Я вот тут задумалась, тут все слишком много поют о том,какой бескорыстный благодетель этот барон Хейлсуэрт. А благодетельность ли это?
Или это плата за то, что он пользовался в сексуальных целях молоденькими
бедными друзьями своего внука? И если да, то насколько это было добровольно?
Да, тот же Оддли в итоге стал гомосексуалистом, возможно, кто-то еще из них. Но
среди них наверняка были и парни совсем другой ориентации, для которых это было
сродни насилию (а может, это и было насилием). Это могло повлиять на психику,
вызвать лютую ненависть к этому «пороку», породить непреодолимое стремление убивать
всех, кто подвержен ему? И им еще, несмотря на все рассуждения Грея, может
оказаться бегающий к любовнице Холтон. Алиби-то у него не 100%.
Ответов не жду, просто рассуждаю.

*Рокировка (фр. roque) в длинную сторону — особый ход в шахматах, заключающийся в перемещении короля в сторону ладьи ферзевого фланга, при этом ладья ставится на другую сторону от короля. После этого хода король оказывается на позиции ферзевого слона, а ладья – на начальной позиции ферзя.

Утром во время завтрака Том поставил на стол перед Греем маленький поднос с тремя письмами. Одно было написано незнакомым каллиграфическим почерком, на двух других он узнал каракули Хэла и овальные полудетские буквы Николаса.
Несколько секунд Грей колебался, выбирая, какое из них вскрыть первым: брата или юного художника, но в конце концов принял соломоново решение: сломал печать на третьем письме и прочел составленное по всем правилам хорошего тона послание Майлза Холтона. Суть послания заключалась в том, что мистер Холтон будет ждать лорда Джона в указанном месте в указанное время.
Грею уже доложили, что секретарь барона Гросновера минувшей ночью не покидал особняк своего патрона. Известий об очередном безголовом трупе в людном месте тоже пока не поступало; либо убийства не произошло, либо газетчики ещё не успели о нём пронюхать. 
Вздохнув, Грей вскрыл письмо Хэла. Брат лаконично сообщал, что задержится на континенте до середины марта, чтобы вместе с прусскими союзниками навести порядок в Ганновере после ухода оттуда французских войск. 
В конце шли упрёки, больше похожие на обвинения.

«За два месяца я не получил от тебя ни строчки. Минни пишет, что наши дети скоро забудут, как ты выглядишь. Мне не нравится твое поведение, Джон».

Грей фыркнул: старший брат по-прежнему видел в нем неопытного мальчишку, которого нужно было постоянно контролировать и одёргивать, чтобы уберечь от необдуманных поступков. Хотя в чем-то Хэл был прав – лорд Джон уже почти три недели не видел семью брата: крошку-крестницу, племянников и Минни. 
Почувствовав стыд, он дал себе слово в ближайшие дни обязательно побывать в Аргус-Хаусе и взял письмо Николаса, запечатанное зеленым воском с оттиском женской головки в короне – очевидно, юноша использовал вместо печатки старинную монету елизаветинских времен. 
Сердце Грея забилось чаще, когда он прочел письмо.

«Уважаемый лорд Джон,
Благодарю вас за то, что вы вернули рисунок, поскольку это была не самая удачная из моих работ. Я постараюсь оправдать ваше доверие и сделаю всё, чтобы следующий портрет имел максимум сходства с оригиналом. Хотя я думаю, что за честь изобразить вас могли бы побороться такие знаменитые мастера, как Томас Хадсон, Джошуа Рейнольдс или Френсис Котс.
Если вы не против, то мы можем начать уже во вторник – желательно, в первой половине дня, поскольку для живописи лучше всего подходит естественное освещение.
Надеюсь, что ваша рана заживает нормально.
Преданный вам
Николас Сноу»

Имена художников, которых Николас назвал «знаменитыми мастерами», ни о чём не говорили Грею: он не до такой степени интересовался живописью, хотя легко мог отличить хорошую работу от плохой. Комплимент показался ему несколько преувеличенным и прямолинейным – скорее всего, юноша видел в нем лишь идеальную модель, а не живое существо из плоти и крови. Лорд Джон полагал, что сможет расположить Николаса к себе, и тот рано или поздно оценит его человеческие качества, как и прочие достоинства.
Дважды перечитав послание мистера Сноу, Грей убрал его вместе с письмом Хэла в секретер, затем надел мундир и отправился на службу. 

В «Герб Аргайла» Грей вошёл ровно в час дня – в отличие от Тома Бёрда, который сидел там уже минут двадцать, изображая мелкого торговца, ожидающего своего опаздывающего партнера. 
Главный зал был полон: сюда стекались на ланч не только местные завсегдатаи, но и любопытствующие бездельники со всех концов Лондона в надежде увидеть, как герцог Аргайл в компании друзей появляется из задних комнат трактира. По слухам, которые явно возникли не на пустом месте, заведение соединялось с расположенным рядом особняком герцога подземным ходом, чтобы владелец дома мог незаметно входить и выходить оттуда со спутниками – или спутницами.
Подойдя к стойке, Грей бросил на неё серебряную монету и попросил проводить его в более спокойное место: он ждет знакомого и не хочет, чтобы им мешали. Трактирщик, разглядев под плащом посетителя красный мундир и рукоять сабли, вежливо поклонился и сделал знак слуге, который отвёл Грея в маленький зал с высокими деревянными перегородками между стоящими вдоль стен столами. Здесь было спокойно и малолюдно; сидевшие по двое, максимум по трое солидного вида посетители не столько ели, сколько тихо беседовали между собой. Лорд Джон успел сбросить плащ и сесть, прежде чем в зал вошёл мистер Холтон.
Они обменялись поклонами, секретарь барона извинился за опоздание и сел за стол, удивлённо разглядывая Грея: тот был в полном обмундировании, с саблей на боку и с пистолетом у пояса.
– Спасибо, что пришли, мистер Холтон, – сказал лорд Джон, подзывая стюарда. – Что вам заказать? 
– Благодарю, милорд, но я уже поел; к тому же к трем часам я должен вернуться в особняк барона, – ответил Майлз Холтон, вновь принимая свой обычный бесстрастный вид.
– Хорошо, тогда перейдем сразу к делу, – так же бесстрастно произнес Грей. – Речь пойдет о нашем с вами общем знакомом – капитане Ричарде Оддли. Его смерть не была несчастным случаем. Он погиб от рук безжалостного убийцы, который после этого прикончил ещё двух человек. Мне нужно ваше содействие, чтобы предотвратить дальнейшие преступления и отомстить за смерть вашего друга детства. Вы согласны мне помочь?
Мистер Холтон снова удивился, однако Грей не уловил на его лице или в глазах ни малейших следов испуга или злобы.
– О, конечно, я к вашим услугам, лорд Джон. Вы занимаетесь поисками убийцы по собственной инициативе, или по поручению властей? – спросил секретарь, устремив на собеседника свои невыразительные бледно-голубые глаза. 
– Я действую в интересах армии Его Величества и сослуживцев покойного капитана, – твердо сказал Грей. Формально и то, и другое было правдой, ведь он был офицером Короны и даже когда-то служил вместе с Ричардом Одлли.
– Так чем я могу быть вам полезен, милорд? – вежливо произнес мистер Холтон.
– Мне нужно знать, где вы находились в ночь на семнадцатое и двадцать третье января, а также в полночь двенадцатого февраля, – отчеканил Грей, глядя на Холтона в упор. Тот вздрогнул и слегка покраснел, явно пораженный этими словами.
– Простите, но я не понимаю... – пробормотал секретарь, откидываясь назад. – Что вы хотите этим сказать, сэр? 
– Только то, что вы можете помочь мне в поисках убийцы трёх человек, один из которых – ваш друг детства, – пояснил Грей, кладя руки на край стола, чтобы успеть опрокинуть его на Холтона, если тот попытается вскочить.
– Неужели вы ... полагаете, что я мог совершить столь тяжкое преступление, милорд? Но это же абсурд! – возмущенно воскликнул Майлз Холтон. Вся его невозмутимость куда-то испарилась.
– Почему вы решили, что я вас в чем-то подозреваю, мистер Холтон? Неужели вам известно, что убийства совершались именно в эти дни – вернее, ночи? Интересно, как вы об этом узнали? – резко спросил Грей.
– Но это и так ясно, лорд Джон, – на полтона ниже произнес секретарь. – Вы расспрашивали меня о Ричарде, теперь говорите, что его убили, – вывод напрашивается сам собой. К тому же я читал о зверском убийстве, которое произошло в конце января – кажется, это было как раз в двадцатых числах. Но газеты писали, что преступник и его жертва были ...  
– Я задал вам простой вопрос, мистер Холтон, – перебил его Грей, не желая повторно выслушивать грязные сплетни, – и я ни в чем вас не обвиняю, наоборот, хочу снять с вас все подозрения. Поверьте, это в ваших же интересах. 
– Но согласитесь, я вовсе не обязан помнить, что делал в эти ночи; скорее всего, я спал в своей постели, – пожал плечами секретарь, стараясь не встречаться взглядом с Греем. – Я удовлетворил ваше любопытство, лорд Джон? В таком случае, позвольте мне откланяться ... 
– Не позволю, мистер Холтон, – жестко сказал Грей. – Я прошу вас как следует подумать и сказать мне правду.
Кровь бросилась Холтону в лицо – лорд Джон никогда не видел, чтобы мужчины так краснели.
– Прошу прощения, милорд, но я никому не позволю обвинять меня во лжи, даже вам ... 
– А я никому не позволю лгать себе. – Грей начал сердиться по-настоящему. – Неужели вы забыли, что в субботу двенадцатого февраля вы отсутствовали в Гросновер-Хаусе с восьми вечера до половины второго ночи? Или вы хотите сказать, что привратник с ночным сторожем вас с кем-то перепутали? 
Майлз Холтон открыл рот, но не издал ни звука. Румянец сменился желтоватой бледностью. Грей почти сочувствовал ему, однако секретарь барона был сам виноват в сложившийся ситуации.
– Я жду ответа, мистер Холтон, – холодно произнес Грей. С этой минуты он перестал опасаться, что собеседник попытается напасть на него или сбежать: секретарь выглядел испуганным и совсем не опасным.
– Да, прошу прощения, лорд Джон, теперь я вспомнил – в тот ... те дни я действительно выходил из дома лорда Гросновера. Мне не спалось, и я решил ... решил прогуляться по окрестностям, – промямлил Холтон, уставившись в столешницу.
– Во время своих ночных прогулок вы никуда не заходили – например, в таверну, где вас запомнили – или к друзьям, которые подтвердили бы, что в указанное время вы находились у них в гостях и не могли ни на кого напасть? – спросил Грей. Ему был неприятен этот допрос, но нужно было расставить все точки над «и». 
Секретарь покачал головой.
– Нет, милорд, – твердо произнёс он, стиснув кулаки. – Я просто гулял в одиночестве, даю вам честное слово.
Грей еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. Мистер Холтон защищал честь дамы, но делал это как последний идиот, который сам суёт голову в петлю.
– Если бы на моем месте был судья, то после этих слов он немедленно отправил бы вас на каторгу за лжесвидетельство. К счастью для вас, я не судья, но моё терпение вовсе не безгранично. Даю вам последний шанс сказать правду.
Майлз Холтон бросил на Грея затравленный взгляд и глубоко вздохнул.
– Хорошо. Я был в гостях у одной дамы… но, вы же понимаете, милорд, что я не могу назвать вам её имя, чем бы это мне не грозило.
– Несмотря на то, что вы перед этим дважды мне солгали, я вам верю. Очевидно, ваша дама замужем и не сможет подтвердить ваши слова? 
– Конечно нет, сэр! Вы же знаете, что это невозможно, лорд Джон – я никого не убивал, но не стану доказывать свою невиновность, рискуя честным именем этой леди.
– Успокойтесь, мистер Холтон, – сказал Грей. Он допустил серьёзную ошибку, приняв этого человека за безумного маньяка. Секретарь был всего лишь банальным прелюбодеем, а не хладнокровным убийцей. – Рад, что мы наконец-то всё выяснили. Хотите чего-нибудь выпить? – спросил он, жестом подзывая к столу стюарда.
– Нет, благодарю вас, лорд Джон, мне пора ... – начал было Холтон, но Грей не дал ему закончить фразу.
– Извините, но я вынужден просить вас задержаться и помочь мне разобраться ещё кое с чем. Вы же хотите, чтобы убийца трех человек понес заслуженное наказание за свои преступления?
– Да, конечно, но я не представляю, чем я могу быть вам полезен, лорд Джон? Я понятия не имею, кто мог убить Ричарда и тех двоих, я даже не помню их имен.
– Напротив, мистер Холтон, вы с вашей наблюдательностью и математическим складом ума можете оказать мне неоценимую помощь в разоблачении опасного преступника, – сказал Грей, дождавшись ухода стюарда, который принес им бутылку вина и тарелки с закусками.
 – Вы ведь встречались с капитаном Оддли и прочими выходцами из Хейлсуорта здесь, в Лондоне? Что вы можете рассказать об их взаимоотношениях? Не было ли между ними каких-либо трений или ссор?
Мистер Холтон удивлённо поднял брови.
– Вы думаете, что убийцей Ричарда мог быть один из нас? Простите, лорд Джон, но это просто нелепо. Мы дружили в детстве и до сих пор остались в приятельских отношениях, несмотря на разницу наших э-э ... интересов. 
В конце концов Майлз Холтон рассказал Грею обо всех известных ему встречах и контактах своих знакомых – в частности о том, что капитан Оддли хотел перейти в гвардию, и обращался за помощью к графу Эдмунду Бэрдфорду.
– Вы думаете, он рассчитывал одолжить у графа недостающую сумму на приобретение патента? – спросил Грей. Мистер Холтон пожал плечами.
– Не знаю, милорд, но иным способом Ричард не мог получить это место – я выяснил это в военном министерстве, ведь сначала он обратился с этой просьбой ко мне.
– Скажите, а почему барон Хейлсуэрт решил столь щедро одарить друзей своих внуков? Неужели лишь за то, что они составляли им компанию в Лейк-Хаусе? – поинтересовался Грей.
Мистер Холтон пожал плечами и взял со стола бокал с вином. 
– Не знаю, милорд, я лишь помню, как в детстве мы прекрасно проводили время в поместье барона, – произнес он, делая большой глоток хереса. Однако его кажущаяся безмятежность не обманула Грея.
– Мистер Холтон, по-моему, вы опять пытаетесь ввести меня в заблуждение. Я уверен, что у барона были очень веские причины для передачи таких крупных сумм детям бедных сельских сквайров. Полагаю, в поместье барона что-то произошло – некое странное событие или несчастный случай. Вы наверняка при этом присутствовали и должны были это запомнить. 
– Да, возможно, но я не понимаю, как события двадцатилетней давности могут быть связаны с нынешними преступлениями? Прошу прощения, лорд Джон, но вам не кажется, что вы … как бы это сказать – идёте по ложному следу?
«Да, чёрт побери, он прав: я понятия не имею, где мне теперь искать это проклятого маньяка», – подумал Грей, а вслух произнес:
– Позвольте мне самому решать, насколько важны те или иные сведения, когда речь идет о предотвращении очередного убийства. Расскажите мне обо всём, что тогда произошло.
В конце концов Майлз Холтон сдался. История, которую услышал Грей, показалась ему странной и не столько разъясняла, сколько ещё больше запутывала дело.
Жарким июльским днем 1741 года (секретарь помнил лишь год и месяц, а не число) трое внуков старого барона Хейлсуэрта: Джонатан, Роберт, Эдмунд и пятеро их друзей – Дик Оддли, Майлз Холтон, Джеф Торингтон, Джонни Блайфорд и Стиви Джонстон – решили поиграть в крикет.
– Стиви Джонстон? – переспросил Грей. – Кто это? Вы играли в крикет ввосьмером?
– Да, милорд: две команды по четыре человека. Нам показал эту игру лорд Уорвик – они с леди Мелиссой и Эдмундом с начала июня гостили в поместье барона Хьюго. Стиви был младшим сыном управляющего имением, мистера Энтони Джонстона, и тоже участвовал в наших играх: барон учил его фехтованию и стрельбе наравне с нами.
Самому старшему из ребят – Джонатану Грину – было четырнадцать, самому младшему – Стиву Джонстону – семь лет. Игра шла на зелёной лужайке с задней стороны особняка, и сначала за ней наблюдали старый барон с дочерями – Дженнифер и Мелиссой – и лорд Уорвик. Роль судьи исполнял шестнадцатилетний грум леди Мелиссы. Игра началась после ланча, но спустя час стало так жарко, что миссис Грин и леди Мелисса отправились в свои комнаты. Вслед за ними ушел барон Хэлсуэрт, которого позвал управляющий, и лорд Уорвик, которому принесли какое-то важное письмо. 
Спустя ещё полчаса малыш Стиви не успел отбить брошенный Диком Оддли мяч, который угодил ему прямо в лоб. Стив упал как подкошенный, из носа у него хлынула кровь, которую никак не удавалось остановить. Мальчики подхватили друга под руки, отвели в дом и уложили на кушетку в гостиной. Грум леди Мелиссы собрался бежать за своей хозяйкой, но в это время сверху спустился лорд Уорвик. Увидев, что происходит, он послал грума к себе в комнату за кувшином с холодным лимонадом, а сам намочил свой носовой платок водой из цветочной вазы и положил влажную ткань на лоб Стива. 
Кровотечение скоро прекратилось, мальчики выпили холодного лимонада, который принес грум, и решили продолжить игру. Лорд Уорвик сказал, что пострадавший должен полежать ещё хотя бы час, чтобы кровотечение не возобновилось. Дик Оддли решил остаться со Стивом: он чувствовал себя виноватым в том, что произошло с его приятелем. Остальные мальчики вернулись к игре – вернее, стали тренироваться в бросках и отбивании. 
Спустя некоторое время к ним присоединился Дик Оддли, сказав, что Стиви заснул с мокрой тряпкой на лице. Грум занял место отбивающего, и они продолжили игру. Прошло около часа, когда старший сын преподобного Грина, Джек, собравшийся сделать бросок, замер на месте с вытаращенными глазами, а потом с криком: 
– Эй, смотрите! – указал рукой на дом. Сначала приятели решили, что он пытается одурачить отбивающего, но, взглянув в ту сторону, обомлели.
Они увидели Стива, стоящего на узком декоративном карнизе, который шёл под окнами второго этажа на высоте около 15 футов (4,56 м) над землёй. Паренёк, раскинув руки, прижимался спиной к серой каменной стене между двух открытых окон. Он был босиком, с голыми ногами и в одной рубашке, которая казалась ослепительно белой в лучах яркого июльского солнца. 
Ребята побросали биты и помчались к особняку. Они звали Стива, махали ему руками, кричали, чтобы он не двигался с места – или возвращался назад, в окно. Но, прежде чем мальчики успели подбежать поближе, Стив пошатнулся и упал на клумбу с розами, разбитую под окнами особняка. Он падал лицом вниз, раскинув руки в стороны, и рукава его рубашки, наполненные воздухом, на миг превратились в крылья огромной белой птицы.
Стиви мог остаться в живых, если бы не роковая случайность. Земля на клумбе была рыхлой и влажной, но мальчик упал ничком в розовый куст, и черенок недавно срезанной розы пробил ему глаз и вонзился в мозг. Шум падения и крики привлекли внимание лорда Уорвика, который выглянул из окна второго этажа в тот момент, когда ребята перевернули несчастного на спину и обнаружили ужасную кровавую рану на месте его левого глаза. 
– Лорд Уорвик был в своей комнате на втором этаже? А Стивен вылез из окна соседней комнаты, поэтому виконт его не заметил? – поинтересовался Грей. Майлз Холтон удивлённо взглянул на него покрасневшими глазами: несомненно, воспоминания о тех трагических событиях до сих пор причиняли ему боль.
– Видимо, так оно и было, лорд Джон. Он страшно побледнел, когда увидел, что случилось. Мы все были в ужасе. Никто из нас не понимал, почему Стиви полез на этот чёртов карниз.
Грум побежал искать сэра Хьюго, лорд Уорвик спустился вниз и позвонил в колокольчик, прибежали слуги и отец Стива, послали в город за доктором, но к его приезду мальчик скончался. 
– Странно, что он не умер мгновенно, – сказал местный врач, осмотрев страшную рану.
После гибели Стива дети сквайров разъехались по домам и встретились только через три дня в церкви Святой Марии на отпевании покойного. Расходы на похороны мальчика взял на себя старый барон. 
– Что показало расследование? Вам сказали, почему сын управляющего оказался за окном?
Мистер Холтон пожал плечами. Ходили слухи о самоубийстве, но смерть парнишки была признана несчастным случаем. Полагали, что после удара мячом у Стива случилось кратковременное помутнение рассудка: ему стало душно, он снял с себя часть одежды, а затем в полубреду поднялся на второй этаж и вылез в окно, чтобы освежиться. Оказавшись на воздухе, он пришёл в себя, понял, где находится, испугался, потерял равновесие и упал вниз.
– А где нашли его одежду? – поинтересовался Грей. 
– Кажется, бриджи Стива нашли в гостиной под кушеткой, – так говорили слуги, – пробормотал Майлз Холтон, залпом осушив ещё один бокал хереса. Он явно старался заглушить неприятные воспоминания алкоголем – как все обычные слабые люди, мельком подумал Грей.
– А чулки? – спросил лорд Джон, тоже сделав небольшой глоток: вино было молодым и, на его взгляд, слишком сухим. – Где были его чулки и туфли? 
– Понятия не имею, милорд, – ответил Холтон, удивлённо таращась на Грея. – Какое это имеет значение? 
– Никакого, мистер Холтон, я спрашивал из простого любопытства. Как вел себя Дик Оддли после случившегося?
Дик, которому в ту пору было всего одиннадцать лет, ужасно страдал, поскольку винил себя в смерти малыша Стива. Он не хотел возвращаться в поместье, несмотря на тесную дружбу с младшим внуком барона, юным Эдмундом Уорвиком, которая возникла между ними, как только семья виконта поселилась в Лейк-Хаусе.
Спустя неделю после похорон родители Дика по просьбе барона привезли его в Лейк-Хаус, и он остался там лишь потому, что отец Стива, мистер Джонстон, заверил парнишку, что не винит его в смерти сына. К тому времени лорд Уорвик, оставив семью на попечение свёкра, уже уехал – сначала в Лондон, а затем на континент, где провел три с лишним года, выполняя какую-то важную дипломатическую миссию.
Леди Мелисса с сыном осталась жить в поместье отца, и к концу лета всё вернулось на круги своя. Друзья снова проводили время вместе: охотились, ездили верхом, фехтовали и стреляли по тарелочкам. Осенью и зимой они реже играли, зато чаще охотились – учились читать следы и ставить силки, а в морозные дни катались на коньках по льду замерзшего озера. 
– А когда вы узнали, что барон оставил вам деньги? – спросил Грей. Захмелевший секретарь потёр лоб.
– Сразу после его смерти – приехал поверенный из Ипсвича и огласил завещание сэра Хьюго. 
По словам Майлза Холтона, помимо детей местных сквайров, крупную сумму получил управляющий имением, отец погибшего Стивена. Кроме того, покойный барон завещал его старшему сыну Майклу половину своих лошадей. Мебель и прочие вещи из особняка досталась Дженнифер, супруге преподобного Грина, а портрет сэра Хьюго кисти какого-то знаменитого итальянского художника и коллекцию старинного оружия получил его внук, Эдмунд Уорвик, ныне граф Бэрдфорд. Большую часть драгоценностей покойной жены барон завещал своей любимой дочери Мелиссе, несколько памятных вещиц было отослано в Корнуолл его старшей дочери, леди Джоанне Дорсет. 
Леди Мелисса с Эдмундом через две недели после смерти сэра Хьюго вернулись домой в Девоншир. 
– А что случилось с Энтони Джонстоном, отцом погибшего Стива, и его старшим сыном? – спросил Грей. – Разве брат Стива не входил в вашу компанию?
– Нет, лорд Джон, он жил вместе с матерью на ферме. Жена управляющего постоянно болела, поэтому Майкл ухаживал за ней. После смерти барона мистер Джонстон купил дом в соседней деревушке, Листен Парве, и перевез туда жену с сыном. Возможно, он и сейчас там живет, если не умер. – Майлз Холтон достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо. – Простите, милорд, но я вынужден откланяться: мне необходимо вернуться к выполнению своих обяза-тельств ... то есть, обязанностей, – произнес он, слегка запнувшись на последнем слове, и полез в карман за тощим кошельком. 
– Оставьте, мистер Холтон, вы же мой гость, и я не могу позволить вам платить за ланч. Спасибо за рассказ. Надеюсь, вы сохраните в тайне содержание нашей беседы. А я никому не расскажу о ваших ночных прогулках к дому на углу Хай- и Саус-стрит.
Мистер Холтон испуганно открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Спустя несколько секунд он пришел в себя, поднялся из-за стола, отвесил Грею неловкий поклон и поспешно вышел из зала.
Грей расплатился и последовал за ним. Том, увидев своего хозяина живым и невредимым, бросил на стол пару монет, и они вместе покинули трактир. 
– Всё в порядке, милорд? – спросил Том, почувствовав, что его наниматель чем-то расстроен.
– Да, Том, за исключением того, что придется всё начинать сначала, – сказал лорд Джон, натягивая перчатки. Ему нужно было хорошенько обдумать услышанное, прежде чем что-либо предпринимать, или делится своими выводами с Томом. Были вещи, которые он не мог обсуждать даже с ним.

Вечером, сидя у камина с бокалом бренди в руке, Грей пытался осмыслить и свести воедино все факты, имеющие хоть какое-то отношение к этому невероятно запутанному и грязному делу.
Ему очень не понравилось история, случившаяся в Лейк-Хаусе двадцать два года тому назад. Естественно, никакого помутнении рассудка у малыша Стивена не было. Если бы мальчику стало жарко, то он первым делом снял бы рубашку. Чтобы выйти на воздух, ему незачем было подниматься на второй этаж: рядом была дверь на лужайку и широко распахнутые окна гостиной.
Грей тряхнул головой и сделал глоток из бокала. То, о чем он подумал, вызвало в нем приступ отвращения, но иного объяснения случившемуся у него не было. Возможно, Стивен действительно заснул – или потерял сознание. Ричард Оддли, решив, что его приятель спит, ушел на лужайку – а может быть, его попросту отослали из комнаты? Некто решил воспользоваться беспомощным состоянием ребёнка, удалил его друга из гостиной, взял Стиви на руки и отнес его на второй этаж в пустую комнату, снял с него бриджи с чулками и...
Грей скрипнул зубами. Он не понимал и презирал тех, кто использовал для удовлетворения своей похоти несовершеннолетних детей, независимо от пола и возраста ребёнка. Публичные дома предоставляли подобные услуги всем желающим, и нужда заставляла родителей продавать туда своих отпрысков. Те, кто продавал себя, шли на это, чтобы не умереть с голоду – в отличие от античной Греции, например, где свободные и состоятельные граждане отдавали своих достигших половой зрелости сыновей наставникам–эрастесам для обучения наукам и владению оружием в обмен на сексуальные услуги.
Судя по всему, маленького Стива изнасиловали, воспользовавшись его бессознательным состоянием, или просто запугали, чтобы он не мог позвать на помощь. Когда мальчик пришел в себя, он попытался сбежать от насильника, вылез в окно, но не удержался и упал вниз.
В Лейк-Хаусе в то время находилось несколько слуг, барон Хьюго Хейлсуэрт и виконт Уорвик. Слуг можно было исключить: вряд ли кто-нибудь из них стал бы покушаться на сына своего сослуживца, и, тем более делать это на господской половине. Барон обсуждал хозяйственные дела с отцом Стивена, и лишь виконт Генри Уорвик находился в своей комнате на втором этаже. И он единственный из всех остальных знал, что пострадавший мальчик лежит внизу.
Лорд Джон невольно содрогнулся, хотя в комнате было очень тепло. Неужели лорд Уорвик мог сотворить такое с другом своего сына? Грею не хотелось в это верить, хотя доказательства были налицо. Мистер Холтон сказал, что виконт страшно побледнел, когда выглянул из окна – значит, он был достаточно близко от места падения, чтобы юный Майлз сумел разглядеть и запомнить выражение его лица. Лорд Уорвик покинул поместье свёкра спустя несколько дней после смерти мальчика – чересчур поспешно для дипломата, срочно призванного на государственную службу, поскольку полноценные военные действия в Европе начались только в конце июля ^[1].

[1] Имеется в виду война за австрийское наследство 1740-1748 гг. Французско-баварская армия начала маневры на границе с Верхней Австрией в конце июля 1741 г. Великобритания, с начала войны помогавшая Австрии деньгами, вступила в войну только в 1742 г.

Интересно, когда старый барон узнал о том, что на самом деле произошло с сыном его управляющего? Грей пришел к выводу, что Дик Оддли догадывался, что случилось с его другом. Возможно, лорд Уорвик лично выпроводил его из гостиной, или он случайно увидел, как мужчина увел или унес Стива на второй этаж. Именно поэтому он так тяжело переживал смерть своего приятеля и отказывался возвращаться в Лейк-Хаус.
Грей полагал, что после отъезда виконта барон Хьюго узнал о его отвратительном поступке именно от Дика Оддли. Видимо, во избежание скандала лорд Хейлсуэрт решил выплатить денежную компенсацию свидетелям тех трагических событий. Возможно, старый барон опасался, что Стиви был не единственной жертвой виконта, поэтому старался удержать мальчиков подле себя в поместье, чтобы помешать распространению каких-либо слухов и сплетен.
Грей вздохнул и допил остатки бренди. Разобравшись с делами давно минувших дней, он почти не продвинулся в собственном расследовании. Хотя... А что, если убийство капитана Оддли всё же было связано со смертью малыша Стива Джонстона?
Судя по всему, Дик Оддли был единственным, кто знал о неблаговидном поведении лорда Уорвика, позднее унаследовавшего титул графа Бэрдфорда. Он хранил эту тайну в течение двадцати с лишним лет, поскольку ему щедро заплатили за молчание. Но Майлз Холтон сказал, что Дик хотел перейти в гвардию, и нуждался в средствах. Предположим, он попытался одолжить денег у своего друга детства, графа Эдмунда Бэрдфорда, и тот ему отказал. Семьсот фунтов – немалая сумма даже для пэра Англии. Тем более, что шансов получить их обратно у графа практически не было. Даже если бы капитан стал отдавать ему половину своего жалованья, ему понадобилось бы лет десять, чтобы полностью погасить долг.
«Возможно, он и не собирался этого делать, – цинично подумал Грей. – Какой смысл переходить в гвардию, если и там придется во всем себя ограничивать?» А если Ричард Оддли сообщил молодому графу о неблаговидном поступке его многоуважаемого и горячо любимого отца?
Неужели его светлость Эдмунд Бэрдфорд, не желая поддаваться на шантаж, который мог продолжаться бесконечно, убил друга своего детства? Возможно, он испугался, что эта давняя история выплывет наружу, и решил раз и навсегда избавится от неудобного свидетеля?
Грей отставил пустой бокал, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, прислушиваясь к треску поленьев в камине. Нет, такое предположение показалось ему бессмысленным и нелогичным. Все жертвы были убиты одним человеком: сумасшедшим, который явно ненавидел «молли» – и, тем не менее, приходил вместе с ними в Лавендэр-Хаус.
Если допустить, что пэр Англии убил капитана Королевской артиллерии, чтобы не платить ему несколько сотен фунтов, или помешать опорочить доброе имя своего покойного отца, следовательно, он же убил ювелира, который изготовил для него серебряные пуговицы с гербом его покойного деда.
Но зачем графу понадобилось уродовать тела убитых, и откуда он узнал о необычных пристрастиях Дика Оддли? И почему он убил третьего человека – юного щёголя мистера Эллиота, который явно не имел никакого отношения к событиям двадцатилетней давности?
Эдмунд Бэрдфорд не походил ни на душевнобольного, ни на гомосексуала. Грей готов был поклясться, что граф искренне любит свою юную жену, – и леди Элизабет, судя по всему, тоже обожала своего супруга.
И мог ли он организовать покушение на подполковника армии Его Величества лорда Джона Грея? Лорд Джон невольно потер свой левый бок: рана не болела, а скорее зудела, это означало, что она успешно заживает.
Он почувствовал, как у него потеплело на душе. Мистер Сноу был очень неординарной личностью: отлично разбирался в медицине, прекрасно фехтовал и рисовал. Завтра он собирался прийти сюда, чтобы начать работу над портретом Грея.
Подумав, лорд Джон решил, что его казарменная квартира не слишком для этого подходит. В любой момент сюда мог заявиться кто-нибудь из его однополчан, например, тот же Гарри Кворри. А кроме того, присутствие Тома Бёрда могло невольно стеснить юношу – вернее, самого Грея. Он никогда не пытался выяснить, знал ли Том о его пристрастиях, ибо «in multa sapientia multa sit indignatio et qui addit scientiam addat et dolorem^[2]». В данном случае неведение в значительной степени упрощало их взаимоотношения.

[2] Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. Лат. (Книга Екклесиаста, Глава 1 стих 18)

Грей решил не напрашиваться домой к Николасу: по-видимому, у него не было специального помещения, где художники рисовали свои картины – кажется, это называлось «студией».
Поэтому он решил совместить приятное с очень приятным и пригласить мистера Сноу в Аргус-Хаус. В большой гостиной или библиотеке их фамильного особняка было достаточно света и места не то что для одного, – для десятерых художников. Минни будет рада его визитам и обязательно сообщит об этом Хэлу.
Конечно, племянники могут им помешать, но Грей надеялся, что невестка сможет их отвлечь, пока Николас будет его рисовать. А ещё он рассчитывал, что для создания портрета юному художнику потребуется несколько сеансов, и, если работа окажется удачной, то он закажет Николасу портрет своей крестницы, малышки Доротеи, или портреты племянников, чтобы иметь повод для дальнейших встреч.
В предвкушении столь приятной перспективы Грей вылез из уютного кресла и отправился в спальню. Он решил написать Минни, чтобы его появление в Аргус-Хаусе вместе с мистером Сноу не стало для неё полной неожиданностью.
Закончив письмо, Грей попросил Тома завтра рано утром отослать его в Аргус-Хаус. Минни прочтёт письмо за завтраком, и у неё будет достаточно времени подготовиться к их визиту.

Да, сюжет закручивается. Но насильником-педофилом оказался зятьбарона Хейлсуэрта, лорд Уорвик, позднее граф Бэрдфорд, отец нынешнего графа
Бэрдфорда, а не сам барон. Он, как мне кажется, лишь пытался ради любимой
дочери замять скандал, щедро заплатив всем, кто мог рассказать о нём. И я бы,
на месте лорда Джона, поискала убийцу среди этих облагодетельствованных.
Кроме того, много мотивов для этого у нового графа Эдмунда Бэрдфорд
а, который должен многое знать и иметь веские причины попытаться скрыть
скандальное прошлое своего отца, а так же ненавидеть его предосудительные наклонности.
А еще, желавший получить новый чин, Оддли мог шантажировать его, что побудило
его начать убивать и с такой жестокостью. Да и при таком отце, он мог мечтать
сменить свой титул, связанный с именем гнусного отца, на Хейлсуэрт, и,
соответственно, заказать пуговицы, что привязывает сюда ювелира.
В виновность Холтона и Торингтона после бесед Грея с ними я
бы исключила (они скорее могут стать следующими жертвами, как и внук барона,
если убийца не он).
Очень вероятным убийцей-мстителем, на мой взгляд является
старший брат погибшего мальчика, возможно, тоже подвергшийся насилию со стороны
лорда Уорвика, не даром он носа не казал в эту усадьбу. А ждал с местью так
долго, из-за отца (а управляющий барона должен был знать о темных делишках этого
извращенца очень много, а мог и быть его сообщником, поставщиком жертв),
который лишь на смертном одре поведал сыну страшные подробности. И тогда
следующей жертвой опять-таки может стать Эдмунд Бэрдфорд.
Только вот совсем не понятно, как оказался среди этих жертв
никак не связанный с этой историей Пол Эллиот.

Очень вероятным убийцей-мстителем, на мой взгляд является
старший брат погибшего мальчика, возможно, тоже подвергшийся насилию со стороны
лорда Уорвика, не даром он носа не казал в эту усадьбу. А ждал с местью так
долго, из-за отца (а управляющий барона должен был знать о темных делишках этого
извращенца очень много, а мог и быть его сообщником, поставщиком жертв),
который лишь на смертном одре поведал сыну страшные подробности.

Вы тут слегка запутались. Барон не был насильником, он старался исправить то, что натворил его зять. Следовательно, его управляющий не был в курсе того, что случилось с его младшим сыном, и ничего не мог рассказать старшему.  И почему вы решили, что старый Джонстон умер?)) К тому же виконт Уорвик  пробыл в поместье барона всего месяц с небольшим, так что старший сын управляющего, ухаживавший за больной матерью, не мог с ним видеться.
Что касается шантажа, о котором подумал Грей - то этот вывод напрашивается сам собой.  А как связано всё остальное - Лавендэр-Хаус, Пол Элиотт, внук барона и явные психические отклонения убийцы - будет ясно из последующих глав.

 – Какой красивый дом, – произнес юный мистер Сноу, вылезая из наемного экипажа, остановившегося напротив парадной двери Аргус-Хауса. 
– Да, мне он тоже нравится, – усмехнувшись, ответил Грей. 
Он вышел первым и придерживал дверцу, пока Николас доставал из кэба большую кожаную сумку и плоский прямоугольник размером два на два с половиной фута (около 60х76 см.), тщательно упакованный в плотный матерчатый чехол. По словам юноши, в сумке находились принадлежности для рисования, а в матерчатом чехле – натянутый на подрамник и заранее загрунтованный – то есть, покрытый специальной белой краской холст. 
Саймон, привратник Хэла, поспешил к ним и, по знаку Грея, попытался было взять у Николаса чехол и сумку. Юноша, внимательно оглядев пожилого слугу с ног до головы, помедлил, но в конце концов отдал ему сумку и несколько длинных деревянных планок, аккуратно перевязанных джутовой веревкой. Чехол с подрамником он оставил себе.
– Пожалуйста, будьте с этим поосторожнее, – предупредил он Саймона. Грей едва сдержал смех, увидев, как окаменело лицо привратника. Несомненно, он был потрясен тем, что какой-то юнец ставит под сомнение его компетентность и способность должным образом позаботится о вещах гостей. Однако многолетняя служба у Хэла приучила его мириться с любыми причудами, поэтому он просто ответил:
– Конечно, сэр, – и с легким поклоном осторожно взял странные предметы, словно они были сделаны из хрупкого стекла. 
Они поднялись по ступеням, и Николас, в очередной раз шокировав Саймона, первым схватился за ручку тяжелой двустворчатой двери, самостоятельно открыл её и шагнул в холл, осторожно придерживая свой холст.
Оглядевшись по сторонам, он подошел к ближайшей стене и бережно прислонил к ней чехол с будущей картиной, после чего повернулся лицом к Грею и привратнику.
– Простите мою бесцеремонность… – начал он, но в это время из библиотеки вышла Минни в нарядном домашнем платье и крошечном кружевном чепце на тщательно уложенных волосах. 
– Джон, дорогой, как я рада тебя видеть! А это и есть тот самый юный талант? – приветливо произнесла она, с любопытством разглядывая мистера Сноу. Юноша, скользнув по её фигуре быстрым, но цепким взглядом, торопливо сдернул с головы скромную черную шляпу и отвесил Минни не очень низкий, но довольно изящный поклон.
– Счастлив познакомиться с вами, госпожа герцогиня, – сказал он, прежде чем Грей успел его представить. – Благодарю вас за столь высокую оценку моих скромных способностей, ваша светлость. 
Густые светлые брови Минни взлетели вверх, а в глазах загорелись веселые искорки. Грей шагнул вперед и быстро произнес:
– Дорогая, позволь представить тебе мистера Николаса Сноу – несмотря на свой юный возраст, он прекрасно рисует, и я уверен, что его работа понравится не только мне, но и вам с Хэлом. Мистер Сноу, позвольте познакомить вас с моей невесткой, леди Минервой Грей, герцогиней Пардлоу, женой моего старшего брата Харолда. 
— Это честь для меня, ваша светлость, – Николас вежливо склонил голову. 
– Можете звать меня просто Минервой, милый мальчик, – весело произнесла Минни и протянула руку мальчику, который был на полголовы выше её. Мистер Сноу торопливо сдернул с руки вязаную шерстяную перчатку и на долю секунды прижался губами к маленькой ручке Минни, а потом отступил назад и быстро взглянул на Грея, словно спрашивая, что ему делать дальше.
Грей сбросил плащ на руки Саймону и тоже попытался поцеловать невестке руку, но она привстала на цыпочки и со словами:
– Пожалуйста, оставь эти церемонии, Джон, – легко коснулась губами его щеки.
Краем глаза Грей увидел, как Николас, отдав свой плащ и шляпу привратнику, присел на кушетку и принялся расстегивать плотные войлочные гетры. Убрав гетры под кушетку, он быстро встал и подтянул свой широкий белоснежный шейный платок под самый подбородок, хотя тот полностью скрывал его довольно длинную шею. Шёлковые чулки Николаса, на которых не было ни одной складки, по белизне не уступали льняному платку и рубашке, кожаные ботинки блестели, как зеркало, хотя камзол из серой шерстяной ткани, отделанный тонкой темно-зеленой бархатной тесьмой, был ему несколько великоват. 
Грей почувствовал себя немного неловко. Скромный костюм юноши казался совсем невзрачным по сравнению с его собственным бархатным синим камзолом и расшитым серебряной нитью белым жилетом, хотя именно мистер Сноу настоял на таком роскошном наряде – к вящей радости Тома Бёрда.
Утром Грей после некоторых колебаний надел повседневный мундир, поскольку до прихода Ника планировал выслушать доклады капитанов и разобраться с накопившимися документами, а затем вернуться на квартиру и переодеться в парадную униформу. В начале одиннадцатого он сидел за столом в своём кабинете, когда прапорщик Келли доложил о посетителе: 
– К вам мистер Сноу, сэр.
– Пусть войдет, – сказал Грей, чувствуя, как у него заколотилось сердце. Николас вошел, вежливо поздоровался, поставил к стене большой обернутый холстом прямоугольник и связку длинных деревянных планок, а затем внимательно осмотрелся по сторонам.
– Вы будете позировать здесь, лорд Джон? – спросил он, поворачиваясь к Грею. – Хотите, чтобы я написал ваш парадный портрет в форме? Тогда нужно подвинуть стол ближе к окну и принести побольше свечей: здесь темновато, одним естественным освещением не обойтись.
Лорд Джон объяснил: он хочет, чтобы работа над портретом шла в их фамильном особняке, где сейчас проживает семья его старшего брата Харольда – там достаточно просторно, и им никто не помешает. Мистер Сноу не стал возражать, и спустя десять минут они вместе вышли из здания штаба. 
Грей попросил Келли, чтобы тот помог донести вещи Николаса, и юноша с явной неохотой вручил прапорщику связку планок и тяжелую кожаную сумку. Они молча дошли до дверей квартиры, и, отпустив Келли, Грей повернулся к юноше.
– Вы не против зайти ко мне, мистер Сноу? Я должен переодеться, а вы пока выпьете чаю и согреетесь – погода сегодня на редкость отвратительная. 
Да, несмотря на то что до конца зимы оставалось меньше недели, она явно не собиралась сдавать свои позиции, а наоборот, перешла в наступление, использовав весь свой арсенал: порывистый ветер, пронизывающий холод и снег, больше похожий на ливень из крошечных ледяных пуль.
– Спасибо, милорд, – ответил Николас, входя вслед за Греем в гостиную. Он кивнул Тому как старому знакомому и сам повесил на вешалку плащ и шляпу. – Не стоит беспокоиться, мне ничего не нужно. Как ваша рана? Можно мне её осмотреть? 
Грей был не против, и даже сдержал дрожь, когда юноша, сполоснув руки, прохладными пальцами осторожно ощупал его бок. 
– Думаю, дня через три можно будет снять швы, – сказал Ник, обращаясь к Тому Бёрду. – Если хотите, я напишу вам, как это сделать, мистер Бёрд.
Конечно, Том Бёрд не стал возражать. Он тут же положил перед мистером Сноу листок бумаги и карандаш, налил ему полную чашку горячего чая и только после этого отправился в спальню, чтобы помочь своему нанимателю облачиться в парадный мундир из шелкового бархата, отделанный широким золотым позументом. Тому очень хотелось заново уложить и напудрить волосы Грея, но тот умудрился отвертеться от этой процедуры, пояснив, что не желает заставлять художника ждать. 
Однако появление лорда Джона в новом роскошном мундире не произвело на мистера Сноу ожидаемого эффекта: при виде него молодой человек просто допил свой чай и с еле слышным вздохом поднялся из-за стола.
– Что-то не так, мистер Сноу? – поинтересовался Грей. Юноша быстро взглянул на него и тут же опустил глаза. 
– Что вы, всё отлично, лорд Джон, – ответил он, чуть заметно пожимая плечами. – Вы прекрасно выглядите в этом мундире. 
Однако Ник произнес это столь холодным и равнодушным тоном, что Том Бёрд за спиной Грея возмущенно засопел. 
Помедлив, Грей подвинул к себе ближайший стул и сел. 
– Прошу вас, мистер Сноу, не стесняйтесь и расскажите, почему вам не нравится мой мундир?
Николас, бросив взгляд на недовольного Тома, глубоко вздохнул и медленно произнес:
– Ваш мундир просто великолепен и отлично на вас сидит, но …–
– Но?
– Эта зеленая^[1] отделка … она совершенно не гармонирует с цветом ваших глаз. Конечно, форма есть форма, тут ничего не изменишь, но, если бы вы согласились позировать в костюме синего или голубого цвета – это было бы просто здорово… Верно, мистер Бёрд?

[1] В реальности военнослужащие 46-го пехотного полка (46th South Devonshire Regiment of Foot), основанного в 1741 г. Джоном Прайсом, получившего неофициальное название «Красные перья», «Орлы Мюррея», «Лакедемоняне (спартанцы)», носили красные мундиры на зеленой подкладке, с зелёными лацканами и манжетами. 

Мистер Бёрд, чьё возмущение мгновенно испарилось, ради приличия немного помедлил, а затем безоговорочно принял сторону мистера Сноу. Им понадобилось всего десять минут, чтобы выбрать новый наряд для Грея, причем почти без его участия. Он не стал с ними спорить, и спустя час с небольшим они с Николасом вслед за Минни входили в библиотеку Аргус-Хауса. 
Здесь почти ничего не изменилось – разве что на полках появилось новые книги, а на подоконниках – незнакомые комнатные растения с бледно-розовыми цветами. 
– А где мальчики? – спросил Грей, краем глаза наблюдая за Николасом: тот, мельком взглянув на книги, кружил по комнате в поисках удобного место для своей модели.
– В парке, катаются на пони и играют в снежки. Они пробудут там ещё часа два – по крайней мере, я на это надеюсь, – со смехом ответила Минни. – Думаю, вам стоит поторопиться, если хотите хоть что-нибудь сделать до их возвращения, Джон. 
В это время Николас взял один из стульев с широкими подлокотниками и отнес его к среднему окну, а затем направился в их с Минни сторону и остановился в нескольких шагах, ожидая, когда на него обратят внимание. 
– Да, мистер Сноу? – обернулся к нему Грей.
– Прошу прощения, лорд Джон, но я хотел бы попросить у леди Минервы разрешения поднять повыше кружевные занавески на среднем окне, и немного сдвинуть шкафчик в простенке. И могу ли я поставить на него вон ту замечательную лиану?
В конце концов все необходимые перестановки и подготовительные работы были завершены. Грею дважды пришлось усаживаться на стул, пока художник с точностью до дюйма не определил самое выгодное – с его точки зрения – положение модели. После этого Николас с многозначительным видом предупредил Грея, что ему придется некоторое время сидеть неподвижно – не вставать, не менять позу и даже не моргать. Грей понял намек и отправился в уборную. 
К его возвращению Николас успел собрать из реек и планок специальную подставку для картины, которую он назвал «Malbrett»^[2]. Название не совсем подходило для данной конструкции, больше напоминавшей треножник для порки провинившихся солдат, а не доску для красок.
[2] Нем. Malbrett – мольберт. Malen – красить, Brett – доска

Установив белоснежный холст на подставку, художник снял камзол, сменив его на просторный балахон из грубого холста, совершенно скрывший его стройную фигуру. 
После этого он усадил Грея в кресло и попросил его принять самую удобную позу.
– Представьте, что вы присели отдохнуть, или обдумать что-то важное, а потом взглянули в окно и увидели красивый пейзаж, или вспомнили о том, как играли здесь в детстве, – сказал юноша, окидывая Грея внимательным взглядом. – Пожалуйста, обопритесь локтем о подлокотник; так, позвольте я поправлю. – Николас взял его руку и чуть потянул на себя.
 – А левая пусть лежит свободно, нужно только поднять кружево повыше, чтобы открыть руки, – они у вас очень красивые, – прибавил юноша, поправляя манжеты Грея. – Расслабьтесь, лорд Джон, вы слишком напряжены. Поза должна быть удобной, иначе вы не выдержите и десяти минут. 
Николас улыбнулся, продемонстрировав ряд белоснежных и ровных зубов. Грей уловил исходящий от него запах: что-то свежее и терпкое, похожее на смесь петигрина ^[3] и зеленого яблока – или огурца? 
[3] Петигрин (англ. Petitgrain) – аромат цитруса, эфирное масло, получаемое из листьев и веток цитрусовых деревьев.

– Хорошо, я постараюсь, – ответил Грей. Он действительно старался изо всех сил – хотя, если Ник еще раз прикоснется к нему, напряжение достигнет такой степени, что его будет трудно скрыть. А юноша, как нарочно, принялся расправлять складки его камзола. К счастью, они быстро легли на место, и Николас наконец-то отошел к своему «мальбрету», чтобы начать рисовать. 
Грей не мог видеть, он как рисует. Его голова была слегка повернута влево, и, чтобы взглянуть в сторону художника, лорду Джону пришлось бы либо изменить позу, либо сильно скосить глаза вправо. 
Он смотрел на зимний парк: голые ветви деревьев, густые кроны тисов и прочих вечнозеленых кустарников казались почти черными на белом фоне покрытых снежной крупой лужаек. Месть побежденной зимы, каприз природы – через день или два всё вернется на круги своя. 
А вот вернется ли его собственная жизнь в прежнее русло? И какой она была прежде? Служба, походы, сражения – и поиски, вечные поиски если не счастья, то хотя бы понимания и дружбы, попытки обрести утраченный покой и помочь – если не себе, так другим. Да, большинство его попыток оканчивались неудачами: вот и сейчас он уже ничем не поможет жертвам безумного убийцы. Тем не менее, он должен изобличить преступника, чтобы предотвратить гибель других людей, – не важно, что «добропорядочные» обыватели считали их презренными негодяями. Ни один из погибших не заслуживал такой смерти, и кем бы ни был убийца, Грей должен его остановить. Даже если он окажется пэром Англии.  
– Извините сэр, что пришлось вас помучить, – прервал его размышления Николас. – Нужно правильно выбрать позу и понять настроение человека, чей портрет собираешься писать. Первый сеанс – самый трудный и самый короткий. Когда поза модели выбрана, необходимо как можно точнее воспроизвести её на холсте. Я не утомил вас своей болтовней, лорд Джон? 
– Нет, что вы, мистер Сноу, – ответил Грей, не отрывая глаз от заснеженного пейзажа. – Пожалуйста, продолжайте.
– Спасибо. Так вот, на следующем сеансе мы сможем ориентироваться на сделанный рисунок, и вам будет гораздо проще принять прежнюю позу. Пожалуйста, не шевелитесь и не поворачивайте голову: мне нужно всего несколько секунд. 
Грей замер, уставившись на темную массу, покрытую шершавым белым налётом, – именно так теперь выглядели кусты рододендронов, – и услышал тихий щелчок, за которым последовало странное жужжание. Николас шумно вздохнул и произнес:
– Все отлично, ещё немного, и мы закончим. Я только намечу листья этого… этого растения. Можете закрыть глаза, только не поворачивайте голову.
Лорд Джон прикрыл глаза – и снова услышал странное жужжание и пощелкивание, словно заработал какой-то заводной механизм. Он быстро открыл глаза и посмотрел направо, но увидел лишь мольберт с картиной и стоящего за ним Николаса.
– Думаю, на сегодня всё, лорд Джон, – сказал художник, переводя взгляд с рисунка на него и обратно. – Хотите посмотреть, что получилось?
– Хочу, – ответил Грей, и юноша тут же повернул к нему подставку с картиной. Несмотря на то, что это был всего лишь линейный рисунок, без всяких штрихов и теней, сходство было поразительным. 
– Вы прекрасно ри… – начал Грей, но Ник знаком остановил его, прижав палец к своим губам. 
– Пожалуйста, ничего не говорите: это плохая примета показывать – и тем более, хвалить мастера, пока работа не закончена, лорд Джон. Нужно прикрыть холст какой-нибудь тканью и убрать, чтобы его никто не видел, – конечно, если леди Минерва позволит оставить картину здесь.
Конечно, леди Минерва позволила оставить картину и даже пообещала не двигать кресло и не убирать со шкафчика похожее на лиану растение. Однако Николас, к явному неудовольствию Назонби, дворецкого Хэла, на всякий случай отметил на полу положение ножек кресла, обведя их тонким белым контуром.
К тому моменту, как сыновья Хэла вернулись с прогулки, мистер Сноу уже надел камзол и убрал принадлежности для рисования вместе с рабочей блузой в свою сумку. Мальчики, порозовевшие и возбуждённые, окружили дядю и обрушили на него поток новостей, перемежаемых просьбами об уроках фехтования и стрельбы по мишеням. Грей попытался ответить на все их вопросы, но Минни отправила сыновей переодеваться к обеду. 
– У тебя озабоченный вид, Джон, – произнесла она, беря зятя под руку. – Этот юный художник не оправдал твоих ожиданий?
– Нет, дорогая, он прекрасно рисует, и я доволен его работой, – ответил Грей. – Просто я до сих пор ничего не знаю о нашем будущем назначении. Хэл и тебя держит в неведении? 
– Возможно, он и сам толком ничего не знает, – улыбнулась Минни. – Пойдем, поздороваешься с малышкой Дотти, а потом мы пообедаем. Этот юноша – мистер Сноу – тоже может пообедать вместе с нами. Кажется, он получил неплохое воспитание у себя на родине. Кстати, откуда он? Судя по акценту, он не француз и не немец. И уж, конечно, не итальянец или испанец: они ведь смуглые и черноглазые. Датчанин или швед?
Грей неопределенно пожал плечами.
– Представь себе, я тоже этого не знаю, дорогая. Наше знакомство было несколько ... неожиданным, – небрежно произнес он. – Я случайно увидел, как он рисует, и мне понравилась его работа. 
«Но больше всего – он сам», – про себя добавил Грей.

За обедом Грей сидел справа от Минни, рядом с Генри и Адамом, а мистер Сноу – напротив него, рядом с Бенджамином. Юный Николас прекрасно обращался со столовыми приборами, хотя, судя по всему, никогда раньше не видел или не пробовал некоторых блюд. 
 Когда все утолили первый голод, Минни поинтересовалась, давно ли художник приехал в Англию, и где он жил до этого. 
– Мой отец был подданным Российской Империи и некоторое время служил помощником русского посланника при дворе польского короля и курфюрста Саксонии Августа Третьего, ваша светлость, – ответил Николас. – Там он познакомился с моей матушкой – дочерью местного безземельного дворянина. После свадьбы они недолго жили в Саксонии, затем отец вышел в отставку, и они переехали в его имение под Москвой. Семь лет назад мои родители погибли, и дедушка с бабушкой по материнской линии взяли меня под свою опеку. После их смерти я перебрался в Лондон к дяде-художнику – старшему сводному брату моей матушки, и живу здесь уже почти два года. 
– Так вы русский дворянин? – удивлённо переспросила Минни, с любопытством разглядывая юношу. – У вас своё поместье в России? И вы здесь инкогнито, под чужой фамилией, сэр?
Грей был поражен, поскольку не ожидал услышать ничего подобного: ему казалось, что Николас был всего лишь бедным сиротой, внуком простого хирурга. Однако внешность молодого человека: высокие скулы и необычный цвет волос и глаз подтверждали его славянское происхождение.
– Увы, леди Минерва, поместье моего отца почти не приносило дохода, и после смерти родителей его было выгоднее продать, чем содержать, – с легкой улыбкой ответил юноша. – Сноу – это фамилия моего дяди. Моя собственная фамилия звучит слишком непривычно для уха англичанина, к тому же русские в минувшую войну воевали против союзников Британии – пруссаков. Я не хотел, чтобы ко мне относились с подозрением из-за моего происхождения. Надеюсь, я не нарушил никаких законов, лорд Джон, и меня не выдворят из королевства как персону non grata? – обратился он к Грею. – У меня есть паспорт и письмо дяди, в котором он подтверждает, что я сын его сестры, однако дядя умер, и теперь не сможет удостоверить мою личность.
– Вам не нужно беспокоиться об этом, сэр, – заверил юношу Грей. – Вы не нарушали никаких законов, и можете жить в Королевстве столько, сколько пожелаете.
– Благодарю, лорд Джон, однако, прошу вас, не называйте меня «сэром»: я не рыцарь Британского королевства, а всего лишь безземельный «джентри» – кажется, так здесь это называется, – с оттенком иронии произнес Николас. 
Минни и Грей попытались разубедить юношу, но мистер Сноу был непреклонен. В конце концов они сменили тему: Минни спросила, где Николас обучался рисованию. 
– Сначала родители наняли мне преподавателя – одного из учеников художественного класса при Императорском Московском университете. Когда я переехал к дедушке с бабушкой, то бабушка настояла, чтобы я посещал частную школу одного польского живописца французского происхождения, который до этого жил в Париже и Дрездене. Но дедушка хотел, чтобы я пошел по его стопам, и обучался медицине. Однако в конце концов я выбрал живопись – и вот я здесь. 
Николас пожал плечами и улыбнулся странной улыбкой.
– А почему вы не захотели пойти служить в армию, мистер Сноу? – неожиданно спросил у Ника Бенджамин. Юноша несколько секунд помедлил, прежде чем ответить.
– Дело в том, мой лорд, что при жизни отца я был слишком молод, чтобы меня можно было записать в какой-либо из полков, а, выехав за границу, я уже не мог этого сделать. А служба в иностранной армии... – Николас опустил глаза и неопределённо пожал плечами. – Я пока об этом не думал.
Грей внезапно ощутил в груди пустоту. До этого момента он был настолько поглощен своим расследованием и внезапно вспыхнувшими чувствами к Николасу, что не удосужился трезво оценить ситуацию, и подумать о будущем. Он совершенно забыл, что как только Хэл вернется в Англию – а это, скорее всего, случится в середине марта, то есть уже через три недели, – они тут же получат новое назначение и спустя месяц (а возможно, и раньше) отправятся на другой конец света: в Индию или Северную Америку. 
Даже если они с Николасом сойдутся, им тут же придется расстаться на неопределенный срок, и кто знает, что произойдет за это время? Ведь не зря говорят – с глаз долой – из сердца вон ^[4]. В своих чувствах он не сомневался, а вот сможет ли юный Николас хранить ему верность – или хотя бы дождаться его возвращения в Англию?
[4] Англ. Out of sight - out of mind.

– Чтобы служить в армии, нужно уметь фехтовать и стрелять, – неожиданно вступил в разговор Адам. – Вы умеете фехтовать, мистер Сноу?
– Да, лорд Адам, – с серьезным видом ответил Николас. – Конечно, я фехтую не так хорошо, как ваш дядя, лорд Джон, но с клинком обращаться меня научили.
Грей лихорадочно пытался сообразить, что ему делать. Может, пока не поздно, ему следует прекратить общение с Николасом, отказаться от дурацкой затеи с позированием и попробовать забыть зеленоглазого мальчика с гибкой фигурой и необычным цветом волос? Нет, забыть его он уже не сможет – как и избавиться от сожалений по поводу того, что упустил свой шанс на личное счастье. 
– Дядя Джон – лучший фехтовальщик во всей Англии, – с гордостью заявил Генри, и его старшие братья дружно закивали головами. – Он фехтует даже лучше папả.
– Я не имел чести по достоинству оценить мастерство герцога, – опередив Грея, вежливо произнёс Николас, – однако, я нисколько не сомневаюсь, что лорд Джон – великолепный фехтовальщик и настоящий боец. 
Сказав это, юноша бросил на него веселый и в то же время восхищенный взгляд, от которого у Грея сразу улучшилось настроение.
– Спасибо за комплимент, мистер Сноу, – быстро произнес он и слегка качнул головой, давая понять, что не стоит сообщать племянникам обо всех подробностях их знакомства. Ник в знак согласия опустил глаза, а затем, отвечая на очередной вопрос Бенджамина, поведал мальчикам историю о слуге отца, обучившего его основам фехтования.
– Обязательно попробуй пудинг с яблоками, Джон, – сказала Минни, когда им подали десерт. – Кстати, в воскресенье я была на благотворительном обеде у маркизы Грэнсби, где познакомилась с графиней Элизабет Бэрдфорд, – очень милая и начитанная леди, мы с ней нашли немало общих тем для разговоров. В том числе и о твоих танцевальных способностях, – Минни лукаво взглянула на Грея. – В эту пятницу я еду к ней с визитом в Оук-Холл ^[5] – хочешь поехать вместе со мной, Джон? 
– С радостью, дорогая, – совершенно искренне ответил Грей. У него появилась отличная возможность поближе познакомиться с новым подозреваемым. Оказавшись в доме, он сумеет лучше понять вкусы и характер его хозяина. Исходя из своего боевого опыта Грей знал, что посещение вражеской крепости помогало оценить силы противника, найти его слабые места, и, следовательно, увеличивало шансы на победу. Хотя он по-прежнему не мог найти веских причин, по которым лорд Бэрдфорд мог лишиться рассудка и начал убивать людей.
[5] Oak [əuk] (англ.) - дуб

В начале четвертого пополудни он вернулся в казармы в карете Минни, перед этим высадив Николаса на углу Кэпфил и Дин-стрит. Они договорились, что встретятся в Аргус-Хаусе завтра в одиннадцать.
– Сколько сеансов вам понадобится для завершения портрета, мистер Сноу? – спросил Грей, пока их экипаж тащился по обледеневшим мостовым Лондона.
– Думаю, пять или шесть, – после недолгой паузы ответил Николас. – И потом ещё придется поработать над фоном, но я могу это сделать по памяти у себя дома. Вы не против, лорд Джон? Я знаю, что вы очень занятой человек, но поверьте, вы об этом не пожалеете.
– Не беспокойтесь, мистер Сноу, можете работать столько, сколько вам нужно, – заверил молодого человека Грей.
– У вас очень милые родственники, лорд Джон, – после небольшой паузы сказал Ник. – Спасибо, что познакомили нас. Могу я спросить, почему вы не живете вместе с ними? Ведь это дом ваших родителей?
– Теперь это дом моего старшего брата Хэла, который унаследовал титул и всё имущество нашего отца. Конечно, он не возражал, чтобы я остался в Аргус-Хаусе, но я предпочёл жить отдельно. С меня достаточно того, что Хэл является моим командиром, и девять – или даже больше месяцев в году, мы общаемся с ним в полку по долгу службы, – пожав плечами, ответил Грей. Назвать истинную причину своего желания жить отдельно, он, конечно, не мог.
– Понимаю, – усмехнулся Николас, сверкнув белоснежными зубами в полумраке просторной кареты. – Как говорится, чем дальше, тем роднее.
Некоторое время лорд Джон обдумывал слова юноши, но в конце концов решил, что его отношения если не с Хэлом, то со старшими сводными братьями складывались именно так.
– Могу я узнать, мистер Сноу, что случилось с вашими родителями? Вы сказали, что они погибли – как это произошло? Несчастный случай – или нападение грабителей?
Николас еле слышно вздохнул, откинувшись на кожаное сиденье. В слабом свете уходящего дня трудно было различить выражение его лица.
– Если вам тяжело об этом говорить ... – начал Грей, внезапно почувствовав острую жалость к юноше: ведь он и сам когда-то, после гибели отца, ощущал себя таким же потерянным и одиноким. Однако Ник не дал ему закончить фразу.
– Всё в порядке, лорд Джон. Это был несчастный случай: они возвращались из города домой и ехали с большой скоростью, когда у них отлетело колесо. Карета упала с обрыва в реку и сразу пошла ко дну. Дверцы заклинило, и родители не смогли оттуда выбраться. Потом карету достали из воды, но спасти их не удалось.
Голос юноши звучал бесстрастно и даже сухо, словно он говорил о посторонних людях, но Грей понял, что подобное спокойствие давалось ему с большим трудом. Лорд Джон наклонился вперед к сидящему напротив молодому человеку и осторожно взял его за руку.
– Я вам очень сочувствую, – мягко произнес он, бережно сжимая тонкие пальцы. Николас ответил ему крепким рукопожатием. Несколько секунд Грей держал его за руку и выпустил её лишь потому, что едва не свалился на пол после очередного толчка подпрыгнувшей на ухабе кареты.

***



                    

На следующее утро Грей выслушал отчеты капитанов о том, как продвигается обучение новобранцев, и распорядился подготовится к полевым стрельбам. Такие тренировки обычно проходили в миле от казарм, на южной окраине Риджент-парка, но сейчас, после некстати выпавшего снега, все поля и грунтовые дороги раскисли и превратились в непроходимые болота. Однако свежий ветер разогнал тучи, и по-весеннему яркое солнце могло в считанные дни устранить неприятные последствия снегопада и подсушить землю, что позволило бы солдатам поупражняться в стрельбе на средние и дальние дистанции.
Предупредив  подчиненных, что он вернётся в полк после ланча, Грей зашел к себе на квартиру, взял чехол с костюмом, в котором он вчера позировал мистеру Сноу, а затем отправился в конюшню, где его уже ждал оседланный Халиф. Лорд Джон решил, что ему будет гораздо удобнее передвигаться верхом на собственной лошади, а нарядный синий камзол с жилетом и бриджами хранить в Аргус-Хаусе до окончания позирования.
Том, не слишком довольный тем, что его наниматель будет одеваться сам или при помощи постороннего человека, согласился с этим лишь ради сохранности костюма, и тщательно упаковал одежду Грея в плотный парусиновый чехол, после чего отправился собирать сведения о мистере Сноу.
Лорд Джон приехал в Аргус-Хаус в половине одиннадцатого, но, когда он, переодевшись в нарядный камзол, вошёл в библиотеку, мистер Сноу уже стоял перед своим мольбертом в окружении Минни и её сыновей. Поздоровавшись со всеми, Грей уселся в кресло и постарался принять прежнюю позу. Николас подошел к нему и, делая вид, что поправляет складки камзола, тихо прошептал:
– Прошу прощения, лорд Джон, но не могли бы вы попросить госпожу герцогиню и юных лордов, чтобы они не стояли у меня за спиной, когда я буду рисовать. Боюсь, что в присутствии таких внимательных и искушённых зрителей я буду работать медленнее, чем следовало бы.
– Хорошо, – невольно усмехнувшись, ответил Грей. Присутствие Минни и племянников могло помешать его собственной беседе с Ником, поэтому он встал и, отведя невестку в сторону, как можно деликатнее объяснил ей ситуацию: мол, юноша стесняется показывать кому-либо неоконченную работу и просит увести мальчиков, чтобы они не отвлекали его своими замечаниями и вопросами.
Минни отнеслась с пониманием к просьбе юного художника, тут же выпроводила сыновей из библиотеки и даже закрыла за собой высокие двустворчатые двери, чтобы никто не помешал творческому процессу.
Усадив Грея в нужную позу, мистер Сноу открыл деревянный ящичек, стоявший рядом с ним на простой табуретке – видимо, её специально принесли в библиотеку из помещений для прислуги. В ящичке оказалось не менее дюжины баночек с разноцветными красками. С помощью узкой лопаточкой он перенес часть краски из каждой баночки на овальную деревянную дощечку, затем аккуратно закрыл все баночки и взял в руки кисть.
– Пожалуйста, поверните голову влево, лорд Джон – да, так, только подбородок чуть-чуть повыше. Отлично. Сегодня прекрасное освещение, поэтому мы начнем с лица, – произнес Николас. – Не удивляйтесь, если я подойду к вам вплотную и начну рассматривать вас в упор: это нужно лишь для того, чтобы как можно точнее передать мелкие детали – цвет глаз или форму губ.
– Спасибо, что предупредили, мистер Сноу, я и не знал, что эти детали требуют такого пристального внимания, – стараясь не поворачивать голову, ответил Грей.
– О, это очень важные детали, сэр, – рассеянно произнес Николас, – не зря же говорят, что глаза – это зеркало души.
– Лицо есть отражение разума – imago animi vultus est, – поправил его Грей. – Это слова Цицерона.
– В самом деле? Спасибо, что уточнили, – всё тем же рассеянным тоном ответил юноша. – Из латыни я знаю только пару расхожих фраз и названия костей и мышц человеческого тела.
– И какие же это фразы, могу я узнать? – поинтересовался Грей.
– Пер аспера эд астра, аудэнтэс фортуна юват, си вис пацэм – пара бэллум, мементо мори, аквиля нон каптат мускас, сик транзит глориа мунди^[1], – с сильным акцентом произнес Николас, однако Грей всё же распознал некоторые известные – и малоизвестные крылатые латинские выражения, и удивился такому странному выбору. «Через тернии – к звёздам» и «Орел мух не ловит» цитировали очень редко, а «хочешь мира – готовься к войне» он слышал только однажды из уст Хэла.

[1] Аudentes fortuna juvat (лат.) – отважным покровительствует удача; memento mori (лат.) – помни о смерти; sic transit gloria mundi (лат.) – так проходит мирская слава (Фома Кемпийский, немецкий философ-мистик).

– Интересный выбор, – заметил Грей, по-прежнему не отводя взгляд от залитой солнцем лужайки, на которой не осталось и следов вчерашнего снега. – Вы их где-то слышали или прочли в книгах?
– Кое-что прочёл, кое-что слышал от отца и дедушки с бабушкой, – после небольшой паузы ответил мистер Сноу. – Конечно, люди используют куда больше таких фраз, просто не все знают их происхождение, и как они звучат на латыни. Например, как в случае с зеркалом души – то, что вы сказали перед этим – точнее, не вы, а Цицерон.
– Вы читали Цицерона? – спросил Грей, осторожно поводя плечами. Он начал уставать: сидеть без движения оказалось труднее, чем выполнять тяжёлую физическую работу.
– К сожалению, нет, как и многих других античных авторов, лорд Джон, – помедлив, сказал Николас. – Хотя Одиссею и Илиаду я всё же прочёл – в переводе, конечно. И некоторых римских поэтов – естественно, не в оригинале. С меня хватило os tibia, os fibula и прочего.
— Это какие-то медицинские термины? – поинтересовался Грей.
– Малая и большая берцовая кости на латыни, – ответил юноша. – Вы знаете, сколько в человеческом теле костей? Двести семь, и, хотя почти половина из них – парные, выучить такое количество названий не просто. А вот мышц – втрое больше. Нет, по-моему, легче выучить Овидия или Горация в подлиннике – хотя меня вполне устроили переводы. В наше время мало кто говорит и читает на латыни.
– А как же Библия? На каком языке проходили службы у вас на родине? – спросил Грей. Последовала небольшая пауза, и он понял, что затронул непростую тему.
– В Российской Империи все службы идут на старославянском языке, который сильно отличается от современного, примерно так же, как древнегреческий от новогреческого, – тщательно подбирая слова, ответил Николас. – Мои родители не были религиозными людьми и довольно редко посещали храм. На родине дедушки, в Польско-Литовском королевстве исповедует католицизм, однако после окончания Женевского университета дедушка воспринимал Бога как некую высшую силу, которая не нуждается в поклонении, и редко вмешивается в земные дела. Поэтому я плохо знаю священное писание и церковные обряды.
– Понимаю, – медленно произнес Грей. На крестинах племянницы, крошки Доротеи, он дал себе слово, что постарается поверить в Бога, однако с тех пор в его жизни мало что изменилось. Судя по всему, юный Николас придерживался взглядов своего деда, а это означало, что в вопросах религии у них не возникнет разногласий.
– Вы не устали, лорд Джон? Мы можем сделать небольшой перерыв, если вы не против, – прервал его размышления мистер Сноу. Грей был не против: у него уже начинали бегать мурашки по спине, поэтому он с облегчением отвернулся от окна, откинулся на спинку кресла и распрямил затекшие конечности. Николас тем временем положил на табуретку свою деревянную дощечку и несколько испачканных кистей, с хрустом потянулся, а затем уселся на ближайший стул. Очевидно, перерыв был нужен не только модели, но и самому художнику.
– Хотите чего-нибудь выпить или перекусить? – спросил Грей, подходя к столу и беря в руки колокольчик для вызова прислуги.
– Нет, если это займёт больше десяти минут, – быстро ответил мистер Сноу. – При таком освещении не хотелось бы надолго отвлекаться от работы. – Тут он спохватился и виновато взглянул на Грея. – Прошу прощения, милорд, я вовсе не против, чтобы вы пили чай.
– Мы будем пить его вместе, мистер Сноу, поверьте, это не займёт много времени, – усмехнувшись, ответил Грей. Он позвонил в колокольчик и попросил Назонби как можно быстрее принести им чаю и бисквитов. Чай был подан через пять минут – за это время Николас протер кисти и испачканные пальцы куском ткани, смоченной в растворе терпентина^[2]. Грей сразу узнал этот густой хвойный запах.
[2] Терпентин или скипидар – бесцветная или желтоватая жидкость с запахом хвои. Получают главным образом из живицы (так называемый живичный скипидар, или терпентинное масло), применяют для растворения красок на масляной основе.
Они выпили чаю, и лорд Джон вернулся в своё кресло, а Николас – к мольберту.
– У вас, наверное, много друзей среди собратьев-художников? – продолжил Грей.
– Нет, лорд Джон, – без всякой заминки ответил Николас. – В этой среде, как в любой другой, существует довольно жёсткая конкуренция, особенно среди тех, кто ещё не добился широкого признания. Мой дядя общался с некоторыми художниками – в основном, на выставках и ... э-э ... точнее, в лавках и на ярмарках, где современные живописцы продают свои картины. К сожалению, многие из них ведут довольно беспорядочный образ жизни, а у меня нет на это времени.
— Значит, после смерти вашего дяди вы не встречались ни с кем из его старых знакомых? Неужели вам не хочется завести новых друзей, посмотреть на чужие работы или поучиться друг у друга?
– О, конечно, хочется! Я пытался засвидетельствовать своё почтение мистеру Хогарту, однако он давно не работает, болеет и никого не принимает. Зато я был в мастерской Френсиса Коутса^[3] на Крок-стрит и показал ему пару своих работ. Он их похвалил и подарил мне рисунок со своим автографом.

[3] Уильям Хогарт (англ. William Hogarth, 1697 – 1764 гг.) – основатель и крупный представитель английской школы живописи, портретист, график и иллюстратор. Френсис Коутс (англ. Francis Cotes, 1726 – 1770 гг.) – английский художник-пастелист, один из пионеров пастельной живописи и основателей Королевской Академии Художеств, открытой в 1768 году.

В голосе Ника звучало столько гордости, словно он побывал на королевском приеме, где его наградили Орденом Подвязки. Грей ощутил нечто вроде ревности и удивился: он лишь однажды испытал подобное чувство, однако по более серьёзной причине.
– Вы хотели стать его учеником? – вежливо поинтересовался он.
– О, это было бы здорово, – весело ответил мистер Сноу. – Такой опыт бесценен, но тогда я не смог бы работать самостоятельно. Так что я ограничился его рисунком с автографом, – рассеянно добавил он, а затем, отложив в сторону кисти и деревянную дощечку с красками, подошел к Грею и осторожно отвернул вверх кружевные манжеты его рубашки: сначала на одной руке, затем – на другой.
– Мне нужно видеть ваши руки, – пояснил юноша. – Манжеты я потом допишу, хотя ... по-моему, без них даже лучше, – рассеянно прибавил он, возвращаясь на место. – Можете пока повернуть голову – только, пожалуйста, не шевелите руками. Спасибо за ваше терпение, лорд Джон, – словно спохватившись, произнес Николас, снова берясь за кисть.
Теперь Грей видел, как юноша работает, бросая сосредоточенные взгляды то на него, то на холст. Такое пристальное, но явно лишённое всякого сексуального интереса внимание возбуждало и одновременно угнетало Грея – неужели художник видел в нем всего лишь некий одушевленный объект, привлекательный только для изображения, а не для живого общения? Он откинул голову назад и прикрыл глаза, опасаясь, что может ненароком выдать свои чувства.
– Мы скоро закончим, лорд Джон, – услышал он голос Николаса и, приоткрыв глаза, увидел, что юноша с сочувствием смотрит на него. – Вы устали, но нужно потерпеть ещё немного.
– Что вы, мистер Сноу, я вовсе не устал, – ответил Грей, немного раздосадованный тем, что его заподозрили в слабости.
– Нет, позирование – это тяжелый труд, который не всякий выдержит. Говорят, что Леонардо да Винчи, когда работал над портретом Моны Лизы дель Джокондо, приглашал музыкантов и певцов, чтобы они развлекали прекрасную даму. Хотя многие считают это легендой, вроде той, что Микеланджело убил натурщика, чтобы как можно правдоподобнее изобразить муки распятого Христа.
– В самом деле? – Грей был смущён и заинтригован одновременно. – Эти художники – итальянцы, не так ли?
– Да, совершенно верно, милорд, – улыбнувшись, ответил Николас. – Они жили на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков, и оба были гениями. Правда, после Леонардо осталось не слишком много картин: он был не только художником, но и механиком, который придумал колесцовый механизм для мушкета, и пытался изобрести летательный аппарат. Он проектировал замки и даже организовывал праздники для герцога Медичи. А вот Микеланджело был величайшим скульптором и художником эпохи Возрождения, один из поэтов даже назвал его «создателем Ватикана». К тому же он писал прекрасные стихи. Вы бывали в Риме, в Сикстинской капелле, лорд Джон?
– Нет, не был, – ответил Грей. – То есть я был в Риме, но не в этой капелле.
– Ну а собор Святого Петра вы видели? Его купол спроектировал Микеланджело, хотя его идею осуществили другие.
– Вы бывали в Италии? – уточнил Грей.
– О, да. Бабушка с дедушкой решили, что после смерти родителей нам нужно куда-нибудь съездить, поэтому мы отправились в Италию – туда, где окончательно сформировалась современная европейская культура, и где на протяжении веков создавались шедевры живописи, скульптуры и архитектуры, которыми мы восхищаемся до сих пор.
В голосе юноши звучал неподдельный восторг: видимо, эта поездка действительно оказала на него сильное впечатление и заглушила боль от потери близких.
– Вы путешествовали по всей стране? – поинтересовался Грей.
– Да, мы были там почти три ... три месяца. Побывали в Риме, Флоренции, Венеции, в Милане, в Пизе и Помпеях.
– И где вам понравилось больше всего?
Николас задумался, прежде чем ответить.
– В Риме. Форум, Колизей, Пантеон, колонна Траяна, мостовые, по которым ходили граждане и легионеры Древнего Рима, и мавзолеи императоров: Августа и Адриана.
– Мавзолей Адриана? – переспросил Грей.
– Ну, сейчас его называют Замком Святого Ангела, – усмехнулся Николас. – Папские покои рядом с тюрьмой – это так символично, верно? В замке Святого Ангела сидели Джордано Бруно и Бенвенуто Челлини – кстати, последний умудрился сбежать оттуда, и даже описал побег в своей книге.
– Имя Джордано Бруно мне знакомо. Его ведь сожгли как еретика, не так ли? А второй – это какой-то знаменитый художник? Неужели их тоже сажали в тюрьму?
– Нет, лорд Джон, Бенвенуто Челлини был скульптором и великолепным ювелиром, который создавал настоящие шедевры: медальоны с портретами пап и императоров, бюсты и статуи из драгоценных металлов и бронзы. Правда, он отличался ужасным характером, ссорился со всеми подряд, постоянно хватался за оружие и даже убил трех человек, причём вовсе не на дуэли.
– В самом деле? – удивился Грей, вспомнив о «своём» убийце. – Мне казалось, что люди искусства довольно миролюбивы, не умеют обращаться с оружием и не способны лишить кого-либо жизни.
Не успев договорить, он понял, что его слова могли задеть Николаса, который спас его от наёмников, смертельно ранив одного из них, и попытался исправить свою ошибку:
– Прошу прощения, мистер Сноу, к вам это не имеет никакого отношения, вы действовали благородно, когда пришли мне на помощь в том переулке. Если бы не вы... –
– Всё в порядке, лорд Джон, вам не за что извиняться: я в некотором роде исключение из правил, мне нравится и рисовать, и фехтовать. Я могу убить человека, чтобы защитить свою жизнь или жизнь своих близких. Конечно, я не хотел, чтобы тот тип пострадал, но, в конце концов, эти негодяи знали, на что шли. Возможно, я ударил его слишком сильно – просто меня так учили, а раздумывать было некогда.
– Вы говорили, что вас обучал телохранитель вашего отца. Судя по всему, его стиль фехтования сильно отличался от европейского. Ваш отец считал, что его техника владения клинком лучше, чем у французских или итальянских мастеров?
– Мне кажется, – после небольшой паузы ответил мистер Сноу, – что у этой школы есть ряд определённых преимуществ. Например, меня учили сражаться, используя в качестве оружия не только меч или кинжал, но любые посторонние предметы: от палки до куска ткани или столовой ложки. Не знаю, поверите вы мне или нет, но существует множество приемов, когда безоружный человек может не только отбиться от вооруженного противника, но и обратить его в бегство.
— Это очень интересно, – согласился Грей. – И я буду рад, если вы, мистер Сноу, покажете мне парочку таких приёмов – так, на всякий случай.
– Мне – учить вас? – в голосе молодого человека прозвучало изумление, однако оно показалось Грею несколько нарочитым. – Конечно, это честь для меня, лорд Джон. И я был бы счастлив, если бы и вы показали мне пару фехтовальных приемов, или порекомендовали хорошего учителя фехтования. Дело в том, что я стал учиться фехтовать на шпагах и рапирах всего за год до своего переезда в Англию.
– Отлично, так тому и быть, – ответил Грей, радуясь, что их общение не будет ограничено одним лишь позированием, хотя у него возникло ощущение, что его к этому подтолкнули. Но это означало, что юноша хочет встречаться с ним – следовательно, его надежды могут осуществится.
– Когда вы хотите начать тренировки?
– Когда вам удобно, милорд, – ответил юноша, отступая назад, подальше от мольберта – очевидно, чтобы ещё раз сравнить изображение с оригиналом. – Кажется, на сегодня всё. Спасибо за терпение, лорд Джон.
— Это вам спасибо, мистер Сноу, – ответил Грей, шевеля онемевшими пальцами. – Как насчет того, чтобы сходить в фехтовальный зал завтра, после окончания нашего э-э – сеанса?
– Завтра? – Николас удивлённо поднял свои красиво очерченные брови. – А ваша рана? Физические нагрузки вам не навредят?
– Вы же учились на врача, мистер Сноу, – заметил Грей, вставая с кресла. – Скажите, разве я выгляжу усталым или больным?
– Конечно, нет, лорд Джон, – заверил его Николас, слегка покраснев. – Я просто ... просто беспокоюсь о вашем здоровье.
– Спасибо за заботу, – мягко произнес Грей. – Благодаря вам я чувствую себя отлично. Значит, завтра мы идем в фехтовальный зал, договорились?
– Договорились, – с улыбкой кивнул мистер Сноу.

Поздним вечером, вернувшись домой после ужина в «Бифштексе», куда он пошел, уступив уговорам Гарри Кворри, Грей выслушал отчет Тома, который весь день собирал сведения о мистере Сноу. 
Хозяин дома, часть которого снимал художник, не рассказал о своем жильце ничего нового, за исключением того, что он за свой счет сделал дополнительное окно в комнате на втором этаже, разобрав часть потолка: «ему нужно было больше света для рисования». Также юноша очень ловко удалил большую мозоль на ступне жены домовладельца, которая причиняла ей немало неудобств. В благодарность женщина поручила одной из своих служанок раз в неделю бесплатно убираться в жилище мистера Сноу, а заодно и следить за тем, что там происходит, поскольку считала всех художников и артистов кем-то вроде цыган – беспутными и подозрительными личностями. 
Служанка, вёрткая и смазливая особа лет двадцати с небольшим, поведала Тому, что в комнатах Николаса она никогда не видела следов пребывания посторонних: ни мужчин, ни женщин. Зато там хранилось множество всяких рисунков, баночек с краской, кисточек, цветных мелков – «и Бог знает, чего ещё», к чему ей ни в коем случае нельзя было прикасаться. 
– Мистер Сноу мог бы заработать кучу денег, если бы рисовал красивые картинки, а не каких-то подмастерьев и торговок, – с кокетливой улыбкой сообщила Тому служанка. – Он мне такую чудную кошечку нарисовал и сказал, что я на неё похожа.
Служанка действительно походила на ласкового и игривого котенка – правда, этот котёнок ластился ко всем подряд. По её словам, мистер Сноу покупал продукты на ближайшем рынке и самостоятельно готовил себе еду, а бельё ему стирала прачка, живущая на соседней улице. Обычно художник возвращался домой, когда начинало темнеть, и не было случая, чтобы он не ночевал в собственной постели.
– А откуда служанке это известно? – поинтересовался Грей. 
– Я же говорил, милорд, что по поручению хозяев – а пуще всего по собственному желанию, – при этих словах Том позволил себе усмехнуться, – она следила за тем, чтобы художник не превратил своё жильё в гнездо разврата. 
Между частью дома, которую снимал мистер Сноу, и хозяйской половиной была дверь с засовами с обеих сторон. Хозяйка изредка приглашала жильца на ужин, однако он вежливо уклонялся от этих приглашений. Тем не менее, достаточно было постучать в дверь, чтобы выяснить, дома ли художник, а служанка, раздосадованная тем, что молодой человек не ответил на её заигрывания, время от времени подслушивала под запертой дверью.
«Интересно, подслушивала ли она в ту ночь, когда Николас привел меня к себе?» – подумал Грей. Сейчас это не имело особого значения, однако, если всё сложится так, как он задумал, ему стоит это учесть.
Том также сообщил, что сегодня мистер Сноу вернулся к себе около двух часов дня с большой кожаной сумкой и корзинкой с продуктами, и больше не выходил из дома.
– По крайней мере до шести вечера, пока я не ушел оттуда, милорд, – сказал Том. – Или мне нужно было остаться там подольше? 
– Ну конечно, нет, Том, ты и так проделал огромную работу, – мягко произнес Грей, хотя подумал, что мистер Сноу мог легко покинуть своё жилье ночью в одежде оборванца. 
Однако в этом не было никакого смысла: в Сохо в любое время суток можно было найти развлечения на любой вкус, здесь никто не заботился о репутации и не скрывал свои тайные пристрастия. Если бы мистер Сноу развлекался по ночам, то это непременно отразилось бы на его внешности или поведении. Во всяком случае, у Грея не было оснований считать ложью слова юноши о том, что он привык спать в своей постели.

На следующий день Грей с утра побывал в казармах, предупредил Гарри Кворри, что завтра хочет вывести несколько отрядов в пригород на стрельбы, но сегодня вернётся в полк позже обычного. Гарри лишь махнул рукой, пробормотав: 
– Гуляй, мышка, пока кошки нет дома ^[1]. 
[1] While the cat’s away, the mice will play (Английская пословица).
Очевидно, он имел в виду Хэла, который не позволял никому, а особенно родному брату, отвлекаться на посторонние дела во время службы. Однако Грей и так знал, что время работает против него.
День был солнечным и по-весеннему теплым, освещение – прекрасным, мальчики в сопровождении грума уехали в Гайд-парк кататься на пони, а Минни гуляла с Дотти в саду.
Сегодня художник несколько раз подходил к Грею почти вплотную, пристально изучал черты его лица, заглядывал в глаза, после чего торопливо возвращался на место, чтобы перенести увиденное на холст. Из-за этого они почти не разговаривали, однако за несколько минут до того, как часы на камине пробили полдень, Николас глубоко вздохнул и с удовлетворением произнес:
– Ну вот, лорд Джон, теперь можно сделать перерыв.
Лорд Джон не возражал, и они без всякой спешки выпили чаю с бисквитами, после чего вернулись на свои места: художник – к мольберту, а его модель – в кресло. Грей заговорил о литературе и выяснил, что мистер Сноу неплохо знаком с произведениями не только английских, но и французских, итальянских и даже испанских писателей прошлых веков, которые он читал в переводах, так как не знал ни одного иностранного языка, кроме английского. Такое невежество немного расстроило Грея, однако он решил, что родители и опекуны юноши, скорее всего, были ограничены в средствах и предпочли обучение живописи урокам французского или немецкого.
Спустя час Николас, отложив кисти, сказал, что сегодняшний сеанс окончен, и перенёс мольберт с картиной в дальний угол библиотеки – так же, как и в прошлый раз. Пока художник собирал свои кисти и краски, Грей пошёл переодеваться и прощаться с Минни, которая предложила ему остаться на обед. Однако сытный ланч мог помешать тренировке, поэтому он вежливо отказался, попросил её передать привет мальчикам, когда те вернутся с прогулки, поцеловал пухлую щечку Дотти и собрался уходить, когда Минни неожиданно поинтересовалась:
– Джон, дорогой, ты помнишь, что завтра мы едем с визитом к леди Элизабет Бэрдфорд?
– Да, конечно. Ты не против, если мы поедем отсюда? Когда мы должны там быть – в семь или в восемь? 
– Нет, Джон, это дневной визит: нам нужно быть в Оук-Холле не позднее полудня. 
– О, – только и мог сказать Грей. Он планировал завтра утром провести учебные стрельбы и хотел попросить мистера Сноу перенести их сеанс на три часа пополудни: дни стояли ясные, солнце оставалось в небе до пяти вечера, и лишь затем отправиться вместе с Минни в резиденцию Бэрдфордов.
Теперь ему придётся либо отменять стрельбы, что было неприемлемо, либо отказаться от посещения дома своего главного подозреваемого. Все его планы летели к чёрту из-за того, что он не удосужился заранее поинтересоваться временем визита.
– Что случилось, Джон? – спросила Минни, видя его замешательство.
– Ничего, просто завтра с утра у меня дела в полку... Я думал, что мы едем в Оук-Холл вечером. 
– О, мне так жаль, Джон. Леди Элизабет будет очень огорчена. А ты не можешь ненадолго отложить свои дела? Это же обычный короткий визит, час или полтора, не более.
Грей мысленно выругался. Командир не должен покидать стрельбы, которые сам же и назначил. И даже если бы ему это удалось, он не мог явиться к супруге пэра в повседневном мундире, провонявшем потом и пороховыми газами. Хотя ... можно попытаться перенести учения на более позднее время – часа на три пополудни, под предлогом проверки места стрельбищ и установки различных типов мишеней.
– Хорошо, дорогая, я что-нибудь придумаю, – пообещал он, взяв себя в руки. – Но, если вдруг у меня ничего не получится, пожалуйста, извинись за меня перед леди Элизабет и скажи, что я обязательно навещу их с супругом в любое удобное для них время.
Попрощавшись с Минни и пообещав, что приедет прямо к Оук-Холлу, если успеет завершить свои дела, лорд Джон спустился в вестибюль, где его уже ждал Николас со своей сумкой. 
Грей попросил Назонби вызвать им кэб и с сожалением сообщил мистеру Сноу, что не сможет завтра позировать. Мистер Сноу был явно разочарован, но лишь пожал плечами:
– Как скажете, лорд Джон. Это даже к лучшему – пусть краски подсыхают. 
– А долго они сохнут? – поинтересовался Грей.
– Ну, это зависит от многих факторов… – начал Ник, но в это время ко входу особняка подъехал наемный экипаж, и они отправились в salle des armes ^[2] сеньора Беркулли.
[2] Salle des armes (франц.) – фехтовальный зал. 

Я вот все мучаюсь раздумьями о том, когда Ник перешел из будущего (явно не очень давно, не более нескольких месяцев, так как  у него сохранились лекарства, явно принесенные не из того времени), а, главное, из какого будущего, что это было за время. Были ли это 200 с небольшим лет, как в большинстве случаев у Дианы, то есть 1960-е, или это какое-то другое время, и если да, то какое. И что за трагедия заставила его бежать из своего времени. Мне, кажется, он перешел в прошлое вполне осознанно (иначе не было бы с ним лекарств и Бог знает чего еще, что он прихватил с собой), прячась от кого-то, кто охотился за ним, ведь "несчастный случай", в котором погибли его родители, скорее всего, был подстроен. И что стало с другими его родственниками и т. д. и т.п. 
Ответов не жду, понимая, что это детектив.

У меня возникают разные предположения, например:
1. Ника специально готовили и обучали для перемещения во времени, возможно родители или родственники, причем, с раннего возраста, потому что невозможно за короткое время получить такие обширные познания, а он очень молод.
2. Ник переместился не в своё тело, а в тело человека, гораздо моложе, будучи зрелым, опытным и знающим. У Дианы такое невозможно, а у Ireen_M ?
3. Может Ник быть связан с преступниками, например, воровать и перемещать картины знаменитых художников из этого времени в своё время? На него это не похоже, конечно, но... может он притворяется таким мимимилым или его заставляют, шантажируют?
4. и ещё несколько предположений... )))))