Прошло три дня и стало ясно, что Изабель идёт на поправку: высокая температура спала, приступы удушающего кашля становились всё реже и вскоре почти прекратились. Более того, выздоровление шло настолько быстро, что к концу недели больная уже могла самостоятельно есть и даже читать.
Лорд и леди Дансени были в полном восторге и не уставали благодарить «доктора» Сноу за то, что он вылечил их дочь, а лорда Джона – за то, что он привёз к ним такого замечательного целителя. Грей видел, что Ника тяготится их похвалами, объясняя, что Изабель поправилась благодаря действию лекарств, а не личному искусству врача. Тем не менее, она продолжала дважды в день – утром и вечером – посещать больную: прослушивала лёгкие, измеряла температуру и давала ей лекарства. Изабель была счастлива наконец-то повидать Вилли – после этого мальчик стал вести себя гораздо спокойнее и перестал рваться в её комнату. Грей понял, что им двигало не столько желание увидеть свою матушку, сколько упрямство и стремление настоять на своем. 
Дженива, родная мать Вилли, была довольно безрассудной, судя по её роману с простым конюхом. Едва ли она догадывалась о его благородном происхождении и положении, которое Фрейзер когда-то занимал при штабе мятежного Чарльза Стюарта – если только это разношёрстное сборище можно было назвать военным штабом. Очевидно, свой бурный нрав ребёнок унаследовал от неё, а упрямство – от отца, который во всём, что касалось его убеждений, временами напоминал Грею гранитную скалу. С другой стороны, Вилли вполне мог получить от него гибкий ум, силу воли и умение держать себя в руках. 
«Нужно будет постараться развивать у мальчика именно эти качества», – решил лорд Джон. Как бы не складывались их отношения с супругой, он понимал, что обязан позаботиться о своём приёмном сыне и вырастить из него настоящего джентльмена, как того хотели дед мальчика, лорд Дансени, и его кровный отец – бывший шотландский якобит Джеймс Фрейзер.
«Жаль, что в этом году мальчик не сможет познакомиться со своими новыми кузенами, – ведь нас с Хэлом не будет в Англии», – подумал Грей, застав в комнате Изабель Вилли, которого привела туда няня. Лорд Джон не хотел надолго оставаться наедине со своей супругой, после того как выяснил, что она понятия не имеет об особом характере их брака. Это произошло совершенно случайно – узнав, что на следующей неделе он собирается отбыть в Лондон, чтобы вместе с полком отправиться в очередной поход, Изабель очень расстроилась. 
– О, Джон, дорогой, неужели вы хотите так быстро меня покинуть? – жалобно воскликнула девушка. – Я понимаю, ваша обязанность – служить Его Величеству, но почему бы вам не взять отпуск хотя бы до конца лета? Мы могли бы провести это время вместе или даже съездить в свадебное путешествие на юг – доктор Сноу говорит, что к концу мая я уже буду совершенно здорова …
Грей опешил и промямлил, что отпуск он сможет получить, только побывав в Лондоне, произнёс несколько банальных фраз о долге и чести офицера, выразил надежду, что прогнозы доктора сбудутся, и поспешил покинуть спальню Изабель. Оказавшись в коридоре, он грубо выругался на латыни, после чего отправился за объяснениями к своему тестю. 
Старый лорд вынужден был сознаться, что не объяснил дочери, какой именно документ она подписала перед венчанием.
– Поймите, мой дорогой друг, Изабель всегда восхищалась вами и очень обрадовалась, узнав о предстоящей свадьбе. Мы не хотели её расстраивать – в тот момент она была в очень плохом состоянии, и известие о том, что ваш брак будет – мм – фиктивным, могло нанести ей непоправимый вред …
– Вы ввели свою дочь в заблуждение, сказав, что я сделал ей предложение по собственной инициативе, не так ли? – холодно произнёс Грей. – Когда вы собираетесь раскрыть ей всю правду – или вы хотите возложить это на меня?
– О, нет, лорд Джон, мы сами расскажем ей обо всём, но только после вашего отъезда, – заверил его старый лорд. – У нас есть нотариальная копия вашего дополнения к контракту, и Изабель непременно ознакомится с ним, как только окончательно восстановит свои силы…
Грей почувствовал невероятное облегчение: ему страшно не хотелось разрушать иллюзии бедной девушки, которая всего несколько дней назад находилась на грани жизни и смерти. 
– Надеюсь, что так оно и будет, мой лорд, – отвесив виконту вежливый поклон, он поспешил покинуть библиотеку, где состоялся этот непростой разговор. 
С этого момента Грей старался навещать свою супругу только в присутствии третьих лиц: её родителей, прислуги, или малыша Вилли, который рядом с ним вел себя на удивление спокойно.
Когда Джон рассказал обо всём Нике во время их очередной прогулки к берегам уже другого озера, она восприняла эту информацию неожиданно спокойно. 
– Я почти ожидала чего-то в этом роде, – пожав плечами, заметила девушка. 
Яркое весеннее солнце время от времени заслоняли пушистые белые облака, нескончаемой чередой плывущие с запада на восток. Их тени скользили по земле, меняя цвет окрестных гор и поверхности воды, которая то отливала серебром, как брюхо форели, то становилось сине-зелёной, отражая небо и склоны холмов.
– Изабель выглядела слишком счастливой для женщины, заключающей фиктивный брак только ради усыновления собственного племянника, либо из желания получить какие-то деньги. В её возрасте девушки мечтают совсем о другом, – пояснила Ника, бросив на Грея выразительный взгляд. – Я понимаю её родителей – они не хотели расстраивать дочь и побоялись, что она откажется, а времени на уговоры у них не было…
– А если она категорически отвергнет условия контракта и попытается его оспорить… – забывшись, произнёс Грей вслух. 
– Ну, вряд ли она обратится в суд, чтобы заставить тебя выполнять свой супружеский долг, – фыркнула Ника. – Ваш брак могут признать недействительным, и тогда ты снова станешь холостяком, а лорду и леди Дансени придётся искать Изабель нового мужа со всеми вытекающими отсюда последствиями. Думаю, они на это не пойдут. 
– К сожалению, ты права, дорогая, – люди верят, что одна птичка в руках лучше, чем две в кустах^[1], – сказал Грей, прижимая девушку к себе. 
[1] A bird in the hand is worth two in the bush – английская пословица. Русский аналог – лучше синица в руках, чем  журавль в небе.

– Это с какой стороны посмотреть – иногда в кустах бывает очень уютно, – ответила она, целуя его в губы.

За ланчем Грей сообщил виконту и его супруге, что они с мистером Сноу во вторник уезжают в Лондон.
– О, так скоро? Мы надеялись, что вы останетесь в Хелуотере хотя бы ещё на неделю… – сказал лорд Дансени, обменявшись взглядами с леди Луизой. 
– Увы, мой друг, это невозможно: полагаю, наш полк уже получил приказ о передислокации, и нам необходимо готовиться к походу, – вежливо ответил Грей, и старый джентльмен с легким вздохом сожаления вынужден был согласиться с ним.
– Доктор Сноу, пожалуйста, не могли бы – э-э – осмотреть одного из наших работников, – обратилась к Нике после ланча леди Дансени. – Понимаете, Вилли сегодня катался на пони, и конюху, который его сопровождал, во время прогулки внезапно стало плохо. 
– Конечно, миледи, – кивнула Ника. – Не могли бы уточнить, что именно с ним произошло? 
Виконтесса замялась, а Грей ощутил, как у него внезапно засосало под ложечкой: он вспомнил, что именно Фрейзер опекал Вилли и учил его обращаться с лошадьми.
– Э-э – Вилли сказал, что Мак … – так он зовёт нашего конюха Маккензи – кашлял и … плевался, – с заминкой ответила пожилая дама, покосившись на Грея. – По его словам, Мак съел что-то нехорошее, поэтому у него болит живот… 
– Что ж, такое вполне возможно, миледи, – произнесла Ника, однако лорд Джон заметил, как она слегка нахмурилась. – Я немедленно осмотрю вашего работника, только схожу за своей аптечкой. 
– Надеюсь, доктор Сноу быстро поставит его на ноги, Вилли к нему привык и не захочет ездить верхом с другим грумом, – с некоторым смущением пояснила леди Дансени, когда они с Греем остались наедине.
– Ничего страшного, мадам, я уверен, что это простое … э-э – несварение желудка, – постарался успокоить свою собеседницу лорд Джон. Мысль о том, что Фрейзер мог заболеть дизентерией, показалась ему невероятной, однако полностью исключить подобную возможность было нельзя. 
«Боже, пусть это будет всё, что угодно – отравление, понос, но только не дизентерия», – с содроганием подумал Грей. В Европе она косила солдат не хуже жёлтого Джека в тропиках, передаваясь от человека к человеку с невероятной скоростью, в сорока случаях из ста оканчиваясь смертью больного. Это означало, что не только сам Фрейзер, но и все, с кем он общался, находились в опасности – особенно малыш Вилли, в присутствии которого «Мак плевался» – точнее, блевал, – скрипнул зубами лорд Джон. Хотя … при дизентерии солдаты больше страдали от поноса, чем от рвоты – к тому же Фрейзер, как образованный человек и бывший военный, наверняка сталкивался с этой болезнью и знал все её признаки. 
«Он бы не подверг сына такой опасности», – облегчённо вздохнул Грей. В этот момент в холл вернулась Ника со знакомым сундучком в руках. 
– Теперь я готов идти к больному, миледи, – с легким поклоном обратилась она к леди Дансени, покосившись на Джона.
– Спасибо, мистер Сноу. К сожалению, вам придётся пройти на конюшню: наши конюхи живут рядом со своими подопечными. Если вам это неудобно, мы можем позвать Маккензи сюда.
 Виконтесса сделала знак лакею, который, судя по его виду, был не слишком рад подобному поручению.
– Не беспокойтесь, миледи, я осмотрю пациента по месту его … – э-э – проживания, – вежливо ответила Ника и попросила лакея принести ей плащ и шляпу. 
– Пожалуй, я тоже прогуляюсь с вами до конюшен – хочу взглянуть на своего вороного; мне кажется, он захромал в конце нашей сегодняшней прогулки, – произнёс Грей, обращаясь не столько к Нике, сколько к леди Дансени. Халиф чувствовал себя прекрасно после ежедневных пробежек по склонам холмов, покрытых сочной молодой травкой, однако лорд Джон решил, что Нике понадобится поддержка. Фрейзер был слишком горд, чтобы признаться в слабости малознакомому человеку и принять от него помощь – тем более, шотландец догадался, какие отношения связывают их с «мистером» Сноу.
«Нет, он не станет слушать «мальчишку-катамита», который недавно угрожал ему клинком», – думал Грей, следуя вместе с Никой за лакеем через служебную половину и задний двор к знакомым конюшням. В последний раз он видел Фрейзера три дня назад во время своей скоропалительной свадьбы с Изабель – коней для их ежедневных прогулок приводил и забирал другой конюх, молодой парень по имени Крузо. Судя по всему, шотландец старательно уклонялся от встреч с Греем и его юным протеже. 
Они нашли Фрейзера в конюшне – при их появлении он остался на месте, опираясь на вилы для сена, и поприветствовал пришельцем коротким наклоном головы.
– Добрый день, мистер Маккензи, меня к вам прислала леди Дансени, она сказала, что во время прогулки с её внуком вам стало плохо, – быстро произнесла Ника. – Могу я узнать, что именно вас беспокоит? 
– Передайте миледи, что мной всё в порядке, – после небольшой паузы ответил Фрейзер, с некоторым удивлением разглядывая юного доктора. – Это всего лишь легкое … отравление.
— Значит, рвота прекратилась, и живот у вас больше не болит? – спросила Ника, подходя к шотландцу почти вплотную. – И жара у вас тоже нет? 
К удивлению Грея, Фрейзер замешкался с ответом. 
– У меня нет признаков дизентерии – я знаю, что это такое, – медленно произнес он, покосившись на Грея, который почувствовал себя неловко: разговор врача с пациентом не должен был проходить в присутствии посторонних лиц. 
– Я вас оставлю – хочу взглянуть на Халифа, – сказал лорд Джон и направился к стойлу своего любимца, который встретил хозяина радостным фырканьем. Погладив жеребца по морде, он остался рядом с ним, тем не менее продолжая прислушиваться к разговору Ники с Фрейзером.
– А что насчет всего остального? – продолжала настаивать девушка. – Это не моя прихоть – мне нужно отчитаться перед леди Дансени о состоянии вашего здоровья. 
– Ну, можете доложить ей, что боль в боку не помешает мне выполнять свои обязанности, – в голосе Фрейзера явственно слышалась ирония. 
– Где именно вы ощущаете эту боль? – не обращая внимания на его тон, задала очередной вопрос Ника. 
Наступила пауза, и Грей невольно взглянул в их сторону, но ничего не увидел, так как Фрейзер стоял к нему спиной.
– Как давно это началось? – после небольшой заминки резко произнесла девушка – очевидно, шотландец указал на больное место, и это вызвало у неё беспокойство. 
– Вчера вечером. 
Фрейзер был лаконичен, но ирония из его голоса исчезла. 
– Боль постоянна? Когда в последний раз у вас был стул? Сколько раз вас рвало? – продолжала спрашивать Ника, и тон её был настолько серьёзен, что шотландец недолго медлил, прежде чем ответить на эти вопросы.
– Болит постоянно, в одном и том же месте. Рвало всего один раз – тогда, во время прогулки. А всё остальное было … как обычно, утром, – понизив голос, пробормотал Фрейзер.
– Мне нужно вас осмотреть, – решительно произнесла Ника. – Где мы можем это сделать?
– В этом нет необходимости – я здоров и могу работать… – начал Фрейзер, но Ника прервала его.
– Если вы отказываетесь от моих услуг из каких-то предубеждений или личной неприязни, то я могу попросить ваших работодателей послать в город за другим доктором – хотя, судя по тому, как проходило лечение леди Изабель, он вряд ли вам поможет, даже если вы доживёте до его появления.
Услышав это, Грей не выдержал и быстро подошёл к спорщикам.
– Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, однако я советую вам прислушаться к словам мистера Сноу: леди Изабель … то есть леди Джон жива только благодаря его мастерству, – обратился он к Фрейзеру. 
Фрейзер бросил на Грея острый взгляд и, помедлив несколько секунд, кивнул Нике.
– Хорошо, будь по-вашему. Идите за мной … сэр, – после чего прислонил вилы к дверце пустого денника и направился к лестнице на чердак, где жили конюхи. 
– Я подожду здесь, – тихо сказал Грей Нике, ободряюще коснувшись её плеча. Она ответила ему тревожной улыбкой и поспешила за своим пациентом вверх по крутым скрипучим ступенькам.
«Чёрт, что это может быть?» – думал Грей, прислушиваясь к тому, что происходило на чердаке. К сожалению, постель Фрейзера находилась над стойлами, которые сейчас занимали фыркающие лошади, поэтому он мог разобрать лишь отдельные слова – в основном те, что говорила Ника. 
«Заворот кишок», – внезапно вспомнил он странное выражение, слышанное им когда-то в детстве от кухарки в Аргус-Хаусе. «Нельзя есть сырое тесто, милорд, а то у вас будет заворот кишок», – да, тогда он пробрался на кухню и стащил с противня, который собирались поставить в печь, пару сырых пирожков с абрикосовой начинкой. Сколько же лет ему тогда было – пять или шесть? Грей почувствовал радость и грусть одновременно – но сейчас он не мог позволить себе предаваться воспоминаниям, какими бы приятными они ни были. 
Прошло около получаса, наверху стало тихо. Грей вернулся к лестнице – Ника медленно спускалась вниз, держась правой рукой за перила. Взглянув снизу в её лицо, он понял, что дело плохо.
– Что с ним – заворот кишок? – вырвалось у Грея. Ника замерла на предпоследней ступеньке, с изумлением уставившись на него.
– Что? Какой заворот кишок? Нет, Джон, у него аппендицит, это куда серьёзнее, – с потерянным видом сказала она, машинально ставя свой сундучок на ступень выше и садясь рядом с ним.
– Аппендицит? Что это за болезнь? – спросил Грей, облокачиваясь на перила и слегка наклоняясь вниз – теперь их лица были почти на одном уровне.
– Это не болезнь, а воспаление аппендикса – так называют червеобразный отросток слепой кишки, – с тяжёлым вздохом ответила девушка, нервно сплетая пальцы рук.
– И чем это грозит? – поинтересовался Грей, чувствуя, что ответ будет неутешительным.
– Перитонитом, – голос девушки дрогнул. – Воспалённый аппендикс лопается, и скопившийся в нем гной выливается в брюшную полость. Начинается воспаление всех находящихся там органов, что без соответствующего лечения через три дня приводит к летальному исходу. 
– Ты сможешь его вылечить? – спросил лорд Джон, чувствуя, как его собственные внутренности скручиваются в тугой узел. Безусловно, Фрейзер не заслуживал такой ужасной смерти. К тому же шотландец слишком долго был частью жизни Грея, и он не был готов к расставанию с ним – особенно теперь, когда они могли снова стать настоящими друзьями. 
– Перитонит невозможно вылечить лекарствами, Джон. – Ника взглянула на него полными слёз глазами. – Его можно предотвратить, но для этого нужно вырезать этот чёртов аппендикс, прежде чем произойдёт его перфорация – проще говоря, разрыв. 
– Это … очень сложная операция? – спросил Грей, нежно касаясь ладонью её щеки. – Может, нам стоит пригласить сюда какого-нибудь хирурга …
Девушка резко покачала головой.
– Нет, ни один из здешних хирургов никогда не делал такой операции – тем более, её нужно делать немедленно: острый аппендицит необходимо удалить в течение суток с момента появления его симптомов. – Она судорожно стиснула руки. – Я всего один раз присутствовала на такой операции – когда была на практике у дедушки в больнице, потом мы с другими студентами несколько раз смотрели … – она запнулась, но спустя секунду продолжила:
– … Схемы и рисунки этапов этой операции, а также имитировали её в анатомичке, но вырезать аппендицит здесь, в одиночестве, в таких условиях … – Ника замолчала, беспомощно покачав головой. 
– Прошу тебя, успокойся, твоей вины в этом нет… – сказал Грей, ободряюще погладив её по плечу. Он был расстроен не меньше, чем она – неужели им не удастся спасти Фрейзера?
 «Aequo pulsat pede – смерть безучастно поражает любого», – с горечью подумал Джон и внезапно понял, что с момента своей первой потери – гибели отца – он неосознанно стремился помочь знакомым и малознакомым людям либо отстрочить приход смерти, либо уменьшить причинённый ею ущерб. Но силы были неравны: практически всегда маленькая победа в одном случае оборачивалась тяжёлыми потерями в другом.
– Он знает, что его ждёт? – проглотив комок в горле, спросил Грей.
– Ещё нет, – шмыгнув носом, начала Ника, однако её прервал знакомый голос с рокочущим акцентом:
– Теперь знаю.
Ника рывком вскочила на ноги, оглядываясь назад и вверх, Грей взглянул туда же и увидел массивную фигуру шотландца, совершенно бесшумно спускающегося вниз по узким ступеням.
– Зачем вы встали, я же велел вам лежать, – сердито произнесла девушка, быстро спрыгивая на пол. 
– Значит, я умру из-за воспаления какого-то отростка в моём кишечнике? – проигнорировав упрёк «доктора Сноу» с кривой ухмылкой спросил Фрейзер, присев на ступеньку рядом с сундучком Ники. – Вы можете сказать, отчего он воспалился? 
Ника помедлила с ответом. 
– Я точно не знаю – существуют разные теории: нарушение обмена веществ в организме, хронические запоры, попадание в аппендикс каловых камней или инородных предметов – например, мелких семечек или осколков костей, которые не успели перевариться в желудке. Аппендицит чаще встречается в хронической форме – боли могут появляться и исчезать, иногда это длится годами. В вашем возрасте случаи острого аппендицита чрезвычайно редки …
Фрейзер усмехнулся одними губами. 
– Выходит, мне просто не повезло. Или … все мои жизни кончились.
– О чём вы говорите, мистер … Маккензи? – несмотря на всю трагичность ситуации, не смог сдержать своего любопытства Грей 
Фрейзер хмыкнул.
– В юности я встретил цыганку – она предсказала, что я буду девять раз находиться на грани жизни и смерти, прежде чем безносая меня одолеет.
– Да, верно, у кошки девять жизней, – пробормотала Ника, уставившись в покрытый сеном пол конюшни.
– Cui nasci contĭgit, mori restat^[2], – в тон ей ответил Фрейзер, поднимаясь на ноги. – Сколько продлится моё теперешнее состояние? Боль станет сильнее, когда этот чёртов аппендикс лопнет?

[2] Кому довелось родиться, тому доведется и умереть (лат.).

– Нет, боль прекратится – на время, а потом у вас начнется жар, и боль усилится многократно, – хрипло ответила Ника. – Послушайте, постарайтесь не делать резких движений – и вам лучше вернуться в постель. 
– Что – я проживу дольше на пару часов? – едко заметил Фрейзер. – Простите за резкость, доктор, – прибавил он, взглянув в расстроенное лицо Ники. – Мистер Сноу, полковник, спасибо вам за заботу о моей скромной персоне. 
Он коротко поклонился им обоим и медленно двинулся вверх по лестнице.
Когда он скрылся из виду, девушка резко повернулась к Грею.
– Боже, Джон, я ещё никогда не чувствовала себя такой никчёмной и беспомощной! Я не знаю, чем ему помочь. Нельзя допустить, чтобы он мучился, но я боюсь сделать что-то не так – вдруг после операции он умрет от заражения крови? 
Она уткнулась лицом в грудь Джона. 
– Ты ни в чём не виновата, дорогая, – мягко сказал он, обнимая девушку. – Невозможно спасти всех. Ты и так сделала для этой несчастной семьи всё, что могла…
– Нет, не всё, – сердито заявила она, отстраняясь. – Если бы только у меня был помощник, который не упадёт в обморок от вида крови и сможет без лишних вопросов делать то, что я ему скажу … хотя бы деревенский цирюльник, вскрывающий чирьи и рвущий людям зубы …
– Тебе нужен помощник? – осенило Грея. – Так возьми моего Тома – он лучший брадобрей из всех, кого я знаю, и сможет в точности выполнить все твои распоряжения.
– А он не побоится смотреть, как режут … живую человеческую плоть? – с сомнением поинтересовалась Ника. – Судя по моему личному опыту, даже самым крепким молодым парням становилось плохо в анатомичке…
– Поверь, Том немало повидал на своём веку и мёртвых, и изувеченных тел, расследуя вместе со мной некоторые … инциденты, – усмехнулся Грей, подумав о том, что ему давно следовало рассказать Нике обо всех своих приключениях. – Лучшего помощника тебе не найти – даже мистер Хантер его оценил…
– Том ассистировал Джону Хантеру? Почему ты мне сразу этого не сказал? – с радостным изумлением воскликнула Ника. – Это же меняет всё дело! Мистер Фрейзер, спускайтесь сюда, мы будем готовить вас к операции! – задрав голову, громко крикнула она, ошеломив Грея столь резким переходом от отчаяния к бурной деятельности.
– Э-э, Том помогал мистеру Хантеру всего дважды…– пробормотал он, немного придя в себя, но, прежде чем Ника успела ответить, шотландец показался на лестнице.
– Вы хотите вырезать из меня эту дрянь? – произнёс он, переводя взгляд с Ники на Грея. – Насколько я понял, вы никогда раньше не делали подобных операций самостоятельно, мистер Сноу? 
– Да, сэр, – ответила Ника, глядя прямо в кошачьи глаза Фрейзера. – И я боюсь её делать – но ни у вас, ни у меня нет другого выхода. Без хирургического вмешательства вы умрёте, а я буду винить себя за то, что не попытался спасти вас. Если согласитесь на операцию, то у вас появится шанс выжить. 
– И каковы эти шансы? – прищурился Фрейзер. Грей почувствовал, как у него засосало под ложечкой.
– Процентов двадцать – иди даже тридцать, точнее тридцать шансов из ста на то, что вы полностью поправитесь, – произнесла Ника. – Согласитесь, это лучше, чем ничего.
– Если операция пройдёт неудачно, я умру сразу? – бесстрастно произнёс шотландец. Ника опустила голову. 
– Нет. Если мы не успеем удалить аппендикс прежде, чем он лопнет, или вам в рану случайно попадёт … ммм – грязь… Конечно, я постараюсь этого не допустить, но всего предусмотреть нельзя, и тогда у вас может начаться заражение крови – со всеми вытекающими отсюда последствиями… 
– Если это произойдёт … – Фрейзер сделал паузу, облизнув губы, – вы сможете сделать так, чтобы я … долго не мучился? У вас ведь наверняка есть такие лекарства?
– Послушайте, мистер Фрейзер, вы не должны … – начал Грей, но шотландец не дал ему договорить.
– Позвольте вам напомнить, полковник, что здесь меня знают под именем Маккензи. Так что давайте оставим всё, как есть – чтобы не вызывать лишних вопросов у окружающих, хорошо? – холодно произнёс он, и тут же прибавил, устремив выразительный взгляд на Нику:
– Так мы договорились, доктор? Я буду оперироваться только на таких условиях.  
Ника глубоко вздохнула. 
– Если вы дадите своё письменное согласие на операцию и на эвтаназию в случае неудачного её исхода … то да, я выполню ваше пожелание, – сказала она, покосившись на Грея, который был изумлён лёгкостью, с которой она согласилась умертвить человека – пусть даже по его собственной просьбе. 
– Хорошо, тогда я пошёл писать эту бумагу, – Фрейзер шагнул к лестнице, но Ника схватила его за рукав.
– Нет, мистер … Маккензи, вы пойдёте с нами в особняк – вам нельзя напрягаться и мотаться вверх-вниз по лестницам. Пока я буду готовить место для операции, вы будете лежать спокойно и успеете написать всё, что вам будет угодно. – Ника повернулась к Грею. – Как вы думаете, лорд Джон, виконт Дансени сможет выделить нам помещение и слуг, чтобы те помогли привести его в порядок? 
– Конечно, мистер Сноу, я уверен, что он вам не откажет, – подавив тревогу, твердо ответил Грей.

Они вернулись в особняк в начале четвертого пополудни. Перед тем, как Грей отправился к лорду Дансени, Ника сообщила ему, что операцию необходимо провести в ближайшие полтора – два часа. 
– Нужно сделать очень многое, Джон: найти и убрать помещение, приготовить инструменты, вскипятить воду – а ещё мне потребуются чистые простыни и крепкий алкоголь – неважно какой, но только крепкий, – объяснила девушка, когда они, оставив Фрейзера в комнате для прислуги, вышли в коридор. – И, пожалуйста, пришли сюда Тома, у меня для него будет особое задание. 
– Хорошо, дорогая, – ответил Грей, и они расстались – Ника поспешила к себе в комнату, а лорд Джон – к хозяину дома. 
Лорд Дансени согласился с тем, что его лучшему конюху необходима помощь: 
– Да, конечно, лорд Джон, Вилли будет очень расстроен, если с Маком что-нибудь случится, – и тут же вызвал Хэнкса, велев ему беспрекословно выполнять все распоряжения мистера Сноу.
После этого на служебной половине поднялась суета – одну из нежилых комнат полностью освободили от вещей, смели с потолка и стен пыль и паутину, вымыли со щелоком окно, пол и камин, который тут же растопили. Затем в будущую операционную принесли несколько табуреток и два стола: семифутовый дубовый из кухни и небольшой квадратный из холла. И столы, и табуретки тоже промыли водой с уксусом. 
Грей узнал об этом позже – от Тома, которого он послал помочь Нике, как только вернулся к себе. Однако, к моменту появления лорда Джона в своей комнате, камердинер уже был в курсе предстоящих событий и ждал лишь формального приказа от своего нанимателя. 
– Мистер Сноу попросил меня отнести вниз бритвенные и письменные принадлежности – ОН сказал, что это понадобится мистеру Маккензи, милорд, – слегка поджав губы многозначительно произнёс Том Бёрд, и, не удержавшись, прибавил:
– Мы и правда будем вырезать кишку у этого здоровяка? Его и впятером на месте не удержишь – как бы он нас сам на месте не прирезал…
Грей постарался успокоить Тома, объяснив, что шотландец идёт на это добровольно, и отослал камердинера вниз, но вскоре последовал за ним, рассчитывая обсудить с Никой тему «лёгкой смерти», о которой просил Фрейзер в случае неудачного исхода операции. 
Он отыскал её в буфетной – она рассматривала серебряные столовые приборы, разложенные перед ней дворецким. 
– Я возьму вот эти, – сказала Ника, откладывая в сторону пять небольших десертных вилок и два ножа. – Не волнуйтесь, мистер Хэнкс, вы получите их обратно, – прибавила она, взглянув в недовольное лицо старого слуги, и тот с явной неохотой отдал хозяйское добро странному доктору.
– По-моему, гораздо удобнее резать – э-э – плоть стальными ножами – их легче наточить, к тому же они не гнутся, – заметил Грей, когда они с Никой вышли из буфетной. – А для чего тебе вилки?
Девушка объяснила, что собирается использовать столовые приборы в качестве крючков-расширителей краёв разреза. 
– Серебро частично убивает заразу и легко гнётся, поэтому идеально подходит для этих целей. Хотя их придётся немного погнуть, чтобы придать нужную форму. Надеюсь, лорд Дансени не будет на меня в обиде, ведь любой ювелир быстро все исправит, – сказала она, пожав плечами. Грей согласился с ней и уже хотел начать разговор об эвтаназии, когда Ника остановилась и постучала в одну из дверей. 

Окончание следует

– Входите, – ответил знакомый рокочущий баритон, и лорд Джон, помедлив, вошёл в следом за Никой в небольшое помещение – судя по обстановке и запаху, это была кладовка: с крючков на потолке свисали связки луки и чеснока, на высоких стеллажах стояли ящики и горшки с какими-то припасами и корзины с овощами. Здесь было довольно светло благодаря трехрожковому подсвечнику, стоявшему на табуретке рядом с большим сундуком у правой стены. На сундуке, покрытом домотканым ковриком, полулежал Фрейзер с большой разделочной доской на согнутых коленях и пером в правой руке. При виде вошедших он сунул перо в стоящую рядом с ним чернильницу, которую не глядя поставил на пол, и попытался сесть, убрав с колен доску с лежащей на ней бумагой.
– Не вставайте, мистер Маккензи, – быстро сказала Ника, но Фрейзер, проигнорировав её слова, медленно приподнялся и сел, опершись спиной о торец стеллажа, с явным удовольствием выпрямив ноги – ларь был слишком короток для него. 
– Я закончил – вот вам моя расписка, – произнёс шотландец, протягивая доктору листок бумаги. Ника, даже не взглянув на его содержание, небрежно согнула листок пополам и сунула в карман камзола, а затем поинтересовалась самочувствием пациента.
– Без изменений, – лаконично ответил тот, мельком взглянув на застывшего у дверей Грея.
– Тогда у меня к вам просьба, сэр, – сказала девушка, присаживаясь на край ларя и выкладывая рядом с собой серебряные приборы. – Вы можете согнуть концы вилок так, чтобы получилось что-то наподобие этого? 
Она извлекла из кармана похожий на вилку предмет с крючковатыми зубцами и вытянутой петлеобразной ручкой и протянула его Фрейзеру.
 – Думаю, для вас это не составит большого труда при ваших … физических данных. Пожалуйста, постарайтесь как можно точнее воспроизвести форму и размеры загнутых концов, – быстро прибавила девушка, видя, что Фрейзер нахмурился. – Принести вам линейку – или лучше клещи?
– Не нужно. Для чего вам это? – поинтересовался шотландец, и Ника сказала ему то же, что и Грею пять минут назад. Фрейзер хмыкнул, взял вилку, приложил её к разделочной доске так, чтобы зубья выступали за её край примерно на полдюйма, ещё раз взглянул на образец, а затем, надавив большим пальцем на кончик вилки, плавно и как будто без всяких усилий аккуратно согнул все четыре зубчика под прямым углом.
– Отлично, сэр, – довольно произнесла Ника, осматривая результат. – Только не забудьте выпрямить ручку, хорошо? – Фрейзер кивнул, и после этого она встала.
– Тогда я зайду за ними позже – дел предстоит много, а времени у нас мало, – сказала девушка, направляясь к двери. Грей пропустил её вперед, и шагнул следом, кивнув Фрейзеру, но в этот момент шотландец произнёс:
– Постойте, полковник, – и лорд Джон, извинившись перед Никой, вернулся в кладовку.
– Слушаю вас, мистер … Маккензи.
Фрейзер криво усмехнулся. 
– У меня к вам личная просьба – если операция пройдёт … неудачно – пожалуйста, отправьте это письмо и деньги, которые хранятся у меня в сундуке, моей сестре в Шотландию, – сказал он, вручая Грею запечатанный свечным воском конверт, адресованный миссис Дженнет Мюррей из Лаллиброха. 
– Не думаю, что смогу выполнить вашу просьбу, – мистер Сноу прекрасный хирург и быстро поставит вас на ноги. Но я сохраню ваше письмо до тех пор, пока вы не заберёте его обратно, – вежливо ответил лорд Джон, пряча конверт в карман камзола. Глаза Фрейзера ярко блеснули.
– Спасибо … друг, – сказал он, протягивая Грею руку. Пожав её, лорд Джон коротко поклонился вновь обретённому другу и в приподнятом настроении вышел в коридор, где встретил Тома Бёрда с каким-то свертком под мышкой. 
– Как дела, Том? – на всякий случай спросил Грей, взглянув в озабоченное лицо своего камердинера. 
– Отлично, милорд, выполняю задания мисс Сноу, – ответил тот, и испуганно охнул. – Простите, милорд, случайно вырвалось. Просто голова кругом идёт от такого, милорд!
– Ничего, Том, уверен, что ты справишься, хотя, конечно, помогать оперировать живого человека нелегко … – начал Грей, но Том с многозначительным видом покачал головой. 
– Нет, милорд, дело вовсе не в этом. Мне велено переодеть мистера Маккензи во всё чистое, поэтому я ходил к нему на конюшню за чулками и бельём, а теперь мне нужно его побрить… 
– И что в этом особенного? – пожал плечами Грей. Конечно, брить больного перед операцией было довольно странно, хотя у Ники наверняка имелись для этого свои причины…
– Дело в том, что мне придётся побрить его ТАМ, милорд, – многозначительно прошептал Том, слегка опуская голову, чтобы указать глазами на место, находящееся дюймов на восемь ниже своего пупка. 
– О, – только и мог вымолвить лорд Джон, а Том Бёрд торопливо продолжил:
– Доктор показал, где находится этот аппендикс: в правом углу живота, ниже пупка и ближе к ноге. И кожа вокруг того места должна быть абсолютно гладкой и чистой, чтобы в рану ничего лишнего не попало. Только наш больной сначала отказался бриться – покраснел как рак и прямо-таки зарычал от злости – но потом всё же согласился. Вот такие дела, милорд, – закончил камердинер, довольный впечатлением, который произвёл на Грея его рассказ. – Только держите это в тайне – я дал слово, что никто об этом не узнает, – напоследок прибавил Том и поспешил выполнять своё особое задание. 
Лорд Джон несколько секунд смотрел вслед камердинеру, пытаясь представить себя на его месте, затем тряхнул головой и отправился на поиски Ники – отныне Фрейзер стал для него просто другом.

Грей нашёл мисс Сноу в кухне – она укладывала куски белой ткани в большой, выстланный влажной салфеткой глиняный горшок. Когда горшок был наполнен, она накрыла ткань сначала концами салфетки, а затем – большой крышкой, после чего велела недовольной кухарке поставить посудину в горячую духовку и держать там не меньше часа.
– Для чего вам нужно – э-э – печь ткань? – поинтересовался лорд Джон, дождавшись конца процедуры. 
– Для того, чтобы её обеззаразить: моего перевязочного материала может не хватить для такой операции, – пояснила девушка. Кухарка за её спиной громко фыркнула, сердито захлопнув дверцу печи. Ника лишь пожала плечами – очевидно, она уже смирилась с подобным непониманием и перестала реагировать на недовольство окружающих.
Когда в кухне появились два лакея с новым столом взамен того, что забрали для нужд доктора, Грей с Никой поспешили выйти в коридор.
– Я хотел поговорить с тобой по поводу той просьбы Фрейзера, – начал лорд Джон, когда они отошли подальше от кухни. – Ты действительно собираешься её выполнить? 
– Ты считаешь эвтаназию преступлением, Джон? – смущенно опустила глаза Ника. – Что ж, если ты против, я не стану этого делать. Вот, возьми, можешь сжечь его расписку, – она протянула Грею сложенный вдвое листок. – Будем решать проблемы по мере их возникновения, – прибавила она со слабой улыбкой. – Кстати, во время операции мне понадобится и твоя помощь: нам с Томом вдвоем не справиться. 
– Конечно, дорогая, – ответил Грей, надеясь, что Ника не заметила его смущения. Хотя наверняка все интимные места Фрейзера во время операции будут прикрыты… – Что ты хочешь мне поручить?
– Освещать операционное поле – солнце скоро сядет, и одних только свечей мне не хватит. Нужно, чтобы свет падал сверху, поэтому тебе придется держать над нами … фонарь, – со странной интонацией произнесла Ника.
Грей кивнул и поинтересовался, чем ещё может быть ей полезен. 
– Спасибо, пока мне больше ничего не нужно. Как только всё будет готово – примерно через час с небольшим – я пришлю за тобой Тома, хорошо?
– Хорошо, доктор, не буду вам мешать, – шутливо ответил он и, отвесив Нике легкий поклон, покинул служебную половину. Заглянув в библиотеку, он встретил там леди Дансени – она выбирала книги для дочери, и Грей посоветовал ей восточные легенды – новый английский перевод многотомного сочинения Антуана Галана. Когда-то он читал их на французском, и подумал, что волшебные приключения многочисленных героев этого сборника понравятся Изабель. Леди Луиза одобрила его выбор, и они вместе поднялись в комнату больной. Грей передал книгу супруге и после получасовой беседы с дамами о погоде и литературе с облегчением вернулся в свою комнату.
В пять минут шестого за ним зашёл Том, чтобы проводить вниз, в так называемую операционную. Но, прежде чем войти туда, лорду Джону пришлось тщательно вытереть ноги о влажную тряпку перед дверью и снять с себя камзол и жилет, которые Том с извинениями поспешно унёс куда-то. В комнате Грея встретила Ника – без жилета, в одних бриджах и белой рубашке навыпуск с засученными рукавами. На ногах поверх обуви у неё были надеты бесформенные матерчатые чехлы, а голова повязана белым платком, полностью скрывавшим волосы. Грею пришлось облачиться в такой же странный наряд: надеть ещё одну льняную рубашку, чехлы-бахилы на туфли, а на голову – нечто вроде объёмного берета из тонкой белой ткани. 
Переодевшись, он вымыл руки теплой водой с мылом, а затем полминуты держал их в миске с алкоголем – судя по запаху и цвету, это был джин. 
– Для чего всё это? – спросил Грей, осматриваясь по сторонам: столы и табуретки были накрыты белой тканью, на одной из табуреток лежала стопка белья. У камина стояли два больших медных кувшина с водой, а над огнём закипал чайник.
– Чтобы не занести инфекцию в открытую рану, – пояснила девушка, кончиками пальцев вынимая из стоящего на полу знакомого горшка узелок с салфетками, от которых исходил странный запах. Она положила салфетки на маленький столик, прикрыв их куском бязи. – Это называется дезинфекция и термическая обработка перевязочного материала. Пожалуйста, присядь, Джон, – только ничего не трогай руками, – Ника указала ему на табуретку слева от камина.
После этого она взяла со столика обёрнутый белой тканью предмет, и, подойдя к Грею, развернула ткань, продемонстрировав ему чёрный цилиндр диаметром около дюйма и длиной чуть более 7 дюймов (2,5 и 18 см.), с небольшим раструбом со стеклянной вставкой на одном конце.
– Это – фонарь, внутри которого находится особый горючий материал, наподобие того, что используется в римской свече, только он горит без звука, дыма и запаха, – произнесла она, почему-то избегая смотреть в глаза Грея. – Чтобы его зажечь, нужно просто сдвинуть этот рычажок вверх – вот, смотри, – она еле заметно шевельнула большим пальцем, и из круглого застеклённого окошечка в торце фонаря хлынул яркий свет. 
– Он зажигается и гаснет мгновенно, но при этом почти не нагревается, – погасив огонь, Ника приложила стекло к тыльной стороне кисти Грея, и он действительно не ощутил жара. – Ты будешь просто направлять луч фонаря на рану – от свечей толку мало, они стоят далеко, а держать их близко к операционному полю нельзя: можно капнуть воском в рану или даже что-нибудь поджечь, – прибавила она, вручая ему удивительный светильник.
– Кто сделал этот замечательный фонарь…? – начал Грей, но в этот момент дверь открылась, и на пороге появились Том Бёрд без куртки и жилета и закутанный в простыню Джейми Фрейзер. Ника поспешила им навстречу.
– Пожалуйста, снимайте обувь и садитесь на стол, – сказала она шотландцу, протягивая руку к простыне. Фрейзер, поприветствовав Грея легким кивком головы, после секундного колебания отдал Нике свой импровизированный плащ, сбросил ботинки и, оставшись в одной рубашке, белых нитяных чулках и подштанниках, шагнул к столу. 
Прежде чем сесть, он сначала проверил стол на прочность, надавив на его край обеими руками, и лишь потом осторожно уселся на середину столешницы лицом к камину. 
Тем временем Том успел надеть бахилы и вторую рубашку, повязать вокруг своей стриженой головы белую косынку, дополнив этот странный наряд белым передником, который подала ему Ника. Фрейзер, с любопытством наблюдавший за их действиями, хранил молчание, время от времени широко раздувая ноздри – видимо, он почувствовал запах джина, которым Грей обмывал руки.
Ника несколько раз сложила простыню, которой накрывался Фрейзер, и, превратив её в какое-то подобие подушки, подсунула под ткань с одного края стола, а затем обратилась к Фрейзеру.
– Ложитесь головой сюда, мистер Маккензи. 
После того как шотландец вытянулся на столе во весь свой немалый рост, девушка продолжила:
– Хочу вас предупредить: я введу вам обезболивающее средство в место хирургического вмешательства – то есть туда, где будут проходить разрезы, – однако это не избавит вас от неприятных ощущений. Они могут быть очень неприятными – действие лекарства недолговечно, – прибавила она, глядя на Фрейзера с явным сочувствием. – Так что я заранее приношу вам свои извинения.
Фрейзер поднял голову и с изумлением взглянул в лицо доктора.
– Просто делайте свою работу, мистер Сноу, я потерплю, – слегка помедлив, ответил шотландец. – Мне не нужен опиум – хотя от глотка джина я бы не отказался.
– К сожалению, мистер Маккензи, перед операцией вам нельзя пить ничего крепче воды, – сухо ответила Ника. – Джин мы используем для других целей. Раз вы отказываетесь от опиума …
– А для чего вы используете джин? – довольно невежливо прервал доктора Фрейзер, приподнимаясь на локтях.
– Для обеззараживания … очистки от вредных веществ хирургических инструментов, – пожав плечами, ответила Ника, предусмотрительно не упомянув о кощунственном использовании этого ценного напитка для мытья рук. 
– Вы окунаете свои инструменты в алкоголь – или в кипяток, верно? – взволнованно произнёс Фрейзер, не отрывая острого взгляда от лица Ники.
– Да, верно, – кивнула Ника, также пристально вглядываясь в лицо шотландца. 
– Вы делаете это, чтобы уничтожить … microbes? – понизив голос произнёс он на английский манер вроде бы французское слово.
– Откуда вы знаете про микробов? – блеснув глазами, спросила Ника со страной интонацией.
– Мне рассказала о них жена, она тоже была … целителем, – с грустью ответил Фрейзер. Лицо Ники неуловимо изменилось: сожаление, облегчение, сочувствие пронеслись по нему, словно стайка рыбок в бурном потоке, – мелькнули и мгновенно исчезли, уступив место лёгкому смущению.
– О, понятно, – произнесла она, бросая быстрый взгляд на Грея. – Значит, ваша жена была врачом? 
– Да, она была прекрасным доктором – её звали Клэр – Клэр Бичем – или Рэндалл. Вы случайно с ней не встречались? – спросил Фрейзер, и Грей с удивлением уловил в его голосе нотки надежды. Между ним и Никой явно что-то происходило, но лорд Джон никак не мог понять, чем вызван их взаимный интерес друг к другу, и при чём здесь покойная жена Фрейзера.
– Нет, я впервые слышу это имя, – мягко ответила Ника. – Возможно, мы с ней жили в разных … местах.
Грей был изумлён не столько ответом девушки, которая говорила о жене Фрейзера как о живом человеке, хотя знала, что та умерла очень давно – задолго до приезда Ники в Англию – сколько глубоким разочарованием, отразившимся на лице Фрейзера, – словно он ожидал услышать нечто совсем иное. У лорда Джона возникло странное ощущение, что Вероника и Фрейзер прекрасно понимают друг друга – в отличие от него самого.
– Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, мистер Фрейзер, – произнес Грей, подходя к столу, – но, насколько я помню, вы говорили, что ваша жена скончалась более семнадцати лет назад, накануне битвы при Коллодене, так что мистер Сноу никак не мог её знать, даже если ваша супруга когда-либо посещала … его родину, – прибавил он, переводя взгляд на Нику, которая неожиданно опустила глаза и неопределённо пожала плечами. 
– Ну, на самом деле, моя жена не умерла, – после небольшой паузы медленно произнес Фрейзер, неловко усмехнувшись. – Просто она уехала … к себе на родину, откуда уже ни при каких обстоятельствах не могла вернуться в Англию, – закончил он, выразительно взглянув на Нику. 
Слова шотландца поразили Грея в самое сердце: оказывается, все эти годы Фрейзер его обманывал, очень ловко разыгрывая скорбь и тоску по погибшей жене. Однако куда больше ему не понравилось другое: Фрейзер по какой-то непонятной причине решил, будто Ника могла знать его жену – только лишь потому, что тоже кипятила инструменты для уничтожения каких-то микробов.
– Рад, что ваша супруга жива – и желаю вам скорейшего воссоединения, – вежливо сказал Грей, стараясь подавить вспыхнувшее раздражение. В его голове теснились десятки вопросов, но сейчас было не время и не место выяснять, почему Фрейзер объявил свою жену погибшей и не отправился на её поиски, как только получил долгожданную свободу. Неужели она его бросила?
– Спасибо, полковник, но сейчас она очень далеко, – с искренней печалью ответил Фрейзер – и опять взглянул на Нику.
– Надеюсь, что она всё же к вам вернётся, – пробормотала девушка, отводя глаза в сторону. – Давайте не будем отвлекаться. Раз вы не хотите принимать лекарство, то нам придётся вас привязать – на всякий случай, вдруг вы внезапно дёрнетесь в самый неподходящий момент, – быстро прибавила она, увидев, как Фрейзер нахмурился. – Я не сомневаюсь в вашей выдержке, просто мне так будет спокойнее. 
В конце концов Фрейзер сдался, и Ника кивнула Тому, который, взяв с табуретки несколько длинных полос ткани, приблизился к столу.
 – Мы зафиксируем вам колени и плечи, – сказала девушка, беря конец одной из полос – очевидно, она порвали на куски пару хозяйских простыней. Грей хотел им помочь, но Ника напомнила, что ему не стоит пачкать руки, иначе их снова придется дезинфицировать, и он не стал с ней спорить.
Привязав больного, Ника надела передник и вместе с Томом отправилась мыть руки, а Грей не выдержал и решил поговорить с Фрейзером.
– Почему вы решили, что мистер Сноу мог знать вашу жену? – тихо спросил он, подойдя вплотную к столу.
Фрейзер взглянул на него снизу вверх.
– Это трудно объяснить сразу, – со странным выражением лица медленно произнёс он.
– А вы всё же попытайтесь – мы можем хоть раз поговорить откровенно, как друзья? – спросил Грей, стараясь говорить спокойно. 
– Скорее всего, моя жена и ваш … приятель могли учиться … в одном и том же месте … по одной и той же методике, – медленно ответил Фрейзер, прикрывая глаза.
– Этого не может быть – мистер Сноу учился у своего деда – русского хирурга, – начал Грей, но в это время к столу вернулись доктор и его ассистент. 
– Вы готовы, мистер Фрейзер? – спросила Ника. – Тогда мы начинаем. Том, пожалуйста, поднимите рубашку больного и опустите его – э-э – бельё пониже – всё, достаточно. 
Она откинула с маленького столика салфетку – под ней оказался прямоугольный металлический лоток с двумя дюжинами всевозможных хирургических инструментов: ножами, ножницами, пинцетами и серебряными приборами с загнутыми концами.
– Мистер Бёрд, подойдите ко мне, я надену вам перчатки, – и через несколько секунд на руках у Тома оказались тончайшие полупрозрачные перчатки без единого шва. Надев такие же перчатки, Ника разложила инструменты на салфетке и, протерев влажным кусочком корпии правую сторону мускулистого живота Фрейзера, с помощью тонкой полупрозрачной трубочки с длинной полой иглой на конце ввела ему под кожу какое-то лекарство. 
После этого она окунула кончик указательного пальца в склянку с коричневой пахучей жидкостью и нарисовала на животе Фрейзера прямую линию от пупка до нижнего края тазовой кости, а затем, на расстоянии двух третей от пупка, перпендикулярно первой начертила ещё одну линию, длиной около четырёх дюймов (10 см.). 
– Через пару минут обезболивающее подействует, и мы начнем, – глубоко вздохнув, сказала Ника, накрывая обнажённый живот Фрейзера куском белой ткани с прорезанным в нем прямоугольным окошком, – Пожелайте мне удачи, джентльмены. 
– Break your leg^[3], – откликнулся Том.
– Beannachd leat^[4], – прибавил Фрейзер.

[3] Сломай ногу (англ.) – ни пуха, ни пера.
[4] Удачи (шотл. гэльский).

Менее чем через час операция завершилась. Грей много раз видел, как работают хирурги (в том числе и над ним самим), однако то, что делала Ника, вызвало у него удивление и уважение – не всякий мужчина мог похвастаться таким мастерством и выдержкой. Хотя она, безусловно, волновалась: изредка бормотала что-то на родном языке и отдавала распоряжения своим ассистентам короткими фразами, иногда заменяя их жестами или междометиями.
Чтобы добраться до аппендикса, Ника сделала около семи разрезов, последовательно рассекая и разделяя кожу, ткани и прочие оболочки живого тела – причем третий и четвёртый из разрезов шли перпендикулярно предыдущим и последующим. Ткани и мышцы широко раздвигались и удерживались в необходимом положении с помощью крючков, сделанных из серебряных столовых приборов. Крови было немного: Том постоянно удалял её с помощью кусочков белой бязи, быстро впитывающих алую субстанцию. 
– Терпите, мистер Фрейзер, всё идёт нормально, – время от времени повторяла Ника, не отрывая, однако, взгляда от операционной раны. Фрейзер отвечал односложным ворчанием, поскольку сжимал зубами салфетку, которую ему дали в самый последний момент по его собственной просьбе. 
Когда последняя из оболочек – полупрозрачная серебристо-белая брюшина – при помощи Тома была надсечена и осторожно разрезана кривыми ножницами с закруглёнными концами, Ника облегченно вздохнула. 
– Теперь мы осмотрим толстую кишку, чтобы отыскать аппендикс, – пояснила она Тому, который уже без всякого волнения внимательно следил за всеми манипуляциями девушки, – чем сам Грей похвастаться не мог. Вид кишки с равномерными вздутиями, отдалённо напоминающей гигантскую розовато-сиреневую гусеницу, заставил его собственные внутренности сжаться, особенно когда Ника извлекла её закруглённый конец из брюшной полости и уложила на прикрытую салфеткой правую сторону живота Фрейзера. 
– Ну, кажется, успели, – пробормотала она, осторожно переворачивая кишку. Червеобразный отросток зловеще-пурпурного цвета толщиной в палец взрослого мужчины и длиной около пяти дюймов (13 см.) смотрел вверх и вправо, в противоположном от конца кишки направлении.
Грей почувствовал приступ тошноты и на мгновение отвёл глаза – но, взглянув в бледное лицо Фрейзера, устыдился своей слабости и продолжил наблюдать, как Ника, отделив желтоватую плёнку, соединяющую аппендикс с остальными внутренностями, пережимает его основание и с помощью кривой иглы прошивает тонкой нитью стенку слепой кишки вокруг отростка, затем перетягивает сам отросток ниже зажима и наконец-то его отсекает. 
– Ну и гадость, – пробормотал Том Бёрд, разглядывая аппендикс, который оказался у него на кончике пинцета: он придерживал отросток, пока Ника его отрезала. 
– Можно … мне … взглянуть, – глухо пробормотал Фрейзер, приподнимая голову. Ника кивнула, и Том, осторожно вытянув руку, продемонстрировал отрезанный орган его бывшему владельцу.  
– Salachar fuilteach (чёртова дрянь – шотл. гэльск.), – промычал Фрейзер, разглядывая длинный красно-лиловый отросток, едва не отправивший его на тот свет. – Сожги … это.
– Нет, ни в коем случае, он будет вонять, – возразила Ника, увидев, что Том повернулся к камину. – Извините, мистер Фрейзер, но с кремацией вашего аппендикса придётся подождать. Том, положите его сюда и помогите мне наложить швы. 
Она протянула Тому салфетку и снова склонилась над раной.  
Крохотную культю смазали коричневой пахучей жидкостью и, стянув опоясывающие её стежки, спрятали внутрь кишки, закрепив сверху S-образным швом. После этого розовую «гусеницу» уложили на место, и Ника, сведя вместе края брюшины, стала зашивать её короткими косыми стежками.
– Эти нитки … – они так и останутся в его теле? – тихо спросил Грей, когда девушка, постепенно убирая крючки, стала соединять сначала внутренние, а затем и наружные мышцы отдельными широкими стежками. 
– Да, это кетгут – специальные нитки, сделанные из … сухожилий животных. Через некоторое время они растворятся в человеческом теле – конечно, к тому моменту ткани уже полностью срастутся.
– Их изобрёл ваш дедушка? – спросил Грей. Ника молча кивнула, скрепляя белую оболочку последней мышцы частыми стежками. Затем она тщательно промокнула рану и зашила кожу обычными шёлковыми нитями. 
– Их можно будет удалить через семь – десять дней, если рана не воспалится, – пояснила девушка, протирая кожу вокруг раны смоченной в джине корпией. Смазав шов уже знакомой коричневой жидкостью, она наложила сверху прямоугольный кусок плотной ткани, который как будто прилип к коже, и облегчённо вздохнула.
– Ну вот, дело сделано. Том, пожалуйста, заберите у мистера Фрейзера салфетку и дайте ему воды. Можете выключить фонарь, лорд Джон, – прибавила она, устало улыбнувшись Грею.
– Может, лучше джина? – немного хрипло произнёс Фрейзер, приподнимая голову. 
– Ни в коем случае, сэр, – твердо сказала Ника. – Вы должны дать мне слово, что будете спокойно лежать на спине в течение следующих суток. Я не позволю вам испортить мою первую самостоятельную работу, – с усмешкой прибавила она, направляясь к тазу с водой, чтобы смыть кровь с перчаток.
– Спасибо, мистер Сноу, – поблагодарил юного хирурга Фрейзер, осушив чашку воды, которую поднёс ему Том Бёрд.
– Пожалуйста, мистер Фрейзер. Однако без помощи лорда Джона и мистера Бёрда я бы ни за что не справился. 
– Я благодарен вам всем – и вам, полковник, и вам, мистер Бёрд, – откликнулся Фрейзер. – Скажите, а этот светильник вы тоже привезли … со своей родины, верно? – спросил он, переводя взгляд на фонарик, который Грей всё ещё держал в руке. 
«Чёрт побери, да что с ним происходит?» – подумал Грей и уже открыл рот, чтобы потребовать у Фрейзера объяснений, однако Ника его опередила.
– Да, мистер Фрейзер, – коротко ответила она, стаскивая и пряча в карман полупрозрачные перчатки. Внезапно Грей понял, что они сделаны из того же материала, что и кондомы, которыми они с Никой пользовались во время близости.
– Только давайте поговорим об этом позднее, потому что сейчас вам – и всем нам – нужен отдых. Мистер Бёрд, – обратилась она к Тому, – пожалуйста, отвяжите нашего больного и принесите ему настоящую подушку и одеяло – ну и прочие предметы первой необходимости – кроме джина и еды, разумеется. 
Пока Том отвязывал Фрейзера и приводил его одежду в порядок, Ника быстро сложила все свои инструменты в квадратный металлический ящичек, сняла передник и рубашку с косынкой, и со словами:
– Лорд Джон, мистер Бёрд, благодарю вас за помощь. Извините, но сейчас мне нужно навестить леди Изабель. Мистер Фрейзер, я зайду к вам позднее, – взяла инструменты и поспешила покинуть комнату, даже не сняв с обуви матерчатых чехлов. 
– С вашего разрешения, милорд, я схожу за подушкой и одеялом для больного, – произнёс Том, стаскивая перчатки и белую экипировку. Поклонившись Грею, он тоже вышел за дверь.
Грей сдёрнул свой нелепый головной убор и, откинув упавшую на глаза прядь волос, шагнул к столу.
– Мистер Фрейзер, вы можете объяснить, почему вас так интересует … – он замялся, не зная, как сформулировать свой вопрос. Судя по всему, интерес шотландца к Нике, которую он считал юношей, был как-то связан с её знаниями и предметами, которые она привезла в Англию из далёкой России. 
– … страна, откуда прибыл мистер Сноу? – после небольшой паузы всё-таки закончил свою фразу лорд Джон.
Фрейзер глубоко вздохнул.
– Мне показалось, что моя жена … может сейчас находиться в том месте … откуда прибыл в Англию доктор Сноу, – медленно произнёс он, внимательно вглядываясь в лицо собеседника.
– Вы думаете, миссис Фрейзер уехала в Россию? – с некоторым облегчением произнёс Грей. – В таком случае я могу попросить мистера Сноу написать письмо своим родственникам, чтобы они навели справки о вашей супруге. Если она продолжает заниматься целительством, то её услуги наверняка пользуется спросом, и такую необычную женщину будет достаточно легко найти … 
– Благодарю, полковник, – вежливо, но без всякого воодушевления ответил Фрейзер, – Могу я ещё раз взглянуть на … ваш светильник?
Грей достал из кармана бриджей фонарь, который он машинально сунул туда после окончания операции, и, немного помедлив, вручил его Фрейзеру. Шотландец внимательно осмотрел черный цилиндрик со всех сторон, заглянул в стеклянное окошко и даже включил свет, случайно нажав на неприметный рычажок. 
– Невероятно, – пробормотал он, возвращая фонарь Грею. – И кто придумал это чудо? 
Грей слегка пожал плечами, и повторил то, что сказала ему Ника, – хотя на этот раз объяснение показалось ему не слишком убедительным.
– Вы в самом деле верите, что русские могли придумать такую замечательную штуковину? – с явной иронией произнес Фрейзер, бросая на Грея взгляд, в котором странным образом сочеталось сочувствие и любопытство.
– Вы напрасно считаете русских дикарями, сэр, – холодно ответил Грей. – Один из них только что спас вам жизнь…
– Прошу простить меня, полковник, но я имел в виду совсем другое, – неожиданно смущенным тоном произнёс Фрейзер. – Этот … фонарь настолько необычен, что … – Тут он замолк, прикрыв глаза.
– Что же вы остановились мистер Фрейзер? – так и не дождавшись продолжения, спросил Грей.
– Мне кажется, подобную вещь невозможно сделать ни в одной стране нашего мира, – не открывая глаз тихо пробормотал шотландец.
– Но кто-то же её сделал! Уж не считаете ли вы, что она попала к нам из … потустороннего мира? – не мог скрыть своей иронии Грей, не веривший во всякую дьявольщину и прочую сказочную чушь. Очевидно, религиозность Фрейзера на этот раз победила его здравый смысл. 
– О, конечно, нет, полковник, преисподняя и страна фей тут не при чём, – неожиданно спокойно ответил Фрейзер. Он приоткрыл глаза и внимательно взглянул на Грея. 
– Тогда где, по-вашему, сделали этот фонарь? – устало спросил лорд Джон, понимая, что едва ли дождётся прямого ответа.
– Не знаю. Полагаю, на этот вопрос вам может ответить только его владелец. Простите, я не хотел вмешиваться, – не совсем понятно прибавил Фрейзер, вновь закрывая глаза.
Грей едва не выругался вслух, однако в этот момент в операционную вернулся Том с одеялом на плече, подушкой под мышкой и большой глиняной бутылкой в руках. Дальше продолжать разговор не имело смысла, и Грей, попрощавшись с шотландцем, кивнул Тому, стащил с ног матерчатые чехлы и в одной рубашке вышел в коридор, желая как можно скорее вернуться к себе, чтобы поговорить с Никой. 
После слов Фрейзера в голове лорда Джона зародились сомнения, и, чем дольше он размышлял, тем сильнее они становились. До этого он верил всем словам Ники, утверждавшей, что лечить и оперировать людей её научил дедушка, у которого, судя по всему, была собственная школа и больница. Вполне возможно, что супруга Фрейзера много лет назад тоже училась у деда мисс Сноу. 
Однако за долгие годы преподавания русский хирург должен был обучить своим эффективным методам лечения по крайней мере сотню студентов – но за пределами России о них почему-то никто не знал. Докторá, способные исцелять безнадёжных больных, могли сделать себе не только отличную карьеру, но и целое состояние в любой стране мира – однако ни о чём подобном лорд Джон не слышал, хотя за время службы побывал почти во всех государствах Европы, кроме Испании и России.
Странные хирургические инструменты, растворимые нити и удивительные лекарства могли достаться Нике от деда – однако лишь гениальному механику было под силу создать фонарик, который лежал сейчас в кармане Грея. 
«Допустим, восточные клинки она могла получить в дар от телохранителя отца, – подумал Грей, входя в свою комнату. – Ну, а перчатки без единого шва и тончайшие эластичные кондомы? Кто, и главное, из каких материалов их изготовил?» 
Такие изделия всегда пользовались спросом, и могли принести немалые деньги их создателю. Или это всего лишь пробные образцы? Но как они оказались у Вероники?
Грей стащил с себя вторую рубашку, швырнул её на кровать и огляделся по сторонам в поисках жилета и камзола, которые он снял и отдал Тому перед операцией. Отправляться в комнату Ники в баньяне ему не хотелось, но в тот момент, когда он распахнул шкаф, часы на каминной полке начали отбивать четверть восьмого, почти заглушив звук далёкого гонга, звавшего обитателей особняка к обеду. Поняв, что разговор с Никой откладывается, Грей со вздохом протянул руку к первому попавшемуся камзолу, но в этот момент в комнату с коротким стуком и извинениями вбежал запыхавшийся Том. 
Ко второму гонгу Грей уже был наскоро причесан и облачён в приличествующую случаю одежду, и в половине восьмого вошёл в столовую, где уже находились хозяева особняка, которых он никак не мог привыкнуть называть «родственниками».
– Говорят, вы присутствовали на операции, лорд Джон? – старый виконт устремил на него любопытный взгляд. – Мистер … Маккензи в порядке? 
– Полагаю, да, – начал Грей, но в это время в столовую вошла Ника.
– Простите за опоздание, миледи, милорды, – с церемонным поклоном обратилась она к присутствующим. – С мистером Маккензи пока всё хорошо, благодаря вам, леди Дансени, мы вовремя устранили грозившую ему опасность. Надеюсь, вы простите тот беспорядок, который мне пришлось устроить на служебной половине. Ваши работники нам очень помогли, однако помощь лорда Джона и его камердинера была просто неоценимой, – прибавила Ника, кланяясь Грею, но при этом избегая смотреть ему в глаза.
Грей едва дождался конца обеда, особенно после того, как «мистер Сноу» сообщил леди Дансени, что больной должен оставаться под наблюдением врача по крайней мере три-четыре дня, так как после такой операции возможны осложнения. Виконт и его супруга обрадовались, что отъезд гостей откладывается, а Грей почувствовал недовольство, поскольку Ника приняла такое решение, не посоветовавшись с ним. Конечно, ради спасения человеческой жизни он остался бы в Хелуотере на любой срок – тем более, что речь шла о жизни Джейми Фрейзера. 
Наблюдая за девушкой во время трапезы, Грей почувствовал, что она над чем-то усиленно размышляет и ведет себя с ним довольно сдержанно, если не сказать – скованно. 
«Неужели всё это из-за расспросов Фрейзера о своей жене – и о фонаре?» – подумал лорд Джон. Или тут дело в другом, и Ника на самом деле скрывает, откуда она родом и зачем приехала в Королевство?
Поэтому сразу после обеда он, улучив момент, незаметно шепнул «мистеру Сноу»: 
– Зайдите ко мне – нам нужно поговорить, – после чего, сославшись на усталость, пожелал виконту и его супруге спокойной ночи и первым покинул столовую. 
Оказавшись у себя, он отослал Тома отдыхать, и стал ждать прихода Ники. Однако время шло, а девушка всё не появлялась. Лишь спустя двадцать минут, когда Грей почти потерял терпение, в дверь тихо постучали.
– Извини за задержку, Джон, – сказала Ника, входя в комнату и останавливаясь в двух шагах от двери. – Нужно было кое-что доделать…
– Присядь, дорогая, нам необходимо поговорить, – сказал Грей, отодвигая стоящий у стола стул, однако девушка покачала головой. 
– Лучше пойдём ко мне, так будет удобнее. И не забудь захватить фонарик, – вздохнув, произнесла она, бросив взгляд на чёрный цилиндр, который лорд Джон специально положил в центр стола. 
Грей согласно кивнул, взял фонарик, задул свечи и через пару минут переступил порог комнаты Ники. Девушка заперла дверь и, сняв камзол, села за стол, жестом пригласив его занять место напротив. 
– Слушаю тебя, Джон, – взглянув прямо в глаза Грею, сказала она, кладя руки перед собой. 
– Где сделан этот светильник? – спросил лорд Джон, выкладывая на стол предмет, который уже можно было назвать яблоком раздора. 
– В Великобритании, – твёрдо произнесла девушка, не отрывая взгляда от лица Грея, который ожидал чего угодно, но только не этого.
– Но как … это точно? – только и смог пробормотать он. 
– Да, конечно. Смотри: здесь есть гравировка. 
Встав с места, она сняла с каминной полки подсвечник и поднесла черный цилиндрик к пламени свечи. Только после этого Грей разглядел на его торце крошечные – не более одной десятой дюйма – выпуклые буквы: «Made in GB».
– Как он попал к тебе, дорогая? 
– Я одолжила его у дяди, – просто сказала Ника, ставя подсвечник на край стола.
– У дяди, который уехал в Италию? – вырвалось у Грея. Он не сказал прямо, что дядя не сможет подтвердить или опровергнуть её слова, – однако не смог скрыть недоверие в своём голосе.
– Прости меня, Джон, наверное, нужно было рассказать тебе обо всём раньше, – с глубоким вздохом, произнесла она, слегка наклоняясь вперёд. – Но я боялась, что ты мне не поверишь…
– Рассказать о чём? О том, откуда ты на самом деле приехала в Англию, и кто сделал эту удивительную вещь? – сказал Грей резче, чем собирался. Неужели она лгала ему всё это время? 
– Да. Только пожалуйста, выслушай до конца всё, что я тебе скажу, хорошо, Джон? – она просительно взглянула на него своими колдовскими глазами, и Грей не мог сказать «нет».
– Хорошо, я тебя слушаю.
Она облегчённо вздохнула. 
– Отлично. Тогда позволь задать тебе вопрос. Ты веришь в … – она немного замялась, и Грей неожиданно для себя произнёс: 
– В потусторонний мир? 
Ника изумлённо приоткрыла рот.
– Нет, что ты! Как можно верить в подобную чепуху? Я просто хотела спросить, веришь ли ты, что there are more things in heaven and earth, that aren’t dreamt of your philosophy^[1] ? – процитировала она слегка искажённую фразу из Гамлета.
[1] Есть много в небесах и на земле такого, что и не снилось вашим философам (комбинированный перевод).

– В небесах и на земле? – переспросил Грей, невольно усмехнувшись. Ника резко тряхнула головой. 
– Я имела в виду – в природе. Ведь всего несколько столетий назад люди понятия не имели, что Земля довольно быстро вращается вокруг своей оси, – и мы до сих пор не замечаем этого, хотя движемся вместе с ней со скоростью примерно, – она слегка наморщила лоб, – примерно полмили в секунду. 
– Неужели так быстро? – удивился Грей. – Но какое это имеет отношение…
– Я просто привела это как пример – возможно, не совсем удачный, – быстро ответила Ника. – Я лишь хотела сказать, что человечество с каждым годом узнает о мире что-то новое, и постепенно приспосабливает эти знания для своих нужд. То, что раньше считалось невозможным или чудом, со временем становится обыденной вещью. Например, порох – или стекло. В средние века стекло было невероятно дорогим, а процесс его изготовления чрезвычайно трудоёмким, но теперь оно доступно даже беднякам. А порох? Во времена крестовых походов огнестрельное оружие сочли бы творением дьявола – или бога, – прибавила она, усмехнувшись.  
– Да, верно, – согласился Грей. – Ты хочешь сказать, что этот фонарик – одно из изобретений какого-то гениального мастера? Его придумал твой дядя или кто-то из его знакомых?
– Нет, Джон. Это только вступление. – Ника улыбнулась, но её глаза по-прежнему оставались серьёзными. – Поговорим теперь … о пространстве и времени. Пространство – это то, что нас окружает, – быстро прибавила она, увидев недоумение на лице Грея.
– Я изучал естествознание в колледже, – сухо ответил он, не понимая, что может быть общего между такими отвлечёнными понятиями, как пространство и время, и замечательными изобретениями, сделавшими жизнь человека намного комфортнее – «или опаснее?» 
– Пожалуйста, немного терпения, Джон. Возможно, я рассуждаю слишком примитивно о таких сложных вещах, – тут она странно усмехнулась, – но суть в том, что в пространстве мы можем перемещаться в любом направлении: вперёд, назад, вверх и вниз – в определённых пределах, разумеется. А во времени мы всегда движемся только в одном направлении. Мы не можем вернуться назад, ну, скажем, во времена своего детства, хотя можем вернуться в любое место, где хоть раз были – по крайней мере чисто теоретически. Ты согласен, Джон? – прибавила она, выжидательно глядя на Грея.
– Согласен. Мы даже можем побывать там, где никогда до этого не были, – с лёгкой иронией ответил он, поскольку не понимал смысла данного разговора. 
Глаза Ники ярко блеснули.
– О, конечно, дорогой. Мы даже можем видеть то, что уже не существует, но существовало столетия или даже тысячелетия назад.
– Неужели? О чем ты говоришь, дорогая? – полу-изумлённо, полу-испуганно спросил Грей. Что с ней происходит? Не могла же она ни с того ни с сего повредиться в рассудке?
– Я говорю о звёздах, Джон. – Она улыбнулась и вновь посерьёзнела. – Ещё Джордано Бруно в конце шестнадцатого века утверждал, что каждая из звезд подобна нашему солнцу. Они лишь кажутся нам крошечными, поскольку находятся на громадном расстоянии от нас. Позднее астрономы пришли к выводу, что многие из этих светил в тысячи раз больше и ярче нашего Солнца, но находятся так далеко, что почти не видны невооруженным глазом. 
– Да, но мы всё-таки их видим, следовательно, они существуют, – мягко сказал Грей.
– О, немного терпения, Джон, – она лукаво улыбнулась. – Не думай, что я сошла с ума, и разговор о звездах не имеет отношения к … этому, – она указала на фонарик, лежащий на столе. – Тебе известно, что свет распространяется в пространстве не мгновенно – а с огромной, но всё же ограниченной скоростью? 
– Ты в этом уверена? – спросил Грей, немного успокаиваясь. 
– Абсолютно, – кивнула она и, вытащив из кармана бриджей маленький блокнот, принялась делать какие-то расчёты.
– Не так давно учёные выяснили, что свет – вернее, частицы, из которых он состоит, их назвали «фотонами» – движется в пространстве с огромной скоростью – больше ста восьмидесяти шести тысяч миль в секунду. 
– Сто восемьдесят тысяч миль в секунду? Но это же невероятно большая цифра, как они смогли её определить? – изумился Грей.
Ника слегка пожала плечами.
– С помощью сложных математических вычислений, разумеется. Например, ещё за двести лет до рождества Христова какой-то древнегреческий математик рассчитал диаметр Земли по длине тени от обелиска в одном городе и расстояния между двумя городами, находящимся на одном меридиане. 
Грей кивнул, с трудом припомнив имя древнего учёного: кажется, его звали Эратосфеном.
– Для сравнения – звук движется со скоростью примерно 362 ярда в секунду, и, считая секунды во время грозы, можно определить расстояние до места удара молнии. Молния – это электрический разряд, который сопровождается сильным треском – ударом грома. Чем больше промежуток между сверканием молнии и ударом грома, тем дальше она от нас …
– Да, верно, – подтвердил Грей. – Во время стрельбы вражеской пушки мы сначала видим вспышку, и лишь потом слышим звук выстрела. 
Она рассуждала абсолютно логично – ни о каком помутнении рассудка тут не могло быть и речи.
– Конечно, мы можем считать, что свет распространяется мгновенно, если речь идет о малых, земных расстояниях, – кивнув, продолжила Ника. – Но если говорить о расстояниях между звёздами, то здесь дело обстоит совсем по-другому. Например, чтобы долететь от Солнца до Земли, фотону нужно целых восемь минут. 
Она внимательно смотрела на Грея, явно ожидая его реакции.
– Неужели Солнце так далеко от нас? – произнёс он, пытаясь понять, не шутит ли она. – Восемь минут – это же 480 секунд, если я не ошибаюсь …
– Да, Джон, Солнце находится от нас почти в ста миллионах миль, – кивнула она. – Однако во Вселенной есть звёзды, которые удалены от нас на миллиарды миль. Гигантские огненные шары в сотни – нет, в тысячи раз больше нашего Солнца кажутся нам крохотными пылинками. Свет от них идёт до Земли даже не годы – столетия. А теперь представь, что звезда внезапно погасла – или взорвалась, разлетелась в пыль – но мы по-прежнему видим её, потому что её лучи – крошечные фотоны – всё ещё летят к нам. Вот и получается, что мы можем видеть то, что уже не существует, – взволнованно прибавила она, наклоняясь вперёд. – Мы видим прошлое, очень далёкое прошлое, понимаешь, Джон? 
– Но это невероятно, невозможно, – пробормотал он, пытаясь осмыслить услышанное. – Разве свет не исчезнет мгновенно, если его источник погаснет? 
– Почему он должен исчезнуть, Джон? – запальчиво воскликнула она. – Свет – фотон – так же материален, как камень или … капля дождя, например! Представь – из тучи льется дождь. Или идёт снег. Порыв ветра может развеять облако, но вылетевшие из него капли воды или снежинки не испарятся мгновенно, а продолжат падать вниз. Так же и свет – и любое излучение – огонь в камине погаснет, дрова сгорят, но тепло от них не исчезнет в мгновение ока…
– Да, верно, – ответил Грей, соглашаясь с её безупречной логикой. – Мы действительно видим то, что уже не существует. Но это всего лишь звёзды …
– Ну, раз мы можем видеть прошлое далёких звёзд, то почему бы нам не пойти дальше и не предположить, что мы можем – при определённых условиях, конечно, – увидеть и наше собственное прошлое, – медленно произнесла Ника, откидываясь на спинку стула. – Ведь мы видим предметы только потому, что они отражают упавший на них солнечный свет. Как Луна, которая всего лишь отражает свет Солнца.
– Даже если предположить, что это возможно… для чего нам это? – спросил Грей, начавший уставать от этого урока … астрономии? Или естествознания? 
– А разве тебе не интересно узнать … – она запнулась, – как выглядел Ричард Львиное сердце, например? Или король Артур и рыцари Круглого стола? И существовали ли они на самом деле? 
– Да, в прошлом есть немало загадок, которые могли бы полностью изменить наше представление о нём, – ответил Грей, всё ещё не понимая, к чему она клонит. – Но ведь время течёт только вперёд, и мы не можем повернуть его вспять, верно? 

Окончание следует

Она слабо улыбнулась, слегка пожав плечами.
– Мы же только что выяснили, что прошлое можно увидеть. А почему бы нам не предположить, что прошлое существует не только в виде иллюзии, отражения некогда существовавшего предмета, но и в материальном виде?
– Я не совсем понимаю, что ты хочешь этим сказать, – произнёс Грей, вглядываясь в её напряжённое лицо. Она явно не шутила, и он внезапно ощутил легкое покалывание в затылке.
– Я хочу сказать, Джон, что прошлое может существовать наравне с настоящим, – медленно произнесла Ника, опуская глаза. – Некоторые мудрецы утверждают, что реально только настоящее, поскольку прошлого уже нет, а будущее ещё не наступило. Но я думаю, что это не так. Вот, смотри.
Она вырвала листок из своего блокнота и начертила на нём прямую линию.
– Если предположить, что время движется только в одном направлении, то точка в начале этой линии – это настоящее, верно? – Она нарисовала небольшой кружок в конце линии. – Здесь мы имеем бесконечное прошлое и несуществующее будущее, не так ли?
– Да, согласен, – кивнул Грей.
– В математике такое невозможно, – сказала Ника, переворачивая листок бумаги и рисуя на нем новую линию с кружком посредине. – В математике существуют как бесконечно большие, так и бесконечно малые величины. Если ноль сделать точкой отсчёта, то все числа, начиная с единицы, будут больше него. Но какое бы огромное число мы бы не придумали, всегда найдётся ещё большее. И такой же бесконечный ряд малых величин существует до нуля – ты слышал об отрицательных числах?
Она поставила справа и слева от кружка две чёрточки и нарисовала под ними две единицы: слева – со знаком минус, справа – со знаком плюс.
– Да, я знаю об этом, – сказал Грей, смутно припоминая уроки математики в колледже и занятия в Арсенале. – Какое это имеет отношение к … предмету нашего разговора?
«И о чём мы вообще говорим?» – хотел прибавить он, но сдержался.
– Я хочу сказать, что будущее так же реально, как и прошлое, – тихо сказала Ника, глядя на него в упор. – Настоящее относительно: для кого-то оно может быть прошлым, а для кого-то – будущим. По крайней мере, я так предполагаю, – прибавила она, опуская взгляд.
– Даже если это так, то что в этом особенного? – спросил Грей, чувствуя, как его охватывает беспокойство, причину которого он никак не мог определить.
– Это значит, что можно … вернуться в прошлое, – тихо сказала она, поднимая на него свои изумрудные глаза. – Можно путешествовать не только в пространстве, но и во времени, Джон.
– Интересно, как? – усмехнулся Грей. – Что для этого нужно – молитвы и заклинания? Или какие-то специальные механизмы?
– Ну, молитвы и заклинания тут не помогут, проще изобрести машину времени, – сказала Ника странным тоном. – Или использовать то, что уже существует в природе…
– Что, по-твоему, в природе существуют … – Грей не мог сдержать смех, – проходы в прошлое? Дорогая, ты действительно так думаешь? Но ведь это невозможно – всё равно, что сказки о путешествии в страну фей …
– Помнится, Джон, в самом начале разговора ты признал, что есть много в небесах и на земле такого, что и не снилось вашим мудрецам, – сказала она, усмехнувшись одними губами. – Мы не можем знать всего, что существует в природе.
– Ну, предположить мы можем всё, что угодно, однако для знания нужны факты или доказательства. Хотя бы свидетельства тех, кто побывал в прошлом, – или в будущем, верно, дорогая? – сухо сказал Грей. – Прости, но я не понимаю, какое отношение путешествия в иное время имеют отношения к … этому предмету? – Он кивнул на злополучный фонарик, лежавший между ними.
– Самое прямое, Джон, – она облизнула губы. – Не все способны поверить в путешествия во времени. Человека, который заявит, что он прибыл из будущего, могут счесть сумасшедшим или … или колдуном. Вот почему я ничего тебе не рассказывала, Джон – нужно было сначала убедиться, что ты адекватно отнесёшься к моим словам.
– Что это значит, дорогая? – произнёс Грей, чувствуя, как у него засосало под ложечкой.
– Это значит, Джон, что … – Ника сделала глубокий вдох, – я действительно родилась и выросла в России. Только не в восемнадцатом, а в двадцать первом веке. А этот фонарик, который я одолжила у дяди, сделан в Великобритании ещё до моего рождения – в конце девяностых годов двадцатого века.
Несколько мгновений – а может, и минут, они молча смотрели друг на друга. Решимость на её лице сначала сменилась тревожным ожиданием, а затем печальной обречённостью.
– Ты мне не веришь, – сказала девушка, опуская голову.
– Я верю, что ты говоришь искренне, – мягко ответил Грей, пытаясь подобрать нужные слова. – Просто это очень … неожиданное заявление.
– Конечно, это трудно осмыслить сразу, – она сплела пальцы, но тут же снова положила ладони на стол. – Особенно в ваш век, где так мало техники и так много суеверий …
– Ну, суеверий у нас не так уж много, – ответил Грей, слегка раздосадованный её несправедливым заявлением. – И техники тоже достаточно: я видел автомат, который не только копировал внешность своего прототипа, но мог шевелить конечностями, двигать головой и даже воспроизводить человеческую речь …
– Здорово, – она робко улыбнулась. – В пятнадцатом или шестнадцатом веке это точно назвали бы чудом – или колдовством.
Грей глубоко вздохнул. То, что рассказала Ника, казалось ему невероятным – однако он видел, что на этот раз она говорит абсолютно искренне. Можно было придумать немало правдоподобных историй о том, кто сделал необычный светильник, а не излагать в течение часа научные теории о звездах, скорости света и тайнах мироздания.
– Значит, твои перчатки с нитками тоже сделаны в … двадцать первом веке? – спросил Грей, улыбнувшись ей в ответ. Лицо девушки просияло от радости.
– Да, конечно, и хирургические инструменты тоже. Это подарок дедушки. У меня ещё много всяких вещей из будущего – хочешь их посмотреть, Джон?
– Конечно хочу, – ответил он.

В течение следующего часа Грей с огромным интересом (а иногда и с восхищением) изучал предметы, которые Ника привезла с собой из двадцать первого века. Помимо фонарика, испускавшего свет благодаря электрической энергии, заключённой в двух металлических цилиндриках-«батарейках», миниатюрного зажигательного устройства, позволяющего одним движением пальца получить стабильный язычок пламени, двух видов часов – маленьких и плоских индивидуальных, которые принято было носить на гибком металлическом ремешке на левой руке наподобие браслета – и настольных с боем, способных звонить в любое нужное его владельцу время, которое устанавливали с помощью дополнительной стрелки, девушка продемонстрировала лорду Джону устройство для создания мгновенных изображений, причём эти изображения получались цветными.
Прибор назывался «фотоаппаратом Полароид»: первая часть названия указывала на принцип действия данного устройства, вторая являлась маркой фирмы-производителя. Как пояснила Ника, отражённые от предмета частицы света – фотоны – избирательно меняли цвет поверхности особой бумаги, покрытой сложным химическим составом. Размеры устройства, сделанного из необычного материала черного цвета, были небольшими – около 5 дюймов в ширину, почти столько же в высоту и чуть больше в длину, а его вес не превышал фунта. Лишь после того, как Ника, нажав кнопку на передней панели с тремя стеклянными окошками разной формы, «сделала фотографию» Грея и спустя десять секунд вручила ему его собственное цветное изображение размером три на три дюйма, он поверил, что подобное чудо действительно возможно.
Пока он рассматривал свой миниатюрный портрет на твердом белом паспарту, Ника огорошила его, пояснив, что подобные аппараты в её время не пользуются особой популярностью, так как изображения получаются слишком маленькими и в единственном экземпляре. Кроме того, количество «снимков» ограничено всего двумя десятками, после чего аппарат необходимо «перезаряжать».
– Зато эти фотографии можно сразу взять в руки. К тому же их невозможно откорректировать – изменить или подделать, – с усмешкой прибавила она, пробудив в голове Грея целый вихрь новых мыслей и вопросов, начиная с того, какого максимального размера могут быть фотографические изображения, и кончая тем, зачем кому-то их подделывать. Однако в этот момент Ника выложила на стол нечто в треугольном кожаном чехле, и Джон забыл обо всём остальном.
– Это пистолет? – спросил он, беря в руки совершенно не похожий на обычное оружие предмет из тёмного металла с коротким толстым стволом и рукояткой прямоугольной формы. – Какой он тяжёлый!
– Да, это его главный недостаток, он весит больше двух фунтов (2,43 lb = 1100 гр.), – сказала Ника, осторожно отбирая у него пахнущее смазкой оружие. – Он целиком сделан из стали, кроме вот этих пластинок на рукояти: они так же, как и корпуса фонарика и фотоаппарата, сделаны из пластика – особого неметаллического сплава.
– Как же из него стрелять – здесь нет ни курка, ни полки с порохом? – поинтересовался Грей. Ника улыбнулась и, повернув какой-то рычажок, вытащила из торца рукоятки прямоугольную металлическую кассету пятидюймовой длины и полуторадюймовой ширины.
– Это «Кольт» – многозарядный автоматический пистолет, а внутри этого … патронташа находятся семь патронов. – Она извлекла наружу золотистый металлический цилиндрик чуть больше дюйма в длину, с плоским донышком и закругленным навершием из серебристого металла.
– В этом цилиндре – он называется гильза – находится пороховой заряд. А это пуля 45-го калибра – это самый большой из пистолетных калибров. На самом деле диаметр пули составляет всего сорок пять сотых дюйма (11,43 мм), – пояснила она, увидев изумление на лице Грея. – После нажатия спускового крючка ударник бьёт по капсюлю в центре гильзы, и высеченная искра поджигает порох, который выталкивает пулю в ствол, а использованная гильза выбрасывается вправо – вот в это отверстие. Потом пружина возвращает верхнюю часть пистолета – она называется кожух, – на место, а пружина в магазине – так называют этот патронташ, – досылает в ствол следующий патрон.
– Можно сделать семь выстрелов подряд? – переспросил Грей, восхищённый такой великолепной конструкцией. Не нужно беспокоиться, что порох отсыреет, но, главное, время на зарядку оружия многократно сокращалось. – И какова же скорость стрельбы?
– Четырнадцать выстрелов в минуту или семь за полминуты, – усмехнулась Ника, и Грей вспомнил их давний разговор о скорости стрельбы из мушкета. Но ещё больше его поразила максимальная дальность стрельбы – 65 ярдов (55 м).
– На самом деле этот пистолет чаще всего используют в ближнем бою. Он слишком тяжёлый, но другого я достать не смогла, – со вздохом сказала Ника.
– Такое оружие сложно приобрести, дорогая? – не смог удержаться Грей, рассматривая воронённый корпус и выбитые на нём буквы.
– Нет, не очень, но мне, как иностранке потребовалось бы специальное разрешение, поэтому я … э-э … позаимствовала пистолет у дяди, – пробормотала она, отводя глаза в сторону.
– У своего дяди–художника? – уточнил Грей.
Девушка кивнула и рассказала, что пистолет достался дяде от его деда по отцовской линии, который тоже был русским: их семья эмигрировала в Англию в начале двадцатого века. Майклу-старшему было 80 лет, когда его восемнадцатилетний внук приехал в Англию учиться, и они были неразлучны до самой смерти старика.
– Твой дядя Майкл приехал в Англию учиться? Но ты же говорила, что его мать – твоя бабушка – была замужем за англичанином? – удивился Грей.
– Да, но, когда дяде было три года, его отец Эндрю умер от сердечного приступа, поэтому бабушка уехала с ребёнком домой, в Россию. Спустя год она вышла замуж за моего дедушку – известного хирурга, а ещё через год у них родилась моя мама. Окончив школу, Михаил по приглашению деда поехал в Англию, где поступил в школу искусств Хетерли, окончил её, получил степень магистра, а затем и профессора, и остался преподавать в своей альма-матер. Его работы до сих пор очень популярны, он постоянно выставляется как в Англии, так и в … Европе. Когда он повёз свои работы в Италию, я … ну, в общем, я знала, где хранится пистолет, и взяла его без спроса, – она искоса взглянула на Грея, который был слегка шокирован услышанным.
– А твои родственники знают, где ты сейчас? – спросил он.
– Нет, я сказала, что еду в гости к друзьям, – ответила Ника и неожиданно широко зевнула, а затем охнув, поспешно прикрыла рот ладонью. – Ой, прости, Джон, не знаю, что на меня нашло.
Грей взглянул на круглые настольные часы XXI века – простые черные стрелки показывали пять минут первого.
– Нет, дорогая, это я должен просить прощения за то, что отнял у тебя столько времени, – смущённо произнёс он, целуя маленькую руку, пахнущую лекарством и оружейной смазкой. – Тебе давно пора отдыхать после такого напряжённого дня.
– Ничего, Джон, главное, что мы наконец-то обо всём поговорили, – Ника ласково погладила его по щеке. – Но ты прав: завтра мне придётся встать в семь, чтобы проверить состояние Фрейзера, а потом мы продолжим наш разговор, хорошо?
– Конечно, дорогая, – ответил Грей и, пожелав ей спокойной ночи, отправился к себе в полном смятении чувств.

Проводив Джона, Ника заперла за ним дверь и вернулась к столу. Нужно было поскорее спрятать вещи, умыться и лечь спать, но вместо этого она присела на край стула, чтобы немного прийти в себя. Ноги гудели, голова кружилась, мысли начинали путаться – обычная реакция на пережитый стресс. Однако это были пустяки по сравнению с охватившей её радостью и облегчением.
Больше не нужно притворяться и обманывать Джона. Ей так давно хотелось рассказать ему всю правду о себе и поделиться впечатлениями об этом мире – за полтора года пребывания в XVIII веке она соскучилась по простому человеческому общению. Здесь у неё не было друзей: контакты с заказчиками, хозяевами квартиры, прачкой, торговцами на рынке и случайными моделями были чисто деловыми. Разговоры на отвлечённые темы – о погоде, о каких-то житейских мелочах быстро надоедали собеседникам Ники. Женщины любого возраста спустя некоторое время начинали флиртовать с симпатичным юношей или пытались сосватать ему своих дочерей. Дружба с мужчинами заканчивалась быстро: Нике не нравилось участвовать в попойках или посещать публичные дома. А кроме того, трижды вроде бы нормальные парни предлагали «Нику» заняться с ними сексом – полюбовно или за деньги.
После неудачных попыток завести приятельские отношения сначала с семьёй владельца небольшой книжной лавки, затем – с дочерью викария местной приходской церкви, Ника полностью сосредоточилась на работе. Времени у неё было достаточно, поскольку сериалы, соцсети и любимые книги остались в XXI веке. Хотя местные книги она, конечно, покупала – те издания, которые считались редкостью в её время, и те, о которых даже не слышали в будущем, утратив саму память о них. Кое-что она собиралась оставить себе, кое-что продать по возвращении, как и сделанные с натуры её собственные рисунки и наброски.
Ника намеривалась спрятать их в каком-нибудь надёжном месте, чтобы в XXI веке «случайно» отыскать постаревшие на 260 лет книги и картины «неизвестного художника» восемнадцатого столетия. В детстве она смотрела старый фантастический фильм, где герой, случайно попавший в будущее, находит в тайнике своего фамильного особняка собственное кольцо, которое пролежало там почти сто с лишним лет. Естественно, что цена «состарившихся» рисунков будет во много раз больше её собственных работ. Даже если те будут выполнены карандашом или красками восемнадцатого столетия на аутентичной бумаге, их сочтут либо подделкой, либо фантазией автора.
Снимками, сделанными аналоговой камерой, которую Ника ещё не показывала Джону, она не собиралась ни с кем делиться. В отличие от цифровых приборов старый добрый «Кодак», сделанный ещё до её рождения, не нуждался в батарейках или подзарядке. Ника была на сто процентов уверена, что при возвращении домой отснятые ею плёнки не засветятся, раз после перехода вся электроника продолжала работать. Изредка она включала плеер на диктофоне, чтобы послушать любимую музыку. Но запас батареек был ограничен, так что Ника скоро перестала вести аудио дневник и стала записывать свои впечатления в общую тетрадь в клетку. А когда все 95 листов закончились, она продолжила писать на местной бумаге. К счастью, помимо шариковой ручки с запасом стержней, она взяла с собой старинную деревянную ручку со стальным пером, которой писала в советской начальной школе её бабушка Ариадна Константиновна.
Бабушка Ники в юности была талантливой балериной – самой молодой из дублёрш знаменитой примы Большого театра. Родители Ариадны тоже принадлежали к миру искусств: мать преподавала вокал в консерватории, отец был главным дирижером одного из музыкальных театров столицы. Вот почему их двадцатилетняя дочь в составе труппы Большого театра поехала на гастроли за границу – в 70-е годы XX в. русским балетом восхищался весь мир.
В Лондоне Ариадна, которую все звали Адой, познакомилась с 28-летним репортёром одного из ведущих британских телеканалов, сыном русского эмигранта и английской леди. Благодаря знанию русского языка молодой и обаятельный Эндрю Спенсер-Белвью не только взял подробное интервью у артистов театра, но и завоевал симпатии юной балерины. За две недели они успели влюбиться в друг друга, и, когда труппа отправилась из Англии сначала во Францию, а затем в Италию, Эндрю последовал за Ариадной. В Риме они поженились в британском посольстве – спустя три месяца и два дня после того, как впервые увидели друг друга.
Ариадна написала руководству театра заявление с просьбой предоставить ей внеочередной отпуск, а в интервью, которое молодожёны дали СМИ, заявила: «Я выхожу замуж за любимого человека – но не собираюсь отказываться от своей Родины. Я всегда была, есть и буду гражданкой СССР – великой страны, где я получила свою профессию и образование, где живут мои друзья и родители».
Политического скандала, как этого хотели некоторые противники разрядки, не получилось: хотя Ариадну уволили из труппы за «нарушение трудовой дисциплины», гражданства её не лишили, – всё же это был семьдесят второй, а не 60-й год. Молодые супруги отправились в свадебное путешествие на один из островов в Карибском море, а в конце сентября вернулись в Англию. Ариадне пришлось оставить сцену: в мае следующего года у неё родился сын, которого в честь русского деда Михаила назвали Майклом.
К несчастью, через три года его отец, Эндрю, скоропостижно скончался от сердечного приступа – у прекрасного спортсмена, любителя конного поло и горных лыж оказался скрытый порок сердца. Ариадна Константиновна решила вернуться с ребёнком в СССР, к своим родителям, которым из-за неё пришлось уйти со своих должностей. Разрядка – разрядкой, но чиновники министерства культуры не стали церемониться с людьми, чья дочь вышла замуж за сына белоэмигранта и осталась жить в капстране.
После нескольких бесед в советском посольстве молодой женщине позволили вернуться на родину, где через год она познакомилась со своим вторым мужем – известным хирургом-травматологом Станиславом Андреевичем Яблонским, поляком по происхождению. Дед Ники в начале шестидесятых приехал из ПНР в Москву учиться в мединституте – и остался на своей новой родине навсегда. Первая русская супруга Станислава-Анджея, с которой они поженились, ещё будучи студентами, умерла за несколько лет до этого от онкологического заболевания. Детей у них не было, и Станислав Андреевич винил в этом себя, однако в 1978 году у них с Ариадной родилась дочь Юлия.
Несмотря на напряжённые отношения между СССР и Западом после ввода советских войск в Афганистан, английский дед Михаила – Майкл Белвью – поддерживал отношения со своей бывшей невесткой и внуком. Они часто созванивались по телефону, а когда началась перестройка, пожилой джентльмен смог приехать на родину родителей, откуда его увезли в шестилетнем возрасте вскоре после революции 1917 года, чтобы повидать своего единственного внука.
После распада СССР в России начался хаос, и в начале 90-х на семейном совете Михаила-младшего решили отправить к деду в Англию, где он поступил в один из самых престижных художественных колледжей Оксфорда. Его дед, Майкл-старший, умер спустя десять лет, завещав внуку всё своё имущество.
Юлия Станиславовна пошла по стопам отца, который с конца 90-х возглавил одну из крупнейших клиник столицы. По окончании мединститута она поехала в Германию, чтобы пройти стажировку в знаменитой на весь мир фирме, занимающейся производством лекарств и медоборудования. Во время новогоднего приёма в российском посольстве Юлия познакомилось с Сергеем Морозовым – помощником советника по безопасности посольства, сыном отставного советского генерала.
Мать Сергея была младше своего супруга на 20 лет и не слишком заморачивалась воспитанием сына. Когда началась перестройка, и большинство военных лишились своих прежних льгот и зарплат, мать Сергея познакомилась на одной из тусовок с бизнесменом из далёкой Австралии и потребовала у супруга развода, чтобы продолжить свою весёлую и безбедную жизнь с новым мужем на другом континенте. Николай Сергеевич развод супруге дал, а сына-подростка оставил себе – тем более, что австралийцу чужой ребёнок не был нужен. Спустя год генерал вышел в отставку и занялся бизнесом: сначала открыл кооперативное сыскное бюро, а после распада СССР – частное охранное предприятие, чьи услуги в лихие девяностые оказались крайне востребованными. Бывший генерал собрал вокруг себя своих сослуживцев-десантников, не имевших связей с криминальным миром, и честно исполнявших работу по охране банков, предприятий и частных клиентов.
Сергей поступил в МГИМО, окончил его и, благодаря старым и новым связям отца, получил должность в посольстве РФ в Берлине, где встретил свою будущую жену и мать Ники. Спустя год Морозов-старший умер в возрасте 70 лет, и Сергей вернулся в Россию, где они с Юлией поженились. В 2001 году у них родилась дочь Вероника. Сергей передал управление ЧОПом заместителю отца и помог своему тестю основать фирму по импорту в Россию немецкого медицинского оборудования и лекарств, которую они с Юлией в конце концов возглавили.
Однако жизнь семьи Морозовых нельзя было назвать безоблачной. Предприятие Юлии и Сергея оказалось слишком прибыльным, и на самом верху столичного правительства нашлись желающие его отжать – либо заставить владельцев поделиться своими доходами. Когда Веронике исполнилось десять лет, в адрес её родителей стали поступать завуалированные угрозы.
Сергей Морозов обратился в фирму покойного отца, чтобы они обеспечили его семье круглосуточную охрану. С тех пор один из инструкторов по рукопашному бою, чемпион России по айкидо и стендовой стрельбе Кирилл-Акиро Парфёнов постоянно сопровождал их в поездках.
Скоро коррумпированных чиновников сменили, однако Кирилл, ставший к тому времени близким другом Сергея Николаевича, продолжил работать с ним. Вероника, начитавшись рассказов о ниндзя, которых сами японцы называли «шиноби» – крадущимися, и, посмотрев один из старых фильмов, снятый знаменитым тёзкой Акиро, упросила отца позволить ей заниматься айки-до и айки-дзюцу.
Маму Ники это не обрадовало, и, по совету Ариадны Константиновны, она устроила дочь в художественную школу, занятия в которой проходили три раза в неделю. К удивлению родных, девочке понравилось рисовать – тем более, что у неё это отлично получалось, однако заниматься боевыми искусствами она так и не бросила.
Когда Веронике исполнилось четырнадцать, её родители погибли в авиакатастрофе в Германии. Частный легкомоторный самолет, на котором они летели из Берлина во Франкфурт, после столкновения со стаей птиц упал в реку, и никто из трех членов экипажа и двух пассажиров не выжил.
Акиро с родителями Вероники не было – в этот раз он остался в Москве судить международные спортивные соревнования по айки-до, как признанный мастер японской школы, обучавшийся на родине этого искусства. Отец Кира был японцем, мать – дочерью дальневосточного лесника. Они познакомились, когда молодой кинорежиссёр Сёйдзи Ивамото приехал в Хабаровский край снимать документальный фильм об амурских тиграх. Кирилл родился в 1965 году, и только спустя пять лет они с матерью приехали в Японию знакомится с родственниками отца. Потомки древнего самурайского рода не одобрили выбор сына. Да и Анастасии Павловне в Японии не понравилось, поэтому они с Сёйдзи договорились, что Акиро будет жить и учиться на родине матери, а лето проводить на родине отца. Там Кир впервые взял в руки сначала деревянный, а затем и боевой меч.
Однако, став совершеннолетним, он не захотел остаться в Стране Восходящего Солнца, а пошел служить в советскую армию. Его навыки очень пригодились в ВДВ, где во время первой учебной тренировки он без всяких усилий уложил на лопатки своего инструктора по рукопашному бою. После армии Кир отправился в Москву, чтобы всерьёз заняться спортом – однако спортивные залы в начале 90-х стали тренировочной базой для рэкетиров и бандитов. К счастью, Кира взяли в ЧОП Николая Морозова, а спустя несколько лет он смог возобновить занятия спортом, совмещая их с охраной его сына.
После гибели своего друга и начальника Акиро Парфёнов-Ивамото продолжил тренировать и охранять Веронику, которую взяли под свою опеку бабушка с дедушкой. Окончив школу в 17 лет, Ника в тот же год поступила в мединститут, где время от времени читал лекции её дедушка.
Конечно, ей куда больше нравилось рисовать, чем изучать анатомию человеческого тела в теории и на практике. Она научилась не падать в обморок на вскрытиях и операциях в клинике, куда со второго курса её стал брать Станислав Андреевич. Ариадна Константиновна поощряла занятия внучки живописью, считая, что муж поторопился навязать девочке свою профессию. Вероника не бросила айки-до и продолжала раз в неделю посещать школу боевых искусств, которую открыл Акиро, когда его подопечная поступила в ВУЗ.
В начале мая 202* г. Станислав Андреевич внезапно скончался от инфаркта, не дожив двух недель до своего 78-го дня рождения. Ариадна Константиновна и Ника, оправившись от удара, в конце концов поняли, что нужно жить дальше. Вероника сдала экзамены за третий курс, но решила уйти из мединститута.
Майкл Белвью не смог присутствовать на похоронах отчима, поскольку в день его смерти вылетел в Америку на свадьбу своей приёмной дочери, с матерью которой они развелись много лет назад. Вернувшись в Великобританию в начале июня, Майкл пригласил мать и племянницу к себе в гости. Все ограничения на въезд в страну были сняты ещё в начале года – к тому времени эпидемиологическая обстановка в мире полностью стабилизировалась.
Прожив два месяца в загородном доме Михаила, Ариадна Константиновна вернулась в Россию, а Ника осталась в Англии. Посмотрев её работы, дядя предложил ей поступить в колледж искусств в Оксфорде, где он преподавал уже около двадцати лет.
Благодаря бабушке Вероника бегло говорила на английском, но, побоявшись, что этого будет недостаточно, попросила дядю найти ей преподавателя, с которым занималась в течение трёх недель перед поступлением в колледж.
Однако она напрасно беспокоилась: в колледже обучались не только англичане, но и граждане всех стран мира – турки, арабы, венгры, индийцы и африканцы, чей язык был далёк от совершенства.
Ника не захотела жить в кампусе, построенном в начале XIX в. – тесные комнатки с каменными полами, где летом было почти так же холодно, как и зимой, общие душевые и туалеты в конце неотапливаемого коридора ей совершенно не понравились. Она сняла маленькую двухуровневую квартирку в городе (кухня-гостиная на первом этаже, спальня и ванна с туалетом на втором) по цене трёшки в пределах московского Садового кольца. Хотя в средствах она не нуждалась: от родителей ей остались крупные счета в российских и иностранных банках, да и фирма по торговле медицинским оборудованием, которой сейчас руководил надёжный управляющий, продолжала функционировать и приносить немалые доходы.
В конце октября на одной из лекций по истории английской литературы, которую Ника решила как следует изучить, она познакомилась с третьекурсником Клайдом Маклейном – весёлым и обаятельным парнем с серыми глазами и темными, слегка вьющимися волосами. Ника сначала подумала, что он гей: Клайд оказался единственным из натуралов, кто не попросил дать ему номер её телефона в первый же час их знакомства. Спустя неделю они снова встретились на вечеринке, устроенной девушкой из Индии, с которой Вероника занималась по одной программе. Клайд подвез её до квартиры, а ещё через два дня пригласил на свидание в маленькое уютное кафе в старом городе. Судя по всему, высокий шотландец влюбился в неё по-настоящему, и готов был довольствоваться редкими поцелуями, когда Ника сказала, что пока не готова к серьёзным отношениям.
Клайд ей нравился, хотя мысли о том, что рано или поздно ей придётся заняться сексом с мужчиной, вызвали у неё легкую дрожь. Спустя полгода после гибели родителей Веронику попытался изнасиловать старший брат её одноклассницы – это произошло на дне рождения подружки, который отмечали в загородном коттедже родителей именинницы. Если бы не занятия айки-до, ей не удалось бы отбиться от семнадцатилетнего придурка, разгорячённого алкоголем (а, возможно, и наркотиками).
Ника сломала ему нос и два пальца на руке и, пока подонок приходил в себя, вернулась в коттедж (всё случилось в саду), позвонила Кириллу и уехала домой намного раньше, чем собиралась. Кир догадался, что с его подопечной что-то произошло, однако Ника объяснила, что поругалась с лучшей подругой из-за какого-то пустяка.
На следующий день она всё же рассказала об инциденте бабушке, которая захотела заявить на мерзавца в полицию. Ника упросила Ариадну Константиновну этого не делать, чтобы не портить отношения с одноклассницей, хотя с того момента их дружба постепенно сошла на нет.
В старших классах и в институте она не очень охотно посещала дискотеки и клубы, держа своих одногруппников на расстоянии. Подруги в соцсетях обсуждали достоинства своих бойфрендов, и Ника чувствовала себя белой вороной, но обращаться за помощью к психологу стеснялась. Очевидно, она просто пока не встретила свою «половинку», утешала себя девушка, отказывая очередному поклоннику.
В начале декабря Клайд, с которым они стали проводить вместе довольно много времени, пригласил Нику съездить на Рождество в гости к его родителям в Шотландию. Можно было отказаться, сославшись на желание провести зимние каникулы в доме дяди, или у бабушки в Москве, однако Вероника решила этого не делать. Клайд, который явно влюбился в неё по уши, показался Нике подходящим кандидатом на роль её первого мужчины.
Занятия в университетах закончились 18 декабря, но в Шотландию они выехали только утром 21-го: Нике захотелось написать с натуры здание одного из старейших коллежей Оксфорда. Студенты разъехались на каникулы, дворы опустели, никто не мельтешил перед глазами и не зависал за спиной – в этом плане англичане почти не отличались от её соотечественников.
В Инвернесс они с Клайдом прибыли в тот же день без четверти пять вечера, сделав пересадку в Эдинбурге. Солнце село почти час назад: близилось зимнее солнцестояние – самый короткий день и самая длинная ночь в году.
У выхода с вокзала их уже ждал джип отца Клайда – мистера Джареда Маклейна, высокого и темноволосого мужчины лет шестидесяти, с белозубой улыбкой на более смуглом, чем у его сына лице. Спустя три четверти часа, миновав несколько небольших городков, которые здесь называли деревнями, они добрались до старинного двухэтажного каменного дома, расположенного у подножья высокого холма и окружённого многочисленными хозяйственными постройками.
– Добро пожаловать в Бринмор-Хаус, Никки, – сказал Клайд, помогая ей вылезти из машины.
В семь вечера они сели ужинать. Помимо родителей Клайда – Джареда и Маргарет, которая просила называть её Мэгги, за столом присутствовали старший брат Клайда, Роджер, со своей беременной супругой, и какой-то дальний родственник Джареда – то ли кузен, то ли сводный брат.
– Остальные приедут ближе к Рождеству, – пояснила Мэгги, подвигая к Нике миску с салатом. – Это единственное время в году, когда вся наша семья собирается вместе. А как у вас в России отмечают Рождество?
Вероника ответила, что на её родине Рождество отмечают после Нового года, который считается любимейшим общенациональным праздником.
– Ёлки у нас наряжают к Новому Году, и подарки дарят 31 декабря или 1 января, а Рождество – это религиозный праздник для верующих, – пояснила Ника шотландцам.
– Похоже на наш Хогманай (шотл. гэльск. Hogmanay), – сказал Роджер. Оказывается, так назывался древний шотландский праздник последнего дня в году: в эту ночь было принято устраивать факельные шествия и посещать соседей, вручая им символические подарки, сулящие удачу: соль, уголь, песочное печенье, виски или фруктовый кекс.
– Особенно хозяева радуются, если их первый в новом году гость окажется высоким и темноволосым, – прибавил Роджер, кивнув в сторону Клайда.
Все, включая Нику, весело заулыбались. Про то, что русские отмечают Новый Год дважды: по григорианскому и юлианскому календарю, Ника решила не упоминать.
После ужина Клайд показал ей дом, в котором его семья жила с конца XIX века. Нике выделили небольшую, но очень уютную и теплую комнату на втором этаже: в Бринмор-Хаусе работало паровое отопление.
Утром 22 декабря Клайд повез её на Лох-Несс. По прямой до него было меньше пяти километров, однако, чтобы добраться до знаменитого озера, им пришлось сделать довольно большой по местным меркам крюк, проехав сначала километров шесть на юг, а потом ещё десять – на север, вдоль невысоких и совершенно безлесных гор и трех небольших озёр с очень чистой водой.
Оказавшись на берегу знаменитого озера, они снова повернули на юго-запад. Дорога с довольно интенсивным движением шла буквально в ста метрах от кромки воды, позволяя как следует разглядеть не только бегущие по её поверхности волны, но и противоположный берег: в среднем ширина Лох-Несс не превышала двух с половиной километров.
В половине одиннадцатого они остановились в деревне Инверфаригейг, чтобы выпить чаю в маленьком кафе с видом на озеро, и Клайд спросил у Ники, не хочет ли она посмотреть на остекленевшую крепость на вершине холма Гервхар-Мёр, находящегося в нескольких милях к востоку от шоссе.
– Стеклянный форт? – переспросила Ника, сомневаясь, правильно ли она поняла его слова.
Клайд объяснил, что на вершинах некоторых шотландских холмов археологи обнаружили остатки древних укреплений в виде овалов из камней, сплавленных между собой под действием очень высокой температуры. Построенные в третьем или четвёртом столетии до нашей эры, эти сооружения долгое время вызывали у учёных ожесточённые споры, поскольку никто не мог объяснить, как жителям железного века удалось разжечь огонь, температура которого превышала тысячу градусов Цельсия.
— Это, конечно, не Дан-Дирдейл^[1], – пояснил Клайд, – но камни рассмотреть можно. И оттуда отличный вид на озеро.
[1] Холм Dun Deardail (англ.) или Dundbhairdg hall (шотл. гэльск.) расположен в 5 милях к юго-востоку от Форт-Уильяма (Шотландия). На его вершине находятся остатки частично остекленевшего каменного укрепления, построенного около 2500 лет назад.
Ника согласилась, и через полчаса, проехав несколько километров по каменистой грунтовой дороге, они добрались до небольшого холма, поросшего низкими кустиками вереска и поникшей, но всё еще зелёной травой. Погода была пасмурная, но довольно тёплая – где-то около +8, почти как в Москве в начале ноября.
Перед тем, как выйти из машины, Клайд достал из бардачка прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором лежали складной перочинный нож, свисток на длинном шнурке и двадцатисантиметровый картонный цилиндрик красного цвета, и протянул его Нике.
– Что это? – изумилась она, рассматривая необычный набор.
– Это необходимо каждому, кто отправляется в горы, – на полном серьёзе заявил шотландец. – Если ты случайно заблудишься, то можно подать сигнал свистком, а огонь файера хорошо виден в самом густом тумане. И с его помощью можно разжечь сигнальный костер.
– А нож зачем? – спросила Ника, стараясь не рассмеяться: называть окружающие их холмы «горами» было явным преувеличением.
– На всякий случай – чтобы нарезать веток, настрогать растопку для костра, вскрыть консервы, если понадобиться, – пожал плечами Клайд. – Кстати, вода тоже нужна.
Поняв, что он не шутит, Ника со вздохом сунула пакет и пластиковую бутылку воды в свой рюкзачок. Такие меры предосторожности показались ей крайне преувеличенными, тем более, что сотовая связь здесь работала отлично. Однако она решила не спорить с влюблённым парнем, который хотел позаботиться о её безопасности.
Через пятнадцать минут они уже были на плоской вершине холма, возвышавшегося, судя по метке в телефоне, всего на 720 футов (≈ 202 м.) над уровнем моря. Если бы не пояснения Клайда, она ни за что бы не догадалась, что выступающие из травы темно-серые камни, покрытые белёсым налётом, и есть остатки древних пиктских укреплений.
– Это очень маленький форт, всего 8 ярдов (7,3 м) в диаметре. Он больше похож на сторожевую башню, чем на крепость, где могли укрыться нескольких семей, – сказал Клайд, обходя вместе с Никой каменный круг. – То, что эти камни оплавлены, установили совсем недавно – вот почему про них знают только местные жители.
– А что говорят об этих камнях ваши легенды? – поинтересовалась Ника. Клайд неопределенно улыбнулся.
– Как ни странно, почти ничего. Есть множество легенд про холмы конической формы – в них обитают феи. Рядом с ними нельзя спать даже днём. А про кромлехи и кэрны – пирамидки из камней, которые встречаются даже в Англии, никто ничего не знает. Хотя существует примета, что их нельзя огибать против часовой стрелки, иначе те, кто их построил, утащат тебя в свой потусторонний мир.
– Понятно. Выходит, они настолько древние, что сведений о них нет даже в легендах, – сказала Ника, глядя на далёкое озеро и верхушки гор на противоположном берегу. Она сделала несколько десятков снимков: вид действительно был красивым. Нужно будет попросить Клайда, чтобы он привез её сюда ещё раз – с бумагой и красками. За несколько часов она успеет сделать парочку этюдов – если только погода не испортится.
– Подожди минутку, я сейчас вернусь, – неожиданно сказал Клайд и, подойдя к краю площадки, стал спускаться вниз с холма в противоположную от машины сторону. Ника кивнула, взобралась на один из камней и постояла на нем, прислушиваясь к шороху травы, а затем перешагнула на соседний, решив пройтись по остаткам древней стены.
«Интересно, что это был за костёр, в котором плавились камни? – думала она, балансируя на неровной поверхности. – Может, удар молнии? Но почему оплавились все камни? Не могли же молнии бить по очереди в каждый из них. Такое возможно, если в камнях или под холмом содержится железо. Как тут не поверить в лазерную атаку пришельцев, которых чем-то разозлили древние пикты?»
Она перепрыгнула на последний камень, вернувшись в ту же точку, откуда начала свой путь, и почувствовала, что не может удержаться на ногах и падает на землю.


окончание следует

Посидев пять минут, Ника встала из-за стола, налила воды в чайник и повесила его над огнем. Она давно привыкла умываться холодной водой, но для интимного туалета и чистки зубов ей нужна была теплая вода. Пока чайник грелся, Ника собрала лежащие на столе вещи и спрятала их в обтянутый кожей металлический ящичек с кодовым замком. 
Она не решилась оставить эти и некоторые другие предметы в Лондоне. Батарейки, пустые и отснятые фотоплёнки, диктофон, тетради с записями, бинокль, цифровая мини-камера и пара зажигалок лежали в тайнике под подоконником второго этажа её квартиры в Сохо. Документы, банковская карта, немного наличных и мобильник остались в будущем. Перед тем как отправиться в восемнадцатый век, Ника спрятала их в маленькой пещерке в овраге между двух соседних с Гервхар-Мёр холмов, которую она случайно нашла во время своего первого перехода в день зимнего солнцестояния.
Тогда ей просто невероятно повезло: случайное сочетание нескольких факторов не только позволило ей попасть в прошлое, но и вернуться оттуда живой и невредимой. 
Оказавшись на земле, она первым делом подумала о мобильнике – и, поспешно встав, полезла в карман, чтобы проверить, не разбился ли он. Телефон работал, но Ника опять чуть не упала. Стараясь справиться с головокружением, она уселась на ближайший камень, чтобы прийти в себя. Оглядев свои мокрые коленки и грязные ладони, она со вздохом полезла в рюкзак за влажными салфетками. 
Немного приведя себя в порядок, Ника огляделась по сторонам – и внезапно поняла, что за эти минуты вокруг что-то неуловимо изменилось. Свет стал менее ярким, воздух – более холодным, верхушки окружающих холмов невозможно было различить из-за свинцово-серых туч, которые сплошной пеленой заволокли всё небо. Ника взглянула в сторону озера, но вместо него увидела лишь густую завесу тумана, чуть более светлую, чем нависающие над ним облака. 
«Похоже, сейчас пойдет снег», – подумала она, невольно поёживаясь. Холода она не боялась, к тому же по груди разливалось приятное тепло, словно её кулон превратился в крошечную грелку. 
 «Интересно, куда запропастился Клайд? Сказал, что на минутку, а прошло уже больше пятнадцати. Чем можно заниматься столько времени? У него что, понос?»
Ника достала телефон – на экране высветилось время – 12:07, но, когда она попыталась позвонить Клайду, выяснилось, что сотовая связь не работает. Видимо, телефон всё-таки повредился при ударе о землю. Ладно, придётся кричать – может, он уже справился со своей … проблемой, подумала Ника, подходя к краю площадки, чтобы взглянуть вниз. Склон холма с этой стороны покрывали густые заросли вереска и дрока, но её спутника нигде не было видно. 
– Клайд, ты где? С тобой всё в порядке? – крикнула Ника, но никто ей не ответил. Она решила вернуться к машине и подождать Клайда внутри – или посигналить, чтобы он догадался, что она его ищет. Может, он оступился, упал, ударился головой и лежит где-нибудь на склоне без сознания, думала она, торопливо спускаясь с холма. Кусты на пути Ники как будто стали гуще и выше, но это наверняка было лишь игрой воображения, взбудораженного её собственным падением и растущей тревогой за Клайда. 
Но машины на месте не оказалось. А потом началось такое, что даже сейчас, спустя два с лишним года, выглядело настоящим кошмаром. 
Сначала она не могла поверить в то, что парень, которому она, несомненно, нравилась, мог так жестоко разыграть её, бросив в одиночестве в незнакомом безлюдном месте.  
«Так вот почему он дал мне этот дурацкий набор скаута, – сердито подумала она, доставая из рюкзака пакет Клайда. – Ладно, посмотрим, кто будет смеяться последним». 
Однако свисток не помог: звонкие трели разбудили слабое эхо в холмах, но через несколько минут у неё стало звенеть в ушах, и Ника решила, что нужно выбираться отсюда самостоятельно. Три – четыре, или даже пять – шесть километров пешком по почти ровной местности она пройдёт за час – полтора, это ведь не Кавказские и даже не Крымские горы, где они с родителями бывали почти каждое лето. Отец считал, что нужно сначала познакомиться с природой родной страны, прежде чем ехать на Кипр или Мальдивы.
«Пошёл ты на фиг, чёртов придурок, сегодня же уеду в Лондон, что бы ты не говорил», – ругалась про себя Ника, пробираясь по камням и скользкой заиндевелой траве между мрачных холмов. На шоссе она остановит любую машину, доедет до Инверфаригейга и вызовет оттуда такси, если сотовая связь по-прежнему не будет работать. 
Однако через некоторое время злость сменилось недоумением и растерянностью: грунтовая дорога, по которой час назад они ехали к Гервхар-Мёр, куда-то исчезла: на земле не было и намёка на следы колёс джипа Клайда. 
А потом она встретила двух мужчин, тащивших на длинном шесте тушу убитого оленя. Они появились из-за невысоких деревьев, росших у подножия холма метрах в двадцати справа от Ники, и она не поверила своим глазам, когда поняла, что олень – настоящий: брюхо несчастного животного было вспорото. 
«Браконьеры? Здесь? Не может быть, – подумала она, стараясь справиться с отвращением и тошнотой. – Может, они напали на Клайда и угнали его машину? Что делать? С двумя я не справлюсь … особенно если они вооружены… Надо удирать – но тогда они точно за мной погонятся». 
Поэтому она сделала несколько шагов в прежнем направлении и, стараясь не смотреть на мертвого оленя, нейтральным тоном произнесла:
– Привет, я немного заблудилась. Не подскажете, как мне попасть в Инверфаригейг?
Судя по тому, что ей ответили не сразу, браконьеры тоже слегка подрастерялись: они рассматривали Нику с явным удивлением, дав ей время собраться.
– Зачем тебе в Инбхир Фаррагэйг, сассенах? – наконец со странным акцентом изрек тот, что шёл первым. 
 «Не может быть, чтобы он назвал меня «сосунком». Наверное, это какое-то шотландское ругательство», – подумала Ника, которой внешний вид браконьеров с каждой секундой казался всё более странным. 
Они оба были в довольно потрёпанных темных суконных куртках, подпоясанных широкими кожаными ремнями, в коротких штанах по колено и толстых грубых гольфах. Но ещё более необычной была их обувь: кожаные … балетки? со шнурками, обмотанными вокруг щиколоток. Головные уборы незнакомцев представляли из себя бесформенные серые береты на длинных волосах, стянутых в хвост на затылке. Ни дать, ни взять персонажи Вальтера Скотта или Роберта Стивенсона, только без клетчатых плащей и юбок. Хотя длинные охотничьи ножи в кожаных ножнах на их поясах выглядели вполне современно и достаточно грозно.
– У меня там друзья, которые давно меня ждут, и, если я не приду или не позвоню им в ближайшее время, они отправятся меня искать, – твёрдо произнесла Ника, следя за ногами мужчин: Акиро учил, что даже самый тренированный боец непроизвольно переступает с ноги на ногу перед броском.
– Позовёшь^[1] их? – с ухмылкой заметил второй мужик, чуть постарше своего сообщника. – До деревни миль пять, кричи-не кричи, никто тебя не услышит, парень.
[1] Call (англ.) – позвать, позвонить (по телефону). 

«Они знают, что связи нет, – поняла Ника, с неприязнью разглядывая браконьеров. Незнакомцы больше смахивали на бродяг: у того, кто только что с ней говорил, не хватало двух передних зубов на верхней челюсти, а остальные потемнели от кариеса. – И какого чёрта он назвал меня парнем? Может, это продолжение розыгрыша? Но олень-то явно настоящий!» 
– Вижу, вы славно поохотились, – сказала она, опуская руку в карман за телефоном. – Можно, я вас щёлкну на память? Скажите «сыр», джентльмены. 
Вспышка сработала дважды – вокруг стремительно темнело, в воздухе уже кружились крупные белые хлопья, а потом … потом ей пришлось удирать со всех ног, и, если бы не началась метель, в мире одним таинственным исчезновением стало бы больше.
 Браконьеры на мгновение остолбенели с вытаращенными глазами, а потом с воплями: «Ifrinn an Diabhuil!» швырнули свою добычу на землю и бросились на Нику. 
Ей удалось спрятаться в маленьком, но довольно глубоком овражке, по дну которого тек мелкий ручеёк. Как она за несколько минут смогла отыскать эту промоину, закрытую сверху густыми кустами дрока, и не сломать ноги на скользких камнях, один бог ведает. Наверное, сработал какой-то древний инстинкт, помогавший нашим далёким предкам тысячелетия назад выживать во враждебной среде – а может, за годы тренировок её тело, опережая разум, научилось самостоятельно находить выход из опасных ситуаций. 
Там, на берегу ручейка, Ника забилась в крошечную пещерку – точнее, глубокую щель в известняковом склоне холма, над которой нависал огромный куст дрока. Однако, если бы не густой снегопад, во время которого видимость упала почти до нуля, и ледяной ветер, сдувавший браконьеров с ног, они в конце концов отыскали бы «diabhuil a’sasannach» даже в этой кроличьей норе. Сидя в своём убежище, Ника несколько раз слышала их возгласы совсем рядом и непроизвольно стискивала рукоять перочинного ножа. 
Даже после того, как голоса преследователей смолкли, она решила, что не двинется с места в течение часа: вдруг бродяги только сделали вид, что отказались от преследования, а на самом деле караулят её где-нибудь неподалёку. Сидеть в узкой щели на корточках было очень неудобно, поэтому она сняла свой рюкзак и, рассовав большую часть вещей по карманам, набила его ветками и сухими листьями, скопившимися у входа в пещерку, после чего уселась на импровизированную подушку, вытянув затёкшие ноги. 
Снег снаружи всё ещё шёл, однако под кустом дрока пока было сухо. Чтобы скоротать время и разобраться в том, что случилось, она принялась рассматривать сделанные сегодня фотографии. Изображения браконьеров Ника изучила во всех деталях, и чем дольше она их рассматривала, тем меньше ей нравилось то, что она видела. Казалось, после её падения окружающий мир невероятным образом изменился. Даже если допустить, что Клайд её бросил и куда-то уехал, он просто физически не мог уничтожить грунтовую дорогу, по которой они добирались до Гервхар-Мёра. Телефон работал, и отсутствие связи невозможно было объяснить простым механическим повреждением. А внезапное изменение погоды? За те полминуты, что она приходила в себя после падения, температура не могла упасть почти до нуля, а легкие облака превратиться в снеговые тучи.
 Но самым невероятным было поведение этих маргиналов–браконьеров: Ника готова была поклясться, что вспышка мобильника не столько разозлила, сколько напугала их до безумия, а слово diabhuil, которое они постоянно повторяли, очень походило на искажённое имя дьявола. Незнакомцы могли быть какими-то сектантами, отказавшимися от благ цивилизации из религиозных убеждений, но они знали про деревню, следовательно, понимали, что совсем рядом существует нормальный мир со своими законами и правилами. Или её утащили в параллельную вселенную древние обитатели холмов, построившие «стеклянный форт»? Ведь она прошлась по камням против часовой стрелки, – подумала Ника, не удержавшись от нервного смешка.  
Она не верила ни в пришельцев, ни в призраков, хотя обожала научную фантастику – но не сказочную мистику про вампиров, оборотней, чертей и прочих фантастических тварей. 
«Дьявола не существует – некоторые представители рода человеческого давно обогнали сатану по количеству сотворённого ими зла», – сказал когда-то дедушка Ники во время одной из своих лекций. 
Существовало лишь три объяснения тому, что происходило вокруг. Клайд подговорил своих дружков напугать Нику и каким-то образом отключил связь в её телефоне (хотя тот был запаролен – к тому же она не выпускала мобильник из рук), В этом случае ей ничего страшного не угрожало – скорее, неприятности возникнут у шутников. Они ведь не полные идиоты и должны понимать, что она может подать на них в суд за моральные и физические страдания. Вряд ли они планировали её смерть от переохлаждения. Однако исчезновение дороги и изменение погоды Клайд организовать не мог. Он совсем не походил на злобного пранкера, и не мог так жестокого издеваться над девушкой, в которую вроде бы был влюблён. Поэтому вариант с розыгрышем Ника отмела почти сразу.
Второе: она впала в кому или сошла с ума, ударившись головой о землю, и всё, что с ней происходит – лишь плод её воображения. Вполне возможно, сейчас она находится в больнице – в психушке или в реанимации, куда её наверняка отвёз Клайд. Значит, о ней заботятся и в конце концов приведут в чувство.
И последнее: она каким-то невероятным образом оказалась в параллельной вселенной – или в далёком прошлом, как герои её любимых книг и сериалов про попаданцев. Это объясняло всё: исчезновение Клайда, его машины и дороги, резкую смену погоды и странное поведение аборигенов, их язык, одежду и оружие – на увеличенном снимке Ника рассмотрела за спиной одного из охотников лук и колчан со стрелами. Они назвали её парнем – видимо, в этом мире женщины не носили джинсов, ботинок на рифлёной подошве и курток из плащевой ткани. 
Если это так, то помощи ей ждать неоткуда. Здесь у неё нет ни друзей, ни средств к существованию. Значит, нужно постараться вернуться назад тем же путём: пройтись по стеклянным камням. Раз есть проход в иной мир, то он должна работать в обе стороны. 
Она взглянула на мобильник – 14:50, солнце сядет примерно через час или полтора, а ей ещё нужно подняться на холм и отыскать камни, которые наверняка замело снегом. Ника выглянула из своего укрытия – снег всё ещё сыпал с мрачного неба, ветки кустов склонились почти до самой земли, вокруг заметно похолодало. А что, если она не успеет до темноты очистить камни от снега? Как она найдёт дорогу обратно в своё убежище? В снегопад можно запросто заблудиться и замерзнуть, даже в небольшой мороз. Костёр развести она не сможет – или сможет? У неё есть файер – спасибо Клайду, что дал ей свой набор. 
«Интересно, как он там? Наверное, сходит с ума от тревоги за меня, бедняга», – подумала Ника. 
Сегодня день зимнего солнцестояния – может, именно по этой причине дверь в иной мир открылась? Или она открылась ровно в полдень, а дата тут не принципиальна? Как бы то ни было, завтра при свете дня у неё будет больше шансов отыскать в снегу древнее укрепление, нужно только дожить до утра. Без костра ей этого не удастся, значит, пора отправляться на поиски дров – их должно быть много, чтобы хватило на самую длинную ночь в году. Ника со вздохом выключила мобильник – необходимо экономить заряд, чтобы не проспать и не пропустить нужное время, и, накинув капюшон, осторожно вылезла из своего укрытия. 
Ей повезло: через полчаса, пройдя вверх по ручью, она нашла лежащее поперёк оврага двухметровое сухое деревце и смогла дотащить его до своей пещерки. Снег прекратился, покрыв землю и всё, что находилось на ней, белым десятиметровым слоем. Ника сначала обрезала ножом ветки деревца, а потом разломала на части ствол, толщина которого не превышала её руки. Получив целую кучу хвороста и полтора десятка поленьев, она стала готовить костёр. Использовав в качестве растопки бумажные носовые платки, а также сухие ветки и листья из своего рюкзака, она соорудила из хвороста пирамидку и достала файер. Ника знала, что у неё есть только полторы минуты, чтобы поджечь дрова: ровно столько будет гореть сигнальный огонь. К счастью, костёр разгорелся как следует ещё до того, как файер погас. 
Ещё раз поблагодарив про себя предусмотрительного шотландца, Ника попила воды и немного расслабилась, согреваясь у спасительного огня. Правда, спустя десять минут он чуть не погиб: горячий дым, поднимаясь вверх, растопил снег, застрявший в кусте дрока, и в костер полилась вода. К счастью, она успела выхватить из огня горящую головню, и пламя было спасено. Сбив остатки снега с нависающих над площадкой ветвей, Ника передвинула костёр ко входу в расщелину. Если экономно расходовать дрова, то их хватит на всю ночь, – значит, она не замёрзнет и сможет вернуться домой. Конечно, если она действительно находится в другом измерении, а не в дурном сне.
До утра Ника дотянула с трудом: мешал голод и мысли – возбуждение, тревога и попытки понять природу феномена, из-за которого она оказалась здесь, не давали ей уснуть. Она ещё несколько раз выходила из своего убежища: набрать в бутылку воды из ручья, пописать и нарезать тисовых веток, чтобы не лежать на голой земле. 
В костёр нужно было периодически подбрасывать дрова, чтобы он не погас, поэтому Ника переставила будильник на 12 часов ночи, потом – на 2 часа, потом на 4 утра. В конце концов усталость взяла своё, и ей удалось заснуть. В девять утра она покинула свою пещерку, прихватив с собой самодельный факел, который она соорудила из куска шарфа и последней толстой ветки. 
По свежему снегу идти было нелегко, но в конце концов она взобралась на холм, где её ожидала маленькая радость: снега на вершине оказалось не так много – его сдуло ветром, который разгулялся в горах. 
Ника воткнула факел в землю на склоне холма за большим кустом вереска, наломала веток и, дрожа от холода, стала сметать остатки снега с камней. Если её предположения верны, она сможет вернуться домой, если нет … 
Стараясь не думать о плохом, она включила мобильник, чтобы не пропустить нужный момент, и взобралась на камень. Куда идти: вправо или влево? Может, чтобы попасть обратно, нужно двигаться по часовой стрелке? Она стянула грязную перчатку, сунула руку под куртку, нащупала свой кулон и, немного помедлив, шагнула вправо. Кажется, камень стал чуточку теплее – значит, она идёт в правильном направлении.
Ника двинулась вперёд, ощущая исходящее от камня тепло.

Завершив свой вечерний туалет, Вероника переоделась в льняную рубашку и подштанники, которые заменяли ей пижаму, завела будильник, погасила свечку и улеглась в постель. День выдался тяжёлым, однако Ника была довольна: дедушка мог бы ею гордиться, ведь благодаря его урокам сегодня она спасла жизнь человеку. И, если бы не любопытство этого человека, её откровенный разговор с Джоном мог состояться ещё очень нескоро. 
«Сейчас только Джон знает, что путешествия во времени возможны», – улыбнулась она, закрывая глаза. Ника хранила свою тайну два с лишним года, ничего не сказав ни Клайду, ни бабушке, ни дяде. 
Когда она очнулась на зеленой траве Гервхар-Мёра и поняла, что вернулась домой, ей с трудом удалось сдержать слёзы. Не вставая с земли, Ника набрала номер Клайда и через пару гудков услышала его приятный голос. Однако он сказал совсем не то, что она ожидала:
– Да, Никки, я сейчас буду, – словно они расстались не сутки, а буквально несколько минут назад. 
Когда шотландец как ни в чём не бывало появился рядом с ней с веточкой цветущего вереска в руке, Ника испытала шок. Он не выглядел взволнованным или встревоженным, пока не рассмотрел, в каком она виде: грязная, растрёпанная с мокрыми коленками и дикими глазами. 
– Что случилась? Ты упала? Тебе нехорошо? – воскликнул Клайд, бросаясь к ней. 
– Да, я … я упала, – пробормотала Ника, озираясь по сторонам. – Который час? 
– Семь минут первого, – автоматически ответил он, бросив взгляд на экран телефона. – Ты можешь встать …?
– А число? Какое сегодня число? – перебила его Ника.
– Двадцать второе декабря, – растерянно ответил он, вглядываясь в её лицо. – Давай я отвезу тебя в больницу, хорошо? 
– Не нужно, со мной всё нормально, просто голова закружилась от перепада давления, – ответила она, пытаясь справиться с потрясением. Невероятно, но она вернулась в свой мир почти в тот же момент, из которого исчезла. Значит, здесь её никто не искал, и никто не станет допытываться, где она была.
– Лучше отвези меня куда-нибудь … поесть, я ужасно проголодалась, – сказала Ника, стараясь улыбнуться. 

Немного утолив голод в маленьком придорожном кафе, она поинтересовалась у Клайда, что означают слова «сассенах» и «инфинн». Шотландец удивился: оказалось, что слово «sasannach» переводилось с гэльского как «англичанин», а «ifrinn» – пекло, преисподняя. 
– После второго якобитского восстания в 1745 году гэльский язык и национальный костюм Хайленда почти полвека находился под запретом, но некоторые слова и выражения дошли до наших дней, – пояснил Клайд. – Где ты их услышала?
Ника неопределённо пожала плечами и стала расспрашивать парня про шотландский костюм. Оказалось, что после 1746 года одежду из тартана – клетчатой ткани – могли носить только солдаты лояльных английских властям горских полков, которые сражались во время Семилетней войны в Канаде. Остальным шотландцам позволили носить килты только спустя 36 лет, когда Британия потеряла свои колонии в Северной Америке. 
«Значит, я попала во вторую половину восемнадцатого века, – думала Ника, разглядывая фотографии охотников. – Если как следует подготовиться, то можно побывать там ещё раз – и не только в Шотландии, но даже в Англии. Интересно, а у нас в России есть проходы в прошлое? Может, где-то в Сибири или на Дальнем Востоке? Что там рассказывал Акиро про куриного бога?»
Кулон из черно-зелёного камня она носила с одиннадцати лет – с того момента, как нашла его на диком пляже в окрестностях Коктебеля. Причудливые скалы Карадага, возникшие миллионы лет назад в результате извержения древнего вулкана, поражали воображение своей формой и структурой, а среди зеленоватой гальки иногда попадались кристаллы природного кварца, агата и яшмы. 
Камень овальной формы отличался необычным цветом: в более узкой части он был серо-зелёным, а дальше темнел и становился почти прозрачным куском черного стекла размером с небольшое куриное яйцо. Однако, в отличие от яйца, камень был плоским, как обычная гранитная галька, но с идеально круглым отверстием в более узкой части. Отыскав его, Ника тотчас же надела камень на палец и побежала к родителям хвастаться своей находкой.
– Прости, детка, но это скорее всего кусок какого-то стекла или пластика, – сказал отец, рассматривая камень. – Отверстие слишком ровное и гладкое, в природе такого не бывает.
– Бывает, – сказал их новый охранник Кирилл Парфёнов, осторожно беря камень двумя пальцами. – Это – куриный бог.
– Какой бог? – удивились Морозовы.
Оказалась, что камни с отверстиями довольно редко, но всё же встречаются в природе, и русские крестьяне издавна использовали их в качестве оберегов, охраняющих домашний скот и птицу от нападений диких животных. Стоило повесить такой камень в курятнике, конюшне или в овине – и ни один лис, волк или другой дикий зверь не мог туда проникнуть.
По словам Кирилла, куриный бог приносил его владельцу удачу. Отец его матери рассказывал, что у его собственного деда – прапрадеда Кирилла, жившего почти сто лет назад, был такой камень, который он носил на шее и брал с собой на охоту, когда отправлялся в тайгу бить соболя. Куриный бог якобы приманивал к своему владельцу зверя, позволяя охотнику добывать по сорок шкурок в неделю даже в очень преклонном возрасте. 
– Это настоящий камень, можете сделать анализ, если хотите, – сказал черноволосый и загорелый Кирилл-Акиро, взглянув на солнце сквозь отверстие в черно-зеленом овале. – Скорее всего, это агат или чёрный кварц – один из самых редких минералов в мире. Вашей дочери очень повезло, Сергей Николаевич. 
По дороге с пляжа они остановились у первого попавшегося сувенирного ларька, где мама купила тонкий кожаный шнурок, на котором куриного бога повесили на шею Нике. С тех пор она не расставалась с ним, как другие – с нательным крестиком. Хотя никто из её родственников не отличался особой религиозностью: отец Сергея был коммунистом и не изменил своим убеждениям даже после того, как новое государство стало заигрывать с церковью, надеясь заменить верой отринутую идеологию. Бабушка Ариадна Константиновна полагала, что религия – это всего лишь одна из народных традиций, красила яйца на пасху и пекла куличи точно так же, как и миллионы других россиян, живших по принципу: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
В Москве на камень надели плоское серебряное кольцо, чтобы Ника могла носить его на серебряной цепочке, но та очень быстро порвалась. Заказали цепочку потолще, но, когда по непонятной причине порвалась вторая, а затем и третья цепочка, Ника стала пользоваться старым шнурком, который отлично выдерживал вес камня. 
«Неужели всё дело в моём кулоне?» – думала она, сидя за накрытым столом в уютной столовой Маклейнов. Видимо, куриный бог, будучи остекленевшим камнем, рождённым в недрах древнего вулкана, стал своеобразным ключом в прошлое – или в иной мир, решила Ника, вспомнив, как нагрелся кулон в момент перехода. 
Она была благодарна Клайду за поддержку и сочувствие, но её интерес к нему угас, вытесненный более сильными эмоциями. Теперь ей казалось, что он не тот человек, с которым она может поделиться своими переживаниями. По мнению Ники, близкие отношения должны были базироваться на общих интересах, а не только на физическом влечении – об этом ей сначала говорила мама, а потом и бабушка. 
Клайд был в неё влюблён, увлекался английской литературой и историей, восхищался её рисунками, но Ника сомневалась, что он поверит её рассказу. Или того хуже – поверит, и захочет сам побывать в прошлом, или поделится этой информацией со своими друзьями – или даже властями. Что будет, если на холм ринутся вооруженные до зубов исследователи XXI века? Скорее всего, проход и все сведения о нем засекретят, и ей уже никогда не выяснить, в каком году она побывала, и кем были те охотники.
Ника поняла, что ей нужно хорошенько обдумать случившееся. Желательно в одиночестве. Ей было жаль Клайда, но отмечать Рождество в кругу его семьи, забыв обо всем, что происходило с ней последние двадцать четыре часа, Ника не могла. После ланча она поднялась к себе, приняла душ, а затем стала собирать вещи. 
Клайд был очень расстроен, когда Вероника сказала, что ей внезапно позвонила бабушка и попросила срочно приехать к ней в Москву.
– Думаю, она просто соскучилась – это её первый Новый год в одиночестве, – пояснила Ника, отдавая приятелю рождественские подарки для его семьи, которые она привезла с собой. Для Клайда она приготовила довольно дорогой кожаный ремень, хотя здесь подарком считалась даже простая открытка или рамка для фотографии.
– Вот, откроешь на праздник, – сказала она, вручая ему красиво упакованную коробочку. – Отвезёшь меня на станцию? Хочу успеть на прямой поезд до Лондона в 20:45.
– Может, выспишься в нормальной постели и поедешь завтра утром? – попытался отговорить её Клайд, но Ника сказала, что не хочет опоздать на самолёт, вылетающий в Москву завтра в три часа дня, и шотландец вынужден был с ней согласиться. 
Через два часа она уже входила в маленькое одноместное купе и, поцеловав расстроенного парня на прощание, заперла за ним дверь и с облегчением улеглась на мягкий диван. Спустя сутки она уже была у бабушки на даче – так по старинке Ариадна Константиновна называла свой загородный дом, который они с дедушкой купили в подмосковном посёлке, когда у них родилась дочь Юлия. Со временем дачу значительно перестроили, и сейчас она представляла из себя современный загородный коттедж со всеми удобствами: водопроводом, канализацией, газовым отоплением и интернетом. 
Внезапный приезд внучки одновременно и обрадовал, и обеспокоил Ариадну Константиновну. 
– Ты поссорилась со своим молодым человеком? – деликатно поинтересовалась бабушка после ужина. 
– Нет, просто я … решила немножко подождать, – ответила Ника. Клайд ей нравился, однако она сознавала, что парень относится к ней гораздо серьёзнее, чем она к нему. А в свете произошедшего на холме и того, что задумала Ника, ей нужна была полная свобода. 

Двадцать пятого декабря она позвонила Клайду, пожелала ему счастливого Рождества, поблагодарила за подарок – изящный серебряный браслет, который он вручил ей перед отъездом, и сказала, что вернётся в Англию девятого января, так как хочет подольше побыть с бабушкой.
Все каникулы она просидела за компьютером, изучая научную и ненаучную информацию о возможностях и способах перемещения во времени. Кроме фантастических романов и сериала, в котором героиня, оказавшись в некоем подобии Стоунхенджа, расположенного в окрестностях Инвернесса, благодаря своим врождённым способностям переместилась из середины XX века в восемнадцатое столетие, Ника ничего не нашла. Теорию о лей-линиях (ley lines – англ.), соединяющих места, представляющие географический и исторический интерес (древние памятники, мегалиты, курганы, священные места, торговые пути, водные переправы и прочие известные с незапамятных времён ориентиры), выдвинутую в 1921 году английским археологом-любителем Альфредом Уоткинсом^[1], даже его современники сочли псевдонаучной. 
[1] Альфред Уоткинс (Alfred Watkins, 1855—1935) изложил методические основы своей теории в книге «Древний прямой путь» («The Old Straight Track»), изданной в Англии в 1925 г.

Никто не смог доказать, что лей-линии, являясь силовыми линиями энергетического поля Земли, образуют на её поверхности единую сеть. Например, самая известная «линия Св. Михаила», соединяющая между собой семь объектов, якобы связанных с именем этого святого, беря своё начало от Скалы Михаила^[2] – островка у юго-западной оконечности Ирландии, – проходила через гору святого Майкла на полуострове Корнуолл в Англии и одноимённую вершину на севере Франции. Далее шли монастыри: два на территории Италии, один вроде бы на Родосе, и святилище Стелла Марис^[3] на горе Кармель на территории Израиля, не имеющее никакого отношения к этому святому. 
[2] Скала Михаила: Sceilg Mhichíl – ирландский, Michael 's Rock – англ.
[3] Order of the Brothers of the Blessed Virgin Mary of Mount Carmel – монастырь, построенный в XII веке на Святой Земле членами ордена «Братьев Богоматери на горе Кармель», позднее известных как кармелиты.

Ещё более несостоятельной выглядела теория другого британского исследователя Тони Ведда, который в 1961 году заявил, что лей-линии были магнитными направляющими для пилотов летающих тарелок, а святыни, построенные древними обитателями Земли вдоль этих линий, служили для инопланетян ориентирами.
Поскольку движение земной коры никто не отменял, то прямые линии за тысячелетия должны были сместиться от своего первоначального положения. Да и силовые линии неизвестного поля не могли образовывать правильные геометрические фигуры – это ведь не искусственная сетка меридианов и параллелей, придуманная людьми для своего удобства.
«Если предположить, что эти линии всё же существуют, то при определённых условиях в местах их пересечений могут появляться кротовые норы, позволяющие человеку проникнуть в прошлое», – решила Ника. Возможно, что те, кого похищали феи, на самом деле попадали в иное время, или даже в параллельную вселенную. Во многих шотландских преданиях говорилось, что в «стране фей» текло время гораздо медленнее, чем в мире пропавших. 
«Или они возвращались не в ту точку – точнее, не в тот момент, откуда отправились в своё путешествие», – думала Ника, читая истории о скрипачах, пажах и виночерпиях фей. Часто феи наделяли своих гостей способностью предсказывать будущее. Это служило косвенным доказательством того, что «попаданцы» проваливались не только в прошлое, но и в будущее.
«Интересно было бы пожить хотя бы несколько недель в Англии галантного века», – подумала Ника и принялась считать. Она провела в прошлом 24 часа, исчезнув из двадцать первого века на пять минут. Если она останется в XVIII веке на год, то в её мире пройдёт всего тридцать с небольшим часов.
«Конечно, если это условие будет действовать во время следующего перехода», – одёрнула себя Вероника, однако идея отправиться в Англию – или Россию восемнадцатого столетия захватила её целиком. Нужно только как следует подготовиться: изучить обычаи той эпохи, придумать легенду, одеться соответствующим образом, взять с собой деньги, оружие, лекарства, фотоаппарат, какие-нибудь устройства, которые пригодятся ей в веке без электричества – и отправиться навстречу неизведанному. 
Вернувшись в Англию в январе 202*-го, она стала готовиться к путешествию в прошлое: начала брать уроки верховой езды и учиться фехтовать на шпагах XVIII века, которые больше походили на средневековые мечи, чем на современные спортивные рапиры. 
– Вам придётся забыть всё, чему вас учили раньше, если вы хотите освоить английскую или хотя бы французскую школу, – самоуверенно заявил ей инструктор «Общества любителей фехтования», в которое Ника попала по рекомендации одного из влиятельных друзей дяди. Несмотря на заявления о всеобщем гендерном равенстве, в Британии продолжали существовать чисто мужские клубы и сообщества, куда женщинам доступ был закрыт или существенно ограничен.
Нике пришлось нелегко: нужно было постоянно сдерживаться, чтобы не применять во время тренировочных поединков приёмы айки-дзюцу. И всё же выработанные рефлексы помогли ей довольно быстро освоить технику европейского фехтования, причем не хуже других членов клуба, состоявших в нём не один год. Однако Ника поняла, что в прошлом ей будет гораздо удобнее пользоваться привычным оружием, с которым она тренировалась с двенадцати лет. К счастью, при содействии дяди ей удалось переслать свои мечи в Англию: Акиро передал их со всеми сертификатами, оформив дарственную по всем правилам. 
Клайду она сказала, что пока не определилась со своей ориентацией; они вроде бы остались друзьями, но почти перестали видеться. Ника посещала только семинары и практические занятия, проводя свободное от тренировок время в библиотеке Британского музея, поскольку одного интернета оказалось мало, чтобы как следует познакомиться с эпохой. 
Однако, нужно было убедиться, что она сможет ещё раз побывать в прошлом и вернуться в настоящее. Ника решила, что для этого лучше всего подойдет день весеннего равноденствия – 20 марта. 
В субботний полдень 18 марта на вокзале Кингз-Кросс она села на поезд, идущий в Шотландию, и спустя восемь часов с минутами оказалась в Инвернессе. Переночевав в небольшом отеле в двух кварталах от вокзала, на следующее утро она выписалась оттуда и вызвала такси, которое отвезло её в знакомую деревушку Инверфаригейг на берегу Лох-Несс. Пасхальные каникулы ещё не начались, но по деревне уже бродили туристы, прибывшие сюда на выходные из всех уголков Британии полюбоваться на знаменитое озеро, интерес к которому до сих пор не угас.
«Знали бы они, что не там ищут», – усмехнулась про себя Ника, распаковывая сумку в маленькой комнатке местной гостиницы. Возможно, когда-нибудь люди смогут путешествовать в прошлое так же легко, как в другую страну или в соседний город. Ведь практически все предсказания фантастов в том или ином виде сбывались. Конечно, не так быстро, как этого хотелось им самим или их читателям, – значит, ни в коем случае нельзя упустить уникальный шанс, который ей предоставила судьба.
На следующее утро сын владельца гостиницы подвез её до грунтовой дороги, ведущей к холму Гервхар-Мёр: Ника сказала, что будет ждать здесь своих друзей, с которыми они хотят прогуляться по горам. День выдался тёплый и солнечный, среди изумрудно-зелёной травы, покрывавшей склоны холмов, пестрели первые весенние цветы. К одиннадцати часам она отыскала расселину, в которой пряталась холодной зимой восемнадцатого столетия, а спустя полчаса уже стояла у оплавленных камней древнего укрепления. 
В этот раз Ника как следует подготовилась: надела куртку из тёмной ткани с капюшоном и застёжкой на пуговицах, узкие хлопчатобумажные бриджи, плотные серые гольфы и высокие кожаные ботинки без молний и шнурков, которые она купила в интернет-магазине. Серый берет, кожаный ремень, кинжал вакидзаси и брезентовая сумка через плечо довершили её экипировку. В сумке помимо запаса еды, бутылки воды, маленькой фляжки с алкоголем, зажигалки, фонарика, блокнота для рисования и минимального набора антисептиков и лекарств, лежали ещё два файера и небольшой бинокль. Несколько серебряных пенсов времён короля Георга II, баллончик со слезоточивым газом, пару коробков спичек и мобильник в кожаном чехле Ника спрятала во внутренние карманы куртки. 
Собственные документы, банковские карты, косметичку и некоторые другие мелочи она уложила в полиэтиленовый пакет и оставила в знакомой пещерке на краю оврага, который теперь стал намного глубже.
Взглянув на дешёвые часы на запястье, она собралась с духом и ступила на оплавленный камень, надеясь, что в прошлом тоже будет хорошая погода.



Окончание следует

Куриный бог не подвёл: она вернулась в своё время спустя две минуты, проведя в 1761 году почти шесть часов. Узнать дату ей удалось сравнительно легко, прибегнув к небольшой хитрости.
Спустившись с холма, она увидела невдалеке стадо овец, за которыми присматривали мальчишка лет десяти и огромная лохматая собака, встретившая её грозным рычанием. 
– Привет, bhalaich! (парень – гэльск.) Не отзовёшь ли свою собаку? Мне нужно с тобой поговорить, – как можно дружелюбнее произнесла Ника, израсходовав треть своего запаса гэльских слов. 
«В следующий раз нужно будет взять с собой устройство для отпугивания собак», – подумала она, непроизвольно кладя руку на рукоятку вакидзаси. Против животных её обороняться не учили.
– Куш, Дью, – сипло ответил парнишка, взмахнув палкой. Собака потрусила к овцам, которые лениво разбрелись в разные стороны, чтобы снова заняться сочной зеленой травой. 
Перебравшись через невысокую каменную изгородь, Ника медленно подошла к пареньку, с любопытством таращившемуся на незнакомца, и поинтересовалась, знает ли он всех, кто живёт в деревне.
– Само собой, мистер, – самоуверенно заявил парнишка, переступая босыми ступнями по влажной траве. Очевидно, утром или ночью здесь шёл дождь, да и сейчас солнечный свет с некоторым трудом пробивался сквозь пелену высоких облаков.
– Я ищу Билла Мюррея – это дальний родственник моей матери, она была шотландкой, – объяснила Ника пареньку. – Недавно мы получили от него письмо: он сообщает, что сильно болен, и просит нас позаботится о его сыне Майкле, которому сейчас десять – примерно столько, сколько тебе.
– Мне двенадцать, – шмыгнув носом, гордо заявил парнишка. – Я знаю всех Мюрреев в округе, но Билли и Мика среди них точно нет…
– Двенадцать? А ты в каком году родился, bhalaich? – с замирающим сердцем поинтересовалась Ника, опускаясь на выступающий из земли камень и доставая из сумки бумажный пакет с бутербродами. 
– В сорок девятом, в день святого Колумба, – ответил парнишка, непроизвольно сглотнув. – Меня Колумом звать, Колумом-ог Макбейном. 
– В тысяча семьсот сорок девятом? – переспросила Ника, протягивая парнишке сэндвич с сыром. – Значит, сейчас шестьдесят первый – и тебе двенадцать? 
Парнишка кивнул, вонзая кривоватые зубы в ломоть белого хлеба. 
– А дядя Билл писал, что его сын родился в пятьдесят первом. Ты уверен, что в Инверфаригейге и в его окрестностях нет Билла Мюррея, у которого недавно умерла жена Джейн, оставив их вдвоём с сыном Майклом?
– Точно, мистер, – ответил парнишка, поспешно запихивая в рот остатки сэндвича. – Ух и вкуснотища, сыр прямо тает во рту. Спасибо за угощение – не знаю, вашего имени, мистер, но сдаётся мне, что над вами и вашей матушкой кто-то подшутил.
– Жалко, если так, – ответила Ника, пряча пакет с едой в сумку. Есть ей расхотелось: от мальчика, одетого в грязно-коричневые бриджи и потертую суконную куртку, из-под которой виднелась скорее серая, нежели белая льняная рубашка, исходил очень неприятный запах немытого тела. 
– Меня зовут Ником, Николасом Сноу. Слушай, Колум, а у вас в деревне есть где переночевать? Сегодня какое число, не подскажешь? А то я тут потерял счёт времени в ваших горах. 
– Сегодня – двадцатое марта, а переночевать вы можете в трактире «Карп и петух», его держит Джеймс Мюррей. Может он что-то знает про вашего родича, – пояснил юный Колум, протягивая Нике кожаную флягу, заткнутую грязной деревянной пробкой. – Пить хотите?
– Нет, спасибо, – ответила Ника, отводя глаза. – Слушай, а как мне быстрее всего добраться до Инвернесса, если я не найду свою родню? А то идти обратно в Фойерс мне не хочется.
– Можно доплыть по озеру на лодке до соседнего Лох-Дохфура. Дальше на Несс идут пороги, но оттуда до города не больше двух миль, – пояснил Колум-младший, с любопытством разглядывая собеседника. – Лошадь вы сейчас точно не наймёте – разве что завтра с утра, у того, кто уже закончил пахать. 
– Спасибо, приятель, пойду поспрашиваю о своём дяде в деревне, – сказала Ника, поспешно поднимаясь с места, пока парень не задался вопросом, почему его собеседник путешествует по горам пешком. 
Конечно, в деревню она заходить не стала – её обитатели наверняка были куда менее доверчивыми, чем голодный пастушок. К тому же Ника опасалась встретить там давешних охотников, которые могли опознать странного пришельца и потребовать у него объяснений.
Поэтому она внимательно изучила деревню и её жителей в бинокль, сделав несколько снимков Инверфаригейга со склона соседнего холма и из близлежащих кустов. Главного Ника добилась: узнала точную дату и выяснила, что число и месяц в прошлом и её настоящем совпадают. 
Немного побродив по окрестностям, она отыскала свою расщелину, перед входом в которую сохранились еле заметные следы костра, а внутри – высохшие ветки тиса. Это означало, что она была здесь в минувшем декабре, три месяца назад, и время в прошлом течёт с той же скоростью, что и в будущем. 
Таким образом, Ника могла совершенно спокойно отправиться в XVIII век и жить там хоть год, не опасаясь, что родственники сочтут её пропавшей без вести. Конечно, в прошлом её поджидало множество опасностей: она могла погибнуть или лишиться своего кулона – пропуска домой – и застрять в чужом времени навсегда. Однако, пройдя по оплавленным камням и вновь оказавшись в двадцать первом веке, Вероника поняла, что уже не сможет упустить такой уникальный шанс и непременно осуществит задуманное.

После возвращения из Шотландии она почти забросила учёбу, занимаясь подготовкой к путешествию в прошлое. Чтобы выжить там, ей потребуются деньги, оружие, лекарства и документы. 
Она сразу поняла, что ей будет намного удобнее и безопаснее отправиться в XVIII век в облике мужчины – точнее юноши, который едет учиться в какой-нибудь из оксфордских университетов. Несмотря на то, что её уже дважды принимали за парня, Нике захотелось подстраховаться и как следует замаскировать свои женские формы. Мужчины с портретов эпохи рококо в напудренных париках и шёлковых камзолах выглядели женоподобными и узкоплечими, однако, встреченные ею охотники и жители шотландской деревни внешне почти не отличались от её современников, разве что ростом были пониже. 
Полазив по сайтам, где предлагали реквизит для кино– и театральных постановок, она заказала в одной из мастерских боди из прессованного хлопка, имитирующее мужской торс. Обтянутый телесного цвета тканью жилет имел спереди треугольный выступ, воспроизводящий мужской живот и пах с гениталиями, но по просьбе Ники этот орган сделали съёмным.
Также она изготовила себе паспорт на имя Николая Снежкова, взяв за основу заграничную подорожную Российской Империи образца 1762 года и европейский «pass porte» (проходящий через порт – франц.) с описанием внешности владельца.
Несколько дней она училась писать гусиными перьями (такие тоже нашлись в интернете): буквы, написанные другими ручками, в том числе и старинными железными перьями, которым пользовались в начальных классах дед и бабушка Ники, достаточно сильно отличались от тех, что были в русских и английских документах XVIII века. Наконец ей удалось составить следующий документ на бумаге подходящего качества:


Из Санктъ Петербурха отправленъ для обучения рисованию и живописи в градъ Лондонъ Британского Королевства отрокъ дворянский Николай Снежков сынъ Николаев 15 летъ от роду с согласия опекунов оного отрока: а росту в сём отроке 2 аршина 5 вершков^[1], волоса русыя, глаза зелёные, кожа чистая, рябинъ и родимыхъ пятенъ на теле не имеитца; того ради в городе и на заставахъ команду имеющим оного отрока до порта Санктъ Петербурха пропускать без задержания, и сей пашпортъ при отбытии из Санктъ Петербурха объявить в главнох полицимейстерской канцеларии июня 3 дня 1761 года. 

Подписано сенатором ея величества Государыни императрицы Елизаветы Петровны канцлером Россиiйской Империи его светлостью графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым. 
У сего пашпорта государственной иностранной коллеги печать». 

[1] 2 аршина 5 вершков = 164 см = 5 футов 5 дюймов.

Перевод этого документа на английский язык и разрешение въехать на территорию Королевства, заверенные подписью и личной печатью Роберта Мюррея Кейта-старшего^[2], посланника Британии в России, тоже выглядели очень правдоподобно.

[2] Роберт Мюррей Кейт Ст. (1730 - 1795) (англ. Robert Murray Keith the Elder) – посланник Британии в России с 1759 по 1762 год, шотландец по происхождению.

Печати, изготовленные на 3D-принтере, поставили на современный красный сургуч, который лишь слегка отличался по цвету от того, что использовали 260 лет назад. К счастью, в прошлом не было микроскопов, ультрафиолетовых детекторов и прочих современных средств, способных распознать подделку такого рода. Подлинность скопированных с настоящих документов подписей канцлера Воронцова, британского посла и начальника Королевской таможни лондонского порта сэра Джорджа Эндхайма смогли бы оспорить только они сами. 
К тому же Нике не нужно будет пересекать границу Британии: она собиралась добраться до Инвернесса, оттуда доплыть до Абердина или Эдинбурга, чтобы там пересесть на корабль до Лондона. Документы могли пригодиться ей на крайний случай, чтобы предъявить какому-нибудь слишком придирчивому – или слишком жадному до взяток чиновнику или магистрату.
Регистрационные номера и размеры таможенных пошлин она частично выдумала, частично позаимствовала из других паспортов, хранящихся в архивах крупнейших библиотек и музеев России и Великобритании: дядя и бабушка задействовали все свои связи, чтобы она получила туда доступ в самые кратчайшие сроки. Ника объясняла, что хочет исследовать и реконструировать возможность получения британского образования иностранными студентами в восемнадцатом веке, и никто не усомнился в её словах. 
Кроме документов, ей требовались деньги. Нике удалось отыскать и с разрешения владельцев отсканировать 10-ти и 15-тифунтовые бумажные банкноты, выпущенные между 1759 и 1762 годом. Сделать копии банкнот на цветном принтере не составило труда – правда, подходящую по качеству бумагу пришлось разыскивать довольно долго.
 Естественно, банкноты одного номинала получились абсолютно одинаковыми: ими можно было расплачиваться только поодиночке. И хотя эти деньги считались менее ценными (бумажный фунт^[3] «стоил» 14, а не 20 шиллингов), сумма в двести пятьдесят – триста фунтов в несколько раз превышала годовой доход большинства простых англичан XVIII столетия. 

[3] Фунт стерлингов (от лат. pondus – вес, гиря) – денежная единица Великобритании. Из одного фунта (435 гр.) серебра 925о пробы, в котором содержалось около 7– 8% примесей различного рода, в средние века чеканили 240 монет (стерлингов). 1£ фунт стерлингов = 20 шиллингам; 1 шиллинг = 12 пенса; 1 пенс = 4 фартинга. 1 золотая гинея = 21 шиллинг (1 фунт+1 шиллинг).

Чернорабочий получал 9 шиллингов в неделю, или 23 фунта 8 шиллингов в год, помощник портного – около 34 фунтов в год, а продавец в модной лавке – чуть больше 50 фунтов. Сто двадцать фунтов в год мог получать государственный служащий или торговец средней руки и содержать на эти деньги всю свою семью.
Ведь всего за один пенс можно было купить несколько фунтов^[4] угля и фунт дешёвого щелочного мыла для стирки, за 4-6 пенсов – фунт домашнего сыра или бекона, за 10 пенсов – фунт сливочного масла. 
[4] фунт (lb) = 453 гр.; 1 кг = 2,2 lb (lb. от лат. libra — весы)
Фунт сыра «пармезан» и такое же количество ароматизированного туалетного мыла стоили одинаково – 1 шиллинг. За фунт чая просили от восьми до шестнадцати шиллингов – за эти деньги можно было купить фунт кофе и дюжину кроличьих тушек на рынке, где за 3 фунта говядины или целого поросёнка просили всего 2 шиллинга 6 пенсов. 
За 2 шиллинга в Лондоне можно было снять на неделю меблированную комнату, хотя фунт восковых свечей стоил на десять пенсов дороже. 
Ника прикинула, что годовая аренда маленького домика или квартиры, аналогичной той, что она снимала в XXI веке (конечно, без водопровода, с печным отоплением и с удобствами на дворе) будет стоить 12–15 фунтов серебром, или 20 фунтов бумажками. 
Однако, помимо бумажных денег ей требовались более мелкие монеты: медные фартинги, а также серебряные шиллинги и пенни, которыми она могла расплатиться за лошадь или лодку – или за каюту на корабле до Лондона. Антикварные монеты середины XVIII столетия были достаточно редки и дороги, но Ника приобрела ещё 20 шиллингов, дюжину пенсов, отчеканенных в период с 1745 по 1760 год, и десяток фартингов, которые могли пригодиться для чаевых.
И всё же она опасалась, что бумажные деньги могут её выдать: их нужно было разменивать в разных банках, поскольку у мелкого торговца просто не хватило бы наличных на сдачу с десятифунтовой купюры. Ника не хотела совершать в прошлом крупных покупок и сорить деньгами направо и налево, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания – ведь она собиралась взять с собой вещи, которые не должны были увидеть люди прошлого. 
Вдруг пресловутый «эффект бабочки», описанный в фантастическом рассказе Брэдбери, существовал на самом деле, и техника XXI века, попав в руки обитателей восемнадцатого столетия, могла сильно изменить – или попросту уничтожить её собственное будущее? 
Ника пришла к выводу, что ей придется взять с собой минимум одежды и обуви, и максимум предметов гигиены и лекарств, которых не существовало в прошлом. Она не знала, на сколько ей хватит литра шампуня и пол-литра ополаскивателя для волос. Хотя последний можно было заменить слабым раствором уксуса: об этом ей когда-то рассказала бабушка, которая в детстве мыла голову обычным банным мылом и чистила зубы зубным порошком, а о существовании дезодорантов, крема для депиляции и гигиенических тампонов узнала только после восемнадцати лет, когда её приняли в труппу Большого Театра. 
Зубной порошок можно было изготовить самостоятельно и чередовать его с современной зубной пастой; депилятор и пластиковые бритвенные станки со сменными картриджами заменить безопасной бритвой со съёмными лезвиями – оказалось, что их продолжали выпускать до сих пор. С гигиеническими прокладками дело обстояло намного сложнее. Она не могла взять с собой в XVIII век их годовой запас, несмотря на то что там не существовало даже ваты, которой в советское время пользовалась её бабушка. Тампоны вызывали у Ники неприятные ощущения, поэтому она пользовалась ими лишь в исключительных случаях; к тому же из-за маленького размера их хватало максимум на три часа. Силиконовые менструальные чаши она тоже отвергла: их требовалось постоянно мыть и стерилизовать по всем правилам гигиены XXI века, что было крайне неудобно для женщины, выдающей себя за мужчину. Кроме того, производитель предупреждал, что они могли протекать, – особенно чаши маленького размера, рекомендованные для девочек и девушек. Ника опасалась, что при езде верхом чаша сместится или причинит ей боль. 
Порывшись в интернете, она выяснила, что многие её современницы – защитницы окружающей среды – уже давно перешли на многоразовые прокладки из натурального хлопка и непромокаемой ткани, которые крепились к белью на кнопках или липучках. Ника решила использовать всё, в том числе и непромокаемые трусики. Ведь она собиралась выдавать себя за мужчину и сознавала, что в дороге или в окружении чужих людей у неё не будет возможности что-либо стирать и сушить, как это наверняка делали в целях экономии малообеспеченные женщины прошлого. Состоятельные дамы восемнадцатого столетия, скорее всего, сжигали использованную ткань – как и ту, что заменяла им туалетную бумагу. Сведений об этом не сохранилось: очевидно, подобные темы в те времена считались запретными.
Почитав о пресловутых блохоловках, которые не только носили в причёсках, но и клали перед сном в постель, чтобы выманить из белья клопов, и блошиную охоту, которой занимались влюблённые парочки вплоть до начала XIX века, Ника решила взять с собой как можно больше средств против всех видов зловредных насекомых, включая вшей. Оказалось, что антипаразитные шампуни и спреи до сих пор пользовались спросом. 
Что творилось в прошлом, где общественные бани ликвидировали из-за царящего в них разврата, а знатные аристократки неделями не мыли голову, чтобы не испортить своих вычурных причёсок, можно было только догадываться. Запах пота маскировали духами, дефекты кожи – косметикой сомнительного качества. 
На всякий случай Ника отыскала с десяток рецептов кремов и масок, которые можно было легко изготовить в домашних условиях из натуральных ингредиентов, доступных даже в восемнадцатом веке. Заодно она скачала информацию о большинстве видов лекарственных растений, из которых, как оказалось, изготавливалась почти половина медицинских препаратов для лечения аллергии, заболеваний сердца и сосудов, желудочно-кишечного тракта, верхних дыхательных путей и многого другого. Конечно, заменить современные антибиотики, транквилизаторы и антисептики, гипотензивные и обезболивающие средства они не могли, но послужили бы им неплохим подспорьем. По крайней мере, Ника получила представление о том, как выглядят эти растения, как их собирать и как готовить из них мази, отвары и настои.
 Конечно, такой объём информации невозможно было запомнить наизусть, поэтому она стала готовить себе нечто вроде памятки или справочника, включив туда не только описания и цветные изображения лекарственных растений, но и внешние симптомы и способы лечения самых распространённых в те времена болезней, технологию изготовления лекарств и масляных красок, кулинарные рецепты, карты Англии, Шотландии и Лондона второй половины XVIII века, имена и адреса известных личностей: художников, артистов, писателей и государственных деятелей, а также рисунки костюмов и чертежи некоторых устройств, которые можно было легко изготовить и использовать для собственных нужд. 
Все тексты, за исключением некоторых терминов и имён, названий городов и улиц на картах, были на русском, а шрифт – достаточно мелким, но книжечка формата А6 (148 х 105 мм) всё равно получилась довольно солидной: более четырёхсот страниц. Ведь в прошлом у неё не будет интернета и публичных библиотек – как и знаний, накопленных человечеством за последние 260 лет. 
Определившись с документами, предметами гигиены, медикаментами и информацией, Ника вновь задумалась об одежде и обуви. Судя по всему, в те времена в магазинах можно было купить лишь ткань и аксессуары: шляпы, перчатки, чулки, мужские галстуки, женские корсеты и косынки, а также фижмы и нижние юбки. Подержанные вещи и обувь продавали на рынке, но даже они стоили намного дороже продуктов: за свиную тушу просили два с половиной шиллинга, а за пару женских шерстяных чулок – в два с лишним раза больше: пять шиллингов и семь пенсов.
 Конечно, реальность могла сильно отличаться от отрывочных сведений, найденных в письмах и мемуарах людей, живших в ту эпоху, однако Ника поняла, что в XVIII веке она едва ли сможет купить себе что-либо из готовой одежды. Ведь в ней могли прятаться личинки паразитов. Вряд ли те, кто зарабатывал на жизнь собственным трудом, заботились о гигиене больше, чем аристократы. К тому же мужские камзолы, бриджи и жилеты из натуральных тканей при стирке могли сесть или полинять. А при шитье на заказ требовались примерки, во время которых портной или белошвейка сразу бы догадались, что их клиент – женщина. 
Но тащить с собой в прошлое кроме летней одежды ещё и зимнюю, было физически невозможно. После консультации у специалистов, занимающихся реконструкцией исторического костюма, Ника поняла, что одежда, сшитая по моде восемнадцатого столетия, гораздо менее удобна, чем современная: рубашки оказались чересчур объёмными и длинными, бриджи, туго обтягивающие колени, сзади висели мешком, а у камзолов и курток были слишком узкие плечи и тесные проймы.
 Поэтому она, сделав несколько эскизов мужских костюмов по образцам из музея Виктории и Альберта, обратилась в маленькое ателье, где работали выходцы из Индии. Там по её рисункам и современным выкройкам (портные называли их лекалами) ей сшили полдюжины рубашек и три комплекта мужской одежды, лишь копирующих силуэт оригиналов XVIII века. 
В ателье не удивились, что Ника примеряет рубашки и костюмы на жилет, имитирующий мужской торс: она объяснила закройщику, что будет играть мужскую роль в постановке студенческого театра. 
За отдельную плату Нике передали откорректированные лекала, по которым шили её вещи. Она перевела их на кальку – в отличие от жесткого картона, бумагу можно было скатать в тонкий рулон и взять с собой в прошлое. По этим выкройкам любой портной без всякой примерки легко изготовил бы для неё любое количество рубашек, камзолов, бриджей и жилетов. Рубашки можно было прокипятить, а одежду на подкладке обработать горячим паром или спреем от паразитов. Вопрос с чулками решился быстро: их прекрасно заменили современные колготы, гольфы и те же чулки – шерстяные, хлопчатые или синтетические.
Из обуви, помимо той, что будет на ней в момент перехода, Ника решила взять высокие кожаные сапоги на толстой подошве, прорезиненные охотничьи ботинки с кожаным верхом, плотные войлочные гетры с водостойкой пропиткой и нарядные кожаные туфли с пряжками, сшитые на заказ по образцу XVIII столетия, только на более низком каблуке.
Груз получался немалый, учитывая металлический кейс с кодовым замком для хранения ценных вещей, которых не должны были видеть посторонние, контейнер из нержавеющей стали для кипячения хирургических инструментов, набор этих инструментов, принадлежности для рисования и многое другое. 
Конечно, всё это могло поместиться в современный чемодан большого размера, однако его маленькие колёсики не были приспособлены для каменистого бездорожья шотландских гор. Вместо чемодана Ника решила использовать легкий пластиковый контейнер с крышкой и складную тележку на двух больших и прочных металлических колёсах. Покрашенный коричневой краской и обмотанный ремнями контейнер в XVIII веке примут за обычный деревянный сундук, а тележку позднее можно будет сложить и спрятать от посторонних глаз в плотный мешок. 
Конечно, затащить десятикилограммовый груз на вершину холма будет нелегко, однако Ника подумала, что сможет сделать это в несколько этапов: спрятать часть вещей в расселине, а потом постепенно перенести их наверх. Главное, чтобы поблизости в этот момент не оказалось посторонних. 
Однако Нике хотелось взять с собой огнестрельное оружие и нечто более существенное, чем фальшивые бумажные фунты. Этот вопрос в конце концов решился: с огромным сожалением она позаимствовала из сейфа дядин пистолет, который достался ему по наследству от родителей его русского деда, Михаила Белова. На место пистолета Ника положила пластиковую копию, надеясь, что дядя не заметит подмены: в июне он улетал в Америку готовить очередную выставку своих работ. 
Синтетические рубины она заказала по интернету в фирме, торговавшей оптом и в розницу драгоценными и полудрагоценными камнями. Золотой слиток весом в 50 тройских унций (1 тройская унция золота = 31,1035 гр., 50 унций ≈ 1555 гр.) Ника приобрела с помощью дяди, объяснив, что хочет вложить в золото часть своих средств. Соотечественники её индийской однокурсницы без лишних вопросов за определённую плату превратили слиток в узкие пластины, которые Вероника покрыла тёмной акриловой краской для металлических поверхностей. 
Сейчас Ника в очередной раз порадовалась собственной предусмотрительности, поскольку не смогла бы расплатиться фальшивыми фунтами за патент прапорщика в полку Джона.
«Хорошо, что он никогда не узнает о них», – подумала она, закрывая глаза.

*«Под розой» (лат.) – по секрету, секретно. Роза у древних римлян была эмблемой тайны. Если розу подвешивали к потолку над пиршественным столом, то всё, что говорилось «под розой», не должно было разглашаться.


Проснувшись на следующее утро, Ника наскоро сделала разминку и отправилась к Фрейзеру, взяв с собой градусник и антибиотики. К счастью, температуры и каких-либо следов воспаления у него не оказалось.
– Я скажу, чтобы вам принесли нормальную кровать, мистер Маккензи. Думаю, что дня через три вы уже сможете потихоньку вставать, – сказала она, закончив осмотр.
– Благодарю вас за заботу, мистер Сноу, – вежливо ответил шотландец, внимательно рассматривая её своими сапфировыми глазами.
«Кажется, он догадался, кто я», – подумала Ника, стараясь не отводить взгляд. Скулы шотландца покраснели: очевидно, он давно понял, почему Джон не захотел принять его предложение.
– Это мой долг – помогать больному. Ваша жена тоже так поступала, верно?
– Да, верно. – Фрейзер помедлил. – Надеюсь, я … не навредил вам своей вчерашней болтовнёй? – произнёс он с лёгким сожалением в голосе.
– Нет, наоборот. Жаль, что я не могу помочь вам в … поисках вашей супруги. Она не рассказывала … – Ника запнулась, – какие-нибудь подробности о месте, где она жила раньше?
– Она говорила, что работала в полевом госпитале во время страшной мировой войны, бушевавшей в Европе целых шесть лет, – произнёс Фрейзер, с надеждой глядя ей в глаза. – Эта война окончилась в мае, а в октябре Клэр … случайно попала в Шотландию.
– О, боюсь, я … ничем не могу вам помочь, сэр. Я родился … намного позже окончания этой войны. Намного позже. Практически все, кто сражался в той войне, к моменту моего рождения уже были глубокими стариками. Я сожалею, – прибавила Ника. Фрейзер глубоко вздохнул, закрыл глаза и несколько секунд лежал неподвижно.
– Я распоряжусь, чтобы вам принесли поесть. – Она повернулась к двери.
– Спасибо и … простите меня. Желаю вам счастья, – пробормотал Фрейзер ей в спину.
– Поправляйтесь, мистер Фрейзер – Вилли по вам скучает, – ответила она, выходя в коридор.
Разыскав дворецкого лорда Дансени, Ника попросила его, чтобы в комнату больного принесли какую-нибудь кровать.
– И предупредите кухарку, чтобы мистеру Маккензи готовили только жидкую пищу: протертый суп и кашу. Думаю, через неделю он уже встанет на ноги. Надеюсь, мои рекомендации будут выполнены: виконт Дансени и лорд Джон говорили, что на вас можно положиться, мистер Хэнкс, – прибавила она.
– Конечно, мистер Сноу. – Старый слуга почтительно склонил свою голову в льняном парике. – А можно заменить кровать парой тюфяков? Боюсь, у нас нет кровати такой длины, сэр.
– Хорошо, принесите ему тюфяки, – кивнула Ника и покинула служебную половину. Ей было жаль Фрейзера: очевидно, его жена совершенно случайно попала в восемнадцатое столетие сразу после окончания второй мировой войны, а перед битвой при Коллодене возвратилась в своё время.
«Или в какое-то другое, из которого уже не смогла попасть в прошлое», – думала Ника, поднимаясь к себе наверх. Очевидно, миссис Фрейзер повезло меньше, чем ей самой. Кто знает, как действовали перемещения во времени на людей, у которых не было её особенного камня.

Утром лорд Джон проснулся лишь после того как Том со словами:
– С вами всё в порядке, милорд? – потряс его за плечо.
– Кажется, да, – пробормотал Джон, медленно садясь в кровати.
Ночные видения – огромные огненные шары и странные предметы неопределенной формы, яркие цветные картинки с изображениями неизвестных ему мест и крохотные золотые пылинки, несущиеся в бесконечной пустоте, – теснились в его сознании, мешая сосредоточиться и понять, где именно он находится.
Наконец он вспомнил свой разговор с Никой, и всё встало на свои места. Сумбурные сны были лишь отголоском услышанного или результатом его собственных размышлений: вчера он долго не мог уснуть, пытаясь успокоиться и поверить в реальность произошедшего.
При ярком свете дня сомнения охватили Джона с новой силой, однако, стоило ему после утреннего туалета взглянуть на собственное цветное изображение, сделанное прибором «Полароид», как он тут же убедился, что вчерашний разговор с Никой не был плодом его воображения.
Ещё ночью лорд Джон понял: она не говорила ему всей правды о себе, опасаясь, что он ей просто не поверит. Когда Фрейзер принялся расспрашивать «мистера Сноу» о методах его лечения и о странном светильнике, Ника решила, что лучшего момента, чтобы раскрыть возлюбленному свою тайну, у неё не будет.
Джон не мог не признать, что всё это время безоговорочно доверял словам Ники, которую неожиданно для себя полюбил по-настоящему. Необычные суждения и поступки, в том числе и некоторую скрытность девушки он воспринимал как должное, оправдывая её действия боязнью разоблачения: ведь она выдавала себя за мужчину.
Лишь вчера Джон узнал истинную причину такого поведения. Оказавшись в прошлом в полном одиночестве, Ника старалась вести себя крайне осторожно, опасаясь, что её могут принять за существо из враждебного потустороннего мира, а предметы из будущего сочтут творениями дьявола.
Проанализировав поведение девушки с самого начала их знакомства, Джон пришёл к выводу, что она не пыталась злоупотребить его доверием или сыграть на его чувствах, и была достаточно искренней, рассказывая ему о себе и своей семье.
Очевидно, женщины будущего обладали большей свободой по сравнению с его современницами: они могли иметь собственные средства и распоряжаться ими, учиться в университетах и даже занимать те же должности, что и мужчины. Видимо, нравы XXI века были очень либеральными, позволяя лицам противоположного – или даже одного пола – самостоятельно выбирать себе партнёров, и открыто жить вместе, не вступая в брак. Только так он мог объяснить поведение Ники, которая в своё время не испугалась, а лишь расстроилась, узнав о его предпочтениях, да и сейчас, став его любовницей, не видела ничего позорного в своём положении.
«И всё же жаль, что я узнаю об этом только теперь», – подумал Джон, пряча «фотографию» обратно в папку, где хранились его брачные контракты и недописанное письмо к матери. Он сожалел, что их вчерашний разговор прервался на самом интересном месте, хотя отлично понимал, что после сложной операции и долгого объяснения девушка нуждалась в отдыхе.
«Ничего, у нас впереди ещё уйма времени», – попытался усмирить собственное нетерпение лорд Джон, надевая поданный Томом камзол.
– Ты случайно не знаешь, как себя чувствует мистер Фрейзер? – спохватившись, поинтересовался он у своего камердинера.
– О, с ним все в порядке, милорд, доктор с утра его осмотрел и распорядился, чтобы ему приготовили настоящую постель и дали поесть, – с готовностью ответил Том, поправляя своему нанимателю галстук.
– Спасибо, Том, – коротко произнес лорд Джон, почувствовав смущение: пока он нежился в постели, Ника уже успела побывать у своих пациентов.
«Ничего, как только мы вернёмся в Лондон, я куплю дом, найму прислугу, и тогда она, избавившись от тяжелой работы по хозяйству, будет заниматься рисованием для собственного удовольствия, а не ради пропитания», – подумал он, выходя в коридор. Ему захотелось как можно скорее увидеть Нику, поэтому он поспешил к её комнате и постучал в дверь, которая сразу же распахнулась.
– Доброе утро, милорд, а доктор сейчас у леди Изабель – то есть у дели Джон, – с почтительным реверансом пояснила возникшая на пороге служанка. – Я тут убираюсь: мистер Сноу попросил сменить ему постель, милорд.
– Спасибо, – э-э – мисс, не буду вам мешать, – пробормотал Грей, которому ничего не оставалось делать, как спуститься в столовую, чтобы дождаться Нику там.

Во время завтрака разговор шёл в основном о погоде, которая постепенно начала портиться: небо затянули серые, но пока ещё не слишком плотные облака, ветер усилился и стал более холодным.
– Как вы думаете, доктор Сноу, когда Маккензи сможет вернуться к своим обязанностям? Вилли к нему привык и не слушает никого другого, – с некоторым смущением спросила леди Луиза.
– Через неделю больной уже сможет встать с постели и есть обычную пищу, миледи, но в течение месяца после операции он не должен работать больше шести часов в день, поднимать тяжести и долго ездить верхом, иначе у него могут возникнуть осложнения, – ответила Ника, улыбнувшись не столько своей собеседнице, сколько Джону.
Но поговорить наедине им удалось не скоро: сначала ему пришлось навестить Изабель. Благодаря лекарствам и особому питанию, включавшему употребление соков сырых овощей и фруктов – яблок и последних апельсинов, доставленных за двадцать с лишним миль из самого Кендала, – девушка теперь выглядела намного лучше: нездоровая бледность и тёмные круги под глазами исчезли, щеки порозовели и округлились.
Пробыв у своей супруги около часа, лорд Джон снова отправился к Нике, но, проходя по коридору, внезапно кое о чем вспомнил и со вздохом вернулся в свою комнату. Спустя пять минут он вызвал Тома, вручил ему коротенькую записку для Ники, а сам быстро спустился в библиотеку.
Взяв с верхней полки томик Светония, который он заприметил в прошлый раз, лорд Джон отправился на служебную половину навестить больного друга.
Вчерашняя операционная опустела: оба стола и все табуретки, кроме двух, исчезли. Зато в дальнем углу комнаты на полу лежала кипа тюфяков, на которых сидел Фрейзер, опираясь спиной о стену.
– Как вы себя чувствуете, мистер Фрейзер? Разве вам уже можно сидеть? – поздоровавшись, спросил лорд Джон, подходя к импровизированной постели. – И почему вы лежите на полу, а не на кровати?
– Спасибо за участие, полковник, со мной всё в порядке, присаживайтесь. – Фрейзер указал на стоящую рядом табуретку, после чего пояснил: сидеть ему разрешил доктор, а на полу он лежит потому, что кровати подходящей длины для него не нашлось.
– Я принес вам книгу, но могу заменить её на другую, если она вам не понравится, – сказал лорд Джон, протягивая шотландцу томик в дорогом переплёте.
– «Жизнь двенадцати цезарей»? Отлично, давно я не читал ничего подобного, – раскрывая книгу, усмехнулся Фрейзер, и прибавил: – Спасибо, друг, – обнаружив между страниц своё письмо в Шотландию и написанную перед операцией расписку.
– Пожалуйста, – ответил лорд Джон и, пожелав старому другу скорейшего выздоровления, с чувством выполненного долга поспешил обратно, чтобы наконец-то поговорить с Вероникой.
Девушка уже ждала Джона в его комнате. Она рассматривала фарфоровые статуэтки на высокой каминной полке из белого мрамора с лазуритовой облицовкой и, как только он вошёл, шагнула ему навстречу.
– Ты хотел меня видеть – и я здесь, дорогой, – с улыбкой произнесла Ника, однако, уловив напряжение в её голосе, Джон понял, что она сильно волнуется.
– Я соскучился, – ответил он, прижимая девушку к себе и целуя в губы. Она обняла его за шею и ответила на поцелуй с такой страстью, что Джон едва сдержался, чтобы тут же не уложить её в постель. Звон каминных часов, отбивавших полдень, привел их в чувство: до ланча оставалось не так уж много времени.
– Ты сказала, что Фрейзер сможет встать с постели только через неделю – значит, мы останемся в Хелуотере до следующего воскресенья? – отдышавшись, спросил он.
– Нет, не обязательно. – Ника поправила завиток на его виске. – Четырёх – пяти дней будет вполне достаточно. Операция прошла удачно, жара у него нет, а швы дней через десять – или через неделю он сможет снять сам, – прибавила она, опускаясь в кресло у камина. – Раз Том снял твои швы, то и мистер Фрейзер сумеет это сделать. Он знает, что алкоголь убивает заразу и будет принимать лекарства, которые я ему оставлю …
– Все твои лекарства и инструменты сделаны в будущем, верно? – садясь в кресло напротив, спросил Джон, чтобы перевести разговор в нужное русло.
Ника кивнула и пояснила, что после окончания средней школы она три года обучалась в медицинском университете на хирурга, поэтому, отправляясь в восемнадцатое столетие, взяла с собой максимальное количество лекарств от разных болезней.
– И давно люди XXI века путешествуют в прошлое? – с тревожным интересом спросил Грей. Ника глубоко вздохнула и взглянула на него в упор своими ярко-зелёными глазами.
– Если я скажу, что была первой, кому это удалось, ты мне поверишь, Джон? Хотя нет, теперь я ничуть не сомневаюсь, что такое случалось и раньше, – но, скорее всего те, кто побывал в прошлом, либо не вернулись обратно, либо сохранили своё путешествие в тайне. Кстати, я тоже никому не сказала, что такая возможность существует, иначе мне просто не удалось бы попасть сюда.
– Почему? – изумился он.
– Потому, что правительство тут же засекретило бы это место, и отправило в прошлое своих исследователей или военных, и неизвестно, чем бы всё это кончилось, – со вздохом объявила Ника.
Они проговорили до самого ланча, и Джон наконец-то выяснил, что Ника попала в прошлое через остатки древнего сооружения на вершине одного из холмов шотландского нагорья.
– Так просто? И ты трижды проникала в прошлое только потому, что у тебя был этот камень? – удивился он, разглядывая необычный черно-зелёный кулон.
Ника изложила ему теорию о силовых линиях, свёрнутом пространстве и «кротовых норах», однако признала, что понятия не имеет, как происходили её перемещения, и какую роль сыграл в этом древний вулканический камень.
– Уверяю тебя, Джон, здесь нет никакой мистики, просто люди ещё не сталкивались с таким феноменом и пока не придумали ему научного объяснения, – решительно заявила она.
– Почему же ты не обратилась к учёным – ведь ваша наука, судя по всему, находится на очень высоком уровне развития? – спросил он.
Ника покачала головой.
– Без доказательств никто бы мне не поверил, Джон. У нас написано множество романов–фантазий на эту тему, но учёные не воспринимают их всерьёз. И к тому же мне хотелось побывать в прошлом, а не проверять научные теории, – с улыбкой прибавила она.
Из дальнейших объяснений лорд Джон понял: Ника боялась, что у неё могут отобрать камень, послуживший пропуском в иной мир – ведь, кроме неё, никто из побывавших возле оплавленных камней не переносился в прошлое.
– Разве у вас могут конфисковать чужую вещь для научных исследований? – удивлённо спросил Джон. Ника печально усмехнулась.
– Научные исследования проводятся и финансируются разными организациями, в том числе и военными. Любое открытие можно использовать в военных целях, и тот, кто получит доступ в прошлое, обретёт практически безграничную власть над всем миром. Ради этого правительство может отобрать собственность у любого человека, особенно, если он не является подданным этого государства.
– В самом деле, – пробормотал Джон, начиная понимать опасения Вероники. Попав в прошлое, можно было повлиять на исход любого сражения, и даже изменить судьбу целой страны, устранив того или иного полководца или государственного деятеля.
– Боюсь, что такое вмешательство способно полностью уничтожить наше будущее, – пояснила Ника и рассказала Джону об «эффекте бабочки» и «принципе домино». Оказывается, в честь этой игры, которую сравнительно недавно привезли в Англию из Италии, в будущем назвали цепь событий, вызванных человеческим поступком или каким-либо явлением природы.
– И ещё: если в руки людей прошлого попадут предметы или информация из будущего, то это тоже может нарушить естественный ход истории и привести к ужасным последствиям, – опустив глаза, произнесла Ника. – Пожалуйста, пообещай, что никто никогда не узнает о том, что я тебе рассказала, хорошо, Джон?
– Конечно, дорогая, клянусь, что сохраню твои слова в тайне, – ответил он, целуя ей руку.
Гонг, возвещавший о ланче, заставил их прервать беседу, но они договорились продолжить её во время конной прогулки – конечно, если не будет дождя.

Дождя не было, и после ланча они, захватив с собой дополнительную пару плащей и шерстяное одеяло, поскакали в соседние холмы. Оставив Халифа и Дарли лакомиться сочной молодой травкой, Джон и Ника буквально набросились друг на друга, словно благодаря общей тайне их чувства усилились, а ощущения обострились.
– Значит, время в твоём веке… течет медленнее, чем здесь? – немного придя в себя, поинтересовался Джон, рассматривая странную зубчатую застёжку на жилете Ники: как и в прошлый раз, девушка не решилась оставить в особняке свой «маскировочный костюм», как она шутливо назвала творение умельцев двадцать первого века.
– Нет, Джон, просто я возвращалась в точку отправления – с некоторым сдвигом, разумеется. Так что я стану старше на пару лет, когда окажусь в своём времени, хотя там пройдёт всего несколько дней …
– Ты хочешь вернуться в … будущее? – с замирающим сердцем спросил Джон. Только сейчас он понял, как дорога ему эта девушка. Если она уйдет, это обернётся для него настоящей катастрофой.
– Ну, думаю, перед тем как отправиться с тобой в поход, мне придётся это сделать, – с мягкой улыбкой произнесла она, успокаивающе погладив его по щеке. – Я не хочу, чтобы родные забеспокоились и объявили меня в розыск. Бабушке уже много лет, и переживания могут плохо отразиться на её здоровье. Я и так задержалась здесь дольше, чем рассчитывала. Я просто скажу ей, что на некоторое время уезжаю туда, где не будет мобильной связи …
Она со вздохом положила голову ему на грудь.
– Что такое мобильная связь? – спросил он.

В воскресенье после ужина Грей написал брату, что не успеет вернуться в Лондон к началу апреля «из-за болезни дочери лорда Дансени, которая, к счастью, уже начала выздоравливать».
Он понимал, что Хэл получит его письмо не раньше, чем через неделю – курьеры зачастую передвигались не быстрее обычных путешественников – и невольно позавидовал людям XXI века, которые, находясь в сотнях миль друг от друга, при помощи мобильной связи могли сколь угодно долго разговаривать между собой. И не только разговаривать, но и видеть лицо своего собеседника в окошке специального устройства, размеры которого колебались от 7 до 18 и больше дюймов по диагонали – так в будущем измеряли величину таких приборов. Джон сомневался, что такое вообще возможно, однако понимал, что Нике нет смысла его обманывать. Девушка попыталась объяснить ему принцип действия этих устройств сначала на примере быстро сменяющих друг друга рисунков, создающих иллюзию движения изображенных на них предметов, а затем рассказала о крохотных светящихся кристаллах, которые под воздействием электрического разряда меняли свой цвет и яркость, мгновенно воспроизводя на особом стеклянном экране любое изменение объекта, находящегося перед так называемой «камерой». 
Заворожённый её рассказами, Джон лишь спустя некоторое время понял, что она старается говорить о чём угодно, кроме истории и политики. 
– А кто в вашем времени правит в Британии? – напрямик спросил он. 
Ника вздохнула.
– Королева Елизавета II – старейший монарх в Европе. Она на троне уже семьдесят лет. 
Джон был поражён до глубины души – как почти столетняя женщина могла оставаться в здравом уме, и при этом управлять великой державой? 
Ника нехотя пояснила, что реальная власть в большинстве стран мира давно перешла к главам парламентов или правительств – премьер-министрам или президентам, причём последних избирали прямым тайным голосованием все совершеннолетние граждане страны.
Он захотел подробностей, но Ника покачала головой. 
– Давай не будем говорить об этом, Джон. Политика и в наше время остаётся очень грязным делом, а история … Там лучше ничего не менять – ведь ты же не захочешь уничтожить меня или мой мир, верно, дорогой? 
И он, смирив собственное любопытство, решил не настаивать.
Несмотря на пасмурную погоду, они по-прежнему катались верхом, стараясь провести наедине как можно больше времени, чтобы не только заняться любовью, но и откровенно поговорить о вещах, не предназначенных для посторонних ушей. На одну из прогулок Ника взяла с собой пистолет, и Джон получил огромное удовольствие, стреляя из этого мощного оружия по глиняным бутылкам, которые они использовали в качестве мишеней.
Правда, вначале он сомневался, что такую маленькую цель можно поразить с расстояния в 60 ярдов. Однако Нике это удалось, и ему тоже, правда, лишь со второй попытки – пистолет оказался непривычно тяжёлым, а отдача – неожиданно сильной. Поразив три цели, Джон вернул девушке оружие: к сожалению, расстрелянные патроны нельзя было чем-либо заменить или восстановить.
После стрельбы она аккуратно собрала все гильзы, расплющила их камнем и бросила в глубокую трещину в земле: «Чтобы никто их не нашёл – как в этом времени, так и в будущем». 
Кроме того, на следующий день после их объяснения Ника подарила Джону «зажигалку» из серебристого металла, необычной формы щётку для чистки зубов и круглую стеклянную баночку с белым, пахнущим мятой и розмарином порошком. 
– Возьми, дорогой, – я давно хотела это сделать, просто не было повода, – с некоторым смущением пояснила она. – У тебя прекрасные зубы, но за ними нужно правильно ухаживать. Если они заболят, то я не смогу их вылечить. Я ведь не стоматолог – то есть, не зубной врач.
Джон поблагодарил девушку, но решил отказаться от зажигалки. 
– Спасибо, но тебе она нужнее. Я умею пользоваться огнивом. 
Ника улыбнулась.
– Не беспокойся, Джон, у меня есть ещё одна. К сожалению, зажигалка не серебряная, но мне хочется, чтобы ты оставил её у себя.
– А если её кто-нибудь увидит?
Ника пожала плечами.
– Ничего страшного. Главное, чтобы её конструкцию никто не скопировал. Но даже в этом случае она вряд ли будет работать. Кресало сделано из особого сплава – его, как и горючую жидкость, изобретут только в конце следующего века. 
Джон понял, что она хотела сделать ему приятное, и взял серебристую коробочку, размеры которой не превышали четырёх квадратных дюймов (5х5 см). Её легко можно было спрятать в какой-нибудь чехол или табакерку, как это делал Хэл со своими нюхательными солями.

Пациенты Ники выздоравливали: на девятый день лечения Изабель пожелала обедать в столовой. «Доктор» не стал возражать, и, к ликованию родителей, впервые за последние два месяца девушка покинула свою комнату – правда, её отнесли вниз в кресле два лакея и старый дворецкий. Бедняжка была ещё слишком слаба и пока не могла самостоятельно ходить, а не то что спускаться и подниматься по лестницам.
С согласия лорда Джона Том Бёрд по просьбе Ники взял на себя часть обязанностей по уходу за Фрейзером – выносил ночные горшки, помогал ему бриться и подниматься с лежащих на полу тюфяков – на третий день после операции шотландцу позволили ненадолго встать на ноги. 
Фрейзер тяготился вынужденным бездельем, однако, после того как лорд Джон привел к нему Вилли, который изводил своими капризами Крузо и требовал, чтобы ему вернули Мака, перестал просить Нику позволить ему вернуться на конюшню. 
Свидание маленького лорда и его грума (точнее, сына и отца) длилось не очень долго – «Мак» объяснил Вилли, почему он не может с ним ездить, попросил мальчика слушаться Крузо и, в качестве награды за обещание вести себя хорошо, показал ему свой шрам. 
Вилли был в полном восторге – малыш ничуть не испугался, увидев багровую полосу с семью узелками, и задал кучу вопросов о том, какой длины была вырезанная кишка, и плакал ли Мак от боли, когда ему резали живот.
– Мужчина не должен плакать по таким пустякам, мой лорд, – наставительно произнёс Фрейзер, однако лорд Джон заметил, что шотландец тайком вытер глаза краем рукава.
– Я тоже не буду плакать, если ушибусь, – заявил юный граф Эллсмир. – Будь здоров, Мак. Папá, пусть ему дадут печенья, – обратился он к лорду Джону перед тем, как выйти в коридор. 
– Хорошо, я распоряжусь насчет печенья, – поймав острый взгляд Фрейзера, растерянно ответил Грей. Он совершенно не ожидал, что Вилли так скоро назовёт его отцом, тем более, в присутствии шотландца. Очевидно, Фрейзер тоже это понял: он опустил глаза и, медленно склонив голову, произнёс:
– Спасибо за всё, что вы делаете для … нас, полковник.
– Не стоит благодарности, мистер Фрейзер, мы ведь друзья, – ответил лорд Джон и поспешил вслед за Вилли, опасаясь, что проказник проберётся на кухню и устроит там переполох. Однако юного лорда успела перехватить дежурившая в коридоре нянька, после чего мальчика отвели обратно на господскую половину. 
К концу предпоследнего дня марта погода окончательно испортилась – облака сгустились и превратились в тучи, из которых закапал мелкий дождь. К счастью, Ника и Джон успели вернуться в особняк до того, как он усилился. После шести вечера дождь перешёл в ливень, к нему прибавился ветер – оконные стёкла тихонько дребезжали под его порывами, так что с западной стороны особняка на верхних этажах пришлось закрыть ставни. 
На следующее утро Ника, осмотрев Фрейзера, сообщила ему, что заживление идёт хорошо, никаких осложнений не предвидится, и в следующий вторник он сможет самостоятельно снять швы. 
– Как вы знаете, мистер Фрейзер, лорду Джону нужно возвращаться в Лондон, готовиться к очередному походу, и я уезжаю вместе с ним. Я оставлю вам лекарство, которые вы должны принимать ещё три дня, перевязочный материал и обеззараживающую жидкость для шва. И вы должны остаться здесь хотя бы на две недели – в холодной конюшне вам делать нечего. С вашими работодателями мы договоримся.
– Хорошо, доктор, – коротко произнёс шотландец, оправляя одежду и осторожно садясь в своей импровизированной кровати. 
Нику так и подмывало спросить Фрейзера, знает ли он, где находится место, через которое его жена сначала проникла в восемнадцатый век, а затем вернулась обратно в своё время. Однако в этом случае ей пришлось бы отвечать на его вопросы – к счастью, шотландец после их прошлого разговора больше не касался этой темы. Он вёл себя крайне сдержанно, ни взглядом, ни словом не дав понять, что их связывает общая тайна. Ника даже стала сомневаться: действительно ли Фрейзер догадался, что она – женщина, или это ей лишь показалось? 
Взглянув на лежащие на табуретке книги, которые Джон принёс больному из библиотеки Хелуотера, Ника невольно позавидовала своему пациенту: один из томиков был на французском, другой – то ли на испанском, то ли на латыни. 
«Джон наверняка считает меня необразованной, хотя слишком хорошо воспитан, чтобы это показать», – подумала она, выходя в коридор. Ника, в отличие от своих погибших родителей, не знала ни французского, ни немецкого, да и на английском до сих пор читала довольно медленно, с трудом разбирая старинный шрифт. К тому же ей часто попадались слова, отсутствовавшие в англо-русском словаре XXI века, который она взяла с собой, удалив обложки и листы с информацией о месте и времени его издания.
Если кто-то из знакомых или родственников Джона заговорит с ней по-французски, может возникнуть неловкая ситуация. Юному прапорщику-иностранцу вовсе не обязательно знать иностранные языки, а вот невесте или официальной любовнице младшего брата герцога необходимо владеть хотя бы одним из них, чтобы не позорить своего возлюбленного. 
«Ничего, всё утрясётся само собой, если я поеду с ним в качестве адъютанта или помощника полкового хирурга», – со вздохом подумала Ника, отправляясь на поиски дворецкого лорда Дансени. 
Отыскав Хэнкса, которому по сложившейся традиции подчинялись все остальные слуги особняка, Ника попросила, чтобы к двум часам дня ей приготовили ванну. Последний раз она мылась десять дней назад, сразу после их прибытия в Хелуотер, поэтому чувствовала себя грязной. 
У себя в Сохо Ника, по примеру японцев, раз в неделю мылась в дубовой бочке, сидя в ней на специальной скамеечке, однако на это уходило почти полдня. Сначала нужно было натаскать из колодца во дворе по меньшей мере шесть-семь ведер воды, а затем согреть её. В распоряжении Ники был всего один котел – таким образом, на то, чтобы приготовить себе ванну, у неё уходило около трёх часов. К счастью, в деревянной бочке с крышкой вода остывала не так быстро, как в железной ванне. 
После мытья приходилось долго сушить волосы перед камином, потом – выливать грязную воду в канаву за воротами и мыть бочку. Да и дров требовалось немало – точнее, очень много по местным меркам. Обитатели бедных кварталов даже зимой топили очаг всего раз или два в сутки, только чтобы приготовить еду и согреть комнату перед сном. В отличие от России, где горожане и простые крестьяне еженедельно парились в банях, жители Европы не мылись по нескольку недель или даже месяцев не только зимой, но и летом. Аристократия посещала горячие источники в Бате в лечебных целях, а вовсе не из стремления держать своё тело в чистоте.
Первое время Ника очень страдала от невозможности принять на ночь душ и хотя бы дважды в неделю помыть голову, но потом постепенно привыкла обходиться по утрам кружкой горячей воды для чистки зубов и чайником кипятка вечером – для мытья ног и интимного туалета. 
Глядя в окно на мокрые лужайки и клубящиеся в небе облака, Ника внезапно поняла, что соскучилась по своей убогой квартирке, где она чувствовала себя совершенно свободно и могла без помех встречаться с Джоном.
«Хоть бы завтра не было дождя», – со вздохом подумала она и принялась укладывать вещи.

– Собирай вещи, завтра мы уезжаем, Том, – сказал своему камердинеру лорд Джон перед тем, как отправиться на ужин. 
День выдался долгим – сначала он побывал у Вилли, которого из-за плохой погоды не пустили на прогулку. Чтобы отвлечь мальчика, Грей стал учить его фехтованию, как некогда делал это со своими племянниками. После часа прыжков, сопровождаемых азартными воплями, Вилли устал и успокоился, а Грей, получивший несколько чувствительных ударов линейкой по спине и плечам (чтобы компенсировать разницу в росте, он «сражался» с противником, стоя на коленях), отправился в столовую на ланч. Затем он провел около двух часов в гостиной, развлекая забавными историями свою тёщу и супругу. Изабель глядела на него влюблёнными глазами и несколько раз пыталась удалить мать из комнаты, чтобы остаться со своим мужем наедине, но, к большому облегчению последнего, леди Луиза делала вид, что не понимает намёков дочери. 
Грей мог лишь посочувствовать бедняжке, которую после его отъезда ждал неприятный сюрприз. Сам он мечтал поскорее покинуть Хелуотер и забыть о своей женитьбе как о страшном сне – хотя бы до своего возвращения из похода.
– Хорошо, милорд. А если опять начнётся дождь? – на всякий случай поинтересовался Том.
– Значит, поедем под дождём. Мы и так задержались здесь дольше, чем следовало, – ответил лорд Джон, выходя в коридор.