Русские собрались в углу сарая; женщины хлопотали вокруг раненного отца и мужа, но обратили внимание на вошедшего Роджера и завалили его градом непонятных восклицаний и вопросов. Он улыбнулся им и, махнув рукой с просьбой замолчать, прижался ухом в стенке, пытаясь расслышать, что собираются делать Лилливайт и его шайка.

Он надеялся, что они поверят в его историю и отправятся восвояси; они могут сделать это, как только убедятся, что виски здесь нет. Однако ему пришла в голову другая возможность, которая заставила его почувствовать себя неуютно.

Из их поведения было совершенно ясно, что они собирались захватить виски любой ценой. И Лилливайту, как окружному судье, не понравится, если его имя свяжут с контрабандистами и пиратами.

Вряд ли Роджер мог значительно повредить его репутации, такие дела были широко распространены по побережью. Однако он был здесь один, или, по крайней мере, Лилливайт так думал.

Ясно, что между Лилливайтом и Стивеном Боннетом существует какая-то связь, и если Роджер с Джейми Фрейзером станут делать расспросы, об этой связи могут пойти слухи. Был ли Лилливайт замешан в чем-то достаточно опасном, чтобы посчитать необходимым убрать Роджера для предотвращения таких слухов? У него было нехорошее чувство, что судья и Анструтер могут прийти к такому заключению.

Они могли увести его в болота, там убить и утопить тело в трясине, а потом вернуться к своим компаньонам и заявить, что он вернулся в Эдентон. Даже если кого-нибудь из банды Лилливайта смогут выследить и заставят его говорить — хотя оба случая представляются маловероятным — ничего нельзя будет доказать.

Снаружи раздавались громкий стук и грохот, потом отдаленные выкрики, когда после обыска сараев бандиты переместились к ближайшему болоту.

Роджеру пришло в голову, что Лилливайт и Анструтер, вероятнее всего, намеревались убить его и Джейми после захвата виски. А теперь им просто не оставалось ничего другого. Что касается русских — они расправятся и с ними? Он надеялся, что нет, но ничего нельзя было сказать наверняка.

По жестяной крыше сарая негромко застучал начавшийся дождь. Великолепно, если порох отсыреет, они не смогут его застрелить. Им придется перерезать ему горло. Его надежда, что Джейми объявится не слишком рано, сменилась на упование, что он явится не слишком поздно. А что касается того, что он станет делать, если и когда он действительно появится…

Мечи. Остались ли они в углу сарая, где они их положили? Дождь стал стучать громче, чтобы можно было слышать, что происходит снаружи; он оставил свой пост и пошел искать их.

Русские все еще смотрели на него с опаской и тревогой. Он улыбнулся и кивнул им, делая отстраняющие жесты, чтобы убрать их с дороги. Да, мечи были на месте, и это дало ему маленькую надежду.

Чемодуров уже пришел в сознание; он произнес что-то нечленораздельным голосом; Карина встала и подошла к Роджеру. Она мягко похлопала его по руке и взяла один из мечей. Вытащив его из ножен со свистящим звуком, который заставил всех подскочить, а потом нервно рассмеяться, она закинула его на плечо, как бейсбольную биту, и подошла к двери, заняв возле нее позицию.

— Великолепно, — сказал Роджер и одобрительно улыбнулся ей. — Если кто-нибудь сунет голову, ты ее снесешь, да? — он показал рубящий жест, и русские издали громкие звуки поддержки. Одна из младших девочек подошла и потянулась за другим мечом, но он улыбнулся и показал, что он оставит его себе, но, все равно, спасибо.

К его удивлению, она покачала головой, говоря что-то по-русски. Он приподнял брови и беспомощно покачал головой. Тогда она схватила его за руку и заставила пойти с собой в угол.

Русские не теряли времени даром. Они собрали из досок удобную лежанку для раненного мужчины и открыли небольшой люк в полу, который использовался во время отлива, чтобы приплывшие в это время лодки разгружались прямо в сарае.

Прилив сейчас отступил, и до темной поверхности воды было более шести футов. Он разделся до брюк и повис на руках, держась за край люка и вглядываясь вниз — не было ли там опасной отмели.

Однако он погрузился в воду с головой, образовав струю серебристых пузырей, потом ноги его коснулись дна, и он со свистящим звуком выскочил на поверхность. Помахав рукой лицам, склонившимся над люком, он направился к дальнему концу причала.

С его позиции на крыше сарая Джейми оценивал манеру судьи двигаться и то, как он прикасался к оружию. Рука Лилливайта нервно поглаживала рукоятку меча. Длинный замах, хорошая хватка, быстрота, хотя и несколько дерганная. Носить меч при данных обстоятельствах означает и привычку к оружию, и любовь к нему.

Он не мог видеть Анструтера, который прижался спиной к стене под нависающей крышей, но шериф его мало беспокоил. Хотя и драчун, но руки коротки.

— Мы убьем их всех. Только так будет безопасно.

Лилливайт согласился, однако с долей сомнения в голосе.

— Может быть. Мы не должны оставлять свидетелей, которые могут заговорить. Вероятно, мы сможем убрать Фрейзера и МакКензи без лишнего шума, но так много… Эти русские, они иностранцы и, кажется, вообще не говорят по-английски…

— Да, а как они прибыли сюда, хотел бы я знать? Я уверен, они появились здесь не случайно. Кто-то знает о них, кто-то придет сюда, разыскивая их, и кто бы это ни был, он станет с ними разговаривать. И я попаду в неприятную ситуацию. Они и так слишком много видели, а если вы хотите и дальше использовать это место…

Дождь еще не разошелся, но лил непрерывно. Джейми повернул голову, чтобы убрать влагу с глаз, потершись лицом о плечо. Он лежал, распластавшись на жестяной крыше, раскинув руки и ноги, как лягушка, чтобы не скатиться вниз. Он пока не смел пошевелиться. Однако дождь шелестел по воде и звонко стучал по крыше, и если он еще немного разойдется, то покроет любой шум, который он может произвести.

Он слегка переместил свой вес, ощущая давление кинжала под тазовой костью. Пистолеты лежали рядом с ним, вероятно, уже бесполезные из-за дождя. В настоящий момент его единственным оружием оставался кинжал, и он больше подходил для нападения из засады, чем для прямой атаки.

— …отправим людей на лодке. А мы пойдем дорогой…

Они продолжали негромко разговаривать, но он был уверен, что решение уже принято. Лилливайту нужно было только убедить себя, что убийство является необходимостью, и что оно не займет много времени. Но сначала они отошлют людей; судья совершенно правильно опасался свидетелей.

Он мигнул, смаргивая влагу из глаз, и поглядел на большой сарай, где были заперты Роджер Мак и русские. Сараи располагались почти вплотную друг к другу; расстояние между жестяными крышами было не больше трех, четырех футов. Между сооружением, на крыше которого он лежал, и местом заключения находился всего лишь один сарай. Ладно, тогда.

Он обманет их, двигаясь по крышам, и доверится дождю и удаче, надеясь, что Лилливайт и Анструтер не посмотрят вверх. Он спрячется над дверью, и когда они, приступая к своему черному делу, откроют ее, он бросится сверху на судью и при удаче сломает ему шею или покалечит. Без сомнения, Роджер Мак выбежит и поможет ему справиться с шерифом.

Это был лучший план, который он мог придумать при данных обстоятельствах — и довольно хороший, решил он. Если он не поскользнется и не сломает себе шею. Или ногу. Он согнул левую ногу, чувствуя небольшое онемение в икре. Нога зажила, но некоторая слабость в ней оставалась. Он хорошо справлялся с ней во время ходьбы, но прыжки по крышам…

— А, ладно, нужда заставит, — пробормотал он. Если случится, что он снова покалечит ногу, то ему остается надеяться, что шериф убьет его, потому что Клэр точно это сделает.

Эта мысль заставила его улыбнуться, но он не мог думать о ней сейчас. Позже, когда все будет закончено. Мокрая рубашка прилипла к плечам, и дождь звенел по жестяной крыше, как волшебные колокольчики. Осторожно пятясь назад, он встал на колени и заглянул вниз, готовый в любой момент распластаться по крыше.

На пристани никого не было. Четверо мужчин, не считая Лилливайта и шерифа, по пояс в траве бродили по размякшей земле к югу от него. Он глубоко вздохнул и подобрал под себя ноги, готовясь к прыжку, но когда он поворачивался, то уголком глаза уловил какое-то движение и замер.

Благой Христос! Из леса выходили люди. Но мгновение он подумал, что это пополнение для Лилливайта, но потом понял, что все люди, кроме одного, были черными.

«Les Cochons, — сказал русский. — Pour le Monsieur Wylie». А вот и сам месье Уайли идет с рабами, чтобы забрать своих свиней.

Он снова лег на живот и пополз по мокрой жести к коньку крыши. «Это еще вопрос, — подумал он, — будет ли Уайли расположен помочь ему». Но он совершенно был уверен, что человек имел резон спасти русских.

Вода была холодной, но не ледяной, и приливной поток был еще слабым. Однако повреждения в горле из-за повешения и иссушающего огня в тростниках, сделали его дыхание не таким легким, как раньше, и Роджеру приходилось подниматься на поверхность глотнуть воздуха каждые три-четыре шага.

— «С алых губок, как у вишни, — иронически пропел он про себя, выныривая в очередной раз, — пузыри пошли струей».[«Моя дорогая, дорогая Клементина», американская народная песня 19 века.] Он сделал длинный глоток воздуха и побрел в воде, прислушиваясь. Сначала он направился к южной оконечности пристани, но, услышав над собой голоса, изменил направление. Сейчас он скрывался в тени русской лодки на северном конце пристани.

Запах свиней был подавляющим, и борт лодки глухо стучал о сваи. Христос, они пересекли на ней океан? По крайней мере, деревянный борт суденышка так и выглядел, весь разбитый и потрескавшийся.

Никаких голосов поблизости не было слышно. Шел довольно сильный дождь, и его стук по дереву и воде канала покроет любой шум от него самого. Тогда, вперед. Он наполнил воздухом легкие и шагнул из-под платформы в дождливый день.

Он плыл изо всех сил, стараясь сильно не плескать, и каждый момент ожидая мушкетную пулю между лопатками. Он наткнулся на растения, почувствовал, как меч-трава располосовала его руки и ноги, и морская вода, попавшая в раны, вызвала острую боль, потом встал на четвереньки и пополз к берегу сквозь болотную растительность.

Наконец, он остановился, тяжело дыша, и задался вопросом, что, черт побери, ему делать дальше. Выбраться из заточения — это хорошо, но сейчас у него не было никакого плана. «Найти Джейми», — предположил он. Если он сможет сделать это и не попасть в лапы бандитов.

Эта мысль словно материализовалась, он услышал хлюпанье и шелест; кто-то медленно шел по болоту недалеко от него. Ищут. Он замер, надеясь, что шум дождя скроет его громкое и хриплое дыхание.

Ближе. Проклятие, они подходили ближе. Он стал ощупывать пояс, но кинжал был утерян где- то в воде. Он приготовился вскочить и бежать.

Тут трава над его головой внезапно раздвинулась, и он вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы избежать копья, которое воткнулось в место, где он только что лежал.

Кончик копья дрожал в шести дюймах от его лица. С другой стороны копья на него, широко открыв рот, уставился негр с глазами-блюдцами от удивления. Негр закрыл рот, моргнул и произнес обвиняющим тоном:

— Вы не опоссум!

— Нет, — ответил Роджер. Он провел дрожащей рукой по груди, уверяясь, что сердце все еще находится там. — Я сожалею.

«Филипп Уайли выглядит дома совсем не так, как в обществе», — подумал Роджер. Одетый для ловли свиней в свободные брюки и фермерскую рубаху, промокшую от дождя, без всякого парика, пудры и мушек, он продолжал оставаться изящным и стройным, но выглядел уже нормальным и довольно адекватным мужчиной. Он также выглядел более умным, хотя постоянно разевал рот и часто прерывал Джейми своими вопросами и замечаниями.

— Лилливайт? Рэндалл Лилливайт? Но что он может…

— Внимательнее, человек, — нетерпеливо прервал его Джейми. — Я говорю вам сейчас и скажу больше позднее, но он и этот шериф собираются разделать ваших русских, как рождественскую ветчину, если мы не предпримем что-либо в ближайшую минуту.

Уайли впился взглядом в Джейми, потом подозрительно посмотрел на полуголого Роджера, промокшего и покрытого кровью и грязью.

— Он прав, — каркнул Роджер, откашлялся и повторил снова более твердо. — Он прав; времени нет.

Уайли сжал губы в тонкую ниточку и сильно выдохнул через нос. Он оглянулся на своих рабов, как если бы пересчитывая их. Полдюжины мужчин, вооруженных крепкими палками. Один или два имели за поясами тростниковые ножи. Уайли кивнул, приняв решение.

— Идем, тогда.

Опасаясь предательского хруста ракушечной дороги, они медленно двинулись через болото.

— Почему свиньи? — услышал Роджер вопрос Джейми; он и Уайли шли впереди.

— Не свиньи, — ответил Уайли. — Русские кабаны. Для охоты, — он говорил довольно гордо, сбивая траву своей палкой. — Говорят, что из всей дичи, русский кабан самый опасный и коварный противник. Я предполагаю выпустить их в своих лесах и дать им размножиться.

— Вы хотите охотиться на них? — Джейми казался немного недоверчивым. — Вы когда-либо охотились на кабана?

Роджер видел, как плечи Уайли слегка напряглись под мокрой рубахой. Дождь стал слабее, но все еще продолжался.

— Нет, — ответил он. — Еще нет. А вы?

— Да, — сказал Джейми, но мудро не стал вдаваться в подробности.

Когда они приблизились к причалу, Роджер заметил движение; маленькая лодка уплывала.

— Они прекратили искать меня или виски и отослали своих людей, — Джейми провел рукой по лицу, сгоняя влагу. — Что скажите, Уайли? Нельзя терять ни секунды. Русские находятся на причале в самом большом сарае.

Приняв решение, Уайли стал решительным.

— Штурмовать крепость, — коротко произнес он.

Он махнул рукой, приказывая рабам следовать за ним, и бегом направился к причалу. Вся компания свернула на дорогу из ракушечника и понеслась по ней с грохотом, как лавина. «Это должно помешать Лилливайту и Анструтеру убить русских», — подумал Роджер.

Босой Роджер бежал по болоту и в результате отставал от остальных. Он увидел, как из сарая высунулось удивленное лицо и тут же скрылось внутри.

Джейми тоже увидел его и издал один из своих диких горских криков. Уайли от неожиданности дернулся, но присоединился к нему с ревом: «Выходите оттуда вы, ублюдки!» Поощренные таким примером, негры тоже начали кричать, с энтузиазмом размахивая палками.

Они были разочарованы, когда, ворвавшись на пристань, не обнаружили здесь никого, кроме русских, которые едва не снесли голову Филиппу Уайли, без предупреждения ворвавшемуся в сарай.

Быстрый поиск в лодке русских и ближайшем болоте не показал и следа Лилливайта с Анструтером.

— Скорее всего, они спрятались там, — сказал один из рабов, кивая головой в сторону наносных островов. — Мы идем охотиться на них?

Это был мужчина, который обнаружил Роджера, и, очевидно, он все еще надеялся на удачную охоту.

— Они уплыли, — коротко произнес Уайли. Он указала на небольшой заливчик рядом с пристанью. — Проклятие, они взяли мою лодку.

Он рассержено отвернулся и начал отдавать распоряжения относительно разгрузки и помещения в загон кабанов. Чемодуров и его семья собрались идти к плантаторскому дому; при этом девушки то бросали изумленные взгляды на черных рабов, то исподтишка посматривали на Роджера. Последний уже надел рубашку и башмаки, однако его мокрые брюки все еще прилипали к телу.

Один из рабов появился из сарая с охапкой брошенного оружия и напомнил таким образом Уайли его обязанности хозяина.

— Я очень обязан вам за спасение моей собственности, сэр, — сказал он Джейми и сделал официальный поклон. — Позвольте мне предложить вам и мистеру МакКензи свое гостеприимство.

Он казался не в восторге от этой мысли, заметил Роджер, но, тем не менее, он предложил.

— Я обязан вам, сэр, за сохранение наших жизней, — произнес Джейми с равной чопорностью и возвратил поклон. — Я благодарю вас, но…

— Мы были бы рады, — прервал его Роджер. — Спасибо. — Он решительно потряс руку Уайли, несказанно удивив того, и, схватив Джейми за руку, потащил его в сторону дороги из ракушечника прежде, чем тот смог возразить. «Есть место и время быть высокомерным, — подумал он, — но это не тот случай».

— Послушайте, вам не обязательно целовать человеку задницу, — сказал он в ответ на возмущенное бормотание Джейми, когда они брели к лесу. — Пусть его дворецкий даст нам сухие полотенца и обед, и мы тут же уйдем. А Уайли пусть занимается своими свиньями. Я не завтракал, и вы тоже. И если нам придется идти пешком в Эдентон, я не намерен шагать с пустым желудком.

Упоминание о еде, казалось, смирило Джейми, и когда они достигли леса, ими овладела легкомысленная жизнерадостность. Роджер задался вопросом, такое ли чувство испытываешь после боя — огромное облегчение от того, что ты жив и не ранен, и от этого хочется смеяться и валять дурака.

Не сговариваясь, они решили оставить обсуждение недавних событий — и предположения относительно местонахождения Стивена Боннета — на потом.

— Русские кабаны, ради Христа, — сказал Джейми, встряхиваясь, как собака. — И я сомневаюсь, что этот человек видел кабанов когда-нибудь в своей жизни. Он сможет убить себя, не прибегая к таким дорогостоящим расходам.

— Как вы думаете, во сколько это ему обошлось? Похоже, больше денег, чем мы сможем наскрести за десять лет? Представьте себе, везти свиней за шесть тысяч миль. — Роджер покачал головой, пораженный этим.

— Ну, если быть справедливым, это не просто свиньи, — сказал Джейми терпимо. — Разве ты не видел их?

Роджер видел, только очень коротко. Рабы гнали одного из них через причал, когда он вышел из сарая со своей одеждой. Животное было огромное и волосатое с длинными желтыми клыками, которые выглядели довольно зловеще.

Однако оно было изморено длительным морским путешествием, ребра выделялись под шкурой, щетина на которой была наполовину вытерта. Кабан еще не привык к суше, и его походка была шатающейся, как у пьяного. Он вращал глазами и панически визжал, когда рабы кричали и тыкали его своими палками. Роджер почувствовал жалость к нему.

— О, они довольно большие, — сказал он. — И я полагаю, что как только они поправятся, будет на что посмотреть. Интересно, как им здесь понравится после России? — Он махнул рукой на чахлый лес вокруг. Воздух был влажен от дождя, но под деревьями упавшие желуди оставались почти сухими и приятно хрустели под их башмаками.

— Ну, здесь много желудей и корешков, — заметил Джейми, — и время от времени случайный негр для развлечения. Думаю, они будут здесь процветать.

Роджер рассмеялся, а Джейми весело хмыкнул.

— Ты думаешь, я шучу, да? Ты тоже никогда не охотился на кабанов, как я предполагаю?

— Ммфм. Возможно, мистер Уайли пригласит нас приехать и…

Затылок его взорвался, и все исчезло.

Через некоторое время он начал осознавать себя. Главным образом боль, настолько сильную, что казалось предпочтительнее находиться без сознания. Но он также ощущал камешки и листья, к которым он прижимался лицом, и какие-то звуки поблизости. Стук, звон и выкрики дерущихся мужчин.

Он собрался с силами и поднял голову, хотя усилие вызвало разноцветный фейерверк в его глазах и страшную головную боль. Он, стиснув зубы, приподнялся на руках, через мгновение его зрение прояснилось, хотя все вокруг выглядело расплывчатым.

Они были футах в десяти от него, а деревья и кусты частично закрывали их драку. Он уловил «Dhia!» среди возни и кряхтения и почувствовал острое облегчение. Значит, Джейми жив.

Роджер встал на колени, шатаясь, и оставался так некоторое время с пропадающим и появляющимся зрением. Когда оно стабилизировалось, он увидел невдалеке от себя меч, полузасыпанный песком и листьями. Один из его пистолетов был при нем, но он не смог бы удержать его, даже если бы порох был сухой.

Он долго возился, но когда его рука втиснулась в чашу меча, он почувствовал себя лучше; теперь он не уронит его. Что-то влажное текло по шее — кровь, дождь? Неважно. Он ухватился рукой за дерево и, пошатываясь, сделал шаг.

Он чувствовал себя, как тот кабан, с незнакомой предательской почвой под ногами. Потом он на что-то наступил и упал, сильно приложившись локтем. С трудом приподнявшись, он увидел, что наступил на ногу Анструтера. Шериф лежал на спине с открытым ртом и выглядел очень удивленным. Его шею пересекал большой разрез, и вокруг было много крови, ржавой и зловонной.

От шока он тут же оказался на ногах, не помня каким образом. Перед ним маячила спина Лилливайта в мокрой прилипшей к телу рубахе. Судья сделал выпад с выкриком, отступил, ударил, парировал…

Роджер потряс головой, пытаясь избавиться от этих идиотских фехтовальных терминов, потом остановился, задыхаясь от боли. На лице Джейми застыла улыбка маньяка; он, оскалившись, следил за оружием противника. Но он все же увидел Роджера.

— Роджер! — крикнул он задыхающимся голосом. — Роджер, charaid!

Лилливайт, однако, не обернулся, а бросился вперед.

— Я не… глупый… — выдохнул он.

Роджер понял: Лилливайт решил, что Джейми обманывал его, чтобы заставить обернуться. Его зрение снова замерцало по краям, и он ухватился за дерево, чтобы остаться на ногах.

— Эй… — хрипло позвал он, не имея сил придумать другие слова. Он поднял меч, конец которого задрожал. — Эй!

Лилливайт отступил, развернулся и уставился на него круглыми от удивления глазами. Роджер вслепую сделал выпад, не целясь, но со всей силы, какая еще осталась в его теле.

Меч вошел в глаз Лилливайта, и дрожь пробежала по руке Роджера, когда лезвие проскребло по кости и вошло во что-то мягкое, где и завязло. Он хотел бросить меч, но его рука застряла в чаше гарды. Лилливайт замер, и Роджеру показалось, что жизнь мужчины стекла по лезвию меча в его ладонь и вверх по руке, сотрясая ее, как электрический ток.

Запаниковав, он стал дергать и крутить меч, безуспешно пытаясь вытащить его. Лилливайт дернулся и безвольно упал на спину, шлепнувшись, как огромная мертвая рыба.

Потом Джейми схватил его, испуганного и слепого от боли, за запястье и освободил от меча. Обхватив Роджера рукой, отвел его в сторону и поддерживал его голову, и похлопывал по спине, бормоча успокоительные гэльские слова, пока того рвало. Отер его лицо и шею пригоршней мокрых листьев, утер сопли из его носа рукавом своей рубашки.

— С вами все в порядке? — пробормотал Роджер.

— Да, прекрасно, — ответил Джейми и снова похлопал его. — С тобой тоже все в порядке, да?

Наконец, он снова был на ногах. Его голова все еще болела, но теперь эта боль казалась отделенной, находясь где-то рядом, но не трогая его.

Лилливайт лежал на листьях, слепо уставившись вверх. Роджер закрыл глаза и сглотнул. Он услышал, как Джейми, что-то проворчал себе под нос, потом кряхтение и шорох листьев с глухим стуком. Когда он открыл глаза, Лилливайт лежал лицом вниз; к его мокрой спине прилипли скорлупки желудей и песок.

— Идем, — Джейми обнял его за плечи. Роджер махнул свободной рукой в сторону тел.

— Они. Что делать с… ними?

— Оставим их свиньям.

Роджер уже мог идти сам, когда они вышли из леса, хотя его временами заносило то в одну, то в другую сторону. Перед ними появился дом Уайли, красивое строение из красного кирпича. Они прошли через лужайку, не обращая внимания на нескольких слуг, которые собрались возле одного окна наверху и указывали на них пальцами, переговариваясь между собой.

— Почему? — спросил Роджер, останавливаясь на минутку, чтобы отряхнуть листья. — Они сказали?

— Нет, — Джейми вытянул из рукава мокрый кусочек ткани, который был когда-то носовым платком и прополоскал его в декоративном фонтане. Вытерев им лицо, он критически осмотрел его и снова прополоскал в фонтане.

— Сначала я услышал глухой стук, когда Анструтер ударил тебя… вот, возьми, твоя голова все еще кровоточит. Я обернулся и увидел, что ты лежишь на земле, и в тот же момент ниоткуда прилетел меч, черкнув меня по ребрам. Видишь, вот здесь? — он просунул пальцы в большую дыру в своей рубахе и пошевелил ими. — Я нырнул за дерево и успел вытащить клинок. Но ни один из них не произнес ни слова.

Роджер осторожно приложил предложенный платок к затылку. Он со свистом потянул воздух сквозь зубы, когда холодная вода коснулась раны.

— Дерьмо. Или моя голова ничего не соображает от удара, или здесь нет никакого смысла. Зачем, ради Христа, они так старались убить нас?

— Потому что хотели убить, — логично заметил Джейми и засучил рукава, чтобы помыть руки в фонтане. — Или кто-то еще.

Боль снова заняла место в голове Роджера. Он снова почувствовал себя разбитым.

— Стивен Боннет?

— Если бы я играл в карты, я бы сделал на это большую ставку.

Роджер прикрыл один глаз, чтобы Джейми прекратил двоиться в его глазах.

— Вы играете в карты. Я видел это.

— А вот и они.

Джейми рассеянно провел рукой по своим спутанным волосам и повернул к дому. Карина и ее сестры, появившиеся в окне, с энтузиазмом махали им руками.

— Что я очень хотел бы знать — это где сейчас Стивен Боннет?

— В Уилмингтоне.

Джейми развернулся, хмуро глядя на него.

— Что?

— В Уилмингтоне, — повторил Роджер. Он осторожно открыл глаз, но все оказалось в порядке. Джейми был в единственном экземпляре. — Это мне сказал Лилливайт, но я подумал, что он пошутил.

Джейми мгновение смотрел на него.

— Боже, я надеюсь, что он пошутил.

Среди миртов

Уилмингтон

По сравнению с Фрейзерс-Риджем Уилмингтон являлся настоящей метрополией. Здесь было на что посмотреть, и в других обстоятельствах мы, женщины, с удовольствием насладились бы его чудесами. Однако из-за отсутствия Роджера и Джейми, а также характера дела, из-за которого они отсутствовали, нас мало что могло заинтересовать.

Не то, что бы мы не пытались отвлечься. Ночами, проводя бесконечно тянущиеся часы, прерываемые детским плачем, мы воображали самые страшные кошмары. Я сильно сожалела, что Брианне пришлось увидеть происходившее после сражения при Аламансе: воображать ужасы, основанные на страхе, было очень плохо, но ужасы, основанные на близком знакомстве с видом искалеченной плоти, раздробленными костями и неподвижными мертвыми глазами, были гораздо хуже.

Просыпаясь утром среди спутанных простыней с усталыми глазами, мы одевали и кормили детей, а потом выходили в город и пытались отвлечься от навязчивых мыслей, посещая конные скачки, магазины или музыкальные вечера, которые каждую неделю друг за другом проводили две самые известные дамы в городе: миссис Кроуфорд и миссис Даннинг.

Вечер у миссис Даннинг имел место на следующий день, после того как уехали Джейми и Роджер. Игра на арфе, скрипке, клавесине и флейте чередовались с декламацией стихов — по крайней мере, так их объявили — и «Комическими и трагическими песнями», которые исполнял мистер Ангус МакКаскилл, известный и весьма учтивый владелец самой большой столовой в Уилимнгтоне.

Трагические песни оказались намного более забавными, чем комические, вследствие привычки МакКаскилла к закатыванию глаз во время печальных куплетов, как будто стихи были написаны на внутренней стороне его черепа. Я, однако, принимала соответствующее случаю выражение спокойного одобрения и кусала щеку изнутри, чтобы не рассмеяться.

Брианна даже не удосуживалась принимать вежливый вид. Она сидела, уставившись на выступающих таким пристальным тяжелым взглядом, что смущала некоторых музыкантов, которые нервно посматривали на нее и перебирались на другую сторону комнаты, так чтобы их разделял клавесин. Однако ее настроение не имело никакого отношения к исполнению, а скорее к спору, который предшествовал отъезду мужчин.

Он был длительным, страстным и велся тихими голосами, когда на закате солнца мы вчетвером ходили взад и вперед по причалу. Брианна была отчаянна, красноречива и напориста. Джейми был спокоен, холоден и непреклонен. Я держала рот закрытым, но была в этом более упорна, чем они. Я не могла с чистой совестью принять сторону Брианны — я знала, что представляет собой Стивен Боннет. Но я не могла примкнуть и к Джейми — я знала, что представляет собой Стивен Боннет.

Я также хорошо представляла способности Джейми, и хотя при мысли о том, что ему придется иметь дело с этим опасным человеком, я чувствовала себя так, словно меня подвесили на истертой веревке над бездонной пропастью, я знала, что было мало мужчин, лучше подходящих для этой задачи. Кроме наличия необходимых смертельных навыков, которыми он, конечно, обладал, во всем этом был замешан вопрос чести.

Джейми был горцем. И хотя Господь заявил, что месть принадлежит Ему, ни один знакомый мне горец никогда не подумает, что в этом деле можно оставить Бога без помощи. Господь создал мужчину с определенными целями, и самой первой задачей в этом списке была защита семьи и ее чести, чего бы это не стоило.

То, что Боннет сделал с Брианной, не было тем преступлением, которое Джейми мог простить, а тем более забыть. Кроме мести и устранения угрозы, которую тот представлял для Бри и Джемми, Джейми чувствовал себя ответственным, по крайней мере, частично за тот вред, который Боннет мог причинить не только нашей семье, но другим людям. Однажды он помог преступнику избежать виселицы, и он не успокоится, пока не исправит эту ошибку. Так он сказал.

— Отлично! — прошипела в ответ Брианна, сжимая кулаки. — Ты успокоишься. Просто великолепно! И как, ты думаешь, будем спокойны мы с мамой, если ты или Роджер будете мертвы?

— Ты предпочитаешь, чтобы я был трусом? Или твой муж?

— Да!

— Нет, это неправда, — произнес он с уверенностью. — Ты думаешь сейчас так, потому что напугана.

— Конечно, я боюсь! И мама тоже, только она не скажет этого, потому что думает, что ты в любом случае отправишься драться.

— Если она так думает, то она права, — сказал Джейми, искоса кидая на меня взгляд с намеком на улыбку в нем. — Она давно знает меня, не так ли?

Я взглянула на него, покачала головой и отвернулась прочь, сжав губы и смотря на мачты кораблей в бухте, пока аргументы продолжались.

Конец спору положил Роджер.

— Брианна, — произнес он мягко, когда она сделала паузу для вдоха. Она повернула к нему лицо, искаженное мукой, и он положил руку на ее плечо. — Я не позволю, чтобы этот человек жил в одном мире с моими детьми, — сказал он, — или с моей женой. Мы идем… с твоего благословления или без него.

Она потянула воздух, закусила губу и отвернулась. Я видела, как слезы до краев наполнили ее глаза, и горло дернулось, когда она сглотнула. Больше она ничего не сказала.

Какие бы слова она ему не сказала, они были произнесены ночью в их постели. Я дала благословение Джейми и прощание в такой же темноте, не произнося ни слова. Я не могла. Он сделает это, что бы я ни говорила.

Той ночью никто из нас не спал; мы лежали в объятиях друг друга, осознавая каждое вздох и каждое движение тела, и когда в ставнях появились трещины серого цвета, мы встали. Он чтобы сделать приготовления, я — потому что не могла лежать и наблюдать, как он уходит.

Когда он уходил, я встала на цыпочки и, поцеловав его, прошептала единственно важную вещь на свете.

— Вернись, — сказала я. Он улыбнулся и заправил локон за мое ухо.

— Ты помнишь, что я сказал тебе на Аламансе? На этот раз этого тоже не случится, сассенах. Мы оба вернемся.

Музыкальный салон у миссис Кроуфорд, который проводился следующим вечером, имел тот же состав исполнителей, что и у миссис Даннинг, но с одним отличием; именно здесь я впервые учуяла запах миртовых свечей.

— Что за приятный запах? — спросила я у миссис Кроуфорд во время перерыва, принюхиваясь к свечам в канделябрах, стоящих на клавесине. Свечи были восковыми, но их аромат был тонкий и пряный, напоминая запах плодов лавра, но более легкий.

— Восковый мирт, — ответила она, польщенная моим интересом. — Я не делаю из него свечи, хотя некоторые делают. Однако для этого нужно огромное количество ягод; только вообразите, восемь фунтов ягод, чтобы получить один фунт воска! Моя рабыня собирала ягоды целую неделю, а их хватило бы только на дюжину свечей. Я просто смешиваю ягоды с обычным пчелиным воском. Должна сказать, я в восторге от полученного результата. Действительно приятный аромат, не правда ли?

Она наклонилась ко мне ближе и понизила голос до конфиденциального шепота.

— Говорят, что в доме миссис Даннинг вчера пахло так, словно у повара подгорел картофель!

На третий день, имея перед собой выбор: просидеть весь день с тремя маленькими детьми в наших тесных номерах, или отправиться смотреть значительно уменьшившиеся останки кита, я заимствовала несколько ведер у нашей хозяйки, миссис Бамс, собрала корзинку для пикника и выстроила свои войска в поход за фуражом.

Брианна и Марсали согласились с моим предложением, если не с энтузиазмом, то с готовностью.

— Любое дело лучше, чем сидеть и волноваться, — сказала Брианна. — Любое!

— Да, лучше, чем вонючие подгузники и прокисшее молоко, — добавила Марсали, которая обмахивалась книжкой и выглядела бледной. — Мне нужно немного воздуха.

Я слегка сомневалась в способности Марсали много ходить, учитывая ее живот — она была на седьмом месяце — но она уверяла, что ходьба пойдет ей только на пользу, а Брианна и я поможем ей нести Джоан.

Как обычно при путешествии с детьми, наш выход надолго затянулся. Джоан отрыгнула картофельное пюре на свое платье, Джемми совершил большой антисанитарный проступок, а Герман исчез во время беспорядка, возникшего по причине этих напастей. Он был обнаружен после получасового поиска, в который была вовлечена вся улица, за платной конюшней, где он увлеченно забрасывал конскими яблоками проезжающие кареты и повозки.

Насильно всех помыв, переодев и — это касается Германа — пригрозив смертью через расчленение, мы, наконец, спустились вниз и обнаружили что мистер Бамс выкатил старую козью тележку, которую он любезно предложил нам. Коза, однако, ела крапиву в ближайшем огороде и не желала быть пойманной. После четверти часа бесполезной погони Брианна объявила, что она сама потянет тележку.

— Миссис Фрейзер, миссис Фрейзер! — мы были уже на полпути вниз по улице с детьми, ведрами и корзинкой для пикника, погруженными в тележку, когда миссис Бамс выскочила из гостиницы с кувшином слабого пива в одной руке и древним кремниевым пистолетом в другой.

— Змеи, — пояснила она, вручая мне последний предмет. — Моя Энни говорит, что она видела, по крайней мере, дюжину змей, когда последний раз ходила за город.

— Змеи, — сказала я, с нежеланием принимая пистолет и принадлежности к нему. — Спасибо.

Учитывая то, что «змея» может означать любого представителя этого вида от мокасиновой змеи до безобидного ужа, а также замечательный талант Энни Бамс в области мелодрамы, я особенно не обеспокоилась. Я подумала бросить пистолет в тележку, но кинув взгляд на Германа и Джемми, восседающих в ней с видом ангелоподобной невинности, передумала. Оставлять рядом с ними даже незаряженное оружие было весьма опрометчиво. Вместо этого я положила его в ягодное ведро, а ведро взяла в руку.

День был пасмурным и прохладным, легкий бриз дул с океана. Воздух был влажен, и я подумала, что, вероятно, будет дождь, но в данный момент погода была хороша, и песчаная почва, плотная от предыдущих дождей, сделала ходьбу приятной.

Следуя указаниям миссис Кроуфорд, мы прошли по пляжу около мили и оказались на краю густого прибрежного леса, где сосны с редкими ветвями соседствовали с мангровыми деревьями и пальметто. Я закрыла глаза и сделала вдох; ноздри мои затрепетали от опьяняющей смеси запахов: море и мокрый песок, сосновая смола и морской воздух, последние слабые дуновения от останков кита и аромат того, что я искала — свежий, резковатый запах воскового мирта.

— Туда, — произнесла я, указывая в заросли растительности. Путь для тележки теперь был затруднен; мы оставили ее и стали медленно пробираться в лес, позволив мальчикам носиться с дикими криками в погоне за маленькими крабами и яркими птицами. Марсали несла Джоан, которая свернулась в ее руках, как соня, и заснула, убаюканная звуком ветра и океана.

Несмотря на обильную растительность, ходьба здесь была приятней, чем на берегу; согнутые ветром деревья были достаточно высоки, чтобы дать ощущение убежища, а опора для ног была более прочной на почве, усыпанной слежавшимися листьями и иглами.

Джемми устал идти и, потянув меня за юбку, поднял обе руки, чтобы я взяла его.

— Ладно, — я повесила ведро на локоть и подняла его с некоторым напряжением в позвоночнике; он был очень тяжелым ребенком. Он обхватил ножками мою талию и со вздохом облегчения опустил голову на мое плечо.

— Хорошо тебе, — сказала я, мягко поглаживая его спинку. — А кто покатает бабу?

— Деда, — ответил он и хихикнул. Потом поднял голову и огляделся. — Деда… где?

— Дедушка занят, — сказала я, стараясь держать голос веселым и легким. — Мы скоро увидим их: дедушку и папу.

— Хочу папу!

— Да, и мама тоже хочет, — пробормотала я. — Вот, милый. Видишь эти ягодки? Мы собираемся набрать их, разве это не забавно? Нет, не ешь их! Джемми, я сказала нельзя, не толкай в рот. У тебя заболит животик!

Мы обнаружили большой участок, поросший восковым миртом, и рассыпались по нему, потеряв друг друга в кустарниках, но перекликаясь каждые несколько минут, чтобы не потеряться окончательно.

Я опустила Джемми на землю и рассеянно размышляла — можно ли использовать ягодную мякоть еще для чего-нибудь, кроме добавления в воск, когда услышала негромкие шаги с другой стороны куста, с которого собирала ягоду.

— Это ты, милая? — позвала я, думая, что это была Брианна. — Вероятно, пора уже перекусить, собирается дождь.

— Да, это действительно приятное приглашение, — произнес мужской голос с усмешкой. — Я благодарю вас, мэм, но я позавтракал совсем недавно.

Он вышел из-за куста, и я застыла, парализованная и не способная говорить. Хотя мой ум продолжал работать, и мысли неслись со скоростью света.

Если Стивен Боннет здесь, то, слава Богу, Джейми и Роджер в безопасности.

Где дети?

Где Бри?

Где этот пистолет, черт его побери?

— Кто это, Grandmere?[Бабушка (фр.)] — Герман появился из-за другого куста с мертвой крысой в руке; он подошел ко мне, настороженно рассматривая незнакомца.

— Герман, — произнесла я каркающим голосом, не отводя глаз от Боннета. — Найди свою мать и оставайся с ней.

— Grandmere, вот как? И кто же тогда его мать? — Боннет перевел заинтересованный взгляд от меня к Герману и назад. Он сдвинул на затылок шляпу и поцарапал свою челюсть.

— Не важно, — ответила я, как могла, твердо. — Герман, иди сейчас же! — Я украдкой взглянула вниз, но пистолета в моем ведре не было. Всего было шесть ведер, и три из них мы оставили в тележке. Несомненно, оружие было в одном из них. Какая неудача.

— О, подождите минутку, молодой сэр, — Боннет сделал шаг к Герману, но мальчик, испугавшись этого движения, бросился назад, кинув в мужчину крысу. Она стукнулась о его колено и заставила мужчину на миг растеряться, чего оказалось достаточным, чтобы Герман исчез в миртах. Я слышала шорох его ног по песку и надеялась, что он знает, где находится Марсали. Худшее, что можно придумать, это потерять его.

«Хотя, возможно, не самое худшее», — поправилась я. Самым худшим будет, если Стивен Боннет увидит Джемми, что и случилось, когда последний медленно вышел из кустов в перепачканной одежде и с грязью, сочащейся между пальцев, сжатых в кулаки.

Солнца не было, но волосы Джемми сияли, как бриллиант. Мой паралич исчез в мгновение ока, я схватила ребенка и сделала несколько шагов назад, свалив ведро с ягодами мирта.

Бледно-зеленые глаза Боннета засверкали, как у кошки, которая заметила крадущуюся мышь.

— И кто же этот милый малыш? — спросил он, делая шаг ко мне.

— Мой сын, — быстро ответила я и сильно прижала Джема к груди, несмотря на его сопротивление. С природной детской извращенностью он, казалось, был очарован ирландскими переливами в голосе Боннета и упрямо поворачивал голову, чтобы взглянуть на незнакомца.

— Делает честь своему отцу, — капли пота блестели в густых светлых бровях ирландца. Он пригладил пальцем одну бровь, потом другую, так что пот струйками побежал по лицу вниз, но бледно-зеленые глаза, не мигая, смотрели на нас. — Так же, как и его… сестра. И ваша дочь где-то поблизости, дорогая? Я с наслаждением продолжил бы с ней знакомство, такая очаровательная девушка. Брианна. — Он ухмыльнулся.

— Не сомневаюсь, — сказала я, не пытаясь скрыть резкость в голосе. — Нет, ее здесь нет. Она дома со своим мужем. — Я подчеркнула слово «муж» в надежде, что Брианна услышит меня и внемлет предупреждению, но он не обратил на это внимания.

— Значит, дома. И что вы называете домом, мэм? — он снял шляпу и вытер лицо рукавом.

— О, там… в горах. В усадьбе, — я неопределенно махнула рукой в сторону, которую посчитала западом. Что это было, вежливая беседа? Выбор у меня был существенно органичен. Я могла развернуться и побежать, но он быстро меня поймает, учитывая, что я буду с Джемми на руках. Или я могу остаться здесь, пока он не проявит свои намерения. Не думаю, что он оказался среди миртов для пикника.

— В усадьбе, — повторил он, и на его щеке дернулся мускул. — Могу я спросить, что за дело привело вас так далеко от дома?

— Нет, не можете, — сказала я. — Или… лучше спросите моего мужа. Он скоро подойдет.

Я сделала еще шаг назад, а он в то же время сделал шаг ко мне. Внезапная паника, по- видимому, отразилась на моем лице, потому что он усмехнулся и сделал другой шаг.

— Я сомневаюсь относительно этого, дорогая миссис Фрейзер. Видите ли, этот человек сейчас уже мертв.

Я прижала Джемми настолько сильно, что он издал задушенный пронзительный крик.

— Что вы имеете в виду? — хрипло спросила я. Кровь отхлынула от моей головы и собралась ледяным шаром вокруг сердца.

— Ну, понимаете ли, мы так договорились, — произнес он, развлекаясь. — Разделили обязанности, можно сказать. Мой друг Лилливайт и добрый шериф должны взять на себя мистера Фрейзера и мистера МакКензи, а лейтенант Вольф должен позаботиться о миссис Камерон. Для меня же осталась приятная задача заново познакомиться с моим сыном и его матерью. — Его острый взгляд сосредоточился на Джемми.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — произнесла я онемевшими губами, усаживая удобнее Джемми, который рассматривал Боннета круглыми совиными глазами.

Он коротко рассмеялся.

— Простите мое замечание, но вы, мэм, не умеете лгать. Вам никогда не стать карточным игроком. Вы очень хорошо понимаете, о чем я говорю. Вы видели меня в Речном потоке. Надо признаться, я хотел бы узнать, для чего вы расчленяли труп негритянки, которую убил Вольф. Я слышал, что изображение убийцы сохраняется в глазах жертвы, но вы, кажется, не интересовались ее глазами, как я мог видеть. Вы занимались какой-то магией?

— Вольф… значит, это был он? — в данный момент мне было совершенно все равно, убей лейтенант Вольф хоть дюжину женщин, но я хотела придерживаться этой линии разговора, чтобы отвлечь его.

— Да. Он растяпа, этот Вольф, — бесстрастно произнес он. — Но именно он узнал о золоте, так что потребовал свою долю.

Как далеко находились Марсали и Брианна? Герман нашел их? Я ничего не слышала, кроме тоненького жужжания насекомых и отдаленного плеска прибоя. Однако они должны были нас слышать.

— Золото, — сказала я, повышая немного голос. — О чем вы говорите? В Речном потоке нет никакого золота. Джокаста Камерон вам так и сказала.

Он с сомнением выдул воздух, вытянув губы.

— Я скажу лишь только то, что миссис Камерон — лучшая лгунья, чем вы, дорогая, но я ей не поверил. Видите ли, доктор видел золото.

— Какой доктор? — высокий плач ребенка слабо донесся из кустов. Джоан. Я закашляла, надеясь заглушить его, и более громко повторила. — О каком докторе вы говорите?

— Думаю, его звали Роулз, или Роулинс, — Боннет немного нахмурился, повернув голову к звуку. — Я не имел удовольствия знать его, может быть, я ошибаюсь.

— Жаль, но я все еще не понимаю, о чем вы говорите, — я пыталась одновременно держать его взгляд и осматривать землю вокруг в поисках чего-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. У Боннета за поясом были заткнуты пистолет и нож, но он, по-видимому, не собирался использовать их. Да, и зачем? Женщина с двухлетним ребенком на руках не представляла никакой угрозы.

Одна густая бровь взлетела вверх, но он, кажется, не торопился заканчивать разговор.

— Нет? Как я уже сказал, о золоте мне рассказал Вольф. То ли ему нужно было выдернуть больной зуб, то ли еще что-то, но он встретился с этим хирургом в Кросс-Крике. Купил ему вина в ответ на услугу и просидел с ним всю ночь за бурдюком с пойлом. Вы знаете слабость лейтенанта к спиртному, да и доктор тоже оказался алкоголиком, как я слышал, так что к утру они стали закадычными дружками. И Роулингс проболтался, что видел много золота в Речном Потоке, откуда он только что приехал.

Роулингс или вырубился, или протрезвел, но больше ничего сказал, а лейтенант решил с новой силой возобновить свои попытки получить руку — и собственность — Джокасты Камерон.

— Однако леди не принимала его предложений, а потом и вовсе заявила, что выходит замуж за однорукого парня. Это был жестокий удар по гордости лейтенанта, увы, — Боннет широко ухмыльнулся, показав недостающий коренной зуб с одной стороны.

Лейтенант Вольф, разъяренный и сбитый с толку, обратился за советом к своему хорошему другу, Рэндаллу Лилливайту.

— Да… значит, вот почему он арестовал священника на Сборе? Предотвратить женитьбу Дункана Иннеса на миссис Камерон?

Боннет кивнул головой.

— Да, это так. Вопрос задержки, так сказать, чтобы иметь возможность решить, что делать дальше.

Указанная возможность представилась во время венчания. Как мы и предполагали кто-то — а именно лейтенант Вольф — пытался вывести из строя Дункана Иннеса с помощью чашки пунша с лауданумом. План состоял в том, чтобы потерявшего сознание Инесса сбросить в реку. Во время шума, поднятого из-за несчастного случая со смертельным исходом, у Вольфа появится шанс обыскать дом в поисках золота и, вероятно, возобновить свои притязания на Джокасту.

— Но черная сука выпила пунш сама, — сказал он бесстрастно, — и не умерла, к сожалению. Потому могла рассказать, кто дал ей чашку с пойлом, вот почему Вольфу пришлось намешать битое стекло в кашу, которой ее накормили.

— Что я хочу знать, — сказала я, — это как вы оказались вовлеченным во все это. Почему вы были в Речном потоке?

— А разве лейтенант — не мой ближайший друг уже много лет, моя дорогая? Он обратился ко мне за помощью в избавлении от однорукого мужика. Сам же он должен был находиться на виду во время праздника, пока его конкуренту устраивают несчастный случай, — он немного нахмурился, постукивая пальцем по пистолету.

— Я мог бы стукнуть Инесса по голове и сбросить в реку, как только увидел, что лауданум не сработал. Но не мог поймать его, хотя он полдня провел в сортире. С ним всегда кто-то был, черт бы их побрал.

На земле возле меня не было ничего, что я могла использовать в качестве оружия. Ветки, листья, осколки раковин, мертвая крыса… она один раз уже поработала для Германа, но я сомневалась, что Боннета можно дважды удивить одним трюком. Джемми совсем потерял страх перед незнакомцем, пока мы разговаривали, и начал вертеться, чтобы я опустила его на землю.

Я немного продвинулась назад. Боннет увидел это и улыбнулся. Его это не беспокоило. Очевидно, он не думал, что я смогу убежать, и, очевидно, он чего-то ждал. Конечно, он же сам сказал. Он ждал Брианну. Я запоздало поняла, что он следовал за нами из самого города и знал, что Марсали и Брианна были поблизости. Оставалась только дождаться, когда они появятся.

Мои надежды основывались на том, что кто-то будет проходить мимо. Погода была душной и влажной, но дождь еще не шел, а этот лес, по словам миссис Бамс, было излюбленным местом для пикников. Если кто-то действительно появится, как я смогу использовать этот факт? Я знала, что Боннет, не задумываясь, застрелит любого, кто станет на его пути. А пока он продолжал разглагольствовать о своих кровожадных планах.

— Миссис Камерон, то есть миссис Иннес, стала довольно разговорчивой, когда я предложил лишить ее мужа некоторых драгоценных частей его тела, хотя, как оказалось, она лгала, старая черепаха. Но мне пришла в голову мысль, когда позднее я раздумывал об этом деле, что она станет более послушной, если дело коснется ее наследника, — он кивнул на Джемми и пощелкал языком для него. — Итак, парень, мы собираемся увидеть твою прабабку, да?

Джемми подозрительно посмотрел на него и теснее прижался ко мне.

— Кто это? — спросил он.

— О, умный ребенок знает своего папу, не так ли? Я твой папа, разве мама не говорила тебе?

— Папа? — Джемми поглядел на Боннета, потом на меня. — Это не папа!

— Нет, он не папа, — успокоила я его, перемещая мальчика. Мои руки начинали болеть от его веса. — Это плохой человек; он нам не нравится.

Боннет рассмеялся.

— И вам совсем не стыдно, дорогая? Конечно, он мой сын; это сказала мне ваша дочь.

— Ерунда, — ответила я. Между тем я подошла близко к проходу между двумя миртовыми кустами. Я попытаюсь отвлечь его разговорами, завернуть за куст, поставить Джемми на ноги и заставить его убежать. При удаче, мне удастся блокировать проход достаточно долго, чтобы он убежал подальше, где Боннет не сможет его схватить.

— Лилливайт, — продолжила я разговор. — Что вы имели в виду, когда сказала, что Лилливайт и шериф позаботятся о моем муже и мистере МакКензи?

Простое упоминание об этом заставило меня почувствовать себя больной; я вспотела, но мое лицо казалось холодным и липким.

— О, это? Как я сказал, миссис Фрейзер, ваш муж мертв, — он смотрел мимо меня, обшаривая бледно-зелеными глазами кустарник. Он явно ожидал, что Брианна может появиться в любой момент.

— Произошедшее на свадьбе показало, что лучше не оставлять миссис Камерон под такой мощной защитой. Нет, если мы намереваемся сделать еще одну попытку; нужно позаботиться, чтобы она не могла призвать своих родичей для помощи или для мести. И когда ваш муж намекнул мистеру Лайону, что он хочет со мной встретиться, я подумал, что это хорошая возможность избавиться от него и мистера МакКензи — двух птичек на бочонке виски, так сказать — но потом решил, что лучше пусть Лилливайт и его ручной шериф уладят это дело, — он улыбнулся. — А я тем временем схожу за своим сыном и его матерью, чтобы не рисковать, если что пойдет не так. Мы…

Я переместила свой вес, развернулась и почти уронила Джемми на землю по другую сторону куста.

— Беги! — крикнула я ему. — Беги, Джемми! Давай!

Он понесся, словно красная вспышка, подвывая от страха, а Боннет бросился на меня.

Он попытался оттолкнуть меня в сторону, но я была готова к этому и схватилась за пистолет на его поясе. Он дернулся, но я уцепилась за рукоятку пистолета и смогла выдернуть его. Падая, я отбросила оружие назад, и Боннет упал на меня.

Он скатился, встал на колени и замер.

— Оставайся так, или, клянусь Святой девой, я снесу тебе голову!

Задыхаясь от падения, я медленно села и увидела Марсали, бледную, как полотно, которая нацелила на него древнюю кремневку, уперев ее в свой большой живот.

— Стреляйте в него, Maman![Мама (фр.)] — лицо Германа, который находился позади нее, горело энтузиазмом. — Стреляйте в него, как в дикобраза!

Где-то в кустах заплакала Джоан, услышав голос своей матери, но Марсали не отвела взгляда от Боннета. Христос, она зарядила и вставила запал в пистолет? Я думаю, она смогла, так как почувствовала запах пороха.

— Ладно, — медленно произнес Боннет. Я видела, как его глаза оценили расстояние между ним и Марсали — более пятнадцати футов, слишком много, чтобы достичь ее одним прыжком. Он уперся одной ногой в землю и начал подниматься. Он мог достать ее в три шага.

— Не позволяй ему встать! — я с трудом поднялась на ноги и пихнула его в плечо. Он упал на бок на одну руку, но потом вскочил быстрее, чем я могла подумать, обхватил меня за талию и упал назад со мной сверху.

Позади меня раздались крики, но я у меня не было возможности поглядеть туда. Я ткнула пальцами в его глаза, но немного промахнулась, так как он дернул меня в сторону, и мои ногти процарапали борозды на его скуле. Мы катались по земле в вихре моих юбок и ирландских проклятий; я схватила его за причинное место, а он пытался придушить меня.

Потом он извернулся и выскользнул, как рыба, зажав рукой мою шею. Раздался шелест металла по коже, и что-то холодное коснулось моего горла. Я прекратила бороться и глубоко вздохнула.

Глаза Марсали были размером с блюдце, но ее пристальный взгляд, слава Богу, все еще был направлен на Боннета, и оружие — тоже.

— Марсали, — сказала я очень спокойно, — стреляй в него. Прямо сейчас.

— Опусти ружье, colleen,[Девушка (ирл.)] — также спокойно произнес Боннет, — или я перережу ей горло на счет три. Один…

— Стреляй в него! — сказала я со всей решительностью и сделала глубокий, последний в свой жизни, глоток воздуха.

— Два.

— Стойте!

Давление лезвие на мою шею ослабло, и я ощутила струйку крови, когда глотнула воздух, на что уже не надеялась. Однако у меня не было времени порадоваться этому факту; среди миртов стояла Брианна, и Джемми цеплялся за ее юбки.

— Отпусти ее, — сказала она.

Марсали, задерживающая дыхание, с трудом выдохнула и потянула воздух.

— Он не отпустит меня, и это не имеет значения, — с отчаянием крикнула я им. — Марсали, стреляй в него. Сейчас!

Ее рука на оружие напряглась, но она не смогла выстрелить. С бледным лицом она кинула взгляд на Брианну, потом назад; руки ее дрожали.

— Стреляйте, Maman, — прошептал Герман, но без всякого энтузиазма. Он также был бледен.

— Ты идешь со мной, любимая. Ты и мальчишка, — я могла чувствовать вибрацию в груди Боннета, когда он говорил это, и чувствовала усмешку на его лице, хотя и не могла ее видеть. — Другие могут уходить.

— Не делай этого, — сказала я, пытаясь заставить Бри поглядеть на меня. — Он не отпустит нас. Ты знаешь, не отпустит. Он убьет меня и Марсали, неважно, что он говорит. Единственное, что можно сделать — это застрелить его. Если Марсали не может, сделай это сама, Бри. Ты должна.

Мои слова привлекли ее внимание, и она потрясенно посмотрела на меня. Боннет крякнул, наполовину раздраженно, наполовину забавляясь:

— Приговорить свою мать? Она не такая девочка, миссис Фрейзер.

— Марсали, он убьет тебя и ребенка вместе с тобой, — сказала я, напрягая каждый мускул на шее, чтобы заставить ее понять, чтобы вынудить ее выстрелить. — Герман и Джоан умрут здесь одни. То, что случится со мной — неважно. Верь мне, ради Бога, стреляй в него, ну же!

Она выстрелила.

Вылетела искра и струйка белого дыма; Боннет дернулся. Ее рука опустилась; дуло пистолета наклонилось вниз, и на землю выпали пуля и пыж. Осечка.

Марсали в ужасе застонала; Брианна, двигаясь, как молния, схватила упавшее ведро и швырнула его в голову Боннета. Он вскрикнул и откатился в сторону, отпустив меня. Ведро стукнуло меня в грудь, и я схватила его, заглядывая внутрь с глупым видом. Внутри находились ветки, усыпанные сине-белыми восковыми ягодами.

Потом завопили Герман с Джемми, Джоан надрывалась в лесу от плача. Я бросила ведро и отползла под защиту куста.

Боннет вскочил на ноги; лицо его пылало, в руках был нож. Он был разъярен, но сделал попытку улыбнуться Брианне.

— Ах, дорогая, — сказал он, повышая голос, чтобы перекрыть шум. — Мне нужны только ты и мой сын. Я не причиню вреда ни кому из вас.

— Он не твой сын, — произнесла Брианна низким злым голосом. — И никогда не будет твоим.

Он презрительно хмыкнул.

— О, да? Это не то, что я слышал в тюрьме в Кросс-Крике, любимая. А теперь я вижу его… — он смотрел на Джемми, медленно кивая головой. — Он мой, дорогая девочка. Он похож на меня, не так ли, парень?

Джемми, продолжая плакать, спрятал свое лицо в юбках Брианны.

Боннет вздохнул, пожал плечами и оставил все попытки подольститься.

— Ладно, тогда, — сказал он и двинулся вперед, очевидно, намереваясь взять Джемми.

Брианна выдернула руку из складок юбки и навела на него пистолет, который я сорвала с его пояса. Боннет застыл на середине шага, приоткрыв рот.

— А как тебе это? — прошептала она, смотря на него немигающими глазами. — Ты держишь свой порох сухим, Стивен?

Она, держа пистолет обеими руками, нацелила его прямо в промежность мужчины и выстрелила.

Надо отдать должное, он был очень быстр. У него не было времени бежать, но он прикрыл свое достоинство руками, как только она нажала на курок. Кровь щедро брызнула сквозь его пальцы, но я не могла сказать, куда попала пуля.

Он отшатнулся назад, все еще прижимая руки к телу. Он дико осматривался вокруг, как если бы не мог поверить в это, потом опустился на одно колено. Я слышала его тяжелое и быстрое дыхание.

Мы стояли парализованные, уставившись на него. Одна рука проскребла по песку, оставляя кровавые борозды. Потом он медленно поднялся и стоял несколько мгновений, согнувшись почти вдвое и прижав одну руку к промежности. Его лицо было мертвенно бледным, зеленые глаза потускнели, как стылая вода.

Потом он развернулся со стоном и побежал, как жук, на которого наступили, но не раздавили, истекая кровью и натыкаясь на кусты. Некоторое время слышался треск, когда он продирался сквозь кустарник, потом все стихло. Над деревом пальметто я увидела строй летящих пеликанов, фантастически изящных на фоне низкого неба.

Я все еще полулежала на земле, не способная подняться из-за шока. По щеке пробежала теплая струйка, и я поняла, что это была капля дождя.

— Он говорил правду? — Брианна опустилась рядом со мной, помогая мне сесть. — Думаешь, он не соврал? Неужели они мертвы? — Она была бледной, но не показывала истерики. На руках у нее сидел Джемми, цепляясь за ее шею.

— Нет, — сказала я. Все казалось отдаленным, словно происходило с замедленной скоростью. Я с трудом поднялась и стояла, пошатываясь, как если бы забыла, как это делается.

— Нет, — снова сказала я и не почувствовала ни страха, ни паники при воспоминании о словах Боннета, только уверенность, словно теплый, утешительный комочек в груди. — Нет, они живы.

Джейми сказал мне, что это не тот день, когда мы с ним расстанемся.

Марсали исчезла в лесу, чтобы подобрать Джоан. Герман нагнулся над пятнами крови на песке, зачаровано рассматривая их. Мне тоже пришла на ум мысль, что нужно осмотреть их и попытаться определить насколько серьезно его ранение, но я тут же выбросила ее из головы.

«Он никогда не будет твоим», — сказала она.

— Идемте, — сказала я, нежно поглаживая Джемми. — Я думаю, мы пока можем обойтись без душистых свечей.

Роджер и Джейми явились на рассвете два дня спустя, разбудив всех громоподобным стуком в двери гостиницы. Из-за возникших шума и криков испуганные люди из близлежащих домов открыли ставни и высунули головы в ночных колпаках. Я была уверена, что у Роджера было незначительное сотрясение мозга, но он отказался ложиться в постель, хотя согласился положить голову на колени Бри, которая производила потрясенные сочувственные звуки, рассматривая огромную шишку на ней. Джейми в это время сделал краткий отчет о сражении на пристани Уайли, а мы дали свои несколько запутанные описания наших приключений в миртовой роще.

— Значит, Боннет не мертв? — спросил Роджер, приоткрывая один глаз.

— Ну, мы не знаем, — пояснила я. — Он убежал, но я не знаю, как плоха его рана. Крови было не так уж много, но если он был ранен в низ живота, то это наверняка смертельно. Перитонит — очень медленный и страшный способ смерти.

— Хорошо, — мстительно произнесла Марсали.

— Хорошо! — эхом отозвался Герман, с гордостью глядя на мать. — Maman стреляла в плохого человека, Grandpere,[Дедушка (фр.)] — сказал он Джейми. — И тетушка тоже. Он был весь в дырах, и всюду кровь!

— Дылы, — отозвался довольный Джемми, — дылы, дылы, много дылы!

— Ну, возможно, только одна дыра, — пробормотала Брианна. Она не подняла глаз от мокрой тряпки, которой смывала засохшую кровь с головы Роджера.

— О, да? Ну, если ты отстрелила ему только один палец или одно из его яиц, то он может выжить, — заметил Джейми, усмехнувшись ей. — Однако это не улучшит его характера, я думаю.

Фергюс прибыл в полдень на пакетботе, привезя с собой зарегистрированные, скрепленные официальной печатью бумаги на два гранта на землю, таким образом, завершив этот радостный день. Тем не менее, празднований не было, поскольку одно дело еще оставалось.

После энергичных обсуждений было решено — с учетом того, что Джейми уже принял решение и упрямо отказывался рассматривать иные мнения — что мы с ним едем на запад в Речной поток. Молодые семьи останутся в Уилмингтоне еще несколько дней, закончить дела и послушать

Хитрые, как лисы

Мы достигли Речного потока три дня спустя на закате; наши лошади покрылись потом и грязью, и мы сами выглядели не лучше. Усадьба казалась вполне мирной; последние лучи весеннего солнца сияли на зеленой лужайке и сверкали на белых мраморных статуях и камнях мавзолея Гектора среди темных тисов.

— Ну что, как ты думаешь? — спросила я Джейми, когда мы остановились у въезда на лужайку, внимательно рассматривая дом.

— Ну, усадьбу еще не сожгли, — ответил он, привставая на стременах, чтобы оценить ситуацию. — И я не вижу крови, льющейся по ступенькам. Хотя… — он опустился в седло и достал из седельной сумки пистолет, который тут же зарядил и затолкал за пояс брюк, прикрыв фалдами сюртука. Потом мы медленно двинулись к дому.

Когда мы подъехали к нему ближе, я поняла, что он выглядел странно. В доме и вокруг него ощущалась зловещая неподвижность: ни торопящихся по делам слуг, ни звуков музыки, ни запахов еды из кухни. Самое необычное заключалось в том, что нас не вышел встречать Улисс. На наш стук в дверь несколько минут никто не отвечал, потом дверь открылась и появилась горничная Джокасты, Федра.

Около год назад после смерти своей матери она выглядела ужасно, но и сейчас ее вид был не лучше. Под глазами были круги, а кожа была покрыта разноцветными пятнами, как у начавшего портиться фрукта.

Однако, когда она увидела нас, ее глаза засияли, а рот расслабился в явном облегчении.

— О, мистер Джейми! — запричитала она. — Я молилась со вчерашнего дня, чтобы кто-нибудь приехал к нам и помог, но я была уверена, что это будет мистер Фаркард, а тогда мы, возможно, попадем в еще более худшее положение. Он ведь законник и все такое прочее, даже если он друг вашей тетушки.

Джейми приподнял бровь в ответ на такое довольно запутанное заявление, но кивнул с успокаивающим видом и сжал ее руку.

— Я не думаю, что я могу быть ответом на чьи-либо молитвы, но не возражаю. С моей тетей… все хорошо?

— О, да, сэр, она чувствует себя хорошо.

Развернувшись, прежде чем мы смогли задать еще вопросы, она повела нас к лестнице.

Джокаста сидела в своем будуаре и вязала. Она подняла голову на звук шагов, спросила: «Джейми?» и встала. Даже на расстоянии я могла видеть спущенные петли в ее вязании, что было так не похоже на ее прежнее аккуратное рукоделие.

— Да, это я, тетя. И Клэр. Что здесь происходит? — в два шага он пересек комнату и взял ее за руку, поглаживая ее утешающим жестом.

Ее лицо выразило такое же интенсивное облегчение, как и у Федры, и я подумала, что она сейчас свалиться от избытка эмоций. Тем не менее, она выпрямилась и повернулась ко мне.

— Клэр? Благодарю Святую деву, что ты приехала, хотя… ладно, пока оставим это. Пойдемте. Дункан ранен.

Дункан лежал в соседней комнате под грудой одеял. Сначала я испугалась, что он мертв, но при звуках голоса Джокасты он пошевелился.

— Мак Дубх? — озадаченно произнес он, высовывая голову из-под одеял и прищуриваясь, чтобы лучше видеть в полумраке комнаты. — Что, ради Бога, привело тебя сюда?

— Лейтенант Вольф, — несколько язвительно ответил Джейми. — Возможно, это имя тебе знакомо?

— Да, можно и так сказать, — в голосе Дункана прозвучала странная нотка, но я не обратила на нее внимания, занятая разжиганием свечей и выкапыванием его из постельного белья для осмотра.

Я ожидала увидеть ножевое или огнестрельное ранение. Однако при беглом осмотре он казался невредимым, и только через некоторое время я обнаружила, что у него была сломана нога. К счастью, это был простой перелом нижней части голени, и хотя он являлся болезненным, не представлял большой угрозы для его здоровья.

Я послала Федру принести какие-нибудь материалы для накладывания шины в то время, как Джейми, узнавший, что Дункан не подвергается немедленной опасности, уселся, чтобы разобраться в происходящем.

— Он был здесь? Лейтенант Вольф?

— Да, был, — снова едва заметное колебание.

— Он уехал?

— О, да, — Дункан непроизвольно вздрогнул.

— Я причиняю вам боль? — спросила я.

— О, нет, миссис Клэр, — уверил он меня. — Я только…

— Ты можешь рассказать мне все, Дункан, — произнес Джейми несколько раздраженным тоном. — Я думаю, молчать не имеет смысла. А если твой рассказ будет коротким, у меня тоже есть что поведать вам.

Дункан сузил глаза, но потом вздохнул и откинулся на подушки.

Лейтенант явился в Речной поток два дня назад, однако в парадную дверь не вошел и не объявил о своем прибытии. Вместо этого он оставил своего коня в миле от усадьбы и украдкой пробрался в дом.

— Мы узнали об этом, когда обнаружили лошадь, — пояснил Дункан, пока я перевязывала его ногу. — Я вообще не знал о его присутствии, пока не вышел после ужина в уборную, и он не набросился на меня из темноты. Я чуть не умер от испуга, а потом чуть не умер от пули, так как он стрельнул в меня. Если бы у меня рука была с левой стороны, то он простелил бы ее. Но поскольку руки не было, он промахнулся.

Несмотря на увечье, Дункан сопротивлялся отчаянно; он боднул лейтенанта головой в лицо; тот отшатнулся, поскользнулся на камнях дорожки и упал на спину, со страшным треском стукнувшись головой о бордюр.

— Словно дыню раскололи топором, — Дункан вздрогнул, вспомнив этот звук.

— О, вот как. И что, он умер сразу? — заинтересованно спросил Джейми.

— Ээ, нет, — Дункан, который во время рассказа оживился, снова почувствовал себя неуютно. — Я тоже потерял равновесие, попал ногой в каменную канавку, которая идет от нужника, упал и сломал ногу. Я лежал там и звал на помощь. Потом, наконец, меня услышали Улисс и Джо и спустились вниз.

Дункан рассказал Джокасте о произошедшем, пока Улисс ходил за двумя конюхами, чтобы перенести его в дом. А потом отвлеченный болью и имея привычку оставлять решение всех проблем на дворецкого, он забыл про лейтенанта.

— Это была моя ошибка, Мак Дубх, — сказал он с расстроенным выражением на бледном осунувшемся лице. — Я должен был дать какие-то распоряжения. Хотя даже сейчас я не знаю, что я мог приказать, несмотря на то, что с тех пор у меня было много времени подумать.

Остальная история, которая была с некоторым трудом вытянута из него, заключалась в том, что Джокаста и Улисс, посовещавшись, решили, что лейтенант стал не просто неприятностью, а прямой угрозой. И исходя из этого…

— Улисс убил его, — открыто сказал Дункан, потом замолчал, словно заново испытывал шок. Он сглатывал воздух и имел очень несчастный вид. — Джо рассказал, что она приказала ему сделать это, и Бог знает, она это может. Она не такая женщина, с которой можно шутить, а особенно убивать ее слуг, угрожать ей самой и покушаться на жизнь ее мужа.

В его неуверенном тоне я заметила, что тень сомнения в причастности Джокасты к убийству все еще присутствует в его голове.

Джейми, как всегда, ухватил саму суть дела.

— Христос, произнес он, — Если кто-нибудь узнает, то Улисса повесят без суда и следствия. Независимо от того, приказывала ли ему Джокаста убить Вольфа или нет.

Теперь, когда правда была раскрыта, Дункан выглядел спокойнее. Он кивнул головой.

— Да, это так, — согласился он. — Я не могу позволить его повесить, но что делать с лейтенантом? Дело касается флота, не говоря уже о шерифах и судьях.

В этом и заключалась проблема. В большой степени процветание Речного потока зависело от контрактов на поставку древесины и смолы для военно-морского флота. Лейтенант Вольф как раз отвечал за эти контракты. Флот Его Величества может лишь косо посмотреть на плантатора, который убил его местного представителя; да и закон, в лице судей и шерифа, может снисходительно отнестись к убийству в зависимости от личности преступника.

Однако раб, проливший кровь белого человека, автоматически приговорен, независимо от причин, вызвавших такой поступок. Не имело значение, что произошло, пусть даже дюжина человек станут свидетельствовать, что Вольф напал на Дункана. Улисс будет обречен, если кто-нибудь узнает об этом. Я начинала понимать ту атмосферу отчаяния, которая висела над Речным потоком. Все рабы понимали, что могло произойти.

Джейми суставом пальца потер подбородок.

— А если… Я имею в виду, нельзя ли сказать, что это сделал ты, Дункан? В конце концов, это была самооборона, а у меня есть доказательства, что этот человек приехал убить тебя и жениться на моей тете, или, по крайней мере, держать ее в заложниках, чтобы выпытать сведения о золоте.

— Золото? — Дункан выглядел удивленным. — Но здесь нет никакого золота. Я думал, мы это выяснили еще в прошлом году.

— Лейтенант и его сообщники думают, что есть, — сказала я. — Джейми расскажет вам. Я хотела бы знать, что в точности произошло с лейтенантом.

— Улисс перерезал ему горло, — сказал Дункан и сглотнул. Его кадык дернулся. — Я был бы рад сказать, что это сделал я, только…

Кроме того, что перерезать горло, имея одну руку, очень трудно, было также очевидно, что это сделал левша, а у Дункана как раз левой руки и не было.

Я знала, что Джокаста Камерон, так же как и ее племянник, была левшой, но не стала об этом упоминать. Я взглянула на Джейми, который в ответ поднял брови.

«Она?» — спросила я безмолвно.

«Это МакКензи из Леоха» — ответил его скептический взгляд.

— Где Улисс? — спросила я.

— Скорее всего, в конюшне, если уже не отправился на запад.

Зная, что если кто-то узнает правду о смерти лейтенанта, то дворецкому грозит смертная казнь, Джокаста приказала ему держать оседланной лошадь и бежать в горы, как только начнутся расспросы.

Джейми глубоко вздохнул и сильно провел по голове рукой, раздумывая.

— Ладно. Я думаю, будет лучше, если лейтенант просто исчезнет. Где сейчас находится тело, Дункан?

Мускул в уголке рта мужчины дернулся в неуверенной попытке улыбнуться.

— В яме для барбекю, Мак Дубх. Закрыли мешковиной и завалили поленьями гикори, в общем, замаскировали под свиную тушу.

Брови Джейми снова приподнялись, но он просто кинул головой.

— Вот как? Ладно, оставь это мне, Дункан.

Я приказала поить Дункана водой с медом и чаем, настоянным на горечавке и вишневой коре, и вышла с Джейми на улицу, обсудить, как спрятать тело.

— Самое простое — это закопать его где-нибудь, — предложила я.

— Ммфм, — ответил Джейми. Он поднял факел, который принес с собой и с хмурым видом поглядел на мешковину в яме. Мне лейтенант нисколько не нравился, но его останки выглядели весьма печально.

— Может быть. Однако рабы знают об убийстве, и если мы закопаем его в усадьбе, они об этом тоже узнают. Они, конечно, ничего никому не скажут, но станут бояться призрака.

По моей спине пробежала холодная дрожь, порожденная как его уверенным тоном, так и словами. Я сильнее закуталась в шаль.

— Призрака?

— Да, конечно. Жертва убита и похоронена в этом месте без отмщения.

— Ты действительно думаешь, что здесь станет являться призрак? — уточнила я. — Или ты имеешь в виду, что рабы будут так думать?

Он нервно пожал плечами.

— Не думаю, что это имеет значение. Они будут бояться захоронения. Одна из женщин увидит ночью призрака, пойдут слухи, а потом об этом станут говорить рабы в Гриноуксе. Кто-нибудь из семьи Фаркарда услышит об этом, и оглянуться не успеем, как начнутся расспросы. Учитывая, что флот все-таки будет искать лейтенанта… Как ты думаешь, не сбросить ли труп в воду? Ведь он так собирался поступить с Дунканом.

— Не плохое предложение, — произнесла я, раздумывая. — Но он хотел, чтобы Дункана нашли. Кроме того, на реке очень интенсивное движение и маленькая глубина. Даже если мы утяжелим тело, все равно оно может всплыть, или кто-нибудь зацепит его багром. Что будет, если его найдут, как ты думаешь? Тело ведь не свяжут с Речным потоком?

Он медленно кивнул, отводя факел в сторону, чтобы искры не падали на его рукав. Небольшой ветерок тревожно шелестел над ямой.

— Да, это так. Но если труп обнаружат, начнется расследование. Флот отправит сюда людей, чтобы выяснить обстоятельства смерти. Как ты думаешь, что произойдет, когда они станут допрашивать рабов: видели ли они лейтенанта и так далее?

— Мм, да.

Учитывая нервное состояние рабов, я предположила, что эти расспросы могут одного или нескольких из них повергнуть в панику, и они проболтаются.

Джейми неподвижно стоял на месте, уставившись на обернутое в мешковину тело с выражением глубокой сосредоточенности. Я потянула воздух, уловила слабый запах разлагающейся крови и быстро выдохнула.

— Полагаю, мы можем сжечь его, — сказала я и почувствовала во рту внезапный вкус желчи. — В конце концов, он уже находится в яме для барбекю.

— Это мысль, — сказал Джейми, и один уголок его рта дернулся в слабой улыбке. — Но думаю, у меня есть лучшая мысль, сассенах. — Он повернулся и задумчиво посмотрел на дом. Несколько окон слабо светились, но снаружи никого не было.

— Идем, — сказал он решительно. — Думаю, в конюшне должна быть кувалда.

Передний фасад склепа покрывала декоративная решетка из черного кованого железа с огромным замком на ней. Я всегда считала, что в этом проявился некий снобизм Джокасты Камерон, поскольку вряд ли в этой сельской местности могли найтись расхитители гробниц. Шарниры едва скрипнули, когда Джейми отпер замок и открыл решетку; как и все в Речном потоке, она содержалась в отличном состоянии.

— Ты действительно считаешь, что это лучше, чем закопать или сжечь его? — спросила я. Поблизости никого не было, но я говорила шепотом.

— О. да. Старый Гектор позаботиться о нем и не даст ему вредить семье, — ответил Джейми уверенно. — И вообще это освященная земля. Его неприкаянная душа не станет бродить и доставлять людям неприятности, да?

Я неуверенно кивнула головой. Вероятно, он был прав; что касается верований рабов, Джейми понимал их гораздо лучше, чем я. Кроме того, я не была уверена, говорил ли он о психологическом эффекте, который будет иметь на них этот факт, или он сам искренне верил, что Гектор Камерон из гроба сможет справиться с угрозой для его жены и плантации.

Я подняла факел, чтобы ему было лучше видно, и прикусила нижнюю губу.

Он обернул кувалду тряпками, чтобы мрамор не крошился. Небольшие блоки за решеткой плотно прилегали друг к другу и только местами скреплялись известковым раствором. Первый удар сдвинул два блока на несколько дюймов. Еще несколько ударов, и образовалась черная дыра, ведущая в склеп.

Джейми остановился, вытер пот со лба и что-то пробормотал.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что оттуда воняет, — ответил с озадаченным видом.

— Это так удивительно? — немного раздраженно спросила я. — Как давно умер Камерон, четыре года?

— Да, но это не…

— Что вы делаете? — резкий от волнения голос Джокасты прозвучал за моей спиной. Я подпрыгнула от испуга и уронила факел.

Он замерцал, но не погас; я подхватила его и слегка помахала, чтобы разжечь огонь. Пламя разгорелось и осветило Джокасту, которая стояла на дорожке позади нас в белой ночной рубашке. Федра топталась за спиной своей хозяйки; лица ее не было видно, только глаза мерцали в темноте. Глаза выглядели испуганными, перескакивая от Джейми ко мне и к черному отверстию в склепе.

— Что я делаю? Избавляюсь от тела лейтенанта Вольфа, что еще? — Джейми, который, как и я, вздрогнул от неожиданности, казался немного сердитым. — Оставьте это дело мне, тетя. Не беспокойтесь.

— Ты не должен… не должен открывать гробницу Гектора! — длинный нос Джокасты дернулся, очевидно, учуяв запах распада, слабый, но отчетливый.

— Не беспокойтесь, тетя, — повторил Джейми. — Возвращайтесь в дом. Я справлюсь сам. Все будет хорошо.

Она, не обращая внимания на его слова, вслепую двинулась по дорожке, ощупывая воздух руками.

— Нет, Джейми! Ты не должен. Закрой его, закрой его, ради Бога!

Паника в ее голосе была безошибочна, и я увидела, как Джейми недоуменно нахмурился. Он перевел взгляд от тети к отверстию в склепе. Ветер, на время утихнувший, снова поднялся, и запах смерти вокруг нас стал сильнее. Лицо Джейми изменилось, и он, игнорируя протестующие крики своей тети, несколькими быстрыми ударами кувалды выбил еще несколько блоков.

— Принеси факел, сассенах, — сказал он, опуская молот, и я с наползающим чувством ужаса подошла к нему.

Мы стояли плечом к плечу, всматриваясь в узкий промежуток между блоками. Два гроба из полированного дерева стояли на мраморных пьедесталах, а на полу между ними…

— Кто это, тетя? — голос Джейми был тих, когда он обернулся к пожилой женщине.

Она стояла, словно парализованная; ветер прижимал к ногам подол ее рубашки и трепал выбившиеся из-под чепца седые волосы. Ее лицо застыло, но взгляд слепых глаз метался по сторонам, словно в поисках спасения.

Джейми подошел к ней и сильно схватил ее за руку, выведя из транса.

— Co a th’ann?[Кто он? (гэльск.)] — прорычал он. — Кто он? Кто?

Ее рот двигался, пытаясь выговорить слова. Потом она остановилась и сглотнула, оглянувшись через плечо. «Она еще не потеряла зрение, когда они замуровали его здесь? — задалась я вопросом. — Она видит это в своей памяти?»

— Его звали… звали Роулингс, — произнесла она слабым голосом, и в груди моей образовался тяжелый камень.

Я, по-видимому, двинулась или издала какой-то звук, потому что Джейми обернулся ко мне. Он взял мою руку и сильно сжал, потом снова направил взор на Джокасту.

— Как? — спросил он спокойно, но таким тоном, который предупреждал, что он больше не потерпит никаких уверток.

Она закрыла глаза и вздохнула, внезапно сгорбившись.

— Гектор убил его, — сказала она.

— О, да? — Джейми бросил скептический взгляд на гробы и бесформенную груду между ними. — Ловко. Не подозревал, что дяди был способен на такое.

— Да, — она открыла глаза, но говорила глухим монотонным голосом, словно больше ничего не имело значения. — Он был доктором, этот Роулингс. Он приезжал, чтобы посмотреть мои глаза. Когда Гектор заболел, то снова вызвал его. Я не знаю точно, что случилось, но когда Гектор поймал его за подглядыванием, то разбил ему голову. Гектор был очень вспыльчивым человеком.

— Да, несомненно, — произнес Джейми, кинув взгляд на тело доктора Роулингса. — Как он оказался здесь?

— Мы… он спрятал труп здесь, чтобы потом отнести его в лес и там оставить. Но потом… Гектору стало хуже, и он не мог подняться с постели. В течение дня он умер. И вот… — она махнула длинной белой рукой в сторону дыры, из которой струился сырой воздух.

— Великие умы мыслят одинаково, — пробормотала я, и Джейми, кинув на меня недобрый взгляд, отпустил мою руку. Он стоял и напряженно всматривался в дыру в склепе, сведя густые брови.

— О, да? — снова сказал он. — И чей же второй гроб?

— Мой, — Джокаста пришла в себя; ее плечи выпрямились, подбородок приподнялся.

Джейми тихонько фыркнул и взглянул на меня. Я, конечно, знала, что Джокаста скорее оставит труп лежать на земле, чем поместит его в свой гроб… и все же. Это было довольно странно.

Никто не станет открывать гроб Джокасты, пока она не умрет, и Роулингса там никто не найдет, даже если склеп будет вскрыт. Джокаста Камерон была эгоистичной, но не глупой.

— Положите Вольфа сюда, — сказала она. — Пусть они лежат вдвоем.

— Почему бы не положить его в ваш гроб, тетя? — спросил Джейми, и я увидела, что он пристально посмотрел на нее.

— Нет! — она уже начала поворачиваться, чтобы уйти, но обернулась при этих словах, и ее слепое лицо загорелось яростью. — Он дерьмо. Пусть гниет без гроба!

Джейми сузил глаза, но не ответил. Вместо этого он повернулся к склепу и стал вынимать блоки.

— Что ты делаешь? — Джокаста услышала трение мрамора о мрамор и снова запаниковала. Она заметалась и, потеряв направление, повернулась лицом к реке. Я поняла, что она полностью потеряла зрение и даже не видит свет факела.

Однако у меня не было времени наблюдать за ней. Джейми протиснулся через образовавшуюся щель и оказался внутри склепа.

— Посвети мне, сассенах, — сказал он спокойно, и негромкое эхо среди камней повторило его голос.

Дыша часто и мелко, я последовала за ним. Позади в темноте застонала Федра, ее голос напоминал вой банши, предвещающей смерть, хотя смерть пришла уже давно.

Гробы были снабжены латунными пластинками, немного позеленевшими от влажности, но все еще с легко различимыми буквами. «Гектор Александр Роберт Камерон» гласила одна, «Джокаста Изобель МакКензи Камерон» было написано на другой. Без колебаний Джейми схватился за край крышки этого гроба и потянул.

Крышка не была прибита; хотя и тяжелая, она сдвинулась без труда.

— О, — тихо произнес Джейми, заглядывая внутрь.

Золото никогда не тускнеет, неважно в насколько влажной среде оно находится. Оно может пролежать на дне моря много столетий, а потом появится в сетях случайного рыбака, такое же яркое, как и в день, когда его выплавили.

Слитки лежали тонким слоем на дне гроба. В достаточном количестве, чтобы заполнить два небольших сундучка, каждый из которых могли унести двое мужчин, или один мужчина и одна сильная женщина. Каждый слиток имел печать в виде геральдической лилии. Одна третья часть французского золота.

Я моргнула от золотого мерцания и отвела взгляд в сторону. На полу было темно, но я смогла рассмотреть груду тряпья на фоне белого мрамора. «Совал нос куда не следует». Что же он видел, Даниэль Роулингс, что заставило его нарисовать геральдическую лилию на полях своего журнала и написать слово «Золото»?

Гектор Камерон тогда еще был жив. Склеп не был запечатан. Возможно, когда доктор поднялся, чтобы проследить за своим блуждающим пациентом, Гектор ходил проверять свои сокровища? Возможно. Но ни Гектор Камерон, ни Даниэль Роулингс не могли рассказать теперь, что произошло на самом деле.

Я почувствовала комок в горле, испытывая горечь при мысли о человеке, чьи кости лежали у моих ног, друге и коллеге, инструменты которого я унаследовала, чья тень стояла у моего локтя, даря мне смелость и уверенность, когда я лечила больных.

— Какая потеря, — произнесла я тихо, глядя вниз.

Джейми опустил крышку гроба мягко, словно там лежало тело, покой которого мы нарушили. Снаружи на дорожке стояла Джокаста, обхватив рукой подвывающую Федру. По звукам шумов Джокаста уже, должно быть, догадалась, где мы были, но все еще смотрела в сторону реки.

Я откашлялась, сжимая на груди платок свободной рукой.

— Что мы будем делать? — спросила я Джейми.

Он оглянулся назад на склеп, потом слегка пожал плечами.

— Мы оставим лейтенанта Гектору, как и запланировали. Что касается доктора… — он медленно потянул воздух, пристально глядя на тонкие кости, раскинувшиеся изящным бледным веером. Руки хирурга.

— Я думаю, — сказал он, — мы отвезем его домой… в Ридж. Пусть он лежит среди друзей.

Он прошел мимо женщин, не взглянув на них и не произнеся ни слова, и отправился за телом лейтенанта Вольфа.

Сны дрозда

Фрейзерс-Ридж

Май 1772

Ночной воздух был свеж и прохладен. Сейчас в самом начале весны мухи и москиты, жаждущие крови, еще не появились, и лишь случайная моль залетала в открытое окно, порхала вокруг тлеющего очага, как кусочек горящей бумаги, и мимолетом касалась их простертых конечностей.

Она лежала, как упала, на его груди; и громкий медленный стук его сердца звучал в ее ушах. Отсюда в открытом окне она могла видеть зубчатую линию деревьев на дальнем конце двора и над нею участок неба со звездами такими яркими и такими близкими, что казалось возможным ступить среди них и пойти все выше и выше к полумесяцу луны.

— Ты не сердишься на меня? — прошептал он. Теперь он говорил довольно легко, но лежа ухом на его груди, она могла слышать небольшую сдавленность в его голосе, когда он с силой проталкивал звуки сквозь деформированное горло.

— Нет. Я никогда не запрещала тебе читать его.

Он легко погладил ее плечо, и она поджала пальцы ног от удовольствия. Возражала ли она? Нет. Она предполагала, что должна была чувствовать себя неудобно от того, что ее мысли и сны стали ему доступны, но она доверяла ему. Он никогда не станет использовать это против нее.

Кроме того, записанные на бумагу, сны стали объектами, отдельными от нее самой. Как ее рисунки, они явились отражением одной грани ее души, кратким отблеском того, что она когда-то видела, о чем когда-то думала, что когда-то чувствовала. Объектами, не тождественными ее уму и сердцу, которые их породили. Не совсем.

— Хотя, око за око, — она уткнулась подбородком в ямку под его ключицей. Он великолепно пах, немного горько и мускусно от удовлетворенного желания. — Расскажи мне о своем сне.

Беззвучный смех заставил вибрировать его грудь, и она почувствовала это.

— Только об одном?

— Да, но только очень важном. Не бестолковые сны, где тебя преследуют монстры, или ты отправляешься в школу голым. Не обычные сны, которые видят все, а такой сон, какой есть только у тебя.

Одной рукой она ерошила волосы на его груди, заставляя их топорщиться, другая рука была засунута под подушку. Если бы она пошевелила пальцами, то смогла бы дотронуться до маленькой фигурки «женушки», как ее называл Роджер, и могла представить собственный живот таким же огромным и круглым. Внутри себя она все еще ощущала напряжение и легкие спазмы, последствия любовных ласк. Может быть, это случится на этот раз?

Он повернул голову на подушке, раздумывая. Длинные ресницы черной полосой лежали на его щеках, как линия деревьев снаружи. Потом он поднял их и открыл глаза цвета мха, мягкого и яркого, какой растет в затененном месте.

— Я мог бы быть романтичным, — сказал он, и его пальцы поползли вниз по ее спине. Вслед за ними по ее коже тянулась дорожка из пупырышек. — И мог бы сказать, что мой сон… это ты и я… и наши дети. — Он слегка повернул голову в сторону кроватки в углу, где, укрытый одеялами, крепко спал Джемми.

— Ты мог бы, — отозвалась она эхом и, наклонив голову, уткнулась лбом в его плечо. — Но это не сон. Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да.

Он молчал в течение минуты, и его руки неподвижной теплой тяжестью лежали на ее спине.

— Иногда, — наконец, прошептал он, — иногда я вижу во сне, что я пою, и просыпаюсь от боли в горле.

Он не мог видеть ее лица и слезы в уголках ее глаз.

— Что ты поешь? — прошептала она в ответ. Она услышала шелест подушки, когда он покачал головой.

— Эту песню я не знаю и никогда не слышал, — ответил он нежно, — но я знаю, что я пою ее для тебя.

Глава 106

Книга хирурга II

27 июля 1772

«Вчера к закату явилась Розамунда Линдсей с рубленой раной на левой руке, по которой она ударила топором, когда окольцовывала деревья. Рана была очень глубокая (большой палец практически был отрублен) и тянулась от указательного пальца до запястья. Несчастный случай произошел три дня назад, и лечение проводилось в домашних условиях свиным жиром. Как следствие развился обширный сепсис с нагноением, опухоль распространилась на предплечье. Большой палец почернел и имел характерный резкий запах. Без сомнения, это была гангрена. Подкожная краснота распространилась практически до локтевой ямки.

У больной был сильный жар (около 104 градусов по Френгейту, на глаз), признаки обезвоживания, дезориентация. Тахикардия.

Ввиду серьезности состояния была рекомендована немедленная ампутация конечности до локтя. Больная отказалась, настаивая на голубиной припарке, которая делается из разрезанной тушки только что убитого голубя (ее муж принес голубя со свернутой шеей). Удалила большой палец до пястной кости, перевязала конец радиальной артерии, которая была разорвана. Обработала рану, удалив гной, посыпала рану необработанным порошком пенициллина (приблизительно ½ унции, получен из подгнившей корки дыни, партия № 23, изготовл. 15/4/72), наложила аппликацию из протертого сырого чеснока (три зубчика) и барбарисовой мази, сверху (по настоянию мужа пациентки) пристроила голубя. Прописала принятие жидкости орально, жаропонижающую настойку из красного золототысячника, лапчатки и хмеля, воды сколько угодно. Ввела внутримышечно раствор пенициллина (партия № 23), IV, дозировка ¼ унции в стерилизованной воде.

Состояние пациентки быстро ухудшилось с усиливающимися признаками дезориентации, бреда и высокой температуры. По всей руке и торсу развилась сильная крапивница. Поскольку больная была без сознания, спросила разрешения на ампутацию руки у ее мужа. В разрешении было отказано на том основании, что смерть кажется неизбежной, а пациентка „не захочет, чтобы ее похоронили по частям“.

Повторная инъекция пенициллина. Больная впала в кому сразу же после этого и скончалась перед рассветом».

Я обмакнула перо в чернильницу и замерла, позволив капелькам чернила стекать с его острого конца. Что еще я могу сказать?

Глубоко укоренившаяся привычка к научной точности боролась с чувством осторожности. Важно было описать произошедшее с максимальной точностью. В то же время я не решалась писать то, что может привести к обвинению в убийстве. Это было не убийство, уверяла я себя, хотя все равно испытывала чувство вины.

— Чувства обманывают, — пробормотала я. Брианна, которая резала хлеб на другом конце стола, взглянула на меня, но я опустила голову, и она вернулась к негромкому разговору с Марсали. Полдень наступил недавно, но снаружи было темно, и шел дождь. Я зажгла свечу возле себя, но вокруг женщин стоял полусумрак, и их руки мелькали над столом, словно крылышки белой моли.

Правда заключалась в том, что я не была уверена, что Розамунда Линдсей умерла от сепсиса. Я была почти уверена, что она умерла от острой реакции на неочищенный раствор пенициллина, лекарства, которое я ей дала. Конечно, без лечения она все равно умерла бы от сепсиса.

Однако, давая пенициллин, я не могла знать, какой эффект он будет иметь — вот в чем вопрос.

Я в раздумье катала перо между большим и указательным пальцами. Я вела тщательный учет своих экспериментов с пенициллином, изучала рост культур на различных средах от хлеба до пережеванной папайи и подгнившей дынной корочки, кропотливо описывала микро- и макроструктуру пенициллиновой плесени, но про действие этого препарат я могла написать немногое.

Да, разумеется, я должна включить в записи о смерти Розамунды эффект, который он оказал на нее. Вопрос только в том, для кого мне писать столь подробный отчет?

Я прикусила губу, раздумывая. Если только для меня, то все очень просто. Я могла сделать запись о симптомах, времени протекания и действии, не отмечая причину смерти; вряд ли я забуду ее обстоятельства. Но если я хочу, чтобы отчет стал полезным кому-нибудь еще… тому, кто не имел понятия о пользе и опасности антибиотиков…

Чернила подсыхали на кончике пера, и я опустила его на бумагу.

«Возраст 44 года», — медленно написала я. Записи подобного рода в восемнадцатом веке должны были заканчиваться набожным описанием последних мгновений жизни умершего, отмеченных раскаянием в грехах. Ничем подобным уход Розамунды Линдсей не был отмечен.

Я взглянула на гроб, стоящий на табуретках под окном, стекла которого заливал дождь. Хижина Линдсеев была слишком мала и не подходила для похорон под проливным дождем, поскольку ожидалось много людей. Гроб был открыт в ожидание ночного бдения, но лицо покойницы прикрывал саван.

Розамунда была шлюхой в Бостоне, а потом, став слишком толстой и слишком старой, чтобы заниматься этим делом, двинулась на юг в поисках мужа. «Я больше не могла вынести там ни одной зимы, — призналась она мне, вскоре после появления в Ридже, — не могла терпеть этих вонючих рыбаков».

Здесь она нашла Кеннета Линдсея, который искал жену для совместного ведения хозяйства. Речь не шла о физическом притяжении — у Линдсея во рту было только шесть здоровых зубов — или эмоциональной привязанности, но, тем не менее, между ними существовали дружеские отношения.

Опечаленный, но не убитый горем, Кенни был уведен Джейми для лечения с помощью виски, которое оказалось более эффективным, чем мое. По крайней мере, я надеялось, что оно не окажется смертельным.

«Непосредственная причина смерти», — написала я и опять остановилась. Я сомневалась, что Розамунда встретила смерть с молитвами или философским спокойствием, у нее не было возможности ни для того, ни для другого. Она умерла с синим от удушья лицом и выпученными глазами, неспособная не только говорить, но и дышать сквозь распухшее горло.

Мое собственное горло сжалось при воспоминании, словно меня тоже что-то душило. Я взяла чашку с холодным мятным чаем и сделала глоток, почувствовав облегчение, когда освежающая жидкость потекла вниз по горлу. Сепсис убил бы ее медленно, а удушье — быстро, но в любом случае смерть была болезненной.

Я постучала кончиком пера по промокательной бумаге, образовав на ней маленькую звездную галактику из чернильных точек. Однако смерть могла произойти и по другой причине, например, легочной эмболии — закупорки кровеносных сосудов в легких. Это было возможно, и признаки похожи.

Мысль была утешительная, но я мало верила в нее. Во мне говорил голос опыта и совести, и прежде чем я могла подумать, рука опустилась на лист и написала: «анафилаксия».

Была ли анафилаксия известным медицинским термином в это время? Я не видела этого слова в журнале Роулингса, но я не прочитала его полностью. И все же, учитывая, что смерть от острой аллергической реакции вряд ли была известна сейчас, мне нужно подробно описать ее для того, кто сможет прочитать мои записи.

Загвоздка в том, кто будет их читать. Я думаю — никто, но что если кто-то прочтет их и увидит в них повод обвинить меня в убийстве? Однажды меня едва не казнили, как ведьму, из-за моей врачебной деятельности. «Обжегшись на молоке, дуешь на воду», — иронично подумала я.

«Обширная опухоль в поврежденной конечности, — написала я. Последнее слово было почти не видно, так как чернила закончились. Я обмакнула перо в чернильницу и продолжила. — Опухоль распространилась на грудь, шею и лицо. Кожа бледная с красными пятнами. Дыхание все более быстрое и поверхностное, сердцебиение очень частое и мелкое, затихающее. Губы и уши синюшные.

Резко выраженная экзофтальмия».[Пучеглазие (мед.)]

Я снова сглотнула при мысли о выпученных глазах Розамунды, вращающихся в неосознанном животном ужасе. Когда мы обмывали ее тело, то попытались закрыть их. И хотя для ночного бдения принято было открывать лицо покойного, я не думаю, что в данном случае это будет разумно.

Я не хотела смотреть не гроб, но поглядела, слегка наклонив голову в молчаливой просьбе о прощении. Брианна повернула ко мне голову, потом резко отвернулась. Запах пищи, приготовленной для поминок, заполнил комнату, смешиваясь с запахами горящих дубовых дров, чернила и свежеструганных досок гроба. Я поспешно глотнула еще чая, прочищая горло.

Я хорошо понимала, почему первой строкой в клятве Гиппократа идут слова «Не навреди». Проклятие, навредить слишком легко! Каким самомнением надо обладать, чтобы вмешиваться в организм человека? Как уязвимо и сложно человеческое тело, и как грубо врачебное вмешательство.

Я могла бы уйти в кабинет, чтобы в уединении сделать свои записи, но знала, что не уйду, и понимала — почему. Белый саван из грубой ткани мягко светился в сером свете, льющемся из окна. Я сильно сжала перо, пытаясь забыть, как хрустнул перстневидный хрящ, когда я ткнула ножом в горло Розмунды в последней бесполезной попытке позволить воздуху проникнуть в ее задыхающиеся легкие.

«И все же… не существует практикующего врача, — подумала я, — который никогда не бывал в подобной ситуации». Я сталкивалась со смертью пациентов несколько раз даже в современной больнице, оснащенной всевозможными аппаратами для спасения человеческой жизни.

Какой-нибудь врач после меня может оказаться перед дилеммой: применить рискованное лечение в попытке спасти жизнь или позволить пациенту умереть. Моя же дилемма заключалась в том, чтобы найти баланс между возможным обвинением в убийстве и пользой моих записей для того, кто будет искать в них знания.

Кто это будет? Я задумчиво вытерла перо. В настоящее время медицинских школ было мало, и все они находились в Европе. Большинство врачей получали свои знания через ученичество и из собственного опыта.

Роулингс не обучался медицине. Даже если и обучался, по моим понятиям его методы лечения были шокирующими. Я скривила рот при мысли о некоторых описаниях в его журнале, например, вливание ртути при лечении сифилиса, применение банок до образования волдырей для лечения эпилептических припадков и пускание крови при любой немочи: от расстройства желудка до импотенции.

И, тем не менее, Даниэль Роулингс был врачом. Читая его записи, я ощущала его заботу о пациентах, его любознательность и интерес к постижению тайн тела.

Импульсивно я открыла страницу с заметками Роулингса. Может быть, подсознательно я откладывала принятие решения, или, возможно, мне хотелось посоветоваться с другим врачом таким же, как я.

Таким же, как я. Я уставилась на страницу с опрятными маленькими буквами и тщательными рисунками, но ничего не видела. Кто был таким же, как я?

Никто. Я думала об этом раньше, но лишь мельком, признавая только то, что проблема существует. Однако она казалась отдаленной и не требующей немедленного решения. В колонии Северная Каролина, насколько я знала, существовал только один официальный врач — доктор Фентиман. Я фыркнула и сделала еще глоток чая. Даже Мюррей МакЛеод и его патентованные средства были лучше; по крайней мере, в своем большинстве они были не опасны.

Я пила чай, размышляя о Розамунде. Простая истина заключается в том, что я тоже не буду жить всегда. При удаче проживу достаточно долго, но не вечно. Мне нужно найти кого-нибудь, кому я смогу передать хотя бы часть своих знаний.

Сдавленное хихиканье донеслось от стола. «Нет, — подумала я с сожалением, — не Брианна».

Она была бы самым логичным выбором; она, по крайней мере, знала о современной медицине. Не нужно было преодолевать невежество и суеверие, не надо убеждать в пользе асептики, в опасности, исходящей от микробов. Но у нее не было никакой склонности, никакого инстинкта к лечению. Он не была брезглива и не боялась крови; она помогала мне при приеме родов и небольших хирургических процедурах, и все же у нее отсутствовало то особенное сочетание сочувствия и жестокости, необходимое для врача.

«Возможно, она больше ребенок Джейми, чем мой», — думала я, наблюдая переливы света от очага в прядях ее распущенных волос. У нее была его храбрость, его большая мягкость, но это была храбрость воина, мягкость силы, которая могла убивать, если необходимо. Мне не удалось передать ей мой дар; знание крови и костей, знание человеческого тела.

Голова Брианны резко поднялась, повернувшись к двери. Марсали тоже повернулась туда, прислушиваясь.

Звук был едва слышен за стуком дождя, но зная, что он есть, я могла услышать мужской голос, начавший запев. Пауза, потом слабое грохотание, которое могло быть звуком отдаленного грома, но не являлось им. Мужчины спускались от хранилища в горах.

Кенни Линдсей попросил Роджера спеть для Розамунды гэльский плач по мертвому.

— Она не была шотландкой, — сказал Кенни, вытирая глаза, затуманенные слезами, — и даже не была набожной, но она любила петь и всегда восхищалась твоим пением, МакКензи.

Роджер никогда раньше не исполнял песни плача, и я знала, даже не слышал их.

— Не волнуйся, — пробормотал Джейми, положив ладонь на его руку, — просто нужно быть очень громким.

Роджер серьезно кивнул головой, соглашаясь, и отправился с Джейми и Кеннетом на солодильню выпить виски и узнать все возможное о жизни Розамунды, чтобы лучше оплакать ее кончину.

Хриплое пение исчезло; ветер сменил направление. Лишь благодаря порыву ветра мы услышали их так рано. Теперь они направились вниз от Риджа, чтобы собрать людей из дальних хижин и привести их в дом, где они будут всю ночь пировать, петь песни и рассказывать истории.

Я невольно зевнула, вспомнив про ночное бодрствование. «Я не смогу выдержать его», — тревожно подумала я. За последние сутки мне пришлось поспать лишь несколько часов этим утром — недостаточно, чтобы выдержать гэльские поминки и похороны. К утру все этажи будут забиты телами, пахнущими виски и мокрой одеждой.

Я снова зевнула, потом мигнула, и потрясла головой, чтобы прочистить ее. Каждая косточка в моем теле болела от усталости, и я желала только лечь и проспать несколько дней.

Углубившись в мысли, я не заметила, как Брианна подошла ко мне. Она обняла меня за плечи и притянула к себе. Марсали вышла; мы были одни. Она стала медленно растирать мои плечи и шею своими длинными пальцами.

— Устала? — спросила она.

— Мм. Да, — ответила я. Потом закрыла журнал и откинулась назад, с облегчением расслабившись. Я не осознавала раньше, насколько была напряжена.

Большая комната была прибрана для поминок. Миссис Баг присматривала за барбекю. Женщины зажгли по свече в каждом конце стола, и тени от них метались на побеленных стенах, когда пламя дергалось от случайного сквозняка.

— Я думаю, что это я убила ее, — внезапно произнесла я. — Это из-за пенициллина.

Длинные пальцы не останавливали своего успокаивающего движения.

— Да? — пробормотала она. — Но у тебя не было выбора, не так ли?

— Нет.

Дрожь облегчения пробежала по моему телу, как от смелого признания, так и от ослабления болезненной напряженности в шее и плечах.

— Все в порядке, — мягко произнесла она, потирая и поглаживая. — Она бы все равно умерла, не так ли? Это печально, но ты все сделала правильно. Ты сама знаешь это.

— Знаю, — к моему удивлению, единственная слеза скатилась по моей щеке и упала на бумагу. Я сильно моргнула, пытаясь не расплакаться. Я не хотела волновать Брианну.

Она была спокойна. Ее руки оставили мои плечи, и я услышала царапанье ножек стула. Потом руки обняли меня, и я прислонилась спиной к ее груди. Она просто держала меня, позволяя мерному повышению и падению ее грудной клетки успокаивать меня.

— Однажды я обедала с дядей Джо, как раз после того, как он потерял больного, — произнесла она. — Он сказал мне об этом.

— Да? — я была немного удивлена; я не думала, что Джо станет говорить с ней о таких вещах.

— Он не собирался. Но я видела, что его что-то беспокоит, и спросила. Ему нужно было выговориться, и никого, кроме меня, не было. Позже он сказал, что как будто поговорил с тобой. Я не знала, что он называл тебя леди Джейн.

— Да, — отозвалась я, — из-за моей манеры говорить. Так он сказал.

Я почувствовала дыхание тихого смеха возле своего уха и улыбнулась в ответ. Я закрыла глаза и увидела моего друга, жестикулирующего во время страстного монолога, с горящим от сдержанного смеха лицом.

— Он сказал, что когда это случается, иногда в больнице назначается формальное расследование. Не то чтобы расследование, просто собираются врачи, чтобы услышать подробности, понять, что пошло не так. Он сказал, что это как исповедь, рассказать тем, кто может тебя понять. И это помогает.

— Мм-хм.

Она тихонько покачивалась, успокаивая меня, как Джемми.

— Тебя это беспокоит? — спросила она тихо. — Не только Розамунда, но и то, что ты одинока? У тебя нет никого, кто действительно может понять тебя?

Ее руки обняли меня, пересекаясь на моей груди. Молодые большие сильные руки с чистой кожей, пахнущие свежим хлебом и земляничным джемом. Я взяла одну ее руку и прижала ладонью к моей щеке.

— Очевидно, это так, — сказала я.

Ладонь погладила мою щеку и исчезла, потом нежно погладила мои волосы.

— Все будет хорошо, — сказала она, — все будет в порядке.

— Да, — согласилась я и улыбнулась, несмотря на слезы, застилающие глаза.

Я не могла научить ее быть врачом, но очевидно я сумела, сама не подозревая как, научить ее быть матерью.

— Ты должна пойти и поспать, — сказала она, убирая руки. — Они доберутся сюда не раньше, чем через час.

Я облегченно вздохнула, ощущая покой дома вокруг меня. Если Фрейзерс-Ридж был недолгим приютом для Розамунды Линдсей, тем не менее, он являлся для нее настоящим домом. Мы позаботимся, чтобы она была похоронена с достоинством.

— Еще минутку, — сказала я, утирая нос. — Сначала я должна кое-что закончить.

Я выпрямилась и открыла журнал. Обмакнув перо, я начала писать необходимые слова для неизвестного врача, который придет следом за мной.

ZUGUNRUHE [Термин, обозначающий беспокойное поведение птиц перед перелетом (нем. орнит.)]

Сентябрь 1772

Я проснулась мокрой от пота. Тонкая рубашка прилипла к телу и стала полупрозрачной от влаги, и даже в тусклом свете от распахнутого окна были видны темные участки на моем теле. Во время сна я сбросила с себя одеяло и теперь лежала с подолом, задранным почти до талии, но, тем не менее, моя кожа горела, и удушающие потоки жара текли по телу, как расплавленный воск свечи.

Я скинула ноги с кровати и встала, чувствуя головокружение и тяжесть в теле. Мои волосы намокли, шея была скользкой, и струйки пота стекали между грудей.

Джейми спал, повернувшись ко мне спиной; я могла видеть изгиб его плеча и волну темных волос на подушке. Он немного пошевелился и что-то пробормотал, но потом снова задышал ровно и регулярно. Мне нужен был воздух, но я не хотела будить его. Отодвинув марлевую сетку, я потихоньку вышла в дверь и направилась в маленькую комнатку напротив.

Здесь было большое окно, еще не застекленное, но закрытое деревянными ставнями, сквозь планки которого проникал ветерок, лаская мои голые ноги. Жаждая прохлады, я скинула влажную рубашку и облегченно вздохнула, когда холодный воздух скользнул вверх по бедрам к груди.

Однако мне все еще было жарко; горячие волны накатывали на меня с каждым биением сердца. Я, повозившись в темноте, отперла и распахнула ставни, и ночной воздух обдал меня свежестью.

Отсюда над деревьями, подступающими к дому, склон хребта виднелся почти до самой реки, выглядевшей слабой темной линией. Ветер шевелил ветви деревьев, донося до меня благословенную прохладу и острый запах зеленых листьев и живицы. Я закрыла глаза и постояла минуты две или три. Жар исчез, как затушенный уголь, оставив меня промокшей, но умиротворенной.

Однако мне не хотелось возвращаться в постель; мои волосы были влажными, и простыни, на которых я спала, вероятно, были липкими от пота. Я перегнулась через подоконник, ощущая приятную щекотку волос на моей обнаженной коже. Мирный шелест листвы прервал высокий плач ребенка, и я взглянула в сторону хижины.

Она располагалась в ста ярдах от дома, и ветер дул в мою сторону, поэтому я услышала его. Потом ветер поменял направление, и плач затерялся в шуме листвы. Однако ветер вскоре стих, и вопли стали слышны громче и пронзительнее.

Заскрипев, открылась дверь хижины, и оттуда кто-то вышел. Внутри не горели ни лампа, ни свеча, и я увидела лишь темный высокий силуэт на фоне тусклого мерцания очага. У фигуры были длинные волосы. И Брианна, и Рождер спали с распущенными волосами и без ночных головных уборов. Было приятно представить глянцевито мерцающие кудри Роджера и огненные пряди Брианны, спутавшиеся на подушке.

Плач не затихал. Беспокойный и сердитый, но не отчаянный. Нет, не боли в животе. Плохой сон? Я некоторое время наблюдала за фигурой, ожидая, что этот кто-то принесет ребенка ко мне, и на всякий случай потянулась за своей рубашкой. Но высокая фигура исчезла в еловой роще, и вопли стали удаляться. Значит, не жар.

Я осознала, что мои груди набухли и покалывали в ответ на детский плач, и немного грустно улыбнулась. Странно, что инстинкт материнства так силен и длится так долго. Настанет ли день, когда во мне ничто не шевельнется при звуках плачущего ребенка, при запахе возбужденного мужчины, при ощущении распущенных волос на оголенной коже моей спины? И если я доживу до этого дня, буду ли я сожалеть о потере или, наоборот, почувствую мир и успокоение и стану смотреть на жизнь взглядом, не замутненным животными инстинктами?

Великолепие плоти — не единственный дар в этом мире; врач видит слишком много бедствий, которым она подвергается, и все же… Стоя в потоке прохладного воздуха позднего лета, чувствуя гладкие доски пола под моими босыми ногами и прикосновение ветра к моей обнаженной коже, я не могла желать стать чистым духом. Еще нет.

Вопли ребенка становился все громче, и я услышала низкий голос взрослого, пытающегося успокоить его. Роджер.

Я взяла свои груди в ладони, с удовольствием ощущая их мягкую тяжесть. Я помню, какие они были маленькие и твердые в юности, такие чувствительные, что прикосновение мальчишеской руки заставляло слабнуть мои колени. Прикосновение моей руки действовало так же. Сейчас ощущения были другие, и все же удивительно похожие.

Это не было открытием чего-то нового и неожиданного, а скорее явилось признанием уже существующего, как тень, которую вы отбрасываете на стену и не подозреваете о ней, пока не повернетесь к ней лицом.

Она была там все время, и если я отвернусь, тень не исчезнет. Она неизменно привязана ко мне, хочу я замечать ее или нет, нематериальная, неосязаемая, но всегда существующая — маленькая ли, съежившаяся у моих ног в свете других более важных обязанностей, или вырастающая до гигантских размеров в жаре внезапной страсти.

Демон ли, овладевший мной, или ангел-хранитель? Или только животное наследие, постоянное напоминание неизбежности тела и его потребностей?

Раздался еще один шум, смешиваясь с пронзительным хныканьем. «Кашель», — подумала я, но звук не прекращался, и ритм звучал не так. Я высунула голову в окно осторожно, как улитка после грозы, и в хриплом бульканье разобрала несколько слов.

— «…где был стан… и до-о-чурка Клементайн»,[Американская колыбельная песня 19 века.] — пел Роджер.

Я почувствовала, как слезы наполнили мои глаза, и быстро втянула голову, чтобы меня не заметили. В звуках не было никакого мотива, словно ветер гудел в горле пустой бутылки — и все же это была музыка. Песня звучала рвано и задушено, однако вопли Джемми сменились всхлипыванием, как будто он пытался разобрать слова, которые так мучительно выталкивало травмированное горло его отца.

— «Утки шли, алел восток…» — он задыхался после каждой прошептанной фразы; голос звучал так, как будто рвали полотно. Я сжала кулаки, словно одной силой желания могла помочь ему выводить слова.

— «И не спас я Клементайн».

Порыв ветра, пронесся над вершинами деревьев, и следующая строчка песни потерялась в шелесте ветвей. Я прислушивалась минуту или две, но не услышала больше ни слова.

Потом я увидела Джейми возле двери.

Он вошел бесшумно, но я почувствовала его в тот же момент через тепло, через изменение плотности прохладного воздуха в комнате.

— Ты в порядке, сассенах? — мягко спросил он от дверного проема.

— Да, все хорошо, — ответила я шепотом, чтобы не разбудить Лиззи и ее отца, которые спали в задней комнате. — Мне просто захотелось подышать свежим воздухом. Я не хотела тебя будить.

Он подошел ближе, высокий обнаженный призрак, пахнущий теплой постелью.

— Я всегда просыпаюсь, когда ты встаешь, сассенах. Я не могу спать, когда тебя нет рядом, — он коротко коснулся моего лба. — Я подумал, может быть у тебя жар, постель была мокрой с твоей стороны. Ты уверена, что чувствуешь себя хорошо?

— Мне было жарко, я не могла спать. Но я в порядке. А ты? — я коснулась его щеки; кожа была теплой от сна.

Он подошел ко мне и встал рядом, глядя в окно на летнюю ночь. Светила полная луна; беспокоились птицы; я слышала, как где-то поблизости щебетала поздняя птичка, а в отдалении раздавался писк охотящегося сычика.

— Ты помнишь Лоренса Стерна? — спросил Джейми, которому ночные звуки, по-видимому, напомнили о натуралисте.

— Сомневаюсь, что раз встретившись с ним, кто-нибудь сможет его забыть, — сухо ответила я. — Мешок с высушенными пауками оставляет незабываемое впечатление. Не говоря уже о запахе.

Стерн обладал своеобразным запахом, состоящим в равных частях из ароматов его собственного тела, дорогого одеколона, который он обожал, и который по пронзительности мог конкурировать — хотя и не побеждать — с такими консервантами, как камфара и спирт, и слабого запаха гниющих образцов фауны, собранных им.

Джейми тихо хихикнул.

— Это правда. Он воняет хуже тебя.

— Я не воняю, — с негодованием произнесла я.

— Ммфм, — он взял мою руку и поднес ее к носу, изящно принюхиваясь. — Лук, — сказал он, — и чеснок. Что-то острое… перец горошком. И гвоздика. Беличья кровь и мясной бульон, — его язык быстро, словно змеиный, лизнул суставы моих пальцев. — Картофельный крахмал и что-то древесное. Поганки.

— Не честно, — сказала я, пытаясь вырвать мою руку. — Ты отлично знаешь, что у нас было на обед. И это были не поганки, а древесные грибы.

— Мм? — он перевернул мою руку и понюхал сначала ладонь, потом запястье и предплечье. — Уксус и укроп, ты делала маринад для огурцов, да? Хорошо, мне они нравятся. Мм, о, и кислое молоко вот здесь на руке. Ты плеснула пахтой, когда сбивала масло, или сливками, которые снимала с молока?

— Догадайся, если ты так хорошо разбираешься в запахах.

— Масло.

— Черт, — я все еще пыталась вырвать свою руку, но только потому, что его щетина колола нежную кожу с внутренней стороны руки. Поднимаясь вверх по ней, он уткнулся носом в ямочку ниже плеча, заставив меня пискнуть от щекотки, когда пряди его волос коснулись моей кожи.

Он приподнял мою руку, дотронулся до влажных шелковистых волос подмышкой и провел пальцами под своим носом.

— Eau de femme,[Запах женщины (фр.)] — пробормотал он, и я услышала смех в его голосе. — Ma petite fleur.[Мой маленький цветок (фр.)]

— Я мылась, — сказала я грустно.

— Да, с мылом из подсолнечного масла, — сказал он немного удивленно, сунув нос в ямку возле ключицы. Я высоко взвизгнула, и он закрыл мой рот большой теплой рукой. Она пахла порохом, сеном и навозом, но не это заставило меня замолчать.

Он наклонился близко к моему лицу и жесткие волосы на его висках потерлись о мою щеку. Он опустил руку, и я почувствовала его мягкое губы на моих щеках, легкое касание его языка на моей коже.

— Соль, — сказал он очень мягко, обдавая мое лицо теплым дыханием. — У тебя соль на щеках, и ресницы мокрые. Ты плакала, Сассенах?

— Нет, — ответила я, хотя у меня появилось внезапное и иррациональное желание расплакаться. — Нет, я просто вспотела. Мне… было жарко.

Мне больше не было жарко; моя кожа была прохладна, и ночной ветерок обдувал меня сзади из окна.

— Ах, вот здесь… мм, — он был теперь на коленях, обняв меня одной рукой за талию, чтобы я не двигалась, и уткнувшись носом между моими грудями. — О, — произнес он, и его голос изменился.

Обычно я не пользовалась парфюмом, но у меня было особое ароматическое масло, присланное из Вест-Индии, и сделанное из апельсиновых цветов, жасмина, ванили и корицы. У меня был только крошечный пузырек, и я пользовалась им редко, нанося небольшие мазки в случаях, которые я полагала особенными.

— Ты хотела меня, — сказал он с сожалением, — а я уснул, даже не коснувшись тебя. Мне жаль, сассенах. Ты должна была мне сказать.

— Ты устал, — я погладила его волосы, заправляя темные длинные пряди ему за ухо. Он тихонько рассмеялся, и я почувствовала его теплое дыхание на моем голом животе.

— Ради этого ты могла поднять меня из мертвых, сассенах, и я не стал бы возражать.

Он поднялся, глядя на меня, и даже в тусклом свете я могла видеть, что мне не потребуется таких отчаянных мер.

— Жарко, — сказала я. — Я потная.

— Ты думаешь, я не потный?

Его руки сомкнулись на моей талии, и он внезапно поднял меня, посадив на широкий подоконник. Я судорожно вздохнула, ощутив под собой холодное дерево, и рефлекторно ухватилась за колоды с обеих сторон.

— Что ты делаешь?

Он не потрудился ответить, и в любом случае, это был лишь риторический вопрос.

— Eau de femme, — пробормотал он, и его мягкие волосы коснулись моих бедер, когда он встал на колени. Половицы скрипнули под его весом. — Parfum d’amor,[Запах любви (фр.)] мм.

Прохладный ветерок шевельнул мои волосы, скользнувшие по спине, как легчайшее прикосновение любовника. Руки Джейми крепко держали меня за бедра; мне не угрожала опасность вывалиться из окна, и все же я чувствовала позади себя головокружительную пустоту ясной ночи и бесконечность усыпанного звездами неба, в которое я могла упасть и продолжать падать… падать. Крошечная искорка во мне разгоралась все ярче, пока не взорвалась яркой падающей звездой.

— Шш, — прошептал Джейми откуда-то издалека. Он теперь стоял, обняв меня за талию, и стонущие звуки могли принадлежать как ветру, так и мне. Его пальцы коснулись моих губ. Словно спички, они зажгли ошеломляющим огнем мою кожу. Сильный жар затанцевал по моему телу, животу и груди, шее и лицу; я горела спереди и мерзла сзади, как Святой Лаврентий на раскаленной решетке.

Я обняла его ногами, уперев одну пятку в ямочку над ягодицами; и мощные твердые бедра между моими ногами стали моим единственным якорем.

— Отпусти руки, — прошептал он мне на ухо. — Я буду держать тебя.

Я отпустила и откинулась назад в ночной воздух, чувствуя себя в безопасности в его руках.

— Ты что-то начинал говорить о Лоренсе Стерне, — много позже сонно пробормотала я.

— Да, — Джейми потянулся и устроился удобнее, по-хозяйски положив руку на мои ягодицы. Было слишком жарко, чтобы прижиматься друг к другу, но нам не хотелось разделяться полностью.

— Мы разговаривали о птицах; он их страшно любил. Я спросил его, почему в конце лета птицы поют по ночам; ведь ночи становятся короче, и им нужно успеть отдохнуть. Но нет, они то там щебечут, то там шелестят, и так всю ночь в кустах и деревьях.

— Да? Я не замечала.

— Ты не имеешь привычки спать в лесу, сассенах, — ответил он снисходительно. — Я много спал в лесу, и Стерн тоже. Он сказал, что заметил это и очень заинтересовался — почему.

— И у него есть ответ?

— Скорее не ответ, а предположение.

— О, даже лучше, — пробормотала я сонно.

Он что-то произнес в знак согласия и немного откатился в сторону, пропуская долгожданный воздух между нашими солеными от пота телами. Я могла видеть влажный блеск на его плече и капельки пота среди темных вьющихся волос на груди. Он мягко поцарапал их, произведя тихий приятный шорох.

— Он поймал несколько птиц и запер их в клетках, выложенных промокательной бумагой.

— Что? — я даже проснулась, чтобы посмеяться. — Зачем?

— Ну, не полностью, только полы, — объяснил он. — В середине клетки он поставил тарелку с чернилами, а в ней чашку с зерном, так что птицы не могли поесть, не измазав лапки в чернилах. Потом они прыгали по клетке туда-сюда и оставляли следы на промокательной бумаге.

— Хм. И что он выявил, кроме черных следов.

Привлеченные мускусом нашей разгоряченной плоти, стали прилетать насекомые. Заслышав высокий писк над моим ухом, я подскочила и попыталась прихлопнуть невидимого москита, а потом задвинула марлевый полог, который Джейми отодвинул, когда пошел искать меня. Полог был прикреплен с помощью механизма, сконструированного Брианной, к балке, и распущенный, он укрывал кровать со всех сторон, спасая нас летними ночами от кровожадных орд насекомых.

Я с сожалением опустила марлевую завесу, поскольку ограждая нас от москитов, комаров и прочего гнуса, она также перекрывала часть воздуха и полностью закрывала вид на светящееся ночное небо за окном. Я снова легла уже на некотором расстоянии от Джейми. В то время как естественная печка его тела была очень полезна зимними ночами, у нее были свои недостатки летом. И хотя я не возражала гореть в аду ослепляющего желания, запас чистых рубашек у меня закончился.

— Было много следов, сассенах, но большинство из них находилось в одной стороне клетке. Во всех клетках в одной стороне.

— О, действительно? И что это означало, по мнению Стерна?

— У него появилась блестящая мысль положить возле клеток компас. И оказалось, что всю ночь птицы скакали на юго-восточной стороне клетки, а это направление, в котором они улетают осенью.

— Как интересно, — я собрала волосы в хвост, подняв их от шеи для прохлады. — Но сейчас еще рано для перелетов, да? И они не летают по ночам даже осенью?

— Нет. Но они словно чувствуют неизбежность перелета, его притяжение, и это нарушает их покой. Удивительнее всего, что большинство птиц, которых он поймал, были молодыми и никогда не совершали перелетов, не видели земли своего назначения, и все же они чувствовали это — зов, который не давал им спать.

Я пошевелилась, и Джейми убрал руку с моей ноги.

— Zugunruhe, — произнес он тихо, проводя кончиком пальца по влажному пятну, которое его рука оставила на моей коже.

— Что это?

— Стерн так называл беспокойство, охватывающее маленьких птиц перед длинным перелетом.

— Как переводится это слово?

— «Ruhe» переводится, как неподвижность покой, «zug» — путешествие, и таким образом, «zugunruhe» — это неугомонность, беспокойство перед долгим путешествием.

Я подкатилась к нему, уткнувшись лбом в его плечо, и внюхалась, словно смакуя тонкий аромат прекрасной сигары.

— Eau de home?[Запах мужчины (фр.)]

Он приподнял голову и с сомнением принюхался, морща свой нос.

— Eau de chèvre,[Запах козла (фр.)] скорее, — сказал он. — Хотя может что-то и похуже. Как по-французски будет скунс?

— Ле фу-у, — предположила я и захихикала.

Птицы пели всю ночь.

TULACH ARD [Боевой клич клана МакКензи, по названию горы.]

Октябрь 1772

Джейми с улыбкой кивнул головой, глядя ему за спину.

— Вижу, у тебя сегодня помощник.

Роджер оглянулся и увидел, что сзади с сосредоточено нахмуренными светлыми бровями ковыляет Джемми, обеими руками прижимая к груди камень размером с кулак. Роджеру хотелось рассмеяться, но он сдержался и присел на корточки, поджидая мальчика.

— Это камень для нового загона, ghille ruaidh?[Рыжий парень (гэльск.)] — спросил он.

Джемми торжественно кивнул. Утро было прохладным, но щеки малыша пылали от усилий.

— Спасибо, — серьезно сказал Роджер и протянул руку. — Я возьму его?

Джемми яростно замотал головой, и его длинные волосы разлетелись в разные стороны.

— Сам!

— Это дальняя дорога, ghille ruaidh, — пришел на помощь Роджеру Джейми. — Твоя мама будет скучать без тебя.

— Нет!

— Дедушка прав, bhalaich,[Мальчик (гэльск.)] мама будет скучать, — сказал Роджер, протягивая руку к камню.

— Нет! — Джемми сильнее прижал камень к груди и упрямо сжал рот.

— Но ты не можешь… — начал Джейми.

— Пойду!

— Нет, я сказал. Ты должен… — начал Роджер.

— Пойду!!!

— Послушай, парень… — одновременно заговорили оба мужчины, потом остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Где мама? — спросил Роджер, пробуя другую тактику. — Мама будет волноваться за тебя.

Маленькая рыжая голова неистово замоталась.

— Клэр сказала, что женщины сегодня собирались шить лоскутное одеяло, — поведал Роджеру Джейми. — Марсали принесла лоскуты, и они, наверное, занялись шитьем.

Он сел на корточки рядом с Роджером, глядя на внука.

— Значит, ты убежал от мамы?

Пухлый розовый ротик, до сих пор крепко сжатый, дернулся и приоткрылся, испустив короткий смешок.

— Думаю, что так, — произнес Роджер, сдаваясь. — Давай, пойдем домой.

Он встал и поднял на руки мальчика вместе с камнем.

— Нет! Нет! — Джемми выгнулся назад, больно упершись ножками в живот Роджера. — Я помогать! Я помогать!

Борясь с вырывающимся малышом, чтобы он не упал и не ударился головой, и пытаясь вразумить словами вопящее чадо, Роджер не сразу услышал крики от дома. Когда он, наконец, догадался прикрыть рот своего отпрыска ладонью, женский зов «Джеееммиии!» стал слышен ясно.

— Слышишь, миссис Лиззи ищет тебя, — сказал Джейми внуку, указывая большим пальцем в сторону дома.

— Не только Лиззи, — заметил Роджер. Уже несколько голосов хором звали мальчика. — Мама и бабушка Клэр, и бабушка Баг, и тетушка Марсали. И они очень сердиты, сынок.

— Лучше увести его назад, — сказал Джейми. Он не без симпатии посмотрел на своего внука. — Да, похоже, ты заработал хорошую порку на свою задницу. Женщины не любят, когда от них убегают.

Такая угрожающая перспектива заставила Джемми бросить камень и обхватить Роджера руками и ногами.

— Пойду с папой, — сказал он просительно.

— Но мама…

— Не хочу маму! Хочу папу!

Роджер похлопал Джемми по спинке, маленькой, но крепкой под грязной курточкой. Он был растроган; первый раз сын так решительно предпочел его компанию, а не Бри, и он должен был признать, что почувствовал себя польщенным. Даже если теперешняя любовь сына возникла, в основном, из-за желания избежать наказания, все равно, Джемми хотел пойти с ним.

— Предлагаю, взять его с собой, — сказал он Джейми поверх головы малыша, доверчиво прислоненной к его плечу. — Только до обеда; в полдень я могу отвести его домой.

— О, да, — согласился Джейми. Он улыбнулся внуку, поднял брошенный камень и отдал ему. — Строить загон для свиней — дело для настоящих мужчин, да? Этим разодетым, визгливым леди такое не нравится.

— Кстати о визгливых… — Роджер указал подбородком в сторону дома, где крики «Джееммиии!» приобрели отчетливо сердитый тон, смешанный с паникой. — Нам лучше сказать им, что он с нами.

— Я схожу, — Джейми со вздохом сбросил рюкзак с плеча и приподнял одну бровь, глядя на внука. — Запомни, парень, ты мой должник. Когда женщины сердятся, они набрасываются на первого встречного, виноват он или нет. Может быть, меня даже выпорют по заднице.

Он закатил глаза, но улыбнулся Джемми, потом развернулся и рысцой побежал к дому.

Джемми захихикал.

— Задница, деда! — крикнул он вслед.

— Тише, маленький негодник, — Роджер легонько шлепнул его по попе и понял, что под брючками Джемми нет подгузника. Он поставил мальчика на землю.

— Ты хочешь на горшок? — автоматически спросил он, используя выражение Брианны.

— Нет, — ответил Джемми также автоматически и зажал руками промежность. Роджер твердо взял его за руку и отвел с дороги за подходящий кустик.

— Давай попытайся, пока мы ждем дедушку.

Прошло довольно много времени прежде, чем Джейми вернулся, хотя крики женщин затихли достаточно скоро. «Если Джейми пороли по заднице, — цинично подумал Роджер, — он, кажется, наслаждался этим». На высоких скулах тестя горел неяркий румянец, и он имел довольный вид, не ярко выраженный, но заметный.

Этому быстро нашлось объяснение, когда Джейми вытащил из запазухи и развернул сверток из льняного полотенца, где обнаружилось полдюжины свежих теплых булочек, истекающих медом и топленым маслом.

— Видимо, миссис Баг готовила их для женщин, которые соберутся шить одеяло, — пояснил он, распределяя свою добычу, — но в миске осталось еще много теста, и я сомневаюсь, что они заметят пропажу.

— Если они заметят, то я возложу всю вину на вас, — уверил его Роджер, ловя каплю меда, упавшую на запястье. Он сунул палец в рот и на мгновение закрыл глаза от удовольствия.

— Неужели ты сдашь меня инквизиции? — смеющиеся глаза Джейми превратились в синие треугольники, и он вытер крошки с губ. — И это после того, как я поделился с тобой награбленным. Вот твоя благодарность!

— Ваша репутация выдержит, — сказал Роджер, — тогда как Джем и я — персоны нон грата после того, что случилось с коричным пирогом миссис Баг. Ну, а Сам, как она считает, не может сделать ничего плохого. Она не пикнет, даже если вы слопаете все запасы в кладовой.

Джейми слизал капельку меда в уголке рта с самодовольством человека, уверенного в благорасположении миссис Баг.

— Ну, может быть, — допустил он. — Однако если ты собираешься обвинять меня, нам лучше стереть следы преступления с этого мальца перед возвращением домой.

Джемми набросился на свою долю с такой жадностью, что в результате все его лицо блестело от масла, мед струйками тек по курточке, а в волосах застряли кусочки булочки.

— Черт, когда ты успел так вымазаться? — изумленно спросил Роджер. — Смотри, что ты сделал с курточкой! Твоя мама убьет нас обоих.

Он взял полотенце и сделал безуспешную попытку оттереть пятна, но только размазал их еще хуже.

— Ничего, — сказал Джейми беспечно. — К концу дня он так покроется грязью, что его мать не заметит нескольких пятен. Эй, парень!

Он быстро подхватил половину булочки, которая отломилась, когда мальчик попытался затолкать ее в рот целиком.

— Однако, — произнес Джейми, задумчиво кусая спасенную половину булочки и глядя на внука, — нам лучше помыть его в ручье. Не хочется, чтобы свиньи почувствовали на нем мед.

Беспокойство шевельнулось в душе Роджера; он понял, что Джейми не шутил, говоря о свиньях. В ближайших лесах видеть и слышать их являлось обычным делом; они рылись в земле под дубами и тополями и блаженно хрюкали, найдя каштаны. В это время еды было достаточно, и они не представляли никакой угрозы для взрослых людей, но маленький мальчик, пахнущий сладостями… Полагаете, что свиньи едят только корни и орехи, но Роджер вспомнил, как несколько дней назад встретил большую белую свинью. Из ее пасти свешивался голый окровавленный хвост опоссума, который она безмятежно жевала.

Кусок булки едва не застрял в его горле. Он подхватил Джемми поперек туловища, и хихикающий мальчик повис на его руке, болтая руками и ногами.

— Идем, — сказал Роджер обреченно. — Маме не понравится, если тебя съедят свиньи.

Возле каменного столба лежал штабель жердей для забора. Роджер порылся среди них. Найдя подходящий обломок, он использовал его в качестве рычага, чтобы приподнять большую гранитную глыбу. Сидя на корточках, он подсунул под камень обе руки и, положив его на колени, стал медленно подниматься, с усилием позвонок за позвонком выпрямляя спину. Пальцы вцепились в обросшую лишайником поверхность; пот промочил повязку на голове и ручьями тек по лицу.

— Папа, папа!

Роджер почувствовал, как его тянут за бриджи, смигнул пот с глаз и шире расставил ноги, чтобы сохранить равновесие и не уронить тяжелый камень. Он сильнее сжал гранитную глыбу и сердито глянул вниз.

— Что тебе, парень?

Джемми вцепился в его бриджи, оглядываясь назад.

— Чушка, папа, — прошептал он. — Большая чушка.

Роджер оглянулся в направлении взгляда мальчика и замер.

На расстоянии восьми футов от них стоял огромный черный кабан. Он был более трех футов высотой в холке и должно быть весил около двухсот фунтов, а его изогнутые желтые клыки были длиной почти в полруки Джемми. Высоко задрав морду, он принюхивался, и из его ноздрей вылетал влажный воздух.

— Дерьмо, — невольно выругался Роджер.

Джемми, который, обычно, с готовностью хватался за любое вульгарное выражение и радостно повторял его, теперь молча цеплялся за ногу отца.

Мысли мчались в голове Роджера, как сталкивающиеся грузовики. Нападет ли хряк, если он двинется? А ему нужно было двинуться; мускулы рук уже начали дрожать от напряжения. Он помыл Джемми в ручье, но мальчик все еще пах и выглядел, как блюдо в меню для свиней.

Он выбрал одну мысль из круговерти.

— Джем, — произнес он очень спокойным голосом, — встань за мной. Давай, прямо сейчас, — добавил он настойчиво, когда кабан повернул голову в их сторону.

Животное увидело людей; Роджер заметил, как его маленькие черные глазки сфокусировались на них. Кабан сделал несколько шагов в их направлении на своих нелепо маленьких копытцах под массивным туловищем.

— Ты видишь дедушку, Джем? — спросил он, держа голос спокойным. Руки его горели огнем и, казалось, выворачивались из суставов.

— Нет, — прошептал Джемми и теснее прижался к ногам отца.

— Оглянись. Он пошел к ручью в ту сторону. Обернись и посмотри.

Боров был осторожен, но не боялся. «Вот что получается, если не охотиться на них вовремя, — подумал Роджер. — Нужно убивать хотя бы по одному животному в неделю, чтобы преподать наглядный урок другим».

— Дедушка! — зазвенел за его спиной голос Джемми, пронзительный от страха.

От этого крика длинная щетина на холке и спине борова встала торчком, и он угрожающе опустил голову.

— Беги, Джем! — крикнул Роджер. — Беги к дедушке!

Волна адреналина залила его, и внезапно гранитная глыба уже ничего не весила. Он швырнул ее в бросившегося на них кабана, попав тому в плечо. Животное удивленно выдохнуло, закачалось, потом, раскрыв пасть, с ревом бросилось на него, мотая головой с желтыми клыками.

Роджер не мог нырнуть в сторону и пропустить его. Джем все еще был близко. Он изо всех сил пнул хряка по морде, потом набросился на него и обхватил животное за шею.

Его пальцы скользили, неспособные крепко ухватиться за жесткие волосы на твердых скользких мускулах. «Христос, это все равно, что бороться с ожившим куском бетона!» Он ощутил что-то теплое и мокрое на руке и отдернул ее. Кабан ранил его? Он не чувствовал боли. Возможно, это только слюна животного, или кровь из раны, слишком глубокой, чтобы почувствовать ее. Но не было времени посмотреть. Он вслепую протянул руку, схватил волосатую ногу и сильно дернул за нее.

Кабан с удивленным визгом упал на бок, сбросив его со спины. Он стукнулся об землю руками; колено ударилось о камень. Боль пронзила его от лодыжки до паха, и он невольно свернулся калачиком, парализованный шоком.

Животное вскочило на ноги, с ворчанием отряхиваясь и шелестя щетиной. С земли Роджер видел завитый хвостик, прижатый к заду борова. Через секунду кабан развернется к нему и своими клыками выпустит кишки из его живота. Он пытался нашарить камень, но зажал в горсти только ком грязи.

Слева от него раздались шаги бегущего человека, и он услышал задыхающийся крик.

— Tulach Ard! Tulach Ard!

Услышав крик, боров с красными от ярости глазами фыркнул и развернулся, чтобы встретить нового врага.

Джейми, подбежав к кабану, широко размахнулся и вонзил дирк в животное, потом отпрыгнул в сторону, когда тот бросился на него.

«Накинуться на это существо с ножом? Ты выжил из ума», — подумал Роджер.

— Нет, — произнес Джейми, отдуваясь, и Роджер понял, что говорил вслух. Джейми присел на корточки и тронул Роджера свободной рукой, не сводя глаз с борова, который остановился, меся землю копытами, и выбирая объект нападения.

— Bioran,[Кол (гэльск.)] — крикнул Джейми. — Палку, копье мне!

Копье… острая жердина. Ушибленная нога Роджера еще не обрела чувствительность, но он мог двигаться. Он откатился в сторону и, схватив обломанную жердь, встал на колени, наставив острый конец на кабана.

— Tulach Ard! — проревел он. — Повернись сюда, жирный ублюдок!

Хряк развернулся к нему. Джейми сделал выпад и нанес удар, целясь существу между лопатками. Раздался пронзительный визг, и кровь брызнула из глубокой раны на плече борова. Джейми отскочил в сторону, споткнулся и упал, проехавшись по траве и грязи. Нож вылетел из его руки, вращаясь в полете.

Сделав выпад, Роджер со всей силы ткнул импровизированным копьем прямо под хвост хряку. Животное пронзительно взвизгнуло и, казалось, взвилось в воздух. Копье дернулось в его руках; грубая кора содрала кожу с ладоней, но он сильнее сжал руки и сумел удержать его. Кабан с ревом рухнул на бок, разбрасывая во все стороны кровь и грязь.

Джейми вскочил на ноги, схватил другую жердь и, мощно размахнувшись, с треском огрел поднимающееся животное по голове. Тот ошеломленно мотнул головой и осел с ворчанием.

Пронзительный крик за спиной заставил Роджера развернуться на коленях. Джемми, держа обеими руками над головой дирк его деда, бежал к хряку с красным, как свекла, свирепым лицом.

— Джем! — закричал Роджер. — Назад!

Кабан громко хрипел позади него, и Джейми что-то кричал. Однако у Роджера не было времени обратить на них внимание, он бросился к сыну, но, уловив вспышку движения в лесу за Джемми, взглянул туда. Серая полоска, стелющаяся низко над землей, двигалась так быстро, что оставила у него только смутное впечатление об увиденном.

Этого было достаточно.

— Волки! — крикнул он Джейми и с чувством, что волки вдобавок к свиньям — это явная несправедливость, вырвал нож из рук сына и накрыл его своим телом.

Он прижимался к земле, чувствуя, как Джемми отчаянно вертится под ним, и ощущал удивительное спокойствие. «Будут ли это клыки волка или кабана?» — подумал он с отстраненным интересом.

— Все в порядке, Джем. Не шевелись. Все хорошо, папа с тобой, — его лоб уткнулся в землю, голова Джемми уперлась в ямку под его плечом. Одной рукой он удерживал мальчика, другая сжимала нож. Он сгорбил плечи, ощущая незащищенность спины и шеи, но не мог двинуться, чтобы прикрыть их.

Он мог слышать, как волк завыл, созывая своих товарищей. Хряк производил страшный шум, визжа на длинной непрерывной ноте. У Джейми не хватало дыхания для крика, и он бормотал короткие гэльские ругательства.

Над головой раздался странный треск и полый звук удара, за которым последовал внезапная тишина.

Роджер приподнял голову на несколько дюймов и увидел, что перед ними стоит кабан с отвисшей челюстью, что придавало его морде весьма удивленное выражение. За ним стоял Джейми, забрызганный с головы до ног кровью и грязью, и с таким же удивлением на лице.

Потом передние ноги борова подогнулись, и он упал на колени. Глаза его остекленели, и он завалился на бок. Стрелы, торчащие в его массивном туловище, казались хлипкими и несерьезными.

Джемми извивался и кричал под ним. Он медленно сел и взял мальчика на руки. Руки его дрожали, содранные ладони горели, колено пульсировало болью. Машинально поглаживая Джемми по спине, он повернул голову к лесу и увидел, что рядом с деревьями стоит индеец с луком в руках.

Он смутно подумал, что нужно посмотреть, где волк, и увидел, что тот обнюхивал тушу кабана в нескольких футах от Джейми, но тесть не обращал на него никакого внимания. Он не сводил глаз с индейца.

— Иэн, — произнес он тихо, и недоверчивая радость медленно проявилась на его лице сквозь пятна грязи и крови. — О, Христос. Это Иэн.

Голос времени

Поскольку у Лиззи не было матери, которая могла позаботиться о приданом, женщины Риджа решили обеспечить ее юбками, ночными рубашками, вязаными чулками и прочими нужными вещами. Некоторые особо талантливые леди шили из лоскутов лицевые стороны для одеял. Когда все будет готово, женщины придут в «Большой дом», и здесь начнется трудоемкий процесс изготовления стеганых одеял. Лицевые стороны сошьют с обратными, проложив между ними для тепла все, что может заменить ватин: сшитые вместе куски тряпок, старые простыни или шерсть.

Я не имела ни большого таланта, ни большого терпения для шитья, но я обладала ловкостью рук, чтобы делать маленькие аккуратные стежки. Что еще важнее, у меня была большая кухня с хорошим освещением, где было достаточно места для установки рамы, на которую натягивается одеяло; плюс у меня была миссис Баг, которая снабжала швей большими кружками чая и огромным количеством пирожков с яблоками.

Мы добрались до середины одеяла, лицевую сторону которого в голубых и кремовых тонах сшила миссис Эван Линдсей, когда в дверях кухни внезапно появился Джейми. Увлеченные разговором о храпе мужчин, в общем, и их собственных мужей, в частности, женщины не заметили его, но я сидела лицом к двери. Он, казалось, не хотел привлекать к себе внимания, так как не вошел в кухню, но поймав мой взгляд, настойчиво дернул головой в направление своего кабинета и вышел.

Я взглянула на Бри, которая сидела рядом со мной. Она тоже видела его; на мой вопросительный взгляд она приподняла одну бровь и пожала плечами. Я воткнула иголку в одеяло и встала, пробормотав извинения.

— Дайте ему пиво на ужин, — посоветовала миссис Чизхолм миссис Аберфельди. — Очень много и не очень крепкое. Тогда он будет вставать каждые полчаса, чтобы пописать, так что дело до храпа не дойдет.

— О, — возразила миссис Аберфельди. — Я пробовала это, но когда он возвращается в кровать, он… хочет… ммфм, — она вспыхнула, когда леди захихикали. — И я сплю даже меньше, чем когда он просто храпит.

Джейми ждал меня в прихожей. Как только я появилась, он схватил меня за руку и вытащил во двор.

— Что… — начала я изумленно, потом увидела индейца, который сидел на ступеньках крыльца.

— Что… — произнесла я снова, и тогда индеец встал и улыбнулся мне.

— Иэн! — завопила я и бросилась его обнимать.

Он был худым и твердым, как кусок высохшей сыромятной кожи, и его одежда пахла мокрым лесом и землей со слабым отголоском дыма и запаха тел в большом индейском доме. Я отступила, вытирая глаза, и тут же в мою руку ткнулся холодный нос, заставив меня издать еще один вопль.

— Ролло! — вскричала я. — Я уже думала, что никогда тебя не увижу!

Объятая эмоциями, я сильно потрепала его за уши. Он припал на передние лапы и неистово замахал хвостом.

— Собака! Собака! — вопил Джемми, несущийся от хижины со всех своих коротких ног; волосы его растрепались, лицо сияло от восторга. Ролло метнулся к нему, врезался в живот и уронил визжащего мальчика на землю.

Я сначала испугалась, что Ролло, который все-таки наполовину был волком, посчитал Джемми добычей. Однако тут же стало ясно, что оба заняты захватывающей игрой. Материнский локатор Брианны уловил визг сына, и она тут же выскочила на крыльцо.

— Что… — начала она, метнув взгляд на возню, происходящую на траве. Потом Иэн вышел вперед, обнял ее и поцеловал. Ее вопль в свою очередь всполошил женщин, которые с удивленными восклицаниями высыпали во двор.

Среди образовавшегося столпотворения я внезапно заметила Роджера, на лбу которого пламенела свежая царапина, под глазом был синяк, и кроме того на нем была свежая рубашка. Я поглядела на Джейми, стоявшего рядом со мной с широкой улыбкой. Его рубашка, наоборот, была не только запачкана засохшей грязью и кровью, но и разорвана спереди, на рукаве тоже зияла огромная дыра. Учитывая влажные волосы и чистую курточку Джемми, все это показалось мне очень подозрительным.

— Чем же это вы занимались? — сердито спросила я.

Он покачал головой, все еще улыбаясь во весь рот.

— Это неважно, сассенах. Хотя у меня есть кабан для разделки, когда у тебя появится время.

Я с раздражением убрала прядь волос.

— Что это? Местный эквивалент забоя упитанного тельца в честь возвращения блудного сына? — спросила я, кивая на Иэна, которого со всех сторон окружили женщины. Лиззи цеплялась за его руку с пылающим от волнения лицом. Я почувствовала небольшое беспокойство, увидев эту сцену, но пока решила не волноваться.

— Иэн пришел с друзьями? Или хотя бы с семьей?

Он писал, что его жена ожидает ребенка, а это было почти два года назад. Ребенок, если все было в порядке, должен уже ходить.

Улыбка Джейми немного потускнела.

— Нет, — сказал он. — Он пришел один. Если, конечно, не считать собаки, — добавил он, кивая головой на Ролло, который лежал на спине, задрав лапы кверху, и счастливо извивался под натиском Джемми.

— О, — я пригладила свои волосы, перевязала ленту и стала думать, как поступить с собравшимися женщинами, что делать с убитым кабаном и как устроить праздничный ужин. Хотя с последним разберется миссис Баг.

— Он говорил, как долго останется у нас?

Джейми глубоко вздохнул, положив руку на мою спину.

— Навсегда, — сказал он, и в его радостном голосе послышался странный оттенок печали, который заставил меня в замешательстве поглядеть на него. — Он вернулся домой.

Уже наступила поздняя ночь, когда разделка туши, изготовление стеганых одеял и ужин закончились, а гости, нагруженные новостями, наконец, удалились. Хотя вряд ли этих новостей было много; Иэн, дружелюбный со всеми, оставался, однако, сдержанным и мало говорил о своем путешествии и вообще ничего о его причинах.

— Иэн что-нибудь говорил тебе? — спросила я Джейми, обнаружив его одного в кабинете. Он покачал головой.

— Очень немного. Только то, что он вернулся, чтобы остаться.

— Ты думаешь, случилось что-то плохое с его женой и ребенком? — я почувствовала острый укол боли при мысли об Иэна и его маленькой симпатичной индианке из племени могавков по имени Вакьо’тейхснонса — искусная в работе руками. Иэн называл ее Эмили. Смерть при родах была обычным делом даже среди индейцев.

Джейми с грустным видом покачал головой.

— Я не знаю, но думаю, что-то в этом роде. Он ничего не сказал о них, но глаза у парня, как у старика.

В дверях появилась Лиззи со срочным сообщением от миссис Баг относительно ужина, и я была вынуждена пойти на кухню. Следуя за девушкой, я не могла не задаться вопросом: что возвращение Иэна могло означать для нее, если мы правы в своих предположениях о жене Иэна?

Лиззи была немножко влюблена в Иэна до его отъезда и несколько месяцев тосковала, когда он решил остаться с могавками. Но это было более двух лет назад, а два года — это большой срок, особенно для молодых.

Я знала, что Джейми подразумевал, когда говорил о глазах Иэна, и понимала, что он был уже не тем непосредственным веселым парнем, которого мы оставили у могавков. Да и Лиззи уже не была скромной влюбленной мышкой.

Она была помолвлена с Манфредом МакДжилливреем. Я могла только радоваться, что ни Юты МакДжилливрей, ни ее дочерей не было сегодня среди женщин. Если повезет, эффект от появления Иэна будет длиться недолго.

— Тебе будет удобно здесь? — с сомнением спросила я Иэна. Я уложила несколько стеганых одеял и подушку с гусиным пером на хирургический стол. Он вежливо отказался от предложенной мистером Вемиссом кровати и от предложения миссис Баг устроить ему удобную лежанку перед очагом на кухне.

— О, да, тетушка, — сказал он и улыбнулся мне. — Вы не поверите, в каких местах нам с Ролло приходилось спать, — он потянулся и зевнул, мигая. — Христос, не ложился так поздно уже месяц или больше.

— И не вставал рано, как я думаю. Именно поэтому я решила, что тебе лучше спать в хирургии. Здесь тебя никто не потревожит, если тебе захочется подольше поспать.

Он рассмеялся.

— Если только я оставлю открытым окно, чтобы Ролло мог свободно выйти наружу. Хотя он, кажется, решил, что и внутри можно славно поохотиться.

Ролло сидел в середине кабинета, подняв морду и уставившись желтыми волчьими глазами на верхнюю дверцу буфета. Из-за нее раздавался низкий рокочущий звук, словно вода кипела в чайнике.

— Я бы поставил на кота, — заметил Джейми, входя в кабинет. — Он очень высокого мнения о себе, этот Адсо. На прошлой неделе я видел, как он гнался за лисой.

— Тот факт, что следом бежал ты с ружьем, конечно, не имеет никого отношения к тому, что лиса удирала.

— Нет, если дело касается этого cheetie,[Котенок (шотл.)] — ухмыльнулся Джейми.

— Cheetie, — тихо повторил Иэн. — Как хорошо снова говорить по-шотландски.

Джейми слегка коснулся руки племянника.

— Я тебя понимаю, a mhic a pheathar,[Племянник (гэльск.)] — сказал он так же тихо. — Надеюсь, ты не забыл гэльский?

— ’S beag ’tha fhios aig fear a bhaile mar ’tha fear na mara bèo, — без колебаний выдал Иэн известное высказывание. «Сухопутный человек мало знает о жизни моряка».

Джейми довольно рассмеялся, а Иэн широко улыбнулся в ответ. Его лицо загорело до темно- коричневого цвета, и от носа к скулам тянулась пунктирная татуировка индейцев-могавков, но на мгновение я увидела, как в его ореховых глазах заплясали веселые огоньки, и увидела юношу, которого мы знали прежде.

— Я постоянно повторял в уме слова, — сказал он, и его улыбка немного угасла. — Я смотрел на вещи и говорил про себя: «Arbhar»,[Зерно перед молотьбой (гэльск.)] «Coire»,[Котелок (гэльск)] «Skirlie»,[Гэльское блюдо, жареная рыба с луком.] чтобы не забыть, — он взглянул на Джейми. — Ты же сказал, чтобы я не забывал, дядя.

Джейми мигнул и откашлялся.

— Да, Иэн, я говорил, — пробормотал он. — Я рад, — он сильно сжал плечо Иэна; потом они обнялись, со всех сил ударяя друг друга по спине.

Когда я вытерла глаза и высморкалась, они уже приняли обманчиво небрежный вид, призванный показать, что они не заметили моей женской сентиментальности.

— Я повторял шотландский и гэльский языки, дядя, — сказал Иэн, прочистив горло. — Однако про латынь я не вспоминал.

— Не думаю, что у тебя была возможность практиковаться в латыни, — с улыбкой согласился Джейми, вытирая под носом рукавом. — Если к вам не забредал случайный иезуит.

При этих словах Иэн как-то странно взглянул на Джейми, потом на меня и, наконец, на двери кабинета убедиться, что там никого нет.

— Ну, это не совсем так, дядя, — сказал он.

Он бесшумно подошел к двери, выглянул в коридор и вернулся к столу. На поясе он носил маленькую кожаную сумку, которая, не считая ножа, лука и стрел, составляла его единственную собственность. Он снял ее ранее; теперь он взял ее с полки и, порывшись внутри, вытащил маленькую книжку в черном кожаном переплете, которую вручил озадаченному Джейми.

— Когда я ушел… то есть перед моим уходом из Снэйктауна старая женщина Тевактеньон дала мне эту книжку. Я видел ее прежде; Эмили… — он остановился и кашлянул, потом продолжил ровным голосом. — Эмили однажды попросила из нее страницу, чтобы я мог написать вам записку. Вы ее получили?

— Да, — уверила я его. — Джейми послал ее твоей матери.

— О, да? — лицо Иэна засветилось при мысли о матери. — Это хорошо. Надеюсь, она обрадуется, что я вернулся.

— Без всякого сомнения, — заверил его Джейми. — Но что это? — он взял книгу, приподняв бровь. — Похоже на требник священника.

— Да, выглядит похоже, — кивнул Иэн, почесывая комариный укус на шее. — Хотя это не так. Посмотрите ее, хорошо?

Я пододвинулась ближе к Джейми, заглядывая через его локоть. Там где был вырван лист, торчали обрывки форзаца. Не было титульного листа и никакого печатного текста. Книга, казалось, была своего рода дневником; страницы были заполнены письменами, сделанными черными чернилами.

На верху первой страницы большими неровными буквами были написаны два слова.

Они гласили: «Ego sum». Я есть.

— Значит, ты есть? — пробормотал Джейми. — Вот как, и кто же ты?

С середины страницы рукописный текст продолжался более мелкими и более аккуратными буквам, и в них было что-то странное.

«Prima cogitatio est…»

— «Это первое, что приходит мне в голову», — вслух перевел Джейми.

— «Я есть; я все еще существую. Но там ли? Должно быть, да, потому что я помню. Позже я попытаюсь описать это. Сейчас у меня нет слов. Я чувствую себя ужасно больным».

Маленькие округлые буковки были выписаны отдельно одна от другой, но строки были неровные. Если написанное отражало его состояние, то он действительно был болен.

Аккуратное написание возобновилось на следующей странице; оно стало ровнее наряду с нервами автора.

«Ibi denum locus…»

— «Это то место. Конечно, должно быть то. И также это то время, я уверен. Деревья, кустарники другие. Поляна, которая был к западу, теперь полностью заросла лаврами. Когда я вступил в круг, я видел перед собой большое дерево магнолии, теперь здесь молодой дуб. Звуки другие. Нет никаких шумов транспорта с дороги. Только птицы очень громко поют. Ветер.

Я все еще испытываю головокружение. Мои ноги слабы. Я еще не могу стоять. Я проснулся на некотором отдалении от входа в расселину, где мы соорудили круг. Я, должно быть, полз, так как на моей одежде и руках грязь и царапины. Я лежал некоторое время после пробуждения, слишком слабый, чтобы подняться. Теперь мне лучше, я даже охвачен ликованием. Сработало. Мы смогли».

— Мы? — спросила я, глядя на Джейми с приподнятыми бровями. Он пожал плечами и перевернул страницу.

— «Камень исчез. В кармане только пятно сажи. Раймонд был прав. Это был небольшой необработанный сапфир. Я должен был оставить все, ради других, кто последует за мной».

Мелкая холодная дрожь пробежала по моему телу; кожу на голове закололо, когда мои волосы приподнялись. «Кто последует за мной». Непроизвольно я потянулась и коснулась книги. Непреодолимый импульс. Я должна была коснуться ее, установить контакт с автором этих строк.

Джейми пытливо взглянул на меня. С некоторым усилием я убрала руку, сжав пальцы в кулак. Он мгновение колебался, потом перевел взгляд на книгу.

Теперь я поняла, что удивило меня в письменах. Они были написаны не пером. Написанное пером, даже самым лучшим, было неравномерно по цвету. Темное, где писали пером, только что обмакнутым в чернила, оно светлело и сходило на нет к концу строки. Здесь же каждое слово было написано ровной тонкой линией. Перья так не делают.

— Шарик, — сказала я. — Он писал шариковой ручкой. Мой Бог.

Джейми снова поглядел на меня. Я, должно быть, выглядела бледной, потому что он сделал движение, словно собирался закрыть книгу, но я отрицательно покачала головой. Он с сомнением нахмурился, но вернулся к чтению. Перевернув следующую страницу, он удивлено приподнял брови.

— Посмотри, — сказал он, поворачивая книгу ко мне и указывая на строку. Среди написанных на латыни слов встречались странные длинные слова.

— Язык могавков? — спросил Джейми и поглядел на Иэна. — Эти слова, без сомнения, индейские. Один из алгонкинских языков, да?

— Сильный дождь, — спокойно сказал Иэн. — Это Kahnyen’kehaka[Самоназвание индейцев-могавков.] — язык могавков. Сильный дождь — это чье-то имя. И другие тоже. Быстрый ходок, Шесть черепах и Говорящий с духами.

— Я думал, у могавков нет письменного языка, — произнес Джейми, приподняв рыжую бровь. Иэн покачал головой.

— Да, они не умеют писать, дядя Джейми. Но кто-то написал это, — он указал кивком головы на страницу, — и если их прочитать вслух… — он пожал плечами. — Это имена могавков. Я уверен.

Джемми смотрел на него в течение долгого времени, потом, не сказав ничего, возобновил перевод.

— «У меня был один из сапфиров, у Сильного дождя — другой. У Говорящего с духами — рубин, Быстрый ходок взял алмаз, а Шесть черепах — изумруд. Мы не были уверены в диаграмме — должны ли мы вписать в круг фигуру с четырьмя сторонами по направлениям компаса или пять, как в пентакле? Но нас было пятеро, поклявшихся кровью, и мы выложили круг с пятью вершинами.

Я вернулся назад к расселине, но не нашел никакого признака круга и никаких следов моего пути от нее до того места, где я проснулся. Моя одежда промокла, но я не могу сказать от дождя ли, утренней росы или пота. Я проснулся около полудня. Я хочу пить. Я отполз от расселины и свалился в обморок? Или был отброшен силой перехода?»

У меня было удивительное чувство при чтении этого дневника: словно слова звучали внутри моей головы. Не то, чтобы я слышала их раньше, но они были мне знакомы. Я покачала головой, чтобы отогнать это чувство, а когда подняла взгляд, увидела коричневые глаза Иэна, полные предположений.

— Да, — произнесла я открыто в ответ на его взгляд. — Я, и Брианна с Роджером тоже.

Джейми, который замолчал, чтобы разобрать фразу, поднял голову. Увидев лица, мое и Иэна, он протянул руку и положил ее на мое плечо.

— Как много ты смог разобрать? — спокойно спросил он.

— Довольно много, дядя, — ответил Иэна, не сводя с меня глаз. — Не все, — короткая улыбка коснулась его губ, — и я не уверен в своей грамматике, но думаю, я понял. А вы?

Не было понятно, к кому был обращен вопрос, ко мне или Джейми; мы оба колебались, обмениваясь взглядами, потом я повернулась к Иэну и кивнула головой. Джейми тоже кивнул и сильно сжал мою руку.

— Ммфм, — произнес Иэн, и его лицо выразило глубокое удовлетворение. — Я знал, что вы не фейри, тетушка Клэр.

Страшно усталый, Иэн уже не мог бодрствовать, но прежде чем отправиться в постель, он схватил Ролло за загривок и придержал, пока я достала из буфета Адсо, который распушился вдвое от обычного размера и шипел, как змея. Держа кота за шкирку, чтобы избежать царапин, я унесла его от греха подальше и, войдя в нашу спальню, просто бросила на кровать.

— Что произошло дальше? — спросила я, тут же повернувшись к Джейми.

Он уже зажег свечу. Снимая рубашку одной рукой и листая дневник другой, он, поглощенный чтением, уселся на кровать.

— Он не смог найти никого из своих друзей. Он искал их два дня, потом отчаялся. У него не было пищи, и он должен был начать охотиться или найти людей.

Тевактеньон дала книгу Иэну, приказав отдать ее мне. Она сказала, что книга принадлежала Зубу выдры, члену моей семьи.

Ледяной палец коснулся моей спины, когда я услышала эти слова, и остался там. Беспокойство щекотало мою кожу, как прикосновение призрачных пальцев. Моя семья, действительно.

Когда-то давно я сказала ей, что Зуб Выдры, возможно, принадлежал к «моей семье», потому что не могла описать особое родство путешественников во времени другим термином. Я никогда его не встречала — по крайней мере, во плоти — но если он был тем, кем, я думаю, он был, тогда это его голова с серебряными пломбами захоронена на нашем маленьком кладбище.

Может быть, я, наконец, узнаю, кем он был и как оказался здесь.

— Он совсем не был охотником, — заметил Джейми, критически глядя на страницу. — Даже не мог поймать бурундука в ловушку. И это летом!

К счастью для Зуба выдры, если мужчина действительно был им, он был знаком со съедобными растениями и, казалось, был очень горд, определив папайю и хурму.

— Ради бога, узнать хурму — небольшой подвиг, — сказал я. — Она похожа на оранжевый бейсбольный мяч.

— И на вкус, как ночной горшок, — добавил Джейми, который терпеть не мог хурму. — Хотя он был голоден, и если ты голоден сильно… — он замолчал и продолжил читать про себя, шевеля губами.

Мужчина бродил в лесу достаточно долго. Хотя «бродил» кажется не совсем правильным словом. Он двигался в определенном направлении, руководствуюсь по солнцу и звездам.

Как бы там ни было, в конечном счете, он нашел деревню. Он не говорил на их языке — «Почему он думал, что должен?» — вслух спросил Джейми — но впал в ужасное расстройство, когда обнаружил, что женщины в деревне готовят еду в железных котелках.

— Тевактеньон об этом говорила! — воскликнула я. — Когда рассказывала о нем. Она сказала, что он все время говорил о котелках, ножах и ружьях. Он говорил, что индейцы… Как же она сказала? Они должны «вернуться к обычаям своих предков, иначе белые съедят их живьем».

— Очень экспансивный парень, — пробормотал Джейми, не отрываясь от книги. — И со склонностью к риторике.

Через страницу или две стало понятно, почему Зуб Выдры придавал такое значение котелкам.

— «Я потерпел неудачу, — читал Джейми. — Я прибыл слишком поздно», — он распрямился и поглядел не меня, потом продолжил.

— «Я не знаю точно, в какое время я попал, а эти люди не могут мне сказать, их летоисчисление совсем не совпадает с моим. Но я знаю, что я опоздал.

Если бы я прибыл, как намеревался до 1650 года, в деревне, находящейся так далеко от моря, не должно быть железа. И то, что его используют здесь для домашних нужд, означает, что я опоздал, по крайней мере, лет на пятьдесят, а может и больше!»

Зуб Выдры на несколько дней погрузился в пучину отчаяния от этого открытия. Но потом укрепил свой дух и решил продолжить свое дело. Нагруженный едой, он отправился на север один.

— Понятия не имею, что за дело было у человека, — заметил Джейми, — но скажу, что он выказал большую силу духа. Его друзья или мертвы, или исчезли, а он, не имея понятия, где находится, продолжает его.

— Да, хотя, если честно, я не думаю, что у него был выбор, — сказала я и мягко коснулась книги, помня мои первые дни после прохождения сквозь камни.

Различие, конечно, существовало. Этот человек намеренно проник сквозь камни. Почему и как он это сделал, пока было не ясно.

Путешествуя по дикой местности в одиночку, Зуб Выдры решил, что займет свой ум, описывая путешествие, свои побуждения и намерения.

— «Возможно, я не преуспею в моей попытке… в нашей попытке. Наиболее вероятно, что я просто погибну в этой дикой глуши. И если так, то мысль о том, что останется повествование о нашей благородной попытке, является некоторым утешением. И это все, что я могу сделать ради памяти тех, кто был моими братьями, моими товарищами по делу».

Джейми остановился и потер глаза. Свеча почти прогорела, мои глаза наполнились слезами от зевоты, и я едва могла видеть страницу, чувствуя в голове пустоту от усталости.

— Давай пока перестанем читать, — сказала я и положила голову на плечо Джейми, ощущая комфорт от его теплого твердого тела. — Я не могу больше бодрствовать, и, наверное, нельзя просматривать эту историю в спешке. Кроме того, — я замолчала, чтобы зевнуть, и моргнула, — Бри и Роджер тоже должны услышать ее.

Джейми в ответ тоже широко зевнул, потом покачал головой, сильно мигая, как большая красная сова, которую безжалостно сбросили с дерева.

— Да, ты права, сассенах, — он закрыл дневник и положил его на стол возле кровати.

Не особо заботясь о подготовке ко сну, я просто почистила зубы, сняла одежду и заползла под одеяло в одной рубашке. Адсо, который мирно дремал на подушке, был весьма недоволен вторжением в его пространство, но по настоянию Джейми, сердито ворча, убрался в ноги и улегся там большим пушистым ковриком.

Через некоторое время он, однако, перестал сердиться и, помяв немного одеяло и мои ноги своими лапами, замурлыкал колыбельную.

Я нашла его присутствие таким же успокоительным, как мягкий равномерный храп Джейми. В основном, я была счастлива с Джейми и чувствовала себя уютно и безопасно в доме, который я построила себе в этом мире. Но время от времени я внезапно осознавала глубину пропасти, которая отделяла меня от мира, где я родилась, и чувствовала себе очень одинокой. И испуганной.

Услышав слова этого человека, его панику и отчаяние, я вспомнила об ужасе и сомнениях, сопровождавших мои путешествия сквозь камни.

Я прижалась к моему спящему мужу, теплому и надежному, как якорь, и слышала слова Зуба выдры, звучащие в моем внутреннем ухе, как крик безысходного отчаяния, проникающий сквозь барьер времени и языка.

К низу страницы латинские письмена стали все более неразборчивы, некоторые буквы представляли собой только чернильные пятна, окончания слов превращались в безумное плетение паука. И затем последние две строки, написанные на английском. Латынь не могла выразить отчаяние автора.

«О, Боже, о, Боже…

Где они?»

Только после обеда следующего дня мы смогли собрать Брианну, Роджера и Иэна и закрыться в кабинете Джейми, не привлекая нежелательного внимания. Прошлой ночью под влиянием сильной усталости написанное в дневнике воспринималось, как нечто здравое. Однако занимаясь домашними делами в ярком свете утра, я обнаружила, что мне трудно поверить, что дневник существовал на самом деле, а не просто приснился мне.

И все-таки он существовал; маленькая книжица в черном переплете лежала на столе Джейми. Они с Иэном провели все утро за переводом, и когда я присоединилась к ним, то по взъерошенным волосам Джейми поняла, что он нашел дневник страшно интересным или страшно расстраивающим, либо и тем, и другим вместе.

— Я все рассказал им, — начал он без преамбулы, кивнув головой в сторону Роджера и Брианны. Они сидели не табуретках, выглядя очень серьезными. Джемми под столом играл с деревянными бусами.

— Ты все прочитал? — спросила я, падая на свободный стул.

Джейми кивнул, взглянув на Молодого Иэна, который стоял возле окна. Его волосы были коротко обрезаны, но торчали так же, как у его дяди.

— Да. Я не хочу читать все вслух, но думаю, начну с того места, где он решил описать все с самого начала.

Место было отмечено полоской выделанной кожи, которую он обычно использовал в качестве закладки. Открыв дневник, он начал читать.

— «Имя, которое мне дали при рождении — Роберт Спрингер. Я отказался от этого имени и всего, что с ним связано, потому что оно является горьким плодом столетий убийств, символом несправедливости, рабства и притеснения…»

Джейми поднял глаза и заметил. — Понимаете, почему я не хочу читать все? Человек довольно утомителен.

Проведя пальцем по странице, он продолжил.

— «В год нашего Господа, их бога, именем которого они убивали и грабили…», ну, и так далее и тому подобное, в году «тысяча девятьсот шестьдесят восьмом».

— Полагаю, вы знаете о грабежах и убийствах, о которых он пишет? — он приподнял брови, глядя на Бри и Роджера.

Бри резко выпрямилась, сжав руку мужа.

— Я помню это имя, — сказала она. — Роберт Спрингер. Я знаю это имя!

— Ты его знала? — спросила я, чувствуя, как смесь волнения, страха и любопытства наполнила меня.

Она покачала головой.

— Нет, я не знала его лично, но я видела это имя в газетах. А ты? — она повернулась к Роджеру, но он отрицательно потряс головой.

— Ну, да, ты же жил в Англии, но в Бостоне дело было громкое. Я думаю, что Спрингер был одним из пяти монтоков.[Конфедерация индейских племен в центре и на востоке о. Лонг-Айленд, шт. Нью-Йорк, в 1600 насчитывала 6 тыс. человек.]

Джейми ущипнул себя за переносицу.

— Пять чего?

— Это неважно, — Брианна махнула рукой. — Они были активистами ДАИ,[Движение американских индейцев (AIM). Радикальная индейская организация, борющаяся за самоопределение индейских народов, основана в 1968 г.] по крайней мере, они так начинали, но они были большие психи, и…

— Психи? — уловив незнакомое слово, Джемми вылез из-под стола.

— О, не обращай внимания, милый, — Брианна, чтобы отвлечь его, сняла с руки и дала ему серебряный браслет. Увидев озадаченные лица отца и кузена, она вздохнула и с помощью редких пояснений со стороны Роджера и меня попыталась коротко рассказать об удручающем положении индейцев в двадцатом веке.

— Значит, этот Роберт Спрингер был индейцем в ваше время? — Джейми коротко пробарабанил по столу. — Это совпадает с его записями. Он и его товарищи бунтовали против тех, кого они называли «белыми». Полагаю, это англичане? Или европейцы, по крайней мере?

— Ну, да, только в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году они были уже не европейцами, а американцами, а индейцы называли себя коренными американцами, и…

Роджер похлопал ее по колену, остановив поток слов.

— Может быть, мы оставим историю на потом, — предложил он. — Что ты читала о Спрингере в газетах?

— О, — она озадачено нахмурила брови. — Он исчез. Они все исчезли, я имею в виду пять монтоков. Их арестовали за взрывы или за угрозу взрывов, что-то подобное, я не помню, но когда они были выпущены под залог, они просто исчезли.

— Очевидно так, — пробормотал Молодой Иэн, глядя на дневник.

— Это вызвало огромную шумиху в прессе примерно на неделю, — продолжила Брианна. — Другие активисты ДАИ обвинили правительство в их исчезновении; оно, конечно, все отрицало. Были проведены тщательные розыски, и, кажется, я читала, что тело одного из мужчин было найдено то ли в Нью-Гемпшире, то ли в Вермонте, но как он умер неизвестно. Следы других так и не были найдены.

— «Где они? — вполголоса процитировала я. — О, Боже, где они?»

Джейми серьезно кивнул головой.

— Да, тогда тот Спрингер вполне мог быть этим человеком, — он коснулся страницы с некоторым уважением.

— Он и его четыре товарища отказались от любой связи с миром белых и взяли себе новые имена из своего настоящего наследия, так он написал.

— Это правильный поступок, — тихо произнес Иэн. Он застыл странной неподвижностью, и это напомнило мне, что он два года был могавком и имел имя Брат волка, был одним из Kahnyen’kehaka, смотрителей западных ворот.

Думаю, Джейми тоже заметил это, но продолжал смотреть на дневник, медленно перелистывая страницы.

Роберт Спрингер или Та’винеонавира, что означало «Зуб Выдры», имел многочисленные связи с экстремистском миром, и еще более тесные с миром коренного американского шаманизма, как он сам называл это. Я не знаю, как его убеждения были связаны с верованиями ирокезов, но Зуб Выдры верил, что он происходит из могавков, и собирал все остатки традиций, которые мог обнаружить или придумать.

— «Именно на церемонии наречения я впервые встретился с Раймондом».

Я резко выпрямилась, услышав это имя.

— Он описал этого Раймонда? — спросила я настойчиво.

Джейми отрицательно покачал головой.

— Нет, внешний вид не описывал. Он только написал, что Раймонд был великим шаманом, который мог превращаться в зверей и птиц, и который мог путешествовать во времени.

Он взглянул на меня, приподняв одну бровь.

— Я не знаю, — ответила я. — Когда-то я думала так, но теперь я не знаю.

— Что? — Брианна озадаченно переводила взгляд между нами. Я тряхнула головой и пригладила волосы.

— Ничего важного. Когда-то в Париже я знала человека по имени Раймонд, и я подумала… Хотя что он может делать в Америке тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года?

— Но ты же была там, — указал Джейми. — Хотя вернемся к нашему дневнику, — он продолжил перевод текста, странно звучащий на английском языке. Зуб Выдры, попав под влияние Раймонда, неоднократно с ним встречался и привел с собой еще нескольких друзей. Постепенно был выработан большой план, ошеломляющий своей дерзостью.

— Скромно, не так ли? — пробормотал Роджер.

— «Мы провели испытание. Многие потерпели неудачу, но я прошел его. И таких оказалось пять человек. Мы дали клятву на крови, что выполним задуманное и спасем наш народ от катастрофы. Сможем изменить историю…»

Роджер издал тихий стон.

— О, Боже, — произнес он. — Что они собрались сделать, убить Христофора Колумба?

— Не совсем, — сказала я. — По его словам, он хотел прибыть в тысяча шестисотый год. Что в это время произошло, вы знаете?

— Я не знаю, что тогда произошло, — ответил Джейми, ероша волосы, — но знаю, что он все продумал. Его план состоял в том, чтобы попасть в союз ирокезов и поднять их на восстание против белых поселенцев. Он полагал, что тогда поселенцев было немного, и индейцы, ведомые ирокезами, могли легко их уничтожить.

— Возможно, он был прав, — негромко произнес Иэн. — Я слышал от стариков, что когда прибыли первые O’seronni[Французы (язык могавков)] сто лет назад, они были весьма малочисленны, и Kahnyen’kehaka были хозяевами. Да, они могли бы сделать это, если бы захотели.

— Ну, вряд ли он сумел бы остановить европейцев, — возразила Брианна. — Он ведь не планировал вторжение могавков в Европу?

Широкая усмешка появилась на лице Джейми.

— Мне бы это понравилось, — сказал он. — Могавки заставили бы саснэков[Прозвище англичан в Шотландии.] призадуматься. Но увы, — он насмешливо взглянул на меня, — наш друг Роберт Спрингер не был настолько честолюбив.

Однако то, что задумали Спрингер и его друзья, имело довольно грандиозный характер и вероятно… только вероятно было выполнимо. Их намерение не состояло в том, чтобы предотвратить вторжение белых полностью, они были достаточно разумны, чтобы понимать невозможность такого деяния. Они намеревались заставить индейцев быть осторожными с белыми и налаживать отношения с ними с позиции силы.

— Вместо того чтобы позволить им строить большие города, они могли держать белых запертыми в небольших поселениях. Вместо того чтобы позволить им строить укрепления, сначала потребовать от них оружие. Установить торговлю на своих условиях. Всегда превосходить их числом и оружием, вынудить европейцев научить их работать с железом.

— Возвращение Прометея, — прокомментировала я, и Джейми фыркнул.

Роджер почти с восхищением покачал головой.

— Какая бессмысленная затея, — сказал он, — но нельзя не восхититься их мужеством. Возможно, это сработало бы, если бы они смогли убедить ирокезов, если бы они попали в нужное время прежде, чем равновесие качнулось в сторону европейцев. Но все пошло не так. Сначала он попадет не в то время, а потом понимает, что его друзья не последовали за ним.

Внезапно я заметила гусиную кожу на руках Брианны и поймала ее взгляд, полный понимания. Она вообразила, каково это оказаться в чужом времени… совершенно одной.

Я легко улыбнулась ей и положила ладонь на руку Джейми. Он рассеянно накрыл мою руку своей ладонью и мягко пожал.

— Да. Он почти отчаялся, когда понял, что все пошло неправильно. Он подумал о том, чтобы возвратиться, но у него больше не было драгоценного камня, который, по словам Раймонда, должен был защищать во время перехода.

— Он все-таки нашел один, — сказала я. Встав, я потянулась к верхней полке и сняла оттуда большой необработанный опал, сияющий сквозь вырезанную на его поверхности спираль.

Тевактеньон, пожилая индианка, дала мне камень, когда мы явились в Снэйктаун, освобождать Роджера. Она так же рассказала мне историю Зуба выдры и то, как он встретил свою смерть.

— Да. Хотя он ничего не упоминал про него, — Джейми откинулся на спинку стула, проведя обеими руками по распущенным волосам, потом потер лицо. — История кончается на том, что он решил продолжить свое дело, несмотря на неподходящее время и свое одиночество.

Все некоторое время молчали, подавленные грандиозностью и тщетностью этого плана.

— Он не мог думать, что это сработает, — произнес Роджер хриплым голосом.

Джейми покачал головой, глядя вниз на дневник, хотя его темно-синие глаза смотрели мимо него куда-то вдаль.

— Он и не думал, — сказал он тихо. — В конце он написал, — пальцы Джейми очень мягко коснулись страницы, — что тысячи его людей умерли за свободу, еще больше тысяч умрут в последующие годы, но он пройдет свой путь с ними ради кровной чести, и умереть в борьбе — это все, что воин-могавк может просить у судьбы.

Я услышала, как Иэн потянул дыхание. Брианна нагнула голову, и яркие волосы закрыли ей лицо. Серьезное лицо Роджера было повернуто к ней, но я видела не это. Я видела человека с раскрашенным черной краской лицом, который шел через холодный лес, держа в руках факел с холодным пламенем.

Рывок за юбку отвлек меня от видения, и, взглянув вниз, я увидела Джемми, который тянул руку к камню в моей руке.

— Что это?

— Что… О! Это камень, милый. Видишь, какой красивый камень, — я протянула ему опал. Он схватил его обеими руками и уселся на пол, с любопытством рассматривая его.

Брианна вытерла под носом, а Роджер откашлялся с шумом, напоминающим треск разрывающейся ткани.

— Интересно, — сказал он хриплым голосом, махнув рукой в сторону дневник, — почему, черт побери, он писал на латыни?

— Он писал об этом. Он изучал латынь в школе, и, быть может, именно это настроило его против белых людей, — Джейми усмехнулся Молодому Иэну, который состроил гримасу. — И он считал, что если будет писать на латыни, любой, кто посмотрит дневник, посчитает его лишь сборником молитв.

— Kahnyen’kehaka так и думали, — вставил Иэн. — Старая Тевактеньон все-таки сохранила книгу, и когда я уходил, дала ее мне и сказала, что я должен отдать книгу вам, тетушка Клэр.

— Мне? — я немного заколебалась, но протянула руку и коснулась открытой страницы. Я видела, что чернила к концу заканчивались, и некоторые слова были лишь углублениями на бумаге. «Он выбросил исписанную ручку? — подумала я. — Или оставил себе на память?»

— Ты думаешь, она знала, что написано в книге? — спросила я. Лицо Иэна было бесстрастно, но в мягких карих глазах был намек на беспокойство. Когда он был шотландцем, он не мог скрывать свои чувства.

— Я не знаю, — ответил он. — Она что-то знала, но я не могу сказать что. Она не сказала ничего кроме того, что я должен отнести книгу вам, — он помедлил, переводя взгляд от меня к Брианне и Роджеру, потом снова на меня. — Это правда, кузина? То, что случилось с индейцами?

Брианна прямо встретила его взгляд и кивнула головой.

— Боюсь, что это правда, — сказала она. — Мне жаль, Иэн.

Он только кивнул, проведя пальцем по носу.

Я знала, что он не забыл свой народ, но и Kahnyen’kehaka были также его народом. Независимо от того, что заставило его покинуть их.

Я открыла рот, чтобы спросить Иэна о его жене, но меня отвлек Джемми. Он залез назад под стол с новой игрушкой и что-то бормотал там уже несколько минут. Потом его голос внезапно изменился, в нем появился страх.

— Горячий, — сказал он. — Мама, горячий!

Брианна вскочила с табуретки со встревоженным лицом. И тут раздался высокий звенящий звук, словно по оправе хрустального кубка провели влажным пальцем. Роджер резко выпрямился, выглядя потрясенным.

Брианна нагнулась и выхватила Джемми из-под стола, и когда она выпрямилась с сыном на руках, раздался внезапный хлопок, словно ружейный выстрел, и звенящий звук резко прекратился.

— Святый Боже, — произнес Джейми довольно спокойно, учитывая обстоятельства.

Сверкающие осколки торчали из книжной полки, из самих книг, стен и складок юбки Брианны. Один осколок задел ухо Роджера, и тонкая струйка крови стекала по его шее, но он, казалось, этого не заметил.

На поверхности стола образовалась цепочка из сверкающих игл, проткнувших толстое дерево столешницы. Иэн вскрикнул и, нагнувшись, вытащил острый осколок из своей икры. Джемми вопил; Ролло снаружи заливался лаем.

Опал взорвался.

День еще длился, и пламя свечи было почти невидимо в свете, льющемся из окна. Джейми задул тоненькую лучину, которой зажигал свечу и сел за стол.

— Ты не ощущала ничего необычного в этом камне, когда дала его парнишке, сассенах?

— Нет, — я все еще не отошла от взрыва, и эхо произведенного им шума все еще звучало в моих ушах. — Он был теплым, но все в комнате было теплым, и, конечно, он не звенел.

— Звенел? — он посмотрел на меня странным взглядом. — Ты имеешь в виду, когда он взорвался?

Теперь настала моя очередь выглядеть удивленной.

— Нет, перед взрывом. Разве ты не слышал? А вы? — он покачал головой, немного нахмурив брови, и я оглянулась на других. Бри и Роджер кивнули, они оба выглядели бледными и больными. Иэн с озадаченным видом покачал головой.

— Я ничего не слышал, — произнес он. — Как он звенел?

Брианна открыла рот, чтобы ответить, но Джейми поднял руку, останавливая ее.

— Момент, nighean.[Дочка (гэльск.)] Джем ruadh,[Рыжий (гэльск.)] ты слышал шум перед взрывом?

Джемми уже оправился от испуга, но все еще не слазил с материнских колен. Он посмотрел на своего дедушку большими синими глазами, которые уже отчетливо показывали раскосость, и медленно кивнул головой, не вынимая изо рта большой палец.

— Камень, который дала тебя бабушка, был горячий?

Джемми кинул на меня обвиняющий взгляд и кивнул головой. Я почувствовала вину, особенно, когда подумала, что могло произойти, если бы Бри не вытащила его вовремя из-под стола.

Мы собрали большинство осколков, и теперь они лежали на столе маленькой яркой кучкой. Один из них срезал кусочек кожи с моего сустава, и я затолкала палец в рот.

— Мой Бог, они острые, как осколки битого стекла.

— Они и есть битое стекло, — Брианна сильнее прижала Джемми к себе.

— Стекло? Ты полагаешь, это был ненастоящий опал? — Роджер приподнял брови и наклонился, чтобы взять один из острых обломков.

— Нет, опал — это стекло. Точнее вулканическое стекло, — цвет начал возвращаться на лицо Брианны, хотя она продолжала прижимать сына к себе.

— Я знала, что его можно расколоть ударом молотка или чем-то еще, но я никогда не слышала, чтобы он взрывался подобным образом, — она кивнула на кучку мерцающих обломков.

Джейми выбрал большой осколок и протянул его мне.

— Возьми его, сассенах. Он кажется тебе горячим?

Я осторожно взяла острый обломок. Он был тонким, почти невесомым, и в его прозрачности сверкали синие и оранжевые искры.

— Да, — сказала я, покачивая ладонь с камнем. — Не совсем горячий, но теплый.

— Мне он показался холодным, — сказал Джейми. — Дай его Иэну.

Я передала кусочек опала Иэну, который положил его на ладонь и легонько погладил пальцем, как маленькое животное, которое могло укусить его, если рассердится.

— Мне тоже, он кажется холодным, — сообщил он. — Как стекло, о котором говорила кузина Брианна.

Еще ряд испытаний показал, что камень был теплым, хотя и не горячим в руках Брианны, Роджера и меня, но не в руках Джейми и Иэна. К этому времени воск большой часовой свечи растаял, позволив Джейми извлечь драгоценные камни, спрятанные в ней. Он протер их своим носовым платком и выложил в ряд на столе, чтобы они остыли.

Джемми наблюдал за всем этим с большим интересом, очевидно совсем забыв о взрыве.

— Нравятся они тебе, ghille ruaidh?[Рыжий парень (гэльск.)] — спросил его Джейми; тот с готовностью закивал головой и наклонился, потянувшись к камням.

— Горячий, — вдруг вспомнил он и отодвинулся с сомнением в его маленьких пухлых чертах. — Горячий?

— Надеюсь, что нет, — ответил его дедушка. Он глубоко вздохнул и взял грубо ограненный изумруд размером с его ноготь. — Протяни руку, bhalaich.[Мальчик (гэльск.)]

Брианна хотела что-то сказать, но прикусила нижнюю губу. Джемми с подозрительностью взял камень, но потом его настороженный вид исчез, сменившись улыбкой.

— Красивый!

— Он горячий? — спросила Брианна, готовая выхватить камень из его рук.

— Да, горячий, — ответил он, прижимая камень к животу.

— Дай маме посмотреть, — Брианна смогла дотронуться до изумруда, который Джемми не желал выпускать из своих цепких рук. — Он теплый, — сказала она, поднимая глаза. — Как осколок опала, но не горячий. Если он станет очень горячий, ты сразу же бросишь его, хорошо? — сказала она Джемми.

Роджер зачарованно наблюдал эту сцену.

— Он может, не так ли? — негромко произнес он. — Пятьдесят на пятьдесят, говорили вы, или три шанса из четырех, но он может, да?

— Что? — Джейми поглядел на Роджера, потом перевел взгляд на меня.

— Я думаю, он может… путешествовать, — произнесла я, чувствую сжатие в груди. — Зуб Выдры писал об испытании, которое определяло, может ли человек слышать «голос времени». Мы знаем, что не каждый может это, но некоторые могут. Из написанного Зубом выдры ясно, что есть способ заранее определить, может ли человек путешествовать во времени.

Джемми не обращал на разговор взрослых, бормоча что-то над камнем, зажатым в его пухлой ручке.

— Вы думаете, что «голос времени»… Джем, ты можешь слышать камень? — Роджер наклонился и схватил Джемми за руку, отвлекая его от изумруда. — Камень тебе поет?

Джемми удивленно взглянул на него.

— Нет, — неуверенно произнес он, потом сказал, — Да, — и прижал камень к уху. Затем протянул его отцу. — Папа, пой!

Роджер взял изумруд, улыбнувшись Джемми.

— Я не знаю песен камня, — сказал он своим хриплым голосом и с неловким видом приложил камень к уху. Он некоторое время внимательно вслушивался, нахмурившись от напряжения, но потом опустил руку и покачал головой.

— Нет, не могу сказать, что слышу что-нибудь. Может, попробуешь ты? — Он передал камень Брианне, а она в свою очередь — мне. Но ни один из нас ничего не слышал, хотя мне показалось, что я что-то чувствую. Не звук, а ощущение очень слабой вибрации.

— Что это? — спросил Иэн, с увлечением следя за происходящим. — Ни один из вас ведь не sìdheanach,[Фэйри (гэльск.)] но вы можете… делать это, а я и дядя Джейми нет. Вы же не можете, дядя Джейми? — с сомнением добавил он.

— Нет, слава Богу, — ответил его дядя.

— Это генетическое, не так ли? — спросила Брианна, глядя на меня. — Это должно быть.

— Генетическое? — спросил Иэн, в замешательстве нахмурив брови.

— Почему бы и нет, — сказала я. — Все определяется генетикой — группа крови, цвет глаз…

— Но кровь и глаза есть у всех, сассенах, — возразил Джейми. — И какого бы цвета не были глаза, их видно всем. — А это… — он махнул на маленькую коллекцию камней.

Я немного раздраженно вздохнула.

— Да, но есть и другие вещи, которые определяются генетически. Смотри… — я повернулась к нему и высунула язык. Джейми моргнул, а Брианна хихикнула.

Не обращая внимания, я убрала язык и высунула его снова, на этот раз, скатанный в трубочку.

— А это? — спросила я, убрав язык. — Ты можешь так?

Джейми насмешливо улыбнулся.

— Конечно, могу, — он вытащил свернутый язык и убрал назад. — Все могут делать так. Иэн?

— О, да, конечно, — Иэн любезно продемонстрировал свой язык.

— Я не могу, — сказала Брианна. Джейми уставился на нее с озадаченным видом.

— Что значит, ты не можешь?

Она вытащила плоский язык и покачала им.

— Конечно, ты можешь, — Джейми нахмурился. — Это очень просто!

Он снова вытащил язык, сворачивая и разворачивая его, словно встревоженный муравьед, поощряющий свое потомство съесть аппетитного насекомого. Потом поглядел на Роджера, приподняв брови.

— Увы, — сказал Роджер и высунул плоский язык.

— Видишь, — с триумфом произнесла я. — некоторые люди могут сворачивать язык, а некоторые нет. Этому нельзя научиться. Вы рождаетесь с этим или нет.

Джейми перевел взгляд с Бри на Роджера, потом не меня.

— Допустим на момент, что ты права, но почему тогда дочь не может делать того, что можем ты и я? Ты уверяла меня, что она моя дочь, не так ли?

— Разумеется, она твоя дочь, — сказала я. — Любой, у кого есть глаза, увидит это.

Он поглядел на Брианну с ее высокой фигурой и массой рыжих волос. Она улыбнулась ему, от улыбки ее синие глаза стали немного раскосыми. Он улыбнулся ей в ответ и повернулся ко мне, добродушно пожимая плечами.

— Хорошо, я верю тебе, сассенах. Но язык? — он снова высунул свернутый язык, все еще сомневаясь, что кто-то не может делать этого, если захочет.

— Ну, ты знаешь, откуда берутся младенцы, — начала я. — Яйцо…

— Я знаю, — прервал он меня с заметным раздражением в голосе. Кончики его ушей стали розовыми.

— Я имею в виду, что ребенок берет что-то от отца, что-то от матери, — я ощутила, что мои собственные щеки порозовели, но храбро продолжила. — Иногда влияние отца более заметно, чем матери, но… они оба… влияют. Мы называем это генами, то, что младенцы получают от двух родителей, и они определяют внешность ребенка и его способности.

Джейми взглянул на Джемми, который жужжал себе под нос, пытаясь установить один камень на другой; солнечный свет полыхал на его медно-красных волосах. Повернувшись, он уловил взгляд Роджера и быстро переключил внимание на меня.

— Да, и что?

— Ну, гены затрагивают больше, чем волосы и цвет глаз, — я вернулась к своей лекции. — У каждого есть два гена для каждой черты, один от отца, другой от матери. И когда гаметы сформированы в яичниках и тестикулах…

— Может быть, ты расскажешь мне об этом позже, сассенах? — прервал меня Джейми, искоса поглядывая на Брианну. Очевидно, он не думал, что слово «яички» подходит для ушей его дочери. Его собственные уши горели.

— Все в порядке, па. Я знаю, откуда появляются младенцы, — уверила его Бри с усмешкой.

— Значит, так, — продолжила я, забирая управление разговором. — У вас есть пара генов, от отца и от матери. Но когда наступает время передать их своему потомству, вы можете передать только один ген. А второй ген ребенок получит от другого родителя. Понятно? — я приподняла бровь, глядя на Джейми и Роджера, которые, словно загипнотизированные, в унисон кивнули головами.

— Хорошо. Некоторые гены являются доминантными, а некоторые рецессивными. Если человек имеет доминантный ген, то его проявление будет видно. Однако у него может быть и рецессивный ген, который не проявляется, но он может передать его потомству.

Моя аудитория выглядела непонимающей.

— Роджер, ты же изучал это в школе? — удивленно спросила Брианна.

— Ну, да, — пробормотал он, — но боюсь, я не обращал тогда должного внимания на генетику. Кто же знал, что она будет иметь значение.

— Хорошо, — сухо сказала я. — Ты и я, Джейми, имеем один доминантный ген, который позволяет нам сворачивать язык в трубочку. Но, — продолжила я, поднимая палец, — у кого-то из нас может быть рецессивный ген, который не позволяет делать это. И очевидно кто-то из нас передал этот ген Бри. Поэтому она не может сворачивать язык. А Роджер, должно быть, имеет два рецессивных гена, которые не позволяют ему делать этого, потому что если бы он имел хотя бы один доминантный ген, то он мог бы, а он не может. Q.E.D.[Аббревиатура от лат. quod erat demonstrandum — «что доказывалось», «что и требовалось доказать».] — я поклонилась.

— Что такое те-ти-кулы? — раздался голосок Джемми, который оставил камни и смотрел на меня с глубоким интересом.

— Э-э, — произнесла я и огляделась вокруг в поисках помощи.

— Это латинское слово для твоих яичек, — сказал Роджер, подавляя улыбку.

Джемми выглядел очень заинтересованным.

— У меня есть яички? Где у меня яички?

— Э-э, — промычал Роджер и поглядел на Джейми.

— Ммфм, — произнес Джейми и поглядел на потолок.

— Ну, дядя Джейми, покажи, на тебе же только килт, — сказал Иэн с усмешкой. Джейми поглядел на племянника грозным взглядом, но пока смог что-то ответить. Роджер наклонился и положил руку между ногами Джемми.

— Здесь, bhalaich, — сказал он.

Джемми потрогал у себя между ногами, потом посмотрел на Роджера, озадаченно нахмурив рыжие брови.

— Нет яичек. Там писа.

Джейми глубоко вздохнул и встал, кивнув Роджеру головой на дверь, потом наклонился и взял Джемми за руку.

— Ладно, пойдем на улицу, и мы с папой тебе покажем.

Лицо Бри сравнялось цветом с ее волосами, а плечи подрагивали. Роджер с такими же красными щеками открыл двери и встал, пропуская деда с внуком.

Внезапно Джейми повернулся к Джемми и высунул язык, свернутый трубочкой.

— Ты можешь так, ruaidh? — спросил он, убрав язык.

Брианна громко глотнула, словно испуганная утка, и замерла. Роджер тоже замер, не спуская глаз с мальчика, словно тот был адской машиной, способным взорваться, как опал.

Слишком поздно Джейми понял свой промах и слегка побледнел.

— Проклятье, — сказал он вполголоса.

Глаза Джемми стали круглыми от упрека.

— Плохо, деда! Плохое слово. Мама?

— Да, — ответила Брианна, не сводя с Джейми суженных глаз. — Мы должны вымыть дедушке рот с мылом.

Он и так выглядел, словно набрал полный рот мыльной воды, да еще с щелоком.

— Да, — произнес он и откашлялся. — Да, это было очень плохо с моей стороны, Джеремия. Я должен попросить прощения у леди, — он официально поклонился мне и Брианне. — Je suis navré, Madames. Et Monsieur,[Мне очень жаль, дамы. И месье. (фр.)] — мягко добавил он, кивнув Роджеру. Роджер с непроницаемым лицом слегка наклонил голову в ответ, все еще не сводя глаз с сына.

Круглое лицо Джемми выражало блаженное восхищение, которое оно всегда приобретало, когда рядом с ним говорили по-французски, и — как и рассчитывал Джейми — он тут же поспешил сделать свой вклад.

— «Frère Jacques, Frère Jacques…»[Братец Якоб (фр. Frère Jacques) — французская детская песенка.]

Роджер взглянул на Брианну, и, казалось, нечто пронеслось между ними в воздухе. Он наклонился и схватил руку Джемми, прерывая песню.

— Итак, bhalaich. Ты можешь так делать?

— Frère… Что делать?

— Посмотри на деда, — Роджер кивнул на Джейми, который глубоко вздохнул и быстро высунул язык, свернув его в трубочку.

— Ты можешь сделать так? — повторил Роджер.

— Да, — ответил Джемми и с довольным видом высунул совершенно плоский язык.

Общий вздох пронесся по комнате. Ничего не подозревающий, Джемми поджал ног и повис на руках Роджера и Джейми, потом опустил их, топнув по полу, и вспомнил свой первоначальный вопрос.

— У деды есть яички? — спросил он и задрал голову, чтобы посмотреть на Джейми.

— Да, парень, — ответил тот, — но у твоего папы они больше. Идем.

И под звуки немелодичного пения Джемми мужчины потащили его наружу. Мальчик, как гиббон, висел между ними, подтянув колени почти к подбородку.

Человек войны

Я крошила листья шалфея в ладонях и роняла серо-зеленые хлопья в огонь. Солнце висело низко над каштанами, и над погребением, уже лежащим в тени, ярко горело пламя.

Мы впятером стояли вокруг гранитного камня, которым Джейми отметил могилу незнакомца. Мы образовали круг из пяти точек, и по общему согласию обряд проводился не только для мужчины с серебряными пломбами, но и для четырех его товарищей, и для Даниэля Роулингса, свежая могила которого находилась неподалеку под рябиной.

Бледный и ароматный дымок поднимался из небольшого железного котелка. Я принесла и другие травы, но я знала, что для индейцев: и чероки, и тускароры, и могавков — шалфей был священным растением; его дым очищал.

Я растерла иглы можжевельника и бросила их в огонь, за ним последовала рута, называемая травой милосердия, и в конце розмарин для памяти.

Джейми поднял голову, сияющую огнем, таким же ярким, как тот, что горел у его ног, и посмотрел на запад, куда улетают души умерших. Он негромко заговорил по-гэльски.

— В твой зимний дом отправляешься ты,
В твой осенний дом и весенний, и летний.
К вечному дому отправляешься ты,
К вечной постели и вечному сну.
Сон семи огней будет с тобой, о, брат,
Сон семи радостей будет с тобой, о, брат,
Сон покоя будет с тобой, о, брат,
В благословенных руках Христа.
Тень смерти лежит на твоем лице, о, брат,
Но Иисус милосердный обнял тебя.
Нет боли под сенью десницы святой,
Христос с тобой рядом, и в сердце покой.
Иэн стоял рядом с Джейми, близко, но не касаясь. Уходящий свет коснулся его лица, яростного от шрамов. Он произнес на индейском языке, потом повторил для нас на английском.

— Пусть будет успешной ваша охота,
Пусть смерть ваших врагов увидите вы,
Пусть сердца ваши обретут радость
В большом вигваме среди ваших друзей.
— Эти слова нужно повторять много раз, — добавил он извиняющимся тоном и наклонил голову. — Под бой барабанов. Но я думаю, пока хватит одного раза.

— Ты все сделал правильно, Иэн, — уверил его Джейми и посмотрел на Роджера.

Роджер откашлялся, прочищая горло, затем заговорил голосом, таким же прозрачным и проникающим, как дым.

— «Скажи мне, Господи, кончину мою
И число дней моих, какое оно,
Дабы я знал, какой век мой.
Вот, Ты дал мне дни, как пядь руки,
И век мой как ничто пред Тобою.
И ныне чего ожидать мне, Господи?
Надежда моя — на Тебя.
Услышь, Господи, молитву мою
И внемли воплю моему;
Не будь безмолвен к слезам моим,
Ибо странник я у Тебя
И пришлец, как и все отцы мои».[38 псалом Давида]
Потом мы стояли в тишине, пока темнота не окутала нас. Когда исчез последний свет, и листья на верхушках деревьев потемнели, Брианна взяла кувшин с водой и вылила ее на угли в котелке. Дым и пар поднялись призрачным облачком, и запах памяти поплыл между деревьев.

Почти стемнело, когда мы направились по узкой тропе домой. Однако я могла видеть Брианну, которая шла впереди меня. Мужчины шли сзади. Светлячки в большом количестве летали между деревьями и освещали землю под моими ногами. Один из жучков уселся на волосы Брианны и короткое время мерцал там, освещая их призрачным светом.

В темном лесу наступила глубокая тишина, заставляя сердца биться тише, а ноги легче ступать по земле.

— Ты подумал уже, cliamhuinn?[Зять (гэльск.)] — спросил Джейми позади меня. Его голос был тих, и тон легок, но формальное обращение показывало, что вопрос был задан серьезный.

— О чем? — голос Роджер тоже негромкий был слегка хрипловат после чтения псалма.

— Что вы должны делать, ты и твоя семья? Теперь, когда ты знаешь, что малец может путешествовать, и что вас ожидает, если вы останетесь.

Что ожидает нас всех. Я задержала дыхание. Война. Сражения. Неуверенность во всем, кроме уверенности в том, что будет опасно. Опасность болезни или несчастного случая для Брианны и Джема. Опасность смерти при трудных родах, если она забеременеет снова. И для Роджера — опасность для души и для тела. Рана на его голове зажила, но я видела, как его глаза застывали, когда он думал о Рэндалле Лилливайте.

— О, да, — тихо произнес Роджер. — Я думал и все еще думаю… m’athair-cèile.[Тесть (гэльск.)]

Я улыбнулась, услышав, что он назвал Джейми тестем, но голос его был вполне серьезен.

— Сказать вам, что я думаю? А вы?

— Да, скажи. Что касается меня, я полагаю, что время для раздумий еще есть.

— В последнее время я думал о Хасбанде Хермоне.

— Квакере? — Джейми казался удивленным. Хасбанд вместе с семьей уехал из колонии после сражения при Аламансе. Я слышала, что они отправились в Мэриленд.

— Да, о нем. Как вы думаете, что бы произошло, если бы он не был квакером? Он взял бы руководство на себя и повел регуляторов на войну?

Джейми негромко хмыкнул, раздумывая.

— Я не знаю, — ответил он с интересом в голосе. — Ты думаешь, они могли победить с подходящим лидером?

Да или нет — у них практически не было оружия — но они могли добиться большего успеха. А если так…

Мы подошли к дому. В окнах задних комнат сиял свет; там растопили очаги на ночь и зажгли свечи для ужина.

— То, что случилось бы здесь, будь у регуляторов настоящий лидер, может произойти через три года в Массачусетсе.

— Да? И если так, то что тогда?

Роджер издал фырканье, вербальный эквивалент пожатия плечами.

— Кто знает? Я знаю, что сейчас происходит в Англии; они не готовы к войне, они не понимают, как рискуют здесь. Если внезапно без предупреждения вспыхнет война, как при Аламансе, то она распространится очень быстро. И может закончиться прежде, чем англичане поймут, что произошло. Возможно, тогда не будет нескольких лет войны, и тысячи жизней будут спасены.

— Или нет, — сухо сказал Джейми, и Роджер хохотнул.

— Или нет, — согласился он. — Но дело в том, я думаю, есть время для людей мира и есть время для людей войны.

Брианна, подошедшая к двери дома, ждала нас. Она тоже слышала разговор.

Роджер остановился рядом с ней и взглянул вверх. Сноп ярких искр вылетел из дымохода и осветил его лицо.

— Вы звали меня, — произнес он, наконец, все еще глядя в сияющую темноту, — на Сборе возле большого костра.

— Seas vi mo lâmh, Roger an t’oranaiche, mac Jeremiah, — спокойно сказал Джейми. — Да. Встань рядом со мной Роджер, певец, сын Джеремии.

— Seas vi mo lâmh, a mhic mo thaighe, — продолжил Роджер. — Встань рядом со мной сын моего дома. Вы, правда, так думаете?

— Ты знаешь, что да.

— Тогда я тоже так думаю, — он протянул руку и положил ее на плечо Джейми, и я увидела, как побелели его суставы, когда он сжал его.

— Я встану рядом с вами. Мы остаемся.

Брианна, которая задерживала дыхание, тихо выдохнула, словно ночной ветерок.

И выходит им навстречу

Большая часовая свеча несколько уменьшилась, но оставалось еще много черных колец, отмечающих часы. Джейми уронил камни в расплавленный воск вокруг горящего фитиля: один, два, три — и задул его. Четвертый камень, большой топаз, был уложен в маленькую деревянную коробочку, которую я зашила в промасленный кусок холста. Он отправится в Эдинбург к кузену мистера Бага, который позаботиться о продаже камня, и за вычетом процентов за посредничество вырученные деньги передадут Неду Гауну.

Сопроводительное письмо, запечатанное в коробке вместе с камнем, приказывало Неду установить: находится ли некая Лаогера МакКензи в состоянии, эквивалентном браку, и если это так, то ему предписывалось объявить, что контракт между нею и неким Джеймсом Фрейзером считается исполненным, после чего деньги от продажи камня должны быть размещены в банк в качестве приданного для некой Джоан МакКензи Фрейзер, дочери упомянутой Лаогеры, когда она выйдет замуж.

— Ты уверен, что не хочешь спросить Неда, что это за мужчина? — спросила я.

Он решительно покачал головой.

— Если он решит рассказать, то хорошо. А если нет, то тоже хорошо, — он взглянул на меня со слабой кривой улыбкой. Очевидно, неудовлетворенное любопытство должно было стать его епитимьей.

Снизу из зала доносился голос Брианны, одновременно разговаривающей с миссис Баг и что-то выговаривающей сыну. Потом раздался голос Роджера и визг Джемми, когда Роджер подбросил его в воздух.

— Ты полагаешь, Роджер сделал правильный выбор? — спросила я. Я была рада решению Роджера и знала, что Джейми тоже. Однако, несмотря на то, что я, Брианна и Роджер имели представление о наступающих событиях, именно Джейми лучше всех понимал, что должно произойти. И если переход сквозь камни имел свои опасности, война тоже.

Он некоторое время молчал, раздумывая, потом потянулся мимо меня и достал маленький томик из книжного шкафа. Книга была в дешевом полотняном переплете и сильно потрепана. Выпуск трудов Фукидида, который он приобрел в оптимистической надежде, что Герман и Джемми когда-то изучат греческий достаточно, чтобы прочитать его.

Он аккуратно, чтобы страницы не выпали, раскрыл книгу. Греческие буквы казались мне следами от извивающегося червяка, которого окунули в чернила, но Джейми быстро нашел нужный ему отрывок.

— «Истинно храбр лишь тот, кто ясно видит все, ожидающее его — славу и опасности равно — и, тем не менее, не дрогнув, выходит им навстречу».

Страница со словами была перед ним, но я подумала, что он читал их не с бумаги, а со страниц его памяти, из открытой книги его сердца.

Дверь хлопнула, и я услышала, как Роджер крикнул что-то предупреждающее Джемми своим ломаным голосом, потом засмеялся глубоким слегка задыхающимся смехом, когда Брианна что-то сказала ему.

Затем они ушли, и наступила тишина, наполненная лишь шорохом ветра в листве.

— Истинно храбр лишь тот, кто ясно видит все, ожидающее его. Ты видишь это, не так ли? — тихо произнесла я и положила руку на его плечо там, где оно соединяется с шеей. Я водила большим пальцем по сильным жилам его шеи и смотрела на червеподобные письмена на бумаге. Он видит, и я тоже, потому что это видение ему показала я.

Он продолжал держать книгу, но наклонил голову набок и потерся щекой о мою руку; его густые мягкие волосы коснулись моего запястья.

— Нет, — сказал он. — Я не вижу. Храбрость есть там, где есть выбор, не так ли?

Я рассмеялась и свободной рукой утерла слезы на моих глазах.

— Ты думаешь, у тебя нет выбора?

Он мгновение помолчал, потом закрыл книгу, но продолжал держать ее в руках.

— Нет, — произнес он, наконец, странным тоном. — Не сейчас.

Он развернулся на своем стуле и посмотрел в окно. В нем была видна большая красная ель на краю поляны и темная дубовая роща с зарослями ежевики за ней. Выгоревшее пятно, где стоял огненный крест, теперь заросло диким ячменем.

Прошло движение воздуха, и я поняла, что тишины не было. Горные звуки окружали нас: крики птиц, шум воды и голоса людей, занятых повседневной работой. И над всем этим звучали голоса детей, их крики и смех, сотрясающие воздух.

— Думаю, ты прав, — сказала я. Он был прав, выбора не было, и это знание принесло мне своего рода успокоение. То, что должно случиться, случится. Мы встретим это, как сможем, и будем надеяться выжить. Это все. Если не мы, то, может быть, смогут они. Я собрала его волосы в хвост и крепко зажала пальцами, как якорную веревку.

— А как другие выборы? — спросила я, глядя вместе с ним на пустой двор и на тени леса за ним. — Все те, которые ты сделал, которые привели тебя сюда? Они были довольно смелые, уверяю тебя.

Под подушечкой указательного пальца я ощутила тоненькую полоску шрама, прикрытого рыжими волосами. Он откинулся назад, починяясь моей руке, развернулся и поглядел на меня.

— О, — произнес он и слегка улыбнулся. Его рука взяла мою, и его пальцы переплелась с моими. — Ты знаешь об этом, не так ли, сассенах?

Я села рядом с ним, положив одну руку на его колено, и держа другую в его руке. Таким образом мы сидели, наблюдая, как дождевые облака катились над рекой, словно угроза отдаленной войны. И я подумала, что был ли выбор, или его не было, но, в конце концов, все привело бы к одному и тому же.

Рука Джейми, все еще державшая мою руку, слегка напряглась, и я посмотрела на него, но его взгляд был направлен куда-то мимо двора, мимо гор и далеких облаков. Потом его хватка усилилась, и я ощутила, как край моего кольца впивается в плоть ладони.

— Когда наступит день, когда мы должны будем расстаться, — сказал он мягко и повернулся, чтобы посмотреть на меня, — и если мои последние слова не будут «Я люблю тебя», знай, что у меня не хватило времени что-нибудь сказать.