Чужестранка. Часть 1. Восхождение к любви (Чужеземец )
Сага о великой любви Клэр Рэндолл и Джейми Фрэзера - любви, которой не страшны пространство и время, — завоевала сердца миллионов читателей во всем мире. Это история женщины, которая, оказавшись в совершенно непостижимой ситуации, нашла в себе силы и мужество противостоять обстоятельствам. 1945 год. Клэр Рэндолл, четыре года прослужившая медсестрой на фронте, возвращается к мирной жизни и воссоединяется со своим мужем Фрэнком. Они уезжают в Шотландию, чтобы отпраздновать свой второй медовый месяц и отыскать сведения о предках Фрэнка. Но одно мимолетное прикосновение к камню из древнего святилища - и Клэр необъяснимым образом переносится из XX века в 1743 год, в то время, когда Шотландию раздирала кровавая междоусобная война.
Серия: Чужестранка Автор: Диана Гэблдон Перевод книги: Л. И. Лебедева
Приятного чтения. Вы так же можете оставлять свои комментарии, отзывы, а так же обсуждать книгу.
Несмотря на то, что деревья на вершине скалы не росли, невысокие растения, которым все же удалось укорениться в скудной почве ненадежных расселин и кое-где прорасти, смело тянулись к горячему весеннему солнцу. Рядом с моей рукой, с подветренной стороны гранитного обнажения приютилось небольшое семейство маргариток, и я потянулась, чтобы сорвать одну. Неожиданно послышалось глухое жужжание, и головка маргаритки, отскочив от стебля, упала мне на колени. Тупо на нее глядя, я не могла понять причину такой ненормальной реакции. Джейми намного быстрее меня распознал опасность и, упав ничком, прижался к поверхности скалы. — Ложись! — скомандовал он. Своей ручищей он ухватил меня за локоть и рывком уложил рядом с собой. Я упала ничком на упругий мох, а прямо передо мной вибрировало древко стрелы, воткнувшейся в расселину. Замерев и боясь осмотреться, я попыталась еще сильнее вжаться в поверхность скалы. Джейми лежал рядом так неподвижно, как будто в одночасье окаменел. Казалось, что замерли не только птицы и насекомые, но сам воздух замер в гнетущем ожидании. И вдруг Джейми рассмеялся. Сев и ухватив стрелу за древко, он аккуратно выкрутил ее из камня. Оперение стрелы было сделано из перьев хвоста дятла, вставленных в щель на конце древка и обмотанных синей ниткой от опахала перьев на длину в полдюйма. Отложив стрелу в сторону, Джейми сложил руки рупором и, замечательно сымитировав призыв зеленого дятла, стал ждать. Вскоре на зов ответили из рощи снизу, и его лицо расплылось широкой улыбкой. — Твой друг? — предположила я. Неотрывно глядя на узкую, поднимающуюся по скале тропинку, Джейми кивнул. — Хью Манро, если только кто-то не стал делать такие стрелы, как он. Мы подождали еще немного, но на тропинке никто не появился. — Ага — тихо произнес Джейми, резко повернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть чью-то голову, медленно появляющуюся из-за края скалы позади нас. На лице головы расплылась радостная усмешка тыквенного фонаря — традиционного атрибута Хэллоуина, — демонстрируя косо посаженные зубы, сияя от удовольствия и удивляя нас. Впрочем, форма голова и впрямь была похожа на тыкву. Впечатление усиливал цвет кожи ставшей от загара коричневато-оранжевой. Такого цвета было не только лицо, но и округлая лысая макушка, хотя немногие тыквы могли похвастаться такой роскошной бородой и такими яркими голубыми глазами. После бороды показались похожие на обрубки пальцы с грязными ногтями, а следом тотчас появилась оставшаяся часть «тыквенного фонаря». Тело его было под стать голове, отчего внешне от был похож на хэллоуинского гоблина. Его плечи были очень широкими, но сутулыми и перекошенными — одно плечо было значительно выше другого. Одна нога тоже казалась короче другой, отчего он, подпрыгивая, передвигался толчками. На Манро, если он и вправду был другом Джейми, было надето несколько слоев окрашенных ягодами, но уже выцветших тряпок, выглядывающих через прорехи бесформенного одеяния, которое некогда, возможно, было женским халатом. На его поясе, вместо которого была потрепанная веревка, покачивались две пушистые тушки, свисающие вниз головами. Споррана у него не было. Вместо него, на груди висел толстый кожаный кошель на удивление хорошего качества по сравнению с его одеянием. С ремешка, на котором висел кошель свисали всевозможные небольшие металлические предметы: религиозные медали, военные знаки отличия, выглядевшие, как старые форменные пуговицы, проткнутые и пришитые потертые монеты и три-четыре небольшие тускло-серые металлические пластинки прямоугольной формы с нанесенными загадочными знаками. Джейми поднялся, когда существо проворно перепрыгнуло разделяющие их скальные выступы, после чего они тепло обнялись, лупя друг друга по спине в причудливой манере мужского приветствия. — Как дела в доме Манро? — поинтересовался Джейми, отступив и оглядывая давнишнего товарища. Наклонив голову и усмехнувшись, Манро издал непонятное кулдыканье. Затем, подняв брови, он кивнул в мою сторону и махнул похожими на обрубки пальцами в необычайно грациозном вопросительным жесте.
(Кулдыканье — характерный глотательный горловой звук издаваемый индюками)
— Моя жена, — представил меня Джейми, слегка покраснев от смущения и гордости по поводу своего изменившегося семейного положения, — женился всего два дня назад. От этой новости улыбка Манро стала шире. Он невероятно сложно и грациозно поклонился, быстро коснувшись головы, сердца и губ, и в конце чуть ли не распростерся у моих ног. Исполнив такой поразительный трюк, он с грацией акробата вскочил на ноги и снова лупанул Джейми, на этот раз поздравляя его. Затем Манро изобразил руками диковинный балет, показав сначала на себя, затем на лес внизу, потом на меня и снова на себя. Он так быстро жестикулировал и размахивал ими, что я едва могла уследить за его летающими руками. Я и раньше видела, как общаются глухонемые, но никогда не наблюдала, чтобы кто-то из них проделывал это так быстро и изящно. — Неужели? — воскликнул Джейми. Теперь пришла его очередь поздравлять. — Неудивительно, что мужчины стали невосприимчивы к поверхностной боли, — подумала я, — это появилось у них из-за привычки постоянно лупить друг друга. — Он тоже женился — повернувшись ко мне, объяснил Джейми, — шесть месяцев назад. На вдове. Ну, хорошо, на толстой вдове, — дополнил он, в ответ на настойчивый жест Манро, — с шестью детьми. Она живет в деревне Дабхьёрн. — Замечательно, — вежливо сказала я, — похоже, что они, по крайней мере, наедятся. И я показала на кроликов, свисающих с его пояса. Манро тотчас отвязал одну из тушек и протянул ее мне, излучая такую доброжелательность, что я, улыбнувшись, была вынуждена ее принять, надеясь, что на ней нет блох. — Свадебный подарок, — прокомментировал Джейми, — мы чрезвычайно признательны тебе, Монро, но ты должен позволить нам ответить тем же. С этими словами он извлек бутылку эля из мшистого ложа и протянул ее Манро. Проявив таким образом учтивость, мы все вместе сели, чтобы по-дружески распить третью бутылку. Джейми и Манро свободно обменивались новостями, сплетнями и просто беседовали, хотя говорил только один из них. В их общении я почти не участвовала, поскольку не понимала «языка» Манро, хотя Джейми, переводя и дополнительно объясняя, делал все возможное, чтобы приобщить меня к беседе. В какой-то момент Джейми ткнул большим пальцем в прямоугольные свинцовые пластинки, красующиеся на ремешке кошелька Манро. — Прошел официальные инстанции? — спросил он, — это только на случай, когда дичи мало? Манро кивнул, а затем закивал, как чертик из табакерки. — Что это? — с любопытством поинтересовалась я. — Это габерлунзи. — Разумеется, — отозвалась я, — извини, что спросила. — Габерлунзи, Сассенах, — это разрешение на право просить милостыню, — объяснил Джейми, — они действительны в границах прихода и только один день в неделю, когда разрешено просить подаяние. В каждом приходе свои габерлунзи, поэтому нищие одного прихода не могут просить милостыню в другом. — Понятно. Пожалуй, такую систему, в определенной степени, можно считать гибкой, — заметила я, рассматривая запас Манро из четырех свинцовых значков. — А, ну, понимаешь, Манро — особый случай. Когда он был в море, его захватили турки. Довольно много лет он провел гребцом на галерах, а еще несколько лет — был рабом в Алжире. Там он и потерял свой язык. — Они… вырезали его? Мне стало немного не по себе. Казалось, то, что Манро вырезали язык не смущало Джейми. Очевидно, он знал Манро задолго до этой встречи. — Да. И вдобавок ему сломали ногу. Спину тоже, да? Нет, — поправился он после серии знаков Манро, — спина — результат несчастного случая. Что-то произошло, когда он спрыгнул со стены в Александрии. А вот ноги искалечили турки. Я совершенно не хотела знать, как это произошло, но, казалось, что и Манро, и Джейми до смерти хотелось рассказать мне об этом. — Ладно, — смирившись, проронила я, — что случилось с его ногами? Манро чуть ли не с гордостью снял изношенные сабо и чулки, выставив широко расставленные ступни, кожа на которых была утолщена и шероховата, а бледный лоснящиеся участки чередовались с воспаленными багровыми. — Кипящее масло, — прокомментировал Джейми, — так они заставляют пленных христиан принять ислам. — Выглядит очень эффективным средством убеждения — заметила я, — так вот почему несколько приходов позволили ему просить милостыню? Возмещают его испытания от имени христианского мира? — Да, именно. Джейми явно был доволен тем, что я быстро разобралась в ситуации. Манро тоже выразил восхищение очередным низким поклоном, за которым последовала очень выразительная, чтобы не сказать непристойная, череда движений рук, которые, как я поняла, восхваляли мою внешность. — Спасибо, дружище. Думаю, я буду ею гордиться. Но увидев мои приподнятые брови, Джейми тактично повернул Манро ко мне спиной так, чтобы я не видела его летающих пальцев. — А теперь расскажи, что делается в деревнях. Мужчины подсели поближе друг к другу, продолжив беседу в возрастающем темпе, хотя говорил только один из них. Поскольку участие Джейми, очевидно, ограничивалось главным образом фырканьем и восклицаниями, когда он узнавал сведения представляющие для него интерес, из которых я могла понять только кое-что, поэтому я занялась осмотром немногих необычных горных растений, произрастающих на поверхности нашего скального обнажения. К тому времени, когда они закончили беседовать и Хью Манро поднялся, чтобы уйти, я набрала полный карман очанки и бадьяна. На прощание поклонившись мне и стукнув по спине Джейми, он проковылял к краю скалы и исчез так же быстро, как один из кроликов, на которых он незаконно охотился, юркнул бы в свою нору. — Какие у тебя замечательные друзья, — заметила я. — Да, Хью хороший парень. В прошлом году я охотился с ним и еще кое с кем. Теперь, когда он официальный нищий, он сам по себе. Его работа позволяет ему передвигаться от прихода к приходу, так что он знает обо всем, что происходит от Арда до Честхаля. — Включая местонахождении Хоррокса? — догадалась я. Джейми кивнул. — Да. И он передаст мне весточку, если понадобится изменить место встречи. — Чтобы довольно ловко провести Дугала, — заметила я, — если он задумал не дать тебе заплатить Хорроксу за нужные сведения. Он кивнул, и уголок его губ изогнулся в улыбке. — Как-то так.
***
До гостиницы мы добрались опять почти к ужину. Однако, на этот раз крупный вороной Дугала и лошади пяти его спутников стояли во дворе гостиницы, с удовольствием уминая сено. Сам Дугал был внутри и кислым элем смывал с горла дорожную пыль. Кивнув мне и повернувшись, чтобы поприветствовать племянника, он встал, и, молча застыв на месте, склонив голову на бок, с насмешкой смотрел на Джейми. — Ага, все ясно, — наконец, произнес он довольным тоном человека, разгадавшего сложную головоломку, — теперь, парень, я знаю, кого ты мне напоминаешь. И он повернулся ко мне. — Вы, девушка, когда-нибудь видели рыжего оленя к концу гона? — доверительно спросил он, — Бедные животные не спят и не едят несколько недель. У них не хватает для этого времени, поскольку они сражаются с другими оленями за обладание, а затем обслуживание оленихи. К концу гона от них остаются только кожа да кости. Глаза у них глубоко вваливаются, а единственный орган, который не трясется, как у паралитика — это их... Последние его слова утонули в дружном хохоте, в то время как Джейми потащил меня вверх по лестнице. К ужину мы не спустились.
***
Значительно позже, засыпая, я почувствовала на талии руку Джейми, а на шее его теплое дыхание. — Скажи, это когда-нибудь прекратится? Желание обладать тобой? И он приблизил руку к моей груди, чтобы ласкать ее. — Даже когда я только что отпустил тебя, я так сильно хочу тебя, что у меня стесняет грудь, а пальцы ноют от желания снова прикоснуться к тебе. В темноте он обхватил мою голову, поглаживая большими пальцами брови. — Когда ты у меня в руках трепещешь, как сейчас в ожидании, когда я овладею тобой... Господи, я хочу доставить тебе удовольствие пока ты еще не открылась мне и не вскрикнула подо мной. Когда же я наслаждаюсь тобой, мне кажется, что вместе с членом я отдаю тебе душу. Он перекатился на меня, и я, раздвинув ноги, слегка вздрогнула, когда он вошел в меня. Он тихо рассмеялся. — Мне тоже немного больно. Хочешь, чтобы я остановился? В ответ я обхватила ногами его бедра и привлекла его ближе. — Может ты остановишься? — спросила я. — Нет. Не могу. Так смеясь и медленно покачиваясь, мы губами и пальцами в темноте познавали друг друга. — Теперь я понимаю, почему церковь называет это таинством, — мечтательно произнес Джейми. — Таинством? — удивилась я, — почему? — Когда я в тебе, я чувствую себя Богом, — ответил он, — или, по крайней мере, святым. Я так расхохоталась, что он чуть не вышел из меня. Он остановился и, чтобы удержать меня, схватил за плечи. — Что в этом смешного? — Трудно представить Бога, занимающегося этим. Джейми снова начал двигаться, — Но, если Бог создал человека по своему образу и подобию, думаю, у него тоже есть член. И он рассмеялся, снова сбившись с ритма. — Хотя, ты, Сассенах, не очень похожа на Пресвятую Деву. Хохоча, мы сотрясались в объятиях друг друга до тех пор, пока не разъединились и не откатились друг от друга. Перестав смеяться, Джейми шлепнул меня по бедру. — Встань на колени, Сассенах. — Зачем? — Если ты не дала мне отнестись к таинству с духовной точки зрения, тогда тебе придется мирится с моей низменной природой. В таком случае я стану животным. И он прикусил мне шею. — Кем ты хочешь, чтобы я стал: конем, медведем или собакой? — Ежом. — Ежом? И как же еж занимается любовью? — поинтересовался он. — Нет, — подумала я, — я не буду. Я не стану тебе отвечать. Но я ответила, еле слышно хихикнув: — Очень осторожно. — Ну вот, — подумала я, — как раз теперь станет ясно насколько ты опытен. Скорчившись и задыхаясь от смеха, Джейми рухнул на кровать. Успокоившись, он перекатился и встал на колени, нащупывая на столе коробочку с огнивом. Когда зажегся фитиль и разгоревшийся свет осветил его сзади, он засиял в темной комнате рыжим янтарем. Плюхнувшись в изножье кровати, он, глядя на меня, усмехался, в то время как я все еще сотрясалась на подушке, безудержно хихикая. Тыльной стороной руки он провел по лицу и выражение его стало притворно насмешливо-суровым. — Ладно, женщина. Вижу, пришло время, когда мне, как твоему мужу, придется проявить, свою власть. — И ты ее проявишь? — Да. Бросившись вперед, он схватил меня за бедра и раздвинул их. Пискнув, я попыталась дернуться вверх. — Нет, не делай этого! — Почему? Вытянувшись во весь рост, он лежал между моими ногами, крепко удерживая мои бедра, чтобы я не смогла их соединить, и, прищурившись, смотрел на меня. — Ответь мне Сассенах, почему ты не хочешь, чтобы я это сделал? — спросил он и потерся щекой по внутренней стороне моего бедра, больно царапая щетиной нежную кожу, — скажи честно, почему ты не хочешь? И он потерся о внутреннюю сторону другого бедра, после чего я, пинаясь и дико извиваясь, напрасно пыталась освободиться. Уткнувшись лицом в подушку, моя щека коснулась ее поверхности. По сравнению с моей разгоряченной щекой она казалась прохладной. — Ну, если ты так хочешь знать, — пробормотала я, — не думаю... боюсь, что это не... я к тому, что запах... Я смутилась и замолчала. Повисло неловкое молчании. Между моими ногами ощутимо зашевелились. Это приподнялся Джейми. Обхватив руками мои бедра и прижавшись щекой к одному из них, он расхохотался и хохотал до слез. — Господи Иисусе, Сассенах, — весело фыркнув, наконец, произнес он, — разве ты не знаешь, что делать в первую очередь, когда знакомишься с новой лошадью? — Нет, — отозвалась я, совершенно сбитая с толку. Подняв руку, он обнажил пучок мягких волос цвета корицы. — Ты несколько раз трешься подмышкой над носом животного, чтобы оно привыкло к тебе и, почувствовав твой запах, не нервничало при твоем появлении. Он приподнялся на локтях, всматриваясь в мое лицо поверх покатости моего живота и груди. — Вот что нужно было сделать со мной, Сассенах. Надо было первым делом потереть моим лицом у себя между ногами, тогда я не был бы пугливым. — Пугливым! Нарочно потершись лицом, он фыркал и выдувал ноздрями воздух, подражая тыкающейся носом лошади. Извиваясь, я пинала его бока. С таким же успехом можно было пинать кирпичную стену. Наконец, он снова прижал мои бедра и посмотрел на меня. — А теперь, — сказал он тоном, не терпящим возражений, — лежи спокойно. Я чувствовала себя прилюдно обнаженной, изнасилованной и беззащитной. Хотелось только одного — распасться на молекулы. Кожей я ощущала то теплое, то прохладное дыхание Джейми. — Пожалуйста — попросила я, не соображая, означает ли это «пожалуйста, прекрати» или «пожалуйста, продолжай», но это не имело значения. Он не собирался останавливаться. Сознание раздробилось на множество разрозненных ощущений: шероховатость льняной наволочки, невысокие выпуклости вышитых на ней цветов, маслянистый запах лампы смешанный со слабым запахом ростбифа и эля, слабеющая струйка свежести увядающих цветов в стакане, прохладная древесина стены под левой ногой и крепких рук на бедрах. Ощущения завихрились и слились за моими закрытыми веками в сияющее солнце, которое то разрасталось, то сжималось и под конец беззвучно взорвалось, оставив меня в теплой, пульсирующей темноте. Смутно, как издалека, я услышала, как Джейми сел. — Ну, так немного лучше, — произнес задыхающийся голос, прерывающийся между словами, — потребовалось совсем немного усилий, чтобы ты стала по-настоящему покорной, так ведь? Кровать скрипнула из-за перемещения его тела и я почувствовала, что мои ноги, согнутые в коленях, как от толчка разъехались в стороны. — Надеюсь, ты не настолько мертва, как кажешься, — произнес приблизившийся голос. Выгнувшись, я пробормотала нечто нечленораздельное, когда мои невероятно чувствительные ткани были решительно раздвинуты новым нападением. — Боже, — простонала я. У моего уха прозвучал тихий довольный смех. — Сассенах, я ведь только сказал, что чувствую себя Богом, — пробормотал он, — но никогда не говорил что я Бог. А позже, когда в лучах восходящего солнца начал меркнуть свет лампы, меня вывело из дремоты бормотание Джейми: — Это когда-нибудь прекратится, Клэр? Желание обладать тобой? Приподняв голову, я снова опустила ее ему на плечо. — Не знаю, Джейми. Правда, не знаю.
НАЛЕТ СРЕДИ СКАЛ — И что сказал капитан Рэндолл? — спросила я. Я ехала между Дугалом и Джейми по такой узкой дороге, на которой трем лошадям едва хватало места, чтобы ехать рядом. Время от времени одному или сразу двум моим спутникам приходилось отставать или пришпоривать лошадей, чтобы не запутаться в разросшихся сорняках, угрожающих заполонить эту дорогу. Дугал посмотрел на меня, потом на дорогу и, направил коня в объезд валуна. По его лицу медленно расплывалась злая ухмылка. — Он был не очень доволен тем, что вы не приехали — осмотрительно сказал он, — хотя я не уверен, что должен озвучить дословно, что он сказал. Надо думать, мистрисс Фрэйзер, существует предел даже вашей терпимости к сквернословию. Заметив, что Джейми напрягся в седле, я пропустила мимо ушей его саркастический тон, которым он произнес мое новое имя, а заодно намек и оскорбление. — Не собирается ли он ... э-э-э... из-за моей неявки предпринять какие-либо шаги? Несмотря на заверения Джейми, я живо представила, как из-за кустов в алых мундирах выскакивают драгуны, безжалостно убивают шотландцев и тянут меня на допрос в логово Рэндолла. Будучи знакома с, мягко говоря, изобретательными методами ведения допросов Рэндаллом, на душе у меня было тревожно. — Не думаю, — мимоходом отозвался Дугал, — ему есть о чем беспокоиться, помимо заблудившейся Сассенах, какой бы красивой она ни была. И приподняв бровь, он слегка поклонился мне, как будто этот комплимент означал извинение. — К тому же он прекрасно понимает, что рассердит Колума, похитив его племянницу, — более сухо сказал он. Племянница. Несмотря на теплую погоду, я почувствовала как по позвоночнику пробежали мурашки. Племянница главы клана Маккензи, не говоря уже о военачальнике клана, который с невозмутимым видом ехал рядом. Очевидно, помимо этой родственной связи, теперь я была так же связана с лордом Ловатом — главой клана Фрэйзеров, с настоятелем влиятельного французского аббатства, а так же, неизвестно еще со сколькими Фрэйзерами. Нет, вероятно, Джон Рэндолл сочтет не целесообразным преследовать меня. Именно преследование стало причиной заключения нашего нелепого соглашение. Я украдкой бросила взгляд на скачущего впереди Джейми. Его спина была прямой, как ствол молоденькой ольхи, а волосы блестели на солнце, как отполированный металлический шлем. Дугал перехватил мой взгляд. — Могло быть и хуже, не правда ли? — насмешливо приподняв бровь, проронил он.
***
Две ночи спустя мы расположились лагерем на вересковой пустоши возле одного из вышедших на поверхность необычных пластов гранита выщербленных ледником. Целый день мы не сходили с лошадей, поспешно перекусывая в седлах, и теперь все были довольны привалом и возможностью поесть горячий ужин. Вначале я пыталась помочь с готовкой, но немногословный член клана, в чьи обязанности, похоже, она входила, в относительно вежливой форме отказался от моей помощи. Тем утром кто-то из отряда убил оленя. Из части туши, репы, лука и различных добавок немногословный член клана приготовил вкусный ужин. Объевшиеся и довольные, мы все развалились вокруг огня, слушая предания и песни. Невысокий Мурта, который крайне редко открывал рот, чтобы что-то сказать, оказался обладателем на удивление красивого и чистого тенора, и хотя уговорить его спеть было нелегко, но результат того стоил. Пытаясь найти удобное место для сидения на твердом граните, я примостилась поближе к Джейми. Лагерь разбили на краю скального обнажения, где на широком выступе красноватого гранита был разведен огонь, а высокая куча камней позади него стала местом, где спрятали лошадей. Когда я поинтересовалась, почему бы не лечь спать более комфортно на пружинящей траве пустоши, Нэд Гоуэн объяснил мне, что сейчас мы находимся недалеко от южной границы земель МакКензи, а значит близ земель Грантов и Чисхолмов. — Разведчики Дугала сообщили, что они не обнаружили следов чьего-либо присутствия, — стоя на большом валуне лицом к закату и всматриваясь вдаль, сказал он, — но наверняка никто никогда не скажет. Однако осторожность, знаете ли, никогда не помешает. Когда Мурта закончил петь, его сменил Руперт рассказывающий предания. И хотя ему не хватало изящного стиля Гвиллина и его умения подобрать слова, у него был неиссякаемый запас сказаний о феях, призраках, танназгах, злых духах и других обитателях Хайлэнда, наподобие водяных коней. Мне намекнули, что эти существа, обитающие почти во всех водоемах, особенно часто встречались на бродах и переправах, хотя многие из них обитают в глубинах озер.
(Танназг — привидение, призрак, дух)
— На восточной оконечности озера Гарвэ, есть место, — начал он, обводя взглядом всех слушателей, чтобы убедиться, что они его слушают, — которое никогда не замерзает. Даже когда все озеро замерзнет, там всегда темная вода, потому что там — дымоход водяного коня. Водяной конь из озера Гарвэ, как и многие такие, как он, похитил молодую девушку, пришедшую к озеру за водой, увез ее на глубину и сделал своей женой. Горе для любой девушки или мужчины встретить у воды прекрасного коня и вздумавшего на нем покататься, потому что всадник, усевшийся на такого коня, уже не сможет спешиться. А стоит коню ступить в воду, как он превращается в рыбу и плывет к себе домой с несчастным всадником, прочно прилипшим к его спине. — Под водой у водяного коня зубы становятся, как у рыбы, — продолжал Руперт, изображая кистью плывущую рыбу, — там он питается улитками, водорослями и всем, что мокрое и холодное. Его кровь холодна, как вода, огонь, как вы понимаете, ему не нужен, но человеческая женщина немного теплее его. В этом месте, к удовольствию слушателей, он подмигнул и крайне похотливо посмотрел на меня. — Между тем жена водяного коня замерзшая и голодная грустила в своем новом подводном доме, не думая готовить на ужин ни улиток, ни водорослей. Ну, а водяной конь, будучи существом отзывчивым, выходит на берег озера у дома каменщика. Когда каменщик спустился к озеру и увидел прекрасного золотого коня с серебряной уздечкой, сверкающей на солнце, он не удержался и, схватив коня за уздечку, вскочил на него. Конечно же, водяной конь понес его прямо в воду и спустился на глубину к своему холодному, рыбьему дому. Там он говорит каменщику, что освободит его, если тот построит хороший очаг и дымоход, чтобы жена водяного коня могла отогреть на огне руки и пожарить себе рыбу. Положив голову на плечо Джейми и впадая в блаженную дремоту, я с нетерпением ждала, когда же можно будет лечь, даже если постель — всего лишь одеяло разостланное на граните. Неожиданно я почувствовала, что Джейми напрягся. Он положил руку мне на шею, предупреждая не двигаться. Осмотрев лагерь и не заметив неладное, я уловила воцарившее напряжение передаваемое от человека к человеку, как будто по воздуху. Глянув на Руперта, я заметила, как, встретившись взглядом с Дугалом, он, едва кивнув, невозмутимо продолжил рассказывать. — Так что каменщик, не имея большого выбора, сделал так, как ему сказали. А водяной конь, сдержав свое слово, вернул его на берег прямо к дому. Позже жена водяного коня согрелась и, нажарив к ужину много рыбы, была счастлива. Вот почему вода на восточной оконечности озера Гарвэ никогда не замерзает, поскольку от теплого дымохода водяного коня тает лед. Руперт сидел на камне с левой стороны от меня. Продолжая рассказывать, он наклонился будто бы почесать ногу. На секунду не замешкавшись, он ухватил нож, лежащий возле его ноги и плавно переложил его на колени, где спрятал в складках килта. Придвинувшись поближе к Джейми, я, вроде бы в порыве любови, привлекла его голову к себе. — Что происходит? — прошептала я ему на ухо. Прикусив мне мочку уха, он шепнул: — Лошади неспокойны. Кто-то рядом. Один из мужчин встал и подошел к краю скалы, чтобы облегчиться. Вернувшись, он сел на другое место рядом с одним из погонщиков. Потом поднялся еще один. Подойдя к котлу и заглянув в него, он вытащил оттуда кусок оленины. Во всем лагере начались малозаметные перемещения, а Руперт тем временем продолжал рассказывать. Сидя рядом с крепко обнимающим меня Джейми и с осторожностью наблюдая за происходящим, до меня, наконец, дошло, что наши спутники стараются расположиться поближе к месту, где лежит их оружие. Все они спали с дирками, но мечи, пистолеты и круглые щиты обтянутые кожей, называемые таржами, складывались в небольшие аккуратные кучи у края лагеря. Пара пистолетов Джейми вместе с мечом лежали на земле, всего в нескольких футах от него. Отблеск костра танцевал на клинке меча из дамасской стали. Его пистолеты были обычными «дагами» с роговой ручкой, какие были у большинства мужчин, зато палаш и клэймор были особенными. Он с гордостью показал мне их на одном из привалов, любовно поворачивая поблескивающие лезвия.
(Клэймор — особый тип двуручного (реже — одноручного) меча, использовавшийся в Шотландии в XV—XVII веках. Название происходит от гэльск. claidheamh mòr — «большой меч». Иногда термин «клэймор» также ошибочно употребляют для обозначения шотландского палаша с гардой корзинного типа (гэльск. claidheamh leathann))
Клэймор был завернут в скатанное одеяло. Огромная Т-образная рукоять для удобства в бою была шероховатой, что достигалось путем ее тщательной обработки песком. Как-то я подняла его и чуть не уронила. Со слов Джейми он весил около пятнадцати фунтов. Если клэймор выглядел мрачным и смертоносным, то палаш был прекрасен. Палаш весил около двух третей веса клеймора. Его смертоносное, мерцающее лезвие из вороненой стали было покрыто арабской вязью змеящейся вверх к спиральной корзинчатой гарде покрытой красной и синей эмалью. Я видела, как Джейми упражнялся с ним сначала правой рукой с одним из воинов, а потом левой — с Дугалом. Тогда он был великолепен: быстрый и точный, с грацией особо впечатляющей, учитывая его габариты. он производил неотразимое впечатление. Но при мысли увидеть, как эти навыки он использует всерьез, у меня во рту пересохло.
(Гарда — часть эфеса. Эфе́с (нем. gefäss) — часть клинкового холодного оружия, за которую держат оружие рукой. Состоит из гарды и рукояти с навершием.)
Тем временем, Джейми, пользуясь случаем, наклонившись и нежно поцеловав меня под подбородком, слегка повернул меня к одному из беспорядочных каменных нагромождений. — Думаю, скоро начнется, — пробормотал он, истово целуя меня, — ты видишь вон ту небольшую щель в камнях? Я видела. Щель была высотой менее трех футов и образована двумя большими плитами одновременно упавшими друг на друга. Обхватив мое лицо, он любовно уткнулся в него носом. — Когда я скажу: «иди», иди туда и находись там. У тебя есть дирк? Не далее как вчера он настоял на том, чтобы я взяла дирк, который он бросил мне в ту ночь в гостинице, хотя я утверждала, что у меня нет ни навыков, ни желания его использовать. Когда он начал настаивать, я подумала о том, что Дугал был прав: Джейми действительно был упрямым. В результате наших препирательств, дирк оказался в одном из глубоких карманов моего платья. После целого дня неприятного веса у бедра, я едва ли не забыла о нем. Проверяя его наличие, Джейми игриво провел рукой по моей ноге. Затем он поднял голову и, как кошка принюхался к ветерку. Взглянув на него, я заметила, как сначала он посмотрел на Мурту, а затем на меня. Маленький человечек, не подав виду, встал и потянулся. Когда он снова сел, то оказался на несколько футов ближе ко мне. Позади нас беспокойно заржала лошадь. Они, визжа, появились среди камней, как будто ржание стало для них сигналом. Это были не англичане, чего я боялась, и не бандиты, это были горцы, визжащие, как банши. — Гранты, — подумала я, — или Кэмпбэллы.
(Банши — (англ. banshee [ˈbænʃiː], от ирл. bean sídhe [bʲæn ˈʃiː] — женщина из Ши) — в ирландском фольклоре и у жителей горной Шотландии, особая разновидность фей, опекающих старинные роды. Принимает различные облики: от уродливой старухи до бледной красавицы. Обычно такая фея ходит, крадучись среди деревьев, либо летает. Издаёт пронзительные вопли, в которых будто сливаются крики диких гусей, рыдания ребёнка и волчий вой, оплакивая смерть кого-либо из членов рода.)
К камням я направилась на четвереньках. Ударившись головой и ободрав колени, мне все-таки удалось втиснуться в ту небольшую щель. С бешено колотящимся сердцем, нащупывая в кармане дирк, я едва не вонзила его в себя. Понятия не имея, что делать с этим длинным, зловещим ножом, мне все же стало спокойней от того, что он у меня есть. В рукоять дирка был вставлен лунный камень. Ощущение этой небольшой выпуклости вселяло успокоение. По крайней мере, я знала, что несмотря на темноту держу его правильно. Бой велся настолько хаотично, что сначала я не могла понять, что вообще происходит. Небольшую поляну заполонили визжащие люди перемещающиеся из стороны в сторону, катающиеся по земле, бегущие вперед и возвращающиеся назад. К счастью, мое убежище располагалось в стороне от основного места сражения, так что пока мне ничего не угрожало. Осмотревшись, я увидела поблизости маленькую, сидящую на корточках фигурку, прижавшуюся к моему убежищу с неосвещенной стороны. Почти сразу сообразив, что это Мурта, я все же крепче сжала дирк. Так вот, что означал взгляд Джейми. Он поручил Мурте охранять меня. Самого Джейми нигде не было видно. Большая часть схваток продолжилась в скалах и в темноте возле фургонов. Разумеется, целью налета были фургоны и лошади. Из того немногого, что я смогла увидеть в свете догорающего костра, налетчики были организованной, хорошо вооруженной и далеко не голодной бандой. Если это были люди Грантов, то, вероятно, они либо разыскивали добычу, либо мстили за скот, угнанный Рупертом и его дружками несколько дней назад. Результаты этого импровизированного набега слегка раздражали Дугала, не фактом самого набега, а тем, что скот замедлит наше продвижение, хотя ему удалось едва ли не сразу избавится от него на небольшом рынке в одной из деревень. Вскоре стало ясно, что злоумышленники не заинтересованы в причинении вреда нашему отряду, им нужны были лошади и фургоны, в чем удалось преуспеть одному-двум налетчикам. Я успела присесть на корточки, когда неоседланная лошадь с вцепившимся в гриву и орущим, как мартовский кот всадником, перепрыгнув через огонь, исчезла в темноте вересковой пустоши. Двое или трое, схватив мешки с зерном для Колума, мчались со всех ног преследуемые яростные выкриками МакКензи гэльских проклятий. Судя по звукам, налет шел на убыль, но большая группа мужчин, пошатываясь, вышла на свет от огня и сражение возобновилось. Похоже борьба была нешуточной. Впечатление подтверждало сверкание лезвий и то, что противники часто всхрапывали, а не вопили. Спустя некоторое время, я во всем разобралась. Джейми и Дугал, спина к спине сражались в центре схватки. У каждого в левой руке был палаш, а в правой — дирк, и, насколько я могла судить, оба толково использовали оружие. Их окружили четверо или пятеро, в темноте, я сбилась со счета. Все они были вооружены короткими мечами, хотя у одного из них с пояса свисал палаш, и, по крайней мере, у двоих, или их было больше, — заряженные пистолеты. Должно быть им нужен был Дугал или Джейми, или они оба и предпочтительно живыми. Думаю, для получения выкупа. Вот почему умышленно были использованы короткие мечи, которыми можно было только ранить, а не смертоносные палаши или пистолеты. Дугал и Джейми, не страдая угрызениями совести, со зловещей деловитостью ощутимо наносили удары. Спина к спине они образовали угрожающий круг, где каждый прикрывал уязвимую сторону другого. Когда Дугал с силой вонзил дирк снизу вверх в противника, я подумала, что «уязвимая сторона» — не совсем точный термин. Вся эта бурлящая, всхрапывающая и проклинающая масса тел то накатывалась, то откатывалась от моего убежища. Я попыталась влезть, насколько могла, подальше но длина щели была менее двух футов. Краем глаза я уловила шевеление. Мурта решил активно поучаствовать в бою. Я с ужасом смотрела на Джейми, а когда смогла оторвать от него взгляд, увидела, что маленький человечек неторопливо вытащил свой заряженный пистолет. Тщательно проверив кремниевый замок, он потер пистолет о рукав, установил его на предплечье и стал ждать. Он ждал, а я дрожала от страха за Джейми, который, отбросив в сторону грациозность, яростно рубил направо и налево, отбиваясь сразу от двух налетевших на него противников явно жаждущих крови. — Какого дьявола Мурта не стреляет? — с яростью подумала я, и тут же поняла почему. Джейми и Дугал находились на линии огня. Насколько я помнила, пуля выпущенная из пистолета с кремниевым замком иногда могла отклониться в сторону. В следующую минуту моя догадка подтвердилась, когда внезапный выпад одного из напавших зацепил запястье Дугала. Лезвие вспороло его предплечье, и он опустился на колено. Чувствуя, как падает его дядя, Джейми ответ клинок и быстро отступил на два шага, прижавшись спиной к камню. Что касается Дугала то, он присев и прижавшись к камню боком, мог теперь защищаться только в пределах досягаемости его клинка. Эта случайность привела напавших в сторону моего убежища и пистолета Мурты. Выстрел из пистолета прозвучал потрясающе громко, и застал напавших врасплох, особенно того, в кого попали. Он на мгновение застыл, растерянно покачал головой и, очень медленно осев, безвольно повалился назад, а затем по незначительному уклону скатился в тлеющие угли костра. Воспользовавшись неожиданным преимуществом, Джейми выбил меч у одного из напавших. Дугал снова был на ногах, и Джейми отошел в сторону, освобождая ему пространство для боя. Один из бойцов, перестав сражаться, побежал по уклону, чтобы вытащить раненого товарища из горячего пепла. Тем не менее, оставались еще трое налетчиков, к тому же был ранен Дугал. Было видно, что когда он орудует мечом, на камень брызгают темные капли. Теперь, когда сражающиеся были достаточно близко, я видела спокойное, полное решимости лицо Джейми, восторгающегося битвой. Вдруг Дугал ему что-то крикнул. Оторвав на долю секунды взгляд от лица противника, Джейми глянул вниз и сделал это как раз вовремя, чтобы не быть пронзенным. В ответ, отклонившись в сторону, он метнул меч. Его противник, чрезвычайно удивившись, смотрел на торчащий из ноги меч. Несколько оторопевший, он коснулся клинка, а затем ухватился за него и потянул. Судя по легкости с которой вышел клинок, я предположила, что рана неглубокая. Раненый все еще выглядевший растерянным, поднял глаза, как будто спрашивая о цели такого своеобразного поступка. Вскрикнув, он выронил меч и побежал, сильно хромая. Пораженные вскриком, двое оставшихся налетчиков осмотрелись, повернулись и тоже бросились бежать, преследуемые, как надвигающейся лавиной Джейми. Ему удалось выдернуть клеймор из свернутого одеяла, и он размахивал им, как смертоносной, сотворенной двуручной дугой. Его поддержал Мурта, выкрикивая что-то весьма нелестное на гэльском и размахивая мечом и перезаряженным пистолетом.
После изгнания налетчиков лагерь довольно быстро привели в порядок. Не прошло и четверти часа, как члены отряда МакКензи собрались и подсчитали ущерб. Ущерб оценили, как незначительный. Налетчики угнали двух лошадей и утащили три мешка зерна, но возницы, спавшие у нагруженных повозок дали отпор грабителям, в то время как воины отряда отогнали потенциальных конокрадов. Выяснилось, что преобладающей потерей, было исчезновение человека. Сразу его не хватились, и я подумала, что должно быть он ранен или убит, но отряд основательно прочесал местность, и его не нашли. — Похитили, — мрачно заявил Дугал, — черт, его выкуп будет стоить мне месячного дохода. — Могло быть и хуже, Дугал, — сказал Джейми, вытирая лицо рукавом, — подумай, что сказал бы Колум, если бы захватили тебя. — Вот если бы они захватили тебя, парень, я бы не возражал. Тогда ты мог бы изменить фамилию на Грант, — парировал Дугал. Впрочем, его ответ значительно улучшил настроение в отряде. Вытащив заранее упакованный небольшой сундучок с медикаментами, я выстроила раненных по тяжести их ранений, и была довольна, что особо серьезных ранений у них не было. Похоже, самой тяжелой была раненая рука Дугала. У Нэда Гоуэна горели глаза, энергия била через край, по-видимому, он был настолько опьянен азартом боя, что едва ли почувствовал, когда напавшие рукоятью кинжала ему намеренно выбили зуб. Впрочем, у него хватило ума удерживать его под языком. — Видите ли, держал под языком просто на всякий случай, — объяснил он, выплюнув его на ладонь. Корень был цел, лунка еще слегка кровоточила, поэтому я рискнула и, вставив зуб на место, крепко на него надавила. Он сильно побледнел, но не издал ни звука. Тем не менее он с признательностью прополоскал рот виски в целях дезинфекции и в целях экономии его проглотил. Первому я оказала помощь Дугалу, сразу же наложив давящую повязку и была довольна, что к тому времени, когда ее развернула кровотечение прекратилось. Разрез, рассекший мышцу как минимум на дюйм был чистый, но глубокий. На его зияющих краях, виднелся тонкий слой желтого жира. Слава Богу, крупные сосуды не были задеты, но рану надо было зашить. Единственной, имеющейся в наличии иглой оказалась прочная, как тонкое шило игла, используемая возницами для починки упряжи. Я с сомнением на нее посмотрела, но Дугал просто вытянул руку и отвернулся. — Вообще-то я спокойно отношусь к виду крови, — объяснил он, — но не жажду видеть собственную. Пока я зашивала, он сидел на камне, стиснув зубы так, что дрожали мышцы низа лица. Была ночь, становилось холодно, но на его высоком лбу выступили капли пота. В какой-то момент он вежливо попросил меня на минуту остановиться и, отвернувшись в сторону, аккуратно вырвал за камень, затем повернулся и снова положил руку на колено. К счастью, один хозяин таверны решил оплатить ренту за этот квартал небольшим бочонком виски, который пришелся очень кстати. Использовав виски для дезинфекции открытых ран, я разрешила своим пациентам лечиться, как им заблагорассудится. Закончив лечение, я сама с удовольствием осушила чашку и с облегчением опустилась на одеяло. Луна уже садилась, и меня сотрясала дрожь и от пережитого, и от холода. Было замечательно лежать рядом с Джейми, крепко прижавшись к его большому теплому телу. — Как ты думаешь, они вернуться? — спросила я. Он покачал головой. — Нет. Это был Малкольм Грант и два его сына, старшему я пронзил ногу. Сейчас они уже дома в своих постелях, — ответил он. Он погладил меня по голове и мягче добавил: — Этой ночью, милая, ты прекрасно поработала. Я горжусь тобой. Я перевернулась и обняла его за шею. — Но не так, как горжусь тобой я. Ты был великолепен, Джейми. Я никогда не видела ничего подобного. В ответ он пренебрежительно фыркнул, но, тем не менее, по-моему был доволен. — Это всего лишь налет, Сассенах. В таких налетах я участвую с четырнадцати лет. Видишь ли, участвовать в налете — всего лишь развлечение, но совсем другое, когда ты противостоишь тому, кто действительно хочет тебя убить. — Развлечение, — еле слышно пробормотала я, — ну, разумеется. Прижав меня к себе, он начал гладить меня. Не останавливаясь, его рука опустилась ниже, и на дюйм задрала мне юбку. Определенно, азарт сражения переходил в другой вид азарта. — Джейми! Не здесь! — изворачиваясь запротестовала я, одернув юбку. — Ты устала, Сассенах? — с беспокойством спросил он, — не беспокойся, я быстро. И уже обеими руками он начал задирать спереди плотную ткань. — Нет! — отрезала я, хорошо помня о двадцати мужчинах, лежащих от нас всего лишь в нескольких футах, — я не устала, дело в том... Я ахнула, когда его рука ощупью пробиралась между моими ногами. — Господи, — тихо сказал он, — она скользкая, как водоросли. — Джейми! Рядом с нами спят двадцать человек! — шепотом крикнула я. — Если ты продолжишь говорить, они скоро проснутся. Он перекатился на меня, прижав к скальной породе. Его колено втиснулось между моими бедрами, и он спокойно задвигался: вперед-назад. Независимо от меня, мои ноги начали расслабляться. Двадцать семь лет порядочности не устояли перед инстинктом, существующему сотни тысячелетий. В то время, как мой разум возражал против осуществляемых действий на обнаженной скальной породе да еще рядом со спящими воинами, мое тело, явно считавшее себя трофеем, стремилось завершить формальности капитуляции. Его поцелуи были долгими и крепкими, а его язык у меня во рту был нежным и неугомонным. — Джейми, — выдохнула я. Он отбросил килт и прижал к себе мою руку. — Господи, черт возьми — невольно вырвалось у меня под впечатлением того, что я ощутила. Моя порядочность соскользнула вниз еще на одну ступеньку. — После боя член намертво поднимается. Разве ты не хочешь меня? — спросил он, чуть откинувшись, чтобы взглянуть на меня. Было бессмысленно отрицать его слова, особенно при неоспоримых доказательствах. Его член упершись в мое обнаженное бедро, был тверд, как латунный прут. — Э-э... да... но... Он крепко ухватился за мои плечи. — Молчи, Сассенах, — властно приказал он, — это будет быстро. Его обещания не оправдались. С первым мощным толчком в долгих, мучительных спазмах я достигла высшей точки. Изо всех сил вцепившись в его спину, я держалась за него, кусая ткань его рубашки, чтобы заглушить любые звуки. Ощутив менее дюжины толчков, я почувствовала, как его яички сжались и плотно прилегли к телу, а затем пошло теплое излияние его облегчения. Он медленно опустился на бок, и уже лежа продолжал содрогаться. Кровь по-прежнему сильно пульсировать в ушах, вторя ослабевающим сокращениям между ногами. Тяжелая, расслабленная рука Джейми легла мне на грудь. Повернув голову, я увидела по ту сторону костра неясную, прислонившуюся к скале фигуру часового, тактично повернувшегося спиной. Осознав, что меня это даже не смутило, я была слегка потрясена. Последней смутной мыслью была мысль о том, не будет ли мне утром неловко. Больше я уже ни о чем не думала.
***
Утром все вели себя как обычно, разве что после боя и сна на скальной породе двигались чуть скованней. У всех было приподнятое настроение, даже у тех, кто был легко ранен. Оно приподнялось еще больше после того, как Дугал объявил, что наша поездка закончится возле вон того леса, который виден с края нашей скальной платформы. Там мы могли напоить лошадей и выпустить их попастись, а сами немного отдохнуть. И тут я подумала: не повлияет ли изменение плана нашего перемещения на встречу Джейми с таинственным Хорроксом, но, услышав это объявление, Джейми оставался спокойным. День был пасмурным, однако дождь не моросил. Было тепло. После того, как вновь разбили лагерь, позаботились о лошадях и я осмотрела всех раненых, каждый был предоставлен самому себе. Можно было улечься спать на траве, уйти охотиться или ловить рыбу, или просто размять ноги после нескольких дней, проведенных в седле. Я сидела под деревом и разговаривала с Джейми и Нэдом Гоуэном, когда к нам подошел один из воинов и что-то бросил на колени Джейми. Это был дирк с лунным камнем в рукояти. — Это твой? — спросил он, — я нашел его в скалах сегодня утром. — Должно быть это я его оборонила в той суматохе, — отозвалась я, — Тем лучше. Я понятия не имею, как с ним обращаться, а, если бы и попыталась им воспользоваться, то скорее всего, вонзила его в себя. Нэд укоризненно посмотрел на Джейми поверх очков-половинок. — Ты дал ей нож и не научил, как с ним обращаться? — В тех условиях у меня не было времени, — оправдывался Джейми, — но Нэд прав, Сассенах, ты должна научиться обращаться с оружием. В дороге всякое может произойти, ты испытала это прошлой ночью. Вследствие этого разговора я очутилась в центре поляны и обучение началось. Заметив какую-то активность, некоторые из МакКензи пришли выяснить, что происходит и остались, чтобы при случае давать советы. В два счета у меня появилось полдюжины наставников, спорящих о тонкостях техники владения кинжалом. После долгой дружеской дискуссии все согласились, что, пожалуй, Руперт лучше всех владеет дирком. Он и начал меня обучать. Он нашел ровное место без камней и сосновых шишек, чтобы продемонстрировать искусство владения кинжалом. — Послушайте, девушка, — обратился он ко мне, удерживая кинжал на среднем пальце, примерно на дюйм ниже рукояти, — найдите точку равновесия — место, где вам удобно удерживать его. К тому же он должен удобно улечься в вашу руку. И я попробовала найти такое место для своего кинжала. Когда кинжал удобно расположился в руке, он показал мне различие техник удара наносимого сверху вниз и удара исподтишка. — Как правило, вы будете использовать удар исподтишка. Когда вы нападаете со немалой силой сверху, тогда хорош удар сверху вниз. Он оценивающе посмотрел на меня и покачал головой. — Нет, для женщины вы, конечно, высокая, но даже если бы вы смогли дотянуться до шеи противника, у вас хватило бы сил для удара только, если бы он сидел. Вам лучше всего подойдет удар исподтишка. Задрав рубашку, он обнажил солидное волосатое брюшко, блестевшее от пота. — Вот, — и он указал на место по грудной костью, — если вы схватились с противником лицом к лицу, это место — ваша цель. Бейте прямо и вверх со всей силы. Единственная проблема — не попасть в грудную кость. Она длиннее, чем вы думаете, и если ваш нож застрянет в ее мягком конце, что вряд ли причинит вред вашей жертве, то вы останетесь без ножа, и тогда жертва прикончит вас. Мурта! У тебя спина — кожа да кости. Иди сюда, и мы покажем девушке, куда наносить удар сзади. Повернув неохотно подошедшего Мурту, он задрал его грязную рубашку, обнажив бугорчатый позвоночник и выступающие ребра. После этого он грубо ткнул указательным пальцем под нижнее ребро справа. От неожиданности Мурта взвизгнул. —Такое же место есть слева. Видите, здесь одни ребра и другие кости, поэтому, когда вы наносите удар в спину, трудно попасть во что-либо жизненно важное. Конечно, если вы сможете просунуть нож между ребер, тогда другое дело, но сделать это будет трудней, чем вы думаете. Но вот, под последним ребром, ударив кинжалом вверх, вы попадете в почку. Попадете в нее сразу, и ваш противник камнем свалится в ад. И Руперт предложил мне попробовать наносить удары из разных место и принятых поз. По мере того, как он начинал уставать, все мужчины по очереди играли роль жертвы, явно считая потешными мои усилия. Они услужливо лежали на траве, поворачивались ко мне спинами, чтобы я могла напасть на них из засады, набрасывались на меня сзади или притворно душили меня, чтобы я могла попытаться нанести удар им в живот. Зрители подбадривали меня криками, а Руперт каждый раз наставлял меня не отступать в последний момент. — Удар, девушка, должен быть настоящим, — заметил он, — в реальности вы отступить не сможете. А если кто-то из этих увальней не успеет вовремя увернуться, они получат то, что заслужили. Поначалу я действовала робко и крайне неуклюже, но Руперт оказался хорошим и очень терпеливым учителем. Он вновь и вновь показывал мне, какими должны быть движения. Подойдя ко мне сзади и обняв меня за талию, он притворно-похотливо закатывал глаза, но, при этом был весьма прагматичен, когда, схватив меня за запястье, показал мне как ослепить противника. Дугал сидел под деревом, оберегая раненую руку, и глумливо комментировал мое обучение. Но именно он предложил использовать манекен. — Дайте ей то, во что она сможет вонзить свой дирк, — предложил он, когда у меня более-менее начало получаться напасть и нанести удар, — но когда она впервые вонзит в кого-то свой дирк, у нее будет шок. — Верно, — поддержал предложение Дугала Джейми, — отдохни немного, Сассенах, пока я кое с чем управлюсь. И он с двумя воинами направился к фургонам. Там они, жестикулируя, посовещались, а затем начали что-то вытаскивать из фургона, в котором спали возчики. Основательно запыхавшись, я рухнула под дерево рядом с Дугалом. Чуть улыбнувшись, он кивнул. Как и большинство мужчин, он не удосуживался бриться во время поездки, и, обрамлявшая его рот густая темно-каштановая растительность, подчеркивала полную нижнюю губу. — Как получается? — спросил он, не имея в виду мое обучение владению кинжалом. — Довольно хорошо, — осмотрительно ответила я, тоже не имея в виду мое обучение. Взгляд Дугала переметнулся на Джейми, чем-то занятого у фургонов. — Похоже, брак устраивает парня, — заметил он. — В сложившейся ситуации брак для него — скорее, разумное решение, — холодновато согласилась я. Его губы изогнулись в улыбке подобной моему тону. — И для вас, девушка, тоже. По-видимому такая договоренность выгодна для всех. — Особенно, она выгодна для вас и вашего брата. И, упомянув его, хотелось бы знать, что по-вашему скажет Колум, когда узнает об этом? Его улыбка стала еще шире. — Колум? Ах, да. Думаю, он будет только рад принять в семью такую племянницу. Манекен был готов и я продолжила обучение. Это был большой мешок шерсти, размером, примерно, с туловище человека, обернутый куском дубленой бычьей шкуры и обвязанный веревкой. Сначала, когда манекен привязали к дереву на уровне человеческого роста, я практиковалась вонзать в него кинжал, а позже, когда его сбросили или катили мимо меня. Однако Джейми не предупредил меня о вставленных между бычьей шкурой и мешком нескольких деревянных дощечек имитирующих человеческие кости. Об этом он сказал позже. Первые несколько ударов были ничем не примечательны, хотя потребовалось несколько попыток, чтобы пробить бычью шкуру. Это было трудней, чем казалось, но мне сказали, что кожа на животе человека такая же. При следующей попытке я попыталась ударить сверху вниз и попала в одну из дощечек. На мгновенье мне показалось, что моя рука отвалилась. Отдача от удара ощущалась во всей руке до самого плеча, дирк выпал из разжавшихся пальцев. Рука ниже локтя онемела, но ужасное покалывание уведомило, что чувствительность скоро восстановиться. — Иисус твою Рузвельт Христос! — выругалась я. Я стояла, сжав локоть, а все вокруг хохотали. Наконец, ко мне подошел Джейми. Взяв меня за плечо и зажав сухожилие с тыльной стороны локтя, он массировал большим пальцем впадину у основания запястья до тех пор, пока к руке не вернулась чувствительность. — Ладно — процедила я сквозь зубы, осторожно сгибая еще покалывающую правую руку, — что вы делаете, когда кинжал попадаете в кость и выпадает из руки? Есть ли для такого случая общепринятый порядок действий? — Ну да, — ухмыльнулся Руперт, — выхвати пистолет левой рукой и пристрели ублюдка. Его слова вызвали новый взрыв смеха, но я его проигнорировала. — Ясно, — более-менее спокойно сказала я, — тогда может ты мне покажешь, как его заряжать и, как стрелять? — обратилась я к Джейми, показав на длинную в форме когтя рукоять пистолета, висевший у него на левом бедре. — Не покажу. Он был непоколебим. — Почему? — слегка ощетинилась я. — Потому что ты женщина, Сассенах. Я почувствовала, как краснеет мое лицо. — Да? — издевательски отозвалась я, — ты считаешь, что женщины не настолько умны, чтобы понять как действует пистолет? Невозмутимо посмотрев на меня, он чуть искривил губы, как делал тогда, когда обдумывал ответ. — Пожалуй, я дам тебе попробовать — наконец, произнес он, — для тебя это будет полезно. Глянув на каждого из нас, Руперт раздражено прищелкнул языком. — Не глупи, Джейми. Что касается вас, девушка, — обратился он ко мне — дело не в том, что женщины глупы, хотя, конечно, некоторые из них действительно глупы, дело в том, что они маленькие. — А? На мгновенье я тупо уставилась на него. Джейми фыркнул и вытащил пистолет из петли. Вблизи он был огромен — целых восемнадцать дюймов посеребренного оружия от замка до морды.
(Ударно-кремневый замок (кремнево-ударный, кремневый) — устройство для воспламенения порохового заряда в огнестрельном оружии. Сноп искр для воспламенения порохового заряда получается путём однократного удара кремня по кресалу. Оружие, в котором используется замок такого типа, также называется кремневым.)
— Смотри, — сказал он, держа пистолет передо мной, — ты держишь его за рукоять, устанавливаешь спусковую скобу на предплечье и смотришь вдоль дула. А когда ты нажимаешь на курок, он пинается, как мул. Я почти на фут выше тебя, на четыре стоуна тяжелее, и знаю, что делаю. После выстрела, у меня появляется чудовищный синяк. А тебя отдача может отбросить на спину, если не попадет в лицо.
(Спусковая скоба (предохранительная скоба) — деталь оружия, служащая для предохранения спускового крючка от случайного нажатия. Сто́ун (англ. stone, сокр. st.; букв. «камень») — британская единица измерения массы, равная 14 фунтам или 6,35029318 килограммам. В Великобритании и Ирландии используется как единица массы тела человека.)
И он отправил пистолет в петлю. — Я бы дал тебе самой убедится в этом, — продолжил Джейми, приподняв бровь — но ты мне больше нравишься с зубами. У тебя приятная улыбка, Сассенах, даже, когда ты слегка вспылишь. Несколько пристыженная случаем с пистолетом, я полностью согласилась с мнением мужчин, что даже легким небольшим мечом, я не смогла бы мастерски владеть, поскольку для меня он был бы слишком тяжелым. Более подходящим для меня посчитали крошечный скин-ду — кинжал носка. Его мне и дали. Это был опасного вида, острый, как игла кусочек черного железа длиной около трех дюймов с короткой рукоятью. Под критичными взглядами мужчин я снова и снова пробовала исподтишка выхватывать скин-ду из потайного места. Я проделывала это до тех пор, пока у меня не получилось, сидя на корточках, одним плавным движением приподнять юбку, исподтишка выхватить скин-ду, вскочить, держа его в руке, и быть готовой перерезать горло противнику.
(Скин-ду (от гаэльского «skean» — кинжал и «dhu» — черный) — небольшой нож с прямым лезвием. «Чёрным» нож называют по цвету рукояти, либо из-за скрытого ношения(под мышкой или накидкой)).
Когда обучение подошло к концу, меня приняли, как новичка овладевшего кинжалом, разрешив сесть за обед, за которым меня поздравили все, кроме одного человека. Мурта, а это был он, с сомнением покачал головой. — Я всегда говорил, что единственное хорошее оружие для женщины — яд. — Возможно, — отозвался Дугал — но в рукопашном бою он не годится.
ВОДЯНОЙ КОНЬ Следующим вечером мы разбили лагерь на крутом берегу Лох-Несс. Увидев снова это место, я испытала странное чувство. Озеро мало изменилось, хотя правильней было бы сказать, мало изменится. Листва лиственниц и ольхи была темно-зеленой, поскольку сейчас было середина лета, а не поздняя весна. Фиалки и быстро отцветающие розовые и белые майские цветы сменили более теплые золотистые и желтые цветы дрока и ракитника. Небо было темно-синего цвета, но поверхность озера осталась такой же неподвижной, иссиня-черной, с застывшими, будто подернутыми дымкой отражением берегов. Вдалеке, вверх по озеру виднелись несколько парусников. Когда один из них подошел ближе, я увидела, что его корпус — не деревянная лодка, к обтекаемой форме которой я привыкла, а коракл, корпус которого, сделан из каркаса и наполовину обтянут грубой дубленой кожей.
(Коракл — небольшая, легкая рыбачья лодка с веслом округлой формы сплетенная из ивняка и обтянутая водонепроницаемым материалом. В основном используется в Ирландии и Уэльсе.)
Запах здесь был таким же резким, какой присущ всем водоемам. Острый запах зелени смешался с запахами гнилых листьев, пресной воды, дохлой рыбы и согретой солнцем тиной. Но прежде чего-либо другого здесь ощущалось нечто чуждое и затаившееся. Казалось, люди и лошади чувствовали это, и атмосфера в лагере была подавленной. Отыскав удобное место для нашей с Джейми постели, я спустилась к краю озера, чтобы вымыть лицо и руки перед ужином. К воде вел крутой спуск, заканчивающийся беспорядочно набросанными большими каменными плитами, образовавшими нечто вроде своеобразного причала. Лагерь из-за крутого берега не был виден, и шум оттуда не доносился. Здесь было необыкновенно тихо, и, сев под дерево, я решила насладиться минутой уединением. После моего поспешного брака с Джейми за мной перестали постоянно следить, что было немалым обретением. От нечего делать я срывала с низко висящей ветви кисти крылатых семян и бросала их в воду, когда заметила усиливающиеся, как от встречного ветра, мелкие волны бьющиеся о плиты. Не более, чем в десяти футов от меня над поверхностью озера появилась большая плоская голова. Вода с журчанием срывалась с килевых чешуек и сбегала по гребню изогнутой шеи. Озеро всколыхнулось на значительной площади, и я мельком увидела движущееся под водой темное массивное тело, хотя сама голова оставалась относительно неподвижной. Я замерла. Как ни странно, но мне не было страшно. Я почему-то почувствовала какое-то дальнее родство с этим существом, отдалившимся от своего времени намного дальше, чем я. Ввалившиеся глаза померкли в мрачных глубинах своего усохшего убежища и были такими же старыми, как и его древние эоценовые моря. Было ощущение знакомства с этим существом и в то же время ощущение его нереальности. Лоснящаяся кожа была гладкой, темно-синей с блестящи ярко-зелеными косыми полосами и сверкающей радужностью под челюстью. Необычные глаза без зрачков были глубокими и лучились янтарем. Оно было таким красивым, и так сильно отличалось от своей небольшой копии цвета тины, которая, насколько я помню, украшала диораму на пятом этаже Британского музея. Но форма копии была безупречной. Окрас живых существ начинает исчезать с их последним вздохом, а гладкая, упругая кожа и гибкие мышцы разлагаются в течение нескольких недель. Но иногда остаются кости, передающие точную форму, но скудное свидетельствующие о былом великолепии того, что когда-то существовало. Внезапно клапаны закрывающие ноздри открылись и существо с поразительным шипением втянуло воздух, затем оно на минуту остановилось и снова ушло под воду. Единственным свидетельством его передвижения была бурлящая вода. Я встала, когда существо появилось и, должно быть, неосознанно подошла ближе, чтобы посмотреть на него, потому что, как оказалось, я стояла на одной из каменных плит уходящих в воду и смотрела, как опадающие волны растекаются по поверхности вновь становящейся неподвижной. Так, глядя на бездонное озеро, я постояла еще немного, а потом, сказав опустевшей воде:« До свидания», встряхнулась и повернулась к берегу. На верху спуска стоял человек. Сначала я испугалась, но вскоре признала в нем одного из возниц нашего отряда. Я вспомнила, что его зовут Питер, а, заметив у него в руке ведро, поняла почему он пришел. Я собиралась спросить его, видел ли он это существо, но, когда я подошла ближе, выражение его лица ответило мне весьма красноречиво. Его лицо было белее ромашек у его ног, крошечные капельки пота стекали в бороду, глаза выкатились, как у перепуганного коня, а руки тряслись так, что ведро билось о ногу. — Все в порядке, — подходя к нему, сказала я, — оно ушло. По-видимому, мои слова его успокоили, а встревожили его еще сильней. Уронив ведро и упав передо мной на колени, он перекрестился. — По...пощадите, леди, — заикаясь, пробормотал он. Бросившись ничком, он схватился за подол моего платья, чем крайне смутил меня. — Не будьте смешным, — резковато сказала я, — встаньте. Я слегка подтолкнула его пальцем ноги, но он только дрожал и остался лежать, прижавшись к земле, как раздавленный гриб. — Вставайте, — повторила я, — глупый вы человек, это всего лишь… Тут я запнулась, пытаясь сообразить, что же ему сказать. Назови я существо по-латыни, вряд ли ему это помогло б. — Это всего лишь маленькое чудовище, — схватив его за руку и подняв на ноги, наконец, произнесла я. Пришлось наполнить ведро, поскольку он — небезосновательно — больше не подходил к воде. Он последовал за мной в лагерь, соблюдая безопасную дистанцию, а по прибытию сразу же удрал к своим мулам. Убегая, он оглядывался на меня через плечо, бросая боязливые взгляды. — Скорей всего, он не будут рассказывать о существе еще кому-нибудь — подумала я — тогда, возможно, и мне следует промолчать. В то время как Дугал, Джейми и Нэд были образованны, остальные были преимущественно неграмотными горцами из отдаленных селений расположенных в горах и долинах на землях МакКензи. Они были мужественными бойцами и бесстрашными воинами, но вместе с тем, такими же суеверными, как рядовые представители племен из Африке или с Ближнего Востока. Так что, я спокойно поужинала и отправилась спать, постоянно ощущая на себе настороженный взгляд возчика Питера.
УЕДИНЕННАЯ ПОЛЯНА Через два дня после набега мы снова повернули на север, направляясь к месту встречи Джейми с Хорроксом. Время от времени Джейми замыкался в себе, возможно обдумывая предполагаемую ценность сведений от английского дезертира. Хью Монро после нашей встречи, я не видела, но проснувшись глубокой ночью я увидела, что Джейми рядом нет. Ожидая его возвращения, я пыталась бодрствовать, но, когда луна начала садится, все же уснула. Утром он крепко спал рядом, а на моем одеяле лежал небольшой сверток обернутый листом тонкой бумаги проткнутой насквозь хвостовым пером дятла. Аккуратно развернув сверток, я увидела большой кусок необработанного янтаря, одна сторона которого была сглажена и отполирована. Сквозь нее виднелось миниатюрное темное тельце крохотной стрекозы, замершей в вечном полете. Я разгладила упаковку. На испачканной белой бумаге мелким и необыкновенно изящным почерком было выведено послание. — Что тут написано? — глядя вприщур на непонятные буквы и знаки, спросила я у Джейми, — кажется, это — на гэльском. Приподнявшись на локте, он, прищурившись, посмотрел на бумагу. — Это — не гэльский, это — латынь. До пленения турками, Мунро был школьным учителем. Это — отрывок из Катулла.
…da mi basia mille, diende centum, dein mille altera, dein secunda centum…
Мочки его ушей порозовели, пока он переводил:
... Дай же тысячу сто мне поцелуев, Снова тысячу дай и снова сотню, И до тысячи вновь и снова до ста...
— Что ж, это лучше используемых вами высококлассных изречений, — весело заметила я. — Что? Джейми был поражен. — Неважно, — поспешно ответила я, — Манро разыскал Хоррокса? — Да. Все оговорено. Я встречусь с ним в горах, в небольшом известном местечке, выше Лаг Круйма на одну-две мили. Через четыре дня, если за это время ничего не случится. От оговорки, что что-то может пойти не так, я слегка занервничала. — Ты считаешь, что эта встреча тебе ничем не угрожает? Я имею в виду, ты доверяешь Хорроксу? Он сел, и, моргая, протер глаза со сна. — Английскому дезертиру? Боже, конечно, нет. Ему продать меня Рэндоллу, как раз плюнуть, но явиться к англичанам он не может, поскольку они дезертиров вешают. Конечно же, я ему не доверяю, поэтому и поехал с Дугалом, вместо того, чтобы самому пытаться найти Хоррокса. Если он что-то и замышляет, то по крайней мере, я буду не один. — А-а. Я не была уверена в том, что присутствие Дугала обеспечит надежное прикрытие, учитывая отношение к Джейми двух его коварных дядей. — Ну, если ты так считаешь, — с сомнением сказала я, — во всяком случае, я не думаю, что Дугал, воспользовавшись возможностью, тебя пристрелит. Он уже стрелял в меня — бодро ответил Джейми, застегивая рубашку, — и ты должна об этом знать, ведь ты сама перевязывала мне рану. Расчесывая волосы, я выронила гребень. — Дугал! Я думала в тебя стреляли англичане! — Ну, англичане тоже в меня стреляли, — уточнил он, — но с уверенностью сказать, что именно Дугал стрелял в меня, я не могу. Похоже, стрелял Руперт. Среди людей Дугала он — лучший стрелок. Нет, когда мы удирали от англичан, я, сообразив, что мы — у границы земель Фрэйзэров, решил рискнуть, поэтому, пришпорив коня, я обошел слева Дугала и всех, кто был с ним. Заметь, продолжалась нешуточная перестрелка, но ранившая меня пуля прилетела сзади. Тогда Дугал, Руперт и Мурта вернулись за мной. Но ведь все англичане были впереди меня, так что когда я упал с лошади и скатился с холма, то едва не оказался в их лапах. Наклонившись над принесенным мной ведром воды и набрав в пригоршни холодную воду, он плеснул ее себе в лицо. Затем потряс головой, стряхивая воду и, усмехнувшись, подмигнул мне. Оставшиеся капли воды сверкали на его густых ресницах и бровях. — Раз уж об этом речь, Дугалу пришлось тяжело сражаться, чтобы отбить меня. Я лежал на земле и был ни на что не способный, а он стоял надо мной и, пытаясь меня поднять, одной рукой подтягивал меня за ремень а другой — орудовал мечом, схватившись в рукопашную с драгуном, решившим, что у него есть надежное лекарство от всех моих бед. Дугал убил его, а меня взвалил на своего коня. Он покачал головой. — Тогда все вокруг было, как в тумане, и все, о чем я думал — как должно быть тяжело лошади с четырьмя сотнями фунтов на спине взбираться на такой холм. Слега ошеломленная его рассказом, я откинулась. — Но… если бы Дугал захотел, он мог бы убить тебя тогда. Вытаскивая опасную бритву одолженную у Дугала, Джейми покачал головой. Немного сдвинув ведро так, чтобы вода в нем отражала, как зеркало и скривив лицо в мучительной гримасе демонстрируемой мужчинами во время бритья, он начал скоблить щеки. — Не мог, рядом были люди. Кроме того, Дугалу и Колуму моя смерть не очень-то и выгодна, особенно Дугалу. — Но… У меня начала кружиться голова, что бывало каждый раз, когда я сталкивалась с запутанными взаимоотношениями в шотландских семьях. Голос Джейми зазвучал приглушенно, поскольку он, выпятил подбородок и наклонил голову, чтобы добраться до щетины под челюстью. — Все дело в Лаллиброхе, — пояснил он, нащупывая рукой случайно пропущенные волоски. — Понимаешь, помимо то, что само поместье располагается на плодородном куске земли, оно находится у горного перевала — единственного на десять миль доступного перевала, соединяющего Хайлэнд с остальной Шотландией. Начнись еще одно восстание и этот ценный кусочек земли можно будет контролировать. Если бы я умер до свадьбы, то земля, скорее всего, вернулась бы к Фрэйзерам. Поглаживая шею, он усмехнулся. — Нет, я изрядная проблема для братьев МакКензи. С одной стороны, я представляю угрозу для молодого Хэмиша, которого прочат на пост главы клана, и братья хотели бы, чтобы я благополучно умер. С другой стороны, если я не буду претендовать на место главы клана и, если начнется война, они хотят чтобы я вместе со своей собственностью был на их стороне, а не на стороне Фрэйзеров. Теперь ты понимаешь, почему они хотят помочь мне с Хорроксом. Но пока я вне закона, я не могу распоряжаться Лаллиброком, хотя земля принадлежит мне. Свернув одеяло, я покачала головой, недоумевая относительно сложных, а порой рискованных жизненных ситуаций, которые Джейми, казалось, так беспечно преодолевал. И вдруг до меня дошло, что теперь во все эти ситуации вовлечен не только он. Я посмотрела на него. — Ты сказал, что, если бы ты умер до свадьбы, земля вернулась бы к Фрэйзерам, но ты женат. Так кто… — Верно, — кивнув и криво усмехнувшись, перебил он. Утреннее солнце освещало его волосы, и они горели золотом и медью. — Если меня сейчас убью, Сассенах, Лаллиброк — твой.
***
Утро было прекрасным особенно, когда рассеялся туман и вышло солнце. В вереске возились птицы. Покрытая пылью дорога, в отличие от прежних, была широкой, и по ней бесшумно ступали копыта лошадей. Вместе с Джейми, который ехал рядом, мы взобрались на вершину небольшого холма. — Видишь внизу ту маленькую полянку? — кивнул он направо. — Да. Полянка выглядела, как зеленый лоскутный коврик, сшитый из зелени сосен, дубов и осин и находилась в стороне от дороги. — Там под деревьями растет мягкая трава, а рядом с озерцом бьет родник. Там очень красиво. Я недоуменно на него посмотрела. — Немного рановато для обеда, тебе не кажется? — Я не имел в виду конкретно обед. И он, если можно так сказать, «подмигнул», хотя подмигивать он не умел, что случайно выяснилось несколько дней назад. Вместо подмигивания он с важным видом моргнул, как большая рыжая сова. — А что ты имел в виду? — поинтересовалась я Мой подозрительный взгляд столкнулся с невинным, синеглазым детским взглядом. — Мне просто интересно посмотреть, как ты будешь выглядеть... на траве, ...под деревьями, ... у воды ... с юбками поднятыми до ушей. — Э-э… — проронила я. — Я скажу Дугалу, что мы съездим за водой. Он пришпорил коня и вскоре вернулся с бутылками для воды, которые везли лошадей. Когда мы спускались с холма, Руперт что-то кричал нам вслед на гэльском, но что именно я не поняла. Я добралась до поляны первой. Соскользнув с седла, я растянулась на траве, закрыв глаза от яркого солнца. Джейми сошел с коня чуть позже, осадив его рядом со мной. Бросив поводья, он шлепком отправил его пастись вместе с моей лошадью и коленями опустился на траву. Потянувшись, я привлекла его к себе. День был теплый, благоухающий травой и цветами, да и от Джейми исходил острый, сладковатый запах свежесорванной травы. — Нам придется поторопиться, — сказала я, — иначе в отряде начнут интересоваться, почему мы так долго набирали воду. — Не начнут, — ответил он, с привычной легкостью распуская мою шнуровку, — они в курсе. — Что ты имеешь в виду? — Разве ты не слышала, что нам вслед крикнул Руперт? — Слышала, но что именно не поняла. Мой гэльский улучшился настолько, что я уже понимала часто употребляемые слова, но до общения мне еще было далеко. — И это хорошо. То, что он сказал — не для твоих ушей. Высвободив мои груди, он зарылся в них лицом и нежно посасывал и покусывал их до тех пор, пока я выдерживала, а когда терпеть уже не было сил, я, рывком подняв юбки, скользнула под него. Чувствуя себя крайне неловко после того неистового и дикого соития на скальной платформе, я стеснялась и не позволяла ему заниматься со мной любовью вблизи лагеря, а идти в густой лес, находящийся очень далеко от лагеря, было опасно. Мы оба чувствовали легкое и приятное напряжение после воздержания, и теперь, благополучно скрывшись от любопытных глаз и ушей, сошлись в таком исступлении, при котором мои губы и пальцы покалывали от прилива крови. Мы оба приближались к завершению, когда Джейми внезапно замер. Открыв глаза, я увидела на фоне солнца его темное лицо, выражение которого было совершенно неописуемым. К его голове прижималось нечто черное. Когда мои глаза привыкли к яркому свету, я увидела, что это нечто — ствол мушкета. — Вставай, похотливый ублюдок! Ствол резко дернулся и ткнулся в висок Джейми. Очень медленно Джейми поднялся. Из ссадины вытекла капли крови. Она казалась темной на его побелевшем лице. Их было двое — английские дезертиры, судя по лохмотьям их обмундирования. Оба вооружены мушкетами и пистолетами и, похоже, были крайне удивлены удачей случайно свалившейся им в руки. Джейми стоял с поднятыми руками, его лицо было демонстративно-безразличным, дуло мушкета упиралось ему в грудь. — Дал бы ты ему кончить, Арри, — сказал один из мужчин. Он широко улыбнулся, наглядно продемонстрировав гнилые зубы. — Прерываться на середине, вроде бы, вредно для мужского здоровья. Его собрат ткнул Джейми мушкетом в грудь. — Его здоровье меня не волнует, и его оно тоже больше не будет беспокоить. Я сам хочу ее попробовать — он быстро кивнул в мою сторону, — и мне плевать, что я буду вторым после кого-то, не говоря уже после этого шотландского ублюдка. Гнилозубый рассмеялся. — Я не такой чертовски привередливый, как ты, но в таком случае прикончи его и займись делом. Гарри — невысокий, плотный, косоглазый человечек с минуту отрешенно пялился на меня. Я все еще сидела на земле, подтянув колени и плотно обмотав юбки вокруг лодыжек. Попытка прикрыть верх ни к чему не привела, и большая его часть осталась обнаженной. Наконец, этот коротышка рассмеялся и поманил своего спутника. — Нет, пусть он смотрит. Подойди сюда, Арнольд и наставь на него мушкет. Продолжая широко улыбаться, Арнольд подчинился. Сам Гарри, готовясь действовать, положил свой мушкет на землю и рядом с ним уронил пистолетный ремень. Когда юбки плотно прилегли к ногам, я почувствовала, в правом кармане что-то твердое. Это был кинжал, который дал мне Джейми. Смогу ли я, пересилив себя, им воспользоваться? — Смогу, — решила я, глядя на прыщавое, ухмыляющееся лицо Гарри, — безусловно смогу. Но мне придется подождать до последней терпимой секунды, а я сомневалась в том, сможет ли Джейми так долго себя контролировать. На его лице проступило слишком заметное желание — убить. Вскоре цена последствий его не остановит. Я не рискнула отразить на лице все о чем я думала, но прищурившись и вложив во взгляд всю силу, я посмотрела на него, призывая не двигаться. На его шее проступили сухожилия, лицо потемнело от прилива крови, но он едва заметно кивнул, подтвердив, что понял меня. Когда Гарри, прижав меня к земле, пытался задрать мои юбки, я сопротивлялась скорее для того, чтобы ухватиться за рукоять кинжала. Он сильно ударил меня по лицу, приказывая не двигаться. Щека у меня горела, глаза слезились, но теперь кинжал был у меня в руке, скрытый складками юбки. Я откинулась, тяжело дыша. Сосредоточившись на задуманном, я пыталась думать только о нем. Придется ударить в спину. Человек был слишком близко, чтобы пытаться перерезать ему горло. Теперь грязные пальцы копались в моих бедрах, силясь их раздвинуть. В памяти всплыл тупой палец Руперта, тычущий под ребра Мурты, и я услышала его голос: — Вот тут, девушка, под нижним ребром, ближе к позвоночнику. Сильно ударь кинжалом вверх, в почку, и он свалиться камнем. С минуты на минуту наступит подходящий момент. Лицом я ощущала омерзительное тепло от зловонного дыхания Гарри. Копошась между моими обнаженными ногами, он рассчитывал добраться до цели. — Смотри внимательно, мальчишка, смотри, как это делается — пыхтел он, — у меня твоя шлюха будет стонать еще до того, как ... Левой рукой я обхватила его за шею, чтобы прижать к себе. Подняв высоко кинжал, я всадила его изо всех сил. Отдача от удара была такой, что я чуть его не выронила. Гарри вскрикнул и, извиваясь, пытался вырваться. Не видя, я прицелилась слишком высоко, и нож соскользнул с ребра. Теперь, я не могла допустить, чтобы он вырвался. К счастью, мои ноги были свободны от перепутанных юбок. Плотно обхватив ими потные бедра Гарри, я удерживала его столько секунд, сколько понадобилось мне для еще одной попытки. С чудовищной силой я снова вонзила кинжал и на этот раз попала в нужное место. Руперт был прав. Гарри дернулся в отвратительной пародии на акт любви и обмякшей массой молча рухнул на меня. Кровь из раны на спине била струей, которая постепенно ослабевала. Внимание Арнольда на мгновение отвлекло происходящее на земле. Этого мгновения в избытке хватило удерживаемому в страхе, обезумевшему шотландцу. К тому времени, когда я, наконец, сообразила, как мне выбраться из-под тела усопшего Гарри, горло Арнольда было перерезано от уха до уха скин-ду из чулка Джейми, и он присоединился к своему спутнику. Джейми, опустившись возле меня на колени, вытащил меня из-под трупа. После пережитого шока нас обоих трясло, и мы молча прижимались друг к другу. Все так же молча, Джейми поднял и унес меня от двух тел, на траву под сень осины. Опустив меня на землю, он так неуклюже рухнул рядом, будто его колени резко подкосились. Почувствовав его ледяную отчужденность, как будто зимний ветер продул меня насквозь, я потянулась к нему. Он поднял голову с колен и с измученным лицом так уставился на меня, будто увидел меня впервые. Я положила руки ему на плечи, он крепко обнял меня и, прижав к груди, то ли застонал, то ли зарыдал. Именно тогда мы отдались друг другу. Движимые принуждением, которого я не понимала, но знала, что ему необходимо подчиниться, иначе мы навсегда потеряем друг друга, мы молча, грубо, поспешно с неистовством вторгались друг в друга и тут же мгновенно кончали. Это был не акт любви, а вынужденная необходимость, как будто мы знали, что если один из нас уединится, он не устоит. Наше единственное спасение было в слиянии, в подавлении воспоминаний о смерти и в едва ли не изнасиловании от переполнивших нас чувств. Потом мы растрепанные, запачканные кровью лежали на траве и, прижавшись друг к другу, дрожали на солнце. Джейми что-то пробормотал, но так тихо, что я уловила лишь слово «прости». — Это не твоя вина, — в ответ пробормотала я, поглаживая его голову, — все хорошо, мы оба — в порядке. Чувствуя себя, как во сне и так же воспринимая окружающий мир, я смутно распознала у себя симптомы замедленного шока.
— Это неправда, — возразил он, — неправда. Это — моя вина... Было так глупо приезжать сюда, не предприняв должной предосторожности. И допустить, чтобы тебя... Хотя, я не это хотел сказать. Я хотел сказать... Прости меня за то, что овладел тобой так, как только что. Овладеть тобой вскорости после... как какое-то животное. Прости, Клэр... я не знаю что... я ничего не мог с собой поделать, но... Господи, ты такая холодная, mo duinne, у тебя руки, как лед, прижмись ко мне, дай мне согреть тебя. — Тоже шок, — как в тумане подумала я, — странно, но как точно подмечено, одни в таком состоянии говорят, другие, — просто молча трясутся. Как я. Чтобы успокоить Джейми, я прижала к своему плечу его губы. — Все хорошо, — повторяла я снова и снова, — все хорошо. Внезапно на нас упала чья-то тень, отчего мы оба вскочили. Перед нами, сложив руки на груди и сердито глядя, стоял Дугал. Он учтиво отвел глаза, пока я торопливо завязывала шнуровку, продолжая нахмурившись смотреть на Джейми. — Послушай, парень, я понимаю, что ты получаешь удовольствие от своей женой, и это — прекрасно, но, мы ждем тебя уже больше часа, а вы так заняты друг другом, что даже не слышали, что я иду. Когда-нибудь, дружище, такое поведение тебя до добра не доведет. Кто-нибудь подойдет к тебе сзади и ударит пистолетом по голове, прежде чем ты узнаешь... Он прервал свою тираду и с непониманием уставился на меня, поскольку я в истерике каталась по траве. Красный, как свекла Джейми, что-то чуть слышно объясняя Дугалу, повел его за осину. Я же продолжала что-то выкрикивать и хихикать, пока, наконец, не засунула в рот носовой платок, чтобы заглушить издаваемые звуки. Резкий выброс эмоций и речь Дугала вызвали из памяти лицо Джейми, пойманного в процессе, которое в моем взвинченном состоянии показалось мне необыкновенно смешным. Я хохотала и стонала, пока у меня не заболели бока. Когда, наконец, я села и вытерла платком глаза, я увидела, стоящих надо мной Дугала и Джейми, лица которых выражали неодобрение. Джейми поднял меня, и хотя время от времени я еще икала и фыркала, повел туда, где остальные мужчины ждали нас с лошадьми.
***
За исключением сохранившейся предрасположенности к истерическому смеху, похоже, я не пострадала от негативных последствий нашего столкновения с дезертирами, хотя теперь я крайне неохотно покидала лагерь. Дугал заверил меня, что разбойники не так уж часто встречаются на дорогах Хайлэнда, только потому, что редко встречаются путники, ограбить которых имеет смысл, но, заслышав звуки в лесу, я начинала нервничать и спешно возвращалась в лагерь к рутиной домашней работе: принести дрова и воду, с нетерпением ожидая возвращения мужчин из клана МакКензи. К тому же меня успокаивал по ночам их храп, раздающийся со всех сторон, и я уже не чувствовала неловкость во время наших осмотрительных соитий под одеялами. Через несколько дней подошло время встречи с Хорроксом, а мне все еще было страшновато оставаться одной. — Остаться здесь? — недоверчиво спросила я, — Нет! Я поеду с тобой. — Это исключено, — в очередной раз терпеливо повторил Джейми, — Большинство людей, как и планировалось, поедут с Нэдом в Лаг Круйм собирать ренту, а Дугал и еще несколько человек поедут со мной на встречу с Хорроксом на случай, если он вздумает меня предать. Как бы то ни было, тебя не должны видеть вблизи Лаг Круйма. Там могут оказаться люди Рэндолла, и я не удивлюсь, если он насильно заберет тебя к себе. Что касается встречи с Хорроксом, я понятия не имею, что там может произойти, поэтому ты не поедешь. У поворота дороги есть небольшая рощица. Она густая. В роще много травы, и поблизости есть вода. Тебе там будет комфортно, пока я не вернусь за тобой. — Нет, — упрямо повторила я, — я поеду с тобой. Будучи гордой, я не хотела признаваться, что боюсь остаться одна, но была готова признаться, что боюсь за него. — Ты же сам сказал, что не знаешь, что может случиться при встрече с Хорроксом, — убеждала я, — я не хочу ждать там весь день, гадая что с тобой происходит. Разреши мне поехать с тобой — уговаривала я, — обещаю, что во время встречи меня никто не увидит. Я не хочу целый день оставаться одной и переживать за тебя. Он нетерпеливо вздохнул, но спорить не стал, однако когда мы добрались до рощи, он перегнулся и, схватив за уздечку мою лошадь, вынудил меня съехать с дороги на траву. Соскользнув с лошади, он привязал к кусту поводья обеих лошадей, и, не обращая внимания на мои громкие возражения, скрылся за деревьями. — Он не сможет заставить меня остаться, — подумала я, упрямо не спешиваясь. Наконец, он показался на дороге. Остальные уже уехали, но Джейми, помня, что случилось на поляне, не уезжал до тех пор, пока обстоятельно не осмотрел рощу и не прошелся между деревьями, методично раздвигая палкой высокую траву. Вернувшись, он отвязал лошадей и вскочил в седло. — Здесь безопасно, — оповестил он, — Заберись поглубже в чащу, Клэр, там ты спрячешься сама и спрячешь лошадь. Я вернусь за тобой, как только закончу дела. Не могу сказать, насколько затянется встреча, но к закату буду наверняка. — Нет! Я еду с тобой. Мысль о том, что томясь в роще я ничего не буду знать о происходящем, была невыносимой. Оставшись одной, я бы предпочла пережить настоящую опасность, чем проводить часы в тревоге и догадках. Несмотря на то, что Джейми спешил уехать, он протянул руку и схватил меня за плечо. — Не ты ли обещала мне повиноваться? — спросил он, слегка тряхнув меня. — Обещала, но… Я хотела продолжить, что так мне пришлось сказать, но он уже подгонял мою лошадь, направив ее в чащу. — Эта встреча очень опасна, и я не допущу, чтоб ты была там, Клэр. Я буду занят, и если дойдет до схватки, я не смогу одновременно сражаться и защищать тебя. Встретив мой мятежный взгляд, он сунул руку в седельную сумку и начал там рыться. — Что ты там ищешь? — Веревку. Если ты не сделаешь так, как я говорю, я привяжу тебя к дереву, и ты будешь привязана, пока я не вернусь. — Ты так не сделал бы! — Еще бы как сделал! Было видно, что он не шутил. Я нехотя подчинилась и неохотно сдержала свою лошадь. Уже повернувшись, чтобы уйти, Джейми наклонился и быстро поцеловал меня в щеку. — Будь осторожна, Сассенах. Твой дирк у тебя? Хорошо. Я вернусь, как только смогу. И еще одно. — Что еще? — угрюмо спросила я. — Если ты уйдешь из этой рощи, прежде чем я вернусь, я выпорю твою голую задницу ремнем для меча. Сомневаюсь, что тебе понравится прогулка пешком до Баргреннана. Не забывай, — продолжил он, слегка ущипнув меня за щеку, — я слов на ветер не бросаю. Я не забыла. Неспешно подъезжая к роще и оглядываясь, я видела припавшего к шее лошади одиноко уносящегося всадника, и полощущиеся концы пледа за его спиной. В роще под деревьями было прохладно, так что войдя в тень, и я, и лошадь облегченно вздохнули. Этот день был одним из тех редких жарких дней в Шотландии, когда солнце жжет с выцветшего как муслин неба, а ранняя дымка рассеивается уже к восьми часам. В роще вовсю щебетали птицы. Слева, где росли дубы, стая синичек добывала корм. Рядом с ними заливался еще кто-то. Кажется, это был пересмешник. Я всегда увлекалась птицами и любила их. Если мой властный, деспотичный, упрямый как осел муж оставил меня здесь на время, пока он рискует своей дурной головой, я использую это время, чтобы посмотреть все, что захочу. Стреножив мерина и, зная, что он далеко не уйдет, я отпустила его пастись на сочную траву, росшую на краю рощи. Трава росла всего лишь в нескольких футах от деревьев, далее ее заглушил вторгнувшийся вереск. Поляна, на которую я вышла была окружена хвойными и дубовыми деревцами и идеально подходила для наблюдения за птицами. Я бродила по ней все еще злясь на Джейми, но постепенно успокаивалась под характерный «тси-и-и» мухоловки и грубоватую болтовню дерябы. На противоположном конце поляна неожиданно закончилась невысоким обрывом. Пробравшись между деревцами к обрыву, я оказалась на краю небольшого ручья, где звуки птичьего пения тонули в шуме стремительного потока несущегося по дну скалистого каньона и каскадов воды, скатывающейся с выщербленных отвесных стен и плещущейся внизу в темных и серебристых озерцах. Сев на краю берега, свесив ноги над водой и подставив лицо солнцу, я блаженствовала. Над моей головой пулей пронеслась ворона, вплотную преследуемая парой горихвосток. Большая черная птица летела зигзагообразно, пытаясь увернуться от крошечных пикирующих бомбардировщиков. Я улыбнулся, наблюдая, как разъяренные маленькие родители гоняют ворону туда-сюда, и подумала: — Правда ли, что вороны, живущие сами по себе летают по прямой? Вот эта, если бы полетела по прямой направилась бы прямо в... И тут я остолбенела. Я так увлеклась спором с Джейми, что только сейчас до меня дошло, что я наконец-то попала туда, куда в течение двух месяцев стремилась попасть. Я знала где нахожусь и была одна. Когда я глянула через ручей, меня ослепили лучи утреннего солнца, пробившиеся сквозь листву ясеней, растущих на противоположном берегу. Значит там был восток. Мое сердце забилось сильнее. Восток был там, а Лаг Круйм был позади меня. Лаг Круйм находился в четырех милях севернее Форта Уильяма, который располагался около трех милей западнее холма Крэйг на Дун. Впервые после встречи с Муртой, я примерно знала, где нахожусь — не более чем в семи милях от этого чертова холма с его злополучным каменным кругом, и, надеюсь, в семи милях от дома. И от Фрэнка. Я повернула было в рощу, но передумала. Идти по дороге я не решилась. Она проходила недалеко от Форта и нескольких окружавших его небольших деревушек. Там я могла на кого-то наткнуться, что было слишком рискованно. Лошадь я не могла взять с собой, она бы не преодолела стремительное течение ручья. По правде говоря, я сама сомневалась, что можно будет пройти по ручью. В некоторых местах скальные стены полностью погружались в пенящуюся воду. Никакой опоры не было, кроме верхушек разбросанных камней, торчащих из стремительно несущейся воды. Но это была самая короткая дорога в нужную мне сторону. Идти слишком окольным путем я не решилась. Я могла легко заблудиться в диких зарослях, или меня могли догнать вернувшиеся Джейми и Дугал. Как только я подумала о Джейми, у меня резко сжался желудок. Господи, как я могла так поступить? Уйти ничего не объяснив и не извинившись? Исчезнуть без следа после всего, что он для меня сделал? После таких мыслей я окончательно решила не брать с собой лошадь. По крайней мере, он не подумает, что я от него ушла, а, возможно, предположит, что меня растерзали дикие звери — я притронулась к кинжалу в кармане — или, что меня похитили разбойники. В конце концов, не отыскав никаких следов, он забудет меня и, вернувшись в Леох, снова женится. Может быть даже на красивой юной Лаогере. Это был полнейший абсурд, но мысль о том, что Джейми разделит ложе с Лаогерой, расстроила меня так же, как и мысль о разлуке с ним. Я кляла себя за идиотизм, но не могла не представить, как ее привлекательное круглое личико вспыхивает от страстного желания, а его большие руки погружаются в эти волосы цвета лунного луча... Разжав сцепленные зубы, я решительно вытерла слезы. У меня не было ни времени, ни сил для пустых размышлений. Пока я могу, я должна идти, и идти сейчас же. Возможно это единственный шанс, который мне представился. Я надеялась, что Джейми забудет меня, и знала, что я его никогда не забуду. Но сейчас, я должна выбросить его из головы, иначе я не смогу сосредоточиться на выполнении уж очень нелегкой задачи. Я осторожно спустилась по крутому берегу к краю воды. Шум стремительного потока заглушил гомон птиц в роще. Идти было трудно, но, по крайней мере, здесь была возможность идти по узкой полосе берега. Полоса была покрыта вязкой грязью, усыпана камнями, но идти было можно. Посмотрев вперед, я поняла, что мне придется зайти в воду, и, балансируя над потоком, с риском перебираться с камня на камень, чтобы потом выйти на берег, когда по нему можно будет идти. Мучительно пробираясь по ручью, я считала сколько времени осталось до приезда Джейми. Он сказал, что они вернуться до заката. До Лаг-Круйма было три-четыре мили, но я не знала состояние дорог, по которыми они поедут и не знала сколько времени займет встреча с Хорроксом. Если, конечно, он на встрече. Но он там, уверяла я себя. О встрече сообщил Хью Монро, и как бы нелепо и гротескно он не выглядел, но Джейми считал его надежным источником информации. Нога соскользнула с первого же камня, и я до колен погрузилась в воду, промочив юбку. Выйдя на берег, я подвернула юбку как можно выше и сняла туфли и чулки. Сунув их в «карман», получившийся из подвернутой юбки, я снова ступила на камень. Я заметила, что уцепившись пальцами ног за камень, мне удалось, не поскользнувшись, перейти на следующий камень. Подвернутая юбка мешала мне его видеть, и я не раз оказывалась в воде. Мои ноги замерзли, а когда они онемели, стало трудней цепляться за камни. К счастью, берег снова стал шире, и я с удовольствием ступила в теплую и вязкую береговую грязь. Короткие периоды более-менее комфортного шлепанья по грязи чередовались с гораздо более длительными, сопровождаемые рискованными прыжками по камням через ледяные стремнины, и я с облегчением заметила, что слишком занята, чтобы много думать о Джейми. Через какое-то время я выработала метод передвижения: шагнуть на камень, уцепиться за него пальцами ног, остановиться, осмотреться, найти следующий камень, шагнуть на него, уцепиться, остановиться и так далее. Должно быть я стала чересчур самонадеянной, а, возможно, просто устала, поскольку из-за невнимательности не удержалась на следующем камне. Нога беспомощно скользнула по слизи покрывавшей близкую ко мне сторону. Пытаясь вернуться на прежний камень, я нелепо замахала руками, но, потеряв равновесие, погрузилась в воду вместе с верхними и нижними юбками, кинжалом и всем остальным. В то время как глубина потока была всего один-два фута, стремительная вода вымыла в скальном ложе глубокие промоины. Камень, с которого я свалилась, располагался на краю одной из них, так что полетев в воду, я камнем пошла ко дну. Меня настолько ошеломило погружение в ледяную воду, что когда вода хлынула мне в нос и рот, я даже не вскрикнула. Серебристые пузырьки, вырвавшись из лифа платья, пронеслись мимо лица и устремились вверх. Хлопчатобумажная ткань мгновенно промокла, а студеная хватка воды парализовала дыхание. Почти сразу я попыталась всплыть, но мокрая одежда тянула меня ко дну. Отчаянно дергая за шнурки корсажа, я пыталась его снять, но не было никакой надежды избавиться от него еще до того, как я утону. Я грубо и нещадно мысленно помянула портних, женскую моду и идиотизм длинных юбок, которые я яростно отпихивала, чтобы они не опутывали мне ноги. Вода была кристально чистой. Проскользнув рукой сквозь темные, скользкие и длинные узкие ленты ряски и водорослей, я коснулась скальной стены промоины. — Скользкая, как водоросли — тогда сказал Джейми о моей... Эти воспоминания вывели меня из состояния паники. Неожиданно до меня дошло, что пытаясь вынырнуть таким образом, я вконец измотаюсь. Глубина промоины не превышала восьми-девяти футов. Все что мне было нужно — расслабиться, опуститься на дно, напрячься и подпрыгнуть. Если повезет и я вынырну, то схвачу глоток свежего воздуха и у меня прояснится голова. Если же я снова опущусь на дно, то смогу подпрыгивать до тех пор, пока не продвинусь близко к краю промоины, чтобы ухватиться за камень, с которого я свалилась. Погружение было мучительно медленным, а поскольку юбки я больше не отпихивала, они вздыбились вокруг меня, и теперь плавали у меня перед лицом, закрывая обзор. Пришлось их отбросить. Когда я коснулась ногами гладкого дна промоины, мои легкие разрывались от нехватки воздуха, а перед глазами плавали черные круги. Слегка согнув колени и прижав к себе юбки, я изо всех сил оттолкнулась от дна. Это отчасти сработало. Вынырнув вверх лицом, я успела быстро схватить несколько спасительных глотков воздуха, прежде чем снова погрузилась. Впрочем, этого мне хватило. Я уже знала, что смогу повторить попытку. Я прижала руки к бокам, чтобы стать более обтекаемой и быстрее опуститься на дно. — Ну, Бичем, давай-ка еще разок, — подумала я, — согни колени. Приготовься. Прыгай! Вытянув руки над головой, я рванула вверх. В этот раз вверху промелькнуло что-то красное. Должно быть это была нависающая над водой рябина. Что ж, возможно, мне удастся схватиться за ветку. Когда над водой показалось мое лицо, что-то схватило меня за вытянутую руку. Что-то устойчивое, теплое и успокаивающе-надежное. Чья-то рука. Кашляя и отплевываясь, я слепо ощупывала эту руку другой рукой и была настолько рада спасению, что даже не сожалела о прерванной попытки побега. Однако радовалась я до тех пока, пока не убрала волосы с глаз. Подняв глаза, я увидела мясистое, встревоженное лицо молодого капрала Хоукинса из Ланкашира.
ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ Я аккуратно сняла с рукава кусочек еще влажной водоросли и положила ее на середину промокашки. Увидев стоящую рядом чернильницу, я окунула в нее водоросль и нарисовала на плотной промокашке забавные узоры. Насладившись своим «шедевром», я написала на нем неприличное слово и, аккуратно посыпав песком и промокнув, прислонила к открытым отделениям для сортировки корреспонденции. Отступив, чтобы полюбоваться результатом своей работы, я осмотрелась в поисках подобных развлечений, которые отвлекли бы меня от предстоящего появления капитана Рэндолла. Рассмотрев картины на стене, серебряный настольный прибор и толстый ковер на полу, я подумала, что кабинет капитана недурно благоустроен. По этой причине я вернулась на ковер, чтобы на него побольше накапало. Пока мы ехали до Форт-Уильяма моя верхняя одежда высохла, но нижние юбки были такими мокрыми, хоть выжимай. Открыв небольшой шкафчик за письменным столом, я увидела запасной парик капитана надетый на одну из двух кованных распялок и соответствующий набор зеркал в серебряной оправе, перед которыми в ряд были разложенные щетки, используемые военными и черепаховый гребень. Поставив распялку с париком на стол, я спокойно высыпала на парик весь песок из песочнице и вернула распялку в шкафчик. Когда капитан вошел, я сидела за столом с гребнем в руке и рассматривала себя в зеркале. Окинув меня беглым взглядом, он охватил им мой растрепанный вид, перерытый шкафчик и испорченную промокашку. Не моргнув глазом, он пододвинул стул и сел напротив меня. Положив ноги в сапогах одну на другую, он небрежно развалился. Хлыст для верховой езды свисал с изящной аристократической руки. Я смотрела, как конец хлыста, сплетенный из черных и пунцовых полосок кожи, медленно, как маятник покачивается над ковром. — Каждом замысел по-своему заманчив, — заметил он, наблюдая, как я слежу за движениями конца хлыста, — впрочем, возможно, я мог бы придумать кое-что получше, будь у меня несколько минут, чтобы собраться с мыслями. — Думаю, что могли бы — ответила я, убирая с глаз большую прядь, — но разве вам позволено пороть женщин? — Только в отдельных случаях, — вежливо ответил он, — к каким ваш не относится. Пока. Однако же, порка проводится публично. Думаю, что сначала, будучи наедине, мы могли бы лучше познакомиться. И он потянулся за графином к буфету, стоящему позади него. Мы молча потягивали кларет, глядя друг на друга поверх бокалов. — Я забыл вас поздравить с замужеством, — неожиданно сказал он, — прошу простить меня за неучтивость. — Не стоит об этом думать, — любезно ответила я, — уверена, что семья моего мужа будет вам чрезвычайно признательна за оказанное мне гостеприимство. — О, сомневаюсь, — он обаятельно улыбнулся, — я и не думал сообщать им, что вы здесь. — А почему вы думаете, что они об этом не знают? — спросила я, чувствуя, как душа заполняется пустотой, хотя заранее решила держаться с ним дерзко. Я мельком глянула в окно, но оно выходило на ту сторону, где солнца видно не было, хотя свет от него, похоже, был желтым. Может быть сейчас полдень? Когда Джейми нашел мою брошенную лошадь? Сколько ему понадобилось времени, чтобы найти мои следы и пойти по ним к ручью, и как скоро он их потерял? У бесследного исчезновения есть свои недостатки. Если Рэндолл не сообщит Дугалу о моем местонахождении, шотландцы никогда не узнают где я. — Если бы они знали, — заговорил капитан, изогнув дугой изящную бровь, — они бы уже ко мне обратились. Помня нашу последнюю встречу и то, кем только Дугал не обзывал меня, не думаю, что он посчитает меня подходящим компаньоном для своей родственницы. Кажется, клан МакКензи настолько ценит вас, что, скорее, признает вас своей, когда узнает, что вы оказались в моих руках. Я даже представить не могу, что клан допустил бы, чтобы вы томились в здешней ужасной тюрьме. Он с неодобрением осмотрел меня, оценивая каждую деталь моего побывавшего в воде платья, нечесаных волос и мой неряшливый вид в целом. — Будь я проклят, если я понимаю, зачем вы нужны клану, — заметил он, — но, если вы для них так ценны, то почему, черт возьми, они позволили вам одной бродить по округе. По-моему даже варвары заботятся о своих женщинах лучше, чем они. Внезапно глаза его блеснули. — А может быть, вы решили распрощаться с ними? Заинтригованный своим новым предположением он откинулся на спинку стула. — Разве брачная ночь была для вас бо́льшим испытанием, чем вы ожидали? Должен признаться, я был несколько раздражен, узнав, что вместо того, чтобы продолжить обсуждения со мной, вы предпочли разделить ложе с одним из этих волосатых, полуголых дикарей. Это свидетельствует о высокой преданности долгу, мадам, и я должен поздравить тех, кто вас задействовал за их способность мотивировать. Но, — он сильнее прижался к спинке стула, устанавливая бокал с кларетом на колене, — боюсь, что все же я должен настоять на том, чтобы вы назвали имя вашего нанимателя. Если вы действительно расстались с МакКензи, то вы, скорее всего, — французская шпионка. Но кто вас послал? Он уставился на меня, как змея надеющаяся загипнотизировать птичку, но пока у меня было достаточно кларета, чтобы частично заполнить пустоту в душе, я уставилась на него. — О, — изысканно-вежливо произнесла я, — неужели я участвую в беседе? По-моему, вы и сами неплохо справляетесь. Прошу вас, продолжайте. Его изящно изогнутые губы слегка сжались, глубокая морщина в углу рта углубилась, но он промолчал. Отставив свой бокал, он поднялся и, сняв парик, подошел к шкафчику, где надел его на свободную распялку. Заметив темные песчинки «украсившие» его второй парик, он на мгновение остановился, но выражение его лица не изменилось. Его волосы были темными, густыми, гладкими и блестящими и выглядели волнующе-знакомыми, хотя были длиной до плеч и завязаны сзади синей шелковой лентой. Развязав ленту, он схватил расческу со стола и, поправив волосы примятые париком, снова аккуратно завязал ленту. Я услужливо подняла зеркало, чтобы он смог оценить результаты своего труда, но он демонстративно забрал зеркало и, вернув его на прежнее место, чуть ли не с грохотом закрыл дверцу шкафчика. Не знаю, надеялся ли он этой задержкой выбить меня из колеи, — и это сработало — или он просто не мог решить, что делать дальше. Напряжение немного спало с приходом ординарца, внесшего поднос с чайной посудой. Все еще молча, Рэндолл налил чай и предложил мне чашку. Теперь мы потягивали чай. — Не говорите ничего, — наконец произнесла я, — позвольте мне угадать. Вы придумали новый способ убеждения — пытка мочевым пузырем. Вы угощаете меня напитками до тех пор, пока я не пообещаю вам все рассказать в обмен на пятиминутное посещение уборной. Моя речь была для него настолько неожиданной, что он даже рассмеялся. Смех полностью преобразил его лицо, и мне не составило труда понять, почему в нижнем левом ящике его стола лежит так много надушенных конвертов, подписанных женским почерком. Забыв о преображении лица, он продолжал смеяться, а когда перестал, то, слегка улыбаясь, снова уставился на меня. — Кем бы вы ни были, мадам, по крайней мере с вами не соскучишься, — заметил он. Дернув за шнур колокольчика, подвешенного у двери, он поручил явившемуся ординарцу препроводить меня в помещение, где были необходимые удобства. — Только, Томпсон, примите меры, чтобы не потерять ее по дороге, — прибавил он, открывая мне дверь с глумливым поклоном. Закрыв за собой дверь, указанную ординарцем, я обессиленно к ней прислонилась. Избавиться от капитана было облегчением, но непродолжительным. По рассказанным случаям и по личному опыту у меня было более, чем достаточно оснований судить об истинном характере Рэндолла, но были еще чертовы мгновения, когда сквозь эту яркую, безжалостную внешность проглядывал Фрэнк. — Рассмешить его было ошибкой, — подумала я. Я села и, пренебрегая зловонием, сосредоточилась на насущной проблеме. Побег казался маловероятным. Помимо бдительного Томпсона, кабинет Рэндолла находился в здании, расположенном недалеко от центра всего комплекса. Сам форт был огражден сплошной каменной стеной высотой в десять футов, а двойные ворота хорошо охранялись. Мысль о том, чтобы симулировать болезнь и остаться в этом убежище, я отбросила и не только из-за зловония. Горькая истина заключалась в том, что в затягивании не было смысла, если у меня не было основания из-за которого нужно было затягивать, а у меня его не было. Никто не знал где я, и Рэндолл не собирался никого извещать. Я понимала, что стала его собственностью, что он будет беседовать со мной до тех пор, пока у него будет желание развлечься, и еще раз пожалела о том, что рассмешила его, поскольку садист с чувством юмора особенно опасен. Лихорадочно копаясь в памяти в поисках чего-то пригодного из того, что я знаю о капитане, я ухватилась за имя. Услышанное вполуха и невольно запомненное, я надеялась, что запомнила все точно. Значения этих сведений были сопоставимы с жалкой, низкого достоинства игральной картой, но других у меня не было. Глубоко вздохнув и быстро выдохнув, я вышла из своего убежища. Вернувшись в кабинет, я добавила в чай сахар и тщательно его размешала. Затем добавила сливки. Потянув этот процесс как можно дольше, мне пришлось взглянуть на Рэндолла. Он сидел откинувшись, в своей любимой позе, элегантно держа чашку на весу, чтобы было удобней на меня смотреть. — Ну? — заговорила я, — если вы хотите испортить мне аппетит, не утруждайте себя, у меня его нет. Что вы намерены делать со мной? Он улыбнулся и прежде чем ответить, и глотнул обжигающий чай. — Ничего. — Разве? Я удивленно подняла брови. — Провалилась ваша затея с напитками? — Я так не думаю, — ответил он, как всегда, вежливо, но окинул меня отнюдь невежливым взглядом. — Нет, — продолжил он, задержав взгляд на краю моего корсажа, где заправленный за корсаж носовой платок приоткрыл округлость груди, — как бы мне не хотелось преподать вам крайне необходимый урок хороших манер, боюсь, что это удовольствие придется отложить на неопределенное время. Я отправлю вас в Эдинбург вместе со следующей отправкой депеш. И мне не стоит беспокоиться, если вы прибудете туда с заметными увечьями. Мое начальство могут счесть их невнимательностью с моей стороны. — В Эдинбург? Я не могла скрыть удивление. — Да. Полагаю, вы слышали о Толбуте? Я слышала. Это была одна из самых зловонных и пресловутых тюрем того времени, ставшей известной благодаря грязи, преступности, болезням и абсолютной темноте. Многие заключенные, так и не дождавшись суда, там умерли. Я с трудом проглотила смешавшуюся с глотком сладкого чая горькую желчь, поднявшуюся в рот с задней стенки горла. Довольный собой Рэндолл прихлебывал чай. — Вам там будет вполне уютно. В конце концов, вы, видимо, предпочитаете сырую и холодную убогость, — он бросил осуждающий взгляд на мокрый подол моей нижней юбки, свисающий из-под платья, — после замка Леох вы почувствуете себя там совсем, как дома. Я очень сомневалась, что еда в Толбуте была так же хороша, как еда у Колума. Даже отбросив в сторону вопросы об удобствах, я не могла, не могла допустить, чтобы он отправил меня в Эдинбург. Будучи замурованной в Толбуте, я никогда бы не вернулась в круг стоячих камней. Пришло время разыграть мою карту. Сейчас или никогда. Я подняла свою чашку. — Как пожелаете, — спокойно произнесла я, — но как вы думаете, что насчет этого скажет герцог Сандрингем? Он опрокинул горячий чай на прикрытое замшей колено, издав при этом невероятно приятные для меня звуки. — Тсс, — укоризненно произнесла я. Сверля меня взглядом, он утих. Его чашка валялась на боку и ее содержимое коричневого цвета впитывалось в бледно-зеленый ковер, но он не двинулся к шнурку колокольчика. Зато на боку его шеи дернулся мускул. В верхнем левом ящике стола рядом с эмалированной табакеркой я нашла стопку накрахмаленных носовых платков. Вытащив один, я протянула ему. — Надеюсь, на нем не останется пятен, — любезно выговорила я. — Нет, — сказал он, не обращая внимания на платок, и испытующе посмотрел на меня, — нет, это невозможно. — Почему же? — проникновенно-беспечно спросила я, пытаясь понять, что именно невозможно. — Мне бы сообщили. Если бы вы работали на Сандрингема, разве, черт возьми, вы вели бы себя так дьявольски нелепо? — Быть может герцог проверяет вашу лояльность, — наугад предположила я, приготовившись вскочить с места в случае необходимости. Его опущенные по бокам руки сжались в кулаки, к тому же брошенный на стол хлыст лежал слишком близко. В ответ он фыркнул. — Хотите сказать, что вы оценивали насколько я легковерен, или как быстро я начну раздражаться. Оценивать и то, и другое, мадам, крайне низко. Глаза его угрожающе сузились, и я приготовилась к быстрому рывку. Он ринулся ко мне, но я бросилась в сторону, и, схватив чайник, запустила в него. Он увернулся, и чайник с грохотом, доставившим мне удовольствие, ударился о дверь. Дежуривший за дверью ординарец, приоткрыл ее и в образовавшейся щели показалось его испуганное лицо. Тяжело дыша, капитан нетерпеливым жестом позвал его в комнату. — Задержи ее — грубо приказал он, переходя к письменному столу. Надеялась успокоиться, я задышала глубже, хотя знала, что успокоится за мгновение невозможно. Он не ударил меня, а вместо этого, выдвинув правый нижний ящик стола, который я не успела обследовать, вытащил оттуда длинный кусок тонкой веревки. — Какой джентльмен держит веревку в ящике своего стола? — негодующе спросила я. — Подготовленный, мадам, — пробормотал он, прочно связывая сзади мои запястья. — Идите, — нетерпеливо скомандовал он ординарцу, кивнув на дверь, — и не входите сюда, что бы вы ни услышали. Его слова прозвучали зловеще, к тому же мои предчувствия полностью подтвердились, когда он снова полез в ящик стола. Вид кинжала нервирует. Мужчины, бесстрашные в рукопашном бою отступают при виде обнаженного клинка. Отступала и я, пока мои связанные руки не уперлись в побеленную стену. Опасное, поблескивающее острие опустилось и прижалось между моими грудями. — А теперь, — любезно произнес он — вы расскажете мне все, что знаете о герцоге Сандрингеме. Клинок прижался чуть сильнее, оставив вмятину на моем платье. — Я подожду столько, сколько времени вам для этого понадобится, дорогая. Я никуда не тороплюсь. Раздался слабый треск, — острие лезвия проткнуло ткань. Оно оказалось прямо напротив моего сердца и было холодным, как страх. Рэндолл медленно провел кинжалом полукруг под моей грудью. Домотканое полотно белой сорочки, затрепетав, упало, обнажив грудь, и Рэндолл, похоже, затаил дыхание. Не сводя глаз с моей груди, он вскоре медленно выдохнул. Украдкой я отошла от него, но для маневра было очень мало места. Оказавшись прижатой к столу, я ухватилась за край. — Если бы он подошел поближе, — подумала я, — может быть, я сумела, ухватившись за стол руками, откинуться назад и выбить ногами кинжал у него из рук. В том, что он собирается убить меня, пока не выяснит что мне известно о его отношениях с герцогом, я сомневалась. Почему-то это предположение несколько успокоило меня. Он улыбнулся. Его улыбка была пугающе похожа на улыбку Фрэнка, ту милую улыбку, которая, как я видела, очаровывала студентов и растопила неприступность администратора колледжа. Возможно, при других обстоятельствах я бы сочла этого человека очаровательным, но сейчас... нет. Толкнув меня назад, он быстро впихнул колено между моими бедрами. Не в силах удержаться, я тяжело рухнула спиной на стол и, упав на связанные запястья, вскрикнула. Втиснувшись между моими ногами, он одной рукой копался в моих юбках, пытаясь их задрать, а другой обхватил мою обнаженную грудь, вращая и сжимая ее. Я неистово пиналась, но мешали юбки. Схватив меня за ногу и проведя снизу вверх по ней рукой, он начал отбрасывать верхнюю юбку, влажные нижние юбки и нижнюю сорочку, падающие выше талии. Затем его рука опустилась к бриджам. — Призрак дезертира Гарри, — с яростью подумала я. Куда, черт возьми, катится британская армия с ее славными традициями, вашу мать! Крики в центре английского гарнизона вряд ли привлекли внимание кого-то, готового помочь, но, глубоко вдохнув, я попыталась, скорее, в качестве формального протеста, чем в надежде на помощь. В ответ, чтобы заткнуть мне рот, я ожидала пощечину или встряску. Напротив, как оказалось, ему это понравилось. — Давай, дорогая, вскрикивай, — пробормотал он, занятый своей ширинкой, — от твоих вскриков я получу наибольшее удовольствие. Глядя ему прямо в глаза, я рявкнула: — Пошел, ты на х...!
Выбившаяся прядь его темных волос упала на лоб и беспорядочно разметалась. Он был настолько похож на своего внука в шестом колене, что меня охватил чудовищный порыв раздвинуть ноги и ответить ему, но он грубо крутанул мою грудь и порыв мгновенно исчез. Испытывая отвращение, унижение и смущение, я была в ярости, но, как ни странно, не очень напугана. Почувствовав ощутимое шлепанье по ноге, я вдруг поняла, почему он поощрял мои вскрики. Без них он, как мужчина, был несостоятелен, а, возможно, и с ними. — А-а, нравится? — проронила я и тут же неожиданно была вознаграждена пощечиной. Угрюмо замолчав, я отвернулась, дабы не поддаться соблазну сделать ему еще каких-то рискованных замечаний, осознавая, что его неуравновешенный нрав был для меня значительно опасней, чем изнасилование. Отворачиваясь от Рэндолла, я уловила в окне внезапный промельк. — Будьте любезны, — ровно произнес холодный голос, — уберите руки от моей жены. Рэндолл замер, так и не отпустив мою грудь. В оконном проеме на корточках сидел Джейми с большим пистолетом с латунной рукоятью, установленном на предплечье. Рэндолл на секунду застыл, будто не веря своим ушам. Медленно поворачивая голову к окну и отпустив мою грудь, его рука, скрытая от глаз Джейми, незаметно скользнула к ножу лежащему на столе рядом с моей головой. — Что вы сказали? — недоуменно, переспросил он. Держа нож в руке, он сильно повернулся, чтобы увидеть говорившего. Уставившись на Джейми, он на мгновение остановился, а затем рассмеялся. — Господи помоги, да ведь это молодой шотландский дикий кот! А я-то думал, что разобрался с тобой раз и навсегда! Неужели спина все-таки зажила? А это, говоришь, твоя жена? Очень аппетитная девчонка, совсем как твоя сестра. Рука держащая нож, все еще закрытая телом Рэндолла, повернулась, и лезвие установилось напротив моего горла. Через плечо капитана, я видела, как сидящий в проеме окна Джейми подобрался, как кот готовящийся к прыжку, но ствол пистолета не дрогнул и выражение его лица не изменилось. Только темная краснота поднимающаяся к верху горла говорила о переполняющих его чувствах. Воротник его рубашки был расстегнут, и маленький шрам на шее пунцово пламенел. Рэндалл медленно поднял нож так, чтобы он был виден и, как бы невзначай, едва ли не коснувшись моего горла, вполоборота повернулся к Джейми. — Если тебе еще не надоела семейная жизнь, может быть лучше бросишь пистолет сюда. Конечно, если ты предпочитаешь стать вдовцом... Их взгляды схлестнулись так крепко, как объятия любовников. Долгую минуту ни один из них не шелохнулся. Наконец, Джейми расслабился. Обреченно вздохнув, он швырнул пистолет в кабинет. Тот с глухим металлическим звуком упал на пол, скользнув едва ли не к ногам Рэндолла. Рендолл нагнулся и тут же его схватил. Как только он отвел нож от моего горла, я попыталась сесть, но капитан толкнул меня в грудь, и, удерживая меня одной рукой, другой прицелился в Джейми. — Брошенный нож, — подумала я, — лежит где-то на полу у моих ног. Если бы только мои пальцы ног были цепкими... Дирк у меня в кармане был так же недоступен, как если бы он находился на Марсе. С момента появления Джейми, улыбка не покидала лица Рэндолла. Теперь она стала настолько широкой, что обнажила острые, как у собаки клыки. — Ну, так-то уже лучше. Сжимающая мою грудь рука, вернулась к оттопыренной ширинке бридж. — Дорогой мой, когда ты появился, я был занят. Уж прости, если я продолжу то, чем занимался, а потом займусь тобой, — сообщил он. Лицо Джейми побагровело, но он не шелохнулся. Ствол пистолета был направлен ему в живот. Стоило Рэндоллу закончить свои манипуляции, как Джейми двинулся на дуло пистолета. Я попыталась крикнуть, чтобы он остановился, но от ужаса у меня пересохло во рту. Костяшки Рэндолла побелели, когда он нажал на курок. Боек щелкнул, но ствол был пуст, и кулак Джейми врезался в живот капитана. Когда другой его кулак разбил нос офицера, раздался глухой хруст, и мелкие брызги крови запятнали мою юбку. Глаза Рэндолла закатились, и он камнем рухнул на пол. Джейми уже был сзади меня. Подняв меня, он разреза́л веревки стягивающие запястья. — Как ты пробрался сюда с незаряженным пистолетом? — истерически прохрипела я. — Если бы он был заряжен, неужели я не пристрелил бы его сразу?! — прошипел Джейми. Кто-то шел по коридору в сторону кабинета. Веревки уже не связывали мои руки, и Джейми дернул меня к окну. До земли было восемь футов, но шаги уже слышались почти у двери, и мы прыгнули. Когда я приземлилась, мои кости от сотрясения вибрировали, верхние юбки перекрутились с нижними, и я оказалась сидящей на земле. Джейми рывком поднял меня и прижал к стене здания. Чьи-то шаги приближались к углу, недалеко от которого мы стояли. Вскоре из-за угла показались шесть солдат, но в нашу сторону они не смотрели. Как только они прошли мимо нас, Джейми взял меня за руку и жестом указал на противоположный угол. Прокравшись вдоль стены, мы остановились за углом. Теперь я увидела, где мы находились. Примерно в двадцати футах от нас была лестница, ведущая к своеобразному помосту, проходящему по внутренней стороне ограды форта. Кивком он указал на помост, который и был нашей целью. Наклонившись ко мне, Джейми прошептал: — Как только услышишь взрыв, беги со всех ног и поднимайся по лестнице. Я побегу следом. В ответ я кивнула. Сердце падающим молотом бухало в груди. Опустив глаза, я увидела, что моя грудь все еще обнажена, но как-то исправить сейчас было невозможно. Я подобрала юбки и приготовилась бежать. С противоположной стороны здания раздался чудовищный грохот, похожий на взрыв мины. Джейми подтолкнул меня, и я побежала так быстро, как только могла. Подбежав к деревянной лестнице и вскочив на нее, я ухватилась за перила и начала карабкаться к помосту. Вскоре лестница подо мной содрогнулась и затряслась — это Джейми начал подниматься следом. Добравшись до помоста, я повернулась и увидела форт с высоты птичьего полета. Черный дым поднимался из небольшого строения стоящего возле дальнего конца ограждения. Со всех сторон туда бежали люди. Рядом со мной возник Джейми. — Сюда, — крикнул он. Пригнувшись, он побежал по помосту, и я последовала за ним. Остановились мы возле вмурованного в ограду флагштока. Над нами буйно развевался флаг, фал на шесте ритмично отбивал такт. Джейми, выглянув за ограду, что-то высматривал. Я оглянулась, чтоб посмотреть на лагерь. Около небольшого строения группками стояли люди, они толпились и кричали. В стороне от них я заметила небольшой деревянный помост высотой в три-четыре фута с ведущими на него ступенями. В центре помоста возвышался массивный деревянный столб с перекладиной похожий на крест. С обеих сторон перекладины свисали веревочные наручники. Неожиданно Джейми свистнул. Заглянув за ограждение, я увидела, едущего верхом Руперта, который вел лошадь Джейми. Услышав свист, он посмотрел вверх и подогнал лошадей к месту под оградой, где наверху стояли мы. Джейми уже срезал фал с флагштока. Плотные, красные и синие складки флага обвисли и, сползая вниз с глухим шуршащим звуком, падали возле меня. Быстро обвязав конец фала вокруг одной из стоек, оставшуюся часть Джейми перебросил через ограду.
(Фал — веревка, предназначенная для подъёма и спуска флага.)
— Давай! — призвал он, — обеими руками держись крепче за фал, а ногами упирайся в ограду! Вперед! И я пошла, упираясь ногами в ограждение и травя фал. Тонкий фал скользил и обжигал мне руки. Упав возле лошадей, я быстро села на лошадь Джейми. Спустя мгновение Джейми запрыгнул в седло сзади меня, и мы пустились галопом. Ход лошадей мы замедлили в миле-двух от форта, когда стало очевидно, что нас не преследуют. Недолго посовещавшись, Дугал принял решение направиться к границе земель Макинтошей, как ближайшей, безопасной клановой территории. — В Доунсбери мы будем сегодня вечером. Скорее всего, там мы будем в безопасности. Завтра о нашем прибытии сообщат англичанам, но пока известие до них дойдет, мы уже, пересечем границу. Из Доунсбери мы отправились в полдень. Лошади шли ровным шагом, но наша лошадь, неся на себе двух седоков, отставала от остальных, и я подумала, что моя лошадка до сих пор с удовольствием ест в роще траву, ожидая, когда ее заберет тот, кому повезет ее найти. — Как ты меня нашел? — спросила я. После пережитого меня начало трясти, и я обхватила себя руками. Несмотря на то, что моя одежда уже высохла, озноб пробирал меня до костей. — Я подумал, что лучше оставить тебя в покое и отправил человека, чтобы он был с тобой. Он не видел, как ты ушла, но видел, как английские солдаты переходили брод и тебя с ними. Голос Джейми звучал холодно, и я подумала, что не могу винить его за это. От сильного озноба у меня застучали зубы. — У-удивительно, что ты не посчитал меня английской шпионкой и не о-оставил меня в форте. — Дугал хотел тебя там оставить, но человек, который видел тебя с солдатами, сказал, что ты сопротивлялась. Во всяком случае, я должен был попасть в форт и сам все увидеть. Не меняя выражения лица, он посмотрел на меня. — Тебе повезло, Сассенах, что я видел происходившее в том кабинете. По крайней мере, Дугал должен был признать, что ты не сообщница англичан. — Д-Дугал признал, вот как? А ты? Ч-что думаешь ты? В ответ он только коротко фыркнул. Наконец, он сжалился надо мной и, сдернув с себя плед, набросил его мне на плечи, но он не обнял меня, а касался только по мере необходимости. Он был мрачен, ехал молча, раздраженно подергивая поводья, что было абсолютно непохоже на его обычно ровную и доброжелательную манеру править. Расстроенная и выбитая из колеи я была не в том состоянии, чтобы мириться с его настроением. — В чем дело? Что случилось? — нетерпеливо спросила я, — ради Бога, перестань дуться! Я сказала это резче, чем собиралась, и почувствовала, что он напрягся больше. Внезапно он повернул лошадь и остановился на обочине. Прежде чем я сообразила, что происходит, он спешился и выдернул меня из седла. Неловко приземлившись, я зашаталась, восстанавливая равновесие. Заметив, что мы остановились, Дугал и остальные тоже приостановились. Быстрым, резким жестом Джейми показал, чтобы они ехали, на что Дугал махнул в знак того, что он понял. — Не слишком задерживайся, — крикнул он и вместе с остальными продолжил путь. Джейми подождал пока они не отъехали настолько, чтобы ничего не слышать и рывком развернул меня лицом к себе. Он явно был в ярости и вот-вот был готов взорваться. Я чувствовала, как во мне поднимается гнев. По какому праву он так со мной обращается? — Дуться! — воскликнул он, — дуться, да? Я еле сдерживаюсь, чтобы не трясти тебя до тех пор, пока у тебя зубы не застучат, а ты предлагаешь мне перестать дуться! — Во имя Бога, что с тобой? — раздраженно спросила я, пытаясь вырваться из его хватки, но его пальцы, как зубья капкана вонзились мне в плечи. — Что со мной? Я скажу тебе что со мной, раз уж ты хочешь знать! — процедил он сквозь зубы. — Я устал каждый раз доказывать, что ты — не английская шпионка. Я устал следить за тобой каждую минуту из-за боязни, что ты сотворить очередную глупость. И я очень устал от тех, кто пытается заставить меня смотреть, как они тебя насилуют! Мне это ничуть не нравится! — Ты думаешь мне это нравиться? — закричала я, — хочешь сказать, что это моя вина?! В ответ он слегка тряхнул меня. — Это — твоя вина! Останься ты сегодня утром там, где я приказал, и этого никогда бы не случилось! Но разве ты будешь меня слушать, я же всего лишь твой муж, зачем обращать на меня внимание? Черт возьми, ты творишь то, что взбредет тебе в голову, а вслед за этим я вижу, что ты лежишь на спине с задранными юбками, а наихудшая мразь на земле стоит между твоими ногами, собираясь тебя насиловать у меня на глазах! Его шотландский акцент, обычно едва заметный, с каждой секундой усиливался, что было явным признаком того, что он возмущен. Мы кричали друг на друга, стоя едва ли не лицом к лицу. От ярости Джейми покраснел, да и я почувствовала, как кровь приливает к лицу. — Это — твоя вина! Это ты игнорируешь меня и постоянно подозреваешь! Я сказала тебе правду о том, кто я! И еще я сказала, что нечего опасаться, если я поеду с тобой, но разве ты меня слушаешь? Нет! Ведь я всего лишь женщина, разве стоит обращать внимание на то, что я говорю? Ведь женщины годятся только для того, чтобы беспрекословно выполнять указания и смиренно сидеть, сложа руки, ожидая возвращения мужчин, чтобы получить очередное указание! Не в силах сдержаться, он снова тряхнул меня. — Если бы ты сделала так, как я тебе говорил, мы бы сейчас не бежали с сотней красномундирников на хвосте! Боже, женщина, я не знаю, придушить тебя или швырнуть на землю и колотить до бесчувствия, но, клянусь Иисусом, мне хочется что-то с тобой сделать. Тут я попыталась пнуть его в яйца. Увернувшись, он втолкнул колено между моими ногами, тем самым предотвратив мои дальнейшие попытки. — Только попробуй сделать так еще раз, и я влеплю тебе такую оплеуху, от которой в ушах зазвенит! — прорычал он. — Ты скотина и дурак! — задыхаясь, выдохнула я, пытаясь изо всех сил высвободить плечи из его захвата, — ты думаешь, я ушла с намерением быть схваченной англичанами? — Думаю, ты сделала это специально, чтобы отомстить мне за то, что произошло на поляне! У меня отвисла челюсть. —На поляне? С английскими дезертирами? — Да! Ты считаешь, что я должен был защитить тебя там, и ты права. Но я не смог тебя защитить, и тебе пришлось защищаться самой, а теперь ты пытаешься заставить меня заплатить за это. Ты — моя жена, умышленно отдаешься в руки человека проливавшего мою кровь! — Твоя жена! Твоя жена! Да тебе нет до меня никакого дела! Я всего лишь твоя собственность, и для тебя только это имеет значение, потому что по-твоему я принадлежу только тебе, а ты не выносишь, когда кто-то посягает на твою собственность! — Ты принадлежишь мне! — взревел он, вонзая, как шипы пальцы в мои плечи, — и ты — моя жена, нравится тебе это или нет! — Не нравится! Совсем не нравится! Но разве для тебя это что-то значит? Пока я согреваю твою постель тебе безразлично о чем я думаю и что чувствую! Все, для чего тебе нужна жена — это сунуть свой член, когда тебе захочется! При этих словах лицо его стало белым как мел, и он не на шутку начал меня трясти. Голова моя сильно дернулась, зубы лязгнули, больно прикусив язык. — Отпусти меня! — крикнула я, — отпусти, ты, — и тут, желая побольней задеть его, я нарочно назвала его тем, кем назвал его дезертир Гарри, — похотливый ублюдок! Он отпустил меня и, сверкая глазами, отступил на шаг. — Ты — шлюха с черным ртом! Не смей со мной так разговаривать! — Я буду разговаривать так, как хочу! Не тебе мне указывать! — Похоже, не мне! Ты все равно поступишь по-своему, и неважно кого ты этим больно заденешь, не так ли? Ты — эгоистичная, своевольная... — Это говорит твоя уязвленная чертова гордость! — крикнула я, — я спасла нас обоих от тех дезертиров на поляне, а ты не можешь этого вынести, да? Ты просто стоял там! Если бы у меня не было дирка, мы бы оба сейчас были мертвы! Пока я не произнесла этих слов, я не осознавала, что зла на него потому, что он не защитил меня от английских дезертиров. В более уравновешенном состоянии эта мысль никогда не пришла бы мне в голову. Я сказала бы, что в том, что произошло, он не виноват, что мне просто повезло, что у меня был дирк. Однако теперь я осознала, что какими бы справедливыми или нет, обоснованными или нет ни были мои высказывания, он должен был защитить меня, но он меня подвел. Возможно понимание этого пришло потому, что он сам так явственно это осознавал. Он стоял, уставившись на меня, и задыхался от бушующих в нем чувств. Когда он снова заговорил, то говорил тихо и отрывисто. — Ты видела тот столб во дворе форта? Я кивнула. — Меня привязали к этому столбу, как животное и секли, пока не потекла кровь. Шрамы от этой порки не исчезнут. Если бы сегодня днем мне дьявольски не повезло, то, в лучшем случае, меня бы так же пороли. Хотя, скорее всего, меня бы сначала выпороли до крови, а потом повесили. Он с трудом сглотнул и продолжил. — Я знал это и, не колеблясь ни секунды, пробрался в форт за тобой, подумав при этом, что Дугал может быть и прав! Ты знаешь откуда у меня пистолет? Я оцепенело покачала головой. Мой гнев начал угасать. — Я убил часового у ограждения. Он выстрелил в меня, но промахнулся, вот почему пистолет оказался не заряженным. Услышав твой крик, я убил его дирком, оставив дирк торчать у него в горле. Я убил бы дюжину, чтобы добраться до тебя, Клэр. Его голос дрогнул. — Когда ты закричала, я бросился к тебе, вооруженный лишь незаряженным пистолетом да своими руками. Теперь Джейми говорил поспокойней, но от боли и гнева его глаза по-прежнему были бешеными. Я молчала. Выбитая из колеи пережитым ужасом этой неожиданной встречи с Рэндоллом, я вообще не думала о той отчаянной смелости, понадобившейся ему, чтобы пробраться в форт и прийти мне на выручку. Неожиданно он отвернулся, сгорбив плечи. — Ты права, — спокойно сказал он, — ты совершенно права. Внезапно, из его голоса исчезла ярость, и он стал таким, каким раньше я у него никогда не слышала даже при неимоверной физической боли. — Моя гордость задета. А гордость — это все, что у меня осталось. Опершись предплечьями на шероховатую кору сосны, он обессилено уронил на них голову. Он заговорил так тихо, что я едва его слышала. — Ты вывернула меня наизнанку, Клэр. Со мной творилось нечто очень похожее, и я нерешительно подошла к нему сзади. Когда я обняла его за талию, он даже не шевельнулся. Я прижалась щекой к его согнутой спине. От бушевавших в нем чувств, его рубашка была насквозь мокрой от пота. Его трясло. — Прости — тихо сказала я, — пожалуйста, прости меня. Он повернулся и крепко меня обнял. Я чувствовала как постепенно затихают его содрогания. — Прощаю, милая, — наконец, пробормотал он мне в волосы. Отстранившись, он привычно посмотрел на меня. — Прости и ты меня, — сказал он, — мне было больно, и я наговорил лишнего. Ты тоже простишь меня? После его последнего монолога, я едва ли понимала за что мне надо его прощать, но я кивнула и сжала его руки. — Прощаю. В менее тягостном молчании мы сели на лошадь. Дорога была прямой, и далеко впереди виднелось небольшое облачко пыли, должно быть поднятое лошадьми отряда Дугала. Джейми снова сидел сзади меня, придерживая меня рукой, и я чувствовала себя защищенной, но смутное ощущение обиды и натянутости все еще оставалось. Мы простили друг друга, но сказанное нами засело в памяти и забыто не было.
РАСПЛАТА Мы добрались до Доунсбери значительно позже наступления темноты. К счастью, Дугал с отрядом остановились в гостинице, при которой была большая стоянка для экипажей. Расплачиваясь с хозяином гостиницы, Дугал на мгновение страдальчески прикрыл глаза: пришлось доплатить совсем немного серебра, обеспечивающего молчание хозяина о нашем присутствии. К тому же серебро обеспечило нам сытный ужин с изрядным количеством эля. Несмотря на обилие еды, ужин проходил в гнетущей атмосфере, в основном все ели молча. Я сидела за столом в изрезанном платье, скромно прикрытом запасной рубашкой Джейми, и чувствовала, что попала в опалу. Все присутствующие, за исключением Джейми вели себя так, будто меня там нет, и даже Джейми лишь время от времени пододвигал ко мне блюдо с хлебом или мясом. Мне стало легче, когда, наконец, я поднялась в нашу комнату, несмотря на то, что она была маленькой и тесной. Тяжело вздохнув, я опустилась на кровать, даже не проверив постельное белье. — Я так устала. День был таким тяжелым. — Да, это так. Джейми расстегнул воротник и манжеты, снял ремень с мечом, но дальше раздеваться не стал. Вытащив ремень из ножен и сложив его пополам, он с задумчивым видом сгибал кожу. — Ложись спать, Джейми. Чего ты ждешь? Он подошел к кровати, размеренно, как маятником покачивая ремнем. — Боюсь, милая, нам еще предстоит кое-что уладить перед сном. Внезапно меня охватили тревожное предчувствие. — Что случилось? Он ответил не сразу. Умышленно не присев на кровать рядом со мной, он пододвинул стул и сел напротив. — Ты хоть понимаешь, Клэр, — тихо продолжил он, — что сегодня днем нас всех могли убить? Я стыдливо опустила глаза. — Понимаю. Я виновата. Прости. — Ага, значит, ты понимаешь, — резюмировал он. — А знаешь ли ты, что если бы кто-то из нас, сотворил такое, подвергнув опасности остальных, ему, скорее всего, отрезали бы уши или выпороли, если бы сразу не убили? Услыхав это, я побледнела. — Нет, я этого не знала. — Ну, я знаю, что ты еще не знакома с нашими обычаями, и это в какой-то степени тебя оправдывает. Но я ведь сказал тебе оставаться в роще, и, если бы ты это сделала, то ничего бы не случилось. А теперь англичане будут повсюду нас разыскивать, и нам придется прятаться днем, а передвигаться ночью. Он помолчал и добавил: — А что касается капитана Рэндолла... да, это — совсем другое дело. — Ты хочешь сказать, что теперь, зная где ты, он будет искать тебя, как никогда? Глядя на огонь, он рассеянно кивнул. — Да. Он… с ним — это личное. — Мне так стыдно, Джейми, — призналась я, но он отмахнулся. — А-а, если бы своим поступком ты больно задела только меня, я бы об этом больше не говорил. Но, раз уж мы об этом заговорили, — он мельком на меня взглянул, — чтоб ты знала, я чуть не умер, увидев на тебе руки этого животного. Он мрачно уставился на огонь, казалось, вновь переживая события этого дня. Я думала рассказать ему о... проблемах Рэндолла, но побоялась, что от этого будет только хуже. Мне отчаянно хотелось обнять Джейми и просить у него прощения, но я не решалась дотронуться до него. После долгого молчания, вздохнув, он встал и слегка прихлопнул ремнем по бедру. — Ну что ж, — сказал он, — тогда лучше побыстрее с этим покончить. Не выполнив мои указания, Клэр, ты подвергла людей смертельной опасности, и за это я тебя накажу. Ты помнишь, что я сказал тебе сегодня утром перед тем, как проститься? Это я отлично помнила и, поспешно ринувшись на противоположный край кровати, прижалась спиной к стене. — О чем это ты? — Ты прекрасно понимаешь, о чем, — твердо ответил он. — Встань на колени возле кровати, милая, и подними юбки. — Я не буду этого делать! Я крепко ухватилась обеими руками за столбик кровати и забилась в угол. Прищурившись, Джейми смотрел на меня, вероятно обдумывая, что делать дальше. Мне пришло в голову, что ничто не помешает ему делать со мной все, что он захочет, ведь он был на добрых пять стоунов тяжелее меня. Наконец, он решил, что сначала стоит поговорить, а не действовать и прежде, чем ползти по кровати, чтобы сесть рядом со мной, он благоразумно отложил ремень в сторону. — Теперь, Клэр... — начал он. — Я же попросила прощения! — вспыхнула я, — ведь попросила. Я больше никогда так не поступлю! — Да в том-то и дело, — не спеша произнес он, — что можешь. И это потому, что ты ничего серьезно не воспринимаешь. Думаю, там откуда ты пришла — все проще. Там при неподчинении приказа или самовольных действиях не стоял вопрос жизни или смерти. В худшем случае такие действия могли вызвать у кого-то беспокойство или доставить кому-то мелкие неприятности, но вряд ли кого-то могли убить. Пока он упорядочивал мысли, его пальцы закладывали мелкие складки на коричневатом килте. — Горькая правда заключается в том, что в здешних местах и нынешнем времени любой необдуманный шаг может привести к очень серьезным последствиям, особенно для таких, как я. Заметив, что я вот-вот расплачусь, он похлопал меня по плечу. — Я знаю, что нарочно ты никогда не станешь подвергать опасности ни меня, ни кого-либо. Но даже не желая этого, ты можешь это сделать, как сделала сегодня, поскольку когда я предупреждаю, что некоторые твои действия приведут к опасным последствиям, ты мне не веришь. Ты привыкла сама все обдумывать, и я знаю, — он покосился на меня, — что ты не позволишь мужчине указывать, что тебе делать. Но ради нашего же блага ты должна научиться это делать. — Хорошо, — задумчиво произнесла я, — я все поняла. Ты, конечно, прав. Хорошо, я буду выполнять твои указания, даже если с ними не согласна. — Отлично, — он поднялся и взял ремень, — а теперь, слезай с кровати, и мы с этим покончим. От возмущения у меня приоткрылся рот. — Что?! Я же сказала, что буду выполнять все твои указания! Раздраженно вздохнув, он снова уселся на стул и спокойно на меня посмотрел. — Но послушай. Ты сказала, что понимаешь меня, и я тебе верю. Но, согласись, что между пониманием чего-то умом и испытанием это же на собственной шкуре есть разница. Я неохотно кивнула. — Отлично. Тогда придется наказать тебя по двум причинам. Во-первых, чтобы ты знала, что такое порка. Внезапно он улыбнулся. — Исходя из личного опыта, могу сказать, что хорошая порка заставляет думать обо всем более серьезно. Я крепче вцепилась в столбик кровати. — А во-вторых, — продолжил он — члены нашего отряда. Надеюсь, ты заметила как они вели себя за ужином? — Заметила, — подумала я, — во время ужина я чувствовала себя так неловко, что была рада поскорей сбежать в свою комнату. — Существует такое понятие, Клэр, как справедливость. Из-за тебя они подвергались смертельной опасности, и за это тебе придется ответить. Он глубоко вздохнул. — Я твой муж. Наказать тебя — моя обязанность, и я намерен ее выполнить. У меня были обоснованные возражения относительно его заявления, но как бы справедливы они ни были, — хотя вынуждена была признать, что, по крайней мере, некоторые из них подтверждали его правоту, — моя гордость была глубоко задета при мысли, что меня по какой бы ни было причине кто-то собирается пороть. Я почувствовала себя жестоко преданной человеком, на которого я надеялась, как на друга, защитника и любовника и который собирался так со мной поступить. От одной только мысли отдаться на милость тому, кто одной рукой управляется с пятнадцатифунтовым клеймором, как с мухобойкой, на меня накатил тихий ужас. — Я не позволю тебе бить меня, — твердо произнесла я, крепко ухватившись за кроватный столбик. — Не позволишь? — его рыжеватые брови приподнялись, — вот что я скажу тебе, милая, сомневаюсь, что ты выскажешь убедительный довод. Ты — моя жена, нравится тебе это или нет. Если бы я хотел, я мог бы сломать тебе руку или посадить на хлеб и воду, или запереть в шкафу на несколько дней, — а ты меня к этому подталкиваешь, — я мог бы это сделать, уже не говоря о том, что для твоей же пользы могу надрать тебе задницу. — Я буду кричать! — Наверное. Если не до порки, то во время — непременно. У тебя хорошие легкие, думаю тебя услышат на ближайшей ферме. Отвратительно усмехнувшись, он добрался до меня. Несколько напрягшись, он разжал мои пальцы и силой потащил к краю кровати. Я пнула его в голень, но, поскольку я была босой, это было бесполезно. Чуть крякнув, ему удалось уложить меня ничком, и, чтобы удержать меня на кровати, он вывернул мне руку. — Я сделаю это, Клэр! Так что, если ты не будешь сопротивляться, мы ограничимся дюжиной ударов. — А если буду? — мой голос дрогнул. Он ударил ремнем по своей ноге. Раздался отвратительный звук шлепка. — Тогда я прижму коленом твою спину и буду бить тебя, пока не устану, но предупреждаю, что ты устанешь намного раньше меня. Слетев с кровати и сжав кулаки, я повернулась к нему лицом. — Ты — варвар! Ты... ты садист! — разъяренно прошипела я, — ты это делаешь ради собственного удовольствия! Я тебе этого никогда не прощу! Покручивая ремнем, Джейми промолчал. Вскоре он невозмутимо ответил: — Я не знаю что такое садист. Но, если я прощу тебя за твой сегодняшний поступок, пожалуй, ты тоже простишь меня, как только сможешь сесть. Что касается моего удовольствия... — его губы дернулись, — я сказал, что придется тебя наказать, но я не говорил, что не собираюсь получать от этого удовольствие. Он поманил меня пальцем. — Иди сюда.
***
На следующее утро мне не хотелось покидать свое убежище, и я то развязывала и вновь завязывала завязки, то расчесывала волосы. С прошлой ночи я не разговаривала с Джейми, но он, заметив мою нерешительность, убеждал меня пойти с ним на завтрак. — Тебе не следует бояться встречи со всеми кто в отряде, Клэр. Скорее всего, они слегка подтрунят над тобой, но это не страшно. Выше голову. Он приподнял мой подбородок, а я тут же куснула его за пальцы. — Ой! — он отдернул руку, — будь осмотрительней, дорогая, ты же не знаешь, где они побывали. И посмеиваясь, он ушел завтракать. — По-видимому, настроение у него очень даже хорошее, — с горечью подумала я, — если прошлой ночью он хотел поквитаться, у него это получилось. Прошедшая ночь была жуткой. Моего неохотно данного согласия хватило до первого жгучего удара ремнем, за которым последовала недолгая, неистовая схватка, в результате которой нос Джейми кровоточил, внизу щеки появились три чудные царапины, а на запястье виднелись глубокие следы зубов. Неудивительно, что после этого, чуть не задушив меня засаленными стеганными одеялами, он прижал мне коленом спину и избил до полусмерти. Но Джейми, черт побери его шотландскую черную душу, оказался прав. Мужчины поздоровались со мной сдержанно, но довольно дружелюбно. Их открытая враждебность и презрение прошлого вечера рассеялись. Когда взяв с буфета яйца, я перекладывала их на свою тарелку, ко мне подошел Дугал и по-отечески обнял за плечи. Он доверительно заурчал мне на ухо, щекоча его своей бородой: — Надеюсь, девочка, прошлой ночью Джейми был с вами не слишком суров. По крайней мере, казалось, будто вас убивают. Я вспыхнула и отвернулась, чтобы он этого не видел. После оскорбительных высказываний Джейми, я решила, что до конца этого нелегкого испытания не буду с ним общаться. И все же, если бы дошло до порки, я бы бросила вызов самому Сфинксу, смог бы он держать рот на замке, когда ремень находится в руках Джейми Фрэйзера? Закончив урчать, Дугал повернулся и обратился к Джейми, который сидел за столом и ел хлеб с сыром. — Эй, Джейми, было совсем не обязательно пороть девочку до полусмерти. Достаточно было вежливо напомнить. Для наглядности он сильно шлепнул меня пониже спины, отчего я вздрогнула и сердито на него посмотрела. — Побитая задница еще никогда и никому не навредила, — произнес Мурта с набитым хлебом ртом. — Разумеется, не навредила, — ухмыльнулся Нэд, — присаживайтесь, девушка. — Спасибо, я постою, — с достоинством ответила я, отчего все присутствующие покатились со смеху. В это время Джейми, усердно избегая моего взгляда, старательно нарезал сыр. Весь день мужчины, добродушно подшучивая надо мной, находили повод, чтобы в притворном сочувствии шлепнуть меня по попе. И все же в целом это было терпимо, и я нехотя подумала, что Джейми, возможно, был прав, хотя желание придушить его не прошло. Поскольку сидеть было совершенно невозможно, все утро, стоя у подоконника, я подшивала одежду и пришивала пуговицы под предлогом того, что для шитья нужно хорошее освещение. После обеда, который я ела стоя, все пошли отдыхать в свои комнаты. Дугал решил, что в Багреннан, — нашу следующую остановку, — мы отправимся глубокой ночью. Джейми пошел за мной в нашу комнату, но я плотно закрыла дверь у него перед носом. Пусть снова спит на полу. Прошлой ночью он поступил тактично. Сразу же после порки он одел ремень и вышел из комнаты, не сказав ни слова. Вернулся он через час после того, как я погасила свет и легла спать, причем у него хватило ума не пытаться лечь рядом. Вглядываясь в темноту, туда, где я неподвижно лежала, он глубоко вздохнул, закутался в плед и лег спать на пол у двери. Донельзя рассерженная, расстроенная, к тому же из-за боли мне не удавалось удобно улечься, я не спала большую часть ночи, то раздумывая над сказанным Джейми, то испытывая желание встать и пнуть его в известное чувствительное место. Если бы я была объективной, а мое душевное состояние к этому не располагало, я бы признала, что он прав, сказав, что я отношусь к своим поступкам без должной серьезности. Однако он был неправ, сказав, что это потому, что там, где я жила последствия от поступков, какие бы они ни были, были не настолько угрожающими. Думаю, на самом деле, скорее все было наоборот. Время, в которое я попала до сих пор оставалось для меня во многом нереальным. Происходящее казалось мне каким-то спектаклем или костюмированным представлением. По сравнению с битвами во время войны с участием массы людей и техники в том времени, откуда я пришла и свидетелем которых была, небольшие сражения с участием нескольких мужчин, вооруженных мечами и мушкетами выглядели, на мой взгляд, театральными, а не угрожающими. Кроме того, у меня возникли сложности с соотношением понятий. Человек убитый из мушкета был так же мертв, как убитый из миномета. Но миномет уничтожал десятки безликих для него людей, в то время как человек, стрелявший из мушкета, видел глаза того, кого он убил. И если в первом случае это именуется войной, то во втором случае, на мой взгляд, — убийством. Сколько человек принимает участие в войне? Пожалуй, достаточно, чтобы им не пришлось смотреть друг на друга. И все же Дугал, Джейми, Руперт и Нэд воевали или, по крайней мере, участвовали в опасных операциях. Даже у низкорослого, с крысиным лицом Мурты был повод для насилия, что в обычной жизни было ему несвойственно. Чем же обусловлен этот повод? Один король, а не другой? Ганноверы или Стюарты? Для меня это были всего лишь имена в таблице, висевшей на стене класса. Какое зло творили они по сравнению с немыслимым злом гитлеровского рейха? Думаю, это имело значение для тех, кто жил при этих королях, хотя мне эти различия могут показаться незначительными. Тем не менее, в какие времена право жить так, как хотелось бы считалось явлением не заслуживающим внимания? Была ли борьба за выбор собственной судьбы менее значимой, чем необходимость остановить великое зло? Раздраженно повернувшись, я осторожно потерла болезненные ягодицы и сердито посмотрела на Джейми, клубком свернувшегося у двери. Он дышал ровно, но поверхностно, возможно, тоже не мог уснуть. Я надеялась, что не мог. Свое поразительное злоключение сначала я воспринимала, как мелодраму. В реальной жизни такого просто не бывает. С тех пор, как я шагнула в промежуток между камнями, я испытала множество потрясений, но наихудшее пережила сегодня днем. Что касается Джэка Рэндалла, то он внешне был так похож на Фрэнка и так ужасен в отличие от него. Прикоснувшись к моей груди, он неожиданно связал мою прежнюю жизнь с нынешней, объединив разрозненные реальности подобно внезапно грянувшему грому. А потом появился Джейми: его застывшее от страха лицо в проеме окна кабинета Рэндалла, лицо искаженное яростью на обочине дороги и напряженное от боли из-за моих оскорблений. Джейми. Джейми был настоящим, уж точно более настоящим, чем все, что когда-либо было у меня. Он был более настоящим даже, чем Фрэнк и моя жизнь в 1945 году. Джейми — нежный любовник и коварный мерзавец. Возможно, в том, что он был таким настоящим и было дело. Мои чувства были настолько переполнены им, что я практически не замечала, что происходит вокруг, но больше я не могла себе этого позволить. Сегодня днем мое безрассудство чуть не убило его. При мысли о том, что я могла его потерять у меня внутри все перевернулось. Внезапно сев, я решила подойти к нему и, разбудив, предложить лечь рядом, но стоило мне всем весом опуститься на место, которое он собственноручно охаживал ремнем, я так же внезапно передумала и, рассердившись, плюхнулась на живот. Ночь проведенная в философских рассуждениях сменяемых вспышками гнева измучила меня. Я проспала весь день и, когда незадолго до наступления темноты меня разбудил Руперт, я, сонно спотыкаясь, спустилась к легкому ужину. Дугал, очевидно, остро переживая из-за непредвиденных расходов, купил для меня другую лошадь. Это было неуклюжего сложения выносливое животное с добрыми глазами и короткой жесткой гривой, и я сразу же назвала ее Тисл(Чертополох) Однако я не учла последствий при долгой езде верхом после серьезной порки С сомнением посмотрев на жесткое седло Тисл, я вдруг осознала что меня ждет. Неожиданно плотный плащ шлепнулся поперек седла, и с противоположной стороны мне заговорщицки подмигнул блестящий черный, как у крысы глаз Мурты. Я решила, что, по крайней мере, буду страдать с молчаливым достоинством и, угрюмо сжав зубы, поднялась в седло. Казалось, что мужчины заключили негласный договор галантности. Они часто, по очереди останавливались, чтобы облегчиться, что давало мне возможность спешиться на несколько минут, чтобы незаметно растереть ноющие ягодицы. Время от времени кто-то предлагал остановиться, чтобы утолить жажду, благодаря чему мне предоставлялся случай остановиться, так как Тисл везла бутылки с водой. Так мы тряслись пару часов, но боль неуклонно усиливалась, и я, не переставая, ерзала. Наконец, я решила послать к черту свои страдания вместе с моим достоинством и во что бы то ни стало сойти на время с лошади. — Тпру! — остановив Тисл, я соскочила с седла. Сделав вид, что осматриваю ее левую переднюю ногу, я подождала, пока другие лошади не сгрудились вокруг нас. — Боюсь, у нее камешек застрял в подкове, — солгала я, — я его вытащила, но будет лучше, если я с ней немного пройдусь, не хочется, чтобы она охромела. — Конечно, этого допускать нельзя, — подтвердил Дугал, — Ладно, тогда пройдитесь немного, но кто-то должен остаться с вами. Эта дорога довольно спокойная, но я не могу вам позволить идти одной. Джейми тотчас соскочил с лошади. — Я пройдусь с ней, — тихо сказал он.
— Хорошо. Только не задерживайтесь слишком долго. Мы должны быть в Багреннане до рассвета. Остановимся в гостинице «Красный Кабан», хозяин — наш друг. Махнув, он подозвал остальных, и они, обдав нас пылью, тронулись быстрой рысью.
***
Несколько часов пыток седлом не улучшили моего настроения. Пусть он идет со мной, но будь я проклята, если заговорю с этим садистом, с этим жестоким зверем. В свете восходящего месяца он не выглядел особо жестоким, но я, ожесточила сердце и хромала, не глядя на него. Сначала мои избитые мышцы протестовали против непредвиденной нагрузки, но примерно через полчаса идти стало намного легче. — Завтра ты почувствуешь себя намного лучше, — мимоходом заметил Джейми, — хотя до послезавтра ты еще не сможешь сидеть. — И откуда у тебя такие познания? — напала я на него, — ты так часто порол людей? — Ну, нет — невозмутимо ответил он, не реагируя на мою манеру общения, — порол я впервые, хотя как у того, кого пороли у меня большой опыт. — У тебя? Я уставилась на него. Мысль о том, что кто-то порол эту возвышающуюся массу мышц и сухожилий была совершенно невероятной. Увидев выражение моего лица, он рассмеялся — Да, Сассенах, когда я был помоложе. В возрасте от восьми до тринадцати лет меня пороли столько, что я сбился со счета. Вот когда я стал выше отца, тогда ему стало сложнее перегибать меня через перекладину забора. — Тебя порол твой отец ? — Да, в основном он, ну и, конечно, школьный учитель. Еще время от времени Дугал или кто-то из дядей, в зависимости от того, где я пребывал и чем занимался. Вопреки своему решению игнорировать Джейми, его признание меня заинтересовало. — И что такого ты натворил? Он снова рассмеялся. В ночном безмолвии прозвучал его тихий, но заразительный смех. — Ну, всего я и не припомню. Могу сказать, что, как правило, я это заслужил. Во всяком случае, не думаю, что Па когда-нибудь порол меня несправедливо. Задумавшись, он около минуты шел, не проронив ни слова. — Ммм, дай подумать. Один раз он выпорол меня за то, что я швырял камнями в цыплят, еще раз за то, что катался на коровах, которые после этого были сильно взбудоражены и плохо доились, а еще съел со сладких пирогов все варенье и ушел. А-а, еще выпустил лошадей из сарая, а ворота оставил открытыми и поджег солому в голубятне, — но это был несчастный случай, я нарочно не поджигал — и потерял учебники, — а их я потерял нарочно — и... Пожав плечами, он, замолчал, пока я смеялась, вопреки своему решению, а затем продолжил. — В общем, обычные шалости. Чаще всего мне доставалось за то, что открывал рот, когда следовало помолчать. Что-то вспомнив, он фыркнул. — Однажды моя сестра Дженни разбила кувшин. Дразня ее, я разозлил ее так, что она вышла из себя и запустила в меня кувшином. Когда вошел Па и потребовал ответить кто это сделал, она настолько испугалась, что от страха язык проглотила и только смотрела на меня широко открытыми испуганными глазами. Глаза у нее синие, как у меня, но красивее и оторочены черными ресницами. Джейми снова пожал плечами. — Во всяком случая, я сказал отцу, что кувшин разбил я. — С твоей стороны это было очень благородно, — съехидничала я, — должно быть, твоя сестра была благодарна тебе. — Ну, может и была. Только отец все это время стоял за открытой дверью и видел, что произошло на самом деле. Поэтому ее выпороли за потерю самообладания и разбитый кувшин, а меня пороли дважды: один раз — за то, что дразнил ее, а второй раз — за ложь. — Но это несправедливо! — возмутилась я. — Отец не всегда был великодушным, но, по большей части, он был справедлив, — невозмутимо возразил Джейми, — он говорил, что правда — это правда, и люди должны отвечать за свои поступки, и это — правильно. Он искоса глянул на меня. — Но еще он сказал, что, взяв вину на себя, я поступил, как человек отзывчивый, поэтому, хотя он и должен наказать меня, он предлагает мне сделать выбор: либо быть выпоротым, либо лечь спать без ужина. Покачивая головой, он невесело рассмеялся. — Отец хорошо меня знал. Безусловно я выбрал порку. — Да ты просто ходячая ненасытность, Джейми, — заметила я. — Да, — добродушно согласился он, — всегда таким был. Ты тоже, обжора, — обратился он к своему коню, — подожди немного, пока мы не остановимся на отдых. Он дернул поводья, выдергивая выискивающий нос лошади из аппетитных пучков травы, растущей вдоль обочины. — Да, отец был справедлив, — продолжил он, — и серьезно относился к наказанию, хотя тогда я этого, конечно, не ценил. Он не вынуждал меня дожидаться порки. Если я сделал что-то не так или как только он узнавал об этом, он наказывал сразу. Он всегда объяснял мне за что собирается меня выпороть, и если я был не согласен и хотел отстоять свою точку зрения, он предоставлял мне такую возможность. — А-а, так вот что ты задумал, — подумала я, — ты — обезоруживающий пройдоха. Я сомневалась, что ему удастся настолько очаровать меня, что у меня пропадет желание выпотрошить его при первой же возможности, но если хочет, пусть попробует. — Ты когда-нибудь переубеждал отца в таком споре? — поинтересовалась я. — Нет. Обычно все было довольно просто: обвиняемый осуждал сам себя. Но иногда мне немного смягчали приговор. Он потер нос. — Как-то я сказал отцу, что считаю порку сына самым варварским способом добиться своего. На что он мне ответил, что у меня столько же, если не меньше ума, сколько у столбика возле которого я стою. Еще он сказал, что уважение к своим старикам — один из краеугольных камней цивилизованного поведения, и пока я не усвоил этого, мне лучше привыкнуть смотреть на свои пальцы ног, пока один из моих стариков-варваров сечет мою задницу. На этот раз я рассмеялась вместе с ним. На дороге было спокойно, и стояла такая абсолютная тишина, какая бывает, когда на мили вокруг нет ни одной живой души. Такую тишину трудно найти в моем многолюдном времени, когда машины распространяют влияние человека на тишину, и всего лишь один человек в машине может произвести столько шума, сколько производит толпа. Здесь, в этой тишине было лишь слышно как колышутся растения, как изредка всплакнет ночная птица и как приглушенно шлепают по дороге лошади. Теперь идти мне стало немного легче, поскольку сведенные судорогой мышцы во время ходьбы начали расслабляться, а его рассказы наполненные юмором и самоиронией, так же понемногу ослабляли мое раздражение. — Конечно, мне не нравилось, когда меня пороли, но если бы у меня был выбор, я бы предпочел Па, а не учителя, который, как всегда, на уроках бил тоусом по ладони, а не по тыльной стороне кисти. Отец говорил, что если бы он бил меня по руке, я бы не смог работать, а если будет лупить по заднице, то я, по крайней мере, не поддамся соблазну сидеть и бездельничать.
(Тоус — кожаный кнут с кончиком, разделенным на более тонкие полоски и используемый для наказания школьников.)
— Каждый год, по обыкновению, у нас был новый учитель, так как надолго они не задерживались. В большинстве случаев, они становились фермерами или переезжали в более богатые края. Школьным учителям платят слишком мало, поэтому они всегда худые и голодные. Был среди них один толстый, но я никогда не верил, что он был настоящим школьным учителем. Он выглядел, как переодетый пастор. Вспомнив пухлого, низенького отца Бэйне, я согласно улыбнулась. — Один из них мне особо запомнился, потому что он заставлял стать перед классом с вытянутой рукой и, прежде чем начать бить, он выговаривал тебе, очень подробно перечисляя все твои провинности, продолжая выговаривать в перерывах между ударами. И вот стою я перед классом, вытянув руку и испытывая жгучую боль, и только молюсь, чтобы он перестал трещать без умолку и продолжил свое дело, прежде чем я растеряю всю свою храбрость и расплачусь. — Думаю, он этого и добивался, — заметила я, сострадая Джейми вопреки своему решению. — Да, — буднично отозвался он, — хотя я не сразу это понял, но когда сообразил, то как всегда, не смог удержать язык за зубами. Он вздохнул. — Что же произошло? — спросила я. К этому времени я уже почти забыла, что должна быть в ярости. — Как-то раз он поднял меня, и я понял, что сейчас буду бит. Мне не удавалось подобающе писать правой рукой, и я продолжал писать левой. Он ударил меня трижды, потратив на это около пяти минут, ублюдок, и, прежде, чем бить дальше, он донимал меня тем, что я тупой, ленивый и упрямый малолетний хам. Рука моя сильно горела, поскольку бил он меня в этот день второй раз, и я испугался, потому что знал, что вернувшись домой получу изрядную взбучку. Это было непреложным правилом, — если я получал в школе, то как только вернусь домой — получу дома, так как отец считал, что учеба важна. Во всяком случае, я вышел из себя. И он невольно обмотал вожжами левую руку, как бы защищая ранимую ладонь. Затем остановился и посмотрел на меня. — Я редко выхожу из себя, Сассенах, и обычно сожалею об этом. — Похоже, мне принесли извинения, — подумала я и спросила: — А тогда ты сожалел? — Тогда я сжал кулаки и посмотрел на него. Это был высокий, тощий парень лет двадцати, хотя мне он казался довольно старым. И я сказал: «Я не боюсь тебя. Как бы сильно ты не ударил, ты не заставишь меня заплакать». Глубоко вздохнув, Джейми медленно выдохнул. — Пожалуй, было ошибкой говорить ему это, пока он держал тоус. — Можешь не продолжать, — сказала я, — он пытался доказать, что ты ошибаешься? — Да, пытался — кивнул Джейми. На фоне светлых облаков темная голова Джейми кивнула. Слово «пытался» он произнес с неким мрачным удовлетворением. — Ему это не удалось? Взлохмаченная голова покачалась из стороны в сторону. — Нет. Во всяком случае, он не заставил меня заплакать, зато заставил пожалеть, что я не промолчал. На мгновенье замолчав, он повернулся ко мне. В это мгновенье облака ненадолго разошлись, и лунный свет позолотил низ лица и щеки Джейми, отчего он стал выглядеть, как один из ангелов Донателло. — Когда Дугал перед свадьбой описывал тебе мой характер, он случайно не упомянул, что иногда я бываю несколько упрям? Раскосые глаза сверкнули, скорее как у Люцифера, чем как у архангела Михаила. Я рассмеялась. — Несколько упрям? Это еще мягко сказано. Насколько я помню, он сказал, что все Фрэйзэры упрямы, как камни, а ты — упрямей всех. По правде говоря, — с прохладцей добавила я, — я сама это заметила. Улыбнувшись, он обвел свою лошадь вокруг глубокой лужи, держа мою за мартингал и ведя ее за собой. — Ммф, я не скажу просто так, что Дугал неправ, — произнес он, как только обошел препятствие, — но даже если я и упрям, зато честен. Мой отец был точно таким же. Время от времени споря, наш спор не прекращался без применения силы. Так что чаще всего меня перегибали через перекладину забора. Внезапно моя лошадь поднялась на дыбы и захрапела. Джейми тотчас схватил ее за вожжи. — Эй! Тише! Стой, дорогая! Его конь, не такой пугливый, только резко дернулся, нервно вскинув голову. — Что случилось? Я ничего не видела, несмотря на прогалины лунного света усеявшие дорогу и поле. Впереди высилась сосновая роща, но, казалось, лошади не стремились к ней приближаться. — Не знаю. Оставайся здесь и веди себя тихо. Сядь на свою лошадь и придержи мою. Если я позову тебя, бросай мартингал и беги на зов. Низкий, обычный голос Джейми успокаивал меня и лошадей. Тихо сказав своему коню «Тпру!», он шлепком по шее подогнал его ко мне поближе, и, достав дирк, исчез в вереске. Глядя во все глаза и прислушиваясь к каждому шороху, я пыталась определить что продолжало беспокоить лошадей. Они тревожно пряли ушами, перебирали ногами и подергивали хвостами. Тем временем ночной ветер разогнал облака, оставив лишь на ярком месяце их разбросанные следы. И все же, несмотря на яркий свет, я ничего не видела ни на дороге, ни в пугающей роще. Вроде бы время было позднее, да и разбойникам не имело смысла устраивать засаду, поскольку странников на этой дороге, как и на любой из дорог Хайлэнда, было слишком мало. В роще было темно, но не тихо. Сосны тихо шумели, миллионами иголок расчесывая ветер. Сосны — деревья очень древние, а в темноте — жуткие. Голосеменные, с плодами-шишками, рассеивающие свои крылатые семена, они намного древней и крепче дубов и осин с их хрупкими ветвями и мягкой листвой. Такая роща — подходящий приют для призраков и злых духов, о которых рассказывал Руперт. — Только ты сама, — сердито подумала я, — могла внушить себе боязнь множества деревьев. Но где же Джейми? От руки сжавшей мне бедро, я пискнула, как испуганная летучая мышь — нормальная реакция при попытке взвизгнуть, когда сердце ушло в пятки. С безрассудной яростью от необъяснимого страха я набросилась на него, лягнув в грудь. — Не подкрадывайся ко мне так! — Тише, — произнес он, — пошли со мной. Бесцеремонно вытащив меня из седла и спустив на землю, он торопливо привязал лошадей и повел меня за собой по высокой траве. Лошади встревоженно ржали нам вслед. — Да что там такое? — прошипела я, ничего не видя и спотыкаясь о корни и камни. — Тише. Иди за мной молча, след в след. Остановишься, когда я к тебе прикоснусь. Медленно и более-менее тихо мы пробирались к краю сосновой рощи. Под соснами было темно, только крупицы лунного света пробившиеся сквозь иглы, падали на подстилку из опавшей хвои. Даже Джейми не мог бесшумно идти. Впрочем, шуршание сухих игл терялось в шорохе их зеленых сестер. На краю рощи опавшую хвою внезапно сменил поднимающийся из земли гранитный массив. Тут Джейми, пропустив меня вперед, руководил моим подъемом по осыпающемуся склону возвышенности. На вершине было достаточно места, чтобы бок о бок лежать на животе. Прижав губы к моему уху, Джейми чуть слышно, прошептал: — Тридцать футов вперед и направо — поляна. Ты их видишь? Я их не только видела, но и слышала. На поляне расположилась небольшая стая волков около восьми-десяти особей. Эти волки не выли. Добыча черной бесформенной массой лежала в тени. Ее тонкая, как палка задранная нога содрогалась от зубов, рвущих тушу. Изредка раздавалось тихое рычание взрослых и визг детенышей, отбрасываемых от куска взрослых, довольное урчание во время еды, хруст и треск костей. Когда мои глаза привыкли к этому зрелищу в прогалинах лунного света, я смогла различить несколько насытившихся и мирно растянувшихся под деревьями лохматых фигур. Серые шкуры отсвечивали там и сям, как и те, которые все еще проталкивались к туше или обосновались возле нее с нежными кусочками мяса, пропущенными предыдущими едоками. Внезапно в одной из прогалин лунного света вскинулась массивная волчья голова. Блеснули желтые глаза, насторожились уши, раздался тихий, властный звук, что-то среднее между скулежом и рыком, и под деревьями тотчас все замерло. Казалось, шафрановые глаза уставились в мои. В позе животного не было ни беспокойства, ни любопытства, лишь настороженное признание. Рукой, лежащей на моей спине, Джейми предупредил меня не двигаться, хотя бежать я не собиралась. Наверное, я могла бы, не отрываясь, часами смотреть в глаза волчицы, но она, — а я была уверена, что это волчица, хотя откуда у меня была эта уверенность, я не знала, — передернула ушами, как будто отпуская меня, и, нагнув голову, продолжила есть. Мы наблюдали за ними еще несколько минут, умиротворенно лежащих в прогалинах света. Наконец, Джейми, коснувшись моей руки, дал понять, что пора уходить. Пока мы возвращались через рощу к дороге, он держал меня за руку. С тех пор, как он вытащил меня из форта Уильяма, я впервые позволила ему прикоснуться к себе. Все еще очарованные видом волков мы мало общались, но вновь почувствовали себя непринужденно. Перебирая в уме его рассказы, пока мы шли, я не могла не восхищаться преподнесенным мне урокам. Без единого прямого объяснения или извинения, он сумел сказать мне то, что хотел. — Я объяснил тебе, что такое справедливость, — сказал он, — так, как учили меня, пощадив тебя, насколько мог. И хотя я не смог уберечь тебя от боли и унижения, я поделился с тобой собственной болью и унижениями, чтобы ты могла легче перенести свои.
— Ты часто оспаривал? — внезапно спросила я, — я имею в виду, когда тебя собирались пороть, и как скоро после порки ты приходил в себя? Прежде чем меня отпустить, он слегка сжал мне руку. — Чаще всего, я забывал о порке, как только она заканчивалась. За исключением последнего раза. В последний раз на это понадобилось какое-то время. — Почему? — Ну, во-первых, мне было шестнадцать, я был взрослым мужчиной... как я думал. Во-вторых, это было чертовски больно. — Можешь не рассказывать, если не хочешь, — сказала я, чувствуя, что он колеблется, — эти воспоминания слишком болезненные, верно? — Не болезненней порки, — рассмеялся он. — Нет, я не прочь тебе рассказать. Просто долго рассказывать, только и всего. — До Баргреннана еще далеко. — Ты права. Ну, тогда... Помнишь, я говорил тебе, что когда мне было шестнадцать, я год провел в замке Леох? Между Колумом и моим отцом была договоренность, что я должен познакомиться с кланом матери. Два года меня обучал Дугал, а затем я отправился на год в замок, обучаться хорошим манерам, латыни и прочему. — А я гадала, как ты там оказался. — Так и оказался. Я был крупным для своего возраста или, по крайней мере, высоким. Уже тогда я хорошо владел мечом и был наездником лучше многих. — К тому же скромным, — добавила я. — Не очень. Я был чертовски дерзок и боек на язык, по крайней мере, бойче, чем сейчас. — В голове не укладывается, — с удивлением проронила я. — Так и было, Сассенах. Я заметил, что люди смеются над моими замечаниями и стал высказывать их чаще, не слишком заботясь, что я сказал и кому. Иногда я был жесток по отношению к другим парням, не предавая этому значение. Просто не мог удержаться, чтобы не высказать на их счет нечто «умное». Он посмотрел на небо, чтобы определить время. Теперь, когда зашла луна, небо стало черным. У горизонта я узнала будто колеблющееся созвездие Ориона, и, как ни странно, это знакомое созвездие меня успокоило. — Так вот, как-то раз я зашел слишком далеко. Я шел по коридору с двумя парнями, когда на другом конце увидел мистрисс ФитцГиббонс. Она шла переваливаясь и несла большую корзину, почти такую же, как она сама. Ты видела, как она выглядит сейчас, тогда она была ненамного меньше. Смутившись, он потер нос. — Я высказал несколько непочтительных замечаний относительно ее внешности. Остроумных, но очень непочтительных. Моих спутников они чрезвычайно рассмешили. Тогда я не сообразил, что она может меня слышать. Я вспомнила массивную даму из замка Леох. Хотя я всегда видела ее добродушной, но, похоже, она была не из тех, кого можно было безнаказанно оскорбить. — А как она отреагировала? — Тогда — никак. Я не знал, что она меня слышала, пока на следующий день на Собрании в зале она не встала и не рассказала обо всем Колуму. — О Господи! Я знала, как высоко Колум ценит миссис Фитц, и не думала, что он допустит любую непочтительность в ее адрес и позволит пренебрежительно с ней обращаться. — Что было потом? — То же, что и с Лаогерой, или почти то же. Он усмехнулся. — Во всяком случае, я, набравшись смелости, встал и заявил, что выбираю наказание кулаками. Я пытался быть абсолютно невозмутимым и вести себя по-взрослому, хотя мое сердце бухало, как кузнечный молот, но когда я посмотрел на руки Энгуса, мне стало немного не по себе. Его руки были, как камни, как большие камни. В зале собрался народ и после моего заявления кое-кто из собравшихся рассмеялся. Тогда я был не таким высоким, как сейчас, да и весил вдвое меньше. Малыш Энгус мог одним ударом снести мне голову. — Тем не менее Колум и Дугал смотрели на меня укоризненно, хотя я думал, что они отчасти довольны мной, но у меня не хватило духу спросить их об этом. По поводу моего выбора, Колум ответил «нет» и сказал, что если я веду себя как ребенок, то должен быть соответственно наказан. Он кивнул и, не успел я шевельнуться, как Энгус перегнул меня через колено, задрал мой килт и отходил меня ремнем на глазах у всего зала. — Ох, Джейми! — Мммфм. Ты заметила, что Энгус мастер своего дела? Он нанес пятнадцать ударов, и я по сей день могу точно указать место, куда был нанесен каждый. Вспоминая, он содрогнулся. — Следы от ремня неделю не сходили. Протянув руку, он сорвал с ближайшей сосны пучок иголок и, разложив их веером, зажал концы между большим пальцем и остальными, отчего запах скипидара усилился. — Незаметно уйти, чтобы облегчить боль после порки, мне не дали. Когда Энгус закончил меня пороть, Дугал ухватил меня за шиворот и увел в дальний конец зала, откуда я должен был вернуться передвигаясь через весь зал на коленях по каменному полу. Стоя на коленях перед креслом Колума, я просил прощения у миссис Фитц, у Колума, у всех присутствующих в зале за свою дерзость и поблагодарил Энгуса за порку. Проделывая все это, я чуть не задохнулся, но он был поистине милосерден. Нагнувшись, он протянув мне руку и помог подняться. Затем мне предложили сесть на табурет рядом с Колумом, — я на него плюхнулся, — и сидеть, пока не закончится Собрание. Как бы заслоняясь от пережитого, он ссутулился. — Это был худший час моей жизни. Мое лицо, как и моя задница, пылало, колени были содраны, мне было стыдно поднять глаза, и я смотрел на свои ноги, но хуже всего было то, что мне до ужаса хотелось отлить. Я чуть не умер. Я бы скорее лопнул, чем в добавок ко всему обмочился перед всеми, но все шло к этому. Моя рубашка была насквозь мокрая от пота. Подавив желание рассмеяться, я спросила: — Разве ты не мог сказать Колуму в чем дело? — Он прекрасно знал в чем дело, как и все в зале, видевшие, как я ерзаю на табурете. Присутствующие делали ставки: выдержу ли я или нет. Он пожал плечами. — Колум отпустил бы меня, если бы я попросил. Но... Похоже, из-за этого случая я и стал упрямым. Он чуть смущенно усмехнулся, на темном лице сверкнули белые зубы. — Я подумал: лучше умру, чем попрошусь, и чуть не умер. Когда, наконец, Колум сказал, что я могу идти, я выбрался из зала и, добравшись до ближайшей двери, бросился за стену и пустил струю. Думал, что никогда не остановлюсь. — Ну, вот, — и он разочарованно развел руки, уронив пучок сосновых иголок, — теперь ты знаешь наихудшее, что когда-либо со мной происходило. И тут, — я ничего не могла с собой поделать, — я расхохоталась и хохотала так, что пришлось присесть на обочину. Минуту Джейми терпеливо ждал, потом опустился на колени. — Почему ты смеешься? — спросил он, — это было совсем не смешно. Но сам он улыбался. Все еще смеясь, я покачала головой. — Дело не в том, что не смешно, этот случай — ужасный. Просто... я представила, как ты, сжав зубы сидишь, упрямо не желая попроситься, а из ушей валит пар. Джейми фыркнул, но тоже рассмеялся. — Да. Не так-то просто быть шестнадцатилетним, верно? — Значит тогда, ты помог этой девушке Лаогере, потому что тебе стало ее жалко, — закончив смеяться, уточнила я, — ты знал, каково это. Он удивился. — Я же тебе сказал тогда, что в двадцать три гораздо легче получить удар в лицо, чем в шестнадцать тебя будут лупить ремнем по заднице публично. Уязвленная гордость болит сильнее всего, ушибы болят легче. — Тогда я была поражена. Я никогда не видела, чтобы кто-то усмехался в ожидании удара кулаком в зубы. — Не думаю, что мог бы усмехнуться после. — Хмм, — согласно кивнула я, — я подумала...— начала я, но, смутившись, запнулась. — О чем ты подумала? А, обо мне и Лаогере, — догадался он, — ты думала, думал Алек, думали все, включая Лаогеру. Я поступил бы точно так же, даже если бы она была невзрачной. Он подтолкнул меня локтем в бок. — Хотя ты в это все равно не поверишь. — Но в тот день я видела тебя вместе с ней в алькове, — огрызнулась я, — ведь кто-то же научил тебя целоваться. Смутившись и стыдливо опустив голову, Джейми зашаркал по пыли. — Что ж, Сассенах, я не лучше других мужчин. Иногда я пытаюсь быть лучше, но у меня не всегда получается. Знаешь этот отрывок из Святого Павла, где он говорит, что лучше жениться, чем сгореть от вожделения. Так вот, тогда я пылал. Я снова рассмеялась, чувствуя себя беззаботной шестнадцатилетней. — Так ты женился на мне, — поддразнила его я, — во избежание греха? — Да. Брак нужен для того, чтобы превращать в таинство те деяния, за которые в противном случае пришлось бы исповедоваться. И я опять свалилась от хохота. — Ох, Джейми, я так тебя люблю! На этот раз расхохотался он. Согнувшись пополам, он, трясясь от смеха, плюхнулся на обочину, а затем, хрипя и захлебываясь, повалился спиной в высокую траву. — Что с тобой, черт возьми? — осведомилась я, глядя на него. Наконец, он сел, вытирая глаза от слез и, все еще задыхаясь от смеха, покачал головой. — Мурта был прав насчет женщин. Ради тебя, Сассенах, я, рискуя жизнью, осуществляю вторжение и поджог, нападаю и, в придачу, убиваю. В ответ, ты обзываешь меня кем угодно, унижаешь мое мужское достоинство, пинаешь в яйца и расцарапываешь лицо. После чего я до полусмерти избиваю тебя, рассказываю о самых унизительных случаях, которые происходили со мной, и после этого ты говоришь, что любишь меня. Уткнувшись в колени, он снова расхохотался. Наконец, он поднялся и, вытирая глаза, протянул мне руку. — Ты не очень предусмотрительна, Сассенах, но ты мне нравишься. Пошли.
***
Было уже поздно или еще рано, в зависимости от того, как посмотреть, и, если мы собрались добраться до Багреннана к рассвету, надо было трогаться. К этому времени я уже пришла в себя, чтобы ехать верхом, хотя последствия порки все еще были ощутимы. Какое-то время мы ехали в приветливом молчании. Предоставленная самой себе, я впервые всерьез подумала о том, что будет, если когда-нибудь мне удастся вернуться к кругу стоячих камней. Несмотря на то, что я вышла замуж за Джейми по принуждению и неизбежно зависела от него, я очень его полюбила. Но пожалуй, более важным были его чувства ко мне. Связанный со мной сначала случаем, потом дружбой и, наконец, поразительно сильным физическим влечением, он никогда, даже невольно не проговорился о своих чувствах ко мне. И все же. Ради меня он рисковал жизнью. Но так он мог поступить, соблюдая брачную клятву, произнося которую он обещал защищать меня до последней капли крови, а я была уверена, что он именно так и поступит. Больше всего меня тронули события последних суток, когда он вдруг впустил меня в свои переживания и свою без прикрас личную жизнь. Если бы его чувства ко мне были такие, как я думаю и какие, возможно, он испытывает, чтобы он почувствовал, если бы я вдруг исчезла? Пока я разбиралась в своих гнетущих мыслях, я избавилась от остаточных последствий порки. Мы были в трех милях от Баргреннана, когда Джейми внезапно нарушил молчание. — Я не рассказывал тебе, как умер мой отец, — внезапно произнес он. — Дугал говорил мне, что у него был инсульт, я имею в виду, апоплексия, — поразившись, отозвалась я. Я подумала, что Джейми предоставленный сам себе, после нашего последнего разговора размышлял об отце, но я не могла представить, что привело его именно к этому событию. — Так и было. Но он... он... Он замолчал, обдумывая что сказать, и, пожав плечами, решил рассказать все. Глубоко вздохнув и выдохнув, он начал: — Ты должна знать об этом. Это связано с .... кое чем. Дорога здесь была достаточно широкая, чтобы можно было свободно ехать рядом, при этом следовало внимательно следить за торчащими камнями, так что, выдвинутое Дугалу оправдание по поводу остановки моей лошади, оказалось обоснованным. — Это было в том форте, — продолжил Джейми, объезжая слишком каменистый участок дороги, — где мы были вчера, куда Рэндолл и его люди отвезли меня из Лаллиброха, и где меня пороли. Через два дня после первой порки Рэндолл вызвал меня к себе. За мной пришли два солдата и, забрав меня из камеры, отвели к нему в кабинет, — туда, где я тебя нашел. Вот откуда я знал куда идти. — Когда меня вывели во двор, я сразу же столкнулся с отцом. Узнав куда меня отвезли англичане, он приехал разузнать, сможет ли он меня оттуда вытащить или, по крайней мере, убедиться, что со мной все в порядке. Подгоняя коня, Джейми несильно пнул ему каблуком в бок и слегка прищелкнул языком. Небо еще не посветлело, но цвет его изменился. До рассвета оставалось не больше часа. — Пока я не видел его, я не осознавал, как мне одиноко и как страшно. Солдаты не дали нам побыть наедине, но, по крайней мере, они разрешили мне поздороваться с ним. Он сглотнул и продолжил. — Я сказал ему, что сожалею, имея в виду Дженни, и попросил прощение за причиненные неприятности. Он попросил меня замолчать и крепко обнял. Потом спросил сильно ли меня избили — он знал о порке — и я ответил, что со мной все будет в порядке. Солдаты сказали, что я должен идти. Он крепко сжал мне руки и посоветовал не забывать молиться. Сказал, что чтобы не случилось, он всегда будет рядом, что я должен не вешать нос и постараться не волноваться. Затем он поцеловал меня в щеку, и солдаты увели меня. Это был последний раз, когда я его видел. Голос Джейми звучал ровно, но хрипловато. У меня перехватило горло. Я бы прикоснулась к нему, если бы могла, но дорога сузилась, поскольку шла через небольшую, узкую долину и мне ненадолго пришлось ехать за ним. К тому времени, как мы поравнялись, он уже успокоился. — Так вот, — глубоко вздохнув, продолжал он, — солдаты ввели меня в кабинет капитана Рэндолла. Он отослал их, — так что мы остались одни, — и предложил мне стул. Сказал, что отец предложил освободить меня под залог, но мое обвинение настолько серьезно, что освободить меня под залог можно только с письменного разрешения герцога Аргайлла, на землях которого находится форт. Я тогда подумал, что отец отправился к герцогу, чтобы встретиться с ним. — А пока что, — продолжил Рэндолл, — дело в том, что тебя приговорили ко второй порке. На короткое время, будто не решаясь продолжить, Джейми замолчал, но, очевидно, решившись, продолжил: — Он... как-то странно вел себя, говорил очень задушевно, но что скрывается за этой задушевностью, я не мог понять. Он не спускал с меня глаз, как будто ждал от меня каких-то действий, но я просто сидел. Он чуть ли не извинился передо мной, сказав, что сожалеет о том, что между нами сложились такие непростые отношения, что он хотел бы, чтобы мы встретились при других обстоятельствах и тому подобное. Джейми покачал головой. — Я не мог понять, о чем он говорит, когда два дня назад он изо всех сил старался запороть меня до смерти. Однако, когда он, наконец, дошел до сути, то высказался довольно прямо. — Что же он хотел? — спросила я. Джейми посмотрел на меня и отвел глаза. Темнота скрывала его лицо, но мне показалось, что он смутился. — Меня, — прямо ответил он. Я содрогнулась так сильно, что моя лошадь, вскинув голову, укоризненно заржала. Джейми пожал плечами. — Он прямо сказал об этом. Если я ...а-а...отдамся ему, он отменит вторую порку. Если же я не соглашусь,... то пожалею, что родился. Мне стало дурно. — Я хотел было испробовать что-то в этом роде, — с озорством сказал Джейми, — но у меня появились ощущения, будто я наглотался битого стекла. Если бы я не сидел, у меня бы затряслись колени. — Но что... Продолжить я не смогла, поскольку охрипла. Пришлось откашляться и повторить. — Но что ты решил? Он вздохнул. — Я не буду тебе лгать, Сассенах, я обдумал его предложение. Рассечения на спине были еще такими свежими, что я с трудом переносил прикосновение рубашки, когда я вставал у меня начинала кружиться голова. Мысль о том, чтобы снова пройти через это, и будучи связанным и беспомощным ожидать следующего удара плетью... Он невольно содрогнулся. — Я понятие не имел, что это такое — криво усмехнувшись, продолжил он, — но подумал, что когда тебя трахают, это, по крайней мере, менее болезненно, чем когда тебя порют. Мужчины, Сассенах, иногда умирали под плетью, а судя по выражению его лица я понял, что если откажусь, стану одним из них. Он снова вздохнул. — Но... я все еще чувствовал на щеке поцелуй отца и подумал, что сказал бы он, и... ну, не мог я согласиться, не мог и все. И еще я все время думал о том, чем для отца обернется моя смерть. Он фыркнул, будто собирался пошутить. — К тому же, — подумал я, — этот человек уже изнасиловал мою сестру, но будь я проклят, если он сделает то же самое со мной. Его слова не показались мне шуткой. В очередной раз я увидела Джека Рэндалла в отвратительном свете. Джейми потер шею и уронил руку на переднюю луку седла. — В общем, я собрал остатки смелости и сказал «нет». Я произнес «нет» очень громко, и еще громче обложил его самой непристойной бранью, какую только вспомнил. Джейми поморщился. — Я боялся, что передумаю, если буду размышлять над его предложением и хотел быть уверен, что назад дороги нет, — а затем задумчиво добавил, — хотя я не думаю, что можно тактично отказаться от подобного предложения. — Тактично невозможно, — сухо подтвердила я, — не думаю, что он был доволен твоим решением, и уже не важно, что ты ему потом сказал. — Он и не был доволен. Тыльной стороной руки он ударил меня по губам, чтобы я заткнулся. Я упал, — я был еще слаб, — а он встал надо мной и смотрел на меня. Я сразу сообразил, что лучше мне не вставать, поэтому и лежал до тех пор, пока он не вызвал солдат, чтобы те отвели меня в камеру. Он покачал головой. — Выражение его лица абсолютно не изменилось, а когда солдаты выводили меня, он просто сказал: «Увидимся в пятницу», как будто мы договорились встретиться, чтобы обсудить наши дела или что-то вроде того. Солдаты не отвели Джейми в прежнюю камеру, где кроме него находились еще трое заключенных. Его поместили одного в небольшое помещение, где он до пятницы ждал расплаты и где ничто не отвлекало его, кроме ежедневных посещений гарнизонного врача, приходившего обрабатывать его спину.
— Он был не очень хорошим врачом, — сказал Джейми, — но очень доброжелательным человеком. На второй день он пришел ко мне и принес гусиный жир, древесный уголь и маленькую Библию принадлежавшую умершему заключенному. Сказал, что догадался, что я папист и спросил нашел ли я утешение в слове Божьем или нет и, что в худшем случае, я могу сравнить свои страдания со страданиями Иова. Джейми рассмеялся. — Как ни странно, его слова меня немного утешили, и я подумал, что, по крайней мере, меня не собираются отсюда вытаскивать, чтобы распять. С другой стороны — рассудительно сказал он — наш Господь не был вынужден выслушивать от Понтия Пилата непристойные предложения. Джейми сохранил маленькую Библию. Порывшись в седельной сумке, он достал ее и передал мне. Книжечка в потрепанном кожаном переплете была длиной около пяти дюймов и напечатана на такой тонкой бумаге, что текст на одной стороне листа проступал на обратную сторону. На форзаце было написано: «Александр Уильям Родерик МакГрегор. 1733 год». Чернила выцвели и расплылись, а переплет так покоробился, будто книжечка не раз побывала в воде. Я с любопытством перевернула Библию. Какой бы маленькой она не была, должно быть она была для Джейми чем-то особенным, поскольку он сумел сохранить ее, пройдя через скитания и невзгоды последних четырех лет. — Никогда не видела, чтобы ты ее читал, — заметила я, вернув книжечку. — А я и не читал. Я храню ее не для этого, — отозвался он. Погладив большим пальцем край потрепанного переплета, он убрал Библию в седельную сумку и отрешенно похлопал по сумке. — Алексу МакГрегору кое-кто задолжал. Когда придет время я хочу получить этот долг. Однако, — продолжил он, возвращаясь к рассказу, — наступила пятница, и я не знал радоваться мне или сожалеть. Ожидание и страх были едва ли не хуже предощущения боли. Но когда дошло до этого... Он сделал этот странный жест: передернул плечами, как бы не давая рубашке прикоснуться к спине. — Ты видела следы и знаешь, как все было. — Знаю только потому, что мне рассказал Дугал. Он сказал, что был там. Джейми кивнул. — Да, он там был. И мой отец тоже, хотя тогда я этого не знал. Тогда я не думал ни о чем, кроме собственных проблем. — Гос-по-ди, — протянула я, а твой отец... — Ммм… Вот тогда это и случилось. Некоторые из присутствующих рассказывали мне потом, что подумали, будто выдержав лишь половину наказания, я умер. Похоже, что отец тоже так подумал. Он запнулся, а когда продолжил его голос стал хриплым. — Когда я рухнул, — рассказал мне Дугал, — отец, приложив руку к голове, охнул и камнем свалился на землю. После этого он уже не поднялся. В вереске уже копошились и выводили трели птицы, призывая своих сородичей из еще темной листвы деревьев. Голова Джейми была опущена, его лица не было видно. — Я не знал, что он умер — тихо сказал он. Мне сказали об этом только месяц спустя, когда решили, что я достаточно окреп, чтобы вынести это. Поэтому я не похоронил его, как следовало бы сыну, и даже не видел его могиле, потому что боюсь вернуться домой. — Джейми, — проронила я, — ох, Джейми, дорогой. Заговорила я после, как мне казалось, долгого молчания : — Но ты не... ты не должен... винить себя за случившееся. Джейми, ты ничего не мог тогда сделать или изменить. — Не мог? — переспросил он, — может и не мог, хотя я думаю, случилось бы это, если бы я согласился? Но то, что я знаю, что не мог не очень помогает в том, что я чувствую, а я чувствую, будто это я убил его своими руками. — Джейми... — вновь обратилась я, но ощутив, что не в моих силах переубедить его, замолчала. Недолго он ехал молча, затем выпрямился и расправил плечи. — Я никому об этом не рассказывал, — неожиданно произнес он, — но решил, что теперь ты должна знать, я имею ввиду о Рэндалле. Ты вправе знать, что встало между им и мной. Так что же встало между вами? Жизнь хорошего человека, честь девушки, мерзкая похоть, нашедшая отдушину в крови и страхе. У меня скрутило живот, когда я подумала, что теперь еще кое-что добавилось к мерилу его деяний, и это — я. Только теперь я осознала, что чувствовал Джейми, сидя на корточках в проеме окна кабинета Рэндолла с незаряженным пистолетом в руке. И только теперь я почти простила его за то, что он сделал со мной. Будто прочитав мои мысли, он сказал, не глядя на меня: — Ты знаешь... я имею в виду, может быть теперь ты поняла, почему я решил, что тебя нужно выпороть. Ответила я не сразу. Разумеется, я поняла, но оставалось еще кое-что. — Я понимаю, — ответила я, — и прощаю тебе саму порку. Чего я не могу тебе простить, — продолжила я, и мой голос невольно немного повысился, — так это то, что тебе это понравилось! Наклонившись вперед и схватившись за переднюю луку, он долго хохотал, запрокинув голову и упиваясь освобождением от нервного напряжения. Отсмеявшись, он повернулся ко мне. Небо заметно посветлело, и я увидела его изможденное, напряженное, но веселое лицо. В тусклом свете царапины внизу его щеки казались черными. — Понравилось! Сассенах, — задыхаясь от смеха, продолжал он, — ты даже не представляешь, насколько мне это понравилось. Ты была такой,... Боже, ты выглядела прекрасно. Я был так зол, а ты дралась со мной так неистово. Я ненавидел себя, делая тебе больно, но, вместе с тем, я хотел это делать... Господи Иисусе, — произнес он, прерываясь и вытирая нос, — да. Да, мне понравилось. — Хотя, раз уж мы об этом заговорили, могла бы немного похвалить меня за проявленную сдержанность. Я вновь рассердилась, чувствуя, как вспыхнули мои щеки, несмотря на утреннюю прохладу. — Сдержанность, неужели? У меня сложилось впечатление, что ты упражнял и без того сильную левую руку. Ты чуть не искалечил меня, заносчивый шотландский ублюдок! — Если бы я хотел искалечить тебя, Сассенах, ты бы это поняла, — сухо ответил он, — я имею в виду после. Если ты помнишь, я спал на полу. Дыша носом так, что было слышно , я испытующе смотрела на него. — Так это была сдержанность? — Конечно. Я подумал, что не стоит покрывать тебя, когда ты в таком состоянии, как бы сильно я этого не хотел, а я очень хотел, — добавил он вновь рассмеявшись, — для моих природных инстинктов это было мучительное испытание. — Покрыть меня? — переспросила я, изумленная этим выражением. — При тех обстоятельствах я вряд ли назвал это «занятием любовью», не так ли? — Как бы ты это не назвал, — спокойно ответила я — хорошо, что не решился попробовать, иначе мог бы лишиться нескольких ценных частей тела. — Такая мысль приходила мне в голову. — Ну, если ты считаешь, что достоин восхищения за благородное воздержание от изнасилования сразу после избиения... — от захлестнувшего меня гнева я задохнулась. Полмили или около того мы проехали молча. Вдруг он тяжело вздохнул. — Вижу, что мне не следовало начинать этот разговор. Я всего лишь пытался спросить: позволишь ли ты снова разделить с тобой постель, когда мы доберемся до Баргреннана? Он смущенно замолчал. — На полу все-таки холодновато. Добрых пять минут я ехала молча. Когда я обдумала ответ, то осадив лошадь, поставила ее поперек дороги так, чтобы Джейми был вынужден остановиться. Баргреннан был недалеко. В лучах зари уже виднелись крыши его домов. Я подогнала лошадь так, чтобы она встала параллельно лошади Джейми, но, чтобы я была не более, чем в футе от него самого. Прежде, чем заговорить, я минуту смотрела ему в глаза. — Окажете ли вы мне честь, разделив со мной постель, о господин и хозяин? — учтиво спросила я. Очевидно, заподозрив неладное, он призадумался, а затем кивнул в той же манере. — Окажу. Благодарю вас. Он приподнял поводья, собираясь продолжить путь, но я остановила его. — Есть еще кое-что, хозяин, — сказала я еще учтивей. — Да? Я выхватила руку из потайного кармана юбки, и под лучами зари заискрилось лезвие дирка прижатого к его груди. — Если ты, — процедила я сквозь зубы, — Джеймс Фрэйзер, еще когда-нибудь поднимешь на меня руку, я вырежу твое сердце и поджарю его на завтрак! Наступило долгое молчание, нарушаемое только звуками топчущихся на месте лошадей и поскрипыванием упряжи. Вдруг он протянул руку ладонью вверх. — Дай его мне. Увидев, что я в нерешительности, он нетерпеливо заверил: — Я не собираюсь использовать его против тебя. Дай его мне! Он взял дирк за лезвие и установил его вертикально так, что лучи восходящего солнца упали на лунный камень в рукояти, и он засветился. Держа дирк как распятие, он произнес что-то по-гэльски. В сказанном, я узнала слова клятвы, произнесенные в зале на церемонии принятия присяги Колуму, но для меня он перевел слова клятвы на английский. — Клянусь крестом Господа моего Иисуса и этим священным железом у меня в руке, что буду верен тебе и предан. Если когда-нибудь моя рука поднимется на тебя в возмущении или гневе, пусть это священное железо пронзит мое сердце. Он поцеловал дирк в стык лезвия с рукоятью и вернул его мне. — Я беспричинно не угрожаю, Сассенах, — сказал он, приподняв бровь, — и бездумно не клянусь. А теперь, мы можем спать вместе?
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛЕОХ Дугал ждал нас, нетерпеливо расхаживая под вывеской «Красный Кабан». — Все в порядке? — спросил он, с одобрением наблюдая, как я, лишь слегка пошатываясь, спешилась без посторонней помощи. — Стоическая девушка, — десять миль без хныканья. Теперь поднимайтесь в свою комнату и ложитесь спать. Вы это заслужили. А мы с Джейми устроим лошадей в конюшню. В завершение он легонько шлепнул меня пониже спины. Я была только рада последовать его совету и заснула прежде, чем головой коснулась подушки. Когда Джейми лег рядом, я не почувствовала, но ближе к вечеру внезапно проснулась с уверенностью, что забыла что-то важное. — Хоррокс! — сев на кровати, вдруг воскликнула я. — А? Выдернутый из крепкого сна Джейми боком вылетел из кровати, и, приземлившись на корточки на пол, схватил дирк, брошенный поверх кучи его одежды сваленной на стуле. — Что? — спросил он, дикими глазами осматривая комнату, — что случилось? Глядя на него, голого, присевшего на корточках на полу с торчащими, как иглы дикобраза концами рыжих волос, я подавила смешок. — Ты похож на раздраженного дикобраза. Сердито глянув на меня, он поднялся на ноги, и вернул дирк на прежнее место. — Не могла дождаться, когда я проснусь, чтобы сказать мне это? Думала, что произведешь большее впечатление, если во время крепкого сна разбудишь меня, крикнув мне в ухо «Дикобраз!». — Не «дикобраз», — оправдывалась я, — «Хоррокс!». Я вдруг вспомнила, что забыла тебя спросить о нем. Ты с ним встретился? Он сел, обхватив голову, а затем энергично растер лицо, будто оно онемело. — Да, — приглушенно ответил он сквозь пальцы, — да, я встретился с ним. Судя по его тону, сведения полученные от дезертира не были обнадеживающими. — Разве после всего он ничего тебе не сказал? — сочувственно спросила я. Вероятность такого исхода была всегда, несмотря на то, что Джейми был готов заплатить ему не только все свои деньги, но и деньги одолженные у Дугала и Колума и даже, если понадобиться, отдать кольцо своего отца. Джейми лег на спину рядом со мной и уставился в потолок. — Нет, — ответил он, — он мне все рассказал, и за доступную цену. Перекатившись на бок, я облокотилась на руку, чтобы видеть его лицо. — Тогда кто? — спросила я, — кто стрелял в сержант-майора? Он посмотрел на меня и мрачновато улыбнулся. — Рэндолл, — ответил он и закрыл глаза. — Рэндолл? — машинально повторила я, — но почему? — Не знаю, — отозвался Джейми, не открывая глаз, — возможно, я смог бы додуматься, но это уже не имеет значения. Черта с два теперь докажешь, что убил он. Пришлось с ним согласиться. Я легла рядом и уставилась на почерневшие дубовые балки низкого потолка. — Тогда что ты можешь сделать? — спросила я,— отправиться во Францию? Или может быть... — и тут мне в голову пришла блестящая мысль, — может быть в Америку? Пожалуй, ты мог бы преуспеть в Новом Свете. — За океан? Он содрогнулся. — Нет. Я бы не смог. — Тогда что? — спросила я, повернув голову, чтоб посмотреть на него. Он открыл один глаз и сердито посмотрел на меня. — Перво-наперво я подумал, что смогу поспать еще часок, — сказал он, — но, видимо, не удастся. Смирившись, он сел, прислонившись к стене. Я была слишком уставшей, чтобы перед сном снимать постельное белье и теперь на одеяле возле его колена увидела подозрительное черное пятнышко. Пока он говорил, я не спускала с пятнышка глаз. — Ты права, — согласился Джейми, — мы могли бы уехать во Францию. На мгновение я забыла, что теперь вовлечена в принятое им решение. — Но там для меня не слишком большой выбор, — заметил он, лениво почесывая бедро, — разве что пойти служить солдатом во французскую армию, но такая жизнь не для тебя. Может поехать в Рим ко двору короля Якова. Это можно было бы организовать, поскольку дяди и двоюродные братья Фрэйзеры в лагере сторонников короля. Они бы помогли. У меня нет большого пристрастия к политике, а еще меньше к принцам, но попасть ко двору возможность есть. Хотя сначала я лучше попытаюсь доказать свою невиновность в Шотландии. Если бы у меня это получилось, то в худшем случае, я стал бы арендатором небольшой фермы на земле Фрэйзеров, а в лучшем — вернулся бы в Лаллиброх. Лицо его омрачилось, и я догадалась, что он подумал о своей сестре. — Ради себя — тихо произнес он, — я бы туда не пошел, но дело уже не только во мне. Он посмотрел на меня, улыбнулся и нежно пригладил мне волосы. — Иногда я забываю, что теперь у меня есть ты, Сассенах. Я чувствовала себя крайне неудобно. Если честно, я чувствовала себя предателем. Он строит планы, которые повлияют на его дальнейшую судьбу, учитывая, чтобы мне было спокойно и безопасно, в то время, как я делаю все возможное, чтобы расстаться с ним, при этом вовлекая его события, грозящие серьезной опасностью. И пусть я не делала это умышленно, но факт остается фактом. Даже сейчас я подумала, что должна попытаться отговорить его от поездки во Францию, поскольку я окажусь далеко от своей цели — круга стоячих камней. — Но разве невозможно остаться в Шотландии? — отводя глаза, спросила я. Мне показалось, что черное пятнышко на одеяле сдвинулось, но я не была уверена и продолжала за ним наблюдать. Рука Джейми соскользнув с моих волос, стала рассеянно ласкать мне шею. — Да, — задумчиво отозвался он, — возможность, может быть появиться. Поэтому Дугал и дожидался меня, чтобы сообщить новости. — Неужели? Какие? Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Теперь мое ухо оказалось недалеко от его пальцев, и он начал нежно поглаживать его, отчего я выгнула шею и замурлыкала, как кошка. Однако я отказалась от этого удовольствия, чтобы узнать, что он собирается предпринять. — Дугал встретился с посланником Колума, — сообщил Джейми, — хотя тот не рассчитывал найти нас здесь. Он случайно обогнал Дугала на дороге. Посланник передал ему, чтобы он немедленно возвращался в Леох, оставив Нэда Гоуэна собирать оставшуюся ренту, и Дугал предложил нам вернуться вместе с ним. — Вернуться в Леох? Это была не Франция, но и ненамного лучше. — Но зачем? — В ближайшее время в замок приедет английский вельможа, у которого с Колумом сохранились дружеские отношения. Он — влиятельный человек и, возможно, его можно будет уговорить кое-что для меня сделать. Я не был под следствием и меня не осудили по обвинению в убийстве. Он в состоянии отклонить обвинение или договориться, чтобы меня помиловали. Он криво усмехнулся. — Мне это слегка не по нутру быть помилованным за то, что я не совершал, но это лучше, чем быть повешенным. — Конечно, ты прав. Пятнышко двигалось. Я прищурилась, пытаясь на нем сосредоточиться. — Кто он, этот английский вельможа? — Герцог Сандрингем. Вскрикнув, я резко вскочила. — Что случилось, Сассенах? — встревожился Джейми. Дрожащим пальцем я указала на черное пятнышко, которое медленно, но непреклонно поднималось по его ноге. — Что это?! — осведомилась я. Взглянув на «пятнышко», он сбросил его небрежным щелчком ногтя. — Ах, это? Это всего лишь клоп, Сассенах. Нечего... При слове «клоп» я выскочила из-под одеяла, тем самым прервав его, и встала, прижавшись к стене, как можно дальше от кишащего паразитами гнезда, в которое, как я представила, превратилась наша кровать. Джейми оценивающе посмотрел на меня. — Раздраженный дикобраз, так значит? Он наклонил голову, с интересом меня рассматривая. — Ммм — протянул он, приглаживая волосы, — по крайней мере, раздраженный. А когда просыпаешься ты, то уверена, что ты — пушистая крошка. Повернувшись на бок, он протянул руку. — Иди ко мне, мой крошечный молочай. Раньше заката мы не уедем. И, если мы не ложимся спать... В конце концов, мы все-таки немного поспали, безмятежно сплетясь на полу на твердой, но без клопов постели, устроенной из моего плаща и килта Джейми.
***
Хорошо, что мы выспались, пока была возможность. Стремясь добраться до замка Леох раньше герцога Сандригема, Дугал придерживался быстрого аллюра и изматывающего распорядка передвижения. Не обремененные повозками, мы ехали намного быстрее, несмотря на плохие дороги. Однако Дугал постоянно подгонял нас, останавливаясь лишь на короткие передышки. К тому времени, когда мы въехали в ворота Леоха, мы были почти такими же замызганными, какими были, когда я впервые прибыла сюда и, разумеется, такими же уставшими. Соскользнув во дворе с лошади, мне пришлось ухватиться за стремя, чтобы не упасть. Джейми подхватил меня за локоть, но, увидев, что я не держусь на ногах, взял на руки. Он пронес меня под аркой, оставив лошадей на попечение конюхов и их помощников. — Сассенах, ты голодна? — спросил он, остановившись в коридоре. Кухни располагались в одной стороне, а лестница, ведущая в спальни — в другой. Изо всех сил стараясь не заснуть, я застонала. Я была голодна, но понимала, что если перед сном попытаюсь поесть, то засну, уткнувшись лицом в тарелку с супом. Уловив сбоку шорох и еле открыв глаза, я увидела надвигающуюся, массивную фигуру миссис ФитцГиббонс, недоверчиво смотревшую на Джейми. — Почему ты ее несешь? Что случилось с бедным ребенком? — требовательно спросила она у Джейми, — с ней произошел несчастный случай? — Нет, она всего лишь вышла за меня замуж — отозвался он, — хотя, если хотите, можете считать это несчастным случаем. Он отступил в сторону, пытаясь пробиться сквозь разрастающуюся толпу любопытных кухонных помощниц, конюхов, кухарок, садовников, воинов и других жителей замка, привлеченных звучно заданными вопросами миссис Фитц. Осмотревшись, Джейми решил проталкиваться вправо к лестнице. По пути он невпопад отвечал на вопросы, градом сыпавшиеся на него со всех сторон. Прижавшись к его груди и моргая, как сова, я была в состоянии лишь кивнуть в ответ на приветствия окружающих нас лиц, выражение большинства которых казалось не только дружелюбным, но и любопытным. Когда мы завернули за угол коридора, я увидела лицо, которое показалось мне гораздо дружелюбнее остальных. Это была Лаогера. Услышав голос Джейми, ее лицо засияло и засветилось. Хотя, когда она увидела, кого он несет, ее глаза широко раскрылись, а губы похожие на бутон розы, сначала неприлично раскрывшиеся, сомкнулись. Она не успела задать вопросы, поскольку переполох и суета вокруг нас резко утихли. Джейми тоже остановился. Приподняв голову, я увидела Колума, пораженное лицо которого оказалось на одном уровне с моим. —Что... — начал Колум. —Они поженились, — сияя, объявила миссис Фитц, — как мило! Вы можете благословить их, сэр, пока я приготовлю для них комнату. Она повернулась и направилась к лестнице, оставив после себя значительную брешь в толпе, через которую я увидела мертвецки бледное лицо Лаогеры. Колум и Джейми говорили одновременно. Вопросы налетали на ответы. Я начинала просыпаться, хотя сказать что я полностью пришла в себя было бы преувеличением. — Что, ж, — не слишком одобрительно произнес Колум, — женился, так женился. Мне придется поговорить с Дугалом и Нэдом Гоуэном и уладить некоторые юридические вопросы. По условиям контракта о приданном твоей матери, когда ты женишься, ты имеешь право на часть ее наследства. Я почувствовала, как Джейми слегка выпрямился. — Поскольку вы об этом упомянули, — небрежно произнес он, — думаю, это так. И одно из того, на что я вправе рассчитывать — доля квартальной ренты за земли МакКензи. Дугал отдал вам то, что успел собрать. Может быть вы скажете ему отложить мою долю после подсчетов? А теперь извините, дядя, моя жена устала. И, подхватив меня поудобней, он повернул к лестнице.
***
Все еще шатаясь, я нетвердой походкой пересекла комнату и с чувством благодарности рухнула на огромную кровать под балдахином, право пользоваться которой, по-видимому, нам обеспечил статус новобрачных. Кровать была мягкой, манящей и, благодаря неусыпной бдительности миссис Фитц, чистой. И тут я подумала: стоит ли вставать и умываться, прежде чем заснуть. Решив, что встану с кровати только лишь, если понадобится посетить туалет, я увидела, что Джейми, который не только вымыл лицо и руки, но и причесался, направляется к двери. — Ты не собираешься спать? — окликнула я его. Я подумала, что он должно быть устал, по крайней мере, так же, как и я, даже если у него меньше, чем у меня болит после седла зад. — Я лягу чуть позже, Сассенах. Сначала мне надо уладить кое-какое дельце. Он вышел, а я осталась уставившись на дубовую дверь. На душе было скверно. Я вспомнила выражение радостного предвкушения на лице Лаогеры, когда, услышав голос Джейми, она вышла из-за угла, но выражение сменилось на гневное потрясение, когда она увидела меня у него на руках. Я помнила, как на мгновение он замер, когда увидел ее, и мне очень захотелось увидеть его лицо в тот момент. Он ушел не отдохнув, но вымывшись и причесавшись, вероятно, для того, чтобы найти девушку и сообщить ей, что он женился. Если бы тогда я видела его лицо, то, по крайней мере, могла хотя бы предположить, что он хотел ей сказать. Погрузившись в события прошлого месяца, я совершенно забыла девушку и, разумеется, не думала о том, что она может значить для Джейми или он для нее. Конечно, я подумала о ней, когда зашла речь о нашем непредвиденном браке, но тогда Джейми даже не намекнул, что у него есть девушка, к которой он неравнодушен.
Конечно, ее отец не позволил бы ей выйти замуж за преступника, а Джейми нужна была жена для получения части ренты за земли МакКензи... В такой ситуации, если не подойдет одна жена, так подойдет другая. Разумеется, он взял бы в жены ту, которую получилось бы взять. Я думала, что достаточно хорошо знаю Джейми, чтобы оценить, насколько он практичен, что стало естественным для человека, который провел в бегах последние несколько лет. На его решения, думала я, не повлияли бы ни чувства, ни прелесть щечек цвета розовых лепестков и волос цвета жидкого золота. Но это не означает, что людям не свойственны ни чувства, ни влечение. В конце концов, была же я свидетелем того, как в алькове у Джейми на коленях сидела девушка, которую он страстно целовал. — Я и раньше брал женщин на руки, — прозвучал в голове его голос, — отчего у меня колотилось сердце и перехватывало дыхание... Случайно взглянув на руки, я увидела, что сжимаю желто-зеленое покрывало, из которого наделала кучу складок. Выпустив покрывало из рук и вытирая их о юбку, я увидела насколько они грязные. Они были покрыты двухдневной грязью от удерживания поводьев, но в краткие передышки времени на то, чтобы помыться не оставалось. Забыв об усталости, я встала и пошла к тазу. Меня слегка удивило, что вспомнив, как Джейми целует Лаогеру, мне это очень не понравилось. Я вспомнила, что он сказал об этом: «Лучше жениться, чем сгореть от вожделения, а я тогда пылал». Сильно покраснев, я сама слегка загорелась, вспомнив ощущения от его поцелуев. Плеснув в лицо водой и расплескав ее, я пыталась развеять эти ощущения. Я строго напомнила себе, что не претендую на чувства Джейми, так как вышла замуж по необходимости, да и он женился, исходя из собственных соображений, одним из которых было откровенно высказанное желание лишиться девственности. Еще одно соображение заключалась в том, что ему нужна была жена для получения дохода, но, очевидно, он не смог склонить девушку своего круга выйти за него замуж. Это соображение было гораздо менее привлекательное, чем первое, если не сказать отнюдь неблагородное. Спать расхотелось. Не спеша сняв испачканную дорожную одежду, я переоделась в чистую сорочку, принесенную, также как и таз, и кувшин помощниками миссис Фитц. Как ей удалось приготовить комнату для молодоженов за время от неожиданного предложения Джейми, сделанного Колуму до преодоления нами лестницы была одной из загадок веков. Миссис Фитц, подумала я, вполне успешно справилась бы с обязанностями управляющей отелем Уолдорф-Асторией или лондонским Рицем. От этих размышлений я вдруг так сильно затосковала за своим миром, как не тосковала за ним уже много дней. — Что я здесь делаю? — в тысячный раз спросила я себя, — здесь, в этом незнакомом месте, в недосягаемой дали от всего знакомого, от дома, от мужа и друзей, по воле случая оказавшись в полном одиночестве среди людей подобных дикарям? В последние недели я чувствовала себя с Джейми в безопасности и даже иногда бывала счастлива. Но теперь я поняла, что в отличие от безопасности, счастье, скорей всего, было иллюзорным. Я не сомневалась, что Джейми будет выполнять свои обязанности и продолжит защищать меня от любых угроз. Но здесь, вернувшись из нашего сказочного уединения, проведенного среди диких холмов и пыльных дорог, в грязных гостиницах и душистых стогах сена, ему, так же как хотелось бы мне, безусловно, захочется возобновить прежние отношения. За месяц нашего брака, мы очень сблизились, но я почувствовала, что наша близость дала трещину из-за напряженности последних нескольких дней и теперь может разбиться вдребезги, в связи с возвращением к обыденной жизни замка Леох. Прислонив голову к каменному откосу окна, я смотрела во двор. В дальнем конце двора Алек МакМахон и двое его помощников чистили наших лошадей. В первые за два дня, животные вдоволь напившись и наевшись излучали довольство, когда им усердно чистили глянцевые бока и скрученной соломой счищали грязь со скакательного сустава и пута. Наконец, помощник конюха увел мою упитанную, маленькую Фистл, с радостью последовавшую за ним, на заслуженный отдых в ее стойло. Вместе с ней, подумала я, уходят мои надежды на скорый побег и возвращение домой. Ох, Фрэнк! Я закрыла глаза, и одинокая слеза скатилась по носу. Позже, широко открыв глаза, я посмотрела во двор, затем моргнула и, сильно зажмурившись, отчаянно пыталась вспомнить лицо Фрэнка, но на мгновение увидела не лицо своего любимого мужа, а лицо его предка Джека Рэндолла. Его полные губы изогнулись в глумливой улыбке. Мысленно отпрянув от этого лица, на его месте сразу же возникло лицо Джейми, на котором отразились страх и гнев и которое я видела в окне кабинета Рэндолла. Как я не пыталась, мне так и не удалось воскресить в памяти четкий образ Фрэнка. Вдруг меня охватила паника. Мне стало так холодно, что я, пытаясь согреться, обхватила руками локти. — А что будет, если мне удастся бежать и вернуться в каменный круг? — подумала я, — что будет тогда? Я надеялась, что Джейми вскоре утешиться, возможно, Лаогерой. Раньше меня волновало, как он отреагирует на мое исчезновение, но кроме того краткого момента раскаяния на берегу ручья, мне не приходило в голову задуматься, как буду чувствовать себя я, расставшись с ним. Рассеянно теребя шнурок из ленты, присобирающий горловину моей сорочки, я то связывала его, то развязывала. — Если я собираюсь уйти, как я уже пыталась это сделать, не думаю, что будет целесообразно, если привязанность друг к другу будет крепнуть. Значит, я не должна допустить, чтобы он влюбился в меня, если он собирается это сделать, — подумала я, вспомнив Лаогеру и разговор Джейми с Колумом. — Если же он, как и казалось, женился на мне по расчету, похоже, его чувства будут неуязвимы, в отличие от моих. Изнемогая от усталости, голода, разочарования и неуверенности я довела себя до такого невразумительного состояния, что не могла ни спать, ни спокойно сидеть. Вместо этого, я уныло бродила по комнате, брала то, что попадало под руку и куда попало ставила. Сквозняк от открывающейся двери нарушив хрупкое равновесие гребня, которым я балансировала, поставив его на торец, известил о возвращении Джейми. Он слегка раскраснелся и был непривычно возбужден. — А, ты уже проснулась, — явно удивившись и смутившись, заметил он, увидев меня. — Проснулась, — холодно ответила я, — а ты надеялся, что я буду спать, и ты сможешь к ней вернуться? Его брови на мгновение сошлись, но тут же вопросительно приподнялись. — К ней? Ты имеешь в виду Лаогеру? Услышав ее имя, произнесенное с этой небрежной хайлэндской мелодичностью — Лл -ии-р, — я вдруг беспричинно разозлилась. — А, так ты был с ней! — рявкнула я. Во взгляде Джейми появилось недоумение, настороженность и легкое раздражение. — Да, — подтвердил он, — я встретил ее у лестницы, когда выходил. С тобой все в порядке, Сассенах? Вообще-то ты выглядишь слегка раздраженной, — и он оценивающе посмотрел на меня. Я взяла зеркало и увидела, что густая грива моих волос торчит во все стороны, а под глазами появились темные круги. Зеркало с глухим стуком отправилось на прежнее место. — Я в полном порядке, — отозвалась я, пытаясь взять себя в руки, — а как Лаогера? — поинтересовалась я, предположительно небрежным тоном. — О, очень хорошенькая, — отозвался он. Прислонившись спиной к двери и скрестив на груди руки, он невозмутимо наблюдал за мной. — По-моему, она слегка удивлена, узнав, что мы поженились. — Хорошенькая, — проронила я и глубоко вздохнула. Посмотрев на него, я увидела, что он усмехается. — Ты же не будешь терзаться из-за девушки, как сейчас, правда, Сассенах? — проницательно глядя, спросил он, — она — пустое место и для тебя, и для меня. — Неужели? Она не вышла или не смогла выйти за тебя замуж. Тебе нужна была жена, поэтому, когда представился случай, ты женился на мне. Я не осуждаю тебя за это, я не намного.... но я... В два шага он пересек комнату и, не дав мне договорить, взял за руки. Приподняв пальцем мой подбородок, он вынудил меня посмотреть на него. — Клэр, — спокойно сказал он, — в свое время я скажу тебе, почему я на тебе женился... или не скажу. Я просил тебя быть честной со мной и обещал то же. И сейчас я честен с тобой. Девушка не претендует ни на что, кроме вежливости. Он слегка сжал мой подбородок. — Но это право у нее есть, и я его уважаю. Отпустив мой подбородок, он ласково потрепал под ним. — Ты слушаешь меня, Сассенах? — Слушаю! Я вырвалась, возмущенно потирая подбородок. — Я уверена, что с ней ты будешь сама вежливость. Но в следующий раз задергивай занавеску в алькове. Я больше не хочу это видеть. Брови цвета меди взлетели, а лицо слегка покраснело. — Ты хочешь сказать, что я тебе солгал? — настороженно спросил он, — мы вернулись в замок меньше часа назад. Два дня проведя в седле, я с головы до ног был в поту и пыли, устал до дрожи в коленях, и, невзирая на это, ты думаешь, что я сразу же пошел соблазнять шестнадцатилетнюю девушку? И ошеломленно глядя, он покачал головой. — Я не могу понять тебя, Сассенах, делаешь ли ты мне комплимент, имея в виду мою мужскую потенцию, или оскорбляешь мою порядочность, но мне не по нраву ни то, ни другое. Мурта говорил мне, что женщины неразумны, но Господи Иисусе! Своей большой рукой он провел по волосам, отчего короткие концы хаотично встали торчком. — Конечно, я не думаю, что ты ее соблазнял, — стремясь, чтоб мой голос звучал ровно, сказала я, — все, что я думаю... И тут мне пришло в голову, что Фрэнк улаживал подобные ситуации более достойно, чем удается это сделать мне, и все же я тоже злилась. Скорее всего, если предоставить такую возможность моему теперешнему мужу, ничего хорошего не выйдет. — Я лишь хочу сказать, что ... ты женился на мне по своим соображениям, и эти соображения — твое личное дело, — поспешно добавила я, — поэтому у меня нет к тебе никаких претензий. Ты волен поступать так, как найдешь нужным. Если ты ... если тебе нравится другая ... я хочу сказать ... что не встану у вас на пути, — запинаясь, закончила я. Щеки у меня горели, и я чувствовала, что уши тоже горят. Подняв глаза, я увидела, что у Джейми тоже горят уши. И не только уши, а и шея, и лицо. Даже его глаза воспаленные от недосыпания, похоже тоже слегка пылали. — Никаких претензий ко мне! — воскликнул он, — а что значит для тебя, милочка, свадебный обет? Просто слова, произнесенные в церкви? Своим большим кулаком он саданул по сундуку с таким грохотом, что закачался фарфоровый кувшин. — Никаких претензий — бормотал он, как бы про себя, — я волен поступать так, как найду нужным. И ты не будешь стоять у меня на пути?! Нагнувшись, он снял сапоги и со всей силы один за другим запустил в стену. Я вздрагивала каждый раз, когда сапог, отлетев от камней, падал на пол. Сорвав с себя плед, он небрежно швырнул его за спину. Затем, испепеляя меня взглядом, он направился ко мне. — Так ты, Сассенах, не предъявляешь на меня прав? Ты предоставила мне свободу, и теперь я могу получать удовольствие там, где я хочу, так ведь? Да? — требовательно спросил он. — Э-э ... да, — ответила я, невольно отступая на шаг, — это то, что я хотела сказать. Он схватил меня за руки, и я почувствовала, что руки у него тоже горячие. Его мозолистые ладони так обжигали мне кожу, что я невольно дернулась. — Ну, если ты не предъявляешь на меня прав, Сассенах, — продолжил он, — то на тебя у меня есть право! Иди сюда. Он обхватил мое лицо и прижался губами к моим губам. В этом поцелуе не было ни нежности, ни теплоты, и я начала сопротивляться, пытаясь вырваться. В ответ он наклонился и подхватил меня на руки, не реагируя на мои попытки спуститься на пол. До этого момента я не осознавала насколько он чертовски силен. — Отпусти меня! — потребовала я, — что ты задумал? — Думаю, Сассенах, для тебя это — очевидно, — процедил он сквозь зубы. Опустив голову, он в упор посмотрел на меня. Его недвусмысленный взгляд пронзил меня, как раскаленное железо. — Хотя, если хочешь знать, — произнес он — я хочу затащить тебя в постель. Сейчас же. И держать тебя там до тех пор, пока ты не узнаешь какое у меня есть на тебя право. И он снова нарочно крепко поцеловал меня, чем сорвал мой протест. — Я не хочу спать с тобой! — заявила я, когда, наконец, он оторвался от моих губ. — А я, Сассенах, не собираюсь спать, — спокойно ответил он, — по крайней мере, сейчас. Он подошел к кровати и бережно усадил меня на одеяло с розовыми узорами. — Ты чертовски хорошо знаешь о чем я! Пытаясь сбежать от него, я перекатилась на противоположную сторону кровати, однако он остановил меня, крепко ухватив за плечо, и повернул лицом к себе. — Невзирая ни на что, я не хочу заниматься с тобой любовью! Синие глаза в упор так сверкнули на меня, что у меня перехватило дыхание. — А я, Сассенах, не спрашивал о твоих предпочтениях по этому вопросу, — ответил он угрожающе низким голосом, — ты — моя жена, о чем я говорил тебе неоднократно. Даже если ты не хотела выходить за меня, ты все же вышла. И если ты, давая обет, случайно не обратила внимание на какие-то слова, то ты произнесла слово «повиноваться». Ты — моя жена, и, если я захочу тебя, женщина, ты будешь моей, будь ты проклята! На протяжении монолога его голос усиливался, и сейчас он уже почти кричал. Став на колени и сжав в кулаки руки вытянутые по бокам, я закричала ему в ответ. Сдерживаемые страдания последнего часа достигли точки кипения, и я просто-напросто устроила ему разгон. — Будь я проклята, если отдамся тебе, ты — издевающаяся надо мной свинья! Ты думаешь, что можешь приказывать мне лечь с тобой в постель, использовать меня как шлюху, когда тебе этого хочется? Не выйдет, ты, трахнутый ублюдок. Сделай это, и будешь ничем не лучше твоего драгоценного капитана Рэндолла! Сверкнув на меня глазами, он вдруг отступил в сторону. — Уходи, — сказал он, кивнув в сторону двери, — если ты так думаешь обо мне — уходи! Я не стану тебя удерживать. Глядя на него, я на мгновенье заколебалась. В гневе стиснув зубы, он навис надо мною, как Колосс Родосский. На этот раз свой норов он держал в узде, но был так же зол, как на обочине дороги возле Доунсбери. Он не шутил. Если я решу уйти, он не станет меня удерживать. Вздернув подбородок, я стиснула зубы так же сильно, как и он. — Нет, — заявила я, — я не избегаю трудностей и не боюсь тебя. Его взгляд остановился на моем горле, где как бешеный бился пульс. — Да, я вижу, — произнес он. Он смотрел на меня, и его лицо медленно расслаблялось, меняя выражение на вынужденную уступчивость. С осторожностью он сел на кровать подальше от меня, тогда как я настороженно откинулась. Прежде чем заговорить, он несколько раз глубоко вздохнул. Лицо его постепенно бледнело, приобретая, естественный цвет румяной бронзы. — Я тоже не избегаю их, Сассенах — хрипло сказал он, — а теперь скажи, что означает «трахнутый». Должно быть изумление слишком сильно отразилось на моем лице, потому что он раздражено сказал: — Если ты называешь меня кем угодно — это одно, но я не хочу, чтобы меня обзывали, в то время, как я не мог ответить. Я уверен, что слово, которым ты меня обозвала, судя по тому, как ты его произнесла, чертовски грязное, но что оно означает?
Застигнутая врасплох, я чуть смущенно засмеялась. — Это.... это означает то.... что ты собирался сделать со мной. Бровь его приподнялась, и на его лице проступило неприятное удивление. — А, совокупляться? Тогда я был прав, что это слово — чертовски грязное. А что такое садист? Ты так назвала меня недавно. Я подавила желание рассмеяться. — Это... э-э... человек, который... который... э-э... получает сексуальное удовольствие, причиняя кому-то боль. Я покраснела, но не смогла сдержать приподнимающиеся уголки губ. Джейми фыркнул. — Не очень-то ты меня чествуешь, — заметил он, — но не мне тебя судить за твои восприятия. Глубоко вздохнув, он откинулся и разжал руки. Неторопливо выпрямив пальцы, он положил руки на колени и посмотрел на меня. — В чем тогда дело? Почему ты так себя ведешь? Из-за девушки? Я сказал тебе тогда чистую правду. Но суть не в доказательстве, а в том веришь ли ты мне или нет? Ты мне веришь? — Я верю тебе, — нехотя призналась я, — но дело не в этом. Вернее, не только в этом — добавила я, пытаясь быть честной, — это... думаю из-за того, что как выяснилось, ты женился на мне ради денег, которые ты должен получить. Опустив глаза, я стала обводить узор на одеяле. — Я знаю, что не имею права жаловаться, поскольку вышла за тебя тоже исходя из эгоистических соображений, но, — я прикусила губу и сглотнула, чтобы мой голос был ровным, — но, знаешь, у меня тоже есть гордость. Украдкой взглянув на него, я увидела, что он ошеломленно смотрит на меня. — Деньги? — машинально повторил он. — Да, деньги! — вспыхнула я, разозлившись на его притворное непонимание. — Когда мы вернулись, тебе не терпелось сообщить Колуму, что ты женился и получить свою долю от ренты МакКензи! Какое-то время он смотрел на меня, медленно приоткрывая рот, как будто хотел что-то сказать. Но вместо этого он размеренно покачал головой и захохотал. Запрокинув голову, он взревел, а затем обхватив ее, продолжил истерически хохотать. Негодуя, я откинулась на подушки. Смешно, не правда ли? Все еще покачивая головой и периодически всхрапывая, он встал и взялся за пряжку ремня, отчего я невольно вздрогнула. Он это заметил. На его лице все еще покрасневшим от смеха отразилось раздражение, и он с досадой посмотрел на меня. — Нет, — сухо сказал он, — я и не думал тебя ударить. Я дал тебе слово, что больше никогда не подниму на тебя руку, хотя не предполагал, что очень скоро буду сожалеть об этом. Отложив ремень в сторону, он начал рыться в прикрепленном к ремню спорране, пытаясь на ощупь что-то найти . — Сассенах, моя доля от ренты МакКензи составляет около двадцати фунтов в квартал, — сказал он, копаясь в сумке-кошеле из барсучьей шкуры. — И это шотландские фунты, а не фунты стерлингов, так что то, что мне полагается — примерная цена половины коровы. — Это... это все? — по-дурацки уточнила я, — но... — Это все, — подтвердил он, — все, что я когда-либо получу от МакКензи. Ты, должно быть, заметила, что касательно денег Дугал — скуп, а Колум вдвойне скуп по отношению к своим деньгам. Но даже ради такой «царской» суммы, как двадцать фунтов в квартал, по-моему, не стоит жениться, — с насмешкой глядя на меня, добавил он. — Я бы не стал сразу просить у Колума денег, — продолжил он, доставая бумажный пакетик, — но я хотел кое-что на них купить. Вот какое у меня было дело, а с Лаогерой я встретился случайно. — И что же ты хотел купить за такую цену? — подозрительно спросила я. Он вздохнул и, помедлив, бросил пакетик мне на колени. — Обручальное кольцо, Сассенах, — ответил он. — Я купил его у оружейника Ивэна, он делает такие вещицы в свободное от работы время. — Ох, — чуть слышно проронила я. — Ну же, — сказал он, спустя мгновение, — открой пакет. Оно — твое. Стоило мне взять пакетик , как его очертания начали расплываться. Я моргнула, шмыгнула носом, но открывать его не стала. — Прости, — сказала я, вновь положив его на колени. — Это вполне естественно, Сассенах, — отозвался Джейми, и его голос уже не был сердитым. Протянув руку и взяв пакетик с моих колен, он, сорвав упаковку, открыл широкое серебряное кольцо из звеньев украшенное традиционным хайлэндским переплетением из крохотных и изящных цветков якобитского чертополоха вырезанных в центре каждого звена.
(Чертополох является государственным символом с 13 века, с правления короля Шотландии Александра III. Во времена Якова III Стюарта (1451-1488) в 1470 г. символ чертополоха включили в щит герба и стали использовать на серебряных монетах. Тогда же он был окончательно принят в качестве эмблемы Шотландии.)
Я так долго смотрела на кольцо, что мои глаза снова затуманились. Я почувствовала, что Джейми сунул мне в руку носовой платок и постаралась остановить слезный поток. — Оно... прекрасно, — прочистив горло и вытерев глаза, проговорила я. — Ты будешь носить его, Клэр? Теперь его голос был нежным, но от того, что он назвал меня по имени, которым называл на официальных мероприятиях или в минуты нежности, я снова чуть не заплакала. — Впрочем, это не обязательно, — сказал он, серьезно глядя на меня поверх руки, где на ладони сложенной горстью лежало кольцо, — условия брачного контракта мы выполнили, и контракт вступил в силу. Теперь ты защищена, защищена от всего, кроме предписания, и даже от него ты защищена, пока находишься в Леохе. Если хочешь, мы можем жить отдельно. Вероятно, это ты и пыталась мне сказать, неся всю ту чушь о Лаогере. Ты можешь больше не иметь со мной дела, если это твой честный выбор. Ожидая ответа, он сидел неподвижно, держа у сердца крошечное колечко. Выходит, он предоставил мне сделать выбор, хотя я предполагала, что его сделает он. Зная, что я вынужденно вышла за него замуж в связи со сложившимися обстоятельствами, он был готов больше не добиваться меня, если я решу его отвергнуть. Разумеется, у меня была альтернатива: принять кольцо и все, что с ним связано. Уже садилось солнце. Его последние лучи, пройдя сквозь стоящий на столе синий стеклянный графин, рассыпались по стене сверкающими лазуритами. Я чувствовала себя таким же хрупким и сверкающим стеклом — коснись меня, и я, разбившись вдребезги, упаду сверкающими осколками на пол. Если бы я и хотела пощадить чувства Джейми или мои, то, кажется, чересчур опоздала. Говорить я не могла, пальцы мои дрожали, поэтому я молча протянула ему правую руку. Прохладное, блестящее кольцо, проскользнув через суставы пальца, удобно расположилось у его основание — подходящий размер. Глядя на кольцо, Джейми взял мою руку, на мгновение придержал ее, и вдруг крепко прижался к костяшкам губами. Он поднял голову, и, прежде чем он резко посадил меня к себе на колени, я на мгновение увидела его страстное, не терпящее отлагательств лицо. Не говоря ни слова, он крепко прижал меня к себе, и я почувствовала, как пульс на его горле бьется в унисон с моим. Его руки прошлись по моим обнаженным плечам. Он слегка отстранил меня так, чтобы я видела его лицо. Его руки были большими и горячими, и у меня слегка закружилась голова. — Я хочу тебя, Клэр, — сдавленно произнес он. Он на мгновение умолк, будто не знал, что сказать. — Я так хочу тебя, что едва дышу. Хочешь... Он сглотнул, потом прочистил горло. — Хочешь ли ты меня? К этому времени я уже обрела голос. Он хрипел и дрожал, но говорить я могла. — Да, — ответила я, — я хочу тебя. — Боюсь... — произнес он и замолчал. Он нащупал пряжку своего килта, но посмотрел на меня, и его руки бессильно опустились. Заговорил он с трудом, сдерживая нечто настолько мощное, что его руки от усилия дрожали. — Я не... я не смогу... Клэр, я не смогу быть нежным. Я успела только кивнуть в знак то ли согласия, то ли разрешения, прежде чем он перенес меня на кровать и прижал к ней всем своим телом. Он не стал раздеваться дальше. Я чувствовала запах дорожной пыли, шедший от его рубашки и привкус солнца и пота странствий от его кожи, в то время, как он удерживал меня за запястья раскинутых рук. Моя кисть задела стену, и я почувствовала, как одно из обручальных колец чуть-чуть задело камень. На каждой руке по кольцу: одно — серебряное, другое — золотое. Тонкий металл, как супружеские узы, внезапно, стал тяжелым. Кольца, будто крошечные оковы приковали меня распростертую к кровати, навсегда растянув между двумя антиподами, и поневоле удерживают меня, как удерживали Прометея на его одинокой скале, разделив мою любовь и разорвав мое сердце так же, как стервятник разрывал его печень. Раздвинув коленом мои бедра, он одним толчком вошел в меня до корня, отчего я задохнулась. Затем, чуть ли не застонав, он вжался в меня сильнее. — Ты моя, mo duinne, — тихо произнес он, вжимаясь в мои глубины, — только моя, отныне и навсегда. Моя, хочешь ты этого или нет. Я попыталась вырваться из его захвата, но он вжался еще сильнее, отчего, втягивая воздух, я слабо ахнула. — Да, я хочу сурово обладать тобой, моя Сассенах, — прошептал он, — я хочу не только обладать тобой, но владеть тобой, твоим телом и душой. Я пыталась сопротивляться, но он прижал меня и безжалостными толчками неустанно наносил сильные удары, каждый из которых достигал матку. — Я хочу, Сассенах, чтобы ты называла меня «хозяин». В его тихом голосе звучала угроза возмездия за страдания в последние минуты. — Я хочу, чтобы ты была моей. После этих слов я вздрогнула и застонала. От беспрестанных, ритмичных толчков по матке мою плоть сжимали спазмы. Игнорируя меня, толчки продолжались в течение нескольких минут, поражая меня снова и снова, отчего я уже не ощущала грань между наслаждением и болью. Чувствуя, что мое тело как будто растворилось, я начинала его ощущать только в момент вторжения, и уже была готова чуть ли не покориться. — Нет! — выдохнула я, — пожалуйста, прекрати ты делаешь мне больно! Стекающие по его лицу капли пота, падали на подушку и мне на груди. Теперь наши тела ударялись друга о друга со шлепком, и от этого мне стало еще больней. От непрекращающихся толчков мои бедра были в кровоподтеках, казалось, что мои запястья вот-вот переломятся, но он упорно продолжал их удерживать. — Моли меня о пощаде, Сассенах. Но ты ее не получишь. Не сейчас. Его дыхание стало горячим и частым, но было видно, что он не устал. Все мое тело содрогнулось, ноги поднялись и обхватили его, пытаясь сдержать вторжение. Ощущая удар от каждого толчка глубоко в животе, я съеживалась. Съежилась я и тогда, когда мои бедра предательски приподнялись, приветствуя толчок. Уловив мой отклик, частота толчков удвоилась, и теперь, чтобы удержать меня под собой он прижал к кровати плечи. Мой отклик не прерывался так же как и содрогания, достигающие пика при каждом толчке. Толчки в моей плоти, требуя отклика, повторялись снова и снова. Снова раздвинув мои ноги, он вошел в меня и, минуя боль, на меня накатили всепоглощающие ощущения, после чего я сдалась. — Да! — вскрикнула я, — О, Боже, Джейми, да! Схватив меня за волосы и откинув мою голову, он в упор смотрел на меня глазами светящимися неистовым триумфом. — Да, Сассенах, — пробормотал он, скорее отвечая на мои телодвижения, чем на вскрики, — я еще на тебе поезжу. Его руки опустились на мои груди, сжимая и поглаживая их, а затем заскользили по бокам. Теперь, полностью лежа на мне, он обхватил и приподнял меня, чтобы проникнуть еще глубже. Я вскрикнула, и он закрыл мне рот своими губами. Но это был не поцелуй, а очередное нападение. Не давая сомкнуться моим губам, он прикусил их, оставив на них синяк и оцарапав мне лицо колючей щетиной. Ударяя все сильнее и быстрее, он как будто хотел подчинить мою душу, как подчинил мое тело. То ли в моем теле, то ли в душе он высек искру неодолимой потребности в ответной, неистовой страсти, пробудившейся из пепла капитуляции. Я выгнулась навстречу его толчкам, следовавших один за другим и прикусила его губу, ощутив вкус крови. Почувствовав его зубы на шее, я впилась ногтями ему в спину. Царапая его от затылка до ягодиц я вынудила его выгнуться и вскрикнуть. В отчаянной потребности мы терзали друг друга, кусая и царапая. Мы пытались пустить друг другу кровь, вобрать друг друга в себя и во всепоглощающем желании стать одним целым разрывали друг другу плоть. Мой крик смешался с его криком. В последний момент, полностью растворившись друг в друге, мы завершили.
***
Полулежа на груди Джейми, я очень медленно приходила в себя. Наши потные тела все еще прижимались друг к другу бедрами. Закрыв глаза, он тяжело дышал. Его сердце билось под моим ухом в необычно медленном и мощном ритме, сопутствующий достижению кульминации. Почувствовав, что я пришла в норму, он привлек меня к себе, как будто еще на мгновение хотел задержать и ощутить наше единение, достигнутое в последние секунды нашего безумного соития. Обняв его, я свернулась калачиком и примостилась рядом. Он открыл глаза и вздохнул, а встретив мой взгляд, его полные губы искривились в слабой улыбке. Мои брови поднялись в немом вопросе. — Да, Сассенах, — с неким сожалением ответил он на мой вопрос , — я — твой хозяин, ... а ты — мой. Но, кажется, я не смогу владеть твоей душой, не отдав свою. Повернул меня на бок, он всем телом прижался ко мне. Вечерний бриз задувал в окно. В комнате стало прохладно, и он потянулся за одеялом, чтобы нас укрыть. — Ты слишком быстро разобрался, парень, — сонно подумала я, — Фрэнк никогда этого не понимал. Уснула я в крепких объятиях Джейми, ощущая ухом его теплое дыхание.
***
Утром я проснулась разбитой, ныли все мышцы. Я поплелась в импровизированный туалет, а затем к умывальному тазу. Я чувствовала себя так, будто мои внутренности побывали в маслобойке. — Такое ощущение, будто меня били тупым предметом, — подумала я, осознав, что мои ощущения очень близки к истине. Предполагаемый тупой предмет, я увидела, когда вернулась к кровати, теперь он выглядел относительно безобидным. Его обладатель проснулся, когда я села рядом и осмотрел меня с выражением очень похожим на мужское самодовольство. — Похоже, езда верхом, Сассенах, была нелегкой, — сказал он, прикоснувшись к синяку на внутренней стороне моего бедра, — не сильно болит? Прищурившись, я провела по глубокому укусу на его плече . — Мальчик мой, у тебя самого бока слегка рваные. — А, ну, — произнес он с явным шотландским акцентом, — если спишь с мегерой, будь готов к тому, что можешь быть укушен. Протянув руку и схватив меня сзади за шею, он привлек меня к себе. — Иди ко мне, мегерочка. Покусай меня еще немного. — О, нет, не буду, — отступая, говорила я, — я не могу, мне слишком больно. Но Джеймс Фрэйзер был не из тех мужчин, которые мирятся с отказом. — Я буду очень нежен, — уламывал он меня, настойчиво увлекая под одеяло. И он был таким нежным, какими могут быть только крупные мужчины. Держа меня, как перепелиное яичко, он обхаживал меня со смиренным терпением, которое я восприняла, как искупление вины, и нежной настойчивостью, которую я истолковала, как продолжение урока, так жестоко начатого прошлым вечером, — он был бы нежен, если бы не был отвергнут. Кончая, он содрогался в моих объятьях от усилий не двигаться, дабы толчками не сделать мне больно, позволив, если он все же не справится, моментально его уничтожить. Позже, еще будучи во мне, он провел по побледневшим синякам, оставленными его пальцами на моих плечах два дня назад на обочине дороги. — Прости, mo duinne, — сказал он, нежно целуя каждый. — Я был страшно разгневан, когда оставил на тебе эти следы, но это меня не оправдывает. Позорно мужчине делать женщине больно, в ярости он или нет. Я больше не буду этого делать. Я иронично рассмеялась. — Ты просишь прощение за эти? А как насчет остальных? Я в синяках с головы до ног! — Да? Он отстранился и обстоятельно меня осмотрел. — Вообще-то за эти я попросил прощения — заметил он, коснувшись моего плеча, — а те, — продолжил он, слегка шлепнув меня по заду, — ты заслужила, и я не буду просить за них прощения. — Что касается этих, — заметил он, поглаживая мое бедро, — за них я тоже не буду просить прощения. За них ты уже сполна расплатилась со мной. Морщась, он потер плечо. — Ты, Сассенах, пустила мне кровь, по крайней мере, в двух местах, и теперь моя спина жжет, как в аду. — Ну, делить постель с мегерой... — ухмыльнулась я, — извинений не дождешься. В ответ он рассмеялся и повалил меня на себя. — Я же не говорил, что жду извинений, правда? Насколько я помню, я сказал: «Укуси меня еще разок».
Чужестранка. Часть 2. Битва за любовь (Чужеземец. Запах серы)
Это сага, которая завоевала сердца миллионов читателей во всем мире. Это сага о великой любви Клэр Рэндолл и Джейми Фрэзера — любви, которой не страшны пространство и время. Это сага о женщине, которая, оказавшись в совершенно непостижимой ситуации, нашла в себе силы и мужество противостоять обстоятельствам. Люди исчезают. Исчезают значительно чаще, чем вы думаете. Многих потом находят живыми или мертвыми. И обычно всему имеется объяснение. Обычно — но не всегда. 1945 год. Клэр Рэндолл, четыре года прослужившая медсестрой на фронте, возвращается к мирной жизни и воссоединяется со своим мужем Фрэнком. Они уезжают в Шотландию, чтобы отпраздновать свой второй медовый месяц и отыскать сведения о предках Фрэнка. Но одно мимолетное прикосновение к камню из древнего святилища — и Клэр необъяснимым образом переносится из XX века в 1743 год, в то время, когда Шотландию раздирала кровавая междоусобная война. То, что произойдет потом в этой варварской для человека из XX века стране, не только поставит под угрозу жизнь Клэр, но и разобьет ее сердце, ведь здесь, в Шотландии, она встретит мужчину своей мечты.
Серия: Чужестранка Автор: Диана Гэблдон Перевод книги: Л. И. Лебедева
Приятного чтения. Вы так же можете оставлять свои комментарии, отзывы, а так же обсуждать книгу.
(Название главы взято из драмы Шекспира Леди Макбэт, где одна ведьма обращается к другой : У меня разнылся палец К нам идет дурной скиталец (т.е. следует ожидать плохих вестей). Этой же строкой из драмы (By The Pricking of My Thumbs - У меня покалывают пальцы) назвала свой детектив Агата Кристи.)
Суматоха вызванная нашим неожиданным приездом и объявлением о нашем браке была сразу же омрачена более важным событием. На следующий после приезда день мы сидели в большом зале за ужином, выслушивая тосты в нашу честь и добрые пожелания. — “Buidheachas, mo caraid.” (шотл. Спасибо, мой друг.) Джейми учтиво поклонился провозгласившему последний тост и сел под аплодисменты с каждым тостом звучавшие все более нестройно. Деревянная скамейка сотряслась под его весом, и он ненадолго прикрыл глаза. — Многовато выпил? — шепнула я. Он принял на себя все бремя тостов, осушая при каждом тосте чашу за нас двоих, в то время как я, избегая такой участи, делала лишь символические глотки, сопровождая их лучезарной улыбкой в ответ на непонятные для меня тосты на гэльском. Открыв глаза, он улыбнулся и посмотрел на меня. — Думаешь, я пьян? Нет, я могу пить хоть всю ночь. — Именно это ты и делаешь, — заметила я, взглянув на стол, где выстроились в ряд множество пустых бутылок из-под вина и каменных кувшинов из-под эля, — кстати, уже довольно поздно. Свечи на столе у Колума догорали, и оплывший на подсвечниках воск светился золотом. Свет падал на сидящих за столом братьев МакКензи освещая их причудливыми пятнами перемежающимися с такими же пятнами тени. Наклонившись друг к другу, братья вполголоса беседовали. Их головы можно было бы присоединить к вырезанным головам гномов, окаймляющих огромный очаг. Интересно, сколько из этих карикатурных голов резчик по дереву наделил высокомерными лицами прежних лэрдов МакКензи, изобразив их то ли с чувством юмора то ли... как член семьи. Продолжая сидеть, Джейми потянулся и слегка поморщившись, — Вместе с тем, — произнес он, — если я сейчас не встану, мой мочевой пузырь через минуту или две лопнет. Я скоро вернусь. С последними словами он оперся руками о скамью и, ловко перепрыгнув через нее, исчез под аркой в нижнем конце зала. Я повернулась к сидящей с другой стороны от меня Гейлис Дункан, скромно потягивающей эль из серебряного кубка. Ее муж Артур, как и полагалось окружному фискальному прокурору, сидел за соседним столиком с Колумом, но Гейлис настояла на том, чтобы сесть рядом со мной, сказав, что у нее нет желания во время ужина выслушивать утомительные разговоры мужчин. Глубоко посаженные, с синими мешками, полуприкрытые глаза Артура запали от вина и усталости, лицо осунулось. Тяжело опершись на предплечье, он сидел возле братьев, даже не прислушиваясь к их беседе. В свете свечей отчетливей проступили черты лица лэрда и его брата, отчего их лица стали выглядеть более рельефно, но при том же свете Артур Дункан выглядел толстым и больным. — Твой муж неважно выглядит, — заметила я, — обострились проблемы с желудком? Несоответствие внешних признаков болезни окружного прокурора с диагнозом озвученным его женой ставили в тупик. — Не похоже на язву и на рак. Слишком толстый при таких заболеваниях,— подумала я, — быть может, просто обострился хронический гастрит, как утверждает Гейлис. Мельком глянув на своего супруга и пожав плечами, она повернулась ко мне. — Ой, он вполне здоров, — ответила она, — во всяком случае, ему не хуже. А что насчет твоего мужа? — Э-э... о чем ты? — с осторожностью поинтересовалась я. В ответ она фамильярно ткнула мне в бок острым локтем, и я увидела, что на ее конце стола также выставлено изрядное количество бутылок. — Как он? Так же хорош без нижней рубашки, как и в ней? — Гм... Подыскивая ответ, я заметила, что она вытянула шею в сторону входа в зал. — И ты утверждаешь, что он тебе безразличен! — продолжила она, — слишком умная? Да половина девушек в замке готовы вырвать тебе волосы из-за него. На твоем месте, я была бы осторожна с едой. — С едой? — переспросила я, недоуменно посмотрев на стоявшее передо мной деревянное блюдо. Оно было пустое, если не считать остатков расплывшегося жира и сиротливо лежащей отварной луковицы. — Яд, — мелодраматично прошипела она мне в ухо, обдав густым запахом брэнди. — Чушь, — отстранившись от нее, холодно отозвалась я, — никто не захотел бы отравить меня просто потому что я... потому что... Ответ в голову не приходил, и я подумала, что выпила несколько больше, чем собиралась. — А теперь серьезно, Гэйли. Этот брак... Знаешь, я его не предполагала. Я не хотела его! Я не лгу. Это было всего лишь... нечто вроде... делового соглашения, — уточнила я, надеясь, что свет свечей скроет краску смущения на моем лице. — Ха, — цинично произнесла она, — я знаю, как выглядит девушка, получающая удовольствие в постели. Она посмотрела в сторону арки, за которой исчез Джейми. — Черт меня возьми, если я думаю, что это мошки искусали парню шею, — продолжила она, приподняв серебристую бровь, — но если это была деловая сделка, я бы сказала, что ты не прогадала. Она снова наклонилась ко мне. — Это правда? — прошептала она, — насчет больших пальцев? — Больших пальцев? Боже мой, Гейлис, что ты несешь? Вздернув свой маленький прямой носик и сосредоточенно хмурясь, она посмотрела на меня. Ее красивые зеленые глаза смотрели немного в разные стороны, но я понадеялась, что она не упадет. — Разве ты этого не знаешь? Это знают все! Считается, что большие пальцы рук мужчины соразмерны его члену. Конечно, большие пальцы ног тоже, — рассудительно добавила она, — но по ним судить труднее, поскольку, как правило, ноги в обуви и не только. Вон идет твой маленький лисенок, — и она кивнула в сторону арки, где только что появился Джейми, — в этих его руках уместился бы приличный кабачок или, хм, большая задница, да? — добавила она, снова ткнув локтем мне в бок. — Гейлис Дункан... ты... заткнешься! — с пылающим лицом прошипела я, — тебя могут услышать! — Да ни один из тех, кто ... — начала она, но, изумленно глядя, замолчала. Джейми прошел мимо нашего стола, будто нас там не было. Он был бледен, губы плотно сжаты, и выглядел он так, словно ему предстояло выполнить некую неприятную обязанность. — Что с ним? — спросила Гейлис, — он выглядит, как Артур, после того как съел сырую репу. — Не знаю, — отозвалась я, в нерешительности отодвинув скамейку от стола. Джейми направлялся к столу Колума. Стоит ли мне следовать за ним? Очевидно, что что-то случилось. Гейлис, глянув в нижний конец зала, неожиданно дернула меня за рукав, указывая на арку, из-под которой появился Джейми. Прямо под аркой в нерешительности, как и я, стоял мужчина. Его одежда, как у всякого путника, была в грязи и пыли. Вестник. Свое послание, он передал Джейми, который, наклонившись, излагает его шепотом на ухо Колуму даже сейчас. Нет, не Колуму, а Дугалу. Склонившая рыжеволосая голова разместилась между двумя темноволосыми. В свете догорающих свечей крупные, привлекательные лица этих трех стали неправдоподобно похожими. Глядя на них, я поняла, что их сходство обусловлено не столько унаследованным одинаковым строением, сколько выражением поразившего их общего горя. Рука Гейлис вцепилась в мое предплечье. — Дурные вести, — неизвестно зачем произнесла она.
***
— Двадцать четыре года, — тихо сказала я, — кажется, долго для брака. — Ты права, — согласился Джейми, — это дольше, чем я живу. Теплый ветер шевелил ветви деревьев над нами, поднимая волосы, щекочущие мне лицо, с моих плеч. Я посмотрела не него, опирающегося на забор паддока, такого высокого, худощавого, длинноногого, грациозного, прекрасно сложенного. Я часто забывала насколько он молод. Он казался таким уверенным в себе и таким толковым. — Тем не менее, — заговорил Джейми, бросив соломинку в истоптанную копытами грязь паддока, — сомневаюсь, что Дугал прожил с ней больше трех лет из этого срока. Обычно он был здесь, в замке, или разъезжал по землям клана, занимаясь делами Колума. Жена Дугала Мора скончалась в их имении Бианэтц. Скоротечная лихорадка. Сам Дугал вместе с Нэдом Гоуэном и посыльным, принесшим накануне вечером известие о кончине, уехал на рассвете, чтобы организовать похороны и распорядиться имуществом жены. — Выходит, отношения между супругами не были близкими? — полюбопытствовала я. Джейми пожал плечами. — Хочется думать, такими же близкими, как у многих. Она занималась детьми и домашней работой. Сомневаюсь, что она сильно по нему скучала, хотя, казалось, что она радуется, когда он возвращался домой. — Вот так. Ты ведь жил там какое-то время? Задумавшись я замолчала. Интересно, было ли у Джейми представление о браке таким, каким был брак Дугала. Ведь только лишь для рождения детей двое соединяются редко. Однако, судя по тому немногому, что он мне рассказал, его родители в браке были близки и любили друг друга. Воспользовавшись своей невероятной способностью читать мои мысли, он ответил: — Понимаешь, у моих родителей было по-другому. У Дугала, как и у Колума, брак заключался по договоренности. В таких случаях брак скорее сводится к вопросу о земле и коммерции, чем к влечению друг к другу. А мои родители... они поженились по любви, вопреки желанию обеих семей, и поэтому мы... не прерывая связи с родственниками, в основном, жили сами по себе в Лаллиброке. Мои родители редко навещали родственников и не вели дела за пределами земли Фрэйзеров, думаю, поэтому они больше общались друг с другом, чем обычно это происходит в других семьях. Он опустил руку мне на спину и привлек к себе, наклонил голову и коснулся губами верха моего уха. — Между нами тоже была договоренность, — тихо сказал он, — и все же я надеюсь... возможно, однажды... Он неловко замолчал, криво усмехнулся и, махнув рукой, отстранился. Не желая поощрять его, я улыбнулась насколько можно прохладнее и повернулась к падддоку. Я ощущала, что он, ухватившись своими большими руками за верхнюю перекладину забора, стоит очень близко, не соприкасаясь со мной. Чтобы не взять его за руку, я тоже ухватилась за перекладину. Больше всего на свете мне хотелось повернуться к нему, успокоить, прижаться и сказать, что наш брак был нечто бо́льшим, чем деловая договоренность, что было правдой, но это меня и остановило. Помню, как он спросил меня: «Так обычно бывает то, что происходит между нами, когда я лежу с тобой рядом, и ты прикасаешься ко мне»? — Нет, — подумала я, мысленно отвечая Джейми, — то, что происходит между нами — очень необычно, и мои чувства, как я думала вначале, были не просто увлечением. То, что происходит между нами не настолько простое, чтобы его можно было просто объяснить. Однако факт остается фактом, я была связана обетом верности и законом с другим мужчиной. И любовью тоже. Ну, не могла, не могла я сказать Джейми о своих чувствах к нему. Сказать, а потом уйти, что я и собиралась сделать, было бы верхом жестокости. А лгать ему я тоже не могла. — Клэр. Повернувшись, он смотрел на меня. Я это чувствовала. Он наклонился, чтобы меня поцеловать. Я не сказала ему ни слова, а запрокинула голову. В любом случае, я не могла ему лгать и не стала. В конце концов, смутно подумала я, я обещала ему честность. Поцелуй наш был прерван громким «кхм!», раздавшимся из-за забора. Смутившись, Джейми повернулся на звук, инстинктивно подтолкнув меня за спину и тут же усмехнулся, увидев, что там в грязных штанах стоит старый Алек МакМагон и насмешливо смотрит на нас своим единственным ярко-синим глазом. Старик держал зловещего вида ножницы для кастрации, подняв их в ироничном приветствии. — Я собирался использовать их для кастрации Магомета, — заметил он, — но, может было бы лучше использовать их здесь, а? И он приглашающе щелкнул широкими лезвиями. — Они, дружище, сосредоточат тебя на работе, а не на твоем петушке. — Даже не остри по этому поводу, приятель, — ухмыляясь, отозвался Джейми, — я тебе нужен? Бровь Алека похожая на мохнатую гусеницу приподнялась. — Да нет, с чего ты взял? Я решил, что ради удовольствия попытаюсь сам кастрировать чистокровного двухлетку. Всхрапнув над своей остротой, он махнул ножницами в сторону замка. — Уходите, девушка. Вы получите его к ужину — к тому времени от него не будет никакой пользы. Очевидно, не веря в последнюю реплику, Джейми, протянув длинную руку, ловко перехватил ножницы. — С ними мне будет спокойнее, — приподняв бровь, заверил он старого Алека. — Иди, Сассенах. Когда я закончу за Алека всю его работу, я тебя найду. Наклонившись, он поцеловав меня в щеку, прошептал на ухо: — В конюшне. В полдень.
***
Конюшни замка Леох были построены лучше, чем многие коттеджи, которые я видела во время нашей поездки с Дугалом. Полы и стены в конюшнях были каменными. Единственные проемы — узкие окна располагались в одном конце, а двери — в противоположном. Узкие прорези под крышей, покрытой толстым слоем соломы предназначались для удобства совам, питающимися мышами, которые обитали в сене. Прорези пропускали вдоволь воздуха и достаточно света, так что в конюшне, скорее, царил приятный сумрак, чем мрак. Вверху на сеновале, прямо под крышей, было еще светлее. Проникающие через прорези солнечные лучи желтыми полосами падали на сваленное в кучу сено, а танцующие в этих лучах пылинки сыпались золотым дождем. Теплый воздух напоенный душистыми запахами маттиолы, турецкой гвоздики и чеснока из садов замка лился через прорези, а снизу поднимался приятный запах лошадей. Пошевелившись под моей рукой, Джейми сел. Его волосы, попав из тени под солнечные лучи, вспыхнули, как свечка. — Что там? — сонно спросила я, поворачивая голову в ту сторону, куда он смотрел. — Маленький Хэмиш, — тихо ответил он, заглянув через край чердака вниз, — похоже, пришел за своим пони. Неловко перекатившись на живот и устроившись рядом с ним, я из скромности одернула сбившуюся сорочку, не сообразив, что снизу могут увидеть не более, чем мою макушку. Сын Колума Хэмиш не торопясь шел по проходу между денниками. Казалось, он приостанавливается возле некоторых из них, не обращая внимание на высовывающиеся наружу головы гнедых и каурых с любопытством его осматривающих. Пройдя мимо своего упитанного коричневого цвета пони, спокойно жующего солому в стойле возле двери, он явно высматривал другую лошадь.
(Денник — огороженное место в конюшне для каждой лошади)
— Святый Боже, да ведь он направляется к Донасу! — воскликнул Джейми. Схватив свой килт, он наспех обернул его вокруг бедер. Не желая возиться с лестницей, он, ухватившись за край чердака, повис на руках и прыгнул на камни покрытые соломой. Приземлился он мягко, но с глухим стуком, отчего Хэмиш резко развернулся и ахнул. Когда он определил кто приземлился, его веснушчатое личико несколько расслабилось, но голубые глаза оставались настороженными. — Надо немного помочь, кузен? — приветливо осведомился Джейми. Двинувшись к денникам, он подошел к тому, к которому направлялся Хэмиш и, прислонившись к стойке, оказался между мальчиком и денником. Хэмиш замешкался, но вскоре выпрямился, выпятив маленький подбородок. — Я собираюсь поездить на Донасе, — заявил он, пытаясь говорить решительно, хотя произнес это несколько скованно. Донас — это имя коня, означающее «демон» и отнюдь не подразумевающее заискивание, — находился в деннике в дальнем конце конюшни, надежно отгороженный свободным денником от соседней лошади. Это был огромный, злой, гнедой жеребец, никого не подпускающий к себе, и только старый Алек и Джейми отваживались подходить к нему. Из темноты его денника раздался раздраженный визг, вслед за ним выскочила огромная голова цвета меди. Щелкнули огромные желтые зубы, тщетно пытаясь укусить так соблазнительно выставленное обнаженное плечо. Джейми не сдвинулся с места, зная, что жеребец до него не дотянется, зато Хэмиш, взвизгнув, отскочил назад. Внезапное появление этой чудовищной, лоснящейся головы с ее вращающими, налитыми кровью глазами и раздувающимися ноздрями так испугали его, что он лишился дара речи — Я так не думаю, — спокойно заметил Джейми. Наклонившись, он взял своего маленького двоюродного братца за плечо, уводя его от коня лягающего в знак протеста денник. Когда смертоносные копыта впечатывались в деревянные доски, денник содрогался. Одновременно с ним вздрагивал Хэмиш. Повернув мальчика к себе лицом, Джейми, упершись руками в бедра, посмотрел не него. — Ну-c, — твердо произнес он, — что все это значит? Зачем тебе понадобился Донас? Хэмиш упрямо сжал зубы, но выражение лица Джейми и подталкивало к ответу, и было непреклонным. Он слегка хлопнув паренька по плечу, в ответ Хэмиш едва заметно улыбнулся. — Ну же, duine (приятель), — тихо продолжил Джейми, — ты ведь знаешь, я никому не расскажу. Ты в чем-то сглупил? Светлая кожа мальчика слегка зарумянилась. — Нет. В общем-то... нет. Ну, может сглупил немного. В дальнейшем поощряемый Джейми, он начал свой рассказ неохотно, зато потом слова признания лились непрекращающимся потоком. Как оказалось, накануне, когда он катался с другими мальчиками несколько старших ребят решили устроить соревнования, пытаясь верхом на лошадях перепрыгнуть через самое высокое препятствие. Завидуя и восхищаясь ими, бравада в конце концов одолела здравый смысл Хэмиша, и он попытался заставить своего упитанного, маленького пони перепрыгнуть через каменный забор. Не обладая такими способностями и не проявляя к этому интереса, пони, как вкопанный остановившись перед забором, перебросил Хэмиша через голову, и тот, перелетев через забор, с позором упал в крапиву. Обжегшись крапивой, под улюлюканье товарищей Хэмиш был полон решимости выехать сегодня, как он выразился, на «настоящей лошади». — Они бы не смеялись, если бы я выехал на Донасе, — сказа он, с мрачным удовольствием, представляя эту сцену. — Они и не будут смеяться, — согласился Джейми, — они были бы слишком заняты, собирая то, что от тебя осталось. Он смотрел на своего кузена, медленно покачивая головой. — Вот что я тебе скажу, парень. Чтобы стать хорошим наездником, нужны смелость и здравый смысл. Смелость у тебя есть, а вот здравого смысла чуть-чуть не хватает. Он утешающе обнял Хэмиша за плечи и повел в другой конец конюшни. — Пойдем, приятель. Поможешь мне разгрести сено, а я познакомлю тебя с Кобхаром. Ты прав. У тебя должна быть лошадь получше, если, конечно, ты к этому готов, но, доказывая это, необязательно разбиваться насмерть. Проходя мимо, Джейми посмотрел на чердак, приподнял брови и беспомощно пожал плечами. Улыбнувшись, я махнула ему рукой, как бы говоря: идите, все в порядке. Я видела, как Джейми взял яблоко из корзины с паданцами, стоящей у двери. Прихватив вилы из угла, он повел Хэмиша обратно, к одному из центральных денников. — Вот, братишка, — помедлив, сказал он. Он тихо присвистнул сквозь зубы и широколобая гнедая лошадь, шумно дыша, высунула голову. Темные глаза были большими и добрыми, уши — слегка загнуты вперед, что придавало конской морде выражение дружественной настороженности. — Ну, Кобхар, как поживаешь? И Джейми ободряюще похлопал коня по лоснящейся шее и почесал поднятые уши. — Подойди, — подзывая рукой, предложил Джейми двоюродному братцу, — вот так, становись рядом со мной. Теперь подойди поближе, чтобы он мог тебя обнюхать. Лошади это любят. — Я знаю, — с насмешкой, звонко сказал Хэмиш. Он едва доставал до носа, но все-таки дотянулся и потрепал коня. В ответ большая конская голова опустилась и заинтересованно обнюхала его ухо, шевеля волосы. — Дай мне яблоко, — попросил он Джейми, выполнившего его просьбу. Мягкие бархатистые губы аккуратно взяли фрукт с ладони Хэмиша, толчком отправив его к огромным коренным зубам, где он исчез с сочным хрустом. Джейми с одобрением наблюдал за происходящим. — Ага. Ты прекрасно справляешься, — заключил он, — тогда иди и подружись с ним, пока я закончу кормить остальных, а потом ты можешь на нем покататься. — Сам? — с предвкушением спросил Хэмиш. Во всяком случае, Кобхар, чье имя означало «пена», добродушный, но надежный и подвижный мерин, рост в холке которого составлял 1.4 м порядочно отличался от коричневого пони. — Сначала ты дважды объедешь паддок под моим наблюдением, и если ты не упадешь, и не будешь удилами рвать коню губы, ты сможешь сам на нем ездить. Но будучи на нем не прыгай, пока я не разрешу. Длинная спина Джейми, отсвечивая в теплом сумраке конюшни, согнулась, когда подхватив на вилы сена из кучи в углу, он отнес его к одному из денников. Выпрямившись, он улыбнулся мальчику: — Дай мне яблоко. Прислонив вилы к деннику, он откусил принесенный фрукт. Вдвоем они дружно жевали, прислонившись бок о бок к стене конюшни. Доев яблоко, Джейми протянул сердцевину тычущемуся носом гнедому и снова взялся за вилы. Неспешно жуя, Хэмиш двинулся за ним по проходу. — Я слышал, что мой отец был хорошим наездником, — помедлив минуту, осторожно произнес Хэмиш, — раньше... еще до того, когда он больше не смог ездить. Джейми мельком глянул на двоюродного брата, но ничего не ответил, пока не закончил забрасывать сено в денник гнедого. Когда же он закончил, то ответил, скорее, на невысказанные мысли мальчика, чем на его слова. — Я никогда не видел его верхом, но скажу тебе, парень, надеюсь, что мне никогда не понадобиться такое мужество, каким обладает Колум. Я заметила, что взгляд Хэмиша с любопытством остановился на покрытой шрамами спине Джейми, но он ничего не сказал. После взятого второго яблока его мысли переключились на другую тему. — Руперт сказал, что тебе пришлось жениться, — заметил он с полным ртом. — Я хотел жениться, — прислонив вилы к стене, твердо сказал Джейми. — Ой, ну... хорошо, — неуверенно произнес Хэмиш, казалось, обескураженный этой новостью, — я только хотел узнать... ты не против? — Не против чего? Предчувствуя, что разговор может продолжится, Джейми сел на тюк сена. Хэмиш сел рядом. Ноги его не доставали до пола, он мог бы ими болтать, но он не стал этого делать, а вместо этого слегка постучал каблуками по утрамбованному сену. — Тебе не надоело быть женатым? — глядя на старшего брата, поинтересовался он, — я имею в виду, каждую ночь ложиться в постель с леди. — Нет, — ответил Джейми, — на самом деле это очень приятно. Судя по лицу Хэмиша, он в этом сомневался. — Не думаю, что мне это очень понравится. Но все девчонки, которых я знаю, худые, как палки и пахнут ячменным отваром. Леди Клэр — я имею в виду твоя леди, — поспешно добавил он, чтобы не смущаться, — она... э-э... она выглядит так, будто с ней спать было бы приятно. Я имею в виду, она — мягкая. Джейми кивнул. — Да, ты прав. К тому же пахнет хорошо, — сообщил он. Даже в сумеречном свете я видела, как подергивается уголок его рта, и знала, что он не отважиться посмотреть на чердак. Теперь они надолго замолчали. — А как ты узнал? — спросил Хэмиш. — Узнал что? — На какой леди следует жениться? — нетерпеливо пояснил мальчик. — Ооо. Джейми откинулся на каменную стену, заложив руки за голову. — Однажды я спросил об этом отца. Он ответил: ты сам поймешь . А если не поймешь, значит, это не та девушка. — Ммммфм… Судя по выражению веснушчатого личика, такое объяснение Хэмиша не устроило. Подражая Джейми, он тоже откинулся на стену. Его ноги в чулках торчали над краем тюка. Он был еще мал, но его крепкое телосложение говорило о том, что со временем он станет таким же как его старший двоюродный брат. Квадратные плечи, изящная посадка головы и крепкий череп были у них почти одинаковыми. — Где твои ботинки? — укоризненно спросил Джейми, — снова оставил их на пастбище? Если ты их потерял, мать надерет тебе уши. В ответ Хэмиш пожал плечами, отреагировав на его слова, как на пустую угрозу. Очевидно, он думал о чем-то более важном. — Джон... — начал он, задумчиво сдвигая рыжеватые брови, — Джон говорил... — Джон-конюх, Джон-поваренок или Джон Кэмерон? — перебил его Джейми. — Конюх. Стараясь сосредоточиться, Хэмиш отмахнулся от уточнения старшего брата. — Он говорил... э-э... о женитьбе... — Ммм? Джейми издав ободряющий звук, тактично отвернулся. Закатив глаза, он встретился с моим взглядом, поскольку в тот момент я выглянула с чердака. Я ухмыльнулась, а ему пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться в ответ. Глубоко вдохнув и выдохнув, Хэмиш затараторил со скоростью пулеметной очереди: — Он-сказал-ты-должен-ублажить-девушку-так-же-как-жеребец-кобылу-а-я-ему-не-поверил-но-это-правда-или-нет? Я сильно прикусила палец, чтобы вслух не рассмеяться. Джейми, в отличие от меня, сидящий рядом, впился пальцами в бедро, покраснев, как Хэмиш. Они были похожи на два помидора, лежащие бок о бок на тюке сена в ожидании осмотра судьи на окружной выставке овощей. — Э-э, да... в некотором роде..— задушенным голосом произнес Джейми, но, взяв себя в руки, твердо сказал — да, это правда. Хэмиш бросил испуганный взгляд в ближайший денник, где отдыхал гнедой мерин, чей репродуктивный орган примерно на фут вышел из препуция. После этого он с сомнением посмотрел на свои колени, а я до упора засунула в рот платок. — Но, понимаешь, в обхождении есть определенная разница, — продолжал Джейми, с лица которого уже начал сходить густой румянец, хотя его губы все еще предупреждающе подрагивали, — в первую очередь это происходит... намного нежнее. — Значит не надо кусать их за шею? У Хэмиша было серьезное лицо внимательного слушателя, тщательно записывающего услышанное. — Чтобы они стояли смирно? — Э-э... нет. Во всяком случае, так не принято. Проявив не малую силу воли, Джейми мужественно справился с обязанностями просветителя. — Кроме того, есть еще одно отличие, — продолжал Джейми, избегая смотреть вверх, — можно делать это лицом к лицу, а не со спины, в зависимости от того что предпочтет леди. — Леди? Казалось, Хэмиш в этом сомневался. — Пожалуй, я бы, скорее, сделал это со спины. Сомневаюсь, что мне хотелось бы, чтобы на меня смотрели пока я занимаюсь подобным. А трудно, — спросил он, — трудно удержаться от смеха?
***
Этим же вечером, готовясь ко сну, я продолжала думать о Джейми и Хэмише. Улыбаясь про себя, я отогнула толстое стеганое одеяло. Из окна тянуло прохладой, и я с нетерпением ждала возможность залезть под одеяло и прижаться к теплому Джейми. Невосприимчивый к холоду, казалось, в нем была небольшая печь, поэтому его кожа всегда была теплой. Иногда он был едва ли не горячим, как будто в ответ на мое холодное прикосновение, печь разгоралась жарче. До сих пор я оставаясь чужой, к тому же чужестранкой, однако гостьей в замке я уже не была. И если замужние женщины теперь, когда я стала одной из них, вроде бы стали дружелюбнее, то молодые девушки горячо негодовали, что я увела у них подходящего молодого холостяка. Замечая множество холодных взглядов и слыша реплики высказанные вслед, хотелось бы знать, сколько девиц из замка вместе с Джейми МакТавишем побывало в укромном алькове во время его короткого пребывания в замке. Конечно, МакТавишем он больше не был. Большинство жителей замка всегда знали кто он на самом деле, а теперь и я волей-неволей узнала об этом тоже, независимо от того была ли я английской шпионкой или нет. Таким образом, он официально стал Фрэйзером, и я, естественно, тоже. В комнате над кухней, где замужние женщины шили, укачивая своих малышей, обменивались материнскими «секретами» и открыто оценивали размеры моей талии, меня приветствовали как мистрисс Фрэйзер Когда я согласилась выйти замуж за Джейми, я даже не думала о возможной беременности, поскольку прежде не получалось зачать, но теперь наступление месячных я ожидала несколько беспокойно, пока они не появились вовремя. В этот раз я, как обычно, не грустила, а с облегчением вздохнула. Сложностей в моей жизни было предостаточно, не хватало еще ребенка. Я думала, что Джейми, быть может, будет немного сожалеть, но он тоже признался, что ему на душе стало легче. Отцовство в его теперешнем положении было роскошью, которую он вряд ли мог себе позволить.
Дверь открылась и вошел Джейми, вытирая голову льняным полотенцем. Капли воды падали с его мокрых волос на рубашку, потемневшую в тех местах, где они упали. — Где ты был? — удивилась я. Каким бы благоустроенным ни был Леох по сравнению с деревенскими и фермерскими домами, похвастаться удобствами для купания он не мог, за исключением медной ванны для Колума, куда он погружал свои больные ноги и еще одной, чуть большей для тех дам, которые считали, что их уединение стоит того, чтобы прислуга потрудилась наполнить ванну. Остальные мылись как придется: кто «по частям» в тазу, обливаясь из кувшина, кто на озере, а кто в небольшой кабинке с каменным полом, находящейся за оградой огорода, где молодые женщины стояли голыми, а их подруги обливали их из ведер. — На озере, — ответил он, аккуратно развешивая влажное полотенце над подоконником, — кто-то, — мрачно продолжил он, — оставил приоткрытой дверь денника и дверь конюшни, а Кобхар захотел немного поплавать в сумерках. — Так вот почему тебя не было на ужине. Но лошади, не любят плавать, так ведь? — спросила я. Он покачал головой, трепля волосы, чтобы поскорее высохли. — Не любят. Но, понимаешь, они такие же, как люди — все разные. Кобхар обожает молодые водные растение. Он стоял у кромки воды и ел их, когда из деревни примчалась свора собак и загнала его в озеро. Пришлось сначала отогнать псов, а потом идти за ним. Подожди, я еще доберусь до маленького Хэмиша, — мрачно пригрозил он, — я научу его не оставлять ворота приоткрытыми. — Ты собираешься рассказать об этом Колуму? — спросила я, сочувствуя виновнику. Нащупывая что-то в своем спорране, Джейми покачал головой. Он вытащил оттуда булочку и кусок сыра, очевидно, стащив их на кухне по дороге в комнату. — Нет, — отозвался он, — Колум очень строг с пареньком. Если бы он узнал о его небрежности, то на месяц запретил бы ему кататься, да и вряд ли после порки он смог бы сесть на лошадь. Господи, я умираю с голоду. Он с жадностью откусил булочку, рассыпая крошки. — Только не лезь с булкой в постель, — сказала я, проскользнув под одеяло, — тогда что ты собираешься сделать с Хэмишем? Он проглотил остаток булочки и улыбнулся. — Не волнуйся. Завтра, как раз перед ужином, я вывезу его на озеро и брошу в воду. К тому времени, как он доберется до берега и обсохнет, ужин закончится. Трижды откусив сыр, он его съел и беззастенчиво облизал пальцы, — Пусть ляжет спать мокрым и голодным. Посмотрим, как ему это понравиться, — мрачно заключил он. Надеясь найти еще что-нибудь съедобное, он заглянул в ящик стола, где иногда у меня лежали яблоки или понемногу разных припасов. Однако сегодня ящик был пуст, и он со вздохом его задвинул. — Надеюсь, я доживу до завтрака, — философски заключил он. Он быстро разделся и, дрожа, лег рядом. И хотя после плавания в ледяной воде озера его руки и ноги были холодными, его тело сохранило блаженное тепло. — Мм, как к тебе приятно прижаться, — прижимаясь, прошептал он, — ты сегодня пахнешь по-другому, копала растения? — Нет, — удивилась я, — я думала, что это ты... так пахнешь. Запах был острым, травяным, нельзя сказать, что неприятным, но он был незнакомым. — От меня пахнет рыбой, — заметил Джейми, принюхиваясь к тыльной стороне ладони, — и мокрой лошадью. Нет, — нюхая, он наклонился ближе, — и ты так не пахнешь, но пахнет где-то рядом. Он соскользнул с кровати и в поисках источника запаха перевернул одеяло. То, что так пахло мы нашли у меня под подушкой. — Что, черт возьми...? Подняв находку, я тут же ее уронила. — Ой! Он с шипами! Запах шел от вырванных с корнем нескольких растений, связанных в пучок черной ниткой. Растения увяли, но от увядших листьев все еще исходил острый запах. В пучке был всего один цветок — расплющенная иберийская роза, о колючий стебель которой я уколола большой палец. Посасывая уколотый палец, я другой рукой осторожно поворачивала пучок. Бегло на него взглянув, Джейми неожиданно взял его и, подойдя к открытому окну, вышвырнул. Вернувшись к кровати, он быстро смел в ладонь комочки земли отвалившиеся от корней и вышвырнул их вслед за пучком. Захлопнув окно, он вернулся к кровати, по дороге отряхивая ладони. — Выбросил, — неизвестно зачем сообщил он, забираясь под одеяло, — ложись, Сассенах. — Что это было? — спросила я, забираясь под одеяло и устраиваясь рядом. — Думаю, чья-то шутка, — отозвался он, — скверная, но всего-навсего шутка. И приподнявшись на локте, он задул свечу. — Иди ко мне, mo duinne. Я замерз. Несмотря на тревожное предчувствие после найденного пучка с пожеланием зла, я спала спокойно, чувствуя себя в безопасности под двойной защитой: закрытой на засов двери и рук Джейми. Ближе к рассвету мне снились зеленые луга и множество бабочек летающие над ними. Желтые, коричневые, белые и оранжевые, они кружились вокруг меня, как осенние листья, садились на голову и плечи, скользя, как капли дождя, спускались вниз, щекоча крошечными лапками. Их бархатные крылышки слегка взмахивали в ритме отзвуков моего сердцебиения. Плавно перейдя из сна в реальность, я увидела, что лапки бабочек на моем животе, вовсе не лапки, а пламенеющие пряди густых мягких рыжих волос Джейми, а бабочка, застрявшая между бедер — его язык. — Ммм, — протянула я, спустя какое-то время, — для меня все это прекрасно, а что насчет тебя? — Еще примерно три четверти минуты, если будешь продолжать в том же духе, — усмехнувшись, ответил он, убирая мою руку, — но я предпочел бы не торопиться. Видишь ли, по натуре я человек медлительный и благоразумный. Могу ли я, мистрисс, просить вас об услуге вечером составить мне компанию? — Можете, — откликнулась я, заложив руки за голову и вызывающе посмотрев на него из-под полуопущенных век, — если вы этим хотите сказать, что настолько дряхлы, что вас хватает всего лишь на один раз в сутки. Лежа с краю, он пристально посмотрел на меня. Последовал рывок и промельк чего-то белого, и я оказалась сильно вдавленной в перину. — Ну что ж, — пробормотал он в мои спутанные волосы, — только не говори, что я тебя не предупреждал. Спустя две с половиной минуты он застонал и открыл глаза, затем энергично растер руками лицо и голову, отчего более коротки волосы встали торчком. Приглушенно бормоча ругательства на гэльском, он неохотно выскользнул из-под одеяла и начал одеваться, дрожа на холодном утреннем воздухе. — А ты не мог бы сказать Алеку, что болен и вернуться в кровать? — с надеждой спросила я. Рассмеявшись, он нагнулся, поцеловал меня и ощупью стал искать под кроватью свои чулки. — Если бы я мог, Сассенах, я бы сказал, однако я сомневаюсь, что оспа, чума или тяжелое телесное повреждение послужили бы оправданием того, что я нахожусь в кровати. Даже, если бы я лежал при смерти, но не истекал кровью, старый Алек мгновенно оказался бы здесь и стащил меня со смертного одра, чтобы я помог ему гнать глистов. Глядя на его изящные длинные икры, когда он аккуратно натягивая чулок, подворачивал его верхний край, я мрачно заметила: — Тяжкое телесное повреждение, говоришь? Я могла бы с этим справиться. Хмыкнув, он потянулся за вторым чулком. — Только смотри, Сассенах куда ты будешь метать свои волшебные дротики. Он попытался непристойно подмигнуть, но вместо этого всего лишь покосился на меня. — Целься не очень высоко, иначе я ни на что не буду способен. Приподняв бровь, я уютно устроилась под одеялом — Не переживай. Обещаю не выше колена. Пошлепав по одной из моих округлых выпуклостей, он ушел в конюшню, громко распевая «Наверху среди вереска». Уже с лестницы донесся припев:
Когда сидела на моих коленях крошка, И я ее качал, ужалил шмель меня В то место, что колена много выше. Вдвоем мы отдыхали там. Высоко среди вереска На холме Бенаки.
(Up among the heather (Высоко среди вереска) - популярная ирландская песня)
Услышав его пение, я решила, что Джейми прав, говоря о своем музыкальном слухе. У него его действительно не было. Ненадолго снова впав в приятную сонливость, я вскоре поднялась и отправилась завтракать. Большинство жителей замка уже поели и отправились на работу, ну а те, кто еще оставался в зале, любезно со мной поздоровались. Не было ни косых взглядов, ни выражения скрытой враждебности на лице того, кого интересовало, насколько хорошо сработала его мерзкая мелкая выходка, однако я все же всматривалась в лица присутствующих. Утро я провела в одиночестве на огороде и полях с корзинкой и палкой-копалкой. У меня подходили к концу некоторые из наиболее востребованных трав. Обычно деревенские жители обращались за помощью к Гейлис Дункан, но в последнее время в мою аптеку стали захаживать несколько пациентов из деревни и продажа патентованных средств выросла. Вторую половину дня я провела в амбулатории. Пациентов пришедших на прием было мало. У одного из них была хроническая экзема, еще один вывихнул большой палец и последним был паренек, помогающий на кухне, который опрокинул горшок с горячим супом себе на ногу. Я распределила мазь из стиллингии лесной и разноцветного ириса между пациентом с экземой и пареньком, опрокинувшим горшок, вправила и туго перевязала пациенту большой палец и в одной из небольших ступок покойного Битона принялась толочь некий корень метко названный каменным. Работа эта была утомительной, но она хорошо подходила для такого располагающего к лени послеполуденного времени. Небо было ясное, и, когда я вылезла на стол и выглянула из щелевого окошка, то увидела, что под вязами, стоящими на западе удлинились голубые тени. В шкафах поблескивали стройные ряды стеклянных бутылочек, а рядом с ними лежали аккуратные стопки перевязочного материала и компрессов. Помещение было тщательно вымыто и продезинфицировано, и теперь в нем хранились запасы сушеных листьев, корней и грибов, аккуратно упакованные в хлопчатобумажные мешочки. Глубоко вдохнув острый, ароматный запах моего святилища, я удовлетворенно выдохнула. После этого я перестала толочь и отложила пестик. Я была довольна, и осознание этого меня шокировало. Несмотря на сплошную неопределенность моей жизни здесь, несмотря на вызывающее неприятные чувства пожелание зла, несмотря на слабую, но постоянно щемящую боль от тоски по Фрэнку, я не была несчастной. Совсем наоборот. После этих размышлений, я тотчас почувствовала себя предательницей, и мне стало стыдно. Как я могу быть счастливой, когда Фрэнк, должно быть, обезумел от переживаний? Если предположить, что все это время меня там не было, — а я не могла вообразить, как может быть по-другому, — то меня не было в моем мире, должно быть, более четырех месяцев. Я представила, как он обыскивает округу, звонит в полицию, ожидая какого-то сигнала, какого-то известия обо мне. Сейчас, он, должно быть, почти потерял надежду, что я жива и ожидает сообщения, что мое тело найдено. Отставив ступку, я начала ходить взад-вперед вдоль узкой комнаты, потирая руки о фартук в порыве сожаления и раскаяния. Надо было уходить раньше и усерднее пробовать вернуться. — Но я пробовала, — напомнила я себе, — пробовала неоднократно, и посмотрите, что получилось. Да, посмотрите. Я вышла замуж за шотландского преступника, за нами обоими охотится садист — капитан драгунов. Живем мы среди варваров, которые и глазом не моргнув, скорее, убьют Джейми, если только посчитают, что он угрожает преемственности их драгоценного клана. Но худшее во всем этом было то, что я была счастлива. Я села, беспомощно глядя на множество баночек и бутылочек. После нашего возвращения в Леох, я изо дня в день осознанно подавляла воспоминания о своей прошлой жизни. В глубине души я знала что вскоре должна буду принять какое-то решение, но я откладывала, перенося неизбежность решения со дня на день, с часу на час и утопив свою неуверенность в получении удовольствия от общения с Джейми и от ощущения его рук. Внезапно из коридора донеслись проклятия и звуки, как будто кто-то постоянно на что-то натыкалтся. Поспешно встав и подскочив к двери, я успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как ведут спотыкающегося Джейми поддерживаемого с одной стороны, согнувшимся в три погибели старым Алеком МакМагоном, а с другой — одним из помощников конюха, прилагающим нешуточные, но недостаточные усилия. Опустившись на стул и вытянув левую ногу, Джейми скривился. Его гримаса, скорее, была вызвана не столько болью, сколько раздражением, так что опустившись на колени, я, немного переживая, осмотрела его травмированную конечность. — Незначительное растяжение, — сообщила я после беглого осмотра, — как это произошло? — Упал, — лаконично ответил Джейми. — С забора? — поддразнила я. Он сердито посмотрел на меня. — Нет. С Донаса. — Ты ездил на этом коне? — недоверчиво спросила я, — в таком случае ты — везунчик, отделавшийся всего лишь растяжением связок лодыжки. Взяв кусок бинта, я начала накладывать на сустав повязку. — Как и в тот раз в этот тоже было неплохо, — рассудительно произнес Алек. — на самом деле, парень, какое-то время вы с ним неплохо ладили. — Знаю, — огрызнулся Джейми, скрипя зубами, так как я туго затянула бинт, — его ужалила пчела. Мохнатые брови приподнялись. — Так вот в чем дело. Упрямец вел себя так, словно в него попал волшебный дротик, — доверительно сообщим он мне, — подскочил на всех четырех и снова опустился, а затем, будто с ума сошел, — пошел носиться по всему загону, как шмель в банке. Но твой парнишка хорошо на нем держался, — Алек кивнул на Джейми, который в ответ ему снова скривился, — пока подлый здоровый демон не перелетел через забор. — Через забор? А где он сейчас? — поинтересовалась я, встав и вытирая руки. — Думаю, на полпути в ад, — ответил Джейми, опустив ногу и осторожно пробуя стать на нее, — пусть его там радушно примут, чтобы он там и остался, — морщась, он снова сел. — Сомневаюсь, что дьяволу пригодиться на время вырвавшийся жеребец, — заметил Алек, — он и сам в состоянии обернуться конем, когда захочет. — Возможно, он и обернулся Донасом, — улыбаясь, предположила я. — Я в этом не сомневаюсь, — все еще испытывая боль, заметил Джейми, хотя к нему постепенно возвращалось привычное хорошее настроение, — а ведь дьявол, как правило, и оборачивается вороным жеребцом, да? — Да, — подтвердил Алек, — огромным вороным жеребцом, который мчится так же быстро, как промелькивает мысль между мужчиной и девицей.
Он добродушно усмехнулся Джейми и поднялся, собираясь уходить. — Кстати, — добавил он, подмигнув мне, — завтра можешь не приходить в конюшню. Оставайся в кровати, дружище, и… э-э… отдыхай. — Почему, — спросила я, глядя вслед бесцеременному старому конюху, — всем кажется, что мы больше ни о чем не думаем, кроме как вдвоем валяться в кровати? Опираясь на прилавок, Джейми еще раз попробовал встать на ногу. — Во-первых, мы женаты меньше месяца, — заметил он, — а во-вторых... Глядя на меня и покачивая головой, он усмехнулся. — Я тебе уже говорил, Сассенах, что все, о чем ты думаешь отражается у тебя на лице. — Черт возьми, — с досадой произнесла я. На следующее утро, помимо недолгого посещения амбулатории, чтобы проверить есть ли больные нуждающиеся в неотложной помощи, оставшиеся утренние часы я удовлетворяла довольно требовательные запросы моего единственного больного. — Ты же должен был отдыхать, — в конце концов, укоризненно сказала я. — Я и отдыхаю. По крайней мере, отдыхает моя лодыжка. Видишь? И подняв длинную голую голень, он покачал худощавой, изящной ступней, но, резко прекратив покачивания, приглушено ойкнул. Опустив голень, он принялся осторожно массировать еще опухшую лодыжку. — Это послужит тебе уроком, — проронила я, высовывая ноги из-под одеяла, — пошли. Ты довольно долго бездельничал в постели. Тебе нужен свежий воздух. Когда он сел, волосы упали ему на лицо. — Ты же сама сказала, что мне нужен отдых. — Отдохнешь на свежем воздухе. Вставай. Я застелю кровать. Ропща на свойственнок мне бесчувствие и отсутствие должного внимания к серьезно пострадавшему, он оделся и долго сидел, ожидая пока я перевязывала его больную лодыжку. Лишь после этого к нему вернулась его природная живость. — Слегка сеет, — сообщил он, выглянув в окно, где легкая морось только что решила серьезно взяться за дело и превратится в приличный ливень, — давай поднимемся на крышу. — На крышу? Ну конечно. Как это я не додумалась предложить лучший способ лечения растянутых связок лодыжки — подъем на шесть лестничных пролетов. — На пять. Кроме того, у меня есть палка. Упомянутая палка вытащенная из-за двери оказалась дубинкой из выдержанного боярышника, и теперь он ею торжествующе помахивал. — Где ты ее взял? — рассматривая дубинку, поинтересовалась я. При ближайшем рассмотрении было видно, что это обшарпанный трехфутовый кусок обтесанной твердой древесины со временем уплотнившейся и ставшей твердой, как алмаз. — Мне одолжил ее Алек. Он использует дубинку, когда работает с мулами. Слегка ударяет их между глаз, когда они его не слушаются. — Звучит очень впечатляюще, — заметила я, рассматривая исцарапанную древесину, — надо будет когда-нибудь это испробовать. На тебе. Наконец мы вышли на защищенную от дождя небольшую обзорную площадку, расположенную под свесом шиферной крыши. Невысокий парапет ограждал ее по краю.
(Сланцевый шифер, или просто сланец — штучный кровельный строительный материал, представляющий собой отдельную пластину, отколотую от глыбы горной породы — природного спрессованного камня глинистого сланца, который бывает тёмно-серого, чёрного, реже красноватого или зеленоватого цвета. )
— Боже, какая красота! Несмотря на усиливающийся дождь, вид с крыши был великолепен. Отсюда было виден широкий, серебристый, пологий изгиб озера, за которым вздымались скалы, вонзаясь изборожденными черными кулаками-вершинами в сплошное серое небо. Джейми оперся на парапет, перенеся свой вес на здоровую ногу. — Да, красиво. Я иногда приходил сюда, когда раньше жил в замке. И он указал на озеро из-за дождя покрытого рябью. — Вон там, между теми двумя скалами, ты видишь узкий проход? — В горах? Вижу. — Это дорога в Лаллиброк. Иногда, когда меня одолевала тоска по дому, я приходил сюда и смотрел на эту дорогу. Я представлял, что лечу, как ворон через этот проход и вижу холмы и поля по ту сторону скал и усадьбу в конце долины. — Ты хочешь вернуться домой, Джейми? — слегка дотронувшись до его руки, спросила я Он повернул ко мне голову и улыбнулся. — Я уже думал об этом. Не знаю точно ли я хочу, но думаю, что мы должны туда поехать. Не знаю, Сассенах, что нас там ожидает. Но... мы должны. Я женат, и ты — хозяйка Брок Туарака. Вне закона я или нет, но чтобы во всем разобраться, мне нужно туда вернуться, даже если это будет надолго. При мысли о том, что придется покинуть Леох с его всевозможными интригами, почувствовав и облегчение, и тревогу, меня охватила нервная дрожь. — Когда мы поедем? Он нахмурился, барабаня пальцами по парапету. Камень потемнел от дождя и стал скользким. — Думаю, нужно дождаться герцога. Возможно, он сможет сделать Колуму одолжение, занявшись моим делом. Если у него не получиться, чтобы меня оправдали, быть может он сможет договориться о моем помиловании. Тогда, как ты понимаешь, возвращение в Лаллиброк было бы намного безопасней. — Да, но... И пока я молчала, он внимательно на меня смотрел. — В чем дело, Сассенах? Я глубоко вдохнула. — Джейми... если я тебе кое-что скажу, обещай, что не будешь спрашивать, откуда я это знаю? Глядя мне в глаза, он взял меня за руки. Дождь намочил его волосы, и по щекам стекали маленькие капельки. Он улыбнулся. — Я уже говорил тебе, что не буду спрашивать о том, о чем ты не хочешь мне рассказывать. Хорошо, я обещаю. — Давай присядем. Не стоит так долго стоять на больной ноге. Мы отошли к стене, где нависшие сланцы крыши прикрыли от дождя небольшой кусочек мощеной площадки оставшийся сухим, и удобно устроились, опершись спинами на стену. — Хорошо, Сассенах. Так в чем же дело? — Герцог Сандрингэм, — проронила я, прикусив губу, — Джейми, не доверяй ему. Я и сама не знаю о нем всего, но знаю, что что-то в нем есть. Что-то порочное. — Ты знаешь об этом? Он был удивлен. Теперь настал моя очередь смотреть, не отрывая глаз. — Ты хочешь сказать, что ты уже что-то знаешь о нем? Вы с ним встречались? — спросила я. Мне стало легче на душе. Быть может, загадочная связь Сандрингэма с якобитами были известны гораздо раньше, чем думали Фрэнк и викарий? — О, да. Он был здесь в гостях, когда мне было шестнадцать. Когда я... уехал. — А почему ты уехал? Внезапно вспомнив, странный слух пересказанный мне Гейлис Дункан, когда я впервые встретила ее в лесу, о том, что Джейми — отец сына Колума Хэмиша, мне стало любопытно. Я знала, что Колум — не отец Хэмиша, что он не мог им быть, но, вероятно, я была единственной в замке, кто об этом знал. Подозрение, вызванное таким слухом, легко могло подтолкнуть Дугала к попытке убить Джейми еще у перевала Кэррярик, если напал именно он. — Не из-за... леди Летиции? — нерешительно спросила я. — Летиции? Его поразительное изумление было настолько искренним, что что-то сжатое внутри, что было мне незнакомо внезапно расслабилось. Вообще-то я и не думала, что у Гэйли есть основание так предполагать, но все же... — Какого черта ты упомянула Летицию? — с любопытством спросил Джейми, — я прожил в замке год и только раз, насколько я помню, разговаривал с ней. Она тогда позвала меня в свою комнату и отчитала за то, что я, играя в шинти, промчался через ее розарий.
(Shinty (шинти) - шотландская игра, напоминающая хоккей на траве, в которую играют две команды по двенадцать человек с изогнутыми клюшками и обтянутым кожей пробковым мячом.)
Я рассказала ему и то, о чем мне сообщила Гейлис, и он расхохотался, при этом из-за прохладного и влажного от дождя воздуха у него изо рта шел пар. — Господи, — произнес он, — да у меня и смелости не хватило бы! — Ты же не думаешь, что Колум подозревает тебя в подобном? Он решительно покачал головой. — Нет, Сассенах, не думаю. Если бы у него на этот счет появились какие-то подозрения, я бы не дожил до семнадцати лет, не говоря уже о том, чтобы дожить до двадцати трех. Его слова более-менее подтвердили мое мнение о Колуме, но, тем не менее, на душе у меня стало легче. Джейми задумался, его синие глаза устремились куда-то вдаль. — Хотя если подумать, я не знаю, знает ли Колум почему я так внезапно покинул замок. И если Гейлис Дункан распространяет здесь такие слухи, то, Сассенах, эта женщина — баламут. Люди поговаривают, что она сплетница и сварливая баба, если не ведьма... В таком случае лучше проверить, что он узнал. Он взглянул на поток воды, низвергающийся со свеса крыши и предложил: — Быть может, нам лучше спуститься, Сассенах. Становится сыровато. С крыши мы спустились другим путем: прошли по крыше к внешней лестнице, ведущей в огород, где росли травы для кухни. Там, если ослабнет ливень, я хотела вырвать немного огуречника. От ливня мы укрылись, став у стены замка, под одним из выступающих внешних подоконников. — Что ты делаешь с огуречником, Сассенах? — с интересом спросил Джейми, глядя на разбросанные лозы и растения, прибитые к земле дождем. — Когда он зеленый — ничего. Сначала надо его высушить, а потом... Меня прервали ужасающие звуки лая и крика, доносившиеся из-за ограды огорода. Несмотря на ливень, я помчалась к ограде. За мной гораздо медленней прихрамывал Джейми. По тропинке, разбрызгивая лужи, бежал деревенский священник отец Бэйн, преследуемый лающей сворой собак. Будучи в просторной сутане, мешающей ему бежать, священник споткнулся и упал, подняв вокруг себя кучу брызг воды и грязи. Через мгновение, рыча и щелкая зубами, собаки набросились на него. Рядом со мной над оградой мелькнул плед. Это Джейми, перемахнув через ограду, уже был среди собак. Размахивая дубинкой, он что-то выкрикивал на гэльском, присоединив свой голос к всеобщему гвалту. Если его крики и проклятия были малоэффективны, то дубинка была более действенна. Стоило ей попасть по мохнатой плоти, раздавался истошный визг. Постепенно стая отступала и, наконец, развернувшись, понеслась в сторону деревни. Тяжело дыша, Джейми убрал упавшие на глаза волосы. — Они такие же злые, как волки — изрек он, — я уже говорил Колуму об этой своре. Это они два дня назад загнали Кобхара в озеро. Было бы лучше, если бы он их перестрелял, пока они кого-нибудь не загрызли. Он смотрел на меня, когда опустившись на колени рядом с упавшим священником, я начала его осматривать. Дождь стекал с кончиков моих волос на шаль, и я чувствовала, как она становится мокрой. — Пока они никого не загрызли, — заметила я, — только оставили несколько следов от зубов, а в основном с ним все в порядке. Разорванная с одной стороны сутана отца Бэйна обнажила белое безволосое бедро со скверной рваной раной и несколькими следами от зубов, из которых начинала сочиться кровь. Священник белый, как мел от шока с трудом поднялся на ноги. Очевидно, он не был сильно ранен. — Если вы, отец, пойдете со мной в амбулаторию, я продезинфицирую ваши раны, — предложила я, подавляя улыбку при виде толстого, низенького священника в колышущейся сутане и виднеющихся в прорехе носках в разноцветных ромбиках. И в лучшие времена лицо отца Бэйна напоминало сжатый кулак. Сейчас это сходство усиливали красные пятна на щеках и четко очерченные носогубные складки. Он посмотрел на меня так, будто я предложила ему публично совершить непристойность. Очевидно, он так и воспринял мое предложение, поскольку произнес следующее: — Разве слуга Господа откроет женщине части своего тела для обработки? Вот что я скажу вам, мадам. Я понятия не имею какая порочность практикуется в привычных для вас кругах, но знайте, что здесь такого не потерпят, — нет, пока я исцеляю души в этом приходе! Он повернулся и, очень сильно хромая, заковылял, безуспешно пытаясь придержать на боку разорванное облачение. — Дело ваше,— вслед ему крикнула я, — но, если ваши раны не продезинфицировать, они загноятся! Священник не ответил. Ссутулившись и прихрамывая, он, как пингвин, подпрыгивающий на льдине, шаг за шагом начал подниматься по лестнице ведущей в огород. — Этот человек не слишком-то прислушивается к женщинам, так ведь? — заметила я Джейми. — Учитывая род его занятий, полагаю, что он не только не прислушивается, — отозвался он, — пошли поедим. После обеда я отправила своего пациента в кровать, — на этот раз одного, невзирая на его протесты, — а сама спустилась в свой кабинет. Похоже, из-за сильного дождя в моей работе наступило затишье. В такую погоду люди, как правило, благополучно оставшиеся дома, не вспарывали лемехом свои ноги и не падали с крыш. Я довольно приятно провела время, обновляя записи в книге Дэви Битона, но когда я закончила, в проеме двери темным силуэтом вырисовался посетитель. Он буквально заполонил собой весь проем. Прищурившись, я разглядела в полумраке фигуру Алека МакМагона закутанного в необычное одеяние, состоящее из пальто, шалей и нескольких попон. Он шел медленно, чем напомнил мое первое посещение этого кабинета вместе с Колумом и подсказал разгадку к причине своего визита. — Ревматизм? — сочувственно спросила я, когда он со сдавленным стоном упал на мой единственный стул. — Да. Сырость пробрала меня, до костей, — проронил он, — что с этим делать? Он положил на стол, расслабив пальцы, свои огромные искривленные руки. Руки раскрывались так медленно, как раскрывается ночной цветок, обнажая мозолистые ладони. Взяв узловатую руку и бережно поворачивая ее то вверх тыльной стороной, то вниз, я начала массировать ороговевшую ладонь, распрямляя пальцы. Когда я начала массировать, морщинистое старое лицо на мгновенье исказилось от боли и только, когда первые приступы прошли, лицо расслабилось. — Рука, как деревянная, — заметила я, — лучшее, что я могу порекомендовать — хороший глоток виски и глубокий массаж. Не будет лишним и чай из пижмы.
Он рассмеялся, и шали соскользнули с его плеч. — Виски, вот как? У меня, девушка, были сомнения, но теперь я вижу, что у вас задатки прекрасного врача. Я полезла к задней стенке шкафа со снадобьями и вытащила коричневую бутылку без этикетки, в которой хранились мои запасы из винокурни Леоха. Ее и роговую чашу я поставила на стол перед Алеком. — Выпейте, — предложила я, — а потом разденьтесь настолько, насколько посчитаете допустимым и ложитесь на стол. А я тем временем разожгу огонь, чтобы было достаточно тепло. Голубой глаз оценивающе осмотрел бутылку, и искривленная рука медленно потянулась к горлышку. — Ты, девочка, лучше сама глотни, — посоветовал он, — работа предстоит нелегкая. Подождав, пока он устроится, я подошла к нему. Когда я сильно налегла на его левое плечо, чтобы его расслабить, он издал стон, звук которого был нечто средним между болью и удовлетворением. Я приподняла его исподнизу и повернула на живот. — При простреле моя жена утюгом гладила мне спину, — заметил он, — но так даже лучше. У тебя, девочка, сильные, хорошие руки. Из тебя вышел бы хороший конюх. — Надеюсь, это — комплимент, — сухо сказала я, наливая на ладонь много подогретой смеси из растительного масла и жира и нанося ее на широкую белую спину. Молочно-белая кожа его плеч и спины резко заканчивалась там же, где заканчивались закатанные рукава рубашки, там же начиналась обветренная, загоревшая и покрытая пятнышками кожа рук. — Похоже, в прошлом, вы были блондином, красивым парнем, — заметила я, — кожа у вас на спине такая же белая, как и у меня. Глубокий смешок сотряс под моими руками тело Алека. — Теперь этого не скажешь, да? Да-а-а. Однажды Эллен МакКензи увидела, как я без нижней рубашки принимаю роды у кобылы и говорит: «Похоже, добрый Господь приставил не ту голову к телу. Ему надо было бы положить на плечи мешок с молочным пудингом, а вместо лица — запрестольный образ.». Как я поняла, он имел в виду крестную перегородку в церкви, на которой были изображены множество крайне отвратительных чертей, пытающих грешников.
(Запрестольный образ — икона, помещающаяся на восточной стороне алтаря за престолом и изображающая Спасителя, Божию Матерь или того святого (или событие), которому посвящен храм.)
(Крестная перегородка(rood screen), — элемент здания христианской церкви средних веков или раннего Возрождения, который отделял хоры (клирос) или алтарь от нефа (площадь, предназначенная для расположения мирян). В староанглийском rood собственно и значил «крест», «распятие»)
— Должно быть, Эллен МакКензи довольно открыто выражала свое мнение, — заметила я. Мне было очень любопытно побольше узнать о матери Джейми. Из скупых, от случая к случаю, рассказов Джейми, у меня сложилось примерное представление о его отце Брайане, но он никогда не упоминал свою мать, и я ничего о ней не знала, кроме того, что она умерла молодой при родах. — Ооо, язычок у нее был еще тот, у Эллен, и своя голова на плечах. Распустив и убрав завязки его клетчатых штанов, я начала массировать голени. — Но говорила она так добродушно, что никто не обижался, кроме ее братьев. Но она была не из тех, кто обращал внимание на Колума и Дугала. — Мм. Как я слышала, она сбежала, так ведь? — спросила я, надавив большими пальцами на подколенное сухожилие, отчего Алек издал звук, который я определила бы, как писк, услышав его не от настолько достойного человека,. — Да, — отозвался он, — Эллен была старшей из шести детей МакКензи, на год-два старше Колума и светом очей старого Джэйкоба, поэтому она так долго не выходила замуж. Она не стала встречаться ни с Джоном Кэмероном, ни с Малкольмом Грантом, ни с кем-то еще, за кого она могла бы выйти замуж, да и ее отец не заставил бы ее заключить брак против ее воли. Однако, когда старый Джейкоб умер, Колум не собирался терпеть причуды сестры. Оказавшись в крайне сложном положении и укрепляя шаткую власть в клане, он отчаянно пытался создать союз с Мунро на севере или Грантом на юге. В обоих кланах были молодые вожди, которые могли бы стать полезными зятьями. Юная Джокаста, которой исполнилось всего пятнадцать благосклонно приняла сватовство Джона Кэмерона и уехала на север. Элен, которая в двадцать два года считалась чуть ли не старой девой была гораздо менее сговорчива. — Я так понимаю, что сватовство Малкольма Гранта было довольно твердо отвергнуто, судя по его выходке две недели назад, — заметила я. Старый Алек рассмеялся, а когда я надавила сильнее, его смех перешел в довольный стон. — Да. Что она ему сказала, я никогда не слышал, но, думаю, его это задело. Они, знаете ли, встретилась на большом Собрании. Вечером они ушли в розарий, и все, кто там был ожидали: согласиться она на брак с ним или нет. Начало темнеть, а их все не было. Уже совсем стемнело, зажгли фонари, прибывшие пошли слушать Гвиллина, но ни Эллен, ни Малкольм Грант не появились. — Господи. Наверное, они продолжали беседовать. Я налила очередную порцию мази ему между лопаток, и Алек, ощутив тепло, закряхтел от удовольствия. — По крайней мере, так казалось. Но время шло, а они не возвращались, и Колум начал опасаться, что Грант увез ее, видите ли, насильно. Казалось, что так и произошло, поскольку в розарии никого не было. И когда Колум послал в конюшни за мной, я, конечно же, рассказал ему, что люди Гранта пришли за лошадьми, хм, все чертовски злые, и, не попрощавшись, ускакали. Разъяренный, восемнадцатилетний Дугал тотчас сел на лошадь и, не дожидаясь сопровождения, не посоветовавшись с Колумом, отправился вслед за Малкольмом Грантом. — Когда Колум услышал, что Дугал помчался вслед за Грантом, он послал меня и еще несколько человек, распорядившись, чтобы мы, сломя голову, неслись за ним. Хорошо зная нрав Дугала, он не хотел, чтобы его новоявленный зять был убит на дороге до оглашения в церкви объявления о предстоящем бракосочетании, поскольку он считал, что Малкольм Грант, не уговорив Эллен выйти за него замуж, увез ее, чтобы делать с ней все, что захочет и таким способом вынудить ее сочетаться с ним браком. Задумавшись, Алек замолчал, но вскоре продолжил. — Конечно, Дугал такой поступок оценил, как оскорбление. Честно говоря, не думаю, что Колум был из-за этого так уж расстроен и посчитал поступок Гранта оскорблением. Возникшая ситуация решила бы его проблему, и Грант, не получив за Элен приданое, еще выплачивал бы Колуму отступные. Алек цинично фыркнул. — Колум не тот человек, который упустит представившуюся возможность обогатиться. Он хитер и безжалостен, этот Колум. Голова Алека повернулась, и его единственный голубой, как лед, глаз посмотрел на меня через сгорбленное плечо. — Было бы мудро, девочка, иметь это в виду. — Вряд ли я забуду это, — мрачновато заверила его я. Вспомнив, как по распоряжению Колума наказали Джейми, я подумала о том, не было ли это наказание отчасти местью за несговорчивость его матери. Впрочем, Колум упустил шанс, чтобы воспользовавшись возможностью, выдать замуж сестру за лэрда клана — Гранта. Ближе к рассвету, Дугал увидел вдоль основной дороги разбитый лагерь Малкольма Гранта и сопровождающих его людей, где, завернувшись в пледы, они спали под кустом дрока. Спустя какое-то время, мчавшимся Алеку и его спутникам, пришлось остановиться, когда они увидели, как Дугал МакКензи и Малкольм Грант, обнаженные до пояса, в боевых шрамах, покачиваясь и шатаясь, передвигаясь по дороге то вверх то вниз, не переставали обмениваются беспорядочными ударами, как только оказываются вблизи друг от друга. Между тем слуги Гранта, усевшись вдоль дороги, как шеренга сов, поворачивали головы то в одну, то в другую сторону, в то время как схватка уже шла на убыль, и сражающиеся зигзагами двигались по дороге в просачивающемся рассвете. — Оба они запыхались, как загнанные лошади. В предрассветном холоде от их тел поднимался пар. Нос Гранта раздулся и стал вдвое больше, да и Дугал с трудом мог смотреть. У обоих кровь капала на грудь и там высыхала. При появлении людей Колума, арендаторы Гранда вскочили на ноги, придерживая мечи. Вероятней всего, встреча закончилась бы серьезным кровопролитием, если бы один наблюдательный парень из МакКензи, не заметил весьма весомый факт — Эллен МакКензи среди людей Гранта не было. — После того, как арендаторы Малкольма Гранта облили его водой и привели в чувство, ему удалось рассказать им то, что не захотел слушать Дугал. Как оказалось, Эллен провела с ним в розарии всего четверть часа. Он не стал говорить, что между ними произошло, но чтобы это ни было, его это настолько обидело, что не показавшись в зале, он тотчас же уехал. Оставив ее в розарии, он больше ее не видел и не хотел слышать имя Элен МакКензи, произносимое в его присутствии. С этими словами он, еще пошатываясь, сел на лошадь и ускакал. С тех пор он никому из клана МакКензи не был другом. Я слушала его, как завороженная. — А где же все это время была Эллен? Старый Алек рассмеялся. Его смех был похож на скрип дверных петель конюшни. — За тридевять земель. Какое-то время никто не знал где она. — Мы развернулись и понеслись домой. Когда мы приехали, Эллен не было. Колум с побелевшим лицом стоял во дворе, опираясь на Энгуса Мора. После исчезновения Элен началась еще бо́льшая неразбериха, поскольку не только комнаты замка, а чердаки, уютные закутки, кухни и чуланы были заполнены гостями. Казалось, безнадежно определить, кто из всех людей в замке тоже исчез, но Колум созвал всех слуг и прошелся по спискам приглашенных, спрашивая кого видели накануне вечером, где и когда. Наконец, одна кухарка вспомнила, что в коридоре, выходящем на задний двор, как раз перед подачей ужина видела мужчину. Она заметила его только потому, что он был очень красив. Она рассказала, что он высокий и крепкий, с волосами, как у черного силка и глазами, как у кошки. Восхищаясь им, она смотрела, как он идет по коридору, как у двери во двор встречает женщину, одетую во все черное и закутанную в плащ с капюшоном. — Кто такие «силки»? — спросила я. Глаз Алека скосился на меня. В его уголках появились морщинки. — Вы, англичане, называете их тюленями. Вскоре после этого события, даже после того, как жители деревни узнали правду, они рассказывать другу другу россказни о том, что Эллен МакКензи увезли к морю, чтобы она жила среди тюленей. Знаете ли вы, что силки, когда выходят на берег и сбрасывают шкуры, становят людьми? Если вы найдете шкуру силка его или ее, — достоверно добавил он, — и спрячете эту шкуру, они не смогут снова уйти в море, им пришлось бы остаться с вами на берегу. Считается удачей взять таким образом силку в жены, потому что они очень хорошие поварихи и самоотверженные матери. — Впрочем, — рассудительно произнес он, — Колум не верил, что его сестра сбежала с силком, что он и сказал. Поэтому он по одному приглашал гостей и, описав мужчину, спрашивал знает ли кто-то такого человека. Наконец он выяснил, что того зовут Брайан, но никто не знал из какого он клана и какая у него фамилия. Он участвовал в играх, но там его называли только Черным Байаном. Вот почему на время дело, похоже, приостановилось, поскольку те, кто искал понятия не имели в каком направлении искать. Следует отметить, что даже лучшим искателям иногда приходится попросить в каком-нибудь коттедже горсточку соли или кружку молока. В конце концов, известие о паре дошли до Леоха, поскольку у Элен МакКензи была незаурядная внешность. — Волосы, как огонь, — мечтательно произнес Алек, наслаждаясь мазью, согревающей спину, — глаза, как у Колума — серые в бахроме черных ресниц — очень привлекательные, но взгляд этих глаз пронзает, как стрела арбалета. Высокая женщина, даже выше тебя. Посмотришь на такую красавицу — глазам становится больно. — Я слышал как позже рассказывали, что когда они встретились на Собрании и посмотрели друг на друга, то каждый из них сразу понял, что никто другой ему не нужен. Они придумали план и ускользнули прямо из-под носа Колума МакКензи и трехсот гостей. Алек вдруг рассмеялся, что-то вспомнив. — Наконец, Дугал их нашел. Они жили в коттедже крестьянина у границы земель Фрэйзеров. Они решили, что единственный способ разрешение ситуации — это спрятаться и ждать, пока Эллен не забеременеет, причем срок беременности должен быть немалый, чтобы ни у кого не возникли сомнений, от кого ребенок. Тогда Колуму пришлось бы благословить их брак, нравится ему это или нет. Однако он этого не сделал. Алек ухмыльнулся. — Когда вы были в дороге, вы не видели шрама на груди у Дугала? Я видела этот шрам. Это была тонкая белая линия от плеча до ребер, пересекающая место, где находится сердце. — Это сделал Брайан? — спросила я. — Нет, Эллен, — ответил он, ухмыльнувшись выражению моего лица, — она его остановила, поскольку Дугал собирался перерезать горлу Брайану. На твоем месте, я бы не упоминал об этом при Дугале. — Я и не собираюсь. К счастью, план сработал, и к тому времени, как их нашел Дугал, Эллен была уже на шестом месяце беременности. — Вокруг всех этих событий поднялся большой шум, Леох и Пиулэй обменялись ворохом писем весьма скверного содержания, но в конце концов они договорились, и за неделю до рождения ребенка Эллен с Брайаном переехали в Лаллибок. Обвенчались они во дворе дома, — добавил он, как бы между прочим, — и тогда он смог перенести ее через порог уже как жену. Брайан потом говорил, что чуть не надорвался, когда ее поднял. — Вы рассказываете так, будто хорошо их знаете, — заключила я. Закончив лечение, я вытерла полотенцем руки от скользкой мази. — Немного, — отозвался сонный от тепла Алек. Веко его приспустилось на единственный глаз, и старое лицо расслабилось, избавившись от проявления небольшой скованности, из-за чего он стал выглядеть не таким свирепым. — Элен я, конечно, хорошо знал, а с Брайаном встретился годы спустя, когда он своего парнишку привез, чтобы тот здесь остался. Тогда мы и поладили. Хорошо мужик с лошадью управлялся. Голос Алека умолк, и веко опустилось. Накинув одеяло на распростертое тело старика, я на цыпочках вышла, оставив его спать у огня. Поднявшись в нашу комнату, я увидела Джейми пребывающего в таком же состоянии. Когда за окном темно и идет дождь, разнообразие занятий в комнате, приносящих удовольствие весьма ограничено. Мне не хотелось ни будить Джейми, ни в забытьи присоединяться к нему, оставалось только чтение или рукоделие. Учитывая, что мои способности к последнему были ниже посредственных, я решила попросить у Колума книгу из его библиотеки. В соответствии со своеобразными архитектурными принципами при постройке Леоха, базирующимися на полном неприятии прямых линий, лестница, ведущая в апартаменты Колума дважды поворачивала под прямым углом, причем каждый поворот начинался с небольшой площадки. Как правило, слуга Колума стоял на второй площадке, готовый бежать по любому поручению или оказать помощь лэрду, но сегодня его на посту не было. Сверху доносились громкие голоса, вероятно, слуга был у Колума. Я остановилась у двери, сомневаясь, стоит ли их перебивать.
— Я всегда знал, что ты дурак, Дугал, но не думал, что ты такой идиот. С юности привыкший к обществу наставников, не отваживаясь покидать замок, речи Колума, который в отличие от своего брата не пребывал среди воинов и простых людей, не доставало того грубого шотландского языка, которым отличалась речь Дугала. Однако сейчас, культурная речь на время забылась, оба голоса были перенасыщены гневом и почти неразличимы. — Я мог бы ожидать таких поступков от тебя, когда тебе было за двадцать, но черт тебя дери, братец, тебе уже сорок пять! — Разве ты сейчас очень хорошо в этом разбираешься? В голосе Дугала послышалась грязная насмешка. — Нет, — резко отозвался Колум, — и хотя я редко нахожу повод поблагодарить Господа, возможно, он обошелся со мной лучше, чем я считаю. Я достаточно часто слышал, что способность мужчины логически мыслить перестает работать, когда встает его член. Думаю, что теперь я, пожалуй, в это поверю. Послышался громкий звук отодвигаемых стульев, ножки которых «проехались» по каменному полу. — Если у братьев МакКензи один член и одна голова на двоих, то я доволен доставшейся мне половиной! — сказал Колум. Решив, что третий участник этого своеобразного разговора был явно нежелателен, я тихонько отступила от двери и повернулась, чтобы спуститься по лестнице. Услышав шуршание юбок на первой площадке, я остановилась. Мне бы не хотелось, чтобы меня застали подслушивающей у кабинета лэрда, и я вернулась к двери. Площадка здесь была широкой, а на одной из стен висел гобелен покрывавший ее почти от пола до потолка. За ним я и спряталась. Правда, мои ноги были видны, но тут уж я ничего не могла поделать. Прячась за гобеленом, как крыса, я слышала, как невидимый посетитель, медленно поднявшись по лестнице, подошел к двери и остановился в дальнем конце площадки, вероятно, осознав, как и я, конфиденциальность разговора братьев. — Нет, — уже спокойней говорил Колум, — конечно, нет. Эта женщина — ведьма или что-то вроде этого. — Да, но... Ответ Дугала был нетерпеливо прерван братом. — Я же сказал, что займусь этим. Не беспокойся об этом, брат. Я прослежу, чтобы с ней обошлись должным образом. В голосе Колума проскальзывала нотка вынужденной благосклонности. — И вот что я скажу тебе, дружище. Я написал герцогу, что он, надеюсь, получит разрешение поохотиться на землях над Эрликом. Он очень хочет пострелять там оленей. Думаю отправить вместе с ним Джейми. Быть может он еще питает какие-то чувства к парню... Дугал перебил его, сказав что-то на гэльском. Очевидно, он сказал какую-то непристойность, потому что Колум рассмеялся и ответил: — Нет, думаю, Джейми достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе. Но если герцог захочет ходатайствовать за него перед Его Королевским Величеством, тогда у парня появится отличный шанс для помилования. Если хочешь, я скажу его светлости, что ты тоже едешь. Ты сможешь помочь Джейми, чем сможешь, а пока тебя здесь не будет я улажу все дела. Неожиданно, в дальнем конце площадки раздался приглушенный звук удара об пол, и я рискнула выглянуть из-за гобелена. Невидимым посетителем оказалась Лаогера. Она была такая бледная, как оштукатуренная стена позади нее. В руках у нее был поднос с графином, а оловянная чашка валялась на покрытом ковром полу. Очевидно, упав с подноса, она ударилась об пол со звуком, который я слышала — Что там такое? — раздался из кабинета резкий голос Колума. Уронив поднос на стол, стоящий рядом с дверью, при этом в спешке чуть не опрокинув графин, она повернулась и убежала. Услышав приближающие к двери шаги Дугала, я понимала, что незаметно спуститься по лестнице никак не успею. Я и так едва успела выбраться из своего укрытия и подобрать упавшую чашку, как дверь кабинета открылась. — Это вы? — голос Дугала прозвучал несколько удивленно, — это миссис Фитц прислала Колуму лекарство для больного горла, да? — Да, — бойко ответила я, — она сказала, что надеется, что вскоре он почувствует себя лучше. — Я возьму, — передвигаясь медленнее Дугала, к открытой двери подошел Колум и улыбнулся, — поблагодарите от меня миссис Фитц. И благодарю вас, дорогая, за то, что вы его принесли. Вы посидите минутку, пока я его выпью? После подслушанного разговора я забыла зачем пришла, но теперь вспомнила, что пришла попросить книгу. Дугал извинился и ушел, ну а я медленно последовала за Колумом к его библиотеке, где он предложил мне просмотреть стоящие на полках книги. После ссоры с братом лицо Колума раскраснелось, да и сама ссора была свежа в памяти, но на мои вопросы относительно книг, он отвечал едва ли не с его обычным самообладанием. Только блеск глаз и некая душевная скованность выдавали его мысли. Просматривая книги, я нашла одну-две с описанием трав, которые меня заинтересовали и, отложив их, начала просматривать роман. Что касается Колума, то он подошел к клетке с птичками, что делал всегда, стараясь успокоиться, наблюдая, как красивые, эгоцентричные создания прыгают среди ветвей, и каждое создание, как таковое было целым миром. От просматривания романа меня отвлекли крики за окном. С такой высоты были видны поля, раскинувшиеся от замка до озера. Небольшая группа всадников под молотящим дождем, крича от восторга, носилась вокруг озеро, объезжая его по краю. Когда они подъехали поближе, я увидела, что это не мужчины, а мальчишки, в основном подростки, но среди них были и ребята помладше, которые ехали на пони и старались не отставать от старших. Подумав нет ли с ними Хэмиша, вскоре я его увидела верхом на Кобхаре. Его яркие волосы характерного цвета хаотично мелькали в центре этой ватаги. Ватага ринулась к замку, направляясь к одному из бесчисленных каменных ограждений разграничивающих поля. Один, второй, третий, четвертый, — старшие мальчики на своих лошадях, перепрыгнули ограждение с небрежной легкостью приобретенной опытом. Конечно, в моем воображении гнедой перед прыжком на мгновение приостановился, потому что Кобхар явно рвался за другими лошадьми. Он бросился к ограждению, приготовился, напрягся и прыгнул. Казалось, он делал все так же, как и другие лошади, и все же что-то стряслось. То ли всадник проявил нерешительность, то ли он сильно натянул поводья, то ли он неустойчиво сидел, но только передние копыта Кобхара ударили в ограждение всего на несколько дюймов ниже его высоты, и всадник вместе с лошадью, перекувыркнувшись через ограждение, падали по такой ошеломляюще-смертельной параболической траектории, какую я никогда не видела. — Ах! Услышав мое восклицание, Колум вовремя повернулся к окну и видел, как грузно приземлялся на бок Кобхар, прижимая к земле тельце Хэмиша. Каким бы искалеченным ни был Колум, на этот раз он передвигался быстро. Он был рядом со мной и высунулся из окна еще до того, как конь начал с трудом подниматься на ноги. Дул ветер, и дождь барабанил по бархатному пиджаку Колума. С тревогой вглядываясь через его плечо, я увидела кучку столпившихся мальчишек, которые, отталкивая друг друга, пытались помочь Хэмишу. Казалось, прошло много времени, прежде чем толпа расступилась, и мы увидели, как маленькая, крепкая фигурка выбравшись из-под тяжелого коня, схватилась за живот. В ответ на многие предложения помощи, Хэмиш покачал головой и, шатаясь, направился к ограждению, где, наклонившись, его сильно стошнило. Потом, соскользнув по ограждению, он сел на мокрую траву, раскинув ноги и подставив лицо под дождь. Увидев, как он, высунув язык, пытается поймать падающие капли, я положила руку на плечо Колума. — Он — в порядке. Просто от удара в солнечное сплетение у него перехватило дыхание. Колум закрыл глаза и перевел дыхание. Пережив внутреннюю напряженность, он внезапно обмяк, и я с сочувствием посмотрела на него. — Вы беспокоитесь о нем, как о родном, не так ли? — спросила я. Серые глаза неожиданно загорелись крайне тревожно. На мгновение в кабинете наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь тиканье стеклянных часов на полке. Капля воды скатилась по носу Колума и, мерцая, повисла на кончике. Я невольно потянулась, чтобы промокнуть ее носовым платком, и его напряженное лицо расслабилось. — Да, — ответил он.
***
Джейми я рассказала лишь о намерении Колума отправить его на охоту с герцогом. Теперь я уже была уверена в том, что его чувства к Лаогере были вызваны всего лишь рыцарским дружеским отношением, но я не знала, чтобы он сделал, если бы узнал, что его дядя соблазнил девушку, и она от него беременна. Очевидно, Колум, будучи в таком затруднительном положении, не захотел прибегнуть к услугам Гэйлис Дункан, и я задумалась: выйдет ли девушка замуж за Дугала или Колум найдет ей мужа еще до того, как беременность станет заметной. Во всяком случае, подумала я, если Джейми и Дугал собрались несколько дней провести вместе в охотничьем домике, было бы неплохо, если бы тень Лаогеры не составила им компанию. — Хм, — выслушав меня, задумчиво произнес Джейми, — стоит попробовать. Когда ты весь день с кем-то охотишься, а возвратившись, вы сидите у огня и пьете виски — это очень сближает. Закончив застегивать мне платье на спине, он наклонился и чмокнул мое плечо. — Мне будет тоскливо расставаться с тобой, Сассенах, но может быть так будет лучше. — Не думай обо мне, — ответила я. До его намечающегося отъезда, я как-то не думала, что останусь в замке одна, и от этой мысли я перенервничала. Тем не менее, я решила, что справлюсь, если эта поездка ему поможет. — Ты готов идти на ужин? — спросила я. Но он удерживал меня за талию, и я повернулась к нему. — Ммм, — мгновение спустя протянул он, — я готов остаться голодным. — Ну а я нет, — возразила я, — тогда тебе придется подождать. Войдя в зал, я посмотрела кто сидит за обеденным столом и осмотрела зал. Теперь я знала большинство из присутствующих, а с некоторыми была близко знакома. — Да, разношерстная публика, — подумала я, — Фрэнк был бы очарован таким разнообразие лиц. Думать о Фрэнке было сродни задеванию больного зуба, и я решила не думать. Но приближалось такое время, когда я больше не смогла бы отложить свой уход и я заставила себя думать о нем. Стараясь нарисовать его в своем воображении, я мысленно проводила по длинным, плавным дугам его бровей, по которым когда-то проводила пальцами. И неважно, что мои пальцы вдруг начали покалывать при воспоминании жестких, густых бровей, а под ними бездонной синевы глаз. Чтобы избавиться от таких тревожных мыслей, я поспешно повернулась к соседу. Им оказался Мурта. По крайней мере, он не был похож ни на одного из мужчин, размышления о которых не давали мне покоя. Он был низкорослый, худощавый, но жилистый, с длинными, как у гиббона руками, придававшими ему сходство с обезьянами, а его низкий лоб и узкий подбородок почему-то воскресили в памяти пещерных жителей и изображения первобытного человека в некоторых книгах Фрэнка. Он не напоминал неандертальца, он напоминал... пикта, вот кого. Но в этом маленьком клансмэне было что-то очень надежное, что-то что напоминало мне выветрившиеся камни с нанесенными письменами. Древние даже сейчас, они незыблемо стояли, охраняя перекрестки и кладбища. Довольная результатом своей затеи, я осмотрела ужинающих с намерением определить по их лицам принадлежность к соответствующей этнической группе. Например, вон тот человек у очага. Его звали Джон Кэмерон, он был норманном (было бы неплохо, если бы я хоть одного из них видела, но я не видела) — высокие скулы, узкий лоб, удлиненная верхняя губа и темная кожа галла. Отличающиеся прекрасные саксонки сидели вразброс...а вот и Лаогера — истинная их представительница. Белокожая, голубоглазая, разве что чуточку пухленькая... Я подавила в себе неприязнь. Сидя за одним из дальних столов и оживленно болтая со своими друзьями, она старательно избегала смотреть на меня и Джейми. Отвернувшись, я посмотрела в противоположную сторону. За соседний столом сидел Дугал МакКензи на этот раз отдельно от Колума. Этот был чертовым викингом. С его впечатляющим ростом и широкими, плоскими скулами я смогла легко представить его капитаном драккара. Глубоко посаженный глаза отсвечивают алчностью и похотью, когда, всматриваясь сквозь туман, он видит какую-то прибрежную деревушку с каменистым берегом. Мимо меня к подносу за овсяным хлебцем потянулась ручища, запястье которой было слегка покрыто волосками цвета меди. — Джейми. Еще один скандинав, — подумала я. Он напомнил мне легенды миссис Бэйрд о расе гигантов, которые некогда странствовали по Шотландии и сложили свои длинные кости в северных землях. В зале стоял гул. Разговаривали на общие темы. Общались, как обычно, небольшими группками, бубня с полным ртом. Неожиданно я уловила знакомое имя, произнесенное за соседним столиком — Сандригем. Мне показалось, что имя произнес Мурта, и я обернулась, чтобы посмотреть на него, но он усердно жевал, сидя рядом с Нэдом. — Сандрингем? А-а, этот старый Уилли-педик, — задумчиво произнес Нэд. — Что?! — воскликнул один из молодых воинов, поперхнувшись элем. — Наш вельможный герцог, насколько я понимаю, любит мальчиков, — пояснил Нэд. — Ммм, — согласился Руперт, у которого рот был набит. Проглотив, он добавил: — Насколько я помню, когда он был в наших краях в последний раз, ему слегка приглянулся молодой Джейми. Когда это было, Дугал? В тридцать восьмом? Или в тридцать девятом? — В тридцать седьмом, — из-за соседнего столика отозвался Дугал. Глядя на племянника, он прищурился. — В шестнадцать ты был довольно симпатичным пареньком, Джейми. Не переставая жевать, Джейми кивнул. — Ага. К тому же быстроногий, — отозвался он. Когда смех затих, Дугал принялся поддразнивать Джейми: —Не знал я, что ты, Джейми, был у него любимцем. У герцога таких было несколько, обменявших свою болезненную задницу на земли и должности. — Заметьте, у меня нет ни того, ни другого, — ухмыляясь, ответил Джейми, под раздавшиеся взрывы хохота. — Как? Даже близко не подобрался? — громко чавкая, поинтересовался Руперт. — Честно говоря, подходил немного ближе, чем мне хотелось бы. — Слышь, парень, а насколько близко тебе хотелось бы? — выкрикнул из-за недалеко стоящего стола высокий мужчина с каштановой бородой, которого я не узнала. Его вопрос был встречен еще большими взрывами хохота и скабрезными замечаниями. Джейми спокойно улыбнулся, и, не обращая внимания на насмешки, потянулся за еще одним хлебцем. — Так ты поэтому спешно покинул замок и вернулся к отцу? — спросил Руперт — Да.
— Джейми, дружище, ты должен был сказать мне, что у тебя возникли проблемы, — с притворной обеспокоенностью произнес Дугал. Издав низкий шотландский горловой звук, Джейми ответил: — Если бы я тебе, старому плуту, рассказал об этом, то ты в один из вечеров незаметно подлил бы мне в эль немного макового отвара и уложил в постель его светлости, в качестве небольшого подарка. Сидящие за столом взревели, а Джейми увернулся от луковицы, брошенной Дугалом. Проводив взглядом полет луковицы, Руперт покосился на Джейми: — Сдается мне, парень, что накануне твоего отъезда я видел тебя входящим в покои герцога незадолго до наступления темноты. Ты точно ничего от нас не скрываешь? Схватив луковицу, Джейми запустил ее в Руперта, но промахнулся, и луковица куда-то закатилась. — Нет, — смеясь, ответил Джейми, — я все еще девственник, по крайней мере, в этом смысле. Но если ты, Руперт, перед сном хочешь знать все об этом, пожалуйста, я расскажу. Под крики: «Говори! Рассказывай!», он, не спеша, налил себе кружку эля и, откинувшись, принял классическую позу рассказчика. Я видела, как Колум, сидя за главным столом, вытянул шею и приготовился так же внимательно слушать, как конюхи и воины, сидящие за нашим столом. — Так вот, — начал Джейми, — Нэд сказал правду. Его светлость положил на меня глаз, хотя в шестнадцать я был невинным... На этом месте его прервали, высказав ряд циничных реплик, и чтобы продолжить, ему пришлось повысить голос. — Как я уже говорил, будучи невинным, меня озадачивали его нелепые выходки, я не понимал, что ему от меня надо, хотя мне было непривычно то, что его светлость всегда хотел погладить меня, как собачонку и очень хотел узнать, что у меня в спорране. — Или под ним! — выкрикнул чей-то пьяный голос. — Еще более странным для меня, — продолжил он, — было его предложение помыть мне спину, когда он увидел, что я моюсь в реке. Но когда он закончил мыть спину и начал мыть меня дальше, я занервничал, а когда он сунул руку мне под килт, до меня начало доходить, что ему от меня надо. Я, знаете ли, может и был невинным, но не полным же дураком. Из этой ситуации я выбрался, нырнув воду в том в чем был и переплыв на другой берег. Его светлость не стал рисковать дорогой одеждой, дабы не намочить ее и не испачкать грязью. Во всяком случае, после этого, оставаясь с ним наедине, я всегда был начеку. Пару раз он поймал меня в саду и во дворе, но там была возможность удрать, так что все, что ему удавалось — это поцеловать меня в ухо. Лишь однажды мне пришлось несладко, когда я остался один в конюшне, и он туда явился. — В моей конюшне? — с ошарашенным видом спросил старый Алек. Он приподнялся из-за стола и, обращаясь к тому, кто сидел за главным столом, крикнул через весть зал: — Колум, вот увидишь, этот человек больше не войдет в мои конюшни! Герцог он или нет, но я не позволю ему пугать моих лошадей! И к парням тоже пусть не пристает! — очевидно, запоздало сообразив, добавил он. Спокойно восприняв то, что его прервали, Джейми продолжил рассказывать. Две дочери-подростки Дугала, чуть приоткрыв рты, увлеченно слушали Джейми. — Я был в деннике, а там, как вы знаете, мало места для маневра. Вычищая со дна ясель труху, я нагнулся, (со всех сторон посыпались скабрезные реплики). Так вот, когда я нагнулся, то услышал сзади какой-то звук. Не успел я выпрямиться, как мой килт подбросили мне на талию и что-то твердое уперлось мне в задницу. Он махнул, утихомиривая шум и выкрики, и продолжил. — По большому счету, я старался не думать о том, что сейчас в деннике меня изнасилуют, но и выхода в тот момент я тоже не видел. Я просто стиснул зубы и надеялся, что это будет не слишком больно, когда лошадь — а это, Нэд, был тот большой вороной мерин, который вы купили в Броклбери, ну, знаешь, тот, который Колум потом продал Брэдалбину, — как бы то ни было, но мерин «выразил несогласие» с шумностью его светлости. В основном большинству лошадей нравится, когда с ними разговариваешь и тому мерину тоже нравилось, но он органически не переносил очень тонкие голоса. Я не мог вывести его во двор, когда там были малыши. От их писка он начинал нервничать, бил землю копытом и топтался на месте. У его светлости, как вы помните, голос довольно высокий, а стоило ему немного возбудиться, как его голос стал еще выше. В общем, как я уже говорил, мерину это не понравилось, и мне, должен сказать, тоже. Мерин, фыркая и раскачиваясь, начал оттеснять его светлость и притиснул его прямо к стенке денника, поэтому герцог был вынужден отпустить меня. Но как только он отпустил меня, я прыгнул в ясли и обойдя мерина с другой стороны, выскочил из денника, оставив его светлость выбираться, как придется. Джейми перевел дыхание и глотнул эля. К этому времени он привлек внимание всего зала, все лица, отсвечивающие пламя факелов, были обращены к нему. Выслушав откровения о наиболее влиятельном дворянине английской короны, некоторые присутствующие хмурились, но было видно, что большинство испытывает безграничное наслаждение от широкой огласки постыдного поступка герцога, и я поняла, что в замке Леох его светлость не был особо популярен. — Подобравшись ко мне, можно сказать, так близко, его светлость задумал овладеть мною во чтобы то ни стало, — продолжил Джейми, — поэтому на следующий день он сказал МакКензи, что его камердинер заболел и попросил, чтобы я помогал ему умываться и одеваться на время болезни его слуги. Колум, к удовольствию толпы, в притворном замешательстве закрыл лицо руками. Джейми кивнул Руперту: — Вот почему ты видел меня вечером, входящим в покои его светлости. Я шел туда, как говорится, по распоряжению. — Ты мог бы рассказать мне об этом, Джейми. Я бы не заставил тебя туда идти, — с упреком крикнул Колум. Пожав плечами, Джейми усмехнулся. — Мне, дядя, не дала этого сделать моя природная скромность. Кроме того, я знал что ты пытаетесь наладить отношения с этим человеком, поэтому я подумал, что если ты будешь вынужден сказать его светлости держать подальше его руки от задницы твоего племянника, это может осложнить ваши переговоры. — Это было очень заботливо с твоей стороны, Джейми, — сухо заметил Колум, — стало быть ты пожертвовал собой ради моих интересов? Джейми поднял кружку так, будто хотел произнести тост. — Твои интересы, дядя, для меня всегда превыше всего, — произнес он, и я подумала, что несмотря на подтрунивающий тон в его словах была задевающая за живое, скрытая правда, и Колум, также как и я, это понял. Осушив кружку, Джейми поставил ее на стол. — И все же, — вытерев рот, сказал он, — я не думал, что ради интересов семьи, от меня потребуется довольно многое. Я пошел в покои герцога, потому что ты велел, но это все, что было. — И ты вышел оттуда с нерастянутой дыркой в заднице? — скептически спросил Руперт. Джейми ухмыльнулся. — Да. Видишь ли, как только я узнал об этом, я пошел к миссис Фитц и сказал ей, что мне крайне необходимо принять порцию инжирного сиропа. Когда она мне его дала, я видел куда она поставила бутылку. Чуть позже я незаметно вернулся и допил ее. Зал содрогнулся от хохота, включая миссис Фитц, которая так покраснела, что я подумала, как бы с ней не случился апоплексический удар. Чинно встав, она, переваливаясь, обошла стол, и, подойдя к Джейми добродушно слегка ударила его по уху. — Ах ты, юный негодник, так вот куда делось мое свежеприготовленное слабительное! Подбоченясь, она покачала головой, отчего ее зеленые сережки замерцали, как глазки стрекозы. — Оно получилось удачнее всех предыдущих. — О, оно было очень действенным, — смеясь, заверил он массивную даму. — Еще бы! Представляю, парень, как такая порция слабительного подействовала на твои внутренности. Оставалось только надеяться, что оно того стоило. Не думаю, что еще несколько дней после приема ты хорошо себя чувствовал. Все еще смеясь, он покачал головой. — Нет, сначала все было нормально, но позже, вряд ли я подходил для того, что задумал его светлость. Вообще-то, он совсем не возражал, когда я отпросился уйти. Но я знал, что отпроситься второй раз у меня не выйдет, так что, как только колики ослабли, я взял в конюшне лошадь и ускакал. Домой я добирался долго, поскольку приходилось останавливаться примерно каждые десять минут, но к ужину следующего дня я уже был дома. Дугал подал знак, чтобы ему принесли еще кувшин эля и передал его Джейми на соседний стол. — Да, твой отец прислал весточку о том, что по его мнению, ты, пожалуй, достаточно узнал о жизни замка, — грустно улыбаясь, произнес он, — тогда я не совсем понял тон его письма. — Ладно, надеюсь, мисисс Фитц, вы запаслись новой порцией инжирного сиропа — перебил его Руперт, фамильярно ткнув в бок мисисс Фитц, — похоже, его светлость будет здесь через день-два. Или ты, Джейми, рассчитываешь, что на этот раз тебя будет охранять твоя жена? — и он похотливо посмотрел на меня, — судя по всему, скорее тебе придется ее охранять. Я слышал, что камердинер герцога не разделяет предпочтений его светлости, хотя он такой же прыткий. Отодвинув скамейку, Джейми встал из-за стола, помогая мне выйти. Обняв меня за плечи, он улыбнулся Руперту. — Тогда нам, пожалуй, стоя спиной к спине, просто нужно выстоять. Глаза Руперта распахнулись, в них отразилось ужасное смятение. — Спиной к спине?! — воскликнул он, — я вспомнил, дружище, что перед свадьбой мы забыли кое о чем тебе рассказать! Неудивительно, что у вас еще нет ребенка! Сжав мое плечо, Джейми повернул меня к арке, и мы убежали под громовой хохот и прорву непристойных советов. Выскочив из зала в плохо освещенный коридор, Джейми, согнувшись пополам от смеха, прислонился к каменной стене. Безудержно хихикая, и потому не в силах стоять, я опустилась к его ногам. — Ты ничего ему не говорила? — наконец, выдохнул Джейми. Я покачала головой: — Конечно же, нет. Все еще задыхаясь от смеха, я нащупала его руку. Он поднял меня, и я рухнула ему на грудь. — Сейчас посмотрим, правильно ли я его понял. Обхватив мое лицо ладонями, он прижался ко мне лбом. Его лицо было так близко, что глаза слились в большой синий диск, а его дыхание согревало мой подбородок. — Лицом к лицу. Верно? Шипящие пузырьки смеха в моей крови постепенно замирали, на смену им пришло нечто другое, но такое же пьянящим. Языком я прикоснулась к его губам, тогда как мои руки опустились ниже. — Ли́ца — не существенны, однако ты набираешься опыта.
***
На следующий день я сидела в своей амбулатории, терпеливо выслушивая пожилую леди из деревни — какую-то родственницу замкового повара по первым блюдам. Будучи довольно говорливой, она подробно рассказывала о случившемся приступе своей невестки из-за сильно воспаленного горла, и, предположительно, как-то связанного с ее флегмонозной ангиной, которой она болела, хотя связи между приступом и ангиной я не видела. Чья-то тень упавшая на порог, прервала пожилую леди, перечислявшую симптомы приступа. Испугавшись, я подняла глаза и увидела врывающегося в кабинет Джейми, а следом за ним и старого Алека. Оба были чем-то встревожены и возбуждены. Джейми бесцеремонно выхватил у меня из рук самодельный шпатель и, обхватив мои руки, выдернул меня из-за стола, поставив на ноги. — Что... — начала было я, но меня перебил Алек, глядя через плечо Джейми на мои демонстрируемые им руки. — Да, приятель, все это очень хорошо, но руки? Подойдет ли для этого ее рука? — Смотри. Схватив мою кисть и вытянув ее, Джейми приложил ее к своей. — Что ж, — осматривая мою кисть, с сомнением произнес Алек, — может и подойдет. Да, может. — Может вы мне скажите, что вы задумали? — поинтересовалась я, но не успела я договорить, как двое мужчин, подхватив меня, начали спускаться по лестнице, оставив мою пожилую пациентку, недоуменно уставившуюся нам в след. Спустя несколько минут, я неуверенно взирала на большой, блестящий, коричневый зад лошади, находящийся в шести дюймах от моего лица. В чем заключалась ее проблема Джейми рассказывал мне по пути в конюшню, в то время как старый Алек, перебивая его, вставлял комментарии, сыпал проклятиями и восклицал. Как оказалось у Лоссган — призовой кобылы из конюшни Колума, обычно легко жеребящуюся на этот раз возникли трудности. Я сама это видела. Кобыла лежала на боку, ее лоснящиеся бока периодически вздымались, и от этого казалось, что ее огромное тело содрогается. Стоя на четвереньках у ее зада, я видела, как губы вагины с каждым сокращением слегка раздвигаются, но при этом ничего не происходило. При открытии не появлялись ни крошечного копытца, ни аккуратного влажного носика. Жеребенок был поздний, и, очевидно, предлежал боком или задом. Алек предположил, что предлежание боковое, Джейми — что заднее. Какое-то время они об этом спорили, пока я раздраженно не попросила их прекратить споры и не спросила, зачем я им понадобилась. Джейми посмотрел на меня как на невежду. — Разумеется для того, чтобы ты повернула жеребенка, — спокойно сказал он, — поверни передние ножки так, чтобы он смог выйти. — И только? Я взглянула на лошадь. Лосганн, чье элегантное имя на самом деле означало «Лягушка» была изящно сложена, — если можно так сказать о лошади, — но при этом чертовски большая, чтобы копаться у нее внутри. — Э-э ... ты имеешь в виду залезть во внутрь? Я украдкой глянула на свою кисть. Наверное подойдет, — все-таки открытие вагины было достаточно большим — но что делать потом? Руки обоих мужчин для такой работы явно были слишком велики. А у Родерика - конюха, который обычно привлекался в подобных деликатных ситуациях, правая рука была обездвижена, поскольку два дня назад он ее сломал, и, конечно же, на нее была наложена шина, да и сама рука была на придуманной мной перевязи. За ним уже пошел другой конюх Уилли, чтобы он все-таки мог что-то посоветовать и морально поддержать того, кто его заменит. Как раз во время моих раздумий пришел Родерик. Из одежды на нем были лишь рваные бриджи. Его тощая грудь белела в сумраке конюшни. — Работа тяжелая, — с сомнением произнес он, осведомленный о ситуации и о том, что заменю его я, — сложная, понимаете. Тут нужна сноровка, но и силу придется приложить. — Не беспокойся, — уверенно произнес Джейми, — Клэр гораздо сильнее тебя, убогий заморыш. Скажи, что ей надо нащупать и что потом делать, и она тут же справится. Я оценила высказанное доверия, но сама была настроена не столь оптимистично. Твердо заверив себя, что эта работа не сложнее ассистирования при полостной операции, я ушла в стойло, чтобы переодеться в бриджи и жесткую мужскую блузу из мешковины и до плеча намылить руку жирным сальным мылом.
— Ну, это уже чересчур, — пробормотала я себе под нос и просунула руку внутрь вагины. Пространства для маневра было очень мало, и сначала я не могла понять что ощущаю. Закрыв глаза, чтобы сосредоточиться, я начала осторожно прощупывать. Нащупала что-то такое, что было в основном гладким, а местами бугристым. Скорее всего гладким было тельце жеребенка, а бугристым, вероятно, — ножки или головка. Мне нужны были ножки, а точнее — передние. Постепенно я научилась определять то, что нащупала и выяснила в процессе, что когда начинается схватка, руку следует обездвижить, поскольку пока она длится, на удивление мощные мышцы матки сжимают всю руку, как в тисках, при этом кости руки пронизывает такая боль, словно их перемалывают. И только когда схватка закончилась, можно продолжить прощупывание. Наконец, неловкими пальцами я наткнулись на нечто, абсолютно не вызывающее сомнений. — Я попала пальцем в его ноздрю! — ликующе закричала я, — я нашла головку! — Хорошо, девочка, хорошо! Не упусти ее! Взволнованный Алек присев на корточки рядом со мной, успокаивающе похлопал кобылу, и в это время началась схватка. Сжав зубы, я прижалась лбом к лоснящемуся крупу, в то время как мое запястье было сильно стиснуто. Когда схватка закончилась, я продолжила прощупывание. Осторожно нащупывая, я продвигалась вверх, нащупав изгиб глазницы, лобик и краешек загнутого ушка. — Его головка прижата к плечу, — сообщила я, — по крайней мере, положение головки такое, как должно быть. — Это хорошо, — отозвался Джейми. Стоя у головы лошади, он успокаивающе провел рукой по вспотевшей шее каштанового цвета. — Скорей всего, ножки будут подогнуты под грудь. Попробуй добраться до колена. Так это и продолжалось: в теплой темноте лошадиного чрева, рукой до плеча я неловко ищу ощупью то, что нужно найти, ощущая ужасную силу родовых схваток и их благостное ослабление, и вслепую противостою им ради достижения цели. Я чувствовала себя так, словно рожаю сама, и это было чертовски тяжело. Наконец, я нащупала копытце, ощутив его округлую поверхность и острый, еще не касавшийся земли край. Следуя зачастую противоречивым указаниям моих обеспокоенных наставников, я изо всех сил, то вытаскивала одну ножку вперед, то толкала другую назад, облегчая неповоротливому тельцу жеребенка, переворот, в то время, как сама потела и стонала вместе с кобылой. И вдруг все сработало. Схватка закончилась и тельце, неожиданно плавно скользнув, установилось в нужном положении. Не шелохнувшись, я ждала следующей схватки. Стоило ей начаться и внезапно, вытолкнув мою руку, выскочил маленький влажный носик. Крошечные ноздри ненадолго расширились, будто с интересом прислушиваясь к новым ощущениям, а потом носик исчез. — Следующая схватка его вытолкнет! Алек, пребывая в экстазе, чуть ли не танцевал. Его изуродованная артритом фигура, пританцовывая, передвигалась по расстеленному сену с одного конца на другой и обратно. — Давай, Лосганн! Давай, моя милая маленькая лягушечка! Как бы в ответ кобыла издала судорожный утробный звук. Ее задние ноги резко согнулись и жеребенок плавно выскользнул на чистое сено, мягко перебирая узловатыми коленками и большими ушками. По-идиотски усмехаясь, я села на тюк сена. Я была обессилена, вся в мыле, слизи и крови, все мое тело ныло, кроме того, от меня разило не очень приятными конскими запахами. И все же я пребывала в эйфории. Сидя, я наблюдала, как Уилли и владеющий одной рукой Родерик ухаживают за новорожденным, обтирая его пучками соломы. И радовалась вместе со всеми, когда Лосганн повернулась и, лизнув жеребенка, нежно боднула его и ткнула носом, побуждая встать, наконец, на высокие, еще шатающиеся ножки. — Чертовски хорошая работа, девочка! Чертовски хорошая! Алек был в восторге. Поздравляя, он тряс мою не испачканную слизью руку. Внезапно осознав, что, несмотря на то, что я сижу на тюке, меня качает, да и выгляжу я весьма не презентабельно, он повернулся и рявкнул одному из парней, чтобы тот принес воду. Он обошел меня и, став сзади, положил мозолистые старые руки мне на плечи. Поразительно ловко и нежно, нажимая и поглаживая, он расслаблял мои напряженные плечи и шейные мышцы. — Ну вот, девочка, — наконец, сказал он, — тяжелая работа, верно? Он улыбнулся мне, а затем с обожанием посмотрел и лучезарно улыбнулся новорожденному жеребенку. — Красавец парень, — промурлыкал он, — кто это такой милый парень? Джейми помог мне помыться и переодеться. Мои пальцы настолько одеревенели, что я не могла справиться с пуговицами на лифе. Я знала, что к утру вся моя рука посинеет, и, несмотря на это, я была абсолютно умиротворена и довольна.
***
Казалось, что дождь идет целую вечность, так что когда, наконец, наступил ясный солнечный день, я щурилась от солнечного света, как только что вылезший из-под земли крот. — У тебя такая тонкая кожа, что я вижу, как под ней струится кровь, - сказал Джейми, наблюдая, как солнечный луч скользит по моему обнаженному животу, — я даже могу проследить, как по венам твоей руки кровь течет к сердцу. Он осторожно провел пальцем от моего запястья до сгиба локтя, затем вверх по внутренней стороне плеча и под ключицей. — Это — подключичная вена, — заметила я, глядя вниз и наблюдая за передвижение его пальца. — Эта? Ну да, потому что она проходит под ключицей. Расскажи еще что-нибудь. Палец медленно двинулся вниз. — Мне нравится слушать, как звучат по-латыни все эти штуки. Я и представить не мог, что с врачом будет так приятно заниматься любовью. — А вот это, — чопорно произнесла я, — ареола, и ты это знаешь, поскольку я тебе это говорила на прошлой неделе.
(Ареола - небольшая круглая область пигментированной кожи вокруг соска)
— Говорила, — пробормотал он, — подумать только, оказывается есть еще одна. Яркая голова наклонилась, палец заменил язык, и голова опустилась ниже. — Умбиликус (пупок), — коротко вздохнув, прокомментировала я. — Хм, — прижав губы растянутые в улыбке к моей прозрачной коже, он приглушенно спросил, — а тогда это что? — А это ты мне сам скажешь, — ответила я, обхватив его голову, но он был не в состоянии говорить.
***
Позже я бездельничала, сидя на стуле в своей амбулатории, мечтательно наслаждаясь воспоминаниями о пробуждении на ложе из солнечных лучей, где простыни белыми ослепляющими стаями летели на пол и напоминали песок на пляже. Рукой, лежавшей на груди я лениво поигрывала соском, наслаждаясь ощущением того, как отвердевая, он поднимается под тонким ситцем лифа и начинает упираться в мою ладонь. — Получаешь удовольствие? От насмешливого голоса, прозвучавшего из открытой двери, я так быстро вскочила, что ударилась головой о полку. — А, — раздраженно произнесла я, — Гейли. Кто же еще! Что ты тут делаешь? Она проскользнула в кабинет, передвигаясь, как на колесах. То, что у нее есть ноги, я знала, мало того, я их видела. Я только не могла понять, куда она их пристраивает, когда идет. — Да вот принесла миссис Фитц немного шафрана из Испании. Он ей понадобился к приезду герцога. — Еще специи? — удивилась я, обретая снова чувство юмора, — если он съест хотя бы половину того, что она для него готовит, придется катить его домой. — Это можно сделать прямо сейчас. Говорят он маленький и круглый, как мяч. Закончив обсуждение герцога и его телосложения, она предложила мне пройтись до ближайшего предгорья. — Мне нужно немного мха, — объяснила она, изящно помахивая длинными «бескостными» кистями туда-сюда, — сварив его в молоке с клочком овечьей шерсти, из него получается чудесный лосьон для рук, Я бросила взгляд на свое щелевое окошко, где в золотых солнечных лучах сходили с ума пылинки, и откуда ветер доносил слабый аромат спелых фруктов и свежескошенной травы. — Почему бы и нет? Дожидаясь, пока я соберу свои корзинки и бутылочки, Гейли прогуливалась по кабинету, хватая все, что попадалось под руку и ставя схваченную вещь, куда попало. Остановившись у маленького столика и нахмурившись, она взяла лежащий там предмат. — Что это? Прекратив сборы, я подошла к ней. В руках у нее был небольшой пучок засушенных растений, связанных тремя перекрученными нитками: черной, белой и красной. — Джейми сказал, что это — пожелание несчастья. — Он прав. Где вы его нашли? Я рассказала ей, что нашла его в своей постели. — Джейми его выбросил за окно, а на следующий день я подобрала. Хотела принести его к тебе домой и спросить, знаешь ли ты, что-нибудь о нем, но забыла. Она стояла покачивая головой и задумчиво постукивая ногтем по передним зубам. — Не скажу, что знаю. Но есть способ узнать, кто тебе его подложил. — Неужели? — Да. Приходи ко мне завтра утром, и я тебе скажу. Отказавшись сказать больше, она унеслась в вихре своего зеленого плаща, оставив меня действовать по своему усмотрению, и я последовала за ней. Мы неслись к предгорьям, когда дорога была хорошей, и шли, когда ее не было. Мы прошли деревню, и примерно через час она остановилась у небольшого ручья, над которым нависли ивы. Перейдя ручей вброд, мы бродили по предгорью, собирая оставшиеся поздние летние растения, созревшие ягоды ранней осени и толстую желтую чагу со стволов деревьев, растущих в небольших затененных лощинах. Гейли скрылась в зарослях папоротника, росших выше по склону, а я остановилась, чтобы соскоблить в корзинку немного осиновой коры. На тонкой, как бумага коре капельки высохшего сока были похожи на капельки застывшей крови, такие же насыщенно темно-красные и лучистые. Какой-то звук вывел меня из состояния отрешенности, и я посмотрела на холм, откуда, как мне казалось, он исходил. Звук повторился. Это был пронзительный, мяукающий плач. Казалось, он шел сверху, из скальной выемки близ вершины холма. Поставив корзинку на землю, я начала подниматься. — Гейли! — крикнула я, — Иди сюда! Кто-то оставил ребенка! Пока она поднималась по склону, пробиваясь через переплетенные заросли кустов, я слышала треск и бормотание проклятий. На вершине холма она появилась раскрасневшаяся, раздраженная, с веточками в волосах. — Что, ради всего святого....— начала она, но тут же бросилась ко мне, — черт побери! Положи его на место! Поспешно выхватив у меня младенца, она положила его туда, где я его нашла — в небольшую скальную выемку. Гладкая выемка в форме чаши было в поперечнике меньше ярда. С одной стороны выемки, в голове ребенка стояла неглубокая деревянная чаша наполовину заполненная свежим молоком, а у его ножек лежал букетик полевых цветов, перевязанный красной ниткой. — Но он болен! — запротестовала я, вновь наклоняясь к младенцу, — кто мог оставить здесь больного ребенка, да еще одного? Младенец явно был очень болен. Маленькое морщинистое личико было зеленоватым с темными впадинами под глазами. Маленькие кулачки вяло сотрясались под одеялом. Когда я подняла малыша, он обвис на моих руках, и я подумала о том, как у него еще хватило сил плакать. — Его родители, — кратко ответила Гейли, удерживая меня за руку, — оставь его. Давай выбираться отсюда. — Родители? — возмутилась я, — но... — Это — подменыш, — нетерпеливо отозвалась она, — оставь его, и пойдем. Сейчас же! Потащив меня за собой, она снова нырнула в подлесок. Протестуя, я следовала за ней вниз по склону, пока мы, задыхающиеся и раскрасневшиеся не достигли подножья. Там я вынудила ее остановиться. — Что все это значит? — жестко спросила я, — мы не можем просто так оставить здесь больного ребенка. И что ты имеешь в виду, говоря, что это — подменыш? — Подменыш, — нетерпеливо отозвалась она, — можно подумать, ты не знаешь, кто такой подменыш? Когда феи крадут человеческое дитя, они оставляют взамен одного из своих. Со временем ты понимаешь, что это — подменыш, потому что он беспокойный и все время плачет, к тому же он не развивается и не растет. — Конечно, знаю, — ответила я, — но ты же не веришь в эту чушь? Внезапно, она бросила на меня странный взгляд полный настороженной подозрительности, но тотчас морщины на ее лице разгладились, и оно приняло свое обычное выражение ироничного цинизма. — Нет, не верю, — призналась она, — но здешний народ верит. Она нервно взглянула на вершину холма, но из скальной выемки больше не доносилось ни звука. — Родители должны быть где-то рядом. Пошли отсюда. Я не хотела уходить, но она тащила меня за собой в сторону деревни. — Зачем они его туда положили? — спросила я, сидя на камне и снимая чулки, чтобы перейти небольшой ручей вброд, — они надеются, что придут феи и вылечат его? Я все еще беспокоилась о малыше. Он казался неизлечимо больным. Я не знала, что с ним, но, быть может, я смогла бы ему помочь. — Может, я оставлю Гейли в деревне, а потом вернусь за ребенком. Однако нужно поторопиться, - подумала я, взглянув на небо. На востоке ватные серые дождевые облака стремительно темнели в сиреневых сумерках. На западе небо по-прежнему было розовым, но не более, чем через полчаса оно тоже потемнеет. Гейли надела на шею витую ручку своей корзинки из ивовых прутьев, приподняла юбку и ступила в ручей, поеживаясь от холодной воды. — Не надеются, — ответила она, — вернее, надеются. Это — один из холмов фей, спать там опасно. Если ты там оставишь на ночь подменыша, феи придут и заберут его, а вместо него оставят украденного ими человеческого детеныша. — Но они так не сделают, потому что это — не подменыш, — возразила я, втягивая воздух от прикосновения к талой воде из снега, — этот ребенок очень болен. Он может не пережить эту ночь под открытым небом.
— Не переживет, — подтвердила она, — к утру он будет мертв, и, дай Бог, чтобы нас рядом никто не видел. Еще не закончив обуваться, я резко остановилась. — Мертв! Гейли, я к нему возвращаюсь. Я не могу оставить его там. И повернувшись, я снова пошла через ручей. Она схватила меня сзади и толкнула. Ничком упав в воду, я угодила на мелководье. Барахтаясь и задыхаясь, расплескивая во все стороны воду, мне удалось встать на колени. Гейли, стоя по щиколотку в воде в промокших юбках, смотрела на меня. — Чертова, упертая английская ослица! — крикнула она, — ты уже ничего не сможешь сделать! Ты меня слышишь? Ничего! Этот ребенок уже не жилец! И я не буду просто стоять, позволяя тебе рисковать твоей и моей жизнью ради твоей невесть какой безумной затеи! Фыркая и что-то бурча себе под нос, она нагнулась и, подхватив меня под мышки, подняла. — Клэр — твердо сказала она, схватив меня за руки и тряся, — послушай меня. Если ты подойдешь к этому младенцу и он умрет, — а он, поверь мне, умрет, я таких видела, — его семья обвинит в этом тебя. Неужели ты не понимаешь насколько это рискованно? Неужели ты не знаешь, что о тебе говорят в деревне? Стоя в промокшей одежде и дрожа на холодном вечернем ветру, я разрывалась между ее неприкрытым страхом за мою безопасность и мыслью о беспомощном младенце, медленно умирающим в одиночестве и темноте, с полевыми цветами, лежащими у ножек. — Нет, — отозвалась я, откинув мокрые волосы с лица, — нет, Гейли, я не могу. Обещаю, что буду осторожна, но мне нужно идти. Вырвавшись из ее хватки, спотыкаясь и всплескивая неясные тени на дне ручья, я двинулась к противоположному берегу. Сзади раздался приглушенно-раздраженный вскрик, а следом послышались звучные всплески идущей в противоположную сторону Гейлис. Что ж, по крайней мере, она больше не будет мне мешать. Быстро темнело, и я, как можно быстрее, продиралась сквозь кусты и сорняки. В том, что я найду нужный холм и доберусь до него, прежде чем стемнеет, я не была уверена. Таких холмов поблизости было несколько, и все — одинаковой высоты. Блуждая в темноте одна, мысль о том, есть здесь феи или нет, мне в голову не приходила. Ну, а как я буду добираться до замка с больным младенцем, я подумаю, когда придет время. В конце концов я нашла нужный холм, увидев молодые лиственницы, которые, насколько я помнила, росли у его подножья. К этому времени совсем стемнело. Ночь была безлунная, я спотыкалась и часто падала. Прижавшиеся друг к другу лиственницы, потрескивая и поскрипывая на вечернем ветру, тихо беседовали, издавая шелестящие вздохи. — Чертово место населенное призраками, — подумала я, пробираясь между стройными стволами и прислушиваясь к беседе лиственниц у меня над головой, — не удивлюсь, если за соседним деревом встречусь с призраком. Однако я не столько удивилась, сколько до смерти испугалась, когда из-за дерева выскользнула темная фигура и схватила меня. Пронзительно взвизгнув, я ее ударила, но почувствовав осязаемую плоть, поняла, что это Джейми. — Иисус Христос, — пролепетала я, — что ты здесь делаешь? Увидев Джейми, на душе стало легче, и, несмотря на то, что он меня напугал, я на минуту прижалась к его груди. Взяв меня за руку, он повернулся, чтобы вывести отсюда. — Я пришел за тобой, — тихо сказал он, — приближалась ночь, и я пошел, чтобы встретить тебя. У ручья Святого Иоанна я встретил Гейлис Дункан, и она рассказала мне, где вы были. — Но ребенок... — начала я, обернувшись к холму. — Ребенок умер, — сказал он, поворачивая меня обратно, — я уже был там. Расстроенная смертью ребенка, я молча пошла за ним, но на душе стало легче от того, что, в конце концов, мне не пришлось взбираться на вершину холма фей, а потом долго, в одиночестве брести в замок. Удрученная темнотой и перешептыванием деревьев, я молча шла, пока мы не перешли ручей. Моя одежда от предыдущего погружения была еще влажной, поэтому я не стала снимать чулки, а, махнув на все рукой, побрела через ручей. Джейми в сухой одежде и обуви остался на берегу. Он, как прыгун в длину, прыгнул на валун, возвышающийся на середине ручья, а оттуда на другой берег. — Послушай, Сассенах, ты хоть понимаешь, что ночью ходить одной опасно? — поинтересовался он. Вопрос был задан не раздраженным тоном. В его голосе скорее слышалось любопытство. — Нет... то есть да. Прости, если я невольно заставила тебя поволноваться. Я не могла оставить там ребенка, просто не могла. — Я понимаю. Он обнял меня и тотчас отпустил. — У тебя доброе сердце, Сассенах, но ты не представляешь, с кем здесь ты имеешь дело. — Хм, с феями? Я устала, и меня задело это неприятное проишествие, но я притворилась легкомысленной. — Я не боюсь суеверий. И тут меня осенило. — Неужели ты веришь в фей, подменышей и в подобное? Прежде, чем ответить, он ненадолго замолчал. — Нет, я в это не верю, но, будь я проклят, если бы для доказательства мне пришлось проспать всю ночь на холме фей, хотя я, Сассенах, — человек образованный. В доме Дугала меня обучал хороший учитель из Германии. Он научил меня латыни, греческому и не только этому, а позже, когда в восемнадцать я поехал во Францию, я изучал историю и философию и понял, что в мире существуют не только горные долины, вересковые пустоши и водяные кони в озерах, а мир гораздо разнообразней. Но эти люди... — и он махнул рукой в темноту за нами, — они никогда не уходили от того местечка, где родились далее, чем на расстояние в дневной переход, за исключением такого грандиозного события, как собрание клана, которое может произойти раза два за всю их жизнь. Они живут среди узких горных долин и озер и знают о мире только то, что рассказывает о нем в кирхе по воскресеньям отец Бэйн. Они знают только это да еще древние легенды. С этими словами он отвел в сторону ветку ольхи, и, наклонившись, я прошла под ней. Мы шли по оленьей тропе, по которой пришли сюда с Гейли, и я в очередной раз с удовлетворением отметила его умение ориентироваться в темноте. Вдали от холма фей он заговорил обычным голосом, лишь изредка замолкая, чтобы смахнуть с дороги спутавшуюся поросль. — А легенды рассказанные Гвилином для сидящих в зале — всего лишь развлечение под рейнское вино. Он шел по тропинке впереди меня, и то, что он негромко говорил убедительным тоном приплывало ко мне из ночной прохлады. — Хотя, как в Хайлэнде, так и в деревне легенда воспринимается не как легенда, а как нечто иное. Люди ими живут. Думаю, в некоторых из них все же есть доля правды. Вспомнив янтарные глаза водяного коня, я задумалась: «А какие же из них правдивы»? — А некоторые... что ж... — произнес он тише, и мне пришлось напрячь слух, — может быть родителям ребенка легче поверить в то, что умер подменыш, а их собственный, пышущий здоровьем ребенок будет вечно жить с феями. Мы подошли к оставленным Джейми лошадям, и через полчаса сияющие во тьме огни замка Леох приветствовали нас. Раньше я никогда не думала, что призна́ю это мрачное здание форпостом развитой цивилизации, но только сейчас его огни показались мне маяком просвещения. И только когда мы подъехали ближе, я поняла, что такое впечатление об огнях замка возникло из-за ярко горящих фонарей, установленных в ряд вдоль парапета моста. — Что-то случилось? — повернувшись к Джейми, спросила я. И взглянув на него уже при свете, я увидела, что он одет не в свою привычную, заношенную рубашку и грязный килт, а в белоснежную, льняную, сияющую в свете фонарей. Свой лучший и единственный бархатный пиджак он перебросил через седло. — Да, — кивнул он, — поэтому я и пришел за тобой. Наконец-то приехал герцог. Для меня вид герцога оказался полной неожиданностью. Не знаю, что я ожидала увидеть, но человек, с которым я познакомилась в зале Леоха был совершенно не похож на грубоватого, крепкого, краснолицего охотника-любителя. У герцога было приятное, округлое, обветренное лицо. Его светло-голубые глаза застыли в таком легком прищуре, будто он продолжает смотреть против солнца на уже пролетевшего фазана. У меня мелькнула мысль не было ли ранее немного преувеличено противоестественное поведение герцога. Однако, оглядев зал, я заметила, что каждый паренек моложе восемнадцати лет немного насторожен и не сводит глаз с герцога, когда, смеясь, он оживленно разговаривал с Колумом и Дугалом. Значит такое поведение герцога не преувеличено, пареньки были предупреждены. Когда меня представляли герцогу, я с трудом придала лицу бесстрастное выражение. Это был крупный, подтянутый, солидный мужчина, один из тех, кого так часто видят в пабах, громогласно высказывающих свои убеждения и подавляющих несогласие громкостью и повторением. Конечно, выслушав рассказ Джейми, я была предупреждена, но визуальное впечатление было настолько ошеломляющим, что когда герцог наклонился к моей руке и произнес голосом взволнованной мыши: «И все же, мистрисс, как восхитительно встретить в такой дали соотечественницу», мне пришлось прикусить щеку, чтобы при всех не опозориться. Уставший от поездки герцог и сопровождающие его слуги рано отправились спать. Однако на следующий вечер после обеда мы слушали музыку, потом начались беседы, и мы с Джейми присоединились к Колуму, Дугалу и герцогу. Потягивая рейнское вино Колума, Сандригем стал более разговорчив. Он много говорил, как об ужасах преследующих его во время поездки по Хайлэнду, так и о красоте здешних мест. Мы вежливо слушали, и пока герцог пищащим голосом рассказывал историю своих мучений, я старалась не встречаться взглядом с Джейми. — Стоило нам выехать за пределы Стирлинга, — начал герцог, — как в карете сломалась ось, и мы на три дня засели, — заметьте, под проливным дождем, — пока мой лакей не нашел кузнеца, который пришел и починил проклятую штуку. Не прошло и полдня, как мы влетели с такую огромную выбоину, какую я когда-либо видел и снова сломали эту чертову штуку! А потом одна из лошадей потеряла подкову и нам пришлось разгрузить карету и идти рядом с ней по грязи, ведя на поводу хромую клячу. А потом... По мере того, как от несчастья к несчастью следовало повествование, меня все сильнее обуревало желание захихикать, и я попыталось заглушить его вином, почаще его выпивая. Пожалуй, это было ошибкой. — Но дичь, Макензи, какая дичь! — в экстазе закатив глаза, воскликнул герцог, — я едва смог в это поверить. Неудивительно, что вы накрыли такой стол. И он осторожно похлопал по своему большому набитому животу. — Клянусь, я бы отдал все, чтобы попытаться подстрелить оленя, вроде того, какого мы видели два дня назад. Великолепное животное, просто великолепное! Выпрыгнул из кустов прямо перед каретой, дорогая, — доверительно сообщил он мне, — и напугал лошадей так, что мы чуть снова не съехали с дороги. Подняв колоколообразный графин, Колум вопросительно вскинул темную бровь. Налив в протянутые стаканы он произнес: — Пожалуй, ваша светлость, мы сможем организовать для вас охоту. Мой племянник отличный охотник. Он мельком глянул из-под бровей на Джейми, и тот едва заметно кивнул. Поставив графин на место и удобно устроившись, Колум как бы невзначай оборонил: — Ага, тогда все будет хорошо. По всей видимости, охота состоится в начале следующей недели. Охотится на фазана — еще рано, а на оленя — самый раз. Он повернулся к Дугалу, который сидел сбоку, развалившись в мягком кресле. — Мой брат может сопроводить вас. И если вы, герцог, собираетесь отправиться на север, он может показать вам те земли, о которых мы с вами переговорили. — Чудесно, чудесно! Герцог был в таком восторге, что даже похлопал Джейми по ноге. Я видела, как у Джейми напряглись мышцы, но он не шелохнулся, а спокойно улыбнулся, и рука герцога задержалась на мгновение дольше, чем это было необходимо. После чего его светлость перехватил мой взгляд и весело улыбнулся. На его лице было написано: «А может стоит попробовать?». Неожиданно для себя я улыбнулась в ответ. К моему немалому удивлению, этот человек мне очень понравился. Из-за ажиотажа по поводу приезда герцога, я совсем забыла о предложении Гейли помочь найти мне того, кто подложил букет. Но после неприятного проишествия с ребенком-подменышем, у меня не было особого желания воспользоваться ее услугами. И все же любопытство пересилило сомнение. Спустя два дня, когда Колум попросил Джейми сопроводить чету Дунканов, приглашенных в замок на банкет в честь приезда герцога, я поехала с ним. Поэтому в четверг мы с Джейми сидели в гостиной Дунканов, где нас с каким-то смущающим радушием принимал фискальный прокурор, в то время как его жена заканчивала одеваться наверху. В основном оправившись от последнего приступа, связанного с заболеванием желудка, Артур не выглядел выздоровевшим. Как у многих полных, резко худеющих мужчин, похудело его лицо, но не живот, который выпирал из-под зеленого шелкового жилета, между тем как кожа на лице обвисла дряблыми складками. — Может я поднимусь наверх и помогу Гэйли привести в порядок волосы или в чем-нибудь? — предложила я, — я принесла ей новую ленту. Предвидя, возможно, понадобившееся оправдание для разговора с Гэйли наедине, я захватила с собой небольшой сверток. Предъявив его, как оправдание, я поднялась по лестнице, прежде чем Артур смог возразить. Она уже ждала меня. — Давай поднимемся в мою особую комнату, — предложила она, — где есть все необходимое, чтобы узнать, кто тебе пожелал зла. Правда, нам придется поторопиться, но это не займет много времени. И я последовала за Гейли по узкой винтовой лестнице, ступени которой были разной высоты. Некоторые из подступенков были такими высокими, что мне пришлось приподнимать юбки, чтобы не споткнуться при подъеме. Поднимаясь по лестнице, я пришла к выводу, что плотники семнадцатого века либо неправильно измеряли, либо они обладали чувством юмора сверх меры. Особое святилище Гэйли находилось в одной из отдаленных мансард, расположенной над комнатами прислуги. Святилище охраняла надежно запертая дверь, открываемая поистине внушительным ключом, который Гэйли достала из кармана фартука. Должно быть длина ключа была не менее шести дюймов. Его большую головку украшал резной узор из виноградной лозы и цветов. Такой ключ должен был весить около фунта, и если держать его за шейку, из него получилось бы неплохое оружие. Вероятно, замочная скважина и петли были хорошо смазаны маслом, поскольку массивная дверь бесшумно открылась внутрь.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!