Карета медленно тряслась по особенно плохому участку дороги, где из-за зимних заморозков и проливных весенних дождей образовались ямы и рытвины. Год выдался дождливый; даже сейчас, в начале лета, по обочинам дороги под буйно разросшимися кустами крыжовника виднелись влажные болотистые участки.
Джейми сидел рядом со мной на узкой мягкой скамье, служившей в карете одним из сидений. Фергюс развалился в углу другой скамьи и спал, и его голова раскачивалась в такт движению экипажа, как у механической куклы с пружиной вместо шеи. Воздух в карете нагрелся, и пыль маленькими золотистыми струйками влетала в окошки всякий раз, как мы выезжали на сухой участок земли.
Поначалу мы время от времени беседовали об окружающем пейзаже, о королевских конюшнях в Аржантане
267, куда направлялись, о мелких сплетнях, которые составляли повседневную тему разговоров при дворе и в деловых кругах. Я бы тоже поспала, убаюканная мерным ритмом кареты и теплом дня, но из-за изменившихся форм моего тела сидеть в одном положении было неудобно, а от тряски болела спина. Ещё и ребёнок становился всё более активным, и лёгкие трепыхания первых движений переросли в слабые, но отчётливые тычки – по-своему приятные, но беспокоящие.
– Пожалуй, тебе стоило остаться дома, Сассенах, – чуть нахмурившись, сказал Джейми, когда я извернулась, в очередной раз меняя положение.
– Со мной всё хорошо, – с улыбкой ответила я. – Просто непоседа. И было бы обидно не увидеть всего этого.
Я махнула рукой на окошко кареты, за которым между рядами тёмных прямых тополей, защищающих от ветра, сияли изумрудной зеленью широкие просторы полей. После спёртых, зловонных запахов города и лекарственной вони в «Приюте ангелов» сельский воздух пусть и пыльный, но свежий казался густым и опьяняющим.
Людовик, в качестве осторожного дружеского жеста в ответ на дипломатические предложения англичан, позволил герцогу Сандрингему приобрести четырёх племенных першеронских кобыл из королевских конюшен в Аржантане, дабы улучшить родословную небольшого табуна упряжных лошадей, которых его светлость содержал в Англии. Поэтому сегодня его светлость наносил визит в Аржантан и пригласил с собой Джейми, чтобы тот посоветовал, каких кобыл следует выбрать. Приглашение последовало на вечернем приёме, и, слово за слово, визит превратился в полномасштабную вылазку на природу с участием четырёх карет и нескольких придворных дам и джентльменов.
– Это хороший знак, тебе не кажется? – спросила я, осторожно оглядевшись, чтобы убедиться, что наши спутники действительно крепко спят. – Я имею в виду, что Людовик разрешил герцогу купить лошадей. Если он делает шаги навстречу англичанам, то, по–видимому, не настроен симпатизировать Джеймсу Стюарту… по крайней мере, в открытую.
Джейми покачал головой. Он категорически отказывался носить парик, и выразительная, чёткая форма его остриженной головы вызвала при дворе немалый ажиотаж. В данный момент у этого имелись свои преимущества: хотя на переносице его длинного прямого носа блестели капельки пота, выглядел он совсем не таким сникшим, как я.
– Нет, теперь я абсолютно уверен, что Людовик не намерен связываться со Стюартами… по крайней мере, в том, что касается любых шагов к восстановлению их на троне. Месье Дюверне уверяет, что Совет категорически против любых подобных действий. И хотя Людовик, возможно, в конечном счёте уступит настояниям Папы и выделит Карлу небольшое содержание, он не расположен уделять Стюартам сколько-нибудь заметное внимание во Франции, в то время как Джорди Английский заглядывает ему через плечо.
Сегодня на нём был плед, заколотый на плече брошью – присланной ему сестрой из Шотландии красивой вещицей, выполненной в виде двух бегущих оленей, их изогнутые тела, соприкасаясь головами и хвостами, образовывали круг. Он приподнял край пледа и вытер им лицо.
– Мне кажется, за последние месяцы я переговорил с каждым банкиром в Париже не зависимо от их состояния, и они единодушны в элементарном отсутствии интереса, – криво улыбнулся он. – Средств не так много, чтобы кому-то захотелось поддержать такое рискованное предприятие как реставрация Стюартов.
– И тогда, – заметила я, со стоном потягиваясь, – остаётся Испания.
Джейми кивнул.
– Именно. И Дугал Маккензи.
Вид у него был самодовольный, и я выпрямилась, заинтригованная.
– Ты что-нибудь о нём слышал?
Несмотря на изначальную настороженность, Дугал признал Джейми преданным соратником-якобитом, и привычная пачка зашифрованных писем пополнилась множеством конфиденциальных сообщений, отправляемых Дугалом из Испании и предназначенных Джейми для прочтения и передачи Карлу Стюарту.
– Конечно, слышал.
По выражению его лица я догадалась, что это хорошая новость, и так и было – вот только не для Стюартов.
– Филипп отказался предоставлять какую-либо помощь Стюартам, – сказал Джейми. – Он получил известие из папской канцелярии, понимаешь, и должен держаться подальше от всех вопросов, связанных с шотландским престолом.
– Нам известно почему?
Последнее перехваченное с папским посланником отправление содержало несколько писем, но поскольку все они были адресованы Джеймсу или Карлу Стюарту, в них вполне могло отсутствовать упоминание о беседах Его Святейшества с Испанией.
– Дугал думает, что знает, – засмеялся Джейми. – Он просто вне себя от негодования, наш Дугал. Сообщил, что почти месяц его заставляли торчать в Толедо, и в конце концов отослали с всего-навсего неопределённым обещанием помощи, «когда придёт время,
Deo volente268».
Его низкий голос идеально передал благочестивые интонации, и я тоже рассмеялась.
– Бенедикт хочет избежать разногласий между Испанией и Францией; он не хочет, чтобы Филипп и Людовик впустую тратили деньги, которые могли бы пригодиться ему, знаешь ли, – цинично добавил он. – Вряд ли подобает так говорить о Папе, но у Бенедикта имеются сомнения относительно того, сможет ли католический король и дальше править Англией. В Шотландии среди горных кланов остались вожди-католики, но с тех пор, как в Англии правил король-католик, прошло немало времени… вероятно, пройдет ещё чертовски много времени, прежде чем это случится снова…
Deo volente, – добавил он, ухмыляясь.
Он почесал голову, взъерошив короткие золотисто-рыжие волосы над виском.
– Всё выглядит для Стюартов очень туманно, Сассенах, и это хорошая новость. Нет, от монархов Бурбонов помощи не будет. Единственное, что меня сейчас беспокоит, – это вложения, сделанные Карлом Стюартом совместно с графом Сен-Жерменом.
– Значит, ты не думаешь, что это просто деловое соглашение?
– Скорее всего, так и есть, – сказал он, нахмурившись, – и всё же за этим кроется нечто большее. Я кое-что слышал, понимаешь?
И хотя банкирские семьи Парижа не были склонны принимать Молодого претендента на шотландский престол всерьёз, ситуация могла легко измениться, если бы у Карла Стюарта вдруг появились деньги для капиталовложений.
– Его высочество проболтался, что разговаривал с Гобеленами
269, – продолжал Джейми. – Его представил Сен-Жермен, иначе они бы не удостоили его даже взглядом. Старший Гобелен считает его никчёмным дураком, как и один из сыновей Гобелена. Хотя другой… он сказал, что подождёт и посмотрит: если Карл преуспеет в этом деле, то, возможно, сможет воспользоваться и другими возможностями в своей жизни.
– Совсем не хорошо, – заключила я.
Джейми покачал головой.
– Да уж. Деньги к деньгам, сама знаешь. Преуспей он в одном или двух крупных предприятиях, и банкиры начнут к нему прислушиваться. Он хоть и не великий мыслитель, – сказал он, скривив рот, – но в жизни очень обаятелен: ему удаётся убеждать людей в чём-то вопреки их здравому смыслу. Но даже в этом случае он не добьётся успеха без небольшого капитала в своём распоряжении… А он у него будет, если это вложение окажется прибыльным.
– Ммм…
Я снова переменила позу, пошевелив пальцами ног в их жаркой кожаной темнице. Туфли были впору, когда их для меня шили, но ноги начали слегка отекать, а шёлковые чулки стали влажными от пота.
– Мы можем что-нибудь с этим сделать?
Джейми пожал плечами и криво улыбнулся.
– Наверное, молиться о плохой погоде у берегов Португалии. По правде говоря, кроме того, что корабль затонет, я не вижу особых оснований, чтобы это затея провалилась. У Сен-Жермена уже заключены контракты на продажу всего груза. И он, и Карл Стюарт смогут утроить свои деньги.
Я чуть поёжилась при упоминании о графе. Мне невольно вспомнились предположения Дугала. Я не рассказала Джейми ни о визите Дугала, ни о его соображениях относительно ночных развлечений графа. Мне не нравилось хранить от мужа секреты, но Дугал в качестве платы за помощь в деле Джонатана Рэндалла потребовал, чтобы я молчала, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как согласиться.
Джейми неожиданно улыбнулся мне и протянул руку.
– Я что-нибудь придумаю, Сассенах. А пока дай мне свои ноги. Дженни говорила, ей помогало, если я массировал ступни, когда она была беременна.
Я не стала спорить, просто стянула жаркие туфли и закинула ноги ему на колени, облегчённо вздохнув, как только воздух из окошка охладил влажный шёлк на пальцах.
У Джейми были большие руки, а пальцы сильные и одновременно нежные. Он провёл костяшками пальцев по своду стопы, и я с тихим стоном откинулась назад. Несколько минут мы ехали молча, пока я, погружаясь в состояние беззаботного блаженства, расслаблялась.
Склонив голову к моим пальцам в зелёном шёлке, Джейми небрежно заметил:
– Знаешь, на самом деле это не было долгом.
– Что не было?
Одурманенная тёплым солнцем и массажем ног, я совершенно не понимала, что он имел в виду.
Не переставая разминать, он посмотрел на меня. Выражение его лица было серьёзным, хотя в глазах промелькнула тень улыбки.
– Ты сказала, что я обязан тебе жизнью, Сассенах, потому что ты спасла меня, – он ухватился за большой палец ноги и покрутил им. – Но я тут подсчитал, и не совсем уверен, что это так. Мне кажется, что получается практически поровну, если учесть всё.
– Что значит «поровну»?
Я попыталась высвободить ногу, но он крепко держал её.
– Если ты спасла мне жизнь – а ты спасла, – что ж, я тоже спасал твою, и по меньшей мере не реже. Я спас тебя от Джека Рэндалла в Форт-Уильяме, припоминаешь? И спас тебя от толпы в Крейнсмуире, нет?
– Да, – осторожно ответила я. Я не представляла, куда он клонит, но это явно была не просто праздная беседа. – Разумеется, я благодарна тебе за это.
Он выдал негромкий гортанный шотландский звук, выражающий несогласие.
– Дело не в благодарности, Сассенах,
ни с твоей стороны,
ни с моей… Я лишь хочу сказать, что и обязательства тут ни при чём.
Улыбка у него из глаз испарилась, он был совершенно серьёзен.
– Я не уступил тебе жизнь Рэндалла в обмен на свою собственную… Прежде всего, это был бы нечестный обмен. Закрой рот, Сассенах, – практично добавил он, – мухи залетят.
В карете и в самом деле было несколько мух; три из них сидели на рубашке Фергюса, его размеренные вдохи и выдохи их нисколько не беспокоили.
– Тогда почему ты согласился?
Я перестала сопротивляться, и он обеими руками обхватил мои ступни, медленно поглаживая большими пальцами изгибы пяток.
– Ну-у, ни по одной из причин, в которых ты пыталась меня убедить. Что касается Фрэнка, – продолжил он, – что ж, правда в том, что я увёл у него жену, и поэтому мне его действительно жаль… иногда больше, чем кого-либо, – добавил он, дерзко изогнув одну бровь. – И всё же, разве есть разница, будь он моим соперником здесь? У тебя был свободный выбор между нами, и ты предпочла меня – хотя на его стороне была такая роскошь, как горячая ванна. Уф!
Я высвободила одну ногу и врезала ему по рёбрам. Он разогнулся и вовремя перехватил её, помешав мне повторить удар.
– Сожалеешь о своём выборе, да?
– Пока нет, – сказала я, изо всех сил стараясь снова завладеть своей ногой, – но могу в любую минуту. Продолжим разговор.
– Итак. Я не мог понять, почему тот факт, что ты выбрала меня, даёт Фрэнку Рэндаллу право на особое отношение. Кстати, – сказал он честно, – признаю, что просто немного ревную к этому мужчине.
Я пнула другой ногой, целясь ниже. Он поймал и эту прежде, чем она успела опуститься, ловко вывернув мне лодыжку.
– Что касается того, что я должен ему жизнь, просто так, без причины, – продолжал он, не обращая внимания на мои попытки вырваться, – на этот довод брат Ансельм из аббатства мог бы ответить лучше меня. Конечно, я бы не стал хладнокровно убивать невинного человека. Но опять же, я убивал людей в бою, и разве есть разница?
Я вспомнила солдата и юношу на снегу, которых убила во время нашего побега из Уэнтуорта. Я больше не изводила себя воспоминаниями о них, но знала, что они никогда меня не оставят.
Джейми покачал головой:
– Нет, найдётся немало доводов, которые можно привести на этот счёт, но, в конце концов, подобный выбор сводится к одному: ты убиваешь, когда должен, и потом живёшь с этим. Я помню лицо каждого человека, которого убил, и всегда буду помнить. Но факт остаётся фактом: я жив, а они нет, и это моё единственное оправдание, неважно, справедливо оно или нет.
– Но к данному случаю это не подходит, – заметила я. – Речь не о том, чтобы убить или быть убитым.
Он тряхнул головой, отгоняя муху, которая села ему на волосы.
– А вот тут ты ошибаешься, Сассенах. То, что стоит между Джеком Рэндаллом и мной, будет решено, лишь когда один из нас умрёт – а может, и не тогда. Есть и другие способы убийства, не только с помощью ножа или пистолета, и есть вещи похуже физической смерти, – его голос смягчился. – В аббатстве Святой Анны ты спасла меня не просто от смерти,
mo nighean donn, и даже не думай, что я этого не понимаю, – он помотал головой. – Возможно, в итоге я действительно задолжал тебе больше, чем ты мне.
Он отпустил мои ступни и передвинул свои длинные ноги.
– И это вынуждает меня задуматься не только о своей совести, но и о твоей тоже. Ведь ты понятия не имела, что случится, когда ты сделаешь выбор, и одно дело отказаться от мужчины, а другое – обречь его на смерть.
Мне совсем не нравился такой подход к описанию моих поступков, но отмахнуться от фактов я не могла. Я и в самом деле отказалась от Фрэнка, и хотя не могла сожалеть о сделанном выборе, всё же сожалела и вечно буду сожалеть о его необходимости. Следующие слова Джейми зловещим эхом повторили мои мысли.
Он продолжил:
– Если бы ты знала, что это может подразумевать для Фрэнка – ну, скажем, его смерть, – возможно, ты сделала бы иной выбор. И раз уж ты предпочла меня, имею ли я право усугублять последствия твоих поступков больше, чем тебе хотелось бы?
Поглощённый своими рассуждениями, он не замечал, какое впечатление они произвели на меня. Увидев моё лицо, он вдруг умолк и, пока мы тряслись по заросшим травой просторам, в тишине наблюдал за мной.
– Не понимаю, какой может быть грех в том, что ты сделала, Клэр, – сказал он наконец, положив руку на мою обтянутую чулком ногу. – Я твой законный муж, так же, как он когда-то был… или будет. Ты даже не знаешь, что сумела бы вернуться к нему,
mo nighean donn. Ты могла бы уйти ещё дальше в прошлое или перенестись вперёд, в совершенно другое время. Ты поступила так, как считала нужным, и никто не поступил бы лучше.
Он поднял глаза, и его взгляд проник мне в душу.
– Я достаточно честен, чтобы признать: меня не волнует, что правильно, а что нет, пока ты здесь, со мной, Клэр, – тихо произнёс он. – Если для тебя было грехом выбрать меня… Тогда я отправлюсь к самому дьяволу и поблагодарю его за то, что он склонил тебя к этому.
Он поднял мою ногу и нежно поцеловал кончик большого пальца.
Я положила руку ему на голову; короткие волосы на ощупь были колючими, но мягкими, как у очень молодого ёжика.
– Не думаю, что я поступила неправильно, – тихо сказала я. – Но если это так… тогда я отправлюсь к дьяволу вместе с тобой, Джейми Фрейзер.
Он закрыл глаза и прижался к моей ноге. Он держал её так крепко, что я чувствовала, как длинные, тонкие плюсны прижимаются друг к другу, и всё же не отстранялась. Я впилась пальцами в кожу у него на голове и нежно потянула за волосы.
– Тогда почему, Джейми? Почему ты решил оставить Джека Рэндалла в живых?
Он по-прежнему сжимал мою ногу, но открыл глаза и улыбнулся мне.
– Что ж, я много передумал, Сассенах, пока ходил взад-вперёд в тот вечер. Прежде всего, мне казалось, что ты будешь страдать, если я убью этого грязного подонка. Я бы многое сделал или не сделал, чтобы избавить тебя от страданий, Сассенах, но… что перевесит: твоя совесть или моя честь? Нет, – он снова покачал головой, отметая очередное соображение. – Каждый из нас несёт ответственность только за собственные поступки и собственную совесть. То, что я делаю, нельзя переложить на тебя, независимо от последствий.
Он моргнул, от пыльного ветра у него слезились глаза, и провёл рукой по волосам, тщетно пытаясь пригладить взлохмаченные кончики. Коротко подстриженные вихры на макушке вызывающе торчали в разные стороны.
– Тогда почему? – потребовала я ответа, подавшись вперёд. – Ты назвал мне все причины, почему его стоит убить, что же осталось?
Он секунду колебался, но затем посмотрел мне прямо в глаза.
– Из-за Карла Стюарта, Сассенах. Пока что мы перекрыли все лазейки, но с этими его вложениями… Что ж, он ещё может успешно возглавить армию в Шотландии. И если так… Мда, ты лучше меня знаешь, что может случиться, Сассенах.
Я знала, и от этой мысли меня бросило в холод. Мне невольно вспомнилось, как один историк описывал судьбу горцев при Каллодене – «мёртвые лежали в четыре яруса, пропитанные дождём и собственной кровью».
Горцы, неуправляемые и умирающие от голода, но ожесточённые до самого конца, будут разбиты в решающие полчаса. Их, истекающих кровью под холодным апрельским дождём, оставят лежать грудами; дело, которое воодушевляло их сотню лет, умрёт вместе с ними.
Джейми вдруг наклонился и взял меня за руки.
– Я думаю, этого не случится, Клэр, я думаю, мы его остановим. А если нет, то я всё равно надеюсь, что со мной ничего не случится. Но если так должно…
Теперь он говорил убийственно серьёзно, спокойно и настойчиво.
– Если так случится, то я хочу, чтобы для тебя там было место, хочу, чтобы тебе было к кому пойти, если меня… не будет рядом, чтобы заботиться о тебе. Если не я, то мне бы хотелось, чтобы рядом был мужчина, который любит тебя.
Он ещё крепче сжал мои пальцы: я почувствовала, как оба кольца впиваются в плоть, и по рукам ощутила его волнение.
– Клэр, ты знаешь, чего мне стоило сделать это для тебя – сохранить Рэндаллу жизнь. Обещай мне, что если настанет время, ты вернёшься к Фрэнку.
Его глаза, тёмно-синие, как небо в окошке у него за спиной, вглядывались в моё лицо.
– Я уже дважды пытался отослать тебя обратно. И благодарю Бога, что ты не ушла. Но если дойдёт до третьего раза… Обещай мне, что ты вернёшься к нему – вернёшься к Фрэнку. Вот почему я на год оставлю Джека Рэндалла в покое – ради тебя. Обещаешь мне, Клэр?
–
Allez! Allez! Montez!270 – прикрикнул кучер сверху, подбадривая поднимающуюся по склону упряжку.
Мы почти добрались до цели.
– Хорошо, – ответила я наконец. – Я обещаю.
***
Конюшни в Аржантане были чистыми и просторными, благоухающими летом и лошадиным запахами. В открытом стойле Джейми кружил вокруг першеронской кобылы, как влюблённый слепень.
– Ух, какая прелестная девочка! Иди сюда, милая, дай мне посмотреть на этот чудесный откормленный круп. Ммм, да, великолепно!
– Хотела бы я, чтобы мой муж так говорил со
мной, – заметила герцогиня де Нев, вызвав смешки у других дам из компании, которые стояли на соломе в центральном проходе и наблюдали за происходящим.
– Возможно, он бы и говорил, мадам, если бы ваш вид с тыла вызывал столько же возбуждения. Хотя, возможно, ваш муж не разделяет мнения милорда Брох-Туараха по поводу изящной формы крупа.
Граф Сен-Жермен позволил себе скользнуть по мне взглядом с оттенком презрительного веселья. Я попыталась представить эти чёрные глаза поблёскивающими сквозь прорези маски и слишком хорошо в этом преуспела. К сожалению, кружевные оборки на его запястьях спадали ниже костяшек пальцев: развилку возле большого пальца я видеть не могла.
Уловив намёк, Джейми удобно облокотился на широкую спину кобылы, так что над массивным телом першерона виднелись только его голова, плечи и предплечья.
– Милорд Брох-Туарах ценит красоту во всём, где она встречается, господин граф, – в животном или в женщине. Однако, в отличие от некоторых, кого я мог бы назвать, я в состоянии видеть между ними разницу.
Когда вся компания покатилась со смеху, он злобно ухмыльнулся Сен-Жермену и на прощание похлопал кобылу по шее.
Джейми взял меня за руку и повёл к следующей конюшне, за ним куда медленнее последовала остальная компания.
– Ах! – сказал он, вдыхая смесь запахов лошадей, конского снаряжения, навоза и сена, как будто это благовония. – Я соскучился по запаху конюшни. И на природе я грущу по Шотландии.
– Не очень-то похоже на Шотландию, – заметила я, щурясь на ярком солнце, когда мы вышли из полумрака конюшни.
– Да, но это природа, – отозвался он. – Здесь чисто, много зелени, в воздухе нет дыма, а под ногами – нечистот… Если не считать конского навоза, а я его нечистотами не считаю.
Солнце начала лета сияло на крышах Аржантана, приютившегося среди пологих зелёных холмов. Королевские конюшни располагались сразу за городом и казались построенными куда добротнее, чем соседние дома подданных короля. Подсобные помещения и конюшни были возведёны из добытого в каменоломнях камня, с каменными же полами и сланцевыми крышами и содержались в чистоте, которая значительно превосходила чистоту «Приюта ангелов».
Из-за угла конюшни донеслось громкое улюлюканье, и Джейми резко остановился, едва успев увернуться от Фергюса, который выскочил перед нами, словно выпущенный из пращи, за ним по пятам гнались два конюшонка, оба намного крупнее. Грязно-зелёная полоса свежего навоза на щеке у первого мальчишки объясняла причину стычки.
Проявив недюжинное хладнокровие, Фергюс повернул назад, промчался мимо своих преследователей и влетел в самую гущу толпы, где нашёл убежище за прикрытыми килтом бёдрами Джейми. Увидев, что их добыча благополучно спряталась, его преследователи боязливо глянули на приближающиеся ряды придворных и духовенства, обменялись решительными взглядами и, как один, повернулись и вприпрыжку унеслись.
Заметив, что они уходят, Фергюс высунул голову из-за моей юбки и прокричал что-то неприличное на французском, за что заработал резкий тычок в ухо от Джейми.
– Марш отсюда, – коротко сказал он. – И, ради бога, не бросайся конскими яблоками в людей больше тебя. А сейчас ступай и старайся избегать неприятностей.
Он сопроводил этот совет, хорошенько шлёпнув Фергюса по седалищу, после чего тот, пошатываясь, побрёл в направлении противоположном тому, которое выбрали его давешние противники.
Я сомневалась, разумно ли брать Фергюса с нами в эту поездку, но большинство дам взяли с собой мальчиков-пажей, которые выполняли поручения и носили корзинки с едой и прочими личными вещами, считавшимися необходимыми для однодневной прогулки. И Джейми хотел показать парнишке хоть какую-то природу, понимая, что тот заслужил отдых. Всё бы ничего, вот только Фергюс, который никогда в жизни не выезжал за пределы Парижа, опьянел от воздуха, света и красивых огромных животных прямо у него под носом и, обезумев от восторга, с момента нашего приезда постоянно влипал в неприятности.
– Одному богу известно, что он выкинет дальше, – мрачно заметила я, глядя вслед удаляющейся фигурке Фергюса. – Наверное, подожжёт один из стогов сена.
Джейми это предположение ничуть не обеспокоило.
– С ним ничего не случится. Все мальчишки устраивают потасовки из-за навоза.
– Правда?
Я обернулась, внимательно разглядывая безупречно одетого в белый лён, белую саржу и белый шёлк Сен-Жермена, который, учтиво склонившись, слушал герцогиню, медленно семенившую по устланному соломой двору.
–
Ты, может, и устраивал, – сказала я. – Но не он. И епископ тоже вряд ли.
Я спрашивала себя, стоило ли ехать на эту прогулку, во всяком случае мне. Рядом с гигантскими першеронами Джейми оказался в своей стихии, и на герцога он явно произвёл впечатление, что и к лучшему. С другой стороны, от поездки в экипаже у меня ужасно болела спина, а опухшим ступням, на которые болезненно давили тесные кожаные туфли, было жарко.
Джейми посмотрел на меня и улыбнулся, сжимая мою руку именно там, где она цеплялась за его локоть.
– Теперь уже совсем недолго, Сассенах. Управляющий хочет показать нам помещение, где осеменяют кобыл, а потом ты с другими дамами можешь посидеть и перекусить, пока мужчины будут стоять рядом и отпускать грубые шутки по поводу размера членов друг друга.
– Так вот какое впечатление обычно производит наблюдение за спариванием лошадей? – восхищённо спросила я.
– На мужчин – да, не знаю, как это действует на дам. Навостри ушки, и расскажешь мне потом.
И действительно, когда мы все набились в довольно тесное помещение, где спаривали лошадей, среди гостей чувствовалось едва сдерживаемое возбуждение. Построенное подобно другим зданиям из камня, это сооружение было обустроено не стойлами, с обеих сторон разделёнными перегородками, а небольшим огороженным загоном со сдерживающими стойлами на каждой стороне и вдоль задней стены чем-то вроде жёлоба или узкого прохода с несколькими воротами, которые можно было открывать или закрывать, чтобы контролировать движение лошади.
Само строение было светлым и просторным благодаря огромным окнам без стёкол в каждом конце, из которых открывался вид на заросший травой паддок. Я разглядела нескольких огромных першеронских кобыл, пасущихся неподалеку от здания; одна или две выглядели беспокойными, переходили на неустойчивый галоп, затем снова двигались рысью или шагом и с пронзительным ржанием встряхивали головами и гривами. Как только это произошло в очередной раз, из одного из удерживающих стойл в конце помещения донёсся громкий носовой вопль, и обшивка сотряслась от глухих ударов мощного взбрыкивания его обитателя.
–
Он готов, – одобрительно пробормотал чей-то голос у меня за спиной. – Интересно, кто же счастливая мадемуазель?
– Та, что ближе всего к воротам, – предположила герцогиня, всегда готовая держать пари. – Ставлю на это пять ливров.
– Ох нет! Ошибаетесь, мадам, она слишком спокойна. Это будет малышка под яблоней, кокетливо закатывающая глаза. Видите, как она вскидывает голову? Выбираю её.
При звуках призывного ржания жеребца все кобылы замерли, вопросительно вздёргивая носы и нервно прядая ушами. Беспокойные трясли головами и ржали, одна вытянула шею и издала протяжный, пронзительный клич.
– Вот эта, – тихо произнёс Джейми, кивая на неё. – Слышали, как она зовёт его?
– И что же она говорит, милорд? – с огоньком в глазах спросил епископ.
Джейми с серьёзным видом покачал головой.
– Это песня, милорд, но к ней служитель церкви глух… или должен быть глух, – под взрывы смеха добавил он.
Разумеется, выбор пал именно на ту кобылу, что откликнулась на призыв. Оказавшись внутри, она застыла как вкопанная, вскинула голову и стояла, втягивая воздух раздувающимися ноздрями. Жеребец почуял её запах: его ржание жутким эхом отражалось от бревенчатой крыши, столь громкое, что разговаривать стало невозможно.
Впрочем, говорить сейчас никому не хотелось. И хотя мне было не по себе, я ощутила в груди мимолетную дрожь возбуждения и спазм в раздутом животе, когда кобыла снова откликнулась на зов жеребца.
Першероны – очень мощные лошади. Крупные животные достигают более пяти футов
271 в холке, а круп откормленной кобылы почти в ярд шириной, бледно-серый в яблоках или иссиня-чёрный, украшенный водопадом чёрных волос толщиной с мою руку у репицы.
Жеребец выскочил из стойла и ринулся к стреноженной кобыле так резко, что все отпрянули от заграждения. Клубы пыли вздымались подобно облаку, когда огромные копыта ударяли по утрамбованной почве загона, из открытого рта першерона летели капли слюны. Конюх, открывший дверь стойла, отскочил в сторону, такой крошечный и незначительный рядом с великолепной фурией, выпущенной на волю в загоне.
Кобыла подскочила, пожав передние ноги, и испуганно заржала, но жеребец тут же оказался на ней, его зубы сомкнулись на крепком своде шеи, заставляя её в знак покорности склонить голову. Широкая волна хвоста высоко взметнулась, оставляя кобылу неприкрытой, беззащитной перед его похотью.
–
О господи, – прошептал месье Прюдомм.
Много времени оно не заняло, но казалось, будто всё тянулось гораздо дольше, пока мы наблюдали, как вздымаются потемневшие от пота бока, как играет свет на спутанных гривах и как сияют мощные мускулы, напрягшиеся в пластичной агонии спаривания.
Когда мы выходили из помещения, все держались очень тихо. Наконец герцог рассмеялся, подтолкнул Джейми локтем и заявил:
– Вы ведь привыкли к подобным зрелищам, милорд Брох-Туарах?
– Так и есть, – ответил Джейми. – Я видел такое неоднократно.
– Вот как? – воскликнул герцог. – Так скажите мне, милорд, какие чувства вызывает у вас это зрелище после стольких-то раз?
Один уголок рта Джейми дёрнулся при ответе, но в остальном выражение его лица оставалось непроницаемым.
– Крайнюю стыдливость, ваша светлость, – отозвался он.
