После окончания второй мировой войны медсестра Клэр Рэндалл отправляется с мужем в Шотландию – восстановить былую любовь после долгой разлуки, а заодно и найти информацию о родственниках мужа. Случайно прикоснувшись к каменному кругу, в котором накануне проводили странный языческий ритуал местные жительницы, Клэр проваливается в прошлое – в кровавый для Шотландии 1743 год. Спасенная шотландцем Джейми Фрейзером, она начинает разрываться между верностью к оставшемуся в 1945-м мужу и пылкой страстью к своему защитнику.
Первая книга из серии «Чужестранка», 1991 год Перевод: white_soft Художественное оформление: Darcy
Дата: Воскресенье, 09.01.2022, 00:18 | Сообщение # 2
Виконт
Сообщений: 409
Если вы все-таки открыли для себя этот перевод:
1. Текст перевода максимально приближен к оригиналу. 2. Имена переведены в соответствии с наиболее употребляемой русской транскрипцией: Джейми Фрейзер, Клэр Рэндалл, миссис Грэм, мистрис Фицгиббонс (Фиц), Алек Макмэхон, Иэн Мюррей и т.д. Отдельно скажу по поводу имен Murtagh и Laoghaire, перевод которых резал мне глаза. In my humble opinion, я перевожу их как Мёртаг и Лэа́ре соответственно. Доступно только для пользователей 3. Топонимы переводились так же, как и имена. Поэтому Пембрук, Стерлинг и все в том же духе. 4. Гэльский и французский оставлены в оригинале. Перевод в примечаниях. 5. Чисто шотландские вещи на русский не переводились. Например, трюзы (не совсем штаны), хосы (не совсем чулки), боннет (не совсем берет), дирк, квейх, шелки и т.д. Надеюсь, ход мысли понятен. 6. Приведены точные цитаты (при имеющемся переводе на русский) из Шекспира, других авторов и Библейских текстов. 7. Плюс большое количество примечаний: об исторических событиях, персонах, растениях, единицах измерения, специфических терминах и etc. Здесь я себе ни в чем не отказывала.
Приятного чтения! === Don't shoot the pianist, he's doing his best
Дата: Воскресенье, 09.01.2022, 01:32 | Сообщение # 3
Виконт
Сообщений: 409
Памяти моей матери Жаклин Сайкс Гэблдон, которая научила меня читать
Люди исчезают постоянно. Спросите у любого полицейского. А еще лучше, спросите у журналиста. Исчезновения – хлеб насущный для журналистов. Юные девушки сбегают из дома. Маленькие дети отходят от родителей, и их больше никогда не видят. Дошедшие до предела домохозяйки берут деньги на продукты и такси до вокзала. Международные финансисты меняют имена и растворяются в дыму импортных сигар. Со временем многие потерявшиеся будут найдены, живыми или мертвыми. Исчезновениям, в конце концов, можно найти объяснение. Как правило.
Часть первая. Инвернесс, 1945 год
Глава 1. Новое начало
Это было не слишком подходящее место для исчезновений, по крайней мере, на первый взгляд. Заведение миссис Бэйрд походило на тысячу других предлагающих постель и завтрак1 заведений Хайленда2 1945 года: чистое и тихое, с выцветшими обоями в цветочек, натертыми полами и срабатывающей при опускании монетки колонкой с горячей водой в уборной. Сама миссис Бэйрд была приземистой и добродушной и не возражала против того, чтобы Фрэнк завалил ее крошечную, в розочку гостиную десятками книг и бумаг, с которыми он всегда путешествовал. Я встретила миссис Бэйрд в передней при выходе. Она остановила меня, положив пухлую ручку мне на плечо, и пригладила мои волосы. – Боже мой, миссис Рэндалл, вы не можете выйти в таком виде! Ну-ка, позвольте мне поправить вот здесь немного. Ну, вот! Так лучше. Вы знаете, моя кузина рассказывала мне о новой химической завивке, которую она попробовала: получается красиво и держится превосходно; может, в следующий раз вам стоит сделать такую же. У меня не хватило духу сказать ей, что непокорность моих светло-каштановых кудрей была исключительно виной природы, а не какой-либо халатности со стороны производителей перманента. Ее собственные плотно уложенные волны не страдали таким своенравием. – Да, миссис Бэйрд, я так и сделаю, – солгала я. – Я просто иду в деревню, чтобы встретиться с Фрэнком. Мы вернемся к чаю. Я нырнула за дверь и зашагала по дорожке, прежде чем она успела заметить еще какие-нибудь недостатки в моей неорганизованной внешности. После четырех лет службы медсестрой в Королевской армии3 я наслаждалась избавлением от униформы и нормирования, балуя себя яркими, легкими ситцевыми платьями, совершенно неподходящими для прогулок по труднопроходимому вереску. Не то чтобы я изначально планировала много таких прогулок: мои мысли были больше заняты чем-то вроде сна до позднего утра и долгих, ленивых послеполуденных часов в постели с Фрэнком, без сна. Однако было нелегко поддерживать подходящее томно-романтическое настроение, когда миссис Бэйрд усердно пылесосила за нашей дверью. – Это, должно быть, самый грязный кусок ковра во всем Шотландском нагорье4, – заметил Фрэнк этим утром, когда мы лежали в постели, слушая свирепый рев пылесоса в коридоре. – Почти такой же грязный, как мысли нашей хозяйки, – согласилась я. – Может, нам все-таки стоило поехать в Брайтон5? Мы выбрали Хайленд местом для отпуска еще до того, как Фрэнк получил должность профессора истории в Оксфорде, поскольку Шотландия была не так затронута реальными ужасами войны, как остальная Британия, и не слишком поддавалась неистовому послевоенному веселью, которое поразило более популярные места отдыха. Думаю, мы оба, даже не обсуждая, считали это место символичным для восстановления нашего брака: мы поженились и провели два дня медового месяца в Хайленде незадолго до начала войны6 семь лет назад. Мирное прибежище, думали мы, где можно будет заново обрести друг друга, не догадываясь, что хоть гольф и рыбалка в Шотландии – самые популярные виды спорта на открытом воздухе, сплетни – самый популярный спорт в закрытых помещениях. А когда дождь льет так часто, как бывает в Шотландии, люди много времени проводят в четырех стенах. – Куда это ты собрался? – спросила я, когда Фрэнк спустил ноги с кровати. – Мне бы очень не хотелось разочаровывать нашу милую старушку, – ответил он. Сидя на краю древней кровати, он слегка подпрыгивал вверх-вниз, производя пронзительный, ритмичный скрип. Пылесос в коридоре внезапно замолчал. После минуты или двух такого подпрыгивания, он издал громкий театральный стон и рухнул назад под резкий звук протестующих пружин. Я беспомощно хихикала в подушку, чтобы не потревожить затаившуюся снаружи тишину. Глядя на меня, Фрэнк сдвинул брови. – Ты должна стонать в экстазе, а не хихикать, – шепотом наставлял он. – Она решит, что я плохой любовник. – А тебе стоило продержаться несколько дольше, если ты ждал экстатических стонов, – ответила я. – Две минуты не заслуживают большего, чем хихиканье. – Бестактная девчонка! Я приехал сюда отдыхать, помнишь? – Лентяй! Ты никогда не создашь следующую ветвь на своем фамильном древе, если не проявишь чуть больше усердия. Страсть Фрэнка к генеалогии была еще одной причиной выбора Хайленда. Согласно одному из грязных клочков бумаги, которые он таскал повсюду, какой-то его скучный предок имел какое-то отношение к чему-то в этих краях в середине восемнадцатого, – а может семнадцатого? – века. – Если я закончу жизнь бездетным сучком на своем фамильном древе, в этом, несомненно, будет виновата наша неутомимая хозяйка. В конце концов, мы женаты почти восемь лет. Малыш Фрэнк-младший будет вполне законнорожденным, даже не будучи зачатым в присутствии свидетеля. – Если он вообще будет зачат, – пессимистично добавила я. За неделю до отъезда в наш высокогорный приют нас снова постигло разочарование. – При таком бодрящем, чистом воздухе и здоровом питании? Как здесь нам может не удастся? Накануне на ужин была сельдь жареная. На обед – сельдь соленая. А резкий запах, доносившийся сейчас с лестницы, явно намекал, что на завтрак нас ждет сельдь копченая. – Если ты не собираешься выступить на бис в назидание миссис Бэйрд, – предложила я, – тебе лучше одеться. Разве ты не встречаешься с тем священником в десять? Его Преподобие, доктор Реджинальд Уэйкфилд, викарий местного прихода, должен был показать Фрэнку для изучения несколько захватывающе увлекательных записей о крещении, не говоря уже о блестящей перспективе, что он, возможно, откопал какие-то ветхие армейские депеши или что-то в этом роде, в которых упоминался пресловутый предок. – Напомни, как звали этого твоего пра-пра-пра-пра-прадеда? – спросила я. – Того самого, который околачивался здесь во время одного из восстаний? Не могу вспомнить, то ли Уилли, то ли Уолтер. – Вообще-то, Джонатан. Фрэнк спокойно воспринимал мое полное безразличие к его семейной истории, но всегда оставался настороже, готовый ухватиться за малейшее проявление любопытства, как за предлог, чтобы рассказать мне все известные на сегодняшний день факты о живших до него Рэндаллах и их родственниках. Пока он застегивал рубашку, в его глазах появился страстный блеск фанатичного лектора. – Джонатан Уолвертон Рэндалл – Уолвертон в честь дяди по матери, мелкого рыцаря из Сассекса7. Однако он был известен под довольно лихим прозвищем «Черный Джек», которым он обзавелся в армии, вероятно, в то время, когда служил здесь. Я ничком плюхнулась на кровать и притворно захрапела. Не обращая на меня внимания, Фрэнк продолжал свою научную экзегезу8. – Он приобрел патент9 офицера в середине тридцатых годов, – то есть тысяча семьсот тридцатых, – и служил капитаном драгун10. Судя по тем старым письмам, что мне прислала кузина Мэй, он неплохо справлялся со службой. Хороший выбор для второго сына, знаешь ли; его младший брат тоже продолжил традицию, став куратом11, но я пока мало что узнал о нем. Во всяком случае, герцог Сандрингем высоко оценил Джека Рэндалла за его деятельность накануне и во время якобитского12 восстания в сорок пятом, второго13, кстати, – добавил он в интересах непросвещенных среди его аудитории, то есть меня. – Ну, знаешь, Красавчик принц Чарли14 и все остальное? – Я не совсем уверена, что шотландцы осознают, что они в нем проиграли, – прервала его я, усаживаясь и пытаясь укротить волосы. – Вчера вечером я отчетливо слышала, как бармен в том пабе называл нас «сассенахи15». – Ну, а почему бы нет? – невозмутимо отозвался Фрэнк. – В конце концов, это всего лишь означает «англичанин» или, в худшем случае, «чужестранец», а мы – они и есть. – Я знаю, что это значит. Мне не понравился его тон. Фрэнк рылся в ящике комода в поисках ремня. – Он просто был раздражен, поскольку я сказал, что эль у него слабый. Сказал ему, что для настоящего шотландского пива в чан бросают старый башмак, а уже готовый продукт процеживают через ношенное исподнее. – А-а-а, это объясняет сумму счета. – Ну, я выразился чуть более деликатно, но только потому, что в гэльском16 языке нет слова, обозначающего трусы. Заинтригованная, я потянулась за своими собственными. – Почему нет? Разве древние гэлы17 не носили нижнего белья? Фрэнк ухмыльнулся. – Ты никогда не слышала эту старую песню о том, что шотландец носит под килтом18? – По-видимому, не джентльменские панталоны до колен, – сухо заметила я. – Пожалуй, я поищу кого-нибудь из местных в килте, пока ты будешь забавляться с викарием, и спрошу его. – Только постарайся, чтобы тебя не арестовали, Клэр. Декану колледжа Святого Эгидия это совсем не понравится.
***
Как оказалось, никто из носивших килт не слонялся по городской площади и не был постоянным посетителем окружавших ее магазинов. Впрочем, там было много другого народа, в основном домохозяек вроде миссис Бэйрд, ежедневно что-то покупающих. Они были болтливы и любили посплетничать, их солидные персоны, одетые в платья из набивной ткани, наполняли магазины уютным теплом, защищавшим от холодного утреннего тумана на улице. Поскольку собственного дома у меня пока еще не было, я мало что могла купить, но с удовольствием рассматривала недавно заполненные полки, испытывая неподдельную радость от того, что снова вижу вещи, в изобилии появившиеся в продаже. Долгое время нормирования мы обходились без таких простых вещей как мыло и яйца, и намного дольше без мелких предметов роскошной жизни вроде одеколона «Голубой час». Мой взгляд задержался на витрине магазина, заполненной товарами для дома: вышитые чайные салфетки и стеганые чехлы для чайника, кувшины и стаканы, стопка довольно неказистых форм для выпечки и набор из трех ваз. За всю мою жизнь у меня никогда не было вазы. В годы войны, как и положено, я жила в казарме медсестер, сначала в госпитале Пембрука19, а позднее на полевой базе во Франции. Но и до этого мы нигде не жили достаточно долго, чтобы обосновать приобретение такого предмета. Будь у меня подобная вещица, подумалось мне, дядя Лэмб наполнил бы ее черепками задолго до того, как я успела бы подойти к ней с букетом маргариток. Квентин Лэмберт Бичем. Кью – для студентов-археологов и друзей. «Доктор Бичем» – в научных кругах, где он вращался, читал лекции и был самим собой. Но для меня – неизменно дядя Лэмб. Единственный брат моего отца и на то время мой единственный живой родственник, которому я свалилась на голову в возрасте пяти лет после гибели моих родителей в автокатастрофе. Готовясь к поездке на Ближний Восток, он надолго отложил свои приготовления, чтобы организовать похороны, распорядиться имуществом моих родителей и записать меня в приличную школу-интернат для девочек. Которую я категорически отказалась посещать. Столкнувшись с необходимостью отрывать мои пухленькие пальчики от дверной ручки автомобиля и тащить меня за шиворот по ступенькам школы, дядя Лэмб, ненавидящий любые межличностные конфликты, раздраженно вздохнул, затем, наконец, пожал плечами и выбросил свои благие намерения в окно вместе с моим недавно купленным, круглым соломенным канотье. – Дурацкая штуковина, – пробормотал он, наблюдая в зеркало заднего вида, как оно резво катится прочь, пока мы на высокой скорости с ревом неслись по подъездной аллее. – В любом случае всегда ненавидел шляпки на женщинах. Он посмотрел на меня сверху вниз, сверля суровым взглядом. – Вот что, – сказал он тоном, внушающим страх. – Ты не должна играть в куклы с моими персидскими погребальными статуэтками. С чем угодно, но только не с ними. Поняла? Я согласно кивнула. И отправилась с ним на Ближний Восток, в Южную Америку, в десятки мест для исследований по всему миру. Я научилась читать и писать по черновикам статей для журналов, копать выгребные ямы для уборных, кипятить воду и делать еще множество вещей, не подходящих для молодой леди благородного происхождения, – пока не встретила красивого темноволосого историка, пришедшего к дяде Лэмбу на консультацию по поводу связи французской философии с египетскими религиозными ритуалами. Даже после свадьбы мы с Фрэнком вели кочевую жизнь младших преподавателей, в которой континентальные конференции чередовались с проживанием во временных квартирах, пока с началом войны его не направили на курсы подготовки офицеров и в отделение разведки MИ-620, а меня – учиться на медсестру. Хотя мы были женаты почти восемь лет, новый дом в Оксфорде станет нашим первым настоящим домом. Крепко зажав сумочку под мышкой, я вошла в магазин и купила вазы.
***
Я встретилась с Фрэнком на пересечении Хай-стрит и Джирисайд-роуд, и мы свернули уже вместе. Увидев мои покупки, он поднял брови. – Вазы? – он улыбнулся. – Замечательно. Может быть, теперь ты перестанешь вкладывать цветы в мои книги. – Это не цветы, а образцы. И это ты предложил мне увлечься ботаникой. Чтобы занять чем-то голову, теперь, когда мне не нужно ухаживать за больными, – напомнила я ему. – Верно, – он добродушно кивнул. – Но я не думал, что мне на колени будут сыпаться частички зелени каждый раз, когда я открываю справочник. Что это за ужасная, крошащаяся коричневая гадость, которую ты положила в Таскама и Бэнкса? – Горец перечный. Помогает при геморрое. – Готовишься к моей неминуемой старости, да? Как заботливо с твоей стороны, Клэр. Мы, смеясь, протиснулись в калитку, и Фрэнк посторонился, пропуская меня вперед по узким ступенькам крыльца. Вдруг он схватил меня за руку. – Осторожно! Не наступи на это! Я осмотрительно подняла ногу над большим коричневато-красным пятном на верхней ступеньке. – Как странно, – заметила я. – Миссис Бэйрд каждое утро драит ступеньки, я ее видела. Как думаешь, что это может быть? Старательно принюхиваясь, Фрэнк склонился над ступенькой. – Навскидку я бы сказал, что это кровь. – Кровь! – я отступила на шаг в прихожую. – Чья? – и боязливо заглянула в дом. – Думаешь, что с миссис Бэйрд произошел какой-то несчастный случай? Я не могла представить нашу безупречную хозяйку, оставляющей пятна крови высыхать на своем пороге, если только не случилось какое-нибудь серьезное несчастье, и в какой-то момент подумала, не скрывается ли в гостиной сумасшедший убийца с топором, уже готовый наброситься на нас с ужасающим воплем. Фрэнк покачал головой. Он встал на цыпочки и заглянул через изгородь в соседний сад. – Вряд ли. На пороге у Коллинзов такое же пятно. – Правда? Я подошла поближе к Фрэнку: и для того, чтобы заглянуть за изгородь, и для моральной поддержки. Хайленд с трудом представлялся подходящим местом для серийного убийцы, но я сомневалась, что такие субъекты используют какие-либо логические критерии при выборе местности. – Все это очень… неприятно, – заметила я. В соседнем доме не было никаких признаков жизни. – Как ты считаешь, что случилось? Задумавшись, Фрэнк нахмурился, а потом от воодушевления резко хлопнул ладонью по штанине. – Кажется, я знаю! Подожди здесь минутку. Он метнулся к калитке и рысью побежал по дороге, оставив меня торчать на ступеньке крыльца. Вскоре он вернулся, широко улыбаясь в подтверждение. – Да, именно так и должно быть. То же самое у каждого дома на этой улице. – То же самое – что? Визит маньяка-убийцы? – довольно резко поинтересовалась я, все еще нервничая из-за того, что меня внезапно оставили одну в компании с большим пятном крови. Фрэнк рассмеялся. – Нет, ритуальное жертвоприношение. Очаровательно! Он стоял на четвереньках в траве, с интересом разглядывая пятно. Это звучало ничуть не лучше, чем «маньяк-убийца». Я присела на корточки рядом с ним, сморщив нос от запаха. Для мух было еще рано, но пара больших, медлительных горных мошек кружила над пятном. – Что значит «ритуальное жертвоприношение»? – требовательно спросила я. – Миссис Бэйрд – добродетельная прихожанка, как и все соседи. Здесь все-таки не холм друидов21 или что-то в этом роде. Он поднялся, стряхивая с брюк стебельки травы. – Это ты так думаешь, девочка моя. Нет на земле места, где бы в повседневную жизнь было вплетено больше старых суеверий и магии, чем в Шотландском нагорье. Церковь церковью, но миссис Бэйрд верит в Старый народец22, как и верят все ее соседи. Носком до блеска начищенного ботинка он показал на пятно. – Кровь черного петуха, – с довольным видом пояснил он. – Видишь ли, дома здесь новые. Сборные23. Я холодно на него посмотрела. – Если тебе кажется, что это все объясняет, подумай еще раз. Какая разница, сколько лет этим домам? И где вообще все? – Скорее всего, в пабе. Может, сходим и посмотрим? Взяв за руку, он вывел меня за калитку, и мы двинулись по Джирисайд-роуд. – В прежние времена, – объяснял он по дороге, – впрочем, не так уж давно, – когда строился дом, принято было убивать кого-то и закапывать его под фундаментом как искупительную жертву местным духам земли. Ну, знаешь: «На первенце своем он положит основание его и на младшем своем поставит врата его»24. Старо как мир. От этой цитаты меня передернуло. – В таком случае думаю, вполне современно и просвещенно с их стороны использовать вместо этого кур. Хочешь сказать, что, поскольку дома довольно новые и под ними никто не погребен, жители исправляют это упущение? – Да, совершенно верно, – Фрэнк, казалось, остался доволен моей понятливостью и похлопал меня по спине. – Со слов викария многие местные жители считают, что в какой-то степени война была вызвана тем, что люди отвернулись от своих корней и пренебрегли надлежащими мерами предосторожности, например такими, как погребение жертвы под фундаментом или сжигание рыбьих костей в очаге, за исключением пикши, конечно, – добавил он, к счастью отвлекшись. – Ни в коем случае не сжигай кости пикши, – ты поняла? – иначе больше никогда ни одной не поймаешь. Вместо этого кости пикши всегда закапывают. – Буду иметь в виду, – пообещала я. – Скажи мне, что нужно, чтобы больше никогда не увидеть селедку, и я сразу же это сделаю. Он покачал головой во власти одного из трюков памяти, того краткого периода схоластического25 экстаза, когда он терял связь с окружающим миром, полностью поглощенный воскрешением в памяти сведений из самых разных источников. – Насчет селедки не знаю, – рассеянно ответил он. – Зато от мышей повесь пучки трясунки26, «Трясунку в дом повесишь лишь, и больше не проскочит мышь», понимаешь? Что до тел под фундаментом, так отсюда и появились многие местные призраки. Помнишь Маунтджеральд, большой дом в конце Хай-стрит? Там обитает призрак рабочего, строившего дом и убитого в качестве жертвы для фундамента. Где-то в восемнадцатом веке, что на самом деле совсем недавно, – задумчиво добавил он. – Рассказывают, что по приказу владельца дома сначала возвели одну стену, затем с нее, сверху, на одного из рабочих сбросили каменный блок, – вероятно, для жертвоприношения был выбран не самый приятный тип, – и похоронили его в погребе, а остальную часть дома возвели уже над ним. Он обитает в погребе, где был убит, за исключением годовщины своей смерти и четырех Старых дней27. – Старых дней? – Это древние праздники, – объяснил он, все еще погруженный в свои мысленные заметки. – Хогманай28, то есть Новый год, Праздник летнего солнцестояния29, Белтейн30 и День Всех Святых31. Насколько известно, друиды, народ колоколовидных кубков32, древние пикты33, – все соблюдали праздники Солнца и Огня. В любом случае в святые дни призраки освобождаются и могут бродить, где хотят, творя зло или добро, как им заблагорассудиться. Он задумчиво потер подбородок. – Скоро Белтейн, незадолго до него – весеннее равноденствие. Лучше держи ухо востро, когда в следующий раз будешь проходить мимо кладбища, – в его глазах вспыхнули огоньки, и я поняла, что транс закончился. Я рассмеялась. – Значит, есть еще несколько знаменитых местных призраков? Он пожал плечами. – Не знаю. Давай спросим у викария, когда встретимся с ним в следующий раз. На самом деле викария мы увидели довольно скоро. Как и большинство других жителей деревни, он сидел в пабе и пил легкое светлое пиво по случаю недавнего освящения домов. Он, казалось, был несколько смущен тем, что его поймали на попустительстве язычеству, но отмахнулся от этого как от всего лишь местного обряда с историческим колоритом вроде ношения зеленого34. – Вы знаете, это правда довольно увлекательно, – признался он, и я с внутренним вздохом узнала песнь ученого – столь же узнаваемый звук, как «терруит!» певчего дрозда. Откликнувшись на зов родственной души, Фрэнк тотчас приступил к брачным играм в научных кругах, и вскоре они с головой ушли в архетипы и параллели между древними суевериями и современными религиями. Я пожала плечами и пробралась сквозь толпу к бару и обратно, держа в каждой руке по большой порции бренди с содовой. Зная по опыту, как трудно отвлечь внимание Фрэнка от подобных дискуссий, я просто взяла его руку, обхватила его пальцами ножку бокала и предоставила самому себе. На широкой скамейке у окна я нашла миссис Бэйрд, где она по-приятельски делила пинту горького пива с немолодым мужчиной, который был мне представлен как мистер Крук. – Это тот человек, о котором я вам рассказывала, миссис Рэндалл, – сказала она, глаза у нее блестели от возбуждения алкоголем и компанией. – Тот самый, что знает всевозможные растения. Миссис Рэндалл очень интересуется крохотными растениями, – поделилась она со своим спутником, склонившим голову отчасти из вежливости, отчасти из-за глухоты. – Прессует их в книгах и все такое. – В самом деле? – спросил мистер Крук, с интересом приподняв седую бровь. – У меня есть несколько прессов – настоящих, заметьте, – для растений и прочего. Получил их от племянника, когда он приехал из университета на каникулы. Он привез их мне, а у меня не хватило духу сказать ему, что я такими вещами никогда не пользуюсь. Подвешивать, вот что требуется для трав, понимаете, или, может, сушить на раме и хранить в марлевом мешочке или банке; зачем вам понадобилось расплющивать эти крошечные создания в лепешку, понятия не имею. – Ну, может, чтобы смотреть на них, – доброжелательно вмешалась миссис Бэйрд. – Миссис Рэндалл засушила несколько прелестных цветочков мальвы и фиалки, которые можно было бы вставить в рамочку и повесить на стену, например. – Ммммфм… – морщинистое лицо мистера Крука, казалось, допускало сомнительную возможность такого предположения. – Что ж, если они вам хоть чем-то пригодятся, миссус, можете взять прессы, и не стоит благодарности. Я не хотел их выбрасывать, но должен сказать, что ими не пользуюсь. Я заверила мистера Крука, что с радостью воспользуюсь гербарными прессами, и еще больше обрадуюсь, если он покажет мне, где в округе можно найти наиболее редкие растения. Несколько секунд он пристально смотрел на меня, склонив голову набок, как престарелая пустельга, но, похоже, в конце концов, решил, что мой интерес был искренним, и мы договорились, что я встречусь с ним утром для экскурсии по местным зарослям кустарника. Фрэнк, как я знала, собирался на день поехать в Инвернесс, чтобы свериться с какими-то записями в тамошней ратуше, и была рада, что у меня есть предлог его не сопровождать. Насколько я могла судить, одна такая запись была очень похожа на другую. Вскоре после этого Фрэнк с трудом оторвался от викария, и мы вместе с миссис Бэйрд отправились домой. Лично мне не хотелось упоминать о крови петуха на пороге, но Фрэнк не страдал подобной сдержанностью и нетерпеливо расспрашивал ее о происхождении этого обычая. – Наверное, он довольно древний? – спросил он, размахивая палкой в придорожных сорняках. Уже цвели марь белая и лапчатка, и я видела, как набухли бутоны душистого ракитника: еще неделя – расцветут и они. – О, да, – миссис Бэйрд ковыляла быстрым шагом, не требуя пощады от наших молодых конечностей. – Древнее, чем все думают, мистер Рэндалл. Даже древнее времен великанов. – Великанов? – спросила я. – Да. Фьонн и Фейнн, понимаете? – Гэльские народные сказки, – с интересом заметил Фрэнк. – Их герои, знаешь ли. Возможно, со скандинавскими корнями. Скандинавское влияние в здешних краях встречается практически везде, как и по всему побережью к западу. И названия некоторых мест скандинавские, видите ли, а вовсе не гэльские. Я закатила глаза, предчувствуя последующую вспышку гнева, но миссис Бэйрд доброжелательно улыбнулась и поддержала его: да, это правда, она была на севере и видела пару Камней-братьев35, и они скандинавские, так ведь? – Скандинавы сходили на этот берег сотни раз, начиная от пятисотых и до тысяча трехсотых годов нашей эры или около того, – сказал Фрэнк, мечтательно глядя на горизонт и различая корабли с драконьими головами36 в несущихся по ветру облаках. – Викинги, понимаешь? И они принесли с собой множество своих мифов. Благодатная страна для мифов. Здесь, похоже, все приживается. И я могла в это поверить. Приближались сумерки, а вместе с ними и гроза. В мрачном свете под тучами даже вполне современные дома вдоль дороги выглядели такими же древними и зловещими, как обветренный камень пиктов37, что стоял в сотне футов38 от них и оберегал перекресток, который он отмечал уже тысячу лет. Кажется, подходящая ночь для того, чтобы сидеть дома за закрытыми ставнями. Однако вместо того, чтобы удобно расположиться в гостиной миссис Бэйрд и любоваться видами гавани в Перте39 через стереопроектор, Фрэнк предпочел встретиться за шерри с мистером Бейнбриджем, адвокатом, интересовавшимся местными историческими документами. Учитывая мою предыдущую встречу с мистером Бейнбриджем, я решила остаться дома вместе с Пертской гаванью. – Постарайся вернуться до начала грозы, – сказала я, целуя Фрэнка на прощанье. – И передай от меня привет мистеру Бейнбриджу. – Ммм, да. Да, конечно, – стараясь не встречаться со мной взглядом, Фрэнк натянул пальто и вышел, прихватив зонт с подставки у двери. Я закрыла за ним дверь, но оставила ее на защелке, чтобы он мог попасть внутрь. И побрела обратно в гостиную, размышляя о том, что Фрэнк, несомненно, сделает вид, будто у него нет жены, – к этому притворству охотно присоединится и мистер Бейнбридж. Вряд ли я могла его за это особенно винить. Поначалу во время нашего вчерашнего визита к мистеру Бейнбриджу все шло хорошо. Я была сдержанной, благовоспитанной, умной, но скромной, ухоженной и неброско одетой, – именно такой должна быть Идеальная Супруга преподавателя. Пока не подали чай. Теперь же я повернула правую руку, сокрушенно рассматривая большой волдырь, пересекающий основания всех четырех пальцев. В конце концов, не моя вина, что мистер Бейнбридж, как вдовец, обходился дешевым жестяным чайником вместо настоящего фарфорового. И что адвокат, стараясь быть вежливым, попросил меня разлить чай. И что на прихватке, которую он дал мне, оказалась потертая заплатка, позволившая раскаленной докрасна ручке чайника, когда я взялась за нее, вступить в прямой контакт с моей ладонью. Нет, решила я. Бросить чайник было совершенно естественной реакцией. А бросить его на колени мистера Бейнбриджа – всего лишь случайным совпадением: должна же я была куда-то его бросить. Именно мое восклицание «Да чтоб тебя, твою мать!», голосом, который превзошел вопль мистера Бейнбриджа, заставило Фрэнка сердито посмотреть на меня поверх сконов40. Оправившись от шока, мистер Бейнбридж повел себя весьма галантно, суетясь около моей руки и не обращая внимания на попытки Фрэнка оправдать мою лексику тем, что я почти два года прослужила в полевом госпитале. – Боюсь, моя жена подцепила несколько, э-э, колоритных выражений от янки41 или кого-то вроде, – нервно улыбаясь, предположил Фрэнк. – Именно, – подтвердила я, стискивая зубы и оборачивая ладонь влажной салфеткой. – Мужчины, как правило, очень «колоритны», когда из них выковыривают шрапнель42. Мистер Бейнбридж тактично попытался перевести разговор на нейтральную историческую почву, сказав, что его всегда интересовали разновидности того, что на протяжении веков считалось непристойными выражениями. Так, например, «Черт побери!»43 – современное искаженное восклицание «Ослепи меня, Господи!». – Да, конечно, – поддержал Фрэнк, с благодарностью подхватив этот отвлекающий маневр. – Не надо сахара, спасибо, Клэр. А что насчет «Gadzooks»44? Часть «Gad», то есть «Бог», вполне понятна, конечно, но «zooks»… – Ну, знаете, – вставил адвокат, – мне иногда кажется, что это искаженное старо-шотландское слово «yeuk». Означает «зуд». Вполне логично, правда? Фрэнк кивнул, позволив своей антинаучной челке упасть на лоб. Он машинально ее отбросил. – Интересна, – заметил он, – вся эволюция ненормативной лексики. – Да, и она все еще продолжается, – добавила я, осторожно подхватывая щипчиками кусок сахара. – Вот как? – вежливо полюбопытствовал мистер Бейнбридж. – Вы сталкивались с какими-то интересными вариантами во время вашего… гм… военного опыта? – О да, – ответила я. – Особенно мне понравилось одно, я его позаимствовала у янки. Человека по фамилии Уильямсон, кажется, из Нью-Йорка. Он произносил его каждый раз, когда я делала ему перевязку. – И какое именно? – Иисус твою Рузвельт Христос! – ответила я и аккуратно бросила кусок сахара в кофе Фрэнка.
Дата: Воскресенье, 09.01.2022, 01:33 | Сообщение # 4
Виконт
Сообщений: 409
***
После мирных и даже приятных посиделок с миссис Бэйрд я поднялась наверх, чтобы подготовиться к приходу Фрэнка. Я знала его норму шерри – два бокала, так что ждала его скорого возвращения. Ветер крепчал, и даже воздух в спальне был наэлектризован. Я провела щеткой по волосам, отчего локоны затрещали от статики, закручиваясь в узлы и буйные клубки. Сегодня вечером, решила я, мои волосы обойдутся и без сотни взмахов расческой. В такую погоду хватило бы только почистить зубы. Пряди волос липли к щекам, непослушно приставая, когда я пыталась их пригладить. Воды в кувшине не было: Фрэнк использовал ее, приводя себя в порядок перед тем, как отправиться на встречу с мистером Бейнбриджем, а я не потрудилась снова наполнить кувшин из крана в уборной. Я взяла флакон «Голубого часа» и плеснула себе на ладонь щедрую лужицу. Энергично потирая руками, пока не испарился запах, быстро провела по волосам. Налила еще одну порцию на щетку для волос и зачесала локоны за уши. Прекрасно. «Так гораздо лучше», – решила я, поворачивая голову из стороны в сторону и разглядывая результат в покрытом пятнами зеркале. Влага убрала статическое электричество с моих волос, так что они парили около лица тяжелыми блестящими волнами. А улетучившийся спирт оставил после себя очень приятный запах. «Фрэнку понравится», – подумала я. «Голубой час» был его любимым. Внезапно совсем рядом сверкнула молния, за ней последовал раскат грома, и все лампы погасли. Чертыхаясь себе под нос, я пошарила в ящиках комода. Где-то я видела спички и свечи: перебои с электричеством были настолько частым явлением в Хайленде, что свечи стали необходимым предметом обстановки для всех гостиниц и гостиничных номеров. Я видела их даже в самых шикарных отелях, где они благоухали жимолостью и красовались в подсвечниках из матового стекла с мерцающими подвесками. Свечи миссис Бэйрд были гораздо более практичными – обыкновенные хозяйственные белые свечи, – но их было много, и к ним – три книжечки картонных спичек. В нынешней ситуации я была не склонна придираться к стилю. При свете следующей вспышки я вставила свечу в голубой керамический подсвечник на туалетном столике и прошлась по комнате, зажигая остальные, пока вся комната не наполнилась мягким, мерцающим светом. «Очень романтично», – подумала я и с определенным хладнокровием нажала на выключатель, чтобы внезапное возвращение электроэнергии не испортило настроения в самый неподходящий момент. Свечи сгорели не более чем на полдюйма45, когда дверь открылась и Фрэнк влетел в комнату. Без преувеличения, потому что воздушный вихрь, последовавший за ним вверх по лестнице, погасил три свечи. Дверь за ним захлопнулась с таким грохотом, что погасли еще две; он вглядывался во внезапно воцарившийся полумрак, запустив руку в растрепанные волосы. Я встала и снова зажгла свечи, мягко отпуская замечания по поводу его столь неожиданного способа входить в комнату. Только когда я закончила и повернулась, чтобы спросить, не хочет ли он выпить, я увидела, что он слегка побледнел и взволнован. – В чем дело? – спросила я. – Увидел привидение? – Ну, знаешь ли, – медленно заговорил он, – я не совсем уверен, что это не так. Он машинально взял мою щетку и поднял ее, чтобы привести в порядок свои волосы. Когда резкий запах «Голубого часа» достиг его ноздрей, он сморщил нос и снова ее опустил, вместо этого отдав предпочтение своей карманной расческе. Я глянула в окно, за которым вязы, словно цепы46, раскачивались из стороны в сторону. Где-то с другой стороны дома стучал незакрепленный ставень, и мне пришло в голову, что, возможно, следовало бы закрыть наши, хотя наблюдать за хаосом на улице было очень интересно. – Пожалуй, слишком ветрено для призраков, – заметила я. – Разве они не любят тихие, туманные вечера на кладбищах? Фрэнк чуть смущенно рассмеялся. – Что ж, полагаю, это все из-за рассказов Бейнбриджа плюс немного больше шерри, чем мне хотелось бы. Скорее всего, сущий пустяк. Теперь мне стало любопытно. – Что именно ты видел? – спросила я, усаживаясь в кресло у туалетного столика. Слегка приподняв бровь, я указала на бутылку виски, и Фрэнк тотчас пошел наполнить пару стаканов. – Ну, на самом деле всего лишь мужчину, – начал он, отмерив себе одинарную, а мне двойную порцию. – Стоящего на дороге возле дома. – Что, возле нашего дома? – рассмеялась я. – Значит, это был призрак: не могу представить ни одного живого человека, болтающегося здесь в такой вечер. Фрэнк наклонил кувшин над своим стаканом, и когда вода не полилась, посмотрел на меня укоризненно. – Даже не смотри на меня, – сказала я. – Всю воду израсходовал ты. Кстати, я не против неразбавленного. И сделала глоток в качестве иллюстрации. Фрэнка, казалось, так и подмывало сбегать в уборную за водой, но он отказался от этой мысли и продолжил свой рассказ, делая осторожные маленькие глотки, будто в его стакане было купоросное масло47, а не лучший односолодовый виски «Гленфиддих». – Да, он стоял на краю сада с той стороны, возле забора. Мне показалось… – глядя в свой стакан, он запнулся. – Мне даже показалось, что он смотрел на твое окно. – На мое окно? Поразительно! Я не смогла подавить легкую дрожь и подошла к окну, чтобы закрыть ставни, хоть и с опозданием. Фрэнк последовал за мной через комнату, продолжая рассказывать. – Да, я и сам видел тебя снизу. Ты расчесывала волосы и тихонько ругалась, потому что они встали дыбом. – В таком случае парень наверняка от души посмеялся, – ехидно заметила я. Фрэнк покачал головой, однако улыбнулся и пригладил рукой мои волосы. – Нет, он не смеялся. На самом деле, казалось, что он чем-то ужасно расстроен. Не то чтобы я хорошо видел его лицо, просто было что-то в том, как он стоял. Я подошел к нему сзади и, когда он не двинулся с места, вежливо спросил, не могу ли я чем-нибудь ему помочь. Поначалу он вел себя так, будто не слышит меня, и я подумал что, возможно, из-за шума ветра он и не слышит, поэтому повторил вопрос и протянул руку, чтобы похлопать его по плечу и привлечь внимание, понимаешь? Но прежде, чем я успел к нему прикоснуться, он внезапно развернулся, прошел мимо меня и зашагал прочь по дороге. – Кажется несколько невежливым, но и не слишком похоже на приведение, – осушив стакан, заметила я. – А как он выглядел? – Здоровенный малый, – нахмурившись при воспоминании, ответил Фрэнк. – И шотландец, в полном горском наряде, вплоть до споррана48 и красивейшей броши в форме бегущего оленя на его пледе. Мне хотелось спросить, где он его взял, но тот ушел раньше, чем я успел это сделать. Я подошла к письменному столу и налила себе еще одну порцию. – Ну, не такое уж необычное явление в этих краях, верно? Периодически я вижу в деревне мужчин, одетых так же. – Не-е-ет, – в голосе Фрэнка звучало сомнение. – Нет, странной была не его одежда. Но когда он проходил мимо меня, могу поклясться, он был так близко, что я бы почувствовал, как он задел мой рукав, – но этого не произошло. Я был настолько заинтригован, что обернулся и смотрел, как он уходит. Он спустился по Джирисайд-роуд, но дойдя почти до угла, он… исчез. Вот тогда-то я и почувствовал, как по спине пробежал холодок. – Возможно, ты отвлекся на секунду, и он просто отступил в тень, – предположила я. – На том углу полно деревьев. – Готов поклясться, что ни на мгновение не сводил с него глаз, – пробормотал Фрэнк. Он вдруг поднял глаза. – Знаю! Теперь я вспомнил, почему он показался мне таким странным, хотя тогда я этого и не сообразил. – И почему? Меня немного утомил призрак, и я хотела перейти к более интересному предмету, такому как постель. – Ветер дул, как сумасшедший, но его одежда, – килт и плед, понимаешь? – она совсем не шевелилась, разве что от его собственных движений. Мы уставились друг на друга. – Да уж, – наконец произнесла я, – это как-то жутковато. Фрэнк пожал плечами и, прогоняя эти мысли, вдруг улыбнулся. – По крайней мере, мне будет что сказать викарию, когда мы увидимся в следующий раз. Возможно, это хорошо известный местный призрак, и он может рассказать мне его кровавую историю, – он взглянул на часы. – Но сейчас я бы сказал, что пора в постель. – Вот именно, – прошептала я. Я наблюдала в зеркало, как он избавляется от рубашки и тянется за вешалкой. Вдруг он остановился, так и не расстегнув пуговицу. – Клэр, среди твоих подопечных было много шотландцев? – неожиданно спросил он. – В полевом госпитале, или в Пембруке? – Конечно, – ответила я, несколько озадаченная. – Через полевой госпиталь в Амьене49 прошло немало Сифортов и Камеронов, а чуть позже, после Кана50, было много Гордонов. Славные ребята, почти все. В целом очень мужественные, но ужасные трусы в отношении инъекций. Я улыбнулась, вспомнив одного из них. – У нас был один – довольно сварливый старикан, волынщик из третьего подразделения клана Сифорт, который терпеть не мог уколов, особенно в ягодицу. Он часами испытывал ужасный дискомфорт прежде, чем подпустить кого-то с иглой, и даже тогда пытался заставить нас сделать ему инъекцию в руку, хотя ее надо было делать внутримышечно, – я рассмеялась, вспомнив капрала Чисхолма. – Он мне говорил: «Если уж мне приходится лечь лицом вниз с голой задницей, я предпочитаю, чтобы девушка была подо мной, а не сзади со шляпной булавкой!» Фрэнк улыбнулся, но вид у него был несколько смущенный, как это часто бывало из-за моих не слишком утонченных военных историй. – Не волнуйся, – заметив его взгляд, заверила я, – рассказывать об этом за чаем в профессорской я не стану. Улыбка просветлела, а когда я села за туалетный столик, он подошел и остановился у меня за спиной. Запечатлел поцелуй на моей макушке. – Не переживай, – сказал он. – В профессорской тебя будут любить, какие бы истории ты ни рассказывала. Мммм, твои волосы чудесно пахнут. – Значит, тебе нравится? В ответ его руки скользнули вниз по моим плечам, обхватив ладонями мою грудь под тонкой ночной сорочкой. В зеркале я видела его голову над моей, его подбородок покоился на моей макушке. – Мне все в тебе нравится, – хрипло сказал он. – Знаешь, при свечах ты выглядишь восхитительно. Твои глаза, словно шерри в хрустале, а кожа сияет, как слоновая кость. Ведьма горящих свечей, вот ты кто. Пожалуй, мне стоит насовсем отключить всё освещение. – Тогда будет трудно читать в постели, – ответила я, и сердце мое забилось быстрее. – Я мог бы придумать что-нибудь получше для постели, – пробормотал он. – В самом деле, мог бы? – спросила я, вставая и поворачиваясь, чтоб обнять его за шею. – Что, например?
***
Чуть позже, тесно прижавшись к нему при закрытых ставнях, я подняла голову с его плеча и сказала: – Почему ты спросил меня об этом? О том, приходилось ли мне иметь дело с кем-нибудь из шотландцев, я хочу сказать: ты же знаешь, что должна была, ведь в госпиталь попадают самые разные люди. Он зашевелился и нежно провел рукой по моей спине. – Ммм. Ох, ничего особенного. Просто, когда я увидел того парня на улице, мне пришло в голову, что он мог быть… – он запнулся, чуть крепче сжав объятия, – э-э… ну знаешь, он мог быть кем-то из тех, за кем ты ухаживала… возможно, услышал, что ты остановилась здесь, и пришел повидаться… что-то вроде того. – В таком случае, – прагматично спросила я, – почему бы ему не зайти в дом и не попросить меня о встрече? – Ну, – голос Фрэнка звучал чересчур небрежно, – может, ему не особенно хотелось наткнуться на меня. Я приподнялась на локте, уставившись на него. Мы оставили зажженной одну свечу, и я довольно хорошо его видела. Он отвернулся и словно между делом смотрел в сторону хромолитографии51 Красавчика принца Чарли, которой миссис Бэйрд сочла уместным украсить нашу стену. Я схватила его за подбородок и повернула лицом к себе. Он широко раскрыл глаза в притворном изумлении. – Ты намекаешь, – допытывалась я, – что человек, которого ты видел на улице, был кем-то вроде, вроде… – я запнулась, подыскивая подходящее слово. – Внебрачной связи? – услужливо подсказал он. – Моего романтического увлечения? – закончила я. – Нет, нет, конечно же, нет, – неубедительно произнес он. Он отвел мои руки от своего лица и попытался меня поцеловать, но теперь настала моя очередь отворачиваться. Он ограничился тем, что заставил меня снова лечь рядом. – Это всего лишь… – начал он. – Ну, пойми, Клэр, прошло шесть лет. Мы виделись всего три раза, причем в последний раз только на один день. Было бы не так уж странно, если бы… Я хочу сказать, все знают, что врачи и медсестры испытывают колоссальный стресс в чрезвычайных ситуациях… ну, я… дело в том… ну, я бы понял, ты знаешь, если бы что-нибудь… э-э… спонтанно… Я прервала это бессвязное бормотание, резко высвободившись и подорвавшись с постели. – Неужели ты считаешь, что я тебе изменяла? – потребовала я ответа. – Серьезно? Потому что если это так, можешь убираться из этой комнаты сию же минуту! Убирайся вообще из дома! Как ты смеешь намекать на такое? Во мне все кипело, и Фрэнк, приподнявшись, потянулся, чтобы меня успокоить. – Не смей ко мне прикасаться! – рявкнула я. – Просто скажи: не думаешь же ты, судя по тому, что какой-то незнакомец случайно заглянул в мое окно, будто у меня был страстный роман с одним из моих пациентов? Фрэнк выбрался из кровати и заключил меня в объятия. Я стояла, оцепеневшая как жена Лота52, но он не сдавался, поглаживая меня по волосам и потирая мои плечи именно так, – он знал это, – как мне нравилось. – Нет, я ничего такого не думаю, – сказал он твердо. Он привлек меня ближе, и я немного расслабилась, хотя и не настолько, чтобы обнять его. После долгой паузы он прошептал мне в волосы: – Нет, я знаю, что ты никогда бы так не поступила. Я только хотел сказать, что даже если когда-нибудь и сделаешь это… Клэр, для меня это не имело бы никакого значения. Я так тебя люблю. Ничто из того, что ты когда-либо делала, не может помешать мне любить тебя. Он обхватил мое лицо ладонями – всего на четыре дюйма выше меня он мог без труда смотреть мне прямо в глаза – и тихо произнес: – Простишь меня? Его дыхание, едва отдающее запахом «Гленфиддиха», согревало мое лицо, а его губы, полные и манящие, были так волнующе близки. Очередная вспышка на улице возвестила о неожиданно разразившейся грозе, и под раскаты грома на черепичную крышу обрушился дождь. Я неторопливо обняла его за талию. – «Не действует по принужденью милость, – процитировала я. – Как теплый дождь, она спадает с неба»53. Фрэнк рассмеялся и посмотрел наверх: наползавшие друг на друга разводы на потолке служили дурным предзнаменованием – вряд ли всю ночь мы проведем в сухости. – Если это образец твоей милости, – сказал он, – мне не хотелось бы познакомиться с твоей местью. Словно в ответ на его слова, гром разразился минометным обстрелом, и мы оба снова непринужденно рассмеялись. Лишь позже, прислушиваясь к его размеренному глубокому дыханию рядом со мной, я начала сомневаться. Как я и говорила, не было никаких доказательств неверности с моей стороны. С моей стороны. Но шесть лет, как он сказал, – долгий срок.
====
1. Bed and breakfast (с англ. – «Постель и завтрак») – небольшое гостиничное заведение, предлагающее ночлег и завтрак. Часто являются частными семейными домами и обычно имеют от четырех до одиннадцати комнат. Кроме того, в отеле такого типа обычно живут и хозяева. 2. Хайленд – самый большой из 32 округов Шотландии. Располагается на территории Северо-Шотландского нагорья. 3. Британская армия была образована при объединении правительств и армий Шотландии и Англии в Соединённое Королевство в 1707 году. Новая Британская армия включала существовавшие к тому времени английские и шотландские полки. Медицинская служба Вооружённых сил Великобритании (официальное название «Медицинская служба Вооружённых сил Соединенного Королевства Великобритании») является отдельной структурой Вооружённых сил. 4. Северо-Шотландское нагорье или Шотландское высокогорье – горная северо-западная часть Шотландии, занимающая примерно 2/3 этой автономной области. На нагорье находятся административные области Хайленд, Аргайл, Бьют и другие, центром считается город Инвернесс. 5. Брайтон – город на южном побережье Англии в графстве Восточный Сассекс, на берегу пролива Ла-Манш. 6. Имеется в виду Вторая мировая война (1 сентября 1939 г. – 2 сентября 1945 г.). На самом деле весной 1945 года военные действия еще не завершились. Поэтому, с легкой руки автора, представим, что действие романа происходит в некой альтернативной литературной реальности, где Вторая мировая война началась в 1938 г. и закончилась в 1944 г., т.к. исправление данного ляпа повлечет существенные изменения во всей временной ленте в следующих книгах. 7. Сассекс – историческое графство Юго-Восточной Англии. 8. Экзегеза – толкование, интерпретация неясных мест в древних, преимущественно религиозных текстах. 9. Продажа офицерских патентов зародилась в годы правления Карла II (1630-1685 гг.) и была официально узаконена королевским указом Якова II 7 марта 1683-го. Окончательно кодифицировал систему Георг I указом в феврале 1719-го, установившим тариф для каждого полка. 10. Драгуны – воины кавалерии армий некоторых европейских государств, обученные действиям как в конном, так и пешем строю. 11. Курат – католический священник, которому епископом дано полномочие исповеди и вообще попечения о душах паствы. В прежнее время, при большей численности католического духовенства, не все священники имели право исповеди, а лишь избранные, духовно-опытные и благочестивые. 12. Якобиты – сторонники короля Якова II (правил в 1685-1688 гг.) и его наследников. 13. Якобитское восстание 1745 года было поднято в Шотландии Карлом Эдуардом Стюартом в надежде захватить трон Великобритании. Это была предпоследняя серьезная попытка изгнанного из Британии дома Стюартов вернуть себе трон, она также ознаменовалась последней битвой в истории на территории острова Великобритания – сражением при Каллодене, произошедшим в 1746 году. Восстание закончилось поражением якобитов. 14. Красавчик принц Чарли – одно из прозвищ принца Карла Стюарта (1720-1788 гг.), или Младшего претендента, возглавлявшего якобитское восстание 1745-1746 гг. 15. Sassenach – пренебрежительное обращение шотландцев к англичанам. 16. Гэльский (иначе гаэльский, шотландский) язык – один из кельтских языков; распространен в Северо-Западной Шотландии. По происхождению – диалект ирландского языка. 17. Гэлы или хайлендеры – субэтническая группа шотландцев, проживающая на северо-западе Шотландии и Гебридских островах. 18. Килт – клетчатая шерстяная юбка до колен, национальная одежда мужчин в Шотландии. 19. Пембрук – город в Великобритании, на юго-западе Уэльса. 20. «Секретная разведывательная служба МИД Великобритании» (СИС/MИ-6) – служба внешнеполитической разведки Великобритании. 21. Друиды – служители культа, прорицатели и врачеватели у древних кельтов. 22. Старый народец – одно из иносказательных названий эльфов. Оно основывалось на поверье древних кельтов, что Малый народец был душами язычников былых времён, которые умерли до прихода христианства и были слишком хорошими для ада, но слишком плохими для рая. Так они и остались подвешенными между преисподней и небесами до самого Страшного Суда. 23. Быстровозводимые дома, часто называемые сборными домами, представляют собой специализированные типы быстровозводимых зданий, которые изготавливаются заранее вне строительной площадки, обычно по типовым образцам, достаточно простым для перевозки и сборки. 24. Книга Иисуса Навина 6:25. 25. Схоластикой часто называют представления, оторванные от жизни, основывающиеся на отвлечённых рассуждениях, не проверяемых опытом. 26. Трясунка средняя – многолетнее травянистое растение, характеризуется большим количеством так называемых «капелек» – сердцевидных соцветий на тонких стеблях, которые реагируют на движение воздуха покачиванием. Считается, что оно отпугивает мышей. 27. Имеются в виду праздники Колеса года. В основе лежат дни солнцестояния и равноденствия, принятые за центр сезонов. Дни, примерно равноудалённые от этих событий, считаются датами начала и конца соответствующего времени года: Самайн (1 ноября) – зимы, Имболк (2 февраля) – весны, Белтейн (1 мая) – лета, и Лугнасад (1 августа) – осени. 28. Хогманай – шотландский праздник последнего дня в году. 29. Праздник летнего солнцестояния – языческий праздник, самая короткая ночь в году, которая приходится на 20 или 21 июня. 30. Белтейн – кельтский праздник начала лета, традиционно отмечаемый 1 мая. 31. День всех святых – христианский праздник, день памяти всех святых. В католицизме празднуется 1 ноября. Канун праздника совпадает по дате с Самайном – кельтским праздником окончания уборки урожая, который отмечается в ночь с 31 октября на 1 ноября. 32. Народ колоколовидных кубков – люди позднего неолита – раннего бронзового века, жившие около 4500 лет назад на территории Западной и Центральной Европы. 33. Пикты – союз кельтоязычных народов, живших на северо-востоке современной Шотландии во времена позднего Железного века Британии и Раннего Средневековья. 34. В День святого Патрика, который отмечается ежегодно 17 марта в день смерти небесного покровителя Ирландии святого Патрика, принято носить зеленую одежду, символизирующую, в первую очередь, один из цветов ирландского флага; помимо этого, прозвище Ирландии — «Изумрудный остров», и трилистник, национальный символ Ирландии, также зеленый. Историю зеленого цвета, как символа, дополняет и драматичный инцидент в жизни Ирландии: во время восстания 1798 года ирландские солдаты надели зелёную униформу, чтобы привлечь внимание, а их сторонники носили одежду зеленого цвета, ленты или кокарды. 35. Brothers' Stones – два стоячих камня эпохи мегалита на вершине Бразерстоун-Хилл в округе Скоттиш-Бордерс. Камни различаются по высоте (2,45 м и 1,60 м) и находятся на расстоянии 16 метров друг от друга. 36. Драккар (от древнескандинавского Dreki – «дракон») – так сегодня принято называть деревянный корабль викингов, длинный и узкий, с высоко поднятыми носом и кормой. На носу крепилась резная голова дракона (отсюда и название типа корабля), а по бортам располагались щиты. 37. Пиктский камень – тип монументальной стелы, обычно с вырезанными или выгравированными на ней символами или рисунками. Расположены в Шотландии, в основном к северу от линии Клайд-Форт и в восточной части страны, являются наиболее заметными оставшимися свидетельствами пиктов и, как полагают, датируются VI-IX веками. 38. Около 30,5 м. Фут – мера длины, равная 12 дюймам (30,48 см), в английской системе мер. 39. Перт – город в центральной части Шотландии. 40. Скон – традиционная английская булочка из бездрожжевого теста; подаётся к чаю тёплой, с маслом, сливками или джемом. 41. Янки – прозвище жителей США. 42. Шрапнель – вид взрывчатого артиллерийского снаряда, предназначенный для поражения живой силы противника, и представляющий особый вид картечной гранаты. Термин «шрапнель» обычно, хотя и неправильно с технической точки зрения, используется для обозначения осколков, произведенных любым взрывным оружием. 43. «Gorblimey» представляет собой кокнийское произношение восклицания «God blind me»; это так называемое ослабленное восклицание – эвфемизм, используемый для того, чтобы избежать ругательств при выражении удивления или раздражения. Обычно эти восклицания религиозны по природе и датируются временем, когда было неприемлемо употреблять имя Бога, Иисуса или других религиозных святых в каждодневной речи или, как говорят, всуе. 44. Искаженное «God's hooks» – «божьи крюки». Отсылка к гвоздям распятия Христа, которыми он был прикован – «God’s hooks, nails of the Cross». Приравнивается к значению: «God’s wounds» (дословно: Божьи раны) и переводится «Клянусь Богом! Ей-богу! Боже мой!». (За уточнение благодарю Бонитошу). 45. Чуть больше 1,2 см. Дюйм – единица измерения расстояния и длины в некоторых системах мер. В настоящее время под дюймом обычно подразумевают используемый в США английский дюйм в точности равный 2,54 см. 46. Цеп – ручное сельскохозяйственное орудие для отделения зерна от колосьев. Обычно состоит из двух (реже – нескольких) подвижно связанных концами палок: более длинная рукоятка и более короткая часть, ударяющая по злакам. 47. Купоросное масло – устаревшее название концентрированной серной кислоты. 48. Спорран – поясная сумка-кошель, чаще всего кожаная, носимая на поясе, на ремне килта или на отдельном узком ремешке или цепочке. Исторически использовалась для хранения всяких мелких вещей или в качестве кошелька для денег, поскольку у килта или большого пледа отсутствуют карманы. 49. Амьен – город на севере Франции. 50. Кан – город во Франции, административный центр Нижней Нормандии и столица Кальвадоса. Битва за Кан – битва, длившаяся с июня по август 1944 года между союзными (британскими и канадскими войсками) и немецкими войсками во время Нормандской операции. 51. Хромолитография – способ печати тиражных изображений с использованием нескольких цветов. При использовании этого способа краска переносится со специального литографического камня на бумагу или холст. 52. Жена Лота – безымянный персонаж Ветхого Завета Библии. Согласно Книге Бытия, превратилась в соляной столп, оглянувшись на разрушаемые небесным огнем нечестивые города Содом и Гоморру (Бытие 19:15-30). 53. Уильям Шекспир, «Венецианский купец», акт IV, сцена 1 (перевод Т. Щепкина-Куперник).
Дата: Воскресенье, 09.01.2022, 12:54 | Сообщение # 5
Виконт
Сообщений: 409
Глава 2. Стоячие камни
Мистер Крук заехал за мной, как и было условлено, ровно в семь утра. – Ну что, барышня, застанем росу на лютиках, а? – произнес он, подмигивая со стариковской галантностью. Он пригнал мотоцикл, почти такой же старый, как и он сам, на котором мы должны были отправиться на природу. Гербарные прессы были аккуратно привязаны по обеим сторонам чудовищной машины, словно амортизаторы на буксирном судне. То была неспешная прогулка по тихой сельской местности, показавшейся еще более тихой по сравнению с оглушительным ревом мотоцикла мистера Крука, оборвавшимся резкой тишиной. Как выяснилось, старик действительно много знал о местных растениях. Не только о том, где их можно найти, но и об их использовании в лечебных целях и способах приготовления. Я пожалела, что не захватила с собой блокнот, чтобы все записать, но внимательно прислушивалась к надтреснутому старческому голосу и изо всех сил старалась запоминать информацию, пока укладывала наши образцы в тяжелые гербарные прессы. Мы остановились перекусить у подножия странного холма с плоской вершиной. Зеленый, как и большинство его соседей, с такими же скалистыми выступами и глыбами, он имел и отличие: хорошо протоптанная тропа, ведущая наверх по одному из склонов и резко исчезающая за гранитным уступом. – Что там наверху? – спросила я, указывая направление сэндвичем с ветчиной. – Похоже, не самое подходящее место для пикника. – А! – мистер Крук взглянул на холм. – Это Крейг-на-Дун, барышня. Я хотел вам показать его после нашей трапезы. – Правда? В нем есть что-то особенное? – О, да, – ответил он, но вдаваться в подробности отказался, сказав только, что я пойму, когда увижу. У меня были определенные опасения по поводу его способности подняться по такой крутой тропе, однако они испарились, когда я обнаружила, что задыхаюсь у него за спиной. Наконец мистер Крук протянул узловатую руку и втащил меня на вершину холма. – А вот и оно, – он махнул рукой почти собственническим жестом. – Да ведь это же хендж54! – в восторге воскликнула я. – Миниатюрный хендж! Из-за войны прошло уже несколько лет с тех пор, как я в последний раз побывала на равнине Солсбери55, но мы с Фрэнком видели Стоунхендж вскоре после свадьбы. Как и другие туристы, с благоговейным трепетом бродившие среди огромных стоячих камней, мы поглазели на Алтарный камень56 («Где жрецы-друиды совершали свои ужасающие человеческие жертвоприношения», – гнусавя и глотая слова, звучно объявил гид-кокни57, сопровождавший автобус с итальянскими туристами, которые исправно фотографировали самый заурядный на вид каменный блок). Из-за той же страсти к точности, что заставляла Фрэнка поправлять галстуки на вешалке так, чтобы их концы висели на одном уровне, мы даже обошли кромлех58 по окружности, измеряя шагами расстояние между лунками Z и лунками Y и считая проемы на внешнем круге из сарсеновых59 камней – самом удаленном от центра кольце гигантских подпорок. Через три часа мы знали количество лунок Z и Y (пятьдесят девять, если вам интересно, мне – нет), но имели не больше представления о назначении сооружения, чем десятки археологов и любителей, и профессионалов, ползавших вокруг этого места на протяжении пятисот лет. Точек зрения, конечно же, хватало. Жизнь среди ученых научила меня, что, если речь идет о профессиональном росте, хорошо сформулированная точка зрения всегда лучше, нежели плохо представленный факт. Храм. Место захоронения. Астрономическая обсерватория. Место казни (отсюда и неуместное название – «эшафот» для камня, лежащего на одном боку и наполовину погруженного в собственную яму). Рынок под открытым небом. Мне нравилось это последнее предположение, и я представляла себе мегалитических домохозяек, прогуливающихся в проемах с корзинами в руках, критически оценивающих глазурь на свежей партии чаш из красной глины и скептически выслушивающих пекарей каменного века и торговцев лопатами из оленьих костей и янтарными бусами, расхваливающих свой товар. Единственным опровержением этой гипотезы служило наличие тел под Алтарным камнем и кремированные останки в лунках Z. Хоронить народ на рыночной площади казалось как-то негигиенично, разве что это были злополучные останки торговцев, обвиненных в обвесе покупателей. В миниатюрном хендже на вершине холма никаких следов захоронений не оказалось. Называя его «миниатюрным» я лишь имела в виду, что круг из стоячих камней был меньше, чем Стоунхендж: каждый камень был все же вдвое выше меня и пропорционально массивнее. От другого гида в Стоунхендже я слышала, что эти каменные круги встречаются по всей Британии и Европе: одни сохранились лучше, чем прочие, другие немного отличались по ориентации или форме, но все – неизвестного предназначения и происхождения. Снисходительно улыбаясь, мистер Крук стоял, пока я бродила среди камней, время от времени останавливаясь, чтобы бережно прикоснуться к одному из них, будто мое прикосновение могло произвести впечатление на величественные валуны. Некоторые из стоячих камней были покрыты пятнами и полосами тусклого цвета. Другие были усеяны вкраплениями слюды, радужно переливающимися под утренним солнцем. Все они поразительно отличались от глыб местного камня, торчавших отовсюду из папоротника. Кто бы ни построил каменные круги и с какой бы целью, он считал достаточно важным добывать, придавать форму и перевозить особенные каменные блоки для возведения объекта, восхваляющего их. Придавали форму – как? Перевозили – как и с какого невообразимого расстояния? – Мой муж придет в восторг, – сказала я мистеру Круку, остановившись поблагодарить его за то, что он показал мне и это место, и растения. – Я привезу его взглянуть на него позже. У начала тропы скрюченный старик галантно предложил мне руку. Я приняла ее, решив после одного лишь взгляда на крутой спуск, что, несмотря на свой возраст, он, пожалуй, более твердо держится на своих ходулях, чем я.
***
Во второй половине дня я свернула на дорогу, ведущую в деревню, чтобы зайти за Фрэнком в дом викария. Проходя мимо разбросанных коттеджей60, я с удовольствием вдыхала пьянящую высокогорную смесь вереска, шалфея и ракитника, приправленную кое-где дымом из труб и острым запахом жареной сельди. Деревня приютилась на небольшом пологом склоне у подножия одного из тех высоко вздымающихся скалистых холмов, что так круто возвышаются над вересковыми пустошами Хайленда. Коттеджи вдоль дороги выглядели прелестно. Расцвет послевоенного благосостояния распространился и на новый слой краски, и даже дом священника, которому было по меньшей мере лет сто, щеголял ярко-желтыми наличниками вокруг провисших оконных рам. Дверь открыла экономка викария – высокая, жилистая женщина с тремя нитями искусственного жемчуга на шее. Услышав, кто я, она пригласила меня внутрь и повела за собой по длинному, узкому и темному коридору, увешанному гравюрами цвета сепии61 с изображениями людей, которые могли быть известными личностями своего времени или горячо любимыми родственниками нынешнего викария; хотя насколько я могла разглядеть их черты в полумраке, с тем же успехом они могли оказаться и членами королевской семьи. Кабинет викария, напротив, ослеплял светом из огромных окон, которые занимали одну из стен почти от пола до потолка. Мольберт у камина с незаконченной картиной маслом, изображавшей темные скалы на фоне вечернего неба, объяснял происхождение окон, которые, должно быть, появились спустя много лет после постройки дома. Фрэнк и невысокий, упитанный мужчина в клерикальной колоратке62 вольготно углубились в изучение груды потрепанных бумаг на столе возле дальней стены. Фрэнк в знак приветствия едва поднял голову, зато викарий вежливо прервал свои объяснения и поспешил пожать мне руку, его лицо излучало компанейское радушие. – Миссис Рэндалл! – воскликнул он, сердечно тряся мою руку. – Как приятно снова видеть вас. И вы пришли как раз вовремя, чтобы услышать новости! – Новости? Бросив взгляд на неопрятность и шрифт бумаг на столе, я вычислила, что дата обсуждаемых новостей, скорее всего, относилась приблизительно к 1750 году. Значит, точно обойдемся без восклицаний «Остановите печать!»63 – Да, так и есть. Мы отследили предка вашего мужа, Джека Рэндалла, по армейским донесениям того времени, – викарий наклонился ближе, заговорив уголком рта, как гангстер в американском фильме. – Я… э-э… «позаимствовал» подлинники донесений из архивов местного исторического общества. Вы ведь будете осмотрительны и никому не расскажете? Развеселившись, я согласилась не выдавать его страшную тайну и огляделась в поисках удобного кресла, в котором можно было бы почерпнуть последние откровения восемнадцатого века. Кресло с подлокотниками рядом с окнами выглядело подходящим, но когда я потянулась, чтобы развернуть его к столу, то обнаружила, что оно уже занято. Обитатель дома, маленький мальчик с копной блестящих черных волос, свернулся калачиком в глубине кресла и крепко спал. – Роджер! Подошедший мне на помощь викарий был удивлен не меньше меня. Мальчик, внезапно пробудившийся ото сна, стремительно вытянулся по струнке, широко раскрыв глаза цвета мха. – Ну и чем ты тут занят, маленький озорник? – ласково пожурил его викарий. – А-а-а, снова заснул, читая комиксы? Он сгреб ярко раскрашенные страницы и протянул их мальчику. – А теперь беги, Роджер, у меня дела с мистером и миссис Рэндалл. Ой, подожди, я забыл тебя представить – миссис Рэндалл, это мой сын, Роджер. Я была слегка удивлена. Если бы я когда-нибудь и представляла себе убежденного холостяка, то решила бы, что это преподобный Уэйкфилд. Тем не менее, я вежливо взяла протянутую мне лапку и тепло ее пожала, сдерживая порыв вытереть остатки некоторой липкости о юбку. Преподобный Уэйкфилд с нежностью смотрел вслед мальчику, который направился в сторону кухни. – На самом деле это сын моей племянницы, – признался он. – Отец был сбит над Ла-Маншем64, а мать погибла во время «Блица»65, потому я и взял его к себе. – Как благородно с вашей стороны, – пробормотала я, думая о дяде Лэмбе. Он тоже погиб во время «Блица», был убит в результате удара по аудитории Британского музея66, где читал лекции. Зная его, я подумала, что он испытал бы чувство удовлетворения от того, что соседнее крыло с персидскими древностями уцелело. – Вовсе нет, нисколько, – викарий смущенно махнул рукой. – Хорошо, что в доме есть хоть частичка молодости. А теперь, присаживайтесь. Фрэнк заговорил даже раньше, чем я положила свою сумочку. – Просто невероятная удача, Клэр, – восторгался он, перелистывая растрепанный ворох. – Викарий обнаружил целый ряд армейских донесений, в которых упоминается Джонатан Рэндалл. – Что ж, значительная доля известности, похоже, была заслугой самого капитана Рэндалла, – заметил викарий, забирая у Фрэнка часть бумаг. – Он командовал гарнизоном в Форт-Уильяме в течение примерно четырех лет, и, судя по всему, потратил немало времени, от имени короны донимая население шотландских деревень вдоль границы. Это всё, – он бережно отделил стопку бумаг и положил на стол, – сообщения о жалобах, поданных на капитана различными семьями и землевладельцами, обвиняющими его в чем угодно, от посягательства солдат гарнизона на прислугу до неприкрытой кражи лошадей, не говоря уже о всевозможных случаях «оскорблений», «точно не установленных». Меня это позабавило. – Значит, на вашем фамильном древе есть пресловутый конокрад? – обратилась я к Фрэнку. Он невозмутимо пожал плечами. – Он был тем, кем был, и я ничего не могу с этим поделать. Я просто хочу разобраться. Для того конкретного периода времени эти жалобы не так уж и необычны: англичане в целом, и армия в частности, были довольно непопулярны во всем Хайленде. Нет, странно то, что за жалобами, даже самыми серьезными, так ничего и не последовало. Викарий, не в силах долго молчать, вмешался: – Совершенно верно. Не то чтобы тогда офицеры придерживались чего-то вроде современных стандартов, в незначительных вопросах они творили все, что им заблагорассудится. И все же это странно. Дело даже не в том, что жалобы расследовались и отклонялись, они просто больше никогда не упоминались. Знаете, что я подозреваю, Рэндалл? У вашего предка наверняка был покровитель. Кто-то, кто мог бы защитить его от неодобрения начальства. Фрэнк, покосившись на донесения, поскреб в затылке. – Возможно, вы правы. Хотя это должен быть кто-то весьма влиятельный. Видимо, он занимал высокое положение в армейской иерархии, а может, принадлежал к знати. – Да, или вероятно… Размышления викария были прерваны появлением экономки, миссис Грэм. – Я принесла вам кое-что перекусить, джентльмены, – объявила она, решительно поставив поднос с чаем на середину стола, откуда викарий в самый последний момент спас свои драгоценные депеши. Она окинула меня проницательным взглядом, оценивая подергивающиеся конечности и тусклые, остекленевшие глаза. – Я принесла только две чашки, так как подумала, что, возможно, миссис Рэндалл захочет присоединиться ко мне на кухне. Мне немного… Я не стала дожидаться окончания ее приглашения и с готовностью вскочила на ноги. Когда мы распахнули двустворчатую дверь, ведущую на кухню священника, я услышала, как за моей спиной вновь посыпались предположения. Чай был зеленый, горячий и ароматный, с кружащимися в жидкости частичками листьев. – Ммм, – произнесла я, опуская чашку. – Я уже давно не пробовала улун67. Миссис Грэм кивнула, просияв от того, что я осталась довольна ее угощением. Она явно приложила немало усилий, разложив кружевные салфетки ручной работы под хрупкие фарфоровые чашки и приготовив сконы с густыми взбитыми сливками. – Да, знаете ли, мне не удавалось достать его во время войны. Хотя он лучше всего подходит для гадания. С «Эрл Грей»68 было ужасно тяжело. Листья распадались так быстро, что вообще сложно было что-то сказать. – О, вы гадаете по чайным листьям? – несколько удивившись, спросила я. Миссис Грэм с ее короткими, серо-стальными завитками и тремя нитками жемчужного колье, была слишком далека от общепринятого представления о цыганке-гадалке. Глоток чая заметно пробежал по длинной, жилистой шее и исчез под сверкающими бусинами. – Ну, конечно же, дорогая. Так же, как меня учила моя бабушка, а до этого – ее бабушка. Допивайте вашу чашку, и я посмотрю, что там у вас. Она долго молчала, время от времени наклоняя чашку, чтобы поймать лучи света, или неторопливо перекатывая ее в худых ладонях и рассматривая под разными углами. Чашку она поставила так осторожно, будто боялась, что та взорвется возле ее лица. Морщины у уголков ее рта сделались глубже, а брови сошлись на переносице, словно в недоумении. – Что ж, – наконец произнесла она. – Один из самых странных, что я видела. – Правда? – я по-прежнему была удивлена, но уже начинала проявлять любопытство. – Мне предстоит встреча с высоким, темноволосым незнакомцем или путешествие по морю? – Может быть, – миссис Грэм уловила мой ироничный тон и, чуть улыбнувшись, скопировала его. – А может, и нет. Вот что странно в вашей чашке, дорогая. В ней все противоречиво. Этот изогнутый лист – к путешествию, но его пересекает сломанный, что значит – оставаться на месте. Конечно, есть и незнакомцы, их несколько. И один из них – ваш муж, если я правильно прочитала листья. Мое веселье немного поугасло. После шести лет разлуки и шести месяцев, проведенных вместе, мой муж все еще был для меня кем-то вроде незнакомца. Хотя я не понимала, как чайный лист может это знать. Миссис Грэм продолжала хмуриться. – Позвольте мне взглянуть на вашу руку, деточка, – попросила она. Рука, державшая мою, была костлявой, но на удивление теплой. От склонившейся над моей ладонью аккуратной седой головы исходил аромат лавандовой воды. Она довольно долго рассматривала мою руку, то и дело прочерчивая пальцем по одной из линий, словно следуя карте, где все дороги заканчивались песчаными отмелями и безлюдными пустошами. – Ну, так что же? – пытаясь сохранить беспечный вид, спросила я. – Или моя судьба слишком ужасна, чтобы о ней рассказывать? Миссис Грэм недоумённо подняла глаза и задумчиво посмотрела мне в лицо, но так и не отпустила мою руку. Поджав губы, она покачала головой. – О нет, моя дорогая. То, что у вас на ладони, – не ваша судьба. Только ее семена, – похожая на птичью голова в раздумье склонилась набок. – Линии на вашей руке меняются, понимаете? В иное время вашей жизни они могут стать совершенно другими, нежели сейчас. – Я этого не знала. Мне казалось, что с ними рождаешься, и на этом все, – я подавила желание отдернуть свою руку. – Тогда какой смысл в чтении по ладони? Я не хотела выглядеть невежливой, но этот испытующий взгляд меня немного встревожил, особенно сразу после гадания на чайных листьях. Миссис Грэм неожиданно улыбнулась и сомкнула мои пальцы над ладонью. – Ведь линии на вашей ладони показывают, что вы собой представляете, дорогуша. Вот почему они меняются – или должны меняться. У некоторых людей этого не происходит: те, кому не повезло, никогда не меняются сами, но таких немного, – она сжала мою сложенную ладонь и похлопала по ней. – Сомневаюсь, что вы одна из них. На вашей руке уже довольно много изменений, несмотря на вашу молодость. Естественно, скорее всего, из-за войны, – заметила она, словно про себя. Мне снова стало интересно, и я по собственной воле раскрыла ладонь. – Ну и что же я собой представляю, если судить по моей руке? Миссис Грэм нахмурилась, но больше не взяла мою руку. – Так просто и не скажешь. Как ни странно, почти все руки похожи одна на другую. Заметьте, я не говорю прямо, что «увидев одну, ты видел все», но зачастую это так – существуют закономерности, понимаете? Вдруг она невероятно обаятельно улыбнулась, продемонстрировав очень белые и явно искусственные зубы. – Знаете, гадалки именно так и работают. Каждый год я этим занимаюсь на церковных праздниках – то есть занималась до войны: допустим, сейчас я делаю это снова. Вот в шатер входит девушка – а там я, в тюрбане с павлиньим пером, позаимствованном у мистера Дональдсона, и в «великолепном восточном одеянии» – это халат викария, весь в павлинах и желтый, как солнце… Ну так вот, я оглядываю ее, делая вид, что смотрю на ее руку, и вижу, что разрез у нее на блузке чуть ли не до пупка, духи дешевые, а серьги свисают до самых плеч. Мне не нужен хрустальный шар, чтобы сказать ей, что у нее будет ребенок до праздника следующего года. Миссис Грэм замолчала, в ее серых глазах вспыхнули озорные огоньки. – Хотя, если на руке, которую вы держите, ничего нет, корректнее сначала предсказать, что она скоро выйдет замуж. Я рассмеялась, она тоже. – Значит, вы совсем не смотрите на их руки? – спросила я. – Разве что проверить, нет ли колец? Казалось, она удивилась. – О, конечно, смотрю. Просто ты заранее знаешь, что увидишь. В большинстве случаев, – она кивнула на мою раскрытую ладонь. – А вот такого рисунка я раньше не видела. Вот крупный большой палец, – она наклонилась вперед и слегка его коснулась, – он почти не меняется. Он означает, что вы непреклонны, и у вас сила воли, с которой нелегко совладать, – она подмигнула мне. – Полагаю, ваш муж мог бы это подтвердить. То же самое и с этим, – она указала на мясистый бугорок у основания большого пальца. – А что это? – Это так называемый Холм Венеры, – она чопорно поджала тонкие губы, хотя уголки их неудержимо поднимались вверх. – У мужчины, можно сказать, это значит – ему нравятся девушки. У женщин все несколько иначе. Из вежливости я сделаю вам небольшое предсказание и скажу, что ваш муж не любит отходить далеко от вашей постели. Она издала удивительно низкий и непристойный смешок, и я слегка покраснела. Пожилая экономка вновь сосредоточенно склонилась над моей рукой, тыча указательным пальцем то здесь, то там, как бы подчеркивая свои слова. – А вот здесь четко обозначенная линия жизни: вы – в добром здравии и, судя по всему, все так и останется. Линия жизни прерывистая, а это означает, что ваша жизнь заметно изменилась – что ж, это верно для всех нас, так ведь? Но у вас, пожалуй, куда больше разрывов, чем я привыкла видеть: сплошные кусочки и обрывки. А тут линия брака, – она снова покачала головой, – она разветвляется: в этом нет ничего необычного, это означает два брака… Моя реакция была едва заметной, и я ее мгновенно подавила, но она уловила вспышку и сразу же подняла глаза. Я решила, что она наверняка весьма прозорливая гадалка. Седая голова ободряюще качнулась. – Нет-нет, девочка моя. Это не значит, что с вашим благоверным что-то случится. Просто, если бы это и произошло, – она подчеркнула «если», слегка сжав мою руку, – вы бы не стали чахнуть от тоски и проводить остаток жизни в трауре. Это говорит о том, что вы одна из тех, кто может снова полюбить, если потеряет первую любовь. Она близоруко сощурилась на мою ладонь, аккуратно проведя коротким, острым ногтем по глубокой линии брака. – Но у большинства разветвленные линии ломаные, ваша же – раздваивается, – она глянула вверх с плутоватой усмешкой. – Вы точно не двумужница, втайне, например? Я со смехом покачала головой: – Нет. Разве у меня было время? После этого я повернула руку, демонстрируя внешний край. – Я слышала, что небольшие черточки на боковой стороне руки указывают, сколько у тебя будет детей? Надеюсь, мой тон был небрежным. Ребро моей ладони было удручающе гладким. Миссис Грэм пренебрежительно отмахнулась от этой мысли. – Тьфу! После того, как вы родите ребенка или двух, там, может, и появятся линии. Но скорее они окажутся у вас на лице. Наперед вообще ничего утверждать нельзя. – Значит, нет? Услышав это, я испытала неразумное облегчение. Я только собралась спросить, означают ли что-нибудь глубокие линии у основания моего запястья (склонность к самоубийству?), но в этот момент нас прервал преподобный Уэйкфилд, вошедший на кухню с пустыми чайными чашками. Он поставил их на сушилку для посуды и принялся шумно и неуклюже копошиться в буфете, явно в надежде спровоцировать помощь. Миссис Грэм вскочила на ноги, чтобы защитить неприкосновенность своей кухни, и принялась собирать на подносе чайные принадлежности для кабинета, проворно оттеснив преподобного в сторону. Он отвел меня подальше, благополучно убрав с дороги. – Почему бы вам не пойти в кабинет и не выпить еще чашечку чая со мной и вашим мужем, миссис Рэндалл? Мы сделали поистине обнадеживающее открытие. Я видела, что, несмотря на внешнюю сдержанность, его распирало от радости по поводу того, что они нашли, как маленького мальчика с жабой в кармане. Очевидно, мне придется пойти и просмотреть счет за стирку белья капитана Джонатана Рэндалла, его расписку за ремонт сапог или иной столь же увлекательный документ. Фрэнк был настолько поглощен изодранными документами, что едва поднял голову, когда я вошла в кабинет. Он неохотно отдал их в пухлые ручки викария, обошел кругом, встав за спиной преподобного Уэйкфилда, и заглянул ему через плечо, словно ни на мгновение не мог выпустить бумаги из вида. – Да? – вежливо произнесла я, перебирая пальцами грязные клочки бумаги. – Ммм, да, очень интересно. На самом деле, похожий на паутинку рукописный текст был настолько блёклым и таким вычурным, что вряд ли стоил затраченных на его расшифровку усилий. На одном листе, сохранившемся лучше остальных, вверху имелся какой-то герб. – Герцог… Сандрингем, верно? – спросила я, вглядываясь в герб с выцветшим лежащим леопардом и более разборчивым, чем рукописный текст, тиснением внизу. – Да, совершенно верно, – подтвердил викарий, улыбаясь еще шире. – Теперь это, как вы знаете, исчезнувший титул. Я этого не знала, но благоразумно кивнула, будучи не чужда историкам в их маниакальной тяге к открытиям. Редко требуется нечто большее, чем периодически кивать, произнося: «О, в самом деле?» или: «Это же совершенно очаровательно!» через подобающие промежутки времени. После определенной доли взаимных уступок между Фрэнком и викарием последний удостоился чести рассказать мне об их открытии. Видимо, весь этот хлам создавал впечатление, что предок Фрэнка, пресловутый «Черный Джек» Рэндалл, был не просто доблестным солдатом короны, но и доверенным – и тайным – агентом герцога Сандрингема. – Чуть ли не агент-провокатор69, не так ли, доктор Рэндалл? Викарий милостиво передал пас Фрэнку, который его подхватил и рванул вперед. – Да, действительно. Язык, конечно, весьма осторожный… – он бережно переворачивал страницы тщательно протертым указательным пальцем. – О, в самом деле? – выговорила я. – Но из этого следует, что Джонатану Рэндаллу было поручено заниматься разжиганием, если таковые существуют, якобитских настроений среди видных шотландских семей в этой местности. Смысл в том, чтобы выкурить тех баронетов и вождей кланов, которые могли бы питать тайную симпатию в этом отношении. Но это странно. Разве сам Сандрингем не был на подозрении как якобит? Фрэнк повернулся к викарию с вопросительной миной на лице. Гладкая лысая голова викария сморщилась в аналогичной гримасе. – А знаете, да, пожалуй, вы правы. Но подождите, давайте проверим у Камерона, – он бросился к книжной полке, заставленной переплетенными в телячью кожу томами, – он наверняка упоминал о Сандрингеме. – Это же совершенно очаровательно, – пробормотала я, позволив своему вниманию переключиться на огромную пробковую доску, закрывающую одну из стен кабинета от пола до потолка. Она была увешана удивительными в своем разнообразии предметами: в основном разного рода бумагами, счетами за газ, корреспонденцией, извещениями Епархиального Совета, вырванными из романов страницами, заметками, сделанными рукой викария, а также мелочевкой вроде ключей, бутылочных пробок и чего-то похожего на мелкие детали автомобиля, прикрепленных кнопками и шпагатом. Я рассеянно просматривала эту литературную смесь, вполуха прислушиваясь к спору, происходящему у меня за спиной. (Герцог Сандрингем, видимо, был якобитом, решили они). Мое внимание привлекло генеалогическое древо, прикрепленное особняком и с особой тщательностью при помощи четырех кнопок, по одной на каждый угол. В верхней части древа значились имена, датированные началом семнадцатого века. Но мне бросилось в глаза имя в нижней части схемы: «Роджер Д. (Маккензи) Уэйкфилд»70, гласила надпись. – Простите, – вмешалась я, прерывая заключительный всплеск спора о том, была ли у леопарда на гербе герцога в лапе лилия, или же все-таки это крокус? – Это родословная вашего сына? – А? О, да, да, так и есть, – затараторил викарий, отвлекшись и еще раз широко улыбнувшись. Он бережно открепил схему от стены и положил ее на стол передо мной. – Понимаете, я не хотел, чтобы он забывал свою собственную семью, – объяснил он. – Это довольно древняя родословная, восходящая к одна тысяча шестисотым. Его короткий указательный палец почти благоговейно провел по линии родства. – Я дал ему свое имя, потому что оно показалось мне более подходящим, так как он живет здесь, но я не хочу, чтобы он забыл, откуда он родом, – он состроил виноватую гримасу. – Боюсь, что моей собственной семье нечем похвастаться с генеалогической точки зрения. Викарии да кураты, а иногда книготорговцы для пущего разнообразия, и отследить их удалось примерно до тысяча семьсот шестьдесят второго. Довольно скверное ведение записей, знаете ли, – заметил он, сокрушенно качая головой из-за апатии собственных предков. Было уже поздно, когда мы, наконец, покинули дом священника, при этом викарий пообещал утром первым делом отвезти письма в город, чтобы сделать копии. Большую часть пути до дома миссис Бэйрд Фрэнк радостно болтал о шпионах и якобитах. Однако, в конце концов, он заметил мою молчаливость. – Что с тобой, любовь моя? – спросил он, заботливо взяв меня за руку. – Неважно себя чувствуешь? Вопрос был задан со смешанными нотками беспокойства и надежды. – Нет, я в порядке. Я просто думала… – я колебалась, потому что мы уже обсуждали эту тему раньше. – Я думала о Роджере. – Роджере? Я раздраженно вздохнула. – В самом деле, Фрэнк! Ты можешь быть таким… забывчивым! Роджер, сын преподобного Уэйкфилда. – Ах да, конечно, – произнес он уклончиво. – Очаровательный ребенок. И что с ним? – Ну… просто таких детей очень много. Сирот, понимаешь? Он бросил на меня пронзительный взгляд и покачал головой. – Нет, Клэр. Мне бы хотелось, но я уже говорил тебе, как отношусь к усыновлению. Просто… я не смогу относиться должным образом к ребенку, который не… ну, не моей крови. Конечно, с моей стороны это глупо и эгоистично, но это так. Может быть, со временем я передумаю, но сейчас… Несколько шагов мы прошли в колючем молчании. Вдруг он остановился и повернулся ко мне, схватив меня за руки. – Клэр, – хрипло произнес он, – я хочу нашего ребенка. Ты для меня важнее всего на свете. Прежде всего, я хочу, чтобы ты была счастлива, но еще мне хочется… ну, мне хочется, чтобы ты принадлежала только мне. Я боюсь, что ребенок со стороны, с которым у нас нет никакого родства, покажется незваным гостем, и меня будет это раздражать. Но иметь возможность дать тебе ребенка, видеть, как он растет в тебе, как он родится… тогда бы я почувствовал, что он скорее… продолжение тебя, быть может. И меня. Настоящая частичка семьи. В его широко раскрытых глазах читалась мольба. – Да, хорошо. Я понимаю, – я была готова закрыть эту тему… пока что. Я развернулась, чтобы идти дальше, но он подошел и обнял меня. – Клэр, я люблю тебя. Нежность в его голосе была безграничной, и я прильнула головой к его пиджаку, ощущая его тепло и силу обхвативших меня рук. – Я тоже тебя люблю. Сплетенные воедино, мы недолго постояли, слегка покачиваясь на ветру, который дул с дороги. Неожиданно Фрэнк немного отстранился, улыбаясь мне. – Кроме того, – тихо сказал он, убирая с моего лица растрепанные ветром волосы, – мы ведь еще не сдались, верно? Я улыбнулась в ответ. – Нет. Он взял мою руку, уютно спрятав ее под свой локоть, и мы направились к месту нашего проживания. – Готова к еще одной попытке? – Конечно. Почему нет? Взявшись за руки, мы побрели обратно к Джирисайд-роуд. Только при виде Бара-Мор, камня пиктов, стоящего на повороте дороги, я вспомнила о вещах подревнее. – Я забыла! – воскликнула я. – Мне нужно показать тебе нечто потрясающее. Фрэнк посмотрел на меня сверху вниз и притянул ближе. Сжал мою руку. – Мне тоже, – произнес он, ухмыляясь. – Свое ты сможешь показать мне завтра.
Дата: Воскресенье, 09.01.2022, 13:01 | Сообщение # 6
Виконт
Сообщений: 409
***
Но когда наступило завтра, нам и так было чем заняться. Я совсем забыла, что мы запланировали однодневную поездку по Грейт-Глену71 к озеру Лох-Несс. Путь через Глен был долгим, и мы выехали рано утром, еще до восхода солнца. После пробежки к ожидающей машине сквозь морозный рассвет было так приятно расслабиться под пледом и почувствовать, как тепло снова проникает в мои руки и ноги. Вместе с ним подступила восхитительная дремота, и я блаженно уснула на плече Фрэнка; моим последним осознанным зрительным образом был силуэт головы водителя, обрамленный красным, на фоне рассветного неба. Когда мы добрались до места, было уже начало десятого, и нанятый Фрэнком гид ждал нас на берегу озера возле небольшого парусного ялика72. – Если это вас устроит, сэр, я подумал, мы немного проплывем вдоль берега озера до замка Аркарт73. Там мы, пожалуй, слегка перекусим, прежде чем двинемся дальше. Гид, суровый невысокий мужчина в потрепанной хлопчатобумажной рубашке и саржевых брюках, аккуратно убрал корзину с провизией для пикника под сиденье и протянул мне мозолистую руку со дна лодки. Стоял прекрасный день с пышно разросшейся зеленью крутых берегов, размытых в покрытой рябью озерной глади. Наш гид, несмотря на свой угрюмый вид, оказался знающим и разговорчивым и акцентировал внимание на островах, замках и развалинах, что окружали длинное узкое озеро. – Вон там, это замок Аркарт, – он указал на ровную каменную стену, едва заметную сквозь деревья. – Или то, что от него осталось. Он был проклят ведьмами Глена и пережил одно несчастье за другим. Он рассказал нам историю Мэри Грант, дочери лэрда замка Аркарт, и ее возлюбленного, Дональда Донна, стихотворца Макдональда из Богунтина. Им было запрещено видеться из-за возражений ее отца против привычки последнего «поднимать», а по сути угонять, любой скот, который ему попадался (старая и почетная профессия в Хайленде, заверил нас гид), но они все равно встречались. Отец пронюхал об этом, Дональда заманили на ложное свидание и таким образом схватили. Приговоренный к смерти, он умолял обезглавить его как человека благородного, а не повесить подобно преступнику. Эта просьба была удовлетворена, и молодой человек взошел на плаху, повторяя: «Дьявол снимет с лэрда Гранта башмаки, и Дональд Донн не будет повешен». Его не повесили, и легенда гласит, что, когда его отрубленная голова скатилась с плахи, она заговорила и произнесла: «Мэри, подними мою голову». Я вздрогнула, и Фрэнк обнял меня одной рукой. – Сохранился отрывок одного из его стихотворений, – тихо сказал он. – Дональда Донна. Послушай: Завтра буду я на холме, обезглавленный. Неужели не жаль вам деву мою, убитую горем, Мою прекрасную Мэри с мягким ласковым взглядом? Я взяла его руку и легонько сжала. От последовавших одна за другой историй о предательстве, убийствах и насилии создавалось впечатление, что озеро заслужило свою зловещую репутацию. – А как же чудовище? – спросила я, вглядываясь через борт в темные глубины. Для такого места оно казалось вполне подходящим. Наш гид пожал плечами и сплюнул в воду. – Ну, озеро странное, однозначно. Разумеется, в преданиях говорится о чем-то древнем и злом, когда-то жившем в глубинах. Ему приносили жертвы: коров, а иногда даже маленьких детей, бросали в воду в ивовых корзинах. Он снова сплюнул. – А кое-кто говорит, что озеро бездонное – в центре дыра глубже, чем где-то еще в Шотландии. С другой стороны… – прищуренные глаза гида сощурились еще больше, – несколько лет назад семья из Ланкашира74 примчалась в полицейский участок в Инвермористоне с криком, что они видели, как чудовище вылезло из воды и спряталось в папоротниках. Заявляли, что это было ужасное существо, покрытое рыжей шерстью и с жуткими рогами, которое что-то жевало, и из пасти у него вовсю капала кровь. Он поднял вверх руку, пресекая мое испуганное восклицание. – Констебль, которого послали проверить, вернулся и сказал: ну, если не считать капающей крови, это будет очень точное описание, – он сделал эффектную паузу, – славной хайлендской коровы75, жующей свою жвачку в папоротнике! Мы проплыли вдоль берега половину озера, прежде чем высадиться на поздний обед. Там нас встретила машина, и мы поехали назад через Глен, не заметив ничего зловещего, разве что рыжую лису на дороге, которая испуганно подняла голову, – какое-то мелкое животное безвольно свисало у нее из пасти, – когда мы огибали поворот. Она прыгнула на обочину дороги и взобралась по насыпи, проворная словно тень. Было уже очень-очень поздно, когда мы, пошатываясь, наконец-то добрели по дорожке до дома миссис Бэйрд, и пока Фрэнк искал ключ, мы прильнули друг к другу на пороге, все еще посмеиваясь над сегодняшними событиями. Только когда мы раздевались перед сном, я спохватилась рассказать Фрэнку о миниатюрном хендже на Крейг-на-Дун. Его усталость как рукой сняло. – Серьезно? И ты знаешь, где это? Это же чудесно, Клэр! – он просиял и начал рыться в своем чемодане. – Что ты ищешь? – Будильник, – вытаскивая его, ответил он. – Зачем? – спросила я удивленно. – Хочу встать вовремя, чтобы увидеть их. – Кого? – Ведьм. – Ведьм? Кто тебе сказал, что тут есть ведьмы? – Викарий, – ответил Фрэнк, явно получая удовольствие от шутки. – Его экономка – одна из них. Я подумала о представительной миссис Грэм и насмешливо фыркнула. – Не говори ерунды! – Ну, вообще-то, не ведьм. Сотни лет по всей Шотландии жили ведьмы, – их сжигали вплоть до восемнадцатого века, – но, по сути, здешняя группа – друиды или что-то в этом роде. Не думаю, что они на самом деле устраивают шабаш – в смысле, поклоняются дьяволу. Но викарий говорил, что здесь есть сообщество местных, которые до сих пор соблюдают ритуалы на старые праздники солнца. Видишь ли, в силу своей должности он не может позволить себе проявлять излишний интерес к таким делам, но в то же время он слишком любознательный, чтобы совсем уж не обращать на них внимания. Он не знал, где проводятся обряды, но если поблизости есть каменный круг, то, скорее всего, именно там, – он потер руки в предвкушении. – Какая удача!
***
Один раз встать затемно, чтобы отправиться на поиски приключений, – это забавно. Два дня подряд – уже попахивает мазохизмом. В этот раз не было и уютного теплого автомобиля с пледом и термосами. Я вяло плелась вслед за Фрэнком вверх по склону, спотыкаясь о корни и ударяясь пальцами ног о камни. Было холодно и туманно, и я поглубже засунула руки в карманы кардигана. Последний рывок к вершине холма – и перед нами предстал хендж, камни были едва различимы в мрачном предутреннем свете. Фрэнк замер на месте, залюбовавшись ими, тогда как я, задыхаясь, опустилась на подходящий камень. – Прекрасно, – пробормотал он. Он неслышно пробрался к внешнему краю круга, его смутная фигура растворилась среди огромных неясных очертаний камней. Они были прекрасны, но при этом чертовски внушали страх. Я поежилась, и не только от холода. Если те, кто их создал, хотели произвести впечатление, они знали, что делали. Фрэнк вернулся через минуту. – Здесь еще никого нет, – вдруг прошептал он у меня за спиной, заставив подпрыгнуть. – Идем, я нашел место, откуда мы сможем наблюдать. На востоке уже занимался свет: лишь бледно-серый след на горизонте, но и его оказалось достаточно, чтобы я не спотыкалась, пока Фрэнк вел меня через просвет, который он нашел в кустах ольхи у начала тропинки. В зарослях кустарника была крошечная полянка, которой едва хватало для нас двоих, чтобы стоять плечом к плечу. Впрочем, тропа хорошо просматривалась, как и внутренняя часть каменного круга, находившегося не более чем в двадцати футах76. Уже не в первый раз я задалась вопросом, чем занимался Фрэнк во время войны. Похоже, он определенно знал многое о бесшумном маневрировании в темноте. Меня так клонило ко сну, что я хотела только одного – свернуться калачиком под уютным кустом и снова заснуть. Однако для этого не было места, поэтому я продолжала стоять, вглядываясь вниз по крутой тропе в поисках поднимающихся друидов. Мою спину скрутил болезненный спазм, и заныли ноги, но ожидание не могло занять много времени: полоса света на востоке стала бледно-розовой, и я предположила, что до рассвета осталось меньше получаса. Первая из них подошла почти так же бесшумно, как Фрэнк. Раздался лишь еле слышный стук, когда ее ноги сбросили камешек с вершины холма, а затем в поле зрения беззвучно показалась аккуратная седая голова. Миссис Грэм. Значит, это правда. Экономка викария была благоразумно одета в твидовую юбку и шерстяное пальто, под мышкой у нее был зажат белый сверток. Безмолвная, словно призрак, она скрылась за одним из стоячих камней. После чего довольно скоро появились остальные, поодиночке, по двое и по трое, приглушенно хихикая и перешептываясь на тропинке, но мгновенно умолкая, едва завидев круг. Некоторых я узнала. Вот миссис Бьюкенен, начальница деревенской почты: белокурые волосы с недавно сделанной завивкой и исходящий от этих кудрей сильный аромат «Вечера в Париже». Я подавила смешок. Так вот каков современный друид! Всего их было пятнадцать и исключительно женщины, в возрасте от шестидесяти с лишним лет, как миссис Грэм, до молодой женщины чуть за двадцать, которую я видела два дня назад, толкающей детскую коляску по магазинам. Все они были одеты для прогулки по неровной местности, со свертками под мышкой. Почти не разговаривая, они скрывались за камнями или кустами, появляясь с пустыми и оголенными руками, облаченные полностью в белое. Когда одна из них проскользнула мимо наших кустов, я уловила запах хозяйственного мыла и в одеянии узнала простыни, обернутые вокруг тела и завязанные узлом на плече. Они собрались с внешней стороны кольца камней, выстроившись в ряд от старшей к младшей, и молча стояли в ожидании. Свет на востоке становился все ярче. Когда солнце появилось над горизонтом, вереница женщин начала движение, медленно проходя между двумя камнями. Старшая повела их прямо в центр хенджа, и они следовали за ней круг за кругом, по-прежнему двигаясь медленно, величаво, словно шествующие кругами лебеди. Старшая вдруг остановилась, подняла руки и шагнула в центр хенджа. Обратив лицо к двум ближайшим к востоку камням, она позвала высоким голосом. Не громко, но довольно четко, чтобы быть услышанной по всему кругу. Неподвижный туман улавливал слова и заставлял их отдаваться эхом, словно они доносились отовсюду, от самих камней. Чем бы ни был этот зов, вторили ему также и танцовщицы. Поскольку теперь они стали танцовщицами. Не соприкасаясь, но с протянутыми друг к другу руками, они покачивались и крутились, продолжая двигаться по кругу. Внезапно кольцо разделилось пополам. Семеро танцующих, по-прежнему круговыми движениями, пошли по часовой стрелке. Остальные двинулись в противоположном направлении. С возрастающей скоростью два полукруга встречались, иногда образуя полный круг, иногда – двойную линию. А в центре неподвижно стояла старшая, снова и снова издавая этот скорбный пронзительный зов на давно умершем языке. Они должны были казаться смешными, и, вероятно, так оно и было. Группа женщин в простынях, многие из которых были полными и весьма неповоротливыми, кругами шествовала на вершине холма. Но при звуке их зова волосы у меня на затылке вставали дыбом. Они одновременно остановились и повернулись лицом к восходящему солнцу, замерев в виде двух полукругов с дорожкой, пролегающей между половинами сформированного таким образом круга. Когда солнце поднялось над горизонтом, его свет хлынул между восточными камнями, как ножом рассек половинки круга и ударил в большой расколотый камень на противоположной стороне хенджа. Танцовщицы ненадолго замерли в тени по обе стороны от луча света. Потом миссис Грэм что-то произнесла на том же странном языке, но уже обычным голосом. Она развернулась и пошла – спина прямая, серо-стальные волны блестят на солнце – по дорожке из света. Без единого звука танцовщицы последовали за ней. Они друг за другом прошли через расщелину в главном камне и молча скрылись. Мы сидели на корточках в ольшанике, пока женщины, теперь уже привычно смеясь и болтая, не переоделись и не двинулись гурьбой вниз по склону, направившись на кофе в дом викария. – Боже мой! – я потянулась, пытаясь избавиться от спазмов в ногах и спине. – Вот это впечатляющее зрелище, правда? – Восхитительно! – с восторгом воскликнул Фрэнк. – Я бы не пропустил его ни за что на свете. Он змеей выскользнул из куста, предоставив мне выпутываться самой, пока он осматривал внутреннюю часть круга, уткнувшись носом в землю, как собака-ищейка. – Что ты там ищешь? – поинтересовалась я. Я с некоторым сомнением вошла в круг, но день окончательно наступил, и камни, все еще впечатляющие, утратили значительную часть нависающей угрозы рассветных сумерек. – Метки, – ответил он, ползая на четвереньках и пристально вглядываясь в короткий дерн. – Как они узнают, где начинать и где останавливаться? – Хороший вопрос. Я ничего не вижу. Впрочем, бросив взгляд на землю, я увидела интересное растение, выросшее у основания одного из высоких камней. Незабудка? Нет, скорее всего, нет: у этого была оранжевая серединка на темно-синих цветках. Заинтересовавшись, я направилась к нему. Фрэнк, обладавший более острым слухом, чем я, вскочил на ноги и схватил меня за руку, поспешно выведя из круга за секунду до того, как одна из утренних танцовщиц вошла с другой стороны. Это была мисс Грант, пухленькая низенькая женщина, которая, что вполне соответствовало ее фигуре, управляла в городе кондитерским магазином на Хай-стрит. Она близоруко осмотрелась вокруг, затем нащупала в кармане очки. Нацепив их на нос, она прошлась по кругу, наконец-то наткнувшись на потерянную заколку для волос, за которой вернулась. Водрузив ее на прежнее место в своих густых блестящих локонах, она, казалось, не спешила возвращаться к делам. Вместо этого она уселась на валун, по-свойски прислонилась к одному из каменных гигантов и неторопливо закурила сигарету. Фрэнк рядом со мной с досадой приглушенно вздохнул. – Похоже, – смирившись, сказал он, – нам лучше уйти. Судя по ее виду, она может просидеть здесь все утро. И в любом случае я не обнаружил никаких явных меток. – Пожалуй, мы могли бы вернуться позже, – предложила я, все еще испытывая любопытство к вьющемуся растению с голубыми цветами. – Да, хорошо. Но он явно потерял интерес к самому кругу, поглощенный теперь деталями церемонии. На пути вниз по тропе он безжалостно расспрашивал меня, убеждая как можно точнее вспомнить точный текст зова и продолжительность танца. – Скандинавские, – наконец удовлетворенно произнес он. – Корни слов – древнескандинавские, я почти уверен в этом. Но танец… – он задумчиво покачал головой. – Нет, танец намного старше. Не то чтобы у викингов не было круговых танцев, – сказал он, осуждающе подняв брови, будто я предположила, что их таки не было. – Но этот меняющийся рисунок с действом в две линии, это… хм, это похоже… так вот, некоторые узоры на покрытых глазурью керамических изделиях культуры колоколовидных кубков77 представляют примерно такой же узор, но опять же… хм… Он впал в очередной научный транс, изредка бормоча что-то себе под нос. Из транса он вышел, только когда неожиданно споткнулся о препятствие у подножия холма. Он с испуганным криком вскинул руки, когда у него подкосились ноги, и неуклюже прокатился оставшиеся несколько футов по тропе, очутившись в зарослях лесного купыря. Я ринулась за ним вниз по склону, но к тому времени как добралась до подножия, обнаружила, что он уже сидит среди трепещущих стеблей. – С тобой все в порядке? – спросила я, хотя и видела, что это так. – Кажется, да, – он изумленно провел рукой по лбу, приглаживая темные волосы. – Обо что я споткнулся? – Об это, – я подняла жестяную банку из-под сардин, выброшенную кем-то из предыдущих посетителей. – Одна из угроз цивилизации. – Ага, – он забрал ее у меня, заглянул внутрь, затем выбросил через плечо. – Жаль, что она пустая. После этой вылазки я очень проголодался. Может, посмотрим, что миссис Бэйрд сумеет предложить в качестве позднего завтрака? – Может, – согласилась я, приглаживая ему последние выбившиеся пряди волос. – Но опять-таки, мы могли бы вместо этого устроить ранний обед. Я встретилась с ним взглядом. – Ага, – произнес он снова, совершенно другим тоном. Он медленно провел ладонью по моей руке и выше по шее, его большой палец нежно пощекотал мочку моего уха. – Может и так. – Если ты не слишком голоден, – заметила я. Вторая рука оказалась у меня за спиной. Раскрытой ладонью он нежно прижал меня к себе, поглаживая пальцами все ниже и ниже. Его рот слегка приоткрылся, и он легонько подул в вырез моего платья, его теплое дыхание защекотало верх моих грудей. Он бережно уложил меня спиной на траву, перистые цветы лесного купыря, казалось, парили в воздухе вокруг его головы. Он наклонился и неторопливо поцеловал меня, и продолжал целовать, расстегивая мое платье, одну пуговицу за другой, дразня, останавливаясь, чтобы просунуть руку внутрь и поиграть с набухшими сосками моих грудей. Наконец он расстегнул платье от шеи до талии. – Ага, – повторил он еще раз, уже другим тоном. – Словно белый бархат. Он говорил хрипло, а его волосы снова упали на лоб, но он даже не попытался убрать их. Одним ловким движением большого пальца он расстегнул крючки моего бюстгальтера и наклонился, чтобы умело воздать должное моей груди. Затем он отстранился и, обхватив мою грудь обеими руками, медленно провел ладонями вниз, чтобы они сошлись между возвышающимися холмиками, и, не останавливаясь, снова нежно прочертил по наружному краю, прослеживая линию моей грудной клетки до самой спины. Вверх и обратно, вниз и вокруг, пока я не застонала и не потянулась к нему. Он впился в мои губы и прижимал меня к себе, пока наши бедра не соприкоснулись вплотную. Он наклонил свою голову к моей, нежно покусывая кончик моего уха. Рука, поглаживающая мне спину, скользила все ниже и ниже, вдруг остановившись от неожиданности. Она пощупала снова, после чего Фрэнк поднял голову и посмотрел на меня сверху, ухмыляясь. – Ну и что тут у нас? – спросил он, подражая деревенскому бобби78. – Или, скорее, чего у нас тут нет? – Просто подготовилась, – чопорно отозвалась я. – Медсестер учат предвосхищать непредвиденные обстоятельства. – Честное слово, Клэр, – пробормотал он, скользнув рукой мне под юбку и вверх по бедру к нежному, незащищенному теплу между ног, – ты самая ужасающе практичная особа из всех, кого я когда-либо знал.
***
Вечером, когда я сидела в кресле в гостиной с большой книгой, разложенной у меня на коленях, Фрэнк подошел ко мне сзади. – Что ты делаешь? – спросил он. Его руки мягко легли мне на плечи. – Ищу одно растение, – ответила я, придерживая пальцем страницы, чтобы не потерять нужное место. – То, что я видела в каменном круге. Смотри… – я пролистала книгу. – Возможно, оно из семейства колокольчиковых или горечавковых, синюховых, бурачниковых… По-моему, это, скорее, незабудка, – или даже одна из разновидностей этого: ветреница раскрытая, – я показала цветную иллюстрацию сон-травы. – Не думаю, что это какая-нибудь горечавка: лепестки хоть и не были закругленными, но… – Так почему бы не вернуться и не сорвать его? – предложил он. – Может быть, мистер Крук одолжит тебе свой старый драндулет или… нет, у меня есть идея получше. Возьми машину у миссис Бэйрд, так безопаснее. От дороги до подножия холма расстояние небольшое. – А потом примерно тысячу ярдов79 точно вверх, – заметила я. – Почему ты так заинтересовался этим растением? Я повернулась, чтобы взглянуть на него снизу. Свет лампы в гостиной очертил его голову тонкой золотой линией, как у святого на средневековой гравюре. – Меня интересует совсем не растение. Но раз ты все равно туда собираешься, я бы хотел, чтобы ты быстро осмотрелась за пределами каменного круга. – Хорошо, – любезно согласилась я. – Но зачем? – Следы огня, – сказал он. – Во всех материалах, которые мне удалось прочитать о Белтейне, огонь непременно упоминается в ритуалах, но женщины, которых мы видели сегодня утром, его не использовали. Я подумал, что, возможно, они жгли костры Белтейна накануне вечером, а затем утром вернулись для танца. Хотя по традиции костры должны были разжигать пастухи. Внутри круга не было никаких следов огня, – добавил он. – Но мы ушли прежде, чем я подумал проверить снаружи. – Хорошо, – повторила я и зевнула. Два ранних подъема два дня подряд не прошли даром. Я закрыла книгу и встала. – При условии, что мне не придется вставать раньше девяти. В действительности было почти одиннадцать, когда я добралась до каменного круга. Моросило, и я насквозь промокла, не додумавшись захватить с собой макинтош80. Я бегло осмотрела внешнюю часть круга, но, если там когда-нибудь и имелись костры, то кто-то потрудился, чтобы убрать их следы. Найти растение было проще. Оно оказалось там, где я и запомнила, у подножия самого высокого камня. Я сорвала несколько стебельков и на время спрятала их в носовой платок, собираясь должным образом разобраться с ними, когда вернусь к крошечной машине миссис Бэйрд, где оставила тяжелые гербарные прессы. Самый высокий камень круга имел расщелину: вертикальный раскол, разделяющий две массивные части. Что странно, части неким образом были отдалены. Хотя было видно, что обращенные друг к другу поверхности совпадают, их разделял просвет в два или три фута81. Откуда-то совсем рядом доносилось низкое жужжание. Я решила, что, возможно, в какой-нибудь трещине скалы поселился пчелиный рой, и положила руку на камень, чтобы заглянуть в расщелину. Камень пронзительно закричал. Я попятилась как можно быстрее, двигаясь так резко, что споткнулась о короткий дерн и жестко приземлилась. Обливаясь по́том, я уставилась на камень. Такого звука я никогда не слышала ни от одного живого существа. Описать его невозможно, разве что сказать: подобный вопль следовало ожидать от камня. Он был ужасен. Начали кричать остальные камни. Послышался шум битвы, крики умирающих людей и изувеченных лошадей. Я изо всех сил потрясла головой, чтобы прийти в себя, но шум не прекращался. С трудом я поднялась на ноги и, пошатываясь, направилась к краю круга. Звуки окружали меня со всех сторон, от них у меня ныли зубы и кружилась голова. Перед глазами все поплыло. Теперь и не знаю, шла ли я целенаправленно в сторону расщелины в главном камне, или оказалась там случайно, вслепую пробираясь сквозь пелену шума. Однажды, во время ночной поездки, я заснула на пассажирском сиденье движущегося автомобиля, убаюканная шумом и движением до обманчивого состояния безмятежной невесомости. Водитель слишком быстро проехал по мосту и потерял управление, а я очнулась от своего парящего сна прямиком в ярком свете фар и с тошнотворным ощущением падения на высокой скорости. Этот резкий переход из одного состояния в другое максимально близок к описанию того чувства, что я испытала, но его явно недостаточно. Можно сказать, что мое поле зрения сузилось до единственного темного пятна, а потом полностью исчезло, оставив не темноту, но сияющую пустоту. Можно сказать, что я чувствовала, будто вращаюсь или будто меня выворачивает наизнанку. Всё это правда, но все же не передает ощущения, которое у меня возникло от полного разрушения из-за того, что я очень сильно ударилась обо что-то, чего на самом деле не было. Правда в том, что ничто не сдвинулось, ничто не изменилось, ничего, казалось бы, вообще не случилось, и все же я испытала чувство неконтролируемого ужаса, настолько сильного, что потеряла всякое представление о том, кто я, что я и где нахожусь. Я очутилась в средоточии хаоса, и никакая сила, духа или тела, не могла ему противостоять. Не могу сказать, что точно потеряла сознание, но какой-то промежуток времени я определенно себя не осознавала. Я «проснулась», если можно так выразиться, когда споткнулась о камень почти у основания холма. Я практически проскользила оставшиеся несколько футов, и очутилась на густой, растущей пучками траве у подножия. Меня затошнило, и закружилась голова. Я доползла до насаждения молодых дубков и прислонилась к одному из них, чтобы прийти в себя. Поблизости слышались беспорядочные выкрики, которые напомнили мне звуки, что я слышала – и чувствовала – в каменном круге. Однако отзвуки нечеловеческой жестокости отсутствовали: то был привычный звук человеческого конфликта, и я повернулась в его сторону.
===
54. Хендж – вид ритуальных памятников, встречающихся только на Британских островах. Самый знаменитый из них – Стоунхендж, всемирно известный памятник начала II тысячелетия до н. э. 55. Солсбери – равнина, большая открытая холмистая низменность из ракушечника в Уилтшире на юге Англии. На равнине Солсбери находится культовая постройка каменного века Стоунхендж и множество других аналогичных сооружений. 56. Алтарный камень – лежащий центральный мегалит Стоунхенджа. 57. Кокни – один из самых известных типов лондонского просторечия, назван по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения. В соответствии с поверьем, истинный кокни – это житель Лондона, родившийся в пределах слышимости звона колоколов церкви Сент-Мери-ле-Боу (звон их слышен на расстоянии не больше пяти миль от церкви). Для диалекта кокни характерно особое произношение, неправильность речи, а также рифмованный сленг. 58. Кромлех – древнее сооружение, как правило, позднего неолита или раннего бронзового века, представляющее собой несколько поставленных вертикально в землю продолговатых камней, образующих одну или несколько концентрических окружностей. 59. Сарсеновые камни – блоки песчаника, которые в большом количестве встречаются в Великобритании. Слово «сарсен» – сокращение от слова «сарацинский камень», которое возникло в Уилтширском диалекте. «Сарацин» было общим названием для мусульман, и в дальнейшем оно стало использоваться для всего, что считалось нехристианским, будь то мусульманин или язычник. 60. В английском языке коттедж – простой домик, обычно расположенный в сельской местности, или домик фермера. 61. Сепия – сорт серо-коричневой краски, а также рисунок, сделанный такой краской, или фотография коричневого тона. 62. Колоратка – элемент облачения клириков и иных священнослужителей в западных Церквях и церковных общинах. Колоратка впервые появилась в пресвитерианской церкви Шотландии в 1865 году. Сама колоратка первоначально представляла собой белый воротник вокруг шеи и была похожа на ошейник. 63. «Остановите печать!» – идиоматическое восклицание при обнаружении важной информации. Происходит из индустрии печатных средств массовой информации. Если содержание выпуска требовалось пересмотреть непосредственно перед или во время печати, печатный станок останавливался и содержание изменялось. Причиной остановки могло стать добавление новостей или исправление ошибки. Обычно резервировалось для очень значительных изменений содержания, таких как появление очень важной новости. 64. Ла-Манш, или Английский канал – пролив между побережьем Франции и островом Великобритания. Ла-Манш англичане по понятным причинам называют English Channel – Английский канал. Разумеется, на другом берегу это название нелегитимно, и французы говорят La Manche, буквально – «рукав». Вся эта взаимная неприязнь – наследие Столетней войны. 65. «Блиц» – бомбардировка Великобритании авиацией гитлеровской Германии в период с 7 сентября 1940 года по 10 мая 1941 года. Хотя «Блиц» был направлен на многие города по всей стране, он начался с бомбардировки Лондона в течение 57 ночей подряд. К концу мая 1941 года более 40 000 мирных жителей, половина из них в Лондоне, были убиты в результате бомбардировок. 66. Британский музей – главный историко-археологический музей Британской империи (ныне – Великобритании) и один из крупнейших музеев в мире. Находится в лондонском районе Блумсбери. 67. Улун – особый сорт черного китайского чая. 68. «Эрл Грей» – один из самых распространённых сортов ароматизированного чая. В классическом виде представляет собой чёрный чай с добавлением масла, полученного из кожуры плодов бергамота. 69. Агент-провокатор – человек, действующий с целью склонить другое лицо к совершению незаконного или необдуманного действия или ложно вовлечь его в участие в незаконном действии, чтобы подорвать репутацию или побудить к судебному преследованию. 70. В оригинале «Roger W. (MacKenzie) Wakefield». 71. Грейт-Глен – узкая долина на севере острова Великобритания, расположена в тектонической впадине, которая проходит по Северо-Шотландскому нагорью и разделяет его на северо-западную часть и Грампианские горы. 72. Ялик – лёгкая парусная или весельная лодка. 73. Замок Аркарт – средневековый замок на берегу озера Лох-Несс в горах Шотландии. Расположенный на мысе с видом на Лох-Несс, является одним из крупнейших в Шотландии. 74. Ланкашир – графство в Северо-Западной Англии на берегу Ирландского моря. 75. Хайленд, хайлендская порода – шотландская порода коров, имеющих длинные рога и длинную волнистую шерсть разной окраски: чёрной, пятнистой, красной, жёлтой или буланой. 76. 6,1 м. 77. Культура колоколовидных кубков – археологическая культура позднего неолита – раннего бронзового века Западной и Центральной Европы. Для этой культуры характерно использование керамических кубков в форме перевёрнутого вверх дном колокола. Сосуды подобного типа датируются 2850-2450 гг. до н.э. 78. В Англии полицейских называют bobby. Слово происходит от имени премьер-министра Великобритании – Роберта Пиля. В конце 19-го века он реорганизовал полицию, сделав её более эффективным и успешным публичным учреждением. А от краткого имени сэра Роберта Пила – Боб – возникло простонародное название английских полицейских. 79. Около 914 м. Ярд – британская и американская единица измерения расстояния, равная 0,9144 метрам. 80. Макинтош – плащ из непромокаемой прорезиненной ткани. 81. Примерно 60-90 см.
Дата: Понедельник, 10.01.2022, 19:38 | Сообщение # 7
Виконт
Сообщений: 409
Глава 3. Человек в лесу
Мужчины, когда я их увидела, находились от меня довольно далеко. Двое или трое, одетые в килты, неслись, словно черти, через небольшую поляну. Слышались отдаленные грохочущие звуки, в которых я с некоторым изумлением распознала выстрелы. Я была совершенно уверена, что все еще галлюцинирую, когда вслед за звуками выстрелов появилось пять или шесть человек, одетых в красные мундиры и бриджи до колен и размахивающих мушкетами. Я сморгнула и уставилась на них. Поднесла к лицу руку и подняла два пальца. Увидела два пальца – значит, всё в порядке. Помутнения зрения нет. Я осмотрительно принюхалась. Острое благоухание деревьев по весне и слабый аромат клевера от зарослей у меня под ногами. Никаких обонятельных галлюцинаций. Я ощупала голову. Нигде никаких болезненных ощущений. В таком случае сотрясение маловероятно. Пульс немного учащенный, но ровный. Звук отдаленных воплей резко переменился. Послышался грохот копыт, и несколько лошадей устремились в мою сторону, на них верхом сидели шотландцы в килтах, вопящие на гэльском. Я увернулась от них с ловкостью, доказывающей, что каким бы ни было мое психическое состояние, физически я не пострадала. А когда один из красномундирников, сбитый с ног удирающим шотландцем, поднялся и театрально погрозил кулаком вслед лошадям, до меня дошло. Конечно же! Фильм! Я покачала головой, удивляясь собственной несообразительности. Снимали какую-то костюмированную драму, вот и всё. Без сомнения, что-то вроде «Красавчик принц в вереске». Ладно. Независимо от художественной ценности, съемочная группа вряд ли поблагодарит меня за внесение в их кадры нотки исторической недостоверности. Я вернулась обратно в лес, намереваясь обогнуть поляну по широкому кругу и выйти на дорогу, где оставила машину. Однако идти оказалось гораздо труднее, чем я ожидала. Лесок был молодой и густой, с низкорослой порослью, которая цеплялась за мою одежду. Мне пришлось осторожно пробираться сквозь тщедушные молодые деревца, на ходу выпутывая юбки из зарослей ежевики. Будь он змеей, я бы на него наступила. Он стоял среди молоденьких деревьев так тихо, словно был одним из них, и я не замечала его, пока чья-то кисть не вытянулась и не схватила меня за руку. Ее напарница зажимала мне рот, пока меня, дико извивающуюся от испуга, тащили обратно в дубовую рощу. Мой похититель, кем бы он ни был, казался не намного выше меня, но весьма ощутимо сильнее в предплечьях. Я почувствовала слабый цветочный аромат, как от лавандовой воды, и что-то очень пряное, смешанное с более резким запахом мужского пота. Однако как только на тропе за нами вновь схлестнулись листья, я заметила что-то знакомое в кисти и предплечье, обхвативших меня за талию. Я тряхнула головой, освобождаясь от зажимающего мой рот захвата. – Фрэнк! – взорвалась я. – Ради всего святого, что за игру ты затеял? Я разрывалась между облегчением, обнаружив его здесь, и раздражением от грубой шутки. Встревоженная тем, что пережила среди камней, я была не в настроении для жёстких игр. Руки меня отпустили, но едва я к нему повернулась, как почувствовала что-то неладное. Дело было не только в незнакомом одеколоне, но и в чем-то более неуловимом. Я остолбенела, ощущая, как волоски встают дыбом на моей шее. – Вы не Фрэнк, – прошептала я. – Нет, – согласился он, разглядывая меня с заметным интересом. – Хотя у меня есть кузен с таким именем. Однако сомневаюсь, что вы меня с ним перепутали, мадам. Мы не очень похожи друг на друга. Как бы ни выглядел кузен этого человека, сам он мог быть братом Фрэнка. То же гибкое, худощавое телосложение и стройный костяк, те же точеные черты лица, ровные брови и большие карие глаза, и те же темные волосы, гладко зачесанные надо лбом. Но у этого мужчины волосы были длинными, стянутыми от лица кожаным ремешком. И на коже цыгана проявлялся глубокий загар месяцев – нет, лет – воздействия непогоды, а не легкий золотистый оттенок, который приобрел Фрэнк за время нашего отпуска в Шотландии. – Тогда кто вы такой? – спросила я, чувствуя себя крайне неловко. Хотя у Фрэнка было множество родственников и связей, я думала, что знаю всю британскую ветвь семьи. Разумеется, никто из них не был похож на этого человека. И наверняка Фрэнк упомянул бы о любом близком родственнике, проживающем в Хайленде. Не только упомянул, но и настоял бы на визите к нему, вооружившись привычным набором генеалогических таблиц и записных книжек, страстно желая узнать любые пикантные подробности семейной истории знаменитого «Черного Джека» Рэндалла. В ответ на мой вопрос незнакомец поднял брови. – Кто я такой? Я мог бы задать тот же вопрос, мадам, и с куда большим на то основанием. Его глаза медленно осмотрели меня с головы до ног, с каким-то дерзким одобрением пробежавшись по моему тонкому ситцевому платью с пионами, и задержались со странным выражением приятного удивления на моих ногах. Я совершенно не понимала этого взгляда, однако он меня крайне нервировал, и я сделала пару шагов назад, пока вдруг не остановилась, врезавшись в дерево. Мужчина наконец отвел взгляд и отвернулся. Казалось, будто он убрал удерживающую меня руку, и я с облегчением выдохнула, до этого момента не осознавая, что задерживала дыхание. Он повернулся, чтобы поднять свой мундир, брошенный на нижнюю ветку молодого дуба. Стряхнул с него несколько опавших листьев и начал одеваться. Должно быть, я ахнула, потому что он снова поднял глаза. Мундир был ярко-красного цвета, с длинными фалдами и без лацканов, спереди обшитый галунами82. Рукава с подкладкой из буйволовой кожи на обшлагах83 длиною в добрых шесть дюймов84, а на одном из эполетов85 – поблескивающий небольшой валик золотого плетения. Это был мундир драгуна, мундир офицера. Тут меня осенило – разумеется, он был актером из труппы, которую я видела по ту сторону леса. Хотя короткий меч, который он начал пристегивать к ремню, казался на удивление более реалистичным, чем любая бутафория, которую я когда-либо видела. Я прижалась к коре дерева за моей спиной и нашла ее успокаивающе надежной. Словно защищаясь, я скрестила на груди руки. – Кто вы, черт возьми, такой? – требовательно спросила я снова. На этот раз вопрос вырвался так хрипло, что даже для моих ушей прозвучал пугающе. Словно не слыша меня, он проигнорировал вопрос, неторопливо застегивая петли на своем мундире. Только закончив, он снова обратил на меня внимание. Прижав руку к сердцу, он издевательски поклонился. – Я, мадам, Джонатан Рэндалл, эсквайр, капитан восьмого драгунского полка Его Величества. К вашим услугам, мадам. Я сорвалась и бросилась бежать. Дыхание с хрипом вырывалось у меня из груди, когда я прорывалась сквозь завесу из дуба и ольхи, не обращая внимания на ежевику, крапиву, камни, упавшие стволы, вообще что-либо у меня на пути. У себя за спиной я услышала крик, но была слишком напугана, чтобы определить его направление. Я бежала без оглядки, ветки царапали мне лицо и руки, лодыжки подворачивались, когда я попадала в ямы и спотыкалась о камни. В голове у меня не осталось места для какой-либо разумной мысли: я хотела только одного – сбежать от него подальше. Что-то тяжелое сильно ударило меня пониже спины, и я рухнула во весь рост, приземлившись с глухим звуком, а от удара по дых у меня перехватило дыхание. Грубые руки перевернули меня на спину, и капитан Джонатан Рэндалл навис надо мной стоя на коленях. Он тяжело дышал и потерял свой меч во время погони. Вид у него был растрепанный, грязный и вконец раздраженный. – Какого дьявола вам понадобилось вот так убегать? – потребовал он ответа. Густая прядь темно-каштановых волос выбилась и падала на лоб, придавая ему еще более обескураживающее сходство с Фрэнком. Он наклонился и схватил меня за руки. Все еще задыхаясь, я попыталась освободиться, но преуспела только в том, что повалила его на себя. Он потерял равновесие и рухнул на меня во весь рост, придавив еще раз. Как ни удивительно, но от этого, казалось, его раздражение исчезло. – О, вот значит как? – произнес он со смешком. – Что ж, я был бы очень рад оказать тебе услугу, цыпленочек, но так уж вышло, что ты выбрала весьма неподходящий момент. Его вес прижимал мои бедра к земле, и маленький камешек больно впивался мне в поясницу. Я заерзала, чтобы от него избавиться. Мужчина с силой надавил своими бедрами на мои, а руками пригвоздил мои плечи к земле. От возмущения у меня приоткрылся рот. – Что вы… – начала я, но он наклонил голову и поцеловал меня, оборвав мои возражения. Его язык проник в мой рот и исследовал меня с дерзкой фамильярностью, блуждая и погружаясь, отступая и нападая снова. Затем, так же внезапно, как и начал, он отстранился. И потрепал меня по щеке. – Очень неплохо, цыпочка. Быть может, позже, когда у меня будет свободное время, чтобы уделить тебе должное внимание. К этому времени я уже отдышалась и не преминула это использовать. Я закричала ему прямо в ухо, и он дернулся, будто туда воткнули раскаленную проволоку. Воспользовавшись этим движением, чтобы поднять колено, я ткнула его в доступный бок, заставив растянуться на перегное из листьев. Я неуклюже вскочила на ноги. Он же ловко перекатился и встал рядом со мной. Я дико озиралась по сторонам, ища выход, но мы оказались вплотную к подножию одного из тех высоких гранитных утесов, которые так круто вырастают из почвы Шотландского нагорья. Он поймал меня в том месте, где скала обрушилась внутрь, образовав неглубокую каменную нишу. Раскинув руки и упираясь ими в каменные стены, он заблокировал доступ к склону, на его привлекательном смуглом лице застыло смешанное выражение гнева и любопытства. – С кем ты была? – допытывался он. – С Фрэнком, кем бы он ни был? В моем отряде нет человека с таким именем. Или это какой-нибудь мужчина, живущий неподалеку? – он глумливо улыбнулся. – От твоей кожи не пахнет навозом, значит, ты была не с коттером86. Если уж на то пошло, ты выглядишь несколько дороже, чем могут себе позволить местные фермеры. Я сжала кулаки и вздернула подбородок. Что бы ни имел в виду этот шутник, я с этим мириться не желала. – Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, и буду вам очень признательна, если вы немедленно дадите мне пройти! – сказала я, перенимая тон самой лучшей старшей медсестры. Обычно это хорошо действовало на упрямых санитаров и молодых практикантов, но, похоже, капитана Рэндалла только позабавило. Я решительно подавляла чувства страха и растерянности, которые трепыхались у меня под ребрами, как испуганная стайка кур. Он медленно покачал головой, еще раз обстоятельно меня изучая. – Не сейчас, цыпленочек. Я задаюсь вопросом, – продолжил он, как бы между прочим, – почему не здешняя шлюха в одной сорочке надела туфли? И притом довольно приличные, – добавил он, взглянув на мои простые коричневые лоферы87. – Что?! – воскликнула я. Он полностью меня проигнорировал. Его пристальный взгляд вернулся к моему лицу, и он вдруг сделал шаг вперед и ухватил меня рукой за подбородок. Я вцепилась в его запястье и дернула. – Пустите меня! Пальцы у него были как стальные. Не обращая внимания на мои попытки освободиться, он поворачивал мое лицо из стороны в сторону, так что на него падал угасающий послеполуденный свет. – Готов поклясться, кожа леди, – пробормотал он себе под нос. Наклонился вперед и принюхался. – А от волос пахнет французскими духами. После чего он отпустил меня, и я с негодованием потерла челюсть, как будто хотела стереть прикосновение, которое все еще чувствовала на своей коже. – Все прочее можно было бы обеспечить на деньги твоего покровителя, – рассуждал он, – но у тебя еще и произношение леди. – Большое спасибо! – огрызнулась я. – Прочь с дороги! Мой муж ждет меня, если я не вернусь через десять минут, он пойдет меня искать. – О, ваш муж? – насмешливо-восхищенное выражение лица несколько отступило, но не исчезло полностью. – И как же зовут вашего мужа, скажите на милость? Где он? И почему он позволяет своей жене бродить одной по глухому лесу практически без одежды? Я заглушала ту часть своего подсознания, которая разлеталась вдребезги, пытаясь осмыслить весь этот день. Теперь же ей удалось достучаться до меня настолько, чтобы сообщить: какими бы абсурдными мне ни казались подобные предположения, но упоминание при этом человеке фамилии Фрэнка, такой же, как его собственная, может привести лишь к дальнейшим неприятностям. Поэтому, не желая ему отвечать, я сделала попытку протиснуться мимо него. Он преградил путь одной мускулистой рукой, а другую протянул ко мне. Неожиданно сверху раздался свист, сразу за которым последовали нечто расплывчатое перед моими глазами и глухой удар. Капитан Рэндалл оказался на земле у моих ног под вздымающейся грудой, похожей на кипу старого клетчатого тряпья. Из кучи поднялся смуглый, напоминающий камень кулак и опустился с немалой силой, судя по звуку последовавшего треска явно натолкнувшись на некую костную выпуклость. Брыкающиеся ноги капитана, поблескивающие в высоких коричневых сапогах, внезапно расслабились. Я поймала себя на том, что пристально смотрю в пару проницательных черных глаз. Жилистая рука, которая на время отвлекла нежелательные ухаживания капитана, вцепилась, как пиявка, в мое предплечье. – А вы кто, черт возьми, такой? – изумленно пробормотала я. Мой спаситель, если можно его так назвать, оказался на несколько дюймов ниже меня и худощавого телосложения, но голые руки, торчащие из потрепанной рубашки, были покрыты мускулами, да и все его тело производило впечатление сделанного из какого-то упругого материала, чего-то вроде матрасных пружин. К тому же не красавец, с рябой кожей, низким лбом и узкой челюстью. – Сюда, – он дернул меня за руку, и я, ошеломленная стремительностью недавних событий, послушно последовала за ним. Мой новый спутник быстро пробился сквозь ширму из ольхи, резко обогнул большой камень, и мы неожиданно оказались на тропе. Заросшая дроком88 и вереском и петляющая так, что ее нельзя было разглядеть дальше шести футов89, это все же однозначно была тропа, ведущая круто вверх к гребню холма. Только когда мы, осторожно выбирая дорогу, спустились с дальнего склона холма, я собралась с духом и с мыслями, чтобы спросить, куда мы направляемся. Не получив ответа от своего спутника, я повторила уже громче: – Куда, черт возьми, мы идем? К моему немалому удивлению, он повернул ко мне перекошенное лицо и оттолкнул с тропы. Когда я открыла рот, чтобы возмутиться, он закрыл его ладонью и повалил меня на землю, перекатившись на меня сверху. Только не снова! Подумала я и заметалась взад-вперед, чтобы освободиться, когда услышала то же, что и он, и резко замерла. Между собой перекликались голоса, сопровождаемые топотом и плеском. Это явно были голоса англичан. Я изо всех сил попыталась освободить рот. Вонзила зубы в его руку и успела лишь отметить, что он ел соленую селедку прямо руками, прежде чем что-то ударило меня по затылку, и все потемнело.
***
Каменный коттедж замаячил внезапно сквозь дымку ночного тумана. Ставни были плотно закрыты, пропуская лишь тонкую полоску света. Не представляя, сколько пробыла без сознания, я не могла определить, как далеко было это место от холма Крейг-на-Дун или от города Инвернесса. Мы ехали верхом, я сидела впереди своего похитителя с привязанными к луке седла руками, но дороги не было, так что передвигались мы все еще довольно медленно. Я решила, что находилась в отключке недолго: у меня не было никаких признаков сотрясения мозга или других побочных эффектов удара, за исключением воспаленного участка у основания черепа. Мой похититель, человек немногословный, отвечал на мои вопросы, требования и едкие замечания одним и тем же универсальным шотландским звуком, который лучше всего можно было передать фонетически как «Ммммфм». Если у меня и были какие-то сомнения относительно его национальности, то одного этого звука оказалось бы достаточно, чтобы от них избавиться. Пока лошадь ковыляла, спотыкаясь, через камни и дрок, мои глаза постепенно привыкли к тускнеющему свету снаружи, так что я испытала шок, шагнув из почти полной темноты в нечто, показавшееся внутри ослепительной вспышкой. Когда слепящее действие света ослабело, я увидела, что на самом деле единственная комната освещена только камином, несколькими подсвечниками и угрожающе старомодной масляной лампой. – Что там у тебя, Мёртаг? Человек с пронырливой физиономией схватил меня за руку и подтолкнул, сощурившуюся, к огню камина. – Девица-сассенах, Дугал, судя по ее говору. В комнате оказалось несколько мужчин, все они откровенно уставились на меня, некоторые – с любопытством, другие – с недвусмысленными ухмылками. За время дневных упражнений мое платье было разорвано в нескольких местах, и я поспешно оценила ущерб. Посмотрев вниз, я отчетливо разглядела изгиб одной груди сквозь разрыв и не сомневалась, что собравшиеся мужчины тоже могли ее видеть. Я решила, что попытка стянуть разорванные края лишь привлечет еще больше внимания к данному объекту; вместо этого я выбрала наугад лицо и дерзко уставилась на него, надеясь отвлечь либо мужчину, либо себя. – Эх, хорошенькая, даже если сассенах, – сказал толстый, сального вида мужчина, сидящий у камина. В руке он держал ломоть хлеба и не удосужился его положить, когда встал и подошел ко мне. Тыльной стороной ладони он приподнял мой подбородок, убирая волосы с моего лица. Несколько хлебных крошек упали мне за вырез платья. Остальные мужчины сгрудились вокруг: скопление пледов и бород, сильно пропахших потом и алкоголем. Только теперь я заметила, что все они были в килтах – странно даже для этой части Шотландского нагорья. Неужели я случайно попала на собрание клана или, может, полкового соединения? – Идите сюда, девушка. Крупный темнобородый мужчина, все еще сидящий за столом у окна, поманил меня. Судя по его властному тону, он, похоже, был предводителем этой шайки. Когда Мёртаг потянул меня вперед, мужчины неохотно расступились, по-видимому, уважая его права захватчика. С абсолютно непроницаемым лицом темноволосый мужчина внимательно оглядел меня. Он был хорош собой, как мне показалось, и не слишком враждебно настроен. Однако между бровей залегли складки, и у него было лицо того, кому вряд ли можно охотно перечить. – Как вас зовут, девушка? Для человека его габаритов у него оказался мягкий голос, а не густой бас, который можно было ожидать от его бочкообразной груди. – Клэр… Клэр Бичем, – ответила я, спонтанно решив использовать свою девичью фамилию. Если они рассчитывали на выкуп, я не собиралась им помогать, называя имя, которое могло бы привести к Фрэнку. И не была уверена, что хочу, чтобы эти неопрятные на вид мужчины знали кто я, прежде чем я узнаю, кто они такие. – И что же по-вашему… Темноволосый не обратил на меня внимания, установив модель поведения, которая очень быстро начала меня утомлять. – Бошан? – густые брови поднялись, и остальная компания удивленно зашевелилась. – Это ведь французское имя, верно? Он, кстати, произнес имя правильно, по-французски, хотя я выговорила его на общепринятый английский манер – Бичем. – Да, именно так, – несколько удивившись, ответила я. – Где ты нашел эту девицу? – потребовал объяснений Дугал, круто повернувшись к Мёртагу, который освежался из кожаной фляги. Смуглый коротышка пожал плечами. – У подножия Крейг-на-Дун. Она обменивалась любезностями с неким капитаном драгун, с которым мне довелось быть знакомым, – добавил он, многозначительно приподняв брови. – Кажется, возникли определенные сомнения, шлюха эта леди или нет. Дугал еще раз очень внимательно оглядел меня, рассматривая каждую деталь ситцевого платья и повседневной обуви. – Ясно. И какова была точка зрения леди в этом споре? – поинтересовался он с язвительным ударением на слове «леди», что мне не очень понравилось. Я заметила, что, хотя его шотландский диалект был менее выражен, чем у человека по имени Мёртаг, акцент все еще оставался достаточно сильным, чтобы это слово прозвучало пусть и не совсем, но практически как «лэдди». Мёртаг, похоже, мрачно забавлялся: во всяком случае, один уголок тонкого рта приподнялся. – Она сказала, что не шлюха. Сам капитан, по-видимому, придерживался двух мнений по этому поводу, но склонялся к тому, чтобы проверить на деле. – Если уж на то пошло, мы могли бы сделать то же самое. Толстый чернобородый мужчина шагнул ко мне, ухмыляясь и теребя руками ремень. Я поспешно попятилась как можно дальше, но этого было недостаточно, учитывая размеры коттеджа. – Хватит, Руперт. Дугал все еще хмуро смотрел на меня, но его голос звучал властно, и Руперт прекратил свои заигрывания, скорчив комичную гримасу разочарования. – Я не одобряю изнасилования, и к тому же, у нас нет на это времени. Мне было приятно услышать столь принципиальное заявление, какой бы сомнительной ни была его моральная основа, но все же я слегка нервничала на фоне откровенно похотливых взглядов на многих других лицах. Я чувствовала себя глупо, как будто появилась на публике в нижнем белье. И хотя я понятия не имела, кто эти горские бандиты и что замышляют, они казались чертовски опасными. Я прикусила язык, сдерживая несколько до известной степени неблагоразумных замечаний, которые так и рвались наружу. – Что скажешь, Мёртаг? – допытывался Дугал у моего похитителя. – По крайней мере, она, похоже, не расположена к Руперту. – Это еще не доказательство, – возразил невысокий лысый мужчина. – Он не предлагал ей денег. Нечего и думать, что хоть одна женщина свяжется с кем-то вроде Руперта без приличного вознаграждения… авансом, – добавил он, вызвав бурное веселье у своих товарищей. Однако Дугал резким жестом утихомирил шумиху и мотнул головой в сторону двери. Лысый, все еще ухмыляясь, послушно выскользнул в темноту. Мёртаг, который не участвовал в веселье, нахмурился, осматривая меня. Он помотал головой, отчего длинная челка поперек его лба закачалась. – Нет, – однозначно сказал он. – Понятия не имею, чем она занимается, – или кто она, – но готов поспорить на свою лучшую рубашку, что она не шлюха. Я надеялась, что в данном случае под «лучшей» он не имел в виду ту, в которую он был одет, так как она вряд ли стоила того, чтобы на нее ставить. – Ну, тебе ли не знать, Мёртаг, ты на них достаточно насмотрелся, – съязвил Руперт, но Дугал грубо заставил его замолчать. – Мы разберемся с этим позже, – резко сказал Дугал. – Сегодня ночью нам предстоит долгий путь, и в первую очередь нужно что-то делать с Джейми, в таком состоянии он не может ехать верхом. Я вжалась в тень у камина, надеясь избежать внимания. Человек по имени Мёртаг развязал мне руки, прежде чем привести меня сюда. Возможно, мне удастся ускользнуть, пока они будут заняты чем-то другим. Внимание мужчин переключилось на молодого человека, скорчившегося на табурете в углу. Он чуть глянул вверх при моем появлении и допросе, но не поднимал головы, сжимая противоположное плечо ладонью и слабо раскачиваясь взад и вперед от боли. Дугал мягко отстранил сжимающую плечо руку. Один из мужчин откинул плед юноши, открыв грязную льняную рубашку, запятнанную кровью. Невысокий мужчина с густыми усами подошел к парню сзади с брюшистым ножом90 и, придерживая рубашку за воротник, разрезал ее поперек груди и вдоль рукава, так что она сползла с плеча. Я ахнула, как и некоторые из мужчин. На плече была рана: сверху виднелась глубокая рваная борозда, и кровь свободно струилась по груди молодого человека. Но еще ужасней выглядел сам плечевой сустав. На этом месте вздымался чудовищный горб, а рука висела под невероятным углом. Дугал хмыкнул. – Ммф. У тебя вывих, бедняга. Молодой человек впервые поднял голову. Хоть и искаженное болью и заросшее рыжей щетиной, у него было решительное, доброжелательное лицо. – Упал на вытянутую руку, когда мушкетная пуля выбила меня из седла. Я приземлился на руку всем своим весом и – хрусть! – так вот и вышло. – Хрустнуло, что надо. Усатый мужчина, шотландец, и, судя по произношению, образованный, ощупывал плечо, отчего парень морщился от боли. – С раной проблем не будет. Пуля прошла навылет, и там чисто – кровь течет достаточно свободно, – мужчина взял со стола комок грязной ткани и промокнул им кровь. – Хотя я не совсем понимаю, что делать с этим вывихнутым суставом. Чтобы правильно поставить его на место, нам понадобится костоправ. Ты же не сможешь так ехать, Джейми, а? «Мушкетная пуля? – непонимающе подумала я. – Костоправ?» Побледневший парень покачал головой. – Сильно болит, даже если просто сижу. Мне не справиться с лошадью. Он зажмурился и сильно прикусил нижнюю губу. Мёртаг нетерпеливо заговорил: – Но мы же не можем оставить его здесь, верно? Красномундирники в темноте следопыты никудышные, но рано или поздно они найдут это место, даже со ставнями. А Джейми вряд ли сойдет за невинного коттера с такой огромной дырой в нем. – Можешь не волноваться, – быстро ответил Дугал. – Я не собираюсь оставлять его тут. Усатый вздохнул. – Тогда ничего не поделаешь. Придется попытаться и поставить сустав на место. Мёртаг, вы с Рупертом держите его, а я попробую. Я с сочувствием наблюдала, как он взял руку молодого человека за запястье и локоть и начал поднимать ее вверх. Угол был совершенно неправильным: должно быть, это причиняло мучительную боль. По лицу юноши струился пот, но он не издал ни звука, кроме тихого стона. Внезапно он резко завалился вперед, и только крепкая хватка державших его мужчин не позволила ему упасть на пол. Кто-то откупорил кожаную флягу и приложил к его губам. Вонь неразбавленного спирта донеслась туда, где я стояла. Молодой человек поперхнулся и закашлялся, но все же сглотнул, капнув янтарной жидкостью на остатки своей рубашки. – Как насчет еще одной попытки, парень? – спросил плешивый. – Или, может, стоит попробовать Руперту? – предложил он, обращаясь к коренастому, чернобородому грубияну. Приглашенный таким образом Руперт согнул руки, будто собрался метнуть кейбер91, и поднял запястье юноши, явно намереваясь с силой вернуть сустав на место, – ясно было, что это действие, скорее всего, сломает руку, как палку от метлы. – Не смейте этого делать! Все мысли о побеге потонули в профессиональном возмущении, и я бросилась вперед, не замечая изумленных взглядов окружающих меня мужчин. – О чем это вы? – рявкнул плешивый, явно раздраженный моим вмешательством. – О том, что вы сломаете ему руку, если продолжите в том же духе, – рявкнула я в ответ. – Отойдите в сторону, пожалуйста. Я оттолкнула Руперта локтем и сама взялась за запястье раненого. Пациент выглядел удивленным не меньше остальных, но не сопротивлялся. Кожа у него была очень теплой, но, насколько я могла судить, его не лихорадило. – Нужно установить кость плеча под правильным углом, прежде чем она скользнет обратно в сустав, – ворчливо проговорила я, вытягивая запястье вверх и прижимая локоть. Молодой человек был довольно крупным; его рука – тяжелой, как свинец. – А сейчас самое худшее, – предупредила я раненого. И обхватила локоть, готовясь сделать резкое движение вверх и внутрь. Его губы дрогнули, но то была совсем не улыбка. – Не может быть больнее, чем сейчас. Приступайте. Теперь уже пот выступил на моем лице. Вправление плечевого сустава и в лучшие времена было тяжелым делом. Выполняемая на крупном мужчине, который провел со смещением уже несколько часов, и его мышцы распухли и давили на сустав, эта задача отнимала у меня все силы. Камин был опасно близок; я надеялась, что мы оба не свалимся в него, когда от рывка сустав вернется в прежнее положение. Вдруг в плече раздалось легкое хрустнувшее хлоп! и сустав встал на место. Больной выглядел ошарашенным. Он недоверчиво поднял руку, изучая ее. – Больше не болит! По его лицу расплылась широкая улыбка радостного облегчения, и мужчины разразились одобрительными возгласами. – Еще будет, – я вспотела от напряжения, но была довольна результатами. – На несколько дней она станет уязвимой. Вам абсолютно нельзя напрягать сустав два-три дня; когда вы снова начнете ею пользоваться, двигайте сначала очень медленно. Если почувствуете боль, немедленно прекращайте, и ежедневно прикладывайте к суставу теплые компрессы. На середине этого совета, я осознала, что, в то время как раненый почтительно слушал, остальные мужчины глазели на меня с выражением, кто благоговения, кто откровенного подозрения. – Понимаете, я медсестра, – чувствуя, что почему-то оправдываюсь, объяснила я. Глаза Дугала, да и Руперта тоже, опустились на мой бюст и застыли на нем с каким-то пугающим восхищением. Они обменялись взглядами, и Дугал снова посмотрел мне в лицо. – Даже если и так, – заметил он, приподнимая брови и глядя на меня. – Для кормилицы92, у вас, похоже, имеются кое-какие навыки и лекарки. Сумеете остановить парню кровотечение из раны так, чтобы он мог сидеть на лошади? – Я могу перевязать рану, да, – достаточно резко ответила я. – При условии, что у вас есть из чего сделать повязку. Но что значит «кормилица»? И, вообще, почему вы думаете, что я захочу вам помогать? Проигнорировав меня, Дугал отвернулся и на языке, в котором я смутно узнала гэльский, заговорил со съежившейся в углу женщиной. Окруженная толпой мужчин, я не заметила ее раньше. Одета она была, как мне показалось, странно: в длинную рваную юбку и блузу с длинными рукавами, наполовину прикрытую чем-то вроде корсажа или жилета. Все было довольно грязным, включая ее лицо. Впрочем, оглядевшись, я увидела, что в коттедже не хватало не только электроснабжения, но и водопровода; пожалуй, это хоть как-то оправдывало грязь. Женщина неуклюже присела в коротком реверансе и, прошмыгнув мимо Руперта и Мёртага, принялась рыться в крашеном деревянном сундуке у камина, появившись, наконец, с ворохом ветхих тряпок. – Нет, это не подойдет, – сказала я, опасливо перебирая их пальцами. – Сначала рану нужно продезинфицировать, а потом, если нет стерильных бинтов, перевязать чистой тканью. Брови у всех, кто меня окружал, поползли вверх. – Продезинфицировать? – старательно выговорил коротышка. – Да, именно так, – уверенно ответила я, решив, что он несколько простоват, несмотря на его интеллигентный выговор. – Необходимо удалить всю грязь из раны, и обработать ее составом, препятствующим распространению микробов и способствующим заживлению. – Например? – Например, йод, – ответила я. Не увидев понимания на лицах передо мной, я сделала еще одну попытку. – Мертиолят93? Раствор карболовой кислоты94? – высказывала я предположения. – Или, может, даже просто спирт? Во взглядах промелькнуло облегчение. Наконец я нашла слово, которое они, кажется, узнали. Мёртаг сунул мне в руки кожаную флягу. Я раздраженно вздохнула. Мне было известно, что Шотландское нагорье примитивно, но в такое верилось с трудом. – Послушайте, – как можно спокойнее сказала я. – Почему бы вам просто не отвезти его в город? Он ведь где-то рядом, и я уверена, что там есть врач, который сможет о нем позаботиться. Женщина вытаращила на меня глаза: – Какой город? Здоровяк по имени Дугал не обращал внимания на этот разговор, настороженно вглядываясь в темноту за краем занавески. Он опустил ее на место и неслышно шагнул за дверь. Едва он исчез в ночи, мужчины притихли. Через минуту он вернулся, прихватив с собой лысого мужчину и холодный, острый запах темных сосен. В ответ на вопросительные взгляды мужчин он покачал головой: – Нет, поблизости ничего. Мы двинемся прямо сейчас, пока безопасно. Мельком глянув на меня, он ненадолго замолчал и задумался. Вдруг он кивнул мне, приняв решение. – Она поедет с нами, – произнес он. Он порылся в ворохе тряпья на столе и достал рваный лоскут: тот был похож на шейный платок, знававший лучшие времена. Усатый, похоже, не был расположен брать меня с собой, куда бы они ни направлялись. – Почему ты просто не оставишь ее здесь? Дугал бросил на него раздраженный взгляд, но объясняться предоставил Мёртагу. – Где бы сейчас ни были красные мундиры, они появятся тут к рассвету, учитывая, что до него не так уж и далеко. Если эта женщина – английская шпионка, мы не можем рисковать, оставляя ее здесь, ведь она расскажет им в какую сторону мы уехали. А если она с ними не ладит, – он с сомнением посмотрел на меня, – мы, конечно, не можем оставить здесь женщину одну в сорочке. Он немного оживился, перебирая пальцами ткань моего подола. – При этом она, возможно, кое-чего стоит в плане выкупа: одежды на ней немного, но материя тонкая. – Кроме того, – добавил, перебив его, Дугал, – она может быть полезна в дороге, кажется, она немного смыслит во врачевании. Но сейчас у нас нет на это времени. Боюсь, тебе придется ехать не «продезинфицированным», Джейми, – сказал он, похлопывая молодого человека по спине. – Ты сможешь править одной рукой? – Да. – Молодец! Вот, – заявил он, бросая мне засаленный лоскут. – Перевяжите ему рану, поживее. Мы отправляемся немедленно. А вы двое займитесь лошадьми, – сказал он, повернувшись к пронырливой физиономии и толстяку по имени Руперт. Я с отвращением вертела тряпку. – Я не могу ее использовать, – возмутилась я. – Она грязная. Не заметив его движения, я обнаружила, что здоровяк схватил меня за плечо, а его темные глаза – в дюйме от моих. – Займитесь этим, – потребовал он.
Дата: Понедельник, 10.01.2022, 19:43 | Сообщение # 8
Виконт
Сообщений: 409
Оттолкнув меня, он зашагал к двери и исчез вслед за двумя своими прихвостнями. Чувствуя, что меня ощутимо потряхивает, я занялась перевязкой пулевого ранения, как только могла. Идея использовать грязный шейный лоскут казалась чем-то таким, о чем моя медицинская подготовка не позволяла и помыслить. Я постаралась скрыть замешательство и страх за попыткой найти что-нибудь более подходящее и, после быстрого и тщетного поиска в куче тряпья, наконец остановилась на полосках вискозы, оторванных от подола моей комбинации. Хоть и не стерильный, это был, безусловно, самый чистый материал, который имелся под рукой. Полотно рубашки моего пациента было старым и изношенным, но все еще удивительно прочным. Немного повозившись, я оторвала оставшуюся часть рукава и использовала ее для импровизированной перевязи. Я отступила на шаг, чтобы оценить результаты сделанной на скорую руку походной повязки, и наткнулась прямо на здоровяка, который тихо вошел и наблюдал. Он одобрительно посмотрел на мое рукоделие. – Хорошая работа, девица. Пойдем, мы готовы. Дугал протянул женщине монету и вытолкал меня из коттеджа, за нами чуть медленнее последовал Джейми, все еще немного бледный. Поднявшись с низкого табурета, мой пациент оказался довольно высоким: он на несколько дюймов возвышался над Дугалом, который и сам был рослым мужчиной. Во дворе чернобородый Руперт и Мёртаг придерживали шесть лошадей, тихо бормоча им в темноте что-то ласковое на гэльском. Ночь была безлунная, но в свете звезд металлические части сбруи вспыхивали ртутью. Я подняла глаза и чуть не задохнулась от изумления: ночное небо было усыпано таким великолепием звезд, какого я никогда не видела. Оглядев близлежащий лес, я все поняла. Поскольку поблизости не было города, который мог бы окутать небо светом, звезды здесь безраздельно властвовали над ночью. И тут я остолбенела, ощутив холод куда более сильный, чем можно было оправдать ночной прохладой. Городских огней не было. «Какой город?» – спросила женщина там, внутри. За годы войны я привыкла к светомаскировке и воздушным налетам, и отсутствие света поначалу меня не беспокоило. Но сейчас – мирное время, и огни Инвернесса должны быть видны на многие мили. Люди в темноте казались бесформенной массой. Я подумала о том, чтобы попытаться ускользнуть к деревьям, но Дугал, очевидно, угадав мои мысли, схватил меня за локоть и потащил к лошадям. – Джейми, забирайся, – позвал он. – Девица поедет с тобой, – он стиснул мой локоть. – Сможете держать поводья, если Джейми не справится одной рукой, но старайтесь оставаться поближе к остальным. Если попробуете еще что-нибудь выкинуть, я перережу вам глотку. Вы меня поняли? Я кивнула, в горле слишком пересохло, чтобы отвечать. В его голосе не слышалось особой угрозы, но я верила каждому слову. Меня совсем не прельщало «что-нибудь выкинуть», потому что я понятия не имела, что именно пробовать. Я не знала, где нахожусь, кто мои спутники, почему мы так поспешно уезжаем и куда направляемся, но у меня не было разумных вариантов, кроме как ехать с ними. Я беспокоилась о Фрэнке, который, должно быть, уже давно начал меня искать, но сейчас, похоже, было не время упоминать о нем. Видимо, Дугал ощутил мой кивок, потому что отпустил мою руку и вдруг согнулся рядом со мной. Я стояла, тупо уставившись на него, пока он не прошипел: – Вашу ногу, девушка! Дайте вашу ногу! Вашу левую ногу, – с отвращением добавил он. Я поспешно убрала с его руки ошибочно поставленную правую ногу и подняла левую. С легким ворчанием он подсадил меня в седло перед Джейми, который здоровой рукой крепко прижал меня к себе. Несмотря на обоюдную неловкость моего положения, я была благодарна молодому шотландцу за его тепло. От него сильно пахло дымом костра, кровью и немытым мужчиной, но ночной холод пробирался сквозь мое тонкое платье, и я была вполне рада прижаться к нему спиной. Еле слышно позвякивая уздечками, мы двинулись в звездную ночь. Разговоров среди мужчин не было, только подозрительная настороженность. Как только мы выбрались на дорогу, лошади перешли на рысь, и меня так неловко потряхивало, что я и сама не захотела бы говорить, даже если предположить, будто кто-то был готов слушать. Мой спутник, казалось, не испытывал особых неудобств, несмотря на то, что не мог пользоваться правой рукой. Я чувствовала, как его бедра позади моих по мере необходимости смещались и надавливали, чтобы направить лошадь. Я вцепилась в край короткого седла, чтобы удержаться на месте; мне и раньше приходилось ездить верхом, но я была далеко не таким наездником, как этот Джейми. Спустя какое-то время мы добрались до перекрестка, где ненадолго остановились, пока плешивый и главный вполголоса совещались. Джейми бросил поводья на шею лошади и пустил ее на обочину щипать траву, а сам принялся за моей спиной крутиться и вертеться. – Осторожно! – предупредила я. – Не крутитесь так, или сползет ваша повязка! Что вы пытаетесь сделать? – Расправляю плед, чтобы накрыть вас, – ответил он. – Вы дрожите. Но одной рукой это сделать не получается. Сможете дотянуться до застежки моей броши вместо меня? После изрядного количества рывков и неуклюжих передвижений мы высвободили плед. На удивление ловким движением он развернул ткань и накинул ее на плечи, как шаль. Затем набросил концы мне на плечи и аккуратно подоткнул под край седла так, что мы оба оказались тепло укутаны. – Ну вот! – сказал он. – Не хотелось бы, чтобы вы замерзли прежде, чем мы доберемся. – Спасибо! – сказала я, поблагодарив за укрытие. – Но куда мы едем? Я не могла видеть его лица, возвышающегося за моей спиной, но он немного помедлил, прежде чем ответить. Наконец он отрывисто рассмеялся. – Сказать по правде, девушка, я не знаю. Думаю, мы оба это выясним, когда туда доберемся, а?
***
Что-то показалось мне смутно знакомым в той части местности, через которую мы проезжали. Определенно я знала это большое скальное образование впереди, по форме напоминающее хвост петуха. – Кокнаммон-Рок! – воскликнула я. – Да, пожалуй, – отозвался мой провожатый, ничуть не воодушевленный этим открытием. – Разве англичане не используют его для засады? – спросила я, пытаясь вспомнить нудные подробности местной истории, которыми Фрэнк часами потчевал меня на прошлой неделе. – Если поблизости есть английский патруль… – я запнулась. Если поблизости находился английский патруль, возможно, было ошибкой привлекать к нему внимание. К тому же в случае засады я была совершенно неотличима от своего спутника, закутанного со мной в один плед. Тут я снова подумала о капитане Джонатане Рэндалле и невольно содрогнулась. Все, что я видела с тех пор, как шагнула через расщелину в камне, указывало на совершенно иррациональное заключение: человек, встретившийся мне в лесу, на самом деле был прадедом Фрэнка в шестом колене. Я упорно противилась этому заключению, но не могла сформулировать другого, которое соответствовало бы фактам. Сначала мне показалось, что я просто вижу более яркий сон, чем обычно, но поцелуй Рэндалла, грубо бесцеремонный и одновременно материальный, развеял это впечатление. Также я не могла представить, что мне приснилось, будто Мёртаг ударил меня по голове; болезненные ощущения на коже черепа сопровождались трением о седло внутренней поверхности бедер, что не слишком походило на сновидение. И кровь; да, я достаточно привыкла к крови, чтобы и до этого видеть ее во сне. Но мне никогда не снился запах крови, тот теплый, медный привкус, который я все еще ощущала от мужчины позади меня. – Тцк! Он причмокнул, погоняя нашу лошадь, и поравнялся с главарем, втягивая рослую тень в тихий разговор на гэльском. Лошади перешли на шаг. По сигналу главного Джейми, Мёртаг и плешивый коротышка отстали, пока двое других пришпорили лошадей и поскакали галопом к скале в четверти мили впереди и справа. Взошел месяц, и свет был таким ярким, что позволял разглядеть листья мальвы, растущей на обочине дороги, но тени в расщелинах скалы могли скрывать что угодно. Как только скачущие галопом фигуры поравнялись со скалой, из низины вырвалась вспышка мушкетного огня. Прямо за моей спиной раздался душераздирающий вопль, и лошадь рванулась вперед, словно ее ткнули острой палкой. Мы вдруг понеслись к скале через вереск, бок о бок с Мёртагом и еще одним мужчиной, ночной воздух разрывали крики и рев, от которых волосы вставали дыбом. Я изо всех сил цеплялась за луку седла. Внезапно натянув поводья рядом с большим кустом дрока, Джейми схватил меня за талию и бесцеремонно опрокинул в него. Лошадь резко крутанулась и снова помчалась прочь, огибая скалу с южной стороны. Я видела низко склонившегося над седлом всадника, пока лошадь не скрылась в тени горной породы. Когда она появилась вновь, по-прежнему несясь галопом, в седле никого не было. Поверхность скал покрылась воронками теней; я слышала крики и случайные мушкетные выстрелы, но не могла сказать, принадлежали ли движения, что я видела, людям или то были всего лишь тени низкорослых дубов, прорастающих из трещин в камне. Я не без труда выпуталась из кустарника, вытаскивая веточки колючего дрока из подола и волос. Лизнув царапину на руке, я спрашивала себя, что, черт возьми, мне теперь делать. Можно было дождаться окончания стычки у скалы. Если шотландцы победят или хотя бы уцелеют, я полагала, что они вернутся в поисках меня. Если же нет, я могу обратиться к англичанам, которые вполне могли решить, что, раз я путешествую с шотландцами, значит заодно с ними. Заодно в чем, я понятия не имела, но по поведению мужчин в коттедже было совершенно ясно, что они замышляют нечто такое, что, как они рассчитывали, англичане решительно не одобрят. Пожалуй, было бы лучше держаться подальше от обеих сторон конфликта. В конце концов, теперь, когда я знала, где нахожусь, у меня появилась хоть какая-то возможность вернуться в знакомые город или деревню, даже если придется проделать весь путь пешком. Я решительно направилась к дороге, спотыкаясь о бессчетные куски гранита – незаконнорожденные отпрыски Кокнаммон-Рока. Лунный свет делал передвижение обманчивым: хоть я и видела каждую деталь на поверхности, у меня пропала глубина зрительного восприятия – приплюснутые растения и щербатые камни казались одинаково большими, заставляя меня нелогично высоко поднимать ноги над несуществующими препятствиями или ударяться пальцами ног о выступающие камни. Я шла так быстро, насколько это было возможно, прислушиваясь к шуму погони позади меня. Когда я выбралась на дорогу, звуки стычки стихли. Я понимала, что на самой дороге буду слишком заметна, но должна была идти по ней, если хотела добраться до города. Я не обладала чувством направления в темноте и так и не научилась у Фрэнка его умению ориентироваться по звездам. При мысли о Фрэнке мне захотелось плакать, и я постаралась отвлечься, пытаясь осмыслить события сегодняшнего дня. Это казалось невероятным, однако все признаки указывали на то, что я нахожусь в месте, где все еще господствуют обычаи и политика конца восемнадцатого века. Можно было подумать, что все это какое-то костюмированное представление, если бы не травмы молодого человека, которого они называли Джейми. Его рана, судя по оставленным следам, явно была нанесена чем-то очень похожим на мушкетную пулю. Поведение мужчин в коттедже тоже не согласовывалось с каким-либо притворством. То были серьезные люди с настоящими дирками95 и мечами. Может быть, это какой-нибудь изолированный анклав, где сельские жители периодически воспроизводят эпизоды собственной истории? Я слышала о подобных вещах в Германии, но в Шотландии – ни разу. «Ты также никогда не слышала, чтобы актеры стреляли друг в друга из мушкетов, не так ли?» – потешалась неприятно рациональная часть моего сознания. Я оглянулась на скалу, чтобы определить свое местоположение, затем – вперед, на горизонт, и кровь застыла у меня в жилах. Там не было ничего, кроме похожих на перья сосновых игл, непроглядно черных на фоне звездной россыпи. Где же огни Инвернесса? Если позади меня Кокнаммон-Рок, – а я знала, что это так, – то Инвернесс должен быть не более чем в трех милях96 к юго-западу. На таком расстоянии я должна была видеть отсвет города в небе. Если бы он там был. Я раздраженно встряхнулась, обхватив себя за локти, чтобы согреться. Даже допустив на мгновение совершенно неправдоподобную мысль, что я попала в отличное от моего время, Инвернесс стоял на своем нынешнем месте около шестисот лет. Он и стоял. Но, судя по всему, в нем не было света. При сложившихся обстоятельствах это всячески наводило на мысль об отсутствии электрического освещения. Вот еще одно доказательство, если оно мне нужно. Но доказательство чего именно? Фигура выступила из темноты так близко от меня, что я едва в нее не врезалась. Подавив крик, я повернулась, собираясь удрать, но большая рука схватила меня за предплечье, предотвращая побег. – Не волнуйтесь, девушка. Это я. – Именно этого я и боялась, – сердито сказала я, хотя на самом деле испытала облегчение от того, что это Джейми. Я боялась его не так, как остальных мужчин, хотя он выглядел не менее опасным. И все же он был молод, даже моложе меня, насколько я могла судить. И мне было трудно испытывать страх перед тем, с кем я совсем недавно обходилась как с пациентом. – Надеюсь, вы не перенапрягали то плечо, – заговорила я осуждающим тоном госпитальной матроны. Если бы мне удалось установить соответствующий властный тон, пожалуй, я смогла бы убедить его отпустить меня. – В той небольшой заварушке толку от этого было бы мало, – признался он, массируя плечо свободной рукой. Как раз в этот момент он оказался в полосе лунного света, и я увидела спереди на его рубашке огромное пятно крови. «Артериальное кровотечение, – тут же подумала я. – Но тогда почему он до сих пор на ногах?» – Вы ранены! – воскликнула я. – У вас открылась рана на плече или это свежая? Сядьте и дайте мне посмотреть! Я подтолкнула его к груде валунов, поспешно припоминая способы оказания неотложной медицинской помощи в полевых условиях. Под рукой не было никаких материалов, кроме того, во что я была одета. Я уже потянулась за остатками своей комбинации, намереваясь использовать их для остановки кровотечения, когда он рассмеялся. – Ай, не обращайте внимания, девушка. Это не моя кровь. По крайней мере, большая ее часть, – добавил он, осторожно отстраняя от тела намокшую ткань. Я сглотнула, почувствовав легкую тошноту. – О, – вяло проронила я. – Дугал и остальные будут ждать у дороги. Идемте, – он взял меня за руку, но не в качестве знака внимания, а скорее как средства заставить меня следовать за ним. Я решила рискнуть и проявить упрямство. – Нет! Я с вами не пойду! Он остановился, удивленный моим сопротивлением. – Нет уж, пойдете. Казалось, мой отказ его не огорчил; напротив, его почти забавляло, что я возражаю снова быть похищенной. – А что, если я не соглашусь? Собираетесь перерезать мне глотку? – требовательно спросила я, форсируя события. Он обдумал возможные варианты и спокойно ответил: – Нет, зачем? На вид вы не тяжелая. Если не пойдете сами, я подниму вас и перекину через плечо. Хотите, чтобы я так и сделал? Он шагнул в мою сторону, и я поспешно отступила. У меня не было ни малейшего сомнения, что он так и поступит, ранен он или нет. – Нет! Вам нельзя этого делать, вы снова повредите свое плечо. Черты его лица были размыты, но лунный свет отразил блеск его зубов, когда он усмехнулся. – Ну, тогда, поскольку вы не хотите, чтобы я навредил себе, наверно, это значит, что вы пойдете со мной? Я изо всех сил попыталась подобрать достойный ответ, но так и не сумела. Он снова решительно взял меня за руку, и мы направились к дороге. Джейми крепко сжимал мое предплечье, удерживая в вертикальном положении, когда я спотыкалась о камни и растения. Сам он шагал по колючей вересковой пустоши так, словно это была мощеная дорога при свете дня. «В нем течет кошачья кровь, – кисло рассуждала я. – Не сомневаюсь, именно поэтому ему удалось подкрасться ко мне в темноте». Остальные мужчины, как и упоминалось, ждали с лошадьми неподалеку; очевидно, обошлось без потерь или ранений, так как все они были на месте. С горем пополам унизительно вскарабкавшись, я снова плюхнулась в седло. Головой я нечаянно стукнула Джейми по больному плечу, и он с шипением втянул в себя воздух. Я попыталась скрыть свое недовольство из-за того, что меня снова схватили, и раскаяние в том, что причинила ему боль, за задиристой назойливостью. – Так вам и надо, устроили потасовку в окрестностях и погоню через кусты и камни. Я ведь просила не шевелить тем суставом: теперь у вас, скорее всего, кроме синяков, еще и порваны мышцы. Его, казалось, позабавила моя выволочка. – Ну, особого выбора у меня не было. Не пошевели я плечом, больше никогда не пошевелил бы ничем другим. Одной рукой я могу справиться с одним красномундирником, может, даже с двумя, – заявил он чуть хвастливо, – но не с тремя. Кроме того, – продолжал он, прижимая меня к своей пропитанной кровью рубашке, – вы можете снова мне его вылечить, когда мы доберемся до места. – Это вы так думаете, – холодно ответила я, отстраняясь от липкой ткани. Он прищелкнул языком, понукая лошадь, и мы снова тронулись в путь. После стычки все мужчины были в дико приподнятом настроении, много смеялись и шутили. Мою незначительную роль в срыве засады высоко оценили, и в мою честь пили из фляжек, которые имелись у некоторых мужчин. Мне предложили немного содержимого, но поначалу я отказалась под предлогом, что мне и трезвой трудно держаться в седле. Из мужского разговора я заключила, что в том месте оказался небольшой патруль из десяти английских солдат, вооруженных мушкетами и саблями. Кто-то передал флягу Джейми, и, пока он пил, я почувствовала аромат жгучего, пахнущего гарью спиртного. Желания пить у меня не было, но слабый запах меда напомнил мне, что я умираю с голода, причем уже давно. Мой желудок издал постыдно громкое урчание, возражая против моего нерадивого отношения. – Эй, Джейми, дружище! Оголодал, да? Или у тебя с собой волынка? – крикнул Руперт, перепутав источник звука. – Думаю, достаточно голоден, чтобы съесть и волынку, – отозвался Джейми, любезно принимая вину на себя. Через минуту рука с флягой снова появилась передо мной. – Лучше сделайте маленький глоток, – прошептал он мне. – Желудок ваш он не наполнит, но заставит забыть о голоде. И еще о многом другом, как я надеялась. Я наклонила флягу и сделала глоток.
***
Мой провожатый оказался прав: виски разжег небольшой теплый огонек, который уютно горел у меня желудке, заглушая муки голода. Несколько миль мы проехали без происшествий, по очереди удерживая поводья и флягу с виски. Однако возле разрушенного коттеджа дыхание моего спутника постепенно сменилось прерывистыми хрипами. Наше шаткое равновесие, до сих пор удерживаемое размеренным покачиванием, вдруг стало куда более неустойчивым. Я была сбита с толку: если я не была пьяна, то казалось маловероятным, что он не трезв. – Остановитесь! На помощь! – завопила я. – Он сейчас свалится! Я вспомнила свое последнее незапланированное падение и не имела ни малейшего желания его повторять. Темные фигуры кружили и толпились вокруг нас, что-то растерянно бормоча. Джейми, как мешок с камнями, соскользнул головой вперед, к счастью приземлившись в чьи-то руки. К тому времени, как я сползла вниз, остальные мужчины уже слезли с лошадей и уложили его на открытом пространстве. – Он дышит, – сказал кто-то. – Это очень помогло, – огрызнулась я, лихорадочно нащупывая в темноте пульс. Наконец я его нашла: учащенный, но довольно сильный. Приложив ладонь к его груди и ухо к губам, я ощутила размеренные, без хриплых ноток, вдохи и выдохи. Я выпрямилась. – Думаю, он просто потерял сознание, – заключила я. – Положите ему под ноги седельную сумку и, если есть вода, принесите мне немного. К своему удивлению я заметила, что мои приказы были немедленно исполнены. Очевидно, молодой человек много для них значил. Он застонал и открыл глаза: бездонные отверстия в сиянии звезд. При тусклом свете его лицо напоминало череп, бледная кожа туго обтягивала изогнутые кости вокруг глазниц. – Со мной все в порядке, – произнес он, пытаясь сесть. – Просто чуть закружилась голова, только и всего. Я уперлась ладонью ему в грудь и уложила на спину. – Лежите смирно, – приказала я. На ощупь я быстро провела осмотр, затем встала на колени и повернулась к нависающей фигуре, по размерам которой я сделала вывод, что это главарь, Дугал. – Огнестрельная рана снова кровоточит, к тому же этого идиота ударили ножом. Думаю, ничего серьезного, но он потерял очень много крови. Его рубашка промокла насквозь, но я не знаю, сколько здесь его собственной крови. Ему нужен отдых и покой, нам стоит разбить здесь лагерь хотя бы до утра. Фигура произвела отрицательное движение. – Нет. Мы дальше, чем отважится забрести гарнизон, но все же следует помнить о Страже. Нам нужно пройти еще добрых пятнадцать миль97, – безликая голова откинулась назад, оценивая передвижение звезд. – Это самое меньшее часов пять, а скорее всего семь. Мы можем задержаться здесь настолько, чтобы вы остановили кровотечение и снова перевязали рану, не более того. Я принялась за дело, бормоча себе под нос, а Дугал тихим голосом отправил одну из теней охранять лошадей у дороги. Остальные мужчины ненадолго расслабились, попивая из фляжек и тихо переговариваясь. Мёртаг, чье лицо напоминало мордочку хорька, помогал мне: разрывал полотно на полосы, принес еще воды и поднял раненого, чтоб наложить повязку; Джейми было строго запрещено двигаться самому, несмотря на его ворчание, что он совершенно здоров. – Вы не здоровы, и это неудивительно, – огрызнулась я, давая выход своему страху и раздражению. – Что за идиот, получив ножевое ранение, даже не остановится, чтобы поберечь себя? Неужели не могли сказать, что у вас сильное кровотечение? Вам повезло, что вы не умерли, сломя голову носясь всю ночь по округе, вопя, устраивая драки и падая с лошади… не дергайтесь, дурак проклятый! Полосы вискозы и льняной ткани, с которыми я возилась, в темноте были раздражающе неуловимы. Они выскальзывали, избегая моей хватки, словно рыба, что удирает на глубину, издевательски сверкнув белым брюхом. Несмотря на холод, на моей шее выступил пот. Я все-таки завязала один конец и потянулась за другим, который упорно соскальзывал за спину пациента. – Вернись назад, ты… Ах чтоб тебя, ублюдок ты чертов! – Джейми шевельнулся, и первый кончик развязался. На мгновение воцарилась ошеломляющая тишина. – Господи, – заговорил толстяк по имени Руперт. – Никогда в жизни не слышал, чтобы женщина так выражалась. – Значит, ты никогда не встречался с моей тетушкой Гризель, – произнес другой голос, вызвав смех. – Твой муж отдубасил бы тебя, женщина, – донесся строгий голос из темноты под деревом. – Апостол Павел говорит: женщина да молчит…98 – Не лезьте, черт подери, не в свое дело, – прорычала я, пот каплями стекал у меня за ушами, – как и апостол Павел. Я вытерла лоб рукавом. – Поверните его влево. И если вы, – обратилась я к своему подопечному, – шевельнете хоть одним мускулом, пока я затягиваю эту повязку, я вас придушу! – О, хорошо, – послушно отозвался он. Я слишком сильно потянула за последний жгут, и слетела вся повязка. – Гори оно все в аду! – взревела я, в отчаянии ударив рукой по земле. Снова воцарилась ошеломляющая тишина, затем, пока я в темноте нащупывала развязавшиеся концы повязки, последовали дальнейшие замечания по поводу моих неженственных выражений. – Может, нам стоит отправить ее к Святой Анне, Дугал? – предложила одна из фигур с непроницаемым лицом, сидевшая на корточках у дороги. – Я ни разу не слышал, чтобы Джейми ругался с тех пор, как мы покинули побережье, а раньше болтал такое, что и моряка вгонял в краску. Четыре месяца в монастыре, должно быть, возымели какое-то действие. Ты ведь даже больше не произносишь имя Господа всуе, а, парень? – Ты бы тоже больше не стал, если бы тебя заставили за это покаяться, пролежав три часа после полуночи на каменном полу часовни в феврале, прикрытого одной рубашкой, – ответил мой пациент. Все мужчины расхохотались, а он продолжал: – Покаяние длилось всего два часа, но понадобился еще час, чтобы после этого подняться с пола: я думал, что мои… э-э-э, я думал, что примерз к плитам, но, оказалось, что просто окоченел. Он явно чувствовал себя лучше. Я невольно улыбнулась, и все же заговорила строго: – Ведите себя тихо, – заявила я, – иначе я вас покалечу. Он осторожно коснулся повязки, и я шлепнула его по руке. – О, угрозы, да? – дерзко спросил он. – И это после того, как я с вами поделился и своей выпивкой! Фляга завершила круговорот среди мужчин. Опустившись рядом со мной на колени, Дугал осторожно наклонил ее, чтобы больной выпил. Резкий, жгучий запах очень крепкого виски разнесся в воздухе, и я задержала фляжку рукой. – Больше никакого спиртного, – сказала я. – Ему нужен чай или, на худой конец, вода. Не алкоголь. Совершенно не обращая на меня внимания, Дугал выхватил у меня из руки фляжку и влил внушительную порцию остро пахнущей жидкости в горло моего пациента, заставив его закашляться. Подождав ровно столько, чтобы парень на земле восстановил дыхание, он снова приложил флягу. – Прекратите же! – я опять потянулась к виски. – Вы хотите напоить его так, чтобы он не мог встать? Меня грубо оттолкнули локтем в сторону. – Дерзкая маленькая стерва, разве нет? – заметил мой подопечный, похоже, забавляясь. – Займитесь своим делом, женщина, – приказал Дугал. – Этой ночью нам еще предстоит долгий путь, и ему понадобится вся сила, которую может дать выпивка. Как только повязки были наложены, больной попытался сесть. Я толкнула его на спину и коленом уперлась ему в грудь, чтобы удержать на месте. – Вам нельзя двигаться, – заявила я категорично. Я схватила Дугала за подол килта и резко дернула, вынуждая его снова опуститься рядом со мной на колени. – Взгляните на это, – потребовала я тоном наилучшей палатной медсестры. И плюхнула насквозь промокшую массу сброшенной рубашки ему в руку. С возгласом отвращения он ее выронил. Я взяла его за руку и положила на плечо раненого. – И взгляните сюда. Какое-то лезвие вонзили ему прямо в трапециевидную мышцу. – Штык, – услужливо вставил больной. – Штык! – воскликнула я. – И почему вы мне не сказали? Он пожал было плечами, но резко остановился, тихо застонав от боли. – Я чувствовал, как он входит, но не понимал, насколько все серьезно: было не так уж больно. – А сейчас болит? – Ну да, – быстро ответил он. – Прекрасно, – заявила я, совершенно взбешенная. – Вы это заслужили. Может это научит вас, как гоняться по округе, похищая молодых женщин и у-убивая людей, и… – я почувствовала, что готова нелепо расплакаться, и замолчала, пытаясь овладеть собой. Дугал начинал терять терпение от этого разговора. – Ладно, приятель, ты сможешь держать ноги по бокам лошади? – Он никуда не может ехать! – возмущенно запротестовала я. – Он должен быть в больнице! Конечно же, он не может… Мои протесты, как обычно, были полностью проигнорированы. – Ты сможешь ехать? – повторил Дугал. – Да, если ты уберешь девушку с моей груди и принесешь мне чистую рубашку.
===
82. Галун – золотая или серебряная мишурная тесьма или плотная лента (различных цветов), нашиваемая на форменную одежду, платье и т.п., а также нашивка из этой тесьмы. 83. Обшлаг – отворот на рукаве мужской одежды. Термин используется обычно при описании военной формы. 84. Чуть больше 15 см. 85. Эполеты – наплечные знаки различия военных чинов и воинского звания на военной форме. 86. Котта́рии или ко́ттеры – категория малоземельного зависимого крестьянства в средневековых Англии и Шотландии. От основной массы лично несвободных крестьян (вилланов в Англии, хазбендменов в Шотландии) коттарии отличались незначительностью размеров своего надела и относительно необременительными отработочными повинностями, что превращало этот слой в сельскохозяйственных наёмных рабочих. Этим термином в Англии Средних Веков и Нового Времени назывались безземельные батраки и подёнщики, подмастерья и рабочие деревенских мастерских. Как правило, имели в собственности только свою хижину, или коттедж. 87. Ло́феры – туфли без шнурков, союзка и мыски которых украшены приподнятым полукруговым швом. Такой деталью лоферы напоминают мокасины, но в отличие от последних у них имеется каблук. 88. Улекс европейский (утёсник европейский или английский дрок) – высокий колючий кустарник (60-200 см). 89. Не больше 2 м. 90. Брюшистый нож – нож с округлой режущей кромкой, применяемый для разрезов значительной протяженности. 91. Кейбер – бревно из ствола молодого дерева, используется при шотландской игре в «метание ствола». 92. Игра слов: английское слово «nurse» означает и «медсестра», и «кормилица». 93. Мертиолят (тимеросал) – органическое соединение ртути, применяемое в качестве дезинфицирующего средства, в том числе для обработки кожи и слизистых оболочек. 94. Карболовая кислота – антисептический препарат, оказывает дезинфицирующее действие. 95. Дирк – шотландский национальный кинжал. 96. Около 5 км. 97. Чуть больше 24 км. 98. «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит» (1-е Послание Коринфянам 14:34).
Оставшаяся часть пути прошла без происшествий, если считать непримечательной поездку длиной в пятнадцать миль верхом по пересеченной местности ночью, часто по бездорожью, в компании вооруженных до зубов мужчин в килтах и на одной лошади с раненым. По крайней мере, на нас не напали разбойники, мы не наткнулись на диких животных, и не шел дождь. По тем меркам, к которым я уже начала привыкать, поездка была довольно скучной. Над туманной пустошью полосами и косыми штрихами занимался рассвет. Впереди маячила наша цель – огромная масса темного камня, очерченная серым светом. Окрестности больше не были тихими и безлюдными. По направлению к замку двигалась кучка простецки одетых людей. Чтобы пропустить скачущих рысью лошадей, они отступили на обочину узкой дороги, вытаращив глаза на то, что они явно приняли за мое чужеземное одеяние. Как и следовало ожидать, все плотно заволокло туманом, но света было достаточно, чтобы разглядеть каменный мост, выгнувшийся над небольшим ручьем, который протекал перед замком и впадал в тускло поблескивающее озеро в четверти мили99 отсюда. Сам замок выглядел грубоватым и надежным. Никаких причудливых башенок или зубчатых стен с бойницами. Он больше напоминал огромный укрепленный дом с толстыми каменными стенами и высокими щелевидными окнами. Несколько труб дымились над гладкой черепичной крышей, усиливая общее впечатление серости. Ворота замка были достаточно широкими, чтобы одновременно вместить две телеги. Утверждаю это, не опасаясь возражений, потому что именно так и произошло, когда мы пересекали мост. Одна телега, запряженная волами, была нагружена бочками, другая – сеном. Наша небольшая кавалькада сгрудилась на мосту, нетерпеливо ожидая, пока телеги завершат свой многотрудный въезд. Когда лошади осторожно ступили на скользкие камни мокрого двора, я рискнула задать вопрос. С моим спутником я не разговаривала с тех пор, как поспешно перевязала его плечо на обочине дороги. Он тоже молчал, если не считать редкого ворчания из-за неприятных ощущений, когда лошадь оступалась и его встряхивало. – Где мы? – прокаркала я, хриплым от холода и долгого молчания голосом. – В крепости Леох, – кратко ответил он. Замок Леох. Что ж, теперь, по крайней мере, я знала, где нахожусь. Когда я раньше видела замок Леох, он представлял собой живописные развалины примерно в тридцати милях100 к северу от Баргреннана. Сейчас он был значительно живописнее благодаря свиньям, роющим землю под стенами крепости, и всепроникающей вони неочищенных сточных вод. Я уже начинала привыкать к невероятной мысли, что, скорее всего, оказалась где-то в восемнадцатом веке. Я была уверена, что в Шотландии 1945 года подобной грязи и хаоса не было нигде, даже после бомбежек. А мы определенно в Шотландии: произношение людей во дворе не оставляло в этом сомнений. – Эй, Дугал! – крикнул одетый в лохмотья конюх, подбегая, чтобы схватить за повод ведущую лошадь. – Ты рано, дружище, мы и не думали увидеть тебя до собрания! Предводитель нашего маленького отряда соскочил с седла, передав поводья неопрятному юнцу. – Да уж, нам порой везло, а порой не очень. Я пойду повидаюсь с братом. Позовешь мистрис Фиц, чтоб она накормила ребят? Им надо позавтракать и отоспаться. Он сделал Мёртагу и Руперту знак следовать за ним, и вместе они скрылись под стрельчатой аркой. Остальные спешились и еще минут десять, упревшие, ждали на мокром дворе, пока мистрис Фиц, кем бы она ни была, изволит показаться. Орава любопытных детишек собралась вокруг нас, гадая о моем возможном происхождении и предназначении. Те, что посмелее, только начали набираться храбрости, чтобы дернуть меня за подол, когда во двор выбежала крупная, полная дама в темно-коричневом платье из льняного домотканого полотна и прогнала их прочь. – Уилли, дорогой мой! – воскликнула она. – Как я рада тебя видеть! И Недди! – она приветствовала маленького плешивого мужчину таким сердечным поцелуем, что чуть не сбила его с ног. – Думаю, вам надо позавтракать. На кухне всего полно, идите и наедайтесь. Повернувшись ко мне и Джейми, она отшатнулась, словно ее укусила змея. Она оглядела меня, разинув рот, затем повернулась к Джейми за объяснением такого явления. – Клэр, – сказал он, слегка склонив голову в мою сторону. – И мистрис Фицгиббонс, – добавил он, наклонившись в другую сторону. – Мёртаг нашел ее вчера, и Дугал сказал, что мы должны взять ее с собой, – добавил он еще, давая понять, что его винить не стоит. Мистрис Фицгиббонс закрыла рот и с проницательно оценивающим видом оглядела меня с головы до ног. Очевидно, она решила, что, несмотря на мой странный и возмутительный внешний вид, я выгляжу вполне безобидно, потому что она улыбнулась – доброжелательно, невзирая на несколько отсутствующих зубов – и взяла меня за руку. – Значит, Клэр. Добро пожаловать. Пойдемте со мной, и мы найдем для вас что-нибудь более… ммм… – качая головой, она оглядела мое короткое платье и неподходящие туфли. Она решительно повела меня прочь, когда я вспомнила о своем пациенте. – Ой, подождите, пожалуйста! Я забыла про Джейми. Мистрис Фицгиббонс удивилась: – Так ведь Джейми может сам о себе позаботиться. Он знает, где достать еду, и кто-нибудь устроит его на ночлег. – Но он ранен. Вчера в него стреляли, а этой ночью ударили штыком. Я наложила жгут на рану, чтобы ехать верхом, но у меня не было времени как следует ее промыть и перевязать. Я должна позаботиться об этом сейчас, пока рана не инфицировалась. – Инфицировалась? – Да, то есть воспалилась, понимаете, с гноем, опухолью и лихорадкой. – О да, я понимаю, что вы имеете в виду. Но вы хотите сказать, будто знаете, что для этого нужно сделать? Так вы чародейка? Битон? – Что-то в этом роде. Я понятия не имела, что такое Битон, и не хотела углубляться в свою медицинскую квалификацию, стоя под начавшим моросить холодным дождем. Мистрис Фицгиббонс, похоже, была того же мнения, потому что она окликнула Джейми, который направлялся в противоположную сторону, и, также взяв его за руку, потащила нас обоих в замок. После долгого странствования по холодным, узким коридорам, тускло освещенным щелевидными окнами, мы пришли в довольно большую комнату, где обнаружились кровать, пара табуретов и самое главное – камин. Я на время оставила своего подопечного без внимания, предпочитая отогреть руки. Мистрис Фицгиббонс, вероятно, невосприимчивая к холоду, усадила Джейми на табурет возле камина и осторожно сняла с него остатки его изодранной рубашки, заменив их теплым стеганым одеялом с кровати. Она раскудахталась над плечом, покрытым синяками и распухшим, и поковыряла мою неумелую повязку. Я повернулась от огня. – Думаю, ее надо будет отмочить, а затем промыть рану раствором для… для предотвращения лихорадки. Из мистрис Фицгиббонс вышла бы превосходная медсестра. – Что вам понадобится? – спросила она просто. Я крепко призадумалась. Что, во имя Господа, люди использовали для предотвращения инфекции до появления антибиотиков? Да еще из тех ограниченных составляющих, которые можно раздобыть в примитивном шотландском замке сразу после рассвета? – Чеснок! – торжествующе воскликнула я. – Чеснок и, если он у вас есть, ведьмин орех101. Еще мне понадобится несколько чистых тряпок и котелок, чтобы вскипятить воду. – Ага, ладно, думаю, это найдется, может, еще немного окопника102. А как насчет чая из конопельника103 или ромашки? Парень выглядит так, словно ночка была долгой. Молодой человек и в самом деле покачивался от усталости, слишком измученный, чтобы протестовать, когда мы обсуждали его, словно неодушевленный предмет. Вскоре мистрис Фицгиббонс вернулась, набив передник головками чеснока, марлевыми мешочками с сушеными травами и разорванным на полосы старым полотном. Маленький черный чугунный котелок свисал с одной мясистой руки, а большую оплетенную бутыль с водой она держала так, словно та была наполнена гусиным пухом. – Итак, душенька, что еще я могу для вас сделать? – весело спросила она. Я предложила ей вскипятить воду и очистить зубчики чеснока, пока сама изучала содержимое свертков с травами. Там был ведьмин орех, который я просила, посконник и окопник для чая и что-то, в чем я неуверенно опознала вишневую кору. – Обезболивающее, – радостно пробормотала я, припоминая, как мистер Крук объяснял для чего нужны найденные нами кора и травы. Прекрасно, это нам понадобится. Я бросила несколько очищенных зубчиков чеснока вместе с небольшим количеством ведьминого ореха в кипящую воду, затем добавила в эту смесь полоски ткани. Посконник, окопник и вишневая кора настаивались в небольшой кастрюле с горячей водой, стоявшей у огня. Эти приготовления немного успокоили меня. Если я и не знала наверняка, где нахожусь и почему, то по крайне мере понимала, что делать в ближайшие четверть часа. – Спасибо вам… а-а, мистрис Фицгиббонс, – почтительно сказала я. – Теперь я справлюсь, если у вас есть какие-нибудь дела. Необъятная дама рассмеялась, ее грудь так и вздымалась. – Ах, девочка! Мне действительно есть чем заняться! Я пришлю вам немного бульона. Зовите, если вам понадобиться что-нибудь еще. С удивительной скоростью она доковыляла до двери и исчезла по своим делам.
***
Я тянула повязку так осторожно, как только могла. Тем не менее, накладка из вискозы прилипла к плоти, отрываясь с тихим потрескиванием засохшей крови. Капельки свежей крови сочились по краям раны, и я извинилась за причиняемую боль, хотя он не двигался и не издавал ни звука. Он слегка улыбнулся, пожалуй, даже с намеком на флирт. – Не волнуйтесь, девушка. Мне делали намного больнее, и люди гораздо менее привлекательные, – он наклонился вперед, чтоб я промыла рану чесночным отваром, и одеяло соскользнуло с его плеча. Я сразу поняла, что его замечание, неважно комплимент то был или нет, всего лишь констатация очевидного факта: ему причиняли боль куда сильнее. Верхняя часть его спины была крест-накрест покрыта выцветшими, бледными линиями. Его зверски пороли, и не один раз. В некоторых местах, где следы от плети пересекались, виднелись небольшие полосы серебристой рубцовой ткани, и неровные участки – там, где несколько ударов пришлись на одно и то же место, сдирая кожу и разрывая мышцы под ней. Я, разумеется, повидала немало ран и увечий, будучи военной медсестрой, но в этих шрамах было нечто безобразно жестокое. Должно быть, при виде этого зрелища я втянула воздух, потому что он повернул голову и поймал мой пристальный взгляд. Он пожал здоровым плечом. – Красномундирники. Выпороли меня дважды, в течение недели. Думаю, они сделали бы это дважды за один день, если бы не боялись меня убить. Какое удовольствие пороть мертвеца? Промывая рану, я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно: – Не думаю, что кто-то стал бы делать подобное ради удовольствия. – Нет? Видели бы вы его. – Кого? – Капитана красных мундиров, который сдирал с моей спины шкуру. Если он и не казался особенно веселым, то по крайней мере был очень доволен собой. Куда больше, чем я, – криво усмехнувшись, добавил он. – Звали его Рэндалл. – Рэндалл! – я не смогла скрыть потрясения в своем голосе. Холодные голубые глаза уставились в мои. – Вы знакомы с этим человеком? – в голосе внезапно зазвучало подозрение. – Нет, нет! Я когда-то знала семью с такой фамилией, давно, хм, очень давно, – от волнения я уронила тряпку для обтирания. – Проклятье, теперь снова придется кипятить. Я подхватила ее с пола и поспешила к камину, пытаясь за деловитостью скрыть замешательство. Мог ли этот капитан Рэндалл быть предком Фрэнка: солдатом с безупречным послужным списком, доблестным на поле боя, получавшим рекомендации от герцогов? И если да, то мог ли кто-то, имеющий отношение к моему милому нежному Фрэнку, вообще быть способным нанести ужасающие отметины на спину этого парня? Я возилась у камина, подбросив еще несколько горстей ведьминого ореха и чеснока и положив больше тряпок, чтобы пропитались. Решив, что могу контролировать свой голос и выражение лица, я вернулась к Джейми с тряпицей в руке. – За что вас пороли? – вдруг спросила я. Вряд ли это прозвучало тактично, но мне ужасно хотелось знать, и я слишком устала, чтобы выражаться более мягко. Он вздохнул, беспокойно двигая плечом от моих прикосновений. Он тоже устал, и я, безусловно, причиняла ему боль, как ни старалась быть осторожной. – В первый раз за побег, а во второй – за кражу… так, во всяком случае, было записано в обвинительном заключении. – От чего вы бежали? – От англичан, – иронично приподняв бровь, ответил он. – Если вы хотели знать – откуда, то из Форт-Уильяма. – Я догадалась, что от англичан, – сказал я, подражая сухости его тона. – Начнем с того, как вы вообще оказались в Форт-Уильяме? Он потер лоб свободной рукой. – Ах, это. По-моему, из-за препятствования. – Препятствование, побег и кража. Похоже, вы действительно опасная личность, – небрежно произнесла я, надеясь отвлечь его от того, чем занималась. Это сработало, по крайней мере частично: один уголок широкого рта приподнялся, и один темно-голубой глаз сверкнул на меня через плечо. – О, я такой, – сказал он. – Удивительно, как это вы, английская девушка, чувствуете себя в безопасности в одной комнате со мной. – Ну, в данный момент вы выглядите вполне безобидным. Это была абсолютная неправда: без рубашки, покрытый шрамами и измазанный кровью, с заросшими щетиной щеками и покрасневшими от долгой ночной езды ве́ками, он выглядел как человек с совершенно сомнительной репутацией. И даже будучи уставшим, он казался вполне способным на очередное членовредительство, если возникнет такая необходимость. Он закатился на удивление низким, заразительным смехом. – Безобидный, как голубка, высиживающая яйца, – согласился он. – Я слишком голоден, чтобы представлять угрозу для чего-либо, кроме завтрака. Хотя, если заблудший баннок104 окажется в пределах досягаемости, я за последствия не отвечаю. Ой! – Простите, – пробормотала я. – Колотая рана глубокая и в ней грязь. – Ничего страшного. Но под щетиной цвета меди он заметно побледнел. Я попыталась снова вовлечь его в разговор. – Что такое препятствование? – спросила я между делом. – Признаться, это не кажется серьезным преступлением. Он глубоко вздохнул, решительно уставившись на резной кроватный столбик, пока я надраивала сильнее. – А… Ну полагаю, это все, что скажут англичане. В моем случае это означало защиту моей семьи и моей собственности и то, что меня при этом избили до полусмерти. Он крепко сжал губы, словно не желая больше ничего говорить, но через минуту продолжил, как будто стремясь сосредоточить свое внимание на чем-то еще, кроме своего плеча. – Это было почти четыре года назад. С поместий недалеко от Форт-Уильяма стал взиматься налог: продовольствие для гарнизона, лошади для перевозок и тому подобное. Не сказал бы, что многим это нравилось, но большинство отдавали что должны. Небольшие отряды солдат разъезжали по округе в сопровождении офицера и одной-двух повозок, собирая крохи еды и вещи. И вот как-то в октябре тот самый капитан Рэндалл явился в Л… – взглянув на меня, он быстро спохватился, – в наш дом. Я ободряюще кивнула, не отрывая взгляда от своей работы. – Мы не думали, что они заберутся так далеко: это место на приличном расстоянии от форта, и добраться до него нелегко. Но они добрались. Он ненадолго прикрыл глаза. – Мой отец отлучился – уехал на похороны на соседнюю ферму. А я с большинством мужчин был в полях, так как заканчивался сбор урожая, и многое нужно было успеть. Так что моя сестра оставалась в доме одна, не считая двух или трех служанок, которые, завидев красные мундиры, бросились наверх с головой прятаться под одеялом. Думали, что солдат прислал дьявол, и не сказать, что они ошибались. Я отложила тряпку. Самое неприятное было сделано: теперь все что требовалось, – это какая-нибудь припарка (без йода или пенициллина это всё, чем я могла помочь против инфекции), и надежная плотная повязка. Все еще не открывая глаз, молодой человек, казалось, ничего не заметил. – Я подошел к дому сзади, собираясь забрать из сарая часть сбруи, и услышал крики и визг моей сестры в доме. – И? – я старалась, чтобы мой голос звучал, насколько это возможно, тихо и ненавязчиво. Мне очень хотелось узнать об этом капитане Рэндалле; до сих пор эта история мало чем помогла развеять мое первоначальное впечатление о нем. – Я вошел через кухню и увидел, как двое обшаривают кладовку, набивая свои мешки мукой и ветчиной. Одного из них я ударил по голове, а другого выбросил в окно вместе с мешком и всем прочим. Затем ворвался в гостиную, где обнаружил двух красномундирников с моей сестрой, Дженни. Ее платье было слегка порвано, а у одного из них – расцарапано лицо. Он открыл глаза и чуть зловеще улыбнулся. – Я не стал мешкать и задавать вопросов. Мы нападали по очереди, и дела у меня шли не так уж плохо, так как их было всего двое, когда вошел Рэндалл. Он остановил драку нехитрым способом – приставив пистолет к голове Дженни. Вынужденного сдаться, Джейми тут же схватили и связали те два солдата. Рэндалл очаровательно улыбнулся своему пленнику и произнес: «Так-так. У нас тут две царапающихся кошки-злюки, а? Испытание каторжным трудом подправит ваш характер, думается мне, а если нет, что ж, познакомим вас еще с одной кошкой, по имени девятихвостка105. Но для иных кошечек у нас имеются и другие средства, ведь так, моя сладкая киска?» Играя желваками, Джейми на минуту замолчал. – Он держал руку Дженни за спиной, но потом отпустил, чтобы обхватить ее и запустить пятерню под платье, вроде как поверх груди, – вспомнив эту сцену, он неожиданно улыбнулся. – Ну и, – продолжил он, – Дженни припечатала его ногу и сильно двинула локтем в живот. И когда он, задыхаясь, скорчился, она развернулась и хорошенько пнула коленом ему по яйцам. Он коротко фыркнул от удовольствия. – Тогда же он выронил пистолет, и она потянулась за ним, но один из драгунов, державших меня, добрался до него первым. Я закончила перевязку и тихо стояла позади него, положив руку на его здоровое плечо. Казалось важным, чтобы он рассказал мне все, но я боялась, что он замолчит, если напомнить ему о моем присутствии. – Когда он отдышался настолько, чтобы заговорить, Рэндалл приказал своим людям вытащить нас обоих во двор. С меня сорвали рубашку, привязали к дышлу повозки, и Рэндалл отхлестал меня по спине плоской стороной своей сабли. Он почернел от ярости, но вид имел, можно сказать, неважный. Я чувствовал острую боль, но он не мог долго продолжать в том же духе. Краткая вспышка веселья уже улетучилась, и плечо под моей рукой отвердело от напряжения. – Когда он остановился, то повернулся к Дженни, – один из драгунов удерживал ее, – и спросил, хочет ли она смотреть дальше или предпочтет пойти с ним в дом и предложит ему лучшее развлечение. Плечо неловко дернулось. – Я не мог особо шевелиться, но крикнул ей, что мне не больно, – вполне терпимо мне было, – и что она не должна идти с ним, даже если они перережут мне глотку у нее на глазах. Они держали ее у меня за спиной, так что я не мог ничего видеть, но судя по звуку, она плюнула ему в лицо. Должно быть так, потому что следующее, что помню, – он схватил меня за волосы, откинул мне голову и приставил нож к горлу. «Я подумываю воспользоваться твоим предложением», – процедил Рэндалл сквозь зубы и вонзил острие прямо под кожу, так глубоко, чтобы пустить кровь. – Я видел кинжал прямо у своего лица, – рассказывал Джейми, – и узор из пятнышек, которые моя кровь оставляла в пыли под повозкой. Его голос звучал чуть ли не мечтательно, и я догадалась, что от усталости и боли он впал в нечто вроде гипнотического состояния. Возможно, он даже не помнил, что я нахожусь рядом. – Я хотел окликнуть сестру и сказать ей, что лучше умру, чем позволю ей опозорить себя с таким подонком. Но Рэндалл убрал кинжал от моего горла и всунул лезвие мне между зубами, так что крикнуть я не мог. Он потер рот, словно все еще ощущая горький привкус стали. Глядя прямо перед собой, он замолчал. – И что произошло дальше? – мне не стоило заговаривать, но я должна была знать. Он встряхнулся, как человек, пробудившийся ото сна, и большой рукой устало потер затылок. – Она пошла с ним, – резко произнес он. – Она считала, что он убьет меня, и, может быть, была права. Потом я не знаю, что случилось. Один из драгунов ударил меня по голове прикладом своего мушкета. Когда я очнулся, то лежал связанный в повозке с курами и трясся по дороге в Форт-Уильям. – Понятно, – тихо сказала я. – Мне жаль. Должно быть, для вас это было ужасно. Внезапно он улыбнулся, флёр усталости развеялся. – О, да. Куры не слишком завидная компания, особенно в долгом путешествии. Сообразив, что перевязка закончена, он для пробы приподнял плечо, при этом поморщившись. – Не делайте так! – выпалила я с тревогой. – Вы в самом деле не должны им двигать. Вообще, – я глянула на стол, чтобы убедиться, что там осталось несколько полосок сухой ткани. – Я хочу привязать эту руку к туловищу. Сидите спокойно. Он больше ничего не сказал, но когда понял, что больно не будет, чуть расслабился под моими руками. Я испытывала странное чувство близости к этому молодому незнакомому шотландцу; отчасти, как мне казалось, из-за ужасной истории, которую он только что рассказал мне, а отчасти из-за нашей долгой поездки в темноте, когда мы прижимались друг к другу в дремотном молчании. Кроме своего мужа, я спала с немногими мужчинами, но и раньше замечала, что когда спишь, по-настоящему спишь с кем-то, передается это чувство близости, словно твои сны вытекают, чтобы смешаться с его и укутать вас обоих покрывалом бессознательного понимания. «Атавизм106 какой-то», – подумала я. В древние, более примитивные времена, (вроде этих? – спросила еще одна часть моего рассудка) сон в присутствии другого человека считался актом доверия. Если доверие было обоюдным, простой сон мог сблизить вас больше, чем телесное соединение. Зафиксировав повязку, я помогла ему надеть рубашку из грубого льняного полотна, осторожно накинув ее на больное плечо. Он поднялся, чтобы одной рукой заправить ее в килт, и улыбнулся мне: – Благодарю вас, Клэр. У вас приятные прикосновения. Он вытянул руку так, будто хотел коснуться моего лица, но, похоже, передумал; рука дрогнула и опустилась. Очевидно, он тоже почувствовал этот странный прилив близости. Я поспешно отвела глаза, отмахнувшись жестом – «не стоит, сущие пустяки». Мой взгляд прошелся по комнате, подметив закопченный камин, узкие незастеклённые окна и массивную дубовую мебель. Никаких электрических приспособлений. Никакого коврового покрытия. Никаких блестящих латунных головок на кроватной раме. Все это и впрямь выглядело как замок восемнадцатого века. Но как же Фрэнк? Человек, которого я встретила в лесу, был пугающе похож на него, но то, как Джейми описал капитана Рэндалла, было совершенно чуждо всему, что я знала о моем нежном, миролюбивом муже. Но зато, если это правда – а я начинала признаваться даже самой себе, что такое возможно, – тогда он на самом деле мог быть практически кем угодно. Человек, которого я знала лишь по генеалогическому древу, вовсе не обязан походить поведением на своих потомков. Но в данный момент я беспокоилась именно о Фрэнке. Если я действительно находилась в восемнадцатом веке, то где был он? Что он сделал, когда я не вернулась к миссис Бэйрд? Увижу ли я его когда-нибудь снова? Мысли о Фрэнке стали последней каплей. С того момента, как я шагнула сквозь камень, и привычная жизнь перестала существовать, я подвергалась нападениям, угрозам, похищениям и притеснениям. Больше суток я не ела и не спала нормально. Я попыталась взять себя в руки, но моя губа задрожала, а глаза невольно наполнились слезами. Я повернулась к огню, чтобы спрятать лицо, но было слишком поздно. Джейми взял меня за руку, мягко спросив, что случилось. Свет от камина сверкнул на моем золотом обручальном кольце, и я начала всерьез всхлипывать. – О, я… со мной все будет в порядке, все хорошо, правда, это… просто мой… мой муж… я не… – Ох, девушка, выходит, вы овдовели? Его голос был полон такой сочувствующей заботы, что я полностью потеряла самообладание. – Нет… да… то есть, я не… да, полагаю, что так! – истерично рыдая, я рухнула на него, переполненная переживаниями и усталостью. У парня оказалась добрая душа. Вместо того чтобы позвать на помощь или в замешательстве ретироваться, он сел, здоровой рукой уверенно усадил меня к себе на колени и стал бережно укачивать, бормоча мне на ухо что-то ласковое по-гэльски и одной рукой приглаживая волосы. Я горько заплакала, мгновенно поддавшись страху и безотрадной растерянности, но потихоньку успокаивалась, пока Джейми ласкал мне шею и спину, принося утешение своей широкой, теплой грудью. Мои рыдания стихли, и я начала обретать спокойствие, устало прильнув к изгибу его плеча. «Неудивительно, что он так хорошо ладит с лошадьми», – смутно подумала я, чувствуя, как его пальцы нежно массируют у меня за ушами, и прислушиваясь к его успокаивающей, непонятной речи. Будь я лошадью, позволила бы ему скакать на мне, куда угодно. Эта абсурдная мысль, к сожалению, наложилась на мое пробудившееся осознание того, что молодой человек все-таки не был полностью измотан. На самом деле это становилось неприлично очевидным для нас обоих. Я закашлялась, прочистила горло и, вытирая глаза рукавом, соскользнула с его колен. – Я прошу прощения… то есть, я хочу сказать, спасибо за… но я… – бормотала я, пятясь от него с пылающим лицом. Он тоже слегка покраснел, но не растерялся. Дотянувшись до моей руки, он привлек меня обратно. Осторожно, чтобы не коснуться меня как-то иначе, он взял меня за подбородок, вынудил поднять голову и посмотреть ему в лицо. – Вам не нужно меня бояться, – мягко произнес он. – И никого здесь, пока я с вами. Он отпустил меня и повернулся к камину. – Вам не помешает что-нибудь горячее, девушка, – заметил он, как ни в чем не бывало, – а также немного еды. Лучше всего поможет то, что у вас в желудке. Я робко рассмеялась над его попытками налить бульон одной рукой и поспешила на помощь. Он оказался прав: еда действительно помогла. В дружественном молчании мы прихлебывали бульон и ели хлеб, разделяя возрастающее удовлетворение от тепла и сытости. Наконец он встал, подхватив с пола упавшее одеяло. Бросил его обратно на кровать и жестом указал в том направлении. – Поспите немного, Клэр. Вы устали, и, скорее всего, в ближайшее время кто-то захочет поговорить с вами. То было зловещее напоминание о моем шатком положении, но я была слишком измотана, чтобы обращать на это внимание. Лишь для проформы я высказала протест по поводу того, чтобы занять кровать: никогда еще мне не доводилось видеть ничего более притягательного. Джейми заверил меня, что сможет найти постель в другом месте. Я свалилась головой вперед на груду одеял и уснула раньше, чем он добрался до двери.
===
99. 402 м. 100. Почти 50 км. 101. Ведьмин орех, иначе гамамелис виргинский – кустарник с желтыми цветами; плоды настаивают на спирту и настойку используют как антисептическое и вяжущее средство. 102. Окопник – род многолетних лесных травянистых растений. Служит средством, ускоряющим восстановление повреждённых костей, используется для лечения гнойных ран. 103. Посконник, в простонародье конопельник – род многолетних растений семейства астровые. Средства на его основе снимают боль, заживляют раны, уничтожают болезнетворные бактерии, останавливают воспалительные процессы. 104. Баннок – большая лепёшка из овсяной, ячменной или гороховой муки. 105. Кошка-девятихвостка (англ. Cat o'nine tails) – плеть с девятью и более хвостами, обычно с твёрдыми наконечниками, специальными узлами либо крючьями на концах, наносящая рваные раны. Аналогия с кошкой появилась, вероятно, из-за параллельных ран, которые наносят «когти» орудия. 106. Атавизм – появление у отдельных организмов данного вида признаков, которые существовали у отдалённых предков, но были утрачены в процессе эволюции.
Проснулась я в состоянии полной растерянности. Я смутно помнила, что что-то было не так, но не могла вспомнить, что именно. По правде говоря, я спала так крепко, что с минуту не могла вспомнить кто я такая, не говоря уже о том, где нахожусь. Мне было тепло, а снаружи в комнате стоял пронизывающий холод. Я попыталась снова зарыться в свой кокон из одеял, но разбудивший меня голос был назойлив. – Ну же, девушка! Давайте, вам пора вставать! Голос был низким и добродушно-задиристым, как лай пастушьей собаки. Я неохотно приоткрыла один глаз ровно настолько, чтобы увидеть гору из коричневой домотканой материи. Мистрис Фицгиббонс! Ее вид потряс меня, приведя в полную ясность рассудка, и память вернулась. Значит, это все-таки правда. Завернувшись в одеяло, чтобы не замерзнуть, я, заплетаясь, выбралась из постели и как можно быстрее направилась к огню. Мистрис Фицгиббонс ждала меня с чашкой горячего бульона; я потягивала его маленькими глотками, чувствуя себя выжившим после какой-то крупной бомбардировки, пока она раскладывала на кровати груду одежды. Там были длинная желтоватая льняная сорочка с тонкой кружевной каймой, нижняя юбка из тонкого хлопка, две верхние юбки в коричневых тонах и светлый лимонно-желтый корсаж. Довершали ансамбль шерстяные чулки в коричневую полоску и пара желтых домашних туфель. Не допуская никаких возражений, дама торопливо выдернула меня из моей неподходящей одежды и руководила моим облачением от начала и до конца. Она отступила назад, с удовлетворением разглядывая дело рук своих. – Желтый вам к лицу, девушка, так я и думала. Хорошо подходит к таким каштановым волосам и подчеркивает золото ваших глаз. Хотя постойте, вам нужна ленточка. Вывернув карман, похожий на большой мешок, она извлекла полную горсть лент и мелких украшений. Слишком ошеломленная, чтобы сопротивляться, я позволила ей, пока она кудахтала над неподобающим для женщины видом моей короткой стрижки до плеч, уложить мои волосы, стянув локоны с боков назад бледно-желтой лентой. – Боже мой, дорогая, о чем вы только думали, когда так коротко подстригали волосы? Вы переодевались, что ли? Я слышала, что некоторые девушки так делают, чтобы скрыть свой пол во время путешествий, и тем самым уберечься от этих проклятых красномундирников. Хорошее же времечко, скажу я, если леди не могут безопасно ездить по дорогам. Она продолжала в том же духе, приглаживая там и тут, заправляя локон или расправляя складку. Наконец я была облачена так, как ей было угодно. – Ну вот, так очень хорошо. Теперь у вас как раз есть время немного перекусить, а затем мне следует отвести вас к хозяину. – Хозяину? – переспросила я. Меня не волновало, каким будет ответ. Кем бы хозяин ни был, он, скорее всего, будет задавать непростые вопросы. – Ну, конечно, к Маккензи. К кому же еще? В самом деле, к кому же еще? Замок Леох, как я смутно припоминала, находился в центре земель клана Маккензи. Очевидно, вождем клана опять же был Маккензи. Я начинала понимать, почему наш небольшой отряд всадников скакал всю ночь, чтобы добраться до замка: это было неприступное и безопасное место для людей, преследуемых солдатами короны. Ни один английский офицер, обладающий хотя бы каплей здравого смысла, не повел бы своих людей вглубь земель клана. Поступить так означало рискнуть жизнью, наткнувшись на засаду в первой же рощице. И только большая армия могла дойти до ворот замка. Я попыталась вспомнить, заходила ли на самом деле когда-нибудь английская армия так далеко, когда вдруг осознала, что возможная судьба замка имеет гораздо меньшее значение, чем мое ближайшее будущее. Ни лепешки, ни каша, которые мистрис Фицгиббонс принесла мне на завтрак, не вызывали у меня аппетита, но я поковырялась в них и притворилась, что ем, чтобы выиграть время для размышлений. К тому моменту, когда мистрис Фиц вернулась, чтобы проводить меня к Маккензи, я уже состряпала приблизительный план.
***
Лэрд принял меня в комнате на верхней площадке каменной лестницы. То была круглая комната в башне, полная картин и гобеленов, развешанных по наклонным стенам. Если остальная часть замка казалась достаточно удобной, хотя и несколько пустой, эта комната была переполнена роскошью: заставлена мебелью, изобилующей декоративными украшениями, и тепло освещена камином и свечами в противовес дневной мороси снаружи. И если во внешних стенах замка имелись лишь высокие щелевые окна, подходящие для защиты от нападения, здесь внутренняя стена совсем недавно была снабжена длинными створчатыми окнами, пропускающими то, что было дневным светом. Когда я вошла, мое внимание сразу привлекла огромная металлическая клетка, искусно сконструированная таким образом, что вписалась в округлую стену от пола до потолка, и заполненная десятками крошечных птичек: зябликами, овсянками, синичками и несколькими видами славок. Стоило приблизиться и мой взгляд заполонили пухлые гладкие тельца с блестящими глазками-бусинками, похожие на драгоценные камни на фоне бархатной зелени, мелькающие среди листьев дуба, вяза и каштана, заботливо ухоженных деревьев, уходящих корнями в горшки с мульчированной107 почвой, что стояли на полу клетки. Веселый щебет перекликающихся пташек перемежался трепетом крылышек и шелестом листвы, когда обитатели порхали и прыгали по своим делам. – Хлопотливые маленькие создания, не правда ли? Низкий, приятный голос раздался у меня за спиной, и я обернулась с улыбкой, которая так и застыла у меня на лице. У Колума Маккензи были такие же широкие скулы и высокий лоб, как у его брата Дугала, однако жизненная энергия, придававшая Дугалу устрашающий вид, здесь смягчилась до чего-то более приветливого, хотя и не менее ярко выраженного. Более смуглый, с голубовато-серыми, а не карими глазами, Колум создавал такое же ощущение напряженности, находясь к вам чуть ближе, нежели считалось достаточно приличным. Хотя в данный момент я чувствовала неловкость из-за того, что прекрасно вылепленная голова и длинный торс заканчивались отвратительно кривыми и короткими ногами. Мужчина, которому следовало быть выше шести футов108, едва доставал мне до плеча. Он не сводил глаз с птиц, тактично давая мне столь необходимое время, чтобы совладать со своим выражением лица. Разумеется, он уже должен был привыкнуть к реакции людей, встречающихся с ним впервые. Оглядывая комнату, я задавалась вопросом, как часто он встречался с новыми людьми. Несомненно, это было убежище: мир, созданный собственноручно человеком, для которого внешний мир был нежеланным – или недоступным. – Приветствую вас, мистрис, – проговорил он с легким поклоном. – Меня зовут Колум бан Кэмпбелл Маккензи, я лэрд этого замка. Со слов своего брата я понял, что он… э-э-э… наткнулся на вас на некотором расстоянии отсюда. – Он похитил меня, если хотите знать, – отозвалась я. Мне бы хотелось поддержать душевный разговор, но еще больше я хотела выбраться из этого замка и вернуться на холм с кругом стоячих камней. Что бы со мной ни случилось, ответ был там – если вообще где-то был. Густые брови лэрда слегка поднялись, а тонко очерченные губы изогнулись в улыбке. – Что ж, возможно, – согласился он. – Дугал иногда бывает немного… импульсивен. – Ну, хорошо, – я махнула рукой, показывая, что милостиво закрываю эту тему. – Готова признать, что могло возникнуть недоразумение. Но я была бы очень благодарна, если бы меня вернули в… то место, откуда он меня забрал. – Ммм… – все еще не опуская брови, Колум указал на стул. Я неохотно села, и он кивнул одному из слуг, который сразу скрылся за дверью. – Я послал за чем-нибудь перекусить, мистрис… Бичем, верно? Как я понимаю, мой брат и его люди нашли вас… э-э… в каком-то явно затруднительном положении. Он, похоже, прятал улыбку, и мне было интересно, как именно ему описали мое якобы полуобнаженное состояние. Я сделала глубокий вдох. Теперь настало время для объяснения, которое я выдумала. Размышляя над этим, я вспомнила, что Фрэнк рассказывал мне, в ходе своей офицерской подготовки, о курсе сопротивления допросам, который он изучал. Основной принцип, насколько я помнила, заключался в том, чтобы придерживаться правды настолько, насколько это в человеческих силах, изменяя только те детали, которые должны храниться в тайне. Тогда меньше шансов, объяснял инструктор, оплошать в незначительных нюансах своей легенды. Ладно, придется проверить, насколько это все эффективно. – Ну, да. Видите ли, на меня напали. Он кивнул, его лицо загорелось интересом. – Да? Кто же напал? Скажи правду. – Английские солдаты. В частности, человек по имени Рэндалл. При этом имени аристократическое лицо мгновенно изменилось. Хотя Колум продолжал смотреть заинтересованно, линия рта сделалась более напряженной, а складки, обрамлявшие его, углубились. Определенно, это имя было ему знакомо. Вождь Маккензи слегка откинулся назад и сложил пальцы домиком, внимательно рассматривая меня поверх них. – Ага, – произнес он. – Расскажите мне поподробнее. Итак, с божьей помощью, я рассказала ему больше. В мельчайших подробностях я описала ему последовательность событий при столкновении шотландцев с людьми Рэндалла, так как он мог перепроверить это у Дугала. Пересказала и основные обстоятельства разговора с Рэндаллом, поскольку не знала, что именно подслушал этот человек, Мёртаг. Внимательно слушая, он сосредоточенно кивал. – Хорошо, – сказал он. – Но как вы оказались там, в этом месте? Это далеко от дороги в Инвернесс – я полагаю, вы собирались оттуда сесть на корабль? Я кивнула и сделала глубокий вдох. Теперь мы волей-неволей вступали в область чистого вымысла. Я жалела, что не уделяла должного внимания замечаниям Фрэнка относительно разбойников с большой дороги, но мне придется сделать все возможное. Я – вдовствующая леди из Оксфордшира, ответила я (что в известной степени правда), путешествующая со слугой на пути к дальним родственникам во Францию (которая казалась безопасно удаленной). На нас напали разбойники, и мой слуга то ли был убит, то ли сбежал. Сама я умчалась на лошади в лес, но неподалеку от дороги меня схватили. Хотя мне и удалось сбежать от бандитов, я была вынуждена оставить лошадь и все имущество на ней. И, блуждая по лесу, я столкнулась с капитаном Рэндаллом и его людьми. Я чуть откинулась на спинку стула, довольная рассказом. Просто, четко и правдиво в тех деталях, которые можно проверить. Лицо Колума выражало не более чем вежливое внимание. Он уже открыл рот, чтобы задать мне вопрос, когда в дверях послышался слабый шум. Мужчина, один из тех, кого я заметила во дворе, когда мы приехали, стоял там, держа в одной руке небольшую кожаную шкатулку. Вождь клана Маккензи вежливо извинился и оставил меня изучать птиц, заверив, что скоро вернется, чтобы продолжить нашу весьма интересную беседу. Не успела за ним захлопнуться дверь, как я уже оказалась у книжной полки, водя ладонью по кожаным переплетам. На этой полке стояло, наверно, дюжины две книг, еще больше – на противоположной стене. Я торопливо пролистала первые страницы каждого тома. На некоторых не нашлось года издания; те, на которых он был, все датировались с 1720 по 1742. Колум Маккензи явно любил роскошь, но остальное в его комнате особо не указывало на то, что он был любителем древностей. Переплеты были новыми, без следов трещин или покрытых бурыми пятнами страниц в них. К этому времени я уже вышла за рамки банальных угрызений совести и беззастенчиво обшаривала стол оливкового дерева, прислушиваясь, не приближаются ли шаги. Я обнаружила то, что предположительно искала, в центральном ящике стола. Неоконченное письмо, написанное беглым почерком, которое оказалось совершенно нечитаемым из-за причудливой орфографии и полного отсутствия знаков препинания. Бумага была новая и чистая, чернила – безукоризненно черными. Читаемо или нет, но дата вверху страницы вспыхнула передо мной, словно написанная огненными буквами: 20 апреля 1743 года. Вернувшись через несколько минут, Колум застал свою гостью сидящей у створчатого окна с чинно сцепленными на коленях руками. Сидящей, потому что ноги меня больше не держали. Со сцепленными руками, чтобы скрыть дрожь, из-за которой я с трудом запихнула письмо на его прежнее место. Он принес с собой поднос с угощением: кружки эля и свежие овсяные лепешки, намазанные медом. Я скупо отщипывала от них; мой желудок скрутило слишком сильно, чтобы допустить наличие хоть какого-то аппетита. Коротко извинившись за свое отсутствие, он выразил сожаление в связи с моим прискорбным злоключением. Затем он откинулся назад, задумчиво посмотрел на меня и спросил: – Но как получилось, мистрис Бичем, что люди моего брата нашли вас блуждающей в одной сорочке? Разбойники вряд ли стали бы домогаться вашей персоны, так как они, скорее всего, собирались удерживать вас ради выкупа. И даже с учетом того, что я слышал о капитане Рэндалле, я был бы удивлен, узнав, что офицер английской армии имеет привычку насиловать заблудившихся путниц. – Да ну? – огрызнулась я. – Так что бы вы о нем ни слышали, уверяю вас, он вполне на это способен. Придумывая свою историю, я упустила из виду детали своей одежды и задавалась вопросом, в какой момент нашего знакомства этот самый Мёртаг заметил капитана и меня. – Ну, хорошо, – проговорил Колум. – Осмелюсь предположить, это возможно. И в самом деле, у этого человека дурная репутация. – Возможно? – переспросила я. – Почему? Неужели вы не верите тому, что я вам рассказала? На лице вождя Маккензи читался едва заметный, но явный скептицизм. – Я не сказал, что не верю вам, мистрис, – невозмутимо ответил он. – Но я бы не возглавлял большой клан двадцать с лишним лет, не научившись не принимать на веру каждую небылицу, что мне рассказывают. – Хорошо, если вы не верите, что я та, за кого себя выдаю, то кто я, черт возьми, по-вашему? – потребовала я ответа. Застигнутый врасплох моим оборотом речи, он моргнул. Затем резко очерченные черты лица снова напряглись. – Это, – сказал он, – еще предстоит выяснить. А пока, мистрис, вы желанная гостья в Леохе. Он поднял руку, милостиво отпуская, и вездесущий слуга у двери шагнул вперед, очевидно, чтобы проводить меня обратно в мои покои. Колум не сказал следующих слов, хотя вполне мог бы это сделать. Когда я уходила, они повисли в воздухе у меня за спиной так же отчетливо, как будто их произнесли: – Пока я не узнаю, кто вы на самом деле.
===
107. Мульчирование – аграрный прием, который заключается в укладке на поверхность почвы защитного слоя из какого либо материала, предохраняющего ее от чрезмерного роста сорняков, пересыхания и дисбаланса водной и воздушной среды в верхнем слое. 108. Выше 183 см.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 22:15 | Сообщение # 11
Виконт
Сообщений: 409
Часть вторая. Замок Леох
Глава 6. Прием Колума
Мальчишка, которого мистрис Фицгиббонс называла «юным Алеком», пришел за мной, чтобы проводить на ужин. Его устраивали в длинной узкой зале, вдоль каждой стены уставленной столами, которые обслуживал непрерывный поток слуг, изливающийся из арочных проемов в обоих концах комнаты и нагруженный подносами, тарелками с хлебом и кувшинами. Поздние солнечные лучи раннего лета проникали сквозь высокие узкие окна; вдоль стен в держателях под ними крепились факелы, которые зажигались, когда дневной свет угасал. Знамена и тартаны109 висели на стенах между окнами, клетка и геральдика всех видов окрашивала камни разноцветными пятнами. Большинство собравшихся под ними на ужин, напротив, носили одежду практичных оттенков серого и коричневого либо клетчатые охотничьи килты светло-коричневых и зеленых приглушенных тонов, подходящих для того, чтобы прятаться в вереске. Я чувствовала любопытные взгляды, сверлящие мне спину, пока юный Алек вел меня в противоположный конец зала, но большинство обедающих вежливо не сводили глаз со своих тарелок. Здесь, как видно, обходились без церемоний; народ ел, как ему заблагорассудится, самостоятельно угощаясь из большого блюда либо унося свои деревянные тарелки в дальний конец комнаты, где два маленьких мальчика поворачивали вертел с бараньей тушей в огромном очаге. Около сорока человек сидели за столами и, пожалуй, еще десять им прислуживали. Пространство наполнял гул разговоров, в основном на гэльском. Колум уже сидел за столом во главе комнаты, поджав чахлые ноги так, чтобы их не было видно под сучковатой древесиной дуба. Он любезно кивнул при моем появлении и жестом пригласил меня сесть слева от него, рядом с пухленькой и привлекательной рыжеволосой женщиной, которую он представил как свою жену, Летицию. – А это мой сын Хэмиш, – сообщил он, положив руку на плечо красивому рыжеволосому мальчику лет семи-восьми, который оторвал взгляд от ожидавшего его блюда ровно настолько, чтобы быстрым кивком отметить мое присутствие. Я с интересом посмотрела на мальчика. Он был похож на всех других мужчин Маккензи, которых я видела: те же широкие, ровные скулы и глубоко посаженные глаза. В действительности же, не считая разницы в цвете волос и глаз, он казался уменьшенной копией своего дяди Дугала, сидящего возле него. Две девочки-подростка рядом с Дугалом, которые хихикали и пихали друг друга, когда их представляли, были его дочерьми, Маргарет и Элеонор. Дугал коротко, но дружелюбно улыбнулся мне, после чего выхватил блюдо из-под протянутой ложки одной из своих дочерей и подтолкнул его ко мне. – Где твои манеры, девочка? – проворчал он. – Сначала гостям! Я довольно нерешительно взяла выданную мне большую роговую ложку. Не зная наверняка, что за еда может быть предложена, я с некоторым облегчением обнаружила на блюде ряд невзрачных и донельзя знакомых копченых селедок. Я никогда не пробовала есть селедку ложкой, но не увидела ничего похожего на вилку и смутно припомнила, что ложки-вилки110 не будут повсеместно использоваться еще несколько лет. Судя по поведению едоков за другими столами, когда применение ложки становилось невозможным, всегда имеющийся под рукой дирк использовался, чтобы нарезать мясо или удалить кости. Не имея дирка, я решила жевать осторожно и наклонилась вперед, чтобы зачерпнуть селедку, но заметила, что на меня осуждающе уставились темно-синие глаза юного Хэмиша. – Вы еще не прочитали молитву, – нахмурив маленькое личико, строго произнес он. Очевидно, он счел меня бесстыдной язычницей, если не откровенной грешницей. – Э-э… может, вы будете так добры и прочитаете ее вместо меня? – решилась я. Васильковые глаза удивленно распахнулись, но после минутного размышления он кивнул и деловито сложил руки. Прежде чем склонить голову, он обвел взглядом сидящих за столом, чтобы убедиться, что все приняли надлежащую почтительную позу. Удовлетворенный, он произнес нараспев: Кто может есть – не хочет есть, Кто хочет есть – не может. Но мы хотим и мы едим И слава тебе, боже!111 Аминь. Подняв глаза от своих почтительно сложенных рук, я поймала взгляд Колума и улыбнулась ему, признавая хладнокровие его отпрыска. Он подавил собственную улыбку и серьезно кивнул сыну. – Хорошо сказано, парень. Не передашь хлеб по кругу? Поскольку все основательно погрузились в поглощение пищи, разговор за столом ограничивался редкими просьбами об очередном блюде. Как выяснилось, у меня почти отсутствовал аппетит, отчасти из-за шока, вызванного обстоятельствами, а отчасти потому, что я, в конце концов, очень не любила селедку. Впрочем, баранина была весьма недурна, а хлеб – свежий и хрустящий, с солидными порциями свежего несоленого масла – восхитителен. Я оглядела комнату, но не увидела рыжеволосой головы моего недавнего попутчика. Джеймс Мактавиш, так он сказал его зовут.112 – Надеюсь, мистер Мактавиш чувствует себя лучше, – предположила я во время непродолжительной передышки. – Я не увидела его, когда вошла. – Мактавиш? – тонкие брови Летиции изогнулись над округлившимися голубыми глазами. Я скорее почувствовала, чем увидела, как Дугал рядом со мной поднял голову. – Юный Джейми, – бросил он отрывисто, после чего снова сосредоточился на бараньей кости в своих руках. – Джейми? Почему, что-то случилось с парнем? – ее пухлощекий лик сморщился от беспокойства. – Всего лишь царапина, моя дорогая, – успокоил ее Колум. Он окинул взглядом брата. – Впрочем, где он, Дугал? Мне показалось, что в темных глазах читался намек на подозрение. Его брат пожал плечами, не отрывая глаз от своей тарелки. – Я отправил его в конюшни помочь старине Алеку с лошадьми. Учитывая все обстоятельства, кажется, там для него лучшее место, – он поднял глаза и встретился взглядом с братом. – Или у тебя были какие-то другие планы? Колум, казалось, засомневался. – В конюшни? Да, хорошо… ты до сих пор ему доверяешь? Дугал небрежно вытер рот ладонью и потянулся за ломтем хлеба. – Ты только скажи, Колум, если не согласен с моими решениями. Губы Колума ненадолго сжались, но он только и сказал: – Нет, думаю, там ему будет вполне хорошо, – после чего вернулся к трапезе. У меня самой имелись некоторые сомнения в том, что конюшни – подходящее место для пациента с огнестрельным ранением, но высказывать свое мнение в этом обществе не хотела. Я решила разыскать молодого человека, о котором шла речь, утром, просто чтобы убедиться, что о нем должным образом позаботились, насколько это возможно. От пудинга я отказалась и попросила разрешения удалиться, сославшись на усталость, что никоим образом не было отговоркой. Я была так измотана, что едва обратила внимание на слова Колума: – В таком случае, спокойной вам ночи, мистрис Бичем. Я пришлю кого-нибудь, чтобы утром проводить вас на прием. Одна из служанок, заметив, как я на ощупь пробираюсь по коридору, любезно посветила мне, проводив в мою комнату. Она поднесла свою свечу к той, что стояла на моем столе, и мягкий свет задрожал на массивных каменных стенах, отчего на мгновенье я почувствовала себя погребенной. Но как только она ушла, я отодвинула расшитую портьеру от окна, и это чувство улетучилось вместе с порывом прохладного воздуха. Я попыталась обдумать все произошедшее, но мой разум отказывался думать о чем-либо, кроме сна. Я скользнула под стеганые одеяла, задула свечу и заснула, глядя на медленно восходящую луну.
***
Утром меня снова разбудила массивная мистрис Фицгиббонс, которая принесла, по-видимому, полный набор косметических средств, доступных знатной шотландской леди. Графитовые щеточки, чтобы затемнить брови и ресницы, горшочки с порошком фиалкового корня и рисовой пудрой, даже палочку того, что я приняла за сурьму113, хотя раньше никогда ее не видела, и изящную фарфоровую чашечку с французскими румянами, украшенную резным рядом позолоченных лебедей. Мистрис Фицгиббонс также принесла зеленую полосатую верхнюю юбку и шелковый корсаж с желтыми фильдекосовыми114 чулками, в качестве замены домотканой материи, что была на мне накануне. Что бы ни подразумевалось под «приемом», казалось, это повлечет за собой определенные последствия. Меня так и подмывало настоять на том, что я появлюсь там в своей собственной одежде, просто из чувства противоречия, но воспоминания о реакции толстого Руперта на мою «сорочку» хватило, чтобы сдержаться. Кроме того, мне даже понравился Колум, несмотря на то, что в обозримом будущем он, очевидно, собирался удерживать меня здесь. «Ну, это мы еще посмотрим», – подумала я, старательно накладывая румяна. Дугал сказал, что молодой человек, которого я лечила, находится в конюшнях, так ведь? А в конюшнях, надо полагать, есть лошади, на одной из которых можно уехать. И я решила отправиться на поиски Джейми Мактавиша, как только с приемом будет покончено. Приемная оказалась тем самым обеденным залом, где я ужинала накануне вечером. Однако теперь он преобразился: столы, скамьи и табуреты отодвинули к стенам, главный стол убрали и заменили солидным резным креслом из темного дерева, покрытым, как я предположила, тартаном клана Маккензи в темно-зеленую и черную клетку с неярким красно-белым клетчатым рисунком. Веточки падуба украшали стены, а на каменных плитах был разбросан свежий тростник. За пустым креслом молодой волынщик дул в маленькие трубки, извлекая бесчисленные вздохи и хрипы. Рядом с ним, как я догадалась, расположились наиболее приближенные люди Колума: узколицый мужчина в трюзах115 и рубашке со сборками, прислонившийся к стене; плешивый коротышка в камзоле из тонкой парчи, явно какой-то писарь, сидевший за маленьким столиком и вооруженный чернильницей, перьями и бумагой; двое мускулистых мужчин в килтах в позе стражников, а в стороне – один из самых крупных мужчин, которых я когда-либо видела. Я уставилась на этого великана с каким-то благоговейным трепетом. Жесткие черные волосы падали ему на лоб, почти касаясь нависших бровей. Такие же колтуны покрывали огромные предплечья, выставленные на обозрение из-под закатанных рукавов рубашки. В отличие от большинства мужчин, которых я видела, великан, похоже, не был вооружен, если не считать крошечного ножа, который он заткнул за верхний край чулка; я едва смогла разглядеть короткую рукоятку в зарослях черных завитков, которые покрывали его ноги над нарядными клетчатыми хосами116. Широкий кожаный ремень опоясывал, по всей видимости, сорокадюймовую117 талию, но на нем не было ни дирка, ни палаша. Несмотря на размеры, у мужчины было добродушное выражение лица, и, казалось, он подшучивал над узколицым, который походил на марионетку по сравнению со своим здоровенным собеседником. Внезапно заиграл волынщик, начав с некой отрыжки, за ней тотчас последовал оглушительный визг, который в итоге превратился в нечто напоминающее мелодию. В зале собралось человек тридцать или сорок, и все они казались чуть лучше одетыми и прибранными, чем гости накануне вечером. Все головы повернулись к дальнему концу зала, откуда после паузы, пока музыка набирала силу, появился Колум, за которым в нескольких шагах следовал его брат Дугал. Оба Маккензи были явно одеты для церемонии в темно-зеленые килты и хорошо скроенные камзолы: бледно-зеленый у Колума и желто-коричневый у Дугала; плед у обоих был переброшен через грудь и закреплен на одном плече большой брошью с драгоценными камнями. Черные волосы Колума сегодня были распущены, тщательно смазаны маслом и завитками спускались на плечи. У Дугала они все еще были заплетены в косицу, которая практически не отличалась от желто-коричневого атласа его камзола. Колум медленно прошел через весь зал, кивая и улыбаясь лицам по обе стороны. Посмотрев в другой конец помещения, я увидела еще один арочный проем, рядом с тем местом, где стояло его кресло. Разумеется, он мог войти в зал через эту дверь, а не ту, что в дальнем конце комнаты. Значит, он делал это сознательно: выставлял напоказ свои искривленные ноги и неуклюжее ковыляние на длинном пути к своему месту. И так же сознательно подчеркивал разницу со своим высоким, стройным младшим братом, который не смотрел ни направо, ни налево, а просто прошел сразу за Колумом к деревянному креслу и занял свое место рядом с ним. Колум уселся и, подождав немного, поднял руку. Завывания волынки оборвались на жалобном писке, и «прием» начался. Вскоре стало ясно, что прием был стандартным мероприятием, на котором лэрд замка Леох отправлял правосудие над своими таксменами118 и арендаторами, слушая дела и улаживая споры. Соблюдался определенный порядок действий: плешивый писарь зачитывал имена, и спорящие стороны по очереди выходили вперед. Хотя некоторые дела излагались на английском, большинство разбирательств проходило на гэльском. Я уже замечала, что этот язык сопровождался заметным закатыванием глаз и притоптыванием ногой для выразительности, что затрудняло оценку серьезности дела из-за поведения участников. Едва я решила, что один человек – довольно изъеденный молью экземпляр с огромным спорраном, сделанным из цельного барсука – обвиняет своего соседа самое меньшее в убийстве, поджоге и уводе жены, как Колум поднял брови и быстро сказал что-то по-гэльски, отчего и истец, и ответчик ухватились за бока от смеха. Утерев глаза, жалобщик наконец кивнул и протянул руку своему оппоненту, в то время как писарь что-то деловито строчил, царапая пером, как мышиная лапка. На повестке дня я была пятой. Очередность, подумалось мне, тщательно просчитанная, дабы показать собравшейся толпе важность моего присутствия в замке. В моих же интересах во время изложения моего дела говорили на английском. – Мистрис Бичем, не выйдите ли вы вперед? – позвал писарь. Подгоняемая ненужным толчком мясистой руки мистрис Фицгиббонс, я, спотыкаясь, вышла на свободное пространство перед Колумом и довольно неуклюже присела в реверансе, как это делали другие женщины. У обуви, которую мне дали, не было различий между правой ногой и левой; в обоих случаях она представляла собой всего лишь прямоугольник из выделанной кожи, что затрудняло изящное маневрирование. Толпа заинтересованно всколыхнулась, когда Колум оказал мне честь, поднявшись с кресла. Он протянул мне руку, которую я приняла, чтобы не растянуться лицом вниз. Поднимаясь после реверанса и мысленно проклиная тапочки, я обнаружила, что уперлась взглядом в грудь Дугала. Как мой похититель, он, по-видимому, должен был сделать официальное заявление о встрече со мной – или пленении, в зависимости от того, как на это взглянуть. Я с некоторым интересом ждала, как именно братья решили объяснить мое появление. – Сэр, – начал Дугал, официально поклонившись Колуму, – мы просим вас о снисхождении и милосердии в отношении леди, нуждающейся в помощи и безопасном убежище. Мистрис Клэр Бичем, английская леди из Оксфорда, подверглась нападению разбойников, и ее слуга был предательски убит, после чего она бежала в лес на ваших землях, где была обнаружена и спасена мной и моими людьми. Мы молим, чтобы замок Леох предоставил этой леди убежище до тех пор, – он сделал паузу, и циничная улыбка искривила его губы, – пока ее английские родственники не будут извещены о ее местонахождении и не обеспечат ее безопасное путешествие. Я не упустила акцента, сделанного на слове «английские», и была уверена, что все остальные в зале тоже его заметили. Итак, с моим присутствием будут мириться, но оставят под подозрением. Если бы он сказал «французские», мое появление сочли бы дружеским или, в худшем случае, нейтральным проникновением. Выбраться из замка, пожалуй, будет труднее, чем я ожидала. Колум благосклонно поклонился мне и предложил безграничное гостеприимство своего скромного очага или нечто в этом роде. Я снова присела в реверансе – с несколько большим успехом – и удалилась в людскую массу, сопровождаемая любопытными, но в целом дружелюбными взглядами. До сих пор дела, по-видимому, представляли интерес главным образом для вовлеченных сторон. Присутствующие тихо переговаривались между собой, ожидая своей очереди. Мое появление было встречено заинтересованным ропотом предположений и, как мне показалось, одобрением. Но теперь в зале началось возбужденное движение. Дородный мужчина вышел вперед на свободное пространство, волоча за руку молодую девушку. На вид ей было лет шестнадцать: хорошенькое личико с надутыми губками и длинные золотистые волосы, перевязанные сзади голубой лентой. Она, спотыкаясь, вышла на свободное место и осталась стоять одна, в то время как мужчина за ее спиной сетовал на гэльском, размахивая руками и периодически указывая на нее, то ли поясняя, то ли обвиняя. Пока он говорил, по толпе пробегал негромкий ропот. Мистрис Фицгиббонс, чье грузное тело покоилось на крепком стуле, с интересом подалась вперед. Я наклонилась и прошептала ей на ухо: – Что она сделала? Необъятная дама, не шевеля губами и не отрывая глаз от происходящего, ответила: – Отец обвиняет ее в распущенном поведении и неподобающем общении с молодыми людьми вопреки его наказам, – пробормотала мистрис Фицгиббонс, откидываясь всем телом на спинку стула. – Ее отец хочет, чтобы Маккензи наказал ее за непослушание. – Наказал? Как? – прошипела я как можно тише. – Тсс… В центре внимания теперь оказался Колум, который изучал девушку и ее отца. Переводя взгляд с одного на другого, он заговорил. Нахмурившись, он резко стучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла, и по толпе пробежала дрожь. – Он принял решение, – прошептала мистрис Фицгиббонс, без всякой необходимости. И то, какое он принял решение, тоже было ясно: великан впервые пошевелился, неторопливо расстегивая свой кожаный ремень. Двое стражников взяли перепуганную девушку за руки и развернули ее спиной к Колуму и отцу. Она заплакала, но протестовать не стала. Толпа наблюдала за происходящим с тем напряженным волнением, которое сопровождает публичные казни и дорожные происшествия. Внезапно из задних рядов толпы, перекрывая шарканье и ропот, зазвучала гэльская речь. Головы повернулись, чтобы определить говорящего. Мистрис Фицгиббонс вытянула шею и даже приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть. Что было сказано, я понятия не имела, но мне показалось, что я узнала этот голос: низкий, но мягкий, с резкой манерой проглатывать конечные согласные. Толпа расступилась, и на свободное место вышел Джейми Мактавиш. Он почтительно склонил голову перед Маккензи и снова заговорил. Что бы он ни сказал, это, похоже, вызвало некоторые разногласия. Колум, Дугал, низенький писарь и отец девушки – казалось, все подключились к делу. – Что случилось? – пробубнила я мистрис Фиц. Мой подопечный выглядел значительно лучше, чем при последнем осмотре, хотя, по-моему, был все еще несколько бледноват. Он где-то нашел чистую рубашку, пустой правый рукав которой сложил и заправил за пояс килта. Мистрис Фиц с большим интересом наблюдала за процессом. – Парень предлагает понести наказание вместо девушки, – рассеянно сказала она, выглядывая из-за стоящего перед нами. – Что? Но он ранен! Наверняка они не позволят ему сделать нечто подобное! – я говорила так тихо, как только могла под гул толпы. Мистрис Фиц покачала головой. – Не знаю, девочка. Сейчас они об этом спорят. Понимаете, такое допустимо для мужчины из ее собственного клана, вызваться вместо нее, но парень не Маккензи. – Как нет? – я была удивлена, наивно предполагая, что все мужчины в отряде, захватившем меня, были из замка Леох. – Конечно же, нет, – нетерпеливо отозвалась мистрис Фиц. – Разве вы не видите, какой у него тартан? Естественно, я увидела, как только она на это указала. Хотя Джейми тоже носил охотничий тартан зеленого и коричневого оттенков, цвета были не такими, как у остальных присутствующих здесь мужчин. Он был темно-коричневым, почти цвета древесной коры, с бледно-голубой полоской. Очевидно, выступление Дугала стало решающим аргументом. Кучка совещавшихся разбрелась, и толпа притихла, отступив в ожидании. Двое стражников отпустили девушку, которая убежала обратно в толчею, и Джейми шагнул вперед, чтобы занять ее место между ними. Я с ужасом наблюдала, как они двинулись, чтобы взять его за руки, но он обратился по-гэльски к человеку с ремнем, и оба стражника отступили. Невероятно, но широкая, дерзкая ухмылка ненадолго осветила его лицо. Что еще более странно, на лице великана мелькнула мимолетная ответная улыбка. – Что он сказал? – потребовала я объяснений у своей переводчицы. – Он выбрал кулаки, а не ремень. Мужчина может выбирать, а женщина – нет. – Кулаки? На дальнейшие вопросы у меня не хватило времени. Экзекутор отвел назад кулак, похожий на окорок, и заехал им в живот Джейми, вынудив того согнуться пополам и с хрипом выдохнуть. Мужчина подождал, пока он выпрямится, прежде чем подойти и нанести серию резких ударов по ребрам и рукам. Джейми не пытался защищаться, просто удерживал равновесие, чтобы оставаться в вертикальном положении перед лицом нападавшего. Следующий удар пришелся по лицу. Я поморщилась и непроизвольно закрыла глаза, когда голова Джейми откинулась назад. Экзекутор не спешил с ударами, стараясь не сбить свою жертву с ног и не бить слишком часто в одно место. То было высококлассное телесное наказание, грамотно спланированное, чтобы оставить болезненные синяки, но не покалечить или изуродовать. Один глаз у Джейми заплыл, и он тяжело дышал, но в остальном выглядел не так уж плохо. Меня мучили дурные предчувствия, не повредит ли снова один из ударов раненое плечо. Мое перевязочное изделие все еще оставалось на месте, но при подобном обращении оно долго не продержится. Сколько еще это будет продолжаться? В зале стояла тишина, нарушаемая лишь глухими чмокающими ударами плоти о плоть и редким тихим бормотанием. – Малыш Ангус остановится, когда покажется кровь, – прошептала мистрис Фиц, очевидно угадав мой невысказанный вопрос. – Обычно, как только разобьет нос. – Это же варварство, – яростно прошипела я. Несколько человек рядом с нами посмотрели на меня осуждающе. Экзекутор, по всей видимости, уже решил, что предусмотренное для наказания время истекло. Он отступил назад и нанес мощный удар; Джейми пошатнулся и упал на колени. Оба стражника бросились вперед, чтобы поставить его на ноги, и когда он поднял голову, я увидела, как из его разбитого рта хлещет кровь. Толпа разразилась облегченным гулом, и экзекутор шагнул назад, удовлетворенный исполнением своего служебного долга. Один из стражников поддерживал Джейми за предплечье, не давая ему упасть, пока тот тряс головой, чтобы прийти в себя. Девушка бесследно исчезла. Джейми поднял голову и посмотрел прямо на возвышающегося над ним экзекутора. Невероятно, но он снова, как только смог, улыбнулся. Кровоточащие губы зашевелились. – Благодарю, – с трудом выговорил он и, прежде чем повернуться и уйти, официально поклонился здоровяку. Внимание толпы вновь переключилось на Маккензи и следующее разбираемое дело. Я видела, как Джейми вышел из зала через дверь в противоположной стене. Сейчас он интересовал меня больше, чем судебные разбирательства, и я, быстро попрощавшись с мистрис Фицгиббонс, протолкалась через комнату и последовала за ним.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 22:20 | Сообщение # 12
Виконт
Сообщений: 409
Я нашла его в маленьком боковом дворике, где он, прислонившись к навесу колодца, промокал рот подолом рубашки. – Вот, возьмите это, – предложила я, протягивая ему платок из своего кармана. – Угхм, – он взял его со звуком, который я приняла за благодарность. К этому времени выглянуло тусклое, бледное солнце и при его свете я внимательно осмотрела молодого человека. Разбитая губа и сильно заплывший глаз, похоже, пострадали больше всего, хотя на челюсти и шее имелись отметины, которые скоро превратятся в черные синяки. – А внутри рот тоже рассечен? – Угу. Он наклонился, и я оттянула его нижнюю челюсть, осторожно отворачивая губу, чтобы осмотреть с внутренней стороны. На блестящей слизистой оболочке щеки виднелась глубокая рана, а на розовой внутренней поверхности губы – пара мелких проколов. Кровь, смешанная со слюной, хлынула и полилась через край. – Воды, – с трудом выговорил он, вытирая кровавую струйку, стекающую по подбородку. – Ага. К счастью, на краю колодца стояли ведро и роговая чашка. Он прополоскал рот и несколько раз сплюнул, потом плеснул водой на все лицо. – Ради чего вы это сделали? – с любопытством спросила я. – Что? – спросил он, выпрямляясь и вытирая лицо рукавом. Слегка поморщившись, он осторожно потрогал разбитую губу. – Предложили понести наказание вместо этой девушки. Вы ее знаете? Я испытывала некоторую робость, задавая вопрос, но мне действительно хотелось знать, что скрывается за этим донкихотским жестом. – Я знаю, кто она. Хотя и не разговаривал с ней. – Тогда зачем вы это сделали? Он пожал плечами, это движение также заставило его поморщиться. – Девушке было бы стыдно, если бы ее избили на приеме. Мне легче. – Легче? – скептически повторила я, глядя на его разбитое лицо. Он на пробу ощупывал свои ушибленные ребра свободной рукой, но поднял глаза и одарил мне ассиметричной ухмылкой. – Да. Она еще очень молода. Ей было бы стыдно перед всеми, кто ее знает, и прошло бы много времени, прежде чем она оправилась. Мне больно, но серьезных повреждений нет, через день или два я приду в себя. – Но почему вы? – спросила я. У него был такой вид, словно он счел этот вопрос странным. – А почему не я? – поинтересовался он. Почему не он? Хотела бы я сказать. Потому что вы ее не знаете, и она для вас – никто. Потому что вам уже досталось. Потому что требуется нечто особенное в характере, чтобы встать перед толпой и позволить кому-то ударить себя по лицу, независимо от твоих мотивов. – Что ж, мушкетную пулю, прошедшую через трапециевидную мышцу, можно считать уважительной причиной, – сухо заметила я. Он выглядел удивленным, ощупывая область, о которой шла речь. – Трапециевидная мышца, да? Я этого не знал. – Ох, вот ты где, парень! Вижу, ты уже нашел своего лекаря, может, я и не понадоблюсь. Едва протиснувшись, мистрис Фицгиббонс проковыляла через узкий проход во внутренний дворик. В руках у нее был поднос с несколькими баночками, большой миской и чистым льняным полотенцем. – Я ничего не сделала, только воды набрала, – сказала я. – Думаю, он не сильно пострадал, и я не знаю, чем еще можно помочь, кроме как вымыть ему лицо. – Ох, ну, всегда что-то да найдется, всегда что-то можно сделать, – обнадеживающе сказала она. – А теперь, парень, дай-ка взглянуть на этот глаз. Джейми послушно сел на край колодца, повернув к ней лицо. Пухлые пальцы мягко надавили на багровое вздутие, оставив белые вмятины, которые быстро исчезли. – Под кожей все еще кровоточит. Значит, пиявки помогут. Она сняла крышку с миски, в которой обнаружились несколько маленьких, темных, похожих на слизняков телец, длиной в дюйм или два119, и покрытых неприятной на вид жижей. Подхватив двух из них, она прижала одну к плоти прямо под надбровной костью, а другую – чуть ниже глаза. – Понимаете, – объясняла она мне, – если синяк загустел, от пиявок пользы не будет. Но если у вас такая припухлость как эта и все еще растет, значит, под кожей течет кровь, и пиявки смогут ее вытянуть. Я наблюдала с восхищением и отвращением. – Это не больно? – спросила я Джейми. Он покачал головой, отчего пиявки непристойно подпрыгнули. – Нет. Чувствуется холодок, вот и все. Мистрис Фиц возилась со своими баночками и бутылочками. – Очень многие злоупотребляют пиявками, – наставляла она меня. – Иногда они очень помогают, но нужно понимать, что и как. Если использовать их на старом синяке, они просто заберут здоровую кровь, и от этого синяку никакой пользы. К тому же нужно быть осторожным и не использовать слишком много за один раз, они ослабят того, кто очень болен или уже потерял много крови. Я почтительно слушала, впитывая всю эту информацию, хотя искренне надеялась, что меня никогда не попросят ею воспользоваться. – А теперь, парень, прополощи рот вот этим, оно очистит ранки и облегчит боль. Настой из ивовой коры, – попутно пояснила она мне, – и небольшого количества измельченного фиалкового корня. Я кивнула; мне смутно припоминалось, как на давнишней лекции по ботанике я слышала, что кора ивы действительно содержит салициловую кислоту – активный ингредиент аспирина. – Разве ивовая кора не увеличивает вероятность кровотечения? – спросила я. Мистрис Фиц одобрительно кивнула. – Да. Иногда так бывает. Вот почему к ней добавляют хорошую пригоршню зверобоя, вымоченного в уксусе; он остановит кровотечение, если собран под полной луной и хорошо измельчен. Джейми покорно прополоскал рот вяжущим раствором, его глаза заслезились от жгучего ароматического уксуса. Пиявки к этому времени полностью налились кровью, раздувшись по сравнению с первоначальным размером раза в четыре. Темные морщинистые оболочки растянулись и блестели; они напоминали округлые, отполированные камешки. Одна из пиявок вдруг отвалилась, спружинив на землю у моих ног. Мистрис Фиц ловко подхватила ее, легко наклонившись, невзирая на свои объемы, и бросила обратно в миску. Бережно схватив вторую прямо за челюстью, она осторожно потянула, заставляя головку вытянуться. – Не стоит тянуть слишком сильно, милочка, – сказала она. – Иногда они лопаются. Я невольно содрогнулась при этой мысли. – Но когда они почти полные, иногда легко отрываются. Если же нет, просто оставьте их в покое, и они сами отвалятся. Пиявка действительно легко отпала, оставив струйку крови там, где присосалась. Я промокнула крошечную ранку уголком полотенца, смоченного в уксусном растворе. К моему удивлению, пиявки сработали: припухлость значительно уменьшилась, и глаз, по крайней мере частично, приоткрылся, хотя веко еще оставалось отекшим. Мистрис Фиц критически его осмотрела и решила пиявок больше не использовать. – Вид у тебя завтра будет тот еще, парень, и не сомневайся, – сказала она, качая головой, – но, по крайней мере, ты сможешь видеть этим глазом. Что тебе теперь нужно, это немного сырого мяса сверху и капля мясного бульона с элем внутрь, чтобы подкрепить силы. Приходи на кухню чуть погодя, и я найду для тебя что-нибудь. Она подхватила свой поднос, на мгновенье задержавшись. – Ты поступил так из добрых побуждений, парень. Лэаре – моя внучка, знаешь ли, я благодарна тебе за нее. Хотя ей лучше самой тебя отблагодарить, если у нее вообще есть хоть какие-то манеры. Она потрепала Джейми по щеке и тяжело зашагала прочь. Я внимательно его осмотрела: архаичная медицинская помощь оказалась на удивление эффективной. Глаз все еще был несколько припухшим, но слегка посветлел, а от рассечения на губе осталась чистая бескровная линия, лишь немного темнее окружающей ткани. – Как вы себя чувствуете? – спросила я. – Хорошо. Должно быть, при этом я посмотрела недоверчиво, потому что он улыбнулся, все еще осторожно двигая губами. – Это всего лишь синяки, сами видите. Похоже, мне придется снова вас поблагодарить: получается, за три дня вы лечили меня трижды. Вам, наверно, кажется, что я очень неуклюжий. Я коснулась фиолетовой отметины на его челюсти. – Не неуклюжий. Немного безрассудный, пожалуй. Мое внимание привлекло мимолетное движение у входа во внутренний двор: вспышка желтого и синего. Увидев меня, девушка по имени Лэаре застенчиво попятилась. – Думаю, кое-кто хочет поговорить с вами наедине, – сказала я. – Я вас оставлю. Повязку на плече можно снять и завтра. Тогда я вас найду. – Да. Еще раз спасибо, – на прощанье он слегка сжал мою руку. Я вышла, с любопытством взглянув на проходившую мимо девушку. Вблизи она оказалась еще красивее: с кроткими голубыми глазами и кожей цвета лепестков розы. Она сияла, глядя на Джейми. Я покинула дворик, гадая, действительно ли его галантный жест был таким бескорыстным, как я предполагала.
***
На следующее утро, разбуженная на рассвете щебетом птиц снаружи и людей внутри, я оделась и направилась по насквозь продуваемым коридорам в зал. Он вновь приобрел облик обычной трапезной, где раздавали овсяную кашу из огромных котлов, а также банноки, испеченные на очаге и политые патокой. Запах дымящейся пищи был таким густым, что на него можно было опереться. Я по-прежнему чувствовала себя растерянной и сбитой с толку, но горячий завтрак вполне приободрил меня, чтобы слегка осмотреться. Обнаружив мистрис Фицгиббонс погруженной по локти с ямочками в присыпанное мукой тесто, я заявила, что хочу найти Джейми, чтобы снять с него повязки и посмотреть, как заживает огнестрельная рана. Взмахом массивной, вымазанной в белом руки, она подозвала одного из своих маленьких подручных. – Юный Алек, беги и найди Джейми, нового объездчика лошадей. Скажи ему, пусть он вернется с тобой, чтобы осмотрели его плечо. Мы будем на огороде с лекарственными травами, – резкий щелчок пальцами заставил парня умчаться на поиски моего пациента. Поручив служанке месить тесто, мистрис Фиц сполоснула руки и повернулась ко мне. – Пока они вернутся, у нас еще есть время. Хотите взглянуть на лекарственный огород? Похоже, вы кое-что знаете о травах, и, если вам захочется, могли бы помогать там в свободное время. Аптекарский огород, это бесценное вместилище целебных и ароматических трав, устроили во внутреннем дворе: довольно большом, чтобы проникало солнце, но укрытом от ранних ветров, и с собственным колодцем. Кусты розмарина окаймляли огород на западе, ромашка – на юге, рядок амарантов обозначил северную границу, а стена самого замка служила восточным пределом, дополнительно защищая от господствующих ветров. Я безошибочно распознала зеленые колоски поздних крокусов и мягколистный щитковидный щавель, проклюнувшиеся из плодородной черной земли. Мистрис Фиц особо выделила наперстянку, портулак и чистец, и еще кое-что мне незнакомое. Поздняя весна – время для посева. В корзинке на руке у мистрис Фиц лежало много зубчиков чеснока – родоначальника летнего урожая. Пухлая дама вручила мне корзинку вместе с палкой-копалкой120 для посадки. Очевидно, я довольно долго бездельничала в замке; пока Колум не отыскал мне какое-нибудь занятие, мистрис Фиц всегда могла найти работу для праздных рук. – Вот, дорогая. Посадите их здесь, вдоль южной стороны, между чабрецом и наперстянкой. Она показала мне, как разделить головки на отдельные зубчики, не повредив плотную оболочку, а затем как их сажать. Это оказалось совсем несложно: просто воткнуть каждый зубчик тупым концом вниз, закопав в землю приблизительно на полтора дюйма121 от поверхности. Она встала, отряхнув свои пышные юбки. – Придержите несколько головок, – посоветовала она мне. – Разделите их и посадите зубчики отдельно, один здесь, другой там, по всему огороду. Чеснок отгоняет мелких насекомых от других растений. Лук и тысячелистник действуют так же. И отщипните увядшие головки ноготков, но не выбрасывайте, они пригодятся. Многочисленные ноготки были разбросаны по всему огороду, переполняя его золотистыми цветками. Как раз к этому времени появился запыхавшийся от бега мальчишка, которого отправили на поиски Джейми. Он сообщил, что больной отказался оставить свою работу. – Он говорит, – пропыхтел паренек, – что не настолько болен, чтобы нуждаться в лечении, но благодарит вас за вашу заботу. Мистрис Фиц пожала плечами в ответ на это не вполне обнадеживающее сообщение. – Что ж, не придет, так не придет. Впрочем, если хотите, вы могли бы сходить в паддок122 ближе к полудню, душенька. Насколько я знаю молодых людей, он не прервется для того, чтобы его лечили, но прервется ради еды. Юный Алек вернется за вами к полудню и проводит к паддоку. Предоставив мне высаживать остальной чеснок, мистрис Фиц уплыла, как галеон123, а юный Алек покачивался у нее в кильватере124. Я с удовольствием проработала все утро, сажая чеснок, отщипывая увядшие головки цветов, выкапывая сорняки и ведя нескончаемую борьбу огородника с улитками, слизняками и подобными вредителями. Здесь, однако, борьба велась голыми руками, без помощи химикатов для уничтожения вредных насекомых. Я так была поглощена работой, что даже не заметила появления юного Алека, пока он вежливо не кашлянул, чтобы привлечь мое внимание. Не из тех, кто тратит слова впустую, он едва дождался, пока я встану и отряхну юбку, прежде чем исчезнуть за воротами внутреннего двора. Паддок, куда он меня привел, находился на некотором расстоянии от конюшен, на поросшей травой поляне. Неподалеку на лугу беспечно резвились три молодые лошадки. Еще одна ухоженная молодая гнедая кобыла с накинутой на спину легкой попоной была привязана к изгороди паддока. Джейми осторожно, бочком, подбирался к кобыле, которая наблюдала за его приближением с заметным подозрением. Он мягко положил свободную руку ей на спину и тихо заговорил, готовый отступить, если кобыла воспротивится. Она выкатила глаза и фыркнула, но не тронулась с места. Медленно двигаясь, он склонился над попоной, и, продолжая что-то бормотать кобыле, очень плавно перенес свой вес на ее спину. Она привстала на дыбы и перебирала ногами, но он продолжал наседать, лишь слегка повысив голос. В этот момент кобыла повернула голову и увидела, что мы с мальчишкой уже близко. Почуяв некую угрозу, она встала на дыбы, заржала и развернулась к нам, придавив Джейми к изгороди паддока. Фыркая и брыкаясь, она отскочила и попыталась сорвать удерживающую ее коновязь. Джейми перекатился за ограждение, подальше от молотящих копыт. Он с трудом поднялся на ноги, выругавшись по-гэльски, и повернулся, чтобы посмотреть, чем вызвана такая неудача в его деле. Когда он увидел, кто стал тому причиной, грозное выражение его лица сразу же сменилось на учтиво-радушное, хотя я поняла, что наше появление было все же не столь своевременным, как хотелось бы. Корзинка с едой, заботливо выделенная мистрис Фиц, которая и в самом деле понимала молодых людей, существенно поправила его настроение. – А-а, уймись уже, проклятая скотина, – заметил он все еще фыркающей и пританцовывающей на привязи кобыле. Прогнав юного Алека дружеским подзатыльником, он поднял упавшую с кобылы попону и, стряхнув пыль паддока, галантно ее расстелил, чтобы я могла сесть. Я тактично избегала любых упоминаний о недавних неприятностях с кобылой, вместо этого наливая эль и подавая куски хлеба и сыра. Он ел с целеустремленной сосредоточенностью, которая напомнила мне о его отсутствии в обеденном зале два дня назад. – Проспал, – ответил он, когда я спросила, где он был. – Я заснул сразу же, как оставил вас в замке, и не просыпался до вчерашнего рассвета. Вчера после приема я немного поработал, а потом присел на тюк сена, чтобы малость отдохнуть перед ужином, – он рассмеялся. – Проснулся сегодня утром, сидя на том же месте, оттого, что лошадь покусывала меня за ухо. Я решила, что отдых пошел ему на пользу: синяки после вчерашнего избиения потемнели, но кожа вокруг них имела нормальный здоровый цвет, и определенно у него был хороший аппетит. Я наблюдала, как он подчищал остатки еды, аккуратно прикасаясь кончиком облизанного пальца к случайным крошкам на рубашке и отправляя их в рот. – У вас здоровый аппетит, – смеясь, заметила я. – Мне кажется, вы бы и траву ели, если бы ничего другого не было. – Пробовал, – совершенно серьезно ответил он. – На вкус не так уж и плохо, но не очень сытно. Я удивилась, но подумала, что, должно быть, он дразнит меня. – Когда же? – спросила я. – Зимой, в позапрошлом году. Я тогда бродяжничал, ну знаете, по лесам, с… с несколькими парнями, совершающими набеги через границу125. Нам не везло уже неделю, а то и больше, и еды у нас не осталось, даже говорить не о чем. Время от времени перепадало немножко каши в коттеджах у крофтеров126, но эти люди сами так бедны, что у них редко есть чем поделиться. Они всегда найдут, чем угостить незнакомца, имейте в виду, но двадцать незнакомцев – это слишком даже для горского гостеприимства. Он вдруг ухмыльнулся. – Вы слышали… Хотя, нет, вряд ли вам случалось. Я собирался сказать, слышали ли вы, как молятся перед едой в крофтах127? – Нет. И как же? Он откинул волосы с глаз и продекламировал: Живо, живо все за стол, Ешьте до отвала, Чтобы все ушло в живот, А не в суму попало. Живо, живо. Аминь. – Не в суму? – спросила я, развеселившись. Он похлопал по споррану на поясе. – Положи еду в живот, а не в сумку, – объяснил он. Он потянулся за одним из длинных, клиновидных злаков и плавно вытащил его из охватывающей междоузлия трубки. Медленно покрутил его между ладонями, отчего гибкие колоски разлетелись от стебля. – Зима тогда была поздняя, и мягкая, к счастью, иначе мы бы не протянули. Обычно нам удавалось поймать в силки нескольких кроликов – иногда ели их сырыми, когда не рисковали развести огонь, – а временами и немного дичи, но именно в этот раз дичи не было уже несколько дней. Квадратные белые зубы перемалывали травяной стебель. Я тоже сорвала стебелек и погрызла кончик. Он был сладким и слегка кисловатым, но более-менее мягким и пригодным для еды оказалось всего около дюйма от того стебля; вряд ли им наешься. Отбросив недоеденный черешок, Джейми сорвал еще один и продолжил свой рассказ. – За несколько дней до этого выпало немного снега: только под деревьями наст, а вокруг слякоть. Я искал трутовики, знаете, такие большие, оранжевые штуки, которые иногда растут снизу на деревьях, – и, проломив снежную корку, ступил на клочок травы, растущий на открытом месте между деревьями; видимо, иногда туда проникало немного солнца. Обычно такие участки находят олени. Они копытами разгребают снег и объедают траву до самых корней. Этого они еще не нашли, я и подумал, что если они таким образом переживают зиму, то почему я не могу? Я был так голоден, что сварил бы свои башмаки и съел, если бы не собирался в них ходить, поэтому я объел траву вплоть до корней, как это делают олени. – Сколько же вы не ели? – спросила я, зачарованная и потрясенная. – Три дня вообще ничего, неделю – один только драммах: горстка овса и чуть молока. Да, – сказал он, задумчиво рассматривая стебель травы в своей руке, – зимняя трава жесткая, и она кислая, не то что эта, но я не придал этому особого значения. Он вдруг ухмыльнулся мне. – Я также не придал особого значения тому, что у оленя четыре желудка, тогда как у меня только один. У меня начались жуткие колики, и я целыми днями пускал газы. Один из старших мужчин сказал мне потом, что если собираешься есть траву, то отвари ее сначала, но тогда я этого не знал. Да это и не важно: я был слишком голоден, чтобы ждать. Он вскочил на ноги и наклонился, чтобы помочь мне подняться. – Лучше вернуться к работе. Спасибо вам за еду, девушка. Он передал мне корзинку и направился к конюшням, солнце поблескивало на его волосах, как на коллекции золотых и медных монет. Я неспешно возвращалась в замок, думая о людях, живших в мерзлой грязи и питающихся травой. И пока не добралась до двора, мне и в голову не пришло, что я совсем забыла о его плече.
===
109. Тартан – традиционный шотландский орнамент, состоящий из пересекающихся вертикальных и горизонтальных полос. 110. Вилкообразная ложка – разновидность вилки с тремя широкими зубцами, один из которых имеет острый край, изогнутый как ложка. В оригинале runcible spoon – абсурдистское изобретение Эдварда Лира, английского художника и поэта, одного из основоположников «поэзии бессмыслицы». 111. Роберт Бернс «Молитва перед едой» (перевод Ю. Князева). Роберт Бернс родился в 1759 г., а поскольку действие романа происходит в 1743 г., автором допущен литературный анахронизм. 112. Фрагмент взят из британского издания. 113. Сурьма является одним из первых в мире косметических средств. Еще в 19-ом веке до нашей эры в Египте женщины применяли данное средство для нанесения макияжа на глаза, в частности для прорисовки бровей. Эта арабская косметика изначально имеет вид камня, который перемалывается в порошок. Для удобства в использовании порошок смешивают с касторовым маслом, что придает средству более однородную консистенцию. 114. Фильдекос (от фр. fil d’Ecosse – «шотландская нить») – тонкая хлопчатобумажная пряжа, туго скручиваемая из нескольких ниток. Использовалась во второй половине XIX – первой половине XX веков для изготовления тонких трикотажных изделий, прежде всего, в чулочном производстве, перчаток. Автором здесь допущен анахронизм, так как данная технология была изобретена гораздо позже описываемых событий. 115. Трюзы – узкие суконные штаны «в облипку», родственники средневековых шосс (штаны-чулки). Штаны горцев, как правило, шились из тартана. 116. Хосы – чулки без ступни, покрывающие ноги от лодыжек до колен. 117. Около 101 см. 118. Таксмен – арендатор и арендодатель, в прежних поколениях связанный родственными связями с лэрдом. Лэрд предоставлял наделы земли, принадлежащие всему клану, таксменам, которые платили ему за весь надел ренту. На таких землях жили несколько поколений таксменов, которые могли сами обрабатывать часть надела, а оставшаяся часть или весь надел, если они его не обрабатывали, сдавался в субаренду. 119. Около 5 см. 120. Палка-копалка – одно из первых орудий (инструментов), которое предназначено для разрыхления почвы, копания. Изготавливалась из камня или дерева, имела заостренный конец. 121. 3,81 см. 122. Паддок – огороженная, открытая или с навесом площадка, примыкающая к конюшне, предназначенная для содержания лошадей на открытом воздухе. 123. Галеон – старинный испанский парусный корабль. 124. Кильватерная струя (кильватерный след, кильватер) – возмущённая полоса воды, остающаяся за кормой идущего корабля (судна). 125. Англо-шотландская граница – административная граница между Англией и Шотландией протяжённостью 154 км. 126. Крофтер – тот, кто имеет право владения и пользования землей, как правило, в качестве арендатора фермера, особенно в сельских районах. 127. Крофт – небольшая ферма в Шотландии.
Дата: Воскресенье, 23.01.2022, 21:55 | Сообщение # 13
Виконт
Сообщений: 409
Глава 7. Кабинет Дэйви Битона
К моему удивлению, когда я вернулась в замок, у ворот меня ждал один из одетых в килты вооруженных людей Колума. Хозяин будет признателен, сообщили мне, если я явлюсь в его покои. Высокие створки окон в личном кабинете лэрда были распахнуты, и порывы ветра с шорохом проносились по ветвям плененных деревьев, создавая иллюзию пребывания на открытом воздухе. Когда я вошла, сам лэрд что-то писал за своим столом, но сразу же остановился и поднялся поприветствовать меня. После пары вопросов о моем здоровье и самочувствии, он подвел меня к подопечным за перегородкой, где мы залюбовались ее крошечными обитателями, которые щебетали и прыгали в листве, возбужденные ветром. – И Дугал, и мистрис Фиц говорят, что вы довольно искусная лекарка, – непринужденно заметил Колум, протягивая палец через сетку клетки. По-видимому, привыкшая к этому маленькая серая овсянка спикировала вниз и совершила аккуратную посадку, обхватив крошечными коготками палец и слегка расправив крылья, чтобы удержать равновесие. Он нежно погладил ее по головке мозолистым указательным пальцем другой руки. Я заметила утолщенную кожу вокруг ногтя и удивилась: казалось маловероятным, что он много занимался физическим трудом. Я пожала плечами. – Чтобы перевязать поверхностную рану, особого умения не требуется. Он улыбнулся. – Может быть и нет, но, чтобы сделать это в кромешной тьме на обочине дороги, требуется некоторая сноровка, а? И мистрис Фиц рассказала, что вы вправили сломанный палец одному из ее мальчишек, а еще перевязали ошпаренную руку служанке с кухни этим утром. – В этом тоже нет ничего сложного, – возразила я, недоумевая, к чему он клонит. Он жестом подозвал одного из слуг, который быстро достал из ящика секретера небольшую миску. Сняв крышку, Колум принялся разбрасывать зерно из нее через сетку клетки. Крошечные птички соскочили с ветвей, как множество крикетных мячиков, подпрыгивающих на поле, и овсянка полетела вниз, чтобы присоединиться на земле к своим собратьям. – У вас нет связей с кланом Битон, не так ли? – спросил он. Я вспомнила, как при первой нашей встрече мистрис Фицгиббонс спросила меня: «Так вы чародейка? Битон?» – Никаких. Какое отношение клан Битон имеет к врачеванию? Колум удивленно посмотрел на меня. – Вы о них не слышали? Целители клана Битон известны во всем Высокогорье. Большинство из них – странствующие лекари. Кстати, у нас тут одно время был один. – Был один? Что с ним случилось? – спросила я. – Он умер, – как ни в чем не бывало отреагировал Колум. – Подхватил лихорадку, и она унесла его за неделю. С тех пор у нас не было лекаря, кроме мистрис Фиц. – Она кажется очень знающей, – сказала я, припоминая о ее эффективном лечении повреждений молодого человека Джейми. Размышления об этом заставили меня задуматься о причинах их возникновения, и я ощутила прилив неприязни по отношению к Колуму. Неприязни, и в то же время настороженности. Этот человек, напомнила я себе, был законом, присяжным и судьей для людей в его владениях – и явно привык поступать по-своему. Он кивнул, все еще поглощенный птицами. Оставшееся зерно он рассыпал, удостоив последней горстью запоздалую серо-голубую славку. – О, да. Она неплохо справляется с такими делами, но у нее уже и так хватает забот с хозяйством в замке и каждым внутри него, включая меня, – неожиданно обаятельно усмехнувшись, сообщил он. – Я тут подумал, – продолжал он, поспешно воспользовавшись моей ответной улыбкой, – поскольку вам сейчас особо нечем занять свое время, может быть, вы захотите взглянуть на вещи, которые оставил после себя Дэйви Битон. Возможно, вы знаете, как использовать кое-какие его лекарства и тому подобное. – Что ж… так и быть. Почему бы и нет? По правде говоря, мне стало немного скучно крутиться между огородом, кладовой и кухней. Было любопытно посмотреть, что покойный мистер Битон считал пригодным в качестве параферналии128. – Ангус или я могли бы проводить леди вниз, сэр, – почтительно предложил слуга. – Не беспокойтесь, Джон, – отозвался Колум, вежливым жестом отсылая слугу. – Я сам покажу мистрис Бичем. Его продвижение вниз по лестнице было медленным и явно болезненным. Столь же явным было то, что он не желал помощи, и я ее не предложила. Помещение для приема больных покойного Битона обосновалось в отдаленном уголке замка, скрытом от посторонних глаз за кухнями. В непосредственной близости от него было только кладбище, где теперь и покоился его хозяин. Узкая, темная комната во внешней стене замка могла похвастаться всего одним крошечным щелевым окошком, расположенным так высоко, что ровная полоса солнечного света рассекала воздух, отделяя темноту высокого сводчатого потолка от глубокого сумрака внизу. Заглянув вслед за Колумом в полутемные закоулки комнаты, я разглядела высокий шкаф, оборудованный десятками крошечных выдвижных ящичков, на каждом из которых – ярлычок, подписанный витиеватым почерком. Банки, коробки и флаконы всех форм и размеров были аккуратно расставлены на полках над конторкой, где покойный Битон, вероятно, имел обыкновение смешивать лекарственные средства, судя по оставшимся разводам и стоящей там покрытой налетом ступке. Колум вошел в комнату первым. Мерцающие соринки, потревоженные при его появлении, закружились вверх в полосе солнечного света, подобно пыли, поднявшейся при вскрытии гробницы. Он постоял немного, давая глазам привыкнуть к полумраку, а затем медленно пошел вперед, оглядываясь по сторонам. Мне подумалось, что, возможно, он впервые оказался в этой комнате. Наблюдая за его нетвердым передвижением, пока он пересекал узкую комнату, я заметила: – Знаете, массаж мог бы немного помочь. С болью, я имею в виду. Я уловила вспышку в его серых глазах и на мгновенье пожалела, что заговорила, но искра почти сразу исчезла, сменившись привычным выражением вежливого внимания. – Его надо делать с силой, – добавила я, – особенно у основания позвоночника. – Я знаю, – отозвался он. – Ангус Мор делает мне его, по вечерам. Он помолчал, повертев в пальцах один из пузырьков. – В таком случае, похоже, вы действительно кое-что понимаете во врачевании. – Кое-что. Я была настороже, надеясь, что он не собирается проверять меня, спрашивая, для чего используются различные лекарственные препараты. На ярлычке пузырька, который он держал, было написано: «PURLES OVIS». Можно только догадываться, что это было. К счастью, он поставил пузырек на место и осторожно провел пальцем по пыли на большом сундуке возле стены. – Здесь уже давно никого не было, – сказал он. – Я попрошу мистрис Фиц прислать кого-нибудь из девчушек, чтобы они немного прибрались, не возражаете? Я открыла дверцу стенного шкафа и закашлялась от поднявшегося облака пыли. – Пожалуй, было бы неплохо, – согласилась я. На нижней полке шкафа лежала книга, толстый том в синем кожаном переплете. Подняв том, я обнаружила под ним книгу поменьше, на сей раз в дешевом переплете из черной ткани, сильно потертом по краям. Эта вторая книга оказалась журналом ежедневных записей Битона, куда он аккуратно заносил имена своих пациентов, подробности их недугов и назначенный курс лечения. «Методичный человек», – с одобрением подумала я. Одна из записей гласила: «Второе февраля, год 1741 от Рождества Христова. Сара Грэм Маккензи, травма большого пальца руки из-за попадания конечности за край прядильной катушки. Прикладывать заваренную болотную мяту с последующей припаркой: по одной части тысячелистника, зверобоя, измельченных слейтеров и мышиных ушек, замешанных на основе пылевидной глины». Слейтеры? Мышиные ушки? Без сомнения, какие-то травы на полках. – Хорошо ли зажил большой палец Сары Маккензи? – спросила я Колума, закрывая книгу. – Сары? А-а, – задумчиво протянул он. – Нет, думаю, что нет. – В самом деле? Интересно, что произошло, – сказала я. – Возможно, я могла бы взглянуть на него позже. Он покачал головой, и мне показалось, что я уловила проблеск мрачного веселья в линиях его полных, изогнутых губ. – Почему нет? – спросила я. – Значит, она покинула замок? – Можно и так сказать, – ответил он. Теперь веселье стало очевидным. – Она умерла. Я пристально смотрела на него, пока он пробирался по пыльному каменному полу к двери. – Остается надеяться, что вы окажетесь немного лучшим лекарем, чем покойный Дэйви Битон, мистрис Бичем, – произнес он. У двери он обернулся и задержался, насмешливо меня разглядывая. Солнечный луч осветил его, словно прожектор. – Вряд ли вы можете стать хуже, – добавил он и исчез в темноте.
***
На следующий день, проведя некоторое время в огороде с травами, я вернулась, чтобы исследовать владения Битона.129 Я бродила взад и вперед по узкой маленькой комнате, осматривая все подряд. Скорее всего, большая часть из этого была мусором, но могло найтись и что-нибудь полезное, что стоило бы сохранить. Я выдвинула один из ящичков в аптечном шкафу, высвободив острый привкус камфоры. Что ж, это пригодится, ничего не скажешь. Я задвинула ящичек и вытерла пыльные пальцы о юбку. Пожалуй, мне следует подождать, пока жизнерадостные служанки мистрис Фиц наведут здесь порядок, прежде чем продолжать свои исследования. Я выглянула в коридор. Пусто. И ни единого звука. Но я была не настолько наивна, чтобы полагать, что поблизости никого нет. То ли по приказу, то ли из чувства такта, но действовали они весьма деликатно, хотя я и знала, что за мной наблюдают. Если я шла в огород, кто-то шел за мной. Если я поднималась по лестнице в свою комнату, я видела, как кто-то небрежно поднимал глаза от ступеней, чтобы посмотреть, в какую сторону я повернула. И когда мы въезжали в замок, я не преминула заметить вооруженных стражников, укрывавшихся от дождя под навесом. Нет, мне определенно не позволят просто уйти отсюда, не говоря уже о том, чтобы предоставить средства передвижения и возможность для отъезда. Я вздохнула. По крайней мере в настоящий момент я была одна. А одиночество – это то, чего мне очень хотелось, хотя бы ненадолго. Я неоднократно пыталась обдумать все, что случилось со мной с тех пор, как я шагнула сквозь стоячий камень. Но события развивались в этом месте так стремительно, что, если я не спала, у меня почти не было свободного времени. Впрочем, по-видимому, сейчас оно у меня появилось. Я отодвинула пыльный сундук от стены и села, прислонившись спиной к камням. Они оказались очень твердыми. Я потянулась назад и положила на них ладони, думая о каменном круге и пытаясь вспомнить каждую, мельчайшую, деталь случившегося. Кричащие камни были последним, что я, честно могу сказать, помнила. Хотя даже в этом я сомневалась. Крики не прекращались всё то время. Вполне возможно, подумала я, что шум исходил не от самих камней, а от… чего-то… куда я шагнула. Быть может, камни – это какая-то дверь? Но во что она открылась? Чем бы оно ни было, для этого просто не находилось слов. Должно быть, трещина во времени, потому что я определенно существовала тогда и существую теперь, а камни служили единственной связью. И звуки. Они были оглушающими, но, оглядываясь назад через какое-то время, по-моему, они очень напоминали звуки битвы. Полевой госпиталь, где я служила, подвергался обстрелу трижды. Даже зная, что хлипкие стены наших временных построек не защитят нас, врачи, медсестры и санитары все равно бросались внутрь при первом же сигнале тревоги, сбившись в кучу для храбрости. Храбрости очень не хватает, когда над головой ревут минометные снаряды, а рядом взрываются бомбы. И тот ужас, который я испытывала тогда, был ближе всего к тому, что я чувствовала в камне. Теперь я поняла, что действительно помню кое-что о самом путешествии сквозь камень. Какие-то мелочи. Я вспомнила ощущение физического давления, будто меня подхватил какой-то поток. Да, я осознанно боролась с этим, чем бы оно ни было. Как мне казалось, в том потоке также были и образы. Не то чтобы видения, скорее незавершенные мысли. Некоторые вселяли ужас, и я отбивалась от них, пока я… да, пока я «проходила». Отбивалась навстречу другим? У меня возникло некое осознание, что я пробивалась к поверхности чего-то. Неужели я действительно выбрала для перехода именно это время, потому что оно давало своего рода убежище от этого бурлящего водоворота? Я тряхнула головой. Думая об этом, я не могла найти ответов. Ясным оставался лишь тот факт, что мне придется вернуться к стоячим камням. – Мистрис? Мягкий шотландский голос от дверей заставил меня поднять голову. Две девушки, лет шестнадцати-семнадцати, застенчиво топтались в коридоре. Одеты они были по-простому, на ногах – клоги130, волосы прикрыты домоткаными платками. Та, что заговорила, несла щетку и несколько сложенных тряпок, а ее спутница держала дымящийся котелок. Девушки мистрис Фиц, пришли наводить чистоту в кабинете лекаря. – Мы вас не побеспокоим, мистрис? – с тревогой спросила одна. – Нет-нет, – заверила их я. – Я все равно собиралась уходить. – Вы пропустили обед, – сообщила мне другая. – Но мистрис Фиц просила вам передать, что на кухне для вас найдется еда, когда бы вы ни пожелали прийти. Я выглянула в окно в конце коридора. Солнце и в самом деле чуть перевалило за зенит, и я ощутила нарастающие муки голода. Я улыбнулась девушкам: – Так я и сделаю. Спасибо.
Дата: Воскресенье, 23.01.2022, 21:59 | Сообщение # 14
Виконт
Сообщений: 409
***
Я снова принесла обед в поле, опасаясь, что в противном случае Джейми может ничего не съесть до ужина. Сидя на траве и наблюдая, как он ест, я спросила его, почему он бродяжничал, угоняя скот и занимаясь грабежом у границы. К этому времени я уже достаточно насмотрелась как на людей, что приходили и уходили из соседней деревни, так и на обитателей замка, чтобы сказать, что Джейми был и более благородного происхождения, и гораздо образованнее большинства. Вполне вероятно, что он из довольно состоятельной семьи, судя по краткому описанию их фермерского поместья. Почему же он так далеко от дома? – Так я же объявлен вне закона, – сообщил он, будто удивившись тому, что я не знаю. – Англичане назначили вознаграждение в десять фунтов стерлингов за мою голову. Не так много, как за грабителя на большой дороге, – с недовольством заметил он, – но чуть больше, чем за карманника. – Только за препятствование? – недоверчиво спросила я. Десять фунтов стерлингов в здешних местах составляли полугодовой доход небольшой фермы; я не могла себе представить, чтобы один беглый заключенный стоил так много для английского правительства. – Ох, нет. За убийство. Я подавилась куском хлеба с соленым огурцом. Джейми услужливо хлопал меня по спине, пока я снова не смогла говорить. С глазами полными слез я спросила: – К-кого вы у-убили? Он пожал плечами. – Ну, это немного странно. На самом деле я не убивал человека, за убийство которого объявлен вне закона. Впрочем, за это время я прикончил несколько других красномундирников, так что полагаю это не так уж и несправедливо. Он замолчал и повел плечами, словно терся о какую-то невидимую стену. Я уже замечала, что он делал так раньше, в мое первое утро в замке, когда я его перевязывала и увидела отметины на спине. – Это было в Форт-Уильяме. День или два после второй порки я едва мог шевелиться, а потом от ран у меня началась лихорадка. Но как только я снова смог стоять, несколько… друзей ухитрились вытащить меня из гарнизона способами, в которые мне лучше не вдаваться. Так или иначе, когда мы уходили, поднялась суматоха, и был застрелен английский сержант-майор131 – по стечению обстоятельств, именно этот человек устроил мне первую порку. Но я бы не стал в него стрелять: лично против него я ничего не имел и в любом случае был слишком слаб, чтобы делать хоть что-то, кроме как держаться за лошадь, – широкий рот сжался в тонкую линию. – Хотя, если бы это был капитан Рэндалл, думаю, что нашел бы в себе силы. Он снова расправил плечи, туго натянув грубую льняную рубашку на спине, после чего пожал ими. – Вот, в общем-то, и все. Это одна из причин, почему я не ухожу далеко от замка в одиночку. Так далеко в Высокогорье маловероятно наткнуться на английский патруль, но границу они пересекают довольно часто. А еще есть Стража, хотя они тоже близко не подойдут к замку. Колум не очень нуждается в их услугах, когда у него под рукой свои люди. Он улыбнулся, запустив руку в свои яркие стриженые волосы, так что они встали дыбом, как иглы дикобраза. – Я не такой уж незаметный, как видите. Сомневаюсь, что в самом замке есть доносчики, но, возможно, где-нибудь в окрестностях найдутся те, кто с радостью заработает несколько пенсов, сообщив англичанам, где я нахожусь, узнай они, что меня разыскивают, – он улыбнулся мне. – Вы ведь догадались, что фамилия у меня не Мактавиш? – А лэрд знает? – Что я вне закона? О да, Колум знает. Скорее всего, большинство людей в этой части Хайленда знают об этом: то, что произошло в Форт-Уильяме, вызвало в то время немалый переполох, а новости здесь распространяются быстро. Чего они не узнают, так это того, что Джейми Мактавиш – тот человек, которого разыскивают, при условии, что никто из тех, кто знает мое имя, меня не увидит. Его волосы все еще нелепо торчали вверх. Мне вдруг захотелось пригладить их, но я сдержалась. – Зачем вы остригли волосы? – вдруг спросила я и покраснела. – Простите, это не мое дело. Я просто удивилась, так как у большинства других мужчин, которых я здесь видела, волосы длинные… Похоже, слегка смутившись, он пригладил торчащие пряди. – Раньше и у меня они были длинными. Сейчас они короткие, потому что монахам пришлось выбрить мне затылок, и прошло всего несколько месяцев, чтобы они отросли снова. Он наклонил корпус вперед, предлагая мне осмотреть его затылок. – Видите там, сзади? Я определенно смогла нащупать его, а не только увидеть, когда раздвинула густые волосы: шестидюймовый132 ролик недавно зажившей рубцовой ткани, все еще розовый и слегка выступающий. Я осторожно надавила по всей его длине. Затянулось чисто – тонкая, аккуратная работа, кто бы ни накладывал швы; такая зияющая рана должна была сильно кровоточить. – У вас бывают головные боли? – задала я чисто профессиональный вопрос. Выпрямившись, он пригладил волосы над раной и кивнул. – Иногда, хотя и не такие сильные, как раньше. Я ослеп почти на месяц после того, как это случилось, и голова все время чудовищно болела. Головная боль начала отступать, когда ко мне вернулось зрение. Он несколько раз моргнул, как бы проверяя остроту зрения. – Иногда все немного расплывается, – объяснил он, – когда я очень устаю. Предметы становятся размытыми по краям. – Удивительно, как это вас не убило, – сказала я. – У вас, должно быть, довольно крепкий череп. – Так и есть. По словам моей сестры, не голова, а кочан капусты. Мы оба рассмеялись. – Как это случилось? – спросила я. Он нахмурился, и на его лице появилось выражение неопределенности. – Ну, в этом-то и вопрос, – медленно ответил он. – Я ничего об этом не помню. Я был неподалеку от перевала Карриарик с несколькими парнями из Лох-Лаггана. Последнее, что помню, это как я пробирался вверх по склону сквозь невысокий кустарник, помню, как уколол руку о куст остролиста и подумал, что капли крови похожи на ягоды. Следующее, что помню – это пробуждение во Франции, в аббатстве Святой Анны де Бопре, моя голова пульсирует как барабан, и кто-то, кого я не вижу, дает мне прохладное питье. Он потер затылок, как будто тот все еще болел. – Иногда мне кажется, что я вспоминаю какие-то обрывки – лампаду над головой, раскачивающуюся туда-сюда, какой-то сладкий, маслянистый вкус на губах, людей, говорящих мне что-то, – но я не уверен, что из этого реально. Знаю, что монахи давали мне опиум, и я почти все время видел сны. Он прижал пальцы к закрытым векам. – Был один сон, который я видел снова и снова. Корни деревьев, растущие у меня в голове, большие узловатые штуки, разрастающиеся и набухающие, проталкивающиеся через мои глаза, проникающие в мое горло, чтобы задушить меня. Это все продолжалось и продолжалось, а корни изгибались и скручивались, с каждым разом становясь все больше. По конец они становились настолько большими, что проламывали мне череп, и я просыпался от звука лопающихся костей, – он поморщился. – Такой сочный, трескучий звук, похожий на выстрелы под водой. – Брр! Неожиданно на нас упала тень, крепкий башмак взлетел и ткнул Джейми в ребра. – Ленивый молодой ублюдок, – беззлобно произнес новоприбывший, – набиваешь себе брюхо, пока лошади бегают без присмотра. И когда эта кобылка будет объезжена, а, парень? – Точно не скоро, если я умру от голода, Алек, – ответил Джейми. – Пользуясь случаем, съешь чего-нибудь, тут всего много. Он протянул кусок сыра к узловатой от артрита кисти. Пальцы, неизменно скрюченные в полухвате, медленно сомкнулись на сыре, пока их обладатель опустился на траву. В неожиданно изысканной манере Джейми представил гостя: Алек Макмэхон Маккензи – главный конюший замка Леох. Приземистого телосложения, в кожаных штанах и простой рубашке, главный конюший имел весьма властный вид, достаточный, как мне показалось, чтобы усмирить самого непокорного жеребца. «Взор, как у Марса, – властная гроза»133, сразу же пришла мне в голову цитата. У него был только один глаз, другой был прикрыт черной тканевой повязкой. Словно компенсируя потерю, его брови густо срослись в центральной точке, щеголяя длинными седыми волосками, похожими на усики насекомых, которые угрожающе торчали из основных бурых пучков. После вступительного кивка в знак признательности старина Алек (так Джейми обращался к нему, не иначе чтобы отличить от юного Алека, который был моим провожатым) перестал меня замечать, разделив свое внимание между едой и тремя молодыми лошадками, которые размахивали хвостами ниже на лугу. Вскоре я потеряла интерес к длинной дискуссии, посвященной происхождению некоторых, безусловно, выдающихся лошадей, которых не было среди присутствующих, подробностям племенных записей всей конюшни за несколько лет, и ряду непонятных достоинств лошадиного экстерьера, касающихся скакательных суставов, холки, плеч и других анатомических элементов. Поскольку единственными достоинствами, которые я замечала на лошади, были нос, хвост и уши, тонкостей я не улавливала. Я откинулась на локти и грелась под теплым весенним солнцем. В этот день царил необычайный покой, ощущение того, что все безмятежно идет своим чередом, не обращая внимания на огорчения и волнения, связанные с человеческими заботами. Возможно, то был покой, который всегда находишь под открытым небом, на большом расстоянии от зданий и грохота. А может, то было результатом работы на огороде, это спокойное чувство удовольствия от прикосновения к растительности, удовлетворение от того, что помогаешь ей пышно расти. Или, возможно, просто облегчение от того, что наконец-то нашлась работа, и я больше не слоняюсь по замку, чувствуя себя не на своем месте и привлекая внимание, как клякса на пергаменте. Несмотря на то что, я не принимала участия в беседе о лошадях, здесь я вовсе не чувствовала себя лишней. Старина Алек вел себя так, словно я была всего лишь частью пейзажа, и хотя Джейми изредка бросал взгляды в мою сторону, он тоже со временем перестал обращать на меня внимание, когда их речь перешла на скользящие ритмы гэльского – верный признак эмоциональной заинтересованности шотландца в предмете обсуждения. Поскольку я ничего не понимала из их разговора, это действовало на меня успокаивающе, как жужжание пчел в цветах вереска. Странно умиротворенная и сонная, я отогнала все мысли о подозрениях Колума, моем собственном затруднительном положении и прочих тревожных вещах. «Довольно для каждого дня своей заботы»134, – вяло подумала я, выуживая из какого-то закоулка памяти библейскую цитату. Возможно, какое-то время спустя меня разбудил холодок от проплывающего облака или изменившиеся интонации в мужской речи. Разговор снова перешел на английский, и тон был серьезным, больше не напоминая бессвязную болтовню одержимых лошадьми. – До собрания осталась всего неделя, парень, – говорил Алек. – Ты уже решил, что тогда будешь делать? Последовал протяжный вздох Джейми. – Нет, Алек, не решил. Иногда думаю одно, иногда другое. Учитывая как хорошо здесь, возиться с животными и с тобой. В голосе молодого человека слышалась улыбка, которая исчезла, когда он продолжил: – И Колум обещал мне… хотя, ты не можешь знать об этом. Но поцеловать железо и сменить свое имя на Маккензи, и отречься от всего, для чего я рожден? Нет, на это я решиться не могу. – Ты такой же упрямый, как твой папаша, – заметил Алек, хотя в его словах прозвучало сдержанное одобрение. – Иногда ты похож на него, хоть ты высокий и светлокожий, как родня твоей матери. – Ты же его знал, да? – в голосе Джейми звучала заинтересованность. – А-а, немного. Но слышал больше. Я жил здесь, в Леохе, еще до того, как твои родители поженились, знаешь ли. И если бы ты слышал, что Дугал и Колум говорят о Черном Брайане, то подумал, что он – сам дьявол, если не хуже. А твоя матушка – Дева Мария, которую он уволок в ад. Джейми расхохотался. – И я, значит, такой же, как он? – Один к одному, паренек. Да, я ведь вижу, что тебе это поперек горла – быть человеком Колума, и слишком хорошо. Но есть другой резон, нет? Если, скажем, дело дойдет до того, чтобы сражаться за Стюартов, и Дугал добьется своего. Встанешь на нужную сторону в этой войне, и вернешь не только свою землю, а даже больше, что бы Колум ни делал. Джейми ответил ему тем, что я стала называть «шотландским звуком», – неким неопределенным звуковым колебанием, которое возникало в глубине гортани и могло быть истолковано, как означающее практически что угодно. Конкретно этот звук, по-видимому, означал определенные сомнения относительно вероятности столь желательного исхода. – Ага, – сказал он, – а если у Дугала не получится, тогда что? Или если война обернется против дома Стюартов? Алек издал собственный гортанный звук. – Тогда ты останешься здесь, парень. Станешь главным конюшим вместо меня: я так долго не протяну, а ты лучше всех, кого я знаю, управляешься с лошадьми. Скромное ворчание Джейми свидетельствовало, что он оценил комплимент. Старший мужчина продолжал, оставив без внимания подобную помеху: – Маккензи тоже тебе родня, дело не в том, чтобы отказаться от своей крови. Есть ведь и другие резоны, – в его голосе появились поддразнивающие нотки, – например, возлюбленная Лэаре? В ответ он услышал еще один звук, на этот раз обозначающий смущение и несогласие. – Да брось, парень, молодой человек не даст себя избить ради девушки, до которой ему нет дела. А ты знаешь, что ее отец не позволит ей выйти замуж за кого-то вне клана. – Она еще очень молода, Алек, мне стало жаль ее, – защищаясь, сказал Джейми. – И на этом все. На этот раз шотландский звук издал Алек – гортанное фырканье, полное насмешливого недоверия. – Расскажи это двери амбара, парень, больше ума и не надо, чтобы тебе поверить. Ладно, даже если не Лэаре, – а это не худший вариант, заметь – ты был бы более выгодной партией для женитьбы, будь у тебя немного денег и будущее, что и случится, если ты станешь главным конюшим. Ты мог бы сам выбрать девушку, если одна их них не выберет тебя первой! Алек фыркнул, с едва сдерживаемой радостью человека, который редко смеется. – Мухи вокруг горшка с медом и то так не слетаются, парень! Ты сейчас без гроша и без имени, а девушки все равно вздыхают по тебе, я-то вижу! – снова фырканье. – Даже эта девица-сассенах не может держаться от тебя подальше, а ведь она только овдовела! Желая предотвратить то, что обещало стать чередой чрезвычайно неприятных замечаний личного характера, я решила, что настало время официально проснуться. Потягиваясь и зевая, я села, демонстративно потирая глаза, чтобы не встретиться взглядом ни с одним из собеседников. – Мммм… Кажется, я уснула, – сказала я, мило моргая. Джейми, изрядно покрасневший вплоть до ушей, проявлял преувеличенный интерес к упаковыванию остатков от трапезы. Старина Алек уставился на меня сверху, как будто впервые заметив. – Интересуетесь лошадьми, так ведь, девушка? – требовательно спросил он. В сложившихся обстоятельствах я едва ли могла сказать «нет». Согласившись, что лошади меня очень интересуют, я была вынуждена выслушать подробный комментарий о кобылке в паддоке, которая теперь спокойно стояла и дремала, подергивая хвостом из-за редких мух. – Можете приходить и любоваться в любое время, милочка, – заключил Алек, – если только не станете подходить так близко, чтобы отвлекать лошадей. Им надо работать, понимаете? Это явно подразумевало предложение уйти, но я стояла на своем, помня о первоначальной цели появления здесь. – Хорошо, в следующий раз буду внимательней, – пообещала я. – Но прежде, чем вернусь в замок, я хотела бы осмотреть плечо Джейми и снять повязку. Алек медленно кивнул, но, к моему удивлению, сам Джейми отказался от моего участия и повернулся, собираясь возвратиться в паддок. – А-а, это немного подождет, девушка, – сказал он, отводя взгляд. – Сегодня еще столько нужно сделать, может, позже, после ужина, а? Это выглядело очень странно: раньше он не спешил вернуться к работе. Но не могла же я навязывать ему свою заботу, если он этого не хотел. Пожав плечами, я согласилась встретиться с ним после ужина и повернула к склону, направляясь обратно в замок. Поднимаясь на холм, я размышляла над формой шрама на голове Джейми. То была не прямая линия, какую мог бы оставить английский палаш135. Рана была изогнутой, как будто нанесенной лезвием с характерным изгибом. Лезвием как у лохаберского топора136? Но насколько я знала, смертоносные топоры носили – нет, исправила я себя, носят – только члены клана. И лишь пока я шла, мне пришла в голову мысль. Для молодого человека в бегах, с неизвестными врагами, Джейми был на удивление откровенен с незнакомкой.
***
Оставив корзинку с едой на кухне, я вернулась в кабинет покойного Битона, теперь, после посещения энергичных помощниц мистрис Фиц, безукоризненно чистый и безупречный. Даже дюжины стеклянных пузырьков в шкафу поблескивали в тусклом свете из окна. Похоже, лучше всего начать со стенного шкафа с запасом трав и лекарственных средств, уже имеющихся в наличии. Прошлой ночью, прежде чем меня одолел сон, я потратила несколько минут, чтобы пролистать книгу в синем кожаном переплете, которую взяла из кабинета. Она оказалась «Руководством и справочником лекаря» с перечнем рецептов для лечения различных симптомов и заболеваний, ингредиенты для которых, по-видимому, и располагались передо мной. Книга была разделена на несколько частей: «Золототысячники, рвотные средства и лекарственные кашки», «Пилюли и лодоки137», «Различные средства, облегчающие боль, и их свойства», «Лечебные отвары и териаки138» и весьма обширный раздел, зловеще озаглавленный единственным словом: «Слабительные». После прочтения нескольких рецептов стала очевидной причина, по которой покойный Дэйви Битон не преуспел среди своих пациентов. «От головной боли, – гласила одна из записей, – возьмите шарик конского навоза, тщательно высушите его, разотрите в порошок и, размешав в горячем эле, выпейте целиком». «При судорогах у детей следует приложить пять пиявок за ухо». И через несколько страниц: «отвары, приготовленные из корней чистотела, куркумы и сока двухсот слейтеров не могут не оказать большой пользы при разлитии желчи». Я закрыла книгу, поражаясь большому количеству пациентов покойного доктора, которые, судя по его скрупулезным записям в журнале, не только пережили назначенное им лечение, но даже оправились от своих первоначальных недугов. В первом ряду стояла большая коричневая стеклянная банка с несколькими подозрительно выглядящими шариками, и, учитывая рецепты Битона, я хорошо представляла, что это может быть. Повернув ее, я торжествующе прочитала написанную от руки этикетку: «КОНСКИЙ НАВОЗ». Поразмыслив, что подобная субстанция, вероятно, не сильно улучшается при хранении, я, не открывая, осторожно отодвинула банку в сторону. Последующее расследование подтвердило, что «PURLES OVIS» – не что иное, как латинский перевод аналогичной субстанции, на этот раз овечьей. «МЫШИНОЕ УХО» также оказалось животного, а не растительного происхождения; я с легким содроганием отодвинула в сторону пузырек с крошечными высушенными ушками чуть розоватого оттенка. Мне было интересно узнать, что же такое «слейтеры» (писалось по-разному: «слейттеры», «склейтеры» и «слейтиры»), которые, по-видимому, являлись важным ингредиентом во многих лекарствах, поэтому я обрадовалась, увидев прозрачный пузырек с пробкой и этим названием на этикетке. Пузырек был примерно наполовину заполнен чем-то похожим на маленькие серые пилюли. Они были не более четверти дюйма139 в диаметре и настолько идеально круглыми, что я восхитилась мастерством Битона по дозировке. Я поднесла пузырек поближе к лицу, удивляясь его легкости. Затем рассмотрела тонкие бороздки поверх каждой «пилюли» и микроскопические ножки, сложенные в центральной складке. Я поспешно поставила пузырек, вытерла руку о передник и сделала еще одну запись в мысленном списке, который составляла. Вместо «слейтеры» читай «мокрицы». В баночках Битона обнаружилось немало более или менее безвредных веществ, а некоторые из них вмещали сушеные травы или экстракты, которые и в самом деле могли оказаться полезными. Я нашла немного порошка фиалкового корня и ароматический уксус, которые мистрис Фиц использовала при лечении ран Джейми Мактавиша. А также дягиль, полынь, розмарин и что-то с надписью «ВОНЮЧИЙ АРАГ». Я с опаской открыла этот сосуд, но там оказались всего лишь нежные кончики еловых веток, и из незапечатанного бутылька поплыл приятный бальзамический аромат. Я оставила флакон открытым, поставила его на стол, чтобы ароматизировать воздух в темной маленькой комнате, и продолжила инвентаризацию. Я выбросила банку с сушеными улитками, «МАСЛО ИЗ ДОЖДЕВЫХ ЧЕРВЕЙ» (что, по-видимому, им и было), «VINUM MILLEPEDATUM» (многоножки, измельченные и вымоченные в вине), «ПОРОШОК ИЗ ЕГИПТИАНСКОЙ МУМИИ» (неопределенного вида пыль, источником происхождения которой, по-моему, был скорее илистый берег ручья, а не гробница фараона), «ГОЛУБИНУЮ КРОВЬ», муравьиные яйца, несколько высушенных жаб, тщательно завернутых в мох, и «ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЧЕРЕП, В ПОРОШКЕ». Чей? Хотела бы я знать. Большая часть дня ушла на то, чтобы завершить обследование стенного шкафа и комода с множеством выдвижных ящичков. Когда я закончила, за дверью кабинета стояла большая груда забракованных бутылок, коробок и склянок, которые следовало выбросить, а гораздо меньший набор возможно пригодных средств был снова убран в стенной шкаф. Какое-то время я рассматривала большой сверток паутины, раздумывая над этой кучей. И «Руководство» Битона, и мои смутные воспоминания о народной медицине утверждали, что паутина эффективна при перевязке ран. И хотя я сама склонялась к тому, чтобы расценивать такое применение в высшей степени негигиеничным, мой опыт с льняными повязками у обочины показал, что желательно иметь для перевязки что-то с адгезивным140, а также абсорбирующим141 свойствами. В конце концов, я убрала паутину обратно в шкаф, решив поискать способ ее стерилизации. «Не кипячение», – подумала я. Может быть, пар очистит ее, не разрушив клейкость? Я вытерла руки о передник и задумалась. К настоящему времени я осмотрела почти все – кроме деревянного сундука у стены. Я откинула крышку и сразу же отпрянула из-за вырвавшейся наружу вони. Сундук оказался хранилищем хирургической составляющей практики Битона. Внутри находилось множество зловещего вида пил, ножей, зубил и других инструментов, более подходящих для строительства, чем для применения на нежных человеческих тканях. Зловоние, по-видимому, объяснялось тем, что Дэйви Битон не видел особой пользы в том, чтобы чистить свои инструменты между использованием. Я скривилась от отвращения при виде темных пятен на некоторых лезвиях и захлопнула крышку. Я перетащила сундук к двери, собираясь сказать мистрис Фиц, что инструменты, после того как их благополучно прокипятят, следует отдать плотнику замка, если таковой имеется. Движение сзади насторожило меня как раз вовремя, иначе я бы врезалась в только что вошедшего человека. Я обернулась и увидела двух молодых людей: один из них поддерживал другого, подпрыгивающего на одной ноге. Покалеченная нога была перевязана неопрятным куском тряпья, испачканного свежей кровью. Я огляделась, а затем указала на сундук за неимением чего-то другого. – Садитесь, – предложила я. Очевидно, у нового врача замка Леох уже началась практика.
===
128. Параферналия – совокупность снаряжения, оборудования, принадлежностей, используемых для занятий определенного рода, и, как следствие, являющихся отличительными чертами этих занятий. 129. Фрагмент взят из британского издания. 130. Клоги – разновидность обуви, частично или полностью изготовленной из дерева. 131. Сержант-майор – звание в европейских армиях конца Средневековья – начала Нового времени. Традиционное генеральское звание для командующего армией в средневековую эпоху сопровождалось уточняющим добавлением. Собственно командующий носил звание генерал-капитана, а его заместитель – генерал-лейтенанта, где «капитан» и «лейтенант» означают дословно «главный» (лат.) и «заместитель» (от лат. «locum tenens», «местодержатель» через фр.) соответственно. Третьим человеком в командовании армией являлся т.н. сержант-майор, звание которого нельзя перевести как «старший сержант», сержант-майор это буквально «старший служащий». Сержант-майор был командиром армейской пехоты и заместителем командующего по личному составу. 132. 15,24 см. 133. Уильям Шекспир «Гамлет», акт III, сцена 4 (перевод М. Лозинского). 134. Евангелие от Матфея 6:34. 135. Палаш – вид колюще-рубящего клинкового холодного оружия. Имеет прямой клинок, длинной до 100 см с двусторонней заточкой (в ранние периоды) или полуторной и односторонней заточкой (в более поздние периоды). Происходит от рубящего меча. Сочетает в себе качества меча и сабли. От меча ему достался широкий тяжёлый развитый клинок, а от сабли более развитую гарду, и в некоторых случаях слегка изогнутый клинок. 136. Лохаберский топор или лохаберакс (от названия местности Лохабер в Шотландии) – разновидность топора. Состоит из древка длиной около 1,5 м, к которому с помощью двух проушин крепится металлический клинок. Длина лезвия составляла до 50 см, оно иногда было волнистым. Верхний конец был заострён и подходил для колющих ударов. 137. Лодок – арабское название средства от кашля, которое по консистенции гуще сиропа, но жиже лекарственной кашки. В тексте название употребляется в качестве показателя консистенции (за определение благодарю ICE). 138. Териак – мнимое универсальное противоядие, должное излечивать все без исключения отравления, в том числе самоотравления организма, развившиеся в результате внутренних болезней. 139. 6,4 мм. 140. Адгезивный – прилипающий, слипчивый; приводящий к сращению (о воспалении). 141. Абсорбирующий – впитывающий.
Дата: Воскресенье, 30.01.2022, 22:10 | Сообщение # 15
Виконт
Сообщений: 409
Глава 8. Вечернее развлечение
Я лежала на кровати полностью обессиленная. Как ни странно, мне даже понравилось перетряхивать реликвии покойного Битона, а лечение немногих пациентов, пусть и весьма скудными средствами, заставило меня снова почувствовать себя по-настоящему цельной и нужной. Ощущение плоти и костей под моими пальцами, измерение пульса, осмотр языков и глазных яблок – вся эта привычная рутина во многом помогла мне избавиться от чувства ненужной паники, которое не покидало меня с тех пор, как я провалилась сквозь камень. Какими бы странными ни были мои обстоятельства, и как бы неуместно я ни чувствовала себя здесь, почему-то было очень приятно осознавать, что это настоящие другие люди. С теплой плотью и волосами, с сердцами, биение которых можно почувствовать, и легкими, дыхание которых можно услышать. Некоторые из них дурно пахли, кишели вшами и были покрыты грязью, но для меня в этом не было ничего нового. Определенно не хуже условий в полевом госпитале, да и травмы были пока что обнадеживающе незначительными. Было чрезвычайно приятно иметь возможность снова облегчить боль, вправить сустав и устранить повреждения. Взяв на себя ответственность за благополучие других, я почувствовала себя не такой уж пострадавшей от прихотей той невероятной судьбы, которая занесла меня сюда, и была благодарна Колуму за его предложение. Колум Маккензи. Странный, однако, человек. Образованный, вежливый до крайности и вдумчивый, за сдержанностью которого почти полностью скрывался стальной стержень. В его брате Дугале сталь чувствовалась гораздо отчетливее. Этот рожден воином. И все же, стоило увидеть их вместе, сразу становилось ясно, кто из них сильнее. Вождем был Колум с его искривленными ногами и всем остальным. Синдром Тулуз-Лотрека142. Раньше я никогда не видела подобного случая, но слышала его описание. Названный по имени самого известного страдальца (которого еще не существовало, напомнила я себе), недуг представлял собой дегенеративное заболевание костей и соединительных тканей. Жертвы часто казались нормальными, хотя и болезненными, до раннего подросткового возраста, когда длинные кости ног под давлением вертикального положения тела начинали крошиться и разрушаться сами по себе. Бледная кожа с преждевременными морщинами была еще одним внешним проявлением плохого кровообращения, характерного для этой болезни. Так же как сухость кожи и ярко выраженные мозоли на пальцах рук и ног, на которые я уже обращала внимание. По мере того как ноги искривлялись и сгибались, позвоночник подвергался давлению и часто также искривлялся, причиняя жертве огромный дискомфорт. Рассеянно поглаживая пальцами спутанные волосы, я мысленно перечитывала описание из учебника. Низкий уровень лейкоцитов, повышенная восприимчивость к инфекциям, склонность к раннему артриту. Из-за плохого кровообращения и дегенерации соединительной ткани жертвы неизменно оказывались бесплодными, а зачастую и импотентами. Внезапно я замерла, подумав о Хэмише. «Мой сын», – произнес Колум, с гордостью представляя мальчика. «Ммм, – подумала я про себя. – Тогда, может быть, и не импотент». А может, и да. Однако довольно удачно для Летиции, что многие из мужчин Маккензи так сильно похожи друг на друга. От этих увлекательных размышлений меня отвлек внезапный стук в дверь. Снаружи стоял один из вездесущих мальчишек, передавший мне приглашение от самого Колума. В зале будут петь, сообщил он, и я окажу Маккензи честь моим присутствием, если мне угодно спуститься. В свете моих недавних предположений мне было любопытно снова увидеть Колума. Поэтому, бросив быстрый взгляд в зеркало и тщетно пригладив волосы, я закрыла за собой дверь и последовала за своим провожатым по холодным и извилистым коридорам. Вечером зал выглядел иначе, совсем по-праздничному: вдоль стен потрескивали сосновые факелы, изредка вспыхивая синим пламенем выделяющегося терпентина143. Огромный камин с его многочисленными вертелами и котлами утратил свою живость со времени обеденной суматохи; теперь в очаге теплился всего один большой огонь, поддерживаемый двумя огромными, медленно горящими поленьями, а вертела были сложены у похожей на пещеру дымовой трубы. Столы и скамьи по-прежнему были на месте, но слегка сдвинуты, чтобы освободить пространство возле очага: очевидно, там и должно сосредоточиться увеселительное мероприятие, поскольку сбоку стояло большое резное кресло Колума. Сам Колум уже сидел в нем, ноги его укрывал теплый плед, а под рукой расположился небольшой столик с графином и кубками. Увидев, что я замешкалась под аркой, он дружеским жестом подозвал меня к себе и указал на ближайшую скамейку. – Мне приятно, что вы спустились, мистрис Клэр, – произнес он с любезной непринужденностью. – Гуиллин будет рад, что кто-то новый услышит его песни, хотя и мы всегда готовы слушать. Вождь Маккензи, как мне показалось, выглядел довольно усталым: широкие плечи чуть ссутулились, а преждевременные морщины на лице обозначились глубже. Я пробормотала что-то малозначимое и оглядела зал. Люди начинали заходить, – а иной раз и уходить, – собираясь небольшими группами, чтобы поболтать, и постепенно занимая места на скамейках, расставленных вдоль стен. – Прощу прощения? – я обернулась, не расслышав слов Колума в нарастающем шуме, и обнаружила, что он протягивает мне графин – прелестную колоколообразную вещицу из бледно-зеленого хрусталя. Находящаяся внутри жидкость, если смотреть сквозь стекло, казалась зеленой, словно морские глубины, но после того, как ее разлили, она оказалась дивного бледно-розового цвета, с самым восхитительным букетом. Вкус полностью оправдал ожидания, и я в блаженстве закрыла глаза, позволяя винным парам щекотать заднюю часть моего неба, прежде чем с неохотой позволить каждому глотку нектара стечь по горлу. – Приятное, не правда ли? – в низком голосе слышались веселые нотки, и, открыв глаза, я увидела, что Колум одобрительно мне улыбается. Я открыла рот, чтобы ответить, и обнаружила, что нетерпкая изысканность вкуса была обманчива: вино оказалось достаточно крепким, чтобы вызвать легкое оцепенение голосовых связок. – Зам… замечательное, – сумела выдавить я. Колум кивнул: – Да, так и есть. Рейнское, знаете ли. Пробовали его раньше? Я покачала головой, в то время как он наклонил графин над моим кубком, наполняя сосуд сияющей розовой жидкостью. Свой кубок он держал за ножку, поворачивая его перед лицом так, чтобы пламя очага подсвечивало содержимое алыми штрихами. – Однако вы знаете толк в вине, – заметил Колум, наклоняя бокал, чтобы самому насладиться насыщенным фруктовым ароматом. – Хотя, пожалуй, это естественно, ведь вы из французской семьи. Или наполовину французской, я бы сказал, – мимолетно улыбнувшись, поправил он себя. – Из какой части Франции родом ваши предки? Я мгновение колебалась, а затем решила, что стоит придерживаться правды, насколько это возможно, и ответила: – Это старинное родство и не слишком близкое, но те родственники, что живут там, родом с севера, из-под Компьеня144. Осознание того, что сейчас мои родственники действительно находятся недалеко от Компьеня, меня несколько ошеломило. Воистину, придерживайся правды. – А-а-а. Хотя вы сами никогда там не были? Я наклонила бокал, покачав при этом головой. Закрыла глаза и глубоко вдохнула, вбирая в себя аромат вина. – Нет, – подтвердила я, по-прежнему не открывая глаза. – И даже не встречалась ни с кем из тех родственников. Открыв глаза, я увидела, что он пристально за мной наблюдает. – Я ведь говорила вам об этом. Он кивнул, нисколько не смутившись: – Да, вы говорили. Глаза у него были красивые, светло-серые, с густыми черными ресницами. Очень привлекательный мужчина, Колум Маккензи, по крайней мере до пояса. Мой взгляд скользнул мимо него к ближайшей к камину группе, в которой я заметила его жену, Летицию, среди других дам, вовлеченных в оживленную беседу с Дугалом Маккензи. Еще более привлекательный мужчина, уже целиком. Я снова переключила внимание на Колума и обнаружила, что он рассеянно смотрит на один из гобеленов на стене. – И как я уже говорила вам раньше, – резко заговорила я, выводя его из состояния кратковременного невнимания, – хотела бы как можно скорее отправиться во Францию. – Да, вы говорили, – повторил он любезно и, вопросительно подняв бровь, подхватил графин. Я уверенно держала свой кубок, на середине жестом показывая, что хочу совсем немного, но он снова наполнил изящную впадину почти до края. – Что ж, как я уже говорил вам, мистрис Бичем, – произнес он, не отрывая глаз от льющегося вина, – думаю, вам следует согласиться немного задержаться здесь, пока не будут сделаны соответствующие приготовления для вашего путешествия. В конце концов, не стоит спешить. Сейчас только весна, и еще несколько месяцев до того, как осенние штормы сделают переправу через Ла-Манш рискованной. Он поднял глаза вместе с графином и устремил на меня проницательный взгляд. – Но если вы потрудитесь назвать мне имена ваших родственников во Франции, я мог бы послать им весточку заранее – иначе они будут стеснены вашим приездом, верно? Блеф был раскрыт, и у меня не оставалось выбора, разве что пробормотать что-то вроде «да-хорошо-возможно-позже» и поспешно отлучиться под предлогом посещения необходимых удобств до начала выступления. Гейм и сет остались за Колумом, но еще не весь матч. Мой предлог был не совсем выдуманным, и мне потребовалось некоторое время, чтобы, блуждая по темным коридорам замка, найти то место, что я искала. На ощупь пробираясь назад с бокалом вина в руке, я нашла освещенную арку, ведущую в зал, но зайдя внутрь поняла, что добралась до нижнего входа и теперь нахожусь на противоположном от Колума конце комнаты. В сложившихся обстоятельствах меня это вполне устраивало, и я незаметно пробралась в длинную комнату и, стараясь сливаться с небольшими группами, проложила себе путь вдоль стены к одной из скамеек. Бросив взгляд в верхний конец зала, я увидела субтильного мужчину, который, судя по небольшой арфе в руках, и был бардом Гуиллином. По знаку Колума слуга поспешил принести барду стул, на который тот уселся и принялся настраивать арфу, слегка пощипывая струны и приблизив ухо к инструменту. Колум налил еще один бокал вина из собственного графина и очередным взмахом руки отправил его через слугу в сторону барда. – Эй, налейте нам кубки, да набейте нам трубки, да зовите моих скрипачей-ей-ей145, – непочтительно пропела я себе под нос, вызвав любопытный взгляд девушки Лэаре. Она сидела под гобеленом, на котором был изображен охотник с шестью продолговатыми и косоглазыми собаками, беспорядочно преследующими одного зайца. – Это уж чересчур, вам не кажется? – беззаботно заметила я, махнув рукой на гобелен и плюхнувшись рядом с ней на скамью. – О! Э-э… да, – слегка отодвигаясь, осторожно ответила она. Я попыталась завязать с ней дружескую беседу, но она отвечала в основном односложно, краснея и вздрагивая, когда я к ней обращалась, так что вскоре я сдалась и сосредоточила внимание на сцене в конце зала. Настроив арфу к своему удовольствию, Гуиллин достал из кармана камзола три деревянные флейты разного размера, которые разложил на маленьком столике под рукой. Я вдруг заметила, что Лэаре не разделяет моего интереса к барду и его инструментам. Она чуть напряглась и поглядывала через мое плечо в сторону нижней арки, вместе с тем отстраняясь в тень под гобеленом, чтобы остаться незамеченной. Проследив за направлением ее взгляда, я заметила высокую рыжеволосую фигуру Джейми Мактавиша, только что вошедшего в зал. – А! Доблестный герой! Он вам нравится, так ведь? – обратилась я к сидевшей рядом девушке. Она отчаянно затрясла головой, но яркий румянец, окрасивший ее щеки, говорил сам за себя. – Что ж, посмотрим, что можно сделать, а? – заявила я, ощутив прилив несдержанности и великодушия. Я поднялась и весело помахала рукой, привлекая его внимание. Заметив мой сигнал, молодой человек, улыбаясь, пробрался сквозь толпу. Я не знала, что произошло между ними во внутреннем дворике, но, на мой взгляд, его поведение, когда он приветствовал девушку, было дружелюбным, хотя и все еще официальным. Мне он поклонился чуть более непринужденно: после вынужденной близости в наших отношениях до настоящего времени, вряд ли он мог относиться ко мне как к незнакомке. Несколько робких нот в верхнем конце зала возвестили о предстоящем начале выступления, и мы поспешно заняли места, Джейми уселся между Лэаре и мной. Человеком Гуиллин был невзрачным, тонкокостным и с волосами мышиного цвета, но вы не замечали его, как только он начинал петь. Он служил лишь ориентиром, местом, где глаза отдыхали, в то время как уши получали удовольствие. Он начал с простой песни, о чем-то на гэльском, со строгой рифмованной гармонией в каждой строчке, сопровождаемой только прикосновением к струнам арфы, так что каждая натянутая струна, казалось, своей вибрацией передавала эхо слов от одной строки к другой. Голос тоже был обманчиво прост. Сначала вам казалось, что в нем нет ничего особенного: приятный, но не слишком сильный. А потом вы осознавали, что звук проник прямо сквозь вас, и каждый слог – кристально чист, и неважно понимали вы его или нет, он пронзительным эхом отдавался у вас в голове. Песня была встречена бурными рукоплесканиями, и певец тут же перешел к другой, на этот раз на валлийском146, решила я. Для меня она звучала, как мелодичное полоскание горла, но окружающие, похоже, достаточно хорошо все понимали: несомненно, они слышали ее раньше. Во время короткого перерыва для перенастройки, я вполголоса спросила у Джейми: – Давно Гуиллин в замке? – но тут же спохватившись, я пробормотала: – Ой, но вы же не знаете, так ведь? Я и забыла, что вы сами здесь недавно. – Я бывал здесь раньше, – ответил он, сосредоточив внимание на мне. – Провел в Леохе год, когда мне было шестнадцать или около того, и Гуиллин уже тогда был здесь. Понимаете, Колум любит его музыку. Он хорошо платит Гуиллину, чтобы его удержать. Вынужден платить, валлиец был бы желанным гостем у очага любого лэрда, где бы он ни решил поселиться. – Я помню, когда вы были здесь, до этого. Это сказала Лэаре, все еще чуть краснея, но решившись присоединиться к разговору. Слегка улыбнувшись, Джейми повернул голову, чтобы видеть и ее. – Правда? Вам не могло быть больше семи или восьми лет. Не думаю, что тогда я так уж выделялся, чтобы меня запомнили. Любезно повернувшись ко мне, он спросил: – Так вы понимаете валлийский? – Ну а я все-таки помню, – заявила Лэаре, настаивая на своем. – Вы были, э-э-э, а-а-а… то есть… вы не запомнили меня тогда? Ее пальцы нервно теребили складки юбки. Я заметила, что она грызла ногти. Внимание Джейми, похоже, отвлекла группа людей в другом конце зала, которые о чем-то спорили на гэльском. – А? – неопределенно произнес он. – Нет, не думаю. К тому же, – сказал он с улыбкой, вдруг снова обратив на нее внимание, – мне бы это вряд ли удалось. Юный болван шестнадцати лет слишком занят собственной важной персоной, чтобы обращать внимание на тех, кого он считает всего лишь сборищем сопливых детишек. Я догадалась, что эта уничижительная реплика относилась скорее к нему самому, чем к собеседнице, однако эффект получился не тот, на который он рассчитывал. Я решила, что, возможно, будет уместна короткая пауза, которая позволит Лэаре вернуть самообладание, и поспешно вмешалась: – Нет, я совсем не знаю валлийского. А вы хоть представляете, о чем он говорил? – О, конечно, – и Джейми с жаром принялся дословно, по-видимому, декламировать песню в переводе на английский. Несомненно, это была старинная баллада о юноше, который любил девушку (а как иначе?), но, чувствуя себя недостойным ее, так как был беден, отправился сколачивать состояние в море. Юноша потерпел кораблекрушение, встретил морских змей, которые пугали его, и русалок, которые очаровывали его, пережил приключения, отыскал сокровища и наконец вернулся домой только для того, чтобы узнать – его девушка вышла замуж за его лучшего друга, который, хотя и был несколько беднее, но, очевидно, обладал бо́льшим здравым смыслом. – А что бы вы сделали? – слегка поддразнивая, спросила я. – Вы тот юноша, что не женился бы без денег, или выбрали бы девушку, а деньги послали к чертям? Этот вопрос, казалось, заинтересовал и Лэаре, которая наклонила голову, чтобы услышать ответ, тем временем делая вид, что внимательно слушает мелодию на флейте, которую начал Гуиллин. – Я? – Джейми этот вопрос, похоже, позабавил. – Ну, поскольку, прежде всего, у меня нет денег и очень мало надежды когда-нибудь их получить, я полагаю, что счел бы себя счастливчиком, если бы нашлась девушка, которая выйдет за меня замуж и без них. Он с усмешкой покачал головой. – Я не перевариваю морских змей. Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но его оборвала Лэаре, которая робко положила руку ему на плечо, после чего, покраснев, отдернула ее, словно то было раскалено докрасна. – Ш-ш-ш, – прошипела она. – То есть… он собирается рассказывать предания. Разве вы не хотите послушать? – Ах, да. Джейми немного подался вперед в предвкушении, но сообразив, что загораживает мне обзор, настоял, чтобы я села с другой стороны от него, потеснив Лэаре на скамейке. Я видела, что девушка ничуть не обрадовалась такому расположению, и попыталась возразить, уверяя, что мне и так хорошо, но он был непреклонен. – Нет, тут вам будет лучше видно и слышно. И потом, если он заговорит на гэльском, я смогу шепнуть вам на ухо все, что он скажет. Каждый фрагмент выступления барда встречали теплыми рукоплесканиями, хотя пока он играл, люди тихо болтали, издавая глубокий гул под высокие, сладкие звуки арфы. Но теперь в зале воцарилась какая-то выжидательная тишина. Голос Гуиллина, когда он заговорил, оказался столь же чистым, как и во время пения, каждое слово произносилось так, что без напряжения долетало до конца высокого, продуваемого сквозняками зала. – Когда-то давно, двести лет назад… – он говорил по-английски, и я ощутила внезапное чувство дежавю. Именно так говорил наш гид на озере Лох-Несс, пересказывая легенды о Грейт-Глен. Однако сказанное сейчас было не преданиями о призраках или героях, а сказками о маленьком народце147. – Неподалеку от Дундреггана жил клан маленького народца, – начал он. – А холм тот назван из-за дракона, который обитал там, которого убил Фьонн и похоронил там, где тот упал, поэтому дун148 так и назван149. А после смерти Фьонна и Фейнна маленький народец, что поселился в дуне, возжелал, чтобы человеческие матери стали кормилицами для их собственных волшебных детей; ведь у человека есть нечто, чего нет у эльфов, и маленький народец считал, что оно может перейти к их собственным малышам с материнским молоком. И вот, Эван Макдональд из Дундреггана там, в темноте, пас свою скотину, в ту же ночь, когда жена родила ему сына-первенца. Налетел на него порыв ночного ветра, и в дуновении ветра услышал он вздох своей жены. Она вздохнула так же, как вздыхала перед рождением ребенка, и, услышав ее теперь, Эван Макдональд обернулся и запустил свой нож навстречу ветру во имя Пресвятой Троицы. И упала его жена невредимой на землю рядом с ним. Развязка повествования вызвала что-то вроде всеобщего «ах», и сразу за ним последовали предания об уме и изобретательности маленького народца и его взаимоотношениях с миром людей. Некоторые были на гэльском, некоторые – на английском, очевидно, в зависимости от того, какой язык лучше подходил ритму слов, поскольку все они обладали красотой речи, намного превосходящей содержание самого повествования. Верный своему обещанию, Джейми вполголоса переводил мне с гэльского так быстро и легко, что я подумала: должно быть, он слышал эти истории уже не раз. На одну я обратила особое внимание: о человеке, который поздно ночью оказался на волшебном холме, где услышал пение женщины, «печальное и жалобное», из самих камней на вершине. Он прислушался внимательнее и различил слова: «Лэрда Балнейна супруга я, народец снова похитил меня». Услышавший это поспешил к дому Балнейна и обнаружил, что хозяин исчез, а его жена и маленький сын пропали. Мужчина торопливо разыскал священника и отвел его на волшебный пригорок. Священник благословил камни дуна и окропил их святой водой. Внезапно ночь стала еще темнее, и раздался громкий звук, похожий на раскат грома. После чего из-за облака вышла луна и осветила женщину, жену Балнейна, которая в изнеможении лежала на траве с ребенком на руках. Женщина так устала, словно проделала длинный путь, но не могла сказать, где она была и как сюда попала. Остальным в зале тоже было что рассказать, и Гуиллин отдыхал на своем стуле, потягивая вино, пока один уступал другому место у очага, пересказывая истории, которым зал увлеченно внимал. Некоторые из них я практически не слышала. Я и сама была увлечена, но своими собственными мыслями, которые кружились, создавая образы под воздействием вина, музыки и сказочных легенд. «Когда-то давно, двести лет назад…» – В преданиях Хайленда сплошь и рядом двести лет, – прозвучал в памяти голос преподобного Уэйкфилда. – То же самое, что «давным-давно», понимаете? И женщины, пойманные в ловушку в камнях волшебного дуна, проделавшие долгий путь и вернувшиеся обессиленными, которые не знали, ни где они были, ни как сюда попали. Я почувствовала, как волоски, словно от холода, поднялись у меня на предплечьях, и беспокойно потерла их. Двести лет. Из 1945-го в 1743-й – да, довольно близко. Причем сквозь камни путешествовали женщины. «Всегда ли это были женщины?» – задумалась я вдруг. Еще кое-что пришло мне в голову. Женщины возвращались. Святая вода, заклинание или нож – они возвращались. Так что возможно, только возможно, это осуществимо. Я должна вернуться к стоячим камням на Крейг-на-Дуне. Я почувствовала нарастающее возбуждение, от которого меня слегка затошнило, и потянулась за кубком с вином, чтобы успокоиться. – Осторожно! Мои ищущие пальцы нащупали край почти полного хрустального кубка, который я беспечно поставила на скамейку рядом с собой. Длинная рука Джейми, взметнувшись над моими коленями, едва успела спасти кубок от непоправимого. Он поднял бокал, бережно держа ножку двумя крупными пальцами, и осторожно поводил взад и вперед перед носом. Приподняв брови, он вернул его мне. – Рейнское, – услужливо пояснила я. – Да, я знаю, – все еще недоумённо глядя на меня, отозвался он. – Вино Колума, верно? – Да, а что? Хотите попробовать? Оно очень хорошее. Несколько неуверенно я протянула ему бокал. Минуту поколебавшись, он взял его и сделал маленький глоток. – Да, хорошее, – произнес он, возвращая кубок. – К тому же двойной крепости. Колум пьет его вечером из-за боли в ногах. И сколько вы уже выпили? – пристально наблюдая за мной, спросил он. – Два, нет, три бокала, – с достоинством ответила я. – Вы намекаете, что я пьяна? – Нет, – ответил он, все еще не опуская брови, – я впечатлен тем, что вы не пьяны. Большинство из тех, кто пьет с Колумом, оказываются под столом после второго бокала. Он протянул руку и снова взял у меня кубок. – И все же, – твердо добавил он, – думаю, вам больше не стоит пить, иначе вы не сможете подняться по лестнице. Он наклонил бокал и неторопливо осушил его, а затем передал пустой кубок Лэаре, даже не взглянув не нее. – Захватите его, пожалуйста, девушка, – небрежно бросил он. – Уже поздно, пожалуй, я провожу мистрис Бичем в ее комнату. И, подхватив под локоть, он повел меня к арке, оставив девушку смотреть нам вслед с таким выражением лица, что я испытала облегчение оттого, что взглядами на самом деле нельзя убивать.
Дата: Воскресенье, 30.01.2022, 22:13 | Сообщение # 16
Виконт
Сообщений: 409
Джейми сопроводил меня до комнаты и, к моему некоторому удивлению, вошел следом. Удивление испарилось, когда он закрыл дверь и тут же сбросил рубашку. Я забыла про повязку, которую собиралась снять последние два дня. – Я буду рад избавиться от этого, – сказал он, потирая приспособление из вискозных и льняных жгутов под мышкой. – Уже несколько дней натирает кожу. – Тогда я удивлена, что вы не сняли ее сами, – заметила я, протягивая руку, чтобы развязать узлы. – Я боялся, после той выволочки, что вы мне устроили, перевязывая в первый раз, – заявил он, нахально ухмыляясь мне сверху. – Думал, что получу по заднице, если прикоснусь к ней. – Получите прямо сейчас, если не сядете и не помолчите, – ответила я с притворной строгостью. Я опустила обе руки на его здоровое плечо и, слегка пошатываясь, усадила его на табурет в спальне. Сняв жгуты, я осторожно прощупала плечевой сустав. Он все еще был слегка опухшим, с небольшим кровоподтеком, но к счастью, никаких следов разорванных мышц я не нашла. – Если вам так не терпелось от этого избавиться, почему вы не позволили мне снять ее вчера днем? Его поведение в паддоке озадачило меня тогда и вызвало еще большее недоумение теперь, когда я увидела участки покрасневшей кожи там, где грубые края льняной перевязи натерли ее почти до крови. Я осторожно приподняла повязку, но под ней все было в порядке. Он искоса глянул на меня, потом немного смущенно опустил глаза. – Ну, так… а-а, просто я не хотел снимать рубашку при Алеке. – Из скромности, да? – сухо спросила я, заставляя его поднять руку, чтобы проверить растяжение сустава. Он слегка поморщился от этого движения, но в ответ на реплику улыбнулся. – Если бы это было так, я вряд ли сидел бы полураздетый в вашей комнате, верно? Нет, это из-за следов на моей спине, – заметив мои поднятые брови, он продолжил объяснять. – Алек знает, кто я… то есть он слышал, что меня пороли, но не видел этого. А знать что-то подобное – это не то же самое, что видеть своими собственными глазами. Он неуверенно ощупал больное плечо, отвел глаза. И хмуро уставился в пол. – Это… может быть, вы и не поймете, что я хочу сказать. Но когда вы знаете, что человеку причинили какой-то вред, это только один из фактов, которые вы о нем знаете, и это не имеет большого значения для того, как вы его видите. Алек знает, что меня пороли, как знает, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне. Тут он поднял глаза в поисках хоть какого-то свидетельства, что я его понимаю. – Но когда вы видите это своими глазами, это как… – он запнулся, подыскивая слова, – это немного… личное, может быть, вот что я имею в виду. Мне кажется… если бы он увидел шрамы, то больше не мог бы смотреть на меня и не думать о моей спине. И я бы мог видеть, что он думает о ней, и это заставило бы меня вспоминать, и… Он умолк, пожав плечами. – Мда. Неудачное получилось объяснение, да? Полагаю, в любом случае я слишком болезненно к этому отношусь. В конечном счете сам я не могу ее увидеть, возможно, все не так плохо, как мне кажется. Я видела раненых, бредущих на костылях по улице, и людей, проходящих мимо них с опущенными глазами, и подумала, что его объяснения вовсе не так уж плохи. – Вы не против, если я осмотрю вашу спину? – Нет, не против, – в его голосе прозвучало легкое удивление, и он помолчал немного, обдумывая сказанное. – Пожалуй… дело в том, что вы, кажется, умеете дать мне понять, что сожалеете об этом, не заставляя при этом чувствовать себя жалким. Не двигаясь, он терпеливо сидел, пока я крутилась возле него и осматривала спину. Не знаю, насколько ужасной он ее представлял, но выглядела она достаточно скверно. Даже при свете свечей и уже видев ее раньше, я была потрясена. До этого я видела только одно плечо. Шрамы покрывали всю его спину от плеч до пояса. Хотя многие выцвели, превратившись в едва заметные белые линии, худшие образовали толстые серебряные клинья, пересекающие гладкие мышцы. Я с некоторым сожалением подумала, что, должно быть, когда-то это была очень красивая спина. Его кожа была светлой и чистой, линии костей и мышц все еще оставались твердыми и изящными, плечи – ровными и точеными, а позвоночник гладким прямым желобком глубоко лежал между округлыми колоннами мышц, поднимающихся по обе его стороны. Джейми оказался очень даже прав. Глядя на эти бессмысленные повреждения, я не могла отделаться от мысленной картины процесса, в результате которого они появились. Я старалась не представлять себе мускулистые руки, поднятые, распростертые и связанные, веревки, врезающиеся в запястья, голову цвета меди, прижатую к столбу в агонии, но отметины слишком легко вызывали в памяти подобные образы. Кричал ли он, когда все закончилось? Я поспешно отогнала эту мысль. Разумеется, я слышала рассказы, которые просачивались из послевоенной Германии, о зверствах намного худших, чем это, но он был прав: слышать – совсем не то же самое, что видеть. Я непроизвольно протянула руку, словно могла исцелить его прикосновением и стереть следы пальцами. Он глубоко вздохнул, но не двинулся с места, пока я проводила по глубоким шрамам, по одному за другим, как будто показывая ему степень повреждений, которые он не мог видеть. Наконец в тишине я мягко положила руки ему на плечи, подыскивая слова. Он накрыл мою руку своей и слегка сжал в подтверждение так и не найденных мною слов. – С другими случалось и похуже, девушка, – тихо произнес он. Затем он отпустил руку, и чары рассеялись. – Такое ощущение, что неплохо заживает, – продолжил он, пытаясь искоса рассмотреть рану на плече. – Она почти не болит. – Это хорошо, – согласилась я, прочищая горло от какого-то препятствия, которое, казалось, застряло там. – Рана действительно неплохо заживает: она полностью покрылась корочкой и выделений совсем нет. Просто держите ее в чистоте, и не пользуйтесь рукой больше чем необходимо еще два или три дня. Я похлопала по неповрежденному плечу, давая понять, что он свободен. Он надел рубашку без посторонней помощи, заправив длинный подол в килт. Когда он остановился у двери, раздумывая, что бы сказать на прощание, возникла неловкая пауза. Наконец он пригласил меня прийти на следующий день в конюшню и посмотреть на новорожденного жеребенка. Я пообещала, что так и сделаю, и мы пожелали спокойной ночи, заговорив одновременно. Мы рассмеялись и нелепо кивнули друг другу, пока я закрывала дверь. Я сразу же легла в постель и заснула в хмельном тумане, чтобы видеть тревожные сны, которые и не вспомню, когда наступит утро.
***
На следующий день, проведя долгое утро за лечением новых пациентов, выискиванием в кладовой полезных трав для пополнения запаса медикаментов в шкафу, и – с некоторой торжественностью – регистрацией подробностей в черном журнале учета Дэйви Битона, я покинула свой узкий чулан в поисках воздуха и физической активности. В настоящий момент вокруг никого не было, и я воспользовалась возможностью исследовать верхние этажи замка, заглядывая в пустые комнаты и винтовые лестницы и мысленно составляя карту замка. Планировка этажа оказалась, мягко говоря, крайне беспорядочной. На протяжении многих лет то тут, то там добавлялись детали, так что трудно было сказать, существовал ли вообще когда-либо план. В этом зале, например, имелся альков150, устроенный в стене рядом с лестницей, очевидно, служивший только для того, чтобы заполнить пустое пространство, слишком маленькое для полноценной комнаты. От посторонних глаз альков частично скрывала висящая занавеска из полосатого льна; я бы прошла мимо, не задерживаясь, если бы внезапная белая вспышка изнутри не привлекла моего внимания. Я остановилась совсем рядом с прорезью и заглянула внутрь посмотреть, что там такое. «Такое» оказалось огибающим спину девушки рукавом рубашки Джейми, притянувшего ее к себе для поцелуя. Она сидела у него на коленях, и ее золотистые волосы ловили проникающие сквозь щель солнечные лучи, отражая свет, словно поверхность ручья с форелью ясным утром. Я замерла, не зная, что делать. У меня не было желания подглядывать за ними, но я боялась, что звук моих шагов по каменным плитам коридора привлечет их внимание. Пока я раздумывала, Джейми ослабил объятия и поднял глаза. Наши взгляды встретились, его лицо дрогнуло от тревоги к узнаванию. Приподняв бровь и чуть иронично пожав плечами, он поудобнее усадил девушку себе на колено и продолжил свое занятие. В ответ я тоже пожала плечами и на цыпочках удалилась. Меня это не касается. Однако я почти не сомневалась, что и Колум, и отец девушки сочли бы такое «общение» в высшей степени неприличным. Если они не станут более осторожными в выборе мест для встречи, то в следующий раз побои вполне могут последовать по его собственному почину. Заметив его вместе с Алеком в тот же вечер за ужином, я уселась напротив них за длинным столом. Джейми приветствовал меня довольно любезно, но с настороженным выражением в глазах. Старина Алек одарил меня своим привычным «Ммфм». Женщины, как объяснил он мне в паддоке, по природе своей плохо разбираются в лошадях, и поэтому с ними трудно разговаривать. – Как продвигается объездка лошадей? – спросила я, чтобы прервать усердное жевание на противоположной стороне стола. – Вполне успешно, – осторожно ответил Джейми. Я уставилась на него поверх тарелки с вареной репой. – У вас губы, кажется, немного припухли, Джейми. Вас лошадь ударила, да? – злорадно спросила я. – Да, – прищурив глаза, ответил он. – Мотнула головой, когда я отвернулся. Он говорил спокойно, но я почувствовала, как большая ступня под столом опустилась на мою. Она пока что надавливала мягко, но угроза была явной. – Очень жаль, эти кобылки могут быть опасны, – простодушно заметила я. Ступня надавила сильнее, когда Алек произнес: – Кобылка? Но ты вроде кобылами сейчас не занимаешься, а, парень? Я использовала другую ногу как рычаг; потерпев неудачу, ожесточённо пнула его по лодыжке. Джейми резко дернулся. – Да что с тобой такое? – поинтересовался Алек. – Язык прикусил, – пробормотал Джейми, сердито глядя на меня поверх ладони, которую он прижимал ко рту. – Неуклюжий молодой дурень. Впрочем, что еще можно ждать от идиота, который даже не может держаться подальше от лошади, когда… Алек бранился еще несколько минут, подробнейшим образом обвиняя своего помощника в неуклюжести, праздности, глупости и общей бездарности. Джейми, пожалуй, наименее неуклюжий человек из тех, кого я когда-либо встречала в жизни, не поднимал головы и флегматично ел во время обличительной речи, хотя щеки его ярко пылали. Я скромно опустила взгляд на оставшуюся в тарелке еду. Отказавшись от второй порции тушеного мяса, Джейми неожиданно встал из-за стола, положив конец тираде Алека. Несколько минут мы со старым объездчиком лошадей молча жевали. Вытерев тарелку последним кусочком хлеба, старик отправил его в рот и откинулся назад, язвительно разглядывая меня своим единственным голубым глазом. – Вы бы не дразнили парня, понимаете? – непринужденно произнес он. – Если ее отец или Колум узнают об этом, юный Джейми может получить куда больше, чем подбитый глаз. – Жену, например? – спросила я, глядя ему прямо в глаз. Он медленно кивнул. – Быть может. А это не та жена, которая ему нужна. – Нет? После подслушанных в паддоке высказываний Алека, я была этим слегка удивлена. – Нет. Ему нужна женщина, а не девчонка. А Лэаре останется девчонкой и в пятьдесят. Мрачный старый рот искривился в подобии улыбки. – Вы, видно, думаете, что я всю жизнь провел в конюшне, но у меня была жена, настоящая женщина, и разницу я очень хорошо понимаю, – голубой глаз сверкнул, когда он попытался встать. – Как и вы, девушка. Под впечатлением я протянула руку, чтобы задержать его. – Откуда вы знаете… – начала я. Старина Алек насмешливо фыркнул. – Может, у меня и один глаз, девушка, но это не значит, что я слепой. Он со скрипом двинулся прочь, посмеиваясь на ходу. Я отыскала лестницу и поднялась к себе в комнату, размышляя над тем, что хотел сказать, если действительно хотел, старый объездчик лошадей своим последним замечанием.
===
142. Анри де Тулуз-Лотрек (1864-1901 гг.) – знаменитый французский художник, страдавший врожденным недугом, который описывает героиня романа. 143. Живи́ца (терпентин) – смолистая густая масса, выделяющаяся из разрезов на хвойных деревьях. Название произошло от наименования дерева Pistacia Terebinthus (семейство анакардиевых), к бальзаму которого раньше только и прилагалось. В настоящее время термин применяют ко всем маслосмолам (бальзамам), получаемым из хвойных деревьев, главным образом, Европы и Северной Америки. 144. Компьень, или Компьен – город на севере Франции, регион О-де-Франс, департамент Уаза. Центр одноименного округа. 145. «Старый король Коул» – британский детский стишок или песенка, впервые засвидетельствованный в 1708 году (перевод С. Маршака). 146. Валлийский язык – один из кельтских языков; распространен в западной части Британии – Уэльсе, а также Чубуте – колонии валлийцев-иммигрантов в регионе Патагонии в Аргентине. 147. Маленький народец – эльфы, феи или гоблины, если проще – сказочные, мистические существа. 148. Дун – кельтский термин, обозначающий прежде всего крепость, иногда также холм. 149. Дундрегган (Dundreggan) означает в переводе Холм Дракона. 150. Альков – углубление, ниша в комнате или другом помещении. Преимущественно служит спальней, является местом расположения внутриквартирной лестницы, в парадном зале – место для бесед.
Дата: Понедельник, 07.02.2022, 11:27 | Сообщение # 17
Виконт
Сообщений: 409
Глава 9. Собрание
Казалось, моя жизнь обретала определенный порядок, пусть еще и не ставший казенным рутинным процессом. Поднявшись на рассвете вместе с остальными обитателями замка, я завтракала в большом зале, и, если у мистрис Фиц не было пациентов для осмотра, отправлялась для работы в огромные замковые огороды. Еще несколько женщин трудились там постоянно, сопровождаемые когортой мальчишек разных габаритов, которые приходили и уходили, таская мусор, инвентарь и кучи навоза. Обычно я работала там весь день, иногда отправляясь на кухню, чтобы помочь подготовить свежесобранный урожай для еды или заготовки впрок, если только какая-нибудь неотложная медицинская помощь не призывала меня вернуться в кабинет прогульщиков, как я называла чулан ужасов покойного Битона. Время от времени я пользовалась приглашением Алека и навещала конюшни или паддок, наслаждаясь видом лошадей, которые клочьями сбрасывали косматую зимнюю шерсть, становясь от весенней травки здоровыми и лоснящимися. Иногда по вечерам, измученная дневной работой, я ложилась спать сразу после ужина. Иной раз я присоединялась, если у меня не слипались глаза, к собранию в большом зале, чтобы послушать вечернее представление из историй, песен и музыки арфы или свирели. Гуиллина, валлийского барда, я могла слушать часами как зачарованная, несмотря на полное, в большинстве случаев, непонимание того, о чем он говорил. По мере того как обитатели замка привыкали к моему присутствию, а я – к ним, некоторые женщины стали делать робкие попытки завязать дружбу и вовлечь меня в свои разговоры. Я определенно возбуждала в них крайнее любопытство, но на все их осторожные вопросы отвечала вариациями истории, которую рассказала Колуму, и через некоторое время они смирились с тем, что больше им ничего не узнать. Однако, обнаружив, что я немного разбираюсь в снадобьях и врачевании, они заинтересовались мной еще больше и начали расспрашивать о болезнях своих детей, мужей и животных, в большинстве случаев не делая особых различий по степени важности между двумя последними. Помимо обычных вопросов и сплетен, немало разговоров велось о предстоящем собрании, упоминание о котором я слышала от старого Алека в паддоке. Я пришла к выводу, что это событие немаловажное, и все больше убеждалась в этом по размаху подготовки к нему. Непрерывный поток продовольствия поступал в большие кухни, и более двадцати освежеванных туш висели в сарае для убоя скота за завесой ароматного дыма, отгоняющего мух. Большие бочки151 с элем доставляли на повозках и перетаскивали в подвалы замка, с деревенской мельницы везли мешки с мукой тонкого помола для выпечки, а корзины с вишней и абрикосами ежедневно приносились из садов за стенами замка. Меня пригласили принять участие в одной из таких вылазок по сбору фруктов вместе с несколькими молодыми женщинами из замка, и я охотно согласилась, стремясь выбраться из-под мрачной тени каменных стен. В саду было чудесно, и я с большим удовольствием бродила в прохладной дымке шотландского утра, перебирая во влажной листве фруктовых деревьев яркие вишни и мягкие пухлые абрикосы, осторожно сжимая их, чтобы определить спелость. Мы срывали только самые лучшие, складывали их в наши корзины сочными грудами, ели сколько душе угодно, а остальное несли в замок для приготовления тартов152 и пирогов. Огромные полки кладовой были почти полностью заставлены выпечкой, наливками, ветчиной и всевозможными деликатесами. – Сколько людей обычно прибывает на собрание? – спросила я Магдалену, одну из девушек, с которыми я подружилась. Она в раздумье сморщила курносый веснушчатый носик. – Я точно не знаю. Последнее крупное собрание было в Леохе больше двадцати лет назад, и тогда приехало… ой, зарубок153 десять мужчин – когда умер старый Джейкоб, ну вы знаете, и лэрдом стал Колум. В этом году, может, и побольше будет, год выдался урожайным и люди приберегли кое-какие деньги, так что многие возьмут с собой жен и детей. Гости уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальная часть собрания – принесение клятвы, тинчал154 и игры – состоятся только через несколько дней. Наиболее именитые таксмены и арендаторы Колума разместились в самом замке, в то время как менее богатые воины и коттеры расположились лагерем на поле под паром155 ниже ручья, питавшего озеро замка. Бродячие ремесленники, цыгане и торговцы мелкими товарами устроили что-то вроде импровизированной ярмарки возле моста. Жители как замка, так и близлежащей деревни стали посещать это место по вечерам, окончив дневную работу, чтобы купить инструменты и небольшие украшения, посмотреть на фокусников и разузнать последние сплетни. Я внимательно следила за приезжающими и уезжающими, и взяла за правило часто наведываться в конюшню и паддок. Теперь лошадей там было в избытке, в замковых конюшнях разметили и тех, на которых приехали гости. Среди суматохи и беспорядка собрания, решила я, не составит труда найти возможность для побега.
***
Именно во время одной из вылазок в сад для сбора фруктов я впервые встретила Гейлис Дункан. Обнаружив небольшую высыпку Ascaria под корнями ольхи, я стала искать еще. Алые шляпки росли крошечными кучками, всего по четыре-пять грибов в каждой, но в этой части сада таких кучек, разбросанных среди высокой травы, оказалось несколько. Голоса женщин, собирающих фрукты, становились все тише, по мере того как я пробиралась к границе сада, наклоняясь или опускаясь на четвереньки, чтобы собрать хрупкие ножки. – Этот вид ядовит, – раздался голос у меня за спиной. Я распрямилась, оторвавшись от высыпки Ascaria, над которой склонилась, и сильно приложилась головой о ветку сосны, под которой они росли. Когда мое зрение прояснилось, я увидела, что звонкий смех исходит от высокой молодой женщины, возможно, на несколько лет старше меня, белокурой и светлокожей, с самыми прекрасными зелеными глазами, какие я когда-либо видела. – Простите, что смеюсь над вами, – сказала она, продемонстрировав ямочки на щеках и спускаясь в ложбинку, где я стояла. – Ничего не смогла с собой поделать. – Могу представить, как смешно я выглядела, – довольно нелюбезно ответила я, потирая ушибленное место на макушке. – И благодарю за предупреждение, но я знаю, что эти грибы ядовиты. – О, вы знаете? И от кого же вы хотите избавиться с их помощью? Может быть, от мужа? Скажите мне, если это сработает, и я попробую на своем. Ее улыбка была заразительной, и я поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ. Я объяснила, что хотя сырые шляпки грибов действительно ядовиты, из высушенной грибницы можно приготовить порошкообразное лекарство, которое очень эффективно останавливает кровотечение при наружном применении. Так, во всяком случае, говорила мистрис Фиц; я была склонна доверять ей больше, чем «Руководству лекаря» Дэйви Битона. – Подумать только! – все еще улыбаясь, воскликнула она. – А вы знаете, что вот это, – она наклонилась и собрала несколько мелких голубых цветочков с сердцевидными листьями, – вызывает кровотечение? – Нет, – с удивлением ответила я. – Зачем кому-то нужно вызывать кровотечение? Она поглядела на меня с выражением иссякающего терпения. – Затем, чтобы избавиться от ребенка, которого вы не хотите. Это вызывает обильные выделения, но только если использовать заблаговременно. Опоздаете, и оно может убить вас, так же как и ребенка. – Кажется, вы много знаете об этом, – заметила я, все еще уязвленная тем, что выставила себя дурой. – Кое-что. Девушки из деревни то и дело заходят ко мне за подобными вещами, а иногда и замужние женщины тоже. Они говорят, что я ведьма, – заявила она, широко раскрыв свои блестящие глаза в притворном изумлении. Она усмехнулась. – Но мой муж – окружной фискальный прокурор156, так что они не говорят об этом слишком громко. К слову, тот молодой парень, с которым вы приехали, – продолжила она, одобрительно кивая, – кое-кто пару раз покупал приворотное зелье, предназначенное для него. Он ваш? – Мой? Кто? Вы имеете в виду… э-э… Джейми? Я была ошарашена. Молодую женщину это позабавило. Она присела на бревно, рассеянно накручивая на указательный палец прядь светлых волос. – Ну, да. Некоторые не отказались бы от парня с такими глазами и волосами, неважно, какова награда за его голову и есть ли у него какие-нибудь деньги. Их отцы, разумеется, могут думать иначе. – А вот я, – продолжила она, глядя вдаль, – натура практичная. Вышла замуж за человека, у которого приличный дом, отложено немного денег и хорошая должность. Что касается волос, то у него их нет, а насчет глаз – никогда не обращала внимания, зато он меня не сильно беспокоит. Она протянула свою корзинку, чтобы я в нее заглянула. На дне лежали четыре луковичных корня. – Корень алтея157, – объяснила она. – Мой муж то и дело страдает от расстройства желудка. Пердит, как бык. Я решила, что лучше прекратить разговор на эту тему, прежде чем он зайдет слишком далеко. – Я не представилась, – произнесла я, протягивая руку, чтобы помочь ей встать с бревна. – Меня зовут Клэр. Клэр Бичем. Ладонь, взявшая мою, была узкой, с длинными, тонкими белыми пальцами, однако я заметила, что их кончики окрасились, вероятно, от сока растений и ягод, лежавших рядом с корнями алтея в ее корзине. – Я знаю, кто вы, – сказала она. – Деревня гудит от разговоров о вас с тех пор, как вы появились в замке. Меня зовут Гейлис, Гейлис Дункан. Она заглянула в мою корзину. – Если вы ищете балаган-буахрах158, я могу показать, где они растут лучше всего. Я приняла ее предложение, и мы какое-то время бродили по небольшим лощинам возле сада, заглядывая под сгнившие бревна и ползая по кромке искрящихся каровых озер159, где в изобилии росли крошечные поганки. Гейлис очень хорошо разбиралась в местных растениях и их целебном применении, хотя некоторые предложенные ею способы их использования я сочла, мягко говоря, сомнительными. Например, я считала весьма маловероятным, что кровохлебка лекарственная поможет бородавкам вырасти на носу у соперницы, и сильно сомневалась, что при помощи лекарственной буквицы можно превращать жаб в голубей. Она давала эти пояснения с лукавым блеском в глазах, что наводило на мысль – она проверяет мои собственные знания, или, возможно, местные подозрения в колдовстве. Несмотря на периодическое поддразнивание, мне она показалась приятной собеседницей, с острым умом и жизнерадостным, хотя и циничным, взглядом на жизнь. Кажется, она знала все, что можно знать, о каждом в деревне, округе и замке, и наши поиски перемежались с отдыхом, во время которого она развлекала меня жалобами на проблемы с желудком своего мужа и забавными, хотя и несколько злыми сплетнями. – Говорят, юный Хэмиш не сын своего отца, – в какой-то момент сообщила она, имея в виду единственного ребенка Колума, рыжеволосого мальчика примерно лет восьми, которого я видела за ужином в зале. Меня не особенно поразили такие слухи, поскольку я уже составила на этот счет собственное мнение. Меня удивило только то, что ребенок сомнительного происхождения был всего один, и я предположила, что Летиции либо везло, либо хватало ума вовремя обратиться к кому-то вроде Гейли. Необдуманно именно Гейли я это и сказала. Она отбросила назад длинные светлые волосы и рассмеялась. – Нет, не ко мне. Красавице Летиции не нужна помощь в таких делах, поверьте мне. Если люди ищут ведьму в здешних краях, им лучше поискать в замке, а не в деревне. Стремясь сменить тему на какую-нибудь более безопасную, я ухватилась за первое, что пришло в голову: – Если маленький Хэмиш – не сын Колума, то чей же он тогда? – поинтересовалась я, карабкаясь через груду валунов. – Ну, того парня, конечно же, – она повернула ко мне лицо, маленький рот насмешливо скривился, а зеленые глаза загорелись озорством. – Юного Джейми.
***
Вернувшись в одиночестве в сад, я встретила Магдалену: волосы выбились у нее из-под платка, а глаза были широко раскрыты от беспокойства. – Ох, вот и вы, – проронила она, вздохнув с облегчением. – Мы возвращались в замок, когда я хватилась вас. – Очень мило с вашей стороны вернуться за мной, – заметила я, поднимая корзину с вишнями, которую оставила на траве. – Хотя дорогу я знаю. Она качнула головой. – Вы должны быть осторожны, дорогая, гуляя в одиночестве по лесу, когда кругом эти ремесленники и народ, приезжающий на собрание. Колум приказал… – она резко замолчала, прикрыв рот рукой. – Чтобы за мной следили? – мягко подсказала я. Она неохотно кивнула, явно опасаясь, что я могу обидеться. Я пожала плечами и попыталась ободряюще ей улыбнуться. – Что ж, думаю, это естественно, – сказала я. – В конце концов, кто я и как здесь оказалась, он знает только с моих слов. Но любопытство пересилило здравомыслие. – И кто же я, по его мнению? – поинтересовалась я. Но девушка лишь покачала головой. – Вы – англичанка, – только и сказала она. На следующий день в сад я не вернулась. Не потому, что мне приказали остаться, а потому, что среди обитателей замка произошла неожиданная вспышка пищевого отравления, которая потребовала моего медицинского участия. Сделав все возможное для пострадавших, я отправилась на поиски источника проблемы. Им оказалась испорченная говяжья туша из сарая для убоя скота. На следующий день, когда я была в сарае, высказывая главному коптильщику свое мнение по поводу правильных методов хранения мяса, дверь за моей спиной распахнулась, окутав меня густой волной удушливого дыма. Со слезящимися глазами я обернулась и увидела Дугала Маккензи, маячащего в облаках дыма от дубовых дров. – Теперь вы руководите и разделкой мяса, а не только врачеванием, мистрис? – насмешливо спросил он. – Скоро приберете к рукам весь замок, и мистрис Фиц придется искать работу в другом месте. – У меня нет ни малейшего желания иметь хоть какое-то отношение к вашему вонючему замку, – огрызнулась я, вытирая слезящиеся глаза и оставляя на носовом платке угольные полосы. – Все, чего я хочу – это убраться отсюда как можно скорее. Он обходительно склонил голову, все еще ухмыляясь. – Что ж, возможно, я в состоянии удовлетворить ваше желание, мистрис, – заметил он. – По крайней мере временно. Я выронила платок и уставилась на него. – Что вы имеете в виду? Он закашлялся, отгоняя рукой дым, который теперь уносило в его направлении. Вывел меня из сарая и повернул в сторону конюшен. – Вчера вы говорили Колуму, что вам нужна буквица и какие-то необычные травы? – Да, чтобы приготовить кое-какие лекарства для людей с пищевым отравлением. И что из этого? – все еще недоверчиво поинтересовалась я. Он благодушно пожал плечами. – Только то, что я еду в деревню к кузнецу, чтобы подковать трех лошадей. Жена прокурора – что-то вроде травницы, и у нее под рукой есть запасы. Вероятно, у нее есть и те лекарственные травы, которые вам нужны. И если вам угодно, леди, вы можете поехать со мной в деревню на одной из лошадей. – Жена прокурора? Мистрис Дункан? Я сразу же почувствовала себя счастливее. Перспектива совсем выбраться из замка, пусть даже на короткое время, была неотразимой. Я наспех вытерла лицо и засунула испачканный платок за пояс. – Едем, – бросила я.
Дата: Понедельник, 07.02.2022, 11:35 | Сообщение # 18
Виконт
Сообщений: 409
***
Я наслаждалась короткой поездкой под гору до деревни Крейнсмуир, хотя день был темным и пасмурным. Сам Дугал был в приподнятом настроении, по дороге он мило болтал и шутил. Сначала мы остановились у кузницы, где он оставил трех лошадей, а меня усадил позади себя в седло для поездки по Хай-стрит к дому Дунканов. Это был величественный, фахверковый160 четырехэтажный особняк, два нижних этажа которого украшали элегантные витражные окна с ромбовидными стеклами бледных оттенков пурпурного и зеленого. Гейли с восторгом приветствовала нас, обрадовавшись обществу в такой унылый день. – Просто замечательно! – воскликнула она. – Мне нужен был предлог, чтобы обшарить кладовую и кое с чем там разобраться. Энн! Невысокая, средних лет служанка с лицом, похожим на зимнее яблоко, выскочила из двери, которую я не заметила, поскольку та была скрыта за изгибом печной трубы. – Проводи мистрис Клэр в кладовую, – приказала Гейли, – а потом сходи и принеси нам ведро родниковой воды. Запомни: из родника, а не из колодца на площади! Она повернулась к Дугалу: – Я отложила укрепляющее средство, которое обещала вашему брату. Не пройдете со мной ненадолго на кухню? Я последовала за тыквообразным задом служанки вверх по узкой деревянной лестнице, неожиданно оказавшись на длинном, просторном чердаке. В отличие от остальной части дома окна в этой комнате были створчатыми, теперь закрытыми от сырости, но все же пропускавшими гораздо больше света, чем окна в модной, мрачной гостиной в нижнем этаже. Гейли как травница явно знала свое дело. Помещение было оборудовано длинными сушильными рамами, затянутыми марлей, крючками над небольшим камином для горячей сушки и открытыми полками вдоль стен с просверленными отверстиями для циркуляции воздуха. Сам воздух был наполнен восхитительным пряным ароматом сохнущих базилика, розмарина и лаванды. Вдоль одной из стен комнаты вытянулась поразительно новая столешница, демонстрируя замечательный ассортимент ступок, пестиков, мисок для смешивания и ложек, все безукоризненно чистое. Прошло некоторое время, прежде чем появилась Гейли, раскрасневшаяся от подъема по лестнице, но улыбающаяся в предвкушении долгого дня, занятого толчением трав и сплетнями. Начался небольшой дождь, капли забрызгивали длинные створки на окнах, но в очаге кладовой горел небольшой огонь, и было очень уютно. Мне чрезвычайно нравилось общество Гейли: ее острый язык и циничный взгляд на вещи составляли освежающий контраст с неиспорченными, застенчивыми женщинами клана в замке и для особы из маленькой деревушки она, безусловно, была хорошо образованна. Также она знала обо всех скандалах, случившихся в деревне или замке за последние лет десять, и рассказывала мне бесконечные забавные истории. Как ни странно, обо мне самой она задала всего пару вопросов. Я решила, что, возможно, это не ее метод: она узнает обо мне все, что захочет, от других людей. Уже какое-то время я улавливала звуки, доносящиеся с улицы, но приписывала их оживленному движению жителей деревни, возвращающихся с воскресной мессы: церковь располагалась в конце улицы у колодца, а Хай-стрит тянулась от церкви к площади, расширяясь оттуда веером крошечных переулков и дорожек. По правде говоря, по дороге в кузницу я развлекалась тем, что представляла себе деревню с высоты птичьего полета в виде скелета предплечья и кисти: Хай-стрит была лучевой костью, вдоль которой располагались лавки, мастерские и резиденции более состоятельных слоев общества. Сент-Маргарет-лейн была локтевой костью, более узкой, идущей параллельно Хай-стрит улицей, занимаемой кузницей, кожевней и менее благородными ремесленниками и мастеровыми. Деревенская площадь (которая, как и все деревенские площади, которые я когда-либо видела, была не квадратной, а почти прямоугольной) представляла собой запястные и пястные кости кисти, тогда как несколько рядов коттеджей составляли межфаланговые суставы пальцев. Дом Дунканов стоял на площади, как и полагалось резиденции фискального прокурора. И дело не только в статусе, но и в удобстве: площадь могла использоваться для решения тех судебных вопросов, которые в силу общественных интересов или юридической необходимости выходили за узкие рамки кабинета Артура Дункана. К тому же, как объяснил Дугал, это было удобным местом для позорного столба161 – неказистого деревянного сооружения, которое стояло в центре площади на небольшом каменном постаменте рядом с деревянной жердью, использовавшейся – из бережливых соображений экономии – как столб для порки, майское дерево162, флагшток и коновязь, в зависимости от потребностей. Шум снаружи стал теперь намного громче и вместе тем более беспорядочным, чем это приличествовало прихожанам, трезво возвращающимся домой из церкви к обеду. С раздраженным возгласом Гейли отодвинула склянки в сторону и распахнула окно, чтобы посмотреть, что вызвало такой гомон. Присоединившись к ней у окна, я увидела толпу людей, разодетых для посещения церкви в платья, камзолы, куртки и боннеты163, во главе с коренастой фигурой отца Бейна, священника отправлявшего церковные службы, как в деревне, так и в замке. Под его надзором шел юнец примерно лет двенадцати, чьи рваные трюзы и вонючая рубашка выдавали в нем подмастерье кожевенника. Священник вцепился мальчишке в загривок, но удержание несколько затруднялось тем, что паренек был немного выше своего грозного конвоира. Толпа следовала за парочкой на небольшом расстоянии, издавая гул неодобрительных комментариев, как проносящаяся грозовая туча вслед за ударом молнии. Пока мы наблюдали из окна верхнего этажа, отец Бейн и мальчик исчезли под нами, в доме. Толпа осталась снаружи, бормоча и толкаясь. Несколько более смелых душ, подтянувшись на руках к подоконникам, пытались заглянуть внутрь. Гейли с грохотом захлопнула окно, прервав доносящийся снизу предвкушающий гул. – Воришка, скорее всего, – лаконично заметила она, возвращаясь к столу с травами. – Обычное дело с мальчишками кожевенника. – И что с ним будет? – с любопытством спросила я. Она пожала плечами, искрошив сухой розмарин между пальцев в ступку. – Думаю, это зависит от того, были ли у Артура сегодня утром проблемы с пищеварением. Если он хорошо позавтракал, парень может отделаться поркой. Но случись у него запор или газы, – она скорчила гримасу отвращения, – мальчик, скорее всего, лишится уха или кисти. Я пришла в ужас, но вмешиваться в это дело напрямую не решалась. Я была чужестранкой и вдобавок англичанкой, и хотя думала, что ко мне, как к обитательнице замка, будут относиться с некоторым уважением, видела, как многие жители деревни тайком делали знак против зла164, когда я проходила мимо. Мое заступничество могло запросто ухудшить положение паренька. – А вы ничего не можете сделать? – обратилась я к Гейли. – Я имею в виду, поговорить с вашим мужем, попросить его быть… э-э… снисходительным? Гейли с удивлением оторвалась от работы. Очевидно, мысль о вмешательстве в дела мужа никогда не приходила ей в голову. – А вам не все равно, что с ним будет? – спросила она, хоть и с любопытством, но без какого-либо намека на враждебность. – Конечно, мне не все равно! – воскликнула я. – Он всего лишь мальчишка: что бы он ни сделал, он не заслуживает, чтобы его искалечили на всю жизнь! Она подняла светлые брови: этот аргумент, видимо, показался ей неубедительным. Тем не менее, она пожала плечами и протянула мне ступку и пестик. – Все что угодно, лишь бы угодить другу, – сказала она, закатывая глаза. Она обвела взглядом свои полки и выбрала бутылочку с зеленоватой жидкостью, надписанную мелким почерком: «Экстракт мяты перечной». – Пойду, дам дозу Артуру, и пока буду с ним, посмотрю, что можно сделать для мальчишки. Имейте в виду, может быть слишком поздно, – предупредила она. – И если этот мерзкий священник приложил к этому руку, он потребует самого сурового наказания, какого только сможет добиться. И все же я попробую. А вы не переставайте толочь, розмарин отнимает целую вечность. Когда она ушла, я взяла пестик и машинально толкла и растирала, мало обращая внимания на результаты. Закрытое окно заглушало звуки и дождя, и толпы внизу: они сливались в тихий, бормочущий шум угрозы. Как и любой школьник, я читала Диккенса165. И более ранних авторов тоже, с их описаниями безжалостного правосудия этих времен, отмеренного всем правонарушителям, независимо от возраста и обстоятельств. Но читать с уютной дистанции в сто или двести лет рассказы о детских повешениях и судебных увечьях – это совсем не то же самое, что спокойно сидеть и толочь травы всего в нескольких футах над таким явлением. Смогу ли я заставить себя сразу вмешаться, если приговор будет вынесен не в пользу паренька? Прихватив с собой ступку, я подошла к окну и выглянула наружу. Толпа увеличивалась, поскольку торговцы и домохозяйки, привлеченные собранием, бродили по Хай-стрит, чтобы разузнать, в чем дело. Вновь прибывшие наклонялись поближе, пока стоящие взволнованно пересказывали подробности, а затем смешивались с толпой, все больше лиц выжидающе разворачивалось к двери дома. Глядя сверху вниз на сборище, терпеливо стоящее под моросящим дождем в ожидании вердикта, я вдруг отчетливо поняла кое-что. Как и многие другие, я с ужасом слушала сообщения, которые просачивались из послевоенной Германии: рассказы о депортациях и массовых убийствах, о концентрационных лагерях и крематориях. И так же, как это делали и будут делать многие другие в последующие годы, я спрашивала себя: «Как могли люди допустить такое? Они должны были знать, должны были видеть грузовики, подъезжающие и отъезжающие, заборы и дым. Как они могли стоять рядом и ничего не делать?» Что ж, теперь я знала. В данном случае ставкой была даже не жизнь или смерть. И покровительство Колума, скорее всего, предотвратило бы любое физическое посягательство на меня. Но мои руки, державшие фарфоровую чашу, стали липкими, стоило мне подумать, как я выйду, одинокая и беззащитная, чтобы противостоять этой толпе солидных и добродетельных граждан, жаждущих возбуждения от наказания и крови, дабы скрасить свое скучное существование. Люди собираются в стадо в силу необходимости. Со времен первых пещерных обитателей, люди – безволосые, слабые и беспомощные, если не считать изворотливости, – выживали, объединяясь в группы, осознав, как и многие другие съедобные существа, что защита – в многочисленности. И это знание, впитанное с молоком матери, – то, что скрывается за властью толпы. Потому что выйти за пределы группы, не говоря уже о том, чтобы противостоять ей, на протяжении бесчисленных тысяч лет означало смерть для существа, которое осмелилось на это. Чтобы противостоять толпе требуется нечто большее, чем обычное мужество, нечто, выходящее за рамки человеческого инстинкта. И я страшилась, что такой способностью не обладаю, и, страшась, стыдилась этого. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем дверь открылась и вошла Гейли, выглядевшая, как обычно, спокойной и невозмутимой, с маленьким брусочком древесного угля в руке. – Нам нужно будет процедить его после того, как он закипит, – заметила она, будто продолжая наш предыдущий разговор. – Думаю, мы пропустим его через древесный уголь в муслине, так будет лучше всего. – Гейли, – нетерпеливо сказала я. – Не испытывайте мое терпение! Что с мальчиком кожевенника? – А, это… Она пренебрежительно повела плечом, а в уголках ее губ затаилась злорадная улыбка. Тут она перестала притворяться и рассмеялась. – Видели бы вы меня, – сказала она, хихикая. – Я была чертовски хороша, поверьте мне на слово. Воплощенная женская забота и женственная доброта, смешанные с толикой материнской жалости. «О, Артур, – наглядно продемонстрировала она, – если бы наш собственный союз был благословлен…» Не слишком много надежды, раз уж я заговорила об этом, – сообщила она, на мгновение сбросив душещипательную маску и наклонив голову в сторону полок с травами, – «…ведь что бы ты чувствовал, дорогой мой, если бы с твоим собственным сыном обошлись так же? Наверняка только голод подтолкнул мальчишку к воровству. О, Артур, неужели ты не сможешь найти в своем сердце милосердия, ведь ты – душа справедливости?» – она опустилась на табурет, смеясь и слегка постукивая кулаком по ноге. – Как жаль, что здесь негде играть! Шум толпы за окнами изменился, и я, не обращая внимания на самовосхваления Гейли, подошла к окну посмотреть, что происходит. Толпа расступилась, и вышел подмастерье кожевенника, медленно шагая между священником и судьей. Артур Дункан, преисполненный благожелательностью, кланялся и кивал наиболее видным членам собрания. Отец Бейн, с другой стороны, больше всего походил на угрюмую картофелину, его загорелое лицо бугрилось от негодования. Небольшая процессия проследовала к центру площади, где навстречу ей выступил из толпы деревенский тюремщик, некий Джон Макрей. Столь важная персона была одета с подобающей должности сдержанной элегантностью в темные бриджи, куртку и серую бархатную шляпу (снятую на время и трепетно укрытую от дождя под полой куртки). Он не был, как я предположила вначале, деревенским тюремным надзирателем, хотя в крайнем случае и выполнял эту функцию. В первую очередь он исполнял обязанности констебля, таможенного инспектора, и, при необходимости, палача: название его должности происходило от деревянного «замка»166 или совка, висевшего у него на поясе, с помощью которого он имел право брать процент с каждого мешка зерна, проданного на рынке по четвергам, – вознаграждение за свою службу. Все это я узнала от самого тюремщика. Он побывал в замке всего несколько дней назад, чтобы узнать, смогу ли я вылечить застарелый панариций167 на его большом пальце. Я проколола панариций стерильной иглой и обработала мазью из тополиных почек, посчитав Макрея застенчивым и учтивым человеком с приятной улыбкой. Однако сейчас от улыбки не осталось и следа, лицо Макрея было надлежаще суровым. «Разумно, – подумала я, – никто не захочет видеть ухмыляющегося экзекутора». Злодея остановили возле постамента в центре площади. Парнишка выглядел бледным и испуганным, но не двинулся с места, когда Артур Дункан, фискальный прокурор прихода Крейнсмуир, подтянул свою пухлость до подобия величия и приготовился произнести приговор. – К тому времени, как я вошла, дурачок уже сознался, – произнес голос у моего уха. Гейли с интересом выглядывала из-за моего плеча. – Я не смогла совсем его освободить. Хотя мне удалось облегчить его наказание, насколько это возможно: всего час у позорного столба с одним прибитым ухом. – С одним прибитым ухом! Прибитым к чему? – Ну, к позорному столбу, конечно. Она бросила на меня любопытный взгляд, но снова повернулась к окну, чтобы понаблюдать за исполнением этого облегченного приговора, полученного благодаря ее милосердному заступничеству. Скопление тел вокруг позорного столба была столь велико, что злодея почти не было видно, однако толпа немного расступилась, чтобы дать тюремщику возможность свободно передвигаться для исполнения приговора. Паренек, бледный и маленький в тисках позорного столба, крепко зажмурил оба глаза и не открывал их, дрожа от страха. Когда гвоздь пробил ухо, он издал высокий тонкий вопль, слышный сквозь закрытые окна, и я сама слегка вздрогнула. Мы вернулись к нашему занятию, как и большинство зевак на площади, но я невольно то и дело поднималась, чтобы выглянуть наружу. Некоторые проходившие мимо бездельники останавливались, чтобы поиздеваться над жертвой и швырнуть в нее комьями грязи, а временами можно было увидеть какого-нибудь более рассудительного гражданина, улучившего минутку от повседневных обязанностей, чтобы позаботиться о нравственном совершенствовании правонарушителя с помощью нескольких тщательно подобранных слов порицания и совета. До заката поздней весны оставался еще час, и мы пили чай внизу, в гостиной, когда стук в дверь возвестил о появлении посетителя. День был таким сумрачным из-за дождя, что трудно было определить положение солнца. Однако дом Дунканов мог похвастаться часам: великолепным устройством, обшитым панелями орехового дерева, с медными маятниками и циферблатом, украшенным поющими хором херувимами, и этот механизм показывал половину седьмого. Посудомойка открыла дверь в гостиную и бесцеремонно объявила: – Сюда. Джейми Мактавиш машинально пригнулся, входя в дверь, его яркие волосы потемнели от дождя до цвета старинной бронзы. Он был одет в старую и поношенную куртку, защищавшую от сырости, и держал под мышкой свернутый плащ для верховой езды из тяжелого зеленого бархата. Когда я поднялась и представила его Гейли, он кивнул в знак почтения. – Мистрис Дункан, мистрис Бичем, – он махнул рукой в сторону окна. – Я вижу, у вас днем кое-кому устроили взбучку. – Он все еще там? – спросила я, выглядывая наружу. Мальчик был всего лишь темной фигурой, видимой сквозь искривленную форму зыбких оконных стекол в гостиной. – Он, должно быть, промок насквозь. – Вот именно, – Джейми расправил плащ и протянул его мне. – Так же как и вы промокли бы, как подумал Колум. У меня были дела в деревне, так что он прислал со мной плащ для вас. Обратно вы поедете со мной. – Как любезно с его стороны, – рассеянно произнесла я, поскольку мои мысли все еще были заняты подмастерьем кожевенника. – Как долго он должен там оставаться? – спросила я у Гейли. – Паренек у позорного столба, – нетерпеливо добавила я, заметив ее непонимающий взгляд. – Ах, этот, – отозвалась она, чуть нахмурившись при упоминании столь незначительной темы. – Я же вам говорила, один час. Тюремщик уже должен был освободить его от колодок. – Он и освободил, – заверил ее Джейми. – Я видел его, когда проезжал луг. Вот только паренек до сих пор не набрался смелости, чтобы выдернуть стержень из уха. У меня отвисла челюсть. – Вы хотите сказать, что гвоздь из его уха не вытащили? Он должен вырвать его сам? – Ну, да, – Джейми вел себя жизнерадостно небрежно. – Он все еще немного нервничает, но думаю, что скоро решится на это. На улице сыро, и к тому же смеркается. Нам и самим пора ехать, иначе на ужин нам достанутся одни объедки. Он поклонился Гейли и повернулся, чтобы уйти. – Подождите немного, – обратилась она ко мне. – Поскольку вас провожает домой такой большой, сильный парень, у меня есть сундучок с сушеной болотной капустой168 и другими лекарственными травами, которые я обещала мистрис Фицгиббонс из замка. Быть может, мистер Мактавиш будет так любезен? Джейми согласился, и она велела слуге принести сундук из ее рабочего кабинета, вручив для этой цели огромный ключ из кованого железа. Пока слуга отсутствовал, она ненадолго присела к небольшому письменному столу в углу. К тому времени, когда принесли сундучок – внушительных размеров деревянный ящик с медными оковками – она уже закончила писать записку. Она торопливо присыпала ее песком, сложила, запечатала каплей воска от свечи и сунула мне в руки. – Вот, – сказала она. – Это счет за них. Передадите его Дугалу от меня? Именно он занимается платежами и тому подобным. Не отдавайте его никому другому, иначе мне не заплатят еще несколько недель. – Да, конечно. Она тепло обняла меня и, наставляя как уберечься от простуды, проводила нас до двери. Я стояла, укрывшись под свесом кровли169, пока Джейми привязывал ящик к седлу своей лошади. Сейчас дождь усилился, и со свеса стекала неровная полоса воды. Я посмотрела на широкую спину и мускулистые предплечья, когда он без видимых усилий поднял тяжелый ящик. Затем бросила взгляд на постамент, к которому, несмотря на подбадривание вновь собравшейся толпы, по-прежнему был надежно пригвожден подмастерье кожевенника. Безусловно, то была не прелестная молодая девушка с волосами цвета лунных лучей, но прежние действия Джейми в зале суда Колума, навели меня на мысль, что он не сможет остаться равнодушным к бедственному положению паренька. – Э-э… мистер Мактавиш, – начала я нерешительно. Ответа не последовало. Выражение привлекательного лица не изменилось: широкий рот оставался расслабленным, голубые глаза сосредоточились на ремне, который он застегивал. – А-а, Джейми? – попыталась я снова, чуть громче, и он тут же поднял голову. Значит, он действительно не Мактавиш. Интересно, как же его настоящее имя? – Да? – отозвался он. – Вы ведь… э-э… довольно крупный, верно? – спросила я. Полуулыбка изогнула его губы, и он кивнул, явно задаваясь вопросом, что я задумала. – Достаточно большой для многих дел, – ответил он. Я приободрилась и ненароком придвинулась поближе, чтобы не подслушал кто-нибудь из слоняющихся по площади. – И пальцы у вас достаточно сильные? – поинтересовалась я. Он сжал одну кисть, и улыбка стала шире. – Да, все так, – произнес он. – Вам случайно не понадобилось расколоть парочку каштанов? – он посмотрел на меня сверху вниз с прозорливым и веселым блеском в глазах. Я мельком бросила взгляд мимо него на кучку зевак на площади. – Думаю, скорее вытащить один из огня170, – я подняла глаза и встретилась с его вопросительным голубым взглядом. – Сможете это сделать? Он постоял, какое-то время глядя на меня сверху и все еще улыбаясь, потом пожал плечами. – Конечно, если стержень достаточно длинный, чтобы ухватиться. А вы сможете отвлечь толпу? Вмешательство вряд ли встретят доброжелательно, к тому же я чужак. Я не учла возможности, что моя просьба может подвергнуть его какой-нибудь опасности, и засомневалась, но он, казалось, был готов попытаться, несмотря на риск. – Ну, если мы оба подойдем, чтобы взглянуть поближе, а потом я упаду в обморок от этого зрелища, как вы думаете…? – Ведь вы так непривычны к крови и тому подобное? – одна бровь иронично приподнялась, и он ухмыльнулся. – Да, это сработает. Если вы умудритесь сделать так, что свалитесь с постамента, еще лучше. По правде говоря, меня немного подташнивало от предстоящего зрелища, но оно оказалось не таким устрашающим, как я опасалась. Ухо было прочно прибито за верхнюю часть раковины, близко к краю, и из пробитого придатка торчало целых два дюйма171 квадратного стрежня гвоздя без шляпки. Крови почти не было, и по выражению лица мальчика стало понятно, что он, хоть и напуган, и чувствует себя неловко, особой боли не испытывает. Я начала думать, что Гейли, пожалуй, была права, считая этот приговор довольно мягким, учитывая общее состояние нынешней шотландской юриспруденции, хотя это ни на йоту и не изменило моего мнения о его варварстве. Джейми неспешно пробрался сквозь ряды зевак. Глядя на мальчика, он укоризненно покачал головой. – Ну что, парень, – сказал он, прищелкнув языком. – В редкостную переделку ты угодил, да? Одной большой крепкой рукой он оперся о деревянный торец колодок, якобы для того, чтобы поближе рассмотреть ухо. – Эх, паренек, – пренебрежительно произнес он, – тут и делать-то ничего не надо. Чуть рванул головой – и все кончено. Ну что, тебе помочь? Он протянул руку, как будто собрался схватить парня за волосы и рывком высвободить его голову. Мальчишка взвыл от страха. Распознав намек, я попятилась, позаботившись при этом сильно наступить на пальцы ног женщине позади меня, которая взвизгнула от боли, когда каблук моего башмака раздавил ей плюсневые кости. – Прощу прощения, – выдохнула я. – У меня… так кружится голова! Пожалуйста… Я отвернулась от позорного столба и сделала два или три шага, искусно пошатываясь и хватаясь за рукава тех, кто стоял рядом. Край постамента был от меня всего в шести дюймах172, я крепко ухватилась за девушку хрупкого сложения, которую приметила для этой цели, и повалилась головой вперед через край, увлекая ее за собой. Мы катались по мокрой траве в смешении юбок и воплей. Отпустив, наконец, ее блузку, я расслабилась театрально распластанной грудой, капли дождя барабанили по моему запрокинутому лицу. По правде говоря, я едва переводила дух от удара – девушка упала на меня сверху – и боролась за каждый глоток воздуха, прислушиваясь к бормотанию обеспокоенных голосов, собравшихся вокруг меня. Предположения, предложения и потрясенные возгласы обрушились на меня дождем, более мощным, чем капли воды с неба, но пара знакомых рук приподняла и усадила меня, а когда я открыла свои собственные, то увидела пару серьезно обеспокоенных голубых глаз. Еле заметное движение век дало мне понять, что миссия выполнена, и я действительно увидела, как подмастерье кожевенника, прижав к уху платок, быстро удирает по направлению к своему чердаку, незамеченный толпой, которая отвернулась, озаботившись новой сенсацией. Жители деревни, так недавно жаждавшие крови мальчика, со мной были сама доброта. Меня бережно подняли и перенесли в дом Дунканов, где мне настойчиво предлагали бренди, чай, теплые одеяла и сочувствие. В конце концов, мне позволили уйти только после того, как Джейми прямо заявил, что нам пора ехать, а затем сам лично поднял меня с дивана и направился к двери, не обращая внимания на увещевания хозяев. Снова усевшись в седле впереди него и ведя в поводу свою собственную лошадь, я попыталась поблагодарить его за помощь. – Не за что, девушка, – сказал он, отмахнувшись от моей благодарности. – Но для вас это было рискованно, – настаивая, заметила я. – Когда я спрашивала вас, то не понимала, что вам может угрожать опасность. – А, – уклончиво отозвался он. Но мгновение спустя с легкой насмешкой добавил: – Вы же не думали, что я окажусь менее храбрым, чем маленькая девушка-сассенах, верно? Когда сумеречные тени сгустились у обочины дороги, он пустил лошадей рысью. Оставшуюся часть пути домой мы почти не разговаривали. А когда добрались до замка, он оставил меня у ворот, только лишь слегка поддразнив: – Хорошего вечера, мистрис Сассенах. Но я почувствовала, что зародилась дружба более крепкая, чем та, что сводится лишь к обмену сплетнями под яблонями.
===
151. Хогсхед (англ. hogshead – голова кабана) – мера веса и измерения объёма жидкости, а также название для деревянных бочонков размером с голову кабана. Как правило, хогсхед применяли для оценки объёма различных слабоалкогольных напитков – пива, эля и сидра. 152. Тарт – открытый пирог из песочного, или любого другого теста. Может быть десертным или основным блюдом, но от обычного пирога отличается именно тем, что сверху не покрывается тестом. 153. Неграмотные люди вели счет по зарубкам на деревянных палочках; одна зарубка (как мера счета) равнялась двадцати единицам. 154. Тинчал – шотландская церемониальная охота на оленей или кабанов во время собрания клана в XVII и XVIII веках. 155. Пар в земледелии – вспаханное поле, оставляемое на одно лето незасеянным. 156. Фискальный прокурор – государственный прокурор в Шотландии, который имеет возможность налагать фискальные штрафы. Он осуществляет предварительное расследование уголовных дел, принимает письменные показания свидетелей и несет ответственность за расследование и уголовное преследование преступлений. Также расследует все внезапные и подозрительные смерти в Шотландии (подобно коронеру в других правовых системах), проводит расследования несчастных случаев со смертельным исходом (форма расследования, уникальная для шотландской правовой системы) и рассматривает уголовные жалобы на службы правопорядка. 157. Препараты из алтея применяются в качестве обволакивающего средства при заболеваниях желудка: язве, гастрите, колитах, а также при поносах. Не относится к луковичным. 158. Грибы (гэльск). 159. Каровое озеро – высокогорное озеро, занимающее впадины каров (естественное чашеобразное углубление в привершинной части склонов гор). Обычно округлой формы, со слабо изрезанной береговой линией. 160. Фахверк – тип конструкции преимущественно малоэтажных зданий. Фахверк представляет собой каркас, образованный системой горизонтальных и вертикальных элементов и раскосов из деревянного бруса с заполнением промежутков камнем, кирпичом, саманом и другими материалами. При этом фахверк играл роль не только конструктивного, но и декоративного элемента здания, расчленяя фасад на панели различной формы (а иногда и окраски) и придавая зданию своеобразный, живописный вид. 161. Позорный столб – устройство, применявшееся для выставления человека на всеобщее осмеяние и унижение в качестве наказания. Состояло из установленного в публичном месте, обычно на помосте, столба, к которому осуждённого приковывали цепью с ошейником и кандалами, либо из столба с колодками (устройством с отверстиями для зажимания в них головы и рук человека). 162. Майское дерево – украшенное дерево или высокий столб, который по традиции устанавливается ежегодно к первому мая, на Троицу или Иванов день на площадях в деревнях и городах многих европейских стран. Вокруг дерева обычно устраиваются хороводы (круговые танцы) и состязания. 163. Боннет – небольшая шапочка, шляпа без полей или берет. 164. «Коза», также известная под названиями «рожки», «рога», «подкова» – жест в виде мизинца и указательного пальца, выставленных вперёд, в то время как средний и безымянный прижаты к ладони. Жест по форме напоминает голову рогатого животного. Считается магическим знаком, защищающим от зла. Использовался суеверными людьми как в Европе, так и в Азии, для защиты от сглаза и ведьм, как аналог плевка через плечо. 165. Чарльз Диккенс (1812-1870 гг.) – один из самых знаменитых англоязычных романистов и крупнейших прозаиков XIX века. 166. Замо́к – lock (англ.), locksman (англ.) – тюремщик (уст.). 167. Панариций – острое гнойное воспаление тканей пальцев рук и, реже, пальцев ног. 168. Симплокарпус вонючий (Symplocarpus foetidus) – многолетник с утолщённым коротким корневищем и сильным запахом чеснока; ядовит. Цветёт ранней весной. 169. Свес кровли – элемент крыши, выступающий за пределы фронтальной стены, образуя своего рода козырек. 170. Первоисточник выражения – басня «Обезьяна и Кот» французского баснописца Жана Лафонтена (1621-1695 гг). Обезьяна заставляет Кота таскать каштаны из огня, на котором те поджариваются. Обезьяна их съедает, а Кот, не получая ничего, только обжигает себе лапы. Иносказательно: работать на пользу другого, в ущерб своим интересам (неодобр.). 171. 5,08 см. 172. 15,24 см.
В течение следующих двух дней царила ужасная суматоха с приездами, отъездами и всевозможными приготовлениями. Моя медицинская деятельность резко сократилась: жертвы пищевого отравления выздоровели, а все остальные, казалось, были слишком заняты, чтобы болеть. Если не считать небольшого наплыва заноз в пальцах у мальчишек, таскавших дрова для каминов, и аналогичной вспышки ошпаренных и обожженных среди загруженной работой прислуги на кухне, несчастных случаев тоже не было. Я и сама была возбуждена. Сегодня – та самая ночь. Мистрис Фиц рассказала мне, что сегодня вечером все воины клана Маккензи соберутся в зале, чтобы принести клятву верности Колуму. Во время столь важной церемонии, происходящей внутри, никто не будет следить за конюшнями. За те часы, что я помогала на кухнях и в садах, мне удалось припрятать достаточно еды, которой, как я думала, хватит на несколько дней. Фляги для воды у меня не было, но я соорудила замену, используя один из тяжелых стеклянных кувшинов из врачебного кабинета. На мне были прочные ботинки и теплый плащ – знаки внимания от Колума. Мне требовалась приличная лошадь: во время дневного визита в конюшни я приметила ту, что собиралась забрать. Денег у меня не было, но мои пациенты надарили мне кое-какие маленькие безделушки, ленты, резные изделия и украшения. Если понадобится, я могла бы обменять их на что-нибудь необходимое. При мысли о скором побеге мое сердце начинало колотиться. Это будет очень рискованное путешествие; помимо социального уклада, имелись веские причины, по которым леди не путешествовали в одиночку по Высокогорью: дорог было мало, а идти по ним – физически опасно во многих отношениях, в том числе из-за буйных зверей, буйной погоды и буйных клансменов173. Вдобавок к этому я лишь смутно представляла, в каком направлении двигаться, не знала горных маршрутов и не говорила по-гэльски, и вряд ли могла игнорировать тот факт, что вполне могу попасть из огня да в полымя. Однако все страхи перевешивала мысль о Фрэнке. Я должна вернуться, невзирая на риск. Я понятия не имела, что произойдет, когда я снова окажусь у каменного круга, но этот древний памятник давал единственную надежду до него добраться. Я закрыла глаза и представила, как руки Фрэнка снова обнимают меня, чтобы придать мне мужества.174 Мне было неловко из-за того, что я злоупотребила гостеприимством Колума и дружбой обитателей замка, уходя без единого слова или прощальной записки, но, в конце концов, что я могла сказать? Какое-то время я обдумывала эту непростую ситуацию, но в конечном итоге решила просто уйти. Прежде всего, у меня не было писчей бумаги, и я не хотела рисковать, посещая жилище Колума в поисках чего-либо. Через час после наступления темноты я осторожно приблизилась к конюшням, чутко прислушиваясь к любым проявлениям человеческого присутствия, но, похоже, что все были в зале, готовясь к церемонии. Дверь застряла, но после легкого толчка поддалась, благодаря кожаным петлям бесшумно качнувшись внутрь. Воздух в помещении был теплым и живым от слабого шевеления отдыхающих лошадей. А еще он был черным, точно изнанка шляпы гробовщика, как говаривал дядя Лэмб. Те немногие окна, что служили для вентиляции, представляли собой узкие щели, слишком маленькие, чтобы пропускать слабый свет звезд снаружи. Вытянув вперед руки, я медленно пошла в главную часть конюшни, шаркая ногами по соломе. Я осторожно шарила перед собой, пытаясь найти ограждение стойла, чтобы сориентироваться. Мои руки нащупали только пустоту, зато мои голени наткнулись на твердое препятствие, лежащее на полу, и я полетела головой вперед с испуганным криком, зазвеневшим в стропилах старой каменной постройки. «Препятствие» перевернулось, испуганно выругавшись, и крепко схватило меня за руки. Я оказалась прижатой к большому мужскому телу, и чье-то дыхание щекотало мне ухо. – Кто вы такой? – с трудом выдохнула я, отпрянув назад. – И что вы здесь делаете? Услышав мой голос, невидимый противник ослабил хватку. – Я мог бы спросить вас о том же, Сассенах, – отозвался низкий, мягкий голос Джейми Мактавиша, и я немного расслабилась от облегчения. Зашуршала солома, и он сел. – Хотя, пожалуй, я мог бы догадаться, – сухо добавил он. – Как далеко, по-вашему, вы доберетесь, девушка, темной ночью и на чужой лошади, если к утру за вами бросится половина клана Маккензи? Я была взъерошена, во всех смыслах этого слова. – Они не станут меня преследовать. Они все в зале, и если каждый пятый из них настолько трезв, что завтра утром сможет стоять, не говоря уже о том, чтобы ехать верхом, я буду очень удивлена. Он рассмеялся, и, встав, протянул руку, чтобы помочь мне подняться на ноги. Солому с моей юбки сзади он стряхнул с несколько большим усилием, чем, по моему мнению, это было необходимо. – Что ж, очень разумное умозаключение с вашей стороны, Сассенах, – произнес он, кажется, слегка удивленный тем, что я способна рассуждать логически. – Или было бы таким, – добавил он, – если бы Колум не расставил стражу вокруг замка и не разбросал ее по лесу. Вряд ли он оставил бы замок незащищенным, а с ним и воинов всего клана. Даже если камень горит не так хорошо, как дерево… Я догадалась, что он имеет в виду печально известную резню в Гленко175, когда некий Джон Кэмпбелл по приказу правительства предал мечу тридцать восемь членов клана Макдональда и сжег дом вместе с ними. Я быстро подсчитала. Это произошло всего пятьдесят с лишним лет назад – достаточно недавно, чтобы оправдать любые защитные меры со стороны Колума. – В любом случае вы вряд ли могли выбрать худшую ночь для попытки побега, – продолжил Мактавиш. Похоже, его совершенно не волновало то обстоятельство, что я намерена сбежать, а только причины, по которым это не получится, что показалось мне несколько странным. – Кроме стражи и того факта, что лучшие на много миль вокруг всадники находятся здесь, дорога к замку будет заполнена людьми, приезжающими из деревень для участия в тинчале и играх. – В тинчале? – Это охота. Обычно на оленей, в этот раз, возможно, на кабана: один из конюхов сказал старому Алеку, что в восточном лесу появился один крупный. Он положил свою большую руку мне между лопаток и развернул меня к едва заметному прямоугольнику открытой двери. – Пойдемте, – сказал он. – Я отведу вас обратно в замок. Я отстранилась от него. – Не беспокойтесь, – проворчала я нелюбезно. – Я сама могу найти дорогу. Он довольно твердо взял меня за локоть. – Смею предполагать, что можете. Но вам не стоит встречаться с кем-нибудь из стражи Колума с глазу на глаз. – А почему бы и нет? – огрызнулась я. – Я не делаю ничего плохого, ведь нет закона, запрещающего прогуливаться за пределами замка, верно? – Нет. Я сомневаюсь, что они захотели бы причинить вам вред, – ответил он, задумчиво вглядываясь в полумрак. – Но нет ничего необычного в том, что мужчина берет с собой для компании фляжку, когда стоит на страже. И хотя спиртное может быть приятным собутыльником, оно не очень хороший советчик относительно подобающего поведения, когда маленькая милая девушка натыкается на вас одна в темноте. – Я наткнулась на вас в темноте, одна, – несколько дерзко напомнила я ему. – И я не особенно маленькая и не очень-то милая, по крайней мере сейчас. – Да, но я спал, а не был пьян, – коротко отозвался он. – И, оставляя в стороне тему вашего характера, вы намного меньше, чем большинство стражей Колума. Я отказалась это обсуждать в виду непродуктивной линии аргументации и попробовала иной подход. – А почему вы спали именно в конюшне? – поинтересовалась я. – Ведь у вас где-то есть постель? К этому времени мы уже вышли к окраине огородов, и в слабом свете я могла видеть его лицо. Он был сосредоточен, по дороге внимательно осматривая каменные арки, но при этих словах резко отвел взгляд в сторону. – Есть, – откликнулся он. Он продолжал шагать вперед, все еще держа меня за локоть, но через мгновение добавил: – Я решил, что мне лучше держаться в стороне. – Потому что вы не собираетесь присягать на верность Колуму Маккензи? – догадалась я. – И не хотите расплачиваться за это? Он взглянул на меня, удивленный моими словами. – Что-то вроде этого, – признался он. Одни из боковых ворот остались гостеприимно приоткрытыми, и фонарь, расположенный высоко на каменном выступе рядом с ними, отбрасывал желтый свет на дорожку. Мы почти добрались до этого сигнального огня, как вдруг из-за спины на мой рот опустилась чья-то ладонь, и меня резко оторвали от земли. Я сопротивлялась и кусалась, но схвативший меня был в толстых перчатках и, как и говорил Джейми, намного крупнее меня. У самого Джейми, судя по звукам, возникли небольшие трудности. Ворчание и приглушенные проклятия резко стихли после глухого удара и сочного гэльского ругательства. Борьба в темноте прекратилась, и раздался незнакомый смех. – Боже правый, да это же тот молодой парень, племянник Колума. Опаздываешь к присяге, дружище, а? И кто это с тобой? – Девчонка, – ответил удерживающий меня мужчина. – Сладенькая и аппетитная к тому же, судя по ее весу. Ладонь оставила мой рот и от души сдавила в другом месте. Я пискнула от возмущения, потянулась через плечо, схватила его за нос и дернула. Мужчина отпустил меня, выпалив собственную «клятву», не столь официальную, как те, что будут произноситься в зале. Я отступила от ударной волны паров виски, почувствовав внезапный прилив благодарности к Джейми за его присутствие. Возможно, все-таки то, что он меня сопровождал, оказалось оправданным. Он, похоже, думал иначе, так как тщетно пытался вырваться из крепкой хватки двух стражников, которые в него вцепились. В их действиях не чувствовалось никакой враждебности, разве что изрядная доля настойчивости. Они целенаправленно двинулись к открытым воротам, ведя за собой пленника. – Нет, приятель, дайте мне сначала пойти переодеться, – запротестовал он. – Я не слишком прилично одет, чтобы идти на присягу в таком виде. Его попытка изящно ускользнуть провалилась из-за внезапного появления пышно разодетого в рубашку с оборками и обшитый золотыми нитками камзол Руперта, который выскочил из узких ворот, словно пробка из бутылки. – Не беспокойся об этом, дружище, – заявил он, оглядывая Джейми блестящими глазами. – Мы приоденем тебя, как следует, – внутри. Он мотнул головой в сторону ворот, и Джейми вынужденно скрылся за ними. Мясистая рука схватила меня за локоть, и я волей-неволей последовала за ним. Руперт, похоже, был в весьма приподнятом настроении, как и другие мужчины, которых я увидела в замке. В ближайшем к входу в большой зал дворе толпилось около шестидесяти или семидесяти человек, одетых в самое лучшее, увешанных дирками, мечами, пистолетами и спорранами. Руперт жестом указал на дверь в стене, и мужчины втолкнули Джейми в маленькую освещенную комнату. Очевидно, она использовалась как склад: всевозможное барахло валялось на столах и полках, которыми она была обставлена. Руперт критично осмотрел Джейми, не упустив овсяные соломинки в волосах и пятна на рубашке. Я заметила, как его взгляд метнулся к соломе в моих волосах, и циничная ухмылка расплылась по его лицу. – Неудивительно, что ты опоздал, парень, – сказал он, ткнув Джейми под ребра. – Я тебя нисколько не виню. Уилли! – окликнул он одного из мужчин во дворе. – Нам тут нужна кое-какая одежда. Что-нибудь подходящее для племянника лэрда. Займись этим, приятель, и поживее! Джейми, поджав губы, оглядел окружающих его мужчин. Шесть клансменов169, все в приподнятом настроении от предвкушения принесения клятвы и переполненные неистовой гордостью Маккензи. Настроению явно содействовало обильное потребление эля из бочонка, который я заметила во дворе. Взгляд Джейми задержался на мне, вид у него все еще был мрачным. Его лицо словно говорило: «Все это ваших рук дело». Разумеется, он мог заявить, что не собирается давать клятву Колуму, и вернуться в свою теплую постель в конюшне. Если, конечно, он хотел, чтобы его серьезно избили или перерезали горло. Глядя на меня, он приподнял бровь, пожал плечами и с изрядным проявлением милосердия подчинился Уилли, который примчался с грудой белоснежного полотна в охапке и расческой в руке. Груду венчал плоский синий боннет из бархата, украшенный металлической кокардой с веточкой падуба. Я подняла боннет, чтобы рассмотреть его, пока Джейми втискивался в чистую рубашку и с едва сдерживаемой яростью причесывал волосы. Кокарда была круглой, а гравировка – удивительно тонкой. В центре на ней – изображение пяти вулканов, извергающих очень реалистичные языки пламени. А по краю шел девиз: Luceo non Uro. – Сияю, но не горю, – перевела я вслух. – Верно, милочка, девиз Маккензи, – одобрительно кивая мне, подтвердил Уилли. Он выхватил боннет из моих рук и сунул его Джейми, прежде чем умчаться на поиски остальной одежды. – Э-э… простите, – вполголоса сказала я, воспользовавшись отсутствием Уилли, чтобы подойти ближе. – Я не хотела… Джейми, который с неприязнью рассматривал кокарду на боннете, глянул на меня сверху, и напряженная линия губ смягчилась. – Ай, не терзайтесь из-за меня, Сассенах. Рано или поздно до этого бы дошло. Он выкрутил кокарду из боннета и, кисло улыбнувшись, задумчиво взвесил ее на ладони. – Вы знаете мой девиз, девушка? – спросил он. – Я имею в виду, моего клана? – Нет, – изумленно ответила я. – Какой же он? Он разок подбросил кокарду вверх, поймал ее и аккуратно опустил в свой спорран. Довольно мрачно посмотрел в сторону открытой арки, где беспорядочными рядами сгрудились члены клана Маккензи. – Je suis prest, – ответил он на удивительно хорошем французском. Оглянувшись, он увидел Руперта и еще одного крупного Маккензи, которого я не знала; с лицами, раскрасневшимися от прекрасного настроения и воодушевления иного толка, они приближались с определенной целью. Руперт держал огромный отрез ткани с тартаном Маккензи. Без предисловий незнакомец потянулся к пряжке килта Джейми. – Лучше уходите, Сассенах, – коротко посоветовал Джейми. – Здесь не место для женщин. – Я заметила, – сухо отозвалась я и была вознаграждена кривой улыбкой, в то время как его бедра обмотали новым килтом, а из-под него, сохраняя благопристойность, ловко выдернули старый. Руперт и его приятель крепко схватили его за руки и подтолкнули в сторону арки. Я без промедления развернулась и направилась назад к лестнице, ведущей на галерею менестрелей176, старательно избегая взгляда любого клансмена, мимо которого проходила. Завернув за угол, я остановилась, прижавшись спиной к стене, чтобы меня не заметили. Какое-то время я подождала, пока коридор ненадолго опустеет, затем проскочила в дверь галереи и быстро закрыла ее за собой, прежде чем кто-то еще успел появиться из-за угла и увидеть, куда я пошла. Лестница освещалась тусклыми отблесками сверху, и я с легкостью держала равновесие на истертых плитах. Я поднималась навстречу шуму и свету, думая о том последнем, коротком диалоге. «Je suis prest». Я готов. Я надеялась, что это так.
***
Галерею освещали сосновые факелы: яркие вспышки, поднимающиеся вверх в их гнездах и очерченные черным сажей, что оставили на стенах их предшественники. Некоторые лица, щурясь, повернулись, чтобы посмотреть на меня, когда я вышла из-за занавеса в конце галереи: судя по всему, здесь собрались все женщины замка. Я узнала девушку Лэаре, Магдалену и некоторых других женщин, встречавшихся мне на кухнях, и, конечно же, дородную фигуру мистрис Фицгиббонс, занимавшую почетное место у балюстрады177. Заметив меня, она по-приятельски поманила рукой, и женщины тесно прижались друг к другу, чтобы дать мне пройти. Добравшись до передовой позиции, я увидела весь зал, раскинувшийся внизу. Стены украшали ветки мирта, тиса и падуба, и аромат вечнозеленых деревьев поднимался на галерею, смешиваясь с клубами дыма от очагов и резким запахом дурно пахнущих мужчин. Их было несколько десятков: они приходили, уходили, стояли и разговаривали небольшими группами, разбросанными по всему залу, и все – облачены в какую-нибудь разновидность кланового тартана, будь то только плед или шотландский боннет, надетые поверх обычной рабочей рубашки и изодранных бриджей. Сами узоры сильно различались, но цвета по большей части были одинаковыми – темно-зеленый и белый. Многие из них были полностью одеты так же, как и Джейми в настоящий момент: килт, плед и боннет, в большинстве случаев с кокардой. Я мельком увидела, что он стоит у стены, все еще мрачный. Руперт исчез в толпе, но еще два рослых Маккензи, очевидно охранники, стояли по обе стороны от Джейми. Неразбериха в зале постепенно становилась упорядоченной, по мере того как обитатели замка подталкивали и направляли новоприбывших на место в нижнем конце. Сегодняшний вечер был явно особенным: к юноше, игравшему на волынке во время приема, присоединились еще два волынщика, в том числе некий мужчина, осанка и оправленные слоновой костью трубки которого выдавали в нем признанного мастера. Именно он кивнул двум другим, и вскоре зал наполнился неистовым басовым гулом волынок. Гораздо меньшие по размеру, чем большие северные волынки178, использовавшиеся в бою, и эти варианты конструкции производили весьма эффектный шум. На гудение бурдонов наложилась трель чантера179, от которой закипела кровь. Женщины вокруг меня пришли в возбуждение, и я вспомнила строчки из «Мэгги Лодер»180: Я Рэб-певец, известный всем от края и до края, И сходят девушки с ума, когда я заиграю. Женщины, окружавшие меня, если и не сходили с ума, то всецело выражали одобрение, и когда они свешивались через перила, указывая то на одного, то на другого мужчину, которые расхаживали по залу, разодетые в свои пышные наряды, слышалось множество восхищенных возгласов. Какая-то девушка обратила внимание на Джейми и с приглушенным восклицанием поманила своих подруг посмотреть. По поводу его внешнего вида немало шептались и перешептывались. Кое-кто восхищался его привлекательной внешностью, но в большей степени строились догадки о его присутствии на принесении клятвы. Я заметила, что Лэаре, в частности, сияла, словно свечка, когда наблюдала за ним, и вспомнила, что Алек говорил в паддоке: «Ты знаешь, что ее отец не позволит ей выйти замуж за кого-то вне клана». Разве он не племянник Колума? Между прочим, парень мог бы стать выгодной партией. Исключая, разумеется, незначительный вопрос, связанный с объявлением вне закона. Музыка волынок достигла наивысшей страсти, а затем резко оборвалась. В мертвой тишине зала Колум Маккензи вышел из верхней арки и целеустремленно направился к небольшому возвышению, установленному во главе комнаты. Если он и не пытался скрыть свой физический недостаток, то на этот раз и не выставлял его напоказ. Он был великолепен в лазурно-голубом камзоле, богато расшитом золотом, застегнутом на серебряные пуговицы, и с розовыми шелковыми манжетами, отогнутыми почти до локтя. Клетчатый килт из тонкой шерсти спускался ниже колен, почти полностью закрывая ноги и чулки в клетку. Боннет на нем был синий, но серебряную кокарду украшали перья, а не падуб. Весь зал затаил дыхание, когда он занял свое место в центре. Кем бы ни был Колум Маккензи, он знал, как привлечь внимание публики. Он повернулся лицом к собравшимся клансменам, поднял руки и приветствовал их звонким кличем: – Tulach Ard! – Тулах ард! – с ревом отозвались члены клана. Женщина рядом со мной вздрогнула. Затем последовала короткая речь, произнесенная на гэльском. Ее периодически встречали одобрительным ревом, а после началась сама церемония принесения клятвы. Первым, кто подошел к возвышению Колума, стал Дугал Маккензи. Небольшой помост придавал росту Колума достаточную высоту, чтобы братья сошлись лицом к лицу. Дугал был одет богато, но в неприметный коричневый бархат без золотой тесьмы, чтобы не отвлекать внимания от великолепия Колума. Дугал эффектным жестом выхватил дирк и опустился на одно колено, держа дирк вертикально за клинок. Голос его был не таким мощным, как у Колума, но достаточно громким, чтобы каждое слово разносилось по залу. – Клянусь крестом Господа нашего Иисуса Христа и священным железом, которое я держу, что присягаю вам на верность и заверяю вас в своей преданности во имя клана Маккензи. Если когда-нибудь рука моя поднимется против вас в неповиновении, прошу, чтобы этот священный клинок пронзил мое сердце. Он опустил дирк, поцеловал его в месте соединения рукояти и лезвия и вложил до упора в ножны. Все еще преклонив колено, он протянул обе сцепленные руки Колуму, который взял их в свои и поднес к губам, принимая принесенную таким образом клятву. Затем он поднял Дугала на ноги. Повернувшись, Колум взял серебряный квейх181, стоящий позади него на накрытом тартаном столе. Обеими руками он поднял тяжелую ушастую чашу, отпил из нее и протянул Дугалу. Дугал сделал большой глоток и вернул чашу. Затем, в последний раз поклонившись лэрду клана Маккензи, он отступил в сторону, освобождая место для следующего мужчины в очереди. Эта процедура повторялась снова и снова, от клятвы до церемониального глотка. Посмотрев на количество ожидающих мужчин, я в очередной раз поразилась потенциалу Колума. Я пыталась подсчитать, сколько пинт182 спиртного он употребит к концу вечера, делая по одному глотку на каждого дающего клятву, когда увидела Джейми, приближающегося к началу очереди. Дугал, принеся клятву, занял место в арьергарде Колума. Он заметил Джейми раньше Колума, занятого с очередным членом клана, и я увидела, как он резко встрепенулся от удивления. Он подошел вплотную к брату и что-то пробормотал. Колум не сводил глаз с человека, стоявшего перед ним, но я заметила, как он слегка напрягся. Он тоже был удивлен, и, как мне показалось, не совсем доволен. Уровень эмоций в зале, и с самого начала высокий, во время церемонии все возрастал. «Если прямо сейчас Джейми откажется от клятвы, – подумала я, – его легко разорвут в клочья перевозбужденные клансмены возле него». Я украдкой вытерла ладони о юбку, чувствуя себя виноватой в том, что из-за меня он оказался в столь рискованном положении. Он казался спокойным. Как ни жарко было в зале, он не вспотел. Он терпеливо ждал своей очереди, не подавая никаких признаков понимания, что окружен сотней вооруженных до зубов мужчин, которые немедленно отреагируют на любое оскорбление, нанесенное Маккензи и клану. И в самом деле: «Je suis prest». Или, может, он все-таки решил последовать совету Алека? К тому моменту, когда настала его очередь, мои ногти впились в ладони. Он грациозно опустился на одно колено и низко поклонился Колуму. Но вместо того, чтобы вытащить лезвие для присяги, он поднялся на ноги и посмотрел Колуму в лицо. Полностью выпрямившись, он оказался на голову выше большинства мужчин в зале и на несколько дюймов возвышался над Колумом на его помосте. Я мельком глянула на девушку Лэаре. Она побледнела, когда он поднялся, и я заметила, что она тоже крепко сжимает кулаки. Все глаза в зале были устремлены на него, но он заговорил так, словно обращался только к Колуму. Его голос был таким же звучным, как у Колума, и каждое слово было отчетливо слышно. – Колум Маккензи, я пришел к вам как родственник и как союзник. Я не даю вам клятвенных обещаний, ибо клятва моя связана с именем, которое я ношу. Из толпы послышалось низкое угрожающее ворчание, но он не обратил на него внимания и продолжил: – Но я без принуждения отдаю вам то, что имею: свою помощь и свое расположение, когда бы они вам ни понадобились. Я обязуюсь повиноваться вам как родственнику и как лэрду, и считаю себя связанным этим словом до тех пор, пока ноги мои ступают по землям клана Маккензи. Он умолк и стоял, высокий и прямой, со свободно опущенными вдоль тела руками. «Теперь все зависит от Колума», – подумала я. Одно его слово, один жест, и с наступлением утра кровь молодого человека будут счищать с плит. Мгновение Колум стоял неподвижно, потом улыбнулся и протянул руки. После секундного колебания Джейми с легким сердцем положил руки на ладони Колума. – Ваше предложение дружбы и расположения – большая честь для нас, – отчетливо произнес Колум. – И мы одобряем ваше повиновение и считаем вас искренним союзником клана Маккензи. Напряжение в зале ослабло, и по галерее пронесся почти слышный выдох облегчения, когда Колум отпил из квейха и протянул его Джейми. Молодой человек принял его с улыбкой. Однако вместо традиционного церемониального глотка он осторожно поднял почти полную чашу, наклонил ее и отпил. И продолжил пить. У зрителей вырвался вздох уважения смешанного с приятным изумлением, в то время как сильные мышцы горла продолжали двигаться. «Ему же наверняка скоро придется вдохнуть», – подумала я, но нет. Он осушил тяжелую чашу до последней капли, опустил ее, судорожно хватая ртом воздух, и вернул Колуму. – Большая честь для меня, – заговорил он чуть хрипло, – быть союзником клана, который так хорошо разбирается в виски. После этих слов поднялся гвалт, и Джейми направился к арке, хотя ему очень мешали поздравительные рукопожатия и хлопки по спине, когда он проходил мимо. Вероятно, Колум Маккензи был не единственным представителем семейства, обладавшим талантом к театральным представлениям. Жара на галерее была удушающая, и от поднимающегося дыма у меня разболелась голова, прежде чем принесение клятв, наконец-то, подошло к концу, о чем я догадалась из нескольких воодушевляющих слов Колума. Не изменившийся под действием шести квейхов совместно-употребленного спиртного, сильный голос по-прежнему отражался от камней зала. «По крайней мере, этой ночью у него не будут болеть ноги, – подумала я, – несмотря на то, что он так долго стоял». Снизу донесся общий громкий крик, волынки разразились пронзительными звуками, и место торжественного действа растворилось в нарастающем всплеске буйных воплей. Еще более громкими криками были встречены бочонки с элем и виски, которые внесли на ко́злах183 в сопровождении блюд с дымящимися овсяными лепешками, хаггисом184 и мясом. Мистрис Фиц, которая, должно быть, организовала эту часть мероприятия, опасно перегнувшись через балюстраду, зорко наблюдала за поведением служек, в основном парней, слишком молодых, чтобы давать официальную клятву. – А куда же все-таки делись фазаны? – пробормотала она себе под нос, осматривая вносимые блюда. – И фаршированные угри тоже? Да пропади он пропадом, этот Мунго Грант, я шкуру с него спущу, если он сжег угрей! Приняв решение, она повернулась и начала протискиваться в конец галереи, явно не желая оставлять управление чем-то столь важным, как пиршество, в неопытных руках Мунго Гранта. Ухватившись за эту возможность, я двинулась следом за ней, пользуясь тем, что она оставляла внушительный проход в толпе. Некоторые, явно благодарные за повод уйти, присоединились ко мне в массовом бегстве. Мистрис Фиц, в самом низу обернувшись, увидела стайку женщин наверху и грозно нахмурилась. – А вы, крошки, прямо сейчас отправляйтесь по своим комнатам, – скомандовала она. – Если не хотите оставаться там, наверху, подальше от посторонних глаз, вам лучше убраться восвояси. Но не задерживайтесь в коридорах и не подглядывайте из-за углов. В этом месте не найдешь теперь ни одного мужчины, кто был бы хоть наполовину трезв, а через час они зайдут еще дальше. Сегодня вечером девушкам тут делать нечего. Приоткрыв дверь, она осторожно выглянула в коридор. По-видимому, путь был свободен, и она по очереди выпроводила женщин за дверь, торопливо отправив их в свои спальни на верхних этажах. – Вам нужна какая-нибудь помощь? – спросила я, поравнявшись с ней. – Я имею в виду, на кухне? Она покачала головой, но улыбнулась в ответ на это предложение. – Нет, в этом нет необходимости, девочка. А теперь ступайте, вы не в большей безопасности, чем остальные. И добродушный толчок в поясницу заставил меня выскочить в полутемный проход. После встречи со стражниками снаружи я была склонна последовать ее совету. Мужчины в зале буйствовали, танцевали и пили, не думая ни о сдержанности, ни о самоконтроле. Не место для женщины, согласилась я. Найти дорогу обратно в свою комнату – совсем другое дело. Я находилась в незнакомой части замка, и хотя знала, что этажом выше есть крытый проход, который соединен с коридором, ведущим в мою комнату, не могла найти ничего похожего на лестницу. Я повернула за угол и врезалась в группу клансменов. Этих людей я не знала, они приехали из отдаленных земель клана и не привыкли к благородным манерам замка. Во всяком случае, я сделала такой вывод на основании того факта, что один из них, вероятно, искавший отхожее место, не выдержал и решил облегчиться в углу коридора, когда я на них наткнулась. Я тут же развернулась, собираясь вернуться тем же путем, которым пришла, есть там лестница или нет. Однако несколько рук потянулись, чтобы остановить меня, и я оказалась прижатой к стене коридора в окружении бородатых горцев с виски в дыхании и изнасилованием на уме. Не видя смысла в прелюдии, мужчина передо мной схватил меня за талию и запустил другую руку в корсаж. Наклонившись вплотную, он потерся бородатой щекой о мое ухо. – А как насчет сладкого поцелуя для храбрых парней из клана Маккензи? Тулах ард! – Erin go bragh185, – грубо ответила я и изо всех сил толкнула. Нетвердо держась на ногах от выпитого, он покачнулся и завалился на одного из своих приятелей. Я сделала обманное движение в сторону и бросилась бежать, сбрасывая на бегу свою неуклюжую обувь. Передо мной замаячила еще одна фигура, и я замешкалась. Впрочем, передо мной, кажется, был только один, а позади – по меньшей мере десять, и они быстро догоняли меня, несмотря на то, что нагрузились спиртным. Я рванулась вперед, намереваясь от него увернуться. Однако мужчина резко встал передо мной, и я остановилась так быстро, что мне пришлось упереться руками ему в грудь, чтобы в него не врезаться. Это был Дугал Маккензи. – Какого черта… – начал он, но тут увидел гнавшихся за мной мужчин. Он толкнул меня себе за спину и что-то рявкнул моим преследователям на гэльском. Они запротестовали на том же языке, но после короткого обмена репликами, похожего на рычание волков, сдались и отправились на поиски лучшего развлечения. – Спасибо, – произнесла я, несколько ошарашенная. – Спасибо. Я… я пойду. Мне не следует здесь находиться. Дугал посмотрел на меня сверху вниз и взял за руку, развернув лицом к себе. Он был растрепан и явно участвовал в шумном разгуле в зале. – Верно, девушка, – подтвердил он. – Вам не следует здесь находиться. Но раз уж вы тут, что ж, вам придется за это расплатиться, – пробормотал он, сверкая глазами в полумраке. И без предупреждения он тесно прижал меня к себе и поцеловал. Поцеловал так крепко, чтобы, раздвинув губы, оставить на них гематомы. Его язык скользнул по моему, во рту появился терпкий привкус виски. А его руки решительно схватили меня за ягодицы и прижали к себе, заставляя почувствовать стойкое возбуждение под его килтом через слои моих верхних и нижних юбок. Отпустил он меня так же неожиданно, как и схватил. Он кивнул и указал на конец коридора, его дыхание сделалось прерывистым. Рыжеватая прядь волос упала ему на лоб, и он одной рукой откинул ее назад. – Убирайтесь отсюда, милочка, – произнес он. – Пока вы не заплатили бо́льшую цену. И я ушла, босиком.
Учитывая разгул прошлой ночи, я ожидала, что на следующее утро большинство обитателей замка будут спать допоздна, и, скорее всего, шатаясь, спустятся за освежающей кружкой эля, когда солнце будет высоко – при условии, что оно вообще захочет выйти, конечно. Но шотландские горцы из клана Маккензи оказались более крепкой компанией, чем я предполагала, потому что задолго до рассвета замок превратился в гудящий улей, с грубыми голосами, раздававшимися вверх и вниз по коридорам, и громким лязгом оружия и топотом сапог, пока мужчины готовились к тинчалу. Было холодно и туманно, но Руперт, которого я встретила во дворе по дороге в зал, заверил меня, что это лучшая погода для охоты на кабана. – У этих зверей такая густая шерсть, что холод им нипочем, – объяснял он, с энтузиазмом затачивая наконечник копья на точильном камне с ножным приводом, – и они чувствуют себя в безопасности, когда вокруг них такой густой туман, – не видно людей, идущих к ним, понимаете? Я не стала уточнять, что это означает, что и охотники не смогут увидеть кабана, к которому они приближаются, пока на него не наткнутся. Как только солнце начало пронизывать туман кроваво-золотыми полосами, охотники собрались во внешнем дворе замка, усыпанные блестками влаги и с горящими от предвкушения глазами. Я была рада узнать, что участия женщин не предполагалось, и они довольствовались тем, что предлагали уходящим героям банноки и бочковый эль. Увидев сколько мужчин, вооруженных до зубов кабаньими копьями186, топорами, колчанами и кинжалами, отправлялись в восточный лес, мне стало немного жаль кабана. Час спустя это чувство сменилось благоговейным почтением, когда меня срочно вызвали на опушку леса, чтобы перевязать раны человеку, который, как я и подозревала, в тумане неожиданно наткнулся на животное. – Матерь божья! – воскликнула я, осматривая зияющую рваную рану, что тянулась от колена до лодыжки. – Это сделало животное? У него что, клыки из нержавеющей стали? – А? Потерпевший побледнел от шока и был слишком потрясен, чтобы ответить мне, но один из парней, помогавших ему выбраться из леса, бросил на меня любопытный взгляд. – Неважно, – сказала я и туго затянула давящую повязку, намотанную на поврежденную голень. – Отведите его в замок, и пусть мистрис Фиц даст ему горячего бульона и одеяла. Придется зашивать, а здесь у меня нет для этого инструментов. Ритмичные монотонные выкрики загонщиков все еще отдавались эхом в дымке на склоне холма. Вдруг раздался пронзительный вопль, который поднялся высоко над туманом и деревьями, и неподалеку из своего укрытия с устрашающим хлопаньем крыльев вырвался вспугнутый фазан. – Господь всемогущий, что на этот раз? Схватив охапку бинтов, я оставила своего пациента на попечение его приятелей и сломя голову помчалась в лес. Под ветвями туман был гуще, и я могла видеть не дальше нескольких футов, но звуки возбужденных криков и потрепанный подлесок вели меня в нужном направлении. Он пронесся сзади меня. Сосредоточившись на криках, я не слышала его и не видела, пока он не промчался мимо, темная масса двигалась с немыслимой скоростью, абсурдно крошечные раздвоенные копытца почти бесшумно ступали по мокрым листьям. Меня настолько ошеломила внезапность его появления, что поначалу мне и в голову не пришло испугаться. Я просто уставилась в туман, где исчезло ощетинившееся черное существо. А потом подняла руку, чтобы откинуть влажные локоны, которые вились вокруг моего лица, и увидела на ней полоску из пятнышек крови. Посмотрев вниз, я обнаружила такую же полосу на своей юбке. Животное было ранено. Быть может, это вопил кабан? Пожалуй, нет: я узнала интонации, сопровождающие смертельное ранение. А свинья, промчавшаяся мимо меня, двигалась вполне самостоятельно. Я глубоко вздохнула и продолжила путь сквозь стену тумана в поисках раненого. Я нашла его у подножия небольшого склона, окруженным мужчинами в килтах. Они накрыли его своими пледами, чтобы согреть, однако ткань, укрывавшая его ноги, была зловеще темной от влаги. Широкая борозда черной грязи указывала на то место, где он скатился вниз по склону, а разворошенные грязные листья и взрыхленная земля – на место, где он встретил кабана. Я опустилась на колени рядом с мужчиной, откинула ткань и принялась за дело. Едва я приступила, как крики окружающих нас людей заставили меня обернуться и узреть кошмарную фигуру, снова беззвучно появившуюся из-за деревьев. На этот раз я успела разглядеть рукоять кинжала, торчащую в боку у зверя, – быть может, дело рук того, кто лежал на земле передо мной. И свирепые желтые бивни, окрашенные красным, как и безумные маленькие глазки. Люди вокруг меня, такие же ошеломленные, как и я, зашевелились и потянулись к оружию. Опередив остальных, высокий мужчина выхватил кабанье копье из рук остолбеневшего спутника и вышел на поляну. Это был Дугал Маккензи. Он ступал почти небрежно, удерживая копье низко и обхватив обеими руками, как будто собирался поднять полную лопату земли. Он был сосредоточен на звере, разговаривая с ним вполголоса, бормоча что-то по-гэльски, как бы уговаривая животное выйти из укрытия под деревом, возле которого оно стояло. Первая атака была неожиданной, как взрыв. Зверь пронесся так близко, что коричневый охотничий тартан всколыхнулся от поднятого им ветра. Он моментально развернулся и кинулся снова – размытое пятно мускулистой ярости. Дугал отскочил в сторону, как тореадор, и ткнул в него копьем. Назад, вперед и еще раз. Это было не столько безумство, сколько танец, оба противника были сильны, но настолько проворны, что, казалось, парили над землей. Все это длилось около минуты, хотя казалось, что намного дольше. И закончилось, когда Дугал, увернувшись от режущих бивней, поднял острие короткого, прочного копья и вонзил его прямо между покатыми лопатками животного. Раздался глухой удар копья и такой пронзительный визгливый звук, от которого волоски на моих предплечьях встали дыбом. Маленькие поросячьи глазки заметались взад-вперед, бешено вращаясь в поисках заклятого врага, а тонкие копытца глубоко погрузились в грязь, когда кабан пошатнулся и накренился. Визг продолжался, поднимаясь до нечеловеческой тональности, в то время как тяжелое тело повалилось набок, загнав торчащий кинжал в волосатую плоть до самой рукоятки. Хрупкие копытца отталкивались от земли, взбивая плотные комки влажной почвы. Визг оборвался внезапно. На мгновение наступила тишина, затем раздалось вполне свиное хрюканье, и громада затихла. Дугал не стал ждать, чтобы убедиться в его смерти, а обошел подергивающееся животное и вернулся к раненому. Он опустился на колени и подсунул руку под плечи жертвы, сменив поддерживавшего его человека. Мелкие брызги крови усеивали высокие скулы, и высыхающие капельки запутались в его волосах с одной стороны. – Вот так, Джорди, – с неожиданной мягкостью в грубом голосе произнес он. – Вот так. Я достал его, дружище. Все в порядке. – Дугал? Это ты, друг? – раненый повернул голову к Дугалу, пытаясь открыть глаза. Прислушиваясь, пока быстро проверяла пульс и жизненные показатели мужчины, я была удивлена. Дугал свирепый, Дугал безжалостный говорил с этим мужчиной тихим голосом, повторяя слова утешения, крепко прижимая его к себе, приглаживая спутанные волосы. Я присела на пятки и снова потянулась к лежащей рядом на земле куче тряпок. Глубокая рана длиной почти восемь дюймов187 тянулась от паха вдоль всего бедра, кровь из нее лилась непрерывным потоком. Но не била струей: бедренная артерия не была задета, а это означало, что высока вероятность ее остановить. Зато невозможно было остановить медленные выделения из живота пострадавшего, где вонзившиеся бивни рассекли кожу, мышцы, брыжейку и внутренности. Здесь не были повреждены крупные сосуды, но кишечник оказался проколот: я отчетливо видела его сквозь рваную рану на кожном покрове мужчины. Подобные раны брюшной полости часто приводили к летальному исходу даже в современной операционной с шовным материалом и антибиотиками под рукой. Содержимое разорванного кишечника, выплескиваясь в полость тела, просто загрязняло всю область и делало заражение смертельно опасным. А здесь не было ничего, кроме зубчиков чеснока и цветков тысячелистника, чтобы её обработать… Я встретилась взглядом с Дугалом, который тоже смотрел на отвратительную рану. Его губы зашевелились, беззвучно произнеся над головой мужчины слова: «Он будет жить?» Я безмолвно покачала головой. Минуту он помедлил, поддерживая Джорди, а затем протянул руку и намеренно развязал кровоостанавливающий жгут, который я наложила на бедро мужчины. Он посмотрел на меня, ожидая моих возражений, но я не пошевелилась, только слегка кивнула. Я могла бы остановить кровотечение и позволить перенести раненого на носилках обратно в замок. Обратно в замок, затягивая там его нарастающую агонию из-за гноящейся раны в животе, пока разложение не распространится достаточно глубоко, чтобы, наконец, убить его, после нескольких, возможно, дней страданий от затянувшейся боли. Пожалуй, Дугал даровал ему лучшую смерть – умереть прямо под небом, где кровь его сердца запятнала те же листья, что окрашены кровью зверя, убившего его. По влажным листьям я подползла к голове Джорди и перенесла половину его веса на свою руку. – Скоро станет лучше, – заверила я, и мой голос звучал спокойно, как и всегда, как нас и учили. – Боль скоро пройдет. – Да. Уже сейчас… лучше. Я больше не чувствую ногу… и руки тоже… Дугал… ты здесь? Ты здесь, дружище? Онемевшие руки слепо замахали перед лицом раненого. Дугал крепко сжал их в своих ладонях и наклонился ближе, зашептав ему на ухо. Спина Джорди внезапно выгнулась дугой, и каблуки глубоко вонзились в раскисшую землю – его тело яростно протестовало против того, с чем уже успел смириться разум. Он то и дело резко судорожно вздыхал, так умирающий от потери крови человек жадно хватает ртом воздух, желая получить кислород, которого так недостает его телу. В лесу стало очень тихо. В тумане не пели птицы, и мужчины, которые терпеливо ждали, сидя на корточках в тени деревьев, были молчаливы, подобно самим деревьям. Мы с Дугалом вместе низко склонились над сопротивляющимся телом, бормоча и утешая, разделяя неприятную, душераздирающую и неизбежную миссию – помочь человеку умереть. Путь вверх по холму к замку прошел в молчании. Я шагала рядом с самодельными носилками из сосновых веток, на которых лежал умерший. Следом за нами точно так же несли тело его противника. Дугал шел впереди, в одиночестве. Когда мы через ворота вошли в главный двор, я заметила невысокую упитанную фигуру отца Бейна, деревенского священника, запоздало спешащего на помощь своему павшему прихожанину. Когда я повернулась к лестнице, ведущей в кабинет, Дугал остановился и протянул руку, чтобы задержать меня. Мужчины, несущие носилки с завернутым в плед телом Джорди, прошли дальше, направляясь к часовне, и оставили нас вдвоем в пустынном коридоре. Дугал держал меня за запястье и внимательно разглядывал. – Вы и раньше видели, как умирают люди, – категорично заявил он. – В результате насильственной смерти. Не вопрос, а почти обвинение. – И много раз, – ответила я так же категорично. И, высвободившись, я оставила его стоять там и отправилась ухаживать за моим живым пациентом.
***
Смерть Джорди, какой бы ужасной она ни была, омрачила празднества лишь ненадолго. В тот же день в замковой часовне была проведена роскошная заупокойная месса, а на следующее утро начались игры. Игр я почти не видела, будучи занятой латанием их участников. Все, что я могла сказать наверняка о самобытных играх Хайленда, – это то, что в них играли по-крупному. Я перевязала неуклюжую ступню тому, кто умудрился порезаться, пытаясь танцевать между мечами188, вправила сломанную ногу несчастной жертвы, которая оказалась на пути небрежно брошенного молота, а также раздавала касторку и сироп из настурции бесчисленным ребятишкам, объевшимся сладостей. К концу дня я была на грани изнеможения. Я взобралась в кабинете на стол с тем, чтобы высунуть голову в крохотное окошко и глотнуть свежего воздуха. Крики, смех и музыка с поля, где проходили игры, затихли. Чудесно. Значит, никаких новых пациентов, по крайней мере до завтра. Что, по словам Руперта, они собираются делать дальше? Стрелять из лука? Хм. Я проверила запас перевязочного материала и устало закрыла за собой дверь кабинета. Покинув замок, я поплелась вниз по склону холма к конюшням. Мне бы не помешала приятная не человеческая, не разговорчивая и не кровоточащая компания. Также я думала, что смогу найти Джейми, какой бы ни была его фамилия, и попытаюсь еще раз извиниться за то, что втянула его в церемонию принесения клятвы. Правда, он хорошо с этим справился, но, безусловно, его бы там вообще не было, будь он предоставлен самому себе. А о сплетнях, которые, возможно, сейчас распускает Руперт о нашей предполагаемой любовной интрижке, я предпочитала не думать. Что до моего собственного затруднительного положения, то об этом я тоже предпочитала не думать, но ведь рано или поздно придется. После столь впечатляющей неудачи с побегом в начале собрания, я подумала, что, может быть, в конце подвернется удобный случай. Правда, большая часть лошадей разъедется вместе с гостями. Но несколько лошадей из замка все еще будут в моем распоряжении. А если повезет, то исчезновение одной из них спишут на случайную кражу: на ярмарке и во время игр здесь ошивалось немало злодейского вида проходимцев. И в суматохе отъезда может пройти какое-то время, прежде чем кто-нибудь обнаружит, что меня нет. Я устало брела вдоль изгороди паддока, обдумывая маршрут бегства. Трудность состояла в том, что я имела лишь самое смутное представление о том, где нахожусь, применительно к тому, куда хочу попасть. А поскольку теперь, благодаря моей медицинской помощи на играх, меня знал практически каждый Маккензи от Леоха до границы, я не смогу расспрашивать о дороге. Мне вдруг стало интересно, рассказал ли Джейми Колуму или Дугалу о моей неудавшейся попытке побега в ночь принесения клятвы. Никто из них при мне об этом не упоминал, так что, возможно, и нет. Лошадей в паддоке не было. Я толкнула дверь конюшни, и мое сердце екнуло, когда я увидела Джейми и Дугала, сидящих бок о бок на тюке сена. Они казались ошарашенными моим явлением почти так же, как и я их, но любезно встали и предложили мне сесть. – Все хорошо, – сказала я, пятясь к двери. – Я не хотела вмешиваться в ваш разговор. – Напротив, милочка, – отозвался Дугал, – то, что я только что говорил юному Джейми, касается и вас тоже. Я бросила быстрый взгляд на Джейми, и он ответил едва заметным покачиванием головы. Значит, он не рассказал Дугалу о моей попытке побега. Я села, с некоторой опаской наблюдая за Дугалом. Я помнила тот короткий эпизод в коридоре в ночь принесения клятвы, хотя с тех пор он не упоминал о нем ни словом, ни жестом. – Я уезжаю через два дня, – резко объявил он. – И беру вас обоих с собой. – Берете нас куда? – опешив, поинтересовалась я. Мое сердце забилось быстрее. – В поездку по землям Маккензи. Колум путешествовать не может, так что посещение арендаторов и таксменов, не сумевших приехать на собрание, предоставлено мне. И еще надо уладить кое-какие дела то тут, то там… Он махнул рукой, отметая все это как несущественное. – Но почему я? То есть, почему мы? – требовательно спросила я. Прежде чем ответить, он ненадолго задумался. – Ну, Джейми ловко управляется с лошадьми. А что касается вас, милочка, Колум счел разумным, если я возьму вас с собой до Форт-Уильяма. Тамошний командир мог бы… помочь вам разыскать ваших родственников во Франции. «Или помочь вам, – подумала я, – выяснить, кто я на самом деле. А сколько еще вы не договариваете?» Дугал уставился на меня сверху, очевидно размышляя, как я отнесусь к этой новости. – Отлично, – невозмутимо произнесла я. – Звучит заманчиво. Спокойная внешне, в душе я ликовала. Какая удача! Теперь мне не нужно пытаться сбежать из замка. Большую часть пути Дугал сам проводит меня. А из Форт-Уильяма, как мне казалось, я и сама смогу найти дорогу без особых трудностей. В Крейг-на-Дун. К кругу стоячих камней. А если повезет, обратно домой.
===
173. Клансмен – член клана. 174. Фрагмент взят из британского издания. 175. Резня в Гленко произошла в Гленко (Хайленд) 13 февраля 1692 года. Примерно 30 членов и соратников клана Макдональдов из Гленко были убиты правительственными войсками якобы за то, что они не присягнули на верность новым монархам – Вильгельму III Шотландскому и Марии II. 176. Галерея менестрелей – форма балкона, часто внутри большого зала замка или усадьбы; используется для того, чтобы музыканты (изначально менестрели) могли выступать, иногда предусмотрительно скрытые от гостей внизу. 177. Балюстрада – ограждение (обычно невысокое) лестницы, балкона, террасы, и так далее, состоящее из ряда фигурных столбиков (балясин), соединённых сверху перилами или горизонтальной балкой; перила из фигурных столбиков. 178. Большая шотландская волынка или Великая горная волынка – Great Highland Bagpipe. Во время боя волынки не только поднимали боевой дух гордых горцев, но и подавали различные сигналы. Также музыка волынки использовалась в бою для психической атаки. 179. Чантер – та трубка волынки, на которой собственно играют мелодию. Чантер может представлять собой как простую дудочку, так и сложное устройство с клапанами и механизмами настройки. Дроны (их также называют бурдонами) – это трубы, которые тянут фоновый басовый (как правило) звук, сопровождающий основную мелодию, что также называют «бурдонное звучание». Их может быть от одного до четырех штук. 180. «Мэгги Лодер» – традиционная шотландская песня, написана Френсисом Семпиллом из Белтриса (1616-1683 гг.). 181. Квейх – традиционная неглубокая чаша с двумя ручками шотландского происхождения, символизирующая дружбу. Первоначально она использовалась для того, чтобы поднять тост за прибытие или отъезд гостя. 182. Пинта – единица объёма в английской системе мер. Используется в основном в США, Великобритании и Ирландии. 1 английская пинта = 0,56826125 литра. 183. Ко́злы – подставка в виде бруса, лежащего на двух сбитых попарно крест-накрест опорах. 184. Хаггис – национальное шотландское блюдо из бараньих потрохов (сердца, печени и лёгких), порубленных с луком, толокном, салом, приправами и солью и сваренных в бараньем желудке. 185. Erin go bragh – девиз, с помощью которого демонстрируется лояльность, приверженность Ирландии. Как правило, переводится как «Да здравствует Ирландия» или «Ирландия навсегда!» 186. Кабанье копьё – разновидность копья, используемая для охоты на кабанов: короткое и тяжелое копье с широким наконечником и перекладиной, поперечной древку. Длина копья составляла примерно 2 м, древко часто обматывалось кожаным ремешком, чтобы повысить коэффициент трения. Для прочности древка его делали из специально выбранного цельного ствола небольшого дерева. Наконечник делался прочным и широким, насаживался на рукоять с помощью прочной втулки. В большинстве случаев делался из оленьего рога. 187. Больше 20 см. 188. Шотландский танец с мечами исполняется на двух скрещенных мечах и является одним из четырех старейших традиционных шотландских танцев хайланд. Танец строится в основном на прыжках на высоких полупальцах и работе ног; корпус держится всегда прямо; руки участвуют мало и в основном находятся в одной из немногочисленных позиций.
Дата: Понедельник, 21.02.2022, 00:52 | Сообщение # 21
Виконт
Сообщений: 409
Часть третья. В пути
Глава 11. Разговоры с законником
Через два дня, незадолго до рассвета, мы выехали из ворот замка Леох. По две, по три и даже по четыре, под прощальные выкрики и перекличку диких гусей на озере, лошади осторожно ступали по каменному мосту. Время от времени я оглядывалась назад, пока громада замка не скрылась, наконец, за завесой струящегося тумана. Мысль о том, что я никогда больше не увижу эту мрачную груду камней и ее обитателей, вызывала у меня необъяснимое чувство сожаления. В тумане стук конских копыт казался приглушенным. А голоса во влажном воздухе разносились неестественно: так крики с одного конца длинной вереницы иногда были легко слышны на другом, в то время как звуки соседних разговоров терялись в несвязном бормотании. Это было похоже на путешествие сквозь туман, населенный призраками. Бестелесные голоса плыли в воздухе, переговариваясь то далеко, то на удивление близко. Мне выпало ехать в середине отряда в сопровождении воина, имени которого я не знала, с одной стороны и Неда Гоуэна – маленького писаря, которого я видела за работой на приеме Колума, – с другой. По дороге мы разговорились, и я поняла, что он был больше, чем просто писарь. Нед Гоуэн был солиситором189. Родившийся, выросший и получивший образование в Эдинбурге190, он необыкновенно подходил для этой роли. Невысокий, пожилой мужчина, аккуратный, педантичного склада характера, он был одет в куртку из черного тонкого сукна, качественные шерстяные хосы, льняную рубашку с едва заметным намеком на кружево и бриджи из ткани, которая являла собой хорошо продуманный компромисс между тяготами путешествия и статусом его профессии. Небольшие полуочки в золотой оправе, аккуратная лента для волос и бикорн191 из синего фетра довершали образ. Он представлял настолько эталонное воплощение законника, что я не могла смотреть на него без улыбки. Он ехал рядом со мной на смирной кобыле, седло которой оттягивали две огромные сумки из потертой кожи. Он объяснил, что в одной из них держит инструменты своего ремесла: чернильницу из рога, гусиные перья и бумагу. – А для чего нужна вторая? – разглядывая ее, спросила я. В то время как первую сумку распирало от содержимого, другая казалась практически пустой. – О, эта для арендной платы его лэрдства, – ответил законник, похлопывая по обвисшей сумке. – Тогда он, должно быть, ожидает слишком многого, – заметила я. Мистер Гоуэн благодушно пожал плечами. – Не до такой степени, дорогая. Немалая часть будет в дойтах192, пенни и других мелких монетах. А такие, к сожалению, занимают больше места, чем деньги более крупного номинала, – он улыбнулся, мимолетно изогнув тонкие, сухие губы. – И все-таки увесистую массу меди и серебра все равно легче перевозить, чем основную часть доходов его лэрдства. Он обернулся и бросил через плечо проницательный взгляд на две большие, запряженные мулами повозки, которые сопровождали отряд. – У мешков с зерном и пучков репы есть, по крайней мере, преимущество, – неподвижность. Против домашней птицы, если она надлежаще связана и заперта в клетке, я тоже не возражаю. И даже против коз, хотя они доставляют определенные неудобства из-за их всеядных привычек: одна из них в прошлом году съела мой носовой платок, хотя, признаться, я сам виноват – допустил, чтобы ткань неосторожно торчала из кармана куртки, – тонкие губы сжались в непреклонную линию. – Но в этом году я дал четкие указания. Мы не станем принимать живых свиней. Пожалуй, именно необходимость охранять седельные сумки мистера Гоуэна и две повозки объясняла присутствие примерно двадцати человек, составлявших остальную часть отряда по сбору арендной платы. Все они были вооружены и ехали верхом; к тому же нас сопровождали несколько вьючных животных, везущих на себе, насколько я поняла, припасы для пропитания отряда. Мистрис Фиц между прощаниями и наставлениями поведала мне, что места для проживания будут примитивными, если они вообще будут, так что многие ночи мы проведем в лагере, разбитом вдоль дороги. Мне было очень любопытно узнать, что же заставило человека с такими несомненными данными, как у мистера Гоуэна, занять должность в глухом Шотландском нагорье, вдали от удобств цивилизованной жизни, к которой он, должно быть, привык. – Ну, что касается этого, – начал он, отвечая на мои расспросы, – в молодости у меня была небольшая практика в Эдинбурге. С кружевными занавесками на окне и блестящей латунной табличкой у двери, с начертанным на ней моим именем. Но мне порядком надоело составлять завещания, оформлять документы на передачу имущества, и день за днем видеть на улице одни и те же лица. Поэтому я и уехал, – заключил он просто. Он приобрел лошадь и кое-какие припасы и отправился в путь, не имея понятия, куда он направляется и что будет делать, когда туда доберется. – Видите ли, должен признаться, – продолжал он, чопорно промокая нос платком с монограммой, – у меня что-то вроде склонности к… приключениям. Однако ни мое телосложение, ни мое происхождение не подходили для образа жизни разбойника или моряка – самые авантюрные занятия, что я мог себе представить в то время. Вместо этого, я решил, что лучше держать путь наверх, в Шотландское нагорье. Я думал, что со временем, возможно, смогу убедить вождя какого-нибудь клана, ну, позволить мне хоть как-то служить ему. И во время своего путешествия он действительно столкнулся с таким вождем. – Джейкоб Маккензи, – произнес он с теплой, вызвавшей воспоминания улыбкой. – Да, злобный, рыжий, старый негодяй. Мистер Гоуэн кивнул в сторону передних рядов, где в тумане вспыхивали яркие волосы Джейми Мактавиша. – Между прочим, его внук очень на него похож. Впервые мы встретились под дулом пистолета, мы с Джейкобом, когда он меня грабил. Я охотно уступил ему свою лошадь и сумки, другого выбора у меня и не было. Но подозреваю, он был немного озадачен, когда я настоял на том, чтобы сопровождать его, если понадобится и пешком. – Джейкоб Маккензи. Это, должно быть, отец Колума и Дугала? – спросила я. Пожилой законник кивнул. – Да. Конечно, тогда он еще не был лэрдом. Это случилось через несколько лет… с моей весьма незначительной помощью, – скромно добавил он и с ностальгией заметил: – Тогда все было менее… цивилизованно. – О, вот как? – вежливо вставила я. – И Колум, э-э-э, унаследовал вас, так сказать? – Нечто в этом роде, – подтвердил мистер Гоуэн. – Видите ли, после смерти Джейкоба возникло небольшое замешательство. Колум, конечно, был наследником Леоха, но он… Законник замолчал, оглядываясь по сторонам, дабы убедиться, что поблизости никого нет, чтобы подслушать. Однако стражник ускакал вперед, чтобы догнать кое-кого из своих товарищей, а от возницы позади нас отделяла длина добрых четырех конских корпусов. – Где-то до восемнадцати лет Колум был вполне здоровым человеком, – продолжил он свой рассказ, – и обещал стать прекрасным вождем. Он взял Летицию в жены при условии союза с Камеронами, брачный контракт составил я, – добавил он в качестве ремарки, – но вскоре после женитьбы во время набега он неудачно упал. Сломал бедренную кость, и она плохо срослась. Я кивнула. Разумеется, так и должно было быть. – А потом, – вздохнув, продолжал Гоуэн, – он слишком скоро поднялся с постели и, упав с лестницы, сломал вторую ногу. Он пролежал в постели почти год, но вскоре стало ясно, что повреждения необратимы. И тогда же, к несчастью, умер Джейкоб. Маленький человечек сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Он опять посмотрел вперед, словно искал кого-то. И не найдя, снова устроился в седле. – Примерно в то же время поднялась вся эта суета вокруг брака его сестры, – сказал он. – А Дугал… что ж, боюсь, Дугал в этом деле проявил себя не очень хорошо. Понимаете, при других обстоятельствах Дугал тогда мог бы стать вождем, но чувствовалось, что он пока не достаточно для этого рассудителен, – он покачал головой. – Суматоха вокруг поднялась невероятная. Явились кузены, и дядюшки, и таксмены, а там уж – и большое собрание, чтобы решить вопрос. – Но они все-таки выбрали Колума, – заметила я. И в очередной раз восхитилась силой личности Колума Маккензи. А бросив взгляд на маленького иссохшего человечка, ехавшего рядом со мной, подумала, что Колуму еще и везло в выборе союзников. – Выбрали, но только потому, что братья уверенно держались вместе. Видите ли, не было сомнений ни в мужестве, ни в уме Колума, только в его теле. Ясно было, что он уже никогда не сможет повести своих людей в бой. Но был Дугал, крепкий и здоровый, хотя немного безрассудный и вспыльчивый. И он встал за креслом брата и поклялся подчиняться приказу Колума, быть его ногами и правой рукой на поле боя. Поэтому было предложено, чтобы Колуму позволили стать лэрдом, как и положено по обычаю, а Дугал станет военачальником, дабы возглавить клан во время битвы. Подобное случилось не в первый раз, – чопорно добавил он. Скромность, с которой он произнес: «было предложено…», ясно давала понять, чье это было предложение. – А вы чей человек? – спросила я. – Колума или Дугала? – Мои интересы, безусловно, связаны с кланом Маккензи в целом, – осмотрительно ответил мистер Гоуэн. – Но формально я дал клятву Колуму. «Формально, так я и поверила», – подумалось мне. Я видела, как давали эту клятву, хотя и не припоминала маленькую фигуру законника, особенно среди такого количества мужчин. Ни один человек, присутствовавший на этой церемонии, не смог бы остаться равнодушным, даже прирожденный солиситор. А маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как, вероятно, его кости, и до глубины души погруженный в закон, имел, по его собственному признанию, душу романтика. – Должно быть, вы оказываете ему существенную помощь? – дипломатично заметила я. – О, я делаю кое-что время от времени, – сказал он, – понемногу. Как делаю и для других. Если вы почувствуете, что нуждаетесь в совете, дорогая, – добродушно улыбаясь, продолжил он, – не стесняйтесь обращаться ко мне. Уверяю вас, на мое благоразумие можно положиться. Он старомодно поклонился на своем седле. – В той же мере, как и на вашу преданность Колуму Маккензи? – выгнув брови, поинтересовалась я. Маленькие карие глаза в упор встретились с моими, и я уловила хитрецу и насмешку, что таились в их блеклых глубинах. – Ну что ж, – не стал оправдываться он. – Стоило попробовать. – Не сомневаюсь, – произнесла я, скорее забавляясь, нежели сердясь. – Но уверяю вас, мистер Гоуэн, что я не нуждаюсь в вашем благоразумии, по крайней мере сейчас. «Это заразно, – подумала я, прислушиваясь к себе. – Я говорю совсем как он». – Я – английская леди, – твердо добавила я, – и ничего больше. Колум зря тратит свое время, – да и ваше, – пытаясь вытащить из меня несуществующие секреты. Или существующие, но не поддающиеся описанию, подумалось мне. Благоразумие мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но не его доверие. – Он ведь послал вас не только для того, чтобы вынудить меня к очерняющим откровениям, верно? – озвучила я внезапно поразившую меня мысль. – О нет, – мистер Гоуэн коротко рассмеялся над этим предположением. – Вовсе нет, дорогая. Я исполняю ответственную роль: веду учетные документы и расписки для Дугала, а также осуществляю аналогичные небольшие правовые потребности, которые могут возникнуть у клансменов в более отдаленных районах. И боюсь, что даже в моем преклонном возрасте, я не полностью перерос тягу к приключениям. Сейчас все гораздо размереннее, чем раньше, – он тяжело вздохнул, что возможно, означало сожаление, – но всегда есть вероятность, что по дороге нас ограбят или нападут возле границ. Он похлопал по второй седельной сумке. – Впрочем, эта сумка не совсем пуста. Он приподнял клапан ровно настолько, чтобы я увидела поблескивающие рукояти пары украшенных резьбой пистолетов, плотно вставленных в двойные петли, из которых их легко было достать. Он окинул меня взглядом, который задержался на всех деталях моего платья и внешности. – Вам тоже, собственно, следовало вооружиться, дорогая, – сказал он с мягким упреком в голосе. – Хотя, похоже, Дугал счел это неприемлемым… пока. Я поговорю с ним об этом, – пообещал он. Остаток дня мы провели в приятной беседе, блуждая среди его воспоминаний о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами, а пагубные сорняки цивилизации не так свирепствовали на прекрасном, диком лике Хайленда. С наступлением темноты мы разбили лагерь на поляне возле дороги. У меня было одеяло, свернутое и притороченное за седлом, и под ним я готовилась провести свою первую ночь на свободе вне замка. Однако когда я отошла от костра и направилась к месту за деревьями, то почувствовала взгляды, которые следовали за мной. Как оказалось, даже под открытым небом свобода имела определенные пределы.
***
К первой стоянке мы подъехали около полудня второго дня. Это было всего лишь поселение из трех или четырех хижин, расположенных в стороне от дороги неподалеку от небольшой лощины. Из одного из коттеджей для Дугала принесли табурет, а поперек двух других положили доску, предусмотрительно привезенную в одной из повозок и служившую мистеру Гоуэну рабочей поверхностью. Он достал из заднего кармана куртки огромный квадратный кусок накрахмаленного полотна и аккуратно расстелил его на пне, временно лишенном своего обычного предназначения в качестве колоды для рубки дров. Усевшись на него, он начал выкладывать чернильницу, гроссбухи и приходную книгу с такой невозмутимостью, словно все еще находился за кружевными занавесками в Эдинбурге. Один за другим подходили мужчины с близлежащих крофтов, чтобы распорядиться ежегодным доходом с представителем лэрда. Дело продвигалось неспешно, и велось с куда меньшим соблюдением формальностей, чем происходившее в зале замка Леох. Каждый пришедший, прямо с поля или из сарая, придвинув свободный табурет, усаживался рядом с Дугалом и, обманчиво на равных, объяснял, жаловался или просто болтал. Некоторых сопровождали крепкие сыновья, один или двое, нагруженные мешками с зерном или шерстью. В заключение каждого разговора неутомимый Нед Гоуэн оформлял расписку об уплате годовой ренты, аккуратно заносил сделку в свою бухгалтерскую книгу и щелкал пальцем одному из погонщиков, который услужливо закидывал плату в повозку. Реже небольшая стопка монет, тихо позвякивая, исчезала в глубине его кожаной сумки. Тем временем люди из вооруженной охраны слонялись без дела под деревьями, либо исчезали на лесистом берегу – чтобы поохотиться, как я предполагала. Различные варианты этой сцены повторялись в течение следующих нескольких дней. Время от времени меня приглашали в коттедж выпить сидра или молока, и все женщины теснились в единственной маленькой комнате, чтобы поговорить со мной. Иногда скопление грубых хижин было достаточно большим, чтобы обзавестись таверной или даже постоялым двором, становившимся на этот день штаб-квартирой Дугала. Изредка в качестве ренты вносилась лошадь, овца или другая домашняя скотина. Обычно их обменивали кому-нибудь по соседству на что-то более мобильное, или, если Джейми признавал лошадь подходящей для конюшен замка, она присоединялась к нашей веренице. Я все размышляла о присутствии Джейми в отряде. И хотя молодой человек определенно хорошо разбирался в лошадях, тем же умением обладало большинство сопровождавших нас мужчин, включая самого Дугала. А учитывая, что лошадей в качестве оплаты приводили нечасто и, как правило, не особо чистокровных, я недоумевала, отчего посчитали нужным взять с собой специалиста. Только через неделю после нашего отъезда, в деревне с непроизносимым названием, я узнала настоящую причину, для чего Дугалу понадобился Джейми. Деревня, хоть и маленькая, была достаточно большой, чтобы похвастать таверной с двумя-тремя столами и несколькими шаткими табуретами. Здесь Дугал разбирал дела и собирал ренту. А после весьма неудобоваримого обеда из солонины и репы, он привлек внимание, угостив элем задержавшихся после сделок арендаторов и коттеров, а также нескольких деревенских жителей, подтянувшихся после окончания ежедневной работы, чтобы поглазеть на незнакомцев и послушать, что за новости мы принесли. Я тихо сидела на скамье в углу, потягивая кислый эль и наслаждаясь передышкой после верховой езды. И почти не обращала внимания на болтовню Дугала, перескакивающую с гэльского на английский и обратно, что варьировалась от обрывков сплетен и разговоров о сельском хозяйстве до чего-то похожего на вульгарные шутки и бессвязные истории. Я рассеянно гадала, сколько времени, при такой-то скорости, потребуется, чтобы добраться до Форт-Уильяма. А оказавшись там, как лучше всего расстаться с шотландцами из замка Леох, в то же время не угодив в ловушку в английском армейском гарнизоне. Погрузившись в собственные мысли, я не заметила, что Дугал уже некоторое время говорил один, словно произнося какую-то речь. Присутствующие внимательно его слушали, изредка издавая короткие возгласы и восклицания. Постепенно вернувшись к осознанию окружающей обстановки, я подметила, что он умело разжигает аудиторию, доводя ее до наивысшей точки возбуждения по какому-то определенному поводу. Я огляделась по сторонам. Толстый Руперт и маленький законник, Нед Гоуэн, сидели у стены позади Дугала, забыв на скамье кружки с элем, и внимательно слушали. Джейми, хмуро уставившись в собственную кружку, наклонился вперед, опираясь локтями на стол. Что бы ни говорил Дугал, похоже, его это не волновало. Без предупреждения Дугал встал, схватил Джейми за воротник и рванул. Старая и уже сама по себе потрепанная рубашка разорвалась точно по швам. Застигнутый врасплох, Джейми застыл. Глаза его сузились, и я увидела, как плотно сжалась его челюсть, но он не пошевелился, когда Дугал отодвинул в сторону разорванные лоскуты ткани, чтобы продемонстрировать его спину присутствующим. При виде покрытой шрамами спины раздался общий вздох, а затем гул возбужденного негодования. Я открыла рот, но уловила слово «сассенах», произнесенное с недоброжелательной интонацией, и снова его закрыла. Джейми с каменным лицом встал и отошел от небольшой толпы, обступившей его. Он аккуратно снял остатки рубашки, скатав ткань в комок. Низенькая пожилая женщина, достающая ему только до локтя, качала головой и бережно поглаживала его спину, произнося, насколько я поняла, что-то вроде слов утешения на гэльском. Если так, то ожидаемого воздействия они явно не произвели. Он лаконично ответил на несколько вопросов присутствующих мужчин. Две или три молодые девушки, пришедшие за элем для семейного ужина, сгрудились у дальней стенки, напряженно друг с другом перешептываясь и часто поглядывая широко раскрытыми глазами через комнату. Бросив на Дугала взгляд, который по праву должен был обратить старшего мужчину в камень, Джейми швырнул остатки рубашки в угол очага и тремя большими шагами покинул комнату, избавляясь от сочувствующего ропота толпы. Лишенные зрелища, все снова переключили внимание на Дугала. Большую часть замечаний я не поняла, хотя те обрывки, что уловила, кажется, носили крайне антианглийский характер. Я разрывалась между желанием последовать за Джейми на улицу и остаться незамеченной там, где сидела. Впрочем, я сомневалась, что он нуждается в компании, поэтому забилась подальше в угол и опустила голову, изучая свое размытое, бледное отражение на поверхности кружки. Позвякивание металла заставило меня поднять глаза. Один из мужчин, крепкий на вид крофтер в кожаных трюзах, бросил на стол перед Дугалом несколько монет и, похоже, произнес собственную короткую речь. Он отступил, засунув большие пальцы за пояс, как будто подначивая остальных на что-то. После нерешительной паузы одна или две осмелевшие души последовали его примеру, а за ними еще несколько, откапывая медные дойты и пенни в кошельке и спорране. Дугал сердечно поблагодарил их и махнул хозяину, требуя для всех еще по порции эля. Я заметила, что законник Нед Гоуэн аккуратно сложил новые пожертвования в отдельный мешочек, не тот, что использовался для арендной платы Маккензи, предназначенной для казны Колума, и поняла, какова, по всей видимости, цель короткого представления Дугала. Восстания, как и большинство других коммерческих предприятий, требуют капитала. На создание и снабжение армии необходимо золото, равно как и на содержание ее предводителей. А судя по тому немногому, что я помнила о Красавчике принце Чарли, Молодом Претенденте на престол, доля его обеспечения пришла из Франции, но часть финансов на его неудавшееся восстание поступала из неглубоких, потертых карманов людей, которыми он намеревался править. Значит, Колум, или Дугал, или они оба были якобитами, сторонниками Молодого Претендента в борьбе против законного правителя на английском престоле – Георга II. Наконец, когда последние коттеры и арендаторы разбрелись ужинать, Дугал встал и потянулся, вид у него был в меру довольный, как у кота, пообедавшего по крайней мере молоком, если не сливками. Он взвесил меньший мешочек и бросил его обратно Неду Гоуэну для сохранности. – Да, неплохо, – заметил он. – Не стоит ожидать большего от такого маленького местечка. Но обделаем то же самое достаточное количество раз, и наберется порядочная сумма. – «Порядочная» – не совсем то слово, которое я бы употребила, – произнесла я, неуклюже поднимаясь со своего укромного места. Дугал обернулся, словно впервые заметил меня. – Не то? – произнес он, скривив рот в усмешке. – И почему же? У вас имеются возражения против того, чтобы верноподданные вносили свою лепту в поддержку своего суверена193? – Никаких, – ответила я, встретившись с его пристальным взглядом. – И неважно, кто этот суверен. Мне не нравятся ваши методы ее получения. Дугал внимательно изучал меня, как будто мои черты лица могли ему что-то сказать. – И неважно, кто этот суверен? – тихо повторил он. – Я думал, вы не знаете гэльского. – Я и не знаю, – отрывисто сказала я. – Но у меня есть врожденный здравый смысл и я хорошо слышу на оба уха. И как бы ни произносилось «Здоровья королю Георгу» на гэльском, очень сомневаюсь, что оно звучит как «Да здравствует Стюарт». Он запрокинул голову и рассмеялся. – Так и есть, – согласился он. – Я сказал бы вам, как подобает по-гэльски называть вашего сюзерена194 и правителя, но это слово не подходит для уст леди, даже если она сассенах. Наклонившись, он вытащил из золы очага скомканную рубашку и стряхнул с нее большую часть сажи. – Поскольку вам не нравятся мои методы, возможно, вы захотите их исправить? – предложил он, сунув испорченную рубашку мне в руки. – Возьмите иглу у хозяйки дома и зашейте ее. – Зашейте сами! Я впихнула рубашку ему обратно в руки и повернулась к выходу. – Как знаете, – любезно произнес Дугал у меня за спиной. – В таком случае Джейми сам может зашить свою рубашку, если вы не расположены помогать. Я остановилась, потом неохотно повернулась и протянула руку. – Хорошо… – начала я, но осеклась, когда большая рука проскользнула над моим плечом и вырвала рубашку из крепкой хватки Дугала. Одарив нас поровну непроницаемым взглядом, Джейми сунул рубашку под мышку и вышел из комнаты так же бесшумно, как в нее и вошел.
Дата: Понедельник, 21.02.2022, 00:55 | Сообщение # 22
Виконт
Сообщений: 409
***
Мы нашли приют на ночь в коттедже крофтера. Или стоило сказать, что я нашла. Мужчины спали снаружи, расположившись в нескольких стогах сена, на дне повозок и зарослях папоротника. То ли из уважения к моему полу, то ли из-за моего положения полу-пленницы, мне выделили соломенный тюфяк на полу внутри, рядом с очагом. И хотя мой тюфяк казался гораздо предпочтительнее единственной кровати без матраса, на которой спала вся семья из шести человек, я скорее завидовала мужчинам, ночевавшим на свежем воздухе. Очаг не загасили полностью, только притушили на ночь, и воздух в коттедже был спёртым от тепла, запахов и звуков мечущихся, ворочающихся, стонущих, храпящих, потеющих, пердящих обитателей. Спустя какое-то время я отказалась от мысли спать в такой удушающей атмосфере. Я встала и тихонько выскользнула во двор, прихватив с собой одеяло. Воздух снаружи был настолько свежим, в отличие от переполненного коттеджа, что я прислонилась к каменной стене, огромными глотками жадно вдыхая полной грудью упоительную прохладную субстанцию. Под деревом у дорожки тихо сидел бдительный караульный, но он едва взглянул на меня. Вероятно решив, что в одной сорочке я далеко не уйду, он продолжил обстругивать какой-то небольшой предмет, что держал в руках. Луна сияла ярко, и лезвие крошечного скин-ду195 поблескивало в тени листвы. Я обошла коттедж и поднялась немного выше по склону позади него, внимательно высматривая в траве дремлющие фигуры. Между двумя большими валунами я нашла приятное, укромное местечко и устроила себе уютное гнездышко из вороха травы и одеяла. Растянувшись на земле, я наблюдала за полной луной, медленно плывущей по небу. Точно так же я следила за восходом луны из окна замка Леох в свою первую ночь в качестве вынужденной гостьи Колума. Итак, прошел месяц после моего злополучного перехода через круг стоячих камней. По крайней мере теперь мне казалось, что я знаю, для чего туда поставили эти камни. Скорее всего, сами по себе они особой важности не представляли, просто служили знаками. Точно так же, как указатель предупреждает о камнепадах у края утеса, стоячие камни должны были отмечать опасное место. Место, где… что? Где временной слой был тонок? Где приоткрыты некие ворота? Вряд ли создатели кругов знали, что именно они отмечают. Для них это было местом страшной тайны и могущественной магии: местом, где люди внезапно исчезали. Или появлялись, возможно, из воздуха. А это мысль. Интересно, что бы произошло, если бы кто-нибудь находился на холме Крейг-на-Дун, когда я внезапно появилась? Я предположила, что это может зависеть от времени, куда переходишь. Здесь, если бы при подобных обстоятельствах со мной столкнулся коттер, меня, несомненно, приняли бы за ведьму или фею. Скорее за фею, появившуюся именно на этом холме, с его-то репутацией. И вполне возможно, подумала я, оттого и сложилась у него такая репутация. Если бы люди на протяжении многих лет внезапно исчезали или так же внезапно появлялись из ниоткуда в определенном месте, оно могло вполне обоснованно именоваться колдовским. Я высунула ногу из-под одеяла и при лунном свете пошевелила длинными пальцами. «Совершенно не как у феи», – критично решила я. При росте в пять футов и шесть дюймов196 я была довольно высокой женщиной для этого времени, такой же высокой, как и многие мужчины. А поскольку я едва ли могла сойти за кого-то из маленького народца, то меня, с большей долей вероятности, посчитали бы ведьмой или каким-нибудь злым духом. И судя по тому немногому, что я знала о методах обхождения с подобными явлениями в те времена, мне оставалось только радоваться, что никто и в самом деле не видел моего появления. От нечего делать я задумалась о том, что произойдет, если проход сработает в обратном направлении. Что если кто-то исчезнет из этого времени и появится в моем? В конечном счете именно это я и собиралась сделать, если бы существовал какой-либо возможный способ осуществить переход. Как бы отреагировал современный шотландец, та же миссис Бьюкенен, начальница почтового отделения, если бы кто-нибудь вроде Мёртага, например, вдруг возник как из-под земли прямо у ее ног? Наиболее вероятной реакцией, подумала я, было бы сбежать, вызвать полицию, или, может быть, вообще ничего не делать, разве что рассказать друзьям и соседям о самом необыкновенном случае, произошедшем на днях… Ну а сам появившийся? Что ж, если он будет осторожен и удачлив, возможно, сумеет вписаться в новое время, не привлекая излишнего внимания. В конце концов, мне же удавалось с определенным успехом сойти за обычного жителя этого времени и места, хотя моя внешность и язык, безусловно, вызывали немало подозрений. А что если переместившееся лицо слишком отличалось бы от остальных или стало бы громогласно заявлять о том, что с ним случилось? Если бы проход вел в первобытные времена, то, скорее всего, бросающегося в глаза незнакомца просто убили бы на месте без дальнейших расспросов. А в более просвещенную эпоху их, по всей видимости, сочли бы сумасшедшими и, если бы они не утихомирились, поместили бы в соответствующее учреждение. Подобные вещи, рассуждала я, могли происходить столько же, сколько существует Земля. И даже, если это произошло бы при свидетелях, никаких доказательств не осталось бы: ничего, что могло бы рассказать о случившемся, потому что единственный человек, который знал, исчез бы. А что касается самих исчезнувших, то они, очевидно, на другой стороне будут держать рот на замке. Погрузившись в свои мысли, я не замечала ни приглушенного бормотания голосов, ни шороха шагов по траве, и очень испугалась, услышав чей-то голос всего в нескольких ярдах от меня. – Черт бы тебя побрал, Дугал Маккензи, – сказал он. – Родственник ты мне или нет, но этого я делать не обязан. Голос был низким, но напряженным от гнева. – Разве нет? – отозвался другой голос, слегка насмешливый. – Кажется, я припоминаю некую клятву, обещавшую повиновение. «До тех пор, пока ноги мои ступают по землям клана Маккензи», по-моему, все было именно так? Раздался мягкий глухой стук, как будто кто-то топнул ногой по утрамбованной земле. – А это земли Маккензи, паренек. – Я давал слово Колуму, а не тебе. Итак, это молодой Джейми Мактавиш, и с первого раза нетрудно догадаться, чем он расстроен. – Это одно и то же, приятель, и ты прекрасно об этом знаешь. Послышался звук легкого шлепка, как будто ладонью по щеке. – Ты обещал повиноваться вождю клана, но за пределами Леоха я – голова, плечи и руки Колума, так же как и его ноги. – И никогда не видел я лучшего примера тому, как правая рука не знает, что замышляет левая, – последовала быстрая ответная реплика. Несмотря на горечь тона, в ней таилась издевка, будто от удовольствия из-за такого столкновения интересов. – Как думаешь, что скажет правая насчет левой, которая собирает деньги для Стюартов? Ненадолго повисла тишина, прежде чем Дугал ответил: – Маккензи, Макбеолейны и Маквиниши – все они свободные люди. Никто не может заставить их отдавать против воли, но также никто не может остановить их. И кто знает? Может случиться так, что в конечном счете Колум отдаст принцу Карлу Эдуарду больше, чем все они вместе взятые. – Может, – согласился более низкий голос. – А, может, завтра дождь будет лить прямо вверх, а не вниз. Это не значит, что я буду ждать на верхней площадке лестницы с ведерком, перевернутым вверх дном. – Вот как? Но ведь ты выиграешь от монаршей власти Стюартов куда больше, чем я, парень. А от англичан ничего, кроме петли. Если тебе наплевать на свою безмозглую шею… – Моя шея – это моя забота, – грубо перебил его Джейми. – Так же, как и моя спина. – Не тогда, когда ты едешь со мной, милый юноша, – отозвался насмешливый голос его дяди. – Если хочешь услышать, что может сообщить Хоррокс, сам будешь делать то, что тебе скажут. Причем, делать это с умом: ты, может, и умеешь обращаться с иголкой, но у тебя всего одна чистая рубашка. Послышалось шевеление, как будто кто-то поднялся со своего места на камне, и мягкие звуки шагов по траве. И, как мне показалось, шагов только одного. Я села как можно тише и осторожно выглянула из-за краешка одного из скрывавших меня валунов. Джейми все еще был там, сидел, сгорбившись, на камне в нескольких футах от меня, упершись локтями в колени и опустив подбородок на сцепленные руки. Почти спиной ко мне. Не желая нарушать его одиночество, я начала отодвигаться обратно, когда он вдруг заговорил. – Я знаю, что вы здесь, – произнес он. – Выходите, если хотите. Судя по его тону, ему это было совершенно безразлично. Я поднялась и начала выбираться, когда сообразила, что лежу в одной сорочке. Подумав, что ему и так есть о чем беспокоиться, чтобы еще и краснеть из-за меня, я тактично завернулась в одеяло, прежде чем выйти. Я села рядом с ним и прислонилась к камню, чуть неуверенно на него посматривая. Не считая легкого приветственного кивка, он никак на меня не реагировал, полностью погрузившись в собственные мысли не слишком приятного характера, судя по его мрачному, хмурому лицу. Одной ногой он беспокойно постукивал по камню, на котором сидел, а переплетенные пальцы сжимал и разжимал с такой силой, что некоторые суставы щелкали, издавая тихий хруст. Именно щелканье суставов напомнило мне о капитане Мэнсоне. Интендант полевого госпиталя, где я служила, капитан Мэнсон переживал дефицит, отсутствие поставок и неиссякаемый идиотизм армейской бюрократии, как личные удары судьбы197. Когда отчаяние становилось слишком большим, он – обычно спокойный и приятный в общении человек – ненадолго удалялся в свой кабинет и со всей силой, на которую был способен, колотил кулаком по стене за дверью. Посетители снаружи в приемной заворожённо наблюдали, как хлипкая стеновая панель содрогается от силы ударов. Через несколько минут капитан Мэнсон появлялся снова, с расшибленными костяшками, но вновь спокойный духом, чтобы разобраться с очередным кризисом. К тому времени, когда его перевели в другое подразделение, стена за дверью была испещрена дюжиной вмятин размером с кулак. Наблюдая, как молодой человек на камне, пытается разъединить собственные пальцы, я невольно вспомнила капитана, столкнувшегося с очередной неразрешимой проблемой снабжения. – Вам надо ударить что-нибудь, – заметила я. – А? – он удивленно поднял глаза, очевидно, забыв, что я здесь. – Ударьте что-нибудь, – предложила я. – Вам станет от этого легче. Его губы дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но вместо этого он поднялся со своего камня, решительно направился к крепкому на вид вишневому дереву и нанес по нему сильный удар. Видимо, найдя в этом какое-то успокоение для своих переживаний, он еще несколько раз ударил по дрожащему стволу, вызвав сумасшедший ливень бледно-розовых лепестков198, посыпавшихся ему на голову. Через минуту он вернулся, посасывая ободранные костяшки. – Спасибо, – криво усмехнувшись, произнес он. – Может, я все-таки смогу уснуть сегодня. – Вы поранили руку? Я поднялась, чтобы осмотреть ее, но он замотал головой, осторожно потирая костяшки ладонью другой руки. – Нет, это пустяки. Минуту мы простояли в неловком молчании. Мне не хотелось упоминать об эпизоде, который я нечаянно услышала, как и о более ранних событиях вечера. Наконец я нарушила молчание, заметив: – Я не знала, что вы левша. – Левша? Вы имеете в виду, что я владею левой рукой лучше, чем правой? Да, всегда так было. Школьный учитель привязывал ее к моему поясу за спиной, заставляя меня писать правой. – И вы можете? В смысле, писать правой? Он кивнул, снова поднося к губам поврежденную руку. – Да. Хотя от этого у меня болит голова. – А сражаетесь вы тоже левой? – спросила я, стремясь его отвлечь. – Я имею в виду мечом? Сейчас при нем не было оружия, кроме дирка и скин-ду, но днем он обычно вооружался и палашом, и пистолетами, как большинство мужчин в отряде. – Нет, я неплохо владею мечом обеими руками. Воин-левша в невыгодном положении со шпагой199, знаете ли, потому что, когда ведешь бой, левый бок обращен к врагу, а на этой стороне у тебя сердце, понимаете? Чересчур переполненный нервной энергией, чтобы оставаться на месте, он начал расхаживать по поросшей травой прогалине, для наглядности жестикулируя воображаемым мечом. – С палашом это не столь важно, – заметил он. Он вытянул обе руки вперед, сложив ладони вместе, и описал ими в воздухе ровную изящную дугу. – Как правило, ты действуешь обеими руками, – объяснил он. – А если ты достаточно близко, чтобы воспользоваться только одной рукой, не имеет большого значения какой именно, так как удар наносишь сверху вниз и рассекаешь противнику плечо. Только не голову, – поучительно добавил он, – потому что лезвие может легко соскользнуть. Но попадешь прямо в выемку, – он рубанул ребром ладони по месту соединения шеи и плеча, – и он умрет. Даже если удар не точный, все равно этот человек в тот день больше сражаться не будет, или вообще когда-нибудь, – добавил он. Его левая рука опустилась к поясу, и он выхватил дирк движением похожим на то, как вода льется из стакана. – К слову, если сражаешься мечом и дирком одновременно, – заметил он, – и у тебя нет тарча200, чтобы прикрыть руку с дирком, тогда лучше отдавать предпочтение правой стороне со шпагой в этой руке, а в ближнем бою дирком наносить удар снизу. Но если рука с дирком хорошо защищена, можешь нападать с любой стороны и поворачиваться всем телом, – показывая, он уклонялся и извивался, – чтобы держаться подальше от клинка противника, и использовать дирк только в том случае, если выронил меч или не можешь действовать правой рукой. Он низко пригнулся и вскинул клинок в молниеносном смертельном ударе, остановив его всего в дюйме от моей груди. Я невольно отступила, и он тут же выпрямился, с виноватой улыбкой вложив дирк в ножны. – Простите. Я просто хвастался. Не хотел вас напугать. – У вас потрясающе получается, – искренне восхитилась я. – Кто научил вас сражаться? – спросила я. – Думаю, что показывать вам должен был другой левша. – Да, это и был левша. Лучший из всех, кого я когда-либо знал, – он скупо и невесело улыбнулся. – Дугал Маккензи. Большая часть цветков вишни уже осыпалась с его головы, лишь несколько розовых лепестков пристало к плечам, и я протянула руку, чтобы смахнуть их. Шов на его рубашке, как я заметила, был хоть и не очень искусно, но аккуратно заштопан. Даже прореха в ткани была сшита зигзагообразными стежками. – Он сделает это снова? – резко спросила я, не в силах сдержаться. Прежде чем ответить, он помолчал, но не стал притворяться, будто не понимает, что я имею в виду. – О да, – кивая, произнес он наконец. – Это дает ему то, что он хочет, понимаете? – И вы позволите ему это делать? Позволите ему использовать вас подобным образом? Он глянул мимо меня, вниз по склону холма в сторону таверны, где сквозь щели в бревнах все еще пробивался одинокий огонек. Его лицо было гладким и пустым, как стена. – Пока да.
***
Мы продолжили объезд, преодолевая не более нескольких миль в день, часто останавливаясь для того, чтобы Дугал мог заняться делами на развилке или в коттедже, где собирались несколько арендаторов с мешками зерна и крупицами тщательно припрятанных денег. Все записывалось в бухгалтерские книги заводным пером Неда Гоуэна, а необходимые расписки выуживались из его потертой сумки с пергаментом и бумагами. А когда мы добирались до селения или деревни, достаточно больших, чтобы похвастаться постоялым двором или таверной, Дугал снова разыгрывал эту сценку: угощал выпивкой, рассказывал сплетни, произносил речь и, наконец, если считал перспективы достаточно благоприятными, заставлял Джейми подняться и продемонстрировать свои шрамы. И еще несколько монет добавлялись во вторую сумку, в кошелек, который отправится во Францию и ко двору претендента. Я старалась оценивать ход таких сцен и перед кульминацией выходила на улицу, поскольку мне никогда не нравились публичные страдания. И хотя первой реакцией при виде спины Джейми было наполненное ужасом сострадание, за которым следовал шквал брани в адрес английской армии и короля Георга, часто ощущался легкий оттенок презрения, который улавливала даже я. Однажды я услышала, как один мужчина тихо высказал своему дружку по-английски: «Жуткое зрелище, приятель, правда? Иисусе, я бы скорее захлебнулся в собственной крови, чем позволил бы малодушному сассенаху такое со мной сотворить». С самого начала обозленный и раздосадованный, Джейми с каждым днем становился все более подавленным. Он как можно скорее натягивал рубашку, уклоняясь от вопросов и сочувствия, и искал предлог покинуть собрание, избегая всех, пока на следующее утро мы не садились на лошадей. Переломный момент наступил через несколько дней в маленькой деревушке под названием Туннаг. На этот раз Дугал все еще увещевал толпу, положив руку на обнаженное плечо Джейми, когда один из зевак, молодой мужлан с длинными грязными каштановыми вихрами, высказал Джейми какое-то личное замечание. Я не смогла разобрать, что было сказано, но реакция последовала мгновенно. Джейми вырвался из хватки Дугала и ударил парня в живот, сбив того с ног. Постепенно я научилась составлять кое-какие словосочетания на гэльском, хотя никоим образом не могла утверждать, что уже понимаю этот язык. Тем не менее, я заметила, что часто могу судить, о чем идет речь, по поведению говорящего, независимо от того понимала я слова или нет. «Встань и повтори еще раз» выглядит одинаково, будь оно сказано в любом школьном дворе, пабе или переулке во всем мире. Так же как и «Верно, приятель», и «Хватай его, парни!» Джейми исчез под лавиной грязной рабочей одежды, когда стол, за которым взималась рента, с грохотом опрокинулся под тяжестью темноволосого и двух его дружков. Сторонние наблюдатели прижались к стенам таверны и приготовились насладиться зрелищем. Я бочком подобралась поближе к Неду и Мёртагу, с беспокойством поглядывая на вздымающуюся массу конечностей. Изредка в море переплетенных рук и ног сиротливо вспыхивали рыжие волосы. – Разве вы не должны ему помочь? – пробормотала я Мёртагу уголком рта. Эта мысль, казалось, его удивила: – Нет, зачем? – Если ему понадобится помощь, он позовет, – отозвался Нед Гоуэн, невозмутимо наблюдая по другую сторону от меня. – Как скажете, – я с сомнением умолкла. Я вовсе не была уверена в том, что Джейми сможет позвать на помощь, если она ему понадобится: в данный момент его душил коренастый парень в зеленом. Лично я считала, что очень скоро Дугал лишится своего основного экспоната, но его это, похоже, не тревожило. На самом деле, никого из наблюдавших, казалось, совсем не беспокоил бардак, происходящий на полу у наших ног. Кое-кто делал ставки, но в целом обстановка была такой, словно мы безмятежно наслаждались представлением. Я с радостью отметила, что Руперт мимоходом пересек дорогу двоим, которые, кажется, собирались присоединиться к драке. Когда они уже сделали шаг к месту стычки, он рассеянно запнулся у них на пути, легко положив руку на дирк. Они отступили, решив оставить все, как есть. По общему мнению, соотношение три к одному представлялось здравым. Учитывая, что этот один, был довольно крупного сложения, опытным воином и, очевидно, во власти бешенства, может и оправданно. Казалось, шансы уравнялись после того, как из борьбы внезапно выбыл коренастый соперник в зеленом, истекающий кровью в результате умело направленного удара локтем в нос. Прошло еще несколько минут, но исход становился все более и более очевидным, так как второй драчун выбыл из строя и покатился под стол, издавая стоны и схватившись за пах. Джейми и его первоначальный обидчик все еще усердно колотили друг друга в середине зала, но сторонники Джейми среди зрителей уже собирали свой выигрыш. Предплечье, пережавшее трахею, в сопровождении жестких ударов по почкам склонили темноволосого к решению, что главное достоинство храбрости – благоразумие201. Произведенным в уме переводом «Хватит, я сдаюсь» я пополнила свой увеличивающийся гэльско-английский словник. Под одобрительные возгласы толпы Джейми медленно поднялся с тела своего последнего противника. Задыхаясь, он кивнул в знак признательности, заплетающимся шагом подошел к одной из немногих устоявших скамеек и, обливаясь потом и кровью, повалился на нее, чтобы принять из рук хозяина таверны кружку эля. Осушив ее залпом, он поставил пустую кружку на скамью, и, переводя дыхание, наклонился вперед, опершись локтями на колени и демонстративно выставив напоказ шрамы на спине. На этот раз он не спешил надевать рубашку; несмотря на холод в пабе, он оставался полуголым, надев рубашку только перед выходом на улицу, когда пришло время искать место для ночлега. Он вышел под хор почтительных пожеланий доброй ночи и выглядел более расслабленным, чем когда-либо за последние дни, несмотря на боль от царапин, порезов и всевозможных ушибов.
***
– Одна ободранная голень, одна рассеченная бровь, одна разбитая губа, один кровоточащий нос, шесть разбитых костяшек, один вывихнутый большой палец и два расшатанных зуба. Плюс столько ушибов, что я не могу сосчитать, – со вздохом завершила я перечисление. – Как вы себя чувствуете? Мы были одни в небольшом сарае за постоялым двором, куда я отвела его, чтобы оказать первую помощь. – Прекрасно, – ухмыляясь, отозвался он. Он начал вставать, но замер на полпути, скривившись. – Ну ладно. Пожалуй, ребра немного болят. – Разумеется, они болят. На вас живого места нет, и в который раз. Зачем вы это делаете? Ради всего святого, из чего, по-вашему, вы сделаны? Из железа? – раздраженно спросила я. Он уныло усмехнулся и потрогал свой распухший нос. – Нет. Но хотелось бы. Я снова вздохнула и осторожно прощупала его торс. – Не думаю, что они сломаны, это всего лишь ушибы. Но на всякий случай я сделаю тугую повязку. Встаньте прямо, закатайте рубашку и вытяните руки в стороны. Я принялась разрывать на полосы старый большой платок, который раздобыла у жены хозяина таверны. Бормоча себе под нос о лейкопластыре и прочих благах цивилизованного мира, я смастерила повязку-жгут, туго затянув ее и закрепив круглой брошью с его же пледа. – Я не могу вдохнуть, – пожаловался он. – При вдохе вам будет больно. Не двигайтесь. Где вы научились так драться? Тоже у Дугала? – Нет, – он поморщился, когда я приложила уксусный компресс к рассеченной брови. – Меня научил отец. – Правда? Кем был ваш отец, местным чемпионом по боксу? – Что такое бокс? Нет, он был фермером. Тоже разводил лошадей. Джейми втянул в себя воздух, пока я держала уксусную примочку на его ободранной голени. – Когда мне было девять или десять, он сказал, что, похоже, я буду крупным, как родня моей матери, поэтому должен научиться драться. Теперь ему дышалось легче, и он протянул руку, чтобы я втерла мазь календулы в костяшки пальцев. – Он говорил: «Если ты крупный, половина мужчин из всех, с кем ты столкнешься, будет тебя бояться, а другая половина захочет тебя испытать. Сбей с ног одного, – сказал он, – и остальные оставят тебя в покое. Но научись делать это быстро и аккуратно, иначе будешь драться всю свою жизнь». Так что он отвел меня в амбар и швырял на солому до тех пор, пока я не научился давать сдачи. Ай! Как жжет! – При царапинах от ногтей раны скверные, – сказала я, энергично смазывая его шею. – Особенно, если оцарапавший тип не моется регулярно. А я сомневаюсь, что тот парень с сальными волосами моет тело хотя бы раз в год. «Быстро и аккуратно» – не совсем так я бы описала то, что вы сделали сегодня вечером, но это было впечатляюще. Ваш отец гордился бы вами. Я говорила с некоторым сарказмом и удивилась, заметив тень, пробежавшую по его лицу. – Мой отец умер, – просто сказал он. – Мне очень жаль, – я закончила наносить мазь и тихо произнесла: – Но я не шутила. Он гордился бы вами. Он ничего не сказал, но в ответ неуверенно улыбнулся. Он вдруг показался мне совсем юным, и я задумалась, сколько же ему лет. Я уже собиралась спросить, когда хриплый кашель за спиной возвестил о появлении в сарае посетителя. Им оказался жилистый коротышка по имени Мёртаг. Он с изумлением оглядел перетянутые ребра Джейми, а затем подбросил в воздух небольшой замшевый мешочек. Джейми протянул большую руку и с легкостью его поймал, послышалось слабое позвякивание. – И что это? – спросил он. Мёртаг приподнял одну узенькую бровь. – Твоя доля от ставки, что же еще? Джейми покачал головой и собрался бросить мешочек обратно. – Я ничего не ставил. Мёртаг поднял руку, чтобы его остановить. – Ты сделал дело. Сейчас ты очень популярный парень, по крайней мере среди тех, кто тебя поддерживал. – Но не у Дугала, я полагаю, – вставила я. Мёртаг был одним из тех мужчин, которые всегда выглядят слегка удивленными, обнаружив, что у женщин есть голос, но он достаточно вежливо кивнул. – Да, это правда. Впрочем, не думаю, что это должно тебя волновать, – сказал он Джейми. – Не должно? Мужчины обменялись взглядами, значения которых я не поняла. Джейми бесшумно выдохнул сквозь зубы, медленно кивая самому себе. – Когда? – спросил он. – Через неделю. Может, дней через десять. Недалеко от местечка под названием Лаг-Круим. Знаешь такое? Джейми снова кивнул, он выглядел таким довольным, каким я его давно не видела. – Знаю. Я переводила взгляд с одного лица на другое, оба непроницаемые и загадочные. Значит, Мёртаг что-то узнал. Возможно что-то, связанное с таинственным «Хорроксом»? Я пожала плечами. Какой бы ни была причина, похоже, что Джейми больше выставлять напоказ не будут. – Думаю, что Дугал вместо этого всегда сможет отбить чечетку, – заметила я. – А? Загадочные взгляды сменились изумленными. – Неважно. Приятных снов. Я подхватила свой сундучок с медикаментами и отправилась на поиски места для отдыха.
===
189. Солиситор в Великобритании – категория адвокатов, специализирующихся на самостоятельном ведении дел в магистратских судах графств и городов-графств и на подготовке материалов для барристеров – адвокатов более высокого ранга. Кроме того, работу адвоката-солиситора можно сравнить с работой нотариуса, которая заключается в передаче прав собственности, работе с доверительными операциями, составлении завещания, управлении недвижимостью, всем этим также занимается адвокат-солиситор. 190. Эдинбург – столица Шотландии (с 1437 года) и второй по величине её город. 191. Бикорн или двууголка – двурогая шляпа, пришедшая на смену более громоздкой и неудобной треуголке в конце XVIII века. 192. Дойт или дуит – название мелкой разменной монеты Голландии в XVII – XVIII веках. Название происходит от древнескандинавского слова «thveit», означающего мелкую монету (дословно «отрезать кусок»). 193. Суверен – лицо, которому без каких-либо ограничительных условий и в течение неопределённого срока полностью принадлежит верховная власть в государстве. 194. Сюзерен – тип крупного феодального правителя, власть которого основана на вассальном подчинении ему более мелких феодалов, получавших от сюзерена право на часть земли (феод) в его владениях. 195. Скин-ду (Черный нож) – предмет национального шотландского мужского костюма, небольшой нож с прямым клинком. «Чёрным» нож называют по цвету рукояти, либо из-за скрытого ношения. 196. Около 168 см. 197. Отсылка к монологу Гамлета To be, or not to be («Быть или не быть, вот в чем вопрос...») в переводе Б. Пастернака. …Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье… 198. Забавно, но к собранию в садах Леоха вишни (и абрикосы) в мае уже собирали спелые, хотя такое в принципе невозможно – слишком рано. Скорее всего, это связано с тем, что книга писалась кусками, которые потом собирались в единый текст, и на эту ошибку не обратили внимания. Кстати, в британском издании сбор вишен и абрикосов к собранию не упоминается. 199. Шпага (англ. smallsword, буквально «малый меч», названный так в противопоставлении средневековому «большому мечу» англ. greatsword) – холодное колюще-рубящее или колющее оружие, разновидность меча, состоящее из длинного (около 1 метра и более), прямого одно-двухлезвийного или гранёного клинка и рукояти (эфеса) с дужкой и гардой различной формы. В раннем варианте шпага представляла собой универсальный сравнительно лёгкий и длинный меч, оснащённый сложной гардой, которым можно было как колоть, так и рубить, а сложная гарда сносно защищала пальцы и при отсутствии латной перчатки. 200. Тарч – маленький круглый щит, использовавшийся шотландцами в XVII-XVIII веках. В основе – деревянные щиты, обтянутые воловьей кожей, иногда усиленные латунными пластинами. 201. «…Притвориться мертвым, в то время как ты жив, значит вовсе даже и не притворяться, а быть подлинным и совершенным воплощением жизни. Главное достоинство храбрости – благоразумие, и именно оно спасло мне жизнь». Уильям Шекспир, «Генрих IV», акт V, сцена 4 (перевод Е. Бируковой).
Дата: Воскресенье, 27.02.2022, 18:51 | Сообщение # 23
Виконт
Сообщений: 409
Глава 12. Командир гарнизона
Мы приближались к Форт-Уильяму, и я начала всерьез задумываться над тем, как мне следует действовать, когда мы туда доберемся. Почти наверняка все зависит, размышляла я, от того, что предпримет командир гарнизона. Если он поверит, что я – благородная дама, попавшая в беду, возможно, он обеспечит мне временный эскорт до побережья и мнимого отправления во Францию. Однако он может отнестись ко мне с подозрением, если я появлюсь в компании Маккензи. И все же я определенно не шотландка, ведь не сочтет же он меня какой-нибудь шпионкой? Очевидно, именно так думали Колум и Дугал: что я – английская шпионка. Что заставило меня задаться вопросом, за чем я должна была шпионить? Полагаю, за антипатриотичными направлениями деятельности, одним из которых был сбор денег для поддержки принца Карла Эдуарда Стюарта, претендента на престол. Но в таком случае, почему Дугал позволил мне наблюдать, как он это делает? Он легко мог отослать меня на улицу еще до начала этого действа. Ну, разумеется, ведь дела велись на гэльском, возражала я самой себе. Хотя, возможно, в этом вся суть. Я вспомнила странный блеск в его глазах и его фразу: «Я думал, вы не знаете гэльского». Возможно, это было проверкой, чтобы убедиться, действительно ли я не знаю языка. Ведь вряд ли английского шпиона отправят в Шотландское нагорье, если он не сможет объясниться более чем с половиной тамошнего населения. Впрочем, нет, разговор, который я подслушала между Джейми и Дугалом, похоже, свидетельствовал о том, что Дугал действительно был якобитом, хотя Колум, вероятно, нет – пока еще. От всех этих предположений у меня начала гудеть голова, и я обрадовалась, увидев, что мы подъезжаем к довольно большой деревне. Вероятно, это также подразумевало хороший постоялый двор и приличный ужин. Постоялый двор и в самом деле оказался удобным, по тем меркам, к которым я уже начала привыкать. И если кровать явно предназначалась для карликов, – да еще и невосприимчивых к укусам блох, – то она хотя бы находилась в отдельной комнате. В некоторых постоялых дворах поменьше я спала на лавке в общей комнате, окруженная храпящими мужскими телами и горбатыми тенями завернутых в плед фигур. Обычно, изнуренная за день ездой в седле, а вечером политической деятельностью Дугала, я засыпала сразу же, независимо от условий для ночлега. Однако в первый вечер на постоялом дворе я бодрствовала добрых полчаса, зачарованная поразительным разнообразием звуков, производимых дыхательными органами мужчин. Целое общежитие, полное студенток-медсестер, даже и рядом не стояло. И когда я прислушивалась к этому хору, мне пришло в голову, что мужчины в больничной палате редко храпят по-настоящему. Да, они тяжело дышат. Задыхаются, периодически стонут, а иногда всхлипывают или вскрикивают во сне. Но это не шло ни в какое сравнение со всем этим здоровым рокотом. Возможно, дело в том, что больные и раненые не могут уснуть достаточно крепко, чтобы расслабиться в эдаком шуме. Если мои наблюдения верны, то мои спутники явно отличались весьма крепким здоровьем. Они определенно так и выглядели: конечности небрежно вытянуты, лица расслаблены и залиты румянцем в свете очага. Сон на жестких досках, когда они совершенно забывали обо всем, утолял потребности организма, столь же сильные, как и те, что появлялись у них во время ужина. Незаметно убаюканная этой какофонией, я натянула на плечи свой дорожный плащ и заснула. По сравнению с этим теперь я чувствовала себя такой одинокой здесь, в уединенном великолепии моего крошечного, дурно пахнущего чердака. Несмотря на то, что я сняла постельное белье и перетряхнула матрас, дабы распугать нежеланных сожителей, мне было трудно заснуть, настолько тихой и темной казалась комната после того, как я задула свечу. Из общей комнаты двумя этажами ниже доносились слабые отголоски и краткие всплески шума и передвижений, но это лишь подчеркивало мою собственную изолированность. Впервые после прибытия в замок я осталась совершенно одна, и совсем не была уверена, что мне это нравилось. Я беспокойно вертелась в полудреме, когда мои уши уловили зловещий скрип половиц в коридоре за дверью. Шаги были медленными и нерешительными, как будто незваный гость раздумывал по пути, выбирая для каждого следующего шага наиболее надежную из досок. Я резко выпрямилась, нащупывая свечу и коробочку с огнивом возле постели. Шаря рукой вслепую, я задела огниво и со слабым стуком опрокинула его на пол. Я замерла, и шаги в коридоре тоже. Послышалось легкое поскребывание возле двери, словно кто-то нащупывал щеколду. Я знала, что дверь не заперта: хотя к ней и крепились скобы для засова, сам засов, прежде чем ложиться спать, я искала безуспешно. Я схватила подсвечник, выдернула огарок свечи и как можно тише выскользнула из постели, сжимая тяжелое глиняное изделие. Петли на двери чуть скрипнули, когда она поддалась. Единственное окно в комнате было плотно закрыто ставнями от непогоды и света: тем не менее я смогла разглядеть неясный контур двери, когда та приоткрылась. Контур все ширился, затем, к моему удивлению, сузился и исчез, когда дверь опять закрылась. Все снова затихло. Я стояла, прижавшись к стене, казалось, целую вечность, затаив дыхание и пытаясь что-то расслышать сквозь стук своего колотящегося сердца. Наконец я двинулась к двери, осторожно обходя комнату вплотную к стене, так как решила, что половицы здесь наверняка должны быть более прочными. При каждом шаге я медленно опускала ногу и постепенно переносила на нее вес тела, затем останавливалась и нащупывала босыми пальцами шов между досками, прежде чем как можно основательнее поставить другую ногу. Добравшись до двери, я остановилась и, прижавшись ухом к тонкой филенке, ухватилась руками за дверную коробку, остерегаясь внезапного вторжения в комнату. Мне казалось, что я слышу слабые звуки, но не была уверена. Были то отзвуки происходящего внизу или это было чье-то приглушенное дыхание по другую сторону от двери? Постоянный выброс адреналина вызывал у меня легкую тошноту. Вконец измотанная этой нелепой ситуацией, я крепко вцепилась в подсвечник, рыком открыла дверь и выскочила в коридор. Я говорю «выскочила», хотя на самом деле, сделала всего два шага, тяжело наступила на что-то мягкое и растянулась во весь рост в коридоре, ободрав костяшки пальцев и весьма болезненно ударившись головой обо что-то твердое. Схватившись за лоб обеими руками, я села, совершенно не беспокоясь о том, что в любой момент меня могут вероломно убить. Человек, на которого я наступила, ругался, не переводя дыхания. Сквозь пелену боли я смутно осознала, что он (по габаритам и запаху пота я предположила, что мой гость был мужчиной) поднялся и на ощупь пытался найти на стене над нами задвижки на ставнях. Внезапный поток свежего воздуха заставил меня вздрогнуть и закрыть глаза. Когда я их открыла, света в ночном небе хватило, чтобы я смогла разглядеть незваного гостя. – Что вы тут делаете? – осуждающе спросила я. – Сколько вы весите, Сассенах? – одновременно спросил Джейми таким же осуждающим тоном. Все еще немного дезориентированная, я, как ни странно, ответила «Девять стоунов202», прежде чем подумала спросить «А с какой стати?» – Вы чуть не раздавили мне печень, – ответил он, осторожно прощупывая пострадавшее место. – Не говоря уже о том, что до смерти меня напугали. Он протянул руку и поднял меня на ноги. – С вами все в порядке? – Нет, я ударилась головой. Потирая ушиб, я с изумлением оглядела пустой коридор. – Обо что я ею долбанулась? – не литературно высказалась я. – О мою голову, – ответил он, как мне показалось, довольно сердито. – Так вам и надо, – едко заметила я. – Чем вы занимались, шныряли за моей дверью? Он бросил на меня раздраженный взгляд. – Я не «шнырял», ради всего святого! Я спал – или, вернее, пытался уснуть. Он потер на виске что-то наподобие образовавшейся шишки. – Спали? Здесь? – я смерила взглядом холодный, пустой, грязный коридор с преувеличенным изумлением. – Вы всегда выбираете очень странные места: сначала конюшни, теперь это. – Возможно, вам будет интересно узнать, что внизу, в пабе задержался небольшой отряд английских драгун, – холодно сообщил он мне. – Они малость перебрали и немного легкомысленно развлекаются с двумя женщинами из города. Поскольку девиц только две, а мужчин – пятеро, кое-кто из солдат, похоже, собирается рискнуть и подняться наверх в поисках… э-э… партнерш. Не думаю, что вам очень понравились бы подобные знаки внимания. Он перекинул плед через плечо и развернулся в сторону лестницы. – Если я ошибся в своих предположениях, прошу меня извинить. Я не собирался мешать вашему отдыху. Доброй вам ночи. – Подождите минутку. Он остановился, но не обернулся, вынуждая меня обойти его. Он смотрел на меня сверху вниз вежливо, но отчужденно. – Спасибо, – сказала я. – С вашей стороны это было очень любезно. Мне жаль, что я наступила на вас. Тут он улыбнулся, и маску неприступности на его лице сменило обычное добродушное выражение. – Ничего страшного, Сассенах, – произнес он. – Как только пройдет головная боль и заживет надтреснутое ребро, я буду как новенький. Он повернулся и толкнул дверь моей комнаты, захлопнувшуюся вслед за моим поспешным выходом из-за того, что строитель, по-видимому, возводил постоялый двор, не пользуясь отвесом. В здании не было ни одного прямого угла. – А теперь возвращайтесь в постель, – предложил он. – Я буду здесь. Я посмотрела на пол. Помимо того, что дубовые половицы сами по себе были жесткими и холодными, их покрывали следы отхарканной мокроты, разлитых жидкостей и прочих нечистот, о которых не хотелось даже думать. Отметка строителей на дверной перемычке гласила «1732», и очевидно именно тогда доски мыли последний раз. – Вы не можете тут спать, – заключила я. – Входите, по крайней мере пол в комнате не такой грязный. Джейми застыл, держась рукой за дверной косяк. – Спать с вами в одной комнате? – кажется, он был по-настоящему шокирован. – Я не могу этого сделать! Ваша репутация будет испорчена! Он действительно так считал. Я начала было смеяться, но тактично обратила смех в приступ кашля. Учитывая трудности дорожного путешествия, переполненные постоялые дворы и примитивность или полное отсутствие санитарных удобств, я находилась в такой физической близости с этими мужчинами, включая Джейми, что мысль о столь чрезмерной стыдливости показалась мне забавной. – Вы и раньше спали со мной в одной комнате, – заметила я, когда немного пришла в себя. – Вы и еще двадцать мужчин. Он чуть ли не возмутился. – Это совсем не одно и то же! Я имею в виду, что там была общая комната, и… Он замолчал, как если бы его осенила ужасная мысль. – Вы же не подумали, что я решил, будто вы предлагаете что-то неприличное? – с тревогой спросил он. – Уверяю вас, я… – Нет-нет. Нисколько, – я поспешила заверить его, что не обижена. Понимая, что его невозможно переубедить, я настояла на том, чтобы он хотя бы взял одеяла с моей кровати и лег на них. Он согласился на это неохотно и только после того, как я неоднократно повторила, что в любом случае пользоваться ими не стану, а собираюсь спать, как обычно, укрывшись толстым дорожным плащом. Я снова попыталась поблагодарить его, остановившись у импровизированной лежанки, прежде чем вернуться в свое зловонное убежище, но от моей признательности он снисходительно отмахнулся. – С моей стороны такая любезность, знаете ли, не совсем бескорыстна, – заметил он. – Я бы и сам предпочел не привлекать к себе внимания. Я и забыла, что у него есть свои причины держаться подальше от английской солдатни. Однако от меня не ускользнуло, что это можно было бы устроить гораздо лучше, если не сказать удобнее, если бы он спал в теплой и просторной конюшне, а не на полу перед моей дверью. – Но, если кто-нибудь поднимется сюда, – возразила я, – то обнаружит вас. Он вытянул длинную руку, чтобы ухватиться за раскачивающийся ставень, и потянул его на себя. Коридор погрузился во тьму, и Джейми казался не более чем бесформенной массой. – Они не увидят моего лица, – заметил он. – И учитывая их состояние, мое имя их тоже не заинтересует, даже если бы я назвал свое настоящее, чего делать не собираюсь. – Это все так, – с сомнением произнесла я. – Но разве их не удивит, что вы делаете здесь в темноте? Я не могла видеть его лица, но по звуку его голоса поняла, что он улыбается. – Вовсе нет, Сассенах. Они просто подумают, что я жду своей очереди. Я рассмеялась и ушла в комнату. Свернулась калачиком на постели и заснула, восхищаясь складом ума, который мог отпускать столь непристойные шутки, хотя и тушевался при мысли о том, чтобы спать со мной в одной комнате.
***
Когда я проснулась, Джейми уже ушел. Спускаясь к завтраку, я встретила Дугала, ожидающего меня у подножия лестницы. – Ешьте поскорее, девушка, – сказал он. – Мы с вами едем в Броктон. Он отказался сообщать мне что-либо еще, но, как мне показалось, был чем-то обеспокоен. Я быстро поела, и вскоре мы уже мчались рысью сквозь туманное раннее утро. В зарослях кустарника суетились птицы, а воздух предвещал наступление теплого летнего дня. – С кем мы собираемся встретиться? – спросила я. – Кстати, можете сказать мне, так как, если я знать не буду, то буду удивлена, а если узнаю, то достаточно сообразительна, чтобы в любом случае притвориться удивленной. Дугал покосился на меня в раздумье, но решил, что мой довод разумен. – С командиром гарнизона Форт-Уильяма, – ответил он. Я почувствовала легкое смятение. К такому я пока не была готова. Я думала, что у нас есть еще три дня, прежде чем мы доберемся до форта. – Но мы же далеко от Форт-Уильяма! – воскликнула я. – Ммфм. Видимо, этот командир гарнизона был человеком энергичным. Не желая оставаться в четырех стенах, управляя своим гарнизоном, он отправился осматривать окрестности с отрядом драгун. Солдаты, которые приходили на наш постоялый двор накануне вечером, входили в этот отряд и сказали Дугалу, что командир в настоящее время пребывает на постоялом дворе в Броктоне. Это представляло собой проблему, и я весь остаток пути молчала, размышляя над этим. Я рассчитывала, что мне удастся избавиться от компании Дугала в Форт-Уильяме, который, как я полагала, находился в одном дне пути от холма Крейг-на-Дун. Даже не подготовившись к походу и не имея еды или других запасов, я думала, что смогу в одиночку преодолеть такое большое расстояние и найти дорогу к каменному кругу. А вот что произойдет потом – что ж, иного способа узнать это не было, кроме как отправившись туда. Но такое развитие событий неожиданно помешало моим планам. Если я расстанусь с Дугалом здесь, что вполне возможно, то буду в четырех днях езды от холма, а не в одном. И я не настолько полагалась на свое чувство направления, а тем более на выносливость, чтобы рискнуть в одиночку идти пешком через дикие краги203 и пустоши. Последние недели тяжелого путешествия научили меня настороженно относиться к острозубым скалам и бурным ручьям Хайленда, не говоря уже о случайных диких животных. У меня не было особого желания встретиться один на один, к примеру, с кабаном в каком-нибудь пустынном ущелье. Мы добрались до Броктона поздним утром. Туман рассеялся, и день был довольно солнечным, чтобы вселить в меня оптимизм. Возможно, будет нетрудно, в конце концов, убедить командира гарнизона предоставить мне небольшой эскорт, который проводил бы меня до холма. Я поняла, почему командир выбрал Броктон в качестве своего временного штаба. Деревня была довольно большой, чтобы похвастаться двумя тавернами, одна из которых представляла собой внушительное трехэтажное здание с пристроенной конюшней. Здесь мы и остановились, предоставив наших лошадей заботам конюха, который двигался настолько медленно, что казался закостеневшим. К тому времени, когда мы вошли внутрь и Дугал заказал закуску у хозяина постоялого двора, он едва сумел добраться до двери конюшни. Я осталась внизу, созерцая тарелку с довольно черствыми на вид овсяными лепешками, а Дугал поднялся по лестнице в святая святых командира. Было несколько странно видеть, как он уходит. В пабе сидели три или четыре английских солдата, которые задумчиво смотрели на меня, тихо переговариваясь друг с другом. После месяца, проведенного среди шотландцев клана Маккензи, присутствие английских драгун меня необъяснимо нервировало. Я убеждала себя, что это просто глупо. В конце концов, они были моими соотечественниками, независимо от времени. И все же я обнаружила, что скучаю по обществу близкого мне по духу мистера Гоуэна и любезной фамильярности Джейми как-там-его-фамилия. Я винила себя в том, что этим утром у меня не было возможности ни с кем попрощаться перед отъездом, когда услышала голос Дугала, доносящийся с лестницы позади меня. Он стоял на верхней площадке и подзывал меня к себе. Выглядел он несколько более мрачным, чем обычно, подумалось мне, когда он молча отошел в сторону и жестом пригласил меня в комнату. Командир гарнизона стоял у открытого окна, его стройная, высокая фигура вырисовывалась на светлом фоне. Увидев меня, он издал короткий смешок. – Да, я так и думал. Судя по описанию Маккензи, это должны были быть вы. Дверь за мной закрылась, и я осталась наедине с капитаном восьмого драгунского полка Его Величества Джонатаном Рэндаллом. На этот раз на нем был чистый красно-коричневый мундир, шейный платок, отделанный кружевом, и аккуратно завитый и напудренный парик. Но лицо было тем же самым – лицом Фрэнка. У меня перехватило дыхание. На этот раз, впрочем, я заметила небольшие жесткие складки вокруг рта, а в развороте его плеч ощущалось высокомерие. Тем не менее, он довольно приветливо улыбнулся и пригласил меня сесть. Комната была обставлена просто: ничего кроме бюро со стулом, длинного стола из сосновых досок и нескольких табуретов. Капитан Рэндалл сделал знак молодому капралу, стоящему у двери по стойке смирно, и передо мной появилась неуклюже налитая кружка эля. Капитан взмахом руки отослал капрала на место и налил эля себе, после чего грациозно опустился на табурет по другую сторону стола от меня. – Хорошо, – любезно произнес он. – Почему бы вам не рассказать мне, кто вы такая и как получилось, что вы оказались здесь? Не имея в создавшейся ситуации особого выбора, я рассказала ему ту же историю, что и Колуму, опустив лишь не слишком деликатное упоминание о его собственном поведении, о котором он в любом случае знал. Я не представляла, что именно рассказал ему Дугал, и не хотела рисковать, чтобы допустить промашку. Капитан казался вежливым, но скептически настроенным на протяжении всего моего повествования. «В отличие от Колума, он почти не пытается этого скрыть», – пришла я к выводу. Он раскачивался на табурете и что-то обдумывал. – Оксфордшир, вы сказали? Насколько мне известно, в Оксфордшире нет Бичемов. – Откуда вам знать? – огрызнулась я. – Вы сами из Сассекса. От удивления его глаза широко раскрылись. Я готова была откусить себе язык. – И могу я поинтересоваться, откуда вам это известно? – спросил он. – Э-э… ваша речь. Да, ваш выговор, – поспешно ответила я. – Определенно, сассекский. Изящные темные брови почти коснулись завитков парика. – Ни моим наставникам, ни моим родителям было бы не очень приятно услышать, что моя речь так очевидно указывает на место моего рождения, мадам, – сухо произнес он. – Они приложили немало усилий и средств, чтобы ее исправить. И раз уж вы являетесь знатоком местной манеры речи, – он повернулся к человеку, стоящему у стены, – вы, безусловно, сможете определить место рождения моего капрала. Капрал Хокинс, не будете ли так любезны продекламировать что-нибудь? Подойдет все что угодно, – добавил он, увидев растерянность на лице мужчины. – Может, какой-нибудь известный стишок? Капрал, молодой парень с тупым, мясистым лицом и широкими плечами, в поисках вдохновения обвел комнату диким взглядом, а затем, вытянувшись по струнке, произнес нараспев: Пышка Мэг одежду мне стирала, Забрав ее, решила подшутить. Ее в отчаянье я ждал, потом заставил За все мне заплатить. – Э-э… достаточно, капрал, спасибо. Рэндалл пренебрежительно махнул рукой, и капрал, обливаясь потом, привалился к стене. – И? – Рэндалл вопросительно повернулся ко мне. – Э-э… Чешир204? – предположила я. – Близко. Ланкашир. Он пристально посмотрел на меня. Заложив руки за спину, он подошел к окну и выглянул наружу. Проверял, не захватил ли Дугал с собой людей? Хотела бы я знать. Внезапно он развернулся ко мне и как отрезал: – Parlez-vous français?205 – Très bien,206 – сразу же ответила я. – И что из этого? Склонив голову набок, он внимательно меня оглядел. – Черт меня побери, если вы француженка, – произнес он, как бы про себя. – Возможно, конечно, но я еще не встречал француза, который мог бы отличить кокни от корнуолльца207. Его тщательно ухоженные пальцы постукивали по деревянной столешнице. – Как ваша девичья фамилия, мистрис Бичем? – Послушайте, капитан, – я улыбнулась как можно очаровательнее, – как бы ни было увлекательно играть с вами в «Двадцать вопросов»208, мне бы очень хотелось завершить эти предварительные переговоры и договориться о продолжении моего путешествия. Я и так уже задержалась на некоторое время, и… – Придерживаясь такой фривольной манеры поведения, мадам, вы своему делу не поможете, – перебил он, прищурив глаза. Я видела, как Фрэнк делал то же самое, когда был чем-то недоволен, и почувствовала легкую слабость в коленях. И положила руки на бедра, чтобы собраться с силами. – Нет никакого дела, в котором мне требовалась бы помощь, – ответила я так дерзко, как могла. – Я не предъявляю никаких требований ни к вам, ни к гарнизону, ни, если на то пошло, к Маккензи. Все, чего я хочу, – это чтобы мне позволили спокойно продолжить свое путешествие. И я не вижу причин, по которым вы могли бы против этого возражать. Он сверлил меня взглядом, раздраженно сжав губы. – Ах, вы не видите? Что ж, ненадолго войдите в мое положение, мадам, и, может быть, мои возражения станут яснее. Месяц назад я со своими людьми преследовал по горячим следам шайку неизвестных шотландских разбойников, скрывшихся с небольшим стадом коров из поместья недалеко от границы, когда… – А, так вот чем они занимались! – воскликнула я. – А я все думала… – нескладно добавила я. Капитан Рэндалл тяжело вздохнул, потом решил не говорить того, что собирался, а предпочел возобновить свой рассказ. – В самый разгар этих законных действий, – продолжил он сдержанным тоном, – я сталкиваюсь с полуодетой англичанкой – в месте, где англичанке не положено быть даже с подобающим сопровождением, – которая противится моим расспросам, нападает на меня… – Вы первым напали на меня! – запальчиво перебила я. – …чей соучастник оглушает меня в результате подлого нападения, и которая покидает это место, явно с чьей-то помощью. Я и мои люди обыскали эту местность самым тщательным образом, и уверяю вас, мадам, там не было никаких следов вашего убитого слуги, вашего разграбленного багажа, вашего брошенного платья, и ни единого подтверждения того, что в вашей истории есть хоть малейшая правда! – Вот как? – вяло выговорила я. – Да. Кроме того, за последние четыре месяца не поступало никаких сообщений о разбойниках в этом районе. А теперь, мадам, вы появляетесь в компании военачальника клана Маккензи, который говорит мне, что его брат Колум убежден, будто вы шпионка, предположительно работающая на меня! – Ну, это же не так, верно? – резонно заметила я. – Во всяком случае, вы это знаете. – Да, это я знаю, – сказал он с деланным терпением. – Чего я не знаю, так это кто вы, черт возьми, такая! Но я намерен выяснить, мадам, не сомневайтесь в этом. Я – командир здешнего гарнизона. Поэтому я уполномочен предпринимать определенные меры для обеспечения безопасности этой территории от предателей, шпионов и иных лиц, поведение которых я считаю подозрительным. И эти меры, мадам, я полностью готов предпринять. – И что же это могут быть за меры? – поинтересовалась я. Я искренне хотела знать, хотя в вопросе слышались, наверное, издевательские нотки. Он встал, какое-то время задумчиво смотрел на меня сверху вниз, затем обошел вокруг стола и, протянув руку, помог мне подняться. – Капрал Хокинс, – произнес он, все еще глядя на меня, – мне ненадолго понадобится ваша помощь. Юноша у стены выглядел крайне встревоженным, но бочком подошел к нам. – Пожалуйста, встаньте позади леди, капрал, – скучающим голосом произнес Рэндалл. – И крепко возьмите ее за локти. Он отвел руку назад и ударил меня под дых. Я не издала ни звука, потому что не могла дышать. Согнувшись пополам, я осела на пол, изо всех сил пытаясь набрать воздух в легкие. Мое потрясение было гораздо сильнее, чем реальная боль от удара, которая начала давать о себе знать наряду с приливом головокружительной тошноты. За всю мою довольно насыщенную событиями жизнь никто никогда не бил меня намеренно. Капитан присел передо мной на корточки. Его парик слегка сполз набок, но кроме этого и особенного блеска в глазах, он ни в чем не изменил своей обычной сдержанной элегантности. – Надеюсь, вы не беременны, мадам, – произнес он небрежным тоном, – потому что если так, то это ненадолго. Когда первые струйки кислорода мучительно проникли мне в горло, я начала издавать довольно странные свистящие звуки. Я медленно поднялась на четвереньки и слабо нащупала край стола. Капрал, боязливо взглянув на капитана, наклонился, чтобы помочь мне подняться. Казалось, по всей комнате прокатывались волны черноты. Я опустилась на табурет и закрыла глаза. – Посмотрите на меня. Голос был таким непринужденным и спокойным, будто он собирался предложить мне чай. Я открыла глаза и посмотрела на него сквозь легкий туман. Его руки упирались в изящно скроенные бедра. – Теперь вы хотите мне что-нибудь сказать, мадам? – требовательно спросил он. – Ваш парик сбился набок, – ответила я и снова закрыла глаза.
===
202. Стоун – британская единица измерения массы. В Великобритании и Ирландии используется как единица массы тела человека. Девять стоунов – около 57 килограммов. 203. Краг – скала, утес с крутыми или отвесными неровными склонами; в высокогорьях часто образуются за счет морозного выветривания. 204. Че́шир – графство в северо-западной Англии. 205. Вы говорите по-французски? (фр.) 206. Очень хорошо (фр.) 207. Корнуоллец – житель полуострова Корнуолл на крайнем западе Англии. 208. Двадцать вопросов – разговорная игра, которая поощряет дедуктивное мышление и творчество. Возникла в Соединенных Штатах и была широко распространена в XIX веке. Популярность игры возросла в конце 1940-х годов, когда ее формат был использован для успешной еженедельной радио-викторины.
Я сидела за столом внизу в пабе, глядя в чашку с молоком и сдерживая приступы тошноты. Дугал бросил всего один взгляд на мое лицо, когда я спускалась вниз, поддерживаемая крепким молодым капралом, и целеустремленно зашагал мимо меня вверх по лестнице в комнату Рэндалла. Полы и двери постоялого двора были крепкими и надежными, но я все же слышала голоса наверху, разговаривающие на повышенных тонах. Я подняла чашку с молоком, но мои руки до сих пор так сильно дрожали, что пить было невозможно. Постепенно я оправилась от физического воздействия удара, но не от потрясения. Я знала, что этот человек не мой муж, но сходство было настолько поразительным, а мои привычки так укоренились, что была почти готова доверять ему и говорила с ним так, как говорила бы с Фрэнком, рассчитывая на учтивость, если не на непосредственное участие. Оттого, что его ожесточенное нападение резко вывернуло эти чувства наизнанку, я теперь и ощущала дурноту. Дурноту, а также страх. Когда он опустился на корточки возле меня на полу, я видела его глаза. Лишь на миг что-то шевельнулось в их глубинах. Оно молниеносно исчезло, но я не хотела бы когда-нибудь увидеть это снова. Звук открывающейся наверху двери вывел меня из задумчивости. Глухой стук тяжелых шагов предшествовал стремительному появлению Дугала, за которым по пятам следовал капитан Рэндалл. Причем так близко, что казалось, будто капитан преследует шотландца и когда Дугал, заметив меня, вдруг задержался у подножия лестницы, тот вынужден был резко остановиться. Бросив через плечо сердитый взгляд на капитана Рэндалла, Дугал поспешно подошел туда, где сидела я, бросил на стол мелкую монету в качестве оплаты, и, не говоря ни слова, рывком поднял меня на ноги. Он вытолкал меня за дверь прежде, чем я успела уловить что-то кроме странного, испытующе-жадного выражения на лице офицера в красном мундире. Мы вскочили на лошадей и двинулись в путь еще до того, как я успела подоткнуть под ноги пышные юбки, и материя вздымалась вокруг меня, словно опускающийся парашют. Дугал молчал, но лошади, казалось, почувствовали его нетерпение: к тому времени, как выехали на главную дорогу, мы уже скакали почти галопом. Возле перекрестка, отмеченного пиктским крестом209, Дугал резко натянул поводья и остановился. Спешившись, он схватил за уздечки лошадей и свободно привязал их к молодому деревцу. Он помог мне спуститься, после чего неожиданно исчез в кустах, жестом призывая меня следовать за ним. Я поднималась вверх по склону вслед за взмахами его килта, пригибаясь, когда отброшенные им в сторону ветки снова смыкались вдоль тропинки у меня над головой. Склон холма зарос дубом и карликовой сосной. В перелеске слева я слышала синичку, а чуть дальше стая соек перекликалась друг с другом во время кормежки. Трава была свежей, зеленой, какой и бывает в начале лета, густые заросли пробивались прямо из скал и покрывали землю под дубами. Разумеется, под соснами ничего не росло: хвойные иголки лежали толстым слоем в несколько дюймов, обеспечивая защиту маленьким ползающим тварям, которые прятались там от солнечного света и хищников. От острых запахов у меня начало саднить горло. Я и раньше поднималась по таким склонам и вдыхала те же самые весенние ароматы. Но тогда аромат сосен и травы смешивался с запахом бензиновых выхлопов от дороги внизу, а голоса однодневных туристов заменяли голоса соек. В последний раз, когда я шла по такой тропе, земля была усеяна оберточной бумагой из-под сэндвичей и окурками вместо цветов мальвы и фиалок. Оберточная бумага из-под сэндвичей казалась мне вполне разумной платой за такие блага цивилизации, как антибиотики и телефоны, но в данный момент я была готова довольствоваться фиалками. Мне было крайне необходимо немного покоя, и здесь я его чувствовала. Почти у самой вершины холма Дугал резко свернул и исчез в густых зарослях дрока. С трудом протиснувшись вслед за ним, я обнаружила его сидящим на плоском каменном бортике небольшого водоема. За его спиной криво возвышался выветрившийся кусок скалы с неясной и смутно напоминающей человеческую фигурой, выгравированной на покрытой пятнами поверхности. Я сообразила, что это, должно быть, святое озеро. Такие небольшие места поклонения тому или иному святому разбросаны по всему Хайленду, и их часто можно было найти в таких уединенных уголках, хотя даже здесь, наверху, на нависших над водой ветвях рябины развевались превратившиеся в лохмотья лоскутки: дары посетителей, просивших святого о здоровье или, быть может, о безопасном путешествии. Дугал кивком встретил мое появление. Он перекрестился, склонил голову и зачерпнул воды в сложенные ладони. Вода была странного темного цвета и еще хуже пахла – вероятно, серный источник, решила я. День был жаркий, и меня мучила жажда, поэтому я последовала примеру Дугала. Вода была горьковатой, но холодной и не противной на вкус. Я выпила немного, после чего плеснула себе на лицо. Дорога была пыльной. Я подняла глаза – по лицу стекали капли – и обнаружила, что он наблюдает за мной с очень странным выражением. Нечто среднее между любопытством и расчетом, подумалось мне. – Карабкаться по скалам, чтобы напиться, а? – беспечно спросила я. На лошадях остались бутыли с водой. И я сомневалась, что Дугал собирался просить покровителя источника о нашем благополучном возвращении на постоялый двор. Мне он казался сторонником более мирских методов. – Как хорошо вы знаете капитана? – резко спросил он. – Хуже, чем вы, – огрызнулась я в ответ. – До сегодняшнего дня я встречала его всего один раз, и то случайно. Мы не поладили. Удивительно, но суровое лицо немного просветлело. – Вообще-то, – признался он, – не могу сказать, что мне самому этот человек сильно приятен. Размышляя о чем-то, он барабанил пальцами по верхнему краю кладки вдоль родника. – Хотя кое-кто о нем хорошего мнения, – глядя на меня, произнес он. – Храбрый солдат и прекрасный воин, насколько я слышал. Я подняла брови. – Поскольку я не английский генерал, на меня это не производит впечатления. Демонстрируя поразительно белые зубы, он рассмеялся. Этот звук вспугнул трех грачей на дереве у нас над головой, которые с хриплым недовольством улетели прочь. – Вы шпионите на англичан или на французов? – спросил он, снова сбивая с толку переменой темы. По крайней мере для разнообразия он был прямолинеен. – Ни на кого из них, – раздраженно ответила я. – Я просто Клэр Бичем, и ничего больше. Я смочила в воде свой носовой платок и обтерла им шею. Маленькие, освежающие струйки потекли у меня по спине под серой саржей моего дорожного платья. Я приложила влажную ткань к груди и сжала, получив аналогичный результат. Дугал несколько минут молчал, сосредоточенно наблюдая за мной, пока я совершала свои беспорядочные омовения. – Вы видели спину Джейми, – вдруг сказал он. – Мне некуда было от этого деваться, – неприветливо ответила я. Я уже перестала гадать, что он задумал, задавая эти бессвязные вопросы. По-видимому, скажет мне сам, когда будет готов. – Вы имеете в виду, знала ли я также, что это сделал Рэндалл? А вы сами об этом знали? – Да, я слишком хорошо об этом знал, – ответил он, хладнокровно оценивая меня, – но не был осведомлен, что вы тоже. Я пожала плечами, намекая, что то, что я знаю и чего не знаю, вряд ли его касается. – Я, знаете ли, был там, – небрежно сказал он. – Где? – В Форт-Уильяме. Я вел кое-какие дела с гарнизоном. Тамошний писарь знал, что Джейми мой родственник, и сообщил мне, когда его арестовали. Поэтому я и поехал туда, чтобы узнать, нельзя ли что-нибудь для него сделать. – Очевидно, вы не слишком преуспели, – резко заметила я. Дугал пожал плечами. – К сожалению, нет. Если бы главным тогда был прежний сержант-майор, я мог бы избавить Джейми по крайней мере от второй порки, но так уж случилось, что Рэндалл только что приступил к командованию. Он меня не знал и не был расположен прислушиваться к моим словам. Тогда я подумал, что он просто хотел наказать Джейми в назидание другим, показать всем с самого начала, что от него не стоит ждать мягкости. Он похлопал по короткому мечу, который носил на поясе. – Довольно убедительное начало, когда ты командуешь людьми. Заслужи их уважение, прежде чем делать что-то еще. А если не сможешь, внуши им страх. Я вспомнила выражение лица капрала у Рэндалла и подумала, что знаю, какой путь избрал капитан. Глубоко посаженные глаза Дугала с интересом разглядывали мое лицо. – Вы знали, что это был Рэндалл. Джейми вам об этом рассказал? – Немного, – осмотрительно ответила я. – Должно быть, он хорошо к вам относится, – задумчиво произнес он. – Обычно он ни с кем об этом не говорит. – Даже представить себе не могу, почему бы? – с вызовом сказала я. Когда мы прибывали в очередную таверну или постоялый двор, я каждый раз по-прежнему ждала, затаив дыхание, пока не становилось ясно, что компания решила провести вечер у очага за выпивкой и сплетнями. Определенно зная, что у меня на уме, Дугал язвительно усмехнулся. – Ну, мне об этом незачем рассказывать, верно? Ведь я и так об этом знал. Он рассеянно провел рукой по странной темной воде, взбаламутив пары серы. – Не знаю, как это происходит в Оксфордшире, – сказал он с язвительной интонацией, которая заставила меня чуть поежиться, – но в здешних краях дамам, как правило, не демонстрируются такие зрелища как порка. Вы ее когда-нибудь видели? – Нет, и не очень хочу, – едко ответила я. – Хотя могу себе представить, что нужно сделать, чтобы оставить такие отметины, как на спине у Джейми. Дугал покачал головой, плеснув водой из водоема на любопытную сойку, которая отважилась подойти поближе. – А вот тут вы ошибаетесь, девушка, и уж простите, что я это говорю. Воображение – это очень хорошо, но видеть человека с изувеченной спиной совсем другое дело. Очень неприятная штука – предназначенная для того, чтобы сломать человека, что зачастую удается. – Только не с Джейми. Я заговорила намного резче, чем мне хотелось бы. Джейми был моим пациентом и в некотором роде моим другом. У меня не было желания обсуждать его личную историю с Дугалом, хотя, если бы на меня надавили, я бы призналась в некотором болезненном любопытстве. Я никогда не встречала никого более открытого и вместе с тем более загадочного, чем высокий молодой Мактавиш. Дугал отрывисто рассмеялся и провел влажной рукой по волосам, приглаживая пряди, выбившиеся во время нашего бегства – именно так я считала – из таверны. – Что ж, Джейми такой же упрямый, как вся его семья, – как кремень, большинство из них, а он упрямей всех. Но в его голосе звучали явные нотки уважения, пусть и неохотного. – Джейми говорил вам, что его высекли за побег? – Да. – Так вот, он перелез через стену лагеря сразу после наступления темноты, в тот же день, когда его туда привезли драгуны. Такое там случалось частенько, помещения для заключенных содержались не так надежно, как хотелось бы, поэтому англичане каждую ночь патрулировали у стен. Гарнизонный писарь рассказал мне, что Джейми достойно дрался, судя по его виду, когда он вернулся, но их было шестеро против одного, и все шестеро с мушкетами, так что продолжалось это недолго. Ночь Джейми провел в кандалах, а утром первым делом отправился к столбу для порки. Он замолчал, полагаю, чтобы проверить, нет ли у меня признаков головокружения или тошноты. – Порку устроили сразу после сигнала для сбора, чтобы все начали день с подобающим настроением. В тот день пороть должны были троих, и Джейми был последним. – Вы действительно это видели? – О, да. И скажу вам, девушка, смотреть, как мужчин бьют плетьми, не очень приятно. Мне посчастливилось, я никогда этого не испытывал, но думаю, что быть выпоротым тоже не очень сладко. А наблюдать, как это происходит с кем-то другим, в ожидании своей очереди, наверное, хуже некуда. – Не сомневаюсь, – пробормотала я. Дугал кивнул. – Джейми выглядел довольно мрачно, но он и бровью не повел, даже слушая вскрики и другие звуки... вы знали, что можно услышать, как рвется плоть? – Фу! – Так и я подумал, девушка, – сказал он, поморщившись при воспоминании об этом. – Не говоря уже о крови и синяках. Эх! Он сплюнул, старательно избегая водоема и его ограждения. – От увиденного меня выворачивало наизнанку, хотя я никоим образом человек не брезгливый. Дугал продолжал свой жуткий рассказ: – Настал черед Джейми, он шагнул к столбу – других приходилось тащить, но не его – и протянул руки, чтобы капрал мог снять надетые на него кандалы. Капрал собрался тянуть его за руку, мол, чтобы отвести на место, но Джейми оттолкнул его и отступил на шаг. Я был почти уверен, что он рванет оттуда, но вместо этого он просто снял рубашку. Она была кое-где порванная и грязная, как тряпка, но он сложил ее так аккуратно, словно это его лучший воскресный наряд, и положил на землю. Затем он спокойно, как солдат, подошел к столбу и поднял руки, чтобы их привязали. Дугал восхищенно покачал головой. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву рябины, отбрасывал на него кружевные тени, так что он был похож на человека, увиденного через салфетку. Я улыбнулась этой мысли, и он одобрительно кивнул, думая, что моя реакция вызвана его рассказом. – Да, девушка, подобное мужество – необычайная редкость. И заметьте, оно не от незнания: он только что видел, как пороли двух мужчин, и знал, что то же самое ждет и его. Просто он решил, что с этим ничего не поделаешь. Смелость в бою – обычное дело для шотландца, знаете ли, но хладнокровно противостоять страху – редкость для любого мужчины. Ему тогда было всего девятнадцать, – запоздало добавил Дугал. – Должно быть, смотреть было довольно жутко, – иронично произнесла я. – Удивительно, что вам не стало дурно. Дугал заметил иронию, но оставил ее без ответа. – Я был к этому близок, девушка, – ответил он, приподнимая темные брови. – После первого же удара плетью потекла кровь, а через минуту спина у парня сделалась наполовину красной, наполовину синей. Но он не кричал, не просил пощады и не изворачивался, пытаясь защититься. Он просто крепко прижался лбом к столбу и так стоял. Конечно, он вздрагивал, когда плеть наносила удар, но и только. Сомневаюсь, что я смог бы такое выдержать, – сознался он, – и немногие смогли бы. Он потерял сознание где-то на середине, но его привели в чувство водой из кувшина и закончили дело. – И впрямь, очень мерзко, – заметила я. – Зачем вы мне об этом рассказываете? – Я еще не закончил рассказывать. Дугал вытащил из-за пояса дирк и кончиком принялся чистить ногти. Несмотря на сложности с поддержанием чистоты в дороге, он был аккуратистом. – Джейми обвис на веревках, кровь стекала и пачкала его килт. Не думаю, что он потерял сознание, просто слишком ослаб, чтобы в тот момент стоять. Как раз тогда во двор спустился капитан Рэндалл. Не знаю, почему его там не было с самого начала, возможно, были дела, которые его задержали. В любом случае, Джейми увидел, что тот приближается, и у него хватило ума закрыть глаза и опустить голову, так словно он в обмороке. Нахмурив брови, Дугал яро сосредоточился на непослушном заусенце. – Капитан был очень раздосадован тем, что Джейми уже выпороли: кажется, он хотел оставить это удовольствие для себя. Однако тут уже ничего нельзя было поделать. Но потом он решил навести справки о том, как Джейми вообще удалось сбежать. Он поднял дирк, осматривая его на предмет зазубрин, а затем начал точить лезвие о камень, на котором сидел. – Некоторые солдаты тряслись от страха, прежде чем он закончил – у этого человека, надо отдать ему должное, язык хорошо подвешен. – Что есть, то есть, – сухо подтвердила я. Дирк ритмично скреб по камню. Временами слабая искра отскакивала от металла, когда он ударялся о неровный участок на булыжнике. – Так вот, в ходе этого расследования выяснилось, что у Джейми был кусок хлеба и немного сыра, когда его поймали, – взял их с собой, когда перелезал через стену. После чего капитан на минуту задумался, а затем улыбнулся такой улыбкой, какую я не хотел бы увидеть на лице моей бабушки. Он заявил, что кража – преступление серьезное, наказание должно быть соответствующим, и прямо на месте приговорил Джейми еще к сотне ударов плетью. Я невольно содрогнулась. – Это убило бы его! Дугал кивнул. – Да, так и сказал гарнизонный врач. Он сказал, что не допустит ничего подобного: по совести говоря, заключенному нужно дать неделю на выздоровление, прежде чем его будут пороть второй раз. – Как гуманно с его стороны, – заметила я. – Какая тут к черту совесть! А что на этот счет думал капитан Рэндалл? – Сначала он был не слишком доволен, но потом согласился. Как только он это сделал, сержант-майор, умевший распознать настоящий обморок едва увидев его, развязал Джейми. Парень слегка пошатнулся, но устоял на ногах, и несколько мужчин бывших там поддержали его одобрительными возгласами, что не доставило капитану удовольствия. Не по нраву ему пришлось и то, что сержант поднял рубашку Джейми и вернул ее парню, хотя у мужчин так поступать принято. Дугал покрутил клинок в разные стороны, критично его осматривая. Затем положил его себе на колено и посмотрел мне прямо в глаза. – Знаете, девушка, очень легко быть храбрым, сидя в теплой таверне за кружкой эля. Но не так-то просто сидеть на корточках в холодном поле, когда мушкетные пули проносятся у тебя над головой, а вереск щекочет тебе задницу. И уж совсем непросто, когда ты стоишь лицом к лицу со своим врагом, а собственная кровь стекает по твоим ногам. – Я бы так не сказала, – отозвалась я. Вопреки всему я в самом деле почувствовала легкое головокружение. Я погрузила обе руки в воду, позволяя темной жидкости охладить мои запястья. – Позже на той же неделе я снова поехал на встречу с Рэндаллом, – оборонительно сказал Дугал, как будто чувствовал некую потребность оправдать свой поступок. – Мы неплохо поговорили, и я даже предложил ему компенсацию… – О, это впечатляет, – проворчала я, но перехватив его сердитый взгляд, сдержалась. – Нет, я серьезно. Это было великодушно с вашей стороны. Насколько я понимаю, Рэндалл отклонил ваше предложение? – Да, отклонил. И я до сих пор не понимаю почему, так как не считаю английских офицеров по большому счету чересчур щепетильными, когда дело касается их кошельков, да и гардероб капитана стоит немного дороже. – Возможно, у него есть… другие источники дохода, – предположила я. – Наверняка есть, – подтвердил Дугал, при этом проницательно посмотрев на меня. – И все же… Он запнулся, но затем продолжил, уже медленнее: – Тогда я вернулся, чтобы быть рядом с Джейми, когда его снова накажут, хотя, бедный парень, в тот момент я ничего не мог для него сделать. Во второй раз Джейми оказался единственным заключенным, приговоренным к порке. Караульные сняли с него рубашку, прежде чем холодным октябрьским утром вывести его наружу сразу после восхода солнца. – Я видел, что парень напуган до смерти, – продолжал Дугал, – но шел он сам и не позволял конвоиру прикоснуться к себе. Видел, как он дрожит и от холода, и от нервозности, и хотя его руки и грудь густо покрылись мурашками, на лице выступил пот. Через несколько минут появился Рэндалл, зажав плеть под мышкой, свинцовые отвесы на кончиках тихо щелкали друг о друга при каждом шаге. Он хладнокровно оглядел Джейми и жестом велел сержант-майору развернуть заключенного, чтобы тот продемонстрировал спину. Дугал поморщился. – Зрелище было душераздирающим: все еще свежее, едва затянувшееся, рубцы почернели, а остальное – в пожелтевших синяках. Мысли о том, что на этот сгусток боли обрушится плеть, было достаточно, чтобы заставить побледнеть меня, да и большинство присутствовавших. Рэндалл повернулся к сержант-майору и произнес: «Отличная работа, сержант Уилкс. Хочу посмотреть, удастся ли мне сделать не хуже». С особенной педантичностью он вызвал гарнизонного врача и заставил его официально подтвердить, что Джейми достаточно здоров и его можно пороть. – Вы видели, как кошка играет с маленькой мышкой? – спросил Дугал. – Вот так оно и выглядело. Рэндалл расхаживал вокруг парня, отпуская то одно, то другое замечание, и ни одно из них нельзя назвать приятным. А Джейми стоял там, как дуб, ничего не говорил и не сводил глаз со столба, совсем не глядя на Рэндалла. Я видел, как парень обхватил себя за локти, пытаясь унять дрожь, и точно скажу – Рэндалл тоже это заметил. Его губы плотно сжались, и он заявил: «Я-то думал это тот самый молодой человек, который всего неделю назад кричал, что не боится смерти. Уверен, тому, кто не боится умереть, не страшны и несколько ударов плетью?», и ткнул рукоятью плети Джейми в живот. Тогда Джейми встретил взгляд Рэндалла и ответил: «Нет, но боюсь, что совсем окоченею до того, как вы закончите говорить». Дугал вздохнул. – Мда… Речь была превосходной, но чертовски опрометчивой, если уж на то пошло. Так вот, бичевание человека – вообще не самое приятное занятие, но есть способы сделать его гораздо хуже: ударить сбоку, чтобы врезалось глубже, или атаковать сильным ударом по почкам, например, – он покачал головой. – Самое омерзительное. Он нахмурился, неторопливо подбирая слова. – Лицо Рэндалла было… сосредоточенным, можно сказать… и вроде как просветленным, так мужчина смотрит на девушку, к которой он неравнодушен, если вы понимаете, о чем я говорю. Словно бы он делал с Джейми что-то намного хуже, чем просто живьем сдирал с него кожу. К пятнадцатому удару по ногам парня потекла кровь, а по лицу бежали слезы, смешиваясь с потом. Я слегка покачнулась и потянулась рукой к каменному ограждению. – Ладно, – сказал он отрывисто, заметив выражение моего лица, – больше я ничего не скажу, кроме того, что он это пережил. Когда капрал развязал ему руки, он едва не упал, но капрал и сержант-майор подхватили его под мышки и вроде как поддерживали, пока он не смог держаться на ногах. Он трясся сильнее, чем когда-либо от шока и холода, но голову держал высоко, и глаза сверкали – я видел это с расстояния в двадцать футов210. С их помощью он сошел с помоста, оставляя кровавые следы, но не сводил глаз с Рэндалла: будто взгляд на Рэндалла – единственное, что удерживало его на ногах. Лицо Рэндалла было почти таким же белым, как у Джейми, и глаза были прикованы к парню – казалось, любой из них мог упасть, если бы отвел взгляд. У самого Дугала глаза уставились в одну точку, продолжая видеть эту жуткую сцену.
На небольшой прогалине было тихо, только в листве рябины шелестели слабые порывы ветра. Я закрыла глаза и некоторое время прислушивалась к ним. – Зачем? – по-прежнему не открывая глаз, наконец спросила я. – Зачем вы мне рассказали? Когда я открыла глаза, Дугал внимательно за мной наблюдал. Я снова окунула руку в источник и прохладной водой смочила виски. – Думал, это послужит, что называется, наглядной демонстрацией характера, – произнес он. – Рэндалла? – я издала короткий, невеселый смешок. – Мне не нужны дополнительные подтверждения его характера, спасибо. – Рэндалла, – согласился он, – и Джейми тоже. Я посмотрела на него, и мне вдруг стало не по себе. – Видите ли, у меня предписание, – он насмешливо подчеркнул это слово, – от славного капитана. – Предписание на что? – спросила я, ощущая, как нарастает беспокойство. – Доставить английскую подданную, кое-кого по имени Клэр Бичем, в Форт-Уильям в понедельник, восемнадцатого июня. Для допроса. Должно быть, мой вид по-настоящему вызывал тревогу, потому что он вскочил на ноги и подошел ко мне. – Опустите голову на колени, девушка, – велел он, надавливая мне на затылок, – пока не пройдет слабость. – Я знаю, что делать, – раздраженно ответила я, тем не менее так и сделав. Я закрыла глаза, чувствуя, как отхлынувшая кровь снова начинает пульсировать в висках. Ощущение липкости на лице и за ушами начало проходить, хотя руки все еще оставались ледяными. Я сосредоточилась на правильном дыхании, считая: вдох – один, два, три, четыре, выдох – один, два, вдох – один, два, три, четыре… Наконец я выпрямилась, почувствовав, что более или менее овладела собой. Дугал снова уселся на каменное ограждение и терпеливо ждал, следя за тем, чтобы я не свалилась спиной в источник. – Из этой ситуации есть выход, – вдруг произнес он. – На мой взгляд, единственный. – Укажите мне его, – попросила я, неубедительно пытаясь улыбнуться. – Ну, хорошо, – он подался вперед, склоняясь ко мне, чтобы объяснить. – Рэндалл имеет право вызвать вас на допрос, поскольку вы – подданная английской короны. Что ж, тогда нам придется это изменить. Я непонимающе уставилась на него. – Что вы имеете в виду? Вы ведь тоже подданный короны, верно? Как вы можете это изменить? – Шотландский закон и английский закон очень похожи, – нахмурившись, сказал он, – но не одинаковы. И английский офицер не может принудить к чему-то шотландца, если у него нет веских доказательств совершенного преступления или оснований для серьезных подозрений. Даже при наличии подозрений, он не может забрать шотландского подданного из владений клана без разрешения соответствующего лэрда. – Вы общались с Недом Гоуэном, – выдавила я, вновь почувствовав легкое головокружение. Он кивнул. – Да, именно. Видите ли, я предполагал, что до этого дойдет. И он подтвердил то, о чем я уже думал сам: единственный законный способ отказаться выдать вас Рэндаллу – это превратить вас из англичанки в шотландку. – В шотландку? – переспросила я, растерянность быстро сменилась ужасным подозрением. И следующие слова подтвердили его. – Да, – сказал он, кивнув в ответ на выражение моего лица. – Вы должны выйти замуж за шотландца. За молодого Джейми. – Я не могу этого сделать! – Хорошо, – размышляя, он нахмурился. – Пожалуй, вместо него вы могли бы выбрать Руперта. Он вдовец и арендует небольшую ферму. Хотя он немного старше, и… – И за Руперта я тоже не хочу выходить замуж! Это… самое абсурдное… Мне не хватало слов. Взволнованно вскочив на ноги, я мерила шагами небольшую прогалину, упавшие ягоды рябины лопались у меня под ногами. – Джейми – славный парень, – убеждал Дугал, все так же сидя на ограждении. – Правда, сейчас у него не слишком много имущества, но у парня доброе сердце. Он не будет с вами жесток. К тому же он прекрасный воин, и у него есть веские основания ненавидеть Рэндалла. Нет, выходите за него, и он будет сражаться, защищая вас, до последнего вздоха. – Но… но я ни за кого не могу выйти замуж! – вырвалось у меня. Взгляд Дугала внезапно стал пронзительным. – Почему бы и нет, девушка? Разве ваш муж еще жив? – Нет. Просто это… это нелепо! Такого не может быть! Когда я сказала «нет», Дугал успокоился. Он тут же взглянул на солнце и поднялся, собираясь уходить. – Лучше поторопиться, девушка. Есть дела, которые нам следует уладить. Понадобится специальное разрешение, – пробормотал он, будто про себя. – Но Нед с этим справится. Он взял меня за руку, все еще бормоча что-то себе под нос. Я ее вырвала. – Я ни за кого не выйду замуж, – уверенно заявила я. Казалось, его это нисколько не смутило, он лишь поднял брови. – Вы хотите, чтобы я отвез вас к Рэндаллу? – Нет! – и тут до меня кое-что дошло. – Так значит, вы все-таки поверили мне, когда я сказала, что не английская шпионка? – Теперь поверил, – ответил он, подчеркнув первое слово. – Почему теперь, а не раньше? Он кивнул на источник и на истертую фигуру, высеченную на камне. Ему, должно быть, сотни лет, даже куда больше, чем огромной рябине, которая затеняла источник и бросала свои белые цветки в темную воду. – Источник Святого Ниниана211. Вы напились из него, прежде чем я задал вам вопрос. На этот раз я была совершенно сбита с толку. – И причем здесь это? Он удивился, но затем его губы изогнулись в улыбке. – Вы не знаете? Его еще называют источником лжецов. Вода пахнет чадом преисподней. Всякому, кто выпьет воду, а потом скажет неправду, выжжет потроха. – Понятно, – процедила я сквозь зубы. – Что ж, мои потроха вполне целы. Так что можете мне верить, если я говорю, что не шпионка: ни английская, ни французская. И поверьте еще одному, Дугал Маккензи. Я ни за кого не выйду замуж! Он меня не слушал. Собственно, он уже продрался сквозь кусты, скрывавшие источник. Только трепещущая дубовая ветка обозначала место, где он скрылся. Пылая негодованием, я последовала за ним.
***
На обратном пути на постоялый двор я еще долго протестовала. В конце концов Дугал посоветовал мне держать свое мнение при себе, после чего мы ехали молча. Добравшись до постоялого двора, я бросила поводья на землю и протопала наверх, укрывшись в своей комнате. Вся эта затея была не только возмутительной, но и немыслимой. Я ходила взад-вперед по узкой комнате, все больше ощущая себя крысой в мышеловке. Почему, черт возьми, у меня не хватило мужества, несмотря на риск, улизнуть от шотландцев раньше? Я села на кровать и попыталась спокойно подумать. Принимая во внимание строго точку зрения Дугала, несомненно, этот замысел имел свои достоинства. Если он наотрез откажется передать меня Рэндаллу без всяких оправданий, капитан запросто может попытаться забрать меня силой. И независимо от того, поверил мне Дугал или нет, он, понятное дело, вряд ли захочет ради меня ввязываться в потасовку с кучкой английских драгун. А если рассуждать хладнокровно, у этой затеи были свои преимущества и с моей стороны. Будь я замужем за шотландцем, за мной, вероятно, больше не будут следить и перестанут охранять. Когда придет время, будет намного проще ускользнуть. Если же это будет Джейми… ну, я ему определенно нравлюсь. И он знает Хайленд как свои пять пальцев. Возможно, он отвезет меня к Крейг-на-Дуну или хотя бы укажет общее направление. Да, пожалуй, брак – наилучший способ достигнуть моей цели. То был хладнокровный взгляд на вещи. Однако моя кровь была какой угодно, только не холодной. Меня бросало в жар от ярости и возмущения, я не могла усидеть на месте, расхаживая взад-вперед вне себя от злости и пытаясь найти выход. Каким бы он ни был. Через час таких размышлений лицо мое пылало, а в голове пульсировала боль. Я встала и распахнула ставни, высовываясь и подставляя голову прохладному ветерку. У меня за спиной раздался властный стук в дверь. Едва я втянула голову, как в комнату вошел Дугал. Он держал, как поднос, стопку плотной бумаги, за ним следовал Руперт, а безукоризненный Нед Гоуэн замыкал шествие, будто королевский шталмейстер212. – Прошу вас, входите, – учтиво пригласила я. Как обычно, не обращая на меня внимания, Дугал снял ночной горшок с его пристанища на столе и церемонно разложил веером листы бумаги на шероховатой дубовой поверхности. – Все готово, – изрек он с гордостью человека, который довел весьма нелегкое дело до успешного завершения. – Нед составил бумаги, никто не сравнится с законником… пока он на твоей стороне, а, Нед? Мужчины рассмеялись; видимо, у них было хорошее настроение. – Знаете, в действительности ничего сложного, – скромно заметил Нед. – Это всего лишь обычный контракт. Он пролистал страницы собственническим жестом указательного пальца, а потом замер, наморщив лоб от внезапной мысли. – У вас нет собственности во Франции, верно? – спросил он, с беспокойством глядя на меня поверх полуочков, которые надевал для детальной работы. Я замотала головой, и он успокоился, собрал бумаги обратно в стопку и, постукивая, аккуратно выровнял по краям. – Тогда все. Вам только нужно расписаться здесь, внизу, а Дугал и Руперт засвидетельствуют. Законник поставил принесенную с собой чернильницу и, вынув из кармана чистое перо, церемонно вручил его мне. – И что же это такое? – спросила я. Вопрос, по сути, был риторическим, поскольку через всю страницу на первом листе пачки четким каллиграфическим почерком и абсолютно черными буквами в два дюйма высотой было начертано: «БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ». Дугал подавил вздох нетерпения, вызванный моим упрямством. – Вы прекрасно знаете, что это такое, – отрывисто бросил он. – И если у вас нет другой блестящей мысли, как держаться подальше от рук Рэндалла, подписывайте и покончим с этим. Времени мало. Блестящих мыслей в данный момент крайне не хватало, несмотря на то, что я потратила час на решение этой проблемы. Мне и в самом деле начинало казаться, что этот невероятный выход – лучшее из того, что я могу сделать, как бы ни сопротивлялась. – Но я не хочу выходить замуж! – упрямо повторила я. Кроме того, мне пришло в голову, что я не единственная заинтересованная в этом вопросе сторона. Я вспомнила девушку со светлыми волосами, которую видела целующейся с Джейми в алькове замка. – А, может, Джейми не хочет на мне жениться! – заявила я. – Тогда что? Дугал отмел это как несущественное. – Джейми – солдат, и сделает то, что ему скажут. И вы тоже, – многозначительно произнес он, – если, конечно, не предпочитаете английскую тюрьму. Засопев, я сердито на него уставилась. С тех пор как мы внезапно покинули штаб Рэндалла, я была взбудоражена, и теперь, столкнувшись с выбором между черным и белым, если можно так выразиться, уровень моего возбуждения значительно возрос. – Я хочу с ним поговорить, – резко произнесла я. Брови Дугала взлетели вверх. – С Джейми? Зачем? – Зачем? Потому что вы заставляете меня выйти за него замуж, и насколько я понимаю, ему вы даже не сказали! По мнению Дугала, это было попросту бессмысленно, но в конце концов он сдался и вместе со своими приспешниками отправился за Джейми в паб, располагавшийся внизу. Джейми появился очень скоро, выглядел он, понятное дело, озадаченным. – Вы знаете, что Дугал хочет, чтобы мы поженились? – прямо спросила я. Лицо у него прояснилось. – О, да. Я это знаю. – Но наверняка, – заговорила я, – у такого молодого человека, как вы… я имею в виду, неужели нет кого-нибудь еще, кто вас, э-э-э, интересует? Некоторое время он смотрел непонимающе, но потом до него дошло. – О, нет ли у меня обязательств? Нет, я не слишком подходящая кандидатура для девушки, – будто чувствуя, что это может звучать оскорбительно, он поспешно продолжил: – Я хочу сказать, что у меня нет собственности, о которой стоило бы упоминать, ничего, кроме жалования солдата, на которое я существую. Он потер подбородок, глядя на меня с сомнением. – И потом есть небольшая загвоздка – за мою голову назначена награда. Ни один отец не захочет, чтобы его дочь вышла замуж за человека, которого в любой момент могут арестовать и повесить. Вы об этом не подумали? Я махнула рукой, отметая вопрос его объявления вне закона как не стоящий внимания по сравнению со всем этим чудовищным замыслом. У меня оставалась последняя попытка. – Вас не смущает, что я не девственница? Прежде чем ответить, он на какое-то мгновение замешкался. – Хм… нет, – медленно произнес он, – если вас не смущает, что я – девственник. Он усмехнулся при виде моей отвисшей челюсти и отступил к двери. – Думаю, один из нас должен знать, что делать, – заметил он. Дверь за ним тихо закрылась; очевидно, ухаживания закончились.
***
Должным образом подписав документы, я осторожно спустилась по крутой лестнице постоялого двора и подошла к барной стойке в пабе. – Виски, – сказала я стоящему за стойкой старому, помятому созданию. Он уставился на меня слезящимися глазами, но кивок Дугала вынудил его принести бутылку и стакан. Последний был тусклым и зеленоватым, не слишком чистым, с отколотым краем, но сверху у него было отверстие, и это все, что в данный момент имело значение. Как только обжигающий эффект от проглоченного виски прошел, меня охватило некое обманчивое спокойствие. Я почувствовала себя отрешенной, с особенной ясностью замечая детали окружающей меня обстановки: небольшую витражную нишу над стойкой, отбрасывающую разноцветные тени на разбойничьего вида хозяина и его товар, изогнутую ручку ковша с медным дном, висящего на стене рядом со мной, и муху с зеленым брюшком, барахтающуюся на краю липкой лужицы на столе. С определенной долей сочувствия я подтолкнула ее подальше от опасности донышком стакана. Постепенно до меня стали доноситься громкие голоса из-за закрытой двери в дальнем конце комнаты. Дугал скрылся там, закончив дела со мной, предположительно, чтобы закрепить договоренности с другой принимающей на себя обязательства стороной. Мне было приятно слышать, что, судя по звуку, мой предполагаемый жених возмущался, хотя ранее явно не возражал. Возможно, не хотел меня обидеть. – Стой на своем, парень, – пробормотала я и сделала очередной глоток. Спустя какое-то время я смутно ощутила, как чья-то рука разжимает мои пальцы, чтобы отнять зеленоватый стакан. Другая рука держала меня под локоть, не давая упасть. – Иисусе, она пьяна, как старая потаскушка в своей лачуге, – произнес голос у меня над ухом. Голос неприятно скрипел; словно его обладатель ел наждачную бумагу, подумалось мне. От этой мысли я тихонько хихикнула. – Уймись, женщина! – произнес неприятный скрипучий голос. Голос зазвучал тише, когда его обладатель повернулся, чтобы поговорить с кем-то другим. – Пьет, как лэрд, а верещит, как попугай… А ты чего ожидал… Еще один голос прервал первый, но разобрать, что он сказал, я не смогла: слова казались невнятными и неразборчивыми. Впрочем, этот звучал более приятно, низко и почему-то успокаивающе. Звук приблизился, и мне удалось разобрать несколько слов. Я попыталась сосредоточиться, но мое внимание опять стало рассеиваться. Муха снова забралась в лужу и, безнадежно увязнув, барахталась в самой ее середине. Свет от витражного окна падал на нее, мерцая, словно искры, на напряженном зеленом брюшке. Мой взгляд остановился на крошечном зеленом пятнышке, которое, казалось, пульсировало, когда муха дергалась и сопротивлялась. – Братишка… у тебя нет шансов, – проронила я, и искра погасла.
===
209. Пиктский крест – то есть установленный пиктами, составлявшими древнее население Шотландии; в IX веке пикты были завоеваны скоттами (шотландцами) и смешались с ними. 210. 6,1 м. 211. Святой Ниниан (ок. 360 – 432) – первый прибывший в Шотландию христианский епископ. Святые Ниниан, Патрик и Колумба – три величайших религиозных проповедника Северо-Западной Европы V-VI веков. 212. Шталмейстер – главный конюший. Отвечал, главным образом, за содержание придворной конюшни и псарни. По своему статусу считался третьим должностным лицом королевского двора и входил в состав Тайного совета. Во время торжественных церемоний следовал непосредственно за монархом, поддерживая его шлейф или ведя на поводу его лошадь.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!