"Иди скажи пчёлам, что меня больше нет" ("Go tell the bees that I am gone")
Пролог
Ты знаешь: грядёт нечто. Произойдёт нечто предопределённое, ужасное и катастрофическое. Ты предвидишь, что будет, и гонишь мрачные образы прочь. Но они медленно, неумолимо возвращаются, вновь и вновь будоражат твой разум. Ты пытаешься подготовиться. Или думаешь, что готовишься, хотя в душе знаешь правду: ничто не поможет тебе уклониться, приспособиться или смягчить удар. Надвигается неизбежное, и ты перед ним беззащитен. Ты обо всём этом знаешь. Но почему-то всегда надеешься, что это случится не сегодня.
(с) Перевод Елены Буртан, Елены Карпухиной, Натальи Ромодиной, Юлии Коровиной
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА книги Перевод: Юлия Коровина, Елена Карпухина, Елена Буртан, Наталья Ромодина, Екатерина Пискарёва, Ксения Спиридонова, Анастасия Сикунда, Юлия Селина, Наталья Шлензина, Елена Фадеева, Валентина Момот. Редакторы и корректоры: Юлия Коровина, Елена Карпухина, Елена Буртан, Наталья Ромодина. Художник-иллюстратор: Евгения Лебедева. Книгу можно скачать здесь в трех форматах
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, СРАЗУ после полудня, на пороге дома появился Бобби Хиггинс. Для визита он надел чистые рубашку и бриджи, хороший жилет, повязал отделанный кружевом шейный платок, и Джейми насторожился. Такой безукоризненный внешний вид означал, что Бобби из-за чего-то беспокоится и надеется при помощи заплетённых в косу волос и накрахмаленной ткани смягчить ярость богов. – Эми сказала, что миссис Гудвин ей передала, что ваша сестра сказала, что вы хотели со мной поговорить, сэр, – кивая в такт словам, выпалил Бобби. Он не сводил глаз с Джейми, пытаясь угадать, для чего его вызвали. – Да всё в порядке, Бобби. – Джейми отступил в сторону и, махнув рукой, пригласил его в дом. – Я только хотел спросить, что ты знаешь о Каннингеме. Вчера по дороге к капитану к нам заглянула одна примечательная парочка. – А! Плохие дядьки, – заметно расслабился Бобби. – Чего? – Так их назвала малышка Мэнди, – Бобби поднял ладонь на уровень бедра, примерно на высоте головы Мэнди. – Она сказала, что они похожи на плохих дядек, и хотела, чтобы я пошёл и застрелил их. Джейми улыбнулся: он не слишком удивился, хотя проницательность внучки оценил по достоинству. – А что ты сам о них думаешь, Бобби? Тот покачал головой. – Я их не видел. Детишки играли у кладовой над ручьём и заметили, как мимо прошли два незнакомца. Когда дети вернулись домой, то рассказали мне про чужаков. Я стал вслух размышлять, кто бы это мог быть, и Жермен сказал, что они ищут капитана Каннингема. Я так понимаю, те самые двое к вам и зашли. – Видимо, да. Выпьешь со мной эля, Бобби? Эль, приготовленный Фанни с Брианной, оказался отвратительным на вкус, зато очень крепким. Джейми и Бобби безропотно пили его и обсуждали арендаторов, а также проблемы, с которыми сталкивался Бобби. – Пожалуй, Бобби, пора собирать роту ополченцев, – как бы между прочим сказал Джейми. К его удивлению, Бобби с самым серьёзным видом кивнул. – Прошу прощения, сэр, но, похоже, уже давно пора. – Вот как, – насторожился Джейми. – А с чего ты это решил? – Два дня назад ко мне заходил Джосайя Бёрдсли. Он сказал, что в лесу между Риджем и Блоуинг-Роком видел целый отряд. Вооружённых людей. И Джосайя уверен, что среди них был по крайней мере один красномундирник. – Отхлебнув пива и вытерев рот, Бобби добавил. – Я не в первый раз слышу о таких отрядах, но вот именно этот подобрался к нам ближе, чем какой-либо другой. – Ага, – вполголоса согласился Джейми. Он вспомнил, что сказал Брианне, когда она поведала ему о Робе Кэмероне, и волоски в нижней части позвоночника встали дыбом. «Кто-нибудь придёт». Джейми сомневался, что эти люди имеют отношение к бандитам, которые пытались убить его дочь в её собственном доме в её собственное время, но, как бы там ни было, угрозу сейчас мог представлять кто угодно. – Тогда чем скорее, тем лучше. Составь список, ладно, Бобби? У кого какое оружие в Ридже – будь то мушкет или коса. Подойдёт даже нож для свежевания.
В КОНЦЕ КОНЦОВ, всё о капитане Каннингеме рассказала именно Рейчел. Джейми собирался помочь Роджеру Маку и Ричарду Макнилу установить стропила в новой церкви и зашёл к Йену, чтобы узнать, не пойдёт ли племянник с ним. Вчетвером они смогли бы к закату возвести полкрыши: здание было небольшим. Однако Джейми обнаружил, что дома только Рейчел. Она мирно сбивала масло на террасе своей хижины, и над ней, словно облако прозрачных бабочек, порхали тени трепещущих осиновых листьев. – Знаешь, Джейми, а Йен ушёл на охоту с одним из Бёрдсли, – не сбавляя темпа, с улыбкой сообщила Рейчел. – Твоя сестра отправилась навестить Эгги Макэлрой и взяла с собой Огги. Думаю, неспроста. На примере внука она хочет показать самой младшей дочери Эгги, какой ужас её ждёт. Возможно, это поможет удержать девушку от брака с первым встречным, который попросит её руки. – Ты имеешь в виду Катрину? – спросил Джейми, мысленно представив себе, где на карте Риджа находится дом Макэлроев. – Ей ведь не больше четырнадцати, верно? – Тринадцать, но, по-моему, она уже созрела. И долго ждать не будет. Девушка не слишком-то умна, – покачав головой, Рейчел перевела дух и продолжила. – Хотя, честно говоря, ею движут не только похоть или желание новизны, но и страх, – добавила Рейчел, слегка задыхаясь, хотя её плечи продолжали равномерно двигаться. – Катрина – младшенькая в семье и... боится, что если не сбежит... до того, как родители начнут трястись от дряхлости, то её вынудят... остаться незамужней, чтобы о них заботиться. Джейми на миг задумался: «Гордон Макэлрой на пять лет меня моложе, а Эгги – лет сорок пять. Интересно, замечу ли я за собой, что уже трясусь от старости?» – А ты хорошо разбираешься в людях, девочка, – улыбнулся Джейми. – Да, – улыбнулась в ответ Рейчел. – Правда, что касается Катрины, то тут я не могу похвастаться особой проницательностью... поскольку она сама мне всё рассказала. Рейчел трудилась уже довольно долго, и, хотя день выдался нежарким, края её косынки, прикрывавшей шею и грудь, потемнели от пота, а кожа – обычно цвета сливок с ложкой кофе – порозовела. Повинуясь внезапному порыву, Джейми поднялся на террасу, взялся за ручку маслобойки, оттеснил Рейчел в сторону и продолжил непрерывно взбалтывать. – Сядь, девочка, – предложил Джейми. – Отдохни немного и скажи, знаешь ли ты что-нибудь о капитане Каннингеме. – Чересчур высок ты для этой маслобойки, – заметила Рейчел, но тем не менее села на край террасы, вытянула ноги и со вздохом облегчения поводила плечами. – Масло скоро выделится, – сказал Джейми. – Верно? С тех пор как он сам сбивал масло, прошло много времени… Лет... пятьдесят? Эта мысль кольнула его, и он стал работать чуть проворнее. – Да. – Рейчел повернула голову и наморщила лоб. – Но только если будешь сбивать медленнее. – Понял. Джейми послушно сбавил темп и стал работать с той же скоростью, что и Рейчел, наслаждаясь тем, как мягко и ритмично плещется туда-сюда в бочонке густая жидкость. – А ты уже видела капитана? – Да, – слегка удивилась его вопросу Рейчел. – Несколько недель назад, вскоре после того как они приехали, я познакомилась с его матерью. Она собирала в лесу окопник. Мы немного поговорили, и я помогла ей донести корзины до дома. Её сын был так добр, что предложил мне чаю. Рейчел выгнула бровь: осознаёт ли Джейми всю важность столь незначительного факта? Он понял намёк. – Не думаю, что за последние пять лет кому-нибудь здесь, в глубинке, довелось хотя бы увидеть настоящий чай. – Ты прав, – задумчиво согласилась Рейчел. – Капитан сказал, что среди бывших сослуживцев у него есть друзья и они так любезны, что время от времени присылают ему коробочку чая и другие деликатесы. – Ты сказала: «Вскоре после того, как они приехали». А когда они приехали? – В конце апреля. По словам Бобби Хиггинса, капитан ему сказал: «Подобно Одиссею, я отправился с веслом на плече в далёкие края, где никто не знает, что за предмет я несу. Я нашёл такое место. И хотел бы, если можно, тут остаться». Джейми не удержался от улыбки. – А Бобби знает, кто такой Одиссей? – Он не знал, но я вкратце пересказала ему историю Одиссея и объяснила, что капитан говорил метафорически. По-моему, он заставил Бобби сильно понервничать, – дипломатично высказалась Рейчел о реакции Хиггинса. – Но веской причины отказывать капитану не нашлось. К тому же Каннингем заплатил за аренду за пять лет вперёд. Наличными. В присутствии любого представителя государственной власти Бобби начинал нервничать: ведь в ходе перестрелки в Бостоне, где он служил солдатом, погиб один из горожан, и за это Хиггинсу выжгли на лице клеймо убийцы. – Похоже, люди рассказывают тебе много всякой всячины, Рейчел, – подметил Джейми. Она подняла на него карие глаза, сиявшие на открытом лице, и кивнула. – А я слушаю, – просто сказала она. Рейчел знала множество мелочей, касающихся Каннингемов. До их дома было не более полутора миль, и она, набрав ягод, грибов или трав, порой заходила к ним, чтобы поделиться излишками. Однако всё, что стало ей известно, казалось тривиальным, если только не считать одного момента: Каннингем признался Рейчел, что очень хочет проповедовать. – Проповедовать? – от неожиданности Джейми чуть не перестал сбивать, но тяжёлый ход ручки напомнил ему, что масло почти готово, и он продолжил взбалтывать жидкость. – Каннингем сказал, откуда у него такое желание? И как планирует это делать? – Когда он служил капитаном на флоте, то, вероятно, уже читал проповеди. Думаю, по воскресеньям, своей команде. Судя по всему, это доставляло ему удовольствие, и поэтому он решил после выхода в отставку стать мирским проповедником [тот, кто читает проповедь, но не посвящён в сан церковной организацией. – прим. перев.]. Он понятия не имеет, как это осуществить, но мать его заверила, что Бог управит. Новость о желании капитана проповедовать удивила Джейми, но в какой-то мере и успокоила. Вместе с тем он напомнил себе: в армии полно проповедников, которые постоянно грозят непокорным адским пламенем, а наличие миссионерского призвания вовсе не означает, что у человека не может быть ещё каких-то убеждений, касающихся других сфер жизни. Маловероятно, что отставной капитан британского флота станет выступать за независимость американских колоний. И Джейми не думал, что малышка Френсис ошиблась в оценке мистера Партленда. – Ты знаешь, что Роджер с Брианной заходили к Каннингемам и в награду за хлопоты им указали на дверь? – спросил Джейми. – Слушай, по-моему, масло готово. Поднявшись, Рейчел заправила тёмные волосы под чепец и подошла посмотреть. Она взялась за ручку маслобойки, пару раз ею подвигала и кивнула. – Да. Брианна мне рассказывала. Думаю, что Роджеру следует поговорить с другом Каннингемом, когда рядом не будет его матери, – тактично добавила она. – Что ж, пожалуй. Джейми снял крышку с маслобойки, и они с Рейчел, заглянув внутрь, увидели хлопья и комочки бледно-золотистого масла, плавающие в пене.
ГЛАВА 19. ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО (с) Перевод Елены Буртан
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ДЕНЬ ВЫДАЛСЯ ЧУДЕСНЫМ, и мне, хоть и не без труда, удалось убедить Джейми, что конец света не наступит, даже если он сегодня не навесит дверь на кухне. Отложив дела на потом, мы взяли небольшие подарки для Огги, Рейчел и Дженни, прихватили детей и направились через лес к хижине Йена. – А давай побьёмся об заклад, Сассенах, что они наконец-то определились с именем для своего малыша? – На что спорим? – включилась я в игру. – И потом: ты ставишь на то, что они уже придумали имя или ещё нет? – Ставлю пять против двух, что нет. А на кону... – Джейми оглянулся, и, убедившись, что наши спутники достаточно далеко и вряд ли расслышат его слова, понизил голос. – Твои штанишки. Мои «штанишки» были на самом деле нижней половиной фланелевой пижамы, которую я собиралась сшить, помня, что зима не за горами. – И что, скажи на милость, ты будешь с ними делать? – Я их сожгу. – Тогда никаких пари. К тому же, и мне кажется, что имя малышу до сих пор не выбрали. Последние варианты, которые я слышала, были Седрах, Гилберт и что-то на могавкском, близкое по смыслу к «пердит, как козёл». – Дай угадаю. Последний вариант предложила Дженни? – Уж ей ли не знать коз! Блубелл с энтузиазмом обнюхивала густой слой шуршащих листьев. Её хвост ходил из стороны в сторону, как метроном. – Интересно, удастся ли обучить такую собаку охотиться за какой-то конкретной дичью? – поинтересовалась я. – Вообще-то я знаю, что Блубелл – енотовая гончая, но прямо сейчас она ищет явно не енотов. – Хоть она и не совсем енотовая гончая, енота она точно не упустит. А какая именно добыча тебя интересует, Сассенах? – улыбнулся Джейми. – Трюфели? – За трюфелями нужно ходить со свиньёй, верно? Кстати, о свиньях… Джемми! Жермен! Смотрите: вдруг появятся кабаны! И глаз не спускайте с Мэнди! Мальчишки сидели на корточках у сосны, они отдирали от ствола кусочки коры, похожие на фрагменты пазла, но, заслышав мой голос, рассеянно огляделись. – Где Мэнди? – крикнула я. – Вон там, наверху! – прокричал в ответ Жермен, махнув в сторону склона. – С Фанни. – Смотри, Жермен, посмотри сюда! Я нашёл тысяченожку! Здоровенную! Жермен, услышав Джема, мгновенно потерял интерес к девчонкам и, присев рядом с ним на корточки, стал отгребать в сторону сухие листья. – Как думаешь, может, стоит сходить посмотреть? – спросила я. – Тысяченожки не ядовиты, но большие сороконожки могут больно укусить. [У тысяченожки количество ног колеблется от 280 до 750 в зависимости от конкретного вида, а у сороконожек их около 30. – прим. перев.]. – Парень умеет считать, – заверил меня Джейми. – Если он говорит, что у неё тысяча ног, значит, так оно и есть, даже если он и ошибся на пару ножек. Он коротко свистнул, и гончая, мгновенно насторожившись, подняла голову. – Ищи Френсис, a nighean [девочка (гэльск.), – прим. перев.]. Вперёд! Джейми махнул рукой в сторону каменистого склона. Собака радостно гавкнула и понеслась вверх, взметая в нетерпеливом беге жёлтые листья. – Думаешь, она... – с сомнением начала я, но тут же до нас донеслись голоса девочек, и задорный, приветственный лай Блуи. – Ого! Значит, она действительно знает, кто такая Френсис. – Конечно, знает. Она уже ко всем привыкла, но Френсис любит больше всех. – Джейми едва заметно улыбнулся И правда, Фанни обожала собаку и часами с ней возилась: вычёсывала шерсть, вытаскивала клещей из ушей. А когда девочка, удобно пристроившись у огня, читала книгу, Блубелл уютно похрапывала у неё в ногах. – Почему ты всегда зовёшь её Френсис? – с любопытством спросила я. – Для всех остальные она – просто Фанни. Она и сама так себя называет, если уж на то пошло. – Фанни – это блядское имя, – коротко ответил Джейми, однако, увидев моё изумление, несколько смягчился. – Ну, я знаю, что есть и вполне достойные женщины с таким именем. Но Роджер Мак утверждает, что и в ваше время продолжают издавать роман Клеланда. [Джон Клеланд (1709–1789) – английский писатель, наиболее известный скандальной для своего времени книгой «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех», который был опубликован в 1748 году и с тех пор неоднократно переиздавался. В 1963 г. роман был переиздан по вновь собранному тексту, т.к. подлинная рукопись была утеряна. – прим. перев.] – Клеланд... А, ты имеешь в виду «Фанни Хилл» Джона Клеланда? Я невольно заговорила громче, удивляясь не столько тому, что знаменитые порнографические «Мемуары женщины для утех» популярны и спустя 250 лет, – в конце концов, некоторые вещи никогда не устаревают, – сколько оттого, что мой муж обсуждал эту книгу с Роджером. – И он сказал, что так... Что это слово грубое. Так называют... женские половые органы, – нахмурившись, добавил он. – Ну да, – согласилась я, – Это у англичан. Американцы этим словом называют задницу. Но ведь сейчас у слова «фанни» нет такого значения? – Нет, – неохотно признался он. – И тем не менее... Лорд Джон как-то сказал, что в приличном обществе вместо слова «шлюха» принято говорить «Фанни Лейкок». [Игра слов: Лейкок – Laycock, где lay означает «совокупляться», а cock – «пенис, петушок», – прим. перев.] – Джейми нахмурился. – Я тогда ещё удивился: сестра Френсис представлялась как Джейн Элеанор Покок. Я подумал: может, это не настоящая её фамилия, а скорее, э-э... – Nom de guerre? [псевдоним (франц.) – прим. перев.] – сухо подсказала я. – Я бы не удивилась. А у «по» есть сейчас значение «ночной горшок»? – Pot de chamber? [ночной горшок (франц.) – прим. перев.] – с удивлением спросил он. – Конечно. – Ну, конечно, – пробормотала я. – Ладно, не это главное… Если Покок не была её настоящей фамилией, то знает ли Фанни… то есть Френсис… свою настоящую? Как думаешь? Джейми покачал головой, он выглядел немного обеспокоенным. – Даже не хочу её спрашивать. Она ведь больше и словом не обмолвилась о том, что случилось с её родителями? – Со мной – нет. По-моему, расскажи она кому-нибудь свою историю, нам бы обязательно всё передали – тебе или мне. – Думаешь, она забыла? – Наверное, просто не хочет вспоминать, – а это не одно и то же. Джейми кивнул, и некоторое время мы молча шли под медленным дождём опадающих листьев, вместе с которыми на лес опускалось умиротворение. Лишь изредка сквозь шелест каштанов я слышала детские голоса, похожие на перекликание птиц вдалеке. – Кроме того, – сказал Джейми, – Уильям назвал её Френсис. Когда поручил мне о ней заботиться.
МЫ ШЛИ НЕ СПЕША, останавливаясь, как только на глаза попадалось что-нибудь съедобное, лекарственное или занимательное, – то есть практически на каждом шагу. – Ого! – Я направилась к кроваво-красному пятну у подножия дерева. – Ты только взгляни! – Похоже на кусок свежей оленьей печёнки, – сказал Джейми, заглядывая мне за плечо. – Но кровью не пахнет, так что, полагаю, это одна из тех штуковин, которые ты называешь трутовиками? – Ты угадал. Fistulina hepatica, [Печёночница обыкновенная. Печёночный гриб – гриб-трутовик. Хороший съедобный гриб с нежным вкусом, и сильным кисловатым привкусом из-за большого содержания витамина С. – прим. перев.], – я достала нож. – Ну-ка, подержи корзинку. Слегка закатив глаза, Джейми забрал у меня корзинку и терпеливо ждал, пока я срезала мясистые куски с дерева: под опавшими листьями пряталось целое грибное гнездо, напоминавшее листья кувшинок, только малинового цвета. Я не стала срезать те, что поменьше, – пусть себе растут! И без того удалось набрать, по крайней мере, пару фунтов мясистой печёночницы. Отломив небольшой кусочек, я протянула его Джейми, остальные же грибы переложила в корзине влажной листвой. – Откусишь с одной стороны – подрастёшь, с другой – уменьшишься! – улыбнулась я. – Чего? – Так говорила Гусеница в книге про Алису в стране Чудес... Я потом тебе расскажу. Говорят, по вкусу печёночница напоминает сырую говядину. – Гусеница… – пробормотал себе под нос Джейми. Он взял кусочек и, придирчиво изучая, повертел его из стороны в сторону: хотел убедиться, что у гриба нет коварно спрятавшихся ножек. Затем сунул его в рот и, полуприкрыв глаза, принялся сосредоточенно жевать. Потом проглотил, и я немного расслабилась. – По вкусу как очень старая, долго выдержанная говядина, – признал он. – Но согласен, есть можно. – Высокая оценка для сырого гриба, – обрадовалась я. – Мне бы немного анчоусов, я бы приготовила соус тартар. К печёночнице – самое оно. – Анчоусы, – задумчиво произнёс Джейми. – Сто лет не ел анчоусов, – вспоминая, он облизнул нижнюю губу. – Попробую их раздобыть, когда поеду в Уилмингтон. Я с удивлением посмотрела на мужа. – А ты что, собираешься в Уилмингтон? – Да, подумываю, – рассеянно сказал он. – Хочешь съездить со мной, Сассенах? Я думал, ты будешь занята заготовками. – Ммм... Действительно, нужно использовать каждую свободную минуту, чтобы найти, собрать, поймать, засолить, закоптить, – одним словом, заготовить всё пригодное в пищу (а ведь ещё одновременно приходится заниматься снадобьями – измельчать травы, готовить настойки и отвары)… Но, с другой стороны, нам также требуется пополнить запасы иголок, булавок, сахара, – да, мне необходимо побольше сахара, чтобы законсервировать фрукты. А ещё не забыть про нитки… Кроме того, нужна куча всякой всячины вроде скобяных изделий и лекарств, которых я не могу найти или приготовить сама, – например, эфир. Так что от этой поездки меня даже цепями не удержишь. Джейми тоже это знал, – я видела, как уголок его рта дрогнул в понимающей улыбке. Пока я решала, как принять его предложение, – то ли просто великодушно согласиться поехать вместе с ним, то ли от радости ткнуть его локтем в рёбра, – из-за деревьев донеслись потусторонние звуки, смахивающие на йодль. Блубелл с лаем ринулась вниз по склону, а вслед за гончей с гвалтом помчались и четверо детей. [Йодль от нем. Jodeln – особая манера пения без слов, с характерным быстрым чередованием грудных и фальцетных звуков – прим. перев.] – Что ты там говорила о енотах, Сассенах? Джейми, прищурившись, смотрел на расположенное вдалеке дерево, под которым остановилась гончая. Упершись передними лапами в ствол и подняв морду, она пронзительно, с подвыванием лаяла на кого-то затаившегося в кроне. К моему немалому удивлению, на сосне прятался жирный серый енот. Он распушился и казался огромным, и к тому же был чрезвычайно раздражён, поскольку его разбудили до наступления сумерек. Енот расположился в неровном углублении, как раз в том месте, где молния расщепила дерево. Зверь воинственно поглядывал вниз и рычал. Наверное, рычал: пронзительный лай собаки и неистовые крики детей заглушали всё вокруг. Джейми быстро всех утихомирил – всех, кроме собаки, – и уставился на енота. В муже проснулся здоровый охотничий азарт. Такой же азарт охватил и Джема. Жермен и Фанни, не отрывая от енота широко раскрытых глаз, придвинулись друг к дружке, а Мэнди уцепилась за мою ногу. – Не хочу, чтобы он меня укусил! – сказала она, крепко обхватив меня за бедро. – Не разрешай ему кусать меня, дедуля! – Ни за что не позволю, a nighean [девочка (гэльск.) – прим. перев.]. Не бойся. – Не упуская из вида сидящего на дереве енота, Джейми снял с плеча винтовку и потянулся к висящей на поясе пороховнице. – Можно мне, деда? Пожалуйста, можно я его застрелю? – сгорая от желания заполучить ружьё, Джем нетерпеливо потирал ладонями по штанинам. Джейми с улыбкой посмотрел на него, потом – или мне только показалось? – на Жермена. – А может, пусть лучше Френсис попробует? – сказал Джейми, протягивая винтовку ошеломлённой девочке. К моему удивлению, она не отшатнулась в ужасе. Щёки её вспыхнули румянцем, и, поколебавшись с минуту, Фанни храбро шагнула вперёд. – Покажите, как стрелять, – голос у девочки перехватило от волнения. Взгляд её метался между ружьём и енотом, будто она боялась, что кто-то из них – или же оба сразу – исчезнут. Обычно Джейми заранее заряжал винтовку, но порох на полку не сыпал. Он присел на одно колено, положил ружьё себе на бедро, протянул Фанни наполовину снаряженный патрон и показал, куда сыпать порох. Мальчишки ревниво наблюдали за происходящим. Два «мистера-всезнайки», Джем и Жермен, время от времени влезали с бесценными замечаниями, вроде: «Это ударник, Фанни» или «Прижми приклад к плечу, а не то при выстреле тебе разобьёт лицо». Джейми с Фанни не обращали никакого внимания на эти полезные советы, а я, отведя Мэнди на безопасное расстояние, присела на замшелый пенёк и усадила внучку себе на колени. Блубелл и енот не прекращали свой вокальный поединок, лес звенел от заливистого лая и пронзительного злобного верещания. Мэнди театрально прижала ладони к ушам, но потом убрала их и спросила, умею ли я стрелять из ружья. – Да, – не вдаваясь в подробности, ответила я. В принципе, я знала, как это делается, и мне даже несколько раз в жизни довелось из него пальнуть. Но любая стрельба вгоняла меня в дрожь, особенно после того, как я была ранена в битве при Монмуте и на собственной шкуре прочувствовала, каково это. Будь у меня выбор, я бы предпочла иметь дело с клинком. – Мама умеет стрелять из чего угодно. – Мэнди неодобрительно нахмурилась, глядя, как, увлечённая предстоящим, но испуганная, Фанни, неуверенной рукой прижимает ружьё к своему плечу. Джейми, стоявший позади Фанни, наклонился, помогая девочке удержать оружие: чтобы ствол не дрожал, он накрыл ладонью её руку и направил прицел. Муж что-то говорил, но слова его тонули в непрекращающемся шуме. – Идите к бабушке, – чуть повысив голос, велел он мальчишкам. Джейми не отрывал глаз от енота: шерсть у него поднялась дыбом, и зверёк увеличился вдвое. Не обращая ни малейшего внимания на остальных, енот сосредоточился на Блубелл – именно на неё выливался поток его оскорбительного визга. Джем и Жермен перечить деду не стали: хотя и с явной неохотой, но всё же подошли к нам с Мэнди и встали рядом. Я надеялась, что на таком расстоянии им ничто не угрожает, однако меня так и подмывало заставить внуков отойти ещё подальше. Звук выстрела прозвучал как резкий хлопок – бах! – и Мэнди вскрикнула. Я сдержалась, но один Бог знает, чего мне это стоило! Блуи опустилась на все лапы и схватила енота, сбитого выстрелом. Трудно сказать, был ли зверь уже мёртвым, но гончая тряхнула его сильным, ломающим шею движением и, отшвырнув окровавленную тушку на землю, звонко, торжествующе завыла: «У-у-у!» С воплями подбежав к Фанни, мальчишки возбуждённо похлопали её по спине. Фанни, потрясённая своим метким выстрелом, даже рот открыла. Сквозь чёрный пороховой дым виднелось её бледное лицо. Явно не веря своим глазам, девочка переводила взгляд с ружья на мёртвого зверя. – Молодчина, Френсис. – Джейми нежно погладил девочку по голове и взял ружьё из её дрожащих рук. – Давай-ка парни освежуют енота? – Я... Повалуста, – начала она и тут же поправилась. – Да. Пожалуйста. Девочка посмотрела на меня, но вместо того, чтобы подойти и сесть рядом, пошатываясь, шагнула к Блуи и повалилась перед ней на колени прямо в листья. – Хорошая собака. – Фанни обняла Блубелл, которая радостно лизнула её в лицо. Джейми наклонился, но, прежде чем поднять окровавленную тушку, внимательно посмотрел на гончую. Блуи не возражала, лишь глухо тявкнула. Шум охоты, – а получилась настоящая охота, – затих, и в лесу воцарилось странное безмолвие, казалось, даже ветер присмирел и перестал дуть. Горячка азарта всё также бурлила в мальчишках, хотя они уже приступили к увлекательному делу: начали потрошить енота и снимать с него шкуру, не преминув настоять, чтобы Фанни подошла и полюбовалась их мастерством. Как только гвалт улёгся, Мэнди тоже присоединилась к их компании, и при каждом новом разрезе, когда открывался ещё один кусочек внутреннего строения животного, с энтузиазмом спрашивала: «А что это?.. А это что?» Положив винтовку у ног, Джейми сел рядом со мной, расслабился и благодушно наблюдал за детьми. Я же никак не могла успокоиться. Ружейный выстрел эхом отдавался глубоко в костях, меня одновременно и удивляло, и пугало это ощущение. Я отвела взгляд и, глубоко вдохнув, попыталась переключиться с резкого запаха свежей крови на более приятный аромат леса и мускусное благоухание грибов. Вспомнив о печёночнице, я тут же взглянула на свою корзинку, где сквозь слои влажных листьев просвечивала красным Fistulina hepatica – точь-в-точь ошмётки растерзанной плоти. Тошнота подкатила к горлу, и я встала. – Сассенах? – раздался позади меня испуганный голос Джейми. – С тобой всё в порядке? Чтобы не упасть, я припала к осине, ухватилась за белый как бумага ствол дерева и изо всех сил постаралась отгородиться от раздававшегося в нескольких ярдах треска рассекаемой плоти. – Я в порядке, – выдавила я онемевшими губами. На мгновение я закрыла глаза. Открыв их, я увидела, как из трещины в осиновом стволе вытекает струйка загустевающего сока – тёмно-красного, как подсохшая кровь... Я опустила руки и тяжело осела в листья. – Сассенах, – низкий голос мужа звучал настойчиво, но тихо: Джейми не хотел напугать детей. Я тяжело сглотнула раз, другой, затем подняла взгляд на мужа. – Со мной всё в порядке, – повторила я. – Немного голова закружилась, только и всего. – Ты белей этого дерева, a nighean. Вот, возьми-ка... – Джейми полез в свой спорран и достал маленькую фляжку. Виски. Я с благодарностью хлебнула янтарного напитка. Наполнив рот, он избавил от привкуса крови. Дети кричали и смеялись. Я обернулась, чтобы посмотреть на них, и увидела, как взбудораженная Блуи с упоением катается на выброшенных потрохах и белые пятна на её шкуре превратились в грязно-коричневые. Я наклонилась, и меня вырвало – виски вперемешку с желчью обожгли носоглотку. – A Dhia [О, Боже (гэльск.) – прим. перев.], – пробормотал Джейми, вытирая мне лицо своим носовым платком. – Ты что, тоже наелась каких-то грибов, милая? Ты случайно не отравилась? Отмахнувшись от предложенного платка, я задышала глубже. – Нет. Поверь, со мной всё хорошо... – Я снова сглотнула. – Дай мне... – Я потянулась за фляжкой, и муж сунул её мне в руку. – Пей маленькими глотками, – посоветовал он. Поднявшись, Джейми направился к детям и быстро навёл порядок: мясо и шкуру сложили в мою корзину, а останки застреленного енота спрятали за деревом, под листьями, чтобы я не видела. Детям было велено отправиться к протекавшему вдалеке ручью –вымыться и отмыть собаку. – Бабушка немного устала от прогулки, mo leannan [дорогие (гэльск.) – прим. перев.], –Джейми бросил на меня быстрый взгляд. – Мы чуть-чуть отдохнём, подождём вас здесь. Аманда, слушайся Френсис и не отходи от неё, хорошо? А вы, парни, смотрите в оба: скакать по лесу, перемазавшись кровью, – не лучшая идея. Если вдруг увидите кабанов, помогите девочкам забраться на дерево и поднимайте крик. И… Захвати-ка это с собой, – Джейми взял винтовку и передал её Джему. – На всякий случай. А Жермену он отдал пороховницу. Внуки немного угомонились, хотя всё так же хихикали и препирались на ходу. Пока дети спускались по склону туда, где слышалось журчание воды, Джейми провожал их взглядом.
– Теперь рассказывай. – Он сел рядом и выжидающе посмотрел на меня. – Послушай, со мной всё хорошо. Физически я и правда чувствовала себя неплохо, хотя внутри меня по-прежнему трясло. – Так я тебе и поверил, – грубовато сказал муж, но дальше тему развивать не стал. Джейми придвинулся ко мне поближе, упёрся локтями в колени: внешне спокойный, но готовый к любому повороту событий. – Je suis prest [Я готов (фр.) – прим. перев.], – я попыталась улыбнуться, хотя лицо моё покрывала холодная испарина. – Думаю, вряд ли у тебя в спорране найдётся соль? – Разумеется, найдётся. – Он удивился, но тотчас достал свёрнутый из бумаги кулёчек. – Тебя послушать, так, выходит, и хорошо, что ты бледная как поганка. – Не исключено. – Я макнула пальцем в соль и положила несколько крупинок на язык. К моему удивлению, это помогло: противный вкус во рту исчез. Я осторожно сделала глоток виски и почувствовал себя значительно лучше. – Понятия не имею, почему я спросила про соль, – сказала я, возвращая ему кулёчек. – Считается, что это верное средство от призраков, да? Джейми взглянул на меня, и его губ коснулась еле заметная улыбка. – Так и есть, – сказал он. – И какой же призрак не даёт тебе покоя, Сассенах? Я могла бы с лёгкостью отмахнуться от вопроса, просто его проигнорировать. Но совершенно неожиданно поняла, что больше не могу и не хочу молчать. – Почему эта собака не выводит тебя из равновесия? – напрямик спросила я. На миг лицо Джейми стало непроницаемым, он отвёл взгляд в сторону, раздумывая над ответом. Потом пару раз моргнул, вздохнул и повернулся ко мне с видом человека, отважившегося на неприятный, но необходимый шаг. – Мне было не по себе, – признался он. – Когда той ночью я услышал вой, то подумал... Ну, наверное, ты догадываешься, о чём я подумал. – Что... возможно, она пришла не одна, а вместе с хозяином? Что... может быть, именно он пустил её по твоему следу? Я практически шептала, но Джейми услышал меня и нехотя кивнул. – Да, – так же негромко сказал он, и я увидела, как он сглотнул и его горло дёрнулось. – Я подумал, что мог привести кое-кого прямиком в дом... Я тоже сглотнула. Но я должна была сказать то, что думала. – Ты и привёл. Джейми встретился со мной взглядом, и его синие глаза потемнели – в тени каштанов они казались пронизывающе-чёрными. Он стиснул губы и молчал не меньше минуты. – Собака пришла одна, – вымолвил он наконец. – Она пришла ко мне в поисках крова, еды... Кроме того, дети как-то сразу к ней привязались, да и она к ним... – Джейми отвёл взгляд, будто смутился. – Я и подумал: а вдруг она послана мне? В знак того, что я прощён? И, может быть, если я возьму её, то... – Он неловко махнул искалеченной рукой. – То и делу конец? Заживёшь как ни в чём не бывало? Джейми глубоко вздохнул, на мгновение сжал кулаки, но тотчас их расслабил. – Нет. Что сделано то сделано, и прощение ничего не меняет. Тебе это известно не хуже, чем мне. – Он повернул голову и с любопытством на меня посмотрел. – Я же не ошибаюсь? Мы сидели рядом, в нескольких дюймах друг от друга, но между нашими сердцами пролегла пропасть шириной в мили. Джейми долго молчал. А у меня в ушах отдавался каждый удар сердца… – Послушай, – наконец сказал он. – Я слушаю. Муж искоса взглянул на меня, и тень улыбки тронула его губы. Он протянул мне широкую, перепачканную смолой ладонь. – Давай выкладывай, а я подержу твои руки в своих. – Зачем? – спросила я, но без колебаний вложила свои руки в его и почувствовала, как он крепко их стиснул. Пальцы его были ледяными, и я увидела, как на голом предплечье (он закатал рукава, когда помогал Фанни управиться с ружьём) от холода вздыбились волосинки. – Твоя боль рвёт мне сердце, – тихо произнёс он. –Ты же знаешь. – Да, – так же тихо ответила я. – И ты знаешь, что мне тоже больно, когда больно тебе. Но... – Я опять сглотнула и прикусила губу. – Это... кажется... – Клэр, – глядя на меня в упор, перебил Джейми. – Тебе легче оттого, что он мёртв? – Пожалуй... да, – безрадостно сказала я. – И меня тяготит такое чувство, оно какое-то неправильное. То есть, я хочу сказать... – Я изо всех сил пыталась найти подходящие слова, чтобы ясно выразить накопившееся на душе. – С одной стороны, то, что он со мной сделал, не смертельно. Да, омерзительно, но о физических страданиях речь не идёт: он не пытался причинить боль или убить меня. Он просто... – Хочешь сказать, что, встреть ты Харли Бобла в фактории у Бёрдсли, – снова перебил меня Джейми, – то не стала бы возражать, если бы я хладнокровно его убил? – в голосе мужа звучала неприкрытая ирония. – Попадись он мне на глаза, я бы сама, не раздумывая, его пристрелила. – Я глубоко, шумно выдохнула. – Но это совсем другое дело. Есть что-то такое... что тот человек... Кстати, ты знаешь его имя? – Да, а тебе знать незачем. Так что не спрашивай, – сухо сказал он. Я окинула мужа прищуренным взглядом – в ответ он тоже сощурил глаза – и выдернула руку из его ладони. – Совсем другое дело, – упрямо повторила я. – Если бы я сама застрелила Бобла, тогда бы тебе не пришлось этого делать. И я бы не изводилась от чувства, что ты… взял грех на душу и будешь этим мучиться. На мгновение его лицо утратило всякое выражение, затем взгляд снова стал жёстким. – Ты думаешь, я буду мучиться оттого, что убил насильника? Я снова взяла его за руку. – Я прекрасно знаю, что это так, – негромко сказала я и, опустив взгляд на крепкую, покрытую шрамами руку, которую держала в своей, добавила. – Твоя боль рвёт мне сердце, Джейми. Он накрыл своими пальцами мои и стиснул их. И долго сидел, склонив голову. Затем поднял мою руку и нежно её поцеловал. – Не переживай, mo chridhe [моё сердце (гэльск.) – прим. перев.], – сказал он. – Dinna fash [Не беспокойся (шотл.) – прим. перев.]. Тут есть кое-что ещё. Не имеющее к тебе никакого отношения. – Ты о чём? – удивилась я. Джейми легонько сжал мою руку, отпустил её, и, чуть отстранившись, посмотрел на меня. – Я не мог оставить его в живых, – просто сказал он. – И неважно, принуждал он тебя или нет. Ты была там, когда Йен спросил, что с ними делать. Я тогда ответил: «Убейте их всех». Ты ведь слышала мой приказ? – Да. У меня внезапно перехватило горло, грудь будто сдавило железным обручем, во рту появился привкус свернувшейся крови, и от страха, что я вот-вот задохнусь, потемнело в голове. Воспоминания о той ночи холодным туманом просочились в моё тело. – Мною могла тогда руководить ярость… Тогда я действительно был в бешеной ярости, – но я бы сделал то же самое и на холодную голову. – Джейми коснулся моего лица, убирая выбившийся локон. – Разве ты не понимаешь? Те люди были бандитами, если не хуже. Позволить хоть одному из них выжить – всё равно что оставить корень ядовитого растения в земле: оно снова прорастёт. Джейми умел находить выразительные образы. Но столь же яркой картинкой всплыло и воспоминание о том, как спустя долгое время после происшествия я встретила того большого увальня, бесцельно слонявшегося между убогими свинарниками в торговых рядах Бёрдсли. Он мало чем походил на того человека, который вышел из темноты и навалился на меня всей тяжестью своего тела… – Но он казался таким... безвредным, совсем никудышным… – Я беспомощно развела руками. – Трудно представить, что такой человек... соберёт банду. Внезапно, не в силах больше сидеть, Джейми вскочил на ноги и беспокойно зашагал передо мной взад-вперёд. – Неужели ты не понимаешь, Сассенах? Даже если сам он и был безвредным болваном, он не жил отшельником и не сидел на одном месте. Ты же видела, как он общался с людьми? Там, у Бёрдсли? – Да-а, – медленно сказала я, – но... Джейми остановился и с высоты своего роста свирепо на меня взглянул. – А что если однажды он бы начал болтать о том, как ездил с Ходжепайлом и Браунами? Или о том, чем они занимались? Что если бы как-нибудь он напился да и начал бы хвастать, как... – Джейми замолчал и сделал глубокий вдох. – О том, что он с тобой сделал... Я сидела ни жива ни мертва, и чувствовала себя так, будто проглотила что-то холодное, склизкое, ещё подрагивающее. Джейми, сжав губы, не отрывал от меня взгляда. – Прости, Сассенах, – тихо произнёс он. – Но я говорю как есть. Я должен был положить этому конец. Ради тебя. Ради себя. Но больше всего потому... Потому что, если бы стало известно, что тогда произошло... – Об этом было известно всей округе, – произнесла я помертвевшими губами. – Да и сейчас знают все. Никто из тех, кто спас меня той ночью... Никто даже не сомневался в том, что меня изнасиловали. И неважно, знали ли они, кто был насильником… насильниками. А если знали они, то знали и их жёны. Никто никогда не сказал мне об этом и слова, и никогда не скажет. Но люди всё знают, и невозможно заставить их забыть. – А если бы люди знали, что такое произошло, – спокойно повторил Джейми, – и что хоть один из тех, кто принимал в этом участие, избежал наказания... Тогда любой, кто живёт под моей защитой, почувствовал бы себя брошенным на произвол судьбы. И был бы совершенно прав. Джейми шумно выдохнул через нос и отвернулся. – Помнишь того человека... Того, кто называл себя Вендиго? – Господи... По плечам и рукам сыпануло мурашками. Я совсем забыла. Нет, не о путешественнике во времени по имени Вендиго Доннер, а о том, что связывало его с тем человеком, о котором мы говорили. Доннер тоже входил в банду Ходжепайла. Ему удалось скрыться в темноте, когда Джейми со своими людьми спасли меня. Вендиго знал, что у нас есть драгоценные камни, и надеялся их заполучить. Несколько месяцев спустя он вместе с сообщниками вернулся в Ридж. Он пришёл грабить и убивать. Именно его нападение послужило – пусть и косвенно – причиной огромного пожара, в котором сгорел дотла стоявший на поляне Большой Дом. И пепел Доннера, смешавшись с руинами нашей мирной жизни, до сих пор оставался на пепелище. Джейми был прав. Доннер сбежал и потом вернулся, чтобы нас убить. Оставить на свободе изнасиловавшего меня хмыря означало бы, что он может сделать это снова. При этой мысли меня затошнило. Мне почти удалось выкинуть из головы большую часть того, что тогда произошло: врачуя телесные раны, я решительно подавляла любое воспоминание, заставляя себя похоронить прошлое. Но случившееся не исчезло – оно так и осталось внутри меня, будто дьявольская призма, которая при каждом повороте высвечивала события тех дней в новом суровом ракурсе. Теперь я поняла, что Джейми всегда видел то, чего я видеть не могла или не хотела. А сейчас я будто прозрела и осознала произошедшее. Я напряглась всем телом и заставила себя спокойно спросить: – А что если ещё кто-то из них остался в живых? Джейми покачал головой, не отрицая, но допуская такую возможность. – Это не имеет значения, Сассенах. Если и были другие, кому удалось скрыться... большинству из них хватило бы ума удариться в бега и затаиться. Но и это неважно: в любой момент может появиться другая банда. Порядок вещей не изменить, так ведь? – Ты так считаешь? Я подумала, что он прав… Сто раз прав, если рассуждать о войнах, правительствах, и человеческой глупости в целом. Я просто не хотела верить, что эта горькая правда относится и к тому месту, где мы живём. Ведь это наш дом. Джейми кивнул, он не отводил от меня сочувственного взгляда. – Помнишь Стражу? В Шотландии? – Да. Речь шла о патрулях Стражи, которых в Хайленде было много. Организованные банды, вымогавшие деньги за предоставленную защиту. Впрочем, иногда они действительно эту защиту обеспечивали. Но если не получали свои деньги – «чёрную ренту», – то могли сжечь дом или урожай. Или сделать кое-что похуже. Я вспомнила хижину, которую обнаружили Джейми и Роджер: обгоревший остов, хозяева повешены на дереве перед домом, а на пожарище – маленькая девочка. Она так сильно обгорела, что шансов выжить у неё совсем не оставалось. Мы так и не узнали, чьих рук это дело. Джейми с лёгкостью читал мои мысли: они отражались на моём лице. «Будто на неоновой вывеске, – рассердилась я. – Ничего от него не скрыть!» Очевидно, свою последнюю мысль я тоже скрыть не сумела, потому что муж посмотрел на меня и улыбнулся. – Законы сейчас не действуют, Сассенах, – сказал он. – Так всегда бывает, когда нет официальных властей. В этом заявлении не было ни страха, ни гнева – простая констатация факта. – Здесь, в горах, никогда и не было никаких властей. Ты тут единственная власть и порядок. Джейми рассмеялся, но в моих словах было столько же правды, как и в его. – Ну, я же не один отправился тебя спасать? Той ночью. – Да, – медленно сказала я. – Не один. Все крепкие мужчины в Ридже откликнулись на его призыв о помощи и пришли с Джейми. И, будь мы в Шотландии, за ним, как за предводителем клана, не колеблясь, последовали бы на войну его сородичи. – Ты хочешь сказать, – я сделала глубокий вдох, – что именно из них ты и собираешься создать свой отряд? Джейми задумчиво кивнул. – На некоторых я очень рассчитываю, – медленно произнёс он и взглянул на меня. – Многое изменилось, a nighean. Среди тех, кто был со мной в ту ночь, есть тори и лоялисты, они остались верными Королю и ко мне не примкнут. А есть те, кто знает меня сыздавна, их мало волнует тот факт, что я был генералом повстанцев. А ещё есть много новых арендаторов, которые меня вообще не знают. – Я почти уверена, что звание «генерал повстанцев» приклеилось к тебе намертво, – сказала я. – Да уж, – невесело улыбнулся он. – Если только не переметнусь в другой лагерь. Ну ладно, хватит об этом. Джейми встал и, помогая мне подняться, протянул руку. Зашуршав листьями, я тоже встала. – Я много лет живу с клеймом предателя, Сассенах, но не хотелось бы предать и тех, и этих. Надеюсь, у меня получится. Крики и лай Блуи доносились сверху с тропы: дети добрались до дома Йена. Мы поспешили за ними и больше не говорили ни о бандах, ни о государственной измене, ни о толстых хмырях, прячущихся в темноте.
ГЛАВА 20. СПОРИМ, ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ЭТА ПЕСНЯ О ТЕБЕ... (с) Перевод Юлии Селиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
НИКТО НЕ ЗАХОДИЛ в этот сад. Мы в семье окрестили его Старым. А вот жители Риджа называли его (хотя при мне и нечасто) Садом Ведьмина отродья. Я точно не знала, кого именно имели в виду под «ведьминым отродьем» – Мальву Кристи или её сына. Оба они умерли в саду, у меня на руках. Я нашла их в луже крови. Мальве было не больше девятнадцати. Для меня же он так и остался Садом Мальвы, хотя я никогда не произносила этого вслух. Поначалу, приходя туда, я постоянно испытывала чувство утраты и невероятную печаль, но всё равно изредка бывала там. Чтобы почтить память. Или помолиться. Честно говоря, если бы кто-то из закоснелых пресвитериан Риджа увидел, как я вслух разговариваю с мёртвыми или с Богом, они бы прочно уверились, что назвали сад правильно, только ошиблись с именем ведьмы. Однако лес обладает собственной неспешной магией, и сад, исцеляясь под травами и мхами, вновь неторопливо превращался в дебри. Там, где когда-то алела кровь, зацвела багряная монарда, и на месте скорби воцарился покой. Несмотря на постепенные изменения, кое-что от прежнего сада ещё осталось, и в нём нежданно-негаданно появлялись маленькие сокровища: в одном уголке упрямо разрастался лук, сквозь сорняки пробивалась густая поросль окопника и щавеля, и, к моему неописуемому восторгу, из семян, долго пролежавших в земле, вылезло несколько мощных кустиков арахиса. Я обнаружила их пару недель назад, когда листья только начинали желтеть. Я выкопала арахис, подвесила кустики сушиться в хирургической, затем очистила сухие плоды от грязи и корешков и обжарила прямо в кожуре. Запах, наполнивший дом, напомнил о цирке и бейсболе. Высыпая остывшие орехи в тазик для шелушения, я решила, что сегодня на ужин у нас будут бутерброды с арахисовым маслом и джемом.
НА ТЕРРАСЕ ДУЛ лёгкий ветерок, и я с удовольствием ощущала, как он остужает мне лицо, разгорячённое солнцем и жаром очага. А ещё я радовалась тому, что хоть ненадолго осталась одна: Бри с Роджером ушли навестить арендаторов – переселенцев из Терсо, которых я продолжала называть рыбаками. Суровая кучка твердолобых пресвитериан с подозрением относилась к католику Джейми, и с ещё большим недоверием – ко мне. Ведь я не только католичка, но и колдунья. И такое сочетание немало их беспокоило. А вот Роджеру они симпатизировали, хотя и сдержанно, и приязнь была взаимной. Зять сказал, что понимает этих людей. Дети уже выполнили поручения по дому и разбежались: до меня то и дело доносились их голоса, смех и крики в лесу за домом, но чем они там занимались – одному Богу известно. Радовало, что вся эта возня происходит не тут, возле меня. Джейми наслаждался уединением в своём кабинете. Когда я с большим тазом арахиса проходила мимо, муж был полностью поглощён «Зелёной яичницей с ветчиной»: откинувшись на спинку стула и нацепив на нос очки, он погрузился в чтение. Вспомнив про Джейми, я улыбнулась и вытащила ленту из волос, чтобы прохладный ветерок остудил голову. Во время пожара в Большом доме мы потеряли почти все книги, но теперь начали заново пополнять нашу крошечную библиотеку. Книги, которые привезла Брианна, её почти удвоили. Помимо подаренных дочкой книг (всякий раз при мысли о моём ненаглядном справочнике Мерка у меня всё внутри трепетало), у нас имелась маленькая зелёная библия Джейми, грамматика латинского языка, полное собрание «Приключений Робинзона Крузо» (без обложки, но с замечательными иллюстрациями, которые почти все сохранились) и книга Джонатана Свифта «Путешествия в некоторые отдалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей». А ещё какой-то случайно затесавшийся роман на французском или английском языке. Кожура арахиса трескалась легко, но сухая, тонкая как бумага, шелуха, покрывавшая ядрышки, прилипала к пальцам. Я вытирала их об юбку, которая теперь выглядела так, будто на ней сидела стая бледно-коричневых мотыльков. Я подумала: а вдруг Бри, отправившаяся вместе с Роджером к арендаторам, возьмёт у кого-нибудь на время интересную книгу? Хирам Кромби, возглавлявший общину переселенцев из Терсо, много читал, хотя его вкусы ограничивались сборниками проповедей и историческими жизнеописаниями, романы же он считал растлевающими. Тем не менее, я сама видела у него экземпляр «Энеиды». Джейми отправил письмо в Эдинбург своему другу Эндрю Беллу, печатнику и издателю, и попросил прислать целую подборку книг, включая экземпляр «Дедушкиных сказок», которые сам написал, и мою скромную книжицу о приготовлении лекарственных средств на дому. Заказанные книги предполагалось оплатить теми деньгами, которые печатник должен был выручить за два года продаж наших с Джейми книг. Интересно, когда они придут? Если придут. Насколько я знала, Саванна по-прежнему находится в руках британских войск, но Чарльстон остаётся американским. Если мистер Белл поторопится, есть надежда, что книги прибудут с последним кораблём перед зимними штормами. За спиной послышались шаги, прервавшие мои размышления о литературе. Обернувшись, я увидела Джейми. Босой и взъерошенный, он засовывал очки в спорран. – Понравилась книга? – улыбнувшись, спросила я. – Ага. – Сев рядом, он взял из таза арахис, раздавил кожуру и высыпал ядрышки в рот. – Брианна говорит, доктор Зойс написал много книг. Ты их все прочла, Сассенах? Джейми произнёс фамилию доктора Сьюза на немецкий лад, и я рассмеялась. – Да, и по многу раз. У Бри были все его книги, ну, по крайней мере, те, что тогда были опубликованы. Полагаю, они с Роджером купили Джему и Мэнди и другие, если доктор Сьюз – так произносят его имя американцы – написал что-то ещё. Я не знаю, долго ли он прожил... Проживёт, – исправилась я. – В 1968 году он был в добром здравии. Джейми задумчиво кивнул. – Хотелось бы мне почитать другие его книги, – с некоторым сожалением промолвил он. – Может, Брианна помнит какие-то стихи наизусть. – Спроси у Джема, – предложила я. – Бри говорит, что он читает сестре вслух с тех пор, когда она была ещё совсем маленькой, и память у него отличная. Я рассмеялась, вспомнив иллюстрации из книг Сьюза. – Попроси Бри нарисовать по памяти слона Хортона или Ертеля-Тертеля, короля черепах. – Ертель-Тертель? – искры веселья заплясали в глазах Джейми. – Но такого имени не существует! – Верно, зато получилось в рифму. – Я разломала очередной арахис и бросила кусочки кожуры на траву. – Мертель тоже подходит, – отметил Джейми. – Да, но Ертель – мальчик. Ни одна черепаха-девочка такого бы не натворила. Джейми явно был заинтригован: его рука замерла в тазу с арахисом. – И что же он натворил? – Заставил всех черепах острова Сана-ма-Сане сложиться в пирамиду и объявил себя владыкой всего, что он увидел, сидя на её вершине. Это аллегория высокомерия и гордыни. Не то чтобы женщины не способны на подобные чувства. Скорее, поступки, которые они совершают, проиллюстрировать не так легко. Джейми взял горсть арахиса и, кивнув, рассеянно раздавил кожуру. – Правда? А какая же аллегория заключена в «Зелёной яичнице с ветчиной»? – спросил он. – Думаю, что здесь задача – научить детей не привередничать в еде, – неуверенно ответила я. – Или не бояться пробовать новую пи... Ты что делаешь? Джейми кинул горсть арахиса вместе с кусочками кожуры обратно в таз. – Помогаю тебе, – заявил муж, взяв ещё горсть. – Если раскалывать стручки по одному, Сассенах, ты провозишься целый день. Он раздавил новую горсть и бросил всё вместе в таз. – Но мы будем выбирать кожуру до... – Мы просто провеем арахис, – перебил меня Джейми, повернув голову и указывая подбородком в ту сторону, где виднелись склоны далекой горы Рон. – Гляди, как ветер колышет кроны деревьев. Надвигается буря. Джейми был прав: над вершиной собирались тучи, осинники на склоне, казалось, мерцали, когда усиливающийся ветер трепал их бледную листву, а сосны колыхались тёмно-зелёными волнами. Я кивнула и взяла несколько стручков арахиса, чтобы раздавить их между ладонями. – Фрэнк… – вдруг произнёс Джейми, и я застыла от неожиданности. – Ну, раз уж мы заговорили о книгах... – Что? – переспросила я, недоумевая, действительно ли он произнёс имя Фрэнка. Нет, я не ослышалась. От тревоги у меня заныло внутри. – Хочу, чтобы ты мне кое-что о нём рассказала. – Муж не отрывал взгляда от таза с арахисом, но я чувствовала, что спросил он не просто так. – Что? – снова произнесла я, но уже более спокойно. Неотрывно глядя ему в лицо, я медленно стряхнула с юбки шелуху, но Джейми по-прежнему не поднимал глаз, он на миг сжал губы, раздавливая очередную горсть арахиса. – Его изображение на книге… фотография. Скажи, сколько ему лет на этом портрете? Я удивилась, но стала вспоминать. – Дай-ка подумать... Он погиб в шестьдесят... Получается, он был моложе, чем я сейчас. Я невольно прикусила губу, а Джейми бросил на меня испытующий взгляд. Я опустила глаза и смахнула с себя оставшуюся шелуху. – Значит, пятьдесят девять. Помню, он снялся специально для этой книги, потому что до этого использовал одну и ту же фотографию, по меньшей мере, для шести предыдущих книг. Фрэнк тогда ещё пошутил, что не хочет, чтобы люди, которые встретят его в первый раз, смотрели мимо него, рассчитывая увидеть человека вполовину моложе. Вспоминая, я слегка улыбнулась, но, взглянув на Джейми, насторожилась. – А почему ты спрашиваешь? – Временами… мне было любопытно, как он выглядит. – Джейми опустил глаза и потянулся к тазу, стремясь не показать, как на самом деле его волнует то, о чём он говорит. – Когда за него молился. – Ты за него молился? Я даже не пыталась скрыть удивление, прозвучавшее в моем голосе, и Джейми посмотрел на меня, а затем снова отвёл глаза. – Да. Я... Ну, мне тогда только молиться и оставалось. Никому и ничем я больше помочь не мог. – В его голосе чувствовалась горечь. Джейми сам это заметил и прочистил горло. – «Благослови тебя Бог, чёртов англичанин!» – говорил я. Знаешь, ночью, когда я думал о тебе и ребёнке… – На мгновение Джейми поджал губы, а затем расслабился. – Кроме того, мне было интересно, как выглядит наш ребёнок. Протянув руку, я обхватила запястье мужа, крупное и широкое: кожа была прохладной от ветра. Джейми перестал шелушить арахис, и я нежно сжала ему руку. Потом он выдохнул, и плечи у него расслабились. – Фрэнк выглядит так, как ты его себе и представлял? – с любопытством спросила я, убрав руку с запястья Джейми, и он взял новую горсть стручков. – Нет. Ты никогда не рассказывала мне, как он выглядит... «У меня были на то причины, чёрт подери! И, насколько я помню, ты никогда этим не интересовался. С чего вдруг теперь-то?» Джейми пожал плечами и усмехнулся. – Я предпочитал думать, что он лысеющий пузатый коротышка. Джейми взглянул на меня и опять пожал плечами, на губах у него снова заиграла усмешка. – Тем не менее, я считал, что он умён: дурака бы ты не полюбила. И с очками я угадал, хотя мне казалось, что они должны быть в золотой оправе, а не в чёрной. Она роговая или тёмная черепаховая? У меня вырвался удивлённый смешок. И всё же натянутость никуда не делась. – Пластмассовая. И ты верно подметил: он был не дурак. Отнюдь. Внезапно по плечам у меня пробежали мурашки. – Он был честным, порядочным человеком? Слышались лишь тихий хруст да стук арахиса и кусочков кожуры по оловянному тазу. В воздухе запахло приближающимся дождём и насыщенной маслянистой сладостью арахиса. – Почти во всём, – медленно произнесла я, наблюдая за Джейми: сосредоточившись на работе, тот склонился над тазом. – У него имелись тайны. Но и у меня ведь тоже. «Ты сказал однажды, что в любви может быть место для тайн». Но сейчас между нами есть место только для правды. Джейми коротко хмыкнул в шотландской манере, и на сей раз я не смогла разобрать, что именно он хотел этим сказать. Бросив последнюю горсть арахиса с раздавленной кожурой в таз, он взглянул мне прямо в глаза. – Как ты считаешь, ему можно верить? Небо, даже затянутое тучами, всё равно оставалось светлым, и на его фоне темнел силуэт Джейми со свободно развевающимися прядями волос. Я вздрогнула, желудок сжался: я была абсолютно уверена, что за спиной у меня кто-то стоит, как бы нелепо это ни звучало. – В каком смысле? – раздражённо спросила я. – Ты же поверил ему, так ведь? Доверил ему нас – меня и Брианну. – Тогда у меня не было выбора. А сейчас есть. Джейми выпрямился и потёр руки, отряхивая с ладоней последние кусочки арахисовой шелухи, которые тут же унёс усиливающийся ветер. Я глубоко вдохнула, чтобы голос не дрожал, и стряхнула остатки шелухи с корсажа. – Сейчас есть? Тебя волнует, можно ли доверять тому, что Фрэнк написал в своей книге? – Да. – Он был историком, – твёрдо сказала я, едва удерживаясь от соблазна оглянуться. – Он бы не стал искажать информацию – не смог бы её исказить – так же, как и Роджер не может изменить написанное в Библии. Точно так же, как и ты не можешь мне умышленно соврать. – Кому как не тебе знать, что собой представляет история, – прямо сказал Джейми и встал; колени у него хрустнули. – А что касается лжи, Сассенах… лгут все, пусть и не часто. Мне уж точно приходилось. – Мне ты не врал, – ответила я. Мои слова прозвучали как утверждение, а не вопрос, и Джейми на это ничего не сказал. – Принеси-ка миску, – попросил он. Взяв таз, он двинулся во двор, порыв ветра пузырём раздул его рубашку на спине. За вершинами гор клубились тучи, а в воздухе остро пахло дождём. Скоро хлынет.
Охваченная странным чувством, я постояла, а затем повернулась. Открытый дверной проём зиял пустотой, парусиновую занавесь отнесло в сторону. Свистевший вокруг меня ветер шевелил юбки, и я слышала, как он гуляет в прихожей и в комнатах, звенит стеклянными баночками в моей хирургической и шелестит страницами в кабинете Джейми. По пути на кухню я увидела книгу Фрэнка, лежавшую на письменном столе Джейми, и, невольно оглянувшись, – хотя я была одна, – внезапно решила войти в кабинет. Доктор Франклин В. Рэндалл. «Душа мятежника. Шотландские корни Американской революции». Джейми оставил книгу открытой, положив обложкой кверху. Он никогда не обращался так с книгами, а использовал в качестве закладки что было под рукой – листья, птичьи перья, ленту для волос... Однажды я открыла книгу, которую он читал, и нашла там засохшую ящерицу; на неё, видимо, кто-то наступил. Но, заботясь о переплёте, Джейми всегда закрывал книгу. С задней обложки спокойно и невозмутимо на меня смотрел Фрэнк. Сквозь прозрачный пластик я осторожно коснулась его лица. На меня нахлынули отболевшая печаль, сожаление и… (к чему сейчас врать самой себе – тайн от себя у меня нет) облегчение. К прошлому возврата нет. Странно, но, когда я вошла в дом, ощущение, что кто-то стоит у меня за спиной, исчезло. Я подняла книгу, чтобы её закрыть, и заглянула внутрь. Вверху страницы я прочла заголовок: «Глава 16. Партизанские отряды». Я взяла большую миску из кремового фарфора, которую Джейми привёз мне из Салема, и понесла её мужу. На книгу, – теперь правильно закрытую, – я больше не взглянула, но знала, что она лежит у Джейми на столе. Джейми уже начал провеивать арахис: он брал горсть из таза и пересыпал из руки в руку, ветер уносил кусочки кожуры и шелуху, а более тяжёлые ядрышки с тихим звоном сыпались в миску. Ветер был довольно сильным; совсем скоро он усилится настолько, что будет уносить и ядрышки. Я села на землю возле миски и начала выбирать остатки кожуры, которые упали туда с провеянным арахисом. – То есть ты прочёл книгу? – спросила я через минуту, и Джейми, не глядя на меня, кивнул. – Ну и как впечатление? Он снова по-шотландски хмыкнул, бросил последнюю порцию арахиса в миску и сел на траву рядом со мной. – У меня такое чувство, что этот ублюдок написал её для меня, – без лишних церемоний заявил муж. – Для тебя? – ошеломлённо спросила я. – Да, он говорит со мной. – Джейми неуверенно повёл плечом. – Между строк. По крайней мере, мне так кажется. Думаю... Возможно, я просто схожу с ума. Это вероятней всего. Но... – Говорит с тобой, как будто... э-э-э... Тебе кажется, что текст написан лично для тебя? – осторожно поинтересовалась я. – Стоит ли удивляться, что у тебя появилось такое ощущение? Если учесть время и место, где мы находимся. Джейми вздохнул и передёрнул плечами, будто рубашка ему тесновата, но дело было не в этом. Ветер надувал её сзади, как парус... Я давно не видела у мужа такого жеста – беспокойство поднялось во мне и сдавило грудь. – Он... Там... – Джейми покачал головой, подбирая слова. – Он говорит со мной, – упрямо повторил муж. – Он знает, кто я – КТО Я, – с нажимом произнёс Джейми и поднял на меня потемневшие синие глаза. – Ему известно, что я – тот самый шотландец, который увёл у него жену, и он обращается прямо ко мне. Я ощущаю его присутствие, как будто он стоит рядом и шепчет мне на ухо. Я вздрогнула, а Джейми удивлённо моргнул. – Звучит... жутковато, – откликнулась я. У меня по щекам сыпануло холодом. Джейми усмехнулся уголком рта, но перестал перебирать арахис и взял меня за руку. Я чуть успокоилась. – Ну, это немного обескураживает, Сассенах. Но я не возражаю против того, что он ко мне обращается… Я имею в виду, у него, конечно, есть право говорить мне всё, что он хочет. Но только... зачем? – Ну-у… – медленно протянула я. – Думаю… возможно... ради нас? Я кивнула в сторону протекавшей неподалёку речушки, где Джем, Жермен, Мэнди и Фанни то и дело взвизгивали, – судя по всему, ловили пиявок. Губы у меня пересохли, и я их быстро облизала. – То есть мы ведь думаем, что Фрэнк всё узнал? О том, что ты не погиб. Возможно, он также выяснил или догадался, что Бри будет тебя искать и придёт сюда. Может, он... и меня нашёл... В смысле, в исторических хрониках. Произнеся это вслух, я почувствовала, как меня замутило. Я представила себе, что Фрэнк, пока я ещё была с ним, раскопал в омуте разрозненных исторических документов некие факты и обо мне – Бог знает какие – и решил, чёрт его побери, ничего мне не говорить, а выяснить больше. – Он же не упоминает меня? В своей книге? – Я едва выдавила из себя вопрос, прозвучавший не громче, чем шорох ветра. Холодная капля упала мне на щёку, а следом четыре крупных тёмных пятна тут же появились на фартуке. – Нет, – ответил Джейми, поднимаясь на ноги и протягивая мне руку. – Пойдём в дом, a nighean, дождь начинается. Мы едва успели занести таз и миску с арахисом. Буквально следом за нами прибежали Жермен, Джемми, Фанни, Мэнди, Эйдан Маккаллум и Уг Макленнан. Забрызганные дождём дети принесли с огорода мокрые овощи. Потом всё закрутилось: пока я перемалывала арахис, поднялось тесто, и я поставила печь хлеб, помыла молодую репу, в миску с холодной водой положила зелень, чтобы она не увяла, узловатую мелкую морковь раздала детям, которые ели её, как конфеты, затем нарезала свежий хлеб и сделала бутерброды, одновременно запекая сладкий картофель в золе и делая тёплую подливу с беконом для отварных овощей, – так что мы с Джейми больше о книге Фрэнка не говорили. А если кто и стоял у меня за спиной, то он проявил чуткость и отошёл подальше.
УЖИН УЖЕ ЗАКОНЧИЛСЯ, а дождь всё шёл. Получив заверения от мальчишек, что старшие Маккаллумы и Макленнаны знают о том, где их дети, и не будут беспокоиться, Джейми принёс сверху тюфяки, и ребятня улеглась на них влажной тёплой кучей перед очагом. Джейми разжёг в нашей спальне камин, и запахи сухой еловой щепы и дров из гикори перебили стойкий смолистый аромат новых брёвен. Муж лежал в кровати в ночной рубашке, от него приятно пахло тёплыми животными, холодным сеном, арахисовым маслом. Он лениво листал мой справочник Мерка, который я оставила на столике у кровати. – Гадаешь по книге? – спросила я, усевшись рядом с ним и распуская завязанные в узел волосы. – Обычно люди используют для этого Библию, но, полагаю, Мерк тоже подойдёт. – Даже и в мыслях не было, – с улыбкой ответил Джейми, закрыл книгу и протянул её мне. – А почему бы и нет? Ты первая. – Хорошо. Я взвесила книгу в руках, наслаждаясь её тяжестью и кончиками пальцев ощущая зернистую шагреневую обложку. Я закрыла глаза, открыла книгу в случайном месте и провела пальцем вниз по странице. – И что тут у нас? Джейми снял очки и заглянул через моё плечо. – «Симптоматика данного состояния многообразна и не явно выражена; прежде чем поставить диагноз, требуется провести всесторонние наблюдения и повторные обследования», – прочитал он отмеченное предложение и взглянул на меня. – Это о том, как обстоят дела? Прямо в точку сказано. Согласна? – Да. Я закрыла справочник и непонятно почему успокоилась. Джейми тихо фыркнул, но взял у меня книгу и положил её обратно на столик. – Само собой, всесторонние наблюдения провести можно, – сухо произнёс он. – Что касается повторных обследований... – Он погрузился в раздумье. – Что ж, пожалуй. Обещать не могу. Надо над этим поразмыслить. – Давай, – согласилась я. «С чего он вдруг этим так заинтересовался?» Я слегка занервничала. Я понятия не имела, как можно проверить предположение Джейми, что книга написана именно для него… Хотя, пожалуй, знала. Я сглотнула. – Ты... хочешь, чтобы я её прочитала? – спросила я. – Книгу Фрэнка? При мысли, что мне придётся прочитать «Душу мятежника», последнюю книгу Фрэнка, меня охватило чувство, которое я без всяких обследований диагностировала бы как «полный ужас». И это даже не учитывая слова Джейми, что Фрэнк писал книгу будто специально для него. Муж удивлённо на меня посмотрел. – Ты? Нет. Внезапно снизу раздались смешки и негромкие вскрики. Джейми по-шотландски зарычал, встал и обулся. Приподняв бровь, он взглянул на меня, вышел в коридор и, громко топая, двинулся к лестнице. Не успел он пройти четыре ступеньки, как шум внизу прекратился. Джейми весело фыркнул и быстро спустился вниз. Из кухни донёсся его голос и послушный хор детей, но я могла разобрать только отдельные слова. Уже через минуту, взлетев по лестнице, муж вернулся. – А младшего сына Макленнанов на самом деле зовут Уг? – с любопытством спросила я, когда он присел, чтобы разуться. – Да, Угх, – ответил Джейми, произнося в конце гортанный звук, но мне всё равно слышалось «Уг». – Я думаю, по-английски оно звучит как «Хью». Держи, Сассенах. И он протянул мне кухонное льняное полотенце, в которое был завёрнут восхитительно ароматный бутерброд из свежеиспечённого хлеба с арахисовым маслом и ежевичным джемом. – Ты не съела свою долю за ужином, – улыбнулся Джейми. – Ты всё время суетилась: нужно было накормить столько ртов! Я припас для тебя бутерброд, положил его на шкаф с травами и только сейчас о нём вспомнил. – О-о... – Я прикрыла глаза и блаженно вдохнула запах. – Ах, Джейми! Это чудесно! Он довольно хмыкнул, налил мне в чашку воды и сел на кровать. Обхватив колени, он наблюдал, как я ем, а я наслаждалась сладостью каждого кусочка, разжёвывая крошки арахиса, ежевичные косточки и попадавшиеся в хлебе зёрна. Последний же кусочек я проглотила со вздохом: бутерброд был восхитительным, но как жаль, что он закончился! – А я рассказывала, что, отправляясь к тебе сквозь камни, взяла с собой сэндвич с арахисовым маслом и вареньем? – Нет. А почему именно такой? Действительно, почему? – Ну... Думаю, он напоминал мне о Брианне. Я часто делала ей сэндвичи с арахисовым маслом на обед, когда она училась в школе. У неё была специальная коробка для еды с нарисованным на ней Зорро и маленьким термосом внутри. Брови Джейми поползли вверх: – Зорро? Лис на испанском? Я отмахнулась: – Я тебе потом о нём расскажу. Тебе бы понравился этот герой. Однако коробку для обеда я с собой брать не стала, а завернула бутерброд в… э-э-э... в пластик. Джейми не перестал удивляться: – Такой же, из какого сделаны очки мистера Рэндалла? – Нет-нет, – я снова махнула рукой, пытаясь придумать, как описать пищевую плёнку. – Он больше похож на прозрачную обложку на его книге. Это тоже пластик, но более мягкий. Напоминает очень тонкий прозрачный носовой платок. Я вспомнила тот день, и на меня нахлынула ностальгия. – Это было, когда я добралась до Эдинбурга в поисках печатника А. Малкольма. У меня кружилась голова, в основном от страха, поэтому я села, развернула бутерброд и съела его. Тогда я подумала, что больше никогда в жизни не попробую бутерброд с арахисовым маслом. Когда я его доела, то выбросила пластиковую обёртку: хранить её не было смысла. Сейчас я будто наяву видела, как эта лёгкая прозрачная плёнка сминается и разворачивается, взлетает вверх и несётся по булыжной мостовой, теряясь в чужом для себя времени. – Я чувствовала себя, словно та плёнка, – сказала я и прочистила горло. – В смысле, потерянной. Тогда ещё у меня мелькнула мысль: а вдруг кто-то найдёт этот пластик? Что люди подумают? Но, скорее всего, он вызвал бы лишь минутное любопытство. – Наверное, да, – пробормотал Джейми, потянувшись ко мне, чтобы вытереть полотенцем каплю джема с моих губ и поцеловать. – Но потом ты нашла меня и, надеюсь, больше не чувствовала себя потерянной? – Не чувствовала и не чувствую. Я положила голову Джейми на плечо, и он поцеловал меня в лоб. – Дети улеглись, Сассенах. Пойдём в постель? Я легла в кровать, и мы медленно любили друг друга при свете догорающих поленьев под свист ветра и шум дождя, доносившиеся снаружи. Позже, когда я, положив руку на круглую ягодицу Джейми, уже засыпала, мне вдруг вспомнилось лицо Фрэнка с фотографии: знакомые светло-карие глаза за стёклами очков в чёрной оправе. Серьёзные, умные, всё знающие... Честные.
ГЛАВА 21. ПОДЖИГАЯ ФИТИЛЬ (с) Перевод Елены Карпухиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ВНАЧАЛЕ ОНИ УЧУЯЛИ смрад. Брианна ощутила, как нос у неё дёрнулся: в ноздри ударила вонь мочи и серы. Тончайший слой угольной пыли покрывал всё вокруг. Джейми, сидевший рядом с дочерью на ко́злах с вожжами в руке, кашлянул. – Мама говорит, что он оказывает лечебное воздействие. По крайней мере, одно время так считали. – Ты про порох? Джейми мельком взглянул на дочь, но тут их взорам открылись живописно разбросанные постройки у излучины реки, и всё внимание Джейми переключилось на них. – Угу. «Щепотка пороха, завёрнутого в тряпицу и зажатого во рту так, чтобы он касался больного зуба, мгновенно облегчает зубную боль». Николас Калпепер, 1647 год. Джейми хмыкнул. – Кстати, это может и сработать. Пока будешь решать: блевать тебе или кашлять, – так и думать забудешь про зубы. У реки – на безопасном расстоянии от построек, как отметила Брианна, – курили трубки двое мужчин. Услышав грохот повозки, они повернулись и уставились на Джейми с дочерью. Один наклонил голову набок, будто что-то прикидывая, но, очевидно, решил, что с чужаками поговорить стоит. Он вытряхнул в воду остатки табака из глиняной трубки с длинным чубуком, заткнул её за пояс и зашагал к дороге. За ним двинулся его приятель. – Эй, вы там! – крикнул первый, махая рукой. Джейми остановил лошадей и помахал в ответ. – Доброго вам дня, сэр. Я Джейми Фрейзер, а это моя дочь – миссис Маккензи. Мы хотим купить пороха. – Да уж понятно, – довольно сухо сказал мужчина. – По другой причине сюда и не ездят. «Ирландец», – улыбнувшись ему, подумала Брианна. – Вот уж не скажи, Джон. – Его товарищ, коренастый мужчина лет тридцати, дружески ткнул его локтем в рёбра и широко улыбнулся Брианне. – Некоторые из нас приходят выпить твоего вина и покурить твоего табаку. – Джон Паттон, сэр, – не обращая внимания на приятеля, представился ирландец. Он протянул Джейми руку и, пожав её, пригласил подъехать к каменному зданию, стоявшему ближе всего к воде. – Меньше шансов, что взорвётся, – хохотнул другой мужчина, назвавшийся Айзеком Шелби. Брианна заметила, что Джон Паттон шутку не оценил и не рассмеялся. Каменное здание оказалось мельницей. Сквозь стены доносился несмолкаемый глухой грохот, который заглушался плеском воды под мельничным колесом. И пахло здесь совсем по-другому – влажным камнем и водорослями. А ещё чувствовался слабый запашок, напомнивший Бри о залитых водой кострах и дожде на пепелище в лесу. Странно, но отчего-то внизу живота у неё ёкнуло. Отец соскочил с козел и принялся распрягать лошадей. Он посмотрел на Брианну и, качнув головой, указал на один из ветхих сараев на берегу выше по течению. Там стояли трое и, очевидно, о чём-то спорили. Среди них была женщина, которая скрестила руки на груди и опустила голову, но не в знак подчинения, а явно еле сдерживаясь, чтобы не боднуть собеседника в нос. Не оставалось никаких сомнений, кто здесь Хозяйка. Брианна кивнула отцу и направилась к сараю, но по внезапно наступившей тишине за спиной догадалась, что либо мистер Паттон, либо мистер Шелби, либо оба разом пялятся на её задницу. Вряд ли им удалось бы много рассмотреть: Бри надела охотничью рубашку, доходившую почти до колен, но сам факт, что под ней бриджи… Она вдруг услышала, как Шелби кашлянул, и поняла, что он только что поймал на себе взгляд её отца. – Джейми Фрейзер. – Шелби старался говорить непринуждённо. – Я знаю многих Фрейзеров. Вы случайно не из окрестностей Ноличаки? [Река Ноличаки, 185 км длиной, протекает через западную часть Северной Каролины и Восточный Теннесси – прим. перев.] – Нет, наше поселение недалеко от Линии договора в округе Роуэн, – ответил Джейми. – Это место называется Фрейзерс-Ридж. – А! Так я про вас слышал, сэр! – сразу оживился Шелби. – О встрече с вами мне рассказал Бенджамин Кливленд. Он... Дальше Бри уже не расслышала. Стоявшая возле сарая троица, заметив её, пришла в замешательство, но мрачный взгляд женщины почти сразу же переменился, и её глаза заискрились весельем. – Добрый день, миссус, – сказала она, бесцеремонно разглядывая охотничью одежду Брианны. На незнакомке был сильно поношенный, перепачканный холщовый фартук весь в дырочках с чёрными краями, – очевидно, от искр. Тёмно-коричневая юбка и заправленная под неё мужская рубашка с длинным рукавом были сшиты из грубой домотканой материи, но довольно чистые. – Чем могу вам помочь? – Я Брианна Маккензи, – назвалась Бри, раздумывая, стоит ли протянуть руку для рукопожатия. Миссис Паттон, – а это наверняка была она, – руки протягивать не стала, так что Брианна ограничилась дружеским кивком. – Мы с отцом, э-э... хотим купить немного пороха. Вы случайно не миссис Паттон? – добавила она, так как женщина даже не подумала представиться. Упомянутая леди оглянулась, затем медленно, словно кого-то выискивая, осмотрелась по сторонам. Один из молодых людей, с которыми она спорила, хихикнул, но тут же оборвал свой смех, когда на него упал взгляд миссис Паттон. – А кем же ещё мне быть? – вполне доброжелательно произнесла она. – Какой сорт пороха вам нужен и сколько? Вопрос застал Брианну врасплох. Она совершенно не разбиралась в сортах пороха и понятия не имела, как они называются. Единственное, что она хотела узнать, так это как изготовить порох в большом количестве и какие меры безопасности надо при этом соблюсти. – Порох для охоты. – Брианна предпочла не умничать. – И, пожалуй, что-нибудь... чем можно взрывать пни? Мэри Паттон прищурилась, а затем рассмеялась. Двое молодых людей тоже загоготали. – Пни? – Ну, если насыпать сверху пороха и поджечь, то, думаю, пень точно загорится, – улыбнулся Брианне парень постарше. Услышав слово «сверху», она спохватилась и раздражённо хлопнула себя ладонью по лбу. – Чёрт возьми! – сказала она. – Конечно, заряд требуется поместить в оболочку. Значит... нам нужно что-то вроде гранаты. Судя по выражению угловатого, почти квадратного лица миссис Паттон, та сильно удивилась, но тут же насторожилась и призадумалась. – Гранаты, говорите? – Она оглядела Брианну с гораздо бо́льшим интересом. Затем взгляд миссис Паттон переместился дальше, за спину Бри, и глаза у женщины зажглись: она о чём-то догадалась. – Это ваш отец? Вон там? – Да. Миссис Паттон так впилась в кого-то взглядом, что и Бри оглянулась. Её отец успел подвести лошадей к реке, чтобы их напоить. Сейчас он стоял на берегу, усыпанном галькой, и разговаривал с мистером Шелби. Джейми снял шляпу – он хотел ополоснуть лицо, – и солнце заискрилось в его волосах. Они по-прежнему оставались насыщенно-рыжими, хотя в них и появились серебряные прядки. – Это Рыжий Джейми Фрейзер? – миссис Паттон буравила Брианну взглядом. – Тот самый, кого на родине называли Рыжим Джейми? – Думаю… вы не ошиблись. – Бри была поражена до глубины души. – Откуда вам известно это имя? – Хм. – Миссис Паттон, не сводя глаз с Джейми, удовлетворённо кивнула. – Во время восстания якобитов старшие братья моего папы... двое из них... сражались по разные стороны. Одного из них выслали в Вест-Индию, но другой брат его разыскал, выкупил его контракт, и они вдвоём поселились здесь. На нашей с Джоном земле. А вот эти, – она с укоризной посмотрела на двух молодых парней, отошедших на почтительное расстояние, – их сыновья. – Так у вас настоящий семейный бизнес? – Бри кивком указала на мельницы и сараи и только сейчас заметила, что в кленовой роще, примерно в четверти мили от них, виднеется ещё несколько кучно стоящих хижин и довольно большой дом. – Точно, – теперь уже дружелюбно подтвердила миссис Паттон. – Один из моих дядюшек часто рассказывал о вашем папе: дядя сражался с ним при Престонпансе и Фолкирке. В память о той войне он сохранил пару вещичек. И среди них – плакат с портретом Рыжего Джейми Фрейзера: его тогда разыскивали и обещали вознаграждение. Красивый мужчина, даже на листовке. Корона предлагала за его голову пятьсот фунтов! Интересно, сколько бы он стоил теперь? – Миссис Паттон рассмеялась и, снова посмотрев на Джейми, задержала на нём взгляд. Бри предпочла принять это за шутку, и в ответ натянуто улыбнулась. На всякий случай она сочла нужным пояснить, что после восстания её отец был помилован, а затем решительно перевела разговор на порох. По-видимому, миссис Паттон решила, что теперь они с Бри на дружеской ноге, и охотно показала гостье два сарая, где мололи порох, мимоходом обратив её внимание на небрежно сколоченные стены. – Когда что-то взрывается, крыша просто слетает, а стены выпадают наружу. Потом сарай можно запросто восстановить. – То есть это мельничные сараи? Но ведь мельница – вон там? Бри кивком указала на каменное здание, – совершенно очевидно, мельницу: её водяное колесо мирно вращалось в золотистом вечереющем воздухе. – Ага. Сначала измельчают уголь, потом селитру. Знаете, что это такое? – Знаю. – Ну вот, а ещё серу. Это делается с водой, ясно? В ней растворяют селитру, и всё вместе перемалывают. Пока смесь влажная, она, стал-быть, не загорится. – Ну да. Миссис Паттон кивнула, радуясь, что Бри такая понятливая. – Вот так, значит, получают чёрный порох, но с ним ещё работать да работать: в нём же полно кусочков угля, дерева, мелких камешков, крысиного помёта и всякой другой дряни. И нужно сформировать из пороха лепёшки, а потом их высушить. Мы храним их в другом сарае, а затем, –по мере, так сказать, надобности, – измельчаем. Мы это делаем вон там, в том сарае, подальше от остальных. Ведь если во время работы случайно высечь искру, то порох, чёрт возьми, взорвётся. А если в воздухе висит облако пороховой пыли, то от искры, – упаси Господи! – можно вспыхнуть что твой факел. Брианну такая перспектива, казалось, ничуть не встревожила. – Затем порох зернят, то есть просеивают, чтобы разделить на зёрна разных размеров. Мелкозернистый подходит для пистолетов и ружей – как раз то, что нужно для охоты. Ну, чаще всего. Крупнозернистые сорта предназначены для пушек, гранат, бомб и тому подобного. – Понятно. На словах производство пороха было делом несложным, но, судя по фартуку миссис Паттон и подпалинам на некоторых досках в сарае, – довольно опасным. Скорее всего, Бри смогла бы изготовить изрядное количество пороха сама – если иного выхода не будет, – но заниматься этим в больших масштабах ей вдруг расхотелось. – Ладно. И почём порох для охоты? – Значит, для охоты? Бледно-голубые глаза миссис Паттон впились в Брианну, потом женщина перевела взгляд на мистера Шелби и Джейми, всё ещё беседовавших у реки. «Почему она смотрит на Па? – удивилась Бри. – Считает, что мне нужно его разрешение?» – Ну, моя цена – доллар за фунт. Я продаю за звонкую монету и не торгуюсь. – Вот как, – сухо сказала Бри. Она сунула руку в кошель на поясе и достала одну из тонких золотых пластинок, которые вшила в подол, когда отправилась вместе с детьми искать Роджера. И уже, наверное, в тысячный раз Брианна привычно произнесла про себя благодарственную молитву за то, что они его нашли. – Это не совсем монеты, но, может, звон золота вас тоже устроит? – Брианна протянула пластинку миссис Паттон. Рыжеватые брови женщины взлетели до чепца. Она осторожно взяла золото, взвесила его в руке и пристально посмотрела на гостью. К восторгу Брианны, миссис Паттон действительно попробовала его на зуб, затем критически осмотрела крошечную вмятинку на металле. На крохотном слитке была маркировка, но Бри сомневалась, что миссис Паттон поймёт что-то, кроме «14K» да «1oz», и, очевидно, была права. [14K (14 карат) – это проба золота, соответствует 583 пробе. 1 oz. – 1 унция эквивалентна 28.349523125 граммам. – прим. перев.] – По рукам! – сказала хозяйка пороха. – Сколько нужно?
ТЩАТЕЛЬНО ВЗВЕСИВ порох и золото, они сошлись на том, что одна пластинка равна двадцати долларам. Брианна пожала руку миссис Паттон, которую этот жест, казалось, удивил, но не шокировал, и, подхватив два десятифунтовых бочонка, направилась к своей повозке. Следом за Бри шли парни, каждый из которых нёс столько же пороха. Её отец всё ещё разговаривал с мистером Шелби, но, услышав шаги, обернулся. Брови Джейми поползли едва ли не на затылок. – Сколько... Он осёкся, сжав губы, взял у дочери бочонки и погрузил их в повозку, где уже лежали мешки с рисом, бобами, овсом и солью, которые они выменяли на мельнице Вулама. Затем Джейми потянулся было к споррану, но один из кузенов мотнул головой. – Она уже заплатила, – кивком указал он на Бри, развернулся и пошёл обратно к мельничному сараю. За ним двинулся и второй парень, который оглянулся и тут же поспешил догнать своего кузена. Поравнявшись с ним, он что-то тихо ему сказал, и тогда первый тоже обернулся, а затем покачал головой. Джейми не проронил ни слова, пока они не выехали на дорогу, ведущую во Фрейзерс-Ридж. – Чем ты заплатила, дочка? – мягко спросил он. – Ты, часом, не принесла с собой немного денег, когда... пришла сюда? – Лишь несколько монет, – всё, что смогла достать без особых усилий и больших затрат... Джейми одобрительно кивнул, но тут же застыл, когда Брианна вытащила из своего кошелька золотую пластинку, которую лишь с натяжкой можно было назвать слитком. – А ещё я приобрела тридцать таких пластинок, зашила их в нашу одежду и спрятала в каблуки своих ботинок. Джейми буркнул что-то по-гэльски. Слов Брианна не поняла, но по лицу отца было ясно, что он недоволен. – Что не так? – выпалила она. – Золото всегда и везде в цене. Джейми резко втянул воздух через нос, и дополнительного кислорода, видимо, хватило, чтобы отец смог взять себя в руки: челюсть у него расслабилась, а кровь немного отлила от побагровевшего лица. – Да, верно. Пальцы на правой руке Джейми пару раз дёрнулись, но, когда он чуть натянул поводья, подёргивание прекратилось. – В этом-то вся и беда, девочка, – не отрывая глаз от дороги, сказал Джейми. – Золото всегда и везде в цене. Поэтому все за ним охотятся. И опять же именно поэтому лучше помалкивать, что оно у тебя есть. А тем более, не показывать, сколько его у тебя. – Приподняв бровь, Джейми на секунду повернул к Брианне голову. – Вообще-то я думал… Ну, исходя из того, что ты рассказала мне о Робе Кэмероне… Я думал, что ты научена горьким опытом. От мягких увещаний отца Брианна залилась краской от груди до макушки и сжала в кулаке кусочек золота. Она чувствовала себя идиоткой, но при этом обвинения казались несправедливыми. – Ну, и как же ты собираешься тратить золото? – мрачно осведомилась она. – А я и не собираюсь, – заявил Джейми. – Стараюсь вообще не притрагиваться к тайнику. Во-первых, я не чувствую, что имею на него право, и беру его только в случае крайней необходимости, чтобы защитить семью или арендаторов. Но даже тогда я не обмениваю золото напрямую. Джейми оглянулся, и Брианна невольно тоже. Они уже оставили мельницу Паттонов далеко позади, и хорошо проторённая дорога была пуста. – Если уж приходится запускать руку в тайник, – а, похоже, мне всё-таки придётся это сделать, поскольку надо вооружить ополченцев, – я сбиваю со слитка куски, расщепляю их на более мелкие, вываливаю в грязи и вытираю, – с виду их не отличишь от мелких самородков. Затем отправляю с ними Бобби Хиггинса, Тома Маклауда и иногда ещё пару человек, кому я готов вверить жизнь своих домочадцев. Каждого посылаю с маленьким мешочком. Обязательно в разное время и в разные места. Очень редко в одно и то же место дважды. И они понемногу меняют золото на наличные: покупают что-нибудь и получают сдачу монетой, иногда продают один-два «самородка» ювелиру, могут немного обменять у банкира... А потом возвращаются ко мне с деньгами. И я их трачу. Осторожно. От слов «вверить жизнь своих домочадцев» у Брианны внутри всё упало, словно она проглотила тяжеленный самородок. Теперь до неё дошло, какому риску она только что подвергла Джема, Мэнди, Роджера и всех остальных обитателей Нового дома. – Да не волнуйся ты так! – подбодрил её отец, увидев, как она встревожилась. – Думаю, всё обойдётся. Джейми мягко улыбнулся дочери и слегка сжал её колено. Лошади бежали теперь гораздо быстрее, и Бри поняла, что отец пытается, пока не стемнело, отъехать как можно дальше от Порохового Рукава. – Ты... – Слова, заглушённые грохотом повозки, застряли у неё в горле, и Брианна начала снова. – Как думаешь, те люди, – она указала себе за спину, – за нами не погонятся? Джейми покачал головой и наклонился вперёд, сосредоточенно следя за дорогой. – Вряд ли. Паттоны наверняка считают, что заиметь постоянных клиентов гораздо выгоднее, чем нас ограбить. Но готов держать пари, что один из молодых непременно что-нибудь сболтнёт о красавице в мужской одежде с кошельком золота на поясе. И тут уж как повезёт. Вдруг они поделятся новостью с теми, кто вдруг решит заявиться к нам с визитом... Будем молиться, чтобы ничего из этого не произошло. – Да. Ужас и гнев немного отпустили, и голова у Брианны слегка закружилась. Затем она вспомнила кое о чём ещё, и ей будто кулаком под дых врезали. – Что с тобой?! – переполошился Джейми, услышав, как Брианна простонала, словно её действительно ударили. Он стал натягивать вожжи, замедляя бег лошадей, а Бри в отчаянии взмахнула руками и покачала головой. – Я... просто… они знают, кто́ ты. Миссис Паттон тебя узнала. – Кто́ я? Я сам им сказал, кто я. Джейми попридержал лошадей, чтобы грохот колёс не мешал ему слушать дочь. – Она знает, что ты Рыжий Джейми, – выпалила Брианна. – А, ты об этом… – Джейми явно удивился, но не встревожился и даже немного развеселился. – Как, чёрт возьми, она узнала? Женщина моложе тебя: она ещё не родилась, когда меня в последний раз так назвали. Брианна рассказала отцу о дядюшках миссис Паттон и о листовке. – Очевидно, ты до сих пор выглядишь так, будто способен на проступки, за которые твой портрет снова попадёт на плакаты о розыске, – попыталась сострить Бри. – Ммфм. Джейми перевёл лошадей на шаг, повозка перестала трястись и грохотать, и Брианна успокоилась. Она украдкой взглянула на отца. Похоже, Па больше не сердится и даже не расстроен. Просто задумался и, кажется, о чём-то взгрустнул. – Видишь ли, – сказал он наконец, – ничего хорошего, если своими делами ты создал себе репутацию безумца, который убивает без раздумий и жалости. Но, если посмотреть с другой стороны, иметь такую репутацию порой не так уж и плохо. Джейми прищёлкнул языком, и лошади постепенно перешли на рысь, а потом побежали ещё быстрее, но отец, казалось, больше не торопился. Внутреннее напряжение в нём ослабло. Брианна искоса за ним наблюдала. У неё будто камень с души свалился: Па не тревожится из-за того, что в нём опознали Рыжего Джейми. А ещё она обрадовалась, что этот факт явно заставил его меньше беспокоиться из-за золота. Они продолжили ехать, не обмолвившись больше ни словом, и, несмотря на молчание, в обществе друг друга снова стали чувствовать себя непринуждённее. Но когда они остановились на привал сразу после восхода луны, то поели, не разводя костра. Брианна спала чутко, часто просыпалась и каждый раз видела рядом с собой отца, – в чёрной тени дерева, с винтовкой в правой руке и заряженным пистолетом в левой.
ГЛАВА 22. ПРАХ, ПРАХ... (с) Переаод Елены Карпухиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Я ШЛА ВСЛЕД ЗА РОДЖЕРОМ СКВОЗЬ тополиную рощу. Кроны огромных деревьев так высоко вознеслись над тропой, по которой мы шагали, что казалось, будто мы очутились в тихой церкви, где стропила облюбовали не летучие мыши, а щебечущие птицы. «Очень символично, – подумала я, – как раз под стать нашей миссии». Правда, я должна буду выступить не столько в роли дипломата, сколько шпиона – рыцаря плаща и кинжала. Я сунула руку в прорезь в юбке и в третий раз проверила карман: на дне лежали три больших шишковатых корня имбиря, а сверху – несколько пакетиков сушёных трав, которых здесь не найдёшь. Моя задача (если, конечно, Роджер успеет представить нас друг другу, прежде чем меня с ним вышвырнут) состоит в том, чтобы втянуть миссис Каннингем в продолжительную беседу. Сначала надо бы рассыпаться в благодарностях за хинную кору (и сдержанно извиниться за дерзость Мэнди), а затем вручить – один за другим – ответные подарки и подробно объяснить, где произрастают эти травы, для чего они используются и как из них готовить различные снадобья. За это время Роджер должен выманить капитана Каннингема из дома (ведь настоящие мужчины вряд ли захотят слушать, как две травницы обмениваются мнениями о том, из чего приготовить клизму, способную избавить даже от самых стойких запоров). Дальше всё будет зависеть только от Роджера. Исполненный решимости, расправив плечи, он шагал впереди. Мы вышли из тополёвника и стали вновь подниматься по камням, поросшим елями и тсугами, которые благоухали на солнце и пропитывали воздух густым смолистым духом. – Запах Рождества, – Роджер с улыбкой обернулся и придержал передо мной большую ветку. – Надо будет устроить праздник в кругу семьи. Ведь Джем и Мэнди к этому привыкли и помнят, как мы его отмечали. А вот для шотландцев Рождество было просто религиозным праздником – веселились они на Хогманай. – Было бы чудесно, – слегка взгрустнув, мечтательно сказала я. Насколько я помню, в дни своего детства я встречала Рождество в основном в нехристианских странах. Главным развлечением были рождественские хлопушки из Англии, рождественский пудинг в жестяной банке и однажды даже рождественский вертеп, украшенный гирляндами из верблюжьих колокольчиков. Деву Марию, Иосифа, Младенца Иисуса, поклоняющихся царей-волхвов, пастухов и ангелов, – всех их смастерили из каких-то местных стручков и нарядили в крошечные одежды. Я обожала каждый год устраивать для Брианны настоящий рождественский праздник: ведь я готовила его и для себя. Я с радостью хлопотала, занимаясь тем, о чём лишь читала или слышала, но чего никогда не делала и не видела. Фрэнк, единственный из нас, кто по-настоящему отмечал традиционное британское Рождество, был истинным экспертом по части меню, подарочной упаковки, пения рождественских гимнов и других тайных знаний. Начиная с украшения ёлки и до того момента, как её разбирали после Нового года, дом наполнялся восхитительными секретами, в нём царили мир и покой. Вот бы устроить такое и в нашем новом доме, со всеми вместе… – Только запомни, – вовремя вернувшись к действительности, я нырнула под низко нависшие лапы голубой ели. – Будешь говорить с капитаном Каннингемом – не вздумай упоминать Санта-Клауса. – Я добавлю его в список запретных тем, – серьёзно заверил меня Роджер. – А что в твоем списке идёт под первым номером? – Обычно я не упоминаю о тебе, – не стал юлить зять. – Но в нынешних обстоятельствах просто разрываюсь: то ли избегать разговора о семействе Бёрдсли, то ли помалкивать о виски Джейми. Рано или поздно Каннингемы наверняка проведают и о том, и о другом, – если им об этом уже не донесли, – но ни к чему им узнавать обо всём от меня. – Спорим, о Бёрдсли они уже наслышаны, – сказала я. – Ведь миссис Каннингем принесла мне хинную кору. Кто-то должен был ей сообщить, что мне нужна хина и, очень вероятно, – зачем. Вряд ли этот человек удержался и не рассказал ей вдобавок о Лиззи и двух её мужьях. – Ты права. – Роджер взглянул на меня с улыбкой, затаившейся в уголке рта. – А ты случайно не знаешь… То есть... – Хотел спросить, не развлекаются ли братцы со своей женой все вместе? – Я рассмеялась. – Бог знает, но в их доме трое маленьких детей, и по крайней мере двое из них до сих пор спят в одной постели с родителями. И, судя по всему, очень крепко спят, – задумчиво добавила я. – Но у них там так тесно – не повернёшься... – Было бы желание, а способ найдётся, – заверил меня Роджер. – Можно и на улице: погода пока стоит отличная. Тропа стала пошире, и какое-то время мы шли рядом. – Во всяком случае, можно только диву даваться: после всего того, что старая леди наговорила нам с Брианной о ведьмах, она сделала такой широкий жест! Но... – Тем не менее, она заверила всех нас, включая меня и Мэнди, что нам прямая дорога в ад. Роджер расхохотался. – Ты видела, как Мэнди передразнивает миссис Каннингем? – Нет, но уже не терпится посмотреть. Нам ещё далеко? – Почти дошли. Я прилично выгляжу? – Роджер смахнул кленовые листья с жилета. Собираясь нанести визит, зять оделся тщательно: в хорошие бриджи, чистую рубашку и жилет со скромными деревянными пуговицами, которые Бри спешно пришила вместо прежних – щегольских бронзовых. Кроме того, Брианна заплела мужу волосы, а Джейми, у которого было гораздо больше опыта в подобных делах, аккуратно подвернул косу и широкой чёрной репсовой лентой из собственных запасов крепко закрепил кончик косы на затылке. [Коса-«баранка» – причёска моряков. – прим. перев.] «Ступай с Богом, a charaid [друг (гэльск.) – прим. перев.]», – с ухмылкой сказал он Роджеру. Вот уж воистину Бог нам в помощь!.. – Прекрасно, – заверила я Роджера. – Тогда вперёд! Я ещё ни разу не забиралась так далеко – аж до хижины Каннингемов. Её построили недавно на самой южной оконечности Фрейзерс-Риджа. Мы шли больше часа, стряхивая с себя листья, которые мягким зелёным дождём сыпались с деревьев вместе с мошками, осами и пауками. День выдался очень тёплым, и я уже начала жалеть, что не захватила с собой какой-нибудь освежающий напиток, но тут Роджер остановился прямо перед поляной. Брианна рассказывала мне о побелённых камнях и сверкающих стеклянных окнах. За домом был разбит большой огород, где росли и травы, но миссис Каннингем явно не успела соорудить изгородь, которая помешала бы оленям и кроликам портить посевы. Заметив вытоптанную землю, сломанные стебли и короткую обглоданную ботву репы, я огорчилась. Но в потравах был и несомненный плюс: подарки, лежащие в моем кармане, могли стать гораздо желаннее. Я сняла шляпу и торопливо привела волосы в божеский вид, – насколько это вообще было возможно, учитывая, что четыре мили я шла по жаре. Не успела я надеть шляпу, как дверь распахнулась. Увидев нас, капитан Каннингем невольно вздрогнул. Если он кого-то и ждал, то точно не нас. Я повторила про себя слова благодарности, которые подготовила для миссис Каннингем, и сердце у меня забилось чуть быстрее. – Добрый день, капитан! – улыбнулся Роджер. – Я пришёл со своей тёщей, миссис Фрейзер. Она хотела бы навестить миссис Каннингем. Капитан перевёл взгляд на меня, и рот у него приоткрылся. Каннингем не умел прятать свои мысли и чувства, и было понятно: он пытается увязать всё, что его мать обо мне говорила, с тем, что он увидел собственными глазами, – а уж я постаралась придать себе как можно более респектабельный вид. – Я... она... – промямлил капитан. Державший меня под руку Роджер торопливо потянул меня к дому и завёл дружеский разговор о погоде, но Каннингем явно думал о чём-то своём. – Я хотел сказать... Добрый день, мэм. Почти дойдя до двери, я остановилась перед капитаном, присела в реверансе, и хозяин порывисто кивнул. – Увы, матушки нет дома, – настороженно глядя на меня, сказал он. – Весьма сожалею. – Так она ушла в гости? – поинтересовалась я. – Как жаль! Я хотела поблагодарить её за подарок. И кое-что для неё принесла... Я искоса посмотрела на Роджера, спрашивая взглядом: «И что будем делать?» – Нет, она просто пошла за травами к ручью. – Капитан неопределённо махнул рукой в сторону леса. – Она... – В таком случае, – поспешно вставила я, – я просто пойду и попробую её найти. Роджер, почему бы вам с капитаном не пообщаться, пока я буду её искать? Прежде чем Каннингем успел что-либо возразить, я приподняла юбки, аккуратно перешагнула через бордюр из белых камней и направилась в лес, бросив Роджера на произвол судьбы.
– Э-Э… ВХОДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, – сдался Каннингем, однако держался он с достоинством, широко распахнул дверь и пригласил Роджера в дом. – Благодарю вас, сэр. В домике царил тот же порядок, что и во время первого визита Маккензи, но сегодня пахло по-другому. Роджер мог бы поклясться, что в воздухе витает соблазнительный лёгкий аромат кофе. «Боже мой, точно кофе!..» – Прошу, садитесь, мистер Маккензи. Капитану удалось взять себя в руки, хотя он и продолжал искоса поглядывать на Роджера. Тот заранее придумал пару фраз, чтобы завязать общий разговор, но они должны были всего лишь отвлечь миссис Каннингем и помочь Клэр присоединиться к беседе. Лучше прямо сейчас обсудить с капитаном главное, пока ни одна из женщин не вернулась… – Недавно у меня был интересный разговор с моей родственницей Рейчел Мюррей, – начал Роджер. Каннингем, нагнувшийся, чтобы снять с очага подогревавшийся кофейник, подскочил как ужаленный и едва не стукнулся головой о каминную полку. Он обернулся. – Что?! – Я о миссис Йен Мюррей, – пояснил Роджер. – Вы ведь знаете молодую квакершу? Высокую, темноволосую, очень хорошенькую? У неё ещё ребёнок такой… громкоголосый. Капитан вспыхнул и напрягся. – Я понял, о ком вы, – довольно холодно произнёс он. – Однако я крайне удивлён, что она пересказала наш разговор вам. Каннингем слегка выделил голосом «вам», но Роджер и бровью не повёл. – Она не пересказывала, – вежливо возразил он. – Она лишь упомянула, что вы говорили о том, что, по её мнению, я должен знать. Она посоветовала мне сходить к вам и побеседовать об этом. Он взмахнул рукой, как бы показывая: «И вот я здесь». – Она сказала: когда вы служили во флоте, то по воскресеньям читали проповеди своим подчинённым и обнаружили, что это... «доставляет вам радость». Рейчел употребила именно такие слова. Вам правда это нравилось? Кровь немного отлила от лица Каннингема. Он нехотя кивнул. – Не понимаю, сэр, какое вам до этого дело, но действительно, когда приходило время богослужения, а капеллана на борту не было, то проповеди читал я. – В таком случае, сэр, у меня к вам предложение. Может быть, сядем и потолкуем? Любопытство взяло верх: Каннингем кивком указал на большой стул со спинкой в виде колеса со спицами, стоявший по одну сторону камина, а сам сел на другой, поменьше, который стоял напротив. – Как вам известно, – Роджер подался вперёд, – я пресвитерианин, и священником меня называют из вежливости. То есть я ещё не посвящён в сан, хотя прошёл необходимое обучение и сдал все экзамены. Надеюсь, меня рукоположат в ближайшее время. Вы также наверняка знаете, что мой тесть, моя жена, тёща, да, собственно говоря, и дети – католики. – Знаю. – Каннингем настолько освоился с Роджером, что решился выказать неодобрение. –Неужели это не противоречит вашим убеждениям? Как вы с этим миритесь? – Вот так и смиряюсь. Изо дня в день, – пожав плечами, уклончиво ответил Роджер. – Всё дело в том, что у меня хорошие отношения с тестем. Когда он построил школу, то предложил мне читать в ней воскресные проповеди. В то время – более трёх лет назад – у нас была небольшая масонская ложа, и мистер Фрейзер разрешил также и ей использовать для своих нужд здание школы. По вечерам. Пока Роджер не заговорил о масонах, он не сводил серьёзного взгляда с лица Каннингема, но сейчас опустил глаза и уставился на тлеющие угли: хотел дать капитану время принять решение – если, конечно, тому было что решать. Вероятно, Роджер не ошибся. Прежние беспокойство и неодобрение Каннингема растаяли, как лёд по весне, – медленно, но верно. Капитан ничего не говорил, но теперь его молчание воспринималось иначе: он испытующе смотрел на Роджера. А тому терять было нечего… – «Мы встретились на равнине», – тихо произнёс Роджер. Каннингем шумно вдохнул и слегка кивнул. – «И мы расстались на площади», – так же негромко ответил он. [Официальное приветствие масонов непонятно непосвящённым, но благодаря игре слов оно приобретает более глубокий смысл. Исходя из геометрической символики масонов, его можно перевести как: «Мы встретились на плоскости/на одном уровне. – И мы расстались в квадрате». Если же исходить из морально-этических принципов масонов, то пароль/отзыв прозвучат как: «Мы встретились как равные. – И мы расстались, ни разу не покривив душой». – прим. перев.] Атмосфера в комнате изменилась. – Позвольте предложить вам кофе. Поднявшись, Каннингем достал чашки из буфета, выглядевшего так, будто его вырвали из привычной обстановки лондонского дома и насильно перенесли сюда, и протянул одну Роджеру. Это был настоящий кофе. Свежемолотый. На миг Роджер в экстазе закрыл глаза и вспомнил: Рейчел говорила, что её угощали чаем. Очевидно, капитан сохранил связи среди моряков. Может, ими и были те два таинственных посетителя? Всего лишь контрабандистами? Пару минут Роджер с капитаном потягивали ароматный напиток, храня дружеское молчание. Роджер допил потрясающе вкусный кофе и сказал: – К несчастью, год назад молния ударила в школу и та сгорела дотла. – Я слышал об этом от миссис Мюррей. Капитан осушил чашку, поставил её на стол, посмотрел на Роджера и, вопросительно приподняв бровь, кивком указал на кофейник. – Не откажусь. – Роджер протянул чашку. – Уверен: если бы Джейми Фрейзер жил тогда в Ридже, он бы школу восстановил, однако из-за... э-э... превратностей войны... он и его семья не смогли вернуться сразу. Но, полагаю, вы об этом уже знаете. – Да. Когда я просил разрешения здесь поселиться, меня поставил об этом в известность Роберт Хиггинс. – Тень неодобрения вновь омрачила лицо Каннингема. – Вероятно, мистер Фрейзер – джентльмен с необычайно гибкими принципами. Подумать только: назначить своим управляющим человека, осуждённого за убийство! – Ну, меня Джейми Фрейзер вообще считает еретиком, и тем не менее с этим мирится. Это вы тоже называете «гибкими принципами»? Роджер улыбнулся капитану, будто предостерегая: «Полегче! Пусть мы и братья-масоны, но границы переходить не стоит…» А Каннингем, услышав слово «еретик», поперхнулся кофе. Роджер кашлянул, давая Каннингему время прочистить горло. – А теперь давайте вернёмся к моему предложению. Мистер Фрейзер хочет восстановить школу на прежнем месте и не против, чтобы её использовали как раньше. Он также готов предоставить необработанную древесину для нового здания. Хотя, как вам наверняка известно, он сейчас строит свой собственный дом и не сможет найти лишние время или деньги, чтобы возвести школу до конца этого года. Роджер перешёл к главному: – Итак, я хотел бы предложить, сэр: давайте объединим наши – мои, ваши и мистера Фрейзера – ресурсы, дабы как можно скорее заново отстроить здание. И, как только оно станет пригодным для использования, предлагаю вам читать там воскресные проповеди по очереди со мной. Каннингем застыл с чашкой в руке, но внешняя корка холодности и сдержанности растаяла. Судя по глазам капитана, мысли у него метались, словно мелкая рыбёшка, – так быстро, что и не поймать. Роджер поставил недопитую чашку и поднялся. – Не хотите ли туда со мной прогуляться?
РУЧЕЙ Я НАШЛА ЛЕГКО. Колодца возле дома не было, поэтому Каннингемам, очевидно, приходилось носить воду откуда-то ещё, а значит... Да, в заросли кизила вела тропа, и вскоре до моих ушей донеслось журчание ручья. Найти миссис Каннингем будет немного сложнее. Интересно, она пошла вверх по течению или вниз? Я мысленно подбросила монетку и повернула вниз. Угадала! Ручей здесь плавно изгибался, и на топком пятачке на этом берегу виднелось множество следов – или, вернее, отпечатки ног одного или двух человек, которые часто сюда приходили. Ряд круглых углублений и смазанная грязь выдавали, куда ставилось ведро. В последнее время шли дожди, и ручей вздулся так, что густые заросли на другом берегу оказались прямо у воды. Вряд ли миссис Каннингем пыталась перейти на ту сторону именно здесь: хотя в русле и были камни, по которым можно перебраться, большинство из них скрылось под водой. Медленно, превратившись в слух, я пошла вдоль ручья. Я вовсе не надеялась, что, собирая травы, миссис Каннингем начнёт распевать псалмы. Однако так или иначе она выдаст своё присутствие, и птицы рядом либо закричат, либо замолкнут. Собственно говоря, найти её мне помог зимородок: женщина привлекла его внимание, и её присутствие его явно возмутило. Я пошла на голос птицы – протяжные щебечущие крики – и разглядела длинноклювый шарик ржавого, белого и серовато-голубого цветов. Он оседлал длинную, колышущуюся на ветру ветку над небольшой заводью, образованной водоворотом. А потом я увидела миссис Каннингем. В заводи. Голую. К счастью, она меня не заметила, и я, поспешно сорвав с себя шляпу, присела на корточки за кустом цефалантуса. Увидев ещё и меня, зимородок вообще впал в истерику. Когда он пронзительно закричал, его яркое тельце раздулось от негодования, но миссис Каннингем даже ухом не повела. Она мылась расслабленно, неторопливо, полуприкрыв глаза от удовольствия, её длинные волосы, седые и мокрые, струились по спине. Капли пота побежали у меня по позвоночнику, а одна – капнула с подбородка. Я вытерла её тыльной стороной ладони и позавидовала миссис Каннингем. На миг у меня возникло нелепое желание раздеться и присоединиться к женщине, но я тут же его подавила. Мне следовало бы уйти не мешкая, но я медлила. Отчасти – из свойственного всем любопытства, которое заставляет людей наблюдать за себе подобными, когда те смеются, сердятся, раздеваются догола или занимаются сексом. А кроме того – из чистой страсти к зрелищам. Иногда между учёным и вуайеристом проходит довольно тонкая грань, и я сознавала, что иду по лезвию бритвы, но миссис Каннингем, бесспорно, представляла собой загадку. Она была по-прежнему статной, широкие плечи гордо расправлены, и, хотя кожа на руках и груди одрябла, тело оставалось сильным и мускулистым. Кожа на животе обвисла, и отчётливо виднелись следы многочисленных родов. Значит, капитан был у неё не единственным ребёнком. Миссис Каннингем закрыла глаза от наслаждения, – если бы не выражение неприступности на её лице, она была бы интересной женщиной. Не красавица, с глубокими морщинами – следами прожитых лет, нелёгких испытаний и гнева, – но в её чертах не появилось никакой асимметрии, свойственной старости, лицо оставалось очень привлекательным. Мне стало интересно, сколько ей лет. Капитану на вид около сорока пяти, но я понятия не имела, старший он ребёнок или младший. Значит, ей где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью? Она отжала спутанные волосы и заправила их за уши. На другой стороне водоёма лежало полузатопленное бревно. Миссис Каннингем осторожно прислонилась к нему спиной, снова закрыла глаза и опустила руку в воду между ног. Я моргнула, – я и так увидела много лишнего! – затем пригнулась и на полусогнутых ногах как можно тише стала выбираться. Юбки я подобрала, а шляпу зажала в руке. Зацепившись каблуком за выступающий корень, я чуть не упала, но сумела удержать равновесие, хотя уронила шляпу и выпустила юбки. О бедро ударился тяжёлый карман и напомнил мне, что я собиралась преподнести подарки. Но не могла же я торчать тут и ждать, пока миссис Каннингем закончит свои дела, выйдет из воды и оденется. Лучше вернусь в хижину, скажу капитану, что не нашла его мать, оставлю имбирь и травы и попрошу передать ей мою благодарность. Приводя в порядок платье, я поняла, что оставила очень заметные следы на влажной глине. Ругаясь себе под нос, я опять пробралась под кусты, за которыми пряталась, сгребла руками палые листья, ветки и гальку и поспешно раскидала их поверх выдававших меня следов. Чтобы очистить ладони, я растёрла между ними горсть влажных листьев и пальцами почувствовала камешек. Я его отбросила, но в воздухе камешек ярко сверкнул, и я поспешила его поднять. Это оказался необработанный изумруд – длинный прямоугольный кристалл мутно-зелёного цвета, заключённый в грубую породу. Несколько секунд я смотрела на него и осторожно потирала большим пальцем. – Как знать, когда ты пригодишься? – пробормотала я и сунула изумруд в сумку.
– СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ помещалось в прежнем здании? – спросил капитан, кивком указывая на хрупкий чёрный остов двери. – Если стоя, то около тридцати. Начнём с того, что и скамеек-то у нас не было. На собрания ложи каждый из братьев приносил из дома табуретку, а зачастую и бутылку. Роджер улыбнулся, в памяти всплыла картинка: как Джейми пустил по кругу одну из первых бутылок виски собственного изготовления. Тесть тогда внимательно следил за пьющими: вдруг кто-нибудь из них упадёт или внезапно умрёт! – Кстати, – сказал Роджер. – Я кое о чём вспомнил. Вы должны знать, что мистер Фрейзер – один из наших братьев. На самом деле он досточтимый мастер. Именно он основал здесь ложу. Искренне потрясённый, Каннингем выронил кусочек угля. – Масон?! Но ведь католикам не дозволяется давать масонские клятвы. Папа это запрещает... Упомянув о запрете, Каннингем слегка скривил губы. – Мистер Фрейзер стал масоном, когда находился в тюрьме в Шотландии, после восстания якобитов. И, как он сам бы вам сказал, «Папа не сидел в Ардсмуире, а я сидел». До сих пор Роджер, общаясь с капитаном, всегда говорил на хорошем английском, как истинный оксфордский профессор, но теперь он позволил себе процитировать Джейми с шотландским акцентом и позабавился, увидев, что Каннингем прищурился. Однако Роджер не мог сказать, что было тому виной: то ли акцент, то ли чудовищность поступков Джейми. – Возможно, это также иллюстрирует... гибкость... принципов мистера Фрейзера, – сухо заметил капитан. – А позвольте спросить, есть ли у него принципы, от которых он не отступает? – Думаю, Джейми Фрейзер – мудрый человек. Он знает, как важно быть гибким в такие времена, как сейчас, – не теряя самообладания, возразил Роджер. – Если бы он не умел лавировать, то в пожарах войн давно превратился бы в прах – как и люди, которые от него зависят. – И вы один из них? Хотя в словах капитана враждебности не было, но неприязнь явно проступала. – Да, я один из них. Роджер втянул носом воздух, но запах озона от молнии и вонь гари давным-давно улетучились: немного усилий – и на поляне снова воцарятся мир и покой. – Что касается того, – продолжил Роджер, – есть ли у Джейми Фрейзера принципы, от которых он не отступает... Да, они есть. И да поможет Бог всякому, кто встанет между мистером Фрейзером и тем, что, по его мнению, дóлжно сделать. Как вы думаете, может, здание расширить? Сейчас в Ридже гораздо больше семей. Каннингем кивнул. Он не отрывал взгляда от тыльной стороны ладони, где углём записал длину и ширину дома, которые они замерили шагами. – Вы знаете, сколько их? И вам известны их религиозные предпочтения? Мистер Хиггинс сказал, что мистер Фрейзер никому не запрещает здесь селиться, – лишь бы люди были надёжными и не чурались работы. И всё-таки, похоже, подавляющее большинство арендаторов – шотландцы. Каннингем выделил голосом конец фразы, и Роджер кивнул. – Так и есть. Сначала во Фрейзерс-Ридж перебрались несколько шотландцев – соратники мистера Фрейзера по восстанию и родственники его знакомых из предгорий. Там много выходцев из Шотландии, – пояснил Роджер. – Большинство первых поселенцев, – естественно, католики, но среди них было и несколько протестантов, в основном – пресвитериане из церкви Шотландии. Большая группа иммигрировала позже из Терсо, и все они пресвитериане. – «Упёртые пресвитериане», – язвительно добавил про себя Роджер. – Я сам только недавно вернулся в Ридж. Мне сказали, что у нас поселилось ещё и несколько методистских семей. Вы не возражаете, сэр, если я спрошу: а что привело сюда вас? Каннингем коротко хмыкнул, но явно не от нерешительности – он просто обдумывал ответ. – Как и многие другие, я приехал сюда, потому что здесь живут мои знакомые. В Северной Каролине обосновались двое моих моряков, а также лейтенант Феррелл. Я служил с ним достаточно долго: при мне он трижды покупал офицерский патент и продвигался по службе. После тяжёлого ранения ему пришлось уйти в отставку. Ему назначили пенсию от военно-морского флота. Жена Феррелла тоже к нему приехала. [Для продвижения по службе необходимо было приобретать патент на очередное офицерское звание. – прим. перев.] Роджер задумался, будет ли – и как – выплачиваться пенсия этому человеку и впредь, но, к счастью, в данный момент его эта проблема не касалась. – Таким образом, – Каннингем с иронией посмотрел Роджеру прямо в глаза, – у меня будет по меньшей мере шесть прихожан из моего духовного братства. Роджер любезно улыбнулся, но правды утаивать не стал: жизнь во Фрейзерс-Ридже настолько бедна на развлечения, что всякого, кто готов выступить перед публикой, ждёт аншлаг. Он заверил Каннингема, что у того, несомненно, будет полный зал. – Развлечение, – довольно мрачно произнёс Каннингем. – Вот как. – Он кашлянул. – Могу я узнать, мистер Маккензи, почему вы мне предложили этим заняться? Думаю, вы вполне способны развлечь любое количество людей, причём в одиночку. «Потому что Джейми хочет знать, являешься ли ты лоялистом, и если да, то насколько далеко готов зайти. Если мне удастся заманить тебя открыто проповедовать и говорить с людьми, то Джейми, вероятно, поймёт, что ты собой представляешь». Роджер и не думал лгать Каннингему, но не лучше ли предложить тому другую правдоподобную версию? – Как я уже сказал, больше половины поселенцев здесь – католики. За неимением лучшего они придут послушать меня. И мне кажется, что с тем же успехом они могли бы послушать и вас. А если учесть, что члены моей собственной семьи принадлежат к разным конфессиям… – Роджер самокритично пожал плечом, – думаю, людям было бы неплохо услышать разные точки зрения. – Действительно неплохо, – негромко произнёс за спиной Роджера весёлый голос. – В том числе и глас Христа, который говорит в их собственных сердцах. От неожиданности Каннингем снова уронил уголь. – Миссис Мюррей, – он поклонился. – Ваш слуга, мэм! Всякий раз, когда взгляд Роджера падал на Рейчел Мюррей, на сердце у него становилось легко, а увидев её здесь и сейчас, он захотел рассмеяться от радости. – Привет, Рейчел, – поздоровался он. – Где твой малыш? – С Брианной и Дженни, – сказала она. – Аманда пытается научить его выговаривать слово «какашки». Судя по всему, она имеет в виду экскременты. – Ну, со словом «экскременты» она вряд ли быстро преуспеет. – Совершенно верно. – Рейчел улыбнулась Роджеру, затем Каннингему. – Брианна сказала, что вы с капитаном будете здесь обсуждать вопросы, касающиеся нового молитвенного дома. Поэтому я решила к вам присоединиться. На Рейчел было светло-серое ситцевое платье и прикрывающая шею и грудь синяя косынка. От этого сочетания цветов глаза молодой женщины приобрели таинственный тёмно-зелёный оттенок. Каннингем, похоже, растерялся, однако повёл себя учтиво. А Роджер удивлённо спросил: – То есть ты тоже хочешь использовать церковь? Для... э-э... собраний? – Разумеется. – Подождите... Вы имеете в виду собрание квакеров? – Капитан нахмурился. – И сколько же квакеров сейчас в Ридже? – Насколько мне известно, только я одна, – сказала Рейчел. – Хотя, наверное, я могла бы причислить к Друзьям и Огги. Значит, нас двое. Но Друзья считают, что кворум для собраний не обязателен. И ни один Друг не выступит против присутствия гостей на обычном собрании. Дженни и Йен (это мой муж и его мать, капитан) наверняка ко мне присоединятся. Клэр говорит, что они с Джейми тоже придут. Конечно, Роджер, я приглашаю и вас с Брианной. И тебя тоже, друг Каннингем, вместе с твоей матерью. Рейчел одарила капитана одной из своих улыбок, и в ответ он невольно тоже улыбнулся, затем, слегка смутившись, кашлянул и сильно покраснел. Роджер решил, что у Каннингема вот-вот будет экуменическая передозировка, и вмешался. [Согласно экуменизму, христиане, принадлежащие к разным конфессиям, должны работать вместе, чтобы развивать более тесные отношения между своими церквями и способствовать христианскому единству. – прим. перев.] – Когда бы ты хотела проводить собрания, Рейчел? – В первый день. Вы все называете этот день недели воскресеньем [воскресенье на английском – Sunday – прим. перев.], – объяснила она Каннингему. – Мы не используем языческие названия. Время суток значения не имеет. Мы не хотим причинять вам неудобства и мешать договоренностям, к которым вы пришли. – Языческое? – ошеломлённо воскликнул Каннингем. – Вы считаете, что воскресенье – языческое слово?! – Ну, конечно, – рассудительно сказала Рейчел. – Sunday означает «день солнца» и происходит от названия одноимённого древнеримского праздничного дня dies solis, который в английском превратился в Sunnendaeg. Признаю, – слегка усмехнулась она Роджеру, – это звучит не так по-язычески, как «вторник», который назван в честь скандинавского бога. [Английское название Tuesday происходит от имени скандинавского бога войны Тиу, аналогичного римскому Марсу и греческому Аресу. – прим. перев.] Но тем не менее... – Рейчел махнула рукой и повернулась, чтобы уйти. – Дайте мне знать, в какое время каждый из вас собирается читать проповеди, и в соответствии с этим я запланирую свои собрания. Кстати, – оглянувшись, добавила она. – Строить мы, естественно, поможем. Рейчел скрылась за дубами, а мужчины молча смотрели ей вслед. Взяв ещё кусочек угля, Каннингем стал рассеянно растирать его между большим и указательным пальцами. Это напомнило Роджеру, как они с Брианной однажды в пепельную среду ходили на службу в церковь Святой Марии в Инвернессе. Священник с блюдечком пепла (Бри сказала Роджеру, что это пепел сожжённых пальмовых ветвей, оставшихся с прошлогоднего Пальмового воскресенья [соответствует Вербному воскресенью у православных – прим. перев.]) проводил большим пальцем по чёрному пятну, а затем быстро чертил крест на лбу у каждого из прихожан и шептал: «Помни, человек, что ты прах и в прах ты обратишься». Маккензи тогда тоже подошёл к священнику. Роджер живо вспомнил и странное ощущение от зернистого пепла, и непостижимую смесь чувств, которые его накрыли. Тревоги и принятия. Что-то вроде этого Роджер испытывал и теперь.
ГЛАВА 23. ЛОВЛЯ ФОРЕЛИ В АМЕРИКЕ. (с) Перевод Юлии Коровиной и Натальи Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Несколько дней спустя ЖЁЛТО-ЗЕЛЁНАЯ, КАК падающий лист, муха по дуге опустилась на водную гладь посреди расходящихся кругов от всплывающей форели. Пару секунд наживка оставалась на поверхности, а потом с лёгким всплеском исчезла в прожорливой рыбьей пасти. Роджер подсёк концом удилища, чтобы рыба надёжно села на крючок, но мог бы и не стараться: сегодня голодная форель клевала на всё подряд, а пойманная рыбина так глубоко заглотила наживку, что Роджеру не потребовалось особого умения, чтобы её вытащить, – только грубая физическая сила. Отсвечивая серебром в лучах заходящего солнца, форель билась и трепыхалась – боролась за жизнь. Сквозь натянутую леску ощущалась яростная и свирепая жизненная энергия, которая была больше и сильнее самой рыбины, и душа Роджера запела от радости. – Кто научил тебя так закидывать удочку, Роджер Мак? – Тесть подхватил всё ещё трепыхающуюся форель и уверенным движением стукнул её о камень. – Сразу видно руку мастера. Роджер скромно отмахнулся, но чуть покраснел, ведь Джейми никогда не расточал пустых похвал. – Отец, – сказал он. – Вот как? – удивился Джейми, и Роджер поспешил пояснить. – То есть преподобный. На самом деле, он приходился мне двоюродным дедом… Он меня усыновил. – И всё равно он твой отец, – улыбнулся Джейми. Он бросил взгляд на дальний конец заводи, где Жермен и Джемми препирались, пытаясь выяснить, кто поймал самую большую рыбину. Наловили они прилично, но не догадались с самого начала складывать свой улов по отдельности и теперь не могли определить, где чья добыча. – Ты ведь не думаешь, что я люблю мальчишек по-разному? Что люблю Джемми больше, потому что он мой кровный внук, а Жермен – нет? – Конечно, не думаю. Роджер и сам расплылся в улыбке, взглянув на мальчишек. Старше Джема на год с небольшим, Жермен был примерно одинакового с ним роста, но невысоким и худощавым, как и его родители. А Джем унаследовал длинные руки и ноги и широкие плечи от деда. «И от меня тоже», – подумал Роджер и приосанился. Багровые лучи заходящего солнца окрасили головы рыбачков рыжим – и даже белокурая шевелюра Жермена будто полыхала огнём. – Кстати, а где Фанни? Она бы мигом их помирила. Двенадцатилетняя Френсис иногда выглядела гораздо моложе своих лет, но довольно часто создавалось странное впечатление, что она намного старше. Когда Джем появился в Ридже, она отнеслась к нему весьма настороженно, опасаясь, что Джем отнимет её единственного и самого верного друга. Но Джемми был искренним и добродушным парнишкой, а Жермен прекрасно разбирался в людях, – в сто раз лучше, чем можно ожидать от обычного бывшего карманника одиннадцати лет. И вскоре неразлучную троицу повсюду видели вместе: то они, хихикая, шмыгали в заросли, направляясь по каким-то таинственным делам, то появлялись откуда ни возьмись – слишком поздно, чтобы помочь взбивать масло, но как раз вовремя, чтобы получить кружку свежей пахты. – Моя сестра учит Френсис вычёсывать козий пух. – Да? – Хочу смешать его со штукатуркой для стен. – А-а, понятно. Роджер кивнул, продевая кукан через тёмно-красную жаберную щель рыбины. [Кука́н (англ. Fish Stringer) – приспособление для сохранения и переноса выловленной рыбы. Он представляет собой прочный шнур с проволочной петлёй на конце. Пойманную (крупную) рыбу, осторожно сняв с крючка, сажают на кукан – прим. перев.] Низкие лучи закатного солнца просвечивали сквозь деревья; смеркалось, но форель ещё клевала: по воде то и дело расходились сверкающие круги, и слышался плеск всплывающей рыбы. Роджер на миг сжал удочку – искушение было велико, но они уже поймали достаточно: улова хватит и на ужин, и на завтрак. Ловить больше не было смысла: в холодном погребе уже стояло с десяток бочек копчёной и солёной рыбы, да и свет угасал. Однако уходить Джейми явно не спешил. Босой, в одной рубашке, он удобно устроился на пне, а его старый охотничий плед валялся на земле позади него. Денёк выдался тёплым, и благоуханный осенний воздух до сих пор не остыл. Роджер взглянул на мальчишек, которые, забыв про спор, опять забросили удочки и напряжённо, будто два зимородка, следили за поплавками. Джейми повернулся к Роджеру и совершенно будничным голосом спросил: – А у пресвитериан есть таинство исповеди, mac mo chinnidh [сын моего дома, зять, (гэльск.) – прим. перев.] Роджер так оторопел, что сначала даже не нашёлся, что сказать. Озадачил и сам вопрос, и всё, что под ним подразумевалось. Но ещё больше потрясло, что Джейми обратился к нему как к «сыну своего дома». Так тесть назвал его лишь однажды – много лет назад, когда на горе Геликон выкликал свой клан. Однако Джейми задал ему вполне конкретный вопрос, и Роджер именно на него и ответил: – Нет. У католиков существует семь таинств, пресвитериане же признают лишь два: крещение и причастие. Роджер мог бы этим и ограничиться, но было предельно ясно, почему тесть задал свой вопрос. – Джейми, что-то не даёт тебе покоя, и ты хочешь этим поделиться? Роджер подумал, что за всё время, пока они знакомы, он обратился к тестю по имени всего лишь во второй раз. – Отпустить тебе грехи я не смогу, но выслушать – выслушаю. До сих пор Роджер не замечал никакого напряжения в лице Джейми. Но теперь, когда оно вдруг расслабилось, перемена была столь разительной, что душа раскрылась навстречу этому человеку, и Роджер был готов ко всему, что бы тот ни сказал. Во всяком случае, так ему казалось. – Что ж, – хрипло ответил Джейми и, прочистив горло, чуть застенчиво наклонил голову. – Это меня устроит. Ты помнишь ту ночь, когда мы освободили Клэр из рук бандитов? – Такое вряд ли забудешь. – Роджер смотрел на тестя в упор, потом метнул взгляд на мальчишек, но те по-прежнему увлечённо ловили рыбу, и он, снова повернувшись к Джейми, настороженно спросил. – А что? – В самом конце я свернул Ходжепайлу шею, и Йен спросил меня, что делать с остальными. Тогда я приказал убить всех до одного. Это было при тебе? – Да, я был там. Да, Роджер там был. И вспоминать об этом ему совсем не хотелось. Но, как только Джейми произнёс те слова, всё мгновенно вернулось, холодом разлившись по костям: лес, мрак ночи, ослепляющий блеск огня перед глазами, леденящий ветер и запах крови. Барабаны… Один боуран грохочет под его собственной рукой, ещё два – где-то позади. Крики в темноте. Отблеск огня в чьих-то глазах, желудок скручивает спазмом, когда под рукой хрустит чей-то череп. – Одного из них убил я, – резко произнёс Роджер. – Ты об этом знал? Джейми всё это время неотрывно смотрел на Роджера и сейчас взгляда не отвёл – лишь сжал на миг губы и кивнул. – Сам я этого не видел, – сказал он. – Но на следующий день у тебя всё на лице было написано. – И не удивительно, – горло у Роджера сжалось так, что слова едва протискивались. Его поразило другое: что от Джейми не укрылся его душевный раздрай и что в день после расправы тесть был способен замечать кого-либо, кроме Клэр. Клэр… Роджеру будто под дых врезали, когда в его памяти возникла стоящая на коленях возле ручья Клэр… По её избитому, в синяках и ссадинах, обнажённому телу стекает кровь... И, глядя на отражение в воде, она вправляет сломанный нос. – Невозможно предугадать, как всё повернётся. Джейми пожал плечом. Его густые рыжие пряди развевались на вечернем ветру: шнурок, которым он связывал волосы, где-то потерялся, – видимо, зацепился за ветку. – Я про схватку вроде той, – продолжил он. – Что-то врезается в память, а что-то напрочь забывается. Но ту ночь я помню во всех подробностях… И следующий день тоже. Роджер кивнул, но промолчал. У пресвитериан и правда нет таинства исповеди. «А жаль, – подумал он. – Полезно иметь подобную вещь про запас. Особенно при таком образе жизни, как у Джейми Фрейзера». Но любому священнику знакома потребность человеческой души выговориться и быть услышанной. А это Роджер предложить мог. – Да, такое не забудешь, – сказал он. – И теперь ты жалеешь? Что велел своим людям убить бандитов? – Ни капли! – Джейми бросил на Роджера яростный взгляд. – А ты жалеешь, что приложил к этому руку? – Я… – Роджер осёкся. Не то чтобы он об этом не думал, просто… – Мне жаль, что пришлось это сделать, – взвешивая каждое слово, произнёс он. – Очень жаль. Но в глубине души я уверен, что иначе поступить не мог. Джейми шумно выдохнул. – Тебе наверняка известно, что Клэр тогда изнасиловали. Джейми не спрашивал, но Роджер всё равно кивнул. Клэр ни с кем об этом не говорила – даже с Брианной. Но и без того все знали. – Человек, который это сделал, выжил. Два месяца назад Клэр видела его, живого-здорового, в фактории у Бёрдсли. Вечерний ветерок вдруг дохнул жгучим холодом, но волоски на руках у Роджера поднялись не от озноба. Джейми всегда предельно ясно выражал свои мысли, а этот разговор он начал со слова «исповедь». Так что с ответом Роджер не спешил. – Вряд ли ты затеял разговор лишь затем, чтобы спросить у меня совета, как поступить. Джейми чуть помолчал – его силуэт чернел на фоне пылающего закатом неба. – Нет, – тихо сказал он. – Не за этим. – Гляди, дедуля! По камням сквозь кусты продирались Джем с Жерменом, и каждый нёс низку сверкающей форели, с которой на штаны мальчишек капали вода и кровь. В последних лучах вечернего света чешуя болтавшейся на низке рыбы отливала бронзой и серебром. Роджер перевёл взгляд с мальчишек на тестя и успел заметить, как при виде рыбачков глаза Джейми по-особому блеснули. Этот внезапный блеск выдал тревожные, потаённые мысли тестя. Но как только Джейми улыбнулся внукам, его лицо просияло, и он потянулся к улову, чтобы им полюбоваться. Роджера будто молнией пронзило – короткий, испепеляющий разряд. «Господи Боже мой! – подумал он. – Джейми задаётся вопросом: достаточно ли они взрослые, чтобы узнать о таком?» – Мы решили, что каждый поймал по шесть штук. – Джем гордо поднял свою связку и повернул так, чтобы отец с дедом смогли по достоинству оценить красоту и величину улова. – А это... – Жермен показал низку поменьше, с которой свисали три крупные рыбины, – для Фанни. Мы подумали, что, будь она с нами, она бы тоже сколько-нибудь поймала. – Как здорово вы придумали, – улыбнулся Джейми. – Уверен: девчушка обрадуется. – Ммфм. – Жермен слегка нахмурился. – Grand-père, а она и теперь будет ходить с нами на рыбалку? А то миссис Уилсон говорит: раз Фанни стала женщиной, то не сможет. Джемми недовольно фыркнул и локтем ткнул Жермена в бок. – Не болтай ерунды. Моя мама – женщина и при этом ходит и на рыбалку, и на охоту, понятно? Жермен кивнул, но было видно, что Джем его не убедил. – Ходить-то она ходит, – признал он. – Только мистер Кромби этого не одобряет. И Цапля тоже. Хирам Кромби искренне полагал, что в обязанности женщины входит готовить, убираться, прясть, шить, заниматься детьми, кормить скотину и рот открывать только для того, чтобы молиться. А вот Стойкая Цапля Брэдшоу был из чероки. Женившись на девушке из общины моравских братьев в Салеме, он поселился недалеко от Фрейзерс-Риджа. – Цапля? – удивился Роджер. – Но почему? Ведь женщины-чероки не только сами засевают поля. Я своими глазами видел, как в реках возле полей они ловят рыбу сетями и вершами. – Цапля говорил не о рыбной ловле, – пояснил Джем. – Он считает, что женщины не могут охотиться, потому что от них разит кровью, а это отпугивает дичь. – Что ж, тут он прав, – к удивлению Роджера, согласился Джейми. – Но только когда у них месячные. И, кстати, если женщина зайдёт с подветренной стороны… Жермен встревоженно спросил: – А если запах крови от женщины привлечёт медведей или пум?! – Скорее всего, нет, – сухо ответил Роджер, надеясь, что не ошибается. – И на твоём месте я бы не стал говорить ничего подобного твоей тётушке. А то вдруг она неправильно тебя поймёт. Джейми хохотнул и, махнув рукой, отправил мальчишек домой. – Ладно, парни, ступайте-ка. Нам надо кое-что обсудить. Передайте бабуле, что к ужину мы успеем, ладно?
Мужчины подождали, пока мальчики не отошли подальше. Ветерок утих, и последние круги на воде разошлись, исчезая в сгущающихся тенях. В воздухе начала виться мошкара, избежавшая смерти в жадных рыбьих глотках. – Значит, ты уже это сделал? – спросил Роджер. Он страшился того, каким будет ответ: а вдруг Джейми ещё не отомстил и попросит Роджера помочь? Но Джейми кивнул, его широкие плечи расслабились. – Видишь ли, Клэр мне об этом не рассказала, но, разумеется, я сразу же увидел, что её что-то гнетёт… – В голосе прозвучал горьковатый юмор, ведь все прекрасно знали, что у Клэр всегда и всё написано на лице. – Но, когда я сам завёл об этом разговор, она попросила ничего пока не предпринимать и дать ей время подумать. – И ты дал ей время? – Нет. – Джейми посерьёзнел. – Я видел, что для неё это непросто и что она терзается. Я спросил сестру, и Дженни мне всё рассказала, ведь она вместе с Клэр тогда ходила в факторию к Бёрдсли и тоже видела того хмыря, так что она выудила у Клэр, в чём дело. Помолчав, Джейми продолжил. – Когда я дал понять, что мне всё известно, Клэр заверила, что с ней всё в порядке и что она пытается простить того ублюдка и верит, что у неё получается. Ну, почти. – Голос Джейми звучал буднично, но в словах тестя Роджеру послышалась нотка раскаяния. – И теперь тебе кажется… что надо было позволить ей справиться с этим самой? Ведь… прощение – это процесс. Ну то есть, нельзя простить сразу, раз и навсегда. Роджеру было ужасно неловко, он кашлянул, чтобы прочистить горло. – Знаю, – сухим, как наждак, голосом произнёс Джейми. – Уж кто-кто, а я это знаю получше многих. От смущения грудь Роджера словно обдало кипятком, и даже шея у него покраснела. Глотку перехватило, будто кто-то сдавил ему горло, и какое-то время он не мог вымолвить ни слова. – Да, – спустя мгновение произнёс Джейми. – Да, ты всё верно говоришь. Но мне кажется, легче простить мёртвого, чем того, кто разгуливает у тебя перед носом. И, если уж на то пошло, я решил, что она скорее простит меня, чем его. – Джейми медленно пожал плечом. – А кроме того… даже если Клэр и смогла бы смириться с мыслью о том, что этот человек живёт рядом с нами, то для меня это – невыносимо. Роджер негромко хмыкнул: он понял, что двигало Джейми. И как тут возразишь? Джейми тоже молчал. Он отвернулся и сидел неподвижно, уставившись на покрытую рябью водную гладь, на которой поблёскивал зыбкий свет. – Знаешь, наверное, это худшее из всего, что я делал в своей жизни, – наконец едва слышно произнёс Джейми. – Хочешь сказать, в моральном плане? – уточнил Роджер, стараясь не выдать никаких эмоций. – Да нет же, – мигом отозвался тесть. Он обернулся к Роджеру, и в последнем солнечном луче, осветившим на миг его лицо, тот увидел, как синие глаза Джейми вспыхнули недоумением. – Просто это оказалось трудно выполнить. – Понятно. И снова воцарилась тишина. Джейми не шевелился, и Роджер ждал: он чувствовал, что тесть о чём-то размышляет. Может, ему было необходимо всего лишь признаться в содеянном и тем самым облегчить душу? Роджера раздирало любопытство. И в то же время он совершенно не хотел слышать никаких подробностей. И потому, набрав побольше воздуха, выпалил: – Я рассказал Брианне. Что убил Бобла. И как. Хотя, может, и не стоило… Лицо Джейми полностью накрыла тень, однако Роджер ощущал взгляд его синих глаз на собственном лице, ярко освещённом заходящим солнцем. Пришлось приложить усилие, чтобы самому не отвести взгляда. – Правда? – Джейми говорил спокойно, но явно заинтересовался. – И что она тебе сказала? Но если не хочешь – не рассказывай. – Я… Что ж. Если честно, всё, что я помню наверняка, это как она сказала: «Я тебя люблю!» Это было единственное, что он тогда расслышал сквозь грохот барабанов и оглушительный стук пульса в ушах. Он опустился на пол, зарывшись головой в колени жены. А она всё повторяла: «Я тебя люблю». И обнимала его за плечи, укрывая водопадом рассыпавшихся волос, даруя своими слезами отпущение грехов. Роджер настолько погрузился в воспоминания, что, услышав голос Джейми, вздрогнул. – Что ты сказал? – Да никак не пойму: почему пресвитериане не считают брак таинством? Джейми развернулся и в упор посмотрел на Роджера. Солнце почти скрылось за горизонтом, и лица тестя было не различить, лишь копна волос окружала его голову светящимся бронзовым нимбом. – Роджер Мак, ты священник. Джейми говорил так, будто описывал некое природное явление вроде пегой лошади или стаи уток-крякв. – Мне – да и тебе, полагаю, тоже, – совершенно очевидно, что это твоё призвание от Бога и что Господь привёл тебя сюда – в это место и в это время, – чтобы ты исполнил своё предназначение. – Ну, насчёт моего призвания ты прав: тут всё предельно ясно, – иронично усмехнулся Роджер. – А что касается остального… Твоё предположение ничем не хуже моего. Но и я могу только гадать. – Что ж, тебе виднее, парень, – с улыбкой в голосе произнёс Джейми. Он поднялся – чёрный силуэт с удочкой в руках – и подобрал сплетённую из тростника корзину с рыбой. – Пора домой. Чтобы добраться от форелевой заводи до оленьей тропы, ведущей по нижнему склону горного хребта, им пришлось в наступающих сумерках карабкаться по валунам и продираться сквозь заросли кустарника, так что бо́льшую часть пути они молчали. – Сколько тебе было, когда ты впервые увидел, как убивают человека? – вдруг спросил Роджер идущего впереди Джейми. – Восемь, – не задумываясь ответил тот. – Меня в первый раз взяли воровать скот, и произошла стычка. Я тогда не слишком переживал. Из-под ноги у него выкатился камень. Джейми поскользнулся, но не упал, вовремя ухватившись за еловую лапу. Восстановив равновесие, он перекрестился и что-то пробормотал себе под нос. Они пошли медленнее и теперь внимательно смотрели под ноги. В воздухе ощущался густой аромат помятой еловой хвои, и Роджер задался вопросом, действительно ли в сумерках запахи усиливаются? Или кажется, будто нюх становится острее? Может, человек просто начинает больше доверять другим органам чувств, когда хуже видит? – В Шотландии… – внезапно заговорил Джейми. – Во время Восстания… Мой дядя Дугал у меня на глазах убил одного из своих людей. Это было чудовищно, хотя дядя заколол его из милосердия. Роджер набрал в грудь побольше воздуха, собираясь ответить… Вот только что? Наверняка он не знал, да это было и неважно. – А потом, прямо перед Каллоденом, я убил Дугала. Джейми не обернулся, а продолжал медленно и упрямо взбираться вверх. Из-под его ног то и дело вылетали камешки. – Я знаю, – ответил Роджер. – И знаю почему. Нам Клэр рассказала. Когда вернулась назад в будущее, – добавил он, увидев, как напряглись у Джейми плечи. – Она тогда считала, что ты умер. Мужчины долго шли молча. Слышалось лишь тяжёлое дыхание, да в вышине пронзительно верещали ласточки, добывающие себе мошек. – Не уверен… – Казалось, Джейми тщательно подбирает слова. – Решился бы я сам умереть за идеалы? Хотя я считаю, что это само по себе прекрасно, – поспешил добавить он. – Но… Как-то я спросил у Брианны о тех, кто выдвигает эти идеи и придумывает нужные слова, призывая людей на подвиг, – они-то сами хоть раз сражались в бою? – Ты имеешь в виду, во время Революции? Вряд ли, – неуверенно произнёс Роджер. – Сомневаюсь, что они воевали. То есть будут воевать. Ну, не считая Джорджа Вашингтона, а он красивых речей не произносит. – Может, к королю и к газетчикам он и не обращается, – с иронией произнёс Джейми. – Но свои войска он вдохновить умеет, уж поверь мне. – Это да. – Роджер отвёл в сторону сосновую ветку, густо покрытую смолой, которая тут же налипла ему на ладонь. – Однако заметь: и Джон Адамс, и Бен Франклин, и все остальные мыслители и пылкие ораторы рискуют своей шеей так же, как и ты. Как мы. – Пожалуй. Тропинка пошла круто в гору, и мужчины, осторожно продвигаясь по каменистой осыпи, больше не проронили ни слова. – Я просто подумал: если на кону будут стоять только идеалы свободы, то я, скорее всего, и сам не пойду умирать, и людей на смерть не поведу. Теперь уже нет. – Уже нет? – удивлённо повторил Роджер. – То есть раньше ты бы мог? – Да. Раньше, когда вы с Брианной и детьми были… там. – Джейми слегка махнул рукой, словно указывая на далёкое будущее. – Потому что всё, что я делал бы здесь, отразилось бы на… Было бы важно, понимаешь? Для всех вас. А за вас я сражаться могу, – его голос смягчился. – Для этого я и рождён, понимаешь? – Понимаю, – тихо произнёс Роджер. – Но ты ведь всегда знал, из какого ты теста и для чего сделан. Джейми удивлённо хмыкнул. – Я и сам не знаю, когда это понял, – улыбнулся он. – Может, в Леохе, когда обнаружил, что могу подбить дружков на шалости, – что частенько и делал. Наверное, мне следует покаяться и в этом грехе? Роджер отмахнулся и сказал: – Это будет иметь значение для Джема и Мэнди. И для их потомков. «При условии, что Джем и Мэнди выживут и у них будут собственные дети», – мысленно добавил он, ощутив в животе тошнотворный холодок. Джейми внезапно остановился, и Роджеру пришлось шагнуть в сторону, чтобы в него не врезаться. – Гляди, – сказал Джейми. Они стояли на вершине небольшого холма. Деревья расступились, и внизу раскинулась северная сторона долины Риджа – непроглядная чернота под тёмно-синим бархатом неба. Однако мрак пронизывали булавочные головки света: в дюжине хижин мерцали окошки да из дымовых труб вырывались искры. – Речь ведь не только о наших жёнах и детях, понимаешь? – Джейми кивком указал на горящие огоньки. – Есть и другие. Все, кто тут живёт. В его голосе звучала странная смесь эмоций – гордость с оттенком печали и смиренного принятия. «Все, кто тут живёт». Роджер знал, что Джейми вёл книгу учёта, в которой неустанно и тщательно отмечал доходы и убытки каждой из семидесяти трёх семей, которые населяли Ридж и занимали мысли его владельца. – «И теперь так скажи рабу Моему Давиду: так говорит Господь Саваоф: Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего, Израиля» [Библия, Вторая книга Царств, 7:8 – прим. пер.], – цитата пришла на ум, и Роджер тут же её произнёс, прежде чем успел подумать, что именно говорит. Джейми глубоко и шумно вдохнул. – Да уж, – согласился он. – С овцами было бы проще. – А потом отрывисто добавил. – Фрэнк Рэндалл… В его книге говорится, что боевые действия переместятся к югу. Хотя это и без него ясно. И тут же продолжил: – Но, если война прокатится здесь, я не смогу защитить Клэр, Брианну и детей… И их всех. – Джейми кивком указал на далёкие огоньки. Роджер понимал, что тесть говорит о своих арендаторах, о своих людях. Не дожидаясь ответа, Джейми поправил на плече корзину с рыбой и стал спускаться. Тропа сузилась. Задев плечом Джейми, Роджер отступил на шаг и пропустил тестя вперёд. Тонкий, как щепка, серп луны едва начал подниматься. Было темно, хоть глаз выколи, и холодный воздух покусывал кожу. – Я помогу тебе их защитить, – хрипло сказал Роджер. – Даже не сомневаюсь, – не поворачиваясь, тихо ответил Джейми. Но замолчал, словно ждал от Роджера ещё каких-то слов. И, поняв, каких именно, Роджер продолжил. – Своим телом. А если понадобится, то пожертвую своей душой, – тихо пообещал он, глядя в ночь. Впереди маячил лишь неясный силуэт Джейми, но Роджер видел, что тесть глубоко вдохнул, выдохнул и расслабил плечи. Теперь мужчины зашагали быстрее. Тропы они почти не видели и то и дело с неё сбивались. По их голым ногам хлестали ветки. Добравшись до края поляны перед домом, Джейми подождал, пока Роджер с ним поравняется, и положил ему руку на плечо. – Всё, что происходит на войне… Всё, что ты там делаешь… оставляет след в твоей душе, – негромко произнёс Джейми. – Мне горько говорить, но то, что ты священник, тебя от этого не избавит. «Оставляет след в твоей душе… Мне горько тебе об этом говорить…» Эти слова продолжали звучать в голове Роджера, но он ничего не ответил, лишь легонько коснулся руки Джейми на своём плече. А потом Джейми опустил руку, и они молча пошли к дому.
Я РАБОТАЛА В ХИРУРГИЧЕСКОЙ. Рядом со мной, напоминая брошенный на стол шарф, лениво растянулся Адсо. Услышав, как я что-то соскребаю, кот открыл глаза и негромко вопросительно мяукнул. – Это несъедобно, – сказала я ему и стряхнула с ложки последний комочек мази из горечавки. Большие селадоновые глаза снова превратились в щёлочки, но до конца не закрылись, и кончик хвоста у Адсо начал подрагивать: кот что-то заметил. Обернувшись, я увидела в дверях Джемми в ветхой синей миткалевой рубашке Роджера. Она доходила внуку почти до пят и постоянно сползала с узкого костлявого плеча, но он не обращал на это никакого внимания: в его широко распахнутых глазах плескалась тревога. – Бабушка! Фанни поплохело! – Ей стало плохо, – машинально поправила я, закупоривая банку с мазью, чтобы Адсо до неё не добрался. – Что случилось? – Она свернулась, как мокрица, и стонет, будто у неё болит живот. Но, бабушка, у неё кровь на ночнушке! – А! Я передумала открывать банку с листьями перечной мяты и потянулась к кисейному узелку на верхней полке, который припасла ещё два месяца назад и держала наготове. – Думаю, с Фанни ничего страшного, милый. Она скоро поправится. А где Мэнди? Дети ночевали в одной комнате – и довольно часто в одной постели. Заглянув к ним поздно вечером, мы нередко находили всех четверых сладко спящими на одном тюфяке на полу: вспотевшие ребятишки лежали вповалку, так что нельзя было разобрать, где чьи руки, ноги и одежда. Сегодня Жермен отправился на охоту с Бобби Хиггинсом и Эйданом. Джемми не смог с ними пойти, потому что вчера порезал ступню. А Мэнди была здесь. Если она начнёт встревать со своим неуёмным любопытством и болтать что попало, это вряд ли поможет в нынешней ситуации. – Спит, – ответил Джем, глядя, как я бросаю кисейный узелок с травами в глиняный чайник и заливаю его кипятком. – Для чего это снадобье, бабушка? – Это всего лишь чай из корня имбиря и розмарина, – объяснила я. – Со щепоткой тысячелистника. Это месячногонное средство. – Я тщательно выговорила предпоследнее слово, чтобы внук его понял, и добавила. – Оно помогает женщинам при месячных. Ты про них слышал? Глаза у Джемми округлились. – Хочешь сказать, что у Фанни течка? – выпалил он. – А кто её будет вязать? – Ну, у людей всё по-другому. – Я не хотела вдаваться в дальнейшие объяснения и схитрила. –Лучше утром расспроси об этом маму. А сейчас иди-ка к дедушке под бочок, а я отнесу Фанни настой. Прежде чем выйти из хирургической, я вытащила из-под стола коробку с речными камнями и выбрала свой любимый – выветрившийся кусок серого кальцита размером с кулак Джейми, с тонкой ярко-зелёной прожилкой изумруда с одной стороны. Он напоминал мне изумруд, который я подобрала у ручья. Тот стал моим амулетом, и я держала его в своей сумке с аптечкой скорой помощи. Я положила кальцит в очаг и сгребла на камень горячие угли: вдруг потребуется тепло. В детской горела свеча. Фанни лежала на своей узкой койке, спиной к двери, свернувшись в клубок, будто ёжик. Заслышав мои шаги, девочка не обернулась, лишь по уши втянула голову в плечи. – Фанни, – тихо позвала я. – Как ты, милая? Джемми так всполошился из-за кровотечения у Фанни, что и я заволновалась. Однако на миткалевой ночной сорочке виднелись всего пара пятен да тонкая полоска – ржаво-коричневые следы первой менструации. – У меня всё хорошо, – тихо и апатично отозвалась девочка. – Это профто... просто... кровь. – Совершенно верно, – спокойно подтвердила я, хотя Фанни говорила таким тоном, что я ещё больше встревожилась. Я села рядом и положила ладонь девочке на плечо. Оно одеревенело, а кожа казалась ледяной. Сколько же Фанни пролежала без одеяла? – Со мной всё в порядке, – сказала она. – Тряпки у меня есть. Одежду я пофти… постираю утром. – Об этом не беспокойся. Я легонько, словно своенравную кошку, погладила девочку по затылку. Трудно было себе представить, что Фанни может съёжиться ещё сильнее, но она превратилась в тугой комок. Я убрала руку. – Тебе больно? – перешла я на деловой тон. Фанни знала, что этот вопрос я обычно задаю своим пациентам, интересуясь историей их болезни, и хрупкие плечи девочки капельку расслабились. – Не офе... То есть не оч-чень, – отчётливо произнесла она. После того как я сделала френэктомию, избавившую Фанни от косноязычия, ей пришлось много упражняться, чтобы правильно выговаривать слова. И если вдруг ею овладевал прежний недуг и она снова начинала шепелявить, то это её раздражало. – Просто вот тут давит, – сказала она. – Будто стискивает в кулаке. Чтобы проиллюстрировать свои ощущения, Фанни прижала кулаки к нижней части живота. – Так и должно быть, – заверила я её. – Твоя матка, образно говоря, пробуждается. До сих пор она никак себя не проявляла, вот почему ты этого не замечала. Я объяснила Фанни, как устроена женская репродуктивная система и схематично нарисовала внутренние половые органы. Девочка внимательно слушала, хотя слово «матка», по-видимому, вызывало у неё некоторое отвращение. К моему удивлению, шея у Фанни побледнела, и она снова сгорбилась. Я оглянулась на Мэнди: внучка спала как убитая и лишь посапывала под одеялом. – Фанни, – я осмелилась снова до неё дотронуться и погладила её по руке. – Ты ведь раньше уже видела девушек, у которых начались месячные? Я бы изумилась, если бы Фанни оставалась в неведении насчёт чего-нибудь, на что способна женская репродуктивная система, ведь, насколько мы знали, девочка жила в филадельфийском борделе лет с пяти. И тут меня как громом поразило, и я обругала себя за тупость. Ну, разумеется. Фанни видела всё. – Да, – холодно и отчуждённо сказала она. – Это означает две вещи. Во-первых, ты можешь забеременеть и, во-вторых, можешь начать зарабатывать деньги. Я глубоко вздохнула. – Фанни, – позвала я. – Сядь и посмотри на меня. На миг она застыла, но, поскольку не привыкла прекословить, почти сразу повернулась ко мне и села. Однако на меня даже не взглянула, а уставилась на свои маленькие острые коленки, прикрытые миткалём. – Солнышко, – ещё ласковее сказала я и, тронув девочку за подбородок, приподняла ей голову. Она встретила мой взгляд как удар, – её кроткие карие глаза почти почернели от страха. Подбородок у Фанни закаменел, она плотно сжимала челюсти, и я убрала руку. – Ты же не думаешь, что мы хотим сделать из тебя шлюху, Фанни? Услышав в моём голосе искреннее недоумение, она моргнула. Один раз. Затем опять потупила глаза. – Я... ни на что другое не гожусь, – тихо сказала она. – Но… вот это… – Фанни быстро, чуть ли не злобно взмахнула рукой над своим лоном, – стоит кучу денег. Меня словно ударили под дых. Неужели она действительно считала, что... Но, похоже, она так и думала. И всё то время, что провела с нами, наверняка ни капли в этом не сомневалась. Поначалу казалось, будто она живёт и благоденствует, – в сытости, в безопасности, в компании друзей-мальчишек. Но примерно с месяц назад я стала замечать, что Фанни порой замыкается, ходит с задумчивым видом, да и аппетит потеряла. Я сочла, что это – физические признаки неминуемых грядущих перемен и девочка их предчувствует, поэтому запаслась месячногонным травяным сбором, чтобы быть наготове. Я не ошиблась с диагнозом, но, очевидно, догадалась далеко не обо всём... – Это не так, Фанни, – я взяла её за руку. Девочка не противилась, но её пальцы лежали в моей ладони, будто дохлая птица. – Ты ценна не только этим. О Господи! Мои слова прозвучали так, словно мы собирались поживиться за счёт Фанни, воспользовавшись ещё одним из её достоинств, и именно поэтому мы её и... – Я хочу сказать: мы взяли тебя не потому, что думали... что сможем на тебе как-то заработать. Вовсе нет. Чуть слышно фыркнув, Фанни отвернулась. С каждой секундой ситуация ухудшалась. Я вдруг вспомнила Брианну, когда та была подростком, и те часы, которые я провела в спальне дочери, безуспешно пытаясь её успокоить: «Нет, ты не уродина. Когда придёт время, у тебя обязательно появится парень. Да никто тебя не ненавидит!» Я и тогда не была сильна в уговорах, и с возрастом эти особые материнские навыки у меня явно не улучшились. – Мы взяли тебя ради тебя самой, милая, – поглаживая вялую кисть, сказала я. – Хотели позаботиться о тебе. Фанни отняла руку и, снова свернувшись калачиком, зарылась лицом в подушку. – Дет, деправда. – Голос у девочки охрип, и она с трудом откашлялась. – Это Уильям заставил мистера Фрейзера взять меня с собой. Я громко рассмеялась. Фанни оторвала голову от подушки и с удивлением на меня воззрилась. – Послушай, Фанни! – воскликнула я. – Как человек, неплохо знающий их обоих, могу тебя заверить: никто в мире не смог бы заставить ни одного из них сделать что-либо против их воли. Мистер Фрейзер упёртый, как скала, и сын его – весь в него. Давно ты знаешь Уильяма? – Не... очень, – неуверенно сказала она. – Но... но он пытался спасти Дж... Джейн. Он ей нравился. Внезапно на глаза Фанни навернулись слёзы, и она снова уткнулась в подушку. – О, – гораздо мягче сказала я. – Я понимаю. Ты сейчас думаешь о ней. О Джейн. Ну, разумеется. Фанни кивнула, она сгорбилась, и её узенькие плечи затряслись. Коса у неё расплелась, и мягкие каштановые локоны упали, обнажив белую кожу шеи, – тонкой, словно стебель бланшированной спаржи. – Я всего лиф раз вид-дела, как она плачет, – еле слышно выдавила в подушку девочка: Фанни душили эмоции. – Ты про Джейн? А отчего она плакала? – После первого раза. С... с... муффиной. Когда она вернулась и отдала миссис Эббот окровавленное полотенце. А потом забралась ко мне в постель и заплакала. Я её обняла и... и фтала гладить... Но... она... никак не офтанавливалась. Фанни обхватила себя руками и затряслась в беззвучных рыданиях. – Сассенах? – Из-за двери донёсся хриплый спросонья голос Джейми. – Что случилось? Я повернулся на другой бок и вместо тебя обнаружил в постели Джема.
Муж говорил спокойно, но его глаза были прикованы к подрагивающей спине Фанни. Он взглянул на меня и, приподняв бровь, слегка качнул головой в сторону дверного проёма. Хочу ли я, чтобы он ушёл? Я посмотрела на Фанни, потом снова на него и беспомощно дёрнула плечом. Джейми тут же вошёл в комнату и придвинул табурет к кровати Фанни. Он сразу заметил следы крови и снова на меня взглянул: конечно, разве это не женское дело и мужчина здесь не лишний? Но я, поглаживая девочку по спине, покачала головой. – Фанни скучает по своей сестре, – я назвала одну-единственную из проблем, которую, как мне казалось, можно было хоть как-то решить в данный момент. – А! – тихо сказал Джейми. Прежде чем я успела его остановить, он наклонился и нежно подхватил девочку на руки. Я на миг застыла: мне вдруг показалось, что лучше бы сейчас мужчина её не касался, но Фанни сразу же повернулась к Джейми, обвила руками его шею и, уткнувшись ему в грудь, зарыдала. Опустившись на табурет, Джейми усадил Фанни себе на колено, стал гладить её по волосам и что-то шептать на гэльском. И, хотя девочка не знала этого языка, она явно всё интуитивно понимала, словно лошадь или собака. При виде такой картины у меня будто гора с плеч свалилась. Фанни всё ещё всхлипывала, но от прикосновений Джейми постепенно успокаивалась и только иногда икала. – Я видел твою сестру всего раз, – тихо произнёс он. – Её ведь звали Джейн? Джейн Элеонора. Она была красивой девушкой. И она любила тебя, дорогая Френсис. Я это знаю. Фанни кивнула, по её щекам текли слёзы, а я посмотрела на Мэнди, лежавшую в углу на выдвижной кроватке. Внучка по-прежнему сладко спала, засунув в рот большой палец. Но не прошло и нескольких секунд, как Фанни взяла себя в руки, и я задумалась: уж не били ли её в борделе за то, что она плакала или бурно на что-то реагировала? – Она сделала это ив-ва меня, – в безысходном отчаянии промолвила Фанни. – Убила капитана Харкнесса. И теперь её н-нет. Это я в-во всём виновата. Хотя Фанни так крепко сжала кулаки, что костяшки пальцев побелели, на глаза у неё вновь навернулись слёзы. Джейми посмотрел на меня поверх её головы и затем сглотнул, чтобы справиться с голосом. – Скажи, ради сестры ты ведь сделала бы всё что угодно? – спросил он, тихонько потирая ей спину между худенькими лопатками. – Да, – уткнувшись Джейми в плечо, глухо ответила Фанни. – Ну, конечно. И она ради тебя тоже всё бы сделала. И она это доказала. Ты бы не колебалась ни секунды, чтобы отдать за неё жизнь, и она тоже. Ты не виновата в её смерти, a nighean. – Нет, виновата! Я не должна была поднимать шум, надо было... Ох, Джейни! Всецело отдавшись горю, она прильнула к Джейми. Он поглаживал Фанни, давая ей выплакаться, а сам взглянул на меня поверх растрёпанной девичьей макушки и вопросительно приподнял брови. Я встала, подошла сзади и, положив руку мужу на плечо, зашептала по-французски: я в двух словах рассказала, из-за чего ещё расстроилась Фанни. На миг Джейми поджал губы, но затем кивнул. Он не переставал гладить девочку, тихо её утешая и подбадривая. Чай уже остыл, на мутной поверхности плавали частички розмарина и молотого имбиря. Я взяла чайник с чашкой и бесшумно вышла, чтобы заварить свежую порцию снадобья. И чуть не врезалась в Джема, который стоял в темноте за дверью. – Иисус твою Рузвельт Христос! – едва сдержавшись, чтобы не вскрикнуть, шёпотом ругнулась я. – Что ты здесь делаешь? Почему не спишь? Джемми пропустил мой вопрос мимо ушей: внук встревоженно всматривался в тусклый свет спальни и горбатую тень на стене. – Бабушка, а что случилось с сестрой нашей Фанни? Глядя на внука, я замялась. Джемми – всего девять. И, конечно же, именно родители обязаны объяснить ему то, что, по их мнению, он должен знать. Но Фанни – его подружка, и, видит Бог, ей нужен друг, которому она может доверять. – Пошли со мной, – положив руку на плечо Джему, я развернула его к лестнице. – Я расскажу тебе, пока завариваю чай. Только не вздумай разболтать своей матери, что услышал это от меня. Я как можно проще сообщила ему обо всём, правда, умолчала об извращённых пристрастиях покойного капитана Харкнесса, о которых узнала от Фанни. – Тебе известно, что значит слово «шлюха»... э-э... то есть hoor [шлюха (шотл.) – прим. перев.]? – поправилась я, и взгляд внука, не сразу понявшего меня, просветлел. – Конечно. Мне рассказывал Жермен. Это такие дамы, которые ложатся в постель с мужчинами, которые им вовсе не мужья. Но ведь Фанни не шлюха. А что, её сестра была?.. – пришёл в замешательство Джем. – Ну, честно говоря, да, – сказала я. – Но женщины – или девушки – становятся шлюхами не потому, что они этого хотят, а потому, что не могут заработать на жизнь как-то иначе. Джемми недоумевал: – И как же они зарабатывают деньги? – Ну-у... Мужчины платят им за то... э-э... что ложатся с ними спать. – Заметив, как внук от удивления вытаращил глаза, я добавила. – Поверь мне на слово. – Я всегда сплю с Мэнди и Фанни, – возразил он. – И Жермен тоже. Ни за что не стал бы им платить только потому, что они девчонки! – Джеремайя, – сказала я, наливая в чайник свежий кипяток. – «Ложатся спать» – это эвфемизм. Знаешь такое слово? Это выражение, которое звучит приличнее, чем то, о чём ты на самом деле говоришь. Например, если речь идёт о половом акте. – А-а, ты про это, – лицо внука прояснилось. – Как у свиней? Или у кур? – Да, примерно как у них. Найдёшь мне чистую тряпку? Посмотри в нижнем шкафчике. Там должно быть несколько штук. Я опустилась на колени, которые при этом слегка скрипнули, и, подцепив кочергой горячий камень, достала его из золы. Холодный воздух соприкоснулся с раскалённой поверхностью, и камень зашипел. – В общем, – сказала я, потянувшись за тряпкой, которую достал внук, и стараясь говорить как можно непринуждённее, – родители у Джейн с Фанни умерли, и девочки понятия не имели, как себя прокормить, поэтому Джейн стала шлюхой. Но некоторые люди очень злые. Ты ведь это уже знаешь? – взглянув на Джемми, добавила я, и он серьёзно кивнул. – Да. Так вот, один злой человек пришёл туда, где жили Джейн с Фанни, и решил заставить Фанни лечь с ним в постель, хотя она была слишком юной для таких вещей. И... э-э... тогда Джейн его убила. – Ничего себе! Я испытующе взглянула на внука, но в его возгласе слышалось глубочайшее уважение. Я кашлянула и начала складывать ткань. – Да, она поступила героически. Но... – Как она его убила? – Ножом, – коротко ответила я, надеясь, что Джем не станет выспрашивать подробности. Я о них знала, но предпочла бы никогда не слышать. – Но этот человек был офицером, и когда британская армия выяснила, кто его убил, то Джейн арестовали. – О Господи, – с благоговейным ужасом произнёс Джем. – Они её повесили, как пытались повесить папу? Я раздумывала, не сделать ли внуку замечание, чтобы он не упоминал имя Господа всуе. Но, с одной стороны, он явно не собирался богохульствовать, а с другой, – мне ли его поучать? Уж чья бы корова мычала... – Они и собирались. А Джейн была одна и очень напугана... И она... Она покончила с собой, милый. Джем долго смотрел на меня с отрешённым видом, потом с трудом сглотнул. – Джейн попала в ад, бабушка? – тихо спросил он. – Поэтому Фанни такая грустная? Я завернула камень в несколько слоёв ткани. Его жар жёг мне ладони. – Нет, золотко, – как можно увереннее сказала я. – Я убеждена: она не в аду. Господь видит, при каких обстоятельствах что произошло. Нет, Фанни просто скучает по сестре. Джем понимающе кивнул. – Я буду скучать по Мэнди, если она кого-нибудь убьёт и её... – он сглотнул. Меня несколько обеспокоили слова Джема: по-видимому, он вполне допускает, что Мэнди может кого-то убить, впрочем... – Я совершенно уверена, что с Мэнди ничего подобного никогда не случится. Держи. – Я отдала Джему завёрнутый камень. – Поосторожнее с ним. Оставляя за собой шлейф тёплого имбирного пара, мы медленно поднялись наверх. Джейми с Фанни сидели на кровати, а между ними на одеяле была разложена горстка вещиц. Джейми посмотрел на меня и, переведя взгляд на Джема, вопросительно вздёрнул бровь, а затем кивком указал на одеяло. – Френсис как раз показывала мне портрет своей сестры. Ты позволишь миссис Фрейзер с Джемом тоже взглянуть на него, a nighean? С заплаканного лица Фанни ещё не сошли красноватые пятна, но она уже почти взяла себя в руки. Серьёзно кивнув, она немного отодвинулась в сторону. В маленьком узелке с пожитками, привезённом в Ридж, оказались жалкие сокровища, которые Фанни сейчас и выложила: частый гребешок для вычёсывания вшей, пробка от винной бутылки, два аккуратных мотка ниток, в один из которых была воткнута иголка, бумажка с булавками и несколько дешёвых безвкусных украшений. Ещё на одеяле лежал лист бумаги с карандашным портретом девушки. Очевидно, его не раз сворачивали и разворачивали: рисунок уже поистёрся на сгибах. – Как-то вечером в гостиной её нарисовал… один из муффин… мужчин, – пояснила Фанни и слегка посторонилась, чтобы мы смогли посмотреть. Это был всего лишь набросок, но девушка вышла как живая, и художник сумел передать очарование Джейн: прямой нос и нежный чувственный рот, но в лице – ни капли кокетства или застенчивости. Рисовальщик изобразил девушку вполоборота, с лёгкой улыбкой, однако в её взгляде читалось едва заметное презрение. – Какая она красивая, Фанни! – сказал Джемми и подошёл к подруге поближе. Он погладил её по руке так же непринуждённо, как погладил бы собаку. Шмыгнув носом, Фанни высморкалась в носовой платок, который ей дал Джейми, и кивнула. – Это всё, что у меня есть, – голос девочки прозвучал хрипло, словно у молодой жабы. – Только это и её медавь... медальон. – Этот? – длинным указательным пальцем Джейми осторожно разворошил кучку и вытащил маленький латунный овал на цепочке. – А что внутри? Наверное, миниатюра Джейн? Или прядь её волос? Забирая у него медальон, Фанни покачала головой. – Нет, – сказала она. – Там портрет наф... нашей мамы. Девочка нажала ногтем большого пальца сбоку, и медальон со щелчком открылся. Я наклонилась вперёд, чтобы рассмотреть миниатюру, но её было плохо видно: Джейми загораживал свет. – Можно взглянуть? – спросила я. Фанни протянула мне медальон, и, развернувшись, я поднесла его ближе к свече. У женщины на портрете были тёмные, слегка вьющиеся волосы, как у Фанни. Джейн тоже напоминала свою мать: у них были похожие носы и линии подбородка. Правда, миниатюра была выполнена не слишком искусной рукой. И тут я услышала, как Джейми у меня за спиной очень спокойно и безо всякого пафоса сказал: – Пока я жив, Френсис, ни один мужчина не возьмёт тебя против твоей воли. Никогда. Воцарилась тишина, и я повернулась к ошеломлённой Фанни. Она не сводила глаз с Джейми. Он нежно коснулся её руки. – Ты мне веришь, Френсис? – негромко спросил он. – Да, – после долгого молчания прошептала она. Девочка глубоко выдохнула – будто порыв восточного ветра пронёсся – и расслабилась, из её тела ушло всё напряжение. [Многие поверья связывают восточный ветер с разрушением. Это нашло отражение и в английской пословице: When the wind is in the east ‘tis neither good for man nor beast (Восточный ветер не несёт ничего хорошего ни человеку, ни животному). – прим. перев.] Джемми прислонился ко мне, прижавшись головой к моему локтю, и только тогда я поняла, что застыла столбом, а глаза у меня полны слёз. Я поспешно промокнула их рукавом и захлопнула медальон. Вернее, попыталась его захлопнуть. Он скользнул в моих пальцах, и на внутренней стороне крышки я увидела имя. «Фейт», – прочла я.
Встреча точно была, там еще Дженни говорит Роджеру, что хотела, чтобы он поцеловал ей руку при встрече, а он не поцеловал. Я сегодня с утра даже поискала эту главу, но не нашла, сорри
8 глава переведена полностью. Она очень длинная (411 абзацев), поэтому при переводе её разделили на три части. Здесь почему-то опубликована только первая часть.
СОН КО МНЕ ВСЁ НЕ ШЁЛ. Я напоила Фанни чаем, снабдила её подходящими тряпочками, – меня ничуть не удивило, что она уже знает, как пользоваться ими в такой ситуации, – и ласково с ней поговорила, стараясь не потревожить других призраков из её прошлого. Когда Фанни вошла в нашу семью, мы с Джейми договорились, что не станем её расспрашивать, если она обмолвится о любых событиях прежней жизни, – вспомнит, например, о злых людях на корабле и о том, что случилось с собакой Спотти. Разве только девочка захочет поговорить о них сама. Я считала, что рано или поздно Фанни на это решится. И, хотя я видела, что Брианна сгорает от любопытства, они с Роджером согласились с нами. Время от времени Фанни упоминала Джейн – вскользь, но так, чтобы сохранить ощущение, будто её сестра по-прежнему жива. По крайней мере, мне так казалось. Хотя, увидев сегодня вечером, как девочка страдает… я поняла, что сёстры были гораздо ближе между собой, чем я думала. И теперь, когда я увидела лицо Джейн… оно так и стояло у меня перед глазами. Удручала даже та малость, что стала мне известна о жизни девушек в филадельфийском борделе. Я и прежде совсем не хотела выяснять, как они туда попали, и теперь у меня не возникло никакого желания... Но непрошеные мысли не давали покоя: словно червь проник мне в мозг и деловито сновал по извилинам, напрочь прогоняя сон. Плохие люди на корабле. Выброшенная в море собака. Домашний любимец? Семья... Может, Фанни с Джейн и родителями плыли на корабле, на который напали пираты?.. Или же им попался капитан-мерзавец наподобие Стивена Боннета?.. Я почувствовала, как при воспоминании о нём волоски на руках встали дыбом, но не от страха, а от гнева. Заприметив двух прелестных девчушек, кто-нибудь вроде него запросто мог бы избавиться от их родителей. Фейт. «Наша мама», – сказала Фанни. Я пыталась рассмотреть миниатюру в медальоне, но она была слишком мала, чтобы разглядеть нечто большее, чем молодую женщину с тёмными волосами, которые то ли вились от природы, то ли были завиты и уложены в причёску по моде того времени. «Нет. Этого не может быть!» Я, наверное, в десятый раз перевернулась в кровати, улеглась на живот и зарылась лицом в подушку, надеясь, что запах чистого постельного белья и гусиного пуха поможет мне забыться. – Чего не может быть, Сассенах? – раздался у меня над ухом голос заспанного Джейми, который даже не думал роптать из-за того, что я его разбудила. – И если этого быть не может, то не подождёт ли оно до утра? Я повернулась на шуршащем матрасе на бок, лицом к мужу. – Прости, – я виновато прикоснулась к Джейми, и он тут же, не задумываясь, накрыл своей тёплой крепкой ладонью мою руку. – Я даже не поняла, что говорила вслух. Я... просто думала о медальоне Фанни. «О Фейт». – А, – Джейми со стоном потянулся. – Ты об имени. О Фейт? – Ну... да. Я хочу сказать... Ну не может такого быть, чтобы оно... имело отношение к... – Имя не такое уж редкое, Сассенах. – Джейми нежно потёр большим пальцем мои костяшки. – Конечно, ты... всё вспомнила и распереживалась. Да и я тоже. – И ты? – тихо переспросила я и слегка откашлялась. – Я... я больше так не извожусь, но время от времени я... просто... просто иногда... ни с того ни с сего... я вспоминаю о ней. Порой мне кажется, что она рядом. Наша Фейт. – И представляешь себе, как она могла бы выглядеть? Уже взрослая? – тоже негромко спросил Джейми. – Бывало, и я так делал. В основном, в тюрьме. Там по ночам была уйма времени для раздумий. Когда никто не мешал. Я тихо вздохнула и, придвинувшись ближе, положила голову на плечо Джейми, а он обнял меня одной рукой. Мы лежали молча, не шевелясь, и прислушивались к ночным звукам вокруг нас – в доме, где собралась теперь вся наша семья. А над нами в спокойном, свежем воздухе мирно, словно поднимающийся дым очага, парил маленький ангел. – Медальон, – наконец вымолвила я. – Неужели он... имеет какое-то отношение к... – Нет, не имеет, – мягко возразил Джейми. – Что ты себе напридумывала, Сассенах? Ты же сама не веришь своим словам. Я точно знаю. Джейми был прав: он видел меня насквозь, и я виновато сжалась. – Этого не может быть, – я сглотнула. – Просто... Я осеклась, и Джейми стал потирать мне спину между лопаток. – Лучше уж выкладывай, Сассенах, о чём думаешь, – предложил он. – Как бы глупо это ни звучало. Мы с тобой всё равно не заснём, пока ты не выговоришься. – Хорошо… Помнишь, что мне рассказал Роджер о докторе, которого он встретил в Хайленде, и о голубом свете? – Помню. И что?.. – Роджер спросил, видела ли я когда-нибудь голубое свечение... когда лечила людей. Рука на моей спине замерла. – Ну и?.. Судя по голосу, Джейми насторожился. Правда, я не знала, чего он опасается: то ли узнать что-то, чего он не хотел знать, то ли обнаружить, что я схожу с ума. – Нет, – сказала я. – Вернее... В общем, нет. Но… Я видела… Ощущала… Дважды. Будто вспышку, когда умер ребёнок Мальвы. «Умер у меня на руках, весь в крови своей матери». – И когда я сильно заболела после рождения Фейт... Я тогда умирала, действительно умирала –я это чувствовала... И пришёл мэтр Реймон. – Об этом ты уже рассказывала, – напомнил Джейми. – Было что-то ещё? – Не уверена, – честно призналась я. – Но мне казалось, что дальше случилось вот что. И я поведала Джейми обо всём: я тогда видела, как кости моих рук засияли голубым сквозь плоть, я чувствовала, как свет разливается по телу и уничтожает микробы… Я лежала совершенно обессиленная, но исцелённая, и начала поправляться. Помолчав, я добавила: – Так что… э-э… Я знаю: сейчас у меня сильно разыгралось воображение. Чего только не взбредёт в голову посреди ночи, когда никак не можешь заснуть... Джейми тихонько хмыкнул, словно говоря: «Хватит извиняться! Продолжай!» Тогда я, набрав воздуха, зашептала ему в грудь: – Всё дело в мэтре Реймоне. Что если... если он нашёл… Фейт... и как-то смог... вернуть её... к жизни? Джейми не издал ни звука. Я сглотнула и заговорила снова: – Люди... даже если выглядят как покойники… не обязательно мертвы. Вспомни старую миссис Уилсон! Каждый врач знает – или хотя бы слышал – о тех, кого признали умершими, а они позже проснулись… в морге. – Или в гробу, – мрачно произнёс Джейми, и меня пробрала дрожь. – Да, я слышал о таких случаях. Но... Фейт была крошечным младенцем, да и родилась она до срока... Как... – Да не знаю как! – взорвалась я. – Я сказала, что это дикая игра воображения, это не может быть правдой! Но... но... – Горло у меня перехватило, и голос сорвался. – Но ты хочешь, чтобы это оказалось правдой? – Джейми обхватил рукой мой затылок и стал тихо меня увещевать. – Да. Но... если бы это было правдой, mo chridhe [сердце моё (гэльск.) – прим. перев.], то почему бы мэтру Реймону не рассказать тебе об этом? Ты же его видела потом, нет? Ну, после того как он тебя исцелил. – Да. Вздрогнув, я на миг перенеслась в Звёздный зал французского короля, почуяла в воздухе запах королевских духов, драконьей крови и вина и увидела перед собой двух мужчин, ожидающих от меня смертного приговора. – Да, я знаю. Но... когда граф умер, Реймона приговорили к изгнанию и тут же увели. Тогда он не успел ничего мне сказать, и, вероятно, ему не удалось вернуться в Париж до того, как мы оттуда уехали. Даже мне самой эта идея казалась совершенно безумной. Но я буквально видела внутренним взором, как мэтр Реймон, оставив меня, крадучись выбирается из Обители Ангелов. Он мог нырнуть в сторону, чтобы его не заметили, спрятаться в том месте, куда монахини положили на полку завёрнутую в пелёнки Фейт. Мэтр непременно узнал бы её, так же как он узнал меня. «У каждого человека есть цветная аура, – просто объяснил мне мэтр Реймон. – Она окутывает его, словно облако. У вас она голубая, мадонна. Как плащ Пресвятой Девы. Как и моя собственная». «Как и его...» – мысль возникла словно ниоткуда, и я оцепенела. – Иисус твою Рузвельт Христос! Что если... Ладно, пусть я сошла с ума, но это уже не важно. – Что если он... если я... мы... Что если мэтр Реймон... со мной... в каком-нибудь родстве? Джейми ничего не ответил, но я почувствовала, как под моими волосами шевельнулась его рука: прижав средний палец к ладони и выпрямив два пальца по краям, он сделал «козу» – магический знак для защиты от зла. – А что если нет? – сухо спросил он. Джейми приподнял меня и развернул к себе – лицом к лицу. Темнота начала медленно рассеиваться, и я увидела его осунувшиеся, усталые черты. Хотя в глазах его затаилась печаль, они светились нежностью. Но отступать Джейми не собирался. – Даже если бы всё, что ты себе напридумала, каким-то чудом оказалось правдой... (А это не так, Сассенах! Ты знаешь, что это не так...) Но даже если бы вдруг это оказалось правдой, это уже не важно. Женщина, изображённая в медальоне Френсис, умерла. И наша Фейт тоже. Его слова разбередили рану у меня в сердце. Кивнув, я залилась слезами. – Знаю, – пролепетала я. – Я тоже знаю, – прошептал Джейми. Он крепко и нежно обнимал меня, пока я не выплакалась.
VOULEZ-VOUS COUCHER AVEC MOI [Не хочешь ли со мной переспать? (фр.) – прим. перев.]
ДНЁМ ПО-ПРЕЖНЕМУ СТОЯЛА прекрасная погода, но коптильня стояла в тени скалистого утёса. Больше месяца в ней никто не разводил огня и поэтому в коптильне резко пахло пеплом и застарелой кровью. На грубо сколоченном столе возле дальней стены лежала передняя часть огромного чёрно-белого кабана. Брианна положила на тушу обе руки и попробовала навалиться на неё всем телом – она не сдвинулась с места, хотя чуть подалась под нажимом, потому что окоченение давно прошло. – Как думаешь, сколько эта штуковина весит? – Сдаётся мне, изначально он весил даже больше твоего отца. Наверное, фунтов четыреста живого веса [около 182 кг. – прим. перев.]. Добыв кабана, Джейми его выпотрошил и выпустил кровь, так что туша полегчала примерно на сотню фунтов [45 кг – прим. перев.], но это всё равно была целая куча мяса – голодать не придётся. В свете предстоящей зимы эта мысль грела и радовала, но от перспективы разделывать кабана на меня накатывало уныние. Да, обычным кухонным ножом тут не справиться. Я развернула тканевый органайзер с кармашками, в котором хранила большие хирургические инструменты. – Что скажешь о кишках? – спросила я у дочери. – Как думаешь, сможем их использовать? Брианна в раздумье наморщила нос. Джейми не мог унести ничего, кроме выпотрошенной туши, – да и ту ему пришлось тащить волоком. Однако фунтов двадцать-тридцать кишечника он предусмотрительно захватил с собой, кое-как освободив от содержимого. Кишки и так выглядят неаппетитно, а два дня в парусиновом мешке отнюдь не улучшили состояния полных непереработанной пищи внутренностей. Я с сомнением взглянула на них, но всё-таки положила вымачиваться в таз с солёной водой: а вдруг кишки не совсем потеряли эластичность и их всё ещё можно использовать как оболочку для колбасок? – Не знаю, мама, – так же неуверенно ответила Бри. – Мне кажется, они уже подпорченные. Но, наверное, можно попробовать кое-что спасти. – Ну, не выйдет, так не выйдет. – Я вытащила свою самую большую ампутационную пилу и проверила зубья. – В конце концов, мы можем сделать колбасные брикеты. Если как следует закоптить колбасу в оболочке, то она отлично и долго хранится, да и сделать это проще простого. Брикеты из колбасного фарша очень вкусные, но с ними много возни: мясные заготовки необходимо упаковать в деревянные бочки или ящики, переложив слоями топлёного сала. Бочек у нас нет, но… – Лярд! – поднимая глаза, воскликнула я. – Чёрт побери… у меня напрочь вылетело из головы. Большого котла у нас нет – только кухонный, но им мы пожертвовать не можем. На вытапливание сала уходит несколько дней, а кухонный котёл почти всегда занят: мы готовим в нём половину всей нашей еды, а в остальное время в нём кипит вода. – Мы можем у кого-нибудь попросить на время котёл? – спросила Бри и покосилась на дверь, возле которой уловила какое-то движение. – Джем, это ты? – Нет, тётушка, это я. – Осторожно принюхиваясь, в дверь просунул голову Жермен. – Мэнди захотелось пойти к Рейчел и навестить petit bonbon [сладкого малыша (франц.), – прим. перев.], и Grand-père ей разрешил, но только если с ней пойдём я или Джем. Мы бросили жребий, и выпало идти ему. – А. Понятно. Слушай, тогда сходи, пожалуйста, на кухню и принеси мешочек с солью из бабулиной хирургической, – попросила Бри. – Там ничего не осталось. – Я ухватила кабана за ухо и вставила пилу в складку на шее. – Там и было-то всего ничего, и мы почти всю истратили, чтобы вымочить кишки. Так что соль тоже придётся занимать. Я сделала первый разрез пилой и обрадовалась: мясо по-прежнему оставалось упругим, хотя соединительная ткань между кожей и мышцами начала разлагаться (кожа слегка заскользила при резком движении). – Знаешь что, Бри… – Я навалилась на пилу и ощутила, как её зубья слегка застревают между шейными позвонками. – Похоже, придётся повозиться, чтобы снять кожу и разделать тушу. Может, пройдёшься пока по округе и поспрашиваешь, не одолжит ли нам кто-нибудь на пару дней котёл да полфунта соли? – Ладно. – Бри с явным облегчением ухватилась за мою просьбу. – А что предложить в уплату? Один из окороков? – Да что ты, тётушка! Нет! – чуть ли не возмутился Жермен. – Это слишком много за позаимствованный котёл! И вообще, не надо ничего предлагать, – добавил он, нахмурив светлые бровки. – За то, что берут на время, плату не предлагают. Любая хозяйка знает, что с ней потом рассчитаются по справедливости. Бри удивилась, но посмотрела на Жермена с некоторым уважением и перевела взгляд на меня. Я кивнула. – Да уж, похоже, я слишком долго отсутствовала, – весело сказала дочь и, потрепав Жермена по голове, исчезла. Пилу я установила удачно (что ж, без ложной скромности признаем: опыт есть опыт), и хотя потребовалось применить усилия, но всего через несколько минут я отделила голову от туши. Последние нити мышечных волокон разошлись, и когда массивная голова, преодолев оставшиеся несколько дюймов, со стуком брякнулась на столешницу, то от удара обмякшие уши колыхнулись. Я подняла свиную голову, прикидывая, сколько в ней весу, – фунтов тридцать, не меньше [почти 14 кг. – прим. перев.], – но это, конечно, вместе с языком и челюстями. Надо их вырезать, а потом поставить голову вариться на всю ночь, чтобы засолить или сделать студень… Варить её надо будет в котле… Значит овсянку нужно поставить упревать с вечера, тогда я смогу разогреть кашу в горячей золе… Или, например, поджарить с сушёными яблоками. Работая, я согрелась и даже слегка вспотела. Но это лучше, чем мёрзнуть. Я отпилила ножки с копытцами и бросила в ведёрко – их замаринуем. Затем отложила пилу и выбрала большой нож с зазубренным лезвием: даже необожжённая свиная шкура очень жёсткая. К тому времени, как я содрала кожу с половины туши, я запыхалась и, прервавшись, утёрлась фартуком. Отняв его от лица, я обнаружила, что Жермен по-прежнему сидит на бочке с солёной рыбой, которую Джейми выменял в Салеме у Джорджа Файнбека – одного из моравских братьев. – Знаешь что, это тебе не балаган, – сказала я, кивком подзывая внука. – Бери-ка нож и давай помогай. – Я протянула ему один из ножей поменьше. – Оттягивай кожу. Не надо сильно резать, просто лезвием отделяй шкуру от мяса. – Бабуля, я знаю как, – беря нож, терпеливо ответил внук. – Это как белку свежевать, только зверюга размером побольше. – В принципе, да, – согласилась я и взяла Жермена за запястье, направляя руку с ножом: важно, чтобы лезвие входило под правильным углом. – Но с белки ты сдираешь шкурку целиком, ведь тебе нужен мех. Свиную шкуру мы снимаем кусками, однако постарайся, чтобы эти куски были крупными: тогда они пойдут в дело. Кожи с одной ноги хватит на пару ботинок. Я показала, где именно резать, проведя линию вокруг бедра, вниз по внутренней стороне ноги, и оставила внука разбираться с этим заданием. Сама же занялась передней частью туши. Несколько минут мы работали в тишине. Мне показалось странным, что Жермен молчит, ведь это было ему совсем не свойственно, но я решила, что он просто поглощён работой. И вдруг он поднял голову. – Бабуля... – начал он, и было в его голосе что-то такое, что я тоже отложила нож и впервые как следует пригляделась к внуку – он был очень бледным. – Ты знаешь, что означает Voulez-vous coucher avec moi? – выпалил он, и его напряжённое лицо залила волна жаркого румянца: ему самому перевод был явно известен. – Да, – как можно спокойнее произнесла я. – Кто-то тебе такое предложил, родной? «Интересно, кто бы это мог быть?» – подумала я. На много миль вокруг Риджа я не знала ни одного человека, который бы говорил по-французски. А тот, кто говорил... – Ну-у... Фанни, – снова выпалил Жермен и побагровел. Разделочный нож по-прежнему был у него в руке, и он так крепко его сжимал, что маленькие костяшки пальцев побелели. «Фанни?!» – ошеломлённо подумала я и осторожно сказала: – Вот как. Медленно протянув руку, я забрала у внука нож и положила рядом с недоосвежёванным кабаном. – Слушай, как-то здесь душновато. Пойдём, подышим свежим воздухом? Пока мы не вышли на улицу, под завихрения жёлтых листьев на ветру, я и не подозревала, насколько гнетущей была атмосфера в коптильне. Я услышала, как Жермен сделал глубокий, судорожный вдох, и тоже набрала полную грудь свежего воздуха. И, хотя из головы не шли слова внука, я почувствовала себя немного лучше – да и Жермен тоже. Краска отлила у него от лица, хотя уши всё ещё горели. Я ему улыбнулась, и он неуверенно улыбнулся в ответ. – Давай-ка поднимемся к кладовой у ручья, – предложила я, поворачивая к тропинке. – Я бы с удовольствием выпила чашку холодного молока, и, уверена на все сто: дедушка обрадуется, если мы принесём ему к ужину сыра. Шагая по тропинке впереди Жермена, я непринуждённо продолжила: – Расскажешь, где вы с Фанни были, когда она сказала тебе эти слова? – Да там, бабуль, у ручья, – с готовностью ответил он. – У неё на ногах были пиявки, а я их снимал. Я представила себе сидящую на камне Фанни: юбки задраны, а с её белых, длинных, как у жеребёнка, ног, свисают присосавшиеся пиявки. «Что ж, вполне романтично», – подумала я, но промолчала. – Понимаешь… – Жермену так не терпелось мне всё объяснить, что он почти наступал мне на пятки, – Фанни хочет выучить французский, и я объяснял, как будет «пиявка» и «водоросли». И как сказать: «Дайте мне, пожалуйста, поесть» и «Пошёл прочь, нечестивый ублюдок». – И как же будет: «Пошёл прочь, нечестивый ублюдок»? – заинтересовалась я. – Va t’en, espèce de méchant, – ответил Жермен, пожимая плечами. – Надо запомнить, – сказала я. – Мало ли, когда и где может пригодиться. Внук промолчал: слишком серьёзным был вопрос, занимавший его мысли. Было видно, что ситуация его сильно потрясла. А меня разбирало любопытство. – Кстати, Жермен, а откуда ты знаешь, что значит Voulez-vous coucher? Тебе Фанни сказала? Внук втянул голову в плечи и раздул щёки, словно лягушка-бык, затем шумно выдохнул и покачал головой. – Нет. Папà. Как-то вечером мама готовила ужин, и я услышал, как папà говорит ей эти слова. Она рассмеялась и сказала... что-то, чего я не совсем расслышал. – Жермен отвёл смущённый взгляд. – Поэтому на следующий день я спросил у папà, и он мне объяснил. – Понятно. Да уж, Фергюс бы объяснил без обиняков – с него станется. Он родился и рос в парижском борделе. Когда ему исполнилось девять, Джейми – как-то почти само собой получилось – подобрал и фактически усыновил мальчишку. И, принимая своё прошлое, Фергюс старался быть совершенно честным, так что вряд ли ему пришло бы в голову уклоняться от прямых ответов на любые вопросы своих детей. Мы добрались до новой кладовой над ручьём. Небольшое и приземистое каменное строение стояло над выложенной булыжником канавке, по которой текла вода из Домашнего источника –как мы его называли. Вёдра с молоком и глиняные горшки с маслом стояли в ледяной воде, а обёрнутые тканью сыры неторопливо зрели на полке повыше, – чтобы до них не добрались какие-нибудь ондатры. Когда мы зашли внутрь, у нас перехватило дыхание: в тёмной кладовой было очень холодно. Я сняла с гвоздя сделанный из тыквы ковшик, присела на корточки и приподняла крышку с ведра, в котором хранилось утреннее молоко. Я его размешала, чтобы разошлись поднявшиеся сливки, набрала полный ковш и выпила. Молоко было вкусным и таким холодным, что я чувствовала, как оно скользит по моему пищеводу. Допив до дна, я протянула ковш Жермену. – Как думаешь, Фанни понимала, что значит та фраза? – спросила я. Присев на корточки, Жермен зачерпывал себе молока. Не поднимая глаз, он кивнул, его белокурая макушка качнулась над ковшиком. – Да, – наконец сказал он и, встав, потянулся, чтобы повесить ковшик на гвоздь. – Она знала, что это значит. Она... она... прикоснулась ко мне. Когда это говорила. Даже в полутьме кладовой было видно, как его шею залила краска. – И что ты ей ответил? – спросила я, надеясь, что мой голос звучит совершенно спокойно. Жермен резко обернулся и уставился на меня так, будто во всём виновата я. Над губой у него красовались до нелепости трогательные молочные усики. – Я сказал, что жёлтенькая водичка ей в голову ударила, и послал куда подальше. Что ещё?! – А и правда, – беспечно сказала я. – Я поговорю об этом с дедушкой. – Ты что, собираешься наябедничать Grand-père о том, что мне сказала Фанни? Я не хочу, чтобы у неё были неприятности! – Не будет у неё никаких неприятностей, – заверила я. По крайней мере, таких, о которых подумал Жермен. – Я просто хочу узнать мнение дедушки насчёт кое-чего. А теперь беги по своим делам, – я махнула рукой, отпуская его, – мне ещё с кабаном разбираться. По сравнению с тем, что мне рассказал Жермен, переработать триста фунтов свиных отбивных, сала и подгнивающих кишок казалось плёвым делом.
[Мускадин – сорт винограда, произрастающий в Северной Каролине – прим. перев.]
БРИАННА СОРВАЛА с лозы горсть виноградин и, покатав пальцем по ладони, отбросила потрескавшиеся, засохшие или сильно обглоданные насекомыми. И, кстати о насекомых… С ягод на руку сползла парочка крошечных муравьёв. Бри быстро их сдула: кусаются они зверски. – Ой! – воскликнула Брианна. Она всё-таки упустила одного из мелких злодеев, и он цапнул её между средним и безымянным пальцами. Бросив виноградины в ведро, Бри энергично потёрла руку о штаны, чтобы на миг ослабить жгучую боль. – Gu sealladh sealbh orm! [Гляди, и меня грызнул! (гэльск.) – прим. перев.] – в тот же миг воскликнула Эми, бросая горсть ягод и тряся кистью руки. – Да этот мускадин просто кишит phlàigh bhalgair! [всякой гадостью (гэльск.) – прим. перев.] – Вчера их было меньше, – заметила Бри, покусывая передними зубами местечко между пальцами: зудело чудовищно. – Интересно, с чего они повылезали? – Это к дождю, – ответила Эми. – Перед дождём они всегда выбираются из… Иисусе, Мария и Святая Невеста! – Встряхивая юбками и раздражённо топая, она попятилась от лозы. – Да отстаньте же вы от меня, маленькие кровопийцы! – Давай пройдём чуть дальше, – предложила Брианна. – Ягод вокруг тьма-тьмущая! Не могут же муравьи быть везде. – Ну не знаю… Я бы не была так уверена, – мрачно пробормотала Эми, однако ведро подхватила и вслед за Брианной направилась в небольшую расщелину неподалёку. Бри совсем не преувеличивала: каменистая стена густо заросла жилистыми лозами, которые за неё цеплялись и, извиваясь, устремлялись к солнцу, а отливающие перламутром бронзовые ягоды, сверкая под тёмными листьями и благоухая молодым вином, оттягивали плети. – Джем! – крикнула Брианна. – Мы пошли в другое место! Не спускай с Мэнди глаз! Сверху донеслось еле слышное «Окей!». Дети играли на вершине скалистой расщелины, где ручей раздробил породу и оставил небольшие выступы, увитые виноградными лозами и усеянные молодыми деревцами. Каменные обломки так легко превращались в прекрасные замки и крепости! – Берегитесь змей! – добавила Бри. – Не лезьте под виноградные лозы! – Знаю! – На вершине на миг показалась рыжеголовая фигура, которая помахала палкой и скрылась. Улыбнувшись, Бри наклонилась и с удовлетворением подняла вёдра: одно – тяжёлое и полное под завязку, а второе – пока лишь до половины. Вдруг позади послышался испуганный возглас Эми, и Брианна обернулась. Лозы раскачивались, а на скале виднелось тёмное пятно – будто на неё чем-то плеснули. Эми нигде не было. – Что… – начала Бри, но тут в нос ей ударил резкий запах крови. Брианна, слепо шаря руками, наткнулась на полупустое ведро. Там что-то белое… Нижняя юбка. Эми лежала на земле буквально в десяти футах от Бри [3 метра – прим. перев.]. Одежду Эми заливала кровь, а голову держал в пасти медведь. Зверь глухо урчал и, не выпуская добычу из зубов, трепал её из стороны в сторону. Брианна машинально швырнула ведро. Стукнувшись о скалу, оно упало, а бронзовые виноградины рассыпались по Эми и покатились по земле. Медведь посмотрел на Брианну и, обнажив окровавленные зубы, зарычал. Бри тут же стала карабкаться вверх по утёсу, цепляясь за лозы и крича детям, чтобы они не подходили! ушли подальше! убегали!.. Ветви трещали под её весом, одна подломилась, и, соскользнув, Бри упала, ударившись коленками, но мигом поползла на четвереньках обратно к скале – прочь! прочь!.. «Боже! Боже!» Пошатываясь, она встала на ноги и снова ухватилась за виноградные лозы – её переполнял ужас за детей. Она взбиралась по скале, а на неё дождём сыпались листья, раздавленный виноград, кусочки земли, камешки и муравьи. – Мама! Мам! Свесившись с обрыва, Джем с Жерменом протягивали руки и пытались её подхватить, помочь. – Назад! – выдохнула Бри, приникая к отвесной стене. Она рискнула оглянуться вниз и… тотчас пожалела об этом. – Джем, уходите! Уведи Мэнди и остальных отсюда! Живо! Но слишком поздно: они всё увидели. Над уступом маячили испуганные лица, дети громко кричали: – Мама! МАМА! Именно это слово и помогло Брианне преодолеть остаток пути. Она буквально заползла наверх, вся в синяках и кровоточащих ссадинах, сгребла плачущих детей в охапку, оттаскивая их от края утёса. «Все здесь?.. Сколько?.. Сколько их вообще должно быть?.. Так, Джем, Мэнди, Жермен, Орри, малыш Роб…» – Эйдан, – выдохнула она. – Где Эйдан? Бледный и потрясённый, Джем посмотрел на неё и повернул голову, ища Эйдана. Стоя на самом краю утёса, тот пытался уцепиться за лозу, чтобы спуститься к своей матери. – Эйдан! – крикнул Жермен. – Нет! Не смей! Бри подтолкнула детей к Джему. – Держи их, – задыхаясь, велела она и бросилась за Эйданом. Брианна успела ухватить мальчишку за руку, когда он уже почти исчез за краем скалы. Она втянула его наверх – просто потому, что была сильнее, – и изо всех прижала к себе. Эйдан плакал и сопротивлялся. – Мне надо туда! Надо к маме! Отпустите! Пустите!.. Его слёзы обжигали кожу Бри, а тощее тело извивалось, как змея, как норовистая виноградная лоза, как злые муравьи. – Нет, – твердила она, едва слыша собственный голос сквозь рёв и крики. – Нет. И держала его крепко-крепко.
Я ПОКАЗЫВАЛА ФАННИ, как пользоваться микроскопом, радуясь её изумлению и восторгу от увиденной в окуляр вселенной. Хотя кое-что её неприятно потрясло, когда, например, она узнала, чтό плавает в воде, которую мы пьём. – Не переживай, – успокоила я её. – Большинство из этих созданий безвредны, а кислота в твоём желудке растворит их без остатка. Однако помни, что в воде порой живут опасные существа, особенно если туда попали экскременты… Ну, то есть дерьмо, – пояснила я, увидев, как Фанни беззвучно повторяет слово «экскременты». Потом до неё вдруг дошло всё, что я сказала, и глаза у неё округлились. – Кислота? – переспросила она и посмотрела вниз, схватившись за живот. – У меня в желудке? – Ну да, – ответила я, стараясь не рассмеяться. Чувство юмора было присуще Фанни, но в новой жизни у нас она ещё не совсем освоилась и боялась, что над ней станут подтрунивать или поднимут на смех. – Кислота помогает переваривать пищу. – Но она… – Нахмурившись, Фанни замолчала. – Она филь… сильная. Кислота. Она ведь разъедает насквозь… всё на свете. Её загоревшее под горным солнышком лицо слегка побледнело. – Верно, – наблюдая за ней, подтвердила я. – Однако у твоего желудка очень толстые стенки, покрытые слизью, поэтому… – У меня в желудке полно соплей?! В её голосе прозвучало столько ужаса, что мне пришлось прикусить язык и на секунду отвернуться, сделав вид, что я достаю чистое предметное стекло. – Ну, внутри твоего тела довольно много слизи, – справившись со своим лицом, пояснила я. – У тебя есть так называемые слизистые и серозные оболочки, которые выделяют слизь там, где нужно немного скользкости. – А-а, – лицо Фанни утратило всякие эмоции, а затем она опустила взгляд ниже сцепленных рук, которые всё ещё держала на животе. – А это… Это есть и у нас между ног? Чтобы там было скользко… когда… – Да, – торопливо ответила я. – А во время родов эта скользкость помогает ребёнку выйти наружу. Давай я тебе объясню. Накануне я рассказала Джейми о том, чтό Фанни предложила Жермену. На миг приподняв брови, муж только покачал головой. – Ничего удивительного, если вспомнить, где она жила до этого, – сказал он. – Она умная девочка и со временем во всём разберётся. На последней странице своей чёрной тетради я рисовала для Фанни бокаловидные клетки [наиболее широко распространённые эпителиальные клетки различных отделов желудочно-кишечного тракта, которые вырабатывают слизь – прим. перев.]. На террасе послышались быстрые шаги. Мгновение спустя в хирургическую ворвался Джем, бледный, с огромными от ужаса глазами. – Миссис Хиггинс… – выдохнул он. – Её задёр медведь. Мама несёт её сюда. – Задрал, – машинально поправила я и тут же воскликнула. – Что-о?! Тихонько вскрикнув, Фанни набросила фартук на голову, а у Джема подкосились колени, и он, тяжело дыша, осел на пол. Услышав вдалеке тревожные возгласы, я схватила аптечку неотложной помощи и помчалась на улицу посмотреть, что там стряслось. Очевидно, Брианна где-то по дороге встретила Джейми, и он забрал у неё раненую женщину. Неся Эми на руках, он быстро, как только мог, спускался с холма. Ковыляя, будто пьяная, Бри едва поспевала за отцом. Все трое были в крови. – Господи помилуй! – Я побежала вверх по холму им навстречу. Стоял невообразимый гвалт: толпившиеся вокруг ребятишки плакали и причитали; Бри, тяжело дыша, пыталась объяснить, как всё произошло, а Джейми отрывисто о чём-то спрашивал. Я замахала руками и, увидев меня, он тут же опустился на корточки и положил Эми на землю. Я бухнулась на колени рядом с ней и заметила, как из разорванного сосуда на виске толчками выплёскивается струйка крови. – Она жива, – выпалила я и поспешно вытащила из сумки бинты и корпию. – Пока ещё. – Я схожу за Бобби, – тихо сказал Джейми мне на ухо. – Брианна, присмотри за детьми, ладно?
ПЕРВО-НАПЕРВО – ОСТАНОВИТЬ кровотечение. «Ага, попробуй, – мрачно подумала я, – И британский флаг тебе в руки…» Бόльшая часть левой стороны лица Эми была практически оторвана, кожа головы разодрана, один глаз вытек из глазницы, которая была расколота, как и скула. Белела обнажившаяся кость сломанной нижней челюсти, а вокруг оставшихся зубов, окрашенных алым, сочилась кровь, стекая по шее. Эми лежала, странно скрючившись, и я поняла, что левое плечо у неё раздроблено: тёмно-зелёный лиф и рукав были черны от пропитавшей их крови. Когда я накладывала жгут и пошевелила плечо, то почувствовала, как трутся друг об друга обломки костей. Я как можно бережнее приложила полотенце к разбитой стороне лица Эми и увидела, что ткань сразу потемнела, насквозь промокнув. И, с чувством полной бессмысленности, я прижала большой палец к крошечной пульсирующей артерии на виске у Эми. Кровотечение прекратилось. Я подняла глаза и увидела Мэнди. Потрясённая, мертвенно бледная, внучка яростно вцепилась в малыша Роба: он хныкал и сопротивлялся, пытаясь добраться до своей матери. Эми была ещё жива: я чувствовала, как дрожит под моими руками её тело. Но – огромная кровопотеря, ужасные травмы и сильнейший шок… Повреждения были так велики, что я поняла: последняя ниточка, связывающая её с жизнью, скоро порвётся. Исцелить Эми я не могла. А значит, остаётся делать то, что сейчас в моих силах, – быть с ней рядом и облегчить ей последние минуты. Эми тихо покашливала, и в уцелевшем правом уголке рта появились пузырьки крови. Её рука поднялась, словно в тщетной попытке найти опору. К нам подбежал Роджер, он упал в траву на колени по другую сторону и схватил воздетую руку. – Эми, – задыхаясь, произнёс он. – Эми… Бобби идёт. Я слышу, он уже почти здесь. Эми приоткрыла глаз. Вздрогнув от яркого света, веко снова закрылось, а затем опять приподнялось – буквально на щёлочку. – Mammaidh! [Мамочка! (гэльск.) – прим. перев.] – Её дети не переставали кричать – тонко и пронзительно. – Мама! Мамочка! Эми попробовала им ответить: её изуродованный рот дёрнулся и открылся. Бри, стоявшая на коленях, удерживала Эйдана за запястье. Тот вырывался, стремясь подойти к матери, а малыш Орри в ужасе цеплялся за охотничью рубашку Брианны. – Нет, Орри, не отходи от меня. Эйдан… Эйдан, нет! Кровь больше не хлестала, а быстро и бесшумно растекалась, обагряя мои запястья и впитываясь в землю. – Эми! Эми! Потрясённый, с обезумевшими глазами, вверх по склону мчался Бобби, а за ним – Джейми. Добежав до жены, Бобби запнулся и, тяжело дыша, упал на колени. Роджер вложил ладонь Эми в руку Боба. – Нет, – хватая ртом воздух, сказал Бобби. – Нет. Эми, не уходи, прошу, не уходи, пожалуйста! Пальцы Эми дрогнули, шевельнулись и всего на миг сжали пальцы мужа. – Господи… О, Боже!.. – шептал Роджер. Взглянув на меня, он всё прочёл на моём лице. Он обернулся и посмотрел на Брианну с детьми, и в один миг его лицо изменилось: он принял решение. – Пусти их! – громко, чтобы перекричать плач и вопли, велел он. – Давай же. Не сводя глаз с изувеченного лица Эми, Брианна резко помотала головой: ей не хотелось, чтобы мальчики запомнили свою мать такой. – Пусти их! – ещё громче повторил Роджер. – Сейчас же. Бри судорожно кивнула и отпустила Эйдана. Он, рыдая, бросился к матери и, упав на землю рядом с Бобби, прижался к нему. Бри подошла следом, обливаясь слезами и держа за руки Орри и Роба. Мальчишки тоже горько плакали. Обняв малышей, Роджер подтолкнул их к матери. – Эми, – сдерживая рыдания, позвал он. – Здесь твои сыновья. И Бобби. На миг Роджер замялся и поглядел на меня – я кивнула. Он отпустил Орри и нежно положил свою руку на грудь Эми. – Господь Всемогущий, ниспошли свою милость на нас, – прошептал он. – Будь милосерден. Прими её в руки свои и сохрани навсегда в сердцах её детей. Эми шевельнулась: чуть повернула голову к сыновьям и открыла уцелевший глаз – медленно, так медленно и с таким усилием, будто поднимала целый земной шар. Губы её дрогнули, и она умерла.
МУЖЧИНЫ ПРИНЕСЛИ МЁРТВУЮ Эми в дом и положили её там, куда я показала, – на стол в хирургической. Времени, чтобы выказать должное уважение покойной, не было: день выдался жарким, и, хотя на ощупь тело Эми оставалось тёплым, оно уже расплывалось, становилось безжизненно-тяжёлым, как джутовый мешок с мокрым песком. Совсем скоро плоть окоченеет и от мягкой упругости жизни не останется и следа – надо не мешкая раздеть Эми, пока тело её окончательно не одеревенело. Но сначала я накрыла её лицо льняным полотенцем – толика уважения, которая много времени не заняла. И хорошо, что я успела это сделать. За спиной послышались шаги, и я обернулась: на пороге стояла Брианна, в окровавленной охотничьей рубашке, с лицом белее старой простыни, перекинутой через руку. Я кивком указала на стол позади меня. – Положи её там и иди на улицу, – твёрдо сказала я. – Посиди с детьми на солнышке. Им нужна твоя поддержка. Где Роджер? Брианна молча качнула головой: она не отрывала глаз от стола. Косынка-фишю, прикрывавшая шею и грудь Эми, выбилась из корсажа и свисала вниз; ткань, насквозь пропитавшаяся кровью, быстро высыхала, оставляя на столе едва заметные пятна. Я развязала косынку и бросила в стоявшее у моих ног ведро с холодной водой. – Роджер сейчас с Бобби, – безжизненным голосом произнесла Бри. – А за Мэнди и мальчиками присматривает Фанни. Ты... Тебе ведь нужна помощь? С... – Она замолчала и, отведя взгляд в сторону, громко сглотнула. – Думаю, кто-нибудь придёт помочь, – отозвалась я, и эта мысль меня немного утешила. Я часто сталкивалась со смертью, однако это вовсе не значит, что я к ней привыкла. – Твой отец послал Жермена за Йеном-младшим – то есть Дженни с Рейчел тоже придут. А Джем побежал к Гилли Макмиллану. Его жена соберёт женщин, которые живут вдоль ручья. Бри кивнула. Казалось, она немного успокоилась, хотя руки её по-прежнему дрожали, а скомканную простыню она так и не выпустила. – А зачем Па нужен мистер Макмиллан? – У него есть пара отличных охотничьих псов, – бесстрастно сказала я, – И рогатина. – Господи Боже... Он... Они что, собираются пойти на медведя? Прямо сейчас? – Ну, да, – негромко ответила я. – Пока медведь не зашёл слишком далеко... Где Эйдан? – спросила я, вспомнив, что дочь что-то говорила о мальчиках. Эйдану было уже двенадцать, но для меня он всё равно оставался мальчиком. – Он пошёл с Джемом? – Нет, – что-то в голосе Брианны показалось мне странным, – он сейчас с Па.
ЭЙДАН БЫЛ БЛЕДЕН, как снятое молоко. Он больше не плакал, лишь не переставая моргал красными, опухшими от слёз глазами и дрожал. Джейми положил руку парнишке на плечо и почувствовал, как худенькое тело Эйдана колотится с головы до ног. – Я-я-я п-п-пойду, – выговорил Эйдан, хотя подбородок у него трясся так, что слова едва можно было разобрать. – Уб-бивать м-медведя. – Конечно, – Джейми сжал тощее плечо, и поколебавшись всего мгновение, отпустил его и повернулся к дому. – Но вначале нам надо подготовиться к охоте, – добавил он. – Идём со мной, a bhalaich [мальчик, сынок (гэльск.) – прим. перев.]. Всем своим существом Джейми противился тому, чтобы заходить с Эйданом в дом, где Клэр и женщины обмывают и облачают Эми. Когда умерла его собственная мать, он был гораздо младше, чем Эйдан сейчас, но он помнил своё отчаяние, когда его не пустили к покойной, отослали прочь, пока женщины сновали по дому, открывали окна и двери, занавешивали зеркало и деловито ходили с чашами, полными воды, и травами, проделывая таинственные ритуалы, перед тем как навсегда разлучить его с матерью. «Кроме того, – мрачно подумал он, глядя на бледного паренька, семенящего рядом с ним, – всего час назад мальчишка видел, как, истекая кровью, умирает его мать, её наполовину оторванное лицо. Вряд ли то, что ему предстоит увидеть или услышать, окажется более ужасным». Они остановились у колодца. Джейми заставил Эйдана глотнуть холодной воды, вымыть лицо и руки. И, сам умывшись и попив воды, он начал читать молитву, освящающую охоту: «Во имя единосущной Пресвятой Троицы Словом, делом и помышлением Я омываю руки свои В свете небесном и в небесных стихиях И нерушимою клятвой клянусь: Да не будет такого, Что с холмов или из леса вернусь Без улова рыбного, без птицы пойманной, Без зверя добытого, без мяса оленьего, Без жира звериного или тюленьей ворвани...» [Во́рвань (устар.) – китовое сало, жидкий жир, добываемый из морских млекопитающих, – прим. перев.] От холодной воды у Эйдана перехватило дыхание, зато он снова смог заговорить. – У медведя есть жир, – сказал он. – Да. И мы его добудем. Джейми ладонью зачерпнул воды и, окунув в неё три пальца, начертал крестное знамение на лбу, груди и плечах Эйдана. «Да наполнятся жизнью слова мои, Да наполнятся смыслом речи мои, Пусть вишнёвым цветом алеют губы мои, Пока не вернусь я домой. И пойду я по лесам и лощинам, И пойду по горным долинам... Да поможет мне милосердная дева Мария, Да прикроет щитом пастырь Иисус». – Повтори-ка за мной последние строчки, парень. Эйдан чуть подобрался и подхватил: – «Да поможет мне милосердная дева Мария, Да прикроет щитом пастырь Иисус». – Вот и хорошо. – Джейми выдернул подол своей рубахи и вытер лицо Эйдану, а потом и себе. – Слышал эту молитву раньше? Эйдан покачал головой. Джейми и не думал, что мальчик её знает: этой молитве мог бы научить сына Орем Маккаллум, родной отец Эйдана. Бобби Хиггинс, англичанин, хотя и был хорошим человеком, но старинных шотландских обычаев не знал. Эйдан, будто прочитав мысли Джейми, вдруг серьёзно спросил: – А папа Бобби тоже пойдёт с нами охотиться на медведя? Джейми искренне надеялся, что нет. Бобби, бывший солдат, стрелять, конечно, умел, но охотником уж никак не был. Погрузившись в своё отчаянное горе, он, неровён час, ещё подстрелит себя или кого другого. И с кем тогда останутся ребятишки Эми? Но вслух Джейми лишь сказал: – Если он посчитает, что должен, значит, так тому и быть. Но надеюсь, что нет. После всего произошедшего Бобби был совершенно раздавлен, и Роджер отвёл его домой, в хижину Хиггинсов. Джейми поставил ведро на крышку колодца и снова положил руку на плечо Эйдана – мальчик выпрямил спину, подбородок его перестал дрожать. – Нам пора, – сказал Джейми. – Надо взять мою винтовку и подготовить патроны. Йен Ог и мистер Макмиллан скоро подойдут.
– ИДИ, – ПОВТОРИЛА я настойчиво, хотя голос мой прозвучал мягче. Я забрала у Бри простыню (которую она до сих пор так и держала в руках) и обняла дочь. – Я тебя понимаю, – негромко заговорила я. – Эми была твоей подругой, ты хочешь сделать для неё всё, что только в твоих силах. И невозможно объяснить, почему она лежит мёртвая, а ты стоишь – живая и невредимая и твой мир рухнул в тартарары. Бри чуть слышно что-то сказала – или просто выдохнула? – и, готовая вот-вот разрыдаться, тихонько всхлипнула. На мгновение она крепко прижалась ко мне. Слёзы дрожали у неё на ресницах, но она уже взяла себя в руки и отстранилась. – Скажи, чем я могу помочь, – выпрямляясь, проговорила она. – Мне надо себя чем-то занять. – Позаботься о детях Эми, – сказала я. – Она бы этого хотела больше всего. Решительно сжав губы, Бри кивнула и перевела взгляд на лежащее на столе бездыханное тело, от которого исходила густая вонь мочи, фекалий и разодранной плоти. Привлечённые запахом, в окно начали залетать мухи: они лениво кружились над столом, выискивая подходящее место, чтобы отложить яйца. Эми больше не существовало – осталась лишь мёртвая плоть, и мухи прилетели, чтобы заявить на неё свои права. Брианна умела скрывать свои чувства не хуже Джейми, но сейчас она даже не пыталась их спрятать: я видела на её потрясённом лице страх и мучительную боль. Сама мысль о том, что придётся прикоснуться к изуродованному телу Эми, доставляла Брианне невыносимое страдание, однако она всё же пришла, чтобы обрядить свою подругу в последний путь. Мужество дочери тронуло меня не меньше, чем её горе. «Настоящая Фрейзер», – подумала я. Я взяла чистое полотенце и с размаху шлёпнула им по столешнице, убив пару мух, которые были настолько неосторожны, что сели рядом со мной. – Кто-нибудь придёт, – повторила я. – Ступай. Возьми с собой Фанни.
ПЕРВЫМ, ЧТО НЕУДИВИТЕЛЬНО, ПОЯВИЛСЯ Йен. Он вошёл в открытую настежь переднюю дверь. Джейми услышал мягкую поступь его мокасин за миг до того, как он заговорил в хирургической с Клэр. Увидев тело Эми Хиггинс, Йен потрясённо ахнул: такое страшное зрелище не оставило бы равнодушным даже могавка, хотя Жермен наверняка рассказал Йену, что его ожидает. Затем племянник что-то почтительно прошептал, и вскоре лёгкие шаги направились в сторону кухни. – Это Йен, – сказал Джейми Эйдану. Тот очень медленно и старательно набивал патроны на кухонном столе. Высунув от усердия кончик языка, Эйдан засыпàл в патроны порох из пороховницы Джейми. Услышав, что говорит Джейми, мальчик прервал работу и взглянул на дверь. Парнишку Йен не разочаровал. Он явился без рубашки, в леггинах из оленьей кожи и набедренной повязке. Йен пришёл со своей длинноствольной винтовкой, с патронной коробкой и пороховницей и вдобавок засунул за пояс здоровенный, зловещего вида нож без ножен, а за плечо закинул лук и берестяной колчан. Хоть Йен и торопился к Фрейзерам, однако не забыл прочитать дома собственные молитвы и нанести боевую раскраску: над бровями провёл красную полосу, посередине носа – широкую белую и ещё две – слева и справа от скул к подбородку. Когда-то Йен объяснил Джейми, что белая краска наносится, если собираешься мстить или в память о мёртвых. Эйдан прекрасно знал Йена в ипостаси шотландца, однако в облике могавка ни разу не видел. Мальчишка восхищённо присвистнул. Пряча улыбку, Джейми взял оселок с маслом и свой кинжал, чтобы его заточить. – Слушай, Йен. – Джейми вдруг заметил, что на обнажённой груди племянника нет амулета. – Ты не знаешь, куда подевался мой коготь? Тот самый, медвежий, что мне подарили индейцы тускарора? Джейми давно о нём не вспоминал. Когда-то он одолжил его Йену – на время многодневной охоты. Однако сейчас было бы неплохо самому его надеть. На всякий случай. – Знаю, – не глядя на Джейми, ответил Йен: сидя за столом, он быстро и аккуратно закручивал набитые Эйданом патроны. – Я отдал его своему брату Уильяму. – Своему бра... А! – Джейми посмотрел на Йена, который по-прежнему не поднимал глаз. – И когда это? – Да уже давненько, – беззаботно ответил Йен. – Ну, в общем, когда я вытащил его из болота. Я тогда ему сказал: ты хочешь, чтобы он взял коготь. Я ведь правильно сделал? – Йен вопросительно приподнял тонкую бровь, совсем как его отец. – Да. – Джейми почувствовал, как на душе вдруг потеплело, хотя волоски сзади на шее зашевелились. – Да, правильно. Вдруг Блубелл, которая до этого обнюхивала заднюю дверь, развернулась и с лаем бросилась в переднюю часть дома. Дружный басовитый лай ответил ей с подножия склона перед домом. – Похоже, Гиллебрайд пришёл, – сказал Джейми и вложил кинжал в ножны. – Ну что, парни, готовы?
Я СНЯЛА С ЭМИ корсет и юбку. Та не порвалась: если её выстирать, она ещё пойдёт в дело. Дочери, которой бы юбка пригодилась, у Эми не было, но в Ридже всегда недоставало одежды и ткани. Кто-нибудь да будет признателен за юбку. Я отложила её – отстираю попозже. Корсет на плече был разодран в клочья и загрубел от крови. Я положила его в другую сторону: надо бы вытащить из него жестяные пластинки, а ткань – сжечь. Сорочка... тоже изодрана, но её ещё можно починить либо пустить на заплатки или лоскутное одеяло. Хоронить Эми в этой грязной, перепачканной кровью сорочке было никак нельзя. Кроме неё на женщине оставались только лёгкая нижняя юбка и чулки – эти вещи можно постирать и… Я услышала лай собак Гиллебрайда и топот Блубелл, бежавшей по коридору им навстречу. Они наверняка быстро сладят: оба пса Макмиллана – самцы, Блуи же – самка, и сейчас у неё нет течки. «Кобели сук не кусают, – как-то подколол меня Джейми и добавил. – А вот наоборот порой бывает». Вспомнив его слова, я не то чтобы улыбнулась, но почувствовала, будто на миг давящая атмосфера чуть разрядилась. Затем я услышала шаги в коридоре и подняла голову, думая, что войдёт Гиллебрайд. Но это был не он. Тут воздух внезапно будто сгустился, и мне стало трудно дышать. – Миссис Фрейзер… На пороге нерешительно застыла высокая фигура в чёрном, костлявая и суровая, будто Старуха с косой. Через руку у неё была перекинута сложенная ткань. Миссис Каннингем. Чувствуя себя так же неловко, как и она, я жестом пригласила даму войти. – Миссис Каннингем, – начала я и умолкла, не зная, что, чёрт возьми, ещё сказать. Кашлянув, она взглянула на полураздетый труп Эми и сразу отвернулась. Хотя голова у покойной была прикрыта, изувеченные рука и плечо оставались на виду, а острые концы треснувших и раздробленных костей торчали из безжизненной плоти. – Я была у ручья. Ваш внук проходил мимо по дороге к Макмиллану и сказал, что случилось. Поэтому я пошла к мистеру Хиггинсу и попросила дать мне саван его жены. В подтверждение своих слов миссис Каннингем слегка приподняла ткань, и я увидела, что её края расшиты зелёным, голубым и розовым. – О! – Мне и в голову не пришло, что Эми уже приготовила себе саван, хотя могло ли быть иначе? – Э-э... Спасибо, миссис Каннингем. Очень предусмотрительно с вашей стороны. Она слегка пожала плечом и, набрав полную грудь воздуха, подошла к столу. Окинув тело взглядом и оценив фронт работ, миссис Каннингем выдохнула через нос и потянулась развязать ленту на сорочке Эми. – Держите её покрепче, а я стяну с неё сорочку. Я открыла было рот – хотела возразить, что помощь мне не требуется, – но тут же его закрыла. На самом деле, я нуждалась в помощнице, а миссис Каннингем, как и любой женщине её возраста, явно приходилось готовить покойных к погребению. Мы спустили сорочку с плеч Эми, и я крепко взялась рукой за обнажённую правую подмышку. Влажные волосы там показались пугающе тёплыми, словно Эми была жива. Затем, почему-то чувствуя странное смущение, я просунула пальцы под кровавое месиво левого плеча и нашла за что ухватиться. Медвежий дух, пропитавший одежду и тело Эми, вблизи был настолько силён, что по спине у меня пробежала дрожь – отголосок первобытного ужаса перед зверем. Миссис Каннингем тоже было не по себе: она тяжело дышала ртом. Тем не менее она развязала нижнюю юбку и твёрдой рукой сняла сорочку и чулки. – Ну что ж, – миссис Каннингем оглянулась и, увидев, что я отложила юбку в стирку, добавила сверху остальную одежду. – Когда придут женщины, пусть немедленно всё это постирают, – сказала она тоном человека, привыкшего отдавать приказы и добиваться их выполнения. – Ни к чему нам эта вонь... – Да. – Я не смогла сдержать раздражения в голосе, и миссис Каннингем бросила на меня колючий взгляд. – А прямо сейчас нам нужно обмыть Эми. Не могли бы вы сходить на кухню и принести ведро горячей воды? А я пока порву вот это, – кивком я указала на ветхую простыню, которую принесла Брианна, – на полосы. Миссис Каннингем сжала губы, но не столько от обиды, сколько мрачно насмехаясь над моими хилыми потугами показать, кто тут главный. Однако, не проронив ни слова, ушла. У входа раздался громкий лай, и я услышала, как Гиллебрайд (он сказал, что его имя означает «ловец устриц») подзывает собак. Я порвала ветхую простыню на широкие ленты: ими мы свяжем ноги Эми, а руки прибинтуем к бокам, чтобы придать телу усопшей пристойный вид. Только получится ли? Я с сомнением посмотрела на левое плечо Эми. Затем мы заплетём ей волосы и положим покойницу в приготовленный ею саван. Вошла миссис Каннингем, засучившая рукава. В одной руке она несла ведро горячей воды из котла, в другой, перекинув через неё одеяло с моей кровати, – держала молоток. – Через минуту-другую набегут люди и начнут здесь расхаживать, – она мотнула головой в сторону коридора. – А! – сказала я. Я закрыла бы в хирургической дверь, да только её ещё не было. Миссис Каннингем кивнула, поставила ведро, достала из кармана пригоршню трёхдюймовых гвоздей и, несколько раз резко ударив молотком, приколотила одеяло к притолоке. Сквозь оконный проём лился поток света, но одеяло каким-то образом приглушило и свет, и звуки. Снаружи нарастал шум, а комната погрузилась в почти благоговейную атмосферу. Взяв горсть сушёной лаванды, я растёрла её над горячей водой, затем порвала листья камфорного базилика и перечной мяты и тоже бросила их в ведро. К моему удивлению, миссис Каннингем, пробежав глазами по банкам у меня на полках, достала соль и бросила горсть в воду. – Чтобы смыть грех, – заметив мой взгляд, сухо пояснила она. – И чтобы здесь не бродил её неприкаянный дух. Я машинально кивнула, чувствуя себя так, словно миссис Каннингем бросила камешек в оберегаемое мной озерцо спокойствия, и на меня нахлынули зыбкие волны, несущие смятение. Мы молча обмыли тело и связали конечности. Миссис Каннингем действовала уверенно и умело, и мы работали на удивление слаженно: каждая из нас без слов понимала, что хочет сделать другая, и тут же приходила на подмогу. Оставалось привести в порядок голову. Я вдохнула через рот и сняла полотенце: оно немного прилипло к ране, и на нём остались пятна крови. Миссис Каннингем слегка вздрогнула. – Я тут подумала: может, не стоит открывать ей лицо… – неуверенно сказала я. – Пусть оно будет прикрыто чистой салфеткой? Миссис Каннингем хмуро смотрела на Эми, морщины на верхней губе старой женщины собрались в гармошку. – А нельзя ли хоть что-нибудь поправить? – Ну, можно пришить скальп к уцелевшей части лица. И мы могли бы спрятать под волосами место, где было ухо. Но ничего не получится сделать с... э-э... Выдавленное глазное яблоко нелепо свисало на размозжённую щёку, его поверхность уже затянулась плёнкой, но всё ещё казалось, будто глаз пристально наблюдает за происходящим. – Вот почему я подумала... лучше уж прикрыть ей лицо. Миссис Каннингем медленно покачала головой. – Нет, – не сводя глаз с Эми, тихо возразила она. – Я сама похоронила троих мужей и четверых детей. Всегда хочется взглянуть на их лица. В последний раз. Как бы они ни выглядели. Фрэнк. Мне удалось посмотреть на него в последний раз и попрощаться. И я рада, что такая возможность у меня была. Я кивнула и потянулась за хирургическими ножницами.
– ЖЕРМЕН МНЕ РАССКАЗАЛ, где напал медведь, – сообщил Йен. – По дороге к вам я ненадолго туда заглянул и проследил, куда именно ушёл зверь сквозь заросли винограда. Это в конце небольшого ущелья. Может, оттуда и начнём? Джейми с Макмилланом кивнули, и Гиллебрайд повернулся, чтобы приструнить собак, которые рьяно обнюхивали всю кухню, совали широкие морды в очаг и пытались залезть носами под крышку ведра с помоями. – Кстати, а где Жермен? – Джейми внезапно заметил, что внука нет. – Куда он подевался, чёрт возьми? Обычно Жермен никогда не пропускал ничего интересного. Гораздо чаще он оказывался прямо в гуще событий... – Он ходил с тобой искать след медведя? – Джейми резко спросил Йена, и Гиллебрайд, который отчитывал псов, умолк. Йен на миг растерялся, но потом сосредоточился и кивнул. – Да, ходил. Но… Когда я спускался с холма, то был уверен, что он идёт следом... Йен невольно оглянулся, будто ожидая, что Жермен выскочит из-под половиц. С тяжёлым сердцем Джейми обратился к Макмиллану: – Гилли, а Джем вернулся вместе с тобой? Макмиллан, высокий приветливый человек, снял шляпу и почесал лысину. – Ага, – медленно произнёс он. – Наверно, вернулся. Пока я подзывал собак, он убежал вперёд. Больше я его не видел. – Crìosd eadar sinn agus olc. – Джейми сделал пальцами рожки от нечистого и поспешно перекрестился. – Убереги нас Христос от всякого зла. Пошли!
ИНТЕРЕСНО, СКОЛЬКО ЛЕТ миссис Каннингем? В одежде она выглядела старше. Она потеряла троих мужей и четверых детей, но в эти времена смерть часто заглядывала к людям в гости, и это никого не удивляло. Руки у миссис Каннингем были старыми, с набухшими синими венами и узловатыми суставами, но всё ещё проворными. Влажной тряпкой она промокнула кровь, зачесала мягкие каштановые волосы Эми с уцелевшей стороны черепа на искалеченную, тщательно уложила их так, чтобы скрыть как можно больше повреждений, и заплела в толстую косу, которую бережно опустила на грудь Эми. Я уже знала, что сделаю с глазом, – пока что он лежал на рабочем столе позади меня. Я аккуратно заверну глаз в тряпицу и суну в саван. В раздавленную глазницу я вложила комочек корпии и пришила сверху веко. Скрыть следы насильственной смерти, конечно, не удалось, но, по крайней мере, семья Эми сможет на неё смотреть. – Миссис... Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени? – вдруг выпалила я. Миссис Каннингем, слегка удивившись, оторвалась от созерцания покойницы. – Элспет, – представилась она. – Клэр, – улыбнулась я в ответ. Мне показалось, что и на её губах затеплилась улыбка, однако, прежде чем я в этом убедилась, одеяло, висевшее на дверном проёме, сильно дёрнулось, и в комнату ворвался, жадно обнюхивая пол, один из больших псов-медвежатников Гиллебрайда. – И что тебе здесь понадобилось? – спросила я. Пёс даже ухом не повёл. Он направился прямиком к столу, где грациозно поднялся на задние лапы, проглотил глаз Эми, снова опустился на все четыре и, заслышав раздражённый зов своего хозяина, выбежал в коридор. Остолбенев, мы с Элспет не проронили ни слова, пока охотники с радостно тявкающими собаками шумно не удалились через переднюю дверь. Когда в доме воцарилась тишина, Элспет, прищурившись, посмотрела на Эми. Та мирно покоилась в саване, который сама же соткала, когда ожидала первенца. По краю савана вилась вышитая виноградная лоза с розовыми и голубыми цветами и с жёлтыми пчёлами. – Ну, ладно, – наконец сказала Элспет. – Думаю, невелика разница, кто съест человека: черви или собаки. Однако в её голосе слышалось сомнение, и я подавила внезапное и совершенно неуместное желание рассмеяться. – В Библии кое-кого тоже съели собаки, – вместо этого сказала я. – Иезавель. Миссис Каннингем удивлённо приподняла реденькую седую бровь: очевидно, она не ожидала, что я, оказывается, тоже читала Библию. – Тем более, – кивнула она.
ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО ДЕЛО не терпит отлагательств, нарастало. Время поджимало: уже перевалило за полдень, однако Джейми предстояло уладить ещё кое-что. Надо рассказать Бобби Хиггинсу, что они задумали, а потом оставалось лишь надеяться, что тот либо слишком пал духом, чтобы идти на медведя, либо достаточно умён, чтобы не настаивать на своём участии в походе. Надо ещё убедить Бобби, что как раз Эйдану сам Бог велел пойти вместе с охотниками. Вот если бы Джейми чуть задержался, забрал младших сыновей Хиггинса и привёл их сюда, к отцу… Лучшего повода оставить Бобби дома и не придумать. Жаль, что такая мысль не пришла Джейми в голову раньше. Джем околачивался возле хижины Хиггинса, и у Джейми отлегло от сердца. Однако оказалось, что расслабляться рано: внук тут же начал упрашивать тоже взять его на охоту. – Если может идти Эйдан... – выпятив подбородок, наверное, уже в четвёртый раз повторил Джем. Наклонившись к внуку, Джейми схватил его за руку и тихо, чтобы не расстраивать Эйдана, произнёс: – Медведь задрал не твою маму, и она не обрадуется, если зверь сожрёт тебя. Ты остаёшься. – Тогда пусть и Эйдан останется! Ведь его папе тоже не понравится, если его сына съедят. Джейми до сих пор грызло сомнение, верно ли он поступил, позволив Эйдану присоединиться к охотникам, однако в своём решении хозяин Риджа не раскаивался. – Медведь задрал его мать, и Эйдан имеет полное право пойти с нами и увидеть, как за неё отомстят, – сказал внуку Джейми. Отпустив руку Джема, он взял его за плечо и развернул к хижине. – Пойди позови своего папу: мне надо с ним поговорить. Остальным охотникам не терпелось отправиться за медведем, и Джейми велел Йену идти вперёд с Гиллебрайдом и собаками поискать, куда запропастился Жермен. Обезумевший от горя, Эйдан был по-прежнему бледен, его чёрные волосы – всклокочены. Джейми снова его обнял, чтобы успокоить. – Держись рядом, Эйдан. Мы зайдём на пару минут, не дольше. Надо предупредить твоего отца о том, что мы задумали. Не прошло и минуты, как из хижины, щурясь от солнца, вышел взволнованный, однако серьёзный Роджер, а за ним – Джем. Хотя Роджер Мак держал себя в руках, было заметно, что он потрясён, как и все остальные. При виде Джейми его лицо немного расслабилось, но, заметив винтовку, Роджер снова напрягся. – Ты собираешься... – Мы́ собираемся. – Джейми решительно отослал мальчиков и понизил голос. – Мне нужно сказать об этом Бобби, но я не хочу, чтобы он ходил с нами на охоту. Поможешь его отговорить? – Конечно. Но... – Роджер взглянул на Эйдана с Джемми, которые привалились к стене хижины. – Надеюсь, мальчишек ты не берёшь? – Джема, если не позволишь, – нет. Тебе решать. Но думаю, что Эйдан пойти должен. Роджер смерил тестя неодобрительным взглядом, и тот пожал плечами. – Он должен, – упрямо повторил Джейми. Все возражения вертелись у него в голове, словно надоедливые мухи, но воспоминание о безысходном отчаянии осиротевшего мальчика железной занозой засело в сердце – и перевешивало всё остальное.
ОГОНЬ ПОГАС. В хижине, да и в душе Бобби. Понурый Хиггинс сгорбился в углу скамьи у холодного очага. Потупив голову, Бобби уставился на раскрытые ладони, будто искал в их линиях какой-то смысл. Когда вошли Джейми с Роджером, он не поднял глаз. Фрейзер опустился на колено и положил ладонь на руку Бобби. Та была холодной и вялой, но пальцы слегка подёргивались. – Роберт, a charaid [друг (гэльск.) – прим. перев.], – тихо сказал он. – Я иду на медведя. С Божьей помощью мы найдём его и убьём. Эйдан хочет пойти с нами, и, я думаю, это его право. Бобби рывком поднял голову. – Эйдан? Ты хочешь взять Эйдана на охоту? На того медведя... который... который... – Да. – Взяв Бобби за другую руку, Джейми сжал её. – Клянусь головой своего внука: я не допущу, чтобы с Эйданом случилась беда. – Твоего... Ты говоришь о Джеме? Его ты тоже возьмёшь? – В потухших глазах Бобби мелькнуло замешательство, и через плечо Джейми он посмотрел на Роджера Мака. – Джем идёт с вами? – Да. Голос Роджера Мака сорвался, но – благослови его Господи! – он произнёс это слово. Джейми вдруг осенила блестящая идея, и, внутренне помолившись, он пошёл ва-банк. – Роджер Мак тоже будет с нами, – сказал он, надеясь, что голос звучит уверенно. – Он присмотрит за обоими парнишками и позаботится, чтобы с ними ничего не случилось. Джейми чувствовал, как взгляд Роджера Мака прожигает ему дыру в затылке, но не сомневался, что поступает правильно. «Благословенный Михаил, направь мой язык…» – С нами идут мой племянник Йен и Гиллебрайд Макмиллан, и мы берём собак. Втроём, да с тремя псами, мы одолеем любого медведя, каким бы свирепым он ни оказался. Роджер Мак с мальчишками будут только смотреть. Они должны собственными глазами увидеть, что твоя жена отомщена. Чтобы ни у кого даже сомнений в этом не осталось. Они будут держаться на безопасном расстоянии, – добавил Джейми. Выпрямившись, Бобби высвободил обе руки и взволнованно огляделся по сторонам. – Но... но тогда и я должен пойти с вами. Разве не так? Роджер понял, что настал его черёд вставить веское слово, и кашлянул. – Ты сейчас нужен своим малышам, Бобби, – мягко сказал он. – Ты ведь должен о них заботиться. У них же больше никого нет, кроме тебя. От этих слов в душе у Джейми внезапно всё всколыхнулось. Он вдруг как наяву ощутил, что опять крепко прижимает к груди завёрнутого в пелёнки младенца, которому всего несколько часов от роду, чувствует едва заметное барахтанье ребёнка и трясётся от ужаса из-за того, что сделал ради спасения мальчика – своего сына. Сквозь пелену страха и потрясения пробилась единственная мысль: «У него умерла мать. Кроме меня, у него больше никого нет». Именно об этом Джейми тогда подумал. И он увидел, что с Бобби происходит то же самое. Увидел, как глаза Хиггинса снова оживают, а его хребет, словно размягчённый от горя, начинает твердеть и вновь обретает форму. Плотно сжав губы, Бобби кивнул. По лицу у него всё так же текли слёзы, однако он поднялся со скамьи. Пусть медленно, как старик, но Бобби зашевелился. – Где они? – хрипло спросил Бобби. – Где Орри с Робом? – С моей дочерью, – успокоил его Джейми. – У нас в доме. Вопросительно выгнув бровь, он взглянул на Роджера Мака. Тот укоризненно посмотрел на Джейми, но кивнул. – Я схожу с тобой за детьми, Бобби, – сказал Роджер Мак и, обращаясь к Джейми, добавил. – А потом нагоню тебя с мальчишками.
НАЧАЛИ СОБИРАТЬСЯ ЖЕНЩИНЫ. От ручья доносился неясный шум голосов. Должно быть, это жена Гиллебрайда со старшей дочерью – Кирсти – и жившая неподалеку Пегги Чизхолм с двумя старшими дочерьми, Майри и Агнес, и с дряхлой свекровью – «Старой-Мамулей-у-которой-не-все-дома», и поэтому её нельзя оставлять одну. Затем голоса и шаги раздались ближе, уже в коридоре, и вместе с Рейчел и Дженни вошла Фанни, серьёзная и степенная. Девочка взглянула на завешенный одеялом дверной проём и отвела глаза. Увидев их, я облегчённо выдохнула. С тех пор как запыхавшийся Джем ввалился в хирургическую и сообщил о том, что стряслось, я была как на иголках: меня не покидало ощущение, что надвигается что-то неизбежное и ужасное. Теперь это чувство ушло. Дженни поставила корзинку, порывисто и крепко меня обняла и молча нырнула под висящее одеяло в хирургическую. Рейчел тоже несла корзинку, а на другой руке – Огги, который вцепился в мать. Она передала ребёнка Фанни, и девочка, казалось, обрадовалась, что ей поручили хоть что-то. – Как ты, Клэр? – тихо спросила Рейчел, затем взглянула на миссис Каннингем, которая, сложив руки на животе, стояла у занавешенного дверного проёма хирургической. – А ты, друг Каннингем? – Я в порядке, – сказала я. С появлением друзей и родственников необычное ощущение, что мы с Элспет Каннингем сблизились, оказавшись в некоем подобии хрупкого пузыря, сразу же исчезло. Но после общения с ней я чувствовала себя странно обнажённой, словно полуоткрытый влажный моллюск. А вот Элспет тотчас плотно захлопнула створки своей раковины, однако вновь прибывшим – кивнула. Её ближайшие соседи спустятся сюда, как только до них дойдёт страшная весть, но это займёт некоторое время: от нескольких хижин, принадлежащих семействам Кромби и Уилсонов, до нас – более двух миль. Дженни тихо читала молитву на гэльском. Я плохо разбирала, что именно она говорит, но отчётливо различила траурную мелодику речи. – Можно тебя на минутку? – негромко спросила Рейчел, чуть отодвигая висевшее одеяло. Сдержанным кивком она предложила мне отойти в сторонку, а всем остальным дала понять, что ходить за нами не следует. Дженни как раз закончила молиться и очень нежно положила ладонь на белый чепец на голове Эми. – Biodh sith na Màthair Beannaichte agus a mac Iosa ort, a nighean, – тихо сказала она. – Да пребудешь ты, доченька, в мире Матери Божьей и сына её Иисуса. Посмотрев на тело Эми, Рейчел сглотнула, но не вздрогнула и глаз не отвела. – Жермен сказал, что её убил медведь. – Я увидела, как взгляд Рейчел скользнул к жалкой кучке изодранной, окровавленной одежды. – Ты... была с ней рядом, Клэр? – Нет. Когда это случилось, с Эми была Брианна. Они вместе собирали виноград. Кое-кто из детей тоже там был. Джемми, Жермен и Эйдан. И маленькие мальчики. И Мэнди. – Боже милостивый! Неужели они всё видели? – с ужасом спросила Рейчел. Я покачала головой. – Дети были наверху... играли. Бри с Эми собирали виноград в том маленьком ущелье за ручьём. Она... Брианна... увела оттуда детей и потом побежала за Джейми. Она... Эми... едва дышала, когда я до неё добралась. Как только я вспомнила маленькую бледную руку, безвольно лежавшую на ладони Роджера, подёргивающийся уголок рта Эми, когда бедняжка пыталась проститься со своими детьми, горло у меня сжалось. Как я ни сдерживалась, по щеке покатилась горячая слезинка. Рейчел сочувственно охнула и убрала с моей щеки прядь волос. Дженни откашлялась, сунула руку в карман и протянула мне чистый носовой платок. – Ну что ж, когда мы вошли, входная дверь была распахнута настежь. – Дженни мысленно поставила галочку в перечне насущных дел и взглянула на большое незастеклённое окно хирургической, открытое круглые сутки. – И окна тебе открывать не нужно. В словах золовки прозвучала еле заметная ирония, и благодаря этому напряжение спало. Я почувствовала, как позвонки между лопатками слегка щёлкнули, – казалось, позвоночник никак не мог расслабиться уже много дней, а прошло всего-то несколько часов. – Точно, – вытерев слёзы и шмыгнув носом, согласилась я. – Что ещё... зеркала? У меня в спальне есть только ручное зеркальце, и оно уже лежит стеклом вниз. – Птиц в доме нет? – продолжила Дженни. – А вот соль, как я вижу, уже достали... – Когда Элспет бросала соль в воду, несколько крупинок упало на рабочий стол. – И насчёт хлеба тоже можно не переживать. Дженни взметнула всё ещё чёрную бровь и качнула головой в сторону кухни. Я слышала голоса: женщины здоровались со вновь прибывшими, распаковывали корзины и готовили всё необходимое. Я задумалась, надо ли выйти к ним и помочь всё организовать, сказать, куда поставить гроб… А, кстати, где его ставить? В гостиной? Или в кухне – она просторнее? О Господи, гроб! Я о нём даже не подумала... – Ох! – совсем другим тоном произнесла Дженни. – Глядите: Бобби поднимается по склону вместе с Роджером Маком. Мы дружно посмотрели на тело Эми, а затем вопросительно переглянулись. Мы постарались придать покойной самый достойный вид, однако можно ли оставить Бобби с ней наедине? Нехорошо бросать его одного, но и толпа женщин вокруг тоже ни к чему: стоит одной разрыдаться – и плач наверняка подхватят другие... – Я́ с ним останусь, – сглотнув, предложила Рейчел. Дженни, приподняв бровь, взглянула на меня, затем кивнула. Рейчел обладала даром утешать. – Я присмотрю за нашим малышом, – сказала Дженни и, нежно поцеловав Рейчел в лоб, вышла. Элспет Каннингем уже исчезла: вероятно, она помогала хлопотавшим на кухне женщинам, которые теперь тихонько переговаривались. Их перешёптывание походило на шуршание термитов, грызущих стены дома. Пока мы с Рейчел ждали Бобби, я составляла в уме список. В кладовой у нас есть полтора бочонка виски, правда, пива нет. Наверняка пиво есть у Кейтлин Брейер, – значит, нужно послать к ней Джема и Жермена с просьбой поделиться… А Роджер, возможно, сходит к Тому Маклауду и договорится с ним о гробе. В коридоре послышались шаги и срывающееся дыхание. В дверях появился Бобби, но, к моему удивлению, его поддерживал не Роджер, а Брианна. Она была выше Хиггинса на четыре дюйма и крепко обнимала его за плечи. Подавленная не меньше, чем Бобби, она, однако, держалась твёрдо, как скала. – Эми, – увидев белый саван, с болью выдохнул он. – О Боже мой… Эми... Бобби поднял на меня покрасневшие глаза, я прочла в них мольбу и тихое отчаяние. Как же я позволила ей умереть? Ничто не смогло бы спасти Эми, и мы оба это знали, но тем не менее я остро ощутила вину за собственное бессилие. Бобби зарыдал, – ужасно, мучительно, как плачут мужчины. Тут и Брианна не смогла больше сдерживать горе и потрясение. Глаза на её бледном лице, покрытом красными пятнами, наполнились слезами. Рейчел скользнула мимо меня, и не успела я опомниться, как она забрала Бобби у Брианны. Рейчел проделала это так же легко, как приняла бы свежее яйцо, – осторожно, но спокойно. – Давай немного посидим возле твоей жены, – мягко сказала она и подвела Хиггинса к табуретке. На миг она оглянулась на Брианну и, прежде чем сесть рядом с Бобби, кивнула мне. Я вывела Бри из хирургической, а затем из дома: ей наверняка не хотелось, чтобы другие женщины видели, насколько она убита горем. «Надо дать ей что-нибудь от шока», – подумала я, но, прежде чем что-то ей предложила, дочь повернулась и схватила меня за локоть. – Па ушёл, – полыхнула она взглядом сквозь слёзы. – И увёл с собой Роджера, Джема и Эйдана! Охотиться на этого проклятого медведя! Я и слова не успела вымолвить, как за спиной раздался голос Дженни: – Ну, да. – Она взяла Брианну за руку и сжала её. – Не волнуйся, девочка. Джейми не так-то легко убить, а Йен разрисовал себе лицо. И я прочитала молитву за них обоих – благословение воину, который идёт в бой. С ними ничего плохого не случится.
НЕДАЛЕКО ОТ ВХОДА в небольшое ущелье, где буйно разросся виноград, Роджер нагнал Джейми с мальчишками. Они услышали треск веток и топот Роджера и остановились его подождать. Он обрадовался, увидев Жермена: Джейми встретил его по дороге. Тяжело дыша, Роджер кивком указал на отвесную скалу – там на лёгком ветру колыхались и трепетали виноградные лозы. – Это случилось здесь? Резкий горьковатый запах листьев заглушался сильным сладким ароматом спелого мускадина, и в желудке у Роджера заурчало: он не ел с завтрака. Джейми сунул руку в спорран и молча протянул зятю половину рассыпчатой лепёшки. – Дальше, папа, – сказал Джемми. – Мы были там, на вершине утёса. А мама и миссис Хиггинс – внизу. Где вон та большая тень... – Осёкшись, Джем уставился на тень и вскрикнул. – Медведь! Медведь! Вон там! Бросив лепёшку и свою палку, Роджер схватил Джемми за руку, а Эйдана за шиворот и потащил назад. Джейми с Йеном застыли на месте. Они всмотрелись в дно ущелья, переглянулись и покачали головами. – Dinna fash, a bhalaich [Не тревожься, мальчик (шотл. и гэльск.) – прим. перев.], – ласково сказал Джейми Эйдану. – Это не медведь. – Ты... в этом уверен? – еле выдавил Роджер: ему будто дали под дых. Он увидел то, что заметил Джемми: несколько тсуг на левом краю ущелья отбрасывали на виноградные лозы справа густую тень, и в ней что-то двигалось. – Лисы, – пожал плечом Йен. – Они пришли сюда, чтобы... – Взглянув на Эйдана, дышавшего, как паровоз, Йен осёкся. – Sanguinem culum lingere, – только и сказал Джейми. – Блубелл! Иди ко мне, a nighean [девочка (гэльск.) – прим. перев.]. Лисы привлекли внимание собак: они рвались с поводков и скулили, хоть и не лаяли. «Слизать кровь» [Отсылка к 21 главе Третьей Книги Царств из Ветхого Завета. История Иезавели: «Так говорит Господь: на том месте, где псы лизали кровь Навуфея <хозяина виноградника>, псы будут лизать и твою кровь». – прим. перев.]. Роджер мгновенно перевёл фразу с латыни и тут же ярко представил себе то, что здесь произошло всего несколько часов назад. Внутри у него всё оборвалось. Джейми по-гэльски разговаривал с Йеном и Гиллебрайдом, указывая на гребень горы. Джем с Эйданом, держась вплотную к Роджеру, молча глядели во все глаза. Ветер изменил направление, и Роджер услышал повизгивание и тявканье лисиц. – Ты видел, что случилось с миссис Хиггинс? – тихо спросил Роджер сына. Джем покачал головой. – Мэнди видела, – ответил он. – Мама вскарабкалась по виноградным лозам и оттащила нас. Как Тарзан, – добавил он. – Как кто? – Услышав последнее слово, Йен развернулся и озадаченно посмотрел на Джема. Роджер не ответил, лишь махнул рукой, мол, после, и Йен повернулся к охотникам. Обсуждение не заняло и нескольких секунд, и они двинулись вдоль края ущелья, а шедшие рядом собаки жадно вынюхивали след.
– ИДИ, – ТВЁРДО СКАЗАЛА МАТЬ. – Тебе надо чем-то заняться. Кроме того, кто-то должен сходить к Тому Маклауду и сказать, что нам срочно нужен гроб. – Клэр бросила измученный взгляд вглубь дома. – Хорошо бы прямо сегодня к вечеру, для прощального бдения. – Так быстро? К чему такая спешка? После сегодняшних потрясений Брианне казалось, что хуже уже быть не может. Но то, что похороны будут так скоро, окончательно выбило её из колеи. – Она же... Она... Эми умерла всего несколько часов назад! Вздохнув, Клэр кивнула. – Знаю. Но на улице по-прежнему теплынь. – Мухи, – встряла миссис Каннингем. Она как раз вышла на порог, – видимо, искала Клэр. – Я бывала на поминках в жаркую погоду, – мрачно кивнула она Брианне, – и видела, как личинки буквально выпадали из савана и, извиваясь, ползали по полу. По крайней мере, в гробу они... С упрёком поглядев на Элспет Каннингем, Клэр поспешно сказала: – Пока мы оставим тело в кладовой над ручьём. Мы со всем справимся. Ступай, милая. Брианна ушла.
ТОМ МАКЛАУД С ГОРДОСТЬЮ заявлял, что от Салема до земель чероки он – единственный гробовщик. Правда это или нет, Брианна не знала, но мистер Маклауд сказал, что у него всегда имеется «хотя бы один, почитай, готовый гроб, – а вдруг кому срочно понадобится?» – Вон тот почти закончен, – показал Том, когда они вошли в открытый с одной стороны сарай, где пахло древесной стружкой (ею был усыпан пол). – Так, говорите, Хиггинс?.. Не уверен, что знаю, о какой леди речь. И какого она роста?.. Брианна молча подняла руку на уровень своей груди, и мистер Маклауд кивнул. Он был старым, морщинистым и почти лысым мужчиной с реденькой седой бородкой. От постоянной работы внаклонку его плечи ссутулились, но от самого гробовщика исходило ощущение спокойной уверенности и знания своего дела. – Значит, будет впору. Что же до сроков... Он покосился на наполовину завершённый гроб, стоявший на деревянных козлах. К стенам сарая были прислонены сосновые доски разной степени обработки. Позади них послышался шорох: скорее всего, в тёмных уголках шмыгали мыши. Странно, но на Брианну это подействовало успокаивающее – стало как-то почти по-домашнему уютно. – Я могу помочь, – выпалила она. Маклауд удивился. – Я хороший плотник, – пояснила Бри. Она подошла к висевшим на стене инструментам и сняла рубанок, – взяла его уверенно, так что Маклауд понял: она умеет с ним управляться. О чём-то размышляя, он уставился на неё из-под полуопущенных ресниц. Затем медленно осмотрел её с головы до ног, оценил рост, задержал взгляд на окровавленной одежде. – Вы же дочка Самого, верно? Ну, да, точно... – кивнул он, словно сам себе. – Что ж, если сумеете вбить гвоздь и не погнуть его, то и молодец. А не сумеете – будете доски ошкуривать.
ИДЯ ПО УЩЕЛЬЮ, РОДЖЕР беззвучно молился. Прочёл молитву за упокой души Эми Хиггинс и сразу же попросил Бога защитить их охотничий отряд. Притихшие мальчишки, как им было велено, держались поближе к нему и зорко оглядывались по сторонам, будто ожидая, что из виноградных лоз вот-вот выскочит медведь. Примерно с полчаса они двигались по ущелью, а потом его стены раздвинулись, и охотники вошли в лес, под сень высоких сосен и тополей. Собаки зашуршали сухими иголками и густой опавшей листвой, зарываясь в неё почти по грудь. Йен, возглавлявший отряд, остановился у подножия крутого склона и кивнул своим спутникам, указывая наверх. – Медведь там? – шёпотом спросил Эйдан у Роджера. – Я не знаю. – Роджер крепче сжал свою палку. На поясе висел нож, но глупо надеяться, что таким орудием ему удастся пробить шкуру и жир медведя. – А вот собаки его чуют, – заметил Жермен. И точно. Один из натасканных на медведя гончих псов вскинул голову и с нетерпеливым утробным завыванием рванулся вперёд. Гиллебрайд сразу же отпустил пса, и тот помчался вверх по склону к деревьям, за ним по пятам – его собрат и Блубелл. Все трое неслись быстрее ветра и громко лаяли. И тогда люди тоже бросились вслед за собаками. Они бежали со всех ног – только листья хрустели. У Роджера начало жечь в груди, да и мальчишки хватали ртом воздух и тяжело дышали, но не останавливались. Собаки чуяли запах и, охваченные азартом, громко гавкали, пружинисто махая длинными хвостами. Уворачиваясь от деревьев и перепрыгивая через поваленные брёвна, длинноногие Джейми с Йеном стремительно карабкались вверх по склону. Роджер едва за ними поспевал – как и Гиллебрайд, который пыхтел рядом, но то и дело умудрялся вдохнуть поглубже и громко подбадривал собак: – Sin e! An sin e! [Вперёд! Ату его! (гэльск.) – прим. перев.] Джейми с Йеном скрылись из виду, так что Роджер не разобрал, кто из них крикнул, только вдруг сквозь деревья донеслись едва различимые гэльские слова: «Вижу! Вот он!» Эйдан сдавленно выдохнул, набычился и так помчался вверх по склону, будто от этого зависела его жизнь. Роджер схватил Джема за руку, и они втроём с Жерменом понеслись следом. Роджер буквально вонзал палку в землю, чтобы легче было подниматься. Но стоило им добраться до вершины, как они тут же потеряли равновесие, заскользили вниз и скатились в небольшую лощину, где вокруг высокого дерева, словно языки пламени, прыгали собаки. Они лаяли и завывали, не сводя глаз с большой – просто гигантской – тёмной фигуры, засевшей между двумя стволами в тридцати футах над землёй. Роджер вскочил на ноги и отряхнул с одежды сухие листья. «Где мальчишки?» Эйдан был рядом – подняться он не успел, так и застыл на четвереньках и глядел вверх, беззвучно шевеля губами. «А Джем?» – Роджер в панике огляделся. – Джем! Ты где? – Я тут, пап, – сквозь лай собак раздался голос Джема прямо у Роджера за спиной. – Что с Эйданом? Роджера окатило волной облегчения, когда он увидел рыжую головёнку Джема: его коса расплелась, а в волосах было полно сосновых иголок. Он где-то поцарапал щёку, но в целом с ним всё в порядке. Роджер пару раз потрепал сына по голове и, повернувшись к Эйдану, присел рядом с ним на корточки. – Эйдан, ты в порядке? – Ага. – Мальчишка оцепенел и не сводил с медведя ошеломлённых глаз. «Вот бедняга», – подумал Роджер. – Он спустится и нас сожрёт? – спросил Эйдан. «И глазом не моргнёт, чёрт возьми, – подумал Роджер и с подозрением покосился на дерево. – Это ж медведь». – Мистер Фрейзер и остальные знают, что делать, – заверил он Эйдана, ободряюще поглаживая маленькую худощавую спину мальчика. «Надеюсь, я прав». Джейми заранее его проинструктировал: «Если медведь нападёт, изо всех сил врежь ему по носу. А если попытается укусить, воткни ему в глотку свою палку...» Палку Роджер потерял, когда катился вниз. «Где?.. А, вон там». Спускаясь за ней по склону, Роджер то и дело поглядывал на медведя, который на фоне голубого неба казался огромной чёрной кляксой. Судя по всему, слезать с дерева зверюга и не думала, но с палкой в руке Роджер почувствовал себя намного увереннее. Охотники стояли чуть поодаль и, прищурившись, разглядывали медведя. Собаки исступлённо лаяли и подвывали, прыгая и вцепляясь в ствол когтями, – и не собирались отступать. – Идёмте. Собрав мальчишек, Роджер повёл их вверх по склону. Они встали позади Джейми и остальных. Теперь, когда все дети были при нём, Роджер впервые по-настоящему разглядел медведя. Тот беспокойно мотал головой из стороны в сторону, глядя вниз на собак и явно думая: «Какого чёрта?..» К своему удивлению, Роджер даже посочувствовал загнанному на дерево животному. Но потом вспомнил об Эми, и сочувствие испарилось. – ...Точно выстрелить не получится, – прицеливаясь, сказал Джейми. Опустив винтовку, он взглянул на Йена. – Можешь заставить его спуститься? – Легко. Йен снял лук с плеча, неторопливо, без малейшей суеты наложил на тетиву стрелу и выпустил её медведю прямо в зад. От ярости зверь пронзительно взвизгнул и начал торопливо сползать по стволу. Спустившись примерно до середины, он бросил быстрый взгляд на собак, а затем с удивительной грацией перепрыгнул на соседнее дерево в десяти футах от первого и обхватил ствол. Мужчины одновременно закричали, и собаки мгновенно окружили новое дерево, – как раз в тот момент, когда медведь решил спуститься. Зверь, из задницы которого нелепо торчала стрела, пополз вверх, огляделся, пытаясь придумать, как спастись, и, не найдя иного выхода, прыгнул обратно на первое дерево. Именно тогда Джейми выстрелил, и медведь, будто огромный мешок с мукой, рухнул на землю. – Охренеть! – с благоговением сказал Джем. Жермен схватил Джема за руку. А Эйдан с яростным воплем бросился к упавшему медведю. Роджер тоже рванул вперёд и схватил Эйдана за шиворот, но поношенная рубашка порвалась, и в руках у Роджера остался лишь клочок ткани. Эйдан мчался к медведю. Джем, который так и стоял с открытым ртом, не сводя глаз с упавшего медведя, вдруг бросился вслед за другом. – Ну-ка стой! – крикнул Роджер сыну. – Стой, чёрт побери! Но тот мчался вперёд, с треском ломая ветки, мелькая лодыжками и царапая голени о пни и валежник. Остальные тоже бежали и вопили. Но Эйдан всех опередил: выхватив из-за пояса ножик, спотыкаясь, он с пронзительным рёвом преодолевал последние метры. Собаки уже добрались до мёртвого зверя и кусали, хватали, грызли, рвали тушу… Если, конечно, медведь был мёртв. Гиллебрайд нёсся по склону, держа рогатину обеими руками и грозно прикрикивая на собак. Вдруг медведь поднялся и, покачнувшись, ударил лапой Блубелл. Взвизгнув, гончая отлетела, шмякнулась о дерево и упала. И тут, не переставая неистово орать, Эйдан вонзил свой ножик в бок медведю. В следующий миг Роджер обхватил мальчишку за талию, отскочил в сторону и, свалившись на землю, прикрыл его своим телом. Позади послышался глухой удар (в зверя вонзилась рогатина), а затем медведь с долгим-предолгим выдохом рухнул на землю, подняв ворох листьев, которые коснулись лица Роджера. Одна из собак пронеслась прямо по Роджеру (её когти больно вонзились ему в спину) и рванула к мёртвому зверю. – Пап! Папа! Ты не ранен? – вопил и тормошил отца Джем. Роджер смутно слышал, что Гиллебрайд с Йеном отгоняют собак от медведя, и почувствовал, как большая твёрдая рука подхватила его под локоть, подняла, и лес закружился в глазах. – С Блубелл ничего страшного, – успокоил Джейми, и Роджер гадал: то ли он сам спросил о ней и просто не помнит, то ли Джейми говорит, чтобы вывести Роджера из ступора. – Ну, может, ребро сломано, а в остальном – порядок. Парнишка тоже молодцом, – добавил тесть. – Держи-ка. – Достав из своего споррана фляжку, Джейми вложил её в руки Роджеру. – Па-ап? – рядом с ним стоял на коленях обеспокоенный Джем. Роджер ему улыбнулся, хотя никак не мог совладать со своим лицом, оно ему не подчинялось – растекалось, будто расплавленная резина. – Я в порядке, a bhalaich [сынок, родной (гэльск.) – прим. перев.]. Тяжёлый запах медведя смешивался с ароматами виски и опавшей листвы. Роджер услышал, как всхлипывает Эйдан, и поискал его взглядом. Мальчик был с Йеном. Они сидели в жёлтых листьях, прислонившись к бревну. Одной рукой Йен обнимал парнишку, прижимая к его к себе. Большим пальцем Йен стёр со своего лица немного белой краски, смешанной с медвежьим жиром, и нарисовал полосу на лбу Эйдана. Джейми и Гиллебрайд стояли возле медведя и осматривали зверя. Жермен осторожно выглядывал из-за спины деда. С огромным усилием Роджер поднялся на ноги и протянул руку Джему. – Идём. Несмотря на раны, мёртвый медведь был прекрасен. Любуясь мягкостью пушистой морды, разными оттенками шерсти на теле и идеально выпуклыми изгибами огромной округлой спины, когтей, подушечек на лапах, Роджер чуть не заплакал. Опустившись на колени, Джейми поднял медвежью голову. Легко повернув тяжёлый череп, он большим пальцем оттянул вниз губу, обнажил и ощупал огромные зубы. Поморщившись, Джейми осторожно запустил руку в пасть и вытащил застрявший между коренными зубами странный крошечный клочок – что-то тёмно-зелёное. Какое-то растение?.. Джейми расправил его на раскрытой ладони, и Роджер увидел, что это лоскут тёмно-зелёной домотканой материи, окрашенный с одного края чёрным… Тёмная жидкость просочилась на руку Джейми. Кровь… Джейми кивнул, словно удостоверившись в том, что они убили того самого медведя, и сунул обрывок лифа с платья Эми в свой спорран. Затем встал и торжественно выпрямился. Йен тоже поднялся, подвёл Эйдана ко всем остальным, и тогда Джейми произнёс молитву за душу храбреца, который пал в бою.
К БОЛЬШОМУ ДОМУ они спустились на закате. Они принесли гроб: Том Маклауд шёл в головах, а Брианна шла позади. Пока со своей ношей они пробирались по тропе, пересекая длинные тени деревьев, Бри смотрела в затылок Маклауду и гадала: сколько же ему лет? Его редкие и практически белые волосы были стянуты сзади в пучок; коричневатая кожа казалась чешуйчатой, словно у черепахи. Но, как и у черепахи, его глаза горели живым огнём, а широкие руки знали и прекрасно чувствовали древесину. За весь день они обменялись не более чем дюжиной слов, но их это не тяготило. Поначалу, думая о гробе, Брианна испытывала глубокую печаль: они хоронят Эми, она уходит от них, грядёт вечная разлука. Но, когда Бри погрузилась в работу, буря в душа улеглась – так всегда бывает, когда работаешь с острыми инструментами. Она сосредоточилась, и постепенно страх, шок и грусть исчезли, сменившись умиротворением. Напоследок она могла сделать для своей подруги что-то реальное: Эми похоронят в хорошо отшлифованном деревянном гробу. Руки Брианны саднило, вся одежда была в опилках; от неё пахло пόтом и свежеструганой сосной. А тропа, по которой они несли гроб, благоухала бальзамическими пихтами. «Будто ладаном», – подумала Брианна.
ОНИ ДОБРАЛИСЬ ДО ДОМА, когда уже почти стемнело. Оставив Тома с гробом во дворе, Брианна поднялась наверх, чтобы наскоро привести себя в порядок и переодеться. Тяжёлые от пота и опилок одёжки упали на пол, и Бри мгновенно почувствовала облегчение, словно скинула с себя толику бремени сегодняшнего дня. Она ногой отбросила одежду в угол и замерла, обнажённая. Дом внизу гудел, будто мамин улей, то и дело хлопала дверь, кто-то кого-то окликал; впрочем, когда люди входили, то в знак уважения тут же понижали голоса – пусть и ненадолго. Закрыв глаза, Брианна медленно провела руками по своему телу, ощущая кожу и кости, слыша мягкий шелест влажных, тяжёлых распущенных волос, которые струились по спине. Она подумала, что должна бы испытывать чувство вины. Сквозь туман усталости и изнеможения Бри действительно чувствовала себя виноватой, но, как не раз говорила её мать, у плоти нет совести. И тело её было благодарно за то, что живо и находится в прохладной, тёмной комнате, где при свете свечей за ним ухаживают, протирают губкой и приводят в порядок. Тихонько постучав, вошёл Роджер. Брианна бросила нижнюю юбку, которую собиралась надеть, и в одной сорочке и корсете подошла к мужу и уткнулась ему в плечо. – Что вы сделали с медведем? – несколько минут спустя пробормотала она. От Роджера пахло кровью. – Выпотрошили, перевязали верёвками и притащили домой. Наверное, твой отец положил его в погреб, чтобы до него не добрались какие-нибудь звери. Он пообещал, что завтра они с Гилли Макмилланом снимут с него шкуру и разделают. Будет мно-о-ого мяса, – добавил он. У Бри по спине пробежала слабая дрожь, которая отозвалась и в животе. Роджер почувствовал это и прижал к себе жену покрепче. – Всё хорошо? – тихо спросил он, зарывшись в её волосы. Не в силах вымолвить ни слова, Бри кивнула, и они стояли, молча обнявшись и прислушиваясь к приглушённому гулу голосов внизу. – А ты как? – наконец отпустив Роджера, спросила Бри. Она отступила и вгляделась в мужа. Глаза его воспалились от усталости, на влажном лице – красные пятна: Роджер только что побрился. А прямо под челюстью тёмной полоской засохшей крови виднелся небольшой порез. – Было ужасно? – Да… но в то же время по-настоящему прекрасно. – Роджер тряхнул головой и наклонился, чтобы поднять валяющуюся на полу нижнюю юбку. – Потом расскажу. А мне пора надеть свою амуницию и сказать людям утешительные слова. Он расправил плечи, и Брианна видела, как, перешагнув через эмоции и усталость, муж ухватился за собственное призвание, подобно тому, как воин мог бы вцепиться в боевой меч. – Потом расскажешь, – эхом отозвалась Бри, и у неё мелькнула мысль, что, пожалуй, ей следует выучить какое-нибудь благословение для воина, идущего на битву.
БРИ НЕ СРАЗУ УДАЛОСЬ ВЗЯТЬ себя в руки: лишь спустя некоторое время она смогла покинуть тихое убежище своей спальни и спуститься вниз. Гроб с телом Эми установили на козлах в кухне, так как в маленькой гостиной ни за что не поместились бы все, кто пришёл на похороны. Люди пришли не с пустыми руками. Рейчел и две старшие девочки Чизхолм распаковывали корзины и сумки, выкладывая снедь на столы. Войдя в комнату, Брианна осторожно сделала глубокий вдох (отчего корсет скрипнул), но ничего такого не учуяла: если в воздухе и витали нотка разложения или запах медведя, их замаскировали ароматы горящих дров, свечного воска, ягодного джема, яблочного сидра, сыра, хлеба, холодного мяса и пива. К тому же в доме, будто умиротворяющий призрак, благоухал виски из запасов отца. Одетый в чёрный суконный костюм священника, с высоким белым воротником-стойкой, у камина стоял Роджер. Он негромко приветствовал людей, пожимал им руки, внушая душевное спокойствие и даруя утешение. Он на миг поймал взгляд Брианны, и глаза мужа потеплели, но его отвлекла Старая Мамуля, которая, опершись на руку Роджера, поднялась на цыпочки и что-то кричала ему в ухо. Брианна взглянула на гроб. Она должна проститься с Эми… И хоть несколько слов сказать Бобби. «Ага, сказать… И что же? Не могу же я просто брякнуть: “Мне так жаль!”» От одного взгляда на Бобби Хиггинса у Брианны на глаза навернулись слёзы. Осиротевший муж героически старался держаться на ногах и хоть как-то реагировать на поток соболезнований, которые угрожали его захлестнуть. Джейми стоял рядом с Бобби, приглядывая за ним, отвечая на самые назойливые излияния чувств, – и без конца подливал виски в кружку Бобби. Почувствовав на себе пристальный взгляд Брианны, отец обернулся и обеспокоенно приподнял густую бровь. На его лице яснее ясного читался вопрос: «Ты как, дочка? У тебя всё хорошо?» Бри кивнула и, приложив неимоверные усилия, улыбнулась, но внутри у неё поднималась паника. Часто и неглубоко дыша, Брианна резко повернулась и вышла в холодный коридор. И пока она по нему шла, за спиной ей чудилась медленная, тяжёлая поступь и скрежет когтей по деревянному полу. Клэр сказала дочери, что всех малышей накормили и уложили спать в хирургической, надёжно отделив их за свисающим одеялом от треволнений дня. Брианна остановилась, прислушалась и, хотя внутри было тихо, отодвинув край одеяла, заглянула в комнату. Огонь в очаге притушили, а из кухни принесли каминный экран – на всякий пожарный случай. Под большим столом возле очага, а также в каждом углу комнаты уютными бугорками свернулись или растянулись детские тела. Ребятишки спали, укрывшись верхней одеждой родителей или своей собственной. Посреди одной кучи малы Бри увидела Мэнди, которая спала, раскинув руки-ноги наподобие морской звезды. А Джем наверняка где-нибудь на улице, со старшими мальчишками. Вся комната, казалось, мерно дышала, погрузившись в глубокий сон, и Брианне вдруг захотелось лечь рядом с малышами и отключиться от всего на свете. Она в десятый раз взглянула на большое окно, занавешенное от сквозняков выторгованным у индейцев шерстяным покрывалом. И волосы у неё на затылке зашевелились: оно же не защитит ни от одной твари, что разгуливают в ночи. – Всё в порядке, Бъи-и. Я-я зде-есь, – прозвучал вдруг тихий голосок. Вздрогнув, Брианна отпрянула и огляделась. Всмотревшись в полумрак, она увидела Фанни: скрестив ноги, девочка сидела в углу у камина, а рядом с ней на полу крепко спала Блубелл, уютно примостив морду девочке на бедро. В темноте муслиновые повязки на рёбрах Блуи казались расплывчатым белым пятном. – Ты сама-то как, Фанни? – прошептала в ответ Бри. – Хочешь поесть? Фанни покачала головой, её аккуратный белый чепец напоминал торчащую из земли шляпку гриба. – Миссис Фрейзер принесла мне ужин. Я сказала, что мы с Блуи посидим тут, с Орри и Робом, – пояснила она, тщательно выговорив все «р». – Вдруг они проснутся… – Это вряд ли, – невзирая на беспокойство, улыбнулась Бри. – Но, если проснутся, позови меня. Покидая хирургическую, она унесла с собой чуточку безмятежного покоя, который исходил от спящих детей. Однако стоило ей зайти на кухню, душную и битком набитую людьми, как чувство умиротворения испарилось. Корсет внезапно впился в тело: сдавило так, что ей пришлось задержаться у стены, чтобы вспомнить, как дышать нижней частью живота. И невольно она услышала разговор: – А хижина, в которой живёт Бобби, ему принадлежит? – спросила подругу Мойра Талберт, задумчиво глядя на небольшую группу людей, столпившихся вокруг Бобби Хиггинса. – Я знаю, что тот дом построил Сам и какое-то время там жили его дочь с мужем. Но Джозеф Вемисс сказал Эндрю Болдуину, что Сам отдал домишко Бобби с Эми, однако никаких бумаг на дом и землю они не подписывали, так что не ясно: насовсем или только попользоваться. – Понятия не имею, – хитро сощурившись, ответила Пегги Чизхолм. Она бросила взгляд в дальний конец комнаты, где две её дочери помогали нарезать и раскладывать ломтики огромного, пропитанного виски, фруктового пирога, который принесла Мэнди Маклауд. – Как думаешь, может, у Самого на уме выдать за Бобби свою маленькую сиротку? Уж ради неё-то он отдаст хижину Бобби. Наверняка. – Слишком молода, – качая головой, возразила Софи Макмиллан. – Она же совсем ещё девчонка. – И то верно. Бобби нужна мать для его мальчишек, – пренебрежительно вставила Энни Бэбкок. – А этой кулёме и мокрых цыплят не доверишь. Другое дело – моя двоюродная сестра Мартина, ей семнадцать, и... – И всё равно. Но ведь он – убийца, – перебила её Пегги. – Я бы не хотела иметь такого зятя, пусть даже и дом у него хорош. Этого Брианна стерпеть не смогла и вмешалась. – Бобби не убийца, – возмутилась она. Хриплый её голос прозвучал на удивление грубо. Она с трудом откашлялась и повторила: – Он не убийца. Он был солдатом и застрелил кого-то во время уличных беспорядков. В Бостоне. При слове «Бостон» Брианну будто что-то кольнуло. Она перенеслась туда, и её вмиг окутало запахом газующих автомобилей… Она вспомнила, как в пятом классе была с одноклассниками на экскурсии: из гавани дует ветрище, все дрожат от холода. Позади неё – Старый Капитолий, а прямо у её ног – вделанная в асфальт бронзовая табличка, большая и круглая, а на ней надпись: «Бостонская резня». – Это были уличные беспорядки, – более твёрдо произнесла она. – Толпа людей напала на небольшой отряд военных. Бобби застрелил кого-то, чтобы спасти солдатам жизнь. – Вот как? – Сара Макбауэн скептически изогнула бровь. – Тогда почему у него на лице эта буква «М»? [М – первая буква английского слова murdere – убийца – прим. перев.] За прошедшие с тех пор десять лет тёмный шрам поблёк, но сейчас, в тусклом свете свечи, он отчётливо выделялся на бледном лице Бобби, который так и сидел возле мёртвой жены, крепко-накрепко вцепившись в край соснового гроба, словно мог удержать Эми, будто не хотел её отпускать, отказывался признать, что её больше нет. «Я должна к нему подойти, – не отпускала Брианну мысль. – Надо хоть взглянуть на Эми. Попросить прощения». – Извините, – резко сказала она и протиснулась мимо Мойры. Бобби стоял в окружении своих ближайших друзей, они неловко бормотали слова сочувствия и время от времени утешающе похлопывали его по плечу. Бри отступила, ожидая возможности подойти и поговорить. Сердце колотилось, в ушах отдавался каждый удар. – А, Брианна! Вот ты где! – Кто-то схватил Бри за руку, и к ней прильнула Руфи Маклауд, которая с любопытством на неё уставилась. – Ты как, a nighean? Говорят, ты была с Эми, когда на неё напал злобный зверь… Это правда? – Да, – онемевшими губами ответила Бри. – И как это произошло? – Беата Мур и ещё одна молодая женщина сгрудились позади Руфи, их глаза горели любопытством. – Далеко от тебя был медведь? Слово «медведь» будто стало сигналом: все тут же повернулись к Брианне. – Не дальше, чем я от вас сейчас, – сказала она. Бри едва слышала, что говорит: ее сердце забилось быстрее и... О, Боже. В груди вдруг сильно затрепетало, будто в ловушку попала стая испуганных воробьёв. В глазах поплыли чёрные точки. Она не могла дышать. – Я… Мне нужно… Бри беспомощно махнула рукой, отвернулась от лиц, алчущих подробностей, пошатываясь, вышла из комнаты и почти побежала к лестнице. Она начала расшнуровывать лиф ещё на лестничной площадке и практически сорвала его, когда, спотыкаясь, влетела в спальню и захлопнула за собой дверь. Она не могла дышать… Нужно срочно избавиться от корсета. Хватая ртом воздух, Бри сдёрнула бретельки с плеч и выскользнула из наполовину расстёгнутого лифа, сбросила юбки и прислонилась к стене. Сердце бешено стучало. Воздуха! Обливаясь потом и дрожа, Брианна распахнула дверь и начала подниматься по лестнице на недостроенный чердак, где можно вдохнуть полной грудью.
РОДЖЕР УВИДЕЛ, КАК БРИАННА побледнела, повернулась и на неверных ногах вышла из кухни, врезавшись в приоткрытую дверь, которая с грохотом за ней захлопнулась. Он пробрался сквозь толпу так быстро, как только сумел, но, когда вышел в коридор, Бри уже исчезла. Может, ей просто захотелось на воздух? Потому что, Бог свидетель, ему самому он просто необходим: ночной прохладный ветерок, врывающийся со двора, стал огромным облегчением. – Бри! – позвал Роджер с порога, но ответа не последовало – слышались только шарканье подошв и бормотание людей, которые поднимались по склону на свет мерцающего соснового факела. «Значит, она в хирургической… должно быть, пошла посмотреть, как там дети…» В конце концов он её нашёл. На самом верху на фоне ночного неба белела тень. Брианна стояла, уцепившись за одну из стоек деревянного каркаса, обрамлявшего недостроенный чердак. Скорее всего, Брианна слышала, как он пришёл, хотя Роджер старался ступать осторожно: ведь пока что всего один слой досок служил одновременно и потолком второго этажа, и полом чердака. Однако Бри не пошевелилась, только волосы развевались да сорочку трепал ветер. Где-то по соседству разразилась запоздалая гроза: вдалеке, за горой, вскипали стальные облака, их то и дело пронизывали яркие вспышки молний. Вместе с ветром прилетел сильный запах озона. – Ты выглядишь как статуя на носу корабля, – сказал Роджер, подходя к жене вплотную и нежно её обнимая, чтобы укрыть от холода. – Ты и на ощупь такая же… до того закоченела, что стала твёрдой, как деревяшка. Бри в ответ лишь хмыкнула, но Роджер понял, что она рада его видеть и оценила его хилую попытку пошутить, однако или слишком замёрзла, чтобы ответить, либо просто не знала, что сказать. – Когда происходит нечто подобное, никто не знает, что сказать, – утешил он, касаясь губами белого холодного уха жены. – Ты знаешь. И ты нашёл слова. – Не-а, – возразил Роджер. – Да, я что-то там пролепетал, но одному Богу известно… – и я, кстати, вполне серьёзно об этом говорю, – правильные я нашёл слова или нет. Да и есть ли они вообще – правильные слова, которые в подобной ситуации окажутся к месту. Вот ты была там, с Эми. – Роджер старался говорить как можно мягче. – Ты пришла на помощь, ты позаботилась о детях. Большего ты и сделать не могла. – Знаю. – И тут Бри повернулась и прижалась мокрой от слёз щекой к щеке мужа. – Это-то... Именно это и ужасно. Тогда я ничего не могла сделать, чтобы... как-то исправить ситуацию, как-то помочь. Секунду назад Эми была жива, и вдруг... Брианну трясло. «Надо было захватить плащ или одеяло...» – подумал Роджер. Но всё, что у него есть, – это собственное тело, и он крепко-крепко прижал к себе жену, чувствуя, как она дрожит в его объятьях, целая и невредимая. Слава Богу – живая… И почувствовал ужасную вину за своё облегчение, что погибла не она… – А ведь могла погибнуть я, – прошептала Бри, голос её дрожал так же сильно, как и тело. – Эми была всего футах в десяти от меня. Если бы медведь появился с другой стороны, то... Джем с Мэнди с-сегодня с-стали бы с-сиротами. – Брианна тихо и сдавленно всхлипнула. – За пять минут до этого Мэнди была прямо возле моих ног. Она… Это её мог... – Ты совсем замёрзла, – прошептал ей в волосы Роджер. – Дождь собирается. Пойдём вниз. – Я не могу. Зря мы вернулись, – сказала она. – Нам не следовало приходить сюда. Отпустив деревянную стойку, Брианна склонила голову на плечо мужа, прижалась к нему всем телом и заплакала. Холод, исходивший от жены, начал просачиваться в Роджера, а её слова ледяными дробинками застучали в его голове. «Господи… Мэнди…» Он не мог пообещать жене, что всё будет хорошо. Но и оставить её стоять здесь одну-одинёшеньку, будто громоотвод, тоже не дело. – Если я попробую унести тебя отсюда на руках, то, скорее всего, мы упадём и оба погибнем, – сказал он и взял её холодную руку. – Давай пойдём вниз, ладно? Бри кивнула, выпрямилась и вытерла глаза рукавом сорочки. – Нет ничего плохого в том, чтобы остаться в живых, – тихо сказал Роджер. – Я рад, что ты жива. Брианна снова кивнула, поднесла его руку к своим холодным губам и поцеловала. Они друг за дружкой спускались по тёмной лестнице к далёкому сияющему очагу. Каждый поодиночке, но всё-таки вместе.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ мы похоронили Эми на маленьком альпийском лугу, который служил Риджу кладбищем. День выдался мирным и солнечным, и каждый шаг открывал в густой траве то пурпурные вспышки астр, то жёлтые всплески золотарника. Тепло солнца, касаясь наших плеч, дарило утешение, и в заупокойных молитвах Роджера тоже звучало что-то утешительное. Я поймала себя на мысли (приходит время, когда начинаешь об этом задумываться), что и сама хотела бы именно такие похороны: на открытом воздухе, в кругу друзей и семьи, с людьми, которые меня знали и кому я служила много лет. Конечно, от чувства глубокой печали никуда не денешься, но гораздо пронзительнее – ощущение торжественности, которому так соответствуют солнечный свет и глубокое зелёное дыхание близлежащего леса. До тех пор пока на могилу не бросили последнюю лопату земли, все хранили молчание. Роджер кивнул онемевшим от потрясения детям Эми, которые сбились в кучу вокруг отца и сжимали в руках букетики полевых цветов. Собрать цветы им помогла Брианна, а Мэнди, конечно же, настояла на том, чтобы сделать свой собственный букет из дикого розового клевера и заколосившейся травы. Рейчел тихо стояла рядом с Бобби Хиггинсом. Она осторожно взяла его обмякшую руку и вложила в неё пучок крошечных белых, похожих на маргаритки цветков тонколучника. Рейчел что-то прошептала Бобби на ухо, и он тяжело сглотнул, посмотрел на своих сыновей, а затем вышел вперёд, чтобы первым возложить цветы на могилу Эми. За ним последовали Эйдан, малыши Орри с Робом, Джем, Жермен и Фанни – и, наконец, Мэнди: она сосредоточенно нахмурилась, стараясь всё сделать правильно. Другие ненадолго останавливались у могилы и, коснувшись рук или спины Бобби, что-то ему шептали. Люди начали расходиться, возвращаясь домой, к работе, к ужину, к повседневной жизни. Они были благодарны за то, что смерть пока обошла их стороной, но чувствовали себя смутно виноватыми за эту благодарность. Некоторые не ушли сразу и стояли, тихо переговариваясь друг с другом. Рейчел снова очутилась рядом с Бобби: они с Бри негласно взяли на себя обязательство не оставлять его одного. Затем настала наша очередь. Я последовала за Джейми, который молча взял Бобби за плечи и склонил свою голову, так что одно мгновение они стояли, прижавшись лбами и разделяя горе. Затем мой муж выпрямился, покачал головой, сжал плечо Бобби и отступил в сторону, пропуская меня. – Она была замечательная, Бобби, – прошептала я: у меня от пролитых слёз всё ещё перехватывало горло. – Мы будем её помнить. Всегда. Хиггинс открыл рот, но ничего не сказал. Он крепко сжал мою руку и кивнул, не обращая внимания на слёзы, которые текли по его лицу. Перед похоронами он побрился, и на его бледной коже выступили красные пятна. Мы медленно шли по тропе к дому. Всю дорогу домой мы молчали, только слегка касались друг друга. У сада мы остановились. – Я… захвачу немного… – Я неопределённо махнула рукой в сторону частокола. Чего? Я задумалась. Что я могла собрать или выкопать, чтобы сделать припарку на смертельно раненное сердце? Джейми кивнул, затем притянул меня к себе и поцеловал. Отступил назад и приложил руку к моей щеке, глядя на меня, как будто пытаясь запечатлеть мой образ в своём сознании, затем повернулся и зашагал вниз. По правде говоря, в саду мне не нужно было ничего. Ничего, кроме одиночества. Я просто стояла там какое-то время, позволяя тишине, которая никогда не бывает безмолвной, в меня проникнуть: шелест и вздохи близлежащего леса, когда ветер проносился сквозь него, отдалённая перекличка птиц, кваканье жабок из соседнего ручья. Ощущение, будто растения разговаривают друг с другом. Близился вечер, и низко опустившееся солнце проглядывало из-за оленьего частокола, бросая сквозь бобовые лозы пятнистый свет на сплетённый из соломы улей, куда с ленивой грацией влетали, а потом вылетали пчёлы. Протянув руку, я положила её на улей и почувствовала приятный низкий рабочий гул внутри. «Эми Хиггинс ушла… умерла. Вы её знаете: у неё во дворе полно мальвы, она выращивает… выращивала… жасмин у коровника, а неподалёку у неё – большой участок кизила». Я стояла совершенно неподвижно, позволяя вибрации жизни войти в мою руку и силой прозрачных крыльев коснуться моего сердца. Её цветы продолжают расти.
Часть третья ПЧЕЛИНОЕ ЖАЛО ЭТИКЕТА И ЗМЕИНЫЙ УКУС МОРАЛИ ГЛАВА 31. PATER FAMILIAS
(с) Перевод Натальи Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
'PATER FAMILIAS [Отец семейства (лат.) – прим. перев.]'
Саванна, Королевская колония Джорджия В ДУШЕ УИЛЬЯМ ЛЕЛЕЯЛ слабую надежду, что на его расспросы о лорде Джоне Грее ему ответят либо полным неведением, либо известием о том, что милорд вернулся в Англию. Но не тут-то было. Писарь генерал-майора Прево сразу же назвал ему адрес – дом на Сент-Джеймс-сквер, – и Уильям, с колотящимся сердцем и свинцовым шаром в животе, спустился по ступенькам штаба Прево, где на улице его ждал Джон Циннамон. Однако эти переживания вмиг обратились в пыль, стоило Уильяму увидеть полковника Арчибальда Кэмпбелла, бывшего командира гарнизона Саванны и личного bête noire Уильяма [предмет особой ненависти и отвращения; букв. «чёрный зверь» (фр.) – прим. перев.]. Его сопровождали два адъютанта. Первым побуждением Уильяма было надвинуть шляпу на лицо и проскользнуть мимо в надежде остаться неузнанным. Однако и без того уязвлённая гордость этого ему не позволила, и молодой человек прошествовал прямо по дорожке навстречу полковнику, высоко подняв голову и царственно ему кивнув. – Добрый день, сэр, – поздоровался Уильям. Кэмпбелл, говоривший что-то одному из адъютантов, рассеянно поднял глаза, затем резко замолк и напрягся. – Какого дьявола вы здесь делаете? – Широкое лицо полковника сделалось тёмным, словно подгоревшая отбивная. – Мои дела вас не касаются, сэр, – вежливым тоном ответил Уильям и направился к воротам. – Трус, – презрительно бросил Кэмпбелл ему в спину. – Трус и распутник. Убирайся с глаз долой, пока я тебя не арестовал. «Не обращай внимания, – подсказывала Уильяму логика, – за этими оскорблениями кроется лишь давнишняя неприязнь между Кэмпбеллом и дядей Хэлом. Иди вперёд, будто ничего не слышал». Он развернулся – гравий заскрежетал у него под каблуками. Увидев лицо Уильяма, Кэмпбелл побледнел и отскочил назад, и только поэтому Джону Циннамону удалось в три прыжка подлететь к Уильяму и схватить сзади за руки. – Amène-toi, imbécile! – прошипел он на ухо Уильяму. – Vite! [«Пошли отсюда, имбецил! Живо!» (фр.) – прим. перев.] Будучи тяжелее Уильяма на сорок фунтов, Циннамон своего добился и утащил друга, – хотя, надо признать, тот и не сопротивлялся. Не сводя горящих глаз с покрывшегося пятнами лица Кэмпбелла, Уильям медленно пятился туда, куда его тянул Циннамон, – к выходу со двора. – Что с тобой, gonze? [приятель (фр.) – прим. перев.] Что случилось? – спросил Циннамон, как только они благополучно миновали ворота обшитого досками особняка и скрылись из виду. Циннамон не злился, а всего лишь любопытствовал, и Уильяма это немного успокоило. Он провёл рукой по лицу. – Прости. – Он перевёл дыхание. - Этот... он... этот человек повинен в смерти... юной леди. Юной леди, которую я знал. – Merde. [Чёрт (фр.) – прим. перев.] – Циннамон обернулся и бросил на особняк свирепый взгляд. – Джейн? – Ч-что... откуда ты знаешь это имя? – потребовал ответа Уильям. Свинец в его животе занялся огнём и расплавился, оставив после себя выжженную пустоту. Из головы всё не шли руки Джейн – маленькие, белые, нежные. Он не мог забыть, как скрестил их у неё на груди – руки с порезанными запястьями, аккуратно перевязанными чёрной тканью. – Ты иногда произносишь его во сне, – виновато пожал плечами Циннамон. Он колебался, но любопытство пересилило: – Ну что? Узнал? – Да. – Уильям сглотнул и повторил более твёрдо. – Да. Он здесь. Оглторп-стрит, дом двенадцать. Пойдём!
ДОМ БЫЛ СКРОМНЫЙ, но опрятный, обшитый белым крашеным тёсом, с дверью синего цвета. Он стоял в ряду таких же аккуратных домов, на улице, которая заканчивалась маленькой церковью из красного песчаника. Сбитые дождём листья лежали на кирпичной дорожке в палисаднике, словно мокрые жёлтые сугробы. Когда молодые люди подошли к воротам, Циннамон шумно вдохнул, и пока они подходили к двери, он то и дело украдкой оглядывался по сторонам, подмечая каждую деталь. Уильям без колебаний забарабанил в дверь, не обращая внимания на медный молоток в форме собачьей головы. Тишина. А потом раздался детский плач. Молодые люди уставились друг на друга. – Это, должно быть, ребёнок кухарки, – сказал Уильям с напускной беспечностью. – Или служанки. Наверняка сейчас женщина... Дверь распахнулась, и на пороге показался хмурый лорд Джон, без парика и в одной рубашке. К груди он прижимал завывающего младенца. – Вы разбудили ребёнка, лопни ваши глаза, – сказал он. – А, Вилли, привет. Входите скорее, не стойте там, а то сквозняк. У этого дьяволёнка режутся зубы, и простуда в придачу вряд ли улучшит его настроение. Как зовут твоего друга? К вашим услугам, сэр, – добавил он, прикрывая рукой орущий рот ребёнка и радушно кивая Циннамону. – Джон Циннамон, – машинально произнесли хором оба молодых человека и разом замолчали, одинаково смутившись. Уильям пришёл в себя первым. – Это твой? – вежливо осведомился он, кивком указав на ребёнка, который на миг перестал выть и яростно грыз у лорда Джона костяшку пальца. – Шутить изволишь, Уильям? – ответил отец, отступая назад и кивая в знак приглашения пройти. – Позволь представить: твой двоюродный племянник Тревор Уоттисвейд Грей. Рад встрече с вами, мистер Циннамон. Не выпьете ли пива? Или чего-нибудь покрепче? – Я... – Запаниковавший Циннамон поглядел на Уильяма, ожидая указаний. – Кое-что покрепче может нам понадобится, сэр. Если найдётся. Уильям осторожно забрал малыша из рук лорда Джона. Тот с облегчением вытер влажную ладонь о штаны и протянул её Циннамону. – К вашим услугам, с... – Он резко замолчал, очевидно, впервые как следует разглядев гостя. – Циннамон... – медленно произнёс он, не сводя глаз с лица индейца. – Джон Циннамон, говорите? – Да, сэр, – хрипло ответил Циннамон и внезапно упал на колени с таким грохотом, что задребезжал фарфор на буфете, а маленький Тревор застыл и завизжал, как будто его потрошили барсуки. – О Боже, – сказал лорд Джон, переводя взгляд с Тревора на Циннамона и обратно. – Дай-ка сюда. Он снова взял ребёнка у Уильяма и принялся со знанием дела его трясти. – Мистер Циннамон, – произнёс лорд Джон. – Пожалуйста, встаньте. Не нужно... – Ради Бога, что вы делаете с ребёнком, дядя Джон? – раздался гневный женский голос, и Уильям обернулся. В дверях в дальнем конце комнаты стояла белокурая девушка среднего роста, и только грудь у неё была чрезвычайно пышной. Молочно-белая, она была наполовину прикрыта воротом баньяна и развязанной рубашкой. – Я? – возмутился лорд Джон. – Я ничего не сделал этому маленькому чудовищу. Вот, мадам, возьмите его. Оказавшись у матери на руках, маленький Тревор тут же уткнулся лицом ей в грудь, попискивая, будто зверёныш в поисках молока. Молодая женщина скользнула взглядом по Уильяму и вдруг недовольно уставилась на его лицо. – А вы-то ещё кто, чёрт подери? – спросила она. Он моргнул. – Меня зовут Уильям Рэнсом, мадам, – довольно сухо ответил он. – К вашим услугам. – Амарантус, это твой кузен Вилли, – представил сына лорд Джон, выступая вперёд. Ему пришлось протиснуться мимо Циннамона, и, как бы извиняясь, он потрепал индейца по макушке. – Уильям, позволь представить тебе Амарантус, виконтессу Грей… вдову твоего кузена Бенджамина. Нет, никакой заминки не было, но Уильям её почувствовал и резко перевёл взгляд с молодой женщины на отца, однако лицо лорда Джона оставалось спокойным и дружелюбным. В глаза Уильяму он не смотрел. «Значит... нашлось тело Бена или нет, но, видимо, они решили: пусть его жена считает, что он мёртв». – Примите мои соболезнования, леди Грей, – поклонился он. – Благодарю, – сказала она. – Ой! Тревор, гадкий ты маленький миотис! Она стиснула Тревора, засунув его под поспешно выдвинутое вперёд крыло баньяна, очевидно, тем же движением стянула с себя сорочку: ребёнок прижался к её груди и теперь громко причмокивал, смущая Уильяма. – Э... Миотис? По звучанию слово вроде бы напоминало что-то греческое, но его значение было Уильяму неизвестно. – Вечерняя летучая мышь, – ответила Амарантус, поудобнее устраивая ребёнка. – У них очень острые зубы. Прошу прощения, милорд. С этими словами она развернулась и, шлёпая босыми ногами, ушла. Циннамон, на которого никто не обращал внимания, хмыкнул и бесшумно поднялся на ноги. – Милорд... – начал он – Надеюсь, вы простите, что я приехал сюда без предупреждения. Я не знал, где вас найти, пока сегодня мой друг, – он указал кивком на Уильяма, – не выяснил, где вы живёте. Хотя, наверное, я поторопился. Может… мне уйти? – добавил он, нерешительно поворачиваясь к двери. – Нет, что вы. После того как Амарантус унесла Тревора, лорд Джон чуть расслабился и вновь обрёл свою обычную невозмутимость…. – Прошу вас… садитесь. Я пошлю... На самом деле, боюсь, послать некого. Лакей – в армии, а повар пьян вдрызг. Я сам принесу... Лорд Джон хотел было пойти на кухню, но Уильям поймал его за рукав. – Нам ничего не нужно, – почти с нежностью сказал он. Как ни парадоксально, в сумятице нескольких последних минут улеглось его собственное волнение. Уильям опустил руку на плечо отца, чувствуя твёрдость костей и тепло его тела. Интересно, сможет ли он когда-нибудь снова назвать лорда Джона «папá»? Уильям развернул его лицом к Джону Циннамону. Индеец побледнел настолько, насколько это было возможно для человека его цвета кожи; выглядел он так, словно его вот-вот стошнит. – Я пришёл вас поблагодарить, – выпалил он и сжал губы, как будто боялся сказать лишнее. Лорд Джон оглядел высокого молодого человека с ног до головы, и лицо его смягчилось и как будто посветлело. Сердце Уильяма чуть сжалось. – Не стоит благодарностей, – сказал лорд Джон и замолк, чтобы прочистить горло. – Правда, не стоит, – более решительно повторил он. – Я так рад видеть вас снова, мистер Циннамон. Спасибо, что отыскали меня. Комок застрял в горле у самого Уильяма, и он отвернулся к окну: возникла смутная мысль, что он должен дать им минутку уединения. – Маноке мне рассказал, – тоже хрипло произнёс Циннамон. – Что это вы... – Он вам рассказал?.. Ну, да, теперь я вспомнил: он был там, в Квебеке, когда я определил вас в монастырский приют... Когда умерла ваша мать. Вы виделись с Маноке? Недавно? В голосе лорда Джона прозвучали странные нотки, и Уильям оглянулся на отца. – И где же? – В Маунт-Джосайе, – ответил Уильям, поворачиваясь всем туловищем. – Я... э-э... туда поехал. И обнаружил мистера Циннамона у Маноке в гостях. Он, Маноке, передал тебе привет и приглашал тебя снова с ним порыбачить. Во взгляде лорда Джона мелькнуло что-то необычное, но исчезло, как только он снова обратился к Джону Циннамону. Индеец всё ещё нервничал, но уже не паниковал. – Очень любезно с вашей стороны, сэр, принять меня. – Циннамон неловко кивнул лорду Джону. – Я хотел... то есть... я не хочу... вам навязываться или... или создавать какие-либо трудности. Ни за что на свете. – Ну, конечно, – с недоумённым видом отозвался лорд Джон. – Я не надеюсь, что вы меня признáете, – храбро продолжил Циннамон. – Я вообще ни на что не надеюсь. И ничего не прошу. Я просто... Я просто… должен был вас увидеть. На последних словах голос у него внезапно сорвался, и Джон Циннамон поспешно отвернулся. У него на ресницах дрожали слёзы. – Признáю?.. Совершенно ничего не понимая, лорд Джон уставился на Джона Циннамона. У Уильяма внезапно лопнуло терпение. – Признаешь своим сыном, – грубо сказал он. – Принимай его: он лучше, чем тот, который у тебя есть. И, в два прыжка достигнув двери, он распахнул её и выскочил. Дверь так и осталась открытой.
УИЛЬЯМ РЕШИТЕЛЬНО НАПРАВИЛСЯ к воротам, но остановился. Он хотел уйти, сбежать и оставить лорда Джона с его сыном, и пусть сами разбираются между собой. Чем меньше он будет знать об их беседе, тем лучше. Он уже положил руку на щеколду, но колебался. Бросить Циннамона он не мог: кто знает, чем закончится этот разговор. Если всё пойдет наперекосяк… Уильям вдруг как наяву представил себе Циннамона – как он, отвергнутый и обезумевший, бредёт прочь из этого дома и уходит Бог знает куда совершенно один... – Не будь идиотом, – пробормотал Уильям себе под нос. – Ты знаешь, что папá никогда не… Слово «папá» оцарапало горло, будто колючка, и он сглотнул. Тем не менее он снял руку со щеколды и повернул обратно. Он решил подождать с четверть часа. Если что-нибудь ужасное случится, то наверняка скоро. Но не мог же он торчать в крохотном палисаднике, не говоря уж о том, чтобы прятаться под окнами. Уильям обогнул двор и прошёл мимо дома назад. Внутренний сад был обширный, с овощными грядками, перекопанными под зиму, но там всё ещё красовались бахромой капустные листья. В конце сада стояла небольшая летняя кухня, а сбоку – увитая виноградом беседка со скамейкой. На скамейке сидела Амарантус, держа у плеча маленького Тревора, и деловито похлопывала его по спинке. – О, привет-привет, – сказала она, заметив Уильяма. – А где ваш друг? – В доме, – ответил он. – Разговаривает с лордом Джоном. Я думал подождать его здесь, но не хочу вам мешать. Он уже хотел было уйти, но женщина, подняв на миг руку, его остановила, а затем продолжила похлопывать ребёнка. – Садитесь, – сказала она, с интересом разглядывая его. – Значит, вы и есть знаменитый Уильям. Или я должна звать вас Элсмиром? – Да, действительно, это я. И нет, не должны. Он нерешительно сел рядом с ней. – Как мальчуган? – Наелся до отвала, – ответила она, слегка поморщившись. – В любую минуту… Ой, ну вот. Тревор громко отрыгнул, и на плечо матери выплеснулось водянистое молоко. По-видимому, такие эксцессы были обычным делом: Уильям увидел у женщины на плече салфетку, хотя сомневался, что она способна вобрать в себя всё, что изверглось из Тревора. Амарантус ловко переместила ребёнка с одного плеча на другое и кивком указала на кусок стёганой ткани, лежавший на земле у её ног. – Не могли бы вы мне его подать? Уильям опасливо подобрал его, но ткань оказалась чистой – пока. – А разве у него нет няни? – спросил он, подавая лоскут. – Была, – ответила Амарантус, вытирая ребёнку лицо. Она слегка нахмурилась. – Я её прогнала. – За пьянство? – спросил Уильям, припомнив, что сказал лорд Джон о кухарке. – В том числе. Она выпивала – и довольно часто… И была нечистоплотной. – Нечистоплотной… в смысле, неряхой или… хм… недостаточно разборчивой в отношениях с противоположным полом? Предмет разговора не был забавным, но Амарантус рассмеялась. – И то, и другое. Если бы я даже не знала, что вы сын лорда Джона, то поняла бы это по вашему вопросу. Вернее, – поправилась она, плотнее закутываясь в баньян, – скорее по манере говорить. Все Греи, с кем я до сих пор встречалась, так выражаются. – Лорд Джон – мой отчим, – ровным голосом ответил Уильям. – Поэтому любое сходство в речи – результат воспитания, а не наследственности. Амарантус заинтересованно хмыкнула и, приподняв светлую бровь, взглянула на собеседника. Глаза у неё были неопределённого цвета – между синим и серым. В эту минуту они сделались одного оттенка с сизыми голубками, вышитыми на её жёлтом баньяне. – Может, и так, – ответила Амарантус. – Мой отец говорит, что есть такие зяблики, которые учатся песням от родителей, но если взять яйцо из одного гнезда и переложить его в другое на расстоянии нескольких миль, то птенец переймёт песни от новых родителей, а не от тех, кто яйцо откладывал. Тактично подавив желание спросить, кому какое дело до зябликов, Уильям просто кивнул. – Вы не замёрзли, мадам? – спросил он. Они устроились на солнышке, на нагретой деревянной скамье, но ветерок, игравший волосами у него на затылке, холодил. Уильям знал, что под баньяном на Амарантус только сорочка. Ему тут же живо припомнилось, как он впервые увидел эту женщину – её молочно-белую грудь и выступающие соски, – и отвернулся, пытаясь тотчас подумать о чём-нибудь другом. – А чем занимается ваш отец? – наобум спросил он. – Он натуралист – когда может себе это позволить, – ответила она. – И нет, мне не холодно. В доме всегда слишком жарко, к тому же дым из очага вреден для Тревора: он кашляет. – Наверное, дымоход плохо тянет. Вы говорите: «Когда он может себе позволить». А что ваш отец делает, когда не может посвятить себя своим... э-э... личным интересам? – Он книготорговец, – сказала Амарантус с лёгким вызовом. – В Филадельфии. Там я и встретила Бенджамина. – Голос её чуть дрогнул. – В лавке своего отца. Она слегка повернула голову, чтобы посмотреть на реакцию Уильяма. Теперь, зная, что она дочь торговца, осудит ли он эту связь? «Это вряд ли, – криво усмехнулся про себя Уильям. – Чья бы корова мычала…» – Примите мои глубочайшие соболезнования в связи с кончиной вашего мужа, мадам, – сказал он. «Интересно, что она знает, – вернее, что ей сказали – о смерти Бенджамина?» Но спрашивать об этом казалось неприличным. И лучше выяснить у папà и дяди Хэла, что на данный момент известно им, прежде чем он ступит на terra incognita [неизвестную территорию (лат.) – прим. перев.]. – Спасибо. Она отвернулась, опустив глаза, однако по тому, как она сжала губы – довольно хорошенькие, – было понятно, что она стиснула зубы. – Чёртовы континенталы! – с неожиданной яростью воскликнула Амарантус и подняла голову, но в её глазах были не слёзы – в них полыхала ярость. – Чёрт бы их побрал с их дурацкой республиканской философией! Будь прокляты их упрямые, тупые изменнические речи. Я… И она внезапно осеклась, заметив его изумление. – Прошу прощения, милорд, – сухо произнесла Амарантус. – Я... поддалась эмоциям. – Весьма... объяснимо, – неловко сказал Уильям. – Я имею в виду... вполне понятно, учитывая... гм... обстоятельства. Он искоса взглянул на дом, но оттуда не раздавалось ни звука открывающихся дверей, ни голосов прощающихся людей. – Прошу, зовите меня Уильям: я ведь ваш кузен, не так ли? Она широко улыбнулась. Улыбка у неё была замечательная. – А я ваша кузина. Тогда и вы зовите меня кузиной Амарантус. Это растение, – устало добавила она, как человек, который давно смирился с необходимостью давать такие объяснения. Amaranthus retroflexus. Из семейства Амарантовых. Обычно известно как щирица. Тревор, который до этой секунды сидел на коленях у матери, глупо тараща глазёнки на Уильяма, теперь настойчиво загудел и потянулся к нему. Опасаясь, как бы ребёнок не вырвался из материнских объятий и не упал лицом на кирпичную дорожку, Уильям схватил его за талию и поднял к себе на колено. Малыш стоял там, пошатываясь и радостно гукая, сияя улыбкой прямо в лицо Уильяму. Уильям невольно улыбнулся в ответ. Мальчик был красив (когда не визжал), у него были мягкие тёмные волосы и бледно-голубые глаза, как у всех Греев. – Как дела, Трев? – спросил Уильям, опуская голову и делая вид, что бодает ребёнка, а тот захихикал и схватил его за волосы. – Он очень похож на Бенджамина, – сказал Уильям, высвобождая уши из кулачков Тревора. – И на дядю Хэла. Надеюсь, своими словами я не причиняю вам боли? – вдруг неуверенно добавил он. Амарантус покачала головой, но её улыбка стала печальной. – Нет. Хорошо, что он похож на Бена. Я думаю, ваш дядя вначале отнёсся ко мне с некоторым подозрением. Мы поженились довольно поспешно, – объяснила она в ответ на вопросительный взгляд Уильяма, – и, хотя Бенджамин написал своему отцу, сообщая о браке, письмо, по-видимому, не застало его светлость в Англии: он уже уехал в Колонии. Поэтому, узнав, что герцог Пардлоу в Филадельфии, я написала ему сама... Она грациозно пожала плечами и посмотрела на дом. – Расскажите мне о своём друге, – попросила она. – Он индеец? Уильям почувствовал, как та тяжесть, которая на время его отпускала (хотя он не отдавал себе в этом отчёта), внезапно вернулась. – Да, – ответил он. – По его словам, мать была наполовину француженкой, наполовину индианкой. Хотя мне сложно сказать, к какому племени она принадлежала. Она умерла, когда мой друг был младенцем, а вырос он в католическом приюте в Квебеке. Заинтригованная, Амарантус подалась вперёд и устремила взгляд на дом. – А кто его отец? – спросила она. – О своём отце он что-нибудь знает? Уильям снова невольно оглянулся, но в особняке всё было тихо. – Что ж до отца… – сказал он, пытаясь не солгать, но и всей правды не выложить, — это долгая история и не моя тайна, поэтому я не имею права её раскрывать. Могу сказать лишь одно: его отец был британским военным. – Я обратила внимание на его волосы. – На щеках у Амарантус появились ямочки. – Их нельзя не заметить. – Она скользнула взглядом мимо Уильяма на дом и потянулась, чтобы забрать ребёнка. – Вы погостите у милорда? – спросила она. – Вряд ли. Тем не менее желание оказаться дома, – даже если домом было место, где он не бывал прежде, – вызвало у него внезапную тоску. Очевидно, Амарантус это поняла: она наклонилась к нему и нежно накрыла ладонью его руку. – Но вы же побудете здесь? Хотя бы недолго? Я знаю: дяде Джону это понравилось бы. Он очень по вас скучает. А я хотела бы с вами поближе познакомиться. Она произнесла эту фразу так просто и искренно, что Уильям был тронут. – Я бы... с удовольствием, – с неловкостью сказал он. – Я не... То есть это может зависеть от моего друга. Когда он поговорит с моим отцом. – Понятно. Амарантус приласкала Тревора, пригладив его мягкие волосы, и прижала сына к своему плечу. При виде этой сцены Уильям почувствовал внезапный укол зависти. Амарантус между тем поднялась с ребёнком на руках, но стояла в нерешительности, всё посматривая на дом. Её светлые волосы развевались на ветру. – Я бы зашла в дом, но не хочу их беспокоить. О чём так долго можно говорить?
LHUDE SING CUCCU! [«Громче пой, кукушка!» – строчка из средневековой английской песни-канона Sumer is icumen in («Летний канон», или «Песня кукушки») – прим. перев.]
ДЖОН ГРЕЙ КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ просто стоял, уставившись на дверь, за которой исчез его сын. Спиной же он чувствовал огромное неудобство, взгромоздившееся на хрупкий позолоченный стульчик. Грей обернулся и, не имея ни малейшего представления о том, как могут развиваться события, предложил единственное, что было возможно в данных обстоятельствах: – Мистер Циннамон, не желаете ли бренди? Молодой человек тут же вскочил с удивительной при его росте грацией. Надежда в глазах Джона Циннамона смешивалась со страхом, а крупные черты лица отражали снедавшую его тревогу. У Джона Грея сжалось сердце. Он осторожно положил руку на плечо гостя и развернул его в сторону самого крепкого из имеющихся в комнате предметов мебели – надёжного дубового кресла с широкими подлокотниками. – Садитесь, – хозяин указал на кресло, – и давайте-ка я принесу чего-нибудь покрепче: полагаю, выпить вам не помешает. «Мне-то уж точно не помешает, – подумал Грей, направляясь к двери, ведущей в кухню. – И что же, во имя всего святого, я ему скажу?» За то время, что он искал, а потом церемонно разливал бренди по стаканам, он так и не придумал, что сказать. Испытывая весьма своеобразную смесь воодушевления и смятения, лорд Джон уселся в кресло с подголовником, обитое тканью в зелёную полоску, и взял свой стакан. – Я несказанно рад возобновлению нашего знакомства, мистер Циннамон, – улыбнулся хозяин дома. – Вам было что-то около шести месяцев, когда я видел вас в прошлый раз. Вы теперь совсем взрослый. В ответ на эти слова мертвенная бледность, не сходившая с лица гостя с того момента, как он вошёл в дом, сменилась лёгким румянцем. Молодой человек смущённо кивнул. – Я… Я благодарю вас… – выпалил он, – за то, что в течение всех этих лет вы заботились о моём благополучии... Грей махнул рукой, давая понять, что вопрос не стоит обсуждения, и с любопытством спросил: – И сколько же этих лет прошло? Сколько вам? – Двадцать, сэр. Или же мне следует обращаться к вам «милорд» либо «ваше превосходительство»? – с беспокойством добавил молодой человек. – «Сэр» – вполне достаточно, – заверил гостя Грей. – Могу ли я узнать, как вы оказались в компании моего... Уильяма? Молодой человек начал излагать свою историю и понемногу успокоился. К тому моменту, как рассказ был окончен, а от бренди в стакане остались лишь янтарные разводы, гость почти совсем расслабился. По достоинству оценивший размеры Циннамона, спиртного лорд Джон налил не скупясь. «Маноке…» – подумал Джон. Грей чувствовал раздражение, и вместе с тем находил ситуацию забавной. Злиться на Маноке всё равно бесполезно: правила он устанавливает себе сам. Так было всегда. Но непостоянность отношений и случайность их встреч не мешали Грею доверять индейцу больше, чем кому бы то ни было. За исключением родного брата. И Джейми Фрейзера. Маноке никогда не стал бы злонамеренно пакостить, отправляя Циннамона на поиски Грея. Так что либо индеец действительно считает, что парень может быть сыном лорда Джона и, следовательно, имеет право знать правду о своём происхождении, либо же, встретившись со взрослым Уильямом, старый друг решил: вдруг Грею понадобится другой сын. «А может, и понадобится», – подумал Джон и ощутил в животе лёгкий холодок. Если Уильяму придёт в голову, что он решит проблему своих многочисленных отцов, просто исчезнув... Да даже если и не… «Нет, так не пойдёт», – оборвал себя Грей и удивился вдруг кольнувшему его чувству сожаления. – Я рад, что вы пришли, мистер Циннамон, – проговорил он, подливая в стакан молодого человека новую порцию бренди и не отводя взгляда от льющейся жидкости. – Но, наверное, мне стоит начать с извинений. – Да нет же! – вскричал молодой человек, выпрямляясь в кресле. – Я бы и не стал ожидать, что вы… То есть я имею в виду, что извиняться вам не за что. – Есть за что. Когда я передавал вас монахам в Гареон, мне следовало снабдить их хотя бы кратким изложением истории вашего появления на свет. Я же не оставил вам ничего, кроме имени. Глядя на шестимесячного ребёнка, – добавил лорд Джон с лёгкой улыбкой, – мне было сложно представить себе э-э… чтó со временем из него получится. Почему-то люди всегда забывают о том, что дети вырастают. И тут же мелькнуло воспоминание: Вилли в возрасте двух с половиной лет. Вспыльчивый малыш, уже начинающий походить на своего настоящего отца. Циннамон посмотрел на свои большие ладони, лежащие на коленях, и, будто повинуясь внезапному порыву, впился глазами в руку собеседника, – тонкие пальцы Грея всё ещё обнимали бутылку с бренди. Потом молодой человек поднял глаза и перевёл взгляд на лицо Джона в поисках фамильного сходства. – Да, вы похожи на своего отца, – сказал Грей, встретившись взглядом с гостем. – И мне бы очень хотелось, чтобы это был я. Как ради вас, так и ради меня самого. В комнате повисла мёртвая тишина. Циннамон на несколько секунд прикрыл глаза, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Что бы молодой человек сейчас ни чувствовал, своих эмоций он не выдал. Наконец гость кивнул и вздохнул так глубоко, что казалось, вздох этот исходит из самых глубин его души. – Не могли бы вы... рассказать о моём отце, сэр? «Что ж, решай», – подумал Грей. Он с самого начала понимал, что если он не объявит Циннамона своим сыном, то ему придётся рассказать молодому человеку правду. Но всю ли правду рассказывать? Дело в том, что судьба Джона Циннамона – это история, в которой замешаны и другие люди, помимо Грея. Имеет ли право лорд Джон лезть в чужие дела, не посоветовавшись и не спросив разрешения? «Но что-то я парню рассказать должен», – решил он и приложился к своему стакану. – Маноке не ошибся: вашим отцом действительно был британский солдат, – осторожно начал Грей. – А матушка ваша была наполовину француженкой, наполовину... Боюсь, что я понятия не имею, к какому племени принадлежал другой из её родителей. – Я всегда считал, что ассинибойн, – отозвался Циннамон. – Зная, что во мне есть индейская кровь, я всматривался в лица людей, приходивших в Гареон, в надежде, что... В той части страны живёт много ассинибойнов, они часто высокие и... Подняв руку, молодой человек сделал большой ладонью какой-то неопределённый жест, показывая размах своих плеч. Грей кивнул. Хотя ему импонировало, что молодой человек воспринимает новости спокойно, всё же лорд Джон был этим слегка удивлён. – Я встречался с ней. С вашей матерью, – пояснил лорд Джон и сделал ещё один глоток. – Всего лишь однажды, и да, она была очень высокой женщиной, – наверное, на целый дюйм выше меня. И очень красивой, – мягко добавил он. «Аха». Этот звук, похожий на вздох, означал всего лишь одно: молодой человек внимательно слушает, но Грея тронуло, как поразительно при этом изменилось лицо мальчика. Лорд Джон тотчас вспомнил путешествие с Джейми Фрейзером: они тогда вместе ездили в Ирландию на поиски скрывшегося преступника. И вот, когда шотландец из рук местного священника получил причастие, лицо у него сделалось таким же – полным покоя и благоговения. – Случилась эпидемия оспы, и она умерла. Я… э-э… выкупил вас у вашей бабушки за пять гиней, два одеяла и бочонок рома. Она была француженкой, – добавил Грей извиняющимся тоном, и губы гостя искривила судорога. – А… мой отец? – Опершись ладонями о колени, молодой человек подался вперёд, полный решимости узнать. – Назовите его имя, пожалуйста. – К нему вернулось прежнее беспокойство.
Грей медлил: в его памяти ещё были живы воспоминания о том, что натворил Уильям, когда ему открылась правда о его происхождении. «Но тут совсем другая история», – напомнил себе лорд Джон. Да и, по совести... – Вашего отца зовут Малькольм Стаббс, – сказал он. – Однако ростом и статью вы, э-э-э… пошли не в него. Циннамон с недоумением воззрился на Грея. Но, осознав дружеский подкол, коротко хохотнул. Смешавшись, молодой человек тут же прикрыл рот рукой, но, видя, что манеры гостя не покоробили Грея, руку опустил. – Сэр, вы сказали «зовут». То есть он... жив? – Страх и надежда, с которыми молодой человек переступил порог дома, вспыхнули в его глазах с новой силой. – Был жив, когда я в последний раз о нём слышал. Хотя уже больше года прошло… Они с женой живут в Лондоне. – Лондон… – прошептал Циннамон и покачал головой, будто не веря, что такое место действительно существует. – Я вам рассказывал, что его ранили во время штурма Квебека? Рана была очень тяжёлой: пушечное ядро оторвало Стаббсу ступню и часть голени. Я не перестаю удивляться, что он сумел выжить. Всё же он чрезвычайно живуч. Ни минуты не сомневаюсь, что ему удалось передать эту черту вам, мистер Циннамон. – Лорд Джон тепло улыбнулся индейцу. Грей уже прилично выпил. Поменьше, конечно, чем гость, но всё же… Молодой человек кивнул, сглотнул, опустил голову и несколько секунд пристально рассматривал узоры, украшающие турецкий ковёр. Наконец, он прокашлялся и решительно поднял голову. – Вы сказали, сэр, что он женат. Я не думаю, что его жена… осведомлена о моём существовании. – Сто против одного, – заверил его Грей. Он с опаской смотрел на собеседника. Что если парень отправится в Лондон? Честный и целеустремлённый, в данный момент молодой человек выглядел способным на всё. Грей попытался представить себе, что будет делать жена Малкольма, если в одно прекрасное утро на её пороге объявится Джон Циннамон, но воображение его подвело. – Полагаю, что виноватым во всём окажусь я, – неразборчиво пробурчал он себе под нос и потянулся к бренди. – Ещё пару капель, мистер Циннамон? Я настоятельно вам рекомендую. – А... да, пожалуйста. Молодой человек одним махом отправил бренди себе в рот и решительно отставил стакан в сторону. – Уверяю вас, сэр. Я не держу в мыслях ничего, что могло бы причинить хоть малейшее неудобство моему отцу или его супруге. Грей, который не обделил и себя, бережно пригубил свой бренди. – Вы очень деликатны, – произнёс он, – и весьма благоразумны. Могу ли я спросить, а что бы вы стали делать, окажись я вашим отцом… И я ещё раз повторю: мне очень жаль, что это не так. Лорд Джон приподнял свой стакан на дюйм, гость коротко кивнул в знак признательности и опустил глаза. – Или, наверное, правильнее спросить, чего вы от меня ждали? Циннамон хотел было что-то сказать, но, задумавшись, промолчал. Грею положительно начинали нравиться манеры молодого человека. Тот был почтителен, но ни капли не застенчив, прямолинеен, но тактичен. – По правде говоря, сэр, я и сам не знаю, – наконец ответил гость. Откинувшись назад, он устроился в кресле поудобнее. – Я не ожидал и не прошу… – чуть мотнув головой, добавил молодой человек, – …ни официального признания, ни материальной поддержки. По большей части мною двигало любопытство, или, скорее, я искал какого-то ощущения... нет, не принадлежности, – было бы глупо на это рассчитывать, – но… причастности. Просто знать, что есть на свете человек одной крови со мной. И каков он, этот человек, – без всякого пафоса сказал Циннамон. – Ой, – добавил он немного сконфуженно. – Конечно, я также хотел поблагодарить отца за его заботу о моём благополучии! Молодой человек снова сглотнул. – Сэр, смею ли я просить вас сделать мне ещё одно одолжение? – Без сомнения! – ответил Грей. В голове у него крутились мысли, вызванные его собственным вопросом: чего же может хотеть оставленный ребёнок от незнакомого ему родителя? Уильяму от Джейми Фрейзера точно ничего не нужно, но там совсем другая история: Вилли знал Джейми с детства, однако обнаружить, уже будучи взрослым, что тот приходится ему отцом, – это совершенно иное дело. И потом, у Уильяма была семья. Настоящая семья – люди, в чьих жилах текла хоть и не совсем родная кровь, но те, кто занимает с ним равное положение. Грей попытался, но так и не смог себе представить, каково это – ощущать, что ты один-одинёшенек на всём белом свете. – ...и если бы я написал такое письмо… – Гость всё это время не переставал что-то говорить. Грей вздрогнул и вернулся к действительности. – Отправить письмо... – отозвался он. – Малкольму. Почему бы и нет. А… э-э… позвольте полюбопытствовать, что же вы ему напишете? – Всего лишь выражу признательность за его доброту и заботу о моём благополучии, сэр. И заверю его, что он всегда может рассчитывать на меня, если ему вдруг понадобится моя помощь. – Ах, да... да, его доброта... Циннамон пристально на него посмотрел, и Грей почувствовал, что краснеет, и вовсе не потому, что бренди он выпил уже изрядно. Вот чёрт! Он должен был и сам догадаться, что парень уверен, будто все эти годы Малкольм высылал деньги на содержание сына. На самом же деле… – Это были вы! – воскликнул молодой человек. Изумление было настолько сильным, что испытанное им разочарование лишь мелькнуло на его лице. – Я имею в виду, что не мистер Стаббс… – У него не было возможности, – поспешил прервать гостя Грей. – Я же вам говорил, что Стаббс был опасно ранен, очень тяжело. Он едва не умер, и его при первой возможности отправили в Англию. Он и правда был просто не в состоянии… Ага, был не в состоянии вспомнить о сыне, которого он породил и бросил. В разговорах с Греем Малкольм никогда не упоминал мальчика и ни разу о нём не спросил. – Понятно, – процедил Циннамон. Молодой человек сжал губы и уставился на серебряный кофейник, стоящий на буфете. Развивать тему дальше не стоило: что бы Грей сейчас ни сказал, ситуацию это только усугубит. Наконец гость вышел из задумчивости и серьёзно посмотрел на лорда Джона. Красивые, слегка раскосые и глубоко посаженные тёмные глаза молодой человек унаследовал от матери. Грею захотелось ему об этом сказать, но момент для таких подробностей был неподходящим. – Тогда, сэр, я благодарю вàс, – тихо произнёс молодой человек и низко поклонился лорду Джону. – Очень великодушно с вашей стороны оказать своему другу подобную услугу. – Вовсе не ради Малкольма я это делал, – вырвалось у Джона. Неожиданно обнаружив, что стакан опустел, Грей аккуратно поставил его на небольшой «барабанный» столик с ящиками. Грей и Джон Циннамон сидели и смотрели друг на друга, не понимая, что ещё можно сказать. Откуда-то снаружи донёсся голос кухарки: Мойра часто общалась с садовыми феями, даже не будучи пьяной. Часы на каминной полке отбили полчаса. Подскочив от неожиданности, гость обернулся и стал их разглядывать: подчиняясь перезвону колокольчиков, под стеклянным куполом равномерно двигала перепончатыми крылышками механическая бабочка. Звук прервал неловкую тишину, и когда молодой человек наконец повернулся лицом к собеседнику, то заговорил без всяких колебаний. – Отец Шарль рассказывал, что перед тем, как оставить меня в миссии, вы назвали им моё имя. Но, я полагаю, вы не знаете, какое имя дала мне моя мать? – Что? Нет, конечно, – растерянно ответил Грей. – То есть Джоном меня назвали вы? – На лице Циннамона появилась лёгкая улыбка. – Вы поделились со мной собственным именем? Грей почувствовал, что улыбается в ответ, и приподнял плечо: он сам до конца не понимал, как так получилось. – Ну... – ответил он. – Ты мне понравился.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!
