Я стою в темноте, опершись спиной о кирпичную стену и прижав к ней ладони. Меня согревает твоё прикосновение – камень, хранящий твоё тепло. Я вдыхаю запах свежей краски и вглядываюсь в полумрак зрительного зала.
Тишина.
Так тихо, что слышно, как над головой у колосников потрескивают мощные сценические софиты. По их жилам течёт электрический ток, освещая сценический пандус. Затаив дыхание, зрители внимают актрисе, сопереживая её утрате и печали. От реакции публики меня потряхивает, словно от безмолвных ласк возлюбленной.
Ты баюкаешь зрительный зал в своих объятиях. Я подсел на них. Я хочу, чтобы ты вечно оставался в моей жизни, я посвятил тебе её с самого детства.
Мы впервые встретились, когда в 12 лет я переехал в Эдинбург. Можно было бесплатно приходить на предварительные просмотры спектаклей. Публика была согласна, что что-то может пойти не так. И обязательно что-то случалось: то из-за занавеса высовывался режиссёр, то вспыхивал свет в зале. И другие небольшие заминки.
Я стоял в очереди на каждый новый спектакль и получал бесплатный билет. Первой постановкой, которую я увидел в театре «Лицеум», была инсценировка «Мерлина» Тома Макграта (кстати, я бы с удовольствием сделал это снова, Дэвид! Просто намекаю).
Мощные, мрачные и сексуальные, одетые в современную армейскую форму, они сражались рядом с горящими жаровнями и сожжёнными автомобилями. Живая музыка была божественной. Я подавался вперед на своем бесплатном месте и ловил каждое слово: «Артур, ты глупец!»
Через несколько лет я поступил в труппу молодёжного театра «Лицеум», располагавшегося по соседству, всего в двух шагах, – рукой подать! Если я не попал на твою сцену, то, по крайней мере, смогу находиться рядом.
Не удовлетворившись этим, я решил посвятить тебе свою жизнь, одевшись в твои цвета: чёрные брюки и пурпурную (или розовую?) футболку. Я стал билетёром и обнаружил, что снова сижу в темноте, восхищаясь любимыми актёрами и актрисами, вторя строкам и ритмам, по-прежнему не отпускавшим меня.
Дневные спектакли были своего рода путешествием во времени, бегством от реальности. День, проведённый с тобой, останавливал течение времени, я бежал от белого света. Распродав программки и подтаявшее мороженое, я вновь пробирался в красное плюшевое тепло и дышал тобой.
Мне подмигивали твои настенные росписи с золотыми прожилками, частично скрытые драпировками за ложами и окутанные полумраком. Будь я один во всём зале, то отважился бы подойти к краю сцены и заглянуть в твой чёрный зев. И посмотреть снизу вверх на небожителей, пульт осветителя (не Хэмиша), и с восхищением вспомнить истории о призраке седой дамы, обитающей на балконе.
Люблю твои боковые проходы, потайные лестницы и двойные двери. Ты завладел моим сердцем, и я еще долго боялся.
Спустя несколько месяцев наши отношения стали более тесными: я обнаружил, что сижу на сцене, за одним столом с Макбетом (что не рекомендуется!). Появился призрак Банко, преследующий его уже второй раз за день. Макбет с яростью швырнул за кулисы бутафорскую глиняную чашу. За ужином лорды, включая меня, были ошеломлены и смущены поведением Макбета и в то же время тайком делились новостями о ходе футбольного матча.
Когда я участвовал в постановках Молодёжного театра, мечтая поступить в театральное училище, мне посчастливилось получить роль «второго копьеносца» в нескольких спектаклях «Лицеума». «Макбет», «Шохраун» [мелодрама ирландского драматурга Диона Бусико, – прим. перев.] и «Три сестры» – именно здесь я каждый вечер, стоя за кулисами, смотрел, как Кэролин Девлин готовится к выступлению и как, не произнося ни слова, заставляет публику трепетать. Я всё надеялся, что, уходя под покровом темноты со сцены, она бросит на меня взгляд. Как будто подтверждая, что наложила на меня заклятие. Это добавляло в кровь адреналина.
Думаю о тебе сейчас, одиноко сидя в тишине. Я знаю, что ты просто ждёшь. Не меня, а толпу, гул голосов, мокрые куртки и надорванные билеты.
Пронзительно звенит звонок, стихают смех и шёпот. Твоё пустое пространство наполняется страстями и теплом. Для меня ты – живое сердце Эдинбурга. Не терпится вновь оказаться в твоей темноте: ты утешаешь нас в своих объятиях.
Ну а чего они, сами виноваты 
Я вчера ночью открытку Сэму тоже с ошибкой сделала, сама не знаю, видно, под воздействием важности момента 
а то... За Сэмика не грех и пострадать маленько 
