Хэл отказался от мысли аккуратно сложить свой мундир – хотя всё выглядело достаточно просто, когда этим занимался его камердинер, но, очевидно, как и во многих других случаях, опыт имел здесь решающее значение – и, скатав его в толстой, похожий на колбасу рулон, сложил пополам и засунул в седельную сумку, а молескиновые бриджи, чистый шейный платок и золотые эполеты с аксельбантами запихнул сверху. Вроде всё?
– Проклятье, рубашка, – произнёс он вслух, хлопая по манишке той, что сейчас была на нем. Чертыхаясь себе под нос, Хэл принялся рыться в шкафу в поисках чистой рубашки с брыжами. В результате он нашел не только рубашку – причём уже сложенную! – но и сосредоточился настолько, чтобы вспомнить о чулках, высоких ботинках и ... о чём ещё? Чего-то явно не хватало…
– Ах, да, горжет. Как я мог о нём забыть.
 Горжет, как обычно, лежал на туалетном столике. Хэл взял его и подержал в руке, чтобы насладиться прикосновением к прохладной металлической поверхности. Он всегда так делал, прежде чем надеть этот массивный, гладкий, изящный позолоченный полумесяц с выгравированной на нем эмблемой его полка. Хэл уже хотел бросить горжет в седельную сумку, но вместо этого неожиданно надел его на шею, засунув под простую рубашку, в которой собирался путешествовать. Странно, но он вдруг почувствовал себя средневековым рыцарем, облачившемся в броню – хотя, честно говоря, так оно и было: офицерский горжет символизировал старинный нагрудный доспех.
Хэл глубоко вздохнул, собирая все своё мужество, которое так требовалось ему сейчас.
Закрыв клапан седельной сумки, он поставил её возле другой у двери и сел за стол, чтобы написать жене.

Я рассчитывал удивить тебя своим быстрым Возвращением в Англию, но Обстоятельства изменились. Бен жив, – впрочем, я забыл, – ты, очевидно, не знаешь, что он был объявлен мертвым. Но это не так. Он просто переметнулся на Сторону противника, и я должен пойти и …

Хэл прервался и уставился на письмо, вертя перо между пальцами.
– И …что? – произнес он вслух. – Пристыдить его? Похитить? Убить?
– Бог его знает, – пробормотал он и закончил: 
…всё уладить. Я тебя люблю.

Хэл на мгновение заколебался, раздумывая, стоит ли добавить «Доверься мне», но вместо этого сложил письмо, запечатал сургучом и поставил почтовый штемпель^[1]. 

[1] В Британии и её колониях до появления в XIX в. первых почтовых марок на письмах ставили штемпели о почтовом сборе, включавшие указание суммы, которую взимали с получателя письма.

Написав на конверте «Её Светлости Герцогине Пардлоу», он положил его поверх стопки остальной корреспонденции, которую заберёт один из его адъютантов.
В животе у него заурчало; сегодня Хэл ещё ничего не ел, и до сих пор не испытывал голода. Но стоило ему взглянуть на лежавший на столе кожаный футляр, как желание есть моментально исчезло.
Он знал, что там всё в порядке, но, тем не менее, поднял крышку, не в силах сдержать желание ещё раз в этом убедиться.
Два дуэльных пистолета, мрачно поблескивая, лежали на велюровых ложах, направив друг на друга свои дула – совсем как мужчины, которым предстояло их держать.