Стихотворение «Морж и Плотник» из книги Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье», 1872 г.

В лесу в окрестностях Филадельфии
ГРЕЙ ВНЕЗАПНО ПРОСНУЛСЯ при ярком дневном свете от толчка стволом мушкета в живот. 
– Выходи с поднятыми руками, – приказал суровый голос. Открыв свой здоровый глаз пошире, он увидел, что его собеседник одет в поношенный континентальный мундир поверх рубашки с расстегнутым воротом и домотканые бриджи, а завершала этот наряд шляпа с мягкими полями, один её край был загнут и проткнут пером индейки. Милиция повстанцев. С сердцем, ушедшим куда-то в пятки, он еле выполз из своего убежища и встал, подняв руки вверх.
Человек, задержавший Грея, уставился на его разбитое лицо, затем перевел взгляд на кандалы с полосками бинтов, свисавших со ржавых звеньев. Он отвел свой мушкет в сторону, но не опустил его. Теперь, стоя на ногах, Грей увидел еще несколько мужчин, и они также разглядывали его с огромным интересом.
– Э-э... и откуда же ты сбежал?  – осторожно поинтересовался офицер с мушкетом.
Существовало два возможных варианта ответа, и Грей решил выбрать самый рискованный из них. Если сказать «из тюрьмы», – то это приведет к тому что они либо оставят его и уйдут, либо – в худшем случае – заберут с собой, не снимая цепей, и, таким образом, он по-прежнему останется в кандалах. 
– Меня заковали по приказу британского офицера, который принял меня за шпиона, – смело объявил Грей. «Чистая правда, – подумал он, – ведь именно так всё и было». 
Мужчины встретили эти слова громкими удивленными возгласами и придвинулись поближе, чтобы получше его рассмотреть, а направленный на него мушкет был окончательно убран прочь.
– Неужели, – у человека задержавшего Грея был голос образованного англичанина с легким дорсетским акцентом. – И как же вас зовут, сэр?
– Бертрам Армстронг, – быстро ответил он, используя два своих средних имени.
– А вы можете доставить мне удовольствие, назвав свое имя, сэр?
Мужчина слегка сжал губы, но с готовностью ответил.
– Я преподобный Пелег Вудсворт, капитан Шестнадцатого пенсильванского полка, сэр. А вы из какого отряда?
Грей заметил, как Вудсворт скользнул взглядом по смелому девизу на его шапке свободы. 
– Я еще не успел ни к кому присоединиться, сэр, – ответил он, постаравшись смягчить свой собственный акцент. – На самом деле, я только собирался это сделать, когда столкнулся с британским патрулем, и, как видите, почти сразу же оказался в своем нынешнем затруднительном положении.
Он слегка приподнял свои запястья, позвенев цепями. Вновь раздались заинтересованные возгласы, на этот раз в них отчетливо слышалось одобрение.
– Ну хорошо, – сказал Вудсворт и повесил мушкет на плечо. – Идемте с нами, мистер Армстронг, и я думаю, мы сможем облегчить ваше положение.  

– Смотри! – воскликнула Рейчел, сжав ладонь Йена. – Это Уильям! – Она показала на высокого офицера в дальнем конце дороги и взглянула на Йена; её лицо сияло как солнечный луч на воде. – Мы должны поговорить с ним.
Рука Йена стиснула её плечо в ответ – он почувствовал настойчивость её плоти, но также ужасную хрупкость костей под нею. 
– Не ты, – сказал он и повел подбородком в сторону медленных шеренг грозных полков, пропахших потом и пылью. – Я не хочу, чтобы ты показывалась им на глаза.
Её глаза чуть сузились – Йен однажды уже был женат и немедленно убрал руку с плеча девушки.
– Я хочу сказать, – поспешно пояснил он, – что пойду и поговорю с Уильямом. Я приведу его сюда к тебе.
Рейчел открыла рот, чтобы возразить, но Йен быстро шмыгнул сквозь завесу кустов, прежде чем она заговорила.
– Останься, – сказал он Ролло, на мгновение обернувшись. Пёс, не двинувшийся со своего удобного места у ног Рейчел, лишь навострил одно ухо.
Уильям стоял на обочине, он выглядел разгоряченным, уставшим, растрепанным и совершенно несчастным. «Как и следовало ожидать», – подумал Йен с некоторым сочувствием. Он знал, что Уильям попал в окружение под Саратогой, и, вероятно, обязан был либо направится в Англию – при очень большом везении – либо надолго застрять под надзором в какой-нибудь убогой дыре где-то далеко на севере. В любом случае, его роль активного участника военных действий на некоторое время закончилась. 
Лицо парня внезапно изменилось при виде Йена. Удивление, признаки негодования, затем быстрый взгляд вокруг, – и решимость проступила на его лице. Йен на мгновение поразился, что может так легко читать лицо Уильяма, но затем вспомнил, почему. Дядя Джейми сдерживал свои чувства в присутствии других – но не при нём. Однако лицо самого Йена не показывало его осведомленности, тем более, что лицо Уильяма выражало теперь нечто большее, чем просто раздраженное узнавание.
– Разведчик, – с небрежным кивком произнёс Уильям. Капрал, с которым он до этого разговаривал, кинул на Йена короткий, равнодушный взгляд, отсалютовал Уильяму и нырнул обратно в медленно ползущий людской поток.
– Какого дьявола тебе нужно? – Уильям провел грязным рукавом по своему потному лицу. Йен слегка удивился его явной враждебности: в последний раз, когда они виделись, они расстались в добрых отношениях. На тот момент у них состоялась лишь небольшая беседа – поскольку Уильям только что выпустил пистолетную пулю в мозги психа, который пытался убить топором Рейчел, или Йена, или их обоих. Левая рука Йена вполне зажила, чтобы обходиться без повязки, но всё еще плохо слушалась. 
– Здесь леди, которая хочет с тобой поговорить, – сказал он, игнорируя сузившиеся глаза Уильяма. Тот немного расслабился. 
– Мисс Хантер? – Легкий блеск удовольствия зажегся глазах Уильяма, а глаза самого Йена чуть сузились. «Ага, ладно, – подумал он, – тогда пусть она сама ему все скажет».
Уильям помахал другому капралу в шеренге, который ответил ему тем же, а затем вслед за Йеном ушел с дороги. Несколько солдат глазели на Йена, но он был ничем не примечателен: двойная линия точечной татуировки на щеках, штаны из оленьей кожи и темно-коричневый загар делали его индейским разведчиком – многие из них покинули Британскую армию, но здесь всё ещё оставалось достаточное количество краснокожих – в основном лоялисты, такие, как Джозеф Брандт[1], кто владел землями в Пенсильвании и Нью-Йорке; были также всевозможные представители ирокезских племен, которые приходили сражаться под Саратогой. 

[1] Джозеф Брандт – (Thayendanegеa) Тайенданегеа, в крещении Джозеф, отец – могавк, мать из племени гуронов, Брандт – имя его отчима. Стал  военным вождем ирокезского племени мохок, позднее – офицером Британской армии, масон. Участвовал во Франко–индейской войне, войне против Понтиака и войне за независимость США. Встречался с королем Георгом III и первым президентом Дж. Вашингтоном. Среди американских колонистов получил прозвище «Монстр Брант».

– Уильям! – Рейчел пронеслась через маленькую полянку и сжала руки высокого капитана, излучая на него столько радости, что он улыбнулся в ответ, и вся его раздражительность исчезла. Йен немного замешкался сзади, чтобы дать ей время. 
Разве могло быть иначе после того, как Ролло рыча, рвал жалкое старое тело Арчи Бага, Рейчел растянулась на полу, замерев от ужаса, сам он, лежа на полу, истекал кровью, а половина улицы снаружи вопила о кровавом убийстве. 
Уильям поднял Рейчел на ноги и передал ее в руки первой попавшейся женщине, которой, как оказалось, была Марсали. 
– Уберите её отсюда! – огрызнулся Уильям. Но Рейчел, дева Йена с ореховыми волосами, сильно забрызганными кровью, в один миг взяла себя в руки, и, стиснув зубы – Йен видел, как она это сделала, когда оглушенный лежал на полу в шоке, как во сне наблюдая за происходящим – переступила через дряхлое тело Арчи, упала на колени в месиво из мозгов и крови, туго обмотала передником раненную руку Йена и завязала её своей косынкой. А затем самолично вытащила его вместе с Марсали из типографии на улицу, где он немедленно отключился, очнувшись, лишь когда тетушка Клер стала зашивать его раны.
У Йена не было времени поблагодарить Уильяма после того, как он обрел способность говорить, и собирался выразить свою собственную благодарность сразу, как только сможет. Но было ясно, что Рейчел хотела поговорить с Уильямом первой, и Йен ждал, думая о том, как прекрасно она выглядит – с глазами цвета темного плода орешника или гринбиера[2] на умном и подвижном как пламя лице.

[2] Гринбриер или симилакс – род лиан или лазающих кустарников с темно–коричневыми или черными плодами.

– Но ты устал и похудел, Уильям – говорила она, неодобрительно проводя пальцем по его щеке. – Они тебя не кормили? Я думала, что только у континенталов такой скудный рацион.
– О. Я ... – у меня в просто не было времени. – Радость, которая освещала лицо Уильяма, ощутимо поблекла. – Мы – ну, вы видите. – Он махнул рукой в сторону невидимой дороги, откуда, заглушая шарканье сотен ног, раздавались хриплые выкрики сержантов, похожие на вопли недовольных ворон.
– Я вижу. Куда они идут? 
Уильям провел тыльной стороной руки по губам и бросил взгляд на Йена. 
– Я думаю, что он не имеет права говорить, – сказал Йен, подходя и прикасаясь к руке Рейчел, обратившись к Уильяму с извиняющейся улыбкой. – Мы враги, mo nighean donn. (моя каштановая девушка – гэльск.) 
Уильям резко взглянул на Йена, уловив тон его голоса, затем назад на Рейчел, чью руку он сжимал до сих пор.
– Мы обручились, Уильям, – Йен и я, – сказала она, осторожно вытаскивая свою руку из его ладони, и кладя её на руку Йена.
Лицо Уильяма резко изменилось, полностью потеряв свое счастливое выражение. Он рассматривал Йена с чем-то удивительно похожим на неприязнь.
– Неужели, – безжизненно произнёс он. – Тогда, полагаю, я должен пожелать вам всех благ. До свидания.
 Он повернулся на каблуках и Йен, пораженный, вытянул руку, попытавшись его остановить.
– Подожди, – начал он, и тогда Уильям обернулся и ударил его в зубы. 
Он лежал на спине на листьях моргая в недоумении, когда Ролло пронесся над ним и вонзил свои зубы в какое-то мягкое место Уильяма, судя по его воплю и короткому изумленному крику Рейчел.
– Ролло! Плохой пес – и ты, тоже, плохой пёс, Уильям Рэнсом! Какого дьявола это означает? ...
Йен сел, осторожно ощупывая свои губы, которые кровоточили. Ролло немного отступил из-за ругани Рейчел, но продолжал следить своим желтым глазом за Уильямом. Сморщенные губы пса обнажили оскаленные клыки, тихое недовольное рычание исходило из широкой груди.
– Fuirich, (Стоять – гэльск.), – коротко сказал ему Йен, и поднялся на ноги. Уильям присел и рассматривал икру своей голени, которая кровоточила сквозь порванный шелковый чулок[3], однако не сильно. 

[3] Такого просто не может быть – до начала XIX в. в походе все военные, и солдаты, и офицеры носили gaiters (фр. – гетры, гамаши или наголенники из плотной кожи или сукна) – вид обуви, который заменяет голенища сапог, закрывая ногу от коленей до ступни. Их носили с короткими бриджами, поверх чулок с ботинками (прим. пер.).

Увидев встающего Йена, он тут же вскочил на ноги. Лицо парня было ярко-красным и выглядел он так, будто собирается либо убить кого-то, либо расплакаться. «Может, и то, и другое», – с удивлением подумал Йен. Он остерегался трогать Уильяма ещё раз, и отступил немного назад, заслоняя Рейчел, на случай, если парень вздумает опять взорваться. К тому же Йен был вооружен, у него на поясе имелся нож и пистолет. 
– Ты в порядке, парень? – спросил Йен мягким, участливым тоном, который он временами слышал от Па, разговаривавшего так с мамой или дядей Джейми. Очевидно это был абсолютно верный тон при общении с Фрейзером на грани бешенства, раз Уильям, пыхтевший как кит через минуту или две взял себя под контроль.
– Я прошу прощения, сэр, – сказал он, спина прямая как палка сахарного клена[4].

[4] Клён сахарный — листопадное дерево семейства Сапиндовые, произрастающее в восточной части Северной Америки.
 
– Это непростительно. Я должен... покинуть вас. Я ... мисс Хантер ... – он повернулся, слегка споткнувшись, и это дало Рейчел время выскочить прямо перед Йеном. 
– Уильям! – Её лицо было полно страдания. – В чем дело? Могу я ... – 
Он взглянул на неё сверху вниз, его лицо исказилось, но он покачал головой.
– Вы не можете ничего сделать, – сказал он с явным усилием. – Вы ... вы не делали ничего такого ... – Он развернулся по направлению к Йену, пытаясь отыскать рукой свою саблю.
 – Но ты, ты, долбанный уб – … – ты, сукин сын! Кузен!
– Ох, – сказал Йен тупо. – Выходит, ты знаешь.
– Да, черт побери, знаю! Твою мать, ты должен был мне рассказать!
– Знает что? – Рейчел переводила взгляд с него на Уильяма и обратно.
– Не смей ей говорить! – рявкнул Уильям.
– Не глупи, – резонно заметила Рейчел. – Конечно, он мне всё расскажет, как только мы останемся наедине. А ты не хочешь рассказать мне всё сам? Может быть, ты просто не веришь в то, что Йен сделает это правильно.
Глаза девушки остановились на губе Йена, и её собственный рот скривился. Йен мог бы обидеться на это, если бы страдания Уильяма не были бы столь явным.
– На самом деле это не позор, – начал он, но торопливо отступил назад, когда Уильям снова занес кулак.
– Думаешь, нет? – Уильям был так взбешен, что его голос было трудно разобрать. – Обнаружить, что я – я – приплод шотландского преступника? Что я долбанный бастард?
Вопреки своему решению быть терпеливым Йен почувствовал, что его собственное негодование нарастает. 
– Преступника, ещё чего! – огрызнулся он. – Любой посчитал бы за честь быть сыном Джейми Фрейзера!
– Ах, – сказала Рейчел, опережая будущую злобную реплику Уильяма, – это…
–Что? – Он свысока взглянул на неё. – Какого дьявола значит ваше «это»?
– Мы думали, это просто случайность, Денни и я. – Она приподняла одно плечо, однако продолжая пристально наблюдать за Уильямом, который выглядел так, как будто сейчас взорвется подобно двенадцатифунтовому снаряду.  
– Но мы подумали, что ты не захочешь обсуждать этот вопрос. Я не знала, что ты – как ты мог этого не знать? – изумленно спросила она. – Сходство … 
– Будь проклято это сходство!
Йен забыл про Рейчел, и нанес Уильяму в голову тяжелый удар кулаками одновременно с двух сторон, сбив его этим с ног, затем пнул его в живот. Если бы удар попал туда, куда он рассчитывал, дело бы на этом и закончилось, но Уильям оказался намного проворнее, чем ожидал Йен. Он извернулся в сторону, поймал ногу Йена и дернул. Йен ударился локтем о землю, перекатился и вцепился Уильяму в ухо. Он смутно различал крики Рейчел и на мгновение пожалел обо всем, однако напряжение от схватки было слишком сильным, чтобы думать о чем-либо еще, и Рейчел исчезла, когда его охватила безудержная ярость.
Кровь текла у него изо рта и в ушах звенело, но одна его рука была на горле Уильяма, а пальцами второй Йен пытался проткнуть ему глаза, когда его схватили за плечи и оторвали от корчившегося тела кузена.
Он потряс головой, приходя в себя, задыхаясь и вырываясь из рук тех, кто держал его – негодяев было двое. Это стоило ему удара под ребра, из-а которого он почти потерял способность дышать.  
Уильям чувствовал себя не лучше. Он поднялся на ноги, вытирая тыльной стороной ладони нос, который сильно кровоточил. Взглянул на результат, и брезгливо поморщился, вытирая руку о свой мундир.  
– Взять его, – сказал он, слегка задыхаясь, но держа себя в руках. Один глаз Уильяма распух и почти закрылся, но другой смотрел с такой откровенной кровожадностью, что Йен, невзирая на обстоятельства, ещё раз поразился тому, что вновь видит выражение дяди Джейми на другом лице. 
Ролло издал громоподобное рычание. Рейчел крепко вцепилась в загривок огромной собаки, но Йен прекрасно знал, что она не сможет его удержать, если тот решит разорвать Уильяма. 
 – Стоять, пес! – скомандовал он, призвав на помощь весь свой авторитет, которым обладал. Солдаты могли убить Ролло без всяких раздумий, если тот ринется к глотке Уильяма. Пёс слегка присел на задние лапы, но оставался напряженным; его губы обнажали клыки, с которых текла слюна, он постоянно издавал глухое утробное ворчание.
Уильям кинул взгляд на Ролло, затем повернулся к нему спиной. Он фыркнул, откашлялся и сплюнул кровь, затем продолжил, по-прежнему тяжело дыша: 
– Отведите его в начало колонны к полковнику Прескотту. Он арестован за нападение на офицера, им займутся в лагере сегодня вечером. 
– Что это значит – «займутся»? – возмутилась Рейчел, пытаясь прорваться к солдатам, которые держали Йена. – Как ты смеешь, Уильям Рэнсом? Как – как ты смеешь? – Она побелела от ярости, опущенные вдоль боков сжатые в кулачки руки тряслись, и Йен улыбнулся ей, слизывая свежую кровь со своей разбитой губы. Она не обращала на него внимания, сосредоточившись на Уильяме, который выпрямившись во весь свой рост, свысока повел острым с горбинкой носом в её сторону.
– Это больше вас не касается, мадам, – произнес он настолько холодно, насколько это вообще удалось человеку красному, как его мундир и с искрами, вылетающими из ушей. 
Йен решил, что Рейчел может ударить Уильяма по яйцам и дорого бы дал за то, чтобы это увидеть, но её религиозные убеждения взяли верх над чувствами, и она выпрямилась во весь свой немаленький рост – а она была так же высока, как тетушка Клэр – и дерзко выпятила свой подбородок в сторону Уильяма.
– Взять его, – повторил Уильям. – сейчас же. – И, повернувшись на каблуках, двинулся прочь. Сзади на его мундире шла широкая светлая полоса дорожной пыли, да и в волосах её было порядочно.
– Лучше убирайтесь прочь, мисс, – беззлобно посоветовал Рейчел один из солдат. – Вы же не хотите пропасть среди войск, так сказать, не по своей воле.
– Ты трус и грубиян, – заявила она как можно громче. Поворачиваясь кругом в направлении солдат, державших Йена, она добавила, – И вы тоже грубияны и трусы, следующие по пути беззакония!
Один из солдат захихикал, но затем поперхнулся, поймав на себе убийственный взгляд Уильяма.
– Я не уберусь, – заявила Рейчел, сощурив глаза, сосредоточив свой взгляд на одном из мужчин с видом, который так напомнил Йену пантеру, готовую к прыжку. 
– В чем вы обвиняете этого человека? – она указала на Йена, который к тому времени уже смог нормально дышать. 
– Рейчел, – начал тот, но его перебил другой солдат. 
– Нападение на офицера? Скорее всего, пятьсот плетей. Но не думаю, что его повесят, это вряд ли, – добавил он хладнокровно. – Судя по тому, что молодой Галахад не покалечен, вот что я имею в виду.
Рейчел просто побелела от этого, а Йен резко дернулся в их руках, почувствовав, как его ноги наливаются свинцом.
– Я буду в порядке, девочка, – произнес он, надеясь, что говорит уверенно.
 – Ролло! Замри! Но он прав – лагерь – плохое место для тебя, и ты ничем не поможешь мне, если пойдешь туда. Возвращайся в город, ладно? Расскажи тетушке Клэр, что случилось – она может поговорить с лор ... – Ух! – Третий солдат, появившийся ниоткуда, нанес ему удар в солнечное сплетение прикладом своего мушкета.
– Вы чего тут зависли? А ну пошли! А ты, – солдат сердито повернулся к Рейчел и собаке, – Кыш отсюда. – Он кивнул головой конвоирам Йена, которые охотно развернули и поволокли его прочь. 
Йен пытался повернуть голову и сказать Рейчел последнее слово, но они рванули его за собой и в конце концов выволокли на дорогу.
Он брел, вернее, его тащили, и одновременно лихорадочно размышлял. Тетя Клэр была его лучшим шансом – и, похоже, единственным. Если она сможет уговорить лорда Джона посодействовать – поговорить с Вилли или прямо с этим полковником Прескоттом… Он посмотрел вверх на солнце. Практически полдень. И британцы в походе проводили ежедневные порки и другие наказания после ужина. Он наблюдал это время от времени, а также время от времени наблюдал дядюшкину спину. Ледяная дрожь пробежало по телу, отдаваясь резкой болью под ложечкой. 
Шесть часов. Может быть.
Он отважился бросить быстрый взгляд назад. Рейчэл бежала, Ролло прыжками двигался рядом. 
***
Уильям протер лицо тем, что осталось от его носового платка. Его собственные черты казались словно чужими, смятыми и распухшими. Он осторожно исследовал языком внутреннюю поверхность своего рта – зубы не выбиты, пара шатается, изнутри на щеке болезненный разрез. Неплохо. Он подумал, что Мюррею досталось от него сильнее, и порадовался этому. 
Его до сих пор колотило – но не от шока, а от желания разорвать кого-нибудь на части. И в то же время он начинал чувствовать потрясение, хотя, здравые мысли все ещё приходили в виде мимолетных обрывков. Что, черт подери, он натворил? 
Небольшая колонна солдат маршировала мимо, некоторые из них открыто глазели на него. Он злобно посмотрел на них, и они резко отвернули головы с такой скоростью, что он мог услышать скрип их кожаных воротников.
Не он это начал. Мюррей на него напал. Как могла Рейчел Хантер назвать его трусом и скотиной? Он почувствовал щекочущую струйку крови, стекавшую из одной ноздри, и избавился от неё, высморкавшись в отвратительную грязную тряпку. Он заметил приближавшуюся по дороге фигуру в сопровождении огромной собаки. Уильям встряхнулся, пряча носовой платок в карман. 
– Помяни черта – и он тут как тут, – пробормотал он и закашлялся, в горле першило от вкуса крови, отдающего железом.  
Рейчел Хантер была бледна от ярости. Судя по всему, она не передумала и не собиралась извиняться за свои оскорбления. Она сдернула с головы свой чепец и крепко стискивала его в руке.
 «Она что, намерилась швырнуть им в меня?» – подумал Уильям в замешательстве, переходящим в изумление.
– Мисс Хантер, – начал он хриплым голосом и поклонился бы, если бы не боялся, что движение вновь вызовет кровотечение из носа. 
– Ты же несерьёзно, Уильям!
– Несерьёзно? – переспросил он, и она ответила взглядом, который наверняка спалил бы все волосы на его теле, если бы он сам не был таким же раскаленным.
– Не придуривайся! – огрызнулась она. – Что заставило тебя ... 
 – Что заставило меня? – ваш жених! – рявкнул Уильям в ответ. – Это я на него напал? Нет!
– Да, ты! Ты ударил его в зубы без малейшего повода ... 
–А он ударил меня по голове без всякого предупреждения! Если кто-то здесь и трус, то...  
– Не смей называть Йена Мюррея трусом, ты, ты ...
– Черт побери, я буду звать его как захочу – чертовым сукиным сыном. Так же, как его проклятого дядю, проклятого шотландского долбанного уб... – то есть...
– Его дядю? Твоего отца?
– Молчать! – взревел он и ощутил прилив крови к лицу, вызвавший жжение во всех ссадинах. – Не смей называть его моим отцом!
Она несколько мгновений тяжело дышала через нос, глядя на него полными злобы глазами. 
– Если ты, Уильям Рэнсом, позволишь этому свершится, то я …– я не знаю, что я сделаю... 
Уильям почувствовал, как кровь скапливается у него в желудке, и подумал, что может упасть в обморок, но не от её угроз.
– Что вы сделаете? – спросил он задыхаясь. – Вы квакер. Вы не одобряете насилия. Следовательно, вы не можете – или не захотите, – поправился он, заметив угрозу в её взгляде, – зарезать меня. Вероятно, вы даже не ударите меня. Так что вы надумали? 
Она его ударила его. Её рука взметнулась вверх как змея и шлепнула его по лицу достаточно сильно, чтобы он покачнулся.
– Итак, ты приговорил родственника, отрекся от отца и вынудил меня изменить своим убеждениям! Что дальше?
– Черт меня побери, – сказал он, и, схватив Рейчел за руки, грубо притянул к себе и поцеловал. Затем отпустил и быстро отступил назад, оставив её задыхаться с вытаращенными глазами.
Пес зарычал на него. Девушка смерила Уильяма осуждающим взглядом, сплюнула на землю ему под ноги, вытерла губы рукавом, развернулась и зашагала прочь. Собака, последовавшая за ней, одарила Уильяма горящим взглядом.
 – Плеваться в людей – часть ваших проклятых принципов?  – крикнул он ей во след.
Рейчел резко повернулась, упершись кулаками в бока.
– А нападение на женщину – часть твоих? – проорала она назад, к несказанной радости пехотинцев, которые, опираясь на свои ружья, неподвижно стояли на дороге и глазели на все происходящее. 
Швырнув капор себе под ноги на дорогу, она повернулась на каблуках и унеслась прочь, прежде чем он успел хоть что-то сказать.

ДЖЕЙМИ ЗАМЕТИЛ небольшую группу красномундирников, идущих по дороге, и сгорбился на сидении фургона, надвигая на глаза шляпу. Никто даже не посмотрит в его сторону во время похода британской армии, а если и опознают, то скорее всего они не станут беспокоиться, пытаясь задержать или допросить его в разгар исхода. Но сам вид британских солдат заставлял его до конца своей жизни поджимать хвост – и сегодняшний день не был исключением.
Он небрежно повернул голову в направлении, противоположном дороге, по которой шли солдаты, но затем вдруг услышал громкое «Ifrinn»! (адово пекло – гэльск.) произнесенное очень знакомым голосом. Джейми непроизвольно дернулся и обернулся, чтобы оказаться лицом к лицу со своим племянником Йеном, который таращился на него, потрясенный до ужаса. 
Он сам был не меньше поражен – и почти испуган – видом Йена со связанными за спиной руками, вымазанным грязью и кровью, и явно потрепанным, стиснутым между двух зловещего вида британских рядовых, краснолицых и потных в своем громоздком обмундировании. 
Джейми подавил мгновенный порыв выпрыгнуть из фургона и пристально уставился на Йена, пытаясь убедить его молчать. Парень так и сделал, только таращился в ответ – его глаза почти вылезли из орбит, лицо побелело, как будто он увидел привидение, и парень прошёл мимо, не проронив ни слова. 
– Иисусе, – пробормотал Джейми почти беззвучно, сообразив в чем дело. – Он подумал, что видит мой призрак…
– Кто что подумал? – спросил возница, однако без особого интереса.
– Я думаю, что мне лучше сойти здесь, если вы будете так добры и остановитесь? Ага, спасибо. – Джейми перемахнул через борт фургона, не подумав о своей спине, и она заболела, но без предупреждающего болезненного удара, отдающего в бедро. А если это так, то он все–таки сможет идти по дороге настолько быстро, насколько возможно, – потому что немного впереди он заметил маленькую фигурку, бегущую как на пожар. (Аналог английскому «to run like a rabbit with its tail on fire» – бежать как кролик с горящим хвостом.)
 Фигура была явно женская, её сопровождала большая собака, и Джейми внезапно пришло в голову, что это могла быть Рейчел Хантер.  
Так оно и было, и ему удалось перехватить её, поймав за руку, когда Рейчел пробегала мимо, подхватив вверх свои юбки, и вздымая ногами пыль. 
– Пойдем со мной, девица, – настойчиво сказал он, обхватив за талию и оттаскивая с дороги. Она издала приглушенный визг – и ещё один более громкий – когда взглянула вверх ему в лицо.
– Нет, я не мертв, – быстро пояснил Джейми. – Потом, ладно? Давай вернемся вместе на дорогу, пока кто-нибудь не заявится посмотреть, не насилую ли я тебя в кустах. Ciamar a tha thu, a choin, как дела, пес? (гэльск.) – обратился он к Ролло, который тщательно его обнюхивал.  
Рейчел издала горлом странный булькающий звук и продолжала таращиться, но немного погодя, моргнув, кивнула, и они вернулись на дорогу. Джейми улыбнулся и приметил человека – тот остановился посреди дороги и отпустил ручки тележки, которую вез. Мужчина подозрительно смотрел на них, но Рейчел, после кратковременного потрясения и смущения, помахала ему с мрачной улыбкой, и он, пожав плечами, повез свою тележку дальше. 
– Ч ... что... – прохрипела девушка. Она выглядела так, словно сейчас упадет в обморок или её вырвет, грудь вздымалась, лицо то краснело, то бледнело, то вновь становилось пунцовым. Рейчел потеряла свой чепец, и её тёмные волосы, мокрые от пота, липли к лицу. 
– Потом всё объясню, – повторил он, но гораздо мягче. – Что случилось с Йеном? За что его схватили? 
Сквозь мучительные вздохи она рассказала о том, что произошло.
– A mh’ic an diabhail, – Чертов сын, (гэльск.) – нежно произнес Джейми, и на долю секунды удивился, что – или кого – он имел при этом ввиду. Мысль исчезла тотчас, как он взглянул на дорогу. Примерно в четверти мили позади он заметил огромную, медленно ползущую толпу беженцев, растянувшуюся вереницу медленных фургонов и устало бредущих людей. Ровные красные колонны пехотинцев разделялись, обтекая их с двух сторон, маршируя по четыре человека в ряду.
– Ага, вот что, – сказал он мрачно и тронул Рейчел за плечо. – Не беспокойся, девочка. Переведи дух и иди следом за Йеном, но не подходи слишком близко, чтобы солдаты тебя не заметили. Когда он будет свободен, скажи, что вы оба должны вернуться прямиком в город. Идите в печатню. И лучше сделай поводок собаке из своего пояса. Ты же не хочешь, чтоб он кого–то загрыз.
– Свободен? Но как ... – что вы собираетесь делать? – Она убрала волосы с лица и успокоилась, хотя время от времени всё ещё закатывала глаза. Она напоминала Джейми затравленного барсучонка, в панике скалящего зубы, и эта мысль заставила его слегка усмехнутся.
– Я хочу переговорить со своим сыном, – ответил он и, оставив её, целенаправленно зашагал по дороге.
Он заприметил Уильяма с дальнего расстояния. Юноша стоял на обочине дороги простоволосый, взъерошенный, слегка потрепанный, хотя явно старался выглядеть собранным. Он держал руки сзади за спиной и, казалось, считал фургоны, проезжавшие мимо него. Он был один, и Джейми ускорил шаги, чтобы добраться до парня прежде чем кто-нибудь подойдет и заговорит с ним, ему нужна была приватность для собственного объяснения. 
Он был почти уверен, что Рэйчел не рассказала ему всё о недавней stramash (перепалка – шотл.) и желал знать, не была ли она частично причиной всего произошедшего. Она говорила, что неприятности начались сразу после её сообщения Уильяму о помолвке с Йеном. Её объяснение вообще было немного путанным, но он уловил суть происходящего достаточно хорошо, и его челюсти сжались, когда он подошел к Уильяму и увидел выражение его лица. 
«Христос, я тоже так выгляжу в бешенстве?» – мельком подумал Джейми. Не возникало никакого желания говорить с человеком, выглядевшим так, будто он больше всего на свете жаждет разодрать кого-нибудь на мелкие клочки, а потом сплясать на них. 
«Ладно, попробуй что-нибудь разодрать, парень, – пробормотал он себе под нос. – А мы посмотрим, кто будет плясать». 
Он приблизился к Уильяму и снял свою шляпу.
–Ты, – сказал он кратко, не желая называть парня по имени или званию, – Давай–ка отойдем в сторонку. Сейчас же.
Выражение лица Уильяма сменилось от вида жаждущего убийства до внезапного ужаса, который Джейми видел у пораженного Йена. При иных обстоятельствах он бы засмеялся. Как бы то ни было, он крепко схватил Уильяма за плечо, толкнул, лишая равновесия, и увел в укрытие под сень молодых деревцев, прежде чем тот снова мог переставлять ноги.
– Вы! – выпалил Уильям, вырываясь на свободу. – Какого дьявола вы тут делаете? И где мой – ну, тот, кого ... – Он делал судорожные бессмысленные жесты. – Что вы тут делаете?
– Расскажу тебе, если ты на минутку закроешь свой рот, – холодно ответил Джейми. – Послушай меня, парень, сейчас я скажу, что тебе нужно сделать.
– Вы мне ничего не скажете, – взбешенно начал Уильям и поднял кулак. Джейми опять схватил его за плечо и вдавил свои пальцы в нижней части ключицы, в точку, которую ему когда-то показала Клэр. Уильям издал придушенное «Ах!», и стал задыхаться, глаза его вытаращились.
– Ты перехватишь людей, которых отправил с Йеном, и скажешь им, чтобы они его освободили, – спокойно сказал Джейми. – И если этого не будет, я пойду под белым флагом в лагерь, куда они его увели, представлюсь, расскажу командующему, кто ты, и объясню причину конфликта. И ты будешь там возле меня. Я ясно выразился? – спросил он, увеличивая давление пальцев.
– Да! – Слово вырвалось с шипением, и Джейми сразу выпустил плечо, сжимая пальцы в кулак, чтобы скрыть их дрожь и подергивание от напряжения. 
– Будьте вы прокляты, – прошептал Уильям, и его глаза почернели от ненависти. – Гореть вам в аду. – Его рука криво висела и должна была жутко болеть, но он не стал её тереть, только не при Джейми.
Джейми кивнул.
 – Несомненно, – сказал он тихо и пошел в лес. Как только дорога скрылась из виду, он прислонился к дереву, чувствуя, как ручьи пота стекают по его лицу. Он ощутил, как спина налилась свинцом. Всё тело дрожало, но Джейми надеялся, что Уильям этого не заметил.
«Боже, если бы дошло до драки, я бы не справился с ним».
Он закрыл глаза и прислушался к своему сердцу, которое билось, как бодхран (bodhran – шотландский барабан, гэльск.). Вскоре он услышал стук копыт скачущей по дороге лошади, и, повернувшись, взглянул в просвет между деревьев и успел мельком увидеть, как Уильяма стремительно пронёсся в том направлении, куда увели Йена.

* «Дайте мне свободу или дайте мне смерть!» - приписываемые Патрику Генри слова из его речи на втором Вирджинском Конгрессе 23 марта 1775 года в церкви св. Иоанна в Ричмонде, шт. Вирджиния. 
И НА ЗАКАТЕ СОЛНЦА, на третий день с того момента, как он покинул свой дом, лорд Джон Уильям Бертрам Амстронг Грей снова оказался свободным человеком, с полным желудком, кружащейся головой, не совсем исправным мушкетом и сильно растертыми запястьями; он, стоя перед преподобным Пелегом Вудсвортом с поднятой правой рукой, повторял за ним следующее:
- Я, Бертрам Армстронг, клянусь быть верным Соединенным Штатам Америки, честно и добросовестно служить им, защищая от всех врагов и противников, кем бы они ни были, а также уважать и подчиняться приказам Континентального конгресса и приказам генералов и офицеров, назначенных моими командирами.[1]
«Черт побери, - подумал Грей. - Что же дальше?»


[1]Данный текст присяги был принят в сентябре 1776 г. после провозглашения независимости США. Далее текст присяги менялся несколько раз вплоть до середины 20 в.

Дюжина. Чертовых. Миль! Вереница грузовых фургонов протянулась в обе стороны настолько, насколько было видно глазу, и, поднимая тучи пыли, практически скрывала мулов, преодолевающих поворот дороги в полумиле в стороне. Люди, плетущиеся по обеим сторонам от фургонов, были покрыты мелкой коричневой дрянью, – как и Уильям, несмотря на все его старания держаться как можно дальше от медлительной кавалькады.
Была середина жаркого дня, и они двигались маршем с самого рассвета.
Он задержался, чтобы отряхнуть полы мундира от пыли и сделать глоток отдающей оловом воды из своей флаги.
Сотни беженцев, тысячи сопровождающих[1] – и все со своими тюками, узлами и тележками, кое-где с гружеными лошадьми или мулами, которые каким-то образом ускользнули от жадных армейских интендантов, – вытянулась на двенадцать миль между двумя главными корпусами армии. Они растеклись беспорядочной толпой, напоминавшей Уильяму библейское нашествие саранчи. Как там сказано в Книге Исхода[2]? Он точно не мог вспомнить, но выглядело похоже. 

[1] Сопровождающие армию (Camp followers (англ.) – Следующие за лагерем) – группа гражданских людей, которые сопровождали армейские подразделения на марше и в местах их временной дислокации во время военных действий. Они обеспечивали солдат различными товарами и услугами – начиная от маркитантов, которые продавали товары солдатам, продавцов спиртного, странствующих портных и т. п. – до жен и женщин, которые решили следовать за мужчинами на войну. Среди женщин были прачки, проститутки, кухарки, родственницы, жены с детьми и пр. (прим. пер.)
[2] «И напала саранча на всю землю Египетскую и легла по всей стране Египетской в великом множестве: прежде не бывало такой саранчи, и после сего не будет такой; она покрыла лицо всей земли, так что земли не было видно, и поела всю траву земную и все плоды древесные, уцелевшие от града, и не осталось никакой зелени ни на деревах, ни на траве полевой во всей земле Египетской». (Книга Исхода 10:14,15)

Некоторые из беженцев то и дело оглядывались. Он задумался – было ли это из-за боязни погони, или из-за мыслей о том, что они оставили позади – сам город уже давно исчез из виду.
Да, если бы существовала опасность превратиться в соляной столб – то только из-за пота, а не от тоски, – решил он, в двадцатый раз вытирая рукавом лицо. Ему не терпелось стряхнуть пыль Филадельфии со своих ног и никогда больше не вспоминать об этом городе. 
И если бы не Арабелла–Джейн, он, скорее всего, уже забыл бы о нем. Безусловно, Уильям хотел забыть и всё остальное, что произошло с ним за последние несколько дней. Он натянул поводья и направил свою лошадь навстречу надвигающимся толпам.
Могло быть и хуже, и едва не стало намного хуже. Он был на грани высылки обратно в Англию, или мог отправиться куда-то на север, присоединиться к остальным конвенционерам в Массачусетсе. 
«Слава Богу, что Папа́ – то есть, лорд Джон, – решительно поправил он сам себя – заставлял его учить немецкий язык наряду с французским, итальянским, латынью и греческим». Кроме дивизий под командованием сэра Генри и лорда Корнуоллиса, в состав армии входила большая группа союзнических войск под началом генерала Фон Книффаузена[3] – и почти все они были из Гессен–Касселя, чей диалект Уильям мог понимать без труда.
 
[3] Барон Вильгельм фон Иннхаузен и Книффаузен (1716 – 1800гг.) – офицер прусской армии Фридриха Великого, затем генерал–лейтенант армии княжества Гессен–Кассель. Многие германские княжества «сдавали в аренду» свои войска различным государствам Европы, и их правители жили на эти доходы. В 1776 году, имея 42–летний военный опыт, Фон Книффаузен прибыл в Тринадцать колоний британской Северной Америки качестве заместителя генерала Хейстера – командующего 12–тысячной армией наемников – гессенцев, воевавших на стороне британцев.

И, тем не менее, потребовалось ещё немало уговоров, но в конце концов он пристроился в качестве одного из дюжины «aides–de–camp» (адъютант – фр.) генерала Клинтона, загруженных нудной рутинной работой в виде поездок туда и обратно вдоль медленно передвигавшихся колонн для сбора рапортов, передачи депеш, при этом ещё обязанных разбираться со всякими мелкими проблемами, возникавшими в пути, которые случались практически ежечасно. Уильям хранил в памяти постоянно меняющиеся сведения о том, где находились каждый из хирургов и санитаров госпиталя; он жил в страхе пред тем, что ему случайно придется принимать роды у одной из сопровождавших армию женщин[4] – в колонне было по крайней мере полсотни беременных на последнем сроке. 

[4] Количество женщин, следующих за армией, широко варьировалось в течение войны за независимость, доходя до 17 женщин на каждые 100 мужчин. 

Возможно, именно близость этих находящихся в положении бледных особ, их раздувшиеся утробы, несущие бремя, соразмерное тому грузу, что они тащили на своих спинах, заставляла Уильяма думать о ...
Шлюхи же наверняка знают, как предохраняться от зачатия? Он не мог припомнить, чтобы Арабелла–Джейн делала что-нибудь для этого ... но он был так пьян, что мог просто ничего не заметить. 
Уильям думал о ней всякий раз, когда касался своей груди в том месте, где должен был находится его горжет.  Если спросят, можно будет сказать, что он наденет горжет с мундиром – и забыть об этом.
Но после того, как Уильям несколько раз обнаружил присутствие Арабеллы– Джейн в своих мыслях, у него явно вошло в привычку заниматься этим постоянно.
Пропажа горжета стоила ему пренеприятного пятиминутного разбора его характера, одежды, чистоплотности и личных качеств главным адъютантом Клинтона капитаном Данканом Драммондом, и десяти шиллингов штрафа за отсутствие надлежащей униформы. Он не держал на неё зла из-за своих трат.
Он поймал себя на том, что всё время высматривает капитана Харкнесса. Уильям не слишком много помнил о своем приключении и понятия не имел, из какого он полка, но в настоящее время в армии было не так уж много драгунских рот. Сейчас он сосредоточенно продвигался назад вдоль колонны, делая свой ежедневный заезд на Вестготе, крупном гнедом мерине с сильным дыханием. Лошадь не очень радовалась медленному шагу и постоянно взбрыкивала под ним, порываясь перейти на рысь, но Уильям двигался степенной трусцой, и, проезжая мимо каждой роты, поглядывал на капралов и сержантов, кивая им: нет ли у них каких-либо затруднений, не нужна ли им помощь. 
– Вода скоро будет! – обратился он к группе лоялистских беженцев, остановившихся на обочине дороги и, по-видимому, совсем утративших присутствие духа. Они устроили привал в скудной тени под раскидистыми молодыми дубками, их тележка опасно накренилась под тяжестью пожитков. 
После такого подбадривания женщины с надеждой взглянули на него из-под своих капоров, а джентльмен поднялся на ноги, знаками подзывая Уильяма.
Он придержал лошадь и узнал мистера Эндикотта, состоятельного торговца из Филадельфии, и членов его семьи. Однажды он был на ужине в их доме и несколько раз танцевал с двумя старшими сестрами Эндикотт. 
– К вашим услугам, сэр, – сказал он, с поклоном снимая шляпу и по очереди кланяясь дамам. – Рад служить вам, миссис Эндикотт. Мисс Эндикотт, мисс Салли ... ваш смиренный и покорный слуга, мисс Пегги. 
Мисс Пегги Эндикотт, которой исполнилось девять, порозовела, как ранняя клубничка, от того, что её выделили, а старшие сестры обменялись многозначительными взглядами поверх её головы. 
– Это правда, лорд Эллсмир, что мятежники уже почти настигли нас? – Глава семейства держал в руках большой красный фланелевый носовой платок, утирая им своё круглое влажное лицо. – Дамы ... э ... испытывают некоторое беспокойство по этому поводу.
–У дам нет причин для беспокойства, сэр, – заверил его Уильям. – Вы под защитой армии Его Величества, вы же знаете.
– О да, конечно, нам это известно, – ответил мистер Эндикотт немного раздраженно. – Ну или во всяком случае, мы на это надеемся; конечно, по-другому и быть не должно, скажу я вам. Я хотел бы знать, нет ли у вас каких-либо новостей о местоположении Вашингтона?
Вестгот переступил с ноги на ногу и погарцевал немного, готовый рвануться прочь, но Уильям повернул его голову вбок, укоризненно поцокав языком. 
– Почему же, есть, сэр, – вежливо товетил он. – У нас есть несколько перебежчиков, пришедших прошлой ночью из лагеря мятежников. Они говорят, что Вашингтон собирает свои войска, несомненно, в надежде догнать нас, но у него не более двух тысяч регулярных войск и несколько жалких рот ополчения.
После этого мистер Эндикотт, казалось, отчасти успокоился, но девушки и их мать – нет. Миссис Эндикотт дернула мужа за рукав и что-то прошептала. Он покраснел ещё сильнее.
– Я сказал, что разберусь с этим, мадам! – огрызнулся он. Мистер Эндикотт снял свой парик из-за жары, взамен повязав голову пестрым шелковым носовым платком для защиты от солнца. Его поседевшие волосы были коротко острижены, и тонкие щетинки торчали сквозь ткань по краям платка как усики рассерженного насекомого.
Миссис Эндикотт недовольно поджала губы, но отступила назад, наклоняя голову в легком поклоне. Мисс Пегги, напротив, ободренная особым обращением капитана Эллсмира, проскользнула вперед и взялась за его стремя. Вестгот, заметив краем глаза мелькание ситцевых лент, испугался и неистово отпрянул, Пегги взвизгнула, отшатнулась назад и полетела вверх тормашками. Все дамы семейства Эндикотт завопили, но Уильям ничего не мог с этим поделать: он сражался с конем, выворачивая его голову и жестко натягивал поводья. Гот брыкался и выкидывал коленца, затем постепенно пришел в себя, фыркая и слегка подёргиваясь. Уильям слышал, как оскорбительно хохотали проходящие пехотинцы, когда их колонна свернула в сторону, чтобы его обойти.
– С мисс Пегги всё в порядке? – тяжело дыша, поинтересовался он, – в конце концов ему удалось направить коня обратно на обочину. Мисс Энн Эндикотт ожидала его на краю дороги – остальная семья отступила назад, а из-за тележки слышались громкие звуки рыданий.
– В порядке, если не считать того, что она чуть не погибла, а папа её отшлепал, – довольно весело откликнулась мисс Эндикот. Она придвинулась ближе, настороженно поглядывая на Гота, но конь уже вполне успокоился, и вытягивал шею вниз, пытаясь захватить ртом как можно больше травы.
– Я сожалею о том, что стал причиной её страданий, – вежливо сказал Уильям, и порылся в своем кармане, но не выудил оттуда ничего, кроме измятого носового платка и заблудившегося шестипенсовика. Он с улыбкой вручил монету Энн: – Не передадите ли это ей вместе с моими извинениями?
– С ней всё будет в порядке, – повторила Энн, но пенни взяла. Она бросила взгляд через плечо, придвинулась на шаг ближе и, понизив голос, быстро заговорила:
– Я ... не решаюсь просить, лорд Эллсмир... видите ли, у повозки сломалось колесо, отец не может его закрепить, но не хочет бросать наши пожитки, а мать опасается, что нас догонят и схватят люди Вашингтона. 
Её темные глаза – очень красивые темные глаза – напряженно сверкая, вглядывались в него. 
– Вы можете помочь? Пожалуйста! Моя младшая сестра хотела просить вас именно об этом.
– О. А в чем именно проблема с ... – ну, не важно. Позвольте мне взглянуть. – «Готу не помешает несколько минут, чтобы окончательно успокоиться». 
Он соскочил вниз, привязал поводья к одному из деревцев, и проследовал за мисс Эндикотт к тележке.
Она была переполнена таким же набором сваленных в беспорядке вещей, подобных тем, что он видел на пристани всего два дня назад – высокие напольные часы торчали из вороха одежды и простыней, а керамический ночной горшок ручной лепки был набит носовыми платками, чулками и вероятно, шкатулкой с ювелирными украшениями миссис Эндикотт. И, однако, вид конкретно этого хаоса вызвал у него внезапный приступ душевной боли. 
Это были остатки знакомого дома – там, где он бывал в гостях – пожитки и сокровища людей, которых он знал и которым симпатизировал. Он слышал бой этих часов, увенчанных ажурной верхушкой, пробивших полночь как раз перед тем, как он украл поцелуй у Энн Эндикотт в темном коридоре дома её отца. И сейчас он почувствовал это мягкое «бом – бом» глубоко внутри себя.

– Куда вы направляетесь? – тихонько спросил Уильям, коснувшись её руки. Она, покраснев, быстро, но с достоинством повернулась к нему; её темные волосы выбивались из-под капора, но всё ещё выглядели прилично.
– Я не знаю, – ответила она так же тихо. – Мой дядя Платт живет в маленькой деревушке недалеко от Нью-Йорка, но я не уверена, что мы сможем уйти так далеко, поскольку... – Она кивнула на лишившуюся колеса тележку, окруженную сумками и полу-развязанными узлами. 
– Наверное, мы могли бы найти где-нибудь поблизости безопасное место и подождать там, пока мой отец не ... сумеет что-то предпринять. 
 Она внезапно крепко сжала губы, и Уильям вдруг понял, что ей стоило огромных усилий сохранять самообладание, а глаза её так ярко блестят из-за непролитых слез. Он взял и нежно поцеловал её руку.
– Я помогу, – сказал он.
Это было проще сказать, чем сделать. Хотя ось тележки и не была повреждена, одно из колес налетело на острый камень и не просто соскочило, а ко всему прочему ещё утратило свою плоскую железную шину, которая набивалась на деревянный обод: последний в итоге совсем развалился, будучи плохо склеенным. Обломки колеса валялись в траве, и яркая оранжево-черная бабочка, устроившись на расколотой ступице, лениво помахивала крылышками. 
Страхи миссис Эндикотт были небезосновательными, так же, как и беспокойство её мужа, которое он безуспешно пытался скрыть под маской раздражительности. Если они задержатся надолго и отстанут ... даже если войска Вашингтона будут двигаться слишком быстро, чтобы отвлекаться на мародёрство, существуют ещё любители легкой поживы, следующие за армией – любой армией.
Осмотр занял порядочный отрезок времени, что позволило мистеру Эндикотту, по-прежнему краснолицему, но уже более спокойному, покончить со своими домашними неурядицами. связанными с Пегги, – такой же красной и подавленной. Уильям кивнул торговцу и жестом позвал его присоединиться и рассмотреть обломки вне пределов женского слуха.
– Вы вооружены, сэр? – тихо спросил Уильям. Лицо Эндикотта заметно побледнело, и его кадык заходил вверх и вниз над почерневшим от грязи шейным платком.
– У меня есть охотничье ружьё, которое принадлежало моему отцу, – еле слышным голосом произнес он. – Я ... – из него не стреляли двадцать лет.
«Господи», – подумал потрясенный Уильям. Он сам нервничал и чувствовал себя голым без оружия. Эндикотту было по меньшей мере пятьдесят, и как он собирался в одиночку защищать четырех женщин? 
– Я найду тех, кто поможет вам, сэр, – твердо сказал Уильям. Мистер Эндикотт протяжно и тяжело вздохнул. Уильям испугался, что мужчина может разрыдаться, если будет вынужден заговорить, и поэтому неспешно повернулся и направился к женщинам, по пути рассуждая вслух. 
 – Где-то среди войск должен быть бондарь или каретник. А, вот и водовоз приближается! – он протянул руку Пегги.
 – Не хотите ли пройтись вместе со мной чтобы перехватить его, мисс Маргарет? Уверен, что он остановится при виде такого прелестного личика. 
Она не улыбнулась, но фыркнула, вытерла нос рукавом, поднялась и взялась за его руку. Дамы Эндикотт всегда отличались храбростью. 
Равнодушный ко всему мул тащил повозку с несколькими бочонками воды, медленно продвигаясь вдоль колонны, возница останавливался на при каждом оклике. Уильям решительно двинулся на перехват, для безопасности взяв Пегги на руки – к её полному восторгу – и направил водовоза обслуживать Эндикоттов. Затем, помахав дамам шляпой, снова сел в седло и двинулся вдоль дороги в поисках бондаря. 
Армия передвигалась, имея при себе запас ценных деревенских ремесленников, и этих людей называли «поддержкой»: бондари, плотники, повара, кузнецы, ветеринары, каретники, погонщики, возницы и санитары. Не говоря уж об огромной толпе прачек и портних среди лагерной обслуги. Не потребуется много времени, чтобы найти бондаря или каретника, и убедить его помочь беде Эндикоттов. Уильям взглянул на солнце – где-то около трех.
Армия двигалась быстро, но это не означало, что она перемещалась с какой-то огромной скоростью. Клинтон отдал приказ маршировать на два часа в сутки больше, несмотря на переутомление от повышенной температуры. Осталось еще два часа до привала; если повезет, к этому времени Эндикотты будут целы, и завтра продолжат свой путь. 
Грохот копыт и презрительный свист пехоты привлекли его внимание и заставили посмотреть через плечо – и сердце его забилось быстрее. Драгуны в развевающихся султанах[5].

 [5]Султан – украшение в виде вертикально укрепленного перьевого или волосяного пучка. Был обязательной деталью головных уборов кавалеристов и барабанщиков британской армии со 2–й половины XVIII в.

Уильям осадил Гота и направил коня прямо на них, вглядываясь в каждое лицо, пока он продвигался вдоль их двойной цепочки. Несколько драгун таращились на него, а офицер даже сделал раздражённый жест, который Уильям проигнорировал. Слабый внутренний голос вопрошал, что он собирался предпринять, если бы нашел среди них Харкнесса, но Уильям проигнорировал и его.
Он добрался до конца отряда, развернулся и поскакал с другой стороны колонны, оглядываясь через плечо на череду недоумевающих лиц, взирающих на него – кто с вызовом, кто – с изумлением.
«Не то... не то ... нет ... похож? Сможет ли он вообще узнать парня?» – задумался Уильям. Ведь он был очень пьян. Однако он надеялся, что Харкнесс может узнать его самого. 
На данный момент уже все драгуны глазели на него, но ни в одном взгляде не было ни тени ненависти или тревоги. Их командир слегка придержал коня и обратился к Уильяму:
 – Хей, Эллсмир! Что-то потеряли? 
Он прищурился, чтоб солнце не мешало смотреть, и распознал живое лицо Бана Тарлетона, краснощекое и ухмыляющееся под шлемом с ярким плюмажем. (плюмаж – украшение из перьев на головном уборе – прим. переводчика).
Он склонил подбородок в приветствии, и Уильям повернул коня и пристроился рядом с Баном[6].

 [6] Банастер Тарлетон, подполковник, позднее – генерал, которому в данный момент было всего 24 года, сделал головокружительную карьеру и получил титул рыцаря, действуя решительно и жестоко во время войны в Северной Америке. В июле 1778 года в чине подполковника (Lieutenant–Colonel) был назначен командиром Британского Легиона, сформированного из лоялистов Нью–Йорка, получившего, из-за цвета мундира, название «Зелёные драгуны». 
 «Вероятно, будет определенное количество споров о моем включении полковника Банастра Тарлетона в битву при Монмуте, поскольку Британский легион, командиром которого он являлся (смешанный полк кавалерии и артиллерии), технически не существовал до тех пор, пока генерал Клинтон не вернулся в Нью–Йорк после битвы. Однако Британский легион состоял из двух отдельных частей: кавалерии под командованием Банастра Тарлетона и артиллерии, и эти части были организованы отдельно. Кавалерийский отряд, по–видимому, находился в какой–то стадии формирования в начале июня 1778 года, до битвы, хотя артиллерийское подразделение не было организовано до конца июля, когда сэр Генри Клинтон вернулся в Нью–Йорк после сражения (вполне вероятно, учитывая проблемы с оснащением и обучением)». (Примечание Дианы Гэблдон.)

– Не то, чтобы потерял, – сказал Уильям. – Просто ищу одного драгуна. Я встретил его в Филадельфии – зовут Харкнесс, вы знаете его? 
Лицо Бана вытянулось. 
– Да. Он в Двадцать шестом полку. Рэнди-содомит, помешан на женщинах.
– А вы нет? – Бан не был близким другом, но Уильям раз или два кутил с ним в Лондоне. Тарлетон много не пил, но ему этого и не требовалось: он был из тех мужчин, которые всегда кажутся немного навеселе.
Бен расхохотался, лицо покрылось румянцем, губы заалели, как у девушки.
– О, я тоже. Но Харкнесс не может думать ни о чем другом, кроме женщин. Слышал, что он однажды развлекался в борделе сразу с тремя.
Уильям осмысливал это пару мгновений.
– Ясно. Возможно, я могу предположить, как использовать двух ... но для чего нужна третья?
Бан, кто был, вероятно, года на четыре старше Уильяма, бросил на него полный сожаления взгляд, приберегаемый для девственников и закоренелых холостяков, затем, откинувшись назад, захохотал. Уильям похлопал его по руке.
– Ладно, – сказал он. – Оставим это. Я ищу каретника или бондаря. Не видели таких поблизости? 
Тарлетон поправил свой шлем и покачал головой.
– Нет, но в этом хаосе обязательно найдется парочка. – Он небрежно указал в сторону грузовых фургонов. – Вы сейчас в каком полку? – Он нахмурился, начиная замечать отсутствие некоторых деталей в костюме Уильяма. – Где ваша сабля? И горжет?
Уильям скрипнул зубами – и скрип раздался на самом деле, потому, что в воздухе летала крупнозернистая пыль, – и проинформировал Тарлетона о своем положении минимальным количеством слов. Он не упомянул, где и при каких обстоятельствах лишился своего горжета, и, коротко отсалютовав подполковнику на прощание, развернул коня и вновь двинулся вдоль колонны. Он тяжело дышал, будто пробежал расстояние, равное длине Лондонского моста, приступы дрожи пробегали вдоль рук и ног, сотрясая основание позвоночника. 
Его злость на собственное двусмысленное положение вновь разгорелась после разговора с Тарлетоном – и, не в состоянии хоть что-то предпринять в этой чертовой ситуации, Уильям мыслями вернулся к тому, как ему поступить с Харкнессом, если он встретится с 26–м Драгунским полком. Уильям невольно коснулся своей груди, и стремление прибить кого-нибудь сразу же сменилось столь сильным и внезапным приступом плотского желания, что у него даже голова закружилась. 
Потом Уильям вспомнил о своем первоначальном замысле, и кровь бросилась ему в лицо. Он поехал гораздо медленнее, приводя мысли в порядок. Харкнесс мог подождать, а Эндикотты – нет. 
Мысль об этой семье была болезненной – и не только потому, что ему стало стыдно, поскольку он позволил себе отвлечься от их затруднений. Вспоминая о них сейчас, Уильям осознал, что в те несколько минут, проведенных с Эндикоттами, разбираясь с их бедами, он забыл обо всем. Забыл о бремени, которое носил, как фунт свинца в груди, забыл о том, кем он является на самом деле.
Что бы сделала Энн Эндикотт, если бы она узнала? А её родители? Даже если ... ну, нет. Он улыбнулся, несмотря на мучившее его беспокойство. Уильям подумал, что Пегги Эндикотт не стала бы особо переживать, скажи он ей, что тайком ворует кошельки или людоедствует, не говоря уж ...
Хотя, все остальные, кого он знал... Эндикотты не были единственными лоялистами, кто приглашал Уильяма к себе в гости, и он даже не попрощался должным образом с теми, кто решил остаться в Филадельфии, стыдясь видеть их – из-за той правды о себе.
Он оглянулся через плечо – Эндикотты были едва различимы, они что-то ели, сидя тесным семейным кружком на траве. Уильям почувствовал сильную душевную боль при виде их сплочённости. Он никогда не станет частью приличной семьи, не сможет жениться на женщине даже такого скромного происхождения, как Энн Эндикотт.
Её отец может полностью разориться, может потерять всё своё состояние и бизнес, семья может скатиться до нищеты – но они никогда не забудут, кто они, сохраняя твердость духа и гордясь своим именем. Но не он. Имя больше не принадлежало ему. 
***
Ладно ... он сможет жениться, нехотя признался себе Уильям, осторожно пробираясь сквозь группу сопровождающих армию. Но выйти за него захочет лишь женщина, которой будут нужны только его титул и деньги, и жениться при таких обстоятельствах, зная, что жена презирает тебя ... знать, что передаешь свою нечистую кровь своим сыновьям ...
Эту череду мучительных мыслей прервало внезапное появление маленькой группы ремесленников, устало тащившихся рядом с большим фургоном, в котором несомненно находились их инструменты. 
Он набросился на них, как волк на стадо испуганных овец, и беспощадно выловил прекрасного, толстого каретника, которого угрозами и посулами убедил сесть позади себя на коня и таким способом доставил свою добычу назад к Эндикоттам. 
После их благодарностей он со спокойной душой повернул обратно на север, по направлению к авангарду армии, лагерю и своему ужину. Поглощенный мыслями о жареном цыпленке с подливкой – он ел вместе с Клинтоном и его штабом, и значит, питался очень хорошо, – Уильям не сразу обратил внимание на другого всадника, возникшего рядом с ним, и взявшему тот же темп. 
– Пенни за ваши мысли! О чем задумались? – сказал приятный, смутно знакомый голос и Уильям повернулся, чтобы увидеть перед собой улыбающееся лицо Дениса Рэндалла–Айзекса. 
УИЛЬЯМ РАССМАТРИВАЛ Рэндалла–Айзекса с чем-то средним между раздражением и любопытством. Этот человек, ко всему прочему, бросил его в Квебеке полтора года назад и исчез, вынудив Уильяма провести снежную зиму с монашками и торговыми агентами. Это приключение улучшило как его французский, так и охотничьи навыки, но только не характер. 
– Капитан Рэндалл–Айзекс, – довольно холодно произнёс он вместо приветствия. Капитан лучезарно улыбался Уильяму, совершенно не обращая внимание на его тон. 
– О, сейчас только Рэндалл, – последовало в ответ. – Это имя моего отца, знаете ли. Вторая часть была данью вежливости моему отчиму, но поскольку старик ныне покинул этот мир... – 
Капитан пожал плечами, предоставив Уильяму самому сделать очевидный вывод: еврейская фамилия не представляет никакой ценности для амбициозного офицера.
– Встретить вас здесь было большим сюрпризом, – дружелюбно продолжал Рэндалл, как будто они ещё в прошлом месяце виделись на балу. – Вы же были под Саратогой с Бергойном, не так ли?
Рука Уильяма стиснула поводья, но он терпеливо объяснил свой особый статус. Вероятно, уже в двадцатый раз.
Рэндалл понимающе кивнул. 
– Несомненно, это лучше, чем косить траву в Массачусетсе, – сказал он, бросая взгляд на марширующие полки, мимо которых они проезжали.
– Итак, подумываете о возвращении в Англию?
– Нет, – ответил Уильям, почти испуганный. – Почему? С одной стороны, сомневаюсь, что по условиям освобождения я могу это сделать, а с другой – зачем мне это? 
«В самом деле, почему?» – подумал он, и вновь ощутил боль. Он еще даже не начинал думать о том, что ожидало его в Англии, в Хелуотере, в Эллсмире. В Лондоне, если уж на то пошло ... о, Боже ...
– Почему бы и нет? – сказал Рэндалл, неосознанно вторя мыслям Уильяма. Мужчина рассуждал вслух. – Ну ... здесь ведь не так уж много возможностей, чтобы проявить себя, не так ли? – Он бросил быстрый взгляд на пояс Уильяма, где отсутствовало оружие, и вновь уставился прямо вперед, как будто увидел нечтото постыдное – собственно, так и было на самом деле.
– И что, по-вашему, мне делать в Англии? – резко возразил Уильям, с трудом сдерживая своё раздражение. 
– Ну, вы же граф, – заметил Рэндалл. Уильям почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, но не смог выдавить из себя ни слова.
 – У вас есть место в Палате лордов. Почему не использовать это и попытаться чего-нибудь достичь? Возьмите политику. Уверен, что ваши обязательства не упоминают о таком – и, коль скоро вы не собираетесь вернуться к военной службе, я не думаю, что само путешествие станет проблемой.
– Я об этом не думал, – ответил Уильям, стараясь быть вежливым. – Он даже не мог представить иное, менее интересное для себя занятие, чем политика, – разве только политика не является сплошным притворством. 
Рэндалл дружелюбно покачал головой из стороны в сторону, всё ещё улыбаясь. Он выглядел точно так же, как в последнюю их с Уильямом встречу: темные ненапудренные волосы стянуты cзади, скорее симпатичный, нежели красивый, стройный, но не худой, изящный в движениях, с постоянным выражением дружеского участия на лице. Он не сильно изменился – в отличие от Уильяма. Тот повзрослел на два года, набрался опыта, и одновременно удивился, и слегка обрадовался, угадав, что Рэндалл как будто играет с ним партию в безик (популярная карточная игра в XVIII в. – прим. пер.).
Или пытается это сделать. 
– Полагаю, что есть и другие возможности, – сказал Уильям, направляя своего коня в обход огромной лужи мутной мочи, которая скопилась в углублении на дороге.
Лошадь Рэндалла задержалась, чтобы добавить жидкости к луже. Тот сидел настолько сдержанно, насколько вообще было возможно в подобной ситуации, но не пытался говорить, чтобы заглушить звук. Он выбрался из лужи и догнал Уильяма, прежде чем продолжить беседу. 
– Возможности? – Рэндалл казался искренне заинтересованным. 
«Вероятно, так оно и есть на самом деле – подумал Уильям, – но почему?»
– Вы, конечно, помните капитана Ричардсона? – небрежно спросил он, не отрывая, однако, взгляда от лица Рэндалла. Услышав это имя, тот слегка приподнял одну темную бровь, но иным способом никаких особых эмоций не выразил. 
– О, да, – ответил Рэндалл, так же небрежно, как и Уильям. – Вы недавно видели нашего милого капитана?
– Да, пару дней назад. – Раздражение Уильяма спало, и он с интересом ожидал, что Рэндалл может сказать по этому поводу.
Капитан явно не был застигнут врасплох, но его состояние добродушной непосредственности определенно резко сменилось чем-то иным. Уильям ясно видел, как Рэндалл размышляет – то ли прямо спросить, что было нужно Ричардсону, то ли выбрать иной путь, – и понимание этого вызвало в нём легкое возбуждение. 
– Лорд Джон сейчас с сэром Генри? – спросил капитан. Это достаточно нелогичное замечание заставило Уильяма моргнуть, но повода не отвечать не было.
– Нет. А почему он должен там быть?
Бровь снова поднялась.
– Вы не знаете? Полк герцога Пардлоу высадился в Нью-Йорке.
– Неужели? – Уильям был более чем изумлён этим, но поторопился собраться с мыслями. – Как вы узнали?
Рэндалл взмахнул рукой с ухоженными ногтями, как будто ответ не имеет к делу никакого отношения – возможно, так оно и было.
– Пардлоу покинул сегодня Филадельфию вместе с сэром Генри, – объяснил он. – И, поскольку герцог вновь призвал лорда Джона на службу, я подумал ...–
– Он ... что? – Конь Уильяма дернул головой и фыркнул от громкого восклицания, и Уильям погладил большую шею, чтобы жест позволил ему на мгновение отвернуться. Его отец здесь?
– Вчера в Филадельфии я заходил в дом его милости, – пояснил Рэндалл, – и очень странная шотландка – она, должно быть, экономка его милости, как я понимаю? – сказала мне, что лорд Джон отсутствует уже несколько дней. Но если вы его не видели ... 
Рэндалл поднял голову вглядываясь вперед. Облако дыма уже поднималось над деревьями, кухонные костры, костры прачек и караулов указывали на приближающийся лагерь, их запах приятно щекотал ноздри. В желудке у Уильяма заурчало.
– Пошел! пошел! В шеренгу по двое, быстро... становись! – раздался позади вопль сержанта, и они подались в сторону от двойной колонны пехоты – тех не нужно было подгонять, солдаты стремились к ужину и возможности снять на ночь свое тяжелое вооружение.  
Пауза дала Уильяму возможность прикинуть: стоит ли ему предложить Рэндаллу выпить с ним попозже и постараться вытянуть из него всё? Или как можно скорее убраться от него подальше ко всем чертям, использовав в качестве предлога свой обязательный визит к сэру Генри? И чёртов дядюшка Хэл – только его ещё не хватало в данной ситуации! 
Очевидно, что Рэндалл также воспользовался паузой для обдумывания, и принял собственное решение. Он подъехал ближе к Уильяму, а затем, коротко оглянувшись, и убедившись в том, что рядом никого нет, придвинулся совсем близко и приглушенным голосом произнёс:
– Я говорю это как ваш друг, Эллсмир – хотя я допускаю, что у вас нет никаких оснований доверять мне, – но я надеюсь, что вы меня послушаете. Ради всего святого, не участвуйте ни в каком предприятии, предложенным Ричардсоном. Никуда не ходите с ним, независимо от обстоятельств. Постарайтесь больше с ним не разговаривать – если можете этого избежать. 
И с этими словами Рэндалл натянул поводья, поворачивая коня кругом, резко его пришпорил и галопом умчался прочь по дороге в противоположную от лагеря сторону.

СОЛНЦЕ ЕЩЁ НЕ ПОДНЯЛОСЬ над горизонтом, но стоянка для лошадей, заполненная звуками чавканья сотен пар жующих конских челюстей, была оживлена, и кишела как муравейник конюхами, фуражирами, возницами и кузнецами; все спешили заняться своим делом в нелепом нежно-розовом свете. Уильям взял копыто гнедого мерина, и поднял его, показывая своему новому, маленькому конюху, который нервно схватился за сердце.
– А теперь иди сюда, Зеб, – вкрадчиво позвал он, – Я покажу тебе, что делать: тут нет ничего сложного.
– Да, сэр. – Зебадия Джефферс придвинулся на дюйм ближе, глаза его метались туда-сюда между копытом и возвышающемся над ним туловищем лошади. Джефферс не любил лошадей. Особенно ему не нравился Вестгот. Уильям подумал, это даже к лучшему – что Зеб не знает, каков Вестгот на самом деле.
– Всё в порядке. Видишь это? – он поковырял темную грязь – маленький обломок камня прятался под изгибом железной подковы в течение всей ночи.
– Это такая мелочь, но конь это чувствует, как ты почувствуешь камень в собственном башмаке, и начнет хромать, если мы его не уберем. Вот, он застрял не очень глубоко – попробуешь вытащить?
– Нет, сэр, – честно ответил Зеб. Зеб родился на побережье Мериленда и знал всё об устрицах, лодках и рыбе. И ничего – о лошадях.
– Он тебя не лягнёт, – сказал Уильям, начиная терять терпение. Он должен был ездить вдоль колонн туда и обратно по десяти раз на день, развозя депеши и собирая рапорты – и обе лошади должны были находиться в постоянной готовности. Личный конюх Уильяма Коленсо Баргваннат внезапно заболел, и у него не было времени искать себе другого слугу. 
– Нет, лягнёт, сэр, – возразил Зеб после некоторого раздумья. – Видите? 
Он вытянул тощую руку, демонстрируя след недавнего укуса, который уже начал воспаляться.
 Уильям подавил желание спросить, какого дьявола парень сделал лошади. В целом Вестгот был не такого уж дурного нрава, но временами становился раздражительным, а нервное, суетливое поведение Зеба могло вывести из себя кого угодно, не говоря уж о голодной и усталой лошади. 
– Ладно, – сказал Уильям со вздохом и вырвал камешек одним резким движением. – Теперь лучше? – спросил он у коня, проводя рукой по ноге, и похлопал Гота по боку. Он сунул руку в карман и выудил оттуда пучок вялой моркови, купленную им прошлым вечером у фермерши, ходившей по лагерю с корзинами продуктов, которые она таскала на своей широкой спине. 
– Вот. Покорми его, попробуй с ним подружиться, – предложил Уильям, протягивая морковь Зебу. – Положи себе на ладонь. 
 Однако, прежде чем парень сделал попытку предложить коню эту оливковую ветвь в знак примирения, Гот вытянул шею и вырвал пучок из слабых пальцев, громко скрипнув большими желтыми зубами.  Парень испустил пронзительный визг, сделал несколько шагов назад, налетел на ведро и уселся прямо в него, словно грелка на чайник.
Испытывая одновременно и раздражение, и неуместное желание расхохотаться Уильям подавил и то, и другое, и отправился вызволять своего конюха из кучи навоза. 
– Вот что я тебе скажу, – произнёс он, решительно встряхивая парня, – ты знаешь, что весь мой багаж находится в грузовом фургоне. Сходи посмотри, всё ли в порядке у Коленсо, и позаботься о том, чтобы мне было чем поужинать сегодня вечером. Я попрошу конюха Сазерленда присмотреть за моими лошадьми.
Зеб облегченно расслабился.
– Благодарю вас, сэр!
– И сходи к какому-нибудь хирургу, чтобы он позаботился о твоей руке! – крикнул ему вослед Уильям, стараясь перекрыть окружающий рев и ржание, которые усиливались с каждой минутой. Зеб втянул голову в плечи и ускорил шаг, притворившись, что ничего не услышал.
Уильям, как всегда, собственноручно оседлал Гота, никому не доверяя проверку всех креплений, от которых могла зависеть его жизнь, – и, оставив его рядом с Мадрасом, вторым своим конем, отправился искать конюха лорда Сазерленда. Несмотря на суматоху, он без труда нашел, что искал: у Сазерленда было десять лошадей, прекрасных созданий, около шестнадцати ладоней[1] в высоту, и по крайней мере дюжина конюхов, присматривающих за ними. 

[1]Ладонь представляет собой единицу измерения длины, стандартизованной до 4 дюймов (101,6 мм). Используется для измерения высоты лошадей в англоязычных странах вплоть до настоящего времени. 16 ладоней – 162,5 см. 

Уильям уже заканчивал переговоры с одним из них, когда его взгляд наткнулся на знакомое лицо среди толпы.
– Дерьмо, – пробормотал он про себя, но капитан Ричардсон уже заметил Уильяма, и приближался к нему, добродушно улыбаясь.
– Капитан лорд Эллсмир. Ваш покорный слуга, сэр.
– И я ваш, сэр, – сказал Уильям, стараясь говорить как можно вежливее. 
«И что теперь нужно этому негодяю?» – размышлял он. Вовсе не обязательно, чтобы Ричардсон оказался таким уж негодяем – несмотря на предупреждения Рэндалла. В конце концов, негодяем мог быть сам Рэндалл. Но Уильям был достаточно зол на Ричардсона – как из-за мачехи Клэр, так и сам лично. Мысль о матушке Клэр больно ранила его, и он постарался поскорее отогнать её. Клэр была ни в чем не виновата. 
– Какая неожиданность встретить вас здесь, ваша светлость, – сказал Ричардсон, окидывая взглядом бурлящий лагерь. Солнце встало, и золотые лучи освещали клубы пыли, поднимающиеся от грубых шкур мулов.
– Вы ведь конвенционер[2], не так ли?

[2] Конвенционерами называли попавших в окружение под Саратогой солдат армии Бергойна. Они не имели права носить оружие и принимать участие в военных действиях.

– Да, – холодно ответил Уильям. Ричардсон был прекрасно осведомлен об этом. Уильям почувствовал необходимость защищаться, хотя не понимал, против чего именно.
 – Я не имею права сражаться. – Он слегка развел руками: – Как видите, я даже оружия не ношу.
Он сделал несколько вежливых жестов, давая понять, что ему срочно нужно удалиться в другое место, но Ричардсон продолжал стоять, простодушно улыбаясь своим непримечательным лицом – настолько неприметным, что даже родная мать не смогла бы опознать его в толпе – разве только по большой коричневой родинке на правой стороне подбородка.
– Ах, да, конечно. – Ричардсон придвинулся ближе, и понизил голос. – В таком случае ... могу я поинтересоваться… – 
– Нет, – решительно ответил Уильям. – Я один из помощников генерала Клинтона, и я не могу пренебречь своими обязанностями. Прошу прощения сэр, меня ждут.
Он резко повернулся кругом и двинулся прочь с колотящимся сердцем – и слишком поздно сообразил, что оставил свою лошадь в другой стороне. Ричардсон всё еще стоял на дальнем конце стоянки, разговаривая с грумом, который убирал колья[3], одновременно наматывая веревку себе на плечо.

 [3]Pickets – колья походной коновязи, между которыми натягивают веревку, к которой привязывают лошадей.

Количество мулов и лошадей вокруг стремительно уменьшалось, но возле Вестгота их ещё было достаточно, чтобы позволить Уильяму притвориться, что он возится со своими седельными сумками, прятаться, наклонив голову и скрывая лицо до тех пор, пока Ричардсон не уйдет. 
Разговор вызвал в памяти молодого человека тревожащий образ его бывшей мачехи, которую он видел в последний раз растрепанную и дезабилье, но полную жизни и сияющую от счастья; ничего подобного он раньше не наблюдал. Уильям полагал, что Клер больше не является его мачехой, хотя она по-прежнему ему нравилась. С опозданием до него дошло, что Клэр–снова–Фрейзер всё ещё остается его мачехой – но уже из-за другого отца... Тысяча чертей.
Уильям стиснул зубы, роясь в сумке в поисках фляги. Теперь этот шотландский мерзавец восстал из своей бездонной могилы, погрузив все и всех в полный хаос … ну почему он не мог просто утонуть и никогда не возвращаться?
Никогда не возвращаться…
«Ты вонючий папист, и твое крестное имя – Джеймс». Он оцепенел, словно получил выстрел в спину. Проклятье, он всё вспомнил. Конюшни в Хелуотере, тепло лошадей, запах болтушки из отрубей, и покалывание соломы, ощутимое даже сквозь чулки. Холодные каменные полы. Свои рыдания... «Почему?» Он всё вспомнил: чувство глубокой безысходности, полную беспомощность. «Конец всему. Мак уходит». 
Уильям сделал медленный, глубокий вдох и сжал губы. Мак. Имя не вызвало в памяти лицо, он не помнил, как выглядел этот Мак. Он был большим – вот и всё. Больше, чем дедушка, или кто-либо из лакеев или грумов. Он ассоциировался с безопасностью и неизменным чувством счастья, которое обычно испытываешь лежа под мягким, удобным одеялом.
– Дерьмо, – прошептал Уильям, закрывая глаза. И это счастье тоже было ложным? Он был слишком мал, чтобы почувствовать разницу между почтением грума к своему юному хозяину и настоящей любовью. Но ... 
«Ты – вонючий папист», – прошептал он, дыхание его прервалось чем-то, очень похожим на всхлипывание.
 «И твое имя в крещении – Джеймс. Имя – это единственное, что я имел право тебе дать».
Уильям осознал, что руки его прижаты к груди, в том месте, где сейчас находился горжет – но не в нём он искал утешения. Раньше там были маленькие бусины простых деревянных четок, которые он носил на шее в течение многих лет, спрятанные под рубашкой от чужих глаз. 
Те четки, что дал ему Мак… вместе со своим именем.
Потрясенный, он внезапно почувствовал слезы на глазах. 
«Ты ушел. Ты бросил меня!»
– Дерьмо! – воскликнул Уильям и стукнул кулаком по седельной сумке с такой силой, что лошадь захрапела и дернулась, а приступ обжигающей боли пронзил его кисть, разом прогнав все остальные ощущения.

Солнце висело низко в небе, когда Уильям добрался до лагеря Клинтона, и к моменту передачи Гота конюхам Сазерленда, оно всё ещё продолжало опускаться. Зеба нигде не было видно. Возможно, он находился рядом с Коленсо.
Уильям доставил свою сумку с донесениями капитану фон Мюнхаузену, повидал армейского секретаря и нашел свою палатку, которую он делил вместе с двумя молодыми капитанами из 27-го пехотного полка. Рэндольф Мерблинг сидел снаружи и читал при остатках дневного освещения, но Томаса Эванса нигде не было – как и Коленсо Барагваната. Ни малейшего следа ни Зебадия Джеффриса, ни багажа Уильяма.
Некоторое время он глубоко дышал, потом встряхнулся, как собака, вылезающая из воды. Он так устал от гнева, что продолжать злиться ему было просто невмоготу. Уильям передернул плечами, одолжил у Мерблинга полотенце, умылся, и отправился на поиски какой-нибудь еды.
Он старался ни о чём не думать, пока не поест, и в значительной степени в этом преуспел, позволив в конце концов жаренной курице, хлебу с сыром и пиву наполнить хотя бы одну пустоту у себя внутри – свой желудок. Однако, когда он закончил, отчетливое видение внезапно проникло в его приятные послеобеденные грёзы. Возбуждённое, милое личико с тревожными глазами цвета сидра, который он пил в данный момент.
Джейн. Черт побери! На него столько всего навалилось, что он совершенно забыл о шлюхе и её юной сестре. Он обещал встретится с ними у палатки военного врача на закате. Хорошо, солнце пока ещё не зашло. Уильям вскочил на ноги и двинулся в путь, но тут новая мысль пришла ему в голову, и, вернувшись назад к повару, он выпросил у него пару буханок хлеба и немного сыра – на всякий случай.
Планировка военного лагеря была наукой о его надлежащем устройстве. Как проводить дренаж и рыть сточные и выгребные канавы, где разместить пороховой склад, чтобы его не затопило во время дождя ... Когда-то он прослушал краткий курс по этой теме. Вероятнее всего, ему никогда не потребуется делать что-либо подобное самому, но вещь легче найти, если знаешь, где она примерно находятся. Госпиталь в лагере должен был располагаться на противоположной стороне от командного штаба, рядом с водой, но на возвышенности, если таковая имелась.
Высота имелась, и он без труда нашел большую зеленую палатку – поскольку её можно было найти даже с закрытыми глазами. Хирурги распространяли вокруг запах своей профессии – вонь свернувшейся крови, и тяжелый дух болезни и недавней смерти ощущался уже за сотню ярдов. Конечно, после сражения бывало ещё хуже – гораздо хуже – но болезни и несчастные случаи были всегда, и вонь ощущалась даже в мирные дни, особенно сейчас, усугубляясь от влажных испарений, накрывавших лагерь подобно горячему мокрому одеялу.
Вокруг палатки толпились мужчины, и среди них немало женщин – все в ожидании приёма. Уильям быстро огляделся, но Джейн не увидел. Он почувствовал необъяснимое разочарование, поскольку его сердце даже забилось сильнее при мысли о предстоящей встрече. «С какой стати», – подумал он. Она и её сестра не могли принести ему ничего, кроме беспокойства. «Должно быть, они устали ждать, и – …»
– Вы сильно опоздали, мой лорд, – сказал недовольный голос у него под мышкой, и, повернувшись кругом, Уильям обнаружил, что девушка высокомерно смотрит на него – как обычно делали те, кто хотел казаться выше, – и это было не очень приятно. Он внезапно понял, что глупо улыбается, глядя на неё сверху вниз.
– Я же сказал – на закате, – мягко парировал он, кивая в сторону запада, где тонкие лучики света всё ещё пробивались сквозь деревья. – Солнце пока что светит, не так ли?
– В здешних краях солнцу требуется чертовски много времени, чтобы скрыться.
Она переместила свое раздражение на диск, о котором шла речь.
– В городе оно садится гораздо раньше.
Прежде чем Уильям успел возразить столь нелепому утверждению, Джейн вновь хмуро уставилась на него.
– Почему вы не носите свой горжет? – сердито спросила она, уперев руки в бока. – Мне стоило огромных трудов вернуть его!
– Я чрезвычайно признателен вам, мэм, – произнес он как можно более убедительно. – Я подумал, что это, скорее всего, могло вызвать ненужные вопросы, появись я в горжете посреди марша, и мне также показалось, что вы и ваша сестра, возможно ... захотите избежать неудобных объяснений?
Она фыркнула, но на этот раз весело.
– Как предусмотрительно. Однако вы не столь уж заботливы по отношению к своим слугам, не так ли?
– Что вы имеете в виду?
– Пойдемте со мной. – Джейн схватила его за руку и потащила за собой по направлению к лесу прежде, чем он успел запротестовать. Она подвела его к маленькому односкатному навесу, который, как оказалось, был сооружен из содержимого армейского мешка с постельными принадлежностями и двух женских юбок. По приглашению Джейн он наклонился и, заглянув внутрь, обнаружил там её сестру Фанни, сидевшую рядом с набитым свежей травой матрасом, на котором скорчились рядышком Коленсо и Зеб – оба выглядели невероятно смущенными. При виде Уильяма они скорчились ещё сильнее.
– Какого дьявола вы тут делаете? – потребовал ответа Уильям.  – И где мой багаж, Зеб?
– Здесь, за нами, сэр, – дрожащим голосом произнес Зеб, тыча большим пальцем в сторону зарослей позади навеса. – Видите ли, я не мог найти вашу палатку, но не хотел оставлять ваши вещи, сэр.
– Но я же всё тебе рассказал – а как насчет тебя, Барагванат? Ты до сих пор болен? – поинтересовался Уильям. Внезапно ноги его подогнулись, он шлепнулся на колени, головой влетая внутрь навеса. Коленсо плохо выглядел – он был бледен, как снятое молоко, сворачиваясь калачиком от мучительной боли.
– Ох ... ерунда, сэр, – пробормотал он, тяжело сглотнув. – Наверное, я просто ... съел ... что-то не то.
– Вы были у хирурга?
Коленсо уткнулся носом в матрас, сгорбив плечи. Зеб отодвигался в сторону, явно подумывая над тем, чтобы сбежать.
Уильям схватил его за руку: маленький грум взвизгнул, и Уильям тотчас выпустил её.
– В чем дело? Руку ты тоже не дал осмотреть?
– Они боятся хирургов, – резко произнесла Джейн.
Уильям поднялся во весь рост и холодно уставился на неё сверху вниз.
– Вот как? А кто сказал, что они должны бояться хирургов? И как они оказались на вашем попечении, позвольте вас спросить?
Сжав губы, она невольно бросила взгляд под навес. Фанни смотрела на них, её глаза нежной лани казались огромными в тающем свете уходящего дня. Она сглотнула, и покровительственным жестом положила руку на плечо Коленсо. Джейн глубоко вздохнула и снова взяла Уильяма за руку.
– Пойдемте со мной.
Она увлекла его на небольшое расстояние, туда, где навес был в пределах видимости, но за пределами слышимости.
– Мы с Фанни ждали вас, когда эти парни пришли вместе. Тот, что побольше – как вы сказали, его зовут?
– Коленсо Барагванат. Он из Корнуолла. – кратко пояснил Уильям, наблюдая, как на её лице промелькнула тень веселого изумления
– В самом деле? Надеюсь, это не заразно. Так вот, ему было настолько плохо, что он не мог стоять и опустился на землю, издавая ужасные стоны и другие звуки. А маленький – да, спасибо, я уже знаю, его зовут Зебадия – был просто сам не свой, чуть не плакал в замешательстве. Моя сестра – чрезвычайно мягкосердечное создание, – несколько смущенно пояснила Джейн, – пошла им помочь, и я за нею.
Она пожала плечами.
– Мы отвели Коленсо достаточно далеко в лес, чтобы он успел вовремя снять свои штаны, а потом я дала ему напиться.
Она дотронулась до маленькой тыквенной фляжки, свисавшей на ремешке с её плеча, и Уильям мельком подумал о том, где Джейн могла её взять. Ничего подобного у неё не было во время их вчерашней встречи у ручья.
– Я чрезвычайно признателен вам, мэм, – торжественно сказал он. – А теперь: как получилось, что вы не отвели парней к хирургам?
Впервые её хладнокровие дало трещину. Джейн чуть повернула голову, и Уильям заметил, как последний солнечный луч скользнул по её гладкой макушке, слабо отливающей знакомым блеском молодого каштана. Это зрелище поразило его словно удар молнии, вызвав воспоминание об их первой встрече, – и одновременно смешанное чувства стыда и вожделения – особенно последнее.
– Ответьте мне, – сказал он грубее, чем намеревался, и она повернулась, прищуренными глазами отреагировав на его тон.
– На земле рядом с палаткой хирургов валялся отрезанный палец, – огрызнулась она. – Моя сестра испугалась, и её испуг передался твоим парням.
Взглянув на Джейн, Уильям потер переносицу суставом указательного пальца.
– Значит, палец. – Сам он видел груды ампутированных конечностей рядом с палатками хирургов под Саратогой, и не испытывал особого волнения – разве что творил короткую молитву в благодарность за то, что среди отрезанных рук и ног нет его собственных.
– И чей же он был?
– Откуда мне знать? Я была слишком занята, чтоб спрашивать, заботясь о том, чтоб ваш ординарец не обделался.
– А ... Да. Благодарю. – сказал Уильям гораздо вежливее. Он взглянул в сторону навеса и с удивлением обнаружил, что Фанни вышла оттуда и прохаживалась неподалеку от сестры, с тревожным выражением на миленьком личике.
«Мой вид напугал её?» – удивился он. На всякий случай Уильям принял более расслабленную позу и улыбнулся Фанни. Выражение её лица ничуть не изменилось, она продолжала с подозрением его разглядывать.
Он кашлянул, снял с плеча сумку и протянул её Джейн.
– Полагаю, вы, вероятно, пропустили свой ужин. А парни – ну, по крайней мере, Зеб – что-нибудь ели?
Джейн кивнула и поспешно взяла сумку, подтверждая тем самым, что в последний раз девушки принимали пищу довольно давно.
– Он сказал, что ел с другими конюхами.
– Тогда всё в порядке. Я отведу его к хирургам для осмотра руки, и, возможно, достану лекарство для Коленсо, пока вы с сестрой будете подкрепляться. А после этого, мадам, мы сможем обсудить вашу собственную ситуацию.
Он прекрасно осознавал её физическое присутствие всё это время, но после его слов она испробовала на нем всю силу взгляда своих глаз – цвета сидра или шерри, мельком решил он, – и сделалась чем-то расплывчатым, неуловимым, двигаясь каким-то непонятным способом. Уильям не заметил её перемещения, но внезапно она оказалась совсем близко, до неё можно было дотронуться, он вдыхал аромат её волос, ему даже показалось, что он чувствует тепло её кожи сквозь одежду. Она быстро взяла его за руку и медленно провела большим пальцем по ладони. Ладонь обдало жаром, а волоски на руке встали дыбом.
– Я уверена, что мы придем к разумному соглашению, милорд, – очень серьёзно сказала она и отпустила его.
Уильям отволок упиравшегося как ослика Зеба в палатку хирурга и стоял рядом, отрешенно наблюдая, пока молодой, весь в веснушках шотландский хирург промывал рану парнишки от грязи. Арабелла–Джейн уже не имела того резкого, возбуждающего запаха шлюхи из борделя – но от неё, слава Богу, всё равно приятно пахло.
– Мы должны прижечь рану, сэр, – донёсся до него голос молодого доктора. – Это остановит воспаление, понимаете?
– Нет! – Зеб рванулся прочь от хирурга и кинулся к выходу, расталкивая людей; одна из женщин с визгом полетела на пол. Выведенный из своих пространных размышлений Уильям непроизвольно бросился вперёд и сбил парня с ног.
– Да ладно, Зеб, – сказал он, поднимая грума на ноги и настойчиво подталкивая его к назад к доктору МакФреклесу. – Не так уж это и страшно. Потерпишь пару минут – и всё закончится.
Зеб был абсолютно в этом не уверен, но Уильям решительно усадил его на табурет и сдвинул вверх свой правый рукав.
– Смотри, – произнес он, демонстрируя длинный, напоминающий по форме комету шрам на предплечье. – Вот что происходит, когда начинается воспаление.
Оба – и Зеб, и доктор – пораженно разглядывали шрам. Уильям рассказал им, что это рана была нанесена обломком дерева, расколовшегося при ударе молнии.
– Три дня блуждал среди Мрачного болота Виргинии в лихорадке, – пояснил он. – Один ... э … индейцы нашли меня и отвезли к врачу. Я был на волосок от смерти, и, – тут он нахмурил брови и бросил на Зеба пронзительный взгляд, – доктор уже собирался отрезать мне руку, когда гнойник лопнул, и врач просто прижег его. Ты можешь оказаться не таким везучим, понятно?
Зеб нехотя согласился, хотя по-прежнему выглядел очень несчастным. Уильям крепко держал его за плечи и всячески подбадривал словами, пока железо накалялось, но его собственное сердце билось так же сильно, как если бы прижигание должны были делать ему самому.
Индейцы. Точнее говоря, один. Уильям думал, что справился со своим гневом, но черт побери, он вновь ослепительно вспыхнул, как яркое пламя на разворошенных кочергой углях.
Долбанный придурок Йен Мюррей. Долбанный шотландец и могавк одновременно. И, что самое ужасное – его долбанный кузен.
А потом появилась Рейчел... Мюррей привез его к доктору Хантеру и Рейчел. Уильям издал глубокий, прерывистый вздох, вспомнив её старенькое платье синего цвета, висевшее на вешалке в домике Хантеров. Ему вновь захотелось взять в горсть эту ткань и прижать к лицу, вновь ощутить её запах, словно утопающему сделать ещё один вдох.
Именно тогда Мюррей впервые встретил Рейчел. А сейчас она обручена с этим ... –
– Ой! – Зеб взвился от боли, и Уильям слишком поздно сообразил, что вонзил свои пальцы в плечо парня, совсем как ...
Он отдернул руку от Зеба, словно тот был раскаленной кочергой, вспоминая железную хватку Джеймса Фрейзера на своем плече и мучительную боль, которая пронзила его конечность, парализовав её от плеча до самых кончиков пальцев.
– Извини, – сказал он голосом, слегка дрожащим от усилий скрыть охватившую его ярость. – Извини, Зеб.
Хирург с раскаленным железом был уже рядом; Уильям как можно нежнее взял Зеба за руку, и держал её неподвижно, пока дело не было сделано. Тогда его самого держала Рейчел.
Он оказался прав: всё произошло быстро. Хирург прижал раскаленную железку к ране и медленно сосчитал до пяти, затем убрал её. Зеб напрягся, как палаточный столб, и вдохнул столько воздуха, что хватило бы на троих, но не закричал.
– Всё кончено, – сказал доктор, убирая железо и улыбаясь Зебу. – Вот, сейчас я положу на рану немного оливкового масла и перевяжу её. Ты хорошо держался, приятель.
Глаза Зеба слезились, но он не плакал. Глубоко вдохнув, он провел тыльной стороной ладони по лицу, глядя снизу вверх на Уильяма.
– Молодец, Зеб, – сказал Уильям, мягко сжимая его плечо, Зеб смог ответить ему слабой улыбкой.
К тому времени, когда они вернулись к девушкам и Коленсо, Уильяму удалось подавить свою в очередной раз вспыхнувшую ярость. Неужели ему никогда не избавится от этих приступов?
«Нет, пока я окончательно во всем этом не разберусь», – мрачно подумал Уильям. Но сейчас ничего нельзя было сделать, поэтому он решительно смял все искры в своей голове в один плотный красный ком и забросил его подальше в глубины собственного сознания.
– Вот, пусть Фанни всё сделает. Он ей доверяет.
Джейн взяла флакон с лекарством, который доктор МакФреклес приготовил для Коленсо, и передала его сестре. Фанни быстро села рядом с Коленсо, который изо всех сил притворялся спящим, и начала гладить его по голове, при этом что-то нашептывая.
Уильям кивнул и, жестом пригласив Джейн его сопровождать, удалился достаточно далеко, чтобы быть вне пределов слышимости обитателей навеса. К его большому удивлению, часть его мозга, который был всё время занят разными мыслями, по-видимому, анализировала проблему и сделала определенные выводы, поскольку теперь у него имелся некий предварительный план.
– Я предлагаю вам следующее, – сказал Уильям без всяких предисловий. – Я позабочусь о том, чтобы вы и ваша сестра получали регулярные армейские пайки в качестве сопровождающих армию и путешествовали под моей защитой. Доберемся до Нью-Йорка – я дам вам пять фунтов[1], и делайте что хотите. Взамен ...

[1] Фунт = 20 серебряных шиллингов.

Она не то чтобы улыбнулась, но на одной из её щёк обозначилась маленькая ямочка.
– Взамен, – повторил он более твердо, – вы будете присматривать за моими денщиком и конюхом, заботиться о них во время болезни и следить за тем, чтобы они ни в чем не нуждались. Также вы будете моей прачкой.
– Вашей прачкой?! – Ямочка внезапно исчезла, сменившись выражением полнейшего изумления.
– Прачкой, – повторил он упрямо. Он знал, что она ожидала от него, и сам был удивлен, что этого не сделал. Он не мог поступит иначе потому, что воспоминания о Рэйчел и Энн Эндикотт были слишком свежи в его сознании. Не мог из-за душившей его бешеной ярости, подогреваемой мыслью о том, что он не заслуживает ни одной женщины, кроме шлюхи.
– Но я не знаю, как стирать!
– Неужели это так тяжело? – спросил Уильям, стараясь говорить как можно спокойнее. – Вы стираете мою одежду. Не крахмальте только мои подштанники. Всё просто, не так ли?
– Но ... но ... – Она выглядела ошеломленной и испуганной. – Но нужен ... котел! Рогатка, щипцы, валек, что-нибудь для помешивания ... Мыло! У меня же нет мыла!
– О, – об этом он и не подумал. – Что ж …
Уильям сунул руку в карман, нашел его пустым и полез в другой, где находились гинея, двухпенсовик и флорин [2]. Он вручил ей гинею.

[2]Guinea (по названию страны Гвинеи, откуда привозили золото) – золотая монета, введенная в оборот в Англии с 1663г., весом в 8,365г. С 1717 г. ее номинал составлял 21 шиллинг, то есть 1 фунт 1 шиллинг.
Флорин – серебряная монета весом 11,69 г. имевшая хождение в XVIII в. в ряде немецких союзных государств и Австрии. Золотой английский флорин перестали выпускать еще в XVI в.
Два пенса – мелкая монета, 1/6 часть шиллинга. 1 шилл. = 12 пенсов. Пенсы чеканились из серебра до 1797 г.

– В таком случае купите всё, что вам нужно.
Она посмотрела на золотую монету на своей ладони, её лицо совершенно ничего не выражало. Девушка открыла рот, но затем закрыла его.
– В чем дело? – нетерпеливо спросил он. Джейн не ответила, но это сделал тихий голос позади него.
– На не нает, как.
Уильям обернулся и увидел Фанни, глядящую на него снизу вверх из-под капора; ее нежные щеки алели в лучах заката.
– Что вы сказали?
Нежный рот Фанни сжался, и её щеки сильно покраснели, но она упрямо повторила:
– На ... не ... нает, как.
Джейн в два шага оказалась рядом с Фанни, обняла сестру за плечи и уставилась на Уильяма.
– Моя сестра косноязычна, – сказала она, не давая ему произнести ни слова. – Вот почему она боится хирургов. Она думает, что они отрежут ей язык, если узнают об этом.
Он глубоко вздохнул.
– Ясно. И она говорила мне, что... «Она не знает, как»? Она имеет в виду тебя, я так понимаю? Что именно, скажи на милость, ты не знаешь?
– Деньи, – прошептала Фанни, опустив глаза вниз.
– День – деньги? – Уильям уставился на Джейн. – Вы не знаете, как ...
– У меня никогда не было денег! – огрызнулась она, бросая гинею на землю к его ногам. – Я знаю названия монет, но я не знаю, что вы можете купить на них, кроме – кроме того, что вы можете купить в борделе! Моя вагина стоит шесть шиллингов, ясно? Мой рот три. И моя задница – фунт. Но если кто-нибудь даст мне эти три шиллинга, то я понятия не имею, что можно на них купить – буханку хлеба или лошадь! Я никогда ничего не покупала!
– Вы ... вы имеете в виду ... – Он был настолько изумлен, что не мог связать слова в предложение. – Но у вас же есть жалованье. Вы мне говорили ...
– Я была шлюхой в борделе с десяти лет! – Ее кулаки сжались, костяшки пальцев выступили под кожей. – Я никогда не видела своих денег! Миссис Эбботт тратит их – как она говорит – на мою – нашу – еду и одежду. Я даже пенни в руках не держала, не говоря уж о том, чтобы их тратить. А теперь ты даёшь мне ... это, – она топнула ногой по гинее, вгоняя монету в землю, – и говоришь мне купить котел?! Где? Как? У кого
Ее голос дрожал, а лицо было ярко-красным – и не только из-за света заходящего солнца. Она была в ярости, но также готова была разрыдаться. Он хотел обнять её и как-то успокоить, но подумал, что это может быть верным способом потерять палец.
– Сколько лет Фанни? – вместо этого спросил Уильям. Она вскинула голову, тяжело дыша.
– Фанни? – непонимающе повторила она.
– Мне ди – на – цать – раздался позади него голос Фанни. – Отавь её в окое!
Он обернулся и увидел, что девочка уставилась на него, сжимая в руке палку. Он рассмеялся бы, если бы не увидел выражение её лица – и лишь тогда понял, что происходит. Уильям отступил на шаг, чтобы увидеть обеих девушек одновременно, – они, стоя рядом, цеплялись друг за друга, как магнит и железо, недоверчиво глядя на него.
Он едва не расхохотался, если бы не выражение её лица, и понимание того, что происходит.
– Сколько стоит её девственность? – откровенно спросил он Джейн, кивнув в сторону Фанни.
– Десять фунфов, – автоматически ответила Фанни, но Джейн тут же закричала:
– Она не продается! Ни тебе, ни любому другому подонку!
Она яростно прижала Фанни к себе, не позволяя Уильяму приблизиться к девушке.
– Я не хочу её, – процедил он сквозь зубы. – Избави Бог, я не прелюбодействую с детьми!
Жесткое выражение лица Джейн не изменилось, и она не ослабила хватку своей сестры.
– Тогда почему ты спросил?
– Чтобы проверить мои предположения относительно вашего присутствия здесь.
Джейн фыркнула.
– И что же?
– Что вы сбежали. Предположительно, потому что ваша сестра достигла того возраста, когда она ...?
Он поднял бровь, кивая на Фанни. Губы Джейн сжались, но она неохотно едва заметно кивнула.
– Капитан Харкнесс? – спросил он. Выстрел был сделан наугад, но попал точно в цель. Харкнесс, недовольный тем, что он лишился своей добычи, и, будучи не в состоянии добраться до Уильяма, вполне мог попытаться отомстить другим способом.
Последние лучи солнца окрасили всё вокруг в золотые и бледно-лиловые тона, но он всё же заметил, как лицо Джейн побледнело, и почувствовал напряжение в своих чреслах. Если он найдёт Харкнесса ... Уильям решил, что завтра же отправится на его поиски. Этот человек может быть в Филадельфии, как она сказала, – но, возможно, и нет. Капитан был тем желанным объектом, на который можно было излить всю свою ярость.
– Что ж, хорошо, – сказал он, стараясь вести себя, как ни в чём ни бывало. Уильям нагнулся и вытащил гинею из мягкой земли, осознав при этом, каким он был дураком, предложив Джейн такие деньги. Не из-за того, что она ему сказала, а из-за того, что кто-то вроде неё – или Коленсо – просто не мог иметь подобной суммы. Их заподозрят в краже, и, скорее всего, монету сразу же отберет тот, кому первому она попадется на глаза.
– Просто присмотри за парнями, ладно? – сказал он Джейн. – И вы обе держитесь подальше от солдат, пока я не найду вам одежду попроще. В таких нарядах – он указал на их пыльные, покрытые пятнами пота легкие платья – вас примут за шлюх, а солдаты не потерпят ответа «нет».
– Я и есть шлюха, – ответила Джейн каким-то незнакомым, сухим тоном.
– Нет, – парировал он, чувствуя, что говорит странно чужим, но, тем не менее, очень твердым голосом. – Ничего подобного. Вы путешествуете под моей защитой. Я не сутенер – следовательно, вы не шлюха. Пока мы не достигнем Нью–Йорка.

УИЛЬЯМУ ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ прекратить свои попытки воспользоваться вещью, которой при нем быть не могло. Сегодня он с дюжину раз — даже чаще! — тянулся к кинжалу, который должен был находиться на его поясе. Раз или два — к одному из своих пистолетов. Беспомощно хлопал рукой по бедру, не находя там ни сабли, ни маленького, твердого мешочка с дробью, ни болтающейся пороховницы.
И теперь, весь в поту, он лежал обнажённым на койке, положив руку себе на грудь, куда он, не думая, потянулся за деревянными четками. Эти четки, окажись они на месте, больше не были прежним утешением, каковым они оставались на протяжении многих лет. Те самые четки, будь они у него, больше не напомнят ему о человеке по имени Мак. Если бы они у него всё ещё были, он сдернул бы и швырнул в ближайший костер. Вероятно, именно так и поступил Джеймс Фрейзер после того, как Уильям бросил четки в лицо ублюдка. Но, с другой стороны, ублюдка Фрейзера здесь не было, не так ли? 
Он пробормотал: 
— Scheisse! Дерьмо! — и раздраженно перевернулся. В трех футах от него Эванс шевельнулся и внезапно пукнул во сне, издав приглушенный звук, похожий на далекий пушечный выстрел. С другой стороны от него продолжал похрапывать Мерблинг.
Завтра. После утомительного дня Уильям поздно улегся спать и, возможно, встал бы через час, но сейчас он лежал без сна; глаза настолько приспособились к темноте, что он мог разглядеть бледные очертания холщевой палатки у себя над головой. Уильям знал, что у него нет ни малейшего шанса заснуть. Даже если бы он раньше не видел никаких сражений — а он их видел — близость битвы так его завела, что он мог бы соскочить с постели и прямо сейчас ринуться навстречу врагу с саблей в руке.
Сражение будет. Может быть, небольшое, но повстанцы наступали им на пятки, и завтра, — точнее, сегодня, — эта встреча может состояться. Эта битва может перечеркнуть все амбиции Вашингтона, хотя сэр Генри твердил, что это не входит в его планы. Он намеривался привести свою армию и находившихся под её защитой людей в Нью-Йорк; это было важнее всего — хотя, если его офицеры решат продемонстрировать своё военное превосходство, он не станет возражать.
Во время ужина Уильям, стоя по стойке смирно за стулом сэра Генри спиной к стене палатки, внимательно слушал обсуждение и разработку военных планов. На самом деле, он всего лишь имел честь доставлять официальные письменные приказы фон Книфхаузену, чьи войска должны были идти в Мидлтаун, а отряд Клинтона должен была занять позиции в тылу, чтобы отгонять повстанцев, в то время как милорд Корнуоллис сопровождал обоз и обеспечивал его безопасность. Вот почему он так поздно добрался до постели.
Он внезапно зевнул, себе на удивление, и откинулся назад, моргая. Может быть, в конце концов, ему всё же удастся немного поспать. Думы об обеде и о приказах, и о таких обыденных вещах, как цвет ночной рубашки фон Книфаузена — это был розовый шелк с фиолетовыми анютиными глазками, вышитыми на горловине, — а не о надвигающейся битве, неожиданно успокоили его. Ему необходимо отвлечься…
 «Стоит попробовать», — решил Уильям, устроился поудобнее, закрыл глаза и начал мысленно извлекать квадратные корни из чисел больше ста.
Он добрался до квадратного корня из 117 и рассеянно вычислял произведение 12 и 6, когда почувствовал внезапное движение воздуха на своей влажной коже. Он вздохнул и открыл глаза, думая, что Мерблинг встал, чтобы отлить, но это был не Мерблинг. Темная фигура стояла внутри, у самого входа в палатку. Откидная створка не была опущена, и фигура отчетливо выделялась на фоне слабого наружного света, исходящего от окружающих лагерь факелов. Девушка.
Он быстро сел, нащупывая одной рукой рубашку, которую бросил в изножье койки.
— Что, черт побери, ты здесь делаешь? — прошептал он так тихо, как только мог.
Она замешкалась в нерешительности. Но услышав, что он заговорил, направилась прямо к нему, и затем он понял, что её руки легли на его плечи, а волосы коснулись лица. Уильям рефлекторно поднял руки и обнаружил, что Джейн в одной сорочке, и её грудь под ней, доступная и теплая, находится в нескольких дюймах от его лица.
Она отклонилась назад и одновременно плавным движением стащила с себя сорочку через голову, тряхнула волосами и оседлала Уильяма, придавив его своими влажными круглыми бедрами.
— Слезай! — Он схватил её за руки, отталкивая от себя. Мерблинг перестал храпеть. Простыни Эванса зашуршали.
Уильям встал, схватил её сорочку и свою рубашку и, взяв девушку за руку, как можно тише вывел из палатки.
— Какого черта ты делаешь? Вот, забери и оденься! — Он бесцеремонно сунул сорочку ей в руки и торопливо натянул свою рубашку. Их пока никто не заметил, но все могло измениться в любой момент. 
Её голова выскочила из ворота сорочки как цветок из сугроба. Но довольно злой цветок.
— Ладно, хочешь знать, чем я занималась? — спросила Джейн. Она вытащила волосы из—под выреза сорочки и яростно взбила их. — Я пыталась оказать тебе услугу! 
— Ус… — Что?
— Завтра ты будешь драться, не так ли? — Было достаточно светло, чтобы он увидел блеск ее глаз, когда она посмотрела на него. 
— Солдаты всегда хотят трахаться перед боем! Им это нужно!
Он сильно потер лицо ладонью, оцарапав её о проросшую щетину, затем глубоко вздохнул.
— Понятно. Да. Очень мило с вашей стороны.
 Уильяму вдруг захотелось расхохотаться. А кроме того — совершенно неожиданно — ему захотелось воспользоваться её предложением. Но не настолько сильно, чтобы сделать это рядом с навострившими уши Мерблингом с одной стороны и Эвансом — с другой. 
— Я не собираюсь драться завтра, — сказал Уильям, и боль, вызванная тем, что он вынужден был произнести это вслух, глубоко поразила его.
— Как не будешь? Почему? — В её голосе тоже слышалось изумление и даже нечто большее, чем неодобрение.
— Это длинная история, — сказал он, стараясь сохранять спокойствие. — И это не ваше дело. Теперь послушайте меня. Я ценю ваше рвение, но я уже говорил вам: вы не шлюха, по крайней мере, на данный момент. И вы не моя шлюха. 
Хотя его воображение было занято картинами того, что могло бы произойти, если бы она пробралась в его койку и завладела им, пока он оставался в полусне... Он решительно отбросил эту мысль, и, взяв её за плечи, развернул кругом.
— Теперь отправляйтесь в свою постель, — сказал он, но не смог удержаться, чтобы на прощание не шлепнуть по её очень милой попке. Она повернула голову и посмотрела на него через плечо.
— Трус! — произнесла она. — Человек, который не хочет трахаться, не хочет сражаться.
— Что? — На мгновение он решил, что ослышался — но она действительно сказала это.
 — Ты услышал меня. Доброй — долбаной — ночи!
Он догнал её в два шага, схватил за плечо и развернул к себе лицом.
— А кто внушил тебе эту мудрую мысль, могу я спросить? Твой лучший друг, капитан Харкнесс? 
Уильям не был по-настоящему зол, но потрясение от её неожиданного появления всё ещё бурлило в его крови, и он был сильно раздражен. 
— Я избавил тебя от содомии, чтобы ты могла попрекать меня моим и без того нелёгким положением? 
Она задрала подбородок вверх и тяжело дышала, но не казалась расстроенной.
— Каким ещё положением? — дерзко спросила девушка.
— Проклятье — я же говорил тебе. Ты знаешь, что такое конвенционная армия?
— Нет.
— Ну, это длинная история, и я не буду рассказывать об этом, стоя в одной рубашке посреди лагеря. А теперь проваливай и позаботься о своей сестре и ребятах. Это твоя работа; о себе я позабочусь сам.
Она резко выдохнула, издав презрительное: «тьфу».
— Несомненно, ты так и сделаешь — сказала она с максимальным сарказмом, бросая выразительный взгляд на его член, который нелепо выпирал из-под рубашки Уильяма, открыто демонстрируя свои собственные насущные потребности. 
— Дерьмо, — коротко сказал он, затем схватил Джейн в медвежьи объятия, вдавливая её тело в своё, и поцеловал. Она сопротивлялась, но спустя пару мгновений он понял, что борьба должна была не обеспечить её освобождение, а лишь спровоцировать его на дальнейшие действия. Уильям сжал её покрепче, пока она не остановилась, но продолжил целовать ещё некоторое время.
Наконец он разжал руки, тяжело дыша и обливаясь потом; воздух был похож на дыхание горячей смолы. Она тоже тяжело дышала. Он мог взять её. Он этого хотел. Толкнуть её на колени в траву рядом с палаткой, задрать сорочку и взять сзади — это не займет больше нескольких секунд.
— Нет, — сказал он и вытер рот тыльной стороной кисти. 
— Нет, — повторил он снова, более уверенно. Каждая клеточка его тела хотела её, и, если бы ему было шестнадцать, дело уже давно было сделано. Но те времена прошли, и у него вполне хватило самоконтроля, чтобы снова развернуть её. Он схватил Джейн за загривок и ягодицы, не позволяя ей повернуться назад или пошевелиться.
— Когда мы доберемся до Нью-Йорка, — наклоняясь, прошептал он ей на ухо, — я над этим подумаю.
Она замерла, её ягодица сильно напряглась в его руке, но она не отстранилась и не попыталась укусить его, к чему он был почти готов.
— Почему? — спросила она спокойным голосом.
— Это тоже длинная история, — сказал Уильям. — Спокойной ночи, Джейн. — И, отпустив её, он скрылся в темноте. Вскоре барабаны дали сигнал к побудке.

МУЖЧИНЫ всю ночь спали, не выпуская из рук оружия – таков был приказ сэра Генри. Хотя на самом деле никто не лежал в обнимку с мушкетом и патронташем, было нечто особенное в том, чтобы спать рядом с ружьем, касающимся твоего тела. Это заставляло всё время оставаться начеку и вскочить с постели в мгновение ока.
Уильям не имел оружия, чтобы положить его рядом, и, поскольку он не спал, его не нужно было будить, но из-за этого его боевой дух ничуть не уменьшился.
Он не сможет сражаться, к своему глубокому сожалению, но, слава Господу, он останется здесь. В лагере начиналась суета, перемещавшиеся по проходам между палаток барабаны гремели, созывая солдат, и воздух наполнился запахами хлеба, свинины и горячей гороховой каши.
Рассвет ещё не наступил, но Уильям угадывал присутствие солнца там, чуть ниже горизонта, восходящего медленно и неизбежно, чтобы вновь воцариться на небосводе. Эта вызвало в нем яркое воспоминание о ките, которого он наблюдал во время плавания в Америку: темная тень за бортом корабля, которую легко можно было принять за игру света на волнах, медленно начинала расти: дыхание перехватывает от изумления при виде того, как она поднимается, такая близкая, такая огромная – и внезапно является целиком.
Он завязал подвязки чулок как можно туже, прежде чем застегнуть пряжки на бриджах под коленями и натянуть гессенские сапоги ^[1].

[1]Hessian boots – Кожаные сапоги с голенищами до колен, которые носили прибывшие в 1775 г. в Северную Америку немецкие офицеры – наёмники из Гессена и контактирующие с ними британские офицеры. (здесь и далее – примечания переводчика)

Наконец-то он получил назад свой горжет, который придал обыденному процессу одевания оттенок настоящей церемонии. Горжет, конечно, напомнил ему о Джейн – сможет ли он когда-либо его носить, не думая о проклятой девчонке? – и о недавних событиях.
Он уже не раз пожалел, что не принял её предложения. Уильям всё ещё чувствовал ее запах, мускусный и нежный, словно его лицо тонуло в густом мехе. Её замечание до сих пор терзало его, и Уильям фыркнул, расправляя мундир у себя на плечах. Возможно, стоило подумать об этом ещё до прибытия в Нью-Йорк.
Эти праздные мысли были прерваны появлением другого адъютанта сэра Генри, капитана Кросби, протаранившего головой клапан палатки, – он явно очень спешил.
– О, вот и вы, Эллсмир. Надеялся, что поймаю вас – вот, держите.
Он швырнул сложенную записку в направлении Уильяма и исчез. Уильям снова фыркнул и поднял её с земли. Эванс и Мерблинг, которые имели солдат под своим началом, ушли их проверять; он им горько завидовал.
Письмо было от генерала сэра Генри Клинтона и подействовало на него как удар в солнечное сплетение:
«…с учетом вашего особого статуса, я думаю, что сегодня вам лучше всего оставаться в штате канцелярии …»
– Stercus! (дерьмо – лат.) – произнес Уильям, посчитав немецкий недостаточным крепким для выражения своих чувств. – Excrementum obscaenum! (Грязная куча дерьма – лат.) Filius mulieris prostabilis! (Сын непотребной шлюхи – лат.)
Ему сдавило грудь, кровь стучала в ушах, и безумно хотелось что-нибудь разбить. Уильям прекрасно знал, что просить сэра Генри изменить свое решение было бесполезно. Но потратить целый день, в сущности, на битьё баклуш в палатке клерков – чем ещё там можно было заниматься, если ему не разрешалось передавать письма или даже выполнять такую скромную, но необходимую работу, – присматривать за сопровождающими армию и лоялистами? Он что, – должен будет приносить клеркам обед, или держать по фонарю в каждой руке, когда стемнеет, как гребаный канделябр?
Он уже собирался смять записку в комок, когда внутрь вторглась еще одна нежданная голова, за которой последовало элегантное тело: капитан Андре,[2] одетый для битвы, с саблей на боку и с пистолетами на поясе. Уильям посмотрел на него с неприязнью, хотя на самом деле был дружелюбным парнем.
– О, вы здесь, Эллсмир, –с удовлетворением произнес Андре. – Как хорошо, что вы ещё не ушли. Мне нужно как можно скорее передать сообщение. Полковнику Тарлетону – он с Британским легионом, с новыми провинциалами из Нью-Йорка, зелеными драгунами – вы его знаете?
– Да, знаю. – Уильям принял запечатанное послание, испытывая странные чувства. – Конечно передам, капитан.
– Молодец, – Андре улыбнулся, похлопал его по плечу, а затем удалился, пылая энтузиазмом от предвкушения неминуемого боя.
Уильям глубоко вздохнул, аккуратно сложил записку сэра Генри, постаравшись придать ей первоначальную форму, и положил её на свою койку. Кто докажет, что он не встретился с Андре первым, и, в силу срочности его просьбы, немедленно ушел, не прочитав записку сэра Генри?
К тому же Уильям сомневался, что его кто-нибудь хватится.

[2] Джон Андре – (2 мая 1750 – 2 октября 1780) офицер британской армии.
Диана опять противоречит самой себе. 25 мая 1778 г. Клэр встречает на Мисчанзе «майора Андре» – кстати, на том же празднике присутствует Уильям.
А 28 июня 1778 г, в день битвы при Монмуте Уильям получает от «капитана Андре» депешу для полковника Тарлетона.
Джон Андре был произведен в капитаны 26–го пехотного полка 18 января 1777 года, а в майоры в 1778 году. У него были живые и приятные манеры, он умел рисовать карандашом, писать красками, в том числе и человеческие фигуры, а также петь и писать стихи. Он был плодовитым писателем, который вел большую часть корреспонденции генерала Генри Клинтона, главнокомандующего британскими армиями в Америке, также написал много шуточных стихов и эпиграмм. Свободно говорил на английском, французском, немецком и итальянском языках. 25 мая 1778 г. он спланировал Мисчанзу – праздник в итальянском стиле, устроенный генералом Хау, предшественником Клинтона, перед его возвращением в Англию.
В 1779 году Андре стал генерал–адъютантом британской армии в Америке в звании МАЙОРА. Генерал–адъютант – не звание, а должность – это старший офицер по подбору персонала, короче – главный над всеми адъютантами командующего армией. В апреле того же года он возглавил британскую секретную службу в Америке. На следующий год (1780 г.), он недолго участвовал во вторжении Клинтона на Юг, во время осады Чарльстона, Южная Каролина. Повешен в качестве шпиона Континентальной Армией за помощь Бенедикту Арнольду при его попытке сдать форт в Вест-Пойнте англичанам. Андре в этот момент было всего 28 лет.

С рассвета прошел всего лишь час, и наступающий день, несомненно, обещал быть ужасно жарким, но на данный момент воздух всё ещё оставался свежим, и Уильям с Готом были счастливы. Уильям пробирался сквозь кипящую массу людей, лошадей, орудий и иного армейского имущества, тихо насвистывая: «Король радуется вновь обретенному» ^[1].

[1] Пусть мошенники и жулики прогнозируют
О судьбе короля или королевства
Я считаю себя таким же мудрым
Как тот, кто смотрит в небеса
Мое зрение выходит за рамки
Глубины пруда
Или реки в самый большой дождь
Так что я могу сказать
Что все будет хорошо
Когда король вновь обретет свое
Да, это я могу сказать
Что все будет хорошо
Раз король вновь обрел свое
When the King Enjoys His Own Again // The Cavalier Songs and Ballads of England from 1642 to 1684// – песня сторонников короля Карла I во время гражданской войны в Англии между сторонниками Карла I (которых иногда именуют «кавалерами») и сторонниками парламента (более известными как «круглоголовые» – от обыкновения коротко стричься) с 1642 по 1652.

Грузовые фургоны были уже готовы: огромное пылевое облако, клубясь и сверкая золотом в лучах восходящего солнца, поднялось со стоянки погонщиков около дивизии фон Книпхаузена, расположенной в четверти мили отсюда, на другой стороне Мидлтауна. Они отправятся в путь прямо к Сэнди Хук^[2] – а с ними Джейн с Фанни и Зеб с Коленсо – на что Уильям искренне надеялся. В его голове вспыхнуло короткое чувственное воспоминание о коже на внутренней стороне бедер Джейн, и он на мгновение прекратил насвистывать, но затем выбросил её из головы. Работа прежде всего!

[2] Сэнди Хук – поселение рядом с Ньютауном в штате Коннектикут, расположенное северо-западнее Нью-Йорка.

Никто точно не знал, где находится новый Британский легион, хотя предполагалось, что он располагался где-то поблизости от подразделений Клинтона, являясь одним из его личных полков, собранных всего месяц назад в Нью-Йорке. Это было довольно рискованно, но Уильям готов был поспорить, что в данных условиях он сможет избежать внимания сэра Генри.
– Как найти одну вошь во французском парике, – пробормотал он и потрепал Гота по шее.
Конь, свежий и резвый, не мог дождаться, когда они доберутся до открытой дороги, чтобы рвануться галопом. Подразделение Клинтона прикрывало тылы в Мидлтауне – на достаточном расстоянии, чтобы несколько поубавить энергию Гота. Хотя вначале они должны были пробраться сквозь обширную группу сопровождающих армию, которые переходили от полусна к бешенной суете. Уильям держал Гота на коротком поводке, чтобы тот не растоптал ребёнка – там были десятки маленьких негодников, копошащихся на земле, подобно саранче.
Оторвав взгляд от земли, он увидел знакомую фигурку, стоящую в очереди за хлебом, и его сердце дрогнуло от радости. Энн Эндикотт, уже полностью одетая, но без чепца; темные волосы были заплетены в толстую косу, спускавшуюся по спине. Вид этого заставил его вздрогнуть от желания близости, и он с трудом удержался, чтобы не окликнуть её. У него будет достаточно времени после боя.

УИЛЬЯМ НАКОНЕЦ-ТО обнаружил кавалеристов Британского легиона, наполнявших свои фляги из колодца во дворе фермерского дома. У них, однако, имелся караульный, который издал предупреждающий крик, увидев одинокого всадника, и половина отряда развернулась в боевой готовности. Хорошо обученная команда – Банастр Тарлетон был опытным, энергичным офицером.
Сам Тарлетон в расслабленной позе стоял в тени большого дерева, одной рукой прижимая к себе богато украшенный перьями шлем, держа в другой зеленый шелковый платок, которым он вытирал лицо. Уильям на мгновение закатил глаза при виде такого позерства, но Тарлетон этого не заметил. Он перешел на шаг, и подъехав прямо к Тарлетону, наклонился, чтобы вручить ему депешу. 
– От капитана Андре, – сказал он. – Были в деле?
Мужчины сражались – он чувствовал запах пороха, исходящий от них, и пара драгун с какими-то легкими ранами сидела у сарая, их мундиры были испачканы кровью. Двери пустого сарая были распахнуты, а двор затоптан и усеян навозом. Уильям на мгновение задумался, сам ли фермер отогнал свой скот, или животных забрала одна из армий.
– Да толком и не были, – ответил Тарлетон, читая записку.
– Хотя вот это может помочь. Мы должны идти на подмогу к милорду Корнуоллису. 
Лицо полковника покраснело от жары, и кожаный воротник врезался в его плотную мускулистую шею, однако он выглядел чрезвычайно бодрым от открывающейся перед ним перспективы.
– Хорошо, – заметил Уильям, натягивая поводья, чтобы повернуться и уехать, но Тарлетон остановил его, подняв руку. Он спрятал записку в карман вместе с зеленым платком.
– Раз уж мы встретились, Эллсмир, – вчера вечером я увидел лакомый кусочек в лагере, в очереди за хлебом, – сказал Тарлетон. Он на мгновение втянул нижнюю губу и вновь выпятил ее, мокрую и красную. 
– Очень соблазнительная, и с ней маленькая сестренка, тоже миленькая, хотя на мой вкус малышка ещё недостаточно созрела. 
Уильям поднял брови, но почувствовал, как его плечи и бедра поневоле напряглись.
– Сделал ей предложение, – продолжал Тарлетон, с нарочитой небрежностью, но бросив при этом быстрый взгляд на руки Уильяма. Уильям с трудом смог разжать стиснутые кулаки. 
– Однако она отказалась – сказала, что она ваша? 
 Последняя фраза вроде бы не была вопросом – ну почти не была.
– Если её имя Джейн, – заметил Уильям, – то она с сестрой путешествует под моей защитой.
Лукавый взгляд Тарлетона превратился в откровенно насмешливый.
– Под вашей защитой, – повторил он. Его полные губы изогнулись. – Припоминаю, она сказала, что её зовут Арабелла, – хотя, возможно, мы говорим о разных девушках.
– Нет, не о разных.
 Уильям не хотел вести этот разговор и подобрал поводья.
 – Не трогай её, черт возьми.
Это было ошибкой – Тарлетон никогда не отступал перед вызовом. Его глаза засверкали, и Уильям увидел, как он напрягся, пошире расставляя ноги.
– Сразимся за неё, – сказал он.
– Что, здесь? Вы с ума сошли? 
Откуда-то слышались тревожные сигналы горна, это было совсем близко. Не говоря уже о бойцах Тарлетона: многие из них явно прислушивались к их диалогу.
– Это не займет много времени, – тихо сказал Тарлетон, отступая назад. Его левый кулак был полусжат, и он вытер правую руку о бриджи, откинув полу мундира. Он посмотрел через плечо на пустой сарай.
 – Мои люди не будут вмешиваться, но мы могли бы пойти туда, если вы стесняетесь.
 Он произнес «стесняетесь» с той особой интонацией, которая давала понять, что он имеет в виду трусость. 
На кончике языка Уильяма вертелось: «Эта девушка вовсе не моя», – но сделать такое признание означало дать Тарлетону разрешение приударить за ней. Он видел Бана с девушками достаточно часто; тот не был с ними агрессивен, скорее – очень настойчив. Никогда не сдавался, не добившись желаемого тем или иным способом.
И после Харкнесса... Мысли Уильяма отстали от его тела; оказывается, он уже сбрасывал с себя мундир, прежде чем принял осознанное решение.
Бан, ухмыляясь, положил свой шлем на землю и нарочито медленно снял собственный мундир. Движение сразу же привлекло внимание всех его людей, и через несколько секунд они были окружены кружком поощрительно свистевших и улюлюкавших драгун. Единственным недовольным оказался лейтенант Бана, чьё лицо приобрело болезненно-серый оттенок. 
– Полковник! – начал он, и Уильям понял: человек просто боится противоречить Бану, а не последствий того, что может случится, если он этого не сделает. Однако он хотел выполнить свой долг и, вытянув руку, попытался схватить Тарлетона за локоть:
 – Сэр, вы …
– Отпусти, – сказал Банастер, не сводя глаз с Уильяма. – И заткнись. 
Рука лейтенанта упала, как будто кто-то ударил его по плечу.
 Уильям внезапно ощутил некую отстраненность, словно он смотрел на всё происходящее чужими глазами, откуда-то со стороны, – и этой внешней его части очень хотелось посмеяться над нелепостью ситуации. И какой-то крошечный участок сознания был потрясен до ужаса. Но его физическое тело мрачно ликовало и действовало по собственному усмотрению.
Он видел, как Бан дрался раньше, и не допустил ошибки, дожидаясь какого-либо сигнала к началу поединка. В тот момент, когда зеленая куртка упала на землю, Уильям рванулся вперед, и, не обращая внимания на свирепый хук, врезавшийся ему под ребра, схватил Тарлетона за оба плеча, дернул его на себя и боднул головой в лицо, слыша ужасный треск ломающейся кости.
Он отпустил Бана, сильно толкнул его в грудь и отшвырнул назад, кровь текла из сломанного носа полковника, и на его лице появилось удивленное выражение, которое немедленно сменилось яростью берсерка. Тарлетон собрал все свои силы и прыгнул на Уильяма как бешеный пес.
Уильям был на шесть дюймов выше и на сорок фунтов[1] тяжелее Бана, и имел трех старших кузенов, которые научили его сражаться. У Банастра Тарлетона было непоколебимое убеждение, что он сможет выиграть любой бой, который начал сам.

[1] 40 фунтов = 18 кг; 6 дюймов = 15 см.

Они боролись на земле, сцепившись вплотную, так что ни один из них не мог по-настоящему ударить другого, когда Уильям смутно услышал голос лейтенанта, полный паники, и возню вокруг них. Руки схватили его и оттащили от Тарлетона, другие руки исступленно толкали его к лошади. Со стороны тропинки слышались приближающиеся звуки барабанов и топот марширующих ног. 
Он забрался в седло в оцепенении, ощущая вкус крови во рту, и непроизвольно сплюнул. Его мундир бросили ему на колени, и кто-то ударил его лошадь с резким «Но–оо!», что едва не выбило Уильяма из седла, поскольку его ноги всё ещё не были в стременах.
Он прижал колени и голени к бокам лошади, посылая Гота в галоп, и вырвался на тропинку прямо перед колонной пехоты, чей сержант отпрянул с тревожным криком. Шотландцы. Он увидел клетчатые труизы^[2], береты и услышал несколько грубых возгласов, очевидно на шотландском или гэльском, но ему было всё равно. 
Они принадлежали к полку, которого он не знал, – и, следовательно, их офицеры не знали его.

[2] Trews (Truis or Triubhas) – труизы – национальная шотландская одежда, род обтягивающих брюк из двух одношовных штанин. Шились из тартана и отделывались кожей, поскольку их надевали при езде верхом. После 1746 г. их могли носить только солдаты Шотландского полка, поскольку труизы были запрещены наравне с килтом.
 
Тарлетон мог давать какие угодно объяснения. В левом ухе Уильяма звенело, и он, тряхнув головой, прижал к нему ладонь, чтобы оно успокоилось.
Когда он убрал руку, звон ослаб, но вместо этого Уильям услышал голоса, которые пели «Янки Дудл»^[3].
Янки наш хотя простак –
Джентльмен он вроде,
И воткнул перо в колпак
По последней моде.
Янки–Дудл, поскачи,
Янки–Дудл – денди!
Да смотри не оттопчи
Все ноги нашей Сэнди!
[3]Песня «Янки Дудл» была одним из первых гимнов США, в настоящее время воспринимается в патриотическом ключе (хотя первоначально возникла в качестве юмористической). 

Он недоверчиво оглянулся через плечо и увидел несколько одетых в синее континенталов, которые, волоча за собой несколько пушек, направляясь к отдаленному холму.
Вернуться и предупредить шотландских пехотинцев и людей Тарлетона? Или повернуть на юг к Корнуоллису?
– Эй, лобстер!^[4] – Крик слева заставил его взглянуть в ту сторону – и как раз вовремя. 

[4] Лобстер или красномундирник – презрительная кличка британских солдат у североамериканских патриотов.

Группа из десяти или пятнадцати мужчин в охотничьих рубашках, в большинстве своём вооруженных косами и мотыгами, надвигалась на него. Один человек целился в него из мушкета; очевидно, он был тем, кто кричал, поскольку сделал это снова: 
– Брось поводья и слезай!
– Черта с два, – откликнулся Уильям, и пришпорил Гота, который рванул с места так, словно ему сунули под хвост горящую головню. Уильям услышал грохот мушкета, но лишь ниже склонился к шее лошади и понесся дальше.

Примечание переводчика:
Текст песни Янки Дудл содержит предположительно голландские или немецкие слова. Тривиальная мелодия, по-видимому, возникла в Англии во времена Карла I как насмешка над солдатами Кромвеля. 
Термин «Doodle» впервые появился в английском языке в начале семнадцатого века и, как полагают, происходит от дуделя из немецкого языка, что означает «плохо играть музыку», или Dödel, что означает «дурак» или «простак».
Во время англо-французской колониальной войны 1755 г. эта песня была перенесена английскими войсками в Северную Америку; новый текст, как считается, был сочинён полковым врачом Ричардом Шакбергом (Richard Shuckburgh) и выражал насмешливое отношение британских офицеров к североамериканским (местным) новобранцам. 
Денди были людьми, которые уделяли особое внимание внешнему виду, утонченному языку и развлечениям в свободное время. Доморощенный денди был британским представителем среднего класса, имитировавшим аристократический образ жизни. В частности, они носили шелковую одежду в полоску, вставляли перья в шляпы и носили двое карманных часов с цепочками – One to tell what time it was, and the other to tell what time it was not – Одни, чтобы сказать, который сейчас час, а другие, чтобы сказать, который ещё не наступил.
В дальнейшем текст песни неоднократно переписывался.

УИЛЬЯМ осторожно коснулся челюсти, поздравляя себя с тем, что Тарлетону удалось ударить его по лицу всего один раз, да и то не по носу. Ребра, руки и живот – это совсем другое дело. Его одежда была грязной, а рубашка порвалась, однако посторонний наблюдатель не поймет, что он дрался. Может быть, это сойдет ему с рук – до тех пор, пока капитан Андре не упомянет о депеше в Британский легион. В конце концов, сэр Генри будет слишком занят сегодня утром, если хотя бы половина того, о чем Уильям слышал по пути, окажется правдой.
Раненый капитан пехоты, возвращавшийся в лагерь, рассказывал, что видел, как командующий арьергардом сэр Генри, возглавив атаку против американцев, так далеко вырвался вперед, что мятежники его чуть не схватили, прежде чем следующие за ним солдаты успели его догнать. Услышав это, Уильям вспыхнул – он мечтал принять участие в происходящем. Но, по крайней мере, он не торчал в палатке клерков …
Ему оставалось проехать не более четверти мили до бригады Корнуоллиса, когда Гот потерял подкову. Уильям произнес нечто очень грубое, остановился и спешился, чтобы поискать её. Он нашел подкову, но два гвоздя исчезли, и торопливые поиски не дали результата – как и шанс забить их каблуком сапога, что было его первой мыслью.
Он сунул подкову в карман и огляделся. Группы солдат виднелись со всех сторон, но на противоположной стороне оврага находилась рота гессенских гренадеров, строивших укрепление у входа на мост. Он повел осторожно ступавшего Гота в их сторону.
– Привет! – окликнул он ближайшего парня. – Wo ist der nächste Hufschmied? Тут есть кузнец поблизости? 
Мужчина равнодушно посмотрел на него и пожал плечами. Однако молодой парень указал через мост и крикнул:
– Zwei Kompanien hinter uns kommen Husaren! За нами идут два отряда гусар^[1]!

[1] Еще 30 лет назад (к началу Семилетней войны) Фридрих II Прусский и его союзники – гессенцы провели много ценных улучшений в организации и тактическом построении своей кавалерии. Немецкая конница состояла из кирасир, драгун и гусар, в то время как Британская армия стала преобразовывать свои легкие драгунские полки в гусарские только в начале 19 в.

– Danke! Спасибо! – ответил Уильям и повел Гота в редкую тень рощицы тонких сосенок. Что ж, это была удача. Ему не придется долго вести лошадь – можно подождать, пока фургон кузнеца сам не приедет к нему. Тем не менее, Уильям беспокоился из-за своей задержки.
Каждый нерв его тела был напряжен, как струна клавесина – он то и дело прикасался к поясу, где обычно находилось его оружие. Уильям слышал звуки мушкетного огня в отдалении, но ничего не видел. Окружающая местность походила на книжку-раскладушку ^[2] – пологий луг внезапно нырял в лесистые овраги, а затем выскакивал обратно, чтобы снова в них исчезнуть.

[2] Leporello (нем.) – многостраничная открытка или книжка-раскладушка для маленьких детей.

Он вытащил свой носовой платок, настолько влажный, что теперь им можно было только смывать пот с лица вниз. Уильям уловил слабое дуновение прохлады, поднимающееся от ручья в сорока футах (около 12 метров) под ним, и подошел к краю оврага в надежде на большее. Он выпил теплой воды из своей фляги, горя желанием слезть вниз и напиться из ручья, но не решаясь это сделать – Уильям мог бы без проблем спуститься по крутому склону, но возвращение наверх обернулось бы нелегким подъемом – а он не хотел рисковать и пропустить кузнеца.
– Er spricht Deutsch. Er gehört! Он говорит по-немецки. Он слышал! 
Слышал что? Уильям не обращал внимания на случайные разговоры гренадеров, но эти приглушенные слова ясно донеслись до него, и он оглянулся по сторонам, отыскивая того, кто ещё здесь, по их словам, говорил по–немецки, но увидел лишь двух гренадеров совсем близко у себя за спиной. Один из них нервно улыбнулся Уильяму, который невольно напрягся. 
Внезапно между ним и мостом возникли еще двое соллдат.
– Was ist hier los? – резко спросил он. – Was machst Ihr da? В чем дело? Что вам нужно?
Крепкий парень состроил извиняющееся лицо.
– Verzeihung. Ihr Seid Hier Falsch. Простите. Вы не в том месте.
«Я не в том месте?»
Прежде чем Уильям успел что-то сказать, они набросились на него. Он отбивался локтями и кулаками, лягался и бодался, но это продолжалось не более нескольких секунд. Ему заломили руки за спину, и крепкий парень, ещё раз повторив:
– Verzeihung, простите, – и с тем же извиняющимся видом стукнул его камнем по голове.
Уильям не потерял сознание, пока не ударился о дно оврага.

«ЧЕРТОВСКИ МНОГО схваток» – подумал Йен, но это было почти всё, что он мог сказать о происходящем. Противники постоянно перемещались – особенно американцы – и всякий раз, когда они встречались с отрядами красномундирников, происходили схватки, часто довольно жестокие. Но окружающая местность была настолько неровной, что столкновения больших армейских групп почти не происходило. 
Когда он поднял голову, то обнаружил, что за ним наблюдал один из индейцев–разведчиков. Или, во всяком случае, ему так показалось. В двадцати ярдах от него на тощем пони сидел воин из племени Абенаков^[3] и задумчиво рассматривал Йена. Да, абенаки, он убедился в этом, увидев выбритую голову от бровей до макушки, полосу черной краски на глазах и длинные серьги из поблескивающих на солнце перламутром ракушек, которые касались плеч мужчины.

[3] Абенаки (Абнаки) (англ. – Abenaki/Abnaki) – индейское племя США, проживавшее на территориях штатов Мэн, Нью–Гемпшир, Вермонт и в Канаде. Враждовали с ирокезами. 

Во время этих наблюдений Йен поворачивал своего собственную лошадь в поисках подходящего убежища. Большая группа людей стояла на открытом лугу, в добрых двухстах ярдах от него, но поблизости росли каштаны и тополя, и примерно в полумиле позади, в той стороне, откуда он приехал, холмистая местность переходила в один из больших оврагов.  Низина вполне могла стать ловушкой, но, если он поторопится, она даст ему возможность скрыться. Йен резко ударил ногами лошадь, и они рванулись с места, круто сворачивая влево, минуя густые заросли – это вышло удачно, поскольку он услышал, как что–то тяжелое пронеслось над его головой и врезалось в заросли. Копьё? Томагавк?
 Это не имело значения – единственной важной вещью было то, что бросивший его человек лишился своего оружия. Тем не менее, Йен оглянулся – и увидел второго абенака, который обошел рощу с противоположной стороны, готовясь перехватить его. Второй крикнул что–то, а первый ответил – охотничьи крики. Добыча в поле зрения.
– Cuidich mi, a Dhia! Боже, помоги мне! – произнес он, и с силой вдавил пятки в бока лошади. Новая кобыла оказалась хорошим скакуном, и они миновали открытое пространство, пробились сквозь небольшую рощу деревьев и вырвались на другую сторону, чтобы прямо перед собой увидеть изгородь. Препятствие оказалось слишком близко, чтобы они успели остановиться, и они не остановились – лошадь присела на задние ноги, сгруппировалась и взлетела, задние копыта с громким стуком задели верхнюю перекладину, что заставило Йена прикусить язык.
Он не оглянулся назад, но низко склонился к шее лошади, и они понеслись прямо к провалу в земле, Йен видел, как она резко обрывалась вниз впереди перед ними. Он повернул лошадь и поехал вбок, не желая скакать прямо по краю оврага на случай, если он окажется слишком крутым… Никаких звуков позади, за исключением грохота и гула сражающихся армий. Никаких воплей, никаких охотничьих криков абенаков.
Вот и они, густые заросли, окаймлявшие край оврага. Йен сбавил скорость и лишь теперь рискнул взглянуть через плечо. Никого, и, облегченно вздохнув, он пустил лошадь медленным шагом, позволив ей идти по краю, в поисках безопасного пути вниз. Чуть выше – может быть, ярдах в пятидесяти – уже показался мост, но на нём никого не было – пока что.
Йен услышал звуки схватки в овраге, возможно, в трехстах ярдах от того места, где он находился, но заросли вокруг него были достаточно высокими, чтобы скрыть его от них. Только драка, судя по звукам – сегодня он уже слышал или видел это десятки раз: мужчины с обеих сторон, гонимые жаждой к ручьям, текущим по оврагам, встречались там время от времени и устраивали между собой кровавые разборки на мелководье.
Эта мысль напомнила ему о собственной жажде – и о лошади, поскольку животное вытягивало шею, ноздри жадно раздувались, ловя запах воды.
Йен соскользнул с кобылы, и начал спуск вниз, к краю ручья, внимательно следя за шаткими камнями и рыхлой землей – берег ручья по большей части представлял из себя мягкую грязь, окаймленную полосами из ряски и порослью низкого тростника. Заметив краем глаза красное пятно, он напрягся, но это был британский солдат, уткнувшийся лицом в грязь и явно мертвый, его ноги шевелились в потоке.
Йен сбросил свои мокасины и вошел в воду – ручей здесь был довольно широким и всего пару футов глубины, с илистым дном, в которое он погрузился по самые лодыжки. Йен выбрался на берег и снова повел лошадь дальше вверх по оврагу, в поисках лучшей опоры, хотя кобыла отчаянно хотела пить и толкала Йена головой, не желая больше ждать.
Звуки стычки смолкли, он слышал голоса людей наверху и вдалеке, но в самом овраге уже ничего не происходило.
Вот, здесь будет удобно. Он отпустил поводья лошади, и она, бросившись к ручью, принялась с блаженством глотать воду, стоя с утопленными в грязи передними ногами, но задние ноги твердо стояли на покрытым галькой участке. Йен почти так же жаждавший воды, опустился на колени, ощутив блаженный холод от намокшей набедренной повязки и леггинов, но это ощущение мгновенно сошло на нет, когда он зачерпнул воду руками и выпил, он зачерпывал её и пил, снова и снова, время от времени захлебываясь из–за того, что захватывал воды больше, чем успевал проглотить.
Наконец он неохотно остановился и полил водой лицо и грудь, чтобы освежиться, хотя медвежий жир в его раскраске заставлял воду круглыми каплями скатываться с кожи. 
– Хватит, – сказал он лошади. – Ты лопнешь, если продолжишь в том же духе, девочка. 
Потребовалась некоторые усилия, но Йен все же вытащил морду лошади из ручья, вода и кусочки зелёных водорослей выплеснулись из её рта, когда она фыркнула и тряхнула головой. Поворачивая лошадь, чтобы вывести ее на берег, Йен увидел другого британского солдата.
Этот тоже лежал на дне оврага, но не в грязи. Он лежал ничком, но его голова была повернута в сторону, и…
– О, Боже, нет! – Йен поспешно обмотал поводья своей лошади вокруг ствола дерева и прыгнул вниз по склону. Ну так и есть. Он при первом взгляде узнал его по длинным ногам, по форме головы, но лицо, даже залитое кровью, убедило Йена окончательно.
Уильям был ещё жив – его лицо подергивалось под лапками полдюжины черных мух, слизывающих его запекшуюся кровь. Йен приложил руку к его шее, как это делала тетя Клэр, но, не зная, как найти пульс или каким тот должен быть, убрал руку. Уильям лежал в тени большого платана, но его кожа все еще была теплой – в такой день это не могло не помочь, подумал Йен, даже если он был мертв. 
Он поднялся на ноги, лихорадочно соображая. Ему нужно затащить придурка на лошадь, но, может быть, лучше его раздеть? На всякий случай снять броский мундир? Но что, если он отвезет его назад, в расположение британцев, найдет там кого–нибудь, кто позаботится об Уильяме и доставит его к хирургу? Это было намного ближе.
Все–таки нужно снять его мундир, иначе парень может умереть от жары, прежде чем Йен доберется хоть куда-нибудь. Решившись, он снова опустился на колени и тем самым спас себе жизнь. Томагавк ударил в ствол платана в том месте, где мгновение назад находилась его голова.
И через секунду один из абенаков скатился вниз по склону и с визгом прыгнул на Йена, обдав его лицо своим вонючим дыханием. Тем не менее, этого секундного промедления было достаточно, чтобы Йен, поджав ноги под себя, отпрянул в сторону и перекинул тело абенака через бедро неуклюжим броском, после чего тот приземлился в грязь в четырех футах от него.
Второй был позади него – Йен услышал шаги мужчины по гравию и тростнику, и обернулся, чтобы встретить нисходящий удар, отбивая нож предплечьем, и хватаясь за него другой рукой.
Теперь они оба набросились на него, нанося удары кулаками и ногами. Он отшатнулся назад, потерял равновесие, но не отпустил одного из нападавших и умудрился упасть в ручей вместе с ним. После этого он потерял всякое чувство времени.
Он сидел верхом на спине лежавшего в воде абенака и изо всех сил старался его утопить, в то время как другой индеец, навалившись на него сзади, пытался обхватить его рукой за шею, чтобы задушить – а затем с одной стороны оврага донесся глухой шум, и они на мгновение замерли. Множество людей беспорядочно двигались – Йен слышал барабаны, но бессвязные голоса сливались, напоминая шум далекого моря. 
Абенаки тоже замешкались на мгновение, но этого было достаточно: Йен извернулся, сбросив индейца со спины и неуклюже прыгнул в воду, скользя и застревая в топком дне, добрался до берега и побежал к первому, что попалось ему на глаза – к высокому белому дубу. Он бросился к стволу и полез по нему, хватаясь за ветви, стараясь побыстрее подняться выше, прежде чем они подойдут, рискуя своей раненой рукой и раздирая кожу о грубую кору. 
Абенаки метались туда–сюда, как волки, бросая взгляды то вверх, откуда из–за края оврага доносился шум, то на него – то через ручей на Уильяма, – это заставило желудок Йена свернуться жгутом. Боже, чем он может помочь, если они захотят перерезать парню горло? У него даже не было камня, чтобы бросить в них. 
Шум наверху усилился: много мужчин, что они кричали? – и абенаки внезапно оставили Йена. Они зашлепали обратно через ручей, их леггинсы намокли и покрылись черной грязью, ненадолго задержались возле Уильяма, чтобы перевернуть и порыться в его одежде – очевидно, он уже был ограблен, потому что они ничего не нашли, – затем отвязали лошадь Йена и с последним издевательским кличем: «Могавк!» исчезли вместе с кобылой в зарослях вербы вниз по течению.
Постепенно к нему вернулось чувство, что ему необходимо немедленно начать действовать.
Уильям. Ему нужно было рассказать кому–нибудь о Уильяме. Очевидно, это будут не британцы.
Пробуя свои силы, Йен покачал головой и, обнаружив, что его мозг, похоже, не собирался взрываться, направился к юго-западу. Если повезет, он встретит среди наступающих Ла Файетта^[4] или дядю Джейми и, может быть, раздобудет ещё одну лошадь. С помощью лошади он сумеет вытащить Уильяма из оврага в одиночку. И, что бы ещё ни случилось сегодня, он обязательно разберется с этими ублюдочными абенаками.

[4] Мари Жозеф Поль Ив Рош Жильбер дю Мотье, маркиз де Ла Файет (Лафайет) (фр. Marie–Joseph Paul Yves Roch Gilbert du Motier, marquis de La Fayette) 1757 – 1834) — французский политический деятель. Участник войны за независимость США, воевал на стороне американцев.

Только что один из людей Ла Файета подошел к Джейми с приказом отступить, чтобы присоединиться к основному корпусу генерала рядом с одной из ферм между Южным и Центральным Ручьями Спотсвуда^[1]. Услышав это, он обрадовался – у плохо вооруженных ополченцев не было никакой реальной возможности подавить артиллерию, закрепившуюся в саду – особенно, если пушки охраняла стрелковая часть.

[1] Spotswood – Спотсвуд – город в шт. Нью-Джерси, США. Первое поселение, основанное в 1685 году эмигрантом Джеймсом Джонстоном, называлось «Spottiswoode» в честь его прежнего места жительства в Шотландии.

Он взглянул на лежащую впереди дорогу, высматривая притаившихся британцев. С внезапным раздражением Джейми подумал о том, куда пропал Йен – ему хотелось знать, где находятся англичане.
И узнал – спустя мгновение. Неподалеку раздался выстрел, и его лошадь споткнулась и упала. Джейми высвободил ногу и выкатился из седла в тот момент, когда конь рухнул на мост с силой, сотрясшей всю конструкцию, ненадолго забился в конвульсиях, громко заржал и соскользнул через край в овраг.
Джейми вскочил на ноги, его рука горела, из-за того, что он содрал всю кожу с ладони, проехавшись по разбитым доскам.
– Бегите! – закричал он изо всех сил, какие у него остались, и дико замахал рукой, собирая своих людей и направляя их вниз по дороге к зарослям деревьев, которые послужат им укрытием. 
– Вперед!
Джейми оказался среди них, поток людей увлекал его за собой, и они влетели в рощу, задыхаясь и хрипя после напряженного бега. Кирби и Гатри собирали свои роты, люди покойного капитана Крэддока теснились возле Джейми, и он, едва дыша, кивнул Биксби и капралу Гринхоу, чтобы те пересчитали присутствующих.
Он все еще слышал звук удара лошади о землю под мостом.
Джейми почувствовал тошноту, которая всё нарастала, а он знал, что проще сблевать, чем сдержать рвоту. Он коротким жестом остановил направлявшегося к нему лейтенанта Шнелла, который хотел поговорить с ним, шагнул за большую сосну и позволил желудку вывернуться, словно опустошенному споррану. Некоторое время он стоял согнувшись, с открытым ртом, чтобы слюна смыла мерзкий привкус, ради устойчивости прижимаясь лбом к грубой коре.
«Cuidich mi, a Dhia. – Боже, помоги мне…»
Но его разум на данный момент растерял все слова, и Джейми выпрямился, вытирая рот рукавом. Однако, когда он вышел из-за дерева, все мысли о том, что произойдет дальше, и что ему со всем этим делать, исчезли. Из-за деревьев поблизости показался Йен и двинулся через открытое пространство. Парень был в без лошади и двигался медленно, но упорно. Джейми мог различить его синяки даже на расстоянии в сорок футов (около 12 м.). 
– Это один из наших или из них? – с сомнением спросил ополченец, на всякий случай поднимая мушкет в направлении Йена.
– Это мой, – ответил Джейми. – Не стреляйте в него, ладно? Йен! Йен! 
Он не побежал – его левое колено слишком сильно болело, чтобы бежать, – но как можно быстрее направился к племяннику и с облегчением увидел, как тусклый взгляд Йена оживился, и как засветились его глаза, когда племянник заметил его.
– Дядя Джейми! – Йен потряс головой, словно пытаясь очистить её, и внезапно остановился, хватая ртом воздух.
– Ты сильно ранен, bhalaich, сынок? – спросил Джейми, отступая и ища кровь. Кровь была, но ничего страшного. Парень прижимал руки к телу, как будто был тяжело ранен…
 – Нет. Нет, это ... 
 Йен пошевелил губами, пытаясь выдавить слова из пересохшей глотки, и Джейми сунул ему в руку свою фляжку. К сожалению, в ней осталось мало воды, но всё же она была, и Йен залпом проглотил её.
– Уильям, – выдохнул Йен, опуская пустую флягу. – Твой …–
– Что с ним? – перебил Джейми. На дороге показались ещё люди, некоторые из них почти бежали, оглядываясь назад. – Что? – повторил он, хватая Йена за руку.
– Он жив, – сразу сказал Йен, правильно оценивая и смысл, и напряженность вопроса. – Кто-то ударил его по голове и бросил на дне оврага. – Он неопределенно указал в сторону разведчиков. – Примерно в трехстах ярдах к западу от моста, так? Он не умер, но я не знаю, как сильно он ранен.
Джейми кивнул, мгновенно оценив ситуацию.
– Ясно, а с тобой что случилось? 
 Он надеялся, что Уильям и Йен больше не столкнутся друг с другом. Но, если Уильям был без сознания, то не он отнял у Йена лошадь, а её явно кто-то забрал, потому что…
– Два разведчика из Абенаков, – с гримасой ответил Йен. – Мерзавцы следили за мной и… – 
Джейми всё ещё держал Йена за левую руку, поэтому ощутил удар стрелы и воздействие этого удара на тело парня. Йен недоверчиво посмотрел на свое правое плечо, откуда торчало древко, колени его подогнулись, Джейми не успел удержать внезапно отяжелевшее тело и выпустил его руку.
Он бросился на Йена и повалил его на землю, защитив от второй стрелы – Джейми услышал, как она просвистела в воздухе возле его уха. Слышал, как ружьё ополченца выстрелило прямо над ним, затем раздался взрыв криков и воплей, и часть его людей, сорвавшись с места, с ревом понеслась туда, откуда прилетели стрелы.
– Йен! 
Он перевернул племянника на спину. Парень был в сознании, но большая часть его лица, не покрытая татуировкой, ужасно побелела, а кадык беспомощно двигался. Джейми схватился за стрелу – она вонзилась в то, что Клэр называла дельтовидной мышцей, – в мякоть плеча повыше локтя, но стрела не пошевелилась, когда он осторожно потянул за неё.
– Я думаю, что она вонзилась в кость, – объяснил он Йену. – Не смертельно, но наконечник застрял намертво.
– Я тоже так думаю, – слабым голосом ответил Йен. Он изо всех сил пытался сесть, но не мог. 
– Отломайте её, ладно? Я не смогу ходить, если она будет так торчать. 
Джейми кивнул, помог племяннику занять полусидячее положение и руками отломал большую часть древка, оставив расщепленный обломок длиной в несколько дюймов (1 дюйм = 2,5 см.), за который можно было потом вытащить наконечник. Крови оказалось немного, по руке Йена стекала только небольшая струйка. Позже Клэр позаботиться о том, чтобы достать стрелу.
Но сейчас времени на подобные мысли уже не было: в этот момент раздались крики:
– Отступаем! Отступаем! – и люди позади Джейми пошевелились и пошатнулись, как пшеница под порывом ветра.
– Всем стоять! – произнес он громким, твердым голосом, и те, кто был рядом с ним, замерли, сжимая своё оружие.
Уильям. Мысль о сыне тревожной вспышкой пронеслась по телу Джейми. Стрела, поразившая Йена, мгновенно вызвало у него видение Уильяма, окровавленного и распростертого без сознания в грязи, но теперь... Боже, он не может послать людей за парнем, только не сейчас, когда пол армии отхлынуло в противоположном направлении, и с британцами, которые, возможно, станут их преследовать... Внезапно в нем вспыхнул луч надежды: если британцы направлялись сюда, то они могли наткнуться на парня и позаботиться о нем.
 Ему ужасно хотелось пойти самому. Если Уильям умирает –… но он ни при каких обстоятельствах не мог оставить своих людей, особенно в этот момент. Безумное желание увидеть сына охватило Джейми.
«Боже, а если я уже никогда не поговорю с ним – никогда не скажу ему ...» 
В этот момент он увидел едущего по дороге Ли^[2] в сопровождении своих адъютантов. Они двигались медленно, не спеша, но целеустремленно – и время от времени оглядывались, почти тайком, – и снова быстро поворачиваясь вперед, стараясь держатся прямо в своих седлах.

[2] Чарльз Ли по прозвищу «Кипяток» (1732–1782) – бывший британский офицер, участвовал во многих кампаниях, вышел в отставку в чине полковника, но вступил в Континентальную армию и получил там чин генерал-майора.

– Отступаем! – теперь крики раздавались отовсюду вокруг них, становясь все громче, и из леса повалили люди. 
– Отходим!
– Стойте рядом, – сказал Джейми достаточно тихо, чтобы его услышали только Биксби и Гатри, но и этого хватило. Они застыли рядом с ним. Их решимость поможет удержать остальных. Если только Ли не приблизится и не прикажет ему ... тогда им придется уйти. Но прежде…
– Йен – произнес он, и племянник кивнул, положив руку ему на колено, – не потому, что хотел успокоиться сам, понял Джейми, а скорее ради того, чтобы успокоить своего дядю.
– Дайте мне несколько человек, дядя Джейми, – сказал Йен. – Я позабочусь… о его светлости.

УИЛЬЯМ МЕДЛЕННО пришел в себя, испытывая ужасные ощущения. Болела голова, его тошнило. Страшно хотелось пить, но одна мысль о том, что ему придется что-нибудь проглотить, вызвала у него приступ рвоты, и он слабо срыгнул. Уильям лежал среди травы и насекомых, по нему ползали жуки… На мгновение он совершенно отчетливо увидел дорожку крошечных муравьев, деловито пробирающихся сквозь темные волоски на его запястье, и попытался ударить рукой о землю, чтобы стряхнуть их. Однако рука не шевельнулась, а его сознание вновь померкло.
Оно вернулось с ощущением быстрых толчков и тряски. Мир головокружительно дергался вверх и вниз, и Уильям почти не мог дышать. Затем он сообразил, что темные предметы, которые то появлялись, то исчезали из поля его зрения, были не чем иным, как ногами лошади, и понял, что лежит поперек седла и его куда-то везут. Куда ...? 
Рядом послышались громкие крики, и этот шум вызвал у него сильнейшую головную боль.
– Стоять! – кричал голос с английским акцентом. – Что вы с ним делаете? Стоять! Стой, или я тебя пристрелю!
– Бросьте его! Столкни его! Бежим! – послышался смутно знакомый шотландский голос.
Затем суматошные вопли; и где-то среди них снова раздался крик шотландца: 
 – Скажите моему… – 
 Но в этот миг Уильям стукнулся о землю с грохотом, который выбил из него остатки разума и дыхания, и заставил снова провалиться во тьму вниз головой.
УИЛЬЯМ снова пришел в себя, лежа на чем-то, что, слава Богу не двигалось. К его губам прижималась фляжка, и он пил, захлебываясь, и, когда её отодвинули, потянулся за ней следом, в надежде получить еще воды.
 – Не так быстро, а то тебя стошнит, – произнес знакомый голос. – Отдохни немного, и получишь ещё. 
Уильям вздохнул и, сделав над собой усилие, взглянул против яркого света. Над ним появилось знакомое лицо, и он протянул к нему дрожащую руку.
– Папа́ ... – прошептал он.
– Нет, но могу его заменить, – сказал дядя Хэл, крепко взяв ищущую руку Уильяма и усевшись рядом с ним. – Как голова?
Уильям закрыл глаза и попытался сосредоточиться на чем-то другом, кроме боли.
– Ну ... не так плохо.
– А теперь ещё раз, но только правду, – пробормотал дядя, беря Уильяма за подбородок и поворачивая его голову в другую сторону. – Давайте посмотрим. 
– Давайте ещё попьем, – выговорил Уильям, и дядя, слегка фыркнув, поднес фляжку к его губам.
Когда Уильям снова начал задыхаться, дядя убрал фляжку и спросил его совершенно обычным тоном: 
– Как думаешь, ты можешь петь?
Зрение то возвращалось к Уильяму, то исчезало – на мгновение ему показалось, что перед ним два дяди, затем один, потом снова два. Он закрыл один глаз, и дядюшка Хэл стабилизировался.
– Хотите, чтобы я ... спел?
– Ну, может быть, не сию минуту, – произнёс герцог. Он сел на стул и начал насвистывать мелодию. 
– Узнаёшь, что это? – спросил он, останавливаясь.
– Лиллибулеро^[1], – ответил Уильям, начиная испытывать некоторое раздражение. – Ради Бога, в чем дело?

[1] Lillibulero – Лилибурелло – британский военный марш, появившийся в Англии во времена «Славной революции» (Войны за английское наследство) 1688 г.

– Однажды я повстречал парня, которого ударили топором по голове, и он потерял способность воспринимать музыку. Не мог отличить одну ноту от другой.
 Хэл наклонился вперед, показав племяннику два пальца. 
– Сколько пальцев ты видишь?
– Два. Зажмите ими нос, – посоветовал ему Уильям. – Уходите, ладно? Меня сейчас стошнит.
– Говорил же тебе не пить слишком быстро.
 Но дядя поднес к его лицу таз и сильной рукой поддерживал голову Уильяма, пока тот тужился и кашлял, изрыгая воду даже из носа.
К тому времени, когда он снова откинулся на подушку – это была подушка, он лежал на походной койке – Уильям достаточно пришел в себя, чтобы осмотреться и определить, что находится в армейской палатке – видимо, дядиной, судя по видавшему виды походному сундуку и сабле, лежащей на нем: их освещал яркий свет низкого послеполуденного солнца, проникающий сквозь открытую створку палатки.
– Что случилось? – спросил он, вытирая рот тыльной стороной ладони.
– Что последнее ты помнишь? – в свою очередь поинтересовался дядя Хэл, протягивая ему флягу.
– Э–э ... – разум Уильяма заполоняли хаотичные обрывки и видения. Последнее, что он действительно хорошо помнил, были Джейн и её сестра, которые смеялись над ним, когда он с голым задом стоял в ручье. Он глотнул воды и осторожно дотронулся пальцами до головы, на которой оказалась повязка. Прикосновение вызвало боль.
 – Я повел лошадь вниз к ручью, чтобы её напоить.
Дядя Хэл поднял одну бровь. 
– Тебя нашли в овраге, около местечка под названием Споттисвуд или что-то в этом роде. Войска фон Книфаузена охраняли там мост.
Уильям начал было качать головой, но передумал и прикрыл глаза от света.
– Не помню.
– Скорее всего, память к тебе вернется. – Дядя помедлил. – Случайно не помнишь, когда ты в последний раз видел своего отца?
Уильям почувствовал странное спокойствие. «Черт побери, мне уже просто всё равно», сказал он себе. Рано или поздно, окружающий мир узнает об этом.
– Которого из них? – решительно выпалил он и открыл глаза. Дядя взглянул на него с интересом, но без особого удивления. 
– Значит, ты встретил полковника Фрейзера? – спросил Хэл.
– Да, – коротко ответил Уильям. – Как давно вы узнали об этом? 
– Примерно три секунды назад, если быть точным, – ответил дядя. Он протянул руку к шее, расстегнул свой кожаный воротник и, сняв его, облегченно вздохнул:
 – Господи, как жарко.
 Воротник оставил на шее герцога широкую красную полосу – он осторожно помассировал её, полузакрыв глаза. 
– Я размышлял о твоем весьма примечательном сходстве с вышеупомянутым полковником Фрейзером … с тех пор, как недавно снова встретил его в Филадельфии. До этого я не видел его долгое время – с того момента, как ты был совсем мал, – и я никогда не видел его так близко от тебя, во всяком случае, в то время.
– Ох.
Некоторое время они сидели в тишине; мошки и черные мухи отскакивали от освещенного холста и, словно снежинки, падали на кровать Уильяма. Он начал различать шум окружавшего их большого лагеря и решил, что они, должно быть, в ставке генерала Клинтона.
– Я не знал, что вы были с сэром Генри, – наконец нарушил тишину Уильям. Хэл кивнул, вытащил потертую серебряную фляжку из кармана мундира перед тем, как бросить его на свой походный сундук.
– Нет, я был с Корнуоллисом. Мы – то есть полк – прибыли в Нью-Йорк около двух недель назад. Я приехал в Филадельфию, чтобы встретиться с Генри и Джоном, и навести справки о Бенджамине. Я прибыл как раз вовремя, чтобы покинуть город вместе с армией.
– Бен? Что такого он сделал, чтобы вас заинтересовать?
– Судя по всему, он женился, обзавелся сыном, и, как последний раздолбай, позволил бунтовщикам поймать себя, – небрежно ответил дядя. – Думаю, он нуждается в некоторой помощи. Если я дам тебе глотнуть, оно в тебе удержится?
Уильям не ответил, но потянулся к фляге. Она была наполнена хорошим бренди, он осторожно втянул ароматные пары, но его расстроенный желудок не стал бунтовать, и Уильям рискнул сделать глоток.
Дядя Хэл некоторое время наблюдал за ним, не говоря ни слова. Между лордом Джоном и герцогом имелось значительное сходство, и вид его вызвал у Уильяма странное чувство – нечто среднее между утешением и обидой.
– Твой отец, – сказал Хэл через несколько секунд. – Или мой брат, если тебе так удобнее. Ты помнишь, когда видел его в последний раз?
Обида внезапно переросла в гнев.
– Да, чёрт побери, удобнее. Утром шестнадцатого. В его доме. С моим другим отцом.
Хэл тихонько заурчал, демонстрируя свой интерес.
– И тогда ты обо всём узнал, верно?
– Да.
– Джон тебе рассказал?
– Нет, черт возьми!
 Кровь бросилась Уильяму в лицо, внезапно заставив его голову яростно пульсировать, от чего она резко закружилась. 
– Если бы я не столкнулся лицом к лицу с – с этим человеком, я думаю, что он вообще никогда ничего мне не рассказал! 
Уильям покачнулся и вытянул руку, чтобы не упасть. Хэл схватил его за плечи и опустил обратно на подушку, где он, сжав, зубы некоторое время лежал неподвижно, ожидая, пока боль не утихнет. Дядя вынул флягу из его ослабевшей руки, снова сел и с задумчивым видом сделал глоток.
– С тобой могло быть и хуже, – через мгновение заметил его дядя. – В смысле родителя, я имею в виду.
– О, неужели? – холодно произнес Уильям.
– Конечно, он шотландец, – рассудительно заметил герцог.
– И предатель.
– И предатель, – согласился Хэл. – И, тем не менее, дьявольски хороший фехтовальщик. Знает всё о лошадях.
– Ради Бога, он же был долбанным конюхом! Конечно, он разбирается в лошадях!
 Новый приступ возмущения заставил Уильяма опять приподняться на кровати, несмотря на грохот в голове. 
– Что мне теперь делать, черт подери?! 
Его дядя глубоко вздохнул и заткнул фляжку пробкой.
– Ждешь совета? Ты слишком стар, чтобы получить его, и слишком молод, чтобы последовать ему. 
Он искоса взглянул на Уильяма, его лицо очень походило на лицо Папа́. Тоньше, старше, темные брови начинали нависать, но в уголках глаз таился тот же печальный юмор. 
– Думаешь вышибить себе мозги?
Уильям удивленно заморгал.
– Нет.
– Вот и хорошо. Всё остальное обязательно придет в норму, не так ли? 
Он встал и со стоном потянулся. 
– Боже, я становлюсь стариком. Ложись, Уильям, и поспи. Ты ещё не в состоянии трезво мыслить. 
Он открыл фонарь и задул его, погрузив палатку в теплый полусумрак.
С шуршанием поднялся клапан палатки, и ослепительный свет заходящего солнца четко обрисовал тонкую фигуру герцога, когда он обернулся к Уильяму.
– Ты по-прежнему мой племянник, – доверительно произнес Хэл. – Сомневаюсь, что это полностью тебя утешит, но это правда.

БЫЛО УЖЕ ОЧЕНЬ ТЕМНО, когда лорд Джон Грей в сопровождении почетного эскорта и легко раненного индейца доковылял до лагеря Клинтона.

Битва закончилась в полной темноте.
Уильям выяснил это у ординарца, который принес ему ужин, – и к тому же он мог слышать звуки медленно заполняющегося лагеря, когда вернувшиеся отряды были распущены, и солдаты рассыпались, чтобы сбросить свое снаряжение и отыскать еду. Ничего похожего на обычное расслабленное состояние, которое наступало в лагере после захода солнца. Всё вокруг волновалось и беспокоилось – включая и самого Уильяма.
У него ужасно болела голова, и кто-то зашил ему кожу на макушке, – свежие швы тоже ныли. Дядя Хэл ещё не вернулся, и Уильям не имел никаких новостей, кроме отрывочных сведений ординарца, которые указывали только на то, что они не смогли добиться явной победы над американцами, но все три части армии Клинтона отошли в боевом порядке, хотя и со значительными потерями.
Честно говоря, он не был уверен, что ему нужны ещё какие-либо новости. Приближался момент расплаты за проигнорированный приказ сэра Генри – хотя Уильям полагал, что сэр Генри, возможно, слишком озабочен иными вещами, чтобы помнить… 
Затем он услышал звук шагов и сел. Его раздражение исчезло в тот самый миг, когда створка палатки откинулась, и Уильям увидел своего отца – лорда Джона, поправился он, но в лишь в виде запоздалой мысли. Его отец казался удивительно маленьким, почти хрупким, и когда лорд Джон, хромая, медленно вошел в круг света фонаря, Уильям увидел запятнанную повязку на его голове, самодельную перевязь руки, а опустив глаза, разглядел состояние босых ног своего отца.
– Как вы… – потрясенно начал он, но лорд Джон прервал его.
– Я в порядке, – сказал он и попытался улыбнуться, хотя его лицо было белым и измученным от усталости. 
– Все в порядке, Вилли. Пока ты жив, всё в порядке.
 Уильям увидел, как его отец покачнулся, и вытянул руку, пытаясь приподняться сам, но не найдя ничего, за что можно было бы ухватиться, опустил её и заставил свое тело выпрямиться. Голос лорда Джона звучал хрипло, его неповрежденный глаз налился кровью от усталости, но взгляд был полон ... нежности. Уильям тяжело сглотнул.
– Если нам есть, что сказать друг другу, Вилли, – а я уверен, что это так, – давай отложим разговор до завтра. Пожалуйста. Я не ... –
Он слабо взмахнул рукой в неопределенном направлении. 
В горле Уильяма внезапно возник болезненный комок. Он кивнул, вцепившись руками в кровать. Его отец тоже кивнул, глубоко вздохнул и направился к выходу из палатки – где, как заметил Уильям, топтался дядя Хэл, взволнованно поглядывая на брата из-под тревожно нахмуренных бровей.
Сердце Уильяма сжалось в ком, ещё более болезненный, чем тот, что застрял в его глотке.
– Папа! – Отец резко остановился, и обернувшись, взглянул на него через плечо.
 – Я рад, что ты жив, – выпалил Уильям.
Улыбка медленно расцвела на измученном лице его отца.
– Я тоже, – ответил он.
ДЖОН ГРЕЙ ОПУСТИЛ свои израненные ноги в таз, стискивая зубы в ожидании неприятных ощущений, но, к своему удивлению, обнаружил, что это причинило ему лишь легкую боль, несмотря на изодранную кожу и лопнувшие пузыри.
– Что – это не горячая вода? – спросил он, наклоняясь, чтобы посмотреть.
– Прованское масло, – ответил его брат, чьё измученное лицо немного расслабилось. – И лучше, чтоб оно оказалось теплым, а не горячим, иначе мой ординарец на рассвете будет распят.
– Я уверен, что у парня коленки дрожат от страха. Кстати, спасибо тебе, – добавил Грей, осторожно пошевеливая ногами. Он сидел на койке Хэла, а герцог устроился на походном сундуке, наливая что-то из фляжки в один из поцарапанных оловянных кубков, которые сопровождали его в течение десятилетий.
– Всегда пожалуйста, – ответил Хэл, протягивая ему кубок. – Что, черт возьми, случилось с твоим глазом? У тебя сломана рука? Я послал за хирургом, но это может занять какое-то время. 
Он повел рукой, обводя ею лагерь и поток возвращающихся после недавней битвы раненых и получивших солнечный удар.
– Мне он не нужен. Сначала я думал, что у меня сломана рука, но теперь я уверен, что это просто ушиб. Что касается глаза … то это сделал Джейми Фрейзер.
– В самом деле? – удивленный Хэл наклонился вперед, чтобы осмотреть глаз Грея, который теперь был разбинтован и – насколько мог судить сам Грей, – находился в гораздо лучшем состоянии. Непрерывное слезотечение прекратилось, опухоль немного спала, и он мог осторожно двигать им. Однако, судя по выражению лица Хэла, краснота и синяк, видимо, полностью не исчезли.
– Ну, сначала Джейми, а затем его жена. – 
 Грей осторожно потрогал глаз. 
– Он ударил меня, а потом она сделала что-то жутко болезненное, чтобы вылечить его, и налила туда мед.
– Я на собственном опыте испытал методы лечения этой дамы, так что твои слова меня нисколько не удивляют. 
 Хэл поднял свой кубок в коротком приветствии, Грей сделал то же самое, и они выпили. Это оказался сидр, и в голове Грея всплыло смутное воспоминание о яблочной водке и полковнике Ватсоне Смите. Оно казалось таким далеким, как будто с того момента прошли годы, а не дни.
– Миссис Фрейзер лечила тебя? – ухмыльнувшись, поинтересовался у брата Грей. – Что она с тобой сделала?
– Ну … честно говоря, спасла мне жизнь.
В свете фонаря было трудно что-либо различить, но Грею показалось, что его брат слегка покраснел.
– О. В таком случае я вдвойне ей благодарен. 
Он снова церемонно поднял кубок, затем осушил его. После жаркого дня без еды сидр принес ему массу приятных ощущений.
– Как, черт возьми, ты попал в её лапы?  – с любопытством спросил Грей, протягивая кубок за следующей порцией.
– Я искал тебя, – многозначительно заметил Хэл. – Если бы ты находился там, где должен... 
– Ты считаешь, что я должен был сидеть на месте и ждать, когда ты явишься без предупреждения и втянешь меня – знаешь, что меня чуть не повесили из-за твоего патента? Кроме того, в то время я был занят – меня похищал Джеймс Фрейзер.
Хэл поднял одну бровь и налил ещё сидра. 
– Да, ты говорил, что он тебя ударил. Почему?
Грей потер двумя пальцами переносицу. Раньше он не замечал головной боли, лишь потому, что она была у него весь день.
Однако из-за Хэла она явно усилилась. 
– Я сейчас не в состоянии объясняться, Хэл, – устало произнес он. – Можешь найти мне кровать? Я думаю, что умру, если по какой-то роковой причине мне не удастся выспаться, а завтра мне придется поговорить с Вилли ...  ну, неважно. – Он допил остатки сидра и поставил кубок, с неохотой готовясь вынуть ноги из успокаивающего масла.
– Я знаю об Уильяме, – сказал Хэл.
Грей замер, вопросительно уставившись на брата, который пожал плечами.
– Я видел Фрейзера, – просто сказал он. – В Филадельфии. И когда я кое-что сказал Уильяму сегодня днем, он это подтвердил.
– Правда? – пробормотал Грей. Его это удивило, но одновременно слегка приободрило. Если Вилли успокоился настолько, что сумел поговорить на эту тему с Хэлом, его собственное объяснение с сыном могло бы стать чуть менее напряженным, чем опасался Грей.
– Как давно ты знал обо всем? – с любопытством спросил Хэл.
– Абсолютно точно? С того момента, как Вилли исполнилось два или три года.
 Грей вдруг громко зевнул, затем несколько мгновений сидел, тупо моргая.
 – О – забыл спросить. Как прошла битва?
Хэл взглянул на него с оскорблено-изумленным видом. 
– Черт побери, ты же участвовал в ней?
– Мое роль в битве была не слишком велика. И мои возможности были несколько ограничены некоторыми обстоятельствами. И наличием только одного рабочего органа зрения, – добавил Джон, осторожно касаясь своего поврежденного глаза. Полноценный ночной сон ... Тоска по нормальной постели заставила его покачнуться, он едва сдерживался, чтобы просто не рухнуть в койку Хэла.
– Трудно сказать. – Хэл вытащил смятое полотенце из стыдливо скрывавшейся в углу корзины для грязного белья, и, опустившись на колени, вынул ноги Грея из масла и осторожно промокнул их. 
– Чертов бардак. Ужасная местность, изрезанная ручьями, либо фермерские поля, вперемешку с зарослями деревьев... Сэр Генри сумел вывести обоз и беженцев в безопасное место. Но что касается Вашингтона … – Хэл пожал плечами.
 – Насколько я могу судить по тому, что сам видел и слышал, его войска хорошо себя зарекомендовали. На удивление хорошо, – задумчиво добавил он, поднимаясь на ноги.  – Ложись, Джон. Я найду себе кровать где-нибудь еще.
Грей слишком устал, чтобы возразить. Он просто упал на постель и перевернулся на спину, не удосужившись раздеться. Поврежденный глаз казался наполненным песком, и он смутно подумал, что стоит попросить Хэла поискать мед, но решил, что это может подождать до утра.
 Хэл снял фонарь с крючка и направился к откидной створке палатки, но немного помедлил, поворачиваясь назад.
– Как думаешь, миссис Фрейзер – кстати, завтра я хочу знать, какого черта она решила выйти за тебя замуж, – знает об Уильяме и Джеймсе Фрейзере?
– Любой, у кого есть глаза, и кто видел их двоих, догадался бы, – пробормотал Грей с полузакрытыми глазами. – Хотя она никогда не упоминала об этом. 
Хэл хмыкнул.
– Очевидно, знали все, кроме Уильяма. Неудивительно, что он ... 
– Да, иначе и не скажешь.
– Есть ещё кое-что.
– Это так важно? – Грей закрыл глаза. Сквозь наплывающий туман сна от выхода из палатки до него донесся тихий голос Хэла.
– Я хотел рассказать о Бене. Мне сообщили, что он мертв.

К ТОМУ МОМЕНТУ, КАК УИЛЬЯМ закончил одеваться, от сэра Генри пришло сообщение – как он того и ожидал, – его доставил лейтенант Фостер, с которым он был немного знаком. Фостер скорчил сочувственную мину, вручая ему послание.
Уильям обратил внимание на личную печать сэра Генри Клинтона: плохой знак. С другой стороны, если бы его хотели арестовать за вчерашнее самовольное отсутствие, Гарри Фостер привел с собой вооружённых конвоиров и забрал бы его всяких церемоний. Это слегка обнадеживало, и Уильям без колебаний сломал печать.
В итоге под ней оказалось краткая записка, которая гласила, что он освобождается от своих обязанностей до дальнейшего распоряжения – и ничего более. Уильям выдохнул – и только тогда осознал, что почти не дышал во время чтения. 
Ну конечно, сэр Генри не сможет держать его под арестом: как и где, если армия находится на марше? Разве что заковать в кандалы и везти в фургоне ... В действительности Клинтон даже не мог удержать его в помещении – помещение, о котором могла идти речь, начало трястись над головой Уильяма, когда ординарец дяди принялся разбирать палатку.
Ну, тогда не о чем беспокоиться. Он сунул записку в карман, ноги в сапоги, схватил шляпу и вышел, чувствуя себя не так уж плохо – учитывая всё произошедшее. Голова болела, но терпимо, и Уильяму удалось доесть то, что Тарлетон оставил от его завтрака.
До того, как всё утихнет, и сэр Генри приступит к официальному разбирательству факта неповиновения его приказам, Уильям сможет поймать капитана Андре и попросить его объяснить историю с поисками Тарлетона, и всё уладится. Тем временем он успеет сходить в лагерь сопровождающих и найти там Джейн.
Сильный горький запах свежей капусты витал над множеством времянок и человеческих отбросов – и над растянувшейся по всей дороге вереницей фермерских повозок, вокруг которых толпились женщины. Армейские повара кормили беженцев, но продовольствия было мало –наверняка его разворовали во время битвы.
Уильям шел по дороге, высматривая Джейн или Фанни, но пока не обнаружил ни одной из них. Он уделял внимание в основном молодым женщинам, однако узнал Пегги Эндикотт, тащившуюся по дороге с ведрами в обеих руках.
– Мисс Пегги! Могу ли я предложить вам свою помощь, мэм? 
Он улыбнулся ей и обрадовался, увидев, как лицо девочки под шляпкой – до этого несколько встревоженное – расцвело от удовольствия. 
– Капитан! – воскликнула она, от волнения чуть не уронив ведра. – О, я так рада вас видеть! Мы все так волновались за вас, ну понимаете, из-за битвы, и мы все молились о вашей безопасности, но папа сказал нам, что вы непременно одолеете злобных мятежников, и Господь будет вас хранить.
– Ваши милые молитвы были очень эффективны, – серьезно заверил её Уильям, беря ведра. Одно было полно воды, а другое – репы, чья зеленая ботва уже начала увядать. – Значит, ваши мама и папа здоровы, – а ваши сестры?
Они шли рядом, Пегги пританцовывала на цыпочках и болтала, словно маленький приветливый попугайчик. Уильям старательно высматривал Джейн или Фанни среди прачек: рядом с этими серьезными дамами было безопаснее, чем в остальных частях лагеря. Конечно, в это утро не было кипящих котлов, но запах щелочного мыла плавал во влажном воздухе, словно мутная пена в корыте, полном грязной одежды.
 Ему так и не удалось отыскать Джейн и Фанни прежде, чем он добрался до тележки Эндикоттов, – и испытал радось, увидев, что она снова на четырех колесах. Уильям был тепло встречен всеми Эндикоттами, хотя девушки и миссис Эндикотт подняли переполох из-за раны на голове, когда он снял шляпу, чтобы помочь с им с погрузкой вещей.
– Ничего, мадам, это просто обычная ссадина, – в девятый раз заверил он миссис Эндикотт, когда она уговаривала его присесть в тень и выпить воды с небольшим количеством бренди, капля которого, хвала Господу, у них всё ещё оставалась ...
Энн, которая сновала рядом с Уильямом, передавая ему вещи для погрузки, наклонилась за чайным сундучком, и их руки соприкоснулись – он был уверен, что она сделала это нарочно.
– Вы собираетесь остаться в Нью-Йорке? – спросила она, нагибаясь, чтобы поднять баул. – Или возможно, – простите мое любопытство, – но люди поговаривают, что вы вернетесь в Англию? Мисс Джерниган сказала, что такое возможно.
– Мисс ... о, ну конечно. 
Уильям вспомнил Мэри Джерниган, очень кокетливую блондинку, с которой однажды танцевал на балу в Филадельфии. Он окинул взглядом толпу лоялистских беженцев. 
– Она здесь? 
– Да, – ответила Энн немного натянуто. – У доктора Джернигана есть брат в Нью–Йорке; они поживут у него некоторое время. 
Девушка взяла себя в руки – Уильям понял, что она пожалела о том, что привлекла его внимание к Мэри Джерниган, – и улыбнулась ему достаточно широко, чтобы на ее левой щеке появилась ямочка. 
– Но вам же не нужно искать убежища у неприветливых родственников, правда? Мисс Джерниган сказала, что в Англии вас ждет великолепное огромное поместье.
– Ммм, – неопределенно произнес Уильям. Отец давно просветил его насчет молодых особ, которые будут стремиться выйти за него замуж исключительно ради его состояния, и он уже встречал немало таких. Тем не менее, ему нравилась Энн Эндикотт и её семья, и Уильяму хотелось верить, что они по-настоящему уважают его, вне зависимости от его положения и прагматических соображений, которые теперь должны причинять боль Анне и её сестрам из-за пошатнувшихся дел их отца.
– Я не знаю, – сказал он, забирая у неё баул. – Честно говоря, я понятия не имею, что со мной будет. Кто знает, что может случиться в военное время?
Он улыбнулся с легкой грустью, и девушка, кажется, почувствовала его неуверенность, потому что торопливо положила руку ему на рукав.
– Ну, по крайней мере, вы можете быть уверены в том, что у вас есть друзья, которых волнует происходящее с вами, – тихо произнесла она.
– Спасибо, – ответил Уильям и отвернулся в сторону тележки, чтобы Энн не увидела, как его тронули эти слова. 
Однако, поворачиваясь, он уловил направленное в его сторону движение: кто-то пробирался к Уильяму сквозь толпу, и нежные темные глаза Энн Эндикотт внезапно испарились из его мыслей.
– Сэр! – это оказался его конюх Коленсо Барагванат, задыхающийся от бега. – Сэр, у вас …
– Вот ты где, Барагванат! Что, черт возьми, ты здесь делаешь, и где ты оставил Мадраса? Кстати, хорошая новость: Гот нашелся. Он у полковника Тарлетона, и… – в чем дело, ради Бога? – воскликнул Уильям, потому что Коленсо извивался, словно уж на сковородке: его квадратное корнуэльское лицо распирало от желания сообщить нечто важное.
– Джейн и Фанни ушли, сэр!
– Ушли? Куда ушли?
 – Не знаю, сэр. Но они ушли. Я вернулся, чтобы взять свою куртку, и навес был по-прежнему на месте, но их вещи исчезли, и я не смог найти их, и когда я спросил людей, которые устроились рядом с нами, они сказали, что девчонки собрали свои пожитки и улизнули прочь!
Уильям не стал тратить время на размышления о том, как можно улизнуть из открытого лагеря на нескольких тысяч человек, не говоря уж о том, зачем понадобилось это делать.
– Куда они пошли?
– Туда, сэр! – Коленсо махнул в сторону дороги.
Уильям провел рукой по лицу и дернулся, невольно коснувшись синяка на левом виске.
– Ох. Ладно, черт возьми, – о, прошу прощения, мисс Эндикотт.
 Лишь в этот момент он вспомнил о присутствии Энн Эндикотт, чьи глаза округлились от любопытства.
– Кто такие Джейн и Фанни? – спросила она.
– Эээ ... две молодые дамы, которые путешествуют под моей защитой, – ответил Уильям, прекрасно понимая, какой эффект может произвести подобная информация, но ничего не мог с этим поделать. – Очень юные леди, – добавил он, в тщетной попытке исправить ситуацию. – Дочери... э, дальнего родственника.
– О, – сказала она, явно не поверив его пояснениям. – Но почему они убежали? По какой причине они так поступили?
– Будь я проклят, если… – о, простите, мэм. Я не знаю, но я должен пойти и выяснить, в чем дело. Вы передадите мои извинения своим родителями и сестрами? 
– Я ... конечно. – Она сделала короткое, неловкое движение, протянула ему руку – а затем убрала ее. Энн казалась испуганной и одновременно слегка оскорбленной. Уильям сожалел о случившемся, но у него не было времени для объяснений.
– Ваш слуга, мадам, – сказал он и с поклоном ушел.
***
В ИТОГЕ прошло полдня, а не полчаса, прежде чем Джон снова увидел Хэла. Он случайно обнаружил своего брата, стоящего у ведущей на север дороги: тот наблюдал, как мимо маршируют колонны. Большая часть войск уже ушла из лагеря; мимо ползли только повозки с поварами и котлами для стирки, за ними беспорядочной толпой тянулись сопровождающие армию, словно нашествие вшей на землю Египетскую.^[6]

[6] Нашествие кровососущих насекомых – одна из 10 библейских казней египетских.

– Уильям исчез, – без предисловий сообщил он Хэлу.
Хэл кивнул с мрачным лицом.
 – Ричардсон тоже.
– Проклятье.
Конюх Хэла стоял рядом, держа под уздцы двух лошадей. Хэл кивком указал Джону на темно-гнедую кобылу и взял поводья своего собственного коня, мерина светлой масти, с проточиной ^[7]  на морде и одним белым чулком.

 [7] Проточина (англ. blaze) – отметина в виде полосы белой шерсти, проходящей по переносью лошади – может быть широкая, узкая, неровная по краям, и соединена с отметиной на лбу и белизной между ноздрей.

– И куда, скажи на милость, мы направляемся? – спросил Джон, видя, как его брат поворачивает своего мерина на юг.
– В Филадельфию, – ответил Хэл, едва шевеля губами. – Куда же ещё?
Сам Грей мог подумать о множестве иных мест, но понял, что вопрос был чисто риторическим, и ограничился тем, что задал встречный вопрос: 
– У тебя есть чистый носовой платок?
Хэл бросил на него непонимающий взгляд, затем порылся в рукаве и вытащил оттуда мятый, но неиспользованный льняной квадрат.
– Несомненно. Зачем?
– Я полагаю, что в какой-то момент нам понадобится белый флаг. Я имею в виду континентальную армию, которая сейчас располагается между нами и Филадельфией.
– О, это. – Хэл сунул носовой платок обратно в рукав и больше не сказал ни слова, пока они не миновали последних плетущихся в хвосте колонны беженцев, и не оказались в одиночестве на дороге, ведущей на юг.
– В такой неразберихе трудно быть в чем-либо уверенным, – сказал он, словно они говорили всего секунд десять назад. – Но, судя по всему, капитан Ричардсон дезертировал.
– Что?!
– В самом деле, он выбрал неплохой момент, – задумчиво произнёс Хэл. – Никто бы не хватился его ещё несколько дней, если бы я не начал его искать. Тем не менее, Ричардсон был в лагере прошлой ночью, но, если он не переоделся в кучера или прачку, здесь его уже нет.
– Вероятность этого ничтожно мала, – сказал Грей. – Уильям сегодня утром был здесь – его видели и твои ординарцы, и его собственные молодые конюхи, а также полковник Тарлетон из Британского легиона, который завтракал вместе с ним.
– Кто? А, этот. – Хэл отмахнулся от Тарлетона, словно от досадной помехи. – Клинтон ценит его, но я никогда не доверял мужчинам с губами девчонки.
– Несмотря на это, он, кажется, не имеет никакого отношения к исчезновению Уильяма. Конюх Барагванат думает, что Уильям пошел искать среди сопровождающих армию парочку ... молодых женщин. 
Хэл взглянул на него, приподняв бровь.
– Каких именно молодых женщин?
– Судя по всему, тех, о ком ты подумал, – довольно сухо ответил брату Джон.
– С утра пораньше, лишь спустя сутки после того, как его ударили по голове? И молодые женщины во множественном числе? Скажу, что в выносливости мальчику не откажешь.
Грей мог бы сказать ещё кое-что об Уильяме в связи с этим, но передумал. 
– Значит, ты считаешь, что Ричардсон дезертировал. 
Это объясняло, почему Хэл нацелился на Филадельфию – если Перси был прав, и Ричардсон на самом деле являлся американским шпионом, куда ещё в этом случае он мог отправиться? 
– Да, такая возможность кажется мне наиболее вероятной. И еще ... – Хэл немного помедлил, но затем произнес жесткими губами: – Если бы я поверил, что Бенджамин мертв, то каких действий от меня можно ожидать?
– Попытки расследовать его смерть, – ответил Грей, подавляя тошноту, вызванную представленной картиной. – Или похоронить его тело, по крайней мере.
Хэл кивнул. 
– Бена держали – или держат – в лагере возле городка под названием Мидлтаун в Нью-Джерси. Я там не был, но он находится в горах Ватчунг^[8] в центре территории, которую Вашингтон полностью контролирует. В гнезде мятежников. 

 [8] Watchung Mountains – горы Ватчунг – представляют собой группу из трех длинных низких гребней вулканического происхождения, от 400 до 500 футов (120 – 150 м.) высоты, лежащие параллельно друг другу в северной части штата Нью–Джерси, США.

– И ты вряд ли отправишься в подобное путешествие с большим отрядом вооруженной охраны, – заметил Джон.  – Ты поедешь один или, возможно, с ординарцем, – одним или двумя прапорщиками. Или со мной.
Хэл кивнул. Они проехали ещё немного, каждый наедине со своими мыслями.
 – Значит, ты не поедешь в горы Ватчунг, – сказал наконец Грей. Его брат глубоко вздохнул и сжал челюсти.
– Не сразу. Если я сумею догнать Ричардсона, то смогу узнать, что на самом деле произошло – или не произошло – с Беном. После этого … 
– У тебя есть план относительно того, как мы будем действовать по прибытии в Филадельфию? – поинтересовался Грей. – Учитывая тот факт, что город в руках мятежников?
Губы Хэла сжались. 
– К моменту, когда мы туда доберемся, он у меня будет.
– Не сомневаюсь. Однако у меня он уже есть.
Хэл посмотрел на Грея, заправляя за ухо прядь своих влажных волос. Они были просто небрежно завязаны – сегодня утром брат не позаботился о том, чтобы их заплели или скрутили – верный признак его волнения.
 – Судя по всему, речь пойдет о чем-то явно безумном? Твои лучшие планы другими не бывают.
– Ну, не совсем. Как я уже говорил, мы непременно повстречаем континенталов. При условии, что нас не застрелят на месте, мы поднимем ваш белый флаг, – Грей кивнул на рукав брата, из которого торчал край платка, – и потребуем, чтобы нас доставили к генералу Фрейзеру.
Хэл удивленно посмотрел на него.
– Джеймсу Фрейзеру?
– Ему самому. 
Напряженный живот Грея слегка сжался при этой мысли. При мысли о том, что он снова поговорит с Джейми, и мысли о том, что Уильям пропал. 
– Он сражался с Бенедиктом Арнольдом при Саратоге, и его жена дружит с этим человеком.
– В таком случае – Боже, помоги генералу Арнольду, – пробормотал Хэл.
– А у кого еще может быть достаточно веская причина помочь нам в этом деле, как не у Джейми Фрейзера?
– И в самом деле?
 Некоторое время они ехали в тишине, Хэл, очевидно, погрузился в раздумья. Только когда они остановились, чтобы найти ручей и напоить лошадей, он, плеснув себе в лицо водой, заговорил снова; влага стекала по его щекам.
 – Значит, ты не только почему-то женился на супруге Фрейзера, но и по странному стечению обстоятельств воспитывал его незаконнорожденного сына в течение последних пятнадцати лет?
– Так оно и есть, – произнес Грей тоном, который, как он надеялся, показывал его полное нежелание обсуждать данную тему. На этот раз Хэл понял намек.
– Ясно, – сказал он и, без лишних вопросов, вытер лицо флагом парламентера и поднялся в седло.

КЛЭР НЕ ВИДЕЛА НИКОГО из множества посетителей, навещавших их в последние дни, хотя Джейми ей о них рассказывал. Однако сегодня гость пришел персонально к ней. Миссис Маккена, несмотря на поздний срок беременности, поднялась вместе с ним по крутой лестнице и с большим почтением проводила его в крошечную комнатушку Клэр. 
Вопреки обыкновению, выглядел он довольно невзрачно: не в мундире, а в камзоле и бриджах тускло-серого цвета, который вполне справедливо называют «печальным», – однако потрудился надеть к ним сизо-голубой жилет, выгодно подчёркивающий оттенок его глаз и светлый тон кожи.
– Как вы, моя дорогая? – снимая шляпу, спросил он и, не дожидаясь ответа, опустился на одно колено у кровати Клэр, взял её руку и легонько поцеловал. Его светлые волосы были недавно вымыты – она почувствовала запах бергамотового мыла – и коротко, по-военному, подстрижены. Их длина не превышала дюйма (= 2,5 см), поэтому он показался ей удивительно похожим на пушистого утенка. Клэр непроизвольно рассмеялась, и тут же охнула, прижав руку к боку.
– Не смей её смешить! – заявил Джейми, бросив на Джона гневный взгляд. Его голос звучал холодно, но Клэр заметила, как при виде гостя уголок его рта насмешливо изогнулся 
– Я знаю, – печально произнёс Джон, проводя рукой по волосам и демонстративно игнорируя Джейми. – Ужасно, верно? Ради приличия мне следовало бы носить парик, но в такую жару это просто невыносимо.
– Пожалуй, вы правы, – ответила Клэр, проводя рукой по влажной массе собственных волос, сохнущих на её плечах. – Однако желания побрить голову у меня пока не возникло, – многозначительно добавила она, едва заметно повернув голову в сторону Джейми.
– Ни в коем случае. Вам это совершенно не пойдёт, – заверил её Джон.
– Как ваш глаз? – спросила Клэр, пытаясь осторожно приподняться на подушке. – Позвольте мне на него взглянуть…
– Не двигайтесь, – сказал он и, наклонившись над ней, широко раскрыл оба глаза. – По-моему, довольно прилично. Всё ещё чувствителен к прикосновениям и временами вызывает боль, когда я смотрю высоко вверх или сильно скашиваю его вправо, но... Это от вас пахнет французским сыром? – в голосе Джона слышалось лёгкое изумление.
– Ммм, – Клэр осторожно ощупала края глазницы – небольшая отечность вокруг ещё сохранялась. Белок по-прежнему оставался красным, но кровоподтеки почти исчезли. Она оттянула нижнее веко, чтобы осмотреть слизистую: розовая, достаточно увлажнённая, без малейших признаков воспаления. 
– Сильно слезится?
– Только при ярком солнечном свете, и то не очень обильно, – выпрямляясь, с улыбкой заверил её Джон. – Благодарю вас, моя дорогая.
Джейми не произнёс ни слова, однако по его сопению можно было понять, насколько он раздражен. Клэр не обращала на него внимания. Если Фрейзер решит затеять скандал, она всё равно не сможет его остановить.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Джейми. Джон взглянул на него, удивлённо приподняв бровь, словно лишь сейчас заметил его присутствие по другую сторону кровати Клэр. Не сводя глаз с Джейми, он медленно поднялся на ноги.
– По-твоему, что я могу здесь делать? – спокойно спросил Джон. В его голосе не было и намека на вызов, и Клэр увидела, как Джейми внезапно обуздал свою враждебность, и слегка нахмурившись, задумчиво оглядел Джона.
Тот слегка улыбнулся уголком рта.
– Полагаешь, я пришел сразиться с тобой за благосклонность этой леди? Или соблазнить её прямо у тебя на глазах?
Джейми не рассмеялся, но складка между его бровей разгладилась.
Нет, – сухо ответил он. – Однако ты вовсе не выглядишь больным, поэтому я сомневаюсь, что ты пришел лечиться.
Джон дружелюбно кивнул, подтверждая правильность его рассуждений.
– И я также сомневаюсь, – продолжил Джейми с нотками раздражения в голосе, – что ты пришел продолжить нашу предыдущую дискуссию.
Джон медленно вдохнул и ещё медленнее выдохнул, продолжая спокойно глядеть на Джейми. 
– Вы полагаете, что у нас ещё остались темы для обсуждения?
Воцарилось напряженное молчание. Клэр переводила взгляд с одного на другого: глаза Джейми сузились, а Джона расширились. Их неподвижные голубые взгляды скрестились, и единственное, чего им не хватало, – это рычания и хлещущих по бокам хвостов.
– Вы вооружены, Джон? – вежливо осведомилась Клэр.
Он изумленно взглянул на неё. 
– Нет.
– Хорошо, – она слегка закряхтела, пытаясь сесть. – Тогда вы, очевидно, не собираетесь его убивать. – Клэр кивнула на Джейми, стоящего над ней со сжатыми кулаками, – и если он не сломал вам шею в первый раз, то и сейчас не станет этого делать. Верно? – изогнув бровь, обратилась она к мужу.
Джейми свысока взглянул на неё, но Клэр заметила, как слегка расслабились его губы. И кулаки.
– Вероятно, нет.
– Ну и отлично. – Она откинула волосы с лица. – Нет смысла затевать драку. А грубые выражения могут испортить приятный характер этого визита, не так ли?
Ни один из мужчин не произнёс ни слова.
– Вообще-то это был не риторический вопрос, – сказала она. – Но оставим это.
Клэр повернулась к Джону, сложив руки на коленях.
– Я польщена вашим вниманием, но не думаю, что вы пришли исключительно ради того, чтобы справиться о моем самочувствии. Так что, если вы простите мое вульгарное любопытство… – зачем вы здесь?
Наконец-то он расслабился и сел на табурет, сплетя пальцы на колене.
– Я пришел просить вас о помощи, – обратился он к Джейми. – Но также, – секундное колебание, – сделать вам предложение. Но не в качестве услуги за услугу, – прибавил он. – Предложение не зависит от вашего решения.
Джейми издал своё скептическое шотландское фырканье, но приготовился слушать.
Джон кивнул и перевел дыхание, прежде чем продолжить. 
– Вы как-то упомянули, моя дорогая, что...
– Не смей её так называть.
– Миссис Фрейзер, – исправился Джон и, вежливо поклонившись Клэр, вновь повернулся к Джейми, – однажды упомянула, что она – и вы, я полагаю, – немного знакомы с генералом Арнольдом.
Клэр и Джейми обменялись озадаченными взглядами. Джейми пожал плечами и скрестил руки на груди.
– Ну да, это так.
– Хорошо. Я и мой брат, – Клэр скорее почувствовала, чем увидела, как Джейми вздрогнул при упоминании Хэла, – хотели бы попросить у вас рекомендательное письмо к Арнольду с вашей личной просьбой о том, чтобы генерал дал нам разрешение на въезд в город – и любую помощь, которую он сочтет возможным оказать нам в поисках моего сына.
Джон выдохнул остатки воздуха и замер с опушенной головой. Никто не двинулся с места.
Наконец Джейми испустил глубокий вздох и пересел на стул.
– Рассказывайте, – покорно произнёс он. – Что опять натворил этот мелкий паршивец?
ЗАКОНЧИВ РАССКАЗ, Джон вздохнул и попытался потереть больной глаз, но, к счастью, вовремя остановился.
– Я ещё раз смажу вам глаз медом, прежде чем вы уйдёте, – предложила Клэр. – Это уменьшит сухость. 
Её non sequitur (не относящееся к делу замечание – лат.) помогло заполнить неловкую паузу в разговоре, возникшую из-за того, что Джейми ненадолго лишился дара речи.
– Господи, – произнёс он и с силой потёр лицо. На нем всё ещё были окровавленные рубашка и бриджи, в которых он сражался; он не брился три дня, почти не спал и не ел – человека с такой внешностью было страшно встретить даже при свете дня, не говоря уж о темном переулке. Он глубоко вздохнул и потряс головой, словно мокрый пес.
– Так вы думаете, они вдвоем поехали в Филадельфию – Уильям и этот Ричардсон?
– Вероятно, не вместе – или, по крайней мере, это случилось позднее, – сказал Джон. – Конюх Уильяма сказал, что он отправился на поиски двух... э–э ... девушек, которые ушли из лагеря. Но у нас имеется сильное подозрение, что это была уловка Ричардсона – он хотел выманить Уильяма из лагеря и перехватить его по дороге.
Джейми раздраженно хмыкнул.
– Хотелось бы думать, что парень не такой уж безмозглый тупица, чтобы уйти с этим Ричардсоном. Особенно после того, как этот тип в прошлом году чуть его не убил, отправив в Болото Грейт-Дисмал.
– Что – это он вам рассказал?
– О. А вам он этого не говорил? – внимательный слушатель мог уловить в голосе Джейми еле заметные нотки пренебрежения.
– Я чертовски уверен, что Уильям вам ничего не говорил, – едко парировал Джон. – До встречи на Честнат-стрит он не видел вас много лет – спорю на то, что с того момента вы больше не встречались. И я совершенно уверен, что там, в коридоре, он о Ричардсоне не упоминал.
– Нет, – коротко ответил Джейми. – Он рассказал об этом моему племяннику, Йену Мюррею. Или, по крайней мере, – поправился он, – Йен понял это из его лихорадочного бреда, когда вызволял его из болота. Ричардсон отправил его с письмами к каким-то людям в Дисмал-таун – которые, по его словам, были лоялистами. Но половина жителей этого городка носит фамилию Вашингтон.
Задиристое выражение исчезло с лица Джона. Он побледнел, и старые синяки проступили на его коже, словно пятна проказы. Глубоко вздохнув, он оглядел комнату и, увидев на столе полупустую бутылку кларета, схватил её и залпом проглотил четверть содержимого.
Опустив бутылку на стол, Джон подавил отрыжку, встал, коротко поклонился и, со словами: «подождите минутку», вышел, оставив Клэр и Джейми в недоумении смотреть друг на друга.
Их состояние существенно не изменилось и после возвращением Джона, за которым следовал герцог Пардлоу. Джейми произнёс нечто совершенно оригинальное на гэльском, и Клэр, вздрогнув, бросила на него понимающий взгляд.
– Я тоже вас приветствую, генерал Фрейзер, – ответил Хэл с лёгким поклоном. Как и Джон, он переоделся в штатское, однако полоски на его жилете были кричаще-алого цвета, и Клэр задумалась – где он его раздобыл.
– Я подал в отставку, – холодно произнёс Джейми. – Подойдет «мистер Фрейзер». Могу я спросить, чему мы обязаны честью оказаться в вашем обществе, ваша светлость?
Губы Хэла плотно сжались, но, взглянув на брата, он ограничился кратким изложением причин своего личного интереса к капитану Ричардсону.
– И, конечно же, я хочу вернуть своего племянника Уильяма – если он действительно находится с Ричардсоном. Мой брат сообщил мне, что у вас есть сомнения относительно этого?
– Да, – коротко ответил Джейми. – Мой сын не дурак и не слабак. – Он сделал еле заметный акцент на словах «мой сын», что заставило обоих Греев слегка напрячься. – Он никуда не пойдёт под каким-то ерундовым предлогом и не позволит кому-то подозрительному взять себя в плен.
– У вас чертовски крепкая вера в мальчика, которого вы не видели с шести лет, – как бы между прочим заметил Хэл.
Джейми с сожалением улыбнулся.
– Я присматривал за ним, пока ему не исполнилось шесть, – сказал он и перевел взгляд на Джона. – Я знаю, из чего он сделан. И знаю, кто потом его воспитывал. Скажите, что я ошибаюсь, милорд.
Наступила напряженная тишина, нарушаемая только жалобным голосом лейтенанта Маккена, просившего свою жену найти ему чистые чулки.
– Ну что ж, – произнёс Хэл со вздохом. – И куда, по-вашему, делся Уильям, если он не пошёл с Ричардсоном?
— Он пошел за девушками, о которых говорил, – сказал Джейми, пожимая плечами. – Так он сказал своему конюху, верно? Вы знаете, кто эти девушки?
Греи с досадой переглянулись, а Клэр очень осторожно кашлянула, прижав к животу подушку.
 – Если это правда, – начала она, – то, скорее всего, он вернется, как только их найдёт – или прекратит поиски, не так ли? Уйдет ли он ради них в самоволку… ээ – я имела в виду – покинет лагерь без разрешения командира?
 – Да, без всякого риска, – ответил Хэл. – Он отстранён от службы.
– Что? – воскликнул Джон, поворачиваясь к брату. – За что, черт побери?
Хэл раздраженно вздохнул. 
– Он покинул лагерь, когда ему было приказано оставаться там во время сражения, разве этого мало? Ввязался в драку с другим офицером, и в итоге очутился на дне оврага с пробитым черепом из-за того, что оказался не в том месте не в то время, – и вообще, доставил всем чертовски много неприятностей.
– Ты прав, он твой сын, – весело обратилась Клэр к Джейми. Тот фыркнул, но без явного неудовольствия.
– Кстати, о племянниках, – Джейми повернулся к Хэлу, – похоже, вы удивительно хорошо информированы, ваша светлость. Может быть, вы что-нибудь знаете об индейском разведчике по имени Йен Мюррей?
Хэл озадаченно моргнул, но Джон быстро повернул голову в сторону Джейми.
– Да, – произнёс он. – Я знаю. Его взяли в плен поздно вечером в день сражения и вместе со мной отвели в лагерь, где он убил томагавком другого разведчика, после чего ушел.
– Фамильные черты не скроешь^[1], – пробормотала потрясённая и одновременно встревоженная Клэр. – Э–э ... он не был ранен?
[1] Blood will tell – Кровь себя покажет; фамильные особенности невозможно скрыть – английская поговорка.

– Ну, был, – резко ответил Джейми. – Его ранили в плечо стрелой. Я не смог её вытащить, только сломал древко.
– И ... никто больше не видел его с ночи сражения? – спросила она, стараясь говорить ровным голосом. Мужчины переглянулись, но ни один из них не решился посмотреть ей в глаза.
– Хм, я дал ему фляжку со смесью бренди и воды, – с некоторым смущением произнёс Джон. – Лошадь он не взял.
– Рэйчел его найдет, – уверенно заявил Джейми. – И я попросил Йена-старшего присмотреть за парнем. С ним всё будет в порядке.
– Я надеюсь, что ваша вера в свою кровь оправдается, сэр, – со вздохом сказал Хэл, видимо, действительно желая этого. – Но, поскольку мы ничего не можем сделать для Мюррея, а местонахождение Уильяма в настоящий момент по-прежнему остается под вопросом... Я не решаюсь навязывать вам заботу о своей родне, но у меня имеются веские причины найти капитана Ричардсона совершенно независимо от того, что он мог сделать – или не сделать с Уильямом. И для этого...
– Ну да, – ответил Джейми, и его плечи расслабились. – Ну конечно, ваша светлость. Сассенах, ради всего святого, постарайся не умереть, пока я схожу к миссис Маккен за бумагой и чернилами. 
– У нас все есть, – сказал Джон, доставая из-под мышки кожаный подсумок. – Прошу вас. 
И он выложил на стол бумагу, чернильницу, небольшую связку перьев и кусочек красного сургуча.
Все наблюдали, как Джейми развел чернила, очинил перо и поднёс его к бумаге. Зная, как тяжело ему писать, и как сильно он ненавидит делать это при посторонних, Клэр, подавив стон, ещё немного приподнялась и обратилась к Хэлу.
– Джон упомянул, будто вы хотели что-то нам предложить. Конечно, мы и без того рады вам помочь. Но из чистого любопытства...
– О. – Хэл моргнул, но быстро сориентировался, устремив на Клэр пристальный взгляд. – Да. Предложение, о котором идёт речь, не имеет ничего общего с любезностью мистера Фрейзера, – сказал он. – Это предложил Джон для удобства всех заинтересованных сторон.
 Он повернулся к брату, который улыбнулся Клэр.
– Мой дом на Каштановой улице, – пояснил Джон. – Очевидно, что в обозримом будущем я вряд ли буду в нём жить. Насколько я знаю, в Филадельфии вы нашли приют у семьи печатника. Учитывая ваше нынешнее состояние здоровья, – он деликатно кивнул на небольшую кучку окровавленных повязок в углу, – очевидно, вам было бы гораздо удобнее вернуться в мой дом. Вы …–
Его прервало громкое гэльское ворчание, и Джон удивленно взглянул на Джейми.
– В прошлый раз, когда я был вынужден принять помощь вашего брата, милорд, – ровно произнес Джейми, пристально глядя на Джона, – я стал вашим пленником и не мог заботиться о своей семье. Теперь я свободен и больше никогда не буду ничьим пленником. Я сам позабочусь о своей жене.
В гробовой тишине, под пристальными взглядами присутствующих, он склонил голову к бумаге и медленно вывел на ней свою подпись.

УИЛЬЯМ ИНСТИНКТИВНО ПОШЕЛ за Мадрасом, но помедлил – и передумал. Если он найдет девушек, то не сможет посадить их обеих к себе на лошадь. Он поменял направление и отправился на стоянку грузовых фургонов, вскоре появившись с тележкой для боеприпасов, в которой теперь их не было, и которую тянул большой сильный серый мул с отсутствующей половинкой одного уха.
Мул не желал двигаться быстро, но всё же его скорость была выше, чем у двух пеших девушек. На сколько они его опережали? Может, на час, как сказал Зебадия, а может быть, и больше.
– Ноо! – крикнул он и щелкнул кнутом над крупом мула. Животное было беспородным, но не глупым, и двинулось в более быстром темпе – хотя Уильям подозревал, что это усилие скорее всего диктовалось желанием избавиться от роя мух, а не его понуканием.
Однако, увеличив скорость, мул, оказался в состоянии поддерживать её без заметных усилий, и они, грохоча и подпрыгивая поскакали по дороге, легко обгоняя фермерские повозки, фуражиров и пару разведывательных групп. Наверняка он вот–вот догонит девушек.
Этого не случилось. По его оценке, Уильям проехал почти десять миль, прежде чем пришел к выводу, что девушки никак не могли его обогнать, и повернул назад, внимательно осмотрев несколько проселочных дорог, ведущих в поля. Он ездил туда–сюда, расспрашивая всех, кто попадался на его пути, становясь с каждой минутой все более возбуждённым и раздраженным.
Вскоре после полудня армия догнала его, марширующие колонны обгоняли мула, который уже перешел на шаг. Уильям нехотя развернулся и двинулся вместе с армией в сторону лагеря. Возможно, Коленсо ошибся – может быть, девушки вообще никуда не уходили. В таком случае он найдет их, как только армия станет лагерем на ночь.
Этого не случилось. Тем не менее, Уильям отыскал Зеба – а вместе с ним и Коленсо. Оба настаивали на том, что девчонки действительно ушли, и Уильям не нашел их следов, хотя упрямо продолжал расспрашивать о них прачек и поваров.
В конце концов он брел по лагерю в поисках Папа или дяди Хэла. Конечно, он не ожидал, что хотя бы один из них располагал какими–то сведениями о девушках, но Уильям чувствовал, что не может прекратить свои поиски, не попросив их навести справки о беглянках. Две юные девушки не могли опередить армию...–
Он замер посреди лагеря, вынуждая спешивших на ужин мужчин огибать его.   
– Черт побери, – произнес он, слишком распаренный и усталый, чтобы эти слова прозвучали как восклицание. – Коленсо, ах ты мелкий леворукий ублюдок.
 И, едва сдерживая злобу – как на себя, так и на своего конюха, – Уильям решительно отправился на поиски Коленсо Барагваната.
Потому что Коленсо был маленьким леворуким ублюдком. Уильям сразу это заметил, поскольку сам страдал от того же недостатка. Однако, в отличие от Коленсо, Уильям различал правую и левую руку — и у него было чувство направления. У Коленсо —нет, и Уильяму очень хотелось дать себе пинка, поскольку он совсем забыл об этом.
– Ты, чертов идиот, – пробормотал он, вытирая рукавом свое покрытое потом и пылью лицо. – Почему ты сразу не подумал об этом?
Девушкам не имело никакого смысла бежать впереди армии после недолгого размышления понял Уильям.
Даже если они испугались кого–то из армейских, но по–прежнему хотели добраться до Нью–Йорка, им стоило выбрать другой путь – по крайней мере, временно. Позволить армии уйти далеко вперед, а затем отправиться куда угодно. 
Уильям взглянул на солнце, уже почти коснувшееся горизонта, и глубоко вздохнул. Кем бы ни была Джейн, она точно не была дурой. Сначала нужно найти себе ужин, затем Коленсо, – но он твёрдо решил, что утро застанет его на дороге, ведущей в Мидлтаун.
Уильям встретил их ещё до наступления полудня. Они видели его приближение, однако он заметил их первым: обе шли по обочине дроги, держа в каждой руке по узлу. Девушки обернулись на стук колес, и, не увидев ничего тревожного, отвернулись, – а затем Джейн снова оглянулась с ошеломленным лицом, поняв, кого она только что видела.
Она бросила один из своих узлов, схватила младшую сестру за руку и потащила её прочь с дороги. Дорога здесь шла по полю, по обе стороны от неё лежало открытое пространство, но в нескольких сотнях ярдов впереди виднелась большая каштановая роща, и, несмотря на крики Уильяма, девушки побежали к ней так, словно их преследовал сам дьявол.
Выругавшись сквозь зубы, он остановился, бросил поводья и выпрыгнул из повозки. Даже со своими длинными ногами ему не удалось догнать их прежде, чем они достигли края леса.
 – Остановись, ради Бога! – проревел Уильям. – Я не причиню вам вреда!
 Фанни, услышав его слова, кажется, была готова остановиться, но Джейн торопливо дернула её за руку, и они исчезли среди шелестящей листвы.
Уильям фыркнул и перешел на шаг. У Джейн, очевидно, имелись свои соображения – если она вообще что–то соображала, в чём он на данную минуту сильно сомневался, – но она не могла тащить свою младшую сестру по территориям, которые всего два дня назад были местом сражения.
На полях виднелись большие участки раздавленных посевов и взрытые тропы, протоптанные солдатами или проложенные колесами артиллерийских орудий. Глубоко вздохнув, Уильям почувствовал запах смерти, вызвавший у него тошноту. Запах непогребённых трупов, раздувающихся, разлагающихся на солнце, кишащих мухами и личинками… С одной стороны, он надеялся, что девушки не наткнутся на подобное зрелище. С другой стороны, если бы это произошло, они вероятно, с криками выбежали бы обратно – прямо ему в руки. 
Но в складках и впадинах деревенской местности могли таиться не только трупы. Его рука автоматически опустилась на талию, нащупывая рукоять ножа, которого, конечно, там не оказалось.
– Твою мать, гребаное проклятое дерьмо!
И тотчас, словно по сигналу, из зарослей донесся громкий шум. Не из–за трупа – Уильям разобрал мужские голоса, ругательства, уговоры и пронзительные крики. Он схватил упавшую ветку и ворвался в рощу, вопя изо всех сил. Он слышал их – значит, они наверняка могли слышать его, и тон криков изменился. Девушки все еще визжали, но уже не так отчаянно, а мужчины – да, их было несколько ... двое, трое?  не более – спорили, взволнованно и испуганно. Не англичане … они говорили не по–английски …
– Mistkerle! (нем.) Сволочи! – во все горло заорал Уильям. Проклятые вонючие гессиане! 
– Feiglinge! (нем) Трусы! 
Дерьмовые предатели!
Послышалось громкое шуршание листьев и треск ломающихся веток, и, всматриваясь в чащу, Уильям увидел, что все они – судя по звукам, девушки по–прежнему были с ними – направились к дороге.
Он перестал вопить и мгновенно изменил свой собственный курс, бросившись назад к дороге, несся напролом сквозь кусты – низко висящие ветви и недозревшие каштаны колотили его по голове и плечам. Там! Он увидел человека, который выскочил из леса, споткнулся о дорогу, и бросился назад, пытаясь кого-то схватить. Раздался громкий вопль, и вслед за этим мужчина за шею выволок на дорогу упирающуюся Фанни.
Уильям повернулся и помчался к ним, размахивая своей импровизированной дубинкой и выкрикивая бессвязные проклятия. Видимо, в своем мундире он выглядел достаточно устрашающе, поскольку мужчина, державший Фанни, сразу выпустил её, повернулся и удрал как кролик, только пыль взлетела у него из–под ног. Фанни пошатнулась и упала на колени, но крови не было, она не пострадала ...
– Джейн! – крикнул Уильям. – Джейн! Где ты? 
– Здесь! Я зде– ... ее голос внезапно оборвался, но он понял, где она находится: не далее, чем в десяти футах от него, и нырнул в бешено дергающиеся кусты.
С ней были двое мужчин, один из которых зажимал ей рот рукой, а другой пытался отсоединить байонет от Смуглой Бесс^[1]. Уильям выбил мушкет из его рук, затем бросился на человека, и через мгновение оказался на земле, сражаясь с крепким парнем, который, возможно, не знал, что делать со штыком, но, несомненно, был хорошо знаком с более примитивными боевыми приемами.

[1]Байонет – тип съемного штыка, который вкручивался в дуло винтовки, в отличие от штыка, который надевался на ствол с помощью кольца.
Brown Bess – «Браун Бесс» или «Смуглая Бесс» – прозвище, данное британскому мушкету образца 1722 года и его более поздним моделям. Официальное название оружия – Land Pattern Musket – «Мушкет сухопутного образца», калибр 19,05мм. Английский «musket» по характеристикам соответствовал ружью, поскольку в британской армии при переходе от мушкетов к ружьям не произошло смены терминологии; новое облегчённое оружие по–прежнему называли мушкетами. 

Они катались взад-вперед, пыхтя и колотя друг друга, ветки под их телами трещали и ломались со звуком, похожим на выстрелы. Уильям смутно услышал визг другого мужчины – кажется, Джейн укусила его; молодец, девочка! – но все его внимание было сосредоточено на человеке, который изо всех сил старался его задушить. Он внезапно вспомнил Бана Тарлетона и, схватив мужика за запястья, дернул его на себя и боднул в лицо.
Это снова сработало – раздался ужасный хруст, горячая кровь брызнула ему в лицо, и хватка противника ослабла. Голова Уильяма кружилась, он отполз в сторону, чтобы оказаться лицом к лицу с другим человеком, которому, очевидно, удалось выкрутить байонет, потому что у него в руке был фут острой стали.
– Вот! Вот! – Джейн выскочила из кустов рядом с Уильямом, напугав его, и сунула что–то ему в руку. Слава Богу, это оказался нож. Ничто по сравнению со штыком, но хоть какое–то оружие.
Джейн все еще была рядом с ним; Уильям схватил ее за руку и начал отступать, угрожая ножом, который держал в другой руке. Гессенец – Боже, неужели это был один из сукиных детей, ударивших его по голове? Он не мог сказать наверняка – перед его глазами плавали круги, и негодяи выбросили свои заметные зеленые мундиры. Все ли сукины дети носят зеленые мундиры? – пытался разобраться Уильям.
Потом они оказались на дороге, и всё окончательно запуталось. Уильяму показалось, что он ударил ножом одного из мужчин, и девушки снова подняли крик, и он еще раз оказался на дороге, задыхаясь от пыли, но снова поднялся, прежде чем один из ублюдков успел ударить его по лицу… а затем послышался крик и стук копыт, Уильям отпустил человека, чью руку выкручивал, и обернулся, чтобы увидеть Рэйчел Хантер, несущуюся по дороге верхом на муле. Держа свой чепчик за ленты, она размахивала им над головой и кричала:
– Дядя Хирам! Кузен Сет! Скорее! Сюда! Сюда! На помощь!
Мул Уильяма поднял голову от травы и, увидев лошадь Рейчел, приветственно заревел.  Это оказалось последней каплей для дезертиров, которые на мгновение замерли в изумлении, а затем повернулись и помчались по дороге вслед за своим исчезнувшим сообщником.
Уильям какое-то время стоял, покачиваясь и переводя дыхание, затем уронил нож и поспешно опустился на землю.
– Что, – начал он голосом, который прозвучал раздраженно даже для его собственных ушей, – вы тут забыли?
Рейчел проигнорировала его. Она соскользнула со своего мула, приземлившись с легким стуком и повела его к мулу Уильяма, где и привязала к повозке. Только после этого она подошла к месту, где сидел Уильям, медленно смахивая грязь с колен и проверяя свои конечности.
– Вы случайно не видели пару девушек? – спросил он, откидывая голову назад, чтобы взглянуть на Рэйчел.
– Да. Они побежали к деревьям, – сказала она, кивая в сторону каштановой рощи. – Что касается того, что я здесь делаю, то я трижды проезжала туда–сюда по этой дороге, разыскивая твоего кузена, Йена Мюррея.
 Говоря это, она твердо посмотрела на Уильяма, как будто побуждая его оспорить её утверждение относительно их с Мюрреем родства. При других обстоятельствах он принял бы вызов, но сейчас у него просто не было сил. 
– Полагаю, если бы ты увидел его, живого или мертвого, ты бы сказал мне?
– Да, – произнес он. На лбу, которым он ударил дезертира, между бровей набухла шишка, и Уильям осторожно потер её.
Рейчел сделала глубокий вздох, шумно выдохнула и вытерла потное лицо передником, прежде чем надеть свой чепчик. Она оглядела его, качая головой.
 – Ты петух, Уильям, – печально произнесла Рэйчел. – Я и раньше замечала в тебе это, но теперь я знаю наверняка.
– Петух, – холодно повторил он, стряхивая пыль с рукава. – Ну конечно. Тщеславный, крикливый, разряженный тип – таким вы меня видите?
Ее брови поднялись. Они не были ровными классически–красивыми бровями и изгибались на концах, даже когда ее лицо оставалось спокойным, придавая ей умный и заинтересованный вид. Когда Рейчел волновалась, они резко и сердито изгибались.  Сейчас они на мгновение заняли это положение, но потом опустились. Чуть-чуть.
– Нет, – сказала она. – У тебя когда-нибудь были куры, Уильям?
– Не было уже несколько лет, – ответил он, осматривая дыру на рукаве мундира, дыру в рубашке и кровавую царапину на своем голом локте. Черт побери, один из этих педиков был близок к тому, чтобы проткнуть ему руку своим штыком. 
– Что до всего остального, то в последнее время мое общение с курицами ограничивалось в основном завтраками. И что?
– А то, что петух – это удивительно смелое существо, – с легкой укоризной произнесла Рэйчел. – Он бросится на врага, даже зная, что погибнет в битве, для того, чтобы выиграть время для спасения своим курочкам.
Уильям вскинул голову.
– Своим курицам? – повторил он – от подобного оскорбления кровь бросилась ему в лицо. – Моим курицам? – Он посмотрел в ту сторону, куда пошли Джейн и Фанни, затем снова перевел взгляд на Рэйчел. – Разве вы не понимаете, что они шлюхи?
Она раздраженно закатила глаза. Черт побери, она закатила глаза, словно он был ребенком!
– Мне кажется, я провела в армии куда больше времени, чем ты, – явно свысока произнесла Рейчел. – Да, я встречала женщин, у которых нет ни средств к существованию, ни защиты, и поэтому они вынуждены прибегнуть к такому ужасному средству как продавать свои тела.
– Ужасному средству? – повторил Уильям.  – Вы понимаете, что я… – 
Рейчел топнула ногой и уставилась на него.
– Перестань повторять все, что я говорю!  – потребовала она. – Я пыталась сделать тебе комплимент – причем, как твой друг, сокрушаясь о том, что твоя задиристость в конце концов тебя доконает. Являются ли твои спутницы шлюхами или нет, и платишь ли ты им за услуги – это к делу не относится. 
– Не отно…– начал с негодованием Уильям, но остановился прежде, чем его смогли обвинить в повторении. – Я не плачу им, черт побери!
– Не относится, – повторила она, на этот раз сама, ей–Богу! – В конце концов, ты вел себя точно так же по отношению ко мне.
– Вы… – он осёкся. – Когда?
Она глубоко вздохнула, взглянув на него так, словно собиралась пнуть его в голень или наступить на ногу, если бы смогла забыть о своих квакеских принципах.
 – Дважды, – подчеркнуто вежливо пояснила она. – Похоже, случаи – или я – были настолько незначительными, что ты забыл?
– Напомните мне, – сухо сказал Уильям и, оторвав от своего мундира кусок лопнувшей подкладки, использовал его для того, чтобы вытереть грязь – и кровь, как оказалось, – со своего лица.
Она коротко фыркнула, но снизошла до объяснений.
– Разве ты не помнишь то отвратительное существо, которое напало на нас в том ужасном месте на дороге в Нью–Йорк?
 – О, это. – У него засосало под ложечкой при воспоминании о произошедшем. – Я сделал это не только ради вас. У меня просто не было иного выхода. Он, черт побери, попытался пробить мне голову топором.
– Хм. Мне кажется, маньяки с топорами испытывают к тебе какое–то роковое влечение, – хмуро заметила Рейчел. – Мистер Баг действительно ударил тебя топором по голове. Но потом ты убил его ради того, чтобы защитить нас с Йеном от подобной участи, верно? 
– О, в самом деле, – немного сердито произнес Уильям. – Откуда вы знаете, что это не было просто местью за его первое нападение на меня?
– Возможно, ты и петух, Уильям, но ты не мстительный петух, – укоризненно сказала Рейчел. Она вытащила платок из кармана и промокнула своё лицо, которое вновь заблестело от пота. – Разве нам не нужно отыскать твоих... спутниц?
– Нужно, – с некоторой долей смирения ответил Уильям и повернулся в сторону рощи. – Хотя, мне кажется, они снова пустятся в бега, если я пойду их искать.
Рэйчел нетерпеливо фыркнула и, оттолкнув его в сторону, устремилась в лес, ломясь сквозь кусты, словно голодный медведь. Эта мысль заставила Уильяма усмехнуться, но внезапный визг стер улыбку с его лица. Он двинулся следом, но Рейчел уже возвращалась, таща за руку Джейн, одновременно увертываясь от её яростных ударов, поскольку та старалась свободной рукой оцарапать ей лицо.
– Прекратите! – резко сказал Уильям и, шагнув вперед, схватил Джейн за плечи и вырвал её из рук Рэйчел. В слепой ярости она набросилась на него, но руки Уильяма были длиннее, чем у Рэйчел, и он легко удерживал её на безопасном для себя расстоянии.
– Ты прекратишь или нет? – сердито произнёс он. – Никто тебя не обидит. Не сейчас.
Джейн замерла, тяжело дыша и сверкая глазами, хотя её взгляд продолжал метаться с Уильяма на Рэйчел, как у загнанного в угол зверька.
– Он прав, – подтвердила Рэйчел, осторожно приближаясь к ней. – Сейчас ты в полной безопасности. Как твое имя, Друг?
– Её зовут Джейн, – постепенно ослабляя хватку, ответил Уильям, готовый снова схватить девушку, если она попытается сбежать. – Я не знаю ее фамилии.
 Джейн не удрала, однако ничего не ответила. Вырез её платья был разорван, и она машинально приложила руку к висевшему краю, пытаясь вернуть его на место.
– Вы не видели мой сверток? – спросила Джейн почти спокойно. – У меня там швейная шкатулка. Мне нужна игла.
– Я поищу, – успокаивающе произнесла Рэйчел. – Ты бросила его в лесу?
– Там! – довольно громко воскликнула Фанни позади Уильяма, и он понял, что она находилась рядом уже несколько минут и, по–видимому, повторяла свои слова далеко не в первый раз.
 – Что? – нетерпеливо спросил он, поворачиваясь к ней, одновременно стараясь не выпускать Джейн и Рейчел из виду.
– Там идеец, – сказала Фанни, указывая на лес.
– Йен!
Рэйчел пулей пронеслась через дорогу и исчезла среди деревьев. Уильям торопливо последовал за ней, держа нож наготове. В этих лесах могло прятаться немало индейцев, и если это окажется не Мюррей…
Но, судя по долетевшему из глубины леса восклицанию Рэйчел, полному ужаса и облегчения это оказался именно он.
Мюррей, скорчившись, лежал в густой тени у основания большой сосны, наполовину зарывшись в иголки – очевидно, он пытался спрятаться, но потерял сознание, прежде чем успел закончить свою работу.
– Он дышит, – сказала Рэйчел, и Уильям услышал, как дрогнул её голос.
– Хорошо, – коротко ответил Уильям и, присев на корточки рядом с ней, положил руку на плечо Мюррея, чтобы перевернуть его. Раздался вопль – выглядевшее бесчувственным тело Мюррея резко изогнулось, и он оказался на коленях. Покачиваясь и дико озираясь по сторонам, он схватился за плечо, задетое Уильямом. Только теперь Уильям заметил на его руке засохшую струйку крови и свежие капли, стекающие с обломка стрелы, торчавшей из распухшей плоти.
– Йен, – заговорила Рэйчел, – Йен, это я. Теперь все хорошо. Я с тобой. 
Голос девушки был ровным, но её руки тряслись, когда она прикасалась к Мюррею.
Мюррей глубоко вдохнул, и его затуманенный взгляд немного прояснился, скользя от Фанни к Джейн, тоже вошедших в рощу, хмуро задержался на лице Уильяма, и только остановившись на Рейчел, он успокоился и расслабился. Мюррей закрыл глаза и облегченно вздохнул. 
– Taing do Dhia (гэльск.) – спасибо, Господи, –сказал он и снова опустился на пятки.
– Воды, – потребовала Рэйчел, встряхивая пустую фляжку, которая лежала на земле рядом с Йеном. – У тебя есть вода, Уильям?
– У меня есть, –  сказала Джейн, выходя из оцепенения и нащупывая фляжку, которая висела у нее на шее. – С ним всё будет в порядке, как вы думаете? 
Рэйчел, чьё лицо побледнело от беспокойства, не ответила, поскольку поила Мюррея. Уильям с интересом отметил остатки боевой раскраски на лице Мюррея, и волосы на его голове слегка шевельнулись при мысли о том, что Мюррей мог убить кого-нибудь из британских солдат. По крайней мере, у мерзавца не было на поясе скальпов – ни британских, ни чьих-либо еще.
Тем временем Рэйчел тихо разговаривала с Мюрреем, изредка поглядывая на Уильяма, явно над чем-то размышляя.
Уильям слегка удивился от того, что понял, о чем она думает. Впрочем, это было не столь уж удивительно – он размышлял о том же: сможет ли Мюррей ехать верхом на муле? Очевидно, что пешком он далеко не уйдет. И если это так… – удастся ли Рэйчел убедить Уильяма отвезти их с Мюррем в город в повозке?
Уильям почувствовал, как у него свело живот при мысли о возвращении в Филадельфию.
Он бросил взгляд на Джейн – и обнаружил её исчезновение. Фанни тоже испарилась.
Уильям был уже на ногах, когда услышал протестующий рев мула Рэйчел, и через несколько секунд оказался на дороге, где увидел Джейн, которая тщетно пыталась помочь Фанни забраться в седло. Девочка старалась изо всех сил, бесстрашно хватаясь за жесткую гриву мула, и пыталась закинуть ногу ему на спину, но тот категорически возражал против подобных посягательств, мотая головой и пятясь от Джейн, отчего ноги Фанни отчаянно болтались в воздухе.
Уильям в три шага достиг их и обхватил девочку за талию.
– Отпусти, дорогая, – спокойно сказал он. – Я тебя держу.
 Вопреки своей хрупкой внешности Фанни оказалась на удивление крепкой. Она тоже сладко пахла, несмотря на грязную шею и испачканную землей и дорожной пылью одежду.
Уильям опустил её вниз и сурово посмотрел на Джейн, которая ответила ему вызывающим взглядом. Впрочем, теперь он знал её достаточно хорошо, чтобы понять, что задранный подбородок и стиснутые зубы скрывали страх, поэтому заговорил мягче, чем собирался.
– Куда вы намерены отправиться?  – спросил Уильям, демонстрируя всего лишь умеренный интерес.
– Я ... ну, Нью–Йорк, – неуверенно ответила она. Глаза девушки метались туда–сюда, словно выискивая опасность, таившуюся в мирной сельской местности.
– Без меня? Мадам, мне больно от того, что вы внезапно стали испытывать ко мне неприязнь. Умоляю, скажите, чем я мог вас обидеть?
Она плотно сжала губы, но Уильям видел, что его шутливый тон немного её успокоил – Джейн всё ещё была красной от напряжения, но перестала судорожно ловить ртом воздух.
– Полагаю, мы должны расстаться, лорд Эллсмир, – сказала она, с трогательно–нелепой попыткой говорить светским тоном. – Я – мы – теперь будем путешествовать самостоятельно. 
Уильям сложил руки, прислонился к повозке и посмотрел на неё сверху вниз.
– Как? – поинтересовался он. – У вас нет денег, у вас нет лошади, и вы не пройдете и пять миль, не наткнувшись на кого-нибудь подобного этим немецким типам.
 – У меня есть немного денег.
Она провела рукой по юбке, и он увидел небольшую выпуклость, подтверждающей наличие у нее кошелька^[2]. Несмотря на его решение сохранять спокойствие, в нем ещё таился гнев, который на сей раз вырвался наружу.

[2] В XVIII в. женщины из низших слоев общества носили под верхними юбками специальный съёмный плоский карман-кошелек – для денег или иных ценных вещей, поскольку в платьях не было карманов.

– Где ты их взяла? – потребовал Уильям, выпрямляясь и хватая девушку за запястье. – Разве я не запрещал тебе торговать собой?
Она ловко выдернула у него руку и быстро сделала два шага назад.
– Черт побери, ты не имеешь права запрещать мне делать то, что я хочу! – огрызнулась она, залившись яркой краской – И это не ваше дело, но я заработала эти деньги не лежа на спине!
– Тогда как? Продавала твою сестру?
Она ударила его изо всей силы. Уильям сознавал, что не должен был так говорить, но мысль об этом – как и боль в щеке – только разозлили его.
– Мне следует бросить тебя здесь к чертовой матери, ты – 
– Отлично! Именно мне от тебя и нужно! Ты – ты –
Прежде чем кто–либо из них смог подобрать эпитет, Рэйчел и Йен вышли из леса: высокий шотландец тяжело опирался на её плечо. Уильям бросил на Джейн последний уничтожающий взгляд и поспешил на помощь, поддержав Мюррея с другой стороны. Парень напрягся, недолго сопротивлялся, но затем был вынужден уступить. 
– Что случилось? – спросил Уильям, кивая на торчащий обломок стрелы. – Личные счеты или просто случайный выстрел? 
Мюррей неохотно усмехнулся.
– Превратности войны, – хрипло сказал он и сел у открытого борта повозки. Он дышал как загнанный бык, но вполне владел собой. Он коротко взглянул на Уильяма.
– Что ты здесь делаешь, fang Sassunaich ^[3]?

[3]Гэльск. – английский стервятник.

 – Не твое дело, но тебе повезло, что я здесь, – ответил Уильям так же кратко. Он повернулся к Рэйчел, приняв окончательное решение.
– Берите повозку и отвезите девушек в какое–нибудь безопасное место.
– Что ... начала Рэйчел, но затем в изумлении оглянулась на Джейн и Фанни, которые промчались мимо неё, пересекли дорогу и скрылись в роще.
 – Куда они побежали?
– Чёрт побери, – выпалил Уильям, пересекая дорогу. – Ждите здесь.