"Иди скажи пчёлам, что меня больше нет" ("Go tell the bees that I am gone")
Пролог
Ты знаешь: грядёт нечто. Произойдёт нечто предопределённое, ужасное и катастрофическое. Ты предвидишь, что будет, и гонишь мрачные образы прочь. Но они медленно, неумолимо возвращаются, вновь и вновь будоражат твой разум. Ты пытаешься подготовиться. Или думаешь, что готовишься, хотя в душе знаешь правду: ничто не поможет тебе уклониться, приспособиться или смягчить удар. Надвигается неизбежное, и ты перед ним беззащитен. Ты обо всём этом знаешь. Но почему-то всегда надеешься, что это случится не сегодня.
(с) Перевод Елены Буртан, Елены Карпухиной, Натальи Ромодиной, Юлии Коровиной
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА книги Перевод: Юлия Коровина, Елена Карпухина, Елена Буртан, Наталья Ромодина, Екатерина Пискарёва, Ксения Спиридонова, Анастасия Сикунда, Юлия Селина, Наталья Шлензина, Елена Фадеева, Валентина Момот. Редакторы и корректоры: Юлия Коровина, Елена Карпухина, Елена Буртан, Наталья Ромодина. Художник-иллюстратор: Евгения Лебедева. Книгу можно скачать здесь в трех форматах
Колония Северная Каролина, Фрейзерс-Ридж, 17 июня 1779 года
НЕСМОТРЯ НА КАМЕНЬ под правой ягодицей, двигаться не хотелось. У меня под пальцами мягко и упорно стучало сердечко: крохотные толчки, несущие жизнь. А между ними – паузы, – целая вечность. Моя связь с бескрайним ночным небом и поднимающимся пламенем. – Подвинь задницу, Сассенах, – сказали мне на ухо. – Нос чешется, а ты уселась мне на руку. Джейми дёрнул подо мной пальцами, и я пересела лицом к нему, прижимая к себе трёхлетнюю Мэнди, разомлевшую во сне.
Он улыбнулся мне поверх взъерошенной головы Джема и почесал нос. Похоже, уже перевалило за полночь, но пламя горело ярко, отблески огня мягко светились в глазах Джейми, вспыхивали искрами в его щетине, в рыжих волосах внука и в тёмных складках поношенного пледа, укутавшего их обоих. По другую сторону костра тихо рассмеялась Брианна – так посреди ночи смеются взрослые рядом со спящими детьми. Полуприкрыв глаза, она опустила голову на плечо Роджеру. Совершенно измученная, с грязными спутанными волосами. Её лицо в бликах пламени выглядело осунувшимся... но счастливым. – Что тебя так рассмешило, a nighean [дочка (гэльск.) – прим. пер.]? – перекладывая внука поудобнее, поинтересовался Джейми. Джем изо всех сил боролся со сном, но, похоже, проигрывал схватку. Он зевнул во весь рот и тряхнул головой, моргая, как удивлённая сова. – Что смешного? – вслед за дедом повторил мальчик; последнее слово замерло у него на губах, а взгляд осоловел. Его мать мило, по девичьи захихикала, и я почувствовала, что Джейми улыбается. – Я просто спросила у папы, помнит ли он то Собрание, много лет назад. Тогда выкликали все кланы, и их представители выходили к большому костру; я дала папе горящую ветку, велела ему выйти вперёд и сказать, что Маккензи здесь! – А-а. – Джем моргнул раз, потом другой, посмотрел на полыхающий огонь и слегка нахмурил маленькие рыжие брови. – А теперь мы где? – Дома, – твёрдо сказал Роджер. Встретившись глазами со мной, он перевёл взгляд на Джейми. – Насовсем. Наконец-то мы с Джейми облегчённо вздохнули – впервые с того момента, когда днём на поляне неожиданно появились четыре фигуры, и мы полетели вниз по склону им навстречу. Помню взрыв радости: от волнения мы ничего не могли сказать, а только обнимались. Радость умножилась, когда на шум из дома вышла Эми Хиггинс, а за ней – Бобби с Орри и маленьким Робом и Эйдан, который завопил при виде Джема и с налёту сбил его с ног. Джо Бёрдсли был в лесу неподалёку. Заслышав шум, он пришёл посмотреть, в чём дело... Казалось, не прошло и нескольких минут, как поляну заполонили люди. Ещё и солнце не зашло, а шесть семей уже узнали о новостях. Остальные, без сомнения, услышат о них завтра. Как принято в Хайленде, горцы мгновенно проявили чудеса гостеприимства: девушки и женщины побежали к себе в хижины и принесли всё, что пекли или варили на ужин; мужчины собрали дрова и, по распоряжению Джейми, стащили их на вершину холма, где виднелся фундамент Нового Дома. Вместе с друзьями мы на широкую ногу отпраздновали возвращение членов нашей семьи домой. Путешественников засыпали сотнями вопросов: где были? как добрались? что видели? Никто не спросил, счастливы ли Маккензи вернуться, – в этом не сомневался ни один человек. Ни Джейми, ни я вопросов не задавали. Впереди у нас много времени – ещё успеем. А теперь, в кругу семьи, Роджер ответил на единственный действительно важный вопрос. Но почему он так сказал... Я почувствовала, как у меня на затылке зашевелились волосы. – «Довольно для каждого дня своей заботы» [Евангелие от Матфея 6:34 – прим. пер.], – пробормотала я в чёрные кудряшки Мэнди и поцеловала её крохотное ушко – ничего не слышащее во сне ушко. И снова, в который уже раз, я забралась пальцами под её грязную после путешествия, но очень хорошо сшитую одежду и нащупала между рёбрами тонюсенький шрам. След от скальпеля хирурга, два года назад спасшего жизнь малышки там, куда мне никогда не попасть. Её храброе сердечко мирно стучало у меня под рукой, и я сморгнула слёзы. Не в первый раз за сегодня, и уж точно не в последний. – Я же был прав? – Я поняла, что Джейми задал мне вопрос, причём дважды. – Прав в чём? – В том, что нам надо больше места, – терпеливо повторил он и, повернувшись, указал на невидимый прямоугольник каменного фундамента – единственную на сегодняшний день осязаемую примету Нового Дома. На поляне внизу, где когда-то стоял прежний Большой Дом, из-под травы ещё проглядывало едва заметное пятно. Возможно, к тому времени, когда Новый Дом будет достроен, от Большого останутся лишь воспоминания. Брианна зевнула – широко, словно лев, откинула спутанную гриву волос за спину и сонно моргнула, глядя во тьму ночи. – Наверное, этой зимой нам придётся спать в погребе, – сказала она и рассмеялась. – Ах ты, Фома неверующий! – Джейми нисколько не обиделся. – Лес уже свалили, распилили и ошкурили. Мы возведём стены, настелем полы и прорубим окна задолго до снега. Только стёкла, скорее всего, вставить не успеем, – честно добавил он. – Но это может и до весны подождать. – Мм… – Брианна опять моргнула и потрясла головой, а потом приподнялась, чтобы оглядеться. – А камень под очаг у тебя есть? – Есть. Прекрасный кусочек змеевика. Такой зелёный камень, знаешь? – Конечно, знаю. А кусок железа, чтобы положить под камень? Джейми удивился. – Пока нет. Но к тому времени, как мы будем благословлять очаг, я что-нибудь найду. – В таком случае... Она уселась прямо и достала из складок плаща большую холщовую сумку, на вид тяжёлую и плотно набитую. Порывшись в ней, Брианна вытащила какой-то предмет, блеснувший чёрным в пламени костра. – Па, возьми вот это, – она протянула предмет Джейми. Тот бросил на него взгляд, улыбнулся и передал мне. – Да, подойдёт, – сказал он. – Ты принесла это для очага? «Это» оказалось металлическим зубилом, шести дюймов длиной, гладким, чёрным, тяжёлым, с надписью «Craftsman» [торговая марка – прим. перев.] посредине. – Ну да... Для очага, – улыбаясь отцу, ответила Бри. Она положила руку на ногу Роджера. – Сначала я думала, что мы сами когда-нибудь сможем построить себе дом. Но... Она повернулась и посмотрела на холодный чистый небосклон, где над лежащим в темноте Риджем сияла Большая Медведица. – До зимы мы можем не успеть. А поскольку мы теперь свалились на вашу голову... Она посмотрела из-под ресниц на отца, но тот лишь фыркнул в ответ. – Не говори ерунды, дочка. Наш дом – ваш дом. И ты это прекрасно знаешь. – Он поднял бровь. – И чем больше рук на стройке, тем лучше. Хочешь посмотреть, каким будет дом? Не дожидаясь ответа, Джейми раскутал Джема из пледа, опустил мальчика на землю рядом со мной и встал. Затем вытащил из костра горящую ветку и кивнул в сторону невидимого отсюда прямоугольного фундамента. Бри клонило в сон, но желание посмотреть победило. Улыбнувшись мне, она добродушно покачала головой, накинула плащ на плечи и встала. – Идёшь с нами? – обернулась она к Роджеру. Тот улыбнулся и махнул рукой. – Сейчас я слишком устал, дорогая. Посмотрю утром. Легонько коснувшись плеча мужа, Бри пошла вслед за отцом, который нёс факел. Споткнувшись о камень в траве, она что-то пробормотала. Краем своего плаща я укрыла Джема – внук даже не пошевелился.
Мы с Роджером молчали, вслушиваясь в удаляющиеся голоса Джейми и Брианны. Окружённые звуками костра и ночи, мы какое-то время так и сидели, углубившись в свои мысли. «Почему они рискнули пройти сквозь камни?.. Отчего выбрали опасности этого времени и этого места?.. Что произошло там, в их времени?..» Роджер поймал мой взгляд и, поняв, о чём я думаю, вздохнул. – Да, было паршиво – хуже не придумаешь... – тихо сказал он. – Но всё равно... Мы могли бы вернуться в своё время, чтобы со всем разобраться. Я хотел вернуться. Но мы боялись, что там не будет такого человека, на которого Мэнди смогла бы настроиться. – Мэнди? – Я посмотрела на крепкое обмякшее во сне тельце. – Что значит «настроиться»? И что значит – «вернуться»? Нет, прости… погоди... – Я подняла руку. – Ничего мне сейчас не объясняй. Ты вымотался, а у нас впереди полно времени. – Я прокашлялась. – Главное – вы здесь. И, несмотря на усталость, Роджер по-настоящему искренне улыбнулся, как будто и не было изнурительных миль, и пропасти лет, и всего ужасного, что осталось позади. – Да, – произнёс он. – Это главное. Мы снова замолчали, и Роджер вдруг клюнул носом. Я подумала, что он засыпает, и уже собралась подняться на ноги, чтобы всех уложить, но он опять поднял голову. – Вот что ещё... – Да? – Не встречался ли вам человек... по имени Уильям Баккли Маккензи? Или Бак Маккензи? – Имя знако-омое, – протянула я. – Кто это? Роджер потёр лицо, а потом медленно опустил руку на горло, на белый шрам, оставленный верёвкой. – Ну... Во-первых, это тот, из-за кого меня повесили. А во-вторых, – он мой дед в пятом колене. Однако, когда он подвёл меня под виселицу, ни он, ни я не знали о нашем родстве, – почти извиняющимся тоном добавил Роджер. – Иисус твою... Прошу прощения. Ты всё ещё священник? Роджер улыбнулся, несмотря на усталость, которая прорезала на его лице глубокие морщины. – От себя не уйдёшь, – ответил он. – Но если бы ты сказала: «Иисус твою Рузвельт Христос», – я бы не возражал. Вполне соответствует ситуации. И в нескольких словах он рассказал мне, как Бак Маккензи очутился в Шотландии в 1980 году и тут же отправился вместе с Роджером в прошлое на поиски Джема. – История на этом не кончается, – заверил он меня. – Но пока мы точно знаем одно: Бак остался в Шотландии. В 1739 году... С... э-э... со своей матерью. – С Гейлис?! – невольно воскликнула я. Мэнди заворочалась и тихонько захныкала. Я торопливо погладила её по спинке и уложила поудобнее. – Ты с ней встречался? – Да. Ну-у... Женщина она интересная. На земле рядом с Роджером стояла недопитая кружка с пивом. От неё шёл запах дрожжей и горького хмеля. Роджер взял её и, казалось, задумался: то ли выпить, то ли вылить пиво себе на голову. Но в конце концов отхлебнул и поставил обратно. – Я... мы... хотели, чтобы он пошёл с нами. Конечно, это было рискованно, но нам удалось найти достаточно драгоценных камней, и мне казалось, что у нас всё получится… У всех. И... Его жена здесь. – Роджер слабо махнул куда-то в сторону дальнего леса. – То есть в Америке. Сейчас. – Я… что-то такое припоминаю из твоей родословной. Правда, жизненный опыт отучил меня всецело доверять написанному на бумаге. Роджер кивнул, глотнул ещё пива и с трудом откашлялся. От усталости он говорил хриплым, надтреснутым голосом. – Судя по всему, ты его простил за... – Я легко коснулась собственного горла. Я видела след от верёвки и небольшой шрам, оставшийся после экстренной трахеотомии, которую сама сделала с помощью перочинного ножа и янтарного мундштука от трубки. – Я его полюбил, – просто сказал Роджер. Сквозь пелену усталости и чёрную щетину проступила слабая улыбка. – Часто ли выпадает возможность полюбить того, кто передал тебе свою кровь, кто дал тебе шанс появиться на свет, – даже не зная, кем ты будешь, да и родишься ли ты вообще? – Что ж, такая возможность появляется, когда у тебя рождаются дети. – Я ласково положила руку на голову Джема, тёплую, с мягкими, хоть и грязными волосами. Джем с Мэнди пахли как щенята, – сладким, густым животным запахом, но таким невинным. – Да, – тихо согласился Роджер. – Так и есть. Зашуршала трава, позади нас раздались голоса: возвращались наши инженеры. Они увлечённо обсуждали обустройство водопровода и туалета в доме. – Ну, может, и так, – с сомнением заметил Джейми. – Но не знаю, получится ли достать всё необходимое до холодов. Правда, я уже начал рыть яму для новой уборной. Так мы продержимся какое-то время. А уж весной... Что ответила Брианна, я не слышала. Потом они вошли в круг света, отбрасываемого костром, – такие похожие друг на друга; отблески пламени мерцали на длинноносых лицах и рыжих волосах. Зашевелившись, Роджер подобрал под себя ноги, чтобы встать, а я осторожно поднялась с Мэнди, обмякшей, как её тряпичная Эсмеральда. – Дом чудесный, мама. Бри крепко прижалась сильным упругим телом, обнимая меня вместе с Мэнди. Через миг дочь наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Я люблю тебя, – мягко и хрипло произнесла она. – Я тоже люблю тебя, милая. – В горле стоял комок. Я коснулась лица дочери – утомлённого, но сияющего. Брианна разомкнула объятия и, взяв у меня Мэнди, с привычной лёгкостью пристроила её у себя на плече. – Пойдём-ка, приятель, – она легонько толкнула Джема кончиком башмака. – Пора спать. Мальчик что-то сонно пробормотал, приподнял голову, потом снова уронил её и крепко заснул. – Dinna fash [не беспокойся (гэльск.). – прим. перев.], – Роджер махнул Джейми, – я его возьму. Наклонившись, Роджер взял Джема на руки и со стоном поднялся. – Вы тоже уйдёте спать? – спросил он. – Я уложу Джема и могу вернуться последить за костром. Джейми покачал головой и обнял меня одной рукой. – Нет, не беспокойся. Мы тут ещё немножко посидим, пока огонь не догорит. Маккензи, под аккомпанемент звякающей сумки Брианны, неуклюже, словно коровы, стали медленно спускаться с холма. В темноте светился крохотный огонёк в домике Хиггинсов, где им предстояло провести ночь. Наверное, Эми зажгла лампу и откинула шкуру, закрывавшую окно. Джейми так не выпустил зубило из рук. Он смотрел вслед уходящей дочери, потом поднял и поцеловал инструмент, как когда-то целовал передо мной рукоять кинжала. Я поняла, что и дочери он принёс торжественную клятву. Джейми положил зубило в спорран и обнял меня сзади, прижавшись к моей спине. Он опустил подбородок мне на макушку, и мы вместе наблюдали за уходящими, пока те не скрылись из виду. – О чём задумалась, Сассенах? – тихо спросил Джейми. – Я видел твои глаза: что-то они затуманились. Я прижалась к нему, ощущая его тепло и чувствуя себя защищённой. – О детях, – призналась я неохотно. – Они... Конечно, замечательно, что они здесь. Мы были уверены, что больше никогда их не увидим, и вдруг... Я сглотнула. Меня охватила головокружительная радость: я могу снова неожиданно ощутить себя частью того целого, что называется семьёй. – Мы сможем увидеть, как растут Джем и Мэнди... Бри и Роджер снова будут рядом. – Да, – по голосу было слышно, что он улыбается. – Но? Потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и облечь их в слова. – Роджер сказал: случилось что-то плохое. В их времени. Ты же понимаешь: должно было произойти нечто действительно чудовищное, чтобы они сюда вернулись. – Да, – посерьёзнел Джейми. – Брианна говорила о том же самом. Но знаешь, a nighean [девочка (гэльск.) – прим. перев.], они ведь уже и раньше жили в нынешнем времени. То есть они точно знают, каково это и что их ждёт. Он имел в виду грядущую войну. Я стиснула руки Джейми, который обнимал меня за талию. – Не думаю, что они всё осознаю́т до конца, – тихо ответила я, глядя вниз, на широкую долину, где исчезли в темноте наши дети. – Это невозможно понять, если не побывал там. На войне. – Да, – согласился Джейми. Мы так и стояли обнявшись, его рука лежала у меня на боку, в том месте, где остался шрам от мушкетной пули, ранившей меня при Монмуте. – Да, – повторил он после долгого молчания. – Я знаю, о чём ты, Сассенах. Я думал, у меня сердце разорвётся, когда увидел Брианну и понял, что это и в самом деле она, с детьми... Но хотя я и обрадовался... Ты же знаешь, я скучал по ним отчаянно. Однако утешался мыслью, что они в безопасности. А теперь... Он замолчал, и я почувствовала, как спокойно и ровно бьётся его сердце. Джейми глубоко вздохнул. Огонь неожиданно вспыхнул: в полене взорвался смоляной сгусток, и полетели искры, исчезнувшие в ночи. Разгоравшаяся война коротко напомнила о себе. – Я посмотрел на них и вдруг почувствовал... – Ужас, – крепко прижимаясь к нему, прошептала я. – Беспредельный ужас. – Да, – произнёс он. – Именно так.
МЫ НЕМНОГО ПОСТОЯЛИ, глядя в темноту, пока не вернулась радость. Внизу, на дальнем конце поляны, всё ещё слабо светилось окно домика Хиггинсов. – Вдевятером в таком домишке, – заметила я. Глубоко вдохнув холодный, пахнущий хвоей ночной воздух, я представила себе влажную горячую духоту комнаты, где спали девять человек, занимая каждый свободный дюйм горизонтального пространства, а вдобавок на огне кипели котёл и чайник. Ярко засветилось второе окно. – Из них четверо – наши, – Джейми тихо рассмеялся. Кто-то подбросил дров в очаг, и над трубой заплясали искры. – Надеюсь, дом не сгорит дотла. – Не сгорит, – ответил Джейми и, развернув меня лицом к себе, прошептал. – Я хочу тебя, a nighean. А ты меня? Наверное, мы ещё долго не сможем побыть с тобой наедине. Я открыла рот, чтобы сказать: «Конечно же!», – но вместо этого широко зевнула. Я быстро прикрыла рот ладонью, а потом опустила руку и извинилась: – Прости, милый. Я не нарочно. Джейми почти беззвучно рассмеялся. Покачав головой, он расправил скомканный плед, на котором я до этого сидела, встал на колени и протянул мне руку. – Сассенах, ложись рядом и полюбуйся звёздами. Если за пять минут ты не уснёшь, я тебя раздену и возьму нагую в лунном свете. – А если усну? Я сбросила башмаки и взяла мужа за руку. – Тогда я одежду с тебя снимать не стану. Костер горел слабо, но ровно. Я чувствовала, как тёплое дыхание огня касается моего лица и шевелит волосы на висках. Частые яркие звёзды рассыпались по небу, словно бриллианты, которые какой-то небесный грабитель растерял во время налёта. Я поделилась своим наблюдением с Джейми, тот в ответ лишь пренебрежительно по-шотландски фыркнул, но потом лёг рядом и, взглянув на звёздное небо, вздохнул от удовольствия. – Да, они красивые. Видишь, вон там Кассиопея? Я посмотрела в ту сторону неба, куда он показал подбородком, и помотала головой. – В созвездиях я ничего не понимаю. Могу найти Большую Медведицу. Обычно могу разыскать Пояс Ориона. Но будь я проклята, если сейчас их вижу. И где-то вон там Плеяды, правильно? – Плеяды – часть созвездия Тельца. Они вон там, рядом с небесным охотником Орионом. – Джейми вытянул руку. – А там – созвездие Жирафа. – Не валяй дурака. Созвездия Жирафа нет, иначе я бы о нём слышала. – Ну, сейчас его не видно, но такое созвездие существует. Ты только подумай: что более невероятно – такое название или то, что случилось сегодня? – Да уж, – тихо ответила я. – Невероятнее и быть не может. Он обнял меня одной рукой, и, повернувшись, я прижалась щекой к его груди. Мы молча всматривались в звёзды, слушая, как ветер шумит в кронах деревьев и как медленно стучат наши сердца. Казалось, прошло много времени. Потом Джейми пошевелился и вздохнул. – Мне кажется, я не видел таких звёзд с той самой ночи, когда мы зачали Фейт. Я удивлённо подняла голову. Даже наедине с Джейми мы редко вспоминали Фейт, хотя и знали о чувствах друг друга. Наша мертворождённая дочь покоилась у нас в сердцах. – Ты знаешь, когда мы её зачали? Я – нет. Он медленно провёл рукой вниз по моей спине. На пояснице его пальцы остановились, и он начал массировать её круговыми движениями. Будь я кошкой, я бы тихонечко помахала хвостом у него перед носом. – Конечно, может, я и ошибаюсь, но я всегда считал, что это случилось в ту ночь в аббатстве, когда я пришёл к тебе в постель. В дальнем конце коридора было большое окно. И, когда я ковылял к тебе, я увидел в том окне звёзды. Мне показалось, это знак: препятствий больше нет. На миг я мысленно вернулась в аббатство Святой Анны. Тогда Джейми почти удалось свести себя в могилу. Я редко вспоминала то ужасное время. Дни, полные страха и растерянности, перетекали один в другой, сменяясь ночами, беспросветными от тоски и безысходности. Но всё же когда я оглядывалась назад, то видела ряд ярких образов. Они всплывали перед глазами, словно заглавные изукрашенные буквы на странице древней латинской книги. Лицо отца Ансельма, бледное в свете свечей; его тёплый, полный сострадания взгляд; потом – растущее восхищение чудом, когда он внимал моей исповеди. Лёгкие, словно крылья колибри, руки аббата, когда он соборовал умирающего племянника, касаясь его лба, глаз и губ святым елеем. Сумрачная тишина часовни, где я молилась о даровании жизни Джейми и где услышала ответ на свою молитву. И среди моих воспоминаний была ночь, когда я проснулась и обнаружила Джейми: нагой и замёрзший, он стоял у моей кровати, словно бледный призрак. Муж так ослаб, что едва мог ходить, но вновь был полон жизни и упрямой решимости, которая больше его не покинет. – Значит, ты помнишь Фейт? Вспоминая, я положила руку себе на живот. Джейми никогда не видел нашу дочь. Единственное, что он успел, – ощутить толчки, когда она порой пинала меня изнутри. Он легко поцеловал меня в лоб, а потом взглянул мне в глаза. – Ты же знаешь, что помню. – Знаю. Просто мне хотелось, чтобы ты побольше об этом рассказал. – Я и собирался. Джейми приподнялся на локте, и придвинул меня к себе, чтобы мы смогли укрыться одним пледом. – А это ты тоже помнишь? Как ты поделился со мной пледом в ту ночь, когда мы познакомились? – спросила я, натягивая на себя край ткани, которую он на меня набросил. – Чтобы ты не замёрзла? Помню. – Он поцеловал меня в затылок. – А в аббатстве замерзал я. Я пытался ходить и совершенно выбился из сил, а ты не давала мне есть. Чуть не уморила меня и… – Ты же знаешь, что это неправда! Ты... – Стал бы я тебе врать, Сассенах? – А то нет, чтоб тебя! Ты постоянно врёшь. Но я не об этом. Ты окоченел и проголодался, но вместо того, чтобы попросить у брата Пола одеяло и миску чего-нибудь согревающего, ты вдруг решил пройтись голышом по тёмному каменному коридору и забраться ко мне в постель. – Есть кое-что важнее еды, Сассенах. – Джейми крепко ухватил меня за задницу. – Тогда главное было выяснить: смогу я с тобой переспать или нет. Я решил: если у меня ничего не получится, выйду на улицу, в снег, и больше не вернусь. – Ну конечно. Подождать ещё пару недель и восстановить силы тебе в голову не пришло. – Я был совершенно уверен, что, опираясь о стену, дойду. Остальное сделаю лёжа. Так зачем ждать? – парировал Джейми, между делом поглаживая мою задницу. – Ты же помнишь, как это было... – Всё равно что заниматься любовью с куском льда. Так оно и было. Но сердце моё тогда сжималось от нежности и снова наполняло меня надеждой, которую я считала навеки утраченной. – Хотя после ты чуточку оттаял. Cначала самую малость. Я, как ребёнка, прижала Джейми к груди, пытаясь изо всех сил согреть своим теплом. Я стянула с себя рубашку, чтобы наши тела соприкасались как можно теснее. Мне вспомнился жёсткий крутой изгиб его тазовой кости, бугорки его позвонков, а на них – свежие выпуклые шрамы. – Тогда от тебя остались лишь кожа да кости. Повернувшись, я притянула Джейми к себе и тесно к нему прижалась, чтобы холод прошлого отступил перед теплом настоящего. Джейми был тёплым. И живым. Очень живым. – Я помню, ты закинула на меня ногу, чтобы я не свалился с кровати. Джейми нежно погладил меня по бедру. За спиной мужа горел костёр, отбрасывая блики пламени на его волосы. Я не видела лица Джейми, но по голосу поняла, что он улыбается. – Кровать была маленькой. Это была узкая монастырская койка, не слишком подходящая даже для человека среднего роста. Джейми очень исхудал, но всё равно занимал много места. – Я хотел повернуть тебя на спину, Сассенах, но боялся, что мы оба упадём на пол и... Я сомневался, что у меня что-то получится, если я буду сверху. Тогда он дрожал от холода и слабости. Но , возможно, и от страха. Я только сейчас я это поняла. Я подняла его руку, застывшую у меня на бедре, и, поднеся к губам, поцеловала костяшки пальцев. Холодные от вечернего воздуха пальцы сжали мою тёплую ладонь. – У тебя получилось, – прошептала я и перекатилась на спину, увлекая его за собой. – С трудом, – пробормотал он, прокладывая путь через одеяло, плед и две рубашки. – О, Господи, Сассенах... – испустил он долгий вздох, а вслед за Джейми – и я. Он начал двигаться. Потихоньку. – Знаешь, что я чувствовал, – прошептал он. – Тогда. Я думал, что больше никогда не смогу овладеть тобой, а потом... Хоть и с трудом, но тогда он справился. – Я думал... Я сделаю это, даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни... – Да ты едва тогда и не умер, чёрт возьми, – прошептала я в ответ, положив руки на его твёрдый округлый зад. – С минуту, пока ты не начал двигаться, я и в самом деле думала, что ты отдал Богу душу. – Мне казалось, что я умираю, – усмехнулся Джейми. – О, Боже, Клэр… – На миг прервавшись, он опустился на меня и прижался лбом к моему лбу. Точно так же, как и той ночью. Джейми был заледеневшим и неистовым от отчаяния. А я чувствовала, что вдыхаю жизнь в его мягкий открытый рот, едва уловимо пахнущий элем и яйцом – единственной пищей, которую мог удержать его желудок. – Я хотел... – прошептал Джейми. – Хотел тебя. Я должен был тебя взять. Но когда я в тебя вошёл, то мне захотелось... Джейми глубоко вздохнул и проник в меня глубже. – Я думал, что умру. Прямо там и тогда. И я желал этого. Я хотел уйти из жизни, пока был в тебе. Голос его изменился. Джейми говорил так же тихо, но отстранённо, как будто не со мной. Я знала, что он где-то далеко, опять в том холодном каменном мраке, охваченный смятением, страхом и всепоглощающим желанием. – Я хотел излиться в тебя, пусть даже это будет в последний раз. Но когда начал изливаться, то понял: весь я не умру, частица меня останется с тобой навсегда – именно сейчас я дарю тебе ребёнка. Пока Джейми говорил, он вернулся из прошлого в настоящее. Он был во мне. Я крепко обнимала его, большого, надёжного и сильного. А потом, когда он кончил, – дрожащего и беззащитного. Я чувствовала, как из моих глаз текут тёплые слезы и, остывая, скользят к волосам. Чуть позже Джейми пошевелился и перекатился на бок. Свою большую руку с моего живота он так и не убрал. – У меня ведь получилось? – Лёгкая улыбка озарила его лицо. – Получилось, – ответила я, укрывая нас пледом. Догорал костёр, светили вечные звёзды, а я лежала бок о бок с мужем – утолённая и наполненная им.
(с) Перевод Елены Карпухиной, Елены Буртан, Натальи Ромодиной, Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
НАКАНУНЕ РОДЖЕР ТАК УСТАЛ, что спал как убитый, хотя постелью семейству Маккензи послужил ворох грязного белья, скопившегося у Хиггинсов за неделю. Поверх него Эми Хиггинс расстелила два потрёпанных стёганых одеяла, которые она расторопно вытащила из своей сумки с лоскутами. Укрылись Маккензи лишь своей верхней одеждой, однако в постели было тепло: с одной стороны Роджера согревал тлеющий очаг, а с другой – жар, исходящий от уютно примостившихся к нему детей и жены. И Роджер почти мгновенно провалился в сон, – словно в колодец упал, – успев лишь от всего сердца произнести короткую благодарственную молитву: «Нам всё удалось. Спасибо!» Проснулся он затемно. Пахло сгоревшими дровами и только что использованным ночным горшком. Спина озябла: засыпал Роджер лицом к Бри и детям, а ночью перевернулся. В паре футов от себя он видел теперь багровые прожилки в кучке серого пепла и неяркое сияние тлеющих углей. Роджер завёл руку за спину – Брианна исчезла. Чуть подальше темнела бесформенная груда: «Ага, Джем и Мэнди». Да и остальные обитатели хижины ещё не проснулись: в спёртом воздухе слышалось их тяжёлое дыхание. – Бри? – приподнявшись на локте, прошептал Роджер. Жена стояла рядом: густая тень прислонилась задом к стене. Балансируя на одной ноге, Брианна натягивала чулок. Надев его, она присела на корточки рядом с Роджером и легко коснулась пальцами его лица. – Мы с Па идём на охоту, – придвинувшись, прошептала Бри. – Если у тебя на сегодня есть планы, то за детьми присмотрит мама. – Ладно. Откуда у тебя... Роджер провёл рукой по бедру жены: на ней была охотничья рубашка из плотной ткани и просторные бриджи, все в заплатках, – он ладонью ощутил грубые швы. – Это папины, – сказала Брианна и поцеловала мужа. По её волосам пробежал отблеск огня. – Спи. До рассвета не меньше часа. Роджер смотрел, как легко жена с высокими ботинками в руке перешагивает через спящих на полу людей. Затем дверь открылась, впустив струю холодного воздуха, змейкой проскользнувшую по комнате, и беззвучно закрылась. Бобби Хиггинс что-то невнятно пробормотал сквозь сон, а один из мальчишек вдруг сел, чистым голоском удивлённо спросил: «Что?» – тут же плюхнулся на своё одеяло и сразу уснул. Уютная духота мгновенно поглотила свежий воздух, и все в хижине вновь погрузились в сон. Все, кроме Роджера. Он лежал на спине, одновременно ощущая и покой, и облегчение, и радостное волнение, и трепет. Им действительно всё удалось. Всем им. Роджер, словно одержимый, снова и снова пересчитывал своё семейство. Все четверо здесь, целые и невредимые. Отрывочные воспоминания и ощущения крутились в его сознании; он не пытался остановить их поток или уловить в нём что-то, кроме разрозненных образов. Тяжесть маленького золотого слитка в потной ладони, спазм в животе, когда Роджер уронил золото и оно заскользило по накренившейся палубе. Тёплый пар от овсянки, в которую плеснули виски: ничто не согреет лучше в морозное шотландское утро. Брианна, которая осторожно прыгает вниз по лестнице на одной ноге, поджав другую, перевязанную. И тут же всплывшая в голове детская песенка: «У моей дамы есть хромой ручной журавль» [американская детская песенка-чистоговорка «My Dame Hath a Lame, Tame Crane» – прим. перев.]. Едкий запах немытых волос Бака, когда они обнимались на краю причала, и последний взмах рукой на прощанье. Холод, бесконечные дни и ночи по пути в Чарльзтаун в качающемся трюме «Констанции», где они вчетвером ютились в углу за корабельным грузом, – оглушённые ударами волн по корпусу, слишком измотанные морской болезнью, чтобы чувствовать голод. Они так устали, что перестали бояться, лишь оцепенело смотрели, как поднимается вода в трюме, – дюйм за дюймом, – обдавая их брызгами при каждом тошнотворном крене корабля. Роджер с Брианной старались поделиться каждой жалкой крупицей тепла, лишь бы дети остались живы. Роджер перевёл дыхание, которое неосознанно сдерживал, положил руки на крепкий деревянный пол по обе стороны постели, закрыл глаза и отпустил воспоминания. «Ни к чему оглядываться. Решение принято. Теперь мы здесь. В безопасности. И что же дальше?» Когда-то он довольно долго жил в этой самой хижине. Теперь, наверное, нужно строить новый дом. Вчера ночью Джейми сказал, что большой участок земли, который губернатор выделил Роджеру, по-прежнему принадлежит ему и зарегистрирован на его имя. В душе затеплилось предвкушение. Впереди весь день – с чего начать? Громкий шёпот раздался над самым ухом, забрызгав его слюнями. – Папочка, какать хочу. С улыбкой откинув плащи и рубашки, Роджер сел на постели. Мэнди нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, словно маленькая чёрная птичка, хорошо видная в полумраке. – Сейчас, солнышко, – прошептал Роджер и взял дочь за тёплую влажную ладошку. – Я отведу тебя в уборную. Смотри не наступи на кого-нибудь.
В УБОРНЫХ МЭНДИ уже бывала, так что здешняя её не отпугнула. Но как только Роджер открыл дверь, с притолоки вдруг свалился огромный паук и завис в дюйме от его лица. Паук раскачивался на паутинке, словно грузик на нитке. Мэнди с Роджером вскрикнули. Вернее, Мэнди взвизгнула, а Роджер лишь всхрипнул – хотя и весьма мужественно. Ещё не совсем рассвело. Паук казался чёрным шариком с уймой ножек, и от этого было ещё страшнее. Испугавшись криков людей, он поспешил по паутинке вверх и спрятался в невидимом снизу укромном уголке, где обычно и сидел. – Не пойду туда! – Мэнди попятилась и прижалась к ногам отца. Роджер дочку прекрасно понимал. Однако гораздо опаснее вести её в темноте куда-нибудь в кустики, где можно наткнуться на новых пауков ещё большего размера… или на змей, или на летучих мышей… Или же на хищников, которые охотятся в полумраке… на пум, к примеру… Вчера вечером Эйдан Маккалум развлекал гостей историей, как нос к носу столкнулся с пумой по пути в уборную. В эту самую уборную. – Всё хорошо, солнышко. – Роджер наклонился и взял дочь на руки. – Паук сбежал. Он сам нас боится. Он больше не покажется. – Я бою-юсь! – Знаю, котёнок. Не бойся. Он точно не вернётся. А если вернётся, я его убью. – Из лузья? – с надеждой спросила Мэнди. – Да, – твёрдо пообещал Роджер. Прижав дочь к груди, он нырнул под дверную притолоку. И слишком поздно вспомнил, как Клэр рассказывала об огромной гремучей змее, которую однажды обнаружила на сиденье в уборной. Тогда всё закончилось благополучно, как и сейчас. Ну, если не считать того, что Роджер чуть не уронил дочь прямо в дырку, когда она оторвала от отца ручонки, чтобы подтереться сухой кукурузной кочерыжкой. Несмотря на утренний холодок, Роджер чуть вспотел. Вернувшись в хижину, он обнаружил, что Хиггинсы и Джем с Джермейном уже встали. Узнав, что Брианна отправилась на охоту, Эми Хиггинс слегка удивилась. Но когда Роджер пояснил, что Бри ушла с отцом, Эми понимающе кивнула. Роджер про себя улыбнулся: было отрадно видеть, что, несмотря на долгое отсутствие, Самого по-прежнему считают хозяином Риджа. Вчера Клэр сказала, что они вернулись из странствий всего месяц назад. – Много новых поселенцев появилось после нашего отъезда? – Тьма-тьмущая. – Бобби, с миской каши в руке, уселся на скамейку рядом с гостем. – Не меньше двадцати семей. – Он радушно придвинул к Роджеру горшочек с мёдом. – Мёду и молока, преподобный? Поскольку Бобби был англичанином, то за завтраком ему дозволялись подобные вольности. Суровые же шотландцы сдабривали свою овсянку лишь щепоткой соли. – О, простите. Я не спросил: вы по-прежнему священник? Вчера вечером Клэр уже задавала зятю этот вопрос, но он снова застал Роджера врасплох. – Да. Да, – ответил он, потянувшись к кувшину с молоком. И вопрос, и ответ на него заставили сердце биться чаще. Священником-то Роджер был, просто сомневался, можно ли считать его сан официальным. В прошлом он крестил, женил и отпевал жителей Риджа. Больше года проповедовал и делал всё, что полагается пресвитерианскому священнику. Тогда все относились к нему как к преподобному, и сейчас вряд ли будет иначе. Однако официально в духовный сан Роджера не посвятили. Все обряды он пройти не успел. – Навещу-ка я новых жителей, – небрежно обронил Роджер. – Среди них есть католики? Или люди другой веры? Или тебе это неизвестно? Вопрос был риторический: все в Ридже знали, кто и во что верует, и беззастенчиво обсуждали других, пусть иногда и за их спиной. Устало бухнув на стол рядом с миской Роджера жестяную кружку с кофе из цикория, Эми со вздохом облегчения уселась за свою солёную овсянку. – Католиков – пятнадцать семей, – сказала Эми. – Ещё двенадцать – пресвитерианцы и три семейства – «методисты голубого света». Слыхали про таких? Лучше вам их остерегаться, проповедник. Хм... Ах, да, в придачу есть ещё пара семей англикан… Орри! Эми вовремя подскочила к шестилетнему Орри, который втихаря, дрожащими от напряжения ручонками, поднимал над головой полный ночной горшок, явно намереваясь опрокинуть его на Джема. Тот, скрестив ноги, сидел у очага и, сонно моргая, рассматривал ботинок в своей руке. Испугавшись окрика матери, Орри выронил горшок, лишь немного забрызгав Джема. Зато вонючая жижа попала прямо в разожжённый с утра огонь. Орри ринулся к двери, мать бросилась за ним, по пути схватив метлу. С улицы донеслись разъярённые крики на гэльском и пронзительные вопли струсившего мальчишки, постепенно затихшие вдали. Джем, который терпеть не мог вставать рано, поглядел на плюющийся очаг, сморщил нос и поднялся. Чуть поколебавшись, он неспешно подошёл к столу и, зевая, уселся рядом с отцом. Все молчали. Вдруг в очаге рассыпалось прогоревшее полено, и из месива вылетел сноп искр, – будто поставил в истории точку. Роджер прочистил горло. – От мужчины, рождённого женщиной, одни проблемы. Это так же неизбежно, как то, что искры устремляются вверх. [Отсылка к Библии, Иов 5:7 «Но человек рождается на страдание, как искры – чтобы устремляться вверх». – прим. перев.] Отвлёкшись от созерцания очага, Бобби медленно повернул голову и поглядел на Роджера. Глаза Бобби покраснели от дыма, а старое клеймо в виде буквы «М» на щеке белело в тусклом свете хижины. [Буквой М клеймили убийц – murderer. – прим. перев.] – Хорошо сказано, пастырь, – произнёс он. – Добро пожаловать домой!
ДНИ, ПОДОБНЫЕ ЭТОМУ, КЛЭР называла «днями голубого вина». Казалось, небо опустилось на землю и пропитало собой весь воздух – каждый вдох буквально опьянял. Под ногами шуршали прошлогодние каштановые и дубовые листья, их острый запах смешивался с ароматом сосновой хвои над головой. Держа ружья в руках, они с отцом взбирались на гору, и Брианна Фрейзер Маккензи ощущала единение со всем миром. Джейми придержал ветку тсуги, и Бри, пригнувшись, проскользнула под ней вслед за отцом. – Feur-milis, – Джейми указал на широкий луг, открывшийся перед ними. – Гэльский ещё немного помнишь, дочка? – Ты что-то сказал про траву, – ответила Бри, торопливо роясь в закоулках памяти. – А вот второго слова я не знаю. – «Сладкотравье». Так мы называем этот лужок. Хорошее пастбище, только большей части скота сюда не взобраться: слишком высоко. Да и на несколько дней оставлять здесь стадо без присмотра не хочется. Тут ведь и пумы, и медведи водятся. Трава на лугу колыхалась волнами, серебристо-зелёные метёлки на миллионах стеблей ловили утреннее солнце. Тут и там порхали жёлтые и белые бабочки, а на дальнем конце поляны внезапно раздался треск: какое-то крупное копытное животное, ломанувшись в кусты, оставило за собой качающиеся ветви. – Похоже, нас уже опередили. – Брианна кивком указала туда, где исчез зверь. Приподняв бровь, она хотела было спросить, не следует ли им его догнать, но передумала: раз уж отец с места не двинулся, наверняка у него есть на то веская причина. – Ага, – ответил Па и, повернув направо, пошёл по опушке, окаймлявшей луг. – Но олени кормятся иначе, чем коровы или овцы. По крайней мере, если подножного корма вдоволь. Это был старый самец, – оглянувшись, небрежно добавил Джейми. – Ни к чему убивать такого сейчас: летом полно мяса и получше. Бри от удивления подняла брови, но промолчала и зашагала вслед за отцом. Оглянувшись, он улыбнулся дочери. – Летом всегда так: где один, там, скорее всего, и другие. Самки с оленятами начинают собираться в маленькие стада. До гона ещё далеко, но матёрым самцам всегда невтерпёж. Этот отлично знает, где найти себе олениху. – Джейми кивнул в сторону исчезнувшего рогача. Вспомнив пару непристойных высказываний матери о мужчинах и о влиянии тестостерона, Бри подавила ухмылку. Однако Джейми её заметил и бросил на дочь весёлый и чуть смущённый взгляд: отец понял, о чём она думает. И от этого мгновенного взаимопонимания сердце Брианны сладко сжалось. – Ну, да. Твоя мать права насчёт мужчин, – пожал плечами Джейми. – Не забывай об этом, a nighean [девочка (гэльск.) – прим. перев.], – посерьёзнев, добавил он. Развернувшись, он подставил лицо ветру. – Олени рядом с лугом, но с подветренной стороны. Близко к ним не подойти, – разве что забраться повыше и спуститься с дальнего склона хребта. А может, сначала заглянем в гости к Йену Младшему? – Джейми приподнял подбородок, указывая на другую сторону луга, к западу от них. – Ты не против? – Я? Да ты что! – При упоминании кузена Брианну охватила радость. – Вчера, когда мы сидели у костра, кто-то сказал, что Йен женился. Интересно, на ком? Бри просто распирало от любопытства. Лет десять тому назад Йен попросил Бри выйти за него. И, хотя он решился на это от отчаяния, а его предложение показалось к тому же совершенно нелепым, Бри поняла, что Йен совсем не против разделить с ней постель. Позже, в более зрелом возрасте, когда Бри вышла замуж, а Йен развёлся со своей женой-индианкой, они без слов почувствовали, что физически привлекательны друг для друга, но, даже не сговариваясь, выкинули крамольные мысли из головы. С тех пор они сохраняли тёплые дружеские чувства, и Бри надеялась, что эта незнакомка – жена Йена – ей понравится. Джейми рассмеялся: – Она тебе понравится, дочка. Её зовут Рейчел Хантер, и она – квакер. Бри тут же представила себе «серую мышку», потупившую глазки, но отец, заметив недоверчивый взгляд дочери, покачал головой. – Она совсем не такая, как ты вообразила. Рейчел говорит то, что думает. Йен от неё без ума. И она его очень любит. – Так это ж замечательно! Бри ничуть не покривила душой, однако отец приподнял бровь и бросил на дочь насмешливый взгляд, но ничего не добавил. Джейми развернулся и повёл Бри сквозь колышущиеся волны душистых трав.
ХИЖИНА ЙЕНА была очаровательной. Она мало чем отличалась от других горных построек, известных Брианне, но выглядела сказочно-нереально. Хижина приютилась в осиновой роще, и солнечные лучи, играя в трепещущей листве, распадались такой причудливой россыпью света и тени, что, казалось, стоит отвести взгляд – и домишко исчезнет среди деревьев. Четыре козы и два козлёнка подняли головы над изгородью загона и, приветствуя гостей, дружески заблеяли, но хозяева не вышли посмотреть, кто к ним пожаловал. – Куда-то ушли, – заметил Джейми и, прищурившись, взглянул на дом. – Может, записку оставили? И правда: на двери виднелся клочок бумаги, пришпиленный длинным шипом боярышника. Одна непонятная строчка. Вглядевшись в буквы, Бри сообразила, что фраза написана на гэльском. – А что, жена Йена Младшего – шотландка? Брианна нахмурилась, пытаясь разобрать слова. Ей удалось понять (она надеялась, что не ошиблась!) только два – «Маккри» и «коза». – Нет. Это почерк Дженни. – Вытащив очки, Джейми пробежал записку глазами. – Она пишет, что они с Рейчел пошли к Маккри стегать одеяла, и просит Йена, если тот вернётся домой первым, подоить коз и поставить половину молока створаживаться на сыр. Словно услышав, что разговор зашёл о них, козы громким блеянием отозвались из загона. – Похоже, Йена тоже ещё нет дома, – заметила Брианна. – Как думаешь, их уже пора доить? По-моему, я даже помню, как это делается. Представив себе, как дочь управляется с козами, отец заулыбался, но покачал головой. – Нет, всего несколько часов назад Дженни выдоила их подчистую – они спокойно подождут до вечера. До этого момента Брианна даже не задумывалась, кто такая Дженни, считая, что речь идёт о девочке-служанке. Однако, услышав, каким тоном отец произнёс это имя, растерянно моргнула. – Дженни? Твоя сестра Дженни? – недоверчиво переспросила дочь. – Так она здесь? Джейми слегка удивился. – Да, здесь. Прости, дочка, мне и в голову не пришло, что ты можешь об этом не знать. Она… Погоди… – Выставив вперёд ладонь, он пристально посмотрел на Брианну. – Письма. Мы писали… Ну, в основном, конечно, Клэр… но… – Они до нас дошли. У Брианны перехватило дыхание. Точно так же, как в тот день, когда Роджер привёз ту самую деревянную шкатулку. На крышке было выжжено полное имя Джемми. Внутри Маккензи обнаружили письма. Она вспомнила, с каким глубоким облегчением и радостью пополам с грустью она вскрыла первое письмо и прочла: «Мы живы…» Эти же чувства охватили Бри и теперь. Неожиданно для себя она заплакала, и всё вокруг задрожало и расплылось, будто и хижина, и они с отцом могли вот-вот исчезнуть, раствориться в мерцающем свете осинника. Бри негромко всхлипнула, и отец обнял её, крепко прижав к себе. – Мы не надеялись снова вас увидеть. – Его голос дрогнул. – Никогда, a leannan [милая, (гэльск.) – прим. перев.]. Я боялся… – шептал он ей в волосы. – Так боялся, что вы не смогли благополучно добраться… Что все вы погибли… Потерялись в… Там. И мы никогда об этом не узнаем. – Мы никак не могли вам сообщить. – Она подняла голову с отцовского плеча и тыльной стороной ладони вытерла нос. – Зато это удалось вам. В тех письмах… Мы узнали, что вы живы… Я хочу сказать… Она внезапно замолчала и, смахнув с ресниц остатки слёз, увидела, что Джейми отвернулся, сам едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать. – Но нас уже не было в живых… – негромко сказал он. – Когда вы читали те письма… К тому времени мы умерли. – Нет, вы были живы! – стискивая руку отца, с горячностью возразила она. – Я не стала читать все письма сразу. Я открывала их по одному, и, пока оставались нераспечатанные письма... для нас вы были живы. – Теперь это не имеет значения, дочка, – наконец еле слышно произнёс Джейми. Он поднёс её руку к губам и поцеловал костяшки пальцев. Его лёгкое дыхание теплом коснулось её кожи. – Вы здесь. И мы. А всё остальное неважно.
У ДЖЕЙМИ БЫЛА ХОРОШАЯ винтовка, а Брианна шла с отцовским охотничьим ружьём. Однако она не хотела стрелять в птиц или размениваться на другую мелкую дичь, пока был шанс загнать оленя. На крутом подъёме Бри запыхалась, и, несмотря на прохладу, из-под волос у неё потекли ручейки пота. Отец, как всегда, карабкался словно горный козёл, не выказывая ни малейшей усталости, но – к досаде Бри – заметил, с каким трудом идёт она, и взмахом руки указал на небольшой уступ в стороне. – Торопиться некуда, a nighean, – улыбнулся он дочери. – Здесь вода, можно попить. Он с явной робостью коснулся раскрасневшейся щеки дочери и тотчас отдёрнул руку. – Прости, девочка, – улыбнулся он. – Никак не могу привыкнуть, что ты действительно здесь. – Я тоже, – тихо сказала она и, сглотнув, коснулась его тёплого, чисто выбритого лица с такими же, как у неё, тёмно-голубыми раскосыми глазами. – Ох, – выдохнул Джейми и ласково привлёк дочь к себе. Она крепко обняла отца, и какое-то время они стояли молча, слушая крики воронов, кружащих над головой, и журчание воды по камням. – Trobhad agus òl, a nighean, – произнёс он по-гэльски. «Иди попей, дочка». Джейми отпустил её с той же нежностью, с какой до этого обнимал, и развернул лицом к крохотному ручейку, стекавшему по расщелине между двух скал. Вода оказалась ледяной, с привкусом гранита и слабым смолистым ароматом сосновой хвои. Утолив жажду, Брианна стала плескать воду на свои пылающие щёки и вдруг почувствовала резкое движение отца. Бросив на него взгляд, она тут же застыла. Джейми стоял не шевелясь, глазами и подбородком указывая на склон над ними. И тогда она увидела и услышала, как медленно падают комочки грязи, с негромким шорохом рассыпаясь на уступе у её ног. И вновь тишина, нарушаемая лишь криками воронов. «Птицы кричат громче, будто подлетели ближе. Они точно что-то видят», – подумала Брианна. Птицы действительно подлетели ближе. Один ворон неожиданно спикировал, пронёсшись почти рядом с её головой, а второй наверху закаркал. Внезапно со скальной площадки над ними раздался выстрел, и Брианна, едва устояв на ногах, невольно ухватилась за деревце, торчавшее из утёса. Как раз вовремя: наверху послышались глухой удар и шум скольжения. Почти в тот же миг мимо, в потоке грязи и камешков, пролетело что-то громадное, обдав Бри волной хриплого дыхания и запахом крови, отскочило от уступа рядом с ней и с треском приземлилось в кустах внизу. – Святой Михаил, защити нас, – сказал отец по-гэльски и перекрестился. Он попытался рассмотреть, что находится в колышущихся зарослях внизу. – Господи Иисусе, что бы это ни было, оно ещё живое. А потом посмотрел вверх. – Weh! – с чувством произнёс мужской голос наверху. Слово Брианна не поняла, но узнала голос и страшно обрадовалась. – Йен! – громко позвала она. Наверху всё затихло, только крики воронов становились тревожнее и тревожнее. – Святой Михаил, защити нас, – произнёс изумлённый голос на гэльском, и через мгновение её двоюродный брат Йен спрыгнул к ним на узкий уступ, без особого труда сохранив равновесие. – Это ты! – воскликнула она. – О, Йен! – A charaid! [Дружище! (гэльск.), – прим. перев.] – Он схватил её и крепко обнял, смеясь и не веря своим глазам. – Господи, это ты! Йен на миг отстранился, чтобы хорошенько рассмотреть сестру и убедиться, что это действительно она, снова засмеялся от радости, крепко поцеловал и вновь обнял. От него пахло оленьей кожей, овсянкой, порохом, и Брианна почувствовала, как прямо у её груди бьётся его сердце. Послышался шорох, и, когда они с братом отстранились друг от друга, Бри обнаружила, что отец уже спрыгнул с уступа и спускается по каменистой осыпи к зарослям, куда упал олень (наверняка это был олень). Джейми не сразу нырнул в кустарник, а на миг задержался на его краю: кусты продолжали колыхаться, но движения раненого оленя становились всё слабее. Па вытащил дирк и, пробормотав что-то по-гэльски, начал осторожно пробираться сквозь заросли. – Там внизу сплошной шиповник, – сказал Йен, всматриваясь через её плечо. – Но, думаю, дядя успеет вовремя перерезать горло оленю. – A Dhia [Боже (гэльск.) – прим. перев.], я выстрелил неудачно, и боялся, что… Но какого дьяв… То есть ты-то как здесь оказалась?! Чуть отступив назад, Йен окинул сестру взглядом. Уголок его рта слегка приподнялся, когда он заметил её брюки и кожаные походные ботинки. Но, как только брат увидел её расстроенное лицо, улыбка померкла, и он с тревогой спросил: – А где твой муж? А дети? – Они здесь, – успокоила она брата. – Роджер, скорее всего, уже взялся за молоток и что-то там сколачивает. Джем ему помогает, а Мэнди путается у них под ногами. А вернулись мы потому… Этот чудесный яркий день и радость от воссоединения позволили ей на время забыть недавнее прошлое. Но, как только возникла необходимость объяснить причину их возвращения, вся чудовищность произошедшего вновь навалилась на неё тяжким грузом. – Dinna fash [Не беспокойся (гэльск.), – прим. перев.], сестрёнка, – поспешно сказал Йен, увидев её лицо. – Это подождёт. Знаешь, в четверти мили отсюда целая стая индеек. Расхаживают туда-сюда, такие важные, будто танцуют «Обдери иву» на вечеринке. Как думаешь, ты стрелять не разучилась? В индейку попадёшь? – Ха! Думаю, попаду. Когда Брианна пила воду из ручья, то прислонила охотничье ружьё к скале; падая, олень его зацепил, и оно свалилось. Подняв ружьё, Брианна его осмотрела и снова поставила на место сбившийся набок кремень. Кусты внизу перестали дёргаться, и сквозь шум ветра Бри услышала, как отец читает охотничью молитву. – Может, лучше помочь Па с оленем? – Да это всего лишь годовалый телок, дядя с ним справится – и глазом не успеешь моргнуть. Высунувшись из-за уступа, Йен крикнул вниз: – Мы с Бри пойдём пострелять индеек, a mathair-bràithair! [дядя, дословно – брат матери, (гэльск.) – прим. перев.] Внизу повисла мёртвая тишина. Затем послышалось громкое шуршание, треск ветвей, и из кустов шиповника вдруг появилась всклокоченная голова Джейми. Коса у него расплелась, волосы спутались, а лицо сильно раскраснелось и в нескольких местах кровоточило, так же как его руки. Он был явно раздражён. – Йен… Мак Йен… мак Йен!.. – довольно громко, заглушая шум леса, отчеканил Джейми. – [Mac Ian… mac Ian… (гэльск.) – сын Йена, рождённого Йеном, – прим. перев.] – Мы вернёмся и поможем отнести мясо! – пообещал Йен. Он весело помахал дяде, схватил охотничье ружьё и, заметив взгляд Брианны, вздёрнул подбородок. Она посмотрела вниз, но отец исчез, и только шиповник над ним возмущённо раскачивался. Брианна поняла, что напрочь отвыкла от жизни в дикой природе: скала показалась ей неприступной, но Йен карабкался вверх легко, словно бабуин, и после секундного колебания Бри полезла следом. Цепляясь за те же опоры, которые использовал брат, она взбиралась гораздо медленнее и то и дело поскальзывалась на мелких камешках, летящих сверху. Она поднялась на вершину и остановилась, чтобы вытряхнуть ботинки. Сердце едва не выскакивало из груди – ощущение не из приятных. – Йен мак Йен мак Йен? – переспросила она. – Это то же самое, как если я рассержусь на Джема и назову его «Джеремайя Александр Йен Фрейзер Маккензи»? – Что-то вроде этого, – пожал Йен плечами. – Йен, сын Йена, рождённого Йеном. Чтобы подчеркнуть, что ты позоришь своих предков, понимаешь? На нём была грязная и потрёпанная миткалевая рубашка с оторванными рукавами. На изгибе голого загорелого плеча брата Бри заметила большой белый шрам в форме четырёхконечной звезды. – Откуда это у тебя? – Брианна кивком указала на шрам. Покосившись на плечо, Йен махнул рукой и, развернувшись, направился через небольшой хребет. – Да пустяки, – сказал он. – Абенаки, сволочь такая, попал в меня при Монмуте стрелой. Через несколько дней её вырезал Денни. Дензел Хантер, – добавил Йен, заметив непонимающий взгляд сестры. – Это брат Рейчел. Он доктор, как и твоя мама. – Рейчел! – воскликнула Бри. – Твоя жена? Лицо Йена расплылось в широчайшей улыбке. – Да, – просто ответил он. – Taing do Dhia, – и взглянул на неё: поняла ли она, что он сказал? – Я помню: это значит «слава тебе, Господи», – заверила его Брианна. – Я не только это помню. Пока мы добирались из Шотландии, Роджер постоянно заставлял нас говорить по-гэльски. Па мне сказал, что Рейчел квакерша? – уточнила она и, широко шагая по камням, начала переходить ручеёк. – Да, квакерша. Йен не отрывал глаз от камней, но Бри показалось, что радости и гордости в голосе Йена поубавилось. Однако она не стала заострять на этом внимание: если между супругами и есть какие-то разногласия, она понятия не имеет, как их разрешить. Учитывая всё то, что она знает о брате, и то, как мало ей известно о квакерах, Брианна решила, что сейчас не время для вопросов, Йен же думал иначе. – Так вы приехали Шотландии? – оглянувшись на сестру, спросил он. – Когда? Внезапно Йен изменился в лице: он понял, насколько неоднозначно прозвучало «когда?», и махнул рукой, извиняясь и закрывая тему. – Мы выехали из Эдинбурга в марте, – выбрала Бри самый простой вариант ответа. – Остальное расскажу позже. Йен кивнул, и какое-то время они шли молча, – иногда рядом, иногда Йен впереди: он вёл оленьими тропами или срезал путь, обходя густые заросли кустарников. Бри была рада идти позади: так она могла смотреть на брата, не смущая пристальным вниманием. Он изменился – и неудивительно. Такой же высокий и очень гибкий, он заматерел и возмужал, длинные мышцы рук чётко вырисовывались под кожей. Каштановые волосы потемнели. В косу, перевязанную кожаной тесёмкой, были вплетены новые индюшачьи перья. «Интересно, это на удачу?» – подумала Брианна. Йен подобрал лук и колчан, оставленные им на вершине скалы, и теперь колчан легко покачивался у него за спиной. «Но сложенный хорошо человек выражен не только в лице, – позабавившись, подумала она. – Он выражен в членах, суставах своих, изящно выражен в бёдрах, запястьях… В походке своей, в осанке, в гибкости стана, колен, — его не скрывает одежда». [Уолт Уитмен, «О теле электрическом я пою», пер. М. Зенкевича – прим. перев.] Стихотворение всегда напоминало ей о Роджере, но сейчас эти слова описывали и Йена, и её отца, как бы эти трое ни различались. Йен и Брианна поднялись выше. Лес расступился, ветер усилился и посвежел. Йен остановился и, едва шевельнув пальцами, поманил её к себе. – Слышишь их? – прошептал он ей на ухо. От азартного предчувствия у Бри на позвоночнике приподнялись волоски: она услышала! Негромкие хриплые звуки, похожие на собачий лай. А потом прерывистое мурчание, нечто среднее между мурлыканьем большого кота и жужжанием моторчика. – Сними-ка лучше чулки и обмажь грязью ноги, – прошептал Йен, указывая на её шерстяные чулки. – А ещё лицо и руки. Брианна кивнула, прислонила ружьё к дереву и расчистила от сухих листьев клочок земли, достаточно влажной, чтобы обмазать кожу. Йену такая маскировка не понадобилась: его тело было почти одного цвета с кожаными штанами. Пока она возилась с грязью, Йен бесшумно двинулся прочь, и, когда Бри подняла глаза, брат уже исчез из виду. Послышалась серия звуков, будто раскачивается дверь на ржавых петлях, и вдруг Брианна увидела, что Йен неподвижно стоит где-то в пятидесяти футах от неё за амбровым деревом. Казалось, лес на мгновение замер: негромкое поскрипывание затихло, шелест листьев умолк. Потом раздалось сердитое кулдыканье, и Брианна, стараясь как можно медленнее поворачивать голову, увидела индюка. Он высунул из травы бледно-голубую голову и внимательно смотрел по сторонам, выглядывая соперника и встряхивая ярко-красной бородкой. Брианна вскинула глаза на Йена. Тот сложил ладони чашечкой у рта, но не шевельнулся и не издал ни звука. Она затаила дыхание и опять посмотрела на индюка, который снова громко закулдыкал. В отдалении ему начал вторить другой самец. Индюк, за которым наблюдала Бри, оглянулся, поднял голову, тоже заболботал, послушал одно мгновение и нырнул обратно в траву. Брианна взглянула на Йена; заметив её движение, он слегка покачал головой. Бри медленно досчитала до шестнадцати, и Йен опять закулдыкал. Из травы выскочил индюк с налитыми кровью глазами; распушив перья на груди и развернув веером хвост, он побежал большими шагами через клочок открытой, засыпанной листьями земли. Затем на миг остановился, словно позволяя лесу полюбоваться своим величием, и с важным видом стал медленно расхаживать взад-вперёд, издавая резкие агрессивные крики. Не шевелясь, Брианна переводила взгляд то на напыщенного индюка, то на Йена. Двигаясь синхронно с птицей, Йен медленно стянул лук с плеча, застыл, взял стрелу в руку, снова замер и, наконец, наложил стрелу на тетиву, когда индюк стал разворачиваться в последний раз. Вернее, этот раз должен был стать для него последним. Йен натянул лук и, выпуская стрелу, изумлённо и явно по-человечески завопил: с дерева на него свалилось что-то большое и тёмное. Не успей Йен отшатнуться, индюшка приземлилась бы ему прямо на голову. Брианна увидела, как самка, распушив в страхе перья и вытянув шею, бежит через полянку к столь же ошеломлённому самцу, который словно сдулся от потрясения. Брианна машинально схватила ружьё, прицелилась и выстрелила. Она промазала, и обе птицы исчезли в папоротнике, издавая звуки, похожие на удары молоточка по деревянному бруску. Эхо выстрела и все крики замолкли, и снова стал слышен шелест листьев. Бри посмотрела на брата, тот уставился на свой лук, потом – на стрелу, нелепо торчавшую между двумя камнями на другом краю поляны. Йен поглядел на Брианну, и оба расхохотались. – Ну, ладно, – философски сказал он. – Мы поплатились за то, что оставили дядю Джейми одного в шиповнике.
БРИАННА ПРОЧИСТИЛА шомполом ружейный ствол и забила туда новый патрон с крупной дробью и пыж из пакли. Забила со всей силой – чтобы унять дрожь в руке. – Прости, что промахнулась, – извинилась она. – Да ты чего?! – удивился Йен. – Когда охотишься, считай, тебе повезло, если попадёшь в цель хоть раз из десяти. Ты прекрасно это знаешь. Да и я дал маху. – Лишь потому, что тебе на голову свалилась индейка, – засмеялась Брианна. – Стрела сломалась? – Ага. – Йен показал ей сломанное древко, которое извлёк из камней. – Хотя наконечник ещё пригодится. Сняв острый железный наконечник, Йен положил его в свой спорран, отбросил древко и встал. – Тут нам больше ничего не светит, но... В чём дело, сестрёнка? Брианна попыталась засунуть шомпол в шомпольную трубку, но не попала, и тот вылетел из руки. Бри пошла его подбирать и, переводя всё в шутку, спросила: – Как это называется, когда ты настолько переволновался, что промазал в оленя? Охотничья горячка? Вот и мы погорячились, когда целились в индеек. – И то правда, – улыбнулся Йен, не отводя глаз от рук Брианны. – Когда ты стреляла в последний раз, сестра? – Не так давно, – отрезала она: Бри не ожидала, что былые чувства нахлынут вновь. – С полгода назад. – И на кого тогда охотилась? – наклонив голову набок, поинтересовался Йен. Взглянув на него, Брианна решила не тянуть с объяснениями; она аккуратно вставила шомпол на место и посмотрела брату в глаза. – На бандитов. Они устроили засаду в моём доме. Хотели убить меня и забрать детей, – сказала Брианна. Хотя она выложила всё как есть, без прикрас, слова прозвучали до смешного выспренно, как в какой-нибудь мелодраме. Йен взметнул густые брови. – Так ты в них попала? – столь заинтересованно спросил он, что, несмотря на плохие воспоминания, Бри рассмеялась: таким тоном он мог бы полюбопытствовать, удалось ли ей выудить крупную рыбу. – Увы, нет. Я прострелила им шину на грузовике. И ещё попала в окно в собственном доме. А вот в них – нет. Зато, – наигранно-небрежно добавила Брианна, – ни меня, ни детей они не схватили. Вдруг у неё подкосились колени, и она осторожно села на ствол упавшего дерева. Йен деловито кивнул, словно не услышал ничего из ряда вон выходящего. Будь на его месте любой другой, Брианна сильно удивилась бы такой реакции. – Поэтому вы и вернулись? Йен невольно огляделся, будто проверяя, не затаился ли в лесу враг. И Бри вдруг задумалась: «Каково это – жить с Йеном, никогда не зная, с кем именно ты сейчас говоришь – с шотландцем или с могавком?» Теперь ей действительно захотелось побольше узнать о Рейчел. – Главным образом из-за этого, – ответила Брианна. Уловив в её голосе резкие нотки, Йен пристально поглядел на сестру. Снова кивнув, он спросил: – Собираешься вернуться и убить их? Брат говорил совершенно серьёзно, и Брианна с трудом подавила ярость, которая обожгла её при мысли о Робе Кэмероне и его грёбаных сообщниках. Сейчас её руки дрожали не от страха и не от оживших воспоминаний. В ней снова вспыхнула та же самая непреодолимая жажда убивать, которая овладела ею, когда она нажала на спусковой крючок. – Хотелось бы, – коротко ответила она. – Но не получится. То есть это физически невозможно. – Бри отмахнулась. – Я всё объясню позже, ладно? Мы ещё даже с родителями об этом не говорили. Мы добрались до Риджа только вчера вечером. И, будто усталость от затяжных изнурительных подъёмов на горные перевалы снова навалилась на Бри, она вдруг широко зевнула. Глядя на то, как сестра моргает и трясёт головой, Йен расхохотался. – Па сказал, что у тебя есть ребёнок. Это правда? – спросила Брианна, решительно меняя тему разговора. Йен снова расплылся в широкой улыбке. – Да. – Его лицо засияло такой радостью, что Бри тоже улыбнулась. – Сынишка. Ему пока не дали настоящего имени, но мы зовём его Огги. Услышав имя, Брианна ещё больше повеселела, и Йен пояснил: – В честь Оглторпа. Мы были в Саванне, когда узнали, что у нас будет ребёнок. Мне не терпится его тебе показать! [Джеймс Оглторп – основатель Саванны. Но слово «огги» ассоциируется у Брианны с популярной спортивной кричалкой 1960-70 годов. – прим. перев.] – А мне не терпится его увидеть! – отозвалась Брианна, хотя связь между Саванной и Оглторпом от неё ускользнула. – Не пора ли нам... Вдали послышался шум, и Бри умолкла. Йен тут же вскочил на ноги, озираясь по сторонам. – Это Па? – спросила Бри. – Похоже на то. Йен подал сестре руку и рывком поднял её на ноги, заодно успев подобрать свой лук. – Давай за мной! Она схватила перезаряженное ружьё и помчалась, не обращая внимания на кусты, камни, ветви деревьев, ручьи и другие преграды. Йен стремительно, словно змея, скользил по лесу; Бри же неслась за ним напролом, продираясь сквозь ветки и смахивая рукавом пот, заливавший глаза. Дважды Йен внезапно останавливался и хватал за руку сестру, когда та к нему подлетала. На какое-то время они застывали, пытаясь унять бешено колотящиеся сердца, выровнять дыхание и хоть что-то расслышать за шумом леса. Когда они остановились в первый раз, то прислушивались несколько мучительно долгих минут, пока за свистом ветра не уловили пронзительный крик, перешедший в хриплое рычание. – Кабан? – хватая ртом воздух, спросила Брианна. Она знала, что матёрые дикие свиньи могут быть очень опасны. Йен сглотнул и покачал головой: – Медведь. Набрав полную грудь воздуха, Йен схватил Брианну за руку, и они снова бросились вперёд. Остановившись во второй раз, чтобы сориентироваться, они не услышали ни звука. – Дядя Джейми! – едва отдышавшись, во всё горло позвал Йен. Никто не откликнулся, и Брианна изо всей мочи заорала: «Па-а-а!» Но среди необъятных гор её голос прозвучал до обидного слабо и беспомощно. Йен с Брианной ждали ответа, кричали, снова прислушивались... Крикнув в последний раз и так и не дождавшись отклика, они опять припустились бегом. Йен повёл Бри назад – к убитому оленю в зарослях шиповника. Чуть не падая с ног и ловя ртами воздух, они остановились на возвышенности над лощиной. Брианна схватила Йена за руку. – Гляди вон там, внизу! Кусты тряслись. Но не как во время агонии раненого оленя. Они колыхались от прерывистых движений какого-то существа, явно большего, чем Джейми Фрейзер. Со своего места Брианна отчётливо различала порыкивание, смачный хруст рвущихся сухожилий и ломающихся костей... и чавканье. – О Боже, – пробормотал Йен себе под нос, но Брианна услышала, и от ужаса у неё потемнело в глазах и сжалось сердце. Несмотря на это, она поглубже вдохнула и завопила: «Па-а-а-а!» – Ага, явились наконец! – раздался откуда-то снизу сварливый низкий голос с шотландским акцентом. – Надеюсь, дочка, ты добыла индейку, потому что оленины сегодня в котелок положить не удастся. Брианна бросилась на землю и свесила голову с края скалы. При виде отца, стоящего в десяти футах ниже, на том самом узком уступе, к которому он приводил её ранее, голова у Бри закружилась от облегчения. Джейми увидел дочь, и его нахмуренный лоб разгладился. – Всё хорошо, дочка? – спросил он. – Да, – сказала она. – Только индейки на ужин тоже не будет. Что с тобой стряслось? Джейми был растрёпан и исцарапан, руки и лицо – в пятнах и струйках засохшей крови, а на рукаве зияла большая дыра. Голень правой, босой ноги была сильно испачкана кровью. Он посмотрел вниз со своего уступа и снова сердито нахмурился. – Dia gam chuideachadh [«Помоги нам, Господи» (гэльск.) – прим. перев.], – сказал он, дёрнув подбородком в сторону колышущихся внизу кустов. – Не успел я освежевать подстреленного Йеном оленя, как этот толстый волосатый дьявол вылез из кустов и отобрал его у меня. – Cachd! [Вот чёрт (гэльск.) – прим. перев.] – выругался Йен. Он сидел на корточках рядом с Брианной, вглядываясь в заросли шиповника. Она на мгновение отвела взгляд от отца и краем глаза уловила среди кустов чёрную громаду, деловито пожирающую добычу. Зверь оторвал кусок оленины – кусты хрустнули и задрожали, и Бри заметила, как среди листьев трясётся окоченевшая нога с копытом. Даже мельком увидев медведя, Бри ощутила такой всплеск адреналина, что всё её тело напряглось, а в ушах зазвенело. Ладони вспотели, по спине потёк пот. Крепко сжав ружьё, Брианна принялась делать глубокие вдохи. Придя в себя, она услышала, как Йен спрашивает Джейми, что случилось с его ногой. – Я пнул его в морду, – недобро покосившись на кусты, коротко пояснил тот. – Медведь оскорбился и попытался откусить мне ногу, но достался ему только башмак. Бри ощутила, как Йен затрясся от сдерживаемого смеха, но ему хватило ума не засмеяться вслух. – Тебе помочь забраться сюда, дядя? – Нет, – раздражённо ответил Джейми. – Я жду, когда этот mac na galladh [сукин сын (гэльск.), прим перев.] уйдёт. У него моя винтовка. Йен ахнул, должным образом оценив важность этого факта. Винтовка была отличной. Отец говорил Брианне, что эта длинностволка из Пенсильвании. Очевидно, он готов был ждать, сколько потребуется. «Пожалуй, Па даже медведя переупрямит», – слегка посмеиваясь про себя, подумала она. – Отправляйтесь по своим делам. – Джейми задрал голову и посмотрел на дочь и племянника. – Похоже, я тут застрял надолго. – Давай я в него выстрелю. – Бри прикинула расстояние. – Убить я его дробью не убью, но хотя бы отпугну. Характерно по-шотландски крякнув, отец яростно махнул рукой: он явно запрещал ей даже пытаться. – Не смей и пробовать! – сказал он. – Ты лишь разозлишь медведя. И если мне удалось спуститься по тому склону, то этот зверюга запросто по нему вскарабкается. А теперь проваливайте, а то, пока я с вами говорю, у меня уже шею свело. Бри искоса взглянула на Йена, и тот едва заметно кивнул: ему тоже не хотелось оставлять разутого Джейми одного на скале, да ещё не более чем в двадцати футах от голодного медведя. – Мы составим вам с медведем компанию, – объявил Йен.
Джейми и возразить не успел, как Йен, схватившись за крепкую сосенку, спрыгнул к дяде и мягко приземлился на пальцы ног, обутых в мокасины. Брианна наклонилась и бросила охотничье ружьё прямо в руки отцу, а затем последовала примеру Йена, но нашла более безопасный, хоть и не такой быстрый, способ спуститься. – И как же ты не справился с медведем, дядя Джейми? У тебя ведь был дирк! – поддразнил Йен. – Ты ж знаменитый «Убийца медведей», а индейцы-тускарора просто так прозвища не дают! К Джейми вернулась его невозмутимость, и Бри с удовольствием наблюдала за тем, как отец одарил племянника жалостливым взглядом: – Ты случайно не слышал поговорку: чем старше человек, тем мудрее? – Слышал, – озадаченно ответил Йен. – Что ж, если с возрастом не поумнеешь, то и до старости не доживёшь. – Джейми прислонил ружьё к утёсу. – А мне в моём возрасте хватает ума, чтобы не отнимать у медведя оленью тушу с одним лишь дирком в руках. У нас есть что-нибудь пожевать, дочка? Бри почти позабыла о том, что на плече у неё висит небольшая сумка, но тотчас сняла её и, порывшись внутри, извлекла свёрток с лепёшками и сыром, которые дала ей Эми Хиггинс. – Сядь-ка. – Бри передала свёрток отцу. – Давай я посмотрю твою ногу. – Да ничего страшного, – ответил Джейми, но спорить не стал: то ли слишком проголодался, то ли настолько привык к малоприятным медицинским процедурам Клэр, что безропотно сел и вытянул раненую ногу. Действительно, ничего страшного – могло быть и хуже, хотя на икре зияла глубокая рана от клыка да пара длинных царапин рядом. «Видимо, они появились, когда Па выдернул ногу из пасти медведя», – подумала Бри, и ей стало дурно. Она вытащила большой носовой платок (ничего другого с собой не было), намочила его ледяной водой из ручья, стекавшего по склону утёса, и, как сумела, промыла рану. «А от медвежьего укуса можно заразиться столбняком?» – размышляла Бри, промывая и промакивая рану. Перед тем как уйти в прошлое, Брианна сделала детям прививки от всего на свете, в том числе и от столбняка, хотя... Сколько лет действует прививка от столбняка? Лет десять? Около того. Кровь из раны от укуса всё ещё сочилась, но не хлестала. Бри выжала платок и крепко, хотя и не слишком туго, перевязала отцу лодыжку. – Tapadh leat, a gràidh [Спасибо, дорогая (гэльск.). – прим. перев.], – улыбнувшись, поблагодарил Джейми. – И мама твоя не сделала бы лучше. Вот, держи. – Он протянул ей пару лепёшек и сыр. Пристроившись между отцом и Йеном, Бри прислонилась спиной к утёсу, и они продолжили непринуждённо болтать. К своему удивлению, она действительно проголодалась. Но ещё больше Брианна поразилась тому, что её совсем не беспокоило близкое соседство огромного плотоядного животного, которое может запросто убить всех троих. – Медведи ленивые, – пояснил Йен, заметив, куда смотрит сестра. – Если он... Это ведь самец, дядя?.. – Раз уж там у него прекрасная оленина, то зачем ему утруждаться и лезть сюда, наверх, ради костлявой закуски, которой хватит на один зуб? И, кстати... – слегка наклонившись вперёд, обратился Йен к Джейми, – твою обувку он тоже съел? – Я решил не задерживаться – как-то не до башмака было, – ответил Джейми. Подкрепившись, он, похоже, немного успокоился. – Но очень надеюсь, что обувка уцелела. В конце концов, зачем тебе кусок старой кожи, когда перед носом свежайшая, ещё дымящаяся груда требухи? Медведи не дураки. Кивнув, Йен снова прислонился к утёсу и потёрся плечами о нагретый солнцем камень. – Ну так что же, сестрёнка, – обратился он к Бри. – Ты обещала рассказать, почему вы вернулись домой. – И раз уж мы сейчас никуда не торопимся... Он кивнул вниз – туда, где теперь раздавался размеренный треск разрываемой плоти и громкое чавканье. В животе у Брианны вдруг похолодело, и, видя, как изменилось лицо дочери, Джейми похлопал её по колену. – Мы тебя не торопим, a leannan [милая (гэльск.) – прим. перев.]. Времени полно. Если хочешь, расскажешь сразу всем, когда рядом будет Роджер Мак. Бри на миг заколебалась: она столько раз проигрывала в голове, как поведает обо всём своим родителям, представляла себе, как они с Роджером по очереди рассказывают о том, как и что случилось... Но под пристальным взглядом отца она вдруг поняла, что в присутствии мужа не сможет открыть всех подробностей происшедшего с ней. Ведь когда она нашла Роджера в прошлом, то не стала посвящать его во все чудовищные детали. Даже краткий рассказ разозлил его не на шутку. – Нет, – протянула она. – Лучше я расскажу сейчас. По крайней мере, о том, что случилось со мной. Бросив в рот последние крошки хлеба, она запила их пригоршней холодной воды и начала. «Да, мама и правда знает мужчин», – подумала Бри, заметив, что Йен сжал лежавшую на колене ладонь в кулак, и услышав невольный рык отца, когда она рассказала о том, как в Лаллиброхе Роб Кэмерон загнал её в угол кабинета. Брианна не стала повторять хамские угрозы и приказы мерзавца и решила не вдаваться в подробности: ни к чему отцу и брату знать, что, сняв по требованию Роба джинсы, она ударила подонка тяжёлой джинсовой тканью по лицу, после чего схватила и повалила ублюдка на пол. Зато Джейми с Йеном удовлетворённо хмыкнули, услышав, что Бри разбила деревянную шкатулку с письмами о голову сукина сына Кэмерона. – А откуда взялась эта шкатулка? – перебивая сама себя, спросила Бри. – Роджер поехал в дом своего приёмного отца и обнаружил её в гараже... – Видя, что Джейми не понял, Бри пояснила. – Гараж – это место, где стоит машина... Как бы объяснить... Это что-то вроде сарая для хранения вещей. Но нам всегда было любопытно, как вам удалось её нам передать? – А, ты о той шкатулке? – Джейми чуть расслабился. – Ещё до того, как вы ушли, Роджер Мак рассказывал мне, что его отец был священником и долгие годы прожил в Инвернессе, в принадлежащем церкви особняке. Мы приобрели три шкатулки (ты только вообрази, какого труда нам стоило трижды переписать все письма!), а потом я запечатал шкатулки и отправил их на хранение в три разных эдинбургских банка. Мы приложили инструкции: в таком-то году каждую шкатулку необходимо переслать в Инвернесс, на адрес преподобного Уэйкфилда. Мы надеялись, что хотя бы одна из посылок дойдёт до адресата. На каждой из шкатулок я вырезал полное имя Джемми. Я решил: вы сразу поймёте, что это не просто так. А вот посторонние не догадаются. Но давай уже рассказывай дальше! Значит, ты саданула этого Кэмерона шкатулкой, а потом?.. – Совсем я его не вырубила, но мне удалось выбежать в коридор, и я помчалась к вешалке... Напольной, не такой, как у твоих родителей, – сказала Брианна Йену и тут же вспомнила, о чём говорилось в последнем письме. – О, Господи! Твой отец, Йен... Мне так жаль! – Ну… Да... – Йен опустил глаза. Бри схватила его за предплечье, и Йен слегка пожал её ладонь своей большой рукой. – Dinna fash, a nighean [Не переживай, милая (гэльск.). – прим. перев.] Порой мне кажется, что отец рядом. Да и дядя Джейми привёз из Шотландии мою маму... О, Боже, – вдруг умолк Йен, и глаза его округлились. – Она же не знает, что вы здесь! – Скоро узнает, – раздражённо отозвался Джейми. – Расскажешь ты наконец, что, чёрт побери, случилось с этим засранцем Кэмероном? – Жаль, маловато он огрёб, – мрачно произнесла Бри и закончила рассказ, ничего не утаив ни про сообщников Кэмерона, ни про «перестрелку в коррале О-Кей». [Перестрелка в коррале О-Кей – одна из самых известных перестрелок в истории Дикого Запада. Произошла в три часа пополудни 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на Аризонской территории. Благодаря американской печати, телевидению и кинематографу впоследствии стала самой известной перестрелкой в мировой истории. Так или иначе она обыгрывается в нескольких десятках телевизионных и художественных фильмов и многочисленных документальных телепередачах. Выражение превратилось в идиому – прим. перев.] – Так что мы с Джемом и Мэнди уехали в Калифорнию – на западное побережье Америки. Надо было решить, что делать дальше. И, в конце концов, я поняла, что выбора у меня нет: нужно попытаться найти Роджера. До меня дошло его письмо, в котором он сообщил, что находится в Шотландии и в каком именно году. Так мы его и отыскали, и... – она широко обвела рукой окрестности. – И вот мы здесь. Джейми шумно втянул носом воздух, но ничего не сказал. Йен тоже промолчал, хотя коротко кивнул, как будто теперь ему всё стало ясно. В окружении родных Брианна ощущала себя на удивление спокойно: ей стало легче оттого, что она поделилась с ними своими страхами. Бри давным-давно не чувствовала себя такой защищённой. – Всё, он уходит, – внезапно сказал Йен. Проследив за направлением его взгляда, Брианна увидела, как кусты шиповника вдруг сильно закачались и раздвинулись. Оттуда появился громадный медведь, который медленно, вразвалочку поковылял прочь. Поднявшись, Йен подал Брианне руку. Она встала, потянулась и, расслабившись, слегка покачнулась. У неё на душе стало так легко, что Бри едва расслышала слова отца, поднявшегося следом за ней. – Ты что-то сказал? – повернулась к нему Брианна. – Да. Я думаю, на этом история не закончится. – Не закончится? – с неуверенной улыбкой спросила она. – Считаешь, будет продолжение? Джейми по-шотландски выразительно фыркнул, будто одновременно извинялся и от чего-то предостерегал. – Я про этого Роберта Кэмерона, – пояснил Па. – Ты сказала, что он, скорее всего, прочёл наши письма? По позвоночнику Бри поползла ледяная капелька страха. – Да. И тут же ощущение безопасности и покоя испарилось. – Значит, ему известно и о золоте якобитов, которое мы спрятали рядом с виски, и о том, где мы находимся. А раз знает он, то знают и его дружки. И если сам он не способен проходить сквозь камни, наверняка найдётся тот, кто сумеет. – Синие глаза отца смотрели прямо на Брианну. – Рано или поздно, но за золотом кто-то придёт.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 20:48 | Сообщение # 6
Король
Сообщений: 19993
ГЛАВА 3. ПО-ДЕРЕВЕНСКИ ПРОСТО И ОЧЕНЬ РОМАНТИЧНО
(с) Перевод Анастасии Сикунды
Иллюстрация Евгении Лебедевой
К ТОМУ МОМЕНТУ, КАК взошло солнце, Джейми уже и след простыл. Я на миг приоткрыла глаза, когда муж дотронулся губами до моего лба, прошептал, что уходит на охоту с Брианной, потом поцеловал меня в губы и исчез в зябкой темноте. Окончательно я проснулась два часа спустя в тёплом гнёздышке из старых, подаренных Кромби и Линдсеями, одеял, которые служили нам постелью. Одетая в одну сорочку, я села, поджав под себя скрещённые ноги. И, пальцами вычесывая из волос листья и травинки, наслаждалась редкой возможностью – пробуждаться медленно, а не рывком, как обычно, когда меня, словно ядро из пушки, выталкивали в реальность. У меня захватило дух от мысли, что, как только дом станет пригодным для жилья и в нём поселятся Маккензи вместе с Джермейном – сыном Фергюса и Марсали – и сиротой Фанни, о которой нам доверили заботиться после трагической смерти её сестры, каждое утро снова будет напоминать массовый вылет летучих мышей из Карлсбадской пещеры, который я однажды видела в документальном фильме из цикла «Дисней о природе». Пока же мир вокруг сверкал радужными красками и был наполнен покоем. Ярко-красная божья коровка выпала из моих волос и свалилась на сорочку, оборвав мои размышления. Я вскочила и стряхнула жучка в высокую траву у Большого Бревна, а потом, зайдя по надобности в кусты, вернулась с пучком свежей горной мяты. Воды в ведре оставалось всего на чашку чая. Я положила мяту на ровно обструганную поверхность огромного ствола упавшего тополя, – Джейми специально обтесал его с одного края, чтобы получился рабочий стол и место для приготовления пищи. Затем я пошла разводить огонь в кольце почерневших камней и ставить чайник. Ниже по склону, на дальнем краю поляны, из трубы дома Хиггинсов поднималась тонкая спираль дыма, словно змея из корзины заклинателя: их потухший очаг тоже кто-то разжёг. Кто же первым сегодня пожалует ко мне в гости? Возможно, Джермейн: сегодня он заночевал у Хиггинсов вместе с Джемми, но так же, как и я, не был ранней пташкой. Фанни – довольно далеко, у вдовы Дональдсон с её огромным выводком: девочка придёт попозже. «Скорее всего, это будет Роджер, – подумала я, и сердце радостно встрепенулось. – Роджер с детьми». Языки пламени лизали жестяной чайник; я подняла крышку и бросила в воду добрую пригоршню листьев мяты, предварительно встряхнув стебли, чтобы избавиться от залётных гостей. Остаток мяты я перевязала нитью и подвесила среди других трав, свисающих со стропил моей импровизированной хирургической. Пока что она представляла собой четыре столба, накрытых решёткой, которую выстлали лапами тсуги для защиты от солнца и непогоды. У меня было два табурета – один для меня, другой для пациента – и небольшой, грубо сколоченный стол, чтобы держать под рукой все необходимые инструменты. Джейми соорудил рядом c хирургической укромный закуток под парусиновым навесом, чтобы в случае необходимости проводить осмотр пациента без посторонних глаз. Там же мы хранили продукты питания и медикаменты в бочках, кувшинах и ящиках, недоступных для енотов. Здесь, вкишащемнасекомымиместе, открытомвсемветрам, сгрязнымилодыжками, спериодическивозникающимощущением голодноговзлядакакойтотвари, котораяждётнедождётсяпопробоватьменяназуб, – было по-деревенски просто и очень романтично. Несмотря ни на что… Нетерпеливым взглядом я окинула новый фундамент. В доме будет два прекрасных очага из плитняка. Один был уже наполовину сложен. Прочный, как монолит, он стоял посреди деревянных каркасов того, что вскоре (я надеялась) должно стать нашей кухней и столовой. Джейми заверил меня, что не пройдёт и нескольких недель, как он возведёт стены большой комнаты и временно натянет парусину вместо крыши. Тогда мы снова сможем спать и готовить в помещении. Что касается остальной части дома… Это будет зависеть от того, насколько далеко зашли грандиозные планы Джейми и Брианны. Я смутно припомнила, как прошлой ночью они обсуждали сумасбродные идеи насчёт бетона, а также водопровода и туалета в доме. Я очень надеялась, что они не начнут воплощать их в жизнь, – по крайней мере, до тех пор, пока у нас не будет крыши над головой и пола под ногами. С другой стороны… Внизу на тропинке послышались голоса: они возвестили, что пришли те, кого я ждала. Я улыбнулась. С другой стороны… У нас появились ещё две пары опытных и умелых рук, которые помогут со строительством. Показалась рыжая взлохмаченная голова Джема. Увидев меня, внук расплылся в широкой улыбке. – Бабуля! – выкрикнул он, размахивая слегка помятой кукурузной лепёшкой. – Мы принесли тебе завтрак!
ЗАВТРАК, ПО МОИМ НЫНЕШНИМ меркам, был обильным: две свежие кукурузные лепёшки, жареные рубленые котлетки, завёрнутые в листья лопуха, варёное, ещё не остывшее яйцо и на донышке банки с четверть дюйма прошлогоднего черничного джема, который варила Эми. – Миссис Хиггинс велела вернуть пустую банку, – сообщил Джемми, передавая её. Краешком глаза он смотрел на банку, другим же косился на Большое Бревно, которое вчера ночью не заметил в темноте. – Ух ты! Это что за дерево? – Тополь. Откусив кусочек котлеты, я зажмурилась от наслаждения. Большое Бревно, примерно шестидесяти футов длиной [18,3 метра – приблизительно высота 6-этажного дома – прим. перев.], было куда длиннее, пока Джейми не спилил верхушку дерева, которую затем использовал для строительства и на дрова. – Твой дедушка говорит, что тополь, до того как упал, был, пожалуй, более ста футов высотой [30,5 метра – прим. перев.]. Мэнди пыталась взобраться на бревно; Джем привычным движением подсадил её и наклонился над длинным стволом, чтобы окинуть его взглядом. Ствол был в основном гладкий и беловатый, но местами покрыт остатками коры и редкими островками поганок и мха. – Он свалился в грозу? – Да. В макушку ударила молния, но я не знаю, сразу ли дерево рухнуло. Оно могло засохнуть из-за молнии, а следующая сильная буря его повалила. Когда мы вернулись в Ридж, тополь уже лежал. Мэнди, осторожнее там! Девочка встала на ноги и потихоньку пошла по бревну, раскинув руки в стороны, словно гимнастка, идущая по канату. Ствол в этом месте был добрых пяти футов в диаметре [1,5 метра – прим. перев.], достаточно широкий сверху, но если бы Мэнди упала, то сильно ушиблась бы. – Иди-ка сюда, солнышко. – Роджер, который до этого с интересом рассматривал будущий дом, подошёл и снял дочь с бревна. – Почему бы вам с Джемом не собрать для бабушки дров? Ты же помнишь, какие дрова подходят для костра? – Да, конечно, – снисходительно ответил Джем. – Я покажу ей. – Я сама знаю! – Мэнди сердито взглянула на брата. – Остерегайся змей, – предупредил Джемми. Мэнди сразу оживилась и перестала злиться. – Хочу посмотреть на змею! – Джем... – начал было Роджер, но сын закатил глаза. – Я знаю, пап. Если найду маленькую, то разрешу Мэнди до неё дотронуться, но только если у змеи не будет погремка или белого рта [имеются в виду гремучая змея и щитомордник – прим. перев.]. – О Господи, – пробормотал Роджер, глядя, как дети, взявшись за руки, уходят. Я проглотила остатки лепёшки, слизнула сладкий джем с уголка рта и сочувственно посмотрела на зятя. – Не бойся: когда вы жили в Ридже раньше, здесь никто не умер, – напомнила я ему. Роджер хотел было что-то сказать, но передумал. И до меня дошло: тогда ведь чуть не умерла Мэнди. Значит, что бы ни заставило их вернуться сейчас… – Всё нормально, – твёрдо ответил Роджер, заметив тревогу на моём лице. Он слегка улыбнулся и, взяв меня за локоть, отвёл под навес хирургической. – Всё в порядке. – Зять прочистил горло и повторил чуть громче. – Мы в порядке. Мы все здесь, живые и здоровые. А остальное пока не важно. – Ладно, – согласилась я, хотя его слова меня не слишком успокоили. – Вопросов я задавать не буду. Он рассмеялся, и в игре света и тени его измождённое лицо снова показалось молодым. – Мы всё расскажем, – заверил меня Роджер. – Но в основном это история Бри, и вы должны услышать обо всём от неё. Интересно, на кого они с Джейми охотятся? – Вполне возможно, друг на друга, – улыбнулась я. – Садись. Я коснулась его руки, приглашая сесть на высокий табурет. – Друг на друга? – Роджер уселся поудобнее, подобрав под себя ноги. – Когда кого-то очень давно не видел, иногда трудно найти слова и сложно понять, как разговаривать друг с другом, – особенно если этот человек тебе дорог. Должно пройти время, чтобы снова почувствовать себя непринуждённо. А этого гораздо легче добиться, если занимаешься совместным делом. Позволишь осмотреть твоё горло? – Ты до сих пор чувствуешь неловкость, когда со мной говоришь? – беспечно поинтересовался Роджер. – Ничего подобного, – заверила я. – У врачей никогда не возникает проблем в общении с пациентами. Ты начинаешь с того, что просишь их раздеться, и это растапливает лёд. К тому моменту, когда ты заканчиваешь тыкать в них пальцами и заглядывать во все дырки, разговор обычно оживляется, даже если люди до конца не расслабились. Хоть Роджер и рассмеялся, он бессознательно вцепился в ворот рубашки, прикрывая горло. – По правде говоря, – стараясь не улыбаться, сказал он, – мы пришли только за бесплатной няней. За последние четыре месяца мы не отходили от детей ни на шаг. Роджер снова засмеялся и, поперхнувшись, слегка закашлялся. Я накрыла его кисть своей ладонью и улыбнулась. В ответ он усмехнулся, – хотя и не так уверенно, как раньше, – отнял руку, быстро расстегнул рубашку, обнажил шею и с трудом прочистил горло. – Не волнуйся, твой голос звучит намного лучше, чем раньше. Что удивительно, так оно и было. Его голос всё ещё прерывался, был скрипучим и хриплым, но говорил Роджер с гораздо меньшим усилием, и совсем не казалось, что ему от этого больно. Роджер приподнял подбородок. Осторожно протянув руку, я обхватила пальцами его шею как раз под челюстью. Он недавно побрился: кожа у него была прохладной и слегка влажной, я уловила запах мыла для бритья с ароматом ягод можжевельника. Того самого, что я приготовила для Джейми. Должно быть, он принёс мыло зятю рано утром. То, как почти торжественно Роджер подставил мне своё горло, очень меня тронуло. А надежда в его глазах – ещё больше. Надежда, которую он пытался скрыть. – Я встретил доктора, – хрипло начал он. – В Шотландии. Его звали Гектор Макьюэн. Он был... одним из нас. Мои пальцы застыли, а сердце замерло. – То есть путешественником во времени? Он кивнул. – Я должен тебе о нём рассказать. О том, что он сделал. Но об этом можно и потом. – Что он сделал... – повторила я. – Сделал с тобой? – Ага. Хотя сначала доктор проделал это с Баком... Я хотела спросить, что же случилось с Баком, но Роджер вдруг пристально посмотрел мне в глаза. – Ты когда-нибудь видела голубое свечение? Ну, когда прикасалась к человеку, чтобы его вылечить? – поинтересовался зять. По рукам и шее у меня побежали мурашки, и мне пришлось убрать пальцы с горла Роджера, потому что они дрожали. – У меня самой никогда такого не было, – осторожно заметила я. – Но однажды я это видела. Перед глазами снова всплыла яркая картина: полумрак, я лежу в кровати в Обители Ангелов и умираю от родильной горячки после преждевременных родов. Мэтр Реймон возлагает на меня ладони, и я вижу, как кости моей руки сквозь плоть просвечивают голубым. Я поскорее отбросила это видение и поняла, что Роджер сжимает мои пальцы. – Я не хотел тебя напугать. – Я не испугалась, – ответила я, всего чуть-чуть покривив душой. – Просто поражена. Я не думала об этом уже много лет. – Зато я испугался до чёртиков, – отпуская мою руку, разоткровенничался он. – После того как Макьюэн совершил непостижимое с сердцем Бака, я и заговорить-то с доктором не решался, хотя знал, что придётся. Я пошёл за ним по тропинке… И прикоснулся к нему… чтобы остановить… и он замер. А потом повернулся и положил мне ладонь вот сюда. – Роджер сам невольно поднял руку и положил себе на грудь. – И сказал мне то же, что и Баку: «Cognosco te». Увидев, что я не понимаю, Роджер пояснил: – Это значит «Узнаю тебя». По-латыни. – Он понял, кто ты, всего лишь дотронувшись до тебя? У меня возникло престранное ощущение: по плечам и рукам снова побежали мурашки. Не то чтобы от страха... скорее от благоговения. – Да. А вот я не догадался, кто он такой, – поспешно добавил Роджер. – В тот момент я не почувствовал ничего необычного, но чуть раньше, когда я внимательно наблюдал, как доктор держит руку на груди Бака… У моего предка было что-то вроде сердечного приступа, после того, как мы прошли сквозь камни... – Он очутился в прошлом вместе с тобой, Бри и... Теперь настал черёд Роджера беспомощно развести руками. – Нет, мы с Баком перешли… раньше. В общем, Баку стало плохо, и люди, приютившие его, послали за доктором – за этим самым Гектором Макьюэном. И тогда тот положил ладонь Баку на грудь и побарабанил по ней пальцами, и я увидел… Я правда это видел, Клэр: слабое голубое свечение пробилось сквозь его пальцы и растеклось по руке. – Иисус твою Рузвельт Христос... Роджер рассмеялся. – Да уж, точно. Хотя никто, кроме меня, этого не видел, – добавил он, и улыбка сползла с его лица. Я представила себе, как это делал доктор, и медленно потёрла ладони. – А Бак... Я так понимаю, он выжил? Раз ты спросил, видели ли мы его. Услышав это, Роджер изменился в лице, а глаза затуманились. – Да, выжил. Тогда. Но после того, как я нашёл Бри и детей, мы... расстались… Это... – …Долгая история, – закончила я за него. – Может, подождём, пока Джейми с Брианной не вернутся с охоты? А что до этого доктора Макьюэна… Он объяснял тебе… что это за голубое свечение? Странно было говорить о таких непостижимых вещах, и всё же я смогла себе это представить. Мои ладони слегка покалывало, и я невольно на них взглянула. Нет, всё такие же розовые. Роджер покачал головой. – Да почти нет. По крайней мере, не на словах. Но... он положил руку мне на горло. – Роджер коснулся неровного шрама, оставленного верёвкой палача. – И.. что-то изменилось, – тихо закончил он.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 20:51 | Сообщение # 7
Король
Сообщений: 19993
ГЛАВА 4. ЖЕНЩИНЫ СО ВСЕМ РАЗБЕРУТСЯ
(с) Перевод Елены Буртан
Иллюстрация Евгении Лебедевой
– МОЖЕТ, ЗАГЛЯНЕМ КО МНЕ, сестрёнка? – с несвойственной ему застенчивостью спросил Йен. – Вдруг Рейчел уже вернулась. Я... я бы хотел, чтобы вы познакомились. – С удовольствием, – улыбнулась Бри. Она говорила от чистого сердца. Приподняв бровь, Брианна вопросительно взглянула на отца, и тот, соглашаясь, кивнул. – Неплохо бы хоть ненадолго передохнуть, а то уже притомила меня эта ноша. – Джейми вытер рукавом вспотевшее лицо. – А если ты, Йен, ещё и коз подоишь, как просила твоя мама сегодня утром, то от кружки молока я точно не откажусь. Жарило немилосердно. Пристроив на плечи крепкую жердь, Джейми с Йеном тащили объёмистый тюк – пригодные в пищу остатки оленя, завёрнутые в почти неповреждённую шкуру. В хижине Мюрреев, расположенной в осиновой роще, кто-то был: дверь открыта, на крыльце, в тени трепещущей листвы, – маленькая прялка, а рядом с ней, на стуле, – корзина с плоским дном, заполненная комками коричневой и серой шерсти. «Должно быть, промыта и вычесана, – подумала Брианна. – А где же пряха?» В доме пели женщины. По-гэльски. Голоса то и дело прерывались, и звучал заливистый смех. Одна женщина затягивала, чисто и выразительно, затем повторяла строчку, следом присоединялась другая певунья, но, споткнувшись на каком-нибудь слове, прыскала смехом. Заслышав пение, Джейми улыбнулся. – Дженни учит малышку Рейчел гэльскому языку, – зачем-то пояснил он. – Клади сюда, Йен. – Джейми кивнул на тенёк под стволом свалившегося дерева. – Если мы занесём мух в дом, женщины с нами разберутся. В доме их услышали: пение прекратилось, и из открытой двери высунулась чья-то голова. – Йен! Высокая, темноволосая, очень хорошенькая девушка выскочила из дома, слетела по крыльцу и жарко обняла Йена. Тот тут же прижал её к груди. – Твои кузены вернулись! Ты знаешь? – Знаю. – Йен поцеловал её в губы. – Иди поздоровайся с моей сестрой Брианной, mo ghràidh... [любимая (гэльск.) – прим. перев.] И с дядей Джейми. Он тоже тут, – оборачиваясь, добавил Йен. При виде такого откровенного проявления любви молодых Мюрреев Бри растроганно улыбнулась. Она посмотрела на отца – он тоже был тронут, и его лицо осветилось улыбкой, которая стала ещё шире, когда Па перевёл взгляд на открытую дверь хижины. На пороге, держа на руках полуголого младенца в тряпичном подгузнике, появилась невысокая худенькая женщина. – Кто... – начала она, но, заметив Брианну, застыла на полуслове. – Пресвятая Дева, спаси и сохрани нас, – негромко промолвила она. Женщина просияла улыбкой, и её глаза – голубые и слегка раскосые, как у Джейми, – наполнились теплом. – К нам пожаловали великаны. Говорят, девочка, твой муж даже повыше тебя будет. А ещё говорят, что и детки у вас рослые, – небось, растут как грибы после дождя? – Как поганки, – рассмеялась Бри и наклонилась, чтобы обнять свою махонькую тётю. От Дженни пахло козами, свежевымытой шерстью, овсянкой и поджаренным дрожжевым хлебом... А от волос и одежды исходил слабый, давно забытый аромат... «Мыло, – вспомнила Бри. – С мёдом, лавандой и какой-то травой, что растёт только в Хайленде. У неё даже английского названия нет. Дженни делала такое мыло в Лаллиброхе». – Я так рада тебя видеть. – Брианна почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы. Запах мыла остро напомнил о Лаллиброхе, каким она впервые его увидела. А за призрачной картинкой уже поднималась другая, более отчётливая – образ Лаллиброха, ставшего ей родным домом. Пытаясь сдержать подступившие слёзы, она выпрямилась. На её лице застыла робкая улыбка. Но стоило Брианне вспомнить про дядю Йена, как улыбка растаяла. – Тётя, мне так жаль... что дядя Йен... – И снова Бри захлестнуло горькой волной сожаления о невозвратной потере. И неважно, что Брианна знала Йена Мюррея-старшего всего несколько лет, что видела его лишь однажды, а на протяжении большей части её жизни он был давно мёртв, – его смерть остро ранила Брианну, будто он ушёл из жизни только вчера. Дженни опустила взгляд, не переставая нежно похлопывать ребёнка по спинке. Тёмно-русый пушок на голове малыша придавал ему сходство с цыплёнком цесарки. – Ну, что ж поделаешь, – тихо произнесла Дженни. – Но мой Йен всегда со мной. Я смотрю на лицо внука и вижу в нём своего Йена. Как две капли воды. Ловко повернув ребёнка, она примостила его на бедре, и малыш уставился на Брианну большими круглыми глазами. Такими же тёплыми, светло-карими, как у её двоюродного брата Йена, – и у его отца. – Ну надо же... – зачарованно пробормотала Бри, и на душе сразу потеплело. Брианна осторожно поднесла руку к мальчику и протянула ему свой палец. – И как же тебя зовут?.. Огги? Дженни и Рейчел рассмеялись: первая – искренне развеселившись, а другая – сокрушённо. – Боюсь, нам пока не удалось подобрать для него подходящее имя, – сказала Рейчел, нежно поглаживая сына по плечику. Повернувшись на её голос, Огги потянулся к матери и стал медленно выползать из рук Дженни, словно ленивец за сладким фруктом. Рейчел взяла сына и ласково коснулась его щеки. Малыш всё так же неторопливо повернул голову и начал посасывать палец матери. – Йен говорит, что могавки нарекают своё дитя подходящим именем только тогда, когда ребёнок немного подрастёт, а до тех пор зовут младенческим прозвищем. Услышав эти слова, Дженни взметнула свои выразительные чёрные брови. – Ты хочешь сказать, что мальчонку так и будут называть Огги до тех пор, пока... Так сколько же ещё? – Нет, конечно, – поспешила успокоить её Рейчел. – Уверена, что придумаю что-нибудь «до тех пор, пока». Рейчел улыбнулась свекрови, которая закатила глаза и снова обратилась к Брианне. – Я рада, что у тебя, a nighean [девочка (гэльск.) – прим. перев.], не было таких проблем с собственными детьми. Джейми нам писал, что их зовут Джеремайя и Аманда. Я ведь не ошиблась? Брианна кашлянула, она старательно избегала взгляда Рейчел. – Э-э... Джеремайя Александр Йен Маккензи, – ответила она. – И Аманда Клэр Хоуп Маккензи. Дженни одобрительно закивала: то ли ей действительно понравились имена, то ли она восхитилась их количеством. – Дженни! – На крыльце появился отец Бри: потный, растрёпанный, в перепачканной кровью рубашке. – Йен никак не может найти пиво. – А мы его выпили. – Дженни даже головы не повернула в сторону брата. – Поня-ятно... И Джейми снова скрылся в доме: видимо, надеялся найти хоть что-то, чем можно утолить жажду. На крыльце остались влажные следы, слегка окрашенные кровью. Дженни пристально посмотрела на них, а потом на Брианну. – Что с ним стряслось? – спросила она. Бри пожала плечами. – Медведь... – А-а! Какое-то время она переваривала услышанное, а потом тряхнула головой. – Думаю, пиво ему не помешает. И Дженни, оставив Брианну и Рейчел, исчезла в доме вслед за мужчинами. – Мне кажется, я никогда раньше не общалась с квакерами, – сказала Брианна после немного неловкой паузы. – Кстати, «квакер» – подходящее слово? Не хотелось бы... – Мы говорим: «Друг», – снова улыбнулась Рейчел. – Но в слове «квакер» нет ничего оскорбительного. Уверена, хоть раз в жизни тебе довелось повстречать кого-то из нас. И, если Друг в разговоре не использовал «простую речь», ты могла и не понять, кто перед тобой. В основном, ни у кого из нас нет полосок, пятен или других отметок, по которым ты могла бы отличить Друга от прочих людей. – В основном? – Ну, разумеется, я не могу увидеть, что там у меня на спине, но уверена, будь там что-нибудь примечательное, Йен бы мне сказал... Брианна рассмеялась. Голова слегка кружилась от голода, а ещё от внутреннего облегчения и простой, безыскусной радости, которую Бри за последние сутки испытала уже не раз: она вновь обрела свою семью. И, ко всеобщему удовольствию, семью значительно разросшуюся – Я действительно рада с тобой познакомиться, – сказала она Рейчел. – Даже представить себе не могла, кто бы отважился выйти за Йена. Прости, если это звучит странно... – Да нет, я понимаю, что ты хочешь сказать, – заверила её Рейчел. – Я тоже не могла себе представить, что выйду замуж за такого человека, как он. И тем не менее, каждое утро он просыпается в моей постели. Говорят же, что пути Господни неисповедимы... Пойдём в дом, – добавила она, поудобнее укладывая Огги. – Я знаю, где у нас вино.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 20:54 | Сообщение # 8
Король
Сообщений: 19993
ГЛАВА 5. РАЗМЫШЛЕНИЕ О ПОДЪЯЗЫЧНОЙ КОСТИ
(с) Перевод Юлии Селиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
– ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ in medias res [с главного, в разгар событий (лат.) – прим. перев.] и заканчивается там же, если повезёт. – Роджер сглотнул, и я пальцами почувствовала движение его гортани. В том месте на шее, куда я положила руку, кожа была прохладной и гладкой, а прямо под челюстью костяшки моих пальцев покалывала пробивающаяся щетина. – Так сказал доктор Макьюэн? – с любопытством спросила я. – Интересно, что он имел в виду? Зять сидел с закрытыми глазами. Во время осмотра люди обычно их закрывают, будто защищая личное пространство. Но, услышав мой вопрос, Роджер открыл глаза, притягательные, ярко-зелёные в лучах утреннего солнца. – Я его об этом спрашивал. В его представлении ничто в мире по-настоящему не имеет начала и конца. Например, люди склонны считать, что жизнь человека начинается после рождения, но это не совсем так: можно увидеть, что ребёнок шевелится ещё в матке, а дети, родившиеся раньше положенного срока, живы во всех смыслах, даже если их организм нежизнеспособен, а век их недолог. Теперь уже я закрыла глаза, но не потому, что пристальный взгляд Роджера меня смущал, а чтобы сосредоточиться на том, как вибрирует его гортань, когда он говорит. Я передвинула руку чуть ниже по шее зятя. – Доктор Макьюэн прав, – говорила я, а сама представляла себе внутреннее строение горла. – Дети рождаются, так сказать, уже полностью готовые к жизни в нашем мире. Все процессы в их организме, кроме дыхания, запускаются задолго до рождения. Но в словах доктора чудится какая-то загадка. – Согласен. – Роджер снова сглотнул, и я почувствовала его тёплое дыхание на обнажённом предплечье. – Я пристал к нему с вопросами, поскольку он явно говорил о том, как лечит больных. Во всяком случае, пытался объяснить. Ты же не можешь описать, как именно исцеляешь людей? Не открывая глаз, я улыбнулась. – Могу попробовать. Но в корне неверно считать, что я их исцеляю. Вернее будет, что люди выздоравливают сами. А я... просто им помогаю. Роджер попытался хохотнуть, и его горло дважды как-то по-особенному дёрнулось. Мне показалось, что под большим пальцем я почувствовала впадинку, – там, где хрящ был частично разрушен верёвкой... Для сравнения я обхватила другой рукой свою шею. – Собственно говоря, он, – в смысле, доктор Макьюэн, – сказал то же самое. Но он и правда исцелял людей. Я видел это собственными глазами. Я опустила руки и открыла глаза. Роджер вкратце рассказал мне о своих отношениях с Уильямом Баккли: о том, как Бак «помог» Роджеру попасть на виселицу при Аламансе, как он появился в Инвернессе в 1980 году, как искал с моим зятем Джема, когда Роб Кэмерон, бывший коллега Брианны, похитил мальчика. – Именно тогда он стал... больше, чем другом. – Роджер опустил глаза и прочистил горло. – Мы вместе отправились на поиски Джема. Конечно, в том времени его не оказалось, но мы нашли другого Джеремайю. Моего отца. – На последнем слове голос Роджера дрогнул и надломился. Я попыталась было взять его за руку, но Роджер отмахнулся, снова прочищая горло. – Всё в порядке. Я... я расскажу об этом... позже. – Роджер сглотнул, немного распрямил спину и снова посмотрел мне в глаза. – Но Бак – мы с Брианной так его называли… Так вот… Когда мы с Баком отправились на поиски Джема и прошли сквозь камни, нам обоим... далось это тяжело. Кажется, ты говорила, что с каждым последующим переходом становится всё сложнее и сложнее? – Я бы сказала, что для некоторых и один раз может стать фатальным, – заметила я, внутренне содрогнувшись при воспоминании о той пустоте и хаосе, в котором, казалось, не было ничего, кроме шума: только этот шум да слабые проблески мыслей – единственное, что не даёт телу распасться между вдохами. – Ну да, становится тяжелее. Что с вами случилось? – Со мной почти ничего. Я ненадолго потерял сознание. Когда очнулся, я задыхался: мне отчаянно не хватало воздуха. Я сильно вспотел и не мог понять, где нахожусь. Некоторое время мне было трудно удержать равновесие, меня пошатывало. А вот Бак... Роджер нахмурился. По его глазам я видела, что сейчас он вспоминает зелёную вершину холма Крейг-на-Дун, то, как пришёл в себя и ощутил капли дождя на лице. Со мной такое было трижды. Волоски у меня на шее медленно приподнялись. – Похоже, у Бака тогда прихватило сердце. Он чувствовал боль в груди и в левой руке и дышал с трудом. По его словам, грудь ему словно чем-то придавило, и он не мог подняться. Я принёс воды, и через некоторое время ему стало получше. Во всяком случае, Бак смог идти и решительно отказался остановиться и отдохнуть. Затем они расстались: Бак направился в Инвернесс, а Роджер – в Лаллиброх, и... – Лаллиброх! – на этот раз я схватила зятя за руку. – Ты там был? – Да. – Роджер улыбнулся и накрыл ладонью мою руку. – Я познакомился с Брайаном Фрейзером. – Ты... но... Как это с Брайаном? – пытаясь осознать сказанное, я тряхнула головой. «Как такое могло быть? Это же немыслимо!» – Действительно, немыслимо, – усмехнулся Роджер, поняв по моему лицу, о чём я думаю. – Мы... попали не туда... то есть не в то время, куда направлялись. Мы оказались в 1739 году. Я уставилась на него, а он только беспомощно пожал плечами. – Расскажешь потом, – твёрдо прервала я и снова принялась ощупывать горло Роджера. «In medias res». Что же Макьюэн имел в виду? Издалека от ручья доносились детские вопли, а с большого сухого дерева на дальнем краю поляны раздался высокий пронзительный крик ястреба. Краем глаза я увидела птицу на мёртвой ветке: крупный тёмный силуэт, вытянутый, как торпеда. Я начала слышать (или мне так казалось), как течёт кровь в сосудах на шее Роджера, – слабый звук, отличный от пульса. А то, что я явно услышала его кончиками пальцев, меня почему-то не удивило. – Расскажи мне ещё что-нибудь, – предложила я, не только чтобы перестать слышать этот звук, но и чтобы Роджер расслабил гортань. – Всё равно о чём. Он похмыкал и из-за этого закашлялся. Тогда я убрала руку, чтобы он смог повернуть голову. – Прошу прощения, – извинился Роджер. – Бобби Хиггинс рассказал, что Ридж растёт и расширяется. Я слышал, здесь появилось много новых семей? – Да, как грибов после дождя, – заметила я, возвращая руку ему на горло. – Когда мы вернулись из Саванны, куда нас ненадолго занесло ветром войны, здесь уже поселились двадцать новых семей, а после нас приехали ещё три. Роджер, слегка нахмурившись, кивнул и искоса посмотрел на меня своими зелёными глазами. – Полагаю, среди новых поселенцев священника нет? – Нет, – тотчас отозвалась я. – Именно этим ты… То есть ты снова хочешь быть… – Да. – Роджер взглянул на меня слегка смущённо. – Но я ещё не прошёл обряд рукоположения, и мне придётся как-нибудь утрясти этот вопрос. Когда мы с Бри решили вернуться, то много обсуждали, чем займёмся. Здесь. И... – Роджер пожал плечами, не снимая ладони с колен. – Думаю, с этой работой я справлюсь. – Ты же и раньше был здесь священником, – сказала я, не сводя глаз с его лица. – Тебе и в самом деле нужно официально пройти этот обряд, чтобы исполнять обязанности священнослужителя? Роджер ответил не раздумывая: он уже всё взвесил. – Да, – сказал он. – Я не думаю, что поступал неправильно... когда я... проводил обряды похорон, свадеб или крещения. Кому-то нужно было это делать, а в тот момент лучшего варианта не существовало. Но мне бы хотелось, чтобы всё было как следует. На губах Роджера заиграла лёгкая улыбка. – Это такая же разница, как быть помолвленным и быть женатым. Дать обещание или клятву. Даже если ты знаешь, что не нарушишь своего обещания, всё равно хочешь... – он старался подобрать слова, – хочешь чувствовать, что клятва твоя непреложна. Она не позволит тебе отступить. Клятва. Я несколько раз давала клятву. И Роджер был прав: все они, даже те, которые я нарушила, были значимыми и весомыми. И некоторые из них действительно помогли и помогают мне не отступить с моего пути. – Разница и правда есть, – подтвердила я. – Знаешь, а ты оказалась права, – чуть удивлённо произнёс Роджер и улыбнулся. – С врачом легко разговаривать, особенно с тем, который держит тебя за горло. Хочешь попробовать метод Макьюэна? Смутившись, я распрямила спину и нерешительно пошевелила пальцами. – Это не повредит, – сказала я, надеясь, что окажусь права. – Понимаешь... – с сомнением добавила я и почувствовала, как под моими пальцами у Роджера дёрнулся кадык. – Понимаю, – хрипло ответил он. – Я ничего особо и не жду. Получится – отлично. А если нет, хуже не будет. Я кивнула и начала осторожно кончиками пальцев ощупывать шею Роджера. От трахеотомии, которую я сделала, чтобы спасти ему жизнь, остался шрамик – меньше дюйма длиной – в нижней части горла. Я провела по нему большим пальцем и нащупала здоровые кольцевидные хрящи сверху и снизу от шрама. От моего лёгкого прикосновения Роджер внезапно вздрогнул, его шея покрылась гусиной кожей, и он хохотнул. – Мурашки по спине побежали, – сказал он. – Скорее, они маршируют по твоему горлу, – улыбнулась я в ответ. – Расскажи мне ещё раз, что говорил доктор Макьюэн. Всё, что ты помнишь. Я не убирала руку и почувствовала, как дёргался кадык зятя, когда он основательно прочищал горло. – Он ощупал мне горло… Почти как ты сейчас, – с улыбкой добавил Роджер. – И спросил, знаю ли я, что такое подъязычная кость. Доктор сказал, – рука зятя непроизвольно потянулась к шее, но повисла в воздухе, – что у меня она располагается примерно на дюйм выше, чем обычно, и, если бы она находилась там, где у всех, я бы погиб. – Надо же, – удивилась я и, поместив большой палец прямо под челюстью, попросила. – Сглотни, пожалуйста. Роджер сглотнул. Я положила руку себе на горло и тоже сглотнула для сравнения. – Чёрт подери! – выругалась я. – Сравнивать мне особо не с чем, и, конечно, могут быть различия у мужчин и женщин, но, вероятнее всего, он прав. Возможно, ты неандерталец. – Чего? – уставился на меня Роджер. – Шутка, – успокоила я его. – Дело в том, что неандертальцев и современных людей и отличает среди другого прочего подъязычная кость. Большинство учёных считает, что у неандертальцев её вообще не было, и поэтому они не могли разговаривать. Но мой дядя Лэм говорил, что она нужна скорее для членораздельной речи, – добавила я, заметив непонимающий взгляд Роджера. – К этой кости крепится язык. Дядя полагал, что неандертальцы не были немыми, просто подъязычная кость у них располагалась по-другому. – Невероятно интересно, – вежливо произнёс Роджер.
Я тоже прочистила горло и снова обхватила его шею. – Да. А после того как доктор Макьюэн рассказал о твоей подъязычной кости, что он ещё сделал? Как именно он тебя касался? Роджер немного откинул голову, передвинул мою руку примерно на дюйм ниже и аккуратно расставил мои пальцы. – Примерно так, – сказал он, и я поняла, что теперь моя рука накрывала или, по крайней мере, касалась всех главных структурных элементов горла – от гортани до подъязычной кости. – А потом? Я напряжённо прислушивалась, но не к голосу Роджера, а к тому, как откликается его тело. Десятки раз я ощупывала его горло, особенно когда он восстанавливался после повешения, но с тех пор много воды утекло – я не осматривала зятя уже несколько лет, вплоть до сегодняшнего дня. Я чувствовала крепкие мышцы его шеи, напрягшиеся под кожей, ощущала его пульс – сильный, ровный и слегка учащённый, – и поняла, насколько важно для него, сможет ли он полностью исцелиться. И на меня вдруг нахлынула неуверенность. Я понятия не имела о том, как именно действовал Гектор Макьюэн или что, по мнению Роджера, он сделал. А ещё меньше понимала, как должна действовать я. «Я знаю, какой должна быть здоровая гортань, и при пальпации чувствую, какая она у тебя. И... я кладу пальцы тебе на горло и представляю себе, что твоя гортань здорова», – так отвечал Макьюэн на расспросы Роджера. Мне стало интересно, знаю ли я, какова на ощупь нормальная гортань. – Я почувствовал тепло. Глаза Роджера снова были закрыты, он пытался сосредоточиться на моих прикосновениях. Гладкая выпуклость гортани у основания моей ладони слегка вздрагивала, когда Роджер глотал. – Ничего сверхъестественного, – продолжил он. – Такое ощущение, будто ты заходишь в комнату, где горит огонь. – А сейчас, когда я тебя касаюсь, ты чувствуешь тепло? По идее, должен бы: кожа у него была прохладной. – Да, – ответил Роджер, не открывая глаз. – Но снаружи. А когда доктор Макьюэн... делал то, что делал, я ощущал тепло изнутри. Пытаясь сосредоточиться, мой зять нахмурил тёмные брови. – Я... чувствовал это... вот здесь, – он передвинул мой большой палец чуть правее середины горла, прямо под подъязычную кость. – А ещё... вот тут. Роджер открыл глаза и приложил два пальца к шее над ключицей в паре дюймов левее яремной ямки. – Надо же! – удивился он. – Я об этом и забыл. – А здесь доктор Макьюэн тоже тебя касался? Я переместила пальцы пониже, и мои чувства обострились, как частенько бывало, когда я целиком погружалась в исследование тела пациента. Роджер тоже это ощутил и с озадаченным видом посмотрел мне прямо в глаза. – Что?.. – начал он, но, прежде чем кто-либо из нас успел вымолвить слово, с поляны ниже по склону раздался громкий вопль. Тотчас после этого послышались сразу несколько детских голосов, ещё вопли, а затем – рёв разъярённой Мэнди, который ни с чем не спутаешь: – Пьяхой, пьяхой, пьяхой! Ты пьяхой, иди к ЧЁЙТУ! Роджер вскочил. – Аманда, – закричал он. – Иди сюда сейчас же! Выглянув из-за его плеча, я увидела Аманду с перекошенным от гнева лицом. Она старалась схватить свою куклу Эсмеральду, которой Джермейн, держа за руку, размахивал прямо над головой девочки. Одновременно он пытался увернуться от пинков Мэнди. Джермейн озадаченно посмотрел вверх, а Аманда, улучив момент, изо всех сил пнула его по голени. У неё на ногах были крепкие полусапожки, и звук удара был ясно слышен. Джермейн тут же взвыл от боли. Ужаснувшись, Джемми выхватил Эсмеральду, сунул её в руки Аманде, виновато оглянулся и ринулся к лесу, следом ковылял Джермейн. – Джеремайя! – взревел Роджер. – Стой! Джем остолбенел, а Джермейн с диким треском скрылся в кустах. Я наблюдала за мальчиками, но, услышав слабый хрип, резко обернулась к Роджеру. Тот побледнел и держался за горло обеими руками. Я схватила его за руку. – Ты в порядке? – Я... не знаю, – срывающимся шёпотом произнёс Роджер и вымученно мне улыбнулся. – Кажется, я что-то повредил. – Папочка… – раздался рядом со мной тихий голосок. Театрально хлюпая носом, Аманда размазывала слёзы и сопли по всему лицу. – Ты на меня сейдишься, папочка? Роджер глубоко вдохнул, откашлялся и, шагнув к дочери, присел, чтобы взять её на руки. – Нет, солнышко, – мягко сказал он. Голос его звучал почти нормально, и напряжение, сковывавшее меня изнутри, начало ослабевать. – Я не сержусь. Но нельзя посылать людей к чёрту. Пойдём умоемся. Держа малышку на руках, Роджер встал и направился к моему рабочему столу, на котором стояли тазик и кувшин. – Давай я её умою, – я потянулась за Мэнди. – Ты, наверное, хочешь пойти... э-э-э... поговорить с Джемом? – Ммфм, – произнёс Роджер и передал мне внучку. Мэнди, любительница обнимашек, тут же с жаром обхватила меня за шею и обвила ногами вокруг талии. – А мою куклу мы тоже умоем? – спросила она. – Пьяхие мальчишки её испачкали! Вполуха я слушала нежные слова, которые Мэнди говорила Эсмеральде, и как она ругала брата и Джермейна, но моё внимание было приковано к тому, что происходит на поляне внизу. Я слышала высокий голос Джема, который оправдывался, и строгий, гораздо более низкий голос Роджера, но слов разобрать не могла. Тем не менее Роджер говорил не хрипя и не кашляя... Хороший знак. А то, что ему удалось рявкнуть на детей, было ещё лучше. Роджер и раньше на них прикрикивал – без этого не обойтись, особенно когда дети познают мир вокруг себя. Но голос у него всегда при этом срывался, и потом приходилось долго откашливаться и прочищать горло. Макьюэн сказал, что ему удалось лишь слегка поправить состояние Роджера и выздоровление потребует времени. Интересно, помогла ли я зятю хоть чем-то? Я критически оглядела свою ладонь, но она выглядела как обычно: пятна от ежевики, которую я собирала, на среднем пальце – заживающий порез от бумаги, на большом пальце – лопнувший волдырь (он появился после того, как я без прихватки стащила с очага чугунную сковородку с беконом, который начал подгорать). Определённо, ни единого намёка на голубое свечение. – Что это, бабуля? – облокотившись о стол, Аманда разглядывала мою ладонь. – Ты о чём? Про чёрное пятно? Думаю, что это чернила. Вчера я записывала истории болезни в свой журнал. У Кирсти Уилсон сыпь. Сначала я подумала, что эта сыпь от сумаха ядовитого, но она держалась подозрительно долго... Хотя жара не было... Может, это крапивница? Или какой-то атипичный псориаз? – Нет, вот это. – Мэнди ткнула мокрым пухлым пальчиком в основание ладони. – Тут буква! Внучка наклонила голову, чтобы рассмотреть поближе, и её чёрные кудри пощекотали мне руку. – Буква «Джей»! – с победным видом заявила Мэнди. – «Джей» – это Джемми! Ненавижу Джемми! – хмурясь, добавила она. – Ну... – я совсем растерялась. Это была буква «J». Со временем она превратилась в тонюсенький белый шрам, который можно было разглядеть, только если свет падал под правильным углом. Эту букву Джейми вырезал у меня на ладони, когда мы расставались перед Каллоденским сражением. Я его оставила, уверенная, что он умрёт, и устремилась сквозь камни, чтобы спасти его нерождённого ребёнка, которого он не успел узнать. Нашего ребёнка. Что случилось бы, если бы я этого не сделала? Я взглянула на Мэнди, на её светло-карие глаза и чёрные кудри. Само совершенство, как раннее наливное яблочко. Издалека было слышно, как Джем хихикает вместе с отцом. Это счастье стоило нам с Джейми двадцати лет разлуки. Годы сердечных мук, наполненные болью и опасностью. Но оно того стоило. – Это первая буква дедушкиного имени. «Джей» – значит Джейми, – сказала я. Прижимая к груди мокрую Эсмеральду, Аманда кивнула, – казалось, такое объяснение её полностью удовлетворило. Я прикоснулась к её румяной щёчке и на секунду представила себе, будто мои пальцы испускают голубой свет. Хотя ничего подобного не было. – Мэнди, какого цвета у меня волосы? – внезапно спросила я. «Когда твои волосы побелеют, ты обретёшь полную силу». Так много лет назад сказала мне старуха-знахарка по имени Найявенне из племени тускарора. Она говорила и другие вещи, которые до сих пор не дают мне покоя. С минуту Мэнди внимательно меня разглядывала, а затем ответила: – Пегие. – Что? Боже, где ты слышала такое слово? – От дяди Джо. Он говорит, что такого цвета Бэджей. – Кто такой Бэджер? – Собачка тёти Гейл. – Хм, – произнесла я. – Значит, я ещё не в полной силе. Так, красавица, пойдём-ка повесим сушиться Эсмеральду.
ГЛАВА 6. ОХОТНИК СПУСТИЛСЯ С ХОЛМОВ, ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
(с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ОХОТНИК СПУСТИЛСЯ С ХОЛМОВ, ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ [Неточная цитата из «Реквиема» Роберта Льюиса Стивенсона – прим. перев.]
БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ ВЕРНУЛИСЬ Джейми с Брианной и не с пустыми руками: они принесли две пары белок, четырнадцать голубей и большущий холщовый тюк, окровавленный и изодранный. В нём оказались бренные останки: судя по всему, кого-то убили с особой жестокостью. – Это на ужин? – спросила я, осторожно тыкая пальцем в раздробленную кость, торчащую из массы шерсти и склизкой плоти. От неё пахло сырым мясом и железом – и чем-то ещё таким знакомым… Едва уловимой тухлинкой. Однако разложение только началось. – Да, если тебе удастся из этого что-нибудь приготовить, Сассенах. Джейми подошёл и, слегка нахмурившись, уставился на кровавое месиво. – Я разделаю мясо, но сначала я бы выпил виски. Глядя на его заляпанные кровью рубашку и штаны, я поначалу не обратила внимания на окровавленную тряпицу вокруг его ноги, но теперь заметила, что Джейми хромает. Приподняв бровь, я подошла к большой корзине, которую каждое утро таскала наверх, к строящемуся дому. Я приносила в ней еду, кое-какие инструменты и аптечку первой помощи. – Судя по ошмёткам, это... был олень? Ты что, разорвал его на части голыми руками? – Это не Па. Это медведь, – с совершенно серьёзным видом сообщила Бри. Они с отцом обменялись заговорщическими взглядами, и Джейми протяжно хмыкнул. – Медведь. Понятно. – Глубоко вздохнув, я указала на рубашку Джейми. – И сколько здесь твоей крови? – Немного, – невозмутимо ответил он, садясь на Большое Бревно. – А где мой виски? Я быстро оглядела Брианну, но она, похоже, не пострадала. Перепачканная, с серо-зелёными потёками птичьего помёта на рубашке, но невредимая. Её лицо сияло в солнечных лучах, она светилась счастьем, и я улыбнулась. – Вон там, – я кивнула в сторону большой ели на другом конце поляны, – висит жестяная фляжка с виски. Будь добра, принеси её отцу, а я пока погляжу, что осталось от его ноги. – Конечно. А где Мэнди с Джемом? – Недавно я видела их у ручья. Они играли с Эйданом и его братьями. Не волнуйся, – добавила я, увидев, как Бри вдруг прикусила нижнюю губу. – Там очень мелко, и Фанни обещала присмотреть за Мэнди, пока будет собирать пиявок. На Фанни можно положиться. – Угу. Мои слова Бри не успокоили, – но всё же было видно, что она борется со своим материнским инстинктом, который велит ей немедленно сгрести Мэнди в охапку и вытащить из ручья. – Я помню, что познакомилась с Фанни вчера, но не уверена, что её запомнила. Где она живёт? – С нами, – как само собой разумеющееся, ответил Джейми. – Ой!! – Ну-ка, сиди смирно, – приказала я, раздвигая двумя пальцами края раны от укуса у него на ноге, чтобы залить туда солевой раствор. – Ты же не хочешь умереть от столбняка? – А если я скажу, что хочу, Сассенах? Что тогда будешь делать? – То же самое, что и сейчас. Мне плевать, хочешь ты умереть или нет: я тебе не позволю. – Тогда зачем спрашиваешь? Откинувшись назад, он оперся на ладони, вытянул обе ноги и посмотрел на Бри. – Фанни – сирота. Твой брат взял её под свою защиту. Бри до того растерялась, что мне захотелось рассмеяться. – Мой брат. Вилли? – неуверенно спросила она. – Ну, если твоя мама ничего от меня не скрывает, Вилли – твой единственный брат, – заверил Джейми дочь. – Конечно, Уильям. Господи, Сассенах, ты хуже медведя! Джейми закрыл глаза. Скорее всего, ему не хотелось видеть то, что я делала с его ногой. (В этот момент я как раз расширила ланцетом рану и вычищала её. Укус на икре, хоть и не опасный сам по себе, был, однако, довольно глубоким, и я не просто так упомянула о риске заразиться столбняком.) Но, возможно, Джейми всего лишь хотел дать дочери время прийти в себя. Наклонив голову набок, Брианна посмотрела на отца. – Зна-ачит... – протянула она. – Вилли знает, что он твой сын? Не открывая глаз, Джейми поморщился. – Знает. – И, разумеется, он от этого не в восторге? Хотя Бри говорила и смотрела с сочувствием и пониманием, на губах у неё играла ухмылка. – Скорее всего, нет. – Пока нет. Дай ему время, – смывая кровь с длинной голени Джейми, пробормотала я. Тот фыркнул. Бри – тоже, только тоном повыше, и отправилась за виски. Услышав, что она ушла, Джейми открыл глаза. – Долго ты ещё будешь возиться, Сассенах? Я заметила, что руки у него слегка трясутся. Судя по всему, и на ладони он опирался, чтобы скрыть: дрожит он от изнеможения. – Больно больше не будет, – пообещала я. Поднимаясь, я оперлась на бревно рядом с рукой Джейми и заодно легонько коснулась его пальцев. – Сейчас я наложу повязку, а ты потом задери ногу повыше и немного полежи. – Только не усни, Па. – На Джейми упала тень: Брианна нагнулась и передала отцу фляжку с виски. – Йен сказал, что придёт к нам на ужин с матерью и с Рейчел. Наклонившись ещё ниже, Бри поцеловала отца в лоб. – И не переживай из-за Вилли, – сказала она. – Он во всём разберётся. – Ну да. Надеюсь, это произойдёт раньше, чем я помру. Джейми криво ухмыльнулся, давая понять, что шутит, и поднял фляжку, салютуя в безмолвном тосте.
НЕСМОТРЯ НА ПРОТЕСТЫ Джейми, я заставила его переместиться в тенёк моей хирургической и уложила под навесом, сунув ему под голову свёрнутый фартук. – После завтрака ты хоть что-нибудь ел? – спросила я, приподнимая его раненую ногу и подкладывая под неё полено, которое я вынула из кучи древесных обрезков. – Ел. Эми Хиггинс дала Брианне с собой лепёшек с сыром, так что мы перекусили, пока ждали, когда медведь уберётся, – терпеливо пояснил он. – Думаешь, я стал бы молчать, что умираю с голоду? – А… ну да, – чувствуя себя идиоткой, отозвалась я. – Ты бы точно уже пожаловался. Просто... – я убрала прядь волос с его лба. – Просто мне хотелось тебя как-то утешить, и единственное, что пришло на ум, – это покормить. Джейми рассмеялся. Потянувшись и выгнув спину, он поудобнее улёгся на примятой траве. – Мысль хорошая, Сассенах. Хотя, наверное, я мог бы ещё кой-чего предложить, чтобы меня утешить... ну, после того, как чуток отдохну. Кроме того, Брианна сказала, что Йен с семейством придут на ужин. Повернув голову, Джейми бросил взгляд в сторону далёкой горы, где солнце медленно опускалось сквозь пухлые облачка, окрашивая их мягкие пузики нежным золотом. Любуясь этой красотой, мы тихонько вздохнули. Повернувшись ко мне, Джейми взял меня за руку. – Лучше посиди со мной, Сассенах, и скажи, что мне это не снится. Она и правда здесь? И она, и дети, и Роджер Мак? Я стиснула его руку, и во мне забурлила та же радость, что и в его глазах. – Это не сон. Они тут и действительно с нами. Я даже засмеялась от счастья при виде Брианны, которая, спустившись вниз, как раз направлялась к деревьям, окаймлявшим ручей, и звала детей. Вечерний ветерок развевал её распущенные длинные волосы, казавшиеся в тени тёмно-каштановыми. – Но я понимаю, о чём ты. Утром ко мне приходил Роджер, и я попросила, чтобы он позволил мне осмотреть его горло. Знаешь, я почувствовала себя Фомой неверующим. Так странно было видеть Роджера прямо перед собой. И в то же время – ничего странного, как будто всё так и должно быть. Большим пальцем я легонько потёрла тыльную сторону ладони Джейми, ощущая твёрдые костяшки и лёгкую шероховатость шрама, который тянулся от того места, где когда-то был безымянный палец. – И у меня до сих пор такое же чувство, Сассенах, – хрипловато произнёс Джейми и сжал мою ладонь. – Иногда я просыпаюсь рано утром, вижу тебя рядом, и мне не верится, что ты настоящая. Пока я тебя не коснусь... Или пока ты не пукнешь. Я выдернула руку. Джейми перекатился и сел, удобно опираясь локтями о колени. – Ну и что там с горлом у Роджера Мака? – не обращая внимания на мой сердитый взгляд, спросил Джейми. – Как думаешь, голос к нему когда-нибудь вернётся? – Не знаю, – ответила я. – Честно, не знаю. Хочешь расскажу, что Роджер говорил мне о человеке по имени Гектор Макьюэн... Джейми слушал очень внимательно, отвлекаясь лишь для того, чтобы отмахнуться от налетающей мошкары. – А ты сама хоть раз его видела, a nighean [девочка (гэльск.) – прим. перев.]? – спросил он, когда я завершила рассказ. – Тот голубой свет, о котором он говорил? Я невольно вздрогнула – и совсем не потому, что на улице похолодало. Я мысленно заглянула в забытое прошлое. Вернее, в прошлое, которое пыталась стереть из памяти. – Я... что ж, да, – сглотнув, ответила я. – Но тогда я считала, что у меня галлюцинации. И что, вполне вероятно, мне всё просто привиделось. Я была почти уверена, что умираю, а близость смерти может исказить восприятие реальности. – Это точно, – сдержанно отозвался Джейми. – Но это не значит, что не существует того, что ты увидела в таком состоянии. Он задумчиво вгляделся в моё лицо. – Можешь не рассказывать, – коснувшись моего плеча, тихо продолжил он. – Не воскрешай воспоминаний, пока они лежат под спудом. – Ты прав, – согласилась я, может быть, слишком поспешно. Я прокашлялась и, сосредоточившись, не дала эмоциям и воспоминаниям взять над собой верх. – Я не стану. Просто тогда у меня было серьёзное воспаление, и... и мэтр Реймон... – Не глядя на Джейми, я почувствовала, как он встрепенулся, услышав это имя. – Он пришёл и исцелил меня. Понятия не имею, как он это сделал, да и была я тогда практически в бреду. Но я видела... – и перед глазами снова возник тот свет, и я медленно потёрла предплечье. – Она была голубой… Вот эта кость под моей кожей на руке светилась голубым. Но не так ярко, как вон там... – Я показала на вечернее васильковое небо над горой выше облаков. – Это был очень нежный, бледно-голубой свет. Но он... не то чтобы «сиял» – не совсем подходящее слово. Знаешь… он был живым и… трепетным. Тот свет действительно был живым. И я тогда почувствовала, как голубое свечение исходит от моих костей и омывает меня изнутри. Я ощущала, как, словно звёздочки, в моём организме взрываются и погибают микробы. И от того забытого ощущения волоски на шее и руках приподнялись, и меня охватило странное чувство, будто я наполняюсь здоровьем, растекающимся во мне, словно тёплый мёд.
Из блаженного состояния меня вырвал громкий рёв, раздавшийся из леса выше по склону, и Джейми, улыбнувшись, обернулся. – Ага, вот и малыш Огги. Он вопит, как рысь на охоте. Я встала, отряхивая траву с юбки. – Мне кажется, он самый голосистый из всех детей, кого я знаю. И, будто крик Огги послужил сигналом, из лощины снизу донеслись гиканье и улюлюканье: из-за деревьев у ручья гурьбой высыпали дети. За ними, умиротворённо склонив друг к другу головы, медленно шли Бри с Роджером. Судя по всему, они увлечённо беседовали. – Мне явно понадобится дом побольше, – задумчиво произнёс Джейми. Однако развить эту свежую мысль он не успел: на тропе, ведущей вниз с восточного склона Риджа, появились Мюрреи. Рейчел несла Огги, который что есть мочи вопил у неё над ухом. Шедший следом Йен тащил большую, покрытую тряпицей корзину. – А где твои дети? – спросила Рейчел. Улыбаясь, Джейми встал и кивком указал на поляну внизу. – Вон они, смотри, a nighean. Джем, Мэнди и Джермейн, распростившись с приятелями, шагали за Бри и Роджером и в шутку толкали друг друга. – Ух ты, – едва слышно отозвалась Рейчел, и её светло-карие глаза потеплели. – О, Джейми, твоя дочь так похожа на тебя, и твой внук тоже – вылитый ты! – А я что говорил! – Йен улыбнулся жене, и та, накрыв ладонью его руку, крепко её стиснула. – А уж как твоя мама... – Рейчел покачала головой: она не могла подобрать слова, чтобы хоть приблизительно описать то, что почувствует Дженни. – Ну, в обморок она вряд ли упадёт, – сказал Джейми, осторожно вставая на ноги. – Племянницу она уже видела. Правда, внуков – пока нет. Кстати, а где Дженни? Джейми посмотрел на ведущую вверх тропинку, словно надеялся, что сестра в тот же миг материализуется прямо из воздуха. – Сегодня она ночует у Макнилов. – Рейчел уложила Огги на траву, где он стал с удовольствием размахивать ручками и ножками. – Пока мы стегали одеяла, она очень сдружилась с Кристиной Макнил. Муж Кристины уехал в Солсбери, а их дом стоит на отшибе, и ей страшно оставаться на ночь одной. Я кивнула: Кристина была очень молоденькой, она совсем недавно вышла замуж за дважды овдовевшего Ричарда Макнила и переехала сюда из Кэмпбелтона, что рядом с Кросс-Криком. Так что ночь в горах представлялась ей кромешной тьмой, полной всяких невиданных существ. – Дженни – добрая душа, – заметила я. Йен весело фыркнул. – Не стану спорить, что мама добрая, – сказал он. – Но готов поклясться, что к мистрис Макнилл она пошла не только по доброте душевной. Йен кивнул в сторону Огги: малыш хныкал, и с его нижней губёнки свисала длинная ниточка слюны. – Мальчонка три ночи подряд мучается коликами, а хижина у нас крохотная. Ставлю три против одного, что матушка уже упала на кровать миссис Макнил и спит как убитая. – Она полночи ходила с малышом по комнате, – извиняющимся тоном пояснила мне Рейчел. – Я предлагала её сменить, но Дженни лишь отмахивалась: «Вот ещё глупости! А бабушка на что?» Рейчел, присев на корточки, взяла Огги на руки, пока тот не завыл, будто сирена воздушной тревоги. – Что скажешь о Мармадьюке, Клэр? – В смысле... А-а! Ты об имени для Огги? Я попыталась как можно быстрее принять серьёзный вид, но Рейчел всё прочитала на моём лице и расхохоталась. – Дженни отреагировала так же. Но знаешь, – добавила она, выбирая конец своей тёмной косы из цепких пальчиков сына. – Мармадьюк Стивенсон был одним из бостонских мучеников – весьма почитаемым квакером. Достойное имя для нашего сына. [Бостонские мученики – данное в традициях квакеров обозначение трёх английских членов общества Друзей: Мармадьюка Стивенсона, Уильяма Робинсона и Мэри Дайер, а также Уильяма Леддра родом с Барбадоса. В январе 1659 года правительство колонии Массачусетс приговорило их к повешению за религиозные убеждения. Их публично казнили в 1660 и 1661 годах. – прим. перев.] – Зато будь уверена: если назовёшь ребёнка Мармадьюком, его никто и ни с кем никогда не спутает, – как можно тактичней сказал Джейми. – А ещё ему с малых лет придётся научиться драться. Но если ты хочешь, чтобы он стал квакером... – Вот именно, – обращаясь к жене, поддакнул Йен. – И Фиэр-зе-Лордом [Страхом Господним (англ.) – прим. перев.] мы его тоже звать не станем, любимая. Разве что Фортитьюдом [Стойкость, мужество (англ.) – прим. перев.]. Замечательное мужское имя. Тихонько хмыкнув, Рейчел посмотрел на своего отпрыска. – А как тебе Уиздом [Мудрость (англ.) – прим. перев.]? Уиздом Мюррей? Или Уиздом Йен Мюррей? Йен рассмеялся. – Ну да, а представь, если парнишка окажется дурачком? Нечего загодя проблемы накликать. Наклонив голову и прищурившись, Джейми задумчиво посмотрел на Огги, потом на Йена с Рейчел и покачал головой. – С такими-то родителями? Вряд ли он будет дурачком. А кстати... Почему бы не дать мальчику имя твоего отца, Рейчел? Как его звали? – Мордехай, – ответила она. – Можно, но тогда уж пусть это будет не первое, а второе или третье имя. Я взглянула на огонь – красновато-прозрачное марево, колышущееся на свету. – Йен, подкинь, пожалуйста, в костёр дров. Я хочу запечь в золе голубей, а потом.... Хмммм... Оглянувшись, я пересчитала тех, кто поднимался сюда с подножия холма. Младшие Хиггинсы отправились на ужин к себе домой, так что за столом с нами будет... Я быстро загибала пальцы – семеро взрослых и четверо детей. «Так, с полудня у меня в котле варится чечевица с травами и голяшкой. Бри освежевала белок, которых принесла с охоты, так что порублю-ка я их и добавлю в котелок. А потом...» – Мы кое-что принесли к ужину, Клэр. – Рейчел кивком показала на корзинку на своей руке. – Нет, Огги, нельзя тянуть маму за волосы. Я ведь могу испугаться да и уронить тебя в костёр. Вот будет досада! Я рассмеялась: так мог угрожать только квакер. Но Огги послушался: почти полностью выпустил из ручонки мамину косу, засунул в рот свой кулачок и задумчиво уставился на меня. – Иди-ка ко мне, юный Оглторп, – потянулась я к нему. – Пойдём знакомиться с двоюродными братом и сестрой.
НОГА У ДЖЕЙМИ БОЛЕЛА НЕ СИЛЬНО, но рана всё-таки давала о себе знать, так что Джейми был рад дать своим костям отдохнуть. Усевшись на большой пень возле «полевого» медицинского кабинета Клэр, он стал наблюдать за тем, как всё его семейство готовит ужин. Брианна, по-прежнему в охотничьей одежде, которую он ей одолжил, разделывала остатки оленьей туши. Джейми с гордостью смотрел, как двигаются сильные плечи дочери, как уверенно она орудует ножом. «От кого ей передались эти способности? От меня или от Клэр? Ведь это не только твёрдая рука или простой навык... Это ещё и твёрдость духа, – одобрительно думал он. – Осознание того, что работа должна быть сделана и нечего тут задаваться лишними вопросами». Джейми взглянул на вспотевшего Роджера: сняв рубашку, тот колол дрова. «Да, сомнений у парня хоть отбавляй и, скорее всего, он от них никогда не избавится». Но Джейми ощутил, что в Роджере появилась какая-то новая непоколебимость. Что ж, она ему понадобится. Клэр сказала, что зять намерен и дальше оставаться священником. Это хорошо: людям нужен человек, который будет заботиться об их душах. А Роджеру явно необходимо достойное дело. По словам Клэр, Роджер много об этом думал и принял решение. А вот Брианна... Чем она будет здесь заниматься? Несколько лет назад, когда они жили в Ридже, она некоторое время преподавала в маленькой местной школе. Джейми понимал, что ей не слишком это нравилось и вряд ли она горит желанием заниматься этим и дальше. Взметнув руки, Бри потянулась прямо к небесам. «Боже, какая же она большая и сильная», – подумал Джейми. «У неё могут родиться ещё дети». Эта мысль почти напугала Джейми: он совсем не хотел рисковать дочерью. К тому же она нужна Джему и Мэнди. И тем не менее... В сердце зажглась крохотная неувядающая надежда, и Джейми улыбнулся, глядя на ребятишек, тащивших дрова. Дети бросили их на землю и унеслись прочь, чтобы возобновить игру, – уж во что бы они там ни играли. Наверное, в прятки... Появилась малышка Фрэнсис. Она принесла охапку хвороста и букетик цветов. Чепчик куда-то подевался, и её тёмные кудри рассыпались по плечу пышной копной. Разрумянившись от ходьбы, она улыбалась. И видеть это Джейми было отрадно. Вдруг он почувствовал, как что-то защекотало ему ногу, прерывая его размышления. Джейми обнаружил, что на его согнутое колено уселось зелёное насекомое, похожее на лопатку. Он осторожно протянул к нему руку, но жучок не испугался, не улетел и не попытался в отместку забраться ему в нос или ухо, как это обычно делают насекомые. И, когда Джейми коснулся его спинки, жучок лишь чуть раздражённо повёл усиками. Но, как только человек решил его погладить, букашка, будто кузнечик, неожиданно соскочила с колена и приземлилась на край медицинского сундучка Клэр. Там жучок замер, словно решил как следует осмотреться. – Я бы на твоём месте тут не задерживался, – по-гэльски посоветовал Джейми букашке. – Иначе превратишься в укрепляющее средство или тебя сотрут в порошок. Невозможно было понять, вняла ли букашка его совету, но казалось, она сперва задумалась, затем, сделав ещё один невероятный прыжок, исчезла. Фанни принесла какое-то растение, и Клэр с любопытством рассматривала его листочки со всех сторон и объясняла, для чего оно может пригодиться. Робко улыбаясь, Фанни буквально сияла: она была довольна, что нашла полезную травку. Когда Вилли привёл девочку к ним, бедняжка была очень напуганной – да и не удивительно. Сейчас при взгляде на Фанни у Джейми потеплело на сердце, хотя в затаённом уголке, где жила память о её сестре Джейн, по-прежнему царил холод. Джейми произнёс краткую молитву за упокой души Джейн и, чуть помедлив, помолился за Вилли. Всякий раз, когда он вспоминал эту девушку, в голове возникала картина: одинокая и всеми покинутая, она лежит в темноте ночи, и единственная свечка освещает её мёртвое бледное лицо. Джейн наложила на себя руки, и церковь считает, что она навеки проклята. Но Джейми всё равно упрямо молился за спасение её души. Никто не мог ему запретить. «Dinna fash, a leannan [Не переживай, милая (гэльск.) – прим. перев.], – с нежностью обратился он к ней. – В память о тебе я позабочусь о Фрэнсис. И, может быть, однажды мы встретимся с тобой на небесах. А за сестру не бойся». Джейми надеялся, что ради него кто-то позаботится и об Уильяме. Какими бы чудовищными ни были воспоминания о той ночи, Джейми бережно хранил их, потому что именно к нему обратился Уильям за помощью. И Джейми очень этим дорожил. Он помнил, как дождливой ночью, полной опасности, они вдвоём с сыном пытались выполнить невыполнимое, как они вместе стояли при свете догорающей свечи, в отчаянии понимая, что пришли слишком поздно. Вспоминать об этом было ужасно, но забывать он не хотел. «Mammaidh [Мамочка (гэльск.) – прим. перев.], – вдруг обратился он к матери. – Присмотри за моим славным, храбрым мальчиком. Пожалуйста!»
УИЛЬЯМ, ДЕВЯТЫЙ ГРАФ Элсмир, виконт Ашнесс, барон Дервент, стоял опершись на дуб и подсчитывал свои активы. В настоящий момент они состояли из неплохой лошади (предыдущий владелец каракового красавца с белым носом сообщил, что коня зовут Бартоломью), холщового мешка (с удручающе небольшим количеством еды и половиной бутылки несвежего пива), а также вполне приличного ножа и мушкета. Ружьём, в крайнем случае, можно было бы ударить кого-нибудь по голове, поскольку при попытке выстрелить из него Уильяму, несомненно, снесло бы пол-лица или оторвало бы руку. А вероятнее всего, и то, и другое. Ещё у него было три фунта, семь шиллингов, двухпенсовик, горстка мелких монет и кусочков металла, которые, возможно, тоже когда-то были монетами. Деньги стали удачным бонусом к знакомству с отрядом американского ополчения. Молодой человек искал встречи с ополченцами и наткнулся на них в придорожной таверне. По их словам, во время битвы при Монмуте они сражались на стороне Континентальной армии, а за шесть месяцев до того находились в лагере Миддлбрук вместе с генералом Вашингтоном. Именно там Бенджамина, кузена Уильяма, видели живым в последний раз. А жив ли Бенджамин сейчас, оставалось только гадать. Однако Уильям исходил из предположения, что кузен жив, и был решительно настроен действовать как минимум до того момента, как обнаружит доказательства обратного (если он вообще их найдёт). Встреча с ополченцами из Нью-Джерси не привнесла ясности, но привела к тому, что вокруг Уильяма собралось много желающих перекинуться в карты. Причем азарт игроков и желание повышать ставки возрастали по мере того, как убывали ночь за окном и спиртное в бутылках. Уильям лелеял надежду, что нынче вечером он сможет найти ночлег, а выигранные деньги обеспечат ему ужин и постель. Однако сейчас более вероятным казалось, что они станут причиной его смерти. Из собственного опыта он знал: чем лучше вечером, тем хуже утром. Похоже, американцы были вполне согласны с этой мыслью. Но, проснувшись, они не столько мучились от тошноты, сколько их распирало желание подраться. Игроки тотчас обвинили Уильяма в шулерстве, и он поспешил унести из таверны ноги. Слегка раздвинув поникшую крону белого дуба, молодой человек осторожно высунулся наружу. Дорога шла примерно в фарлонге [устар. британская и американская единица измерения расстояния, ~ 200 м – прим. перев.] от его укрытия. Сейчас там, слава Богу, никого не было, хотя, по всей видимости, раскисший просёлок редко пустовал. К тому же всё говорило о том, что совсем недавно по дороге проехали всадники, превратив её в грязное месиво со следами копыт. К счастью, Уильям вовремя заслышал погоню, успел увести Барта с дороги и спрятать его в густых зарослях подлеска и вьющихся растений. Потом незаметно вернулся к просёлку – как раз вовремя, чтобы увидеть преследователей – нескольких человек из тех, кто ему проиграл накануне. Молодчики не совсем ещё протрезвели, из их бессвязных выкриков стало понятно: они полны решимости вернуть себе деньги. Преследователи проехали мимо. Уильям перевёл взгляд наверх. По солнечным лучам, которые, пробиваясь сквозь листву, окрашивались в зеленоватый оттенок, Вилли понял, что сейчас около девяти утра. Тем хуже. Возвращаться в таверну, где наверняка околачивались остальные ополченцы, было неразумно. И одному Богу известно, как далеко может оказаться ближайшая деревушка. Молодой человек перенёс вес на другую ногу и вздохнул: ему вовсе не улыбалось торчать под деревом, которое, как неожиданно подумалось Уильяму, по своей форме и размеру идеально подходило для виселицы. Но, похоже, придётся здесь пережидать до заката. Или до тех пор, пока преследователи не устанут и не повернут обратно. Кто знает, что случится раньше. И тут он услышал лошадей. На этот раз всадников было меньше. Всего трое, и двигались они медленно. «Cloaca obscaena». [От латинского «грязный канал для нечистот». Фразу можно перевести как «Вот дерьмо вонючее!» – прим. перев.] Слова отчётливо прозвучали у него в голове, хотя вслух он их произносить не стал: одним из всадников был тот самый джентльмен, у которого он два дня назад купил Барта, а остальные – из отряда ополченцев. И так же отчётливо он вспомнил правую переднюю подкову Барта с большой треугольной выщербиной. Уильям не стал дожидаться, сможет ли бывший владелец различить след Барта в топкой дорожной грязи. Пригнувшись, молодой человек обошёл дуб и, проклиная треск ломающихся веток, начал торопливо пробираться через кустарник. Барт, которого он оставил пастись, задрал морду и навострил уши, возбуждённо раздувая ноздри. – Нет! – в отчаянье прошептал Уильям. – Не... Лошадь громко заржала. Отвязав Барта, Уильям взлетел в седло. Одной рукой он подобрал поводья, а второй потянулся за мушкетом. – Но-о! – крикнул он и ударил Барта каблуками. Всадник проломился сквозь завесу кустов и в вихре листьев выскочил на дорогу, разбрызгивая грязь. Трое преследователей остановились на обочине. Один из них, присев на корточки, изучал мешанину следов, оставленных в грязи. Обернувшись на шум, они уставились на Уильяма, который кричал им что-то нечленораздельное. Потрясая мушкетом, молодой человек резко повернул налево и, прильнув к шее коня, рванул в сторону таверны. Вслед беглецу понеслись проклятья, но преследователи уже остались далеко позади. «Есть шанс удрать!» Ладно, допустим, у него получится... А что дальше? Это неважно. Он всё равно не мог сейчас действовать по-другому. Его вовсе не прельщала перспектива оказаться в ловушке между двумя группами враждебно настроенных всадников. Но Барт споткнулся. Поскользнулся в грязи и упал. Уильям перелетел через голову лошади и шлёпнулся на спину. От удара у молодого человека перехватило дух и выбило мушкет из руки. Голова кружилась, и всё вокруг расплылось в тумане, в котором двигались неясные фигуры. Не успел он толком вдохнуть, как на него навалились преследователи. Двое из них подняли Уильяма, и он повис между ними. Кровь ревела у него в ушах, он беспомощно трясся от ярости и страха и глотал воздух, разевая рот, словно золотая рыбка. Они не стали тратить время на угрозы. Бывший хозяин Барта ударил Уильяма кулаком в лицо, а двое других выпустили его из рук, и он опять свалился в грязь. Мерзавцы обшарили его карманы и вынули у него из-за пояса нож. Молодой человек слышал, как Барт фыркает и переступает с ноги на ногу, пока один из нападающих пытается стащить с него седло. – Эй! А ну брось! – выпрямляясь, закричал хозяин Барта. – Это, лопни твои глаза, моя лошадь и моё седло. – Ну уж нет! – решительно ответил кто-то. – Ты бы этого гадёныша без нас не поймал! Седло моё. – Да брось, Лоуэлл! Отдай ему лошадь, а мы деньги поделим! Видимо, третьему пришлось подкрепить свои слова ремнём: послышался смачный шлепок и затем гневный возглас Лоуэлла. Внезапно Уильям снова смог дышать, и тёмная пелена перед глазами рассеялась. Прерывисто, с трудом втягивая воздух, он перекатился на живот и встал на четвереньки. Один из мужчин взглянул на него, но, похоже, решил, что поверженный противник угрозы не представляет. «Наверное, и правда, какая из меня угроза...» – отстранённо подумал Уильям. Но он был не из тех, кто легко сдаётся. Даже просто уползти прочь, как побитая собака, казалось немыслимым. Его мушкет отлетел в густую цветущую траву. Уильям стёр кровь с глаза, поднял ружьё и огрел бывшего владельца Барта по затылку. Тот уже садился в седло и, падая, запутался ногой в стремени. Лошадь испугалась и с негодующим ржанием попятилась. Грабители, до этого увлечённо делившие пожитки Уильяма, вскочили и испуганно обернулись. Один отпрянул назад, а второй ринулся вперёд и ухватился за ствол мушкета. Несколько секунд они с Уильямом пыхтели от натуги, силясь вырвать оружие друг у друга из рук, но тут до них донеслись крики и топот скачущих во весь опор лошадей. Отвлёкшись, Уильям оглянулся и увидел, что к ним на полном скаку несётся ещё одна ватага вчерашних игроков. Он выпустил мушкет и нырнул в траву у обочины. Ему могла бы улыбнуться удача, если бы не Барт: конь, напуганный атакой, с бесчувственным телом бывшего хозяина, который застрял ногой в стремени, бросился в ту же сторону, что и Уильям, да ещё и одновременно с ним. Столкновение с девятью сотнями фунтов паникующей лошадятины отшвырнуло молодого человека обратно на дорогу, где он приземлился, теперь уже лицом вниз. Земля вокруг него дрожала, и Уильяму не оставалось ничего другого, кроме как прикрыть голову и молиться. И понеслось… Фонтаны брызг, вопли, пинки и глухие удары. Дрались позади него и прямо над ним, чья-то нога саданула Уильяму по ребру, кто-то пнул его в левую ягодицу... В ушах звенело, мысли путались. «С чего бы им драться?» – отстранённо подумал он. А потом началась стрельба. Положение у него было – хуже некуда. Он всё ещё лежал на дороге, прикрывая руками голову. Вокруг встревоженно кричали и сыпали проклятьями, в его сторону неслись ещё какие-то лошади, и вдобавок над его вышеупомянутой многострадальной головой раскатисто грохотал шквальный мушкетный огонь. «Шквальный огонь? – удивился Уильям. – Да, чёрт побери, он самый!» Молодой человек перекатился и сел, в изумлении уставившись на невесть откуда взявшуюся роту британской пехоты. Часть солдат со знанием дела окружала тех, кто пытался сбежать с поля боя, остальные, также со знанием дела, перезаряжали свои мушкеты. Два офицера, не покидая сёдел, с неподдельным интересом наблюдали за ходом боя. Уильям протёр глаза от грязи и пристально посмотрел на офицеров. Убедившись, что ни с одним из них он не знаком, молодой человек слегка расслабился. Он не был ранен, но столкновение с Бартом оглушило его и добавило синяков. Уильям просто сидел на дороге и дышал, предоставляя мозгу возможность воссоединиться с телом. Сама потасовка уже утихла. Солдаты окружили бóльшую часть тех, с кем он вчера резался в карты, и, подталкивая штыками, согнали игроков в кучку, а молоденький корнет споро связывал им руки за спиной. – Эй, ты! – раздался голос позади Уильяма, и его грубо ткнули ботинком в рёбра. – Вставай. Повернув голову, Уильям увидел, что к нему обращается рядовой, весьма самоуверенный мужчина, заметно старше него. Неожиданно молодой человек осознал, что солдаты могли подумать, будто он сам был активным участником недавней потасовки, а не её жертвой. Уильям кое-как встал на ноги и посмотрел на солдата сверху вниз. Будучи заметно ниже ростом, пехотинец залился краской и попятился. – А ну, руки за спину! – Нет! – отрезал Уильям и, развернувшись, шагнул к конным офицерам. Рядовой в замешательстве бросился к нему и схватил за руку. – Уберите руки, – сказал Уильям. И, поскольку солдат проигнорировал эту вежливую просьбу, он оттолкнул рядового, и тот пошатнулся. – А, ну, стой! Чёрт тебя побери! Стрелять буду! Уильям обернулся и обнаружил ещё одного рядового. Лицо его пылало, и по нему стекал пот. Солдат навёл на него мушкет. Заряженный и взведённый. И это был мушкет Уильяма. У молодого человека пересохло во рту. – Не… не стреляй, – выдавил Уильям. – Это ружьё, оно не... Первый солдат за его спиной сделал шаг и изо всех сил врезал Вилли кулаком по почке. Внутренности у него сжались, будто его пырнули в живот, и мир вокруг поблёк. Колени подломились, но он не упал плашмя, а свернулся, будто опавший лист. – Этого, – сквозь белый туман в гудящую голову прорвался голос, судя по произношению, образованного англичанина. – Этого, и вон того, высокого... Поднимите-ка его... Чьи-то руки схватили Уильяма за плечи и рывком поставили на ноги. Он едва мог дышать, но что-то сдавленно прохрипел. Сквозь грязь и слёзы, застившие глаза, он разглядел, что один из офицеров, сидящий верхом, не спускает с него холодного, безжалостного взгляда. – Да, – сказал офицер. – Этого тоже повесить.
УИЛЬЯМ КРИТИЧЕСКИ ОСМОТРЕЛ свой носовой платок. Немного же от него осталось: этим платком ему попытались связать запястья, и, избавляясь от пут, молодой человек порвал ткань в клочья. Но за неимением лучшего… Вилли очень осторожно высморкался. Ещё кровит... Он аккуратно промокнул нос. Уильям сидел в одной из комнат таверны под охраной двух бдительных часовых. Со стороны лестницы послышались шаги. Кто-то к ним поднимался. – Что он там говорит? Кто он такой? – раздался раздражённый голос снаружи. Кто-то ответил, но слова потонули в грохоте: дверь проскрежетала о неровный пол. Уильям поднялся на ноги и встал во весь рост, оказавшись лицом к лицу с офицером – драгунским майором, который перешагнул порог. Майор резко остановился, а за ним – и двое шедших следом мужчин. – Он говорит, что он грёбаный девятый граф Элсмир, – угрожающе прохрипел Уильям, буравя майора единственным открывающимся глазом. – Ну, в принципе, так оно и есть, – спокойно, с лёгкими нотками веселья произнёс знакомый голос. В комнату вошёл ещё один человек, и Уильям моргнул при виде стройного темноволосого мужчины в форме пехотного капитана. – Действительно, это капитан лорд Элсмир, собственной персоной. Привет, Уильям. – Я подал в отставку, – бесстрастно сказал Уильям. – Привет, Дэнис. – Но от титула-то не отказался. – Дэнис Рэндалл оглядел лорда Элсмира с головы до ног, но воздержался от комментариев. – В отставку подали? – Майор, моложавый, упитанный мужчина, которому явно были тесноваты бриджи, одарил Уильяма недобрым взглядом. – Полагаю, для того чтобы переметнуться на сторону мятежников и сражаться в их рядах? Чтобы не ляпнуть в гневе чего-нибудь опрометчивого, Уильяму пришлось глубоко вдохнуть. Дважды. – Нет, – неприязненно ответил он. – Да нет, конечно же! – мягко осадил Дэнис майора и повернулся к Уильяму. – Ты же ехал в компании с американскими ополченцами, просто чтобы?.. – Да не ехал я с ними в одной компании! – К счастью, Уильяму удалось сдержаться и не добавить: «гнида ты самоуверенная». – Этих джентльменов я встретил в таверне вчера вечером и выиграл у них в карты приличную сумму. Утром я отправился дальше по своим делам, а эти господа последовали за мной с явным намерением силой отобрать проигранные деньги. – С явным намерением? – скептически повторил майор. – А каким образом вы распознали это намерение?.. Сэр? – Последнее слово он добавил с видимой неохотой. – Смею предположить: тот факт, что графа сначала преследовали, а потом избили до полусмерти, весьма недвусмысленно говорит об их намерениях, – сказал Дэнис. – Присядь, Элсмир, у тебя кровь течёт. Им удалось забрать деньги? Капитан вытащил из рукава белоснежный носовой платок внушительных размеров и протянул его Уильяму. – Да, вместе с остальным содержимым моих карманов. И я не знаю, что сталось с моей лошадью. – Уильям промокнул платком разбитую губу. Несмотря на распухший нос, он почувствовал запах одеколона Рэндалла, исходящий от ткани. Настоящей «Кёльнской воды», пахнущей сандалом и Италией. Лорд Джон время от времени пользовался таким же парфюмом, и этот запах чуть успокоил Уильяма. – То есть вы утверждаете, что ничего не знаете о людях, вместе с которыми мы вас обнаружили? – вступил в разговор ещё один офицер, лейтенант, примерно одного возраста с Уильямом. Парень был нетерпелив, как терьер. Майор посмотрел на него неодобрительно, давая понять, что сам в состоянии справиться с допросом пленника. Однако лейтенант его взгляда не заметил. – Но если вы играли с ними в карты, то не могли не узнать о них какую-нибудь информацию? – Я знаю имена некоторых из них. – Уильям внезапно почувствовал сильную усталость. – И всё. На самом деле, это было далеко не всё, но ему совершенно не хотелось рассказывать, что он узнал об этих людях. Например, что Эббот – кузнец и у него есть очень умная собака. Когда он работает в кузне, пёс по просьбе хозяина приносит мелкие инструменты или хворост для горна. Джастин Мартинó недавно женился и спит и видит, как бы ему поскорей вернуться в постель к жёнушке. Жена Джефри Гарднера варит лучшее в деревне пиво, а дочь, которой всего двенадцать, почти ничем не уступает в этом матери... Гарднер был одним из тех несчастных, кого майор приказал повесить. Уильям сглотнул: в горле пересохло от пыли и невысказанных слов. Сам Уильям избежал петли только благодаря своему умению виртуозно ругаться на латыни. Это несколько обескуражило майора, и Вилли, воспользовавшись паузой, успел выкрикнуть своё имя и назвать свой бывший полк и высокопоставленных офицеров, готовых за него поручиться. Начиная с генерала Клинтона. («Господи, где же Клинтон сейчас?») Дэнис Рэндалл что-то вполголоса втолковывал майору – тот всё ещё выглядел недовольным, но уже не рассерженно клокотал, а лишь раздражённо булькал. Недоверчиво щурясь, лейтенант не сводил с Уильяма глаз. Офицер будто ожидал, что пленник вот-вот вскочит со скамьи и бросится бежать, а потому лейтенант бессознательно трогал то патронную сумку, то кобуру пистолета, явно воображая, какая замечательная возможность пристрелить Уильяма представится, когда тот будет прорываться к двери. Но Уильям продолжал спокойно сидеть. Неожиданно он широко зевнул и заморгал: на него, словно приливная волна, накатила усталость. В данный момент ему было совершенно безразлично, что будет дальше. Он зачарованно смотрел на следы крови, которые его израненные пальцы оставили на видавшей виды столешнице, и не обращал внимания на то, что говорилось рядом, пока его помятое кулаком ухо не уловило два слова: «тайный агент». Он закрыл глаза. «Нет… только не это». Но помимо воли снова начал прислушиваться к спору. Разговор перешёл на повышенные тона, мужчины то говорили одновременно, то перебивали друг друга. Но теперь Вилли понял, что Дэнис пытается убедить майора в том, что он, Уильям, участвует в секретной операции и собирает среди ополченцев информацию, которая поможет… похитить Джорджа Вашингтона?! Услышав это, майор, похоже, изумился не меньше, чем Уильям. Повернувшись к пленнику спиной, майор понизил голос, придвинулся к Дэнису и свистящим шёпотом начал задавать вопросы. Дэнис, чёрт бы его побрал, и бровью не повёл, а тоже что-то зашептал в ответ. «И где же может сейчас находиться этот долбаный Джордж Вашингтон? Не меньше чем в двухстах милях отсюда!» Если не считать битвы при Монмуте, то всё, что Уильям знал о передвижениях Вашингтона, относилось к тому периоду, когда генерал просиживал штаны в горах Нью-Джерси. И, кстати, именно там в последний раз видели Бенджамина. С улицы донёсся какой-то шум. На самом деле, он и до этого не смолкал: постоянно слышался неясный гул, куда вклинивались отрывистые приказы, топот людей, которых собирают вместе, возмущённые крики... Шум обрёл ритм, по которому Уильям распознал, что отбывает отряд. Громкая команда. Распускают строй? Уходит толпа людей, но это не солдаты: в шарканье шагов и бормотании, которые заглушались разговором Дэниса и майора Как-Бишь-Его-Там, ничего похожего на строй не угадывалось. Было невозможно понять, что там происходит, но, судя по звукам, это точно не казнь. На казни Уильям присутствовал три года назад: тогда американского капитана по фамилии Хейл повесили за... шпионаж. Это слово холодным свинцом провалилось в желудок. Уильям сегодня не завтракал, но вдруг почувствовал во рту привкус желчи. «Ну, спасибо тебе, Дэнис Рэндалл…» – подумал он и сглотнул. Когда-то он считал Дэниса другом. Однако три года назад решил, что заблуждался на его счёт. Дэнис тогда внезапно исчез, непонятно зачем оставив Уильяма в заваленном снегом Квебеке. И всё же Уильям не ожидал, что его станут в открытую использовать. Вот только для чего? Похоже, Дэнис добился своего. Майор повернулся и, прищурившись, смерил Уильяма оценивающим взглядом, затем тряхнул головой, развернулся и вышел. Лейтенант проследовал за ним с явной неохотой. И, пока шаги на лестнице не затихли, Дэнис стоял неподвижно. Потом глубоко вздохнул, оправил мундир, подошёл к Уильяму и сел напротив. – Это же таверна? – до того как Дэнис успел заговорить, спросил Уильям. – Да, – поднял бровь собеседник. – Тогда, прежде чем ты расскажешь мне, в какую хренотень ты меня только что втравил, раздобудь мне что-нибудь выпить.
ПИВО БЫЛО ОТЛИЧНЫМ, и, вспомнив Джеффри Гарднера, Уильям ощутил угрызения совести, но он всё равно ничего не смог бы для него сделать. Молодого человека мучила жажда, и он осушил кружку, не обращая внимания на то, что разбитую губу саднило от алкоголя. Он понемногу начинал приходить в себя. Дэнис приложился к своему пиву с не меньшим удовольствием. Уильям, наконец, обратил внимание на толстый слой пыли, покрывавший широкие манжеты капитана, и на его несвежую рубашку. Похоже, он уже не один день в дороге. Уильям задумался: возможно ли, чтобы столь своевременное появление Дэниса было случайностью? А если нет, то почему он здесь? И как он здесь оказался? Дэнис допил пиво и поставил кружку на стол. Наслаждаясь моментом и напитком, капитан чуть приоткрыл рот и прикрыл глаза. Потом он вздохнул, выпрямился, открыл глаза, встряхнулся и перешёл к делу. – Иезекиль Ричардсон, – начал он. – Когда вы виделись в последний раз? Такого поворота Уильям совсем не ожидал. Осторожно вытерев рукавом рот, он выразительно выгнул бровь и показал пустую кружку ожидавшей служанке. Девушка взяла обе кружки и ушла с ними вниз. – Ты имеешь в виду, разговаривали? – переспросил Уильям. – За неделю, может, за две до Монмута... Наверное, с год назад. Но говорить с ним у меня не было никакого желания. А что? Упоминание о Ричардсоне разозлило. Этот человек отправил его в болото Грейт Дисмал, рассчитывая, что мятежники из Дисмал-Сити похитят или убьют его. «Это тебе Дэнис рассказал», – напомнил себе Уильям. Так или иначе, он чуть не погиб в этом болоте, и упоминание о капитане Ричардсоне вывело его из себя. – Он переметнулся к континенталам, – без обиняков ответил Дэнис. – Я подозревал, что он американский агент, и уверился в этом окончательно, когда он отправил тебя прямиком в трясину Грейт Дисмал. Но у меня не было доказательств. А без них обвинять офицера в шпионаже – дело опасное. – А сейчас у тебя есть доказательства? Дэнис пронзил его взглядом. – Он оставил службу и, позволю заметить, даже не стал утруждать себя формальным рапортом об отставке. А зимой появился в Саванне и утверждал, что он майор Континентальной армии. Полагаю, это можно считать достаточно убедительным доказательством? – Даже если это так, то что? Едý в этом заведении подают? Я не завтракал. Дэнис посмотрел на него пристально, затем молча встал и спустился вниз, вероятно – чтобы раздобыть еды. На самом деле, от этих откровений у Уильяма голова шла кругом, и ему требовалось несколько минут, чтобы всё обдумать. Отец был немного знаком с Ричардсоном – вот так и вышло, что Уильям стал браться за небольшие поручения капитана, связанные с разведкой. Дядя Хэл, как и большинство армейских, считал разведку неподходящим занятием для джентльмена. Папá, однако, не возражал. Он же познакомил Уильяма с Дэнисом Рэндаллом, который в то время называл себя Рэндаллом-Айзексом. Вместе с ним они несколько месяцев провели в Квебеке, занимаясь непонятно чем, но в один прекрасный день Дэнис исчез, сославшись на какую-то секретную миссию, и оставил Уильяма одного с проводником-индейцем. Дэнис, безусловно, был... Только сейчас, впервые за всё время, у Вилли возникла стойкая убеждённость, что Дэнис – шпион, и тут же ему пришло в голову, что папá тоже мог быть шпионом... Чтобы избавиться от этой мысли, Уильям надавил основанием ладони на висок, но это не помогло. Зима. Саванна. Британская армия заняла город в конце декабря, и вскоре после этого Уильям тоже туда приехал. Он отлично это помнил, и на то имелась веская причина. Джейн. Горло сдавило. Снизу послышались голоса и шаги Дэниса, поднимавшегося по лестнице. Уильям дотронулся до своего носа. Казалось, что он стал вдвое больше обычного. До носа было больно дотронуться, но кровоточить он перестал. Вошёл Дэнис и ободряюще улыбнулся. – Едỳ сейчас принесут! И пиво. Или тебе хочется чего-нибудь покрепче? – Внимательно посмотрев на Уильяма, Дэнис понял, что это не помешает, и развернулся к выходу. – Схожу за бренди. – Это подождёт. Что связывает моего отца с Иезекилем Ричардсоном? Если вообще что-то связывает, – с места в карьер начал Уильям. Дэнис на миг замер, но тут же подошёл к столу и медленно сел. Он неотрывно глядел на Уильяма, и по глазам было заметно, что он обдумывает ответ. Обдумывает и просчитывает. Казалось, Уильям видит, как в мозгу капитана проносятся мысли, однако не мог сказать, какие именно. Глубоко вздохнув, Дэнис положил ладони на стол, будто собираясь с силами. – А с чего ты взял, что у него какие-то дела с лордом Джоном? – Он… то есть лорд Джон… знает этого парня. Именно Ричардсон подкинул моему отцу идею, что мне стоит... не пропускать мимо ушей информацию, достойную внимания. – Ясно. – Голос Дэниса звучал напряжённо. – Ну, в общем, если они когда-то и приятельствовали, то могу с уверенностью заявить, что всё это в прошлом. Говорят, Ричардсон угрожал твоему отцу. Хотя, очевидно, решил повременить и не приводить угрозы в исполнение. Пока, – тактично закончил он. – И что за угрозы?
Гнев и тревога охватили Уильяма, горячая волна поднялась по позвоночнику, кровь прилила к разбитому лицу, вызвав саднящую боль. – Уверен, все обвинения совершенно огульные, – начал Дэнис. Уильям привстал. – Да чёрт побери! Давай уже выкладывай, а не то я тебе, гнида, нос оторву! Уильям потянулся, норовя ухватить собеседника за нос распухшими костяшками пальцев. Дэнис вскочил, отталкивая противно скрипнувшую скамью. – Понимаю, что ты сейчас в неадекватном состоянии, Элсмир. – Дэнис взглянул на Уильяма так, как люди смотрят на готового броситься пса. – Но... Уильям угрожающе рыкнул. Дэнис невольно сделал шаг назад. – Ладно, слушай! – рявкнул он. – Ричардсон грозился всем рассказать, что лорд Джон – содомит. Моргнув, Вилли застыл столбом, он даже не сразу понял, что произнёс Дэнис. Когда же смысл сказанного до Уильяма дошёл, ответить помешала служанка. Уставшая полненькая девушка, косящая на один глаз, принесла большой поднос с едой и напитками. Запахи жареного мяса, тушёных овощей и свежего хлеба показались слишком резкими для обонятельных рецепторов его разбитого носа. Но желудок Уильяма требовательно сжался. Однако это не отвлекло его от сути услышанного. Уильям встал, кивком отпустил девушку и, плотно закрыв дверь комнаты, повернулся к Дэнису. – Что?! Кем он его назвал? Это же… – Уильям широко махнул рукой, подразумевая полную абсурдность подобного заявления. – Господи ты Боже мой! Он же был женат! – Это я знаю. На... э-э... весёлой вдове, оказавшейся женой шотландца, генерала мятежников. Это же всё случилось совсем недавно? Уголок рта Дэниса Рэндалла скривился в усмешке, и Уильям разозлился. – Да я не об этом! – Он чуть не кричал. – Да он и не... Я имею в виду, этот чёртов шотландец не погиб, там вышла какая-то ошибка... Многие годы отец был женат на моей матери. Я говорю о леди из Озёрного края, моей приёмной матери. Уильям всё ещё злился. Шумно выдохнув, он сел. – Ричардсон не сможет шантажировать нас подобными лживыми слухами. Вытянув губы, Дэнис медленно выдохнул. – Уильям, – примирительно сказал он, – сплетни погубили, пожалуй, больше людей, чем мушкетные пули. – Вздор. С лёгкой улыбкой Дэнис пожал плечами, признавая, что он несколько преувеличил. – Возможно, это слишком громко сказано, но подумай вот о чём. Мы оцениваем слова человека, исходя из того, что он собой представляет. Если бы майор Олбрайт не поверил мне на слово, сейчас ты был бы мёртв. – Дэнис ткнул в Уильяма своим длинным пальцем с аккуратно обрезанным ногтем. – А что было бы, если бы ему до этого сказали, будто я шулер и совладелец известного борделя? Думаешь, он бы поверил моим речам о твоей порядочности? Уильям всё ещё сомневался, но признавал, что Дэнис не так уж и не прав. – Что-то вроде: «кто тащит деньги – похищает тлен»? [У. Шекспир «Отелло», акт III, сцена 3, пер. Б. Пастернака – прим. перев.] Улыбка Дэниса стала шире, и он подхватил цитату. – «...Иное — незапятнанное имя. Кто нас его лишает, предаёт нас нищете, не сделавшись богаче». Да, что-то в этом роде. Поразмысли, какой ущерб может нанести слух вроде того, что задумал распустить Зики Ричардсон. Кстати, хватит смотреть на меня волком, и съешь уже что-нибудь. Уильям невольно задумался. Кровь из носа течь перестала, но в глотке отдавало железом. Вилли прочистил горло и как можно куртуазнее сплюнул в обрывки своего носового платка. Платок Дэниса, которым было удобнее стирать кровь, он решил поберечь. – Ладно, я понял, о чём ты, – хрипло сказал он. – Несколько лет назад одного из друзей твоего отца, некого майора Бейтса, осудили и приговорили к повешенью за содомию, – сказал Дэнис. – Лорд Джон решил прийти на его казнь и даже повис на ногах майора, чтобы ускорить смерть висельника. Хотя вряд ли он рассказывал тебе эту историю. Уильям отрицательно качнул головой. Потрясённый до глубины души, он не нашёлся, что сказать. – Знаешь, бывает, что душа умирает, а тело продолжает жить. Человек, которого обвиняют в подобном преступлении, может запросто распрощаться с той жизнью, которую он привык вести. Даже если его не арестуют, не будут судить и не признают виновным, – негромко, будничным тоном сказал Дэнис и, подав Уильяму ложку, поставил перед ним оловянную тарелку. К тыкве, тушённой с кукурузой, добавили несколько ломтиков жареной свинины и положили пару кусков кукурузного хлеба. В придачу капитан щедро плеснул бренди в стакан. – Ешь, – настойчиво повторил Дэнис. – А потом, – он посмотрел на потрёпанного Уильяма, – во имя всего святого, расскажи, чем ты всё это время занимался. И начни с того, почему подал в отставку. – Не твоё дело, – осадил его Уильям. – А что касается того, чем я занимаюсь... Его так и подмывало сказать Дэнису, чтобы тот не совал нос, куда не просят, но Уильям понимал: Дэнис может стать источником полезных сведений. В конце концов, работа разведчика как раз и заключалась в добывании информации. – Если уж тебе так хочется знать, я пытаюсь напасть на след своего кузена Бенджамина Грея. Капитана Бенджамина Грея, – уточнил он. – Из Тридцать четвёртого пехотного. Не знаешь его случайно? Дэнис моргнул, и его лицо превратилось в ничего не выражающую маску. Уильям почувствовал, как внутри у него что-то ёкнуло, – так бывает, когда рыба хватает наживку. – Я его встречал, – осторожно проговорил Рэндалл. – Ты сказал: «след»? Твой кузен что... пропал? – Можно сказать и так. Он попал в плен при Брендивайне, и его держали в лагере для военнопленных в Миддлбруке. В горах Уотчунг. Мой дядя получил официальное письмо из канцелярии сэра Генри Клинтона. В нём сообщалось, что американцы в короткой записке выразили сожаление в связи с кончиной капитана Бенджамина Грея, умершего от лихорадки. – А-а… – Дэнис чуть расслабился, но глаза его оставались настороженными. – Мои соболезнования. Хочешь сказать, что ищешь, где похоронен твой кузен? Чтобы, гм... доставить его тело семье... к месту последнего упокоения?.. – Была у меня такая мысль, – ответил Уильям. – И я действительно нашёл его могилу. Только Бенджамина в ней не было. Внезапно в голове Уильяма пронеслись обрывки воспоминаний о той ночи в горах Уотчунг, и волоски на предплечьях встали дыбом. Налипшая на ноги мокрая холодная глина; дождь, вымочивший его до нитки; волдыри на ладонях и запах смерти, вырвавшийся из-под земли, когда лопата внезапно наткнулась на кость. Уильям отвернулся: ему хотелось отделаться от воспоминаний. И чтобы Дэнис не увидел его лица. – Но в могиле лежал не Бен... – Господь всемогущий! Машинально потянувшись к своему стакану, Дэнис обнаружил, что он пуст. Тряхнув головой, словно пытаясь прогнать какое-то видение, он взял бутылку с бренди. – А ты точно уверен? То есть… сколько времени прошло?.. – Ну, какое-то время он там пролежал. – Чтобы отогнать воспоминание о запахе и прикосновении к мертвецу, Уильям сделал большой глоток обжигающего бренди. – Но всё же недостаточно долго, чтобы скрыть тот факт, что у покойника не было ушей, – добавил он. Дэниса явно потрясло услышанное, и это доставило Уильяму мрачное удовлетворение. – Именно так, – продолжил Уильям. – Вор. И нет, телá не перепутали: могила была помечена именем «Грей». А в записях о захоронении заключённых значилось полное имя Бенджамина. Дэнис превратился в слух, черты его лица, обычно мягкие, заострились. Будучи на двенадцать лет старше Уильяма, сейчас он выглядел взрослее своих тридцати трёх. – То есть ты думаешь, что это сделали намеренно. Ну, конечно, – взбудораженный Дэнис перебивал сам себя. – Естественно. Но кто и зачем? – И, не дождавшись ответа, продолжил. – Если твоего кузена убили и пытались это скрыть, то почему бы просто не похоронить его в общей могиле, будто умершего от горячки? И тогда не было бы надобности подменять тело. Значит, ты предполагаешь, что он жив? Думаю, это разумно. Уильям облегчённо вздохнул. – Я тоже так считаю, – сказал он. – Получается, есть два варианта: Бен инсценировал свою смерть и изловчился подменить тело. Это позволило ему исчезнуть так, чтобы не было погони. Или же подмену совершил кто-то другой, а Бена похитили. Я понимаю, зачем делать первое, но, чёрт меня побери, кому может понадобиться второе? Хотя, в общем-то, это всё и не важно. Если он жив, я смогу его найти. И найду! Что бы с ним ни произошло, семья должна знать. «Действительно. Именно это и есть самое важное», – подумал Уильям. Но он был достаточно честен сам с собой, чтобы признать: с исчезновением Бена у него появилась новая цель в жизни. Это позволило выбраться из той трясины вины и скорби, в которую он погрузился после смерти Джейн. День клонился к вечеру. Дэнис потёр рукой лицо, на его подбородке пробивалась тёмная щетина. – В голове у меня вертятся слова «иголка» и «стог сена», – заметил капитан. – Но в принципе, да, если твой кузен жив, его можно найти. – Даже не сомневаюсь, – уверенно сказал Уильям. – У меня есть список. Он дотронулся до нагрудного кармана. Лежавший там квадратик бумаги успокаивающе хрустнул – список на месте. – Здесь имена тех ополченцев из двух рот, которых во время вспышки лихорадки отряжали копать могилы в лагере Миддлбрук. – А-а, так вот почему тебя нашли в их компании… – Да. К сожалению, ополченцы служат в армии недолго, а потом разбредаются обратно по своим фермам. Одна рота была из Северной Каролины, вторая – из Вирджинии. Но те, с кем я общался прошлой ночью, были не... – Внезапно кое-что вспомнив, Уильям запнулся. – Те, с кем я общался прошлой ночью... Майор Олбрайт действительно собирается кого-то из них повесить? Дэнис пожал плечами. – Сложно сказать: я не очень хорошо его знаю. Возможно, он просто хотел произвести впечатление, чтобы запугать и разогнать остальных по домам. Но тех троих он забрал с собой в лагерь. Если к тому времени, как они доберутся до места, майор успеет остыть, скорее всего, их высекут и отпустят. Ведь если он повесит гражданских без веской на то причины, ему не удастся это скрыть: у него слишком много подчинённых. Подобная слава – не совсем то, чего жаждет человек, рассчитывающий на повышение. Во всяком случае, если он здравомыслящий. Правда, Олбрайт такого впечатления не производит, – задумчиво добавил капитан. – Понятно. И, кстати, насчёт здравомыслия. Чёрт побери, что за бред ты нёс по поводу моих планов похитить Джорджа Вашингтона? Рэндалл только рассмеялся, и Уильям почувствовал, что у него горят уши. – Ну, не лично твоих, – заверил он Уильяма. – Это просто военная хитрость. Сработало же! Мне нужно было придумать какое-нибудь объяснение твоему эксцентричному виду. Сказать, что ты разведчик, – единственная правдоподобная версия, которая пришла мне в голову. Уильям хмыкнул и осторожно попробовал суккоташ – тушённую в сливочном масле смесь нарезанной кубиками тыквы и свежелущёной кукурузы. Пошло на ура, и он принялся уплетать с возрастающим аппетитом, не обращая внимания на то, что жевать было неудобно. Дэнис тоже ел и с усмешкой наблюдал за Уильямом, но вопросами его не тревожил. Когда тарелки опустели, повисла умиротворяющая тишина. В ней не было дружелюбия, но и враждебности не чувствовалось. Дэнис взял бутылку с бренди и встряхнул её. Тихий плеск убедил его, что выпито не всё, и Дэнис, разлив остаток по стаканам, протянул один из них Уильяму. – Давай договоримся, – сказал он. – Если услышишь что-нибудь об Иезекиле Ричардсоне, то сообщишь мне. Если же я узнаю что-нибудь о твоём кузене Бенджамине, то пошлю тебе весточку. Уильям помедлил, но затем решительно коснулся стакана Рэндалла своим. – Согласен. Дэнис осушил стакан и поставил его на стол. – Информацию для меня шли в Нью-Йорк на имя капитана Блейкни. Он в армии Клинтона. А если я что-нибудь узнаю?.. Уильям поморщился, но особого выбора у него не было. – Присылай моему отцу. Он с дядей в Саванне, в гарнизоне, вместе с Прево. Кивнув, Дэнис отодвинул скамью и поднялся. – Отлично. Лошадь твоя у таверны, там же твой нож и мушкет. Могу я спросить, куда ты направляешься? – В Вирджинию. Пока Уильям не произнёс этого слова вслух, он не знал наверняка, куда поедет, но теперь сомнений не оставалось. В Вирджинию. В имение Маунт Джосайя. Порывшись в кармане, Дэнис улыбнулся и выложил на стол две гинеи и горсть мелких монет. – До Вирджинии далеко. Считай это ссудой. Отдашь при случае.
(с) Перевод Елены Буртан, Елены Карпухиной, Юлии Коровиной и Натальи Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Фрейзерс-Ридж К СЕРЕДИНЕ ДНЯ Я УСПЕЛА сделать многое: приготовила кое-какие лекарства, занялась сломанным пальцем на ноге (хозяин с остервенением пнул мула), у троих обработала ожоги от ядовитого плюща, а ещё был пациент, которого укусил енот. Нет, не бешеный: охотник сбил зверька с дерева, решил, что тот мёртвый, и пошёл его подобрать, однако только тут понял, как глубоко ошибался. Енот взбесился, но, к счастью, инфекция здесь была ни при чём. А Джейми за то же время успел сделать гораздо больше. Целый день к нашему будущему дому ручейком стекались дружелюбно настроенные любопытные соседи. Женщины задерживались поболтать со мной о Маккензи, а мужчины с Джейми медленно обходили строительную площадку и на прощанье обещали прийти как-нибудь на денёк подсобить со стройкой. – Если завтра мы с Роджером Маком и Йеном сможем подтащить брёвна, то послезавтра придут Синклеры и помогут мне с балками пола. В среду мы положим камень в основание очага и благословим его. В пятницу мы с Шоном Макхью и с парой его парней настелем пол, а на следующий день приступим к срубу. Том Маклауд обещал поработать со мной полдня, а Джо, сын Хирама Кромби, сказал, что они с братом тоже могут помочь. Джейми улыбнулся. – Если виски хватит, Сассенах, то через пару недель у нас будет крыша над головой. Засомневавшись, я перевела взгляд с каменного фундамента на небо, усеянное облачками. – Крыша? – Ну ладно, не совсем крыша, скорее – кусок парусины, – признавая, что поторопился, сказал он. – На первое время. Джейми встал и, потянувшись, слегка поморщился. – Почему бы тебе не присесть? – глядя на его ногу, предложила я. Он заметно прихрамывал, а нога казалась сшитой из ярких багрово-красных лоскутков, разделённых чёрными стежками – следами моей реставрационной работы. – Эми оставила нам целый кувшин пива. – Давай чуток попозже, – согласился Джейми. – Чем это ты занимаешься, Сассенах? – Собираюсь сделать мазь с ягодами падуба для Лиззи Бёрдсли, а потом – воду от колик для её новорождённого малыша. Не знаешь, ему уже дали имя? – Губерт. – Как?! – Губерт, – улыбаясь, повторил Джейми. – По крайней мере, так мне позавчера сказал Кеззи. Он объяснил, что это в честь покойного брата Моники. – А! Джозеф Вемисс, отец Лиззи, во второй раз женился на даме не первой молодости, немке по имени Моника. Своих детей у неё не было, но она стала настоящей бабушкой подрастающим отпрыскам Бёрдсли. – Может, они будут называть его Берти. Для краткости. – А что, хины у тебя не осталось, Сассенах? Джейми подбородком указал на раскрытый медицинский сундучок, который я поставила на землю рядом с ним. – Ты же из неё делаешь укрепляющее средство для Лиззи? – Обычно да, – ответила я, удивившись, что он это помнит. – Но хина закончилась три недели назад. И, по-моему, никто, кого можно было бы попросить её привезти, не собирается в Уилмингтон или Нью-Берн. – А ты сказала об этом Роджеру Маку? – Нет. А ему с какой стати? – озадаченно спросила я. Джейми прислонился спиной к краеугольному камню [первый камень, который кладут в основание строения, принимает на себя основную тяжесть и определяет расположение здания – прим. перев.], и на его лице появилось то терпеливо-снисходительное выражение, которое должно показать собеседнику, что тот не слишком сообразителен. Я фыркнула и кинула в него ягодой падуба. Джейми поймал её и критически осмотрел: – Она съедобная? – Эми говорит, что цветы падуба по нраву пчёлам, – с сомнением ответила я, насыпая в ступку большую горсть тёмно-пурпурных плодов. – Но, вероятно, не зря эти ягоды называют желчными. – А-а. – Джейми бросился в меня ягодой, и я увернулась. – Ты сама говорила мне, Сассенах: Роджер Мак вчера признался, что собирается опять стать священником. Так вот, – терпеливо продолжил он, заметив, что я никак не пойму, к чему он клонит, – что бы ты в первую очередь сделала на его месте? Я выложила из горшочка в ступку большой комок бледно-жёлтого медвежьего жира и подумала, не добавить ли туда отвара ивовой коры. Одновременно я размышляла, как ответить на вопрос Джейми. – А-а, – передразнила я мужа и наставила на него пестик. – Я бы обошла своих бывших, так сказать, прихожан и известила их, что «Мэкки-Нож вернулся в город». [Персонаж «Трёхгрошовой оперы» Бертольда Брехта и композитора Курта Вайля, популярный в Америке в конце 1950-х – начале 1960-х (благодаря Луи Армстронгу и др.); в данном случае – аллюзия на то, что Клэр – хирург – прим. перев.] Джейми обеспокоенно на меня посмотрел и потряс головой, словно хотел избавиться от того, что навоображал себе, услышав про Мэкки-Ножа. – Даже не сомневаюсь. А заодно познакомилась бы с теми, кто приехал в Ридж, пока тебя не было. – И через пару дней все в Ридже, – и, возможно, каждый второй добрый прихожанин в Салеме, – узнали бы новости. Джейми добродушно кивнул. – Точно. И всем бы стало известно, что тебе нужна хина. Скорее всего, не прошло бы и месяца, как ты бы её получила. – Тебе нужна хина, Grand-mère [бабушка (фр.) – прим. перев.]? Джермейн вынырнул у меня из-за спины. Он вышел из чащи леса с ведром воды в одной руке, а другой – прижимал к себе охапку хвороста. На шее у него висело что-то похожее на мёртвую змею. – Да, – подтвердила я. – А это у тебя... Но мальчишка уже и думать обо мне позабыл: его внимание было приковано к искромсанной ноге деда. – Ничего себе! – бросив дрова на землю, воскликнул он. – Можно посмотреть, Grand-père [дедушка (фр.) – прим. перев.]? Джейми снисходительно махнул рукой, мол, «не стесняйся», и Джермейн, округлив глаза, наклонился к ноге деда. – Мэнди сказала, что медведь откусил тебе ногу, – внук робко протянул указательный палец ко шву из стежков. – Но я ей не поверил. Сильно болит? – спросил он, взглянув в лицо Джейми. – Да ничего страшного, – отмахнулся тот. – Справлюсь. Мне ещё сегодня уборную копать. А что за змею ты поймал? Джермейн с готовностью снял дохлую змею с шеи и вручил её Джейми, чего тот явно не ожидал. Тем не менее дед осторожно её взял. Улыбнувшись, я опустила взгляд на ступку: Джейми боялся змей, но, мужественно скрыв свой страх, он поднял пресмыкающееся за хвост. Оказалось, что это большой, почти три фута длиной, маисовый полоз с оранжевыми и жёлтыми чешуйками. Яркий, словно вспышка молнии. – Это ты его убил, Джермейн? – перестав толочь пестиком, нахмурилась я. Я много раз объясняла детям, что нельзя убивать неядовитых змей – ведь те приносят пользу, поедая мышей и крыс. Однако большинство взрослых в Ридже рассуждали иначе: хорошая змея – это мёртвая змея. И переубеждать их, вступая в словесные баталии, было бесполезно. – Нет, бабушка, – заверил меня внук. – Она заползла в твой огород, и Фанни уже собиралась ударить её тяпкой, но я её остановил. А потом твой котик прошмыгнул сквозь изгородь, прыгнул да и сломал змее... – Джермейн нахмурился. – Не знаю, что именно – спину или шею… Как это можно определить? Но она мертвее мёртвых, это точно. Я тут подумал, не снять ли с неё кожу, – он оглянулся на огород, – да не сделать ли для Фанни поясок? – Отличная мысль, – одобрила я. «Интересно, придётся ли по душе эта идея самой Фанни?» – Как думаешь, может, купить для него пряжку у лудильщика? – спросил Джермейн, забирая у Джейми змею и вешая её себе на шею. – Для пояска. У меня есть два пенса и несколько маленьких фиолетовых камешков на обмен. – У какого лудильщика? – Я перестала растирать мазь в ступке и уставилась на внука. – Джо Бёрдсли сказал, что два дня тому назад в Салеме он встретил лудильщика, и Джо считает, что на этой неделе тот доберётся и до наших мест, – объяснил Джермейн. – А ещё Джо сказал, что у лудильщика есть целый мешок simples [целебные травы (фр.) – прим. перев.], поэтому я подумал, что если тебе что-нибудь понадобится, бабушка... Я бросила алчный взгляд на аптечку: мои запасы истощились. Прошедшая посевная не обошлась без многочисленных травм от мотыг и топоров, людей кусали животные и насекомые, была даже вспышка пищевых отравлений. А среди Макнилов разразилась странная эпидемия респираторного заболевания, сопровождавшаяся небольшим жаром, кашлем и синюшными пятнами на туловище. – Хм-м, – задумалась я и похлопала себя по карманам, пытаясь понять, что у меня есть на продажу или на обмен, если до этого дойдёт дело... – У нас осталась пара бутылок бузинного вина, – выпрямляясь, сказал Джейми. – Можешь взять, Сассенах. А ещё есть отличная оленья шкура и полбочонка живицы. – Нет, живица мне понадобится, – рассеянно ответила я. – Ну, знаешь, от круглых червей-нематод. Джейми с Джермейном переглянулись, удивляясь моей беспардонности. – От круглых червей-нематод… – повторил Джейми, а Джермейн тряхнул головой. Однако не успела я просветить их насчёт глистов-нематод, как со стороны ручья нас окликнули, и появились Дункан Лесли с двумя сыновьями, один из которых нёс под мышкой большой окорок. Джейми поднялся, чтобы их поприветствовать. Гости мне вежливо кивнули, но, судя по всему, вряд ли ожидали, что я оставлю свою работу и поболтаю с ними. – На прошлой неделе я подстрелил здоровенного кабана, – сказал Дункан и махнул державшему окорок сыну, чтобы тот вышел вперёд. – Вот я и подумал, что нам мяса пока хватает, а вам как раз пригодится: ведь у вас дети вернулись. – Очень тебе признателен, Дункан, – поблагодарил Джейми. – Если вы не против поесть под открытым небом, то приходите к нам на обед, ну, скажем… завтра? – повернувшись, спросил он у меня, но я покачала головой. – Послезавтра, – предложила я. – Завтра я должна быть у Бёрдсли, так что вряд ли вернусь рано. Ничего, кроме сандвичей, приготовить не успею. «И то при условии, что Эми испекла достаточно хлеба и готова им поделиться», – добавила я про себя. – Конечно-конечно, – закивал Дункан. – Моя жена будет рада с вами повидаться, миссус. Что ж, Джейми, – кивком он указал на фундамент, – я гляжу, ты затеял прекрасный большой дом... С двумя очагами, да? А где будет кухня? Джейми на миг обернулся и выразительно на меня поглядел, мол, «а что я тебе говорил?» И, лишь чуточку прихрамывая, повёл всех Лесли осматривать стройплощадку. Джермейн положил змею на мой столик. – Приглядишь за ней, бабуля? – попросил он и поспешил присоединиться к мужчинам.
ДОЙДЯ ДО КОНЦА ТРОПЫ, Брианна остановилась и вытерла пот с лица и шеи. Домик перед ними был аккуратным и ухоженным – очень ухоженным. Дорожку, ведущую к порогу, обрамлял бордюр из побелённых камней, а в небольшие ячейки окна в домике вставлено стекло – настоящие стёкла! Они были начищены до зеркального блеска, так что в них отражались Бри с Роджером – крошечные цветные пятна на фоне колышущегося зелёного леса. – Кому это понадобилось – белить камни? – спросила Бри, машинально переходя на шёпот, будто в домике могли услышать. – Вряд ли тому, кому больше нечем заняться, – вполголоса произнёс Роджер. – Так что это либо неудавшийся ландшафтный дизайнер, либо невротик с неистребимой потребностью контролировать всё и вся. – Уверена, во все времена найдутся те, кто помешан на контроле, – согласилась Бри, отряхивая юбку от пыли и налипших листьев. – Взять, к примеру, тех, кто придумал лабиринты елизаветинской эпохи… Что там Эми говорила? Кто тут живёт? Вроде их фамилия Каннингем? – Да. «Остерегайтесь этих людей, проповедник», – повторил Роджер слова Эми. – «Они методисты. Голубого света». Расправив плечи, он ступил на дорожку, что вела меж побелёнными камнями. – Голубого света? – переспросила Брианна, торопливо поправляя широкополую соломенную шляпу, которую надела поверх благопристойного чепца. «Упаси Господь, чтобы жена проповедника оскандалилась перед истинно верующими…» Не успел Роджер ступить на крыльцо, как дверь распахнулась и показался невысокий, небритый человек с косматыми седыми бровями. Одет аккуратно, в домотканые, орехового цвета бриджи и жилет, а его льняная рубашка, слегка пожелтевшая от времени, недавно выглажена. Судя по его лицу, приходу гостей он не особо обрадовался. – Доброго вам дня, сэр, – поклонился Роджер, а Бри уважительно присела в книксене. – Меня зовут Роджер Маккензи, а это моя жена Брианна. Мы совсем недавно приехали в Ридж и... – Наслышан. Хозяин дома смерил их пронизывающим взглядом, но, очевидно, проверку они выдержали, потому что мужчина отступил назад, жестом приглашая их войти. – Капитан Чарльз Каннингем, офицер военно-морского флота Его Величества. В отставке. Входите. Брианна почувствовала, как Роджер глубоко вздохнул, и улыбнулась капитану Каннингему. Тот моргнул и бросил взгляд на Роджера, будто спрашивая, одобряет ли он такую фривольность. – Благодарю вас, капитан, – как можно приветливей произнесла Брианна и вслед за Роджером шагнула через порог. – У вас просто замечательный дом... такой красивый! – Я... что же... – смешался капитан. Прежде чем он нашёлся с ответом, перед очагом материализовалась тёмная фигура. Теперь уже Брианна удивлённо моргнула. – Так вы проповедник? – не удостоив Бри ни единым взглядом, обратилась к Роджеру женщина. Да, определённо, это была женщина – почти такая же высокая, как Брианна, и одетая во всё чёрное, за исключением накрахмаленного белоснежного чепца с удлинёнными отворотами, придающего ей очень строгий вид. Пожилая, хотя возраст определить сложно. Глядя на худое костлявое лицо, пронзительно-острые глаза, Брианна сразу вспомнила о волчице, вскормившей грудью Ромула с Ремом. – Я священник, – ответил Роджер и отвесил низкий поклон. – К вашим услугам, мадам. – Ммфм. И какой же вы церкви, сэр? – потребовала ответа женщина. – Я пресвитерианец, мэм, – сказал Роджер, – но... – А вы? – женщина резко повернулась к Бри, пригвоздив её острым взглядом синих глаз. – Вы с мужем одной веры? – Я римско-католического исповедания, – как можно более кротко сказала Брианна. Не в первый – и явно не в последний раз – им будут задавать этот вопрос, и они с Роджером давно договорились, как на него отвечать. – Как и мой отец, Джейми Фрейзер. Обычно этот ответ застигал интересующегося врасплох и давал Роджеру достаточно времени, чтобы взять ситуацию под контроль. Арендаторы-некатолики с почтением относились к Джейми Фрейзеру (и неважно, из личного уважения или просто потому, что живут на его земле). При упоминании его имени они, как правило, старались говорить вежливо, независимо от того, что они вообще думают о католиках. Женщина – миссис Каннингем? – фыркнула и так оглядела Брианну с головы до ног, будто повидала на своём веку немало беспутных особ, а Брианна была несоизмеримо хуже их. – Пфу! – высказала она своё мнение. – Папизм! Только этого в нашем доме не хватало! – Матушка, – шагнул к ней капитан. – Думаю, мы... – Мэм, – Роджер сделал шаг вперёд, загораживая собой Бри и принимая на себя взгляд василиска. – Уверяю вас, мы пришли не для того, чтобы соблазнять вас перейти в иную веру или насильно окрестить. Я... – Как вы сказали? Пресвитерианец? – теперь ледяной обвиняющий взгляд впился в Роджера. – Да ещё и священник? И как же это получилось, что вы не в состоянии держать свою жену в узде и направить её на путь истинный? Какой же из вас священник, если вы не только позволяете своей жене быть адептом Папы Римского, но и допускаете, чтобы она болталась тут повсюду, сея среди соседей семена скверны и раздора? – Мама! – перебил её капитан Каннингем. Женщина даже бровью не повела, лишь повернула к сыну суровое лицо. – Ты сам знаешь, что это правда, – заявила она сыну. – Эта девица, – она кивком указала на Брианну, – утверждает, что её отец – Джейми Фрейзер. То есть... – тут она устремила взгляд на Бри, – ваша мать – Клэр Фрейзер, да? Бри набрала в грудь побольше воздуха: домик был аккуратный, вылизанный до блеска, но довольно маленький, и казалось, что запасы кислорода в нём уменьшались с каждой секундой. – Да, – невозмутимо произнесла она. – И мама просила засвидетельствовать вам своё почтение и передать, что если кто-либо из вашей семьи вдруг заболеет или поранится, то она с радостью придёт и окажет помощь. Она целительница, и... – Пфу! – снова произнесла миссис Каннингем. – Да уж, уверена, придёт! Но только вряд ли ей удастся сюда зайти, а уж тем более – нас лечить! Уж будь уверена, девочка. Как только я услышала об этой женщине, тут же посадила рядом с дверью ромашку и падуб. Ни одной ведьме не удастся переступить порог нашего дома! Смею тебя заверить! Бри почувствовала, как Роджер взял её за руку, и бросила на него холодный взгляд исподлобья: «Кто-кто, а эта женщина меня из себя не выведет!» Губы мужа еле заметно дрогнули, он отпустил её руку и повернулся, – но не к миссис Каннингем, а к её сыну. – Как я уже говорил, – вежливо продолжил он, – я пришёл не для того, чтобы обращать вас в иную веру. Я уважаю тех, кто искренне верует. Но мне любопытно... Один из ваших соседей, капитан, говоря о вас и вашей семье, упомянул «Голубой свет». Не могли бы вы пояснить, что это означает? – О-о! – слегка воодушевился капитан. Судя по голосу, он втайне надеялся, что уж по этому-то поводу его матушке возразить будет нечего. – Ну, раз уж вы спросили, сэр... Такими словами называют капитанов военных кораблей, которые содействуют тому, чтобы у них на судне проповедовалось Слово Божие. Поэтому нас, проповедующих капитанов, именуют «голубыми светочами». Хоть речь капитана была преисполнена скромности, он гордо поднял голову и вздёрнул подбородок. Его глаза – такие же, как и у его матери, разве что чуть светлее, – глядели настороженно: он явно пытался понять, как Роджер воспримет его слова? Роджер улыбнулся. – То есть вы ещё и богослов, сэр? Капитан слегка приосанился. – Пожалуй, это будет слишком громко сказано, но несколько вещиц я написал. Ничего особенного, так, всего лишь мои размышления на религиозную тему... – Они опубликованы, сэр? Я бы с большим удовольствием почитал. Мне интересно узнать о ваших взглядах. – Что ж... всего пару-тройку... совсем небольших... ничего выдающегося, уверяю вас... Их опубликовало издательство «Белл и Коксхэм» в Эдинбурге. К сожалению, этих экземпляров у меня здесь нет. – Капитан окинул взглядом небольшой грубо сколоченный стол в углу, на котором находились стопка бумаги и письменные приборы: чернильница, ёмкость с песком и стаканчик с перьями. – Но прямо сейчас я работаю над более объёмным произведением. – Пишете книгу? Роджер казался искренне заинтересованным («Возможно, ему и правда любопытно», – подумала Бри), но миссис Каннингем явно начинала терять терпение от всех этих слащавых любезностей и, намереваясь пресечь разговор в зародыше, прежде чем Роджер успеет склонить капитана к богохульству или к чему-нибудь похуже, обратилась к сыну: – Факт остаётся фактом, капитан: тёща этого джентльмена известна по всей округе как ведьма. И, вероятнее всего, жена у него той же породы. Пусть убираются. И нечего тут изображать из себя невесть что. Роджер развернулся лицом к хозяйке дома и выпрямился во весь рост, голова его почти коснулась потолочной балки. – Миссис Каннингем, – по-прежнему вежливо, но со стальными нотками в голосе сказал Роджер. – Прошу вас не забывать о том, что я служитель Божий. Вера моей жены – и её родителей – столь же добродетельна и высоконравственна, как у каждого доброго христианина. И, если хотите, я готов в этом поклясться, возложив руку на вашу Библию. – Он кивком указал на маленькую книжную полку над письменным столом, на которой в ряду небольших книжек Библия занимала почётное место. – Ммфм, – произнёс капитан и покосился на мать. – Я как раз собирался уходить, сэр: надо забрать с поля двух помощников. Это лейтенанты, они служили на корабле под моим началом и, когда я вышел в отставку, решили отправиться вместе со мной и обосноваться на берегу. Может, вы составите мне компанию? А я провожу вас с женой до дороги. – Благодарю вас, капитан, – ухватилась Бри за возможность вставить словечко. В глубоком реверансе она присела перед капитаном, а затем, из последних сил сохраняя достоинство, – и перед миссис Каннингем. – Не забывайте, пожалуйста, что моя мама придёт к вам на помощь по первому зову в случае... острой необходимости. Казалось, миссис Каннингем сейчас лопнет от негодования. – Смеешь угрожать мне, девочка? – Я?! Нет! Отвернувшись от Брианны, миссис Каннингем гневно воззрилась на сына. – Видишь, капитан, что по твоей милости творится под твоей собственной крышей? Эта девица хочет навести на нас порчу! – Мы собирались нанести ещё несколько визитов, – поспешил вмешался Роджер. – Разрешите благословить ваш дом короткой молитвой, сэр? – Что... – Капитан взглянул на мать, затем решительно расправил плечи и вскинул подбородок. – Конечно, сэр. Мы будем очень вам признательны. Брианна увидела, как миссис Каннингем снова изогнула губы, чтобы сказать «Пфу!», но Роджер её опередил: наклонил голову и приподнял руки в благословляющем жесте. – Да благословит Господь сей дом, И каждый камень, и бревно, и доску в нём, И пищу, и питьё, и всякое одеяние, И всем живущим здесь дарует здравие. – Доброго дня вам, сэр... и вам, мадам, – торопливо добавил он, и, поклонившись, схватил за руку Брианну. Она не успела ничего сказать («Тем лучше», – промелькнуло у неё в голове), лишь улыбнулась прямо в глаза василиску и кивнула на прощанье. Пятясь, они с Роджером отступили к двери и вышли на улицу. Выйдя на тропу, Бри осторожно оглянулась. – Итак, мы теперь знаем, что означает «Голубой свет», – заметила она. – Как сказала бы мама... Иисус твою Рузвельт Христос! – В точку, – рассмеялся Роджер. – Что за молитву ты произнёс? – спросила Бри. – Ту, что читают на Хогманай? Слова знакомые, но я не уверена... – Да... А ещё добавил из благословения дома. Ты ведь слышала, как твой отец её произносил, только по-гэльски. Каннингемы образованные и, судя по акценту, из Лоуленда [Равнинная Шотландия – прим. перев.]. Вздумай я прочесть молитву по-гэльски, миссис К. точно бы решила, что я накладываю на них проклятье. – А ты действительно не произносил заклинание? – шутливо спросила Бри, но Роджер удивлённо повернул к ней голову. – Ну... Можно и так сказать, – медленно произнёс он, но тут же улыбнулся. – Зачастую хайлендские молитвы и заклинания сложно отличить друг от друга. Но, думаю, раз уж ты обращаешься к Богу, то, скорее всего, это молитва, а не колдовство. Брианна снова оглянулась: ей казалось, что миссис Каннингем, прожигая взглядом дыру в двери, наблюдает за их отступлением. – А пресвитерианцы верят в экзорцизм? – спросила Бри. – Нет, мы в такое не верим, – ответил Роджер, но тоже невольно оглянулся. – Однако мой отец, ну, в смысле преподобный, говорил мне как-то, что когда навещаешь прихожан, то перед уходом всегда нужно благословить хозяев и их дом. – Роджер придержал упругую дубовую ветку, чтобы Брианна могла под неё поднырнуть. – А ещё он тогда добавил, что такая молитва встанет на пути всякого зла, которое может прицепиться к тебе по дороге домой. Но, по-моему, он шутил.
Я ПРОБИРАЛАСЬ ПО БЕРЕГУ ручья, собирая по пути пиявок, водяной кресс и всё, что попадалось под руку съедобного или пригодного в хозяйстве. И тут я услышала, что по дороге едет повозка. Решив, что в наши края пожаловал тот самый лудильщик, о котором Жермену говорил Джо Бёрдсли, я торопливо опустила задранные юбки, сунула ноги в обувку и поспешила к дороге. Но вместо грохота колёс оттуда вдруг донеслась отборная брань. На дороге стоял весьма крупный мужчина, на чём свет стоит материвший своих мулов, повозку и колесо, на котором из-за удара о камень треснул железный обод. Ругался он не столь изобретательно, как Джейми, зато гораздо громче. – Вам чем-то помочь, сэр? – спросила я, улучив момент, когда мужчина умолк, чтобы перевести дух. Незнакомец резко обернулся и ошеломлённо спросил: – А вы, чёрт возьми, откуда взялись?! Я махнула рукой в сторону деревьев у себя за спиной и снова поинтересовалась: – Вам нужна помощь? Теперь, когда я подошла ближе, стало ясно, что мужчина не лудильщик. Повозку, запряжённую двумя огромными мулами, нагрузили под завязку, но ни железных сковородок, ни лент для волос я там не заметила. В кузове лежало с полдюжины мушкетов, а также небольшой арсенал холодного оружия: шпаги и палаши, боевые серпы и дубинки. Там также стояли несколько бочонков, в которых могла быть солёная рыба или солонина. А в одном, судя по маркировке и слабому запаху древесного угля с примесью серы и мочи, несомненно, был порох. Внутри у меня всё сжалось. – Это Фрейзерс-Ридж? – потребовал ответа приезжий, обводя взглядом лесную чащу. Мы находились чуть ниже поляны, где стояла хижина Хиггинсов, и вокруг не было никаких следов жилья, кроме полузаросшей колеи. – Да, – ответила я, ведь смысла врать не было. – Вы приехали по делу? Он резко перевёл на меня взгляд и впился в меня глазами, словно впервые увидел. – Вас это не касается, – не так чтобы совсем грубо ответил он. – Я ищу Джейми Фрейзера. – Я миссис Фрейзер, – скрестив руки на груди, представилась я. – Всё, что касается мужа, касается и меня. Он вспыхнул и насупился, будто решил, что я пудрю ему мозги. Но я не смутилась и тоже вперила в него взгляд. Через мгновение он зашёлся каким-то странным лающим смехом и расслабился. – Так вы сходите за ним, или мне самому идти его искать? – Что мне сказать, когда он спросит, кому он понадобился? – не двигаясь с места, поинтересовалась я. – Бенджамин Кливленд, – раздувшись от собственной значимости, представился незнакомец. – Он поймёт, кто я.
ДЖЕЙМИ ПОЛОЖИЛ последний кирпич в ряду и убрал излишки раствора. Он был доволен проделанной работой, но мысль о том, что завтра придётся лезть на приставную лестницу, чтобы класть дымоход дальше, вызывала некоторое беспокойство: ведь выше он с земли не дотянется. Плечи ломило, и Джейми невольно потянулся и вздохнул, предчувствуя, что вот-вот заноют и колени. «Ну ладно, может, моя красавица-дочурка что-нибудь присоветует». Брианна ещё тогда, в самый первый вечер, кое-что предложила. Джейми вспомнил, как водил дочку по всей стройплощадке, как они спотыкались о камни и верёвки и хохотали, будто пьяные, когда в темноте сталкивались плечами и хватали друг друга за локти, чтобы сохранить равновесие. От каждого мимолётного соприкосновения внутри поднималась тёплая волна. «Я могу сделать подвижную раму со шкивом, – вот что сказала Бри, положив руку на наполовину готовый дымоход. – И тогда у нас всё получится: можно поднимать ведро с кирпичами, до которого ты дотянешься с лестницы». – У нас, – тихо сказал он и украдкой улыбнулся. Затем смущённо оглянулся: как бы его не услышали люди, которые подтаскивают брёвна! Но они как раз положили на землю последнее и устроили перерыв, чтобы перекусить: Эми Хиггинс с Фанни принесли пиво. Решив к ним присоединиться, Джейми бросил мастерок в ведро с водой. Однако не успел он дойти до края фундамента, как глаз уловил какое-то движение в начале просёлка, и в следующее мгновение в поле зрения появилась Клэр, – она казалась совсем крошкой рядом с шагавшим с ней огромным мужчиной. – A Naoimh Micheal Àirdaingeal, dìon sinn anns an àm a’ chatha [Святой Архангел Михаил, защити нас (гэльск.) – прим. перев.] – пробормотал Джейми. Он не знал мужчину, но помимо внушительных размеров было в незнакомце что-то такое, отчего волосы на затылке зашевелились. Джейми взглянул на семерых помощников, которые сегодня пришли поработать на стройке: трое бывших узников Ардсмуира, Бобби Хиггинс и ещё трое новых арендаторов, которых Джейми пока не слишком хорошо знал. И посмотрел на Фанни: она принесла обед. Никто из взрослых не замечал мужчину, который шёл по поляне. А вот Фанни – увидела и, нахмурившись, бросила быстрый взгляд на Джейми. Тот ободряюще ей кивнул, и девочка успокоилась, хотя то и дело посматривала вниз на склон, успевая откликаться на просьбы обедающих. Джейми перешагнул через фундамент. Ему бы очень хотелось встретить незнакомца в собственном доме, ощущая поддержку своих людей. Но гораздо сильнее было желание защитить Клэр, встать между ней и тем человеком. Клэр любезно улыбалась незнакомцу, который что-то говорил, однако на её лице явственно читалась настороженность. Потом Клэр подняла взгляд и, увидев идущего навстречу мужа, прямо-таки просияла от облегчения. Джейми почувствовал, как в ответ сердце забилось сильнее. Он направился к ним с доброжелательным видом, хоть и не улыбался. – Генерал Фрейзер? Мужчина с откровенным любопытством оглядел его с головы до ног. Да, теперь понятно, почему Клэр так всполошилась. – Больше не генерал, – всё ещё приветливо ответил Джейми и протянул руку. – Джейми Фрейзер. К вашим услугам, сэр. – К вашим услугам, сэр. Бенджамин Кливленд. Потная рука, значительно крупнее, чем у Джейми, обхватила его ладонь и крепко сжала. Таким образом незнакомец явно хотел показать, что запросто мог бы покалечить, если бы только пожелал. Не отвечая на откровенный вызов, Джейми опустил руку и улыбнулся. «Ну-ну, ублюдок, давай попробуй!» – Мне знакомо ваше имя, сэр, – сказал Джейми. – Наслышан о вас. Краем глаза Джейми заметил, как Клэр удивлённо приподняла брови. – Мистер Кливленд – знаменитый истребитель индейцев, a nighean [девочка (гэльск.) – прим, перев.], – не отводя взгляда от незваного гостя, пояснил Джейми. – Он утверждает, что убил изрядное число чероки и кри. – Добавьте сюда и каунавага. Хотя счёт я не веду. – Кливленд хохотнул так, что стало понятно: он помнит каждого убитого им человека и наслаждается своими воспоминаниями. – Полагаю, вы относитесь к индейцам чуток дружелюбнее? – В деревнях чероки у меня есть друзья. Не все друзья Джейми из тех деревень были индейцами, но Кливленду незачем знать про Скотчи Кэмерона. – Великолепно! – красное лицо Кливленда побагровело сильнее. – Именно на это я и надеялся. Наклонив голову набок, Джейми не слишком любезно хмыкнул. Очевидно, Клэр по голосу мужа догадалась, о чём тот на самом деле думает: кашлянув, она встала рядом с ним и коснулась его руки. – У мистера Кливленда сломалась повозка. Примерно в миле отсюда... У колеса лопнул обод. Может, взглянешь, что там? Джейми улыбнулся ей в ответ. «Ничего не может утаить. Всё видно насквозь. Что тебе бутылка с джином!» – Конечно, – согласился он и, повернувшись к Кливленду, добавил. – Надеюсь, из-за сломанного колеса ваш груз не пострадал. Хотя если у вас было что-нибудь хрупкое, то, возможно... – Нет, – небрежно бросил Кливленд. – Там только несколько ружей и немного пороха. Чего им сделается? Он осклабился, обнажив ряд крепких, здоровых зубов, хотя между двумя из них застрял кусочек влажного тёмно-коричневого табака. – Кстати о ружьях, – продолжил он. – О них я и хотел с вами потолковать. Помимо всего прочего. Но давайте сначала займёмся тем, что предлагает ваша милейшая супруга. Кливленд отвесил Клэр почтительный поклон, затем повернулся и, взяв Джейми за руку, потянул его к дороге. Тот молча высвободил руку и обратился к Клэр: – Сассенах, будь добра, отправь к нам Бобби и Аарона. Пусть захватят какой-нибудь инструмент. И, может быть, немного пива, если оно ещё осталось. Кливленд дождался, пока Джейми договорит, и сразу же, не оглядываясь, направился к дороге. Фрейзер шёл следом, не сводя глаз с широкой спины и кряжистых ног. На очень потёртом кожаном поясе когда-то явно носили патронташ и пороховой рожок. Сейчас же на нём висел большой нож в столь же потёртых ножнах, украшенных индейским орнаментом из разноцветных игл дикобраза. У Кливленда было преимущество лет в двадцать, и весил он по меньшей мере фунтов на сто больше. Зато был на пару дюймов ниже. Скорее всего, в любой компании он всегда оказывался самым крупным мужчиной. Так что вряд ли ему приходило в голову задумываться, нравится он окружающим или нет.
ПОВОЗКА СТОЯЛА в ложбине, утонувшей в тёмно-зелёной тени, там, где дорога пролегала между двумя холмами, покрытыми густой порослью бальзамической пихты, тсуги и сосны. Джейми почувствовал, как прохлада, словно рукой, коснулась его лица, и глубоко вдохнул чистый запах смолы и кипарисовых ягод. Он обрадовался, увидев, что само колесо не повреждено: железный обод соскочил, но деревянные части не пострадали. Возможно, удастся отправить этого человека, – вместе с его оружием (Джейми бросил взгляд на содержимое повозки), – туда, куда он ехал, прежде чем законы гостеприимства потребуют, чтобы Фрейзеры предоставили ему ужин и ночлег. – Я так понимаю, вы меня искали, – поднимая взгляд от колеса, напрямик сказал Джейми. По пути они едва обменялись парой вежливых фраз. Но теперь, когда Джейми увидел ружья, которые Кливленд даже не пытался скрыть, пора было переходить к делу. Кливленд кивнул и снял шляпу. Он бесцеремонно разглядывал Джейми, явно оценивая его. Ткань охотничьей рубашки Кливленда натянулась на выпуклом, упругом животе: казалось, тот набит плотным жиром, защищающим жизненно важные органы мужчины. – Искал. За последние пару лет я много чего о вас слышал. Причём, самого разного. – Кто до сплетен охоч, тот и о себе ничего путного не услышит, – произнёс Джейми по-гэльски. – Что-что? – удивился Кливленд. – Это по-каковски? Что за язык? Точно не французский: я его частенько слышал. – Гэльский, – пожав плечом, пояснил Джейми и повторил пословицу по-английски. Кливленд улыбнулся. – Пожалуй, вы правы, мистер Фрейзер. Наклонившись, он поднял тяжёлый железный обод, как будто тот был сделан из пуха одуванчика, и стал задумчиво вертеть его в руках. – Люди много судачат о том, как именно вы распрощались с армией. Джейми вдруг ощутил, как по шее поднимается жар. – Я сам отказался от должности, мистер Кливленд. После битвы при Монмуте. Незадолго до этого меня временно назначили полевым генералом, и я взял на себя командование несколькими независимыми ротами ополченцев. Сразу после сражения их распустили по домам. Так что в моих услугах больше не нуждались. – А я слышал, что вы, не сказав никому ни слова, покинули поле боя и оставили там половину своих людей, чтобы ухаживать за своей захворавшей женой. – Кустистые брови Кливленда вопросительно приподнялись. – Хотя теперь, когда я увидел её своими глазами, как мужчина я вполне вас понимаю. Джейми развернулся и, глядя поверх телеги с мушкетами и порохом, сверкнул глазами. – Я не собираюсь перед вами оправдываться, сэр. Если у вас есть ко мне какое-то дело, выкладывайте. Мне ещё нужник копать. Чуть склонив голову, Кливленд примирительно поднял руку ладонью наружу. – У меня и в мыслях не было вас оскорбить, мистер Фрейзер. Я лишь хотел узнать, не планируете ли вы вернуться в армию? В каком бы то ни было качестве? – Нет, – отрезал Джейми. – А что? – Потому что, если нет, – Кливленд пристально посмотрел на него, явно что-то прикидывая в уме, – вам может быть интересно узнать, что многие из ваших соседей-вигов, что живут за горами, – он дёрнул подбородком куда-то в сторону округа Теннесси, – собирают свои отряды ополчений, чтобы защитить семьи и собственность. Ведь они тоже землевладельцы, и им есть что терять. Я подумал: а вдруг и у вас такие планы имеются? Джейми почувствовал, как неприязнь к Кливленду ослабевает, невольно сменяясь любопытством. – А если и так, что с того? – спросил он. Кливленд пожал плечами. – Было бы неплохо поддерживать связь с другими группами. Никто не знает, куда нагрянут британцы, но, когда они появятся, – а они однозначно появятся, попомните моё слово, мистер Фрейзер, – я, например, хотел бы узнать об этом вовремя, чтобы успеть принять меры. Джейми заглянул в повозку: мушкеты, которые там лежали, были по большей части старыми, с рассохшимися, потрескавшимися прикладами и поцарапанными стволами, но он заметил и несколько армейских ружей в более хорошем состоянии – британских «Смуглых Бесс». «Интересно, он их купил, продаёт или украл?» – Принять меры, – осторожно повторил Джейми. – И кто же эти люди, о которых вы говорите? – О, они и в самом деле есть, – сказал Кливленд, уловив в вопросе Джейми сомнение. – Джон Севир. Айзек Шелби. Уильям Кэмпбелл и Фредерик Хэмбрайт. И ещё многие другие землевладельцы подумывают к нам присоединиться. Уж будьте уверены.
Джейми молча кивнул. – Я ещё кое-что о вас слышал, мистер Фрейзер, – Кливленд с нарочитой небрежностью взял из повозки мушкет и проверил кремень. – А вы правда были индейским агентом? – Был. – И, говорят, отличным агентом, – Кливленд гаденько улыбнулся и как бы в шутку сказал. – Болтают, что в деревнях чероки бегает немало рыжеголовых ребятишек. Хех! Джейми почувствовал, будто ему вмазали прикладом по лицу. Неужели действительно ходят такие слухи? Или просто Кливленд надеется этой дурацкой выходкой втянуть его во что-то сомнительное? – Хорошего вам дня, сэр, – сухо попрощался Фрейзер. – Мои люди с минуты на минуту придут с инструментами и починят колесо. Джейми начал подниматься по тропе к дому, но Кливленд, который, несмотря на свои размеры, двигался на удивление быстро, тотчас его догнал. – Любому ополчению нужно оружие, – сказал Кливленд. – Это же само собой разумеется? Увидев, что Джейми не расположен отвечать на риторические вопросы, он попробовал зайти с другой стороны. – У индейцев оружие есть, – сказал он. – Британское правительство каждый год присылает чероки приличный запас дроби и пороха для охоты. Когда вы служили агентом, британцы тоже их снабжали? – Всего хорошего, мистер Кливленд. – Джейми прибавил шаг, каждое движение отдавалось болью в раненой ноге. Кливленд схватил его за руку и рывком остановил. – О ружьях мы можем поговорить позже, – сказал он. – Остался ещё один, последний вопрос. – Уберите руку. Джейми произнёс слова таким тоном, что Кливленд руку отпустил, однако не отступил. – Я про человека по имени Каннингем, – глядя прямо в глаза Джейми, сказал он. – Это бывший капитан военного корабля. Он тори и лоялист. У Джейми внутри похолодело. Капитан Каннингем и правда был лоялистом – как и десяток других его арендаторов. – Ненавижу тори, – серьёзно сказал Кливленд и покачал головой, но его глаза из-под шляпы горели мрачным огнём. – Я у себя парочку повесил. А на других нагнал страху, они испугались и ушли. Он прочистил горло и сплюнул. Комок желтоватой мокроты приземлился рядом с ногой Джейми. – Так вот. Этот самый Каннингем пишет письма. И статьи для газет. И, если кое-кто заинтересован, чтобы капитан оставался в добром здравии, пусть лучше его предупредит. Вы согласны?
КОГДА ДЖЕЙМИ вернулся к дому, Роджер и Йен разговаривали с Клэр, а крики играющих детей эхом отдавались среди деревьев у ручья. Уже развели костёр, и из котла, в котором что-то готовилось, поднимался приятный аромат. Болтовня этого Кливленда вывела Джейми из себя, и он чуть не забыл, что сегодня на ужин должна прийти Дженни. «И, если кое-кто заинтересован, чтобы капитан оставался в добром здравии, пусть лучше его предупредит. Вы согласны?» На самом деле, совет неплохой. Но настроение от этого ни капли не улучшилось. Джейми не любил, когда ему угрожали или относились к нему свысока. Но вот уж чего он терпеть не мог, так это когда на него давил человек, превосходящий его размерами. А ещё ему не понравились новости, которые принёс Кливленд, хотя его вряд ли можно было в этом винить. Джейми так и тянуло поддаться спокойствию домашнего уюта, манящего присоединиться к семье, выпить холодного пива, которое Фанни вытащила из колодца, сесть и дать отдых ноющей ноге. Но из-за разговора с Кливлендом у него в груди всё кипело, и Джейми не хотел ни с кем ничего обсуждать, пока сам во всём не разберётся. Джейми помахал Клэр и направился к тому месту, где воткнутая в землю лопата поджидала, когда же он наконец продолжит копать уборную. Физический труд поможет успокоиться и навести порядок в мыслях. Во всяком случае, Джейми на это надеялся.
РОДЖЕР УВИДЕЛ, КАК тесть бесшумно исчез в тени за наполовину сложенным дымоходом, и решил, что тот пошёл отлить. Но, когда он не вернулся спустя несколько минут, Роджер прервал разговор (обсуждались бесчисленные варианты подходящего имени для маленького Оглторпа) и пошёл за Фрейзером в сгущающиеся сумерки. Джейми стоял на краю большой прямоугольной ямы и, очевидно, размышлял, насколько глубоко нужно копать. – Новая уборная? – кивком указывая на яму, спросил зять. Подняв глаза, Джейми ему улыбнулся, и у Роджера на душе потеплело, и не только от улыбки. – Да. Я собирался сделать обычную, ну, с одной дыркой. Джейми махнул рукой в сторону ямы. Заходящее солнце золотило ему кожу и волосы. – Но поскольку нас теперь на четыре человека больше, а может, и ещё кто-то появится, то и уборную, наверное, надо увеличить? Раз ты сказал, что вы остаётесь с нами. Он искоса взглянул на Роджера и снова улыбнулся. – К тому же и у Клэр всё время люди. Вот на прошлой неделе приходил один из сыновей Кромби лечиться от свистухи [острое расстройство пищеварения – прим. перев.]. Он кряхтел и стонал в уборной Бобби Хиггинса так долго, что всей семье пришлось рысцой бегать в лес. Да и Эми, надо сказать, совсем не понравилось отмывать потом уборную. Роджер кивнул. – Так ты хочешь сделать её на несколько мест? Или построить две? – В том-то и вопрос. Казалось, Джейми обрадовался, что Роджер так быстро ухватил суть дела. – Смотри: в большинстве семейных домов в нужнике могут поместиться сразу двое. У Макхью уборная с тремя дырками – красота! Да и сам нужник – загляденье. Шон Макхью – человек практичный, и руки у него откуда надо растут, что весьма кстати, когда у тебя семеро ребятишек. Но дело в том... – Тесть слегка нахмурился и обернулся посмотреть на костёр, невидимый сейчас за тёмной массой дымохода. – Женщины, понимаешь? – Ты имеешь в виду Клэр с Брианной? – сразу догадался Роджер. – Да, у них свои понятия о приватности. А что если на дверь изнутри поставить щеколдочку? – Да, была у меня такая мысль, – отмахнулся Джейми. – Проблема больше в том, что они думают об этих... о микробах. Он старательно выговорил это слово и быстро взглянул из-под бровей на Роджера, будто проверяя, правильно ли он его произнёс, или словно не был уверен, что это слово вообще существует. – О… Что-то я упустил это из виду. Хочешь сказать, что после пациентов могут остаться... – И Роджер сам махнул рукой в сторону ямы. – Да. Ты бы видел, как Клэр настаивала на том, чтобы после ухода парня Кромби обдать уборную Эми кипятком с щелочным мылом и залить внутрь скипидар. Вспомнив, Джейми поёжился и втянул голову в плечи. – Если она будет так делать каждый раз, когда нашей уборной попользуется больной, мы все тоже рассядемся по лесу. И они с Роджером рассмеялись. – Ну тогда делай две уборных, – сказал Роджер. – С двумя дырками для семьи и отдельный нужник для посетителей. Вернее, для хирургической. – Скажем, что это для удобства. Не хочется выглядеть напыщенным индюком, который не пускает гостей в свою уборную. – Да-а, это уж совсем не годится. Джейми затрясся от сдерживаемого смеха, потом замер, глядя вниз и всё ещё слегка улыбаясь. Густые ароматы сырой, только что вскопанной земли и свежеспиленного дерева поднимались вокруг них, смешиваясь с запахом костра, и Роджер будто наяву увидел, как из дыма вырастает дом. Но тут Джейми отвлёкся от своих мыслей и повернул голову к Роджеру. – Мне тебя недоставало, Роджер Мак, – сказал он.
РОДЖЕР ОТКРЫЛ РОТ, чтобы ответить, но у него так перехватило горло, словно он проглотил булыжник, и он только приглушённо промычал. Джейми с улыбкой коснулся его руки, приглашая подойти к большому камню, рядом с которым, как предположил Роджер, будет фасад дома. К камню были привязаны две верёвки, натянутые под прямым углом друг к другу: они намечали контуры двух стен. Это будет просторное жилище, пожалуй даже больше первого Большого Дома. – Давай-ка пройдёмся вдоль фундамента? Роджер кивнул и направился за тестем к большому камню. Он удивился, увидев выбитое на нём слово «ФРЕЙЗЕР», а под ним – цифры «1779». – Это мой краеугольный камень, – сказал Джейми. – Я подумал: если дому уготовано опять сгореть дотла, по крайней мере, люди будут знать, что мы здесь жили. Я прав? – А… мм, – удалось выдавить Роджеру. Он хорошенько прокашлялся, и наконец ему хватило воздуха, чтобы произнести несколько слов. – Лаллиброх… т-твой Па… – Роджер поднял руку, будто указывая на перемычку над дверью. – Он выбил… дату. Джейми просиял. – Да, – подтвердил он. – Значит, дом сохранился? – В последний раз... когда я его видел… Он стоял на том же месте. – Эмоции отпустили, и Роджер смог говорить свободнее. – Хотя… если подумать… Роджер замолчал, вспоминая, когда он в последний раз видел Лаллиброх. – А я всё время спрашивал себя, сохранился он или нет, – задумчиво сказал Джейми. Повернувшись спиной к зятю, он повёл его вдоль будущей стены дома. От костра доносился запах жареного мяса. – Брианна рассказала мне, что к ней заявились бандиты. – Джейми оглянулся на Роджера. – Знаю, ты к тому времени уже ушёл на поиски Джема. – Да. А Бри покинула Лаллиброх не по своей воле: её вынудили уйти из дома – из их дома – и оставить его в руках воров и похитителей детей. Роджеру показалось, что булыжник из глотки провалился в грудную клетку. «Не время сейчас себя изводить», – подумал Роджер, задвигая куда подальше воображаемые картины того, как мерзавцы стреляют в его жену и детей. На потом. – Но знаешь, – Роджер догнал Джейми. – В последний раз я был в Лаллиброхе… немного раньше. Джейми остановился, приподняв бровь, и Роджер прокашлялся. Именно за этим он и вернулся сейчас к строящемуся дому: лучшего времени всё рассказать и не придумаешь. – Когда я отправился на поиски Джема, то решил начать с Лаллиброха. Джем знал это место, оно было его домом. Я подумал: если ему как-то удалось сбежать от Кэмерона, то, возможно, он пошёл туда. Задержав на миг взгляд на Роджере, Джейми глубоко вдохнул и кивнул: – Дочка сказала… ты попал в 1739 год? – Тебе тогда было лет восемнадцать. Ты учился в университете, в Париже. Твоя семья очень тобой гордилась, – негромко добавил Роджер. Джейми резко отвернулся и застыл. Роджер услышал, как он задержал дыхание. – Дженни, – сказал тесть. – Ты встретил Дженни. Тогда. – Да. Ей было, наверное, лет двадцать. Тогда. Для Роджера с тех пор и года не прошло. А сколько Дженни сейчас? Шестьдесят? – Я подумал… что нужно, пожалуй, поговорить с тобой, прежде чем я снова увижусь с ней. – Чтобы она от ужаса не грохнулась в обморок? – Что-то вроде того. Джейми снова повернулся к Роджеру. Тот заметил, что тесть потрясён, а на губах дрожит улыбка. Роджер почувствовал, что сейчас ощущает Джейми: как он растерян, сбит с толку и не знает, верить всему этому или нет. Фрейзер помотал головой, как бык, пытающийся отогнать муху. «Я понимаю всё, что ты испытываешь, приятель... абсолютно всё», – подумал Роджер. – Очень... предусмотрительно с твоей стороны. – Сглотнув, Джейми поднял взгляд. И тут до него в полной мере дошёл смысл сказанного. Сквозь смятение прорвалась другая мысль, и взрыв эмоций захлестнул его с новой силой. – Мой отец. Ты сказал... моя семья. Он... – Джейми осёкся. – Я его видел. Голоса, доносящиеся от далёкого костра, слились в ровный гул. Там работали женщины: слышались лязг, плеск и скрежет, едва различимые разговоры, которые прерывались краткими взрывами смеха и иногда резким окликом, призывавшим к порядку ребёнка-шалопая. Роджер коснулся руки Джейми и наклонил голову в сторону тропинки, что вела к кладовой над родником и к огороду. – Давай пойдём куда-нибудь и посидим, – предложил он. – Я бы всё рассказал тебе до того, как придёт твоя сестра. «Чтобы ты мог переварить это без свидетелей». Джейми глубоко вздохнул, на миг сжал губы, затем кивнул и, повернувшись, направился мимо большого квадратного краеугольного камня. «Как же он похож на те клановые камни, которые я видел на поле Каллодена, – внезапно подумал Роджер. – Большие, серые, отбрасывающие длинные тени в вечернем свете, и на каждом из них высечено имя на вечную память потомкам: Макгилливрей, Кэмерон, Макдональд… Фрейзер».
РОДЖЕР СТОЯЛ РЯДОМ С ДЖЕЙМИ на высоком мшистом берегу и послушно восхищался новой, сложенной на скорую руку холодной кладовой на другой стороне стремнины. – Маловата, конечно, – кивком указав на домик, поскромничал Джейми. – Но мне некогда было сооружать что-то посолидней. – Надо строить кладовую побольше – хорошо бы успеть до весны, а то эту затопят летние дожди. Сейчас кладовая представляла собой всего лишь скалистый выступ, со всех сторон обнесённый стенками из необработанного камня. В основании каждой стены оставили отверстия для стока. Между стенами, на пару футов выше прозрачной коричневатой воды, закрепили деревянный настил. В данный момент на нём стояли три ведра с молоком, накрытых плотными тряпицами, чтобы внутрь не пробрались мухи и не упали лягушки, и лежал сыр. – Я привёз его из Салема. – Джейми кивнул в сторону покрытого воском полукруга моравского сыра, размером с голову Роджера. – Дженни и сама делает отличный сыр, но она ещё не нашла хорошую сычужную закваску. Под настилом, наполовину в воде, скромными рядками выстроились глиняные горшки. По словам Джейми, в них хранились масло, сливки, сметана и пахта. Всё здесь дышало покоем… Ветерок нёс от воды прохладу, ручей оживлённо болтал сам с собой. На берегу, позади угловатой каменной кладовой, густо разросшиеся ивы полоскали в потоке тонкие ветви. – Смотри, словно девушки волосы моют, правда? – показал на деревья Роджер. Джейми слегка улыбнулся, но думал он явно не о поэтических красотах. – Пошли туда! – Джейми повернул прочь от ручья и раздвинул ветки молодого красного дуба. Вслед за тестем Роджер забрался по небольшому склону на скальную площадку, где в трещинах укоренились два-три цепких молодых деревца. На краю уступа было достаточно места, чтобы удобно усесться. Роджер обнаружил, что отсюда видно противоположный берег, крошечную кладовую над ручьём, а также добрую часть тропы, ведущей вверх от дома. – Кто бы ни шёл, мы его увидим. Усевшись, Джейми скрестил ноги и прислонился спиной к одному из молодых деревьев. – Ну что ж. Ты хотел мне о чём-то рассказать. – Ну да. Роджер устроился в теньке на самом краю площадки. Он снял ботинки и чулки и стал болтать ногами в прохладном ветерке, надеясь, что сердце станет биться потише. Пора было начинать. И он заговорил. – Я уже сказал тебе, что искать Джема я отправился в Лаллиброх. Разумеется, его там не оказалось. Но Брайан, твой отец... – Я знаю, как его зовут, – сухо перебил Джейми. – Ты когда-нибудь обращался к нему по имени? – вдруг поинтересовался Роджер. – Нет, – удивился Джейми. – А что, в вашем времени принято обращаться к отцам по имени? – Нет. Просто... Зря я это сказал... – отмахнулся Роджер. – Это уже другая история: она связана со мной, а не с тобой. Джейми посмотрел на тускнеющее небо. – До ужина далеко, – заметил он. – Времени хватит на обе. – Расскажу в другой раз, – Роджер пожал плечами. – Но... В общем, я искал Джема, а вместо него нашёл своего отца. Его тоже звали Джеремайя – или попросту Джерри. Джейми пробормотал что-то по-гэльски и перекрестился. – Да уж, – коротко согласился Роджер. – Но давай об этом в следующий раз. Просто, когда я нашёл отца, ему было всего двадцать два. А мне – столько, сколько сейчас. Я сам годился ему в отцы. Так что я и называл его, и думал о нём как о Джерри. И одновременно знал, что он мой... ну-у... Я не успел ему сказать, кто я: время поджимало. Роджер почувствовал, как горло снова сдавило, и с силой прокашлялся. – Вот так. А перед этим я встретил в Лаллиброхе твоего отца. Когда он открыл дверь и назвал своё имя, я чуть не упал от неожиданности. Вспомнив тот момент, Роджер печально улыбнулся. – Он был примерно моего возраста, может, на пару лет старше. Мы представились... как это делают мужчины при знакомстве: «Мистер Маккензи. Мистер Фрейзер». Джейми коротко кивнул, с любопытством глядя на Роджера. – А потом появилась твоя сестра, они радушно меня приняли и накормили. Я рассказал твоему отцу... Ну, конечно, не всю историю, а что я ищу своего маленького сына, которого похитили. Брайан приютил Роджера на ночь, а утром повёз по всем близлежащим фермам, расспрашивая о Джеме и Робе Кэмероне, но никто ничего не знал. На следующий день Брайан предложил поехать верхом в Форт-Уильям, чтобы навести справки в гарнизоне. Роджер не отрывал глаз от клочка мха у своего колена. Округлые зелёные моховые подушечки на камнях напоминали кочешки молодой брокколи. Роджер чувствовал, как внимательно слушает Джейми. Тот сидел неподвижно, но при упоминании Форт-Уильяма едва заметно напрягся. «А может, это мне стало не по себе...» Словно в поисках опоры, Роджер вцепился пальцами в холодный влажный мох. – Комендантом был офицер по фамилии Банкомб. Твой отец о нём отозвался: «Приличный малый для сассенаха». И Банкомб оправдал свою репутацию. Брайан привёз с собой две бутылки виски. Хорошего, – добавил Роджер, взглянув на Джейми. Тесть слегка улыбнулся в ответ. – Мы выпили с Банкомбом, и тот пообещал, что его солдаты тоже попытаются что-нибудь разузнать. Это вселило в меня... надежду. Как будто у меня и вправду появились шансы найти Джема. Роджер замолчал: он пытался найти слова, чтобы передать, чтό он тогда чувствовал. Но в конце концов Джейми и сам знал Брайана. – Надежда появилась не столько из-за любезного обещания Банкомба, сколько из-за Брайана Ду. – Роджер в упор посмотрел на Джейми. – Он был добрым... очень добрым, но не это главное... Роджер словно наяву увидел Брайана, верхом поднимавшегося впереди него на холм, его берет и широкие плечи, потемневшие от дождя, прямую и крепкую спину. – Рядом с ним казалось, что... Мне казалось… если этот человек меня поддерживает, значит, всё будет хорошо. – Все рядом с ним чувствовали то же самое, – не поднимая глаз, негромко произнёс Джейми. Роджер молча кивнул. Низко наклонив рыжевато-каштановую голову, Джейми упёрся взглядом в колени. Потом Роджер заметил, как Джейми чуть обернулся и качнул головой, будто отвечая на прикосновение. С благоговейным трепетом Роджер понял, что рядом кто-то есть, и у него на затылке зашевелились волосы. «Вот оно», – подумал он, удивляясь и вместе с тем совсем не удивляясь. Ему и раньше доводилось такое видеть, или скорее чувствовать, но подобное должно было повториться несколько раз, прежде чем Роджер в полной мере осознал этот феномен: когда ныне живущий говорит о мёртвом, которого любит, тем самым он вызывает его дух. Роджер ощущал присутствие Брайана Ду здесь, у горного ручья, так же ясно, как в тот хмурый день в Хайленде. Коротко кивнув стоявшему рядом с ними призраку, Роджер мысленно попросил у него прощения и продолжил рассказ. Роджер поведал об Уильяме Баккли Маккензи, по чьей вине он однажды чуть не лишился жизни; как Бак потом старался загладить свою вину, помогая искать Джема, и о том, как они встретили Дугала Маккензи, собиравшего ренту на землях клана. – Господи Иисусе, – вымолвил Джейми, но Роджер заметил, что он не перекрестился, а лишь слегка ухмыльнулся уголком рта. – А Дугал знал... что этот парень, Бак, – его сын? – спросил тесть. – Нет, – сухо ответил Роджер. – Ведь Бак к тому времени даже не родился. А вот Бак знал, что Дугал – его отец, и встреча его потрясла. И, кстати, не только его. – Представляю себе, – пробормотал Джейми. В глазах засветилась искорка веселья, и Роджер не в первый раз восхитился удивительной способностью горцев Хайленда пересекать границу между мирами живых и мёртвых. Джейми был вынужден убить своего дядю, но потом, гораздо позже, примирился с ним: Роджер как-то слышал, как Джейми взывал к Дугалу, прося его о помощи в бою, – и знал, что тесть эту помощь получил. Дугал помог и Роджеру с Баком: одолжил им лошадей, чтобы они смогли продолжить путь. Но, как и сказал Роджер, теперь не время говорить о том, как он искал своего сына и своего отца. Пора вернуть долг другому отцу и другому сыну. Призраку Брайана Ду – и Джейми. – Я расскажу тебе, чем кончилась моя история, попозже. Давай вернёмся к тому, как мы снова оказались в Лаллиброхе. Брайан прислал весточку, что нашёл некую вещицу, которая может иметь отношение к моим поискам. Эту штуку, чем-то похожую на брелок, он получил от командира гарнизона в Форт-Уильяме. Вещица выглядела необычно, и на ней значилось имя Маккензи, поэтому и командир, и Брайан решили, что я должен её увидеть. В груди у Роджера что-то сжалось, – как и в тот момент, когда он впервые увидел диски из прессованного картона: один красный, другой зелёный, на обоих отпечатано имя Дж. У. Маккензи и ряд загадочных цифр. Это были идентификационные жетоны лётчика Королевских ВВС – доказательство того, что они с Баком попали совсем в другую эпоху и отыскали следы совершенно другого Джеремайи. – Видишь ли, нам нужно было понять, откуда эти жетоны взялись. Так что мы снова поехали в Форт-Уильям. И... – Роджеру пришлось замолчать и вдохнуть поглубже, чтобы суметь завершить предложение. – Выяснилось, что капитан Банкомб уехал, а новым командиром гарнизона назначили капитана Рэндалла. И следа веселья не осталось на лице Джейми. Оно стало непроницаемым. – Ага, – Роджер кашлянул. – Того сàмого. Новый командир вёл себя обходительно и дружелюбно. – Он стремился помочь, – сказал Роджер. – Это было... – Он задумался в поисках нужного слова, но, так и не найдя подходящего, беспомощно развёл руками. – …Уму непостижимо. Ведь я… Я знал… что он с тобой... – Сделал? Джейми смотрел Роджеру прямо в глаза, однако понять, что чувствует тесть, было совершенно невозможно. – Что он с тобой сделает. Клэр рассказала мне... нам. Когда она... Ни один мускул не дрогнул на лице у Джейми, но он побледнел как полотно, и Роджер поспешил закончить. – Я хочу сказать: Клэр считала, что ты уже мёртв, иначе она бы наверняка не... – Значит, она вам всё рассказала. «Вот дерьмо!» – Ну... только... э-э... в общих чертах. – Роджер умолк. «Если ты будешь скрывать правду, из тебя никогда не выйдет хорошего священника», – однажды сказал ему Бак. И был прав. Роджер перевёл дыхание. – Да. Рассказала всё, – просто признался он, и внутри у него всё оборвалось.
Джейми молча поднялся и зашёл в кусты. Его вырвало. «О, Господи! Господи ты Боже мой! О чём я только думал!» Роджеру показалось, будто он затаил дыхание на целый час и теперь впервые глотнул воздуха, а затем вдохнул ещё. Задолго до этого разговора он много размышлял: что он скажет Джейми, как всё объяснит и повинится, как попросит прощения. Роджер должен был это сделать, если они с Бри собираются здесь жить. Но ему даже и в голову не приходило: оказывается, Джейми понятия не имеет, что интимные подробности его личной Гефсимании известны Роджеру и… – о Господи, и Бри тоже! И что зять с дочерью знали о них уже долгие годы. [Гефсимания – селение близ Иерусалима, в Гефсиманском саду Иисус Христос провёл в молитвах ночь перед предательством и арестом. В переносном смысле это слово означает место особо мучительных физических и духовных страданий – прим. перев.] «Чёрт-чёрт-чёрт!.. Вот же проклятье!..» Джейми в кустах отплёвывался и с трудом пытался отдышаться. Сжав кулаки, Роджер сидел и не сводил глаз с ярко-красной, в чёрных пятнышках, божьей коровки, которая опустилась ему на колено: она ползала туда-сюда, тыкаясь любопытными усиками в серые домотканые бриджи. Наконец послышался шелест кустов: Джейми вернулся и сел, снова прижавшись спиной к деревцу. Роджер открыл было рот, но Джейми резко рубанул рукой воздух. – Молчи, – сказал он. Его рубашка была влажна от пота, а ворот – как жёваный. Воздух заполонили вечерние насекомые: застрекотали сверчки, а над головами кружились тучи мошек. Над ухом зудел комар, но Роджер даже рукѝ не поднял, чтобы его прихлопнуть. Вздохнув, Джейми вперил в Роджера взгляд. – Ну, давай, – приказал он. – Рассказывай дальше. Кивнув, Роджер посмотрел Джейми прямо в глаза и продолжил. – Я знал о Рэндалле и о том, что он за человек, – не стал вилять он. – И о том, что случится позже. Не только с тобой, но и с твоей сестрой. И с твоим отцом. На этот раз Джейми медленно перекрестился и что-то прошептал по-гэльски. Слов Роджер не разобрал, но переспрашивать не стал. – Тогда я рассказал Баку… Но только о порке, а не о... Пальцы искалеченной руки Джейми дрогнули, будто он снова собрался рубануть рукой воздух. – А ещё – о твоём отце и о том, что с ним потом произошло. Роджер снова ощутил холодный ужас, как при том разговоре с Баком. Его тогда свербила мысль: если он не остановит Джека Рэндалла, то не пройдёт и года, как Чёрный Брайан Фрейзер умрёт от апоплексического удара, который его настигнет, когда он увидит, как капитан Рэндалл забивает до смерти (как думал тогда Брайан) его сына. После этого Джейми будет объявлен вне закона, и ему, израненному телом и душой, придётся скрываться, день за днём испытывая чувство вины за смерть отца, за то, что бросил на произвол судьбы и свой дом, и арендаторов, и осиротевшую и опозоренную сестру. И Дженни, эта прелестная юная девушка, лишится защиты брата и будет вынуждена справляться со всем в одиночку. Джейми слушал, не шелохнувшись. А вот Роджеру казалось, что слова, будто стрелы, вонзаются в его собственную плоть. «Дженни. Господи, как я ей в глаза посмотрю?» Роджер глубоко вдохнул. Он почти добрался до главного. – Бак хотел убить его… Рэндалла. Сразу, на месте, без всяких колебаний. – Тогда он и правда сын Дугала, – едва слышно усмехнулся Джейми, хотя голос его чуть дрожал. – Никаких сомнений и быть не может, – заверил его Роджер. – Видел бы ты этих двоих рядом! – Хотелось бы. Роджер потёр лицо и тряхнул головой. – Суть в том, что... мы действительно могли остановить Рэндалла. То есть убить его. Мы были вооружены. Я уже посещал его, вместе с твоим отцом. Рэндалл не стал бы меня опасаться, так что мы с Баком могли прийти к нему и прикончить его прямо в кабинете. Или можно было проследить за капитаном до его квартиры и расправиться с ним там. Нам бы легко удалось убраться незамеченными. При слове «отец» Джейми вздрогнул, как от боли. Однако теперь он сидел тихо, лицо застыло как каменное маска, и лишь глаза выдавали всю бурю эмоций. – Я не мог позволить Баку убить Рэндалла, – глядя в эти глаза, выпалил Роджер. – Я знал, что будет… Обо всём знал! И позволил этому произойти. С твоей семьёй. И с тобой. Джейми опустил взгляд, но ничего не сказал. Роджер почувствовал, как снизу, от ручья, поднимается свежий воздух и холодная тень деревьев касается его пылающего лица. Наконец Джейми шевельнулся, кивнул раз, затем другой, словно пытаясь положить конец сомнениям. – А если бы ты его убил? – тихо произнёс он. – Если бы я не был объявлен вне закона и мне не пришлось скрываться, то я не оказался бы возле холма Крейг-на-Дун, отчаянно нуждаясь в лекаре, в тот день, когда... – Он поднял бровь. Роджер молча кивнул. – Из-за Брианны? – негромко спросил Джейми. Он произнёс имя по-гэльски – и словно прохладным ветерком дохнуло. – Появилась бы на свет она? И твои дети? И даже ты, если уж на то пошло? – Думаю... мы... мы всё равно могли бы появиться на свет, – сглотнув, сказал Роджер. – Но при других обстоятельствах. Хотя признаю: я испугался, что этого не произойдёт. Но я не... Роджер осёкся. Джейми знал, что зять не пытается оправдаться. – Да, понимаю. – Джейми поднялся, и вокруг него разлетелось облачко мошек, словно в вечернем свете сыпанули золотой пылью. – Dinna fash [не переживай (шотл.) – прим. перев.]. Я не дам Дженни тебя убить. Идём, а то от ужина одни угли останутся. Роджеру показалось, будто у него выбили почву из-под ног. Он ждал чего угодно, но только не того, что Джейми настолько спокойно воспримет его рассказ. – Ты... не... – нерешительно начал он. – Нет. Взяв Роджера за руку, Джейми помог ему подняться, и они оказались лицом к лицу. Лёгкий вечерний ветер шелестел в листве деревьев. – Знаешь, когда я скрывался после Каллодена, – спокойно заговорил Джейми, наклонив голову в сторону ручья, – я много размышлял. Вслушивался в голоса, что чудились мне под открытым небом в шёпоте ветра… И часто оглядывался в прошлое: всё обдумывал, что сделал и чего не сделал, прикидывал, как бы всё вышло, поступи я иначе. Если бы мы не попытались остановить Чарльза Стюарта... то всё сложилось бы по-другому. Пусть не для Хайленда, но, по крайней мере, для нас. Возможно, мне бы не пришлось отсылать Клэр в будущее. А если бы я не отправился в Булонский лес на дуэль с Джеком Рэндаллом, может, сейчас у меня было бы две дочери? Джейми покачал головой, морщины на его лице обозначились резче, а вокруг глаз залегли тени. – Никто над своей жизнью не властен, – продолжил он. – Отчасти твоя судьба всегда находится в чьих-то чужих руках. И тебе остаётся лишь надеяться, что в большинстве случаев – это Божьи руки. – Коснувшись плеча Роджера, он кивнул в сторону тропы. – Идём. Нам пора. Роджер шагал за Джейми. На душе полегчало, но всякий раз, когда он смотрел на грязную рубашку, прикрывавшую спину Джейми, то видел под грубой тканью старые шрамы. – И кстати, – обернулся Джейми, когда они ступили на тропу. – Пожалуй, тебе не стоит выкладывать Дженни всё, что ты сейчас мне рассказал. Во всяком случае, не сразу и не в лоб. Пусть она сперва к тебе попривыкнет.
ДЖЕЙМИ ВЗЯЛ у Фанни и Мэнди прутики для растопки и показал, как их правильно укладывать, чтобы развести костёр. Огонь горел весь день, но слабый: на нём только воду кипятили да Клэр тушила мясо с овощами – кусочки жареного опоссума с молодым картофелем, морковью, горохом, лесными грибами и луком. Он огляделся, чтобы удостовериться, что Клэр занимается чем-то другим, и заговорщически подмигнул девчонкам. – Давайте-ка сунем туда носы! – прошептал он, и они захихикали, прижимаясь к его плечам с двух сторон. Взяв подхват для котелков, Джейми вытянул руку и медленно поднял крышку, из-под которой вырвалось облачко влажного пара. Пахнуло мясом, вином и луком. Девочки принюхивались изо всех сил, и Джейми тоже втянул носом упоительный аромат, проникший до самой глотки. В животе у него заурчало, и девчонки снова захихикали, виновато оглядываясь по сторонам. – Что это ты там делаешь, Па? Обернувшись, Джейми увидел, что над ним возвышается дочь и она весьма недовольна. – Поосторожней, Мэнди! Твоя Эсмеральда того и гляди в костёр свалится! – Всего лишь обучаю маленьких девочек стряпать, – беззаботно сказал Джейми и, вручив Брианне подхват, отвесил шутливый поклон и ушёл. А девичий смех прекрасной музыкой звучал у него в ушах. Темнело, да и ужин скоро будет готов. Пора идти встречать Дженни. Он всё время поглядывал, не появилась ли сестра, потому что хотел отвести её в сторонку и немного подготовить, прежде чем она увидится с Роджером Маком. «И что же я ей скажу? – думал он. – Ну, например: “А не помнишь ли ты человека, который сорок лет назад приходил в Лаллиброх в поисках своего сына? Нет? Так он здесь... Вот только...”» Может, Дженни и вспомнит. Она была молоденькой, а Роджер Мак – недурён собой. К тому же, по словам зятя, Па потратил немало времени, помогая ему в поисках, так что, возможно… И вдруг Джейми понял, что думает об отце так обыденно, словно тот до сих пор жив. У него возникло ощущение, будто, спускаясь по лестнице, он промахнулся мимо последней ступеньки и еле удержался на ногах. – А? – До него дошло, что Клэр задала вопрос и ждёт ответа. – Прости, Сассенах, я задумался. Что ты сказала? Приподняв бровь, она улыбнулась и протянула ему бутылку. – Я попросила тебя открыть вот это. Клэр вручила Джейми бутылку прошлогоднего мускатного вина, которую Джимми Робертсон дал ей в благодарность за то, что она вылечила сломанную руку его младшему сыну. Джейми взял бутылку и стал критически её осматривать. Пробка плотно сидела в горлышке, но высохла и крошилась: судя по всему, Клэр пыталась её вытащить, и бóльшая часть, отломившись, рассыпалась у неё в руке. – Думаешь, это можно пить? – Нет, – согласилась Клэр, – но когда подобный довод мешал шотландцу что-нибудь выпить? – Да и ни одного знакомого мне англичанина это тоже не останавливало. Вероятно, француз оказался бы разборчивее. Джейми посмотрел бутылку коричневого стекла на свет, чтобы увидеть, сколько внутри вина, затем вытащил дирк и со звонким стуком отсёк горлышко. Стекло разбилось чисто, хоть и под углом, и Джейми протянул бутылку Клэр. – По крайней мере, не отдаёт пробкой. – Вот и хорошо. Я... Это Огги? Или рысь? – Кричит, как рысь, у которой пучит брюхо, так что, скорее всего, это Огги. Клэр рассмеялась, и Джейми моментально почувствовал себя счастливым. Он отхлебнул вина, поморщился и отдал бутылку жене. – Кого ты собираешься этим угощать? – Никого. – Клэр осторожно принюхалась. – Хочу замочить в нём на ночь очень жёсткий на вид кусок лосятины с остатками дикого лука, а затем сварю мясо с фасолью и рисом… Интересно, как они в конце концов назовут мальчонку? И когда? – А к чему торопиться? Ведь его всё равно ни с каким другим ребёнком в Ридже не спутаешь, правда? Это уж точно. У сынишки Рейчел были самые крепкие лёгкие и громкий голос, которые только доводилось слышать Джейми. И карапуз частенько использовал их в полную силу. Судя по всему, в данный момент ребёнка совсем ничего не беспокоило, а ревел он в своё удовольствие. – Пойду-ка их встречу, – сказал Джейми. – Хочу поговорить с Дженни до того, как она увидит Роджера Мака. На лице Клэр мелькнуло непонимание, она быстро обернулась туда, где возле деревьев стояли и что-то увлечённо обсуждали Брианна и Роджер Мак. «Неужели он рассказывает ей о нашем с ним разговоре?» – подумал Джейми, ощущая, как в животе вновь возникает пустота, будто падаешь с лестницы. – Святый Боже! – воскликнула Клэр, и её глаза зажглись таким же неподдельным интересом, как в тот раз, когда она увидела в анальном отверстии лудильщика бородавки, похожие на растущие прямо из его задницы мясистые соцветия цветной капусты. – Я об этом и не подумала! – Ну, в обморок Дженни вряд ли упадёт, не из того она теста, – заверил Джейми. – Но на всякий случай налей заранее чего-нибудь покрепче.
ОДНАКО, КОГДА ОН ВСТРЕТИЛ Йена с Рейчел, сестры с ними не оказалось: Рейчел сказала, что Дженни завернула к Мораг Маколей, чтобы позаимствовать у неё немного уксусной матки, но обещала не задерживаться. «Вот и хорошо», – подумал Джейми. Поблагодарив Рейчел, он ладонью потрепал Огги по макушке, – мальчишка как всегда заливисто расхохотался, – и стал подниматься по тропе, чувствуя себя немного увереннее. Дженни сидела на пне возле тропы. Он увидел её, когда она вытряхивала из туфли камешек. Заслышав его шаги, сестра подняла взгляд, бросила туфлю, тут же вскочила и кинулась в объятия брата. – Джейми, a chuisle! [родной (гэльск.) – прим. перев.] У тебя такая славная дочка! Я так за тебя рада – вот-вот лопну от счастья! Она перестала сдавливать его рёбра и посмотрела на него полными слёз глазами. Джейми ощутил, что и его глаза обожгло горячей влагой, хотя не мог удержаться от смеха: ведь её радость была сродни его собственной. – Да, и я. – Он смахнул слёзы рукавом и поправил ей чепец. – Сколько лет прошло с тех пор, как ты впервые встретила Брианну? Она рассказывала, как отправилась в Лаллиброх, чтобы найти нас с Клэр. И познакомилась с тобой, и с Йеном, и со всей твоей семьёй. А ещё с Лири, – вспомнив, добавил он. Услышав это имя, Дженни перекрестилась и тоже рассмеялась. – Матерь Божья! Ну и лицо было у Лири, когда она увидела твою дочь! А когда Лири попыталась забрать мамино жемчужное ожерелье, твоя Брианна тут же поставила её на место и заткнула ей рот! – Да что ты! «Жаль, я этого не видел и не слышал», – подумал Джейми, но выкинул эту мысль из головы, потому что вспомнил, зачем искал Дженни. – Муж Брианны… – сказал он сестре в макушку, когда та наклонилась, чтобы надеть туфлю. – Роджер Маккензи… – Ну да, и что он за человек? Судя по твоим письмам, он тебе очень нравился. – Да и сейчас нравится, – заверил её Джейми. – Просто... Ты помнишь, как мы с Клэр приезжали в Шотландию, чтобы похоронить генерала Саймона в Балнейне? – Вряд ли я это забуду, – помрачнела она. Да, такое не забывается. Ведь тогда долго и мучительно умирал Йен. Ужасное время для всей семьи, но, безусловно, хуже всех было Дженни. Даже на мгновение Джейми не хотелось напоминать сестре о тех днях, но он не мог придумать, с чего ещё начать. – Наверняка ты помнишь, что Клэр рассказала тебе всю правду о том… откуда она пришла. Всё ещё во власти воспоминаний, Дженни посмотрела на брата невидящим взглядом, затем моргнула и нахмурилась. – Ну да... – насторожилась она. – Несла какую-то дребедень насчёт фей и каменных кругов. – Точно. А теперь... попробуй вспомнить ещё более давние времена, когда я был в Париже, незадолго до смерти отца. – Я могу, – зыркнула она на брата. – Только не хочу. Что ты меня изводишь? Да ещё именно этим? Он примиряюще поднял руку, призывая сестру помолчать и дослушать. – Однажды в Лаллиброх пришёл человек, который искал своего похищенного сына. Темноволосый мужчина по имени Роджер Маккензи, из Лохалша, как он представился. Помнишь? Солнце садилось, но было ещё достаточно светло, и Джейми увидел, как кровь отхлынула от лица Дженни. С трудом сглотнув, она кивнула. – Его сынишку звали Джеремайя, – произнесла Дженни. – Я запомнила, потому что командир гарнизона прислал Па одну вещицу. – Губы у неё сжались, и Джейми понял, что сестра подумала о Джеке Рэндалле. – И, когда темноволосый мужчина вернулся, Па отдал ему эту штуковину. А потом я услышала, как мистер Маккензи говорил своему другу, что, возможно, вещица эта принадлежит его собственному отцу, которого звали Джеремайя, как и… Джемми. У его сына полное имя – тоже Джеремайя, а они называли его Джемми… – Дженни смолкла и уставилась на него круглыми, как трехпенсовики, глазами. – Хочешь сказать, что твой внук – это тот самый Джемми, а темноволосый мужчина – твой зять?.. – Да, – выдохнул Джейми. Дженни снова села. Очень медленно. Джейми дал ей время прийти в себя: он слишком хорошо помнил, какой вихрь недоверия, недоумения и страха поднялся в нём, когда Клэр, избитая и истерично рыдавшая, наконец, открыла ему, кто она такая и откуда пришла. Случилось это после того, как он спас её от суда над ведьмами в Крэйнсмуире. Он также отчётливо помнил, что тогда ей сказал: «Лучше бы ты оказалась просто ведьмой». Улыбнувшись своим мыслям, он присел перед сестрой на корточки. – Как я тебя понимаю, – посочувствовал он. – Но на самом деле это… как если бы они приехали, например, из... Испании. Или, скажем, из Тимбукту. Дженни обожгла его взглядом и фыркнула, но её стиснутые на коленях руки расслабились. – В общем, и Роджер Мак, и Брианна побывали в Лаллиброхе… тогда. Ты познакомилась с Брианной, когда она пришла, чтобы нас отыскать. Но с Роджером Маком ты встретилась намного раньше – когда он хотел найти своего сына. Спустя какое-то время Брианна вместе с детьми снова вернулась в прошлое, разыскивая в Лаллиброхе Роджера. Тогда ваши с ней пути не пересеклись, но она видела Па. Джейми помолчал. Дженни внезапно изменилась в лице и села прямо. – Она виделась с Па? Но он уже умер... – Она осеклась, явно пытаясь сопоставить события. – Она его встретила. – Джейми проглотил комок в горле. – И Роджер Мак тоже провёл некоторое время с нашим отцом, когда они искали Джема. Зять мне кое-что рассказал о папе... Понимаешь ли... Для Роджера и Бри всё это произошло совсем недавно. Они видели нашего Па всего несколько месяцев назад, – тихо сказал Джейми и, взяв сестру за руку, крепко её сжал. – Когда Роджер Мак рассказывал мне об их встрече с папой, мне показалось... будто Па стоит рядом со мной. Тихонько всхлипнув, Дженни выдохнула и стиснула руку брата в своих ладошках. У неё на глаза снова навернулись слёзы, но она их сморгнула, шмыгая носом. Рассказ её не напугал. – Может, будет проще, если ты станешь думать об этом как о чуде, – сказал Джейми, пытаясь помочь сестре. – Ну ведь... Это же и правда чудо. Окинув брата взглядом, Дженни достала носовой платок и высморкалась. – Fag mi, – сказала она по-гэльски. «Хватит меня уговаривать, как маленькую». – Идём. – Джейми встал и рывком поставил сестру на ноги. – Я познакомлю тебя с племянником. Ещё раз.
СНАЧАЛА РОДЖЕР УВИДЕЛ ДЖЕЙМИ: от тёмного дымохода отделилось в сумраке чёрное пятно, а за ним – ещё одна тень, настолько призрачная, что на какое-то мгновение Роджер засомневался, что там вообще кто-то есть. Он даже не понял, как сам оказался в круге света от костра. Они встретились на границе тьмы и света. В глазах Дженни отражалось мерцающее пламя, ярко полыхавшее позади Роджера. А перед ним с сияющим лицом стояла прекрасная девушка, с которой он когда-то познакомился. – Мисс Фрейзер, – негромко сказал Роджер и обхватил ладонями её руку, тонкую и твёрдую, словно птичья лапка. – Очень рад встрече. Дженни хохотнула, и вокруг её глаз собрались морщинки. – Когда мы виделись в последний раз, – начала она, – я думала, что вы поцелуете мне руку. Мне этого хотелось. Но вы не поцеловали. Он видел, как учащённо бьётся жилка у неё на шее, но рука Дженни не дрожала. Роджер поднёс её к губам и поцеловал. С непритворной нежностью. – Я подумал, что ваш отец этого не одобрит, – улыбнулся Роджер. Дженни испуганно вздрогнула, и рука её невольно сжалась. – Так это правда, – прошептала она, глядя на него во все глаза. – Ты видел Па, говорил с ним... всего несколько месяцев назад? Ты говоришь совсем не так, как если бы... А будто он для тебя всё ещё жив. В голосе Дженни сквозило удивление. Джейми еле слышно гортанно хмыкнул и, выйдя из тени, коснулся руки сестры. – И для Брианны тоже, – тихо произнёс он и кивком указал на дочь, сидевшую возле костра с Огги на руках. Брианна болтала с другими детьми, и её длинные рыжие волосы развевались в тёплом воздухе, поднимающемся от огня. Водя пухлой ручкой ребёнка, она изображала повелительные жесты и говорила за него глубоким, потешным голосом. Все дети хихикали. – Она тоже видела Па, хотя не перемолвилась с ним ни словом. Она встретила его на кладбище в Лаллиброхе. Бри сказала, что Па пришёл на могилу к маме и принёс ей веточки падуба и тиса, перевязанные красной ниткой. – Mammaidh [мамочка (гэльск.) – прим. перев.]. В горле у Дженни что-то щёлкнуло, и голос оборвался. Роджер внезапно увидел слёзы на её глазах. И, когда Джейми притянул её к себе, Роджер отпустил её руку. Брат с сестрой обнялись, спрятав лица друг у друга на плече: их переполняла любовь. Роджер, не отрываясь, смотрел на них, когда почувствовал, что к нему подошла Клэр и молча взяла его за руку. Она тоже наблюдала за Джейми и Дженни. Лицо Клэр сияло умиротворением: она видела близких глазами сердца.
ПОТРЕБОВАЛОСЬ НЕ ДВЕ НЕДЕЛИ, а целый месяц, – уже начал наливаться дикий виноград, – прежде чем у нас появилась крыша. Джейми, Роджер и Бри, со всеми предосторожностями и под громкое хихиканье стоявших внизу, торжественно прикрепили огромный кусок парусины над каркасом будущей кухни Нового Дома. Заляпанные белые куски порванного грота, которые мы сшили в одно полотнище, добыл Фергюс, весьма кстати оказавшийся в гавани Уилмингтона. Там как раз встал на переоснастку шлюп Королевского флота. [Грот – название паруса, шлюп – военный трёхмачтовый парусный корабль второй половины XVIII – начала XIX в., предназначался для разведывательной, дозорной, посыльной и экспедиционной служб. Водоизмещение до 900 т, вооружение до 28 орудий – прим. перев.] Теперь у нас была крыша над головой. Своя собственная. Задрав голову, я долго-долго стояла под ней и просто улыбалась. Люди сновали туда-сюда. Они заносили в дом вещи из пристройки и из-под навеса у Большого Бревна, что-то тащили снизу из хижины Хиггинсов, из кладовой над ручьём, из огорода. И мне почему-то вдруг вспомнилось, как разбивали лагерь в экспедициях, в которые меня брал дядя Лэм: та же суета и беспорядочно сваленные вещи, то же приподнятое настроение, радостное предвкушение, облегчение и счастье. Джейми принёс хлебный шкаф и опустил его на новенькие сосновые доски – осторожно, чтобы не поцарапать половицы или не оставить на них вмятины. – Зря стараюсь, – улыбнулся он мне. – Через неделю пол будет выглядеть так, словно по нему стадо свиней прошлось. Что улыбаешься? Перспектива развеселила? – Перспектива – нет. А вот ты – да. Рассмеявшись, Джейми подошёл и обнял меня. Мы оба посмотрели вверх. Парус сверкал искрящейся белизной, и утреннее солнце ослепительно сияло из-под его краёв. Раздувшись на ветру, ткань зашуршала, и многочисленные пятна от морской воды, грязи и, возможно, рыбьей или человеческой крови, легли на пол тенями. Они мерцали у наших ног, словно на мелководье, в котором зарождается новая жизнь. – Гляди, – прошептал мне на ухо Джейми и подбородком ткнул меня в щёку, чтобы я повернула голову. На противоположном конце кухни стояла Фанни. Она будто растворилась в белоснежном сиянии и не замечала Адсо, который тёрся об её лодыжки, выпрашивая еду. Девочка улыбалась.
В ЧЕРНОЗЁМЕ С ВКРАПЛЕНИЯМИ слюды Джейми вырыл ямку – неглубокую канавку около десяти дюймов длиной. Здесь будет топка очага. Накануне Джейми вместе с Роджером и Йеном, пыхтя, отдуваясь и матерясь на разных языках (по-гэльски, по-английски, по-французски и по-могавкски), приволокли от Зелёного родника большущую плиту змеевика. Ей предстояло лечь в основание очага, а пока её прислонили к дымоходу, где она дожидалась своего часа. С нижней стороны к каменной плите пристала грязь с мелкими корешками, и я увидела, как из углубления вылез паучок. Он отважился пробежать пару дюймов, а затем в замешательстве застыл. Сев на корточки, Джейми протянул руку к Бри, которая держала наготове чёрное зубило. – Погоди, – попросила я Джейми. Он недоумённо взметнул бровь, но кивнул, и дети столпились вокруг меня, любопытствуя, в чём дело. Я попыталась подсунуть край фартука под паука, осторожно, чтобы тот не испугался. Но он быстро взбежал по камню, спрыгнул наудачу с верхушки и оказался на рубашке Джейми, который прикрыл его ладонью, сложенной чашечкой. Не меняя выражения лица, он тихонько встал, подошёл к каркасу наружной стены кухни, убрал руку, взялся за подол рубашки и энергично потряс им между стойками. – Thalla le Dia! – по-гэльски произнёс Джем. – Что? – спросила Фанни, которая, открыв рот, наблюдала за всем происходящим. – «Ступай с Богом», – рассудительно пояснил Джем. – Что ещё можно сказать пауку? – И то правда, – отозвался дед. Похлопав внука по плечу, Джейми опустился на колени перед открытым очагом и протянул руку к дочери. К моему удивлению, Брианна поцеловала зубило, словно оно было распятьем, и почтительно опустила его в отцовскую ладонь. Джейми тоже поднёс к губам и поцеловал зубило, как не раз делал это со своим дирком, затем бережно уложил инструмент в канавку и левой рукой насыпал сверху земли. Он снова уселся на пятки и медленно обвёл взглядом всех, кто стоял рядом. Собралась только семья: мы с Джейми, Брианна с Роджером, Джемом и Мэнди, Жермен, Фанни, Йен с Рейчел и Дженни со спящим Огги на руках. – Да благословит Господь наш дом, – начал Джейми. И всех, приют нашедших в нём. Благослови, Господь, моих любимых, Везде, где ночь их ни застигнет. И в ночь, которая грядёт, И всякую другую ночь. И в день сегодняшний, И в день любой. И пусть свидетелем Любви Господней Сие священное железо будет, Да защитит оно наш дом.
Охваченные торжественностью момента, все молчали. Но тишина продлилась не дольше пяти секунд. – А тепей давайте есть! – ясным голоском предложила Мэнди. Все рассмеялись, но, внезапно посерьёзнев, Джейми коснулся внучкиной щеки. – Конечно, m’annsachd [моё благословение (гэльск.) – прим. перев.]. Только сначала нужно установить камень в основание очага. Отойди-ка немного в сторонку, чтобы тебя не задело. Брианна сгребла Мэнди в охапку и, отодвигая её подальше, махнула остальной ребятне, чтобы они тоже отошли. Те неохотно послушались. Размяв плечи и руки, мужчины наклонились и по сигналу Джейми ухватили камень. Мужчины кряхтели, и, подражая взрослым, Джем с Жерменом громко и восторженно им вторили: – Арррррргх! Проснувшийся Огги в ужасе округлил ротик, и Дженни мигом сунула в него большой палец. Малыш тут же принялся сосать, во все глаза наблюдая за происходящим. Пыхтя, стеная и подсказывая друг другу, куда заносить, мужчины передвигали каменюгу. Все вскрикнули, когда змеевик вдруг выскользнул у них из рук и чуть не упал, но его вовремя подхватили – зрители засмеялись и принялись оживлённо болтать. Наконец, резко выдохнув в последний раз, мужчины с трудом перевернули камень и плашмя опустили на предназначенное ему место. Тяжело дыша, Джейми согнулся и оперся руками о колени. По шее у него стекал пот, лицо побагровело от натуги. Затем он медленно выпрямился и посмотрел на меня. – Надеюсь, Сассенах, тебе нравится этот дом, – глотнув побольше воздуха, сказал он, – потому что другого я тебе уже не построю. Ненадолго все разбрелись кто куда, а потом снова собрались у нового очага, чтобы завершить обряд благословения. К моему удивлению, Джейми подозвал Роджера и Йена (они тоже удивились), поставил их по обе стороны от себя напротив очага и продолжил ритуал. – Да благословенна, Господи, будет луна над моей головой, Да благословенна, Господи, будет земля у меня под ногой, Да благословенны будут мои жена и дети, И благослови, Господи, меня самого, берегущего свою семью. Да благословенны будут мои жена и дети, И благослови, Господи, меня самого, берегущего свою семью. Благослови, Господи, всё, на чём покоится мой взор. Благослови, Господи, всё, на чём зиждется моя надежда, Благослови, Господи, мои намерения и помыслы. Благослови всё это, Господь Животворящий. Благослови, Господи, мои намерения и помыслы. Благослови всё это, Господь Животворящий. Благословенна будет любимая, делящая со мною ложе. Благословенно будет творение моих рук. Благослови, Господи, ведь Ты – моя Крепость и Защита. Благословен будет Ангел, хранящий мой покой. Благослови, Господи, ведь Ты – моя Крепость и Защита. Благословен будет Ангел, хранящий мой покой.
Кивнув нам, Джейми подозвал нас к себе, и мы подошли.
Да благословит Господь наш дом. И всех, приют нашедших в нём. Благослови, Господь, моих любимых, Везде, где ночь их ни застигнет. И в ночь, которая грядёт, И всякую другую ночь. И в день сегодняшний, И в день любой.
Джейми велел каждому из нас взять по полешку, поднести к очагу и передать Брианне. Та сложила их шалашиком и насыпала под него несколько пригоршней щепок. Глубоко вздохнув, я взяла пучок соломы, который мне протянула дочь, сунула его в горшок с углями из моей хирургической, затем встала коленями на новый зелёный камень и разожгла огонь.
МЫ ПОУЖИНАЛИ НА новой веранде, потому что стол и скамьи для кухни ещё не были готовы. Мы, правда, обошлись без горячего, но, чтобы придать трапезе торжественности, с утра пораньше я поставила тесто для печенья с патокой и убрала его до поры до времени. Сейчас все заходили в дом и расстилали свои разномастные тюфяки (всем членам семьи придётся спать на них, поскольку только мы с Джейми успели обзавестись кроватью). А пока всё семейство в предвкушении десерта расселось вокруг нового очага и наблюдало за тем, как я кидаю печенье на железную сковороду на ножках [особая шотландская посудина – прим. перев.], а затем засовываю холодный чёрный круг в пылающий жар выложенной кирпичом ниши. Джейми специально пристроил её сбоку от огромного очага – для выпечки на скорую руку. – Когда? Когда? Ну когда же, бабуля? Мэнди позади меня привстала на цыпочки, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Повернувшись, я взяла внучку на руки и подняла – так она сможет увидеть и сковороду, и печенье. Огонь, который мы разожгли в очаге утром, поддерживался весь день, и нагретые кирпичи излучали тепло, которое будут отдавать всю ночь. – Видишь шарики из теста? А чувствуешь, какие горячие кирпичи? Не суй туда руку, хорошо? Зато от жара шарики расплывутся, станут плоскими и золотистыми. И тогда печенье готово. Минут через десять, – добавила я, опуская Мэнди на пол. – Но печь новая, так что лучше за ним приглядывать. – Здоява-здоява-здоява! – радостно запрыгала Мэнди и кинулась в объятья Брианны. – Мама, почитай мне сказку, пока печеньки готовятся! Приподняв брови, Бри посмотрела на Роджера, который улыбнулся и пожал плечами. – Почему бы и нет? – сказал он и, подойдя к сваленным в кучу вещам, начал в них рыться. – У вас есть детская книжка?! – спросил Джейми у дочери. – Потрясающе. Где вы её взяли? – Интересно, а сейчас издают книжки для таких маленьких детей, как Мэнди? – спросила я, глядя на внучку. Бри похвасталась, что малышка уже умеет читать, но в типографиях XVIII века я ни разу не видела книг, которые могли бы заинтересовать трёхлетнего ребёнка или хотя бы были доступными его пониманию. – Ну, кое-что было и в те времена, – ответил Роджер, вытаскивая из кучи у стены матерчатую сумку Брианны. – Ну, то есть... сейчас… И сейчас есть книги, предназначенные для детей. Но навскидку я вспомню лишь несколько: это «Церковные гимны для детского досуга», «История малышки Гуди Два Башмачка» и «Описание трёхсот животных». – И о каких животных речь? – заинтересовался Джейми. – Понятия не имею, – признался Роджер. – Ни одной из этих книг я сам не видел, только названия читал в каком-то перечне. – А ты хоть раз печатал детские книжки? В Эдинбурге? – спросила я у Джейми. Тот отрицательно помотал головой. – Понятно. А что ты читал, когда в школу ходил? – Ребёнком? Библию, – будто это само собой разумеется, ответил он. – И «Альманах», после того, как выучил буквы. А потом мы даже кое-что по-латыни читали. – А я хочу мою книжку! – заявила Мэнди. – Папа, достань. Пожалуйста, – добавила она, увидев, что мама собирается сделать замечание. Бри закрыла рот и улыбнулась. Заглянув в сумку, Роджер достал книжку. Увидев ярко-оранжевую обложку, я аж зажмурилась. – Ты чего? – спросил Джейми и наклонился, чтобы получше её разглядеть. Он перевёл на меня удивлённый взгляд, но я лишь пожала плечами. Скоро сам всё поймёт. – Мамочка, ну читай же! Мэнди примостилась у Брианны под боком и сунула ей в руки книгу. – Окей, – Бри открыла книжку. – «– А нравятся тебе, друг мой, зелёные яйца с ветчиной? – Мне не по вкусу, Сэм-Это-Я, ни яйца зелёные, ни ветчина!» [«Green Eggs and Ham» – книга Доктора Сьюза для начинающих читать по-английски. В ней и правда всего 50 слов, в которые уместилась история о том, как некто Сэм ужасно настойчиво предлагает попробовать зелёную яичницу с ветчиной: в коробке, в темноте, на дереве, с мышью, с лисицей, с козой, под дождём и на поезде. Книга учит не бояться пробовать новое, даже если нам кажется, что мы это не любим. – прим. перев.] – Чего-чего? – недоумённо спросила Фанни и, придвинувшись ближе, заглянула через плечо Брианне. Жермен тут же последовал её примеру. – А это что такое?! – спросил он, поражённый до глубины души. – «Сэм-Это-Я!», – сердито пояснила Мэнди и ткнула пальчиком в страницу. – Видишь, тут написано? – О, оui [да (фр.) – прим. перев.]. Тогда как зовут другого? «А-Ты-Кто-Такой»? Фанни, Роджер и Джемми расхохотались, а Мэнди разозлилась и вскипела. Мне подумалось: хоть у малышки и не рыжие волосы, но фрейзеровского темперамента ей досталось с избытком. – Замолчите! Замолчите! – завопила она и, вскочив на ноги, бросилась к Жермену: она явно собиралась выпустить ему кишки голыми руками. – Тпрууу! – Роджер ловко перехватил дочку и поднял её. – Успокойся, солнышко, он не хотел… Я могла бы ему объяснить… Но, раз уж он сам, годами деля кров с несколькими Фрейзерами разных мастей, до сих пор не понял, то сейчас ему втолковывать бесполезно: самое последнее, что стоит говорить человеку, который вне себя от ярости, – это «успокойся». Всё равно что стаканом воды заливать горящее на плите масло. – Хотел! – взревела Мэнди, что есть мочи вырываясь из хватки отца. – Ненавижу его! Он всё испойтил, всё пьяпа-ало! Пусти! И тебя я ненавижу! Она неистово дрыгала ногами в опасной близости от отцовского паха, и Роджер инстинктивно отодвинул дочь от себя подальше. Джейми протянул руку и, обхватив Мэнди за талию, обнял малышку, – его большая ладонь легла ей на затылок. – Чшшш, а leannan [любимая, дорогая, крошка (гэльск.) – прим. перев.]. И Мэнди умолкла. Раскрасневшаяся, вся в слезах, она пыхтела, будто паровозик, но кричать и бороться перестала. – Давай ненадолго выйдем на улицу? – предложил Джейми и, обернувшись, пригрозил всем собравшимся. – И не смейте трогать её книжку, пока нас нет. Понятно? В знак согласия все что-то пробормотали, и, когда Джейми с Мэнди на руках вышел в ночь, в доме воцарилась тишина. – Печенье! Учуяв сильный запах выпечки, которая того и гляди подгорит, я метнулась к очагу, выхватила сковороду и быстренько ссыпала печенюшки на Большую Тарелку – наше единственное керамическое блюдо. На нём умещалось всё, что угодно, – даже маленькая индейка. – Печенье не сгорело? – подбежал посмотреть Джем. Казалось, его совсем не заботило, как там его сестра. – Нет, – заверила я его. – Зарумянилось по краям, но не сгорело. Фанни тоже подошла посмотреть, но переживала она совсем не из-за еды. – Неужели мистер Фрейзер выпорет Мэнди? – встревоженно прошептала она. – Нет, – ответил Жермен. – Она слишком маленькая. – И ничего она не маленькая, – возразил Джем, настороженно взглянув на мать. Бри вспыхнула, хотя и не так сильно, как Мэнди. Вся ребятня столпилась вокруг меня – то ли из любопытства, то ли из чувства самосохранения. Я вопросительно взглянула на Роджера, который уселся рядом с Брианной. Повернувшись к ним спиной, чтобы супруги могли спокойно пошептаться, я поручила Фанни и Джему принести большой кувшин молока, который сейчас висел в колодце. Оставалось надеяться, что ни одной местной лягушке не пришло в голову пробраться под утяжелённую камнями тряпицу, которой я прикрыла горлышко кувшина. – Прости, бабуля, – негромко проговорил Жермен, подойдя поближе. – Я правда не хотел устраивать трам-тарарам. – Знаю, дорогой. Все это понимают. Ну, все, кроме Мэнди. Но дедушка ей всё объяснит. – Уф. Жермен тут же расслабился, поскольку свято верил, что дедушка может успокоить кого угодно, будь то необъезженный жеребец или бешеный ёж. – Принеси-ка кружки, – велела я. – Скоро все соберутся. После обеда оловянные кружки сполоснули и, перевернув вверх дном, оставили сохнуть на крыльце. Жермен поспешил за ними, стараясь не глядеть на Бри, поскольку думал, что она на него сердится. Однако я видела, что она скорее расстроена. «Ничего удивительного», – мысленно посочувствовала я. Она изо всех сил оберегала Джема и Мэнди и старалась, чтобы они были счастливы. Сначала – во время долгого и полного мучительной неизвестности отсутствия Роджера, затем – когда она вместе с детьми отправилась его искать. Потом, уже всем вместе, им пришлось выдержать ещё один переход сквозь камни и долгую дорогу сюда, в Ридж… У любого бы нервишки сдали. К счастью, Роджер был хорошим мужем и инстинктивно понимал, как успокоить жену. Обняв Бри, которая положила голову ему на плечо, он тихонько шептал ей что-то утешительное. Слов я не слышала, но его голос звучал ободряюще, с любовью, и хмурые морщинки на лице дочери разгладились. Сквозь открытую дверь кухни до меня доносились и другие негромкие голоса. Судя по всему, Джейми и Мэнди показывали друг другу на звёзды, которые им нравятся. Раскладывая на блюде печенье, я улыбнулась. «Наверное, он и правда способен утихомирить бешеного ёжика». Джейми и сам хорошо умел чувствовать ситуацию: он подождал, когда, слетаясь на аромат тёплого печенья, все снова соберутся в доме, и с внучкой на руках вошёл внутрь. Не говоря ни слова, он поставил Мэнди на пол рядом с другими детьми. – Тридцать четыре? – окинул он взглядом блюдо. – И одно специально для Огги, да? – Да. Как ты так быстро считаешь? – Да ничего сложного, Сассенах. – Наклонившись над тарелкой, он закрыл глаза и с удовольствием вдохнул аромат. – Легче, чем считать овец или коз. Ведь у печений нет ног. – Ног? – озадаченно переспросила Фанни. – Ага, – открыв глаза, улыбнулся Джейми. – Чтобы узнать, сколько у тебя коз, надо посчитать ноги и разделить число на четыре. Все взрослые притворно застонали, а Жермен и Джем, которые умели делить, захихикали. – Какая-то… – начала было Фанни, но, нахмурившись, умолкла. – Все к столу, – пригласила я. – Джем, пожалуйста, налей молоко. – Ну-ка, мистер Всезнайка, и по сколько же печенюшек получит каждый? – По три! – хором воскликнули мальчишки. Мэнди не согласилась: она считала, что по пять, но её легко удалось уговорить. И все с радостью наслаждались сливочным вкусом холодного молока и сладостью ароматного рассыпчатого печенья. – Итак, – Джейми аккуратно смахнул с рубашки в ладонь крошки и слизнул их. – Итак, – повторил он, – Аманда сказала, что знает все буквы и умеет их складывать. Может, тогда почитаешь нам, а leannan? – Да! Быстренько вытерев липкие руки и личико, она снова оказалась в объятьях матери. Только теперь ярко-оранжевая книжка лежала на коленях у Мэнди. Открыв первую страницу, она обвела слушателей грозным взглядом. – Всем тихо, – приказала она. – Я читаю.
КАК ТОЛЬКО ПЕЧЕНЬЕ ПОДОБРАЛИ до крошки, а книжку Мэнди прочитали вслух несколько раз, Йен с семьёй отправились в свою хижину, поскольку единственной комнатой с готовыми стенами была моя хирургическая. Именно туда детвора и потащила по недостроенному коридору свои тюфяки. Все были взволнованы, предвкушая, как будут спать в собственном доме. Я пошла с ними, чтобы развести огонь в жаровне, так как второй камин ещё не был закончен. Я занавесила окно и дверной проём старыми одеялами, чтобы внутрь не смогли забраться летучие мыши, комары, лисы или любопытные грызуны. – В общем, если сюда забредут енот или опоссум, – наставляла я детей, – не пытайтесь их выгнать сами. Лучше разбудите папу или дедушку. Или маму, – добавила я, потому что Бри тоже легко управится с пронырой-енотом. Я послала детворе воздушный поцелуй и вернулась на кухню. Запах патоки почти выветрился, но в воздухе ощущалась сладость, сдобренная теперь ароматом виски. Приветствуя меня, Брианна, которая сидела на деревянном ящике с индиго, подняла оловянную стопку со спиртным. – Ты как раз вовремя, – сказала Бри. – Для чего? Джейми протянул мне полную стопку с виски и чокнулся со мной. – Slàinte, – сказал он. – За новый очаг. – Для вручения подарков, – как будто извиняясь, сказала Бри. – Я очень долго обдумывала, что привезти: ведь я не была уверена, получится ли у меня вообще отыскать вас... Всех вас, – добавила она, бросив на Роджера серьёзный взгляд. – И я хотела принести вам то, что переживёт путешествие, даже если подпортится или попадёт не в те руки. Мы с Джейми озадаченно переглянулись, но дочь уже рылась в своей холщовой сумке. Наконец, она вытащила объёмистую синюю книгу и вручила её мне. В глазах Бри плясали лукавые огоньки. – Что?.. – начала было я, но мгновенно, – только дотронувшись, – поняла, чтó это, и взвизгнув от восторга, выдохнула: – Бри-и-и! О! О! Джейми расплылся в улыбке, но он всё ещё недоумевал. Я показала ему обложку, затем прижала книгу к груди, пока он не успел её отобрать. – О, Бри! – снова заговорила я. – Спасибо! Чудесней и быть не может! Глаза дочери сияли: она даже разрумянилась, радуясь моему восторгу. – Я знала, что тебе понравится. – Не то слово! – Дай хоть взглянуть, mo nighean donn [моя темноволосая (гэльск.) – прим. перев.], – Джейми осторожно протянул руку к книге. Мне очень не хотелось её отдавать, но я себя переборола. – «The Merck Manual». Тринадцатое издание, – прочитал Джейми название и удивлённо поднял брови. – Этот Мерк, похоже, популярный автор... Или он никак не избавится от чёртовой кучи ошибок. – Это... медицинский справочник, – пояснила я, начиная приходить в себя, хотя внутри у меня всё трепетало. – «The Merck Manual. Руководство по медицине. Диагностика и лечение». Это своего рода сборник... обобщённый свод медицинских знаний на данный момент. – А-а. Джейми с любопытством поглядел на книгу и открыл её, хотя я понимала, что он не до конца осознаёт всей её ценности и важности. – «Чтобы предотвратить распространение E. histolytica [Entamoeba histolytica (лат.), амёба дизентерийная – прим. перев.], важно не допускать попадания человеческих фекалий в рот», – прочитал он и поднял глаза. – Ага, – глядя на моё восторженное лицо, тихо произнёс он и улыбнулся. – Так вот какое открытие сделают люди... в будущем. Разные способы лечения, о которых ты пока не знаешь. Хотя, полагаю, ты всё-таки в курсе, что дерьмо лучше не есть... Я кивнула, и, аккуратно закрыв книгу, Джейми отдал её мне. Я снова прижала её к груди, и от предвкушения меня просто распирало: «Надо же! Тринадцатое издание! Из 1977 года!» Роджер кашлянул, и, когда Бри обратила на него внимание, он кивком указал на её сумку. – А вот это… – Бри улыбнулась Джейми, – для тебя, Па. – Она вытащила маленькую толстую книжку в бумажном переплёте и протянула её отцу. – И это тебе... – передала она вторую книжку, а за ней – и третью. – И вот эта – тоже тебе. – Их нужно читать подряд, – хрипло пояснил Роджер. – В смысле, тут рассказана одна история, просто она напечатана в трёх томах. – Вот как? Джейми осторожно перевернул одну из книжек, словно боясь, что она рассыплется у него в руках. – А что, переплёт клеёный? – Ага, – улыбнулся Роджер. – Это называется «карманное издание». Они дешёвые и лёгкие. Джейми взвесил книжку в руке и кивнул, но его вниманием уже завладела задняя обложка. – Фродо Бэггинс, – вслух прочитал Джейми и поднял озадаченный взгляд. – Он валлиец? – Не совсем так. Брианна подумала, что книга будет близка тебе по духу, – сказал Роджер, и его улыбка стала шире, когда он посмотрел на жену. – И, мне кажется, она права. – Ммфм. Джейми сложил томики в стопку и, задумчиво поглядев на липкие отпечатки, которые оставила Мэнди на своей кружке, запрятал книжки на верхнюю полку моего шкафчика с лекарственными травами. – Большое тебе спасибо. Уверен, они мне понравятся. – Он поцеловал Брианну и кивком указал на её сумку. – А что ты принесла для себя, дочка? – Ну... в основном, всякие маленькие инструменты, – ответила она. – Большая часть из них есть уже и сейчас, но в ХХ веке они качеством получше. Или такие вещи, что здесь достать очень трудно и дорого. – И что, ни одной книги? – улыбнулся Джейми. – Ты единственная в семье не любишь читать? От радостного возбуждения Бри уже разрумянилась, но тут совсем залилась краской. – Ну... что ж... И себе я тоже кое-что захватила. Взглянув на меня, она прочистила горло и засунула руку в почти опустевшую сумку. Увидев томик в твёрдом переплёте и пластиковой суперобложке, я охнула, и Джейми посмотрел на меня. В руках у Бри была книга «Душа мятежника. Шотландские корни Американской революции», написанная профессором Франклином Вулвертоном Рэндаллом. Беспокойно хмурясь, Брианна смотрела на Джейми, а услышав мой возглас, повернулась ко мне. – Я её ещё не читала, – сказала дочь. – Но вы… вы оба, – добавила она, переводя взгляд с меня на отца, – можете прочесть её когда угодно. Если захотите. Мы с Джейми встретились взглядами, на миг он приподнял брови и отвёл глаза.
БРИАННА И РОДЖЕР собрали липкие чашки, миску, в которой я замешивала тесто, ложку и кувшин из-под молока и вынесли всё на улицу ополоснуть. Я же уселась рядом с мужем на большой мешок сушёных бобов, чтобы несколько минут понаслаждаться своим «Руководством Мерка». Джейми опасливо рассматривал со всех сторон книгу Фрэнка, словно та может взорваться, но, заметив, с какой любовью я поглаживаю своё новое сокровище в синей шагреневой обложке, отложил книгу в сторону и улыбнулся. – Собираешься прочитать свой справочник от корки до корки, словно Библию? – спросил он. – Или будешь ждать, пока к тебе не придёт кто-нибудь весь в синих пятнах, и тогда заглянешь в нужную статью? – Одно другому не мешает, – заверила я его, взвешивая в руке тяжёлый том. – Тут могут найтись новые способы лечения тех болезней, которые я смогу распознать. Но, вне всякого сомнения, в книжке описываются такие недуги, с которыми я не только никогда не встречалась, но и слыхом не слыхивала. – Можно я ещё разок взгляну? – Джейми протянул руку, и я аккуратно вложила в неё книгу. Джейми открыл первую попавшуюся страницу и прочёл: – «Трипаносомоз»... [Сонная болезнь, или африканский трипаносомоз, − заболевание людей и животных, вызываемое паразитическим простейшим вида Trypanosoma brucei, переносчиком которого является муха цеце. – прим. перев.] – Он удивлённо выгнул брови. – Ты сможешь вылечить трипаносомоз, Сассенах? – Ну-у, нет, – призналась я. – Однако... Если вдруг когда-нибудь мне попадётся больной трипаносомозом, я, по крайней мере, буду знать, что это за недуг. И это поможет мне не назначать пациенту неэффективного и опасного лечения. – Ну да. И даст ему время написать завещание и позвать священника. – Джейми закрыл книгу и отдал её мне. – Мм, – протянула я. Мне даже думать не хотелось, что я могу столкнуться (да как пить дать столкнусь!) со смертельной болезнью, которую не в силах вылечить. – А как тебе твои книжки? Не терпится почитать? – Я кивком показала на стопку толстых томиков в бумажных переплётах, и лицо у Джейми просияло. Он взял первую часть – «Братство кольца» – и неторопливо полистал, затем вернулся к началу и хрипло прочёл: – «Немного о хоббитах. Речь в этой книге идёт большей частью о хоббитах, и любознательный читатель найдёт на её страницах многое об их характере и кое-что об истории». – Это всего лишь пролог, – пояснила я. – Если хочешь, можно его пропустить. Улыбаясь и не отрывая глаз от страницы, Джейми покачал головой. – Если автор посчитал нужным изложить его на бумаге, значит, это важно. Я не пропущу ни единого слова! Когда я увидела, с каким благоговением Джейми обращается с книгой, как бережно переворачивает страницы указательным пальцем, меня пронзила жалость. Для человека, который многие годы почти – или вовсе – не имел доступа к печатному слову, довольствуясь лишь воспоминаниями о когда-то прочитанном, книга – любая книга, вне зависимости от её содержания, – была драгоценностью. Ведь пересказ книжных историй не раз помогал ему и его товарищам отвлечься от отчаянных обстоятельств. – А ты их читала, Сассенах? – спросил он, взглянув на меня. – Нет. Но я читала «Хоббита» этого же писателя. Бри тогда училась в шестом классе… Ей было двенадцать, – пояснила я. – Мы с ней вместе читали. – Ага, то есть непристойными эти книжки не назовёшь? – Что? Нет. Вовсе нет, – рассмеялась я. – А с чего ты так решил? – Да так, ни с чего. Но ведь не всегда сразу поймёшь по обложке. Кстати, я никогда не видел, чтобы на ней было столько написано! – С явной неохотой Джейми закрыл томик. – Просто мне пришло в голову: мы же можем читать эти книги по вечерам. Например, по очереди будем вслух читать по одной главе. Джем с Жерменом уже достаточно взрослые – они справятся. Между прочим, не знаешь, а Френсис умеет читать? – Умеет. Я точно знаю: она мне говорила. Её сестра научила. – Я встала и, подойдя к Джейми, прислонилась к его плечу, чтобы полюбоваться «Братством кольца». – Прекрасная идея. Когда мы с Джейми только поженились и несколько месяцев жили в Лаллиброхе, то часто проводили досуг вместе с Дженни и Йеном – коротали счастливые часы, сидя по вечерам у камина. И, пока кто-нибудь из нас читал вслух, остальные штопали одежду, вязали чулки или латали требующую починки мебель. И сейчас в моём сердце радужным сиянием зажглись картинки: как мы будем теперь проводить такие же вечера в нашем собственном доме с нашей собственной семьёй. Джейми удовлетворённо хмыкнул по-шотландски и положил томик рядом с книгой в твёрдом переплёте, которую Бри принесла для себя. Книга Фрэнка. Моё размякшее сердце слегка сжалось: мне было и отрадно, и грустно оттого, что Брианна взяла её сюда, в свою новую жизнь, чтобы хранить Фрэнка в памяти. Увидев, что я не отрываю взгляда от книги, Джейми снова хмыкнул – на этот раз чуть вопросительно. – Будешь её читать? – кивком указала я на «Душу мятежника». – Не уверен, – посмотрев на книгу, признался Джейми. – А ты её читала, Сассенах? – Нет. Я почувствовала лёгкий укол совести. В то время, которое я называла нашим первым браком, – ну, ещё до войны, – когда мы с Фрэнком только поженились, я читала все написанные им статьи, эссе и книги. Но когда мы снова начали жить вместе, – уже после моего возвращения из прошлого, – я не могла заставить себя прочитать ни единой его строчки. Я мельком заглянула лишь в одну из его работ, – посвящённую последствиям битвы при Каллодене, – когда пыталась узнать хоть что-нибудь о судьбе людей из Лаллиброха. – Эту опубликовали уже после того, как я... вернулась к тебе, – пояснила я, и у меня перехватило горло. – Это последняя книга Фрэнка. Я её даже не видела. Мне вдруг стало интересно, почему Бри выбрала именно эту книгу. Из-за того, что на фотографии с обложки Фрэнк выглядел так, как при последней встрече с дочерью? Или её больше заинтересовало название? Уловив тон моего голоса, Джейми пристально на меня посмотрел, но ничего не сказал и взял детскую книжку Мэнди про зелёные яйца с ветчиной, чтобы снова её перелистать. Джем тоже принёс с собой особенно дорогую ему книжку – «Юным американцам о науке». Но он захватил её в постель: скорее всего, читал её Жермену и Фанни при свете огня от жаровни. И мне оставалось только надеяться, что в книжке не было пошаговых инструкций по созданию требушета [средневековая метательная машина гравитационного действия для осады городов – прим. перев.].
(с) Перевод Юлии Коровиной, Елены Буртан, Елены Карпухиной, Натальи Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
«ПЕТРУШКА, ШАЛФЕЙ, РОЗМАРИН И ТИМЬЯН» [Строчка-припев из старинной английской баллады «Scarborough Fair» («Ярмарка в Скарсборо»), главный герой которой просит возлюбленную исполнять самые невыполнимые задания. В ХХ веке приобрела особую популярность, благодаря рок-альбому с одноимённым названием, созданным дуэтом Simon and Garfunkel. – прим. перев. ]
И ЛИШЬ НЕДЕЛЮ спустя мы узнали остальное. Фанни с Джермейном отправились к Йену помогать Дженни вычёсывать коз. Джемми заниматься этим не мог: накануне он вывихнул большой палец. Быть сторонним наблюдателем он никогда не любил и поэтому решил остаться дома и сыграть с Джейми в шахматы. Роджер подбирал на слух «Ярмарку в Скарборо» на примитивных аппалачских цимбалах, которые смастерил сам, и незатейливая мелодия вплеталась в житейские разговоры и неторопливую повседневную суету на кухне. Мы с Бри уже замесили на завтра тесто и поставили его подниматься, замариновали в травах и уксусе олений окорок, но к тому времени, когда мы принялись обсуждать, стоит ли мыть пол, или достаточно его только подмести, в комнате стало тихо. Шахматная партия закончилась (героическим усилием Джейми умудрился проиграть), цимбалы умолкли, а Мэнди и Джемми уснули, развалившись по углам скамьи-ларя, словно пара мешков с сушёными бобами. Не сговариваясь, четверо взрослых собрались за столом и прихватили четыре кружки и бутылку приличного красного вина – благодарность Майкла Линдсея за то, что я зашила пару длинных ран на боку его лошади, на которую напал медведь. – Как красиво звучат твои цимбалы, Роджер Мак. – Джейми кружкой указал на инструмент: зять предусмотрительно убрал его на шкафчик с лекарственными травами. Роджер удивлённо поднял брови: – Ты... различаешь мелодию? То есть… ты понял, что это песня? – Нет. А это была песня? – в свою очередь удивился Джейми. – Просто твой инструмент очень приятно звучит – будто колокольчики звенят. – Это песня... из нашего времени, – чуть поколебавшись, пояснила Брианна и покосилась на детей. – Ничего страшного, – успокоил жену Роджер. – Такую песню могли бы написать когда угодно – в любую эпоху, начиная со Средневековья. – Ладно. Но надо быть поосторожнее. – Бри неуверенно мне улыбнулась. – Не хотелось бы, чтобы Мэнди запела в церкви «Twist and Shout» [песня из репертуара группы The Beatles – прим. перев.]. – Да, в нашей церкви, пожалуй, не стóит, – согласился Роджер, – хотя, безусловно, уже сейчас существуют церкви, в которых... гм... во время богослужения прихожане энергично пританцовывают. Вот там эта песня прозвучала бы более-менее уместно. …Интересно, есть ли где поблизости хоть одна церковь, практикующая прикосновения к змеям? – внезапно полюбопытствовал он. – Я просто не знаю, когда этот религиозный обряд появился. – Обряд со змеями?.. Прямо в церкви?.. – засомневался Джейми. – На кой чёрт это делать? – Вспомни хотя бы стихи 17-18 в шестнадцатой главе Евангелия от Марка, – сказал Роджер. – «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы». И прямо в церкви прихожане берут гремучих змей и водяных щитомордников. Голыми руками, – объяснил Роджер. – И делают они это, – или будут делать, – чтобы доказать свою веру. – Господи помилуй, – перекрестился Джейми. – Вот именно, – кивнул Роджер. – Библия плохому и опасному не научит, – сказал он Бри, – но, пожалуй, не стоит привлекать внимание посторонних к тому, чего пока нет и что появится позже. Когда Роджер цитировал строчки из Библии, я невольно взглянула на свои руки, но, услышав его предостережение, тут же подняла глаза. Джейми растерянно молчал. Снова посмотрев на детей, Бри глубоко вздохнула. – Мы не хотим, чтобы дети всё забыли, – тихо произнесла она. – Были… есть… вернее, будут… люди и всякие вещи из... нашего времени… которые они любили. И мы не знаем, смогут ли Джем и Мэнди со временем... когда-нибудь... вернуться туда. Но нам нужно быть поосторожнее, когда в своём кругу мы предаёмся воспоминаниям о нашем времени, надо быть аккуратнее со словами. Не забывайте об этом. – Бри сглотнула, и мышцы на её длинной шее слегка дёрнулись. – Вряд ли люди сильно удивятся, вздумай Мэнди рассказать о туалетах. Особенно если я такой построю, – на губах у Бри мелькнула улыбка. – Но есть и много чего другого. – Да уж, – тихо сказал Джейми. – Пожалуй. Он опустил руку мне на бедро, и я накрыла её ладонью: мы смотрели на Брианну с Роджером и видели перед собой изгнанников, поневоле скрывающих невыразимую печаль и мужественно решивших не жить воспоминаниями, которые навсегда останутся в глубине сердца, как бы глубоко их ни похоронили. Сколько раз мы читали подобное на лицах окружающих! Я – перед самым концом Второй мировой войны, а Джейми – месяцы, годы после Каллодена. Повисло долгое молчание. Наконец Джейми прочистил горло. – Почему вы вернулись, я знаю, – сказал он. – Но кàк вы это сделали? Деловитость, с которой был задан вопрос, не дала нам погрузиться в уныние. Бри с Роджером переглянулись, потом посмотрели на нас. – А вино осталось? – спросил Роджер.
МЫ ВНОВЬ НАПОЛНИЛИ кружки, и Бри начала. – Мы понятия не имели, возможно ли перемещаться сразу и во времени, и в пространстве, – пояснила она. – Мы не знаем ни одного человека, кому бы это удалось, а экспериментировать на себе было не лучшей идеей. – Да уж конечно, – едва слышно произнесла я. Как правило, мне удавалось не вспоминать, каково это – войти… туда... Но я всё прекрасно помнила. Словно сидишь в малюсенькой лодке посреди бескрайнего моря и видишь, как в воде прямо под тобой проплывает огромная чёрная тень. – Так что первую часть проблемы решить было достаточно просто, – сказал Роджер и поморщился: судя по тени, пробежавшей по его лицу, «просто» – понятие относительное. – Нам в любом случае пришлось бы переместиться из Шотландии в Америку. Кроме того, нужно было продумать, где легче пройти сквозь каменный круг: возле Инвернесса или на Окракоке. – Проходя сквозь камни на Окракоке, люди погибли, – тихо сказала Бри, положив ладонь на руку Роджера. – Об этом тебе говорил Вендиго Доннер, так ведь, мама? – Да, говорил. Горло сдавило: в памяти всплыли события, которые приятными не назовёшь – ни те, что связаны с Доннером, ни те, что произошли на Окракоке с дочерью. Бри сильно побледнела: об этом острове у неё тоже остались ужасные воспоминания, именно там её держал в плену Стивен Боннет. – И даже с теми, кто при переходе выжил, происходило... э-э... нечто аномальное, – подхватил рассказ Роджер и посмотрел на меня. – Зуб Выдры… Ну, Роберт Спрингер. Он рассчитывал, что вся его группа должна уйти в прошлое в... в какой век? В середину шестнадцатого или ещё раньше? Во всяком случае, в очень далёкое прошлое. Сам Спрингер переместился во времени дальше всех, но всё же не настолько далеко, как собирался. Тем не менее факт остаётся фактом: не для всех членов группы переход закончился одинаково. – Да, хотя они выполняли необходимые движения и произносили заклинание. Нам кажется, это случилось из-за того, что они проходили по одному, – вставила Бри. – Мы же – шли вместе, – она указала на спящих детей, – держась друг за друга. Может, разница именно в этом. – Мы и раньше проходили сквозь камни на Окракоке вместе, – добавил Роджер. – Тогда нам это удалось, – и мы надеялись, что у нас снова получится. – То есть всё свелось к кораблям? – Напряжённо слушая, Джейми сидел и слегка постукивал пальцами по бедру, но теперь выпрямился. – Перед вами возник вопрос: насколько сильно отличаются корабли, построенные в 1739 и в 1775 годах, так? – Вот именно, – подчеркнула Брианна. – Корабли стали больше и быстроходнее, но погода… непредсказуема, и если попадёшь в ураган или столкнёшься с айсбергом, то какая разница, – она кивнула мне, – где ты – в лодке или на «Титанике». – Точно. Разницы никакой, – согласился Джейми. Я рассмеялась, ведь когда-то о «Титанике» ему вкратце рассказала я. – Вы так говорите, будто доска в форелевом пруду ничуть не хуже «Куин Мэри». Но это же действительно большой корабль, – сказала я. – Что ж, не спорю. Хотя, на «Куин Мэри» еда наверняка повкуснее, – предположил Джейми, не обращая внимания на мои поддразнивания. – А с твоими иголками во лбу я бы выбрал судно, где получше кормят. Так вы узнали, насколько сильно изменилась погода за сорок лет? – обратился он уже к Бри. Та покачала головой. – Мы переживали не из-за ветров да штормов: дело не в самой погоде как таковой… Климат, конечно, мог измениться, но узнать об этом у нас не было никакой возможности. Речь шла о политическом климате – и в нём мы разбирались. – Война, – пояснил Роджер, правильно истолковав мой непонимающий взгляд. – Британцы тогда – то есть, сейчас – то и дело устраивают торговые блокады и не моргнув глазом захватывают американские корабли. Что если бы мы выбрали не тот корабль, а его бы в конце концов потопили или захватили?.. Или же меня заставили бы вступить в Британский флот, и Бри с детьми пришлось бы самой решать, проходить сквозь камни одним или, оставшись на Ямайке либо где-то ещё, пытаться меня найти? – Звучит разумно, – признал Джейми. – Значит, вы сели на корабль в 1739 году. Ну и как вы добрались? – Ужасно! – Чудовищно! – одновременно выпалили Бри и Роджер. Затем они переглянулись и рассмеялись, но смех их прозвучал нервно, словно у выживших, которые ещё не до конца уверены, что всё страшное позади. На бриге «Кермана» Маккензи отправились из Инвернесса в Эдинбург, а там купили места на небольшом торговом судне «Констанс», которое отходило в Чарльстон. – На судне не было ни одной каюты, – сказал Роджер. – Нам выделили крошечный уголок в трюме, между бочонками с водой и штабелями сундуков, набитых тканями: льном, муслином, шерстью и шёлком. Ну и запашок там стоял! Представьте себе: смесь отбеливающей глины, клейстера, красителей и мочи! Но могло быть и хуже. В другом конце трюма людям вообще пришлось втиснуться между ящиками с солёной рыбой и бочонками с джином. Сложно было разобрать в темноте, но, похоже, из-за испарений, они большую часть пути провели в коматозном состоянии. – Может, оно и к лучшему, – с горечью произнесла Брианна. – Пока мы пересекали океан, на нас обрушились четыре шторма – не один, не два, не три, а целых четыре! Мы были уверены, что в любой момент либо пойдём ко дну, либо нас придавит грузом… На нас живого места не осталось – на всех, кроме Мэнди: почти всю поездку я не спускала её с рук. Мы вместе завернулись в плащ, чтобы хоть как-то согреться. Всего лишь слушая рассказ детей, Джейми слегка позеленел… Признаться, и у меня внутри ёкнуло. – Чем вы питались? – спросила я, надеясь отвлечься и вернуть разговор в более спокойное русло. – Холодной овсянкой, – пожал плечами Роджер. – В основном. И ещё нам давали бекон. Тоже холодный. И репу. Много репы. – Сырую репу?! – спросила я. – Да брось возмущаться! – запротестовала Бри. – На вкус она почти как яблоко, только не сладкая. К тому же я запаслась яблоками и изюмом, а ещё морковью и прихватила по горшку варёного шпината и солёных огурцов. Кроме того, нам выдали бочонок солёной рыбы... – О, Боже мой, – с чувством произнёс Роджер. – Я съел всего одну рыбину, но думал, что умру от жажды… – Тебя никто не предупредил, что её надо сначала вымочить? – ухмыльнулся Джейми. – Плюс ко всему у нас имелся сыр, – добавила Бри, но было ясно, что она никого не переубедила. – Кстати, сыр был не так уж плох, особенно если запивать его джином… Вы когда-нибудь видели сырного клеща? – А его вообще можно увидеть? – заинтересовался Джейми. – Я не раз бывал в трюме и даже руки у себя под носом не мог разглядеть. – Да уж, – согласился Роджер. – Разумеется, огонь в трюме зажигать было нельзя, поэтому светло было, лишь когда открывалась крышка люка. Что моряки и делали всякий раз, как стояла хорошая погода, – добавил он, пытаясь быть объективным. – Так это и к лучшему, – сказал Джейми. – А если ты к тому же голоден, то сырных клещей даже не заметишь. А сырой репой можно брюхо набить... Бри весело хмыкнула. Мне же было не до веселья: Джейми поддразнивал, но не шутил. Я понимала, что в нём ожили воспоминания о долгих годах после Каллодена, когда люди в Хайленде практически умирали от голода. Да и несколько лет в Ардсмуире были не лучше. – Сколько времени вы провели в море? – спросила я. – Семь недель, четыре дня и тринадцать с половиной часов, – ответила Брианна. – Слава Богу, поездка была не такой уж и долгой. – И то правда, – согласился Роджер. – Однако недалеко от побережья на нас обрушился последний шторм, поэтому пришлось сойти на берег в Саванне. Вряд ли мне удалось бы уговорить своё семейство, – он небрежно махнул рукой в сторону жены и детей, – сесть на другой корабль, но потом мы узнали, что до Окракока посуху – пятьсот миль… В общем, мы нашли другое судно – рыболовецкое. – Слава Богу, в этот раз мы спали на палубе! – с жаром воскликнула Бри. – Значит, вы наконец добрались до камней, – сказал Джейми. – И что потом? – Мы едва там не погибли, – тихо произнёс Роджер. Он взглянул на детей, спящих на скамейке. Мэнди растянулась ничком, обмякшая, словно её тряпичная Эсмеральда. – Нам помогла пройти Мэнди… И ты, – с лёгкой улыбкой добавил он, поднимая глаза на Джейми. – Я? – Ты написал книгу, – глядя на отца, тихо сказала Бри. – «Дедушкины сказки». И вы додумались положить экземпляр в шкатулку с письмами. Джейми вдруг смутился и опустил глаза в пол. – Вы... её читали? – спросил он и кашлянул. – Да. – Голос Роджера звучал мягко. – Перечитывали снова и снова. – И снова, – добавила Бри, глаза её потеплели от воспоминаний. – Мэнди может пересказать свои любимые истории слово в слово. – Ну надо же... – Джейми потёр нос. – И какое отношение это имеет к... – Это она тебя нашла, – объяснил Роджер. – Когда мы проходили сквозь камни, то старались изо всех сил думать о тебе, о Клэр, о Ридже и... и обо всём, что могли вспомнить. Наверное, было слишком много всего… слишком много разного. – Я даже словами передать не могу, что было, – сказала Бри, и я ни капли в этом не сомневалась: на её лице читался ужас пережитого. – Мы... никак не могли выбраться. Мы шагнули в бездну, и нас будто... разрывало, Па, – пыталась она объяснить. – Но так медленно, что ты буквально... ощущаешь, как разваливаешься на части. Когда мы раньше проходили сквозь камни… всё было похоже, но заканчивалось довольно быстро. На этот же раз… мы словно завязли. Слушая Брианну, я тоже вспомнила, каково это, и внутри всё содрогнулось, будто меня сбросили со скалы в пропасть. Бри побледнела, но, сглотнув, продолжила. – Я… мы… Разговаривать там по-настоящему невозможно, но ты вроде как осознаёшь, кто рядом с тобой и за кого ты держишься. Но Мэнди… и Джем… они немного… они в некотором роде сильнее, чем мы с Роджером. И я… мы… вдруг услышали, как Мэнди крикнула: «Дедушка! Голубые пикси!» И мы все сразу вспомнили… одну и ту же картинку на странице и зацепились за неё – примерно так это можно описать. Роджер улыбнулся и продолжил рассказ. – Мы все сосредоточились на тебе и той самой сказке, где изображён голубой пикси. И... в следующий миг мы оказались на земле, почти буквально распавшиеся на кусочки, но… живые. В нужном времени. И все вместе. У Джейми из горла вырвался нечленораздельный звук – такого ни от одного шотландца я прежде никогда не слышала. И тут я увидела, что проснулся Джем: он не шевелился, но глаза открыл. Потом он медленно сел и наклонился вперёд, упёршись локтями в колени. – Всё хорошо, дедушка, – сказал он хриплым ото сна голосом. – Не реви. Это ты привёл нас сюда в целости и сохранности.
Часть вторая К востоку от Пекоса законов нет [Поговорка. Пекос – река в США, приток Рио-Гранде, протекает по территории штатов Нью-Мексико и Техас – прим. перев.]
ГЛАВА 11. УДАР МОЛНИИ?
(с) Перевод Юлии Шнайдерман-Немировской
Иллюстрация Евгении Лебедевой
РОДЖЕР ШАГНУЛ на поляну и остановился так внезапно, что Бри чуть в него не врезалась и удержалась на ногах только потому, что схватила его за плечо. – Чёрт побери, – тихо произнесла она, уставившись на лежавшие перед ними развалины. – Это ещё... мягко сказано. Конечно, все, начиная с Джейми и заканчивая пятилетним Родни Бёрдсли, уже сообщили Роджеру, что год назад, пока Джейми и Клэр здесь не было, в постройку, служившую в Ридже церковью, школой и масонской ложей, ударила молния и дом сгорел. Однако зрелище всё равно стало для Роджера настоящим шоком. Брёвна дверного косяка сильно обгорели, но всё ещё стояли, словно чёрные и хрупкие привратники, зазывавшие в обугленную пустоту. – Большую часть головешек растащили. – Брианна глубоко вздохнула, подошла к пустой двери и огляделась. – Например, чтобы закоптить мясо или изготовить порох. Интересно, а серу сейчас трудно раздобыть? Роджер взглянул на жену, не зная, сказала она это серьёзно или говорит, лишь бы не молчать, потому что её тоже ошеломил вид разрушенной церкви – его первой и единственной церкви. Единственного места, где он был, пусть и на очень короткое время, настоящим пастором. В груди всё сжалось, горло перехватило, но он тут же взял себя в руки и откашлялся. – Ты собираешься делать порох? После того, что случилось из-за спичек? Бри взглянула на него с прищуром, но теперь он понял, что она намеренно сглаживает ситуацию. – Ты же знаешь, что я не виновата. А порох я сделать могу. Я же знаю его формулу, а селитру можно раздобыть в старых уборных. – Ну давай, если тебе нравится раскапывать древние уборные. – Роджер невольно улыбнулся. – А твоих знаний хватит, чтобы не подорваться на порохе, пока ты будешь его делать? – Нет, но я знаю, у кого спросить, – с довольным видом сказала она. – У Мэри Паттон. Хотела Брианна того или нет, но и правда разговор отвлёк их от тяжёлых мыслей. Ощущение, что ему дали под дых, у Роджера прошло, и, хотя тоска по ушедшему ещё не утихла, он смог отодвинуть эмоции в сторону, чтобы разобраться с ними позже. – А что это за Мэри, и где она живёт? – пошутил он. – Пороховая мастерица… Не знаю, как правильно назвать её профессию. Но у Мэри с мужем есть пороховая мельница на рукаве реки Ватоги – поэтому он так и называется – Пороховым Рукавом. Это милях в сорока отсюда, – как бы между прочим сообщила Брианна, присев на корточки и подбирая почерневший кусок древесного угля. – Туда ведёт просёлок, а местами даже неплохая дорога. Собираюсь съездить к Паттонам на следующей неделе. – Зачем это? – насторожился Роджер. – И зачем тебе этот уголь? – Рисовать, – ответила она и сунула уголь в сумку – Что касается миссис Паттон… Ты же знаешь: нам понадобится порох. Теперь Бри не шутила. – Ты имеешь в виду – много пороха, – задумчиво произнёс Роджер. – Не только для охоты. Он не знал, сколько пороха в запасе у Джейми: ведь стрелок из Роджера был никакой и с ружьём он не охотился. – Именно это я и имею в виду. – Бри повернула голову, и Роджер увидел, как она сглотнула и её длинная бледная шея при этом дрогнула. – Я кое-что узнала из папиной книги. Из «Души мятежника». – О Господи! – воскликнул Роджер, и то неприятное чувство, которое он подавил при виде своей бывшей церкви, вернулось с удвоенной силой. – И? – Ты слышал о британском офицере по имени Патрик Фергюсон? – Нет. Прямо сейчас и расскажешь? – Может, и расскажу. Он изобрёл первую весьма эффективную казнозарядную винтовку. И очень скоро – в следующем году – он спровоцирует сражение, – Бри обвела рукой окрестности, – в нашей округе. И оно закончится в местечке под названием Кингс-Маунтин. Роджер порылся в памяти, но места с таким названием не обнаружил. – Где это? – Где-то на границе Северной и Южной Каролины. Около сотни миль отсюда… – Прищурившись, Брианна посмотрела на солнце, чтобы определить направление, и ткнула длинным, почерневшим от угля пальцем в сторону рощицы молодых белых дубков. – Вон там. – Ты знаешь, что для американца сотня лет – большой срок, а для англичанина сотня миль – долгий путь? – спросил Роджер. – Не все здешние жители англичане, но и американцами они пока не стали. И для них это – расстояние. Неужели ты имеешь в виду, что нам почему-то придётся отправиться в Кингс-Маунтин? К его облегчению, Бри покачала головой. – Нет. Говоря, что Патрик Фергюсон спровоцирует сражение, я хотела сказать… что заварушка начнётся здесь... в глубинке. Брианна вытащила из кармана грязный носовой платок и рассеянно стёрла с пальцев пятна от угля. – Он создаст ополчение из лоялистов, – тихо добавила она. – Из числа наших соседей. Нам не удастся отсидеться в стороне. Даже здесь. Роджер это знал. Они оба знали. Не раз обсуждали, прежде чем решили добраться до её родителей, чтобы укрыться здесь. Но с самого начала они понимали, насколько ненадёжно это убежище и что война затронет всех и вся. – Я знаю, – Роджер обнял жену за талию. Они немного постояли, прислушиваясь к шуму леса. На деревьях неподалёку два самца-пересмешника затеяли свою собственную войну, распевая во всю мощь маленьких лужёных глоток. Несмотря на обугленные руины, на поляне веяло глубоким покоем. Из пепла, ярко выделяясь на чёрном фоне, поднялись зелёные побеги и кустики. Если не вмешиваться, лес терпеливо залечит шрам – вернёт себе землю и будет существовать, словно здесь ничего не произошло, словно маленькой церкви никогда и не было. – Ты помнишь первую проповедь, которую тут читал? – негромко спросила Брианна. Взгляд Бри был прикован к пожарищу. – Да. – Роджер слегка улыбнулся. – Во время проповеди какой-то мальчишка выпустил змею, а Джейми её схватил и спрятал, прежде чем поднялся переполох. Пожалуй, один из самых замечательных поступков, что он когда-либо ради меня совершил. Брианна засмеялась, и Роджер почувствовал сквозь одежду, как слегка задрожало от смеха её тёплое тело. – Представляю себе его лицо. Бедный Па: он так боится змей. – И неудивительно, – пожал плечами Роджер. – Змея его чуть не убила. Он почувствовал, как его тоже начинает сотрясать дрожь: он вспомнил о той бесконечной ночи в тёмном лесу, когда слушал наставления Джейми, что и как делать, если Маккензи придётся встать во главе всего Риджа. Тогда оба они считали, что Джейми при смерти. – Он не раз мог погибнуть, – посерьёзнела Брианна. – И когда-нибудь… – Её голос сорвался. Роджер обнял жену за плечо и нежно его помассировал. – И когда-нибудь для каждого наступит последний день, mo ghràidh [любовь моя (гэльск.) – прим. перев.]. В противном случае люди не считали бы, что им нужен священник. Что же до твоего отца... Сдаётся мне, пока твоя мама здесь, с ним всё будет в порядке. Что бы ни случилось. Бри глубоко вздохнула и расслабилось. – Думаю, это касается их обоих. Если мои родители здесь, всё будет хорошо. «Для тебя это именно так, – подумал Роджер. – Да и для меня, честно говоря, лучше, если они рядом. Надеюсь, и наши дети будут чувствовать то же самое по отношению к нам». – Да, твои родители – основные социальные институты Фрейзерс-Риджа, – с иронией произнёс он. – Мама – скорая помощь, а отец – полиция. Слова мужа рассмешили Бри, она с улыбкой к нему повернулась и обняла. – А ты – церковь, – добавила она. – Я тобой горжусь. Отпустив его, Брианна развернулась к развалинам и взмахом руки указала на призрачную дверь. – Что ж, если мама и Па могут восставать из пепла, то и мы сможем. Построим новую церковь здесь или в другом месте? Я хочу сказать, люди суеверны и мнительны. Неизвестно, как они отнесутся к восстановлению храма, уничтоженного молнией. Роджер пожал плечами, однако от того, что жена его поддерживает, на душе стало тепло. – Но ведь считается, что молния обычно не попадает дважды в одно и то же место. Значит, здесь безопаснее всего. Нам пора: нас ждёт Лиззи со своим семейством. – Хочешь сказать, со своим зверинцем? – сказала Бри, поддёрнув юбки, чтобы было удобнее идти в хижину Бёрдсли. – Лиззи, Джо и Кеззи, и… Хотя мама и говорила, но я забыла, сколько у них сейчас детей. – Я тоже не помню, – признался Роджер. – Вот доберёмся – пересчитаем. И только после того как за ними сомкнулся лес, а впереди протянулась тропа, ему пришёл в голову вопрос. Роджер понимал, что во время худшего в их жизни путешествия Брианну занимали только проблемы повседневного выживания, однако он был уверен, что её планы на жизнь не ограничиваются стиркой одежды и охотой на индеек. – Как думаешь, чем бы ты могла заниматься? Здесь. Он шёл за ней; Бри на миг оглянулась, и солнце пламенем коснулось её волос. – Я-то? – переспросила она. – Возможно, стала бы оружейником. – Бри улыбалась, но взгляд её оставался серьёзным. – Оружейник нам понадобится.
(с) Перевод К. Спиридоновой, Ю. Коровиной, Е. Буртан, Е. Карпухиной и Н. Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Плантация Маунт-Джосайя, Королевская колония Вирджиния. УИЛЬЯМ УЛОВИЛ ЗАПАХ ДЫМА – не печного и не от лесного пожара, – повеяло пеплом, приправленным ароматами угля, жира и... рыбы. Вряд ли источник запаха находился в ветхом доме: дымоход рухнул и увлёк за собой часть крыши, и красноватые листья какого-то вьющегося растения уже укутали, словно саваном, обломки камня и черепицы. Сквозь рассохшиеся доски террасы проросли топольки. Лес начал незаметно отвоёвывать принадлежащее ему по праву. Но не в его обычаях коптить своё зверьё. Имение явно не пустовало. Спешившись и привязав Барта к деревцу, Уильям засыпал порох в пистолет и пошёл к дому. Возможно, это индейцы-охотники. Они частенько коптят свою добычу, прежде чем отправиться в обратный путь. К охотникам у него претензий нет. Но если кто-то решил самовольно поселиться в доме в отсутствие хозяев… Им стоило подумать дважды, потому что это место принадлежит Уильяму. Там и на самом деле были индейцы. Или, по крайней мере, один. В тени огромного бука спиной к Уильяму сидел на корточках полуголый мужчина и присматривал за костром, который был разведён в неглубокой яме и прикрыт влажной рогожей. Аромат свежесрубленных стволов гикори смешивался с густыми запахами крови, свежего мяса, дыма и резким запахом вялящейся рыбы. А возле другого, обычного костра виднелась небольшая решётка на стойках, с разделанной форелью. В животе у Уильяма заурчало. Молодой индеец, мускулистый и крупный, ловко разделывал тушу кабанчика, лежащую на мешковине около костровой ямы. – Привет! – крикнул Уильям. Охотник оглянулся, моргая от дыма и отгоняя от его лица. Индеец медленно поднялся, не выпуская из руки нож. В голосе Уильяма не слышалось враждебности – не стал угрожать и незнакомец. Впрочем, человек оказался очень даже знакомым. Когда индеец вышел из тени дерева и солнечные лучи коснулись его волос, Уильям, к своему неописуемому изумлению, его узнал. Судя по всему, молодой человек изумился не меньше. – Лейтенант? – не веря своим глазам, спросил охотник. Окинув Вилли взглядом с головы до ног, индеец отметил, что тот в гражданском. Большие тёмные глаза молодого человека остановились на лице Уильяма. – Лейтенант… лорд Элсмир? – Да, когда-то меня так называли. А вы же мистер Циннамон? Произнося это имя, он не смог сдержать улыбку. [Циннамон (лат.) – корица. – прим. перев.] Волосы молодого человека были сейчас не длиннее дюйма, однако их характерный насыщенный рыжевато-коричневый цвет и сверхкучерявость он смог бы скрыть, только побрившись налысо. Именно цвету волос сирота, выросший в приюте французских миссионеров, был обязан своей фамилией. – Верно. Я – Джон Циннамон. К вашим услугам… сэр. Хотя слово «сэр» прозвучало почти вопросительно, бывший следопыт с достоинством поклонился. – Уильям Рэнсом. К вашим услугам, сэр. – Уильям улыбнулся и протянул руку. Джон Циннамон был на пару дюймов ниже его и на пару дюймов шире. За прошедшие пару лет следопыт возмужал. Он крепко пожал руку Уильяму. – Надеюсь, вы простите моё любопытство, мистер Циннамон, но какого чёрта вы здесь делаете? – отпуская его руку, спросил Уильям. В последний раз он видел Джона Циннамона три года назад в Квебеке. Тогда Уильям провёл бóльшую часть долгой холодной зимы в обществе индейца-полукровки, который был примерно одного с ним возраста. Они вместе охотились и ставили ловушки на зверя. Уильяму на минуту пришла в голову абсурдная мысль, что мистер Циннамон искал тут именно его. Но англичанин был уверен, что при индейце он Маунт-Джосайю не упоминал. Да даже если и упомянул, следопыт вряд ли стал бы искать его на плантации: Уильям не приезжал сюда с шестнадцати лет. – Э-э-э... – К удивлению Уильяма, широкие скулы Циннамона залил румянец. – Я… э… я… ну, я тут остановился по пути на юг. Скаут покраснел ещё гуще. Уильям выгнул бровь. Вирджиния действительно расположена южнее Квебека, а приличная часть континента лежит к югу от Вирджинии, но Маунт-Джосайя находится в стороне от всех дорог на юг. Чтобы попасть на плантацию, Уильям погрузился вместе с лошадью на баржу и поплыл вверх по течению до Порогов. Так называется протяжённый участок реки Джеймс, изобилующий водопадами и порогами, где земля словно вздыбливается, и плыть по реке дальше невозможно. Объезжая Пороги по суше, молодой человек встретил всего троих путников, и все они направлялись в другие края. И вдруг широкие плечи Циннамона расслабились, а взгляд перестал быть настороженным. – На самом деле, я заглянул сюда повидаться с другом, – сказал Циннамон и кивнул в сторону дома. Уильям резко обернулся и увидел ещё одного индейца, который пробирался сквозь заросли малины и ежевики, заполонившие бывшую лужайку для игры в крокет. – Маноке! – сорвалось с губ Уильяма. – Маноке! – крикнул он во весь голос, и мужчина поднял голову. Лицо старого индейца осветилось радостью. Уильям ощутил, как его тоже накрыло волной счастья, которая омыла его сердце, будто чистым весенним дождём. Индеец оставался по-прежнему стройным и гибким, хотя морщин на лице прибавилось. Обняв его, Уильям почувствовал, что от волос Маноке, всё таких же густых и жёстких, пахнет дымом. Изменился лишь их цвет: появились седые пряди того же мягкого оттенка, что и дым. Уильям без труда их разглядел, когда Маноке прижался щекой к его плечу. – Что ты сказал? – спросил Уильям, разжимая объятья. – Я сказал: «Господи, мальчик, как же ты вырос!» – усмехнулся Маноке. – Есть хочешь?
МАНОКЕ БЫЛ ДРУГОМ лорда Джона, и тот не называл его иначе. Индеец приходил и уходил, когда ему вздумается и, как правило, без предупреждения, хотя бо́льшую часть времени проводил в Маунт-Джосайе. Он не был ни слугой, ни батраком, но когда здесь жил, то готовил и мыл посуду. А ещё держал кур… Кстати, тут и сейчас есть куры. Уильям слышал, как они кудахчут и копошатся, устраиваясь на ночлег в кронах деревьев возле разваливающегося дома. А ещё Маноке помогал потрошить и разделывать дичь. После того как Уильям позаботился о Барте, он присоединился к индейцам. Мужчины ужинали на полуразрушенной террасе и наслаждались мягким вечерним воздухом, одним глазом приглядывая за вялящейся рыбой, чтобы её не стащили еноты, лисы или другие голодные нахлебники. – Ты́ кабанчика добыл? – спросил Уильям Циннамона, кивком указав на костёр в яме, прикрытый рогожей. – Oui [да (фр.) – прим. перев.]. Вон там. – Циннамон махнул большой рукой в сторону севера. – В двух часах ходьбы отсюда. Там небольшое стадо – всего несколько свиней. Уильям кивнул и спросил: – У тебя есть лошадь? Хоть кабанчик был и невелик, фунтов шестьдесят весом [приблизительно 27 кг. – прим. перев.], но тащить на себе пару часов такую тяжесть нелегко – особенно если Циннамон не знал, сколько ему придётся идти (а, судя по всему, он не знал). Он уже сказал Уильяму, что никогда раньше не бывал в имении Маунт-Джосайя. Циннамон, не переставая жевать, кивнул и подбородком указал туда, где находились хозяйственные постройки и обветшалая сушильня для табака. Уильяму стало интересно, давно ли Маноке вернулся в имение: оно выглядело так, словно несколько лет пустовало... Но ведь куры откуда-то взялись... Кудахтанье и отрывистые вскрики птиц на деревьях внезапно напомнили о Рейчел Хантер, и в следующий миг Уильяму почудились запахи дождя, мокрых цыплят – и вымокшей девушки. «...одну из них мой брат называет Великой вавилонской блудницей. Ни одна курица умом не блещет, но эта – прямо какая-то извращенка. – Извращенка?! Рейчел фыркнула и наклонилась, чтобы открыть сундук с бельём. Она явно поняла, что Вилли подумал о других значениях этого слова и по отношению к курице счёл их забавными. – Эта поганка сидит на сосне, на высоте двадцати футов, да в самый ливень с грозой. Извращенка. – Рейчел достала льняное полотенце и начала вытирать им волосы. Внезапно шум дождя усилился: загрохотал град, словно в ставни швыряли гравий. – Хм-м-ф, – Рейчел с мрачным видом посмотрела на окно. – Надеюсь, град её собьёт. А когда она будет лежать без сознания на земле, первая же пробегающая мимо лиса её слопает. И поделом ей! – Рейчел снова принялась сушить волосы. – Невелика потеря. Буду счастлива, если больше никогда не увижу этих кур». Уильям отчётливо помнил аромат влажных волос Рейчел, как и сами волосы – тёмные, рассыпавшиеся прядями по спине. Намокшая поношенная сорочка стала местами почти прозрачной, и из-под неё смутно просвечивала бледная нежная кожа. – Что? То есть... Прошу прощения, ты что-то сказал? Маноке задал Уильяму какой-то вопрос, и аромат дождя растаял, уступив место запахам дыма от горящего гикори, жареной кукурузной муки и рыбы. Маноке бросил на Вилли насмешливый взгляд, но терпеливо повторил: – Я спросил, ты здесь останешься? Если да, то надо бы починить дымоход. Уильям оглянулся: за краем террасы едва виднелась полуразвалившаяся труба, увитая виноградной лозой. – Не знаю, – пожал он плечами. Маноке кивнул и вернулся к беседе с Циннамоном, они оба говорили по-французски. Уильям был не в силах разобрать слова: его внезапно охватила безмерная, всепоглощающая усталость. Так стоит ли ему тут остаться? Не сейчас, но, может, позже, когда он выполнит свою миссию и найдёт либо кузена Бена, либо железные доказательства его смерти. Может, тогда Вилли сюда и вернётся. Он и сам не понимал, зачем сейчас сюда приехал... Просто имение было единственным местом, где он мог спокойно поразмышлять, никому ничего не объясняя. Его приёмная мать, которую он всегда называл просто матушкой Изобель, завещала имение ему. «Интересно, – вдруг подумал Уильям, – а сама-то она хоть раз здесь бывала?» По дороге к имению он нашёл ещё нескольких ополченцев из Вирджинии, которые находились в лагере Миддлбрук, как раз когда Бен был там пленником. Большинство из них никогда не слышали о капитане Бенджамине Грее, а тем немногим, кто его знал, было лишь известно, что он умер. Но он ведь мог и остаться в живых. Уильям упрямо в это верил. А если Бен и скончался, то явно не от лихорадки или оспы, как сообщили в письме американцы. Вилли собирался выяснить, что случилось с кузеном. Как только он докопается до правды... Что ж, надо ещё многое обдумать. Нужно собраться с мыслями. Разложить всё по полочкам, решить, что делать. Первоочередная задача, – конечно, Бен. Но после придётся взять себя в руки и действовать, чтобы всё исправить. – Исправить, – пробормотал он. – Гори всё синим пламенем! Ничего уже не исправить. Рейчел вышла замуж за грёбаного Йена Мюррея, который теперь не пойми кто – то ли могавк, то ли шотландский горец, а к тому же (да не сыпьте соль на рану!) ещё и кузен Уильяма. Этого не исправишь. Джейн... Уильям изо всех сил старался не вспоминать, какой увидел девушку в последний раз. Этого тоже ни исправить, ни стереть из памяти нельзя. Джейн словно превратилась в острый камешек в глубинах его сердца, который иногда громко напоминает о себе. И никак не изменить тот факт, что настоящий отец Уильяма – Джеймс Фрейзер. Факт, разящий, будто тысяча шипов. Столкнувшись лицом к лицу с Фрейзером, проведя с ним адскую ночь в тщетной надежде спасти Джейн... Как после всего этого можно отрицать правду? Вилли был зачат предателем-якобитом, шотландским преступником... проклятым – чёрт подери! – конюхом. Но… Шотландец тогда сказал ему: «Ты вправе рассчитывать на мою помощь в любом рискованном деле, если сочтёшь, что оно того стоит». И ведь Фрейзер помог – как и обещал. Не ставя условий и не задавая вопросов. Помог не только с Джейн, но и с её младшей сестрой Френсис. Когда они хоронили Джейн, Уильям едва мог и слово вымолвить. Сейчас его охватила та же самая душевная боль, и Вилли, держа в руке недоеденный кусок рыбы, повесил голову. Тогда Уильям буквально навязал Френсис шотландцу и ушёл. И только теперь впервые задался вопросом, почему он поступил именно так. Ведь на печальных, скромных похоронах присутствовал и лорд Джон, который стал ему истинным отцом… Разумеется, можно было преспокойно передать Фанни на попечение лорда Джона. Но почему-то он этого не сделал. Такая мысль даже не пришла ему в голову. «Нет. Нет, я не жалею». Слова шотландца эхом пронеслись в голове Вилли. Вспомнив, как его щеки на миг коснулась большая тёплая ладонь Фрейзера, Уильям тут же подавился рыбьей косточкой, которую не заметил, и закашлялся. Маноке взглянул на него, но Вилли отмахнулся, и индеец снова заговорил с Джоном Циннамоном, только теперь по-алгонкински. Уильям же поднялся и, безостановочно кашляя, пошёл за дом к колодцу. Вода была сладкой и холодной. Немного усилий – и Уильям избавился от кости, напился, затем облил голову водой. Он смыл грязь с лица и почувствовал, как на него постепенно нисходит покой. Не умиротворение и даже не смирение, а осознание того, что если прямо сейчас исправить ничего нельзя... то, вероятно, это и не нужно. Ему исполнился двадцать один год, он достиг совершеннолетия, но поместьем Элсмир по-прежнему управляют доверенные лица и юристы, так что ответственность за арендаторов и фермы несёт кто-то другой. До тех пор, пока он не вернётся в Англию, чтобы заявить о своих правах и приступить к обязанностям. Если он вернётся. Или... Или что? Сумерки уже сгустились – он любил это время суток. Здесь, в Маунт-Джосайе, в свете умирающего дня лес готовился ко сну: нагретый воздух поднимался, избавляя от бремени дневной жары, пролетал прохладным ветерком, словно незримый призрак, сквозь шепчущиеся листья и своими прикосновениями дарил покой разгорячённой коже Уильяма. Смахивая с лица влагу, Вилли решил, что останется здесь. Ненадолго. Ни о чём не думать и не бороться с собой. Просто взять паузу. Может, всё само собой уляжется по полочкам? Уильям неторопливо вернулся на террасу и обнаружил, что Маноке и Циннамон как-то странно на него смотрят. – Вы чего? – спросил Вилли и на всякий случай провёл рукой по макушке. – У меня что, репей в волосах? – Да, – ответил Маноке. – Но речь не об этом. Наш общий друг хочет тебе кое-что сказать. Уильям удивлённо посмотрел на Циннамона, и ему показалось, что парень покраснел, но было слишком темно, чтобы разглядеть румянец. Молодой человек втянул голову в плечи, он выглядел одновременно и смущённым, и воинственным. – Давай, – подбодрил индейца Маноке. – Рано или поздно тебе придётся ему сказать. Сейчас – самое подходящее время. – Сказать о чём? Уильям уселся, скрестив ноги, и посмотрел сидящему Циннамону прямо в глаза. Парень плотно сжал губы, но взгляда не отвёл. – Я уже говорил... – выпалил он. – Ну, раньше... Зачем я сюда приехал. Так вот, я подумал, а вдруг... Ну, может быть... Это единственное место, которое я знаю, откуда можно начать поиски. – Какие поиски? – оторопел Уильям. – Я ищу лорда Джона Грея. – Циннамон сглотнул, и кадык на его широком горле дёрнулся. – Своего отца.
МАНОКЕ ОХОТИЛСЯ РЕДКО, но был отличным рыбаком. Он научил Уильяма делать ловушку-морду для рыбы, забрасывать леску и даже ловить сома без снастей: смело засовывать пальцы в мутную воду, в ямки возле берега, где жила рыба, а затем, когда та вцеплялась в руку, разом вытаскивать рыбину. Сейчас Уильям ощущал себя, будто снова ловил сома: по позвоночнику пробежали мурашки, а голову словно окатило холодной, мутной водой, и она теперь медленно стекала по его лицу. И покалывало пальцы, будто в ожидании внезапной железной хватки невидимых челюстей. – Твоего отца, – еле ворочая языком, произнёс он. – Да, – подтвердил Джон Циннамон. Он сидел, не поднимая головы и не отрывая взгляда от кукурузной лепёшки, которую жевал. Чувствуя себя так, словно его огрели пыльным мешком из-за угла, Уильям посмотрел на Маноке. Пожилой индеец кивнул: он был счастлив, хотя и выглядел серьёзным. – Вот как, – вежливо произнёс Уильям, хотя желудок сжался в пушечное ядро. – Поздравляю тебя. Несколько минут все молчали: слова Циннамона произвели эффект разорвавшейся бомбы, – казалось, сам Циннамон потрясён не менее Уильяма. – Лорд Джон... – замечательный человек, – сказал Уильям, чувствуя, что правила приличия требуют от него чего-то большего, чем несколько формальных слов. Кивнув, Циннамон пробормотал что-то нечленораздельное, затем схватил маленькую жареную форель и от волнения целиком запихнул её в рот. Он принялся громко жевать, то и дело слегка покашливая. Неразговорчивый по натуре, Маноке и сейчас молчал. Он спокойно ел жареную рыбу и кукурузные лепёшки, не обращая никакого внимания на двух своих сотрапезников, которых терзали душевные бури. Уильяму было невмоготу смотреть на Циннамона, но помимо воли он всё время украдкой бросал взгляды на индейца и тут же отводил глаза. Циннамон, довольно красивый мужчина, явно был полукровкой. И цвет волос мог достаться парню только от родителя-европейца. Но тугие, буйные кудри не имели ничего общего с густой светлой шевелюрой лорда Джона. Циннамон вдруг поднялся с растрескавшихся досок террасы, на которой они сидели за ужином в сгущающихся сумерках. – Ты куда, mon ami? [дружок (фр.) – прим. перев.] – удивился Маноке. – Пойду посмотрю, что там с костром. – Циннамон мотнул головой в сторону коптильни под большим дубом. Рогожа, покрывавшая яму с углями, почти высохла, начала обугливаться и дымиться – мгновение спустя вонь донеслась до носа Уильяма. Во время зимовки в Квебеке, когда они охотились, Циннамон говорил Уильяму, что его мать – наполовину француженка. Интересно, часто ли встречаются кудрявые волосы у французов? Под деревом стояли ведро и большой глиняный кувшин для воды – серый, с двумя белыми полосками и множеством сколов. Уильям вспомнил, как лорд Джон купил его у торговца на реке, когда они впервые приехали в Маунт-Джосайю. Циннамон налил в ладонь воды и разбрызгал её по рогоже. Она тут же перестала дымиться и снова стала потихоньку парить. И струйки дыма от горевшего внизу огня просачивались из-под её закреплённых краёв. Циннамон присел на корточки и подбросил несколько веток в огонь под стойкой с рыбой, которая сушилась рядом с коптильней, потом поднялся и посмотрел на террасу. В полумраке его лицо казалось почти белым. Опустив взгляд, Уильям стал крошить пальцами кусочек лепёшки и почувствовал, как к щекам прилила горячая кровь, будто его поймали за чем-то постыдным. Глаза... Возможно, разрез глаз чем-то и напоминал папá... Уильям замер, не в силах закончить мысль, в которой слово «папá» сочеталось с... этим… Сын. Сын лорда Джона. И всякий раз эта мысль воспринималась как удар под дых. Как, чёрт побери, вообще такое возможно?! Однако факт налицо. Маноке никогда не лгал. И был не из тех, кого легко одурачить. Он никогда не сделал бы ничего, что могло бы навредить лорду Джону. Уильям в этом даже не сомневался. Если Маноке сказал, что Циннамон не врёт... значит, так оно и есть. Но всё равно… тут наверняка какая-то ошибка.
ХОТЯ УИЛЬЯМ И ОЧЕНЬ ОБРАДОВАЛСЯ Маноке, его присутствие помешало романтическим планам Вилли. Он мечтал целыми днями бродить по плантации наедине со своими мыслями. Но откровения Джона Циннамона вообще зарубили на корню все надежды на то, что здесь он обретёт желанный покой. Куда бы он теперь ни забрёл, ему не убежать от факта: «Вот этот здоровенный, крепкий индеец и есть настоящий сын папá. А я – нет». Хотя Уильям и не состоял в кровном родстве с Джоном Греем, ни один из них никогда не считал этого важным. До сих пор. И всё же если лорд Джон провёл одну ночь с индианкой или – о Господи! – у него была постоянная любовница-индианка в Квебеке, – это касалось только его. Циннамон сказал, что его мать умерла, когда он был младенцем. И лорд Джон счёл бы делом чести позаботиться о мальчике. И что же сделает папá, когда пред ним предстанет этот... этот... плод его блудливых чресел? «Нет, это уже слишком». Уильям встал и пошёл прочь. Ему нужно было отлить и хоть немного побыть одному, чтобы обрести душевное равновесие. Но успокоиться не получалось, и Вилли всё шёл и шёл сквозь сгущавшуюся тьму. Было всё равно, куда идти. От костра он направился в поля, что простирались позади дома. Раньше, много лет назад, плантация Маунт-Джосайя могла похвастаться всего двадцатью акрами табака. А сейчас земля обрабатывается? К удивлению Уильяма, оказалось, что да. Было ещё слишком рано собирать урожай, однако ночь пропиталась густым смолистым ароматом необработанного табака. Запах его успокоил, и Вилли поплёлся через поле к чёрному силуэту табачной сушильни. А её по-прежнему используют? Да. Названная сушильней из вежливости, она была чуть побольше сарайчика, но просторной и хорошо проветриваемой в глубине: там развешивались стебли, с которых потом обламывали листья. Сейчас с балок свисало всего несколько стеблей, едва видимых на фоне тусклого света звёзд, просачивающегося сквозь широкие щели в досках. При появлении Уильяма сухие, сложенные в стопки листья с одной стороны широкого ферментационного помоста зашевелились и зашуршали, словно сарай заметил молодого человека. Эта странная игра воображения его не встревожила, и Уильям безотчётно кивнул темноте, будто здороваясь. Он на что-то наткнулся, – и оно с глухим стуком отлетело в сторону. Пустая бочка. Двигаясь на ощупь, он насчитал ещё более двух десятков. Они ждали, когда их заполнят. Несколько старых и несколько новых, судя по запаху свежей древесины, острый аромат которой смешивался с благоуханием сарая. На плантации кто-то работал – и это явно был не Маноке. Индеец любил время от времени выкурить трубочку, но Уильям ни разу не видел, чтобы он выращивал табак или собирал урожай. К тому же свежим табаком от старого индейца никогда не пахло: невозможно прикоснуться к зелёным росткам без того, чтобы к рукам не прилип чёрный смолистый сок. А все, кто работал в поле, пропитывались ядрёным запахом зрелого табака, от которого даже у взрослого человека кружилась голова. Когда Уильям жил здесь с лордом Джоном, – имя мгновенно отозвалось болью, но он её проигнорировал, – отец нанимал сезонных рабочих из соседнего поместья выше по реке, большого имения под названием Бобуайт [куропатка виргинская (англ.) – прим. перев.]. Приходившие батраки легко справлялись со скромным урожаем с плантации Маунт-Джосайя в дополнение к огромным полям Бобуайта. Возможно, эта договорённость оставалась в силе? Мысль о том, что жизнь на плантации – пусть даже призрачная – всё ещё теплится, Уильяма немного приободрила. А то, увидев разрушенный дом, он уж было решил, что имение совсем заброшено. Вспомнив о доме, Уильям оглянулся. Сквозь пустые проёмы окон фасада проникал мерцающий свет костра, создавая иллюзию, что там по-прежнему кто-то живёт. Вздохнув, он потащился обратно. Покоя он не обрёл. Уильям пытался не думать о том, чей он сын, о своём титуле и ответственности перед арендаторами, о том, какой будет оставшаяся часть его треклятой жизни, а теперь ещё и о чёртовом сыне лорда грёбаного Джона, и потому, словно утопающий за соломинку, ухватился за нерешённую загадку с исчезновением Бена. Кто-то положил безухого незнакомца в могилу и поставил сверху камень с надписью «Бенджамин Грей», и, кто бы это ни был, ему почти наверняка известно, что случилось с Беном. По последним подсчётам, Уильям поговорил с двадцатью тремя ополченцами, которые были в горах Уотчунг вместе с Вашингтоном в то же время, когда Бен предположительно погиб. Четверо из них слышали о Бене и о том, что он умер, но никто из них не видел ни тела, ни могилы. И Уильям готов был поклясться, что никто из них не лгал. Ещё один факт. Генерал Клинтон получил письмо с известием о смерти Бена и поручил адъютанту передать его дяде Хэлу. Письмо написал какой-то офицер Континентальной армии. Но кто именно? – И почему я не попросил показать это письмо, чёрт меня побери?! – пробормотал Вилли. «Да потому, что ты был слишком поглощён собой и маялся из-за своей уязвлённой гордости», – ответил он сам себе. Значит, теперь логично сделать вот что: выяснить имя американского офицера, написавшего письмо, а затем... найти самого офицера, – если за это время он не погиб, не попал в плен и не умер от сифилиса. Следующий шаг закономерно вытекал из предыдущего: дядя Хэл наверняка сохранил письмо, – а у дяди (и у папà...) имеются армейские связи, которые помогут им выяснить местонахождение любого американского военного. Тогда придётся отправиться в Саванну, и остаётся только надеяться, что город по-прежнему под контролем британской армии. И что отец и дядя Хэл продолжают служить в упомянутой армии.
КОГДА УИЛЬЯМ ВЕРНУЛСЯ, Маноке и Циннамон курили на террасе. Табачный дым смешивался с поднимающимся над землёй туманом – сладким, прохладным и пахнущим растениями. Очевидно, пока Вилли не было, они что-то обсуждали, потому что, как только он сел, Маноке вынул изо рта трубку и спросил: – Ты знаешь, где он сейчас? Наш англичанин? «Вот уж воистину: нàш англичанин», – подумал Уильям и покосился на Циннамона. Опустив голову, тот сосредоточенно набивал трубку, но Уильяму показалось, что широкие плечи индейца слегка напряглись. – Нет, – сказал Уильям, но честность заставила его добавить. – Когда я видел его в последний раз, он был с армией в Саванне. Это в Джорджии. Маноке кивнул, но, судя по лицу, он слыхом не слыхивал, что это за Джорджия и где она находится. Куда бы ни заводили Маноке его личные пути-дороги, на юге он точно не бывал. – Далеко дотуда? – с деланым безразличием поинтересовался Циннамон. – Миль четыреста, наверное, – предположил Уильям. Ему потребовалось почти два месяца, чтобы добраться из Саванны в Вирджинию, однако ехал он не торопясь, расспрашивая по пути о Бене. Честно говоря, Уильям боялся себе признаться, что его бессознательно тянет к единственному месту, где он всегда чувствовал себя как дома и был счастлив, после того как покинул Хелуотер – свой дом в Озёрном крае в Англии. Если бы Уильям ничего не добавил к своим словам, то, скорее всего, Циннамон отправился бы в Джорджию, а Вилли остался бы здесь искать вожделенный покой. Он вытер лицо рукавом – его одежда пропахла копчёным мясом, рыбой и табаком. Похоже, Маунт-Джосайя ещё какое-то время будет сопровождать его в путешествии. Он мог бы передать с Циннамоном письмо дяде Хэлу с просьбой навести справки об американском офицере, который сообщил о смерти Бена. А сам остался бы в поместье и делал то, за чем пришёл, – сидел бы и размышлял. И позволил бы, чтобы этот Циннамон свалился на папà как снег на голову? Но Уильяму хватило честности признать: меньше всего он переживал из-за того, что лорд Джон попадёт в неловкое положение или что Циннамону будет не по себе. В нём говорило любопытство и... да, просто ревность. Если лорду Джону предстоит встретиться со своим родным сыном, ставшим взрослым мужчиной, то он, Уильям, хотел бы при этом присутствовать. – Ты же знаешь, армия постоянно перемещается, – наконец сказал он, и Маноке ему улыбнулся. Не сводя глаз с расшитого бисером кисета на своём колене, Циннамон негромко хмыкнул и кивнул. – Отвезти тебя к нему? – спросил Уильям чуть громче, чем намеревался. – К лорду Джону? Циннамон удивлённо поднял голову и вперил в Уильяма долгий, непроницаемый взгляд. – Отвези, – наконец тихо ответил он, затем снова наклонил голову и ещё тише добавил. – Спасибо тебе. «Да какого чёрта! Можно же думать и по дороге», – решил Уильям и взял предложенную Маноке трубку.
ГЛАВА 13. «ТО, ЧТО ПЛОХО ДЛЯ РОЯ, ПЛОХО И ДЛЯ ПЧЕЛЫ
(с) Перевод Елены Карпухиной и Натальи Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
«ТО, ЧТО ПЛОХО ДЛЯ РОЯ, ПЛОХО И ДЛЯ ПЧЕЛЫ» [Марк Аврелий – прим. перев.]
Фрейзерс-Ридж, Северная Каролина ХОТЯ НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ теперь появились наружные стены, внутренних ещё не было - на их месте пока высились только деревянные стойки. Мы оживлённо сновали сквозь будущие перегородки между комнатами: довольно приятно ощущать отсутствие преград на своём пути. В моей хирургической на месте двух широких окон и двери зияли проёмы, но комната уже обзавелась стенами (пусть ещё и не оштукатуренными), длинным рабочим столом с парой полок над ним – для моих бутылочек и инструментов – и высоким широким столом, на котором я буду обследовать больных и проводить операции. Я своими руками старательно отшлифовала столешницу, дабы мои будущие пациенты не занозили задницы. Появился и высокий табурет, на котором я смогу сидеть во время приёма. Джейми с Роджером уже принялись за потолок, тем не менее над головой у нас пока были лишь балки, прикрытые от непогоды буроватыми и грязно-серыми кусками выцветшей парусины – бренными останками ветхих военных палаток, которые удалось раздобыть в пакгаузе Кросс-Крика. Джейми пообещал мне, что в течение недели возведёт второй этаж, а значит, в моём кабинете появится потолок. Пока же в стратегически важных точках – местах протечек – я расставила большой тазик, помятый жестяной ночной горшок и пустую жаровню. Накануне лил дождь, и я подняла глаза: хотела удостовериться, что на влажной парусине нет провисших участков с водой, а потом достала из сумки, сшитой из вощёной ткани, свой журнал с историями болезней. – Фто... что это у вас? – спросила Фанни. Я усадила девочку за работу – снимать шуршащую, словно бумага, шелуху с луковиц, лежавших в громадной корзине. Шелуху я потом замочу, чтобы получить жёлтую краску. Вытянув шею и старательно отведя подальше пахнущие луком пальцы, Фанни пыталась рассмотреть, что у меня в руке. – Это мой журнал, – пояснила я, довольная, что он такой увесистый. – В него я заношу имена людей, которые обращаются ко мне за медицинской помощью, описываю состояние каждого больного, а затем отмечаю, что именно я сделала или назначила и помогло это или нет. Фанни поглядела на толстую тетрадь с уважением и интересом. – И больные всегда поднимаются? – Нет, – призналась я. – К сожалению, не всегда. Однако выздоравливают очень многие. «Я врач, а не эскалатор», – процитировала я доктора Леонарда Маккоя и рассмеялась, совсем забыв, что говорю не с Брианной. [Доктор Леонард Маккой по прозвищу Боунз – персонаж научно-фантастического телевизионного сериала «Звёздный путь: Оригинальный сериал», мультипликационного сериала «Звёздный путь: Анимационные серии» и полнометражных фильмов. «Коронные фразы» доктора Маккоя: «Он мёртв, Джим!» и «Я врач, а не <ситуативный персонаж>!» – прим. перев.] Фанни с серьёзным видом кивнула: очевидно, она старалась запомнить эту информацию. Я кашлянула. – Так любил повторять мой... э-э... друг, доктор Маккой. По-моему, он хотел сказать вот что: человек может обладать огромным опытом и знаниями, однако не всё в человеческих силах. И всё же каждый должен заниматься тем, в чём силён. Не отрывая заинтересованного взгляда от журнала, Фанни опять кивнула. – А можно мне... почитать? – застенчиво спросила она и торопливо добавила. – Всего страничку или две. Я немного поколебалась, но затем положила журнал на стол, открыла его и пролистала до пометки о лечении малярии у Лиззи Вемисс. У меня тогда не осталось коры хинного дерева, и я использовала мазь с падубом. Фанни слышала, как я рассказывала об этом Джейми, а о периодически повторяющейся лихорадке у Лиззи знали все обитатели Риджа. – Почитай. Но только до этой отметки. Из банки с перьями я достала тонкое чёрное воронье перо и вложила его в журнал ближе к корешку на странице, посвящённой Лиззи. – Врач обязан хранить в тайне все сведения о пациентах, – объяснила я. – О наших соседях тебе читать не следует. А вот на первых страницах – записи о людях, которых я лечила в других местах и – в основном – давным-давно. – Увер-р-ряю, я дальше не загляну, – произнесла Фанни. Раскатистое «р» будто подчеркнуло, что она непременно сдержит слово, и я улыбнулась. Я знала эту девочку всего несколько месяцев, но ни разу не заметила, чтобы она лгала, – Фанни всегда говорила правду. – Верю, – сказала я. – Ты... Не успела я договорить, как снаружи раздался отдалённый окрик: – Приветствую, миссус Фрейзер! Я бросила взгляд в окно и, прищурившись, получше всмотрелась. На хорошо протоптанной тропе, ведущей от ручья к дому, я увидела высокого, худого, неуклюжего человека и моментально его узнала… – Джон Куинси! Я сунула журнал в руки удивлённой Фанни и поспешила из дома навстречу гостю. – Мистер Майерс! Я чуть было его не обняла, но тут же отпрянула: Джон Куинси нёс большую, видавшую виды соломенную корзину, и вплотную к нему кружил – вернее, сплошь его покрывал – рой пчёл. Они жужжали настолько громко, что слова Майерса я едва разбирала. Он понял, что я его не слышу, и вежливо наклонился, так что пчёлы оказались чуть ли у меня не под носом, – весьма неприятное ощущение. – Принёс вам пчёлок, миссус! – перекрикивая неумолчный гул своих пассажиров, сообщил Джон Куинси. – Вижу! – крикнула я в ответ. – Как мило! Покрытые волосками полосатые тельца, натыкаясь друг на друга, колыхались коричневатым ковром на его поношенном домотканом сюртуке, а в бороде у Джона Куинси виднелись крупинки и полоски жёлтой пыльцы. Прибавилось седины в бороде, она стала длиннее и растрёпаннее, чем двенадцать лет назад, когда я впервые встретила Майерса на улицах Уилмингтона. Бри и Рейчел с Огги, услышав шум, вышли из кухни. Они зачарованно уставились на Майерса. – Это моя дочь! – крикнула я, показывая на Брианну. Я встала на цыпочки, надеясь дотянуться до уха Майерса: останься он в одних чулках без обуви, всё равно был бы добрых шести футов семи дюймов росту – даже выше Брианны. – А Рейчел Мюррей – жена Йена-младшего! – Так Йен-младший женился? – Всегда душевная, несмотря на нехватку половины зубов, улыбка Майерса от искренней радости стала ещё шире. – А это, наверно, его малыш? Очень приятно, мэм, очень приятно! Он протянул длинную руку Рейчел. При виде колышущейся массы пчёл та побледнела, но сглотнула и подошла достаточно близко, чтобы пожать протянутую ладонь. При этом Рейчел постаралась как можно сильнее загородить собою Огги, которого держала на другой руке. Поспешно шагнув к Рейчел, я забрала у неё ребёнка, и она перевела дух. Как и я. От жужжания пчёл у меня подёргивалась кожа, словно наружу рвались воспоминания о звуках, исходивших от стоячих камней. – Приятно с тобой познакомиться, друг Майерс! – громко сказала Рейчел. – Йен очень тепло о тебе отзывается! – Очень признателен ему за добрые слова, миссус. Майерс приветливо пожал ей руку и повернулся к Бри. Опасливо поглядывая на пчёл, та первой протянула гостю руку. – Очень приятно познакомиться, мистер Майерс, – прокричала она. – Ой, давайте без церемоний, мэм! Зовите меня Джоном Куинси. – Хорошо, Джон Куинси. А я Брианна Фрейзер Маккензи. Дочь улыбнулась ему, затем, слегка кивнув, указала на его жужжащий жилет. – Разрешите принять ваших пчёл... э-э... как дорогих гостей? И вас тоже. – Пивко ведь у вас найдётся? Майерс опустил корзину, и я увидела, что это перевёрнутый вверх дном, заляпанный и обтёрханный соломенный улей с сотами, сочащимися мёдом. На них тоже кишмя кишели пчёлы, – что ж, ничего удивительного! – Ну... да... – переглянулась я с Бри. – Конечно. Э-э... Отнесите пчёл вон туда, поближе к стройке. Мы... подыщем им место, – сказала я, настороженно наблюдая за роем. Пчёлы не проявляли никакой враждебности: я видела, как несколько штук сели на плечи и волосы Бри. Она тоже их заметила и слегка напряглась, но не попыталась прихлопнуть. Одна пчела лениво пролетела мимо носа Огги; он проследил за ней, скосив глазки, и попробовал поймать, но, к счастью, ухватил в кулак только прядь моих волос. Дети, тараща глаза, столпились на тропе выше по склону, но Джем с Мэнди спустились к матери. Мэнди уцепилась за ногу Брианны, а Джем, заворожённый роем, подошёл вплотную к Майерсу. – А разве пчёлы пьют пиво? – спросил Джем у их хозяина. – Ещё как пьют, сынок! – Майерс, окружённый облаком пчёл, лучезарно улыбнулся Джему. – Пчёлы – умнейшие насекомые на свете. – Так и есть, – подтвердила я, выпутывая пухлые пальчики Огги из своих волос и глубоко вдыхая пропитанный мёдом воздух. – Джем, пойди поищи дедушку, ладно?
В КОНЦЕ КОНЦОВ Я САМА НАШЛА Джейми. Я увидела его сквозь деревья: он спускался, держа четырёх кроликов, пойманных в силки. – Очень кстати, – обрадовалась я и, привстав на цыпочки, поцеловала мужа. От него пахло свежей дичью и влажной хвоей. – У нас к ужину гость, и поскольку это Джон Куинси... Лицо Джейми просияло. – Майерс? – он протянул мне сумку с кроликами. – А ты уже поинтересовалась, как там его яички? – Да мне и спрашивать не пришлось. Он сам рассказал. Судя по всему, яичко по-прежнему там, куда я его поместила. И Майерс заверил, что оно успешно функционирует. Помимо прочего, он принёс нам пчелиный рой. – Да неужели? И как же он донёс пчёл? – На себе, – пожала я плечами. – Да ладно! А что он ещё принёс? – Письма. Майерс сказал, что одно для тебя. Джейми шага не замедлил, только повернул голову и взглянул на меня. На его лице я уловила тень какой-то внутренней борьбы. – От кого? – Не знаю. Майерс был занят по горло: снимал с себя пчёл. А Джем не смог тебя найти, вот я и пошла тебя искать. Я чуть не добавила: «Возможно, это письмо от лорда Джона», но, к счастью, вовремя прикусила язык. Многие годы долгожданные письма укрепляли узы давней дружбы между Джоном Греем и Джейми. С некоторых пор они хоть и продолжали кое-как общаться, однако друзьями больше не были. Даже припёртая к стенке, я категорически отрицала бы свою вину, хотя и знала: рассорились они из-за меня. Я не сводила глаз с тропинки: не хотела, чтобы Джейми по моему лицу догадался, о чём я думаю, и сделал неприятные выводы. Однако мысли умел читать не он один, и временами я поглядывала на мужа. Я почти не сомневалась: как только я произнесла «письмо», ему, так же, как и мне, сразу же пришло на ум имя лорда Джона. – Я ополоснусь в ручье, Сассенах, и приду, – легко коснувшись моей спины, сказал Джейми. – Принести кресс-салата на ужин? – Да, пожалуйста. Поднявшись на цыпочки, я поцеловала Джейми. Спустя минуту показался дом, и в этот момент я заметила Брианну, поднимавшуюся по склону от хижины Хиггинсов. Дочь несла несколько ковриг. Я тут же выбросила из головы все мысли о Джейми и Джоне Грее. – Мам, давай я их разделаю. – Брианна кивком указала на сумку с кроликами. – Мистер Майерс говорит, что солнце уже заходит, поэтому тебе надо пойти благословить своих новых пчёл до того, как они уснут. – Что? – удивилась я. Время от времени я держала пчёл, но никогда не совершала с ними никаких обрядов. – А он случайно не сказал, какого именно благословения ждут пчёлы? – Мне – нет, – улыбнулась Бри и взяла у меня из руки запятнанную кровью сумку. – Но мистер Майерс наверняка знает. Он сказал, что будет ждать тебя в огороде.
ДЛЯ ЗАЩИТЫ ОТ ОЛЕНЕЙ огород был обнесён частоколом и походил на маленькую, окружённую пиками бурую крепость. Но от всех напастей забор не ограждал, и я всегда с осторожностью открывала калитку. Однажды я застигла на месте преступления трёх огромных енотов, которые пировали среди растерзанных ростков кукурузы. В другой раз незваным гостем оказался огромный орёл: усевшись на бочку с водой, он подставил расправленные крылья утреннему солнцу. Когда я резко распахнула калитку, перепуганный орёл вскрикнул почти так же громко, как и я, и пронёсся мимо моей головы, как пушечное ядро. А ещё... Вспомнив свой старый садик и пчелиные ульи, опрокинутые сбежавшим убийцей, я содрогнулась, словно от удара. Аромат мёда из сломанных сот смешался тогда с запахом раздавленных листьев и густым, сладковатым, будто в мясной лавке, душком пролитой крови. Однако на сей раз единственным чужаком за изгородью был Джон Куинси Майерс. Он стоял среди репы и зарослей вьющейся фасоли с красными цветками, похожий на высокое и оборванное пугало, и казался неотъемлемой частью огорода. – А вот и вы, миссус Фрейзер! – широко улыбнулся он. – Как сказано в Святом Писании: блажен тот, кто приходит вовремя. – Так и сказано? – недоверчиво спросила я. Я также сильно сомневалась, что в Библии есть какое-то упоминание о пчёлах. Возможно, Джон Куинси взял благословение из Псалмов или чего-то в этом роде. – Э-э... Брианна сказала, что мне надо... благословить пчёл? – Какая красавица ваша дочь! – восхищённо покачал головой Майерс. – Редко я видел женщин такого роста, и ни одну не назвал бы красивой. Хоть все они были с огоньком. Как её угораздило выйти за проповедника? Вряд ли стоит ждать, что мужчина, у которого голова забита молитвами, сможет вести себя с женой как полагается. Я хочу сказать: не мешает ли это плотским утехам, как вы, наверное... – Вернёмся к пчёлам! – повысила я голос. – Вы знаете, что я должна им говорить? – Будьте уверены! Вспомнив, ради чего мы здесь, Майерс повернулся к западному краю огорода: на доску, лежащую на шатком табурете, он успел водрузить многострадальный соломенный улей. К моему удивлению, Джон Куинси полез в свой битком набитый заплечный мешок и достал четыре неглубокие чаши из белого глазурованного фаянса, который называют «кремовым фарфором». К моему удивлению, это действительно придало предстоящему обряду сходство с официальной церемонией. – От муравьёв, – протягивая мне чаши, пояснил Майерс. – Кто только сейчас не держит пчёл! И чероки, и крики, и чокто. Наверняка, и индейцы из других племён, названия которых я не знаю. Но чаши и улей я достал у моравских братьев в Салеме. У них свои хитрости при разведении пчёл. Я представила себе, как Джон Куинси Майерс, накрытый жужжащим покрывалом из пчёл, разгуливает по улицам Салема, и улыбнулась. – Постойте, – перебила я. – Неужели вы принесли этих пчёл из Салема? Быть того не может! – С чего вы взяли, что оттуда? Нет, конечно, – Майерс слегка удивился. – Я их нашёл в дупле примерно в миле от вашего дома. Я услышал, что вы с Джейми вернулись в Ридж, и решил принести вам рой. Вот, понимаешь, и высматривал по дороге пчёл. – Как любезно с вашей стороны! Пчёлы будут очень кстати, – совершенно искренне заверила я его. Так-то оно так, но в глубине души я немного встревожилась: мне не давал покоя один вопрос. Джон Куинси был сам себе хозяин, и, раз уж мы вспомнили о Библии, то Майерса запросто можно было бы назвать «братом сов» [отсылка к Библии: Книга Иова 30:29 «Я стал братом шакалам и другом страусам/совам». – прим. перев.]. Он бродил по горам, и если кто и знал, куда он ходил и зачем, то мне об этом не сообщили. Однако Джон Куинси упомянул, что пришёл во Фрейзерс-Ридж не случайно: он узнал, что мы с Джейми уже здесь. Разумеется, он принёс нам письма... Но почта в глубинке работала весьма своеобразно: письма передавались из рук в руки. Знакомый или любой посторонний человек нёс их до тех пор, пока ему было по пути, а затем передавал их кому-нибудь другому, чтобы уже тот доставил корреспонденцию адресату. Но ведь Джон Куинси прибыл сюда именно для того, чтобы доставить нам письма, значит, было в этих письмах что-то важное. Однако мне было недосуг тревожиться из-за того, почему Майерс здесь появился: он уже завершал своё краткое повествование об ирландских и шотландских пчеловодах и переходил к сути дела. – Я знаю несколько благословений для ульев, – сообщил он. – Вот только немецкое мне совсем не нравится… От него аж с души воротит. – Почему? И что же там говорится? – заинтригованно спросила я. Силясь припомнить, Майерс сдвинул кустистые седые брови. – Ну, так к пчёлам обращаться нельзя. Оно звучит... Постойте... Дайте-ка вспомнить... Майерс прикрыл глаза и вздёрнул подбородок. – Господи, вылетел на волю рой! Спешите, твари Божии, сюда, домой. В мире Господнем, под защитой Божьей, Все возвращайтесь в здравии хорошем. Садитесь, пчёлки, садитесь, – Велит вам Святая Мария. Не прохлаждайтесь, в лес не летайте И ускользать от меня не пытайтесь. Сидите и замрите, Улетать не смейте, Да и Божью волю исполняйте, – закончил Майерс. Он открыл глаза и покачал головой. – Разве это не переходит все границы? Как можно приказывать сидеть спокойно одной пчеле, не говоря уже сразу о тысячах? С какой стати, я спрашиваю, пчёлы должны мириться с таким грубым обращением?! – Ну, и такой вариант, должно быть, работает, – возразила я. – Джейми не раз привозил мёд из Салема. Хотя, может, всё дело в том, что это немецкие пчёлы. Вы знаете что-нибудь... более учтивое? В сомнении Майерс выпятил губы, и я мельком увидела пару изъеденных жёлтых клыков. «А сможет ли он жевать мясо?» – задумалась я и решила слегка изменить меню ужина. Лучше мелко нарезать кроличье мясо с луком и добавить в омлет. – Кажется, одно я помню… По крайней мере, бо́льшую часть. И Майерс затараторил: – «О Господи, Творец всех созданий, Ты благословляешь семя, чтобы мы получили от этого выгоду...» Правильно ли говорить «выгоду»? Думаю, да... Ведь мы извлекаем для себя пользу. «При заступничестве...» Дальше перечисляется несметное полчище святых, но чёрт меня побери, если я припомню хоть кого-нибудь, кроме Иоанна Крестителя... Ну, а кому ещё знать о мёде, как не ему?.. Я про того Иоанна, кто питался саранчой и носил медвежью шкуру... Хотя зачем кому-то так тепло одеваться на Святой Земле, где, как я слышал, очень жарко? Понятия не имею. Во всяком случае... Майерс снова закрыл глаза и почти неосознанно протянул руку к улью, окутанному облаком медленно кружащихся пчёл. – «При заступничестве тех, кто, возможно, захочет заступиться, снизойди милостиво к нашим молитвам. Осени этих пчёл своим милосердием: благослови и освяти их, дабы могли они...» В общем, – Майерс открыл глаза и наморщил лоб, – тут сказано «приносить множество плодов», хотя любой дурак знает, что вы ждёте от пчёл в избытке мёду. Итак... – Свет заходящего солнца слепил Джона Куинси, поэтому он прикрыл морщинистые веки и закончил. – «Ради красоты и украшения Твоего священного храма и для наших скромных нужд». Он опустил руку и повернулся ко мне. – Суть я изложил. Короче говоря, вы можете благословлять своих пчёл, как вам заблагорассудится. Но есть кое-что ещё. Единственное, что важно (да вы уже поняли, наверное), – вам надо постоянно с ними разговаривать. – О чём-то конкретном? – настороженно спросила я, потирая от волнения пальцы и пытаясь припомнить, беседовала ли я хоть раз со своими пчёлами раньше. Скорее всего, да, но вряд ли это можно назвать беседой. Как и большинство садоводов, оказавшись среди сорняков и овощей, я обычно бормотала себе под нос, проклинала жуков и кроликов и увещевала растения. Бог знает что я могла наговорить заодно и пчёлам... – Пчёлы – существа общительные, – пояснил Майерс и аккуратно сдул одну из них с тыльной стороны ладони. – И они любопытные, да оно и понятно. Ведь пчёлы снуют туда-сюда и вместе с пыльцой собирают новости. Так что рассказывайте им, что происходит: кто приехал в гости, у кого родился ребёнок, появился ли в посёлке новичок или решил уехать старожил. Или о том, что кто-то умер. Понимаете, если кто-то уедет или умрёт, – смахнув пчелу у меня с плеча, объяснял Майерс, – а вы пчёлам об этом не сообщите, они обидятся, и весь рой тогда улетит. У меня мелькнула мысль, что Джон Куинси Майерс сам очень напоминает хлопотливую пчелу: ведь он тоже собирает новости. Интересно, не обижается ли он, если от него утаивают пикантные слухи? На самом деле, я сомневалась, чтобы хоть кому-нибудь могло прийти такое в голову: была в Майерсе какая-то доброта, вызывавшая доверие, поэтому многие рассказывали ему свои секреты, которые он хранил. – Ну что ж. Солнце быстро клонилось к закату. Влажный аромат растений усилился. Яркие лучи света, проникавшие между жердями изгороди, прорезали шелестящие тени в огороде. – Думаю, самое время приступать. Познакомившись с разномастными образчиками, которые привёл в пример Джон Куинси, я уверилась, что смогу составить своё собственное благословение. Мы наполнили водой четыре чаши и поставили их под ножки табурета, чтобы муравьи, привлечённые запахом мёда, не забрались в улей. Несколько этих прожорливых насекомых уже ползли вверх по деревянным ножкам, и я смахнула их подолом юбки – так я впервые защитила своих новых питомцев. Когда я выпрямилась, Джон Куинси улыбнулся и кивнул мне, а я – ему. Осторожно протянув руку сквозь завесу пчёл, кружащих у летка, я дотронулась до гладкой соломы плетёного улья. Мне показалось, будто я кожей ощущаю неуловимый для уха сильный и ровный гул, но, скорее всего, это была просто игра воображения. – Господи, – начала я и пожалела, что не знаю имени святого, покровителя пчёл: ведь наверняка должен быть хоть один такой. – Пусть на новом месте эти пчёлы чувствуют себя как дома. Помоги защитить их и заботиться о них, и пусть для них всегда найдутся цветы. Э-э... И даруй им спокойный отдых в конце каждого дня. Аминь. – Просто отлично, миссус Клэр! – голос у Джона Куинси был похож на гудение роя: такой же низкий и тёплый. Закрыв и тщательно заперев за собой калитку, мы спустились вниз. Майерс ловко обогнул яму, которую Джейми выкопал для новой уборной. – Кстати, о новостях, – как бы между прочим напомнила я Майерсу, – вы сказали, что принесли письма. Если одно для Джейми, то для кого остальные? – Ну, одно для мальчика, – ответил он. – Я имею в виду Джермейна, сына мистера Фергюса Фрейзера. И ещё одно для какой-то Френсис Покок. У вас здесь есть кто-нибудь с таким именем? Мы прошли сквозь тень высокой трубы, затем вдоль восточной стены дома. Быстро темнело, и, когда мы зашли на кухню, в очаге полыхнул огонь, осветив семью, которая меня ждала. ДОМА.
MON CHER PETIT AMI [«Мой миленький дружок» (франц.) – прим. перев.]
КОЛИЧЕСТВО ПИЩИ, НЕОБХОДИМОЙ для того, чтобы накормить за раз восьмерых, меня уже давно не удивляло. Но, увидев, с какой скоростью в желудках двадцати двух человек исчезают дымящиеся горы перепелов, кроликов, форели, ветчины, бобов, суккоташа, лука, картофеля и кресс-салата, я снова ощутила тревогу: как мы переживём зиму? [Суккоташ – блюдо американской кухни, рагу из молодой кукурузы, фасоли и других бобовых с добавлением овощей – прим. перев.] Слава Богу, лето пока в самом разгаре, и если повезёт, то и осень выдастся погожей... но всё равно у нас в запасе самое большее – три или четыре месяца. Домашнего скота у нас почти не было – кроме лошадей, мула Кларенса да пары коз, дающих молоко, из которого можно также сделать сыр. Джейми и Бри довольно часто охотились, и в данный момент в коптильне висел приличный запас оленины и кабанятины. Но, даже если мы всем семейством примемся охотиться, ставить силки и рыбачить, провианта нам всё равно не хватит. И поэтому нужно будет выменять что-то на мясо (ах, да, и на сливочное масло!) ещё до того, как ляжет снег. И кому-то надо съездить в Салем или Кросс-Крик и привезти побольше овсяной крупы, риса, бобов, сушёной кукурузы, муки, соли и сахара… А я тем временем не покладая рук буду сажать, собирать, заготавливать и консервировать. Чтобы уберечь нас от цинги, необходимо заполнить погреб грудами репы, моркови и картофеля. Нужно подвесить для просушки чеснок и лук и высушить яблоки, грибы и виноград. Помидоры – если до них не доберутся треклятые гусеницы бражников – придётся вялить на солнце или заливать маслом... Господи, а ведь ещё подсолнечник! Нельзя пропустить ни дня, когда он созреет: мне понадобятся все семечки до единого, чтобы выжать масло и обеспечить нас протеином... А ещё лекарственные травы… Брианна объявила, что ужин готов, и, прекратив составлять в уме список необходимых запасов, я плюхнулась за стол рядом с Джейми. До меня вдруг дошло, насколько я проголодалась и как сильно устала. Как же хорошо, что можно отдохнуть и поесть! Послушать новости Джона Куинси к нам на ужин собрались все Хиггинсы, а также Йен, Рейчел и Дженни с малышом – народу набилось битком. И наша кухня загудела, будто улей. К счастью, Рейчел принесла к столу полную корзину еды, да и Эми Хиггинс пришла не с пустыми руками: помимо хлеба, она испекла два громаднейших пирога с индейкой и голубями. Дразнящий запах пищи отвлёк всех от разговоров, все притихли, и через пару мгновений за столом раздавались лишь приглушённые просьбы передать кукурузный соус, ещё кусок пирога или тушёного кролика с овощами. Кухня творила свою обычную повседневную магию – питала, придавала сил и успокаивала. По мере того как люди наедались, приглушённый разговор постепенно возобновлялся, но общим пока не стал. Наконец, глубоко и сыто вздохнув, Джон Куинси отодвинул свою пустую оловянную тарелку и благожелательно оглядел стол. – Миссус Фрейзер, миссус Маккензи, миссус Мюррей, миссус Хиггинс... Сегодня вы постарались на славу. С прошлого Рождества я столько за один присест не ел. – Всегда рады, – заверила я его. – Кстати, и я с прошлого Рождества не видела, чтобы кто-нибудь столько ел. Мне показалось, что позади меня кто-то негромко хихикнул, но я решила сделать вид, что ничего не слышу. – Пока в нашем доме есть хоть корочка хлеба, мы всегда будем рады с вами поделиться, дружище, – сказал ему Джейми. – Надеюсь, выпить вы тоже не откажетесь? – добавил он, доставая из-под скамейки полную бутылку (без сомнения, какое-то спиртное). – Не откажусь, мистер Фрейзер. – Джон Куинси слегка рыгнул и благодушно улыбнулся Джейми. – Как же отказать такому гостеприимному хозяину?! Так, десять взрослых. Я быстро прикинула, из чего можно выпить, и, поднявшись, поставила на поднос четыре чайные чашки, два роговых стаканчика, три оловянные кружки и один винный бокал – и всё это гордо водрузила перед Джейми. А в это время Джон Куинси открыл, так сказать, бал и вытащил из недр своего потрёпанного жилета несколько писем. Он задумчиво сощурился и через стол протянул одно Джейми. – Это вам, – кивнул он, – а это для капитана Каннингема… Не знаю, кто это, но в адресе указан Фрейзерс-Ридж. Кто-то из ваших арендаторов? – Да. Я ему передам. – Джейми взял оба письма. – Сердечно благодарю. А это для мисс Френсис Покок. – Майерс слегка помахал последним письмом, оглядываясь в поисках получателя. – Фанни! – крикнула Мэнди. – Фанни, тебе письмо! Раскрасневшись от возбуждения, Мэнди стояла на скамейке рядом с Роджером, который придерживал дочку за талию. Перешёптываясь от любопытства, все стали смотреть по сторонам в поисках Фанни. Девочка сидела в углу на бочонке с солёной рыбой. Смущённо оглядевшись, она медленно поднялась и, когда Джейми её поманил, неохотно подошла к столу. – Так вы и есть мисс Френсис! Вы только посмотрите на эту прелестную девушку. – Джон Куинси с трудом оторвался от скамейки, отвесил низкий, учтивый поклон и вложил письмо в ладонь растерявшейся девочки. Фанни обеими руками прижала его к груди. В её огромных глазах застыл испуг, как у лошади, готовой сорваться с места. – Тебе что, никогда не писали писем, Фанни? – с любопытством спросил Джем. – Открой и узнай, от кого оно! Фанни уставилась на Джема, а затем в поисках поддержки повернулась ко мне. Я отложила в сторону масло и подозвала её к себе. Она подошла и очень осторожно положила на стол письмо, словно боясь, что оно рассыплется. Всего лишь листок грубой бумаги, сложенный втрое и запечатанный серовато-жёлтой кляксой чего-то похожего на свечной воск. Жир от печати пропитал бумагу, и сквозь прозрачное пятно чернели несколько слов. Я бережно перевернула письмо. – Да, совершенно точно: оно адресовано тебе, – заверила я Фанни. – «Джеймсу Фрейзеру, Фрейзерс-Ридж, Королевская колония Северная Каролина, для передачи мисс Френсис Покок». – Бабуля, открой же его! – Мэнди прыгала на скамейке, пытаясь разглядеть, что там. – Нет, это письмо для Фанни, – возразила я. – Лишь она может его открыть. И она не обязана никому его показывать, если только сама не захочет. С самым серьёзным видом Фанни обратилась к Джону Куинси: – Кто попросил вас передать мне письмо, сэр? Оно из Филадельфии? При этих словах она слегка побледнела. Пожав плечом, Майерс покачал головой. – Наверняка не скажу, откуда письмо, моя дорогая, но вряд ли из Филадельфии. В прошлом месяце я по случаю оказался в Нью-Берне, там мне его и вручил один человек. Не тот, кто писал письмо, – его передали с оказией, как это обычно и делается. Напряжённые плечики Фанни расслабились, и она с облечением выдохнула. – Понятно. Спасибо, сэр, что принесли его мне. Судя по всему, Фанни не впервые в жизни видела письма, потому что девочка деловито просунула большой палец под печать, но не сломала её, а отлепила и положила рядом с развернувшейся бумагой. Девочка стояла вплотную к листку и не отрывала от него взгляда, но я без труда могла прочесть письмо поверх её плеча. Фанни медленно и чётко читала вслух, водя пальцем по строчкам. «Мисс Френсис Покок от Уильяма Рэнсома. Дорогая Френсис, Пишу, чтобы справиться о твоём здоровье и благополучии. Надеюсь, ты счастлива и начинаешь привыкать к своему новому дому. Пожалуйста, передай мою искреннюю благодарность мистеру и миссис Фрейзер за их доброту и великодушие. У меня всё в порядке, хотя в данный момент я очень занят. Напишу тебе снова, как только представится возможность отправить с кем-нибудь письмо. Твой скромный и самый покорный слуга, Уильям Рэнсом». – Уиль-юм, – прошептала Фанни и коснулась пальцем написанного имени. Её лицо мгновенно изменилось: оно засветилось почти благоговейным счастьем. Джейми рядом со мной шевельнулся, и я взглянула на него. Отблески огня плясали в его глазах, которые сияли тем же теплом, что и у Фанни.
ФАННИ УМЧАЛАСЬ СО СВОИМ ПИСЬМОМ, а я наклонилась к Джону Куинси и под нарастающий гул голосов озадаченно уточнила: – Вы вроде говорили, что принесли письмо и для Джермейна. Джон Куинси кивнул. – Так и есть, мэм. Я уже его вручил – встретил мальчишку, когда он шёл из уборной. – Оглядев комнату, Майерс пожал плечами. – Наверно, он захотел прочесть письмо в тишине, – по-моему, оно от его матери. Мы с Джейми обменялись встревоженными взглядами. В начале весны Фергюс прислал письмо, заверив, что с его семьей всё в порядке. Марсали чувствовала себя хорошо, – ну, насколько хорошо может чувствовать себя женщина на восьмом месяце беременности. А позже он прислал список самых разных предметов, которые отправит на наше имя на север, в Кросс-Крик. В обоих случаях Фергюс передавал краткие, но тёплые пожелания Джермейну. Первое письмо прочитала внуку я, второе послание – Джейми, и оба раза Джермейн лишь с каменным лицом кивнул, но промолчал. На сладкое мы подали ломтики принесённого Эми хлеба с яблочным повидлом, которое Сара Чизхолм дала мне в благодарность за то, что я приняла роды у её младшей дочери. Но и к десерту Джермейн не появился, так что я забеспокоилась всерьёз. Конечно, он мог поужинать и заночевать у друзей: частенько он так и делал, в одиночку или с Джемми. Но, уходя в гости, Джермейн должен был кого-нибудь предупредить – и обычно отпрашивался. Кроме того… Непонятно, с чего он предпочёл исчезнуть, когда к нам приехал гость. Мы радушно встречали любого приезжего – не говоря уже о таком колоритном персонаже, как Джон Куинси, само появление которого обещало не только новости, но и занимательные истории. Я знала, что мистер Майерс останется у нас на несколько дней и, чтобы его послушать, по вечерам к нам будут приходить соседи. Но сегодня его обществом наслаждались только мы. Сейчас Мэнди свернулась калачиком на коленях у Майерса и с удивлением его разглядывала – хотя, скорее всего, девочку больше интересовала его густая и широкая борода с проседью, а не то, что он говорил. А рассказывал он о том, что случилось в прошлом месяце в Кросс-Крике: как банальный адюльтер привёл к дуэли на пистолетах посреди Хей-стрит. Оба участника даже не задели друг друга, зато один попал в городскую бочку с водой, а другой – в лошадь, запряжённую в двуколку. Животное пострадало не сильно, но от испуга лошадь сорвалась с места и понеслась. Всё бы ничего, да в двуколке сидела жена судьи Олдердайса, ожидая, пока слуга заберёт для неё посылку. – Бедная леди не расшиблась? – спросила Бри, изо всех сил стараясь не расхохотаться. – Нет, мэм, – заверил Джон Куинси. – Рассвирепела как чёрт и устроила всем по самое не балуй. Когда наконец удалось остановить двуколку и достать оттуда миссус, она потопала прямо к адвокату Форбсу и заставила его сей же момент составить иск против человека, подстрелившего её лошадь. При упоминании Нила Форбса, который когда-то похитил Брианну и продал Стивену Боннету, дочь мигом посерьёзнела, но Роджер накрыл её руку своей и сжал. Бри на мгновение прикусила щёку, но тут же повернулась к мужу и, кивнув, расслабилась. – И она даже не позаботилась о лошади? – с явным неодобрением спросил Джемми. – О ней позаботился Джим-Боб Хупер, слуга миссус Олдердайс, – успокоил его Майерс. – Он и правил двуколкой. Немного мази да торба с овсом мигом поставили бедную животинку на ноги, и та тут же повеселела. Джейми и Джем как один удовлетворённо кивнули. Все вновь принялись обсуждать причину дуэли, но мне было не до того. Фанни незаметно вернулась и теперь сидела на краю кухонной скамейки, улыбаясь сама себе и слушая Джона Куинси. Проходя мимо неё, я наклонилась и шёпотом спросила: – Не знаешь, где Джермейн? Она моргнула, словно вырвавшись из-под чар Джона Куинси, но с готовностью ответила: – По-моему, он наверху. Сказал, что хочет побыть один.
ДЖЕРМЕЙН И ПРАВДА оказался наверху, на втором этаже. Подняв колени и уткнувшись лицом в скрещённые руки, он сидел на полу нашей будущей спальни – тёмное пятно на фоне белого постельного белья. Всем своим видом он воплощал неподдельное горе и отчаянно, хоть и безмолвно, умолял, чтобы у него спросили, что случилось, и утешили. Что ж, как говорит Дженни, – а бабушка на что? Я осторожно пробиралась по краю пола, для равновесия цепляясь вспотевшими ладонями за деревянные стойки, и благодарила Бога за то, что не льёт дождь и не бушует ураган. Ночь сегодня выдалась звёздной и спокойной, едва слышался лишь шёпот сосен, да звенели ночные насекомые. Я осторожно опустилась на пол рядом с внуком. – Эй, – позвала я. – Что случилось, солнышко? – Я... – начал он, но умолк, оглянулся назад и придвинулся ко мне поближе. – Я получил письмо, – прошептал он, прижимая руку к груди. – Его принёс мистер Майерс, оно было для меня. «Да уж. Как и Фанни, он явно впервые получил письмо, адресованное лично ему. Тут любой разволнуется», – подумала я и спросила: – И от кого оно? Джермейн сглотнул. – От мамы. – ответил он. – Оно... Я узнал её почерк. – И до сих пор не распечатал? – удивилась я. Джермейн покачал головой и прижал руку к груди, словно опасаясь, что письмо неожиданно выпрыгнет из-за пазухи. – Джермейн, – тихо начала я и погладила его по спине, ощущая острые лопатки под фланелевой рубашкой. – Мама тебя любит. Не нужно боять... – Нет, не любит! – выкрикнул он и свернулся калачиком, пытаясь скрыть, как ему больно. – Не любит! Как она может?.. Ведь я… я убил Анри-Кристиана. Да она теперь... Она даже взглянуть на меня не захочет! Я обняла внука и притянула к себе. Джермейн давно уже не был маленьким мальчиком, но я прижала его голову к своему плечу и слегка покачивала его, словно малыша. Я тихо шептала ему в макушку всякие утешительные слова, а он плакал и время от времени, не в силах сдержаться, громко всхлипывал. Что ему сказать? Ребёнку бесполезно говорить, что он неправ, – с детьми никогда не срабатывает простое отрицание, даже если правда очевидна. Но, честно говоря, я сама сомневалась в том, что Марсали его не винит. – Ты не убивал Анри-Кристиана, – мне с трудом удавалось говорить спокойно. – Я всё видела своими глазами, Джермейн. Я и правда там была, и переживать всё заново мне совсем не хотелось. Но стоило лишь произнести имя Анри-Кристиана, и события того дня мгновенно ожили в памяти у нас обоих, словно происходили наяву: резко пахнет дымом, грохочут взрывающиеся бочки с чернилами и краской; гудящее пламя охватывает чердак; высоко над булыжниками раскачивается верёвка, Джермейн вцепляется в неё и тянется к своему младшему брату… И всё напрасно. Я не могла сдержать собственных слёз и, крепко обняв Джермейна, прижалась лицом к его волосам, пахнущим невинным мальчишкой. – Это было ужасно, – прошептала я. – Просто чудовищно. Но это был несчастный случай, Джермейн. Ты сделал всё, чтобы его спасти. Ты и сам это знаешь. – Да, – выдавил он, – но я не смог! У меня не получилось, бабушка! – Я знаю, – снова и снова шептала я, укачивая его. – Я знаю. И постепенно ужас и горе сменились печалью. Мы плакали и шмыгали носами, внуку я дала платок, а собственный нос вытерла фартуком. – Дай мне письмо, Джермейн, – прочистив горло, сказала я и оперлась спиной о кровать. – Я не знаю, что там написано, но прочесть его ты должен. Чему быть – того не миновать. – Я не могу его прочитать, – он тихонько и жалко хохотнул. – Здесь темно. – Схожу в хирургическую за свечкой. Я поднялась с трудом: от сидения на полу ноги затекли, и я пошатнулась. – Там на столе есть вода. Попей и приляг на кровать. Я сейчас вернусь. Я спускалась вниз в том мрачном и смиренном состоянии духа, в которое погружаешься, когда ничего больше поделать нельзя. А потом снова поднялась на второй этаж, уже со свечой. В её сиянии грубые доски лестницы казались шелковистыми, а ступеньки у меня под ногами окутывала тень. Правда такова: конечно же, Марсали не винила Джермейна за гибель Анри-Кристиана, однако, скорее всего, в словах внука была доля истины. Каждый раз, когда мать на него смотрела, её душа буквально разрывалась от воспоминаний о том несчастье. Вот почему мы без лишних слов забрали Джермейна с собой в Ридж. Мы надеялись, что, если он и его семья немного побудут врозь, им будет чуть легче залечить сердечные раны. И теперь Джермейн, наверное, решил: мать пишет, что больше не желает его видеть. Никогда. – Бедняги. Как же их жалко!.. – прошептала я, имея в виду и Джермейна, и Анри-Кристиана, и Марсали. Я была совершенно уверена, – ну, почти уверена, – что она ничего подобного не написала, но я чувствовала, как боится Джермейн. Обхватив колени, он сидел на краю кровати и смотрел на меня огромными, тёмными от тоски и сомнений глазами. Взяв лежавшее рядом с ним письмо, я села и открыла его. Я предложила внуку самому прочитать письмо, но он покачал головой. – Ладно, – согласилась я и, кашлянув, начала читать. – «Mon cher petit ami...» [Мой миленький дружок (фр.) – прим. перев.] Я осеклась – как от неожиданности, так и потому, что Джермейн вдруг напрягся. – Ох, – еле слышно произнёс он. – Ох. Я тоже охнула, и моё сжавшееся сердце расслабилось. Я вдруг вспомнила, что именно так – «Mon cher petit ami» – называла своего сына Марсали, когда Джермейн был совсем маленьким, ещё до рождения дочек. Значит, страхи напрасны. – Что там, бабуля? Читай скорее! Джермейну вдруг захотелось самому увидеть, что там написано, и он крепко прижался ко мне. – Сам почитаешь? – улыбнулась я и протянула ему письмо, но он яростно замотал головой, и его светлые волосы взметнулись. – Нет, ты, – хрипло сказал он. – Пожалуйста, читай ты, бабуля. – «Mon cher petit ami, Мы только что нашли новое жильё, но без тебя оно никогда не станет нашим домом. Твои сёстры страшно по тебе скучают. Они шлют тебе свои локоны (вдруг ты сам не догадаешься, что это за странные клочки?). Девочки захотели напомнить, как выглядят их волосы: у Джоани – светло-каштановые, а у Фелисите – тёмные. Жёлтые прядки – кошачья шерсть. И папà тоже ждёт не дождётся, когда ты приедешь и снова станешь ему помогать. Он запрещает девочкам разносить по тавернам газеты и листовки, как бы сильно твоим сёстрам того ни хотелось! А ещё у тебя появились два младших братика, которые...» – Два?! – Джермейн выхватил у меня страницу и поднёс её как можно ближе к свече, стараясь при этом не поджечь листок. – Там написано два? – Да! – Услышав это, я разволновалась почти так же, как и внук, и мы вместе склонились над страницей. – Читай дальше! Джермейн слегка выпрямился, сглотнул и продолжил читать: – «Можешь себе представить, как мы удивились! Честно говоря, я всё время даже думать боялась, каким окажется ребёнок. Конечно, мне хотелось, чтобы он был как две капли воды похож на Анри-Кристиана: нам бы тогда казалось, что он к нам вернулся. Хотя я знала, что это невозможно. Я ужасно переживала, что у нас может снова родиться карлик… Вероятно, бабушка говорила тебе, что такие люди редко бывают здоровыми. Когда Анри-Кристиан был совсем маленьким, он несколько раз чуть не умер. Давным-давно твой папà рассказывал мне о своих знакомых детях-карликах из Парижа и о том, что большинство из них прожили совсем недолго. Но новорождённый – это всегда подарок и чудо, и ты никогда не предугадаешь, кто именно к тебе придёт и каким будет. Когда ты родился, я была так тобой очарована, что сидела у колыбели и смотрела, как ты спишь. Сидела, пока не догорала свеча. Я не могла её погасить и позволить ночи тебя скрыть. Когда родились двойняшки, мы сперва хотели назвать одного из них Анри, а другого Кристианом, но девочки были против. Они в один голос заявили, что другого такого Анри-Кристиана нет и не будет, и больше никто не должен носить его имя. И мы с папà с ними согласились». Джермейн тоже согласно закивал. – «Так что теперь одного из твоих братьев зовут Александр, а другого – Шарль-Клэр...» – Как? – недоверчиво переспросила я. – Шарль-Клэр? – «...в честь дедушки и бабушки», – прочитал Джермейн и, подняв глаза, улыбнулся во весь рот. – Читай дальше, – подтолкнула я его локтем. Джермейн кивнул и вернулся к письму, водя пальцем по словам, чтобы найти, где остановился. – «Так что… – продолжил он, и его голос внезапно дрогнул, затем вновь окреп. – Так что, – повторил он, – прошу тебя, mon cher fils [мой любимый сынок (фр.) – прим. перев.], возвращайся домой. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты был здесь, с нами, и тогда наше новое жилище опять станет настоящим домом. Любящая тебя...» Джермейн плотно сжал губы, и в его глазах, устремлённых на бумагу, заблестели слёзы. – «Мама», – прошептал он и прижал письмо к груди.
ПОТРЕБОВАЛСЯ ЕЩЁ как минимум час, прежде чем детей (включая Джермейна) уложили спать. Я снова оказалась в нашей открытой всем ветрам спальне без стен – на этот раз с Джейми. Одетый в одну рубашку, он стоял на самом краю и глядел в распростёртую внизу ночь. Я высвободилась из корсета и с облегчением вздохнула, когда прохладный ветерок скользнул ко мне под сорочку. – У тебя в ушах не звенит, Сассенах? – Джейми повернулся ко мне и улыбнулся. – Давненько я не слышал столько разговоров в такой небольшой комнате. – М-хм. – Я подошла и обняла его за талию, чувствуя, как улетучивается тяжесть дня и вечера. – Здесь наверху так тихо. Слышишь, как стрекочут сверчки в кустах жимолости вокруг уборной? Джейми тяжко выдохнул и положил подбородок мне на макушку, слегка на меня опираясь. – Только не говори мне про уборные. Взять хотя бы ту, что для твоей хирургической. Она готова лишь наполовину. И если у нас постоянно будет столько гостей, как сегодня вечером, то не пройдёт и месяца, как мне придётся копать новую уборную для своих. – Уверена: если бы ты попросил, Роджер не отказался бы её выкопать. И ты это знаешь, – заметила я. – Ты просто ему не позволяешь. – Ммфмм. Он сделает не так, как надо. – Неужели рыть уборные – это прямо такое уж искусство? – поддразнила я. Уж если в чём-то Джейми и был перфекционистом, – а, по правде говоря, он был перфекционистом почти во всём (особенно в том, что касалось инструментов или оружия), – так это рытьё приличной уборной. – Это же вроде Вольтер сказал, что совершенное – враг хорошего? – «Le mieux est le mortel ennemi du bien», – процитировал Джейми. – «Лучшее – смертельный враг хорошего». Однако я уверен, что Вольтер ни разу в жизни не рыл уборную. Что он в этом понимает? – Выпрямившись, Джейми медленно, с наслаждением потянулся. – Боже, как же я хочу лечь! – И что тебе мешает? – Хочу насладиться предвкушением, прежде чем улягусь. Кроме того, я проголодался. У нас тут есть что-нибудь пожевать? – Если никто из детей не нашёл мои припасы, то да. Наклонившись, я порылась под кроватью и вытащила корзинку, которую припрятала днём как раз на такой случай. – Сыр и кусок яблочного пирога подойдут? Джейми с благодарностью, очень по-шотландски, хмыкнул и, довольный, принялся есть. – Джермейн получил от Марсали письмо. – Я села рядом с Джейми, и в матрасе зашуршала кукурузная шелуха. – Джон Куинси тебе сказал? – Мне Джермейн сказал, – улыбнулся он. – Когда я выходил, чтобы позвать детей домой, он как раз был у колодца и рассказывал Джему и Фанни о своих новорождённых братишках, и у него от восторга аж волосёнки встопорщились. Он сказал, что теперь вряд ли уснёт – так ему не терпится увидеть свою семью, поэтому я дал ему бумагу с чернилами, чтобы он написал маме ответ. Фанни помогает ему с правописанием. Он стряхнул с рубахи крошки. – Как думаешь, кто научил её писать? Вряд ли в борделе этот навык расценивается как полезный. – Кто-то же должен вести бухгалтерию и сочинять учтивые письма, чтобы шантажировать клиентов. Скорее всего, этим занимается хозяйка борделя. Что касается Фанни, она никогда мне не рассказывала, кто обучил её грамоте, но, думаю, это её сестра. При упоминании о недавнем прошлом Фанни моё сердце слегка сжалось. Девочка редко говорила о своей сестре и о том, что с ней произошло. – Наверное, – лицо Джейми омрачилось. Джейн Покок арестовали и приговорили к повешению за убийство клиента-садиста, который заплатил за девственность её младшей сестры. Джейн покончила с собой в ночь перед казнью – всего за несколько часов до того, как Джейми с Уильямом пришли её спасти. Сжав на миг губы, он покачал головой. – Ну что ж. Разумеется, нужно как можно скорее отправить Джермейна домой. Хотя, боюсь, Френсис будет по нему скучать. Я наклонилась было, чтобы подобрать нашу разбросанную верхнюю одежду, но тут же выпрямилась. – Считаешь, нам следует послать с ним Фанни? Чтобы она какое-то время пожила у Фергюса и Марсали? Она бы помогла с детьми. Не донеся ломтик сыра до рта, Джейми замер, потом покачал головой. – Нет. Фергюсу и так семерых кормить. Да и девчушке, как мне кажется, здесь хорошо. Она привыкла к нам. И я бы не хотел, чтобы она думала, будто мы хотим от неё избавиться, или снова почувствовала себя бездомной, понимаешь? Кроме того… – Джейми замялся, затем как бы между прочим добавил. – Уильям доверил её мне. Он хотел, чтобы именно я о ней заботился. – И ты надеешься, что он когда-нибудь сюда приедет её навестить, – мягко добавила я. – Да, – осипшим вдруг голосом произнёс он. – Представь себе: он к нам приедет, а её здесь нет, что тогда? – Отведя взгляд, Джейми откусил сыра и стал медленно жевать. Похлопав его по руке, я встала и начала складывать нашу разбросанную одежду, чтобы её не сдуло внезапным порывом ветра, но при этом она не сильно бы помялась. Чтобы прижать одежду, на верх стопки я вместе со своими ботинками положила спорран Джейми и увидела выглядывающий из него край сложенной бумаги. – О… Майерс обмолвился, что он и тебе принёс письмо, – сказала я. – Это оно? – Да. Джейми напрягся, словно не хотел, чтобы я прикасалась к письму, и я отдёрнула руку. Однако он отложил кусок сыра, который ел, и подбородком указал на листок. – Можешь прочитать, Сассенах. Если хочешь. – Плохие новости? – нерешительно спросила я. После бури эмоций, вызванной письмом Марсали, я не хотела нарушать покой летней ночи тем, что могло подождать до утра. – Да не то чтобы очень. Это от Джошуа Гринхау – ты его помнишь? По Монмуту? – Помню, – и мне тут же стало не по себе. Во время сражения при Монмуте в меня попала пуля, как раз когда я зашивала рану на лбу капрала Гринхау. Последним, что я увидела перед тем, как упасть, были его потрясённое лицо и нить с иголкой, нелепо свисающие с его окровавленного лба. И я совсем не преувеличиваю, говоря, что всё последовавшее за этим стало самым страшным испытанием для моего тела: страдая от невыносимой боли и истекая кровью, я лежала на земле, а вокруг меня вращался мир – и небо, и листья… А посыльный от генерала Ли заставлял Джейми бросить меня в грязи и вернуться в бой. Я взглянула на письмо, но, даже будь у меня под рукой очки, в такой темноте я вряд ли смогла бы его прочесть. – И что пишет Гринхау? – Да так, в основном о том, где он и чем занимается – а сейчас у него дел не так уж много: просиживает штаны в Филадельфии. Хотя есть там, – он кивнул на письмо, – кое-что об Арнольде. Джошуа сообщает, что генерал женился на Пегги Шиппен… – ты же её помнишь? – и в данный момент он находится под трибуналом за спекуляцию. Я имею в виду Арнольда, а не мистера Гринхау. – И чем он спекулировал? – складывая письмо, спросила я. Я прекрасно помнила Пегги – восемнадцатилетнюю красавицу, знающую себе цену. Она кокетничала с тридцативосьмилетним генералом, приманивая его, словно форель на наживку. – Я понимаю, почему он на ней женился, но ей-то с какой стати выходить за него замуж? Бенедикт Арнольд обладал немалым обаянием и животным магнетизмом, но одна нога у него была короче другой, и к тому же, насколько мне известно, – он не имел ни собственности, ни денег. Джейми посмотрел на меня, как на дитя неразумное. – Во-первых, он военный губернатор Филадельфии, а в её семье – все тори. Ты помнишь, что Сыны Свободы сотворили с её кузеном?.. Может, Пегги предпочла позаботиться о том, чтобы мерзавцы не вернулись и не сожгли дом её отца вместе со всем семейством. – Пожалуй, ты прав. – От ночного ветерка, забравшегося под влажную рубашку, мне стало холодно, и я поёжилась. – Подай мне шаль, пожалуйста. – Что же до спекуляций Арнольда, – добавил Джейми, накидывая шаль мне на плечи, – это может быть что угодно. За подходящую цену можно весь город продать. Я кивнула, глядя в ночь, окутавшую нас бархатной мантией. На мгновение тьма озарилась снопом искр, вылетевших из трубы на другой стороне дома, но, не успев коснуться земли, они растворились во мраке. – Я не могу остановить Бенедикта Арнольда, – тихо произнесла я. – Я не смогла бы ему помешать, даже если бы прямо сейчас он стоял передо мной. Так ведь? Я повернула голову к Джейми, безмолвно прося его успокоить и утешить меня. – Так, – ласково произнёс он и взял меня за руку. Его рука была большой и сильной, но такой же холодной, как и моя. – Иди ляг со мной, Сассенах. Я тебя согрею, и мы будем смотреть, как заходит луна.
НЕМНОГО ПОГОДЯ, мы лежали в прохладе ночи, обнажённые, в сплетении рук и ног, опьянённые теплом друг друга. На западе садилась луна – серебряный осколок, который не затмевал яркого сияния звёзд. Пахло елью, дубом и кипарисом, а над головами шелестела и похрустывала светлая парусина. Случайным порывом ветра принесло светлячка, он приземлился на подушку рядом с моей головой и на мгновение замер, отдыхая от своих забот. Его брюшко пульсировало холодным зелёным светом. – Oidche mhath, a charaidh [спокойной ночи, дружок (гэльск.), – прим. перев.], – сказал ему Джейми. Насекомое дружелюбно повело усиками и взлетело. Кружась, светлячок направился вниз, к своим сотоварищам, мерцавшим вдали на земле. – Было бы здорово, если бы мы смогли оставить нашу спальню такой, как сейчас, – мечтательно произнесла я, наблюдая, как внизу гаснет в темноте фонарик светлячка. – Так чудесно быть частью ночи… – Только если нет дождя. – Джейми указал подбородком на наш парусиновый потолок. – Но не беспокойся: я возведу прочную крышу ещё до снега. – Будем надеяться, – рассмеялась я. – Ты помнишь наш первый домик? И как протекла крыша, когда подтаял снег? Ты упёрся как баран и полез её чинить прямо в метель… совершенно голый. – И по чьей вине? – беззлобно поинтересовался он. – Ты же не разрешила мне чинить в рубашке. Что мне ещё оставалось? – Ну, конечно, а чего ещё от тебя можно было ждать? Иначе ты и поступить не мог. – Я перевернулась на бок и поцеловала его. – От тебя пахнет яблочным пирогом. Там ещё что-нибудь осталось? – Нет, но я спущусь вниз и принесу тебе кусочек. Я остановила его, взяв за руку. – Не надо. На самом деле, я не хочу есть. Давай просто полежим. А? – Ммфм. Джейми повернулся ко мне, потом резко перекатился в изножье кровати и сел у меня между бёдрами. – Что ты делаешь? – спросила я, в то время как он пристраивался поудобнее. – По-моему, это очевидно, Сассенах. – Но ты только что съел яблочный пирог! – Я не насытился. – Я… не совсем об этом… Джейми медленно поглаживал большими пальцами верхнюю часть моих бёдер, а от его тёплого дыхания волоски на моем теле зашевелились самым волнующим образом. – Если ты о крошках, то не переживай, Сассенах: я их выберу, как закончу. Ты говорила, так делают бабуины? Или они так блох ищут? – У меня... нет... блох. На более остроумный ответ меня не хватило, но Джейми рассмеялся, расправил плечи и занялся делом. – Мне нравится, когда ты кричишь, Сассенах, – прошептал он немного позже, переводя дыхание. – Но внизу дети! – прошипела я, зарывшись пальцами ему в волосы. – Что ж, тогда постарайся кричать, как рысь...
СПУСТЯ КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ я спросила: – А до Филадельфии далеко? Джейми ответил не сразу. Задумавшись, он нежно помассировал одной рукой мои ягодицы и наконец произнёс: – Знаешь, что однажды мне сказал Роджер Мак? Для англичанина сто миль – долгий путь, а для американца сто лет – долгий срок. Я слегка повернула голову и искоса на него посмотрела. Лицо его было спокойным, глаза устремлены в небо, но я понимала, о чём он говорит. – И как долго? – тихо спросила я и положила руку ему на грудь, чтобы почувствовать, как медленно и сильно бьётся его сердце, и напитаться уверенностью. От Джейми пахло нашим соитием, и у меня по позвоночнику отзвуком пробежала дрожь недавнего оргазма. – Как думаешь, сколько у нас времени? – Немного, Сассенах, – мягко сказал он. – Сегодня до войны может быть так же далеко, как до Луны. Но уже завтра она может оказаться у нас на пороге. Волоски на груди у Джейми встали дыбом – то ли от холодного воздуха, то ли от того, о чём мы говорили. Он поцеловал мою руку и сел. – Ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Фрэнсис Марион, Сассенах? – очень спокойно спросил Джейми. Я потянулась было за своей сорочкой, но на полпути застыла и взглянула на мужа. Он сидел ко мне спиной, и я видела сетку тонких серебряных шрамов. – Может, и слышала. Я критически рассматривала подол сорочки: немного грязноват, но можно поносить ещё денёк. Я натянула её через голову и взялась за чулки. – Фрэнсис Марион… Известный как Болотный Лис? Всплыли смутные воспоминания о диснеевском сериале с таким названием, и имя персонажа было вроде бы Марион… – Так его ещё не прозвали, – обернувшись, сказал Джейми. – Что ты о нём знаешь? – Очень мало, и только из телевизионного шоу. Хотя Бри, вероятно, даже сможет вспомнить и спеть песню из заставки… Ну-у, это музыка, которая звучит в начале каждого... э-э, представления. – То есть одна и та же мелодия каждый раз? – Джейми заинтересованно выгнул бровь. – Да. Фрэнсис Марион… Я помню, как в одной из серий его схватил британский красномундирник и привязал к дереву, так что он, вероятно, был... – я осеклась. – Вернее, есть. Сейчас. И меня накрыло одновременно ужасом и благоговением – странное сочетание эмоций, которое возникало всякий раз, когда я сталкивалась с одним из Них. Сначала с Бенедиктом Арнольдом, а теперь… – Фрэнсис Марион... Хочешь сказать, он живёт сейчас? – Так утверждает Брианна. Но она почти ничего о нём не помнит. – А почему он так тебя заинтересовал? – Ну… – Джейми расслабился, словно снова обрёл под ногами почву. – Ты когда-нибудь слышала о партизанских отрядах, Сассенах? – Ты имеешь в виду какую-нибудь политическую группу фанатиков? Про такую слышала. Но вряд ли ты говоришь о ней. – Ты о партиях вроде вигов и тори? Нет, я не об этом. – Джейми взял кувшин с вином, налил в чашку и протянул мне. – Партизанский отряд очень похож на группу наёмников, только партизаны, как правило, воюют не за деньги. Что-то наподобие частного ополчения, но гораздо менее организованного. Во время кампании в Монмуте я видела немало отрядов ополченцев, и потому расхохоталась. – Вижу, к чему ты клонишь. Чем же в таком случае занимается партизанский отряд? Джейми налил вина себе и, подняв чашку, кратко отсалютовал. – Наверное, бродят повсюду, задирают лоялистов, убивают освобождённых рабов и вообще – они настоящая заноза в заднице британской армии. Я моргнула. Неудивительно, что в 1950-е годы Уолт Дисней решил некоторые моменты из истории Болотного Лиса опустить. – Убивают освобождённых рабов? Но почему? – Британцы обычно освобождают рабов, которые соглашаются вступить в их армию. Так утверждает Роджер Мак. Очевидно, мистер Марион сделал исключение из этого правила. Или ещё сделает? – Джейми нахмурился. – Сдаётся мне, убивать он пока не начал. По крайней мере, ни о чём подобном я не слышал. Я глотнула вина. Мускатное, прохладное и сладкое – как раз то, что нужно в ночь, полную теней, затаившихся во мраке. – И где мистер Болотный Лис партизанит? – Где-то в Южной Каролине. Подробностей я не запомнил: меня захватила сама идея, понимаешь? – Идея создать партизанский отряд? Я как раз натягивала чулки, когда муж заговорил об отряде, и от его рассуждений мне стало не по себе. И сейчас в голову пришла абсурдная мысль: а что если снять чулки? Вдруг это поможет уйти от опасной темы? Хотя вряд ли: этого разговора не избежать. Пальцами правой руки Джейми медленно отбивал по бедру какой-то ритм, беззвучно вторя ходу своих мыслей. – Да, – наконец сказал он и сжал пальцы в кулак. – Именно это мне предлагал Бенджамин Кливленд… Помнишь того большого и толстого ублюдка из-за гор, который пытался мне угрожать?.. Предлагал не напрямую, но вполне недвусмысленно. Джейми серьёзно на меня посмотрел – в тусклом мерцании ночи его глаза показались тёмными. – В Континентальной армии я больше сражаться не стану. Хватит с меня армий, – продолжил он. – Отвоевался. Да и, если уж на то пошло, вряд ли генерал Вашингтон примет меня обратно, – грустно улыбнулся Джейми. – Из того, что рассказывал мне Джуда Биксби, от должности ты отказался окончательно и бесповоротно. Жаль, что я это пропустила. – Я улыбнулась не менее печально. Я не видела, как Джейми писал прошение об отставке на спине посыльного, который принёс приказ командования. В это время я лежала на земле у ног мужа и истекала кровью. Джуда, один из молодых лейтенантов Джейми, при этом присутствовал. Он сказал мне, что муж написал свой лаконичный рапорт грязью, буквально пропитанной моей кровью. – Ну да, – сухо произнёс он. – Не знаю, что об этом подумал Вашингтон, но, по крайней мере, он не прислал солдат, чтобы меня арестовать и повесить за дезертирство. – Полагаю, ему было не до тебя. Я стала одной из последних раненных в битве при Монмуте и долгое время была слишком слаба, чтобы интересоваться ходом войны. Но долго оставаться в стороне было невозможно. Когда британцы вторглись в Саванну и оккупировали город, мы как раз находились там. Саванна сейчас по-прежнему под властью британцев – насколько мне известно. А новости, как и вода с гор, стекаются в портовые города, в которых печатаются газеты, куда поставляются товары и действует совершенно новая почтовая служба. Но к нам в горы новости добираются медленно и с трудом. – Правильно ли я понимаю, что ты и в самом деле планируешь создать свой собственный партизанский отряд? – стараясь говорить непринуждённо, спросила я. – Ну-у, – тем же тоном ответил он, – я подумал, почему бы и нет? Причём, заметь, не для того, чтобы грабить и убивать… Давненько я не участвовал в набегах… – с явной ностальгией добавил он. – Отряд нужен, чтобы защитить Ридж. Кроме того… Что ж, пока война не закончится… небольшая банда очень даже пригодится. Ну, мало ли что… Последнее было добавлено таким небрежным тоном, что я мигом выпрямилась и пристально на него посмотрела. – Банда? Ты хочешь организовать банду? Джейми удивил мой вопрос. – Да. А ты что, не слыхала этого слова раньше, Сассенах? – Слышала, – в надежде успокоиться я отхлебнула вина. – Но не думала, что это слово известно тебе. – Ну, разумеется, мне оно известно, – приподняв бровь, он поглядел на меня. – Это же шотландское слово. – Шотландское? – Да. По-шотландски «банда» – это всего лишь люди, с которыми ты дружишь и ходишь в поход, Сассенах. Slàinte. Джейми взял у меня чашку, поднял её в коротком приветствии и осушил.
ЧТО ЗА СТАРАЯ ВЕДЬМА? [Строчка песни из кинофильма 1939г. «Великий чародей из страны Оз» – прим. перев.]
МЭНДИ И Я СТОЯЛИ по разные стороны стола (Мэнди залезла на скамейку) и не отрывали взгляда от маленькой жёлтой миски. – Долго ещё, бабушка? – Десять минут, – ответила я и посмотрела на серебряные, украшенные филигранью карманные часы с перезвоном, которые одолжила у Дженни. – Прошло всего две. Садись. Оттого, что мы смотрим, – быстрее не будет. – Неть, будет. Она заявила это так спокойно и уверенно, что я невольно улыбнулась. Заметив мою усмешку, она вскинула голову и сказала: – Джемми велел следить во все глаза, а то убежит. Сообразив, что отвлеклась, внучка вытянула шею и сурово посмотрела на дрожжи, будто запрещая им перебираться через край миски и уползать. – Солнышко, мне кажется, он не дрожжи имел в виду. Может, он говорил о кроликах? Но я и сама не могла заставить себя отвернуться. Я принюхалась. Мэнди тоже усердно втянула воздух носом. – Уверена: дрожжи хорошие, – сказала я. – Запах такой... дрожжевой. – Дрооожжжевой. – Согласно кивнув, девочка прыснула. – Если бы они не были активными... то есть живыми... – объяснила я. – Они бы пахли плохо. По-хорошему, стоило бы подождать полных десять минут, чтобы показать внучке пену, которую образуют активные дрожжи, когда смешиваешь их с тёплой сладкой водой, но в душе я была уверена, что дрожжи отличные, и на этот счёт не беспокоилась. Конечно, из кальцинированной соды тоже можно сделать разрыхлитель для печенья, но тут пришлось бы повозиться. – Часть дрожжей мы положим в молоко, – я зачерпнула большую ложку закваски из глиняного горшочка и переложила в другой, чистый. – Чтобы сохранить до следующего раза. В дверном проёме показалась голова Джейми. – Я заберу у тебя малышку на минутку, Сассенах? – Хорошо, – немедленно отозвалась я, успев перехватив руку девочки в дюйме от полного – и открытого – мешка с мукой, стоявшего на столе. – Золотце, дедушке нужна твоя помощь. – Ладно, – вежливо согласилась она, и не успела я её остановить, как Мэнди запихнула в рот одно из печений с изюмом, которые мы испекли раньше. – Заффемм, деда? – Хочу, чтобы ты кое на чём с минуту посидела. Длинным прямым носом Джейми втянул в себя запах масла и изюма, а рукой потянулся к подносу. – Хорошо, – покорно сказала я. – Одно. Но, ради Бога, съешь его здесь. Если мальчишки увидят тебя с печеньем, то налетят сюда как стая саранчи. – Ффто ффарча? – Мэнди! Ты что, ещё одно печенье жуёшь?! Мэнди выпучила глаза и героическим усилием проглотила почти всё, что запихнула себе в рот. – Нет, – ответила она, и изо рта у неё посыпались крошки. Своё печенье Джейми прожевал и проглотил более аккуратно. – Вкусно, Сассенах, – он кивнул на поднос. – Когда-нибудь из тебя выйдет приличная кухарка. Он ухмыльнулся, взял Мэнди за руку и направился к двери. Поскольку банки для печенья у меня не было, я задумалась: а не сделать ли мне её самой? Наверняка, как только Брианна восстановит свою печь для обжига, она мне поможет. А пока я сгребла только что испечённое печенье в маленький котелок и прикрыла большой тарелкой, потом взяла два больших речных камня, которые мы использовали в очень холодную погоду как грелки для постелей, и придавила ими тарелку. Детей это не остановит, но насекомые и, может быть, грабители-еноты до печенья не доберутся. Стены кухни уже возвели, но большинство окон не было застеклено. Пару секунд я разглядывала котелок, раздумывая, что ещё может угрожать печенью, а потом потащила его по коридору в хирургическую и заперла в шкафу, где хранились очищенный спирт, бутылки с солевым раствором и другие предметы, которые не представляют для окружающих большого интереса. Я услышала, как на террасе перед моим кабинетом разговаривают Джейми и Мэнди, и пошла к двери, чтобы узнать, что они там замышляют. Стоя на коленях, Джейми обстругивал деревяшку, которая, очевидно, должна была превратиться в стульчак для Мэнди. – Ну-ка примерь. – Джейми перекатился на пятки. – То есть сядь сюда. Мэнди хихикнула, но села. – Зачем это, деда? – Помнишь, как на прошлой неделе к тебе в комнату забралась маленькая мышка? – Да. Ты поймал её рукой. Она тебя укусила, деда? – с сочувствием спросила она. – Нет, a leannan [дорогая, милая (гэльск) – прим. перев.], она забралась в рукав, прошмыгнула вверх и выскочила из-под ворота. Потом спрыгнула на пол, пробежала в нашу комнату и спряталась под выходными туфлями твоей бабули. Забыла, что ли? Вспоминая, Мэнди нахмурила лобик. – Нет. Ты заквичал. – Так вот. К нам то и дело будут забегать другие мышки и разные зверушки. Если их что-то испугает на улице, они могут забраться в уборную и там спрятаться. Для тебя, – он показал на неё пальцем, – они не опасны. Но страху нагнать могут. Я не хочу, чтобы ты перепугалась и, не удержавшись, провалилась в дыру. – И-и-и-йих! – хихикнула Мэнди. – И нечего смеяться, – улыбнулся Джейми. – Как-то твой дядя Уильям упал в уборную, и ему там совсем не понравилось. – Кто такой дядя Вилям? – Брат твоей мамы. Ты его ещё не видела. Девочка задумчиво сдвинула чёрные бровки. Джейми бросил на меня взгляд и чуть повёл плечом. – Что толку скрывать, что у неё есть дядя, – обратился он ко мне. – Вполне вероятно, мы с ним увидимся. И весьма скоро. – Ты в этом уверен? – засомневалась я. Хотя никакого открытого конфликта между Джейми с Уильямом во время их последней встречи не возникло, однако ничто не указывало на то, что Уильям смирился с тем, при каких обстоятельствах он появился на свет. – Да, – Джейми не отрывал глаз от отверстия, которое вырезал. – Он приедет проведать Френсис. У меня за спиной кто-то тихонько вздохнул, и, обернувшись, я увидела Фанни. Она пришла с огорода с полной корзинкой зелени. Прелестное личико девочки побледнело, а распахнутые глаза были устремлены на Джейми. – Он... Вы думаете... он приедет? – спросила она. – Сюда? Повидаться со мной? Голос у неё взлетел и на последнем слове чуть дрогнул. Оглянувшись, Джейми посмотрел на неё и кивнул. – Я бы приехал, Френсис, – просто сказал он. – Думаю, и он тоже.
Я ВЕРНУЛАСЬ НА КУХНЮ, чтобы проверить дрожжи. И вправду, на поверхности воды появилась грязноватая пена. Если верить часам, прошло одиннадцать минут. Но, перебрав продукты, которые нужны для печенья, я обнаружила, что какой-то злодей съел из горшка всё масло и у нас нет никакого жира. В доме, кроме меня, никого не было. Джейми с Мэнди по-прежнему болтали на террасе. Я успею сходить в кладовую над ручьём, набрать сливок и взбить ещё масла, пока тесто для печенья будет подниматься. Я медленно возвращалась из кладовой. Руки оттягивали два ведра молока с толстым слоем сливок. И тут я увидела, как к нашему дому приближается женщина. Высокая, в чёрном платье, она решительно шагала, придерживая рукой широкополую соломенную шляпу, чтобы её не унесло ветром. Джейми куда-то ушёл. Возможно, – за инструментом, а Мэнди по-прежнему сидела на террасе на своём новом стульчаке и что-то напевала Эсмеральде. Внучка не обратила внимания на гостью, которая оказалась не так молода, как я подумала, глядя на её прямую спину и лёгкую походку. Подойдя ближе, я рассмотрела и морщины на её лице, и седые волосы на висках, выбивавшиеся из-под чепца под шляпой. Остановившись перед Мэнди, она требовательно спросила: – Где твой отец, дитя? – Не знаю, – ответила девочка и подняла куклу. – А это Эсмеральда. – Мне надо поговорить с твоим отцом. – Ладно, – любезно согласилась девочка и продолжила петь. – «Ферра Джака, Ферра Джака, дорми вууу…» [искаж. франц. Frère Jacques, Frère Jacques, Dormez vous? «Братец Яков, братец Яков, ты спишь?» – известная французская песенка – прим. перев.] – Замолчи! – резко потребовала женщина. – Посмотри на меня. – Зачем? – Ты очень дерзкий ребёнок, и твоему отцу стоит тебя выпороть. Мэнди покраснела и поднялась, встав ножками прямо на своё новое сидение. – Уходи! – крикнула она. – Я тебя в унитаз шмою! – Она махнула рукой в воздухе, будто дёргая за ручку смывного бачка. – Пшшш! – Что за проклятие ты бормочешь, нечестивое дитя? – Женщина побагровела. Я стояла как заворожённая и вдруг поняла, что пора вмешаться, не то ситуация станет хуже. Я поставила вёдра на траву, но было поздно. – Я брошу тебя в унитаз и шмою как какашку! – выкрикнула Мэнди и топнула ножкой. Быстрая, как змея, рука женщины влепила Мэнди пощёчину. На долю секунды воцарилось потрясённое молчание, а потом разом произошло несколько событий: бросившись к крыльцу, я споткнулась об одно из вёдер и растянулась на тропинке в луже молока, Мэнди завопила так, что, наверное, её было слышно на просёлочной дороге, а из двери, подобно королю демонов в какой-то пантомиме, вылетел Джейми. Я ещё не успела подняться с колен, как он схватил Мэнди одной рукой, спрыгнул с террасы и оказался с женщиной нос к носу. – Немедленно покиньте мой дом, – произнёс он так спокойно, что стало ясно: в противном случае незнакомке грозит немедленная смерть. Нужно отдать даме должное: она не отшатнулась, а сорвала с головы широкополую чёрную шляпу, чтобы та не мешала испепелить Джейми взглядом. – Девчонка грубо со мной говорила, сэр! Я такого не потерплю! Очевидно, никто должным образом её не воспитывал. Неудивительно, что она у вас такая. Гостья презрительно оглядела Джейми с ног до головы. Мэнди перестала кричать, но продолжала всхлипывать, зарывшись в рубашку на груди Джейми. – Ну, если уж говорить о воспитанности… – негромко вставила я, выжимая мокрый фартук. – Кажется, мы не имеем чести быть знакомыми. Я ведь не ошибаюсь? – вытерев ладонь о юбку, я протянула руку. – Меня зовут Клэр Фрейзер. Возмущённое лицо женщины застыло. Не проронив ни слова, она начала медленно от меня пятиться. Джейми не сдвинулся с места. Он только успокаивающе похлопывал Мэнди по спинке и смотрел так же, как гостья, – твёрдо и сурово. Незнакомка добралась до тропинки, остановилась и, глядя на Джейми, вздёрнула подбородок. – Вы все… – произнесла она ровным голосом и обвела шляпой меня, Джейми, Мэнди и весь наш дом, – непременно будете гореть в аду. И с этими словами она швырнула небольшой свёрток на террасу, повернулась к нам спиной и унеслась прочь как птица-горевестник.
– КТО ЭТО БЫЛ, ДЬЯВОЛ её возьми? – поинтересовался Джейми. – Злющая ведьма, – тут же ответила Мэнди, оттопырив нижнюю губу как можно дальше. – Ненавижу её! Лицо девочки по-прежнему пылало. – Вполне возможно, – согласилась я и, нагнувшись, с опаской подобрала свёрток. Упакованный в промасленный шёлк, он был обвязан странным шнуром со множеством узелков, непонятно для чего затянутых. Я осторожно принюхалась. Даже сквозь тяжёлый запах ткани так остро пахнуло хинином, что я почувствовала его вкус на нёбе. – Иисус твою Рузвельт Христос! – я изумлённо посмотрела на Джейми. – Она принесла мне кору хинного дерева. – Ну я же говорил: если рассказать Роджеру Маку или Брианне о том, чего тебе нужно, то, скорее всего, ты это получишь. И сдаётся мне… – продолжил он, глядя в ту сторону, куда ушла незваная гостья, – …к нам приходила миссис Каннингем.
НЕБЕСНАЯ ГОНЧАЯ [Так называется стихотворение, написанное в 1893 г. Фрэнсисом Томпсоном, – прим. перев.]
Две недели спустя Я ПОГРУЗИЛАСЬ В ГЛУБОКИЙ СОН без сновидений, и вдруг что-то выдернуло меня на поверхность, словно бьющую хвостом, трепещущую рыбу из воды. – У-уф… Я не могла вспомнить, кто я и где нахожусь. Потеряла дар речи. Звук, разбудивший меня, раздался вновь, и каждый волосок на теле встал дыбом. – Иисус твою Рузвельт Христос! Поток слов и чувств накрыл меня с головой, и я раскинула руки, пытаясь нащупать спасительный якорь. Простыни, матрас, кровать. Я лежу на постели. А Джейми исчез. Место рядом со мной пустовало. Я моргнула, словно сова, и завертела головой в поисках мужа. Омываемый лунным светом, обнажённый Джейми стоял у незастеклённого окна. Он стиснул кулаки и напружинился так, что под кожей стал виден каждый мускул. – Джейми! Он не обернулся и, казалось, не слышал ни моего голоса, ни топота и возгласов взволнованных домочадцев, которых тоже разбудил вой снаружи. Я услышала, как Мэнди от страха громко заревела, а родители наперебой пытались её успокоить. Я выбралась из постели и с опаской подошла к Джейми, хотя на самом деле мне хотелось зарыться под одеяло и натянуть подушку на голову. Этот вой… Поверх плеча мужа я всмотрелась в поляну перед домом, но в ярком лунном свете всё выглядело как обычно. Возможно, вой доносился из леса, но деревья и гора тонули в кромешной тьме. – Джейми, – уже спокойнее сказала я и крепко ухватила его за предплечье. – Как думаешь, что это? Волки? Точнее – волк? Я надеялась, что выло только одно существо, кем бы оно ни было. От прикосновения Джейми вздрогнул, обернулся, посмотрел на меня и яростно замотал головой, словно пытаясь стрясти… что-то. – Я… – начал он хриплым со сна голосом, а потом просто положил руки мне на плечи и притянул к себе. – Я решил, мне это снится. Я почувствовала, что Джейми слегка дрожит, и обняла его как можно крепче. Зловещие кельтские слова «банши» и «таннаск» закружились у меня в голове, зашелестели в ушах. Поверье гласит: банши воет на крыше к покойнику в доме. Ну… по крайней мере, на нашей крыше призрака не было, поскольку её не успели настелить. [В кельтском фольклоре банши – это женщина-призрак, явление или крик (стоны) которой предвещает смерть. Таннаск – дух-подселенец. – прим. перев.] – И часто твои сны такие громогласные? – спросила я и при новом завывании вздрогнула. Кожа Джейми была прохладной, но не ледяной, значит, из постели он выбрался недавно. – Бывает, – он тихо, словно задыхаясь, хохотнул и отпустил меня. По коридору затопали маленькие ножки, и я поспешила снова броситься в объятия Джейми, потому что дверь распахнулась, и ворвался Джем, а за ним – Фанни. – Дедушка! Там около дома волк! Он съест наших поросят! Фанни, с круглыми от ужаса глазами, ахнула и прижала ладонь ко рту. Не от страха за поросят, которых ждёт неминуемая гибель, – девочка поняла, что Джейми голый. Я прикрывала его, как могла, растянув в стороны полы своей ночной рубашки, но она была такой маленькой, а Джейми – таким большим. – Иди-ка спать, милая, – как можно спокойнее сказала я. – Если это волк, то мистер Фрейзер с ним разберётся. – Moran taing [большое спасибо (гэльск.) – прим. перев.], Сассенах, – уголком рта шепнул Джейми. – Джем, брось мне мой плед! Джем, который не раз видел деда обнажённым, невозмутимо снял плед с крючка у двери. – Можно я помогу убить волка? – с надеждой спросил он. – Я могу его застрелить. Папа говорит, что я стреляю лучше его. – Это не волк, – отрезал Джейми, оборачивая выцветший тартан вокруг пояса. – Сходите-ка оба к Мэнди и передайте ей, что всё в порядке. Пока мы тут все не оглохли. Вой стал громче, а истерические вопли Мэнди – ещё пронзительнее. Судя по лицу Фанни, её так и подмывало тоже заголосить. В дверях появилась Бри – что тебе Архангел Михаил, – в развевающемся белом халате, с всклокоченной гривой волос и с палашом Роджера в руке. При виде Брианны Фанни тихонько пискнула. – И что ты собралась им делать, дочка? – кивком указав на оружие, осведомился Джейми, собираясь натянуть рубашку через голову. – Вряд ли палашом ты уничтожишь призрака. Выпучив глаза, Фанни переводила взгляд с Бри на Джейми, потом с глухим стуком плюхнулась на пол и уткнулась головой в колени. Джем тоже вытаращил глаза. – Призрака, – бесцветным голосом вымолвил он. – Волка-призрака? Я с беспокойством взглянула на окно. Джемми был уже довольно большим мальчиком, и ему наверняка доводилось слышать об оборотнях... Уцепившись за слово, моё воображение услужливо нарисовало чересчур натуралистичную картинку, и тут же недолгую тишину прорезал особенно тоскливый и рвущий душу вой. – Говорю же вам: это не волк, – в голосе Джейми слышались и раздражение, и… смирение?.. – Это собака. – Ролло? – в ужасе воскликнул Джемми. – Он вернулся? Фанни вскинула голову и уставилась перед собой широко раскрытыми глазами. Бри невольно вскрикнула, и я – тоже невольно – снова схватила Джейми за руку. – Господи ты Боже мой, – довольно спокойно (если учитывать обстоятельства) сказал он и освободился от моей хватки. – Это вряд ли. Но я успела почувствовать, как при этой мысли жёсткие волоски на его руке встали дыбом. Да и я покрылась гусиной кожей. – Оставайтесь здесь, – приказал Джейми и повернулся к двери. Без зазрения совести я бросила Брианну один на один с детскими истериками, а сама пошла вслед за мужем. Никто из нас не удосужился зажечь свечу, и на лестнице мы погрузились в холодный мрак, словно оказались в настоящем колодце. К счастью, вой здесь звучал приглушённо и не так действовал на нервы. – Ты уверен, что это собака? – спросила я в спину Джейми. – Да, – ничуть не сомневаясь, ответил он. Но я услышала, как он сглотнул, и от неясной тревоги у меня по позвоночнику пробежала дрожь. Спустившись с лестницы, Джейми свернул налево и зашёл на кухню. Когда меня окутало благодатным теплом большой комнаты, я с облегчением выдохнула. Угли в очаге слабо мерцали, их тусклый свет выхватывал из темноты массивные округлые бока котла и чайника, на буфете слегка поблёскивала оловянная посуда – всё на своих местах, и на душе стало спокойнее. Дверь была заперта на засов. Однако на улице снова послышались завывания. Вой теперь доносился отчётливее, он то усиливался, то затихал, и от него у меня сбилось дыхание. Ручаться я не могла, но мне показалось, что он приблизился и стал громче. Несмотря на уютную атмосферу на кухне, волосы у меня на голове зашевелились от ужаса. В жар углей Джейми сунул пук прутьев, затем вытащил и начал осторожно дуть на растрёпанный конец факела, пока тлеющие ветки не занялись пламенем. Когда огонь разгорелся, морщины на лбу у Джейми разгладились, и он мне слегка улыбнулся. – Dinna fash, a nighean, – подбодрил он меня. – Это всего лишь собака. Поверь. Хотя в голосе мужа опять послышалась неуверенность, я ему улыбнулась, но, подходя к двери, всё же молча прихватила по пути каменную скалку. Джейми снял тяжёлый засов и убрал его в сторону, затем решительно поднял щеколду и распахнул дверь. Ворвавшаяся в дом холодная сырость горной ночи раздула мою ночную рубашку и напомнила, что не помешало бы накинуть плащ. Но времени на это не было, и я храбро шагнула вслед за Джейми на заднее крыльцо. Хотя снаружи вой звучал громче, вдруг он показался не таким надрывным: завывания стали походить на крик совы. Я оглядела склон за домом, но в слабом свете факела ничего не увидела. Я стояла на виду у зверя, однако уверенности во мне прибавилось. Возможно, Джейми в чём-то и сомневался, но он не считал, что этот таинственный пёс опасен: иначе не позволил бы мне находиться здесь, рядом с собой. Муж глубоко вздохнул, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Вой прекратился. – Ну, иди сюда! – прикрикнул Джейми и свистнул ещё раз, потише. Лес безмолвствовал, и пару минут ничего не происходило. Потом что-то шевельнулось. От буйных зарослей томатов вокруг уборной отделилось пятно и медленно приблизилось к нам. Я услышала топот на лестнице и приглушённые голоса, но всё моё внимание было приковано к собаке. Это и правда был пёс: я поймала взгляд золотистых глаз, светящихся в темноте. Затем собака подошла достаточно близко, и я разглядела неуклюжую походку, длинные ноги, изящный изгиб позвоночника и хвост. – Гончая? – спросила я. – Да. Джейми отдал мне факел, присел на корточки и протянул руку. Собака – так называемая крапчато-голубая енотовая гончая, с густой россыпью иссиня-чёрных пятен по всему телу – подошла к нему с низко опущенной головой и словно чуть-чуть припала на передних лапах к земле. – Всё в порядке, a nighean, – хрипло сказал Джейми собаке. – Ты её знаешь? – Да. В его голосе послышалось сожаление. Однако он погладил собаку по голове, и она, неуверенно виляя хвостом, подошла вплотную. – Бедняжка, она умирает с голоду, – сказала я. Даже при свете факелов было видно, что у собаки торчат рёбра, а живот – втянутый, словно перехвачен шнурком от кошелька. – У нас найдётся мясо, Сассенах? – Что-что, а это у нас есть. Остальные домочадцы переговаривались на кухне, но, услышав наши голоса на улице, замолчали. Того и гляди они выйдут наружу. – Джейми, – я положила руку на его обнажённую спину. – Где ты раньше видел эту собаку? Я почувствовала, как он сглотнул. – На могиле её хозяина. Она там выла, – тихо сказал Джейми. – Там я её и оставил. Не говори об этом детям, ладно?
ПРИ ВИДЕ МНОЖЕСТВА ЛЮДЕЙ, высыпавших на заднее крыльцо, собака явно растерялась и отскочила, словно собираясь снова шмыгнуть в кусты. Но она не могла устоять перед запахом еды и продолжала ходить кругами, виновато виляя длинным пружинистым хвостом. В конце концов Джейми удалось всех утихомирить и загнать на кухню. Я же осталась, замерев позади мужа с факелом. Маленькими кусочками кукурузного хлеба, пропитанного смальцем, Джейми стал подманивать собаку. Охотно потянувшись за едой, она покорно склонила голову. Когда Джейми осторожно протянул руку, чтобы почесать собаку за ушами, она подалась к нему, и хвост у неё заходил ещё быстрее. – Вот хорошая девочка, – пробормотал Джейми и дал ей ещё кусочек. Хотя собака изголодалась, она не выхватила хлеб из руки, а взяла аккуратно. – Она тебя не боится, – тихо заметила я. Я не хотела расспрашивать мужа и никогда бы не стала. Но это не означало, что вопросов у меня не было. – Да, – так же негромко согласился он. – Не боится. Она видела только, как я его хоронил. – Ты не встревожился... из-за собаки? Вернее, из-за того, что она сюда пришла? Я видела, что от воя Джейми стало не по себе – да и кто бы сохранил безмятежность?! Но сейчас я не могла понять, что происходит у него в душе: в мерцающем свете факела лицо мужа казалось невозмутимым. – Нет, – отрезал он и оглянулся: хотел убедиться, что дети его не слышат. – Я забеспокоился, когда её увидел... Но... – Его испачканная жиром ладонь на миг замерла на жёсткой шерсти животного. – Думаю, она пришла ко мне неспроста – во отпущение греха.
ЗАЙДЯ В ДОМ, СОБАКА стала есть хоть и жадно, но до странности осторожно: она откусывала хлеб и мясо, едва двигая челюстью. «Что-то с ней не то», – подумала я и пригляделась получше. В восторге дети по очереди подсовывали собаке кусочки еды, чтобы она брала с рук, но я заметила, что Джейми, наблюдая за ней, слегка нахмурился. – По-моему, у неё что-то не так с пастью, – через миг сказал он. – Может, посмотрим? – Ой, пожалуйста, дайте ей доесть, мистер Фрейзер, – серьёзно глядя на Джейми, попросила Фанни. – Она такая голодная! – Да уж, – подтвердил он. Джейми присел на корточки рядом с детьми. Он ласково провёл рукой по костлявой спине собаки, и та слегка шевельнула хвостом, но всё её внимание было сосредоточено на еде. – Интересно, почему она так оголодала? – Почему? – повторила я, посмотрела на Джейми и ответила, тщательно подбирая слова. – Возможно, потому, что потеряла хозяина. – Да, но это же гончая. Она может охотиться сама: сейчас лето, и еды полно. Жив её хозяин или нет, это здесь ни при чём. Сгорая от любопытства, я опустилась на колени и присмотрелась. Джейми был прав: маленькие кусочки она глотала, – просто глотала, почти не пережёвывая. Возможно, она привыкла есть именно так, или все собаки так и поглощают небольшие куски, но... что-то меня настораживало. Не то чтобы животное вздрагивало от боли, но… – Ты прав, – согласилась я. – Пусть доест, и я её осмотрю. Гончая подчистила последние крошки, жадно принюхалась, – хотя к этому времени живот у неё заметно раздулся, – потом полакала воды, бросила взгляд на собравшуюся компанию, ткнулась носом в ногу Джейми и легла возле него. – Bi sàmhach, a choin... [Спокойно, псинка (гэльск.) – прим. перев.] – он провёл рукой по её длинной спине. Она легонько вильнула хвостом и, испустив глубокий вздох, словно растеклась по половицам. – Ну, ладно, – всё так же мягко сказал Джейми. – Покажи-ка мне свою пасть, mo nighean gorm [моя голубая девочка (гэльск.) – прим. перев.], Собака удивилась, когда он перевернул её на бок, но сопротивляться не стала. – Она ведь голубая, да? – зачарованно спросила Фанни. Она подползла поближе и осторожно протянула руку, но до собаки не дотронулась. – Да, эту породу называют голубой гончей. У таких собак шерсть цвета матрасного тика. Дай ей понюхать твои пальцы, девочка, чтобы она с тобой познакомилась. Только не делай резких движений. Хотя она вроде бы дружелюбная сука. Услышав последнее слово, Фанни моргнула и посмотрела на Джейми. – А у тебя никогда не было собаки, Фанни? – заметив выразительный взгляд девочки, спросила Бри. – Нет, – неуверенно ответила Фанни. – То есть… Я помню одну собаку. Я тогда была совсем маленькой. Это был... пёсик... Я помню, как его гладила. – Девочка коснулась спины гончей, и та шевельнула хвостом. – Это было на корабле. В хорошую погоду я сидела под большим парусом, и он приходил и фидел... сидел... со мной и позволял его гладить. Бри переглянулась с Роджером, который устроился на скамье-ларе с полусонной Амандой на руках. – На корабле, – деланно-небрежным тоном повторила моя дочь. – Значит, ты приплыла на корабле? Перед тем, как попала в Филадельфию? Фанни просто кивнула: всё её внимание было приковано к собаке. Девочка наблюдала, как я провожу пальцем по внутренней стороне чёрной губы, отодвигая её от зубов. Насколько я разглядела в свете очага, дёсны были в порядке – не кровоточили. Может, бледноваты? Или нет? У собак часто бывают паразиты, их наличие может вызывать бледность дёсен из-за внутренней кровопотери, но о паразитарных инфекциях во рту я никогда не слышала… Джем сел на пол рядом с нами и привычным жестом почесал собаку за ушами. – Вот так, Фанни, – сказал он. – Собаки любят, когда им чешут за ушами. Гончая блаженно вздохнула и, немного расслабившись, позволила мне открыть ей пасть. Зубы были хорошие, очень чистые... – Интересно, почему люди говорят: «чист, как зуб гончей»? [Это выражение соответствует русской поговорке «чист/невинен, как младенец/ягнёнок». – прим. перев.] – спросила я. Я ощупала углы нижней челюсти, височно-нижнечелюстные суставы (явно болезненных участков не было) и лимфоузлы на шее, которые не были увеличенными. Однако на нижней челюсти я обнаружила припухлость, и, когда к ней прикоснулась, собака вздрогнула и заскулила. – Зубы у неё чистые, но разве у гончих зубы чище, чем у других собак? – Всё может быть. – Наклонившись вперёд, Джейми заглянул гончей в пасть. – Это молодая сучка. Ей около года, не больше. Вообще-то, у охотничьих псов, которые едят свою добычу, зубы обычно чистые – потому что собаки гложут кости. – Вот как. Я слушала его вполуха. Повернув голову гончей чуть ближе к очагу, я заметила у неё в пасти что-то тёмное. – Джейми, посвети сюда чем-нибудь, возьми свечу. Похоже, у неё что-то застряло между зубами. – А ты была с родителями, Фанни? – тихо спросил Роджер: его голос едва слышался за потрескиванием пламени. – На корабле? На миг рука девочки замерла на собачьей голове, но потом Фанни снова принялась почёсывать собаку, уже медленнее. – Кавется, да, – неуверенно ответила она. Джейми посмотрел на Фанни, и пламя свечи, которую он держал, дрогнуло, но тут же выпрямилось. – Да, вот он! Между нижними премолярами собаки торчал маленький осколок кости. Очевидно, острый: десна была порезана, распухла и вокруг места повреждения выглядела рыхлой. Я легонько надавила. Собака заскулила и попыталась выдернуть голову. – Джемми, сбегай в хирургическую и принеси аптечку первой помощи – знаешь, как она выглядит? – Конечно, бабушка! Внук вскочил и не мешкая скрылся в темноте прихожей. – С ней всё будет в порядке, мифуф... миссис Фрейзер? – Фанни с тревогой наклонилась вперёд, стараясь разглядеть, что с собакой. – Думаю, да. Я попробовала сдвинуть костяной обломок ногтем большого пальца. Собаке это не понравилось, но она не зарычала и не попыталась укусить. – У неё между зубами застряла косточка, от этого челюсть и болит. Но если под зубом нарыва нет... Джейми, можешь её пока отпустить. Мне не вытащить осколок, пока Джем не принесёт щипцы. Освободившись, собака вскочила, энергично встряхнулась, а затем рванула с места и помчалась по коридору вслед за Джемом. Фанни встала на колени, но на ноги подняться не успела: гончая проворно вернулась, громыхая лапами по деревянным половицам. Глядя на нас, она возбуждённо залаяла, забегала кругами по комнате, наконец, прыгнула на Фанни, повалила на пол, затем встала над девочкой, учащённо дыша, высунула язык и радостно завиляла хвостом. – Отойди! – Фанни захихикала, выползая из-под собаки. – Ах ты, дурафка! Я улыбнулась и, взглянув на Джейми, увидела, что он тоже улыбается. Фанни частенько смеялась в компании мальчишек, но без них – редко. – Держи, бабушка! Джем быстро положил аптечку мне на колени, затем опустился на пол и начал боксировать с собакой, имитируя удары по морде то слева, то справа. Гончая весело пыхтела и тявкала, пытаясь схватить Джема за руки. – Она тебя тяпнет, Джем, – предупредил Джейми, хотя игра внука с собакой его позабавила. – Она проворней тебя. Джейми оказался прав, и собака действительно прикусила мальчика, хотя и не сильно. Джем взвизгнул, потом захихикал. – Дурафка, – сказал он. – Так её и назовём? – Нет, – тоже захихикала Фанни. – Это дурацкая кличка. – Если вы не перестанете её тормошить, бедная собака так и не дождётся, чтобы ей вылечили пасть, – строго сказала я, потому что Брианна с Джейми тоже смеялись. А Роджер только улыбался: ему не хотелось разбудить Мэнди, которая крепко спала у него на плече. Бри быстро уняла начавшийся было галдёж: подойдя к буфету, она достала половину большого пирога с сушёными яблоками, разделила на всех, включая собаку, которая с удовольствием слопала полученную корку. – Ну ладно. Я проглотила последний пахнущий корицей, рассыпчатый кусочек, стряхнула с пальцев крошки – собака быстро подобрала их с пола – и выложила маленькие щипцы для удаления костных осколков, самый маленький крючок, лоскут кисеи и, чуть поразмыслив, бутылку медовой воды – самого мягкого антибактериального средства, которое у меня было. – Приступим. Как только мы зафиксировали собаку на боку (это было нелегко: она извивалась ужом, но Джем бросился сверху и прижал ей зад, а Джейми придавил ей одной рукой плечо, а другой – шею), потребовалось не более пары минут, чтобы извлечь обломок кости. Фанни осторожно, стараясь не капнуть воском на меня или на собаку, держала свечу. – Готово! Под всеобщие аплодисменты я подняла вверх щипцы с зажатым в них осколком, а потом бросила его в огонь. – А теперь надо очистить ранку... Я крепко прижала кисею к десне. Собака слегка заскулила, но не сопротивлялась. Из повреждённой десны вытекла пара капель крови и нечто похожее на следы гноя: при свете свечи разобрать было трудно, но я поднесла ткань к носу и не уловила никакого гнилостного зловония. К собачьему дыханию примешивались запахи мясных обрезков и яблочного пирога, но никакого заметного душка инфекции не ощущалось. Как только костный обломок был извлечён, интерес к моей деятельности угас, и разговор вернулся к собачьим кличкам. Лулу, Сассафрас, Джинни, Монстро (это предложила Бри, я с ней переглянулась и улыбнулась, как наяву представив себе зубастого кита из Диснейленда), «Seasaidh» [Шейзи – премудрая (гэльск.) – прим. перев.]... В споре о кличках Джейми участия не принимал, но он – впервые – ласково погладил собаку по голове. «Неужели он знает, как её зовут?» – удивилась я. Я хорошенько промыла десну медовой водой – собака лакала и глотала её, даже лёжа, – но всё моё внимание было приковано к Джейми. «Я оставил её на могиле хозяина. Она там выла». По моему телу пробежала не дрожь, а какой-то очень слабый трепет, и я почувствовала, как волоски, вставшие дыбом у меня на предплечьях, зашевелились в тёплом дыхании огня. Я даже не сомневалась: хозяина собаки в могилу свёл Джейми, и невольной причиной этого стала я. Теперь на лицо Джейми, казавшееся спокойным, падала тень, и невозможно было понять, о чём он думает. Его рука ласково поглаживала пятнистую шерсть гончей. «Отпущение греха», – сказал он. – А как звали твою собаку, Фанни? – спросил Джем у меня за спиной. – Ту, что была у тебя на корабле. – Сссспотти, – она с усилием произнесла «с». Всего несколько месяцев минуло с тех пор, как я, подрезав ей уздечку языка, помогла избавиться от косноязычия. Однако некоторые звуки до сих пор давались Фанни с трудом. – У него было белое пятно, – сказала она. – На носу. [Спотти – от англ. слова spot, пятно. – прим. перев.] – Эту тоже можно назвать Спотти, – великодушно предложил Джем. – Если хочешь. У неё полно пятен. Много пятен, полно пятен – кто-то тут неаккуратен, – захихикал Джем над рифмой. – Ну вот, теперь ты – дурафка, – рассмеялась Фанни. – Может, не стоит спешить с выбором клички, Джем? – вмешался Роджер. – А то вдруг дедушка не захочет её у нас оставить? Очевидно, эта мысль даже не приходила детям в голову, и они ужаснулись. – Пожалуйста, ну, пожалуйста, мистер Фрейзер! – стала упрашивать Фанни. – Я буду её кормить, обещаю! – А я буду вытаскивать у неё клещей из шерсти, дедушка! – вставил Джемми. – Пожалуйста, ну, пожалуйста, давай оставим её у нас! Джейми встретился со мной взглядом, и уголок его рта слегка приподнялся. По-моему, он не столько веселился, сколько был готов покориться воле небес. – Собака пришла ко мне за помощью, – сказал он. – Я не могу её прогнать. – Тогда, может, сам придумаешь ей кличку, Па? – предложила Бри, утихомиривая ликующих Джема и Фанни (у них прямо камень с души свалился!). – Как бы ты её назвал? – Блубелл, – не раздумывая, ответил Джейми, и я удивилась. – Отличная шотландская кличка, и она ей подходит, так ведь? [Bluebell – Колокольчик, в знач. цветок – прим. перев.] – Бву... Булубелл. – Фанни погладила собаку по спине, и гончая вяло махнула длинным хвостом с острым кончиком. – А можно называть её Блуи? Для краткости? Джейми рассмеялся и медленно поднялся во весь рост. Он так долго простоял на коленях, что те захрустели. – Называй её как хочешь, девочка. Лишь бы она откликалась. Но сейчас ей нужно поспать, да и мне тоже. Задобрив новоиспечённую Блубелл оставшимися корочками пирога, дети увели её с собой, и взрослые тоже начали устраиваться на ночлег. Когда Бри забрала Мэнди у Роджера, а я опустилась на колени, чтобы снова затушить наспех разожжённый огонь, на мгновение воцарилась тишина, и с лестничной площадки донеслись голоса Джема и Фанни. – А куда делся твой пёс – Спотти? Даже издали я хорошо расслышала вопрос Джема. Как и ответ Фанни. И я увидела, как Джейми резко повернул голову в сторону открытой двери. – Злые люди бросили его в море, – сказала Фанни. – Можно сегодня Блуи поспит со мной? А с тобой – завтра.
ГЛАВА 17. ЧТЕНИЕ ПРИ СВЕЧАХ (с) Перевод Юлии Шнайдерман-Немировской
Иллюстрация Евгении Лебедевой
КАРКАС ВТОРОГО ЭТАЖА был готов. Пройдёт ещё немного времени, и его полностью обнесут стенами и поставят крышу, но тогда их с Клэр ночи в прохладе под открытым небом будут сочтены. Джейми почувствовал лёгкий укол сожаления, который тут же сменился уютным видением того, как через три месяца они станут спать на перине перед тёплым очагом, закрывшись ставнями от завывающего ветра и сыплющего снега. Джейми медленно опустился в большое кресло у камина, почти наслаждаясь болью в расслабленных суставах: и колени, и разум предвкушали скорый блаженный отдых. Домочадцы спали, а Клэр пошла принимать роды на дно долины. Джейми скучал по жене, но это щемящее чувство было приятным, как ощущение в позвоночнике, когда потягиваешься. Домой Клэр вернётся, скорее всего, завтра. А сейчас он грел ноги перед жарким огнём, держа в руке стакан мягкого красного вина и с книгами под боком. Он вынул из кармана очки, раскрыл их и нацепил на нос. Вся домашняя библиотека – две скромные стопки на столе – лежала рядом с его стаканом. Маленькая, сильно потрёпанная Библия в зелёной матерчатой обложке. Джейми осторожно коснулся книги, как делал каждый раз, когда её видел. Библия была его старинным спутником – другом, который пережил с ним тяготы и невзгоды. Экземпляр без обложки «Счастливая куртизанка, или Роксана» [Другое название «Удачливая возлюбленная, или История жизни и разнообразных приключений леди Роксаны» – роман Даниэля Дефо – прим. перев.]. Лучше унести роман наверх в спальню: Джем до него пока не добрался, но парень определённо читает довольно бегло и, открыв книгу, сразу поймёт, о чём там речь. Неплохой экземпляр «Одиссеи» в переводе мистера Поупа, – может, прочитать оттуда отрывок вместе с Джемом? Наверняка ему понравятся истории о кораблях и монстрах. А заодно удастся впихнуть в парня немного латыни. «Джозеф Эндрюс»… [«История приключений Джозефа Эндрюса и его друга Абрахама Адамса», роман английского писателя Генри Филдинга – прим. перев.] Пустая трата бумаги. Надо бы обменять её на что-нибудь у Хью Гранта, который любит всякие глупости. «Манон Леско» на французском, в отличном сафьяновом переплёте. [«История кавалера де Грие и Манон Леско» – один из первых в истории литературы психологических романов Антуана Франсуа Прево, более известного как аббат Прево́, – прим. перев.] Джейми на мгновение нахмурился: он так и не открыл книгу. Её прислал Джон Грей ещё до того, как… Джейми раздражённо хмыкнул и, поддавшись импульсу, достал лежавшую в самом низу большую ярко-оранжевую книжку Мэнди – «Зелёные яйца с ветчиной». Цвет, название и забавная зверушка на обложке вызвали у него улыбку, а всего несколько минут с «Сэмом-Это-Я» улучшили ему настроение. Заслышав шаги на лестнице, Джейми выпрямился, но это оказалась всего лишь Блубелл. Приветливо виляя хвостом, собака приблизилась к нему и обнюхала: а вдруг удастся чем-нибудь поживиться? А затем демонстративно подошла к задней двери. – Ну, иди-иди, a nighean [девочка (гэльск). – прим. перев.], – сказал он, открывая дверь собаке. – Посмотри-ка, нет ли там пум. Махнув хвостом, гончая исчезла в ночи, а Джейми на мгновение застыл, глядя наружу и прислушиваясь к темноте. Стояла тишина, лишь деревья переговаривались между собой. Джейми вышел на улицу, остановился и поднял глаза на звёзды. Остаток раздражения, вызванного «Манон Леско», растворился, а душа наполнилась умиротворением. Он глубоко вдохнул свежий сосновый воздух и медленно выдохнул. – Ладно, так и быть, прощаю тебя, чёртов маленький засранец, – сказал он Джону Грею и ощутил на сердце облегчение, которого бессознательно так жаждал. Треск в кустах возле уборной возвестил, что собака возвращается. Джейми придержал дверь, дожидаясь, пока Блуи по дороге всё не обнюхает. Проходя мимо него, собака коротко вильнула хвостом и мягко взбежала по лестнице. Обретя душевное равновесие, Джейми прошёл под звёздами к можжевельнику, росшему у колодца, – попить воды и сорвать веточку. Ему нравился запах можжевеловых ягод: Клэр говорила, что их используют для придания аромата джину. Джин ему не нравился, но запах был восхитительный. Зайдя в дом, Джейми запер дверь на засов, пошуровал кочергой в очаге и вернулся к книгам. Можжевеловая веточка благоухала свежестью – самое то, что нужно под вино. Джейми взял одну из маленьких толстых книжек о хоббитах, которые принесла ему Бри. Шрифт был слишком мелким, вёрстка – плотной, и даже в очках читать было трудно. Джейми почувствовал усталость и, отложив томик, пробежал глазами по корешкам книг, чтобы выбрать новую. Не «Манон». «Манон» он пока читать не готов. Хотя Джейми простил Джона искренне, но – скрепя сердце. Он отлично понимал, что к вопросу о прощении ему придётся вернуться ещё несколько раз, прежде чем он снова сможет заговорить с Джоном Греем. Несомненно, именно мысль о неохотном прощении и заставила его взять в руки книгу, которую Брианна принесла для себя, – книгу Фрэнка Рэндалла. «Душу мятежника». – Мффм, – фыркнул Джейми и, вытащив её из стопки, повертел в руках. Книга производила необычное впечатление: довольно большая и тяжёлая, в добротном переплёте, однако фон на бумажной обложке был весьма своеобразным – в розово-зелёную клетку. А на этом фоне – квадрат бледно-зелёного цвета, на котором очень точно изображены корзинчатая рукоять шотландского палаша и кусочек клинка. А ниже – подзаголовок «Шотландские корни Американской революции». Странное впечатление возникало оттого, что книга была обёрнута прозрачным листом – нет, не бумагой, а каким-то скользким на ощупь материалом. Когда Джейми спросил, что это, Брианна ответила: «Пластик». Джейми знал такое слово, но в другом значении. [Джейми знакомо слово plastic в значении – пластичный, гибкий, поддающийся лепке – прим. перев.] Он перевернул книгу, чтобы посмотреть фотографию на обороте: к фотоснимкам он уже почти привык, но всё равно немного отодвинулся, увидев человека, который вот так в упор на него смотрит. Он крепко прижал большой палец к носу Фрэнка Рэндалла, затем убрал. Потом понаклонял книгу из стороны в сторону, поиграв отражением пламени на пластиковой обложке. На ней осталось бледное пятно от пальца, практически незаметное, если смотреть прямо на него. Внезапно устыдившись своей ребячливости, Джейми стёр рукавом рубашки отпечаток пальца и положил книгу на колено. Изображённый на фотографии мужчина спокойно смотрел на него сквозь очки в тёмной оправе. Видеть лицо автора Джейми было неприятно и тревожно. Но не только по личным причинам. Ему не давали покоя рассказы Клэр, Бри и Роджера Мака о том, что должно произойти, но успокаивало то, что его семья здесь, рядом с ним. Большинству людей обычно удаётся пережить самые ужасные исторические события. Тем не менее, Джейми прекрасно знал: никто из его семьи никогда не станет ему лгать, но они часто недоговаривают и смягчают факты. Другое дело – Фрэнк Рэндалл: он историк, и его отчёт о том, что случится в ближайшие несколько лет, будет… Ну, что именно написал Рэндалл, Джейми не знал. Возможно, нечто пугающее. Или что-то удручающее. Может быть, обнадёживающее… местами. Фрэнк Рэндалл не улыбался, но выглядел довольно приветливо. Его лицо прорезали глубокие морщины. Оно и понятно: человек прошёл войну. – Не говоря уже о том, что был женат на Клэр, – произнёс Джейми вслух и сам удивился звуку своего голоса. Он взял стакан, отхлебнул, подержал вино во рту, проглотил и перевернул книгу. – Ну, насчёт тебя, англичанин, не знаю: прощу я тебя или нет, – пробормотал он, открывая книгу и вдыхая чистейший аромат можжевельника. – И простишь ли ты меня… Но давай поглядим, что ты мне расскажешь.
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Джейми проснулся в постели один, вздохнул, потянулся и встал. Он думал, что ему приснятся события, описанные в книге Рэндалла, но нет. Он видел довольно приятный сон о кораблях Ахиллеса, и Джейми захотелось пересказать его Клэр. Он стряхнул с себя остатки сонливости и пошёл умываться, перечисляя в уме то, что ему пригрезилось, чтобы не забыть. Если повезёт, жена будет дома ещё до ужина. – Мистер Фрейзер! - вежливо постучавшись в дверь, позвала Френсис. – Ваша дочь говорит, что завтрак готов. – Да? – Никаких аппетитных запахов до него не доносилось, но «готов» – понятие относительное. – Я иду, девочка. Taing. [Taing (гэльск.) – Спасибо – прим. перев.] — Tang? [Гэльское Taing созвучно английскому Tang, что можно перевести как острый запах, вонь; и «говори громко» – прим. перев.] – ошарашенно спросила она. Улыбнувшись, Джейми натянул через голову чистую рубашку и открыл дверь. Там стояла Френсис, нежная, словно нивяник, но с прямым стеблем, и Джейми ей кивнул. [Вид многолетних травянистых растений рода Нивяник семейства Астровые, или Сложноцветные, похож на ромашку – прим. перев.] – Taing, – как можно отчётливей произнёс он. – По-гэльски это означает «спасибо». – Вы уверены? – слегка нахмурилась она. – Да, – подтвердил он. – Moran taing означает «большое спасибо», если ты хочешь сильнее выразить благодарность. У Фанни порозовели щёки. – Извините, я не хотела сказать, фто... вы не правы. Конечно, нет. Просто Жермен сказал мне, что «спасибо» – это tabag leet. Это неправильно? Может, он просто надо мной подшутил? Но мне кажется, он не стал бы. – Tapadh leat, – сдерживая смех, произнёс Джейми. – Нет, это тоже правильно. Просто moran taing… это выражение, которое мы используем в повседневной речи. А Tapadh leat подходит для более официальных случаев. Например, если кто-то спас тебе жизнь или заплатил за тебя долги. А если тебе передадут за столом хлеб, ты поблагодаришь: Taing, понимаешь? – Ага, – машинально ответила она, а когда Джейми ей улыбнулся, покраснела ещё сильнее. Тем не менее, Фанни улыбнулась в ответ, и Джейми пошёл вслед за ней вниз по лестнице, думая о том, как по-особому она очаровательна: сдержанна, но совсем не застенчива. «Да и как можно остаться застенчивой, если тебя воспитывают для того, чтобы ты стала шлюхой?» Теперь он чувствовал запах овсянки – слегка пригоревшей. Джейми сморщил нос, придал лицу шутливо стоическое выражение и прошёл на кухню, бросив взгляд на недостроенные стены своего кабинета и едва намеченную гостиную. Можно будет днём с часок поработать над кабинетом, если он вовремя вернётся из… – Madainn mhath [доброе утро (гэльск.) – прим. перев.], – поздоровался Джейми, останавливаясь на открытом пространстве, где, – возможно, уже на следующей неделе – появится дверь, и приветствуя собравшихся домочадцев. – Дедуля! – Мэнди слезла со скамейки, чуть не опрокинув кувшин с молоком своей миской с овсянкой. Не успев присесть за стол, Брианна бросилась вперёд и как раз вовремя поймала молочник. Джейми подхватил Мэнди и, улыбаясь Джему, Фанни, Жермену и Брианне, поднял внучку на руки. – Мама сожгла кашу, – сообщил Джем. – Но с мёдом особо и не заметишь – есть можно. – Пойдёт, – сказал он, усаживаясь и пристраивая Мэнди к себе на колени. – Этот мёд… Он же не от тех пчёл, которых подарили Клэр? Тем ведь ещё обжиться надо. – Да, – ответила Брианна, придвигая к отцу миску, а потом – кувшин с молоком и горшочек с мёдом. Дочь и сама раскраснелась, – несомненно, от жара очага. – Это часть платы, которую мама получила от Гектора Макдональда за то, что полечила ему сломанную ногу. Извини за кашу. Я думала, что успею сбегать в коптильню и вернуться, прежде чем овсянку снова нужно будет помешать. – Она кивнула в сторону очага, где на большой сковородке на ножках только начинали потрескивать ломтики бекона. – А муж-то твой где, дочка? – спросил Джейми, тактично пропустив мимо ушей её извинения, и накапал себе в кашу мёда. – На рассвете за ним пришёл один из детей Маккиннона. – Увидев, как отец нахмурился, недовольный тем, что не услышал посетителя, Брианна тут же добавила. – Ты так устал. И неудивительно. Не волнуйся, – быстро сказала она, – на самом деле, ничего страшного не случилось. Старая бабушка Маккиннон в третий раз за месяц надумала с утра помирать и послала за священником. Ой, бекон! Бри вскочила, но Фанни уже переворачивала шипящие ломтики, и от аппетитного запаха желудок Джейми сжался в предвкушении. – Спасибо, Фанни. – Бри снова села и взялась за ложку. – Мистер Фрейзер! – позвала Фанни, отгоняя дым от лица. – Что, девочка? – А как по-гэльски сказать «пожалуйста»?
ГЛАВА 18. ОТДАЛЁННЫЕ РАСКАТЫ ГРОМА (с) Перевод Елены Карпухиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Я НАШЛА В РУЧЬЕ НЕГЛУБОКОЕ место с галечным дном и, стараясь не дышать, поспешно скинула на берегу фартук и платье. Кроме поражённых гангреной конечностей и разложившихся трупов, нет ничего, что смердело бы мерзопакостнее свиного дерьма. Ничего! Всё ещё сдерживая дыхание, я скомкала перепачканную одежду и бросила рыхлый шар на мелководье. Затем сняла ботинки, схватила пару больших камней и тоже вошла в ручей. Платье уже начало разворачиваться, мятая выцветшая ткань цвета индиго расправлялась, – казалось, над галькой заскользила тень плывущего ската манта. Я кинула камень на платье и, разгладив босой ногой холщовый фартук, придавила грузом и его. Притопив на время дерьмовый катаклизм, я забрела поглубже, встала по икры в холодной журчащей воде и с наслаждением втянула чистый воздух. На самом деле я не специализируюсь на домашней скотине, – если только не причислять к ней Джейми и детей, – но, если уж прижмёт, каждый из нас становится ветеринаром. Я навещала молодого Элмо Кэрнса, чтобы проверить, как у него срастается сломанная рука, и в этот момент его тоже молодая и к тому же глубоко беременная свинья решила опороситься. Рожала она в первый раз, и у неё начались осложнения. Трудно было этого не заметить: свинья, чьи огромные бока нерегулярно вздымались, развалилась у ног Элмо, поскольку была, по его словам, «любимым питомцем». Из-за сломанной руки родовспомогатель из Элмо был никакой, поэтому всё необходимое сделала я. Результат нас порадовал: стопроцентная выживаемость, восемь здоровых поросят в помёте, шесть из которых – самки. Элмо заверил меня, что одну из них отдаст мне, «если свинья не сожрёт всех». И вот теперь мне пришлось возвращаться домой с побочными продуктами опороса на одежде и теле. И это было невыносимо. День выдался жарким, в воздухе повисла давящая тишина – предвестник грозы, и было так приятно стоять в холодной воде и чувствовать, как прохладный воздух проникает сквозь нижнее белье. Я решила, что будет ещё приятнее, если снять пропитанный потом корсет. Стягивая его через голову, я вдруг услышала за спиной громкое покашливание. – Иисус твою Рузвельт Христос! – я сдёрнула корсет и развернулась. – Кто вы, чёрт возьми, такие? На берегу стояли двое: судя по их совсем не подходящей для путешествий одежде, – джентльмены. Конечно, не мне в моём положении корчить из себя знатока стиля, но к шёлковым чулкам незнакомцев пристали ости лисохвоста, в пряжки ботинок забилась грязь, на тонком сукне виднелись пятна сосновой смолы, а у одного из мужчин был сильно порван сюртук, и сквозь прореху просвечивала жёлтая шёлковая подкладка. Незнакомцы, разинув рты, оглядели меня с (растрёпанной) головы до (босых) ног и задержали взгляды на грудях, которые были видны во всей своей красе: их облепил влажный муслин сорочки, а от прохладного речного воздуха напряглись соски. Вот уж у кого был поистине неподобающий вид… Я осторожно оттянула муслин от кожи и отпустила ткань, не сводя пристального взгляда с таращащихся мужчин. Тот, что с прорехой в сюртуке, пришёл в себя первым и кивнул мне. В его глазах читалось сдержанное любопытство. – Меня зовут мистер Адам Грейнджер, а это, – он кивнул в сторону спутника помоложе, – мой племянник, мистер Никодимус Партленд. Не могли бы вы, добрая женщина, подсказать, как добраться до дома капитана Каннингема? – Разумеется. – Меня так и подмывало немедленно привести в порядок волосы, но порыву я не поддалась. – Он живёт в той стороне, – я указала на северо-восток, – но это милях в трёх отсюда. Боюсь, как бы вас не застигла гроза. Они бы точно попали под ливень. От усиливающегося ветра листья ив вдоль ручья затрепетали, а на западе стали сгущаться тёмно-серые тучи. В горах надвигающуюся грозу можно увидеть издалека, но на сей раз тучи приближались стремительно. Движимая отчасти требованиями законов гостеприимства, а в большей степени – любопытством, я подхватила мокрую одежду и выбралась на берег. – Вам лучше спуститься по склону в дом, – сказала я мистеру Грейнджеру, отжимая свою одежду и складывая её в корсет. – Он совсем рядом, и вы сможете переждать там грозу. Как только дождь закончится, кто-нибудь из мальчиков проводит вас до хижины капитана Каннингема: она довольно далеко. Переглянувшись, мужчины посмотрели на темнеющее небо, затем кивнули и приготовились следовать за мной. Мне не понравилось, как мистер Партленд разглядывал мои груди, и не хотелось, чтобы он всю дорогу пялился на мою задницу, поэтому я решительно указала на тропу, предлагая им идти впереди, сунула мокрые ноги в ботинки и, роняя капли воды, направилась к дому. По моим прикидкам, мистеру Грейнджеру было лет пятьдесят, а Партленду поменьше – около тридцати пяти. Оба поджарые, а Никодимус Партленд к тому же рослый и стройный. Глаза у него как будто разбегались, и взгляд скользил мимо, даже когда был направлен прямо на собеседника. Партленд то и дело оборачивался, будто хотел убедиться, что я никуда не исчезла. Мы добрались до дома минут за двадцать, но в воздухе уже запахло озоном, и я слышала, как вдалеке рокотал гром. – Добро пожаловать в Новый дом, джентльмены! – я кивнула в сторону входной двери. На пороге появился Джейми с Адсо. Кот выпрыгнул у мужа из рук и промчался мимо меня, а вдогонку за Адсо, радостно лая, выскочила Блубелл. Но, увидев незнакомцев, она резко остановилась, шерсть у неё вздыбилась, и собака злобно на них залаяла. Джейми спустился с крыльца и схватил Блубелл за загривок. – Хватит, угомонись, девочка! – Джейми слегка встряхнул и отпустил собаку. – Прошу прощения, джентльмены. Мистер Партленд отпрянул, когда Блубелл попыталась на них наброситься, и поднёс руку к карману: судя по всему, у него там лежал небольшой пистолет. Партленд не сводил глаз с гончей, даже когда на зов Джейми вышла Фанни и, ласково приговаривая, увела её в дом. А вот мистеру Грейнджеру было явно не до собак. Он уставился на Джейми. Заметив это, тот с лёгким поклоном протянул руку. – Джеймс Фрейзер, к вашим услугам, сэр. – Я... то есть... – мистер Грейнджер тряхнул головой и пожал Джейми руку. – Мистер Адам Грейнджер, сэр. А вы... вы случайно не генерал Фрейзер? – Был им когда-то, – коротко ответил Джейми и повернулся к Партленду. – А вы кто будете, сэр? Партленд теперь тоже внимательно рассматривал Джейми, будто лошадь, которую собрался купить. – Никодимус Партленд, ваш покорнейший слуга, сэр, – с улыбкой сказал Партленд, но таким тоном, что стало яснее ясного: последнее, чего следует от него ожидать, – это послушание. И уважения тоже скорее всего не дождёшься. – Ваша, м-м... – только сейчас вспомнив о моем присутствии, мистер Грейнджер повернулся ко мне, – женщина предложила нам укрыться здесь от грозы. Но если мы доставим вам неудобства... – Вовсе нет. – Губы Джейми слегка дрогнули, когда он меня оглядел. – Позвольте вам представить мою жену, сэр... Миссис генерал Фрейзер.
В ДВЕРЯХ ПОКАЗАЛАСЬ ФАННИ: она подошла узнать, на кого там лаяла Блубелл. Следом за девочкой появилась Брианна. Джейми представил всех друг другу, пригласил гостей в дом и, приподняв бровь, посмотрел на Бри. Та с готовностью кивнула. – Моя дочь о вас позаботится, джентльмены. А я к вам присоединюсь чуть позже. Джейми выждал, пока они не скрылись в доме, и повернулся ко мне. – Какого чёрта ты вытворяешь, Сассенах? – прошипел он. – Я принимала роды у свиньи, – коротко ответила я. В доказательство я вручила ему свёрток с мокрой одеждой, до сих пор благоухавшей свиным помётом, – эту вонь ни с чем не перепутать. – Господи, – Джейми вытянул руку и как можно дальше отставил от себя свёрток. – Френсис, девочка, забери это у меня! Замочи в чём-нибудь, пожалуйста. Или лучше сжечь? – повернулся он ко мне. – Замочи одежду в холодной воде с жидким мылом и уксусом, – попросила я. – Потом мы её прокипятим. И, Фанни, спасибо тебе. Девочка кивнула и, сморщив нос, взяла свёрток. – Кто эти люди? – Джейми указал подбородком на дверь, за которой скрылись Партленд с Грейнджером. – И как, чёрт побери, ты оказалась в их компании? Да ещё в одной сорочке? – Я мылась в ручье, и вдруг откуда ни возьмись появились они, – довольно раздражённо ответила я. – Я их туда не приглашала. – Ну, понятно, понятно. – Джейми перевёл дыхание и начал успокаиваться. – Мне просто не понравилось, как на тебя смотрел тот, что помоложе. – Мне тоже. Что же до того, кто они... – начала я, но меня перебила Фанни. В сопровождении Блубелл она направлялась к чану для белья на заднем дворе, однако, услышав меня, обернулась. – Молодой – это офицер, – в подтверждение своих слов Фанни кивнула. – Они уверены, что могут делать всё, чего захотят. В замешательстве я смотрела вслед девочке, пока та не исчезла из виду. – Они не похожи на военных, – я пожала плечами. – А тот, что постарше, назвал меня «доброй женщиной». Наверное, они решили, что я твоя «скивви». [Skivvy (англ.) – 1) служанка, прислуга, 2) мужское нижнее бельё, но в XVIII веке у этого слова было только значение «исподнее» – прим. перев.] – Моя что? – Джейми сначала удивился, а затем оскорбился. – Да это просто означает служанку, – успокоила я мужа, догадавшись, что он истолковал слово «скивви» в духе восемнадцатого века. – Кроме того, они сказали, что ищут капитана Каннингема. И, поскольку собирался дождь... Он должен был вот-вот пролиться. Ветер шевелил траву, листья, хвою и ветки; весь лес дышал, а тучи – огромные, чёрные, грозные, мерцающие молниями, – затянули больше чем полнеба. Вышла Брианна с полотенцем в руке и протянула его мне. – Я отвела посетителей в твой кабинет, Па, – сказала она. – Правильно? – Отлично, – одобрил он. – Подожди, Бри, – выбираясь из полотенца, сказала я. – Не могли бы вы с Фанни спуститься в погреб и принести немного овощей и, может… Даже не знаю... чего-нибудь сладкого: варенья, изюма… Кем бы они ни были, нам придется их накормить. – Конечно, – согласилась дочь. – А ты не знаешь, кто они такие? – Фанни говорит, что тот, который помоложе – офицер, – сказал Джейми. – А там разберёмся. Иди в дом, Сассенах, – обняв меня за плечи, он повёл меня к двери. – Тебе нужно обсохнуть... – И одеться, – добавила я. – И это тоже.
ПОГРЕБ ДЛЯ ХРАНЕНИЯ ОВОЩЕЙ находился недалеко от коптильни, но к нему пришлось идти через большую поляну, где не было ни строений, ни деревьев. Беспрепятственно подгоняя Бри с Фанни, ветер раздувал их юбки и сорвал с девочки чепец. Брианна схватила клочок муслина, проносившийся мимо. Её распущенные волосы развевались вокруг лица, и у Фанни тоже. Полуослеплённые, они переглянулись и рассмеялись. Посыпались первые капли дождя, и Бри с Фанни, задыхаясь, с визгом понеслись укрыться в погребе, выкопанном в склоне холма. Грубую деревянную дверь, обрамлённую с обеих сторон каменной кладкой, заклинило, но Бри мощным рывком распахнула её и ввалилась внутрь, а Фанни – за ней. Их забрызгало дождём, но ливень, припустивший снаружи, был уже не страшен. – Держи. – Всё ещё задыхаясь, Брианна отдала девочке чепец. – Хотя от дождя он вряд ли спасёт. Фанни потрясла головой, чихнула, хихикнула и снова чихнула. – А где ваш? – спросила она, шмыгая носом и заправляя под чепчик растрёпанные ветром кудри. – Я не в восторге от чепцов, – объяснила Бри и улыбнулась, когда Фанни недоумённо моргнула. – Но могу надеть, когда готовлю или занимаюсь чем-то таким, от чего во все стороны брызги летят. Иногда я хожу на охоту в широкополой шляпе, но обычно просто завязываю волосы сзади. – Вот как, – сказала Фанни и неуверенно предположила. – Мовэт... может, потому и миссис Фрейзер... то есть ваша мама... их тоже не носит? – Ну, с мамой всё немного по-другому, – Бри прочесала пальцами свои длинные рыжие волосы, чтобы их распутать. – Это часть её войны с... – Брианна на миг задумалась, насколько можно быть откровенной с Фанни, но ведь, если та стала членом их семьи, она рано или поздно об этом узнает. – С людьми, которые считают, что имеют право указывать, как ей поступать. Фанни вытаращила глаза. – А разве ей нельзя указывать? – Хотела бы я посмотреть на того, кто попробует, – отрезала Бри и, скрутив волосы в небрежный узел, развернулась, чтобы обозреть содержимое погреба. Она с облегчением вздохнула и приободрилась, как только увидела, что ровные полки на добрых три четверти заполнены картофелем, репой, яблоками, бататом и ярко-зелёными яйцеобразными плодами медленно дозревающих папай. У дальней стены стояли два больших пузатых джутовых мешка, набитых, скорее всего, какими-то орехами (хотя местные орехи наверняка ещё не созрели? Вероятно, родители их на что-то выменяли...), и в погребе витал сладковатый аромат вялящегося мускатного винограда, гроздьями свисающего с низкого потолка и превращающегося в изюм. – Мама потрудилась на славу! – сказала Брианна, машинально переворачивая картофелины на полке и выбирая дюжину, чтобы взять с собой. – Думаю, ты тоже, – улыбнувшись девочке, добавила Бри. – Наверняка ты помогла ей всё это собрать. Фанни скромно опустила глаза, но слегка зарделась. – Я накопала репы и немного картошки, – сказала она. – В том месте, что называют Старым садом, много чего росло. Под сорняками. – В Старом саду, – повторила Бри. – Ну, разумеется. Мурашки, высыпавшие вовсе не из-за холода в погребе, поползли у неё вверх по шее, и кожу на голове стянуло от озноба. Бри слышала о смерти Мальвы Кристи в саду. И о смерти её не успевшего родиться ребёнка. Вот уж воистину – среди сорняков. Брианна искоса взглянула на Фанни. Та выкручивала луковицу из связки и не выказала никакого волнения при упоминании сада. «Вероятно, никто не рассказал ей – пока – о том, что там произошло и почему сад зарос сорняками», – подумала Бри. – Может, возьмём ещё картошки? – спросила Фанни, бросая две крутобокие жёлтые луковицы в корзину. – И яблок для оладий? Если дождь не уймётся, эти люди останутся на ночь. А у нас нет яиц на завтрак. – Отличная мысль! Хозяйственность и предусмотрительность Фанни весьма впечатлили Бри. Однако замечание девочки напомнило ей о загадочных незваных гостях. – Ты сказала Па, что один из мужчин – офицер. С чего ты это взяла? «И откуда Па знал, что ты это сразу поймёшь?» – про себя добавила Брианна. Довольно долго Фанни отрешённо смотрела на Бри. Затем, очевидно, приняла какое-то решение: она вдруг кивнула, словно самой себе. – Навидалась я таких, – просто сказала она. – Более чем достаточно. В борделе. – В... Брианна чуть не выронила папайю, которую достала с верхней полки. Мать рассказала ей о прошлом Фанни, но Бри не ожидала, что девочка сама об этом заговорит. – В борделе, – отрывисто повторила Фанни. Бри повернулась и посмотрела на неё: девочка побледнела, но взгляд из-под чепца казался невозмутимым. – В Филадельфии, – добавила Фанни. – Ясно. Брианна надеялась, что её собственный голос её не выдал и взгляд остался таким же невозмутимым, как у Фанни. Бри старалась говорить спокойно, хотя внутри всё вопило от ужаса: «Господи, ей всего одиннадцать или двенадцать!» – Неужели... э-э… Па... нашёл тебя там? Глаза у девочки внезапно наполнились слезами. Поспешно отвернувшись, она стала копошиться с яблоками на полке. – Нет, – сдавленным голосом ответила Фанни. – Моя... моя сестра... она... мы... мы с ней оттуда сбевали. – А твоя сестра, – осторожно начала Бри. – Где... – Она умерла. – Ох, Фанни! Брианна выронила папайю, даже этого не заметив. Она сгребла Фанни в охапку и крепко-накрепко прижала к себе, будто могла хоть как-то заглушить безутешное горе, сочившееся наружу, стереть его с лица земли. Девочка безмолвно дрожала. – Ох, Фанни, – тихо повторила Бри и погладила её по спине, ощущая под пальцами хрупкие косточки: точно так же она утешала бы Джема или Мэнди. Это длилось недолго, Фанни быстро взяла себя в руки. Бри почувствовала, как девочка замерла, тело её напряглось, и, сделав шаг назад, она высвободилась из объятий. – Всё в порядке, – Фанни быстро заморгала, пытаясь сдержать новые слёзы. – Всё в порядке. Она... Теперь ей ничего не грозит. – Девочка глубоко вздохнула и выпрямилась. – После... после того как это случилось, Уильям передал меня мистеру Фрейзеру. О! – осенило её, и она неуверенно посмотрела на Бри. – Вы... знаете об Уильяме? Сначала Бри никак не могла взять в толк: какой ещё Уильям? Но вдруг до неё дошло, и она ошеломлённо посмотрела на Фанни. – Уильям?.. Ты имеешь в виду... сына... мистера Фрейзера... сына Па? Как только Бри произнесла эти слова, она словно наяву увидела высокого молодого человека, с которым разговаривала на набережной в Уилмингтоне. У него были чуть раскосые, будто у кота, глаза и длинный нос, совсем как у неё. Только Уильям был смуглее. – Да, – всё ещё немного настороженно подтвердила Фанни. – Думаю... Получается, он ваш брат? – Да, по отцу. – Брианна никак не могла прийти в себя от изумления и наклонилась, чтобы поднять упавшую папайю. – Ты сказала, что он доверил тебя заботам Па? – Да. Фанни снова набрала воздуха и потянулась за последним яблоком. Выпрямившись, она посмотрела Бри прямо в глаза. – Вы не против? – Нет, – тихо ответила Бри и ласково коснулась нежной щеки девочки. – Что ты, Фанни! Ничуть.
ДЖЕЙМИ СРАЗУ ПОНЯЛ, что гость помладше – действительно военный. А вот тот, что старше, – нет. И, хотя Партленд старался выказывать Грейнджеру всяческое уважение, у Фрейзера сложилось впечатление, что молодой человек имеет какую-то власть над своим старшим – и более богатым – спутником. «Или, по крайней мере, он так считает», – подумал Джейми, вежливо улыбаясь и наливая посетителям вино в своем кабинете. Партленд ему не очень нравился, и он склонялся к мысли, что эта неприязнь взаимна, хотя и не знал почему. Пока не знал. – Вы ведь останетесь до утра, мистер Грейнджер? – бросив настороженный взгляд на потолок, спросил Джейми. – Ночь на пороге, и, судя по всему, гроза принесёт обложной дождь. Ни к чему вам бродить по мокрому лесу в кромешной темноте да на холоде. Дождь припустил с новой силой, и Джейми почувствовал гордость как человек, который сам возвёл прочную крышу, но где-то в глубине души затаился страх, что крыша может оказаться не настолько прочной, как он надеялся. – Мы останемся, генерал, – ответил Партленд. – И мы с дядей благодарим вас за доброту и гостеприимство. Он приподнял кружку в знак приветствия. Казалось, Грейнджер был неприятно поражён тем, что племянник столь беспардонно пренебрёг его правами старшего и принял решение за него, но затем мужчины переглянулись и, вероятно, поняли друг друга без слов, потому что Грейнджер расслабился и в свою очередь пробормотал слова благодарности. – Рад вам, джентльмены, – сказал Джейми, усаживаясь за письменный стол с кружкой в руке. Чуть раньше ему пришлось принести из кухни табуретку для Партленда, поскольку для посетителей в кабинете стоял лишь один стул с плетёным сиденьем. Зато теперь в комнате можно было спокойно уединиться: Джейми успел возвести стену, отделившую кабинет от кухни, где Клэр – уже прилично одетая – стучала деревянным молотком, очевидно отбивая неподатливый кусок жёсткой оленины и превращая его в нечто съедобное. – Я всё же настаиваю: называйте меня мистером Фрейзером, – добавил Джейми и улыбнулся, чтобы гости не приняли его слова за упрёк. – Я подал в отставку после Монмута и в настоящее время не имею никакого отношения к Континентальной армии. – Неужели? – Грейнджер немного приподнялся и поправил сюртук, чтобы скрыть прореху. – Какая скромность с вашей стороны, сэр! Как правило, всякий, кто занимал когда-то важный военный пост, потом всю жизнь цепляется за своё звание. Партленд сохранял полное спокойствие, но казалось, что за невозмутимостью он старательно прячет злорадную ухмылку. Джейми почувствовал раздражение, но тут же его подавил. – Могу лишь сказать, сэр, что многие офицеры, прекрасно проявившие себя за долгие годы безупречной службы, достойны того, чтобы сохранить своё звание и после выхода в отставку. Наверняка это относится и к вашему другу капитану Каннингему. Не так ли? – Ну... да. – Грейнджер слегка смутился. – Прошу прощения, мистер Фрейзер, я не хотел вас обидеть. Разумеется, вы вправе сами решать, как к вам обращаться. – Никаких обид, сэр. Значит, вы уже давно знакомы с капитаном? – Да, сэр, – немного расслабился Грейнджер. – Несколько лет назад капитан оказал мне неоценимую услугу – у берегов Мартиники спас от французских корсаров один из моих кораблей. Я нанёс капитану визит, чтобы выразить благодарность, и в ходе беседы обнаружил, что по многим вопросам наши взгляды совпадают. Мы подружились и постоянно обменивались письмами в течение... Бог мой, с тех пор уже прошло не меньше двадцати лет! – А! Так, значит, вы торговец? Это объясняло жёлтую шёлковую подкладку сюртука, который, вероятно, стоил столько же, сколько гардероб всех домочадцев Джейми вместе взятых. – Да. В основном я торгую ромом. Но, к сожалению, из-за нынешней войны возникли немалые трудности. Уклончивым хмыканьем Джейми вежливо выразил сожаление и намекнул, что не хочет обсуждать политику. Мистер Грейнджер, казалось, был готов не углубляться в эту тему, в отличие от Партленда: подавшись вперёд, тот поставил кружку на стол. – Надеюсь, вы простите мою дерзость... мистер Фрейзер. – Он улыбнулся, не обнажая зубов. – Всему виной лишь моё любопытство, не более. Могу я поинтересоваться, по какой причине вы покинули армию Вашингтона? Джейми так и подмывало рявкнуть: «Не можете!», – но он тоже хотел побольше разузнать о Партленде и поэтому спокойно ответил: – Вашингтон назначил меня на должность в экстренном порядке, сэр: генерал Генри Тейлор скончался накануне битвы, и Вашингтону срочно требовался опытный человек, способный командовать ополчением генерала Тейлора. Однако большинство этих ополченцев обязаны были отслужить лишь три месяца, и срок их службы истёк вскоре после сражения при Монмуте. Необходимость в моих услугах отпала. – А! Партленд вопросительно смотрел на Джейми, решая, стоит ли произносить то, что вертится на языке. Молодой человек всё же заговорил, и Джейми с удивлением обнаружил, что всё это время мысленно заполнял своего рода анкету, в которой теперь поставил галочку напротив слова «наглец». Прямо под выражением «скользкий как угорь». – Но ведь Континентальной армии наверняка мог бы ещё пригодиться такой опытный военный, как вы. Насколько я слышал, континенталы прочёсывают европейские армии в поисках офицеров, причём на опыт или репутацию даже не смотрят. Джейми снова хмыкнул по-шотландски, только чуть громче. Грейнджер тоже хмыкнул, правда, на английский манер, но Партленд даже ухом не повёл. – До меня дошли кое-какие слухи. Наверняка это просто злобные сплетни… – Партленд пренебрежительно махнул рукой, – О том, что вы покинули поле боя прежде, чем вас освободили от должности. И что эти... непредвиденные осложнения? каким-то образом привели к вашей отставке. – В данном случае сплетни несколько более обоснованны, чем обычно, – спокойно ответил Джейми. – Во время сражения моя жена была тяжело ранена (она хирург и оказывала помощь пострадавшим), и я подал в отставку, чтобы спасти ей жизнь. «И больше ты от меня ничего не услышишь, a gobaire» [gobaire – проныра, назойливый человек (гэльск.) – прим. перев.]. Грейнджер снова откашлялся и укоризненно посмотрел на племянника, который, взяв свою кружку, с равнодушным видом откинулся на спинку стула, однако продолжал косить взглядом в сторону Джейми. Сквозь неотделанную стену доносились приглушённые, размеренные удары молотка Клэр, звучавшие чуть медленнее, чем у Джейми стучало сердце, которое заметно ускорило бег. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, он поднял бутылку с вином и взвесил её в руке: выпили не больше половины – до ужина должно хватить. – Не могли бы вы рассказать о торговле ромом, сэр? – наполняя кружку Грейнджера, спросил Джейми. – Когда-то я жил в Париже и занимался там в основном вином, но иногда имел дело и с небольшими партиями более крепких спиртных напитков. Правда, с тех пор прошло тридцать пять лет... Полагаю, в этой сфере кое-что изменилось. Атмосфера в кабинете разрядилась, прекратились и удары молотка. Беседа перешла на общие темы и стала дружелюбной. Крыша не протекала. Потягивая вино, Джейми на миг расслабился. Он обязательно поговорит с Бобби и Роджером Маком о капитане Каннингеме. Завтра.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!
