханием, доверительно прошептал: — Есть шанс заполучить денежки, цыпка. За захваченную контрабанду выплачивается награда, процент от стоимости изъятого товара. Никто не узнает, кроме тебя и меня. — Он слегка ткнул пальцами мне под грудь, отчего сорочка натянулась и под тонким хлопком обрисовался сосок. — Ну, цыпочка, что скажешь? Я уставилась на него. «Акцизные чиновники у меня на хвосте», — сказал Джейми. Должно быть, это один из них, служитель короны, которому поручено предотвращать контрабанду и задерживать контрабандистов. Что там говорил Джейми? Позорный столб, ссылка, порка, тюремное заключение — он перечислял все эти кары небрежно, словно речь шла о пустяках. — О чем вы говорите? — спросила я, притворяясь, что озадачена его словами. — И в последний раз говорю вам, отпустите меня! «Вряд ли он здесь один, — подумала я. — Сколько их еще в здании?» — Да, пожалуйста, отпусти ее, — произнес голос у меня за спиной. Таможенник оглянулся, и я увидела, что глаза его расширились. Мистер Уиллоби стоял на второй лестнице в своей помятой голубой пижаме, крепко держа обеими руками большой пистолет. Он вежливо кивал чиновнику. — Это не вонючая проститутка, — объяснил он, моргая, словно сова. — А почтенная жена. Сборщик акцизов, явно удивленный неожиданным появлением китайца, переводил взгляд с меня на мистера Уиллоби и обратно. — Жена? — недоверчиво переспросил он. — Ты говоришь, что она твоя жена? Мистер Уиллоби, очевидно, понял только одно, хорошо знакомое ему слово и с весьма удовлетворенным видом кивнул. — Жена, — сказал он снова. — Пожалуйста, отпустить ее. Его глаза, налитые кровью, сузились в щелочки, и если не чиновнику, то мне было ясно, что ярость затопила их почти до краев. Служащий, однако, привлек меня к себе и хмуро воззрился на мистера Уиллоби. — Послушай… — начал он, но дальше этого не продвинулся, потому что китаец, очевидно решив, что честно предупредил, поднял пистолет и нажал на курок. Раздался громкий выстрел, еще более громкий пронзительный крик, должно быть мой, и лестничную площадку заволокло серым пороховым дымом. Сборщик акцизов отступил назад с чрезвычайно удивленным лицом, на его одежде проступила и стала расширяться красная розетка крови. Движимая порывом, я прыгнула вперед, схватила раненого под мышки и, не дав упасть, бережно опустила на половицы лестничной площадки. Обитательницы дома, привлеченные выстрелом, высыпали на верхнюю лестничную площадку, тараторя и восклицая. Снизу донеслись поспешные шаги: кто–то поднимался, перепрыгивая через две ступеньки. Это был Фергюс с пистолетом в руке, видимо явившийся через дверь подвала. — Миледи! — охнул он, увидев, что я сижу в углу, держа на коленях тело чиновника. — Что вы наделали? — Я? — вырвалось у меня возмущенное восклицание. — Я–то как раз ничего не сделала. Это китаец, любимчик Джейми. Я кивком указала на лестницу, где мистер Уиллоби, небрежно положив пистолет у ног, сидел на ступеньке и рассматривал сцену внизу с весьма благодушным и удовлетворенным видом. Фергюс быстро произнес по–французски что–то не вполне переводимое, но явно нелицеприятное по отношению к мистеру Уиллоби. Он пересек лестничную площадку и схватил маленького китайца за плечо. И тут я увидела, что рука, которую он протянул, заканчивается не кистью, а крючком из поблескивающего темного металла. — Фергюс! Я была настолько потрясена этим зрелищем, что прекратила свои попытки остановить кровотечение из раны чиновника, перевязывая ее моей шалью. — Что… что… — У меня никак не получался связный вопрос. — Что? — спросил он, в свою очередь, взглянув на меня, а потом, проследив мой взгляд, пожал плечами: — Ах, это! Ох уж мне эти англичане! Не беспокойтесь об этом, миледи, у нас нет времени. А ты, каналья, отправляйся вниз! Основательно встряхнув мистера Уиллоби, он стащил его по лестнице и запихнул в подвальную дверь, придав ускорение пинком. Послышалась серия глухих ударов, наводивших на мысль о том, что китаец катится вниз по лестнице; видимо, акробатические способности отказали ему или же он не успел ими воспользоваться. Фергюс присел на корточки рядом со мной и поднял за волосы голову раненого. — Сколько с тобой приспешников? — требовательно спросил он. — Говори мне быстро, свинья, а не то я перережу тебе горло! Судя по очевидным признакам, это была излишняя угроза. Глаза человека уже стекленели. Собрав последние силы, он скривил уголки рта и на последнем издыхании прошептал: — Я увижу… как ты… горишь… в аду. Кривая улыбка так и запечатлелась на его лице в момент смертной агонии: он закашлялся, извергнул вместе с кашлем поразительное количество ярко–красной пенистой крови и умер у меня на коленях. Снизу снова донесся торопливый топот. Джейми ворвался через дверь подвала и едва успел остановиться, чуть не запнувшись о ноги умершего. Он скользнул взглядом по мертвому телу и с испуганным изумлением уставился на меня. — Господи, англичаночка, что ты натворила? — Это не она, а желтая блоха, — вмешался Фергюс, избавив меня от необходимости объясняться. Он сунул пистолет за пояс и предложил мне руку — настоящую. — Идемте, миледи, вы должны спуститься вниз! Джейми опередил его, склонившись надо мной. — Я тут управлюсь, — сказал он и мотнул головой в сторону переднего холла. — Посторожи там, Фергюс. Сигнал обычный, и держи свой пистолет спрятанным, пока не потребуется. Фергюс кивнул и моментально исчез за дверью. Джейми удалось кое–как замотать труп в шаль, и, когда он забрал его у меня, я с трудом поднялась на ноги, испытывая огромное облегчение, несмотря на то что спереди мое одеяние насквозь пропиталось кровью и прочими, не самыми приятными субстанциями. — По–моему, он умер! — донесся сверху испуганный голос. Подняв голову, я увидела на верхней площадке с дюжину проституток, взиравших на происходящее с высоты, словно херувимы с небес. — А ну по комнатам! — рявкнул Джейми. Девицы завизжали, встрепенулись и разлетелись, как испуганные голубки. Джейми оглядел лестничную площадку, ища следы происшествия, но их, к счастью, не осталось: все впитали шаль и моя рубашонка. — Идем, — сказал он. На лестнице царил полумрак, а у входа в подвал и вовсе стояла кромешная тьма. Я остановилась внизу, поджидая Джейми. Мертвец был не худеньким, и Джейми тяжело дышал, когда спустился ко мне. — К дальней стороне! — отрывисто велел он. — Там ложная стена. Держись за мою руку. После того как дверь наверху закрылась, я вообще ничего не видела, но Джейми, к счастью, прекрасно ориентировался здесь и без света. Он безошибочно повел меня мимо каких–то громоздких штуковин, на которые меня угораздило–таки несколько раз наткнуться, и наконец остановился. Уловив запах сырого камня, я протянула руку и нащупала перед собой шероховатую стену. Джейми что–то громко произнес по–гэльски. Очевидно, это был гэльский эквивалент «Сезам, откройся», ибо после короткой паузы раздался рокочущий шум, и в темноте передо мной показалась слабая светящаяся линия. Линия превратилась в щель, а потом участок стены повернулся на петлях и открылся, словно дверь. Собственно говоря, это и была дверь, деревянная, но облицованная накладным камнем и замаскированная под кусок стены. — Господи, англичаночка, ты в порядке? Подвал, казалось, был освещен свечами, во всяком случае, теперь мрак не был полным: то здесь, то там виднелись колышущиеся огоньки. — Немного холодно, — ответила я, стараясь не стучать зубами. — И одежда в крови, а в остальном — да, все в полном порядке. — Жанна! — позвал Джейми, и одна из темных фигур в дальнем конце подвала подошла к нам, преобразовавшись из расплывчатой тени в мадам, с виду весьма обеспокоенную. Джейми вкратце обрисовал ей ситуацию, и беспокойство женщины заметно усилилось. — Horreur! Ужас! — воскликнула она. — Убит? В моем заведении? При свидетелях! — Увы, боюсь, что так, — невозмутимо сказал Джейми. — Я распоряжусь насчет этого. Но вам пока лучше подняться. Возможно, он был не один. Что делать дальше, вам потом скажут. В его голосе звучала спокойная уверенность. Вдобавок он сжал ее руку, и это прикосновение ее успокоило. Во всяком случае, она повернулась, чтобы уйти. — Да, и вот еще что, Жанна, — окликнул ее Джейми. — Может быть, все–таки кто–нибудь принесет, наконец, одежду для моей жены? Если за всеми делами для нее не успели ничего приготовить, так у Дафны, по–моему, тот же размер. — Одежду?
Мадам Жанна прищурилась, пытаясь разглядеть меня в тени. Чтобы помочь, я вышла на свет, демонстрируя результаты моей встречи со сборщиком акцизов. Мадам Жанна моргнула пару раз, перекрестилась и исчезла сквозь потайную дверь, захлопнувшуюся за ней с приглушенным стуком. Я начала дрожать, но не столько от пережитого, сколько от холода. В конце концов, ни к крови, ни к смерти мне было не привыкать, и все сегодняшние события чем–то напоминали скверное субботнее дежурство в приемном покое скорой помощи. — Идем, англичаночка, мы тебя отмоем, — сказал Джейми, мягко положив мне руку пониже спины. Его прикосновение подействовало на меня, как на мадам Жанну. Мне сразу стало легче, хотя опасения еще оставались. — Отмоешь? Уж, не в бренди ли выкупаешь? Он тихо рассмеялся. — Нет, в воде. Я могу предложить тебе ванну, правда, боюсь, что она будет холодная. Да уж, холодно было очень. — От–откуда берется эта вода? — спросила я, дрожа и стуча зубами от холода. — С ледника? Вода вытекала из вделанной в стену трубы, закупоренной отнюдь не гигиеничного вида деревянной затычкой, обернутой в ветхое тряпье. Отдернув руку из–под холодной струи, я вытерла ее о рубашку, благо та была уже в таком состоянии, что беспокоиться не приходилось. Джейми, ловко подставлявший под струю большую деревянную лохань, покачал головой: — С крыши, вот откуда. Там установлен бак для сбора дождевой воды. Сбоку здания проходит труба для сточной воды, а труба от бака спрятана у нее внутри. Это было сказано с такой забавной гордостью, что я рассмеялась. — Ну и устройство! А для чего вы используете эту воду? — Чтобы разбавлять спирт, — объяснил он и жестом указал на дальнюю сторону помещения, где среди большого количества бочонков и кадок суетились темные фигуры. — К нам поступает крепчайший, выдержанный в бочках спирт. Чем напиток крепче, тем меньше места он занимает и тем легче его перевозить. Здесь мы разбавляем его чистой водой и разливаем для продажи в питейные заведения. Он вставил на место затычку и стал толкать большую лохань по каменному полу. — Вот, займись собой здесь, подальше от трубы. А то люди работают, и им может потребоваться вода. Один из этих людей как раз подошел, но лишь скользнул по мне любопытным взглядом, кивнул Джейми и подставил под струю свой бочонок. Укрывшись позади наспех сооруженной ширмы из пустых бочек, я с сомнением всматривалась в глубины моей импровизированной ванны. Рядом в лужице воска горела одна–единственная свеча, и поблескивавшая в ее дрожащем свете вода казалась черной и бездонной. Я разделась, сильно дрожа и думая о том, что от горячей воды и современного водопровода было гораздо легче отказываться, когда они имелись под рукой. Джейми пошарил в своем рукаве и вытащил большой носовой платок, на который взглянул с сомнением. — Ну что ж, возможно, он будет почище твоей рубашки, — сказал он, пожав плечами, вручил платок мне и, извинившись, отправился на другой конец помещения руководить шедшей там работой. Вода была холоднющей, как и сам подвал, а когда я осторожно принялась оттирать себя смоченной в ней тряпицей, по животу и бедрам, вызывая приступы дрожи, стали стекать ледяные струйки. Не способствовали комфорту и мысли о том, что могло происходить наверху. Мало было холодной воды, так к этому добавлялся и холодок страха. Возможно, на данный момент, пока ложная стена укрывала нас от таможенных и акцизных служак, мы и могли чувствовать себя в относительной безопасности, но если фокус со стеной раскроется, наше положение окажется безнадежным. Из этого помещения нет иного выхода, кроме как через дверь в ложной стене, и если в этой стене пробить брешь, нас схватят с поличным, причем не только с большим количеством контрабандного бренди, но еще и со свежим трупом — телом убитого служителя короны. И уж во всяком случае, исчезновение государственного служащего неминуемо повлечет за собой энергичные поиски. Мне воображались толпы представителей власти, заполнивших бордель и допрашивающих девиц, чтобы в результате получить от них детальное описание и меня, и Джейми, и мистера Уиллоби. Я невольно бросила взгляд в дальний угол, где лежал покрытый окровавленной шалью мертвец. Китайца нигде не было видно, не иначе как присосался к бочонку с бренди и отключился. — На, англичаночка. Выпей, а то того и гляди язык откусишь зубы–то как стучат! Джейми, словно пес–спасатель из обители Святого Бернарда, появился в моем углу с кружкой бренди.
Чтобы не расплескать напиток, мне пришлось бросить тряпицу и взять кружку обеими руками, однако выпивка пошла на пользу: огненная струйка протекла по горлу, и упавший в желудок горячий уголек стал распространять изгибающиеся щупальца тепла по моим окоченевшим конечностям. — Господи, так лучше, — сказала я, прервавшись, чтобы набрать воздуха. — Это и есть неразбавленный спирт? — Что ты, он бы тебя убил! Правда, этот напиток будет малость покрепче того, что мы продаем. Допивай его, заканчивай с мытьем и что–нибудь на себя накинь. Джейми забрал из моей руки кружку, которую сменил мокрый носовой платок. Завершая холодное омовение, я краем глаза посматривала на него. Он тоже смотрел на меня, но морщил при этом лоб — похоже, текущие дела не давали ему покоя. Я предполагала, что его жизнь непроста, но теперь поняла, что мое присутствие, несомненно, существенно ее осложняет. И я многое бы отдала, чтобы узнать, о чем он думает. — О чем ты думаешь, Джейми? — спросила я, когда стирала с бедер последние пятна. Вода под ногами, растревоженная моими движениями, искрилась в свете свечи, словно темная кровь, смытая с моего тела, добавила ей живого блеска. Джейми поднял на меня взгляд: морщины на лбу разгладились, глаза прояснились. — О том, как ты прекрасна, англичаночка, — тихо ответил он. — Ну, если считать, что лучшее украшение женщины — гусиная кожа, то так оно и есть, — язвительно ответила я, переступив край лохани и потянувшись за кружкой. Джейми неожиданно ухмыльнулся, блеснув белыми зубами. — Видимо, ты разговариваешь с единственным мужчиной в Шотландии, у которого при виде ощипанной гусыни вскакивает шишка. Страх, напряжение, а тут еще и смех. Я прыснула, чуть не поперхнувшись бренди. Джейми быстро стащил с себя камзол и обернул вокруг меня, крепко прижав к себе. Я дрожала, кашляла и задыхалась. — Трудно пройти мимо ларька торговца домашней птицей и остаться порядочным, — прошептал он мне на ухо, быстро растирая сквозь ткань мою спину. — Тише, англичаночка, помолчи. Все будет прекрасно. Я прильнула к нему, вся дрожа. — Прости. Со мной и так все хорошо, но в случившемся есть и моя вина. Мистер Уиллоби пристрелил того акцизного соглядатая потому что ему показалось, будто он ко мне пристает. Джейми хмыкнул. — Из этого не следует, будто ты виновата, — сухо возразил он. — Во–первых, неспроста же китайцу это померещилось, а во–вторых, ты за него отвечать не можешь. Ему не впервой отмачивать в пьяном виде такое, что все только за голову хватаются. Когда он примет на грудь, ему море по колено. Неожиданно выражение лица Джейми изменилось: до него дошел смысл моих слов. — Подожди, ты, кажется, сказала «акцизный соглядатай». — Да, а что? Он не ответил, но выпустил мои плечи и развернулся на каблуках, схватив при этом свечу со стола. Чтобы не остаться в темноте, я последовала за ним в угол, где под шалью лежал труп. — Подержи–ка. Джейми бесцеремонно сунул мне в руку свечу, опустился на колени и откинул заляпанную кровью ткань, которая прикрывала лицо. Мертвых тел мне довелось видеть немало, и это зрелище меня не шокировало, но и ничего приятного в нем тоже не было. Глаза закатились вверх под полузакрытыми веками. Глядя на отвисшую челюсть мертвеца и его восковое лицо, Джейми нахмурился и пробормотал что–то себе под нос. — Что–то не так? Мне казалось, что я уже никогда не согреюсь, но в добротном и плотном камзоле Джейми сохранились остатки его собственного тепла, поэтому дрожь утихла. — Это не сборщик акцизов, — сказал Джейми, продолжая хмуриться. — Я знаю всех акцизных служащих округа, а также всех таможенников и мытарей, но этого малого никогда не видел. Морщась, он откинул окровавленную шаль и принялся тщательно обыскивать труп. Добычу составили маленький перочинный ножик и книжица, обернутая в красную бумагу. — «Новый Завет», — прочитала я не без удивления. Джейми кивнул. — Да, чиновник ты или нет, но довольно странно брать с собой Евангелие, когда идешь к девкам. Он вытер маленькую книжицу о шаль, довольно бережно прикрыл лицо покойного складками ткани и, поднявшись на ноги, покачал головой. — Больше в его карманах ничего не было. Любой таможенный или акцизный чиновник всегда имеет при себе грамоту, подтверждающую полномочия: без нее у него нет права ни обыскивать помещения, ни налагать арест на товары. — Он вопросительно взглянул на меня. — А с чего ты вообще взяла, будто он из акцизной службы? Поплотнее запахивая на себе камзол Джейми, я старалась припомнить, что именно сказал мне тот человек на лестнице. — Он предположил, что меня послали отвлечь внимание, спросил, где находится мадам, а потом заговорил о назначенной награде, да–да, о проценте от стоимости конфискованного товара, сказал, что никто об этом не узнает, кроме него и меня, — добавила я. — Поэтому у меня возникло естественное предположение: это акцизный чиновник или кто–то в этом роде. Ну а затем явился мистер Уиллоби и стало не до догадок. Джейми кивнул все еще с озадаченным видом. — Понятно. Правда, я понятия не имею, кто он такой, но хорошо уже то, что он не королевский чиновник. Поначалу я испугался, подумал, что–то разладилось, но вроде все в порядке. — Разладилось? Он улыбнулся. — Англичаночка, у меня есть договоренность с главным таможенным надзирателем этого округа. Я уставилась на него, открыв рот. — Договоренность? Он пожал плечами и сказал с легким раздражением: — Ну, я его подмазал, если хочешь напрямую. — Несомненно, это стандартная деловая процедура, — сказала я, стараясь быть тактичной. Уголок его рта слегка дернулся. — Ну да. Так или иначе, между сэром Персивалем Тернером и мной достигнуто, можно сказать, понимание, и понятно, что появление здесь кого–то из его служащих было бы для меня тревожным сигналом. — Ладно, — сказала я, медленно утрясая в сознании все малопонятные события утра и стараясь сложить из них целостную картину. — Но что в таком случае ты имел в виду, сказав Фергюсу, что акцизные чиновники у тебя на хвосте? И почему все носятся и суетятся, словно переполошившиеся куры в курятнике? — А, это. Он улыбнулся и взял меня за руку, заставив отвернуться от тела у наших ног. — В общем, как я тебе и говорил, существует договоренность, и в эту договоренность входит то, что сэр Персиваль должен удовлетворять запросы своих хозяев в Лондоне, время от времени посылая им отчеты о захвате достаточного количества контрабанды. Таким образом, нам приходится учитывать не только свои, но и чиновничьи интересы. Уолли и парни доставили с побережья две подводы, одну с самым лучшим бренди, а другую со старыми бочками, заполненными прокисшим вином, в которое мы долили несколько анкеров дешевого пойла, только чтобы придать ему соответствующий дух. Сегодня утром я, как и было запланировано, встретил их у границы города, и мы въехали внутрь таким манером, чтобы непременно попасться на глаза таможенному надзирателю, который в это время как будто случайно выехал на объезд с отрядом драгун. Дальше все происходит по плану: мы пускаемся в бегство, они за нами по пятам, шум, погоня и все такое. Ну а в нужном месте подвода с настоящим товаром сворачивает в незаметный проулок, а дрянное пойло Уолли бросает, еще некоторое время, поскакав для виду сломя голову. Сам смывается, добыча достается драгунам. Представь себе, как здорово это будет выглядеть в отчете. Джейми ухмыльнулся и с важным видом произнес: — Контрабандисты ускользнули, несмотря на усердное преследование, но доблестным солдатам его величества удалось захватить целую подводу контрабандного спиртного, оценивающуюся в шестьдесят фунтов десять шиллингов. Поняла, в чем тут фокус? — Пожалуй, — ответила я. — Значит, ты должен был доставить качественный товар в десять. Мадам Жанна сказала… — Ну да, — кивнул Джейми, нахмурившись. — Ровно в десять она должна была оставить открытой дверь подвала и установить на место дощатый скат: времени на разгрузку у нас в обрез. Мне пришлось дважды сделать круг, чтобы не привести драгун прямо к ее заведению, ведь простые солдаты не в курсе договоренностей, так что нам все равно надо быть начеку. — Боюсь, мадам отвлекли неприятные новости, — пояснила я, вспомнив об Изверге, и рассказала Джейми все, что слышала. — Бедная девушка, — вздохнул он. Я поежилась, вспоминая рассказ Бруно, и придвинулась к Джейми. Он обнял меня, рассеянно поцеловал в лоб и снова взглянул на прикрытое шалью тело. — Ну что ж, кто бы ни был этот невезучий малый, но раз он не чиновник, маловероятно, что у него там, наверху, сообщники. Но нам в любом случае желательно убраться отсюда поскорее. — Это хорошая мысль. Камзол Джейми был мне до колен, но под ним–то я оставалась голой и, замечая, какие взгляды бросают на меня украдкой с другого конца подвала, чувствовала себя не совсем уютно. — А мы вернемся в печатную мастерскую? С учетом всего случившегося мне как–то не хотелось пользоваться гостеприимством мадам Жанны больше, чем необходимо. — Может быть, ненадолго. Мне надо подумать, — рассеянно ответил Джейми. Наморщив лоб, он крепко прижал меня к себе, отпустил и принялся расхаживать по подвалу, задумчиво глядя на камни под ногами. — Э–э… куда ты спровадил Айена? Он поднял глаза с непонимающим видом, потом его лицо прояснилось. — А, Айена. Я оставил его наводить справки в тавернах над рыночной площадью. Нужно не забыть встретиться с ним попозже, — пробормотал он, словно бы делая мысленную заметку. — Кстати, я видела и Айена–младшего, — заметила я как бы между прочим, провоцируя его на разговор. Джейми удивился: — Он что, приходил сюда? — Приходил. Искал тебя — примерно четверть часа спустя после того, как ты ушел. — Слава Богу за Его маленькие милости! — Он запустил пятерню в волосы с шутливо–озабоченным видом. — Мне чертовски трудно было объяснить Айену, зачем его сын потащился сюда. — Ты знаешь, что он здесь делает? — с любопытством спросила я. — Не знаю! Он должен был… ладно, оставим это. Сейчас не до того. Джейми снова задумался, но потом вдруг спросил: — А он — я про Айена–младшего, — уходя от тебя, сказал, куда направляется? Я покачала головой, подобрав вокруг себя камзол. Джейми кивнул со вздохом и снова стал медленно прохаживаться. Я уселась на перевернутую лохань, глядя на него и удивляясь тому, что, несмотря на все эти неудобства и всю эту опасную кутерьму, чувствую себя по–идиотски счастливой просто оттого, что нахожусь рядом с ним. Понимая, что толку от меня никакого быть не может, я просто завернулась поплотнее в камзол и предалась самому приятному занятию, какое могла найти для себя на данный момент, — любовалась Джейми. А то ведь в этой суматохе у меня еще не было возможности, как следует к нему присмотреться. Несмотря на озабоченность, он двигался с уверенной грацией меченосца, человека, настолько владеющего своим телом, что для этого не требовалось никаких сознательных усилий. Когда отблеск фонаря падал на шевелюру Джейми, игра света и теней делала ее золотистой с темными полосками, словно тигриная шкура. Я уловила слабое движение, когда двумя пальцами правой руки он поскреб ткань штанов, и на меня накатила волна эмоций: прошло столько лет, а этот жест остался неизменным. Прежде я тысячу раз видела, как он делал это, размышляя, и теперь почувствовала себя так, словно вся наша разлука уместилась между восходом и заходом солнца.
Как будто уловив мою мысль, он остановился и улыбнулся мне. — Ты согрелась, англичаночка? — Нет, но это не важно. — Я встала с лохани и, взяв его под руку, принялась прохаживаться рядом с ним. — Что–нибудь надумал? Он невесело рассмеялся. — Нет. Меня одолевает примерно полудюжина вопросов одновременно, и с половиной из них я ничего не могу поделать. Например, выяснить, находится ли Айен–младший там, где должен. Я уставилась на него. — А где, по–твоему, он должен находиться? — Он должен быть в печатной мастерской, — сказал Джейми с некоторым нажимом. — Но сегодня утром он должен был находиться с Уолли, а его там не было. — С Уолли? То есть, надо понимать, когда его отец явился с известием о побеге мальчишки из дому, для тебя это была никакая не новость? Он потер пальцем нос, усмехаясь и досадуя. — Ну да, я обещал мальчишке, что ничего не скажу его отцу, пока ему самому не представится случай объясниться. Правда, это объяснение вряд ли спасет его задницу, — добавил он. Юный Айен, как и сказал его отец, явился в Эдинбург, чтобы присоединиться к своему дяде, не потрудившись заручиться согласием родителей. Джейми довольно скоро обнаружил это упущение, но решил не отсылать племянника одного обратно в Лаллиброх, а отвезти его туда самому, у него не было времени. — Не то чтобы он сам не мог о себе позаботиться, — пояснил Джейми с усмешкой, победившей–таки в борьбе выражений на его лице. — Он славный и способный парнишка. Просто… ну, в общем, ты понимаешь, как это бывает: какие–то события просто происходят вокруг некоторых людей, так что они вроде бы и не имеют к этому никакого отношения. — Теперь, когда ты заговорил об этом, да, понимаю. Похоже, я сама как раз из них. Эти слова насмешили Джейми. — Господи, ты права, англичаночка! Может быть, именно поэтому я так люблю Айена–младшего: он напоминает мне тебя. — А мне — тебя, — парировала я. Джейми хмыкнул. — Господи, если Дженни услышит, что ее сынок отирался возле дома с подобной репутацией, она меня калекой сделает. Одна надежда, что у маленького пройдохи по возвращении домой хватит ума держать рот на замке. — Главное, чтобы он вернулся, — заметила я, подумав о долговязом, не достигшем еще пятнадцатилетия подростке, предоставленном самому себе в Эдинбурге среди контрабандистов, пьяниц, проституток, продажных таможенников. А тут еще и орудующий топором Изверг! — Хорошо еще, что он не девушка, — сказала я, вспомнив об убийце. — Юноши, кажется, Изверга не интересуют. — Ага, но полно других типов, которых они очень даже интересуют, — кисло отозвался Джейми. — Да уж, когда у меня на руках и ты, и Айен–младший, мне очень повезет, если я не поседею как лунь, прежде чем выберусь из этого вонючего подвала. — Я–то тут при чем? — В моем голосе прозвучало искреннее удивление. — Тебе нет нужды беспокоиться за меня. — Разве? Он опустил руку и воззрился на меня не без суровости. — Мне не нужно беспокоиться о тебе? Это ты сказала? Господи! Я оставляю тебя мирно лежащей в постели дожидаться завтрака, а меньше чем час спустя нахожу внизу, в рубашке девицы из веселого дома, с трупом на коленях! И сейчас ты стоишь передо мной, голая, как яйцо, а пятнадцать человек вон там гадают, кто ты вообще такая. И как, по–твоему, я должен объяснить им твое появление? Он раздраженно запустил пальцы в свою шевелюру. — Кровоточащие раны Христовы! А через два дня мне, хоть удавись, нужно отправиться к побережью, и я не могу оставить тебя в Эдинбурге, поскольку тут шастают изверги с топориками и половина людей, которые тебя видели, считают, что ты проститутка, и… и… Шнурок, собиравший его волосы в хвост, лопнул, не выдержав энергичных движений, и шевелюра распушились, как львиная грива. Я рассмеялась. Еще мгновение его взгляд оставался хмурым, но потом Джейми ухмыльнулся. — Ну да ладно, что уж там. Попробую как–нибудь со всем этим справиться. — Уверена, ты справишься, — заявила я и приподнялась на цыпочки, чтобы убрать его волосы за уши. Под действием той же силы, что вызывает взаимное притяжение противоположных полюсов магнита, Джейми наклонил голову и поцеловал меня. — Я позабыл. — О чем позабыл? Сквозь тонкую рубашку я чувствовала его теплую спину. — Обо всем. — Джейми говорил очень тихо, прижав губы к моим волосам. — О радости. О страхе. Больше всего о страхе. Он убрал мои кудри от своего носа. — Я очень долго не испытывал страха, англичаночка, — пояснил Джейми. — Но теперь, похоже, начинаю бояться. Потому что теперь мне есть что терять. Чуть подавшись назад, я подняла на него взгляд. Его руки крепко обнимали меня за талию, глаза были темны — бездонная вода в сумраке. Но через секунду выражение его лица изменилось, и он быстро поцеловал меня в лоб. — Идем, англичаночка, — сказал Джейми, взяв меня за руку. — Я скажу людям, что ты моя жена. С остальным можно подождать.
В ОГНЕ Вырез у платья был чуть ниже, чем необходимо, и оно было тесновато в груди, но в целом сидело неплохо. — И откуда тебе было известно, что у Дафны нужный размер? — спросила я, зачерпывая ложкой суп. — Когда я сказал тебе, что не спал со здешними девушками, я не соврал, — осторожно ответил Джейми. — Но не припоминаю, чтоб я утверждал, будто не смотрел на них. Он хотел подмигнуть, но, поскольку какой–то врожденный тик не позволял ему делать это одним глазом, моргнул обоими. Это сделало его похожим на большую взъерошенную рыжую сову, и я рассмеялась. — Однако тебе этот наряд идет гораздо больше, чем Дафне, — заявил Джейми, одобрительно взглянув на мою грудь, и подозвал служанку, несшую блюдо со свежими лепешками. Процветание трактира Моубрея зиждилось на обедах. В отличие от питейных заведений вроде «Края света» с их уютной дымной атмосферой эта таверна, размещавшаяся в элегантном строении с наружной лестницей, ведущей в просторный зал на втором этаже, предлагала меню, рассчитанное на вкусы состоятельных торговцев и королевских чиновников. — Кто ты на данный момент? — поинтересовалась я, — Если мне не послышалось, мадам Жанна называла тебя «месье Фрэзер» — значит ли это, что на публике ты Фрэзер? Он покачал головой, кроша лепешку в миску с супом. — Нет, на данный момент я Сони Малкольм, печатник и издатель. — Сони? Это уменьшительное от Александра? По–моему Сэнди, «песочник», подошло бы гораздо лучше, особенно с учетом твоей шевелюры. Правда, тут же мысленно поправилась я, все же его волосы не песочного цвета. Они похожи на волосы Бри — очень густые, слегка волнистые и вобравшие в себя целую смесь оттенков рыжего и золотистого: медь и корица, каштан и янтарь, рыжий, чалый, кирпичный — все перемешано. Неожиданно на меня накатила волна тоски по Бри, причем одновременно с желанием растрепать волосы Джейми и, запустив в них руки, ощутить на пальцах мягкие пряди, а под ладонями округлость его головы. Желание было столь острым, что у меня перехватило дыхание, и я склонила голову над устричной похлебкой. Джейми ничего не заметил; он добавил себе в миску добрый шмат сливочного масла, покачав при этом головой. — Сони — так говорят в горах, — сообщил он мне, — И на островах тоже. А Сэнди — такое прозвище чаще можно услышать в низинах или от невежественных англичан. Он повел бровью, улыбнулся и поднес ко рту ложку, полную густой, ароматной похлебки. — Ладно, — сказала я. — Наверное, сейчас важнее определиться, кто же все–таки я. В конце концов, до него дошло. Его большая нога чуточку подтолкнула под столом мою, и Джейми, улыбнувшись, грубовато сказал: — Ты моя жена, англичаночка, вот и весь сказ. Всегда и везде. Независимо от того, кем могу быть я, ты — моя жена. Я почувствовала, как мое лицо зарделось от удовольствия, и увидела, что воспоминания о прошлой ночи отразились и на Джейми: кончики его ушей слегка порозовели. — Тебе не кажется, что в этой похлебке слишком много перца? — спросила я, проглотив очередную ложку. — Ты уверен, Джейми? — Ага, — сказал он. — Да, я уверен, — поправился он. — А с перцем все нормально. Люблю, знаешь ли, все остренькое. Носок его башмака снова ткнул меня в лодыжку. — Значит, я миссис Малкольм, — сказала я, пробуя это имя на языке. Само слово «миссис» вызывало у меня нелепое волнение, словно у юной невесты, впервые идущей под венец. Мой взгляд машинально скользнул по серебряному кольцу на безымянном пальце правой руки. Джейми заметил это и поднял свою кружку. — За миссис Малкольм, — тихо произнес он, и у меня снова перехватило дыхание. Потом Джейми поставил кружку и взял мою руку в свою, такую большую и теплую, что ее жар быстро распространился по моим пальцам. Серебряное кольцо, ощущавшееся отдельно от моей плоти, согрелось еще быстрее. — Сохранять и беречь, — сказал он с улыбкой. — Отныне и навеки, — отозвалась я, не обращая внимания на то, что мы привлекаем к себе заинтересованные взгляды других посетителей. Джейми наклонил голову и прижал губы к тыльной стороне моей ладони, что уже не просто заинтересовало зевак, а заставило их вытаращиться. Сидевший на другом конце зала священник строго нахмурился и сказал что–то своим соседям по столу, которые тотчас повернулись и уставились на нас. Один из них был пожилым коротышкой, а вот другой, к немалому моему удивлению, оказался мистером Уоллесом, моим спутником по поездке на дилижансе из Инвернесса. — Наверху есть номера, — прошептал Джейми. В его голубых глазах плясали шальные искорки, лишив меня всякого интереса к мистеру Уоллесу. — Это любопытно, — рассеянно произнесла я. — Ты не доел свою похлебку. — К черту похлебку. — Вот идет служанка с элем. — Пусть идет к дьяволу. Острые белые зубы мягко сомкнулись на моей руке, отчего я слегка дернулась. — На тебя люди смотрят. — Ну и пусть, раз им выпала такая прекрасная возможность. Его язык легонько щекотал мои пальцы. — Сюда идет человек в зеленом. — К черту… — начал Джейми, но тут тень подошедшего упала на стол. — Добрый день, мистер Малкольм, — сказал незнакомец с вежливым поклоном. — Надеюсь, я вам не помешал. — Напротив, помешали, — возразил Джейми, выпрямившись, но не выпустив моей руки, и холодно воззрился визитера. — Мне кажется, я не знаю вас, сэр? Джентльмен, неброско одетый англичанин лет тридцати пяти, ничуть не смутившись столь откровенным недружелюбием, поклонился снова. — Я действительно пока не имел удовольствия быть знакомым с вами, сэр, — почтительно сказал он. — Однако мой господин попросил меня приветствовать вас и спросить, не окажете ли вы и ваша спутница любезность выпить с ним немного вина. Крохотная пауза перед словом «спутница» была почти неуловима, но Джейми заметил ее. Его глаза сузились. — Мы с женой, — произнес он точно с такой же паузой перед словом «жена», — в данный момент заняты. Если ваш господин желает поговорить со мной… — Сэр, меня послал к вам сэр Персиваль Тернер, — быстро вставил секретарь (потому что наверняка это был секретарь). Несмотря на хорошее воспитание, он не удержался и слегка повел бровью, как человек, который упоминает значительное имя. — Ну что ж, — сухо ответил Джейми. — При всем моем почтении к сэру Персивалю в настоящее время я очень занят. Может быть, вы передадите ему мои сожаления? Он поклонился с учтивостью настолько демонстративной, что она почти граничила с грубостью, и повернулся к подошедшему спиной. Секретарь застыл, потом быстро развернулся и торопливо зашагал между столиками, направляясь к двери в дальнем конце зала. — На чем мы остановились? — спохватился Джейми. — Да, конечно: к черту джентльменов в зеленом. Так вот, насчет номеров… — И как ты собираешься объяснить людям мое появление? — спросила я. Он поднял бровь. — Что объяснить? — Он смерил меня взглядом. — Почему я должен что–то насчет тебя объяснять? Руки–ноги у тебя на месте, ты не заразная, не горбатая, не беззубая, не хромая… — Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала я, пнув его под столом. Леди, сидевшая рядом со стеной, тронула локтем своего спутника и указала на нас расширенными глазами. Я встретила ее взгляд и беззаботно улыбнулась. — Ну, знаю. — Джейми тоже улыбнулся. — Просто со всем, что на меня с утра навалилось, включая фокусы мистера Уиллоби и все прочее, у меня не было возможности об этом подумать. Может быть, мне просто сказать… — Мой дорогой друг, стало быть, вы женаты! Превосходная новость! Просто великолепная! Мои искренние поздравления, и могу я — смею ли я надеяться? — что я первый, кто преподнесет мои поздравления и наилучшие пожелания вашей даме? Маленький пожилой джентльмен в аккуратном парике, тяжело опиравшийся на трость с позолоченным набалдашником, одарил нас радушной улыбкой. Это был тот самый человек, который сидел с мистером Уоллесом и священником. — Я уверен, что вы простите меня за недостаточную учтивость, проявленную посланным мною Джонсоном. Беда в том, что злосчастная немощь затрудняет мои собственные передвижения, но, конечно же, знай мы, что вы обрели супружеское счастье, никто не посмел бы вас тревожить. При появлении этого господина Джейми встал и выдвинул для него стул. — Вы присоединитесь к нам, сэр Персиваль? — О нет, конечно! Я не смею мешать вашему вновь обретенному счастью, мой дорогой сэр. По правде говоря, я не имел представления… Продолжая говорить, он опустился на предложенный стул и поморщился, вытягивая ногу под столом. — Я мученик подагры, моя дорогая, — признался сэр Персиваль, наклонившись ко мне так близко, что я ощутила неприятное старческое дыхание, перебившее аромат грушанки, исходивший от тонкого полотна его сорочки. Мне подумалось, что, даже несмотря на дыхание, этот, в общем–то, симпатичный немолодой господин не похож на продажного взяточника, но ведь внешность обманчива. Всего четыре часа назад меня саму приняли за проститутку. Со всей возможной учтивостью Джейми заказал вина и терпеливо выслушивал многословные излияния сэра Персиваля. — Это большая удача, что я встретил вас, мой молодой друг, — сказал наш собеседник, покончив, наконец, со своими цветистыми комплиментами, и положил маленькую руку с ухоженными ногтями на руку Джейми. — У меня как раз появилась необходимость кое–что вам сказать. Вообще–то я послал записку в типографию, но мой посланец не застал вас там. Джейми вопросительно взглянул на Персиваля. — Да, — продолжил тот. — Кажется, вы говорили мне — несколько недель назад, я уж не помню, по какому случаю, — о своем намерении отправиться по делам на север, чтобы приобрести новый печатный станок или что–то в этом роде? Я подумала, что у сэра Персиваля, хотя он и не молод, весьма привлекательное лицо: породистое, с большими добродушными голубыми глазами. — Да, это так, сэр, — вежливо ответил Джейми. — Мистер Маклеод из Перта предложил мне взглянуть на новые текстовые шрифты, которые только–только начали использовать. — Именно, текстовые шрифты. Сэр Персиваль прервался, чтобы достать из кармана табакерку, симпатичную золотую вещицу с зеленой эмалью и херувимами на крышечке. — Но знаете, я бы не советовал вам предпринимать поездку на север именно сейчас, — сказал он, открыв коробочку и сосредоточившись на ее содержимом. — Уж поверьте старику, ради вашего же блага не советовал бы. Погода обещает испортиться, и это вряд ли подойдет миссис Малкольм. Улыбнувшись мне, как престарелый ангел, он вдохнул большую щепотку нюхательного табака и замер, держа наготове полотняный носовой платок. — Я весьма благодарен вам за совет, сэр Персиваль, — проговорил Джейми, с невозмутимым спокойствием потягивая вино. — Надо думать, о предстоящих на севере штормах вас известили ваши агенты? Сэр Персиваль чихнул: звук получился негромким и аккуратным, словно его издана простуженная мышка. Он вообще напоминает белую мышь, подумала я, видя, как изящно вытирает старик свой острый розовый нос. — Совершенно верно, — подтвердил он, убрав носовой платок и благодушно глядя на Джейми. — Поэтому я как друг, особо пекущийся о вашем благополучии и принимающий все ваши дела близко к сердцу, весьма настоятельно рекомендовал бы вам остаться в Эдинбурге. В конце концов, — добавил он, обратив свет своей благожелательности на меня, — теперь вы, безусловно, имеете достаточный стимул для того, чтобы задержаться дома. А теперь, молодые люди, извините, но мне нужно идти. Да и не пристало мне, старику, мешать вам, отрывая, можно сказать, от свадебного завтрака. Сэр Персиваль поднялся с помощью мгновенно подскочившего Джонсона и, постукивая по полу тросточкой с позолоченным набалдашником, заковылял прочь. — По–моему, он славный старикан, — заметила я, когда он отошел достаточно далеко. Джейми хмыкнул. — Трухлявый, как изъеденная червями доска, — возразил он, поднял свой стакан и осушил его. — Мне, признаться, казалось, что старые люди должны быть другими. То есть я хочу сказать, Судный день для них ближе, чем для молодых, и такому человеку, как сэр Персиваль, не стоило бы об этом забывать. Но куда там, похоже, встреча с дьяволом его ничуть не страшит. — Наверное, он такой же, как все, — цинично сказала я. — Большинство людей думают, что будут жить вечно. Джейми рассмеялся, а вместе со смехом к нему вернулся и недавний настрой. — Да, это верно, — сказал он, придвигая ко мне бокал с вином. — Теперь, когда ты здесь, я в этом тем более убежден. Давай–ка, mo nighean, допивай, и пойдем наверх. — Post coitum omne animalium triste est, — произнесла я с закрытыми глазами. Теплая тяжесть на моей груди никак не отреагировала, если не считать тихого дыхания. Правда, тут же я почувствовала что–то вроде подземной вибрации, каковую истолковала как смешок. — Витиевато высказываешься, англичаночка, — сонно сказал Джейми. — Надеюсь, эта мысль принадлежит не тебе? — Нет. Я убрала его влажные яркие волосы со лба, и он с довольным сопением уткнулся лицом в ямку у моего плеча. В качестве любовного гнездышка номера у Моубрея оставляли желать лучшего, однако кушетка, то есть относительно мягкая горизонтальная поверхность, здесь имелась, а это, если уж на то пошло, было единственно необходимым. Я поняла, что далеко еще не перешла рубеж желания предаваться плотским утехам, но была уже не столь молода, чтобы с упоением делать это на голом полу. — Я не знаю, кто это сказал, наверное, какой–то древний философ. Эта цитата приводилась в одном из моих учебников по медицине, в главе о репродуктивной системе человека. На сей раз, вибрация обрела звучание: это и вправду был смех. — Похоже, ты не зря брала свои уроки, англичаночка. Его рука скользнула по моему боку, медленно просунулась под ягодицу и слегка стиснула ее, что сопровождалось удовлетворенным вздохом. — Признаться, пока не сделаюсь, так сказать, triste, ни о чем думать не могу, — пробормотал он. — Я тоже, — отозвалась я в тон ему, проводя пальцем по завитку рыжих волос. — Что и навело меня на эту мысль. А вот насчет побуждений древнего философа… Тут остается только гадать. — Наверное, это зависит от того, с какими именно animalium он имел дело, заметил Джейми. — Может быть, им просто никто не увлекся, но он, наверное, испробовал немалое количество, раз пришел к столь обобщающему выводу. Он крепко держался за свой якорь, пока приливы моего смеха мягко покачивали его вверх и вниз. — Заметь, что собаки, когда совокупляются, иногда выглядят чуточку по–овечьи. — Мм… А как же тогда выглядят овцы? — Ну, овцы в любой ситуации выглядят как овцы — я имею в виду особей женского пола. — Вот как? А что насчет баранов? — О, они выглядят весьма неприглядно. Вывешивают языки, так что изо рта капает слюна, закатывают глаза, да еще и издают пренеприятные звуки. Как вообще большинство животных мужского пола, да? Кожей плеча я почувствовала, как изогнулись в улыбке его губы. Он снова стиснул мою ягодицу, и я мягко потянула за ухо, ближайшее к этой шаловливой руке. — Я не заметила, чтобы у тебя свисал язык. Да и никаких особо неприятных звуков не слышала. — Вообще–то вот так, с ходу, мне никакого такого звука не придумать, — признался Джейми. — Может, в следующий раз у меня получится лучше. Мы рассмеялись, а потом притихли, прислушиваясь к дыханию друг друга. — Джейми, — прошептала я, нежно поглаживая его затылок, — думаю, я никогда не была так счастлива. Он перекатился на бок, осторожно переместив свой вес так, чтобы не придавить меня, и повернулся ко мне. — Так же, как и я, моя англичаночка, — произнес он и припал к моим губам долгим поцелуем. Через некоторое время Джейми чуть отстранился. — Это ведь не просто постельное удовольствие, понимаешь? Его глаза смотрели на меня, нежно–голубые, как теплое тропическое море. — Понимаю, — ответила я, коснувшись его щеки. — Не просто. — Снова быть с тобой, говорить с тобой, знать, что я могу говорить, что думаю, не опасаясь за свои слова, не скрывая своих мыслей! Господи, англичаночка, Всевышнему ведомо, что я одержимый страстью юноша и не могу оторвать от тебя руки… или что–то другое, — добавил он, усмехнувшись, — но даже этого мне было бы мало, не имей я еще и счастья делить с тобой все, что у меня на душе и сердце. — Без тебя было одиноко, — прошептала я. — Так одиноко. — И мне. — Джейми посмотрел вниз, опустив длинные темные ресницы, и продолжил: — Хотя врать не буду, монашеской жизни я не вел. Бывало, когда становилось совсем невмоготу, когда просто сходил с ума… Я прижала пальцы к его губам, чтобы остановить его. — Так ведь и я не без греха. Фрэнк… Его рука мягко прижалась к моим губам. Мы молча смотрели друг на друга, и я чувствовала, как под моей рукой расцветает его улыбка, а под его рукой — моя. Я убрала палец с его губ. — Это не имеет значения, — сказал Джейми и тоже убрал свою руку. — Не имеет значения, — эхом отозвалась я, обводя пальцем линию его губ. — Поэтому лучше поделись тем, что у тебя на сердце, если есть время. Он бросил взгляд на окно, чтобы по свету определить время: в пять часов нам предстояло встретиться в типографии с Айеном–старшим, узнать, как обстоят дела с поисками его сына, — и с сожалением скатился с меня в сторону.
— Пара часов у нас еще есть, так что можно не спешить. Одевайся, а я велю принести вина и печенья. Подобная перспектива меня восхитила. Мне вообще казалось, что с тех пор, как я нашла Джейми, у меня пробудился волчий аппетит: есть хотелось чертовски и постоянно. Я села и начала рыться в куче разбросанной по полу одежды, ища корсет, который требовало платье с низким вырезом. — Я ничуть не огорчен, но, пожалуй, действительно чувствую некоторую неловкость, — признался Джейми, засовывая длинные ровные пальцы ног в шелковый чулок. — Или, по крайней мере, должен бы. — Почему так? — Да потому, что я предаюсь здесь с тобой райским наслаждениям, запивая их вином и заедая печеньем, а бедняга Айен топчет мостовые Эдинбурга, переживая за сына. — Ты и сам беспокоишься за юного Айена? — спросила я, занимаясь шнуровкой. Он слегка нахмурился, натягивая второй чулок. — Не столько беспокоюсь за него, сколько боюсь, что он может не объявиться до завтрашнего дня. — А что произойдет завтра? — спросила я и тут же вспомнила встречу с сэром Персивалем Тернером. — О, твоя поездка на север — она ведь намечена на завтра? Он кивнул. — Да, в бухте Муллин намечена встреча; луна в ущербе, и ночь будет темной. Люггер из Франции с грузом вина и батиста. — И сэр Персиваль предупреждал тебя о том, чтобы ты в этой встрече не участвовал. — Похоже на то. Что случилось, я пока сказать не могу, выясню позже. То ли ожидается инспекционный визит какого–нибудь высокого чина из таможенной службы, то ли он прослышал о какой–то деятельности на побережье, которая сама по себе к нам отношения не имеет, но навредить может. Он пожал плечами и закончил с последней подвязкой. Положив руки на колени ладонями вверх, Джейми медленно сжал их в кулаки. Левый кулак сомкнулся без промедления, крепкий, твердый, готовый к драке. С правым дело шло медленнее, а до конца так и не дошло. Средний, кривой палец не укладывался рядом с указательным, а безымянный не сгибался вовсе. Он торчал прямо, из–за чего и мизинец оставался под неловким углом к нему. Джейми перевел взгляд с рук на меня и улыбнулся. — Вспоминаешь ту ночь, когда ты вправляла мне руку? — Иногда, в самые кошмарные моменты. Ночка была из тех, что не забудешь — просто невозможно забыть. Мне удалось сбежать из тюрьмы Уэнтуорт и избежать смертного приговора, но помешать Черному Джеку Рэндоллу подвергнуть Джейми пыткам и искалечить его я не успела. Подняв его правую руку, я положила ее к себе на колено, тяжелую, теплую и неподвижную, и он не возражал, когда я ощупывала каждый палец, осторожно потягивая его, чтобы растянуть сухожилия, и сгибая, чтобы определить диапазон гибкости сочленений. — Это была моя первая ортопедическая операция, — усмехнулась я. — И много ты провела таких операций с тех пор? — спросил он, с любопытством глядя на меня. — Да, несколько. Поскольку стала хирургом, только, — пришлось мне поспешно пояснить, — не в том значении, которое имеет это слово здесь, сейчас. В мое время хирурги не рвут зубы и не пускают кровь. Они ближе к тем, кого вы называете врачами или лекарями, просто врач — понятие более широкое, а хирург — это одна из особых врачебных специализаций. — Ага, значит, ты у меня особая? — усмехнулся Джейми. — Впрочем, что удивительного, ты всегда была такой. Искалеченные пальцы скользнули в мою ладонь, и большой палец погладил мои костяшки. — Так что же за особый лекарь этот ваш хирург? Я задумалась, пытаясь сообразить, как лучше объяснить. — Ну, если ты меня поймешь… В общем, это врач, который старается добиться лечебного эффекта… с помощью ножа. Эта мысль заставила его скривиться. — Надо же, какое милое противоречие. Но для тебя в самый раз, англичаночка. — Правда? — удивилась я. Он кивнул, не отрывая глаз от моего лица. Я видела, как он пристально изучает меня, и гадала, что же он видит. Хотя что тут было гадать? Вспотевшая и раскрасневшаяся после занятий любовью, с растрепанными волосами. — Ты никогда не была прелестнее, англичаночка, — заявил Джейми, и улыбка его сделалась еще шире, а когда я подняла руку, чтобы поправить волосы, перехватил ее и нежно поцеловал. — Оставь свои кудри как есть. Так вот, — продолжил он, удерживая мои руки в своих и окидывая меня взглядом, — если как следует задуматься, то этот нож и есть твоя суть. Он вложен в ножны, прекрасные, великолепно сработанные ножны. — Его палец прогулялся по линии моих губ, спровоцировав улыбку. — Но внутри сокрыта закаленная сталь. И думаю, коварное острое лезвие. Я удивилась: — Коварное? — Но не бессердечное, — заверил Джейми. Его взгляд остановился на моем лице, внимательный и любопытный, губ коснулась улыбка. — Нет, это тебе не свойственно. Но ты можешь быть безжалостно сильной, англичаночка, когда это тебе нужно. — Могу, — подтвердила я с кривой улыбкой. — Я замечал это в тебе и раньше. — Его голос стал тише, а хватка, наоборот, усилилась. — Но мне кажется, что теперь в тебе этого гораздо больше, чем когда мы были моложе. Тебе это часто требовалось с тех пор? Я поняла вдруг, почему он чувствует это так отчетливо, тогда как Фрэнк не видел вообще. — В тебе это тоже есть, — сказала я. — И тебе это требовалось. Часто. Мои пальцы непроизвольно коснулись извилистого шрама, пересекавшего его средний палец. Джейми кивнул. — Я часто размышлял, — произнес он так тихо, что я едва расслышала. — Размышлял, могу ли я призвать это лезвие себе на службу и снова безопасно убрать его в ножны, ибо мне случалось видеть многих людей, чьи души от таких призывов дубели, а сверкающая сталь превращалась в тусклое железо. И я часто задумывался, хозяин ли я своей души или стал рабом собственного клинка? Я думал об этом снова и снова, — продолжил он, глядя на наши соединенные руки, — думал о том, что слишком часто обнажал свой клинок и провел так много времени в служении раздорам и распрям, что уже не гожусь для человеческого общения. Меня так и подмывало ляпнуть что–нибудь, но я сдержала порыв, закусив губу. От Джейми это не укрылось, и он улыбнулся. — Я и подумать не мог, что когда–нибудь буду снова смеяться в постели с женщиной, — признался он. — Или что вообще приду к женщине, разве что как животное, ослепленное грубой потребностью. В его голосе прозвучала нотка горечи. Я подняла его руку и поцеловала маленький шрам на ее тыльной стороне. — Для меня невозможно представить тебя зверем, — сказала я. Мне хотелось, чтобы это прозвучало как шутка, но, когда он посмотрел на меня, лицо его смягчилось и ответ прозвучал серьезно: — Я знаю это, англичаночка. И именно то, что ты не представляешь меня таким, внушает мне надежду. И все же, может быть… Он не закончил фразу, внимательно глядя на меня. — В тебе есть это — сила. У тебя есть это, и есть душа. Так что, может быть, будет спасена и моя. Я не знала, что можно на это сказать, поэтому промолчала и некоторое время лишь держала его руку, нежно поглаживая скрюченные пальцы и большие, твердые костяшки. Это была рука воина. Но теперь он не был воином. Перевернув его руку, я положила ее на свое колено ладонью вверх и медленно обвела кончиком пальца глубокие линии, вздымающиеся бугорки и крохотную букву «С» у основания большого пальца — метку, означавшую, что он мой. — Одна моя знакомая старая особа из горной Шотландии, помнится, утверждала, что линии на ладони не предсказывают судьбу, а, напротив, отображают ее. — И что, это правда? Его пальцы слегка дернулись, но ладонь лежала спокойно и открыто. — Не знаю. Она говорила, что человек рождается с одними линиями, но они меняются с ходом его жизни в зависимости от того, что он за человек и какие совершает поступки. По правде говоря, в хиромантии я ничего не смыслила, но обратила внимание на глубокую, проходящую от запястья к середине ладони линию с несколькими ответвлениями. — Видимо, это именно та, которую называют линией жизни, — предположила я. — Видишь, сколько развилок? Наверное, это значит, что ты много раз менял свою жизнь, принимал множество решений, многократно вставал перед выбором. Он хмыкнул, но скорее удивленно, чем насмешливо. — Вот оно как? Что ж, это вполне справедливо. Джейми склонился над моим коленом и всмотрелся в свою ладонь. — Первая развилка — это, должно быть, встреча с Джеком Рэндоллом, а вторая — с тобой. Видишь, они расположены очень близко. — Ну да. — Я медленно провела пальцем вдоль линии, отчего его пальцы задергались, как от щекотки. — А Куллоден — та, другая? — Может быть. — Но желания вспоминать Куллоден у него, похоже, не было, и он указал на следующую линию: — А вот это — когда я отправился в тюрьму и снова вернулся и прибыл в Эдинбург. — И стал печатником. Но как же все–таки тебя угораздило сделаться печатником? Честное слово, понять не могу, что тебя к этому подтолкнуло. Джейми широко улыбнулся. — Ну, в общем–то, все произошло случайно. Начать с того, что он просто подыскивал легальное занятие, которое могло бы послужить хорошим прикрытием для его основной деятельности — контрабанды. Провернув выгодную сделку и получив внушительную сумму наличными, Джейми решил завести собственное дело, причем такое, чтобы оно было связано с лошадьми, повозками и требовало наличия какого–нибудь, пусть скромного, помещения для временного складирования товаров. Прежде всего, разумеется, на ум приходила контора извозчиков, однако эта идея была отвергнута, поскольку не один он был такой сообразительный и перевозчики грузов находились под особо пристальным наблюдением таможни. Точно так же пришлось отказаться и от идеи приобретения трактира или постоялого двора. Этот вариант казался привлекательным, поскольку среди большого количества поставляющихся в заведение припасов можно скрыть что угодно. Но опять же сборщики налогов и таможенники паразитировали на подобных заведениях, как блохи на собаках. — Ну вот, а потом мне потребовалось кое–что напечатать, я зашел в типографию, и тут к ней, громыхая, подъехал фургон, груженный коробками с бумагой да бочонками со спиртом для разведения чернильного порошка. «Да это же то, что надо!» — осенило меня. Ни одной акцизной крысе и в голову не придет сунуться в типографию! Только после приобретения типографии в тупике Карфакс, найма Джорджи для работы с печатным станком и поступления первых заказов на объявления, памфлеты, фолио и книги ему пришло в голову, что новый род занятий открывает и иные, более широкие возможности. — Был такой малый по имени Том Гейдж, — пояснил Джейми. Оживленно ведя рассказ, он даже отнял у меня руку, чтобы жестикулировать, и порой по ходу воодушевленного повествования взлохмачивал себе волосы. — Он привозил небольшие заказы на разные товары, совершенно невинные, ничего особенного, но частенько задерживался потолковать со мной и Джорджи, хотя наверняка видел, что в печатном деле я разбираюсь хуже, чем он. — Джейми криво усмехнулся. — Да, в печатном деле я не дока, но зато разбираюсь в людях. Было очевидно, что, узнав по легкому акценту в Александре Малкольме горца, этот человек принялся осторожно выяснять его взгляды, словно между делом упоминая тех или иных знакомых, якобитские пристрастия которых обернулись для них неприятностями, выискивая ниточки, ведущие к общим знакомым, — короче говоря, всячески искал подход. И нашел: в конечном счете, печатник предложил ему привозить то, что ему нужно, дав слово, что никакие королевские соглядатаи ничего не узнают. — И он доверился тебе? Собственно говоря, это был не вопрос. Единственным человеком, который доверился Джейми по ошибке, был Карл Стюарт, да и то это была ошибка Джейми. — Да. Так началось это сотрудничество, сначала сугубо деловое, затем переросшее в дружбу. Джейми печатал все, поставлявшееся маленькой группой Гейджа, состоявшей из радикальных политических писателей: от резких, но остававшихся в рамках закона статей до листовок и памфлетов такого содержания, что для авторов это было чревато тюрьмой, а то и виселицей. — Обычно, отпечатав тираж, мы шли обмыть это событие в таверну. Я познакомился с несколькими друзьями Тома, и, в конце концов, Том предложил мне написать небольшую статейку. Ничего, кроме смеха, это у меня не вызвало. Я сказал, что с моим–то почерком, прежде чем мне удастся накорябать этот опус, все мы умрем, причем от старости, а не потому, что будем повешены. Во время разговора я стоял у станка и машинально, не думая, делал набор левой рукой. Том уставился на меня и, указав на наборную доску и мою руку, зашелся от смеха, причем хохотал так, что в конце концов сел на пол. Джейми вытянул руки перед собой, бесстрастно их рассматривая. Он сжал одну кисть в кулак и медленно поднес его к лицу, так что под рукавом рубашки вздулись мускулы. — Я достаточно здоров, — сказал он. — И если повезет, пробуду таковым еще долго — но не вечно, англичаночка. Мне много раз доводилось орудовать палашом и кинжалом, но для каждого воина приходит день, когда силы его покидают. Джейми покачал головой и потянулся к валявшемуся на полу камзолу. — Это я взял в тот день на память о Томасе Гейдже. Он вложил в мою руку предметы, которые вынул из кармана, — прохладные, твердые на ощупь, маленькие продолговатые свинцовые литеры. Мне не было нужды ощупывать кончики, чтобы понять, что это за буквы. — Q.E.D, — произнесла я. — Англичане забрали у меня палаш и кинжал, — тихо сказал он и дотронулся пальцем до кусочков свинца, лежавших на моей ладони. — Но Том Гейдж дал мне иное оружие, и я думаю, что не сложу его до смертного часа. Без четверти пять мы, пребывая в превосходном настроении после нескольких порций переперченной устричной похлебки и распитой на двоих в перерывах между актами «тесного общения» бутылки доброго вина, рука об руку спускались по мостовой Королевской. Мили. Город вокруг нас светился, как будто разделяя наше счастье. Эдинбург окутывала дымка, которой предстояло пролиться дождем, но сейчас лучи заходящего солнца окрашивали облака золотым, розовым и красным, а влажная патина на мостовой блестела так, что даже серые камни зданий смягчались и струились отраженным светом, вторя свечению, разогревавшему мои щеки и сиявшему в глазах Джейми, когда он смотрел на меня. Мы пребывали в эйфории и были так поглощены друг другом, что прошло несколько минут, прежде чем я почувствовала: что–то неладно. Сначала шедший позади человек, видимо раздраженный нашими шатаниями из стороны в сторону, резко обогнул нас, но, оказавшись передо мной, столь же резко остановился. Я чуть не налетела на него, поскользнулась, и у меня слетела туфля. Он вскинул голову, уставился на небо и устремился вперед чуть ли не бегом. — Что это с ним? — удивилась я и наклонилась, чтобы надеть туфлю. Неожиданно я заметила, что все прохожие вокруг нас остановились, тоже подняли глаза, а потом побежали вдоль по улице. — Как ты думаешь… — начала я, но, обернувшись к Джейми, обнаружила, что он напряженно смотрит вверх. Я тоже подняла глаза, и мне не потребовалось много времени, чтобы сообразить: красное зарево на облаках интенсивнее, чем это свойственно закату, для которого к тому же вовсе не характерны всполохи. — Пожар, — сказал Джейми. — Господи, по–моему, в нашей стороне. В этот самый миг кто–то заорал: «Пожар!» — и вся толпа на улице бегом устремилась вперед, словно стая обезумевших леммингов, стремящихся броситься в костер. Лишь несколько более здравомыслящих горожан тоже с криками «Пожар!» помчались в обратном направлении, видимо чтобы поставить в известность ту городскую службу, которая исполняла здесь роль пожарного департамента. Джейми тоже бросился вперед, таща меня за руку, а поскольку туфельку я надеть не успела, то некоторое время мне пришлось прыгать на одной ноге. Долго так продолжаться не могло, и, чтобы не останавливаться, я скинула и вторую и побежала дальше, скользя и ударяясь пальцами о мокрые, холодные камни мостовой. Пожар бушевал не просто в нашей стороне, но в самом тупике Карфакс. Устье этого тупика было запружено возбужденными зеваками, толкавшимися и вытягивавшими шею в попытке что–нибудь разглядеть и без конца задававшими друг другу бессвязные вопросы. Из прохода со стороны тупика тянуло жаром. Джейми, не колеблясь, ринулся в толпу, силой прокладывая путь. Стараясь не отставать, я проталкивалась следом, орудуя локтями и не видя перед собой ничего, кроме его широкой спины. Мы выбрались из толчеи, и я увидела, как плотные клубы серого дыма выкатываются из обоих нижних окон типографии. А над всем этим поднимался, перекрывая людские голоса, шум пламени, будто разговаривающего с самим собой. С отчаянным криком «Мой станок!» Джейми бросился к дому и пинком распахнул дверь. Облако дыма вырвалось из открытого входа и поглотило его, как голодный зверь. Встречная волна дыма заставила Джейми пошатнуться, он опустился на колени и на четвереньках стал пробираться внутрь. Вдохновившись его примером, несколько человек из толпы побежали по ступенькам печатной мастерской и тоже исчезли в наполненном дымом строении. Жар был настолько интенсивным, что поднятый им ветер трепал юбку вокруг моих ног, а о том, как его могут выносить находящиеся внутри люди, страшно было и подумать. Позади снова раздались крики: прибыла городская стража. Пожар, похоже, был этим людям не в диковину. Они мигом сбросили с себя красные, как вино, мундиры и устремились в атаку на огонь: разбили окна и начали выплескивать туда воду из ведер. Тем временем прибывала и толпа: к зевакам присоединились жители верхних этажей соседних домов, опасавшиеся, что огонь перекинется на их жилища, и выводившие от греха подальше на улицу своих возбужденных детишек. Ребята с ведрами, спору нет, вели себя храбро и действовали энергично, но в их успех мне верилось слабо. Я как раз металась взад–вперед по тротуару, пытаясь разглядеть, что творится внутри, когда в окно, едва не пришибив одного из пожарной команды, вылетел лоток со свинцовым типографским шрифтом. Он грохнулся на камни, литеры разлетелись, и какие–то мальчишки мигом бросились к ним, чтобы набить карманы, но их отогнали возмущенные соседи. Одна пухленькая особа в фартуке совершила рискованный бросок к тяжеленному лотку и оттащила к обочине, где присела над ним, словно наседка над кладкой. Правда, прежде чем ее спутники успели собрать рассыпавшийся шрифт, им пришлось отступить назад под градом предметов, которые посыпались из обоих окон: летело всевозможное типографское оборудование, включая емкости с краской, иные из которых разбивались о камни, оставляя кляксы, сливавшиеся с лужами воды.
Вдохновленный сквозняком из распахнутых окон и двери, голос огня перешел от трескучего шепота к удовлетворенному реву. Из–за того что невозможно было лить воду через окна, потому что из них выкидывали всякие предметы, предводитель городской стражи крикнул что–то своим людям и, прикрыв нос намоченным в воде носовым платком, пригнулся и вбежал в здание. С полдюжины подчиненных последовали за ним. Остальные борцы с огнем сменили тактику: теперь ведра с водой быстро передавались по цепочке от ближайшей колонки с ручным насосом, а пустые просто скатывались к ней вниз по склону. Эдинбург выстроен в основном из камня, но большинство домов здесь расположено впритык, причем в каждом множество каминов и дымоходов. В такой ситуации пожары, надо полагать, вряд ли являлись редким явлением. Подтверждением тому послужил снова поднявшийся шум. Толпа, как Красное море перед народом Моисея, расступалась, давая дорогу пожарной машине, которую тащили не лошади, а взявшиеся за постромки люди — громоздкая бочка с конской упряжкой не смогла бы маневрировать в извилистых, узких улочках. Чудо пожарной техники восемнадцатого века сверкало полированными латунными боками, отражая всполохи пламени. Жар между тем становился все сильнее. Даже мне на расстоянии было трудно вдыхать горячий воздух, так что же говорить о Джейми. Сколько еще продержится он в этом аду, не угорев от дыма и не угодив под обрушение кровли? — Иисус, Мария и Иосиф! Неожиданно рядом со мной появился Айен, ухитрившийся протиснуться сквозь толпу, невзирая на деревянную ногу. Он схватился за мою руку, чтобы сохранить равновесие, когда очередной град предметов вынудил людей вокруг нас отшатнуться. — Где Джейми? — прокричал Айен мне в ухо. — Внутри! — прокричала я ему в ответ. У двери печатной мастерской вдруг возникли суматоха и возня, сопровождавшиеся криками, заглушившими на время рев пламени. Сначала под клубящимся шатром валившего из двери дыма были видны лишь тяжело ступающие ноги, но потом на виду оказались шестеро мужчин — Джейми в их числе, — с трудом тащившие тяжеленую махину печатного пресса. Опустив свою ношу перед входом, они развернулись и снова бросились в горящее здание. Однако походило на то, что дальнейшие действия были уже бесполезны: изнутри донеся грохот, и все окна верхнего этажа внезапно осветились пляшущими языками пламени. Люди, находившиеся внутри, начали покидать здание: почерневшие от сажи, они выходили, шатаясь, задыхаясь и кашляя, а иные и вовсе выбирались на четвереньках. Команда изо всех сил налегала на помпу латунной бочки, но хотя вода била из шланга мощной струей, на огонь это не производило ни малейшего впечатления. Рука Айена стиснула мою, словно челюсти капкана. — Айен! — неожиданно заорал он так громко, что перекрыл и рев пожара, и гомон толпы. Я проследила за его взглядом и увидела в окне второго этажа почти призрачную фигуру: вроде бы человек ухватился за оконный переплет, но потом пропал из виду. То ли упал, то ли его заволокло дымом. Душа моя ушла в пятки. Конечно, никакой уверенности в том, что это именно юный Айен, не было и быть не могло… Но вдруг? Айен–старший не стал тратить времени на догадки, а рванулся к горящему зданию со всей быстротой, на какую был способен со своей деревянной ногой. — Постой! — крикнула я и побежала за ним вслед. Джейми опирался на печатный станок, грудь его вздымалась: еще не отдышавшись, он благодарил своих помощников. — Джейми! Я схватила его за рукав, бесцеремонно оторвав от краснолицего цирюльника, который возбужденно вытирал измазанные в саже руки о свой фартук, оставляя длинные черные полоски среди подтеков засохшего мыла и капель крови. — Там, наверху! — крикнула я, указывая рукой. — Там Айен–младший! Джейми отступил назад, вытирая рукавом закопченное лицо, и растерянно уставился на верхние окна. Ничего, кроме дыма да языков бьющегося о стекло пламени, видно не было. Здравомыслящие люди в толпе попытались удержать Айена–старшего, но он оттолкнул их. Напрасно капитан стражи взывал к его разуму, указывая, что лестница уже обрушилась, а следом может рухнуть и крыша. Даром что худощавый да хромой, Айен был жилистым малым, закаленным жизнью в горах, да и отцовское отчаяние придавало ему сил, так что, несмотря на численное преимущество стражников — в основном отставных солдат, — он дюйм за дюймом продвигался вперед, навстречу огненному зеву двери, вовлекая в это движение других. Джейми сделал глубокий вдох, вобрав в опаленные легкие как можно больше воздуху, и тоже взбежал по ступенькам, обхватил Айена за пояс и стал оттаскивать назад. — Назад, приятель! — прохрипел он. — Ни черта у тебя не выйдет: лестница–то уже обрушилась. Он огляделся по сторонам, увидел меня и резко отшвырнул Айена назад так, что тот угодил в мои объятия. — Попридержи старого, пока я добираюсь до малого. С этими словами он повернулся и устремился вверх по ступенькам соседнего здания, прокладывая себе путь через толпу завсегдатаев шоколадной лавки цокольного этажа, возбужденно высыпавших на мостовую прямо с оловянными кружками в руках. По примеру Джейми я крепко обхватила Айена за пояс и не выпускала, пока он дергался, порываясь последовать за Джейми. Правда, потом Айен перестал вырываться и обмяк, лишь сердце его бешено колотилось прямо под моей щекой. — Не переживай, — прошептала я, даже не зная, слышит ли он. — Джейми справится, он его вытащит. Вот увидишь, обязательно вытащит. Айен молчал, может, и вправду меня не слышал, и лишь хрипло, тяжело дышал. Когда я убрала руки с его пояса, он остался на месте и даже не шелохнулся, но стоило мне встать рядом, он схватился за мою руку и крепко сжал ее. Признаться, до боли, но я и не подумала отнимать ее. По прошествии не более чем минуты окно над шоколадной лавкой раскрылось, и оттуда появились голова и плечи Джейми; рыжие волосы светились, словно отбившийся от основного огня язычок пламени. Он выбрался на подоконник, присел на корточки и осторожно повернулся, пока не оказался лицом к зданию. Приподнявшись на цыпочки, Джейми ухватился за водосточный желоб, шедший вдоль края крыши, и стал подтягиваться на руках, одновременно ища пальцами ног опору в щелях между скрепленными раствором камнями фасада. Наконец, издав надсадный звук, который был слышен даже внизу, он перевалился через край крыши и пропал за скатом. Человек не столь высокого роста ни за что не смог бы проделать это, как, конечно же, не смог бы и Айен с его деревянной ногой. Айен, к слову, бубнил что–то себе под нос, наверное, молитву, — понять было невозможно, потому что челюсти его были сведены, а лицо напряжено от страха. — За каким чертом его понесло наверх? — подумала я, не осознавая, что произнесла это вслух, пока стоявший рядом со мной цирюльник, прикрывая ладонью глаза, не ответил: — Так ведь на крыше типографии есть люк, мэм. Будьте уверены, мистер Малкольм хочет забраться с крыши на верхний этаж. Там ведь вроде бы кто–то остался, никак его подмастерье. — Нет! — отрезал Айен, услышав его слова. — Там мой сын! Цирюльник под хмурым взглядом Айена отпрянул и неловко пробормотал извинения, но тут толпа взревела. На крыше появились две человеческие фигуры, и Айен, выпустив мою руку, рванулся вперед. Джейми поддерживал рукой юного Айена, сложившегося чуть ли не пополам и шатавшегося от удушливого дыма, но и сам еле плелся. Было очевидно, что ни тому, ни другому самостоятельно с крыши не спуститься. Но тут Джейми углядел в толпе Айена–старшего, сложил руки рупором и громко крикнул: — Веревку! Слава богу, веревка оказалась под рукой: городская стража была снабжена всем необходимым. Один из стражников достал моток, но Айен тут же выхватил его и, оставив этого достойного человека растерянно моргать, повернулся лицом к дому. При виде своего зятя Джейми ухмыльнулся, сверкнув на фоне закопченной физиономии белыми зубами, а Айен ухмыльнулся в ответ. И то сказать: сколько раз эти двое бросали друг другу веревку, когда появлялась надобность что–то поднять или спустить с высоты. Толпа подалась назад, когда Айен широко размахнулся. Тяжелый моток взлетел по плавной параболе, разматываясь на лету, и угодил в подставленную руку Джейми с точностью шмеля, садящегося на цветок. Джейми подтянул болтающийся хвост и на миг исчез, чтобы обвязать веревку вокруг основания дымовой трубы. Далее все было проделано быстро: две закопченные фигуры благополучно приземлились на мостовую. Юный Айен с веревкой, обхватывающей грудь и пропущенной под мышками, мгновение стоял прямо, но, как оказалось, лишь потому, что его удерживало натяжение веревки. Едва оно ослабло, как колени его подкосились, и он осел на мостовую. — Ты в порядке? Скажи что–нибудь! Отец упал на колени рядом с сыном, судорожно пытаясь развязать веревку на его груди и одновременно приподнять лежавшую на камнях голову. Джейми опирался о перила шоколадной лавки, отчаянно кашляя и отхаркиваясь, с черным от копоти лицом, но целый и невредимый. Я села по другую сторону от Айена–младшего и положила его голову себе на колени, не зная, плакать мне при виде этого бедолаги или смеяться. Во время утреннего визита он показался мне пусть не красавцем, но миловидным парнишкой, отчасти унаследовавшим привлекательность своего отца. Теперь волосы с одной стороны головы превратились в опаленную щетину, а кожа под черными разводами сажи была розовой, как у молочного поросенка, только что снятого с вертела. Я нащупала на тонкой шее пульс, оказавшийся, к моему облегчению, ровным. Дыхание мальчика было хриплым и прерывистым, но этому не приходилось удивляться: оставалось только надеяться, что у него не обожжены легкие. Бедняга заходился в затяжном кашле, его худощавое тело сотрясалось у меня на коленях. — С ним все в порядке? Айен непроизвольно подхватил сына и перевел в сидячее положение, но голова парнишки бессильно болталась туда–сюда, и спустя миг он повалился мне на руки. — Думаю, да, но пока трудно сказать с уверенностью. Парнишку продолжал мучить кашель, и он еще не вполне пришел в себя. Я прижимала его к себе, баюкая, будто огромного младенца, и поглаживала его содрогавшуюся спину. — Он в порядке? — спросил Джейми, присевший на корточки рядом со мной. Наглотавшись дыма, он так охрип, что я с трудом узнала его голос. — Надеюсь, что да. А как ты? У тебя вид, как у Малкольма Экс , — сказала я, всматриваясь в него поверх обмякшего плеча юного Айена. — Правда? — Он с удивленным видом приложил руку к своему лицу и успокаивающе улыбнулся. — Не могу сказать, как я выгляжу, но пока что я никакой не экс–Малкольм, а вполне нынешний, всего лишь малость опаленный по краям. — Назад, назад! — Ко мне подскочил капитан стражи со взъерошенной седой бородой и дернул меня за рукав. — Отойдите, мэм, крыша вот–вот рухнет! Так оно и случилось; пока мы пробирались к безопасному месту, крыша печатной мастерской упала и наблюдавшая толпа ахнула, когда на фоне темневшего неба ярким фейерверком взметнулся огромный фонтан искр. И, словно обидевшись на этот вызов, небеса ответили на выброс жара и пепла дробью дождя, тяжело забарабанившего по крышам и камням мостовой. Жители Эдинбурга заголосили и, как напуганные тараканы, стали разбегаться по окрестным зданиям, предоставив природной стихии завершить работу, с которой не справилась пожарная бочка. Мы с Айеном–старшим и его сыном дожидались Джейми. Щедро раздав деньги страже и другим помощникам и договорившись о том, чтобы его станок, а также все спасенные инструменты и материалы временно поместили в сарай, принадлежавший цирюльнику, Джейми устало побрел к нам. — Как малый? — спросил он, вытирая рукой лицо. Дождь усилился, и воздействие его струй на вымазанную сажей физиономию привело к весьма живописным результатам. Когда Айен взглянул на Джейми, то страх, тревога и гнев на его лице несколько потеснились, дав место кривой усмешке. — Он выглядит немногим лучше, чем ты сам, приятель. Но, думаю, справится. Помоги нам. Бормоча по–гэльски ласковые слова, больше подходящие для младенцев, Айен склонился над сыном, который сидел на каменном бордюре, раскачиваясь туда–сюда, как цапля на сильном ветру. К тому времени, когда мы добрались до заведения мадам Жанны, Айен–младший уже самостоятельно переставлял ноги, хотя идти мог, лишь тяжело опираясь на отца с одной стороны и дядюшку — с другой. Бруно, распахнув дверь, вытаращил глаза и покатился со смеху. По правде сказать, было от чего. Мы с Джейми оба босые, насквозь промокшие, а он вдобавок закопченный и в драной, обгоревшей одежде. Айен–старший с темными мокрыми волосами, лезшими ему в глаза, был похож на крысу–утопленницу с деревянной ногой. Правда, в центре внимания оказался Айен–младший. С опаленной шевелюрой, опухшим красным лицом, похожим на клюв носом и моргающими глазами без ресниц он весьма смахивал на птенца какой–то экзотической птицы — может быть, только что вылупившегося фламинго. Лицу его краснеть было уже некуда, но вот задняя часть шеи побагровела, поскольку бедняге пришлось шествовать по дому в сопровождении заливистого смеха высыпавших из своих комнат девиц. Наконец мы благополучно добрались до маленькой комнатки наверху, и едва дверь за нами затворилась, как Айен–старший сурово воззрился на своего незадачливого отпрыска. — Значит, жить будешь, негодник? — требовательно спросил он. — Да, сэр, — прохрипел бедолага, хотя, судя по его виду, можно было ожидать и отрицательный ответ. — Хорошо, — хмуро сказал его отец. — Хочешь объясниться, или мне просто отходить тебя ремнем сейчас и не тратить наше с тобой время попусту? — Ну не можешь же ты вот так взять и выдрать ремнем человека, у которого только что выгорели брови, Айен, — хрипло заметил Джейми, налив из стоявшего на столе графина стакан портера. — Это было бы не гуманно. Он ухмыльнулся племяннику и вручил ему стакан. Парнишка жадно принялся пить. — Ну ладно. Может, и не стоит, — согласился Айен, оглядев сына. Уголок его рта невольно дернулся: больно уж жалкое зрелище являл собой парнишка. И чрезвычайно потешное. — Но имей в виду, это не значит, что тебе не достанется по заднице потом, — предупредил он, — и это помимо того, что захочет сделать с тобой твоя мать, когда увидит твою физиономию. Ну а пока, парень, можешь расслабиться. Не особо полагаясь на это великодушное высказывание, юноша промолчал, разумно ища прибежища в стакане с портером. Я и сама выпила с удовольствием. Теперь мне стало понятно, почему жители Эдинбурга бросились врассыпную, едва пошел дождь. Попробуй–ка, промокнув до нитки, обсушиться в сыром каменном доме, не имея смены одежды и никакого источника тепла, кроме маленького очага. Оттягивая липнущий к груди мокрый корсаж, я поймала заинтересованный взгляд Айена–младшего и с сожалением поняла, что, пока мальчишка в комнате, снять его мне не придется. Джейми, похоже, уже изрядно разбаловал мальца. Оставалось прибегнуть к последнему средству, и я залпом допила портер, ощущая разливающееся внутри тепло. — Ну что, парень, чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы поговорить? Джейми уселся рядом с Айеном на подушечку напротив племянника. — Да, пожалуй, — осторожно прохрипел парнишка, прокашлялся, как лягушка–бык, и повторил более решительно: — Да, я могу. — Хорошо. Так вот. Во–первых, как ты оказался в печатной мастерской? И во–вторых, как вышло, что там случился пожар? Юноша помолчал, сделал очередной глоток портера для храбрости и сказал: — Это я его устроил. Джейми и Айен выпрямились, ошеломленные его признанием. Джейми, по–видимому, усомнился в правильности своего утверждения относительно нецелесообразности порки юнцов со сгоревшими бровями, но с явным усилием взял себя в руки и просто спросил: — Зачем? Мальчик сделал еще глоток портера, закашлялся, снова приложился к стакану, очевидно подыскивая слова. — Ну, — неуверенно произнес он, — там был человек… И замолчал. — Человек, — терпеливо подсказал Джейми, когда его племянник выказал признаки неожиданно наступившей глухоты и немоты. — Какой человек Юный Айен с глубоко несчастным видом сжал бокал в ладонях. — Отвечай своему дяде сию же минуту, щенок! — рявкнул его отец. — Иначе я наплюю на все и всыплю тебе прямо сейчас! Вот так, чередуя угрозы с подсказками, эти двое выжали–таки из парнишки более или менее связный рассказ. В то утро Айен–младший, как и было велено, явился в трактир для встречи с Уолли, который должен был появиться там после того, как примет подводу с бренди и загрузит на другую ложную приманку — бочки с прокисшим вином. — Велено? — перебил Айен сына. — Кто велел тебе? — Я, — сказал Джейми, прежде чем юноша успел что–то вымолвить, и поднял руку, призывая зятя к молчанию. — Айен, если хочешь, мы это с тобой обсудим, но попозже. Сейчас для нас важнее узнать, что произошло сегодня. Айен нахмурился и уже открыл рот, чтобы возразить, но передумал и кивком велел сыну продолжать. — В общем, я был голоден, — сказал парнишка, потупившись. — А когда ты не голоден? — произнесли его отец и дядя в один голос. Они переглянулись, фыркнули от смеха, и напряженная атмосфера в комнате слегка разрядилась. — Значит, ты пошел в таверну, чтобы перекусить, — сказал Джейми. — Все правильно, малый, в этом нет ничего плохого. И что случилось, когда ты там был? Именно там, как выяснилось, он и увидел того человека. Маленький, похожий на крысу тип с косичкой моряка и слепой на один глаз. Он разговаривал с трактирщиком. — Он спрашивал о тебе, дядя Джейми, — продолжил юноша, чей рассказ по мере поступления в организм портера становился все спокойнее. — Называл твое настоящее имя. Джейми удивленно вскинулся. — Джейми Фрэзер, ты хочешь сказать? Юный Айен кивнул, потягивая портер. — Ага. Но он знал и другое твое имя — Джейми Рой, я имею в виду. — Джейми Рой? Айен вперил в зятя недоумевающий взгляд, и тот с досадой пожал плечами. — Под этим именем меня знают на пристани. Господи, Айен, ты ведь знаешь, чем я занимаюсь! — Ну, знаю, но я не думал, что ты впутал в свои делишки мальца! — возмущенно сказал Айен и снова переключился на сына: — Продолжай, парень. Я больше не буду тебя перебивать.
Моряк спросил хозяина таверны, как бы старому морскому волку, оказавшемуся на мели и подыскивающему себе работу, найти некоего Джейми Фрэзера, который, по слухам, имеет нужду в способных людях. Когда хозяин сделал вид, что не знает этого имени, моряк наклонился поближе, толкнул монету через стол и, понизив голос, спросил, не знакомо ли ему в таком случае имя Джейми Рой. Хозяин притворился, будто глух, как змея, и моряк вскоре покинул трактир, но Айен–младший увязался за ним следом. — Я подумал, что, может быть, не помешает узнать, кто он такой и что замышляет, — объяснил он, моргая. — Тебе следовало бы оставить у трактирщика сообщение для Уолли, — сказал Джейми. — Впрочем, что сделано, то сделано. И куда этот тип отправился? «Тип» зашагал по дороге весьма резвым шагом, но не настолько быстро, чтобы здоровый юноша не мог следовать за ним на безопасном расстоянии. Отличный ходок, моряк покрыл расстояние в пять миль до Эдинбурга менее чем за час и прибыл в таверну «Зеленая сова». Юный Айен следовал за ним. От этой гонки у него в горле пересохло. Услышав знакомое название, я встрепенулась, но промолчала, не желая прерывать рассказ. — Там было полно народу, — сообщил парнишка. — Утром что–то случилось, и все об этом говорили, но всякий раз затыкались, когда видели меня. В общем, там было то же самое. Он прервал рассказ, чтобы прокашляться и прочистить горло. — Моряк заказал выпивку — бренди, потом спросил хозяина, не знаком ли он с поставщиком бренди по имени Джейми Рой или Джейми Фрэзер. — Так и спросил? — уточнил Джейми. Он внимательно смотрел на племянника, но я видела, что в его голове идет напряженная мыслительная работа, отчего на лбу между густыми бровями залегла маленькая морщинка. Человек методично обходил таверны одну за другой, повсюду сопровождаемый своей «тенью», и в каждом заведении заказывал бренди и повторял свой вопрос. — Должно быть, у него на редкость крепкая голова, раз он пил так много, причем, не пьянея, — заметил Айен. Сын покачал головой. — Да ничего он не пил, только прикидывался. Его отец поцокал языком, потрясенный таким возмутительным переводом добра, но рыжие брови Джейми поднялись еще выше. — А пригубливал ли он хоть раз? — резко спросил он. — Ага. В «Собаке и ружье» и еще в «Синем кабане». Но именно что только пригубливал и всегда уходил, не допив. В других местах он не пил вообще, а мы заходили в пять заведений, прежде чем… Он не закончил фразы и отпил еще. Лицо Джейми претерпело поразительную трансформацию. Выражение хмурого недоумения сменилось полнейшей растерянностью, но вскоре озарилось пониманием. — Вот оно что, — тихо пробормотал он. — Ну да… Его внимание вернулось к племяннику. — И что случилось потом, а, малый? Юный Айен снова понурился и сглотнул так тяжело, что было видно, как ком прокатился вниз по его длинной тонкой шее. — В общем, от Керса до Эдинбурга не ближний свет, и, когда столько топаешь, в горле пересыхает… Его отец и дядя обменялись понимающими взглядами. — Ты выпил слишком много, — констатировал Джейми. — Откуда же было мне знать, что он собирался обойти столько таверн, верно? — воскликнул парнишка, пытаясь оправдаться, и его уши порозовели. — Ну конечно, парень, — добродушно сказал Джейми, не желая переходить к обвинениям. — И на сколько тебя хватило? Как выяснилось, хватило его примерно до середины Королевской Мили, где Айен–младший под совокупным воздействием раннего пробуждения, усталости от пятимильной пешей прогулки и примерно двух кварт эля задремал в уголке, а проснувшись примерно час спустя, обнаружил, что объект его преследования исчез. — Поэтому я пришел сюда, — объяснил он, — Я подумал, что дядя Джейми должен узнать об этом. Но его здесь не было. Мальчик взглянул на меня, и его уши порозовели еще больше. — А почему ты решил, что он должен быть здесь? Айен–старший одарил своего отпрыска убийственным взглядом, а потом перевел его на зятя. Гнев, закипавший в нем с утра, но до сего момента остававшийся под контролем, прорвался. — Ты — грязный распутник, Джейми Фрэзер, раз у тебя хватило наглости привести моего сына в вертеп греха! — Не тебе это говорить, папа! Малец вскочил на ноги и, хотя его немного шатало, выпрямился и решительно сжал вытянутые по бокам руки в костистые кулаки. — Не мне? Что ты этим хочешь сказать, щенок? — воскликнул Айен, и глаза его расширились от ярости. — Я хочу сказать, что ты чертов лицемер! — хрипло выкрикнул его сын. — Читаешь нам с Майклом проповеди о чистоте и сохранении верности одной женщине, а сам все время тайком шастаешь по городу, выискивая шлюх! — Что?! Лицо Айена побагровело. Я с тревогой посмотрела на Джейми, который, похоже, находил в этой ситуации что–то забавное. — Ты — чертов лицемер! Юный Айен торжествующе выпалил это обвинение, ненадолго умолк, словно стараясь придумать еще одно, но когда снова открыл рот, дело ограничилось отрыжкой. — Мальчик изрядно пьян, — сказала я Джейми. Он взял графин с портером, посмотрел, сколько там осталось, и поставил графин на место. — Ты права, — сказал он. — Я заметил бы раньше, если бы не его плачевное состояние. Старший Айен пьян не был, но выглядел так же, как сын: багровая физиономия, выпученные глаза и напряженные мускулы шеи. — Какого хрена ты хочешь этим сказать, щенок? — взревел он и угрожающе двинулся к своему отпрыску, который попятился и, наткнувшись на кушетку, неожиданно на нее шлепнулся. — Вот что! — выкрикнул парнишка и, чтобы не оставалось сомнений, ткнул пальцем в мою сторону. — Ты обманывал мою мать с этой вонючей шлюхой! Айен отвесил сыну затрещину, отчего тот растянулся на кровати. — Ну, ты и болван! — возмутился отец. — Да как у тебя язык повернулся сказать такое о твоей тетушке Клэр, не говоря уже обо мне и твоей матери! — Тетушке? Юный Айен уставился на меня с подушек, разинув рот, и стал похож на птенца, просящего еды. Я не выдержала и расхохоталась. — Ты ушел раньше, чем я успела тебе представиться сегодня утром, — сказала я. — Но ты же умерла, — ляпнул он. — Пока нет, — заверила я его. — И еще поживу, если не подхвачу горячку, оттого что сижу здесь в мокром платье. Мальчик уставился на меня округлившимися глазами, в которых промелькнуло восхищение. — Старухи в Лаллиброхе поговаривали, будто ты ведьма, Белая Дама, а может быть, даже фея. Когда дядя Джейми вернулся домой после Куллодена без тебя, пошли слухи, что, возможно, ты вернулась обратно к феям, откуда и явилась. Это правда? Ты живешь в сумраке? Мы с Джейми переглянулись, и он закатил глаза к потолку. — Нет, — сказала я. — Я… э–э… я… — После Куллодена она сбежала во Францию, — неожиданно и весьма уверенно заявил Айен. — Она думала, что твой дядя Джейми убит в сражении, поэтому и уехала к своим родственникам во Францию. А поскольку принадлежала к числу близких друзей принца, то не могла вернуться в Шотландию, не подвергая себя серьезной опасности. Но как только она узнала, что ее муж вовсе не умер, она тут же села на корабль и приехала, чтобы найти его. Айена–младшего отвисла челюсть. У меня тоже. — Д–да, — подтвердила я, опомнившись. — Именно так все и было. Парнишка переводил большие сияющие глаза с меня на дядю. — Значит, ты вернулась к нему! — счастливо воскликнул он. — Господи, как это романтично! Обстановка несколько разрядилась. Правда, Айен–старший еще хмурился, но и его взгляд смягчился, когда он посмотрел на нас с Джейми. — Ну да, — проворчал он со скупой улыбкой. — Наверное, так оно и есть. — Я–то думал, что такого рода помощь мне придется оказывать ему только годика через два–три, — заметил Джейми, опытной рукой держа голову племянника, в то время как тот мучительно отрыгивал в плевательницу, которую держала я. — Да чего уж там, он всегда норовил забежать вперед, — махнул рукой Айен–старший. — Научился ходить раньше, чем стоять, и вечно совался в огонь, котлы с кипятком, свинарники да коровники. Он погладил тощую спину. — Потерпи, малец. Еще немного — и обессилевшего парнишку уложили на кушетку, где он должен был под строгим приглядом дяди и отца приходить в себя от воздействия дыма, эмоций и слишком большого количества портера. — И где, спрашивается, этот чертов чай, за которым я посылал? Джейми раздраженно потянулся к колокольчику, но я остановила его. Можно было предположить, что после утреннего переполоха внутренний распорядок борделя еще не восстановился. — Не трудись, — сказала я. — Я спущусь, заодно и чай принесу. Взяв плевательницу и держа ее перед собой на расстоянии вытянутой руки, я вышла, слыша позади увещевания Айена–старшего: — Послушай, дурачок… Найти дорогу на кухню и получить все, что требовалось, удалось без труда. Я надеялась, что Джейми и Айен дадут парнишке несколько минут передышки. И он отдохнет, и я не пропущу ничего из его рассказа. Но видимо, что–то важное все–таки прозвучало в мое отсутствие, потому что, когда я вернулась, в маленькой комнатке снова повисло облачко напряженности и Айен–младший, подняв глаза, быстро отвел их в сторону, чтобы избежать моего взгляда. Джейми пребывал в своем обычном невозмутимом состоянии, но Айен–старший выглядел почти таким же смущенным и огорченным, как и его сын. Он поспешил мне навстречу, забрал у меня поднос, бормоча слова благодарности, но тоже явно не хотел встречаться со мной взглядом. Я взглянула на Джейми, вопросительно подняв бровь, а он слегка улыбнулся и пожал плечами. Я ответила тем же и взяла с подноса одну из мисок. — Хлеб и молоко, — объявила я, и Айен–младший заметно повеселел. — Горячий чай. — Я вручила чайник его отцу. — Виски, — сказала я, дав бутылку Джейми. — И холодный чай для примочек от ожогов. Я подняла крышку с последней миски, в которой в холодном чае намокали салфетки. — Холодный чай? — Джейми поднял рыжие брови. — Неужели у поварихи не было масла? — Смазывать ожоги маслом бесполезно, — последовало мое компетентное объяснение. — Для этого хорош сок алоэ или подорожника, но у поварихи ничего подобного не нашлось. Холодный чай — это лучшее средство, которое у нас есть под рукой. Я сделала примочки для покрытых волдырями рук и плеч Айена и осторожно промокнула его багровое лицо намоченными в холодной заварке салфетками, в то время как Джейми и Айен–старший наслаждались горячим чаем и виски. Наконец все утряслось, и можно было дослушать рассказ парнишки. — Так вот, — начал он, — я немножко побродил по городу, пытался придумать, что лучше всего предпринять. И наконец, когда в голове слегка прояснилось, я рассудил, что если человек, за которым я следил, обходил трактиры в нижней части главной улицы, то, поднявшись наверх, я, может быть, отыщу его следы. — Это была удачная мысль, — сказал Джейми, и Айен тоже кивнул с одобрением; его лицо немного просветлело. — Ты нашел его? Юный Айен кивнул и отхлебнул молока. — Нашел. Ему пришлось пройти по Королевской Миле почти до самого дворца Холируд, всюду справляясь о человеке с косичкой, но тщетно. У Пушечных ворот мальчик совсем было отчаялся, но тут неожиданно наткнулся на подозрительного коротышку в распивочной холирудской пивоварни. Очевидно, сюда моряк зашел не за сведениями, а передохнуть, поскольку сидел, непринужденно потягивая пиво. Юный Айен шмыгнул за коновязь во дворе и притаился там. Объект его наблюдения заплатил по счету и неторопливо отправился дальше. — Больше по трактирам он не ходил, — сообщил Айен–младший, вытирая упавшую с подбородка каплю молока. — Он двинулся прямо к тупику Карфакс, к печатной мастерской. Джейми пробормотал что–то по–гэльски себе под нос. — Вот как? И что потом? — Ну, он, конечно, увидел, что мастерская закрыта: дверь была на замке. Он посмотрел наверх, эдак оценивающе, как будто собирался забраться в окно. Но потом огляделся по сторонам: кругом сновали люди, особенно много было любителей сладкого — двери шоколадной лавки то и дело открывались и закрывались. Он постоял, размышляя, на крыльце и повернул к выходу из тупика. Мне пришлось нырнуть в швейную мастерскую на углу, чтобы он меня не увидел. Человек остановился у входа в тупик, потом, приняв решение, повернул направо, прошел несколько шагов и исчез в маленьком проулке. — Я знал, что в задней части тупика есть проулок, ведущий на задний двор, — продолжил парнишка, — поэтому мигом смекнул, что у него на уме. — В задней части тупика имеется маленький хозяйственный дворик, — пояснил Джейми, заметив мое недоумение. — Туда выходят черные лестницы некоторых домов. В том числе и задняя дверь типографии. Юный Айен кивнул, поставив пустую миску. — Ага. Я подумал, что он, наверное, решил забраться туда. И вспомнил о новых памфлетах. Джейми слегка побледнел. — Господи… — Памфлеты? — Айен–старший вопросительно поднял брови. — Что это за памфлеты? — Новая печатная продукция для мистера Гейджа, — пояснил его сын. Его отец по–прежнему ничего не понимал. Я тоже. — Политические памфлеты, — без обиняков пояснил Джейми. — Содержат доводы в пользу отмены последнего закона о гербовом сборе с призывом к гражданскому сопротивлению, вплоть до насильственных действий. Тираж — пять тысяч экземпляров — был только что отпечатан и сложен стопками в задней комнатушке. Гейдж должен был зайти и забрать их завтра утром. — Боже! — выдохнул Айен, побледневший больше, чем Джейми, на которого он смотрел с изумлением и ужасом. — Ты что, совсем ума лишился? У тебя вся спина в шрамах, на указе о твоем помиловании еще не высохли чернила, а ты уже связался с Томом Гейджем и его бунтарским обществом! И вдобавок впутал в это моего сына! Голос его дрожал от гнева, он вскочил и сжал кулаки. — Как ты мог поступить так, Джейми, как? Разве мало мы все уже претерпели из–за тебя? И пока шла война, и потом. Господи, я–то думал, что с тебя уже хватит всего этого: тюрем, крови и насилия. — Хватит! — лаконично ответил Джейми. — Я не вхожу в группу Гейджа. Но я печатник, это мой заработок. Он платит за памфлеты, я их печатаю, вот и все. Айен вскинул руки в крайнем раздражении. — Ну да! И это будет играть существенную роль, когда агенты короны арестуют тебя и отвезут в Лондон, чтобы повесить! Если бы у тебя нашли эти бумаги… Пораженный неожиданной мыслью, он остановился и повернулся к сыну. — Так вот оно что? — спросил он. — Ты знал, что там находятся памфлеты, и потому устроил поджог? Юный Айен кивнул серьезно, как молодая сова. — Ни унести, ни спрятать я их не мог. Шутка ли, пять тысяч штук. Пять тысяч! Этот человек — моряк — разбил заднее окно и тянулся к дверной ручке. Айен–старший повернулся к Джейми и яростно воскликнул: — Пошел ты к черту! Будь ты проклят, Джейми Фрэзер, со своим упрямством и безрассудством! Сначала спутался с якобитами, теперь с этими чертовыми бунтовщиками! Джейми вспыхнул, потом его лицо помрачнело. Он резко поставил стакан, расплескав чай по столешнице. — Можно подумать, будто это я подбил Стюарта начать войну, а не делал все возможное, чтобы его остановить. И разве не я пострадал в первую очередь, лишившись в этой борьбе всего? Всего, Айен! Земли, свободы, жены — в попытке спасти всех нас. Говоря это, он мельком взглянул на меня, и в этом быстром взгляде отразилось все, чего стоили ему последние двадцать лет. Он снова повернулся к Айену, насупил брови, и голос его посуровел. — А что касается того, во что я обошелся твоей семье, то ты, кажется, только в прибытке, Айен. Лаллиброх теперь принадлежит Джейми–младшему. Твоему сыну, не моему! Айен дернулся. — Я никогда не просил… — начал он. — Верно, ты не просил. Я не обвиняю тебя, боже упаси! Но факт налицо: Лаллиброх больше не мой. Мой отец оставил его мне, и я прилагал все силы — заботился о земле и арендаторах. И ты помогал мне, Айен. — Его голос слегка смягчился. — Я не справился бы без тебя и Дженни. Я не жалею о том, что отдал его Джейми, иначе было нельзя. Но все же… Он отвернулся, склонив голову, полотняная рубашка туго натянулась на широких плечах. Я боялась шелохнуться или заговорить, но уловила взгляд Айена–младшего, исполненный бесконечного огорчения, положила руку на его костлявое плечо и ощутила ровное биение пульса под выступающей ключицей. Он накрыл мою руку своей большой ладонью и крепко сжал пальцы. Джейми снова повернулся к зятю, стараясь держать под контролем себя и свой голос.
— Я клянусь тебе, Айен, я делал все, чтобы не подвергать парня опасности: держал его в стороне от самых серьезных дел, не допускал, чтобы его видели на берегу, не выпускал с Фергюсом в море, как он ни просился. — Он взглянул на парнишку, и на лице появилось странное выражение, в котором смешались любовь и раздражение. — Я не приманивал его к себе, Айен, а, напротив, уговаривал вернуться домой. — Но и не прогонял его! — Лицо Айена было уже не таким красным, но его обычно мягкие карие глаза оставались суженными от гнева. — И даже весточки домой не послал! Ради бога, Джейми, его мать за этот месяц ни одной ночи не спала спокойно! Джейми крепко сжал губы. — Ну… — Он ронял слова по одному. — Да… не послал. Я… Он снова взглянул на племянника и передернул плечами, будто рубашка вдруг стала ему слишком тесна. — Не послал, — повторил Джейми. — Я хотел сам отвезти его домой. — Он достаточно взрослый, чтобы ходить самостоятельно, — заметил Айен. — Сюда небось сам добрался, верно? — Верно. — Джейми быстро отвернулся, взял чашку и стал вертеть ее между ладонями. — Нет, я собирался отвезти его сам, чтобы попросить разрешения у тебя и Дженни на то, чтобы малый пожил у меня некоторое время. Айен издал саркастический смешок. — Вот оно что! Попросить разрешения на то, чтобы его повесили или отправили в тюрьму заодно с тобой? Джейми вскинул глаза, полыхнувшие гневом. — Ты прекрасно знаешь, что я постарался бы уберечь его от любой беды, потому что люблю этого малого, как родного сына! — Прекрасно знаю! — отозвался Айен, глядя Джейми в глаза. — Но он не твой сын. Он мой сын. Джейми долго молчал, выдерживая его взгляд, потом протянул руку и бережно поставил чашку на стол. — Ага, — тихо произнес он. — Твой. Айен постоял несколько мгновений, тяжело дыша, потом медленно провел рукой по лбу, убирая назад густые темные волосы. — Вот и ладно. Он пару раз глубоко вздохнул и повернулся к сыну. — Пойдем. Я снял комнату у Холлидея. Костлявые пальцы юноши еще крепче сжали мою руку. Он не двинулся с места. — Нет, отец. — Голос его дрожал, и он крепко зажмурился, чтобы не заплакать. — Я не пойду с тобой. Айен страшно побледнел, а на скулах проступили темно–красные пятна, словно кто–то ударил его по щекам. — Значит, вот как? Айен–младший кивнул. — Я… я пойду с тобой утром, отец. Я вернусь с тобой домой. Но не сейчас. Айен долго молча смотрел на сына. Плечи его поникли, напряженное тело обмякло. — Понятно, — тихо произнес он. — Ну что ж. Ладно. Не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел, очень осторожно закрыв за собой дверь. Я слышала глухой стук деревянной ноги на каждой ступеньке, пока он спускался по лестнице. Недолгое шарканье по полу гостиной, голос Бруно, прощавшегося с ним, и звук закрывающейся входной двери. В комнате воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь потрескиванием огня в очаге за моей спиной. Плечо парнишки дрожало под моей рукой: он беззвучно плакал. Джейми медленно подошел и сел рядом с ним, его лицо было полно тревоги. — Айен, мальчик мой… Бога ради, тебе не следовало этого делать. — У меня не было другого выхода. Парнишка втянул воздух, засопел, и я поняла, что он сдерживал дыхание. Его обожженное и искаженное мукой лицо повернулось к дяде. — Я не хотел причинять боль отцу, — сказал он. — Я не хотел! Джейми рассеянно погладил его колено. — Я знаю, дружок. Но говорить ему такие вещи… — Я не мог сказать ему то, что мне придется сказать тебе, дядя Джейми! Джейми поднял глаза: его насторожил тон племянника. — Сказать мне? О чем? — Об этом человеке. Человеке с косичкой. — И что о нем? Юный Айен облизал губы, собираясь с духом. — Кажется, я убил его, — прошептал он. Пораженный Джейми посмотрел на меня, потом снова на племянника. — Как? — В общем… я немножко наврал, — начал Айен дрожащим голосом. У него на глазах выступили слезы, но он смахнул их и продолжил: — Когда я зашел в печатную мастерскую — у меня был ключ, который ты мне дал, — этот человек уже был там. Моряк находился в самой задней каморке. Там хранились стопки только что напечатанных заказов, запасы свежих чернил, промокательной бумаги, которая использовалась для очистки печатного станка, и маленький кузнечный горн, где изношенные отливки литер переплавлялись в свежие. — Он хватал памфлеты из стопки и совал за пазуху, — сказал Айен сглатывая. — Увидев такое, я, ясное дело, крикнул, чтобы он прекратил, и тогда этот тип наставил на меня пистолет. И выстрелил, но, к счастью, промазал и лишь напугал Айена. Тогда незваный гость бросился на парнишку, чтобы ударить его рукояткой. — У меня не было времени ни бежать, ни думать, — продолжал Айен, отпустив, наконец, мою руку и сжав собственное колено. — Я схватил первое, что подвернулось под руку, и запустил в него. Этим предметом оказался медный черпак с длинной ручкой для разливки расплавленного свинца по литерным формам. Топливо основательно прогорело, но горн еще оставался раскаленным, и обжигающие брызги расплавленного свинца полетели в лицо моряка. — Господи, как же он заорал! Юноша конвульсивно содрогнулся, и я, обойдя кушетку, села с ним рядом, взяв за руки. Моряк, схватившись за физиономию, повалился навзничь и опрокинул горн, рассыпав уголья. — Так и начался пожар, — сказал Айен. — Я пытался его погасить, но огонь перекинулся на кипу чистой бумаги, совершенно неожиданно что–то полыхнуло мне в лицо, и показалось, будто горит вся комната. — Бочонки с типографской краской, наверное, — пробормотал Джейми. Чернильный порошок растворяется в спирту. Скользящие стопки пылающей бумаги рассыпались между Айеном и задней дверью, пламя разгоралось все сильнее, помещение заполнялось клубами черного дыма. Ослепленный моряк, вопивший как банши, барахтался на полу где–то между мальчиком и спасительной дверью в переднее помещение типографии. — Я… я не мог заставить себя коснуться его, столкнуть с пути, — признался Айен и снова задрожал. Окончательно потеряв голову, мальчик побежал вверх по лестнице, но оказался в ловушке, поскольку, когда задняя каморка заполыхала, словно очаг, лестничный проем превратился в дымоход и стал стремительно заполняться едким, удушающим дымом. — А почему ты не подумал о том, чтобы выбраться на крышу через люк? — спросил Джейми. Юный Айен сокрушенно замотал головой. — Я не знал, что он там есть. — А зачем, кстати, он там устроен? — полюбопытствовала я. Джейми слегка улыбнулся. — На случай нужды. Только у глупой лисы есть всего один выход из норы. Правда, признаюсь, велев сделать люк, я думал вовсе не о пожаре. Он покачал головой и вернулся к расспросам. Так ты думаешь, этому человеку не удалось выбраться из огня? — Думаю, нет. А значит, он погиб. И получается, что это я его убил. Ну не мог я признаться папе, что стал уби… уби… Он снова заплакал, не в силах выговорить страшное слово. — Никакой ты не убийца, Айен, — уверенно заявил Джейми. — Кончай хныкать, ты не сделал ничего плохого. Ничего, слышишь меня? Мальчик кивнул, но его худенькое тело продолжала бить дрожь, да и поток слез не иссякал. Я обняла его, положила его голову себе на плечо и стала поглаживать по спине, успокаивая, словно маленького ребенка, и тихо приговаривая слова утешения. Ощущение было странное: ростом Айен был со взрослого мужчину, но кости еще не обросли мускулами, и, если закрыть глаза, могло показаться, будто я обнимаю скелет. Уткнувшись мне в грудь, он продолжал что–то бормотать, всхлипывая, и разобрать удавалось лишь отдельные слова: — …смертный грех… обречен гореть в аду… не мог сказать папе… боялся… не могу идти домой… Джейми вопросительно посмотрел на меня, но я лишь беспомощно пожала плечами, разглаживая густые волосы на затылке парнишки. Наконец Джейми не выдержал и, взяв юношу за плечи, развернул к себе. — Послушай, Айен, — сказал он. — Нет, посмотри, посмотри на меня! С большим усилием мальчик поднял голову и уставился на дядю покрасневшими, полными слез глазами. — Так вот. — Джейми взял руки племянника и слегка сжал их. — Во–первых, убить человека, который пытался убить тебя, не грех. Церковь разрешает убить, если нет другого выхода, защищая себя, свою семью или свою страну. Так что ты не совершил смертного греха и ты не проклят. — Правда? Айен засопел и утер лицо рукавом. — Нет, ты не проклят. — В глазах Джейми промелькнул едва уловимый намек на улыбку. — Утром мы вместе пойдем к отцу Хейсу, и ты исповедаешься. Вот увидишь, он скажет тебе то же самое, что я, и отпустит грехи. — О! В этом восклицании прозвучало глубокое облегчение, и худые плечи Айена–младшего расправились, как будто с них свалилась тяжесть. Джейми снова погладил племянника по колену. — Во–вторых, тебе не нужно бояться рассказать отцу. — Нет? Если слова Джейми насчет греха были без колебаний приняты его племянником на веру, то к последнему утверждению он, похоже, отнесся со скептицизмом. — Ну, я не говорю, что он не расстроится, — добавил Джейми честно. — По правде сказать, седины у него прибавится, это уж как пить дать. Но он поймет. Он тебя не выгонит и не лишит наследства, если ты этого боишься. — Ты думаешь, он поймет? Мальчик посмотрел на Джейми глазами, в которых надежда боролась с сомнением. — Я… я думал… он… Мой отец убивал когда–нибудь? — неожиданно спросил он. Джейми моргнул, захваченный этим вопросом врасплох. — В общем, — медленно произнес он, — думаю, что в битвах ему участвовать доводилось, но вот насчет того, убил он кого или нет, по правде говоря, не знаю. — Он взглянул на племянника с некоторым смущением. — Понимаешь, мужчины не больно–то распространяются на сей счет. Ну, не считая похвальбы перепившейся солдатни. Айен кивнул, усваивая услышанное, но тут же снова зашмыгал носом. Джейми, полезший было в рукав за платком, вдруг вскинул глаза. До него дошло. — Так вот почему ты решил рассказать мне, а не отцу? Потому что ты знал, что раньше я убивал людей? Его племянник кивнул, всматриваясь в лицо Джейми с доверием и тревогой. — Ага. Я подумал… я подумал, что, может быть, ты знаешь, что надо делать. — Вот оно что. Джейми сделал глубокий вдох и посмотрел на меня. — Ну… Его плечи напряглись и расправились, и я поняла, что он принял на себя бремя, которое возложил на него племянник. — Вот что тебе нужно, — сказал он. — Во–первых, спросить себя, был ли у тебя выбор. Его у тебя не было, так что можешь успокоиться. Потом пойди к исповеди, если можешь. Если нет — соверши добрый старый акт покаяния. Когда речь идет не о смертном грехе, этого вполне достаточно. При этом, заметь, — горячо заверил он, — вины на тебе нет, но, поскольку ты искренне сожалеешь о произошедшем, покаяние поможет тебе облегчить душу. Ты оказался под тяжестью свалившейся на тебя суровой необходимости, такое порой случается, и тут уж ничего не поделаешь. А потом помолись о душе того, кого ты убил, чтобы она обрела упокоение и не преследовала тебя. Ты знаешь молитву, которая называется «За упокой души»? Прочитай ее на досуге, а в бою, когда времени нет, читай «Вверение души»: «Деснице Твоей, Иисус Христос, Царь града небесного, вверяю душу сию. Аминь!» — «Деснице Твоей, Иисус Христос, Царь града небесного, вверяю душу сию. Аминь!» — повторил еле слышно юноша, медленно кивнул и спросил: — Ну, хорошо, а что потом? Джейми протянул руку и с великой нежностью коснулся щеки племянника. — А потом ты просто будешь жить с этим дальше. Вот и все.
СТРАЖ ДОБЛЕСТИ — Ты думаешь, что человек, которого выслеживал Айен – младший, имеет какое–то отношение к предупреждению сэра Персиваля? Я сняла салфетку с подноса с ужином, который только что принесли, и одобрительно принюхалась: со времени похлебки у Моубрея прошло немало времени. Джейми кивнул, взяв что–то вроде горячего пирожка, начиненного неизвестно чем. — Я бы удивился, окажись это не так, — сухо сказал он. — Есть немало желающих устроить мне неприятности, но я не могу себе представить, чтобы они шайками бродили по всему Эдинбургу. — Он откусил и энергично стал жевать, качая головой. — Ладно, тут все ясно и не о чем особо беспокоиться. — Разве? — Я надкусила свой пирожок, потом откусила побольше. — Очень вкусно. Что это? Джейми положил пирожок, прищурился, приглядываясь к начинке. — Голубь с трюфелями. И засунул его в рот целиком. — Нет. — Он сделал паузу, чтобы проглотить кусок, и повторил уже более отчетливо: — Нет, скорее всего, в этом замешан контрабандист–конкурент. Существуют две шайки, с которыми у меня время от времени возникают разногласия. Он махнул рукой, рассыпав крошки, и потянулся за очередным пирожком. — Судя по тому, как вел себя этот человек — принюхивался к бренди, но почти не пробовал его, — возможно, это был дегустатор, человек, способный по запаху определить, где было сделано вино, а по вкусу — в каком году его разлили в бутылки. Весьма полезный малый, — задумчиво добавил он, — и удивительно, что такого специалиста пустили по моему следу. К ужину было подано вино. Я налила бокал и провела им у себя под носом. — Он сумел выследить тебя — именно тебя — с помощью бренди? — Более или менее. Ты помнишь моего кузена Джареда? — Конечно, помню. Хочешь сказать, он до сих пор жив? После бойни при Куллодене и того, что за ней последовало, было приятно услышать, что Джаред, состоятельный шотландский эмигрант с процветающим винным бизнесом в Париже, по–прежнему среди живых, а не среди мертвых. — Я думаю, избавиться от него можно, только запихав в бочонок и бросив в Сену, — сказал Джейми, блеснув зубами, которые на фоне запачканного сажей лица казались ослепительно белыми. — Так что старина не только жив, но и наслаждается жизнью. А откуда, по–твоему, я получаю французский бренди, который привожу в Шотландию? Очевидный ответ был «Франция», но я воздержалась от озвучивания такого простого варианта. — От Джареда, я полагаю? Джейми кивнул; рот был заполнен очередным пирожком. — Эй! Он наклонился вперед и выхватил тарелку из цепкой хватки племянника. — Такая тяжелая пища не для нынешнего состояния твоего желудка, — сказал Джейми, хмурясь. Он проглотил еду, облизал губы и добавил: — Я попрошу, чтобы тебе принесли еще хлеба и молока. — Но, дядя, — возразил парнишка, алчно взирая на аппетитные пирожки, — я страшно проголодался. Похоже, сняв бремя со своей души, он воспрянул и телом, что выразилось в волчьем аппетите. Джейми посмотрел на племянника и вздохнул. — Ну ладно. Тебя точно не вырвет на меня? — Нет, дядя, — последовал смиренный ответ. — Хорошо. Джейми пододвинул тарелку к мальчику и вернулся к своему объяснению. — Джаред посылает мне в основном второсортную продукцию своих виноградников в Мозеле, сохраняя лучшее для продажи во Франции, где могут определить разницу. — Значит, то, что ты ввозишь в Шотландию, не поддается определению? Он пожал плечами и потянулся за вином. — Поддается, но для этого нужен «нос», то есть дегустатор. А Айен видел, как тот малый пробовал бренди в «Собаке и ружье» и «Синем кабане», то есть в тех трактирах, которые покупают бренди исключительно у меня. Я работаю и с другими заведениями, но у них имеются поставщики и кроме меня. В любом случае, как я и говорил, меня не очень волнует то, что кто–то разыскивает по тавернам Джейми Роя. Джейми поднял бокал с вином и поводил им у себя под носом, поморщился и выпил. — Нет, — сказал он, поставив бокал, — что меня беспокоит, так это то, что этот человек добрался до типографии. Ибо я принял изрядные меры предосторожности, чтобы те люди, которые видят Джейми Роя на пристани в Бернтисленде, нигде и никак не пересекались с теми, кто имеет дело с печатником, мистером Александром Малкольмом. Я сдвинула брови, пытаясь разобраться. — Но сэр Персиваль называл тебя Малкольм, и он знает, что ты контрабандист, — возразила я. Джейми терпеливо кивнул. — Да, в портовом городе, таком как Эдинбург, контрабандой промышляет половина населения. Конечно, англичаночка, сэр Персиваль прекрасно знает, что я контрабандист, но понятия не имеет, что я Джейми Рой, не говоря уже о Джейми Фрэзере. Он думает, что я провожу мимо таможни шелк и бархат из Голландии — потому что именно за это я ему плачу. Он усмехнулся. — Сэр Персиваль знает толк в тканях, а его леди и подавно, но ему невдомек, что я проворачиваю делишки еще и со спиртным, тем более в таких масштабах. Иначе он захотел бы иметь гораздо больше, чем перепадает ему сейчас. — А не мог ли рассказать моряку о тебе кто–то из владельцев трактиров? Они наверняка видели тебя. Он запустил руку в волосы и взъерошил их, как всегда делал в задумчивости. — Ну да, они видели меня, — медленно произнес он, — но только как посетителя. Дела с трактирщиками ведет Фергюс, а Фергюс осторожен и никогда и близко не подходит к печатной мастерской. Мы всегда встречаемся здесь, в обстановке, не вызывающей подозрений. — Он посмотрел на меня с ухмылкой. — Никто не спрашивает, зачем мужчина посещает бордель. — Возможно ли это? — спросила я, пораженная неожиданной мыслью. — Любой человек может прийти сюда без вопросов. Мог ли моряк, за которым следил Айен, увидеть тебя здесь? Тебя и Фергюса? Или узнать твое описание от одной из девушек? В конце концов, ты не самый неприметный мужчина, которого я когда–либо видела. Да уж, таковым он точно не был. Рыжих, конечно, в Эдинбурге попадалось немало, но редкий из них мог сравниться с Джейми ростом, не говоря уже об осанке и выправке, по которым и без оружия безошибочно узнавался бывалый воин. — Это весьма дельная мысль, англичаночка, — сказал Джейми, одобрительно кивнув. — Узнать, был ли здесь недавно моряк с косичкой, достаточно легко: я попрошу Жанну поспрашивать у девушек. Он встал и потянулся, едва не задев руками потолок. — А потом, англичаночка, может быть, мы ляжем спать? — предложил он, игриво подмигнув. — А то денек сегодня выпал какой–то сумасшедший: не одно, так другое. — Пожалуй, — ответила я с улыбкой. Жанна, вызванная для расспросов, пришла вместе с Фергюсом, который открыл перед мадам дверь с легкой фамильярностью брата или кузена. Неудивительно, что он чувствовал себя здесь как дома, подумала я: парень родился в парижском борделе и там же провел первые десять лет жизни, ночуя в чулане под лестницей, а днем обчищая на улицах карманы, чтобы заработать на жизнь. — Бренди ушел, — доложил он Джейми. — Я продал его Макалпину, немного снизив цену, к сожалению, милорд. Но мне показалось, что лучше не жадничать и сбыть товар побыстрее. — Правильно, сбагрить, чтобы место не засветить, — кивнул Джейми. — А что ты сделал с телом? Фергюс улыбнулся. Худощавое лицо и залихватский темный чуб придавали ему определенно пиратский вид. — Наш незваный гость тоже отправился в трактир Макалпина, милорд, соответствующим образом замаскированный. — Каким образом? — поинтересовалась я. «Пират» с ухмылкой обернулся ко мне. Фергюс оказался весьма привлекательным молодым человеком, несмотря на крюк, заменявший ему кисть руки. — В качестве бочки с мятным ликером, миледи, — ответил он. — Сдается мне, вряд ли кто–нибудь в Эдинбурге пил мятный ликер последние сто лет, — заметила мадам Жанна. — Язычники шотландцы не привыкли к употреблению цивилизованных напитков. Я никогда не видела клиента, который заказывал бы что–нибудь, кроме виски, пива или бренди. — Вот именно, мадам, — с готовностью подхватил Фергюс — Но нам ведь не нужно, чтобы в заведении мистера Макалпина слишком спешили открыть именно эту бочку, верно? — Несомненно, рано или поздно кто–нибудь заглянет туда, — заговорила я. — И… — Вот именно, миледи, — сказал Фергюс, почтительно мне поклонившись. — Мятный ликер — напиток крепкий, с высоким содержанием спирта. Подвал трактира — всего лишь временное пристанище на пути путешествия нашего неизвестного друга к его вечному покою. Завтра он отправится на пристань, а оттуда куда–нибудь в дальние края. Просто я не хотел захламлять этим негодным товаром кладовки мадам Жанны. Жанна произнесла по–французски какие–то слова в адрес святой Агнессы (какие именно, мне так и не удалось понять), но потом пожала плечами и направилась к двери. — Я завтра же расспрошу наших девушек о моряке, месье, но в свободное время, когда они будут отдыхать. Потому что сейчас… — Кстати, об отдыхе, — перебил ее Фергюс. — Мадемуазель Софи, случайно, не свободна сегодня вечером? Мадам одарила его ироническим взглядом. — Поскольку Софи видела, как месье сюда заходит, я склонна предположить, что она позаботилась о том, чтобы быть для него доступной. — Мадам покосилась на юного Айена, валявшегося на подушках, словно пугало, из которого вытряхнули всю торчавшую солому, и добавила: — Возможно, стоит позаботиться и об отдыхе этого юного джентльмена? — О да! — Джейми оценивающе посмотрел на племянника. — Пожалуй, можно будет поставить топчан в моей комнате. — Нет уж! — выпалил мальчик. — Тебе ведь надо побыть со своей женой, правда, дядя? — Что? — непонимающе воззрился на него Джейми. — Ну, то есть… — Айен заколебался, взглянул на меня и поспешно отвел глаза. — Ты, наверное, захочешь… э–э… ммфм? Уроженец гор, он сумел вложить в последний звук поразительное богатство подразумеваемого смысла. Джейми с силой потер костяшками пальцев верхнюю губу. — Что ж, это весьма предусмотрительно с твоей стороны, Айен, — сказал он, и его голос слегка дрогнул от сдерживаемого смеха. — И я польщен тем, что ты столь высокого мнения о моих мужских достоинствах, раз после такого дня считаешь меня способным не только спать. Но сдается мне, я мог бы воздержаться от удовлетворения своих плотских желаний на одну ночь. Хоть я и люблю твою тетю, — добавил он, послав мне улыбку. — Но Бруно сказал, что в заведении сегодня нет наплыва посетителей, — вмешался Фергюс, с недоумением оглядевшись по сторонам. — Почему бы парнишке не… — Потому что ему всего лишь четырнадцать! — негодующе воскликнул Джейми. — Мне почти пятнадцать! — поправил его юный Айен, выглядевший весьма заинтересованным. — Этого, безусловно, достаточно, — заявил Фергюс, бросая взгляд на мадам Жанну в ожидании поддержки. — Твои братья были не старше, когда я привел их сюда в первый раз, и они вели себя достойно. Джейми вытаращился на своего подопечного. — Что–о? — Ну, кому–то же надо было, — раздраженно ответил Фергюс. — Обычно это отец юноши, но, понятно, месье им не является… Со всем уважением к твоему достопочтенному отцу, конечно, — добавил он, обратившись к Айену, который кивнул в ответ, как механическая игрушка. — Это должен сделать человек опытный, понимаешь? Итак, — он повернулся к мадам Жанне с видом гурмана, советующегося с официантом по поводу карты вин, — как вы думаете, Доркас или Пенелопа? — Нет–нет, — сказала она, решительно качая головой, — это должна быть вторая Мэри, точно. Маленькая. — А, та, что с желтыми волосами? Да, пожалуй, вы правы, — одобрительно кивнул Фергюс. — Тогда позовите ее. Жанна ушла раньше, чем Джейми успел что–либо возразить. — Но… но… мальчик не может… — начал он. — Нет, могу, — вдруг возразил юный Айен. — Во всяком случае, я думаю, что могу. Казалось невозможным, чтобы его лицо покраснело еще больше, но уши теперь буквально светились багровым огнем возбуждения, а все пережитое в этот день, похоже, уже забылось. — Но этого… того самого… я не могу разрешить тебе… Джейми осекся, постоял, хмуро глядя на племянника, и развел руками, признавая свое поражение. — И что я скажу твоей матери? — спросил он, когда за его спиной открылась дверь. На пороге стояла очень маленькая юная девушка, пухленькая и нежная, как куропатка, в сорочке из голубого шелка, ее круглое милое личико сияло под облачком желтых волос. При виде ее юный Айен застыл, едва дыша. Когда, наконец, ему оставалось или набрать воздуха в грудь, или умереть от удушья, он глубоко вздохнул, повернулся к Джейми и с благостной улыбкой сказал: — Ну что ж, дядя Джейми, на твоем месте… Его голос воспарил неожиданным сопрано, и парнишка остановился и прокашлялся, чтобы вернуться к почтенному баритону. — …я бы не стал ей говорить. Спокойной ночи, тетушка, — сказал он и целеустремленно двинулся вперед. — Никак не могу решить, убить Фергюса или поблагодарить его, — проворчал Джейми, сидя на кровати в нашей чердачной каморке и медленно расстегивая рубашку. Я повесила мокрое платье на стул и опустилась перед ним на колени, чтобы расстегнуть коленные пряжки его штанов. — По–моему, он хотел Айену добра. — Ага, на свой чертов распутный французский лад. Джейми потянулся к затылку, чтобы распустить головную повязку. Заплетать волосы в косу перед нашим выходом из трактира он не стал и лишь убрал их со лба, так что они падали ему на плечи, окаймляя широкие скулы и длинный прямой нос. С такой прической он был похож на одного из свирепых итальянских ангелов эпохи Возрождения. — Это архангел Михаил изгнал Адама и Еву из Эдемского сада? — спросила я, стягивая с него чулки. Джейми усмехнулся. — Неужели я похож на стража добродетели? А Фергюс — на коварного змея? — Он наклонился и поднял меня за локти. — Вставай, англичаночка. Тебе вовсе незачем прислуживать мне, стоя на коленях. — Нет ничего унизительного в том, чтобы помочь близкому человеку, у которого выдался весьма нелегкий день, даже если ему не пришлось никого убить, — ответила я, заставив его встать вместе со мной. На руках его вздулись волдыри, а на щеке осталась полоска сажи. — Мм… Я обхватила его за талию, чтобы помочь с поясом штанов, но Джейми удержал мои руки на месте и на миг прижался щекой к моей макушке. — Знаешь, я был не совсем честен с племянником, — сказал он. — Вот как? Мне показалось, что ты прекрасно обошелся с ним. По крайней мере, после разговора с тобой он воспрянул духом. — Надеюсь на это. И может быть, молитвы и тому подобное помогут. Во всяком случае, не повредят. Но я не все ему рассказал. — Чего? Я наклонилась, мягко коснувшись его губ своими. От него пахло дымом и потом. — Когда у мужчины после убийства болит душа, он чаще всего ищет утешения в женщине. В своей, если она у него есть, а если нет — в той, какую найдет. Ибо она способна на то, что самому ему не под силу, — исцелить его. Мои пальцы нащупали шнур и распустили узел. — Вот почему ты отпустил его со второй Мэри? Он пожал плечами, позволил штанам упасть и переступил через них. — Я не мог остановить его. И думаю, что поступил правильно, когда не стал ему мешать, пусть он еще и очень юн. — Джейми криво улыбнулся и добавил: — Уж, по крайней мере, нынешней ночью парнишке будет не до страхов и терзаний. — Я так не думаю. А как насчет тебя? Я стянула через голову рубашку. — Меня? Он устремил на меня взгляд, подняв брови. Запачканная сажей полотняная рубашка свободно свисала с его плеч. Я взглянула на постель позади него. — Понимаю, конечно, ты сегодня никого не убил, но не хочешь ли, случайно, тоже… хм? Я встретилась с ним взглядом. По его лицу расплылась улыбка, и всякое сходство с Михаилом, суровым стражем добродетели, исчезло. Он поднял одно плечо, потом другое, и рубашка соскользнула на пол. — Думаю, что да, — проурчал Джейми. — Но ты уж будь сегодня со мной помягче, ладно?
ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА КУЛЛОДЕНА Утром, когда Джейми и Айен отбыли, как предполагалось, благочестиво отмаливать грехи, я тоже вышла на улицу и, приобретя у торговца плетеную корзину, направила стопы в ближайшую аптеку. Пора было обзавестись лечебными снадобьями: ход последних событий наводил на мысль, что они в любой момент могут мне понадобиться. Аптекарская лавка Хью совершенно не изменилась за время английской оккупации, шотландского восстания и падения Стюарта, и мое сердце восторженно забилось, когда, войдя в дверь, я вдохнула насыщенные знакомые запахи нюхательной соли, перечной мяты, миндального масла и аниса. За прилавком, как и прежде, стоял не кто иной, как Хью. Только этот Хью был гораздо моложе того средних лет мужчины, с которым мне доводилось иметь дело лет двадцать назад, когда я посещала эту лавку, получая в придачу к целебным травам и патентованным средствам от всех болезней и последние новости, касающиеся военных дел. Младший Хью, конечно, меня не знал, но любезно взялся помочь найти нужные травы среди множества аккуратно расставленных по полкам флаконов и склянок. Большая часть снадобий из моего списка — розмарин, пижма, ноготки — относилась к широко распространенным и вопросов не вызывала. Но некоторые пункты заставили молодого Хью задумчиво поднять рыжие брови и обвести ряды полок неуверенным взглядом. В лавке находился еще один покупатель, рядом с прилавком, где по заказу смешивали бодрящие напитки, измельчали компоненты и составляли лекарственные смеси. Он с явным нетерпением вышагивал взад–вперед, сцепив руки за спиной. Подойдя к прилавку, посетитель рявкнул в спину мистера Хью. — Сколько еще? — Я не могу сказать вот так сразу, преподобный, — виновато ответил аптекарь. — Луиза же сказала, что его нужно прокипятить. Фыркнув в ответ, рослый узкоплечий мужчина снова принялся мерить шагами помещение, время от времени с нетерпением поглядывая на дверь, ведущую в заднюю комнату, где, надо полагать, и работала невидимая Луиза. Человек показался мне смутно знакомым, но сосредоточиться и вспомнить, где я видела его раньше, было некогда. Мистер Хью с сомнением щурился, просматривая полученный от меня список. — Аконит, — пробормотал он. — Аконит. И что же это такое, интересно? — С одной стороны, это яд, — ответила я. У мистера Хью моментально отвисла челюсть. — А с другой — лекарство, — заверила я аптекаря. — Но пользоваться им нужно с осторожностью. Можно применять наружно, при ревматизме, а употребленный внутрь в малых дозах, он замедляет сердцебиение. Очень помогает при некоторых проблемах с сердцем, но при правильной дозировке. — Правда? — моргая, спросил мистер Хью и повернулся к своим полкам с весьма растерянным видом. — Может быть, вы… э–э… знаете, как он пахнет? Приняв это за приглашение, я зашла за прилавок и начала просматривать склянки. На всех баночках были аккуратно наклеены этикетки, правда, кое–какие давно выцвели, а их края отстали. — Боюсь, что пока я не настолько поднаторел по части снадобий, как мой отец, — сказал молодой мистер Хью, стоя рядом со мной. — Он меня малость подучил, но год назад скоропостижно отошел в мир иной, и я боюсь, что здесь есть средства, назначение которых мне неизвестно. — Ну, вот это хорошо помогает при кашле, — сказала я, взяв склянку с девясилом, и бросила взгляд на нетерпеливого преподобного, который достал носовой платок и, прикрыв рот и нос, астматически захрипел. — Особенно при сухом кашле. Скользя взглядом по заставленным аптечными емкостями полкам, я отметила аккуратность, и отсутствие пыли, но, к сожалению, не могла сообразить, по какой системе осуществлена расстановка снадобий: по свойствам, в алфавитном порядке или как–то еще. И была ли тут вообще какая–то система? Может быть, старый Хью просто помнил, где у него что стоит? Я закрыла глаза и попыталась вспомнить свой последний визит в эту аптеку. К моему удивлению, картинка легко всплыла в памяти. Тогда я приходила за наперстянкой, чтобы приготовить настой для Алекса Рэндолла, младшего брата Черного Джека Рэндолла и прапрадеда Фрэнка в шестом поколении. Бедный юноша: он уже двадцать лет как умер, хотя прожил достаточно долго и оставил сына. Я почувствовала невольное любопытство, вспомнив о сыне Алекса и его жене, которая была моей подругой, но отогнала эту мысль прочь и вернулась к образу мистера Хью, который тогда привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней полки по правую руку. — Вот. И конечно, моя рука остановилась рядом со склянкой с этикеткой «Наперстянка». С одной стороны от нее стояла баночка с наклейкой «Хвощ», с другой — «Корень ландыша». Я заколебалась, глядя на них и мысленно перечисляя возможности применения этих трав. Да, все это сердечные средства. Если в аптеке есть аконит, он должен быть где–то поблизости. Так оно и оказалось. Я быстро нашла его в горшочке с этикеткой «Бабушкино зелье». — Будьте с этим осторожны, — предостерегла я, передавая сосуд мистеру Хью. Капнете на кожу, и она тут же онемеет. Может быть, лучше перелить зелье в стеклянную бутылочку? Большая часть купленных мною трав была завернута в марлю или в бумажные кулечки, но молодой мистер Хью кивнул в ответ на мое предложение и отправился в заднюю комнату, неся перед собой сосуд в вытянутых руках, словно опасаясь, как бы он не взорвался. — Похоже, что вы знаете о лекарствах гораздо больше, чем этот малый, — произнес глубокий, хриплый голос позади меня. — Наверное, у меня несколько больше опыта, чем у него. Я повернулась и, увидев опершегося на прилавок и смотревшего на меня бледно–голубыми глазами из–под густых бровей священника, вспомнила, где я его видела: днем раньше, у Моубрея. Он, скорее всего, не узнал меня, может быть потому, что мой плащ скрывал платье Дафны. Я заметила, что многие мужчины обращают относительно мало внимания на лицо женщины в декольте, что и не удивительно. Но в священнослужителе такая черта заслуживает сожаления. Пастор прокашлялся. — Хм. Может быть, вы знаете и как справляться с нервными расстройствами? — А какого типа нервное расстройство? Он поджал губы и нахмурился, будто не был уверен, можно ли мне довериться. Верхняя губа его выдавалась вперед и нависала, как совиный клюв, а нижняя, более толстая, оттопыривалась. — Ну… это сложный случай. Но если говорить в общем, — он внимательно посмотрел на меня, — что бы вы посоветовали для лечения… своего рода… припадков? — Эпилептических припадков? Когда человек падает и дергается? Он покачал головой, отчего стала видна покрасневшая полоска на шее, натертой высоким и жестким белым воротничком. — Нет, другой тип припадка. Когда человек вопит и таращится. — Простите? — Не одновременно, — поспешно пояснил священник. — Сначала одно, потом другое. Или, точнее, одно сменяется другим. Поначалу она ничего не делает, только дни напролет молча таращится на все. А потом вдруг ни с того ни с сего начинает вопить так, что может разбудить мертвых. Ну что ж, это, по крайней мере, объясняло и утомленный вид пастора, и его раздражительность. Я постучала пальцем по прилавку, соображая. — Сразу трудно сказать, стоило бы сначала взглянуть на больную. Священник облизал нижнюю губу. — А не могли бы вы зайти и осмотреть ее? Это недалеко, — добавил он довольно сухо. Судя по всему, просительный тон был не в его характере, но необходимость заставляла этого человека поступать против своих привычек. — Сейчас, к сожалению, не могу, — ответила я. — Мне нужно встретить моего мужа. Но может быть, ближе к вечеру… — В два часа, — тут же сказал он. — Дом Хендерсона в тупике Кэррубера. Меня зовут Кэмпбелл, преподобный Арчибальд Кэмибелл. В этот момент занавеска между торговым помещением и задней комнатой колыхнулась, оттуда появился мистер Хью с двумя бутылочками и вручил по одной каждому из нас. Преподобный, нашаривая в кармане монету, покосился на свою склянку с подозрением. — Что ж, вот твои деньги, — буркнул он, бросив монету на прилавок. — И будем надеяться, что ты дал мне нужное снадобье, а не яд, о котором говорила эта леди. Занавеска снова зашуршала, и из–за нее, провожая взглядом удалявшегося священника, выглянула женщина. — Скатертью дорога, — проворчала она. — Полпенса за часовую работу и сверх всего еще и оскорбление. Господь мог бы выбрать себе слугу и получше, что тут еще скажешь. — Вы знаете его? — спросила я. Мне было любопытно, располагает ли Луиза какой–нибудь полезной информацией относительно больной жены. — Не могу сказать, что хорошо его знаю. — Луиза глядела на меня с неприкрытым любопытством. — Он один из священников Свободной церкви, который проповедует на углу у Маркет–кросс, убеждает людей, что добрые дела не имеют никакого значения и что для спасения нужно лишь крепко держаться за Иисуса, будто наш Господь — это ярмарочный борец! Она презрительно фыркнула и перекрестилась, ограждая себя от этой еретической заразы. — Меня удивляет, что люди, вроде преподобного Кэмпбелла, приходят в нашу аптеку, учитывая то, как он относится к папистам, — возмущенно продолжила Луиза. — Но может быть, мадам, вы сами принадлежите к Свободной церкви, не в обиду вам будь сказано? — Нет, я католичка… э–э… и к тому же папистка, — заверила я ее. — Я лишь хотела узнать, знаете ли вы что–нибудь о жене преподобного и о ее состоянии. Покачав головой, Луиза повернулась, чтобы заняться новым покупателем. — Нет, я никогда не видела эту леди. Но что бы с ней ни было, — добавила она, хмуро взглянув на дверь, — я уверена, что жизнь с ним ее состояния не улучшит! День выдался прохладный, но ясный, и над приходским садом как напоминание о пожаре, еще витал слабый дым. Мы с Джейми сидели на скамейке у стены и, ловя скудные лучи зимнего солнца, дожидались, когда Айен закончит свою исповедь. — Слушай, это ты рассказал Айену–старшему байку о том, что я двадцать лет отсиживалась во Франции? — Ну да. Конечно, Айен — человек опытный и вряд ли в это поверит, но сама история правдоподобнее любой другой, а он верный друг и не станет настаивать на объяснениях. — На мой взгляд, она сгодится для общего потребления, — согласилась я. — Но может быть, тебе стоило бы рассказать ее и сэру Персивалю, вместо того чтобы морочить ему голову сказкой о том, будто мы с тобой новобрачные? Он решительно покачал головой. — Ну, уж нет. К примеру, сэр Персиваль не имеет представления о моем настоящем имени, хотя я готов побиться об заклад, он знает, что меня зовут не Малкольм. Мне вовсе не нужно, чтобы он каким бы то ни было образом связывал меня с Куллоденом. С другой стороны, история вроде той, что я сообщил Айену, вызвала бы куда больше толков, чем новость о женитьбе какого–то печатника. — Впервые паутину хитростей сплетая, — произнесла я нараспев, — сколь путана она, себе не представляем. Его голубые глаза блеснули, уголки рта слегка приподнялись. — Это дело наживное, англичаночка, тут главное практика. Вот поживешь со мной некоторое время и сама убедишься, что выпускать из задницы шелковую нить да плести паутину — дело вовсе немудреное. Я прыснула. — Хотела бы я посмотреть, как ты это делаешь. — Ты уже видела. Он встал и вытянул шею, пытаясь заглянуть через стену в приходской сад. — Чертовски надолго он там застрял, — заметил Джейми, усевшись снова. — И откуда у парнишки, которому нет еще и пятнадцати, столько грехов, чтобы так долго исповедоваться? — После вчерашнего дня и ночи ему есть что рассказать. Полагаю, многое тут зависит и от того, какой интерес проявит отец Хейс к подробностям, — добавила я, вспомнив свой завтрак с проститутками. — И он находится там все это время? — Э–э… нет. Кончики ушей Джейми стали заметно розовее в утреннем свете. — Мне… э–э… пришлось пойти первым. Подать пример, понимаешь? — Неудивительно, что на это ушло время, — дразня, сказала я. — И как давно ты не был на исповеди? — Я сказал отцу Хейсу, что шесть месяцев. — И это правда? — Нет, но я подумал, что если он даст мне отпущение грехов за воровство, драки и богохульство, то почему бы заодно и не отпустить такой грешок, как мелкая ложь. — Что, никакого блуда или нечистых мыслей? — Конечно, нет, — серьезно ответил он. — Любые плотские помыслы не греховны, если ты помышляешь о законной, венчанной жене. Они становятся нечистыми, только если ты думаешь о других леди. — Понятия не имела, что, оказывается, целью моего возвращения было спасение твоей души. Но так приятно принести пользу. Он рассмеялся, наклонился и поцеловал меня от всего сердца. — Интересно, сойдет ли это за индульгенцию? — сказал он, оторвавшись, чтобы набрать воздуха. — А ведь должно бы. Это гораздо лучше помогает человеку спастись от адского пламени, чем перебирание четок. Кстати, — добавил он, порывшись в кармане и достав деревянные четки довольно жеваного вида, — напомни мне, что я должен найти время и принести сегодня покаяние. Я уже собирался начать, но тут как раз объявилась ты. — И сколько раз ты хотел прочесть «Аве Мария»? — спросила я, теребя пальцами бусинки. Как оказалось, первое впечатление — что они жеваные — меня не обмануло. На большинстве бусинок сохранились отчетливые следы маленьких зубов. — В прошлом году я повстречал одного еврея, — сказал Джейми, оставив мой вопрос без внимания. — Натурфилософа, который объехал весь свет шесть раз. Он рассказал мне, что и по мусульманскому, и по иудейскому учению плотская близость жены и мужа почитается актом добродетели. Интересно, имеет ли это какое–то отношение к тому, что и иудеи, и мусульмане совершают обрезание? Я так и не спросил его об этом: побоялся, что он сочтет мой вопрос неделикатным. — По–моему, наличие крайней плоти едва ли способно существенно повлиять на такого рода добродетель, — заверила я его. — Ну и хорошо, — сказал он и поцеловал меня снова. — А что приключилось с твоими четками? — спросила я, подняв упавшую в траву нитку бус — Похоже, что тут не обошлось без крыс. — Это не крысы, — сказал он. — Дети. — Какие дети? — О, да мало ли какие. — Он пожал плечами и засунул четки обратно в карман. — Юному Джейми уже три года, а Мэгги и Кити по два. Маленький Майкл только что женился, но его жена уже на сносях. На фоне светившего за спиной солнца его лицо казалось темным, поэтому, когда он улыбнулся, зубы сверкнули неправдоподобной белизной. — Ты не забыла, что ты уже семикратно двоюродная тетушка? — Семикратно двоюродная? — переспросила я, пошатнувшись. — Ну да, а я такой же дядюшка, — добродушно пояснил он, — и не считаю это большим испытанием, разве что отнятые от груди детки, как только у них начинают резаться зубки, грызут все подряд, включая мои четки. Да, и еще приходится откликаться на «дядьку». Порой двадцать лет казались не мгновением, а очень долгим временем. — Стало быть, мне предстоит откликаться на «тетку»? — О нет, — заверил он меня. — Они все будут звать тебя «двоюродная тетушка Клэр» и относиться к тебе с огромным уважением. — Большое спасибо, — пробурчала я, освежив в памяти картины из жизни гериатрического отделения больницы. Джейми рассмеялся и с легкостью на сердце, несомненно возникшей благодаря только что полученному отпущению грехов, обнял меня за талию и посадил на колени. — Никогда раньше не видел двоюродной тетушки с такой прелестной задницей, — одобрительно сказал он, легонько покачивая меня на коленях и щекоча сзади мою шею своим дыханием. Я слегка вскрикнула, когда он легонько куснул меня за ухо. — Что случилось, тетушка? — послышался у меня за спиной полный участия голос Айена–младшего. Джейми непроизвольно вздрогнул, чуть было, не сбросив меня с колен, но потом крепче сжал мою талию. — Все в порядке, — сказал он. — Просто твоя тетя увидела паука. — Где? — спросил юный Айен, с интересом заглядывая за скамейку. — Вон там. Джейми встал, поставил меня на ноги и указал на ближнюю липу. И точно: между двумя изогнутыми ветками поблескивала от влаги паутина. Сама паучиха сидела посередине, круглая, как вишенка, с красочным желто–зеленым узором на спине. — Я рассказывал твоей тетушке, — сказал Джейми, пока Айен восхищенно рассматривал паутину, — о моем знакомом еврее, прирожденном философе. Вроде бы он занимался изучением пауков и прибыл в Эдинбург, чтобы сделать доклад в Королевском обществе, несмотря на то что он иудей. — Правда? И он много чего рассказал тебе о пауках? — с интересом спросил парнишка. — Гораздо больше, чем я хотел знать, — ответил Джейми племяннику. — Мне, например, казалось, что говорить за ужином о пауках, которые откладывают яйца в гусеницах, чтобы паучата вылуплялись и пожирали бедное животное заживо, как–то неуместно. Впрочем, он сообщил одну вещь, которая показалась очень интересной. Джейми прищурился, легонько подул на паутину, и паучиха резво убежала в укрытие. — Он сказал, что пауки плетут два типа нитей, и если у вас есть линзы и вы можете заставить паука сидеть неподвижно, пока смотрите, то можно увидеть два места, откуда появляется шелк. Он называл их «прядильными органами». Суть в том, что одни нити клейкие и, если насекомое коснется такой паутины, ему конец. А другие нити сухие, вроде шелковых, но гораздо тоньше. Паучиха вылезла из укрытия и стала продвигаться к центру своей паутины. — Видишь, куда она идет? — Джейми указал на паутину с множеством растяжек, поддерживавших замысловатую узорчатую сеть. — Эти нити, тянущиеся по радиусу от краев до центра, сухие, так что паук может разгуливать по ним туда–сюда, ничем не рискуя. Зато остальная часть паутины, во всяком случае, большая часть, клейкая. И если внимательно понаблюдать за пауком достаточно долго, то увидишь, что он ходит только по сухим нитям, потому что, вздумай он ползать по клейким, прилип бы сам.
— Правда? Айен завороженно дунул на паутину, пристально наблюдая, как легко и проворно ускользнула паучиха от опасности по проверенной надежной нити. — Сдается мне, что для плетущих паутину есть своя мораль, — вполголоса проговорил Джейми. — «Будь уверен в том, что хорошо знаешь, какие из твоих нитей клейкие». — Сдается мне, что это срабатывает еще лучше, если ты настолько удачлив, что при необходимости можешь, как по волшебству вызвать ручного паука, — сухо сказала я. Джейми рассмеялся и взял меня за руку. — Дело не в удаче, англичаночка. Дело в бдительности. Айен, ты идешь? — Ага. Парнишка с явной неохотой оторвался от созерцания паутины и последовал за нами к воротам церковного двора. — Ой, дядя Джейми, я хотел спросить, можно мне взять твои четки? — сказал он, когда мы вышли на каменную мостовую Королевской Мили. — Священник наложил на меня епитимью, пятидесятикратное чтение молитвы, а я боюсь сбиться со счета, ведь пальцев на руках не хватит. — Конечно. — Джейми остановился и сунул руку в карман. — Только обязательно верни. Юный Айен ухмыльнулся. — Ладно. Наверное, они тебе и самому понадобятся, дядя Джейми. Священник сказал, что у дяди грехов выше головы, — поделился со мной отрок, подмигнув лишенным ресниц глазом, — и велел мне не брать с него пример. — Ммфм, — промычал Джейми и с преувеличенным интересом стал изучать дорогу, оценивая скорость ручной тележки, катившейся вниз по крутому склону. Поутру он побрился, и щеки его испускали розовое сияние. — А сколько десятков раз велели прочесть молитву тебе? — полюбопытствовала я. — Восемьдесят пять, — пробурчал он, и краски на свежевыбритых щеках еще добавилось. Айен замер в благоговейном ужасе. — А как давно ты был на исповеди, дядя? — осторожно поинтересовался он. — Давно, — отрезал Джейми. — Идем! После обеда Джейми должен был встретиться с неким мистером Хардингом, представителем страхового общества «Рука в руку», где было застраховано имущество типографии. Им предстояло осмотреть пепелище и определить размер ущерба. — Ты не понадобишься мне, парнишка, — успокоил он Айена–младшего, который, судя по виду, не горел желанием снова оказаться на месте происшествия и пережить заново все страхи. — Иди лучше со своей тетушкой к этой безумной женщине. Не знаю, как это у тебя получается? — обратился он ко мне. — Ты в городе меньше двух дней, а все больные на мили вокруг уже хватаются за твой подол. — Так уж и все, — недовольно отозвалась я. — Всего–то одна женщина, да и ту я пока еще не видела. — Ну ладно. По крайней мере, сумасшествие не заразно. Я надеюсь. Он чмокнул меня, по–дружески похлопал племянника по плечу и повернулся, чтобы идти. — Пригляди за тетушкой, Айен. — Хочешь пойти с ним, Айен? — спросила я. — Я и одна справлюсь, если ты… — О нет, тетушка! — Он повернулся ко мне со смущенным видом. — Может, я бы туда и сходил, да вот все думаю: а ну как они что–нибудь отыщут? В пепле? — Тело, ты имеешь в виду, — без обиняков заявила я, понимая, что вероятность обнаружения останков и побудила Джейми отправить племянника со мной. Парнишка кивнул; чувствовалось, что ему не по себе. — Ну, не знаю, — честно призналась я. — Скорее всего, после такого пожара вряд ли хоть что–нибудь обнаружат. А если и обнаружат — тебе переживать нечего. Твой дядя знает, что делать. — Да, это уж точно. Он просиял, воодушевленный верой в способность дяди найти выход из любого положения. Я тоже улыбнулась и не без удивления поняла, что и сама питаю ту же веру. Будь то пьяный китаец, коррумпированные агенты таможни или мистер Хардинг из страхового общества «Рука в руку», у меня не было никаких сомнений в том, что Джейми справится. — Ну, тогда идем, — предложила я, услышав звон колокола церкви у Пушечных ворот. — Как раз пора. Несмотря на наложенную отцом Хейсом епитимью, на лице Айена то и дело появлялось мечтательно–блаженное выражение, пока мы поднимались вверх по склону Королевской Мили к жилищу Хендерсона в тупике Кэррубера. То была тихая, но по меркам Эдинбурга роскошная гостиница с узорчатым ковром на лестнице и цветными витражами в окнах, выходящих на улицу. Мне показалось, что столь дорогие апартаменты не очень–то подходят для скромного священника, но ведь я мало знала о служителях Свободной церкви; возможно, они не принимают обета бедности, как католические клирики. Мальчишка проводил нас на третий этаж. Дверь открыла плотно сбитая женщина в фартуке, с озабоченным лицом. Мне показалось, что ей лет двадцать пять, хотя она уже лишилась нескольких передних зубов. — Вы будете та леди, которая должна прийти, как сказал преподобный? — спросила она. Я кивнула. Ее хмурый взгляд чуть смягчился, и дверь распахнулась пошире. — Мистеру Кэмпбеллу пришлось выйти, — сообщила компаньонка, растягивая слова на манер жителей равнин, — но он велел передать, что будет признателен за любой совет, способный облегчить участь его сестры. Значит, это его сестра, не жена. — Что ж, я постараюсь сделать все, что в моих силах, — заверила я. — Где я могу увидеть мисс Кэмпбелл? Компаньонка, представившаяся как Нелли Коуден, попросила Айена остаться в гостиной, а меня проводила в спальню. Мисс Кэмпбелл, как и рассказывал преподобный, «таращилась». Ее бледно–голубые глаза были широко раскрыты, но, похоже, она ни на что не смотрела и не обратила на нас никакого внимания. Она сидела в широком, низком уютном кресле спиной к огню. В комнате царил полумрак, неяркий свет падал сзади, и черты ее лица расплывались в темноте. Подойдя ближе, я увидела, что лицо у нее округлое, не слишком четко очерченное, с маленьким курносым носом, двойным подбородком, полными, но вялыми отвисающими губами. Мягкие, по–детски тонкие каштановые волосы были аккуратно причесаны. — Мисс Кэмпбелл! — осторожно окликнула я ее. Реакции не последовало. Сидящая в кресле женщина оставалась совершенно неподвижной. Глаза ее, правда, моргали, но с меньшей частотой, чем в норме. — Когда она в таком состоянии, она никому не отвечает, — сказала за моей спиной Нелли Коуден. Она покачала головой, вытерла руки о фартук и сокрушенно подтвердила: — Ни словечка. — И как давно это с ней? Я взяла вялую, пухлую руку и пощупала пульс. Пульс был медленный и достаточно сильный. — Ну, в этот раз вот уже два дня. — Заинтересовавшись, мисс Коуден подалась вперед, всматриваясь в лицо своей подопечной. — Обычно такое состояние длится с неделю, а то и поболее. Однажды это продолжалось тринадцать дней. Медленно двигаясь — хотя мисс Кэмпбелл не казалась встревоженной, — я начала осматривать неподвижную пациентку, задавая по ходу дела вопросы компаньонке. Мисс Коуден сообщила, что мисс Маргарет Кэмпбелл тридцать семь лет. Она единственная родственница преподобного Арчибальда Кэмпбелла, с которым проживает последние двадцать лет, со времени смерти их родителей. — А что провоцирует это состояние? Вы знаете? Мисс Коуден покачала головой. — Не могу сказать, мэм. Ничего такого не происходит. То есть мисс Кэмпбелл смеется, разговаривает, кушает. Все вроде бы нормально, а потом раз — и началось! Компаньонка щелкнула пальцами, наклонилась и щелкнула снова под носом у мисс Кэмпбелл. — Видите? — сказала она. — Можно провести через комнату шесть трубачей, и она их даже не заметит. Для меня было очевидно, что недуг мисс Кэмпбелл имеет не физическую, а психическую природу, но я все равно произвела осмотр, настолько полный, насколько можно было это сделать, не раздевая неподвижную пациентку. — Но это ничего, гораздо хуже бывает, когда она выходит из этого состояния, — сообщила мне мисс Коуден, присев на корточки рядом со мной, когда я опустилась на колени, чтобы проверить подошвенные рефлексы мисс Кэмпбелл. Ее ноги, освобожденные от туфель и чулок, были влажными и испускали затхлый запах. Я решительно провела ногтем по подошве каждой ступни, проверяя рефлекс Бабинского, который мог бы свидетельствовать о наличии органического поражения мозга. Но нет, пальцы ног согнулись в соответствии с нормой. — А что происходит потом? Крики, вопли, о которых упоминал преподобный? — Я поднялась на ноги. — Пожалуйста, принесите зажженную свечу. — Ага, крики да вопли, они самые. Мисс Коуден поспешила исполнить мою просьбу и зажгла от очага вощеный фитилек. — Она кричит что–то ужасное, кричит и кричит до изнеможения. Потом засыпает, спит сутки напролет, беспробудно, — и просыпается, как ни в чем не бывало. — И она в порядке, когда просыпается? — спросила я, медленно поводя горящей свечой в нескольких дюймах от глаз пациентки. Зрачки сузились в автоматической реакции на свет, но радужная оболочка осталась неподвижной. Я испытывала непреодолимое желание взяться за надежную рукоятку офтальмоскопа, чтобы проверить сетчатку, но, увы, такой возможности не было. — Ну, не сказать, чтобы в полном порядке, — медленно произнесла мисс Коуден. Я посмотрела на нее, и она пожала массивными плечами, натянувшими полотно ее платья. — Головкой страдает, бедняжка, — сообщила она обыденным тоном. — Почитай, уже двадцатый год. — Но ведь вы, наверное, заботились о ней не все это время? — О нет! Мистер Кэмпбелл нанимал женщину ухаживать за ней, еще там, где они жили, в Бэрнтисленде, но та женщина была немолода и не хотела покидать свой дом. Приняв предложение миссионерского общества отправиться в Вест–Индию, преподобный стал подыскивать для своей бедной сестры компаньонку. Женщину с крепким здоровьем и хорошим характером, которая была бы не против путешествия. Вот. Я и подошла. В подтверждение своих добродетелей мисс Коуден одарила меня беззубой улыбкой. — В Вест–Индию? Он хочет посадить мисс Кэмпбелл на корабль, отправляющийся в Вест–Индию? Я была потрясена, потому что знала: подобное путешествие было бы нелегким испытанием и для совершенно здоровой женщины. Впрочем, следующая мысль была о том, что, пожалуй, Маргарет с легкостью перенесет плавание, если будет, как сейчас, пребывать в трансе. Не исключено, что она его просто не заметит. — Он подумал, что перемена климата пойдет ей на пользу, — пояснила мисс Коуден. — Решил увезти ее подальше от Шотландии и всех этих ужасных воспоминаний. Давно надо было это сделать, вот что я вам скажу. — А что это за ужасные воспоминания? — спросила я и по блеску глаз компаньонки поняла, что попала в точку: той не терпелось посплетничать. Завершив осмотр, я уже пришла к выводу, что существенные отклонения от нормы в физическом состоянии пациентки связаны исключительно с малой подвижностью и неправильным питанием, но имелся шанс, что рассказ о прошлом прольет свет на истоки ее нынешнего душевного состояния. А значит, поможет найти способ лечения. — Что ж, — начала Нелли, отходя к столу, где на подносе стояли графин и несколько бокалов, — это всего лишь то, что рассказывала мне Тилли Лоусон, которая долгое время приглядывала за мисс Кэмпбелл, но она клялась, что это правда, а она достойная женщина. Не хотите ли глоточек ликера, мэм, чтобы почтить гостеприимство преподобного? Стул, на котором сидела мисс Кэмпбелл, был единственным в комнате, так что мы с мисс Коуден устроились рядышком на кровати и, поглядывая на молчаливую фигуру перед нами, стали потягивать черносмородиновый ликер. Попутно компаньонка поведала мне историю Маргарет Кэмпбелл. Маргарет Кэмпбелл родилась в Бэрнтисленде, не более чем в пяти милях от Эдинбурга, за заливом Ферт–оф–Форт. В сорок пятом году, когда Карл Стюарт вступил в Эдинбург, чтобы вернуть себе трон отца, ей было семнадцать лет. — Ее отец, конечно, был роялистом, а вот брат записался в правительственный полк, выступивший на север, против мятежников, — рассказывала мисс Коуден. — Но Маргарет — другое дело: она была за Красавчика принца Чарли и за горцев, которые последовали за Стюартом. Особенно за одного из них, хотя мисс Коуден не знала его имени. Но должно быть, это был прекрасный человек, ибо мисс Маргарет тайком бегала на встречи с ним и пересказывала ему все, что узнавала из разговоров отца и его друзей, обсуждавших письма от брата. Ну а потом, после победы при Фолкирке, доставшейся слишком высокой ценой, последовало отступление. Слухи шли впереди отступавшей армии принца, порождая панику и отчаяние. Неудивительно, что встревоженная этими вестями мисс Маргарет одной холодной мартовской ночью покинула отчий дом и отправилась на поиски человека, которого любила. В дальнейшем рассказчица уверена не была — осталось неизвестным, то ли Маргарет нашла этого человека, но он отверг ее, то ли они так и не встретились, но вынужденная повернуть обратно от пустоши Куллодена девушка на следующий день после злосчастной для шотландцев битвы попала в руки английских солдат. — Ужас, что они сделали с ней, — сказала мисс Коуден, понизив голос, как будто фигура в кресле могла слышать. — Ужасно! Английские солдаты, опьяненные злобой и жаждой крови, и не подумали поинтересоваться, кто она и кого поддерживала ее семья. По выговору они поняли, что она шотландка, и этого им хватило. Ее бросили в канаву с ледяной водой, приняв за умершую, и она, конечно же, умерла бы, не окажись рядом прятавшихся в кустах бродячих цыган. — Порой, хоть это и не по–христиански, мне кажется, что не стоило им ее спасать, — прошептала мисс Коуден. — Не случись этого, невинная душа отправилась бы прямиком к Богу, а так… Неловким жестом женщина указала на молчаливую фигуру и допила содержимое своего бокала. Маргарет выжила, но словно бы онемела. Немного оправившись, она стала странствовать с цыганами–лудильщиками, двинувшимися, чтобы избежать грабежей и мародерства, на юг. Однажды, когда она сидела во дворе питейного заведения с миской для медяков, в то время как цыгане пели и плясали, развлекая посетителей, ее увидел брат. Полк, в котором он служил, остановился там, на привал по пути к своим казармам в Эдинбурге. Она узнала его, а он ее, и потрясение от их встречи вернуло бедняжке голос, но, увы, не рассудок. Он, конечно, отвез ее домой, но она все время как будто пребывала в прошлом — где–то в том времени, когда еще не отправилась на встречу с горцем. Ее отец к тому времени уже скончался от инфлюэнцы, а матушка, по словам Тилли Лоусон, умерла от потрясения, которое испытала, увидев, что стало с ее дочерью. Однако не исключено, что ее тоже скосила инфлюэнца — в тот год было поветрие. Вся эта история ожесточила Арчибальда Кэмпбелла и против шотландских горцев, и против английской армии, и он вышел в отставку. После смерти родителей Арчибальд оказался довольно обеспеченным человеком, но на руках у него была беспомощная больная сестра. — Он не мог жениться, — пояснила мисс Коуден, — ибо какая женщина захотела бы взвалить на себя такую обузу? Она кивнула в сторону очага. Видимо, все это побудило мистера Кэмпбелла обратиться к Богу. Он стал священником, а поскольку ни бросить сестру, ни жить с ней в заточении в фамильной усадьбе не мог, то нанял для ухода за Маргарет женщину, приобрел экипаж и стал разъезжать по окрестностям с проповедями. Иногда он брал в эти поездки и ее. Проповеди Кэмпбелла пользовались успехом, он приобрел некоторую известность, и Пресвитерианское миссионерское общество обратилось к нему с предложением отправиться с миссией на Барбадос и Ямайку, чтобы открывать там новые церкви и сеять Слово Божие. Молитва подсказала ему ответ, после чего он продал родовое имение и перевез сестру в Эдинбург, где сейчас занимается приготовлениями к путешествию. Я снова взглянула на фигуру у огня. Нагретый воздух от очага шевелил юбку вокруг ее ног, но в остальном она была неподвижна, Как статуя. — Что ж, — сказала я со вздохом, — боюсь, что мало чем могу ей помочь. Но оставлю вам несколько рецептов — предписаний, я имею в виду, — чтобы по ним до вашего отъезда в аптеке изготовили снадобья. Если они не помогут, то и не повредят, рассудила я, составляя короткий список ингредиентов. Пупавка, хмель, пижма и вербена с хорошей щепоткой перечной мяты как успокаивающее средство. Чай из плодов шиповника, чтобы помочь скорректировать небольшой витаминный дефицит — признаками такового служили кровоточащие десны и бледное, одутловатое лицо. — Когда вы доберетесь до Вест–Индии, — сказала я, вручив мисс Коуден листок бумаги, — вы должны проследить за тем, чтобы она ела больше фруктов: апельсинов, грейпфрутов и особенно лимонов. Вы тоже должны их есть, — добавила я. На широком лице компаньонки появилось откровенно недоверчивое выражение. Вряд ли она ела что–нибудь из овощей, кроме лука и картофеля, не говоря уже о фруктах. Наверняка больше налегала на кашу. Преподобный Кэмпбелл все не возвращался, а никакой серьезной причины дожидаться его у меня не было. Попрощавшись с мисс Кэмпбелл, я открыла дверь спальни и увидела за ней Айена–младшего. — Ой! — удивился он. — А я как раз пошел искать вас, тетушка. Уже почти полчетвертого, и дядя Джейми сказал… — Джейми! Голос прозвучал за моей спиной, из кресла рядом с камином. Мы с мисс Коуден развернулись и увидели, что мисс Кэмпбелл сидит совершенно прямо, глаза еще широко открыты, но сфокусированы. Они были устремлены на дверь, и, когда Айен появился в проеме, мисс Кэмпбелл закричала. Пребывая после этого случая в некоторой растерянности, мы с парнишкой с облегчением отбыли в уже воспринимавшийся нами как привычное убежище бордель. Бруно приветствовал нас как своих и препроводил в заднюю гостиную, где мы застали Джейми и Фергюса, занятых серьезным разговором. — Верно, мы не доверяем сэру Персивалю, — откровенно сказал Джейми, откинувшись в кресле и вытянув ноги. — И в сложившейся ситуации я не могу с тобой не согласиться: тут имела место ловушка, подстроенная акцизной службой. Два дня — так он говорил. Насчет бухты Муллена. Он заметил нас с Айеном и чуть приподнялся, приглашая нас сесть. — Значит, это скалы под Балкарресом? — спросил Фергюс. Джейми задумался, медленно барабаня по столу двумя негнущимися пальцами правой руки. — Нет, — сказал он, наконец. — Пусть это будет Арброут, чуть ниже аббатства. Ладно? — Ладно.
Фергюс отодвинул полупустую тарелку с овсяными лепешками, которыми он угощался, и встал. — Я сообщу кому надо, милорд. Арброут, через четыре дня. Кивнув мне, он накинул на плечи плащ и вышел. — Это контрабанда, дядя? — живо поинтересовался Айен. — Ожидается французский люггер? Он взял лепешку и вгрызся в нее, разбрасывая крошки по столу. Глаза Джейми были затуманены раздумьем, но они прояснились, когда он посмотрел на племянника. — Ну да. И ты, приятель, не имеешь к этому никакого отношения. — Но я мог бы помочь, — возразил мальчик. — Тебе же потребуется человек, чтобы подержать мулов! — После всего того, что твой отец сказал тебе и мне вчера, дорогой племянничек? — Джейми поднял брови. — Господи, малый, ну и короткая же у тебя память! Айен слегка смутился и, чтобы скрыть свое состояние, взял еще одну лепешку. А поскольку это на какое–то время заставило его замолчать, я не преминула воспользоваться случаем и влезть со своими вопросами. — Ты собираешься в Арброут, чтобы встретить французское судно, которое доставит контрабандное спиртное? А ты не думаешь, что это опасно после предупреждения сэра Персиваля? Джейми удивленно взглянул на меня, но ответил вполне терпеливо: — Нет. Сэр Персиваль предупреждал меня, что известно о встрече, намеченной через два дня. Она должна была состояться в бухте Муллен, но не состоится. Однако на сей случай у меня имеется договоренность с Джаредом и его капитанами: в случае срыва по какой–либо причине любой намеченной встречи люггер отойдет от берега и причалит снова следующей ночью, но уже в другом месте. На случай отмены второй встречи у нас есть договоренность насчет третьей. — Но если сэр Персиваль знает о первой встрече, разве он не узнает о других? — не унималась я. Джейми покачал головой и налил себе в чашку вина. Он спросил меня глазами, не хочу ли и я выпить, но я отказалась. — Нет, — ответил он на мой вопрос, отпивая вино маленькими глотками. — Места встреч, все три, оговариваются между мной и Джаредом в отдельном письме, которое вкладывается в особом, запечатанном пакете в другое письмо, адресованное Жанне. Прочитав письмо, я сжигаю его. Люди, которые помогают встретить люггер, будут, конечно, знать о первом пункте. Я полагаю, один из них и допустил утечку, — добавил он, хмуро глядя в свою чашку. — Но никто — даже Фергюс — не знает о двух других пунктах, пока нам не потребуется использовать какой–то из них. Все участники узнают об операции перед самым ее началом, так что риск минимален. — Но раз это не опасно, дядя, то почему тебе не взять меня с собой? — воскликнул Айен. — Я никому не помешаю! Джейми бросил на племянника недовольный взгляд. — Ну, хорошо, — буркнул он. — Ты поедешь со мной в Арброут, но ты и твоя тетушка останетесь в придорожной гостинице над аббатством, пока мы не закончим. Мне нужно отвезти этого малого домой в Лаллиброх, Клэр, — пояснил он, повернувшись ко мне. — И уладить дела с его родителями, насколько это возможно. Старший Айен покинул номера Холлидея утром, еще до прихода Джейми и Айена–младшего. Записки он не оставил, но, скорее всего, отправился домой. — Ты ведь не против этой поездки? Я бы не стал спрашивать об этом, но ты только что вернулась после своего путешествия из Инвернесса. — Он встретился со мной взглядом и заговорщически улыбнулся. — А мне необходимо отвезти парня туда как можно скорее. — Я вовсе не против, — заверила я его. — Буду рада повидаться с Дженни и остальными твоими родичами. — Но, дядя, — встрял Айен, — а как же насчет… — Помолчи! — отрезал Джейми. — Все будет зависеть от тебя, парень. А сейчас больше ни слова, ладно? Парнишка явно обиделся и заел обиду еще одной лепешкой, которую отправил в рот, демонстрируя, что подчиняется и намерен держать язык за зубами. Джейми расслабился и улыбнулся мне. — Ну что ж, а как прошел твой визит к той сумасшедшей? — Очень интересный случай, — ответила я. — Джейми, ты знаешь кого–нибудь по имени Кэмпбелл? — Три–четыре сотни, не больше, — с улыбкой ответил он. — А ты имеешь в виду какого–то конкретного Кэмпбелла? — Сразу двух. И я поведала ему историю Арчибальда Кэмпбелла и его сестры Маргарет в том виде, в каком преподнесла ее мне Нелли Коуден. Джейми выслушал меня, вздохнул, и лицо его омрачилось воспоминаниями, отчего он сразу стал выглядеть старше. — Это не самая ужасная вещь, которую я слышал о том, что происходило после Куллодена, — сказал он. — Но я, мне кажется, подожди… Он остановился и посмотрел на меня. Глаза его сузились в размышлении. — Маргарет Кэмпбелл. Маргарет. Милая миниатюрная девушка росточком примерно со вторую Мэри? С мягкими, как перышко крапивника, каштановыми волосами и нежным личиком? — Вероятно, такой она и была двадцать лет назад, — ответила я, вспоминая неподвижную рыхлую фигуру, сидевшую у огня. — А что, выходит, ты ее знаешь? — Думаю, что да. Он наморщил лоб и посмотрел вниз на стол, проведя произвольную линию через рассыпанные крошки. — Ну да, если не ошибаюсь, она была возлюбленной Эвана Камерона. Ты помнишь Эвана? — Конечно. Эван был высоким красивым весельчаком, который работал с Джейми в Холируде, собирая по крупицам разведывательные данные, просачивавшиеся через Англию. — А что стало с Эваном? Или мне не стоило спрашивать? — добавила я, увидев, что на лицо Джейми набежала тень. — Англичане расстреляли его, — тихо ответил он. — Два дня спустя после Куллодена. Он закрыл глаза, потом открыл, и устало улыбнулся. — Что ж, да благословит Господь преподобного Арчи Кэмпбелла. Я слышал о нем пару раз во время восстания. Люди говорили, он был стойким и смелым солдатом. И я думаю, что теперь ему, бедняге, требуется вся его стойкость. Он посидел несколько мгновений, потом решительно встал и похлопал по своему плащу, откуда донеслось звяканье. — К счастью, страховка позволит мне рассчитаться с заказчиками, и кое–что еще останется. И вот что, англичаночка, перед тобой стоит важная задача — найти портниху, которая за два дня сумеет смастерить тебе приличное платье. Подозреваю, что Дафна захочет получить свой наряд обратно, а везти тебя в Лаллиброх в голом виде мне как–то неловко.
МЕСТО ВСТРЕЧИ Главным моим развлечением по дороге на север, в Арброут, было наблюдать за тем, как дядюшка и племянник стараются переупрямить один другого. Будучи хорошо знакома по личному опыту с упрямством как с одной из основных фамильных черт Фрэзеров, я не могла не признать, что юный Айен, даже лишь наполовину являясь Фрэзером, наделен этим качеством в полной мере. Либо гены Фрэзеров брали верх, либо Мурреи были из того же теста. Имея возможность много лет наблюдать Брианну, я составила об этом собственное мнение, но держала его при себе, просто получая удовольствие от этого поединка характеров, в котором Джейми в кои–то веки встретил достойного соперника. К тому времени, когда мы проехали Бальфур, вид у него был затравленный. Это состязание, в котором никто не хотел дать слабину, продолжалось до раннего вечера четвертого дня, когда, добравшись до Арброута, мы обнаружили, что гостиницы, в которой Джейми собирался оставить нас с Айеном, больше не существует. На ее месте торчала наполовину обрушившаяся каменная стена да обгорелые остатки стропил. Положение усугублялось тем, что по дороге на несколько миль в каждую сторону другого пристанища не имелось. Некоторое время Джейми молча смотрел на груду камней. Было совершенно очевидно, что он не может оставить нас посреди пустой размытой дороги. Разумеется, это дошло и до Айена, но, хотя парнишка дрожал от возбуждения, у него хватило благоразумия не напирать на дядю, пытаясь извлечь выгоду из сложившихся обстоятельств. — Ну ладно, — решился, наконец, Джейми. — Ты пойдешь. Но только до края утеса. Слышишь, Айен? Твое дело — присматривать за тетушкой. — Я слышу, дядя Джейми, — отозвался племянник с притворным смирением. Я поймала взгляд Джейми, поняла, что если Айену предстоит присматривать за тетей, то и ей не помешает присмотреть за парнем, и, пряча улыбку, послушно кивнула. Остальные люди прибыли к месту встречи своевременно, и к наступлению темноты все собрались на утесе. Вроде бы один–два человека показались мне знакомыми, но вообще–то в такой тьме все представлялись не более чем серыми тенями. Прошло всего два дня после новолуния, и крохотный серебряный полумесяц, висевший над горизонтом, давал немногим больше света, чем свечка в подвале борделя. Люди не представлялись, имен никто не называл. Здороваясь, все лишь хмыкали и бормотали что–то невнятное. Однако кое–кого не распознать было невозможно. Когда на дороге появилась громыхающая, запряженная мулами повозка, на козлах сидели двое — Фергюс и маленький человечек, которым мог быть только мистер Уиллоби, не попадавшийся мне на глаза с тех пор, как пристрелил в борделе таинственного незнакомца. — Надеюсь, что сегодня он без пистолета, — прошептала я. — Кто? — спросил Джейми, щурясь из–за сгущающегося мрака. — А, китаец? Нет, пистолетов нет ни у кого из них. Прежде чем я успела спросить почему, он направился к подводе, чтобы помочь развернуть ее: сразу после погрузки контрабандного товара ей, не теряя ни минуты, следовало отбыть в Эдинбург. Айен протиснулся вперед, и я, памятуя о своих опекунских обязанностях, последовала за ним. Мистер Уиллоби встал на цыпочки, пошарил в повозке и вытащил странного вида фонарь с отверстием на верхушке и съемными металлическими боковинами. — Это что, потайной фонарь? — восхищенно спросила я. — Он самый, — с важным видом ответил Айен. — Мы держим боковины опущенными, пока не увидим сигнал с корабля. — Он потянулся к фонарю. — Дай–ка его мне. Я умею сигналить. Мистер Уиллоби покачал головой и вырвал фонарь из цепкой хватки мальчика. — Слишком высокий, слишком молодой, — сказал китаец. — Дзей–ми так говорить, — добавил он, как будто это решало вопрос раз и навсегда. — Что? — возмутился Айен. — Что ты этим хочешь сказать? «Слишком высокий, слишком молодой»… ты, малень… — Он имеет в виду, — прозвучал позади нас невозмутимый голос, — что тот, кто держит фонарь, представляет собой прекрасную мишень, если к нам нагрянут визитеры. Мистер Уиллоби любезно взял риск на себя, поскольку он самый маленький из нас и в него труднее всего попасть. А ты малый долговязый, будешь хорошо заметен на фоне неба. Да и рассудительности у тебя по молодости лет маловато. Так что, уж будь добр, не встревай. Джейми легонько хлопнул племянника по уху, прошел дальше, опустился на колени рядом с мистером Уиллоби и что–то тихо сказал по–китайски, на что Уиллоби отреагировал коротким смешком. Китаец открыл боковую сторону фонаря, посветив Джейми на сложенные чашечкой руки. Дважды прозвучал резкий щелчок, и я уловила вспышку искр, высеченных из кремня. Это был безлюдный участок побережья, что и не удивительно, ибо такова значительная часть диких, скалистых берегов Шотландии. Мне трудно было представить, где здесь может причалить французское судно. Никакой бухточкой или заливом тут даже не пахло, разве что торчавший утес закрывал изгиб береговой линии, не позволяя просматривать его с дороги. Скудный свет нарождающейся луны позволял все же видеть, как прибой набегает на береговую полоску. Да, это, конечно, было совсем не похоже на ухоженный туристический пляж: камни, пятна песка, галька да выброшенные морем водоросли. Наверное, ковылять здесь с бочонком на плечах не самое приятное занятие. Зато тут полно расщелин, куда в случае чего можно спрятать товар. Неожиданно рядом со мной появилась еще одна фигура. — Все готово, сэр, — послышался тихий голос — Наверху, в скалах. — Хорошо, Джой. Внезапная вспышка осветила профиль Джейми, напряженно присматривавшегося к только что зажженному фитилю. Он затаил дыхание, дождался, когда пламя упорядочилось и усилилось, подпитываясь маслом из емкости фонаря, выдохнул и аккуратно опустил металлическую боковину.
— Вот и хорошо, — сказал Джейми, вставая. Он посмотрел на звезды, светившие над вершиной южного утеса, и определил по ним время: — Почти девять часов. Они скоро будут. Помни, Джой, без моего сигнала никто ни с места! — Да, сэр. Это прозвучало довольно небрежно. Видимо, такие напутствия были делом привычным, и Джой, надо думать, удивился, когда Джейми схватил его за руку: — Проследи за этим! Повтори всем и каждому, чтобы никто с места не двинулся, пока я не подам сигнал. — Да, сэр, — повторил Джой, но уже более серьезным тоном, после чего отступил и бесшумно растворился в ночи. — Что–нибудь не так? — повысив голос ровно настолько, чтобы меня не заглушал прибой, спросила я. Побережье и утесы казались совершенно безлюдными, но мрачный облик этого места и специфическое ремесло моих спутников призывали к осторожности. Джейми покачал головой, и я подумала, как же он был прав насчет юного Айена. Его собственный темный силуэт отчетливо вырисовывался на чуть более бледном фоне ночного неба. — Сам не знаю, — неуверенно пробормотал он. — Скажи мне, англичаночка, ты чуешь что–нибудь? Удивившись вопросу, я все же принюхалась, задержала на миг дыхание и резко выдохнула. С берега тянуло гниющими водорослями, от фонаря — горящим маслом, а от Айена с его возбуждением и страхом — едким запахом пота. — По–моему, ничего необычного, — сказала я. — А ты? В темноте было видно, как он пожал плечами. — Сейчас ничего. Но мгновение назад я готов был поклясться, что уловил запах пороха. — А я ничего не чую, — заявил Айен ломким от волнения голосом и, смутившись, прокашлялся. — И потом, Уилли Маклеод и Алек Хейс осмотрели все окрестные скалы. Все чисто. — Ну ладно, — сказал Джейми, но по голосу было ясно, что беспокойство его не покинуло. Он повернулся к парнишке и крепко взял его за плечо. — Вот что, Айен, поручаю тетю твоим заботам. Вы вдвоем вернетесь к кустам утесника. Держитесь подальше от фургона. Если что–нибудь случится… Малец попытался возразить, но Джейми так сжал свои пальцы, что тот, тихо буркнув, отступил, потирая плечо. — Если что–нибудь случится, — повторил Джейми с нажимом, — ты должен забрать тетушку и прямиком отправиться в Лаллиброх. Не мешкая. — Но… — начала я. — Дядя! — воскликнул Айен. — Делай как велено! — сурово произнес Джейми и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Юноша поник, однако распоряжение выполнил: уныло побрел вверх по тропе и добрался вместе со мной до зарослей утесника. Там он сумел найти маленький выступ, с которого открывался вид на воду. — Ага, отсюда можно посмотреть, — обрадовался он. Посмотреть–то было можно, но только почти ничего не было видно, кроме плещущейся внизу воды да обрывающихся к ней скал, напоминающих стенки разбитой чаши, наполненной тьмой. Один раз мне удалось увидеть, как лунный луч блеснул на металлической пряжке, и уловить движение, в целом же люди внизу были совершенно невидимы. Я прищурилась, стараясь определить местонахождение мистера Уиллоби с его фонарем, но, не увидев и признака света, пришла к выводу, что он, должно быть, стоит позади фонаря, загораживая его от взглядов со стороны утеса. Неожиданно Айен напрягся. — Кто–то идет! — прошептал он. — Быстро прячься за меня! Отважно встав передо мной, он сунул руку под рубашку и достал пистолет; несмотря на темноту, я различила слабый блеск ствола. Айен пригнулся, напряженно всматриваясь во мрак и держа перед собой пистолет обеими руками. — Не стреляй, ради бога! — прошипела я ему в ухо. Я не решилась схватить парнишку за руку из опасения, что это приведет к непроизвольному выстрелу, но меня пугало, что он выстрелит сам и поднимется шум. — Весьма признателен тебе за то, что ты так рьяно охраняешь тетушку, — раздался из темноты ироничный голос Джейми. — Но будь любезен, не снеси мне башку! Айен опустил пистолет со вздохом, который мог выражать как облегчение, так и разочарование. Кусты утесника задрожали, и Джейми оказался перед нами, отряхивая колючки с плаща. — Неужто никто не сказал тебе, что нельзя приходить вооруженным? — мягко спросил Джейми, как будто его интерес был сугубо теоретическим. — Видишь ли, за попытку вооруженного сопротивления служащим королевской таможни полагается виселица, — пояснил он, обернувшись ко мне. — Никто из наших людей не вооружен, у нас нет с собой даже рыбацких ножей, на тот случай если нас задержат. — Фергюс сказал, что меня не повесят, потому что у меня еще не выросла борода, — смущенно пояснил Айен. — Только сошлют, так он сказал. Джейми присвистнул с досадой. — Ну да, и я уверен, что твоя матушка очень обрадовалась бы, узнав, что тебя отправили в колонии, даже если Фергюс прав! — Он протянул руку. — Отдай мне пистолет, дурачок. И вообще, откуда ты его взял? К тому же уже заряженный. Нет, не случайно я учуял запах пороха. Тебе повезло, что он не разрядился у тебя за поясом и не отстрелил ту штуковину, что болтается между ног. Прежде чем племянник успел ответить, я вскрикнула, махнув рукой на море: — Смотри! Французское судно казалось пятнышком на поверхности моря, но его паруса бледно светились, отражая холодный блеск звезд. Двухмачтовый кеч медленно проплыл мимо утеса, остановился и замер, безмолвный, как одно из разбросанных по небосклону облаков. Джейми не смотрел на судно, его взгляд был устремлен вниз, на ту точку, где за грудой камней обрушившегося скального фасада начиналась полоска песка. Там появилась крохотная точка света. Фонарь мистера Уиллоби. По влажным скалам метнулась вспышка света и пропала. Айен сжал мою руку. Мы ждали, затаив дыхание. На счет «тридцать» другая вспышка осветила пену на песке, и парнишка сжал мою руку еще сильнее. — Что это было? — спросила я. — Ты о чем? Джейми смотрел не на меня, а в море, на корабль. — При вспышке света мне показалось, будто я увидела на берегу что–то полузарытое в песке. Оно было похоже на… Последовала третья вспышка, и на корабле зажегся ответный свет — голубой фонарь свисал с мачты, отражаясь в темной воде. Возбуждение вытеснило из моей головы оставшееся непонятым видение — что–то вроде присыпанного песком, небрежно брошенного вороха одежды. На корабле произошло какое–то движение, и наших ушей достиг слабый всплеск: бочку сбросили за борт. — Скоро прилив, — шепнул Джейми мне на ухо. — Через несколько минут он выбросит бочонки на берег. Это решало проблему швартовки под разгрузку. Но как же тогда осуществляется оплата? Я уже собиралась спросить, когда внизу неожиданно раздался крик, и началась суматоха. Джейми моментально сорвался с места и понесся через заросли, Айен и я припустили за ним. Разглядеть что–либо толком было невозможно, но на берегу, судя по всему, возникла драка. Темные фигуры сталкивались, катались по песку, а когда среди доносившихся снизу криков мне удалось расслышать «Именем короля!», в моих жилах застыла кровь. — Стража! Айен тоже это услышал. У Джейми вырвалось грубое гэльское ругательство, а потом он откинул назад голову и прокричал так, что каждое его слово было хорошо слышно внизу: — Эйрих иллеан! Суас ам биррах из тейх! — И по–английский для меня и Айена: — Уходите! Уходите! Шум усилился, к крикам добавился грохот падающих камней. Вдруг из утесника метнулась темная фигура, пронеслась ниже меня по склону и скрылась во тьме. Следом, отставая всего на несколько футов, проскочила другая. Из темноты внизу донесся истошный вопль, такой пронзительный, что он заглушил все прочие шумы. — Это Уиллоби! — воскликнул Айен. — Они схватили его! Проигнорировав приказ Джейми уходить, мы подались вперед, всматриваясь в завесу утесника. Потайной фонарь, похоже, выпал из рук китайца, а поскольку оставался зажженным и с открытой боковиной, он, словно прожектор, осветил пляж с вырытыми в песке неглубокими ямами, где и прятались таможенники. Там сцепились Две темные фигуры: та, что поменьше, отчаянно отбивалась ногами в воздухе, потому что более рослый противник оторвал ее от земли. — Я его выручу! Юный Айен рванулся вперед, но Джейми схватил его за шиворот. — Делай то, что тебе велено: позаботься о безопасности моей жены! Тяжело дыша, мальчик обернулся ко мне, но выполнить указание дядюшки было не так–то просто: я никуда не собиралась, а настаивать на своем Джейми было некогда. Он повернулся, взбежал на вершину утеса, остановился в нескольких ярдах от нас и, припав на одно колено, положил ствол пистолета на левое предплечье, тщательно прицеливаясь. Звук выстрела среди всей этой суматохи прозвучал как простой щелчок, но зато его результаты оказались более чем впечатляющими. Фонарь взорвался дождем горящего масла, отчего побережье мигом погрузилось во тьму, и крики стихли. Правда, воцарившаяся тишина в считаные секунды сменилась истошным ревом, в котором смешались боль и негодование. Мои глаза, ослепленные вспышкой фонаря, быстро приспособились, и я разглядела еще одно свечение — несколько маленьких язычков пламени хаотично двигались вверх и вниз. Когда же зрение прояснилось окончательно, я увидела, что эти язычки образовались на рукаве человека, обрызганного горящим маслом. Человек приплясывал и вопил, тщетно пытаясь сбить огонь. Кусты утесника яростно затряслись, когда Джейми нырнул в них и пропал из виду, устремившись вниз по склону. — Джейми! Мой крик привел в чувство Айена, который встрепенулся и потащил меня прочь с такой силой, что едва не свалил с ног. — Идем, тетя! Они вот–вот будут здесь! Вот уж тут парень был стопроцентно прав: крики раздавались все ближе — видимо, люди поднимались по скалам. Мне оставалось лишь подобрать юбку и поспешить за Айеном со всей возможной в таком мраке скоростью. Я понятия не имела, куда мы направляемся, но вот парнишка, похоже, следовал полученным на этот случай указаниям. Он снял камзол, и белое пятно его рубашки, призрачно маячившее впереди, среди поросли ольхи и берез, служило мне ориентиром. — Где мы? — спросила я, нагнав его и идя рядом, когда он замедлил шаг на берегу крохотной речушки. — Там впереди дорога на Арброут, — ответил Айен. Как и я, он тяжело дышал, рубашка была в чем–то перепачкана. — Сразу станет легче идти. Ты в порядке, тетя? Может, мне перенести тебя на ту сторону? Я вежливо отказалась от этого любезного предложения, про себя отметив, что наверняка вешу не меньше его, сняла туфли и чулки и по колено в воде перешла речушку, ощущая, как ледяная грязь забирается между пальцами ног. Оказавшись на другом берегу, я так дрожала от холода, что пришлось принять–таки предложение Айена и накинуть его камзол, тем более что мальчику, возбужденному и разгоряченному этим рывком, он явно не требовался. А меня кроме ноябрьского стылого ветра холодил еще и страх. Тяжело дыша, мы вышли на дорогу, и пронизывающий ветер подул нам в лицо. Мой нос и губы моментально онемели, волосы мигом растрепались. Однако этот же ветер сослужил добрую службу, донеся звуки голосов откуда–то спереди. Еще немного, и мы вышли бы прямо на говоривших.
— Есть сигнал с утеса? — спросил низкий мужской голос. Айен остановился настолько резко, что я уткнулась в него. — Пока нет, — прозвучал ответ. — Мне показалось, будто оттуда донесся небольшой шум, но ведь ветер переменился. — Ну, так полезай снова на дерево, шевели задницей, увалень! — раздраженно произнес первый. — Если кто–нибудь из этих сукиных детей улизнет с берега, мы перехватим их тут. Небось лучше, если награда достанется нам, а не тем содомитам, что на берегу. — Холодно, — проворчал второй голос. — Торчи тут, на ветру, пока не промерзнешь до самых костей. Лучше бы сидеть в засаде в аббатстве — там, по крайней мере, тепло. Айен впился пальцами в мою руку, и я попробовала высвободиться, опасаясь появления синяков, но он даже не заметил моих попыток. — Тепло–то тепло, но и меньше шансов выловить жирную рыбину, — последовало возражение. — А пятьдесят фунтов — это тебе не шутка. — Ладно, — согласился второй голос. — Только вот не знаю, как нам углядеть рыжие волосы в темноте? — Главное — не пропустить их, Оуки, а уж с волосами как–нибудь разберемся. Юный Айен наконец вышел из транса, и мне удалось стянуть его с дороги в кусты. — Что они имели в виду насчет засады в аббатстве? — спросила я, как только мы вышли за пределы слышимости наблюдателей. — Ты знаешь? Парнишка энергично закивал. — Думаю, да, тетя. Должно быть, это Арброутское аббатство. Это ведь место встречи, да? — Место встречи? — На тот случай, если что–то пойдет не так, — пояснил он. — Тогда каждый спасается, как может, а потом все должны будут собраться в аббатстве. — Что ж, хуже уже некуда, — заметила я. — Что там крикнул твой дядя, когда появились таможенники? Айен стоял вполоборота, прислушиваясь к звукам с дороги, но теперь бледный овал его лица снова обратился ко мне. — «Наверх, парни! Через утес и бегом!» — Разумный совет, — сухо сказала я. — Если они ему последовали, то большинству людей наверняка удалось скрыться. — За исключением дяди Джейми и мистера Уиллоби. Айен нервно провел рукой по волосам; это так напомнило мне Джейми, что я чуть не попросила его прекратить. Я глубоко вздохнула. — Ну, им мы сейчас помочь не можем. Зато остальным людям, если они направляются в аббатство… — Ага, — перебил он, — вот это я и пытался решить: сделать ли мне так, как велел дядя Джейми, и отвезти тебя в Лаллиброх, или поспешить в аббатство и предупредить остальных. — Поспеши в аббатство, — сказала я, — и поскорее. — Я бы и рад, но мне не хочется оставлять тебя здесь одну, тетя, да и дядя Джейми сказал… — Конечно, приказы надо выполнять, Айен, но всего не предусмотришь, и иногда приходится принимать самостоятельные решения, — уверенно заявила я, тактично умолчав о том, что на самом деле решение было принято за него мною. — Эта дорога ведет в аббатство? — Ну да. До аббатства не более мили с четвертью. Он переминался с ноги на ногу — так ему не терпелось поскорее отправиться в путь. — Хорошо. Двигай в аббатство, но лучше в обход. А я, наоборот, пойду прямо по дороге. Возможно, мне удастся отвлечь стражников и тебе легче будет добраться. Встретимся в аббатстве. Постой! Забери–ка свой камзол. Камзол я сняла неохотно: ощущение было такое, будто обрывается теплая дружеская связь. И то сказать: как только мальчик отбудет, я останусь совершенно одна в холодной темноте шотландской ночи. — Айен… Я взяла его за руку, чтобы задержать еще хоть на миг. — Да? — Будь осторожен, ладно? Повинуясь порыву, я привстала на цыпочки и поцеловала его в холодную щеку. От удивления у него слегка расширились глаза, но он ничего не сказал, лишь улыбнулся и ушел. Отведенная с пути ветка ольхи со щелчком вернулась на место. Было очень холодно. И тихо, если не считать тоскливого посвиста ветра да отдаленного шума прибоя. Поплотнее завернувшись в шаль, чтобы унять дрожь, я зашагала к дороге, размышляя, не следует ли мне производить какие–нибудь звуки при продвижении. Если я не обозначу свое присутствие, на меня могут напасть без предупреждения люди, сидящие в засаде: услышав шаги, но, не видя меня, они подумают, что к ним приближается кто–то из сбежавших контрабандистов. С другой стороны, если я пойду неспешно, напевая песенку, чтобы показать, что я безобидная женщина, они просто затаятся в укрытии, не желая выдавать своего присутствия. А мне требовалось как раз обратное. Колебания были недолгими. Я нагнулась, подобрала с обочины камень, вышла на дорогу и, дрожа еще пуще, чем раньше, зашагала вперед. Молча.
ЛУНА КОНТРАБАНДИСТОВ Ветер раскачивал кусты и деревья по обочинам, что приглушало звук моих шагов по дороге, как, впрочем, и возможные голоса или движения тех, кто притаился в засаде. С праздника Самхейн — Дня всех святых — прошло менее двух недель, и в такую бурную ночь очень легко было поверить, что злобные призраки вольно разгуливают по земле. Правда, тот, кто внезапно накинулся на меня сзади, зажав ладонью рот, никак не являлся бесплотным духом и наверняка напугал бы меня до паралича, не будь я готова именно к подобному повороту событий. Сердце мое, конечно, все равно екнуло, я судорожно дернулась, но это не помешало мне оказать сопротивление. Нападавший схватил меня слева, придавив мою левую руку к боку и зажав мне рот. Зато моя правая рука осталась свободной. Я ударила его каблуком по колену, он покачнулся, а я наклонилась вперед и, резко выпрямившись, приложилась камнем к его голове. Удар, хоть и торопливый, получился достаточно сильным: человек удивленно хрюкнул и ослабил хватку. Я же, напротив, активизировала сопротивление: пиналась, трепыхалась, а когда его рука соскользнула с моих губ, вонзила зубы в палец и укусила как можно сильнее. «Челюстные мускулы проходят от сагиттального гребня на вершине черепа к вставке нижней челюсти, — всплыли в моей памяти строки из «Анатомии» Грея. — Это позволяет зубам при сжатии челюстей развивать значительное давление. В среднем сила сжатия человеческих челюстей составляет около трехсот фунтов!» Не знаю уж, удалось ли мне превзойти средние показатели, но эффекта я добилась. Нападавший судорожно дергался, пытаясь высвободить палец из беспощадного капкана моих зубов. Естественно, ему пришлось ослабить хватку, и, как только мои ноги коснулись земли, я разжала зубы, резко развернулась и ударила его коленом между ног. Возможность двинуть мужчину ногой в промежность как средство женской самообороны весьма переоценивается. То есть если попадешь куда надо, результат очень даже впечатляет, только вот выполнить этот прием гораздо труднее, чем можно подумать, особенно когда на тебе длинная тяжелая юбка. К тому же мужчины весьма озабочены сохранностью своих уязвимых гениталий и инстинктивно оберегают эти драгоценные места от любых посягательств. Однако в данном случае нападавший никак не ожидал, что сам подвергнется нападению, да еще и расставил ноги для лучшего равновесия, так что мой удар достиг цели. Бедняга с противным звуком втянул воздух, сложился пополам и свалился на дорогу. — Это ты, англичаночка? — донесся из темноты шепот. Я подскочила, как вспугнутая газель, и непроизвольно вскрикнула. Во второй раз за несколько минут мне прикрыли рот ладонью. — Ради бога, англичаночка! — шепнул Джейми мне в ухо. — Это я. Я не укусила его, хотя искушение было, и сильное. — Поняла, — процедила я сквозь зубы, когда он выпустил меня. — Кто тот другой тип, который схватил меня? — Фергюс, я полагаю. Аморфная темная фигура, лежавшая на дороге, слабо стонала. — Это ты, Фергюс? — шепотом спросил Джейми и, получив в ответ утвердительное мычание, наклонился и помог французу встать на ноги. — Не шуми! — шепотом сказала я. — Впереди засада! — Правда? — произнес Джейми обычным голосом. — Но сдается мне, никого не заинтересует, даже если мы чуток пошумим. Он помолчал, как будто ожидая отклика, но ему ответил лишь свист ветра в кронах рябин. Тогда Джейми взял меня за руку и выкрикнул в ночь: — Маклеод! Риберн! — Слышим, Рой, — отозвался из кустов слегка раздраженный голос — Мы здесь. И Иннес, и Мелдрум, верно? — Ага, я тут. Тихо переговариваясь, из–за кустов и деревьев появилось еще несколько человек. — …четыре, пять, шесть, — сосчитал Джейми. — А где Хейс и Гордон? — Я видел, как Гордон заходил в воду, — сказал один из пришедших. — Он собирался обойти мыс. Скорее всего, Хейс и Кеннеди тоже. Не похоже, чтобы их сцапали. — Очень хорошо, — сказал Джейми. — Итак, англичаночка, что там насчет засады? Учитывая, что ни Оуки, ни его товарищ здесь так и не появились, я начинала чувствовать себя дура дурой, однако все равно сочла нужным рассказать ему, что слышали мы с Айеном. — Вот как? — заинтересовался Джейми. — Ты уже можешь стоять, Фергюс? Можешь? Молодец, парень. Тогда давайте проверим. Мелдрум, у тебя есть с собой кремень? Через несколько мгновений Джейми с маленьким факелом в руке, мужественно сопротивляющимся попыткам ветра задуть его, двинулся по дороге и скрылся за поворотом. Контрабандисты и я ожидали в напряженном молчании, готовые либо бежать, либо кинуться ему на помощь, но шума засады не было. Казалось, прошла вечность, прежде чем раздался голос Джейми. — Идите все сюда, — позвал он спокойно и собранно. Джейми стоял посреди дороги, рядом с большой ольхой. Свет факела окружал его мерцающим кругом, и поначалу я не увидела ничего, кроме его самого. Потом человек, стоявший рядом со мной, ахнул, а у другого вырвалось испуганное восклицание. В смутном свете проявилось еще одно лицо, висевшее в воздухе позади левого плеча Джейми. Ужасное, налитое кровью лицо, черное в факельном свете, с выпученными глазами и высунутым языком. Ветер ворошил светлые, как сухая солома, волосы. Я едва сдержала крик. — Ты была права, англичаночка, — сказал Джейми. — Это действительно был служащий короны. Он бросил на землю какой–то предмет, шлепнувшийся с негромким стуком. — Ордер, — сказал он, кивнув на этот предмет. — Малого звали Томас Оуки. Кто–нибудь его знает? — Только не таким, каков он сейчас, — прошептал кто–то рядом со мной. — Господи, его не узнала бы и родная мать! Люди нервно кашляли, что–то бормотали, переминаясь с ноги на ногу. Всем, и мне в том числе, явно хотелось убраться оттуда поскорее. — В общем, так, — сказал Джейми, призвав всех к вниманию. — Груз потерян, а значит, дележа не будет. Кому нужно, я могу дать денег, чтобы продержаться первое время. Приготовьтесь к тому, что работать на побережье нам некоторое время не придется. Один или два человека неохотно выступили вперед, чтобы получить деньги, но остальные контрабандисты тихо растаяли в ночи. Не прошло и нескольких минут, как остались только Фергюс, все еще бледный, но держащийся на ногах, Джейми и я. — Боже мой! — прошептал Фергюс, глядя на повешенного, — И кто же это сделал? — Я. Во всяком случае, слух пойдет именно такой. Джейми посмотрел вверх. Колеблющийся свет факела подчеркивал суровое выражение его лица. — Не стоит здесь задерживаться, вы согласны? — А как насчет Айена? — спросила я. — Он отправился в аббатство, чтобы предупредить вас! — В аббатство? — встревожился Джейми, — Я пришел с той стороны, но его не встретил. В какую сторону он пошел, англичаночка? — Туда. — Я указала направление. Фергюс издал слабый звук, который при желании можно было принять за смешок. — Аббатство находится в другой стороне, — пояснил Джейми веселым голосом. — Идемте же. Мы перехватим его, когда он поймет свою ошибку и повернет обратно. — Постойте, — сказал Фергюс, подняв руку. Из кустов донесся тихий шорох и голос Айена. — Дядя Джейми? — Да, Айен. Он самый. Парнишка выпутался из веток с прицепившимися к волосам листьями. — Я увидел свет и подумал, что нужно вернуться посмотреть, в порядке ли тетя Клэр, — пояснил он, глядя расширенными от возбуждения глазами. — Дядя Джейми, вам нельзя здесь оставаться, да еще со светом, — тут рыщет стража. Джейми обнял племянника за плечи и повернул его, чтобы тот не увидел висельника на ольхе. — Не волнуйся, Айен, — произнес он бесстрастно, — их здесь уже нет. Ушли. Факел зашипел, когда Джейми загасил его, ткнув в мокрые кусты. Из темноты прозвучал его спокойный голос: — Идемте. Мистер Уиллоби ждет нас на дороге с лошадьми. К рассвету мы будем уже в горах.
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА Путь из Арброута в Лаллиброх верхом занял четыре дня, и разговоров за это время велось мало. Юный Айен и Джейми были поглощены своими мыслями, вероятно по разным причинам. Я тоже всю дорогу размышляла, и не только о недавнем прошлом, но и о ближайшем будущем. Должно быть, Айен рассказал обо мне сестре Джейми, Дженни. Как, интересно, она воспримет мое возвращение? Вообще–то Дженни Муррей была мне почти сестрой и уж точно самой близкой подругой. В силу обстоятельств большинство моих друзей за последние пятнадцать лет являлись мужчинами: других женщин–врачей в клинике не было, а естественная дистанция между дипломированными специалистами и обслуживающим персоналом препятствовала сближению с санитарками и сестрами. Что же касается женщин из окружения Фрэнка, то это были в основном секретари деканатов и жены университетских преподавателей. Более существенным являлось, однако, то, что из всех людей на свете Дженни была единственной, кто любил Джейми не меньше — если не больше, — чем я. Мне не терпелось увидеть ее снова. Но как она воспримет маловразумительную историю моего бегства во Францию и возвращения по прошествии стольких лет? Проехать по узкой тропе можно было лишь гуськом, и моя гнедая лошадь послушно остановилась вслед за каурым конем Джейми, а потом, после недолгой заминки, свернула за ним к наполовину скрытой от глаз ольшаником прогалине. У ее края высилась серая скала, густо поросшие мхом и лишайником трещины и выступы которой придавали ей сходство с бородавчатой, заросшей щетиной физиономией древнего старца. С нескрываемым вздохом облегчения — ведь мы находились в седле с рассвета — юный Айен соскользнул с пони. — Уф! — произнес он, откровенно потирая ягодицы. — Всю задницу отсидел. — Я тоже, — откликнулась я, делая то же самое. — Правда, отсидеть все же лучше, чем стереть до крови. Непривычные к долгой верховой езде, мы с парнишкой, особенно поначалу, здорово намучились. Стыдно признаться, но в первый вечер у меня так затекло тело, что Джейми пришлось снять меня с лошади и отнести на постоялый двор. Что его основательно позабавило. — И как только это получается у дяди Джейми? — пробормотал Айен. — У него что, шкура на заду дубленая? — Не проверяла, — рассеянно отозвалась я. — Куда же он подевался? Его каурый конь, уже стреноженный, пощипывал траву под дубом, самого же Джейми и след простыл. Мы с Айеном растерянно переглянулись, я пожала плечами, направилась к скале, где по камням стекала тонкая струйка воды, набрала ее в подставленные чашечкой ладони и с наслаждением выпила. Несмотря на осеннюю прохладу, от которой зарумянились щеки и даже онемел нос, в горле у меня пересохло. Эта крохотная узкая горная долина, невидимая с дороги, была типична для большинства ландшафтов горной Шотландии. Кажущиеся лишенными растительности суровые утесы и вересковые пустоши хранили множество тайн. Не будучи знаком с местностью, человек мог пройти в нескольких дюймах от оленя, куропатки или прячущегося человека, ничего не заметив. Неудивительно, что многие из тех, кто после Куллодена бежал в вересковые пустоши, сумели ускользнуть. Знание потаенных мест сделало их невидимыми и неуловимыми для слепых глаз и неуклюжих ног англичан, гнавшихся за ними. Утолив жажду, я отвернулась от скалы и чуть не налетела на Джейми, который вырос передо мной как из–под земли. Он засовывал в карман металлическую коробочку с кресалом, трутом и кремнем, а от его плаща исходил слабый запах пороха. Бросив на траву маленькую обгорелую щепку, Джейми ногой затер ее в пыль. — Ты откуда взялся? — спросила я, заморгав при этом видении. — И где был? — В той маленькой пещере, — пояснил он, ткнув указательным пальцем себе за спину. — Хотел посмотреть, наведывался ли туда кто–нибудь. — Ну и как? Приглядевшись повнимательнее, я увидела обнажение породы, скрывавшее вход в пещеру. Он был неотличим от множества других глубоких расщелин, и заметить его, не зная, где и что искать, представлялось практически невозможным. — Были гости, — ответил он и сдвинул брови, размышляя о чем–то. — Там есть древесный уголь, смешанный с землей, — кто–то разводил костер. — Как ты думаешь, кто это был? — спросила я, огибая скальный выступ и просовывая голову в темный зев. Ничего, кроме темноты, увидеть не удалось. Кто мог найти это место, и зачем кому–то понадобилось разводить там огонь? А не мог ли кто–то из представителей власти, заинтересовавшись контрабандной деятельностью Джейми, проследить его связи до самого Лаллиброха? Не пахнет ли это преследованием и засадой? Я невольно оглянулась, но не увидела ничего, кроме ольховых деревьев; сухие листья шелестели на осеннем ветерке. — Не знаю, — рассеянно обронил он. — Охотник, наверное: здесь вокруг разбросаны кости куропатки. Судя по всему, его не волновала личность неизвестного, и я успокоилась, поддавшись ощущению безопасности, которое дарила горная Шотландия. Отсюда и Эдинбург, и бухточка контрабандистов, и все недавние приключения казались такими далекими. Юный Айен, завороженный открытием невидимой пещеры, исчез в расщелине, а через некоторое время вынырнул оттуда, стряхивая с волос паутину. — Она похожа на пещеру Клуни, дядя? — спросил он с горящим взглядом. — Не такая большая, Айен, — ответил Джейми с улыбкой. — В эту бедному Клуни было бы не протиснуться. Он ведь дородный был, вдвое шире меня в обхвате. Джейми сокрушенно прикоснулся к груди в том месте, где была оторвана пуговица. Узкий вход оказался тесноват даже для него. — О каком Клуни вы говорите? — спросила я, стряхивая с рук последние капли ледяной воды и засовывая ладони под мышки, чтобы согреть. — О Клуни Макферсоне, — ответил Джейми. Он наклонился и побрызгал холодной водой себе в лицо. Подняв голову, сморгнул искрящиеся капельки с ресниц и улыбнулся мне. — Весьма бесхитростный малый, этот Клуни. Англичане сожгли его дом, но сам Клуни ускользнул. В пещере неподалеку он устроил уютную каморку, а вход прикрыл загородкой из переплетенных ивовых ветвей, обмазанных глиной. По слухам, можно было стоять в трех футах от него и не заподозрить, что там находится пещера, если, конечно, Клуни не курил в этот момент свою трубку. — Принц Карл тоже скрывался там какое–то время, когда за ним охотились англичане, — сообщил мне юный Айен. — Он прожил у Клуни несколько дней. Английские ублюдки все вокруг перерыли, но так и не нашли ни его высочество, ни Клуни! — Иди сюда и помойся, Айен, — велел Джейми довольно суровым тоном, отчего парнишка заморгал. — Не можешь же ты явиться к родителям весь в грязи! Айен вздохнул, но послушно подставил руки под струйку воды и с оханьем принялся плескать ее на лицо, которое, строго говоря, было не таким уж грязным, хоть долгое путешествие и оставило на нем некоторые следы. Я повернулась к Джейми, который с рассеянным видом наблюдал за племянником. Размышлял ли он о сложностях предстоящей встречи в Лаллиброхе или возвращался мыслями в Эдинбург к обугленным остаткам его печатной мастерской и мертвецу в подвале борделя? А может, унесся помыслами еще дальше, к Карлу Эдуарду Стюарту и дням восстания? — Что ты рассказываешь своим племянницам и племянникам Карле? — тихо спросила я под фырканье Айена. Взгляд Джейми стал осмысленным и остановился на мне. Значит, я была права. Его глаза слегка потеплели, и легкая улыбка отметила успех моего умения читать мысли, но потом и тепло, и улыбка исчезли. — Я никогда о нем не говорю, — тихо ответил он, повернулся и пошел ловить лошадей. Три часа спустя мы проехали последние из продуваемых ветрами перевалов и двинулись по последнему склону вниз, к Лаллиброху. Джейми, ехавший первым, придержал коня и подождал нас с Айеном. — Ну, вот и дом, — сказал он, бросил на меня взгляд и улыбнулся. — Многое изменилось, верно? Я покачала головой в восхищении. С этого расстояния дом казался совершенно не изменившимся: то же безупречное трехэтажное строение из белого камня, выделявшееся на фоне множества неказистых пристроек и расстилавшихся вокруг бурых в это время года полей. На маленьком холме позади дома виднелись руины древней круглой каменной башни — Брох, — в честь которой и получила свое название усадьба. Однако, присмотревшись, я все же заметила перемены, коснувшиеся в основном пристроек. Джейми рассказал мне, что спустя год после Куллодена английские солдаты сожгли голубятню и часовню; эти места до сих пор были пусты. Проломленный участок стены, отделяющей огород, заложили новыми камнями, и эта заплата выделялась цветом, а новое хозяйственное строение из камня и бревен, судя по самодовольно рассевшимся на краю крыши упитанным пернатым, служило и голубятней. Куст шиповника, посаженный у стены дома матерью Джейми, Элен, теперь основательно разросся, стал пышным, и последние листья с него, похоже, опали совсем недавно. Струйка дыма поднималась из западной трубы, и ветерок с моря сносил ее к югу. Перед моим внутренним взором вдруг предстал горящий очаг в гостиной и его отблески, играющие на четко очерченном лице Дженни, читающей вечерней порой вслух роман или стихи, в то время как Джейми и Айен слушают вполуха, не прерывая шахматной партии. Сколько таких тихих вечеров провели мы в этом доме: дети уже уложены в кроватки, а я или записываю у секретера из розового дерева рецепты семейных снадобий, или занимаюсь штопкой да починкой — работой, которой не бывает конца. — Мы с тобой снова будем жить здесь, как ты думаешь? — спросила я Джейми, стараясь, чтобы это не прозвучало тоскливо. Дом в Лаллиброхе я могла назвать своим с большим основанием, чем любое другое место на свете, но так было давно. И с той поры многое изменилось. Джейми ответил не сразу, помолчал, собрал в руке поводья и покачал головой. — Не знаю, англичаночка. Хотелось бы, конечно, но… Все зависит от того, как обернется дело. Он смотрел на дом, слегка хмурясь. — Все нормально. Будем ли мы жить в Эдинбурге или даже во Франции, все будет хорошо, Джейми. — Я ободряюще коснулась его руки. — Пока мы вместе. Его лицо просветлело. Он взял мою руку, поднес к губам и нежно поцеловал. — Пока ты со мной, англичаночка, я и сам готов жить где угодно. Мы сидели, глядя в глаза друг другу, пока громкий, настойчивый кашель не напомнил нам о присутствии Айена–младшего. Парнишка трепетно относился к нашему праву на уединение, очень боялся смутить нас, застав в объятиях друг друга, и на всех привалах предупреждал нас о своем приближении, с треском проламываясь сквозь кусты или подавая голос. Джейми ухмыльнулся, сжал мою руку, прежде чем отпустить ее, и обернулся к племяннику. — Мы почти на месте, Айен, — сказал он, когда мальчик направил к нам своего пони. — Доберемся еще до ужина, если дождя не будет, — добавил он и прищурился, оценивая облака, медленно проплывавшие над горами Монадлиат. — Ммфм, — промычал Айен, явно не воодушевленный этой перспективой. Я посмотрела на него с пониманием и процитировала: — «Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять» . — Ага, — буркнул с кривой усмешкой Айен, — как раз этого–то, тетушка, я и боюсь. Джейми подмигнул Айену с весьма серьезным видом, видимо желая приободрить его. — Не расстраивайся, Айен. Помнишь историю про блудного сына? Твоя мать будет рада твоему благополучному возвращению. Юный Айен бросил на него взгляд, полный глубокого разочарования. — Если ты воображаешь, что в мою честь зарежут жирного тельца, дядя Джейми, выходит, ты знаешь мою матушку далеко не так хорошо, как тебе кажется. — Он помолчал, пожевал нижнюю губу и выпрямился в седле с глубоким вздохом. — Уж лучше поскорее с этим покончить. — Неужели родители отнесутся к нему сурово? — спросила я, глядя, как Айен осторожно спускается по каменистому склону. Джейми пожал плечами. — Они, конечно, простят его, но сначала, надо думать, зададут изрядную взбучку. А вот мне, боюсь, этим не отделаться. Сдается мне, Дженни с Айеном отнесутся ко мне еще строже, чем к своему отпрыску. Он тронул коня и начал спускаться по склону. — Поехали, англичаночка. Лучше поскорее с этим покончить, верно? Я не знала, какой прием ждет нас в Лаллиброхе, но начало ободряло. Как и в любой из предыдущих приездов, нас встретил заливистый лай стаи разномастных собак, выбежавших навстречу из–за изгородей, — сначала тревожный, потом радостный. Юный Айен опустил поводья и, соскользнув в меховое море радушного приема, присел на корточки, чтобы приветствовать собак, прыгавших в надежде лизнуть его в лицо. Потом он встал, улыбаясь и держа на руках подросшего щенка. — Посмотри, тетушка, это Джоки, — продемонстрировал парнишка вертлявое бело–коричневое тельце. — Он мой, мне его отец подарил. — Славный песик, — сказала я Джоки, почесав его за отвислыми ушками. Пес залаял и восторженно завертелся, пытаясь облизать меня и Айена одновременно. — Ты же весь будешь в собачьей шерсти, Айен, — с явным неодобрением произнес высокий голос. Оторвав взгляд от щенка, я увидела появившуюся у обочины высокую стройную девушку лет семнадцати. — А у тебя вся юбка в репьях! — не полез за словом в карман парнишка, развернувшись навстречу говорившей. Девушка качнула копной темно–каштановых кудрей и наклонилась, чтобы отряхнуть домотканую юбку, к которой действительно прицепилось множество колючек. — А вот отец говорит, что такому, как ты, собаку доверить нельзя, — тут же нанесла она ответный удар. — Умчался невесть куда, а щенка бросил. Удар достиг цели: юный Айен погрустнел. — Вообще–то, — начал оправдываться он, — я хотел взять Джоки с собой, но побоялся: как–то он приживется в городе? — Он крепко обнял щенка, уткнув подбородок между мохнатыми ушами. — Джоки заметно подрос, наверное, хорошо ел? — Пришла приветствовать нас, юная Джанет? Вот и хорошо, — прозвучал за моей спиной голос Джейми, любезный, но с какой–то ехидной ноткой. Девушка вскинула на него глаза и покраснела. — Дядя Джейми! Ой, и… Она перевела взгляд на меня и опустила голову, покраснев еще сильнее. — А это твоя тетя Клэр. — Крепко взяв меня под локоть, Джейми кивнул в сторону девушки: — Когда ты жила здесь, англичаночка, Джанет еще и на свете не было. Твоя матушка дома, я полагаю? — добавил он, обратившись к Джанет. Девушка кивнула, не отрывая зачарованного взгляда от моего лица. Я наклонилась в седле и с улыбкой протянула ей руку. — Рада с тобой познакомиться. Некоторое время девушка растерянно молчала, но, вспомнив о хороших манерах, присела в реверансе и осторожно, словно боясь сделать что–то не так, взяла мою руку. Я пожала ее ладошку, и она успокоилась, обнаружив, что я живая женщина из плоти и крови. — Э–э… я так рада, мэм, — пролепетала она. — Мама с папой очень сердиты, Джен? Юный Айен опустил щенка на землю к ногам девушки, выведя ее из транса. Она посмотрела на младшего брата со смешанным выражением раздражения и сочувствия. — А как же иначе, дуралей? Мама боялась, что ты наткнулся на вепря в лесу или тебя увели цыгане. Она почти не спала с тех пор, как узнала, куда тебя понесло, — добавила она, хмуро глядя на брата. Айен опустил глаза и плотно сжал губы, предпочитая промолчать. Девушка подошла ближе и с неодобрением сняла влажные желтые листья, приставшие к рукавам его плаща. Хотя она была высокой, брат превосходил ее ростом на добрых шесть дюймов и выглядел рядом с ней особенно долговязым, костлявым и неловким. Сходство между ними ограничивалось насыщенным цветом волос и чем–то едва уловимым в выражении лиц. — Ну, у тебя и видок, Айен! Ты что, спал не раздеваясь? — Разумеется, — раздраженно ответил он. — А ты думаешь, я убежал, прихватив с собой ночную рубашку, и переодевался в нее каждую ночь на пустоши? Видимо, представив себе эту примечательную картину, девушка фыркнула. — Ну ладно, олух, — сказала она, сжалившись над ним. — Пойдем со мной в буфетную, мы тебя почистим и причешем, прежде чем ты предстанешь перед отцом и матушкой. Парнишка нахмурился, повернулся и посмотрел на меня с недоумением и досадой. — И почему всем, кажется, что, если почиститься, это поможет? — вопросил он ломким от напряжения голосом. Джейми ухмыльнулся и, спешившись, похлопал его по плечу, подняв маленькое облачко пыли. — Во всяком случае, это еще никому не повредило, Айен. Отправляйся с Джен. По моему разумению, лучше будет, если твоим родителям не придется иметь дело со множеством вопросов сразу. А прежде всего они захотят увидеть твою тетушку. Хмыкнув и угрюмо кивнув в знак согласия, юный Айен нехотя направился в обход дома в сопровождении своей решительно настроенной сестры. — Что ты такое ел? — спросила она на ходу. — У тебя грязь над губой. — Это не грязь, это усы! — яростно прошипел он и быстро оглянулся, чтобы посмотреть, слышали ли мы с Джейми этот обмен репликами. Джанет застыла на месте, вглядываясь в его физиономию. — Усы? — произнесла она громко и недоверчиво. — У тебя? — Пошли! Он схватил сестру за локоть и втолкнул в калитку. Джейми зарылся лицом в мою юбку. Случайному наблюдателю могло показаться, что он отвязывает седельные сумки, но на самом деле его плечи тряслись от беззвучного смеха. Я и сама с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. — Все в порядке, они ушли, — сказала я, пытаясь отдышаться. Джейми оторвал от моей юбки раскрасневшуюся физиономию и промокнул глаза подолом. — «Усы? У тебя?» — прохрипел он, подражая племяннице, и мы оба покатились со смеху. — Господи, как же она похожа на свою мать! Именно это сказала мне Дженни и именно таким тоном, когда застала меня бреющимся в первый раз. Я чуть было не перерезал себе горло. Он снова вытер глаза и нежно провел ладонью по густой мягкой щетине, которая покрывала его щеки каштановой дымкой.
— Хочешь пойти и побриться до встречи с Дженни и Айеном? — спросила я, но Джейми покачал головой. — Нет, — сказал он, пригладив растрепавшиеся волосы. — Мальчишка, в общем–то, прав: чистота и аккуратность тут не помогут. Должно быть, они услышали лай собак: когда мы зашли, Айен и Дженни находились в гостиной. Она сидела на кушетке и вязала шерстяные чулки, а он стоял у огня в простом коричневом камзоле и штанах, грея свои икры. Поднос с маленькими пирожными и бутылочкой эля домашнего приготовления был выставлен на стол явно к нашему прибытию. Все выглядело так уютно, так по–домашнему, что стоило мне войти в комнату, как я забыла про усталость. Айен обернулся сразу, как мы вошли, неловко, но с улыбкой, однако я смотрела на Дженни. Она тоже смотрела на меня широко раскрытыми глазами, обернувшись с кушетки к двери. Сначала мне показалось, что Дженни изменилась до неузнаваемости, потом — что она совершенно не изменилась. Все те же черные кудри, густые и блестящие, но теперь обильно подернутые сверкающими серебряными нитями. И лицо то же: широкие, высокие скулы, сильные челюсти и длинный нос, как у Джейми. Собственно говоря, первое мое впечатление было вызвано игрой света и тени, на какой–то миг заставившей углубиться до старческих морщинки вокруг глаз и рта. Уже в следующий момент они разгладились и исчезли, словно на объемной изменяющейся картинке. На нашу первую встречу в борделе Айен отреагировал так, будто увидел привидение. Дженни повела себя почти так же: слегка прищурилась, приоткрыла рот, но в остальном, даже когда я направилась к ней, выражение ее лица не изменилось. Джейми стоял позади, поддерживая меня под локоть, который он, когда мы дошли до кушетки, стиснул и отпустил. Ощущение было таким, будто меня представляют ко двору, и я поймала себя на том, что вот–вот сделаю реверанс. — Мы дома, Дженни, — сказал мой муж и успокаивающе положил руку мне на спину. Дженни быстро взглянула на брата, потом снова воззрилась на меня. — Значит, это ты, Клэр? Ее голос был тихим, неуверенным — знакомым, но не сильным голосом той женщины, которую я помнила. — Да, это я. — Я улыбнулась и протянула ей руки. — Рада видеть тебя снова, Дженни. Она недоверчиво взяла мои руки в свои, потом сдавила их посильнее и вскочила на ноги. — Господи, это же ты! — выдохнула она и внезапно превратилась в ту самую женщину, которую я знала, с живыми, сверкающими от любопытства темно–голубыми глазами. — Ну конечно она, — грубовато буркнул Джейми. — Ведь Айен рассказал тебе. Не думаешь же ты, что он лгал? — Ты почти не изменилась, — сказала она, не обращая внимания на брата и с удивлением, прикасаясь к моему лицу. — Твои волосы чуть светлее, но, боже мой, ты выглядишь так же! Ее пальцы были прохладными, от рук пахло травами, джемом из красной смородины и чуть–чуть нашатырем и ланолином — из–за окрашенной шерсти, ее вязания. Этот давно забытый запах пробудил столько счастливых воспоминаний, что на мои глаза навернулись слезы. Дженни увидела это и прижала меня к себе, так что мое лицо уткнулось в ее макушку. Ростом она была куда ниже меня и хрупкого телосложения, но у меня, как и прежде, возникло ощущение уюта, безопасности и поддержки, словно у маленькой девочки в материнских объятиях. Дженни отпустила меня и со смехом отступила назад. — Господи, ты даже пахнешь, как тогда! — воскликнула она, и я тоже рассмеялась. Подошел Айен, он наклонился и осторожно обнял меня, скользнув губами по моей щеке. От него слегка пахло сухим сеном, капустными листьями и немного торфяным дымом, перебивавшим его собственный мужской запах. — Приятно видеть тебя снова, Клэр, — сказал он. Его добрые карие глаза улыбнулись мне, и ощущение того, что я вернулась домой, усилилось. Он слегка неловко отступил назад. — Может, вы перекусите? Муж Дженни жестом указал на поднос. Я заколебалась, зато Джейми проворно двинулся к столу. — Перекусить не помешает, Айен, спасибо тебе, — сказал он. — А ты как, Клэр? Бокалы были наполнены, выпечка разобрана, и вскоре мы уже сидели вокруг огня, набивая рты и обмениваясь любезностями. Однако, несмотря на внешнюю сердечность, я ощущала подспудную напряженность, не связанную с моим неожиданным появлением. Джейми, сидевший рядом со мной на дубовой скамье, отпил лишь глоток эля, да и лепешка лежала нетронутой на его колене, и мне было понятно, что он воздерживался от угощения не потому, что сыт, а потому, что сестра и зять не приветствовали его родственными объятиями. От меня не укрылось быстрое переглядывание Джейми с Айеном и куда более долгие, хотя совершенно непонятные взгляды, которыми Джейми обменялся с сестрой. Сама я, сознавая, что во многих отношениях являюсь здесь чужой, присматривалась к происходящему из–под полуопущенных ресниц, но заметила, что сидевший справа от меня Джейми нервно постукивал двумя негнущимися пальцами правой руки о свое бедро. Разговор, поначалу оживленный, но беспредметный, быстро сошел на нет, и в комнате повисло неловкое молчание. Сквозь слабое потрескивание торфа в очаге я услышала шаги в направлении кухни, но никакой беготни, криков и детского смеха, наполнявших этот дом прежде, не было и в помине. — Как поживают твои дети? — спросила я Дженни, чтобы нарушить молчание, и по ее лицу тут же поняла, что нечаянно затронула больной вопрос. — О, с ними все хорошо, — с запинкой ответила она. — Все живы–здоровы. И внуки тоже, — добавила Дженни и при мысли о них неожиданно улыбнулась. — Сейчас почти все в доме у Джейми–младшего, — вступил в разговор Айен, отвечая на мой вопрос — На прошлой неделе его жена опять родила, так что три девочки отправились немного помочь. А Майкл сейчас в Инвернессе, поехал, чтобы доставить сюда посылку из Франции. Последовал еще один быстрый обмен взглядами, на сей раз между Айеном и Джейми. Джейми слегка наклонил голову, на что Айен ответил совсем уже едва заметным кивком. «Ну и что все это значит?» — возник у меня резонный вопрос. Эту комнату буквально пронизывали перекрестные потоки эмоций, так что хотелось подняться и призвать всех к порядку, чтобы разрядить напряжение. Очевидно, Джейми чувствовал то же самое. Он прокашлялся, посмотрел на Айена в упор и обратился к главному пункту в повестке дня, сказав: — Мы привезли парня с собой. Айен глубоко вздохнул, его длинное простоватое лицо посуровело. — Вот оно, значит, как? Налет шутливости, предшествующий этому моменту, испарился, словно утренняя роса. Я почувствовала, что Джейми приготовился защищать племянника. — У тебя вырос славный парень, Айен, — сказал он. — Так ли? — отозвалась на это Дженни, ее тонкие черные брови сдвинулись. — Тебе ведь невдомек, как он ведет себя дома. Наверное, с тобой он ведет себя по–другому, а, Джейми?
Тон ее речи был явно обвинительным, и Джейми напрягся. — Оно, может, и любезно с твоей стороны говорить в его защиту, — вставил Айен, холодно кивнув в сторону зятя. — Но я думаю, что лучше нам послушать его самого, ежели ты, конечно, не против. Он наверху? У Джейми дернулся уголок рта, и ответ прозвучал уклончиво: — Кажется, он пошел в посудомоечную, привести себя в порядок перед встречей с вами. Его правая рука скользнула вниз и предостерегающе прижалась к моей ноге. Он не заикнулся о встрече с Джанет, и я поняла, что та тайком ускользнула от остальных, то ли чтобы хоть одним глазком взглянуть на пресловутую тетушку Клэр, то ли чтобы предложить помощь своему брату. Я опустила веки, показав ему, что поняла. В столь напряженной ситуации не стоило упоминать еще и о девушке. Постукивая деревянной ногой, Айен прошел по коридору в мойку при кухне и скоро вернулся обратно, мрачно подталкивая перед собой своего отпрыска. Блудный сын выглядел презентабельно настолько, насколько таковым могли его сделать мыло, вода и бритва. Его худые щеки были выскоблены до красноты, волосы лежали на вороте мокрыми прядками, большая часть пыли из плаща была выбита, а рубашка застегнута до самого горла. Привести в порядок опаленную половину головы было бы затруднительно, но зато другая была причесана так, что аккуратнее некуда. Шарфа у него не имелось, одна штанина была разорвана, однако с учетом всех обстоятельств он выглядел так, будто ожидал, что его расстреляют на месте. — Мама, — выдавил он из себя, неловко склоняя голову перед матерью. — Айен, — тихо произнесла она, и он поднял на нее глаза, явно удивленный нежностью тона. Легкая улыбка тронула ее губы, когда она увидела лицо сына. — Я рада, что ты благополучно вернулся домой, — сказала Дженни. Лицо мальчика неожиданно прояснилось, словно он только что услышал, как расстрельному взводу зачитали отмену приговора. Потом он заметил взгляд отца, снова напрягся и, понурившись, уставился в половицы. Старший Айен хмыкнул. Он держался столь строго и сурово, что больше походил на преподобного Кэмпбелла, чем на того компанейского малого, которого я знала раньше. — Так вот, парень, если тебе есть что сказать, я готов выслушать. — Ну… я… — Парнишка с несчастным видом умолк, не закончив фразы, прокашлялся и попытался еще раз: — Ну… ничего особенного, правда, отец. — Посмотри на меня! — резко сказал Айен. Его сын нехотя поднял голову и посмотрел на отца, но его взгляд все время ускользал в сторону, как будто боялся задерживаться слишком долго на суровом отцовском лице. — А ты знаешь, что ты сделал со своей матерью? — заявил Айен–старший. — Исчез и оставил ее гадать, жив ли ты? Пропал, не сказав никому ни словечка, и духу твоего не было в течение трех дней, пока Джо Фрэзер не принес письмо, которое ты оставил. Ты вообще можешь себе представить, каково ей было эти три дня? Либо выражение лица Айена, либо его слова, по–видимому, оказали сильное воздействие на заблудшего отпрыска. Парнишка снова опустил голову, уставившись в пол. — Я думал, что Джо принесет письмо раньше, — пробормотал он. — Ага, это твое письмо! — По мере того как Айен говорил, лицо его багровело все больше. — Ну и письмо, с позволения сказать! Как рам это понравится: «Уехал в Эдинбург»? Ни тебе «прости», ни «благослови», ни «весточку пришлю». «Уехал в Эдинбург», вот и весь сказ. Айен–младший вскинул голову, гневно сверкнув глазами. — Это неправда! Я написал: «Не беспокойтесь обо мне» и «Любящий Айен». Написал! Разве нет, мама? В первый раз он посмотрел на Дженни, умоляя взглядом о помощи. Пока говорил ее муж, лицо Дженни оставалось неподвижным и строгим, но теперь оно смягчилось, и полные губы даже тронул намек на улыбку. — Писал, Айен, писал, — тихо сказала она. — Это, конечно, хорошо, но я все равно беспокоилась, как же иначе? Айен опустил глаза, и я увидела, как на его худеньком горле перекатилось адамово яблоко. — Прости, мама, — сказал он едва слышно. — Я… я не хотел… Слова замерли у него на губах. Дженни невольно протянула к нему руку, но муж метнул на нее взгляд, и она уронила руку на колени. — Дело в том, что, — произнес отец с расстановкой, четко выговаривая каждое слово, — что это не в первый раз. Правильно я говорю? Мальчик не ответил, но слегка дернул головой, что можно было истолковать как согласие. Айен – старший сделал шаг к сыну. Хотя они были почти одного роста, различия между ними бросались в глаза. Отец, тоже высокий и худощавый, был мускулист и, несмотря на деревянную ногу, силен. Его сын по сравнению с ним казался неуклюжим, долговязым, неоперившимся птенцом. — Нет, нельзя сказать, что ты не имел представления о том, что делаешь, или что тебе никогда не говорили об опасностях, или не запрещали уезжать за пределы Брох–Мордхи, как нельзя сказать, будто ты не знал о том, что мы будем беспокоиться, а? Ты знал все это — и все равно сбежал. Столь безжалостный и точный анализ его поведения заставил незадачливого искателя приключений вздрогнуть, но никакой словесной реакции с его стороны не последовало. — Смотри на меня, парень, когда я с тобой говорю! Парнишка медленно поднял голову с видом унылого смирения: он уже проходил через такого рода разбирательства и полагал, что знает, чем все закончится. — Я даже не буду расспрашивать твоего дядю о том, чем ты занимался в Эдинбурге, — продолжил Айен. — Хочется верить, что ты хоть там не проявил себя таким законченным остолопом, как здесь. Но это не меняет того факта, что ты ослушался отца и разбил сердце матери. Дженни двинулась было снова, как будто собиралась заговорить, но резкое движение руки Айена ее остановило. — А что я говорил тебе в прошлый раз, сын мой? Что я сказал, когда выпорол тебя? Ну–ка, напомни, Айен! На щеках юного Айена выступили желваки, но его рот упорно оставался плотно закрытым. — Кому сказано, говори! Айен – старший стукнул рукой по столу. Парнишка непроизвольно моргнул и съежился. Лопатки сошлись вместе, а потом раздвинулись, словно он не знал, что в данной ситуации лучше: сделаться как можно меньше или, наоборот, больше. Он сильно сглотнул и снова моргнул. — Ты сказал… ты сказал, что в следующий раз снимешь с меня шкуру. На последнем слове его голос постыдно дал петуха. Айен неодобрительно покачал головой. — Ага. А я–то думал, тебе хватило ума понять, что следующего раза быть не должно, но тут, видать, ошибочка вышла. — Он тяжело вздохнул. — Я очень недоволен тобой, Айен, и это правда. Дернув головой, отец указал на дверь. — Ступай на улицу. Увидимся у калитки, скоро. Шаркающие шаги изгнанного парнишки стихли в коридоре, и в гостиной повисло тягостное молчание. Я сидела, опустив голову и не отрывая глаз от сложенных на коленях рук. Джейми рядом со мной медленно и глубоко вздохнул, собираясь с духом. — Айен, — осторожно обратился Джейми к своему зятю, — я думаю, тебе не стоит так поступать. Айен обернулся к Джейми, все еще сердито хмурясь. — Ты о порке, которую я хочу задать этому негоднику? А ты–то, скажи на милость, какое имеешь к этому отношение? Скулы Джейми напряглись, но голос остался спокойным. — Ну да, конечно, Айен твой сын и тебе решать, как его наказывать и за что. Но убегал–то парень ко мне, и, может быть, ты позволишь мне рассказать, что он делал и как себя проявил? — Как он себя проявил? — воскликнула неожиданно воспрявшая Дженни. Разбираться с сыном она предоставила мужу, но, когда в дело встрял еще и брат, не смогла остаться в стороне. — Славно, вот как он себя проявил: сбежал тайком, ночью, как вор! Ты это имеешь в виду? Или то, что он спутался с преступниками и рисковал своей шеей из–за бочонка бренди? Айен резким жестом велел ей замолчать, нахмурился, но все–таки кивнул Джейми: — Говори. — Спутался с преступниками вроде меня? — резко спросил Джейми у сестры. Их глаза, одинаково голубые, встретились, и никто не захотел отвести взгляд. — А ты знаешь, Дженни, откуда берутся деньги, на которые все здесь едят, пьют и которые позволяют вести хозяйство, не давая крыше обрушиться на голову? Думаешь, это доход от печатания псалмов в Эдинбурге? — Откуда мне знать! — вспылила его сестра. — Разве я спрашивала тебя, чем ты занимаешься? — Не спрашивала! — рявкнул Джейми. — Наверное, ты предпочла бы не знать это, но ведь ты знаешь, верно? — И ты винишь меня за то, чем тебе приходится заниматься? Разве это моя вина, что у меня есть дети, которых нужно кормить? В отличие от покрасневшего брата Дженни, разъярившись, мертвенно побледнела. Мой муж с трудом держал себя в руках. — Тебя никто ни в чем не винит. Но, по–твоему, справедливо упрекать меня в том, что мы с Айеном не можем содержать семью, работая на земле? Дженни тоже еле сдерживалась, чтобы не выйти из себя. — Нет, — сказала она. — Ты делаешь то, что должен, Джейми. Ты прекрасно знаешь, что я не имела в виду тебя, когда упомянула о преступниках, но… — Значит, ты имеешь в виду людей, которые работают на меня? Я делаю то же самое, Дженни. Если они преступники, кто же тогда я? В глазах его горела обида. — Ты мой брат, — лаконично ответила она, — хотя это далеко не всегда меня радует. Да пропади ты пропадом, Джейми Фрэзер, прекрасно ведь знаешь, что я не хотела ссориться по поводу того, чем ты считаешь нужным заниматься! Если ты разбойничаешь на дорогах или содержишь публичный дом в Эдинбурге, значит, ничего другого не остается. Но из этого не следует, будто я хочу, чтобы ты впутывал в свои дела моего сына! Глаза Джейми слегка прищурились при упоминании о публичном доме в Эдинбурге, и он метнул быстрый обвиняющий взгляд на зятя, который лишь покачал головой — яростный натиск жены ошеломил и его. — Я тут ни при чем, — сказал он. — Сама проведала, ты ведь ее знаешь. Джейми глубоко вздохнул и снова повернулся к Дженни, очевидно решив быть благоразумным. — Да, я все понимаю. Но с чего ты взяла, что со мной мальчик подвергается опасности? Господь с тобой, Дженни. Я люблю его, как собственного сына! — Да? — Дженни не скрывала скептицизма. — Надо думать, именно поэтому ты подбил его к побегу из дома, а потом держал при себе, даже не послав нам весточки о том, что он у тебя. Джейми хватило ума смущенно потупиться. — Ну да. Прости за это, — пробормотал он. — Я хотел… — Он раздраженно махнул рукой. — В общем, неважно, что я там хотел. Мне следовало послать сообщение, а я этого не сделал. Тут только моя вина. Но что касается подначки к побегу из дому…
— Нет, я не думаю, что ты подбивал парня, — перебил его Айен. — Во всяком случае, напрямую. Гнев уже исчез с его продолговатого лица, остались лишь усталость и легкая печаль. Убывающий вечерний свет подчеркивал его худобу, впалые щеки и выступающие кости. — Просто малый любит тебя, Джейми, — проговорил он тихо. — Я вижу, как он смотрит на тебя, когда ты приезжаешь, и как рассказывает о том, что ты делаешь. Я вижу его лицо. Ему кажется, что ты живешь восхитительной, полной приключений жизнью и все это так далеко от обыденности. Не то что выгребать козье дерьмо из матушкиного огорода. Джейми улыбнулся зятю в ответ и расправил плечи. — Что ж, это нормально для его возраста. Мы с тобой тоже были такими… — Хочет он того или нет, но от приключений того рода, с какими его можешь познакомить ты, мальчику лучше держаться подальше, — резко перебила его Дженни, качая головой и неодобрительно глядя на брата. — Сдается мне, что добрый Господь охраняет твою жизнь, иначе бы ты уже десять раз умер. — Это вполне возможно. Наверное, у Него есть свои соображения насчет того, для чего меня хранить. Джейми с улыбкой посмотрел на меня и завладел моей рукой. Дженни тоже бросила на меня взгляд и с непроницаемым видом вернулась к теме разговора. — Что ж, может, оно и так, — сказала она. — Но я не могу сказать, что это справедливо в отношении юного Айена. Она снова посмотрела на Джейми, но на сей раз выражение ее лица немного смягчилось. — Я ничего не знаю о твоем образе жизни, Джейми, зато я достаточно хорошо знаю тебя и могу сказать, что это не тот образ жизни, который годится для моего мальчика. — Ммфм, — изрек Джейми, потер рукой заросшую щетиной челюсть и попробовал снова: — Ладно, я ведь не к тому, чтобы он жил как я. Просто в последнюю неделю он вел себя как взрослый мужчина, вот в чем дело. Поэтому мне кажется, что было бы неправильно сечь его как мальчишку. Дженни презрительно подняла брови. — Надо же, он уже и мужчина, а? В его–то детские годы. Джейми ему всего четырнадцать! Несмотря на раздражение, Джейми улыбнулся. — Дженни, я сам в четырнадцать лет уже был мужчиной, — тихо сказал он. Она фыркнула, но в глазах ее неожиданно блеснули слезы. — Это ты так думал. — Дженни встала и резко отвернулась в сторону, моргая. — Я прекрасно помню тебя в ту пору, — сказала она, стоя лицом к книжной полке и даже ухватившись за нее, словно чтобы удержаться на ногах. — Ты был красивым мальчиком, Джейми, когда отправился с Дугалом в свою первую вылазку, прямо как картинка со сверкающим клинком на бедре. Мне было шестнадцать, я думала, что краше никого и быть не может: такой высокий, прямой, ловко сидишь в седле. Помню и твое возвращение: явился весь в грязи, физиономия расцарапана, оттого что навернулся в куст ежевики, а Дугал все расхваливал тебя отцу, какой ты герой. Получил палашом плашмя по голове и даже не пикнул. Совладав–таки со своим лицом, Дженни снова повернулась к брату. — Так что, это и значит быть мужчиной. Джейми посмотрел на нее с лукавством. — Ну и это, но и нечто большее. — Правда? — произнесла она еще более сухо. — Интересно, что именно? Способность переспать с девушкой? Или убить человека? Я всегда считала, что Джанет Фрэзер обладала удивительной, прямо–таки мистической прозорливостью, во всяком случае, когда дело касалось брата. Похоже, однако, что этот ее талант распространялся и на сына. Выражение лица Джейми не изменилось, но румянец на нем загустел. Глядя на Джейми, она медленно покачала головой. — Нет, Айен–младший еще не мужчина. А вот ты — мужчина, братец, и ты знаешь, в чем тут разница. Айен, некоторое время завороженно наблюдавший за парочкой Фрэзеров, высекавших друг из друга искры, прокашлялся. — И долго еще будем толочь воду в ступе? — проворчал он. — Между прочим, малец уже четверть часа дожидается порки. Заслужил ли он ее и стоит ли его драть — это другой вопрос, но мучить парня ожиданием в любом случае негоже. — А что, Айен, ты и вправду считаешь, что должен его высечь? — предпринял последнюю попытку Джейми, обратившись к зятю. — Ну, — медленно произнес Айен, — я честно сказал малому, что он заслужил порку, и он сам знает: это чистая правда. Что заслужил — то и получи. Но вовсе не обязательно, чтобы это делал я. В его глазах промелькнуло веселье. Он полез в ящик буфета, достал кожаную плеть и вручил Джейми. — Вот. Тебе, как говорится, и плетка в руки. — Мне? — испуганно вскричал Джейми, пытаясь вернуть плеть не обращавшему внимания на его потуги зятю. — Ты что? Я не могу! — А я думаю, что можешь, — спокойно возразил Айен. — Ты часто говорил, что любишь его как сына. — Он склонил голову набок, и, хотя выражение его лица осталось мягким, карие глаза были непроницаемы, — Что ж, я скажу тебе, Джейми: не так–то легко быть его отцом, лучше всего тебе пойти и не мешкая выяснить это. Джейми долго смотрел на Айена, потом перевел взгляд на сестру. Она подняла брови, заставив его опустить глаза. — Ты заслужил это не меньше, чем он, Джейми. Так что иди. Джейми плотно сжал губы, его ноздри побелели. Не сказав больше ни слова, он развернулся и вышел. Прозвучали удаляющиеся шаги, потом в дальнем конце коридора хлопнула дверь. Дженни бросила быстрый взгляд на Айена, еще более быстрый на меня и отвернулась к окну. Мы с Айеном подошли и остановились у нее за спиной. Снаружи быстро темнело, но света еще хватало, чтобы различить бедолагу Айена–младшего, маявшегося, подпирая калитку ярдах в двадцати от дома. Оглядевшись по сторонам при звуке шагов, он увидел приближавшегося дядю и распрямился от удивления. — Дядя Джейми! — И тут его взгляд упал на плетку. — Ты… ты будешь пороть меня? Вечер был тихим, и я услышала, как Джейми резко выдохнул сквозь зубы. — Наверное, придется, — сказал он откровенно. — Но сперва я должен попросить у тебя прощения, Айен. — У меня? — Юноша определенно растерялся: как–то не привык он к тому, чтобы взрослые просили у него прощения, особенно перед тем, как отходить плеткой. — Не нужно, дядя Джейми. Рослый дядюшка прислонился к калитке рядом с юнцом. — Нужно. Я вел себя неправильно, позволяя тебе оставаться в Эдинбурге, и, наверное, не должен был рассказывать тебе всякие истории, которые и навели тебя на мысль о побеге. Я брал тебя в такие места, куда не следовало, подвергал тебя опасности и причинил твоим родителям больше беспокойства, чем мог бы ты сам. Вот за это, Айен, я и прошу меня простить. — О! — Не находя слов, Айен взлохматил волосы. — Ну это… да, конечно… прощаю, дядя. — Спасибо, племянник. Они постояли молча. Айен вздохнул и расправил плечи. — Ну, тогда, наверное, лучше не тянуть? — Пожалуй, — отозвался Джейми с той же неохотой, что и его племянник, и я услышала, как Айен–старший слегка хмыкнул, то ли негодуя, то ли забавляясь. Смирившись с неизбежным, парнишка повернулся к калитке, Джейми последовал его примеру. Темнело быстро, и на таком расстоянии мы уже различали лишь темные очертания их фигур, но зато голоса были слышны хорошо. Джейми стоял за спиной племянника, переминаясь с ноги на ногу, как будто не зная, что делать дальше. — Мм… И сколько твой отец… — Обычно десять, дядя, — ответил Айен через плечо, уже сбросив камзол и взявшись за ремень. — Двенадцать — это когда очень плохо, а пятнадцать — когда совсем ужасно. — Ну и как, по–твоему, было на сей раз: плохо или очень плохо? Парнишка издал невеселый смешок. — Если отец тебе велит это сделать, дядя Джейми, это вообще ужасно, но я согласен на «очень плохо». Давай сойдемся на двенадцати. Айен–старший, стоя у моего локтя, снова хмыкнул, на сей раз с неким удовлетворением. — Честный малый, — заметил он. — Ну ладно, — сказал Джейми, сделал вдох и отвел руку назад, однако наказуемый прервал его: — Подожди, дядя. Я еще не совсем готов. Джейми растерялся. — Э–э… ты уверен? По–моему, это не обязательно. — Уверен. Отец говорит, что только девчонок секут в юбках, а уж мужчине если достается, то по голой заднице. — Ему, конечно, виднее, — пробормотал Джейми. — Теперь готов? Когда необходимые приготовления были закончены, Джейми отступил назад и размахнулся. Послышался громкий шлепок, и Дженни поморщилась, сочувствуя сыну. Юноша же лишь резко вдохнул, а всю дальнейшую экзекуцию выдержал, не издав ни звука, хотя я сама слегка побледнела. Наконец Джейми опустил плетку, вытер лоб и протянул руку опиравшемуся на забор Айену. — Все в порядке, парень? Парнишка выпрямился несколько скованно и натянул штаны. — Да, дядя. Спасибо. Голос его звучал чуток хрипловато, но спокойно и не дрожал. Айен взял протянутую руку Джейми, но тот, вместо того чтобы повести племянника к дому, всунул ему в свободную руку плетку. — Твоя очередь, — заявил он, подходя к забору и наклоняясь. Юный Айен был поражен, так же как и все мы, находившиеся в доме. — Ты что, дядя? — Теперь твоя очередь, — твердо повторил Джейми. — Я наказал тебя, а ты должен наказать меня. — Но я не могу, дядя! Мальчик пребывал в полном ошеломлении, словно ему предложили совершить нечто немыслимое. — Можешь, — сказал Джейми. Он выпрямился и посмотрел племяннику в глаза. — Ты слышал, что я сказал, когда попросил у тебя прощения? Айен обалдело кивнул. — Вот и хорошо. Ты виноват — и я виноват; ты совершал неправильные поступки — и я тоже; ты наказан — значит, по справедливости, нужно наказать и меня. Мне, знаешь ли, мало было радости тебя стегать, но, похоже, нам обоим придется через это пройти. Дошло? Вот и хорошо. Джейми спустил штаны, задрал рубаху и снова наклонился, схватившись за верхнюю жердь ограды. Айен стоял, будто парализованный, рука с плеткой бессильно повисла, и Джейми пришлось приказать: — Давай! Таким стальным голосом он распоряжался при проведении контрабандных операций, и не послушаться его было невозможно. Айен робко отступил на шаг и вполсилы взмахнул плеткой. Послышался слабый шлепок. — Этот не в счет, — решительно заявил Джейми. — Послушай, приятель, мне тоже было нелегко сделать это для тебя. Так что уж давай, постарайся как надо. Тоненькая фигурка с неожиданной решительностью расправила плечи, кожаная плетка со свистом рассекла воздух. Раздался новый, на сей раз звонкий шлепок, фигура у изгороди удивленно ойкнула, а Дженни, кажется, издала сдавленный смешок. Джейми прокашлялся. — Ну, это то, что надо. Давай заканчивай. Мы услышали, как юный Айен, бормоча, отсчитывает удары, но Джейми лишь один раз, после девятого удара, приглушенно чертыхнулся. Все в доме вздохнули с облегчением, когда Джейми распрямился и заправил рубашку в штаны. — Спасибо, Айен, — как положено, сказал он, потер ладонью зад и покачал головой. — Да, парень, рука–то у тебя, я гляжу, что надо. — У тебя тоже, дядя, — отозвался Айен таким же сдержанным тоном. Некоторое время они, теперь почти невидимые в темноте, стояли, посмеиваясь и потирая свои зады, а потом Джейми обнял племянника за плечи и развернул в сторону дома. — Мне как–то не хочется, чтобы пришлось делать это снова. Думаю, и тебе тоже. — Договорились, дядя Джейми. Дверь в конце коридора отворилась. Дженни и Айен–старший, переглянувшись, повернулись к входу, чтобы приветствовать блудных родичей.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!