Я пережил войну и многое потерял. Я знаю, за что стоит бороться, а за что - нет. Честь и храбрость - сущность мужчины. И если мужчина убивает ради чего-то, он должен быть готов умереть за это. Вот потому, сородич, у женщины широкие бедра; здесь она укрывает и дитя, и мужчину. Жизнь мужчины происходит отсюда, и в ее крови закаляется его честь. Только ради любви я готов снова пройти сквозь огонь.
Автор: Диана Гэблдон Перевод: Надежда Сергеевна Носова
В середине февраля Фергюс вернулся из Кросс-Крика, поездки в который он совершал дважды в месяц, и привез оттуда соль, иглы, индиго, разнообразную мелочь, необходимую в хозяйстве, и полную сумку почты. Он прибыл в полдень и так торопился к Марсали, что быстро выпил кружку пива и оставил нас с Брианной с жадной радостью разбирать пакеты.
Фергюс привез толстую пачку газет из Уилмингтона и Нью-Берна, а также ряд газет из Филадельфии и Бостона, которые Джокасте Камерон отправляли ее друзья с севера, и которые она пересылала нам. Я перебрала их, самые свежие имели дату трехмесячной давности. Но все равно в нашем глухом месте, где печатные издания были редки как золото, газеты были также увлекательны, как романы.
Джокаста также отправила Брианне два выпуска Бригхэмовского журнала для леди. В этом журнале печатались рисунки модных нарядов из Лондона и различные статьи для женщин.
— Как чистить золотое кружево, — прочитала Брианна, открыв один из них наугад, и изогнула бровь. — Да, уж, это должен знать каждый.
— Погляди сзади, — посоветовала я ей. — Там они публикуют статьи о том, как не заразиться гонореей, и что делать с геморроем у мужа.
Она приподняла вторую бровь и стала совершенно похожа на Джейми, который услышал нечто сомнительное.
— Если мой муж наградит меня гонореей, он может сам заботиться о своем геморрое, — она перевернула несколько страниц, и брови ее приподнялись еще выше. — Стимул Венеры. Список лучших рецептов от усталости мужского органа.
Я заглянула через ее плечо, в свою очередь приподняв брови.
— Боже. Дюжину устриц вымочить в смеси молока и вина в течение ночи, потом запечь в пироге с тертым миндалем и мясом омара, подавать с пряным перцем. Не знаю, как это повлияет на мужской орган, но сильное расстройство желудка у джентльмена будет обеспечено. И кроме того у нас нет устриц.
— Невелика потеря, — заверила она меня, рассматривая страницу. — Устрицы напоминают мне сопли.
— Это когда сырые; если их сварить, они вполне съедобны. Кстати о соплях… где Джемми?
— Спит или, по крайней мере, я на это надеюсь, — она подняла взгляд к потолку, но оттуда не доносилось никаких подозрительных звуков, и она вернулась к чтению.
— Вот это мы можем сделать. Яички животного-самца — как будто можно получить яички от животного-самки — варить вместе с шестью большими грибами в скисшем пиве до мягкого состояния, потом яички и грибы нарезать тонкими ломтиками, хорошо поперчить, посолить и спрыснуть уксусом, поджарить на огне до хруста. Па еще не кастрировал Гидеона, да?
— Нет. Я уверена, он с удовольствием предоставит тебе требуемое, если ты захочешь опробовать рецепт.
Она порозовела и откашлялась со звуком, который еще сильнее напомнил мне ее отца.
— Гм, не думаю, что мы нуждаемся в этом.
Я рассмеялась и оставила ее читать журнал, вернувшись к почте.
Завернутый прямоугольный объект, адресованный Джейми, должно быть, был книгой от продавца книг из Филадельфии. Однако на пакете стояла печать лорда Джона с улыбчивым полумесяцем и одиночной звездой. Половину нашей библиотеки составляли книги, присланные Джоном Грэем, который уверял, что отправляет их ради себя самого, поскольку не знает никого в колониях, с кем мог обсудить прочитанное по существу.
Несколько привезенных писем были также адресованы Джейми. Я тщательно осмотрела их, надеясь увидеть характерный остроконечный почерк его сестры, но без успеха. Было письмо от Иэна, который прилежно писал раз в месяц, но ничего от Дженни за те шесть месяцев с тех пор, как Джейми написал им о судьбе ее самого младшего сына.
Я нахмурилась, складывая письма стопкой на краю стола для дальнейшего внимания Джейми. Едва ли я могла обвинять Дженни, но я была там вместе с ними, в конце концов. Это была не вина Джейми, хотя он и взял ее на себя. Молодой Иэн сам захотел остаться с индейцами-могавками. Он был мужчиной, несмотря на возраст, и он сам принимал решение. «Но с другой стороны, — размышляла я, — он был еще мальчиком, когда оставил родителей, и все еще оставался им, по крайней мере, для Дженни».
Я знала, что ее молчание причиняло глубокую боль Джейми. Он продолжал писать ей, как обычно, упрямо добавляя в письмо несколько строк почти каждый вечер, пока кто-нибудь не спускался в Кросс-Крик или Уилмингтон, откуда можно было отправить письмо. Он никогда не показывал это, но я видела, с какой надеждой он просматривал каждую партию писем в поисках ее почерка, и замечала небольшое сжатие в уголках его губ, когда он не находил его.
— Черт тебя побери, Дженни Мюррей, — пробормотала я себе под нос. — Прости его, и покончим с этим!
— Хм? — Брианна положила журнал и взяла квадратный конверт.
— Ничего. Что это у тебя?
Я положила письма, которые сортировала, и подошла к ней.
— Это от лейтенанта Хейеса. Как ты думаешь, о чем он пишет?
Небольшой всплеск адреналина сжал мышцы моего живота. И, должно быть, что-то отразилось на моем лице, потому что Брианна посмотрела на меня, нахмурив брови.
— Что? — спросила она.
— Ничего, — ответила я, но было уже поздно. Она уставилась на меня, уперев кулак в бедро и подняв одну бровь.
— Ты плохая лгунья, мама, — сказала она и без колебаний сломала печать.
— Это письмо адресовано твоему отцу, — сказала я, хотя мой протест позвучал довольно слабо.
— Угу, — пробормотала она, склонившись над развернутым листом бумаги.
Я подошла сбоку и стала читать поверх ее руки.
«Лейтенант Арчибальд Хейес
Портсмут, Вирджиния
Мистеру Джеймсу Фрейзеру, Северная Каролина.
18 января 1771
Сэр,
Я пишу, чтобы сообщить Вам, что мы находимся в Портсмуте и, по всей видимости, останемся здесь до весны. Если вы узнаете о морском капитане, который согласится представить для сорока человек переход до Перта с обещанием компенсации от Армии при достижении порта, я был бы рад услышать об этом как можно скорее.
Тем временем мы занимаемся различными работами, чтобы содержать себя в зимние месяцы. Несколько моих мужчин получили работу по ремонту судов, которых здесь множество. Сам я нанялся в качестве повара в местной таверне, но постоянно навещаю своих людей, расположенных в различных частях города, чтобы знать об их положении.
Я посетил одно такое жилье два дня назад. Во время беседы с рядовым Огилви, которого, я думаю, вы знаете, он упомянул о разговоре, услышанном им в порту. Поскольку он касался некоего Стивена Боннета, который, как я понял, представляет для Вас интерес, я передаю в письме полученные сведения.
В соответствии с сообщением, Боннет является контрабандистом, что не редкость в этих краях. Как бы там ни было, размах его деятельности — как по качеству, так и по количеству — довольно велик, и, следовательно, его связи довольно необычны. Следует сказать, что определенные склады на побережье Каролины периодически пополняются товарами, которых там не должно быть, и это всегда совпадает с появлением поблизости Стивена Боннета.
Рядовой Огилви запомнил мало конкретных имен, поскольку не имел представления, что Боннет вас интересует, и сообщил о подслушанном разговоре, только как о любопытной информации. Одно упомянутое имя было Батлер, но он не уверен, связано ли это имя каким-то образом с Боннетом. Другое имя — Карен, но Огилви не знает, принадлежит ли оно женщине, или это название корабля.
Склад, который упоминался в беседе, оказался недалеко от порта, и я взял на себя труд пойти и провести расследование на вопрос его собственника. Здание принадлежит двум партнерам: некоему Рональду Пристли и некоему Филиппу Уайли. Сейчас я не имею никаких сведений ни об одном из этих людей, но продолжу мои расспросы, как только появится свободное время.
Я также предпринял попытки расспросить о Боннете в местных тавернах, но без большого успеха. Имя это там известно, но немногие желают говорить о нем.
Ваш покорный слуга,
Арчибальд Хейес, лейтенант
67-ой горный полк».
Обычные звуки дома все еще окружали нас, но Бри и я, казалось, находились в прозрачном пузыре тишины, где время внезапно остановилось.
Мне не хотелось класть письмо на стол, потому что это будет означать, что время движется, и нужно что-то делать. В то же самое время, я хотела не просто положить письмо, а бросить его в огонь и притвориться, что ни одна из нас его не видела.
Потом наверху заплакал Джемми. Брианна дернулась и повернулась к двери, и время снова пошло.
Я положила письмо отдельно от других и продолжила разбирать корреспонденцию, аккуратно складывая газеты стопкой для Джейми, потом развязала пакет, где, как я и предполагала, оказалась книга Тобиаса Смоллета «Путешествие Хамфри Клинкера». Скатав веревочку от пакета, я положила ее в карман. И все это время в моей голове, словно метроном, стучала одна мысль «что теперь, что теперь?»
Вернулась Брианна, неся красного Джемми с помятой от сна мордашкой. Он, очевидно, находился в плохом настроении, недовольный пробуждением от сна к навязчивым требованиям действительности. Я очень хорошо понимала его.
Она села, спустила рубашку с плеча и приложила ребенка к груди. Его крики прекратились, как по волшебству, и мне страстно захотелось сделать что-нибудь, чтобы успокоить ее. Она была бледной, но спокойной.
Я должна что-нибудь сказать.
— Мне жаль, милая, — произнесла я. — Я пыталась остановить его — Джейми. Я знаю, он не хотел, чтобы ты узнала об этом, чтобы ты беспокоилась.
— Все в порядке. Я уже знаю.
Протянув руку, она достала одну из бухгалтерских книг, лежащих на столе, и, держа ее за корешок, вытряхнула свернутый листок бумаги.
— Почитай это. Я нашла его, когда вы ушли с милицией.
Она кивнула головой на листок.
Я прочитала отчет лорда Джона о поединке между Боннетом и капитаном Марсденом, чувствуя неприятное сжатие в груди. Я не заблуждалась относительно характера Боннета, но я не знала о его опасных навыках. Было бы лучше, если бы опасные преступники не были столь искусны в убийстве.
— Я думала, что лорд Джон отвечал на случайное упоминание, которое сделал па, но полагаю, что нет. Как ты думаешь? — спросила Бри. Ее голос был спокойным, почти невозмутимым, как если бы она спрашивала мое мнение относительно ленты для волос или застежки на башмаке. Я остро взглянула на нее.
— А как ты думаешь?
Важно было то, что думает Брианна.
— О чем? — она скользнула взглядом мимо меня на письмо, потом уставилась на голову Джемми.
— О цене чая в Китае, — сказала я несколько раздраженно. — Продолжим тему Стивена Боннета, если ты не против.
Было странно вымолвить имя, которое мы по молчаливому согласию не произносили много месяцев.
Закусив нижнюю губу, она мгновение смотрела в пол, потом слегка покачала головой.
— Я не хочу слышать или думать о нем, — сказала она равномерно. — И если я когда-нибудь встречу его, я… я… — она задрожала и посмотрела на меня яростными глазами.
— Что он думает? — закричала она. — Как он мог так поступить?
Она ударила кулаком по бедру, испуганный Джемми отпустил грудь и завопил.
— Твой отец, ты имеешь в виду?
Она кивнула, прижимая Джемми назад к груди, но он продолжал барахтаться и вопить. Я взяла его на руки, прислонив к груди, и стала гладить его спину, успокаивая. Пустые руки Бри вцепились в ее колени, смяв ткань юбки.
— Почему он не отстанет от Боннета? — ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать плачущего ребенка, и кожа на ее лице натянулась, обострив все черты.
— Потому что он мужчина и проклятый горец, — сказала я. — Живи и дай жить другим, это не для него.
Молоко из ее сосков медленно капало на рубашку, я протянула руку и потянула ее вверх. Она прижала руку к груди, останавливая молоко.
— Что он собирается делать? Если найдет его?
— Не если, а когда найдет его, — неохотно поправила я. — Потому что, боюсь, он не собирается прекращать поиски, пока не найдет этого ублюдка. Относительно того, что он станет делать… ну… полагаю, он убьет его.
Казалось легкомысленным говорить так, но я не могла выразиться иначе.
— Ты имеешь в виду, он попытается убить его? — она взглянула на письмо лорда Джона, потом в сторону и сглотнула. — Что если он…
— У твоего отца большой опыт в убийстве людей, — сказала я жестко. — Фактически, он ужасно хорош в этом деле, хотя у него давно не было практики. Это, казалось, не успокоило ни ее, ни меня.
— Это большая страна, — прошептала она, качая головой. — Америка. Почему он просто не исчез? Далеко.
Превосходный вопрос. Джемми фыркал и сильно терся лицом о мое плечо, но уже не плакал.
— Я бы тоже хотела, чтобы Стивен Боннет отправился заниматься контрабандой в Китай или Вест-Индию, но, похоже, здесь у него есть связи, которые он не хочет обрывать, — я пожала плечами, поглаживая Джемми.
Брианна выпустила из рук смятые складки юбки и потянулась за ребенком.
— Ну, что ж, он не знает, что у него на хвосте Шерлок Фрейзер и его закадычный друг, лорд Джон Ватсон, — это была храбрая попытка пошутить, но ее губы дрожали, когда она произносила это, и она снова закусила нижнюю губу. Я не хотела волновать ее, но не было смысла что-то сейчас скрывать.
— Нет, но, вероятно, в скором будущем узнает, — неохотно произнесла я. — Лорд Джон очень осторожен, но рядовой Огилви нет. Если Джейми будет продолжать задавать вопросы — а он будет — то боюсь, это скоро станет известно всем.
Я не знала, надеялся ли Джейми найти Боннета быстро, или его план состоял в том, чтобы вспугнуть того своими поисками и заставить выдать себя. Может быть, даже самому явиться к нам. Последняя возможность заставила ослабнуть мои колени, и я тяжело села на табурет.
Брианна медленно потянула воздух и выпустила его через нос, укладывая ребенка возле груди.
— Роджер знает? Я имею в виду, он принимает участие в этой вендетте?
Я покачала головой.
— Я так не думаю, то есть, уверена, что нет. Он сказал бы тебе, не так ли?
Ее лицо немного расслабилось, хотя тень сомнения еще лежала в ее глазах.
— Мне не хотелось бы думать, что он что-то скрывает от меня. Хотя с другой стороны, — добавила она обвиняющим тоном, — ты же скрыла.
Я почувствовала укол в груди и сжала губы.
— Ты сказала, что не хочешь думать о Стивене Боннете, — сказала я, отводя взгляд от бури чувств, бушевавшей на ее лице. — И естественно я… мы не хотели тебя волновать.
С каким-то чувством безысходности я поняла, что сама того не желая, становлюсь сообщницей Джейми в этом вопросе.
— Послушай, — сказала я, распрямляясь и кидая на Брианну напряженный взгляд. — Я не считаю хорошей идеей искать Боннета и делала все возможное, чтобы отговорить Джейми от этого. Фактически, — добавила я, кивнув на письмо лорда Джона, — я думала, что остановила его. Но, очевидно, это не так.
Брианна решительно сжала рот и тверже уселась на стуле.
— Я, черт побери, остановлю его, — сказала она.
Я задумчиво посмотрела на нее. Если кто-то и имеет достаточно упорства и силы воли, чтобы свернуть Джейми с выбранного им пути, то это была его дочь. Однако это было большое «если».
— Ты можешь попробовать, — произнесла я с сомнением.
— Разве я не имею права? — ее первоначальное потрясение исчезло, и лицо ее снова было под контролем с холодным и жестким выражением на нем. — Разве я не могу сказать хочу ли я… чего хочу я?
— Да, — согласилась я, и волна беспокойства пробежала холодом по моей спине. Отцы склонны считать, что они имеют право. Также и мужья. Но, возможно, лучше промолчать.
Установилась тишина, нарушаемая только сопением Джемми и криками ворон снаружи. Почти импульсивно, я задала вопрос, который возник у меня в голове.
— Брианна, чего ты хочешь? Ты хочешь смерти Боннета?
Она взглянула на меня, потом перевела взгляд на окно и смотрела в него немигающими глазами, не переставая поглаживать спину Джемми. Наконец, она на мгновение прикрыла веки, потом открыла и поглядела на меня.
— Я не могу, — сказала она низким голосом. — Я боюсь, если я впущу эту мысль себе в голову… я не смогу думать ни о чем другом, я буду жаждать этого. И будь я проклята, если позволю… ему… разрушить таким образом мою жизнь.
Джемми громко срыгнул, выпустив немного молока. Бри сняла старое льняное полотенце с плеча и ловко обтерла ему подбородок. Успокоившись, он потерял свое сердитое выражение и внимательно всматривался во что-то за плечом его матери. Следуя за взглядом его синих глаз, я увидела паутину в углу окна. Порыв ветра встряхнул оконную раму, и крошечное пятно в ее центре немного сдвинулось.
— Да, — сказала Брианна очень тихо, — я хочу его смерти, но я больше хочу, чтобы па и Роджер были живы.
Роджер, как было договорено на сборе, отправился петь на свадьбу племянника Джоула МакЛеода и вернулся домой с новой песней, которую он поспешил записать, пока она была свежа в памяти.
Он оставил свои грязные башмаки на кухне, выпил чашку чая с кексом, приготовленные для него миссис Баг, и отправился в кабинет. Джейми был там. Поприветствовав Роджера неразборчивыми звуками, он с нахмуренными бровями возвратился к письму, с трудом держа перо негнущимися пальцами.
В кабинете Джейми находился небольшой книжный шкафчик с тремя полками, в котором содержалась вся библиотека Фрейзерс-Риджа. Верхнюю полку занимали серьезные работы: том латинской поэзии, «Комментарии» Цезаря, «Размышления» Марка Аврелия и еще несколько классических книг, а также «Природа Северной Каролины» д-ра Брикела, предоставленная Джейми на время губернатором и невозвращенная, и учебник по математике, исчерканный пометками Иэна Мюррея младшего, сделанными на полях книги корявым почерком.
На средней полке находилось более легкое чтение: небольшой набор романов, слегка потрепанных от многократного чтения, включая Робинзона Крузо и Тома Джонса в семи небольших томах в кожаных обложках, Родерик Рэндом в четырех томах и чудовищная «Памела» сэра Генри Ричардсона, изданная в двух гигантских томах ин-октаво. [129]Первый том последней книги был украшен разнообразными закладками — от с засушенного листа клена до свернутой перочистки — отмечающими места, до которых дошли различные читатели, прежде чем оставить ее чтение временно или навсегда. На этой же полке стоял «Дон Кихота» на испанском языке, менее потрепанный, чем остальные книги, поскольку читать его мог только Джейми.
Нижняя полка содержала Джонсоновский словарь, бухгалтерские книги Джейми, несколько альбомов для рисования Брианны и тонкую в клеенчатой обложке тетрадь, в которую Роджер записывал новые песни и стихи, услышанные им на праздниках и у домашних очагов.
Роджер сел на табурет по другую сторону стола от Джейми и аккуратно очинил новое перо. Он не знал, для чего собирает и записывает песни, но у него было уважение ученого к письменному слову. Возможно, он собирал их просто для своего удовольствия, но ему также нравилась мысль оставить после себя что-то потомству, и потому он старался писать как можно четче и документировать обстоятельства, при которых он услышал ту или иную песню.
В кабинете было тихо и мирно, лишь Джейми изредка вздыхал, когда прекращал писать, чтобы потереть сведенные судорогой пальцы. Через некоторое время появился мистер Баг, и после краткого обсуждения со своим управляющим Джейми отложил перо и вышел из кабинета. Роджер, не отрываясь от записей, рассеянно кивнул ему на прощание.
Четверть часа спустя он с приятным чувством выполненного долга потянулся, разминая затекшие плечи. Дождавшись, когда высохнут чернила, он поставил тетрадь на полку и взял один из альбомов Брианны.
Она не возражала, когда он смотрел их, и сама показывала ему отдельные рисунки: понравившиеся ей самой или нарисованные специально для него.
Он переворачивал страницы альбома, ощущая смешанные чувства любопытства и уважения.
Рисунки, в основном, были посвящены ребенку.
На одном наброске он задержался. На нем был изображен спящий Джемми, который лежал спиной к рисовальщику, свернув свое маленькое крепкое тело в виде запятой. Рядом в такой же позе разлегся котенок Адсо, положив подбородок на ножку Джемми и прищурив глаза в блаженной неге.
Она рисовала Джемми почти каждый день, но очень редко прорисовывала лицо.
— У младенцев фактически нет лица, — сказал она ему, критически прищурившись на своего отпрыска, который усердно грыз кожаный ремешок от порохового рожка Джейми.
— Да? И что же тогда у него в передней части головы?
Он лежал на полу вместе с ребенком и котенком, глядя на нее снизу с улыбкой.
— Я имею в виду не это. Естественно у них есть лица, но они все похожи.
— Отец должен быть очень проницательным, чтобы узнать своего ребенка, — пошутил он и тут же пожалел об этом, поскольку увидел, как в ее глазах промелькнула тень. Тень исчезла быстро, как летний дождь, но какое-то мгновение она была там.
— Похожи с точки зрения художника, — она провела лезвием ножа, заостряя кончик угольного карандаша. — У них нет костей, то есть ты не можешь их видеть, они скрыты. А именно кости определяют лицо.
Кости или нет, но она обладала замечательным умением схватывать все нюансы выражений. Он улыбнулся, глядя на другой рисунок Джемми, где тот имел отрешенно-сосредоточенное выражение, безошибочно указывающее, что он собирается измазать очередной подгузник.
Кроме Джемми на нескольких страницах были нарисованы какие-то диаграммы. Не находя в них никакого интереса, он нагнулся и поставил альбом на место, вытащив взамен другой.
Он сразу понял, что это не альбом. Страницы были плотно исписаны аккуратным угловатым почерком жены. Он с любопытством пролистал страницы и понял, что это не дневник. Тетрадь была заполнена записями о снах Брианны.
«Вчера ночью я видела во сне, что я побрила ноги».
Роджер улыбнулся глупому сну, но видение длинных ног Брианны заставило его читать дальше.
«Я пользовалась папиной бритвой и его кремом для бритья, и я думала, что он рассердится, когда узнает, но совсем не беспокоилась. Крем был в белом тюбике, на нем красными буквами было написано „Олд Спайс“. Я не знаю, существовал ли такой крем, но папа всегда пах лосьоном после бритья „Олд Спайс“ и папиросным дымом. Он не курил, но люди, с которым он работал, курили, и его костюмы пахли, как гостиная после вечеринки».
Роджер машинально вдохнул воздух, ощущая памятные ароматы чая и свежей сдобы, приправленные запахом средства для полировки мебели. Никаких сигарет не разрешалось на благопристойных встречах в доме пастора, и все-таки костюмы его отца тоже пахли дымом.
«Однажды Гейл сказала мне, что не успела побрить ноги перед свиданием с Крисом, и провела весь вечер, не давая ему дотронуться до ее колен, потому что боялась, что он почувствует на них волоски. С тех пор я не могла брить ноги, не вспоминая об этом; я проводила пальцами по бедру, чтобы убедиться, что волоски не колются, и гадала, надо ли брить коленные чашечки».
Волосы на бедрах Брианны были такие тонкие, что их можно было видеть только тогда, когда солнце освещало их сзади, создавая тонкий золотой нимб вокруг них. Мысль, что никто никогда не видел это, принесла ему чувство горячего удовлетворения; он сам себе напоминал скупца, который считал каждый волосок золота и меди, не опасаясь никаких воров.
Он перевернул страницу, чувствуя себя виноватым за это вторжение, но не в силах преодолеть желание, стать ближе к ней через сны, которые заполняли ее спящий ум.
Записи не были датированы, и каждая начиналась со слов «Вчера ночью я видела сон».
«Вчера ночью я видела сон, что шел дождь. Неудивительно, так как дождь льет уже два дня. Когда я пошла в уборную, мне пришлось перепрыгнуть через лужу перед дверью, и я упала в заросли ежевики.
Когда мы ложились спать, дождь вовсю барабанил по крыше. После холодного влажного дня было так хорошо свернуться рядом с Роджером в теплой постели. Капли дождя попадали в дымоход и шипели в огне. Мы вспоминали о нашей молодости, и, может быть, потому мне приснился сон о прошлом.
В этом сне не было много событий; я просто смотрела из окна в нашем бостонском доме на автомобили, от колес которых веером разлеталась вода, и слышала свист и шуршание шин по мокрой мостовой. Я проснулась, все еще слыша эти звуки так ясно, что даже подошла к окну и выглянула наружу, ожидая увидеть оживленную улицу, полную автомобилей, мчащихся сквозь дождь. И была потрясена, увидев ели, каштаны и густую траву и услышав мягкую скороговорку дождя на больших листьях лопуха.
Все было таким насыщенно-зеленым, пышным и обильным, что походило на джунгли или на другую планету, а не на то, что я вижу каждый день.
Весь день мне слышался шелест шин».
Чувствуя себя виноватым, но словно очарованный, Роджер перевернул страницу.
«Вчера ночью я видела сон, что еду на автомобиле. Это был мой синий мустанг, и я вела его очень быстро по извилистой дороге в горах. Я водила автомобиль в горах в штате Нью-Йорк, но никогда здесь, и, тем не менее, я знала, что это Ридж.
Это было так реально. Я могла чувствовать, как ветер раздувает мои волосы, чувствовала баранку в руках, вибрацию двигателя и шорох шин. Но здесь и теперь такая поездка может быть только в моей голове. И все же в какой-то ячейке памяти эти ощущения столь же реальны, как действительность, и возникают к жизни включением какого-то синапса.
И это другая странность. Никто здесь не знает, что такое синапс, кроме меня, мамы и Роджера. Такое необычное чувство, словно мы трое обладаем всеми секретами мира.
В любом случае вождение относится к тому, что мне уже известно. Но бывают сны такие же яркие и реальные о вещах, которых я в действительности не знаю. Может ли быть так, что это сны о событиях, которые еще не сучились?
Вчера ночью я видела сон, что занималась любовью с Роджером».
Он как раз собирался закрыть тетрадь, чувствуя вину за вторжение в ее личную жизнь. Вина все еще осталась, но недостаточная, чтобы преодолеть любопытство. Он оглянулся на дверь — дом был тих, женщины разговаривали на кухне, возле кабинета никого не было.
«Вчера ночью я видела сон, что занималась любовью с Роджером.
Это было великолепно, на этот раз я не думала, не наблюдала за собой со стороны, как всегда делаю. Фактически, я почти не вспоминала о себе. Был только дикий страстный секс, я была частью Роджера, а он — частью меня, не было его и меня по отдельности, были только мы.
Самое забавное, что это был Роджер, но я не думала о нем, как о Роджере. Казалось, у него было другое имя, тайное, настоящее, и я его знала.
(Я всегда думала, что у всех есть имена, которые не являются словами. Я знаю, кто я, и кто бы это ни был, ее имя не Брианна. Это я — и все. „Я“ хорошо выражает, что я имею в виду, но как выразить словом тайное имя?)
Но во сне я знала тайное имя Роджера, и потому все получалось — я не размышляла и не волновалась, и только в самом конце подумала: „Эй, это случается!“
И потом это действительно случилось, мир взорвался, все дрожало и пульсировало…»
Здесь она закрасила чернилами остальную часть строки и приписала:
«И ни одна книга, которую я когда-либо читала, не могла описать этого!»
Несмотря на потрясение, Роджер громко рассмеялся, но торопливо заглушил смех, оглядываясь, не появился ли кто-нибудь. Со стороны кухни доносился шум, но в зале шагов не было слышно, и его глаза вернулись к странице, словно железные опилки, притянутые магнитом.
«Я закрыла глаза — во сне — и лежала, ощущая затухающие электрические разряды в теле, потом открыла глаза и увидела, что во мне был Стивен Боннет.
Это был такой шок, что я проснулась. Мне казалось, что я кричала — мое горло болело — но, возможно, нет, потому что Роджер и ребенок спали. Я была вся в поту, и в то же время мне было холодно, и мое сердце стучало, как молоток. Я долго не могла успокоиться и уснула, когда запели птицы.
Именно птицы помогли мне уснуть. Оба моих отца говорили мне, что сойки и вороны издают предупреждающие крики, но певчие птицы при приближении опасности перестают петь. Так что в лесу нужно прислушиваться к ним. И когда я услышала в деревьях возле дома их многоголосый гомон, я успокоилась, потому что знала, что здесь никого нет».
Внизу страницы был небольшой пропуск. Он перевернул ее, чувствую, что пальцы его вспотели, и биение сердца тяжело отдается в ушах. Запись возобновилась вверху страницы. Если на предыдущем листе почерк был торопливый с нечеткими буквами, то здесь они были старательно выписаны, как если бы первоначальный шок прошел, и она приняла твердое решение разобраться в своем сне.
«Я пыталась забыть сон, но не могла. Он продолжал возвращаться ко мне, и я пошла под навес поработать с травами. Джемми остался с мамой, так что я могла побыть одна. Я села среди пучков трав и закрыла глаза, вспоминая каждый эпизод сна. Стивен Боннет напугал меня, и когда я вспоминала конец, то чувствовала себя больной. Но, тем не менее, мне хотелось запомнить этот сон — запомнить, что я чувствовала, что делала, и что я, возможно, смогу повторить с Роджером.
Но у меня было такое чувство, что я не смогу, пока не вспомню его тайное имя».
На этом запись заканчивалась, и начиналось описание других снов, но Роджер не стал читать дальше. Он закрыл тетрадь и осторожно поставил ее на полку позади других книг. Потом поднялся на ноги и стоял, глядя в окно, машинально проводя вспотевшими пальцами по шву бриджей.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ "Лучше жениться, чем сгорать от желания"
В роще Купидона
— Как ты думаешь, они будут делить постель, как муж и жена?
Джейми говорил обычным голосом, не стараясь даже понизить его. К счастью, мы стояли на другом конце террасы далеко от свадебной пары. Однако многие головы повернулись в нашу сторону.
Ниниан Бел Гамильтон открыто уставился на нас. Я послала широкую улыбку пожилому шотландцу и помахала ему закрытым веером в знак приветствия, одновременно тыча Джейми локтем в ребра.
— Какие почтительные мысли племянника о своей тете, — сказала я шепотом.
Джейми отодвинулся из зоны действия моего локтя и приподнял бровь.
— Причем тут почтительность? Они женятся. И оба далеко за пределами брачного возраста, — он усмехнулся Ниниану, который раскраснелся от сдерживаемого смеха. Я не знала, сколько лет Дункану Иннесу, но по самым меньшим моим предположениям ему было лет пятьдесят пять. Тетя Джейми, Джокаста, должна быть старше его, по крайней мере, лет на десять.
Поверх голов я могла видеть, как Джокаста любезно принимала поздравления друзей и соседей. Высокая женщина в платье из красно-коричневой шерсти стояла между двумя огромными мраморными вазами с засушенными ветвями золотарника; за ее плечом с величавым видом стоял черный дворецкий Улисс в парике и зеленой ливрее. В элегантном кружевном чепце белого цвета, подчеркивающим сильные черты лица, характерные для клана МакКензи, она, бесспорно, являлась королевой плантации «Речной поток». Я привстала на цыпочки, чтобы увидеть ее будущего мужа.
Дункан был немного ниже Джокасты, но все равно его должно быть видно. Я встретила его сегодня утром; в ярком горском наряде он мог выглядеть удальцом, если бы не стеснялся слишком сильно. Я вытянула шею, ухватившись за руку Джейми, чтобы сохранить равновесие. Он поддержал меня за локоть.
— Кого ты ищешь, сассенах?
— Дункана. Разве он не должен быть с твоей тетей?
Глядя на Джокасту, никто не мог сказать, что она слепая; что она стояла между двумя вазами, чтобы не терять ориентацию, что Улисс нашептывал ей имена всех приближающихся гостей. Я видела, как она протянула руку немного вперед, ощупывая пустой воздух, и тут же опустила ее. Однако ее лицо не изменилось, она улыбнулась и кивнула, что-то говоря судье Хендерсону.
— Сбежал перед брачной ночью? — предположил Ниниан и задрал голову, осматривая толпу. — Я бы тоже нервничал в такой ситуации. Ваша тетя, Фрейзер, красивая женщина, но она может заморозить яйца у японского императора, если захочет.
Рот Джейми дернулся.
— Возможно, ему срочно понадобилось в туалет, — предположил он. — Этим утром он уже четыре раза бегал в уборную.
Я подняла брови. Дункан страдал хроническими запорами, я даже привезла ему листья сенны и корни кофе, несмотря на грубоватые шутки Джейми насчет того, каков должен быть подходящий свадебный подарок. Дункан, должно быть, нервничал гораздо сильнее, чем я думала.
— Ну, для моей тети с ее тремя мужьями свадьба не в новинку, — сказал Джейми в ответ на замечание Гамильтона, — но Дункан женится в первый раз. Это шок для любого мужчины. Я хорошо помню свою первую свадебную ночь.
Он усмехнулся мне, и я почувствовала, что мои щеки загорелись. Я тоже очень хорошо помнила ее.
— Здесь, кажется, довольно жарко, — я распахнула веер из кружева цвета слоновой кости и стала обмахивать лицо.
— Да? — произнес он, все еще улыбаясь мне. — Я не заметил.
— Дункан заметил, — встрял Ниниан. Его губы морщились от подавленного смеха. — Потел, как пудинг на пару, когда я видел его в последний раз.
В действительности было даже немного холодновато, несмотря на стоящие по углам террасы чугунные жаровни с горячими углями, от которых разносился приятный аромат яблоневого дыма. Весна уже наступила, и лужайки были покрыты свежей зеленью, так же как и деревья вдоль реки, но утренний воздух был по-зимнему прохладен. В горах же все еще стояла зима. Когда мы ехали на юг к плантации Джокасты, снег сопровождал нас до самого Гринсборо, хотя нарциссы и шафраны уже храбро пробивались сквозь него.
Тем не менее, мартовский день обещал быть ясным и теплым. Дом, терраса, лужайка и сад были наполнены многочисленными гостями в ярких нарядах, напоминающих не вовремя вылетевших бабочек. Свадьба Джокасты превращалась в крупнейшее событие года для общества Мыса Страха; здесь было не менее двухсот человек, включая гостей из таких отдаленных мест, как Галифакс и Эдентон.
Ниниан вполголоса что-то сказал Джейми по-гэльски, искоса поглядывая на меня. Джейми ответил фразой, очень изящной по форме и весьма двусмысленной по содержанию, невозмутимо встретив мой взгляд, тогда как пожилой человек задохнулся от смеха.
Теперь я довольно хорошо понимала гэльский, но существуют моменты, когда благоразумие является лучшей доблестью, и потому я широко развернула веер, скрывая выражение на моем лице. Мне потребовалась некоторая практика, чтобы научиться изящно управляться с веером, но он стоил того, поскольку был очень полезным социальным инструментом для тех, кто, как я, обладал говорящим лицом. Однако даже у веера были свои пределы.
Я отвернулась от разговаривающих мужчин, беседа которых неуклонно скатывалась в нечто неприличное, и стала смотреть по сторонам в поисках жениха. Возможно, Дункан действительно был болен, а не просто нервничал, тогда мне нужно взглянуть на него.
— Федра! Ты видела Иннеса сегодня утром?
Пробегающая мимо гувернантка Джокасты с руками, полными скатертей, резко остановилась.
— Не видела мистера Иннеса с завтрака, мэм, — ответила она, покачав головой в аккуратном чепце.
— Как он выглядел? Он хорошо ел?
Завтрак в эти дни тянулся несколько часов; гости, поселившиеся в доме, завтракали в удобное для них время, самостоятельно выбирая блюда на буфете. Скорее всего, на кишечник Дункана повлияли нервы, а не пищевое отравление, однако кусок колбасы, который я видела на буфете, показался мне довольно подозрительным.
— Нет, мэм, ни кусочка, — Федра нахмурила брови, она любила Дункана. — Повар пытался соблазнить его запеченными яйцами, но он только качал головой и выглядел уставшим. Он, правда, выпил стакан ромового пунша, — добавила она, пытаясь сказать что-то утешительное.
— Да, это ему поможет, — заметил Ниниан, подслушавший наш разговор. — Не беспокойтесь, миссис Клэр. С Дунканом все будет в порядке.
Федра сделала реверанс и убежала к столам, установленным под деревьями. Сочный аромат жарящейся свинины разносился по холодному воздуху; со стороны кузницы приплыли душистые облака дыма от горящих поленьев гикори. Там жарили ляжки оленя, бараньи бока и множество домашних птиц на вертелах. Мой живот громко булькнул от предвкушения, несмотря на тесно зашнурованный корсет.
Казалось, ни Джейми, ни Ниниан не заметили этого, но я все равно отступила от них, осматривая лужайку, которая тянулась от террасы до речного берега. Я не была уверена в действии рома, особенно на пустой желудок. Конечно, Дункан не был первым женихом, который явится к алтарю пьяным, но все же…
Брианна, яркая в платье из голубой шерсти, стояла возле одной из мраморных статуй, держа Джемми на бедре, и разговаривала с Джеральдом Форбсом, адвокатом. У нее тоже был веер, но он сейчас применялся не по назначению — Джемми с сосредоточенным видом на розовой мордашке грыз его костяную ручку.
Конечно, у Брианны не было такой необходимости в помощи веера, как у меня; она унаследовала способность Джейми скрывать свои мысли за маской расслабленной вежливости. Эта маска сейчас была на ее лице, и потому я знала ее мнение относительно мистера Форбса. «Где же Роджер?» — задалась я вопросом. Совсем недавно он был с нею.
Я повернулась, чтобы спросить Джейми, что он думает об этой эпидемии исчезающих мужей, но лишь обнаружила, что она настигла и его. Ниниан Гамильтон отвернулся, разговаривая с кем-то, а возле меня проходили два раба, которые волокли к столам огромную оплетенную бутыль с бренди. Я торопливо отступила с их дороги и повернулась, высматривая Джейми.
Он исчез в толпе, как шотландская куропатка в вереске. Я медленно поворачивалась, рассматривая террасу и лужайку, но не обнаружила никакого признака его присутствия среди беспорядочно передвигающейся толпы. Я прищурилась от яркого солнечного света, прикрывая глаза рукой.
В конце концов, он не столь не заметен; горец с кровью гигантов-викингов в жилах, он возвышался на голову над большинством мужчин, и его волосы сияли в солнечном свете, как полированная бронза. Вдобавок ко всему, он в честь свадьбы Джокасты был одет в свой лучший наряд: перепоясанный плед из красно-черного тартана, красивый серый сюртук с жилетом и самые яркие красно-черные чулки, которые когда-либо украшали голени шотландца. Он должен был выделяться как пятно крови на новом полотне.
Я не нашла его, но увидела знакомое лицо. Я сошла с террасы и пошла, обходя группы празднующих.
— Мистер МакЛеннан!
Он с удивлением повернулся ко мне, но грубоватые черты его лица тут же смягчились сердечной улыбкой.
— Миссис Фрейзер!
— Как я рада вас видеть, — сказала я, подавая ему руку. — Как дела?
Он выглядел немного лучше, чем в последний раз, когда я видела его. Он был чист и одет в приличный темный сюртук и простую шляпу с лентой, но щеки его запали, а в глазах таилась тень, которая оставалась даже тогда, когда он улыбнулся мне.
— О… Со мной все в порядке. Весьма хорошо.
— Вы… Где вы сейчас живете?
Этот вопрос казался мне более деликатным, чем просто: «Почему вы не в тюрьме?» Не будучи глупым, он ответил мне на оба вопроса.
— О, в общем, ваш муж был так добр, чтобы написать мистеру Ниниану, — он кивнул на худую фигуру Ниниана Бела Гамильтона, который о чем-то с жаром спорил с мужчинами, — и рассказать о моих проблемах. Мистер Ниниан поддерживает регуляторов и большой друг судьи Хендерсона.
Он покачал головой, сжав рот в замешательстве.
— Я не могу сказать, как это вышло, но мистер Ниниан приехал и забрал меня из тюрьмы, и теперь я живу у него. Пока. Я благодарен ему.
Он говорил искренне, но несколько рассеянно. Потом он затих, и я поняла, что хотя он все еще смотрел на меня, он ничего не видел. Я безуспешно пыталась найти что сказать, чтобы вернуть его к действительности, но тут, к моему облегчению, зов Ниниана вывел его из транса. Абель вежливо извинился и пошел к спорящим мужчинам.
Я прогуливалась по лужайке, кивая знакомым поверх моего веера. Я была рада снова увидеть Абеля и узнать, что, по крайней мере, физически он в порядке, но я не могла отрицать, что от разговора с ним у меня стало холодно на душе. У меня было такое чувство, что для Абеля МакЛеннана не имело никакого значения, где находится его тело, его сердце все еще лежало в могиле рядом с его женой.
Почему Ниниан привез его? Ведь свадьба не могла не напомнить ему его собственный брак.
Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы прогреть воздух, но я дрожала. Горе МакЛеннана напомнило мне бесконечные дни после Каллодена, когда я вернулась в свое время, зная, что Джейми мертв. Я слишком хорошо знала это безразличие сердца, когда ходишь, как лунатик днем, и лежишь с открытыми глазами ночью, не находя отдыха и чувствуя только мертвую пустоту.
С террасы раздался голос Джокасты, призывающей Улисса. Она потеряла трех мужей и собралась за четвертого. Она могла быть слепой, но в ее глазах не было этой смертельной пустоты. Значит ли это, что она никого по-настоящему не любила? Или она была женщиной с большой силой воли, способной преодолевать горе не раз, а снова и снова?
Я сделала это однажды ради Брианны. Но у Джокасты нет детей, по крайней мере, сейчас. Может, когда-то они у нее были, и разлука с ними разбила ее сердце?
Я встряхнулась, пытаясь отогнать печальные мысли. В конце концов, это был праздник, и день соответствовал ему. В роще уже расцвел кизил, синешейки и кардиналы носились среди деревьев, как разноцветное конфетти, сходя с ума в своих брачных играх.
— Но они спят, — говорила женщина авторитетным тоном. — Боже, они же живут в одном доме уже много месяцев!
— Да, — с сомнением в голосе согласилась одна из ее компаньонок, — но так не подумаешь, глядя на них. Они ведь даже не глядят друг на друга! Ох… я имею в виду… конечно, она не может смотреть на него, так как слепая, но вы думаете…
«Не только птицы охвачены безумием», — подумала я с улыбкой. Какие-то соки бродили сегодня по всему сборищу. Я могла видеть молодых женщин, которые, словно курицы, хихикали и сплетничали группками, в то время как мужчины — о, так небрежно — вышагивали мимо них взад и вперед, разряженные, как попугаи, в праздничные одежды. Я не удивлюсь, если после этого празднования будет объявлено о нескольких помолвках и возникнет несколько беременностей. Секс витал в воздухе, я могла чувствовать его запах под опьяняющими ароматами весенних цветов и готовящейся пищи.
Меланхолия оставила меня, хотя желание найти Джейми осталось.
Я спустилась вниз по одной стороне лужайки и поднялась по другой, но между домом и пристанью, где рабы встречали припозднившихся гостей, прибывающих по реке, не нашла и следа Джейми. Среди тех, кто все еще не прибыл, числился и священник, который должен был провести свадебный обряд.
Отец Леклерк был иезуитом и направлялся из Нью-Орлеана в миссию возле Квебека, но польстился на богатое пожертвование, сделанное Джокастой обществу Иисуса. «Деньги не могут купить счастье, — подумала я, — но пользу приносят».
Я посмотрела в другую сторону и резко остановилась. Ронни Кэмпбелл поймал мой взгляд и поклонился, я помахала веером в знак приветствия, но была слишком занята, чтобы заговорить с ним. Я не нашла Джейми, но только что определила вероятную причину его исчезновения. Отец Рони, Фаркард Кэмпбелл, поднимался от пристани, сопровождаемый джентльменом в красном мундире армии Его величества и моряком в синей морской униформе — лейтенантом Вольфом.
Его вид неприятно поразил меня. Лейтенант Вольф не относился к моим любимчикам; более того, он не пользовался любовью всех, кто его знал.
Я полагала, что было разумно пригласить его на свадьбу, поскольку флот Его величества был основным покупателем древесины, смолы и скипидара в Речном потоке, а лейтенант Вольф в таких делах представлял флот. Возможно также, что Джокаста пригласила его по личным причинам — однажды лейтенант просил ее выйти за него замуж. Не потому, как сухо заметила она, что он жаждал ее, а скорее для того, чтобы получить Речной поток.
Да, я могла понять, что присутствие здесь лейтенанта доставит ей мстительное наслаждение, но Дункан, не имеющий понятия о скрытых мотивах и манипуляциях, вряд ли поймет это.
Увидев меня, Фаркард Кэмпбелл двинулся навстречу, волоча за собой вооруженные силы. Я развернула веер и постаралась приготовить свое лицо к вежливой беседе. К моему облегчению, лейтенант остановил слугу с напитками на подносе и отказался от сопровождения в пользу удовольствия.
Второй военный, оглянувшись на него, продолжил идти за Фаркардом. Я исподтишка разглядывала его. Нет, я никогда прежде не встречала его. Когда прошлой осенью последний горский полк удалился из колонии, вид красного мундира у нас стал редок. Кто же это?
Изобразив на лице, как я надеялась, приятную улыбку, я присела в реверансе, приподнимая вышитые юбки.
— Мистер Кэмпбелл.
Я украдкой заглянула за его спину, но лейтенант Вольф, к счастью, исчез в поисках алкоголя.
— Миссис Фрейзер. Ваш слуга, мэм, — Фаркард, пожилой сухопарый человек, сделал поклон, изящно отставив ногу. Он был в черном наряде из тонкого сукна, и только пена белых кружев возле горла была его единственной уступкой празднику.
Он в замешательстве поглядел поверх моего плеча.
— Мне казалось… я думал, что видел вашего мужа рядом с вами?
— О, ну, я думаю, что он… э… ушел…
Я изящно махнула веером в сторону деревьев, где скрывались нужники, из соображений эстетики отделенные от главного дома приличным расстоянием и экраном из маленьких сосен.
— А, понятно. Вот как, — Кэмпбелл откашлялся и махнул своему спутнику, чтобы тот подошел. — Миссис Фрейзер, могу я представить вам майора Дональда МакДональда?
Майор МакДональд имел горбатый нос, но был красивым джентльменом около сорока лет с прямой осанкой солдата. На его обветренном лице играла приятная улыбка, которой противоречила пара острых синих глаз, такого же голубого насыщенного цвета, как платье Брианны.
— Ваш слуга, мэм, — он поклонился очень грациозно. — Могу я сказать, мэм, что этот цвет вам подходит?
— Мне очень приятно, — сказала я, немного расслабляясь. — Спасибо.
— Майор только недавно прибыл в Кросс-Крик. Я уверил его, что лучшей возможности встретиться со своими земляками и познакомиться с обществом у него не будет, — Фаркард повел рукой по террасе, где действительно находились сливки шотландского общества со всего Мыса страха.
— Действительно, — вежливо сказал майор. — Я не слышал так много шотландских имен с тех пор, как был в Эдинбурге. Мистер Кэмпбелл дал мне понять, что ваш муж — племянник миссис Камерон, или следует сказать, миссис Иннес?
— Да. Вы уже виделись с миссис… э… Иннес?
Я взглянула на дальний край террасы. Никаких следов Иннеса, не говоря уже о Роджере и Джейми. Черт возьми, где все? Встреча на высшем уровне в нужнике?
— Нет, но я надеюсь, что смогу выразить ей мои поздравления. Покойный мистер Камерон был хорошим знакомым моего отца, Роберта МакДональда из Сторновея, — он почтительно наклонил голову в парике в сторону маленького мавзолея из белого мрамора, в котором хранились останки Гектора Камерона. — Ваш муж как-то связан с Фрейзерами из Ловата?
С внутренним стоном я поняла, что началось плетение шотландской паутины. Встреча любых двух шотландцев неизменно начиналась с забрасывания мотка запроса, пока нити родства и знакомств не образовывали полезную сеть. Я, как правило, безнадежно запутывалась в этих сетях септов и кланов, словно толстая сочная муха во власти моего собеседника.
Джейми выживал средь интриг французской и шотландской политики в течение многих лет, потому что знал эту паутину, скользя, как на коньках, мимо этих нитей, избегая липких ловушек лояльности и предательства, которые погубили многих. Я попыталась сконцентрироваться, изо всех сил пытаясь определить место этого МакДональда среди тысячи других.
МакДональд из Кеппоха, МакДональд с островов, МакДональд из Кланранальда, МакДональд из Слита. «Сколько видов МакДональдов вообще существует?» — раздраженно задалась я вопросом.
Очевидно, это Макдональд с островов, семья майора происходила с острова Харрис. Я внимательно слушала его, одним глазом пытаясь высмотреть Джейми, но он как в воду канул.
Фаркард Кэмпбелл — сам не плохой игрок — казалось, веселился, наблюдая этот словесный бадминтон, переводя свои темные глаза взад и вперед между мной и майором. Развлечение его превратилось в удивление, когда я закончила довольно запутанный анализ генеалогии Джейми со стороны отца в ответ на вопрос майора.
— Дедушкой вашего мужа был Симон, лорд Ловата? — спросил Кэмпбелл скептически. — Старый лис?
— Ну… да, — ответила я с легкой тревогой. — Я думала, что вы знали это.
— Действительно, — произнес Фаркард. Он выглядел так, словно проглотил пропитанную бренди сливу, слишком поздно заметив, что косточка все еще была внутри. Он знал, что Джейми был прощеным якобитом, но Джокаста никогда не упоминала о его связи со Старым Лисом, который был казнен, как предатель, из-за его участия в восстании Стюарта. В то смутное время большинство Кэмпбеллов воевали на стороне правительства.
— Да, — сказал МакДональд, игнорируя реакцию Кэмпбелла. Он немного нахмурился, задумавшись. — Я имел честь быть знакомым с теперешним лордом Ловатом. Как я понял, титул был восстановлен.
Он продолжил, повернувшись к Кэмпбеллу с объяснениями.
— Молодой Симон командовал полком в битве с французами… в пятьдесят восьмом? Нет, в пятьдесят седьмом. Да, в пятьдесят седьмом. Смелый солдат, превосходный воин. Он был племянником вашего мужа? Нет, дядей.
— Наполовину, — пояснила я. Старый Симон был женат три раза и не делал никаких секретов из наличия внебрачных детей, одним из которых был отец Джейми. Но нет никакой необходимости говорить об этом сейчас.
МакДональд кивнул, его худое лицо выражало полное удовлетворение от того, что все теперь ясно. Лицо Фаркарда тоже немного расслабилось, когда он услышал, что семейная репутация восстановлена.
— Папист, конечно, — добавил МакДональд, — но солдат превосходный.
— Относительно солдат, — прервал его Кэмпбелл, — вы знаете…
Я издала вздох облегчения, от чего косточки моего корсета тихо скрипнули. Кэпмбелл втянул майора в анализ какого-то военного события. Оказалось, что майор не находился на действительной военной службе, а, как и многие теперь, был переведен на половинный оклад. В ожидании времени, когда корона найдет применение его услугам, он скитался по колониям в поисках занятия. Общество плохо обращалось с кадровыми военными.
«Подождите, — подумала я с дрожью, — через четыре года или даже меньше майор будет очень занят».
Я уловила краем глаза промельк тартана и повернулась, но это был не Джейми и не Дункан. Хотя на одну тайну стало меньше. Это был Роджер, темноволосый и красивый в своем килте. Его лицо засветилось, когда он увидел Брианну, и он направился к ней длинными шагами. Она повернула голову, словно почувствовала его присутствие, и ее лицо расцвело в ответ.
Он подошел к ней и, не обращая ни малейшего внимания на джентльмена возле нее, обнял и крепко поцеловал ее в рот. Потом протянул руки к Джемми и поцеловал его в рыжую голову.
Я вернулась к беседе, запоздало осознав, что Фаркард Кэмпбелл говорит уже некоторое время, а я не имею никакого понятия о чем. Увидев мою растерянность, он немного криво улыбнулся.
— Я должен идти и поприветствовать своих знакомых, миссис Фрейзер, — сказал он, — если вы не возражаете. Я оставляю вас в прекрасной компании майора.
Он вежливо коснулся своей шляпы и пошел назад к дому, вероятно, намереваясь найти лейтенанта Вольфа и удержать его от воровства серебра.
Оказавшись наедине со мной, майор поддерживал обычный для новых знакомых разговор.
— Вы и ваш муж давно живете в колонии?
— Нет, — ответила я довольно осторожно. — Около трех лет. Мы живем в маленьком поселении в удаленной местности, — я махнула веером на запад к невидимым горам, — во Фрейзерс-Ридже.
— Ах, да, я слышал об этом.
В уголке его рта дернулся мускул, и я тревожно подумала, что же он слышал. Винокурня Джейми была известна в нашей местности и среди шотландцев Мыса страха. Более того, несколько бочонков неочищенного виски из нашей винокурни все еще стояли в конюшне, как свадебный подарок Джокасте и Дункану. Однако я надеялась, что этот секрет не настолько широко известен, чтобы о нем слышал армейский офицер, недавно прибывший в колонию.
— Скажите, миссис Фрейзер… — он заколебался, потом наклонился вперед. — Вам часто приходилось сталкиваться с фракционными настроениями в ваших местах?
— С фракционными настроениями? О, э… нет.
Я украдкой бросила взгляд на мавзолей Гектора Камерона, где на фоне белого мрамора темным пятном выделялся квакер Хасбанд Хермон. Фракционные настроения было кодовым словом для деятельности таких людей, как Хасбанд и Джеймс Хантер, то есть для регуляторов.
Действия губернаторской милиции в декабре предотвратили большие выступления, но регуляторство по-прежнему оставалось кипящим горшком, закрытым плотной крышкой. Хасбанд был арестован и временно заключен в тюрьму в феврале за распространение брошюр, но это никак не повлияло на его взгляды и его язык. Взрыв мог произойти в любой момент.
— Я рад слышать это, мэм, — сказал майор МакДональд. — Много новостей доходит до ваших отдаленных мест?
— Не много. Э… прекрасный день, не так ли? Нам очень повезло с погодой в этом году. Надеюсь, поездка из Чарльстона была не трудной. В начале года столько грязи…
— Действительно, мэм. Только маленькие трудности, не больше.
Майор довольно открыто рассматривал меня во время разговора, оценивая покрой и качество моего платья, жемчуг на шее и в ушах, позаимствованный у Джокасты, и кольца на моих руках. Я была знакома с такими взглядами, в них не был и намека на флирт. Он просто составлял мнение о моем социальном положении и уровне благосостояния и влиятельности моего мужа.
Я не оскорбилась. В конце концов, я тоже оценивала его. Образованный, из хорошей семьи — это было понятно уже из его чина, хотя тяжелый золотой перстень на правой руке вызывал вопрос. Однако не богатый — его мундир был потерт на швах, а башмаки были довольно поношены, хотя хорошо начищены.
Легкий шотландский акцент с намеком на французскую гортанность — признак участия в кампаниях на континенте. В колониях совсем недавно — черты его лица обострились от недавней болезни, а белки глаз имели слегка желтоватый оттенок, характерный для вновь прибывших, которые легко подхватывали лихорадку или малярию в кипящих микробами прибрежных городах.
— Скажите, миссис Фрейзер… — начал майор.
— Вы оскорбляете не только меня, сэр, но и всех честных людей, присутствующих здесь!
Довольно громкий голос Ниниана Гамильтона прозвучал среди затихнувшей беседы, и все головы повернулись в его сторону.
Он стоял лицом к лицу с Робертом Барлоу, человеком, которому я была представлена сегодня утром. «Какой-то торговец, — вспомнила я смутно. — Из Эдентона? Или, может быть, из Нью-Берна?» Крупный мужчина, не привыкший к возражениям, он открыто насмехался над Гамильтоном.
— Вы называете их регуляторами? Уголовники и мятежники! Вы предполагаете, что такие люди обладают честью?
— Я не предполагаю, я утверждаю и буду настаивать на этом!
Пожилой джентльмен вытянулся, нащупывая рукой эфес. К счастью при нем не было меча — учитывая событие, ради которого здесь все собрались, ни у одного джентльмена не было оружия.
Влиял ли этот факт на поведение Барлоу, я не могла сказать, но он высокомерно рассмеялся и повернулся спиной к Гамильтону. Разгневанный пожилой шотландец пнул его в зад.
Барлоу, застигнутый врасплох, потерял равновесие и упал вперед, приземлившись на руки и колени, при этом фалды сюртука задрались ему на голову. Независимо от их политических взглядов, все зрители покатились со смеху. Поощренный успехом, Ниниан, напыжившись, как петушок, встал впереди перед упавшим противником.
Я могла бы сказать, что это была тактическая ошибка, так как увидела лицо Барлоу, темно — красное от гнева. Выпучив глаза, он вскочил на ноги и с ревом набросился на маленького мужчину, сбив того с ног.
Оба мужчины под возгласы поддержки от зрителей покатились по траве, только кулаки и фалды мелькали в этом клубке. С лужайки и террасы бежали другие гости, чтобы посмотреть, что происходит. Абель МакЛеннан проталкивался через толпу с явной решимостью помочь своему патрону. Ричард Касвелл схватил его за руку, чтобы остановить, но он вывернулся, заставив Касвелла потерять равновесие.
Джеймс Хантер с радостным лицом подставил подножку, и Касвелл с удивленным видом свалился на траву. Сын Касвелла, Джордж, закричал и ударил кулаком Хантера по почкам, тот развернулся и ударил Джорджа в нос.
Многие леди вопили, не все из них от страха. Одна или две подбадривали Ниниана Гамильтона, который временно оказался на груди жертвы и пытался придушить ее, но без малейшего успеха, вследствие толстой шеи Барлоу.
Я отчаянно оглядывалось вокруг в поисках Джейми, Роджера или Дункана. Проклятие, где они все?
Джордж Касвелл отступил, рукой закрывая нос, из которого на его манишку капала кровь. Девейн Бьюканен, один из зятьев Гамильтона, распихивал толпу. Я не знала, собирался ли он оторвать своего тестя от Барлоу или помочь убить его.
— О, проклятый черт, — пробормотала я себе под нос. — Вот подержите.
Я толкнула свой веер майору МакДональду и подобрала юбки, готовясь пробраться к месту схватки и решая, кого и куда сначала пнуть для достижения наилучшего эффекта.
— Вы хотите, чтобы я остановил их?
Майор, который наслаждался зрелищем, воспринял эту мысль с разочарованием, но положение его обязывало. На мой удивленный кивок он достал пистолет и, направив его дулом вверх, выстрелили в воздух.
Выстрел получился достаточно громким, чтобы все на время смолкли. Воюющие стороны притихли. Хасбанд Хермон протолкался к ним.
— Друг Ниниан, — сказал он, сердечно кивая всем. — Друг Бьюканен. Позвольте мне.
Он схватил пожилого шотландца за обе руки и снял его с Барлоу, потом кинул предупреждающий взгляд на Джеймса Хантера, тот издал громкое «Хм», но отошел на несколько шагов.
Младшая миссис Касвелл, разумная женщина, уже увела своего мужа с места сражения и приложила платок к его носу. Девейн Бьюканен и Абель МакЛеннан, подхватив под руки Ниниана Гамильтона, повели его к дому, хотя любой из них мог просто закинуть его на плечо и унести.
Ричард Касвелл встал сам, он выглядел очень оскорбленным, но, по-видимому, к драке не стремился. Он стоял, сердито сжав губы, и стряхивал траву сзади сюртука.
Я дернулась и увидела, что майор МакДональд вежливо протягивает мне веер. Выглядел майор весьма довольным собой.
— Спасибо, — сказала я, беря веер и уставившись на него с невольным уважением. — Скажите, майор, вы всегда ходите с заряженным пистолетом?
— Недосмотр, мэм, — ответил он честно. — Хотя, возможно, к счастью. Я вчера был в Кросс-Крике и поскольку возвращался на плантацию Фаркарда Кэмпбелла один и после наступления темноты, то решил быть острожным.
Он кивнул за мое плечо.
— Скажите, миссис Фрейзер, кто этот плохо выбритый человек? Он кажется смелым человеком, несмотря на его вид. Он станет драться сейчас, как вы думаете?
Я развернулась и рядом с поднявшимся Барлоу увидела Хасбанда Хермона; его круглая черная шапочка съехала назад, а борода воинственно ощетинилась. Барлоу стоял красный с нахмуренными бровями, но, сложив руки на груди, слушал, что ему говорил Хасбанд.
— Это Хасбанд Хермон, квакер, — сказала я с легким упреком. — Нет, он не станет обращаться к насилию. Только слова.
Довольно много слов. Барлоу пытался прервать его, отстаивая свое мнение, но Хасбанд игнорировал его попытки, продолжая говорить с таким энтузиазмом, что с губ летела слюна.
— …отвратительные судебные ошибки! Шерифы, или так они называют себя, потому что не назначены никакой юридически правильной процедурой, а скорее назначают себя сами в целях коррумпированного обогащения и презирают законность…
Барлоу опустил руки и стал отодвигаться назад. Но когда Хасбанд остановился, чтобы вдохнуть воздух, Барлоу поймал момент и ткнул пальцем в грудь мужчины.
— О каком правосудии вы говорите, сэр? Какое отношение бунт и разрушение имеют к правосудию? Если вы защищаете разрушение собственности, как средство возместить свои обиды…
— Ничего подобного! Но должен ли бедный человек терпеть несправедливость и тяжелое положение? Я говорю вам, сэр, Бог жестоко покарает тех, кто угнетает бедных, и…
— О чем они спорят? — спросил МакДональд, с интересом прислушиваясь к их разговору. — О религии?
Увидев, что в дело вмешался Хасбанд, и, понимая, что дальнейшей потасовки ожидать не стоит, большая часть толпы заскучала и отправилась к буфету или жаровням на террасе. Хантер и еще несколько регуляторов околачивались рядом, чтобы оказать моральную поддержку Хасбанду. Большинство гостей были плантаторами и торговцами, которые теоретически поддерживали Барлоу. На практике же многие из них не испытывали желания тратить праздник на пустую дискуссию с Хасбандом Хермоном о правах бедных налогоплательщиков.
Я тоже не горела желанием вникать в риторику регуляторов, но приложила все усилия, чтобы дать майору обзор сложившейся ситуации.
— …и таким образом губернатор Трайон счел свой обязанностью собрать милицию, чтобы разобраться с этим, и регуляторы отступили, — закончила я. — Но они никоим образом не оставили свои требования.
Хасбанд не отказался от спора — он никогда этого не делал — но Барлоу, наконец, смог освободиться от него и теперь восстанавливал силы у стола под вязами в компании с друзьями, которые неодобрительно поглядывали на квакера.
— Понятно, — сказал заинтересованный МакДональд. — Фаркард Кэмпбелл говорил мне об этом движении. И губернатор собрал милицию, вы говорите. Кто командует ею, вы знаете?
— Хм… Думаю, генерал Уоделл, то есть Хью Уоделл проводил кампанию, но командование осуществлял сам губернатор. Он ведь солдат.
— Действительно? — МакДональд, очевидно, нашел это интересным. Он рассеянно поглаживал свой пистолет, забыв убрать его в кобуру. — Кэмпбелл говорил мне, что ваш муж имеет грант на большой надел земли. Он в близких отношениях с губернатором?
— Я бы не сказала так, — ответила я сухо. — Но он действительно знаком с губернатором.
Я почувствовала неуютно от такого направления разговора. По закону католик не мог иметь королевский грант на землю в колониях. Я не знала, подозревал ли майор об этом факте, но он точно знал, что Джейми был католиком, учитывая его семью.
— Как вы думаете, ваш муж может представить меня губернатору, дорогая леди?
Светло-голубые глаза блеснули, и я поняла, что ему нужно.
Будучи кадровым военным, в мирное время он испытывал недостаток в доходах. Регуляторство могло быть бурей в стакане, но все-таки это была перспектива военных действий. Поскольку у Трайона не было регулярных войск, он мог принять на службу и хорошо заплатить офицеру, если понадобится снова собрать милицию.
Я украдкой бросила взгляд на лужайку. Хасбанд и его друзья отошли к одной из статуй и продолжили разговор. Если недавняя драка что-то значила, то регуляторы находились на грани взрыва.
— Это можно сделать, — сказала я осторожно. Я не видела причин, почему Джейми мог возражать против рекомендательного письма к губернатору для майора. И я была обязана ему за то, что он не позволил конфликту разгореться. — Разумеется, вы должны поговорить с моим мужем, но я буду рада замолвить за вас слово.
— Я беспредельно вам благодарен, мэм, — он убрал свой пистолет и склонился к моей руке. Потом выпрямился и оглянулся. — Мне нужно идти, миссис Фрейзер, но я надеюсь на скорое знакомство с вашим мужем.
Майор отправился к террасе, а я развернулась и увидела, что Хасбанд с несколькими мужчинами направляется ко мне.
— Миссис Фрейзер, я прошу вас, передать мои наилучшие пожелания и извинения миссис Иннес, — произнес он без преамбулы. — Я должен уехать.
— О, вы уезжаете так скоро?
Я колебалась. С одной стороны мне хотелось убедить его остаться, но с другой, я предчувствовала проблемы, если он останется. Друзья Барлоу не сводили с него враждебных взглядов.
Он увидел по моему лицу, какие мысли владели мной, и мрачно кивнул головой.
— Так будет лучше. Джокаста Камерон была хорошим другом для меня, и я отплатил бы ей черной неблагодарностью, посеяв разлад на ее свадьбе. Я не хотел ссоры, но я не могу молчать, когда слышу ужасные мнения, высказываемые здесь.
Он холодно взглянул на Барлоу, который ответил тем же.
— Кроме того, — добавил он, поворачиваясь спиной к Барлоу, — у меня дела, которые требуют моего внимания в другом месте, — он колебался, очевидно, задаваясь вопросом сказать ли мне больше, но не стал. — Вы передадите ей?
— Да, разумеется, мистер Хасбанд. Мне жаль…
Он улыбнулся немного грустно и, молча, покачал головой. Когда он ушел со своими товарищами, возле меня задержался Джеймс Хантер и произнес тихим голосом:
— Регуляторы собираются в большом лагере возле Солсбери. Вы могли бы счесть целесообразным, сказать об этом вашему мужу.
Он кивнул, приподнял шляпу, не ожидая ответа, и зашагал прочь. Его темно пальто исчезло в толпе, как воробей среди павлинов.
С моего места на краю террасы я могла видеть непрерывный поток гостей и отдельные завихрения в нем, явные для знающего глаза.
Джокаста была центром наибольшего социального водоворота; меньшие водовороты образовывались вокруг Ниниана Гамильтона и Ричарда Касвелла. Сплетни и разговоры текли во всех направлениях. Из того, что мне удалось услышать, преобладали предположения о сексуальной жизни наших хозяев, но политика отставала от них не намного.
Я все еще не видела никаких признаков Джейми или Дункана. Однако появился майор и, узрев Брианну, замер со стаканом сидра в руках. Я улыбнулась.
Брианна часто влияла на мужчин подобным образом, хотя не всегда это было восхищение. Она многое унаследовала от Джейми: чуть раскосые синие глаза и пылающие волосы, длинный прямой нос и широкий твердый рот — смелые черты лица, доставшиеся от древних скандинавов. В дополнение к этим выразительным признакам, она унаследовала его высокий рост. Во времена, когда женщины не достигали ростом и пяти футов, Брианна имела шесть футов. Люди поневоле глазели на нее.
Майор МакДональд тоже уставился на нее, забыв о сидре. Роджер заметил это; он улыбнулся и кивнул ему, но сделал шаг к Брианне, словно говоря: «Она моя, парень».
Наблюдая за ними, я отметила, каким бледным и худым казался майор по сравнению с Роджером, рост которого почти равнялся росту Джейми. Он был широкоплечим с оливковой кожей, и его черные, как вороново крыло, волосы, сияли на весеннем солнце. Я должна была признать, что никакого подобия не было между ним и маленьким Джемми, рыжим, как новехонький медный подсвечник. Я увидела белую вспышку, когда Роджер улыбнулся. Майор, улыбаясь, держал рот закрытым, как делали здесь большинство людей, чтобы спрятать гнилые зубы. Возможно, издержки неправильного питания — происходить из хорошей семьи не значит питаться правильно.
Я потихоньку провела языком по моим зубам. Ровные и здоровые. Учитывая состояние стоматологии в это время, я прилагала значительные усилия по уходу за ними.
— Ба! Миссис Фрейзер, — высокий голос прервал мои мысли, и я оглянулась, встретившись лицом к лицу с Филиппом Уайли. — О чем вы размышляете, моя дорогая? Вы выглядите абсолютно… фатальной.
Он взял мою руку и склонил голову, обнажая вполне приличные зубы в двусмысленной улыбке.
— Я не ваша дорогая, — сказала я раздраженно, выдергивая руку. — А что касается вас, я удивлена, как вас еще не покусали.
— О, у меня есть надежда, — уверил он, сверкнув глазами. Он снова поклонился, ухитрившись завладеть моей рукой. — Могу я иметь честь позже пригласить вас на танец, миссис Фрейзер?
— Разумеется, нет, — сказала я, вытаскивая руку. — Пустите.
— Ваше желание — для меня закон.
Он отпустил руку, но прежде ухитрился запечатлеть на ней поцелуй. Я подавила желание вытереть мокрое место о свою юбку.
Филипп Уайли был денди. Я встречала его дважды, и в обоих случаях он был одет одинаково: атласные бриджи, шелковые чулки и все атрибуты, которые к ним прилагаются, включая напудренный парик, напудренное лицо и маленькая черная мушка в виде полумесяца, стильно прилепленная возле уголка одного глаза.
Теперь, однако, разложение усилилось. Напудренный парик имел сиреневый цвет, атласный жилет был расшит — я мигнула, да, так и есть — львами и единорогами из серебряных и золотых нитей. Атласные бриджи обтягивали его, как перчатка, а полумесяц уступил место звезде, наклеенной в уголке рта. Мистер Уайли напоминал мне макароны с сыром.
— О, у меня нет никакого желания покидать вас, миссис Фрейзер, — уверил он меня. — Я с трудом нашел вас.
— Ладно, вы нашли меня, — сказала я, рассматривая его сюртук, пошитый из розового бархата с шестидюймовыми манжетами из бледно-розового шелка с пуговицами, вышитыми алыми пионами. — Хотя не удивительно, что вы испытывали затруднение. Полагаю, вы были ослеплены сиянием вашего жилета.
Ллойд Стэнхоуп, который, как обычно, был с ним и был одет гораздо более скромно, громко рассмеялся, но Уайли проигнорировал его и поклонился, элегантно выставив ногу.
— Да, в этом году фортуна улыбнулась мне. Торговля с Англией восстановилась, слава Богу, и я имел в ней свою долю и даже больше. Вы должны приехать ко мне и посмотреть…
Здесь я была спасена внезапным появлением Адлая Осборна, зажиточного торговца с побережья, который похлопал Уайли по плечу. Воспользовавшись тем, что тот отвлекся, я скользнула в толпу.
Предоставленная теперь самой себе, я беспечно двинулась с террасы вниз по лужайке. Я еще оглядывалась в поисках Джейми или Дункана, но не упустила случая посмотреть последние приобретения Джокасты, которые вызвали много разговоров среди гостей. Это были две статуи из белого мрамора, каждая из которых была установлена в центре клумбы.
Самой близкой ко мне была статуя греческого воина — спартанца, я думаю — в натуральную величину в шлеме с плюмажем и мечом в одной руке. Большой щит у ног был стратегически размещен так, чтобы прикрывать отсутствие одежды.
Статуя на правой клумбе изображала Диану-охотницу. И хотя эта леди была одета довольно скудно, и ее красивые мраморные груди и ягодицы привлекли одобрительные взгляды некоторого количества гостей, она не могла составить конкуренцию своему товарищу по общественному интересу. Я улыбнулась, прикрывшись веером, когда увидела, как мистер и миссис Шерстон прошли мимо статуй, не удостоив их взглядом. Их задранные носы и скучающие лица говорили о том, что только невежественные колонисты могли считать эти статуи чем-то примечательным. «Ведь такие предметы искусства обычны для Европы, не так ли, моя дорогая?»
Рассматривая статую, я обнаружила, что это был не просто анонимный грек, а скорее всего Персей. С нового угла зрения я увидела, что предмет возле щита, который я прежде полагала камнем, являлся рассеченной головой Горгоны, с ощетинившимися от испуга змеями вместо волос.
Очевидно, искусность в исполнении этих рептилий явилась достаточным поводом для леди поближе рассмотреть статую. Они со знанием дела поджимали губы и восхищались мастерством скульптора в проработке деталей. Время от времени то одна, то другая украдкой бросали взгляд вверх и тут же опускали его на голову Горгоны, при этом их щеки пламенели — от утреннего воздуха и выпитого вина, без сомнения.
От созерцания этой сцены меня отвлекла кружка с питьем, которую мне подсунули под нос.
— Выпейте немного, миссис Фрейзер, — это был весьма любезный Ллойд Стэнхоуп. — Вы же не хотите простыть, дорогая леди.
Учитывая теплый день, опасности простыть не было никакой, но я взяла кружку, наслаждаясь ароматом корицы и меда, который доносился из нее.
Я снова поискала глазами Джейми, никаких следов. Группа господ, обсуждающих преимущество вирджинского табака в урожае по сравнению с индиго, находилась сбоку от Персея, в то время как с тыльной стороны фигуры расположились три девушки, которые, краснея и хихикая, посматривали на ее ягодицы поверх вееров.
— …уникальные, — говорил кому-то Филипп Уайли. Водоворот гостей снова принес его ко мне. — Абсолютно уникальные! Их называют черным жемчугом. Держу пари, вы не видели ничего подобного, — он огляделся и, увидев меня, легко коснулся моего локтя. — Мне кажется, вы провели некоторое время во Франции, миссис Фрейзер. Возможно, вы видели их там?
— Черный жемчуг? — сказала я, пытаясь уловить нить разговора. — Да, немного. Я помню у епископа Руанского был маленький мавританский мальчик, который носил в носу большую…
Челюсть Стэнхоупа отвалилась. Уайли смотрел на меня долю секунды, потом издал смех, такой громкий, что и лоббисты табака, и хихикающие девушки замолчали и уставились на нас.
— Вы меня убиваете, моя дорогая леди, — прохрипел Уайли и вытянул кружевной платочек, которым изящно промокнул уголки глаз, чтобы слезы не запятнали его пудру.
— Миссис Фрейзер, вы действительно не видели мои сокровища? — он схватил меня за локоть и потащил сквозь толпу с удивительным проворством. — Позвольте, я покажу вам.
Он вел меня мимо дома к конюшне, ловко обходя людей. Там возле загона собралась еще одна большая толпа, состоящая преимущественно из мужчин. Конюх Джокасты бросал сено нескольким лошадям.
Их было пятеро: две кобылы, два двухлетка и один жеребец. Все пятеро черные, как уголь, и их шкура, еще косматая с зимы, сияла в солнечном свете. Я не была экспертом по части лошадей, но знала о них достаточно много, чтобы заметить широкие груди и скульптурные ноги животных, которые придавали им специфический, но очень привлекательный вид изящной выносливости. Кроме элегантной структуры и сияющей шкуры, самым поразительным в них были гривы и хвосты.
Гривы были пышные и шелковистые, почти как женские волосы, и красиво развевались, когда лошади двигались. Такими же были длинные изящные хвосты. Кроме того каждое копыто было украшено щеткой из тонких, словно перья, волосков, которые колыхались при каждом шаге. По сравнению с обычными, костлявыми верховыми и неуклюжими тягловыми лошадьми, они казались волшебными.
— Это ваши лошади? — спросила я Филиппа Уайли, не в силах оторвать взгляда от зачаровывающего зрелища. — Откуда вы их взяли?
— Да, — его обычная аффектация уступила место простой гордости, — они мои. Это фризы. [131]Очень древняя порода теплой крови. [132] Что касается того, где я их взял, — он перегнулся через забор, протянул руку открытой ладонью вверх и пошевелил пальцами, подзывая животных, — я развожу их уже несколько лет. Я привез их сюда по просьбе миссис Камерон, которая, возможно, купит одну из кобыл. Она также предположила, что ими могут заинтересоваться некоторые из ее соседей. Что касается Лукаса… Иди сюда, красавчик… — жеребец, признав своего хозяина, подошел и милостиво позволил почесать ему лоб. — Он не продается.
Обе кобылы были жеребые; отцом был Лукас, и его привезли, как сказал Уайли, в качестве доказательства родословной. «Да, — подумала я с насмешкой, — и чтобы похвастаться». «Черные жемчужины» Уайли вызвали нешуточный интерес, и многие конезаводчики позеленели от зависти при виде Лукаса. Филипп Уайли пыжился от гордости, как петушок шотландской куропатки.
— О, вот ты где, сассенах, — внезапно раздался голос Джейми возле меня. — Я искал тебя.
— Неужели? — сказала я, отворачиваясь от загона и чувствуя теплоту в груди при виде его. — Где ты был?
— О, тут и там, — ответил Джейми, безмятежно игнорируя мой обвиняющий тон. — Прекрасные лошади, мистер Уайли.
Он вежливо кивнул и, взяв меня под руку, повлек к лужайке, прежде чем Уайли смог пробормотать:
— Ваш слуга, сэр.
— Что ты делаешь здесь с маленьким Филиппом Уайли? — спросил Джейми, прокладывая путь среди рабов, которые несли с кухни блюда с едой, заманчиво парящей из-под белых салфеток.
— Смотрела на лошадей, — сказала я, прикладывая ладони к животу в надежде подавить урчание при виде пищи. — А что делал ты?
— Искал Дункана, — ответил он, обводя меня вокруг лужи. — Его нет ни в нужнике, ни в кузнице, ни на конюшне, ни на кухне. Я взял лошадь и проехал к табачным сараям, но и там его нет.
— Возможно, лейтенант Вольф убил его, — предположила я. — Разочарованный соперник, и все такое.
— Вольф? — он остановился, с испугом глядя на меня. — Этот идиот здесь?
— Во плоти, — ответила я, указывая веером на лужайку. Вольф стоял возле одного из столов с закусками; его кряжистая фигура в сине-белом морском мундире была хорошо узнаваема. — Ты полагаешь, твоя тетя пригласила его?
— Да, — ответил он с мрачной обреченностью. — Я думаю, она не смогла удержаться от искушения утереть ему нос.
— Я тоже так думаю. Он здесь только полчаса, но если он будет пить с такой скоростью, — сказала я, с неодобрением глядя на бутылку в руке лейтенанта, — то напьется до бесчувствия задолго до начала свадьбы.
Джейми пренебрежительно махнул рукой.
— Да пусть себе напивается. Лучше, если он будет открывать рот только, чтобы налить в него вино. Хотя где же все-таки Дункан?
— Возможно, он бросился в реку? — сказала я в шутку, но, тем не менее, кинула взгляд в направление реки и увидела, что к пристани подплыла лодка, а раб на ее носу был готов бросить швартовы. — Посмотри, это случайно не священник?
Коротенькая упитанная фигура, подобрав полы черной сутаны, так что были видны волосатые колени, неуклюже забиралась на пристань, подталкиваемая сзади лодочником. Улисс уже быстро спускался к реке встретить нового гостя.
— Хорошо, — произнес Джейми с удовлетворением. — Теперь у нас есть священник и невеста. Двое из трех — это прогресс. Подожди, сассенах, у тебя волосы выбились.
Он медленно провел пальцем по упавшему завитку вниз к моей спине, и я послушно позволила шали сползти с плеч.
С навыком, рожденным долгой практикой, он заправил локон в прическу, и нежно поцеловал мой затылок, заставив меня задрожать. По-видимому, он тоже подпал под чары весны.
— Думаю, мне нужно пойти и продолжить поиски Дункана, — сказал он с оттенком сожаления. Его пальцы задержались на моей спине, большой палец мягко поглаживал кожу в углублении спинного хребта. — Как только я найду его… мы поищем место, где можно уединиться.
Слово «уединиться» заставило меня прислониться к Джейми и поглядеть в направление реки, где заросли плакучей ивы скрывали каменную скамью — весьма уединенное и романтичное место, особенно ночью. Ивы были покрыты пышной зеленью, но сквозь свисающие ветви я заметила алый проблеск.
— Вот он! — воскликнула я, выпрямляясь так резко, что наступила ему на ногу. — О, извини!
— Ничего страшного, — уверил он меня. Проследив мой взгляд, он выпрямился, готовый к действию — Я пойду и приведу его, а ты, сассенах, иди в дом и проследи, чтобы моя тетя и священник никуда не делись. Не позволяй им исчезнуть, пока обряд не будет произведен.
Джейми шел к ивам, рассеянно отвечая на приветствия друзей и знакомых, занятый больше мыслями о своей жене, чем о свадьбе Дункана.
Он всегда осознавал ее красоту. Даже если она была в повседневной одежде, по колено в земле во время работы в огороде или измазанная кровью во время хирургических операций, изгибы ее тела волновали его до глубины души, а от взгляда ее глаз цвета виски он просто пьянел. Копна ее волос, завивающихся в дикие кудри, заставляла его смеяться.
Улыбаясь даже при мысли об этом, он понял, что немного пьян. Ликер на празднике лился, как вода, и некоторые мужчины уже стояли с остекленевшими глазами, открыв рот и привалившись к мраморным стенам мавзолея Гектора. Он мельком заметил мужчину, отливающего в кустах. Он покачал головой — к темноте под каждым кустом будут валяться тела.
Христос. От одной только мысли о кустах и телах в его голове возникло ослепительно неприличное видение: смеющаяся Клэр лежит с вывалившимися из корсета грудями и раскинутыми ногами под одним из кустов на прошлогодних листьях и сухой траве такого же цвета, как и ее задранные юбки и курчавые каштановые волосы между ее… Он задушил эту мысль, вежливо кланяясь старой миссис Адердайс, матери судьи.
— Ваш слуга, мэм.
— Добрый день и вам, молодой человек, добрый день, — старая женщина властно кивнула головой и прошла мимо, опираясь на руку ее компаньонки, многострадальной молодой женщины, которая слабо улыбнулась Джейми в ответ на его приветствие.
— Мастер Джейми? — одна из рабынь остановилась возле него, протягивая поднос со стаканами. Он взял один и, с благодарностью улыбнувшись девушке, осушил его одним глотком.
Он не мог ничего с собой поделать. Ему нужно обернуться и посмотреть на Клэр. Среди толпы на террасе он уловил только верхушку ее головы — она, разумеется, не надела приличный чепец, маленькая распущенная упрямица, а прикрепила на голове какую-то ерундовину из кружев с лентами и розочками. От этого ему снова захотелось рассмеяться, и он, улыбаясь, повернулся к ивам.
Это из-за ее нового платья. Он давно не видел ее, одетую как леди, в шелковом платье, обтянувшем ее тонкую талию, с белыми грудями, круглыми и сладкими, как зимние груши, которые выглядывали из его глубокого выреза. Словно внезапно она стала другой женщиной, с одной стороны хорошо известной, а с другой восхитительно незнакомой.
Его пальцы подергивались при воспоминании о локоне, упавшем на ее шею, об ощущении ее тонкого затылка и мягких теплых ягодиц, прижимающихся к его бедрам. Из-за большого количества гостей он не был близок с ней больше недели и остро ощущал нехватку этой близости.
С тех пор как она показала ему сперму в микроскопе, он время от времени ощущал неуютное чувство переполненности в своих яйцах, которое становилось сильнее в подобных ситуациях. Он хорошо понимал, что они не могут взорваться от этого, и все же он не мог не думать о маленьких живчиках, энергично распихивающих друг друга.
Быть пойманным в бурлящую массу себе подобных без всякой надежды вырваться — это было одним из его представлений об аде. Он на мгновение задержался перед ширмой из ивовых ветвей, чтобы подбадривающим жестом коротко сжать ладонью между ног, что, как он надеялся, могло немного успокоить разбушевавшихся головастиков.
Он присмотрит, чтобы Дункан благополучно женился, а потом займется собственными делами. Наступят сумерки, и если он не найдет ничего лучше кустов, значит так тому и быть. Он раздвинул ветви ивы и наклонил голову.
— Дункан, — начал он и остановился, водоворот чувственных мыслей исчез, как вода в решете. Алый наряд принадлежал не Дункану Иннесу, а незнакомцу, который повернулся к нему с таким же удивлением. Мужчина был в мундире армии Его величества.
Удивленный вид также быстро исчез с лица мужчины, как и у Джейми. По-видимому, это был МакДональд, офицер, о котором упоминал Фаркард Кэмпбелл. Очевидно, что Фаркард также описал его МакДональду — он увидел, что мужчина узнал его. МакДональд, не торопясь, осушил кружку с пуншем, которую держал в руках, потом поставил ее на каменную скамью и утер рот ладонью.
— Полковник Фрейзер, я полагаю?
— Майор МакДональд, — ответил Джейми с поклоном, любезным и в то же время настороженным. — Ваш слуга, сэр.
МакДональд сделал точно такой же поклон.
— Полковник, могу я просить вашего внимания? — он обернулся на хихиканье позади них, где на берегу, девушки кокетничали с молодыми людьми. — Конфиденциально?
Джейми с кислой усмешкой отметил использование мужчиной его милицейского звания, но коротко кивнул и поставил свой недопитый стакан рядом с кружкой майора.
Он указал головой в сторону дома, МакДональд кивнул и последовал за ним. Громкий смех и возгласы сзади них объявили, что скамья за деревьями теперь была занята молодежью. Джейми мысленно пожелал им удачи и отметил это место для использования после наступления темноты.
День был холодный, но безветренный и ясный, и многие гости, главным образом мужчины, сочтя атмосферу в доме слишком цивилизованной, собрались группками на террасе или прогуливались в саду, попыхивая трубками. Решив, что конюшни — лучшее место, где им не смогут помешать, Джейми повел майора туда по уложенной кирпичами дорожке.
— Вы видели фризов Уайли? — спросил майор, когда они огибали дом и вели легкую беседу, пока находились в пределах слышимости гостей.
— Да, видел. Жеребец просто великолепен, не так ли?
Глаза Джейми невольно обратились к загону. Жеребец щипал молодую траву возле корыта, а две кобылы мирно стояли рядом.
— Да? Наверное, — майор взглянул на загон, прищурив скептически один глаз. — Смотрится хорошо, осмелюсь сказать. Широкая грудь. Но эти гривы… Полагаю, для конницы их гривы и хвосты нужно коротко обрезать.
Джейми подавил желание спросить, нравятся ли МакДональду женщины с коротко обрезанными волосами. Видение локона, вьющегося по голой белой шее, все еще было в его голове. Возможно, конюшни были бы более удобным местом… Он отодвинул эту мысль для дальнейшего рассмотрения.
— Какие вопросы вас интересуют, майор? — спросил он более резко, чем намеревался.
— Не то что бы мои собственные, — ответил МакДональд ровным тоном. — Мне сказали, что вы интересуетесь местонахождением джентльмена по имени Стивен Боннет. Это верно, сэр?
Это имя словно ударило в грудь Джейми, и он на мгновение задохнулся. Его рука непроизвольно схватилась за рукоятку кинжала.
— Я… да. Вы знаете, где он находится?
— К сожалению, нет, — МакДональд приподнял бровь, увидев его реакцию. — Но я знаю, где он был. Мерзкий тип, наш Стивен, как я понимаю? — спросил он с претензией на шутку.
— Да, вы правы. Он убил мужчин, ограбил меня и… изнасиловал мою дочь, — сказал Джейми прямо.
Майор потянул воздух, потемнев лицом.
— Понятно, — сказал он мягко. Он поднял руку, словно собираясь коснуться руки Джейми, но тут же опустил ее. Он прошел еще несколько шагов, задумчиво нахмурив брови.
— Понятно, — повторил он совершенно серьезным голосом. — Я не имел понятия… Я понимаю.
Он снова замолчал и замедлил шаги при приближении к загону.
— Я полагаю, вы намерены рассказать мне, что знаете об этом человеке? — вежливо спросил Джейми. МакДональд взглянул на него и понял, что независимо от его намерений, Джейми собирался вытрясти из него эти знания любым способом.
— Я сам не встречал этого человека, — сказал МакДональд спокойно. — Я услышал о нем однажды вечером на приеме в Нью-Берне в прошлом месяце.
Вечеринка у Дэвиса Хоуэлла, богатого судовладельца и члена Королевского совета губернатора, началась превосходным ужином и продолжилась игрой в вист и разговорами, приправленными ромовым пуншем и бренди.
Со временем сигаретный дым становился гуще, а разговоры все свободнее. Речь зашла о благосостояние некоего Батлера и были высказаны намеки о его происхождении. Один джентльмен, очевидно завидуя богатству, сказал: «Если бы у меня в кармане был Стивен Боннет….», но его тут же толкнул локтем друг, который, очевидно, выпил меньше рома.
— Мистер Батлер был среди приглашенных? — резко спросил Джейми. Имя ему ничего не говорило, но если Батлер был знаком с членом Королевского совета губернатора… Мир в колонии был тесен, особенно, что касается людей, облеченных властью, и тетя или Фаркард Кэмпбелл должны его знать.
— Нет, его не было, — они подошли к загону. Макдональд сложил руки на изгороди, глядя на жеребца. — Думаю, он живет в Эдентоне.
Так же как и Филипп Уайли. Жеребец, по имени Лукас, бочком подошел к ним, с любопытством раздувая ноздри. Джейми механически протянул согнутые пальцы, и лошадь любезно потерлась о них мордой. Но Джейми не обратил внимания на красавца-фриза, в его голове, словно волчок, крутились мысли.
Эдентон лежал в устье Албемарль-Саунд и был доступен для кораблей. Значит, Боннет вернулся к морской деятельности и, соответственно, к пиратству и контрабанде.
— Вы назвали Боннета мерзким типом, — сказал он, поворачиваясь к МакДональду. — Почему?
— Вы хорошо играете в вист, полковник Фрейзер? — вопросительно взглянул на него МакДональд. — Я рекомендую эту игру. Она, как и шахматы, позволяет оценить ум соперника, и имеет преимущество в том, что можно играть сразу с несколькими противниками, — глубокие борозды на его лице на мгновение смягчились слабой улыбкой. — И еще большое преимущество — с ее помощью можно зарабатывать на жизнь, что вряд ли возможно с шахматами.
— Я знаком с игрой, сэр, — ответил Джейми чрезвычайно сухим тоном.
МакДональд был офицером на половинном окладе, без официальных обязанностей, без полка. Для таких людей было обыкновенным делом дополнять свою скудную зарплату добычей информации, которую они могли продать. Сейчас цена не была запрошена, но это не означало, что долг не будет истребован позже. Джейми коротко поклонился, признавая обязанность, и МакДональд с удовлетворением кивнул в ответ. Он скажет, что ему нужно в свое время.
— Как вы можете предположить, сэр, я был заинтригован и хотел узнать, кто такой Боннет, и если он действительно является золотым яйцом, то из какой задницы он выпал. Вы понимаете, что зачастую больше узнаешь из того, о чем человек промолчал, а не из того, что он сказал? Или из того, как он сказал об этом?
Не ожидая кивка Джейми, он продолжил:
— Мы играли ввосьмером. Трое разговаривали совершенно свободно, но я заметил, что они знали о Боннете не больше моего. Двое других, казалось, тоже не знали или не считали его важным, но последние два…, — он покачал головой. — Они стали очень тихими, сэр. Как те, кто боятся упоминать о черте из страха, что он появится.
В глазах МакДональда блеснуло предположение.
— Вы лично знакомы с Боннетом?
— Да. Двое господ, которые знали его?
— Уолтер Пристли и Хозея Райт, — быстро ответил МакДональд. — Оба хорошие друзья губернатора.
— Торговцы?
— Кроме всего прочего. У обоих есть склады — у Райта в Эдентоне и Плимуте, у Пристли в Чарльстоне, Саванне, Уилмингтоне и Эдентоне. Пристли также имеет деловые связи в Бостоне, — добавил МакДональд. — Хотя я мало знаю об их природе. Ах, да…. Райт — банкир.
Джейми кивнул. Его руки были сложены под фалдами сюртука — никто не должен увидеть, как сильно были сжаты его пальцы.
— Полагаю, что я слышал о мистере Райте, — сказал он. — Филипп Уайли упоминал, что ему принадлежит соседняя плантация.
МакДональд кивнул в подтверждение. Кончик его носа раскраснелся, а на щеках выделялись лопнувшие капилляры.
— Да, это «Четыре дымохода».
Он искоса взглянул на Джейми, в раздумье трогая языком задний зуб.
— Вы хотите убить его?
— Разумеется, нет, — ответил Джейми ровным голосом. — Человека, связанного с высокопоставленными людьми?
МакДональд остро взглянул на него и коротко фыркнул.
— Да? Вот как.
Они некоторое время шли, молча, каждый занятый своими мысленными расчетами, и каждый хорошо понимающий мысли другого.
Новость о связях Боннета имела две стороны. С одной, они позволят легче найти его, с другой, они могут значительно все усложнить, если дело дойдет до убийства. Связи вряд ли остановят Джейми — МакДональд это ясно чувствовал — но они заставят его хорошо подумать.
МакДональд сам представлял нешуточную угрозу. Деловых партнеров Боннета могли заинтересовать сведения о том, что кто-то собирается перекрыть им источник доходов, и, скорее всего, они предпримут меры, чтобы предотвратить это. Они также могут хорошо заплатить за информацию об угрозе, нависшей над их золотым гусем, а это МакДональд мог оценить.
Однако возможности заткнуть рот МакДональду не было. У Джейми не было средств для подкупа, и в любом случае это вряд ли помогло — человека, продавшегося однажды, можно всегда купить.
Он поглядел на МакДональда, который встретил его взгляд с легкой улыбкой и отвернулся. Нет, запугивание тоже не поможет, даже если бы он решился на это. Что тогда? Вряд ли он мог разбить МакДональду голову только для того, чтобы тот не выдал информацию Райту, Пристли или Батлеру.
И значит, если подкуп и насилие не годятся, остается шантаж. А это довольно сложно, так как Джейми пока не знал никаких дискредитирующих сведений о МакДональде. Человек, ведущий такую жизнь, как у майора, почти наверняка должен иметь слабые места, но сколько потребуется времени, чтобы обнаружить их?
Эта мысль породила другую.
— Откуда вы узнали, что я разыскиваю Стивена Боннета? — спросил он резко, отрывая МакДональда от его собственных размышлений.
МакДональд пожал плечами и поправил шляпу и парик.
— Я услышал это из полдюжины источников, сэр, в разных местах — от таверн до магистрата. Ваш интерес, боюсь, широко известен. Но, — добавил он деликатно, — не его причина.
Джейми глухо ругнулся. Кажется, нож был обоюдоострый. Раскинув широкую сеть, он поймал рыбу, но поднял такие волны, которые могли спугнуть кита. Если все побережье знает, что он ищет Боннета, значит и Боннет знает об этом.
Может быть, это было плохо, а, может быть, и нет. Брианна настаивала, чтобы Боннета предоставили своей собственной судьбе. Это, конечно, было неправильно, но он не спорил с ней, и только выслушивал с сочувствующим видом. В конце концов, она не должна ничего знать, пока этот человек не будет благополучно мертв. Но если слухи все же достигнут ее… Он только начал рассматривать такую возможность, как МакДональд заговорил снова.
— Ваша дочь… это миссис МакКензи, не так ли?
— Это имеет значение? — холодно спросил Джейми, и МакДональд крепко сжал рот.
— Нет, разумеется. Просто… я имел беседу с миссис МакКензи и нашел ее… очаровательной. Мысль о…, — он прервался и закашлялся. — У меня самого есть дочь, — сказал он, внезапно остановившись и повернувшись к Джейми лицом.
— Да? — Джейми не слышал, что МакДональд был женат. Скорее всего, нет. — В Шотландии?
— В Англии. Ее мать — англичанка.
От холода на обветренном лице солдата горели красные пятна, но светло-голубые, как блеклое небо над ними, глаза МакДональда твердо смотрели на Джейми.
Джейми почувствовал напряжение в позвоночнике. Он приподнял плечи в пожатии и опустил их. МакДональд едва заметно кинул. Оба мужчины развернулись и пошли к дому, ведя легкий разговор о ценах на индиго, о последних новостях из Массачусетса и об удивительно хорошей погоде нынешней весной.
— Я разговаривал с вашей женой недавно, — заметил МакДональд. — Очаровательная женщина и очень любезная. Вы счастливый человек, сэр.
— Я склонен думать так, — ответил Джейми, бросая взгляд на МакДональда.
Офицер деликатно кашлянул.
— Миссис Фрейзер была так добра предположить, что вы могли дать мне рекомендательное письмо к Его превосходительству губернатору Трайону. В свете недавней угрозы конфликта она подумала, что человек с моим опытом может до некоторой степени полезен для… Ну, вы понимаете?
Джейми прекрасно понимал. И хотя он сомневался, что Клэр могла предложить нечто подобное, он почувствовал облегчение, что запрашиваемая цена оказалась такой незначительной.
— Разумеется, — уверил он МакДональда. — Найдите меня после свадьбы, и я предоставлю вам письмо.
МакДональд с благодарностью склонил голову.
Когда они дошли до тропинки, ведущей к туалетам, МакДональд кивнул головой и ушел, по пути разминувшись с Дунканом Иннесом, который с осунувшимся лицом и измученным видом шел со стороны уборной.
— С тобой все в порядке, Дункан? — спросил Джейми, с беспокойством следя за другом. Несмотря по прохладу, на лбу Иннеса блестели капельки пота, а щеки были бледны. Джейми только надеялся, что если это лихорадка, то не заразная.
— Нет, — ответил Иннес. — Нет, я… МакДубх мне нужно поговорить с тобой.
— Конечно, charaid, — встревоженный видом мужчины, он схватил Дункана за руку, поддерживая его. — Позвать мою жену? Или, может, немного выпьешь?
Судя запаху, он выпил уже достаточно, но не слишком много для жениха. Он не казался пьяным, но что-то с ним происходило. Быть может, отравился мидией вчера за ужином…
Иннес покачал головой. Он глотнул и сморщился, словно что-то застряло у него в глотке. Потом потянул воздух носом и повел плечами, собираясь с силами.
— Нет, МакДубх, мне нужен ты. Твой совет, если бы ты был так добр…
— Да, Дункан, конечно, — теперь успокоившись, он отпустил руку Дункана. — В чем дело, человек?
— Насчет… насчет брачной ночи, — выпалил Дункан. — Я…то есть у меня… — он резко прервался, увидев, что на тропинку кто-то вышел, направляясь к туалетам.
— Сюда, — сказал Джейми, поворачиваясь к огородам, обнесенным кирпичной стеной. «Брачная ночь?» — подумал он с любопытством. Дункан никогда не был женат, и когда они были в Ардсмуире, он никогда не говорил о женщинах, как многие другие мужчины. Джейми думал, что это была скромность, но может быть… Нет, Дункану уже за пятьдесят, и, конечно, у него была возможность.
Остается мужеложство или триппер, но он готов поклясться, что у Дункана нет никакой склонности к мальчикам. Будет немного неудобно, но он был полностью уверен, что со второй напастью Клэр сможет справиться. Остается только надеяться, что это только триппер, а не французская болезнь.
— Вот, charaid, — сказал он, затаскивая Дункана в огород. — Здесь никто нас не услышит. А теперь, какие у тебя проблемы?
Отец Леклерк вообще не говорил по-английски за исключением веселого «Хей-хо!», который он использовал во всех случаях: и как приветствие, и как восклицание удивления и одобрения. Джокаста все еще занималась своим туалетом, поэтому я представила священника Улиссу и сопроводила его в главный зал. Там я позаботилась, чтобы ему принесли выпивку и закуску, и усадила беседовать с Шерстонами. Шерстоны были протестантами и имели крайне изумленный вид от встречи с иезуитом, но они так стремились похвастаться своим знанием французского языка, что решили не обращать внимания на его вероисповедание.
Мысленно отерев лоб после деликатного дела по установлению добрых отношений между ними, я извинилась и вышла на террасу — посмотреть отыскал ли Джейми Дункана. Никого из них в поле зрения не наблюдалось, но я встретила Брианну, которая шла с Джемми от лужайки.
— Привет, солнышко, как дела? — я взяла Джемми, который вертелся и чмокал губами, словно голодный перед обедом из шести блюд. — Хочешь кушать, да?
— Хх! — сказал он и, очевидно, решив, что этого недостаточно, повторил звук несколько раз нарастающим крещендо.
— Он проголодался, а я сейчас лопну, — сказала Брианна, понижая голос и дотрагиваясь до груди. — Я несу его наверх покормить. Тетушка Джокаста сказала, что мы можем пользоваться ее комнатой.
— О? Хорошо. Джокаста поднялась к себе, чтобы отдохнуть и переодеться. Свадебный обряд состоится в четыре часа.
Я только что услышала, как часы в зале отбили полдень, и лишь понадеялась, что Джейми все-таки нашел Дункана. Возможно, его следует где-нибудь запереть, чтобы он снова не сбежал.
Бри забрала Джемми, сунув согнутый палец ему в рот, чтобы приглушить его вопли.
— Ты знаешь Шерстонов? — спросила она.
— Да, — ответила я осторожно. — Что они сделали?
Она приподняла бровь, глядя на меня.
— Они попросили, чтобы я нарисовала портрет миссис Шерстон. Заказали, я имею в виду. Очевидно, тетушка Джокаста расхвалила меня и показала им некоторые мои рисунки, которые я сделала здесь прошлой весной; и теперь они хотят портрет.
— Действительно? Это великолепно, дорогая!
— Будет великолепно, если у них есть деньги, — сказала она практично. — Как ты думаешь?
Да, вопрос был актуальный. Красивая одежда и положение не всегда отражали фактическое состояние дел, и я ничего не знала о них, кроме того, что они приехали из Хиллсборо.
— Ну, они довольно вульгарны, — произнесла я с сомнением, — и ужасные снобы, но думаю, что Шерстон действительно богат. Кажется, ему принадлежит пивоваренный завод. Лучше спроси Джокасту, она наверняка должна знать.
— Дово-о-льно вульга-а-рны, — она передразнила мое произношение, растягивая слова. — Ну и кто же здесь сноб?
— Я не сноб, — с достоинством произнесла я. — Я проницательный наблюдатель социальных отношений. Ты видела отца или Дункана?
— Дункана нет, но па там у деревьев с мистером Кэмпбеллом.
Она указала направление, и я тут же увидела рыжие волосы Джейми и черно-красный тартан, которые словно яркое пламя пылали у дальнего края лужайки. Однако алого сюртука Дункана видно не было.
— Чертов мужчина, — сказала я. — Куда он спрятался?
— Пошел в уборную и упал в яму, — предположила Бри. — Ну, держись за свою лошадку, мы поехали.
С этим словами, адресованными Джемми, который издавал жалобные голодные звуки, она исчезла в доме.
Я поправила шаль на плечах и пошла к Джейми. На лужайке были накрыты столы для ленча, и я, проходя мимо них, взяла булочку с ветчиной, чтобы заглушить муки голода.
Воздух все еще был прохладен, но солнце стояло высоко, и его лучи сильно грели мои плечи. Поэтому я с облегчением присоединилась к мужчинам, которые стояли в тени дубов, уже начавших покрываться листвой. Что Найавене говорила мне о дубах? Ах, да. «Пора сеять хлеб, когда листья дуба с беличье ухо».
Судя по листьям, рабы в Речном потоке могли сеять зерно уже сейчас. Однако в Ридже дубы зазеленеют только через несколько недель.
Очевидно, Джейми только что сказал нечто смешное, поскольку Кэмпбелл издал низкий скрипящий звук, который у него заменял смех, и кивнул мне.
— Я оставляю вас вашим делам, — сказал он Джейми, отсмеявшись. — Тем не менее, позовите меня, если будет необходимость.
Он из-под руки посмотрел на террасу.
— Ага, блудный сын вернулся. Шиллинги, сэр, или бутылка бренди?
Я повернулась и увидела, что Дункан идет по террасе, кивая и застенчиво улыбаясь в ответ на добрые пожелания. Я, должно быть, выглядела непонимающей, поскольку мистер Кэмпбелл поклонился мне с веселой улыбкой на тонких губах.
— Я предложил вашему мужу маленькое пари, мэм.
— Пять к одному на Дункана, — объяснил Джейми, — то есть я имею в виду, что у него и моей тети сегодня первая ночь.
— Боже, — произнесла я довольно раздраженно. — Здесь кто-нибудь говорит о чем-нибудь другом? У вас не ум, а выгребная яма.
Кэмпбелл рассмеялся и отошел к своему внуку.
— Только не говори, что тебе это не интересно, — Джейми мягко подтолкнул меня локтем.
— Мне действительно не интересно, — чопорно заявила я. Это было так, потому что я точно знала ответ.
— О, действительно, — сказал он, приподняв уголок рта в улыбке. — Да на твоем лице распутство очевидно, как усы у кошки.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я сердито. На всякий случай — если он все-таки был прав — я раскрыла веер и прикрыла им нижнюю половину лица.
Он произвел ироничный шотландский звук в горле, потом быстро огляделся и, наклонившись, прошептал мне в ухо.
— Это значит, что ты выглядишь так, словно хочешь, чтобы я пришел к тебе в постель, — его теплое дыхание щекотало мне ухо. — Ты хочешь?
Я ярко улыбнулась мистеру Кэмпбеллу, который с интересом взглянул на нас поверх головы внука, и, прикрывшись веером, как щитом, привстала на цыпочки, чтобы прошептать Джейми мой ответ. Потом опустилась на стопы и скромно улыбнулась ему, изо всех сил обмахиваясь веером.
Джейми выглядел слегка шокированным, но определенно польщенным. Он взглянул на мистера Кэмпбелла, который к счастью отвернулся, вовлеченный в какой-то разговор, потом с раздумьем посмотрел на меня; пристальный взгляд его темно-синих глаз задержался на вырезе моего нового платья. Я изящно прикрыла декольте веером.
— Ага… мы могли бы…, — он рыскнул глазами вокруг, оценивая окрестности на возможность уединения, потом его взгляд, словно магнитом, снова притянулся к вееру.
— Нет, мы не можем, — сообщила я ему, улыбаясь и кланяясь двум пожилым мисс МакНейл, которые прошли позади него. — Каждый укромный уголок, каждая трещина в доме заполнены людьми. Также как сараи, конюшня и дворовые постройки. И если ты имеешь в виду свидание под кустами на берегу, лучше передумай. Это платье стоило чертову уйму денег.
Не денег, конечно, а незаконного виски, но все равно.
— О, я хорошо это знаю.
Его взгляд медленно прошелся по мне — от кудрей, забранных в высокую прическу до носков новых туфель из телячьей кожи. Платье было пошито из бледно-янтарного шелка, его лиф и низ были расшиты листьями золотого и коричневого цвета, и оно обтягивало мою талию, как перчатка.
— Оно того стоит, — сказал он мягко и наклонился поцеловать меня. Холодный ветерок качнул ветви дуба наверху, и я пододвинулась к нему ближе в поисках тепла.
Из-за долгого путешествия из Риджа в Речной поток и многочисленных гостей, наводнивших дом к празднику, мы не спали вместе уже больше недели.
Я хотела не столько секса, как такового, хотя, конечно, не отказалась бы от него, будь у нас такая возможность. Более всего мне не хватало ощущения теплого тела рядом с собой, возможности протянуть в темноте руку и положить ее на его длинное бедро, прижаться бедрами и животом к его аккуратным ягодицам, приложить щеку к его спине и, вдохнув аромат его кожи, скользнуть в сон.
— Проклятие, — сказала я, прижавшись на мгновение лбом к кружевам его рубашки и с тоской вдыхая запахи крахмала и мужчины. — Ты знаешь, если твоя тетя и Дункан не нуждаются в постели, то…
— О, значит, тебе все-таки интересно.
— Нет, — возразила я. — И, вообще, какое тебе дело до этого?
— О, совсем никакого, — невозмутимо ответил он. — Просто уже четверо мужчин спросили меня этим утром — будут ли они спать вместе или уже спят. Для моей тети это комплимент, не так ли?
Это было так; Джокасте МакКензи было далеко за шестьдесят, но мысль о том, что она может спать с мужчиной, не казалась невероятной. Я встречала немало женщин, которые с благодарностью отказались от секса, как только вышли из детородного возраста, но Джокаста к ним не относилась. В то же самое время…
— Они не спят вместе, — сказала я. — Федра мне вчера сказала об этом.
— Я знаю. Дункан только что сказал мне то же самое.
Он немного нахмурился, но глядел не на меня, а на террасу, где между двумя каменными вазами мелькнул яркий тартан Дункана.
— Да? — я была сильно удивлена этим. Внезапно мне в голову закралось подозрение. — Ты ведь не спрашивал его, да?
Он кинул на меня укоризненный взгляд.
— Конечно, нет, — сказал он. — За кого ты меня принимаешь, сассенах?
— За шотландца, — ответила я. — А они, в основном, все сексуальные маньяки. Или так можно подумать, слушая все эти разговоры.
Я кинула на Кэмпбелла сердитый взгляд, но он отвернулся, поглощенный разговором.
— О, да Я просто сомневаюсь: ты меня оскорбила или сделала комплимент.
Я открыла рот, потом закрыла и также глубокомысленно посмотрела на него.
— Ага, — сказала я, — на воре шапка горит.
Он громко рассмеялся, отчего несколько соседей обернулись в нашу сторону. Взяв меня за руку, он потянул меня дальше в тень вязов.
— Я хочу кое о чем попросить тебя, сассенах, — сказал он, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что никто не сможет нас услышать. — Не могла бы ты найти возможность поговорить с моей тетей наедине?
— В этом сумасшедшем доме? — я поглядела на террасу, где доброжелатели окружили Дункана, как пчелы клумбу с цветами. — Хотя, наверное, я смогу застать ее в ее комнате. Она пошла отдохнуть.
Я сама не возражала бы полежать — мои ноги устали от нескольких часов стояния и ходьбы, а мои туфли были новыми и не разношенными.
— Ладно, сойдет, — он кивнул проходящему знакомому и повернулся к гостям спиной, отгораживая нас от вмешательства.
— Хорошо, — сказала я. — Почему?
— Ну, это касается Дункана, — он выглядел сразу и немного развлеченным и немного встревоженным. — Есть небольшая проблема, а сам он не осмеливается поговорить с Джокастой.
— Только не говори, — сказала я, — что он был женат и думал, что жена его умерла, а сейчас обнаружил ее здесь, поедающую рыбный суп.
— Нет, — сказал он, улыбаясь, — все не так плохо. И, возможно, не так ужасно, как он боится. Но он очень беспокоится, а сказать Джокасте стесняется.
Дункан вообще был скромным и застенчивым человеком. Бывший рыбак, он был вынужден присоединиться к восставшим; после Каллодена был захвачен в плен и провел много лет в тюрьме. После Ардсмуира его не отправили в колонии, поскольку в тюрьме он получил заражение крови от раны и лишился руки, что сделало его непригодным для службы по контракту. Я не сомневалась ни секунды, чьей идеей был этот брак — такая мысль не пришла бы Дункану в голову и за миллион лет.
— Так по поводу чего он беспокоится?
— Ну, — медленно протянул Джейми, — Дункан никогда не был женат. Ты когда-нибудь интересовалась почему?
— Нет, — ответила я. — Я просто предполагала, что восстание… о, Боже, — я остановилась, когда мне пришла в голову мысль. — Это же не… Боже. Ты имеешь виду, что он любит мужчин? — я невольно повысила голос.
— Нет! — сказал он шокировано. — Христос, неужели ты думаешь, что я позволил бы ему жениться нам моей тете, если бы он был содомитом? Боже!
Он огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто не слышит и на всякий случай затащил меня дальше в тень деревьев.
— Но ты ведь не знаешь точно, не так ли? — спросила я, забавляясь.
— Я знаю, — сказал он мрачно. — Пойдем.
Он приподнял нависающую ветвь и, положив руку на мою поясницу, подтолкнул меня дальше в тень деревьев. Роща была достаточно обширная, так что в ней можно было легко укрыться от гостей.
— Нет, — повторил он, когда мы достигли небольшой открытой полянки среди деревьев. — Ну, и грязный ум у тебя, сассенах! Ничего подобного, — он оглянулся на лужайку, но мы были достаточно далеко от нее и почти скрыты от взглядов. — Дело в том, что он… неспособен, — он приподнял одно плечо, выглядя глубоко смущенным.
— Он… импотент? — я почувствовала, что рот мой открылся, и закрыла его.
— Да. В молодости он был помолвлен, но произошел несчастный случай. Лошадь на улице понесла и лягнула его по яйцам, — он сделал еле заметное движение, словно хотел убедиться, что его мошонка на месте, но не стал. — Рана зажила, но… в общем, он теперь не годится для брачной ночи. Он, конечно, освободил девушку, и она вышла замуж за другого.
— Бедняга! — произнесла я с симпатией. — Боже милосердный, бедный Дункан.
— Ну, он все-таки жив, — заметил Джейми, — а очень многие нет. Кроме того, — он повел рукой вокруг, охватывая плантацию «Речной поток», — я не назвал бы его в данном случае бедным. За исключением небольшого затруднения, то есть, — добавил он.
Я свела брови, рассматривая в уме возможность медицинской помощи. Если в результате несчастного случая были повреждены сосуды, то я мало что могла сделать. Тем более, не обладая средствами для эффективной восстановительной хирургии. Если же была нарушена только гемоцель, [133]то можно попробовать…
— Ты говоришь в молодости? Хм. Прошло столько времени, но я могу, конечно, посмотреть, может быть, что-то можно сделать.
Джейми, неверящим взглядом, уставился на меня.
— Посмотреть? Сассенах, человек покраснел, как свекла, когда ты просто спросила его про запор; он мне тогда признался, что чуть не умер от стыда. Да с ним удар случится, если ты станешь тыкать его между ног.
Ветка дуба вытянула из моей прически прядку волос, и я с раздражением заправила ее за ухо.
— Ладно, но что ты тогда хочешь от меня? Я не могу вылечить его заговорами.
— Конечно, нет, — прервал он меня нетерпеливо. — Я не хочу, чтобы ты что-то делала с Дунканом, а только поговорила с тетей.
— Что? Ты имеешь в виду, она не знает об этом? Но ведь они помолвлены несколько месяцев и живут в одном доме!
— Да, но… — Джейми сделал странный жест плечами, как если бы рубашка была ему тесна — жест, который он всегда делал, когда чувствовал себя смущенным или неуверенным. — Видишь ли, когда встал вопрос о браке, Дункану не пришло в голову, что возникнет и вопрос о… ммфм.
— Ммфм? — произнесла я, приподнимая одну бровь. — Разве брак обычно не означает ммфм?
— Ну, он ведь не думал, что тетя выбрала его за мужскую красоту, — сказал Джейми, в свою очередь, приподнимая брови. — Он считал, что это просто деловое соглашение — существуют вещи, которые ему легче делать, будучи владельцем Речного потока, а не управляющим.
— И ему не пришло в голову упомянуть… это маленькое неудобство?
— О, приходило. Но он не видел никаких признаков, что моя тетя расценивала брак с ним иначе, чем бизнес. Она никогда не упоминала про постель, а он слишком застенчив, так что этот вопрос вообще не возникал.
— Значит, сейчас он возник? Что случилось? Ваша тетя сунула руку под его килт и сделала ему непристойное предложение насчет брачной ночи?
— Ничего не знаю об этом, — ответил он сухо. — Но до сегодняшнего утра, пока он не услышал, как сплетничают гости, Дункану не приходило в голову, что, возможно, моя тетя ожидает от него… ну…
Он приподнял и опустил одно плечо.
— Он не мог придумать, что делать, и впал в панику.
— Понятно, — я в размышлении потерла пальцем верхнюю губу. — Бедный Дункан. Неудивительно, что он был так расстроен.
— Да, — Джейми выпрямился, как человек, исполнивший свой долг. — Итак, ты поговоришь с Джокастой и все урегулируешь…
— Я? Ты хочешь, чтобы я поговорила с ней об этом?
— Ну, не думаю, что она сильно расстроится, — сказал он, глядя на меня с усмешкой. — В конце концов, в ее возрасте, я не думаю…
Я громко фыркнула.
— В ее возрасте? Твоему деду Саймону было далеко за семьдесят, когда он все еще интересовался этим.
— Моя тетя — женщина, — сказал он довольно сурово. — Если ты не заметила это.
— Ты думаешь, это имеет значение?
— Ты так не считаешь?
— О, это имеет значение, — сказала я и прислонилась к дереву, сложив руки под грудью и глядя на него из-под ресниц. — Когда мне будет сто один год, а тебе девяносто шесть, я приглашу тебя в свою постель, и мы посмотрим, кто из нас сможет.
Он задумчиво посмотрел на меня, и его темно-синие глаза вспыхнули.
— Я намерен посмотреть, прямо сейчас, сассенах, — сказал он. — В качестве аванса.
— Я намереваюсь принять его, — сказала я. — Однако… — я посмотрела сквозь деревья на дом, который был хорошо виден. Деревья начали покрываться зеленой листвой, но крошечные нежные листочки, ни в коем случае, не являлись достаточным камуфляжем. Я повернулась к Джейми, и тут его руки сжали мои бедра.
Следующие несколько минут в голове у меня все перемешалось, я слышала только громкое шуршание ткани и сухих дубовых листьев под нашими ногами и ощущала острый запах раздавленной травы.
Потом мои глаза открылись.
— Не останавливайся! — сказала я с отчаянием. — Не теперь, ради Бога!
Он усмехнулся и отстранился от меня, позволив килту упасть на место. Его лицо раскраснелось, и грудь тяжело вздымалась под кружевами рубашки.
Он злорадно ухмыльнулся и рукавом вытер пот со лба.
— Остальное ты получишь, когда мне будет девяносто шесть лет.
— Ты столько не проживешь! Иди сюда!
— О, — произнес он, — значит, ты поговоришь с моей тетей?
— Мерзкий вымогатель, — я задохнулась, шаря рукой под его килтом. — Я отплачу тебе, клянусь, отплачу.
— О, да, отплатишь.
Он обхватил меня за талию и, оторвав от земли, развернулся так, что оказался спиной к дому, прикрывая меня своим телом. Его длинные пальцы ловко задрали мое платье, потом нижнюю юбку и еще ловчее скользнули между моих оголенных ног.
— Тише, — прошептал он мне на ухо. — Ты же не хочешь, чтобы люди нас услышали, не так ли? — он мягко прикусил зубами мое ухо и продолжил свое дело, игнорируя мои, по правде сказать, слабые возражения.
Я была более чем готова, и он хорошо знал, что делал. Не прошло и нескольких минут, как я вцепилась в его руку, словно железным обручем обхватившую мою талию, выгнулась назад, на мгновение головокружительной бесконечности потеряв сознание, и в полуобмороке упала на него, извиваясь, как червяк на крючке. Он издал глубокий смешок и отпустил мое ухо.
Холодный ветерок прижал юбки к моим ногам. Аромат дыма и еды плыл через прохладный весенний воздух. Я смутно слышала голоса и смех от лужайки, заглушаемые громкими ударами моего сердца.
— Подумай об этом, — сказал Джейми, опуская меня. — У Дункана все еще есть одна здоровая рука, — Он поставил меня на ноги и придержал за локоть, чтобы я не упала. — Ты можешь упомянуть об этом моей тете, если считаешь, что это поможет.
Роджер МакКензи пробирался сквозь толпу, кивая знакомым, но не останавливаясь. Он не был в настроении для разговоров.
Брианна ушла покормить ребенка, и хотя он скучал без нее, все-таки ощущал облегчение от того, что она скрылась от назойливых глаз. Ему совсем не нравились взгляды, которыми награждали ее мужчины. Взгляды, направленные в ее лицо, были восхищенными, но достаточно почтительными. Однако он видел, как этот ублюдочный Форбс смотрел на ее зад с таким же выражением, с которым глазел на полуголую мраморную богиню на лужайке.
В то же время он гордился ей. Она была великолепна в своем новом платье, и он, глядя на нее, ощущал приятное чувство собственности. Однако это чувство было немного испорчено мыслью о том, что она выглядела так, словно была здесь хозяйкой.
Мимо пробежала еще одна рабыня, придерживая одной рукой блюдо с рулетами на голове, второе блюдо она несла под рукой. Он задался вопросом: сколько же рабов держит Джокаста Камерон.
Конечно, не может быть и речи, чтобы Брианна унаследовала Речной поток. Ей была противна сама идея иметь рабов. Также как и ему. И он находил утешение в мысли, что не только его самолюбие заставило Брианну отказаться от наследства.
Он услышал высокий звук скрипки из дома и навострил уши. Конечно же, на празднике будет музыка, и, если повезет, он сможет узнать несколько новых песен.
Он повернул к дому. У него не было с собой тетради, но, без сомнения, Улисс найдет что-нибудь. На террасе он поклонился миссис Фаркард Кэмпбелл, которая в своем наряде была похожа на чрезвычайно безобразный, но дорогой абажур из розового шелка. Он остановился, позволив ей пройти в дом впереди него, и прикусил губу, стараясь не рассмеяться, когда юбки диаметром в четыре фута застряли в трехфутовом дверном проеме. Она ловко развернулась и вошла в зал боком, словно краб. Роджер последовал за ней на почтительном расстоянии.
Скрипка замолчала, но он слышал протяжные звуки настраиваемых инструментов. Музыканты находились в большой гостиной, откуда двустворчатые двери открывались в танцевальный зал. В настоящее время в гостиной было лишь несколько человек, занятых легкой беседой.
Роджер прошел мимо Улисса, который стоял возле камина в безупречном парике и зеленой ливрее, наблюдая за двумя служанками, изготавливающими свежий ромовый пунш.
Музыканты находились в дальнем углу комнаты, поглядывая время от времени в сторону камина и пунша.
— Что вы будете играть? — спросил Роджер, остановившись возле скрипача, и улыбнулся ему. — «Овечка с изогнутыми рогами» или «Шон Би»?
— О, ради Бога, ничего столь причудливого, — руководитель маленького ансамбля, ирландец, напоминающий сверчка, с согнутой спиной, противоречащей ярким ясным глазам, снисходительно махнул рукой на своих музыкантов. — Они могут играть только рилы и джиги. А что еще нужно народу, — добавил он. — Здесь не бальные залы Дублина и даже не Эдентон, достаточно одного хорошего скрипача.
— И это вы, как я понимаю, — сказал Роджер с улыбкой, кивая на футляр от скрипки, убранный на всякий случай на этажерку, чтобы кто-нибудь не уселся на него или не наступил.
— Это я, — согласился джентльмен с изящным поклоном. — Шеймус Ханлон, сэр, ваш слуга.
— Очень приятно, сэр. Роджер МакКензи из Фрейзерс-Риджа, — он вернул поклон, ощущая своеобразное удовольствие от старомодной учтивости, и осторожно пожал руку Ханлона с искривленными узловатыми пальцами. Музыкант заметил и оценил его заботу о своей подагрической руке.
— А, немного мази и с ними все будет в порядке, — Ханлон пошевелил пальцами и уставился на Роджера яркими глазами. — Я почувствовал у вас мозоли на кончиках пальцах. Вы не скрипач, но вы все-таки играете на каком-то струнном инструменте?
— О только чтобы занимать вечера, не так как вы, господа, — Роджер кивнул на ансамбль, который состоял из одной потертой виолончели, двух виол, трубы, флейты и чего-то, что прежде было охотничьим рожком, к которому теперь были приделаны несколько изогнутых трубок.
Ханлон оценил ширину его грудной клетки.
— Только послушайте его голос! Несомненно, мистер МакКензи, вы еще и певец?
Ответ Роджера утонул в звуках громкого удара и протяжного стона сзади него. Он развернулся и увидел, что виолончелист закрыл своим телом инструмент, как наседка большого цыпленка, защищая его от джентльмена, который, очевидно, пнул его, проходя мимо.
— Смотрите по сторонам! — рявкнул музыкант. — Неуклюжий пьяница!
— О? — злоумышленник, коренастый мужчина в военно-морской форме, с негодованием уставился на виолончелиста. — Вы смеете… так говорить со мной…
Его лицо было покрыто нездоровой краснотой, и он стоял, пошатываясь. Роджер мог чувствовать запах алкоголя даже на расстоянии шести футов от него.
Офицер поднял палец и собрался произнести речь. Он открыл рот, показав кончик языка, но не произнес ни слова. Открыв и закрыв рот несколько раз, он отказался от попытки заговорить, развернулся и направился к двери, едва не налетев на лакея с подносом и стукнувшись о дверной косяк на выходе.
— Осторожно с ним, мистер О'Рейли, — сухо произнес Шеймус, обращаясь к виолончелисту. — Могу поклясться — если бы мы находились возле моря, то сейчас снаружи вас бы ждал отряд вербовщиков. А в данном случае, я не удивлюсь, если он подстережет вас со свайкой. [134]
О'Рейли выразительно сплюнул.
— Я знаю его, — сказал он презрительно. — Его имя Вольф. Больше похож на собаку, и притом очень паршивую собаку. Он так пьян, что через час даже не вспомнит обо мне.
Ханлон, прищурившись, посмотрел на дверь, в которой исчез лейтенант.
— Ну что ж хорошо, коли так, — согласился он. — Но я тоже знаю этого господина, и он может быть более трезвым, чем кажется по внешнему виду.
Он мгновение стоял, постукивая завитком скрипки по ладони, потом повернулся к Роджеру.
— Фрейзерс-Ридж, вы сказали? Вы приходитесь родственником миссис Камерон или мистеру Инессу?
— Я женат на дочери Джейми Фрейзера, — сказал Роджер, зная, что это самый эффективный ответ, поскольку большая часть графства знала о Джейми Фрейзере, и дальнейших вопросов о семейных связях Роджера не возникало.
— Хо-хо, — сказал Шеймус, выглядя явно впечатленным. — Ладно. Хм!
— И вообще, что тут делает этот надутый пузырь? — спросил виолончелист, все еще сердито глядя на дверь вслед вышедшему офицеру. — Все знают, что он сам имел виды на миссис Камерон и на Речной поток. Удивительно, что ему хватило наглости заявиться сюда!
— Возможно, он приехал, чтобы показать, что не питает никаких плохих чувств, — предположил Роджер. — Благородный жест — победил достойнейший, да?
Музыканты рассмеялись, а кое-кто и просто заржал в ответ на такое предположение.
— Возможно, — сказал флейтист, — но если вы друг Дункана Иннеса, будьте осторожны.
— Да, — согласился Шеймус Харлон и поманил пальцем лакея с напитками. Взяв чашку с подноса, он поднял ее в приветствии и усмехнулся Роджеру. — Подойдите к нам позже, может быть, вы знаете мелодию или две, которые мне не знакомы.
Брианна сидела возле очага в кожаном кресле с подголовником и кормила Джемми, наблюдая за своей двоюродной бабкой, которая готовилась к свадьбе.
— Что вы решили? — спросила Федра, обмакивая серебряный гребешок в баночку с помадой. — Зачесать их вверх с кудрями наверху?
В ее голосе прозвучала скрытая надежда. Она не одобряла отказ хозяйки надеть парик и пыталась сделать все возможное, чтобы создать такой же эффект, используя собственные волосы Джокасты. Если, конечно, ей будет позволено.
— Глупости, — произнесла Джокаста. — Это не Эдинбург, дитя мое, не говоря уже о Лондоне.
Она откинулась назад, подняла голову и прикрыла глаза, греясь в ярком весеннем свете, который лился из окон. Серебряная гребенка мерцала в солнечных лучах, а руки рабыни казались еще более черными на фоне белоснежных волос женщины.
— Может быть и так, мэм, но это не дикие Карибы или какая-нибудь глушь, — возразила Федра. — Вы здесь хозяйка, и это ваша свадьба. Все будут глазеть на вас. Вы хотите опозорить меня с распущенными волосами, как у какой-то скво, чтобы все подумали, что я не знаю своих обязанностей?
— О, Бог не допустит, — широкий рот Джокасты искривился от раздраженного юмора. — Зачеши, пожалуйста, назад и скрепи гребнями. Может быть, племянница позволит тебе проявить свое мастерство на ее локонах.
Федра посмотрела на Брианну, прищурив глаза, та улыбнулась в ответ и покачала головой. Ради благопристойности она надела чепец с кружевами и не собиралась возиться с прической. Рабыня фыркнула и вернулась к попыткам уговорить Джокасту. Брианна закрыла глаза, позволив дружескому препирательству отойти на задний план. Теплые солнечные лучи из окна падали на ее ноги, огонь в камине потрескивал за ее спиной и обволакивал, как старая уютная шаль.
Кроме голосов Джокасты и Федры она могла слышать гул по всему дому. Каждая комната была переполнена гостями. Некоторые гости нашли приют на соседних плантациях и приехали только на сам праздник, но большая их часть остановилась в Речном потоке, так что в люди спали по пять-шесть человек на кровати, и еще больше в палатках возле реки.
Брианна с завистью посмотрела на необъятную кровать Джокасты. Из-за поездки и переполненности дома в Речном потоке они с Роджером не спали вместе уже больше недели и, вероятно, не будут, пока не вернутся в Ридж.
Однако привлекал ее не сон. Рот ребенка на ее соске пробудил в ней совсем не материнские инстинкты, и чтобы их удовлетворить, нужны были Роджер и уединение. Прошлой ночью они попытались использовать кладовую, но были прерваны рабами, явившимися туда за сыром. Может быть, конюшня? Она протянула ноги и поджала пальцы, раздумывая — спят ли там конюхи?
— Ладно, я надену бриллианты только для того, чтобы доставить тебе удовольствие, nighean.
Ироничный голос Джокасты разрушил очаровательное видение покрытого сеном стойла и голого тела Роджера в темноте.
Она перевела взгляд от Джемми, с блаженным видом сосущего грудь, к Джокасте, сидящей возле окна. Пожилая женщина выглядела отстраненной, словно слышала что-то такое, что только она одна могла слышать. Возможно, гудение от гостей снизу.
Этот шум напомнил Брианне деловитое жужжание пчел в летних ульях ее матери, которое можно было услышать, приложив ухо к дереву. Продуктом роя гостей был разговор, а не мед, хотя цель была одна и та же — сделать запасы впрок, чтобы питаться ими в холодные зимние дни.
— Все хватит, хватит, — Джокаста махнула Федре уходить и встала на ноги. Она некоторое время стояла, беспокойно постукивая пальцами по туалетному столику, явно раздумывая, на что еще необходимо обратить свое внимание, потом свела брови и прижала два пальца к верхним векам.
— У вас болит голова, тетушка? — спросила Брианна негромко, чтобы не потревожить Джемми. Джокаста опустила руки и повернулась к племяннице со слабой кривоватой улыбкой.
— О, ничего страшного. Как только меняется погода, у меня начинает болеть голова.
Несмотря на ее улыбку, Брианна увидела маленькие морщинки боли в углах глаз Джокасты.
— Джем уже наелся. Я могу пойти и привести маму. Она сделает отвар от головной боли.
Джокаста отмахнулась.
— Не стоит, милая. Боль не такая уж сильная, — она осторожно потерла виски, противореча своим словам.
Рот Джемми с тихим чмоканьем отлепился от соска, и его голова расслабленно откинулась назад. Согнутая рука Брианны, где лежала его головка, была горячей и потной, а маленькое ушко ребенка смялось и покраснело. Она подняла его инертное тело и вздохнула с облегчением, когда прохладный ветерок попал на ее кожу. Джемми отрыгнул, надув молочный пузырь, и уронил голову на ее плечо, как воздушный шар, наполовину наполненный водой.
— Наелся до отвала, да? — Джокаста улыбнулась, направив в их сторону слепые глаза.
— Надулся, как барабан, — уверила ее Брианна. Она легонько похлопала его по спинке, чтобы он еще срыгнул, но он только тихо вздохнул во сне. Она поднялась, отерла молоко с его подбородка и положила его на живот в импровизированную кроватку, сделанную из ящика комода, наполненного одеялами и подушками.
Брианна повесила шаль на спинку кресла и слегка задрожала от свежего ветерка, влетевшего в окно. Не рискуя новым платьем, она кормила Джемми в рубашке, и теперь ее голые предплечья покрылись гусиной кожей.
Джокаста повернула голову на стук и шелест, которые произвела Брианна, когда вынимала из большого шкафа две льняные юбки и платье из голубой шерсти. Она сама соткала ткань и разработала его дизайн, хотя нити пряла миссис Баг. Клэр окрасила ткань в голубой цвет, используя индиго и камнеломку, а Марсали помогла сшить платье.
— Позвонить Федре, чтобы она помогла тебе одеться?
— Нет, я справлюсь сама, если вы поможете мне со шнуровкой.
Ей не хотелось пользоваться услугами рабов больше необходимого. С юбками проблем не было, она просто затянула их шнурками на талии. Однако корсет и само платье шнуровались на спине.
Брови Джокасты, темно-бронзовые на фоне ее кожи абрикосового оттенка, приподнялись от этого предложения, но после краткого колебания она кивнула головой и повернулась к камину с несколько хмурым видом.
— Да, разумеется. Ребенок не слишком близко от огня, да? Могут вылететь искры.
Брианна, надела корсет и втиснула груди в предназначенные для них углубления, потом, извиваясь, стала натягивать платье.
— Нет, он далеко от огня, — ответила она терпеливо. В лиф платья спереди и по бокам были вшиты косточки, и Брианна повертелась перед зеркалом, восхищаясь эффектом. Заметив в зеркале, немного хмурый вид тети, она закатила глаза, потом наклонилась и на всякий случай оттащила ящик подальше от камина.
— Благодарю за то, что успокоила старую женщину, — сухо произнесла Джокаста, услышав звук трения.
— Пожалуйста, тетя, — ответила Брианна, позволив теплоте и извинительным ноткам прозвучать в ее голосе. Она положила руку на плечо женщины, и та легонько ее пожала.
— Я вовсе не считаю, что ты пренебрегаешь материнскими обязанностями, — сказала Джокаста. — Но когда ты поживешь с мое, ты станешь такой же осторожной. Я видела, какие ужасные вещи случаются с детьми, — добавила она более мягко. — И лучше мне сгореть самой, чем увидеть, как пострадает наш дорогой малыш.
Она встала за спиной Брианны и без труда нашла шнурки.
— Я вижу, ты восстановила свою фигуру, — сказала с одобрением пожилая женщина, обхватив руками ее талию. — Что это, вышивка? Какого цвета?
Она взяла руку Джокасты и провела ее пальцем по завиткам лозы, которая покрывала каждую косточку в лифе, начинаясь от фестончатого выреза и спускаясь до талии, выступающей вниз треугольным мысом.
Брианна потянула воздух, когда тетя стала затягивать шнурки, и перевела взгляд на круглую прекрасную до боли головку сына. Не впервые она задавалась вопросом о жизни своей двоюродной бабушки. У Джокасты были дети, по крайней мере, Джейми так полагал, но она никогда не говорила о них, а Брианна не осмеливалась спросить. Вероятно, они умерли в младенчестве.
— Не беспокойся, — произнесла ее тетя, и ее лицо в зеркале приняло вид решительной жизнерадостности. — Этот ребенок рожден для больших дел, я уверена, с ним ничего плохого не случится.
Она повернулась, зашуршав зеленым шелком халата по нижним юбкам, и Брианна снова поразилась ее способности, угадывать чувства людей, не видя их лиц.
Федра, как всегда, была рядом и быстро достала из шкафа небольшую черную шкатулку. Джокаста села с ней к секретеру.
Кожаная шкатулка была старой и изношенной и представляла собой узкую коробку без всяких украшений, кроме серебряной застежки. Брианна знала, что свои драгоценности Джокаста держала в большем ларце из кедра, выложенном бархатом. Что же находится здесь?
Она подошла к тете, когда та подняла крышку. В шкатулке была короткая деревянная палочка толщиной с палец, на которой были надеты три кольца: одно простое с бериллом, другое с неограненным изумрудом и последнее с темя алмазами, окруженными меньшими камнями. Камни поймали свет и отразили его, бросая вокруг разноцветную пляшущую радугу.
— Алмазное? Да, Гектор Камерон был богатым человеком, — рассеянно сказала Джокаста, коснувшись большого кольца. Ее длинные пальцы без всяких украшений ловко рылись среди различной мелочи, которая лежала в шкатулке вместе с кольцами, и, наконец, вытащили нечто маленькое и неприметное.
Она вручила вещицу Брианне, и та обнаружила, что это была маленькая оловянная брошка в форме сердца, сильно потускневшая от времени.
— Это солнечный амулет, милочка, — сказала Джокаста с удовлетворенным кивком. — Прицепи его на одежду ребенка.
— Амулет? — Брианна поглядела на Джемми, свернувшегося калачиком. — Какой амулет?
— Против фей, — ответила Джокаста. — Пристегни его на рубашку мальчика — помни, только на спине — и никто из старого народа его не тронет.
Волосы на руках Брианна немного встали от сухого голоса пожилой женщины.
— Твоя мать должна была сказать тебе, — продолжила Джокста с осуждением в голосе. — Но твоя мать — англичанка, а твой отец об этом не думает. Мужчины никогда не думают, — добавила она с легкой горечью. — Это забота женщины — оградить ребенка от вреда.
Джокаста порылась в корзинке для вязания и вытащила длинную сосновую палочку с остатками коры на ней.
— Возьми ее, — приказала она, протягивая палочку Брианне. — Зажги один конец от камина и обойди три раза вокруг ребенка. Только помни — по часовой стрелке!
Озадаченная Брианна взяла палочку, сунула ее в огнь и сделала, как ей было велено, держа горящее дерево подальше от колыбели и своих синих юбок. Джокаста ритмично притоптывала ногой по полу и нараспев приговаривала по-гэльски, достаточно медленно, чтобы Брианна смогла разобрать слова: — Пусть будет твоей мудрость змеи, Пусть будет твоей мудрость ворона, Мудрость отважного сокола. Пусть будет твоим лебедя голос, Пусть будет твоим меда голос, Голос небесного сына. Защита феи пусть будет с тобой, Защита эльфа пусть будет с тобой, Защита красной собаки. Щедрость моря пусть будет с тобой, Щедрость земли пусть будет с тобой, Щедрость отца небес. Пусть каждый день лишь радость несет, Пусть не будет дней плохих, Жизни счастливой тебе.
Джокаста замолчала, прислушиваясь к чему-то с сосредоточенным видом, словно ожидала отклика из Волшебной страны. Очевидно, получив удовлетворительный ответ, она указала на камин.
— Брось палочку в огонь. Тогда ребенок будет безопасен от огня.
Брианна повиновалась, с удивлением обнаружив, что не нашла в этом обряде ничего смешного. Наоборот, она испытала некое удовлетворение от того, что защитила своего ребенка пусть даже от сказочных существ, в которых не верила. Или не верила до этого.
Снизу донеслась музыкальная фраза — высокий звук скрипки и голос, теплый и глубокий.
Джокаста подняла голову, прислушиваясь, и улыбнулась.
— У твоего молодого человека прекрасный голос.
Брианна тоже прислушалась. Она уловила негромкие звуки песни «Моя любовь в Америке». «Когда я пою, я всегда пою для тебя», — вспомнилось ей. И хотя ее груди были пусты, она ощутила в них слабое покалывание при этом воспоминании.
— Вы очень хорошо слышите, тетушка, — сказала она, убирая эту мысль.
— Ты довольна своим браком? — внезапно спросила Джокаста. — Вы с парнем хорошо подходите друг другу?
— Да, — ответила удивленная Брианна, — очень.
— Это хорошо, — ее двоюродная бабушка стояла с наклоненной головой, прислушиваясь. — Да, это хорошо, — повторила она мягко.
Захваченная импульсом, Брианна взяла запястье старой женщины.
— А вы, тетушка? Вы рады?
Слово «счастлива» Брианне показалось неуместным, учитывая несколько обручальных колец в ее шкатулке. «Довольна» тоже не казалось ей подходящим словом, особенно если вспомнить, как Дункан вчера вечером прятался в углу гостиной, стесняясь всех, кроме Джейми, а сегодня утром нервничал и потел от страха.
— Рада? — удивилась Джокаста. — О, ты имеешь в виду свадьбу.
К облегчению Брианны ее тетя рассмеялась искренним смехом.
— О, да, конечно, — сказала она. — Я ведь выхожу замуж первый раз за последние пятьдесят лет!
С веселым смешком старая леди повернулась к окну и приложила ладонь к стеклу.
— Сегодня прекрасный день, дорогая, — сказала она. — Почему бы тебе не надеть плащ и не пойти проветриться и развлечься?
Она была права; река мерцала серебром сквозь кружево зелени, и воздух в комнате, такой уютный некоторое время назад, теперь казался душным и несвежим.
— Да, я пойду, — Брианна повернулась к импровизированной колыбели. — Наверное, нужно позвать Федру.
Джокаста махнула рукой.
— О, не беспокойся. Я не против присмотреть за ребенком. Некоторое время я буду здесь.
— Спасибо, тетушка, — она поцеловала пожилую женщину в щеку и повернулась уйти, но поглядев на тетю, подошла к колыбели и отодвинула ее подальше от огня.
Воздух снаружи был свеж и пах новой травой и барбекю. От этого кровь бурлила в ее венах, и ей хотелось скакать по кирпичным дорожкам. Она слышала музыку и голос Роджера из дома. Немного прогулки, и она вернется в дом; может быть, у Роджера будет свободное время, и они могли бы…
— Брианна! — услышала она громкое шипение из-за забора, окружавшего огород, и остановилась, увидев голову своего отца, осторожно высовывающуюся из-за угла. Он дернул подбородком, подзывая ее, и исчез.
Она бросила торопливый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, и быстро завернула за угол, где обнаружила отца, присевшего на корточки рядом с телом черной женщины, лежащей на груде прошлогоднего навоза.
— Что, ради Бога… — начала Брианна, но уловила запах алкоголя, перекрывающий даже запах навоза. — О, — она присела на корточки рядом с отцом, и ее юбки вздулись, как воздушный шар.
— Это моя вина, — объяснил он. — По крайней мере, частично. Я оставил недопитый стакан под ивами, — он кивнул головой в направлении кирпичной дорожке, где стоял один из стаканов Джокасты для пунша. — Она, должно быть, нашла его.
Брианна наклонилась и понюхала дыхание тяжело храпевшей рабыни. Запах рома был самым сильным, но она также обнаружила кислый запашок пива и глубокий аромат бренди. Очевидно, рабыня заботливо опустошала все оставленные недопитыми емкости, которые она собирала для мытья.
Брианна осторожно приподняла край чепца. Это была Бетти, одна из старших служанок; она спала в алкогольном ступоре с открытым ртом и отпавшей челюстью.
— Да, это не первый стакан, который она допила, — сказал Джейми, увидев это. — Я удивлен, как она смогла уйти так далеко от дома в таком состоянии.
Брианна огляделась. Обнесенный кирпичной стеной, огород был недалеко от кухни, но более чем в трехстах ярдах от главного дома и, кроме того, отделялся от него кустами родендрона и цветниками.
— Не только как, — произнесла Брианна, приложив в задумчивости палец к губам. — Но и зачем?
— Что? — он оторвал взгляд от рабыни и вопросительно посмотрел на нее.
— Зачем она пришла сюда? Похоже, она пила весь день; не бегала же она сюда с каждой кружкой. Да и зачем? Если бы я была на ее месте, я спокойно пила бы на месте.
Отец удивленно взглянул на нее, потом усмехнулся.
— Да? Это мысль. Но, возможно, в стакане было много вина, и она захотела выпить его, не торопясь.
— Возможно. Но потайные места есть и поближе к дому, — она потянулась и взяла пустой стакан. — Ты пил ромовый пунш?
— Нет, бренди.
— Тогда это не твой стакан.
Она протянула к нему емкость, наклонив так, чтобы был виден осадок на дне. Ромовый пунш у Джокасты делали не только из рома, сахара и масла, но также добавляли туда сушеную смородину, и всю смесь перемешивали горячей кочергой. В результате он не только имел темно-коричневый цвет, но и оставлял в стаканах тяжелый осадок, состоящий из частиц сажи и смородины.
Джейми, нахмурясь, взял стакан. Он сунул в него нос, посопел, потом провел по остаткам жидкости пальцем и затолкал его в рот.
— Что? — спросила она, увидев, как изменилось его лицо.
— Пунш, — сказал он, проводя кончиком языка по зубам, словно хотел очистить их. — Похоже, он с лауданумом.
— Лауданум! Ты уверен?
— Нет, — ответил он честно. — Но здесь есть что-то еще, кроме смородины, или я ничего не понимаю.
Он протянул ей кружку, она взяла ее и стала принюхиваться. Она могла мало что различить, кроме сладкого запаха жженого сахара. Возможно, здесь присутствовал какой-то острый маслянистый запах… а возможно, нет.
— Я поверю тебе на слово, — сказала она, потирая кончик носа. Она посмотрела на лежащую служанку. — Мне поискать маму?
Джейми снова присел на карточки и внимательно осмотрел женщину. Он взял ее безвольную руку, послушал ее дыхание, потом покачал головой.
— Я не знаю, опоена ли она опием или просто напилась, но думаю, она не умирает.
— Что нам с ней делать? Мы не можем оставить ее здесь лежать.
Он, раздумывая, посмотрел на рабыню.
— Нет, разумеется, нет.
Он наклонился и очень аккуратно взял женщину на руки. Один поношенный башмак свалился с ее ноги, и Брианна подобрала его.
— Ты знаешь, где она спит? — спросил Джейми, осторожно обходя парник с тяжелой ношей на руках.
— Она домашняя рабыня и должна спать в доме на чердачном этаже.
Он кивнул, мотнув головой, чтобы отбросить прядь красных волос с лица.
— Хорошо, мы пройдем вокруг конюшни, чтобы войти в дом через черный вход. Иди вперед и дай знать, если все чисто.
Она сунула башмак со стаканом под плащ и вышла на узкую тропинку, идущую мимо огорода в обход кухни и туалетов. Она взглянула вверх и вниз по тропинке, симулируя беззаботный вид. Возле загона стояли несколько мужчин — но все спиной к ней — и увлеченно разглядывали черных голландских лошадей мистера Уайли.
Поворачиваясь, чтобы дать знак отцу, она заметила самого мистера Уайли, который направлялся к конюшне в сопровождении какой-то леди, одетой в платье из золотистого шелка. Подождите, это же ее мать! Клэр на мгновение повернула свое светлое лицо в сторону дочери, но не увидела ее, поглощенная разговором с Уайли.
Бри колебалась, желая позвать мать, но не решилась из-за боязни привлечь к себе внимание. По крайней мере, она теперь знала, где искать Клэр. Она может позвать мать после того, как они благополучно доставят Бетти на место.
С небольшими затруднениями им удалось перенести Бетти в длинную комнату на чердачном этаже, которую та делила с женской прислугой. Джейми, задыхаясь, просто свалил женщину на первую же узкую кровать, потом отер рукавом пот со лба и стал тщательно счищать навоз с сюртука.
— Итак, — сказал он немного угрюмо. — С ней все в порядке, да? Если ты скажешь кому-нибудь из рабов, что она больна, никто ни о чем не догадается.
— Спасибо, па, — она поцеловала его в щеку. — Ты милый.
— О, да, — сказал он насмешливо. — Просто медовый.
Однако он не выглядел раздосадованным.
— Башмак у тебя?
Он снял оставшуюся обувь и аккуратно поставил оба башмака возле кровати, потом натянул грубое шерстяное одеяло на ноги женщины.
Брианна проверила состояние рабыни. Насколько она могла судить, с ней все было в порядке; женщина храпела, пуская слюни, но дыхание было регулярным. Когда они на цыпочках направились к лестнице, она дала Джейми серебряный стакан.
— Вот. Ты знаешь, что это стакан Дункана?
— Нет, — он выгнул бровь, хмурясь. — Что значит стакан Дункана?
— Тетя Джокаста подарила Дункану набор из шести серебряных стаканов в качестве свадебного подарка. Она вчера мне их показывала. Видишь? — она повернула стакана, показывая ему выгравированную монограмму. — «И» значит «Иннес».
Вокруг буквы была выбиты рыбки с красиво прорисованной чешуей.
— Это как-то может помочь? — спросила она, видя, что он заинтересовался.
— Может быть, — он вытащил носовой платок и, аккуратно завернув в него стакан, положил его в карман сюртука. — Я пойду и кое-что разузнаю. А ты тем временем найди Роджера Мака, хорошо?
— Ладно. Но зачем?
— Ну, я подумал, что кто-то выпил первую половину пунша из этого стакана. Надо найти его и посмотреть, в каком состоянии он находится, — он приподнял одну бровь, глядя на нее. — Если в пунш был добавлен опий, значит, он для кого-то предназначался, да? Я думаю, ты и Роджер Мак потихоньку поищите тело под кустами.
Этот вопрос совсем не приходил ей в голову, пока они пытались доставить Бетти наверх.
— Хорошо, но сначала я найду Федру или Улисса и скажу, что Бетти больна.
— Да, и если будешь говорить с Федрой, спроси ее, не злоупотребляет ли Бетти выпивкой или опиумом. Хотя, думаю, что нет, — добавил он мрачно.
— Я тоже, — сказала она таким же тоном. Возможно, пунш не был отравлен, а Бетти приняла лауданум сама. Джокаста всегда держала у себя небольшое количество опия. И если рабыня действительно взяла его, то что она собиралась делать — просто расслабиться или совершить самоубийство?
Она задумчиво смотрела в спину Джейми, который остановился на нижней ступеньке, прислушиваясь. Можно легко предположить, что рабское положение толкнуло женщину на самоубийство. Однако надо признать, что домашние рабы Джокасты жили довольно хорошо — лучше, чем большинство свободных черных людей, а также лучше ряда белых, которых она встречала в Уилмингтоне и в Кросс-Крике.
Комната для служанок была чистая, кровати простые, но удобные. У домашних рабов была приличная одежда и достаточно еды. Что касается эмоциональных проблем, которые могли привести к самоубийству, то они могли быть не только у рабов.
Более вероятно, что Бетти просто была пьяницей и пила все что угодно — сильный запах алкоголя от ее одежды подтверждал это. Но зачем рисковать и красть лауданум в праздничный день, когда и так много спиртных напитков?
Она с неохотой пришла к заключению, что отец ее все-таки прав. Бетти случайно приняла лауданум, и если это так, из чьего стакана она пила?
Джейми молча повернулся к ней и показал, что путь свободен. Она быстро последовала за ним и облегченно вздохнула, когда они незамеченными вышли из дома.
— Что ты делал там, па? — спросила она. Он выглядел непонимающим.
— В огороде, — уточнила она. — Где нашел Бетти?
— О, — произнес он, взяв ее за руку и увлекая прочь от дома к загону. — Я разговаривал с твоей матерью в роще, а потом пошел в дом через огород. И там лежала эта женщина на куче дерьма.
— Вопрос в том, — сказал она, — она попала туда случайно, или кто-то принес ее туда?
Он покачал головой.
— Я не знаю, — сказал он. — Но я поговорю с Бетти, как только она проснется. Кстати, ты не знаешь, где твоя мать?
— Она с Филиппом Уайли. Как я поняла, они направлялись к конюшне.
Ноздри ее отца раздулись при упоминании об Уайли, и она подавила улыбку.
— Я найду ее, — сказал он. — А ты иди и поговори с Федрой, и еще…
Она уже собралась уходить, но при этих словах оглянулась с вопросительным взглядом.
— Я полагаю, что тебе следует сказать Федре, чтобы она ничего не говорила, если кто-нибудь будет спрашивать у нее о Бетти, но тотчас сообщила нам, кто ею интересуется, — он выпрямился и прочистил горло. — Иди и найди своего мужа… и девочка? Пусть никто не узнает об этом, да?
Он поднял бровь, и она кивнула в ответ. Он развернулся на каблуках и зашагал к конюшне, тихонько постукивая пальцами правой руки по сюртуку, словно был в глубокой задумчивости.
Холодный ветер задул под ее юбки и породил холодную дрожь по всему ее телу. Она хорошо поняла, что он имеет в виду.
Если это не попытка самоубийства и не несчастный случай, то это могло быть преднамеренным убийством. Но кого?
Джейми коротко поцеловал меня, чтобы подбодрить после нашей интерлюдии, и быстрыми шагами отправился искать Ниниана Белла Гамильтона, у которого хотел выяснить причину упомянутого Хантером сбора регуляторов. Я последовала за ним, задержавшись немного для благопристойности и убедившись, что выгляжу прилично, прежде чем появиться перед людьми.
Я испытывала ощущение легкого головокружения, и мои щеки пламенели, но думаю, само по себе это не являлось уликой. Как и не мог быть ею мой выход из леса: и мужчины, и женщины довольно часто скрывались под сенью деревьев, чтобы облегчится на природе вместо того, чтобы воспользоваться вонючими и переполненными туалетами. Однако если я выйду из леса, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, с листьями в волосах и пятнами сока на юбке, это может вызвать определенные комментарии.
К моей юбке прицепились несколько колючек и пустая оболочка цикады, которую я скинула, задрожав от отвращения. На моем плече были лепестки цветков кизила; я отряхнула их и тщательно проверила прическу, откуда тоже сбросила несколько лепестков, упавших на землю, как кусочки ароматной бумаги.
Когда я уже вышла из-за деревьев, мне пришло в голову, проверить юбку сзади на предмет наличия пятен и кусочков коры. Я вытянула шею, оглядываясь через плечо, и врезалась в Филиппа Уайли.
— Миссис Фрейзер! — он обхватил мои плечи, чтобы не дать мне упасть. — С вами все в порядке, дорогая?
— Да, конечно, — мои щеки пылали, и я сделала шаг назад, стараясь прийти в чувство. Почему я постоянно натыкаюсь на Филиппа Уайли? Этот маленький паразит преследует меня? — Прошу великодушно извинить меня.
— Какие пустяки, — сказал он добросердечно. — Это только моя вина. Я чертовски неуклюж. Могу я сделать что-нибудь, чтобы улучшить ваше настроение? Стакан сидра? Вино? Ромовый пунш? Силлабаб? [136]Яблочная водка? Нет, бренди. Позвольте принести вам немного бренди.
— Нет, ничего не надо. Спасибо, — я рассмеялась над его нелепыми предложениями, и он ухмыльнулся в ответ, очевидно, считая себя очень остроумным.
— Хорошо, если с вами все в порядке, дорогая леди, вы должны пойти со мной. Я настаиваю.
Он положил мою руку себе на согнутый локоть и, несмотря на протесты, потащил меня в направлении конюшни.
— Это ненадолго, — уверил он меня. — Я весь день искал вас, чтобы показать вам мое чудо. Клянусь, вы будете в восторге!
Я неохотно подчинилась — кажется, будет меньше проблем, если я пойду и еще раз взгляну на его проклятых лошадей, чем вступлю с ним в пререкания. Кроме того, до свадьбы еще много времени, и я успею поговорить с Джокастой. На этот раз мы обошли загон, где Лукас со своими товарищами благосклонно разрешали двум смелым джентльменам, влезшим на забор, глазеть на них.
— Это удивительно спокойный жеребец, — сказала я, мысленно сравнивая доброжелательные манеры Лукаса с агрессивным поведением Гидеона. Джейми так и не нашел время кастрировать его, так что зверь покусал почти всех: и лошадей, и людей — во время нашей поездки в Речной поток.
— Признак породы, — ответил Уайли, открывая дверь в конюшню. — Они самые галантные из лошадей. Хотя это нисколько не ослабляет остроты их ума. Сюда, миссис Фрейзер.
В отличие от сияющего дня наружи в конюшне было очень темно; настолько темно, что я споткнулась о неровный кирпич на полу и покачнулась с испуганным вскриком. Мистер Уайли любезно подхватил меня под руку, помогая мне устоять на ногах.
— С вами все в порядке, миссис Фрейзер? — спросил он.
— Да, — ответила я, немного задыхаясь. Фактически я сильно ушибла палец и подвернула ногу. Я еще не привыкла к моим новым туфлям с сафьяновыми каблуками. — Только позвольте моим глазам привыкнуть к темноте.
Он остановился, но не выпустил моей руки. Вместо этого он положил ее на сгиб своего локтя и прижал к своему телу.
— Обопритесь на меня, — сказал он просто.
Я оперлась, и мы некоторое время стояли неподвижно. Я поджала одну ногу, как цапля, и ждала, когда утихнет пульсирующая боль в пальце. На этот раз мистер Уайли, казалось, был не склонен к насмешкам и остротам, возможно, из-за мирной атмосферы вокруг.
Конюшни, вообще, рождают умиротворяющее чувство; лошади и люди, которые за ними ухаживают, как правило, весьма доброжелательные существа. Здесь присутствует особая аура, яркая и в тоже время успокаивающая. Я слышала тихое шуршание и звук переступающих ног, а также удовлетворенный выдох лошади, которая жевала сено рядом с нами.
Находясь близко к Филиппу Уайли, я могла ощущать его духи, но даже яркий аромат мускуса и бергамота не мог перекрыть насыщенные запахи конюшни. В ней пахло свежей соломой, кирпичом и деревом, но присутствовали также слабые запахи иных стихий: кроме навоза, еще кровь и молоко — основные элементы материнства.
— Здесь, словно в матке, не так ли? — сказала я тихо. — Так же тепло и темно, я имею в виду. Я почти слышу биение сердца. Уайли негромко рассмеялся.
— Это мое сердце, — сказал он и коснулся рукой своего жилета — черная тень на белом атласе.
Мои глаза быстро адаптировались к темноте, хотя в конюшне все еще оставался полусумрак. Мимо проскользнула гибкая тень кота, я вздрогнула и опустила травмированную ногу. Она еще не могла держать мой вес, но, по крайней мере, я могла поставить ее на пол.
— Вы можете некоторое время постоять одна? — спросил Уайли.
Не ожидая ответа, он убрал свою руку и пошел, чтобы зажечь фонарь, который стоял поблизости на табурете. После нескольких ударов кремня по стальной пластинке вокруг нас засветилась сфера мягкого желтого света. Взяв меня свободной рукой, он повел меня вглубь конюшни.
Они были в деннике в самом конце. Филипп высоко поднял фонарь и с улыбкой повернулся ко мне. Свет фонаря засиял на шкуре лошади, которая мерцала и колебалась, как полночная вода, и запылал в ее огромных карих глазах, когда она повернулась к нам.
— О, — произнесла я с тихим восхищением, — какая красивая, — и потом немного громче. — О!
Кобыла немного сдвинулась, и возле ее задних ног стал виден жеребенок. Он был длинноногий с узловатыми коленями, его худенький зад и узкие плечи были еще далеки от мускульного совершенства его матери. У него были такие же большие добрые глаза с длинными ресницами, но шкура вместо блестящего черного цвета была красновато-коричневой и пушистой, как у кролика, а хвостик был забавный и короткий, как метелка.
У его матери струилась такая же длинная густая грива, которую я заметила у фризов в загоне, у детеныша вместо гривы был смешной гребешок жестких волос приблизительно в дюйм длиной, торчащий, как зубная щетка.
Жеребенок моргнул, ослепленный светом, потом быстро спрятался за мать. Однако через мгновение на виду появился маленький носик, ноздри которого осторожно подергивались. За ним последовал большой глаз, мигнул, и носик исчез, чтобы снова появится, но на сей раз немного в другом месте.
— Посмотрите, какая кокетка! — восхищенно сказала я.
Уайли засмеялся.
— Да, действительно, — сказал он голосом, полным гордости собственника. — Разве они не великолепны?
— Ну, да, — сказала я, задумавшись. — Однако думаю, слово «великолепный» больше подходит какому-нибудь жеребцу или боевой лошади. Про этих лошадок я могу сказать, что они милые!
Уайли с веселым удивлением фыркнул.
— Милые? — сказал он. — Милые?
— Ладно, вы же понимаете, — сказала я смеясь. — Очаровательные. Добрые. Восхитительные.
— Все так, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — И, кроме того, красивые.
Он глядел не на лошадей, а на меня со слабой улыбкой на лице.
— Да, — сказала я, ощущая какой-то приступ неловкости. — Да, они очень красивы.
Он стоял слишком близко, и я шагнула в сторону под предлогом лучше рассмотреть лошадей. Жеребенок тыкался в вымя кобылы, энергично помахивая хвостиком.
— Как их зовут? — спросила я.
Уайли пододвинулся к перегородке денника, и его рука задела мой рукав, когда он потянулся, чтобы повесить фонарь на крюк.
— Кобылу зовут Тесса, — ответил он. — Родителя вы видели. Это Лукас. Что касается их дочери… — он взял мою руку и улыбнулся. — Думаю, я мог бы назвать ее «Красавица Клэр».
Я некоторое время не двигалась вообще, ошеломленная выражением на лице Филиппа Уайли.
— Что? — произнесла я непонимающе. «Конечно же, я ошиблась», — подумала я и попыталась забрать свою руку, но я колебалась слишком долго, и он сжал мои пальцы. «Конечно, он же в действительности не намеревается…»
Он намеревался.
— Очаровательная, — произнес он и придвинулся ближе. — Добрая. Восхитительная. И… красивая.
Он поцеловал меня.
Я была так потрясена, что на некоторое время застыла. Его рот был мягок, поцелуй короток и целомудрен. Хотя вряд ли это имело значение, значимым был сам факт.
— Мистер Уайли! — сказала я и сделала поспешный шаг назад, но наткнулась на жерди.
— Миссис Фрейзер, — сказал он мягко и сделал шаг вперед. — Моя дорогая.
— Я не ваша… — начала я, и он поцеловал меня снова. Теперь без всякого намека на целомудрие. Все еще потрясенная, я с силой оттолкнула его. Он качнулся и выпустил мою руку, но, тут же восстановив равновесие, схватил ее одной рукой, а второй обнял меня за талию.
— Кокетка, — прошептал он и приблизил свое лицо к моему. Я пнула его. К сожалению, это была травмированная нога, и мой удар был лишен силы, он просто проигнорировал его.
Я стала бороться всерьез; чувство ошеломленного недоверия, владевшее мною, исчезло, когда я ощутила руку молодого человека, твердо ухватившуюся за мою задницу. В тоже время я знала, что возле конюшни толкалось много людей, и меньше всего мне хотелось привлечь к себе их внимание.
— Прекратите! — прошипела я. — Прекратите сейчас же!
— Вы сводите меня с ума, — прошептал он, задыхаясь, и прижал меня к своей груди, пытаясь затолкать язык в мое ухо.
Я была абсолютно уверена, что он сошел с ума, но совершенно отказывалась брать на себя ответственность за это его состояние. Я отодвинулась насколько могла — недалеко, из-за жердей за моей спиной — и попыталась втиснуть руку между нашими телами. Шок к этому времени прошел, и я мыслила четко и ясно. Я не могла пнуть его по яйцам, поскольку он просунул свою ногу между моих ног, поймав их в ловушку юбок. Если бы я смогла дотянуться до его горла и пережать его сонную артерию, он свалился бы, как камень.
Я почти дотянулась до его горла, но его проклятый галстук помешал, и мои пальцы бессильно проскребли по нему. Он дернулся в сторону и схватил мою руку.
— Пожалуйста, — произнес он. — Я хочу…
— Мне нет дела до того, что вы хотите! — сказал я. — Отпустите меня сейчас же, вы… вы… — я отчаянно искала самое оскорбительное слово. — Вы щенок!
К моему удивлению он остановился. Его лицо не могло побледнеть сильнее, так как было обильно покрыто рисовой пудрой — я ощущала ее на своих губах — но его рот сжался, а выражение лица стало… довольно обиженным.
— Вы действительно так обо мне думаете? — спросил он низким голосом.
— Да, черт побери! — ответила я. — Что еще я должна думать? Вы, что, сошли с ума, если ведете себя таким презренным образом? Что это с вами?
— Презренным? — он казался весьма озадаченным тем, что его ухаживания заслужили такое определение. — Но я… то есть вы… Я думал, что вы… Я имею в виду, вы были не против…
— Нет, — возмутилась я, — вы не можете думать ничего подобного. Я не давала вам ни малейшего повода для таких мыслей!
«По крайней мере, намеренно», — пришла мне в голову неприятная мысль: возможно, мое восприятие собственного поведения значительно отличалось от его восприятия Филиппом Уайли.
— О, не так ли? — его лицо изменилось, вспыхнув от гнева. — Позвольте не согласиться с вами, мадам!
Я сказала ему, что по возрасту гожусь ему в матери, но мне никогда не могло прийти в голову, что он не поверил мне.
— Кокетка, — сказал он уже другим тоном. — Никакого повода? Вы давали мне множество поводов, начиная с нашей первой встречи.
— Что? — я повысила голос от удивления. — Я просто вежливо с вами разговаривала. И если ты считаешь это кокетством, мой мальчик…
— Не называйте меня так!
О, значит, он заметил разность в нашем возрасте, он просто не оценил ее величину. Тут мне пришло в голову, что в обществе, в котором вращался Филипп Уайли, флирт обычно проводился под маской подшучивания. Что, во имя всех святых, я ему говорила?
Я помнила, что обсуждала с ним и его другом Стэнхоупом закон о гербовом сборе. Да, еще говорили о налогах и лошадях, но, конечно же, этого недостаточно, чтобы породить в нем такое недоразумение.
«Очи твои — пруды в Хешбоне» [137]— произнес он низким горьким голосом. — Вы не помните вечер, когда я сказал вам это? Песнь песней Соломона для вас — просто вежливый разговор?
— Боже, — я невольно ощутила себя виноватой. Мы имели короткую беседу насчет этих стихов на одной вечеринке, устроенной Джокастой два или три года назад. И он помнил ее? Возможно, Песнь песней была несколько опрометчивой темой для разговора, но это был простой обмен мнениями. Я мысленно встряхнулась и выпрямилась.
— Глупости, — заявила я. — Вы поддразнивали меня, и я просто ответила таким же образом. А сейчас мне действительно нужно…
— Вы сегодня пошли со мной сюда. Одна, — он с решительным выражением в глазах сделал шаг ко мне. Он все-таки собрался продолжить, тупоголовый хлыщ!
— Мистер Уайли, — произнесла я твердо, ускользая вбок. — Я ужасно сожалею, но вы совершенно неправильно поняли ситуацию. Я счастлива замужем, и у меня нет к вам никакого романтического интереса. А теперь прошу извинить меня…
Я нырнула мимо него и помчалась из конюшни со всей скоростью, какую позволили мне мои туфли. Он не стал преследовать меня, и я благополучно выскочила наружу с сильно бьющимся сердцем.
Возле загона находились люди, и я повернула в другую сторону, зайдя за угол конюшни, пока никто меня не увидел. Укрывшись от глаз, я быстро произвела осмотр, чтобы убедиться, что не выгляжу слишком потрепанной. Я не знала, видел ли кто-нибудь, как я входила в конюшню с Уайли, и я могла только надеяться, что никто не видел, как я выскочила оттуда.
Несмотря на недавние осложнения, всего один локон выбился из прически; я его тщательно заправила и попутно смахнула несколько соломинок с юбки. К счастью, он не порвал мне платье, и, завернувшись в шаль, я снова имела приличный вид.
— Все в порядке, сассенах?
Я подпрыгнула, как пойманный лосось, и мое сердце тоже. Я обернулась — адреналин тряхнул меня, как удар электрического тока — и увидела Джейми, который смотрел на меня с несколько хмурым видом.
— Что ты делала, сассенах?
Мое сердце все еще билось в горле, но я смогла выдавить, как я надеялась, несколько беспечных слов.
— Ничего. Я просто смотрела лошадей… то есть лошадь. Кобылу. У нее родился жеребенок.
— Да, я знаю, — произнес он, странно посмотрев на меня.
— Ты нашел Ниниана? Что он сказал?
Я пригладила волосы сзади, приводя в порядок прическу, и воспользовалась случаем избежать его взгляда.
— Он сказал, что это правда, хотя я и не сомневался. Более тысячи мужчин расположились лагерем возле Солсбери. И каждый день прибывают еще, а старый дурак этому рад!
Он нахмурился, барабаня двумя жесткими пальцами правой руки по бедру, и я поняла, что он сильно встревожен.
И неудивительно. Не принимая во внимание сам конфликт, нужно учитывать тот факт, что сейчас была весна. Только из-за того, что Речной поток располагался в предгорье, мы смогли приехать на свадьбу Джокасты. Здесь лес был покрыт облаком зелени, и крокусы торчали из земли, как оранжевые и фиолетовые зубы дракона. Однако в горах все еще лежал снег, а ветви деревьев только набухали почками. Недели через две почки лопнут, и во Фрейзер-Ридже настанет пора весенних посевных работ.
Правда, Джейми предусмотрел такую возможность, наняв Арчи Бага. Однако Арчи сам по себе не мог сделать многого. Что касается арендаторов и поселенцев… Если милиция будет созвана опять, весенние работы лягут на плечи женщин.
— Мужчины в этом лагере оставили свои земли, да?
Солсбери также находился в долине. Было немыслимо для фермера оставить свою землю, ради того чтобы выразить протест правительству, как бы разгневан он не был.
— Оставили или потеряли, — ответил он коротко. Взгляд его стал еще более хмурым, когда он поглядел на меня. — Ты говорила с моей тетей?
— А… нет, — ответила я, чувствуя себя виноватой. — Еще нет. Я только собралась… О, случилось еще что-то?
Он произвел шипящий звук, словно закипающий чайник, что означало его крайнее раздражение.
— Христос, я почти забыл про нее. Одна из рабынь, как я думаю, была отравлена.
— Что? Кто? Как? — я опустила руки от прически и уставилась на него. — Почему ты не сказал мне?
— Я говорю тебе сейчас, не так ли? Не беспокойся, она в безопасности. Только чертовски пьяна, — он раздраженно дернул плечами. — Единственная проблема в том, что, скорее всего, отравить хотели не ее. Я послал Роджера Мака и Брианну посмотреть, и они еще не вернулись, так что, возможно, никто больше не погиб.
— Возможно? — я потерла переносицу, отвлеченная новым развитием событий. — Конечно, алкоголь может быть ядовитым, хотя многие этого не понимают, но напиться и быть намеренно отравленным — это разные вещи. Что ты думаешь…
— Сассенах, — прервал он.
— Что?
— Что, во имя Бога, ты делала? — выпалил он.
Я в замешательстве уставилась на него. Его лицо становилось все краснее, пока мы говорили, но я считала, что это из-за беспокойства о Ниниане и регуляторах. Уловив опасную синюю вспышку в его глазах, я стала подозревать, что здесь замешаны более личные отношения. Я наклонила голову набок и осторожно взглянула не него.
— Что ты имеешь в виду?
Его губы тесно сжались, но он не ответил. Вместо этого он протянул указательный палец и очень деликатно коснулся уголка моих губ. Потом он перевернул ладонь и показал мне маленький черный предмет, прилипшей к кончику его пальца — бархатная мушка Филиппа Уайли в форме сердечка.
— О, — в ушах у меня загудело. — Это… Э-э…
Голова моя закружилась, и в глазах заплясали маленькие черные звездочки.
— Да, это, — рявкнул он. — Христос, женщина! Меня до смерти достали глупые разговоры Дункана и шутки Ниниана… И почему ты не сказала мне, что он дрался с Барлоу?
— Вряд ли я назвала бы это дракой, — сказала я, изо всех сил пытаясь вернуть себе здравый смысл. — Кроме того майор МакДональд быстро положил ей конец, поскольку тебя нигде не было. И кстати майор хочет…
— Я знаю, чего он хочет, — он отмел разговор о майоре коротким взмахом руки. — Я по уши в этих проблемах с майором, регуляторами и пьяными девицами, а ты тут в конюшне ласкаешься с этим хлыщом!
Я почувствовала, как кровь прилила мне в голову, и сжала кулаки, борясь с горячим желанием ударить его.
— Я не ласкалась, и ты знаешь об этом! Проклятый идиот приставал ко мне с ухаживаниями, это все.
— С ухаживаниями? Занимался с тобой любовью, ты имеешь в виду? Да, я вижу!
— Нет!
— О, да? И ты попросила его прилепить эту копейку тебе на счастье?
Он сунул мне под нос палец с черной мушкой, я стукнула по нему, заставив мушку улететь на землю, и немного запоздало вспомнила, что «заниматься любовью» означало ухаживать, заниматься флиртом, а не прелюбодеянием.
— Я имею в виду, — сказала я сквозь сжатые зубы, — что он поцеловал меня. Вероятно, в шутку. Ради Бога, ведь я гожусь ему в матери!
— Скорее в бабушки, — сказал Джейми жестко. — Поцеловал тебя… Почему, черт побери, ты поощряла его, сассенах?
Мой рот открылся от возмущения, происходящего как от того, что он назвал меня бабушкой Филиппа Уайли, так и от обвинения в его поощрении.
— Поощряла его? Ты проклятый идиот! Ты отлично знаешь, что я не поощряла его!
— Твоя собственная дочь видела, как ты пошла с ним! Ты что не имеешь никакого стыда? Из-за всего, что здесь произошло, мне теперь вызывать человека на дуэль?
Я почувствовала небольшой приступ растерянности при мысли о Брианне, и еще больший при мысли о Джейми, бросающем вызов Уайли. Он не носил свой меч, но он привез его с собой. Я твердо отбросила обе мысли.
— Моя дочь не дура и не сплетница, — произнесла я с огромным достоинством. — Она не подумает ничего плохого от того, что я пошла посмотреть лошадь. И почему она должна? И, вообще, почему кто-то должен?
Он длинно выдохнул через сжатые губы и впился в меня взглядом.
— Да, действительно? Возможно, потому что все видели, как ты флиртовала с ним на лужайке? Потому что видели, как он преследовал тебя, как кобель течную сучку?
Он, должно быть, увидел, как опасно изменилось выражение моего лица, потому что коротко кашлянул и поспешно продолжил.
— Более чем один человек посчитали необходимым сказать мне об этом. Ты думаешь, мне нравится быть общественным посмешищем, сассенах?
— Ты… ты…, — ярость душила меня. Мне хотелось стукнуть его, но я видела, что в нашу сторону повернулись заинтересованные головы. — Течная сучка? Как ты смеешь так говорить обо мне, ты проклятый ублюдок?
У него хватило приличия выглядеть немного смущенным, хотя он все еще смотрел на меня с негодованием.
— Да, хорошо, я не должен был так говорить. Но ты ушла вместе с ним, сассенах. Как будто у меня мало других проблем, чтобы моя собственная жена… И если бы ты пошла поговорить с тетей, как я просил тебя, ничего бы этого не произошло. А сейчас видишь, что ты наделала!
Я поменяла свое отношение к дуэли. Мне захотелось, чтобы Джейми и Филипп Уайли убили друг друга, быстро, на глазах у всех, и с большим количеством крови. Мне было все равно, что на нас смотрят. Я сделала нешуточную попытку кастрировать его голыми руками, и он схватил меня за запястья, резко дернув их вверх.
— Христос! Люди смотрят, сассенах!
— Меня… черт побери… это… не волнует! — прошипела я, изо всех сил пытаясь освободиться. — Пусти меня, и я, на хер, покажу им что посмотреть!
Я не отводила взгляда от его лица, но знала, что множество лиц повернулись в нашу сторону. Он тоже знал это. Его брови на мгновение соединились, потом выражение его лица показало, что он принял решение.
— Хорошо, — сказал он, — пусть смотрят.
Он обнял меня и, сильно прижав к себе, поцеловал. Лишенная возможности пошевелиться, я прекратила борьбу и осталась стоять неподвижно, застывшая и разъяренная. В отдалении послышался смех и хриплые возгласы одобрения. Ниниан Гамильтон крикнул что-то по-гэльски; я, к счастью, не поняла что.
Он, наконец, оторвал губы от моего рта, все еще крепко обнимая меня, и очень медленно наклонил голову, прижавшись твердой прохладной щекой к моей щеке. Его тело тоже было твердым, но вовсе не прохладным. Его сильный жар прежде, чем коснуться моей кожи, проник, по крайней мере, через шесть слоев ткани — через его рубашку, жилет, сюртук, мое платье, рубашку и корсет. Был ли это гнев или возбуждение, или и то и другое вместе, но он пылал, как печка.
— Я сожалею, — сказал он, щекоча горячим дыханием мое ухо. — Я не хотел оскорбить тебя. Действительно. Мне убить его, а потом самого себя?
Я немного расслабилась. Мои бедра были прижаты к его телу, и так как в этом месте между нашими телами было всего пять слоев ткани, я почувствовала эффект, который мне понравился.
— Возможно, еще нет, — сказала я. Голова кружилась от избытка адреналина, и я глубоко вздохнула, чтобы прийти в чувство. Потом я отодвинулась, почувствовав сильный острый запах от его одежды. Если бы я не была так возбуждена, я бы сразу заметила этот мерзкий аромат.
— Что же ты такое делал? — я понюхала сюртук на его груди и сморщилась. — Ты ужасно пахнешь.
— Навоз, — сказал он покорно. — Да, я знаю, пахнет ужасно.
— Да, навоз, — сказала я и принюхалась еще. — И ромовый пунш, — он сам его не пил, я чувствовала только запах бренди, когда он меня целовал, — и еще что-то мерзкое, застарелый пот и…
— Вареная репа, — сказал он еще более покорным голосом. — Это рабыня, про которую я тебе говорил, сассенах. Ее зовут Бетти.
Он положил мою руку на сгиб своей и, сделав глубокий поклон толпе — где все зааплодировали, черт бы их побрал — повел меня к дому.
— Будет хорошо, если ты добьешься от нее чего-нибудь вразумительного, — сказал он и поглядел на солнце, которое висело в середине неба. — Но становится поздно, я думаю, сначала тебе лучше поговорить с моей тетей.
Я глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Я все еще бурлила не выплеснутыми эмоциями, но меня ждали дела.
— Хорошо, — сказала я. — Я увижусь с Джокастой, а потом посмотрю на Бетти. Что касается Филиппа Уайли…
— Что касается Филиппа Уайли, — прервал он меня, — не беспокойся, сассенах, — в его глазах загорелась какая-то мысль. — Я разберусь с ним позже.
Оставив Джейми в гостиной, я поднялась по лестнице и направилась по коридору в комнату Джокасты, рассеянно кивая знакомым по дороге. Я была смущена, сердита и в то же время мне было смешно. Я не уделяла мыслям о пенисе так много времени, с тех пор как мне минуло шестнадцать лет, и вот теперь я думала даже о трех этих органах.
Оставшись одна в холле, я раскрыла веер и внимательно уставилась в крошечное круглое зеркальцо, изображающее озеро в пасторальной сцене, которая была нарисована на нем. Предназначенное скорее для помощи во флирте, чем для прихорашивания, зеркальцо показало несколько квадратных дюймов моего лица, включающих один глаз и насмешливо изогнутую бровь.
Глаз был весьма симпатичный, допустила я. Да, вокруг него были морщинки, но он имел красивый разрез и изящное веко с длинными загибающимися ресницами, темно-соболиный цвет которых дополнял черный зрачок и поразительно контрастировал с золотисто-янтарным сиянием радужной оболочки.
Я переместила веер ниже, чтобы рассмотреть мой рот. С полными губами, сейчас к тому же вспухшими, не говоря уже об их темно-розовом влажном блеске, рот смотрелся так, словно кто-то очень крепко его целовал. И он также выглядел, словно ему это нравилось.
— Хм! — сказала я и захлопнула веер.
Находясь сейчас в более спокойном состоянии, я могла признать, что Джейми мог быть прав в том, что Филипп Уайли всерьез увлекся мной. Хотя, может быть, и нет. Но независимо от намерений молодого человека, я имела неопровержимые доказательства того, что он считал меня физически привлекательной — бабушка я или нет. Разумеется, я не стану упоминать об этом Джейми. Филипп Уайли был несносным молодым человеком, но после спокойного размышления, я обнаружила, что мои кровожадные намерения насчет его кастрации исчезли.
Однако возраст действительно менял приоритеты. Несмотря на личный интерес к мужским органам, находящимся в возбужденном состоянии, сейчас меня больше интересовал вялый член. У меня просто пальцы чесались взяться за половые органы Дункана Иннеса — фигурально, разумеется.
Травм, могущих вызвать полную импотенцию, не считая прямую кастрацию, было немного. Учитывая примитивную хирургию этого времени, я предположила, что какова бы ни была травма, врач мог просто удалить оба яичка. Но если это было так, разве Дункан не сказал бы об этом?
Конечно, он мог не сказать. Дункан был очень застенчивым и скромным. Даже более открытый человек не решился бы доверить такой секрет никому, не исключая и близкого друга. Но как он смог скрыть травму в условиях тюрьмы, не допускающих уединения? Я задумчиво побарабанила пальцами по инкрустированной поверхности столика возле двери в комнату Джокасты.
Конечно, мужчины могут обходиться несколько лет без купания — я встречала таких, которые, по всей видимости, так и поступали. С другой стороны, заключенных в Ардсмуире заставляли работать на открытом воздухе, добывая торф и камень. Разумеется, они имели доступ к открытым водоемам, где должны были мыться хотя бы для того, чтобы уменьшить зуд от паразитов. Впрочем, они могли и не раздеваться догола.
Скорее всего, травма Дункана не настолько серьезна. Намного более вероятно, что его импотенция имеет психологическую природу. Увидев свои побитые яички, человек мог потерять присутствие духа, а дальнейший опыт мог убедить его, что в этом плане он конченый человек.
Я замешкалась перед тем, как постучать в дверь, но ненадолго. У меня был некоторый опыт в сообщении людям дурных вестей, и один урок, который я извлекла из него, заключался в том, что нет никакого смысла в подготовке. Красноречие не поможет, а прямота не исключает сочувствия.
Я резко стукнула в двери и вошла, услышав приглашение Джокасты.
Отец Леклерк находился здесь же. Сидя за маленьким столом, он деловито поглощал еду, в изобилии стоящую перед ним. На столе также стояли две бутылки вина, одна из которых была почти пуста. Священник поднял голову при моем появлении, расплывшись в улыбке столь широкой, что, казалось, она заворачивалась за его уши.
— Хей-хо, мадам! — жизнерадостно произнес он, помахав мне ногой индейки в знак приветствия. — Хей-хо!
«Bonjour» было слишком официально по сравнению с этим приветствием, поэтому я удовольствовалась реверансом и коротким «Ваше здоровье».
Совершенно очевидно, что выпроводить священника невозможно, и увести Джокасту некуда, так как в гардеробной деловито копошилась Федра, вооруженная парой щеток для одежды. Однако с учетом ограниченных познаний отца Леклерка в английском языке, вероятно, строгой приватности не потребуется.
Я тронула Джокасту за локоть и негромко попросила ее сесть со мной у окна, чтобы обсудить нечто важное. Она удивилась, но кивнула и, поглядев в сторону отца Леклерка, который ничего не замечал, поглощенный едой, подошла и села возле меня.
— Да, племянница? — сказала она, расправив юбки на коленях. — В чем дело?
— Ну, — произнесла я, глубоко вздохнув. — Это касается Дункана. Видите ли…
Ее лицо стало совершенно удивленным, когда я стала говорить, но в позе, с которой она меня слушала, я ощутила… что-то вроде облегчения.
Ее губы сжались, слепые синие глаза уставились в своей обычной странной манере куда-то выше моего правого плеча. Но в ее выражении не было сильного потрясения. Наоборот, она выглядела, как человек, который вдруг нашел объяснение беспокоящего его обстоятельства и почувствовал от этого облегчение и удовлетворение.
Мне пришло в голову, что они и Дункан жили под одной крышей уже больше года и были помолвлены в течение многих месяцев. Отношение Дункана к ней на публике всегда было почтительным, но он никогда не выказывал к ней нежных или собственнических чувств. Такое отношение к своим женам не было необычным для данной эпохи, но, вероятно, он не выказывал их и наедине, тогда как она, по-видимому, их ожидала.
Когда-то она была очень красива, и сейчас все еще была хороша. Она привыкла к тому, что вызывала восхищение мужчин, несмотря на ее слепоту. Я видела, как она кокетничала с Эндрю МакНейлом, Нинианом Белл Гамильтоном, Ричардом Касвеллом и даже Фаркардом Кэмпбеллом. Возможно, ее удивляло и даже обижало очевидное отсутствие физического интереса со стороны Дункана.
Теперь она знала и, глубоко вздохнув, медленно покачала головой.
— Боже мой, бедный человека, — сказала она. — Так пострадать, свыкнуться с этим, и теперь заново все пережить. Святая дева, почему прошлое не оставит нас в мире?
Она опустила голову, моргая, и я была удивлена и тронута, увидев, что глаза ее были влажными.
Присутствие чего-то большого заставило меня поднять голову, и я увидела, что отец Леклерк возвышался над нами, словно темное грозовое облако в своей черной сутане.
— Неприятности? — спросил он по-французски. — Месье Дункан получил травму?
Джокаста не говорила по-французски, кроме «Comment allez-vous?», [138]но вопросительный тон был ей ясен, кроме того она уловила имя Дункана.
— Не говорите ему, — сказала она настоятельно, положив руку на мое колено.
— Нет, нет, — уверила я ее и махнула священнику рукой, показывая, что он может не волноваться.
— C’est rien. Все в порядке, — сказала я ему.
Он, нахмурившись, с сомнением посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Джокасту.
— Проблемы брачного ложа, не так ли? — прямо спросил он на французском. Мое лицо, должно быть, выдало меня, потому что он указал на перед своей сутаны. — Я слышал слово «мошонка», мадам, и вряд ли вы говорили о животных.
Я поняла — немного слишком поздно — что хотя отец Леклерк не говорил по-английски, он хорошо знал латынь. А это слово и на английском и на латыни звучит одинаково «scrotum».
— Merde, — произнесла я вполголоса, отчего Джокаста резко взглянула на меня. Я успокоительно похлопала ее по руке, пытаясь решить, что же делать. Отец Леклерк смотрел на нас с любопытством, но в его мягких карих глазах также светилась доброта.
— Боюсь, что он уловил суть нашего разговора, — сказала я Джокасте извиняющимся тоном. — Думаю, что нужно ему все объяснить.
Она закусила нижнюю губу, но не сделала отрицательного движения, и я кратко посвятила священника в существо дела. Его брови поднялись, и он машинально взялся за деревянные четки, висевшие на его поясе.
— Oui, merde, Madame, — сказал он. — Quelle tragédie. [139]
Он коротко перекрестился, не стесняясь, отер жир с подбородка и сел рядом с Джокастой.
— Спросите ее, пожалуйста, мадам, каково ее желание, — сказал он мне. Тон был вежливый, но это был приказ.
— Ее желание?
— Да. Хочет ли она выйти замуж за месье Дункана, даже зная это. Как вы понимаете, мадам, по законам Святой церкви, невозможность вступления в супружеские отношения является препятствием для брака. Однако, — он колебался некоторое время, поджав губы и глядя на Джокасту, — целью такого условия является создание плодотворного брака по завещанию Господа нашего. Но в данном случае Бог не станет требовать плодов. Так что… — и он приподнял одно плечо в галльском пожатии.
Я перевела вопрос Джокасте. Она повернула голову к священнику, словно пыталась предугадать его намерения, потом что-то поняла и откинулась на спинку кресла. Лицо ее приняло выражение, характерное для всех МакКензи — совершенно спокойная маска, за которой шла напряженная работа мысли.
Я была немного встревожена, и не только из-за Дункана. Мне как-то не приходило в голову, что открытие импотенции Дункана может помешать свадьбе, а Джейми хотелось, чтобы у его тети был защитник. Им мог стать Дункан, и их свадьба была прекрасной возможностью для этого. Джейми будет волноваться, если его планы нарушаться в самый последний момент.
Однако Джокаста вскоре зашевелилась и длинно выдохнула.
— Благодарю Господа, что мне повезло заполучить иезуита, — сказала она сухо. — Своими доводами они могут обелить дьявола. Скажи ему, что я все еще хочу выйти замуж.
Я передала ответ отцу Леклерку, который слегка нахмурился, внимательно глядя на Джокасту. Не зная о его взгляде, она приподняла бровь, ожидая ответа.
Он откашлялся и заговорил, не сводя с нее глаз, хотя обращался ко мне.
— Скажите ей, мадам, пожалуйста. Хотя производство потомства является основным законом Церкви, следует также принимать во внимание и другие стороны этого вопроса. Для истинного брака между мужчиной и женщиной также важен союз плоти. Обряд гласит «и будут два одною плотью», и для этого есть причина. Многое происходит между двумя, когда они разделяют постель и радуют друг друга. Это не весь брак, но его важная часть.
Он говорил очень серьезно, и я, должно быть, выглядела удивленной, так как он улыбнулся, теперь глядя на меня.
— Я не всегда был священником, мадам, — сказал он. — Однажды я был женат. И я знаю, что значит навсегда отречься от телесной стороны жизни.
Деревянные бусинки слегка застучали, когда он пошевелился.
Я кивнула, глубоко вздохнув, и перевела его речь для Джокасты. Она выслушала, но не стала раздумывать — ее решение уже было принято.
— Скажите ему, что я благодарна ему за совет, — сказала с легким раздражением в голосе. — Я также была замужем. И с его помощью выйду замуж еще раз. Сегодня.
Я перевела, но он уже знал ее ответ из ее выпрямившейся фигуры и тона голоса. Он некоторое время сидел неподвижно, потирая бусинки между пальцами, потом кивнул.
— Oui, Madame, — сказал он, потом потянулся и пожал ее руку. — Хей-хо, мадам!
«Ладно, одно дело сделано», — думала я, поднимаясь по лестнице на чердак к следующему вопросу на повестке дня — рабыне Бетти. Ее действительно опоили наркотиками? Прошло более двух часов, как Джейми нашел ее в огороде, но я полагала, что смогу обнаружить признаки интоксикации, если она находилась в таком состоянии, как Джейми описал его. Я услышала приглушенный звон высоких часов внизу. Один, два, три. Остался всего лишь час до свадьбы, но она могла подождать, если Бетти потребуется больше внимания, чем я ожидала.
Учитывая, что католиков в колонии не приветствовали, Джокаста не стала приглашать гостей, большинство из которых были протестантами самых разных мастей, на саму церемонии. Бракосочетание будет скромно произведено в ее будуаре, а потом молодожены спустятся вниз, чтобы отпраздновать это событие с друзьями, которые могли дипломатично притвориться, что отец Леклерк является лишь эксцентрично одетым гостем.
Когда я приблизилась к комнате, то удивилась, услышав негромкие голоса. Дверь в спальню рабынь была приоткрыта, я толкнула створку и вошла. Улисс стоял возле одной из узких кроватей, сложив руки на груди, словно ангел возмездия, вырезанный из черного дерева. Очевидно, он полагал, что случившееся несчастье было серьезным нарушением обязанностей со стороны Бетти. Маленький щеголеватый мужчина в сюртуке и большом парике наклонился над ней, держа в руке какой-то маленький предмет.
Прежде чем я смогла произнести слово, он прижал предмет к вялой руке рабыни. Раздался негромкий звук прокола, и когда он убрал его, на коричневой коже руки появился прямоугольник, наполненный темно-красной кровью. Капля разбухла и превратилась в ручеек крови, который потек вниз по руке в тазик рядом с локтем женщины.
— Скарифактор, — пояснил маленький человечек Улиссу, с гордостью демонстрируя этот предмет. — Большое усовершенствование по сравнению с таким грубым инструментом, как ланцет. Получил его из Филадельфии.
Дворецкий вежливо склонил голову то ли для того, чтобы лучше рассмотреть инструмент, то ли в знак уважения к его выдающемуся происхождению.
— Я уверен, мистрис Камерон будет очень благодарна за оказанную любезность, доктор Фентман, — пробормотал он.
Фентман. Итак, это был врач Кросс-Крика. Я откашлялась, и Улисс тревожно поднял голову.
— Мистрис Фрейзер, — сказал он, слегка поклонившись. — Доктор Фентман был настолько…
— Мистрис Фрейзер? — доктор Фентман развернулся и уставился на меня с таким же подозрительным интересом, с которым я смотрела на него. Очевидно, он также слышал обо мне. Однако вежливость победила, он поклонился мне, отставив ногу и прижав одну руку к атласному жилету.
— Ваш слуга, мэм, — произнес он, слегка пошатнувшись, когда принимал вертикальное положение. Я почуяла запах джина в его дыхании и увидела красноту от расширившихся сосудов на его носу и щеках.
— Весьма впечатлена, — сказала я, протягивая ему руку для поцелуя. Он удивился, но потом с большим изяществом склонился над моей ладонью. Я смотрела поверх его напудренного парика, пытаясь разглядеть как можно больше в тусклом свете чердака.
Бетти выглядела так, словно умерла неделю назад, если судить по пепельному оттенку ее кожи, но такой эффект мог создавать недостаток света, который проникал в комнату через толстую промасленную бумагу, прибитую к фронтонам. Сам Улисс выглядел серым, как уголь припорошенный пеплом.
Кровь на руке рабыни начала сгущаться; это было хорошо, хотя меня охватывал дрожь при мысли о том, на скольких людях Фентман использовал свой мерзкий инструмент. Его чемоданчик стоял открытый на полу, и я не видела ни одного признака того, что он чистил свои инструменты между их применениями.
— Ваша доброта делает вам честь, миссис Фрейзер, — сказал доктор, выпрямляясь и держа при этом меня за руку. «Чтобы не упасть», — подумала я. — Однако вам нет необходимости беспокоиться. Миссис Камерон — моя добрая знакомая, и я весьма рад вылечить ее рабыню.
Он улыбнулся и моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд.
Я могла слышать дыхание женщины, глубокое и тяжелое, но весьма регулярное. Мне до зуда в пальцах хотелось пощупать ее пульс. Я потянула носом воздух, стараясь делать это незаметно. Кроме острого запаха от парика доктора Фентмана, который очевидно посыпали порошком крапивы и иссопа против вшей, и сильного застарелого духа пота и табака от его тела, я уловила острый медный аромат свежей крови и смрад старой разложившейся крови изнутри чемоданчика. Нет, Фентман не чистил свои лезвия.
Кроме того, я могла легко унюхать алкогольные миазмы, о которых мне говорили Джейми и Брианна, но я не могла разделить, что исходило от Бетти, а что от Фентмана. Если в этом букете и был намек на лауданум, то я должна подойти ближе, чтобы обнаружить его, покуда ароматические масла не исчезли полностью.
— Как это любезно с вашей стороны, доктор, — произнесла я, натянуто улыбаясь. — Я уверена тетя моего мужа будет вам очень благодарна. Однако думаю, у такого джентльмена, как вы, есть более важные вопросы, требующие вашего внимания. Думаю, Улисс и я можем обеспечить уход за этой женщиной. А ваши компаньоны, наверное, уже соскучились по вас.
«Особенно те, кому не терпится выиграть у вас несколько фунтов в карты, — подумала я. — Они захотят воспользоваться шансом, пока вы не протрезвели».
К моему удивлению доктор не поддался на мои льстивые речи. Отпустив мою руку, он ответил мне такой же неискренней улыбкой.
— О, нет нисколько, моя дорогая. Я уверяю, здесь не требуется никакого ухода. Это простой случай чрезмерного потакания слабостям. Я дал сильное рвотное средство, и как только оно подействует, женщину можно спокойно оставить одну. Действительно нет никакой необходимости в вашем присутствии, дорогая леди, возвращайтесь к своим удовольствиям, не стоит рисковать запачкать такое прекрасное платье.
Прежде чем я смогла выразить протест, с постели раздался сильный звук рвоты, и доктор Фентман быстро развернулся, выхватив из-под кровати ночной горшок.
Несмотря на его состояние, он был похвально внимателен к пациенту. Сама я не решилась бы дать рвотное средство коматозному больному, но я должна была признать, что это не было неблагоразумно при подозрении в отравлении, если даже ядом явился чрезмерно употребленный алкоголь. А если доктор Фентман обнаружил то же, что и Джейми…
Рабыня хорошо наелась, что было неудивительно с большим количеством пищи, приготовленной для праздника. Рвота резко пахла ромом и бренди, но мне показалось, что я действительно учуяла слабый запах опиума.
— Какое рвотное средство вы использовали? — спросила я, склоняясь над женщиной и приподнимая веко. Коричневая радужка блестела, как агат, зрачок был сильно сужен. Ха, опиум, определенно.
— Миссис Фрейзер! — доктор Фентман впился в меня раздраженным взглядом, его парик съехал на одно ухо. — Пожалуйста, уйдите и не вмешивайтесь в мои дела! Я очень занят, у меня нет времени потворствовать вашим фантазиям. Вы уведите ее! — он махнул рукой Улиссу и повернулся к кровати, поправляя парик.
— Да вы, ничтожный… — я задушила готовый вырваться эпитет, увидев, что Улисс сделал неуверенный шаг ко мне. Он был смущен распоряжением доктора, но явно собирался исполнить его.
Дрожа от ярости, я развернулась и вылетела из комнаты.
Джейми ждал меня у подножия лестницы. Увидев мое лицо, он, молча, взял меня за руку и вывел на улицу.
— Да! Слышал бы ты, что он говорил! Злобный наглец, мясник… проклятый шарлатан! Нет времени потворствовать моим фантазиям! Как он смеет?
Джейми произвел горловой звук, выражая активное сочувствие.
— Мне подняться и прирезать его? — спросил он, положив руку на кинжал. — Я могу выпотрошить его, или просто набить морду, если хочешь.
Как бы заманчиво ни звучало предложение, я была вынуждена отклонить его.
— Да, нет, — сказала я, с некоторым трудом беря себя в руки. — Нет, не думаю, что тебе стоит это делать.
Наш обмен словами внезапно напомнил мне разговор относительно Филиппа Уайли. Такая же мысль пришла в голову Джейми, потому что один уголок его широкого рта приподнялся с суховатой иронией.
— Проклятие, — сказала я с сожалением.
— Да, — согласился он, неохотно убирая руку с кинжала. — Похоже, мне сегодня не разрешат пролить чью-нибудь кровь, да?
— Ты хочешь?
— Очень, — сухо произнес он. — Ты тоже, сассенах, если судить по твоему виду.
Я не могла с ним спорить — мне не хотелось ничего больше, чем выпотрошить доктора Фентмана тупым скальпелем. Вместо этого я протерла рукой по моему лицу и глубоко вздохнула, приводя свои чувства в подобие спокойного состояния.
— Он может убить женщину? — спросил Джейми, кивая головой в сторону дома.
— Не сразу. Кровопускание и слабительное могут быть опасными, но не приведут к мгновенной смерти. О,… ты был прав, это лауданум.
Джейми кивнул, задумчиво поджав губы.
— Ладно. Очень важно поговорить с Бетти, как только она придет в себя. Как ты думаешь, этот Фентман будет дежурить возле ее кровати?
Теперь настала моя очередь задуматься, но, наконец, я покачала головой.
— Нет. Он сделал для нее все возможное, — неохотно признала я. — И насколько я знаю, она не находится в большой опасности. За ней нужно наблюдать, чтобы она не задохнулась во сне от рвоты, но я сомневаюсь, что он сам станет делать это, даже если подумает о такой возможности.
— Ладно, — он мгновение стоял, раздумывая, и ветерок развевал пряди его рыжих волос. — Я послал Брианну и ее мужа посмотреть — не валяется ли кто-нибудь в кустах. Я пойду и посмотрю среди рабов. Может быть, ты прокрадешься на чердак, когда Фентман уйдет, и поговоришь с Бетти?
— Разумеется. Я поднимусь туда в любом случае, хотя бы для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Однако не ходи слишком долго, скоро свадьба.
Мы стояли мгновение, глядя друг на друга.
— Не волнуйся, сассенах, — сказал он мягко и убрал прядь моих волос за ухо. — Доктор — маленький дурак, не обращай на него внимания.
Я коснулась его руки, благодаря за утешение и желая предложить такое же утешение для его оскорбленных чувств.
— Я сожалею о Филиппе Уайли, — сказала я и сразу же поняла, что независимо от моих намерений, упоминание о нем вовсе не успокоило Джейми. Он сжал рот, шагнул назад и напряженно застыл.
— Не волнуйся и о нем, сассенах, — сказал он. Его голос был все еще мягок, но в нем не была и намека на утешение. — Я скоро разберусь с ним.
— Но… — беспомощно начала я и замолчала. Очевидно, не было ничего, что я могла сказать или сделать, чтобы все снова стало хорошо. Если Джейми чувствовал себя оскорбленным — а он явно чувствовал, что бы я ни говорила — то Уайли заплатит за это.
— Ты самый упрямый человек, которого я встречала, — раздраженно сказала я.
— Спасибо, — произнес он с легким поклоном.
— Это не комплимент!
— Это комплимент.
И с еще одним поклоном он развернулся и зашагал прочь.
К облегчению Джейми бракосочетание прошло без осложнений. Церемония проводилась на французском языке в небольшой гостиной наверху, где кроме свадебной пары присутствовал он сам и Клэр, как свидетели, а также Брианна со своим мужем и маленький Джемми, которого, впрочем, можно было не считать, так как он весь обряд проспал.
Дункан был бледен, но спокоен, а тетя Джейми произносила свои клятвы уверенным голосом без малейших колебаний. У Брианны, которая сама недавно вышла замуж, были затуманенные глаза, и она сжимала руку Роджера Мака, а тот в свою очередь смотрел на нее ласковым взглядом. Даже зная причину этого брака, Джейми тоже расчувствовался и поцеловал пальцы Клэр, когда маленький священник произносил слова благословения.
Когда официальная церемония закончилась, и свадебные контракты подписаны, они все спустились вниз, чтобы присоединиться к гостям во время роскошного свадебного ужина, имевшего место под светом факелов, которые горели по всей террасе и освещали многочисленные столы по всей усадьбе.
Он взял бокал вина с одного из столов и прислонился к перилам террасы, чувствуя, как напряжение дня покидает его. Одно дело сделано.
Служанка Бетти все еще походила на оглушенного вола, но пока была в безопасности. Никого больше не нашли отравленным, значит весь пунш с наркотиком выпила она одна. Старый Ниниан и Барлоу к этому времени были обездвижены алкоголем, наряду со служанкой, и таким образом не представляли угрозы друг для друга. И чем бы сейчас не занимались Хасбанд и регуляторы, они занимались этим на довольно удаленном расстоянии. Джейми чувствовал приятную легкость от уменьшения груза ответственности и был готов к отдыху.
Он поднял свой бокал в машинальном приветствии Касвеллу и Хантеру, которые приблизились к нему, занятые горячим обсуждением. У него не было никакого желания вступать в политические дебаты, так что он откланялся и стал пробираться сквозь толпу между столами.
Чего действительно он хотел, так это свою жену. Несмотря на то, что было еще рано, небо уже потемнело, и атмосфера праздника заполнила всю усадьбу вместе со светом ярких факелов. Воздух был холодный, и он, наполненный превосходным вином, которое пульсировало в его крови, вспоминал прикосновение своей руки к ее мягкой и влажной плоти под юбками, которая ощущалась в его ладони, как половинка созревшего, напоенного солнцем сочного персика.
Он хотел ее ужасно.
Вот она в конце террасы. Свет факела сиял на ее кудрях, выбившихся из-под кружевной штуковины, которую она носила вместо чепца. Его пальцы зачесались; как только они останутся одни, он вытащит из ее прически все заколки одну за другой, чтобы поднять волосы обеими руками, а потом позволить им упасть свободной волной на ее спину.
Она стояла с бокалом в руке и смеялась чему-то, что говорил ей Ллойд Стэнхоуп. Ее лицо немного раскраснелось от выпивки, и этот вид заставил его ощутить радостное предвкушение.
Спать с ней могло быть любым опытом от нежности до безудержного разгула, но брать ее, когда она теряла над собой контроль из-за вина, было особым удовольствием.
Опьяненная, она гораздо меньше, чем обычно, заботилась о нем, не обращая внимания ни на что, кроме своего удовольствия. Она царапалась и кусалась, умоляя его делать то же самое с ней. Он любил чувство власти, заключающееся в дразнящем выборе, который он мог сделать — или сразу же присоединиться к ней в животной страсти, или некоторое время сдерживать себя, подчиняя ее своему капризу.
Он потягивал вино, получая редкое удовольствие от его превосходного выдержанного вкуса, и исподтишка наблюдал за ней. Она была центром маленького кружка мужчин, с которыми она наслаждалась остроумным разговором. Стакан или два вина развязали ей язык и сделали быстрым ее ум. Еще несколько стаканов, и ее сияние превратится в расплавленный жар. Но еще было рано, и настоящее празднование еще не началось.
Он поймал ее взгляд и улыбнулся, держа бокал так, словно обхватывал ладонью не гладкое стекло его закругленного дна, а ее грудь. Она увидела и поняла его. Она опустила ресницы, кокетливо кинув на него взгляд, и вернулась к разговору, покраснев еще сильнее.
Восхитительный парадокс ее опьянения заключался в том, что перестав беспокоиться о его чувствах и не признавая ничего, кроме своих ощущений, она переставала контролировать и себя, полностью открываясь ему. Он мог дразнить и ласкать ее, взбить ее, как масло, ведя через неистовство к задыхающейся расслабленности, когда она лежала под ним, находясь полностью в его милости.
Она вовсю использовала веер, глядя поверх него широко открытыми глазами, выражающими наигранный шок от того, что говорил ей этот содомит Форбс. Он провел кончиком языка по внутренности нижней губы, мысленно ощущая серебряный вкус нежной крови. Милость? Нет, он не будет милосердным.
Приняв, таким образом, решение, он сосредоточился на более практичной проблеме обнаружения места, достаточно изолированного, чтобы можно было выполнить свой возбуждающий план. Однако его прервало появление Джорджа Лайона, ухоженного полного мужчины. Они были представлены, но Джейми мало что знал о нем.
— Мистер Фрейзер. Можно вас на одно слово, сэр?
— Ваш слуга, сэр.
Он на мгновение отвернулся, чтобы поставить бокал на стол, и немного сместил свой вес, чтобы привести в порядок плед, радуясь, что на нем не тесные атласные бриджи, как у этого щеголя Уайли. «Неприличные, — подумал он, — и к тому же неудобные». Да ведь мужчина в таких бриджах рискует повредить свой член, находясь в женском обществе, если, конечно, он не был евнухом, а Уайли явно им не был, несмотря на его пудру и мушки. Плед же, обернутый вокруг тела, может скрыть множество грехов, по крайней мере, кинжал и пистолет, не говоря уже о стояке.
— Может быть нам прогуляться, мистер Лайон? — предложил он, поворачиваясь. Если у мужчины был частный разговор, как было видно из его поведения, то им лучше не стоять на месте, когда в любой момент кто-нибудь может вмешаться в их беседу.
Они медленно прошли до конца террасы, обмениваясь банальностями и улыбаясь знакомым, пока не оказались на лужайке, где в нерешительности остановились.
— Возможно, к загону?
Дождавшись кивка согласия, Джейми повернул в сторону конюшен. В любом случае, он хотел еще раз взглянуть на фризов.
— Я много слышал о вас, мистер Фрейзер, — вежливо начал Лайон.
— Да, сэр? Надеюсь, ничего дискредитирующего.
Джейми слышал, что Лайон занимался куплей и продажей любых товаров, не сильно заботясь об их происхождении. Ходили слухи, что при случае он занимался товарами, менее осязаемыми, чем железо и бумага, но это были только слухи.
Лайон рассмеялся, показывая зубы, достаточно ровные, но запятнанные табаком.
— Нет, мистер Фрейзер. За исключением небольшого недостатка, касающегося ваших семейных связей, что вряд ли можно поставить вам в вину, я слышал только восхваления в адрес вашего характера и ваших дел.
«Dhia, [142]— подумал Джейми, — и шантаж, и лесть — все в одном предложении. Неужели Северная Каролина такое захолустье, что здесь не найдется компетентного интригана?» Он вежливо улыбнулся, скромно пробормотав возражения, и приготовился услышать, чего же хочет этот тупица.
Не так уж много для начала. Информацию об отряде милиции Фрейзера и имена мужчин. «Это интересно, — подумал он. — Лайон не является человеком губернатора, иначе он располагал бы такими сведениями. Кто же стоит за ним? Конечно, не регуляторы». Единственным из них, кто имел хотя бы немного денег, был Ниниан Белл Гамильтон, и если бы он захотел узнать о милицейском отряде, то просто подошел бы к нему и спросил. Кто-то из богатых плантаторов побережья? У многих аристократов был интерес к колониям, касающийся их карманов.
А это ведет к логическому выводу: кому бы Лайон не собирался продать информацию, тому есть что терять или выигрывать от потенциального недовольства в колонии. Кто же это может быть?
— Чизхолм, МакДжилливрей, Линдсей… — задумчиво начал перечислять Лайон. — Итак, большинство ваших людей — шотландские горцы. Сыновья ранних поселенцев или, возможно, бывшие солдаты, как вы, сэр?
— О, я сомневаюсь, что солдаты бывают бывшими, сэр, — сказал Джейми, наклонившись, чтобы дать понюхать одной из конюшенных собак свою закрытую ладонь. — Как только человек становится под ружье, я думаю, он остается там на всю жизнь. Я слышал, что старые солдаты никогда не умирают, они просто исчезают.
Лайон громко рассмеялся, заявив, что это прекрасная эпиграмма. Она его собственная? Не дожидаясь ответа, он продолжил, явно хорошо ориентируясь в вопросе.
— Я рад слышать о таком вашем отношении, мистер Фрейзер. Его величество всегда рассчитывал на смелость горцев и их воинские качества. Вы или ваши знакомые, возможно, служили в полку вашего кузена? Семьдесят восьмой полк Фрейзера геройски отличился во время недавнего конфликта. Осмелюсь сказать, военное искусство у вас в крови, да?
Это был достаточно смелый ход. На самом деле младший Симон Фрейзер приходился Джейми дядей со стороны его деда, а не кузеном. Чтобы искупить измену старшего Симона и восстановить семейное благосостояние, молодой Симон возглавил два полка во время семилетней войны, которую Брианна упорно называла французско-индейскими войнами, словно Британия не имела к ним никого отношения.
Теперь Лайон спрашивал Джейми, не собирается ли тот доказать свою лояльность Короне, взяв комиссию в один из горных полков. Джейми едва мог поверить в непроходимую тупость этого человека.
— Нет. Я сожалею, но я не способен служить в таком качестве, — ответил Джейми. — Испытываю недомогание еще с ранних кампаний.
Недомогание, заключающееся в том, что он был узником Короны в течение нескольких лет после восстания, но об этом он промолчал. Если Лайон не знал этого, не было смысла ставить его в известность.
Они подошли к загону и удобно облокотились на изгородь. Лошади еще не были загнаны на ночь, и большие черные существа с сияющими в свете факела шкурами двигались по загону, словно тени.
— Какие странные лошади, не правда ли? — прервал он размышления Лайона, зачаровано наблюдая за ними.
Очарование заключалось не только в чрезвычайно длинных гривах, которые струились, как вода, когда они трясли головами, не в черных, как смоль, шкурах, не в грациозном изгибе шеи, более мускулистой и толстой, чем у чистокровок Джокасты. Их тела были широкими так же в груди, холке и брюхе, что создавало ощущение массивности, но при этом они двигались грациозным легким шагом, выказывая игривость и ум.
— Да, это очень древняя порода, — сказал Лайон, откладывая свои размышления, чтобы полюбоваться на лошадей. — Я видел их раньше в Голландии.
— В Голландии? Вы много путешествовали?
— Не так много. Я был там несколько лет назад и случайно встретил вашего родственника. Виноторговца по имени Джаред Фрейзер.
Джейми ощутил толчок удивления, потом теплое удовольствие от упоминания о своем кузене.
— Неужели? Да, Джаред — кузен моего отца. Я полагаю, с ним все было в порядке?
— Все хорошо действительно.
Лайон пододвинулся чуть ближе, и Джейми понял, что они вплотную приблизились к делу, интересующему мужчину. Он допил остаток вина и поставил бокал на землю, приготовившись слушать.
— Я так понимаю, что талант управляться со спиртным у вас семейный, мистер Фрейзер?
Он рассмеялся, хотя не чувствовал большого веселья.
— Возможно вкус к спиртному, сэр. Я не могу сказать ничего относительно таланта.
— Не можете? Хорошо. Я уверен, что вы очень скромны, мистер Фрейзер. Качество вашего виски хорошо известно.
— Вы мне льстите, сэр.
Теперь он знал, что ему следует ожидать, и приготовился выразить внимание. Не в первый раз ему предлагали партнерство — он обеспечивает виски, а кто-нибудь организует его сбыт в Кросс-Крике, Уилмингтоне и даже в Чарльстоне. У Лайона, казалось, были более обширные планы.
Наиболее выдержанный товар будет доставляться морем в Бостон и Филадельфию. Неочищенный виски мог сплавляться через Линию соглашения племенам чероки в обмен на кожи и меха. Он, мистер Лайон, имеет партнеров, которые смогут обеспечить…
Джейми слушал с растущим неодобрением, потом резко прервал Лайона.
— Благодарю вас за интерес, сэр, но боюсь, у меня нет достаточно товара для того, что вы предлагаете. Я делаю виски только для домашних нужд, ну, и может быть время от времени несколько бочонков для торговли. Не больше.
Лайон издал понимающий звук.
— Я уверен, что вы можете увеличить свое производство, мистер Фрейзер, учитывая ваши знания и опыт. Если дело касается материала, то уверен, можно заключить некое соглашение… Я могу поговорить с господами, которые согласились бы стать партнерами в вашем предприятии, и…
— Нет, сэр. Боюсь, что нет. Если вы меня извините… — он отрывисто поклонился, развернулся и направился к террасе, оставив Лайона в темноте.
Он должен спросить Фаркарда Кэмпбелла об этом человеке. Его стоит опасаться. И дело не в том, что Джейми возражал против занятия контрабандой. Однако он сильно возражал против вероятности попасться на ней, и вряд ли что-нибудь может быть более опасным в этом плане, чем крупномасштабные операции, которые предлагал Лайон, и в которых он увязнет по уши, не имея при этом возможности контролировать самые опасные участки.
Да, мысль о деньгах была привлекательна, но не настолько, чтобы ослепить его. Если бы он решил заняться такой торговлей, то он стал бы делать это сам, возможно, взяв в долю Фергюса и Роджера Мака, и еще, может быть, Арчи Бага и Джо Вемисса, и никого больше. Более безопасно держать это дело в узком круге людей. Хотя, вероятно, стоит подумать о схеме, которую предложил Лайон. Фергюс был плохим фермером, и для него необходимо найти другое занятие. Кроме того француз хорошо знаком с рисковым делом, как они называли его когда-то в Эдинбурге…
Он шел к террасе, обдумывая идею, но вид жены стер все мысли о виски из его головы.
Клэр оставила Стэнхоупа и его приспешников и теперь стояла возле стола, рассматривая деликатесы, немного нахмурив свой широкий ясный лоб, как если бы не одобряла демонстрируемой на столе неумеренности.
Он увидел масленый взгляд Джеральда Форбса, направленный на нее, и инстинктивно встал между женой и адвокатом. Он почувствовал, как взгляд мужчины ударился о его спину и мрачно улыбнулся. «Она моя, стервятник», — подумал он про себя.
— Ты не можешь решить с чего начать, сассенах? — он потянулся и взял пустой бокал из ее рук, используя движение, чтобы прикоснуться к ее спине, почувствовать ее теплоту сквозь одежду.
Она рассмеялась и откинулась назад, прижимаясь к нему. От нее слабо пахло рисовой пудрой и теплой кожей, а от волос поднимался аромат шиповника.
— Я даже не голодна. Я просто считала количество желе и разносолов. Их где-то тридцать семь различных видов, если я не ошиблась в счете.
Он кинул короткий взгляд на стол, на котором действительно находилось удивительное множество серебряных блюд, фарфоровых ваз и деревянных тарелок, нагруженных таким количеством пищи, которой можно было кормить деревню горцев в течение месяца. Есть ему тоже не хотелось, по крайней мере, не пудинги и разносолы.
— Что ж Улисс позаботился об этом. Он не мог посрамить гостеприимство моей тети.
— Этого можно не бояться, — уверила она его. — Ты видел барбекю на заднем дворе? Там на вертелах жарятся, по крайней мере, три вола и дюжина свиней. А кур и уток я даже не пыталась считать. Ты думаешь, это простое гостеприимство, или твоя тетя хочет показать, какую хорошую работу проделал Дункан, то есть я имею в виду, каким прибыльным стал Речной поток п од его управлением?
— Думаю, она могла, — сказал он, хотя про себя подумал, что вряд ли побуждения Джокасты были такими добрыми. Он полагал, что роскошь свадебного пира была предназначена, чтобы утереть нос Фаркарду Кэмпбеллу, который отпраздновал свою свадьбу в декабре в Грин-Ривер.
И говоря о свадьбе…
— Вот, сассенах.
Он поставил пустой бокал на поднос проходящего мимо слуги и взял взамен полный, вручив его ей.
— О, я не… — начала она, но он прервал ее, взяв второй бокал и подняв его для тоста. Ее щеки вспыхнули, а глаза засияли, как янтарь.
— За красоту, — мягко сказал он и улыбнулся.
Я чувствовала приятную расслабленность внутри, как если бы мой живот и члены были заполнены ртутью. Эти ощущения были вызваны не только вином, хотя оно сыграло большую роль, ослабив напряжение после всех тревог и волнений дня.
Свадьба была тихая и камерная, в то время как ее празднование, вероятно, будет шумным до крайности. Я слышала, как многие молодые мужчины собирались предаться безудержному веселью к концу вечера, но меня это мало волновало. Мое намерение заключалось в том, чтобы насладиться превосходным ужином, пропустить стаканчик или два вина, а потом найти Джейми и исследовать с ним романтический потенциал каменной скамьи под ивами.
Джейми появился немного раньше, чем намечалось моей программой — я еще ничего не съела, но у меня не было никаких возражений против пересмотра моих приоритетов. В любом случае, еды останется много и к концу вечера.
Свет факелов сиял на нем, отчего его волосы, брови и кожа горели, как медь. Вечерний ветерок раздул скатерти и превратил огонь факелов в огненные языки, он также вытянул пряди волос из его косички и бросил их ему на лицо. Он поднял свой бокал, улыбаясь мне.
— За красоту, — сказал он мягко и выпил, не сводя с меня глаз.
Дрожащая ртуть стекла по моим бедрам на задние части ног.
— За… частную жизнь, — ответила я, приподняв мой бокал. Чувствуя себя немного легкомысленно, я потянулась и медленно стянула кружева с моих волос. Наполовину освобожденные локоны упали на спину, и я услышала, как кто-то шокировано ахнул позади меня.
Лицо Джейми передо мной внезапно утратило всякое выражение, и он уставился на меня, как ястреб на кролика. Я подняла бокал и, не спуская с него глаз, медленно выпила вино. Аромат черного винограда заполнил мою голову, а жар вина обжег мое лицо, груди и кожу. Джейми резко двинулся, чтобы взять мой пустой бокал, и его холодные пальцы сильно сжали мои.
И потом голос от освещенных французских дверей позади него произнес:
— Мистер Фрейзер.
Мы оба вздрогнули, и бокал упал на пол террасы между нами, взорвавшись осколками. Джейми резко развернулся и левой рукой инстинктивно потянулся к кинжалу. Потом, увидев силуэт фигуры, вырисовывающийся в дверях, расслабился и отступил, криво усмехнувшись.
Филипп Уайли вышел на свет факела. Краснота его лица была заметна даже сквозь обильную пудру, пылая беспокойными пятнами на его скулах.
— Мой друг Стэнхоуп предложил составить вист этим вечером, — сказал он. — Вы не присоединитесь к нам, мистер Фрейзер?
Джейми кинул на него длинный холодный взгляд, и я увидела, что поврежденные пальцы его правой руки немного подергиваются, а на шее быстро бьется пульс, но голос его был спокоен.
— Для виста?
— Да, — Уайли тонко улыбнулся, усердно избегая глядеть мне в глаза. — Я слышал, что вы хорошо играете в карты, сэр, — он сжал губы. — Хотя, конечно, мы играем по очень высоким ставкам. Возможно, вы не чувствуете…
— Я буду рад, — произнес Джейми тоном, который ясно показал, что единственную радость ему доставит возможность вбить зубы Филиппа Уайли в его же глотку.
Данные зубы блеснули в короткой улыбке.
— А. Великолепно. Я буду… с нетерпением ожидать игры.
— Ваш слуга, сэр.
Джейми резко поклонился, развернулся, схватил меня под локоть и пошел прочь с террасы, волоча меня за собой.
Я шагала, не отставая от него, и молчала, пока мы не удалились за пределы слышимости. Ртуть поднялась из нижних частей моего тела и теперь колебалась вверх и вниз по моему спинному хребту, от чего я чувствовала себя неустойчиво.
— Ты в своем уме? — вежливо спросила я. Получив короткое фырканье в ответ, я встала, как вкопанная, и потянула его за руку.
— Это не риторический вопрос, — сказала я довольно громко. — Вист с высокими ставками?
Джейми действительно великолепно играл в карты. Он также знал множество обманных приемов. Однако в висте было трудно, если совсем невозможно, обманывать, а Филипп Уайли имел репутацию превосходного игрока, так же как и Стэнхоуп. Кроме того, оставался еще тот факт, что у Джейми не было денег для игры, не говоря уже об игре по-крупному.
— Ты думаешь, я позволю этому хлыщу растоптать мою честь, а потом бросить оскорбление мне в лицо?
Он развернулся, яростно глядя мне в лицо.
— Уверена, он не имел в виду… — начала я и замолчала. Было совершенно очевидно, что если Уайли и не подразумевал прямого оскорбления, он явно делал вызов, а для шотландца эти два понятия были неразличимы.
— Но ты не должен делать этого!
Я получила бы больший эффект, разговаривая с кирпичной стеной огорода.
— Я буду, — произнес он жестко. — У меня есть гордость.
Я с раздражением потерла свое лицо.
— Да, и Филипп Уайли знает это! Слышал ведь, что гордость до добра не доводит.
— У меня нет ни малейшего намерения проиграть, — уверил он меня. — Ты дашь мне твое золотое кольцо?
Я широко открыла рот от потрясения.
— Я… мое золотое кольцо?
Я инстинктивно обхватила гладкое золотое кольцо Фрэнка на моей левой руке.
Он пристально смотрел на меня. Танцующий свет от факелов, зажженных вдоль террасы, осветил его сбоку, заострив упрямые черты лица и заставив один глаз вспыхнуть синим пламенем.
— Мне нужна ставка, — сказал он спокойно.
— Проклятие.
Я отвернулась от него и стояла, глядя на лужайку. Факелы на ней также были зажжены, и мраморные ягодицы Персея белели в темноте.
— Я не проиграю его, — сказал Джейми позади меня. Его рука тяжело легла мое плечо. — А если проиграю, то выкуплю. Я знаю, оно тебе дорого.
Я выдернула свое плечо из-под его руки и отошла на несколько шагов. Мое сердце громко стучало, а лицо было горячим и липким, словно я собралась упасть в обморок.
Он ничего не говорил и не дотрагивался до меня только стоял, ожидая.
— Золотое? — наконец, резко произнесла я. — Не серебряное?
Не его кольцо, не его метку собственности.
— Золото дороже, — сказал он и после краткого колебания добавил, — в денежном выражении.
— Я знаю.
Я обернулась и посмотрела на него. Пляшущий от ветра, огонь факелов бросал движущиеся тени на его лицо, и трудно было прочитать его выражение.
— Я думаю, не лучше ли тебе забрать оба?
Мои руки были холодными и скользкими, и потому золотое кольцо соскользнуло легко, серебряное же шло более туго, и я с силой стащила его с сустава. Взяв его ладонь, я бросила в нее звякнувшие кольца.
Роджер, прокладывая путь между людьми, облепившими обеденные столы, словно тля, пробрался с гостиной на террасу. Ему было жарко, он обильно потел, и ветерок снаружи обдал его неожиданным холодом. Он остановился в укромном уголку террасы и, расстегнув жилет, принялся хлопать полами рубашки, загоняя под нее прохладный воздух.
Пламя сосновых факелов, которые горели по всей террасе и вдоль кирпичных дорожек, дергалось от ветра и бросало пляшущие тени на праздничную толпу, хаотически высвечивая из нее лица и части тел. Огонь блестками отражался от серебра и хрусталя, золотого кружева и застежек на обуви, сережек и пуговиц на сюртуках. С расстояния это выглядело так, словно в толпе мерцали светлячки. У Брианны не было ничего отражающего свет, но ее должно быть хорошо видно из-за ее высокого роста.
Он мельком видел ее в течение дня; она либо помогала свой тете, либо была занята с Джемми, либо разговаривала со множеством людей, с которыми она познакомилась во время своего предыдущего пребывания в Речном потоке. Он радовался, что она может наслаждаться обществом, которого было так мало во Фрейзерс-Ридже.
Сам он тоже неплохо проводил время; горло его немного саднило от длительного пения, и он выучил три новые песни у Шеймуса Ханлона. Наконец, он, с затуманенной от усталости и алкоголя головой, решил отдохнуть и покинул небольшой оркестр, который играл в гостиной.
Она была здесь; он уловил вспышку ее волос, когда она выходила из дверей, что-то говоря женщине, следующей за ней.
Повернувшись, она увидела его, и ее осветившееся радостью лицо добавило жара под его жилетом.
— Вот ты где! Я почти не видела тебя весь день. Хотя время от времени слышала твой голос, — добавила она, кивнув на открытые двери гостиной.
— О, да? Как он звучал? — спросил он, нескромно напрашиваясь на комплимент. Она усмехнулась и похлопала его по груди сложенным веером, изображая записную кокетку, которой она, разумеется, не была.
— О, миссис МакКензи, — произнесла она в нос высоким тоном, — голос вашего мужа божественен! Как я была бы счастлива часами наслаждаться его звуками!
Он рассмеялся, признав голос мисс Мартин, молодой простоватой компаньонки престарелой мисс Бледсой, которая крутилась вокруг него с наивным видом и томными вздохами, когда после обеда он пел баллады.
— Ты знаешь, как ты хорош, — сказала она, переходя к своему собственному голосу. — Тебе не нужны комплименты от меня.
— Возможно, — допустил он. — Однако это не означает, что мне не нравится слушать их.
— Действительно? Поклонения от всех других тебе не достаточно? — она рассмеялась, и ее глаза превратились в синие треугольники.
Он не знал, что ответить, и вместо этого, рассмеявшись, взял ее за руку.
— Ты не хочешь потанцевать? — он кивнул в другой конец террасы, где сквозь открытые французские двери доносились веселые звуки «Пертского герцога», а потом в сторону столов. — Или поесть?
— Ни то, ни другое. Я хочу на улицу, не могу здесь дышать.
Капля пота, красная в свете факела, стекла вниз по ее шее, и она смахнула ее.
— Хорошо, — он взял ее за руку и потянул в сторону барбекю за террасой. — Я знаю одно место.
— Великолепно. О… подожди. Я все-таки хочу чего-нибудь съесть, — она махнула рукой, остановив мальчика-раба, который шел от кухни к террасе с маленьким накрытым подносом, издающим аппетитный дух. — Что это, Томми? Можно мне немножко?
— Вы можете взять все, мисс Бри, — он улыбнулся и сдернул салфетку, чтобы показать закуски. Она вдохнула запах с блаженным видом.
— Я хочу все, — сказала она, забирая поднос к веселому изумлению Томми. Роджер, пользуясь моментом, высказал рабу свою просьбу, который кивнул, исчез на минутку и вернулся с открытой бутылкой вина и двумя стаканами. Роджер взял принесенное, и они отправились по тропинке от дома к пристани, делясь новостями и пирогом с голубями.
— Ты видел: кто-нибудь выходил из кустарника? — спросила она голосом, неразборчивым от набитого в рот пирога. Она проглотила кусок и произнесла более внятно. — Я имею в виду, когда па попросил тебя днем пойти и посмотреть.
Он коротко фыркнул, беря сосиску, запеченную в тесте.
— Знаешь в чем различие между шотландской свадьбой и шотландскими похоронами?
— Нет, в чем?
— На похоронах на одного пьяного меньше.
Она рассмеялась, рассыпав крошки изо рта.
— Нет, — сказал он, ловко направляя ее направо от пристани к зарослям ивы. — Сейчас ты можешь увидеть пару-другую ног, торчащих из кустов, но днем они еще не были пьяны в зюзю.
— Как ты умеешь выражаться, — одобрила она его ответ. — Я сходила и поговорила с рабами, все они присутствовали на месте и были трезвыми. Несколько женщин признали, что Бетти частенько напивается на праздниках.
— И не только, если судить из того, что сказал твой па. «Смердит», — сказал он, и я подозреваю, что он имел виду не только то, что она напилась.
Что-то маленькое и темное выпрыгнуло на дорожку. Лягушка. Он мог слышать их кваканье в роще.
— Ммм. Мама сказала, что с ней все в порядке, несмотря на то, что доктор Фентман пустил ей кровь, — она немного передернулась и натянула шаль. — У меня мурашки от этого доктора. Он похож на гоблина, и у него самые липкие руки, какие я только встречала. И говоря о смраде, он страшно воняет.
— Я не имел удовольствие встречаться с ним, — сказал Роджер. — Идем.
Он отодвинул висячие ветки ивы, опасаясь, что они потревожат какую-нибудь влюбленную пару на каменной скамье, но все было в порядке. Все гости находились в доме, танцевали, ели и пили, и планировали спеть серенаду «кошачий концерт» для брачной пары. «Лучше для Дункана и Джокасты, чем для нас», — подумал он, вспомнив о некоторых предложениях, которые слышал. В другое время он, скорее всего, захотел бы услышать шуточную серенаду и попытался бы отследить в ней корни французских и шотландских обычаев, но, черт побери, не сейчас.
Под ивами было неожиданно тихо, большая часть шумного празднества заглушалась стремительным потоком воды и монотонным кваканьем лягушек. И еще было темно, как в полночь, Брианне пришлось тщательно нащупать скамью, прежде чем поставить на нее поднос.
Роджер закрыл глаза и сосчитал до тридцати. Когда он открыл их, он, по крайней мере, смог различить ее силуэт и горизонтальную линию скамьи.
Он протянул руку и провел по ее предплечью, найдя ее ладонь, в которую вложил полный стакан. Потом поднял свой.
— За красоту.
— За личную жизнь, — сказала она и пригубила стакан. — О, хорошее, — произнесла она мгновение спустя немного мечтательным тоном. — Я не пила вина… где-то год. Нет, почти два. До рождения Джемми и после, — она резко замолчала, потом продолжила более медленно. — Начиная с нашей первой брачной ночи. В Уилмингтоне, помнишь?
— Помню, — он потянулся и приложил ладонь к ее щеке, поглаживая большим пальцем скулу. Неудивительно, что она вспомнила ту ночь. Они провели ее под свисающими ветвями огромного каштана, который защитил их от шума и света из соседней таверны. Теперешняя ситуация странно и трогательно напоминала прошлое, когда они были вдвоем среди запаха листьев и воды, в окружении сходящих с ума лягушек, кваканье которых заменило шум таверны.
Однако тогда была жаркая ночь, влажная и душная, так что, казалось, их расплавленные тела слиплись. Сейчас было существенно холоднее, и его тело тосковало по ее теплу. Обвевающий их аромат состоял из запахов весенней листвы и бегущей реки, и не было плесневелого запаха мертвых листьев и влажного после прилива берега моря.
— Ты думаешь, они будут спать вместе? — спросила Брианна. Она, казалось, немного задыхалась, вероятно, от вина.
— Кто? О, Джокаста и Дункан? Почему нет? Они женаты.
Он выпил свой стакан и поставил его на камень, тихо звякнув стеклом.
— Правда, красивая была свадьба? — она не сопротивлялась, когда он забрал ее стакан и поставил рядом со своим. — Не пышная, но ужасно милая.
— Да, очень милая, — он мягко поцеловал ее и крепко прижал к себе, ощущая под руками шнуровку ее платья.
— Ммм. У тебя приятный вкус.
— О, да, сосиски и вино. У тебя тоже, — он затолкал руку под ее шаль, отыскивая концы шнурков где-то возле поясницы. Она прижалась к нему, облегчая ему задачу.
— Как ты думаешь, мы все еще будем хотеть заниматься любовью, когда будем такими же старыми? — прошептала она ему в ухо.
— Да, я буду, — уверил он ее, найдя маленький бантик, связывающий шнурки. — Я надеюсь, что ты тоже, потому что мне вряд ли понравится делать это одному.
Она рассмеялась и глубоко вздохнула, когда шнуровка на платье была распущена. Однако под ним был еще этот чертов корсет. Он использовал обе руки в поисках его шнуровки, и она услужливо выгнула спину так, что ее груди оказались под его подбородком. Их вид заставил его убрать одну руку со спины, чтобы иметь дело с новым восхитительным соблазном.
— У меня нет… я имею в виду, я не взяла… — она отступила назад.
— Сегодня у тебя небезопасные дни, да?
«К черту пиццу и туалетную бумагу», — подумал он. В настоящее время он отдал бы все перспективы на проведение канализации в дом за резиновый презерватив.
— Да, — она все еще сомневалась, и он, скрипя зубами, покрепче обнял ее, как если бы боялся, что она могла вырваться и убежать.
— Все в порядке, — прошептал он, проводя губами вниз по ее шее к тому прекрасному месту, где начинается плечо. Ее кожа под его губами была мягкой и прохладной на открытом месте и теплая и душистая под волосами. — Нам это не нужно… то есть я не… просто позволь мне…
Вырез ее платья был по-модному глубок и спустился еще ниже, когда шнуровка была развязана; ее грудь вывалилась, ложась мягко и тяжело в его руку. Он почувствовал большой сосок, прижавшийся к его ладони, словно спелая вишня, импульсивно нагнулся и взял его в рот.
Она напряглась, потом расслабилась с тихим вздохом, и он почувствовал во рту теплый сладкий вкус; струйка молока мягко толкнулась в язык, и он, потрясенный, машинально проглотил жидкость. Он не думал, он не собирался… но она крепко прижала его голову к своей груди.
Ободренный, он продолжил и стал мягко наклонять ее назад, укладывая на скамью. Внезапно ему в голову пришло мучительное воспоминание о записи в ее соннике.
— Не волнуйся, — шептал он ей. — Мы не рискуем ничем. Позволь мне сделать это для тебя.
Она колебалась, но позволила его рукам залезть под ее юбку; они двинулись вверх от лодыжек в шелковых чулках до голых бедер и потом под ее сплюснутые ягодицы, прохладные от камня. В его голове внезапно зазвучали слова одной из песен Шеймуса, где описывались деяния джентльмена во славу Венеры, и он намеревался с честью проявить себя на этом поприще.
Возможно, она не смогла описать в дневнике свои ощущения, но он постарается, чтобы она узнала их, когда это случится. Она дрожала под его руками, и он сжал ладонью теплое местечко между ее бедер.
— Мисс Бри?
Они судорожно вздрогнули, Роджер отдернул руки, словно обжегся. Он чувствовал гром крови в своих ушах… и в яйцах.
— Да? Это ты, Федра? Что случилось? Джемми?
Он сел на пятки, пытаясь вдохнуть воздух и унять головокружение. Он уловил мерцание ее белых грудей, когда она встала и повернулась в направлении голоса, набрасывая шаль на расстегнутое платье.
— Да, мэм, — раздался голос Федры из-за ближайшей к дому ивы. В темноте ничего не было видно, только смутно белел чепец. — Бедное дитя, он проснулся с жаром и капризничал, не захотел ни каши, ни молока, а потом стал очень плохо кашлять. Тереза сказала, что лучше позвать доктора Фентмана, но я сказала…
— Доктора Фентмана!
Брианна исчезла со свирепым шелестом ветвей ивы, и он слышал торопливый стук ее туфель, когда она бежала к дому. Федра последовала за ней.
Роджер встал на ноги и стоял некоторое время, положив руки на брючные пуговицы. Искушение было велико — в его нынешнем состоянии ему потребовалось бы не больше минуты. Но нет, Бри, вероятно, нужна его помощь в борьбе с Фентманом. Мысль о докторе, использующем свои окровавленные инструменты на мягкой плоти Джемми, заставила его рвануться сквозь кусты ивы вслед за женой. Деяния во славу Венеры могли подождать.
Он нашел Бри и Джемми в будуаре Джокасты в центре маленькой толпы женщин, которые выглядели удивленными и даже шокированными его появлением. Игнорируя поднятые брови и раздраженный шепот, он пробрался между юбок к Брианне.
Паренек действительно выглядел плохо, и Роджер ощутил сжатие под ложечкой. Христос, как это могло случиться так быстро? Он видел Джемми на свадебной церемонии всего несколько часов назад, он спал, свернувшись, в своей импровизированной кроватке, розовый и довольный, а перед этим был, как обычно, энергичен и весел. Теперь он положил голову на плечо Брианна с горящими щеками и распухшими веками и хныкал, а из носа сочилась слизь.
— Как он? — он потянулся и коснулся его покрасневшей щеки ладонью. Боже, какой он был горячий!
— Он болен, — коротко ответила Брианна. Словно в подтверждение ее слов, Джемми начал ужасно кашлять с каким-то полузадушенным звуком, как тюлень, подавившийся рыбой. Кровь еще больше прилила к его лицу, а его большие синие глаза выпучились от напряжения.
— Дерьмо, — пробормотал Роджер. — Что нам делать?
— Холодная вода, — авторитетно посоветовала одна из женщин. — Положите его в ванну с холодной водой.
— Нет! Боже, Мэри, вы убьете ребенка, — вставила другая молодая женщина, похлопав Джемми по содрогающейся спине. — Это круп. У моего мужа он бывает время от времени. Нарежьте чеснок пластиками и приложите его к подошвам, — сказала она Брианне. — Иногда это хорошо помогает.
— А если не помогает? — спросила еще одна женщина скептически, но тут вмешалась ее подруга.
— Джоанна Ричардс потеряла двух малышей от крупа. Умерли только так!
Она щелкнула своими пальцами, и Брианна моргнула, словно ломались ее кости.
— Почему мы говорим всякие глупости, когда здесь есть врач? Девушка, иди и приведи доктора Фентмана! Разве я не говорила тебе? — одна из женщин резко хлопнула в ладоши, привлекая внимание Федры, которая стояла, прислонившись к стене, и большими глазами смотрела на Джемми. Прежде чем она смогла двинуться, Брианна вскинула голову.
— Нет! Не его. Я не позволю, — она сердито оглядела женщин, потом повернулась к Роджеру и произнесла настоятельным тоном. — Быстро, иди и найди маму!
Он развернулся и стал проталкиваться между женщин; его страх на время исчез из-за возможности что-нибудь сделать. Где может быть Клэр? «Помоги, — думал он, — помоги мне найти ее, пусть с ним все будет хорошо», обращаясь с этой несвязной молитвой к любому, кто может услышать: Богу, священнику, миссис Грэхем, Святой деве, самой Клэр — к кому угодно.
Только он сбежал с лестницы в холл, как встретил Клэр, которая спешила ему навстречу. Кто-то уже сказал ей; она мельком взглянула на него, спросила: «Джемми?», указывая подбородком на лестницу, и, получив его бессловесный кивок, бросилась вверх по ступенькам, оставив людей в холле, глядеть ей вслед с открытыми ртами.
Он догнал ее выше в коридоре и успел открыть перед ней двери, получив незаслуженный, но ценный для него, взгляд благодарности от Брианны.
Он стоял сзади, пытаясь отдышаться, и удивлялся. Как только Клэр вошла в комнату, атмосфера страха и паники исчезла. Тревога среди женщин еще оставалась, но они быстро уступали ей дорогу и уважительно отходили в сторону, что-то бормоча друг другу, в то время как Клэр направилась прямо к Джемми и Брианне, игнорируя всех остальных.
— Привет, милый. Что это с нами, мы плохо себя чувствуем? — бормотала она Джемми, поворачивая его голову то в одну, то в другую сторону и мягко ощупывая под челюстью и за ушами. — Бедняжка. Все в порядке, солнышко. Мама здесь, баба здесь, и все будет хорошо… Как давно у него температура? Он что-нибудь пил? Да, милый, правильно… Ему больно глотать?
Она чередовала успокаивающие слова к ребенку с вопросами к Брианне и Федре, и все произносилось одним и тем же тоном спокойной уверенности, в то время как ее руки дотрагивались до тела малыша тут и там, такими же уверенными и успокаивающими жестами.
Клэр взяла лист плотной почтовой бумаги с секретера Джокасты и, свернув его рупором, внимательно прослушала спину и грудь Джемми, пока тот натужно кашлял. Роджер заметил, что ее волосы выбились из прически, упав ей на лицо, и она должна была убрать их, чтобы не мешали слушать.
— Да, скорее всего, это круп, — сказала она рассеяно, подтверждая предположение, высказанное ранее одной из присутствующих дам. — Но сейчас у него только кашель и затрудненное дыхание. Это может быть или круп, или первичные признаки других заболеваний.
— Каких именно?
Бри крепко обхватила Джемми, и ее лицо стало таким же белым, как и суставы ее пальцев.
— О… — Клэр, казалось, внимательно прислушивалась, но не к Бри. Скорее к тому, что происходило с Джемми, который прекратил кашлять и обессиленный привалился к матери, дыша тяжело, как паровоз. — Хм… острый ринит, то есть обычный насморк. Грипп. Астма. Дифтерия. Нет, не это, — добавила она быстро, подняв глаза и увидев лицо Брианны.
— Ты уверена?
— Да, — твердо ответила Клэр, выпрямляясь и откладывая импровизированный стетоскоп. — Это совсем не похоже на дифтерию. Кроме того, вспышек этой болезни поблизости не наблюдается, иначе я бы слышала о них. И вообще, поскольку ты кормишь его грудью, у него иммунитет… — она резко замолчала, внезапно вспомнив об окружающих их женщинах. Потом прочистила горло и наклонилась к Джемми, словно вдохновляя его примером; тот издал тихое хныканье и снова закашлял. Роджер почувствовал камень у себя в груди.
— Ничего страшного, — объявила Клэр, выпрямившись. — Его нужно поместить в паровую палатку. Несите его в кухню. Федра, принеси, пожалуйста, несколько старых одеял.
Она двинулась к двери, разгоняя женщин перед собой, словно куриц.
Роджер импульсивно потянулся к ребенку и взял его у Бри, которая отдала ему сына после некоторого колебания. Джемми был вялый и тяжелый, совершенно не похожий на живого мальчишку, который прыгал и скакал, как резиновый. Роджер чувствовал жар его щеки даже сквозь свою рубашку.
Кухня располагалась в кирпичном полуподвале дома, и когда они по черной лестнице спускались в темные глубины кухни, Роджеру пришла в голову мысль об Орфее, нисходящем в ад вместе с Эвридикой. Однако вместо волшебной лиры он нес в руках ребенка, который был горяч, как уголья, и кашлял так, словно легкие его разрывались. Если он не станет оглядываться назад, как сделал Орфей — пришло ему в голову — то с мальчиком все будет хорошо.
— Может быть, немного холодной воды не будет лишним, — Клэр приложила руку ко лбу Джемми, проверяя температуру. — У тебя болит ушко, любимый?
Она легонько дунула в ухо ребенка, и тот моргнул, закашлявшись, но не дернулся. Рабы суетились в углу кухни, натягивая одеяла в виде палатки под ее руководством.
Клэр взяла ребенка из рук Роджера, чтобы обтереть его холодной водой, и он стоял, желая со всей силой что-нибудь сделать, пока Брианна не взяла его за руку, впившись ногтями в его ладонь.
— С ним все будет хорошо, — прошептала она. — Все будет хорошо.
Он без слов сжал ее руку.
Когда палатка была готова, Брианна нырнула под свисающее одеяло и развернулась, чтобы забрать Джемми, который то кричал, то кашлял, ненавидя холодную воду вообще. Клэр отправила раба за ее аптечкой и теперь, порывшись в ней, достала пузырек с бледно-желтым маслом и бутылку с грязно белыми кристаллами.
Прежде чем она смогла с ними что-нибудь сделать, вниз по лестнице сбежал задыхающийся Джошуа, один из конюхов Джокасты.
— Миссис Клэр, миссис Клэр!
Несколько господ устроили салют в честь радостного события стрельбой из пистолетов, и один из них пострадал, но Джошуа точно не знал, что произошло.
— Он не сильно пострадал, — уверил конюх Клэр на чистейшем диалекте абердинских шотландцев, который странно звучал в устах черного раба, — но он сильно кровит, а доктор Фентман, он едва стоит на ногах. Вы идете, мэм?
— Да, конечно, — она мгновенно сунула пузырек и бутылку в руки Роджера. — Я должна идти. Вот. Положите немного в горячую воду и поддерживайте пар, пока он не перестанет кашлять.
Быстро и аккуратно, она закрыла свой сундучок и, вручив его Джошуа, направилась к ступенькам, прежде чем Роджер успел что-нибудь сказать. Потом она исчезла.
Из палатки струился пар; увидев его, он скинул сюртук и жилет, бросив их беспорядочной кучей на полу, и нырнул в темноту, держа в руке пузырек и бутылку.
Бри сидела на табурете, держа Джемми на коленях; большой белый таз, полный парящей воды стоял возле ее ног. Свет от очага упал на ее лицо; Роджер улыбнулся ей, пытаясь выглядеть уверенным, и опустил одеяло на место.
— Где мама? Она ушла?
— Да, возникла чрезвычайная ситуация. Но все будет в порядке, — сказал он твердо. — Она дала мне лекарства, которые нужно бросить в воду, и сказала, держать пар, пока он не перестанет кашлять.
Он сел на пол возле таза. В палатке было темно, но когда его глаза приспособились, он мог видеть достаточно хорошо. Бри все еще выглядела взволнованной, но не такой напуганной, какой была наверху. Он также чувствовал себя лучше, по крайней мере, он знал, что делать, а Клэр казалась не слишком обеспокоенной, так как спокойно оставила своего внука; по-видимому, она считала, что он не задохнется от кашля.
В пузырьке было сосновое масло, остро и сильно пахнущее смолой. Он не знал, сколько его использовать, и вылил в таз щедрую ложку. Потом вынул пробку из бутылки, и из нее, словно джин, заструился острый запах камфары. При ближайшем рассмотрении это оказались не совсем кристаллы, скорее кусочки высохшей смолы, гранулированной и немного липкой. Он высыпал несколько гранул на ладонь и растер их, прежде чем бросить в воду, машинально подумав, что жест ему этот знаком.
— О, это, — произнес он, сообразив.
— Что это?
— Это, — он обвел рукой убежище, быстро заполняющееся остро пахнущим паром. — Я вспомнил, как я лежу на кровати с одеялом на голове. Моя мать бросала в воду лекарство, которое пахло точно также. Именно поэтому оно показалось мне знакомым.
— О, — это, казалось, успокоила ее. — У тебя был круп, когда ты был маленьким?
— Я думаю так, хотя не помню точно. Только запах.
Пар к этому времени заполнил всю палатку. Он вдохнул, наполняя легкие острым горячим воздухом, потом похлопал Брианну по ноге.
— Не волнуйся, это поможет, — сказал он.
Джемми закашлялся своим тюленьем лаем, но кашель теперь не казался таким тревожным. Из-за темноты ли, запаха или обычных кухонных шумов снаружи, но все казалось спокойнее. Он слышал, как Бри потянула воздух и тут же выдохнула, и почувствовал, не увидел, как тело ее немного расслабилось.
Они некоторое время сидели спокойно, слушая, как Джемми кашлял, сопел и пыхтел, потом снова кашлял и, наконец, отдышался, икая. Он прекратил хныкать, успокоенный близостью родителей.
Роджер уронил пробку от бутылки и стал хлопать ладонью по полу, пока не нашел ее, потом заткнул бутылку.
— Интересно, что твоя мать сделала со своими кольцами? — спросил он в поисках какого-либо предмета разговора, чтобы нарушить тишину.
— Почему она должна что-то с ними сделать? — Брианна убрала с лица волосы. Она зачесала их в высокую прическу на вечер, но сейчас они выскользнули из своих заколок, падая мокрыми прядями на лицо.
— Их у нее не было, когда она давала мне лекарство.
Он кивнул на бутылку с камфарой, поставленную подальше к стене. Он ясно помнил ее руки с длинными белыми пальцами; они поразили его, так как он никогда не видел их без золотого и серебряного колец.
— Да? Ты уверен? Она никогда не снимает их, если не делает действительно что-то грязное, — она вдруг нервно хихикнула. — Последний раз она снимала их, когда Джем уронил свой баби в горшок.
Роджер коротко фыркнул. Баби они называли железное кольцо, предназначенное для носов крупного рогатого скота, которое Джемми любил грызть. Оно было его любимой игрушкой, и он не ложился спать без него.
— Ба-би? — Джемми приподнял голову, не открывая глаз. Он все еще дышал с трудом, но начал выказывать интерес к чему-то еще, кроме своего дискомфорта. — Ба-би!
— Ой, не стоило напоминать о нем, — Бри стала легонько подбрасывать его на коленях и вполголоса напевать, отвлекая. — «…Золотая лихорадка! Вот и шахта, где был стан! У шахтера все в порядке, И дочурка Клементайн.»
Темнота палатки навеяла Роджеру то же самое чувство спокойного уединения, которое он ощущал на скамье под ивой, только в палатке было намного горячее. Его рубашка уже намокла на плечах, и пот струился по спине из-под завязанных на шее волос.
— Эй, — он подтолкнул ногу Бри. — Может быть, ты поднимешься наверх и снимешь свое новое платье. Оно испортится, если ты долго будешь сидеть здесь.
— О, — она колебалась, прикусив губу. — Нет, я останусь, ничего страшного.
Он встал, наклонившись под одеялами и забрал Джемми с ее колен.
— Иди, — сказал он твердо. — Ты можешь принести ему сама знаешь что. И не беспокойся. Пар помогает, он скоро будет в полном порядке.
После ряда аргументов она, наконец, согласилась, и Роджер уселся на освободившийся табурет, обняв Джемми. Давление деревянного сиденья напомнило ему о приливе крови, оставшемся от происшествия под ивами, и Роджер немного переместился, чтобы ослабить дискомфорт.
— Ну, от этого не умирают, — пробормотал он, обращаясь к Джемми. — Спроси любую девочку, они скажут тебе.
Джемми фыркнул, засопел, сказал что-то невразумительное, начинающееся на «Ба» и закашлялся снова, но ненадолго. Роджер потрогал его круглую мягкую щеку и решил, что она стала более прохладной. Хотя трудно было сказать наверняка, учитывая, какая жара стояла здесь. Пот обильно тек по его лицу, и он вытер его рукавом.
— Ба-би? — спросил квакающий голосок возле его груди.
— Да. Тише.
— Ба-би. Ба-би!
— Шшш.
— Ба…
— «Башмаки — девятый номер…»
— Ба…
— «Словно фея, хороша!» — Роджер резко повысил голос, вызвав удивленную тишину, как внутри палатки, так и снаружи на кухне. Он кашлянул и понизил голос до колыбельного тона. — Хмм… «Дорогая, дорогая, Дорогая Клементайн! Все прошло, любви уж нету, И мне, право, очень жаль».
Пение, казалось, возымело эффект. Веки Джемми прикрылись, он затолкал большой палец в рот, но не мог дышать забитым носом. Роджер мягко вытащил палец у него изо рта и держал маленький кулачок в своей руке. Он был влажный и липкий, но казался успокоительно крепким. — «У реки руки коснулась, Утки шли, алел восток… Но споткнулась — навернулась В тот бушующий поток».
Веки немного затрепетали, потом прекратили борьбу и закрылись. Джемми вздохнул и обмяк, излучая волны жара. Крошечные бусинки влаги дрожали на каждой ресничке — слезы, пот, пар или все вместе. — «Пузыри она пускает И кричит „Скорей спасай!“ Но я плавать не умею, И не спас я Клементайн. Дорогая, дорогая, Дорогая Клементайн!»
Он снова вытер свое лицо и, наклонившись, поцеловал мягкие шелковистые волосы. «Спасибо», — думал он от всей души, обращаясь ко всем, начиная с Бога.
Было довольно поздно, когда я, проверив состояние своих пациентов, отправилась спать. Девейн Бьюканен получил небольшую поверхностную рану, когда Ронни Кэмпбелл забыл направить дуло пистолета вверх, паля в честь свадьбы, но после очистки и перевязки раны находился в хорошем настроении. Переполненный алкоголем, которым его пичкал полный раскаяния Ронни, он вообще не чувствовал боли.
Один из рабов Кэмпбелла, мужчина по имени Растус, сильно обжег руку, снимая жареную птицу с вертела. Все, что я могла сделать в этом случае — это обвязать руку чистой тряпкой и поместить ее в кувшин с холодной водой, предписав джин для внутреннего применения. Я также оказала помощь нескольким молодым людям, которые, будучи в изрядном подпитии, получили небольшие ушибы, ссадины и потеряли несколько зубов из-за разногласий по поводу игры в кости. Было также шесть случаев расстройств желудка, и все были излечены с помощью мятного чая. Бетти находилась в глубоком, но, кажется, естественном сне и громко храпела в своей кровати. Джемми тоже, жар его к этому времени значительно уменьшился.
Сейчас большая часть празднующих отправилась спать; только самые несгибаемые из карточных игроков сидели в гостиной, погруженные в табачный дым, и покрасневшими глазами всматривались в карты. Я заглянула также в другие комнаты, пока шла к лестнице. Несколько мужчин вели политическую беседу тихими голосами в одном конце столовой. Со стола все уже было убрано, и только пустые стаканы из-под бренди стояли возле их локтей. Джейми среди них не было.
Раб в ливрее с усталым взглядом поклонился, когда я сунула голову в столовую, и спросил — не хочу ли я перекусить или выпить. Я ничего не ела с самого ужина, но отказалась, слишком усталая для чего бы там ни было.
Я остановилась на первой ступеньке, мельком кинув взгляд на комнаты Джокасты, но там стояла тишина. В дверном полотне была вмятина — след от удара тяжелым телом — и, взглянув наверх, я увидела несколько жженых пятен от выстрелов.
Дворецкий Улисс, все еще одетый в ливрею и парик, сидел охранником на табурете возле двери и дремал. Свеча шипела и плевалась в подсвечнике на стене. В ее колеблющемся свете я могла видеть, что выражение его лица было хмурым, а губы поджаты, словно он видел плохие сны. Я подумала разбудить его, но стоило мне двинуться к нему, как лицо его разгладилось. Он потянулся, словно собрался встать, но потом снова заснул. Через мгновение свеча погасла.
Я прислушалась, но не услышала в темноте ничего, кроме тяжелого дыхания Улисса. Разговаривали ли Дункан и Джокаста, лежа рядом за пологом их кровати, или молчали — неизвестно. Я послала им мысленное пожелание счастья и, преодолевая боль в спине и коленях, поплелась наверх, мечтая о собственной кровати и взаимопонимании со своим мужем.
Через открытое окно лестничной площадки второго этажа я услышала отдаленные возгласы, смех и треск выстрелов. Более молодые — и некоторые престарелые — господа собрались на берегу реки с бутылками виски и бренди и, как мне сказали, стреляли в лягушек.
Леди, однако, все спали. Второй этаж был бы совсем тихим, если бы не тихое похрапывание. В отличие от коридора в комнате было очень душно, несмотря на то, что дрова в камине прогорели до углей, излучающих жутковатый красный свет.
Из-за множества гостей единственными, кто наслаждался отдельной спальней, были молодожены; все остальные теснились в переполненных комнатах. Две огромные кровати с балдахинами и одна раскладная койка занимали большую часть комнаты, оставшуюся часть пола покрывали соломенные тюфяки. Каждая кровать была забита женщинами, как сардинами, которые лежали впритык друг к другу поперек матрацев. Воздух был теплый и влажный, как в оранжерее, полной орхидей.
Я, стараясь не дышать глубоко — воздух был наполнен невыносимой смесью запахов несвежего пота, барбекю, жареного лука, французских духов и паров алкоголя — быстро сбросила туфли и сняла платье, надеясь, что не вспотею, пока раздеваюсь. Я еще была возбуждена событиями дня, но усталость налила свинцом мои ноги, и я была страшно рада пробраться к моему обычному месту на матраце в ногах одной из больших кроватей.
В моей голове гудели разнообразные мысли и, несмотря на гипнотизирующее действие дремоты вокруг меня, я лежала напряженная и рассматривала силуэт моей голой ноги на фоне красных углей камина.
Бетти перешла от ступора к нормальному глубокому сну. Когда она утром проснется, мы узнаем, кто дал ей стакан, и что было в нем. Я надеялась, что Джемми тоже будет спать спокойно. Но кто меня действительно беспокоил — это Джейми.
Я не видела его ни среди карточных игроков, ни среди мужчин, беседующих о табаке и налогах.
Я также не видела Филиппа Уайли, по крайней мере, на первом этаже. Можно предположить, что он был с гуляками на берегу реки. Это была его компания и его стиль жизни — богатые молодые люди, которые ищут развлечение в пьяном кутеже, пренебрегая холодом и опасностью, смеясь и стреляя из пистолетов.
Это не была компания Джейми и не его стиль жизни, но при мысли о его пребывании среди этих молодых людей мои ступни поджались от холода, несмотря на жару в комнате.
«Он не сделает ничего глупого», — уверила я себя, поворачиваясь на бок и согнув колени, насколько это было возможно в такой тесноте. Он не сделает, но его понятие о глупости не всегда совпадает с моим.
Большинство гостей-мужчин располагались на ночлег в гостиных или в строениях вне дома. Когда я проходила к месту моего ночлега, я видела неизвестные фигуры, которые, завернувшись в плащи, громко храпели на полу. Я не стала искать среди них, но, несомненно, Джейми был там — у него, как и у меня, был трудный день.
Но это было так не похоже на него — уйти, не пожелав мне спокойной ночи, что бы там ни произошло. Конечно, он злился на меня, и наша ссора еще не улажена, возобновившись из-за приглашения этого мерзкого Филиппа Уайли на карточную игру. Я сжала ладони, потирая большими пальцами небольшие мозоли на пальцах, где я носила кольца. Подлый шотландец!
Рядом со мной зашевелилась и забормотала Джемайма Хатфилд, очевидно потревоженная моим беспокойством. Я медленно расслабилась, затихла и лежала, невидяще уставившись на дубовую доску перед собой.
Да, несомненно, он был сердит из-за ухаживаний Филиппа Уайли. Так же как и я, или точнее была бы, не будь я столь измотана. «Как он смеет…», — я зевнула, чуть не вывихнув челюсть, и решила, что это не стоит моих волнений, по крайней мере, сейчас.
Однако совсем не похоже на Джейми избегать меня, сердит он или нет. Он не был человеком, который мог дуться и злиться. Он бросил бы вызов и стал бы бороться, не колеблясь ни секунды, но я не помнила, чтобы он все еще гневался после заката, по крайней мере, по отношению ко мне.
От этих мыслей я начала еще больше беспокоиться — где он был и что, черт побери, делал. Беспокойство о нем заставляло меня сердиться, хотя бы потому, что это было лучше, чем волноваться.
Но это был долгий день, и по мере того, как выстрелы возле реки становились реже, сонливость охватывала меня, притупляя мои страхи и рассеивая мои мысли, словно песок. Мягкое дыхание женщин вокруг убаюкивало, как звук ветра в деревьях; моя связь с реальностью ослабевала и, наконец, совсем исчезла.
Я могла ожидать, что мне будут сниться кошмары, полные насилия и страха, но мое подсознание решило иначе. Оно обратилось к совершенно другим событиям дня. Возможно, из-за тепла в комнате или близости многих тел, но мне снились яркие эротические сны, и волны возбуждения омывали меня временами, вынося к границе пробуждения и снова погружая в бессознательность.
В моих снах были лошади, пылающие черные фризы с шелковыми гривами, которые развевались, когда жеребцы бежали рядом со мной. Я видела, как мои ноги поднимались и опускались; я была белой кобылой, и земля летела под моими копытами зелеными размытыми пятнами. Потом я остановилась и обернулась, поджидая широкогрудого жеребца, который подбежал ко мне, обдав мою шею горячим влажным дыханием, и вцепился зубами в мой затылок.
— Я король Ирландии, — сказал он, и я медленно проснулась, ощущая покалывание по всей коже с головы до пят, и поняла, что кто-то мягко поглаживает мою ступню.
Все еще во власти чувственных снов, я не встревожилась, довольная уже тем, что у меня все-таки ступни, а не копыта. Мои пальцы и стопа подогнулись, упиваясь мягкими прикосновениями большого пальца, который двигался по ее своду, вызывая целый спектр ощущений. Потом, вздрогнув, я окончательно проснулась.
Кто бы это ни был, он почувствовал мое пробуждение, поскольку тотчас убрал руку. Но потом она вернулась, на этот раз более уверенно, обхватив мою ступню и поглаживая большим пальцем медленно, но уверенно у основания моих пальцев.
Я была немного удивлена, но не испугана. Я пошевелила ногой, пытаясь сбросить руку, но она в ответ сжала мою лодыжку, а вторая рука мягко зажала мой большой палец. «Десять негритят пошли купаться в море, Десять негритят резвились на просторе…»
Я почти слышала эту считалку, когда пальцы чьей-то руки поочередно перебирали пальцы на моей ноге. «Но тут один воскрес, Ему купили крест».
Пальцы неожиданно скользнули вниз и пощекотали мою подошву, я дернулась и невольно хихикнула.
Я подняла голову, но рука снова ухватила мою ногу предупреждающим жестом. Огонь в камине совсем погас, и в комнате стояла бархатная чернота; даже адаптированным зрением я могла различить лишь что-то вроде согнутой фигуры возле моих ног — размытое пятно, края которого переливались, как ртуть.
Рука мягко двинулась вверх по моей щиколотке. Я сильно дернула ногу; женщина рядом со мной фыркнула, села с неразборчивым «Ххх?» и снова упала, заснув.
Мускулы моего живота дрожали от подавленного смеха. Он, должно быть, почувствовал мою вибрацию — пальцы соскользнули к своду стопы и стали гладить там, заставив мои пальцы поджаться.
Его ладонь сжалась в кулак, которым он провел по моей подошве, потом кулак разжался, и рука обхватила мою пятку. Большой палец погладил лодыжку и вопросительно замер. Я не шевелилась.
Его пальцы становились все теплее по мере того, как продвигались вдоль моей икры и, наконец, достигли мягкого места позади колена. Здесь они выбили быструю дробь на чувствительной коже, и я дернулась от возбуждения. Они замедлились и уверенно остановились на артерии, где часто бился мой пульс; я могла чувствовать сумасшедший бег крови под моей кожей, там, где она была так тонка, что сквозь нее просвечивали вены.
Я услышала вздох, когда он переместил свой вес, и потом одна рука медленно скользнула вверх по моему бедру. За ней последовала другая, мягко, но настойчиво раздвигая мне ноги.
Мое сердце стучало в ушах, мои груди набухли, и соски чувствительно терлись о тонкий муслин рубашки. Я глубоко вдохнула и почувствовала запах рисовой пудры.
Сердце дало двойной удар и почти остановилось, когда внезапная мысль возникла в моей голове — что если это был не Джейми?
Я все еще лежала неподвижно, пытаясь не дышать, сконцентрировавшись на руках, которые делали что-то невероятное. Это были большие руки, я чувствовала нажатие суставов на мягкой внутренней части моего бедра. Но у Филиппа Уайли тоже были большие руки, слишком большие для его роста. Я видела, как он набрал полную горсть зерна, и жеребец Лукас зарылся своим черным носом в его ладони.
Мозоли. Шарящие руки — о, Боже! — были с мозолями. Но мозоли имел и Уайли; каким бы он не был денди, он был хорошим наездником, и его ладони были такими же жесткими, как у Джейми.
«Это, должен быть, Джейми», — уверяла я себя и приподняла голову приблизительно на дюйм, всматриваясь в бархатную темноту. — «Десять негритят… Конечно, это Джейми!»
Потом одна рука сделала нечто невообразимое, и я громко выдохнула, дернувшись. Мой локоть врезался в бок женщины рядом со мной, которая села вертикально с громким восклицанием. Руки резко исчезли, сжав прощальным жестом мои лодыжки.
Послышался шорох — кто-то поспешно полз по полу, потом вспышка тусклого света и дыхание холодного воздуха из коридора, когда дверь из комнаты открылась и тут же закрылась.
— Что? — произнесла Джемайма возле меня с сонным удивлением. — Кто это?
Не получив ответа, она что-то пробормотала и улеглась снова, быстро впав в сон.
Довольно долгое время я лежала без сна, слушая мирное похрапывание моих соседок, шорох матрацев и возбужденные удары моего сердца. Каждый нерв в моем теле был напряжен, и когда Джемайма Хатфилд подкатилась ко мне во сне, я злобно ткнула ее локтем в ребра, отчего она пораженно произнесла «Ух?» и приподнялась, мигая и бормоча, потом упала назад и продолжила спать.
Что касается меня, то мое сознание, словно кусочек коры в потоке воды, дрейфовало, беспорядочно вращаясь без всякого управления и без всякой надежды пойти ко дну.
Я просто не могла решить, что я должна чувствовать. С одной стороны, я была поневоле возбуждена. Кем бы ни был мой ночной посетитель, он умел обращаться с телом женщины.
Это могло быть доводом в пользу Джейми. Однако я понятия не имела, насколько Филипп Уайли был опытен в искусстве любви. Я отвергла его домогательства в конюшне так быстро, что у него не было возможности продемонстрировать свои способности в этом направлении.
Однако мой полночный посетитель не использовал ласки, о которых я могла однозначно сказать, что они входят в репертуар Джейми. Если бы он использовал свой рот… Я метнулась от этой мысли, как испуганная лошадь; тело мое дернулось, а кожа задрожала от возбуждения, которое эта мысль вызвала. Потревоженная Джемайма издала приглушенное кряхтение.
Я не знала смеяться мне или возмущаться, чувствовать ли себя польщенной или оскорбленной. Я была чрезвычайно сердита — единственное, в чем я была совершенно уверена, и эта уверенность давала мне хотя бы какой-то якорь в водовороте эмоций. Однако я понятия не имела, на кого или на что направлен мой гнев, а без цели эта деструктивная эмоция бушевала во мне самой, разрушая мой покой.
— Уф, — произнесла Джемайма резким и вполне бодрствующим голосом. Очевидно, не только я одна подвергалась негативному влиянию эмоций.
— Ммм? — пробормотала я, симулирую сон. — Хр-хр…
В смеси моих эмоций присутствовал также оттенок вины.
Если бы я была уверена, что это был Джейми, сердилась бы я?
Самое худшее заключалось в том, что я абсолютно ничего не могла сделать, чтобы узнать, кто это был. Вряд ли я могу спросить Джейми: не пробрался ли он в мою комнату и не ласкал ли меня в темноте? Поскольку, если это был не он, то его единственный ответ будет заключаться в том, чтобы убить Филиппа Уайли голыми руками.
У меня было такое ощущение, словно под моей кожей ползали крошечные электрические угри. Я резко потянулась, поочередно напрягая и расслабляя каждый мускул, но все равно не могла успокоиться.
Наконец я тихонько встала с постели и пробралась к двери, стараясь не наступить на моих соседок, которые лежали рядком, как ароматные колбасы, и мирно дремали под одеялами. Двигаясь с большой осторожностью, я приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Было или очень поздно, или очень рано; высокое окно в конце коридора уже посерело, но последние звезды все еще были видны бледными точками на темно-сером атласе неба.
Было прохладно, но я приветствовала холод. Кровь пульсировала под моей кожей, и я горела от жара и возбуждения. Хорошее охлаждение было тем, в чем я нуждалась. Я пробралась к задней лестнице, чтобы выйти на улицу на свежий воздух.
Но на верхней площадке я остановилась. У подножия лестницы стоял человек; его высокий и черный силуэт вырисовывался на фоне французских дверей. Я не думаю, что я произвела какой-либо звук, но он повернулся, подняв ко мне лицо. Даже при скудном освещении я сразу же узнала Джейми.
Он все еще был в одежде, которую носил вечером — сюртук и жилет, украшенная оборками рубашка и бриджи. Однако рубашка была расстегнута на шее, а сюртук и жилет распахнуты. Я могла видеть белую полоску ткани на темной коже его шеи. Его волосы были распущены, и он провел по ним рукой.
— Спускайся, — сказал он тихо.
Я заколебалась, оглянувшись через плечо. Из комнаты доносился деликатный храп; два раба спали возле двери, завернувшись в одеяла.
Я повернулась к нему. Он ничего не сказал, но поднял два пальца, подзывая. Аромат дыма и виски заполнял лестничный колодец.
Кровь пела в моих ушах — и других местах. Мое лицо пылало, мои волосы на висках и на шее были влажными; холодный воздух пробрался под рубашку, касаясь влажного места, где соединялись бедра.
Я медленно спускалась вниз, стараясь ступать осторожно, чтобы ступеньки не скрипели под моими босыми ногами. Мне пришло в голову, что это глупо — рабы сотню раз в день носились по этой лестнице вверх и вниз. Но все равно, я чувствовала необходимость сохранять тишину. Дом все еще спал, и лестничный пролет был заполнен серым светом, который казался хрупким, как закопченное стекло. Внезапный звук, слишком быстрое движение — и под моими ногами что-нибудь взорвется, как лопнувшая лампочка.
Его глаза не отрывались от меня — темные треугольники на менее темном лице. В них была такая интенсивность, словно он хотел стащить меня вниз одной только силой своего взгляда.
На последней ступеньке я остановилась. Слава Богу, на его одежде не было следов крови.
Неудивительно, что он не смог подняться ко мне по лестнице. Я видела Джейми пьяным прежде, и в данный момент он был очень пьян, но сейчас в этом было что-то совершенно отличное от прежнего моего опыта. Он стоял твердо, как скала, широко расставив ноги, и его выдавала только тщательность, с которой он повернул голову, чтобы посмотреть на меня.
— Что… — начала я шепотом.
— Иди сюда, — сказал он. Голос его был хриплым от бессонницы и виски.
У меня не было времени ответить, он схватил мою руку и потянул вниз. Стащив меня со ступеньки, он прижал меня к себе и поцеловал. Это был поцелуй, приводящий в замешательство, как если бы его рот слишком хорошо знал, что делал, и мог заставить меня испытать удовольствие, несмотря на мое сопротивление.
Его волосы пахли различными дымами — от табака, от дров, от свечного воска. А в его поцелуе было столько вкуса виски, что я почувствовала легкое головокружение, словно алкоголь в его крови просачивался в меня сквозь соприкасающиеся участки нашей кожи и через наши соединенные рты. Мне также передалось его чувство сильнейшего желания, слепого и опасного.
Я хотела запротестовать, оттолкнуть его. Потом передумала, все равно я не смогу. Он не намерен был отпускать меня.
Большая рука обхватила мою шею сзади, теплая и твердая на моей коже, и я подумала о зубах жеребца, сомкнувшихся на шее кобылы, на которую он взгромоздился. От этой мысли я задрожала с головы до ног. Его большой палец случайно надавил артерию под моей челюстью; в моих глазах потемнело, и колени подогнулись. Он почувствовал это и отпустил меня, уложив на лестницу и почти улегшись сверху.
У меня ничего не было под рубашкой, да и тонкий муслин вряд ли мог служить защитой.
Твердый край ступеньки больно вжался мне в спину, и я смутно осознала, что он возьмет меня прямо на лестнице, и дьявол пусть заберет любого, кто это увидит.
Я оторвала губы от его рта и выдохнула ему в ухо: «Не здесь!» Он, казалось, тотчас пришел в чувство и поднял голову, моргая, как человек, пробудившийся от кошмара; глаза широко открытые и слепые. Потом он резко кивнул и поднялся, поднимая меня вместе с собой.
Плащи служанок висели возле двери; он схватил один, завернул меня в него, потом подхватил на руки и вынес в двери мимо изумленной горничной с ведром в руке.
Он поставил меня на землю, когда мы достигли кирпичной дорожки, и мы двинулись сквозь серый рассвет среди теней и ветра, обнявшись, спотыкаясь и толкаясь, но почти летя, направляясь к чему-то смутному, но неизбежному. Наши одежды развевались вокруг нас, и холодный воздух касался нашей кожи совсем неласковым весенним прикосновением.
Конюшня. Он ударил дверь и втащил меня в теплую темноту, сильно толкнув к стене.
— Я должен взять тебя или умереть, — сказал он, задыхаясь, и затем его рот снова был на моем, и наше дыхание смешалось.
Потом он внезапно отстранился, и я зашаталась, прижав руки к грубым кирпичам стены, чтобы не упасть.
— Протяни руки, — сказал он.
— Что? — спросила я, не понимая.
— Твои руки, протяни их.
В полном замешательстве я протянула их и почувствовала, как он взял одну руку, ощупывая. Давление и тепло, и вот слабый свет из открытой двери засиял на моем золотом кольце. Потом он взял мою правую руку и надел на палец серебряное кольцо, теплое от жара его тела. Он поднес мою руку ко рту и сильно укусил палец.
Потом его рука оказалась на моей груди, холодный воздух коснулся моих бедер, и я почувствовала, как кирпичи царапают мой голый зад.
Я вскрикнула, и он прижал руку к моему рту. Я была насажена, как форель на палочку, и была столь же беспомощна, пригвожденная к стене.
Он убрал свою руку и заменил ее ртом. Я слышала тихие рычащие звуки в его горле и услышала более громкие звуки, вылетающие из моего рта.
Моя рубашка был задрана выше талии, и мои голые ягодицы ритмично шлепали о грубый кирпич стены, но я не чувствовал боли. Я схватилась за его плечи и держалась.
Его рука скользила по моему бедру, отодвигая край рубашки, который норовил упасть между нами. Я вспомнила о руках в темноте и изогнулась, дрожа.
— Смотри, — он горячо задышал мне в ухо. — Смотри вниз. Смотри, как я беру тебя. Смотри, черт тебя побери!
Его рука нажала на шею сзади, сгибая мою голову, чтобы я смотрела вниз на наше соединение.
Я выгнула спину и потом упала в полуобмороке, кусая сюртук на его плече, чтобы не кричать. Его рот сильно сжался на моей шее, когда он в свою очередь задрожал, прижимая меня к стене.
Мы лежали на соломе, переплетясь телами, и утренний свет полз по кирпичному полу конюшни из полуоткрытой двери. Стук моего сердца все еще отдавался в моих ушах, кровь покалывала кожу и виски, бедра и пальцы, но я воспринимала эти ощущения, как нечто отдаленное, не связанное со мной. Я казалась себе нереальной и была немного потрясена.
Моя щека была прижата к его груди. Немного скосив глаза, я могла видеть его покрасневшую кожу в открытом вороте рубашки и жесткие курчавые волосы, столь темно-рыжие, что казались черными в неверном свете раннего утра.
Пульс бился в ямке на его горле, не дальше дюйма от моей руки. Мне хотелось положить на нее пальцы и почувствовать эхо его пульса в моей крови, но я почему-то испытывала странную застенчивость, как если бы этот жест был слишком интимным. Это было довольно нелепо, учитывая то, что мы делали друг с другом и друг другу.
Я немного двинула указательным пальцем, дотронувшись кончиком до маленького треугольного шрама на его горле — блекло-белого узелка на его бронзовой коже.
В его ритмичном дыхании возник небольшой сбой, но он не двигался. Его большая ладонь лежала на моей пояснице. Два дыхания, три… и потом слабое давление кончика пальца на моем позвоночнике.
Мы лежали тихо, едва дыша, сконцентрировавшись на этих мельчайших жестах, подтверждающих нашу связь, но мы не говорили и не двигались, немного смущенные тем, что сделали.
Звук приближающихся голосов пробудил меня к жизни. Я резко села, натянув рубашку на плечи, и стала отряхивать солому с волос. Джейми встал на колени спиной ко мне и начал торопливо натягивать рубашку.
Голоса снаружи внезапно замолкли, и мы замерли. Мгновение стояла напряженная тишина, потом раздались звуки удаляющихся шагов. Я выдохнула, чувствуя, что мое бешено стучащее сердце начало замедляться. Конюшня заполнилась шорохом и ржанием коней, они также слышали шаги, и они проголодались.
— Значит, ты выиграл, — сказала я спине Джейми. Собственный голос показался мне странным, словно я не пользовалась им долгое время.
— Я обещал тебе, что выиграю, — сказал он мягко, наклонив голову и укладывая плед складками.
Я встала, чувствуя головокружение, и прислонилась к стене, чтобы не упасть, пока счищала песок и солому со своих ног. Ощущение грубых кирпичей позади меня ярко напомнило мне произошедшее, и я прижала ладони к стене, чтобы отгородиться от потока эмоций, которые они пробудили.
— Все в порядке, сассенах? — он резко повернул голову в мою сторону, уловив мое движение.
— Да. Да, — повторила я. — Все хорошо. Только… нет, все в порядке. Как ты?
Он выглядел бледным и помятым, его лицо покрылось щетиной, и щеки ввалились, под глазами от бессонной ночи образовались темные круги. Он на мгновение встретился с моими глазами, потом отвел взгляд. Легкий румянец появился на его скулах, и он заметно сглотнул.
— Я… — начал он и остановился. Он поднялся на ноги встал передо мной. Его косичка расплелась, и пряди волос рассыпались по его плечам, мерцая красноватым светом в полосе света от двери.
— Ты ненавидишь меня? — внезапно спросил он, и захваченная врасплох, я рассмеялась.
— Нет, — сказала я. — Ты думаешь, я должна?
Его рот слегка дернулся, и он провел по нему согнутым пальцем.
— Ну, может быть, — сказал он, — но я рад, что ты не ненавидишь меня.
Он ласково взял мои руки и потер большим пальцем по ободку серебряного кольца. Его ладони были холодными от утреннего воздуха.
— Почему ты решил, что я должна ненавидеть тебя? — спросила я. — Из-за колец?
Разумеется, я была бы расстроена и зла на него, если бы он проиграл хотя бы одно из них. А так как он не проиграл… Хотя он заставил меня волноваться всю ночь — где он был и что делал, не говоря уже о том, что прокрался в мою комнату и делал такое с моими ногами… Возможно, я должна быть сердита на него.
— Ну, и из-за них тоже, — сказал он блеклым голосом. — Я не должен был позволить гордости взять вверх надо мной, но я не мог совладать с собой, когда этот ничтожный Филипп Уайли вертелся возле тебя, пялился на твои груди и…
— Да? Я не заметила этого.
— Да, — сказал Джейми с негодованием, но потом выбросил Филиппа Уайли из головы и вернулся к перечислению своих грехов.
— А потом утащил тебя из дома в одной рубашке и набросился на тебя, как животное, — он мягко коснулся моей шеи в том месте, где я все еще могла чувствовать покалывание укуса.
— О, ну, мне эта часть довольно-таки понравилась.
— Да? — его синие глаза широко раскрылись от удивления.
— Да. Хотя думаю, на моей заднице есть пара синяков.
— О, — он опустил глаза, очевидно смущенный, хотя уголок его рта подергивался. — Мне очень жаль. Когда я закончил — играть в вист, я имею в виду — я не мог думать ни о чем другом, как найти тебя, сассенах. Я поднимался и спускался по лестнице дюжину раз, подходя к твоей двери и уходя от нее снова.
О, вот как? — я была рада это слышать, поскольку вероятность, что моим ночным посетителем был он, увеличивалась.
Он приподнял прядь моих распущенных волос и мягко пропустил ее между своими пальцами.
— Я знал, что не смогу уснуть, и что мне нужно выйти на свежий воздух и немного протрезветь. И я шел на улицу, но каким-то образом, сам не зная как, снова оказывался возле твоей двери и только думал, как добраться до тебя. Пытался силой мысли заставить тебя выйти ко мне, я думаю.
«Это объясняет мои сны о диких жеребцах, — подумала я. Место, куда он меня укусил, немного пульсировало. — И куда он принес меня? В конюшню. Король Ирландии, без сомнения».
Он слегка сжал мои руки.
— Я думал, что интенсивность моего желания должна тебя разбудить. И потом ты действительно вышла… — он остановился, глядя на меня потемневшими нежными глазами. — Христос, Клэр, ты была такая красивая там, на ступеньках с распущенными волосами и телом, которое просвечивало сквозь рубашку… — он медленно покачал головой.
— Я действительно думал, что я умру, если не овладею тобой, — сказал он мягко. — Прямо там.
Я погладила его лицо, чувствуя мягкую щетину под моей ладонью.
— Я бы не хотела, чтобы ты умер, — прошептала я, убирая локон за его ухо.
Мы улыбнулись друг другу, и прежде чем могли что-то сказать были прерваны громким ржанием и топотом одной из лошадей. Мы являлись препятствием для их завтрака.
Я опустила руку, и Джейми наклонился, чтобы поднять свой сюртук, почти засыпанный соломой. Он не потерял равновесие, когда нагнулся, но я видела, как он вздрогнул, когда кровь прилила ему в голову.
— Ты много выпил прошлой ночью? — спросила я, узнавая признаки.
Он выпрямился с небольшим кряхтением.
— Да, несколько кварт, — сказал он грустно. — Очень заметно?
Человек и с меньшим опытом, чем у меня, мог заметить это, находясь в полмили от него — он пах, как целый винный завод.
— Это не повлияло на твою игру, как я понимаю, — сказала я тактично. — Или Филипп Уайли был в таком же состоянии?
Он выглядел немного оскорбленным.
— Ты же не думаешь, что я пил во время игры? Имея твои кольца на кону? Нет, это случилось после. МакДональд принес шампанское и виски и настоял, чтобы мы отпраздновали мой выигрыш.
— МакДональд? Дональд МакДональд? Он играл с вами?
— Да, он был моим партнером против Уайли и Стэнхоупа, — он встряхнул сюртук, разметав с него соломинки. — Я не могу сказать, каким он был солдатом, но у него, без сомнения, очень ловкая рука для виста.
Упоминание о ловкой руке навело меня на мысль. Он сказал мне, что подходил к дверям моей комнаты, но не говорил, что входил в нее. Был ли он слишком пьян, чтобы помнить это? Или я под влиянием сна о лошадиной страсти все себе вообразила? «Конечно, нет», — подумала я, но отрешилась от чувства смутного беспокойства, обратившись к другому его замечанию.
— Ты сказал выигрыш? — меня так обрадовало возвращение моих колец, что я забыла, что они были только ставкой в игре. — Что ты выиграл у Филиппа Уайли? — спросила я со смехом. — Его вышитые пуговицы с сюртука? Или серебряные пряжки с башмаков?
Он со странным выражением на лице, взглянул на меня.
— Нет, — сказал он. — Я выиграл у него коня.
Он накинул сюртук на мои плечи и, обняв за талию, повел по главному проходу мимо денников и стойл.
Джошуа тихонько вошел через другую дверь и теперь работал в дальнем конце конюшни, накладывая сено в кормушки; его силуэт вырисовывался на фоне распахнутых створок двери. Когда мы подошли к нему, он взглянул на нас и кивнул головой в знак приветствия. Его лицо не потеряло своего нейтрального выражения при виде нас — босоногих, растрепанных, усыпанных соломой. Даже при слепой хозяйке раб знал, чего ему видеть не следует.
Не его дело — ясно читалось на его меланхоличном лице. С опухшими, налитыми кровью глазами он выглядел таким же уставшим, как и мы.
— Как он? — спросил Джейми, указывая подбородком на стойло. Джошуа поднял голову и положил вилы.
— О, он красавчик, — произнес он с довольным видом. — Красивый парень, этот Лукас мистера Уайли.
— Действительно, — согласился Джейми. — Только он теперь мой.
— Он что? — Джош уставился на него, открыв рот.
— Он мой, — Джейми подошел к ограждению и протянул руку, чтобы почесать уши большого жеребца, деловито уткнувшегося мордой в кормушку.
— Seas, — прошептал он коню. — Ciamar a tha thu, a ghille mhoir? [145]
Я подошла к ним, разглядывая лошадь из-за его руки; жеребец на секунду поднял голову, окинув нас дружелюбным взглядом, фыркнул, откинул шелковистую гриву с морды и вернулся к своему завтраку.
— Прекрасное существо, не правда ли? — произнес Джейми с восхищением и какой-то мыслью в глазах.
— Да, но… — мое собственное восхищение было окрашено смятением. Если Джейми намеревался отомстить Уайли, то он сделал это с размахом. Несмотря на мое раздражение по отношению к Уайли, я не могла не почувствовать укол сожаления при мысли о том, что он должен ощущать, потеряв своего великолепного фриза.
— Но что, сассенах?
— Ну, просто… — я неловко замялась, подыскивая слова. Вряд ли при сложившихся обстоятельствах я могла признаться, что испытываю жалость к Филиппу Уайли. — Ну, в общем, что ты с ним будешь делать?
Даже для меня было понятно, что Лукас совсем не подходил для жизни во Фрейзерс-Ридже. Мысль пахать на нем или перевозить тяжести казалась кощунственной, и хотя я могла предположить, что Джейми станет использовать его только для верховой езды… Я нахмурилась с сомнением, вспоминая болотистые долины и каменистые тропы, которые испортят его ноги и расколют его блестящие копыта, а нависающие ветви и подлесок будут путаться в его гриве и хвосте. Гидеон-людоед в тысячу раз больше подходил для таких суровых условий.
— О, я не собираюсь держать его, — уверил меня Джейми и со вздохом посмотрел на коня. — Хотя мне очень бы хотелось. Но ты права, он не подходит для Риджа. Нет, я хочу продать его обратно Филиппу Уайли.
— О, хорошо, — я почувствовала облегчение, услышав это. Уайли несомненно выкупит Лукаса, сколько бы это ему не стоило. Я нашла мысль утешительной, а деньги нам нужны.
Джошуа вышел, пока мы разговаривали, и теперь вновь появился в дверном проеме с мешком овса на плече. Его меланхоличный вид исчез; он выглядел возбужденным и немного встревоженным.
— Миссис Клэр? — сказал он. — Прошу прощения, мэм, но я сейчас встретил Терезу возле сарая, и она говорит, что-то случилось с Бетти. Я подумал, вы захотите узнать.
Комната на чердачном этаже походила на сцену убийства, притом довольно зверского. Бетти каталась по полу возле перевернутой кровати, подняв полусогнутые колени и прижав кулаки к животу; рубашка ее была порвана и залита кровью. Фентман, также залитый кровью, стоял на коленях рядом с ней, безуспешно пытаясь удержать ее бьющееся тело.
Солнце уже взошло и вливалось через маленькие окна сверкающими пилонами света, высвечивая пятнами творящийся в ней беспорядок. Кровати были сдвинуты и опрокинуты, постельное белье валялось беспорядочными кучами, поношенные башмаки и одежда были разбросаны на полу среди пятен свежей крови.
Я поспешила к рабыне, но прежде чем я подбежала к ней, Бетти издала глубокий булькающий кашель, и еще более обильные потоки крови хлынули у нее изо рта и носа. Она согнулась, потом выгнулась назад, снова согнулась… и обмякла.
Я упала на колени возле нее, хотя с первого взгляда было видно, что ее члены приобрели ту окончательную неподвижность, которая не оставляла надежды на жизнь. Я приподняла ее голову и нажала пальцами под челюстью. Ее глаза закатились, и виднелись только белки. Дыхания не было, как и никакого признака пульса на липкой шее.
Учитывая большое количество крови, разлитой по комнате, я не думала, что в теле женщины ее осталось много. Ее губы были синими, а кожа стала пепельного цвета. Фентман, без парика с белым лицом, полупридавленный тяжелым телом женщины, поддерживал своими худыми руками ее верхнюю половину.
Он был в ночной рубашке и синих атласных бриджах, которые он натянул под нее. Воздух сильно пах кровью, желчью и фекалиями, и он был измазан всем этим. Он взглянул на меня, но не узнал, его широко открытые глаза были пусты от шока.
— Доктор Фентман, — произнесла я тихо; с прекращением борьбы чердак поразила та абсолютная тишина, которая часто следует за смертью, и казалось кощунством нарушить ее.
Он мигнул, пожевал ртом, но ничего не смог сказать. Он не двигался, хотя кровь впиталась в его бриджи на коленях. Я положила руку на его плечо, оно было тонкое и костлявое, но в нем ощущалось сопротивление. Я знала это чувство, когда теряешь пациента, за жизнь которого боролся — ужасное чувство, все врачи его знают.
— Вы сделали все, что могли, — произнесла я все также тихо и сжала его плечо. — Это не ваша вина.
Что случилось вчера, было неважно. Он был моим коллегой, и я должна была дать ему утешение, которое было в моей власти.
Фентман облизнул сухие губы и кивнул, потом наклонился и положил тело. Столб света упал на его макушку, просвечивая сквозь редкие седые волосы, отчего его череп выглядел тонким и хрупким. Мужчина внезапно показался мне до невозможности хилым, особенно когда без возражений позволил мне помочь ему подняться.
Низкий стон заставил меня обернуться к темному углу, где сгрудились рабыни с застывшими лицами и темными трясущимися руками, прижатыми к белым ситцевым рубашкам. На ступеньках снаружи слышались мужские голоса, приглушенные и встревоженные. Я слышала Джейми, который что-то объяснял спокойным тихим голосом.
— Гасси? — позвала я в сторону женщин первым пришедшим мне на ум именем.
Кучка рабынь мгновение не шевелилась, потом неохотно раздвинулась, и вперед вышла Гасси, светло-коричневая девочка с Ямайки, казавшаяся маленькой под тюрбаном из синего ситца.
— Мадам? — она не спускала с меня глаз, стараясь не смотреть на тело на полу.
— Я уведу доктора Фентмана вниз и отправлю нескольких мужчин… позаботиться о Бетти. Это… — я указала на хаос на полу, и она кивнула, все еще потрясенная, но, очевидно, испытывая облегчение от того, что нужно что-то делать.
— Да, мадам. Мы быстро, — она заколебалась, оглядела комнату и потом повернулась ко мне. — Мадам?
— Да?
— Кому-то нужно рассказать Федре, что случилось с Бетти. Скажите ей, пожалуйста.
Я удивленно оглянулась и поняла, что Федры здесь не было. Конечно, как горничная Джокасты, она спала внизу возле своей хозяйки, даже в брачную ночь.
— Да, — сказала я с сомнением. — Конечно. Но…
— Эта Бетти — мама той девушки, — сказала Гасси, видя мое непонимание. Она сглотнула, слезы наполнили ее мягкие карие глаза. — Кто-нибудь… Можно я пойду, мадам? Я скажу ей.
— Пожалуйста, — сказала я и посторонилась, показывая жестом, что она может идти. Она прошла на цыпочках мимо тела, потом бросилась к двери, мягко стуча босыми ногами.
Доктор Фентман стал приходить в себя от шока. Он оттолкнул мою руку, наклонился и стал неуверенно шарить по полу. Я увидела, что его чемоданчик во время борьбы перевернулся, и его содержимое валялось на полу кучей металла и битого стекла.
Прежде чем он смог собрать свои инструменты, в комнату вошел Дункан, за которым по пятам следовал Джейми. Я отметила с некоторым интересом, что Дункан был все еще в свадебном наряде, минус сюртук и жилет. «Он, что, вообще не ложился спать?» — задалась я вопросом.
Он кивнул мне, но тут же перевел взгляд на распростертую Бетти, окровавленная рубашка которой прилипла к ее широким бедрам. Одна грудь вывалилась из разорванной материи, тяжелая и обмякшая, как наполовину пустой мешочек с едой. Дункан несколько раз моргнул, провел ладонью по усам и громко глотнул. Потом взяв с пола ближайшее одеяло, мягко прикрыл ее.
— Помоги мне с нею, Мак Дубх, — сказал он.
Поняв, что он имел в виду, Джейми встал на колени и поднял мертвую женщина на руки. Дункан распрямился и повернулся к женщинам в углу.
— Не беспокойтесь, — сказал он спокойно. — Я о ней позабочусь.
В его голосе слышались непривычные для него властные нотки, которые ясно показали, что, несмотря на свою врожденную скромность, он принял тот факт, что является здесь хозяином.
Мужчины вышли со своей ношей, и я услышала, как доктор Фентман издал глубокий вздох. Возникло такое ощущение, что весь чердак вздохнул вместе с ним; атмосфера все еще была насыщена зловонием и горем, но потрясение от насильственной смерти рассеялось.
— Оставьте это, — сказала я Фентману, видя, что он снова наклонился, чтобы поднять с пола бутылочку. — Женщины все приберут.
Не ожидая возражений, я твердо взяла его за локоть и вывела из комнаты на лестницу.
Дом проснулся; я слышала грохот посуды в столовой и ощущала слабый запах колбас. Я не могла увести его в какое-нибудь общественное место или в его спальню, которую он, без сомнения, разделял с несколькими мужчинами. Из-за отсутствия лучшей идеи я вывела его наружу, остановившись только для того, чтобы взять один из плащей служанок, висящих возле входной двери, и накинуть его ему на плечи.
Итак, Бетти — мама Федры, или была ею. Я не знала Бетти, но Федру я знала хорошо, и боль за эту девушку сжала мое горло. Вряд ли я могла помочь ей, но я могла помочь доктору.
Молчаливый от потрясения, он покорно следовал за мной вниз по тропинке, проходящей по краю лужайки за беломраморным мавзолеем Гектора Камерона и пышными кустами тиса. Я вела его в место возле реки, где стояла каменная скамья, почти скрытая ветвями плачущей ивы. Я сомневалась, что в такой ранний час там мог кто-нибудь находиться.
Действительно там никого не было, только два стакана с осадком красного вина стояли на скамье — остатки ночного празднования. Мне на мгновение стало интересно — происходило ли здесь романтическое свидание, и это напомнило мне о моем ночном посетителе. Черт побери, я все еще не знала, кто был владельцем этих рук!
Отодвинув прилипчивый вопрос вместе со стаканами, я села, приглашая доктора Фентмана присоединиться ко мне. Воздух еще не нагрелся, но скамья сейчас была полностью освещена, и я с удовольствием подставила лицо теплым солнечным лучам. На свежем воздухе доктор стал выглядеть гораздо лучше; цвет вернулся на его щеки, и нос стал обычного для него красного цвета.
— Чувствуете себя лучше, не так ли?
Он кивнул, ссутулив свои худые плечи под плащом.
— Да, благодарю вас, миссис Фрейзер.
— Такое потрясение, не правда ли? — спросила я, используя мой самый сочувствующий врачебный тон.
Он закрыл глаза и коротко кивнул головой.
— Потрясение… да, такое потрясение, — пробормотал он. — Я не мог предположить…
Он затих, и я позволила ему помолчать некоторое время. Ему нужно было выговориться, но я не должна торопить его.
— Очень мило с вашей стороны, что вы так быстро пришли, — сказала я немного погодя. — Я вижу, вас подняли прямо с постели. Ей внезапно стало хуже, да?
— Да. Я могу поклясться, что она пошла на поправку вчера вечером, после того как я пустил ей кровь, — он протер лицо обеими руками и мигнул налитыми кровью глазами. — Дворецкий разбудил меня перед рассветом; она жаловалась на боли в животе. Я снова пустил ей кровь и поставил клизму, но все напрасно.
— Клизму? — пробормотала я. Клизмы были любимым средством в эти времена. Некоторые из них были безопасны, но некоторые довольно агрессивны.
— Настойка никотианы, — уточнил он. — Я нахожу, что она помогает при большинстве случаев расстройства желудка.
Я произвела неопределенный звук. Никотиана — это табак; при вводе ректально он был бы хорошим средством против остриц, но сомневаюсь, что он мог помочь при расстройствах желудка. Однако он не мог вызвать такого обильного кровотечения.
— Слишком сильное кровотечение, — сказала я, положив локти на колени и уткнувшись подбородком в соединенные пальцы. — Я не думаю, что когда-либо видела подобное.
Я перебирала в уме различные возможности, но никак не могла найти подходящий диагноз.
— Нет, — землистые щеки доктора Фентмана покрылись красными пятнами. — Я… если бы я подумал…
Я наклонилась к нему и с утешением положила ладонь на его руку.
— Я уверена, что вы сделали все возможное, — сказала я. — Изо рта кровь у нее не шла, не так ли?
Он покачал головой, сгорбившись еще сильнее.
— Нет. Но я все же виню себя. Да.
— Каждый врач винит себя, — сказала я грустно. — Всегда остается чувство, что можно было сделать больше.
Он уловил грусть в моем голосе и с удивленным видом повернулся ко мне. Напряжение его несколько ослабло, и краснота со щек стала спадать.
— Вы… так хорошо все понимаете, миссис Фрейзер.
Я улыбнулась ему, не его фразе. Он мог быть шарлатаном, он мог быть невежественен, высокомерен и несдержан, но он пришел тотчас, как его позвали, и боролся за жизнь пациента со всей силой своих возможностей. Это делало его врачом в моем понимании и заслуживало симпатии.
Спустя некоторое время он положил свою ладонь на мою. Мы сидели и смотрели на реку, мутную и темно-коричневую от ила. Каменная скамья подо мной была холодной, и утренний ветерок проникал своими холодными пальцами под рубашку, но я была слишком озабочена, чтобы обращать внимание на такие мелкие неудобства. Я ощущала запах высыхающий крови на его одежде, и перед моим мысленным взором снова стояла сцена на чердаке. От чего же, спрашивается, умерла женщина?
Я мягко подталкивала его, задавая тактичные вопросы, извлекая все детали произошедшего, которые он мог вспомнить, но не нашла ничего полезного. Он не был наблюдательным человеком вообще, а в такую рань на чердаке было темно. Он все больше говорил, освобождаясь от чувства персонального провала, которое знакомо каждому настоящему врачу.
— Я надеюсь, миссис Камерон… то есть миссис Иннес не сочтет, что я не оправдал ее гостеприимства, — сказал он с тревогой.
Странно, что его это волновало. Но с другой стороны… Бетти была собственностью Джокасты. И я предположила, что доктору Фентману пришло в голову, что Джокаста может обвинить его в смерти Бетти и потребовать компенсации.
— Я уверена, она поймет, что вы сделали все возможное, — сказала я успокаивающе. — Я поговорю с ней, если хотите.
— Моя дорогая леди, — доктор Фентман с благодарностью сжал мою руку, — вы столь добры сколь и прекрасны.
— Вы так считаете, доктор? — холодно произнес мужской голос позади меня, и я подскочила, выпустив руку доктора Фентмана, словно меня ударило током высокого напряжения. Я развернулась на скамье и увидела Филиппа Уайли, который прислонился к стволу дерева с самым сардоническим выражением на лице.
— Должен сказать, что «добра» — не то слово, которое первым приходит на ум. Непристойна, возможно. Экстравагантна, разумеется. Но прекрасна, да; здесь я с вами согласен.
Он оглядел меня с ног до головы с дерзостью, которую я нашла бы достойной порицания, если бы до меня не дошло, что доктор Фентман и я сидели, взявшись за руки, в компрометирующем дезабилье.
Я встала и с большим достоинством запахнулась в халат. Его глаза не отрывались от моих грудей. «Слишком демонстративно?» — подумала я и с вызывающим видом сложила руки под грудью.
— Вы забываетесь, мистер Уайли, — произнесла я так холодно, как только могла.
Он рассмеялся, но совсем невесело.
— Я забываюсь? А вы ничего не забыли, миссис Фрейзер? Например, ваше платье? Разве вам не холодно неодетой? Или объятия милого доктора вас хорошо согревают?
Доктор Фентман, столь же потрясенный поведением Уайли, как и я, вскочил на ноги и встал передо мной с лицом, горящим от ярости.
— Как вы смеете, сэр? Какое вы имеете основание говорить с леди таким образом? Если бы я был вооружен, сэр, я вызвал бы вас на дуэль, клянусь!
Уайли дерзко смотрел на меня. Его пристальный взгляд переместился на Фентмана, и он увидел, что бриджи доктора были в крови. Его насмешливо-угрюмый вид стал менее уверенным.
— Я… что-то случилось, сэр?
— Это не ваше дело, уверяю вас.
Фентман растопорщился, как петух-бентамка, [146]и вытянулся во весь свой небольшой рост. С довольно величественным видом он предложил мне руку.
— Идемте, миссис Фрейзер. Вам не стоит выслушивать оскорбительные насмешки этого щенка, — он впился в Уайли красными глазами. — Позвольте проводить вас к вашему мужу.
Лицо Уайли пошло уродливой краснотой. В такое раннее утро он не напудрился, и яркие пятна выделялись, как сыпь, на его светлой коже. И он, казалось, раздулся, как лягушка, от ярости.
Меня внезапно одолел истерический смех, но я благородно подавила его. Закусив губу от усердия, я приняла предложенную руку доктора. Он доставал мне примерно до плеча, но развернулся на своих голых пятках и повел меня прочь со всем генеральским достоинством.
Оглянувшись назад, я увидела, что Уайли все еще стоял под ивой, смотря нам вслед. Я махнула ему на прощание. Солнечный свет отразился от моего золотого кольца, и я увидела, что выражение его лица стало еще мрачнее.
— Я надеюсь, что мы успеем к завтраку, — бодро произнес доктор Фентман. — Похоже, мой аппетит восстановился.
Гости начали отбывать после завтрака. Джокаста и Дункан, изображая образец счастливейшей пары, стояли на террасе, прощаясь со всеми. Караван экипажей медленно двигался по аллее к выходу. На пристани собрались люди, отправляющиеся домой по реке; женщины в последнюю минуту обменивались сплетнями и рецептами; мужчины зажгли трубки и с удовольствием почесывались, избавившись от неудобной одежды и париков. Их слуги с красными глазами сидели на тюках багажа и зевали.
— Ты выглядишь усталой, ма.
Бри сама выглядела очень усталой — они с Роджером не спали всю ночь, и слабый запах камфары струился от ее одежды.
— Не представляю почему, — ответила я, подавляя зевок. — Как Джемми?
— У него насморк, но жара нет, — ответила она. — Он съел овсянку на завтрак, и он…
Я машинально кивнула и отправилась с ней посмотреть Джемми, который, несмотря на хлюпающий нос, чувствовал себя довольно бодро, хотя все еще был немного не в себе. Его состояние напомнило мне ощущения, которые я испытывала, летая время от времени из Америки в Англию. Оно называется нарушением дневного ритма организма. Это странное чувство, когда все ясно осознаешь, но все равно как будто находишься не в своем теле.
Девочка Гасси, которая нянчилась с Джемми, выглядела такой же бледной и имела такие же покрасневшие глаза, как и все в этом доме. Однако я полагала, что ее вид унылого страдания вызван эмоциональным стрессом, а не усталостью. Все рабы были потрясены смертью Бетти и к послепраздничной уборке приступили с хмурыми лицами.
— С тобой все в порядке? — спросила я девочку, когда закончила осматривать уши и горло Джемми.
Она удивилась и пришла в замешательство от моего вопроса, и я подумала, что вряд ли кто-нибудь интересовался ее самочувствием прежде. — О, да, мадам, конечно, — она пригладила передник обеими руками, явно нервничая от моего внимания.
— Хорошо. Тогда я пойду и взгляну на Федру.
Я возвратилась в дом с доктором Фентманом и оставила его на попечение Улисса, чтобы тот покормил его и привел в порядок. Сама же я отправилась в Федре, задержавшись только для того, чтобы сменить одежду — я не хотела явиться к ней в крови ее матери.
Я обнаружила ее в кладовой Улисса, где она оцепенело сидела на табурете, на котором дворецкий обычно располагался, полируя серебро. На столе перед ней стоял большой стакан с бренди. Нетронутый. Одна из рабынь, Тереза, сидела рядом. Увидев меня, она испустила вздох облегчения и встала, приветствуя.
— С ней что-то не так, — прошептала мне Тереза, покачивая головой и кидая осторожный взгляд на свою подопечную. — Она ни слова не сказала и не пролила ни слезинки.
Красивое лицо Федры было словно вырезано из дерева. Обычно цвета нежной корицы, сейчас оно выцвело и посерело, а глаза неподвижно уставились на глухую стену напротив открытой двери кладовой.
Я положила руку на ее плечо; оно было теплое, но такое неподвижное, что могло быть просто камнем, нагретым солнцем.
— Мне жаль, — сказала я ей мягко. — Очень жаль. Доктор Фентман сделал все, что мог.
Это было верно; не было никакого смысла выражать мое мнение относительно познаний Фентмана в медицине. Сейчас это не имело никакого значения.
Никакого ответа. Она дышала — я видела, как поднималась и опускалась ее грудь — но больше ничего.
Я прикусила нижнюю губу, пытаясь найти что-нибудь или кого-нибудь, кто может дать ей утешение. Джокаста? Знала ли вообще Джокаста о смерти Бетти? Дункан, разумеется, знал, но, возможно, не стал говорить ей, пока гости не разъехались.
— Священник, — произнесла я, внезапно осененная идеей. — Хочешь, чтобы отец Леклерк благословил тело матери?
Я подумала, что уже слишком поздно для соборования — если Федра вообще знала, что это такое — но я была уверена, что священник не откажется предоставить ей все утешение, какое сможет. Он еще не уехал; некоторое время назад я видела его в столовой, где он с энтузиазмом трудился над тарелкой со свиной отбивной с глазуньей и подливкой.
Легкая дрожь пробежала по ее плечу под моей рукой. Красивое лицо с темными тусклыми глазами повернулось ко мне.
— Чем это поможет? — прошептала она.
— А… ну… — я взволновано искала ответ, но она уже отвернулась, уставившись на пятно в углу стола.
В конце концов, я дала ей маленькую дозу лауданума — ирония, которую я решительно проигнорировала — и приказала Терезе уложить девушку спать на ее обычное место в гардеробной Джокасты.
Сейчас я толкнула дверь гардеробной, чтобы взглянуть на нее. В маленькой комнатке было темно — в ней не было окон — и пахло крахмалом, жжеными волосами и цветочной туалетной водой Джокасты. Огромный изукрашенный шкаф и такой же огромный комод стояли возле одной стены, туалетный столик возле другой. За ширмой, отделяющий дальний угол, стояла раскладушка Федры.
Я услышала ее равномерное дыхание и почувствовала облегчение, но все же, слегка сдвинув ширму, заглянула за нее. Девушка лежала на боку лицом к стене, свернувшись калачиком.
Бри вошла следом за мной и заглянула через мое плечо, обдав ухо теплым дыханием. Я показала жестом, что все хорошо, и пододвинула ширму на место.
В дверях гардеробной Бри остановилась. Она внезапно повернулась ко мне и сильно обняла. В будуаре завопил Джемми, потерявший мать.
— Мама! Мама! Мама!
Я подумала, что мне нужно что-нибудь съесть, но запахи чердака и аромат туалетной воды, все еще сохраняющиеся в моих пазухах, лишили меня аппетита. В столовой находились несколько гостей; являясь близкими друзьями Джокасты, они остались в Речном потоке на день или два. Я кивнула им с улыбкой, но прошла мимо, проигнорировав приглашение присоединиться к ним, и поднялась по лестнице на второй этаж.
Спальня была пуста, матрацы оголены, окна открыты для проветривания. Камин не горел, в комнате было холодно, но спокойно.
Мой плащ все еще висел в шкафу. Я легла на голый матрац, натянула на себя плащ и сразу же уснула.
Я проснулась перед закатом голодная, чувствуя странную смесь комфорта и беспокойства. Происхождение чувства комфорта я поняла сразу; запах крови и цветов сменился запахом мыла для бритья и нагретого телом полотна, а бледно-золотистый свет, падающий из окна на подушку возле меня, высветил длинный рыжий волос в ямке, оставленной чьей-то головой. Джейми пришел и спал рядом со мной.
Как если бы вызванный моей мыслью, он открыл дверь и улыбнулся мне. Выбритый, причесанный, в свежей одежде и с ясными глазами; казалось, в нем не осталось и следа от прошедшей ночи, кроме как в выражении лица, когда он глядел на меня. Несмотря на мой грязный и неопрятный по сравнению с ним вид, я почувствовала тепло в прохладной комнате от нежности в его глазах.
— Проснулась наконец-то. Хорошо спала, сассенах?
— Как убитая, — ответила я машинально и ощутила толчок тревоги, как только произнесла эти слова.
Он увидел это по моему лицу и, быстро подойдя ко мне, сел на кровать.
— Что? Ты видела плохой сон, сассенах?
— Не совсем, — медленно произнесла я. В действительности я не помнила, снилось ли мне вообще что-нибудь. Однако мое подсознание работало, анализируя и делая выводы, и теперь разбуженное словом «убитая», представило мне свое заключение, которое и явилось причиной той тревоги, с которой я проснулась.
— Эта женщина Бетти. Ее уже похоронили?
— Нет. Ее обмыли и положили в сарае, но Джокаста решила подождать до утра, чтобы не беспокоить гостей, — он немного хмурился, глядя на меня. — Что?
Я потерла лицо рукой, скорее, чтобы собраться с мыслями, чем окончательно проснуться.
— Здесь что-то не так. В ее смерти, я имею в виду.
— Не так? — он приподнял бровь. — Это страшная смерть, что и говорить, но ты имеешь в виду не это, да?
— Да, — мои пальцы заледенели, и я автоматически потянулась к нему руками. Он взял их, окутывая теплом. — Я имею в виду… думаю, что это была не естественная смерть. Я думаю, ее кто — то убил.
Вылетевшие слова льдинками застыли в воздухе между нами.
Его брови сошлись на переносице, и он поджал губы, размышляя. Я заметила, что он не отверг мою мысль с ходу, и это усилило мою уверенность.
— Кто? — спросил он, наконец. — И ты действительно уверена, сассенах?
— Я понятия не имею. И я не могу быть полностью уверена, — допустила я. — Просто… — я замолчала, и он слегка сжал мою руку, подбадривая. — Я была медсестрой, врачом, целительницей много лет, Джейми. Я видела множество людей, умирающих от самых разных болезней и самыми разными способами. Я не могу выразить словами, но теперь, когда я поспала, я знаю, думаю… это неправильно, — закончила я довольно несвязно.
Свет исчез, тени выпрыгнули их углов комнаты, я внезапно задрожала и схватила его за руки.
— Я понимаю, — сказал он мягко. — Но ты не сможешь доказать это наверняка?
Занавески на полуоткрытом окне внезапно вздулись порывом ветра, и я почувствовала, что волоски на моих руках встали от холода.
Надворная постройка, где положили тело, находилась довольно далеко от дома за огородом и представляла собой сарайчик для инвентаря. Убывающая луна давала достаточно света, чтобы я могла видеть кирпичную дорожку, ведущую к нему, и шпалеры плодовых деревьев, чернеющих, как паутина, на стенах. Кто-то копал землю, я почувствовала холодный влажный запах только что перевернутой земли и непроизвольно задрожала.
Почуяв это, Джейми слегка прикоснулся к моей спине.
— Все в порядке, сассенах?
— Да, — для собственного спокойствия я схватила его свободную руку. Вряд ли они похоронят Бетти в огороде; землю рыли для чего-нибудь прозаического — грядки для лука или борозды для гороха. Эта мысль меня немного успокоила, хотя кожа все еще была холодна и покалывала от боязни.
Джейми был тоже не спокоен, хотя внешне выглядел, как обычно, невозмутимым. Он не был новичком перед лицом смерти и не боялся ее, но он был католиком и кельтом, верящим в невидимый потусторонний мир. Он безоговорочно верил в tannasgeach — духов — и не имел ни малейшего желания с ними встречаться. Однако если я так решила, то ради меня он выдержит встречу с иным миром.
Джейми сжал мою руку и уже не отпускал.
Я ответила пожатием, благодарная за его присутствие. Не принимая во внимание его тревогу о том, как дух Бетти отнесется к моему плану, я знала, что мысль о расчленении трупа его тревожила, сколько бы его образованный разум не говорил, что тело без души — всего лишь глина.
— Видеть порубленных мужчин на поле боя — одно дело, — сказал он мне ранее вечером, пытаясь отговорить меня. — Это война, и это благородно, хотя и жестоко. Но взять нож и хладнокровно порезать бедную женщину… — он посмотрел на меня потемневшими тревожными глазами. — Ты уверена, Клэр, что это нужно сделать?
— Да, — ответила я, не отводя глаз от сумки, которую собирала. Большой рулон корпии, чтобы впитывать жидкость, баночки для образцов органов, небольшая медицинская пила, несколько скальпелей, пара тяжелых длинных ножниц, острый нож с кухни… Да, что и говорить, коллекция выглядела зловеще. Я обернула ножницы в полотенце, чтобы они не звякали, и уложила в сумку, тщательно подбирая слова.
— Послушай, — произнесла я, наконец, поднимая глаза и встречая его взгляд. — Я уверена, здесь что-то не так. И если Бетти была убита, мы обязаны ради нее узнать это наверняка. Если бы тебя убили, разве ты не хотел бы, чтобы об этом узнали? И чтобы твой ребенок отомстил за тебя?
Он долго молчал и, сузив глаза, смотрел на меня. Потом лицо его расслабилось, и он кивнул головой.
— Да, хотел бы, — спокойно сказал он, потом взял медицинскую пилу и стал обертывать ее тканью.
Он больше не протестовал и не спрашивал меня — уверена ли я. Он просто сказал, что если я собираюсь это сделать, он идет со мной. На этом наш спор закончился.
Что касается моей уверенности, у меня ее не было. Хотя я действительно испытывала твердое чувство, что с этой смертью что-то неправильно, сейчас с холодной луной в пустом небе и ветром, который ледяными пальцами касался моего лица, я совсем не ощущала себя уверенной.
Возможно, Бетти умерла не в результате чьего-то преступного намерения. Я могла ошибаться; возможно, это был прорыв язвы пищевода, разрыв аневризмы в горле или еще какая-либо физиологическая причина. Необычная, но естественная. Может быть, мне просто хотелось доказать правильность моего диагноза?
Ветер трепал мой плащ, и я сильнее завернулась в него, придерживая его одной рукой. Нет. Это была не естественная смерть, я знала. Я, возможно, не смогла бы обосновать, откуда явилось это знание, но Джейми меня не спрашивал.
Внезапно мне в голову пришло короткое воспоминание. Джо Абернати с улыбкой открывает картонную коробку, полную костей, говоря: «Я только хочу посмотреть, сможешь ли ты поставить диагноз мертвецу, леди Джейн?»
Я могла, я сделала. Он вручил мне череп, и память о Джейлис Дункан прошла по моему телу, словно жидкий лед.
— Ты не обязана делать это, Клэр, — рука Джейми напряглась на моем локте. — Я не стану считать тебя трусихой.
Его голос был мягким и серьезным и едва слышимым за шумом ветра.
— Я сделаю, — ответила я и почувствовала, что он кивнул головой. Значит, вопрос решен; он отпустил мою руку и пошел вперед открыть ворота.
Перед ними он остановился, и мои привыкшие к темноте глаза уловили чистую линию его профиля, когда он, прислушиваясь, повернул голову. Потайной фонарь, который он нес, пахнул жаром и маслом, и слабый свет, проникающий сквозь крошечные отверстия в шторках, прыснул на его плащ маленькими тусклыми пятнышками.
Я тоже огляделась вокруг и посмотрела на дом. Несмотря на позднее время в задней гостиной, где продолжалась игра в карты, горели свечи. Когда ветер сменил направление, я уловила ропот голосов и внезапный смех. Верхние этажи были темными, за исключением света в окне Джокасты.
— Твоя тетя долго не спит, — прошептала я Джейми. Он повернулся и взглянул на дом.
— Нет, это Дункан, — сказал он тихо. — Моя тетя вряд ли нуждается в свете.
— Возможно, он читает в кровати, — сказала я, пытаясь уменьшить напряжение. Джейми издал тихое раздраженное фырканье, но гнетущая атмосфера немного развеялась. Он отодвинул задвижку и открыл калитку, выявив абсолютно черный прямоугольник. Я повернулась спиной к огням и шагнула в темноту, чувствуя себя Персефоной, вступающей в аид.
Джейми распахнул калитку шире и вручил мне фонарь.
— Что ты делаешь? — спросила я, услышав шорох одежды. Было так темно, что на его месте я видела только неясное темное пятно, но донесшийся оттуда слабый звук раскрыл мне, что он делает.
— Мочусь на столб, — ответил он шепотом, отстранившись и зашуршав одеждой, когда застегивал брюки. — Если мы должны это сделать, мы сделаем, но я не хочу, чтобы дух последовал за нами в дом.
Я в свою очередь издала раздраженное фырканье, но ничего не сказала, когда он повторил свой ритуал у дверей в сарай. Может быть, это было мое воображение, но ночь казалась населенной; будто невидимые тени мелькали в темноте, бормоча что-то голосом ветра.
Было почти облегчением войти внутрь, где воздух был неподвижен, несмотря на то, что здесь с запахами ржавчины, гнилой соломы и трухлявого дерева был смешан запах смерти. Раздалось слабое шорканье металла, когда шторка потайного фонаря была отодвинута, и ослепительно яркий свет залил внутренности сарая.
Мертвую рабыню, уже обмытую и завернутую в саван из грубого миткаля, положили на доски, настеленные на козлы. Возле нее лежал ломоть хлеба и стоял стакан с бренди. Маленький венок из высушенных трав лежал на саване чуть выше сердца. Кто оставил его? Кто-то из рабынь, конечно. Джейми при виде его перекрестился и с осуждающим видом взглянул на меня.
— Касаться похоронных вещей к беде.
— Я уверена, что к беде брать их, — уверила я его, хотя перекрестилась прежде, чем взять вещи и переместить их в угол сарая. — Я отложу их в сторону, пока не закончу.
— Ммфм. Подожди немного, сассенах. Не трогай ее пока.
Он порылся в своем плаще и вытащил маленькую бутылочку. Откупорив ее, он прижал пальцы к ее отверстию и вылил на них немного жидкости, которой он сбрызнул на труп, быстро бормоча гэльскую молитву, которую я признала, как обращение к святому Михаилу защитить нас от демонов, вампиров и прочей ночной нечисти. Очень полезная молитва.
— Это святая вода? — недоверчиво спросила я.
— Да, конечно Мне дал ее отец Леклерк.
Он перекрестил тело и на мгновение возложил руку на голову под саваном, потом неохотно кивнул мне головой продолжать.
Я извлекла скальпель из сумки и аккуратно разрезала саван по шву. Я принесла с собой крепкую иглу и толстую навощенную нить, которыми собиралась сшить место резекции; при удаче я могла бы ими сшить саван так, чтобы никто не заметил.
Ее лицо было почти неузнаваемым; толстые щеки одрябли и спали, черная кожа стала пепельно-серой, а губы и уши приобрели мертвенно-фиолетовой цвет. Это меня успокоило, я убедилась, что передо мной просто пустая оболочка, а не женщина, которую я знала. Сама женщина, если она еще была поблизости, вряд ли стала бы возражать.
Джейми снова сделал крестное знамение и что-то тихо произнес по-гэльски, потом поднял фонарь повыше, чтобы мне было лучше видно. Свет отбросил от него тень на стену сарая, гигантскую и жутко колеблющуюся от языков пламени. Я отвела взгляд от тени и опустила глаза на свою работу.
Даже самые современные методы вскрытия трупов всего лишь простая рубка мяса. И сейчас самое худшее заключалось только в нехватке освещения, воды и специальных инструментов.
— Тебе не нужно смотреть, Джейми, — сказала я, останавливаясь, чтобы провести запястьем по лбу. Несмотря на холод в сарае, я вспотела от тяжелой физической работы, которой являлось вскрытие грудины, и воздух был насыщен густым запахом разрезанного тела. — На стене есть гвоздь, ты можешь повесить на него фонарь и выйти на улицу.
— Я в порядке, сассенах. Что это? — он наклонился, осторожно указывая пальцем. Беспокойное выражение на его лице на мгновение сменилось интересом.
— Трахея и бронхи, — ответила я, проведя по изящным хрящевым кольцам, — и кусочек легкого. Если ты в порядке, не можешь посветить поближе, хорошо?
Не имея распорок, я не могла широко раздвинуть грудную клетку, чтобы рассмотреть оба легких, но я видела достаточно, чтобы исключить некоторые возможности. Поверхности обоих легких были темные и гранулированные; Бетти было за сорок лет, и она жила возле открытого огня.
— Все грязное, что человек вдыхает и не выкашливает — табачный дым, сажа, смог — все постепенно накапливается в тканях легкого и плевре, — пояснила я, снимая кусочек тонкой плевральной мембраны с кончика скальпеля. — Так что все остается здесь. Легкое ребенка будет чисто розового цвета.
— Мое тоже похоже на это? — Джейми задушил рефлекторный кашель. — И что такое смог?
— Это воздух в городах, подобных Эдинбургу, где дым смешивается с туманом, — ответила я рассеяно и немного закряхтела, пытаясь раздвинуть ребра и заглянуть внутрь. — Твои легкие, вероятно, не так плохи, поскольку ты много жил на воздухе. Чистые легкие — это возмещение за жизнь без огня.
— Это хорошо, если нет выбора, — заметил он. — Если бы людям дали выбор, они предпочли бы жить в тепле и кашлять.
Я не подняла глаз, но улыбнулась, взрезая верхнюю долю правого легкого.
— Да, это так.
Никаких признаков кровоизлияния в обоих легких, никакой крови в дыхательных путях, никаких симптомов легочной эмболии. Нет скопления крови в груди или брюшной полости, хотя мои разрезы вызвали некоторое кровотечение. После смерти кровь быстро сгущается, но потом постепенно разжижается.
— Дай мне еще корпии, пожалуйста.
Небольшое количество крови на саване, скорее всего, никакого бы не обеспокоило, учитывая, как умерла Бетти, но мне не хотелось, чтобы кто-нибудь, почувствовав неладное, заглянул под саван.
Я перегнулась через тело, чтобы взять корпии, и неосторожно надавила рукой на бок трупа. Тело испустило низкий стон, Джейми отпрыгнул назад с паническим восклицанием, и свет фонаря дико задергался.
Я сама подпрыгнула от неожиданности, но быстро пришла в себя.
— Все в порядке, — сказала я, хотя сердце мое стучало с сумасшедшей скоростью, а на лице выступил холодный пот. — Это только пойманный в ловушку газ. Трупы часто издают странные звуки.
— Да. — Джейми глотнул и кивнул головой, стабилизируя фонарь. — Да, я часто видел это. Но всегда это застает врасплох, не так ли?
Он криво улыбнулся мне, хотя на его бледном лбу мерцали капельки пота.
— Да.
Мне пришло в голову, что он часто имел дело с трупами и был знаком с феноменом смерти не меньше, чем я. Я осторожно нажала рукой в том же месте, и когда никакого звука не раздалось, я продолжила вскрытие.
Еще одним отличием между этим импровизированным вскрытием трупа и современными методами аутопсии было отсутствие перчаток. Мои руки были по запястья в крови; и у органов и мембраны было слабое, но неприятное ощущение слизи — как бы ни было холодно в сарае, процесс разложения уже начался. Я подцепила ладонью сердце и подтянула его поближе к свету, проверяя, нет ли на нем обесцвеченных рубцов или разрывов больших кровеносных сосудов.
— Они также иногда двигаются, — сказал Джейми через некоторое время. В его голосе прозвучал странный оттенок, и я удивлено взглянула на него. В его глазах, направленных на лицо Бетти, было отстраненное выражение, которое ясно говорило — он видит что-то другое.
— Кто двигается?
— Трупы.
Гусиная кожа покрыла мои предплечья. «Он прав, — подумала я, — но мог придержать свое замечание при себе».
— Да, — сказала я, как можно небрежнее, и вернулась к своей работе. — Обычные посмертные явления. Как правило, только движение газов.
— Я видел однажды, как мертвец сел, — сказал он, таким же небрежным тоном.
— На поминках? Он не был в действительности мертвым?
— Нет, в огне. И он был мертвым.
Я резко взглянула на него. Его голос был сухим и плоским, а на лице было далекое выражение, словно он видел это снова.
— После Каллодена англичане сжигали на поле мертвых горцев. Я чуял запах костров, но не видел, пока меня не уложили в фургон, чтобы отправить домой.
Он лежал под слоем сена, прижавшись носом к щели, чтобы не задохнуться. Возница следовал окружным путем, избегая английских войск, и только однажды остановился, чтобы пропустить группу солдат.
— На расстоянии около десяти ярдов от меня горел костер. Его подожгли совсем недавно, так как одежда трупов только начала обугливаться. Я видел, что там лежал Грэм Джиллеспи, и он был мертв, поскольку на его виске была дырка от пистолетного выстрела.
Фургон, казалось, стоял бесконечно долго, трудно был сказать сквозь туман боли и жара. Но он увидел, что Джиллеспи внезапно сел в огне и повернул голову.
— Он глядел прямо на меня, — сказал Джейми. — Будь я в здравом уме, я бы повредился головой. Но в том моем состоянии это показалось мне только дружественным актом, — в его голосе прозвучал намек на развлечение. — Я подумал, что, быть может, он хочет сказать мне, что мертвым быть не так уж и плохо. А может он приглашал меня в ад.
— Посмертная контрактура, — сказала я, поглощенная копанием в пищеварительной системе. — Огонь сжимает мускулы, и члены движутся, как у живых. Ты можешь поближе поднести фонарь?
Я вытянула пищевод и аккуратно разрезала его вдоль, отворачивая дряблую ткань. В нижнем конце было раздражение и кровь, ни никаких следов разрыва или кровоизлияния. Я нагнулась, заглядывая в глотку, но было слишком темно, чтобы что-либо там увидеть. У меня не был инструментов, чтобы просвети детальное исследование, поэтому я вернулась вниз и взялась за желудок.
Я почувствовала обострение чувства неправильности, которое постоянно преследовало меня в этом деле. Если что-то было неправильно, то именно здесь можно найти его причину. Логика и шестое чувство говорили мне об этом.
В желудке не было никакой пищи; после такой обильной рвоты это было не удивительно. Когда я прорезала твердую мускульную стенку, острый запах ипекакуаны перекрыл запах трупа.
— Что? — Джейми наклонился в ответ на мое восклицание и, нахмурившись, вгляделся в разрез.
— Ипекакуана. Этот шарлатан давал ей ипекакуану и недавно! Ты чувствуешь запах?
Он с отвращением сморщился, осторожно потянул воздух и кивнул головой.
— Ее нельзя давать человеку с больным желудком? Но ты сама давала ипекакуану малышке Бекки МакЛеод, когда она выпила твою синюю жидкость.
— Да, верно (пятилетняя Бекки, привлеченная светло-голубым цветом, выпила полбутылки моего раствора мышьяка, который я сделала, чтобы травить крыс), но я дала ее сразу же. Нет смысла давать ее после того, как яд ушел из желудка.
Учитывая медицинские познания Фентамна, он мог и не знать об этом. Он, скорее всего, воспользовался ею, потому что не знал, что еще делать. Я нахмурилась, отворачивая стенку желудка. Да, это могло стать источником кровоизлияния; внутренняя стенка выглядела как темно-красное рубленое мясо. Также в желудке скопилось небольшое количество лимфы, которая выделилась из крови, оставшейся в теле.
— Значит, ты думаешь, что ипекакуана могла убить ее?
— Может быть… но я не уверена, — пробормотала я, внимательно рассматривая орган. Если Фентман дал Бетти большую дозу ипекакуаны, то сильная рвота, вызванная ею, могла вызвать разрыв и кровоизлияние, но я не находила этому подтверждения. Я разрезала желудок вдоль и оттянула края шире, открывая двенадцатиперстную кишку.
— Не мог ты дать мне одну из баночек? И бутылку с водой, пожалуйста.
Джейми повесил фонарь на гвоздь и услужливо встал на колени, роясь в сумке, пока я продолжала копаться в желудке. Какие-то гранулы застряли в бороздках, образуя белый налет. Я осторожно соскребла их, найдя, что они легко отделяются и образуют между пальцами что-то вроде густой пасты. Я не была уверена, что это было, но в моей голове зародилось неприятное подозрение. Я хотела промыть желудок, взяв с собой осадок, чтобы исследовать его при хорошем освещении утром. Если это то, о чем я думаю…
Неожиданно дверь сарая распахнулась. Порыв холодного воздуха высоко и ярко раздул пламя фонаря, и я увидела бледное потрясенное лицо Филиппа Уайли в дверном проеме.
Он уставился на меня с открытым ртом, потом закрыл его и громко сглотнул. Его глаза медленно обвели сцену, потом вернулись к моему лицу, до краев наполненные ужасом.
Я была тоже потрясена. Мое сердце подпрыгнуло к горлу, и руки застыли, но мой мозг бешено работал.
Что произойдет, если он закричит? Случится страшный скандал независимо от того, буду ли я в состоянии объяснить, что делаю, или нет. Если не смогу… Страх прошел по мне холодной волной. Однажды я была близка к тому, чтобы быть сожженной на костре за колдовство. Одного раза было более чем достаточно.
Я почувствовала легкое движение у моих ног и поняла, что Джейми присел в глубокой тени у стола. Свет фонаря был ярок, но круг его распространения был ограничен; я стояла в луже темноты, достигающей мне до талии. Уайли не видел его. Я незаметно подтолкнула его пальцем ноги, сигналя оставаться там.
Я вынудила себя улыбнуться Филиппу Уайли, хотя сердце дико колотилось в горле. Я с трудом сглотнула и произнесла первое, что пришло мне на ум: «Добрый вечер».
Он облизнул губы. Он не был напудрен в данный момент, но был бледен, как простыня.
— Миссис… Фрейзер, — произнес он и снова сглотнул. — Я… ээ…что вы делаете?
Думаю, его вопрос касался не того, что я делаю — это было совершенно очевидно — а почему я это делаю. И у меня не было никакого желания объяснять ему.
— Не обращайте внимания, — сказала я резко, несколько справившись с нервами. — Что вы делаете здесь ночью?
Очевидно, это был хороший вопрос, выражение открытого ужаса на его лице сразу же сменилось на осторожность. Он непроизвольно дернул головой, словно хотел оглянуться и посмотреть через плечо. Он не закончил движение, но я уже глядела в том направлении. В темноте позади него стоял высокий человек; он вышел вперед, и в свете фонаря появилось бледное лицо с сардоническими зелеными, как крыжовник, глазами. Стивен Боннет.
— Иисус Рузвельт Христос, — сказала я.
И тут произошло сразу несколько событий. Джейми выпрыгнул из-за стола, как ударяющая кобра, Филипп Уайли с испуганным криком отпрыгнул от двери и уронил фонарь с гвоздя. Сильно запахло маслом и бренди, раздался свистящий звук, и саван, брошенный у моих ног, загорелся.
Джейми исчез; из темноты снаружи доносились крики и топот бегущих ног. Я топтала саван ногами, пытаясь загасить огонь.
Потом я передумала, и вместо этого навалилась на помост, уронив его на пол вместе с телом. Схватив горящий саван одной рукой, я накинула его на тело. Пол, покрытый толстым слоем опилок, уже занялся в нескольких местах. Я сильно пнула фонарь, он отлетел к сухим стенкам сарая и разбился, пролив остатки масла, которые тотчас загорелись.
Со стороны огорода раздались тревожные крики; мне нужно было уходить. Я схватила сумку и сбежала в ночь, все еще держа в руке баночку с доказательством. В этом хаосе я была уверена в одном. Я не знала, что происходит сейчас, и что произойдет потом, но, по крайней мере, я знала наверняка, что Бетти была действительно убита.
В огороде находились двое разбуженных волнением слуг. Они бросались туда и сюда, окликая друг друга, но у них не было ни факела, ни фонаря, и при слабеньком свете убывающей луны я легко затерялась в тенях, проскользнув мимо них.
Из главного дома еще никто не вышел, но огонь и крики скоро привлекут к себе внимание. Я присела у стены в тени большого малинника, когда ворота распахнулись и в них ворвались два полуодетых раба, которые мчались в направлении конюшни, что-то вопя о лошадях. Без сомнения, они решили, что горит конюшня.
Мое сердце, словно кулак, тяжело стучало о грудную клетку, неприятно напоминая мне о мертвом сердце, которое я только что держала в руках.
Мои легкие наоборот почти не работали; мое дыхание было отрывистым и громким, и я старалась задушить его из боязни, что меня услышат. Что если они вытащат оскверненное тело Бетти из сарая? Они не узнают, кто это сделал, но сам факт вызовет всеобщую истерию.
Пламя уже поднялось над каменной стеной огорода; загорелась крыша сарая.
Пот стекал струйкой за моими ушами, но мое дыхание стало легче, когда я увидела, что рабы испуганной группой стоят возле калитки. Конечно, они не станут вытаскивать труп, когда огонь разгорелся так сильно. Самый близкий источник воды был в поилках для лошадей, но пока оттуда доставят воду, сарай превратится в пепел. Так что пусть горит.
Дым стремительными клубами поднимался в воздух. Зная, что находилось в сарае, было легко вообразить в нем формы, похожие на привидения. Потом огонь прорвался сквозь крышу, и языки пламени подсветили дым снизу прекрасным и жутким заревом.
За моей спиной раздался высокий вопль, и я отшатнулась, ударившись локтем о кирпичную стену. В калитку вбежали Федра, Гаси и еще одна рабыня позади. Федра бросилась к сараю с криками «Мама!», и ее белая рубашка окрасилась в свет пламени, который теперь вырывался из отверстий в крыше, разбрасывая искры.
Мужчины поймали ее; подбежали женщины, крича возбужденными голосами. Я прикусила нижнюю губу и закрыла глаза, пытаясь не слушать безумные крики Федры и уговаривающие голоса утешителей.
Ужасающее чувство вины нахлынуло на меня. Ее голос так походил на голос Бри, что я ясно вообразила, что бы чувствовала Бри, если бы мое собственное тело горело в этом сарае. Но трудно вообразить, что бы Федра почувствовала, если бы я не устроила пожар. Мои ноги дрожали от холода и напряжения, но я нащупала сумку у своих ног.
Мои руки были жесткими и липкими от высыхающей крови и лимфы. Меня не должны… не должны видеть в таком состоянии. Я возилась в мешке свободной рукой и, наконец, нашла банку с крышкой, в которой обычно держала пиявки, и бутылку разведенного водой спирта.
Я не могла видеть в темноте, но чувствовала, как кровь на руках, растрескалась и отслоилась, когда я осторожно потерла ладони, ссыпая крошки в баночку. Своими трясущимися руками я не могла вытащить пробку из бутылки и потому вытащила ее зубами, вылила спирт на раскрытую ладонь и смыла остатки крови с рук в банку.
Теперь в доме проснулись; я слышала голоса, долетающие оттуда. Что происходит? Где Джейми… и где Боннет и Филипп Уайли? Джейми не имел никакого оружия, кроме бутылки со святой водой. Были ли вооружены эти двое? По крайней мере, выстрелов я не слышала, однако лезвия не производят шума.
Я торопливо ополоснула руки остатками жидкости и обтерла их о плащ, на его темной ткани пятна видны не будут. Люди носились взад и вперед по огороду; тени мелькали между грядками, как фантомы, на расстоянии не более фута от моего убежища. Почему они молчали? Это люди или тени, порожденные моим святотатством?
Потом одна из фигур закричала; ей ответила другая. Я осознала, что шума не было, потому что люди бегали босиком, а в моих ушах стоял непрерывный звон. Мое лицо пощипывало от холодного пота, а руки заледенели, но совсем не от холода.
«Ты идиотка, Бьючемп, — подумала я. — Ты собираешься упасть в обморок? Сядь!»
Мне, должно быть, удалось сесть, потому что через некоторое время я пришла в себя и обнаружила, что сижу в грязи под кустом малины, прислонившись к стене. Огород был полон людей, здесь толкались гости и слуги, похожие на призраки в светлых ночных рубашках.
Я сделала несколько вздохов, убедиться, что со мной все в порядке, потом с трудом встала на ноги и вышла из-за куста с сумкой в руке.
Первым человеком, которого я встретила, был майор МакДональд; он стоял на дорожке, наблюдая за пожаром; его белый парик мерцал в свете огня. Я притронулась к его руке и страшно напугала его этим.
— Что происходит? — спросила я, не потрудившись извиниться.
— Где ваш муж? — в то же самое время спросил он, осматриваясь вокруг в поисках Джейми.
— Не знаю, — искренне ответила я. — Я сама ищу его.
— Миссис Фрейзер! С вами все хорошо, дорогая леди? — Ллойд Стэнхоуп выскочил у моего локтя; в ночной рубашке и с коротко подстриженной головой, казавшейся поразительно круглой и белесой без парика, он весьма походил на ожившее вареное яйцо.
Я заверила его, что со мной все в порядке — как оно и было к этому моменту. Только увидев Стэнхоупа и заметив, что присутствующие здесь джентльмены были, в основном, в дезабилье, я обратила внимание, что майор был полностью одет от парика до скрепленных пряжкой башмаков. Мое лицо, должно быть, изменилось при взгляде на него, потому что он приподнял брови и внимательно окинул взглядом меня от моих аккуратно причесанных волос до обутых ног, вероятно, заметив то же самое.
— Я услышала крики «Пожар!» и решила, что может понадобиться моя помощь, — прохладно сказала я, показывая сумку. — Я принесла с собой аптечку. Никто не пострадал, вы знаете?
— Насколько я могу… — начал МакДональд, но потом отпрыгнул назад и, схватив меня за руку, потащил за собой. Крыша с глубоким стенающим звуком рухнула, и огонь взлетел высоким фонтаном, освещая собравшуюся толпу.
Все закричали и бросились прочь от сарая. Потом вдруг наступила одна из тех кратких, необъяснимых пауз, когда толпа вдруг замолкает. Слышался только треск огня, и в этой тишине я услышала отдаленный крик. Это был крик женщины, высокий и дрожащий, но при этом сильный и полный ярости.
— Миссис Камерон! — воскликнул Стэнхоуп; майор уже бежал к дому.
Мы обнаружили Джокасту Камерон Иннес на сиденье возле окна, совершенно багровую от ярости. Она была одета только в сорочку и связана по рукам и ногам полосами из постельного белья. У меня не было времени разглядывать ее, так как Дункан Иннес тоже в одной рубашке лежал лицом вниз на полу возле камина.
Я бросилась к нему и опустилась на колени, нащупывая пульс.
— Он мертв? — майор заглянул через мое плечо, выказывая больше любопытства, чем сочувствия.
— Нет, — коротко ответила я. — Уберите отсюда людей.
Комната была переполнена гостями и слугами; все шумели, успокаивая освобожденную от пут Джокасту, высказывая предположения и всячески мне мешая. Майор удивленно моргнул в ответ на мой безапелляционный тон, но послушно взялся за дело.
Дункан, разумеется, был жив, и поверхностный осмотр показал только большую шишку за ухом; очевидно, его стукнули тяжелым серебряным подсвечником, который лежал рядом с ним на полу. Несмотря на бледный вид, его пульс был глубоким, а дыхание равномерным. Я приоткрыла его веки и наклонилась, рассматривая зрачки. Они имели несколько остекленевший вид, но их размер был обычен, без неестественного расширения. Пока неплохо.
Позади меня майор вовсю использовал свои военные навыки, отдавая лающие команды, как на плацу. Так как большинство присутствующих не были солдатами, сколько-нибудь заметного эффекта он не достиг.
Джокаста Камерон была более эффективна. Освободившись, она, тяжело опираясь на руку Улисса, тут же двинулась через комнату, разделяя толпу, как воды Красного моря.
— Дункан! Где мой муж? — требовательно спрашивала она, поворачивая головой из стороны в сторону. Люди уступали ей дорогу, и через несколько секунд она оказалась рядом со мной.
— Кто там? — она провела рукой перед собой.
— Это я, Клэр, — я взяла ее руку и потянула вниз. Ее пальцы были холодны и дрожали, на запястьях краснели полосы от пут. — Не беспокойтесь, я уверена с Дунканам все в порядке.
Она потянулась, стремясь убедиться в этом лично; я взяла ее пальцы и положила их на большую вену на шее Дункана, где бился пульс. Она негромко вскрикнула и, наклонившись вперед, положила обе ладони на его лицо, проводя по нему с взволнованной нежностью, которая меня растрогала, особенно потому, что сильно отличалась от ее обычной властной манеры поведения.
— Его ударили… он сильно пострадал?
— Не думаю, — успокоила я ее. — Его лишь ударили по голове.
— Вы уверены? — она повернулась ко мне с хмурым видом и трепетом чувствительных ноздрей. — Я чувствую запах крови.
С небольшим шоком я осознала, что, хотя мои руки были чистыми, под мои ногти от импровизированной аутопсии набилась темная кровь. Я подавила желание спрятать руки и пробормотала:
— Думаю, это моя кровь. У меня месячные.
Майор МакДональд с любопытством глядел в нашу сторону. Он слышал наш разговор?
В дверях возникло движение, и я повернула голову в ту сторону. К моему огромному облегчению это был Джейми. Он был взъерошен, его сюртук был порван, и под глазом назревал синяк, но в другом отношении он, казалось, не пострадал.
Облегчение, должно быть, явно проступило на моем лице, потому что его мрачный взгляд смягчился, и он кивнул, встретившись с моими глазами.
— Он в порядке, — сказала я, прежде чем он мог спросить. — Кто-то стукнул его по голове и связал твою тетю.
— Да? Кто? — он поглядел на Джокасту и положил руку на грудь Дункана, словно хотел убедиться, что Дункан все еще дышал.
— Не имею понятия, — резко ответила Джокаста. — Если бы я знала, то уже отправила бы мужчин поймать этих ублюдков, — ее губы сжались в тонкую линию, а в лицо прилила кровь при мысли о грабителях. — Никто не видел их?
— Думаю, что нет, тетя, — спокойно ответил Джейми. — В доме такой переполох, люди не знают, куда смотреть.
Я приподняла бровь в молчаливом вопросе. Что он имел в виду? Боннет ушел? Разумеется, это Боннет ворвался в спальню Джокасты. Как бы много людей не собралось в Речном потоке, в доме не могло оказаться нескольких в преступников в одно и то же время.
Джейми коротко покачал головой. Взглянув на мою руку, он увидел кровь под моими ногтями и в свою очередь приподнял бровь. Я что-нибудь нашла? У меня было время получить доказательства? Я кивнула головой, и небольшая дрожь прошла по моему телу — да, я узнала.
«Убийство», — изобразила я губами.
Он сжал мою руку коротким ободряющим жестом и обернулся через плечо. Майор, наконец, преуспел в том, чтобы выставить из комнаты большую часть толпы, отправив слуг за укрепляющими средствами и закусками, конюха в Кросс-Крик за шерифом, мужчин искать возможных злодеев, а леди вниз в салон. Майор решительно закрыл дверь за ними следом и бодрым шагом подошел к нам.
— Наверное, его нужно положить на кровать?
Дункан зашевелился и застонал. Он закашлялся, его сотрясло несколько рвотных порывов, но не вырвало. Джейми и майор МакДональд подняли его и под руки отвели к большой кровати с балдахином, где уложили, не обращая внимания на шелковое покрывало.
Проявив домовитость, я подложила ему под голову зеленую бархатную подушку. Она была наполнена листьями и тихо шуршала под моими руками, издавая лавандовый запах. Лаванда помогает при головной боли, но я не была уверена в ее эффективности в данном случае.
— Где Федра?
Улисс отвел Джокасту к креслу, и она упала в его кожаные глубины, внезапно став утомленной и старой. Краснота схлынула с ее лица вместе с гневом, и ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
— Я отправила Федру в кровать, тетушка, — Бри вошла незаметно, не дав майору выгнать ее. Она склонилась над Джокастой и сочувственно коснулась ее руки. — Не волнуйтесь, я вам помогу.
Джокаста с благодарностью пожала ее руку, потом выпрямилась с озадаченным видом.
— Отправила ее в кровать? Почему? И ради бога, что горит? — она вытянулась в струнку с встревоженным видом. — Конюшня?
Ветер поменял направление, и вечерний воздух вливался через сломанное оконное стекло, неся запах дыма и слабый, но ужасный запашок жженой плоти.
— Нет, нет! С конюшнями все в порядке. Федра расстроена, — пояснила Бри. — Сарай в огороде сгорел, и тело ее матери…
Лицо Джокасты на мгновение вытянулось. Потом она расправила плечи, и на ее лице мелькнула странное выражение, что-то вроде удовлетворения, смешанного с замешательством.
Джейми, стоящий за моей спиной, очевидно, также увидел его, потому что издал тихий звук.
— Вам лучше, тетя? — спросил он.
Она повернула голову в его сторону, саркастически приподняв одну бровь.
— Мне станет лучше после глотка спиртного, — сказала она, принимая стакан из рук Улисса. — Но, да, племянник, я чувствую себя вполне сносно. Как Дункан?
Я сидела на кровати рядом с Дунканом, держа его запястье, и почувствовала, что он стал приходить в сознание, его веки и пальцы затрепетали.
— Он приходит в себя, — успокоила я ее.
— Дай ему бренди, Улисс, — приказала Джокаста, но я остановила дворецкого движение головы. — Не спешите, он может задохнуться.
— Вы можете рассказать, что здесь произошло, тетя? — спросил Джейми с заметной резкостью в голосе. — Или мы подождем, пока Дункан очнется?
Джокаста вздохнула, на мгновение прикрыв глаза. Она, как и все МакКензи, хорошо скрывала свои мысли, но сейчас было очевидно, что она интенсивно раздумывает. Кончик ее языка быстро высовывался, касаясь содранной кожи в уголке рта, и я поняла, что злоумышленники так же завязали ей рот.
Я чувствовала, как Джейми, стоящий позади меня, кипел от какого-то сильного чувства, и слышала, как его негнущиеся пальцы тихо барабанили по столбику кровати. Как бы я не хотела услышать историю Джокасты, больше всего мне хотелось остаться наедине с Джейми и рассказать, что я обнаружила, а также узнать, что произошло в огороде.
Снаружи доносилось бормотание голосов — не все гости разошлись. Я уловила приглушенный слова — «сгорела, только кости», «…украли?», «не знаю», «проверить конюшню». Сильная дрожь внезапно охватила меня, и я сжала руку Дункана, борясь с паникой, которую я не понимала. Я, должно быть, выглядела странно, потому что Бри мягко произнесла: «Мама?» и с беспокойством посмотрела на меня. Я попыталась улыбнуться ей, но мои губы онемели.
Руки Джейми, большие и теплые, опустились на мои плечи. Сама не осознавая этого, я задерживала дыхание; при его прикосновении я испустила тихий вздох и задышала снова. Майор МакДональд с любопытством поглядел на меня, но его внимание привлекла Джокаста, которая открыла глаза и повернула голову в его направлении.
— Это майор МакДональд, не так ли?
— К Вашим услугам, мэм, — майор автоматически поклонился, забыв — как часто делали и другие — что она не могла его видеть.
— Благодарю вас за помощь, майор. Мы с мужем весьма обязаны вам.
Майор произвел вежливый протестующий звук.
— Нет, нет, — настаивала она, выпрямив спину и приглаживая волосы одной рукой. — Из-за нас вы попали в неприятную ситуацию, и мы не должны злоупотреблять вашей добротой. Улисс, отведи майора в гостиную и дай ему что-нибудь для подкрепления.
Дворецкий подобострастно поклонился — я только сейчас заметила, что он был одет в ночную рубашку, заправленную в расстегнутые бриджи, но парик на голове присутствовал — и твердо указал майору на двери. МакДональд был несколько удивлен и даже недоволен таким вежливым выпроваживанием; он, явно, надеялся остаться и узнать все детали происшествия. Однако у него не было приличного повода остаться, потому он с достоинством поклонился и вышел.
Паника стала отступать также неожиданно, как и наступила. Руки Джейми излучали тепло, которое, казалось, распространялось по всему моему телу, и мое дыхание стало легким. Я смогла сосредоточить свое внимание на пациенте, который уже открыл глаза.
— Och, mo cheann! — Дункан с трудом сфокусировал взгляд на моем лице, потом перевел его выше на Джейми, который стоял за моей спиной. — Мак Дубх, что произошло?
Одна рука Джейми оставила мое плечо и легла на руку Дункана.
— Не волнуйся, charaid, — он со значением взглянул на Джокасту. — Твоя жена как раз собиралась рассказать нам, что случилось. Не так ли, тетя?
На последней фразе он сделал небольшой, но заметный акцент, и Джокаста, поставленная в безвыходное положение, поджала губы, но потом вздохнула и села прямо, очевидно, согласившись с необходимостью поделиться сведениями.
— Здесь нет никого, кроме семьи?
И будучи уверенной, что это так, она кивнула и начала рассказ.
Она отослала горничную и собралась отдыхать, сказала она, когда дверь из зала внезапно открылась, и вошли, как она думает, двое мужчин.
— Я уверена, что их было двое, я слышала их шаги и дыхание, — рассказывала она, сосредоточено хмурясь. — Может быть, их было трое, но думаю — нет. Разговаривал, однако, только один. Думаю, что второй мужчина был одним из тех, кого я знаю, потому что он оставался далеко от меня в конце комнаты, как если бы боялся, что я каким-либо образом смогу узнать его.
Человек, который говорил с ней, был ей не знаком; она уверена, что никогда не слышала его голос прежде.
— Он ирландец, — сказала она, и рука Джейми резко сжалась на моем плече. — Говорил довольно грамотно, но он явно не джентльмен.
Ее ноздри слегка дрогнули от презрения.
— Нет, не джентльмен, — пробормотал Джейми себе под нос. Бри слегка дернулась при слове «ирландец», но ее лицо не выразило ничего, кроме хмурой сосредоточенности.
Ирландец был вежливым, но упорным в своих требованиях — он хотел золото.
— Золото? — спросил Дункан, но вопрос этот был написан на лицах всех слушателей. — Какое золото? У нас в доме нет никаких денег, кроме нескольких фунтов стерлингов и немного провозглашенных денег.
Джокаста тесно сжала губы, но у нее не было выбора. Она издала тихий горловой звук — нечленораздельный протест против того, чтобы была вынуждена раскрыть секрет, который хранила много лет.
— Французское золото, — внезапно произнесла она.
— Что? — в замешательстве спросил Дункан. Он осторожно коснулся опухоли за ухом, словно полагал, что из-за нее неправильно услышал слова.
— Французское золото, — повторила Джокаста с раздражением. — Его отправили перед Каллоденом.
— Перед… — с непонимающим видом начала Бри, но Джейми прервал ее.
— Золото Людовика, — сказал он тихо. — Вы его имеете в виду, тетя? Золото Стюартов?
Джокаста коротко хохотнула, но без веселья.
— Когда-то было.
Она замолчала и прислушалась. Голоса звучали далеко от двери, хотя все еще из прихожей. Она повернулась к Бри и указала головой на дверь.
— Иди и посмотри, что никто не подслушивает, девочка. Я не для того хранила тайну двадцать пять лет, чтобы выдать ее всему графству.
Бри открыла дверь, выглянула наружу и потом закрыла ее, сообщив, что никого поблизости нет.
— Хорошо. Иди сюда, девочка. Сядь рядом. Нет, сначала принеси мне шкатулку, которую я вчера показывала тебе.
Выглядя совершенно озадаченной, Бри исчезла в гардеробной и вернулась с небольшой коробкой, покрытой черной кожей. Она положила ее Джокасте на колени и уселась на табурет рядом с ней, взглянув на меня с легким беспокойством.
Я вполне пришла в себя, хотя эхо недавнего страха все еще отдавалось в моих костях. Тем не менее, я кивнула Бри, успокаивая ее, и наклонилась, чтобы дать Дункану глоток бренди. Мои руки слегка дрожали, и струйка мутной жидкости пролилась на его подбородок.
Джокаста выпила свой стакан, поставила его на стол с негромким стуком и открыла шкатулку. Свет золота и алмазов засиял изнутри, и она вытащила деревянную палочку с нанизанными на нее тремя кольцами.
— Когда-то у меня было три дочери, — сказала она. — Три девочки: Клементина, Шона и Морна, — она коснулось одного из колец, широкой полосы с тремя большими бриллиантами.
— Это кольцо для моих девочек. Гектор подарил его мне, когда родилась Морна. Она была от него. Вы знаете, что Морна означает «любимая»?
Она протянула другую руку, нащупывая, и коснулась щеки Бри; та взяла ее руку меж своих ладоней.
— У меня было по одному выжившему ребенку от каждого брака, — длинные пальцы Джокасты изящно касались колец по очереди. — Клементина от Джона Камерона. Я вышла за него замуж, когда сама была почти ребенком, и родила ее в шестнадцать лет. Шона была дочерью Черного Хью, она была такой же чернявой, как ее отец, но у нее были глаза моего брата Колума.
Она на мгновение повернула свои слепые глаза в сторону Джейми, потом снова опустила голову, поглаживая кольцо с тремя алмазами.
— И Морна, мой последний ребенок. Ей было всего шестнадцать, когда она умерла.
Лицо старой женщины было холодно, но линия ее рта немного смягчилась, когда она говорила о своих детях.
— Мне так жаль, тетя, — мягко произнесла Бри и наклонила голову, чтобы поцеловать ее пальцы, распухшие в суставах. Джокаста пожала ее руку, но продолжила рассказ.
— Гектор Камерон дал мне его, — сказала она, касаясь кольца. — И он убил их всех. Мои дети, мои девочки. Он убил их ради французского золота.
Потрясение прервало мое дыхание и сжало желудок. Я почувствовала, как Джейми замер за моей спиной, а налитые кровью глаза Дункана широко раскрылись. Выражение Брианны не изменилось. Она на мгновение прикрыла глаза, но продолжала держать длинную костлявую руку.
— Что с ними случилось, тетя? — спросила она спокойно. — Расскажите нам.
Джокаста некоторое время молчала. Комната тоже затихла, не было никаких звуков, кроме шипения горящего воска и слабого астматического дыхания старой женщины. К моему удивлению, когда она заговорила, то обратилась не к Брианне. Вместо этого она подняла голову и снова повернулась к Джейми.
— Ты знал об этом золоте, a mhic mo pheathar? — спросила она. Если он и нашел странным этот вопрос, то не подал вида.
— Я слышал о нем, — спокойно ответил он. Он подошел и сел на кровать рядом со мной. — Слухи ходили в горах после Каллодена. Говорили, что Людовик отправил золото, чтобы помочь своему кузену в святой борьбе. А потом говорили, что золото прибыло, но никто его так и не видел.
— Я видела его, — широкий рот Джокасты, так похожий на рот ее племянника, раздвинулся в неожиданной гримасе. — Я видела его, — повторила она.
— Тридцать тысяч фунтов в золотых слитках. Я была там, когда золото выгрузили на берег с французского судна. Оно было в шести сундуках, каждый из которых был настолько тяжел, что в лодку можно было погрузить только два сундука, иначе она могла затонуть. На крышке каждого сундука была вырезана французская лилия, каждый сундук был обвязан цепями и закрыт на замок, и каждый замок был опечатан кольцом короля Людовика «fleur-de-lis».
Коллективный вздох удивления раздался в комнате. Джокаста медленно кинула головой, устремив слепые глаза к событиям той ночи.
— Где оно было выгружено? — спросил Джейми.
— На Иннисмархе, — ответила она. — Крошечный островок недалеко от Койгаха.
Я задержала дыхание, потом медленно выдохнула и встретилась глазами с Джейми. Иннисмарх. Остров морских людей, тюлений остров. Мы знали это место.
— Трем мужчинам было доверено получить золото, — продолжала она. — Одним из них был Гектор, другим — мой брат Дугал, третий человек был в маске. Разумеется, они все были в масках, но Гектора и Дугала я знала. Третьего мужчину я не знала, и его имя при мне не было произнесено ни разу. Хотя я знала его слугу, его звали Дункан Керр.
Джейми немного напрягся при имени Дугала, а при имени Дункана Керра замер.
— Там были слуги? — спросил он.
— Два, — ответила она, и слабая горькая улыбка искривила ее губы. — Человек в маске привел Дункана Керра, у моего брата Дугала был человека из Леоха — я знала его в лицо, но не знала имени — а у Гектора была я. Я была здоровая сильная женщина, совсем как ты, leannan, — она мягко сжала руку Брианны. — Гектор мне доверял, потому что не мог доверять никому другому. Тогда я тоже доверяла ему.
Шумы снаружи затихли, но ветерок, влетающей в окно со сломанным стеклом, шевелил шторы, которые напоминали призраков, пришедших на зов.
— Мы погрузились на три лодки. Я с Гектором и двумя сундуками в одной, остальные в две другие лодки. Я слышала всплески весел в тумане, которые становились все слабее и, наконец, затихли в ночи.
— Когда это было, тетя? — спросил Джейми, пристально глядя на женщину. — Когда золото прибыло из Франции.
— Слишком поздно, — прошептала она. — Слишком поздно. Проклятый Луи! — вдруг воскликнула она с неожиданной яростью. — Проклятие этому злобному французу, и пусть его глаза сгниют, как мои! Подумать только, что могло произойти, останься он верен своей чести и своему слову!
Джейми искоса взглянул на меня. Слишком поздно. Если бы золото прибыло раньше, когда Чарльз высадился в Гленфиннане, или когда он взял Эдинбург и несколько коротких недель правил в нем, что тогда?
Призрак грустной улыбки коснулся губ Джейми; он взглянул на Брианну, потом снова на меня; в его глазах были и вопрос, и ответ. Что тогда?
— Это было в марте, — продолжила Джокаста, успокоившись после своей вспышки. — Холодной и ясной, как лед, ночью. Я стояла на утесе и смотрела на море; след от луны простирался золотой дорогой по воде. И по этой дороге прибыло судно, как король по ковровой дорожке во время коронации. Я подумала, что это знак свыше.
Она повернула голову в сторону Джейми, и ее рот резко искривился.
— Мне показалось, я слышала смех, — сказала она. — Черный Бриан — тот, кто забрал от меня мою сестру — он мог так смеяться. Но его там не было, конечно; полагаю это был лай тюленей.
Я наблюдала за Джейми, пока она говорила. Он не двигался, но волоски на его руках встали, как наэлектризованные, и засияли, как медные провода, в свете свечей.
— Я не знал, что вы знали моего отца, — произнес он с тихим раздражением в голосе. — Но давайте оставим это, тетя. Вы говорите, был март?
— Слишком поздно, — повторила она. — Оно должно было прибыть два месяца назад, как сказал Гектор, но были задержки…
Да, было слишком поздно. В январе, после победы при Фолкерке такая демонстрация поддержки Франции, возможно, могла стать решающей. Но в марте армия горцев уже откатывалась на север от Дерби, отказавшись от вторжения в Англию. Последний маленький шанс на победу был потерян, и люди Чарльза Стюарта шли к будущему поражению в Каллодене.
Когда золото было выгружено на берег, его хранители стали совещаться, что делать с сокровищем. Армия — и Стюарт вместе с ней — уходила, Эдинбург был в руках англичан. Не было безопасного места, где золото можно было спрятать, не было надежных людей, кому его можно было передать.
— Они не доверяли О'Салливану и другим приближенным принца, — пояснила Джокаста. — Ирландцы, итальянцы… Дугал заявил, что он не для того столько трудился, чтобы золото было расхищено иностранцами, — она улыбнулась немного мрачно. — Он не хотел рисковать.
Сами хранители доверяли друг другу не больше, чем советникам принца. Большую часть ночи они провели за спором в холодной верхней комнате пустынной таверны, а Джокаста и двое слуг спали на полу среди запечатанных сундуков. Наконец, золото было разделено, каждый из мужчин взял по два сундука и принес клятву на крови, хранить тайну и беречь золото для законного монарха, короля Джеймса.
— Они заставили двух слуг тоже поклясться, — сказала Джокаста.
— Вы тоже клялись? — спросила Брианна спокойным голосом, но не отрывая взгляда от фигуры на стуле.
— Нет, — рот Джокасты изогнулся в удивленной улыбке. — Я была женой Гектора, его клятва обязывала и меня. Тогда.
Обремененные большим количеством золота, заговорщики оставили таверну на рассвете, замаскировав сундуки одеялами и тряпками.
— Когда вынесли последний сундук, во двор таверны въехали два путешественника. Именно их прибытие спасло жизнь хозяину, поскольку это было уединенное место, и он был единственным свидетелем. Полагаю, Дугал и Гектор не думали ни о чем подобном, но третий человек, он хотел избавиться от него. Я видела это в его глазах, в наклоне его тела, когда он выжидал на нижней ступеньке, положив руку на кинжал. Он заметил, что я наблюдаю за ним, и улыбнулся мне из-под маски.
— И он никогда не снимал маски? — спросил Джейми. Его рыжие брови сошлись, словно концентрацией мысли он пытался увидеть описываемую сцену и опознать незнакомца.
Она покачала головой.
— Нет. Когда я время от времени вспоминала эту ночь, то задавалась вопросом, смогу ли я узнать этого человека, если вдруг он появится передо мной. Я думала, что узнаю; это был темный худощавый мужчина, но сильный, как стальной нож. Однако сейчас… — она пожала плечами. — Узнала бы я его только по голосу? Я не могу сказать, слишком много прошло времени.
— Но он, ни в коем случае, не был ирландцем, не так ли? — Дункан все еще бледный с мокрым от пота лицом приподнялся на локте, слушая с глубоким вниманием.
Джокаста как будто удивилась, словно забыла о его присутствии.
— А? Нет, dhuine. [152]Судя по речи, он был шотландцем, горцем.
Дункан и Джейми обменялись взглядами.
— МакКензи или Камерон? — тихо произнес Дункан, и Джейми кивнул.
— Или, возможно, один из Грантов.
Я понимала их предположения, произнесенные вполголоса. Между горскими кланами существовали ошеломляюще сложные связи вражды и дружбы, и не все кланы стали бы сотрудничать в таком важном деле.
Колум МакКензи установил довольно тесный союз с Камеронами; фактически, сама Джокаста была его частью через ее брак с Камероном. Если Дугал МакКензи был одним из тех, кто принял французское золото, Гектор Камерон — другим, то несомненно, что третий человек должен быть из одного из этих кланов или из клана, которому оба доверяли. МакКензи, Камерон… или Грант. Если бы Джокаста смогла увидеть лицо этого человека и при этом не узнала бы его, то, скорее всего, это был бы Грант, так как всех главных лиц в двух других кланах она знала.
Но раздумывать над этим было некогда — рассказ продолжался.
Заговорщики разделились, каждый отправился собственным путем со своей долей золота. Джокаста понятия не имела, что Дугал МакКензи или неизвестный мужчина сделали со своими сундуками; Гектор Камерон спрятал сундуки в яму под полом спальни, в старом потайном месте, устроенным еще его отцом для хранения сокровищ.
Гектор решил хранить их там, пока принц не остановится где-нибудь в безопасном месте, где, получив золото, сможет использовать его для своих целей. Но Чарльз Стюарт уже бежал и нигде надолго не останавливался. Пока, наконец, не произошла окончательная катастрофа.
— Гектор оставил золото и меня дома, а сам присоединился к армии принца. Семнадцатого апреля на закате он объявился перед воротами на взмыленной лошади. Он оставил измученное животное на попечение конюха, а сам зашел в дом и приказал мне срочно собирать ценные вещи. «Дело проиграно, — сказал он, — и мы должны бежать или погибнем вместе со Стюартами».
Камерон был богат и достаточно осторожен, чтобы сохранить карету и лошадей, а не отдать их на дело Стюартов. Достаточно осторожен, чтобы не взять с собой сундуки с французским золотом.
— Он взял три слитка золота и дал их мне. Я спрятала их под сиденье кучера, а он вместе с конюхом унес сундуки в лес и там закопал.
Был полдень восемнадцатого апреля, когда Гектор Камерон сел в карету вместе с женой, конюхом, дочерью Морной и тремя слитками золота и с сумасшедшей скоростью помчался на юг в сторону Эдинбурга.
— Шона была замужем за владельцем Гарта, он рано присоединился к Стюартам и был убит в Каллодене, хотя мы тогда еще не знали об этом. Клементина была уже вдовой и жила со своей сестрой в Рово.
Она глубоко вздохнула и немного вздрогнула, не желая снова переживать эти события, но неспособная сопротивляться воспоминаниям.
— Я просила Гектора заехать в Рово. Это добавило бы только десять миль дороги и заняло бы несколько часов, но он не согласился. «Мы не можем, — сказал он, — тратить время, чтобы забрать их». У Клементины было двое детей, у Шоны — один. «Слишком много людей на одну карету, — сказал он. — Это сильно замедлит нас».
— Тогда я сказала: «Пусть не возьмем их с собой, только предупредим, только увидеть их еще раз».
Она сделала паузу.
— Я знала, куда мы направляемся, мы говорили об этот, только я не знала, что у него все было уже готово.
Гектор Камерон был якобитом, но он хорошо разбирался в людях и ситуациях и не собирался отдавать жизнь за проигранное дело. Видя, как развиваются события, и опасаясь краха, он изо всех сил подготавливал пути для отступления. Он держал собранными одежду и необходимые вещи, продал все, что можно было продать, и тайно заказал три места на корабль от Эдинбурга до Колоний.
— Иногда я думала, что не могу обвинять его, — сказала Джокаста. Она сидела вытянувшись в струнку, и пламя свечей мерцало на ее волосах. — Он считал, что Шона не уедет без мужа, а Клементина не станет рисковать своими детьми, доверив их морю. Возможно, он был прав. И возможно, ничего бы не изменилось, даже если бы мы их предупредили. Но я знала, что я их больше не увижу… — она сжала рот и сглотнула.
В любом случае, Гектор отказался заехать, боясь преследования. Войска Камберленда сосредоточились на Каллоденском поле, но на всех дорогах Горной Шотландии патрулировали английские солдаты, и весть о поражении Чарльза Стюарта распространялась, как рябь от края водоворота, чем дальше, тем быстрее и быстрее.
Случилось так, что Камероны были пойманы два дня спустя возле Охтертира.
— Колесо у кареты отвалилось, — сказала Джокаста со вздохом. — Я даже сейчас вижу, как оно само по себе катилось по дороге. Ось сломалась, и нам пришлось остановиться возле дороги, пока Гектор и конюх пытались починить ее.
Починка заняла большую часть дня; Гектор становился все более раздраженным, и его беспокойство заражало всех остальных.
— Я тогда не знала, что он видел в Каллодене, — сказала Джокаста. — Но он хорошо понимал, что если англичане схватят его, с ним будет покончено. Если его не убьют на месте, его повесят, как предателя. Он весь вспотел, но не от работы, а от страха. Но даже в таком случае…
Она на мгновение сжала губы, потом продолжила:
— Стало темнеть — была весна, и темнело рано — когда они установили колесо и забрались в экипаж. Карета остановилась в небольшой впадине, когда отлетело колесо, и теперь лошади поднимались вверх по длинному склону. Когда мы достигли гребня, из теней на дорогу вышли двое мужчин с мушкетами.
Это были английские солдаты, люди Камберленда. Прибывшие слишком поздно, чтобы принять участие в Каллоденской битве, они были воспламенены вестями о победе и в бешенстве от того, что не смогли принять в ней участие, и потому жаждали мести.
Быстро соображающий Гектор притулился в углу кареты, опустив голову и накинув на нее шаль, изображая спящую старуху. Следуя инструкциям, которые он ей шипел, Джокаста выглянула из окна, приготовившись изобразить из себя почтенную леди, путешествующую со своей дочерью и матерью.
Солдаты, однако, не стали слушать ее. Один из них распахнул дверь кареты и вытащил ее на дорогу. Испуганная Морна выпрыгнула следом, пытаясь освободить мать. Другой солдат схватил девочку и оттащил ее назад.
— В следующую секунду они могли вытащить «бабулю», а когда они нашли бы золото, с нами все было бы кончено.
Раздался выстрел пистолета, и все замерли от неожиданности. Высунувшись из открытой двери кареты, Гектор выстрелил в солдата, держащего Морну, но было темно; возможно, двинулись лошади, толкнув карету. Пуля попала Морне в голову.
— Я побежала к ней, — сказала Джокаста. Ее голос был хриплым, ее горло пересохло и сжалось. — Я бежала к ней, но Гектор выскочил и схватил меня. Солдаты все еще стояли в шоке. Он толкнул меня назад в карету, и крикнул конюху гнать коней.
Она облизнула губы и сглотнула.
— «Она мертва, — повторял он мне много раз. — Она мертва, ты не сможешь ей ничем помочь», и он крепко держал меня, боясь, что я в отчаянии выпрыгну из кареты.
Она медленно отняла свою руку у Брианны — она не нуждалась в поддержке, чтобы закончить историю — и сжала кулаки, прижав их к белой рубашке на животе, словно хотела остановить кровотечение из матки.
— К этому времени совсем стемнело, — продолжила она слабым бесстрастным голосом, — но я видела зарево в северной части неба.
Войска Камберленда хлынули от места битвы во все стороны, поджигая и грабя дома. Они достигли Рово, где оставались Клементина и Шона со своими детьми, и подожгли их усадьбу. Джокаста никогда не узнала, погибли ли они в огне или умерли позже от голода и холода.
— Таким образом, Гектор спас свою жизнь… и мою, хотя вряд ли она того стоила, — сказала она с бесстрастным выражением на лице. — И, конечно, он спас золото.
Она снова нащупала кольцо и медленно повернула его на палочке, так что камни, поймав свет от свечей, замерцали.
— Действительно, — пробормотал Джейми. Он не отрывал взгляда от слепого лица. И мне внезапно пришло в голову — как это несправедливо, что он может наблюдать за ней и даже судить ее, а она не могла ответить ему взглядом и просто не знала, что он смотрит на нее. Я дотронулась до него, и он, искоса взглянув на меня, взял мою руку и сильно сжал ее.
Джокаста отложила кольцо и поднялась, впав в беспокойство теперь, когда худшая часть истории была рассказана. Она двинулась к сиденью у окна, встала на него коленями и отодвинула шторы. Было трудно поверить, что она слепа, наблюдая ее целеустремленные движения, однако это была ее комната, где все было устроено так, чтобы она легко могла ориентироваться вслепую. Она прижала ладони к холодному стеклу, и на фоне темноты за окном вокруг ее пальцев, словно холодное пламя, образовался белый туман.
— Гектор купил эту усадьбу на золото, которое мы привезли с собой, — сказала она. — Землю, мельницу, рабов. Отдавая ему должное, — тон ее голоса свидетельствовал о том, что она не собиралась делать ничего подобного, — нужно сказать, что все богатство было приобретено по большей части за счет его труда. Но сначала было золото, на которое оно было куплено.
— А как же его клятва? — тихо спросил Джейми.
— А что клятва? — произнесла она с коротким смешком. — Гектор был практичным человеком. Со Стюартами было покончено, и зачем им это золото в Италии?
— Практичным, — повторила я, сама удивившись вырвавшемуся слову. Я не хотела говорить, но мне показалась, что я услышала какую-то странную интонацию в ее голосе, когда она произнесла его.
Очевидно, я была права. Она повернула голову в мою сторону и улыбнулась, но при виде этой улыбки меня пронзил холод.
— Да, практичным, — произнесла она, кивнув. — Мои дочери были мертвы, и он не видел причины впустую лить по ним слезы. Он никогда не говорил о них, и не позволял говорить мне. Когда-то он был богатым человеком и собирался стать богатым здесь, хоть это и было нелегко, — она сделала выдох, тяжелый звук задушенного гнева. — И в этом месте нет никого, кто бы знал, что когда-то я была матерью.
— Вы остаетесь матерью, — мягко произнесла Брианна. — Я знаю.
Она взглянула на меня, и ее синие глаза, полные понимания, встретились с моими. Я улыбнулась ей, скрывая неожиданные слезы. Да, она знала, так же как и я.
Джокаста тоже знала, ее лицо расслабилось, и на мгновение ярость и отчаяние на нем сменились страстным желанием. Она медленно подошла к Брианне и положила руку ей на голову. Помедлив немного, рука скользнула вниз, изучая длинными чувствительными пальцами сильные скулы Брианны, ее полные губы и прямой нос, прослеживая влажную дорожку слез на ее щеке.
— Да, leannan, [153]— сказала она. — И ты теперь понимаешь, почему я хотела оставить это место тебе или твоему отпрыску?
Джейми кашлянул и вмешался прежде, чем Брианна смогла ответить.
— Да, — сказал он сухо. — Значит, вот что вы сказали сегодня ирландцу? Конечно, не историю, а то, что у вас нет никакого золота?
Джокаста опустила руку и повернулась к Джейми.
— Да, я сказала им. Ему. Сказала, что насколько я знаю, сундуки все еще захоронены в лесу в Шотландии, и он может поехать и вырыть их.
Один уголок ее рта приподнялся в горькой улыбке.
— Он не поверил вашему слову?
Она покачала головой, поджав губы.
— Он не джентльмен, — повторила она. — Не знаю, как все получилось. Я сидела на кровати, где у меня под подушкой был маленький нож. Я не позволила бы ему безнаказанно дотронуться до меня, но прежде чем я смогла достать нож, я услышала шаги в гардеробной.
Она махнула рукой на дверь возле камина, ведущую в гардеробную, которая, в свою очередь, соединялась с другой комнатой, бывшей когда-то спальней Гектора Камерона, и где теперь, по-видимому, спал Дункан.
Злоумышленники также услышали шаги. Ирландец что-то прошипел своему подельнику и подошел к камину. Второй мужчина подошел и схватил ее сзади, зажав ей рот рукой.
— Все что я могу сказать про него, это то, что он носил шляпу надвинутую низко на лоб, и от него сильно воняло ликером, словно он вылил его себе на одежду, — она на мгновение замолчала, скривившись от отвращения.
Дверь открылась, и вошел Дункан. Ирландец выпрыгнул из-за открытой створки двери и стукнул его по голове.
— Я ничего не помню, — произнес Дункан с сожалением. — Я пришел, чтобы пожелать миссис… то есть моей жене спокойной ночи. Я помню только, что положил руку на ручку двери, и в следующий момент я уже лежу на полу с расколотой головой.
Он осторожно коснулся шишки и с беспокойством поглядел на Джокасту.
— Ты в порядке, mo chridhe? [154]Ублюдки не повредили тебе?
Он протянул к ней руку, но осознав, что она не может видеть его, попытался сесть на кровати. Однако боль заставила его упасть на подушку с приглушенным стоном, и Джокаста быстро подошла к кровати.
— Конечно, я в порядке, — произнесла она раздраженно, нащупывая его руку. — Кроме беспокойства о том, что в четвертый раз стала вдовой, — она выдохнула и села возле него, убирая распущенные волосы со своего лица. — Я услышала только глухой стук и ужасный стон, когда ты упал. Потом ирландец вернулся ко мне, и человек, который держал меня, убрал руки.
Ирландец очень любезно сообщил ей, что не поверил ее словам о том, что в Речном потоке нет никакого золота. Он убежден, что золото находится здесь, и в то время как он не может причинить вреда леди, у него нет никаких запретов в отношении ее мужа.
— Если я не скажу ему, где находится золото, сказал он, то он и его друг станут отрезать от Дункана по кусочку, начиная с пальцев ног до его яиц, — рассказывала Джокаста, не стесняясь. Дункан и так был бледен, но от этих слов вся кровь отлила с его лица. Джейми взглянул на Дункана, потом в сторону и прочистил горло.
— Вы ему поверили, не так ли?
— У него был острый нож; он провел им по моей ладони, чтобы показать, что настроен серьезно, — она разжала ладонь, и действительно, на ней была видно тонкая красная линия.
Она пожала плечами.
— Я тянула, как могла, пока ирландец не подошел к Дункану и не взял его ногу. Я стала рыдать в надежде, что кто-нибудь услышит, но проклятые рабы легли спать, а гости были слишком заняты, распивая мой виски и занимаясь блудом в саду и конюшне.
При последнем замечании лицо Брианны внезапно стало ярко-красным; Джейми взглянул на нее и кашлянул, избегая моего взгляда.
— Да. И потом…
— Ну, я сказала им, что золото захоронено под полом в огородном сарае, — на ее лице промелькнуло удовлетворение. — Я подумала, что они натолкнутся там на труп, и это их немного задержит. К тому времени, как они справятся с нервами и начнут копать, я надеялась, что мне как — нибудь удастся поднять тревогу.
Наспех связав женщину и заткнув ей рот, они отправились в сарай, пригрозив, что вернутся и возобновят пытку, если окажется, что она соврала. Они не особенно старались, завязывая ей рот, так что она смогла сорвать ее и, разбив стекло, позвать на помощь.
— Я думаю, что открыв сарай и увидев труп, они от неожиданности уронили фонарь и устроили пожар, — она кивнула с мрачным удовлетворением. — Мне хотелось бы, чтобы они сгорели вместе с ним.
— Ты не думаешь, что они сделали это специально, чтобы скрыть следы рытья? — спросил Дункан, который выглядел уже лучше.
Джокаста пожала плечами, отклоняя его предположение.
— Зачем? Там ничего не было, доройся они хоть до Китая.
Она начинала успокаиваться, и нормальный цвет вернулся на ее лицо.
Наступила тишина; я начинала осознавать, что уже несколько минут внизу раздаются шаги и мужские голоса. Возвращались поисковые группы, но из усталых раздраженных голосов было ясно, что никого не смогли поймать.
Свеча на столе почти догорела, а одна из свечей на каминной полке погасла, испустив ароматное облачко. Джейми машинально взглянул в окно; снаружи было все еще темно, но характер ночи изменился, как бывает перед рассветом.
Шторы слегка шевелились, и холодный беспокойный ветер влетал в комнату. Погасла еще одна свеча. Вторая бессонная ночь сказывалась на мне; я чувствовала себя оцепеневшей, все ужасы, которые я видела и слышала, стали казаться нереальными, и только горелый запах свидетельствовал о них.
Кажется, уже ничего нельзя был сказать или сделать. Вернулся Улисс, скользнув в комнату с новым подсвечником и подносом с бутылкой бренди и несколькими стаканами. На короткое время объявился майор МакДональд, сообщив, что злодеев не нашли. Я быстро проверила состояние Дункана и Джокасты и ушла, оставив их на попечение Брианны и Улисса.
Джейми и я молча пробирались вниз. У основания лестницы я повернулась к нему. Он был бледным от усталости, черты лица его заострились и затвердели, словно оно было вырезано из мрамора, и щетина темнела в полумраке.
— Они вернутся, не так ли? — спросила я спокойно.
Он кивнул и, взяв меня за локоть, повел к ступенькам, ведущим на кухню.
Ранней весной кухня в полуподвале дома все еще использовалась; в летней же кухне готовили только еду, имеющую сильный запах или от которой было много грязи. Разбуженные переполохом в доме, все рабы были на ногах и работали, хотя некоторые выглядели так, словно при первой возможности могут завалиться в угол и уснуть. Главная повариха, однако, бодрствовала, и никто не мог дремать под ее всевидящим оком.
На кухне было тепло и уютно; окна были еще налиты темнотой, на стенах играли красные отсветы очага, и воздух был наполнен приятными ароматами бульона, свежего хлеба и кофе. Я подумала, что это превосходное место, чтобы посидеть и немного восстановить силы прежде, чем плестись в постель, но, очевидно, у Джейми были другие мысли.
Он остановился поговорить с поварихой ровно на столько, чтобы не показаться невежливым, и за это время разжился свежим пирогом, посыпанным крошкой с корицей и пропитанным топленым маслом, а также большим кувшином только что сваренного кофе. Потом он попрощался, стащил меня со стула, на который я упала с блаженным вздохом, и мы снова вышли в прохладный ветерок умирающей ночи.
У меня было странное чувство дежавю, когда он направился по кирпичной дорожке к конюшне. Было такое же время суток, как и двадцать четыре часа назад, с теми же самыми, как укол булавки, звездами, исчезающими на таком же сине-сером небе. Такое же дыхание весны обдало нас, и по моей коже пробежала дрожь.
Однако мы шли степенно, а не летели, как прошлой ночью, и на мои воспоминания накладывались тревожные запахи крови и пожара. С каждым шагом мне все больше казалось, что, протянув руку и толкнув дверь, я окажусь в больнице, окунувшись в жужжание флуоресцентного света, сильного запаха лекарств и средства для мытья полов.
— Нехватка сна, — пробормотала я сама себе.
— Выспишься позже, сассенах, — ответил Джейми. Он коротко встряхнулся, сбрасывая усталость, как собака стряхивает воду. — Прежде нужно кое-что сделать.
Но все-таки он переложил завернутый в бумагу пирог в другую руку и взял меня под локоть на случай, если от слабости я решу свалиться лицом в капустную грядку.
Однако я произнесла эти слова не от усталости. Я имела в виду, что из-за нехватки сна ко мне пришло это слегка галлюцинаторное чувство, будто я снова вернулась в больницу. В течение многих лет, как интерн, врач и мать я проводила длинные бессонные ночи, учась работать — и работать хорошо — несмотря на всепоглощающее утомление.
Именно то же самое чувство подкралось ко мне сейчас — то чувство, когда я переходила от сонливости в состояние усиленного бодрствования.
Мне было холодно, и я казалась себе уменьшившейся, как если бы я вся сосредоточилась где-то в середине моего тела, изолированная от внешнего мира толстым слоем инертной плоти. В то же самое время каждая деталь моего окружения казалась неестественно яркой, начиная от восхитительного аромата еды, которую нес Джейми, и шелеста полов его сюртука до пения рабов в отдаленных хижинах и торчащих ростков злаков по бокам дорожки.
Чувство отстраненности оставалось со мной, когда дорожка завернула к конюшне. «Кое-что сделать», — сказал он. Я полагала, что он не собирался повторить вчерашнее безумие. И если он рассчитывал на более спокойную форму оргии с использованием кофе и пирога, казалось странным использовать для этого конюшню, а не комнату.
Боковая дверь была не заперта; он открыл ее, и оттуда донеслись запахи сена и спящих животных.
— Кто это? — произнес тихий глубокий голос из тени. Роджер. Ну, конечно, его не было в толпе в комнате Джокасты.
— Фрейзер, — ответил Джейми также тихо и втянул меня внутрь, закрыв за нами дверь.
Силуэт Роджера вырисовался на фоне горящего фонаря в конце ряда денников. Он был закутан в плащ, и свет сиял красным нимбом над его темными волосами.
— Как дела, Smeòraich? — Джейми вручил ему кувшин с кофе. Роджер отпустил плащ, и я увидела, что другой рукой он затолкал за пояс пистолет. Не разговаривая, он снял крышку и поднес кувшин ко рту, опустив его некоторое время спустя с выражением явного блаженства. Он вздохнул, выпустив пар.
— О, Боже, — с жаром произнес он. — Это лучшее, что я пробовал за много месяцев.
— Вряд ли, — слегка позабавленный Джейми забрал кувшин и вручил ему пирог с крошками. — Как он?
— Шумел сначала, но уже некоторое время молчит. Я думаю, он уснул.
Разрывая пропитанную маслом бумагу, Роджер кивнул в сторону денника. Джейми снял фонарь с крюка и поднял его высоко над загородкой. Выглядывая из-под его руки, я увидела возле задней стенки стойла скрюченную фигуру, полузасыпанную соломой.
— Нет, сэр, — донеся голос, полный холодной злости. Фигура медленно распрямилась, и Филипп Уайли поднялся на ноги, отряхивая с одежды солому.
Да, что и говорить, мне доводилось видеть его и в лучшем виде. На сюртуке отсутствовало несколько пуговиц, шов на одном плече был распорот, бриджи на обоих коленах были порваны, застежки на башмаках сломаны и чулки некрасиво сползли с голеней. Кто-то, очевидно, стукнул его по носу — струйка крови, протянувшаяся до верхней губы, высохла, и на расшитом шелковом жилете расползлось коричневое пятно.
Несмотря на беспорядок туалета, его манеры не изменились и выражали ледяное негодование.
— Вы ответите за это, Фрейзер, Богом клянусь, вы ответите!
— Да, отвечу, — невозмутимо произнес Джейми. — Как пожелаете, сэр. Но прежде, я получу ответы от вас, мистер Уайли, — Он открыл денник. — Выходите.
Уайли колебался, не желая ни оставаться в деннике, ни выходить оттуда по приказу Джейми. Я видела, как его ноздри подергивались, хотя, возможно, он просто уловил запах кофе. Наконец, он решился и вышел, высоко держа голову. Он прошел рядом со мной, но смотрел только вперед, демонстративно не замечая меня.
Роджер принес два табурета и ведро. Я взяла последнее и скромно уселась на него в тени, оставив Джейми и Уайли сидеть на табуретах в непосредственной близости друг от друга. Роджер отошел в тень ко мне и с интересом наблюдал за ними, поедая пирог с крошкой.
Уайли с несколько напряженным видом принял кувшин с кофе, но несколько глубоких глотков напитка, казалось, восстановили его самообладание. Он оторвался от кувшина и шумно вздохнул; черты его лица несколько расслабились.
— Благодарю вас, сэр, — он возвратил сосуд Джейми с легким поклоном и сел, гордо выпрямившись и поправляя свой парик, который пережил ночные приключения, но выглядел самым ужасным образом. — А теперь могу ли я узнать причину… столь возмутительного обращения со мной?
— Можете, сэр, — ответил Джейми, в свою очередь выпрямляясь. — Я желаю знать природу ваших отношений с неким Стивеном Боннетом и причину его появления здесь.
Лицо Уайли стало комически глупым.
— Кого?
— Стивена Боннета.
Уайли стал поворачиваться ко мне, намереваясь попросить разъяснений, но вспомнил, что не признает моего присутствия, и с негодованием посмотрел на Джейми, нахмурив темные брови.
— Я не знаю никакого джентльмена с таким именем, мистер Фрейзер, и следовательно ничего не знаю о его действиях. Но даже если бы я знал, я очень сомневаюсь, что почувствовал бы себя обязанным сообщить вам о них.
— Нет? — Джейми задумчиво глотнул кофе и передал кувшин мне. — А как с обязательствами по отношению к хозяевам, мистер Уайли?
Темные брови удивленно приподнялись.
— Что вы имеете в виду, сэр?
— Я так понимаю, сэр, что вы не знаете, что на миссис Иннес и ее мужа напали прошлым вечером и попытались их ограбить?
Рот Уайли широко открылся. Или он был очень хорошим актером, или его удивление было неподдельным. Учитывая то, что до настоящего времени я знала о молодом человеке, он никак не был актером.
— Я не знал. Кто… — внезапная мысль пришла ему в голову, и замешательство сменилось негодованием. Он широко раскрыл глаза. — Вы полагаете, что я был замешан в этом… в этом…
— Трусливом нападении? — подсказал Роджер. Он, казалось, наслаждался происходящим, избавившись от скучных обязанностей охранника. — Да, думаю, мы полагаем. Не хотите ли немного пирога, сэр?
Он протянул Уайли кусок пирога, тот уставился на него, потом вскочил на ноги, и ударом выбил его из руки Роджера.
— Вы мерзавец! — он выкатил глаза на Джейми, сжав кулаки. — Вы смеете предполагать, что я вор?
Джейми слегка откинулся назад на своем табурете, приподняв подбородок.
— Да, — произнес он холодно. — Вы пытались украсть мою жену, почему бы вам не позариться на добро моей тети?
Лицо Уайли пошло уродливой краснотой. Если бы не парик, его волосы стали бы торчком.
— Вы… абсолютная… дрянь! — выдохнул он, потом набросился на Джейми, и они оба повалились на пол, переплетясь руками и ногами.
Я отпрыгнула назад, прижимая кувшин с кофе к груди. Роджер бросился к дерущимся, но я схватила его за плащ и удержала на месте.
Джейми имел преимущество в размерах и опыте, но Уайли ни в коем случае не был новичком в искусстве кулачного боя и, кроме того, им владело неистовство берсерка. Через несколько секунд Джейми взял бы над ним верх, но я не собиралась ждать.
Страшно раздраженная ими обоими, я вышла вперед и вылила на них кувшин кофе. Напиток был достаточно горячим. Раздались одновременные взвизги, и оба мужчины раскатились в стороны, отряхиваясь, как собаки. Мне показалось, что я слышала смех Роджера позади меня, но когда я повернулась к нему, он принял серьезный вид. Приподняв брови в ответ на мой взгляд, он затолкал в рот другой кусок пирога.
Когда я снова повернулась к паре, Джейми уже стоял на ногах, а Уайли поднимался с колен; оба они промокли от кофе, и оба имели такое выражение, словно собирались возобновить драку с того момента, когда их прервали. Я встала между ними и топнула ногой.
— Прекратите! Проклятие, с меня хватит!
— Нет! — горячо выкрикнул Уайли. — Он подверг сомнению мою честь, и я требую…
— О, к черту с вашей проклятой честью… и с вами тоже! — зарычала я, переводя яростный взгляд с него на Джейми. Джейми, который, очевидно, собирался высказаться в таком же воинственном духе, удовлетворился громким фырканьем.
Я пнула один из упавших табуретов и указала на него, все еще не сводя взгляда с Джейми.
— Садись!
Оттянув мокрую ткань рубашки от груди, он поставил табурет и уселся на него с большим достоинством.
Уайли был менее склонен считаться со мной и продолжал кричать о своей чести. Я пнула его по голени. На сей раз, на моих ногах были крепкие ботинки. Он вскрикнул и запрыгал на одной ноге, поджав ушибленную ногу. Лошади, разбуженные шумом, топали и фыркали в своих стойлах; в воздухе плотным облаком летала мякина.
— Вам лучше не шутить с ней, когда она рассержена, — посоветовал Джейми Уайли, осторожно поглядывая на меня. — Она опасна.
Уайли с негодованием посмотрел на меня, но его сердитый вид быстро сменился неуверенностью — то ли из-за пустого кувшина, который я держала за горлышко, как дубинку, то ли вспомнил о ночи, когда он обнаружил меня во время вскрытия трупа Бетти. Он проглотил то, что собирался сказать, и медленно уселся на второй табурет. Вытащив из кармана грязного жилета платок, он вытер струйку крови, которая бежала из рассеченной брови.
— Будьте так добры, — произнес он с изящной вежливостью, — я хотел бы знать, что здесь происходит?
Свой парик он потерял; тот лежал на полу в луже кофе. Джейми нагнулся и поднял его, держа, как сдохшее животное. Вытерев свободной рукой пятно со своей челюсти, он протянул капающий парик Уайли.
— Мы согласны, сэр.
Уайли взял парик с чопорным поклоном и положил его на колено, игнорирую кофе, впитывающийся в бриджи. Оба мужчины смотрели на меня с одинаковым выражением скептической нетерпеливости. Очевидно, я была назначена хозяйкой церемонии.
— Грабеж, убийство и, небеса знают, что еще, — сказала я твердо. — И мы хотим добраться до сути происходящего.
— Убийство? — с изумлением произнесли одновременно Роджер и Уайли.
— Кто убит? — спросил Уайли, дико переводя взгляд между мной и Джейми.
— Рабыня, — ответил Джейми и кивнул на меня. — Моя жена подозревала, что ее смерть была насильственной, и мы хотели выяснить правду. Вот почему вы нашли нас в сарае, когда явились туда ночью.
— В сарае, — эхом отозвался Уайли. Его лицо уже не было бледным, но он выглядел немного больным при воспоминании о том, что я делала в сарае. — Да. Я… понятно, — он украдкой кинул на меня взгляд.
— Значит, она была убита? — Роджер вошел в круг света и, поставив ведро возле моих ног, уселся на него. — Как?
— Кто-то накормил ее размельченным стеклом, — ответила я. — Я нашла довольно много стекла в ее желудке.
Я обратила особое внимание на Филиппа Уайли, когда говорила это, но его лицо имело такое же выражение искреннего изумления, как у Джейми и Роджера.
— Стекло? — Джейми оправился первым. Он распрямился на стуле и затолкал выбившуюся прядь волос за ухо. — Как скоро оно может убить, сассенах?
Я потерла двумя пальцами между бровями; прежнее онемение уступило место пульсирующей головной боли, которая была еще хуже из-за густого аромата кофе и того факта, что я так и не выпила ни глотка.
— Не знаю, — сказала я. — Стекло могло достигнуть желудка через несколько минут, но чтобы оно могло произвести повреждения, приведшие к обильному кровотечению, потребуется длительное время. Большая часть порезов, вероятно, была в тонкой кишке, где частицы стекла повредили внутреннюю оболочку. А если пищеварение было ослаблено — скажем, алкоголем — это займет еще больше времени. Или если она съела много пищи вместе со стеклом.
— Это та женщина, которую вы с Бри нашли в саду? — Роджер вопросительно взглянул на Джейми.
— Да, — кивнул головой Джейми, не спуская с меня глаз. — Она была в отключке от опьянения. А когда ты увидела ее позднее, сассенах, тогда были признаки отравления стеклом?
Я покачала головой.
— Стекло, возможно, уже было в желудке, но она была без сознания. Фентман говорил, однако, что она проснулась среди ночи и пожаловалась на резь в кишках. Значит, к тому времени стекло уже начало действовать. Но я не могу сказать точно, дали ли ей битое стекло до того, как вы с Бри нашли ее, или кто-то накормил ее им, когда она проснулась вечером.
— Резь в кишках, — пробормотал Роджер. Он мрачно покачал головой. — Христос, какая ужасная смерть.
— Да, это черное злодеяние, — согласился Джейми. — Но почему? Кто может желать смерти этой женщине?
— Хороший вопрос, — произнес Уайли коротко. — Однако могу заверить вас, это был не я.
Джейми пристально поглядел на него, раздумывая.
— Да, возможно, — сказал он. — А если нет, то что вы делали в сарае ночью? Какое дело могло быть у вас там, кроме как взглянуть в лицо своей жертвы?
— Моей жертвы? — Уайли дернулся, вытянувшись в струнку, напряженный от возродившегося гнева. — Это не я был в сарае с руками по локти в крови и кусками костей и кишок в них! — он повернул голову в мою сторону, сверкая глазами.
— Моя жертва, действительно! Это преступление, наказуемое смертной казнью — осквернять мертвое тело, миссис Фрейзер. И я слышал такие вещи, о, да, такие вещи о вас! Я уверен, это вы убили женщину с целью…
Его речь закончилась бульканьем, поскольку Джейми схватил его за грудки и закрутил рубашку вокруг шеи мужчины. Он сильно ударил Уайли в живот, и согнувшийся молодой человек закашлялся и выблевал кофе, желчь и еще что-то отвратительное на пол, свои колени и на Джейми.
Я устало вздохнула. Короткий согревающий эффект, который я испытала, вмешавшись в драку, исчез, и я снова чувствовала себя замерзшей и немного дезориентированной. Да еще это зловоние.
— Ты знаешь, мне совсем не нужна эта услуга, — с упреком сказала я Джейми, который уже выпустил Уайли и торопливо снимал с себя одежду, — хотя я ценю твой вотум доверия.
— О, да? — приглушенно произнес он через рубашку, которую стаскивал через голову. Освободившись, он сердито глянул на меня и швырнул рубашку на пол. — Ты думаешь, я буду сидеть, ничего не делая, и позволю этому хлыщу оскорблять тебя?
— Не думаю, что он сделает это снова, — сказал Роджер. Он встал и с интересом наклонился над Уайли, который с зеленым лицом скорчился на своей табуретке. Роджер оглянулся на Джейми.
— Он действительно прав? О том, что вскрытие трупа — это преступление, караемое смертной казнью?
— Я не знаю, — довольно резко ответил Джейми. Оголенный до талии, измазанный кровью и рвотой, с рыжими волосами, ярко горящими в свете фонаря, он выглядел совсем не похожим на того лощеного джентльмена, который отправился играть в вист.
— Вряд ли это имеет значение, — добавил он, — так как он не скажет об этом никому. Потому что, если он это сделает, я кастрирую его, как бычка, и скормлю его яйца и лживый язык свиньям.
Он коснулся рукоятки кинжала, как если бы уверяясь, что он под рукой на случай необходимости.
— Однако я уверен, что вы не собираетесь выдвигать столь беспочвенные обвинения против моей жены, не так ли… сэр? — сказал он Уайли с чрезмерной вежливостью.
Я не удивилась, когда Филипп Уайли отрицательно покачал головой, очевидно, еще не способный говорить. Джейми издал звук мрачного удовлетворения и наклонился поднять плащ, который он сбросил ранее.
Чувствуя себя довольно слабой в коленках после яркой демонстрации чувства мужской чести, я уселась на ведро.
— Хорошо, — сказала я и убрала с лица прядь волос. — Прекрасно. Поскольку мы все урегулировали… на чем мы остановились?
— Убийство Бетти, — подсказал Роджер. — Мы не знаем кто, мы не знаем когда, и мы не знаем почему, хотя могу ли я предложить, чтобы в качестве первичной посылки мы согласились, что никто из присутствующих здесь не имел к убийству никакого отношения?
— Очень хорошо, — Джейми бесцеремонным жестом отклонил вопрос об убийстве. — Как насчет Стивена Боннета?
При этих словах заинтересованный вид Роджера сменился на более мрачный.
— Да, что с ним? Он вовлечен в это дело?
— Возможно, он не повинен в убийстве, но вчера на мою тетю и ее мужа в их собственной спальне напали два злодея. Одним из них был ирландец, — Джейми накинул плащ на свои голые плечи и наклонился к Филиппу Уайли со зловещим видом.
— Я повторяю, — холодно произнес тот, все еще держа руки на животе, — что я не знаю никакого джентльмена с таким именем, ни ирландца, ни готтентота.
— Стивен Боннет — не джентльмен, — заявил Роджер. Тон был довольно спокоен, но с неким оттенком, который заставил Уайли взглянуть на него.
— Я не знаю такого парня, — повторил он твердо. Сделав небольшой вдох в качестве эксперимента, он обнаружил, что может дышать, и вздохнул глубже. — Почему вы решили, что ирландец, напавший на мистера и миссис Иннес, был Боннетом? Он случайно не оставил свою визитку?
К своему удивлению я рассмеялась. Несмотря ни на что, я должна была признаться, что испытывала к Филиппу Уайли определенное уважение. Удерживаемый в качестве пленника, побитый, подвергаемый угрозам, облитый кофе и лишившийся своего парика, он сохранил гораздо больше достоинства, чем большинство мужчин в его ситуации.
Джейми посмотрел на меня и перевел взгляд на Уайли. Мне показалось, что уголок его рта дернулся, но в тусклом свете трудно было сказать наверняка.
— Нет, — сказал он, — но я неким образом знаком со Стивеном Боннетом, который является уголовником, выродком и вором. И я видел этого человека вместе с вами, сэр, когда вы случайно встретили мою жену в сарае.
— Да, — подтвердила я. — Я видела его тоже, он стоял прямо за вами. И вообще, что вы там делали?
Глаза Уайли расширились от обвиняющих слов Джейми, при моем подтверждении он моргнул, еще раз глубоко вздохнул и уставился вниз, потирая согнутым пальцем под носом. Потом взглянул на Джейми, теперь без всякого гнева.
— Я не знаю его, — сказал он спокойно. — Мне казалось, что кто-то за мной идет, но, оглядываясь, я никого не видел и потому особенно не беспокоился. Когда я… увидел, что было в сарае, — его взгляд метнулся в мою сторону, но не встретился с моим, — я был слишком потрясен, чтобы обращать внимание на что-либо, кроме того что было передо мной.
Я могла ему поверить.
Уайли пожал плечами.
— Если сзади меня находился Боннет, то я должен поверить вам на слово, сэр. И все же уверяю вас, что я его не приводил и даже не знал, что он идет за мной.
Джейми и Роджер обменялись взглядами, но они так же, как и я, уловили нотки правды в словах Уайли. Наступила короткая пауза, и я могла слышать лошадей, топчущихся в своих стойлах. Они уже успокоились, хотя оживленно переступали копытами в ожидании корма. Рассвет проникал через отверстия под карнизом, его мягкий дымный свет лишил воздух в конюшне всех цветов, но стали видны неясные очертания упряжи, висящей на стене, вилы и лопаты, стоящие в углу.
— Скоро появятся конюхи, — Джейми пошевелился и вздохнул, слегка пожав плечами. Он поглядел на Уайли.
— Ну, что ж, сэр. Я принимаю ваше слово джентльмена.
— Да? Вы мне льстите.
— Однако, — продолжил Джейми, игнорируя его сарказм, — я хотел бы знать, что привело вас вчера в сарай.
Уайли, привставший с табурета, остановился, потом медленно сел назад. Он моргнул несколько раз, раздумывая, потом вздохнул, сдаваясь.
— Лукас, — сказал он коротко. Он не поднимал глаз, держа их на своих руках, безвольно лежащих на коленях. — Я присутствовал при его рождении, я воспитывал его, приучал к седлу, тренировал его, — он сглотнул, и я увидела, как дрогнули кружева рубашки на его шее. — Я пришел в конюшню, чтобы провести с ним несколько минут… чтобы проститься с ним.
Впервые лицо Джейми потеряло тень неприязни, которая появлялась на нем всякий раз, когда он смотрел на Уайли. Он глубоко вздохнул и слегка кивнул.
— Да, я понимаю, — произнес он спокойно. — А потом?
Уайли выпрямился.
— Когда я оставил конюшню, мне показалось, что я услышал голоса в огороде. А когда я подошел ближе, то увидел свет между досок сарая, — он пожал плечами. — Я открыл дверь. И вы знаете лучше меня, что случилось потом, мистер Фрейзер.
Джейми сильно провел рукой по лицу и кивнул.
— Да, — сказал он. — Я бросился за Боннетом, а вы стояли у меня на дороге.
— Вы напали на меня, — холодно произнес Уайли. Он подтянул свой порванный сюртук на плечах. — Я защищался, поскольку имел на это право. А потом вы и ваш зять схватили меня и затащили сюда, — он дернул головой в направлении стойла позади него, — и держали меня пленником половину ночи!
Роджер откашлялся, то же сделал Джейми, хотя с более суровым значением.
— Да, в общем, — сказал он, — мы не возражаем, что это так, — он вздохнул и отступил, указывая жестом, что Уайли мог идти. — Полагаю, вы видели в каком направлении убежал Боннет?
— О, да. Хотя я не знал его имени, конечно. Думаю, сейчас он вне вашей досягаемости, — сказал Уайли со странным оттенком удовлетворения в голосе. Джейми резко развернулся.
— Что вы имеете в виду?
— Лукас, — Уайли кивнул на тени в дальнем конце прохода. — Его стойло там. Я хорошо знаю его голос, звуки его движения, но этим утром я их не слышал. Боннет — если это был он — убежал в направлении конюшни.
Прежде чем Уайли перестал говорить, Джейми схватил фонарь и направился вдоль прохода. Лошади высовывали любопытные носы над загородками своих стойл, фыркая и пуская пар, когда он проходил, но никакого черного носа не появилось в конце ряда, никакая черная грива не заструилась бегущей водой от радостного приветствия. Мы торопливо догнали его и заглянули в стойло, которое он освещал высоко поднятым фонарем.
Желтый свет сиял на пустой соломе.
Мы долго стояли и смотрели в тишине. Потом Филипп Уайли вздохнул и вскинул голову.
— Если его больше нет у меня, то и у вас, мистер Фрейзер, тоже, — его глаза остановились на мне с мрачной иронией. — Но я желаю вам радости с вашей женой.
Он развернулся и ушел со спущенными чулками, сверкая красными каблуками своих туфель в свете наступающего утра.
Снаружи рассвет разгорелся во всю, прекрасный и словно застывший. Казалось, двигалась одна река, мерцая серебром воды между деревьев.
Роджер, позевывая, пошел к дому, но Джейми и я задержались у загона. Через несколько минут появятся люди, будет много вопросов, разговоров, предположений. Ни один из нас не хотел разговаривать, не теперь.
Наконец, Джейми положил руку на мои плечи и решительно повернул прочь от дома. Я не знала, куда он направлялся, и не особенно интересовалась, хотя сильно надеялась, что там, куда мы шли, я смогу прилечь.
Мы прошли кузницу, где маленький сонный мальчик раздувал огонь в горне с помощью мехов, и красные искры взлетали, как светлячки, в темноте. Прошли мимо каких-то строений, завернули за угол и оказались перед невзрачным сараем с большой двухстворчатой дверью. Джейми снял замок и, толкнув створку, открыл двери, приглашая меня войти.
— Не могу понять, почему я не вспомнил о нем, — сказал он, — когда искал место для уединения.
Мы были в каретном сарае. Там стояли фургон и какой-то легкий экипаж, а также фаэтон Джокасты — открытая повозка, похожая на большие сани на двух колесах. У нее была длинное сиденье с подушками из синего бархата. Джейми подхватил меня за талию и подсадил в экипаж, потом забрался следом. На подушки была наброшена полость из шкуры бизона, он стянул ее и расстелил на полу фаэтона. Здесь едва хватало места для двоих, если они не возражали лежать, тесно прижавшись друг к другу.
— Ложись, сассенах, — сказал он, опускаясь на колени. — Что ни случится потом… оно может подождать.
Я охотно согласилась. Но на краю отключающегося сознания, я не могла не выяснить один вопрос.
— Твоя тетя… Ты ей веришь? Тому, что она сказала о золоте и всем остальном?
— О, да, конечно, — пробормотал он мне в ухо. Его рука тяжело лежала на моей талии. — По крайней мере, насколько я могу ей верить.
Наконец, жажда и голод выгнали нас из убежища, и мы, оставив каретный сарай, направились к дому мимо тактично отводящих глаза рабов, которые все еще продолжали приводить в порядок двор после свадебного пира. На краю лужайки я увидела Федру, которая шла от мавзолея с руками, полными тарелок и чашек, собранными по кустам. Ее лицо распухло и покрылось пятнами от горя, ее глаза были красными, но она не плакала.
Увидев нас, она остановилась.
— О, — сказала она. — Мисс Джо искала вас, мастер Джейми.
Она говорила тусклым безразличным голосом, как если бы слова не имели для нее никакого значения, и, казалось, она не видела ничего странного в нашем появление в таком непрезентабельном виде.
— Да? — Джейми протер лицо и кивнул. — Хорошо, я подойду к ней.
Она кивнула в ответ и повернулась уходить, но Джейми протянул руку и коснулся ее плеча.
— Я сочувствую твоему горю, девушка, — произнес он тихо.
Внезапные слезы потекли из ее глаз, но она промолчала. Сделав низкий реверанс, она повернулась и поспешно удалилась, двигаясь так резко, что из стопки посуды вывалился нож и остался лежать на земле позади нее.
Я наклонилась и подняла его; ощущение рукоятки ножа неожиданно и ярко напомнило мне о лезвии, которым я вскрыла тело ее матери. На какое-то время, потеряв чувство реальности, я снова оказалась в темном сарае с тяжелым запахом смерти и неоспоримым доказательством убийства в руках.
Потом реальность вступила в свои права, и я оказалась на залитой солнцем лужайке со стайкой голубей и воробьев, мирно копошащихся у ног мраморной богини.
Джейми что-то говорил.
— …иди умойся и отдохни немного, хорошо, сассенах?
— Что? О… нет, я пойду с тобой, — мне внезапно захотелось поскорее закончить с этим делом и уехать домой. На данный момент мне было достаточно светских развлечений.
Мы нашли Джокасту, Дункана, Роджера и Брианну в гостиной Джокасты, где они сидели за поздним завтраком. Брианна бросила острый взгляд на порванную одежду Джейми, но ничего не сказала, вернувшись к своему чаю. Она и Джокаста были в халатах, Роджер и Дункан были полностью одеты, хотя выглядели бледными и потрепанными после ночных приключений. Оба заросли щетиной, а у Дункана на скуле расплылся огромный синяк, полученный им при падении, но он казался вполне здоровым.
Я решила, что Роджер рассказал о нашем tête-à-tête с Филиппом Уайли и исчезновении Лукаса. По крайней мере, никто не стал задавать вопросов. Дункан, молча, подвинул тарелку с беконом к Джейми, и некоторое время не раздавалось никаких звуков, кроме мелодичного позвякивание столовых приборов о тарелки и прихлебывания чая.
Наконец, наполнив желудки и почувствовав себя несколько лучше, мы оторвались от еды и начали обсуждать события дня и прошлой ночи. Случилось так много всего, что я подумала, будет лучше, если мы попытаемся реконструировать события в их логическом порядке. Я сообщила об этом всем, и хотя рот Джейми дернулся в раздражающей манере, которая говорила, что логика и я — понятия несовместимые, я проигнорировала его и твердо призвала собравшихся к порядку.
— Все началось с Бетти, не так ли?
— Так это или нет, но полагаю, что это хорошая отправная точка, как и любая другая, сассенах, — согласился Джейми.
Брианна закончила намазывать маслом тост и усмехнулась.
— Продолжайте, мисс Марпл, — сказала она, махнув рукой с тостом, и отправила его в рот. Роджер сдавленно хохотнул, но я с достоинством проигнорировала и это.
— Прекрасно. Итак, я думаю, что Бетти, скорее всего, была под действием наркотика, когда я ее видела, но так как доктор Фентман не дал мне осмотреть ее, я не могу быть уверенной. Но мы все-таки полагаем, что Бетти действительно пила пунш с наркотиком, правильно?
Я огляделась вокруг, и Брианна, и Джейми кивнули мне в ответ с торжественно — серьезным видом.
— Да, я почувствовал в стакане нечто странное, — согласился Джейми.
— А я разговаривала с рабами, как просил па, — добавила Брианна, наклоняясь вперед. — Две женщины признались, что Бетти, обычно, допивала остатки спиртного в стаканах после гостей, но обе настаивали, что она была лишь «немного навеселе», когда помогала делать пунш в гостиной.
— Я был в гостиной с Шеймусом Ханлоном и его музыкантами, — подтвердил Роджер, поглядев на Брианну и мягко сжав ее колено. — Я видел, как Улисс делал пунш. Вы делали его в первый раз в тот день, Улисс?
Все головы повернулись к дворецкому, который с непроницаемым лицом стоял за стулом Джокасты; его аккуратный парик и отглаженная ливрея являлись молчаливым упреком всеобщему беспорядку.
— Нет, второй, — произнес он спокойно. — Первый пунш был выпит за завтраком.
Его глаза были настороженными и красными, но остальная часть лица была словно высечена из серого гранита. Домашнее хозяйство и слуги были под его управлением, и было ясно, что последние события он воспринимал, как личное оскорбление.
— Хорошо, — Роджер повернулся ко мне, потирая щетину на лице. Возможно, он немного вздремнул после событий с Уайли, но по нему этого не было видно.
— Я сам не заметил Бетти, но думаю, я обратил бы на нее внимание, если бы она была пьяна и шаталась. Так же, как и Улисс, я полагаю, — он обернулся к дворецкому за подтверждением, и тот неохотно кивнул.
— Лейтенант Вольф был пьян в стельку, — добавил Роджер. — И все это заметили. Многие отметили, что еще слишком рано, чтобы дойти до такого состояния.
Джокаста произвела презрительный звук, а Дункан нагнул голову, скрывая улыбку.
— Итак, — подвел итог Джейми, — вторая порция пунша была сделана в полдень, а я нашел пьяную женщину на куче навоза и со стаканом пунша не более чем час спустя. Я не хочу сказать, что такого не может быть, но напиться до потери сознания за такой короткий промежуток времени трудно.
— Таким образом, мы полагаем, что ее действительно накачали наркотиками, — сказала я. — Скорее всего, это был лауданум. Он имеется в доме?
Джокаста, уловив в моем голосе, что вопрос был обращен к ней, выпрямилась на своем стуле и заправила прядь волос под чепчик с лентами. Кажется, она вполне оправилась после ночных происшествий.
— О, да. Но вряд ли это имеет значение, — возразила она. — Любой мог принести его с собой; его нетрудно достать, если есть деньги. Я знаю, по крайней мере, двух дам, которые регулярно им пользуются. Полагаю, и на этот раз они привезли его с собой.
Мне хотелось бы знать, кто из знакомых Джокасты был опийным наркоманом, и как она узнала об этом, но отклонила этот вопрос и перешла к следующему.
— Ладно, откуда бы ни появился лауданум, очевидно, Бетти его приняла, — я повернулась к Джейми. — Ты говорил, что, когда нашел ее, тебе пришло в голову, что она выпила нечто, предназначенное для другого.
Он кивнул, внимательно глядя на меня.
— Да, потому что кому придет в голову травить рабыню?
— Я не знаю — почему, но кто-то действительно убил ее, — прервала его Брианна с раздражением в голосе. — Я не могу представить себе, что она съела битое стекло вместо кого-то.
— Не торопите меня! Я пытаюсь быть логичной, — я, нахмурившись, посмотрела на Бри, которая произвела звук, похожий на сделанный ранее Джокастой, но не так громко.
— Нет, — продолжила я, — я не думаю, что она могла съесть битое стекло случайно, но я не знаю, когда оно попало внутрь. Почти наверняка, это случилось после того, как ты и Джейми принесли ее на чердак, и после того, как доктор Фентман лечил ее в первый раз.
Рвотные средства Фентмана и слабительное могли вызвать обильное кровотечение, если Бетти уже съела стекло, как оно и случилось на самом деле, когда он пришел на рассвете во второй раз в ответ на ее жалобы на боли в животе.
— Я думаю, ты права, — сказала я Брианне, — но чтобы быть уверенным. Роджер, когда ты пошел осмотреться, ты не видел кого-либо из гостей, кто выглядел как накачанный наркотиками?
Он покачал головой, соединив темные брови, словно его беспокоил солнечный свет. Я не удивлюсь, если у него болит голова; у меня самой чувство, что моя голова забита ватой, сменилось болезненной пульсацией.
— Нет, — сказал он и сильно потер костяшками пальцев между бровями. — Было, по крайней мере, человек двадцать, которые уже начали пошатываться, но все они казались просто выпившими.
— А как относительно лейтенанта Вольфа? — к всеобщему удивлению спросил Дункан. Он покраснел, увидев, что все обратили на него внимание, но упорно продолжил:
— Smeòraich сказал, что мужчина был пьян и шатался в гостиной. Он мог намешать в пунш лауданум, или что там было, выпить половину, а остальное оставить?
— Не знаю, — произнесла я с сомнением. — Если кто-то и мог достигнуть такой степени опьянения в течение часа только от алкоголя…
— Когда я пошел проверить гостей, лейтенант стоял, прислонившись к стене мавзолея с бутылкой в руке, — вмешался Роджер, — пьяный, но в сознании.
— Да, он упал в кусты позже, — вставил Джейми, выглядя скептически. — Я видел его днем. Он не походил на одурманенного лауданумом, просто выглядел пьяным.
— Время, тем не менее, подходящее, — сказала я глубокомысленно. — По крайней мере, это возможно. Кто-нибудь видел лейтенанта позднее в этот день?
— Да, — вдруг произнес Улисс, заставив всех повернуться и взглянуть на него. — Он вошел в дом во время ужина, попросил, чтобы я нашел ему лодку и уплыл. Все еще пьяный, но в сознании.
Джокаста сделала выдох и пробормотала себе под нос:
— Но без ума.
Она потерла виски указательными пальцам, очевидно, ее также мучила головная больная.
— Полагаю, это исключает лейтенанта из списка подозреваемых? Или то, что он так внезапно уехал, подозрительно? — Брианна, единственный человек, у которого, казалось, не было головной боли, бросила несколько кусочков сахара в чай и энергично размешала его. Джейми прикрыл глаза, вздрогнув от звяканья.
— Вы ничего не пропустили? — Джокаста с сосредоточенным выражением на лице следила за обсуждением. Теперь она наклонилась вперед и стала шарить рукой по столу. Она легонько похлопывала пальцами тут и там в поисках предмета, нужного ей, потом подняла маленький серебряный стаканчик.
— Ты показывал мне стакан, из которого пила Бетти, племянник, — сказала она Джейми, протягивая сосуд. — Он походил на этот?
Стаканчик был из чистого серебра со свежей гравировкой, которая была едва видна. Позже, когда металл начнет покрываться патиной, чернота набьется в линии, и гравировка станет заметной, но в настоящее время заглавная буква «И» и маленькая рыбка, плавающая вокруг нее, почти не выделялись в блеске металла.
— Да, он был такой же, как этот, тетя, — ответил Джейми, касаясь руки, которая держала стаканчик. — Брианна говорит, что он из набора?
— Да. Я преподнесла их Дункану в утро свадьбы, как дар невесты, — она поставила стаканчик на стол, но накрыла его своими длинными пальцами. — Мы выпили из двух, Дункан и я, за завтраком, но другие четыре оставались там, — она махнула рукой в сторону небольшого буфета, где стояли блюда с беконом и яичницей. Там же находились декоративные тарелки, прислоненные к задней стенке буфета, перемежаясь с хрустальными бокалами для хереса. Я посчитала — все шесть стаканчиков находились сейчас на столе, наполненные портвейном, который Джокаста любила выпить за завтраком. Нельзя было различить, в какой из них вчера был налит пунш.
— Ты не уносил стаканчики в нижнюю гостиную в день свадьбы, Улисс? — спросила она.
— Нет, мэм, — он выглядел потрясенным. — Конечно, нет.
Она кивнула и повернула свои слепые глаза к Джейми, потом перевела их на меня.
— Таким образом, — сказала она просто. — Это был стакан Дункана.
Дункан выглядел удивленным, потом встревоженным, когда понял, на что она намекала.
— Нет, — произнес он, качая головой. — Нет, не может быть.
Но маленькие капельки пота выступила у него на лбу.
Конечно, они предлагали. Ведь он был женихом. Он, однако, не принял ни одного предложения из-за расстройства желудка, вызванного нервным стрессом. И при этом он не заметил, предлагались ли ему напитки в серебряном стаканчике.
— Мне было не до того, Мак Дубх; я не заметил бы живую змею, если бы мне ее предложили.
Улисс взял с подноса льняную салфетку и деликатно предложил ее Дункану, тот, не глядя, взял ее и утер лицо.
— Вы думаете, что кто-то пытался навредить Дункану? — удивление в голосе Роджера, возможно, не являлось комплиментом, но Дункан не обиделся.
— Но почему? — произнес он с изумлением. — Кто может ненавидеть меня?
Джейми тихонько хохотнул, и напряженность вокруг стола немного ослабла. Действительно, в то время как Дункан был умен и компетентен, он имел такой скромный характер, что невозможно было представить, что он мог кого-нибудь оскорбить, тем паче довести до убийственного бешенства.
— Ну, charaid, — тактично сказал Джейми, — это могло быть не из-за личного отношения к тебе, понимаешь?
Он поймал мой взгляд и криво усмехнулся. На его жизнь покушались несколько раз по причинам, которые имели отношение лишь к тому, кем он являлся, а не к тому, что он сделал. Не то, чтобы его не пытались убить и за то, что он сделал сам.
Джокаста, казалось, думала подобным же образом.
— Действительно, — сказала она. — Я сама об этом думала. Ты помнишь, племянник, что произошло на сборе?
Джейми изогнул бровь и поднял чашку с чаем.
— Очень многое произошло там, тетя, — ответил он, — но насколько я понимаю, вы имеете в виду то, что случилось с отцом Кеннетом?
— Да, — она протянула руку, и Улисс тут же вложил в нее чашку. — Разве ты не сказал мне, что этот Лилливайт говорил о препятствовании проведению церемоний?
Джейми кивнул и на мгновение прикрыл глаза, сделав большой глоток чая.
— Да. Значит, вы полагаете, что он имел в виду вашу свадьбу с Дунканом? Эта церемония не должна была состояться?
Моя головная боль становилась сильнее. Я надавила пальцами между бровей; они согрелись от чайной чашки, и их тепло приятно ощущалось на моей коже.
— Подожди немного, — сказала я. — Ты говоришь, что кто-то хочет предотвратить брак твоей тети с Дунканом, и на сборе это получилось, но сейчас он не нашел лучшего способа, как убить Дункана?
Мой голос выражал такое же удивление, как лицо последнего.
— Я не говорил этого, — возразил Джейми, с интересом следя за Джокастой, — но я полагаю, что так думает моя тетя.
— Да, я думаю, — сказала она спокойно, отпила чая и со вздохом поставила чашку. — Я не хочу сказать, что слишком высоко себя оцениваю, племянник, но факт остается — за мной ухаживали неоднократно с тех пор, как умер Гектор. Речной поток — богатое поместье, а я старая женщина.
На мгновение наступила тишина, пока все не обдумали информацию. Лицо Дункана выразило страх.
— Но, — произнес он, немного заикаясь, — но… но если это так, Мак Дубх, зачем ждать?
— Ждать?
— Да, — он огляделся в поисках понимания. — Посмотри, если кто-то хотел не допустить нашего брака на сборе, пусть так. Но с тех пор прошло четыре месяца, и никто не поднял на меня руку. Я обычно езжу в одиночку, было бы очень просто пустить мне пулю в голову и оставить лежать на дороге, — он говорил спокойно, но я заметила, как еле заметная дрожь прошла по телу Джокасты при этих словах.
— Итак, зачем ждать самой свадьбы и присутствия сотни людей? Да, в общем, это хороший вопрос, Дункан, — согласился Джейми.
Роджер, следивший за разговором, положив подбородок на руки, выпрямился.
— Единственная причина, которая приходит мне в голову, — сказал он, — священник.
Все уставились на него с приподнятыми бровями.
— Священник был здесь, — пояснил он. — Понимаете, если Речной поток — причина всего этого, то вопрос не только в том, чтобы убрать Дункана. Устранив его, убийца вернется к тому, с чего начинал — Джокаста не выходит замуж за Дункана, но и за него тоже не выходит. Проблема не решена.
— Но, — Роджер поднял палец, — если здесь находится священник и все готово для свадебного обряда… тогда все просто. Дункана убивают — все маскируется под самоубийство или несчастный случай — потом врываются в кабинет Джокасты и вынуждают священника провести церемонию. Слуги и гости заняты происшествием с Дунканом, и никто не вмешивается. Вон кровать, — Роджер кивнул на балдахин, видимый через приоткрытую дверь в спальню, — Джокасту уводят туда и насильно делают брак действительным… и дело сделано.
Тут Роджер заметил отвалившуюся челюсть Джокасты и ошеломленный взгляд Дункана и понял, что это была не отвлеченная академическая дискуссия. Он побагровел от смущения и откашлялся.
— Хм… Я имею в виду… так раньше делали.
Джейми кашлянул и прочистил горло. Так делали. Его собственный дед начал восхождение по социальной лестнице, насильно женившись и тут же уложив в постель пожилую богатую вдову леди Ловат.
— Что? — Брианна потрясенно уставилась на Роджера. — Это возмутительно… они не могут так поступить!
— Думаю, они могли, — сказал Роджер извиняющимся тоном. — Видишь ли, цыпленок, девять десятых всех законов не дают женщинам прав собственности. Женитесь на женщине, затащите ее в постель, и она вместе со своей собственностью принадлежит вам, хочет она этого или нет. Если не будет родственника мужского пола, который может опротестовать это в суде.
— Но у нее есть родственник мужского пола! — Брианна махнула рукой на Джейми, который мог протестовать, но не по тому поводу, который имела в виду она.
— Да, в общем, но… свидетели, — возразил он. — Вы не можете опротестовать замужество, если есть свидетели, подтверждающие, что брак свершился.
Он снова кашлянул, и Улисс взялся за чайник.
У старого Симона были свидетели — двое его друзей и плюс две подружки вдовы, одна из которых позднее стала бабушкой Джейми.
— Не думаю, что это является проблемой, — сказала я, стряхивая с груди крошки. — Ясно, что это не были действия одиночки. Кто бы ни являлся предполагаемым женихом — заметьте, мы наверняка не знаем, что таковой имеется — здесь явно действовали несколько человек. Например, сообщником мог быть Рэндалл Лилливайт.
— Которого здесь не было, — напомнил мне Джейми.
— Хм. Верно, — согласилась я, — но, тем не менее, предположение о сообщниках остается.
— Да, — упрямо сказал Роджер, — и если он действительно существует, то главным подозреваемым является лейтенант Вольф, не так ли? Все знают, что он неоднократно пытался жениться на Джокасте. И он был здесь.
— Но пьяный, — добавил Джейми, выражая сомнение.
— Или нет. Как я уже говорил Шеймус и его парни были удивлены, что он напился так рано, что если это было притворством? — Роджер приподнял бровь и оглядел всех за столом.
— Если бы все восприняли его, как пьяного, то никто не стал бы его подозревать в том, что случилось потом. И он мог налить лауданум в стакан с пуншем и дать его Бетти, а сам мог спрятаться, дожидаясь, пока не прибудут вести, что с Дунканом плохо. И если Бетти предложила пунш Дункану, а он отказался, в общем… — он пожал плечами. — Кто станет обвинять ее, что она ушла в огород, чтобы выпить его.
Джокаста и Улисс одновременно фыркнули, показывая свое отношение к невинности действий Бетти. Роджер кашлянул и торопливо продолжил анализ.
— Ладно. Хорошо. Но доза не убила Бетти. Или убийца просчитался, или… — внезапно Роджеру в голову пришла другая мысль. — Возможно, вопрос об убийстве Дункана не стоял. Возможно, кто-то просто хотел, чтобы он впал в бессознательное состояние, а потом намеревался спустить его в реку. Вы не умеете плавать, не так ли? — обратился он к Дункану, который покачал головой с ошеломленным видом. Его ладонь машинально потянулась к недостающей руке.
— Да. Таким образом, это был бы хороший несчастный случай, никакого беспокойства, — Роджер с довольным видом потер руки. — Но все пошло не так, потому что служанка выпила пунш вместо Дункана. И именно потому она была убита!
— Почему? — Джокаста выглядела такой же ошеломленной, как и Дункан.
— Потому что она могла узнать человека, который дал ей стакан для Дункана, — вставил Джейми и кивнул, откинувшись на стуле с задумчивым видом. — И она сказала бы о нем, как только ее стали бы расспрашивать. Да, в этом есть смысл. Но, конечно, он не мог просто покончить с ней; риск слишком велик.
Роджер кивнул с ободрением.
— Да. И достать стакан было совсем не трудно, их столько валялось повсюду. Разбить его и растереть в порошок — тоже не проблема.
Даже разбивать не было нужды — разбитые стаканы тогда валялись повсюду. Я сама разбила один, когда неожиданно появился Филипп Уайли.
Я повернулась к Улиссу.
— Остается вопрос, как битое стекло попало в желудок. Улисс, вы знаете, что давали Бетти есть и пить?
Хмурое выражение пробежало по лицу дворецкого, словно камень был брошен в темную воду.
— Доктор Фентман велел дать ей силлабаб, — медленно проговорил он, — и немного овсянки, если она могла есть. Я сам сделал силлабаб и дал его Марии, чтобы она унесла его наверх. Насчет овсянки я дал распоряжение повару, но не знаю, ела ли она ее, и кто отнес ей кашу.
— Хм, — Джокаста поджала губы. — На кухне творилось настоящее безумие. И столько людей вертелось… ладно, мы можем спросить Марию и других, но я не удивлюсь, если они даже не помнят, кому таскали блюда, не говоря уже о том, что кто-то останавливал их. Потребуется только отвлечь служанку на мгновение… — она махнула рукой, показывая, как возмутительно легко можно совершить убийство.
— Или кто-то мог прийти на чердак под предлогом, посмотреть на ее состояние, и дать ей выпить битое стекло, — предложила я. — Силлабаб прекрасно для этого подходит. Люди ходили взад и вперед, но Бетти была одна достаточно долго между посещением доктора Фентмана и временем, когда рабыни пришли ложиться спать. Кто-то вполне мог проскользнуть незаметно.
— Очень хорошо, инспектор Лестрейд, — вполголоса сказала Брианна Роджеру. — Но никаких доказательств нет, не так ли?
Джокаста и Дункан напряженно сидели рядом, словно пара пивных кружек, стараясь не глядеть друг на друга. При этих словах Джокаста глубоко вздохнула, очевидно, заставляя себя расслабиться.
— Верно, — произнесла она. — Доказательств нет. Ты точно не помнишь, как Бетти предлагала тебе пунш, dhuine? [160]
Дункан отчаянно грыз усы, пытаясь вспомнить, но потом покачал головой.
— Нет, не помню, bhean.
— Ладно, ничего не поделаешь.
Все на время затихли, только Улисс тихо перемещался вокруг стола, прибираясь. Наконец Джейми вздохнул и выпрямился.
— Ладно. Теперь о том, что произошло вчера. Мы согласны, что ирландец, который ворвался в вашу спальню, тетя, был Стивеном Боннетом?
Рука Брианны дернулась, и чашка стукнулась об стол.
— Кто? — сказала она хрипло. — Стивен Боннет здесь?
Джейми хмуро посмотрел на меня.
— Я думал, ты сказала ей, сассенах.
— Когда? — раздраженно парировала я. — Я думала, ты сказал ей, — я повернулась к Роджеру, который с каменным лицом пожал плечами. Улисс салфеткой вытирал лужу от чая. Бри была бледной, но восстановила самообладание.
— Неважно, — произнесла она. — Он был здесь? Вчера ночью?
— Да, — неохотно ответил Джейми. — Я видел его.
— Значит, он был грабителем, или одним из тех, кто искал золото? — Брианна взяла один серебряный стаканчик с портвейном и выпила его, словно это было вода. Улисс моргнул, но поспешил наполнить стаканчик снова.
— Похоже, что так, — Роджер потянулся за булочкой, тщательно избегая взгляда Брианны.
— Как он узнал о золоте, тетя? — Джейми откинулся на стуле, в раздумье полузакрыв глаза.
Джокаста слегка фыркнула и протянула руку. Улисс тут же положил в нее тост с маслом.
— Гектор Камерон сказал кому-то, мой брат Дугал сказал кому-то, или третий мужчина. И насколько я их знаю, я держу пари, что это были не Гектор и не Дугал, — она пожала плечами и откусила тост.
— Но скажу я вам, — добавила она, проглотив кусочек, — от второго человека в моей спальне очень сильно пахло алкоголем. Я говорила, что он молчал, да? И это совершенно понятно, не так ли? Он был тем, голос которого я могла узнать, если бы он заговорил.
— Лейтенант Вольф, — предположил Роджер.
Джейми кивнул; небольшая складка образовалась между его бровями.
— Кто лучше, чем военный моряк сможет найти пирата при необходимости?
— Если ему будет нужен пират, — пробормотала Брианна. Портвейн помог ей, но она все еще была бледна.
— Да, — продолжил Джейми, не обращая на нее внимания. — Не такое уж маленькое предприятие, десять тысяч фунтов в золоте. Потребуется несколько человек, чтобы справиться с таким количеством — Людовик и Чарльз Стюарт призвали шестерых человек для тридцати тысяч фунтов.
Неудивительно, что тот, кто узнал о золоте, завербовал в помощь Стивена Боннета, известного контрабандиста и пирата, который имел в распоряжении не только транспорт, но и связи, чтобы реализовать золото.
— Лодка, — медленно произнесла я. — Лейтенант уплыл на лодке во время ужина. Предположим, он пошел вниз по реке и встретился Боннетом. Они вернулись вместе и дождались возможности прокрасться в дом и выпытать у Джокасты, где спрятано золото.
Джейми кивнул.
— Да, так могло быть. Лейтенант долгое время вел здесь дела. Может ли быть так, тетя, что он видел нечто, заставившее его предположить, что золото находится у вас? Вы сказали, что Гектор взял с собой три слитка золота, у вас остался хотя бы один?
Джокаста сжала губы, но, поколебавшись секунду, слегка кивнула головой.
— Он держал один на своем столе, чтобы придавливать бумаги. Да, Вольф мог видеть его, но как он мог узнать, откуда оно происходит?
— Возможно, не тогда, — предположила Брианна, — а позже, когда услышал о французском золоте и сопоставил оба факта.
Все кивнули и забормотали. Как теория — это вполне годилось, но я не видела, как найти доказательства таким предположениям, и сообщила всем об этом.
Джейми пожал плечами и облизал джем с пальцев.
— Я не думаю, что иметь доказательства, так уж важно, сассенах. Важно, что может случиться потом, — он посмотрел Дункану в глаза.
— Они вернутся, charaid, — произнес он спокойно. — Ты понимаешь это?
Дункан кивнул. Он выглядел хмурым, но решительным.
— Да, я понимаю, — он взял руку Джокасты — первый жест в ее направлении, который я видела. — Мы будем готовы, Мак Дубх.
Джейми медленно кивнул.
— Я должен уехать, Дункан. Посевная не ждет, но я попрошу знакомых, присмотреть за лейтенантом Вольфом.
Джокаста, которая сидела тихо, не отнимая руки у Дункана, при этих словах выпрямилась.
— А ирландец? — спросила она, медленно потирая колено другой рукой.
Джейми обменялся взглядом с Дунканом, потом взглянул на меня.
— Он вернется, — произнес он с мрачной уверенностью в голосе.
Я смотрела на Брианну, когда он говорил это. Ее лицо было спокойно, но я была ее матерью, и я видела страх в ее глазах. «Стивен Боннет, — подумала я с тяжелым сердцем, — уже вернулся».
Мы уехали на следующий день. Не более чем через пять милей нашей поездки, я уловила цокот копыт по дороге сзади и увидела алую вспышку сквозь весеннюю зелень каштанов.
Это был майор МакДональд, и радость на его лице, когда он направил коня к нам, сказала мне все.
— О, проклятие! — произнесла я.
Письмо имело красную печать Трайона, кроваво-красную, как мундир майора.
— Оно прибыло этим утром в Гриноукс, — сказал майор, придерживая коня и наблюдая, как Джейми взламывает печать. — Я предложил привезти его, поскольку мне все равно по пути.
Он уже знал, что содержится в этом письме, Фаркард Кэмпбелл, без сомнения, уже вскрыл свое письмо.
Я наблюдала за выражением Джейми, пока он читал. Оно не изменилось. Он закончил читать и вручил письмо мне.
«19-ого марта 1771,
Командующим офицерам милиции.
Господа,
Вчера Совет Его Величества при губернаторе постановил, что вооруженные силы, созданные из нескольких полков милиции, под моим командованием должны вступить в поселения мятежников с целью приведения их в повиновение, поскольку непослушанием закону и своими действиями они бросили вызов Правительству и мешают отправлению правосудия. Поэтому часть ваших полков может с честью послужить своей стране в таком важном деле, и я должен потребовать, чтобы вы выбрали по тридцать мужчин, которым следует присоединиться к моим силам в этом походе.
Не предполагается предпринимать военных действий до двадцатого числа следующего месяца, до этой даты вам будет сообщено о дне сбора, времени похода и маршруте.
Также все плантаторы, остающиеся дома, должны считать своим христианским долгом оказывать всемерное содействие семьям мужчин, отправляющихся на указанную службу, так чтобы ни семьи, ни их плантации не пострадали, пока они заняты службой в интересах всех добропорядочных людей.
Для покрытия расходов в данном походе я распорядился напечатать ордера, подлежащие оплате предъявителю. Эти ордера будут действительны, пока Казначейство не сможет оплатить их из Чрезвычайного фонда в случае, если в Казне не окажется достаточно денег для покрытия расходов данной экспедиции.
Я &c. &c.,
Уильям Трайон».
Хасбанд Хермон и Джеймс Хантер знали о послании, когда уезжали из Речного потока? Я подумала, что они должны были знать. А майор, конечно, направляется в Нью-Берн, чтобы предложить свои услуги губернатору. Его ботинки были покрыты дорожной пылью, но рукоятка меча сияла на солнце.
— Проклятие, проклятие, черт побери, — снова произнесла я тихо, но с выражением. Майор МакДональд моргнул. Джейми поглядел на меня, и уголок его рта дернулся.
— Да, в общем, — сказал он. — Почти месяц. Достаточно времени, чтобы посеять ячмень.
Я пережил войну и многое потерял. Я знаю, за что стоит бороться, а за что - нет. Честь и храбрость - сущность мужчины. И если мужчина убивает ради чего-то, он должен быть готов умереть за это. Вот потому, сородич, у женщины широкие бедра; здесь она укрывает и дитя, и мужчину. Жизнь мужчины происходит отсюда, и в ее крови закаляется его честь. Только ради любви я готов снова пройти сквозь огонь.
Автор: Диана Гэблдон Перевод: Надежда Сергеевна Носова
«Показания Уайстила Эйвери, Свидетеля. «…И сразиться с ними, говоря, что у них достаточно мужчин, чтобы убить их, и мы можем убить их»
«Показания Уайстила Эйвери, Свидетеля.
Северная Каролина,
Мекленбургский округ.
Уайстил Эйвери был допрошен и поведал, что в шестой день марта текущего года около девяти или десяти часов утра он, Свидетель, находился в доме некоего Хаджинса в нижнем конце Лонг-Айленда.
И он, Свидетель, видел там тридцать или сорок человек, которые называли себя регуляторами, и он был арестован и насильственно удерживался одним из них, назвавшимся Джеймсом МакКвистоном, и затем некто Джеймс Грэмс (или Граймс) сказал свидетелю следующее: „Вы теперь заключенный и не должны никуда ходить без охраны“, потом сразу же добавил: „Держитесь своих охранников, и вам не причинят вреда“.
Затем Свидетель под охраной двух мужчин был доставлен в лагерь регуляторов (как они его называли) приблизительно в миле от дома, где было множество этих людей, и еще многие прибыли через несколько часов, так что по оценке Свидетеля в целом их было около двухсот тридцати человек.
От регуляторов он, Свидетель, узнал имена пятерых командиров или вожаков (как то, Томас Хэмилтон, еще один Хэмилтон, Джеймс Хантер, Джошуа Тиг, некто Джиллеспи и вышупомянутый Джеймс Граймс (или Грэмс). Он, Свидетель, слышал, как многие люди, имена которых ему не известны, говорили оскорбительные слова в адрес Губернатора, судей Верховного суда, Ассамблеи и других чиновников. В это время вышеупомянутый Томас Хэмилтон стоял посреди толпы и произносил речь следующего характера и смысла (толпа с ним соглашалась и подтверждала правдивость сказанного).
„Какой толк от того, что Морис Мур — судья? Он не является судьей, он не назначался Королем. Ни он и ни Хендерсон, также. Они не могут вершить правосудие. Ассамблея приняла Акт против беспорядков, но люди разгневаны, как никогда. Мы будем вынуждены убить всех чиновников и законников, и мы убьем их. Будь я проклят, если они не будут казнены. Если бы они не издали этот Акт, мы оставили бы некоторых из них жить. Акт против беспорядков! Никогда подобного закона не было ни в Англии, ни в другой стране, кроме Франции. Они переняли его из Франции, и они ввели на свободной земле инквизицию“.
Многие говорили, что Губернатор поддерживает законников, а Ассамблея расквиталась с регуляторами, приняв законы о дополнительных сборах. Они посадили Хасбанда в тюрьму, чтобы он не стал свидетелем их жульнических слушаний, и чтобы Губернатор и Ассамблея могли принять законы, угодные мошенникам. Губернатор их покрывает, они творят что хотят, они назначают слабых безграмотных мировых судей в своих интересах.
Никаких законников не должно быть в провинции, они будут прокляты, если останутся. Фаннинг объявляется вне закона с двадцать второго марта, и каждый регулятор, встретивший его после указанной даты, убьет его. Некоторые говорили, что не станут ждать этой даты и хотели бы встретиться с ним, и клялись убить его, если найдут в Солсбери. Некоторые хотели найти в Солсбери судью Мура, чтобы выпороть его, а некоторые — чтобы убить. Некий Роберт Томсон сказал, что Морис Мур — клятвопреступник и обзывал его ругательными словами, такими как мошенник, жулик, подлец, мерзавец и т. д.; другие с этим соглашались.
Когда пришла новость, что капитан Рутерфорд во главе своего отряда марширует по улицам Солсбери, Свидетель слышал, как некоторые из них убеждали других отправиться в Солсбери со всеми силами, присутствующими здесь, и сразиться с ними, говоря, что у них достаточно мужчин, чтобы убить их, и мы можем убить их. Мы научим их, как выступать против нас.
Дано под присягой и записано 8 дня марта 1771 года с моих слов
(подписано) Уайстил Эйвери
(засвидетельствовано) Уильям Харрис, мировой судья»
«Уильям Трайон генералу Томасу Гейджу,
Северная Каролина,
Нью-Берн,19 марта 1771.
Сэр,
Вчера на Королевском совете при Губернаторе данной провинции было решено собрать армию из милицейских полков и отрядов с тем, чтобы провести экспедицию в поселения повстанцев, которые своим неповиновением закону и своими выступлениями бросили вызов Правительству.
Поскольку в округе мало оружия, я должен просить Вашей помощи в обеспечении моих военных сил всем необходимым в соответствии с армейским артикулом (пушки, ружья, знамена, барабаны и т. д.)
Я намереваюсь начать марш из этого города после двадцатого марта и собирать милицию по мере моего продвижения по округам. Мой план состоит в том, чтобы собрать армию в полторы тысячи мужчин, однако учитывая настроения в Правительстве, эта цифра может быть значительно увеличена.
Роджер лежал в постели, прислушиваясь к писку случайного комара, проникшего в хижину через край промасленной кожи, натянутой на окно. Кроватка Джемми была накрыта марлевой сеткой, но у него и Брианны такой защиты не было. Если бы это проклятое насекомое село на него, он смог бы его прихлопнуть, но комар неустанно кружил где-то верху, иногда спускаясь, чтобы пропеть ему в ухо свое высокое «нииии», и снова исчезал в темноте.
Он должен был чувствовать себя страшно усталым после нескольких дней сумасшедшей деятельности, чтобы уснуть под вой тучи москитов. Два дня безостановочной поездки по горным хребтам и долинам в близлежащие поселения с распоряжением о сборе. Весенняя посевная, завершенная в рекордно короткие сроки; все мужчины с рассвета до темноты работали в поле. Но его тело все еще было заряжено адреналином, и быстрые импульсы выстреливали в его мозгу и мускулах, словно ему внутривенно ввели кофе.
Сегодня он целый день помогал готовить усадьбу к их отъезду, и отдельные фрагменты хозяйственных работ стояли перед его глазами, стоило ему только прикрыть веки. Ремонт забора, перевозка сена, срочная поездка на мельницу за мешками с мукой, которой будет питаться отряд на марше. Ремонт расколотого обода фургонного колеса, сшивание порванных постромков, помощь в поимке белой свиньи, сбежавшей из загона, рубка дров и, наконец, интенсивный час копания грядок перед ужином, чтобы Клэр до отъезда могла посадить ямс и арахис.
Несмотря на спешность и значительные усилия, рытье земли в сумерках показалось ему долгожданным отдыхом от организованного безумия дня, и даже теперь при мысли об этом он почувствовал облегчение и надежду на то, что сможет успокоиться и уснуть.
Был апрель, теплый не по сезону, и огород Клэр буйно шел в рост: зеленые отростки, раскрывшиеся листочки и маленькие сверкающие цветы, лоза, карабкающаяся по палисаднику и раскрывающиеся белые трубочки цветов над его головой.
Запахи растений и свежей земли поднимались вокруг него, прохладные, как воздух, сильные, как фимиам. Мотыльки прилетали из леса к белым раструбам цветов, мелькая, словно белые, серые и черные тени. Налетели также тучи мошек и москитов, притянутые запахом его пота, а за ними истребители москитов — стрекозы, темные и беспощадные с узкими крыльями, ворвавшиеся в облако мошек с шумом и треском, как футбольные хулиганы.
Он потрогал длинными пальцами стопы одеяло и вспомнил твердый край лопаты под ногой и чувство удовлетворения, когда лезвие входило в землю, перерезая в ней корни, выворачивая влажно поблескивающую землю с белыми корневищами растений и случайным блеском дождевых червей, отчаянно стремящихся зарыться обратно в почву.
Гигантская бабочка, кекропия, пролетела над его головой, притянутая ароматами растений. Ее бледно-коричневые крылья размером с его ладонь, украшенные павлиньими глазками, выглядели неземными в их беззвучной красоте.
Кто возделывает сад, тот в согласии с Богом. Так было написано по краю солнечных часов в саду пастора в Инверннессе, где он вырос. Ироничная надпись, потому что у священника не было ни времени, ни таланта к возделыванию сада, и он представлял собой джунгли некошеной травы, а старые розовые кусты, за которыми никто не ухаживал, разрослись повсюду и превратились в длинные прутья. Он улыбнулся и пожелал про себя доброй ночи тени пастора.
«Доброй ночи, отец. Да благословит тебя, Бог».
Прошло много времени с тех пор, как он утратил привычку желать перед сном доброй ночи своим родным и знакомым — детская молитва, которая заканчивалась обычным списком: «Бог да благословит бабушку и дедушку Гая на небесах, и моего лучшего друга Питера, и собаку Лилиан, и кота бакалейщика…»
Он годами не делал этого, но сейчас память о порождаемом этим ритуалом умиротворении подвигла его создать новый список. «Лучше, чем считать овец», — решил он. Умиротворения он жаждал больше, чем сна.
«Доброй ночи, миссис Грэхем, — подумал он и улыбнулся, вызвав в памяти краткое, но яркое изображение престарелой домоправительницы священника, которая, обмакнув пальцы в воду, брызгает капельки на раскаленную сковородку, проверяя будут ли они плясать. — Господи, благослови».
Преподобный пастор, миссис Грэхем, ее внучка Фиона и муж Фионы, Эрни… его родители, хотя это была лишь формальная дань двум безликим фигурам. Клэр в большом доме, и — после небольшого колебания — Джейми. Потом его собственная маленькая семья. Его сердце потеплело при мысли о них.
«Доброй ночи, малыш, — подумал он, поворачивая голову к колыбели, где спал Джемми. — Боже, благослови тебя. И Брианну».
Он повернул голову в другую сторону и открыл глаза, всматриваясь в темный овал спящего лица, повернутого к нему. Он перевернулся на бок, изо всех сил стараясь не шуметь, и лежал, глядя на нее. Они позволили огню погаснуть, так как выезжали рано утром, и в комнате было темно; он мог разобрать на ее лице только слабый намек на брови и губы.
Брианна никогда не лежала без сна. Она ложилась на спину, потягивалась, удовлетворенно вздыхала и через три вздоха уже спала. Может быть, она уставала, может быть, это был дар великолепного здоровья или чистая совесть, но иногда ему приходило в голову, что это было нетерпеливое стремление попасть в какой-то свой мир, туда, где она, свободная, неслась за рулем автомобиля, и ее волосы развевались по ветру.
«Что она видит сейчас?»- задался он вопросом, ощущая тепло ее дыхания на своем лице.
«Вчера ночью я видела во сне, что занимаюсь любовью с Роджером». Память об этой записи все еще терзала его, как бы он не стремился изгнать ее из памяти. Он уже скатывался в сон, навеянный его монотонным списком, но воспоминание о ее дневнике снова ввергло его в бессонницу. Проклятие, ей лучше не видеть сейчас такие сны! Не после того, что он дал ей.
Он снова закрыл глаза, концентрируясь на ее регулярном дыхании. Его лоб находился всего в нескольких дюймах от ее лба. Возможно, он мог уловить эхо ее сна сквозь кости черепа? Но он ощущал только эхо ее плоти, отражение их прощания со всеми его сомнениями и удовольствиями.
Она и мальчик уедут этим же утром; вещи их были уже упакованы и сложены грудой возле двери. Мистер Вемисс отвезет их в Хиллсборо, где она, по-видимому, будет в безопасности… и с выгодой займется портретом миссис Шерстон.
— Ты должна быть чертовски осторожна, — повторил он ей в третий раз в течение вечера. Хиллсборо находился в центре территории регуляторов, и у него были большие сомнения в необходимости туда ехать. Она отмахнулась от его тревоги, не принимая всерьез предположение о том, что она или Джем могут подвергнуться опасности. Вероятно, она была права, и все же… он сомневался, что она отнеслась бы к этому по другому, если бы опасность действительно существовала. Она была столь возбуждена открывшейся перед ней перспективой, что не побоялась бы вооруженной толпы, чтобы оказаться в Хиллсборо.
И она продолжала напевать эту проклятую песню «Возле озера Лох-Ломонд».
«Пойдёшь ты горами, а я по долинам И к озеру выйду родному. Я раньше приду, но не встречу любимой, Где дремлет синий Лох-Ломонд».
— Ты слышишь меня? — спросил он, хватая ее за руку.
— Да, дорогой, — пропела Бри, хлопая ресницами с насмешливой покорностью. Это его рассердило, и он развернул ее к себе.
— Я серьезно, — сказал он, глядя в ее широко открытые синие глаза, в которых все еще таилась усмешка. Он сжал запястье Брианны, и в его широкой ладони ее пальцы показались ему тонкими и хрупкими, несмотря на ее высокий рост. Внезапно ему привиделось, как кости проступили сквозь ее кожу: широкие высокие скулы, купол черепа и длинные белые зубы в вечном оскале.
Он дернул ее к себе и сильно поцеловал, стукнувшись зубами об ее зубы, не обращая внимания на боль, которую мог причинить.
Она была в одной рубашке, и он не потрудился снять ее; просто толкнул жену на кровать и задрал ей подол. Она потянулась к нему, но он не позволил ей дотронуться до себя, прижав ее руки к одеялу и навалившись на нее всем весом своего тела, вдавливая ее в матрац, двигаясь на ней и ища уверенности в тонкой плоти, прикрывающей ее кости.
Они двигались в молчании, осознавая присутствие спящего ребенка. И где-то в середине ее тело ответило ему глубоким потрясающим образом, для которого нет слов.
— Я серьезно, — повторил он тихо в мягкую путаницу ее волос некоторое время спустя. Он лежал на ней, обхватив ее руками и не давая ей двигаться. Она дернулась, и он сжал ее сильнее, удерживая под собой. Она вздохнула, и он почувствовал, как ее зубы мягко впились в его плоть под ключицей. Она укусила его. Не резко, но медленным всасывающим укусом, который заставил его задохнуться и отстраниться от нее.
— Я знаю, — произнесла она и, вытащив освобожденные руки, обхватила его спину, прижимая его к своей теплой влажной мягкости. — И я серьезно.
«Ты этого хотела?» — прошептал он теперь вслух, но тихо, чтобы не разбудить ее. Тепло ее спящего тела просачивалось сквозь одеяло; она не проснулась.
Если в произошедшем было то, чего она хотела, то что точно? Она ответила на грубую животную природу его любовных ласк? Или она почувствовала силу того чувства, которое лежало за ними — его отчаянную потребность видеть ее в безопасности?
И если это была грубость… он сглотнул, сжимая кулаки при мысли о Стивене Боннете. Она никогда не говорила, что произошло между ней и Боннетом, и для него было немыслимо спросить ее об этом. И совсем немыслимо было предположить, что в том насилие было нечто, постыдно возбудившее ее. И все же она действительно возбуждалась в тех редких случаях, когда он был вынужден брать ее резко, без его обычной мягкости.
Теперь ему было не до молитв.
Он чувствовал себя, словно в рододендроновом лабиринте — куда бы он не повернул, всюду были переплетенные влажные корни и нависающие листья. Сумрачные туннели, казалось, давали надежду на спасение, но вели только к новым поворотам.
«Моя любовь и я, Мы не встретимся вновь никогда На прекрасных крутых берегах Лох-Ломонда». Его душа снова болела; его кожа горела, а ноги подергивались от нервных спазмов. Над ухом заныл комар, и он хлопнул по нему, но, конечно, опоздал. Не имея сил лежать неподвижно, он тихо выскользнул из постели и сделал несколько приседаний, чтобы расслабить стянутые узлом мускулы.
Это принесло некоторое облегчение; он лег на пол и стал отжиматься, тихо ведя счет. «Один. Два. Три. Четыре». Концентрируясь только на растущем горении в груди и плечах, на успокоительной монотонности счета. «Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…»
Наконец, когда его мускулы задрожали от усталости, он поднялся, открепил шкуру на окне и встал возле него голый, впитывая влажный холодный воздух. Он, наверное, впустил много москитов, но также мог выпустить комара, который не давал ему спать.
Лес был посеребрен лунным светом, и слабый отсвет огня в его глубине говорил о лагере милиции, который был там расположен. Они приезжали весь день на мулах или косматых лошадках с мушкетами, положенными поверх скатанных одеял. Он уловил звук голосов и короткий смех, донесенные до него ветерком. По крайней мере, бодрствовал не он один, и эта мысль успокоила его.
В дальнем конце полянки с боковой стороны большого дома замерцал более яркий свет. Фонарь, две фигуры, идущие рядом, одна высокая, другая пониже.
Мужчина что-то вопросительно произнес рокочущим голосом; Роджер узнал голос Джейми, но не смог разобрать слова.
— Нет, — ответил голос Клэр, ясный и звонкий, теперь, когда они подошли ближе. Он видел легкие движения ее рук, обрисованные светом фонаря. — Я грязная после посадки. Собираюсь сначала помыться. А ты иди и ложись спать.
Большая фигура, поколебавшись, вручила ей фонарь. Роджер на мгновение увидел освещенное фонарем женское лицо, поднятое вверх с улыбкой. Джейми наклонился и коротко поцеловал ее.
— Поторопись, — сказал он, и Роджер мог слышать ответную улыбку в его голосе. — Я не могу спать без тебя, сассенах.
— Ты уснешь сразу же, как только коснешься головой подушки — произнесла она с добродушной насмешкой и замолчала.
— Нет, не сразу, — фигура Джейми растаяла в темноте, но ветерок дул в сторону хижины, и его голос донесся туда из ночных теней. — Но я вряд ли могу делать что-нибудь другое, если тебя нет рядом, не так ли?
Клэр тихо рассмеялась.
— Начинай без меня, — сказала она, направляясь к колодцу. — Я присоединюсь к тебе.
Роджер ждал возле окна, пока не увидел, как она вернулась с фонарем, раскачивающимся от ее быстрых шагов, и вошла внутрь. Ветер поменял направление, и он больше не слышал людей в лесу, хотя костер еще горел.
— Ты рано, дружок, — произнес он и легонько подтолкнул пальцем светлячка. — Думаешь, кто-нибудь еще есть снаружи?
Светлячок сдвинулся на несколько дюймов и остановился, мигая светящимся животиком.
Он посмотрел на лес; его коже стало холодно, и грудь покрылась гусиной кожей. Он рассеяно потер ее и почувствовал место, где она укусила его. «Останется ли оно до утра?» — подумал он.
Потянувшись, чтобы прикрепить кожу на место, он уловил отблеск лунного света на стекле. Маленькая коллекция личных вещей Брианны лежала на полке возле окна: пара черепаховых гребней, подаренных ей Джокастой, серебряный браслет, маленький стеклянный флакон пижмового масла, два или три кусочка губки возле него и большая банка с семенами атаманты. У нее сегодня не было времени воспользоваться маслом пижмы, но он был готов поклясться жизнью, что она успела принять семена атаманты днем.
Он подтолкнул кожу по краям окна и отправился к кровати, остановившись перед колыбелью, чтобы послушать теплое дыхание ребенка. Джем сбросил одеяло с ног. Роджер поднял сетку и укрыл его, подвернув одеяло. Его рука наткнулась на что-то мягкое… о, тряпичная кукла Джемми, которую он прижимал к груди. Роджер постоял мгновение, держа руку на спине ребенка, проникаясь спокойным ритмом его дыхания.
— Доброй ночи, малыш, — прошептал он, наконец, и коснулся его круглой попки. — Да благословит тебя, Господь, да сохранит он тебя.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!