Два дня спустя посыльный доставил приглашение, адресованное ей просто как мадемуазель Вильгельмине Ренни. Видя свое имя — даже ошибочную версию своего придуманного имени — написанную черным по белому, почувствовала волнение, сползающее по позвоночнику. Если ее поймают…
«Подумай об этом, девочка», — слегка нетерпеливо сказал логичный голос ее отца. — «Что, если тебя поймают? Не надо бояться неизвестного, представь все возможности и придумай, как в таком случае поступить».
И отец, как обычно, был прав. Она записала все возможности, какие только смогла придумать, начиная с того, что ее не пустят в Аргус Хаус до того, что на балу ее узнает кто-то из клиентов, с которыми она встречалась на этой неделе, и до того, что ее заметит кто-то из слуг, пока она будет подкладывать письма. Затем она позвала О'Хиггинсов и объяснила, чего же она хочет.
***
Она приехала поздно и, легко примкнув к группке нескольких хихикающих молодых леди и их компаньонок, избежала внимания, перепадавшего гостям, что прибывали поодиночке и были представлены толпе. Танцы уже начались; было очень просто найти себе место у цветочных обоев, откуда она могла наблюдать и оставаться незамеченной.
Леди Бафорд научила ее искусству привлекать взгляды мужчин. Она уже владела искусством избегать их. Несмотря на то, что на ней было ее лучшее платье — нежного зеленого eau-de-nil
[вóды Нила (фр.) — прим. пер.] цвета, до тех пор, пока она держит голову скромно опущенной, держится на краю группы и не заговаривает, вряд ли кто-нибудь взглянет на нее второй раз.
Ее глаза, впрочем, прекрасно знали, куда глядеть. Тут было несколько солдат в роскошных мундирах, но она сразу увидела лорда Мэлтона, будто кроме него в комнате никого не было. Он стоял у огромного очага, увлеченный разговором с несколькими другими мужчинами; к своему удивлению, она узнала принца Фредерика, пышного и радушного в красно-коричневом атласном камзоле, и Гарри Кворри в мундире. Невысокий мужчина свирепого вида в серебристо-сером парике и с внешностью воробья, что стоял у локтя Мэлтона, должно быть, лорд Феирбеирн, — подумала она.
Почувствовав, что кто-то стоит позади нее, она обернулась и увидела лучезарно улыбающегося герцога Бифорта. Он отвесил глубокий поклон.
— Мисс Ренни! Ваш покорнейший слуга.
— Я, как всегда, очарована, Ваша Светлость, — она состроила ему глазки поверх веера. Зная, что, вероятно, встретит кого-то из знакомых, она решила, что с этим делать. А именно — ничего особенного. Она знала, как флиртовать и как высвобождаться, умело переходя от одного кавалера к другому, никого не оскорбив. Так что она дала сэру Роберту руку, присоединилась к нему в двух танцах, отправила его за мороженным и скрылась в дамской комнате на четверть часа — достаточно долго, чтобы он сдался и нашел другую пару.
Когда она, как ни в чем не бывало, вернулась в залу, ее глаза сразу обратились к камину, и она увидела, что лорд Мэлтон с компанией исчезли. Вместо них у огня стояла компания банкиров и брокеров, — многих из которых она знала, — судя по виду, погрузившись в обсуждение денежных дел. Она неприметно проскользнула по комнате, оглядываясь, но Хэла — лорда Мэлтона, твердо исправила себя Минни — нигде не было видно. Также не было принца, Гарри Кворри и свирепого шотландского дедушки. Очевидно, разговор достиг точки, где стала необходима конфиденциальность.
Ну и ладно. Она не сможет, впрочем, взяться за собственное дело, пока он не вернется на видное место. Если у него частный разговор, то, с большой вероятностью, ведет он его в библиотеке, и она не рискнет нарваться на него.
— Мисс Ренни! Как прекрасно Вы сегодня выглядите! Станцуйте со мною, я настаиваю.
Она улыбнулась и расправила веер.
— Конечно, сэр Роберт. С удовольствием!
Прошло более получаса, прежде чем мужчины вернулись. Первым объявился принц, направившись к одному из столов с закусками с удовлетворением на лице. Затем лорд Феирбеирн выскочил из дальней двери бальной залы и стал у стены с настолько любезным видом, насколько это вообще было возможно с такой отталкивающей внешностью.
И, наконец, из двери, ведущей в центральных холл, возникли лорд Мэлтон и Гарри, общаясь с небрежностью, которая не могла скрыть их возбуждение. Значит, какие бы дела ни связывали Хэла с принцем, они пришли к успешному решению.
Отлично. Значит он останется здесь праздновать.
Она опустила свой недопитый стакан шампанского и благоразумно скрылась в сторону уборной.
Она уже запомнила, что смогла — в основном, расположение дверей и кратчайший путь, если ей надо будет быстро скрыться. Библиотека была дальше по коридору, вторая дверь справа.
Дверь стояла открытой; комната была теплой и гостеприимной, в камине горел жаркий огонь, сияли свечи, мягкая мебель, обитая синим и розовым, стояла у стен, покрытых обоями дамасского полосатого шелка винного цвета. Глубоко вдохнула, слегка отрыгнув, почувствовала, как пузырьки шампанского поднимаются по задней стенке носа, и, быстро оглянувшись по сторонам, вошла в библиотеку и тихонько затворила за собой дверь.
Письменный стол стоял по левую сторону камина, как Майк ей и говорил.
Металл был теплым, так как она прятала его на груди, и руки ее тряслись. Она уже дважды уронила отмычки.
«Это чертовски просто», — говорил ей Рейф, вручая пару небольших латунных приборов.— «Только ни в коем случае не спешите. Замки не любят спешку, они взбунтуют и будут Вам препятствовать, если попытаетесь взять их с налета».
«Как женщины», — вставил Майк, улыбнувшись ей.
Под терпеливым руководством О'Хиггинсов,она несколько раз успешно вскрыла ящик собственного письменного стола при помощи отмычек. Тогда она чувствовала себя уверенно; было не так просто чувствовать себя уверенной, когда ты пришла совершить ограбление (то есть вернуть украденное, но это еще хуже), в частной библиотеке герцога, когда этот самый герцог и две сотни потенциальный свидетелей находятся за стенкой.
Предположительно, в этом столе такой же тип замка. Этот, правда, больше, с крепкой латунной пластиной с изогнутыми краями, окружавшей замочную скважину, что сейчас казалась ей такой же большой, как дуло ружья. Глубоко вздохнула, неловко всунула отмычку в скважину и, как ей было велено, повернула ее влево.
Затем вставила щуп и аккуратно потянула его на себя, прислушиваясь. Гул из бальной залы приглушали стены, но музыка грохотала в голове, мешая слушать. Она опустилась на колени и почти прижала ухо к замку, когда потянула отмычку. Ничего.
Она задерживала дыхание, и кровь стучала у нее в ушах, мешая услышать что-либо. Опустилась на пятки и заставила себя дышать. Она что-то делает не так?
Снова. Всунула отмычку и повернула вправо. Очень медленно ввела щуп. Кажется,услышала что-то, но… Облизала губы и осторожно потянула щуп. Да! Послышались тихие щелчки, когда пластины замка сдвигались
— Да… не… спеши… ты, — прошептала она и, вытерев руку о юбку, снова взяла щуп.
На третьей попытке ей почти удалось — она нащупала пять пластин и смогла сдвинуть три, каждую с мягким тихим «щёлк», и затем дверная ручка у нее за спиной повернулась с намного более громким «щёлк».
Она сорвалась на ноги и сдавленно вскрикнула, испугав вошедшего лакея почти так же сильно, как тот испугал ее. Он сказал «ой!» и уронил принесённый поднос; тот ударился о мраморный пол с громким звоном и покатился, как крышка, звякая, пока не остановился.
Минни и лакей уставились друг на друга, одинаково испуганные.
— Про… прошу прощения, мадам, — сказала он и наклонился, нащупывая поднос. — Я не знал, что здесь кто-то есть.
— Все в… порядке, — ответила она, и остановилась сглотнуть. — Я… почувствовала себя несколько дурно. Подумала, я просто… присяду на… минутку. Вне… вне толпы.
Обе отмычки все еще торчали из замка. Она отступила назад и положила руку на стол, будто опираясь. И это не была игра: ее ноги стали ватными, холодный пот стекал сзади по шее. Но лакей не мог увидеть замок — тот был скрыт за ее зелеными юбками.
— О. Конечно, мадам, — теперь, когда он держал поднос у груди, как щит, лакей немного взял себя в руки. — Могу ли я принести Вам немного льда? Или стакан воды?
Господи Боже, нет!
Но затем она увидела небольшой столик с другой стороны камина, примкнувший к двум креслам, на котором разместились тарелка с закусками, несколько бокалов и три или четыре графина — и один, очевидно, был с водой.
— Ах, — сказала она слабо и указала рукой на столик. — Возможно… немного воды?
Как только он отвернулся, она засунула руку за спину и выдернула отмычки из замка. С дрожащими коленями она обошла камин и упала в одно из кресел, засунув отмычки под диванную подушку в укрытии ее юбок.
— Возможно, мне следует привести кого-то на помощь, мадам? — лакей, заботливо налив ей воды, ловко собирал графины со спиртным и, как она теперь увидела, использованные бокалы, на свой поднос. Ну конечно, именно здесь герцог проводил свое небольшое совещание.
— Нет-нет. Благодарю. Со мной все в порядке.
Лакей оглянулся на нее, затем на тарелку закусок и, слегка пожав плечами, оставил последнюю на столе, затем поклонился и вышел вон, аккуратно закрыв за собой дверь.
Она сидела, замерев, заставляя себя дышать ровно. Все хорошо. Все и будет хорошо. Она слышала запах закусок — маленькие кусочки анчоусов и сыра, завернутые в бекон. Ее желудок забурчал; может, ей следует перекусить, чтобы успокоить нервы, успокоить руки?
Нет. Она была в безопасности, но не следует терять время. Так что она вытерла руки о кресло, встала и пошла обратно к письменному столу.
Отмычка. Поворот вправо. Щуп, чтобы нащупать пластинки. Приподнять пластинки одну за одной, прислушиваясь, чтобы каждая щёлкнула. Потянуть. Нет. Нет, проклятье! Попробуй снова.
Ей пришлось дважды останавливаться, чтобы выпить воды и пройтись по комнате — еще один из советов О'Хиггинсов — чтобы успокоиться перед следующей попыткой.
Но затем… неожиданно раздался последний металлический «дзинь» и все сработало. Ее руки так тряслись, что она едва вытащила три пакета из кармана, но все же ей это удалось. Выдернула ящик и бросила их туда, затем закрыла ящик с триумфальным вскриком.
— Какого дьявола Вы тут творите? — спросил с любопытством голос позади нее. Она резко обернулась и увидела в дверях герцога Пардлоу, а за ним Гарри Кворри и еще одного солдата.
— Однако… — начал Гарри, явно ошеломлённый.
— Что происходит? — спросил второй мужчина, с интересом выглядывая из-за плеча Гарри.
— Не беспокойтесь, — сказал герцог, не оглядываясь назад. Он не отводил от нее пристального взгляда. — Я позабочусь об этом, — не оборачиваясь, взял край двери и закрыл ее перед их ошеломленными лицами.
Только теперь она обратила внимание на тиканье небольших эмалевых часов на каминной полке и на треск огня. Она не могла двинуться.
Он подошел к ней через всю комнату, не отрывая своих глаз от ее. Ее пот обратился в лед, и она конвульсивно содрогнулась.
Он осторожно взял ее за локоть, отодвинул в сторону и застыл, смотря на закрытый ящик стола и отмычки, что торчали из замка как улики.
— Какого черта Вы делали? — спросил герцог и резко взглянул на нее. Она едва услышала его, за шумом крови в ушах.
— Я… я… пыталась Вас ограбить, Ваша Светлость, — выпалила она. Обнаружить, что она все еще способна на речь было облегчением, и она глотнула воздух. — Очевидно ведь?
— Очевидно, — повторил он со слабой ноткой недоверия. — Что, во имя Господа, можно воровать в библиотеке?
Услышать это от человека, на чьих полках стояло с полдюжины книг, стоящих по тысяче фунтов каждая — она прямо сейчас видела их. Тем не менее, она поняла его мысль.
— Ящик был заперт, — сказала она. — Зачем его закрывать, если там нет ничего ценного?
Он на мгновение взглянул на ящик, и его лицо моментально изменилось. «Проклятье!» — подумала она. Он совсем забыл, что письма были там! Или нет?…
Он снова повернулся к ней, и ощущение легкого удивления в нем испарилось. Он, вроде бы, совсем не двигался, однако вдруг оказался совсем близко — она чувствовала крахмал на его мундире и легкий запах его пота.
— Скажите мне, кто Вы, «леди Беделия»? — потребовал он. — И почему именно Вы оказались здесь.
— Я просто вор, Ваша Светлость. Простите.
Ни малейшего шанса добраться до двери, не говоря уже о том, чтобы выбраться из дома.
— Я не поверю этому ни на секунду, — он увидел ее взгляд и схватил за предплечье. — И Вы никуда не пойдете, пока не ответите, зачем Вы здесь.
Она чувствовала головокружение от страха, но неясное предположение, что она могла куда-то пойти, допускало, что он, хотя бы, не собирается немедленно позвать констебля, чтобы арестовать ее. С другой стороны…
Он не собирался ждать, пока она соберется с мыслями, и сильнее сжал ее руку.
— Эдуард Твелвтрис, — сказал он почти шепотом, с мертвенно-белым лицом. — Это он послал Вас?
— Нет! — сказала она, но сердце ее почти выпрыгнуло из груди, когда он произнес это имя. Он уставился на нее, затем его глаза опустились, осматривая длину и складки ее юбок.
— Мне любопытно, если бы я обыскал Вас, что бы я нашел?
— Несвежий носовой платок и небольшой флакон духов, — честно ответила она. И смело добавила: — Хотите обыскать меня — вперед!
Его ноздри раздулись, но он отодвинул ее в сторону.
— Стойте здесь, — кратко сказал он, затем отпустил ее руку и вытащил отмычки из замка. Засунул палец в маленький кармашек на жилете, вытащил ключ, которым отпер ящик стола, и открыл его.
Сердце Минни забилось по-другому, когда он предложил обыскать ее, не замедлилось, но сменило ритм, а теперь пульс так вырос, что она увидела белые точки перед глазами.
Она не расположила письма правильно, не могла, ведь Майк не обратил на это внимания. Он поймет. Она закрыла глаза.
Он сказал что-то себе под нос по… латыни?
Ей необходимо было вдохнуть, и она так и сделала, резко хватив воздух ртом.
Его рука снова схватила её, теперь за плечо.
— Откройте глаза, — сказал он тихим, угрожающим голосом, — и, черт возьми, взгляните на меня.
Ее глаза резко открылись и встретились с его — холодно-голубыми, как лед. Он был настолько зол, что она чувствовала, как ярость вибрирует в нем, как камертон, по которому ударили.
— Что Вы делали с моими письмами?
— Я… — воображение полностью отказало ей, и она сказала правду, ни на что не надеясь. — Возвращала их.
Он моргнул. Взглянул на ящик, из замка которого все еще торчал ключ.
— Вы… э-э… Вы сами видели, — сказала она, и нашла достаточно слюны, чтобы сглотнуть. — То есть видели, как я закрывала ящик. Э-э… не так ли?
— Я… — небольшая морщинка образовалась между его темными бровями, глубокая, как порез от ножа для бумаг. — Да, видел. — Он отпустил ее плечо и застыл, глядя на нее.
— Как, — осторожно сказал он, — мои письма оказались у Вас, могу ли я полюбопытствовать?
Сердце все еще стучало у нее в ушах, но немного крови все же вернулось и в голову. Она снова сглотнула. Только одна возможность, не так ли?
— Мистер Твелвтрис, — сказала она. — Он действительно просил украсть письма. Я… не стала бы красть их для него.
— Не стали бы, — повторил он. Одна бровь медленно поползла вверх, и он смотрел на нее, будто она была экзотическим насекомым, которого он обнаружил на своих хризантемах. Он кивнул на ящик стола. — Почему нет?
— Вы мне понравились, — выпалила она. — Когда мы… встретились на приеме принцессы в садах.
— Ну да, — его щеки начали краснеть, и напряженность вернулась в его фигуру.
— Да, — она прямо встретила его глаза. — И я могу сказать, что мистер Твелвтрис недолюбливает Вас.
— Это мягко говоря, — сказал он. — Итак, Вы говорите, что он просил Вас украсть мои письма — почему он решил, что Вы подходите для этой задачи? Вы профессионально воруете?
— Ну, не часто, — ответила она, стараясь вернуть самообладание. — Обычно мы — я — ищу информацию, что может иметь ценность. Просто… расспросы тут и там, знаете. Сплетни на приемах, такого рода вещи.
— Мы? — повторил он, на этот раз поднимая обе брови. — Могу ли я спросить, кто Ваши сообщники?
— Только отец и я, — поспешно сказала она, на случай, если он вспомнит трубочистов. — Это… можно сказать, семейное дело.
— Семейное дело, — повторил он с легким скептицизмом. — Ладно, отставив этот вопрос в сторону, если Вы отказали Эдуарду Твелвтрис в этом поручении, то каким образом мои письма все же оказались у Вас?
Она доверила свою душу Господу, хотя не была уверена, что верит в него, и пустила свою судьбу по течению.
— Должно быть, кто-то другой украл их для него, — сказала она со всей искренность, какую смогла изобразить. — Но я оказалась… в его доме и нашла их. Я… узнала Ваше имя. Я не читала их, — быстро добавила она. — Как только увидела, что они личные.
Он снова побледнел. Без сомнения, представив Эдуарда Твелвтриса, жадно копающегося в его наиболее интимных ранах.
— Но я… я знала, что в них должно быть — мистер Твелвтрис ввёл меня в курс дела. Так что я… забрала их.
Теперь она дышала намного легче. Было куда проще лгать ему, чем говорить правду.
— Вы забрали их, — сказал он и моргнул, а затем остро взгляну на нее. — И потом Вы просто подумали, что придете и засунете их обратно ко мне домой? Почему?
— Я подумала, что Вы… хотели бы получить их обратно, — слабо выдавила она, и ее щеки тоже вспыхнули. О, Боже, он поймёт, что я их прочла!
— Как любезно с Вашей стороны,— сухо сказал он. — Почему бы просто не послать их анонимно, если Вы только хотели вернуть их?
Тихонько и несчастно вздохнув, она сказала ему правду, хотя знала, что он ей не поверит.
— Я не хотела причинить Вам боль. А Вам было бы больно, если бы Вы подумали, что кто-то прочитал их.
— Вы что? — недоверчиво сказал он.
— Мне доказать это? — прошептала она, и рука ее взлетела, чтобы — хотя она не собиралась делать этого — коснуться его лица. — Ваша Светлость?
— Что? — в недоумении спросил он. — Доказать?
Не придумав, что сказать, она просто встала на цыпочки, положила руки ему на плечи и поцеловала. Мягко. Но не остановилась, и ее тело придвинулось к нему, а его — к ее, с уверенность планет, вращающихся вокруг солнца.
Несколько секунд спустя она стояла на коленях на каминном коврике, безумно шаря под краями ее eau-de-nil в поисках завязок юбок, а камзол мундира Хэла — она с ужасом и весельем поняла, что думает о нем, как о Хэле — упал на пол с приглушенным стуком пуговиц, эполет и золоченных шнурков, а сам он дергал пуговицы жилета, бормоча себе под нос по-латыни.
— Что? — спросила она, уловив слово «безумен». — Кто безумен?
— Очевидно, Вы безумны, — сказал он, остановившись на мгновение и взглянув на нее. — Вы не передумали? Потому что у Вас есть от силы десять секунд, чтобы передумать.
— Больше времени потребуется, чтобы добраться до этой проклятой подушки на заднице!
Бормоча «Irrumabo» себе под нос, он упал на колени, зарылся в ее юбки и нашел завязки подушки. Вместо того, чтобы развязать их, он дернул, порвал шнурок, вытащил подушку из ее платья, как огромную сосиску, и забросил на одно из кресел. Затем сорвал свой жилет и толкнул ее на спину.
— Что значит «irrumabo»? — спросила она у хрустальных подвесок, что свисали с люстры над ее головой.
— И я тоже, — сказал он — ему перехватило дыхание. Его руки скользнули под юбку, очень холодные на ее ягодицах.
— Вы тоже что? — его средняя часть поместилась между ее бедер, горячая, даже сквозь его молескиновые
[молески́н (англ. moleskin «кротовая шкурка») — толстая, плотная и прочная хлопчатобумажная ткань с начёсом на внутренней поверхности и гладкой глянцевидной лицевой стороной. — прим. пер.] бриджи.
— Безумен, — сказал он, будто это и так очевидно — и, возможно, так и было, — подумала она.
— А, — добавил он, подняв взгляд от завязок своих штанов, — «irrumabo» значит «отыметь».
Три секунды спустя он был угрожающе горячим и устрашающе близко и…
— Господи Иисусе! — сказал он и замер, глядя на нее расширившимися от неожиданности глазами.
Это было чертовски больно, и она тоже замерла, хватая воздух мелкими глотками. Она почувствовала, как он сдвинул свой вес, и поняла, что он собирается отступить, поэтому обхватила его ягодицы, удерживая. Они были плотными, твердыми и горячими — якорь, ставший опорой против ее боли и страха.
— Я сказала, что докажу это, — прошептала она и притянула его со всей силой, выгибая спину. Она тихо вскрикнула, когда он вошел полностью, и он схватил ее, удерживая, чтобы она не двигалась.
Они лежали лицом к лицу, уставившись друг на друга и глотая воздух, как пара рыб, вытащенных из воды. Его сердце билось так сильно, что она чувствовала его рукой, которую положила ему на спину.
Он сглотнул.
— Вы доказали это, — сказал он наконец. — Чем бы это ни… А что именно Вы хотели доказать?
С туго затянутым корсетом и его весом на ней, ей не хватало дыхания, чтобы засмеяться, но она сумела выдавить улыбку.
— Что я не хотела причинить Вам боль.
— А, — его дыхание становилось медленнее и глубже. Он не задыхается, подумала она.
— Я тоже не хотел — не собирался — причинять Вам боль, — мягко сказал он. Она увидела, как на мгновение он заколебался — стоит ли ему отступить? Но затем решимость снова отразилась на его лице, и он наклонился поцеловать ее. Медленно.
— Это не так уж и больно, — заверила она его, когда он остановился.
— Mendatrix. Это значит «лгунья». Может, мне следует…
— Нет, не следует, — твердо сказала она. Первое потрясение прошло, и ее мозг снова начал работать. — Это никогда больше не повторится, так что я намерена получить от этого удовольствие — если это вообще возможно, — добавила она с легким сомнением.
Он тоже не засмеялся — лишь тень улыбки на губах, но его глаза улыбались. Ее кожа пылала.
— Да, возможно, — сказал он. — Позвольте мне доказать это.
Некоторое время спустяОн подал ей руку, и она, слегка оглушенная, взяла ее. Его холодные пальцы сомкнулись вокруг ее пальцев, а ее — вокруг его.
Он провел ее к черной лестнице, где отпустил ее руку — ступеньки были слишком узкие, чтобы идти рядом — и спустился перед нею, оглядываясь время от времени, чтобы убедиться, что она не исчезла и не упала. Он выглядел столь же пораженным, какой она ощущала себя.
На лестнице слышался отзвук шума с кухни снизу — грохот котелков, перекличка голосов, стук посуды, столкновения и порядочная брань. Запах жарящегося мяса настиг ее, с порывом влажного воздуха, и неожиданно она почувствовала себя очень голодной.
Он снова взял ее за руку и увел прочь от запахов еды, через чистый, тусклый, не обставленный коридор в бóльший, с тряпичными половиками, которые заглушали их шаги, а затем в широкий коридор с турецкими синими с золотом коврами и с отблесками отражений свечей в бронзе, которые заливали ярким мягким светом все вокруг. Слуги проходили мимо них, как призраки, пронося подносы, кувшины, одежду, бутылки, отводя глаза.
Это напоминало беззвучный сон: что-то среднее между диковинкой и ночным кошмаром, где вы не знаете, куда идете или что впереди вас, но вынуждены идти вперед.
Он резко остановился, будто обнаружил ее проходящей сквозь его сон — а, возможно, так и было, подумала она. Он на миг положил руку ей на грудь — очень мягко остановив её на месте, затем исчез за углом.
Когда он ушел, ее притупленные чувства начали возвращаться. Она услышала музыку и голоса, смех. Сильный запах горячего пунша и вина — она не пила ничего, кроме того первого стакана шампанского, но сейчас чувствовала себя и вправду пьяной. Медленно разжала и сжала руку, все еще чувствуя хватку его ладони, крепкую и холодную.
Внезапно он снова оказался здесь, и она ощутила его присутствие, как вдох в груди. Он держал ее плащ и, раскрыв, обернул вокруг нее, укутывая. И, как будто тем же движением, он обнял ее и яростно поцеловал. Отпустил, запыхавшись, затем снова поцеловал.
— Вы… — начала она, но остановилась, не находя слов.
— Я знаю, — сказал он, будто и правда понимал и, взяв ее под локоть, провел куда-то — она больше не замечала ничего вокруг — и затем был порыв воздуха холодной, дождливой ночи, и он помогал ей сесть в двуколку.
— Где Вы живете? — спросил он почти нормальным тоном.
— Соутварк, — сказала она, чистый инстинкт не дал ей сказать настоящий свой адрес. — Бертрам Стрит, 22, — добавила она, с ходу придумав это.
Он кивнул. Лицо его было белым, а глаза черными, как ночь. Место между ног жгло и было скользким. Он сглотнул, и она увидела, как двинулось его горло, скользкое от дождя и блестящее в огнях фонаря; он не надел ни шейный платок, ни жилет, и его рубашка под алым камзолом была расстегнута.
Он взял ее за руку.
— Я навещу Вас завтра, — сказал он. — Чтобы справиться о Вашем благополучии.
Она не ответила. Он перевернул ее руку и поцеловал ладонь. Затем дверца закрылась, и она тряслась по мостовой в одиночестве, удерживая в кулаке его горячее дыхание.
Она не могла думать. Чувствовала, как влага впитывается в ее юбки — слегка липкая кровь. И только одна мысль парила в ее голове, напоминая ремарку ее отца: «англичане ужасно занудны в вопросах девственности».