Я всё ещё думала о банкирах, когда наша карета подъехала к арендуемой герцогом резиденции на улице Святой Анны. Это был большой красивый дом с внушительным парком, к нему вела длинная извилистая подъездная дорожка, обсаженная тополями. Богатый человек этот герцог.
– Как ты думаешь, именно заём, полученный от Манцетти, Карл вкладывает вместе с Сен-Жерменом? – спросила я.
– Наверняка, – ответил Джейми.
Он натянул перчатки из свиной кожи, подобающие для официального визита, и слегка поморщился, разглаживая плотную кожу на негнущемся безымянном пальце правой руки.
– Деньги, которые, как думает его отец, он тратит на то, чтобы содержать себя в Париже.
– Значит, Карл действительно пытается достать деньги на армию, – заключила я, невольно восхищаясь Карлом Стюартом.
Карета остановилась, и лакей соскочил, чтобы открыть дверцу.
– Ну, он пытается достать деньги, не меньше, – поправил Джейми, помогая мне выйти из кареты. – Насколько я знаю, они нужны ему, чтобы сбежать с Луизой де Латур и своим бастардом.
Я покачала головой:
– Я так не думаю. Судя по тому, что мэтр Раймон сказал мне вчера, ничего подобного. К тому же Луиза говорит, что не видела его с тех пор, как они с Жюлем… ну-у…
Джейми коротко фыркнул.
– Тогда, по крайней мере, у неё есть хоть какое-то чувство собственного достоинства.
– Не уверена, что дело в этом, – заметила я, подхватывая его под руку, пока мы поднимались по ступенькам к двери. – Она рассказала, что Карл был так зол на неё за то, что она переспала с мужем, что умчался в бешенстве, и с тех пор она его не видела. Иногда он пишет ей страстные письма, клянется приехать и забрать её и ребёнка, как только займёт законное место в свете, но навещать её она не позволяет: слишком боится, что Жюль узнает правду.
Джейми выдал неодобрительный шотландский звук.
– Боже, найдётся ли хоть один мужчина, которому не грозит участь рогоносца?
Я легонько коснулась его руки.
– Пожалуй, некоторым это грозит меньше, чем остальным.
– Ты так думаешь? – с улыбкой спросил он.
Дверь распахнулась, явив невысокого упитанного дворецкого: с лысой головой, в безукоризненной ливрее и преисполненного достоинства.
– Милорд, – поклонившись, обратился он к Джейми, – и миледи. Вас ждут. Пожалуйста, входите.





Герцог был само очарование, принимая нас в парадной гостиной.
– Вздор, вздор! – сказал он, отвергая извинения Джейми за непредвиденные проблемы на званом ужине. – Чертовски возбудимые мо́лодцы эти французы. По любому поводу поднимают безбожный шум. А теперь давайте взглянем на все эти занятные предложения. И, вероятно, ваша милая супруга не откажется… хм, занять себя осмотром… а?
Он неопределённо махнул рукой в направлении стены, оставляя открытым вопрос, разглядыванием чего я могу заняться: немногих больших картин, хорошо обставленной книжной полки или нескольких застеклённых витрин, в которых хранилась коллекция герцогских табакерок.
– Благодарю, – с очаровательной улыбкой пробормотала я и отошла к стене, притворяясь, что сосредоточена на большой картине Буше²⁶¹, изображавшей с тыла обнажённую женщину с роскошными формами, сидящую на скале в глуши.
Если она отражала современные вкусы в области женской анатомии, то неудивительно, что Джейми был столь высокого мнения о моей попке.
– Ха, – вырвалось у меня. – И какой прок от корректирующего белья, а?
– Э-э?
Джейми и герцог, вздрогнув, подняли глаза от папки с инвестиционными бумагами, которые послужили мнимой причиной нашего визита.
– Не обращайте на меня внимания, – ответила я, грациозно махнув рукой. – Просто наслаждаюсь живописью.
– Я глубоко польщён, мэм, – вежливо отозвался герцог и тут же снова погрузился в бумаги, в то время как Джейми перешёл к утомительной и кропотливой истинной цели визита – незаметному извлечению той информации, касающейся симпатий (или антипатий) герцога к делу Стюартов, которой тот был готов поделиться.
На этот визит и у меня были планы. По мере того как мужчины всё больше углублялись в дискуссию, я потихоньку пробиралась к двери, делая вид, что осматриваю богато обставленные полки. Как только станет возможно, я рассчитывала выскользнуть в коридор и попытаться найти Алекса Рэндалла. Я сделала всё возможное, чтобы устранить ущерб, причинённый Мэри Хокинс; дальнейшее будет зависеть от него. По правилам светского этикета, он не мог навестить её в доме дяди, а она – общаться с ним. Но я легко могла устроить им встречу на улице Тремулен.
Разговор у меня за спиной перешёл в доверительное бормотание. Я высунула голову в коридор, но лакея за дверью не увидела. И всё же кто-то должен быть неподалёку; в доме таких размеров численность прислуги наверняка исчисляется десятками. И раз уж он такой большой, мне понадобятся указания, чтобы найти Александра Рэндалла. Я наугад выбрала направление и пошла по коридору, высматривая слугу, которого можно было бы расспросить.
В конце коридора я заметила какое-то движение и позвала. Кто бы это ни был, он не ответил, но я услышала осторожные торопливые шаги по полированным доскам.
Такое поведение показалось мне странным для слуги. Я остановилась в конце коридора и огляделась. Под прямым углом к тому коридору, где я стояла, тянулся следующий, по одну сторону которого располагались двери, а по другую – высокие окна, выходившие на подъездную дорожку и в сад. Большинство дверей были закрыты, но одна, ближайшая ко мне, оказалась чуть приотворена.
Двигаясь бесшумно, я подошла к ней и приложила ухо к обшивке. Ничего не услышав, я взялась за ручку и бесстрашно толкнула дверь.
– Что, ради бога, ты здесь делаешь? – вырвалось у меня от изумления.
– О, ты напугала меня! Боже милостивый, я подумала, что в-вот-вот умру.
Мэри Хокинс прижала обе руки к корсажу. Её лицо стало совершенно белым, а глаза потемнели и расширились от ужаса.
– Не умрёшь, – сказала я. – Разве что твой дядя узнает, что ты здесь: тогда он, скорее всего, тебя убьёт. Или он знает?
Она замотала головой.
– Нет. Я никому не с-сказала. Я приехала в общественном фиакре.
– Зачем, ради всего святого?
Она огляделась по сторонам, как испуганный кролик, ищущий лазейку, но, так её и не найдя, наоборот, выпрямилась и сжала челюсти.
– Мне нужно было разыскать Алекса. Нужно было п-поговорить с ним. Чтобы убедиться, что он… что он…
Она заламывала руки, и я видела, каких усилий ей стоило произносить слова.
– Забудь, – смирившись, сказала я. – Я понимаю. Но твой дядя не поймёт, и герцог тоже. Его светлость ведь не знает, что ты здесь?
Она молча покачала головой.
– Хорошо, – сказала я, подумав. – Что ж, для начала нам придётся…
– Мадам? Могу я вам чем-нибудь помочь?
Мэри вздрогнула, как зайчонок, да и я почувствовала, как моё сердце неприятно подпрыгнуло чуть ли не к горлу. Чёртовы лакеи: вечно оказываются не в том месте не в то время.
Теперь оставалось лишь держаться вызывающе. Я повернулась к лакею, который стоял в дверях, будто шомпол проглотил, преисполненный достоинства и подозрительности.
– Да, – заявила я со всем высокомерием, какое только смогла изобразить в столь короткий срок. – Будьте любезны, передайте мистеру Александру Рэндаллу, что у него посетители.
– Сожалею, но я не могу этого сделать, мадам, – с холодным формализмом произнёс лакей.
– И почем же? – поинтересовалась я.
– Потому, мадам, – ответил он, – что мистер Александр Рэндалл больше не состоит на службе у его светлости. Он уволен.
Лакей бросил взгляд на Мэри, затем на дюйм опустил нос и расслабился ровно настолько, чтобы сказать:
– Насколько я понимаю, месье Рэндалл сел на корабль, направляющийся в Англию.
– Нет! Он не может уехать, он не может!
Мэри бросилась к двери и едва не налетела на входящего Джейми. Испуганно охнув, она резко остановилась, и он изумлённо уставился на неё.
– Что… – начал он, после чего увидел у неё за спиной меня. – А, вот ты где, Сассенах. Я выдумал предлог, чтобы тебя найти… его светлость только что сказал, что Алекс Рэндалл…
– Я знаю, – перебила я. – Он уехал.
– Нет! – застонала Мэри. – Нет!
Она бросилась к двери и выскочила прежде, чем кто-либо из нас успел её остановить, каблуки застучали по полированному паркету.
– Дурочка проклятая!
Я сбросила туфли, подобрала юбки и помчалась за ней. В чулках я бежала намного быстрее, чем она в туфельках на высоком каблуке. Быть может, мне удастся перехватить её до того, как она столкнется с кем-то ещё и будет поймана, и это повлечет за собой очередной скандал.
Я последовала за взмахом её юбок, исчезающих за поворотом коридора. Пол здесь был устлан ковром; если я не потороплюсь, то могу потерять её на пересечении коридоров, не услышав по шагам, в какую сторону она побежала. Я опустила голову, завернула за следующий угол и врезалась лбом в мужчину, шедшего мне навстречу.
Как только я ударила его в бок, он издал испуганное «Уф!» и схватил меня за руки, чтобы удержать на ногах, так как мы вместе потеряли равновесие.
– Извините, – начала я, задыхаясь. – Я думала, что вы… о Иисус твою сраный Христос!
Первое впечатление – что я столкнулась с Александром Рэндаллом – длилось не дольше доли секунды, необходимой для того, чтобы увидеть глаза над этим прекрасно очерченным ртом. Рот очень походил на рот Алекса, если не считать глубоких складок вокруг него. Но эти холодные глаза могли принадлежать только одному человеку.
Потрясение было таким сильным, что какое-то мгновение всё казалось парадоксально нормальным: у меня возникло желание извиниться, обойти его и продолжить преследование, забыв о нём, как о просто случайном встречном в коридоре. Мои надпочечники поспешили исправить создавшееся впечатление, выбросив в кровь такую дозу адреналина, что сердце сжалось, как стиснутый кулак.
К этому времени он восстановил дыхание, а вместе с ним и на секунду утраченное самообладание.
– Я склонен согласиться с вашим мнением, мадам, хотя и не совсем – со способом его выражения.
Продолжая держать меня за локти, он чуть отодвинул меня, прищурившись, чтобы в затенённом коридоре разглядеть моё лицо. Когда оно оказалось на свету, я увидела, как шок от узнавания исказил его черты.
– Чёрт побери, это вы! – воскликнул он.
– Я думала, вы умерли!
Я дёрнула руками, стараясь высвободиться из железной хватки Джонатана Рэндалла.
Неприветливо разглядывая меня, он отпустил одну руку, чтобы потереть живот. Его лицо с тонкими, изящно очерченными чертами выглядело загорелым и здоровым: внешне не было никаких признаков того, что пять месяцев назад его растоптало тридцать животных весом в четверть тонны каждое. Даже отпечатка копыта на лбу не осталось.
– И снова, мадам, я ловлю себя на том, что разделяю ваше мнение. Я пребывал в таком же заблуждении относительно вашего состояния здоровья. Пожалуй, вы всё-таки ведьма… что вы сделали, обратились в волка?
Настороженная неприязнь, отразившаяся на его лице, смешивалась с тягучим суеверным страхом. В конце концов, когда холодным зимним вечером вы выставляете кого-то прямо в стаю волков, то скорее всего ожидаете, что он не станет сопротивляться и будет немедленно съеден. Мои же вспотевшие ладони и похожее на барабанную дробь биение сердца демонстрировали тревожащий эффект от того, что кто-то, кого ты считал благополучно умершим, вдруг восстаёт перед тобой. Мне казалось, что и капитан должен чувствовать лёгкую тошноту.
– Вы действительно хотите знать?
Желание разозлить его – нарушить это ледяное спокойствие – было первым побуждением, всплывшим на поверхность из бурлящей массы чувств, которые всколыхнулись во мне при виде его лица. Его пальцы крепче стиснули мою руку, а губы сжались в тонкую линию. Я видела, как заработал его мозг, начиная просчитывать возможные варианты.
– Если не ваше, то чьё тело вынесли люди сэра Флетчера из подземелья? – потребовала я объяснений, пытаясь использовать в своих интересах малейшую брешь в его самообладании.
Очевидец описывал, как с места давки скота, которая замаскировала побег Джейми из того же подземелья, унесли «тряпичную куклу, вымазанную в крови» – предположительно, Рэндалла.
Капитан невесело улыбнулся. Если он и был напуган так же, как и я, то не подавал виду. Его дыхание стало чуть учащеннее обычного, а морщинки вокруг рта и глаз залегли глубже, чем я помнила, но он не хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Подобно мне. Я вдохнула столько кислорода, сколько позволяли лёгкие, и попыталась дышать носом.
– Это был мой ординарец, Марли. Хотя, если вы не отвечаете на мои вопросы, почему я должен отвечать на ваши?
Он оглядел меня с ног до головы, тщательно оценивая мой внешний вид: шёлковое платье, украшения для волос, драгоценности и ноги в чулках.
– Вышли замуж за француза, да? – спросил он. – Я всегда считал, что вы – французская шпионка. Надеюсь, новый супруг содержит вас лучше, чем…
Слова застряли у него в горле, едва он поднял голову, чтобы посмотреть на того, кто, только что свернув, зашагал по коридору за моей спиной. Если мне хотелось вывести его из равновесия, то теперь это желание было полностью удовлетворено. Ни один Гамлет на сцене никогда не реагировал на появление призрака с таким убедительным ужасом, какой я увидела на этом аристократичном лице. Пятерня, все ещё державшая меня за локоть, вонзилась глубоко в плоть, и я ощутила шок, нарастающий подобно выбросу электрического разряда.
Я знала, кого Рэндалл увидел позади меня, и боялась обернуться. В коридоре установилась полная тишина; даже шелест ветвей кипариса, бьющихся об окна, казался частью этой тишины, подобной оглушающему безмолвию, что создают волны на дне моря. Очень медленно я высвободила локоть из хватки капитана, и его рука безвольно упала вдоль тела. За моей спиной не было слышно ни звука, хотя из комнаты в конце коридора доносились голоса. Я молилась, чтобы та дверь не открылась, и лихорадочно пыталась вспомнить, какое оружие было у Джейми при себе.
Казалось, всё вылетело из головы, а затем возник обнадёживающий образ: палаш, подвешенный за ремень к крючку в платяном шкафу, сверкающий на солнце покрытым эмалью эфесом. Впрочем, у него, естественно, все ещё был дирк и маленький нож, который он обычно носил в чулке. Если уж на то пошло, я была абсолютно уверена, что в крайнем случае он посчитает, что справится и голыми руками. И при желании, нынешнюю ситуацию, когда я была вынуждена стоять между ними, можно было описать так: неудобная позиция… Я судорожно сглотнула и медленно повернулась.
Джейми стоял совершенно спокойно, всего в ярде²⁶² от меня. Рядом с ним была распахнута одна из высоких оконных створок, и тёмные тени от кипарисовых иголок струились по нему, как вода по затопленной скале. И эмоций у него на лице было не больше, чем у скалы. Что бы ни таилось за этими глазами, оно оставалось скрытым; во взгляде широко распахнутых, похожих на оконные стёкла, глаз не было жизни, будто душа, зеркально отражавшаяся в них, давным-давно отлетела.
Он ничего не сказал, но через минуту протянул мне руку. Раскрытая ладонь зависла в воздухе, и я наконец совладала с собой, чтобы её принять. Рука была прохладной и крепкой, и я вцепилась в неё, как в древесину плота.
Муж привлек меня к себе, взял под руку и развернул, и всё это не говоря ни слова и не меняя выражения лица. Как только мы дошли до поворота коридора, Рэндалл у нас за спинами заговорил.
– Джейми, – окликнул он. В хриплом от потрясения голосе слышались нотки чего-то среднего между недоверием и мольбой.
Джейми остановился и обернулся, глядя прямо на него. Лицо Рэндалла было мертвенно-бледным, с маленькими багровыми пятнышками на каждой скуле. Он сжимал в руках парик, который снял, и от пота густые тёмные волосы прилипли к вискам.
– Нет.
Голос, зазвучавший над моей головой, был тихим, почти бесстрастным. Глянув вверх, я увидела, что лицо тоже лишено эмоций, но на шее опасно часто пульсирует жилка, а маленький треугольный шрам над воротником побагровел от гнева.
– Для соблюдения формальностей меня зовут лорд Брох-Туарах, – произнёс мягкий шотландский голос над головой. – И помимо соблюдения установленных правил, вы никогда больше не заговорите со мной… пока не будете молить о пощаде перед остриём моей шпаги. Тогда вы можете назвать меня по имени, потому что это будет последнее слово, которое вы когда-либо произнесёте.
С неожиданной яростью он развернулся, и его яркий плед взметнулся, закрыв от меня Рэндалла, едва мы повернули за угол коридора.





Экипаж по-прежнему ждал у ворот. Опасаясь смотреть на Джейми, я забралась внутрь и стала собирать складки жёлтого шёлка вокруг ног. При звуке захлопнувшейся дверцы кареты я резко подняла голову, но прежде чем успела дотянуться до ручки, экипаж рывком тронулся с места, и меня отбросило на сиденье.
Барахтаясь и чертыхаясь, я с трудом встала на колени и выглянула в заднее окошко. Джейми исчез. На подъездной дорожке не было никакого движения, кроме колышущихся теней кипарисов и тополей.
Я бешено заколотила по крыше кареты, но кучер лишь прикрикнул на лошадей и погнал их быстрее. В этот час дороги были свободны, и мы неслись по узким улочкам так, словно за нами гнался сам дьявол.
Едва мы подъехали к улице Тремулен, я выпрыгнула из кареты, охваченная паникой и яростью одновременно.
– Почему вы не остановились? – потребовала я объяснений у кучера.
Он пожал плечами, будучи на козлах совершенно недосягаемым.
– Хозяин приказал мне без промедления отвезти вас домой, мадам.
Он поднял хлыст и легонько тронул им круп правой пристяжной лошади.
– Подождите! – крикнула я. – Я хочу вернуться!
Но он лишь по-черепашьи втянул голову в плечи, притворяясь, что не слышит меня, и карета с грохотом тронулась с места.
Вне себя от бессилия, я повернулась к двери, где виднелась маленькая фигурка Фергюса, при моём появлении вопросительно вскинувшего тонкие брови.
– Где Мёртаг? – рявкнула я.
Маленький клансмен был единственным человеком, который, на мой взгляд, мог, во-первых, разыскать Джейми, а во-вторых, остановить его.
– Я не знаю, мадам. Может быть, вон там.
Мальчик кивнул в направлении улицы Гамбож, где располагалось несколько таверн, различавшихся благопристойностью: от тех, где путешествующая дама могла отобедать со своим мужем, до притонов у реки, куда даже вооружённый мужчина не решился бы войти в одиночку.
Я положила руку на плечо Фергюса, скорее для поддержки, нежели в качестве ободрения.
– Беги и найди его, Фергюс. Как можно быстрее!
Встревоженный моим тоном, он спрыгнул со ступеньки и исчез, прежде чем я успела добавить: «Будь осторожен!» Всё-таки он знал низшие слои парижского общества куда лучше меня; никто лучше бывшего карманника не подходил для того, чтобы лавировать в толпе посетителей таверны. По крайней мере, я надеялась, что он бывший карманник.
Но по существу я могла волноваться только о чём-то одном за раз, и образ Фергюса, схваченного и повешенного за род его занятий, отступил перед образом, который вызывали последние слова Джейми, обращённые к Рэндаллу.
Ведь наверняка, наверняка же он не вернулся в дом герцога? Нет, успокаивала я себя. При нём не было палаша. Что бы он ни чувствовал – а у меня душа сжималась при мысли о том, что он испытывал, – он не стал бы действовать опрометчиво. Я и раньше видела, как он сражается: его разум работал с ледяным спокойствием, отделённый от эмоций, которые могли затуманить рассудок. А для этого, прежде всего, он, разумеется, будет соблюдать формальности. Он будет стремиться к жёстким предписаниям, правилам удовлетворения чести, как к убежищу – чему-то, за что можно цепляться вопреки сотрясающим его импульсам, вопреки пробирающей до костей жажды крови и мести.
Я остановилась в передней, машинально сбросив плащ и задержавшись у зеркала, чтобы поправить волосы. «Думай, Бичем, – мысленно призвала я своё бледное отражение. – Если он собирается драться на дуэли, что ему понадобится в первую очередь?»
Палаш? Нет, это вряд ли. Его собственный висел наверху, на платяном шкафу. Хотя он легко мог позаимствовать шпагу, я не могла себе представить, чтобы он отправился на самую важную в жизни дуэль, вооружённый чужим оружием. Палаш подарил ему в семнадцать лет дядя, Дугал Маккензи, который видел, как он учился им пользоваться, показал ему приёмы и преимущества левши, фехтующего этим палашом. Дугал заставлял его тренироваться, левая рука против левой, по несколько часов кряду, пока, по его словам, Джейми не почувствовал, как оживает кусок испанского металла, становясь продолжением его руки, эфесом спаянным с ладонью. Джейми говорил, что без него он чувствует себя голым. И это был не тот бой, на который он вышел бы голым.
Нет, если бы ему сразу понадобился палаш, он бы вернулся за ним домой. Я нетерпеливо провела рукой по волосам, пытаясь собраться с мыслями. Вот дьявол, каковы правила проведения дуэли? Что происходило до того, как дойдёт очередь до оружия? Вызов, конечно. Слова Джейми в коридоре это подразумевали? Я смутно представляла себе, как людей хлещут перчаткой по лицу, но понятия не имела, действительно ли так принято или это просто воспоминание, порождённое воображением режиссёра.
И тут до меня дошло. Сначала вызов, потом нужно найти подходящее место – должным образом продуманное место, которое вряд ли попадёт в поле зрения жандармов или королевской гвардии. А чтобы передать вызов, организовать место, требовался секундант. Ага! Значит, вот куда он направился – искать секунданта. Мёртага.
Даже если Джейми найдёт Мёртага раньше Фергюса, всё равно нужно будет уладить все формальности. Мне стало чуть легче дышать, хотя сердце по-прежнему бешено колотилось, а шнуровка всё ещё казалась затянутой слишком туго. Никого из слуг видно не было; я распустила шнуровку и глубоко вдохнула полной грудью.
– Не знал, что ты имеешь привычку раздеваться в передней, иначе бы остался в гостиной, – раздался ироничный шотландский голос у меня за спиной.
Я резко обернулась; сердце подпрыгнуло так, что я едва не задохнулась. Мужчина, вытянувшийся в дверях гостиной и небрежно опирающийся руками о косяк, был высоким, почти одного роста с Джейми, его отличала та же пружинистая грация движений, тот же ореол холодного самообладания. Однако волосы у него были тёмные, а глубоко посаженные глаза – мутно-зелёного цвета. Дугал Маккензи, неожиданно появившийся в нашем доме, будто вызванный моими мыслями. Помяни чёрта…
– Что, ради всего святого, вы здесь делаете?
Шок от встречи с ним понемногу проходил, хотя сердце всё ещё бешено колотилось. Я ничего не ела с самого завтрака, и на меня вдруг накатила тошнотворная волна. Он шагнул ко мне и, схватив за руку, потянул к стулу.
– Сядь, девочка, – сказал он. – Похоже, ты неважно себя чувствуешь.
– Вы очень наблюдательны, – отозвалась я.
Чёрные точки плавали на периферии зрения, а перед глазами плясали маленькие яркие вспышки.
– Извините, – вежливо выдавила я и уткнулась головой в колени.
Джейми. Фрэнк. Рэндалл. Дугал. Лица мелькали в мозгу, имена, казалось, звенели в ушах. Ладони у меня вспотели, и я зажала их под мышками, обхватив себя руками, чтобы попытаться унять сотрясающую меня дрожь. Джейми не встретится лицом к лицу с Рэндаллом прямо сейчас – это самое главное. Ещё было время, чтобы подумать, предпринять упреждающие действия. Но какие действия? Предоставив подсознанию мучиться над этим вопросом, я сделала усилие, чтобы замедлить дыхание, и переключила внимание на более насущные дела.
– Я повторяю, – сказала я, распрямляясь и приглаживая волосы, – что вы здесь делаете?
Тёмные брови взлетели вверх.
– Мне нужна причина, чтобы навестить родственника?
Я по-прежнему ощущала привкус желчи в горле, но руки, по крайней мере, дрожать перестали.
– При сложившихся обстоятельствах – да, – ответила я.
Я выпрямилась, величественно не обращая внимания на развязанную шнуровку, и потянулась за графином с бренди. Опередив меня, Дугал взял с подноса стакан и налил в него чайную ложку. После чего, бросив на меня оценивающий взгляд, удвоил порцию.
– Спасибо, – сухо поблагодарила я, принимая стакан.
– Обстоятельства, да? И какие же это обстоятельства?
Не дожидаясь ответа или разрешения, он спокойно налил себе ещё один стакан и поднял его в непринуждённом тосте.
– За его величество.
Мои губы растянулись в кривой усмешке.
– Короля Якова, полагаю? – я сделала маленький глоток из своего стакана и почувствовала, как горячие душистые пары обжигают склеру внутри глазниц. – И тот факт, что вы в Париже, подразумевает, что вы склонили Колума к своему образу мыслей?
Ведь, хотя Дугал Маккензи может и был якобитом, именно его брат Колум возглавлял клан Маккензи из Леоха. Ноги Колума были изувечены уродующим недугом, и он больше не вёл свой клан в бой; военачальником был Дугал. И хотя Дугал и мог вести людей в бой, именно Колум располагал властью решать, состоится ли битва.
Дугал оставил мой вопрос без внимания и, осушив свой стакан, сразу же налил ещё. Он с наслаждением сделал первый глоток этой порции, демонстративно перекатил жидкость во рту и, проглотив, слизнул последнюю каплю с губ.
– Неплохо, – сказал он. – Нужно взять немного для Колума. Ему требуется что-нибудь покрепче вина, чтобы спокойно спать по ночам.
Безусловно, это был косвенный ответ на мой вопрос. Значит, состояние Колума ухудшалось. Постоянно испытывая боль из-за недуга, который разъедал его тело, Колум по вечерам пил креплёное вино, которое помогало заснуть. Теперь ему требовался неразбавленный бренди. Я гадала, сколько пройдёт времени, прежде чем он будет вынужден прибегнуть к опиуму для облегчения болей.
Ведь как только это случится, его власти как вождя клана придёт конец. Лишённый физических возможностей, он тем не менее управлял исключительно благодаря силе характера. Но если сила разума Колума ослабнет из-за боли и лекарств, у клана появится новый лидер – Дугал.
Я пристально посмотрела на него поверх кромки стакана. Он встретил мой пристальный взгляд без тени смущения, лёгкая улыбка тронула широкий рот Маккензи. Лицом он очень походил на брата… и племянника: волевые и решительные черты, с широкими высокими скулами и длинным прямым носом, подобным лезвию ножа.
Восемнадцатилетним мальчишкой он поклялся поддерживать власть брата, и был верен этой клятве почти тридцать лет. И я знала, что он будет ей верен, пока Колум не умрёт или не сможет больше руководить. Именно в этот день роль вождя ляжет ему на плечи, и мужчины клана Маккензи последуют туда, куда он поведёт их, – за флагом Шотландии и знаменем короля Якова, в авангарде Красавчика принца Чарли.
– Обстоятельства? – спросила я, возвращаясь к его предыдущему вопросу. – Что ж, не думаю, что кто-то счёл бы проявлением хорошего тона явиться с визитом к человеку, которого оставил умирать и жену которого пытался соблазнить.
На то он и Дугал Маккензи – он рассмеялся. Я точно не знала, что нужно сделать, чтобы смутить этого мужчину, но определённо надеялась, что окажусь рядом и увижу, когда это наконец произойдёт.
– Соблазнение? – повторил он, скривив губы в усмешке. – Я предлагал тебе выйти за меня замуж.
– Вы предлагали изнасиловать меня, насколько я помню, – огрызнулась я.
На самом деле он предлагал мне жениться – силой – после того, как прошлой зимой отказался помочь мне вызволить Джейми из Уэнтуортской тюрьмы. И хотя его главным мотивом было желание завладеть поместьем Джейми Лаллиброх, – которое после смерти Джейми перешло бы ко мне, – он отнюдь не брезговал мыслью о второстепенных выгодах брака, таких как регулярное получение удовольствия от моего тела.
– Что касается того, чтобы оставить Джейми в тюрьме, – продолжил он, игнорируя меня как обычно, – мне казалось, что не было способа вытащить его оттуда, и не было смысла рисковать хорошими людьми ради тщетной попытки. Он бы первым это понял. И моим долгом родственника было предложить его жене защиту в случае его смерти. Ведь я был для парня как приемный отец, ну?
Он запрокинул голову и осушил стакан.
Я тоже отпила побольше и быстро проглотила, чтобы не поперхнуться. Спиртное обожгло мне горло и пищевод, ни в чём не уступая жару, который разливался по моим щекам. Он был прав: Джейми не винил его за нежелание лезть в тюрьму Уэнтуорт – он не ожидал, что и я это сделаю, ведь всё удалось мне только чудом. И хотя я вкратце рассказала Джейми о намерении Дугала жениться на мне, я даже не пыталась озвучить плотские аспекты этого намерения. Как ни крути, я никак не ожидала снова увидеть Дугала Маккензи.
По прошлому опыту я знала, что Дугал не упускал возможностей; когда Джейми собирались повесить, он даже не дождался приведения приговора в исполнение, прежде чем попытаться обезопасить меня и моё почти унаследованное имущество. Если – нет, поправилась я, – когда Колум умрёт или станет недееспособным, Дугал получит полное руководство кланом Маккензи уже через неделю. И если Карл Стюарт найдёт поддержку, которой добивается, Дугал будет рядом. Всё-таки у него имелся определённый опыт в том, чтобы быть силой, стоящей за троном.
Размышляя, я покачивала стакан. У Колума были деловые интересы во Франции: в основном виноделие и лесоматериалы. Это, несомненно, послужило предлогом для визита Дугала в Париж, возможно, даже главной мнимой причиной. Но я не сомневалась, что у него были и другие мотивы. И присутствие в городе принца Карла Эдуарда Стюарта почти наверняка было одним из них.
Одно можно сказать о Дугале Маккензи: встреча с ним стимулировала умственные процессы из-за явной необходимости попытаться выяснить, чем он на самом деле занимается в этот конкретный момент. Вдохновлённая его присутствием и хорошим глотком португальского бренди, у меня в подсознании зародилась идея.
– Что ж, так или иначе, я рада, что вы сейчас здесь, – сказала я, возвращая пустой стакан на поднос.
– В самом деле?
Густые тёмные брови недоверчиво приподнялись.
– Да, – я встала и махнула рукой в сторону прихожей. – Принесите мой плащ, пока я затяну шнуровку. Мне нужно, чтобы вы поехали со мной в commissariat de police.
Увидев, как у него отвисла челюсть, я ощутила первый крошечный проблеск надежды. Если уж мне удалось удивить Дугала Маккензи, наверняка я смогу и остановить дуэль?

***

– Не хочешь рассказать мне, что ты затеяла? – поинтересовался Дугал, когда карета, подпрыгивая, огибала Цирк дю Мирей, едва избежав столкновения с приближающейся четырёхместной коляской и тележкой, полной кабачков.
– Нет, – коротко ответила я, – но, наверное, придётся. Вы знали, что Джек Рэндалл всё ещё жив?
– Я не слышал, что он умер, – рассудительно заметил Дугал.
Его слова на мгновение сбили меня с толку. Но, разумеется, он был прав; мы считали Рэндалла мёртвым только потому, что при спасении Джейми из Уэнтуортской тюрьмы сэр Маркус Макраннох принял растоптанное тело ординарца Рэндалла за самого офицера. Естественно, известие о смерти Рэндалла не распространилось по Хайленду, поскольку он остался жив. Я попытался соединить разрозненные мысли.
– Он не умер, – сказала я. – Но он в Париже.
– В Париже?
Это привлекло его внимание: брови поползли вверх, а от следующей мысли расширились глаза.
– Где Джейми? – резко спросил он.
Меня порадовало, что он уловил главное. Хоть он и не знал, что произошло между Джейми и Рэндаллом в тюрьме Уэнтуорт (никто никогда не узнает об этом, кроме Джейми, Рэндалла и, в некоторой степени, меня), он имел предостаточно сведений о предыдущих деяниях Рэндалла, чтобы точно догадаться, каким будет первый импульс Джейми при встрече с этим человеком здесь, вдали от убежища Англии.
– Я не знаю, – ответила я, глядя в окошко.
Мы проезжали Ле-Аль²⁶³, и запах рыбы ударил в ноздри. Я достала надушенный носовой платок и прикрыла им нос и рот. Сильный, резкий запах грушанки, которым я его надушила, не шёл ни в какое сравнение с вонью множества лавок, торгующих угрями, но всё равно помогал. Я заговорила сквозь пряные льняные складки:
– Сегодня мы неожиданно встретили Рэндалла у герцога Сандрингема. Джейми отправил меня домой в экипаже, и с тех пор я его не видела.
Дугал не обращал внимания ни на зловоние, ни на хриплые выкрики торговок рыбой, расхваливающих свой товар. Он хмуро посмотрел на меня.
– Он ведь наверняка собирается убить этого человека?
Я покачала головой и изложила свои соображения по поводу палаша.
– Я не могу допустить, чтобы дуэль состоялась, – выпалила я, опуская носовой платок, чтобы говорить более внятно. – Я не допущу!
Дугал рассеянно кивнул.
– Да, это было бы опасно. Вообще-то парень легко справился бы с Рэндаллом… я ведь сам обучил его, – добавил он с ноткой хвастовства, – но наказание за дуэль…
– В точку, – согласилась я.
– Хорошо, – протянул он. – Но причём здесь жандармы? Ты же не хочешь, чтобы парня раньше времени упрятали за решётку? Собственного мужа?
– Не Джейми, – ответила я. – Рэндалла.
На его лице появилась широкая улыбка, пусть и не лишённая скепсиса.
– Вот как? И как ты собираешься это провернуть?
– На нас с подругой… несколько ночей назад напали на улице, – сказала я, сглотнув при воспоминании. – Мужчины были в масках, я не знаю, кто они. Но один из них был того же роста и телосложения, что и Джонатан Рэндалл. Я собираюсь сказать, что сегодня встретила Рэндалла в некоем доме и узнала в нём одного из напавших на нас мужчин.
Брови Дугала взметнулись вверх, а затем сошлись на переносице. Холодный взгляд скользнул по мне. Из своих наблюдений он сделал новое умозаключение.
– Господи, у тебя дьявольское самообладание. Это было ограбление? – тихо спросил он.
Я почувствовала, как краска гнева против воли прилила к щекам.
– Нет, – выдавила я, процедив это слово сквозь зубы.
– Ага… – он откинулся на спинку сиденья в экипаже, не сводя с меня глаз. – Но ведь ты не пострадала?
Я посмотрела в сторону, на проносящуюся мимо улицу, но чувствовала его взгляд, пытающийся проникнуть за вырез платья, скользящий по изгибам моих бёдер.
– Не я, – ответила я. – Но моя подруга…
– Понимаю, – он немного помолчал, затем задумчиво произнёс: – Ты когда-нибудь слышала о «Les Disciples»²⁶⁴?
Я резко обернулась. Он развалился в углу, как затаившийся кот, и наблюдал за мной, прищурившись от солнца.
– Нет. Кто они? – поинтересовалась я.
Он пожал плечами и выпрямился, глядя мимо меня на надвигающуюся громаду набережной Орфевр, серо и уныло нависающую над сверкающей Сеной.
– Общество – своего рода. Группа молодых людей, проявляющих интерес ко всему… нездоровому, скажем так.
– Допустим, – проронила я. – И что же вы знаете о «Les Disciples»?
– Только то, что слышал в таверне в Сите, – ответил он. – Что общество многого требует от своих членов, и цена посвящения высока… по некоторым меркам.
– И подразумевает?
Я вызывающе посмотрела на него. Прежде чем ответить, он довольно мрачно улыбнулся.
– Девственность, во-первых. Соски замужней женщины, во-вторых.
Он мельком глянул на мою грудь.
– Твоя подруга – девственница, не так ли? Или уже нет?
Меня поочерёдно бросало то в жар, то в холод. Я вытерла лицо носовым платком и сунула его в карман плаща. Мне пришлось повторить попытку дважды, потому что рука дрожала.
– Уже нет. Что ещё вы слышали? Вы знаете, кто связан с «Les Disciples»?
Дугал покачал головой. В рыжевато-каштановых волосах на висках виднелись серебристые пряди, в которых играл послеполуденный свет.
– Только по слухам. Виконт де Буска, младший из сыновей Шармисса… возможно. Граф Сен-Жермен. Эй! С тобой всё хорошо, девочка?
Он в замешательстве подался вперёд, всматриваясь в меня.
– Прекрасно, – ответила я, глубоко вдыхая через нос. – Убийственно прекрасно.
Я вытащила носовой платок и вытерла со лба холодный пот.
«Мы не причиним вам вреда, mesdames», – эхом отозвался во мраке памяти ироничный голос. Мужчина в зелёной рубашке был среднего роста, темноволосый, худощавый и узкоплечий. Это описание подходило как к Джонатану Рэндаллу, так и к графу Сен-Жермену. Но узнала бы я его голос? Мог ли любой нормальный человек в принципе сидеть напротив меня за ужином, есть мусс из лосося и вести светскую беседу всего через два часа после происшествия на улице Фобур-Сент-Оноре?
Хотя, если рассуждать логически, почему бы и нет? Во всяком случае, я могла. И у меня не было особых причин считать графа нормальным человеком – по моим меркам, – если слухи верны.
Экипаж приближался к месту стоянки, и времени на размышления оставалось совсем немного. Была ли я готова к тому, чтобы человек, ответственный за насилие над Мэри, остался на свободе, тогда как я в то же время обеспечивала безопасность самого ненавистного врага Джейми? Я глубоко, прерывисто вздохнула. Выбор чертовски невелик, подумалось мне. Жизнь – превыше всего; правосудию оставалось только дождаться своей очереди.
Кучер соскочил на землю и потянулся к ручке дверцы. Я прикусила губу и глянула на Дугала Маккензи. Он поймал мой взгляд, слегка пожав плечами. Чего я хочу от него?
– Вы подтвердите мой рассказ? – резко спросила я.
Он посмотрел на возвышающуюся громаду набережной Орфевр. Яркий послеполуденный свет лился в открытую дверцу.
– Ты уверена? – спросил он.
– Да.
Во рту у меня пересохло.
Он соскользнул с сиденья и протянул мне руку.
– Тогда моли Бога, чтобы мы оба не оказались в тюрьме, – заключил он.





Через час мы вышли на пустую улицу перед зданием commissariat de police. Карету я отослала домой, чтобы никто из наших знакомых не увидел её стоящей на набережной Орфевр. Дугал подал мне руку, и я вынужденно приняла её. Под ногами было грязно, а булыжники мостовой затрудняли передвижение в туфлях на высоких каблуках.
– «Les Disciples», – заговорила я, пока мы медленно шли вдоль берега Сены к башням Собора Парижской Богоматери. – Вы правда думаете, что граф Сен-Жермен мог быть одним из тех мужчин, которые… которые остановили нас на улице Фобур-Сент-Оноре?
Я начала дрожать от слабости и усталости – и от голода: я ничего не ела с самого завтрака, и эта потребность давала о себе знать. Только сила воли помогла мне преодолеть допрос в полиции. Теперь необходимость думать отступала, а вместе с ней и способность это делать.
Я крепко сжимала ладонью руку Дугала, но не могла поднять на него взгляд; мне требовалось всё внимание, чтобы держаться на ногах. Мы свернули на улицу Элизе, где булыжная мостовая блестела от влаги и была заляпана всевозможной мерзостью. Носильщик, тащивший плетёную корзину, встал у нас на пути, чтобы прочистить горло, и шумно сплюнул на дорогу у моих ног. Зеленоватый сгусток прилип к округлому камню, в результате всё-таки соскользнув, и медленно всплыл на поверхность маленькой грязной лужицы, образовавшейся в ямке отсутствующего булыжника.
– Мфм, – Дугал, задумчиво нахмурив брови, оглядывал улицу в поисках экипажа. – Трудно сказать: я слышал об этом человеке и кое-что похуже, но не имел чести встречаться с ним.
Он посмотрел на меня.
– До сих пор ты прекрасно справлялась, – заметил он. – Не пройдет и часа, как Джек Рэндалл окажется в Бастилии. Но рано или поздно им придётся отпустить этого малого, и я не стал бы сильно полагаться на то, что за это время пыл Джейми остынет. Хочешь, я поговорю с ним… постараюсь убедить его не делать глупостей?
– Нет! Ради бога, не вмешивайтесь!
Колёса экипажа грохотали по булыжной мостовой, но мой голос прозвучал так громко, что Дугал удивленно приподнял брови.
– Ну хорошо, – кротко сказал он. – Разбирайся с ним, как хочешь. Он упрям как кремень… но мне кажется, у тебя есть свои методы?
Это было сказано с искоса брошенным взглядом и понимающей ухмылкой.
– Я справлюсь.
Справлюсь. Мне придётся. Потому что всё, что я рассказала Дугалу, было правдой. Исключительно правдой. И всё же так далеко от истины. Потому что я бы с радостью послала Карла Стюарта и дело его отца ко всем чертям, пожертвовала бы любой надеждой остановить его безрассудный порыв к авантюре, даже пошла бы на риск, что Джейми снова окажется в тюрьме, ради того, чтобы залатать брешь, которую воскресение Рэндалла пробило в сознании Джейми. Я бы помогла ему убить Рэндалла и испытала бы от этого только наслаждение, если бы не одно «но». Единственное соображение, достаточно веское, чтобы перевесить гордость Джейми, оно значило больше, чем его чувство мужского достоинства, чем находящийся под угрозой покой его души. Фрэнк.
Это была единственная мысль, которая двигала мною весь этот день, поддерживала меня даже после того момента, когда я готова была рухнуть без сил. Несколько месяцев я думала, что Рэндалл умер бездетным, и опасалась за жизнь Фрэнка. Но всё те же месяцы меня утешало присутствие на безымянном пальце левой руки простого золотого кольца.
Пара к серебряному кольцу Джейми на правой руке, оно было талисманом в тёмные ночные часы, когда сомнения приходили вслед за снами. «Если я по-прежнему буду носить его кольцо, значит человек, который его надел, будет жить». Я повторяла себе это тысячу раз. Неважно, что я не понимала, как человек, умерший бездетным, мог продолжить генеалогическую линию, ведущую к Фрэнку; кольцо на месте, и Фрэнк будет жить.
Теперь я знала, почему кольцо все ещё блестело на моей руке – прохладный металл на таком же холодном пальце. Рэндалл был жив, всё ещё мог жениться, всё ещё мог стать отцом ребёнка, который передаст жизнь Фрэнку. Если только Джейми не убьёт его раньше.
Пока я предприняла все возможные шаги, но факт, с которым мне пришлось столкнуться в коридоре у герцога, оставался фактом. Ценой жизни Фрэнка была душа Джейми, и как я могла выбирать между ними?
Приближающийся фиакр, не обращая внимания на оклик Дугала и не останавливаясь, промчался мимо, колёса проехали так близко, что грязная вода забрызгала шелковые хосы Дугала и подол моего платья.
Воздержавшись от потока искренних слов по-гэльски, Дугал погрозил кулаком вслед удаляющейся карете.
– Ну и что теперь? – спросил он риторически.
Сгусток слюны с прожилками мокроты плавал в луже у моих ног, отражая серый свет. На языке я ощутила такую же холодную вязкую слизь. Я вытянула руку и схватила Дугала за плечо, крепкое, как гладкая ветка платана. Крепкое но, казалось, оно головокружительно раскачивалось, унося меня далеко за пределы холодной и блестящей, пахнущей рыбой, склизкой воды неподалёку. Перед глазами поплыли чёрные пятна.
– Теперь, – выдавила я, – меня вот-вот стошнит.

Солнце клонилось к закату, когда я вернулась на улицу Тремулен. Колени у меня дрожали, и мне стоило больших усилий переставлять на лестнице одну ногу за другой. Не сняв плащ, я направилась прямиком в спальню, гадая, вернулся ли уже Джейми.
Он вернулся. Как вкопанная я остановилась в дверях, обозревая комнату. Мой сундучок с лекарствами стоял открытым на столе. Ножницы, которыми я разрезала повязки, лежали полураскрытыми на туалетном столике. Эту причудливую вещицу подарил мне мастер по изготовлению ножей, который изредка работал в «Приюте ангелов»; позолоченные ручки были выполнены в форме голов аистов, а длинные клювы представляли собой серебряные лезвия ножниц. Они поблёскивали в лучах заходящего солнца, окружённые облаком красновато-золотистых шёлковых нитей.
Я сделала несколько шагов к туалетному столику, и от моего движения шелковистые, мерцающие пряди взметнулись в воздух, разлетевшись по столешнице.
– Иисус твою Христос, – выдохнула я.
Он был здесь, это точно, но теперь ушёл. Вместе с палашом.
Волосы густыми блестящими прядями лежали там, где упали, усеивая туалетный столик, табурет и пол. Я подняла со стола остриженный локон и держала его, чувствуя, как тонкие, мягкие волоски разделяются между пальцами, как нити шёлка для вышивания. Меня охватила леденящая паника, которая зародилась где-то между лопатками и пробежала мурашками по позвоночнику. Я вспомнила, как Джейми, сидя у фонтана за домом Роганов, рассказывал, как он дрался на первой дуэли в Париже.
«Шнурок, стягивавший мои волосы сзади, порвался, и ветер швырял их мне в лицо, так что я едва видел, что делаю».
Он не мог допустить, чтобы это повторилось. Глядя на оставленные улики, ощущая прядь волос в руке, мягкую и живую на ощупь, я представляла себе хладнокровную неспешность, с которой он это делал: щёлканье металлических лезвий вокруг черепа, когда он отсекал всю ту мягкость, что могла затуманить зрение. Ничто не встанет между ним и убийством Джонатана Рэндалла.
Кроме меня. Продолжая держать прядь его волос, я подошла к окну и выглянула наружу, словно надеясь увидеть его на улице. Но на улице Тремулен было тихо, ничто не двигалось, кроме мерцающих теней тополей у ворот и едва заметно жестикулирующего слуги, который стоял у ворот дома слева и разговаривал со сторожем, что размахивал трубкой, как бы подчеркивая свои мысли.
Дом тихо гудел вокруг меня, внизу шли приготовления к ужину. Сегодня вечером гостей не ожидалось, поэтому обычная суета казалась приглушённой; оставаясь вдвоём, мы ели просто.
Я села на кровать, закрыла глаза и сложила руки на округлившемся животе, крепко вцепившись в прядь волос, как будто, пока она у меня в руках, я могла уберечь Джейми от опасности.
Успела ли я? Нашла ли жандармерия Джека Рэндалла прежде, чем это сделал Джейми? Что если они прибыли одновременно или как раз кстати, застав Джейми вызывающим Рэндалла по всем правилам дуэли? Я растёрла прядь волос между большим и указательным пальцами, расправив срезанные кончики тонким веером чалого и янтарного. Что ж, если так, то по крайней мере они оба будут целы. Возможно, в тюрьме, но это было несущественным соображением по сравнению с другими угрозами.
А если Джейми нашёл Рэндалла первым? Я глянула на улицу; свет быстро угасал. Дуэли, как правило, проводились на рассвете, но я не была уверена, что Джейми дождался бы утра. Возможно, именно сейчас они стояли лицом друг к другу где-нибудь в укромном месте, где лязг стали и крики смертельно раненного не привлекли бы внимания.
Потому что схватка должна быть смертельной. То, что стояло между этими двумя мужчинами, разрешится только смертью. И чья это будет смерть? Джейми? Или Рэндалла… а вместе с ним Фрэнка? Джейми, пожалуй, лучше владел мечом, но, поскольку вызов бросали Рэндаллу, выбирать оружие предстояло ему. А успех в дуэли на пистолетах зависел не столько от мастерства стрелка, сколько от его везения; только первоклассные пистолеты стреляли метко, и даже с ними случались осечки или другие происшествия. Мне вдруг представился Джейми, обмякший и безмолвный на траве, из пустой глазницы хлещет кровь, и запах чёрного пороха пересиливает весенние ароматы Булонского леса.
– Что, чёрт возьми, ты делаешь, Клэр?
Я так резко дёрнула головой, что прикусила язык. Оба его глаза были на месте и в правильном положении, уставившись на меня по обе стороны заострённого носа. Я никогда раньше не видела его с такими коротко остриженными волосами. От этого он казался незнакомцем; прочные кости лица отчётливо проступали под кожей, а под короткой густой шапкой волос виднелся купол черепа.
– Что я делаю? – эхом отозвалась я.
Я сглотнула, набирая хоть немного влаги в пересохший рот.
– Что я делаю? Я сижу здесь с прядью твоих волос в руке и гадаю, жив ты или нет! Вот что я делаю!
– Я жив.
Он подошёл к платяному шкафу и открыл его. При нём был палаш, но со времени нашего визита в дом Сандрингема он переоделся; теперь на нём был старый камзол – тот, что позволял ему свободно двигать руками.
– Да, я заметила, – съязвила я. – Очень любезно с твоей стороны зайти и сообщить мне.
– Я пришёл взять одежду.
Он достал две рубашки и свой длинный плащ, положил их на табурет и принялся рыться в ящиках комода в поисках чистого белья.
– Одежду? Куда, чёрт побери, ты собираешься?
Я не знала, чего ожидать, когда увидела его снова, но такого точно не ждала.
– На постоялый двор.
Он мельком глянул на меня, после чего, очевидно, решил, что я заслуживаю бо́льшего, чем объяснение в трёх словах. Он повернулся и посмотрел на меня, его глаза голубые и непроницаемые, напоминали азурит.
– Когда я в карете отправил тебя домой, я немного прошёлся, прежде чем снова взять себя в руки. Потом я зашёл домой за палашом и вернулся в дом герцога, чтобы по всем правилам бросить Рэндаллу вызов. Дворецкий сообщил мне, что Рэндалл был арестован.
Его пристальный взгляд, холодный, как океанские глубины, остановился на мне. Я снова сглотнула.
– Я поехал в Бастилию. Там мне сказали, что ты под присягой выдвинула обвинение против Рэндалла, заявив, что он напал на тебя и Мэри Хокинс той ночью. Зачем, Клэр?
Руки у меня задрожали, и я выронила локон, который держала. От прикосновений его целостность нарушилась, он распался на прядки, и тонкие рыжие волоски рассыпались по моим коленям.
– Джейми, – проговорила я, и голос тоже задрожал, – Джейми, ты не можешь убить Джека Рэндалла.
Один уголок его рта едва заметно дёрнулся.
– Даже не знаю, то ли мне умиляться твоей заботе о моей безопасности, то ли обижаться из-за твоей неуверенности. Но в любом случае тебе не о чем беспокоиться. Я могу убить его. Легко.
Последнее слово было произнесено тихо, тоном, в котором злоба смешалась с удовлетворением.
– Я не то хотела сказать! Джейми…
– К счастью, – продолжил он, будто не слыша меня, – у Рэндалла есть доказательства, что весь тот вечер, когда произошло изнасилование, он был в резиденции герцога. Как только жандармы закончит опрашивать присутствовавших там гостей и убедятся, что Рэндалл невиновен – по крайней мере, по этому обвинению, – его отпустят. Я останусь на постоялом дворе, пока его не освободят. И тогда я найду его.
Он не сводил глаз с гардероба, но явно видел что-то другое.
– Он будет ждать меня, – тихо добавил он.
Запихнув рубашки и бельё в дорожную сумку, он перекинул плащ через руку. И уже повернулся, чтобы выйти за дверь, когда я вскочила с кровати и схватила его за рукав.
– Джейми! Ради бога, Джейми, выслушай меня! Ты не можешь убить Джека Рэндалла потому, что я тебе не позволю!
В крайнем изумлении он уставился на меня.
– Из-за Фрэнка, – выдавила я.
Я выпустила его рукав и отступила назад.
– Фрэнка, – повторил он, слегка тряхнув головой, будто пытаясь избавиться от шума в ушах. – Фрэнка.
– Да, – пробормотала я. – Если ты сейчас убьёшь Джека Рэндалла, тогда Фрэнк… его не будет существовать. Он не родится. Джейми, ты не можешь убить невинного человека!
Пока я говорила, его лицо, обычно цвета чуть красноватой бронзы, стало неравномерно белым. Теперь же краска снова начала приливать к лицу, опаляя кончики ушей и разгораясь на щеках.
– Невинного человека?
– Фрэнк – невинный человек! Меня не заботит Джек Рэндалл…
– Ну а меня заботит! – он схватил сумку и зашагал к двери, перекинув плащ через руку. – Боже, Клэр! Ты пытаешься помешать мне отомстить мужчине, который заставлял меня изображать перед ним шлюху? Который заставил меня встать на колени и сосать его член, измазанный моей собственной кровью? Господи, Клэр!
Он с грохотом распахнул дверь и оказался в коридоре прежде, чем я успела до него добежать.
К этому часу уже стемнело, но слуги зажгли свечи, и коридор был залит мягким светом. Я схватила его за руку и дёрнула на себя.
– Джейми! Прошу!
Он нетерпеливо вырвал руку из моей хватки. Мне хотелось разрыдаться, но я сдерживала слёзы. Я вцепилась в сумку и выхватила её у него из рук.
– Прошу, Джейми! Подожди, хотя бы год! Ребёнок – от Рэндалла – будет зачат в нынешнем декабре. После этого, хоть трава не расти. Но прошу – ради меня, Джейми, – подожди, хоть немного!
Канделябр на столе с позолоченными краями отбрасывал его огромную и колеблющуюся тень на дальнюю стену. Сжав кулаки, он вперился в неё взглядом, как будто бесстрашно смотрел в лицо нависшего над ним гиганта, невозмутимого и угрожающего.
– Да, – прошептал он сам себе. – Я большой парень. Большой и сильный. Я многое могу вынести. Да, я могу это вынести.
Он резко повернулся ко мне и закричал:
– Я многое могу вынести! Но если я могу, разве это значит, что я должен? Разве я должен терпеть чужие слабости? Неужели их не может быть у меня?
Он начал расхаживать взад-вперёд по коридору, тень следовала за ним в молчаливом исступлении.
– Ты не можешь просить меня об этом! Кто угодно, но не ты! Ты ведь знаешь, что… что… – он задохнулся, от ярости потеряв дар речи.
На ходу он то и дело ударял по каменной стене коридора, тыльной стороной кулака яростно кроша белёную известняком стену. Камень принимал каждый удар с беззвучной жестокостью.
Он развернулся и, тяжело дыша, встал лицом ко мне. Я окаменела, боясь пошевелиться или заговорить. Он быстро кивнул раза два, как будто принял какое-то решение, затем со свистом вытащил из-за пояса дирк и поднёс его к моему носу. Сделав над собой видимое усилие, он спокойно заговорил:
– Ты можешь сделать свой выбор, Клэр. Он или я.
Пламя свечей плясало на начищенном металле, когда он медленно поворачивал нож.
– Я не могу жить, пока жив он. Если ты не хочешь, чтобы я убил его, тогда убей меня сейчас, сама!
Он вцепился мне в руку и заставил пальцами обхватить рукоять дирка. Разорвав кружевное жабо, он обнажил горло и, крепко обхватив мою кисть пальцами, дёрнул руку вверх.
Я сопротивлялась изо всех сил, но он прижал кончик лезвия к мягкой впадинке над ключицей, чуть ниже багрового рубца, который несколько лет назад оставил там нож Рэндалла.
– Джейми! Хватит! Прекрати немедленно!
Другой рукой я со всей силы сжала его запястье, ослабив хватку настолько, чтобы высвободить пальцы. Нож звякнул об пол, отскочил от камня и тихо приземлился на угол обюссонского ковра с лиственным узором. Со всей той ясностью восприятия мелких деталей, которая присуща самым ужасным моментам жизни, я увидела, что лезвие неподвижно лежит на изогнутом стебле грозди сочного зелёного винограда, как будто собираясь срезать его и отделить от ветки, чтобы бросить к нашим ногам.
Джейми застыл передо мной, с белым как кость лицом и горящими глазами. Я схватила его за руку, которая на ощупь казалась твёрдой, как древесина.
– Пожалуйста, поверь мне, прошу. Я бы не стала этого делать, если бы был какой-то иной выход.
Я глубоко, прерывисто вдохнула, чтобы унять учащённое биение сердца под рёбрами.
– Ты обязан мне своей жизнью, Джейми. Не один раз, а целых два. Я спасла тебя от повешения в Уэнтуорте и в аббатстве, когда у тебя была лихорадка. Ты обязан мне жизнью, Джейми!
Прежде чем ответить, он долго смотрел на меня. Когда он заговорил, его голос снова был тихим, в нём слышалась горечь.
– Понимаю. И теперь ты требуешь вернуть долг?
Его глаза горели той яркой, насыщенной синевой, которая горит в сердце пламени.
– Мне приходится! Я не могу как-то иначе заставить тебя образумиться!
– Разум. Ах, разум. Нет, я не уверен, что наблюдаю сейчас что-то разумное.
Он сцепил руки за спиной, обхватив негнущиеся пальцы правой руки согнутыми пальцами левой. Опустив голову, он медленно зашагал прочь от меня по бесконечному коридору.
Вдоль прохода висели картины, одни освещались снизу торшерами или канделябрами, другие – сверху позолоченными настенными бра; несколько не столь любимых прятались в темноте между ними. Джейми медленно шёл мимо них, время от времени поднимая глаза, словно беседуя с нарисованной публикой в париках.
Коридор тянулся вдоль второго этажа, устланный коврами и завешенный гобеленами, с огромными витражными окнами во всю стену в каждом конце прохода. Джейми дошёл до дальнего конца, затем, развернувшись с точностью солдата на параде, проделал обратный путь, и всё это медленным и торжественным шагом. Туда и обратно, туда и обратно, снова и снова.
Ноги у меня дрожали, и я опустилась в кресло в конце коридора. Тут же один из вездесущих слуг подобострастно подошёл и спросил, не желает ли мадам вина или, может быть, печенья? Со всей вежливостью, на которую была способна, я отослала его и стала ждать.
Наконец Джейми остановился передо мной, широко расставив ноги в туфлях с серебряными пряжками и по-прежнему заложив руки за спину. Прежде чем заговорить, он подождал, пока я подниму на него глаза. Его лицо казалось застывшим, ничто не выдавало волнения, хотя морщинки возле глаз от напряжения углубились.
– Значит, год, – только и сказал он.
Он тут же развернулся и к тому времени, как я выбралась из глубокого, обитого зелёным бархатом кресла, оказался в нескольких футах от меня. Я едва успела совладать с ногами, как он вдруг пронёсся мимо, в три прыжка добрался до огромного витражного окна и с размаху врезал по нему правой рукой.
Окно было собрано из тысяч крошечных цветных стёкол, удерживаемых вместе полосками расплавленного свинца. И хотя всё окно, изображающее мифологическую сцену суда Париса²⁶⁵, задрожало в своей раме, большая часть стёкол осталась цела; вопреки грохоту и звяканью, мягкий весенний воздух пропускала только зубчатая дыра у ног Афродиты.
Джейми на мгновение замер, крепко прижав обе руки к животу. На манжете с оборками, кружевной, как на свадебной рубашке, расплывалось тёмно-красное пятно. Когда я потянулась к нему, он снова проскользнул мимо и, не произнеся ни слова, зашагал прочь.





Я снова рухнула в кресло, да так тяжело, что с плюша поднялось небольшое облачко пыли. Обмякшая, я лежала с закрытыми глазами, ощущая, как меня обдувает прохладный ночной ветерок. Пряди волос на висках стали влажными, и я чувствовала, как пульс, быстрый, как у птицы, бьётся у основания горла.
Простит ли он меня когда-нибудь? Сердце сжалось как кулак, когда я вспомнила его глаза, в которых читалась мысль, что его предали. «Как ты можешь просить об этом? – сказал он. – Ты, ты ведь знаешь…» Да, я знала, и думала, что это знание может разлучить меня с Джейми, как когда-то меня разлучили с Фрэнком.
Но сможет ли Джейми простить меня или нет, я никогда не смогла бы простить себя, если бы приговорила невинного человека – причём того, которого когда-то любила.
– Грехи отцов, – пробормотала я себе под нос. – Грехи отцов не падут на головы детей²⁶⁶.
– Мадам?
Я подскочила, открыла глаза и увидела, что столь же испуганная горничная пятится назад. Хватая ртом воздух, я приложила руку к колотящемуся сердцу.
– Мадам, вам плохо? Может, позвать…
– Нет, – сказала я как можно твёрже. – Со мной всё хорошо. Хочу посидеть тут немного. Пожалуйста, идите.
Девушка, похоже, была только рада услужить.
– Qui, мадам! – сказала она и исчезла в другом конце коридора, оставив меня тупо пялиться на картину, изображавшую сценку любовных утех в саду, что висела на противоположной стене.
Вдруг замёрзнув, я подобрала складки плаща, который не успела снять, и снова закрыла глаза.





Было уже за полночь, когда я наконец добралась до нашей спальни. Джейми был там, сидел за маленьким столиком, видимо, наблюдая за парой златоглазок, опасно порхающих вокруг одинокого подсвечника – единственного источника света в комнате. Я сбросила плащ на пол и шагнула к нему.
– Не трогай меня. Ложись спать.
Он говорил чуть ли не рассеянно, но я остановилась как вкопанная.
– Но твоя рука… – начала я.
– Ничего страшного. Ложись спать, – повторил он.
Костяшки правой руки были в крови, а манжета рубашки затвердела, но я бы не осмелилась прикоснуться к нему, даже если бы у него из живота торчал нож. Я оставила его любоваться танцем смерти златоглазок и пошла спать.
Я проснулась где-то перед рассветом, когда первые лучи наступающего дня размывали очертания мебели в помещении. Через двойные двери в смежную комнату я увидела Джейми на том же месте, где оставила его – по-прежнему сидящим за столом. Свеча уже догорела, златоглазки исчезли, а он сидел, обхватив голову руками, запустив пальцы в грубо остриженные волосы. Свет лишил комнату всех красок: даже волосы, торчащие между пальцами, как языки пламени, потускнели до цвета пепла.
Я выскользнула из постели, дрожа от холода в тонкой вышитой ночной сорочке. Он не обернулся, когда я подошла к нему сзади, хотя знал, что я рядом. Едва я коснулась его руки, он уронил её на стол и запрокинул голову, так что она легла чуть ниже моей груди. Он глубоко вздохнул, как только я начала массировать голову, и я почувствовала, что напряжение покидает его. Мои руки скользнули вниз по шее и плечам, ощущая сквозь тонкую рубашку прохладу плоти. Наконец я обошла кругом и встала перед ним. Он потянулся и, обхватив меня за талию, привлёк к себе и зарылся головой в мою ночную сорочку, как раз над округлым бугорком ещё не родившегося ребёнка.
– Мне холодно, – сказала я наконец очень тихо. – Ты согреешь меня?
Немного помедлив, он кивнул и, пошатываясь как слепой, поднялся на ноги. Я отвела его в постель, раздела, – он сидел, не сопротивляясь, – и укрыла одеялами. Пока у него не согрелась кожа, я крепко прижималась к его плечу; так мы и лежали, удобно устроившись в мягком тёплом гнездышке.
Я нерешительно положила руку ему на грудь, слегка поглаживая, пока сосок не затвердел, превратившись в крошечный центр желания. Джейми накрыл мою руку своей, останавливая. Я испугалась, что он меня оттолкнет, и он так и сделал, но только для того, чтобы повернуться ко мне.
Свет становился всё ярче, а он долго просто смотрел мне в лицо, поглаживая от виска к подбородку, ведя большим пальцем вниз по линии шеи и дальше вдоль ключицы.
– Боже, я так люблю тебя, – прошептал он, словно обращался к самому себе.
Не дав ответить, он поцеловал меня и, обхватив одну грудь искалеченной правой рукой, уже был готов войти в меня.
– Но твоя рука… – начала я второй раз за эту ночь.
– Ничего страшного, – во второй раз за эту ночь ответил он.

===

261. Франсуа Буше́ (1703 – 1770 гг.) – французский живописец, рисовальщик, гравёр и художник-декоратор. В последние годы жизни был директором Королевской академии живописи и скульптуры и «первым живописцем короля».
262. Около 91 см.
263. Квартал Ле-Аль географически расположен в самом центре Парижа. Своё имя он получил от громадного рынка, который ещё до второй половины XX века занимал несколько квадратных километров его территории.
264. Последователи, ученики (фр.).
265. Суд Париса – сюжет древнегреческой мифологии о пасторальном конкурсе красоты, на котором троянский царевич Парис выносит свой вердикт трём богиням: Гере, Афродите и Афине.
266. Фраза перекликается с цитатой «За грехи отцов боги наказывают детей» из трагедии Еврипида «Фрикс» и библейской цитатой «Он не оправдывает виновных, карая детей за грехи отцов до третьего и четвертого поколения» (Числа, 14:18).

Карета медленно тряслась по особенно плохому участку дороги, где из-за зимних заморозков и проливных весенних дождей образовались ямы и рытвины. Год выдался дождливый; даже сейчас, в начале лета, по обочинам дороги под буйно разросшимися кустами крыжовника виднелись влажные болотистые участки.
Джейми сидел рядом со мной на узкой мягкой скамье, служившей в карете одним из сидений. Фергюс развалился в углу другой скамьи и спал, и его голова раскачивалась в такт движению экипажа, как у механической куклы с пружиной вместо шеи. Воздух в карете нагрелся, и пыль маленькими золотистыми струйками влетала в окошки всякий раз, как мы выезжали на сухой участок земли.
Поначалу мы время от времени беседовали об окружающем пейзаже, о королевских конюшнях в Аржантане²⁶⁷, куда направлялись, о мелких сплетнях, которые составляли повседневную тему разговоров при дворе и в деловых кругах. Я бы тоже поспала, убаюканная мерным ритмом кареты и теплом дня, но из-за изменившихся форм моего тела сидеть в одном положении было неудобно, а от тряски болела спина. Ещё и ребёнок становился всё более активным, и лёгкие трепыхания первых движений переросли в слабые, но отчётливые тычки – по-своему приятные, но беспокоящие.
– Пожалуй, тебе стоило остаться дома, Сассенах, – чуть нахмурившись, сказал Джейми, когда я извернулась, в очередной раз меняя положение.
– Со мной всё хорошо, – с улыбкой ответила я. – Просто непоседа. И было бы обидно не увидеть всего этого.
Я махнула рукой на окошко кареты, за которым между рядами тёмных прямых тополей, защищающих от ветра, сияли изумрудной зеленью широкие просторы полей. После спёртых, зловонных запахов города и лекарственной вони в «Приюте ангелов» сельский воздух пусть и пыльный, но свежий казался густым и опьяняющим.
Людовик, в качестве осторожного дружеского жеста в ответ на дипломатические предложения англичан, позволил герцогу Сандрингему приобрести четырёх племенных першеронских кобыл из королевских конюшен в Аржантане, дабы улучшить родословную небольшого табуна упряжных лошадей, которых его светлость содержал в Англии. Поэтому сегодня его светлость наносил визит в Аржантан и пригласил с собой Джейми, чтобы тот посоветовал, каких кобыл следует выбрать. Приглашение последовало на вечернем приёме, и, слово за слово, визит превратился в полномасштабную вылазку на природу с участием четырёх карет и нескольких придворных дам и джентльменов.
– Это хороший знак, тебе не кажется? – спросила я, осторожно оглядевшись, чтобы убедиться, что наши спутники действительно крепко спят. – Я имею в виду, что Людовик разрешил герцогу купить лошадей. Если он делает шаги навстречу англичанам, то, по–видимому, не настроен симпатизировать Джеймсу Стюарту… по крайней мере, в открытую.
Джейми покачал головой. Он категорически отказывался носить парик, и выразительная, чёткая форма его остриженной головы вызвала при дворе немалый ажиотаж. В данный момент у этого имелись свои преимущества: хотя на переносице его длинного прямого носа блестели капельки пота, выглядел он совсем не таким сникшим, как я.
– Нет, теперь я абсолютно уверен, что Людовик не намерен связываться со Стюартами… по крайней мере, в том, что касается любых шагов к восстановлению их на троне. Месье Дюверне уверяет, что Совет категорически против любых подобных действий. И хотя Людовик, возможно, в конечном счёте уступит настояниям Папы и выделит Карлу небольшое содержание, он не расположен уделять Стюартам сколько-нибудь заметное внимание во Франции, в то время как Джорди Английский заглядывает ему через плечо.
Сегодня на нём был плед, заколотый на плече брошью – присланной ему сестрой из Шотландии красивой вещицей, выполненной в виде двух бегущих оленей, их изогнутые тела, соприкасаясь головами и хвостами, образовывали круг. Он приподнял край пледа и вытер им лицо.
– Мне кажется, за последние месяцы я переговорил с каждым банкиром в Париже не зависимо от их состояния, и они единодушны в элементарном отсутствии интереса, – криво улыбнулся он. – Средств не так много, чтобы кому-то захотелось поддержать такое рискованное предприятие как реставрация Стюартов.
– И тогда, – заметила я, со стоном потягиваясь, – остаётся Испания.
Джейми кивнул.
– Именно. И Дугал Маккензи.
Вид у него был самодовольный, и я выпрямилась, заинтригованная.
– Ты что-нибудь о нём слышал?
Несмотря на изначальную настороженность, Дугал признал Джейми преданным соратником-якобитом, и привычная пачка зашифрованных писем пополнилась множеством конфиденциальных сообщений, отправляемых Дугалом из Испании и предназначенных Джейми для прочтения и передачи Карлу Стюарту.
– Конечно, слышал.
По выражению его лица я догадалась, что это хорошая новость, и так и было – вот только не для Стюартов.
– Филипп отказался предоставлять какую-либо помощь Стюартам, – сказал Джейми. – Он получил известие из папской канцелярии, понимаешь, и должен держаться подальше от всех вопросов, связанных с шотландским престолом.
– Нам известно почему?
Последнее перехваченное с папским посланником отправление содержало несколько писем, но поскольку все они были адресованы Джеймсу или Карлу Стюарту, в них вполне могло отсутствовать упоминание о беседах Его Святейшества с Испанией.
– Дугал думает, что знает, – засмеялся Джейми. – Он просто вне себя от негодования, наш Дугал. Сообщил, что почти месяц его заставляли торчать в Толедо, и в конце концов отослали с всего-навсего неопределённым обещанием помощи, «когда придёт время, Deo volente²⁶⁸».
Его низкий голос идеально передал благочестивые интонации, и я тоже рассмеялась.
– Бенедикт хочет избежать разногласий между Испанией и Францией; он не хочет, чтобы Филипп и Людовик впустую тратили деньги, которые могли бы пригодиться ему, знаешь ли, – цинично добавил он. – Вряд ли подобает так говорить о Папе, но у Бенедикта имеются сомнения относительно того, сможет ли католический король и дальше править Англией. В Шотландии среди горных кланов остались вожди-католики, но с тех пор, как в Англии правил король-католик, прошло немало времени… вероятно, пройдет ещё чертовски много времени, прежде чем это случится снова… Deo volente, – добавил он, ухмыляясь.
Он почесал голову, взъерошив короткие золотисто-рыжие волосы над виском.
– Всё выглядит для Стюартов очень туманно, Сассенах, и это хорошая новость. Нет, от монархов Бурбонов помощи не будет. Единственное, что меня сейчас беспокоит, – это вложения, сделанные Карлом Стюартом совместно с графом Сен-Жерменом.
– Значит, ты не думаешь, что это просто деловое соглашение?
– Скорее всего, так и есть, – сказал он, нахмурившись, – и всё же за этим кроется нечто большее. Я кое-что слышал, понимаешь?
И хотя банкирские семьи Парижа не были склонны принимать Молодого претендента на шотландский престол всерьёз, ситуация могла легко измениться, если бы у Карла Стюарта вдруг появились деньги для капиталовложений.
– Его высочество проболтался, что разговаривал с Гобеленами²⁶⁹, – продолжал Джейми. – Его представил Сен-Жермен, иначе они бы не удостоили его даже взглядом. Старший Гобелен считает его никчёмным дураком, как и один из сыновей Гобелена. Хотя другой… он сказал, что подождёт и посмотрит: если Карл преуспеет в этом деле, то, возможно, сможет воспользоваться и другими возможностями в своей жизни.
– Совсем не хорошо, – заключила я.
Джейми покачал головой.
– Да уж. Деньги к деньгам, сама знаешь. Преуспей он в одном или двух крупных предприятиях, и банкиры начнут к нему прислушиваться. Он хоть и не великий мыслитель, – сказал он, скривив рот, – но в жизни очень обаятелен: ему удаётся убеждать людей в чём-то вопреки их здравому смыслу. Но даже в этом случае он не добьётся успеха без небольшого капитала в своём распоряжении… А он у него будет, если это вложение окажется прибыльным.
– Ммм…
Я снова переменила позу, пошевелив пальцами ног в их жаркой кожаной темнице. Туфли были впору, когда их для меня шили, но ноги начали слегка отекать, а шёлковые чулки стали влажными от пота.
– Мы можем что-нибудь с этим сделать?
Джейми пожал плечами и криво улыбнулся.
– Наверное, молиться о плохой погоде у берегов Португалии. По правде говоря, кроме того, что корабль затонет, я не вижу особых оснований, чтобы это затея провалилась. У Сен-Жермена уже заключены контракты на продажу всего груза. И он, и Карл Стюарт смогут утроить свои деньги.
Я чуть поёжилась при упоминании о графе. Мне невольно вспомнились предположения Дугала. Я не рассказала Джейми ни о визите Дугала, ни о его соображениях относительно ночных развлечений графа. Мне не нравилось хранить от мужа секреты, но Дугал в качестве платы за помощь в деле Джонатана Рэндалла потребовал, чтобы я молчала, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как согласиться.
Джейми неожиданно улыбнулся мне и протянул руку.
– Я что-нибудь придумаю, Сассенах. А пока дай мне свои ноги. Дженни говорила, ей помогало, если я массировал ступни, когда она была беременна.
Я не стала спорить, просто стянула жаркие туфли и закинула ноги ему на колени, облегчённо вздохнув, как только воздух из окошка охладил влажный шёлк на пальцах.
У Джейми были большие руки, а пальцы сильные и одновременно нежные. Он провёл костяшками пальцев по своду стопы, и я с тихим стоном откинулась назад. Несколько минут мы ехали молча, пока я, погружаясь в состояние беззаботного блаженства, расслаблялась.
Склонив голову к моим пальцам в зелёном шёлке, Джейми небрежно заметил:
– Знаешь, на самом деле это не было долгом.
– Что не было?
Одурманенная тёплым солнцем и массажем ног, я совершенно не понимала, что он имел в виду.
Не переставая разминать, он посмотрел на меня. Выражение его лица было серьёзным, хотя в глазах промелькнула тень улыбки.
– Ты сказала, что я обязан тебе жизнью, Сассенах, потому что ты спасла меня, – он ухватился за большой палец ноги и покрутил им. – Но я тут подсчитал, и не совсем уверен, что это так. Мне кажется, что получается практически поровну, если учесть всё.
– Что значит «поровну»?
Я попыталась высвободить ногу, но он крепко держал её.
– Если ты спасла мне жизнь – а ты спасла, – что ж, я тоже спасал твою, и по меньшей мере не реже. Я спас тебя от Джека Рэндалла в Форт-Уильяме, припоминаешь? И спас тебя от толпы в Крейнсмуире, нет?
– Да, – осторожно ответила я. Я не представляла, куда он клонит, но это явно была не просто праздная беседа. – Разумеется, я благодарна тебе за это.
Он выдал негромкий гортанный шотландский звук, выражающий несогласие.
– Дело не в благодарности, Сассенах, ни с твоей стороны, ни с моей… Я лишь хочу сказать, что и обязательства тут ни при чём.
Улыбка у него из глаз испарилась, он был совершенно серьёзен.
– Я не уступил тебе жизнь Рэндалла в обмен на свою собственную… Прежде всего, это был бы нечестный обмен. Закрой рот, Сассенах, – практично добавил он, – мухи залетят.
В карете и в самом деле было несколько мух; три из них сидели на рубашке Фергюса, его размеренные вдохи и выдохи их нисколько не беспокоили.
– Тогда почему ты согласился?
Я перестала сопротивляться, и он обеими руками обхватил мои ступни, медленно поглаживая большими пальцами изгибы пяток.
– Ну-у, ни по одной из причин, в которых ты пыталась меня убедить. Что касается Фрэнка, – продолжил он, – что ж, правда в том, что я увёл у него жену, и поэтому мне его действительно жаль… иногда больше, чем кого-либо, – добавил он, дерзко изогнув одну бровь. – И всё же, разве есть разница, будь он моим соперником здесь? У тебя был свободный выбор между нами, и ты предпочла меня – хотя на его стороне была такая роскошь, как горячая ванна. Уф!
Я высвободила одну ногу и врезала ему по рёбрам. Он разогнулся и вовремя перехватил её, помешав мне повторить удар.
– Сожалеешь о своём выборе, да?
– Пока нет, – сказала я, изо всех сил стараясь снова завладеть своей ногой, – но могу в любую минуту. Продолжим разговор.
– Итак. Я не мог понять, почему тот факт, что ты выбрала меня, даёт Фрэнку Рэндаллу право на особое отношение. Кстати, – сказал он честно, – признаю, что просто немного ревную к этому мужчине.
Я пнула другой ногой, целясь ниже. Он поймал и эту прежде, чем она успела опуститься, ловко вывернув мне лодыжку.
– Что касается того, что я должен ему жизнь, просто так, без причины, – продолжал он, не обращая внимания на мои попытки вырваться, – на этот довод брат Ансельм из аббатства мог бы ответить лучше меня. Конечно, я бы не стал хладнокровно убивать невинного человека. Но опять же, я убивал людей в бою, и разве есть разница?
Я вспомнила солдата и юношу на снегу, которых убила во время нашего побега из Уэнтуорта. Я больше не изводила себя воспоминаниями о них, но знала, что они никогда меня не оставят.
Джейми покачал головой:
– Нет, найдётся немало доводов, которые можно привести на этот счёт, но, в конце концов, подобный выбор сводится к одному: ты убиваешь, когда должен, и потом живёшь с этим. Я помню лицо каждого человека, которого убил, и всегда буду помнить. Но факт остаётся фактом: я жив, а они нет, и это моё единственное оправдание, неважно, справедливо оно или нет.
– Но к данному случаю это не подходит, – заметила я. – Речь не о том, чтобы убить или быть убитым.
Он тряхнул головой, отгоняя муху, которая села ему на волосы.
– А вот тут ты ошибаешься, Сассенах. То, что стоит между Джеком Рэндаллом и мной, будет решено, лишь когда один из нас умрёт – а может, и не тогда. Есть и другие способы убийства, не только с помощью ножа или пистолета, и есть вещи похуже физической смерти, – его голос смягчился. – В аббатстве Святой Анны ты спасла меня не просто от смерти, mo nighean donn, и даже не думай, что я этого не понимаю, – он помотал головой. – Возможно, в итоге я действительно задолжал тебе больше, чем ты мне.
Он отпустил мои ступни и передвинул свои длинные ноги.
– И это вынуждает меня задуматься не только о своей совести, но и о твоей тоже. Ведь ты понятия не имела, что случится, когда ты сделаешь выбор, и одно дело отказаться от мужчины, а другое – обречь его на смерть.
Мне совсем не нравился такой подход к описанию моих поступков, но отмахнуться от фактов я не могла. Я и в самом деле отказалась от Фрэнка, и хотя не могла сожалеть о сделанном выборе, всё же сожалела и вечно буду сожалеть о его необходимости. Следующие слова Джейми зловещим эхом повторили мои мысли.
Он продолжил:
– Если бы ты знала, что это может подразумевать для Фрэнка – ну, скажем, его смерть, – возможно, ты сделала бы иной выбор. И раз уж ты предпочла меня, имею ли я право усугублять последствия твоих поступков больше, чем тебе хотелось бы?
Поглощённый своими рассуждениями, он не замечал, какое впечатление они произвели на меня. Увидев моё лицо, он вдруг умолк и, пока мы тряслись по заросшим травой просторам, в тишине наблюдал за мной.
– Не понимаю, какой может быть грех в том, что ты сделала, Клэр, – сказал он наконец, положив руку на мою обтянутую чулком ногу. – Я твой законный муж, так же, как он когда-то был… или будет. Ты даже не знаешь, что сумела бы вернуться к нему, mo nighean donn. Ты могла бы уйти ещё дальше в прошлое или перенестись вперёд, в совершенно другое время. Ты поступила так, как считала нужным, и никто не поступил бы лучше.
Он поднял глаза, и его взгляд проник мне в душу.
– Я достаточно честен, чтобы признать: меня не волнует, что правильно, а что нет, пока ты здесь, со мной, Клэр, – тихо произнёс он. – Если для тебя было грехом выбрать меня… Тогда я отправлюсь к самому дьяволу и поблагодарю его за то, что он склонил тебя к этому.
Он поднял мою ногу и нежно поцеловал кончик большого пальца.
Я положила руку ему на голову; короткие волосы на ощупь были колючими, но мягкими, как у очень молодого ёжика.
– Не думаю, что я поступила неправильно, – тихо сказала я. – Но если это так… тогда я отправлюсь к дьяволу вместе с тобой, Джейми Фрейзер.
Он закрыл глаза и прижался к моей ноге. Он держал её так крепко, что я чувствовала, как длинные, тонкие плюсны прижимаются друг к другу, и всё же не отстранялась. Я впилась пальцами в кожу у него на голове и нежно потянула за волосы.
– Тогда почему, Джейми? Почему ты решил оставить Джека Рэндалла в живых?
Он по-прежнему сжимал мою ногу, но открыл глаза и улыбнулся мне.
– Что ж, я много передумал, Сассенах, пока ходил взад-вперёд в тот вечер. Прежде всего, мне казалось, что ты будешь страдать, если я убью этого грязного подонка. Я бы многое сделал или не сделал, чтобы избавить тебя от страданий, Сассенах, но… что перевесит: твоя совесть или моя честь? Нет, – он снова покачал головой, отметая очередное соображение. – Каждый из нас несёт ответственность только за собственные поступки и собственную совесть. То, что я делаю, нельзя переложить на тебя, независимо от последствий.
Он моргнул, от пыльного ветра у него слезились глаза, и провёл рукой по волосам, тщетно пытаясь пригладить взлохмаченные кончики. Коротко подстриженные вихры на макушке вызывающе торчали в разные стороны.
– Тогда почему? – потребовала я ответа, подавшись вперёд. – Ты назвал мне все причины, почему его стоит убить, что же осталось?
Он секунду колебался, но затем посмотрел мне прямо в глаза.
– Из-за Карла Стюарта, Сассенах. Пока что мы перекрыли все лазейки, но с этими его вложениями… Что ж, он ещё может успешно возглавить армию в Шотландии. И если так… Мда, ты лучше меня знаешь, что может случиться, Сассенах.
Я знала, и от этой мысли меня бросило в холод. Мне невольно вспомнилось, как один историк описывал судьбу горцев при Каллодене – «мёртвые лежали в четыре яруса, пропитанные дождём и собственной кровью».
Горцы, неуправляемые и умирающие от голода, но ожесточённые до самого конца, будут разбиты в решающие полчаса. Их, истекающих кровью под холодным апрельским дождём, оставят лежать грудами; дело, которое воодушевляло их сотню лет, умрёт вместе с ними.
Джейми вдруг наклонился и взял меня за руки.
– Я думаю, этого не случится, Клэр, я думаю, мы его остановим. А если нет, то я всё равно надеюсь, что со мной ничего не случится. Но если так должно…
Теперь он говорил убийственно серьёзно, спокойно и настойчиво.
– Если так случится, то я хочу, чтобы для тебя там было место, хочу, чтобы тебе было к кому пойти, если меня… не будет рядом, чтобы заботиться о тебе. Если не я, то мне бы хотелось, чтобы рядом был мужчина, который любит тебя.
Он ещё крепче сжал мои пальцы: я почувствовала, как оба кольца впиваются в плоть, и по рукам ощутила его волнение.
– Клэр, ты знаешь, чего мне стоило сделать это для тебя – сохранить Рэндаллу жизнь. Обещай мне, что если настанет время, ты вернёшься к Фрэнку.
Его глаза, тёмно-синие, как небо в окошке у него за спиной, вглядывались в моё лицо.
– Я уже дважды пытался отослать тебя обратно. И благодарю Бога, что ты не ушла. Но если дойдёт до третьего раза… Обещай мне, что ты вернёшься к нему – вернёшься к Фрэнку. Вот почему я на год оставлю Джека Рэндалла в покое – ради тебя. Обещаешь мне, Клэр?
– Allez! Allez! Montez!²⁷⁰ – прикрикнул кучер сверху, подбадривая поднимающуюся по склону упряжку.
Мы почти добрались до цели.
– Хорошо, – ответила я наконец. – Я обещаю.





Конюшни в Аржантане были чистыми и просторными, благоухающими летом и лошадиным запахами. В открытом стойле Джейми кружил вокруг першеронской кобылы, как влюблённый слепень.
– Ух, какая прелестная девочка! Иди сюда, милая, дай мне посмотреть на этот чудесный откормленный круп. Ммм, да, великолепно!
– Хотела бы я, чтобы мой муж так говорил со мной, – заметила герцогиня де Нев, вызвав смешки у других дам из компании, которые стояли на соломе в центральном проходе и наблюдали за происходящим.
– Возможно, он бы и говорил, мадам, если бы ваш вид с тыла вызывал столько же возбуждения. Хотя, возможно, ваш муж не разделяет мнения милорда Брох-Туараха по поводу изящной формы крупа.
Граф Сен-Жермен позволил себе скользнуть по мне взглядом с оттенком презрительного веселья. Я попыталась представить эти чёрные глаза поблёскивающими сквозь прорези маски и слишком хорошо в этом преуспела. К сожалению, кружевные оборки на его запястьях спадали ниже костяшек пальцев: развилку возле большого пальца я видеть не могла.
Уловив намёк, Джейми удобно облокотился на широкую спину кобылы, так что над массивным телом першерона виднелись только его голова, плечи и предплечья.
– Милорд Брох-Туарах ценит красоту во всём, где она встречается, господин граф, – в животном или в женщине. Однако, в отличие от некоторых, кого я мог бы назвать, я в состоянии видеть между ними разницу.
Когда вся компания покатилась со смеху, он злобно ухмыльнулся Сен-Жермену и на прощание похлопал кобылу по шее.
Джейми взял меня за руку и повёл к следующей конюшне, за ним куда медленнее последовала остальная компания.
– Ах! – сказал он, вдыхая смесь запахов лошадей, конского снаряжения, навоза и сена, как будто это благовония. – Я соскучился по запаху конюшни. И на природе я грущу по Шотландии.
– Не очень-то похоже на Шотландию, – заметила я, щурясь на ярком солнце, когда мы вышли из полумрака конюшни.
– Да, но это природа, – отозвался он. – Здесь чисто, много зелени, в воздухе нет дыма, а под ногами – нечистот… Если не считать конского навоза, а я его нечистотами не считаю.
Солнце начала лета сияло на крышах Аржантана, приютившегося среди пологих зелёных холмов. Королевские конюшни располагались сразу за городом и казались построенными куда добротнее, чем соседние дома подданных короля. Подсобные помещения и конюшни были возведёны из добытого в каменоломнях камня, с каменными же полами и сланцевыми крышами и содержались в чистоте, которая значительно превосходила чистоту «Приюта ангелов».
Из-за угла конюшни донеслось громкое улюлюканье, и Джейми резко остановился, едва успев увернуться от Фергюса, который выскочил перед нами, словно выпущенный из пращи, за ним по пятам гнались два конюшонка, оба намного крупнее. Грязно-зелёная полоса свежего навоза на щеке у первого мальчишки объясняла причину стычки.
Проявив недюжинное хладнокровие, Фергюс повернул назад, промчался мимо своих преследователей и влетел в самую гущу толпы, где нашёл убежище за прикрытыми килтом бёдрами Джейми. Увидев, что их добыча благополучно спряталась, его преследователи боязливо глянули на приближающиеся ряды придворных и духовенства, обменялись решительными взглядами и, как один, повернулись и вприпрыжку унеслись.
Заметив, что они уходят, Фергюс высунул голову из-за моей юбки и прокричал что-то неприличное на французском, за что заработал резкий тычок в ухо от Джейми.
– Марш отсюда, – коротко сказал он. – И, ради бога, не бросайся конскими яблоками в людей больше тебя. А сейчас ступай и старайся избегать неприятностей.
Он сопроводил этот совет, хорошенько шлёпнув Фергюса по седалищу, после чего тот, пошатываясь, побрёл в направлении противоположном тому, которое выбрали его давешние противники.
Я сомневалась, разумно ли брать Фергюса с нами в эту поездку, но большинство дам взяли с собой мальчиков-пажей, которые выполняли поручения и носили корзинки с едой и прочими личными вещами, считавшимися необходимыми для однодневной прогулки. И Джейми хотел показать парнишке хоть какую-то природу, понимая, что тот заслужил отдых. Всё бы ничего, вот только Фергюс, который никогда в жизни не выезжал за пределы Парижа, опьянел от воздуха, света и красивых огромных животных прямо у него под носом и, обезумев от восторга, с момента нашего приезда постоянно влипал в неприятности.
– Одному богу известно, что он выкинет дальше, – мрачно заметила я, глядя вслед удаляющейся фигурке Фергюса. – Наверное, подожжёт один из стогов сена.
Джейми это предположение ничуть не обеспокоило.
– С ним ничего не случится. Все мальчишки устраивают потасовки из-за навоза.
– Правда?
Я обернулась, внимательно разглядывая безупречно одетого в белый лён, белую саржу и белый шёлк Сен-Жермена, который, учтиво склонившись, слушал герцогиню, медленно семенившую по устланному соломой двору.
– Ты, может, и устраивал, – сказала я. – Но не он. И епископ тоже вряд ли.
Я спрашивала себя, стоило ли ехать на эту прогулку, во всяком случае мне. Рядом с гигантскими першеронами Джейми оказался в своей стихии, и на герцога он явно произвёл впечатление, что и к лучшему. С другой стороны, от поездки в экипаже у меня ужасно болела спина, а опухшим ступням, на которые болезненно давили тесные кожаные туфли, было жарко.
Джейми посмотрел на меня и улыбнулся, сжимая мою руку именно там, где она цеплялась за его локоть.
– Теперь уже совсем недолго, Сассенах. Управляющий хочет показать нам помещение, где осеменяют кобыл, а потом ты с другими дамами можешь посидеть и перекусить, пока мужчины будут стоять рядом и отпускать грубые шутки по поводу размера членов друг друга.
– Так вот какое впечатление обычно производит наблюдение за спариванием лошадей? – восхищённо спросила я.
– На мужчин – да, не знаю, как это действует на дам. Навостри ушки, и расскажешь мне потом.
И действительно, когда мы все набились в довольно тесное помещение, где спаривали лошадей, среди гостей чувствовалось едва сдерживаемое возбуждение. Построенное подобно другим зданиям из камня, это сооружение было обустроено не стойлами, с обеих сторон разделёнными перегородками, а небольшим огороженным загоном со сдерживающими стойлами на каждой стороне и вдоль задней стены чем-то вроде жёлоба или узкого прохода с несколькими воротами, которые можно было открывать или закрывать, чтобы контролировать движение лошади.
Само строение было светлым и просторным благодаря огромным окнам без стёкол в каждом конце, из которых открывался вид на заросший травой паддок. Я разглядела нескольких огромных першеронских кобыл, пасущихся неподалеку от здания; одна или две выглядели беспокойными, переходили на неустойчивый галоп, затем снова двигались рысью или шагом и с пронзительным ржанием встряхивали головами и гривами. Как только это произошло в очередной раз, из одного из удерживающих стойл в конце помещения донёсся громкий носовой вопль, и обшивка сотряслась от глухих ударов мощного взбрыкивания его обитателя.
– Он готов, – одобрительно пробормотал чей-то голос у меня за спиной. – Интересно, кто же счастливая мадемуазель?
– Та, что ближе всего к воротам, – предположила герцогиня, всегда готовая держать пари. – Ставлю на это пять ливров.
– Ох нет! Ошибаетесь, мадам, она слишком спокойна. Это будет малышка под яблоней, кокетливо закатывающая глаза. Видите, как она вскидывает голову? Выбираю её.
При звуках призывного ржания жеребца все кобылы замерли, вопросительно вздёргивая носы и нервно прядая ушами. Беспокойные трясли головами и ржали, одна вытянула шею и издала протяжный, пронзительный клич.
– Вот эта, – тихо произнёс Джейми, кивая на неё. – Слышали, как она зовёт его?
– И что же она говорит, милорд? – с огоньком в глазах спросил епископ.
Джейми с серьёзным видом покачал головой.
– Это песня, милорд, но к ней служитель церкви глух… или должен быть глух, – под взрывы смеха добавил он.
Разумеется, выбор пал именно на ту кобылу, что откликнулась на призыв. Оказавшись внутри, она застыла как вкопанная, вскинула голову и стояла, втягивая воздух раздувающимися ноздрями. Жеребец почуял её запах: его ржание жутким эхом отражалось от бревенчатой крыши, столь громкое, что разговаривать стало невозможно.
Впрочем, говорить сейчас никому не хотелось. И хотя мне было не по себе, я ощутила в груди мимолетную дрожь возбуждения и спазм в раздутом животе, когда кобыла снова откликнулась на зов жеребца.
Першероны – очень мощные лошади. Крупные животные достигают более пяти футов²⁷¹ в холке, а круп откормленной кобылы почти в ярд шириной, бледно-серый в яблоках или иссиня-чёрный, украшенный водопадом чёрных волос толщиной с мою руку у репицы.
Жеребец выскочил из стойла и ринулся к стреноженной кобыле так резко, что все отпрянули от заграждения. Клубы пыли вздымались подобно облаку, когда огромные копыта ударяли по утрамбованной почве загона, из открытого рта першерона летели капли слюны. Конюх, открывший дверь стойла, отскочил в сторону, такой крошечный и незначительный рядом с великолепной фурией, выпущенной на волю в загоне.
Кобыла подскочила, пожав передние ноги, и испуганно заржала, но жеребец тут же оказался на ней, его зубы сомкнулись на крепком своде шеи, заставляя её в знак покорности склонить голову. Широкая волна хвоста высоко взметнулась, оставляя кобылу неприкрытой, беззащитной перед его похотью.
– О господи, – прошептал месье Прюдомм.
Много времени оно не заняло, но казалось, будто всё тянулось гораздо дольше, пока мы наблюдали, как вздымаются потемневшие от пота бока, как играет свет на спутанных гривах и как сияют мощные мускулы, напрягшиеся в пластичной агонии спаривания.
Когда мы выходили из помещения, все держались очень тихо. Наконец герцог рассмеялся, подтолкнул Джейми локтем и заявил:
– Вы ведь привыкли к подобным зрелищам, милорд Брох-Туарах?
– Так и есть, – ответил Джейми. – Я видел такое неоднократно.
– Вот как? – воскликнул герцог. – Так скажите мне, милорд, какие чувства вызывает у вас это зрелище после стольких-то раз?
Один уголок рта Джейми дёрнулся при ответе, но в остальном выражение его лица оставалось непроницаемым.
– Крайнюю стыдливость, ваша светлость, – отозвался он.

– Вот так зрелище! – воскликнула герцогиня де Нев. С мечтательным видом она разломила печенье и медленно его прожевала. – Так возбуждающе, правда?
– Вот так член, вы хотите сказать, – довольно грубо заявила мадам Прюдомм. – Хотела бы я, чтобы у Филибера был такой же. А так…
Она повела бровью в сторону тарелки с крошечными колбасками, каждая примерно в два дюйма²⁷² длиной, и дамы, сидевшие на покрывале для пикника, дружно захихикали.
– Поль, пожалуйста, кусочек цыплёнка, – обратилась графиня Сен-Жермен к пажу.
Она была молода, и бесстыдные разговоры старших дам вынуждали её краснеть. Я гадала, что же это за брак у неё с Сен-Жерменом: он никогда не появлялся с ней на людях, за исключением случаев, подобных этому, когда присутствие епископа мешало ему заявиться с одной из любовниц.
– Чушь! – возразила мадам Монтрезор, одна из фрейлин, супруг которой был другом епископа. – Размер – это ещё не всё. Какой от него прок, будь он размером как у жеребца, если встаёт не больше одного раза? Меньше чем на две минуты? Спрашивается, что в этом хорошего?
Она двумя пальцами взяла корнишон и розовым кончиком языка, острым и изящным, осторожно лизнула крошечный бледно-зелёный маринованный овощ.
– Дело не в том, что у них в бриджах, скажу я вам, а в том, как они этим распоряжаются.
Мадам Прюдомм фыркнула.
– Что ж, когда найдёте кого-то, кто знает, как им распорядится, кроме как засунуть в ближайшую дырку, скажите мне. Интересно было бы посмотреть, что ещё можно проделать с этой штуковиной.
– У вас, по крайней мере, есть тот, кто проявляет интерес, – вставила герцогиня де Нев.
Она бросила полный отвращения взгляд на своего мужа, который вместе с другими мужчинами стоял возле одного из паддоков и наблюдал, как взнузданную кобылу пускают разными аллюрами.
– «Не сегодня, моя дорогая», – она в совершенстве воспроизвела звучный, гнусавый тембр голоса своего мужа. – «Я устал», – она приложила руки ко лбу и закатила глаза. – «Неотложные дела так изматывают».
Ободрённая хихиканьем, она продолжила передразнивать, теперь расширив от ужаса глаза и скрестив руки на коленях, как бы защищаясь.
– «Как, опять? Разве ты не знаешь, что растрачивать мужское естество без причины – значит напрашиваться на нездоровье? Разве мало того, что твои потребности измотали меня до предела, Матильда? Хочешь, чтобы меня хватил удар?»
Дамы гоготали и взвизгивали от смеха, настолько громкого, что привлекли внимание епископа, который помахал нам рукой и снисходительно улыбнулся, вызвав новую вспышку веселья.
– Ну, он хотя бы не растрачивает всё своё мужское естество в борделях… или где-нибудь ещё, – заметила мадам Прюдомм, бросив красноречивый сочувствующий взгляд на графиню Сен-Жермен.
– Нет, – мрачно ответила Матильда. – Он бережёт его, будто тот золотой. Можно подумать, что больше ничего и не нужно, судя по тому, как он… О, ваша светлость! Не желаете ли бокал вина? – она очаровательно улыбнулась герцогу, который тихо подошёл сзади.
Он стоял и улыбался дамам, слегка подняв одну светлую бровь. Если он и слышал, о чём мы говорили, то не подал виду.
Усевшись рядом со мной на покрывало, его светлость начал непринуждённую, остроумную беседу с дамами, его странный писклявый голос ничем не выделялся на фоне их голосов. И хотя он, казалось, внимательно следил за разговором, я заметила, что его взгляд периодически устремлялся в сторону небольшой группы мужчин, стоявших у ограждения паддока. Килт Джейми ярким пятном выделялся даже на фоне великолепно скроенного бархата и придающего чопорности шёлка.
У меня были некоторые сомнения в том, стоит ли снова встречаться с герцогом. Ведь наш последний визит закончился арестом Джонатана Рэндалла по моему обвинению в попытке изнасилования. Но во время этой прогулки герцог был воплощением очаровательной вежливости и ни словом не обмолвился ни об одном из братьев Рэндалл. Об аресте здесь тоже никто публично не упоминал; какой бы ни была дипломатическая деятельность герцога, похоже, он занимал достаточно высокое положение, чтобы заслужить королевскую печать молчания.
В целом, меня обрадовало появление герцога на покрывале для пикника. Хотя бы потому, что его присутствие удерживало дам от вопроса – который частенько задавали некоторые смельчаки на приёмах, – правда ли, что шотландцы носят под килтами. Учитывая настроение нынешней компании, я сомневалась, что обычного ответа «О, то же, что и все» будет достаточно.
– Ваш супруг прекрасно разбирается в лошадях, – заметил герцог, улучив минуту, когда сидевшая с другой стороны от него герцогиня де Нев, склонилась над покрывалом, чтобы поговорить с мадам Прюдомм. – Он сказал мне, что и его отец, и дядя держали небольшие, но вполне приличные конюшни в Хайленде.
– Да, так и есть, – я пригубила вино. – Но вы ведь гостили у Колума Маккензи в замке Леох, наверняка и сами видели его конюшню.
Вообще-то я впервые встретилась с герцогом в Леохе в прошлом году, хотя встреча была короткой: он уехал на охоту незадолго до того, как меня арестовали по обвинению в колдовстве. Я думала, что он, безусловно, должен был знать об этом, но если и так, то не подал виду.
– Ну конечно же, – маленькие проницательные голубые глазки герцога метнулись влево, затем вправо, чтобы проверить, не наблюдают ли за ним, после чего он перешёл на английский. – Тогда ваш супруг сообщил мне, что не жил в собственном поместье из-за досадного – и ошибочного – обвинения в убийстве, выдвинутого против него английской короной. Я хотел бы знать, миледи, осталось ли в силе это обвинение в преступлении?
– За его голову всё ещё объявлена награда, – ответила я прямо.
Выражение вежливого интереса на лице герцога не изменилось. Он рассеянно потянулся за одной из маленьких колбасок на блюде.
– Это дело поправимое, – тихо сказал он. – После встречи с вашим мужем в Леохе я навёл кое-какие справки… О, соответственно, осторожно, уверяю вас, моя дорогая леди. И я думаю, что это дело можно будет уладить без ненужных трудностей, если шепнуть пару слов в нужное ухо – из нужных источников.
Вот это уже интересно. Джейми сам по предложению Колума Маккензи рассказал герцогу Сандрингему о том, что объявлен вне закона, в надежде, что герцога удастся убедить вмешаться в этот вопрос. Поскольку Джейми в действительности не совершал преступления, о котором шла речь, улик против него не могло быть много; вполне вероятно, что герцог, влиятельный человек среди английской знати, действительно мог добиться того, чтобы обвинения сняли.
– Почему? – спросила я. – Что вы хотите взамен?
Редкие светлые брови поползли вверх, и он улыбнулся, показав маленькие ровные белые зубы.
– Честное слово, вы очень прямолинейны, не так ли? Разве не может быть так, что я ценю опыт вашего мужа и его помощь в выборе лошадей и хотел бы, чтобы он вернулся туда, где его умения можно было бы снова применить с пользой?
– Может быть, но это не так, – возразила я.
Я заметила, что мадам Прюдомм пристально смотрит на нас, и приятно улыбнулась герцогу.
– Почему?
Он отправил колбаску целиком в рот и медленно жевал её, на его невозмутимом круглом лице отражалось лишь удовольствие от жизни и еды. Наконец он сглотнул и аккуратно промокнул рот одной из льняных салфеток.
– Ну-у, – начал он, – это только предположение, вы понимаете…
Я кивнула, и он продолжил:
– Тогда, в качестве предположения, наверное, мы могли бы допустить, что нынешняя дружба вашего мужа с… некой персоной, недавно прибывшей из Рима?.. Ага, вижу, вы меня понимаете. Да. Давайте представим, что эта дружба стала предметом некоторого беспокойства для определённого круга лиц, которые предпочли бы, чтобы эта важная персона мирно вернулась в Рим. Или, как вариант, обосновалась во Франции, хотя в Риме было бы лучше… безопаснее, понимаете?
– Понимаю.
Я тоже взяла колбаску. Они были щедро сдобрены специями, и при каждом укусе мне в нос ударял лёгкий аромат чеснока.
– И этот круг лиц настолько серьёзно относится к этой дружбе, что они предлагают снять обвинения с моего мужа в обмен на разрыв отношений? Опять же, почему? Мой муж не такая уж важная фигура.
– Это пока, – согласился герцог. – Но может стать ею в будущем. У него имеются связи со многими влиятельными лицами среди французских банковских семей и ещё больше связей среди торговцев. Его также принимают при дворе, и он имеет, так скажем, доступ к телу Людовика. Одним словом, если в настоящее время он не располагает полномочиями распоряжаться значительными денежными суммами и влиянием, то, вероятно, вскоре это станет возможным. Кроме того, он – член не одного, а двух наиболее могущественных кланов в Хайленде. И круг лиц, которые желают, чтобы упомянутая важная персона вернулась в Рим, питают небезосновательные опасения, что это влияние может быть направлено в нежелательное русло. Вам не кажется, что было бы гораздо лучше, если бы ваш супруг вернулся – восстановив доброе имя – на свои земли в Шотландии?
– Неплохая мысль, – ответила я.
А ещё это был подкуп, и весьма заманчивый. Разорвать все связи с Карлом Стюартом и свободно вернуться в Шотландию и Лаллиброх, без риска быть повешенным. Устранение потенциально неудобного сторонника Стюартов, без каких-либо затрат для короны, выглядело заманчивым предложением и для английской стороны тоже.
Я посмотрела на герцога, пытаясь понять, как именно он вписывается в общую картину происходящего. Якобы являясь посланником Георга II, курфюрста Ганноверского и короля Англии – пока Джеймс Стюарт оставался в Риме – он вполне мог преследовать двойную цель во время своего визита во Францию. Вступить с Людовиком в деликатный обмен любезностями и угрозами, составляющий суть дипломатии, и одновременно развеять тень нового восстания якобитов? Кое-кто из привычного окружения Карла в последнее время исчез, сославшись на неотложные дела за границей. Подкупили или припугнули? Хотелось бы мне знать.
Скучающее выражение лица не давало никаких подсказок к разгадке мыслей герцога. Он сдвинул парик с плешивого лба и бессознательно почесал голову.
– Подумайте об этом, моя дорогая, – настаивал он. – А когда подумаете – поговорите со своим мужем.
– Почему вы сами с ним не поговорите?
Он пожал плечами и взял ещё колбасок, на этот раз сразу три.
– Мне кажется, очень часто мужчины более восприимчивы к словам, сказанным в домашней обстановке, и тем, кому они доверяют, иначе они могут расценить их как давление извне, – он улыбнулся. – Необходимо считаться с чувством собственного достоинства, с ним нужно обращаться деликатно. Что до деликатного обращения… что ж, ведь говорят же о «женском подходе», не так ли?
Я не успела ответить на это замечание, так как крики со стороны главной конюшни заставили всех повернуть головы в том направлении.
По узкой дорожке между главной конюшней и длинным открытым сараем, в котором размещалась кузница, к нам направлялась лошадь. Першеронский жеребчик, причём молодой, не старше двух-трех лет, судя по отметинам на корпусе. Даже молодые першероны крупны, а этот жеребчик казался огромным, он рысцой метался туда-сюда, молотя хвостом из стороны в сторону. Очевидно, жеребчик ещё не был приучен к седлу: мощные плечи дёргались, пытаясь сбросить маленькое тельце, оседлавшее его шею и обеими руками глубоко зарывшееся в густую чёрную гриву.
– Чёрт побери, это Фергюс!
К этому времени дамы, встревоженные криками, уже вскочили на ноги и с интересом наблюдали за происходящим.
Я даже не заметила, что к нам присоединились мужчины, пока одна женщина не сказала:
– Однако как это опасно выглядит! Наверняка мальчик поранится, если упадёт!
– Ха, если он не покалечится при падении, я займусь этим лично, как только доберусь до маленького паршивца, – безжалостно произнёс голос у меня за спиной.
Я обернулась и увидела Джейми, наблюдающего поверх моей головы за быстро приближающейся лошадью.
– Может, тебе стоит его снять? – спросила я.
Он замотал головой.
– Нет, пусть об этом позаботится лошадь.
На самом деле конь казался скорее озадаченным, чем напуганным странной ношей на спине. Серая в яблоках шкура дёргалась и вздрагивала, как будто на неё наседали полчища мух, и жеребчик беспорядочно тряс головой, словно недоумевая, что происходит.
Что до Фергюса, то он почти под прямым углом раскинул ноги на широкой спине першерона и, очевидно, на лошади держался исключительно потому, что мёртвой хваткой вцепился в гриву. При этом ему, пожалуй, удалось бы соскользнуть вниз или хотя бы свалиться, ничего не повредив, если бы жертвы навозной потасовки не привели в исполнение свой план возмездия.
Два или три конюха следовали за лошадью на почтительном расстоянии, загораживая ей обратный путь. Ещё одному удалось забежать вперёд и открыть ворота в пустой паддок рядом с нами. Ворота находились между компанией, приехавшей на прогулку, и концом дорожки между зданиями; определённо целью конюхов было потихоньку загнать лошадь в паддок, где она вольна была, на своё усмотрение, либо затоптать Фергюса, либо нет, но, по крайней мере, сама оказалась бы ограждена от побега или травм.
Однако прежде чем это удалось осуществить, в маленькое чердачное окошко высоко над дорожкой высунула голову гибкая фигурка. Публика не сводила глаз с лошади, и никто, кроме меня, этого не заметил. Мальчишка на чердаке понаблюдал за происходящим, ретировался и почти сразу же появился снова, зажав в обеих руках по большому пучку сена. Точно рассчитав момент, он швырнул его, как только Фергюс и конь оказались прямо под ним.
Последствия напоминали эффект разорвавшейся бомбы. Там, где ещё недавно виднелся Фергюс, взметнулся ворох сена, а жеребчик панически заржал, поджал задние конечности и помчался, как победитель дерби, направляясь прямо к небольшой кучке придворных, которые бросились врассыпную, вереща, словно гуси.
Джейми налетел на меня и оттолкнул в сторону, сбив при этом с ног. Без запинки ругаясь по-гэльски, он тут же поднялся с моего лежащего навзничь тела. И, не задерживаясь, чтобы поинтересоваться моим самочувствием, помчался в направлении, заданном Фергюсом.
Совершенно перепуганная, лошадь вставала на дыбы и крутилась, молотя передними ногами и не подпуская к себе немногочисленных конюхов и их помощников, каждый из которых быстро терял профессиональную выдержанность при мысли о том, что одна из ценных королевских лошадей покалечится у них на глазах.
Каким-то чудом, из упрямства или из страха, Фергюс все ещё держался на месте, тощие ноги молотили по воздуху, когда он скользил и подпрыгивал на поднимающейся и опускающейся спине. Конюхи кричали ему, чтобы он ослабил хватку, но он не внимал совету, крепко зажмурив глаза и цепляясь за два пучка конской гривы, как за спасательный круг. У одного из конюхов в руках были вилы; он угрожающе замахал ими в воздухе, отчего мадам Монтрезор, которая явно подумала, что он собирается проткнуть ребёнка, испуганно завопила.
Этот вопль ни в коей мере не успокоил нервы жеребчика. Он пританцовывал и метался, пятясь от людей, которые начинали его окружать. Хоть я и не думала, что конюх на самом деле намеревался скинуть Фергюса с конской спины, реальная опасность, что ребёнка затопчут, если он упадёт, всё-таки существовала – и я не представляла, как долго ему удастся избегать этой участи. Неожиданно лошадь рванулась к маленькой купе росших рядом с паддоком деревьев, то ли ища укрытия от толпы, то ли, возможно, решив, что от злого духа на спине можно избавиться с помощью ветки.
Когда лошадь пронеслась под первыми ветвями, я мельком заметила среди зелени яркий тартан, а следом полыхнуло красным – это Джейми выскочил из укрытия на дереве. Своим телом он задел жеребчика лишь вскользь и рухнул на землю, в процессе взметнув плед и обнажив ноги, тем самым раскрыв наблюдательному зрителю, что именно сейчас этот конкретный шотландец ничего под килтом не носил.
Вся компания придворных тут же очутилась рядом, собравшись вокруг упавшего лорда Брох-Туараха, в то время как конюхи преследовали удаляющуюся лошадь по другую сторону рощицы.
Джейми лежал на спине под буковыми деревьями, лицо у него было мертвенно-зеленовато-белое, оба глаза и рот – широко раскрыты. Обеими руками он крепко обнимал Фергюса, который прильнул к его груди, как пиявка. Когда я подбежала к нему, Джейми моргнул и попытался изобразить улыбку. Тихие свистящие хрипы из открытого рта сменились прерывистыми выдохами, и я облегчённо расслабилась: от удара под дых у него всего лишь перехватило дыхание.
Наконец осознав, что он больше не движется, Фергюс осторожно поднял голову. После чего он резко уселся на животе своего работодателя и с энтузиазмом воскликнул:
– Было весело, милорд! Может, ещё разок?





В ходе спасательной операции в Аржантане Джейми потянул мышцу бедра и к тому времени, когда мы вернулись в Париж, сильно хромал. Он отослал Фергюса – ничуть не пострадавшего ни от этой выходки, ни от последовавшего за ней нагоняя – на кухню за ужином, а сам повалился в кресло у камина, потирая распухшую ногу.
– Сильно болит? – сочувственно спросила я.
– Немного. Но всё, что ей нужно, – это покой.
Он встал и с наслаждением потянулся, его длинные руки почти доставали до почерневших дубовых балок над каминной полкой.
– В этой карете тесновато, лучше бы я поехал верхом.
– Ммм, я тоже.
Я потёрла поясницу, ноющую от перенапряжения в пути. Боль, казалось, давила на таз и переходила в ноги – наверное, суставы ослабли из-за беременности.
Я изучающе провела рукой по ноге Джейми и указала на кушетку.
– Иди и ложись на бок. У меня есть хорошая мазь, которой можно растереть ногу, она поможет немного облегчить боль.
– Ну, если тебе не трудно.
Он неуклюже дошёл до кушетки и улёгся на левый бок, задрав килт выше колена.
Я открыла свой сундучок с лекарствами и принялась перебирать коробочки и баночки. Репешок обыкновенный, скользкий вяз, постенница аптечная… а, вот оно! Я вытащила маленькую баночку из синего стекла, которую дал мне месье Форе, и отвинтила крышку. Осторожно принюхалась; целебные мази быстро начинали дурно пахнуть, но в эту, похоже, для сохранности добавили приличное количество соли. У неё был приятный сладкий аромат и красивый цвет – насыщенный жёлто-белый, как у свежих сливок.
Я зачерпнула побольше мази и распределила её по длинной мышце бедра, задрав килт Джейми ещё выше, чтобы не мешался. Кожа на ноге была тёплой: не от жара инфекции, а просто от нормального жара молодого мужского тела, разгорячённого физическими нагрузками и пышущего здоровьем. Я нежно втирала мазь в кожу, ощущая выпуклость твёрдых мускулов, прощупывая участки четырехглавой мышцы и подколенного сухожилия. Когда я стала тереть сильнее, Джейми тихо закряхтел.
– Больно? – спросила я.
– Ага, немного, но продолжай, – ответил он. – Кажется, помогает, – он усмехнулся. – Я бы не признался в этом никому, кроме тебя, Сассенах, но было весело. Я уже несколько месяцев так не двигался.
– Рада, что ты развлёкся, – сухо сказала я, нанося очередной слой мази. – Я тоже интересно провела время.
Не прекращая массажа, я рассказала ему о предложении Сандрингема.
В ответ он хмыкнул, чуть поморщившись, когда я надавила на больное место.
– Выходит, Колум был прав, когда думал, что этот человек сможет помочь с выдвинутыми против меня обвинениями.
– Похоже на то. Я так понимаю, вопрос в том, захочешь ли ты принять его предложение?
Я старалась не обольщаться, ожидая его ответа. Прежде всего, я знала, каким он будет; семейство Фрейзеров славилось упрямством, и хотя его мать из рода Маккензи, Джейми до мозга костей был Фрейзером. Решив остановить Карла Стюарта, он вряд ли откажется от своих намерений. И всё же это была соблазнительная приманка – и для меня, и для него. Иметь возможность вернуться в Шотландию, домой… жить спокойно.
Но, разумеется, был и камень преткновения. Если бы мы всё-таки вернулись, позволив планам Карла идти своим чередом к известному мне будущему, тогда в реальности весь покой в Шотландии был бы недолгим.
Джейми тихонько фыркнул, очевидно, угадав ход моих мыслей.
– В общем, вот что я скажу тебе, Сассенах. Если бы я верил, что Карл Стюарт может добиться успеха – может освободить Шотландию от господства англичан, – тогда я отдал бы свои земли, свою свободу и саму жизнь, чтобы помочь ему. Может, он и дурак, но дурак королевских кровей, и, думаю, не из трусливых.
Он вздохнул.
– Но я знаю этого человека, и я говорил с ним… и со всеми якобитами, которые сражались с его отцом. И учитывая то, что по твоим рассказам случится, если дело снова дойдёт до восстания… Мне кажется, у меня нет иного выбора, кроме как остаться, Сассенах. Как только мы его остановим, тогда, быть может, появится возможность вернуться… а может, и нет. Но сейчас я должен поблагодарить его светлость и отклонить предложение.
Я легонько похлопала его по бедру.
– Так и думала, что ты это скажешь.
Он улыбнулся мне, а затем перевёл взгляд на мои пальцы, покрытые желтоватой мазью.
– Что это за средство?
– Подарок от месье Форе. Он не сказал, как оно называется. Я не думаю, что в нём есть какие-то действенные ингредиенты, но это приятная, жирная мазь.
Тело под моими руками напряглось, и Джейми глянул через плечо на синюю баночку.
– Тебе подарил его месье Форе? – с беспокойством спросил он.
– Да. В чём дело? – удивлённо отозвалась я. Так как он убрал мои испачканные мазью руки и, свесив ноги с края кушетки, потянулся за полотенцем.
– На крышке этой баночки есть геральдическая лилия? – спросил он, стирая мазь с ноги.
– Да, есть, – подтвердила я. - Джейми, что не так с этой мазью?
Выражение его лица было до крайности странным: оно постоянно менялось от испуга к веселью и обратно.
– О, я бы не сказал, что с ней что-то не так, Сассенах, – ответил он наконец.
Растерев ногу так сильно, что курчавые золотисто-рыжие волоски на покрасневшей коже встали дыбом, он отбросил полотенце в сторону и задумчиво посмотрел на баночку.
– Месье Форе, должно быть, очень высокого мнения о тебе, Сассенах, – заметил он. – Это дорогое средство, вот что.
– Но…
– Не то чтобы я не оценил, – поспешно заверил он меня. – Просто из-за того, что ещё день и я сам стал бы одним из её ингредиентов, мне становится немного не по себе.
– Джейми! – я почувствовала, что голос срывается. – Что это за средство?
Я схватила полотенце, суетливо вытирая покрытые мазью руки.
– Жир повешенных, – неохотно ответил он.
– П-п-п… – я даже не смогла выговорить это слово и начала снова. – Ты имеешь в виду…
По рукам побежали мурашки, приподнимая тонкие волоски, как булавки в подушечке.
– Э-э-э, да. Вытопленный из повешенных преступников жир, – он говорил жизнерадостно, восстанавливая самообладание так же быстро, как я его теряла. – Говорят, очень помогает при ревматизме и болях в суставах.
Я вспомнила, с какой аккуратностью месье Форе собирал плоды своих операций в «Приюте ангелов», и странное выражение лица Джейми, когда он увидел, что высокий хирург проводил меня домой. Колени у меня подкашивались, и я почувствовала, как желудок подскакивает точно блинчик.
– Джейми! Кто, мать твою, будь он неладен, этот месье Форе? – я почти кричала.
На его лице веселье определенно брало верх.
– Он публичный палач Пятого округа²⁷³, Сассенах. Я думал, ты знаешь.





С конного двора, куда Джейми ходил, чтобы отмыться (воды для мытья требовалось больше, чем вмещал таз для умывания в спальне), он вернулся мокрый и продрогший.
– Не волнуйся, ничего не осталось, – заверил он меня, снимая рубашку и скользнув обнажённым под одеяло.
Его кожа была шершавой и холодной, покрытой гусиной кожей, и, обнимая меня, он мелко дрожал.
– Что такое, Сассенах? От меня ведь больше не пахнет этой мазью, а? – спросил он, когда я скрючилась под одеялом, обхватив себя руками.
– Нет, – сказала я. – Мне страшно, Джейми. У меня кровотечение.
– Господи, – тихо пробормотал он.
Я ощутила чувство страха, внезапно охватившее его при моих словах, такое же, что захлестнуло и меня. Он крепко прижимал меня к себе, приглаживая волосы и лаская спину, но перед лицом чего-то физически непоправимого мы оба чувствовали чудовищную беспомощность, что делало его действия бесполезными. Каким бы сильным он ни был, он не мог защитить меня; как бы этого ни желал, он ничем не мог помочь. Впервые я не чувствовала себя защищенной его объятиями, и это знание ужасало нас обоих.
– Ты думаешь… – начал он, но осёкся и сглотнул.
Я почувствовала, как дрожь пробежала по его горлу, и услышала, как он сглотнул, подавляя страх.
– Это плохо, Сассенах? Ты можешь сказать?
– Нет, – сказала я.
Пытаясь нащупать надёжную опору, я обняла его ещё крепче.
– Я не знаю. Кровотечение не сильное, во всяком случае, пока.
Свеча по-прежнему горела. Он посмотрел на меня потемневшими от тревоги глазами.
– Может, мне лучше кого-то к тебе позвать, Клэр? Целительницу, какую-нибудь женщину из «Приюта»?
Я замотала головой и облизнула пересохшие губы.
– Нет. Я не… Я не думаю, что они могут что-нибудь сделать.
Меньше всего мне хотелось это говорить; и больше всего на свете я хотела, чтобы нам удалось найти кого-то, кто был бы рядом и знал бы, как всё исправить. Но я вспомнила первые годы обучения на медсестру, те несколько дней, что провела в акушерском отделении, и слова одного из врачей, который, отходя от постели пациентки, у которой случился выкидыш, лишь пожал плечами. «На самом деле здесь вы ничего не можете сделать, – говорил он. – Если им суждено потерять ребёнка, обычно так и происходит, как бы вы ни старались. Всё, что нужно, – постельный режим, но даже это часто не помогает».
– Может, ничего серьёзного, – сказала я, пытаясь приободрить нас обоих. – Иногда во время беременности у женщин бывает небольшое кровотечение, в этом нет ничего необычного.
В этом не было ничего необычного – в первые три месяца. Я же была на шестом, и это едва ли считалось обычным. И всё же кровотечение могло спровоцировать множество факторов, и не все вызывали опасения.
– Может, всё и обойдётся, – сказала я.
Положив руку на живот, я легонько надавила. И тут же почувствовала отклик того, кто находился внутри, – медлительный, растянутый толчок, от которого мне сразу стало лучше. Меня переполнила безоглядная благодарность, от которой на глаза навернулись слёзы.
– Сассенах, что я могу сделать? – прошептал Джейми.
Он обнял меня одной рукой, обхватив живот, над которым нависла угроза, и накрыл ею мою ладонь.
Я положила другую руку сверху и так держала.
– Просто молись, – ответила я. - Молись за нас, Джейми.

===

267. Аржантан – город на северо-западе Франции, в регионе Нормандия.
268. С Божьего изволения; если Богу будет угодно (лат.)
269. Королевская мануфактура братьев Гобелен открылась во Франции в XVI веке.
270. Давай! Давай! Пошли! (фр.).
271. Более 152 см.
272. Чуть больше 5 см.
273. Пятый округ Парижа, округ Пантеона – один из 20 муниципальных парижских округов, старейший район города. В состав округа входит так называемый Латинский квартал, застройка которого римлянами началась в античности.