После окончания второй мировой войны медсестра Клэр Рэндалл отправляется с мужем в Шотландию – восстановить былую любовь после долгой разлуки, а заодно и найти информацию о родственниках мужа. Случайно прикоснувшись к каменному кругу, в котором накануне проводили странный языческий ритуал местные жительницы, Клэр проваливается в прошлое – в кровавый для Шотландии 1743 год. Спасенная шотландцем Джейми Фрейзером, она начинает разрываться между верностью к оставшемуся в 1945-м мужу и пылкой страстью к своему защитнику.
Первая книга из серии «Чужестранка», 1991 год Перевод: white_soft Художественное оформление: Darcy
Дата: Воскресенье, 10.07.2022, 20:50 | Сообщение # 52
Виконт
Сообщений: 409
Глава 25. Ворожеи не оставляй в живых398
Облаченные в серое плечи распались передо мной на тьму. Когда меня грубо толкнули через некое подобие порога, я врезалась локтем в древесину, от удара о которую у меня онемела кость, и головой вперед упала в черное зловоние, живое и извивающееся незримыми формами. Я завопила и забилась, пытаясь избавиться от переплетения бесчисленных царапающихся крошечных лапок и нападения чего-то бо́льшего, что взвизгнуло и сильно ударило меня по бедру. Мне удалось откатиться в сторону, пусть всего на фут или два399, прежде чем я налетела на землистую стену, отчего лавина грязи каскадом обрушилась мне на голову. Я вжалась в стену как можно теснее, стараясь сдержать собственное прерывистое дыхание, чтобы услышать то, что было заперто в этой вонючей яме вместе со мной. Что бы это ни было, оно было большим и хрипло дышало, а не рычало. Может, свинья? – Кто здесь? – раздался голос из кромешной тьмы400, звучащий испуганно, но вызывающе громко. – Клэр, это ты? – Гейли! – выдохнула я и на ощупь потянулась к ней, наткнувшись на такие же ищущие руки. Мы крепко обхватили друг друга, чуть раскачиваясь взад и вперед во мраке. – Здесь есть что-нибудь еще кроме нас? – спросила я, опасливо оглядываясь по сторонам. Даже теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, практически ничего не было видно. Слабые полосы света пробивались откуда-то сверху, но здесь, внизу, мрачные тени доставали до плеча; я едва могла разглядеть лицо Гейли, находившееся на одном уровне с моим и всего в нескольких дюймах. Она чуть неуверенно засмеялась. – Несколько мышей, по-моему, и прочие вредители. И вонь, которая свалит с ног даже хорька401. – Вонь я заметила. Где, ради всего святого, мы находимся? – В яме для воров. Посторонись! Сверху донесся скрежет и внезапно вспыхнул столб света. Я прижалась к стене, едва успев уклониться от потока грязи и отбросов, дождем посыпавшихся из небольшого отверстия в крыше нашей тюрьмы. Вслед за этой лавиной послышался один-единственный тихий шлепок. Гейли наклонилась и подняла что-то с пола. Верхнее отверстие не закрылось, и я увидела, что она держит небольшой ломоть хлеба, черствый и перепачканный всякой дрянью. Она предусмотрительно отряхнула его о складки юбки. – Ужин, – сказала она. – Проголодалась, а?
***
Отверстие наверху оставалось открытым, и пустующим, если не считать случайно брошенных прохожими снарядов. Внутрь проникали моросящий дождь и пронизывающий ветер. Тут было холодно, сыро и невероятно тоскливо. Подходяще, на мой взгляд, для злоумышленников, на которых оно рассчитано. Воров, бродяг, богохульников, неверных супругов… и подозреваемых в колдовстве. Мы с Гейли жались друг к другу у одной из стен, чтобы согреться, почти не разговаривая. Говорить было особенно не о чем, и практически нечем было помочь себе, разве что запастись терпением402. С наступлением ночи дыра наверху постепенно темнела, пока не растворилась во тьме вокруг.
***
– Как долго, по-твоему, они собираются держать нас здесь? Гейли пошевелилась, вытянув ноги так, чтобы тонкий удлиненный луч утреннего света упал сверху на ее полосатую льняную юбку. Изначально новая, розовая с белым, теперь она изрядно истрепалась. – Не слишком долго, – ответила она. – Они будут ждать церковных дознавателей. Артур в прошлом месяце получил письма, в которых это обговаривалось. Вторая неделя октября, вот так. Они прибудут со дня на день. Она потерла руки, чтобы согреть, потом положила их на колени, в маленький квадратик солнечного света. – Расскажи мне о дознавателях, – попросила я. – Что именно будет происходить? – Что именно, сказать не могу. Я никогда не видела суда над ведьмами, хотя, конечно, слышала о них, – она ненадолго замолчала, размышляя. – Они не рассчитывают на суд над ведьмами, так как приедут, чтобы разбирать какие-то земельные споры. Так что, по крайней мере, с ними не будет ведьмоукалывателя. – Кого? – Ведьмы не чувствуют боли, – объяснила Гейли. – И у них не течет кровь, если их колоть острым. Ведьмоукалывателю, вооруженному разнообразными спицами, ланцетами и прочими заостренными инструментами, поручалось проводить испытания данных условий. Мне смутно припоминалось кое-что об этом из книг Фрэнка, но, по-моему, такое практиковалось повсеместно в семнадцатом веке, не в этом. С другой стороны, криво усмехнувшись, подумала я, Крейнсмуир – точно не средоточие цивилизации. – В таком случае очень жаль, что его не будет, – сказала я, впрочем, испытав легкое отвращение при мысли, что в меня будут тыкать снова и снова. – Мы без труда прошли бы это испытание. Или я прошла бы, – добавила я едко. – Мне кажется, они получат ледяную воду, а не кровь, если испытают их на тебе. – Я не была бы так уверена, – ответила она задумчиво, не обратив внимания на выпад. – Я слышала об укалывателях со специальными иглами – сделанными так, чтобы складываться, когда их прижимают к коже, поэтому кажется, будто они не проникают внутрь. – Но почему? Зачем нарочно стараться досказать, что кто-то и есть ведьма? Солнце уже клонилось к закату, но послеполуденного света хватало, чтобы наполнить нашу конуру тусклым сиянием. Изящный овал лица Гейли выражал только сожаление о моей наивности. – Ты до сих пор не поняла, да? – спросила она. – Они собираются убить нас. И не так уж важно, в чем нас обвиняют или о чем свидетельствуют факты. Мы сгорим, так или иначе. Прошлым вечером я была слишком потрясена нападением толпы и убожеством окружающего нас пространства, чтобы сделать нечто большее, чем просто прижаться к Гейли и ждать рассвета. Но с дневным светом начало пробуждаться то, что осталось от моего мужества. – Почему, Гейли? – чувствуя, что почти задыхаюсь, спросила я. – Ты знаешь? Атмосфера в яме была пропитана зловонием гнили, грязи и влажной почвы, и мне казалось, что непроницаемые земляные стены вот-вот обрушатся на меня, словно края плохо вырытой могилы. Я скорее ощутила, чем увидела, как она пожала плечами; столб света, падающий сверху, переместился вместе с солнцем и теперь бил в стену нашей тюрьмы, оставив нас внизу в холодной темноте. – Если тебя это хоть как-то утешит, – сухо произнесла она, – я сомневаюсь, что хотели схватить тебя. Это касается только меня и Колума – тебе не повезло оказаться со мной, когда появились горожане. Будь ты с Колумом, то, пожалуй, была бы в полной безопасности, сассенах ты или нет. Слово «сассенах», произнесенное в его обычном уничижительном смысле, внезапно вызвало во мне чувство отчаянной тоски по человеку, который называл меня так из симпатии. Я обхватила себя руками, сжимая объятия, чтобы сдержать пугающее одиночество, угрожавшее поглотить меня. – Зачем ты пришла ко мне домой? – с любопытством спросила Гейли. – Я думала, что ты послала за мной. Одна из девушек в замке передала мне сообщение – от тебя, как она сказала. – А-а, – глубокомысленно протянула она. – Лэаре, верно? Я села и прислонилась спиной к земляной стене, несмотря на отвращение к грязной, вонючей поверхности. Почувствовав мое движение, Гейли придвинулась ближе. Друзья или враги, мы были друг для друга единственным источником тепла в этой дыре; мы жались друг к другу поневоле. – Откуда ты знаешь, что это была Лэаре? – дрожа, спросила я. – Это она оставила подклад у тебя в постели, – отозвалась Гейли. – Я тебе говорила с самого начала, что некоторые были против того, чтобы ты завладела рыжеволосым пареньком. Думаю, она решила, что если тебя не станет, ей снова представится возможность. От этих слов я лишилась дара речи, и мне потребовалось какое-то время, чтобы обрести голос. – Но она не могла! Смех Гейли прозвучал хрипло от холода и жажды, но в нем еще оставались звонкие нотки. – Любой, кто видел, как парень на тебя смотрит, это поймет. Но не думаю, что она достаточно познала жизнь, чтобы разбираться в таких вещах. Вот переспит с мужчиной раз-другой, тогда поймет, только не сейчас. – Я не это имела в виду! – вырвалось у меня. – Ей нужен не Джейми, девочка беременна от Дугала Маккензи. – Что?! – какое-то время она была по-настоящему потрясена, и ее пальцы впились в плоть на моем плече. – Как тебе это в голову пришло? Я рассказала ей, как увидела Лэаре на лестнице возле кабинета Колума и к каким пришла выводам. Гейли фыркнула. – Тьфу! Она слышала, как Колум и Дугал говорили обо мне: вот что заставило ее побледнеть – думала, Колум узнал, что она обращалась ко мне за подкладом. Тот бы выпорол ее за это до крови – он не допускает никаких связей с подобным ремеслом. – Ты дала ей подклад? – я оторопела. При этих словах Гейли резко отстранилась: – Я его ей не давала, нет. Я продала его. Я уставилась на нее, пытаясь встретиться с ней взглядом в сгущающейся тьме. – Разве есть разница? – Конечно, есть, – с раздражением проговорила она. – Это была просто сделка, вот и все. И я не выдаю секреты своих клиентов. Кроме того, она не сказала мне, для кого он предназначался. А ты же помнишь, я пыталась тебя предостеречь. – Спасибо, – поблагодарила я с нескрываемым сарказмом. – Но… Мой мозг бурлил, пытаясь упорядочить мысли в свете последней информации. – Но если она принесла подклад мне в постель, значит, ей нужен именно Джейми. Это вполне объясняет, почему она отправила меня к тебе домой. Но как же Дугал? Гейли минуту колебалась, потом, похоже, приняла какое-то решение. – Девчонка беременна от Дугала не больше, чем ты. – Откуда такая уверенность? Она поискала в темноте мою руку. Найдя, подтянула ее ближе и положила прямо на вздувшуюся выпуклость под платьем. – Потому что от него беременна я, – просто сказала она.
***
– Значит, не Лэаре, – проговорила я. – Ты. – Я, – она говорила очень просто, без своего обычного жеманства. – Как там сказал Колум – «я прослежу, чтобы с ней обошлись по справедливости»? Что ж, полагаю, таково его представление о подходящем решении проблемы. Я долго молчала, обдумывая ситуацию. – Гейли, – заговорила я наконец, – эта желудочная болезнь твоего мужа… Она вздохнула. – Белый мышьяк403, – ответила она. – Я думала, он прикончит его прежде, чем беременность станет слишком заметной, но он протянул дольше, чем я считала возможным. Я вспомнила смешанное выражение ужаса и понимания на лице Артура Дункана, когда он выскочил из гардеробной жены в последний день своей жизни. – Понимаю, – сказала я. – Он не знал, что ты беременна, пока не увидел тебя полуодетой в день банкета герцога. И когда он обнаружил… Полагаю, у него были веские причины думать, что ребенок не от него? Из дальнего угла донесся слабый смешок. - Селитра обходилась дорого, но она стоила каждого фартинга404. Меня слегка передернуло, и я съежилась у стены. – Так вот почему ты рискнула убить его на людях, во время банкета. Он изобличил бы тебя как неверную жену… и отравительницу. Или ты думаешь, он догадывался о мышьяке? – О, Артур знал, – заявила она. – Он, конечно, не признался бы в этом – даже самому себе. Но он знал. За ужином мы садились за стол друг против друга, и я спрашивала: «Хочешь еще немного каллен скинк405, мой дорогой?» или: «Глоточек эля, мой родной?» А он смотрел на меня глазами, похожими на вареные яйца, и отказывался, поскольку именно тогда у него не было аппетита. И отодвигал свою тарелку, а потом я слышала, как на кухне, вроде как тайком, он жадно заглатывал свою еду, стоя возле ларя и воображая, что он в безопасности, потому что не ел ничего, что побывало у меня в руках. Голос у нее был легкий и веселый, как будто она рассказывала какую-нибудь пикантную сплетню. Меня снова передернуло, и я отодвинулась от существа, делившего со мною темноту. – Он не догадывался, что это было в укрепляющем средстве, которое он принимал. Не признавал никаких лекарств, приготовленных мной, заказал патентованное укрепляющее из Лондона – тоже стоило огромных денег, – в ее голосе звучала обида из-за подобной расточительности. – Вещество изначально содержало мышьяк, он не заметил никакой разницы во вкусе, когда я добавила еще немного. Я постоянно слышала, что тщеславие – главная слабость убийц; похоже, это было правдой, потому что она, пренебрегая нашим положением, с гордостью продолжала делиться своими достижениями. – Было немного рискованно убивать его вот так, на глазах у всей компании, но я должна была срочно что-то предпринять. И не мышьяк, чтобы убить подобным образом. Я вспомнила затвердевшие синие губы фискального прокурора и онемение моих собственных там, где они его касались. Быстродействующий и смертельный яд. А я-то тогда решила, что Дугал сознался в связи с Лэаре. Но в таком случае, хотя Колум мог и не одобрять этого, ничто не мешало Дугалу жениться на девушке. Он овдовел и был свободен. Но внебрачные отношения с женой фискального прокурора? Тут уж совсем другой расклад для всех заинтересованных сторон. Кажется, я припоминала, что наказание за супружескую неверность было суровым. Колуму вряд ли удалось бы уладить дело такого размаха, но я не могла представить, чтобы он приговорил своего брата к публичной порке или изгнанию. А Гейли вполне могла счесть убийство разумной альтернативой клеймению лица каленым железом и заключению на несколько лет в тюрьму, где она по двенадцать часов в день трепала бы коноплю. Так что она приняла свои превентивные меры, а Колум – свои. И вот я здесь, оказалась между двух огней. – Ну а ребенок? – спросила я. – Наверняка… В темноте раздался мрачный смешок. – Всякое случается, подруга. С лучшими из нас. И раз так вышло… Я скорее почувствовала, чем увидела, как она пожала плечами. – Я хотела избавиться от него, но потом подумала, что таким путем смогу заставить его жениться на мне, как только Артур умрет. Мне пришло в голову ужасное подозрение. – Но жена Дугала тогда была еще жива. Гейлис, ты?.. Ее платье зашуршало, когда она замотала головой, и я уловила слабый блеск ее волос. – Я собиралась, – сказала она. – Но Господь избавил меня от хлопот. Я, знаешь ли, решила, что это знак. И все еще могло устроиться прекрасно, если бы не Колум Маккензи. От холода я обхватила себя за локти. Теперь я говорила только, чтобы отвлечься. – Тебе нужен был Дугал или только его положение и деньги? – О, денег у меня предостаточно, – сказала она с ноткой удовлетворения. – Я знала, где Артур держал ключ ко всем своим бумагам и записям, понимаешь? И муж писал разборчиво, надо отдать ему должное, – подделать его подпись оказалось достаточно просто. За последние два года мне удалось увести около десяти тысяч фунтов. – Но ради чего? – спросила я, совершенно ошарашенная. – Ради Шотландии. – Что? – на секунду мне показалось, что я ослышалась. Потом я решила, что один из нас малость неуравновешен. И судя по имеющимся доказательствам, это – не я. – Что значит, Шотландии? – слегка отодвигаясь, осторожно спросила я. Я сомневалась, насколько она психически здорова: может, беременность повредила ей рассудок. – Тебе нечего бояться, я не сумасшедшая. Циничное удовольствие в ее голосе заставило меня покраснеть, и я возблагодарила темноту. – Ах, нет? – сказала я, уязвленная. – По твоему собственному признанию, ты совершила мошенничество, кражу и убийство. Пожалуй, было бы милосерднее считать, что ты сошла с ума, потому что, если ты не… – Не сумасшедшая и не безнравственная, – решительно заявила она. – Я – патриотка. Забрезжил свет. Я восстановила дыхание, которое сдерживала в ожидании нападения душевнобольной. – Якобитка, – сказала я. – Боже правый, ты чертова якобитка! Она ею была. И это многое объясняло. Почему Дугал, в целом зеркально отражавший убеждения своего брата, проявлял подобную самодеятельность в сборе денег для дома Стюартов. И почему Гейлис Дункан, имеющая все данные, чтобы повести к алтарю любого мужчину, которого пожелает, выбрала двух столь несхожих между собой субъектов как Артур Дункан и Дугал Маккензи. Одного – за его деньги и положение, другого – за его способность влиять на общественное мнение. – Колум был бы лучше, – продолжала она – Жаль. Его несчастье – это и мое несчастье тоже. Именно его я должна была заполучить; единственный мужчина, который, на мой взгляд, мог бы стать мне подходящей парой. Вместе мы могли бы… что ж, ничего не поделаешь. Единственный мужчина, которого я хотела, и единственный человек в мире, которого я не могла зацепить своим оружием. – Так что вместо него ты выбрала Дугала. – О да, – ответила она, погруженная в собственные мысли. – Сильный мужчина, обладающий определенной властью. Кое-какая собственность. Народ к нему прислушивается. Но на деле он всего лишь ноги, и член, – она коротко рассмеялась, – Колума Маккензи. Сила – у Колума. Почти такая же, как у меня. Ее хвастливый тон меня раздражал. – У Колума есть несколько отличительных черт, какими ты, насколько я могу судить, не обладаешь. Например, чувство сострадания. – О, да. «Чувство милосердия и сострадания»406, не так ли? – с иронией сказала она. – Много ему от этого толку. На его плече сидит смерть, это сразу заметно. Этот человек, возможно, проживет еще пару лет после Хогманая, не намного дольше. – А как долго ты еще проживешь? – спросила я. Насмешка обратилась против нее же, но звонкий голос оставался ровным. – Полагаю, что чуть меньше. Большого значения это не имеет. За отпущенное мне время я многое успела: десять тысяч фунтов переправлены во Францию, и округ встал на сторону принца Карла. Начнется восстание, я буду знать, что помогла. Если проживу так долго. Она стояла почти под самым отверстием в потолке. Мои глаза достаточно свыклись с темнотой, чтобы она виделась мне бледной фигурой во мраке, преждевременным и неизгнанным призраком. Неожиданно она повернулась ко мне. – Что бы ни произошло при дознавателях, я ни о чем не сожалею, Клэр. – Я сожалею лишь о том, что у меня всего одна жизнь, чтобы отдать ее за свою страну407? – с иронией спросила я. – Хорошо сказано, – отозвалась она. – Ведь так, верно? Когда стало темнеть, мы замолчали. Чернота ямы казалась осязаемой силой, холодом и тяжестью давившей мне на грудь, заполнявшей легкие дыханием смерти. В конце концов я как можно плотнее свернулась клубком, опустила голову на колени и перестала бороться, погрузившись в тревожную дремоту на грани холода и страха. – Значит, ты любишь этого мужчину? – вдруг спросила Гейли. Я испуганно подняла голову с колен. Я понятия не имела, который час; вверху светила единственная слабая звездочка, но она не проливала света в эту дыру. – Кого, Джейми? – Кого же еще? – сухо сказала она. – Это его имя ты произносишь во сне. – Не знала, что так делаю. – Ну, так любишь? Холод способствовал какой-то смертельно опасной сонливости, однако настойчивый голос Гейли немного вывел меня из оцепенения. Я крепко обхватила колени, слегка раскачиваясь взад-вперед. Свет из отверстия наверху угас, сменившись мягкой темнотой позднего вечера. Дознаватели прибудут через день-другой. Было уже поздновато для увиливаний, как перед самой собой, так и перед кем-то еще. Хотя по-прежнему было трудно признать, что мне, возможно, грозила нешуточная смертельная опасность, я начинала понимать инстинкт, заставляющий приговоренных узников накануне казни испрашивать исповеди. – Я имею в виду, любишь по-настоящему, – настаивала Гейли. – Не просто хочешь с ним спать; я знаю, что этого ты хочешь, и он тоже. Они все хотят. Но любишь ли ты его? Любила ли я его? Не ограничиваясь плотским желанием? Яма обладала мрачной анонимностью исповедальни, и у существа, находящегося на пороге смерти, не было времени лгать. – Да, – ответила я и снова опустила голову на колени. Некоторое время в яме было тихо, и я уже снова кружила на грани сна, когда услышала, что она опять заговорила, как будто сама с собой. – Значит, это возможно, – задумчиво произнесла она.
***
Дознаватели прибыли через день. Из промозглой ямы для преступников мы услышали шумиху, вызванную их приездом: крики жителей деревни и цоканье лошадиных копыт по булыжникам Хай-стрит. Суматоха стихала по мере того, как процессия двигалась вниз по улице к отдаленной площади. – Они приехали, – произнесла Гейли, прислушиваясь к радостному возбуждению наверху. Мы инстинктивно сцепили руки, неприязнь была предана забвению перед страхом. – И хорошо, – заявила я с напускной бравадой. – Думаю, лучше сгореть, чем замерзнуть до смерти. На деле же мы продолжали мерзнуть. Только на следующий день в полдень дверь нашей тюрьмы внезапно отворилась, и нас вытащили из ямы, чтобы предать суду. Несомненно, чтобы вместить толпу зрителей, заседание проводилось на площади перед домом Дунканов. Я заметила, как Гейли мельком глянула на ромбовидные стекла в окнах своей гостиной, а затем отвернулась с безразличным видом. Два церковных дознавателя восседали на мягких табуретах за столом, установленным на площади. Один из судей был неестественно высоким и худым, другой – маленьким и коренастым. Они неудержимо напоминали мне американский комикс, что я когда-то видела; не зная их имен, я мысленно окрестила высокого Маттом, а второго Джеффом408. Почти вся деревня собралась здесь. Оглядываясь по сторонам, я замечала немало своих бывших пациентов. Но обитатели замка примечательно отсутствовали. Именно Джон Макрей, тюремщик деревни Крейнсмуир, зачитал диттей, или обвинительный акт, в отношении личностей некой Гейлис Дункан и некой Клэр Фрейзер, каждая из которых обвинялась перед судом церкви в преступном колдовстве. – Установлено на основании свидетельских показаний, что обвиняемые действительно вызвали смерть Артура Дункана посредством колдовства, – читал Макрей твердым, ровным голосом. – И при этом стали причиной гибели нерожденного дитя Джанет Робинсон, заставили утонуть лодку Томаса Маккензи, наслали на деревню Крейнсмуир иссушающую желудочную болезнь… Это продолжалось довольно долго. Колум тщательно подготовился. После прочтения диттея вызывали свидетелей. Большинство из них были деревенскими жителями, которых я не знала; ни одного из моих пациентов среди них не оказалось, за что я была благодарна. Хотя показания многих свидетелей были просто нелепыми, а другим очевидцам явно заплатили за их услуги, в словах некоторых звучала очевидная доля правды. Джанет Робинсон, например, которую притащил в суд ее отец, бледная и дрожащая, с багровым синяком на щеке, призналась, что она зачала ребенка от женатого мужчины и пыталась избавиться от него при посредничестве Гейлис Дункан. – Она дала мне отвар, чтобы выпить, и заклинание, которое надо было произнести три раза при растущей луне, – мямлила девушка, боязливо переводя взгляд с Гейлис на отца, не уверенная, кто из них представляет большую угрозу. – Она сказала, что от этого у меня снова будут месячные. – Так и случилось? – с интересом спросил Джефф. – Не сразу, ваша честь, – ответила девушка, нервно покачивая головой. – Но я снова приняла отвар, когда луна пошла на убыль, тогда они и начались. – Начались?! Девчонка чуть не истекла кровью до смерти! – вмешалась пожилая дама, очевидно мать девушки. – Только потому и рассказала мне всю правду об этом, что чувствовала, будто помирает. Горя желанием добавить еще больше кровавых подробностей, мистрис Робинсон с трудом заткнулась, чтобы уступить место следующим свидетелям. Казалось, не было никого, кто мог бы сказать что-то конкретное обо мне, если не считать туманного обвинения, что, раз я присутствовала при смерти Артура Дункана и прикасалась к нему, прежде чем он умер, то очевидно должна иметь к этому какое-то отношение. Я начинала думать, что Гейли права: не я была целью Колума. А раз так, рассуждала я, быть может, мне удастся спастись. Или, по крайней мере, я так рассуждала, пока не появилась женщина с холма. Когда она вышла вперед, худая, сутулая женщина в желтом платке, я осознала, что у нас серьезные неприятности. Она была не из жительниц деревни, я ее раньше никогда не видела. Ее босые ноги были покрыты грязью дороги, по которой она пришла сюда. – Есть ли у вас обвинения против кого-либо из присутствующих здесь женщин? – задал вопрос высокий худой судья. Женщина была напугана: она не поднимала глаз, чтобы взглянуть на судей. Но она коротко качнула головой, и перешептывания в толпе стихли, чтобы ее услышать. Голос у нее был тихий, и Матту пришлось попросить ее повторить сказанное. У них с мужем был болезненный ребенок, родившийся здоровым, но потом начавший хиреть и чахнуть. В конце концов, решив, что ребенок – подменыш фейри, они положили его на ложе фейри на холме Кройх-Гором. Наблюдая, чтобы забрать своего собственного ребенка, когда фейри вернут его, они видели, как две леди, стоящие здесь, подошли к ложу фейри, взяли ребенка и произносили над ним непонятные заклинания. Женщина сплела худые руки, заламывая их под передником. – Мы следили всю ночь, господин судья. И когда стало темно, вскорости появился чудовищный демон, в огромном черном обличье он без звука пробрался сквозь тени и склонился над местом, где мы положили ребенка. В толпе послышался благоговейный ропот, и я почувствовала, как слабо зашевелились волосы у меня на затылке, хотя и знала, что «чудовищным демоном» был Джейми, отправившийся посмотреть, жив ли еще ребенок. Я собралась с духом, зная, что последует дальше. – А когда взошло солнце, мы с мужем подошли посмотреть. И там мы нашли младенчика-подменыша, мертвым на холме, и ни следа нашего собственного крохи. После этих слов она не сдержалась и закрыла лицо передником, чтобы скрыть рыдания. Мать подменыша как будто подала некий знак: толпа расступилась и показалась фигура погонщика Питера. Увидев его, я внутренне застонала. Я чувствовала, что когда заговорила эта женщина, настроение толпы обернулось против меня: не хватало теперь только, чтобы этот тип рассказал суду о водяной лошади. Упиваясь моментом славы, погонщик вытянулся и театрально указал на меня. – Это правильно, что вы называете ее ведьмой, милорды! Своими собственными глазами я видел, как эта женщина вызвала из вод богомерзкого озера водяную лошадь, чтобы она исполняла ее повеления! Огромную страшную тварь, господа, ростом с сосну, шеей точь-в-точь как громадная синяя змея, и глазами, будто большие яблоки, а взгляд у них, что душу забирает у человека! Судьи, по-видимому, были впечатлены его показаниями и несколько минут перешептывались между собой, в то время как Питер вызывающе сверлил меня взглядом из разряда: я тебе покажу! Наконец толстый судья прервал обмен мнениями и повелительно поманил к себе Джона Макрея, который стоял в стороне, готовый к худшему. – Тюремщик! – позвал он. Повернулся и указал на погонщика. – Заберите этого человека и поставьте его к позорному столбу за публичное пьянство. Здесь священный суд: мы не потерпим, чтобы дознаватели тратили время впустую на легкомысленные обвинения со стороны пьяницы, которому видятся водяные лошади, когда он выпьет слишком много виски! Погонщик Питер был так изумлен, что даже не сопротивлялся, когда тюремщик решительно шагнул вперед и взял его под руку. Разинув рот, он дико таращился на меня, пока его уводили. Я не смогла удержаться, взмахнув пальцами ему вслед в легком прощальном приветствии. Однако после этой незначительной передышки в напряженности судебного разбирательства ситуация стала стремительно ухудшаться. Целая череда девиц и женщин под присягой подтвердила, что они покупали у Гейлис Дункан амулеты и приворотные зелья с целью навлечь болезнь, избавиться от нежеланного ребенка или наложить любовные чары на какого-нибудь мужчину. Все без исключения божились, что заклинания подействовали – завидное достижение для практикующего врача, цинично подумала я. Хотя никто не заявлял о таких же результатах у меня, некоторые говорили – и правдиво, – что они часто видели меня в комнате с травами у мистрис Дункан, где я смешивала снадобья и толкла лекарственные растения. И все же это, похоже, было не критично: столько же людей утверждали, что я исцелила их, используя исключительно обычные лекарства, без каких-либо чар, амулетов и повсеместных заклинаний. Учитывая силу общественного мнения, этим людям потребовалось определенное мужество, чтобы выйти вперед и дать показания в мою пользу, и я была им благодарна. Ноги у меня ныли оттого, что я долго стояла; и если судей усадили с относительным комфортом, то для подсудимых табуреты предусмотрены не были. Но когда появился следующий свидетель, я напрочь забыла о своих ногах. С врожденной склонностью к драматическим эффектам, не уступающей Колуму, отец Бейн широко распахнул двери церкви и вступил на площадь, тяжело припадая на дубовый костыль. Он медленно приблизился к центру площади, склонил голову перед судьями, затем повернулся и обозревал толпу, пока под его стальным взглядом шум не превратился в негромкое встревоженное бормотание. Когда он заговорил, голос его звучал, как щелчки хлыста: – Это ваша божья кара, народ Крейнсмуира! Пред лицом Его идет язва, а по стопам Его – жгучий ветер409. Воистину допустили вы, чтобы сбили вас с пути праведного! Вы посеяли ветер410 и буря теперь меж вами! Я уставилась на него, несколько ошеломленная этим неожиданным даром ораторского искусства. Разве что он был способен на подобные взлеты красноречия только под влиянием критической ситуации. Напыщенный голос продолжал грохотать: – Чума обрушится на вас, и погибнете вы от грехов своих, если не очиститесь! Вы приняли к себе блудницу вавилонскую411, – подумалось, что это я, судя по тому, как он свирепо на меня глянул. – Вы продали свои души врагам вашим, пригрели змею английскую у себя на груди, и отныне возмездие Господа Бога Всемогущего обрушится на вас. Дабы спасти тебя от жены другого, от чужой, которая умягчает речи свои412. Дом ее ведет к смерти, и стези ее – к мертвецам413. Покайтесь, люди, пока не поздно! Говорю вам: падите на колени и молите о прощении! Изгоните английскую блудницу и отрекитесь от сделок с отродьем Сатаны! Он сорвал с пояса четки и потрясал большим деревянным распятием в мою сторону. Как бы забавно все это ни было, я видела, что Матт начинает проявлять нетерпение. Может, профессиональная ревность? – Э-э-э, ваше преподобие, – заговорил судья с легким поклоном в сторону отца Бейна, – имеются ли у вас доказательства для предъявления обвинения в отношении этих женщин? – Они у меня есть. Первоначальная вспышка красноречия иссякла, маленький священник теперь был спокоен. Он угрожающе нацелил указательный палец в мою сторону, и мне пришлось напрячь все силы, чтобы не отступить на шаг назад. – В полдень, во вторник, две недели назад, я встретил эту женщину в огородах замка Леох. С помощью противоестественных сил она наслала на меня свору гончих, так что я упал перед ними и оказался в смертельной опасности. Будучи тяжело ранен в ногу, я собирался ее покинуть. Эта женщина пыталась соблазнить меня своей греховностью, дабы я уединился с нею, а когда я воспротивился ее уловкам, она наложила на меня проклятие. – Что за чушь! – возмущенно воскликнула я. – Это самое нелепое преувеличение, что я когда-либо слышала! Взгляд отца Бейна, темный и горящий, как в лихорадке, оторвался от дознавателей и остановился на мне. – Ты отрицаешь, женщина, что говорила мне эти слова: «Идемте со мной сейчас, священник, иначе ваша рана загноится и станет разлагаться»? – Ну, в более мягких выражениях, но возможно что-то в этом духе, – признала я. Торжествующе стиснув челюсть, священник рванул в сторону полы своей сутаны. Повязка, запятнанная засохшей кровью и пропитанная желтым гноем, опоясывала его бедро. Бледная плоть ноги выше и ниже повязки вспухла, от скрытой раны тянулись зловещие красные полосы. – Господи Иисусе, отец! – воскликнула я, потрясенная этим зрелищем. – У вас заражение крови. Вам требуется уход, и немедленно, иначе вы умрете! По толпе пронесся низкий потрясенный ропот. Даже Матт и Джефф казались несколько ошеломленными. Отец Бейн медленно покачал головой. – Вы слышите? – требовательно спросил он. – Дерзость этой женщины не знает границ. Она заклинает смертью меня, избранника Божьего, перед судилищем самой церкви! Возбужденный ропот толпы становился все громче. Отец Бейн заговорил снова, слегка возвысив голос, чтобы его было слышно сквозь шум: – Я предоставляю вам, джентльмены, судить на основании ваших собственных чувств и повеления Господа – ворожеи не оставляй в живых!
Дата: Воскресенье, 10.07.2022, 20:53 | Сообщение # 53
Виконт
Сообщений: 409
***
Эффектные вещественные доказательства отца Бейна завершили показания свидетелей. По-видимому, никто не был готов превзойти такое представление. Судьи объявили короткий перерыв, и с постоялого двора им принесли, чем подкрепиться. Для обвиняемых подобных благ не ожидалось. Я собралась с силами и в качестве эксперимента потянула свои путы. Кожаные ремни чуть поскрипывали, но не поддавались ни на дюйм. «Вот тут, – цинично подумала я, пытаясь унять панику, – определенно, тот момент, когда бравый молодой герой должен проскакать сквозь толпу, отбиваясь от подобострастных горожан и подхватывая упавшую в обморок героиню к себе на седло». Но мой собственный бравый молодой герой находился где-то в лесах, хлестал эль со стареющим мужеложцем благородных кровей и забивал безвинных оленей. Весьма маловероятно, думала я, стиснув зубы, что Джейми успеет вернуться вовремя хотя бы для того, чтобы собрать мой прах для церемониального захоронения, прежде чем меня развеет на все четыре стороны. Поглощенная все возрастающим страхом, я поначалу не услышала цокот копыт. Только когда слабое бормотание и оборачивающиеся головы в толпе привлекли мое внимание, я уловила ритмичное цоканье, разносящееся по булыжникам Хай-стрит. Удивленный ропот стал громче, и толпа с краев начала раздвигаться, пропуская всадника, все еще находящегося вне моего поля зрения. Несмотря на мое недавнее отчаяние, я вдруг почувствовала слабый проблеск непоследовательной надежды. Что если Джейми вернулся раньше? Может, знаки внимания герцога стали чересчур настойчивыми или олени встречались слишком редко. Как бы там ни было, я приподнялась на цыпочки, чтобы разглядеть лицо приближающегося всадника. Ряды зрителей неохотно расступились, когда конь, рослый гнедой, просунул свой длинный нос между двумя комплектами плеч. Под удивленными взглядами всех присутствующих – включая меня – похожая на палку фигурка Неда Гоуэна проворно слезла с лошади. Джефф с немалым изумлением оглядел худощавого, аккуратного субъекта перед собой. – И кто вы, сэр? – без сомнения, неохотная вежливость в его тоне обуславливалась серебряными пряжками на башмаках и бархатным камзолом прибывшего: служба при лэрде клана Маккензи не обходилась без вознаграждения. – Меня зовут Эдвард Гоуэн, ваша милость, – четко произнес он. – Солиситор. Матт ссутулил плечи и слегка поерзал: у предложенного ему табурета не было спинки, и его длинное туловище, вне всякого сомнения, страдало от напряжения. Я уставилась на него, желая, чтобы у него образовалась грыжа межпозвоночного диска. Раз меня собирались сжечь за то, что у меня дурной глаз, пусть это хоть как-то оправдается. – Солиситор? – прогрохотал он. – Тогда что привело вас сюда? Седой завитой парик Неда Гоуэна склонился в самом педантичном из официальных поклонов. – Я прибыл предложить свои скромные услуги в поддержку мистрис Фрейзер, ваши светлости, – ответил он, – милостивейшей леди, которая, как я знаю на собственном примере, столь же отзывчива и доброжелательна в пользовании искусства врачевания, сколь и сведуща в его применении. Очень хорошо, одобрительно подумала я. Прежде всего, нанести удар в нашу пользу. Глянув через площадь, я увидела, как рот Гейли изогнулся в полувосторженной, полунасмешливой улыбке. Хотя Нед Гоуэн вряд ли стал бы всеобщим избранником в качестве принца на белом коне, в данный момент я не была склонна придираться. Я приму своих заступников, такими как они есть. Поклонившись судьям и еще раз – не менее официально – мне, мистер Гоуэн выпрямился еще больше по сравнению со своей обычной прямой осанкой, засунул большие пальцы за пояс бриджей и со всем романтизмом своего почтенного доблестного сердца приготовился к битве, сражаясь излюбленным оружием закона – невыносимой скукой. Он, безусловно, был крайне зануден. С убийственной точностью автоматической мясорезки он разложил каждое обвинение диттея на прилавке своего пристального внимания и безжалостно кромсал их на куски клинком законодательных актов и тесаком прецедентов. То было благороднейшее зрелище. Он говорил. И говорил. И говорил снова, иногда, казалось бы, почтительно делая паузы ради назидания от судей, а на самом деле только переводя дух для очередного приступа словоблудия. Поскольку жизнь моя висела на волоске, а мое будущее полностью зависело от красноречия этого тощего маленького человека, мне следовало бы жадно ловить каждое его слово. Вместо этого я поймала себя на том, что ужасно зеваю, не в состоянии прикрыть разинутый рот, и переминаюсь с одной ноющей ноги на другую, страстно желая, чтобы меня сожгли немедленно и прекратили эту пытку. Толпа, по-видимому, испытывала то же самое, хотя к тому времени, как утреннее возбуждение сменилось апатией, негромкий, чистый голос мистера Гоуэна все звучал не переставая. Люди начали расходиться, вдруг вспомнив о скотине, которую нужно подоить, и о полах, которые желательно подмести, твердо уверенные в том, что, пока бубнит этот до крайности занудный голос, ничего интересного произойти не может. Когда Нед Гоуэн наконец кончил свою первоначальную защиту, наступил вечер и приземистый судья, которого я называла Джеффом, объявил, что судебное заседание возобновится утром. После короткой, приглушенной беседы между Недом Гоуэном, Джеффом и тюремщиком Джоном Макреем я была препровождена на постоялый двор между двух рослых горожан. Бросив взгляд через плечо, я увидела, что Гейли удаляется в противоположном направлении: выпрямив спину, отказываясь торопиться и, если на то пошло, каким-либо образом обращать внимание на свое окружение. В темной задней комнате постоялого двора с меня наконец сняли путы и принесли свечу. Потом появился Нед Гоуэн, принесший бутылку эля и тарелку мяса и хлеба. – У меня всего несколько минут для вас, дорогая, да и этого удалось добиться с трудом, так что слушайте внимательно. Маленький человечек склонился ближе, словно заговорщик в мерцающем свете свечи. Глаза у него блестели, и, если не считать некоторой спутанности его завитого парика, он не выказывал ни намека на напряжение или усталость. – Мистер Гоуэн, я так рада видеть вас, – искренне сказала я. – Да, да, моя дорогая, – ответил он, – но сейчас на это нет времени. Он ласково, но небрежно погладил меня по руке. – Мне удалось убедить их рассматривать ваше дело отдельно от дела мистрис Дункан, и это может помочь. Судя по всему, изначально не было намерения арестовывать вас, но вы были схвачены из-за вашего общения с в… с мистрис Дункан. И все же, – поспешно продолжил он, – вам угрожает определенная опасность, и я не стану скрывать это от вас. В настоящее время общественное мнение в деревне к вам не слишком благосклонно. Что побудило вас, – требовательно спросил он с несвойственной ему горячностью, – притронуться к этому ребенку? Я открыла рот, чтобы ответить, но он нетерпеливо отмахнулся от вопроса. – А, ладно, теперь это не имеет значения. Что нам нужно сделать, так это сыграть на том факте, что вы англичанка – и, следовательно, вашем неведении, а не ина́ковости, понимаете? – и затягивать дело, как можно дольше. Видите ли, время работает на нас, ведь худшие из этих судебных процессов происходят в атмосфере истерии, когда обоснованность доказательств может быть проигнорирована ради утоления жажды крови. Жажда крови. Это полностью передавало те чувства и эмоции, которые – я ощущала – излучали лица этого сборища. Кое-где я замечала признаки сочувствия или сомнения, но редкостный человек выстоял бы против толпы, и Крейнсмуиру явно не хватало характеров такого склада. Впрочем, нет, поправила я себя. Был один – этот занудный маленький эдинбургский законник, несгибаемый, как старый башмак, на который он был так похож. – Чем дольше мы будем тянуть, – буднично продолжал мистер Гоуэн, – тем меньше кто-либо будет склонен к поспешным действиям. Итак, – заключил он, положив руки на колени, – завтра ваше задача – только молчать. Я буду вести все разговоры, и молите Бога, чтобы это возымело хоть какой-то эффект. – Похоже, это вполне разумно, – сказала я, устало попытавшись улыбнуться. Я глянула на дверь в передней части постоялого двора, откуда доносились громкие голоса. Перехватив мой взгляд, мистер Гоуэн кивнул. – Да, совсем скоро мне придется покинуть вас. Я договорился, что вы проведете ночь здесь. Он с сомнением огляделся. Небольшой сарайчик, пристроенный к постоялому двору и используемый в основном для хранения барахла и припасов, был холодным и темным, но все же в разы лучше, чем яма для воров. Дверь в сарай отворилась, вырисовывая силуэт хозяина постоялого двора, который всматривался в темноту сквозь бледное колеблющееся пламя свечи. Мистер Гоуэн поднялся, чтобы уйти, но я схватила его за рукав. Мне нужно было узнать одну вещь. – Мистер Гоуэн… это Колум послал вас помочь мне? Он помедлил с ответом, но в пределах своей профессии он был человеком безукоризненной честности. – Нет, – сказал он прямо. На его иссохшем лице промелькнуло выражение едва ли не смущения, и он добавил: – Я пришел… сам. Он нахлобучил шляпу на голову и развернулся к двери, коротко пожелав мне «доброй ночи», прежде чем исчезнуть в свете и суете постоялого двора. К моему размещению почти не готовились, но небольшой кувшин вина и кусок хлеба – на сей раз чистого – оставили на одной из больших бочек, а на земле у ее основания лежало сложенное старое одеяло. Я завернулась в одеяло и присела на один из бочонков поменьше, чтобы поужинать и, пережевывая скудную пищу414, поразмышлять. Итак, Колум не посылал законника. Знал ли он вообще, что мистер Гоуэн собирался приехать? Вероятно, Колум запретил кому-либо спускаться в деревню, опасаясь быть вовлеченным в охоту на ведьм. Волны страха и истерии, захлестнувшие деревню, были реально ощутимы; я чувствовала, как они бьются о стены моего хлипкого убежища. Шумная вспышка из соседней распивочной отвлекла меня от моих мыслей. Возможно, там был всего лишь часовой, охраняющий смертника, плюс еще кто-то. Но на грани гибели даже один лишний час считался поводом для благодарности. Я завернулась в одеяло, натянула его на голову, чтобы отгородиться от шума с постоялого двора, и изо всех сил постаралась не испытывать ничего, кроме признательности.
***
После чрезвычайно беспокойной ночи меня разбудили вскоре после рассвета и отвели обратно на площадь, хотя судьи не появлялись еще целый час. Здоровые, упитанные и сытно позавтракавшие, они сразу же принялись за работу. Джефф обернулся к Джону Макрею, вернувшемуся на своем место позади обвиняемых: – Мы не в состоянии определить вину исключительно на основании представленных доказательств. Со стороны вновь собравшейся толпы, которая уже приняла собственное решение, раздался взрыв негодования, но его подавил Матт, который, обратив пару глаз, похожих на буравчики, на молодых мастеровых в первом ряду, утихомирил их, будто вылив ледяной воды на тявкающих псов. Восстановив порядок, он повернул свое угловатое лицо обратно к тюремщику. – Пожалуйста, отведите заключенных на берег озера. При этом раздался удовлетворенный возглас предвкушения, который пробудил все мои худшие подозрения. Джон Макрей взял меня за одну руку, а Гейли за другую, чтобы направить вперед, но у него нашлось немало помощников. Пока меня тащили, злобные руки рвали на мне платье, щипали и толкали. У какого-то идиота оказался барабан, и тот выбивал неровную дробь. Толпа резко скандировала под барабанный бой что-то, чего я не улавливала среди случайных выкриков и воплей. Я не была уверена, что мне хотелось знать, о чем они говорили. Процессия растеклась по лугу на берегу озера, где из воды выступала маленькая деревянная пристань. Нас вытащили на самый ее край, где двое судей заняли свои позиции, по одному на каждом конце пристани. Джефф повернулся к толпе, ожидавшей на берегу. – Принесите веревки! Последовало общее бормотание и выжидательное переглядывание от одного к другому, пока кто-то торопливо не подбежал с мотком тонкой веревки. Макрей взял ее и весьма неуверенно подошел ко мне. Впрочем, он украдкой взглянул на дознавателей, и это, казалось, укрепило его решимость. – Пожалуйста, будьте любезны снять вашу обувь, мадам, – распорядился он. – Какого дья… чего ради? – требовательно спросила я, скрестив руки. Он заморгал, явно не готовый к сопротивлению, но один из судей предвосхитил его ответ: – Это необходимая процедура для испытания водой. У подозреваемой в колдовстве большой палец правой руки следует привязать пеньковой веревкой к большому пальцу левой ноги. Точно так же большой палец левой руки привязывается к большому пальцу правой ноги. А затем… – он бросил красноречивый взгляд на воды озера. Два рыбака стояли босиком в прибрежной грязи, их трюзы были закатаны выше колен и подвязаны бечевкой. Елейно улыбнувшись мне, один из них поднял небольшой камешек и запустил его по серо-стальной поверхности. Тот подпрыгнул один раз и утонул. – Оказавшись в воде, – подхватил низкорослый судья, – виновная в колдовстве всплывет, ибо чистота воды отвергает ее порочную сущность. Невинная женщина утонет. – Значит, передо мной выбор: либо меня осудят как ведьму, либо признают невиновной, но утопят, верно? – огрызнулась я. – Нет уж, благодарю! Я сильнее сжала локти, пытаясь унять дрожь, которая, казалось, становилась неотъемлемой частью моей плоти. Низкорослый судья надулся, словно почувствовавшая угрозу жаба. – Не смей выступать перед судом без дозволения, женщина! Ты имеешь наглость отказываться от законного освидетельствования? – Имею ли я наглость отказываться от того, чтобы меня утопили? Определенно, да! Я слишком поздно заметила Гейли, отчаянно мотающую головой так, что светлые волосы кружились вокруг ее лица. Судья повернулся к Макрею: – Обнажить ее и высечь, – категорично заявил он. Сквозь оцепенение из-за неверия я услышала коллективный вздох: разумно было предположить, что потрясения и ужаса, а на деле – предвкушения удовольствия. И я поняла, что такое ненависть на самом деле. Не их. Моя. Они не потрудились отвести меня обратно на деревенскую площадь. Что касается меня, то терять мне уже было нечего, и я не облегчала им задачу. Грубые руки толкали меня вперед, дергая за оторочку блузы и корсажа. – Отцепись от меня, чертова деревенщина! – завопила я и пнула одного из распускающих руки мужчин прямо туда, где от этого было больше всего пользы. Он со стоном рухнул, но его сложенная пополам фигура быстро затерялась в бурлящем наплыве орущих, плюющихся, свирепых физиономий. Другие руки схватили меня за плечи и подгоняли меня, спотыкающуюся, дальше, почти поднимая над телами, упавшими в давке, проталкиваясь моим телом через просветы, слишком маленькие для того, чтобы пройти. Кто-то ударил меня в живот, и у меня перехватило дыхание. К этому времени мой корсаж был изодран практически в клочья, так что снять оставшееся не составило особого труда. Я никогда не страдала излишней скромностью, но, стоя полуголой перед этой глумливой толпой недоброжелателей, со следами потных рук на обнаженной груди, переполнялась ненавистью и унижением, каких даже вообразить себе не могла. Джон Макрей связал мне руки спереди, затянув переплетенную веревку петлей вокруг запястий и оставив несколько футов в длину. Надо отдать ему должное, проделывая все это, он выглядел пристыженным, но глаз на меня не поднимал, и было ясно, что с этой стороны ожидать ни помощи, ни снисходительности мне не стоит: он так же находился во власти толпы, как и я. Гейли была тут, и, без сомнения, с ней обращались аналогично; я мельком увидела ее платиновые волосы, развевающиеся на резком ветру. Руки мои поднялись высоко над головой, когда веревку перекинули через сук большого дуба и туго натянули. Я стиснула зубы и изо всех сил сосредоточилась на своей ярости: том единственном, что мне оставалось, чтобы побороть свой страх. В воздухе повисло затаенное ожидание, прерываемое возбужденным шепотом и криками из толпы зрителей. – Задай ей, Джон! – проорал кто-то. – Принимайся за дело! Джон Макрей, чувствительный к показной стороне своего ремесла, остановился, держа плеть на уровне пояса, и оглядел толпу. Он прошел вперед и осторожно выправил мое положение, так что я оказалась лицом к стволу дерева, почти касаясь шершавой коры. Затем он отступил на два шага, поднял плеть и опустил. Потрясение от этого оказалось сильнее боли. На самом деле, только после нескольких ударов я поняла, что тюремщик делает все возможное, чтобы уберечь меня от того, на что он способен. И все же один или два удара были достаточно сильными, чтобы рассечь кожу; я чувствовала острое покалывание в месте соприкосновения. Я крепко зажмурилась и тесно прижалась щекой к дереву, стараясь изо всех сил оказаться где-нибудь в другом месте. Но вдруг я услышала нечто, что сразу же вернуло меня в реальность. – Клэр! Веревка, связывавшая мои запястья, чуть ослабла; этого оказалось достаточно, чтобы я сделала рывок, свободно позволивший мне развернуться лицом к толпе. Мой неожиданный разворот привел тюремщика в замешательство, он опустил свою плеть в пустоту, пошатнулся, потеряв равновесие, и ударился головой о ветку. Это произвело очень благоприятное впечатление на толпу, которая взревела оскорблениями и принялась насмехаться над ним. Волосы лезли мне в глаза, прилипали к лицу из-за пота, слез и антисанитарии заточения. Я замотала головой, чтобы избавиться от них, и сумела, хоть и искоса, бросить взгляд, удостоверившись в том, что услышали мои уши. Джейми, мрачнее тучи, проталкивался сквозь мешающуюся толпу, безжалостно используя преимущество своего роста и силы. Я почувствовала себя почти как генерал Маколифф в Бастони, наблюдавший за приближением третьей армии Паттона415. Несмотря на страшную опасность для Гейли, меня, а теперь и самого Джейми, я никогда не была так счастлива при виде кого-либо. – Прислужник ведьмы! Это ее муж! Вонючий Фрейзер! Распетушился! – и тому подобные эпитеты стали слышаться среди множества оскорблений, направленных на меня и Гейли. – Хватайте его тоже! Сжечь их! Сжечь их всех! Истерия толпы, на время рассеянная происшествием с тюремщиком, снова достигла кульминации. Сдерживаемый цепкими фигурами помощников тюремщика, которые старались его обуздать, Джейми остановился как вкопанный. На каждом предплечье у него повисло по человеку, но он изо всех сил пытался дотянуться рукой до пояса. Подумав, что он тянется за ножом, один из мужчин сильно ударил его в живот. Джейми чуть согнулся, после чего выпрямился, врезав локтем в нос тому, кто его ударил. Временно высвободив одну руку, он не обращал внимания на отчаянную хватку человека по другую сторону. Он погрузил пятерню в свой спорран, поднял руку и сделал бросок. Его крик донесся до меня, едва предмет вылетел из его руки. – Клэр! Стой неподвижно! «У меня не так уж много места, чтобы двигаться», – ошеломленно подумала я. Темное пятно летело прямо мне в лицо, и я начала пятиться, но вовремя остановилась. С жалящим щелканьем пятно ударило меня по лицу, и черные бусины упали мне на плечи, как только гагатовые четки, брошенные словно болас416, аккуратно обвились вокруг моей шеи. Впрочем, не совсем аккуратно: нитка зацепилась за мое правое ухо. Со слезящимися от удара глазами я тряхнула головой, и обод улегся на место, распятие развязно покачивалось между моими обнаженными грудями. Лица в первом ряду уставились на него с выражением испуганного недоумения. Их внезапное молчание подействовало на тех, кто стоял дальше, и негодующий рев затих. Голос Джейми, обычно мягкий даже в гневе, зазвенел в тишине. Сейчас в нем не осталось и следа от мягкости. – Развяжите ее! Прихлебатели уже разошлись, и толпа, словно волны, расступилась перед ним, когда он шагнул вперед. Тюремщик смотрел, как он приближается, застыв с разинутым ртом. – Я сказал, развяжи ее! Живо! Тюремщик, выведенный из гипнотического состояния апокалиптическим видением надвигающейся на него рыжеволосой смерти, задвигался и поспешно нащупал свой дирк. Перепиленная веревка, резко дернувшись, лопнула, руки мои опустились, словно балясины417, и заныли, освободившись от напряжения. Я пошатнулась и упала бы, но сильная, знакомая рука подхватила меня под локоть и помогла выпрямиться. После чего я уткнулась лицом в грудь Джейми, и ничто больше не имело для меня значения. Возможно, на несколько мгновений я потеряла сознание или же от переполнявшего меня облегчения мне так показалось. Рука Джейми, поддерживая, крепко обнимала меня за талию, а его плед был наброшен сверху, скрыв меня, наконец, от пристальных взглядов жителей деревни. Вокруг раздавались беспорядочные голоса, но в них уже не слышалось безумной и радостной жажды крови толпы. Голос Матта – или это был Джефф? – прорезался сквозь хаос: – Кто вы такой? Как вы посмели вмешаться в расследование суда? Я скорее почувствовала, чем увидела, как толпа двинулась вперед. Джейми был крупным, и вооруженным, но он был всего один. Я съежилась рядом с ним под складками пледа. Его правая рука крепче обняла меня, а левая потянулась к ножнам на бедре. Серебристо-голубоватое лезвие с угрожающим свистом наполовину выскользнуло из ножен, и те, кто находился в первых рядах толпы, вдруг остановились. Судьи были сделаны из более стойкого материала. Выглянув из своего укрытия, я увидела, что Джефф зло уставился на Джейми. Матт казался скорее ошеломленным, нежели раздраженным этим внезапным вмешательством. – Вы осмеливаетесь обнажить оружие против Божьего правосудия? – рявкнул толстый маленький судья. Сверкнув сталью, Джейми полностью выхватил палаш, после чего воткнул его острием в землю, заставив эфес задрожать от силы удара. – Я обнажил его в защиту этой женщины, и правды, – сказал он. – Если кто-либо здесь выступает против них обеих, пусть ответит мне, а потом Богу, именно в таком порядке. Судья пару раз моргнул, словно не в силах поверить в подобное поведение, а затем снова перешел в нападение: – Вам не место в делах этого суда, сэр! Я требую, чтобы вы немедленно выдали подсудимую. Ваши собственные поступки будут рассмотрены в скором времени! Джейми невозмутимо оглядел судей. Я чувствовала, как его сердце колотилось около моей щеки, пока прижималась к нему, но его руки были тверды, словно камень: одна оставалась на эфесе палаша, другая – на дирке у пояса. – Что касается этого, сэр, то я поклялся у алтаря Господа защищать эту женщину. И если вы утверждаете, что считаете собственную власть превыше власти Всемогущего, то должен сообщить вам, что сам я не разделяю подобного мнения. Последовавшее за его словами молчание было нарушено растерянным хихиканьем, которому тут и там вторил нервный смех. Хотя симпатии толпы и не перешли на нашу сторону, но все же движущая сила, несущая нас к катастрофе, была сломлена. Джейми развернул меня, положив руку на плечо. Мне было невыносимо повернуться лицом к толпе, но я знала, что должна. Я подняла подбородок как можно выше и сфокусировала свой взгляд не на лицах, а на маленькой лодке в центре озера. И смотрела на нее, пока у меня не заслезились глаза. Джейми отвернул плед, придерживая его на мне, и приспустил настолько, чтобы показать мои шею и плечи. Он коснулся темных четок и осторожно покачал их из стороны в сторону. – Черный янтарь обжигает кожу ведьмы, не так ли? – требовательно спросил он у судей. – А тем более, как мне думается, крест Господа Нашего. Но смотрите, – он запустил палец под бусины и приподнял распятие. Моя кожа под ним была совершенно белой, без отметин, если не считать грязных пятен после заточения, и в толпе послышались вздохи и ропот. Необузданная смелость, ледяное присутствие духа и врожденное умение произвести эффект. Колум Маккензи не зря опасался честолюбивых устремлений Джейми. И учитывая его страх, что я могу раскрыть происхождение Хэмиша, или то что, по его мнению, мне об этом известно, его поступок по отношению ко мне тоже был понятен. Понятен, но непростителен. Настроение толпы теперь неуверенно колебалось то в одну, то в другую сторону. Жажда крови, которая двигала ею раньше, рассеялась, но она все еще могла выйти из равновесия, словно накатившая волна, и раздавить нас. Матт и Джефф переглядывались в нерешительности; застигнутые врасплох этим последним поворотом событий, судьи мгновенно потеряли контроль над ситуацией. Гейлис Дункан пришла им на помощь. Не знаю, оставалась ли у нее надежда на что-то в этот момент или нет. Во всяком случае сейчас она вызывающе перекинула через плечо свои светлые волосы и рискнула своей жизнью. – Эта женщина – не ведьма, – просто заявила она. – А вот я – да. Представление Джейми, каким бы превосходным они ни было, не шло ни в какое сравнение с этим. Поднявшийся в результате гвалт полностью заглушил голоса судей, вопрошающие и восклицающие. Невозможно было догадаться, о чем она думала и что чувствовала, впрочем, как обычно; ее высокий белый лоб был гладок, большие зеленые глаза светились, как будто от веселья. Она стояла, выпрямившись, в своем изодранном одеянии, вымазанном грязью, и поедала взглядом своих обвинителей. Когда суматоха немного улеглась, она заговорила, не соизволив повысить голос, но заставив всех успокоиться, чтобы слышать ее. – Я, Гейлис Дункан, признаю, что я ведьма и возлюбленная Сатаны. Это вызвало очередную бурную реакцию, и она снова с абсолютным терпением дожидалась, пока все успокоятся. – Я признаю, что, повинуясь своему господину, убила своего мужа, Артура Дункана, с помощью колдовства. При этих словах она глянула в сторону, поймав мой взгляд, и на губах появилось некое подобие улыбки. Ее глаза остановились на женщине в желтом платке, но не смягчились. – Из злого умысла я наложила заклятие на ребенка-подменыша, чтобы тот умер, а подмененное им человеческое дитя осталось у фейри. Она повернулась и жестом указала в мою сторону. – Я воспользовалась неведением Клэр Фрейзер, используя ее в своих целях. Но она не принимала участия и не знала о моих деяниях, и она не служит моему господину. Толпа снова загудела, люди толкались, чтобы лучше видеть, придвигались ближе. Она протянула к ним обе руки, выставив вперед ладони. – Не подходите! – чистый голос щелкнул, словно хлыст, почти с тем же эффектом. Она запрокинула голову к небу и застыла, будто бы прислушиваясь. – Слушайте! – произнесла она. – Слушайте ветер его явления! Берегись, народ Крейнсмуира! Ведь мой Господин прилетает на крыльях ветра! Она опустила голову и закричала, издав высокий, сверхъестественный звук торжества. Огромные зеленые глаза застыли и широко раскрылись, словно в трансе. Ветер и в самом деле усиливался; я видела, как грозовые тучи надвигались с противоположного берега озера. Люди начали беспокойно оглядываться по сторонам; несколько человек подались назад от края толпы. Гейли начала кружиться, вращаясь по кругу, волосы развевались на ветру, рука грациозно поднялась надо головой, как у танцовщицы возле майского шеста. Я наблюдала за ней, остолбенев от недоумения. Пока она поворачивалась, волосы скрывали ее лицо. Однако на очередном развороте она резко тряхнула головой, чтобы отбросить в сторону светлую гриву, и я четко увидела ее лицо, обращенное ко мне. Маска транса на мгновение исчезла, и ее губы сложились в одно-единственное слово. Затем она вновь развернулась лицом к толпе и опять издала свой жуткий крик. Словом было: «Бегите!» Внезапно она перестала кружиться, с выражением безумного ликования вцепилась обеими руками в остатки корсажа и разорвала его на груди. Разорвала настолько, чтобы явить толпе тайну, которую я узнала, прижавшись к ней в холодной грязи ямы для воров. Тайну, которую Артур Дункан узнал за час до своей смерти. Тайну, из-за которой он умер. Обрывки ее свободного платья обвисли, обнажив раздувшуюся выпуклость шестимесячной беременности. Я все еще стояла, будто каменная, и смотрела. Джейми же нисколько не колебался. Схватив меня одной рукой, а свой палаш – другой, он ринулся в толпу, отталкивая людей с пути локтями, коленями и эфесом палаша и пробивая себе дорогу к кромке озера. Сквозь зубы он издал пронзительный свист. Сосредоточенные на зрелище под дубом, немногие поначалу поняли, что произошло. Когда же отдельные личности принялись кричать и ловить нас, послышался стук копыт по плотно утрамбованной на берегу грязи. Донас по-прежнему не слишком жаловал людей и излишне стремился это продемонстрировать. Он укусил первую же руку, потянувшуюся к его уздечке, и мужчина отскочил, вопя и разбрызгивая кровь. Жеребец поднялся на дыбы, пронзительно заржав и молотя копытами по воздуху, и некоторые храбрецы, все еще намеревавшиеся его остановить, вдруг утратили интерес. Джейми перекинул меня через седло, словно куль с мукой, и одним плавным движением вскочил в него сам. Расчищая путь яростными взмахами палаша, он направил Донаса сквозь мешающуюся толпу народа. Люди отступали под натиском зубов, копыт и клинка, а мы набирали скорость, оставляя озеро, деревню и Леох позади. От удара у меня перехватило дыхание, я с трудом пыталась заговорить, докричаться до Джейми. Потому что я застыла на месте не из-за разоблачения беременности Гейли. Было нечто другое, увиденное мною, отчего меня пробрало холодом до мозга костей. Когда Гейли кружилась, вытянув вверх белые руки, я увидела то, что должна была заметить и она, когда с меня сорвали одежду. Метку на одной руке, похожую на ту, что была у меня. Здесь, в этом времени, то был знак чародейства, знак колдуна. Маленький, невзрачный шрам от прививки против оспы.
===
398. Исход 22:18. 399. 30,50-70 см. 400. В оригинале «стигийская тьма». Стикс – в древнегреческой мифологии олицетворение первобытного ужаса и мрака, из которых возникли первые живые существа, и персонификация одноимённой мифической реки Стикс. 401. Если зверек очень испуган, он выпускает едкий секрет, который должен отпугнуть врага. Этот секрет также служит для привлечения половых партнёров и призыва своих собратьев. 402. «Терпением вашим спасайте души ваши», Евангелие от Луки 21:19. 403. Белый мышьяк – белый полупрозрачный порошок (по виду напоминает сахар) без запаха и вкуса в небольших количествах и слегка острого металлического слабосолоноватого вкуса в больших количествах. Таинственные яды, не оставлявшие улик и действовавшие безотказно, с помощью которых совершали свои преступления коронованные отравители средних веков, были не что иное, как препараты белого мышьяка. 404. Фартинг (англ. farthing – четвёртая часть чего-либо) – название английской монеты в ¼ пенни. 405. Каллен скинк – густой шотландский суп из копченой пикши, картофеля и лука. 406. Гейли ссылается на отрывок из Послания к Колоссянам 3:12. «Итак, облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение». 407. Слова, предположительно произнесённые перед казнью патриотом Натаном Хейлом, солдатом Континентальной армии во время американской Войны за независимость. 408. Матт и Джефф – персонажи комиксов (1907-1950 гг.) художника Г. Фишера: Матт – длинный и тощий, Джефф – коренастый коротышка. Эти комиксы были первой регулярно печатавшейся серией с постоянными персонажами. 409. Аввакум 3:5. 410. «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю: хлеба на корню не будет у него; зерно не даст муки; а если и даст, то чужие проглотят её», Осия 8:7. 391. Вавилон во времена Израильского царства выступал символом разврата и греха. Этот город был столицей Месопотамии, его населяли персы, шумеры, аммореи, халдеи, арабы и другие национальности. Во времена своего расцвета был могущественным городом, куда стекались все люди, особенно нечестивые и развратные. Блудница в Библии означает падшую женщину, которая живет по греховным принципам и либо изменяет мужу, либо вовсе его не имеет и проводит ночи в компании разных мужчин. 412. Притчи 2:16. 413. Притчи 2:18. 414. Учитывая, что Нед принес еще кувшин эля и тарелку с хлебом и мясом, ужин был не таким уж скудным. 415. Зимой 1944-1945 года, в ходе Арденнского сражения на Западном фронте, войска союзников, в том числе 101-я воздушно-десантная дивизия под командованием генерала Маколиффа, вели бои в окружении, удерживая бельгийский город Бастонь. Их положение было весьма сложным, пока одной из частей третьей армии генерала Паттона не удалось прорвать блокаду. 416. Болас – метательное оружие индейцев Южной Америки: каменные шары, прикрепленные к длинной веревке; метко брошенные, они обматывают ноги бегущего животного и останавливают его. 417. Балясины – невысокие фигурные столбики в виде колонн (иногда с резным декором), поддерживающие поручни перил ограждений балконов, лестниц и т. д.; изготовляются из дерева, камня, металла, мрамора и др.
Дата: Воскресенье, 17.07.2022, 19:37 | Сообщение # 54
Виконт
Сообщений: 409
***
Дождь барабанил по воде, оказывая успокаивающее действие на мое распухшее лицо и ожоги от веревки на запястьях. Я зачерпнула пригоршню воды из ручья и медленными глотками выпила ее, с благодарностью ощущая, как холодная жидкость стекает по горлу. Джейми исчез на несколько минут. Он вернулся, что-то пережевывая, с полной горстью темно-зеленых сплюснутых листьев. Выплюнул на ладонь комок размягченной зелени, запихнул в рот еще одну партию листьев и развернул меня спиной к себе. Осторожно растер пережеванные листья по моей спине, и жжение значительно ослабло. – Что это? – спросила я, изо всех сил стараясь овладеть собой. Я все еще дрожала и шмыгала носом, но бессильные слезы начали отступать. – Водяной кресс, – ответил он чуть приглушенным из-за листьев во рту голосом. Выплюнул их и приложил к моей спине. – Не ты одна знаешь кое-что о лечении травами, Сассенах, – сказал он более внятно. – Какой… какой он на вкус? – сдерживая рыдания, спросила я. – Весьма противный, – лаконично сообщил он. Он закончил прикладывать компресс и нежно укрыл пледом мои плечи. – Они не… – начал он и запнулся, – то есть, рубцы неглубокие. Я… я думаю, у тебя не останется… отметин. Он говорил грубовато, но его прикосновение было очень ласковым и это снова довело меня до слез. – Извини, – забормотала я, вытирая нос уголком пледа. – Я… я не знаю, что на меня нашло. Не понимаю, почему я не могу перестать плакать. Он пожал плечами. – Не думаю, что раньше кто-то пытался намеренно причинить тебе боль, Сассенах, – сказал он. – Скорее всего, это не из-за боли, а потрясения. Он помолчал, подобрав конец пледа. – Со мной было то же самое, девочка, – произнес он буднично. – Меня после вырвало, и пока мне промывали раны, я плакал. Потом меня затрясло. Он аккуратно вытер мне пледом лицо, затем взял меня за подбородок и приподнял голову. – А когда я перестал дрожать, Сассенах, – негромко продолжал он, – то возблагодарил Бога за боль, ведь она означала, что я все еще жив, – он отпустил меня и кивнул. – Когда дойдешь до такого, милая, скажи мне, потому что я хочу кое-что тебе сказать. Он встал и спустился к кромке ручья, чтобы прополоскать в холодной воде запятнанный кровью платок. – Что привело тебя назад? – спросила я, когда он вернулся. Мне удалось остановить слезы, но я по-прежнему дрожала и плотнее закуталась в складки пледа. – Алек Макмэхон, – улыбаясь, ответил он. – Я попросил его присматривать за тобой, пока меня не будет. Когда деревенские схватили тебя и мистрис Дункан, он скакал всю ночь и весь следующий день, разыскивая меня. А потом и я, возвращаясь, несся как сам дьявол. Бог мой, до чего же славный конь! Он с одобрением поглядел вверх по склону на Донаса, привязанного к дереву на высоком берегу; его влажная шерсть отливала медью. – Мне придется его увести, – задумчиво произнес он. – Вряд ли кто-то будет нас преследовать, но до Крейнсмуира не так уж далеко. Сейчас ты можешь идти? Я не без труда последовала за ним вверх по крутому склону, мелкие камешки катились из-под ног, а папоротник и ежевика цеплялись за сорочку. Ближе к вершине холма высилась рощица молодых ольховых деревьев, росших так тесно одно к другому, что нижние ветви переплетались, образуя зеленую крышу над папоротником под ними. Джейми отодвинул ветки так высоко, чтобы я могла пролезть в узкое пространство, потом тщательно расправил примятый папоротник перед входом. Он отступил назад и, удовлетворенно кивая, окинул критическим взглядом укрытие. – Да, тут хорошо. Никто тебя здесь не найдет, – он собрался уходить, но тут же вернулся. – Постарайся уснуть, если сможешь, и не беспокойся, если я вернусь не скоро. Немного поохочусь на обратном пути: у нас нет с собой еды, а я не хочу привлекать внимание, останавливаясь в крофте. Натяни тартан на голову и убедись, что он закрывает твою сорочку: белое видно издалека. Еда казалась лишней; я считала, что больше никогда не захочу есть. Сон же – другое дело. Моя спина и руки все еще ныли, ожоги от веревки на запястьях саднили, и во всем теле я ощущала болезненность от ушибов; но измученная страхом, болью и элементарным истощением, я уснула почти сразу, острый запах папоротников поднимался вокруг меня, как фимиам. Я проснулась оттого, что меня что-то схватило за ногу. Испуганная, я резко выпрямилась, наткнувшись на пружинистые ветки над головой. Листья и палочки посыпались на меня, и я бешено замахала руками, пытаясь высвободить волосы из зацепившихся веток. Исцарапанная, взлохмаченная и раздраженная, я выбралась из своего убежища и обнаружила довольного Джейми, сидящего неподалеку на корточках и наблюдающего за моим появлением. Время близилось к закату; солнце опустилось за крутой склон ручья и скалистое ущелье погрузилось в тень. Запах жарящегося мяса поднимался от небольшого костра, пылающего среди камней у ручья, где на самодельном вертеле, сделанном из заостренных молодых веточек, подрумянивались два кролика. Джейми протянул руку, чтобы помочь мне спуститься по склону. Я горделиво отказалась и важно прошествовала сама, всего один раз споткнувшись о свисающие концы пледа. Моя недавняя тошнота исчезла, и я жадно набросилась на мясо. – После ужина мы поднимемся в лес, Сассенах, – сказал Джейми, отрывая кусок мяса от кроличьей тушки. – Мне не хочется спать рядом с ручьем: из-за шума воды я не смогу услышать, если кто-то подойдет. За едой мы почти не разговаривали. Ужасные утренние события и мысль о том, что мы оставили позади, угнетали нас обоих. А у меня возникло чувство глубочайшей скорби. Я утратила не только возможность узнать больше о том, почему и для чего я оказалась здесь, но и друга. Моего единственного друга. Нередко я сомневалась в причинах поведения Гейли, но у меня не было никаких сомнений в том, что этим утром она спасла мне жизнь. Зная, что обречена, она сделала все от нее зависящее, чтобы дать мне возможность бежать. Огонь, почти невидимый при дневном свете, становился все ярче по мере того, как тьма заполняла ручей. Я смотрела на пламя, разглядывая хрустящую кожицу и поджаристые косточки кроликов на их вертелах. Капля крови из сломанной косточки капнула в огонь, с шипением обратившись в ничто. Внезапно мясо застряло у меня в горле. Я поспешно отложила оставшееся и отвернулась, почувствовав рвотный позыв. По-прежнему почти не разговаривая, мы покинули ручей и нашли удобное место на краю поляны в лесу. Вокруг нас волнистыми буграми вздымались холмы, но Джейми выбрал местечко повыше, откуда хорошо просматривалась дорога из деревни. Сумерки мгновенно обострили все природные краски, высветив местность драгоценными камнями: сияющий изумруд в ложбинах, чудесно затененный аметист среди зарослей вереска и пылающие рубины на усыпанных красными ягодами рябиновых деревьях, венчающих холмы. Ягоды рябины, особенное средство против колдовства. Вдалеке, у подножия Бен Адена418, все еще виднелись очертания замка Леох. Они быстро расплывались по мере того, как угасал свет. Джейми развел костер в укромном месте и уселся возле него. Дождь превратился в слабую морось, которая затуманивала воздух и сверкала радугой на моих ресницах, когда я смотрела на пламя. Он долго сидел, уставившись в огонь. Наконец он поднял на меня глаза, обхватив руками колени. – Я уже говорил, что не буду спрашивать тебя о том, чего ты мне рассказывать не хочешь. Я бы не спрашивал и теперь, но я должен знать, ради твоей безопасности, и моей тоже. Он замолчал в нерешительности. – Клэр, если ты так и не была честна со мной, будь хотя бы сейчас, потому что я должен знать правду. Клэр, ты ведьма? Я вытаращилась на него. – Ведьма? Ты… ты можешь всерьез спрашивать об этом? Я решила, что он, должно быть, шутит. Он не шутил. Он взял меня за плечи и крепко сжал их, пристально глядя мне в глаза, словно требуя, чтобы я ему ответила. – Я должен спросить об этом, Клэр! И ты должна мне сказать! – А если это так? – спросила я пересохшими губами. – Если бы ты считал меня ведьмой? Ты бы по-прежнему боролся за меня? – Я бы пошел за тобой на костер! – воскликнул он яростно. – И дальше в саму преисподнюю, если бы пришлось. Но да помилует Господь Иисус мою душу и твою, скажи мне правду! Переутомление от всего этого подействовало на меня. Я вырвалась из его объятий и понеслась через поляну. Недалеко, только до кромки деревьев – мне было невыносимо находиться на открытом пространстве. Я вцепилась в дерево: обхватила его руками, с силой впилась пальцами в кору, прижалась к нему лицом и разразилась истерическим смехом. Лицо Джейми, белое и потрясенное, маячило по другую сторону дерева. Смутно осознавая, что производимые мной звуки, должно быть, пугающе напоминают кудахтанье, я сделала невероятное усилие и остановилась. Тяжело дыша, я какое-то время смотрела на него. – Да, – сказала я, отступая и все еще задыхаясь из-за неконтролируемого смеха. – Да, я ведьма! Для тебя я должна быть ею. Я никогда не болела черной оспой, но могу пройти по комнате, полной умирающих, и так и не заразиться. Могу ухаживать за больными, дышать с ними одним воздухом, трогать их тела, и болезнь меня не коснется. А еще я не могу подхватить холеру, или столбняк, или дифтерит. И ты должен считать это чародейством, потому что никогда не слышал о вакцине и по-другому объяснить это ты не можешь. То, что мне известно… – я перестала пятиться и замерла, тяжело дыша, стараясь взять себя в руки. – Я знаю о Джоне Рэндалле, потому что мне о нем рассказали. Знаю, когда он родился и когда умрет, знаю, что он делал и что будет делать, знаю о Сандрингеме, потому что… потому что Фрэнк рассказывал мне. Он знал о Рэндалле, потому что он… он… о Боже! Я почувствовала, что меня вот-вот стошнит, и закрыла глаза, чтобы не видеть вращающихся над головой звезд. – И Колум… он считает меня ведьмой, потому что я знаю – Хэмиш не его родной сын. Я знаю… он не может иметь детей. Но он решил, будто мне известно, кто отец Хэмиша… Я думала, что, возможно, это ты, но потом поняла, что такого быть не могло, и… Я говорила все быстрей и быстрей, пытаясь справиться с головокружением звуком собственного голоса. – Все, что я когда-либо тебе рассказывала о себе, было правдой, – продолжала я, исступленно кивая, словно убеждая саму себя. – Все. У меня нет родных, у меня нет прошлого, потому что меня пока еще нет. Знаешь, когда я родилась? – спросила я, подняв голову. Я знала, что волосы у меня растрепались, а глаза вытаращены, но мне было все равно. – Двадцатого октября в год от Рождества Христова одна тысяча девятьсот восемнадцатый. Ты меня слышишь? – потребовала я ответа, потому что он не двигался и только моргал, словно не обращая внимания ни на одно мое слово. – Я сказала: тысяча девятьсот восемнадцатый! Через двести с лишним лет! Ты слышишь? Я уже кричала, и он медленно кивнул. – Я слышу, – ответил он тихо. – Да, ты слышишь! – вспылила я. – И считаешь меня буйно помешанной. Так ведь? Признай это! Именно так ты думаешь. Ты должен так думать, потому что у тебя нет для меня другого оправдания. Ты не можешь мне верить, ты не осмелишься. О, Джейми… Я почувствовала, как начало морщиться мое лицо. Все это время я скрывала правду, понимая, что никогда никому не смогу открыться, но теперь осознала, что могу рассказать Джейми, моему любимому мужу, человеку, которому доверяла больше всех остальных, и он не поверит – он также не сможет мне поверить. – Там были камни – на волшебном холме. Стоячие камни. Камни Мерлина419. Через них я прошла, – я захлебывалась на полувсхлипе, с каждой секундой становясь все менее последовательной. – Давным-давно, а на самом деле двести лет. В сказках неизменно двести лет… Но в сказках люди всегда возвращаются. Я не смогла вернуться. Пошатываясь, я развернулась в поисках опоры. Опустилась на камень, сгорбила плечи и обхватила голову руками. В лесу надолго повисло молчание. И длилось оно достаточно, чтобы маленькие ночные птицы набрались храбрости и снова принялись гомонить, перекликаясь одна с другой тоненьким высоким зиик! во время охоты на последних насекомых осени420. Наконец я подняла глаза, подумав, что, быть может, он просто встал и ушел, сломленный моими откровениями. Но он по-прежнему был тут, все так же сидел, обхватив руками колени и склонив голову, будто в раздумье. Впрочем, в свете костра волоски у него на руках сияли, словно жесткая медная проволока, и я сообразила, что они встали дыбом, как шерсть на собаке. Он боялся меня. – Джейми, – произнесла я, ощущая, как мое сердце разрывается от всепоглощающего одиночества. – О, Джейми… Я обмякла и сжалась в комок, пытаясь свернуться вокруг средоточия своей боли. Больше ничто не имело значения, и я горько разрыдалась. Положив руки мне на плечи, он приподнял меня настолько, чтобы я увидела его лицо. Сквозь пелену слез я разглядела выражение, какое было у него во время сражения: отражение борьбы, перешедшей грань напряжения и ставшей спокойной уверенностью. – Я верю тебе, – сказал он твердо. – Я не совсем понимаю – пока, – но верю тебе. Клэр, я верю тебе! Послушай меня! Между нами – правда, между тобой и мной, и что бы ты ни сказала, я этому поверю. Он легонько встряхнул меня. – Не важно, что это такое. Ты мне рассказала. Пока этого достаточно. Успокойся, mo nighean donn. Опусти голову и отдохни. Остальное ты расскажешь мне потом. И я тебе поверю. Я все еще всхлипывала, не в силах понять, о чем он мне говорил. Сопротивляясь, я попыталась вырваться, но он подхватил меня и крепко обнял, прижимая мою голову к складкам своего пледа и повторяя снова и снова: «Я верю тебе». Наконец, в полном изнеможении, я успокоилась настолько, чтобы взглянуть на него и сказать: – Но ты не можешь мне верить. Он улыбнулся мне. Губы у него чуть дрожали, но он улыбнулся. – Не говори мне, чего я не могу делать, Сассенах, – он недолго помолчал. – Сколько тебе лет? – с любопытством поинтересовался он. – Мне и в голову не приходило спросить. Вопрос показался настолько нелепым, что мне понадобилась минута на размышление. – Мне двадцать семь… или, возможно, двадцать восемь, – добавила я. Это его немного смутило. К двадцати восьми годам женщины в этом времени обычно приближались к среднему возрасту. – О, – протянул он. И глубоко вздохнул. – Я думал, ты примерно моего возраста… или моложе. С секунду он не двигался. А потом он опустил взгляд и слабо мне улыбнулся. – С днем рождения, Сассенах, – произнес он. Это стало для меня полной неожиданностью, и какое-то время я тупо глазела на него. – Что? – выдавила я наконец. – Я сказал «с днем рождения». Сегодня двадцатое октября. – Правда? – тупо спросила я. – Я не следила. Меня снова затрясло от холода, потрясения и физического воздействия моей отповеди. Он крепко прижал меня к себе и обнимал, легонько поглаживая своими большими ладонями мои волосы, баюкая мою голову у себя на груди. Я опять заплакала, но на этот раз от облегчения. В моем смятенном состоянии казалось логичным, что раз он, узнав мой настоящий возраст, продолжает желать меня, то все будет хорошо. Джейми поднял меня и, бережно придерживая у плеча, отнес к костру, где положил конское седло. Он сел, прислонившись к седлу, и держал меня, невесомо и крепко. Спустя долгое время он заговорил: – Ну, хорошо. Теперь рассказывай. И я ему рассказала. Рассказала ему все: сбивчиво, но последовательно. Я чувствовала себя оцепеневшей от усталости, но довольной, как кролик, который убежал от лисы и нашел временный приют под бревном. Не убежище, но хоть какая-то передышка. А еще я рассказала ему о Фрэнке. – Фрэнк, – тихо выговорил он. – Значит, он все-таки не умер. – Он еще не родился, – я почувствовала, как очередная слабая волна истерии забилась о мои ребра, но сумела взять себя в руки. – Я тоже. Заставляя замолчать, он гладил и похлопывал меня по спине, бормоча что-то тихо и невнятно на гэльском. – Когда я увез тебя от Рэндалла из Форт-Уильяма, – вдруг сказал он, – ты пыталась вернуться. Вернуться к камням. И… к Фрэнку. Поэтому ты и ушла из рощи. – Да. – А я побил тебя за это, – его голос был мягок и полон сожаления. – Ты не мог знать. Я не могла тебе сказать. Меня и в самом деле начинало клонить в сон. – Нет, не думаю, что могла, – он плотнее закутал меня в плед, аккуратно подоткнув его у меня на плечах. – А теперь поспи, mo nighean donn. Никто не причинит тебе вреда, я рядом. Я уткнулась в теплую впадину на его плече, позволив своему утомленному рассудку погрузиться в толщу забвения. Я заставила себя подняться на поверхность лишь для того, чтобы спросить: – Ты и вправду веришь мне, Джейми? Он вздохнул и грустно мне улыбнулся: – Да, я тебе верю, Сассенах. Но все было бы куда проще, если бы ты оказалась всего лишь ведьмой.
Дата: Воскресенье, 17.07.2022, 19:41 | Сообщение # 55
Виконт
Сообщений: 409
***
Спала я как убитая, проснувшись где-то после рассвета с чудовищной головной болью и одеревенев в каждой мышце. У Джейми в спорране хранилось в маленьком мешочке несколько горстей овса, и он заставил меня съесть драммах – овсяную крупу, смешанную с холодной водой. Она застревала у меня в глотке, но я ее проглотила. Он был нетороплив и нежен со мной, но говорил очень мало. После завтрака он быстро свернул маленький лагерь и оседлал Донаса. Заторможенная в результате недавних событий, я даже не спросила, куда мы направляемся. Усевшись в седло позади него, я с удовольствием уткнулась лицом в широкий изгиб его спины, чувствуя, как движение лошади погружает меня в состояние бездумного транса. Мы спустились с холмов близ озера Лох-Мэдох, пробираясь сквозь холодный рассветный туман к краю неподвижной серой пелены. Дикие утки начали подниматься из камышей беспорядочными стайками, которые кружили над болотами, крякая и призывая тех внизу, кто любил поспать. В противоположность им дисциплинированный клин гусей пролетел над нами с криками горя и отчаяния. Серый туман рассеялся только около полудня на второй день, и неяркое солнце осветило луга, заросшие желтым дроком и ракитником. В нескольких милях от озера мы выехали на узкую дорогу и повернули на северо-запад. Тропа снова повела нас вверх, поднимаясь на невысокую гряду холмов, которые постепенно уступали место гранитным скалистым вершинам и крагам. По дороге нам встречалось мало путников, и мы предусмотрительно сворачивали в кусты всякий раз, когда впереди раздавался топот копыт. Зеленая растительность сменилась сосновым лесом. Я глубоко вдыхала, наслаждаясь свежим смолистым воздухом, хотя к сумеркам стало холодать. Мы расположились на ночлег поодаль от тропы на небольшой поляне. Сгребли в одну кучу в небольшом углублении, похожем на гнездо, сосновые иголки и попону и, чтобы согреться, прижались теснее друг к другу, укрывшись пледом и одеялом Джейми. Он разбудил меня где-то среди ночи и любил меня, медленно и нежно, не произнося ни слова. Я смотрела на звезды, мерцающие сквозь сетку темных ветвей над головой, и снова уснула, ощущая на себе его по-прежнему теплую успокаивающую тяжесть. Утром Джейми выглядел более жизнерадостным или, скорее, умиротворенным, словно принял трудное решение. Он пообещал мне на ужин горячий чай, что служило слабым утешением на таком холодном воздухе. Сонная, я последовала за ним на тропу, стряхивая с юбки сосновые иголки и крохотных паучков. Узкая тропа за утро превратилась в еле заметный след в зарослях овечьей овсяницы, зигзагами огибавший особенно выступающие камни. Я почти не обращала внимания на окружающую обстановку, мечтательно наслаждаясь все более пригревающим солнцем, но вдруг мой взгляд наткнулся на знакомое нагромождение камней, и я вышла из оцепенения. Я поняла, где мы находимся. И почему. – Джейми! Он обернулся на мое восклицание. – Ты не знала? – с любопытством спросил он. – Что мы едем сюда? Нет, конечно, нет. Меня слегка затошнило. Холм Крейг-на-Дун находился не более чем в миле421 от нас: сквозь последние клочья утреннего тумана я различала его горбатые очертания. Я с трудом сглотнула. Почти полгода я пыталась добраться до этого места. Теперь же, когда я наконец оказалась здесь, мне хотелось находиться где-нибудь еще. Стоячие камни на вершине холма снизу были не видны, но они, казалось, излучали едва уловимый ужас, тянущийся ко мне. Еще задолго до вершины почва сделалась слишком ненадежной для Донаса. Мы спешились и привязали его к низкорослой сосне, продолжив путь пешком. Я тяжело дышала и взмокла от пота, пока мы добрались до гранитного выступа; Джейми не проявлял ни малейших признаков утомления, если не считать слабого румянца, поднимавшегося из-под воротника его рубашки. Здесь, над соснами, было тихо, только в расщелинах скал слабо завывал неизменный ветер. Ласточки проносились над выступом, внезапно взмывая в потоках воздуха в погоне за насекомыми и снижаясь, словно пикирующие бомбардировщики с распростертыми узкими крыльями. Чтобы втащить на последнюю ступеньку у широкого плоского уступа близ основания расщелины в скале, Джейми взял меня за руку. Он не отпустил ее, только притянул меня ближе, внимательно разглядывая, будто запоминая мои черты. – Зачем… – начала я, задыхаясь. – Здесь твое место, – резко сказал он. – Верно? – Да, – я как загипнотизированная уставилась на каменный круг. – Выглядит точно так же. Джейми ввел меня внутрь круга. Взяв меня за руку, он решительно направился к расколотому камню. – Это он? – допытывался он. – Да, – я попыталась отстраниться. – Осторожно! Не подходи к нему слишком близко! С откровенным недоверием он перевел взгляд с меня на камень. Возможно, он был прав. Я вдруг усомнилась в правдивости собственной истории. – Я… я ничего об этом не знаю. Возможно… что бы то ни было… закрылось за мной. Может быть, оно действует только в определенное время года. Когда я прошла в прошлый раз, приближался Белтейн. Джейми оглянулся через плечо на солнце, плоским диском повисшее посреди неба за тонкой завесой облаков. – Уже почти Самайн, – сказал он. – Канун Дня всех святых. Вроде подходит, нет? – он невольно вздрогнул, несмотря на шутку. – Когда ты прошла… Что ты сделала? Я попыталась вспомнить. Ощутила леденящий холод и спрятала руки под мышками. – Я обошла круг, разглядывая все подряд. Просто наугад, без какой-то закономерности. А потом я подошла близко к расколотому камню и услышала жужжание, похожее на пчел… Оно по-прежнему было похоже на пчел. Я отпрянула, как от змеиной трещотки422. – Оно еще там! – я в панике вскинулась и обхватила Джейми руками, но он с побелевшим лицом твердо отстранил меня и снова повернул к камню. – А потом что? Пронзительный ветер резанул мне по ушам, но его голос звучал еще резче. – Я дотронулась рукой до камня. – Тогда сделай это. Он подтолкнул меня ближе, и когда я не отреагировала, схватил меня за запястье и крепко прижал мою ладонь к пятнистой поверхности. Хаос подхватил, вцепился в меня. Наконец солнце перестало кружиться у меня перед глазами, и пронзительный крик затих в ушах. Остался другой настойчивый звук – Джейми выкрикивал мое имя. Мне было слишком плохо, чтобы сесть или открыть глаза, но я слабо махнула рукой, давая ему понять, что все еще жива. – Я в порядке, – произнесла я. – Точно? О Господи, Клэр! – тут он прижал меня к груди и держал крепко. – Боже, Клэр. Я подумал, ты умерла, честное слово. Ты… ты начала… уходить как будто. У тебя было такое ужасное выражение лица, словно ты насмерть перепугана. Я… я оттащил тебя от камня. Я остановил тебя, мне не следовало этого делать – прости меня, милая. Теперь мои глаза открылись настолько, чтобы видеть его лицо надо мной – потрясенное и испуганное. – Все хорошо, – мне все еще было трудно говорить, и я чувствовала себя вялой и растерянной, но кое-что прояснялось. Я попробовала улыбнуться, но ничего кроме судороги не ощутила. – По крайней мере… мы знаем… что оно по-прежнему действует. – О Боже. Конечно, оно действует. Он бросил в сторону камня взгляд полный страха и отвращения. Он оставил меня ненадолго, чтобы намочить платок в лужице дождевой воды, скопившейся в одной из каменистых впадин. Увлажнил мне лицо, все еще бормоча заверения и извинения. Наконец я почувствовала себя лучше и села. – Ты мне все-таки не поверил, верно? – какой бы заторможенной ни была, я считала себя в какой-то мере реабилитированной. – Но это правда. – Да, это правда. Он сел рядом со мной и несколько минут смотрел на камень. Я вытерла влажной тканью лицо, все еще чувствуя слабость и головокружение. Он вдруг вскочил на ноги, подошел к камню и шлепнул по нему ладонью. Ничего вообще не произошло, спустя минуту его плечи поникли, и он вернулся ко мне. – Может, оно действует только на женщин, – как в тумане произнесла я. – В легендах всегда упоминаются женщины. Или, возможно, дело во мне. – Ну, не во мне, – ответил он. – Но все же лучше убедиться. – Джейми! Будь осторожен! – крикнула я, но напрасно. Он направился к камню, снова шлепнул по нему, навалился на него, прошел через расщелину и вернулся обратно, но тот оставался всего лишь надежным каменным монолитом. Что касается меня, то я содрогалась при мысли о том, чтобы еще раз даже приблизиться к этой двери в безумие. И все же. Все же, когда в этот раз я начала входить в царство хаоса, я думала о Фрэнке. И почувствовала его, в этом я была уверена. Где-то в пустоте сияла крошечная искорка света – и он был в ней. Я знала. И знала также, что была еще одна светлая точка – та, что неподвижно сидела рядом со мной, уставившись на камень, с блестящими от пота щеками, несмотря на прохладный день. Наконец он повернулся ко мне и схватил за обе руки. Поднес их к губам и церемонно поцеловал каждую. – Моя леди, – произнес он негромко. – Моя… Клэр. Нет смысла ждать. Я должен расстаться с тобой сейчас. Мои губы слишком онемели, чтобы произнести хоть слово, но выражение моего лица, вероятно, было так же легко прочитать, как и всегда. – Клэр, – продолжал он настойчиво, – там твое время по другую сторону… этой вещи. У тебя там есть дом, свое место. Все, к чему ты привыкла. И… и Фрэнк. – Да, – сказала я, – там Фрэнк. Джейми подхватил меня за плечи, поставил на ноги и с мольбой легонько встряхнул. – По эту сторону для тебя ничего нет, девочка! Ничего, кроме насилия и опасности. Иди! Он слегка подтолкнул меня, поворачивая к каменному кругу. Я развернулась к нему, схватив его за руки. – Разве здесь и в самом деле ничего нет для меня, Джейми? – я поймала его взгляд, не позволяя ему от меня отвернуться. Не ответив, он мягко высвободился из моих объятий и отступил назад, вдруг обернувшись фигурой из другого времени, рельефно выделяющейся на фоне подернутых дымкой холмов; жизнь на его лице была игрой тени на скале, словно приплюснутой слоями краски, воспоминанием художника о забытых местах и страстях, обратившихся в прах. Я посмотрела в его глаза, полные боли и тоски, и он снова сделался плотью, реальной и близкой, – возлюбленным, мужем, мужчиной. Охватившие меня терзания, вероятно, отразились на моем лице, потому что он помедлил, потом повернулся к востоку и указал вниз вдоль склона. – Видишь вон там, за небольшой дубовой порослью? Примерно на полдороге? Я увидела и заросли, и то, на что он указывал, – полуразрушенный коттедж крофтера, заброшенный на заселенном призраками холме. – Я спущусь к дому и останусь там до вечера. Чтобы убедиться… быть уверенным, что ты в безопасности. Он смотрел на меня, но не делал ни малейшего движения, чтобы ко мне прикоснуться. Потом закрыл глаза, словно больше был не в силах на меня смотреть. – Прощай, – сказал он и повернулся, чтобы уйти. Я оцепенело наблюдала за ним, а потом вспомнила. Мне нужно было кое-что ему сказать. Я окликнула его: – Джейми! Он остановился и некоторое время стоял неподвижно, стараясь совладать со своим лицом. Оно было бледным и напряженным, с бескровными губами, когда он ко мне повернулся. – Да? – Есть кое-что… то есть, я должна сказать тебе кое-что, прежде чем… прежде чем уйду. Он на мгновение прикрыл глаза, и мне показалось, что он пошатнулся, но, должно быть, это всего лишь ветер трепал его килты. – Не́зачем, – произнес он. – Нет. Уходи, девочка. Не стоит мешкать. Иди. Он собрался повернуться, но я вцепилась в его рукав. – Джейми, выслушай меня! Ты должен! Он беспомощно замотал головой, подняв руку, как если бы хотел оттолкнуть меня. – Клэр… нет. Я не могу. От ветра у него увлажнились глаза. – Речь о восстании, – настойчиво заговорила я, тряся его за плечо. – Джейми, выслушай. Принц Чарли… его армия. Колум прав! Ты слышишь меня, Джейми? Колум прав, а не Дугал! – А? Что ты имеешь в виду, девочка? Теперь я завладела его вниманием. Он провел по лицу рукавом, и глаза, смотревшие на меня сверху, сделались проницательными и ясными. Ветер пел у меня в ушах. – Принц Чарли. Восстание начнется, в этом Дугал прав, но оно не увенчается успехом. Какое-то время армия Чарли будет преуспевать, но все закончится резней. В Каллодене423, вот где все кончится. К… кланы… Перед моим мысленным взором возникли клановые камни, серые валуны, которые будут разбросаны по полю, и на каждом камне – одно-единственное клановое имя безжалостно убитых людей, лежащих под ним. Я вдохнула и, чтобы успокоиться, схватила его за руку. Она была холодной, как у трупа. Я вздрогнула и закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на том, что говорила. – Горцы – все кланы, которые последуют за Чарли, – будут уничтожены. Сотни и сотни клансменов погибнут при Каллодене; тех, кто уцелеет, будут выслеживать и убивать. Кланы будут разгромлены… и больше не возродятся. Ни в ваше время… ни даже в мое. Я открыла глаза и обнаружила, что он смотрит на меня без всякого выражения. – Джейми, не вмешивайся! – умоляла я его. – Если можешь, держи своих людей подальше от этого, но ради всего святого… Джейми, если ты… – я осеклась. Я хотела сказать: «Джейми, если ты меня любишь». Но я не могла. Я собиралась покинуть его навсегда, и если до сих пор была не в состоянии говорить с ним о любви, то не могла сделать этого и сейчас. – Не уезжай во Францию, – негромко продолжала я. – Езжай в Америку, или в Испанию, в Италию. Но ради людей, которые тебя любят, Джейми, не ступай на поле Каллодена. Он продолжал смотреть на меня. Интересно, слышал ли он? – Джейми! Ты слышал меня? Ты понимаешь? Чуть погодя он тупо кивнул. – Да, – ответил он тихо, так тихо, что я с трудом расслышала его сквозь завывание ветра. – Да, я слышал. Он выпустил мою руку. – Иди с Богом… mo nighean donn. Он спустился с уступа и пошел вниз по крутому склону, упираясь ногами в пучки травы, хватаясь за ветки, чтобы сохранить равновесие, и не оглядываясь. Я смотрела ему вслед, пока он, шагая медленно, как раненый, который знает, что ему необходимо продолжать двигаться, но чувствует, как жизнь постепенно уходит сквозь пальцы, прижатые к ране, не исчез в дубовой роще. Колени у меня дрожали. Я медленно опустилась на гранитную плиту и села, скрестив ноги и наблюдая за ласточками, занятыми своими делами. Внизу я видела лишь крышу коттеджа, в котором теперь находилось мое прошлое. За спиной у меня маячил расколотый камень. И мое будущее. Я просидела неподвижно всю вторую половину дня. Я пыталась вытеснить из сознания все эмоции и полагаться на здравый смысл. На стороне Джейми, убеждающего меня вернуться, безусловно, была логика: дом, безопасность, Фрэнк; даже мелкие житейские удобства, которых мне порой крайне не хватало, вроде горячей ванны и водопровода, не говоря уже о более значительных вопросах, таких как надлежащее медицинское обслуживание и комфортабельные путешествия. И все же, хотя я, конечно, признавала недостатки и откровенные опасности этого места, я также должна была признать, что мне нравились многие его особенности. И пусть поездки сопряжены с неудобствами, зато нет ни необъятных бетонированных полос, покрывающих сельскую местность, ни каких-либо шумных, вонючих автомобилей – изобретений с их собственными опасностями, напомнила я себе. Жизнь была намного проще, и люди тоже. Не менее развитые, но гораздо более прямые – за некоторыми высокопробными исключениями, вроде Колума бан Кэмпбелла Маккензи, мрачно заключила я. Из-за работы дяди Лэмба мне приходилось жить во множестве мест, гораздо более примитивных и лишенных удобств, чем здешние. Я достаточно легко приспосабливалась к суровым условиям и на самом деле не очень скучала по «цивилизации», находясь вдали от нее, хотя с той же легкостью адаптировалась к присутствию таких изысков, как электроплита и колонка с горячей водой. Я дрожала на холодном ветру, обхватив себя руками и уставившись на камень. Рассудительность, похоже, не слишком помогала. Я обратилась к эмоциям и начала, сжимаясь от этой задачи, восстанавливать подробности своей семейной жизни – сначала с Фрэнком, потом с Джейми. Единственным результатом стало мое полное опустошение и рыдания, от слез на моем лице образовались ледяные дорожки. Ну хорошо, если не разум и не эмоции, то что насчет долга? Я дала Фрэнку брачный обет и сделала это от всего сердца. Джейми я дала тот же обет, собираясь предать его как можно скорее. И кого из них я предам сейчас? Я продолжала сидеть, в то время как солнце опускалось все ниже, и ласточки попрятались в своих гнездах. Когда вечерняя звезда засияла среди темных сосновых ветвей, я пришла к выводу, что в данной ситуации здравый смысл мало что значил. Мне придется полагаться на что-то другое, только на что, точно не знала. Я повернулась к расколотому камню и сделала шаг, потом еще один, и еще. Остановившись, я развернулась и сделала попытку в противоположном направлении. Шаг, потом еще шаг, и еще, и прежде чем даже осознала, на что решилась, я была уже на полпути по склону вниз, бездумно цепляясь за пучки травы, скользя и падая на участках гранитной осыпи. Добравшись до коттеджа и еле дыша от страха, что он уже уехал, я успокоилась, увидев стреноженного Донаса, пасущегося поблизости. Конь поднял голову и неприязненно поглядел на меня. Тихонько ступая, я толкнула дверь. Он лежал в передней комнате, забывшись сном на узкой дубовой скамье. Спал, как обычно, на спине, скрестив руки на животе и слегка приоткрыв рот. Последние лучи дневного света из окна позади меня обрисовали его лицо, словно маску из металла; серебристые дорожки от высохших слез блестели на золотистой коже, и тускло отсвечивала медью щетина его бородки. С минуту я стояла и смотрела на него, охваченная невыразимой нежностью. Двигаясь как можно тише, я легла возле него на узкую скамью и уютно расположилась рядом. Он повернулся ко мне во сне, как часто делал, прижавшись грудью к моей спине и прильнув щекой к моим волосам. В полубессознательном состоянии он потянулся, чтобы убрать мои волосы со своего носа; я почувствовала внезапный рывок, когда он пробудился, осознав, что я рядом, а затем мы потеряли равновесие и вместе рухнули на пол, Джейми навалился на меня сверху. У меня не осталось ни малейшего сомнения, что он из твердой плоти. Задохнувшись, я пихнула его коленом в живот. – Слезай! Я не могу дышать! Вместо этого он усугубил мое затрудненное дыхание, обстоятельно поцеловав. Я временно оставила без внимания нехватку кислорода, чтобы сосредоточиться на более важных вещах. Мы долго сжимали друг друга в объятиях и молчали. Наконец он пробормотал: – Почему? – мои волосы приглушали слова. Я поцеловала его в щеку, влажную и соленую. Ощущая, как его сердце бьется о мои ребра, я больше всего хотела остаться здесь навечно: не двигаться, не заниматься любовью, просто дышать одним воздухом. – Должна была, – ответила я. И чуть неуверенно засмеялась. – Ты не представляешь, как близко оно было. Горячие ванны почти победили. И тут я расплакалась и мелко задрожала, потому что выбор был сделан совсем недавно, и потому что удовольствие держать в объятиях этого мужчину было смешано с раздирающей тоской по мужчине, которого я больше никогда не увижу. Джейми держал меня крепко, придавив своей тяжестью, как бы защищая, спасая от того, чтобы меня не уничтожило ревущим притяжением каменного круга. Наконец мои слезы иссякли, и я лежала в изнеможении, прижавшись головой к его успокаивающей груди. Тем временем уже совсем стемнело, но он все держал меня, нежно нашептывая, словно я была ребенком, который боится ночи. Мы льнули друг к другу, не желая отпускать даже для того, чтобы развести огонь или зажечь свечу. В конце концов Джейми поднялся и, подхватив меня, отнес к скамейке, где сел, баюкая меня на коленях. Дверь коттеджа оставалась открытой, и нам было видно, как внизу над долиной начинают загораться звезды. – Ты знаешь, – сонно заговорила я, – что нужно тысячи и тысячи лет, чтобы свет этих звезд достиг нас? Кстати, некоторые из звезд, которые нам видны, возможно, уже погасли, но мы этого не узнаем, потому что все еще видим свет. – Правда? – отозвался он, поглаживая меня по спине. – Этого я не знал. Должно быть, я уснула, опустив голову ему на плечо, но ненадолго пробудилась, когда он аккуратно укладывал меня на пол, на импровизированную постель из одеял с конского седла. Он улегся рядом со мной и снова притянул поближе. – Засыпай, девочка, – шепнул он. – Утром я отвезу тебя домой.
***
Мы поднялись незадолго до рассвета и, когда взошло солнце, уже спускались по тропе, стремясь покинуть Крейг-на-Дун. – Куда мы едем, Джейми? – спросила я, радуясь, что могу смотреть в будущее вместе с ним, хоть и утратила последнюю возможность вернуться к человеку, который когда-то любил – будет любить? – меня. Джейми придержал коня, ненадолго остановившись, чтобы оглянуться через плечо. Зловещий круг из стоячих камней был отсюда не виден, но каменистый склон почти неприступно вздымался позади нас, ощетинившись булыжниками и кустами дрока. Отсюда осыпающийся остов коттеджа казался еще одной скалой, костлявым суставом, торчащим из гранитного кулака холма. – Жаль, что я не смог сразиться с ним за тебя, – неожиданно сказал он, обернувшись ко мне. Его голубые глаза потемнели и смотрели серьезно. Растроганная, я улыбнулась ему. – Это была не твоя битва, а моя. Но ты все равно ее выиграл, – я протянула руку, и он ее сжал. – Да, но я не это имел в виду. Если бы я честно сразился с ним и победил, тебе не пришлось бы об этом сожалеть, – он замялся. – Если когда-нибудь… – Больше никаких «если», – твердо сказала я. – Вчера я подумала о каждом из них, и вот я все еще здесь. – Благодарение Богу, – улыбаясь, проговорил он, – и да поможет тебе Бог. – А потом добавил: – Хотя я никогда не пойму почему. Я обхватила его руками за пояс и держалась, пока конь скользил вниз по последнему крутому склону. – Потому, – заговорила я, – что я, черт возьми, не могу без тебя, Джейми Фрейзер, и хватит об этом. Итак, куда ты меня везешь? Джейми извернулся в седле, оглядываясь на склон. – Вчера всю дорогу на тот холм я молился, – тихо сказал он. – Не о том, чтобы ты осталась; я не считал, что так будет правильно. Я молился, чтобы у меня хватило сил отпустить тебя. Он покачал головой, продолжая взирать на холм с отсутствующим взглядом. – Я просил: Господи, если мне когда-либо прежде не доставало стойкости, пошли мне ее сейчас. Пусть мне хватит мужества не упасть перед ней на колени и не умолять ее остаться. Он отвел взгляд от коттеджа и сдержанно улыбнулся мне. – Самое сложное, что я делал в жизни, Сассенах. Он развернулся в седле и направил коня на восток. Стояло на редкость ясное утро, и раннее солнце позолотило все вокруг, прочертив тонкую огненную линию вдоль кромки поводьев, изогнутой конской шеи и широких черт лица и плеч Джейми. Он глубоко вздохнул и кивком указал через вересковую пустошь на далекий проход между двумя крагами. – Так что теперь я думаю, что смогу сделать и второе по сложности дело, – он легонько подтолкнул коня, прищелкнув языком. – Мы едем домой, Сассенах. В Лаллиброх.
===
418. Бен Аден – гора на северо-западе Шотландского нагорья. Расположена на полуострове Нойдарт в Лохабере. 419. Мерлин – волшебник из сказаний о короле Артуре. Клэр называет камни на холме Крейг-на-Дун «камнями Мерлина», чтобы подчеркнуть фантастическую природу ее вполне реальной ситуации. 420.. В оригинале: лета. 421. Около 1,6 км. 422. Ядовитые змеи из семейства гадюковых, истинные гремучники, имеют хвостовой погремок (трещотку) из ороговелых кольцеподобных образований, при вибрации которых возникает треск – акустический сигнал, с помощью которого змея сигнализирует о том, что она готова к атаке. 423. Речь идет о Каллоденской битве 1746 года, во время которой было разгромлено якобитское восстание в Шотландии 1745-1746 гг.
Поначалу мы были так счастливы оказаться вместе и вдали от Леоха, что почти не разговаривали. По ровной вересковой пустоши Донас без напряжения мог нести нас обоих, и я ехала, обхватив Джейми за пояс, упиваясь ощущением согретых солнцем мускулов, перекатывающихся под моей щекой. С какими бы трудностями нам ни пришлось столкнуться – а я знала, что их будет немало, – мы были вместе. Навсегда. И этого было достаточно. Как только первое потрясение от счастья растворилось в теплоте дружественной близости, мы снова заговорили. Сначала о местности, по которой мы проезжали. Потом, с опаской, обо мне и о том, откуда я появилась. Он был очарован моим повествованием о современной жизни, хотя мне было ясно, что большинство моих историй казались ему сказками. Особенно ему нравились описания автомобилей, танков и самолетов, и он заставлял меня рассказывать о них снова и снова, как можно подробнее. По молчаливому согласию мы избегали любого упоминания о Фрэнке. Когда мы преодолели значительное расстояние, разговор вернулся к нашему настоящему: Колум, замок, затем охота на оленей и герцог. – Похоже, он славный малый, – заметил Джейми. Как только дорога стала более ухабистой, он спешился и шагал рядом, что облегчало разговор. – Я тоже так думаю, – отозвалась я. – Но… – О да, в наше время нельзя слишком доверять тому, как человек выглядит, – согласился он. – И все же мы поладили, мы с ним. Сидели вместе и болтали по вечерам, улучив время у камина в охотничьей сторожке. Прежде всего, он намного умнее, чем кажется; ему известно, какое впечатление производит его голос, и, по-моему, он пользуется этим, чтобы сойти немного за дурачка, но все это время ум-то где-то там, кипит во взгляде. – Ммм. Этого я и опасаюсь. Ты… рассказал ему? Он пожал плечами. – Кое-что. Разумеется, он знал мое имя еще с прошлого раза, в замке. Я рассмеялась, вспомнив его зарисовку о том времени. – Вы, э-э-э, вспоминали старые времена? Он ухмыльнулся, кончики волос трепетали вокруг его лица на осеннем ветру. – О, совсем чуть-чуть. Он меня как-то спросил, страдаю ли я до сих пор расстройством желудка. Я сохранил серьезное выражение лица и ответил, что, как правило, нет, но, кажется, именно сейчас почувствовал, как начинаются колики. Он засмеялся и выразил надежду, что это не доставляет неудобств моей красавице-жене. Я и сама засмеялась. Именно теперь все, что мог или не мог сделать герцог, не представлялось исключительно важным. И все же, возможно, когда-нибудь он может оказаться полезным. – Я рассказал ему немногое, – продолжал Джейми. – Что был объявлен вне закона, однако не виновен в предъявленном обвинении, хотя у меня крайне мало шансов это доказать. Он вроде бы посочувствовал, но я с осторожностью рассказал ему о положении дел, не считая того, что за мою голову назначена награда. Я не успел решить, стоит ли ему доверять все остальное, как… ну, как старина Алек ворвался в лагерь, словно за ним гнался сам дьявол, и мы с Мёртагом умчались точно так же. И тут я вспомнила. – Где сейчас Мёртаг? – спросила я. – Он вернулся в Леох с тобой? Я надеялась, что маленький клансмен не столкнулся ни с Колумом, ни с жителями Крейнсмуира. – Он повернул назад вместе со мной, но зверь под ним не сравнится с Донасом. Славный ты парень, Донас, mo bhuidheag424! Он шлепнул по блестящей шее гнедого, а Донас фыркнул и тряхнул гривой. Джейми глянул на меня и улыбнулся. – О Мёртаге не беспокойся. Эта веселая пташка умеет о себе позаботиться. – Веселый? Мёртаг? – это слово показалось мне в какой-то степени нелепым. – По-моему, я ни разу не видела, чтобы он улыбался. А ты? – О, да. По крайней мере, дважды. – Давно ты его знаешь? – Двадцать три года. Он мой крестный. – Ого! Ну, это кое-что объясняет. Не думала, что он станет беспокоиться обо мне. Джейми похлопал меня по ноге. – Конечно же, он беспокоился. Ты ему нравишься. – Поверю тебе на слово. Перейдя таким образом к теме недавних событий, я глубоко вздохнула и спросила о том, что мне ужасно хотелось узнать. – Джейми? – Да? – Гейлис Дункан. Они… они в самом деле сожгут ее? Он взглянул на меня, слегка нахмурившись, и кивнул. – Скорее всего. Но только после рождения ребенка. Так вот что тебя тревожит? – В том числе. Джейми, взгляни сюда. Я попыталась закатать пышный рукав, не смогла, и ограничилась тем, что стянула с плеча ворот рубашки, чтобы показать след от прививки. – Святые небеса, – медленно выговорил он, когда я объяснила. И пристально на меня посмотрел. – Так вот почему… значит, она из твоего времени? Я беспомощно пожала плечами. – Не знаю. Все, что я могу сказать, это то, что она, видимо, родилась уже после тысяча девятьсот двадцатого, именно тогда началась всеобщая вакцинация, – я оглянулась через плечо, но низкие облака скрыли краги, которые в настоящее время отделяли нас от Леоха. – Не думаю, что когда-нибудь узнаю… теперь уже. Джейми взял поводья Донаса и отвел его в сторону, в небольшой сосновый перелесок, на берегу маленького ручья. Он обхватил меня за талию и спустил вниз. – Не печалься о ней, – сказал он твердо, обнимая меня. – Она злая женщина, и убийца, если не ведьма. Ведь она убила своего мужа, верно? – Да, – ответила я с содроганием, вспомнив остекленевшие глаза Артура Дункана. – Хотя я до сих пор не понимаю, зачем ей понадобилось его убивать, – сказал он, недоумённо качая головой. – У него имелись деньги, хорошее положение. И сомневаюсь, чтобы он бил ее. Я посмотрела на него в гневном изумлении. – И ты так определяешь хорошего мужа? – Ну… да, – подтвердил он, нахмурившись. – Чего еще ей желать? – Чего еще? Я была так ошарашена, что просто смотрела на него с минуту, потом скользнула на траву и захохотала. – Что смешного? По-моему, речь об убийстве, – однако он улыбнулся и обнял меня. – Я просто подумала, – сказала я, все еще посмеиваясь, – что если в твоем понимании хороший муж – это человек с деньгами и положением, который не бьет свою жену… кто же тогда ты? – А-а-а, - протянул он. И ухмыльнулся. – Ну, Сассенах, я никогда не говорил, что я хороший муж. Как и ты. «Садист», по-моему, так ты меня называла и еще несколькими словами, которые я бы не стал повторять ради приличия. Только не хорошим мужем. – Хорошо. Тогда мне не обязательно травить тебя цианидом. – Цианидом? – он с любопытством посмотрел на меня сверху. – Что это? – Вещество, которое убило Артура Дункана. Очень быстродействующий, сильный яд. Довольно распространенный в мое время, но не здесь. Я задумчиво облизала губы. – Я почувствовала его на губах, и этого малейшего прикосновения оказалось достаточно, чтобы все мое лицо онемело. Он действует почти мгновенно, как ты видел. Я должна была понять тогда – о Гейли, хочу сказать. Полагаю, она приготовила его из измельченных персиковых или вишневых косточек, хотя это чертова уйма работы. – Она сказала тебе, почему она это сделала? Я вздохнула и потерла ноги. Мои башмаки потерялись во время потасовки у озера, и я, поскольку мои ступни не загрубели, как у Джейми, как правило, цепляла колючки и дурнишник. – Это и многое другое. Если у тебя в седельных сумках есть что-нибудь съестное, почему бы не принести, и я все тебе расскажу.
***
В долину Брох-Туарах мы въехали на следующий день. Когда мы спускались с предгорий, я заметила вдалеке одинокого всадника, направлявшегося почти в нашу сторону. То был первый человек, которого я видела, с тех пор как мы покинули Крейнсмуир. Мужчина, приближавшийся к нам, был грузным и зажиточным на вид, в белоснежном шейном платке, выглядывающем из-под воротника добротного серого камзола из саржи, длинные полы которого закрывали все, кроме дюйма или двух425 его бриджей. Мы путешествовали почти неделю, спали под открытым небом, мылись в холодной чистой воде небольших речушек и неплохо питались кроликами и рыбой, которых ловил Джейми, и съедобными растениями и ягодами, что находила я. Нашими совместными усилиями наш рацион был лучше, чем в замке, свежее и, безусловно, разнообразнее, хоть и немного непредсказуем. И если жизнь на свежем воздухе благотворно повлияла на питание, внешний вид – дело другое, и я поспешно оценила нашу внешность, когда джентльмен верхом на лошади, замешкался, нахмурившись, затем сменил направление и медленно потрусил к нам, чтобы рассмотреть. Джейми, который настоял на том, чтобы пройти большую часть пути пешком и поберечь лошадь, действительно являл собой сомнительное зрелище: хосы до колен были запачканы красноватой пылью, запасная рубашка – изорвана о заросли ежевики, а недельная щетина буйно топорщилась на щеках и подбородке. За последние месяцы его волосы отросли настолько, что доходили до плеч. Обычно собранные в косичку или стянутые назад шнурком, сейчас они лежали свободно, густые и непокорные, с маленькими фрагментами листьев и веточек, застрявших в беспорядочных медных прядях. С загоревшим до цвета темной бронзы лицом, потрескавшимися от ходьбы башмаками, заткнутыми за пояс дирком и палашом, он и в самом деле походил на одичавшего горца. Вряд ли я выглядела лучше. Благопристойно укрытая складками лучшей рубашки Джейми и остатками собственной сорочки, босая и закутанная в его плед, я смотрелась настоящей оборванкой. Поощряемые влажной дымкой и лишенные сдерживающих факторов в виде гребня или расчески, мои волосы буйствовали по всей голове. Они тоже отросли за время моего пребывания в замке и парили клубками и колтунами над плечами, попадая в глаза всякий раз, когда ветер дул нам в спину, как сейчас. Откинув непослушные пряди с глаз, я наблюдала за опасливым приближением джентльмена в сером. Джейми, увидев его, остановил нашего коня и ждал, пока мужчина подъедет достаточно близко для разговора. – Это Джок Грэм, – пояснил он мне, – из Мурх-Нарда, что выше по дороге. Мужчина приблизился на несколько ярдов, натянул поводья и сидел, внимательно нас разглядывая. Его заплывшие жиром глазки сощурились и подозрительно уставились на Джейми, потом вдруг широко распахнулись. – Лаллиброх? – недоверчиво спросил он. Джейми благодушно кивнул. С абсолютно необоснованным выражением собственнической гордости он положил руку мне на бедро и объявил: – И миледи Лаллиброх. Рот у Джока Грэма приоткрылся на дюйм или два, но поспешно подобрался в проявлении смущенного уважения. – А-а-а… ми… леди… – пробормотал он, с запозданием снимая шляпу и кланяясь в мою сторону. – Так вы… э-э… направляетесь домой? – спросил он, стараясь, чтобы его завороженный взгляд не задерживался на моей ноге, из-за прорехи в сорочке обнаженной до колена и перепачканной соком ягод бузины. – Да, – Джейми взглянул через его плечо на просвет в холме, который как он сказал мне, служил проходом к Брох-Туарах. – Вы бывали там в последнее время, Джок? Грэм отвел от меня взгляд и посмотрел на Джейми. – А? О, да. Да, я там бывал. У них все хорошо. Надеюсь, будут рады вас видеть. Что ж, доброго пути, Фрейзер. И, торопливо ткнув свою лошадь под ребра, он свернул в сторону и направился вверх по долине. Мы смотрели ему вслед. Неожиданно, ярдов через сто426, он остановился. Развернувшись в седле, он привстал на стременах и приложил ладони ко рту, для того чтобы крикнуть. Звук, принесенный ветром, долетел до нас слабо, но отчетливо. – Добро пожаловать домой! И он исчез за бугром.
***
Брох-Туарах означает «башня, обращенная на север». С вершины горы брох, давший небольшому земельному владению его название, казался не более чем еще одной каменной насыпью, очень похожей на те, что залегли у подножия холмов, вдоль которых мы путешествовали. Мы въехали в узкую каменистую расщелину между двумя крагами, ведя лошадь меж валунов. Дальше идти стало легче, местность полого спускалась через поля и отдаленно стоящие коттеджи, пока, наконец, мы не добрались до небольшой извилистой дороги, которая вела к дому. Оно был больше, чем я ожидала: красивое трехэтажное здание, оштукатуренное раствором из белой каменной крошки427, с окнами, отделанными природным серым камнем, и высокой крышей из кровельного сланца с множеством печных труб, и несколько беленых зданий поменьше, обступивших его, словно цыплята наседку. Старый каменный брох, расположенный на невысоком пригорке за домом, возвышался футов на шестьдесят428 над землей, конусообразный, словно ведьмовской колпак, и опоясанный тремя рядами крошечных бойниц. Едва мы подъехали ближе, со стороны хозяйственных построек вдруг поднялся страшный гам, Донас шарахнулся и встал на дыбы. Как не слишком опытная наездница, я незамедлительно свалилась, позорно приземлившись на пыльную дорогу. Оценив сравнительную важность происходящего, Джейми ухватил под уздцы рванувшуюся лошадь, оставив меня на произвол судьбы. К тому времени, как я сориентировалась, собаки уже почти настигли меня, лая и рыча. На мой испуганный взгляд их было по меньшей мере дюжина, все с оскаленными зубами и свирепые. Тут раздался крик Джейми: – Бран! Люк! Seas429 ! Псы затормозили в нескольких футах от меня, сбитые с толку. Они беспорядочно кружили, неуверенно порыкивая, пока он снова не заговорил: – Seas, mo mhaise430! Назад, вы, маленькие дикари! Они так и сделали, и хвост у самого крупного пса начал постепенно вопросительно подергиваться – раз, потом другой. – Клэр. Иди, прими коня. Он их близко не подпустит, а им нужен именно я. Иди медленно, они тебя не тронут. Он говорил непринужденно, чтобы не тревожить больше ни лошадь, ни собак. Я была не столь оптимистична, однако осмотрительно медленно двинулась к нему. Донас вздернул голову и выкатил глаза, как только я взялась за уздечку, но я была не в настроении терпеть его дурное расположение духа, решительно рванула повод вниз и ухватилась за недоуздок. Толстые бархатистые губы изогнулись над зубами, но я дернула сильнее. Приблизила свое лицо к большому, сверкающему золотом глазу и глянула на него в упор. – Даже не пытайся! – предупредила я. – Или станешь собачьим кормом, а я и пальцем не шевельну, чтобы тебя спасти! Джейми тем временем медленно шел к собакам, вытянув в их сторону одну руку, сжатую в кулак. Показавшаяся большой свора насчитывала всего четырех псов: маленький коричневатый рэт-терьер431, две лохматые и пятнистые пастушьи собаки и огромное черно-рыжее чудовище, которое без лишних вопросов могло заменить собаку Баскервилей. Это исходящее слюной существо вытянуло шею толще моей талии и осторожно понюхало протянутые костяшки пальцев. Хвост, похожий на корабельный канат, колотил из стороны в сторону с возрастающим рвением. Потом пес запрокинул свою гигантскую голову, залаяв от радости, и набросился на своего хозяина, сбив его с ног на дороге. – «Но Одиссееву близость почувствовал он, шевельнулся, тронул хвостом и поджал в изъявлении радости уши»432, – заметила я Донасу, который коротко фыркнул, выражая свое отношение как к Гомеру433, так и к недостойному проявлению эмоций, происходящему на дороге. Джейми, смеясь, ерошил шерсть и дергал за уши собак, которые все разом старались лизнуть его в лицо. Наконец он отпихнул их настолько, чтобы подняться, с трудом держась на ногах от их восторженной демонстрации чувств. – Ну, во всяком случае, кое-кто рад меня видеть, – сказал он, ухмыляясь и поглаживая зверюгу по голове. – Это Люк, – он показал на терьера, – и Элфин и Марс. Они братья и прекрасные пастушьи собаки. А это, – он ласково положил руку на огромную черную голову, которая благодарно пускала слюни, – Бран. – Верю тебе на слово, – сказала я, осторожно протягивая костяшки пальцев, чтобы их обнюхали. – И кто же он? – Стагхаунд434, – он почесал навостренные уши, продекламировав: Вот как Фингал435 выбирал своих гончих: Глаза, словно ягоды терна, уши, как листья, Грудь, как у лошади, и серповидны поджилки, И от хвоста далека голова. – Если таковы требования, то ты прав, – сказала я, разглядывая Брана. – А будь у него хвост от головы еще дальше, ты мог бы его оседлать. – Я так и делал, когда был маленьким, – то есть, не Брана, а его дедушку Нэрна. Он в последний раз потрепал собаку и выпрямился, взглянув в сторону дома. Взял норовистого Донаса под уздцы и развернул его к спуску. – «Вслед за Евмеем явился и сам Одиссей богоравный в образе хилого старца», – процитировал он по-гречески, подхватив мое предыдущее замечание. – А теперь, – продолжал он, поправляя воротник с некоторой угрюмостью, – я полагаю, настало время пойти и разобраться с Пенелопой и ее поклонниками. Когда мы подошли к двухстворчатой двери – собаки, тяжело дыша, от нас не отставали – Джейми замешкался. – Может, постучим? – немного нервничая, спросила я. Он удивленно посмотрел на меня. – Это мой дом, – сказал он и распахнул дверь. Не обращая внимания на немногих испуганных слуг, которых мы встретили, он повел меня по дому через переднюю и маленькую оружейную комнату в гостиную. В ней выделялся широкий домашний очаг с полированной каминной полкой, а фрагменты серебра и стекла поблескивали тут и там, отражая послеполуденное солнце. На мгновение мне показалось, что комната пуста. Потом я заметила слабое движение в углу возле очага. Она была ниже, чем я ожидала. С таким братом, как Джейми, мне представлялось, что она, по крайней мере, моего роста или даже выше, но женщина у камина едва достигала пяти футов436. Повернувшись к нам спиной, она тянулась за чем-то на полке буфета, и концы пояса на ее платье спускались почти до пола. Джейми замер, как только ее увидел. – Дженни, – позвал он. Женщина обернулась, и я уловила оттиск черных, как чернильные стрелки, бровей и широко распахнутые голубые глаза на белом лице, прежде чем она бросилась к своему брату. – Джейми! Какой бы маленькой ни была, она едва не сотрясла его силой своих объятий. Его руки машинально обхватили ее за плечи, и оба на мгновение прижались друг к другу: ее лицо тесно прильнуло к его рубашке, его ладонь нежно легла ей на затылок. У него на лице застыло выражение такой неуверенности и одновременно истосковавшейся радости, что я почувствовала себя почти незваной гостьей. Потом она еще теснее прижалась к нему, бормоча что-то по-гэльски, и выражение на его лице растворилось в потрясении. Он схватил ее за руки и отстранил от себя, глядя вниз. Лица были очень похожи: те же причудливо раскосые темно-голубые глаза и широкие скулы. Тот же тонкий, с узкой переносицей нос, только немного длинноватый. Но в отличие от светловолосого Джейми, она была брюнеткой, с водопадом черных вьющихся волос, стянутых сзади зеленой лентой. Она была красивой, с выразительными чертами лица и белой, как алебастр, кожей. А также явно беременной на последнем сроке. У Джейми побелели губы. – Дженни, – прошептал он, качая головой. – О, Дженни. Mo chridhe437. В этот момент ее внимание отвлекло появление в дверях маленького ребенка, и она отстранилась от брата, не заметив его замешательства. Она взяла мальчика за руку и отвела в комнату, шепча что-то ободряющее. Он немного робел, засунув в рот большой палец для успокоения и поглядывая на незнакомцев из-за материнских юбок. Потому что она определенно была его матерью. Он унаследовал ее копну густых черных волос и широкий разворот плеч, хотя лицом он пошел не в нее. – Это малыш Джейми, – сказала она, с гордостью глядя сверху на паренька. – А это твой дядя Джейми, mo chridhe, в честь которого тебя назвали. – В мою честь? Ты назвала его в мою честь? Джейми походил на боксера, которого только что очень сильно ударили в живот. Он пятился от матери и ребенка, пока не наткнулся на кресло, и рухнул в него так, будто из его ног ушла сила. И спрятал лицо в ладонях. К этому времени его сестра сообразила, что что-то не так. Она нерешительно тронула его за плечо. – Джейми? Что случилось, милый? Ты болен? Тут он поднял на нее глаза, и я увидела, что они полны слез. – Тебе обязательно нужно было это делать, Дженни? Неужели ты думаешь, что я недостаточно страдал из-за того что случилось – из-за того, чему я позволил случиться, – что тебе нужно было назвать выродка Рэндалла моим именем, чтобы попрекать меня до конца жизни? Лицо Дженни, и в обычных обстоятельствах бледное, утратило все оттенки цвета. – Выродка Рэндалла? – тупо повторила она. – Ты имеешь в виду Джона Рэндалла? Капитана красных мундиров? – Да, капитана красных мундиров. Кого еще я мог иметь в виду, ради всего святого? Полагаю, ты его помнишь? – Джейми уже настолько восстановил свое обычное самообладание, что позволил себе сарказм. Дженни пристально посмотрела на брата, с подозрением приподняв одну изогнутую бровь. – Ты рехнулся, парень? – поинтересовалась она. – Или по дороге хватил лишнего? – Мне вообще не стоило возвращаться, – пробормотал он. Потом поднялся чуть неуверенно и попытался, не прикасаясь к ней, пройти мимо. Однако она не отступила и схватила его за руку. – Поправь меня, братец, если я ошибаюсь, – медленно произнесла Дженни, – но у меня сложилось стойкое впечатление, что ты утверждаешь, будто я распутничала с капитаном Рэндаллом, и я спрашиваю себя, какая дурь у тебя в мозгу, раз ты заявляешь такое? – Дурь, говоришь? – Джейми повернулся к ней, рот скривился от горечи. – Хотелось бы, чтобы это было так: я предпочел бы умереть и оказаться в могиле, чем видеть, как моя сестра опустилась до такого. Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул, закричав: – Зачем, Дженни, зачем? Уже того, что ты ради меня погубила себя, было достаточно унизительно, чтобы меня убить. Но это… – и он опустил руки с жестом отчаяния, который охватил выпирающий живот, укоризненно вздувшийся под легкими мелкими сборками. Он резко повернулся к двери, и пожилая женщина, которая жадно прислушивалась – вместе с ребенком, вцепившимся в ее юбки, – отпрянула в испуге. – Мне не следовало приезжать. Я ухожу. – Ты этого не сделаешь, Джейми Фрейзер, – едко заявила его сестра. – Не раньше, чем ты меня выслушаешь. Так что сядь, и я расскажу тебе о капитане Рэндалле, раз уж ты хочешь знать. – Я не хочу знать! Я не хочу этого слушать! Как только она двинулась к нему, он круто развернулся к окну, выходящему во двор. Она пошла за ним, проронив: «Джейми…», но он отчаянным движением оттолкнул ее. – Нет! Не говори со мной! Я же сказал, что мне невыносимо это слушать! – Ах, да неужели! Она смерила взглядом брата, который стоял у окна, широко расставив ноги, уперев руки в подоконник и упрямо развернувшись к ней спиной. Она закусила губу, и на ее лице появилось оценивающее выражение. С быстротой молнии она наклонилась, и ее рука метнулась ему под килт, словно атакующая змея. Джейми испустил вопль полнейшего негодования и вытянулся по струнке от потрясения. Он попробовал повернуться, но замер, когда она, по-видимому, усилила хватку. – Есть мужчины благоразумные, – сообщила она мне с лукавой усмешкой, – и животные послушные. С другими никак не сладишь, пока не возьмешь их за яйца. Теперь ты вежливо выслушаешь меня, – обратилась она к брату, – или я немного покручу. Ну? Он стоял неподвижно, с покрасневшим лицом, и тяжело дышал сквозь стиснутые зубы. – Я выслушаю, – сказал он, – а потом сверну твою тоненькую шейку, Джанет! Отпусти меня! Не успела она подчиниться, как он крутанулся к ней. – Какого черта ты себе позволяешь? – возмутился он. – Стараешься опозорить меня перед моей же женой? Дженни не смутило его возмущение. Она была сильно удивлена, насмешливо разглядывая своего брата и меня. – Что ж, если она твоя жена, мне кажется, она лучше, чем я, знакома с твоими яйцами. Сама я их не видела с тех пор, как ты достаточно вырос, чтобы мыться одному. Чуть подросли, а? Лицо Джейми претерпело несколько вызывающих тревогу изменений, поскольку требования культурного поведения боролись с элементарным желанием младшего брата влепить своей сестре затрещину. Наконец цивилизованность взяла верх, и он со всем достоинством, на какое был способен, процедил сквозь зубы: – Оставь мои яйца в покое. А потом, раз уж ты не успокоишься, пока не заставишь меня выслушать, расскажи мне о Рэндалле. Расскажи, почему ты ослушалась меня и вместо этого предпочла обесчестить себя и свою семью. Дженни уперлась руками в бока и выпрямилась во весь свой рост, готовая к битве. Она не так быстро, как он, теряла самообладание, и все же характер у нее был, вне всякого сомнения. – О, ослушалась тебя, да? Вот что тебя гложет, Джейми, не так ли? Тебе лучше знать, и мы всё должны делать так, как ты скажешь, или нас ждет полное разорение, конечно же, – она гневно дернулась. – И если бы я поступила, как ты велел, в тот день, тебя бы убили во дворе, отца бы повесили или посадили в тюрьму за убийство Рэндалла, а земли отошли бы короне. Не говоря уж обо мне, без дома и семьи, вынужденной просить милостыню на проселочных дорогах, чтобы выжить. Джейми, и без того не бледный, побагровел от гнева. – Ага, поэтому ты решила продать себя, а не просить милостыню! Я бы предпочел умереть в собственной крови и видеть отца и земли с собой в аду, и ты это прекрасно знаешь! – Да, я это знаю! Ты дурень, Джейми, и всегда им был! – с раздражением ответила его сестра. – Хорошенькое дельце тебе так говорить! Мало того, что ты обесчестила и свое доброе имя и мое, тебе обязательно вести себя недостойно и выставлять свой позор напоказ перед всей округой! – Не смей разговаривать со мной подобным образом, Джеймс Фрейзер, брат ты мне или нет! Что значит «мой позор»? Ты, полный дурак, ты… – Что значит? Когда ты расхаживаешь здесь раздутая, как взбесившаяся жаба? – он презрительным взмахом руки изобразил ее живот. Она отступила на шаг, отвела руку и влепила ему пощечину со всей силой, на какую была способна. От удара голова его дернулась назад, а на щеке остался белый отпечаток ее пальцев. Он медленно поднял ладонь к отметине, пристально глядя на сестру. Глаза у нее опасно блестели, а грудь вздымалась. Слова лавиной полились сквозь стиснутые белые зубы: – Жаба, да? Вонючий трус… У тебя только и хватило смелости, чтобы оставить меня здесь с мыслью, что ты мертв или посажен в тюрьму, без единой весточки изо дня в день, а потом ты заявляешься в один прекрасный день – с женой, не меньше, – и сидишь в моей гостиной, обзываешь меня жабой и потаскухой, и… – Я не называл тебя потаскухой, а стоило бы! Как ты можешь… Несмотря на разницу в росте брат и сестра стояли почти нос к носу и шипели друг на друга, прилагая все усилия, чтобы их раскатистые голоса не разносились по старому особняку. Усилия по большей части тратились впустую, судя по мимолетным взглядам, что я ловила от разных заинтересованных лиц, осторожно выглядывающих из кухни, передней и через окно. Возвращение лэрда Брох-Туарах домой выдалось любопытным, несомненно.
Я решила, что лучше предоставить им разбираться без моего участия, поэтому, неловко кивнув пожилой женщине, тихонько вышла в переднюю и направилась во двор. Там оказалась небольшая увитая зеленью беседка со скамейкой, на которую я и уселась, с интересом оглядываясь по сторонам. Помимо беседки, здесь был маленький огороженный садик, в котором цвели последние летние розы. За ним – то, что Джейми называл голубятней; во всяком случае, я так предположила, судя по разнообразию голубей, которые порхали туда-сюда через перфорированные отверстия в верхней части сооружения. Я знала, что есть еще овин и сарай для силоса: они, должно быть, по другую сторону дома, рядом с усадебным амбаром и курятником, огородом и заброшенной часовней. Однако небольшое каменное здание на этой стороне все еще оставалось неопознанным. Легкий осенний ветерок дул с той стороны; я глубоко вдохнула и была вознаграждена насыщенным запахом хмеля и дрожжей. Значит, это пивоварня, где варили пиво и эль для поместья. Дорога за воротами поднималась вверх и переваливала за невысокий холм. Пока я осматривалась, на вершине появилась небольшая группа мужчин, силуэты которых вырисовывались в вечернем свете. Они какое-то время топтались на месте, вероятно, прощаясь друг с другом. Судя по всему, так оно и было, потому что с холма к дому спускался всего один, остальные направились через поля к группе коттеджей в отдалении. Когда этот единственный мужчина шел вниз по склону, я заметила, что он сильно хромает. Причина этого стала очевидной, как только он вошел в ворота. У него не хватало правой ноги ниже колена, и ее заменял деревянный колышек. Несмотря на хромоту, двигался он словно юноша. На деле, когда он подошел к беседке, я поняла, что ему чуть за двадцать. Он был высоким, почти таким же высоким как Джейми, но гораздо у́же в плечах, и худым, если точнее, практически тощим. Он остановился у входа в беседку, тяжело привалившись к решетчатому каркасу, и с любопытством взглянул на меня. Густые каштановые волосы свободно падали на высокий лоб, а глубоко посаженные карие глаза смотрели со снисходительным добродушием. Пока я ждала снаружи, голоса Джейми и его сестры делались все громче. По случаю теплой погоды окна были открыты, и спорщиков было хорошо слышно из беседки, хоть и не все слова были понятны. – Назойливая, пронырливая сука! – донесся голос Джейми, громогласный в тихом вечернем воздухе. – Тебе не хватает порядочности, чтобы… – ответ его сестры затерялся во внезапном порыве ветра. Новоприбывший непринужденно кивнул в сторону дома. – Ага, значит, Джейми вернулся. Я кивнула в ответ, не зная, нужно ли мне представиться. Это не имело значения, потому что молодой человек улыбнулся и склонил ко мне голову. – Я Иэн Мюррей, муж Дженни. И полагаю, вы будете… а-а… – Девица-сассенах, на которой женился Джейми, – закончила я за него. – Меня зовут Клэр. Так вы об этом знали? – спросила я, когда он засмеялся. Мысли путались у меня в голове. Муж Дженни? – О, да. Мы об этом услышали от Джо Орра, который узнал от лудильщика в Эрдри. В Шотландском нагорье невозможно что-либо долго хранить в секрете. Вы должны это знать, даже если в браке всего месяц. Дженни уже несколько недель гадает, какая вы. – Шлюха! – проревел Джейми из дома. Муж Дженни и бровью не повел, но продолжал рассматривать меня с дружелюбным любопытством. – Вы красивая девушка, – сказал он, откровенно меня разглядывая. – Вы любите Джейми? – Ну… да. Да, конечно, – немного растерявшись, ответила я. Я начинала привыкать к прямоте, присущей большинству горцев, но иногда она все равно заставала меня врасплох. Он поджал губы, вроде как удовлетворенно кивнул и сел рядом со мной на скамейку. – Лучше дать им еще несколько минут, – заметил он, махнув в сторону дома, где крики теперь перешли на гэльский. Казалось, его совершенно не волновала причина сражения. – Фрейзеры ничего не слышат, если их вывести из себя. Я знаком с этими двумя всю свою жизнь, и я знаю.348 Как только накричатся, иной раз их можно образумить, но не раньше. – Да, я заметила, – сухо произнесла я, и он рассмеялся. – Значит, вы женаты достаточно долго, чтобы это выяснить, а? Мы слышали, будто Дугал заставил Джейми жениться на вас, – продолжал он, игнорируя брань и сосредоточив свое внимание на мне. – Но Дженни сказала, что нужно нечто посерьезнее Дугала Маккензи, чтобы заставить Джейми сделать то, чего он не хочет. Теперь, когда я увидел вас, разумеется, я понимаю, почему он согласился. Он приподнял брови, побуждая к дальнейшим пояснениям, но любезно не настаивая на них. – Полагаю, у него были свои причины, – сказала я, мое внимание разрывалось между моим собеседником и домом, где не прекращались звуки боя. – Я не хочу… То есть, я надеюсь… Иэн правильно истолковал мое замешательство и мой взгляд в сторону окон гостиной. – О, я предполагаю, что вы с этим как-то связаны. Но она отыгралась бы на нем, неважно, будь вы здесь или нет. Она любит Джейми до безумия, понимаете, и очень волновалась, пока его не было, особенно после внезапной смерти отца. Вы знаете об этом? Карие глаза сделались острыми и внимательными, словно оценивали глубину доверия между мной и Джейми. – Да, Джейми рассказал мне. – Ага, – он кивнул в сторону дома. – Ну, и естественно, она беременна. – Да, это я тоже заметила, - согласилась я. – Трудно не заметить, правда? – ответил Иэн с ухмылкой, и мы оба засмеялись. – Заставляет ее раздражаться, – пояснил он, – не то чтобы я ее винил. Однако требуется более храбрый человек, чем я, чтобы спорить с женщиной на девятом месяце. Он откинулся назад, вытянув перед собой деревянную ногу. – Потерял ее при Домье с Фергюсом Маклаудом, – объяснил он. – Картечь. К концу дня немного ноет. Он потер плоть чуть выше кожаной манжеты, которая крепила колышек к его культе. – Вы не пробовали натирать ее галаадским бальзамом439? – спросила я. – Водяной перец или настой из руты тоже помогают. – Водяной перец не пробовал, – заинтересованно ответил он. – Спрошу у Дженни, знает ли она, как его приготовить. – О, я с удовольствием приготовлю его для вас, – пообещала я, испытывая к нему симпатию. И снова глянула в сторону дома. – Если мы задержимся достаточно надолго, – с сомнением добавила я. Мы немного поболтали о пустяках, оба прислушиваясь вполуха к противостоянию, продолжающемуся за окном, пока Иэн не подался вперед, осторожно подставив под себя искусственную конечность, прежде чем подняться. – Думаю, нам пора войти. Если один из них перестанет кричать хоть на время, чтобы услышать другого, они ранят самолюбие друг друга. – Надеюсь, только это они и ранят. Иэн усмехнулся. – Ха, не думаю, что Джейми ее ударит. Он привык сдерживаться в случае провокаций. Что до Дженни, она может дать ему затрещину, не более того. – Она это уже сделала. – Ну, оружие заперто, а все ножи – в кухне, кроме того, что носит Джейми. Но сомневаюсь, что он подпустит ее к себе настолько близко, чтобы отобрать у него дирк. Нет, они в полной безопасности, – он задержался у двери. – Что касается нас с вами… – и важно подмигнул. – Это уже другое дело.
***
При приближении Иэна служанки в доме встрепенулись и нервно упорхнули. Однако экономка по-прежнему заворожено топталась возле двери в гостиную, упиваясь происходящим внутри, тезка Джейми прижимался к ее объемистой груди. Она была настолько сосредоточена, что, когда Иэн заговорил с ней, подпрыгнула, словно он вонзил в нее шляпную булавку, и прижала руку к учащенно забившемуся сердцу. Иэн вежливо кивнул ей, взял маленького мальчика на руки и первым направился в гостиную. Мы остановились у самой двери, чтобы изучить обстановку. Брат и сестра умолкли, чтобы перевести дух, оба все еще ощетинившиеся и с испепеляющими взглядами, словно два разъяренных кота. Маленький Джейми, заметив свою мать, забился и начал брыкаться, чтобы слезть с рук Иэна и, оказавшись на полу, бросился к ней, словно почтовый голубь. – Мама! – воскликнул он. – На ручки! Джейми на ручки! Повернувшись, она подхватила мальчугана и прижала к своему плечу, как оружие. – Можешь сказать своему дяде, сколько тебе лет, солнышко? – спросила она его, приглушив голос до воркования, – в котором все еще слишком отчетливо слышался призвук звенящей стали. Мальчик его услышал; он отвернулся и уткнулся лицом в мамину шею. Она машинально погладила его по спине, по-прежнему пристально глядя на брата. – Раз он тебе не говорит, скажу я. Ему два года, исполнилось в прошедшем августе440. И если у тебя хватит ума, чтобы сосчитать, – в чем я позволю себе усомниться, – ты убедишься, что он был зачат через полгода после того, как я в последний раз видела твоего Рэндалла, когда он на нашем собственном дворе саблей избивал до полусмерти моего брата. – Вот как, да? – Джейми сердито посмотрел на сестру. – Я слышал кое-что другое. Всем известно, что ты пустила этого человека к себе в постель; не один раз, а как своего любовника. Это его ребенок, – он пренебрежительно кивнул на своего тезку, который повернулся, чтобы из-под материнского подбородка поглядеть на большого, шумного незнакомца. – Я верю, раз ты говоришь, что новый ублюдок, которого ты носишь, не его – Рэндалл был во Франции до нынешнего марта. Так что ты не просто шлюха, но еще и неразборчивая шлюха. Кто породил это последнее дьявольское отродье? Высокий молодой человек возле меня сконфуженно откашлялся, снимая напряжение в комнате. – Я, – спокойно произнес он. – И этого тоже, – неуклюже ступая на деревянную ногу, он забрал паренька у своей раздраженной жены и усадил на сгибе руки. – Говорят, похож на меня немного. В самом деле, лица мужчины и мальчика, расположенные рядом, были практически идентичны, если не считать округлых щек у одного и носа с горбинкой у другого. Тот же высокий лоб и узкие губы. Те же пушистые брови, изогнутые над теми же глубоко посаженными светло-карими глазами. Джейми, уставившись на эту пару, выглядел так, словно его огрели по пояснице мешком с песком. Он закрыл рот и сглотнул один раз, явно не имея представления, что делать дальше. – Иэн, – выговорил он едва слышно. – Так вы женаты? – О, да, – весело отозвался его зять. – Иначе ничего бы не вышло, так ведь? – Понимаю, – пробормотал Джейми. Он откашлялся и закивал головой своему новоприобретенному зятю. – Это, э-э-э, благородно с твоей стороны, Иэн. Принять ее, я имею в виду. Очень благородно. Почувствовав, что в этой ситуации ему может понадобиться некоторая моральная поддержка, я подошла к Джейми и тронула его за руку. Задумчивый взгляд его сестры задержался на мне, но она ничего не сказала. Джейми огляделся и, кажется, удивился, обнаружив меня здесь, словно забыл о моем существовании. И неудивительно, если и так, подумалось мне. Но, во всяком случае, он, похоже, почувствовал облегчение от вмешательства и вытянул руку, подталкивая меня вперед. – Моя жена, – произнес он несколько отрывисто. Кивнул в сторону Дженни и Иэна. – Моя сестра и ее… а-а… – он осекся, когда мы с Иэном обменялись любезными улыбками. Дженни не собиралась отвлекаться на светские тонкости. – Что ты хочешь сказать, благородно с его стороны принять меня? – требовательно спросила она, не обращая внимания на представления. – Как будто я не поняла! Иэн поглядел на нее вопросительно, и она презрительно махнула рукой в сторону Джейми. – Он хочет сказать, что с твоей стороны было благородно жениться на мне в запятнанном положении! – она фыркнула, что сделало бы честь кому-то вдвое крупнее ее. – Пустобрех! – В запятнанном положении? – Иэн выглядел ошарашенным, а Джейми неожиданно подался вперед и крепко ухватил свою сестру за предплечье. – Разве ты не рассказала ему о Рэндалле? – он казался совершенно потрясенным. – Дженни, как ты могла так поступить? Лишь ладонь Иэна на другой руке Дженни удержала ее от того, чтобы вцепиться брату в глотку. Иэн твердо привлек ее к себе и, развернув, усадил маленького Джейми ей на руки, так что она вынуждена была подхватить ребенка, чтобы тот не упал. После этого Иэн обнял Джейми за плечи и деликатно отвел его на безопасное расстояние. – Вряд ли это тема для гостиной, – сказал он тихим и осуждающим голосом, – но тебе, возможно, будет интересно узнать, что в брачную ночь твоя сестра была девственницей. Я все-таки могу это утверждать. Ярость Дженни теперь почти в равной мере разделилась между братом и мужем. – Как ты смеешь говорить о таких вещах в моем присутствии, Иэн Мюррей!? – вспыхнула она. – И даже в мое отсутствие! Моя брачная ночь касается только меня и тебя, – определенно не его! Дальше ты покажешь ему простыни с моего брачного ложа441!? – Ну, если бы я сейчас так сделал, это заткнуло бы ему рот, нет? – сказал Иэн успокаивающе. – Ну же, mo nighean dubh442, ты не должна волноваться, это вредно для малыша. А еще крики беспокоят маленького Джейми. Он потянулся к своему сыну, который хныкал, еще не уверенный, стоит ли в сложившейся ситуации заплакать. Иэн мотнул мне головой и закатил глаза в сторону Джейми. Уловив намек, я схватила Джейми за руку и оттащила его к креслу в нейтральном углу. Иэн точно также усадил Дженни на диванчик для двоих, твердой рукой обняв ее за плечи, чтобы удержать на месте. – Значит так. Несмотря на скромную манеру поведения, Иэн Мюррей обладал непререкаемым авторитетом. Я держала руку на плече у Джейми и чувствовала, как напряжение начинает ослабевать. Я подумала, что комната сейчас немного напоминает ринг во время боксерского поединка, где боксеры беспокойно дергаются в углах, и каждый ждет сигнала к действию под успокаивающей рукой тренера. Иэн с улыбкой кивнул шурину: – Джейми. Приятно тебя видеть, дружище. Мы рады, что ты дома, и с тобой твоя жена. Верно, mo nighean dubh? – потребовал он ответа от Дженни, его пальцы заметно сжались на ее плече. Она была не из тех, кого можно к чему-то принудить. Ее губы сжались в тонкую жесткую линию, словно запечатавшись, потом неохотно раскрылись, чтобы выпустить всего одно слово: – Допустим, – произнесла она и снова плотно их закрыла. Джейми потер лицо ладонью, затем поднял голову, готовый к новому раунду. – Я видел, как ты вошла в дом с Рэндаллом, – упрямо проговорил он. – И по тому, что он рассказывал мне потом… как он тогда узнал, что у тебя на груди родинка? Она яростно фыркнула. – Ты помнишь все, что произошло в тот день, или капитан вышиб все из тебя своей саблей? – Конечно, помню! Вряд ли я это забуду! – Тогда ты, наверное, помнишь, что в разгар действа я хорошенько двинула капитану коленом промеж ног? Джейми опасливо сгорбил плечи. – Да, я помню. Дженни улыбнулась с превосходством. – Ну, тогда, раз твоя жена здесь, – ты мог хотя бы назвать мне ее имя, Джейми, клянусь, ты совсем не воспитан – в общем, если она обойдется с тобой подобным образом, – а ты этого вполне заслуживаешь, могу добавить – как ты думаешь, сможешь ли ты выполнять свои супружеские обязанности через несколько минут? Джейми, уже открывший рот, чтобы заговорить, вдруг закрыл его. Какое-то время он пристально смотрел на сестру, потом уголок его рта чуть дрогнул. – Допустим, – проговорил он. Рот снова дрогнул. До этого он сидел, сгорбившись в кресле, но теперь откинулся на спинку, глядя на нее с полускептическим выражением младшего брата, который слушает сказки сестры, чувствуя себя слишком взрослым, чтобы удивляться, но против своей воли все еще наполовину веря. – Правда? – сказал он. Дженни повернулась к Иэну. – Иди и принеси простыни, Иэн, – велела она. Джейми поднял обе руки, сдаваясь: – Нет. Не надо, я верю тебе. Просто то, как он вел себя после… Милостивая от победы, Дженни откинулась назад, расслабившись на согнутой руке Иэна, ее сын прильнул так тесно, насколько позволяли размеры ее живота. – Ну, после всего, что он наболтал во дворе, вряд ли он мог признаться в присутствии своих людей в собственной несостоятельности, разве не так? Ему пришлось представить все так, будто он выполнил то, что обещал, нет? И, – призналась она, – должна сказать, что этот человек был крайне неприятен в этом плане: он все-таки ударил меня и порвал мне платье. Вообще-то, он постарался избить меня почти до потери сознания, и к тому времени, когда я пришла в себя и нашла чем снова пристойно прикрыться, англичане уже уехали, забрав тебя с собой. Джейми глубоко вздохнул и ненадолго прикрыл глаза. Его широкие кисти лежали на коленях, и я накрыла одну из них, нежно сжав. Он взял мою руку и открыл глаза, слабо улыбнувшись мне в знак признательности, после чего повернулся к своей сестре. – Хорошо, – заговорил он. – Но я хочу знать, Дженни: когда уходила с ним, ты знала, что он тебя не тронет? Она какое-то время молчала, но ее пристальный взгляд был прикован к лицу брата, наконец она покачала головой с еле заметной улыбкой на губах. Она вытянула руку, предупреждая протест Джейми, и брови, похожие на крылья чайки, изогнулись изящной вопросительной дугой. – Но если твоя жизнь стоит того, чтобы обменять ее на мою честь, скажи мне, почему моя честь не стоит того, чтобы обменять ее на твою жизнь? – брови сошлись на переносице с угрюмым видом, точно таким же, что украшал лицо ее брата. – Или ты хочешь сказать, что я, видимо, люблю тебя не так сильно, как ты меня? Потому что, если это так, Джейми Фрейзер, я заявляю тебе прямо сейчас, что это неправда! Открыв рот, чтобы ответить, прежде чем она закончила, Джейми вдруг растерялся от такого вывода. Он резко закрыл рот, и его сестра воспользовалась своим преимуществом. – Потому что я действительно люблю тебя, хоть ты и тупоголовый, слабоумный, безмозглый болван. И не позволю тебе умереть на дороге у моих ног только потому, что ты слишком упрям, чтобы придержать язык хоть раз в жизни! Голубые глаза сердито посмотрели в голубые глаза, искры полетели во все стороны. С трудом проглотив оскорбления, Джейми подыскивал вразумительный ответ. Казалось, он решается на что-то. Наконец он расправил плечи, смирившись. – Ладно, в таком случае мне очень жаль, – сказал он. – Я был не прав и прошу у тебя прощения. Они с сестрой долго сидели, уставившись друг на друга, но какого бы прощения он от нее ни ждал, его не последовало. Она пристально разглядывала его, прикусив губу, но ничего не говорила. В результате он потерял терпение. – Я же сказал, что мне жаль! Чего еще ты от меня хочешь? – требовал он объяснений. – Хочешь, чтобы я встал перед тобой на колени? Я сделаю это, если придется, но скажи мне! Она медленно покачала головой, все так же прижимая губу зубами. – Нет, – ответила она наконец. – Я не позволю тебе стоять на коленях в твоем собственном доме. Но поднимись. Джейми встал, а она усадила ребенка на диванчик и пересекла комнату, остановившись перед ним. – Сними рубашку, – велела она. – Я не стану! Она выдернула подол рубашки из его килта и потянулась к пуговицам. Решительного сопротивления не последовало и стало ясно, что он готов послушаться или смириться, если его разденут. Сохраняя как можно больше достоинства, он отошел от нее и, плотно сжав губы, снял спорное одеяние. Она обошла вокруг него и оглядела спину, на лице у нее появилось такое же строго непроницаемое выражение, какое я замечала у Джейми, когда он скрывал какие-то сильные эмоции. Она кивнула, как бы подтверждая то, о чем давно подозревала. – Что ж, если ты и вел себя как дурак, Джейми, то, кажется, поплатился за это. Она нежно положила ладонь ему на спину, прикрывая самые страшные из рубцов. – Наверно, было больно. – Было. – Ты плакал? Его кулаки непроизвольно сжались у боков. – Да! Дженни снова обошла его и повернулась к нему лицом: острый подбородок вздернут, а раскосые глаза широко распахнуты и сияют. – Я тоже, – произнесла она тихо. – Каждый день с тех пор, как они тебя увели. Широкоскулые лица снова зеркально отражали одно другое, но выражение их было таким, что мы с Иэном443 поднялись и неслышно вышли через дверь кухни, оставляя их наедине. Пока дверь за нами закрывалась, я увидела, что Джейми схватил сестру за руки и что-то хрипло сказал по-гэльски. Она шагнула в его объятия, и взъерошенная светлая голова склонилась к темной.
===
424. Друг мой! (гэльск.). 425. Около 5 см. 426. 91,44 м. 427. Харлинг (англ. Harling) – грубая отделка стен, состоящая из извести и заполнителя, известная своей шероховатой текстурой. Харлингом покрывают каменную кладку путем оштукатуривания, включающего суспензию из мелкой гальки или мелкой каменной крошки. После того, как стена закончена, на голый камень наносится основа из известковой штукатурки. Пока штукатурка еще влажная, с помощью шпателя специальной формы на известковую поверхность высыпаются камешки, которые затем слегка вдавливаются в нее. После этого процесса стены иногда окрашивают в цвет извести с использованием традиционных методов. 428. 18,29 м. 429. Спокойно, тише, стой (гэльск.). 430. Тише, красавцы мои! (гэльск.). 431. Рэт-терьер – умная и активная маленькая собака, которую держат как для борьбы с грызунами, так и в качестве домашнего питомца. 432. Цитаты из «Одиссеи» здесь и дальше даны в переводе В.А. Жуковского. На самом деле герои Гомера не цитируют, Клэр просто делает замечание о том, что Одиссея узнает его собака по возвращении с Троянской войны. Поприветствовав своих собак, Джейми продолжает, цитируя по-гречески: «При этом Одиссей возвращается в свой дом, переодетый нищим…» и комментирует отношения с Пенелопой и ее поклонниками. Но задумка переводчика И. Лебедевой интереснее (имхо). 433. Гомер – легендарный древнегреческий поэт-сказитель, создатель эпических поэм «Илиада» (древнейшего памятника европейской литературы) и «Одиссея». 434. Стагхаунд (иногда называемый английским стагхаундом) – ныне вымершая порода охотничьих собак из Англии. Порода гончих, которая использовалась для охоты на благородного оленя и вымерла в XIX веке, когда была продана последняя свора. 435. Фингал – легендарный гэльский герой, Бран – его верный пес. 436. Около 152 см. 437. Сердце мое (гэльск.). 438. Фрагмент взят из британского издания. 439. Бальзам Галаада – душистое вещество, используемое в медицинских целях, которое упоминалось в Библии и названо в честь региона Галаад, где оно производилось. Галаад находился за Иорданом, в той местности росли определённые ценные и редкие породы деревьев, из стволов и ветвей которых в древности добывали смолу с весьма сильным ароматом. Эта смола, по свидетельству древних, обладала сильным заживляющим действием в лечении ран. 440. Если посчитать, то Джейми-младший должен был родиться в январе. 441. Демонстрация крови на простынях после первой брачной ночи – одна из традиций Средневековья, связанная с доказательством девственности невесты перед свадьбой. 442. Моя темноволосая девочка (гэльск.). В оригинале здесь и далее Иэн некорректно называет Дженни на гэльском mi dhu. 443. В оригинале «I rose and stepped quietly», Иэн не упоминается. В британском издании ошибка исправлена.
Дата: Воскресенье, 07.08.2022, 18:57 | Сообщение # 58
Виконт
Сообщений: 409
Глава 27. Последняя причина
Ужин мы съели, словно волки, удалились в большую, просторную спальню и уснули как убитые. К тому времени, как мы встали утром, солнце уже поднялось бы высоко, если бы небо не затянули облака. О том, что уже поздно, я поняла по оживленной атмосфере в доме, где люди бодро занимались своими делами, и по соблазнительным ароматам, которые поднимались вверх по лестнице. После завтрака мужчины собирались провести время вне дома: посетить арендаторов, осмотреть заборы, починить телеги и в целом поразвлечься. Когда они задержались в передней, чтобы надеть куртки, Иэн заметил большую корзину Дженни, оставленную на столе под зеркалом. – Прихватить домой немного яблок из сада, Дженни? Тогда тебе не придется идти так далеко. – Хорошая мысль, – подхватил Джейми, бросив оценивающий взгляд на обширный фасад сестры. – Не хотелось бы, чтобы она обронила что-нибудь по дороге. – Я оброню тебя там, где ты стоишь, Джейми Фрейзер, – парировала она, спокойно придерживая куртку, чтобы Иэн мог ее натянуть. – Сделай хоть раз что-то полезное и уведи с собой на улицу этого маленького дьяволенка. Мистрис Крук в прачечной, оставь его там, – она двинула ногой, оттесняя маленького Джейми, который цеплялся за ее юбки, монотонно повторяя «на ручки, на ручки». Дядя послушно подхватил маленького дьяволенка поперек живота и, перевернув вверх ногами, понес его, визжащего от восторга, за дверь. – Уф, – удовлетворенно вздохнула Дженни, наклоняясь, чтобы рассмотреть свое отражение в зеркале с золоченой рамой. Она послюнила палец и пригладила брови, потом до конца застегнула пуговицы на горловине. – Приятно закончить одеваться, когда никто не цепляется за твои юбки и не обхватывает тебя за колени. Бывают дни, когда мне с трудом удается посетить уборную в одиночку или сказать хоть одно предложение, чтобы меня не перебили. Щеки у нее слегка разрумянились, а черные волосы блестели на фоне голубого шелка платья. Иэн улыбался ей, нежные карие глаза сияли при виде цветущей картины, которую она собой являла. – Ладно, может, у тебя найдется время поговорить с Клэр, – предложил он. Одна бровь выгнулась в моем направлении. – Думаю, она вполне воспитана, чтобы выслушать, но, ради Бога, не читай ей ничего из своих стихов, не то она со следующей почтовой каретой уедет в Лондон, прежде чем мы с Джейми вернемся. Дженни щелкнула пальцами у него перед носом, ничуть не смущенная поддразниванием. – Я не слишком беспокоюсь, муженек. До будущего апреля карет не предвидится, а к тому времени, думается мне, она к нам привыкнет. Иди уже, Джейми ждет. Пока мужчины занимались своими делами, мы с Дженни провели день в гостиной: она шила, я сматывала отдельные нити пряжи и разбирала цветные шелка. Внешне настроенные дружелюбно, мы осторожно обхаживали друг друга в разговоре, краешком глаза наблюдая одна за другой. Сестра Джейми, жена Джейми: Джейми был центральной, негласной, точкой, вокруг которой вращались наши мысли. Общее детство связало их навеки, как основу и уто́к444 одной ткани, но узоры в их полотне ослабли из-за разлуки и подозрительности, а позже – брака. Нить Иэна присутствовала в их плетении с самого начала, моя же была новой. Как напряженность отношений стянет этот новый узор, противопоставляя одну нить другой? Наш разговор строился вокруг будничных фраз, но за ними отчетливо слышались невысказанные слова. – После смерти вашей матери вы самостоятельно вели здесь хозяйство? – О, да. С тех пор как мне исполнилось десять. Я воспитывала и любила его еще мальчишкой. Что вы намерены делать с тем, кому я помогла стать мужчиной? – Джейми говорит, что вы на редкость искусная лекарка. – Я вправила ему плечо, когда мы встретились впервые. Да, я одарена и добра. Я буду заботиться о нем. – Я слышала, что вы поженились весьма поспешно? Вы вышли замуж за моего брата из-за его земли и денег? – Да, все произошло быстро. Я даже не знала настоящей фамилии Джейми до самой церемонии. Я не знала, что он здешний лэрд; я могла выйти за него только ради него самого. Так оно и продолжалось все утро, во время второго завтрака, и в послеобеденные часы, пока мы, присматриваясь друг к другу, обменивались банальностями, пикантными новостями, мнениями, немногочисленным и нерешительными шутками. Женщина, которая с десяти лет вела большое домашнее хозяйство, управляла поместьем после смерти отца и исчезновения брата, была не из тех, к кому стоило относиться без должного уважения. Мне хотелось знать, что она думает обо мне, но она, как и ее брат, оказалась способна скрывать свои мысли, когда пожелает. Когда часы на каминной полке начали бить пять, Дженни зевнула и потянулась, и наряд, который она штопала, соскользнул по округлому животу на пол. Она неуклюже стала тянуться за ним, но я опустилась возле нее на колени. – He надо, я подниму. – Спасибо… Клэр. Она впервые назвала меня по имени, сопроводив его застенчивой улыбкой, и я ответила ей тем же. Не успели мы вернуться к нашему разговору, как были прерваны появлением мистрис Крук, экономки, которая просунула свой длинный нос в гостиную и с беспокойством осведомилась, не видели ли мы маленького мастера Джейми. Дженни со вздохом отложила в сторону шитье. – Опять убежал, да? Не волнуйся, Лиззи. Он, скорее всего, увязался за Па или дядей. Мы пойдем и поищем, хорошо, Клэр? Мне не мешает подышать воздухом перед ужином. Она грузно поднялась на ноги и прижала руки к пояснице. Тяжело вздохнула и криво мне улыбнулась. – Недели через три. Не могу дождаться. Мы медленно прогуливались по территории вокруг; Дженни показывала пивоварню и часовню, рассказывала об истории поместья и о том, когда были построены отдельные здания. Подойдя к углу голубятни, мы услышали голоса в беседке. – Вот он где, маленький негодник! – воскликнула Дженни. – Погоди, доберусь я до тебя! – Подождите минутку, – я положила руку ей на плечо, узнав низкий голос, который накладывался на мальчишеский. – Не волнуйся, паренек, – раздался голос Джейми. – Научишься. Ведь это довольно трудно, верно, когда твой петушок не высовывается дальше пупка? Я выглянула из-за угла и обнаружила, что он сидит на колоде для рубки дров и ведет беседу со своим тезкой, мужественно сражающимся со складками своей рубахи. – Что это ты делаешь с ребенком? – настороженно поинтересовалась я. – Учу юного Джеймса изящному искусству не мочиться на собственные ноги, – объяснил он. – Кажется, это меньшее, что его дядя может для него сделать. Я подняла одну бровь. – Говорить легко. Кажется, самое меньшее, что дядя может сделать, – это показать ему. Он ухмыльнулся. – Ну, у нас уже было несколько практических занятий. Хотя в последний раз вышла небольшая неприятность, – они с племянником обменялись обличительными взглядами. – Не смотри на меня, – сказал он мальчику, – ты во всем виноват. Я же говорил тебе не двигаться. – Кхм, – сухо произнесла Дженни, бросив взгляд на брата и такой же – на сына. Меньший Джейми в ответ натянул на голову подол своей рубахи, но тот, что побольше, ничуть не смутившись, весело ухмыльнулся и поднялся с колоды, отряхивая грязь с бриджей. Он опустил руку на закутанную головку племянника и развернул мальчугана в сторону дома. – «Всему свое время, – процитировал он, – и время всякой вещи под небом»445. Сначала мы работаем, маленький Джеймс, а потом моемся. А потом – слава Богу! – наступает время ужинать. Уделив внимание самым неотложным делам, Джейми на следующий день нашел время показать мне дом. Построенный в 1702 году, для своего времени он действительно был усовершенствованным, благодаря таким новшествам, как изразцовые печи446 для отопления и большая кирпичная печь, встроенная в кухонную стену, так что хлеб больше не выпекали в золе очага. Коридор в нижнем этаже, лестничные пролеты и стены гостиной были увешаны картинами. Иногда попадались пасторальные447 пейзажи или анималистические448 этюды, но в большинстве своем на них были изображены члены семьи и их родственники. Я задержалась возле портрета Дженни в юности. Она позировала у садовой ограды на фоне виноградной лозы с красными листьями. Перед ней вдоль верхней перекладины ограды рядочком расселись птицы: воробьи, дрозд, жаворонок и даже фазан, они все толкались и пробирались бочком, чтобы расположиться поближе к своей смеющейся хозяйке. Это было совсем не похоже на большинство выполненных по всем правилам портретов, на которых тот или иной предок таращились из своих рам так, словно воротники не давали им вздохнуть. – Ее нарисовала моя мать, – сказал Джейми, заметив мой интерес. – На лестнице довольно много таких, написанных ею, а здесь – всего только два. Этот она всегда любила больше всего, – большой, с короткими ногтями палец бережно коснулся поверхности холста, очерчивая линию краснолистной лозы. – Это ручные птицы Дженни. Всякий раз, когда попадалась птичка с перебитой ногой или сломанным крылом, тот, кто ее находил, приносил с собой, и за несколько дней она ее излечивала и кормила с рук. Вот этот всегда напоминал мне Иэна, – палец постучал по фазану, который, расправив крылья, чтобы сохранить равновесие, взирал на хозяйку темными, обожающими глазками. – Ты отвратителен, Джейми, – сказала я со смехом. – А твой есть? – О, да, – он подвел меня к противоположной стене, ближе к окну. Два рыжеволосых, одетых в тартаны мальчугана серьезно смотрели из рамы, устроившись возле огромного стагхаунда. Должно быть, это Нэрн, дедушка Брана, Джейми и его старший брат Уилли, в одиннадцать лет умерший от оспы. Я решила, что Джейми не могло быть больше двух, когда его рисовали; он стоял между коленями старшего брата, положив одну руку собаке на голову. Джейми рассказал мне об Уилли по пути из Леоха, как-то ночью у костра на дне уединенной лощины. Я вспомнила маленькую змейку, вырезанную из вишневого дерева, которую он вытащил из своего споррана, чтобы показать мне. – Уилли подарил мне ее в мой пятый день рождения, – сказал он, нежно поглаживая пальцем волнообразные изгибы. То была забавная маленькая змейка, тельце живописно извивалось, а ее головка поворачивала назад, чтобы заглянуть через то, что было бы ее плечом, будь у змей плечи. Джейми протянул мне маленький деревянный предмет, и я с любопытством его перевернула. – Что это нацарапано на обратной стороне? «С-о-н-и». Сони? – Это я, – сказал Джейми, опустив голову, будто слегка смутившись. – Ласковое прозвище, что-то вроде шутки над моим вторым именем, Александр. Так называл меня Уилли. Лица на картине очень походили друг на друга; у всех детей Фрейзеров был тот прямолинейный взгляд, что бросал тебе вызов, если воспринимать их не теми, кем они сами себя считают. Однако на этом портрете щеки у Джейми были округлые, а нос – все еще по-детски курносый, в то время как в крепком костяке его брата начинали проглядывать задатки будущего мужчины, так и не реализованные задатки. – Ты очень его любил? – тихо спросила я, положив руку ему на плечо. Он кивнул, отводя взгляд на пламя в очаге. – О, да, – сказал он с еле заметной улыбкой. – Он был на пять лет старше меня, и я думал, что он Бог или самое меньшее Христос. Постоянно везде за ним ходил, или, во всяком случае, везде, куда он мне позволял. Он отвернулся и побрел к книжным полкам. Желая дать ему минуту побыть одному, я задержалась, глядя в окно. С этой стороны дома сквозь дождь я смутно различала очертания скалистого, поросшего травой холма вдалеке. Он напомнил мне заколдованный дун, где я шагнула сквозь камень и появилась из кроличьей норы449. Всего лишь полгода. А казалось, что это было очень давно. Джейми подошел и встал рядом со мной у окна. Он долго молчал, и я не пыталась вовлечь его в разговор, решив, что, возможно, он мыслями все еще с покойным братом. Но они, по всей видимости, уже изменились.450 Рассеянно глядя на проливной дождь, он произнес: – Была еще одна причина. Самая главная. – Причина? – глупо переспросила я. – Почему я на тебе женился. – Какая же? Не знаю, что я ожидала от него услышать, может, какое-нибудь очередное откровение о запутанных делах его семьи. Но то, что он сказал, стало в своем роде полной неожиданностью. – Потому что я хотел тебя, – он отвернулся от окна и посмотрел на меня. – Сильнее, чем хотел чего-нибудь в своей жизни, – добавил он тихо. Потеряв дар речи, я продолжала таращиться на него. Я предполагала что угодно, только не это. Видя мое удивленное выражение лица, он необдуманно продолжил: – Когда я спросил па, как он узнал, какая женщина та самая, он ответил, что придет время и у меня не будет сомнений. Их и не было. Когда я очнулся в темноте под тем деревом на дороге в Леох, а ты сидела у меня на груди и проклинала за то, что я истекаю кровью, я сказал себе: «Джейми Фрейзер, хоть ты и не можешь видеть, как она выглядит, и хоть весит она как хорошая ломовая лошадь451, это та самая женщина». Я подалась к нему, но он попятился, заговорив очень быстро: – Я сказал себе: «Она подлатала тебя дважды за пару часов, приятель, жизнь среди Маккензи такая, что хорошо бы жениться на женщине, которая может остановить кровь из раны и вправить сломанные кости». И еще сказал себе: «Джейми, дружище, если тебе так приятно ощущать ее прикосновение на твоей ключице, представь, каким оно может быть внизу…». Он спрятался за кресло. – Я, конечно, подумал, что это могло быть следствием четырех месяцев, проведенных в монастыре без женского общества, но потом эта совместная поездка в темноте, – он замолчал и демонстративно вздохнул, ловко не дав мне схватить себя за рукав, – и этот прелестно широкий зад, сжатый моими бедрами, – он уклонился от удара, направленного ему в левое ухо, и отступил в сторону, отгородившись от меня низеньким столиком, – и твердая, как камень, голова, колотящая меня в грудь, – небольшое металлическое украшение отскочило от его собственной головы и со звоном упало на пол, – я сказал себе… К этому моменту он так хохотал, что между фразами ему приходилось хватать ртом воздух. – Джейми… сказал я… хоть она и стерва-сассенах… с языком, как у ядовитой змеи… да с такой задницей… какая разница, даже если у нее м-морда, как у ов-ов-овцы? Я искусно подставила ему подножку и, когда с грохотом, сотрясшим дом, он рухнул на пол, приземлилась обеими коленками ему на живот. – Ты хочешь сказать, что женился на мне по любви? – допытывалась я. С трудом переводя дыхание, он поднял брови. – Разве я… только что… не сказал об этом? Обхватив меня одной рукой за плечи, он просунул другую руку мне под юбку и начал безжалостно щипать ту самую анатомическую часть, которую только что восхвалял. Вернувшись, чтобы забрать свою корзинку для вышивания, Дженни вплыла именно в этот момент и застыла, с некоторым удивлением глядя на брата. – И что это ты затеял, юный Джейми, мальчик мой? – поинтересовалась она, приподняв одну бровь. – Я занимаюсь любовью со своей женой, – пропыхтел он, задыхаясь от хихиканья и потасовки. – Так мог бы найти для этого более подходящее место, – заметила она, вскидывая вторую бровь. – На этом полу у тебя в заднице останутся занозы.
***
Если Лаллиброх и был спокойным местом, то в то же время и хлопотливым. Все тут, казалось, пробуждались немедленно к жизни с первыми же петухами, и затем хозяйство, как сложный часовой механизм, вращалось и жужжало до самого заката, когда шестеренки и колесики, которые заставляли его работать, одно за другим начинали отваливаться, укатываясь в темноту в поисках ужина и постели, только чтобы утром, словно по волшебству, снова появиться на своих местах. Каждый мужчина, женщина и ребенок казались настолько необходимыми для управления этим местом, что я не могла себе представить, как последние несколько лет оно обходилось без хозяина. Теперь не только руки Джейми, но и мои тоже оказались полностью заняты. Впервые я осознала строгое осуждение шотландцами безделья, которое раньше представлялось простой причудой – или после, смотря по обстоятельствам. Безделье расценивалось не просто как признак нравственного падения, но и как оскорбление естественного порядка вещей. Выдавались, конечно, и другие минуты. Те небольшие промежутки времени, проходящие слишком скоро, когда всё, кажется, замирает, а существование балансирует в идеальной точке, как в момент перехода между тьмой и светом, когда тебя окружает и то и другое, и ни то и ни другое. Я наслаждалась такой минутой вечером второго или третьего дня после нашего приезда в фермерский дом. Сидя на ограде позади дома, я видела коричневато-желтые поля до края утеса за брохом и сетку деревьев на дальнем конце перевала, которые потускнели до черноты на фоне отсвечивающего перламутром неба. Казалось, близкие и далекие объекты находились на одном и том же расстоянии, поскольку их длинные тени растворялись в сумраке. Воздух был прохладным, наводящим на мысль о приближающемся морозе, и я подумала, что скоро придется уйти в дом, хотя мне не хотелось покидать тихую красоту этого места. Я не замечала приближения Джейми, пока он не опустил мне на плечи тяжелые складки плаща. До того момента как почувствовала контрастное тепло толстой шерсти, я и не сознавала, насколько стало холодно. Руки Джейми обхватили меня поверх плаща, и я, слегка дрожа, прижалась к нему спиной. – Мне из дома было видно, как ты дрожишь, – сказал он, взяв мои ладони в свои. – Если не будешь беречься, простудишься. – Ну а ты? Я развернулась и посмотрела на него. Несмотря на усиливающийся обжигающий холод, он чувствовал себя совершенно комфортно только в рубашке и килте, и лишь чуть покрасневший нос подтверждал, что сейчас не один из приятных весенних вечеров. – А-а-а, так я к этому привык. Шотландцы не такие мерзлявые, как вы, синеносые южане452. Он приподнял мой подбородок и, улыбаясь, поцеловал меня в нос. Я взяла его за уши и направила к мишени пониже. Это продолжалось довольно долго, чтобы, к тому времени как он меня отпустил, наши температуры сравнялись, а когда я откинулась назад, балансируя на перекладине ограды, горячая кровь зашумела у меня в ушах. Ветерок дул мне в спину, разметав пряди волос у моего лица. Он смахнул их с моих плеч, расправив пальцами взъерошенные локоны, так что заходящее солнце просвечивало сквозь прядки. – Над тобой словно нимб, когда за твоей спиной такой свет, – нежно проговорил он. – Ангел, увенчанный золотом. – И ты, – тихо ответила я, проводя пальцем по краю челюсти, где от отросшей бородки исходил янтарный свет. – Почему ты не сказал мне раньше? Он понял, о чем я. Одна бровь взлетела вверх, и он улыбнулся; одна половина лица освещена ярким солнцем, другая – в тени. – Ну, я же знал, что ты не хочешь выходить за меня замуж. Мне не хотелось обременять тебя или выставлять себя дураком, сказав тебе тогда, ведь было ясно, что ты будешь спать со мной только, чтобы выполнить клятвы, которые предпочла бы не давать, – предвосхищая мой протест, он ухмыльнулся, зубы белели в тени: – Во всяком случае, в первый раз. У меня есть гордость, женщина. Я потянулась и привлекла его к себе, прижимая совсем близко, так что он расположился между моих ног, в то время как я сидела на ограде. Ощутив легкие мурашки на его коже, я обхватила ногами его бедра и закутала его в складки плаща. Под укрывающей тканью его руки крепко обняли меня, прижав мою щеку к запятнанному батисту рубашки. – Любовь моя, – шепнул он. – О, любовь моя! Как я тебя хочу. – Это не одно и то же, верно? – сказала я. – Любить и желать, я имею в виду. Он чуть хрипло рассмеялся. – Чертовски близко, Сассенах, во всяком случае, для меня. Я чувствовала силу его желания, твердую и настойчивую. Вдруг он отстранился и, наклонившись, снял меня с ограды. – Куда мы идем? Мы направлялись в сторону от дома, к скоплению сараев в тени вязовой рощи. – Искать стог сена.
===
444. Основа и уток – две системы нитей, образующие ткань. Основа – нити, расположенные параллельно друг другу и идущие вдоль ткани. Уток – нити, расположенные перпендикулярно основе. В результате последовательного переплетения нитей основы и утока на ткацком станке вырабатывается ткань. 445. Екклесиаст 3:1. 446. Общая конструкция представляет собой обычную кирпичную печь, на которую крепятся декоративные плитки (изразцы), благодаря специальной конструкции (румпы). С помощью специального раствора, глины и системы металлических стяжек происходит обкладка ими отопительного агрегата. Пространство между печью и изразцом (его пустой короб) заполняется обычно щебнем или мягкими минеральными материалами, которые помогают аккумулировать, сохранить и постепенно отдавать тепло в помещение. 447. Пастораль – жанр в литературе, живописи, музыке и в театре, поэтизирующий мирную и простую сельскую жизнь. 448. Анималистика (от лат. animal – животное) – жанр изобразительного искусства, главным мотивом и основным объектом которого являются животные. 449. Кроличья нора – ситуация, путешествие или процесс, которые являются особенно странными, проблематичными, трудными, сложными или хаотичными, особенно те, которые становятся все более сложными по мере их развития или развертывания. Аллюзия на «Приключения Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла, особенно часто используется во фразе «(спуститься) в кроличью нору». 450. Фрагмент взят из британского издания. 451. Средний вес животного в диапазоне 0,8 тонны до одной. 452. Пуритане – последователи кальвинизма в Англии в XVI-XVII веках, выступавшие за углубление Реформации, проведённой сверху в форме англиканства, и искоренение оставшихся католических элементов. Пуритан называют синеносыми в связи с тем, что пуританские законы, запрещающие танцы, шоу, спорт, продажу алкогольных напитков и т.д. по воскресеньям, первоначально печатались на голубой бумаге.
Дата: Понедельник, 08.08.2022, 20:23 | Сообщение # 59
Виконт
Сообщений: 409
Глава 28. Поцелуи и подштанники
Я постепенно нашла свое собственное место в управлении земельными владениями. Поскольку Дженни больше не могла совершать долгие прогулки до коттеджей арендаторов, я взялась посещать их сама, иногда в сопровождении конюха, иногда с Джейми или Иэном. С собой я брала еду и лекарства, лечила больных, как могла, и давала советы по изменению к лучшему здоровья и гигиены, которые воспринимались с разной степенью благосклонности. В самом Лаллиброхе я шныряла по дому и прилегающей территории, стараясь приносить пользу везде, где только можно, по большей части в садах. Кроме чудесного маленького декоративного садика, в поместье был небольшой сад с травами и огромный приусадебный участок или огород, где выращивали репу, капусту и кабачки. Джейми оказывался повсюду: в кабинете со счетными книгами, на полях с арендаторами, в конюшне с Иэном, наверстывая упущенное время. Мне даже казалось, в этом крылось нечто большее, чем долг или интерес. Нам скоро придется уехать, он хотел направить дела в нужное русло, чтобы все держалось, пока его не будет, до того момента как он – как мы – сможем вернуться навсегда. Я знала, что мы должны будем уехать, и все же, в окружении мирного хозяйства и земель Лаллиброха и жизнерадостного общества Дженни, Иэна и маленького Джейми, я чувствовала себя так, словно наконец-то очутилась дома. Однажды утром после завтрака Джейми встал из-за стола, объявив, что, пожалуй, он доедет до верховья долины посмотреть лошадь, которую Мартин Мак выставил на продажу. Дженни повернулась от серванта, сдвинув брови. – Думаешь, это безопасно, Джейми? Почти весь последний месяц в округе полно английских патрулей. Он пожал плечами, взяв куртку со стула, на который ее положил. – Я буду осторожен. – А-а, Джейми, – заговорил Иэн, входя с охапкой дров для очага. – Хотел спросить: ты не мог бы этим утром заодно подняться к мельнице? Джок был там вчера вечером и сказал, что с колесом что-то неладно. Я мельком глянул, но мы с ним вместе сдвинуть его не смогли. Думаю, там снаружи какой-то хлам застрял в механизме, но это глубоко под водой. Улыбнувшись мне, он легонько топнул своей деревянной ногой. – Я все еще могу ходить, слава Богу, и верхом езжу, но плавать не получается. Просто барахтаюсь и кручусь на месте, как майский жук453. Джейми положил куртку обратно на стул и улыбнулся описанию зятя. – Не так уж и плохо, Иэн, если это избавит тебя от необходимости провести утро в ледяном мельничном пруду. Ладно, я схожу. Он повернулся ко мне. – Не хочешь прогуляться со мной, Сассенах? Утро прекрасное, и ты можешь взять с собой свою маленькую корзиночку, – он иронично скосил глаза на громадную корзину из ивовых прутьев, которой я пользовалась для собирательства. – Я пойду сменю рубашку. Вернусь к вам через минуту. Он направился к лестнице и атлетически запрыгал по ступенькам, перескакивая сразу через три. Мы с Иэном обменялись улыбками. Если и существовало какое-то сожаление из-за того, что подобные подвиги теперь ему были недоступны, то оно скрывалось за его удовольствием видеть рвение Джейми. – Хорошо, что он вернулся, – сказал он. – Жаль только, что мы не можем остаться, – с сожалением проговорила я. Добрые карие глаза наполнились тревогой. – Вы ведь не уедете прямо сейчас, верно? Я покачала головой. – Нет, не сейчас. Но нам надо бы уехать задолго до того, как выпадет снег. Джейми решил, что лучший вариант для нас – отправиться в Бьюли, резиденцию клана Фрейзер. Возможно, его дед, лорд Ловат, сумеет помочь; если нет, он мог хотя бы организовать нам поездку во Францию. Успокоенный, Иэн кивнул: – О, да. Но у вас еще есть несколько недель.
***
Стоял великолепный, ясный осенний день; воздух напоминал сидр, а небо сияло такой голубизной, что в нем можно было утонуть. Непринужденно болтая, мы шли медленно, чтобы я успевала высматривать поздноцветущий душистый шиповник и головки ворсянки. – На следующей неделе квартальный день454, – заметил Джейми. – Твое новое платье будет готово к тому времени? – Надеюсь. А что, разве это особый случай? Он улыбнулся мне, забирая корзину, пока я наклонилась, чтобы выдернуть стебель пижмы. – Ну, в своем роде. Конечно, ничего общего с грандиозными приемами Колума, но все арендаторы Лаллиброха явятся, чтобы внести арендную плату – и засвидетельствовать свое почтение новой леди Лаллиброх. – Думаю, они будут удивлены, что ты женился на англичанке. – Полагаю, найдется несколько папаш, которых это может разочаровать; я ухаживал за одной-двумя девицами неподалеку, прежде чем меня арестовали и увезли в Форт-Уильям. – Жалеешь, что не женился на местной девушке? – кокетливо спросила я. – Если ты воображаешь, что я отвечу «да», когда ты стоишь с садовым ножиком в руке, – заметил он, – то ты худшего мнения о моем благоразумии, чем я полагал. Я бросила садовый нож, который захватила с собой, чтобы им копать, раскинула руки и замерла в ожидании. Когда он наконец отпустил меня, я снова нагнулась, чтобы подобрать нож, и поддразнивая сказала: – Меня всегда удивляло, как ты так долго оставался девственником. Выходит, все девушки в Лаллиброхе – дурнушки? – Нет, – ответил он, щурясь на утреннее солнце. – Этим, в основном, я обязан отцу. Иногда по вечерам мы гуляли по полям, он и я, и разговаривали о разном. И как только я достаточно повзрослел, чтобы такое стало возможным, он мне сказал, что мужчина должен нести ответственность за каждое посеянное им семя, потому что его долг – заботиться о женщине и защищать ее. А если я к этому не готов, то не вправе обременять женщину последствиями своих собственных поступков. Он оглянулся назад, в сторону дома. И на маленькое семейное кладбище у подножия броха, где были похоронены его родители. – Он сказал, что величайшее событие в жизни мужчины – обладать женщиной, которую он любит, – продолжил он негромко. И улыбнулся мне: глаза голубые, как небо над головой. – Он был прав. Я легонько коснулась его лица, проведя по широкому изгибу от щеки к подбородку. – Однако довольно жестоко по отношению к тебе, если он рассчитывал, что ты не станешь торопиться с женитьбой, – сказала я. Джейми усмехнулся; килт хлопал его по коленям на резком осеннем ветру. – Ну, Церковь учит, что самоудовлетворение – это грех, но мой отец говорил, что, по его мнению, если приходится выбирать между тем, чтобы осрамить себя или какую-нибудь бедную женщину, порядочный мужчина предпочтет принести себя в жертву. Когда я отсмеялась, то тряхнула головой и сказала: – Нет. Нет, я не буду спрашивать. Ты все-таки остался девственником. – Исключительно по милости Господа и моего отца, Сассенах. Едва мне исполнилось четырнадцать или около того, по-моему, я ни о чем, кроме девушек, думать не мог. Но это было, когда меня отправили на воспитание к Дугалу в Бианахк. – Там не было девушек? – спросила я. – Я думала, у Дугала есть дочери. – Да, есть. Четыре. У двух младших глядеть особо не на что, но старшая была очень хорошенькой девчушкой. На год или два старше меня, Молли. И ей не слишком льстило мое внимание, мне кажется. Я как-то таращился на нее за обеденным столом, а она свысока посмотрела на меня и спросила, нет ли у меня насморка. Потому что, если это так, мне следует лечь в постель, а если нет, она будет очень признательна, если я закрою рот, так как ей совсем не хочется во время еды разглядывать мои миндалины. – Я начинаю понимать, как ты остался девственником, – сказала я, приподнимая юбки, чтобы взобраться на перелаз. – Но не могли же они все быть такими. – Нет, – задумчиво проговорил он, подавая мне руку поверх перелаза. – Нет, не были. Младшая сестра Молли, Табита, оказалась чуть приветливей. Он улыбнулся при этом воспоминании. – Тибби была первой девушкой, которую я поцеловал. Или, пожалуй, лучше сказать, первой девушкой, которая поцеловала меня. Я нес для нее два ведра молока из коровника на маслобойню и всю дорогу строил планы, как я зажму ее за дверью, где некуда будет деться, и там поцелую. Но руки у меня были заняты, и ей пришлось открыть дверь, чтобы я прошел. Так что как раз я оказался за дверью, а Тиб подошла ко мне, взяла за оба уха и поцеловала. Еще и молоко пролила, – добавил он. – Похоже, незабываемый первый опыт, – смеясь, сказала я. – Сомневаюсь, что я был у нее первым, – заметил он, ухмыляясь. – Она знала об этом гораздо больше, чем я. Но нам не удалось толком попрактиковаться, дня через два ее мать застала нас в кладовой. Она ничего не сделала, только одарила меня строгим взглядом и велела Тибби идти накрывать на стол к ужину, но, должно быть, рассказала обо всем Дугалу. Если Дугал Маккензи мгновенно возмутился из-за оскорбленной чести сестры, мне оставалось только представлять, на что он был готов, защищая честь своей дочери. – Содрогаюсь при одной мысли, – усмехнувшись, сказала я. – Я тоже, – отозвался Джейми, вздрогнув. С застенчивым видом он искоса бросил на меня взгляд. – Ты знаешь, что молодые мужчины иногда по утрам просыпаются с… ну, с… – он покраснел. – Да, знаю, – сказала я. – Как и старые двадцатитрехлетние мужчины. Думаешь, я не замечаю? Ты довольно часто привлекал к этому мое внимание. – Мммфм. Ну, на следующее утро после того, как мать Тиб застала нас, я проснулся как раз на рассвете. Она мне снилась – Тиб, то есть, а не ее мать, – и я не удивился, почувствовав на своем члене руку. Удивительно то, что она была не моей. – Разумеется, и не Тибби? – Ну нет, не ее. Она принадлежала ее отцу. – Дугалу!? Как же?… – В общем, я широко раскрыл глаза, а он улыбнулся мне, очень обходительно. А потом он уселся на кровать, и мы мило поболтали, дядя и племянник, приемный отец с приемным сыном. Он сказал, как он рад, что я здесь, ведь собственного сына у него нет и все такое. И как вся его семья полюбила меня и тому подобное. И как ему ненавистна мысль о том, что можно использовать в своих интересах столь прекрасные, невинные чувства, которые его дочери возможно питают ко мне, но ему, конечно, так отрадно, что он может доверять мне, как собственному сыну. И все время, пока он говорил, а я лежал там, он держал одну руку на своем дирке, а другая оставалась на моей нежной юной мошонке. Так что я говорил: «да, дядя» и «нет, дядя», а когда он ушел, завернулся в одеяло и видел во сне свиней. И больше не целовался с девушками, пока мне не исполнилось шестнадцать, и я не приехал в Леох. Улыбаясь, он разглядывал меня. Волосы у него были стянуты назад кожаным ремешком, но слишком короткие концы, как обычно, торчали на макушке, отливая в прохладном, чистом воздухе красноватым и золотым. За время нашей поездки из Леоха и Крейг-на-Дуна его кожа потемнела до золотисто-бронзового оттенка, и он напоминал осенний лист, что весело кружится, гонимый ветром. – А у тебя, моя прелестная Сассенах? – спросил он с ухмылкой. – Маленькие мальчики томились от желания у твоих ног, или ты была застенчивой и скромной? – Чуть раньше, чем с тобой, – осмотрительно ответила я. – Мне было восемь. – Иезавель455. Кто был этот счастливец? – Сын драгомана456. Случилось это в Египте. Ему было девять. – Ох, ну тогда тебя винить не за что. Сбита с пути истинного мужчиной постарше. И проклятым язычником, не меньше. Внизу показалась мельница, прелестная как картинка, благодаря темно-красной виноградной лозе, пылающей вдоль желтой оштукатуренной стены, и опрятным, несмотря на выцветшую зеленую краску, ставням, распахнутым навстречу дневному свету. Вода весело лилась по желобу под бездействующее водяное колесо в мельничный пруд. В пруду даже плавали утки; чирок и гоголь отдыхали во время своего перелета на юг. – Взгляни, – сказала я, остановившись на вершине холма и положив руку Джейми на плечо, чтобы его задержать. – Разве не прекрасно? – Вид был бы еще прекрасней, если бы водяное колесо вертелось, – практично отозвался он. Потом взглянул на меня и улыбнулся: – Да, Сассенах. Это красивое место. Я часто плавал здесь, когда был мальчишкой, – за излучиной реки есть широкая заводь. Чуть дальше вниз по склону сквозь ширму из ив стала видна заводь. Как и мальчишки. Их было четверо, они резвились, плескались и кричали, все совершенно голые. – Брр, – высказалась я, глядя на них. Погода для осени выдалась великолепная, но в воздухе чувствовался морозец, так что я порадовалась захваченной с собой шали. – У меня кровь стынет в жилах от одного их вида, – сказала я. – О! – откликнулся Джейми. – Ну, тогда давай я ее согрею. Бросив взгляд на мальчишек в реке, он отступил под сень большого конского каштана. Обнял меня за талию и увлек за собой в тень. – Ты не первая девушка, которую я поцеловал, – тихо произнес он. – Но клянусь, что ты будешь последней. И он склонил голову к моему запрокинутому лицу.
***
После того, как мельник появился из своего логова и поспешно представился, я удалилась на берег мельничного пруда, а Джейми потратил несколько минут, выслушивая объяснения о неисправности. Когда мельник вернулся в помольное помещение, чтобы попытаться повернуть жернов оттуда, Джейми немного постоял, вглядываясь в темные, заросшие глубины пруда. Наконец, смиренно пожав плечами, он начал стаскивать с себя одежду. – Ничего не поделаешь, – заметил он для меня. – Иэн прав, что-то застряло в колесе под желобом. Мне придется нырнуть и… Остановленный моим резким вдохом, он обернулся к тому месту, где я уселась на берегу со своей корзиной. – Что с тобой такое? – потребовал он объяснений. – Неужели ты раньше не видела мужчину в подштанниках? – Не… не в… таких! – удалось мне выдавить через всхлипы. Предвидя возможное погружение, он надел под килт короткое одеяние немыслимой древности, в первоначальном виде из красной фланели, теперь же залатанное поразительным разнообразием цветов и фактур. Очевидно, эти подштанники изначально принадлежали человеку, у которого в поясе было на несколько дюймов больше, чем у Джейми. Они ненадежно болтались на его тазовых костях, под его плоским животом V-образно свисали складки. – Твоего дедушки? – предположила я, делая крайне безуспешную попытку подавить хихиканье. – Или твоей бабушки? – Моего отца, – холодно ответил он, глядя на меня свысока. – Ты же не думаешь, что я буду плавать в чем мать родила в присутствии своей жены и моих арендаторов, да? С изрядным достоинством он собрал в руку излишки материи и побрел в мельничный пруд. Держась на плаву возле колеса, он сориентировался, затем набрал воздуха в грудь и вниз головой погрузился под воду, показав мне напоследок надутую воздухом заднюю часть красных фланелевых подштанников. Мельник, высунувшись из окна помольного помещения, кричал, подбадривая и давая указания, всякий раз, когда гладкая мокрая голова выныривала на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Кромка берега пруда густо заросла водолюбивыми растениями, и я при помощи своей палки-копалки разыскивала корень алтея и мелкий водяной омежник457. Я заполнила корзину до половины, когда услышала за спиной вежливое покашливание. Безусловно, она была глубокой старухой, или во всяком случае казалась такой. Она опиралась на палку из боярышника, закутанная в наряд, который носила, должно быть, лет двадцать назад, теперь слишком просторный для съежившейся фигуры под ним. – Доброго утра вам, – сказала она, кивая головой, как малиновка458. На ней был накрахмаленный белый керч459, почти полностью скрывавший ее волосы, но несколько серо-стальных прядей выглядывали возле щек, похожих на сморщенные яблоки. – Доброе утро, – ответила я и начала спешно подниматься, но она сделала несколько шагов и с удивительной грацией опустилась рядом со мной. Я надеялась, что и встать она тоже сумеет. – Я… – начала я, но едва открыла рот, как она меня перебила: – Вы, конечно, будете новая леди. Я мистрис Макнаб – бабушка Макнаб, так меня кличут, а то все мои невестки, те тоже мистрис Макнаб. Она вытянула тощую руку и пододвинула к себе мою корзину, вглядываясь в содержимое. – Корень алтея – ага, он хорош от кашля. А вот этим пользоваться не надо, деточка, – она ткнула пальцем в маленький коричневатый клубень. – Вроде как корень лилии, а на деле совсем не то. – Что же это? – спросила я. – Язык змиевый460. Съешь его, девонька, и будешь кататься по комнате, задрав пятки за голову. Она выхватила клубень из корзины и с плеском швырнула его в пруд. Поставила корзину себе на колени и со знанием дела прошерстила остальные растения, на что я смотрела со смесью удивления и досады. Наконец, удовлетворенная, она протянула ее обратно. – Ну, для девчонки-сассенах вы не такая и глупая, – высказалась она. – Хотя бы отличаете чистец от гусиной лапки, – она бросила взгляд в сторону пруда, где голова Джейми, гладкая, как у тюленя, появилась ненадолго, прежде чем снова скрыться под мельницей. – Вижу, его лэрдство женился на вас не только из-за личика. – Благодарю вас, – сказала я, решив истолковать это как комплимент. Глаза старой леди, острые как иголки, были прикованы к моей талии. – Еще не беременная? – требовательно спросила она. – Листья малины, то что нужно. Настоять горсть с ягодами шиповника и пить, как луна начнет прибывать, от четверти до полнолуния. А потом, как она пойдет на убыль, от полной до половины, принимать чуток барбариса, чтобы очистить утробу. – О, – выдавила я, – хорошо… – У меня к его лэрдству небольшая просьба, – продолжала старая леди. – Но, как вижу, он теперь малость занят, так я вам расскажу про это. – Хорошо, – вяло согласилась я, в любом случае не понимая, как можно ее остановить. – Дело в моем внуке, – сказала она, устремив на меня маленькие серые глазки размером и блеском похожие на стеклянные шарики461. – Моем внуке Рэбби, то есть; всего-то их у меня шестнадцать, и троих зовут Роберт, только один Боб, другой Роб, а младшенький – Рэбби. – Поздравляю, – вежливо вставила я. – Я хочу, чтобы его лэрдство взял паренька подручным конюха, – продолжала она. – Ну, так трудно сказать… – Это все его отец, понимаете, – сообщила она, доверительно наклоняясь вперед. – Я ведь не говорю, будто зазорно проявить чуток твердости, не раз повторяла: пожалеешь розгу – испортишь ребенка462, да и Господь милостивый как нельзя лучше знает, что мальчишек следует лупцевать, иначе Он не вложил бы в них столько от дьявола. Но ежели дело доходит до того, чтоб швырять мальчугана на очаг, да наставить синяков на лице величиной с мою руку, и только за то, что взял лишний баннок с тарелки, тогда… – Вы хотите сказать, что отец Рэбби бьет его? – перебила я. Старая леди кивнула, довольная моей столь скорой сообразительностью. – Ясное дело. Или я не об этом толкую? – она подняла руку. – Так вот по обыкновению, понятно, я бы не стала вмешиваться. Отцовское право делать с сыном, что он считает нужным, но… в общем, Рэбби – мой любимчик. И мальчик не виноват, что его отец – горький пьяница, хоть и стыдно его собственной матери говорить такое. Она предостерегающе подняла палец, похожий на веточку. – Не то, чтобы отец Рональда не позволял себе временами пропустить лишку. Но на меня и ребят он руку никогда не поднимал – во всяком случае, после первого раза, – добавила она глубокомысленно. И вдруг подмигнула мне, маленькие щечки округлились и стали упругими, как летние яблочки, так что мне стало ясно, какой игривой и привлекательной девушкой она, вероятно, была. – Он меня как-то ударил, – призналась она, – а я хвать гирдль463 с огня и как дам ему по башке, – расхохотавшись, она закачалась взад-вперед. – Думаю, уж точно его прибила, пла́чу да держу его голову у себя на коленях, кумекая, что ж мне делать, как вдове прокормить двух ребятишек? Но он опомнился, – буднично продолжила она, – и больше никогда пальцем не тронул ни меня, ни детей. Я тринадцать родила, знаете ли, – с гордостью заявила она. – И десятерых вырастила. – Поздравляю, – искренне отозвалась я. – Листья малины, – повторилась она, доверительно кладя руку мне на колено. – Вот увидите, деточка, листья малины все сделают. А нет, так приходите ко мне, я вам приготовлю настой из шишкоцвета464 и тыквенного семени, еще и со сбитым сырым яйцом. После этого семя вашего муженька потянет прямиком в утробу, знамо дело, и будете вы к Пасхе пухленькая, как тыковка. Я закашлялась и слегка покраснела. – Мммфм. И вы хотите, чтобы Джейми, э-э-э, его лэрдство то есть, взял вашего внука в свой дом подручным конюха, чтобы уберечь от отца? – Ага, оно самое. Он хороший работник, малыш Рэбби-то, и его лэрдство не… Лицо старой леди застыло в самый разгар ее оживленной речи. Я оглянулась через плечо, и тоже оцепенела. Красные мундиры. Драгуны, шестеро, на лошадях, осторожно спускались с холма к мельнице. С восхитительным присутствием духа мистрис Макнаб встала и опять уселась поверх сброшенной одежды Джейми, ее расправленные юбки скрыли все полностью. Со стороны мельничного пруда за моей спиной послышался всплеск и несдержанный резкий вдох, когда Джейми снова вынырнул на поверхность. Я боялась крикнуть или шевельнуться, опасаясь привлечь внимание драгун к пруду, но внезапная мертвая тишина позади меня дала понять, что он их увидел. Тишину нарушило пронесшееся над водой единственное слово, произнесенное негромко, но проникновенно в своей искренности. – Merde465, – вырвалось у него. Мы со старой леди сидели неподвижно, с каменными лицами наблюдая, как солдаты спускаются с холма. В последнюю минуту, когда они окончательно свернули на дорожку к мельнице, она поспешно повернулась ко мне и прижала прямой как палка палец к своим иссохшим губам. Я не должна говорить и дать им понять, что я англичанка. У меня не хватило времени даже кивнуть ей в знак признательности, прежде чем покрытые засохшей грязью копыта остановились в нескольких футах от нас. – Доброго вам утра, леди, – поздоровался главный. Он был капралом, но, к моей радости, не капралом Хокинсом. Бросив беглый взгляд, я убедилась, что ни один из этих мужчин не был среди тех, кого я встречала в Форт-Уильяме, и лишь отчасти ослабила хватку на ручке корзины. – Мы сверху заметили мельницу, – заговорил драгун, – и подумали, не купить ли мешок муки, – он разделил поклон между нами, не зная, к кому обращаться. Мистрис Макнаб была холодна, но любезна. – Утро доброе, – ответила она, склонив голову. – Но ежели вы заехали за мукой, боюсь, вы сильно разочаруетесь. Мельничное колесо нынче не работает. Может, в другой раз поедете этой же дорогой? – Эх! А что случилось? Капрал, невысокий молодой человек цветущего вида, казалось, заинтересовался. Он спустился на берег пруда, чтобы взглянуть на колесо. Мельник, появившийся в окне мельницы, чтобы сообщить о последних успехах с жерновом, увидел его и поспешно нырнул обратно, скрывшись из вида. Капрал подозвал одного из своих людей. Вскарабкавшись по склону, он подал знак второму солдату, который услужливо наклонился, позволив капралу взобраться себе на спину. Подтянувшись, капрал ухитрился ухватиться обеими руками за край крыши и, извиваясь, влез на соломенный настил. Стоя он едва мог достать до края огромного колеса. Но он потянулся и качнул его обеими руками. Наклонившись, он крикнул мельнику в окно, чтобы тот попытался провернуть жернов вручную. Я заставила себя не смотреть на нижнюю часть желоба. В работе водяных колес я разбиралась не достаточно хорошо, чтобы знать наверняка, но боялась, что, если колесо неожиданно поддастся, все находящееся рядом с подводной частью механизма может быть раздавлено. Очевидно, эти опасения были не напрасными, потому что мистрис Макнаб резко обратилась к одному из солдат рядом с нами: – Вы бы позвали вашего командира вниз, милок. От этого никакого проку ни мельнице, ни ему самому. Не стоит соваться в дело, коли в нем не смыслишь. – О, нет повода для беспокойства, миссис, – небрежно отозвался солдат. – У отца капрала Сильверса пшеничная мельница в Гэмпшире466. То, чего капрал не знает о водяных колесах, уместилось бы в моем башмаке. Мы с мистрис Макнаб обменялись тревожными взглядами. Капрал, еще немного полазав вверх-вниз и на пробу раскачивая и толкая, спустился к тому месту, где мы сидели. Он обильно вспотел и, прежде чем заговорить с нами, вытер покрасневшее лицо большим грязным носовым платком. – Я не могу сдвинуть его сверху, а этот дурак мельник, кажется, вообще не говорит по-английски, – он поглядел на крепкую палку и скрюченные конечности мистрис Макнаб, потом на меня. – Может, юная леди пошла бы и поговорила с ним вместо меня? Мистрис Макнаб вытянула в мою защиту руку, ухватив меня за рукав. – Вы уж простите мою невестку, сэр. Она чуток головой повредилась, как родила последнего ребеночка мертвым. За целый год ни единого слова не вымолвила, бедняжечка. А я не могу отойти от нее ни на минуточку, потому как боюсь, как бы она с горя в воду не бросилась. Я изо всех сил старалась выглядеть слабоумной, что в моем теперешнем состоянии большого труда не составляло. Капрал выглядел растерянным. – О, – пробормотал он. – Ладно… Он добрел до берега пруда и стоял, хмуро глядя на воду. Вид у него был точно такой же, как у Джейми час назад, и, очевидно, по той же причине. – Ничего не поделаешь, Коллинз, – обратился он к солдату постарше. – Придется нырнуть и посмотреть, что его держит. Он снял свой красный мундир и принялся расстегивать манжеты рубашки. Мы с мистрис Макнаб обменялись взглядами, полными ужаса. Хотя под мельницей вполне хватало воздуха, чтобы дышать, успешно спрятаться там определенно было негде. Я обдумывала, хоть и не слишком оптимистично, возможность устроить убедительный эпилептический припадок, когда вверху вдруг заскрипело огромное колесо. Со звуком, что издает подрубленное дерево, большая дуга сделала вниз пол-оборота, замерла на секунду, а потом перешла на ровное вращение, лопасти весело изливали блестящие ручейки в желоб. Капрал перестал разоблачаться, восхищаясь аркой колеса. – Взгляни на это, Коллинз! Интересно, что в нем застряло? Как будто в ответ нечто показалось на верхушке колеса. Оно свисало с одной из лопастей, с мокрых красных складок капала вода. Лопасть опустилась в струю, что теперь бурлила в желобе, предмет сорвался, и отжившие свое подштанники отца Джейми величественно выплыли на воды мельничного пруда. Немолодой солдат выудил их палкой, опасливо предъявив своему командиру, который снял их с палки, как человек, вынужденный поднять дохлую рыбу. – Хм, – произнес он, критически приподнимая одеяние. – Интересно, откуда, черт возьми, это взялось? Наверно, зацепилось за вал. Занятно, что нечто подобное может причинить столько неприятностей, верно, Коллинз? – Да, сэр, – солдат явно не считал, что внутреннее устройство шотландского мельничного колеса представляло значительный интерес, но ответил вежливо. Раз-другой повертев тряпку, капрал пожал плечами и вытер ею грязные руки. – Приличный лоскут фланели, – заметил он, выжимая промокшую насквозь тряпку. – Во всяком случае, пригодится сбрую чистить. Что-то вроде сувенира, а, Коллинз? И, вежливо поклонившись мистрис Макнаб и мне, он направился к своей лошади. Едва драгуны скрылись из вида за гребнем холма, как плеск со стороны мельничного пруда возвестил о выплывшем из глубин обитающем там водяном. Он был бескровно-белым, с голубоватым оттенком, как каррарский мрамор467, и его зубы так сильно стучали, что я почти не разобрала его первые слова, произнесенные, в любом случае, по-гэльски. Для мистрис Макнаб не составило труда их понять, и у нее отвисла древняя челюсть. Однако она быстро ее захлопнула и низко присела в реверансе перед явившимся лэрдом. Увидев ее, он прекратил продвижение к берегу, вода все еще скромно плескалась о его бедра. Он глубоко вздохнул, стиснул зубы, чтобы те перестали стучать, и стянул с плеча пучок ряски. – Мистрис Макнаб, – произнес он, кланяясь своей пожилой арендаторше. – Сэр, – отозвалась она, присев еще раз. – Прекрасный день, не правда ли? – Немного п-прохладный, – ответил он, бросив на меня взгляд. Я беспомощно пожала плечами. – Мы рады снова видеть вас дома, сэр, и мы надеемся, сыновья и я сама, что скоро вы вернетесь навсегда. – Я тоже, мистрис Макнаб, – любезно проговорил Джейми. Он дернул в мою сторону головой, испепеляя взглядом. Я обходительно улыбнулась. Старая леди, не обратив внимания на эту немую сцену, сложила свои узловатые руки на коленях и с достоинством уселась поудобнее. – У меня есть маленькая просьба, с которой я хотела обратиться к вашему лэрдству, – начала она, – насчет… – Бабушка Макнаб, – перебил Джейми, угрожающе сделав в воде полшага вперед, – что бы вы ни попросили, я это сделаю. Только при условии, что вы вернете мне рубашку, прежде чем мои причиндалы отвалятся от холода.
===
453. В Древней Греции мальчики ловили насекомое, привязывали к его лапкам льняную нить и отпускали на свободу, забавляясь тем, как оно летит по спирали. Английские мальчики в викторианские времена играли в очень похожую игру, протыкая булавкой одно из его крыльев. 454. Квартальный день – день арендных и других платежей; в Шотландии таких дней четыре, здесь речь идет о Дне святого Мартина (11 ноября). 455. Иезавель – жена израильского царя Ахава. Имя Иезавели стало нарицательным для порочных женщин – гордых, властолюбивых и тщеславных богоотступниц. 456. Драгоман (от араб. ترجمان, – переводчик) – официальная должность переводчика и посредника между ближневосточными и азиатскими державами, и европейскими дипломатическими и торговыми представительствами. Должность предполагала как переводческие, так и дипломатические функции. 457. Настойка из плодов или сами семена, истёртые в порошок, хорошо помогают при заболеваниях дыхательных путей и лёгких с обильным выделением мокроты – при кашле, бронхитах, астме, туберкулёзе, пневмониях, респираторных инфекциях, ипохондрии. 458. Птица, прыгая по земле, часто подергивает хвостом и кланяется. 459. Керч – кусок белого хлопчатобумажного муслина или тонкого льна, представлявший собой идеальный квадрат размером 3х3 фута (91,44х91,44 см). Он складывался в треугольник, а свободные концы связывались вместе на макушке так, чтобы волосы оказались внутри. Керч крепился к волосам тесьмой или булавками. Замужние женщины начинали носить керч на следующий день после свадьбы – это был символ их замужнего положения. 460. Ужовник (лат. Ophioglossum) – род папоротников. Название Ophioglossum дословно переводится с греческого как «язык змеи». Русские названия – «язычник», «язык змиевый» или «язык ужовый» – также указывают на характерный облик одного из распространённых в Европе видов этого рода, у которого половой побег напоминает язык змеи. 461. Марбл (англ. marble, также означает «мрамор») – небольшая сферическая игрушка, обычно – разноцветный шарик, изготовленный из стекла, глины, стали или агата. В Риме каменные марблы делались, в основном, из мрамора, откуда и пошло английское название. Марблы используются в различных играх, носящих общее название «марблс» (marbles). 462. Цитата из поэмы Сэмюэля Батлера (XVIII век) под названием «Hudibras». В стихотворении любовная связь сравнивается с ребенком, а порка насмешливо восхваляется, как способ сделать любовь сильнее. Обычно ошибочно утверждают, что данная фраза пришла из Библии. 463. Гридль (также гирдль) – толстый сплошной лист железа или чугуна, нагреваемый углями, для приготовления мяса, рыбы и овощей. Температура гридля поддерживается достаточно постоянной благодаря массе листа. 464. Рудбекия – род однолетних, двулетних и многолетних травянистых растений семейства Астровые. Род был назван в честь шведского ботаника и учителя Карла Линнея – Олафа Рудбека (1630-1702 гг.), профессора, преподававшего в Упсальском университете медицину и ботанику. Носит народное название Coneflower («цветок с шишкой»), из-за выступающей темной сердцевины. 465. Дерьмо (фр.). 466. Гэмпшир – графство на юге Англии. 467. Каррарский мрамор – мрамор, добываемый в Апуанских Альпах на территории Каррары. Считается одним из ценнейших сортов мрамора.
По вечерам, когда посуду после ужина уже убрали со стола, мы обычно сидели в гостиной с Дженни и Иэном, дружески разговаривая о том о сем или слушая рассказы Дженни. Однако сегодня настал мой черед и я привела Дженни и Иэна в восторг, рассказывая им о мистрис Макнаб и красных мундирах. – Господь как нельзя лучше знает, что мальчишек следует лупцевать, иначе Он не вложил бы в них столько от дьявола, – мое подражание бабушке Макнаб произвело фурор. Дженни вытерла выступившие от смеха слезы с глаз. – Господи, как же верно. И она это тоже знает. Сколько у нее, Иэн, восемь мальчиков? Иэн кивнул. – Да, по меньшей мере. Я даже не помню, всех их по именам; когда мы с Джейми были помоложе, казалось, рядом всегда найдется парочка Макнабов, с которыми можно поохотиться, порыбачить или поплавать. – Вы росли вместе? – спросила я. Джейми и Иэн обменялись широкими, заговорщицкими ухмылками. – О да, мы давно знакомы, – смеясь, сказал Джейми. – Отец Иэна был управляющим в Лаллиброхе, как теперь сам Иэн. Во времена моей безрассудной юности мне не раз приходилось стоять бок о бок с мистером Мюрреем, объясняя тому или иному из наших заботливых батюшек, сколь обманчива бывает внешняя сторона, или, не преуспев в этом, почему все зависит от обстоятельств. – И не преуспев и в этом, – подхватил Иэн, – я столько же раз оказывался перегнувшимся через ограду рядом с мистером Фрейзером, слушая, как он вопит во весь голос, и дожидаясь своей очереди. – Никогда! – с негодованием возразил Джейми. – Я никогда не вопил. – Называй это как тебе угодно, Джейми, – ответил его друг, – но ты был ужасно громким. – Вас обоих было слышно за несколько миль, – вмешалась Дженни. – И не только вопли. Слышно было, как Джейми все время спорил, вплоть до ограды. – Да, тебе бы стоило стать законником, Джейми. Но я не понимаю, почему всегда позволял тебе объясняться, – сказал Иэн, покачав головой. – Ты всегда втягивал нас в еще большие неприятности, чем вначале. Джейми снова рассмеялся. – Ты имеешь в виду брох? – Именно. Иэн повернулся ко мне, указывая на запад, где на холме за домом возвышалась древняя каменная башня. – Это был один из лучших споров Джейми, – закатив глаза, сказал он. – Он заявил Брайану, что некультурно применять физическую силу, чтобы настоять на своей точке зрения. Телесные наказания – это варварство, говорил он, и в придачу устарели. Лупить кого-либо только за то, что он совершил поступок с кон… – консеквенцией468 и всего-то – с консеквенцией которого ты не согласен, это не продуктивная форма наказания… К этому времени мы все уже смеялись. – Брайан прислушался ко всему этому? – спросила я. – О да, – кивнул Иэн. – Я просто стоял рядом с Джейми, кивая всякий раз, когда он умолкал, чтобы перевести дух. Когда у Джейми наконец закончились слова, его отец вроде как закашлялся слегка и говорит: «Понимаю». Потом он отвернулся и какое-то время смотрел в окно, помахивая ремнем и качая головой, словно размышляя. Мы стояли там, бок о бок, как сказал Джейми, и обливались по́том. Наконец Брайан повернулся и велел нам идти за ним в конюшню. – Он дал каждому из нас по метле, щетке и ведру и показал в сторону броха, – заговорил Джейми, продолжая рассказ. – Сказал, что я убедил его в своей правоте, поэтому он выбирает более «продуктивную» форму наказания. Глаза Иэна медленно закатились, как будто следуя вверх за грубыми камнями броха. – Эта башня возвышается над землей на шестьдесят футов469, – объяснил он мне, – а ее диаметр тридцать футов470, с тремя этажами, – он тяжело вздохнул. – Мы подмели ее сверху донизу, – сказал он, – и отдраили снизу доверху. На это ушло пять дней, и я, когда кашляю, даже сейчас чувствую вкус гнилой овсяной соломы. – И ты попытался убить меня на третий день, – вставил Джейми, – за то, что втянул нас в это. Он осторожно потрогал свою голову. – У меня была жуткая рана за ухом, куда ты мне двинул метлой. – Ну, вообще, – спокойно согласился Иэн, – именно тогда ты во второй раз сломал мне нос, так что мы квиты. – Вести счет доверьте Мюррею, – заявил Джейми, покачав головой. – Дай подумать, – начала я, загибая пальцы. – Если верить тебе, Фрейзеры упрямы, Кэмпбеллы пронырливы, Маккензи обаятельны, но хитры, а Грэмы глупы. Какая же отличительная черта у Мюрреев? – На них можно рассчитывать в драке, – ответили Джейми и Иэн одновременно и засмеялись. – И это так, – сказал Джейми, отсмеявшись. – Тебе остается только надеяться, что они на твоей стороне. И оба мужчины снова закатились. Дженни неодобрительно покачала головой, глядя на супруга и брата. – А ведь мы еще даже вина не пили, – сказала она. Отложила шитье и с трудом поднялась на ноги. – Пойдем со мной, Клэр, посмотрим, испекла ли мистрис Крук какое-нибудь печенье к портвейну.
***
Возвращаясь через четверть часа по коридору с подносами полными закусок, я услышала, как Иэн сказал: – Так ты не против, Джейми? – Не против чего? – Что мы поженились без твоего согласия – то есть, мы с Дженни. Дженни, шедшая впереди меня, вдруг остановилась возле двери в гостиную. С диванчика на двоих, где, положив ноги на пуф, развалился Джейми, послышалось короткое фырканье. – Поскольку я не сообщил вам, где нахожусь, и вы понятия не имели, когда – если вообще – я вернусь, вряд ли я могу винить вас за то, что вы не подождали. Я видела профиль Иэна, склонившегося над корзинкой для дров. Его длинное добродушное лицо слегка хмурилось. – Ну, я не считаю это правильным, особенно из-за того, что я калека… Раздалось более громкое фырканье. – У Дженни не могло быть лучшего мужа, даже если бы ты потерял обе ноги и руки в придачу, – угрюмо пробормотал Джейми. Бледная кожа Иэна чуть порозовела от смущения. Джейми кашлянул и спустил ноги с пуфа, наклонившись, чтобы поднять выпавшую из корзинки щепу для растопки. – Как ты вообще решился жениться, учитывая твои сомнения? – спросил он, усмехнувшись уголком рта. – Господи, дружище, – возмутился Иэн, – думаешь, что у меня был какой-то выбор в этом вопросе? Имея дело с Фрейзером? Он тряхнул головой, ухмыляясь своему другу. – Она как-то подошла ко мне в поле, когда я пытался починить повозку, у которой отскочило колесо. Выполз я оттуда, весь покрытый грязью, и наткнулся на нее, стоящую там и похожую на куст, покрытый бабочками. Она оглядела меня с ног до головы и говорит… – он замолчал и почесал в затылке. – Ну, я точно не помню, что она сказала, но все кончилось тем, что она меня поцеловала, невзирая на грязь, и говорит: «Прекрасно, значит, мы поженимся в День Святого Мартина471», – он развел руками в комичном смирении. – Я все еще объяснял, почему мы не можем сделать ничего подобного, как вдруг оказался перед священником со словами: «Я беру тебя, Джанет…» и множеством совершенно невероятных клятвенных заявлений. Джейми со смехом откинулся на спинку диванчика. – Да, мне знакомо это ощущение, – сказал он. – От этого чувствуешь себя слегка опустошенным, нет? Иэн улыбнулся, позабыв о смущении. – Так и есть, и все тут. Знаешь, у меня все еще возникает такое чувство, если вдруг вижу Дженни, когда она стоит на холме против солнца или держит маленького Джейми и не смотрит на меня. Вижу ее и думаю: «Господи, приятель, она не может быть твоей, не взаправду», – он помотал головой, каштановые волосы упали ему на лоб. – А потом она поворачивается и улыбается мне… Он, ухмыляясь, посмотрел на своего шурина. – Ну, ты сам понимаешь. Мне кажется, то же самое с тобой и твоей Клэр. Она… какая-то особенная, верно? Джейми кивнул. Улыбка у него на лице не исчезла, но как-то изменилась. – Да, – ответил он тихо. – Да, она такая.
***
За портвейном и печеньем Джейми и Иэн продолжили вспоминать свое общее отрочество и своих батюшек. Отец Иэна, Уильям, умер прошлой весной, оставив Иэна управляться с поместьем в одиночку. – Ты помнишь, как твой отец наткнулся на нас у родника и заставил пойти с ним в кузницу, чтобы посмотреть, как закреплять тележную ось? – Ага, и он не мог понять, чего мы все ерзаем и вертимся… – И он все спрашивал, не надо ли тебе сходить в уборную… Оба мужчины слишком сильно хохотали, чтобы закончить рассказ, так что я посмотрела на Дженни. – Жабы, – коротко пояснила она. – У каждого из них под рубашкой сидело по пять или шесть жаб. – О Господи! – выговорил Иэн. – Когда одна взобралась тебе по шее и выпрыгнула из-под рубашки в горн, я думал, что умру. – Я представить себе не могу, почему мой отец в некоторых случаях не свернул мне шею, – заявил Джейми, тряхнув головой. – Удивительно, что я вообще вырос. Иэн задумчиво поглядел на своего собственного отпрыска, старательно укладывающего у очага деревянные чурбаки друг на друга. – Даже и не знаю, как я справлюсь, когда настанет время и мне придется пороть собственного сына. То есть, он… ну, он такой маленький, – он беспомощно показал на крепкую низенькую фигурку с нежной шеей, склоненную над своим занятием. Джейми ехидно смерил взглядом своего мелкого тезку. – Ага, он станет таким же дьяволенком, как ты или я, дай ему время. В конце концов, полагаю, даже я, должно быть, когда-то выглядел маленьким и невинным. – Так и было, – неожиданно заявила Дженни, подойдя, чтобы вложить оловянную кружку с сидром в руку мужа. Она погладила брата по голове. – Ты был очень милым ребенком, Джейми. Я помню, мы стояли возле твоей кроватки. Тебе вряд ли было больше двух, ты спал, засунув в рот большой палец, и мы сошлись на том, что никогда не видели более красивого парнишку. У тебя были пухлые, кругленькие щечки и прелестные рыжие кудри. Красивый парнишка окрасился в интересный розовый оттенок и залпом допил свой сидр, избегая моего взгляда. – Впрочем, длилось это недолго, – продолжала Дженни, сверкнув белыми зубами в чуть ядовитой улыбке в адрес брата. – Сколько лет тебе было, когда ты заработал свою первую порку, Джейми? Семь? – Нет, восемь, – ответил Джейми, подбрасывая новое полено в тлеющую кучу щепы. – Господи, было больно. Двенадцать ударов по всей заднице, и они не ослабевали от начала и до конца. Никогда у него не ослабевали. Джейми присел на корточки, потирая нос костяшками пальцев одной руки. От напряжения щеки у него разрумянились, а глаза загорелись. – Как только все закончилось, отец чуть отошел и сел на камень, пока я успокаивался. Потом, когда я перестал завывать и перешел на что-то вроде влажного хлюпанья, он подозвал меня к себе. Когда сейчас думаю об этом, я точно помню, что он сказал. Может, ты сумеешь использовать это с юным Джейми, Иэн, когда придет время. Вспоминая, Джейми прикрыл глаза. – Он поставил меня между своих колен, вынудил посмотреть ему в лицо и сказал: «Это первый раз, Джейми. Мне придется делать так снова, может, сотню раз, прежде чем ты станешь мужчиной». Дальше он посмеялся и сказал: «Во всяком случае, мой отец проделывал это часто, а ты такой же упрямый и твердолобый, каким всегда был я». Сказал: «Иногда, рискну предположить, мне доставит удовольствие выпороть тебя, в зависимости от того, что ты натворил, чтобы это заслужить. Чаще всего нет. Но я все равно буду это делать. Так что запомни, парень. Если твоя голова задумает пакость, твой зад за нее заплатит». Затем обнял меня и сказал: «Ты храбрый парень, Джейми. А теперь иди в дом и пусть мама тебя утешит». Я открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, но он поспешно заговорил: «Нет, я знаю, что тебе оно не нужно, зато нужно ей. Давай живее». Так что я пошел, и мама накормила меня хлебом с джемом. Дженни вдруг рассмеялась. – Я только что вспомнила, – заговорила она, – Па нередко рассказывал эту историю о тебе, Джейми, как он тебя выпорол и что он тебе сказал. Он говорил, что когда после отослал тебя обратно домой, ты прошел полдороги, а потом совершенно неожиданно остановился и подождал его. Когда он с тобой поравнялся, ты поглядел на него и произнес: «Я только хотел спросить, отец, – в этот раз ты получил удовольствие?» И когда он ответил «нет», ты кивнул и заявил: «Хорошо. Мне тоже не очень понравилось». Мы все вместе посмеялись с минуту, потом Дженни посмотрела на брата и покачала головой: – Он любил рассказывать эту историю. Па всегда говорил, что ты сведешь его в могилу, Джейми. Веселость исчезла с лица Джейми, и он опустил глаза на большие руки, лежащие на коленях. – Да, – тихо сказал он. – Ну, так оно и вышло, разве нет? Дженни и Иэн обеспокоенно переглянулись, а я опустила взгляд на свои колени, не зная, что сказать. Какое-то время ничто не нарушало тишину, кроме потрескивания огня. Потом Дженни, мельком глянув на Иэна, поставила свой бокал и тронула брата за колено. – Джейми, – проговорила она. – Это не твоя вина. Он поднял на нее взгляд и улыбнулся, несколько мрачновато. – Нет? Тогда чья же еще? Она глубоко вздохнула и произнесла: – Моя. – Что? – он уставился на нее в полном недоумении. Она стала даже немного бледнее обычного, но оставалась невозмутимой. – Я говорю, что это моя вина, так же, как и чья-либо еще. За… за то, что случилось с тобой, Джейми. И с отцом. Он накрыл ее ладонь своей и нежно погладил. – Не говори глупостей, девочка, – сказал он. – Ты сделала то, что сделала, стараясь спасти меня; ты права, если бы ты не пошла с Рэндаллом, он, скорее всего, убил бы меня на месте. Она внимательно изучала лицо брата, озабоченно хмурясь и наморщив округлый лоб. – Нет, я не жалею, что увела Рэндалла в дом… даже если бы он… в общем, нет. Но дело не в этом. Она снова сделала глубокий вдох, собираясь с духом. – Когда я зашла с ним в дом, то отвела его в свою комнату. Я… я не вполне понимала, чего ожидать… я еще не… была с мужчиной. Но выглядел он очень нервным, весь покраснел и как будто не был уверен в себе, что показалось мне странным. Он толкнул меня на кровать, а сам стоял рядом, потирая себя. Поначалу я подумала, что и впрямь нанесла ему увечье коленом, хотя знала, что на самом деле ударила его не слишком сильно. Краска залила ее щеки, и она украдкой краем глаза взглянула на Иэна, прежде чем снова поспешно опустить взгляд на свои колени. – Теперь я понимаю, что он пытался… подготовиться. Я не хотела, чтобы он знал, как я напугана, поэтому, выпрямившись, села на кровати и уставилась на него. Это, похоже, его разозлило, и он велел мне отвернуться. Но я этого делать не стала и просто продолжала смотреть на него. Ее лицо стало того же цвета, что и розы у крыльца. – Он… расстегнулся, а я… ну, я засмеялась над ним. – Что ты сделала? – недоверчиво переспросил Джейми. – Я засмеялась. То есть… – с неким вызовом она встретилась с братом взглядом. – Я хорошо знала, как устроен мужчина. Довольно часто видела тебя голым, и Уилли, и Иэна тоже. Но он… – едва различимая улыбка появилась на ее губах, несмотря на явные усилия ее подавить. – Он выглядел таким смешным: лицо все красное, и так лихорадочно тер себя, и при этом только наполовину… Иэн издал придушенный звук, и она прикусила губу, но храбро продолжила: – Ему не понравилось, когда я засмеялась, и я это видела, поэтому стала смеяться еще сильнее. Вот тогда он кинулся на меня и почти сорвал с меня платье. Я влепила ему пощечину, а он ударил меня в челюсть так сильно, что у меня искры из глаз посыпались. Потом он что-то пробормотал, будто ему это доставило удовольствие, и начал лезть ко мне на кровать. У меня только и хватило ума снова засмеяться. Я с трудом поднялась на колени, и я… я издевалась над ним. Сказала ему, что знаю, он не настоящий мужчина и не может справиться с женщиной. Я… Она еще ниже склонила голову, так что темные кудри упали на ее пылающие щеки. Слова произносились очень тихо, почти шепотом: – Я… распахнула обрывки своего платья, и я… дразнила его своей грудью. Сказала, что знаю, он меня боится, потому что не в состоянии прикоснуться к женщине, разве что забавляться с животными или юными мальчиками… – Дженни, – проговорил Джейми, беспомощно тряся головой. Она подняла голову, чтобы глянуть на него. – В общем, я так сделала, – заявила она. – Это все, о чем я могла думать, и видела, что он точно не в себе, но так же было очевидно, что он… не может. И я уставилась прямо на его бриджи и снова рассмеялась. А потом он схватил меня за горло и душил, и я ударилась головой о кроватный столбик, а… а когда опомнилась, его уже не было, и тебя вместе с ним. Когда она схватила Джейми за руки, в ее дивных голубых глазах стояли слезы. – Джейми, ты простишь меня? Я понимаю, что если бы не разозлила его этим, он не обращался бы с тобой так, и тогда отец… – О Дженни, милая, mo chridhe, не надо. Он опустился возле нее на колени, прижимая ее лицо к своему плечу. Иэн, с другой стороны от нее, выглядел так, словно обратился в камень. Пока она всхлипывала, Джейми ласково баюкал ее. – Тише, голубка. Ты поступила правильно, Дженни. Это не твоя вина и, наверное, даже не моя. Он погладил ее по спине. – Послушай, mo chridhe. Он явился сюда, чтобы причинить вред, по приказу. И не имело никакого значения, кого он найдет здесь, или что ты или я можем сделать. Он хотел вызвать волнения, восстановить округу против англичан, ради своих собственных целей – и целей человека, который его нанял. Дженни перестала плакать и выпрямилась, удивленно глядя на него. – Восстановить народ против англичан? Но зачем? Джейми нетерпеливо махнул рукой. – Чтобы обнаружить людей, которые могут поддержать принца Карла, если дело дойдет до очередного восстания. Но я так и не узнал, на чьей стороне наниматель Рэндалла: то ли он хочет знать, чтобы за теми, кто последует за принцем, можно было наблюдать и, вероятно, отнять их собственность, то ли он – наниматель Рэндалла – сам намерен пойти с принцем и хочет, чтобы Шотландское нагорье восстало и было готово к войне, когда придет время. Не знаю, и сейчас это не важно. Он коснулся волос сестры, убирая их со лба. – Самое важное, что тебе не причинили вреда, а я дома. Скоро я вернусь, чтобы остаться, mo chridhe. Я обещаю. Она поднесла его руку к своим губам и поцеловала, лицо у нее сияло. В кармане она нащупала носовой платок и высморкалась. Затем поглядела на Иэна, все еще застывшего рядом с ней, в его глазах читались боль и гнев. Она нежно дотронулась до его плеча. – Ты считаешь, что я должна была рассказать тебе. Он не пошевелился, но продолжал смотреть на нее. – Да, – тихо произнес он. – Считаю. Она положила платок себе на колени и взяла его за обе руки. – Иэн, муж мой, я не рассказывала тебе, потому что не хотела потерять и тебя тоже. Моего брата не стало, и моего отца. Я не собиралась потерять еще и самое дорогое. Потому что ты мне дороже даже дома и семьи, любимый, – она криво улыбнулась Джейми. – А это говорит о многом. Она с мольбой посмотрела Иэну в глаза, и я увидела, как на его лице любовь борется за власть с уязвленной гордостью. Тут Джейми встал и тронул меня за плечо. Мы тихонько вышли из комнаты, оставив их вдвоем у затухающего огня.
***
Ночь была ясная, и лунный свет лился потоками сквозь высокие створки окна. Я не могла уснуть и думала, что, возможно, свет не давал уснуть и Джейми; он лежал совершенно неподвижно, но по его дыханию было ясно, что он бодрствует. Он перевернулся на спину, и я услышала, как он еле слышно хихикнул. – Что смешного? – спросила я тихо. Он повернул голову ко мне. – Ох, я разбудил тебя, Сассенах? Прости. Мне просто вспомнилось кое-что. – Я не спала. Я придвинулась поближе. Кровать была явно изготовлена в те времена, когда вся семья спала вместе на одном матрасе; гигантская перина, должно быть, вместила в себя продукцию разведения сотен гусей, и ориентироваться на этой груде было все равно что пересекать Альпы без компаса. – О чем же ты вспоминал? – спросила я, как только благополучно оказалась рядом с ним. – А, о моем отце, главным образом. О том, что он говорил. Он закинул руки за голову, мечтательно глядя на толстые балки, пересекающие низкий потолок. – Странно, – продолжал он, – пока он был жив, я не слишком к нему прислушивался. Но когда он умер, то, что он говорил мне, возымело гораздо большее действие, – он снова коротко усмехнулся. – А думал я о том, как он выпорол меня в последний раз. – И это смешно? – сказала я. – Тебе кто-нибудь когда-либо говорил, что у тебя весьма своеобразное чувство юмора, Джейми? В поисках его руки я пошарила среди одеял, но сдалась и откинула их в сторону. Он начал поглаживать меня по спине, и я уютно устроилась рядом с ним, тихонько постанывая от удовольствия. – Разве твой дядя не бил тебя, когда следовало? – с любопытством спросил он. Я подавила смешок при этой мысли. – Господи, нет! От этой мысли он пришел бы в ужас. Дядя Лэмб не верил в то, что детей нужно бить, – он считал, что их нужно убеждать, как взрослых. Джейми издал горлом шотландский звук, означающий насмешку над этой нелепой идеей. – Это, без сомнения, объясняет недостатки твоего характера, – высказался он, похлопывая меня по заду. – В юности тебе не хватало дисциплины. – Какие же недостатки в моем характере? – потребовала я ответа. Лунный свет был достаточно ярким, чтобы я смогла разглядеть его ухмылку. – Хочешь, чтобы я перечислил их все? – Нет, – я ткнула его локтем под ребра. – Расскажи мне о своем отце. Сколько тебе тогда было лет? – спросила я. – А-а, тринадцать, может, четырнадцать. Высокий и тощий, весь в прыщах. Не могу припомнить, за что меня выпороли; тогда чаще всего я что-то говорил, чем что-то делал. Все, что помню, мы оба были вне себя из-за этого. Один из тех случаев, когда ему доставило удовольствие колотить меня. Он притянул меня к себе и крепче прижал к своему плечу, обняв одной рукой. Я погладила его плоский живот, играя с пупком. – Перестань, щекотно. Ты хочешь слушать или нет? – О, я хочу послушать. Что мы будем делать, если у нас когда-нибудь появятся дети, – убеждать их или бить? Сердце у меня забилось чуть чаще при этой мысли, хотя не было никаких признаков того, что этот вопрос когда-либо станет отнюдь не теоретическим. Его рука поймала мою, удерживая ее на животе. – Все просто. Ты будешь их убеждать, а когда закончишь, я выведу их и выпорю. – Я думала, ты любишь детей. – Люблю. Мой отец любил меня, когда я не дурил. И он также любил меня, – настолько чтобы вытрясти из меня душу, если я вел себя как дурак. Я плюхнулась на живот. – Тогда ладно. Расскажи мне про это. Джейми сел и поудобнее взбил подушки, прежде чем лечь обратно, снова закинув руки за голову. – В общем, он отправил меня к забору, как обычно, – он всегда заставлял меня идти первым, чтобы я, дожидаясь его, испытал надлежащую смесь страха и раскаяния, говаривал он, – но так разозлился, что сразу пошел за мной. Тогда я перегнулся и терпел, стиснув зубы и решив, что не издам при этом ни звука – будь я проклят, если покажу ему, как мне больно. Изо всех сил цеплялся пальцами за деревянную перекладину, – так сильно, что остались занозы, – и чувствовал, как мое лицо покраснело оттого, что я задерживал дыхание. Он сделал глубокий вдох, как бы восполняя нехватку, и медленно выдохнул. – Обычно я знал, когда дело идет к концу, но на этот раз он не останавливался. Я делал все, чтобы сохранить молчание; кряхтел при каждом ударе и чувствовал, как потекли слезы, сколько бы я ни моргал, но держался изо всех сил. Он лежал обнаженный до пояса, почти сияя в лунном свете, покрытый тонкими серебристыми волосками, словно инеем. Прямо под грудиной я различала биение пульса, равномерно трепещущего точно под моей ладонью. – Не знаю, сколько это тянулось, – продолжал он. – Наверное, не так уж и долго, но мне показалось, что целую вечность. Наконец он прервался на минуту и заорал на меня. Он был вне себя от злости, и я сам так злился, что вначале едва мог разобрать, что он говорит, и понял только потом. Он ревел: «Будь ты проклят, Джейми! Неужели ты не можешь крикнуть? Ты уже взрослый, и я не собираюсь больше тебя бить, но хочу, чтобы ты хорошенько завопил, парень, прежде чем перестать, просто чтобы я счел, что наконец-то хоть как-то тебя пронял!» Джейми рассмеялся, нарушив ровное биение пульса. – Это меня так возмутило, что я выпрямился, развернулся и заорал на него: «Так почему ты не сказал об этом с самого начала, старый дурак?! ОЙ!» Дальше я помню, что очутился на земле, в ушах у меня звенело и челюсть ныла там, куда он дал мне затрещину. Задыхаясь, он стоял надо мной, волосы дыбом и борода торчком. Он наклонился, взял меня за руку и поднял. После чего потрепал меня за подбородок и сказал, все еще тяжело дыша: «Это за то, что назвал своего отца дураком. Может, оно и вправду так, но неуважительно. Пошли, умоемся перед ужином». И больше он меня никогда не бил. Все еще кричал на меня, но я кричал в ответ, в основном как мужчина мужчине после того случая. Он беззаботно рассмеялся, и я улыбнулась, уткнувшись в его теплое плечо. – Жаль, что я не знала твоего отца, – сказала я. – Или, наверное, так лучше, – добавила я, осененная мыслью. – Ему могло не понравиться, что ты женился на англичанке. Джейми крепче обнял меня и натянул одеяло на мои обнаженные плечи. – Он бы решил, что я наконец набрался ума, – он погладил меня по волосам. – И отнесся бы с уважением к моему выбору, каким бы он ни был, но ты… – он повернул голову и нежно поцеловал меня в лоб, – ты бы ему очень понравилась, моя Сассенах. И я расценила это как похвалу.
===
468. Консеквенция – результат, последствие, итог. 469. 18,29 м. 470. 9,14 м. 471. День святого Мартина – международный праздник в честь дня памяти о епископе Мартине Турском. Отмечается ежегодно 11 ноября во многих странах, преимущественно католических.
Какой бы разлад ни вызвали откровения Дженни между ней и Иэном, казалось, все уладилось. На следующий вечер после ужина мы недолго посидели в гостиной: Иэн и Джейми в углу обсуждали дела фермы в компании графина вина из бузины, а Дженни наконец расслабилась, положив распухшие лодыжки на пуфик. Я пыталась записать некоторые рецепты, которые она наспех набросала мне через плечо, когда мы крутились за повседневной работой, и, пока строчила, консультировалась с ней о деталях. «КАК ЛЕЧИТЬ КАРБУНКУЛЫ472», озаглавила я первый лист. «Три железных гвоздя замочить на неделю в скисшем эле. Добавить одну горсть кедровых стружек, дать загустеть. Когда стружки осядут на дно, смесь готова. Прикладывать три раза в день, начиная с первого дня четверти луны». «СВЕЧИ ИЗ ПЧЕЛИНОГО ВОСКА», принялась я за другой лист. «Сцедить мед из сот. Удалить мертвых пчел, по возможности. Соты растопить с небольшим количеством воды в большом котле. Снять с поверхности воды пчел, крылья и другие примеси. Слить воду, заменить. В течение получаса часто помешивать, затем дать отстояться. Воду слить, оставив для подслащивания. Очистить водой еще два раза». Рука у меня начала уставать, а я еще даже не дошла до изготовления форм для свечей, кручения фитилей и развешивания свечей для просушки. – Дженни, – окликнула я, – сколько времени потребуется на изготовление свечей, учитывая все? Она положила на колени распашонку, которую шила, и задумалась. – Полдня на сборы сот, два, чтобы сцедить мед, – один, если жарко, – один день на очистку воска, разве что его много или он очень грязный – тогда два. Полдня делать фитили, день-два делать формы, полдня, чтобы растопить воск, наполнить формы и подвесить их сушиться. Скажем, в целом неделя. После дневных трудов тягаться с тусклым светом лампы и наставившим клякс пером было слишком тяжело. Я села рядом с Дженни и с восхищением смотрела на крохотное одеяние, которое она расшивала почти невидимыми стежками. Ее округлившийся живот вдруг вспучился, когда его обитатель поменял положение. Я наблюдала как завороженная. Я никогда не была близка с кем-то в положении в течение длительного периода и не осознавала, какая бурная деятельность происходит внутри. – Хочешь его потрогать? – предложила Дженни, заметив, что я уставилась на ее живот. – Ну… Она взяла мою руку и решительно положила ее на возвышение. – Вот здесь. Просто подожди немного, скоро он опять толкнет. Знаешь, им не нравится, когда ты вот так лежишь на спине. От этого они становятся беспокойными и начинают вертеться. И действительно, удивительно мощный толчок поднял мою ладонь на несколько дюймов. – Боже! Он сильный! – воскликнула я. – Ага, – Дженни не без гордости похлопала себя по животу. – Он будет таким же здоровым, как его брат и Па. Она улыбнулась Иэну, чье внимание моментально переключилось с племенных записей лошадей на его жену и будущего ребенка. – Или даже как его непутевый рыжий дядя, – добавила она, чуть повысив голос и подтолкнув меня локтем. – Э? – Джейми поднял голову, отвлекшись от своих расчетов. – Ты со мной говоришь? – Интересно, что привлекло его внимание: «рыжий» или «непутевый»? – вполголоса сказала мне Дженни, снова толкнув локтем. А Джейми она ласково произнесла: – Вовсе нет, mo chridhe. Мы просто размышляли о возможности, что новорожденный может, к несчастью, быть похожим на своего дядю. Упомянутый дядя усмехнулся и подошел, чтобы усесться на пуфик; Дженни любезно подвинула ноги, а потом положила их ему на колени. – Помассируй их, Джейми, – попросила она. – У тебя это получается лучше, чем у Иэна. Он подчинился, а Дженни откинулась назад и закрыла глаза от блаженства. Она уронила распашонку на возвышающийся холмик, который продолжал подниматься и опускаться, словно протестуя. Джейми зачарованно смотрел на эти движения, как я до этого. – Разве это удобно? – спросил он. – Когда кто-то кувыркается в твоем животе? Дженни открыла глаза и поморщилась, когда по ее животу дугой прошлась длинная волна. – Ммм. Иногда мне кажется, что моя печень вся в синяках от этих пинков. Но в основном это наоборот приятное ощущение. Это как… – она помедлила, потом усмехнулась брату. – Трудно описать это мужчине, у тебя нет соответствующих частей тела. Не думаю, что смогу объяснить тебе, что такое носить ребенка, как ты не можешь объяснить мне, каково это, когда тебя бьют по яйцам. – О, это я могу тебе описать. Он мгновенно скрючился, схватившись за пах, и закатил глаза с отвратительным булькающим стоном. – Все так, Иэн? – спросил он, повернув голову к табурету, на котором, упираясь деревянной ногой в камин, сидел смеющийся Иэн. Его сестра надавила изящной ступней ему на грудь и заставила разогнуться. – Ну хорошо, паяц. В таком случае я рада, что у меня их нет. Джейми выпрямился и откинул волосы с глаз. – Нет, правда, – сказал он, заинтересованный, – дело только в том, что части тела разные? Ты же можешь это описать для Клэр? В конце концов, она – женщина, хотя еще и не носила ребенка. Дженни оценивающе посмотрела на мою талию, и я снова почувствовала легкий приступ острой боли. – Ммм, может быть, – проговорила она медленно, размышляя. – Ты чувствуешь, будто твоя кожа повсюду очень тонкая. Чувствуешь любое прикосновение, даже трение одежды, и не только на животе, но по ногам, и бокам, и грудям, – ее руки бессознательно потянулись к ним, повторяя изгибы батиста над набухшими округлостями. – Они кажутся тяжелыми и налитыми… и они очень чувствительны, особенно соски. Маленькие, короткие большие пальцы медленно обвели вокруг грудей, и я увидела, как соски напряглись под тканью. – И конечно, ты громоздкая и неуклюжая, – Дженни печально улыбнулась, потирая область на бедре, которой она ранее стукнулась об стол. – И места занимаешь больше, чем прежде. Но здесь, – руки ее, как бы защищая, поднялись к верхней части живота, – именно здесь ты ощущаешь все сильнее всего, конечно. Она ласкала округлую выпуклость, словно гладила кожу своего ребенка, а не собственную. Взгляд Иэна следовал за ее руками, которые двигались сверху вниз по изогнутому холмику, раз за разом, приглаживая ткань снова и снова. – В первое время это немного похоже на газы в животе, – сказала она, смеясь. Пальцем ноги она ткнула своего брата в область живота. – Вот здесь – будто маленькие пузырьки, пробегающие в желудке. Но потом, позже, ты чувствуешь движение ребенка, и это словно рыба на крючке тут же ускользнувшая, – вроде быстрого рывка, такого мимолетного, что ты даже не уверен, почувствовал ли его. Словно протестуя против такой характеристики, ее невидимый спутник задвигался взад-вперед, заставляя живот выпячиваться то с одной стороны, то с другой. – Думаю, теперь ты уже уверена, – заметил Джейми, с восхищением следя за движениями. – О, да, – она положила ладонь на один из таких выступов, словно его успокаивая. – Они, знаете ли, спят несколько часов подряд. Иногда ты боишься, не умер ли он, когда долго нет движения. Тогда пытаешься его разбудить, – она резко ткнула рукой в бок и тут же была вознаграждена сильным толчком с противоположной стороны, – и ты счастлива, когда он снова пинается. Но дело не только в самом ребенке. Ты чувствуешь, как все распухло, уже ближе к концу. Не больно… точно настолько созрела, что можешь лопнуть. Словно тебе нужно, чтобы к тебе прикасались, очень легонько, со всех сторон. Дженни больше не смотрела на меня. Она не сводила глаз с мужа, и я знала, что она больше не замечает ни меня, ни своего брата. Ее и Иэна окружал ореол интимности, словно то была история, что рассказывалась часто, но которая никогда не надоедала. Теперь ее голос звучал тише, а руки снова поднялись к грудям, тяжелым и притягательным под легким корсажем. – А в последний месяц или около того начинает прибывать молоко. Ты чувствуешь, как наполняешься постепенно, чуть-чуть каждый раз, когда ребенок двигается. А потом вдруг все становится твердым и округлым, – она снова обхватила живот руками. – Впрочем, боли не чувствуешь, просто перехватывает дыхание, а потом твои груди покалывает, словно они взорвутся, если их не сосать. Она закрыла глаза и откинулась на спинку, поглаживая свой массивный живот, снова и снова, в ритме, подобном инициированию заклинания. Наблюдая за ней, мне пришло в голову, что если когда-либо и существовали ведьмы, то Джанет Фрейзер – одна из них. Дымный воздух погрузил комнату в гипнотическое состояние; настрой, лежащий в основе похоти, – жуткую, томительную потребность соединиться, и созидать. Я могла бы сосчитать все волоски на теле Джейми, не глядя на него, и знала, что каждый из них встал дыбом. Дженни открыла глаза, темные в полумраке, и одарила своего мужа неторопливой, роскошной улыбкой бесконечного обещания. – А на поздних сроках беременности, когда ребенок много двигается, иногда возникает чувство похожее на то, когда твой мужчина внутри тебя, когда он глубоко проникает в тебя и изливает свое семя. И потом, как только одновременно с ним глубоко внутри тебя начинается пульсация, вот на что это похоже, но намного сильнее; она прокатывается по стенкам твоего чрева и заполняет тебя всю. После ребенок затихает, и кажется, будто он проник в тебя на самом деле. Вдруг она повернулась ко мне, и чары рассеялись. – Ты знаешь, вот чего они иногда хотят, – тихо сказала она, с улыбкой глядя мне в глаза. – Они хотят вернуться.
***
Спустя некоторое время Дженни поднялась и поплыла к двери, бросив назад взгляд, который потянул Иэна за собой, как металл к географическому северу473. Она задержалась у двери, поджидая его, и оглянулась на своего брата, который все еще сидел у горящего камина. – Ты проследишь за огнем, Джейми? Она потянулась, выгнув спину, и кривая ее позвоночника повторила удивительно изогнутую линию ее живота. Костяшками пальцев Иэн сильно надавил по всей длине ее спины вплоть до основания позвоночника, заставив ее застонать. И затем они ушли. Я тоже потянулась, подняв руки вверх, чувствуя приятное растяжение в уставших мышцах. Руки Джейми пробежались по моим бокам вниз и остановились на округлостях моих бедер. Я прижалась к нему спиной, потянув его руки вперед и воображая, как они обхватывают плавные формы нерожденного ребенка. Когда я повернула голову, чтобы его поцеловать, то заметила маленькую фигурку, свернувшуюся калачиком в углу скамьи474. – Посмотри. Они забыли маленького Джейми. Мальчуган обычно спал на низенькой кроватке на колесиках475 в комнате родителей. Сегодня вечером он заснул возле камина, пока мы сидели, болтая за вином, и никто не вспомнил о том, чтобы отнести его в постель. Мой Джейми развернул меня лицом к себе, убрав мои волосы со своего носа. – Дженни никогда ни о чем не забывает, – проговорил он. – Я думаю, что именно сейчас ей и Иэну компания не нужна, – его руки потянулись к завязкам на моей юбке сзади. – Пока он останется здесь. – А если он проснется? Блуждающие руки забрались под уже незатянутый край корсажа. Джейми вскинул бровь, глядя на лежащую фигурку своего маленького племянника. – Ну что ж. Когда-нибудь ему придется научиться делать свое дело, верно? Ты же не хочешь, чтобы он оставался таким же невежественным, каким был его дядя. Он бросил на пол перед камином несколько диванных подушек и опустился на них, увлекая меня за собой. Пламя камина поблескивало на серебристых шрамах на его спине, словно он на самом деле был железным человеком, в чем я его однажды упрекнула; металлический стержень просвечивал сквозь разрывы на нежной коже. Я прочертила отметины от плети одну за другой, и он вздрагивал от моих прикосновений. – Ты думаешь, Дженни права? – потом спросила я. – Неужели и правда мужчины хотят вернуться в нас? И поэтому вы занимаетесь с нами любовью? Дуновение от смеха шевельнуло волосы у моего уха. – Ну, обычно это не первое, что приходит в голову, когда я ложусь с тобой в постель, Сассенах. Далеко не так. Хотя… – его ладони нежно обхватили мои груди, а губы сомкнулись на одном соске. – В то же время я бы не сказал, что она совершенно неправа. Иногда… да, иногда было бы хорошо снова оказаться внутри, в безопасности и… уединении. Я думаю, знание, что мы не можем, заставляет нас стремиться зачинать детей. Если мы сами не способны вернуться, лучшее, что мы можем, – сделать этот драгоценный подарок нашим сыновьям, по крайней мере на некоторое время… Он вдруг встрепенулся, как собака, стряхивающая воду с шерсти. – Не обращай на меня внимания, Сассенах, – пробормотал он. – Я становлюсь очень сентиментальным, когда выпью вина из бузины.
===
472. Карбункул – острое гнойно-некротическое воспаление кожи и подкожной клетчатки вокруг группы волосяных мешочков и сальных желёз. 473. Северный полюс, или географический Северный полюс – точка пересечения оси вращения Земли с её поверхностью в Северном полушарии. Северный полюс не следует путать с северным магнитным полюсом. Расположение северного магнитного полюса не совпадает с географическим северным полюсом. Это приводит к тому, что стрелка компаса показывает на север не точно, а лишь приблизительно. 474. Скамья со спинкой и подлокотниками, имеющая ящик под сиденьем. 475. Кровать-тележка – низкая кровать на колесиках, которая хранится под двуспальной / односпальной кроватью и может быть выдвинута для гостей или просто как еще одна кровать. Выдвижную кровать можно поднять на высоту обычной кровати, эффективно создавая более широкую спальную поверхность.
В дверь негромко постучали, и вошла Дженни, неся сложенное голубое одеяние перекинутым через одну руку и шляпу в другой. Она критически оглядела брата, после чего кивнула: – Ага, рубашка достаточно хороша. И я сделала попросторнее твой лучший камзол, ты немного раздался в плечах с тех пор, как я видела тебя в последний раз, – она склонила голову набок, размышляя. – Сегодня ты неплохо справился – по крайней мере, до шеи. Сядь вон там, а я займусь твоими волосами, – она показала на табурет у окна. – Моими волосами? Что не так с моими волосами? – потребовал объяснений Джейми, поднимая руку, чтобы пощупать. Они отросли почти до плеч, и он, как обычно, стянул их сзади кожаным ремешком, чтобы не лезли ему в лицо. Не теряя времени на болтовню, сестра подтолкнула его к табурету, сдернула ремешок и принялась энергично расчесывать черепаховыми щетками. – Что не так с твоими волосами? – риторически переспросила она. – Хорошо, сейчас. Во-первых, в них овечий репейник476, – она аккуратно вытащила из его головы маленький коричневый предмет и бросила на туалетный столик. – И остатки дубового листа. Где ты был вчера – рыл землю под деревьями, как кабан? И спутаны сильнее, чем моток выстиранной пряжи… – Ой! – Сиди тихо, рой. Сосредоточенно нахмурившись, она взяла гребень и расчесала все колтуны, превратив их в гладкую, блестящую массу цветов каштана, меди, корицы и золота, одновременно сияющих в лучах утреннего солнца за окном. Дженни расправила их в руках, покачав при этом головой. – Не могу понять, зачем Господу Богу тратить такие волосы на мужчину, – заметила она. – Кое-где все равно что шкура у оленя. – Восхитительные, правда? – согласилась я. – Смотри, там, где солнце высветлило макушку, у него такие чудесные русые пряди. Объект нашего восхищения сердито глянул на нас. – Если вы обе не перестанете, я обрею голову. Он угрожающе протянул руку к туалетному столику, на котором лежала его бритва. Его сестра, ловкая, несмотря на свой огромный беременный живот, вытянула руку и стукнула его по запястью щеткой для волос. Он завопил, потом завопил еще раз, когда она схватила волосы в пригоршню. – Сиди смирно, – приказала она. И начала разделять волосы на три толстые пряди. – Я сделаю тебе подходящую прическу477, – заявила она с удовлетворением. – Я не позволю тебе спуститься к своим арендаторам похожим на дикаря. Джейми что-то строптиво пробормотал себе под нос, но под присмотром сестры присмирел. Проворно пряча выбивающиеся тут и там пряди, она заплела волосы в толстую строгую косичку, заправив концы и надежно перевязав их нитью. После этого она залезла в карман, вытащила голубую шелковую ленту и торжествующе завязала ее бантом. – Вот так! – сказала она. – Разве не прелесть? Она повернулась ко мне за подтверждением, и мне пришлось согласиться. Тщательно уложенные волосы подчеркнули форму головы и выразительную лепку лица. Чистый и опрятный, в белоснежной льняной рубашке и серых бриджах, он выглядел великолепно. – Особенно лента, – сказала я, подавляя желание рассмеяться. – Того же цвета, что и глаза. Джейми уставился на сестру. – Нет, – коротко бросил он. – Никаких лент. Здесь не Франция и даже не двор короля Георга! Мне все равно, даже если это цвет плаща Пресвятой Девы – никаких лент, Джанет! – Ай, ну и ладно, зануда. Вот так. Она развязала ленту и отступила назад. – Ага, ты готов, – удовлетворенно заключила она. После чего обратила свои проницательные голубые глаза на меня. – Хм, – произнесла она, задумчиво постукивая ножкой. Поскольку приехала я почти в лохмотьях, понадобилось как можно скорее сшить мне два новых платья: одно из домотканой материи для повседневной носки, другое – шелковое для таких торжественных случаев, как этот. Лучше сшивая раны, чем ткань, я помогала кроить и сметывать, но вынуждена была предоставить моделирование и шитье Дженни и мистрис Крук. Они превосходно справились с делом, и бледно-желтый шелк обтягивал мой торс, как перчатка; тяжелые складки спускались по плечам и сзади ниспадали в декоративные вставки, которые перетекали в роскошную драпировку пышной юбки. Неохотно уступив моему категорическому отказу носить корсеты, они вместо этого искусно укрепили верхнюю часть лифа косточками из китового уса, безжалостно выдранными из старого корсета. Взгляд Дженни медленно перемещался вверх от моих ног к голове, где и задержался. Со вздохом она потянулась за расческой. – Ты тоже, – бросила она. Я сидела с пылающим лицом, избегая взгляда Джейми, пока она осторожно снимала с моих кудрей маленькие веточки и остатки дубового листа, складывая их на туалетном столике рядом с теми, что были выловлены из волос ее брата. В итоге мои волосы были расчесаны и заколоты наверх, после чего она сунула руку в карман и извлекла маленький кружевной чепец. – Ну вот, – сказала она, надежно закрепив его на верхушке моей копны кудрей. – Керч478 и на этом все. Ты выглядишь вполне достойно, Клэр. Я предположила, что это следует принимать как комплимент, и пролепетала что-то в ответ. – Впрочем, у тебя есть какие-нибудь украшения? – спросила Дженни. Я покачала головой. – Нет, к сожалению. У меня был только жемчуг, который Джейми подарил мне на свадьбу, но он… Учитывая обстоятельства, при которых мы покидали Леох, о жемчуге я думала в последнюю очередь. – О! – вдруг спохватившись, воскликнул Джейми. Он порылся в спорране, лежащем на туалетном столике, и победоносно вытащил нитку жемчуга. – Где, черт возьми, ты его взял? – изумленно спросила я. – Мёртаг привез его, сегодня рано утром, – ответил он. – Он вернулся в Леох во время суда и забрал все, что мог увезти, – решил, что оно нам понадобится, если мы сбежим. Он искал нас по дороге сюда, но ведь мы поехали… сначала на холм. – Он еще здесь? – поинтересовалась я. Джейми встал у меня за спиной, чтобы застегнуть ожерелье. – О, да. Он внизу, поедает на кухне все подряд и изводит мистрис Крук. Если не считать его песен, то за все время нашего знакомства я слышала, как этот жилистый маленький человечек произнес не более трех дюжин слов, и мысль о том, что он кого-то «изводит», казалась нелепой. Я решила, что в Лаллиброхе он, должно быть, чувствует себя совершенно как дома. – А кто такой Мёртаг? – спросила я. – Я имею в виду, он ваш родственник? Джейми и Дженни выглядели озадаченными. – Ну, да, – ответила последняя. Она повернулась к брату: – Он… кто, Джейми? Дядя папиного троюродного брата? – Племянник, – поправил он. – Разве ты не помнишь? У старого Лео было два сына, а потом… Я демонстративно зажала уши руками. Это, похоже, о чем-то напомнило Дженни, и она хлопнула в ладоши. – Серьги! – воскликнула она. – Кажется, у меня есть пара жемчужных, которые как раз подойдут к этому ожерелью! Я мигом их принесу. Она исчезла с обычной для нее скоростью света. – Почему сестра называет тебя Рой? – с любопытством спросила я, наблюдая, как он завязывает перед зеркалом свой шейный платок. При этом у него было обычное выражение лица человека, сражающегося со смертельным врагом, – общее для всех мужчин, поправляющих свой галстук, – но он разжал губы и ухмыльнулся мне. – Ах, это! Это вовсе не английское имя Рой. Такое прозвище на гэльском, из-за цвета моих волос. Слово «ruadh», значит «рыжий», – ему пришлось произнести это слово по буквам и повторить его несколько раз, прежде чем я смогла уловить хоть какую-то разницу. – Для меня оно звучит все так же, рой, – заявила я, покачав головой. Джейми подобрал свой спорран и принялся прятать туда разные предметы, которые выпали, когда он вытащил жемчуг. Обнаружив запутавшийся кусок лески, он вывернул сумку над кроватью, свалив все в кучу. Он начал разбираться в ней, старательно сматывая обрывки лески и бечевки, выискивая незакрепленные рыболовные крючки и накрепко втыкая их в кусок пробки, где они обычно находились. Я подошла к кровати и осмотрела коллекцию. – Никогда в жизни не видела столько хлама, – заметила я. – Ты настоящая галка479, Джейми. – Это не хлам, – сказал он, уязвленный. – Все эти вещи я использую. – Хорошо, рыболовную леску и крючки, согласна. И бечевку для силков. Даже, в виде исключения, пистолетный пыж и пули – ты иногда носишь пистолет. И маленькую змейку, подаренную Уилли, это я понимаю. Но камни? А раковина улитки? И кусок стекла? И… Я наклонилась пониже, чтобы рассмотреть темный, пушистый комок чего-то. – Что за… это ведь не она? Джейми, чего ради ты носишь в своем спорране высушенную лапку крота? – От ревматизма, конечно, – он выхватил предмет у меня из-под носа и запихнул его обратно в барсучью шкуру. – Ах, ну конечно! – согласилась я, с интересом его разглядывая. Лицо у него чуть покраснело от смущения. – Должно быть, это работает: у тебя нигде не скрипит. Из оставшейся россыпи я подняла маленькую Библию и листала ее, пока он укладывал остальное свое ценное имущество. – Александр Уильям Родерик Макгрегор, – прочитала я вслух имя на форзаце. – Ты говорил, что в долгу перед ним, Джейми. Что ты под этим имел в виду? – Ах, это, – он сел на кровать рядом со мной, взял у меня маленькую книжку и бережно перелистал страницы. – Я ведь говорил тебе, что она принадлежала заключенному, который умер в Форт-Уильяме? – Да. – Сам я этого парня не знал, он умер за месяц до того, как я туда попал. Но доктор, который дал мне ее, рассказывал о нем, пока занимался моей спиной. Думаю, ему необходимо было кому-то рассказать об этом, но он не мог поговорить ни с кем в гарнизоне. Он закрыл книгу, положив ее на колени, и уставился в окно на яркое ноябрьское480 солнце. Алекс Макгрегор, парень лет восемнадцати, был арестован за обычное преступление – угон скота. Красивый, спокойный юноша, он, казалось, должен был отбыть свой срок и освободиться без осложнений. Однако за неделю до освобождения его нашли повесившимся в конюшне. – Вне всякого сомнения, он сделал это сам, так утверждал доктор, – Джейми приласкал кожаную обложку маленькой книжечки, проведя большим пальцем по переплету. – Но он точно не сказал, о чем подумал сам. Зато сказал, что капитан Рэндалл имел с парнем личный разговор неделей раньше. Я сглотнула, внезапно озябнув, несмотря на солнечный свет. – И ты думаешь… – Нет, – его голос был негромким и уверенным. – Я не думаю. Я знаю, и доктор тоже знал. И полагаю, что наверняка знал сержант-майор, потому он умер. Он расправил ладони у себя на коленях, глядя вниз на длинные суставы своих пальцев. Большие, сильные и умелые: руки фермера, руки воина. Он взял маленькую Библию и положил ее в спорран. – Я тебе вот что скажу, mo nighean donn. Когда-нибудь Джек Рэндалл погибнет от моей руки. И когда он умрет, я отошлю эту книгу матери Алекса Макгрегора со словами, что ее сын отомщен. Напряженную обстановку нарушило внезапное появление Дженни, ослепительной в голубом шелковом платье и своем кружевном керче, c большой шкатулкой, обтянутой потертым красным сафьяном481, в руках. – Джейми, Карраны пришли, а еще Уилли Мюррей и чета Джеффри. Ты бы лучше спустился и посидел с ними за вторым завтраком – я подала только что испеченные банноки и соленую сельдь, а мистрис Крук готовит свежие пироги с джемом. – Ах, да. Клэр, спускайся, как только будешь готова. Поспешно поднявшись, он задержался настолько, чтобы приподнять меня для короткого, но основательного поцелуя, и испарился. Его шаги загрохотали вниз по первому лестничному маршу, со второго замедляясь до более спокойного темпа, подходящего для выхода лэрда, по мере приближения к нижнему этажу. Дженни улыбнулась ему вслед, потом обратила свое внимание на меня. Водрузив шкатулку на кровать, она откинула крышку, явив взору беспорядочное множество драгоценностей и безделушек. Увидев такое, я была удивлена: это никак не походило на аккуратную, организованную Дженни Мюррей, которая железной рукой поддерживала порядок в домашнем хозяйстве от рассвета до заката. Она поворошила пальцем в красочном беспорядке и, словно уловив мою мысль, подняла глаза и улыбнулась мне. – Я все думаю, что однажды мне придется разобрать все эти вещи. Но когда я была маленькой, мама иногда разрешала мне порыться в ее шкатулке, и это было все равно, что искать волшебное сокровище – я никогда не знала, что вытащу в следующий раз. Наверное, мне кажется, что, если навести порядок, волшебство исчезнет почему-то. Глупо, да? – Нет, – ответила я, улыбаясь ей в ответ. – Нет, нисколько. Мы медленно рылись в шкатулке, извлекая дорогое сердцу хозяйство четырех поколений женщин. – Это принадлежало моей бабушке Фрейзер, – сказала Дженни, вынимая серебряную брошь в форме полумесяца, украшенного узором из переплетающихся линий, с одним маленьким бриллиантом, сияющим над кончиком, словно звезда. – А это… – она достала тонкий золотой ободок с рубином, окруженным бриллиантами. – Это мое обручальное кольцо. Иэн потратил на него полугодовое жалованье, хоть я ему твердила, что с его стороны было глупо так делать. Ласковое выражение ее лица подразумевало, что Иэн был отнюдь не глупцом. Она натерла камень о лиф своего платья и полюбовалась им еще раз, прежде чем положить обратно в шкатулку. – Как только малыш родится, я буду счастлива, – сказала она, с гримасой поглаживая выпуклость. – По утрам у меня пальцы так отекают, что я с трудом шнуровку завязываю, уже не говоря о том, чтобы носить кольца. В глубине шкатулки я уловила странный неметаллический блик и ткнула пальцем. – Что там? – О, это, – произнесла она, снова углубляясь в шкатулку. – Я их никогда не носила, они мне не идут. Но ты можешь их надеть – ты высокая и величественная, как моя мать. Знаешь, они принадлежали ей. «Они» оказались парой браслетов. Каждый сделан из изогнутого, почти закольцованного бивня дикого кабана, отполированного до насыщенного цвета слоновой кости, их концы венчали серебряные наконечники с выгравированным на них цветочным узором. – Боже, они великолепны! Никогда не видела ничего столь… столь восхитительно варварского. Дженни это позабавило. – Да, они именно такие. Кто-то преподнес их матери в качестве свадебного подарка, но она никогда не говорила кто. Мой отец то и дело поддразнивал ее из-за воздыхателя, но и ему она ничего не сказала, только улыбалась, как кошка, которая поужинала сметаной. Давай, примерь их. Бивни казались прохладными и тяжелыми у меня на руке. Я не удержалась и погладила темно-желтую поверхность, шероховатую от времени. – Да, тебе они идут, – заявила Дженни. – И очень подходят к этому желтому платью. А вот и серьги – надевай, и пойдем вниз.
***
Мёртаг восседал за кухонным столом, усердно поглощая ветчину с кончика своего дирка. Проходя позади него с блюдом, мистрис Крук ловко наклонилась и переложила ему на тарелку три свежих горячих баннока, практически не замедлив шаг. Дженни сновала туда-сюда, прибираясь и руководя. Остановившись на полпути, она глянула через плечо Мёртага на его быстро пустеющую тарелку. – Ни в чем себе не отказывай, дружище, – заметила она. – Ведь в загоне есть еще свинья. – Пожалела кусок для родственника, да? – спросил он, не переставая жевать. – Я? – Дженни уперла руки в бока. – Господи, нет! В конечном счете, пока ты съел всего четыре порции. Мистрис Крук, – она развернулась, чтобы окликнуть удаляющуюся экономку, – когда закончите с банноками, состряпайте этому голодающему миску овсянки, чтобы заполнить свободное место. Мы не хотим, чтобы он упал в обморок на пороге, сами понимаете. Когда Мёртаг увидел меня, стоящую в дверях, он тут же подавился куском ветчины. – Мммфм, – пробормотал он вместо приветствия, после того как Дженни услужливо похлопала его по спине. – Я тоже рада видеть вас, – ответила я, усаживаясь напротив него. – К слову, спасибо вам. – Ммфм? – вопрос был заглушен половиной баннока, смазанного медом. – За то, что забрали мои вещи из замка. – Мф. Он отмахнулся от любого упоминания о благодарности жестом, закончившимся в районе масленки. – Я также привез немного ваших трав и тому подобное, – сказал он, мотнув головой в сторону окна. – Там, во дворе, в моих седельных сумках. – Вы привезли мой медицинский ящичек? Это замечательно! Меня это обрадовало. Некоторые лекарственные растения были редкими, и требовалось немало труда, чтобы найти и должным образом их приготовить. – Но как вам удалось? – спросила я. Как только я оправилась после ужасов суда над ведьмами, я часто задавалась вопросом, как обитатели замка отнеслись к моему неожиданному аресту и бегству. – Надеюсь, у вас не возникло особых затруднений. – Ох, нет. Он откусил еще один здоровенный кусок, и, прежде чем ответить дальше, подождал, пока тот неторопливо проскользнет по его горлу. – Мистрис Фиц уже припрятала их, вроде как упаковала в ящик. Я сначала зашел к ней, понимаете, потому как не был уверен, какой прием меня ждет. – Очень разумно. Сомневаюсь, что мистрис Фиц подняла бы крик при виде вас, – согласилась я. В прохладном воздухе от банноков поднимался легкий пар, и пахли они божественно. Я потянулась за одним, тяжелые браслеты из кабаньих клыков звякнули на моем запястье. Я заметила, что Мёртаг смотрит на них, и повернула так, чтобы он мог видеть гравированные серебряные наконечники. – Правда, они прелестны? – спросила я. – Дженни сказала, они принадлежали ее матери. Мёртаг опустил глаза в миску с овсянкой, которую мистрис Крук бесцеремонно сунула ему под нос. – Они вам идут, – промямлил он. Затем, внезапно вернувшись к прежней теме, сказал: – Нет, она не стала бы звать на помощь из-за меня. Когда-то давно я был хорошо знаком с Гленной Фицгиббонс. – А-а, ваша давно утраченная любовь, да? – поддразнила я, развеселившись при нелепой мысли о том, как он сплетается в любовных объятиях с пышной мистрис Фиц. Мёртаг оторвал холодный взгляд от овсянки. – Ничего подобного, и я был бы признателен, если бы вы не грубили, когда говорите об этой леди. Ее муж был братом моей матери. И чтобы вы знали, она очень горевала о вас. Пристыженная, я опустила глаза и, чтобы скрыть свое смущение, потянулась за медом. Глиняный кувшин поставили в котелок с кипяченой водой, чтобы растопить содержимое, и он был приятно теплым на ощупь. – Простите, – сказала я, поливая баннок сладкой золотистой жидкостью, внимательно следя, чтобы не расплескать ее. – Мне интересно, знаете, что она предположила, когда… когда я… – Они не сразу поняли, что вас нет, – прозаично пояснил маленький человек, проигнорировав мое извинение. – Когда вы не пришли к ужину, решили, что, может, вы задержались в поле и легли спать без еды: ваша дверь была закрыта. А на следующий день, когда поднялся весь этот шум из-за ареста мистрис Дункан, никто и не подумал вас искать. Когда пришло известие, о вас не упоминали, только о ней, и во всей этой суматохе никто и не думал разыскивать вас. Я задумчиво кивнула. Меня бы никто не хватился, кроме тех, кто обращался за медицинской помощью; пока Джейми был в отъезде, я большую часть времени проводила в библиотеке Колума. – Ну а что Колум? – поинтересовалась я. То было не мое праздное любопытство: действительно ли он это спланировал, как думала Гейли? Мёртаг пожал плечами. Он обследовал стол в поисках еще чего-нибудь съестного, как видно, не обнаружил ничего для себя привлекательного, и откинулся назад, удобно сложив руки на своем тощем животе. – Когда до него дошли новости из деревни, он тут же приказал запереть ворота и запретил кому-либо из замка ходить туда, под страхом быть схваченным в неразберихе. Он откинулся еще дальше, испытующе наблюдая за мной. – Мистрис Фиц на другой день решила поискать вас. Говорила, что расспросила всех служанок, не попадались ли вы им на глаза. Никто вас не видел, но одна из девушек сказала, что, возможно, вы поехали в деревню – может, нашли убежище в чьем-нибудь доме. «Одна из девушек», – ехидно подумала я. Та самая, которая, черт побери, отлично знала, где я нахожусь. Он глухо рыгнул, не потрудившись приглушить звук. – Я слышал, что мистрис Фиц перевернула замок вверх дном, а как только убедилась, что вас не найти, заставила Колума отправить человека в деревню. И когда они узнали, что произошло… Едва заметное выражение радости осветило смуглое лицо. – Всего она мне не рассказывала, но я понял, что она превратила жизнь хозяина в сущий ад по сравнению с обычной, понукала его пойти и освободить вас с оружием в руках… вот только без толку, он возражал, что все перешло черту, когда он мог что-то сделать, и теперь все в руках дознавателей, и слово за слово. Наверное, было на что посмотреть, – произнес он задумчиво, – двое сильных духом, настроенные один против другого. В конечном счете, похоже, никто из них не одержал победу и не уступил. Нед Гоуэн, со своим юридическим даром находить компромиссы, выбрал нечто среднее, предложив отправиться на суд не как представителю лэрда, а в качестве независимого адвоката. – Она думала, что я могу быть ведьмой? – с любопытством спросила я. Мёртаг коротко хмыкнул. – Я еще не встречал старую женщину, которая верила бы в ведьм, да и молодую тоже. Это мужчины считают, что в женщинах должны быть дурные намерения и чары, хотя это всего лишь естественный образ жизни этих созданий. – Начинаю понимать, почему вы так и не женились, – заметила я. – Вот как? Он резко отодвинул стул и встал, натягивая плед на плечи. – Я уезжаю. Передайте лэрду мое почтение, – обратился он к Дженни, которая снова появилась из передней, где встречала арендаторов. – Не сомневаюсь, что он будет занят. Дженни вручила ему большой полотняный мешок, завязанный узлом у горловины и, очевидно, наполненный провизией на неделю. – Небольшой перекус в дорогу домой, – сказала она, являя ямочки на щеках. – Может, хватит хотя бы на то время, пока тебя не станет видно из дома. Он плотно заткнул узел мешка за пояс и коротко кивнул, поворачиваясь к двери. – Угу, – согласился он, – а если нет, вы увидите, как вороны слетятся сразу за холмом, чтобы клевать мои кости. – Много им поживы с этого, – ехидно ответила она, глядя на его тощую фигуру. – На помеле я видала больше здоровой плоти. Суровое лицо Мёртага ничуть не изменилось, но все же в глазах появился едва заметный блеск. – Так, да? – сказал он. – Вот что я скажу тебе, милочка… Голоса, чередуя дружелюбные выпады и доводы, разносились по коридору, в конце концов растворившись в отголосках передней. Я еще немного посидела за столом, рассеянно поглаживая теплые, цвета слоновой кости браслеты Эллен Маккензи. Когда где-то далеко хлопнула дверь, я встряхнулась и поднялась, чтобы занять место леди Лаллиброх.
***
В квартальный день в поместье, и по обыкновению оживленном, просто бурлила деятельность. С самого утра арендаторы сменяли друг друга. Многие приезжали лишь для того, чтобы уплатить ренту; другие оставались на весь день, бродя по имению, болтая с друзьями, подкрепляясь в гостиной. Дженни, расцветшая в голубом шелке, и мистрис Крук, в накрахмаленном белом полотне, порхали взад и вперед между кухней и гостиной, присматривая за двумя служанками, которые покачивались под огромными блюдами с овсяными лепешками, кексами, крамблами482 и прочими лакомствами. Джейми, торжественно представив меня собравшимся в столовой и гостиной арендаторам, затем удалился вместе с Иэном в свой кабинет, чтобы принимать арендаторов по одному, обсуждать с ними нужды весеннего посева, советоваться по поводу продажи шерсти и зерна, намечать работы в имении и приводить все в порядок к следующему кварталу этого года. Я бодро слонялась по дому, беседуя с арендаторами, помогая с закусками, когда это было нужно, а порой просто отступая на задний план, чтобы понаблюдать за приходящими и уходящими. Памятуя обещание, данное Джейми старой женщине возле мельничного пруда, я с некоторым любопытством ожидала появления Рональда Макнаба. Он прибыл вскоре после полудня верхом на долговязом колченогом муле, сзади за его пояс цеплялся маленький мальчик. Я украдкой рассматривала их из-за двери гостиной, удивляясь, насколько точной была оценка его матери. Я решила, что, хотя определение «горький пьяница», пожалуй, несколько преувеличено, общее восприятие бабушки Макнаб было проницательным. Волосы у Рональда Макнаба, длинные и сальные, были небрежно стянуты сзади бечевкой, а воротник и манжеты посерели от грязи. Определенно годом или двумя моложе Джейми, он выглядел по меньшей мере лет на пятнадцать старше; черты лица расплылись от пьянства, маленькие серые глазки потускнели и налились кровью. Что касается ребенка, он тоже был неухоженным и грязным. Как по мне, хуже было то, что он крадучись следовал за своим отцом, не отрывая глаз от пола и съеживаясь, когда Рональд поворачивался и резко заговаривал с ним. Джейми, который подошел к двери своего кабинета, тоже заметил это, и я увидела, как он обменялся быстрым взглядом с Дженни, принесшей по его просьбе полный графин. Она незаметно кивнула и передала графин. Потом, крепко взяв ребенка за руку, потянула его в кухню, приговаривая: – А теперь пойдем со мной, паренек. По-моему, нас с тобой ждет не дождется парочка крамблов. Или как насчет кусочка фруктового кекса? Джейми официально кивнул Рональду Макнабу, посторонившись, когда мужчина входил в кабинет. Протянув руку, чтобы закрыть дверь, Джейми перехватил мой взгляд и кивнул в сторону кухни. Я кивнула в ответ и направилась следом за Дженни и юным Рэбби. Я нашла их занятыми приятной беседой с мистрис Крук, которая переливала пунш из большого котла в хрустальную чашу. Она плеснула немного в деревянную чашку и предложила мальчику, который попятился, подозрительно глядя на нее, прежде чем все-таки взять. Нагружая тарелки, Дженни продолжала непринужденно болтать с мальчиком, получая в ответ лишь мычание. И все же полудикое маленькое создание вроде бы слегка успокоилось. – Рубашка у тебя немного запачкалась, парень, – заметила она, наклонившись, чтобы отвернуть воротник. – Снимай-ка, и я ее чуть постираю, пока ты не ушел. «Запачкалась» было грубым преуменьшением, но мальчик отпрянул, защищаясь. Однако я стояла позади него и по знаку Дженни схватила его за руки, прежде чем он смог удрать. Он брыкался и завывал, но Дженни и мистрис Крук тоже подобрались к нему, и мы втроем содрали с него грязную рубаху. – Ах! – Дженни резко втянула в себя воздух. Она крепко держала голову мальчугана под мышкой, и тощая спина оказалась полностью на виду. Рубцы и струпья покрывали плоть по обе стороны бугристого позвоночника: некоторые только что зажившие, некоторые настолько старые, что представляли собой лишь выцветшие тени, накладывающиеся на торчащие ребра. Дженни хорошенько обхватила мальчика сзади за шею, успокаивающе заговорила с ним, а потом отпустила его голову. Глядя на меня, она мотнула головой в сторону передней. – Лучше ты ему скажи. Я неуверенно постучала в дверь кабинета, в качестве предлога держа тарелку овсяных лепешек с медом. После приглушенного приглашения Джейми, я открыла дверь и вошла. Должно быть, выражения моего лица, когда я угощала Макнаба, вполне хватило, потому что мне не пришлось просить разрешения поговорить с Джейми наедине. Он задумчиво поглядел на меня с минуту и снова повернулся к своему арендатору. – Ну что ж, Ронни, этого достаточно за надел под зерновые. Но я хотел поговорить с тобой еще об одном деле. Насколько я понимаю, у тебя есть способный паренек по имени Рэбби, а мне для помощи в конюшне нужен мальчик такого склада. Ты согласен, чтобы он взялся за дело? Длинные пальцы Джейми крутили гусиное перо на столе. Иэн, сидевший в сторонке за столиком поменьше, уперся подбородком в кулаки, уставившись на Макнаба с откровенным интересом. Макнаб зыркнул воинственно. Мне показалось, что в нем засело раздражительное недовольство человека, который не пьян, но хотел бы напиться. – Нет, парень мне нужен, – отрывисто сказал он. – Мм… – Джейми откинулся на спинку стула, сложив руки на животе. – Я бы заплатил тебе за его услуги, конечно. Мужчина хмыкнул и заерзал на стуле. – Моя мать была у вас, да? Я сказал нет, и это значит нет. Мальчишка – мой сын, и я буду обходиться с ним так, как сочту нужным. А я считаю нужным держать его дома. Джейми вдумчиво поглядел на Макнаба, но без дальнейших возражений сосредоточил свое внимание на счетных книгах. Ближе к вечеру, когда арендаторы собрались в теплых пределах буфетной и гостиной подкрепиться перед отъездом, в окно я заметила Джейми, который, по-приятельски обнимая потрепанного Макнаба, неспешно брел к свинарнику. Парочка скрылась за сараем, по-видимому, с целью осмотреть нечто, представляющее сельскохозяйственный интерес, но появилась снова минуты через две, направляясь к дому. Рука Джейми по-прежнему обхватывала плечи низкорослого мужчины, но теперь, казалось, поддерживала его. Лицо у Макнаба было нездорово-серым и лоснящимся от пота, и шел он очень медленно, как будто не в силах полностью распрямиться. – Ну, вот и хорошо, – весело заметил Джейми, когда они оказались в пределах слышимости. – Думаешь, твоя жена обрадуется лишним денежкам, а, Рональд? А вот и твоя скотина – славная животина, правда? Допотопный мул, который доставил Макнабов на ферму, притащился из загона для скота, где он наслаждался гостеприимством имения. Пучок сена все еще торчал из уголков его рта, ассиметрично подергиваясь, когда зверь жевал. Джейми подставил Макнабу под ногу ладонь, чтобы помочь ему усесться; судя по всему, помощь была крайне необходима. Макнаб ничего не сказал и не помахал Джейми в ответ на непринужденные «с Богом» и «счастливого пути», а, выезжая шагом со двора, только растерянно кивнул, по-видимому, сосредоточенный на какой-то затаенной тревоге, что захватила его внимание. Джейми стоял, облокотившись на забор, и обменивался любезностями с другими арендаторами, которые направлялись по домам, до тех пор, пока неопрятная фигура Макнаба не скрылась из виду за вершиной холма. Он выпрямился, пристально глядя на дорогу, потом повернулся и свистнул. Маленькая фигурка в драной, но чистой сорочке и покрытом пятнами килте выползла из-под повозки с сеном. – Ну что ж, юный Рэбби, – добродушно сказал Джейми. – Похоже, твой отец все-таки разрешил тебе поработать в конюшне. Я уверен, что ты станешь усердным работником и отдашь ему должное, а? Круглые, воспаленные глаза тупо смотрели с грязной мордашки, и мальчик никак не реагировал, пока Джейми не протянул руку и, легонько схватив его за плечо, не повернул к поилке для лошадей. – На кухне тебя ждет ужин, паренек. Но сначала иди и чуток умойся, мистрис Крук – женщина придирчивая. О, и Рэбби, – он нагнулся, чтобы шепнуть парню, – не забудь про уши, не то она вымоет их за тебя. Мои она отдраила сегодня утром, – он оттопырил уши руками и со всей серьезностью потрепал их перед мальчиком, который расплылся в застенчивой улыбке и побежал к корыту. – Я рада, что тебе это удалось, – сказала я, подхватив Джейми под руку, чтобы отправиться на ужин. – Я имею в виду маленького Рэбби Макнаба. Но как у тебя получилось? Он пожал плечами. – Завел Рональда за пивоварню и двинул кулаком разок-другой по слабым местам. Спросил, с чем он хочет расстаться – со своим сыном или со своей печенкой. Нахмурившись, он глянул на меня сверху. – Это было неправильно, но ничего другого я придумать не смог. И не хотел, чтобы парень возвращался с ним. Ведь дело не только в том, что я дал обещание его бабушке. Дженни рассказала мне про спину мальчишки, – он помолчал. – Вот что я скажу тебе, Сассенах. Мой отец порол меня так часто, как считал нужным, и гораздо чаще, чем я считал заслуженным. Но я не сжимался от страха, когда он заговаривал со мной. И не думаю, что юный Рэбби однажды будет лежать в постели со своей женой и смеяться над этим. Он сгорбил плечи, при этом странно передернув ими, чего я не замечала за ним уже несколько месяцев. – Он прав, парень – его собственный сын, он может поступать, как ему заблагорассудится. И я не Господь Бог, а всего лишь лэрд, что намного ниже. И все же… – он посмотрел на меня сверху с кривоватой полуулыбкой. – Чертовски тонкая грань между справедливостью и жестокостью, Сассенах. Я лишь надеюсь, что оказался на правильной стороне от нее. Я обхватила его руками за пояс и прижалась к нему. – Ты поступил правильно, Джейми. – Ты так считаешь? – Да. Обнявшись, мы побрели обратно к дому. Беленые фермерские постройки отливали янтарем в лучах заходящего солнца. Однако вместо того, чтобы войти в дом, Джейми повел меня вверх по небольшому холму за поместьем. Там, усевшись на верхнюю перекладину забора, ограждавшего поле, мы могли видеть всю ферму, раскинувшуюся перед нами. Я положила голову Джейми на плечо и вздохнула. В ответ он нежно прижал меня к себе. – Вот для этого ты и был рожден, Джейми? – Наверное, Сассенах. Он окинул взглядом поля и постройки, крофты и дороги, потом опустил глаза, и широкий рот вдруг изогнулся в улыбке. – А ты, моя Сассенах? Ты для чего родилась? Быть хозяйкой поместья или ночевать в поле, как цыганка? Быть целителем, женой важной персоны или дамой сердца преступника? – Я была рождена для тебя, – просто ответила я и протянула к нему руки. – Знаешь, – заметил он, ослабив наконец объятия, – ты никогда этого не говорила. – И ты тоже. – Я говорил. На следующий день после нашего приезда. Сказал, что хотел тебя больше всего на свете. – А я ответила, что любить и желать не обязательно одно и то же, – возразила я. Он засмеялся. – Возможно, ты права, Сассенах, – он отвел с моего лица волосы и поцеловал в лоб. – Я желал тебя с первой минуты, как увидел, но полюбил, когда ты плакала у меня в объятиях и позволила мне утешить тебя, в тот первый день в Леохе. Солнце опустилось за линию темных сосен, и показались первые вечерние звезды. Наступила середина ноября, и по вечерам воздух был холодным, хотя дни все еще стояли погожие. Стоя по другую сторону забора, Джейми склонил голову, прижавшись своим лбом к моему. – Ты первая. – Нет, ты. – Почему? – Я боюсь. – Чего, моя Сассенах? Тьма надвигалась на поля, заполняя земли и поднимаясь навстречу ночи. Сияние новорожденного месяца обозначило линии бровей и носа, осенив его лицо светом. – Боюсь, что если начну, то никогда не остановлюсь. Он бросил взгляд на горизонт, где поднимался низко висящий серп луны. – Скоро зима и долгие ночи, mo nighean donn. Он перегнулся через забор, протягивая руки, и я шагнула в его объятия, чувствуя жар его тела и биение его сердца. – Я люблю тебя.
Несколько дней спустя, ближе к закату, я выкапывала на холме за домом клубни небольшого кустика хохлатки483, который отыскала. Заслышав шорох приближающихся шагов по траве, я обернулась, ожидая увидеть Дженни или мистрис Крук, пришедших звать меня на ужин. Однако это оказался Джейми, с взъерошенными от влаги после предобеденного омовения волосами, по-прежнему в завязанной между ног рубашке для работы в поле. Он подошел ко мне сзади и обнял, положив подбородок мне на плечо. Вместе мы смотрели, как солнце опускается за сосны, окутанные ореолом золота и пурпура. Пейзаж вокруг нас незаметно угасал, но мы оставались на месте, погруженные в негу. Наконец, когда начало смеркаться, я услышала, как Дженни зовет из дома внизу. – Нам лучше пойти внутрь, – неохотно закопошившись, проговорила я. – Ммм. Джейми не пошевелился, а только усилил хватку, все еще вглядываясь в сгущающиеся тени, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждый камень и травинку. Я повернулась к нему и обвила руками шею. – В чем дело? – тихо спросила я. – Мы должны скоро уехать? От перспективы покинуть Лаллиброх сердце у меня упало, но я понимала, что для нас опасно задерживаться слишком долго: в любой момент мог последовать очередной визит красномундирников, с еще более губительными последствиями. – Да. Завтра или, самое позднее, послезавтра. Англичане в Нокшойлуме, до него отсюда миль двадцать484, но в хорошую погоду это всего два дня езды. Я начала сползать с забора, но Джейми подхватил меня под колени и поднял, прижимая к груди. Я ощущала солнечное тепло, все еще исходящее от его кожи, и чувствовала жаркий пыльный запах пота и кормового овса. Он помогал заканчивать сбор урожая, и этот запах напомнил мне об ужине неделю назад, когда я поняла, что Дженни, неизменно дружелюбная и любезная, наконец признала меня полноправным членом семьи. Сбор урожая – изнурительная работа, и к концу ужина и Иэн, и Джейми часто клевали носом. Как-то раз я встала из-за стола, чтобы принести пудинг из овсяной муки485 на десерт, и, вернувшись, обнаружила, что они оба крепко спят, а Дженни тихонько посмеивается про себя среди остатков ужина. Иэн лежал, обмякнув на стуле, опустив подбородок на грудь, и тяжело дышал. Джейми улегся щекой на сложенные руки и развалился на столе, мирно похрапывая между тарелкой и мельничкой для перца. Дженни взяла у меня пудинг и положила мне и себе, качнув головой в сторону дремлющих мужчин. – Они так сильно зевали, что я подумала, ну знаешь, – заметила она, – что произойдет, если перестану говорить? Так что я замолчала, и, разумеется, минуты через две они были готовы, оба. Она ласково убрала волосы Иэна со лба. – Вот почему так мало детей родится здесь в июле, – продолжала она, лукаво приподняв бровь и глядя на меня. – Мужчины в ноябре не в состоянии бодрствовать достаточно долго, чтобы взяться за дело. Это было похоже на правду, и я засмеялась. Джейми рядом со мной заворочался и всхрапнул, и я положила руку ему на затылок, чтобы успокоить. Его губы тут же изогнулись в легкой бессознательной улыбке, и затем он снова погрузился в сон. Дженни, наблюдавшая за ним, произнесла: – Вот уж забавно. Я не видела, чтобы он делал это с тех пор, как был совсем маленьким. – Что делал? Она кивнула. – Улыбался во сне. Обычно он так делал, если подойдешь и приласкаешь его в колыбельке, или даже позже, уже в кроватке. Иногда мы с мамой по очереди гладили его по головке и смотрели, удастся ли заставить его улыбнуться: он всегда улыбался. – Так странно, правда? Я поэкспериментировала, нежно проведя рукой по его затылку и шее. Естественно, я сразу была вознаграждена необычайно милой улыбкой, которая задержалась на мгновение, прежде чем черты его лица снова расслабились и сменились довольно суровым выражением, которое оно принимало во сне. – Интересно, почему он так делает, – сказала я, зачарованно за ним наблюдая. Дженни пожала плечами и усмехнулась мне. – Мне кажется, это значит, что он счастлив.
***
На самом деле, на следующий день мы так и не уехали. Посреди ночи меня разбудил негромкий разговор в комнате. Повернувшись, я увидела Иэна, склонившегося над кроватью со свечой в руке. – Малыш уже на подходе, – сказал Джейми, заметив, что я проснулась. Он сел, зевнув. – Немного рановато, Иэн? – Кто его знает. Малыш Джейми припозднился. Как по мне, лучше рано, чем поздно, – Иэн быстро и нервно улыбнулся. – Сассенах, ты сможешь принять ребенка? Или мне лучше сходить за повитухой? – повернулся ко мне с вопросом Джейми. С ответом я не колебалась. Покачала головой: – Зови повитуху. За время моего обучения я только три раза присутствовала при родах; все они проводились в стерильной операционной, пациентка была обложена простынями и под анестезией, ничего не было видно, кроме гротескно вздувшейся промежности и внезапно появляющейся головки. Убедившись, что Джейми отправился за повитухой, мистрис Мартинс, я поднялась вслед за Иэном по лестнице. Дженни сидела в кресле у окна, удобно откинувшись на спинку. Она надела старую ночную сорочку, разобрала постель и расстелила поверх перины старое стеганое одеяло, а теперь просто сидела. Ждала. Иэн нервно топтался возле нее. Дженни даже улыбнулась, но с рассеянным, обращенным внутрь видом, словно прислушиваясь к чему-то отдаленному, что только она могла слышать. Иэн, полностью одетый, беспокойно заметался по комнате, поднимая вещи и ставя их на место, пока Дженни наконец не велела ему уйти. – Иди вниз и разбуди мистрис Крук, Иэн, – сказала она, улыбаясь, чтобы смягчить выдворение. – Скажи ей, чтобы приготовила все для мистрис Мартинс. Она знает, что делать. Тут она резко втянула воздух и опустила обе руки на свой вздувшийся живот. Я уставилась на нее, наблюдая, как внезапно напряглось и округлилось ее чрево. Она прикусила губу и несколько секунд тяжело дышала, потом расслабилась. Ее живот принял привычную форму, в виде чуть выпуклой капли, закругленной с обоих концов. Иэн нерешительно положил ей на плечо руку, и она накрыла ее своей, улыбаясь ему. – После скажи ей, чтобы она накормила тебя, муженек. Вам с Джейми нужно будет что-нибудь поесть. Говорят, второй ребенок идет быстрее, чем первый: может, к тому времени, как вы закончите завтракать, я и сама буду готова перекусить. Он крепко сжал ее плечо и поцеловал, прошептав что-то ей на ухо, прежде чем развернуться и уйти. В дверях он замешкался, оглянувшись, но она решительно от него отмахнулась. Казалось, прошла целая вечность до появления Джейми с повитухой, и по мере того, как схватки усиливались, я все больше нервничала. Якобы, вторые дети, как правило, рождаются быстрее. Что если этот решит появиться на свет раньше мистрис Мартинс? Поначалу Дженни вела со мной непринужденный разговор, замолкая только затем, чтобы, держась за живот, слегка наклониться вперед, когда схватки усиливались. Но вскоре она утратила желание беседовать и откинулась на спину, спокойно отдыхая в промежутках между всё набирающими силу болями. Наконец, после того как очередная схватка согнула ее в кресле чуть ли не пополам, она, пошатываясь, поднялась на ноги. – Помоги мне немного походить, Клэр, – сказала она. Не уверенная в правильности данного действия, я сделала, как она просила, крепко схватив ее под руку, чтобы помочь выпрямиться. Мы сделали несколько медленных кругов по комнате, останавливаясь, когда начиналась схватка, и продолжая, когда та ослабевала. Перед самым приходом повитухи Дженни подошла к кровати и легла. Мистрис Мартинс выглядела обнадеживающе: довольно высокая и худощавая, она обладала широкими плечами и мускулистыми предплечьями, а также добрым, приземленным выражением лица, которое внушало доверие. Две вертикальные морщинки между ее серо-стальными бровями, заметные при любых обстоятельствах, углублялись, если она сосредоточивалась. Когда она проводила предварительный осмотр, они оставались неглубокими. Значит, пока все нормально. Мистрис Крук принесла нам стопку чистых, выглаженных простыней, и мистрис Мартинс взяла одну из них, все еще сложенную, и подсунула под Дженни. Я испугалась, увидев темное кровяное пятно между ее бедрами, когда она чуть приподнялась. Заметив мой взгляд, мистрис Мартинс ободряюще кивнула: – Да. Это называется отхождение слизистой пробки. Все в порядке. Стоит беспокоиться только когда кровь ярко-красная и ее ужасно много сразу. А тут нет ничего плохого. Мы все уселись в ожидании. Мистрис Мартинс тихо и успокаивающе разговаривала с Дженни и растирала ей поясницу, надавливая сильнее во время схваток. По мере того как боли стали учащаться, Дженни начала поджимать губы и тяжело дышать через нос. Нередко, когда боль набирала полную силу, раздавался глубокий слабый стон. К этому времени волосы Дженни взмокли от испарины, а лицо стало ярко-красным от напряжения. Наблюдая за ней, я полностью осознала, почему это называют «потугами». Рождение ребенка оказалось чертовски тяжелым делом. За следующие два часа, похоже, особого прогресса добиться не удалось, разве что боли явно усиливались. Поначалу способная отвечать на вопросы, Дженни перестала реагировать и лежала, тяжело дыша после каждой схватки, лицо за считанные секунды из красного становилось белым. Она поджала губы в очередной раз, а когда схватка ослабла, поманила меня к себе. – Если ребенок выживет… – хватая ртом воздух, проговорила она, – и если это девочка… ее имя Маргарет. Скажи Иэну… чтобы он назвал ее Маргарет Эллен. – Да, конечно, – успокоила я. – Но ты и сама сможешь сказать ему. Теперь уже ждать осталось недолго. Она только затрясла головой в непреклонном отрицании и стиснула зубы, когда начался очередной приступ боли. Мистрис Мартинс взяла меня за руку, уводя в сторону. – Не обращайте внимания, милочка, – сказала она ровным голосом. – Им всегда кажется, что они вот-вот умрут. – О, – с некоторым облегчением выдохнула я. – Имейте в виду, – продолжила она, понизив голос, – иногда такое бывает. Даже мистрис Мартинс казалась немного обеспокоенной, поскольку боли все продолжались без заметного прогресса. Дженни ужасно устала: когда приступ ослабевал, ее тело расслаблялось, и она даже начинала дремать, словно искала спасения в кратких промежутках сна. Затем, когда безжалостный кулак снова сжимал ее, она просыпалась, сопротивляясь и постанывая от усилий, скорчившись на боку, чтобы, защищая, свернуться калачиком над неподвижным комком нерожденного ребенка. – Может, ребенок идет… ягодичками? – спросила я тихим голосом, робея предполагать такое при опытной повитухе. Однако мистрис Мартинс это предположение, похоже, нисколько не обидело; морщинки между бровей углублялись, стоило ей взглянуть на старающуюся изо всех сил женщину. Едва ослабел следующий приступ боли, мистрис Мартинс отбросила простыню с ночной рубашкой и незамедлительно принялась за дело, нажимая тут и там на огромный бугор быстрыми, умелыми пальцами. Потребовалось несколько попыток, так как ощупывание, казалось, провоцировало боли, и во время беспощадно сильных схваток осмотр становился невозможным. Наконец она в задумчивости отступила, рассеянно постукивая ногой и наблюдая, как Дженни корчится от усилившихся вдвое мучительных болей в позвоночнике. Когда та дернулась на простынях, одна из натянутых холстин вдруг разорвалась, оставив прореху. Словно это послужило сигналом, мистрис Мартинс решительно двинулась вперед, подзывая и меня. – Уложите ее на спину, деточка, – наставляла меня мистрис Мартинс, нисколько не теряя самообладания от воплей Дженни. Я предположила, что она уже наслушалась немало криков. Во время следующей передышки мистрис Мартинс приступила к делу. Ухватив ребенка сквозь ненадолго расслабленные стенки матки, она потянула, пытаясь повернуть его. Как только началась очередная схватка, Дженни закричала и рванула мои руки. Мистрис Мартинс предприняла еще одну попытку. И еще одну. И еще. Не в силах перестать тужиться, Дженни изматывала себя практически до полного изнеможения, ее тело старалось выйти за рамки обычной силы, стремясь заставить ребенка появиться на свет. И в результате это сработало. Произошло резкое непонятное смещение жидкости, и под руками мистрис Мартинс бесформенная масса плода повернулась. Одновременно изменились очертания живота Дженни, и сразу же возникло ощущение, что пора приступать к делу. – Теперь тужься. Она подчинилась, и мистрис Мартинс опустилась на колени возле кровати. Очевидно, та заметила какие-то признаки улучшения, потому что поднялась и поспешно схватила со стола маленькую бутылочку, которую оставила там, когда пришла. Она налила небольшое количество чего-то похожего на масло на кончики пальцев и начала осторожно втирать его Дженни между ног. Дженни издала низкий и ужасный вопль, протестуя против прикосновений, когда начался очередной приступ боли, и мистрис Мартинс убрала руку. Дженни погрузилась в апатию, и повитуха возобновила легкий массаж, нашептывая своей пациентке, уверяя ее, что «все хорошо, просто отдохни, а теперь… тужься!» Во время следующей схватки мистрис Мартинс положила руку на живот Дженни и сильно надавила. Дженни пронзительно закричала, но повитуха продолжала давить, пока схватка не прекратилась. – В следующий раз нажимайте вместе со мной, – сказала повитуха. – Уже совсем близко. Я положила свои руки поверх рук мистрис Мартинс Дженни на живот, и по ее знаку мы все втроем поднажали. Дженни издала глубокий победный стон, и у нее между бедер вдруг набух покрытый слизью сгусток. Она уперлась ногами в матрас, натужилась еще раз, и Маргарет Эллен Мюррей выскочила на свет, словно смазанный жиром поросенок. Немного погодя я разогнулась, закончив вытирать улыбающееся лицо Дженни влажной тряпицей, и выглянула в окно. Близился закат. – Со мной все хорошо, – сказала Дженни. – Все в порядке. Широкий радостный оскал, которым она приветствовала рождение своей дочери, сменился легкой нестираемой улыбкой глубокого удовлетворения. Она протянула дрожащую руку и тронула меня за рукав. – Пойди, скажи Иэну, – попросила она. – Он будет волноваться. На мой скептический взгляд, все выглядело иначе. Обстановка в кабинете, где Иэн и Джейми нашли прибежище, сильно напоминала преждевременный праздничный кутеж. На буфете стоял пустой графин в окружении нескольких бутылок, а крепкие алкогольные пары окутывали комнату словно облако. Гордый отец, по-видимому, отключился, положив голову на рабочий стол лэрда. Сам лэрд, привалившись к обшивке и моргая, как сова, все еще был в сознании, хоть и с затуманенным взором. Разгневанная, я протопала к письменному столу и схватила Иэна за плечо, грубо тряхнув его и не обращая внимания на Джейми, который заставил себя выпрямиться и произнес: – Сассенах, подожди… Иэн был не совсем в бессознательном состоянии. Его голова неохотно поднялась, и он обратил ко мне застывшее, неподвижное лицо, глаза – безрадостные и умоляющие отверстия. Я вдруг поняла, что он подумал, будто я пришла сообщить ему о смерти Дженни. Я ослабила хватку и теперь уже ласково его погладила. – С ней все хорошо, – сказала я мягко. – У тебя родилась дочь. Он снова опустил голову на руки, и я отошла от него; пока Джейми похлопывал его по спине, худые плечи содрогались. Страдальцы ожили и привели себя в порядок, семьи Мюррей-Фрейзер собрались в комнате Дженни на праздничный ужин. Малютку Маргарет, прибранную для смотрин и завернутую в небольшое одеяльце, передали отцу, который принял своего новоиспеченного отпрыска с выражением блаженного поклонения. – Здравствуй, крошка Мэгги, – прошептал он, дотрагиваясь кончиком пальца до крошечной кнопки носа. Его новорожденная дочь, не впечатленная знакомством, сосредоточенно закрыла глаза, напряглась и написала отцу на рубашку. Во время недолгой возни с шутками и устранением последствий, вызванных этим недостатком хороших манер, маленькому Джейми удалось улизнуть из крепкой хватки мистрис Крук и запрыгнуть на кровать к Дженни. Она негромко охнула от дискомфорта, но протянула руку и привлекла его к себе, махнув мистрис Крук, чтобы та оставила его в покое. – Моя мама! – заявил он, уткнувшись Дженни в бок. – Ну а чья же еще? – рассудительно спросила она. – Вот так, малыш. Она обняла его и поцеловала в макушку, а он расслабился, успокоился и уютно устроился рядом с ней. Поглаживая по волосам, она ласково склонила его голову вниз. – А теперь положи головку, дружочек, – сказала она. – Тебе давно пора спать. Ложись. Успокоенный ее присутствием, он засунул в рот большой палец и уснул. Получив возможность подержать малышку, Джейми проявил себя на удивление сведущим, уложив крохотный пушистый череп в ладонь, словно теннисный мячик. Казалось, он неохотно вернул дочь Дженни, которая прижала ее к груди, нежно напевая что-то ласковое. Наконец мы добрались до собственной комнаты, которая казалась тихой и пустой по сравнению с трогательной семейной картиной, только что оставленной нами: Иэн стоял на коленях у постели жены, положив руку на маленького Джейми, пока Дженни кормила новорожденную. Я впервые осознала, насколько устала: почти двадцать четыре часа прошло с того времени, как Иэн разбудил меня. Джейми тихонько закрыл за собой дверь. Не говоря ни слова, он подошел ко мне сзади и распустил завязки моего платья. Его руки обвились вокруг меня, и я с благодарностью прижалась к его груди. Потом он наклонился поцеловать меня, и я повернулась, обнимая его за шею. Я чувствовала себя не только уставшей, но очень уязвимой и не на шутку грустной. – Может, оно и к лучшему, – медленно проговорил Джейми, словно про себя. – Что к лучшему? – Что ты бесплодна. Он не мог видеть моего лица, спрятанного у него на груди, но, должно быть, ощутил, как я напряглась. – Да, я узнал об этом уже давно. Гейлис Дункан сказала, вскоре после нашей свадьбы, – он ласково погладил меня по спине. – Вначале я немного сожалел, но потом начал думать, что это к лучшему; живя так, как нам приходится, было бы очень трудно, если бы ты забеременела. А теперь… – он слегка вздрогнул, – теперь мне кажется, что рад этому, я бы не хотел, чтобы ты так страдала. – Я бы не возражала, – после долгой паузы сказала я, думая о круглой пушистой головенке и крошечных пальчиках. – Я возражаю, – он поцеловал меня в макушку. – Я видел лицо Иэна: каждый раз, когда кричала Дженни, казалось, что его собственная плоть разрывается. Мои руки обвивали его, поглаживая рельефные шрамы у него на спине. – Сам я могу вынести боль, свою собственную, – тихо сказал он, – но не мог бы вынести твою. Для этого потребовалось бы куда больше сил, чем есть у меня.
===
476. Дурнишник (лат. Xanthium) – род однолетних травянистых растений семейства Астровые. Имеет много наименований: золотая колючка, постыльник, зобник, чесотник, овечий репейник. Плоды представляют собой семянки-репьи, округлые и колючие. 477. Кокернонни – высокая прическа, обычно женская, при которой пучок волос убирался под сетку или перевязывался лентой, узкой головной повязкой. 478. Все-таки керч – это повязанный особым способом платок, а не чепец. Но оставим как есть. 479. Ряд литературных произведений подчёркивают вороватый характер галки, подобно родственной ей «сороке-воровке». Подобная характеристика встречается ещё у Эзопа в басне «Галка и птицы». В «Опере нищего» (1727 г.) английского драматурга Джона Гея человеческая жадность сравнивается с повадками птицы: «алчный человек – вроде галки: тащит все, что нужно и ненужно, лишь бы припрятать». 480. В оригинале октябрьское. 481. Сафьян – тонкая и мягкая козья или овечья кожа, специально выделанная и окрашенная в яркий цвет. 482. Крамбл (англ. crumble, «крошить») – английский десерт, пирог, представляющий собой запечённые фрукты или ягоды, покрытые крошкой из песочного теста. 483. Клубни хохлатки часто используют в народной медицине. Из них можно приготовить обезболивающие, снотворные, противомикробные и противовоспалительные снадобья. 484. Около 32 км. 485. Пудинг из овсяной муки – блюдо, приготовленное из воды или молока, смешанных с овсяной или пшеничной мукой, с добавлением соли или сливочного масла.
Дата: Понедельник, 15.08.2022, 01:14 | Сообщение # 64
Виконт
Сообщений: 409
Глава 33. Стража
Дженни быстро оправилась после рождения Маргарет и настояла на том, чтобы спуститься вниз на следующий день после родов. По совместному требованию Иэна и Джейми она неохотно воздерживалась от какой-либо работы, только контролировала все с дивана в гостиной, где она полулежала; малышка Маргарет спала в своей колыбели рядышком. Однако не в состоянии сидеть без дела, через день или два она отважилась дойти до кухни, а потом и до сада за домом. Сидя на перегородке с плотно укутанным ребенком в лямке для переноски, она составляла мне компанию, пока я вырывала засохшие виноградные лозы и попутно присматривала за огромным котлом, в котором кипятилось белье домочадцев. Мистрис Крук и прислуга уже вынули чистое белье, чтобы развесить его для просушки; и теперь я дожидалась, когда вода достаточно остынет и ее можно будет вылить. Маленький Джейми «помогал» мне, с неистовым самозабвением выдергивая растения и во все стороны разбрасывая обломки веточек. Я тревожно окликнула его, когда он рискнул подойти к котлу слишком близко, а затем помчалась за ним, так как он не обратил на меня внимания. К счастью, котелок остывал быстро, вода была от силы теплая. Предупредив его, чтобы держался рядом с матерью, я ухватилась за котелок и опрокинула его с железного приспособления, которое удерживало его и не давало упасть. Я отскочила в сторону, когда грязная вода, дымясь на холодном воздухе, полилась через край котла. Юный Джейми, усевшись возле меня на корточки, радостно зашлепал ладошками по теплой грязи, и черные брызги разлетались по всей моей юбке. Его мать соскользнула с перегородки, рванула его вверх за воротник и отвесила сильный шлепок по заду. – Ты совсем не соображаешь, gille486? Погляди на себя! Эту твою рубашку снова придется стирать! И посмотри, что ты наделал с юбкой твоей тетушки, маленький ты дикарь! – Это пустяки, – возразила я, заметив, как дрожит нижняя губа у злодея. – А для меня не пустяки, – сказала Дженни, одарив своего отпрыска буравящим взглядом. – Проси у тетушки прощения, парень, а потом иди домой и пусть мистрис Крук тебя ополоснет. Она шлепнула его по заду, на этот раз ласково, и подтолкнула по направлению к дому. Мы как раз возвращались к куче мокрой одежды, когда с дороги донесся топот конских копыт. – Кажется, Джейми возвращается, – прислушавшись, сказала я. – Хотя он рановато. Дженни, пристально глядя на дорогу, покачала головой: – Не его лошадь. Судя по ее хмурому виду, лошадь, появившаяся на вершине холма, была ей незнакома. Однако мужчина, сидевший верхом, чужаком не был. Она напряглась возле меня, а потом побежала к воротам, обхватив ребенка обеими руками, чтобы удержать его в равновесии. – Это Иэн! – крикнула она мне. Он сполз с лошади: весь оборванный, в пыли и с синяками на лице. Одна из ссадин у него на лбу распухла, скверный разрез пересекал бровь. Когда он повалился на землю, Дженни подхватила его под руку, и только тогда я увидела, что его деревянной ноги больше нет. – Джейми, – выдохнул он. – Мы встретили Стражу возле мельницы. Нас ждали. Они знали, что мы приедем. У меня скрутило желудок. – Он жив? Тяжело дыша, он кивнул. – Да. И не ранен. Они повезли его на запад, в сторону Киллина. Пальцы Дженни обследовали его лицо. – Ты сильно ранен, муженек? Он покачал головой: – Нет. Они отобрали у меня лошадь и мою ногу: им ни к чему было меня убивать, чтобы я не стал их преследовать. Дженни глянула на горизонт, где солнце стояло как раз над деревьями. Примерно четыре часа, прикинула я. Иэн проследил за ее взглядом и предвосхитил вопрос: – Мы наткнулись на них около полудня. Мне понадобилось больше двух часов, чтобы добраться до места, где была лошадь. Она замерла на минуту, прикидывая, потом решительно повернулась ко мне. – Клэр. Будь добра, помоги Иэну дойти до дома и, если его надо как-то подлечить, сделай это как можно быстрее. Я передам ребенка мистрис Крук и приведу лошадей. Она ушла прежде, чем кто-либо из нас успел возразить. – Она хочет… но ей нельзя! – воскликнула я. – Она же не собирается бросить ребенка! Иэн тяжело опирался на мое плечо, пока мы медленно поднимались по тропинке к дому. Он замотал головой. – Может, и нельзя. Но я также не думаю, что она собирается позволить англичанам вздернуть ее брата.
***
Уже темнело, когда мы добрались до места, где Джейми и Иэн попали в засаду. Дженни соскользнула с лошади и принялась рыскать по кустам, словно маленький терьер, раздвигая ветки на своем пути и бормоча себе под нос нечто подозрительно похожее на некоторые из отборных ругательств ее брата. – На восток, – произнесла она, наконец выбравшись из-за деревьев, исцарапанная и перепачканная. Она стряхнула сухие листья с юбки и взяла поводья своей лошади из моих онемевших рук. – Преследовать их в темноте мы не можем, но я по крайней мере знаю, в каком направлении ехать, когда рассветет. Мы разбили простой лагерь, стреножив лошадей и разведя небольшой костер. Я восхитилась сноровкой, с которой Дженни это проделала, и она улыбнулась: – Я заставляла Джейми и Иэна показывать мне разные вещи, когда они были помладше. Как разводить костер и лазить по деревьям – даже как снимать шкурки. И как идти по следу. Она снова бросила взгляд в сторону, выбранную Стражей. – Не волнуйся, Клэр, – она улыбнулась и присела к огню. – Двадцать лошадей недалеко сумеют уйти по кустам, а две – вполне. Судя по всему, Стража двинется по дороге в Эшкадейл. Мы можем срезать путь через холмы и встретим их возле Мидмейнса. Ее проворные пальцы теребили лиф платья. Я в изумлении глазела на то, как она раздвинула складки ткани и спустила верхнюю часть нижней блузы, обнажив груди. Они были очень большими и казались тугими, набухшими от молока. В своем невежестве мне даже не пришло в голову задуматься, что делает кормящая мать, если у нее отнять грудного ребенка. – Я не могу надолго оставлять малышку, – сказала она в ответ на мои мысли, поморщившись, когда обхватила снизу одну грудь. – Я лопну. В ответ на прикосновение из набухшего соска начало капать молоко, водянистое и голубоватое. Вытащив из кармана большой платок, Дженни подоткнула его под грудь. Рядом с ней на земле стояла небольшая оловянная кружка, которую она достала из седельной сумки. Прижав край кружки чуть ниже соска, она двумя пальцами осторожно надавила на грудь, слегка сжимая ее в районе соска. В результате молоко закапало быстрее, потом ареола вокруг соска внезапно сморщилась, и молоко брызнуло тонкой струйкой удивительной силы. – Я не знала, что так бывает! – выпалила я, зачарованно вытаращив глаза. Дженни подвинула кружку, чтобы поймать струю, и кивнула: – О, да. Сначала младенцу приходится сосать, но когда молоко прибывает, ребенку остается только глотать. Ох, так куда лучше, – от облегчения она ненадолго прикрыла глаза. Она выплеснула содержимое кружки на землю, заметив: – Жалко тратить его впустую, но делать с ним особо нечего, верно? Поменяв руки, она снова подставила кружку и повторила процедуру со второй грудью. – Доставляет неудобства, – сказала она, подняв глаза и заметив, что я все еще наблюдаю. – Чуть ли не все, что связано с детьми, доставляет неудобства. И все же ты никогда бы не отказалась иметь их. – Нет, – тихо проговорила я. – Ты бы не отказалась. Она посмотрела на меня поверх костра с добрым и участливым выражением на лице. – Твое время еще не пришло, – сказала она. – Но когда-нибудь и у тебя будут дети. Я немного неуверенно рассмеялась. – Сначала нам неплохо бы отыскать отца. Она опустошила вторую кружку и начала поправлять платье. – О, мы их найдем. Завтра. Мы должны, потому что я не могу дольше оставаться вдали от крошки Мэгги. – А как только мы их найдем? – спросила я. – Что тогда? Она пожала плечами и потянулась за свертком одеял. – Все зависит от Джейми. И от того, как сильно он позволил им себе избить.
***
Дженни оказалась права: мы действительно обнаружили Стражу на следующий день. Мы покинули наш лагерь на рассвете, задержавшись лишь для того, чтобы она снова сцедила молоко. Казалось, она могла находить тропки там, где их не существовало, и я беспрекословно последовала за ней в густо поросшую лесом местность. Быстро передвигаться по заросшему кустарником подлеску было невозможно, но она заверила меня, что мы идем куда более коротким путем, чем тот, по которому придется следовать Страже, привязанной к дорогам из-за численности отряда. Мы вышли на них около полудня. Я услышала позвякивание сбруи и непринужденные голоса, которые уже слышала раньше, и вытянула руку, чтобы остановить Дженни, которая в этот момент следовала за мной. – Внизу у ручья есть брод, – шепнула мне она. – Похоже, они остановились там напоить лошадей. Прокравшись вниз, она взяла оба повода и привязала наших лошадей, потом, сделав мне знак следовать за ней, словно змея, скользнула в подлесок. С точки обзора на небольшом уступе с видом на брод, к которой она меня вывела, нам были видны почти все мужчины из Стражи, в основном спешившиеся и беседовавшие беззаботными группками; кто-то сидел на земле и жевал, кто-то водил лошадей по две или по три вместе на водопой. Кого мы не видели, так это Джейми. – Как ты считаешь, они его убили? – в ужасе прошептала я. Я дважды пересчитала каждого человека, чтобы убедиться, что никого не пропустила. Их было двадцать и лошадей двадцать шесть; все на виду, насколько я могла разглядеть. Но ни намека на пленника, ни предательского отблеска солнца на рыжих волосах. – Сомневаюсь в этом, – ответила Дженни. – Но есть только один способ выяснить. Она начала отползать с уступа назад. – Какой же? – Спросить. На выходе с брода дорога сужалась, превращаясь лишь в пыльную тропку между густых насаждений сосен и ольхи по обе ее стороны. Тропа была недостаточно широкой, чтобы двое из Стражи могли ехать рядом; всем приходилось двигаться по ней гуськом. Как только последний всадник в колонне подъехал к повороту тропы, Дженни Мюррей внезапно шагнула перед ним на дорогу. Лошадь шарахнулась, и мужчина, чертыхаясь, попытался ее обуздать. Когда он открыл рот, чтобы возмущенно потребовать объяснений, что означает подобное поведение, из кустов позади него выступила я и основательно огрела его за ухом обломившимся суком. Захваченный врасплох, он потерял равновесие, когда лошадь шарахнулась снова, и свалился на дорогу. Он не был оглушен, удар только ошарашил его. Дженни исправила это упущение при помощи большого булыжника. Она ухватила лошадь за поводья и яростно замахала мне. – Скорее! – прошептала она. – Оттащим его с дороги, пока они не заметили, что его нет. Так что, когда Роберт Макдональд из Стражи Глен Элрайва пришел в себя, он обнаружил, что надежно привязан к дереву и смотрит в дуло пистолета, который держит со сталью во взгляде сестра его недавнего пленника. – Что вы сделали с Джейми Фрейзером? – требовательно спросила она. Макдональд ошеломленно замотал головой, явно считая ее плодом своего воображения. Попытка двинуться с места поставила крест на этой идее, и после полагающегося по закону количества ругательств и угроз он наконец смирился с мыслью, что единственный способ обрести свободу – сообщить нам то, что мы хотим узнать. – Он мертв, – мрачно проговорил Макдональд. Затем, когда палец Дженни угрожающе напрягся на спусковом крючке, вдруг добавил в панике: – Это не я! Он сам виноват! По его словам, Джейми, со связанными кожаным ремнем руками, сидел верхом позади одного из Стражи, что ехал между двумя другими мужчинами. Выглядел он вполне покладистым, и когда они переходили реку вброд в шести милях487 от мельницы, то никаких особых предосторожностей не предприняли. – Чертов дурень бросился с лошади, да в глубокую воду, – сказал Макдональд, пожимая плечами, насколько позволяли связанные сзади руки. – Мы в него стреляли. Наверное, попали, потому что он так и не вынырнул. Но сразу за бродом течение быстрое, и там глубоко. Мы немного поискали, но тела не нашли. Должно быть, отнесло вниз по течению. А теперь, Бога ради, леди, почему бы вам меня не развязать! После того как неоднократные угрозы Дженни не выявили никаких новых подробностей или изменений в его рассказе, мы решили признать его правдивым. Отказавшись полностью освободить Макдональда, Дженни хотя бы ослабила его путы, чтобы со временем он мог от них избавиться. А потом мы убежали. – Ты думаешь, он мертв? – пропыхтела я, когда мы добрались до привязанных лошадей. – Ну нет. Джейми плавает как рыба, и я видела, как он задерживал дыхание на три минуты сразу. Поторопись. Нам нужно обыскать берег реки. Мы метались вверх и вниз по берегам реки, спотыкаясь о камни, шлепая по мелководью, царапая руки и лица об ивы, что тянули свои ветви к заводям. Наконец Дженни издала торжествующий крик, и я пошлепала на другую сторону, опасно балансируя на покрытых мхом камнях, которые устилали дно ручья, неглубокого в этом месте. Она держала кожаный ремень, все еще стянутый в кольцо. Кровавый след запачкал одну сторону. – Здесь он выпутался из этого, – сказала она, скручивая руками обод. Она поглядела в том направлении, откуда мы пришли, – вдоль ухабистого склона с беспорядочными камнями, глубокими заводями и пенящимися быстринами – и покачала головой. – Как тебе это удалось, Джейми? – проговорила она отчасти про себя. Мы обнаружили участок примятой травы, недалеко от опушки леса, где он, вероятно, прилег отдохнуть. Поблизости я нашла небольшое коричневатое пятно на коре осины. – Он ранен, – сказала я. – Да, но двигается, – ответила Дженни, глядя на землю и расхаживая взад-вперед. – Ты хороший следопыт? – с надеждой спросила я. – Охотник я так себе, – отозвалась она, следуя за мной вплотную, – но если не смогу идти по следу кого-то размером с Джейми Фрейзера по сухому папоротнику, то я не только глупа, но и слепа. И действительно, широкая дорожка из раздавленных коричневых листьев папоротника вела вверх по склону холма и исчезала в густых зарослях вереска. Обойдя вокруг этого места, мы не обнаружили еще каких-либо следов, а на призыв никто не ответил. – Он сбежит, – сказала Дженни, присев на бревно и обмахиваясь. Мне показалось, что она побледнела, и я сообразила, что похищение и угрозы вооруженным мужчинам – не подходящее занятие для женщины, которая родила меньше недели назад. – Дженни, – сказала я, – ты должна возвращаться. К тому же он может пойти обратно в Лаллиброх. Дженни замотала головой. – Нет, он этого не сделает. Что бы ни говорил нам Макдональд, они вряд ли сдадутся так легко, тем более с наградой под носом. Если они до сих пор его не выследили, так только потому, что не смогли. Но они наверняка послали кого-нибудь присмотреть за фермой, на всякий случай. Нет, это единственное место, куда он не пойдет. Она оттянула ворот своего платья. День стоял холодный, но она слегка вспотела, и я заметила на лифе ее платья растущие темные пятна от подтекающего молока. Она заметила мой взгляд и кивнула. – Да, мне скоро придется вернуться. Мистрис Крук кормит малышку козьим молоком и подслащенной водой, но она не может долго обходиться без меня, как и я без нее. Хоть мне и не хочется оставлять тебя одну. Мне тоже не очень нравилась мысль, что придется в одиночку выслеживать по Шотландскому нагорью человека, который мог находиться где угодно, но я не подала вида. – Я справлюсь, – сказала я. – Могло быть и хуже. По крайней мере, он жив. – Верно, – она поглядела на солнце, низко нависшее над горизонтом. – Я останусь с тобой, по меньшей мере, на всю ночь. Съежившись ночью у костра, мы почти не разговаривали. Дженни была поглощена мыслями об оставленном ребенке, а я все думала о том, как мне действовать дальше самостоятельно, в одиночку, без конкретных знаний географии или гэльского. Внезапно Дженни вскинула голову, прислушиваясь. Я выпрямилась и прислушалась тоже, но ничего не услышала. Я вгляделась в темный лес в том направлении, куда смотрела Дженни, но, слава Богу, не увидела в глубине горящих глаз. Когда я снова повернулась к костру, по другую его сторону сидел Мёртаг, спокойно грея руки над огнем. Дженни резко обернулась на мое восклицание и от удивления издала короткий смешок. – Я мог бы перерезать глотки вам обеим еще до того, как вы посмотрели в нужную сторону, – заметил коротышка. – В самом деле? Дженни сидела, подобрав колени и сцепив руки у лодыжек. Молниеносным движением рука скользнула под юбку, и в свете костра сверкнуло лезвие скин-ду. – Не так плохо, – глубокомысленно кивая, согласился Мёртаг. – Малютка сассенах такая же ловкая? – Нет, – ответила Дженни, возвращая лезвие обратно в чулок. – Это хорошо, что ты будешь с ней. Наверное, тебя Иэн послал? Маленький человек кивнул. – Да. Вы уже нашли Стражу? Мы рассказали ему о наших достижениях за сегодняшний день. Готова поклясться, что при известии о побеге Джейми, в уголке его рта дернулся мускул, однако назвать это улыбкой было бы преувеличением. Наконец Дженни поднялась, сворачивая одеяло. – Куда ты собралась? – удивленно спросила я. – Домой, – она кивнула на Мёртага. – Теперь он останется с тобой, я тебе не нужна, зато нужна другим. Мёртаг посмотрел на небо. Убывающая луна едва виднелась за дымкой облаков, а тихие брызги дождя шуршали среди сосновых лап над нами. – Подождут до утра. Ветер усиливается, сегодня ночью никому далеко не уехать. Дженни покачала головой и продолжила прятать волосы под платок. – Я дорогу знаю. А если этой ночью никто не двинется с места, значит, никто не задержит меня в пути, верно? Мёртаг нетерпеливо вздохнул. – Ты упряма, как этот вол, твой братец, прошу прощения. Маловато причин спешить обратно, насколько мне видится – сомневаюсь, что твой добрый муженек затащит к себе в постель любовницу за то время, пока тебя нет. – Ты видишь не дальше кончика своего носа, duine, а он довольно коротковат, – резко ответила Дженни. – И если, прожив столько лет, ты так и не понял, что нельзя стоять на пути кормящей матери к голодному ребенку, у тебя ума не хватит, чтобы кабана выследить, не то что отыскать человека в вереске. Мёртаг поднял руки, уступая. – Ох, ладно, поступай, как знаешь. Я не сообразил, что пытаюсь вразумить дикую свинью. Думается, меня за ногу цапнут за мою заботу. Дженни неожиданно рассмеялась, на щеках у нее появились ямочки. – Думается, все может статься, старый плут, – она нагнулась и взвалила тяжелое седло себе на колено. – Смотри, ты уж позаботься о моей невестке, и пришли весточку, как найдете Джейми. Когда она развернулась, чтобы оседлать лошадь, Мёртаг добавил: – Кстати, учти, что найдешь новую прислугу на кухне, когда вернешься домой. Она запнулась и посмотрела на него, затем медленно опустила седло на землю. – И кого же это? – спросила она. – Вдову Макнаб, – ответил он медленно и с расстановкой. На минуту она замерла; ничто не двигалось, лишь платок и плащ колыхались на усиливающемся ветру. – Как? – спросила она наконец. Мёртаг наклонился, чтобы поднять седло. Он закинул его и, казалось бы, одним легким движением затянул подпругу. – Пожар, – сказал он, в последний раз дернув стременной ремень. – Смотри в оба, как будешь проезжать верхнее поле, зола еще не остыла. Он сложил ладони чашечкой, чтобы подсадить ее, но она помотала головой и вместо этого взяла поводья, поманив меня к себе. – Пройдись со мной до вершины холма, Клэр, если ты не против. Вдали от огня воздух был холодным и плотным. Мои юбки отсырели, пока я сидела на земле, и во время ходьбы липли к ногам. Дженни склонила голову против ветра, но мне был виден ее профиль: губы побледнели и сжались от холода. – Это Макнаб выдал Джейми Страже? – наконец спросила я. Она медленно кивнула. – Да. Иэн узнал или кто-то еще из мужчин, не имеет значения, кто именно. Был уже конец ноября, День Гая Фокса488 давно миновал, но передо мной внезапно возникло видение костра – пламя, взметнувшееся по бревенчатым стенам и пробивающееся сквозь соломенную крышу, словно языки Святого Духа, в то время как огонь внутри ревел молитвы о проклятых. А в доме – чучело, изваяние, скорчившееся в золе собственного очага, готовое рассыпаться черной пылью при следующем порыве холодного ветра, который пронесется сквозь остов его дома. Иногда между справедливостью и жестокостью – тонкая грань. Я осознала, что Дженни вопросительно смотрит прямо на меня, и кивком ответила на ее взгляд. Мы стояли рядом и, по крайней мере на этот раз, по одну сторону от зловещей и условной черты. Мы остановились на вершине холма, Мёртаг виднелся внизу темным пятнышком возле огня. Дженни недолго порылась в боковом кармане юбки, потом втиснула мне в ладонь небольшой замшевый кошелек. – Рента с квартального дня, – сказала она. – Может пригодиться. Я попыталась вернуть деньги, настаивая на том, что Джейми не захотел бы взять средства, необходимые для управления поместьем, но она и слышать об этом не желала. И хотя Джанет Фрейзер была вдвое меньше своего брата, в упрямстве она ничуть ему не уступала. Побежденная, я наконец сдалась и надежно спрятала деньги в глубинах собственного наряда. По настоянию Дженни я взяла также и маленький скин-ду, который она мне навязала. – Это Иэна, но у него есть еще один, – сказала она. – Засунь его за край чулка и закрепи подвязкой. Не вытаскивай его, даже когда спишь. Она помолчала минуту, как будто хотела сказать еще что-то. Как оказалось, так оно и было. – Джейми говорил, – осторожно произнесла она, – что ты могла бы… иногда кое-что мне предсказывать. И он говорил, что если это случится, я должна тебя слушаться. Ты… хочешь мне что-нибудь сказать? Мы с Джейми обсуждали необходимость подготовить Лаллиброх и его обитателей к грядущим бедствиям из-за восстания. Но тогда мы думали, что еще есть время. Теперь времени у меня не было, разве что несколько минут, чтобы передать своей новой сестре, которой дорожила, достаточно информации для защиты Лаллиброха от надвигающейся бури. Уже не в первый раз я подумала, что выступать в роли пророка – весьма неприятное занятие. Я глубоко сочувствовала Иеремии489 с его Плачем. И также вполне понимала, почему Кассандра490 настолько не пользовалась популярностью. И все же тут ничего не поделаешь. На гребне шотландского холма, где ночной ветер осенней бури трепал мои волосы и юбки, словно саван банши, я обратила лицо к затененному небу и приготовилась пророчествовать. – Сажайте картофель, – сказала я. Рот Дженни слегка приоткрылся, но потом она сжала челюсть и поспешно кивнула. – Картофель. Ага. Ближе чем в Эдинбурге не найти, но я пошлю за ним. И сколько? – Как можно больше. В Хайленде его сейчас не сажают, но будут. Это корнеплод, который хранится долго, и урожай дает больше, чем пшеница. Выделите столько земли, сколько сможете, под культуры, которые можно запасти. Через два года настанет голод, очень сильный. Если есть земля или собственность, которые не приносят пользы, продайте все, за золото. Начнется война, и резня. Мужчин станут преследовать, здесь и по всему Высокогорью, – я на минуту задумалась. – Есть в доме убежище священника491? – Нет, он построен гораздо позже Протектората492. – Тогда устройте его или другое безопасное место, чтобы спрятаться. Надеюсь, Джейми оно не понадобится, – я с трудом сглотнула при этой мысли, – но кому-то может пригодиться. – Хорошо. Это все? – в полутьме ее лицо было серьезным и сосредоточенным. Я благословляла Джейми с его дальновидностью, ведь он ее предупредил, а ее – за доверие к брату. Она не спрашивала меня, как или почему, а лишь внимательно подмечала то, что было мной сказано, и я знала, что мои поспешные наставления будут выполнены. – Это все. Во всяком случае, все, что я сейчас смогла придумать, – я попыталась улыбнуться, но эта попытка показалась неубедительной даже мне. У нее получилось лучше. На прощание она вскользь коснулась моей щеки. – Бог тебе в помощь, Клэр. Мы встретимся снова – когда ты привезешь моего брата домой.
===
486. Малец (гэльск.) 487. 9,66 км. 488. День Гая Фокса – 5 ноября; в этот день по традиции сжигают соломенное чучело, изображающее организатора «Порохового заговора» Гая Фокса. Заговор был устроен католиками против короля Якова I в 1605 г. 489. Иеремия – пророк, именем которого названа одна из книг Библии (Плач Иеремии), полная мрачных предсказаний. 490. Кассандра – по греческой мифологии дочь царя Трои Приама, пророческим предсказаниям которой никто не верил. 491. Убежище священника – потайная комната, в которой укрывались католические священники во время преследования католиков. 492. Протекторат – военная диктатура Оливера Кромвеля и его сына Ричарда в 1653–1659 гг.
Каковы бы ни были недостатки цивилизации, мрачно размышляла я, преимущества ее неоспоримы. Возьмем, к примеру, телефоны. Если уж на то пошло, возьмем газеты, распространенные в таких крупных центрах, как Эдинбург или даже Перт, но совершенно неведомые в глуши Шотландского нагорья. При отсутствии таких средств массовой коммуникации новости передавались от одного лица к другому со скоростью человеческого шага. Обычно люди узнавали то, что им надо было, но с опозданием на несколько недель. Поэтому неудивительно, что столкнувшись с проблемой точного определения того места, где находится Джейми, рассчитывать было не на что, кроме вероятности, что кто-нибудь встретит его и отправит весточку в Лаллиброх. Этот процесс мог затянуться на недели. А скоро наступит зима, сделав путешествие в Бьюли невозможным. Обдумывая возможные варианты, я сидела и подкидывала хворост в костер. В какую сторону направился бы Джейми из того места, откуда он бежал? Безусловно, не обратно в Лаллиброх и почти наверняка – не на север, в земли Маккензи. На юг, в пограничные земли, где он снова мог встретиться с Хью Манро или кем-нибудь из своих прежних товарищей-головорезов? Нет, скорее всего, на северо-восток, по направлению к Бьюли. Но если я сумела об это догадаться, то смогут и люди из Стражи. Искавший хворост Мёртаг вернулся, бросив охапку сучьев на землю. Скрестив ноги, он уселся на отворот своего пледа, завернувшись в остальное, чтобы защититься от холода. Бросил взгляд на небо, где за несущимися облаками сияла луна. – Снега пока не будет, – произнес он, нахмурившись. – Еще неделю, или пожалуй, две. Может, мы доберемся до Бьюли раньше. «Что ж, приятно получить подтверждение своим выводам», – решила я. – Думаете, он там появится? Маленький клансмен пожал плечами, плотнее закутываясь в плед. – Трудно сказать. Путь для него будет не из легких, днем придется прятаться и держаться в стороне от дорог. И лошади у него нет, – он задумчиво почесал свой заросший щетиной подбородок. – Найти его мы не сможем, лучше пусть он отыщет нас. – Как? Пустим сигнальные ракеты? – насмешливо предположила я. Одно скажу о Мёртаге: неважно, какую нелепость я произнесла вслух, можно было рассчитывать, что он поведет себя так, словно я ничего не говорила. – Я захватил небольшой сверток с вашими снадобьями, – сказал он, качнув головой в сторону седельных сумок на земле. – В окрестностях Лаллиброха вы пользуетесь достаточным уважением, представим вас как лекарку в большинстве ближайших деревень, – он кивнул самому себе. – Да, это неплохо сработает. И без дальнейших объяснений он улегся, завернулся в свой плед и спокойно уснул, не обращая внимания ни на ветер в деревьях, ни на мелко постукивающий дождь, ни на меня. Довольно скоро я поняла, что он имел в виду. Путешествуя открыто – и медленно – по главным дорогам, мы останавливались в каждом крофте, деревне и селении, которые мы приезжали. Там он проводил быстрый опрос местного населения, собирал всех, кто мучился от болезней или травм, и приводил их ко мне на лечение. Медики в этих местах были редкостью, так что всегда находился кто-то недужный, кому требовалась помощь. Пока я возилась со своими укрепляющими средствами и мазями, он беззаботно болтал с приятелями и родственниками страдальцев, не забывая описывать маршрут нашего путешествия в Бьюли. Если случайно где-нибудь не оказывалось пациентов для осмотра, мы все равно оставались на ночь, подыскивая приют в коттедже или таверне. В таких местах Мёртаг пел, чтобы развлечь хозяев и заработать нам ужин, упрямо настаивая на том, чтобы я сохранила все деньги, что у меня были, на случай, если они понадобятся, когда мы найдем Джейми. От природы не склонный к разговорам, он научил меня некоторым своим песням, чтобы скоротать время, пока мы бродили с места на место. – У вас приличный голос, – заметил он однажды после сравнительно успешной попытки исполнить «Унылые берега Ярроу»493. – Не поставленный, но достаточно сильный и искренний. Попробуйте еще раз и будете петь нынче вечером вместе со мной. В Лимрее есть небольшая таверна. – Вы в самом деле думаете, что из этого что-то получится? – спросила я. – Из того, что мы делаем, я имею в виду? Он поерзал в седле, прежде чем ответить. Отнюдь не прирожденный наездник, он всегда походил на обезьяну, обученную ездить верхом, но к концу дня все же умудрялся спешиваться свеженьким как огурчик, в то время как я едва могла стреножить свою лошадь, перед тем как, пошатываясь, свалиться от изнеможения. – Ну да, – сказал он наконец. – Рано или поздно. За эти дни вы больных осмотрели больше, верно? Это была правда, что я и подтвердила. – В таком случае, – сказал он, обосновывая свою точку зрения, – это значит, что слухи о вашем мастерстве распространяются. А именно это нам и нужно. Но мы, пожалуй, можем добиться большего. Потому вы и споете сегодня вечером. И может… – он замешкался, словно не решаясь что-то предложить. – Может – что? – Вы ведь что-то смыслите в ворожбе, да? – осторожно спросил он. Мне была понятна причина его колебаний: он наблюдал безумную охоту на ведьм в Крейнсмуире. Я улыбнулась. – Немножко. Хотите, чтобы я попробовала? – Да. Чем больше мы сможем предложить, тем больше народу к нам придет – и вернется, чтобы рассказать другим. И слухи о нас будут расползаться, пока парень их не услышит. Вот тогда мы его и отыщем. Готовы попробовать, а? Я пожала плечами. – Если это поможет, почему бы и нет? Тем же вечером в Лимрее состоялся мой дебют в качестве певицы и гадалки, и с немалым успехом. Я выяснила, что миссис Грэм была права, когда говорила мне – именно лица, а не руки, давали вам необходимые подсказки. Наша известность мало-помалу росла, и уже через неделю люди выбегали из своих коттеджей поприветствовать нас, едва мы въезжали в деревню, и осыпали пенни и небольшими подарками, когда мы уезжали. – Знаете, у нас действительного могло что-нибудь из этого получиться, – заметила я однажды вечером, пряча ночной улов. – Жаль, что поблизости нет театра – мы могли бы устроить настоящий эстрадный номер: волшебник Мёртаг и его очаровательная помощница Глэдис. Мёртаг отнесся к этому замечанию со своим обычным молчаливым безразличием, но то была правда: мы с ним на самом деле неплохо поладили. Возможно, потому, что нас объединял предмет поиска, несмотря на наши принципиальные личностные различия. Погода становилась все хуже, а наше продвижение все медленнее, но от Джейми вестей по-прежнему не было. Однажды ночью под Белладрумом, под проливным дождем, мы повстречали настоящий цыганский табор. Я недоверчиво заморгала, увидев на поляне у дороги крошечную группку разрисованных крытых повозок. Выглядели они точь-в-точь, как стоянка цыганского табора, который каждый год приезжал в Хампстед-Даун. И люди выглядели так же: смуглые, жизнерадостные, шумные и приветливые. Услышав позвякивание нашей сбруи, из окна одной из повозок высунулась женская голова. С минуту она нас разглядывала, потом крикнула, и вдруг поверхность земли под деревьями наполнилась ухмыляющимися загорелыми лицами. – Дайте-ка мне ваш кошелек для сохранности, – неулыбчиво сказал Мёртаг, наблюдая, как к нам с важным видом направляется молодой человек, беспечно пренебрегая дождем, насквозь промочившим его цветастую рубашку. – И ни к кому не поворачивайтесь спиной. Я насторожилась, но нас приветствовали размашистыми жестами и пригласили разделить цыганский ужин. Пахло восхитительно – чем-то вроде рагу, – и я охотно приняла приглашение, не обращая внимания на мрачные рассуждения Мёртага о сущности животного, из которого приготовлено тушеное мясо. Они плохо говорили по-английски и еще хуже – по-гэльски; общались мы главным образом жестами и на каком-то ломаном языке, обязанном своим происхождением в основном французскому. В повозке, где нас угощали, было тепло и уютно; мужчины, женщины и дети не спеша ели из мисок, рассевшись там, где нашлось место, макая ломти хлеба в сочную подливу с кусочками мяса. Это оказалась лучшая еда, которую я пробовала за последние недели, и я наедалась, пока у меня не затрещали бока. Мне едва хватало дыхания для пения, но я старалась изо всех сил, подпевая вполголоса в сложных местах и предоставив Мёртагу вести мелодию. Наше выступление было встречено восторженными рукоплесканиями, и цыгане отплатили той же монетой: молодой человек запел что-то похожее на жалобный плач под аккомпанемент древней скрипки. Его исполнение сопровождалось грохотанием бубна, которым с немалой серьезностью размахивала девчушка лет восьми. И хотя в деревнях и крофтах, что мы посещали, Мёртаг был осторожен в своих расспросах, с цыганами он вел себя совершенно открыто. К моему удивлению, он прямо сказал им, кого мы ищем: крупного мужчину с волосами как огонь и глазами цвета летнего неба. Цыгане вдоль всего прохода повозки обменялись взглядами, но все единодушно с сожалением помотали головами. Нет, они его не встречали. Но… и тут предводитель, молодой человек в пурпурной рубашке, который приветствовал нас, жестами объяснил, что пришлет вестника, если им случится встретить человека, которого мы ищем. Я, улыбаясь, поклонилась, а Мёртаг в свою очередь изобразил передачу денег за получение информации. Эта часть сделки был встречена улыбками, но также и спекулятивными494 взглядами. Я обрадовалась, когда Мёртаг заявил, что мы не можем остаться на ночь, ведь «нам пора ехать, в любом случае спасибо». Он вытряхнул из споррана несколько монет, позаботившись при этом продемонстрировать, что в нем осталась всего лишь небольшая горсть медяков. Раздав их в знак благодарности за ужин, мы удалились, сопровождаемые многословными выражениями прощания, благодарности и добрых пожеланий – во всяком случае, так я предположила. На самом деле они, возможно, обещали преследовать нас и перерезать нам глотки, и Мёртаг вел себя, словно так оно и было: галопом направил лошадей к перекрестку в двух милях495 отсюда, а затем нырнул в заросли, чтобы сделать хороший крюк, прежде чем снова выйти на дорогу. Мёртаг оглядел всю дорогу, пустынную в сгущающихся, пропитанных дождем сумерках. – Вы и в самом деле думаете, что они преследовали нас? – с любопытством спросила я. – Не знаю, но, поскольку их дюжина, а нас всего двое, я решил, что нам лучше поступать, будто так и есть. Этот довод показался мне разумным, и я без вопросов последовала за ним, проделав еще несколько обходных маневров, пока мы наконец не добрались до Россмура, где нашли убежище в амбаре. На следующий день пошел снег. Лишь легкий снегопад, которого хватило, чтобы покрыть землю белой пылью, похожей на муку на полу мельницы, но меня это беспокоило. Мне не хотелось думать о Джейми, одиноком и бесприютном среди вереска, противостоящем зимним бурям в одной рубашке и пледе, которые были на нем, когда его схватила Стража. Через два дня явился вестник.
***
Солнце все еще стояло над горизонтом, но в окруженных скалами узких долинах вечер уже наступил. Под безлистными деревьями залегли такие глубокие тени, что тропа – то, что ею казалось, – была почти не видна. Опасаясь потерять вестника в сгущающейся тьме, я шла за ним так близко, что несколько раз даже наступила на волочащийся подол его плаща. В конце концов, с нетерпеливым ворчанием он развернулся и подтолкнул меня вперед, направляя сквозь сумерки тяжелой рукой у меня на плече. Казалось, что мы шли очень долго. Я уже давно потеряла счет нашим поворотам среди возвышающихся валунов и густого сухого мелколесья. Мне оставалось только надеяться, что Мёртаг где-то поблизости, держится в пределах слышимости, если не в поле зрения. Человек, который пришел за мной в таверну, цыган средних лет, не знавший английского, наотрез отказался, чтобы его сопровождал кто-либо, кроме меня, выразительно указав сначала на Мёртага, а потом на землю – в знак того, что тот должен оставаться на месте. В это время года ночной холод наступал быстро, и мой толстый плащ едва защищал от внезапных порывов ледяного ветра, который налетал на нас на открытых пространствах пролесков. Я разрывалась между тревожными размышлениями о Джейми, проводящем холодные, сырые зимние496 ночи без крова, и волнением от мысли, что снова увижу его. У меня по позвоночнику пробежала дрожь, которая не имела ничего общего с холодом. Наконец мой провожатый заставил меня остановиться и, предупреждающе стиснув мое плечо, сошел с тропы и исчез. Я стояла так спокойно, насколько это было возможно, для тепла зажав ладони под мышками. Я была уверена, что мой проводник – или кто-то еще – вернется; хотя бы потому, что я ему не заплатила. Однако ветер проносился сквозь сухие заросли ежевики, словно призрак оленя, все еще охваченного паническим бегством от охотника. А сырость просачивалась сквозь швы моих башмаков: водоотталкивающая защита из жира выдры стерлась, и у меня не было возможности нанести ее заново. Мой провожатый появился столь же внезапно, как и ушел, вынудив меня прикусить язык при попытке подавить удивленный визг. Мотнув головой, он велел мне следовать за ним и отвел в сторону завесу сухого ольшаника, чтобы дать мне пройти. Вход в пещеру был узким. На уступе горел фонарь, обрисовывая силуэт высокой фигуры, которая повернулась в сторону входа навстречу мне. Я бросилась вперед, осознав даже раньше, чем прикоснулась к нему, что это не Джейми. Разочарование сразило меня, как удар в живот, и мне пришлось отступить назад и несколько раз сглотнуть, чтобы подавить вязкую желчь, подступившую к горлу. Я прижала руки к бокам, впиваясь кулаками в бедра, пока не почувствовала себя настолько спокойной, чтобы заговорить. – Далековато от ваших земель, не так ли? – произнесла я голосом, поразившим меня своим хладнокровием. Дугал Маккензи наблюдал за моей борьбой с самообладанием не без сочувствия на смуглом лице. Теперь он взял меня за локоть и повел дальше в пещеру. В дальней части было сложено несколько тюков – гораздо больше, чем может увезти одна лошадь. Значит, он не один. Но, что бы ни перевозили он и его люди, он предпочитал не демонстрировать это любопытным взглядам хозяев таверн и постоялых дворов. – Контрабанда, как я понимаю? – выговорила я, кивнув в сторону свертка. После чего спохватилась и сама ответила на свой вопрос: – Нет, не совсем контрабанда – груз для принца Карла, хм? Он не потрудился ответить мне, а сел на валун напротив меня, сложив руки на коленях. – У меня новости, – отрывисто произнес он. Я сделала глубокий вдох, собираясь с духом. Новости и, судя по выражению его лица, новости не очень хорошие. Я вдохнула еще раз, с трудом сглотнула и кивнула. – Рассказывайте. – Он жив, – сказал он, и самая большая глыба льда у меня в желудке растаяла. Дугал, внимательно наблюдая, склонил голову набок. Убедиться, не упаду ли я в обморок? Думалось мне смутно. Значения это не имело: я не упала. – Его схватили возле Килторлити, две недели назад, – продолжал Дугал, все еще наблюдая за мной. – Не его вина, просто не повезло. На повороте тропы он лицом к лицу столкнулся с шестью драгунами, и один из них его узнал. – Он ранен? Голос мой все еще оставался спокойным, но руки начали дрожать. Я прижала их к ногам, чтобы утихомирить. Дугал замотал головой. – Нет, как я слышал, – он помолчал с минуту. – Он в Уэнтуортской тюрьме, – неохотно произнес он. – Уэнтуорт, – машинально повторила я. Уэнтуортская тюрьма. Изначально одна из мощнейших пограничных крепостей, возведенная где-то в конце шестнадцатого столетия и периодически достраиваемая в течение последующих ста пятидесяти лет. Теперь огромная каменная груда занимала почти два акра497 земли, окруженной плотным кольцом трехфутовых498 стен из выветрившегося гранита. Но даже в гранитных стенах есть ворота, подумалось мне. Чтобы задать вопрос, я подняла глаза и увидела, что на лице Дугала все еще читалась нерешительность. – Что еще? – потребовала я объяснений. Карие глаза бесстрашно встретились с моими. – Три дня назад он предстал перед судом, – сказал Дугал. – И был приговорен к повешению. Глыба льда вернулась, причем не одна. Я закрыла глаза. – Сколько осталось? – спросила я. Мой голос прозвучал отдаленно даже для моих собственных ушей, и я снова открыла глаза, сморгнув, чтобы сфокусировать взгляд в мерцающем свете фонаря. Дугал покачал головой. – Я не знаю. Впрочем, недолго. Теперь мне дышалось чуть легче, и я смогла разжать кулаки. – Тогда нам лучше поспешить, – сказала я все так же спокойно. – Сколько с вами людей? Вместо ответа Дугал встал и подошел ко мне. Наклонившись, он взял меня за руки и заставил подняться. Выражение сочувствия вернулось, а глубокая печаль, скрывающаяся в его глазах, напугала меня больше, чем все сказанное им до сих пор. Он медленно покачал головой. – Нет, милая, – произнес он мягко. – Мы ничего не можем сделать. Охваченная паникой, я вырвала у него свои руки. – Можем! – выкрикнула я. – Должны! Вы сказали, что он еще жив! – И я сказал «недолго», – жестоко возразил он. – Парень в Уэнтуортской тюрьме, а не в яме для воров в Крейнсмуире! Они могут повесить его сегодня, или завтра, или не раньше следующей недели, судя по тому, что я знаю об этом деле, но ни за что на свете десять человек не смогут взять приступом Уэнтуортскую тюрьму! – Ах нет? – меня снова затрясло, но на этот раз от ярости. – Вы этого не знаете… Вы не представляете, что можно сделать! Просто не хотите рисковать собственной шкурой или вашей ничтожной… выгодой! – я осуждающе замахала рукой в сторону сложенных тюков. Дугал вцепился в меня, ухватив мои молотящие руки. В исступлении от горя и ярости я заколотила его в грудь. Он не обратил внимания на удары и обнял меня, крепко прижимая к себе и удерживая, пока я не перестала сопротивляться. – Клэр. Он впервые назвал меня по имени, и это напугало меня еще больше. – Клэр, – повторил он, ослабив хватку, так что я могла посмотреть на него снизу, – неужели ты думаешь, будто я не сделал бы все, что в моих силах, чтобы освободить парня, если бы видел хоть малейшую возможность? Черт побери, он же мой приемный сын! Но возможности нет – никакой! Он слегка встряхнул меня, чтобы усилить свои слова. – Джейми не допустил бы, чтобы я пожертвовал жизнью хороших людей ради бесполезной авантюры. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Я больше не могла сдерживать слезы. Они обожгли мои заледеневшие щеки, и я оттолкнула его, пытаясь высвободиться. Но он обнял меня еще крепче, стараясь прижать мою голову к своему плечу. – Клэр, дорогая моя, – произнес он гораздо нежнее. – Мое сердце болит за парня – и за тебя. Уедем со мной. Я увезу тебя в безопасное место. В мой собственный дом, – и он добавил поспешно, почувствовав, как я напряглась. – Не в Леох. – В ваш дом? – медленно проговорила я. В моем сознании начало зарождаться ужасное подозрение. – Да, – ответил он. – Ты же не думала, что я отвезу тебя обратно в Крейнсмуир, правда? – он скупо улыбнулся, прежде чем суровые черты лица снова сделались серьезными. – Нет. Я увезу тебя в Бианахк. Там ты будешь в безопасности. – В безопасности? – выдавила я. – Или в бессилии? От тона моего голоса его руки разжались. – Что ты хочешь сказать? Обходительный голос в одночасье похолодел. Мне и самой стало холодно, и, отходя от него, я плотнее запахнула плащ. – Вы удерживали Джейми вдали от дома, сказав ему, что его сестра родила Рэндаллу ребенка, – произнесла я, – чтобы у вас и вашего драгоценного братца была надежда переманить его в свой лагерь. Но теперь он у англичан, и вы утратили всякую возможность контролировать собственность через Джейми. Сглотнув, я отступила еще на шаг. – Вы принимали участие в брачном контракте вашей сестры. Именно по вашему настоянию – вашему и Колума – Брох-Туарах мог принадлежать женщине. Вы считаете, что если Джейми умрет, Брох-Туарах достанется мне – или вам, если вы уговорами или силой заставите меня выйти за вас замуж. – Что?! – в его голосе звучало недоверие. – Ты думаешь… ты думаешь, что все это какой-то заговор? Святая Агнесса! Ты думаешь, я тебе лгу? Я покачала головой, держась на расстоянии. Ни на йоту я ему не доверяла. – Нет, я верю вам. Если бы Джейми не был в тюрьме, вы бы никогда не посмели сказать мне, что он там. Это слишком легко проверить. И я не думаю, что вы выдали его англичанам – даже вы не могли бы так поступить со своими родными. Кроме того, если бы вы так сделали и слух об этом когда-нибудь дошел до ваших людей, они бы отвернулись от вас через секунду. Они многое от вас стерпели бы, но не предательство по отношению к кровному родственнику. Пока я говорила, мне кое-что вспомнилось. – Это вы напали на Джейми возле границы в прошлом году? Густые брови удивленно приподнялись. – Я? Нет! Я нашел парня при смерти и спас его! Разве похоже, что я хотел причинить ему вред? Под прикрытием плаща я провела рукой по бедру, нащупав успокаивающую тяжесть своего кинжала. – Если это сделали не вы, то кто же? – Я не знаю, – красивое лицо выглядело настороженным, но ничего не скрывало. – Это был один из троих – сломленных людей, изгоев, – которые тогда промышляли с Джейми. Все они обвиняли друг друга, и выяснить правду в том деле не было никакой возможности, даже тогда. Он дернулся, и дорожный плащ соскользнул с одного широкого плеча. – Теперь это уже не имеет особого значения: двое из них мертвы, а третий в тюрьме. По другой причине, но это не так уж важно, как по-твоему? – Да, вряд ли. В каком-то смысле я испытала облегчение, выяснив, что, кем бы еще он ни был, он все же не убийца. У него не было причин лгать мне сейчас: насколько он знал, я была совершенно беспомощна. Наедине он мог заставить меня делать все, что ему заблагорассудится. Или, во всяком случае, он, похоже, так думал. Я покрепче ухватилась за рукоять дирка. Пещера освещалась плохо, но я следила внимательно и заметила, как у него на лице на мгновение промелькнула нерешительность, пока он обдумывал свой следующий ход. Он шагнул ко мне, протягивая руку, но остановился, увидев, что я отпрянула. – Клэр. Моя милая Клэр. Голос теперь смягчился, и он заискивающе легко провел ладонью по моей руке. Итак, он решил попробовать обольщение, а не принуждение. – Я понимаю, почему ты так холодно говоришь со мной и почему плохо обо мне думаешь. Ты знаешь, что я сгораю от желания к тебе, Клэр. Так и есть – я желаю тебя с той ночи собрания, когда поцеловал твои сладкие губы. Два его пальца легонько касались моего плеча, медленно приближаясь к шее. – Будь я свободным, когда Рэндалл тебе угрожал, то сам женился на тебе тогда же и послал этого человека к дьяволу ради тебя. Он постепенно придвигался всем телом, прижимая меня к каменной стене пещеры. Кончики его пальцев переместились к моему горлу, очерчивая контуры застежки у меня на плаще. Должно быть, тут он увидел мое лицо, потому что остановился, хотя и не убрал руку, чуть задержав ее там, где на шее учащенно бился пульс. – И все же, – продолжал он, – даже с моими чувствами, – потому что я больше не стану скрывать их от тебя, – и все же, ты же не думаешь, что я оставил бы Джейми, если бы существовала малейшая надежда спасти его? Джейми Фрейзер мне почти как сын! – Не совсем, – сказала я. – Есть же родной сын. Или, может, уже два? Пальцы у меня на горле усилили давление, всего на секунду, и тут же расслабились. – Что ты хочешь сказать? И на сей раз всякое притворство, любые уловки стали ненужными. Карие глаза смотрели пристально, а полные губы в рыжеватой бороде сжались в напряженную линию. Он был очень большой и находился ко мне чересчур близко. Но я зашла уже слишком далеко, чтобы осторожничать. – Это значит, что я знаю, кто настоящий отец Хэмиша, – заявила я. Он ожидал чего-то подобного и вполне владел своим лицом, но последний месяц, проведенный за гаданием, не прошел даром. Я заметила ничтожную вспышку смятения, от которого расширились глаза, и поспешно подавленный внезапный страх, из-за которого напряглись уголки рта. Точно в цель! Несмотря на опасность, я испытала миг неистового ликования. Выходит, я оказалась права, и это знание может стать тем оружием, в котором я нуждалась. – Знаешь, стало быть? – тихо проговорил он. – Да, – подтвердила я, – и полагаю, что Колум знает тоже. Это ненадолго сбило его с толку. Карие глаза сузились, и я на мгновение задумалась, вооружен ли он. – Думаю, какое-то время он считал, что это Джейми, – проговорила я, глядя прямо ему в глаза. – Из-за слухов. Должно быть, их пустили вы, снабжая ими Гейлис Дункан. Зачем? Из-за того, что Колум заподозрил Джейми и начал расспрашивать Летицию? Она бы не смогла долго ему противиться. Или Гейли решила, что вы – любовник Летиции, а вы сказали ей о Джейми, чтобы успокоить ее подозрения? Она женщина ревнивая, но теперь у нее не должно быть причин покрывать вас. Дугал жестоко улыбнулся. Лед из его глаз больше не уходил. – Да, не должно, – согласился он, по-прежнему тихим голосом. – Ведьма мертва. – Мертва! Потрясение, должно быть, проявилось на моем лице так же ясно, как и в голосе. Его улыбка сделалась шире. – О да, – сказал он. – Сожжена. Засунута ногами вперед в бочку со смолой и обложена сухим торфом. Привязана к столбу и зажжена, словно факел. Отправлена к дьяволу в столбе пламени под ветвями рябины. Сначала я подумала, что это безжалостное перечисление подробностей предназначалось для того, чтобы произвести впечатление на меня, но я ошиблась. Я отодвинулась в сторону, и когда свет по-новому высветил ему лицо, смогла разглядеть у него вокруг глаз горестные морщинки. То есть это был не перечень ужасов, а самобичевание. В сложившихся обстоятельствах я не испытала к нему жалости. – Значит, вы ее любили, – холодно произнесла я. – Много пользы это ей принесло. Или ребенку. Что вы с ним сделали? Он пожал плечами. – Видел, что его пристроили в хороший дом. Сын, и здоровый ребенок, хотя его мать была ведьмой и блудницей. – А его отец – блудник и предатель, – огрызнулась я. – Ваша жена, ваша любовница, ваш племянник, ваш брат… есть хоть кто-то, кого вы не предали и не обманули? Вы… вы… – я захлебнулась словами, от отвращения меня затошнило. – Не знаю, почему я удивляюсь, – выдавила я, стараясь говорить спокойнее. – Если вы не храните верность вашему королю, полагаю, нет причин думать, что вы также станете хранить ее по отношению к племяннику или брату. Он резко повернул голову и уставился на меня. Поднял густые темные брови, той же формы что у Колума, у Джейми, у Хэмиша. Глубоко посаженные глаза, широкие скулы, великолепно вылепленный череп. Наследие старого Джейкоба Маккензи оказалось весьма ощутимым. Большая ладонь сильно сжала мое плечо. – Моему брату? Ты думаешь, я предал своего брата? По какой-то причине это его задело; лицо потемнело от гнева. – Вы только что признались в этом! И тут я догадалась. – Вы оба, – сказала я медленно. – Вы с Колумом сделали это вместе. Вместе, как и всегда все делаете. Я убрала его руку со своего плеча и отбросила ее от себя. – Колум не стал бы вождем, если бы вы не воевали вместо него. Он не смог бы сохранить клан, если бы вы не ездили вместо него, собирая арендную плату и улаживая претензии. Он не мог ездить верхом, не мог путешествовать. И не мог зачать сына, чтобы передать ему власть вождя. А у вас не было сына от Моры. Вы поклялись быть его руками и ногами, – к этому времени я уже начала впадать чуть ли не в истерику, – почему бы вам также не стать его членом? Дугал уже растерял свой гнев; какое-то время он стоял, задумчиво за мной наблюдая. Решив, что деваться мне некуда, он уселся на один из тюков с добром и подождал, пока я закончу. – Итак, вы сделали это с ведома Колума. А Летиция была согласна? Понимая теперь, какой безжалостностью они отличались, я бы ничуть не удивилась, если братья Маккензи ее заставили. Дугал кивнул. Его гнев испарился. – О да, весьма охотно. Я ей не особенно нравился, но она хотела ребенка – настолько, чтобы уложить меня к себе в постель на три месяца, которые понадобились, чтобы зачать Хэмиша. А еще это было чертовски скучное занятие, – задумчиво добавил Дугал, соскребая с каблука частички грязи. – Все равно что совокупляться с теплой миской молочного пудинга. – И вы сказали Колуму об этом? – спросила я. Уловив в моем голосе резкость, он поднял глаза. Какое-то время он невозмутимо меня рассматривал, а потом легкая улыбка осветила его лицо. – Нет, – произнес он глухо. – Нет, этого я ему не сказал. Он опустил взгляд на свои руки, перевернув их, будто ожидая найти некую тайну, скрытую в линиях на ладонях. – Я ему сказал, – тихо заговорил он, не глядя на меня, – что она нежная и сладкая, как спелый персик, и в ней есть все, что мужчина может пожелать от женщины. Он резко сжал руки и посмотрел на меня, мимолетный взгляд брата Колума в очередной раз потонул в язвительных глазах Дугала Маккензи. – Нежная и сладкая – не совсем то, что я бы сказал о тебе, – заметил он. – Но все, что мужчина может пожелать… Глубоко посаженные карие глаза медленно скользнули сверху вниз вдоль моего тела, задержавшись на выпуклостях груди и бедер, заметных под распахнутым плащом. Пока он наблюдал за мной, одна рука бессознательно блуждала туда-сюда, чуть поглаживая мускулистую ляжку. – Кто знает? – произнес он, будто обращаясь к самому себе. – Я мог бы иметь еще одного сына – законного на этот раз. Правда, – он оценивающе наклонил голову, глядя на мой живот, – этого пока не получилось с Джейми. Возможно, ты бесплодна. Но я рискну. В любом случае, поместье того стоит. Он вдруг поднялся и шагнул в мою сторону. – Кто знает? – повторил он очень тихо. – Если бы я вспахивал эту хорошенькую каштановую бороздку и каждый день глубоко засевал ее… Тени на стене пещеры вдруг сдвинулись, когда он сделал ко мне еще шаг. – Вы не очень-то торопились, – сказала я раздраженно. На его лице появилось выражение недоверчивого изумления, прежде чем он понял, что я смотрю мимо него, в сторону входа в пещеру. – Мне казалось невежливым вмешиваться, – произнес Мёртаг, проникая в пещеру вслед за заряженной парой кремнёвых пистолетов. Один он наставил на Дугала, а другим жестикулировал. – Если вы не собираетесь принять это последнее предложение прямо сейчас, я бы посоветовал вам уйти. Но если вы всерьез намерены согласиться, тогда уйду я. – Никто пока не уходит, – коротко бросила я. – Сядьте, – обратилась я к Дугалу. Он по-прежнему стоял, уставившись на Мёртага, как на наваждение. – Где Руперт? – потребовал он объяснений, обретя дар речи. – Ах, Руперт… – Мёртаг задумчиво почесал подбородок дулом одного из пистолетов. – Скорее всего, он уже добрался до Белладрума. Должен вернуться до рассвета, – любезно добавил он, – с бочонком рома, за которым, как он думает, вы его послали. Остальные ваши люди все еще спят в Куинборо. Дугалу хватило достоинства рассмеяться, хотя и вынужденно. Он снова сел, положив руки на колени, и переводил взгляд с меня на Мёртага и обратно. Ненадолго воцарилась тишина. – Ну? – осведомился Дугал. – Что теперь? А вот это, осознала я, весьма подходящий вопрос. Удивленная тем, что вместо Джейми обнаружила Дугала, потрясенная его откровениями и взбешенная его последующими предложениями, я не успела подумать, что следует делать. К счастью, Мёртаг подготовился лучше. Ну, в конце концов, он не был занят тем, чтобы отбиваться от развратных ухаживаний. – Нам нужны деньги, – не задумываясь, заявил он. – И люди. Он оценивающим взглядом окинул тюки, уложенные у стены. – Нет, – вдумчиво сказал он. – Это для короля Якова. Но мы возьмем те, что у вас при себе. Маленькие черные глазки снова обратились к Дугалу, и дуло одного из пистолетов осторожно указало куда-то в районе его споррана. Единственное, что можно сказать о жизни в Хайленде, так это то, что она, по-видимому, прививает каждому определенное фаталистическое мироощущение. Вздохнув, Дугал запустил руку в спорран и бросил к моим ногам небольшой кошелек. – Двадцать золотых и тридцать с чем-то шиллингов, – сказал он, подняв одну бровь в мою сторону. – Берите, и не стоит благодарности. Заметив мой скептический взгляд, он покачал головой. – Нет, я не шучу. Думайте обо мне, что хотите. Джейми – сын моей сестры, и если вы сможете его освободить, да поможет вам Бог. Но у вас не получится, – его тон был непреклонным. Он посмотрел на Мёртага, все еще державшего пистолеты наготове. – Что касается людей, то нет. Если вы с девицей собираетесь покончить жизнь самоубийством, я вас удержать не смогу. Я даже предлагаю похоронить вас, по обе стороны от Джейми. Но вы не захватите моих людей с собой в ад, с пистолетами или без. Он скрестил руки на груди и прислонился к стене пещеры, спокойно наблюдая за нами. Руки Мёртага не отклонялись от цели. А вот его взгляд метнулся в мою сторону. Хочу ли я, чтобы он выстрелил? – Давайте заключим сделку, – сказала я. Дугал приподнял бровь. – Вы сейчас в несколько лучшем положении для заключения сделок, чем я, – заметил он. – Что вы предлагаете? – Позвольте мне поговорить с вашими людьми, – сказала я. – И если они пойдут со мной по собственной воле, отпустите их. Если нет, мы уйдем так же, как пришли – и даже вернем вам кошелек. Одна сторона его рта изогнулась в кривой улыбке. Он внимательно оглядел меня, как бы оценивая мое умение убеждать и ораторское искусство. После чего снова сел, положив руки на колени. И один раз кивнул: – Договорились, – заключил он.
В конечном счете мы покинули ущелье и пещеру с кошельком Дугала и пятью людьми, помимо Мёртага и меня: Рупертом, Джоном Уитлоу, Уилли Макмёртри и братьями-близнецами Руфусом и Джорди Коултерами. Решение Руперта повлияло на остальных; я до сих пор представляла – с чувством мрачного удовлетворения – выражение лица Дугала, когда его приземистый чернобородый помощник вдумчиво поглядел на меня, потом похлопал по дагам на поясе и сказал: – Да, милочка, почему бы и нет? До Уэнтуортской тюрьмы было отсюда тридцать пять миль499. Полчаса езды на скоростном автомобиле по хорошим дорогам. Два дня тяжелого пути верхом на лошадях по наполовину замерзшей грязи. Недолго. Слова Дугала отдавались эхом у меня в ушах и удерживали меня в седле еще долго после того, как я дошла до той стадии, когда могла упасть от переутомления. Мое тело напрягалось до предела, чтобы удержаться в седле на протяжении долгих утомительных миль, но разум был открыт для беспокойства. Чтобы отвлечься от мыслей о Джейми, я проводила время, вспоминая беседу с Дугалом в пещере. И последнее, что он мне сказал. Стоя снаружи маленькой пещеры и дожидаясь, пока Руперт и его спутники выведут своих коней из укрытия высоко в ущелье, Дугал внезапно повернулся ко мне. – У меня послание для тебя, – сказал он. – От ведьмы. – От Гейли? – сказать, что я была удивлена, значило ничего не сказать. Я не могла разглядеть его лица в темноте, но увидела, как он утвердительно наклонил голову. – Я виделся с ней однажды, – проговорил он тихо, – когда приходил забирать ребенка. В других обстоятельствах я, возможно, прониклась бы к нему хоть каким-то сочувствием: он в последний раз расставался со своей любовницей, приговоренной к сожжению на костре, держа на руках их общего ребенка, сына, которого он никогда не сможет признать. В действительности, голос мой оставался равнодушным. – Что же она сказала? Он помолчал; я точно не знала, то было просто нежелание делиться информацией, или он хотел быть уверенным в своих словах. Очевидно, последнее, потому что заговорил он с осторожностью. – Она сказала, что если я когда-либо увижу тебя снова, то должен передать тебе две вещи, в точности как она произнесла их. Первая: «Я думаю, что это возможно, но не знаю наверняка». А вторая… вторая – просто цифры. Она заставила меня повторить их, чтобы убедиться, что я правильно запомнил, потому что должен был передать их тебе в определенном порядке. Эти цифры: один, девять, шесть и восемь500. Высокая фигура вопрошающе повернулась ко мне в темноте. – Для тебя это что-нибудь значит? – Нет, – ответила я и развернулась к своей лошади. Но оно, разумеется, для меня кое-что значило. «Я думаю, что это возможно». Под этим она могла подразумевать только одно. Она думала, хоть и не знала точно, что можно вернуться обратно, через круг камней, в свое время. Очевидно, она сама не пыталась, а решила – на свою беду – остаться. Вероятно, у нее были на то свои причины. Может быть, Дугал? Что касается цифр, думаю, я тоже поняла, что они значат. Ему она произнесла их по отдельности, ради соблюдения тайны, которая, должно быть, к этому времени прочно укоренилась в ней, но на самом деле все они были частью одного числа. Один, девять, шесть, восемь. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. Год, из которого она исчезла в прошлом. Я ощутила легкий всплеск любопытства, и глубокое сожаление. Как досадно, что я не увидела метку от прививки у нее на руке, пока не стало слишком поздно! И все же, если бы я увидела ее раньше, вернулась бы в круг камней – возможно, с ее помощью – и оставила бы Джейми? Джейми. Мысль о нем давила на мое сознание свинцовой тяжестью, как маятник, медленно раскачивающийся на конце нити. Недолго. Дорога тянулась перед нами бесконечная и тоскливая, иногда совсем исчезая среди замерзших болот и открытых участков воды, которые когда-то были лугами и вересковыми пустошами. Под холодным моросящим дождем, который скоро должен был обернуться снегом, мы достигли нашей цели ближе к вечеру второго дня. Здание вырисовывалось черным на фоне затянутого тучами неба. Построенное в форме гигантского куба, со стороной в четыреста футов501, с башней на каждом углу, оно вмещало триста заключенных плюс сорок солдат гарнизона и их командира, штатского коменданта и его подчиненных, а также четыре дюжины поваров, вспомогательный персонал, конюхов и прочую обслугу, необходимую для управления этим заведением. Уэнтуортская тюрьма. Я подняла глаза на грозные стены из зеленоватого аргайлского гранита толщиной в два фута502 у основания. Стены тут и там пронизывали крошечные окошки. В некоторых из них начинал мерцать свет. Другие, соответствовавшие, как я предположила, камерам узников, оставались темными. Я сглотнула. Увидев массивное сооружение с его неприступными стенами, монументальными воротами и охраной в красных мундирах, я начала терзаться сомнениями. – Что если… – во рту у меня пересохло, и мне пришлось остановиться и облизать губы, – что если мы не сможем этого сделать? Выражение лица Мёртага было таким же, как и всегда: с угрюмо сжатым ртом и суровое, острый подбородок скрывался в грязном вороте рубашки. Когда он повернулся ко мне, оно не изменилось. – Тогда Дугал похоронит нас вместе с ним, по обе стороны, – ответил он. – Идем, у нас еще много дел.
===
493. Шотландская приграничная баллада. Имеет множество вариантов текста, в том числе написанные Вальтером Скоттом и Робертом Бернсом. 494. Спекуляция в переносном смысле – использование каких-либо обстоятельств, чьих-либо затруднений в своих интересах, своих планах. 495. 3,22 км. 496. В оригинале: осенние. 497. Почти 81 сотка. 498. 0,91 м. 499. 56,33 км. 500. В оригинале «one, nine, six, and seven». Но в следующей книге «Стрекоза в янтаре» действие романа происходит в 1968 году. 501. 121,92 м. 502. 0,61 м.
Дата: Понедельник, 22.08.2022, 23:46 | Сообщение # 67
Виконт
Сообщений: 409
Часть седьмая. Убежище
Глава 35. Уэнтуортская тюрьма
Сэр Флетчер Гордон был низеньким и дородным мужчиной, чей полосатый шелковый жилет обтягивал его, словно вторая кожа. С покатыми плечами и толстопузый, он скорее походил на большой окорок, усевшийся в комендантское кресло со спинкой в виде колеса503. Лысая голова и насыщенный розовый цвет его лица ничуть не развеивали этого впечатления, хотя вряд ли окорок мог похвастаться такими ярко-голубыми глазами. Он перелистывал стопку бумаг на своем письменном столе медленным, неторопливым движением указательного пальца. – Да, вот оно, – произнес он после бесконечной паузы, затраченной на чтение страницы. – Фрейзер, Джеймс. Обвиняется в убийстве. Приговорен к повешению. Так, где же приказ об исполнении решения суда? Он снова умолк, близоруко перетасовывая бумаги. Я глубоко впилась пальцами в атлас моего ридикюля, прикладывая усилия, чтобы мое лицо оставалось бесстрастным. – А, да. День казни – 23 декабря. Да, он еще у нас. Я сглотнула и ослабила хватку на сумочке, разрываясь между ликованием и тревогой. Значит, он пока жив. Еще два дня. И он близко, где-то в том же здании, что и я. Осознание этого хлынуло по моим венам вместе с выбросом адреналина, и руки у меня задрожали. Я подалась вперед в кресле для посетителей, стараясь выглядеть обаятельно трогательной. – Могу я повидать его, сэр Флетчер? Совсем ненадолго, если он… быть может, он захочет, чтобы я передала весточку его семье? Под видом английской приятельницы семейства Фрейзер мне довольно легко удалось получить пропуск в Уэнтуорт и в кабинет сэра Флетчера, штатского коменданта тюрьмы. Просить о встрече с Джейми было опасно: не зная о моем прикрытии, он вполне мог выдать меня, если бы увидел внезапно, без предупреждения. По правде говоря, я и сама могла себя выдать; я совершенно не была уверена, что смогу сохранить шаткое самообладание, если его увижу. Но очевидно, что следующий шаг – выяснить, где он находится; шансы разыскать его в этом огромном каменном крольчатнике без указания направления сводились практически к нулю. Сэр Флетчер, размышляя, сдвинул брови. Совершенно ясно, что он счел подобную просьбу со стороны всего лишь приятельницы семьи нежелательной, но бесчувственным он не был. В конце концов, он неохотно покачал головой. – Нет, дорогая моя. Нет, боюсь, что в самом деле не могу этого позволить. В настоящее время у нас все переполнено, и нет необходимых условий, чтобы разрешать личные встречи. А этот человек сейчас в… – он снова сверился со своей стопкой бумаг, – в одной из больших камер в западном блоке, с другими приговоренными к смертной казни преступниками. Для вас было бы крайне рискованно навещать его там… или вообще навещать. Этот человек – опасный заключенный, понимаете, здесь указано, что с момента появления мы держим его в цепях. Я снова стиснула сумочку, на сей раз, чтобы его не ударить. Он в очередной раз покачал головой, пухлая грудь вздымалась и опускалась от затрудненного дыхания. – Нет, если бы вы были непосредственно членом семьи, возможно… – сморгнув, он поднял глаза. Я крепко сжала челюсти, полная решимости ничем себя не выдать. Безусловно, в данных обстоятельствах небольшое проявление волнения вполне допустимо. – Но, может, дорогая моя… – казалось, на него снизошло озарение. Он тяжело поднялся на ноги и подошел к внутренней двери, где на карауле стоял солдат в обмундировании. Он что-то пробормотал этому мужчине, тот кивнул один раз и исчез. Сэр Флетчер вернулся к своему письменному столу, задержавшись по пути, чтобы достать графин и бокалы с верхней полки шкафа. Я приняла предложенный им кларет – мне это было необходимо. Мы оба уже выпили половину второго бокала, когда вернулся караульный. Он вошел без приглашения, поставил на стол рядом с сэром Флетчером деревянную коробку и развернулся, собираясь снова выйти. Я перехватила его взгляд, задержавшийся на мне, и скромно опустила глаза. На мне было платье, позаимствованное у знакомой Руперту дамы из ближайшего городка, и по запаху, которым пропиталось платье и подходящий к нему ридикюль, я довольно хорошо представляла, что за профессия у этой конкретной дамы. Я надеялась, что караульный не узнал платья. Осушив бокал, сэр Флетчер поставил его на стол и придвинул к себе коробку. То была простая квадратная коробка из необработанного дерева с выдвижной крышкой. На крышке мелом были выведены буквы. Я могла прочесть их даже вверх ногами. «ФРЕЙЗЕР», гласили они. Сэр Флетчер сдвинул крышку, ненадолго заглянул внутрь, после чего закрыл коробку и подтолкнул ее ко мне. – Личные вещи заключенного, – объяснил он. – Обычно мы отсылаем их тому, кого заключенный указывает в качестве ближайшего родственника, после казни. Однако этот человек, – он покачал головой, – вообще отказался хоть что-то сообщить о своей семье. Какие-то разногласия, без сомнения. Ничего необычного, естественно, но в данных обстоятельствах прискорбно. Я не решаюсь обратиться с просьбой, мистрис Бичем, но я подумал, что, возможно, поскольку вы знакомы с семьей, вы возьмете на себя смелость передать его вещи соответствующему лицу? Я не доверяла своему голосу, так что кивнула и уткнулась носом в свой бокал с кларетом. Сэр Флетчер, казалось, испытал облегчение, то ли от того, что пристроил коробку, то ли от мысли о моем скором уходе. Дыша чуть с присвистом, он откинулся на спинку и широко улыбнулся мне. – Это очень любезно с вашей стороны, мистрис Бичем. Знаю, что для молодой чувствительной женщины это, несомненно, тягостная обязанность и, уверяю вас, я очень ценю вашу доброту и то, что вы взяли это на себя. – Н-не стоит, – с запинкой пробормотала я. Я сумела встать и подняла коробку. Размером примерно восемь504 на шесть505 дюймов, и четыре или пять дюймов506 глубиной. Маленькую и легкую коробку, хранящую все, что осталось от человеческой жизни. Я знала, что там лежало. Три рыболовные лески, аккуратно смотанные; пробка с рыболовными крючками; кремень и кресало; небольшой осколок стекла, края которого затупились от времени; разные мелкие камешки, занятные на вид или приятные на ощупь; высушенная лапка крота, что использовалась как оберег от ревматизма. Библия – или, может, они позволили ему оставить ее у себя? Я на это надеялась. Кольцо с рубином, если его не украли. И маленькая деревянная змейка, вырезанная из вишневого дерева, с нацарапанным на обратной стороне именем: «СОНИ». Я остановилась у двери, вцепившись пальцами в косяк, чтобы не упасть. Сэр Флетчер, любезно следовавший за мной, чтобы проводить, немедленно оказался рядом. – Мистрис Бичем! Вам дурно, дорогая? Караульный, стул! Я почувствовала, как у меня на щеках выступили капельки холодного пота, но мне удалось улыбнуться и отмахнуться от предложенного стула. Больше всего на свете я жаждала выбраться отсюда – мне требовался свежий воздух, и как можно больше. И мне нужно было остаться одной, чтобы выплакаться. – Нет, со мной все хорошо, – произнесла я, стараясь, чтобы это прозвучало убедительно. – Просто… пожалуй, здесь немного душно. Да, со мной все будет в полном порядке. В любом случае, мой грум ждет снаружи. Пока я заставляла себя выпрямиться и улыбнуться, мне в голову пришла одна мысль. Возможно, это не поможет, но и не навредит. – О, сэр Флетчер… По-прежнему обеспокоенный моим внешним видом, он был сама галантность и внимание. – Да, дорогая моя? – Мне пришло в голову… Как печально, что молодой человек в подобном положении чуждается своей семьи. Я подумала, что возможно… он захочет написать им – примирительное письмо, например? Я бы с радостью передала его… матери. – Вы сама заботливость, моя дорогая, – теперь, когда оказалось, что я все-таки не собираюсь падать на его ковер, сэр Флетчер повеселел. – Конечно. Я поинтересуюсь. Где вы остановились, дорогая? Если письмо будет, я перешлю его вам. – Ну, – улыбка у меня получалась все лучше, хоть она и казалась приклеенной к моему лицу. – Пока все довольно неопределенно. В городе у меня есть несколько родственников и близких знакомых, у которых, боюсь, мне придется оставаться поочередно, чтобы, видите ли, никого не обидеть, – я выдавила из себя смешок. – Поэтому, если вас это не слишком обеспокоит, пожалуй, мой грум мог бы заглянуть и справиться о письме? – Конечно, конечно! Это будет превосходно, дорогая моя. Превосходно! И, бросив быстрый взгляд на свой графин, он взял меня под руку, чтобы проводить до ворот.
***
– Лучше, милочка? – Руперт раздвинул копну моих волос, чтобы заглянуть мне в лицо. – Вы похожи на недовяленое свиное брюхо. Вот, глотните еще немного. Я покачала головой в ответ на предложенную фляжку с виски и села, вытирая лицо влажной тряпицей, которую он положил мне на лицо. – Нет, со мной уже все в порядке. В сопровождении Мёртага, который нарядился моим грумом, я едва успела отъехать за пределы видимости тюрьмы, после чего соскользнула с лошади, и меня вырвало на снег. Там я и оставалась, рыдая и прижимая к груди коробку Джейми, пока Мёртаг собственной персоной не поднял меня, заставил сесть в седло и препроводил на маленький постоялый двор в городе Уэнтуорт, где Руперт нашел жилье. Мы расположились в верхней комнате, откуда в сгущающихся сумерках еле виднелась громада тюрьмы. – Так парень мертв? Широкое лицо Руперта, наполовину скрытое бородой, было серьезным и добрым, без малейших следов его обычного фиглярства. Я замотала головой и глубоко вдохнула. – Пока нет. Выслушав мой рассказ, Руперт начал медленно расхаживать по комнате, в раздумье поджимая и выпячивая губы. Мёртаг, как всегда, сидел спокойно, его черты не выказывали ни малейших признаков волнения. Я подумала, что из него получился бы отличный игрок в покер. Руперт развернулся и со вздохом опустился рядом со мной на кровать. – Ну, он все еще жив, а это самое главное. Но будь я проклят, если знаю, что делать дальше. У нас нет возможности попасть в это место. – Нет, есть, – внезапно заговорил Мёртаг. – Благодаря тому, что девчонка подумала о письме. – Мммфм. Но это один человек. И только до кабинета коменданта. Но да, есть с чего начать, – Руперт вытащил свой дирк и рассеянно почесал кончиком в густой бороде. – Место для поисков чертовски большое. – Я знаю, где он, – сказала я, испытав облегчение благодаря строящимся планам и осознанию, что мои спутники не сдавались, каким бы безнадежным ни казалось наше предприятие. – Во всяком случае, знаю, в каком он крыле. – Вот как? Хм, – он убрал дирк на место и снова принялся ходить по комнате, потом остановился и спросил: – Сколько у вас денег, девушка? Я пошарила в кармане платья. При мне были кошелек Дугала, деньги, которые Дженни вынудила меня взять, и моя нитка жемчуга. От жемчуга Руперт отказался, но взял кошелек, струйкой высыпав монеты на свою вместительную ладонь. – Этого хватит, – сказал он, для эксперимента позвякивая ими. Покосился на близнецов Коултеров: – Вы двое и Уилли – пойдете со мной. Джон и Мёртаг пусть остаются здесь с девушкой. – Куда вы собрались? – спросила я. Он высыпал монеты в свой спорран, придержав одну, которую задумчиво подбрасывал в воздух. – О, – туманно выдал он. – Так уж вышло, что есть еще один постоялый двор, на другом конце города. Караульные из тюрьмы заходят туда в свободное от службы время, потому как он ближе, и выпивка на пенни дешевле. Он подбросил монету большим пальцем и, развернув кисть, поймал ее костяшками двух пальцев. Я наблюдала за ним, начиная догадываться, что он задумал. – И если это так? – произнесла я. – Не думаю, что они еще и в карты там играют, ну? – Откуда мне знать, милочка, откуда мне знать, – ответил он. Он подбросил монету еще раз и, схлопнув ладони, поймал ее, после чего развел руками в стороны, чтобы продемонстрировать лишь пустоту. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами в черной бороде. – Но мы можем пойти и проверить, не так ли? – он щелкнул пальцами, и между ними снова появилась монета.
***
На следующий день, в начале второго часа, я вновь прошла под зубчатой опускной решеткой, что охраняла ворота Уэнтуорта с момента их постройки в конце шестнадцатого столетия. За последующие двести лет она почти не утратила своего устрашающего вида, и я для храбрости потрогала кинжал у себя в кармане. Судя по информации, добытой Рупертом и его помощниками-соглядатаями от тюремной стражи во время их вылазки накануне вечером, сэр Флетчер именно сейчас должен был наслаждаться полуденной трапезой. Пошатываясь, они заявились незадолго до рассвета, с красными глазами и провонявшие элем. В ответ на все мои расспросы Руперт только и сказал: «Ай, милочка, чтобы выиграть, нужна только удача. Чтобы проиграть – мастерство!» Потом он свернулся калачиком в углу и крепко уснул, предоставив мне от бессилия мерить шагами пол, чем я занималась и всю ночь до этого. Однако через час он проснулся, трезвый и здравомыслящий, и изложил зачатки плана, который я должна была претворить в жизнь. – Сэр Флетчер не позволяет никому и ничему мешать ему принимать пищу, – сказал он. – Любому, кто пожелает его видеть, просто придется желать этого до тех пор, пока он не покончит с едой и питьем. А после полуденной трапезы у него вошло в привычку удаляться в свои покои, чтобы вздремнуть. Мёртаг под видом моего грума приехал на четверть часа раньше и был пропущен без затруднений. Предполагалось, что его отведут в кабинет сэра Флетчера и попросят подождать. Находясь там, он должен был обыскать кабинет, в первую очередь, чтобы найти план западного крыла, а затем, на всякий случай, – связку ключей, позволяющих открыть камеры. Я чуть задержалась, глянув на небо, чтобы прикинуть время. Если я появлюсь до того, как он усядется, мне могут предложить присоединиться к сэру Флетчеру за обедом, что было бы крайне нежелательно. Впрочем, картежные знакомцы Руперта из караула заверили его, что привычки коменданта неизменны: гонг к обеду раздается ровно в час, а через пять минут подают суп. У входа дежурил тот же караульный, что и накануне. Он удивился, но приветствовал меня любезно. – Такая досада, – заговорила я. – Мне хотелось, чтобы мой грум передал сэру Флетчеру маленький подарок в благодарность за его доброту ко мне вчера. Но я обнаружила, что этот глупец умчался без него, и поэтому мне пришлось самой ехать за ним следом в надежде его догнать. Он уже прибыл? Я показала маленький сверток у меня в руках и улыбнулась, подумав, что это помогло бы, будь у меня ямочки на щеках. Но раз уж их не было, я ограничилась демонстрацией ослепительных зубов. Этого оказалось достаточно. Меня пропустили и повели по тюремным коридорам к кабинету коменданта. Хотя эта часть крепости была прилично обставлена, сложно было принять это здание за что-либо иное, кроме тюрьмы. В этом месте стоял запах, который я воспринимала как запах страдания и страха, хотя подозревала, что то был всего лишь душок векового запустения и отсутствия канализации. Караульный пропустил меня в коридоре вперед, следуя за мной осторожно, чтобы не наступить мне на плащ. И чертовски хорошо, что он так сделал, потому что я свернула за угол в сторону кабинета сэра Флетчера за несколько футов до него и как раз вовремя, чтобы через распахнутую дверь увидеть Мёртага, волочащего бесчувственное тело кабинетного дежурного за огромный письменный стол. Я отступила на шаг и уронила свой сверток на каменный пол. Раздался звук бьющегося стекла, и воздух наполнился удушающим ароматом персикового бренди. – О Боже, – пробормотала я. – Что же я наделала? Пока караульный вызывал заключенного, чтобы навести порядок, я тактично пролепетала что-то про то, что подожду сэра Флетчера в его личном кабинете, проскользнула внутрь и поспешно закрыла за собой дверь. – Что, черт возьми, вы натворили? – набросилась я на Мёртага. Он оторвался от тщательного осмотра тела, ничуть не обеспокоенный моим тоном. – Сэр Флетчер не держит ключи у себя в кабинете, – вполголоса сообщил он мне, – но у этого паренька есть комплект. Он вытащил из-под мундира мужчины огромное кольцо, стараясь, чтобы ключи не звякали. Я опустилась на колени рядом с ним. – О, замечательно! – высказалась я. И окинула взглядом распростертого солдата – по крайне мере, он еще дышал. – А что насчет плана тюрьмы? Он замотал головой. – Его тоже нет, но мой приятель кое-что мне рассказал, пока мы ждали. Камеры для приговоренных находятся на этом же этаже, в центре западного коридора. Но камер там три, и больше спрашивать я не мог, он и так что-то заподозрил. – Этого достаточно… я надеюсь. Хорошо, давайте мне ключи и уходите. – Я? Это вам надо уходить, девушка, и причем побыстрее. Он глянул на дверь, но из-за нее пока не доносилось ни звука. – Нет, пойду я, – заявила я, снова потянувшись за ключами. – Слушайте, – нетерпеливо продолжила я. – Если обнаружат, что вы бродите по тюрьме со связкой ключей, а караульный валяется тут, словно макрель, мы оба обречены, так как с чего бы я не позвала на помощь? Я схватила ключи и не без труда запихнула их в карман. Мёртаг по-прежнему был настроен скептически, однако поднялся на ноги. – А если вас схватят? – поинтересовался он. – Я упаду в обморок, – сказала я решительно. – А когда приду в себя, – со временем – скажу, что увидела, как вы, очевидно, убиваете караульного, и в ужасе убежала, не представляя, куда направляюсь. Заблудилась, пока искала помощь. Он медленно кивнул. – Ага, хорошо, – он двинулся к двери, но остановился. – Но зачем я… О! Он быстро подошел к письменному столу и начал выдвигать один ящик за другим, одной рукой перемешивая содержимое, а второй сбрасывая предметы на пол. – Кража, – объяснил он, возвращаясь к двери. Он приоткрыл ее и выглянул в коридор. – Если это кража, разве вы не должны что-то взять? – предложила я, высматривая что-нибудь маленькое и легкое. Я подняла эмалированную табакерку. – Может, это? Все еще выглядывая в щель, он сделал нетерпеливый жест, чтобы я поставила ее на место. – Нет, милочка! Если меня обнаружат с имуществом сэра Флетчера, за это полагается виселица. За попытку кражи – просто порка или увечье. – Ой… Я поспешно опустила табакерку и встала у него за спиной, выглядывая через плечо. Коридор казался пустым. – Я пойду первым, – сказал он. – Если кого-нибудь встречу, я их отвлеку. Досчитайте до тридцати, а потом уходите. Встретимся в небольшом леске к северу. Он открыл дверь, но задержался и обернулся. – Если вас поймают, не забудьте выбросить ключи. Прежде чем я успела заговорить, он угрем выскользнул в дверь и двинулся по коридору, скользя бесшумно, словно тень.
***
Казалось, прошла целая вечность, пока я нашла западное крыло, петляя по коридорам старой крепости, выглядывая из-за углов и прячась за колоннами. Впрочем, по пути я встретила лишь одного караульного и, шмыгнув обратно за угол, успела ускользнуть от него, с колотящимся сердцем прижимаясь к стене, пока он не прошел мимо. Однако, как только я отыскала западное крыло, у меня почти не осталось сомнений, что я нахожусь в нужном месте. В коридор выходили три больших двери, в каждой из них имелось крошечное зарешеченное окошко, через которое лишь мельком – что досадно – можно было разглядеть комнату за ним. – Ини, мини, мани, мо507, – пробормотала я себе под нос и направилась к средней камере. Ключи на кольце не имели бирок, но были разного размера. Очевидно, только один из трех больших мог подойти к замку передо мной. Им, естественно, оказался третий по счету. Я собралась с духом, когда замок щелкнул, затем вытерла вспотевшие ладони о юбку и толкнула дверь. Я лихорадочно пробиралась сквозь вонючую людскую массу в камере, переступая через вытянутые ступни и ноги, расталкивая вялые тела, которые, уступая мне дорогу, двигались с доводившей до бешенства медлительностью. Волнение, вызванное моим внезапным появлением, разрасталось; те, кто спал в грязи на полу, начали приподниматься, разбуженные прокатившимся удивленным бормотанием. Некоторые были прикованы к стене; цепи скрежетали и звенели в полумраке, если они двигались. Я вцепилась в одного из стоящих мужчин – темнобородого клансмена в рваном желто-зеленом тартане. Кости руки под моей ладонью пугающе соприкасались с кожей: англичане не тратили слишком много пищи на своих узников. – Джеймс Фрейзер! Высокий, рыжеволосый! Он в этой камере? Где он? Он уже двигался к двери вместе с теми, кто не был прикован, но ненадолго остановился и взглянул на меня. К этому времени узники уже воспользовались положением и шаркающим потоком хлынули в открытую дверь, переглядываясь и перешептываясь друг с другом. – Кто? Фрейзер? А-а, они увели его нынче утром, – мужчина пожал плечами и отпихнул мои руки, пытаясь от меня отделаться. Я вцепилась ему в пояс с такой силой, что он остановился как вкопанный. – Куда его увели? Кто его забрал? – Куда, я не знаю, а забрал его капитан Рэндалл, это чудовище остромордое, так-то. Он высвободился нетерпеливым рывком и направился к двери походкой, порожденной давно вынашиваемой целью. Рэндалл. Какое-то время я стояла ошеломленная, толкаемая убегающими людьми, глухая к крикам прикованных. Наконец я стряхнула оцепенение и попыталась собраться с мыслями. Джорди наблюдал за крепостью с рассвета. Утром никто не выходил, кроме немногочисленной кухонной обслуги, отправившейся за провизией. Значит, они еще здесь, рядом. Рэндалл – капитан; похоже, выше него рангом в тюремном гарнизоне никого не было, если не считать самого сэра Флетчера. По всей видимости, Рэндалл мог таким образом распоряжаться ресурсами крепости, чтобы обеспечить себе подходящее место для пыток заключенного в свое удовольствие. А пытки, безусловно, были. Даже если в итоге уготована виселица, человек, которого я встретила в Форт-Уильяме, обладал кошачьей натурой. Он уже не мог устоять перед возможностью поиграть именно с этой мышью, как не мог изменить свой рост или цвет глаз. Я глубоко вдохнула, решительно отбросив мысли о том, что могло произойти за утро, и выскочила в дверь, с размаху столкнувшись с англичанином-красномундирником, ворвавшимся внутрь. Мужчина отшатнулся, переступая мелкими скользящими шажками, чтобы устоять на ногах. Я и сама потеряла равновесие, сильно врезавшись в дверной косяк, отчего онемел левый бок, и ударившись головой. Я вцепилась в дверь, чтобы не упасть, звон в ушах смешался с эхом голоса Руперта: «За вами эффект неожиданности, милочка. Воспользуйтесь им!» «Это еще под вопросом, – подумалось мне сквозь головокружение, – кто удивлен больше». Я лихорадочно нащупывала карман, где хранился мой кинжал, проклиная себя за глупость, что не вошла в камеру, уже его обнажив. Английский солдат, восстановив равновесие, уставился на меня, разинув рот, но я чувствовала, что мой драгоценный «эффект неожиданности» уже ускользает. Оставив в покое неуловимый карман, я наклонилась и выхватила кинжал из чулка движением, которое продолжила со всей силой, на какую была способна. Острие попало приблизившемуся солдату прямо под подбородок, едва он потянулся к поясу. Его руки начали подниматься к горлу, потом он с удивленным выражением лица отшатнулся к стене и медленно сполз по ней вниз; жизнь покидала его. Как и я, он пошел проверять, что случилось, не потрудившись сначала вытащить оружие, и эта небольшая оплошность только что стоила ему жизни. Милость Божья уберегла меня в результате этой ошибки, но еще одной я себе позволить не могла. Почувствовав сильный озноб, я перешагнула через дергающееся тело, стараясь не смотреть. Я ринулась назад тем же путем, что и пришла, до поворота на лестницу. Здесь, у стены, было место, где я могла скрыться из поля зрения и с одной, и с другой стороны. Я прислонилась к стене и позволила себе на мгновение поддаться тошнотворной дрожи. Вытерев о юбку вспотевшие ладони, я вытащила дирк из потайного кармана. Теперь он оставался моим единственным оружием – ни времени, ни желания извлекать мой чулочный кинжал у меня не было. Может, это и к лучшему, думала я, вытирая пальцы о корсаж: крови было на удивление мало, и я содрогнулась при мысли, какой поток мог хлынуть, выдерни я клинок. Теперь, когда кинжал был надежно зажат в руке, я осторожно выглянула в коридор. Заключенные, которых я неумышленно освободила, убежали налево. Я не представляла, что они собираются делать, но, скорее всего, они займут англичан, чем бы ни занимались. Не имея причин предпочесть в своих поисках одно направление другому, было разумным убраться от любого вызванного ими переполоха. Свет из высоких узких окон падал сзади меня наискось; значит, это западная часть крепости. Я не должна заблудиться во время движения, так как Руперт будет ждать меня у южных ворот. Лестница. Я заставляла оцепеневший рассудок думать, пытаясь определить дорогу к месту, которое искала. Если ты собираешься кого-то пытать, наверняка тебе требуется и уединение, и звуконепроницаемость. Оба соображения указывали на изолированное подземелье, как самое вероятное место. А подземелья в таких крепостях, как эта, обычно находились глубоко внизу, где тонны земли заглушали любые крики, а тьма скрывала всю жестокость от глаз тех, кто нес за нее ответственность. В конце коридора стена закруглялась; я добралась до одной из четырех угловых башен – а в башнях имелись лестницы. Винтовая лестница обнаружилась за очередным поворотом, клинообразные ступеньки уходили вниз головокружительными пролетами, обманывая глаз и выворачивая лодыжки. Переход от сравнительно светлого коридора к сумраку лестничного колодца затруднял оценку расстояния от одной ступеньки до другой, и я несколько раз оступалась, ссаживая кожу на костяшках пальцев и обдирая ладони о каменные стены, когда пыталась удержаться. У лестницы имелось и одно преимущество. Через узкое окно, открытое, чтобы избавить лестничный проем от полной темноты, мне был виден главный двор. Теперь, по крайней мере, я могла сориентироваться. Небольшой отряд солдат выстроился аккуратными красными рядами, по-видимому, для поверки, а не для того, чтобы засвидетельствовать скорую расправу над шотландским мятежником. Во дворе возвышалась виселица, черная и зловещая, но пустующая. Это зрелище подействовало на меня, как удар под ложечку. Завтра утром. Я загрохотала вниз по лестнице, не обращая внимания на ободранные локти и отбитые пальцы ног. Добравшись до основания в шелесте юбок, я остановилась и прислушалась. Вокруг стояла мертвая тишина, но этой частью крепости, тем не менее, пользовались: в настенных держателях горели факелы, окрашивая гранитные блоки мерцающими красными пятнами; каждое пятно за контурами отступало перед тьмой, прежде чем у следующего факела снова проявлялась световая лужица. Дым от факелов серыми спиралями клубился под сводчатым потолком коридора. Отсюда можно было идти лишь в одну сторону. Я и пошла, по-прежнему крепко держа кинжал наготове. Было жутковато тихо ступать по этому коридору. Я уже видела подобные подземелья раньше, во время экскурсий, когда мы с Фрэнком осматривали исторические замки. Но тогда массивные гранитные блоки были не столь грозными благодаря яркому свету флуоресцентных ламп, свисающих со сводов похожего на пещеру потолка. Я вспомнила, как отшатывалась от маленьких, промозглых комнат даже в те дни, хотя они не использовались уже больше столетия. Глядя на следы давнишних и ужасных порядков, толстые двери и ржавые кандалы на стене, мне казалось, что я могу себе представить муки тех, кто был заключен в эти внушающие страх камеры. Теперь я бы посмеялась над своей наивностью. Есть некоторые вещи, как говорил Дугал, с которыми воображение просто не сравнится. Я кралась на цыпочках мимо запертых на засов дверей толщиной дюйма в три508, достаточно толстых, чтобы заглушить любой звук изнутри. Пригибаясь почти к полу возле каждой двери, я проверяла, не пробивается ли из-под нее полоска света. Узников можно оставить гнить и в темноте, но Рэндаллу надо видеть, что он делает. Пол здесь, покрытый толстым слоем рыхлой пыли, казался липким от вековой грязи. Очевидно, эта часть тюрьмы в настоящее время не использовалась. Но факелы доказывали, что кто-то здесь был. Под четвертой дверью показался свет, который я искала. Стоя на коленях и прижав ухо к щели, я прислушалась, но уловила лишь слабое потрескивание огня. Дверь была не заперта. Я чуть приоткрыла ее и осторожно заглянула внутрь. Джейми был там, он сидел на полу у стены, скрючившись и опустив голову между колен. Он был один. Комната, маленькая, но хорошо освещенная, выглядела совсем по-домашнему благодаря жаровне, в которой весело горел огонь. Для подземелья здесь было удивительно уютно: каменные плиты оказались наполовину чистыми, а к одной из стен была приставлена небольшая походная кровать. Кроме того, комната была меблирована двумя стульями и столом, уставленным множеством предметов, в том числе большой оловянной флягой и чашками из рога. Обстановка приводила в изумление после моих-то видений источающих влагу стен и удирающих крыс. Мне пришло в голову, что, возможно, гарнизонные офицеры обставили это уютное гнездышко как пристанище, где можно развлечься в обществе женщин, которые после уговоров навещали их в тюрьме; ясное дело, по сравнению с казармами оно имело преимущество уединенности. – Джейми! – тихо окликнула я. Он не поднял головы и не отозвался, и я ощутила прилив страха. Задержавшись лишь для того, чтобы закрыть за собой дверь, я быстро подошла к нему и тронула за плечо. – Джейми! Тут он поднял глаза; его лицо было мертвенно-бледным, небритым и блестело от холодного пота, пропитавшего и волосы, и рубашку. В комнате воняло страхом и рвотой. – Клэр! – хрипло выговорил он потрескавшимися от сухости губами. – Как ты… Ты должна немедленно уйти отсюда. Он скоро вернется. – Не смеши меня. Я как можно быстрее оценивала ситуацию, надеясь, что концентрация на поставленной задаче снимет ощущение удушья и поможет растопить огромный кусок льда у меня под ложечкой. Он был прикован за лодыжку к крепежу в стене, но больше ничем не стеснен. Однако мотком веревки среди завалов на столе явно пользовались: на локтях и запястьях остались свежие следы. Меня озадачило его состояние. Он определенно был заторможен, каждая линия его тела красноречиво свидетельствовала о боли, но я не замечала никаких явных повреждений. Не было ни крови, ни видимых ран. Я опустилась на колени и начала методично примерять ключи с кольца к кандалам вокруг его лодыжки. – Что он сделал с тобой? – спросила я, понижая голос в страхе перед возвращением Рэндалла. Закрыв глаза, Джейми раскачивался на месте, пот сотнями крошечных жемчужин проступил на его коже. Очевидно, он был близок к обмороку, но на мой голос ненадолго открыл глаза. Двигаясь с исключительной осторожностью, он левой рукой поднял то, что до этого баюкал на коленях. Это была его правая рука, в которой практически невозможно было узнать человеческую конечность. Гротескно распухшая, она теперь напоминала раздувшийся мешок, покрытый багровыми и пурпурными пятнами, пальцы болтались под умопомрачительными углами. Белый осколок кости торчал сквозь порванную кожу среднего пальца, и струйка крови окрасила суставы, вспученные бесформенными вмятинами. Человеческая рука – это филигранное чудо проектирования, замысловатая система сочленений и связок, обслуживаемая и управляемая сетью миллионов крошечных нервов, чрезвычайно чувствительных к прикосновению. Одного сломанного пальца достаточно, чтобы сильный мужчина упал на колени от тошнотворной боли. – Плата, – сказал Джейми, – за его нос, с процентами. Я какое-то время в упор смотрела на это неприглядное зрелище, а потом произнесла, не узнав свой голос: – Я убью его за это. Губы Джейми слегка дрогнули, когда сквозь маску боли и головокружения пробилась вспышка веселья. – Я подержу твой плащ, Сассенах, – прошептал он. Его глаза снова закрылись, и он привалился к стене, слишком ослабев, чтобы и дальше протестовать против моего присутствия. Я снова занялась замком, радуясь, что руки у меня больше не дрожат. Страх испарился, сменившись восхитительной яростью. Я дважды перебрала все ключи на кольце, но так и не нашла того, что открыл бы замок. Руки у меня вспотели, и ключи скользили между пальцами, словно мелкая рыбешка, пока я снова проверяла наиболее подходящие из них. Мои приглушенные проклятья вывели Джейми из ступора, и он медленно наклонился, чтобы посмотреть, чем я занята. – He нужно искать такой ключ, который провернется, – сказал он, упираясь плечом в стену, чтобы держаться прямо. – Если один из них войдет на всю длину в цилиндр, можно открыть замок, хорошенько ударив по головке. – Ты раньше видел такие замки? Мне хотелось, чтоб он оставался в сознании и разговаривал: если мы собираемся выбраться отсюда, ему придется идти самому. – На мне был один из таких. Когда они привезли меня сюда, то приковали цепями в большой камере со многими другими. Рядом был закован парень по имени Рейли, из Лейнстера509 – говорил, что он побывал почти во всех каталажках Ирландии и решил проверить шотландские, дабы сменить обстановку. Джейми изо всех сил пытался говорить; он так же, как и я, понимал, что должен будет встать сам. Он выдавил слабую улыбку. – Он мне много чего наговорил о замках и всяком таком и показывал, как можно сломать наши, будь у нас прямой металлический прут, которого и не было. – Тогда объясняй. От усилий, затраченных на разговор, он сильно вспотел, но выглядел чуть бодрее. Сосредоточенность на трудностях с замком, видимо, помогла. Следуя его указаниям, я нашла подходящий ключ и засунула его как можно глубже. По словам Рейли, сильный удар прямо по головке ключа сильно придавит другой конец к штифтам и заставит их открыться. Я огляделась в поисках подходящего инструмента для удара. – Воспользуйся деревянным молотком со стола, Сассенах, – подсказал Джейми. Уловив в его голосе мрачную ноту, я перевела взгляд с его лица на стол, где и лежал среднего размера деревянный молоток с рукояткой, обмотанной просмоленной бечевкой. – И этим… – начала я, придя в ужас. – Да. Прижми кандалы к стене, девочка, прежде чем ударишь. Осторожно взявшись за рукоять, я подняла молоток. Было трудно правильно расположить железные оковы так, чтобы одна сторона прижималась к стене, поскольку для этого Джейми пришлось скрестить ноги – закованную под свободную – и упереться коленом в стену по ту сторону. Мои первые два удара оказались чересчур слабыми и неуверенными. Прикрывшись своей решимостью, как плащом, я изо всех сил стукнула по закругленной головке. Молоток соскользнул с ключа и нанес Джейми скользящий, но тяжелый удар по лодыжке. Дернувшись, он потерял шаткое равновесие и упал, инстинктивно вытянув правую руку в попытке подстраховаться. Когда правая рука подогнулась по ним, а плечо ударилось об пол, у него вырвался жуткий стон. – Ох, мать твою, – вяло вырвалось у меня. Джейми потерял сознание, и винить его я не могла. Воспользовавшись его кратковременной неподвижностью, я развернула лодыжку так, чтобы кандалы были хорошо прижаты, и начала упрямо колотить по вставленному ключу без какого-либо видимого эффекта. Меня не покидали мрачные мысли об ирландских взломщиках, когда дверь рядом со мной внезапно распахнулась.
Дата: Понедельник, 22.08.2022, 23:55 | Сообщение # 68
Виконт
Сообщений: 409
Лицо Рэндалла, как и Фрэнка, редко отражало, о чем он думает, вместо этого демонстрируя вежливо-непроницаемый фасад. Однако в настоящий момент привычное самообладание капитана покинуло его, и он стоял в дверях с отвисшей челюстью, мало чем отличаясь от сопровождавшего его человека. Очень крупного мужика в грязном и рваном обмундировании; у этого помощника был скошенный лоб, плоский нос и выпяченные безвольные губы, характерные для некоторых типов умственной отсталости. Выражение его лица не изменилось, когда он выглянул из-за плеча Рэндалла, не проявляя особого интереса, ни ко мне, ни к бесчувственному человеку на полу. Опомнившись, Рэндалл вошел в комнату и нагнулся, чтобы потыкать в кандалы на лодыжке Джейми. – Наносите ущерб собственности короны, как я вижу, девочка моя. Это преступление, наказуемое законом, видите ли. Не говоря уже о попытке помочь опасному заключенному бежать, – в его светло-серых глазах промелькнула искорка веселья. – Придется устроить что-нибудь подходящее для вас. А пока… Он рывком поднял меня на ноги и завел мне руки за спину, стянув мои запястья своим шейным платком. Сопротивляться было явно бесполезно, но я со всей силой наступила ему на кончики пальцев, просто чтобы выплеснуть хоть немного разочарования. – Уй-ё… Он развернул меня и сильно толкнул, так что ногами я врезалась в кровать и повалилась на нее, полулежа на грубых одеялах. Рэндалл оглядел меня с мрачным удовлетворением, вытирая ободранный носок сапога льняным носовым платком. Я тоже зло глянула на него, и он коротко рассмеялся. – Надо отдать вам должное, вы не трусливы. Кстати, под стать ему, – он кивнул на Джейми, который слегка пошевелился, – лучшего комплимента я вам сделать не могу. Он осторожно потрогал свою шею там, где под расстегнутым воротником рубашки виднелся потемневший синяк. – Он попытался убить меня, одной рукой, едва я развязал его. И, черт бы его подрал, ему это почти удалось. Жаль, я не догадался, что он левша. – Как неразумно с его стороны, – сказала я. – Именно, – кивнув, отозвался Рэндалл. – Не думаю, что и вы будете столь невежливы, правда? Впрочем, на всякий случай… Он повернулся к рослому слуге, который просто стоял в дверном проеме, опустив плечи и ожидая приказаний. – Марли, – позвал Рэндалл, – подойди и поищи у этой женщины оружие. Он не без удовольствия следил, как мужчина неуклюже ощупывал меня, пока тот наконец не наткнулся на дирк и не выудил его. – Вам не нравится Марли? – поинтересовался капитан, наблюдая, как я пытаюсь увернуться от толстых пальцев, слишком интимно тычущих в меня. – Очень жаль, я уверен, что вы ему весьма понравились. Бедняге Марли не везет с женщинами, – продолжил капитан со злобным блеском в глазах. – Верно, Марли? Его даже шлюхи не хотят, – он уставился на меня каким-то испытующим взглядом, скалясь по-волчьи. – Говорят, уж очень большой, – он вскинул бровь. – Довольно суровая оценка из уст шлюхи, разве нет? – и вскинул вторую бровь, давая понять, что он имеет в виду. Марли, который начал довольно тяжело дышать во время обыска, остановился и вытер струйку слюны в углу рта. Я с отвращением отодвинулась как можно дальше. Рэндалл, наблюдавший за мной, произнес: – Мне думается, Марли не откажется развлечь вас наедине в своей комнате, как только мы закончим нашу беседу. Само собой, потом он, возможно, решит поделиться своим везением с друзьями, но это уже его дело. – О, а вам не хотелось бы полюбоваться? – язвительно спросила я. Рэндалл рассмеялся, откровенно забавляясь. – Пожалуй, у меня самого так называемые «противоестественные вкусы», о чем я полагаю, вы уже знаете. Но не отказывайте мне в некоторых эстетических принципах. Он поглядел на огромного ординарца, ссутулившегося в своей грязной одежде, с выпирающим над ремнем брюхом. Безвольные, жирные губы непрестанно жевали и причмокивали, словно искали что-нибудь съестное, а короткие толстые пальцы нервно шарили у ширинки заляпанных бриджей. Рэндалла слегка передернуло. – Нет, – продолжал он. – Вы очаровательная женщина, несмотря на вздорный язык. Видеть вас с Марли – нет, не думаю, что мне хочется за этим наблюдать. Да и помимо внешнего вида, личные привычки Марли оставляют желать много лучшего. – Как и ваши, – вставила я. – Весьма возможно. В любом случае, они не должны вас больше волновать, – он помолчал, глядя на меня сверху вниз. – Видите ли, я все еще хочу знать, кто вы такая. Явно якобитка, но чья? Маришаля? Сифорта? Скорее всего, Ловата, раз уж вы с Фрейзерами. Рэндалл легонько подтолкнул Джейми носком своего сапога, но тот все еще лежал без движения. Я заметила, что грудь его равномерно поднималась и опускалась; возможно, он просто из бессознательного состояния погрузился в сон. Темные круги под глазами говорили о том, что в последнее время он мало отдыхал. – Я даже слышал от кого-то, что вы ведьма, – продолжил капитан. Его тон был беспечным, но он пристально смотрел на меня, словно я могла вдруг обернуться совой и улететь. – В Крейнсмуире случилось что-то неприятное, не так ли? Кто-то умер? Но все это не иначе как суеверный вздор. Рэндалл с любопытством разглядывал меня. – Возможно, мне удастся убедить вас заключить сделку, – отрывисто произнес он. Как бы побуждая меня, он привалился к столу, почти усевшись на него. Я горько рассмеялась. – Не могу сказать, что я сейчас в состоянии или в настроении торговаться. Что вы можете мне предложить? Рэндалл глянул на Марли. Глаза идиота не отрывались от меня, и он что-то бормотал под нос. – По меньшей мере, выбор. Скажите мне – и убедите – кто вы такая и кто послал вас в Шотландию. Чем занимаетесь, какую информацию и кому направляете. Сообщите мне это, и я отведу вас к сэру Флетчеру, а не отдам Марли. Я решительно отводила взгляд от Марли. Я видела гниющие обломки зубов, торчащие из покрытых гнойничками дёсен, и мысль о том, что он меня поцелует, не говоря уже о… Я подавила эту картину. Рэндалл был прав: я не труслива. Но и не глупа. – Вы не можете отвести меня к сэру Флетчеру, – ответила я, – и мне это известно так же хорошо, как и вам. Отвести меня к нему, рискуя, что я расскажу ему об этом? – мой кивок вместил тесноватую маленькую комнату, уютную жаровню, кровать, на которой я сидела, и Джейми, лежащего у моих ног. – Несмотря на его собственные недостатки, я не думаю, что сэр Флетчер стал бы, официально, мириться с тем, что его офицеры пытают заключенных. Даже у английской армии должны быть какие-то уставные требования. Рэндалл поднял обе брови. – Пытки? Ах, это… – он небрежно махнул на руку Джейми. – Несчастный случай. Он упал в камере, и на него наступили другие заключенные. Довольно многолюдно в этих камерах, знаете ли. Он издевательски улыбнулся. Я молчала. И хотя сэр Флетчер мог поверить, или не поверить, что Джейми повредил руку в результате несчастного случая, он вряд ли поверит чему-либо, сказанному мной, после того как я буду разоблачена как английская шпионка. Рэндалл наблюдал за мной, зорко следя за любым проявлением слабости. – Ну? Выбор за вами. Я вздохнула и закрыла глаза, мне надоело смотреть на него. Выбор от меня не зависел, но я едва ли могла сказать ему почему. – Это не имеет значения, – устало проговорила я. – Я ничего не могу вам сказать. – Обдумайте это немного, – он встал и осторожно перешагнул через бесчувственное тело Джейми, вытащив из кармана ключ. – Возможно, мне еще какое-то время понадобится помощь Марли, но потом я отошлю его в свою комнату – а вместе с ним и вас, раз вы не желаете сотрудничать. Он наклонился, отомкнул кандалы и поднял неподвижное тело, продемонстрировав поразительную для такого хрупкого сложения силу. Мышцы на предплечьях бугрились под белоснежной тканью рубашки, пока он нес Джейми – голова у того болталась – к табурету в углу. Он кивнул на ведро, стоявшее неподалеку. – Приведи его в чувство, – коротко приказал он молчаливому верзиле. Холодная вода разлетелась брызгами от камней в углу, скапливаясь на полу и образуя грязную лужу. – Еще раз, – велел Рэндалл, пристально разглядывая Джейми, который слабо постанывал, болтая головой вплотную к каменной стене. От второго, промочившего его насквозь, обливания, он вздрогнул и закашлялся. Рэндалл шагнул вперед и схватил его за волосы, запрокинув голову назад и тряся ее, словно утопшее животное, так что капли зловонной воды брызгали на стену. Глаза Джейми оставались тусклыми щелочками. Рэндалл брезгливо оттолкнул голову Джейми и отвернулся, вытирая руку о брюки. Краем глаза он, должно быть, заметил какой-то намек на движение, потому что начал разворачиваться, но не успел подготовиться к неожиданному броску большого шотландца. Руки Джейми обхватили Рэндалла за шею. Не имея возможности пользоваться правой рукой, он схватил здоровой левой свое правое запястье и потянул, пережав предплечьем трахею англичанина. Когда Рэндалл побагровел и начал обвисать, Джейми отпустил левую руку ровно настолько, чтобы заехать капитану по почкам. И хотя Джейми ослаб, удара хватило, чтобы у Рэндалла подогнулись колени. Отпустив обмякшего капитана, Джейми развернулся лицом к неповоротливому ординарцу, который до сих пор наблюдал за происходящим без малейшего проблеска интереса на тупой физиономии. Хотя выражение его лица так и осталось вялым, он пошевелился, схватив молоток со стола, в то же время как Джейми направился к нему, держа в здоровой левой руке табурет за ножку. Когда двое мужчин медленно закружили по комнате, ожидая удобного случая, на лице ординарца появилась некая тупая настороженность. Марли, лучше вооруженный, первым попытал счастья, замахнувшись молотком Джейми по ребрам. Джейми увернулся и сделал обманное движение табуретом, вынудив ординарца отступить к двери. Очередная попытка – убийственный удар сверху вниз раскроил бы Джейми череп, попади он в цель. А так он расколол табурет, отбив одну ножку и сиденье. Следующим ударом Джейми нетерпеливо доломал табурет об стену, превратив его в меньшую, но более удобную дубину – двухфутовую510 деревяшку с зазубренным, расщепленным концом. Воздух в камере, спертый от дыма факелов, казался бы застывшим, если бы не прерывистое дыхание двух мужчин и редкие, оставляющие кровоподтеки, глухие удары дерева о плоть. Боясь заговорить из страха нарушить ненадежную собранность Джейми, я забралась с ногами на кровать и вжалась в стену, стараясь не мешать. Мне было ясно – и, судя по слабой предвкушающей улыбке, ординарцу тоже, – что Джейми быстро терял силы. Поразительно, что он вообще держался на ногах, не говоря уже о драке. Нам всем троим было понятно, что надолго драка не затянется; чтобы у Джейми вообще имелся хоть какой-то шанс, он должен действовать быстро. Нанося короткие, быстрые тычки ножкой стула он осмотрительно наступал на Марли, оттесняя более крупного мужчину в угол, где дуга его замаха будет ограничена. Инстинктивно осознав это, ординарец нанес яростный горизонтальный удар, рассчитывая вынудить Джейми попятиться. Вместо того чтобы отступить, Джейми шагнул вперед под удар, приняв левым боком всю его тяжесть, и одновременно с размаху обрушил свою дубину Марли на висок. Поглощенная происходящим передо мной, я не обращала внимания на распростертое на полу возле двери тело Рэндалла. Но когда ординарец с остекленевшим взглядом пошатнулся, я услышала шарканье сапог по камню, и затрудненное дыхание резануло мне ухо. – Славно дрался, Фрейзер, – голос у Рэндалла был хриплый из-за удушья, но сдержанный, как обычно. – Однако стоило тебе нескольких ребер, не так ли? Джейми прислонился к стене, вдыхая резко и со всхлипами; он все еще держал дубину и крепко прижимал локоть к боку. Его взгляд опустился на пол, оценивая расстояние. – Не пытайся, Фрейзер, – слабый голос звучал вкрадчиво. – Она умрет прежде, чем ты сделаешь два шага. Тонкое, холодное лезвие ножа скользнуло у меня за ухом; я почувствовала, как острие тихонько кольнуло угол нижней челюсти. С минуту Джейми бесстрастно обозревал обстановку, все еще опираясь о стену. Сделав резкое усилие, он с трудом выпрямился и, пошатываясь, встал. Дубина гулко брякнулась о каменный пол. Кончик ножа кольнул чуть-чуть сильнее, но в остальном Рэндалл оставался неподвижным, пока Джейми медленно преодолевал несколько футов до стола, осторожно наклонившись по пути, чтобы поднять молоток с обмотанной бечевкой рукоятью. Он держал его, покачивая перед собой двумя пальцами и явно демонстрируя безобидные намерения. Молоток с грохотом упал на стол передо мной, рукоять крутанулась с такой силой, что тяжелая головка оказалась почти на краю. Он лежал на дубовой столешнице, темный и тяжелый – неказистый, надежный инструмент. На дальнем конце стола среди нагромождения предметов стояла корзинка из тростника с гвоздями за полпенни511, видимо, оставленная плотниками, которые обустраивали комнату. Здоровая рука Джейми с тонкими прямыми пальцами, обрамленными на свету золотом, крепко ухватилась за край стола. С усилием, о котором я могла только догадываться, он медленно опустился на стул и сознательно положил обе руки на сучковатую деревянную поверхность прямо перед собой так, чтобы до молотка было легко дотянуться. Во время болезненного перемещения по комнате его взгляд не отрывался от взгляда Рэндалла, и не дрогнул сейчас. Он коротко кивнул в мою сторону, даже не глядя на меня, и сказал: – Отпустите ее. Рука с ножом, казалось, немного расслабилась. В голосе Рэндалла послышались удивление и любопытство. – С какой стати? Похоже, теперь Джейми полностью владел собой, несмотря на бледность и пот, который, игнорируемый им, струился по лицу, словно слезы. – Вы не можете угрожать ножом двум людям одновременно. Убьете женщину или отойдете от нее, и я убью вас, – он говорил тихо, но под мягким шотландским акцентом прозвучала стальная нотка. – И что промешает мне убить вас обоих, по очереди? Я бы назвала выражение лица Джейми улыбкой лишь потому, что он показал зубы. – Как, и обмануть ожидания палача? Трудновато будет объяснить завтра утром, нет? – он коротко кивнул на бесчувственную тушу на полу. – Вы же помните, что вам пришлось попросить вашего маленького помощника связать меня веревкой, прежде чем сломать мне руку. – И что? – нож все еще оставался возле моего уха. – От вашего подручного еще какое-то время помощи не будет. Несомненно, то было правдой: чудовищный ординарец лежал лицом вниз в углу, всхрапывая прерывисто и хрипло. «Тяжелое сотрясение», – машинально подумала я. – Возможно, кровоизлияние в мозг». Даже умри он у меня на глазах, мне было все равно. – Вам не справиться со мной в одиночку, даже с одноруким, – Джейми медленно покачал головой, оценивая рост и силу Рэндалла. – Нет. Я крупнее и намного лучше дерусь врукопашную. Если бы рядом с вами не было женщины, я бы отобрал у вас этот крошечный нож и затолкал бы его вам в глотку. Вы это понимаете, именно потому и не трогаете ее. – Но она рядом. Ты сам, конечно, можешь уйти. Выход там, совсем рядом. Тогда твоя жена – ведь ты говорил, она твоя жена? – будет обречена на смерть, разумеется. Джейми пожал плечами. – И я тоже. Далеко я не уйду, если меня будет преследовать целый гарнизон. Быть застреленным под открытым небом, может, и предпочтительнее, чем быть повешенным здесь, но не настолько, чтобы повлиять на ситуацию. Мимолетная гримаса боли исказила его лицо, и он на минуту задержал дыхание. Когда он снова начал дышать, вдохи были поверхностными и прерывистыми. Какой бы импульс ни защищал его от самой страшной боли, эффект от него, по-видимому, слабел. – Итак, мы, похоже, зашли в тупик, – характерные для воспитанного человека английские интонации у Рэндалла звучали небрежно. – Если только у тебя нет предложения. – Есть. Вы хотите меня, – холодный шотландский голос звучал безразлично. – Отпустите женщину, и вы получите меня. Острие ножа чуть сдвинулось, зацепив мое ухо. Я ощутила жжение и теплую струйку крови. – Делайте со мной, что хотите. Я не буду сопротивляться, даже позволю вам связать меня, если посчитаете это нужным. И я не расскажу об этом завтра утром. Но сначала вы убедитесь, что женщина благополучно выбралась из тюрьмы. Мой взгляд был прикован к искалеченной руке Джейми. Небольшая лужица крови под средним пальцем увеличивалась, и я с ужасом поняла, что он намеренно вдавливал палец в стол, прибегая к боли как к стимулу, чтобы оставаться в сознании. Он торговался за мою жизнь, используя единственное, что у него осталось, – самого себя. Если он сейчас упадет в обморок, этот единственный шанс будет упущен. Рэндалл полностью расслабился; пока он размышлял, нож небрежно лежал на моем правом плече. Я сидела перед ним. Джейми должны повесить утром. Рано или поздно его хватятся и крепость обыщут. И хотя определенная доля жестокости со стороны офицеров и джентльменов вполне допускалась – я была уверена, что это распространится на сломанную руку и содранную со спины кожу, – прочие наклонности Рэндалла вряд ли останутся незамеченными. Несмотря на то что Джейми был приговоренным к смерти заключенным, если бы он утром, стоя у подножия виселицы, заявил о насилии со стороны Рэндалла, его жалобы были бы расследованы. И если физический осмотр подтвердит их достоверность, карьере Рэндалла придет конец, а возможно, и его жизни. Но если Джейми поклянется молчать… – Ты даешь мне слово? Глаза Джейми напоминали голубые спичечные огоньки на пергаменте лица. Спустя минуту он кивнул. – В обмен на ваше. Притяжение к жертве, одновременно совершенно неподатливой и полностью уступчивой, было непреодолимым. – Договорились. Нож убрался с моего плеча, и я услышала свист металла о ножны. Рэндалл медленно прошел мимо меня и обогнул стол, на ходу прихватив молоток. Он вскинул его и язвительно спросил: – Ты позволишь мне небольшое испытание твоей искренности? – Да, – голос Джейми был таким же незыблемым, как и его ладони, лежащие на столе ровно и неподвижно. Я попыталась что-то сказать, как-то протестовать, но в горле у меня пересохло, что обернулось неприятным онемением. Двигаясь неторопливо, Рэндалл перегнулся через Джейми, чтобы бережно вытянуть из плетеной корзинки гвоздь. Он старательно зафиксировал острый конец и опустил молоток, четырьмя сильными ударами вогнав гвоздь в стол сквозь правую руку Джейми. Сломанные пальцы дернулись и распрямились, словно лапки паука, приколотого к доске коллекционера. Джейми застонал, его глаза расширились и остекленели от шока. Рэндалл аккуратно положил молоток на стол. Взял Джейми за подбородок и поднял его лицо вверх. – Теперь поцелуй меня, – проговорил он тихо и склонил голову к податливым губам Джейми. Лицо у Рэндалла, когда он выпрямился, было мечтательным, взгляд – нежным и отсутствующим, широкий рот изогнулся в улыбке. Когда-то давно я любила улыбку, подобную этой, а такой мечтательный взгляд пробуждал во мне предвкушение. Теперь от них меня затошнило. Слезы сбегали к уголкам рта, хотя я не помнила, когда начала плакать. Рэндалл минуту постоял в трансе, глядя на Джейми сверху вниз. После чего он встряхнулся, спохватившись, и снова вытащил кинжал из ножен. Лезвие небрежно разрезало путы у меня на запястьях, содрав кожу. Я едва успела потереть руки, чтобы восстановить циркуляцию крови, как он заставил меня подняться, ухватив под локоть, и подтолкнул к двери. – Подождите! – произнес Джейми у нас за спинами, и Рэндалл нетерпеливо повернулся. – Вы позволите мне попрощаться? Это было скорее утверждение, нежели вопрос, и Рэндалл колебался совсем недолго, прежде чем кивнуть и подтолкнуть меня обратно к неподвижной фигуре за столом. Здоровая рука Джейми крепко обняла меня за плечи, а я уткнулась ему в шею мокрым лицом. – Ты не можешь, – прошептала я. – Не можешь. Я тебе не позволю. Теплые губы прижались к моему уху. – Клэр, утром меня повесят. Что произойдет со мной за это время, ни для кого не имеет значения. Я отодвинулась и уставилась на него. – Это имеет значение для меня! Напряженные губы искривились в подобии улыбки, он поднял свободную руку и прижал ее к моей мокрой щеке. – Я знаю это, mo nighean donn. Именно поэтому ты теперь уйдешь. Так я буду знать, что еще есть кто-то, кто помнит обо мне, – он снова привлек меня к себе, нежно поцеловал и прошептал по-гэльски: – Он позволит тебе уйти, потому что считает беспомощной. Я знаю, что это не так, – отпустив меня, он сказал по-английски: – Я люблю тебя. Теперь иди. Выпроводив меня за дверь, Рэндалл помедлил. – Я вернусь очень скоро. Этот голос принадлежал мужчине, неохотно прощающемуся со своей возлюбленной, и у меня скрутило живот. Вырисовываясь красным в свете факела за спиной, Джейми грациозно склонил голову к пригвожденной руке. – Полагаю, вы найдете меня здесь.
***
Черный Джек. Нарицательное имя для мерзавцев и негодяев в восемнадцатом столетии. Традиционное для романтического чтива, это имя вызывало в воображении очаровательных разбойников с большой дороги, лихие клинки в шляпах с перьями. Реальность шагала со мной рядом. Никогда не перестаешь думать, что же лежит в основе романтических историй. Трагедия и ужас, преображенные временем. Добавьте в повествование немного творчества и вуаля! – волнующий роман, заставляющий кровь бежать быстрее, а девушек вздыхать. Моя кровь бежала быстро, это верно, но никогда девушка не вздохнет так, как Джейми, баюкающий изувеченную руку. – Сюда, – Рэндалл заговорил впервые с тех пор, как мы покинули камеру. Он указал на узкую, не освещенную факелами, нишу в стене. Выход, о котором он говорил Джейми. К этому времени я уже достаточно овладела собой, чтобы заговорить, что я и сделала. Мне хотелось, чтобы он запомнил мое лицо, так что я отступила на шаг, чтобы свет факела падал на меня полностью. – Вы спрашивали меня, капитан, не ведьма ли я, – проговорила я низким и уверенным голосом. – Теперь я вам отвечу. Я – ведьма. Ведьма, и я проклинаю вас. Вы женитесь, капитан, и ваша жена понесет ребенка, но вы не проживете так долго, чтобы увидеть вашего первенца. Я проклинаю вас знанием, Джек Рэндалл, – и назову вам час вашей смерти. Лицо его находилось в тени, но по блеску глаз я поняла, что он поверил мне. А почему бы и нет? Ведь я говорила правду, и знала это. Я видела линии на генеалогическом древе Фрэнка, словно они были нанесены на известковых полосах между камнями стены, и упомянутые имена под ними. – Джонатан Уолвертон Рэндалл, – тихо говорила я, считывая с камня. – Родился 3 сентября 1705 года. Умер… Он конвульсивно рванулся ко мне, но не настолько быстро, чтобы помешать мне говорить. Узкая дверь в глубине ниши распахнулась, взвизгнув петлями. Я ожидала еще большей темноты, но была ослеплена режущей вспышкой света на снегу. Сильный толчок сзади вынудил меня, пошатнувшись, свалиться головой в сугробы, и дверь за мной захлопнулась. Я лежала в какой-то канаве позади тюрьмы. Сугробы вокруг меня скрывали груды чего-то – скорее всего, тюремные отбросы. Под сугробом, в который я упала, лежало что-то твердое, вероятно, древесина. Посмотрев вверх на отвесную стену над головой, я увидела на камне полосы и ручейки, отмечавшие путь мусора, сбрасываемого из раздвижной двери в сорока футах512 выше. Там, должно быть, кухонные помещения. Я перекатилась, собираясь с силами, чтобы подняться, и поняла, что смотрю в пару широко раскрытых голубых глаз. Лицо было таким же голубым, как и глаза, и твердым, словно бревно, за которое я его приняла. Задыхаясь, я с трудом поднялась на ноги и отшатнулась к тюремной стене. «Опусти голову, дыши глубоко, – решительно велела я себе. – Ты не свалишься в обморок, ты и раньше видела мертвецов, и много, ты не свалишься в обморок… Господи, у него голубые глаза, как… ты не свалишься в обморок, черт тебя побери!» Дыхание мое, в конце концов, выровнялось, а вместе с ним и участившийся пульс. Когда паника отступила, я заставила себя вернуться к этому ничтожному телу, судорожно вытирая ладони о юбку. Не знаю, что побудило меня снова посмотреть – жалость, любопытство или просто потрясение. При взгляде на мертвеца, если это не застигло неожиданно и врасплох, не было ничего пугающего – никогда и не бывает. Не важно, насколько безобразной была смерть человека, ужасает лишь близость страдающей человеческой души; едва она отлетает, остается только предмет. Голубоглазый незнакомец был повешен. Он оказался не единственным обитателем канавы. Я не стала раскапывать сугроб, но теперь, когда знала, что под ним, смогла отчетливо разглядеть очертания замерзших конечностей и мягкие округлости голов под снегом. Здесь лежала по меньшей мере дюжина, дожидающихся либо оттепели, что облегчит их погребение, либо безыскусного уничтожения зверьем из ближайшего леса. Эта мысль вывела меня из меланхоличной неподвижности. У меня не было времени, чтобы тратить его на созерцание могилы, иначе еще одна пара голубых глаз невидяще уставится на падающий снег. Мне необходимо найти Мёртага и Руперта. Вероятно, можно будет воспользоваться этой потайной служебной дверью. Определенно, она не была укреплена и не охранялась, как главные ворота и другие входы в тюрьму. Но мне нужна была помощь – и нужна срочно. Я бросила взгляд вверх, в сторону края канавы. Солнце стояло совсем низко, пробиваясь сквозь облачную дымку прямо над верхушками деревьев. Воздух казался тяжелым от влажности. Похоже, к ночи снова пойдет снег: на востоке небо затянула густая мгла. Светлого времени оставалось не более часа. Я двинулась вдоль канавы, не желая карабкаться по крутым каменистым склонам, пока не возникнет необходимость. Очень скоро овраг повернул в сторону от тюрьмы и, похоже, вел вниз к реке; видимо, стоком тающего снега уносило тюремные отбросы. Я почти добралась до угла уходящей ввысь стены, когда услышала позади себя слабый звук. Я развернулась. Звук издал камень, что сорвался с края канавы, сдвинутый лапой большого серого волка. Как замена экземплярам под снегом, с волчьей точки зрения я обладала определенными привлекательными качествами. С одной стороны, я двигалась, меня было сложнее поймать, и я могла оказать сопротивление. С другой – я была медлительной, неуклюжей и, прежде всего, не окоченевшей, так что не представляла опасности сломать зубы. А еще от меня пахло свежей кровью, аппетитно теплой среди этого замерзшего пустынного пространства. На месте волка, подумалось мне, я бы не мешкала. Животное приняло решение в тот же момент, когда я пришла к собственному заключению относительно наших будущих отношений. В Пембрукском госпитале лечился янки по имени Чарли Маршалл. Он был приятным парнем, приветливым, как все янки, и очень увлеченным своей излюбленной темой. Его излюбленной темой были собаки: Чарли служил сержантом в корпусе К-9513. Вместе с двумя своими псами он подорвался на противопехотной мине у маленькой деревушки близ Арля514. Он тосковал по своим собакам и часто рассказывал мне истории о них, если я присаживалась рядом во время случайных передышек в моей смене. И что самое главное в данный момент, он также однажды объяснил мне, что следует делать и чего не следует делать, если когда-нибудь на меня нападет собака. Мне казалось, что называть жуткое создание, пробирающееся между камнями, собакой было преувеличением, но надеялась, что все же у него найдутся хоть какие-то общие черты характера со своими домашними потомками. – Плохая псина, – твердо произнесла я, глядя ему в один круглый желтый глаз. – Вообще-то, – продолжила я, очень медленно отступая к стене тюрьмы, – ты совершенно чудовищная псина. (Говорите твердо и громко, услышала я слова Чарли). Возможно, худшая из всех, кого я видела, – сказала я твердо и громко. Я продолжала пятиться, одной рукой нащупывая позади себя камни стены, и, наткнувшись на них, бочком направилась к углу, примерно в десяти ярдах515 от меня. Я распустила завязки на горловине и начала возиться с брошью, скрепляющей плащ, продолжая твердо и громко говорить волку все, что думаю о нем самом, его предках и его нынешнем семействе. Зверь, казалось, заинтересовался обличительной речью, вывалив язык в собачьей ухмылке. Он не спешил; я заметила, что он чуть прихрамывал, когда подошел ближе, и был тощим и облезлым. Наверно, ему было трудно охотиться, и именно немощь привела его на кухонную свалку тюрьмы, где он рылся в отходах. Я, естественно, на это надеялась: чем слабее, тем лучше. В кармане плаща я нашла свои кожаные перчатки и натянула их. Затем несколько раз обернула толстый плащ вокруг правого предплечья, воздав хвалу плотному бархату. «Они стараются вцепиться в горло, – наставлял меня Чарли, – если только инструктор не прикажет им что-то другое. Постоянно смотрите ей в глаза, вы поймете, когда она решится напасть. Тогда действуйте». В этом злобном желтом глазе я видела многое, в том числе голод, любопытство и предположение, но только не решение броситься. – Ты омерзительное создание, – сказала я ему, – не смей бросаться на мое горло! У меня появилась новая идея. В несколько неплотных складок я обмотала плащ вокруг правой руки, оставив большую его часть свободно болтаться, но, как я надеялась, предусмотрев достаточную прослойку, чтобы зубы зверя не вонзились насквозь. Волк был худым, но не истощенным. Я прикинула, что весит он, пожалуй, фунтов восемьдесят-девяносто516; меньше, чем я, но не настолько, чтобы это давало мне значительное преимущество. Перевес определенно был в пользу животного; четыре лапы позволяли лучше балансировать на скользком насте, чем две ноги. Я надеялась, что мне поможет, если упереться спиной в стену. Вполне определенное ощущение пустоты за спиной подсказало мне, что я дошла до угла. Волк был в каких-то двадцати футах517 от меня. Вот оно. Я выгребла из-под ног достаточно снега, чтобы обеспечить надежную опору, и стала ждать. Я даже не увидела, как волк оторвался от земли. Готова поклясться, что следила за его глазами, но если решение броситься и отразилось в них, то действие за ним последовало чересчур быстро для того, чтобы его заметить. Инстинкт, а не мысль, вскинул мою руку, когда беловато-серое пятно метнулось ко мне. Зубы вонзились в уплотнение с такой силой, что у меня на руке образовался кровоподтек. Волк оказался тяжелее, чем я думала; к такому весу я не была готова, и рука моя обвисла. Я рассчитывала попытаться швырнуть зверя в стену, возможно, оглушив его. Вместо этого я привалилась к стене, зажав волка между каменными блоками и собственным бедром. Изо всех сил я попыталась обернуть его болтающимся плащом. Когти разодрали мою юбку и расцарапали бедро. Я жёстко ударила его коленом в грудь, вызвав сдавленный взвизг. Только тут я осознала, что странные, рычащие всхлипы исходили от меня, а не от волка. Как ни странно, теперь я нисколько не боялась, хотя и была в ужасе, наблюдая, как волк преследует меня. В голове осталось место только для одной мысли: или я убью это животное, или оно убьет меня. Именно поэтому я и собиралась прикончить его. В напряженной физической борьбе наступает поворотный момент, когда человек поддается расточительному использованию силы и телесных ресурсов, игнорируя затраты до тех пор, пока борьба не завершится. Женщины обретают этот момент во время родов, мужчины – в битве. После этого определенного момента теряется всякий страх перед болью или ранением. В этот миг жизнь становится очень простой: либо ты сделаешь то, что пытаешься, либо умрешь при попытке, и на самом деле не имеет большого значения, что именно случится. Я уже видела подобную борьбу во время стажировки в отделении госпиталя, но никогда раньше не переживала этого сама. Теперь все мое внимание было сосредоточено на челюстях, сомкнутых на моем предплечье, и на корчащемся демоне, рвущем мое тело. Мне удалось ударить зверя головой об стену, но недостаточно сильно, чтобы нанести какой-то вред. Я быстро теряла силы: будь волк в хорошей форме, у меня бы не было шансов. Их и сейчас было немного, но я воспользовалась имеющимися. Я упала на животное, в шквале гнилостного дыхания придавив его собой и ударив по дых. Он почти сразу пришел в себя и начал извиваться подо мной, но секунда отдыха позволила мне стряхнуть его с руки, одна ладонь сжалась под его влажной мордой. Засунув пальцы в уголки его пасти, я сумела уберечь их от режущих хищных зубов. По руке потекла слюна. Я распласталась на волке. Угол тюремной стены находился где-то в восемнадцати дюймах518 от меня. Каким-то образом мне нужно было добраться до него, не выпуская фурию, которая изворачивалась и корчилась подо мной. Загребая ногами, надавливая изо всех сил, я продвигалась вперед дюйм за дюймом в постоянном напряжении, чтобы удержать клыки подальше от горла. Вряд ли на то, чтобы проползти эти восемнадцать дюймов, ушло больше, чем несколько минут, но мне казалось, что я пролежала здесь большую часть своей жизни, сцепившись в противоборстве с этим зверем, чьи задние лапы когтями скребли мои ноги, пытаясь хорошенько вспороть мне живот. Наконец я смогла увидеть что-то совсем рядом. Тупой каменный угол находился прямо перед моим лицом. Теперь предстояло самое сложное. Я должна так развернуть тело волка, чтобы это позволило мне засунуть обе руки под морду: одной рукой я ни за что не смогу приложить нужную силу. Я резко откатилась в сторону, и волк сразу же отполз на небольшое свободное пространство между моим телом и стеной. Прежде чем он успел подняться на ноги, я со всей силы двинула его коленом. Когда мое колено врезалось ему в бок, придавив его, пусть и вскользь, к стене, волк зарычал. Теперь уже обе мои ладони удерживали его под челюстью. Пальцы одной руки были практически у него в пасти. Я ощутила сокрушительную силу на костяшках, обтянутых перчатками, но не обращала на нее внимания, пока отталкивала лохматую голову назад, и назад, и еще назад, используя угол стены, как точку опоры для рычага в теле зверя. Мне казалось, что руки мои сломаются, но это был единственный шанс. Отчетливого звука не было, но я ощутила отголосок по всему телу, когда хрустнула шея. Напрягшиеся конечности – и мочевой пузырь – сразу же расслабились. Нестерпимое напряжение в руках теперь ослабло, и я рухнула, обмякшая, как подыхающий волк. Я чувствовала, как сердце зверя трепетало под моей щекой, единственное еще способное сражаться со смертью. Свалявшийся мех вонял аммиаком и мокрой шерстью. Я хотела отодвинуться, но не смогла.
Дата: Понедельник, 22.08.2022, 23:56 | Сообщение # 69
Виконт
Сообщений: 409
Как бы странно это ни звучало, по-моему, я ненадолго заснула, прижавшись щекой к трупу. Я открыла глаза и увидела в нескольких дюймах перед носом зеленоватую каменную плиту тюрьмы. Только мысль о том, что сейчас происходило по ту сторону этой стены, заставила меня вскочить на ноги. Я ковыляла по канаве, волоча перекинутый через одно плечо плащ, спотыкаясь о скрытые в снегу камни, больно ушибая голени о наполовину занесенные ветки деревьев. Должно быть, подсознательно я понимала, что волки обычно держатся стаями, потому что не помнила, чтобы удивилась вою, который разносился из леса надо мной и позади. Если я что-то и почувствовала, так это черную ярость из-за того, что казалось тайным сговором с целью помешать мне и задержать. Я устало повернулась, чтобы посмотреть, откуда доносился звук. Теперь я уже находилась на открытом пространстве, вдали от тюрьмы: не было ни стены, к которой можно прижаться спиной, ни какого-либо оружия под рукой. С первым волком мне помогло не только везение, но и что-то еще; вилами на воде писано, что я смогу убить еще одного зверя голыми руками – а сколько их еще может быть? Стая, которую я видела летом кормящейся при лунном свете, насчитывала по меньшей мере десять волков. В памяти всплыли звуки скрежета их зубов и хруста ломающихся костей. Единственный вопрос заключался в том, стану ли я вообще бороться или предпочту просто лечь на снег и сдаться. Учитывая все обстоятельства, этот вариант казался удивительно привлекательным. И все же Джейми пожертвовал жизнью и даже гораздо бо́льшим, чтобы вызволить меня из тюрьмы. Ради него я обязана хотя бы попытаться. Я снова медленно попятилась, направляясь глубже в канаву. Дневной свет угасал, скоро овраг заполнится тенями. Я сомневалась, что это мне поможет. Волки, безусловно, видели в темноте лучше, чем я. Первый охотник появился на краю канавы, как и предыдущий: косматая фигура, стоящая без движения, но настороже. Меня как будто ударил электрический разряд, когда я поняла, что еще двое находятся в овраге вместе со мной, неторопливо ступая мелкими шажками, почти синхронно друг с другом. Они были почти того же цвета, что и снег в сумерках, – грязно-серые – и практически незаметные, хотя двигались, не пытаясь затаиться. Я замерла на месте. Бежать было явно бесполезно. Наклонившись, я вытащила из-под снега сосновую ветку. Кора почернела от влаги и была неприятно шершавой даже через перчатки. Я помахала веткой над головой и закричала. Звери не стали приближаться ко мне, но и не отступили. Ближайший прижал уши, как бы возражая против шума. – Не нравится? – взвизгнула я. – Чертовски жаль! Пошел прочь, гребаный ублюдок! Подобрав наполовину зарытый в землю камень, я швырнула им в волка. Промахнулась, но зверь метнулся в сторону. Воодушевленная, я начала бездумно кидать метательные снаряды: камни, ветки, пригоршни снега, все, что могла схватить одной рукой. Я вопила, пока горло не начало саднить от холодного воздуха, завывая, как сами волки. Сначала я подумала, что один из моих снарядов попал в цель. Ближайший волк взвизгнул и, похоже, забился в конвульсиях. Вторая стрела пролетела в футе519 от меня, и я уловила мимолетное размытое движение, прежде чем она с глухим звуком воткнулась в грудь второго волка. Этот зверь сдох на месте. Первый, раненный не так серьезно, брыкался и корчился в снегу – всего лишь дергающийся комок в сгущающихся сумерках. Какое-то время я стояла, тупо уставившись на него, затем инстинктивно подняла глаза к краю оврага. Третий волк, мудро выбравший осторожность, снова исчез в лесу, откуда донесся дрожащий вой. Я все еще смотрела на темные деревья, когда чья-то рука схватила меня за локоть. Охнув, я резко обернулась и увидела перед собой незнакомое лицо. С узкой челюстью, вялым подбородком, слабо прикрытым жидкой бородкой, он действительно был мне незнаком, но его плед и дирк указывали на то, что он шотландец. – Помогите, – выдавила я и упала прямо ему в объятия.
===
503. Деревянный стул со спинкой в виде колеса со спицами; такие стулья изготовлял столяр Джордж Хэпплуайт (George Hepplewhite) во второй половине XVIII века. 504. Около 20 см. 505. Около 15 см. 506. Около 10-12 см. 507. «Eeny, meeny, miny, moe» (возможны различные варианты написания) – англоязычная детская игровая считалка. Это один из многих подобных стишков, в которых ребёнок указывает последним слогом на человека, которого «отсчитали». Считалка существовала в различных формах задолго до 1820 года и присутствует в разных языках, где имеются сходные бессмысленные слоги. 508. Почти 8 см. 509. Ле́йнстер – провинция на востоке Ирландии, целиком расположенная на территории Республики Ирландии. 510. Почти 61 см. 511. Пенни-размеры (d) гвоздей первоначально относились к цене за длинную сотню (120 штук) гвоздей в Англии в XIII веке: чем больше гвоздь, тем выше стоимость длинной сотни. Например: 10d – это те гвозди, 120 штук которые можно было купить за 10 пенни. Система использовалась в Англии и в XX веке, но теперь устарела. D – аббревиатура для динария, римской монеты, похожей на пенни и также аббревиатура пенни в Великобритании до перехода в десятичную денежную систему. Найти размер гвоздя за полпенни мне, к сожалению, не удалось. Очевидно, автором допущена ошибка, т.к. если гвоздь 10d равен где-то 76 мм, то гвоздь за полпенни будет совсем коротким. 512. Чуть больше 12 м. 513. K-9 – в англоязычных странах название кинологических отрядов из-за созвучия со словом англ. canine (собачий). 514. Арль – город и коммуна на юго-востоке Франции в регионе Прованс – Альпы – Лазурный Берег. 515. Чуть больше 9 м. 516. 36-40 кг. 517. Около 6 м. 518. Почти 46 см. 519. 30,5 см.
В коттедже было темно, а в углу комнаты стоял медведь. Я в ужасе отпрянула к своему провожатому, не желая больше иметь ничего общего с дикими зверями. Он решительно толкнул меня вперед, в коттедж. Когда заплетающимися шагами я подошла к очагу, громадная фигура повернулась ко мне, и я с опозданием поняла, что это просто крупный мужчина в медвежьей шкуре. Точнее, в плаще из медвежьей шкуры, застегнутой возле шеи брошью размером с мою ладонь из посеребренного золота. Она была выполнена в виде двух скачущих оленей – спины выгнуты и головы соприкасаются, – которые образовывали круг. Шпилька представляла собой короткий, заостренный конус, с головкой в форме хвоста бегущего оленя. Я рассмотрела брошь детально, потому что она оказалась у меня прямо перед носом. Подняв взгляд, я некоторое время прикидывала вероятность того, что ошиблась: может, это и в самом деле был медведь. И все же медведи, очевидно, не носят броши, и у них не бывает глаз, напоминающих голубику: маленьких, круглых и блестящих темно-синим. Они утопали в толстых щеках, нижняя часть которых была покрыта лесом черных с проседью волос. Такие же волосы ниспадали на кряжистые плечи, смешиваясь с мехом плаща, от которого несмотря на новое назначение, до сих пор остро пахло предыдущим владельцем. Проницательные маленькие глазки скользнули по мне, оценив как замызганное состояние моего наряда, так и его первоначально хорошее качество, в том числе и два обручальных кольца: золотое и серебряное. Исходя из этого и было сформулировано обращение медведя. – Похоже, у вас возникли трудности, мистрис, – официально произнес он, склонив массивную голову, все еще покрытую блестками растаявшего снега. – Возможно, мы могли бы вам помочь? Я раздумывала, что сказать. В помощи этого человека я отчаянно нуждалась, но сразу бы вызвала подозрения, как только по моей речи выяснилось бы, что я англичанка. Лучник, который привел меня сюда, предвосхитил мой ответ. – Нашел ее возле Уэнтуорта, – немногословно произнес он. – Дралась с волками. Девчонка – англичанка, – добавил он с ударением, отчего голубичные глаза моего гостеприимца уставились на меня с весьма неприятным предположением в их глубинах. Я выпрямилась во весь рост и постаралась, насколько это возможно, придать себе вид матроны520. – Англичанка по рождению, шотландка в замужестве, – твердо заявила я. – Меня зовут Клэр Фрейзер. Мой муж – узник Уэнтуорта. – Ясно, – медленно проговорил медведь. – Ну что ж, меня зовут Макраннох, и сейчас вы находитесь на моей земле. По вашему платью я вижу, что вы дама из порядочной семьи, как же получилось, что вы оказались одна зимней ночью в Элдриджском лесу? Я ухватилась за удачное стечение обстоятельств; это была хоть какая-то возможность доказать мои честные намерения, а заодно разыскать Мёртага и Руперта. – Я прибыла в Уэнтуорт вместе с несколькими клансменами моего мужа. Поскольку я англичанка, мы считали, что мне удастся проникнуть в тюрьму, и, возможно, найти способ… э-э-э… вывести его. Однако я… я покинула тюрьму другим путем. Я искала своих друзей, когда на меня напали волки, от которых этот джентльмен любезно меня спас. Я попыталась благодарно улыбнуться костлявому лучнику, но он воспринял это с каменным молчанием. – Вы определенно встретили кого-то зубастого, – согласился Макраннох, поглядев на зияющие дыры в моей юбке. Подозрительность временно уступила место требованиям гостеприимства. – Значит, вы ранены? Просто немного расцарапаны? Что ж, вы замерзли, конечно, и слегка потрясены, могу себе представить. Садитесь здесь, у огня. Гектор принесет вам что-нибудь перекусить, а потом вы сможете подробнее рассказать мне об этих ваших друзьях. Ногой он пододвинул грубый трехногий табурет и решительно усадил меня на него, надавив крупной рукой мне на плечо. Горящий торф давал мало света, зато приятно согревал. Я невольно вздрогнула, когда кровь начала растекаться по моим застывшим рукам. Пара глотков из кожаной фляжки, неохотно протянутой мне Гектором, снова заставила кровь циркулировать без посторонней помощи. По мере сил я объяснила свою ситуацию, но не особенно подробно. Мое краткое описание выхода из тюрьмы и последующей рукопашной схватки с волком было принято с определенным скептицизмом. – Даже при условии, что вам удалось попасть в Уэнтуорт, кажется маловероятным, что сэр Флетчер позволил вам бродить в этом месте. И если капитан Рэндалл обнаружил бы вас в подземельях, он вряд ли просто показал бы вам заднюю дверь. – У него… у него были основания, чтобы меня отпустить. – Какие же? – голубичные глаза смотрели безжалостно. Я сдалась и прямо изложила суть дела; я слишком устала, чтобы деликатничать или ходить вокруг да около. Макраннох казался полуубежденным, но все еще не желал предпринимать каких-либо действий. – Да, я понимаю ваше беспокойство, – рассуждал он, – и все-таки, возможно, все не так уж плохо. – Не так уж плохо! – от негодования я вскочила на ноги. Он помотал головой, словно его донимали слепни. – Я имею в виду, – объяснил он, – что если он хочет заполучить задницу парня, то вряд ли сильно ему навредит. И, при всем уважении к вам, мэм, – глядя на меня, он выгнул кустистую бровь, – но занятие содомией редко кого убивает. Он успокаивающе выставил ладони размером с суповые тарелки. – Так вот, я не говорю, что это доставит ему удовольствие, понимаете, но точно скажу, что оно не стоит серьезной стычки с сэром Флетчером Гордоном, только чтобы избавить парня от боли в заднице. Мое положение здесь шаткое, знаете ли, очень шаткое! – и он надул щеки и сдвинул на меня брови. Не в первый раз я пожалела о том, что настоящих ведьм не существует. Будь я одной из них, я немедленно превратила бы его в жабу. Большую, жирную, с бородавками. Я подавила ярость и еще раз попыталась привести доводы: – Думаю, что его зад к этому времени уже не спасти, меня волнует его шея. Англичане намерены повесить его утром. Макраннох что-то забормотал про себя, раскачиваясь вперед-назад, словно медведь в слишком тесной клетке. Вдруг он замер прямо передо мной и остановил свой нос чуть ли не в дюйме от моего. Я бы отшатнулась, если бы не была так измотана. А так я всего лишь зажмурилась. – А если я скажу, что помогу вам, что это даст? – проревел он. И продолжил крутиться и ходить взад-вперед – два шага к одной стене, резким движением отбросить мех, два шага к другой. Расхаживая, он говорил, – шаги задавали ритм словам, – замолкая на поворотах, чтобы выдохнуть. – Если бы я сам пошел к сэру Флетчеру, что мне сказать? У вас в подчинении капитан, который на досуге занят пытками заключенных? А когда он спросит, откуда мне это известно, я отвечу, что случайная девица-сассенах, найденная моими людьми блуждающей в темноте, сказала мне, будто этот человек делал непристойные предложения ее мужу, преступнику, за голову которого назначена награда, и к тому же приговоренному к смертной казни убийце? Макраннох остановился и бухнул лапой по хлипкому столу. – А насчет того, чтобы вести моих людей в это место! Если, и заметьте, я повторяю, если бы мы смогли попасть внутрь… – Вы попадете, – перебила я. – Я могу показать вам дорогу. – Мммфм. Может и так. Если мы сможем попасть внутрь, что произойдет, когда сэр Флетчер обнаружит моих людей, разгуливающих по его крепости? На следующее же утро он пришлет капитана Рэндалла с парой пушек и сравняет Элдридж-Холл с землей, вот что! – он снова мотнул головой, отчего черные пряди взметнулись вверх. – Нет, девушка, не вижу… Его оборвала внезапно распахнувшаяся дверь коттеджа, в которой появился другой лучник, на этот раз острием ножа толкавший перед собой Мёртага. Макраннох остановился и в изумлении уставился на него. – Это еще что? – потребовал он объяснений. – Можно подумать, нынче Майский праздник521, когда все юноши и девушки собирают цветы в лесу, а не глубокая зима и снегопад! – Это клансмен моего мужа, – сказала я. – Как я уже говорила… Мёртаг, ничуть не смущенный отнюдь не сердечным приемом, пристально разглядывал фигуру в медвежьем облачении, словно мысленно отбрасывал волосы и годы. – Макраннох, неужто ты? – заявил он почти обвиняющим тоном. – Ты же когда-то, по-моему, был на собрании в замке Леох? Макраннох более чем удивился. – Когда-то, нечего сказать! Да с тех пор прошло, должно быть, лет тридцать. Откуда ты это знаешь, приятель? Мёртаг удовлетворенно кивнул. – Ай, я так и думал. Я был там. И запомнил это собрание, вероятно, по той же причине, что и ты, сэр Маркус522. Макраннох изучал иссохшего маленького человечка, пытаясь вычесть тридцать лет из покрытой морщинами мины. – Да, я тебя знаю, – сказал он наконец. – Вернее не имя, а тебя. Ты в одиночку убил кинжалом раненого кабана во время тинчала. Великолепный был зверь. Точно, Маккензи отдал тебе бивни – красивую пару, две почти замкнутые кривые. Славная работа, дружище. Выражение подозрительно близкое к удовлетворению на мгновение исказило рябую щеку Мёртага. Я вздрогнула, вспомнив роскошные варварские браслеты, которые видела в Лаллиброхе. «Моей матери, – сказала тогда Дженни, – подаренные ей воздыхателем». Я с недоверием уставилась на Мёртага. Даже с учетом того, что прошло тридцать лет, он не представлялся подходящей кандидатурой для проявления нежной страсти. Подумав об Эллен Маккензи, я вспомнила о ее жемчуге, который по-прежнему носила с собой, вшитым в вырез моего кармана. Я нащупала свободный конец и вытянула его на свет очага. – Я могу вам заплатить, – предложила я. – Я и не рассчитывала, что ваши люди будут рисковать просто так. Двигаясь гораздо быстрее, чем я могла себе представить, он выхватил жемчуг у меня из руки. И недоверчиво уставился на него. – Где вы это взяли, леди? – требовательно спросил он. – Фрейзер, так вы сказали ваше имя? – Да, – несмотря на усталость, я выпрямилась. – И жемчуг принадлежит мне. Мой муж подарил мне его в день нашей свадьбы. – Вот как? – хриплый голос внезапно притих. Он повернулся к Мёртагу, не выпуская жемчуг из рук. – Сын Эллен? Муж этой девушки – сын Эллен? – Ага, – как всегда бесстрастно ответил Мёртаг. – Как бы ты его увидел, сразу бы понял: он весь в нее. Вспомнив наконец о жемчужинах, в которые вцепился, Макраннох разжал ладонь и нежно погладил сверкающую драгоценность. – Я преподнес его Эллен Маккензи, – сказал он. – Как свадебный подарок. Я бы подарил его как жене, но так как она выбрала иное… Я так часто его представлял на ее красивой шейке, что сказал ей: не смогу видеть на ком-то еще. Так что упросил ее оставить его себе и вспоминать обо мне, когда она его наденет. Хм! Он коротко фыркнул, вспомнив что-то, затем бережно вернул жемчуг мне. – Значит, теперь он ваш. Что ж, носите его на здоровье, девушка. – У меня будет гораздо больше возможностей для этого, – ответила я, стараясь сдержать нетерпение из-за всех этих проявлений сентиментальности, – если вы поможете мне вернуть моего мужа. Маленький розовый рот, слегка улыбавшийся мыслям его обладателя, резко сжался. – Эх, – произнес сэр Маркус, дернув себя за бороду. – Понимаю. Но я уже говорил вам, девушка, я не представляю, как это можно сделать. У меня дома жена и трое детей. Я бы помог парнишке Эллен. Но вы просите слишком многого. Внезапно у меня совершенно отказали ноги, и я с глухим звуком осела на табурет, понурив плечи и опустив голову. Отчаяние затягивало меня, словно якорь, тянуло вниз. Я закрыла глаза и погрузилась в какое-то туманное место внутри себя, где не было ничего, кроме ноющей серой пустоты, и где звук голоса Мёртага, продолжающего спорить, казался всего лишь слабым тявканьем. Из оцепенения меня вывел рев скота. Я подняла глаза и увидела, как Макраннох вихрем вылетел из коттеджа. Когда он распахнул дверь, в комнату ворвался сильный порыв зимнего воздуха, наполненный мычанием коров и мужскими криками. Дверь с грохотом захлопнулась за огромной мохнатой фигурой, и я обернулась, чтобы узнать у Мёртага, что, по его мнению, нам делать дальше. Выражение его лица остановило меня, лишив дара речи. Я редко видела, чтобы на его физиономии проявлялось что-то кроме своего рода терпеливой суровости, но сейчас он прямо-таки светился от сдерживаемого возбуждения. Я схватила его за руку. – Что там? Говорите скорее! Он только и успел сказать: – Коровы! Макранноха! Прежде чем сам Макраннох снова ввалился в коттедж, толкая перед собой долговязого юнца. Последним толчком он припечатал молодого человека к оштукатуренной стене коттеджа. Очевидно, Макраннох считал открытое столкновение взглядов эффективным: он применил ту же технику «нос к носу», которую ранее использовал на мне. Менее уравновешенный или менее усталый, чем я, юноша испуганно вжался в стену как можно дальше. Макраннох начал с любезной рассудительностью: – Абсалом, дружище, я отослал тебя три часа назад, чтобы ты пригнал сорок голов скота. Сказал, что важно их найти, потому как скоро начнется чертовски сильная снежная буря, – приятно льющийся голос становился все громче. – И когда я услышал снаружи рев коров, я сказал себе: ага, Маркус, это Абсалом нашел весь скот, какой хороший парень, теперь мы все можем отправиться по домам и греться у огонька, пока коровы в сохранности в своем коровнике. Похожий на окорок кулак вцепился в куртку Абсалома. Материя, зажатая между короткими, толстыми пальцами, начала перекручиваться. – А потом я выхожу поздравить тебя с хорошо выполненной работой и начинаю пересчитывать животных. И сколько я насчитал, Абсалом, мой милый мальчик? Голос возвысился до полноценного рева. Хоть Маркус Макраннох и не обладал особенно звучным голосом, силы его легких хватало на троих мужчин обычных габаритов. – Пятнадцать! – заорал он, рывком приподняв несчастного Абсалома на цыпочки. – Пятнадцать животных он нашел, из сорока! А где остальные? Где? Разгуливают по снегу, чтобы замерзнуть насмерть! Пока все это происходило, Мёртаг бесшумно отступил в тень угла. Однако я наблюдала за его лицом и при этих словах заметила внезапный проблеск веселья в его глазах. Я вдруг догадалась, что он собирался мне сказать, и поняла, где теперь Руперт. Или, если и не точно, где он был, то, по крайней мере, что он делал. И у меня появилась слабая надежда.
***
Было совсем темно. Огни тюрьмы внизу слабо светились сквозь снег, напоминая фонари затонувшего корабля. Ожидая под деревьями с двумя моими спутниками, я в тысячный раз мысленно перебирала все, что могло пойти не так. Справится ли Макраннох со своей частью договора? Ему придется, если он рассчитывает вернуть своих ценных чистокровных хайлендских коров. Поверит ли сэр Флетчер Макранноху и прикажет немедленно обыскать подвальные помещения? Скорее всего – баронет не из тех людей, кого можно недооценивать. Я видела, как под опытным руководством Руперта и его людей скотина исчезала, по одному лохматому животному за раз, в канаве, которая вела к потайной задней двери. Но смогут ли они загнать коров в эту в дверь, даже поодиночке? А если смогут, то что те станут делать, оказавшись внутри: этот полудикий скот, внезапно пойманный в западню каменного коридора, освещенного яркими факелами? Что ж, допустим, это сработает. Коридор сам по себе мало чем отличался от их коровника с каменным полом, факелами и запахом людей в том числе. Если они забредут достаточно далеко, план может увенчаться успехом. Сам Рэндалл вряд ли станет звать на помощь из-за вторжения, опасаясь, что раскроются его маленькие забавы. Проводники должны как можно скорее убраться из тюрьмы, лишь только животные будут окончательно и бесповоротно пущены по тропе хаоса, а затем мчаться сломя голову к землям Маккензи. Рэндалл роли не сыграет – что он сможет предпринять в одиночку в сложившихся обстоятельствах? Но что если шум привлечет остальную часть гарнизона слишком рано? Если Дугал отказался даже попытаться вытащить своего племянника из Уэнтуорта, я могла представить его гнев, если несколько людей Маккензи будут арестованы за проникновение в это место. Мне и самой не хотелось нести за это ответственность, хотя Руперт с большой готовностью пошел на риск. Я прикусила большой палец и попыталась успокоиться, думая о тоннах твердого, заглушающего звуки гранита, который отделял подземелья от тюремных помещений наверху. Больше всего, конечно, угнетал страх, что все получится, но будет слишком поздно. Ждет палач или нет, Рэндалл может перегнуть палку. Я очень хорошо знала по рассказам солдат, вернувшихся из лагерей для военнопленных, что для узника нет ничего проще, чем умереть от «несчастного случая», а от тела благополучно избавляются до того, как возникнут неудобные официальные вопросы. Даже если вопросы начнут задавать и Рэндалла разоблачат, это станет слабым утешением для меня – и для Джейми. Я решительно подавляла в себе желание представить, как можно использовать повседневные предметы со стола в той комнате. Но я снова и снова видела, как обломки костей раздробленного пальца вдавливаются в стол. Пытаясь избавиться от этого видения, я сильно потерла костяшками пальцев о седельную кожу. Я почувствовала легкое жжение и сняла перчатку, чтобы рассмотреть ссадины, оставленные на моей руке волчьими зубами. Ничего особенного, всего несколько царапин и одна маленькая ранка там, где клык проткнул кожу. Я рассеянно лизнула ранку. Бесполезно было уверять себя, что я сделала все, что в моих силах. Я сделала единственно возможное, но понимание этого не облегчало ожидания. Наконец мы услышали слабые, бессвязные крики со стороны тюрьмы. Один из людей Макранноха положил руку на повод моей лошади и жестом показал на укрытие среди деревьев. Под сплетенными ветвями рощи на земле было гораздо меньше снега и порывы сильного ветра ослабели; на каменистой, усыпанной листьями почве отчетливо и резко выделялись тонкие снежные полосы. Хотя снег здесь валил не так густо, видимость по-прежнему была настолько плохой, что стволы деревьев в нескольких футах от меня, пока я беспокойно водила свою лошадь по небольшой полянке, появлялись неожиданно, в розоватом свете стволы вырастали черным. Приближающийся топот копыт, приглушённый плотным снегом, раздался почти рядом с нами, когда мы его услышали. Оба человека Макранноха вытащили пистолеты и направили своих коней поближе к деревьям, но я различила глухое мычание коров и пришпорила свою лошадь, выскочив из рощи. Сэр Маркус Макраннох, легко различимый по его пегому скакуну и плащу из медвежьей шкуры, поднимался по склону первым, из-под копыт его лошади летели мелкие комья снега. За ним следовали еще несколько мужчин, судя по голосам – в весьма приподнятом настроении. Большая же часть его людей скакала далеко позади, подгоняя беспорядочно кружащее стадо коров с тыла, направляя толпу встревоженных животных вдоль подножия холма, в сторону честно заработанного убежища в коровниках Макранноха. Макраннох остановил лошадь рядом со мной, веселясь от души. – Я должен поблагодарить вас, мистрис Фрейзер, – прокричал он сквозь снег, – за столь занимательный вечер! Его прежняя подозрительность улетучилась, и он встретил меня с величайшей сердечностью. Брови и усы ему облепил снег, и он был похож на подгулявшего Деда Мороза. Забрав у меня поводья, он увел мою лошадь обратно в умиротворенную атмосферу рощицы. Знаком он велел двум моим спутникам спуститься с холма, чтобы помочь со стадом, потом спешился сам и снял меня с седла, все еще посмеиваясь над собой. – Надо было это видеть! – хихикнул он, обхватив себя руками от восторга. – Сэр Флетчер покраснел, словно грудка малиновки, когда я вломился к нему в самый разгар ужина и заорал, что он укрывает на своей территории краденую собственность. А потом, когда мы спустились по лестнице и он услышал громовой рев скотины, я подумал, что он обделается в бриджи. Он… Я в нетерпении тряхнула его за руку. – Плевать на бриджи сэра Флетчера. Вы нашли моего мужа? Макраннох чуть посерьезнел, вытирая рукавом глаза. – Ах, да. Мы его нашли. – С ним все хорошо? – я говорила спокойно, хотя мне хотелось кричать. Макраннох кивнул в сторону деревьев за моей спиной, я обернулась и увидела всадника, осторожно пробирающегося сквозь ветки; громоздкое тело, прикрытое тканью, было перекинуто перед ним через луку седла. Я рванулась вперед, за мной последовал Макраннох, с готовностью объясняя: – Он не умер, по крайней мере, был жив, когда мы его обнаружили. Но над ним хорошенько поиздевались, бедный паренек. Я откинула ткань с головы Джейми и с тревогой осмотрела его, насколько было возможно, так как лошадь беспокойно двигалась, возбужденная скачкой на холоде и дополнительной ношей. Я увидела темные кровоподтеки и почувствовала заскорузлые пятна крови в спутанных волосах, но больше ничего в тусклом свете рассмотреть не смогла. Мне показалось, что я нащупала пульс на ледяной шее, но уверена не была. Макраннох ухватил меня под локоть и увел в сторону. – Нам лучше поскорее доставить его в помещение, девушка. Идемте со мной. Гектор принесет его в дом. В парадной гостиной поместья Элдридж, дома Макранноха, Гектор опустил свою ношу на ковер перед камином. Взявшись за угол одеяла, он осторожно развернул его, и обмякшее обнаженное тело завалилось на розовые и желтые цветы гордости и радости леди Аннабель Макраннох. К чести леди Аннабель, она, казалось, не замечала, как кровь пропитывает дорогой обюссонский523 ковер. Похожая на птичку женщина лет сорока с небольшим, одетая, словно щегол, в золотисто-желтый шелковый пеньюар, она, бодро хлопая в ладоши, разослала слуг по всем направлениям, и одеяла, полотно, горячая вода и виски появились у меня под рукой чуть ли не до того, как я успела снять плащ. – Лучше перевернуть его на живот, – посоветовал сэр Маркус, наливая две большие порции виски. – У него спина чуть ли не освежевана, и лежать на ней, должно быть, болезненно. Хотя не похоже, что он что-то чувствует, – добавил он, внимательно разглядывая мертвенно-бледное лицо Джейми и закрытые синеватые веки. – Вы уверены, что он еще жив? – Да, – коротко ответила я, надеясь, что не ошибаюсь. Я попыталась повернуть Джейми. Бессознательное состояние, казалось, утроило его вес. Макраннох пришел мне на помощь, и мы уложили его на одеяло спиной к огню. Беглый осмотр подтвердил, что он действительно жив, все части тела на месте и непосредственная опасность истечь кровью до смерти ему не угрожает, и я могла себе позволить менее поспешно оценить повреждения. – Я могу послать за доктором, – сказала леди Аннабель, нерешительно поглядывая на похожее на труп тело у очага, – но сомневаюсь, что он сможет добраться сюда меньше чем за час – на улице очень сильный снегопад. Как мне показалось, сомнение в ее тоне лишь отчасти объяснялось снегопадом. Доктор стал бы еще одним опасным свидетелем присутствия в ее доме беглого преступника. – Не беспокойтесь, – рассеянно сказала я. – Я сама доктор. Не обращая внимания на удивленные взгляды обоих Макраннохов, я опустилась на колени возле того, что осталось от моего мужа, укрыла его одеялами и начала прикладывать смоченные в горячей воде тряпицы к неприкрытым участкам тела. Моей главной задачей было согреть его; кровь на спине сочилась слабо, с этим можно разобраться позже. Леди Аннабель растворилась в отдалении, ее высокий, как у щегла, голосок требовал, подзывал и распоряжался. Ее супруг опустился возле меня на корточки и принялся деловито растирать в своих больших руках с грубыми пальцами обмороженные ступни Джейми, изредка прерываясь, чтобы хлебнуть виски. Понемногу отворачивая одеяло, я осматривала повреждения. От шеи до колен он был мелко исполосован чем-то вроде кучерского хлыста, рубцы аккуратно пересекались, словно мережка524. Абсолютная упорядоченность повреждений, говорившая о продуманности и наслаждении каждым карающим ударом, вызвала тошноту от переполнившей меня ярости. Чем-то более тяжелым, возможно, тростью, с меньшей сдержанностью били по плечам, местами нанеся такие глубокие рассечения, что над лопаткой просвечивала кость. Я бережно наложила толстый слой корпии525 на худшие раны и продолжила осмотр. В том месте на левом боку, куда попал молоток, вздулась уродливая ушибленная опухоль, черно-фиолетовое пятно размером больше чем ладонь сэра Маркуса. Ребра наверняка сломаны, но это тоже могло подождать. Мое внимание привлекли сине-багровые полосы на шее и груди, где кожа сморщилась, покраснела и покрылась волдырями. Края одной такой полосы, обрамленной белым пеплом, обуглились. – Что, черт возьми, такое сотворило? – сэр Маркус закончил свои манипуляции и с глубоким интересом заглядывал через мое плечо. – Раскаленная кочерга. Голос был слабым и невнятным; прошла минута, прежде чем я поняла, что это говорил Джейми. Он с усилием приподнял голову, и стала ясна причина его нечеткой речи: нижняя губа с одной стороны была сильно искусана и распухла, как от укуса пчелы. С немалым присутствием духа сэр Маркус просунул руку под шею Джейми и прижал к его губам стакан с виски. Джейми поморщился от боли, когда алкоголь обжег его истерзанный рот, но осушил стакан перед тем, как снова опустить голову. Он скосил на меня взгляд, слегка затуманенный болью и виски, но все же светящийся весельем. – Коровы? – спросил он. – Там в самом деле были коровы или мне это приснилось? – Ну, все, что мне удалось за это время, – ответила я, облегченно расплывшись в улыбке от того, что вижу его живым и в сознании. Я положила руку ему на голову, поворачивая, чтобы рассмотреть огромный кровоподтек на скуле. – Выглядишь ты совершенно отвратительно. Как ты себя чувствуешь? – спросила я в силу давней привычки. – Живым. Он с трудом приподнялся на локте, чтобы с кивком принять от сэра Маркуса второй стакан виски. – Ты считаешь, что тебе можно пить так много сразу? – спросила я, пытаясь рассмотреть его зрачки на признаки сотрясения. Он этому воспрепятствовал, закрыв глаза и снова опустив голову. – Да, – отозвался он, возвращая пустой стакан сэру Маркусу, который снова понес его к графину. – Пока этого достаточно, Маркус, – леди Аннабель, появившаяся вновь, словно солнце на востоке, остановила своего мужа повелительным чириканьем. – Юноша нуждается в горячем крепком чае, а не виски. Чай в серебряном чайнике не заставил себя ждать, торжественно принесенный служанкой, чьему виду прирожденного превосходства не вредил тот факт, что она была облачена в ночную сорочку. – Горячего крепкого чая с большим количеством сахара, – поправила я. – И, возможно, с маленьким глоточком виски тоже, – вставил сэр Маркус, аккуратно снимая крышку с чайника, когда тот с ним поравнялся, и подливая щедрую порцию из своего графина. С благодарностью приняв дымящуюся чашку, Джейми приподнял ее в знак безмолвной признательности сэру Маркусу, прежде чем осторожно поднести горячую жидкость ко рту. Рука у него сильно дрожала, и я обхватила его пальцы своими, чтобы задать чашке направление. Очередные слуги принесли складную походную кровать, матрас, еще одеяла, больше перевязочного материала и горячую воду, а также объемный деревянный сундучок с запасами лекарств. – Мне подумалось, что лучше всего заниматься этим у огня, – объяснила леди Аннабель своим очаровательным птичьим голоском. – Здесь больше света и это самое теплое место в доме. По ее указанию двое самых крупных слуг ухватились за концы одеяла под Джейми и плавно перенесли его вместе с содержимым на походную кровать, теперь установленную перед камином, у которого еще один слуга усердно ворошил прикрытые щепой на ночь угли и подпитывал разгорающееся пламя. Служанка, принесшая чай, расторопно зажигала восковые свечи в ветвистых канделябрах на буфете. Несмотря на внешность певчей птички, леди Аннабель явно обладала задатками мастер-сержанта. – Да, теперь, когда он очнулся, чем скорее, тем лучше, – сказала я. – Найдется ли у вас плоская дощечка длиной фута в два526, – добавила я, – прочный ремень, и, пожалуй, несколько прямых плоских палочек примерно такой длины? – я раздвинула пальцы, отмерив длину около четырех дюймов527. Один из слуг растворился в тени, исчезнув из поля зрения, как джинн, исполняющий мои приказания. Весь дом казался волшебным – быть может, благодаря контрасту между завывающей стужей снаружи и восхитительным теплом внутри, или может, просто от облегчения, что Джейми в безопасности после стольких часов страха и тревоги. Тяжелая темная мебель сверкала полировкой при искусственном свете, на буфете сияло серебро, а коллекция хрупкого стекла и фарфора украшала каминную полку, неестественно контрастируя с окровавленным, покрытым грязью телом перед нею. Вопросов никто не задавал. Мы были гостями сэра Маркуса, и леди Аннабель вела себя так, словно приходящие в полночь и истекающие кровью на ковре люди, – явление обычное. Мне впервые пришло в голову, что, возможно, подобные визиты случались и прежде. – Очень скверно, – проговорил сэр Маркус, разглядывая раздробленную руку со знанием дела, приобретенным на поле боя. – И, наверное, чертовски больно. И все же это тебя не убьет, верно? Он выпрямился и обратился ко мне доверительным тоном: – Думал, все может быть хуже, учитывая, что вы говорили. Кроме ребер и руки, кости целы, а остальное прекрасно заживет. Я бы, пожалуй, сказал, что ты счастливчик, парень. От лежащей на кровати фигуры донеслось слабое фырканье. – Наверное, можно назвать это везением. Меня намеревались повесить утром, – он беспокойно подвигал головой по подушке, пытаясь посмотреть на сэра Маркуса. – Вы об этом знали… сэр? – добавил он, заметив жилет сэра Маркуса, украшенный вышитым серебряной нитью гербом в окружении голубков и роз. Сэр Маркус только махнул рукой, отметая столь незначительную деталь. – Ну, если он собирался оставить тебя для палача в подобающем виде, то тогда слегка переборщил с твоей спиной, – заметил сэр Маркус, убирая промокшую корпию и заменяя ее новым слоем. – Да. Он несколько потерял голову, когда… когда он… Джейми попытался выдавить из себя слова, но потом сдался, посчитав это безнадежным, и повернулся лицом к огню, закрыв глаза. – Господи, как я устал… – вырвалось у него. Мы дали ему отдохнуть, пока у моего локтя не материализовался слуга с затребованными мной лубками. Тогда я осторожно подняла раздробленную правую руку и приблизила ее к свече для осмотра. Необходимо было вправлять ее, и как можно скорее. Поврежденные мышцы уже втягивали в себя кости. Когда я увидела всю степень повреждений, меня охватило отчаяние. Но чтобы он когда-нибудь снова мог пользоваться рукой, придется постараться. Леди Аннабель во время осмотра держалась позади, с интересом наблюдая. Когда я опустила руку, она шагнула вперед и открыла маленький сундучок с лекарствами. – Думаю, вам потребуется посконник и, возможно, вишневая кора. Я не знаю… – она с сомнением посмотрела на Джейми. – Пиявки, как по-вашему? – ее ухоженная рука зависла над небольшой баночкой с крышкой, наполненной мутной жидкостью. Я содрогнулась и потрясла головой. – Нет, я так не думаю, только не сейчас. Что мне действительно могло пригодиться… у вас случайно нет какого-нибудь снотворного? Я опустилась рядом с ней на колени, чтобы внимательно изучить содержимое коробки. – О да! – ее рука безошибочно потянулась к маленькому зеленому флакону. – Цветы лауданума528, – прочитала она на этикетке. – Это подойдет? – Абсолютно. Я с благодарностью приняла флакон. – Ну хорошо, – бодро обратилась я к Джейми, наливая небольшое количество пахучей жидкости в бокал, – ты должен ненадолго сесть, чтобы проглотить это. Потом ты уснешь и проспишь еще очень долго. По правде говоря, у меня были некоторые сомнения относительно целесообразности применения лауданума после такого количества виски, но вариант – восстановление руки, пока он будет в сознании – был немыслимым. Я наклонила склянку, чтобы налить еще немного. Положив здоровую руку мне на плечо, Джейми остановил меня. – Мне не нужны лекарства, – сказал он твердо. – Только разве что еще капельку виски… – он замялся, коснувшись языком прокушенной губы, – и, может, что-нибудь прикусить. Услышав это, сэр Маркус подошел к красивому блестящему шератоновскому529 столу в углу и принялся искать. Через минуту он вернулся с небольшим кусочком потрепанной кожи. Присмотревшись внимательнее, я увидела на толстом ремне множество накладывающихся друг на друга полукруглых углублений – следы зубов, потрясенно осознала я. – Вот, – услужливо предложил сэр Маркус. – Я сам им пользовался при Сен-Симоне530, выручал меня, пока мне выковыривали мушкетную пулю из ноги. Я глядела с разинутым ртом, как Джейми взял ремень, кивнув в знак благодарности, и провел большим пальцем по отметинам. Остолбенев, я проговорила медленно: – Ты в самом деле ждешь, что я буду вправлять тебе девять сломанных костей, когда ты в сознании? – Да, – коротко ответил он, зажав ремень между зубами и покусывая для пробы. Он поводил им взад-вперед, подыскивая удобное положение. Откровенная театральность происходящего сломила меня, и накопленное мною сомнительное самообладание вдруг не выдержало. – Может, перестанешь строить из себя треклятого, мать твою, героя! – вспылила я на Джейми. – Мы все знаем, что ты сделал, тебе не нужно доказывать, сколько еще ты можешь выдержать! Или ты считаешь, у нас все полетит к чертям, если ты не будешь командовать, каждую минуту указывая всем, что делать? Кем, черт возьми, ты себя возомнил, гребаный Джон Уэйн531? Повисло неловкое молчание. Джейми глядел на меня, приоткрыв рот. Наконец он заговорил. – Клэр, – тихо сказал он, – мы примерно в двух милях532 от Уэнтуортской тюрьмы. Утром меня собирались повесить. Не важно, что произошло с Рэндаллом, англичане скоро заметят мое отсутствие. Я прикусила губу. Он говорил правду. То, что я непреднамеренно освободила других заключенных, возможно, на какое-то время запутает дело, но в итоге произведут подсчет и начнут поиски. И благодаря выбранному мной своеобразному способу бегства в скором времени внимание обязательно сосредоточится на поместье Элдридж. – Если нам повезет, – продолжал тихий голос, – снег задержит поиски, и мы успеем уехать. Если же нет… Он пожал плечами, глядя на огонь. – Клэр, я не позволю им увезти меня обратно. А быть одурманенным, лежать здесь в беспомощности, когда они заявятся, и, возможно, снова очнуться в цепях в камере… Клэр, мне этого не вынести. Слезы на нижних ресницах застилали глаза. Я пристально смотрела на него широко раскрытыми глазами, не желая моргать, чтобы слезы не потекли по моим щекам. Он прикрыл глаза от жаркого огня. Яркий свет придавал белым щекам ложное впечатление здорового румянца. Я видела, как задвигались длинные мышцы горла, когда он сглотнул. – Не плачь, Сассенах, – произнес он так тихо, что я едва его услышала. Он вытянул здоровую руку и похлопал меня по ноге, пытаясь подбодрить. – Мне кажется, мы в полной безопасности, девочка. Если бы я думал, что нас, скорее всего, схватят, точно не стал бы тратить свои последние часы на то, чтобы ты латала руку, которая мне не понадобится. Пойди и позови ко мне Мёртага. Потом дашь мне выпить и приступим к делу.
Занятая за столом своими медицинскими приготовлениями, я не могла слышать, что он говорил Мёртагу, но видела, как две головы ненадолго сблизились, затем жилистая рука Мёртага легонько коснулась уха молодого человека – одного из немногих оставшихся неповрежденным мест. Коротко кивнув на прощание, Мертаг бочком направился к двери. «Словно крыса, – подумала я, – пробирающаяся по обшивке, чтобы не заметили». Я оказалась у него за спиной, когда он вышел в переднюю, и схватила за плед как раз до того, как он совсем скрылся через парадную дверь. – Что он вам говорил? – свирепо спросила я. – Куда вы собрались? Смуглый жилистый коротышка на мгновение замялся, но ответил спокойно: – Мы с юным Абсаломом отправляемся в сторону Уэнтуорта и будем там наблюдать. Если кто-нибудь из красных мундиров двинется сюда, я обгоню их, и если хватит времени, прослежу, чтобы вы оба спрятались, а потом ускачу с тремя лошадьми, чтобы увести преследователей от поместья. Здесь есть погреб, там можно спрятаться, если обыск будет не слишком тщательным. – А если не хватит времени спрятаться? Я пристально посмотрела на него, пусть осмелится не ответить. – Тогда я убью его, а вас заберу с собой, – сразу ответил Мёртаг. – Хотите вы того или нет, – добавил он со злобной усмешкой и повернулся уходить. – Постойте! – резко выкрикнула я, и он остановился. – У вас есть лишний дирк? Его лохматые брови взлетели вверх, но рука без колебаний потянулась к поясу. – Вам он нужен? Здесь? Его взгляд окинул роскошь и безмятежность передней с расписным потолком в а́дамовом стиле533 и резные панели с имитацией складок ткани534. Мой карман для кинжала был изодран в клочья и ни на что не годился. Я взяла протянутый кинжал и засунула его сзади между юбкой и корсажем, что, как я видела, делали цыганки. – Кто знает, верно? – спокойно ответила я.
***
Закончив приготовления, я как можно осторожнее прощупала руку, оценивая повреждения и решая, что нужно сделать. Джейми резко втягивал воздух, когда я касалась особенно болезненного места, но не открывал глаз, пока я медленно прощупывала по отдельности каждую косточку и сустав, отмечая положение всех переломов и вывихов. – Извини, – пробормотала я. Кроме того я взяла непострадавшую руку и тщательно ощупала каждый палец как на здоровой руке, так и на поврежденной, сравнивая их. Без рентгена и опыта, которыми можно руководствоваться, мне придется полагаться на собственную чувствительность, чтобы обнаружить и вправить раздробленные кости. С первым суставом все оказалось в порядке, но мне показалось, что вторая фаланга сломана. Я надавила сильнее, чтобы определить длину и направление трещины. Поврежденная рука оставалась неподвижной под моими пальцами, но здоровая непроизвольно сжалась в кулак. – Прости, – снова пробормотала я. Здоровая рука резко вырвалась из моей хватки, как только Джейми приподнялся на локте. Выплюнув кожаный кляп, он рассматривал меня с выражением, вместившим и веселье, и раздражение. – Сассенах, – сказал он, – если ты будешь извиняться каждый раз, как сделаешь мне больно, ночь нас ждет очень долгая, а ведь часть ее уже прошла. Должно быть, вид у меня был потрясенный, потому что он потянулся ко мне, но замер, поморщившись от этого движения. Однако он справился с болью и заговорил твердо: – Я знаю, ты не хочешь причинять мне боли. Но у тебя выбора не больше, чем у меня, и нет нужды, чтобы из-за этого страдали оба. Делай что нужно, а я буду кричать, если потребуется. Вернув кожаную полоску на место, он свирепо оскалил на меня свои стиснутые зубы, после чего медленно и намеренно скосил глаза. От этого он стал так похож на безмозглого тигра, что я разразилась полуистерическим смехом, не сумев сдержаться. С пылающими щеками я зажала рот ладонями, когда увидела изумленные взгляды на лицах леди Аннабель и слуг, которые, стоя позади Джейми, естественно, не могли видеть его физиономии. Сэр Маркус, мельком глянувший на него со своего места возле кровати, ухмыльнулся в свою лопатообразную бороду. – Кроме того, – продолжил Джейми, снова выплевывая кожу, – если после этого явятся англичане, я, наверное, буду умолять их забрать меня обратно. Я подняла кожу, сунула ему между зубами и откинула его голову назад. – Шут, – сказала я. – Умник. Чертов герой. Но он избавил меня от тяжкого бремени, и я действовала спокойнее. И пусть я все еще замечала каждую судорогу и гримасу, по крайней мере, больше не воспринимала их так остро. Я начала сосредоточенно погружаться в работу, направив все свое внимание на кончики пальцев, оценивая каждое поврежденное место и пытаясь решить, как лучше всего выровнять раздробленные кости. К счастью, меньше всего пострадал большой палец: лишь простой разрыв первого сустава. Он заживет полностью. Второй межфаланговый сустав на безымянном пальце был совсем раздроблен: я ощутила только сочный скрежет костной крошки, когда осторожно покрутила его между большим и указательным пальцами, заставив Джейми застонать. С этим ничего не поделаешь, разве что наложить лубок на сустав и надеяться на лучшее. Сложный перелом среднего пальца оказался хуже, чем можно было себе вообразить. Палец надо было выпрямить, втянув торчащую кость назад в разорванную плоть. Мне уже приходилось видеть раньше, как это делается – под общим наркозом, с ориентиром на рентген. До этого момента то была скорее заученная, чем реальная задача, – решить, как восстановить раздробленную, лишенную материальной оболочки руку. Теперь я осознала причину, по которой врачи редко лечат членов собственных семей. Некоторые медицинские операции для успешного выполнения требуют определенной безжалостности; чтобы причинить боль в процессе лечения, необходима беспристрастность. Сэр Маркус тихо придвинул табурет к кровати. Он устроился поудобнее, пока я заканчивала фиксировать руку, и стиснул здоровую ладонь Джейми в своей. – Жми сколько хочешь, сынок, – сказал он. Без медвежьей шкуры, с аккуратно собранными и стянутыми шнурком седеющими прядями Макраннох больше не казался устрашающим лесным дикарем, а выглядел как скромно одетый мужчина зрелого возраста, с аккуратно подстриженной окладистой бородой и военной выправкой. Нервничая из-за того, что собиралась предпринять, я обнаружила, что его надежное присутствие успокаивает. Я глубоко вздохнула и взмолилась о беспристрастности.
***
Работа была долгой, ужасной, действующей на нервы, но не лишенной очарования. Часть манипуляций, вроде наложения лубков на два пальца с простыми переломами, прошла довольно легко. С другими было не так. Джейми действительно закричал – громко – когда я вправляла ему средний палец, прикладывая немалую силу, необходимую для того, чтобы концы раздробленной кости прошли обратно через кожу. Я ненадолго замешкалась, потеряв самообладание, но сэр Маркус со спокойной настойчивостью произнес «Продолжай, девочка!» Я вдруг вспомнила, что Джейми сказал мне в ту ночь, когда у Дженни родился ребенок: «Сам я могу вынести боль, свою собственную, но не мог бы вынести твою. Для этого потребовалось бы куда больше сил, чем есть у меня». Он был прав: это и в самом деле требовало сил; я надеялась, что нам обоим их хватит. Джейми отвернулся от меня, но я видела, как напрягались мышцы челюсти, когда он сильнее стискивал зубы на кожаной полоске. Я сама стиснула зубы и продолжила: острый конец кости медленно исчезал под кожей, а палец с мучительным сопротивлением распрямлялся, заставляя нас обоих дрожать. Пока работала, я стала забывать обо всем, что выходило за рамки того дела, которым занималась. Иногда Джейми стонал, и дважды пришлось ненадолго прерваться, так как его тошнило; рвало его в основном виски, ведь в тюрьме он почти не ел. Однако по большей части он продолжал тихонько, настойчиво бормотать по-гэльски, сильно прижимаясь лбом к коленям сэра Маркуса. Из-за кожаного кляпа я не могла разобрать, ругался он или молился. В конце концов, все пять пальцев улеглись ровно, словно новенькие булавки, негнущиеся, как палки, в своих обвязанных лубках. Я опасалась инфекции, особенно на разодранном среднем пальце, но в остальном была уверена, что они заживут хорошо. К счастью, только один сустав был поврежден очень сильно. Скорее всего, безымянный палец у него сгибаться не будет, но остальные смогут функционировать нормально – со временем. Я ничего не могла сделать со сломанными пястными костями и колотой раной, разве что наложить обеззараживающую примочку и горячий компресс и молиться, чтобы не началась столбнячная инфекция. Я шагнула назад, дрожа всем телом от напряжения этой ночи, корсаж насквозь пропитался потом от тепла камина за моей спиной. Леди Аннабель немедленно возникла рядом со мной, подвела меня к креслу и сунула чашку чая, сдобренного виски, в мои дрожащие руки. Сэр Маркус, лучший операционный ассистент, какого только может иметь любой врач, отвязал стянутую руку Джейми и растирал отметины в тех местах, где в напряженную плоть глубоко врезался ремень. Я заметила, что рука пожилого мужчины покраснела в том месте, где Джейми ее сжимал. Я даже не осознавала, что клюю носом, когда неожиданно вздрогнула, моя голова на шее дернулась. Леди Аннабель стала уговаривать меня подняться, поддерживая мягкой ручкой под локоть. – Пойдемте, моя дорогая. Вы совершенно измучены, вам нужно позаботиться о собственных ранах и немного поспать. Я высвободилась как можно любезнее. – Нет, я не могу. Я должна закончить… Мои слова увязли в тумане моего сознания, едва сэр Маркус благополучно забрал из моих рук бутылку с уксусом и тряпицу. – Я позабочусь об остальном, – сказал он. – У меня имеется кое-какой опыт в первичной перевязке, понимаете. Откинув одеяло, он начал смывать кровь с ран от кнута, двигаясь с проворной мягкостью, которая впечатляла. Перехватив мой взгляд, он ухмыльнулся, развязно вскинув бороду. – В свое время я промыл много ран после порки, – сообщил он. – И нанес тоже немало. Это пустяки, девочка, они заживут через несколько дней. Понимая, что он прав, я подошла к изголовью складной кровати. Джейми не спал, слегка морщась от жжения обеззараживающего раствора на свежих ранах, но веки у него отяжелели, а голубые глаза потемнели от боли и усталости. – Иди, поспи, Сассенах. Я выдержу. Выдержит он или нет, я не знала. Однако ясно было, что не выдержу я, по крайней мере долго. Меня шатало от изнеможения, а царапины на ногах начали гореть и болеть. Абсалом промыл мне их в коттедже, но их следовало смазать. Я оцепенело кивнула и повернулась в ответ на мягкое, настойчивое давление леди Аннабель на мой локоть. На полпути вверх по лестнице я спохватилась, что забыла объяснить сэру Маркусу, как перевязывать раны. Глубокие ранения на плечах следовало перетянуть и подложить что-нибудь мягкое, чтобы можно было надеть поверх рубашку, когда нам придется бежать. Менее серьезные следы от кнута лучше оставить открытыми, чтобы зарубцевались. Я бросила беглый взгляд на комнату для гостей, показанную мне леди Аннабель, затем коротко извинилась и, спотыкаясь, направилась по ступенькам назад в гостиную. Я остановилась в затененном дверном проеме, леди Аннабель – у меня за спиной. Глаза у Джейми были закрыты: очевидно, он впал в забытье, вызванное виски и усталостью. Одеяла были отброшены, жаркий огонь сделал их ненужными. Потянувшись через кровать за тряпицей, сэр Маркус небрежно положил руку на голый зад Джейми. Результат оказался сногсшибательным. Спина у Джейми резко выгнулась, мышцы ягодиц сильно напряглись, он издал непроизвольный протестующий звук, несмотря на раздробленные ребра отшатнулся и уставился на сэра Маркуса испуганными, ошалевшими глазами. Сэр Маркус, тоже испугавшись, на секунду замер, как столб, потом наклонился и, взяв Джейми за руку, аккуратно уложил его лицом вниз. В задумчивости он очень осторожно провел пальцем по телу Джейми. Он потер пальцами друг о друга, отчего в свете камина стал виден маслянистый блеск. – А-а, – невозмутимо протянул он. Старый вояка натянул одеяло Джейми до пояса, и я заметила, как напряженные плечи у того чуть расслабились под повязкой. Сэр Маркус по-свойски присел у Джейми в головах и налил еще по стакану виски. – По крайней мере ему хватило соображения немного намазать тебя жиром перед этим, – заметил он, протягивая один стакан Джейми, который с трудом приподнялся на локтях, чтобы его принять. – Ага, именно. Сдается мне, это делалось не для моего удобства, – сухо бросил он. Сэр Маркус сделал глоток из своего стакана и задумчиво причмокнул губами. Какое-то время не было слышно ни звука, кроме потрескивания пламени, но ни леди Аннабель, ни я не сделали ни малейшего движения, чтобы войти в комнату. – Если это тебя утешит, – вдруг заговорил сэр Маркус, не сводя глаз с графина, – он мертв. – Вы уверены? – интонация Джейми не выражала ничего. – Не представляю, как кто-то может выжить после того, как его растоптали тридцать животных в полтонны весом. Он выглянул в коридор, чтобы посмотреть, откуда шум, а когда увидел – попытался нырнуть обратно. Его зацепило рогом за рукав и вытащило в коридор, и я видел, как он упал возле стены. Мы с сэром Флетчером стояли на лестнице, держась подальше. Конечно, сэр Флетчер на редкость разволновался, послал к нему людей, но они не могли даже приблизиться из-за всех этих торчащих рогов и толкающейся скотины, та еще в суматохе факелы посбивала со стен. Господи, дружище, ты бы это видел! – сэр Маркус ухнул от воспоминаний, ухватившись за горлышко графина. – Твоя жена – редкая женщина, это уж точно, парень! Фыркнув, он налил еще стакан и жадно хлебнул, чуть не подавившись, так как смех мешал глотать. – В любом случае, – продолжал он, стукнув себя в грудь, – к тому времени, как мы выпроводили скот, от него мало что осталось, так – тряпичная кукла, вымазанная в крови. Люди сэра Флетчера унесли его, но если он в то время и был жив, то долго ему не протянуть. Еще немного, дружище? – Ага, спасибо. Последовало короткое молчание, нарушенное Джейми: – Нет, не скажу, что меня это сильно утешило, но спасибо, что рассказали. Сэр Маркус бросил на него проницательный взгляд. – Ммфм. Ты этого не забудешь, – сказал он резко. – Не стоит и пытаться. Если можешь, позволь этому зажить, как и остальным твоим ранам. Не ковыряй, и оно полностью затянется. Старый вояка поднял узловатое предплечье, на котором на время оказания помощи был закатан рукав, и показал шрам от неровного разреза, тянущийся от локтя до запястья. – Шрамы не должны тебя тревожить. – Ну да. Некоторые шрамы, возможно. Очевидно, вспомнив о чем-то, Джейми попытался повернуться на бок. Сэр Маркус поставил свой бокал и воскликнул: – Эй, парень, поосторожнее! В следующий раз сломанное ребро проткнет тебе легкое. Он помог Джейми удержать равновесие на правом локте, подложив под спину одеяло, как опору. – Мне нужен маленький нож, – тяжело дыша, попросил Джейми. – Острый, если есть под рукой. Не задавая вопросов, сэр Маркус неуклюже подошел к поблескивающему буфету из французского ореха и с оглушительным грохотом стал рыться в ящиках, выудив наконец нож для фруктов с перламутровой ручкой. Он сунул его в здоровую левую руку Джейми и, крякнув, снова уселся, взявшись за стакан. – Тебе не кажется, что шрамов у тебя достаточно? – поинтересовался он. – Собираешься добавить еще несколько? – Только один. Джейми неустойчиво балансировал на одном локте, прижав подбородок к груди, и неловко целился острым, как бритва, ножом себе под левую грудь. Сэр Маркус вскинул руку, не совсем уверенно, и схватил Джейми за запястье. – Лучше дай тебе помочь, дружище. Ты вот-вот на него свалишься. После минутной заминки Джейми неохотно отдал нож и откинулся на стеганое одеяло. Он коснулся своей груди на дюйм или два ниже соска. – Здесь. Сэр Маркус дотянулся до буфета, подхватил лампу и поставил ее на освободившийся табурет. С такого расстояния я не могла разглядеть, на что он смотрел; оно было похоже на маленький красный ожог, почти круглой формы. Он сделал еще один неспешный глоток из своего бокала с виски, затем поставил его рядом с лампой и прижал кончик ножа к груди Джейми. Должно быть, я непроизвольно дернулась, потому что леди Аннабель вцепилась в мой рукав, что-то предостерегающе пробормотав. Острие ножа вдавилось в кожу и внезапно провернулось, воспроизводя движение, каким вырезают гнилое место из спелого персика. Джейми задохнулся, тонкая красная струйка побежала вниз по животу, пачкая одеяло. Он перекатился на живот и прижался раной к матрасу, чтобы остановить кровь. Сэр Маркус отложил нож для фруктов. – Как только сможешь, парень, – посоветовал он, – уложи жену в постель, и пусть она тебя утешит. Женщинам это нравится, – добавил он, ухмыляясь в сторону затененного дверного проема, – Бог знает почему. Леди Аннабель сказала тихо: – А теперь пойдемте, дорогая. Ему лучше немного побыть одному. Я решила, что сэр Маркус справится с перевязкой сам, и заковыляла вслед за ней по узкой лестнице в свою комнату.
***
Я проснулась в испуге из-за сна о длинной винтовой лестнице, у подножия которой притаился ужас. Усталость давила на спину, ноги ныли, но я села в одолженной ночной рубашке и нащупала свечу и коробочку с огнивом. Так далеко от Джейми я чувствовала себя неспокойно. Что если я ему понадоблюсь? Хуже того, что если англичане действительно явятся, пока он внизу один, безоружный? Я прижалась лицом к холодной оконной створке, успокоенная размеренным шуршанием снега о стекла. Пока продолжалась буря, мы, скорее всего, были в безопасности. Я натянула халат и, прихватив свечу и дирк, направилась к лестнице. В доме было тихо, только камин потрескивал. Джейми спал, во всяком случае, лежал с закрытыми глазами, повернувшись лицом к огню. Я тихо, чтобы не разбудить его, опустилась на коврик перед камином. Мы впервые остались наедине после тех нескольких отчаянных минут в подземелье Уэнтуортской тюрьмы. Казалось, что с тех пор прошло много лет. Я внимательно изучала Джейми, как будто рассматривала незнакомца. Учитывая все обстоятельства, выглядел он не так уж плохо физически, но я, тем не менее, беспокоилась. Во время операции он выпил столько виски, что хватило бы свалить тягловую лошадь, и, несмотря на рвоту, в нем явно оставалась изрядная его часть. Джейми был не первым встреченным мной героем. Как правило, люди проходили через полевой госпиталь чересчур быстро, чтобы медсестры успевали хорошо с ними познакомиться, но то и дело можно было увидеть человека, который говорил слишком мало или шутил слишком много, который держался чуть более натянуто, чем объяснялось бы болью и одиночеством. И я примерно знала, что можно для них сделать. Если находилось время, а они были из тех, кто говорит, чтобы не подпустить к себе тьму, ты садилась рядом и слушала. Если же они молчали, ты часто касалась их мимоходом и ждала неосмотрительного момента, когда можно вывести их из равновесия и поддерживать, пока они изгоняли своих демонов. Если находилось время. Если же нет, ты колола им морфий и надеялась, что они найдут какого-нибудь другого слушателя, пока ты шла дальше к человеку, чьи раны были на виду. Джейми с кем-нибудь заговорит, рано или поздно. Время было. Но надеялась, что это буду не я. Он был укрыт до пояса, и я наклонилась, чтобы осмотреть его спину. Зрелище оказалось впечатляющим. Глубокие раны, нанесенные с закономерностью, которая не укладывалась в голове, разделала лишь толщина ладони. Должно быть, он стоял, как гвардеец, пока все это проделывали. Я украдкой бросила беглый взгляд на его запястья – никаких следов. Значит, он сдержал слово и не сопротивлялся. И стоял неподвижно во время этой пытки, выплачивая оговоренный выкуп за мою жизнь. Я вытерла рукавом глаза. Он не поблагодарил бы меня, подумалось мне, за рыдания над его распростертым телом. Я переменила позу, тихо зашуршав юбками. От этого звука он открыл глаза, но не казался особо испуганным. Он одарил меня улыбкой, слабой и усталой, но живой. Я открыла рот и вдруг поняла, что не представляю, о чем с ним говорить. Благодарить – немыслимо. «Как ты себя чувствуешь?» – нелепо: совершенно очевидно, что он чувствовал себя больным. Пока я размышляла, он заговорил первым: – Клэр? С тобой все в порядке, любимая? – Все ли в порядке со мной? Боже, Джейми! Слезы обожгли мне веки, и я усиленно заморгала, шмыгая носом. Медленно, словно она была отягощена цепями, он поднял здоровую руку и пригладил мои волосы. Он потянул меня к себе, но я отстранилась, впервые осознав, как, должно быть, выгляжу: лицо исцарапано и покрыто древесной смолой, непослушные волосы заляпаны всевозможными неприличными субстанциями. – Иди ко мне, – сказал он. – Я хочу обнять тебя ненадолго. – Но я вся в крови и рвоте, – запротестовала я, тщетно пытаясь привести в порядок волосы. Он захрипел, слабый выдох – все, что позволили сломанные ребра вместо смеха. – Матерь Божья, Сассенах, это моя кровь и моя рвота. Иди сюда. Его рука успокаивающе обняла мои плечи. Я опустила голову на подушку рядом с ним, и мы оставались в тишине у огня, черпая друг у друга силу и умиротворение. Его пальцы нежно коснулись маленькой ранки у меня под челюстью. – Я и не думал, что когда-нибудь увижу тебя снова, Сассенах, – голос у него был низкий и чуть хриплый из-за виски и криков. – Я рад, что ты здесь. Я выпрямилась. – Не увидишь меня снова! Почему? Ты решил, что я не вытащу тебя оттуда? Он криво улыбнулся. – Ну нет, я и не надеялся на такое. Но я подумал, если скажу тебе об этом, ты заупрямишься и откажешься уходить. – Я заупрямлюсь! – возмущенно воскликнула я. – Кто бы говорил! Последовала пауза, которая становилась несколько неловкой. Я должна была расспросить его о вещах, обязательных с медицинской точки зрения, но довольно щекотливых в личном плане. И все-таки я ограничилась: – Как ты себя чувствуешь? Глаза у него были закрыты, при свете свечей они казались отмеченными тенями и запавшими, но очертания широкой спины под повязками напряглись. Широкий, покрытый кровоподтеками рот дернулся, изобразив что-то среднее между улыбкой и гримасой. – Не знаю, Сассенах. Я никогда себя так не чувствовал. Кажется, я хотел бы совершить множество всего, и одновременно, но разум враждует со мной, а мое тело предает. Я хочу немедленно убраться отсюда и бежать так быстро и так далеко, как только смогу. Я хочу кого-нибудь ударить. Господи, как я хочу кого-нибудь ударить! Я хочу сжечь Уэнтуортскую тюрьму дотла. Я хочу спать. – Камень не горит, – практично заметила я. – Пожалуй, вместо этого тебе лучше поспать. Его здоровая рука поискала и нашла мою, а рот слегка расслабился, хотя глаза оставались закрытыми. – Я хочу крепко прижать тебя к себе, целовать тебя и никогда не отпускать. Я хочу затащить тебя в постель и обращаться с тобой, как с шлюхой, пока не забуду самого себя. И еще я хочу положить голову к тебе на колени и плакать, как ребенок. Уголок рта приподнялся, и голубой глаз приоткрылся узкой щелочкой. – К несчастью, – продолжал он, – ничего кроме последнего я не могу сделать, не потеряв сознания или снова не почувствовав тошноту. – Ну, тогда, наверное, тебе придется довольствоваться этим, а все остальное отложить на будущее, – тихонько рассмеявшись, сказала я. Ему пришлось немного передвинуться, отчего его опять чуть не стошнило, но в итоге я уселась на складную кровать, прислонившись спиной к стене, и его голова улеглась мне на бедро. – Что это сэр Маркус вырезал с твоей груди? – спросила я. – Клеймо? – мягко уточнила я, потому что он не ответил. Яркая голова утвердительно шевельнулась. – Печатка, с его инициалами, – Джейми коротко хохотнул. – Хватит того, что до конца своей жизни я буду носить его метки, не позволю подписывать меня, как кровавую картину. Его голова тяжело лежала у меня на бедре, дыхание наконец выровнялось до сонных выдохов. Белые повязки на его руке казались призрачными на фоне темного одеяла. Я нежно обвела пальцем след от ожога на плече, слабо блестевший от оливкового масла. – Джейми? – Ммм? – Ты сильно пострадал? Пробудившись, он перевел взгляд со своей перевязанной руки на мое лицо. Глаза у него закрылись, и он начал дрожать. Встревожившись, я решила, что вызвала какое-то непереносимое воспоминание, пока не поняла – он смеется, да так сильно, что из уголков глаз потекли слезы. – Сассенах, – заговорил он наконец, прерывисто дыша. – У меня осталось примерно шесть квадратных дюймов кожи без синяков, ожогов и глубоких ран. Пострадал ли я? И он снова затрясся, отчего войлочный матрас зашуршал и заскрипел. Я начала чуть раздраженно: – Я имела в виду… Но он остановил меня, взяв здоровой рукой мою и поднеся ее к губам. – Я понял, что ты имела в виду, Сассенах, – заявил он, поворачивая голову и глядя на меня. – Не волнуйся, те шесть дюймов, что остались, – у меня между ног. Я оценила усилия, которые потребовались для шутки, какой бы притянутой за уши она ни была. И легонько шлепнула его по губам. – Ты пьян, Джеймс Фрейзер, – заключила я. Недолго помолчала. – Шесть, да? – Ну, да. Даже, может, семь. О Боже, Сассенах, не смеши меня больше, мои ребра этого не выдержат. Я вытерла ему глаза подолом свой рубашки и дала глотнуть воды, придерживая коленом голову. – В любом случае, я имела в виду не это, – сказала я. Став серьезным, он снова потянулся к моей руке и сжал ее. – Я знаю, – ответил он. – Не нужно деликатничать насчет этого, – он осторожно сделал глубокий вдох, но в результате поморщился. – Я был прав, это и в самом деле менее болезненно, чем порка, – он закрыл глаза. – Но уж никак не приятнее, – мимолетная вспышка горькой усмешки тронула уголок его рта. – По крайней мере, я какое-то время не буду страдать от запоров. Я вздрогнула, и он стиснул зубы, делая короткие, пронзительные вдохи. – Прости, Сассенах. Я… не предполагал, что это так сильно меня заденет. А с тем, что ты имеешь в виду… с этим… все в порядке. Я не пострадал. Я сделала усилие, чтобы мой собственный голос звучал ровно и деловито. – Ты не обязан рассказывать мне об этом, если не хочешь. Хотя если тебе от этого станет легче… Мой голос оборвался в растерянной тишине. – Я не хочу, – его голос вдруг стал едким и решительным. – Я не хочу больше когда-либо думать об этом, но, кроме как перерезать себе горло, сдается мне, у меня нет выбора. Нет, девочка, мне не хочется рассказывать тебе об этом, так же как и тебе не хочется слушать… но, полагаю, мне придется выложить все до того, как оно меня задушит. Теперь слова вырывались наружу в порыве горечи. – Он хотел, чтобы я пресмыкался и умолял, и, клянусь Христом, я так и делал. Я уже говорил тебе как-то, Сассенах, что можно сломать любого, если готов причинить ему достаточно боли. Что ж, он был готов. Он заставил меня пресмыкаться и заставил умолять, он заставил меня делать и кое-что похуже, и, прежде чем закончил, он заставил меня очень сильно желать смерти. Он долго молчал, глядя на огонь, затем глубоко вздохнул, поморщившись от боли. – Я хочу, чтобы ты могла успокоить меня, Сассенах, я страстно этого хочу, потому что теперь во мне так мало покоя. Но это не похоже на отравленный шип, который, если правильно ухватиться, можно вытащить полностью. Его здоровая рука лежала у меня на колене. Он согнул пальцы, потом распрямил их, красноватые в свете камина. – Это даже не похоже на переломы везде, где придется. Если бы ты могла залечить это постепенно, как занималась моей рукой, я бы с радостью вытерпел боль. Он сжал пальцы в кулак и положил его на мое колено, хмуро глядя на него. – Это… трудно объяснить. Это… это как… мне кажется, будто у каждого где-то внутри есть небольшое местечко, может, крупица личного, которое остается только твоим. Это как маленькая крепость, где живет самая сокровенная часть тебя – возможно, это душа, а может, просто то, что делает тебя тобой, а не кем-то другим. Размышляя, он неосознанно провел языком по распухшей губе. – Обычно ты никому не показываешь это место, разве что иногда кому-то, кого ты очень любишь. Рука расслабилась, обхватив мое колено. Глаза Джейми снова закрылись – веки были плотно прикрыты от света. – И вот похоже… будто мою крепость взорвали порохом… и от нее не осталось ничего, кроме пепла и конька крыши, а маленькое, нагое создание, которое когда-то там жило, оказалось без укрытия, оно пищит и скулит от страха, пытаясь спрятаться под травинкой или листиком, но… но не… получается н-ничего. Голос его сорвался, и он повернул голову, спрятав лицо в моем подоле. Беспомощная, я могла только гладить его по голове. Внезапно он поднял голову, лицо его так напряглось, словно вот-вот лопнет по костным швам. – Несколько раз я был близок к смерти, Клэр, но никогда по-настоящему не хотел умирать. На этот раз хотел. Я… Его голос дрогнул, и он замолчал, крепко сжимая мое колено. А когда он заговорил снова, его голос был высоким и странным образом запыхавшимся, словно он пробежал большое расстояние. – Клэр, ты можешь… я только… Клэр, удержи меня. Если сейчас я снова начну дрожать, то не смогу остановиться. Клэр, держи меня! Он и в самом деле начал резко вздрагивать, и эта дрожь заставила его стонать, когда затронула раздробленные ребра. Я боялась причинить ему боль, но еще больше боялась допустить, чтобы этот приступ дрожи продолжался. Я скорчилась над ним, обняла его за плечи и держала так крепко, как только могла, раскачиваясь взад-вперед, как будто успокаивающий ритм мог прервать мучительные спазмы. Одну руку я положила ему на затылок и сильно впилась пальцами в вертикальные мышцы, внушая, чтобы напряжение ослабло, пока я массировала глубокую выемку у основания черепа. Дрожь, наконец, утихла, и его голова в изнеможении упала мне на бедро. – Прости, – сказал он минуту спустя обычным голосом. – Я не хотел, чтобы так вышло. Дело в том, что мне очень больно, и я просто чертовски пьян. Я не слишком себя контролирую. Мне подумалось, что признание шотландца, даже с глазу на глаз, в том, что он пьян, было неким показателем того, насколько тяжко он пострадал. – Тебе нужно поспать, – тихо сказала я, все еще потирая ему затылок. – Ты очень в этом нуждаешься. Как можно старательнее поглаживая и надавливая пальцами, как показывал мне старый Алек, я сумела погрузить его в сонное состояние. – Мне холодно, – пробормотал он. В камине горел яркий огонь, а на кровати лежало несколько одеял, но его пальцы были холодными на ощупь. – У тебя шок, – практично заметила я. – Ты потерял чертовски много крови. Я огляделась, но и Макраннохи, и слуги отправились в собственные постели. Мёртаг, как я предполагала, все еще сидел в снегу, поглядывая в сторону Уэнтуорта на случай преследования. Мысленно пожав плечами в ответ на чье-либо мнение о приличиях, я встала, сняла халат535 и ночную рубашку и забралась под одеяла. Я прижалась к нему как можно нежнее, отдавая свое тепло. Он уткнулся лицом мне в плечо, как маленький мальчик. Я гладила его по волосам, успокаивая его, и растирала выступающие мышцы на шее, избегая чувствительных мест. – А теперь положи головку, дружочек, – сказал я, вспомнив Дженни и ее малыша. Джейми негромко хмыкнул от удовольствия. – Так часто говорила мне мама, – пробормотал он. – Когда я был ребенком. Сассенах, – произнес он мне в плечо через секунду. – Мм? – Кто такой, во имя Господа, Джон Уэйн? – Ты, – ответила я. – Спи уже.
===
520. Римская матрона – в Древнем Риме почётное название свободнорождённой замужней женщины, пользующейся хорошей репутацией и принадлежащей к высшему сословию. 521. Майский праздник – европейский праздник древнего происхождения, знаменующий начало лета, обычно отмечается 1 мая, примерно между весенним равноденствием и летним солнцестоянием. В число традиций входит сбор полевых цветов и зеленых веток, плетение цветочных гирлянд, коронация майской королевы и установка майского дерева или майского куста, вокруг которых люди танцуют. 522. Фрагмент взят из британского издания. 523. Мануфактура Обюссон – мануфактура по производству шпалер, основанная в XVII веке в городке Обюссон (регион Лимузен, центральная Франция). Ранние обюссонские ковры считались символами роскоши, богатства и изысканного вкуса. Их ткали из шёлка и натуральной овечьей шерсти. 524. Мережка – выполненные путём выдёргивания нитей из ткани кружевные строчки. Нити выдергивают только в одном направлении. 525. Корпия – растеребленная ветошь, нащипанные из старой льняной ткани нитки, употреблявшиеся как перевязочный материал. 526. Около 61 см. 527. Около 10 см. 528. Лауданум (от лат. laudare «хвалить») – опиумная настойка на спирте. В более широком смысле – лекарство, в состав которого входит опиум. 529. Шератоновская мебель названа по имени краснодеревщика Т. Шератона. Для нее характерны классически простой стиль и тонкое изящество. У автора здесь допущен анахронизм, так как Шератон в то время, о котором идет речь, даже еще не родился. 530. Сен-Симон – коммуна во Франции, находится в регионе Овернь. 531. Джон Уэйн – американский киноактер, снимался главным образом в вестернах, приключенческих и военных фильмах. 532. 4,8 км. 533. Адамов стиль («Адамеск», или «Стиль братьев Адамов») – неоклассический стиль дизайна интерьера и архитектуры, возникший в XVIII веке под влиянием творчества трёх шотландских братьев: Роберта (1728-1792), Джеймса (1732-1794) и Джона (1721-1792) Адамов. Братья Адамы были первыми, кто отстаивал интегрированный стиль в архитектуре и дизайне интерьеров: стены, потолки, камины, мебель, сантехника, фурнитура и ковры – каждая деталь вписывалась Адамами в одну единую систему. 534. «Льняные складки» – декоративные филенки, представляющие собой небольшие деревянные рамки с укрепленными в них кусками льняной ткани. Впервые появились во фламандских интерьерах XV-XVI веков, а позже активно использовались в английском стиле Тюдор при убранстве интерьеров и в изготовлении мебели. 535. Фрагмент взят из британского издания.
Дата: Воскресенье, 11.09.2022, 20:37 | Сообщение # 72
Виконт
Сообщений: 409
Глава 37. Бегство
Утром он выглядел лучше, хотя синяки за ночь потемнели и теперь покрывали значительную часть его лица. Он глубоко вдохнул, после чего со стоном замер и выдохнул гораздо осторожнее. – Как ты себя чувствуешь? Я положила ладонь ему на лоб. Холодный и влажный. Слава Богу, лихорадки нет. Он скривился, не открывая глаз. – Сассенах, если я что и чувствую, то это боль, – он на ощупь протянул здоровую руку. – Помоги мне подняться, я застыл, как пудинг. Снегопад прекратился к середине утра. Небо по-прежнему оставалось серым, как шерсть, и грозило новыми снежными шквалами, однако угроза поисков со стороны Уэнтуорта все возрастала, так что мы покинули поместье Элдридж незадолго до полудня, основательно укутанные на случай непогоды. У Мёртага и Джейми из-под плащей топорщилось оружие. У меня же имелся только кинжал, и тот был хорошо спрятан. Во многом против моей воли, если произойдет худшее, я должна была изображать похищенную английскую заложницу. – Но меня видели в тюрьме, – возражала я. – Сэр Флетчер уже знает, кто я такая. – Да, – Мёртаг тщательно заряжал пистолеты, аккуратно разложив на полированном столике леди Аннабель пули, пыжи, порох, тряпки, шомпола и патронные сумки, но вскинул голову, чтобы пригвоздить меня темным взглядом. – Вот именно, девушка. Нам нужно держать вас подальше от Уэнтуорта, что бы ни случилось. Ничего хорошего не выйдет, если вы окажетесь там вместе с нами. Он запихнул в дуло дага со спиральным прицелом короткий шомпол, заталкивая пыж на место сильными, расчетливыми движениями. – Сэр Флетчер не отправится на охоту лично, не в такой день. Какие-нибудь красномундирники, что нам встретятся, скорее всего, вас не узнают. Если нас обнаружат, вы должны сказать, что мы заставили вас пойти с нами против воли, и убедить красномундирников, что у вас нет ничего общего с парой шотландских негодяев, вроде меня и этого вашего оборванца. Он кивнул на Джейми, опасливо балансирующего на табурете с миской теплого молока и хлебом. Мы с сэром Маркусом как можно плотнее обмотали таз и бедра Джейми льняными повязками под парой поношенных бриджей и хосами темного цвета, чтобы скрыть любые предательские пятна крови, которые могли сквозь них просочиться. Леди Аннабель разрезала сзади одну из рубашек своего мужа, чтобы она соответствовала ширине плеч Джейми и толщине повязок. Но даже после этого рубашка не сходилась спереди, и концы обвязки на груди проглядывали наружу. Он отказался расчесывать волосы, сославшись на то, что у него болела даже кожа на голове, и являл собой дикое и мохнатое зрелище: рыжие пряди торчали над распухшим фиолетовым лицом, один глаз был зажмурен, как у человека, пользующегося дурной славой. – Если вас схватят, – встрял сэр Маркус, – скажите, что вы моя гостья, похищенная во время верховой прогулки недалеко от поместья. Заставьте их доставить вас в Элдридж для опознания. Это должно их убедить. Мы скажем им, что вы подруга Аннабель, из Лондона. – И благополучно увезем вас отсюда до того, как сэр Флетчер явится, чтобы выразить свое почтение, – практично добавила леди Аннабель. Сэр Маркус предложил, чтобы Гектор и Абсалом сопровождали нас, но Мёртаг подчеркнул, что это, безусловно, впутает Элдридж в случае встречи с кем-нибудь из английских солдат. Итак, на дороге, ведущей в Дингуолл536, нас оказалось всего трое, кутающихся от холода. У меня был толстый кошелек и записка от мастера Элдриджа – одно или оба должны были обеспечить переправу через Ла-Манш536. Ехать по снегу было нелегко. Коварный белый покров не больше фута538 скрывал камни, ямы и другие препятствия, делая опору для лошадей скользкой и опасной. С каждым шагом комья снега и грязи взлетали вверх, забрызгивая животы и поджилки, а облачка от лошадиного дыхания испарялись в морозном воздухе. Мёртаг прокладывал путь, следуя по едва заметной впадине, отмечавшей дорогу. Я ехала рядом с Джейми, готовая помочь, если он потеряет сознание, хотя он был, по его настоянию, привязан к собственной лошади. Свободной оставалась только левая рука, что лежала на пистолете, закрепленном петлей на седельной луке и прикрытом плащом. Мы миновали несколько отдельно стоящих лачуг, над соломенными крышами которых вились дымки, но их обитатели и животные, похоже, скрывались внутри, надежно защищенные от холода. То здесь, то там кто-нибудь одиноко шел от хижины к сараю с ведром или сеном, но в основном дорога оставалась пустынной. В двух милях539 от Элдриджа мы проехали в тени крепости Уэнтуорт – мрачной громады, возвышающейся на склоне холма. Дорога здесь была утоптана: движение туда и обратно не прекращалось даже в самую скверную погоду. Наше появление совпало по времени с полуденной трапезой в надежде, что караульные будут поглощены своими мясными пирогами и элем. Мы медленно брели мимо короткой дорожки, ведущей к воротам – просто группа путников, которым не повезло оказаться вне дома в столь ненастный день. Миновав тюрьму, мы остановились под защитой сосновой рощицы, чтобы дать лошадям недолго передохнуть. Мёртаг нагнулся и заглянул под низко опущенные широкие поля шляпы, скрывавшей приметные волосы Джейми. – Ты в порядке, парень? Что-то ты тихий. Джейми поднял голову. Лицо его побледнело, и по шее, несмотря на ледяной ветер, стекали тонкие струйки пота, но он сумел выдавить вялую полуухмылку. – Я справлюсь. – Как себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила я. Он сидел в седле ссутулившись, без каких-либо намеков на его обычную прямую осанку. Мне досталась вторая половина ухмылки. – Пытаюсь решить, что у меня болит сильнее – ребра, рука или задница. Попытки выбрать между ними отвлекают от спины. Он сделал большой глоток из фляжки, которой предусмотрительно снабдил нас сэр Маркус, вздрогнул и передал ее мне. Содержимое оказалось намного лучше неразбавленного алкоголя, который я пила по дороге в Леох, но не менее крепким. Мы поехали дальше, в желудке у меня разгорался небольшой веселый костер. Лошади медленно взбирались по пологому склону, снег летел из-под копыт, но тут я увидела, как Мёртаг резко вскинул голову. Проследив направление его взгляда, я заметила солдат в красных мундирах, четверых, верхом, на вершине холма. Тут уж ничего не поделаешь. Нас заметили, и громкий оклик эхом прокатился по склону. Бежать было некуда. Надо было постараться выкрутиться. Не оглядываясь, Мёртаг поскакал им навстречу. Отряд возглавлял капрал, служака средних лет, державшийся прямо в своем зимнем мундире. Он вежливо поклонился мне, после чего сосредоточился на Джейми. – Прошу прощения, сэр, мадам. У нас приказ останавливать всех путников, путешествующих по этой дороге, чтобы узнать информацию о заключенных, недавно сбежавших из Уэнтуортской тюрьмы. Заключенных. Значит, мне вчера в самом деле удалось освободить не только Джейми. Я обрадовалась этому, и по нескольким причинам. Прежде всего, их поиски несколько рассеются. Четверо против троих – гораздо лучше, чем мы могли ожидать. Джейми не ответил, но еще больше ссутулился, голова его безвольно болталась. Я заметила под полями шляпы блеск глаз – он был в сознании. Как видно, этих людей он помнил, и его узнали бы по голосу. Мёртаг медленно выдвинулся вперед, между мной и солдатами. – Ага, хозяину чуток нехорошо из-за болезни, сэр, как видите, – заговорил он, подобострастно дергая себя за вихор. – Может, вы бы показали мне дорогу на Баллу? Я не уверен, что мы едем куда надо. Я гадала, что, черт возьми, он задумал, пока не перехватила его взгляд. Этот взгляд метнулся назад и вниз, а потом снова к солдату так быстро, что солдат полагал, будто тот все это время увлеченно его слушал. Джейми рисковал упасть с седла? Притворившись, что поправляю капор540, я ненароком глянула через плечо в указанном им направлении и чуть не оцепенела от потрясения. Джейми сидел прямо, склонив голову, чтобы скрыть лицо. Но с краешка стремени под его ногой медленно капала кровь, оставляя на снегу слегка дымящиеся красные углубления. Мёртаг, изображая безграничную тупость, умудрился увести солдат вперед, на вершину холма, чтобы они смогли показать, что дорога на Дингуолл – единственная дорога в поле зрения, что спускалась по другую сторону холма. Она шла через Баллу и прямо к побережью, до которого оставалось еще три мили541. Я поспешно соскользнула на землю, лихорадочно дергая подпругу своей лошади. С трудом ступая по сугробам, я набросала под брюхо лошади Джейми достаточно снега, чтобы стереть предательские капли. Беглого взгляда хватило, чтобы понять – солдаты явно все еще спорили с Мёртагом, хотя один из них глянул на нас с холма, как бы желая убедиться, что мы не удрали. Я бодро помахала ему, и как только солдат отвернулся, наклонилась и сорвала одну из трех надетых на мне нижних юбок. Откинула плащ Джейми и сунула скомканную нижнюю юбку ему под бедро, не обратив внимания на его возглас боли. Плащ опустился на место ровно в тот момент, как я рванула обратно к своей лошади, и когда Мёртаг и англичане подъехали, они застали меня возящейся с подпругой. – Похоже, она ослабла, – простодушно пояснила я, состроив глазки ближайшему красномундирнику. – Правда? А почему вы не поможете леди? – обратился он к Джейми. – Мой муж нездоров, – сказала я. – Я могу справиться и сама, благодарю вас. Капрал, казалось, заинтересовался. – Болен, да? А что с вами такое? – он направил свою животину ближе, пристально всматриваясь в бледное лицо Джейми под широкими полями шляпы. – Скажу одно, выглядите вы неважно. Снимите-ка шляпу, приятель. Что у вас с лицом? Джейми выстрелил в него сквозь складки плаща. Красномундирник находился от него не далее чем в шести футах542 и повалился на бок с седла еще до того, как пятно крови у него на груди стало больше моей ладони. Прежде чем капрал упал на землю, у Мёртага в каждой руке оказалось по пистолету. Одна пуля пролетела мимо, так как его лошадь шарахнулась в сторону из-за внезапного шума и шевеления. Вторая попала в цель, вспоров солдату предплечье, и клок рваной ткани свисал с быстро краснеющего рукава. Однако мужчина удержался в седле и одной рукой потянулся за саблей, в то время как Мёртаг полез под плащ за другим оружием. Из двух оставшихся солдат один развернул лошадь, оскальзывающуюся на снегу, и поскакал прочь, в сторону тюрьмы, очевидно в надежде на помощь. – Клэр! – донесся сверху крик. Я испуганно подняла глаза и увидела, что Джейми машет вслед удирающей фигуре. – Останови его! Он успел бросить мне второй пистолет, а затем развернулся, обнажая палаш, чтобы отразить атаку четвертого солдата. У меня был конь, привычный к сражениям: он прижимал уши к голове, топал и бил копытами из-за шума, но при звуках выстрелов не побежал и стоял на месте, пока я нащупывала стремена. Обрадовавшись, что сражение остается позади, он рванулся, как только я вскочила в седло, и мы на приличной скорости понеслись за удирающей фигурой. Снег мешал нам двигаться в той же степени, как и ему, но лошадь у меня оказалась лучше, и неровная тропа, прокладываемая убегающим солдатом по свежему снегу, давала нам преимущество. Мы постепенно догоняли его, но я понимала, что этого недостаточно. Впрочем, у него впереди был подъем; если бы я свернула вправо, возможно, смогла бы на равнине выиграть время и встретить его, спускающимся с другой стороны. Я дернула за поводья и крепко вжалась, чтобы удержаться в седле, когда лошадь поскользнулась при резком повороте, но устояла на ногах и рванулась вперед. Я его не совсем догнала, но сократила дистанцию между нами примерно до десяти ярдов543. На неограниченном расстоянии, я, вероятно, смогла бы его догнать, но такой роскоши мне не досталось: стена тюрьмы маячила впереди менее чем в миле544. Чуть ближе, и нас будет видно со стен. Я натянула поводья и соскользнула на землю. Приучена моя лошадь к участию в сражениях или нет, но я не знала, как она поведет себя, если выстрелю из пистолета с седла. Даже если она встанет, как статуя, я не надеялась, что моя цель сделает то же самое. Я опустилась на одно колено в снег, уперев локоть в другое, и как показывал мне Джейми, положила пистолет на предплечье. «Пристраиваешь сюда, целишься туда, жмешь здесь», – говорил он. Я так и сделала. К моему немалому удивлению, я попала в бегущую лошадь. Ее занесло, она упала на одно колено и покатилась в вихре снега и ног. Рука моя онемела после отдачи пистолета; я стояла, растирая ее, и смотрела на упавшего солдата. Он был ранен; он попробовал подняться, но снова упал в снег. Лошадь, плечо у которой кровоточило, ковыляла прочь, волоча поводья. Только позже я осознала, о чем думала, но когда подошла к нему, уже знала, что нельзя оставлять его в живых. Поскольку мы находились недалеко от тюрьмы, и другие патрули разыскивали сбежавших заключенных, он был уверен, что его скоро обнаружат. И если его найдут живым, он не только опишет нас, – в таком случае можно забыть об истории с заложницей! – но и сообщит, в какую сторону мы поехали. До побережья оставалось еще три мили, два часа пути в сильный снегопад. А оказавшись там, нужно еще найти судно. Я просто не могла дать ему возможность рассказать кому-нибудь о нас. Как только я подошла, он с трудом приподнялся на локтях. Когда он меня увидел, его глаза расширились от удивления, но потом он успокоился. Я женщина. Он не боялся меня. Более опытный мужчина, может, и почувствовал бы недоброе, несмотря на мой пол, но это был мальчишка. Не старше шестнадцати, подумала я с чувством тошнотворного смятения. Его прыщавые щеки еще не потеряли остатки детской округлости, хотя над верхней губой красовался пушок многообещающих усов. Он открыл рот, но только застонал от боли. Прижал руку к боку, и я увидела, что кровь пропитала его тунику и мундир. Значит, внутренние повреждения, должно быть, лошадь прокатилась по нему. Мне подумалось, что, вполне возможно, он все равно умрет. Но полагаться на это я не могла. Правая рука с дирком была спрятана под плащом. Левую я положила ему на лоб. Точно так я касалась головы сотен мужчин, утешая, осматривая, успокаивая перед тем, что ожидало их впереди. И они смотрели на меня так же, как этот мальчик – с надеждой и доверием. Перерезать ему горло я не могла. Я опустилась рядом с ним на колени и мягко отвернула от себя его голову. Все методы Руперта по скорой расправе предполагали сопротивление. Когда же я, насколько смогла, наклонила его голову вперед и вонзила дирк в шею у основания черепа, сопротивления не последовало. Я оставила его лежать лицом вниз в снегу и присоединилась к своим.
***
Наш громоздкий груз был уложен под одеялами на скамье внизу, а мы с Мёртагом встретились на палубе «Кристабель», вглядываясь в штормовое небо. – Кажется, ветер попутный и устойчивый, – с надеждой произнесла я, подняв вверх влажный палец. Мёртаг мрачно оглядел чернобрюхие облака, нависшие над гаванью, их снежный груз расточительно таял в холодных волнах. – Да, хорошо бы. Будем надеяться, что переправа пройдет гладко. Если нет, мы, скорее всего, прибудем туда с трупом на руках. Через полчаса, когда нас начало болтать на неспокойных водах Ла-Манша, я поняла, что он хотел сказать этим замечанием. – Морская болезнь? – спросила я недоверчиво. – Шотландцы не страдают морской болезнью! Мёртаг забрюзжал: – Тогда, быть может, он рыжеволосый готтентот545. Все, что я знаю, – он зеленый, как тухлая рыба, и его выворачивает наизнанку. Вы не хотите спуститься и помочь мне подержать его, чтобы ребра не проткнули ему грудину? – Черт возьми, – высказалась я Мёртагу, когда мы перегнулись через поручни, чтобы подышать свежим воздухом во время короткого перерыва после неприятных нижних палуб, – если он знал, что у него морская болезнь, зачем, во имя всего святого, он настаивал на судне? На меня уставились немигающие глаза василиска. – Потому что он чертовски хорошо знает, что по суше мы с ним в таком состоянии никуда не доберемся, а в Элдридже он не остался из опасения навести англичан на Макранноха. – И вместо этого он решил тихо покончить с собой в море, – с горечью заключила я. – Ага. Считает, что таким образом убьет только себя и никого с собой не заберет. Бескорыстный, видите ли. Впрочем, не очень тихо получается, – добавил Мёртаг, направляясь к сходному трапу в ответ на недвусмысленные звуки снизу. – Поздравляю, – сказала я Джейми часом или двумя позже, смахивая влажные лохмы со щек и лба, – полагаю, ты войдешь в историю медицины как единственный человек, смерть которого от морской болезни подтвердится документально. – Ну и хорошо, – пробурчал он в груду подушек и одеял, – не хотелось бы думать, что все это впустую. Внезапно он завалился на бок. – Боже, опять начинается. Мы с Мёртагом снова подскочили на свои позиции. Удерживать в неподвижном состоянии мужчину крепкого сложения в то время, как его сотрясают немилосердные рвотные спазмы, – занятие не для слабых. Потом я еще раз проверила его пульс и ненадолго положила руку на липкий лоб. Мёртаг все прочел на моем лице и, не говоря ни слова, последовал за мной по трапу на верхнюю палубу. – С ним все не очень хорошо, верно? – тихо спросил он. – Не знаю, – беспомощно ответила я, тряхнув мокрыми от пота волосами на резком ветру. – Честно говоря, я никогда не слышала, чтобы кто-то умер от морской болезни, но сейчас его тошнит кровью. Руки коротышки сжались на поручнях, под веснушчатой кожей заострились костяшки. – Не знаю, то ли он поранил внутренности острыми обломками ребер, то ли желудок просто кровоточит от рвоты. В любом случае, это дурной знак. И пульс у него все слабеет и делается неровным. Это большая нагрузка на сердце, понимаете. – У него сердце льва. Сказано это было тихо, и поначалу я не была уверена, что расслышала. И возможно, слезы у него на глазах выступили только из-за соленого ветра. Он резко повернулся ко мне. – А голова воловья. У вас остался лауданум, который дала леди Аннабель? – Да, весь целиком. Он не стал его принимать, сказал, что не хочет спать. – Вот и хорошо. Для большинства людей, чего они хотят и что получают, – не одно и то же, не вижу, почему с ним должно быть по-другому. Пошли. Я с тревогой последовала за ним обратно на нижнюю палубу. – He думаю, что он его удержит. – Предоставьте это мне. Приготовьте флакон и помогите мне усадить его. Джейми и так находился в полубессознательном состоянии – неповоротливая туша, которая возражала, чтобы ее насильно усаживали у переборки546. – Я скоро умру, – заявил он слабо, но четко, – и чем скорее, тем лучше. Уйдите и дайте мне сделать это спокойно. Крепко ухватив Джейми за ярко пламенеющие волосы, Мёртаг заставил его поднять голову и поднес к губам флакон. – Проглоти это, моя славная маленькая соня547, или я сверну тебе шею. А заодно удержи внутри. Я собираюсь зажать тебе нос и рот, и если тебя затошнит, оно выйдет через уши. Совместными усилиями мы медленно, но неумолимо влили содержимое флакона в молодого лэрда Лаллиброха. Задыхаясь и давясь, Джейми мужественно выпил, сколько мог, прежде чем, позеленев в лице и хватая ртом воздух, повалился на переборку. Мёртаг предотвращал каждый потенциальный приступ тошноты, безжалостно зажимая нос – прием не всегда успешный, но позволявший постепенно накапливать опиат в кровотоке пациента. Наконец мы уложили его обмякшим на кровать, единственным цветом на подушке было яркое пламя волос, бровей и ресниц. Чуть позже Мёртаг присоединился ко мне на палубе. – Посмотрите, – показывая пальцем, сказала я. Тусклый закатный свет, сияющий в беглых лучах под облаками, золотил скалы французского побережья вдали. – Капитан говорит, что мы доберемся до берега через три или четыре часа. – Давно пора, – отозвался мой спутник, смахивая с глаз жидкие каштановые волосы. Он повернулся ко мне и изобразил на своем суровом лице нечто более похожее на улыбку, чем я когда-либо видела. И вот наконец, следуя за распростертым телом нашего подопечного, лежащим на дощатом настиле между двумя крепкими монахами, мы прошли через смутно очерченные ворота аббатства Святой Анны де Бопре.
===
536. Дингуолл – город в округе Хайленд на севере Шотландии. Дингуолл расположен на берегу Кромарти Фёрт и прежде был портовым городом. 537. Если бы наша троица хотела переправиться через Ла-Манш, им пришлось бы ехать до самого Дувра (около 500 миль). Джейми вряд ли выдержал бы такую дорогу. Они, конечно, пересекали Северное море из Дингуолла. 538. 30,5 см. 539. 3,2 км. 540. Капор (боннет) – женский головной убор, популярный в течение большей части XIX века. У капора высокая шляпная тулья (для убранных на затылок волос) и обрамляющие лицо широкие жёсткие поля, сужающиеся к затылку. Капор удерживался на голове мантоньерками – широкими лентами, завязывавшимися под подбородком бантом. Анахронизм. 541. 4,83 км. 542. Чуть меньше 2 м. 543. Около 9 м. 544. Менее 1, 6 км. 545. Готтентоты – племя Южной Африки, населяющее английскую колонию мыса Доброй Надежды и названное так первоначально голландскими поселенцами. Физический тип готтентотов, весьма отличный от типа негров, представляет как бы сочетание признаков черной и желтой расы со своеобразными особенностями, – оригинальный язык со странными, щелкающими звуками, своеобразный быт, в основе кочевой, но вместе с тем крайне первобытный, грязный, грубый, некоторые странные нравы и обычаи – все это представлялось крайне курьезным и вызвало уже в XVIII веке ряд описаний путешественников, видевших в этом племени самую низшую ступень человечества. Готтентотами презрительно называли всех дикарей. 546. Переборка – вертикальная стенка внутри корпуса судна, разделяющая внутреннее пространство на отсеки. 547. Сони – мелкие и средние по размерам грызуны, внешне похожие на мышей (наземные формы) или на белок (древесные формы). В умеренной зоне сони к осени отъедаются и на холодный период года впадают в спячку, которая длится примерно шесть месяцев. Из-за этой привычки зверьки и получили своё название.
Дата: Воскресенье, 18.09.2022, 19:54 | Сообщение # 73
Виконт
Сообщений: 409
Глава 38. Аббатство
Аббатство представляло собой огромное здание двенадцатого века, обнесенное стеной, чтобы противостоять и морским бурям, и нападениям сухопутных захватчиков. Теперь, в более мирные времена, ворота оставались открытыми, дабы обеспечить беспрепятственное сообщение с близлежащей деревней, а маленькие каменные кельи гостевого крыла утратили строгость благодаря появлению гобеленов и удобной мебели. Я поднялась с мягкого кресла в своей комнате, не зная точно, как приветствовать настоятеля: преклоняют колени и целуют перстень, или это относится только к Папам? Я ограничилась почтительным реверансом. Раскосые кошачьи глаза Джейми действительно унаследовал от Фрейзеров. Как и массивную челюсть, хотя та, что была обращена ко мне, отчасти скрывалась под черной бородой. У аббата Александра был такой же широкий рот, как у его племянника, но выглядел он так, будто улыбались им несколько реже. Когда он приветствовал меня приятной, теплой улыбкой, раскосые голубые глаза оставались холодными и задумчивыми. Он был намного ниже Джейми, примерно моего роста, и коренастый. Одет он был в рясу священника, но двигался походкой воина. Я решила, что в свое время ему довелось побывать и тем, и другим. – Добро пожаловать, ma nièce548, – произнес он, склонив голову. Я была несколько удивлена этим приветствием, но поклонилась в ответ. – Я признательна вам за гостеприимство, – ответила я искренне. – Вы… вы видели Джейми? Монахи унесли Джейми, чтобы вымыть, и я решила, что мне лучше не участвовать в этом процессе. Аббат кивнул. – Да, – сказал он с легким шотландским акцентом, пробивающимся сквозь интеллигентный английский. – Я его видел. И поручил брату Амвросию заняться его ранами. Должно быть, при этом на моем лице отразилось сомнение, потому что он добавил несколько суховато: – Не беспокойтесь, мадам, брат Амвросий весьма сведущ. Он оглядел меня откровенно оценивающим взглядом, пугающе напоминавшим его племянника. – Мёртаг говорил, что вы и сами опытный доктор. – Так и есть, – бесцеремонно заявила я. Это вызвало настоящую улыбку. – Вижу, вы не страдаете грехом ложной скромности, – заметил он. – У меня есть другие, – улыбаясь в ответ, сказала я. – Как и у всех нас, – произнес он. – Брат Амвросий, я уверен, охотно побеседует с вами. – Мёртаг рассказал вам… что произошло? – нерешительно спросила я. Широкий рот сжался. – Рассказал. Насколько ему известно, что произошло. Он ждал, словно рассчитывал на мои дальнейшие пояснения, но я хранила молчание. Ясно было, что он хотел бы задать вопросы, но был достаточно внимателен, чтобы не давить на меня. Вместо этого он поднял руку, благословляя и прощаясь. – Добро пожаловать, – повторил он. – Я пошлю брата-келаря549, чтобы принес вам еды, – он снова оглядел меня. – И кое-какие умывальные принадлежности. Он осенил меня крёстным знамением, на прощание или, быть может, изгоняя скверну, и ушел в вихре коричневой рясы. Внезапно осознав, насколько устала, я опустилась на постель, гадая, сумею ли бодрствовать достаточно долго, чтобы и поесть, и помыться. Я все еще гадала, когда голова моя коснулась подушки.
***
Мне снился чудовищный кошмар. Джейми находился по другую сторону сплошной каменной стены без двери. Я слышала его крики, снова и снова, но не могла до него добраться. В отчаянии я колотила по стене, но лишь видела, как мои руки погружались в камень, словно тот был водой. – Уй! Я села на узкой койке, сжимая руку, которой ударилась о твердокаменную стену рядом с моей постелью. Сжимая пульсирующую руку между бедрами, я раскачивалась взад и вперед, но вдруг осознала, что крики не прекратились. Они резко оборвались, когда я выбежала в коридор. Дверь в комнату Джейми была открыта, мерцающий свет лампы заливал проход. Монах, которого я раньше не видела, был с Джейми и крепко держал его. Сочащаяся свежая кровь запачкала повязки у Джейми на спине, а плечи у него тряслись, словно от озноба. – Страшный сон, – пояснил монах, заметив меня в дверях. Он передал мне Джейми на руки и пошел к столу за полотном и кувшином с водой. Джейми все еще дрожал, его лицо блестело от пота. Глаза у него были закрыты, и он тяжело дышал, издавая хриплые, прерывистые звуки. Монах сел рядом со мной и принялся осторожно обтирать его лицо, убрав густые, влажные волосы с висков. – Вы, конечно, его жена, – обратился он ко мне. – Думаю, скоро ему станет лучше. Минуты через две дрожь действительно начала ослабевать, и Джейми со вздохом открыл глаза. – Я в порядке, – сказал он. – Клэр, теперь со мной все в порядке. Но ради Бога, избавься от этой вони! Только тут я осознанно обратила внимание на запах в комнате – легкий, пряный, цветочный аромат, настолько распространенный как благовоние, что не придала ему значения. Лаванда. Отдушка для мыла и туалетной воды. В последний раз я ощущала этот запах в подземелье Уэнтуортской тюрьмы, где им было умащено то ли белье, то ли сам капитан Джонатан Рэндалл. Источником запаха оказалась небольшая металлическая чаша, наполненная маслом с ароматом трав, подвешенная к тяжелому, украшенному орнаментом из роз железному держателю и нависающая над пламенем свечи. Предназначенный, чтобы успокоить разум, он подействовал явно не так как предполагалось. Джейми дышал уже спокойнее, сидел без поддержки и держал чашку с водой, протянутую ему монахом. Но его лицо все еще оставалось белым, а уголок рта беспокойно подергивался. Я кивнула францисканцу550, чтобы он выполнил его просьбу, и монах проворно завернул горячую чашу с маслом в свернутое полотенце и унес в коридор. Джейми облегченно вздохнул, но тут же поморщился, почувствовав боль в ребрах. – Ты немного потревожил спину, – сказала я, слегка поворачивая его, чтобы добраться до повязок. – Но не слишком. – Я знаю. Должно быть, перевернулся на спину во сне. Толстый валик сложенного одеяла, рассчитанный на то, чтобы удерживать его на одном боку, соскользнул на пол. Я подняла его и положила рядом на кровать. – Думаю, именно это сон и вызвало. Мне снилось, что меня бьют плетью, – он вздрогнул, глотнул воды и отдал мне чашку. – Мне бы чего-нибудь покрепче, если есть под рукой. Как по заказу, наш услужливый посетитель появился в дверях с кувшином вина в одной руке и маленькой бутылочкой макового сиропа – в другой. – Алкоголь или опиум? – с улыбкой спросил он у Джейми, поднимая обе склянки. – Можете избрать себе забвение. – Я предпочел бы вино, если не возражаете. Для одной ночи снов мне хватит, – отозвался Джейми с кривоватой ответной улыбкой. Он медленно пил вино, пока францисканец помогал мне сменить испачканные повязки, смазывая раны свежей мазью из календулы. Только после того, как я уложила Джейми спать, крепко подперев спину и натянув покрывало, посетитель повернулся, собираясь уходить. Проходя мимо постели, он склонился над Джейми и начертал над его головой крестное знамение. – Отдыхайте, – произнес он. – Спасибо, отец, – вяло отозвался Джейми, явно уже в полусне. Понимая, что, скорее всего, теперь не понадоблюсь Джейми до утра, я дотронулась до его плеча на прощанье и последовала за гостем в коридор. – Благодарю вас, – сказала я. – Я очень признательна вам за помощь. Монах грациозно взмахнул рукой, отметая мою благодарность. – Я рад, что смог быть вам полезен, – сказал он, и я заметила, что по-английски он говорит прекрасно, но с легким французским акцентом. – Я проходил по гостевому крылу к часовне Святого Жиля, когда услышал крики. Меня передернуло при воспоминании об этих криках, хриплых и ужасных, и я понадеялась, что больше их не услышу. Взглянув на окно в конце коридора, я не заметила за ставнями никаких признаков рассвета. – В часовню? – спросила я с удивлением. – Но я считала, что утреню служат в главной церкви. В любом случае для нее наверняка немного рановато. Францисканец улыбнулся. Он был довольно молод, возможно, чуть за тридцать, но в шелковистых каштановых волосах пробивалась седина. У него была короткая, аккуратно выбритая тонзура551, и каштановая бородка, тщательно подстриженная так, что она едва касалась глубокого, закатанного воротника его одеяния. – Очень рано, для утрени, – согласился он. – Я направлялся в часовню, потому что в это время мой черед неустанного поклонения Святым Дарам552. Он заглянул в комнату Джейми, где часы-свеча показывали половину третьего. – Я сильно опаздываю, – сказал он. – Брат Варфоломей уже хочет спать. Подняв руку, он поспешно благословил меня, повернулся на каблуках своих сандалий и исчез за створчатой дверью в конце коридора прежде, чем я успела собраться с мыслями и спросить его имя. Я зашла в комнату и наклонилась, чтобы осмотреть Джейми. Он снова уснул, дыша легко, но чуть нахмурив брови. Для пробы я легонько провела рукой по его волосам. Складка между бровями ненадолго разгладилась, но тут же вернулась на место. Я вздохнула и поплотнее подоткнула одеяло.
***
Утром я чувствовала себя гораздо лучше, но у Джейми после беспокойной ночи запали глаза, и его подташнивало. Он категорически отказался от предложенных на завтрак горячего пряного напитка из вина, яиц и сахара или бульона и раздраженно огрызнулся на меня, когда я попыталась проверить повязки на его руке. – Ради Христа, Клэр, оставь меня в покое! Я не хочу, чтобы меня больше щупали! Сердито глянув, он отдернул руку. Я молча отвернулась и принялась наводить порядок среди маленьких баночек и пакетиков с лекарствами на приставном столике. Рассортировав их по назначению, я расставила их небольшими группками: мазь из календулы и тополиный бальзам, оказывающие успокаивающее действие, ивовая кора, вишневая кора и ромашка – для чая, зверобой, чеснок и тысячелистник – для дезинфекции. – Клэр. Я обернулась и обнаружила, что он сидит на постели и смотрит на меня с пристыженной улыбкой. – Прости, Сассенах. У меня резь в кишках, и я в скверном настроении с утра. Но я не имел права на тебя огрызаться. Ты простишь меня? Я тут же подошла к нему и легонько обняла. – Ты же знаешь, что прощать нечего. Но что значит, – у тебя резь в кишках? Уже не в первый раз я задумалась, что доверительные отношения и романтика – вовсе не синонимы. Он поморщился, чуть наклонившись вперед и сложив руки на животе. – Это значит, – отозвался он, – что я хотел бы, чтобы ты оставила меня ненадолго одного. Если не возражаешь? Я поспешно выполнила его просьбу и отправилась искать завтрак для себя. Возвращаясь чуть позже из трапезной, я заметила стройную фигуру в черной рясе францисканца, пересекающую двор в сторону клуатра553. Я поспешила нагнать его. – Отец! – позвала я, и он обернулся, улыбнувшись при виде меня. – Доброе утро, – поздоровался он, – мадам Фрейзер, так вас зовут? И как чувствует себя ваш муж сегодня утром? – Лучше, – ответила я, надеясь, что не ошиблась. – Я хотела еще раз поблагодарить вас за вчерашнюю ночь. Вы ушли прежде, что я успела даже спросить ваше имя. Ясные карие глаза сверкнули, когда он поклонился мне, приложив руку к сердцу. – Франсуа Ансельм Мерикёр д’Арманьяк, мадам, – представился он. – Вернее, так меня назвали при рождении. Теперь известен только как отец Ансельм. – Ансельм Веселое Сердце554? – спросила я с улыбкой. Он пожал плечами – абсолютно галльский жест, неизменный в течение столетий. – Стараюсь, – отозвался он, иронично скривив рот. – Я не хочу вас задерживать, – сказала я, бросив взгляд в сторону клуатра. – Мне просто хотелось поблагодарить вас за помощь. – Вы нисколько не задерживаете меня, мадам. На самом деле я откладывал дела, и самым греховным образом предавался лени. – А что у вас за дела? – поинтересовалась я, заинтригованная. Очевидно, этот человек был гостем монастыря, его черная францисканская ряса бросалась в глаза, как чернильное пятно, среди коричневых бенедиктинских555. Таких гостей было несколько, по крайней мере, так сказал мне брат Полидор, один из послушников. Большинство – ученые, приехавшие сюда, чтобы ознакомиться с трудами, хранящимися в знаменитой библиотеке аббатства. Ансельм, по-видимому, был одним из них. Он, уже несколько месяцев, занимался переводом ряда произведений Геродота556. – Вы видели библиотеку? – спросил он. – Так идемте, – добавил он, увидев, что я покачала головой. – Она в самом деле очень впечатляет, и я уверен, что настоятель, ваш дядя, не стал бы возражать. С одной стороны мне было любопытно осмотреть библиотеку, с другой – не хотелось сразу возвращаться к уединению в гостевом крыле, поэтому я без колебаний последовала за ним. Библиотека была великолепной, с высокой крышей и устремленными ввысь готическими колоннами, которые переходили в стрельчатые своды многоячеистого потолка. Окна во всю стену заполняли пространство между колоннами, пропуская в библиотеку много света. Большинство из них было из прозрачного стекла, но некоторые представляли собой обманчиво простые на вид витражи-притчи. Ступая на цыпочках мимо согбенных фигур читающих монахов, я задержалась, залюбовавшись «Бегством в Египет»557. Некоторые книжные стеллажи выглядели так же, как те, к которым я привыкла, где книги стояли вплотную друг к другу. На остальных полках книги лежали горизонтально, чтобы уберечь древние переплеты. Был здесь и застекленный книжный шкаф, где хранилось множество пергаментных свитков. В целом же в библиотеке царило тихое ликование, как будто все драгоценные тома беззвучно пели под своими переплетами. Я вышла из библиотеки, ощущая умиротворение, и вместе с отцом Ансельмом неспешно побрела через главный двор. Я в очередной раз попыталась поблагодарить его за помощь предыдущей ночью, но он отмахнулся от моей благодарности. – Не думайте об этом, дитя мое. Надеюсь, вашему мужу сегодня лучше? – Я тоже, – отозвалась я. Не желая останавливаться на этой теме, я спросила: – А что такое неустанное поклонение? Вы сказали, что прошлой ночью собирались именно туда. – Разве вы не католичка? – удивленно спросил он. – Ах, я и забыл, вы англичанка. И, конечно же, надо полагать, протестантка558. – Я не уверена, что являюсь тем или иным, с точки зрения веры, – сказала я. – Хотя формально, пожалуй, я католичка. – Формально? – ровные брови удивленно взлетели вверх. Я колебалась, осторожничая после моего опыта общения с отцом Бейном, но этот человек, похоже, был не из тех, кто станет размахивать распятиями у меня перед носом. – Ну, – начала я, наклоняясь, чтобы выдернуть небольшой сорняк из зазора между булыжниками, – меня крестили в католическую веру. Но мои родители умерли, когда мне было пять лет, и я стала жить у дяди. Дядя Лэмберт был… – я замолчала, припомнив ненасытную тягу дяди Лэмберта к знаниям и тот жизнерадостный беспристрастный цинизм, что рассматривал любую религию просто как один из критериев, по которым можно классифицировать развитие общества. – В общем, наверное, с точки зрения веры он был всем и ничем, – заключила я. – Знал их все, но ни в одну не верил. Так что в отношении моего религиозного воспитания больше ничего не делалось. А мой… первый муж был католиком, но боюсь, не слишком ревностным. Поэтому на самом деле я, пожалуй, язычница. Я опасливо на него поглядела, но вместо того чтобы возмутиться подобным откровениям, он от души рассмеялся. – Всем и ничем, – произнес он, смакуя это выражение. – Мне это очень нравится. А что касается вас, боюсь, это не так. Войдя однажды в лоно Святой Матери Церкви, вы навечно останетесь ее чадом. Как бы мало вы ни знали о своей вере, вы такая же католичка, как Его Святейшество Папа. Он глянул на небо. Было пасмурно, но листва на кустах ольшаника оставалась недвижимой. – Ветер утих. Я собирался немного прогуляться, чтобы проветрить голову на свежем воздухе. Почему бы вам не составить мне компанию? Вам нужен воздух и движение, и мне, возможно, удастся сделать эту прогулку еще и духовно полезным, просветив вас по ходу относительно ритуала Неустанного Поклонения. – Одним выстрелом сразу трех зайцев559, а? – сухо заметила я. Но возможность проветриться, пусть и с нравоучением, показалась мне заманчивой, и я без возражений отправилась за плащом. Взглянув на фигуру внутри, склонившую голову в молитве, Ансельм провел меня мимо тихого темного входа в часовню и вдоль клуатра к границе сада. Когда мы уже не могли обеспокоить монахов в часовне, он заговорил: – Идея очень проста. Вы помните Библию и историю о Гефсимании560, где Господь Наш пережидал часы перед судом и распятием, а все его друзья, которые должны были составлять ему компанию, крепко заснули? – А! – отозвалась я, сразу все сообразив. – И он сказал: «Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?561». Так вот что вы делаете – бдите вместе с ним весь этот час – чтобы искупить это. Мне понравилась эта мысль, и темнота часовни вдруг показалась обитаемой и успокаивающей. – Oui562, мадам, – подтвердил он. – Очень просто. Мы бдим по очереди, и Святые Дары на здешнем алтаре никогда не остаются в одиночестве. – Разве не трудно – бодрствовать? – спросила я с любопытством. – Или вы всегда бдите по ночам? Он кивнул, легкий ветерок взметнул шелковистые каштановые волосы. Тонзуру уже следовало побрить, короткие щетинистые волоски покрывали ее, словно мох. – Каждый из бдящих выбирает время, которое ему больше подходит. Для меня это два часа ночи. Замешкавшись, он посмотрел на меня, словно гадая, как я восприму то, что он собирался сказать. – Для меня, в этот момент… – он замолчал. – Словно время останавливается. Все жизненные соки, вся кровь, желчь и испарина, из которых состоит человек – как будто сразу все они взаимодействуют в совершенной гармонии. Он улыбнулся. Зубы у него были слегка кривоваты – единственный недостаток в его, в остальном безупречной, наружности. – Или словно они полностью замирают. Я нередко спрашиваю себя, похож ли этот момент на момент рождения, или смерти. Знаю, что его сроки разные для каждого мужчины… и женщины, пожалуй, – обходительно кивнув мне, добавил он. – Но именно тогда, в этот отрезок времени, кажется, что все возможно. Вы можете взглянуть за пределы вашей жизни и убедиться, что они на самом деле – ничто. В тот момент, когда время останавливается, вы как будто знаете, что в состоянии предпринять любое смелое начинание, завершить его и вернуться к себе, найдя мир неизменным, а всё – таким же, как вы оставили мгновение назад. И все это словно… Он ненадолго умолк, тщательно подбирая слова. – Словно от осознания, что все возможно, вдруг оказывается, что ничего не нужно. – Но… вы на самом деле что-то делаете? – спросила я. – Э-э-э… молитесь, я имею в виду? – Я? Ну… – медленно произнес он. – Я сижу и смотрю на Него, – широкая улыбка растянула тонкие губы. – А Он смотрит на меня.
Дата: Воскресенье, 18.09.2022, 19:58 | Сообщение # 74
Виконт
Сообщений: 409
***
Джейми сидел, когда я вернулась в комнату, и попытался немного пройтись вдоль коридора, опираясь на мое плечо. Но от усилия он побледнел и покрылся по́том, и безропотно лег, едва я откинула одеяло. Я предложила ему немного бульона и молока, но он устало замотал головой. – У меня нет аппетита, Сассенах. Если я что-нибудь проглочу, кажется, меня снова стошнит. Я не стала настаивать на своем и молча убрала бульон. За ужином я проявила бо́льшую настойчивость, и мне удалось убедить его съесть несколько ложек супа. Он с ним справился, но внутри удержать не сумел. – Прости, Сассенах, – сказал он после этого. – Я отвратителен. – Ничего страшного, Джейми, и ты не отвратителен. Я выставила лохань за дверь и села рядом с ним, убрав со лба растрепанные волосы. – He волнуйся. Просто твой желудок все еще воспален после морской болезни. Наверно, я слишком тороплю тебя с едой. Пусть он отдохнет и затянется. Он закрыл глаза, вздохнув у меня под рукой. – Я поправлюсь, – безучастно проговорил он. – Чем ты сегодня занималась, Сассенах? Он был явно неспокоен и испытывал неприятные ощущения, но немного расслабился, когда я рассказала ему о своих дневных изысканиях: библиотеке, часовне, виноградном прессе и напоследок – лекарственном огороде, где я наконец-то познакомилась со знаменитым братом Амвросием. – Он удивительный, – с восторгом говорила я. – Ой, я и забыла, что ты с ним знаком. Брат Амвросий был высоким, – даже выше Джейми, – мертвенно-бледным и исхудалым как скелет, с длинным, обвислым, словно у бассета-хаунда, лицом. И десятью длинными костлявыми пальцами, каждый ярко-зеленого цвета. – Кажется, он способен заставить расти что угодно, – продолжала я. – У него там есть все обычные травы, и теплица – такая крошечная, что он даже не может в ней стоять распрямившись, – с тем, что не должно расти в это время года, или не должно расти в этой части света, или просто не должно расти. Не говоря уже о завезенных пряностях и снадобьях. Упоминание о снадобьях напомнило мне о прошедшей ночи, и я выглянула в окно. Зимние сумерки наступали рано, и за окном стало уже совсем темно, фонари монахов, которые присматривали за конюшнями и работали снаружи, раскачивались в разные стороны, когда те переходили туда и обратно. – Уже темнеет. Как думаешь, ты сможешь уснуть сам? У брата Амвросия есть кое-что, что могло бы помочь. Усталость затуманивала ему глаза, но он покачал головой: – Нет, Сассенах. Я ничего не хочу. Если я усну… Нет, пожалуй, я почитаю немного. Ансельм принес ему из библиотеки несколько философских и исторических трудов, и он протянул руку за лежавшей на столе рукописью Тацита563. – Тебе необходимо спать, Джейми, – наблюдая за ним, мягко сказала я. Он открыл перед собой книгу, подперев ее подушкой, но продолжал смотреть поверх нее на стену. – Я не рассказал тебе, что мне снилось, – вдруг произнес он. – Ты сказал, тебе снилось, что тебя бьют плетью. Мне не понравилось выражение его лица: и без того бледное под синяками, оно чуть влажно блестело. – Именно. Я поднял голову и увидел веревки, врезавшиеся мне в запястья. Кисти почти почернели, и веревка скребла по костям, когда я шевелился. Я прижался лицом к столбу. Потом почувствовал, как свинцовые гирьки на концах плетей врезаются в плоть у меня на плечах. Удары все продолжались, хотя давно должны были прекратиться, и я понял, что он не собирается останавливаться. Кончики жгутов вырывали маленькие кусочки моей плоти. Кровь… моя кровь струилась по бокам и спине, впитываясь в килт. Мне было очень холодно. Потом я снова поднял глаза и увидел, что плоть с моих рук начала отваливаться, а кости пальцев скребут дерево, оставляя за собой длинные шершавые царапины. Кости на руках обнажились, и только веревки удерживали их на месте. Думаю, именно тут я и начал кричать. Я слышал странный дребезжащий звук, когда он бил меня, и через какое-то время понял, что это такое. Он содрал с костей всю плоть, и гирьки на плети гремели о мои сухие ребра. И я знал, что умер, но это не имело значения. Он будет продолжать бесконечно, и это никогда не кончится, он будет продолжать, пока я не начну разваливаться на части и осыпаться у столба, и это никогда не кончится, и… Я потянулась, чтобы обнять его и заставить замолчать, но он уже оборвал себя, ухватившись за край книги здоровой рукой. Зубы его глубоко впились в разодранную плоть нижней губы. – Джейми, я останусь с тобой на ночь, – предложила я. – Могу постелить тюфяк на полу. – Нет. Каким бы слабым он ни был, принципиальное упрямство оставалось очевидным. – Мне лучше побыть одному. И сейчас мне не хочется спать. Иди и сама поужинай, Сассенах. Я… просто почитаю немного. Он склонил голову над страницей. С минуту беспомощно понаблюдав за ним, я сделала, как он просил, и ушла.
***
Состояние Джейми все больше и больше беспокоило меня. Тошнота не проходила; он почти ничего не ел, а то, что съедал, редко в нем удерживалось. Он бледнел и становился все более вялым, ни к чему не проявляя интереса. Днем он много спал из-за того, что редко засыпал ночью. Однако какими бы ни были его страхи перед сновидениями, он не позволял мне делить с ним комнату, чтобы его бессонница не нарушала и мой отдых. Не желая стоять над душой, даже если бы он позволил, я проводила бо́льшую часть времени либо в гербарии564 или сушильне с братом Амвросием, либо праздно бродила по территории аббатства, беседуя с отцом Ансельмом. Он использовал эту возможность, чтобы заняться ненавязчивым катехизисом565, пытаясь наставлять меня в основах католицизма, хотя я снова и снова заверяла его в своем изначальном агностицизме566. – Ma chère567, – наконец сказал он, – вы помните условия, необходимые для совершения греха, о которых я говорил вам вчера? Несмотря на мои моральные недостатки, с памятью все было в порядке. – Во-первых, это заблуждаться, а во-вторых, дать на него полное согласие, – бездумно воспроизвела я. – Дать на него полное согласие, – повторил он. – Но это, ma chère, также условие, чтобы снизошла благодать568. Мы стояли, прислонившись к ограде аббатского свинарника, и наблюдали за несколькими большими коричневыми свиньями, жмущимися друг к другу под тусклым зимним солнцем. Он повернул голову, уткнувшись лицом в сложенные на верхней перекладине ограды руки. – Не понимаю, как это возможно, – возразила я. – Уверена, благодать или есть, или ее нет. Я хочу сказать… – я запнулась, не желая показаться грубой, – для вас то, что лежит на алтаре в часовне, – это Бог. Для меня это кусочек хлеба, каким бы красивым ни было его вместилище. Он нетерпеливо вздохнул и выпрямился, разогнув спину. – По пути к своему ночному бдению я заметил, что ваш муж плохо спит, – сказал он. – И вы в результате тоже. Поскольку вы в любом случае бодрствуете, я приглашаю вас пойти сегодня вечером со мной. Присоединитесь ко мне в часовне на час. Я пристально на него посмотрела. – Зачем? Он пожал плечами. – Почему бы и нет?
***
Мне не составило труда проснуться для встречи с Ансельмом, в основном потому, что я не засыпала. Как и Джейми. Всякий раз, как высовывала голову в коридор, я видела мерцание свечей из полуоткрытой двери его комнаты и слышала шорох страниц, а иногда недовольное ворчание, когда он менял положение тела. Не в состоянии отдыхать, я не потрудилась раздеться и поэтому, когда стук в дверь возвестил о появлении Ансельма, была готова. В монастыре было тихо, так затихают ночью все крупные заведения: учащенный пульс дневной деятельности унялся, но сердцебиение продолжалось, медленнее, спокойнее, но бесконечно. Всегда кто-то бодрствует, бесшумно передвигается по коридорам, следит за происходящим, поддерживает жизнь. И теперь настал мой черед присоединиться к дежурным. В часовне было темно, только горела красная лампада перед алтарем и несколько чисто белых церковных свечей; в неподвижном воздухе перед раками569 святых, скрытыми тенями, пламя поднималось точно вверх. Я прошла за Ансельмом по короткому центральному нефу570 и вслед за ним преклонила колени. Перед нами стояла, склонив голову, коленопреклоненная фигура худощавого брата Варфоломея. Он не обернулся на слабый шум при нашем появлении и, почтительно склонившись, оставался недвижим. Сами Дары были почти скрыты великолепием своего вместилища. Огромная монстранция571 в виде золотого солнца с лучами более фута в поперечнике невозмутимо покоилась на алтаре, охраняя скромный кусочек хлеба в самом центре. Чувствуя себя немного неловко, я заняла указанное Ансельмом место недалеко от входа в часовню. Сиденья, пышно украшенные резьбой с изображением ангелов, цветов и демонов, откидывались к деревянным панелям спинки, позволяя свободно проходить. За спиной я услышала слабый скрип опускаемого сиденья, когда Ансельм занял свое место. – Но что мне делать? – спросила я его, приглушив голос из уважения к ночи и тишине, когда мы подходили к часовне. – Ничего, ma chère, – только и ответил он. – Просто будьте здесь. И я сидела, прислушиваясь к собственному дыханию и слабым звукам безмолвного места: неслышимым явлениям, обычно скрытым в других звуках. Оседание камня, скрип дерева. Шипение крохотного неугасимого пламени. Слабое шуршание какого-то маленького создания, забредшего из своего убежища в дом величия. Надо отдать должное Ансельму, это было умиротворяющее место. Вопреки моей собственной усталости и тревоге за Джейми я чувствовала, что постепенно расслабляюсь, напряженность сознания потихоньку ослабевает, как разжимается пружина в часах. Странно, но мне совсем не хотелось спать, несмотря на поздний час и тяготы последних дней и недель. В конце концов, думалось мне, что такое дни и недели перед лицом вечности? А это именно так для Ансельма и Варфоломея, для Амвросия, для всех монахов, включая внушительного настоятеля Александра. В какой-то мере эта мысль утешала: если бы времени было много, то происходящее в определенный момент стало бы не таким важным. Похоже, я поняла, как можно слегка отстраниться, найти отдохновение в созерцании бесконечности Бытия, какой бы ни представлялась его природа. Красная лампада горела ровно, отражаясь в гладком золоте. Огоньки белых свечей перед статуями Святого Жиля и Пресвятой Девы иногда вспыхивали и плясали, когда сгорающие фитили порой деформировались от мимолетного попадания воска или влаги. Но красная лампада горела безмятежно, и ни одно неуместное движение не преломляло ее света. И если здесь присутствовала вечность или просто идея о ней, то, вероятно, Ансельм прав: все возможно. И любовь к каждому? Я задумалась. Я любила Фрэнка, и до сих пор люблю. И я любила Джейми, больше собственной жизни. Но ограниченная пределами времени и плоти, я не могла удержать их обоих. Может быть, по ту сторону? Есть ли место, где времени больше не существует, или оно остановилось? Ансельм считал, что есть. Место, где все возможно. И ничто не нужно. А существует ли там любовь? За пределами плоти и времени возможна ли вообще любовь? Необходима ли она? Голос моих мыслей, казалось, принадлежал дяде Лэмбу. Моя семья и все, что я знала о любви в детстве. Человек, который никогда не говорил мне о любви, для которого в этом не было нужды, потому что я знала – он любит меня, точно так же, как знала, что живу. Ведь там, где есть любовь, слова не нужны. Она – всё. Она вечна. И ее достаточно. Время для меня пролетело незаметно, и я была удивлена внезапным появлением передо мной Ансельма, вышедшего из маленькой двери возле алтаря. Ведь он сидел у меня за спиной? Я оглянулась и увидела одного из молодых монахов, имени которого не знала, преклонившего колени у задней двери. Ансельм низко склонился перед алтарем, потом кивком указал мне на дверь. – Вы уходили? – спросила я, как только вышла из часовни. – Но я думала, вы не должны оставлять… э-э-э… Дары в одиночестве. Он невозмутимо улыбнулся. – Я и не оставлял, ma chère. Вы были там. Я подавила желание возразить, что я не в счет. В конце концов, вероятно, не существовало такого понятия, как компетентный официальный поклоняющийся. Нужно всего лишь быть человеком, и я предполагала, что все еще остаюсь им, хотя временами почти не чувствовала этого. У Джейми свеча еще горела, когда я проходила мимо его двери, и до меня донесся шелест переворачиваемых страниц. Я остановилась бы, но Ансельм пошел дальше, чтобы попрощаться у двери моей комнаты. Я задержалась возле нее, чтобы пожелать ему спокойной ночи и поблагодарить за то, что он взял меня в часовню. – Это было… умиротворяюще, – сказала я, пытаясь подобрать верное слово. Он кивнул, наблюдая за мной. – Oui, мадам. Так и есть. Когда я уже собралась уходить, он продолжил: – Я сказал вам, что Святые Дары не остались в одиночестве, потому что вы были там. А вы, ma chère? Были вы одиноки? Я замерла и какое-то время смотрела на него, прежде чем ответить. – Нет, – отозвалась я. – Не была.
===
548. Племянница (фр.). 549. Ке́ларь – заведующий монастырским столом, кладовой со съестными припасами и их отпуском на монастырскую кухню. 550. Франциска́нцы (лат. Ordo Fratrum Minorum; «минориты», «меньшие братья») – католический нищенствующий монашеский орден, основан святым Франциском Ассизским близ Сполето в 1208 году с целью проповеди в народе апостольской бедности, аскетизма, любви к ближнему. Орденское одеяние – тёмно-коричневая шерстяная ряса, подпоясанная верёвкой с кровавыми узлами, к которой привязаны чётки, круглый короткий клобук и сандалии. 551. В западной традиции священнослужители и монахи носили на макушке выбритый круг – тонзу́ру, знак принадлежности к духовенству. 552. Святые Дары – в исторических церквях – Тело и Кровь Христа, имеющие вид хлеба и вина. 553. Клуа́тр (от лат. claustrum – закрытое, ограждённое место) – окружённый стенами квадратный или прямоугольный в плане внутренний двор, примыкающий к комплексу зданий средневекового монастыря или церкви. 554. Имя Мерикёр созвучно с англо-французским merry cœur, т.е. «веселое сердце». Также очевидная отсылка к Притчам 17:22 «Веселое сердце благотворно, как врачевство, а унылый дух сушит кости». 555. На самом деле как раз таки ряса францисканцев – коричневая, а у бенедиктинцев она черная. 556. Геродо́т Галикарна́сский (около 484 г до н.э. – около 425 г до н.э.) – древнегреческий историк, по крылатому выражению Цицерона «отец истории» – автор первого сохранившегося значительного трактата «История», описывающего греко-персидские войны и обычаи многих современных ему народов. Труды Геродота имели огромное значение для античной культуры. 557. Бегство в Египет – описанное в Евангелии от Матфея бегство семьи Иисуса Христа в Египет, чтобы избежать избиения младенцев, произведённого по указанию царя Ирода. Бегство в Египет является популярной темой в изобразительном искусстве. 558. Протестантизм (от лат. protestatio – «протест, торжественное заявление, провозглашение, заверение») одно из трёх крупнейших направлений христианства (наряду с католицизмом и православием). Одним из главных догматических положений, отличающих протестантизм от католицизма (и от православия), является учение о непосредственной «связи» человека с богом: согласно протестантизму «божественная благодать» даруется человеку прямо богом, без посредничества церкви, духовенства, а спасение человека достигается только через его личную веру в искупительную жертву Христа и по воле бога. 559. Переосмысленная идиома «kill two birds with one stone», т.е. убить сразу двух зайцев. Три зайца в данном случае – это воздух, движение и духовное просвещение. 560. Гефсима́ния – местность у подножия западного склона Елеонской горы, в долине Кедрон, восточнее Старого города Иерусалима (в Восточном Иерусалиме), в Израиле. Гефсима́нский сад – в настоящее время небольшой сад (47×50 м) в Гефсимании; в евангельские времена так называлась вся долина, лежащая у подошвы Елеонской горы и гробницы Богородицы. 561. Евангелие от Матфея 26:40. 562. Да (фр.). 563. Пу́блий Корне́лий Та́ци́т (середина 50-х – ок. 120 года) – древнеримский историк, один из самых известных писателей античности. 564. В более широком смысле, гербарий – это здание, в котором хранится коллекция засушенных растений, или учреждение, занимающееся организацией хранения коллекции и её обработки. 565. Катехизис в широком смысле обозначает процесс обучения того, кто готовится принять крещение, началам веры, наиболее важным обычаям и установлениям Церкви. 566. Агностицизм – философская концепция, согласно которой мир непознаваем и люди не могут знать ничего достоверного о действительной сущности вещей; позиция религиозного агностицизма заключается в том, что люди не могут знать ничего достоверного о Боге (или богах). 567. Дорогая моя (фр.). 568. Благодать понимается как действенное снисхождение Бога к человеку, действие Бога, изменяющее сердце человека, и само свойство Бога, указывающее на Его доброту и милосердие. 569. Ра́ка (лат. raca – ящик, ковчег, гроб) – ковчег с мощами святых, изготавливаемый обычно в форме гроба. 570. Неф – вытянутое помещение, часть интерьера (обычно в зданиях типа базилики), ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов, отделяющих его от соседних нефов. 571. Монстра́нция (от лат. monstrare – показывать, демонстрировать) – в Католической церкви разновидность реликвария, предназначенного для адорации – внелитургического почитания Святых Даров, освящённых в ходе Евхаристии.
Дата: Воскресенье, 25.09.2022, 19:10 | Сообщение # 75
Виконт
Сообщений: 409
Глава 39. Ради умилостивления души человеческой
Утром я, как обычно, пошла проведать Джейми, надеясь, что он хоть немного позавтракал. Неподалеку от его комнаты из алькова в стене выскользнул Мёртаг, преградив мне дорогу. – В чем дело? – резко спросила я. – Что случилось? Сердце у меня забилось быстрее, а ладони внезапно взмокли. Видимо, моя тревога была слишком заметной, потому что Мёртаг ободряюще замотал головой. – Нет, с ним все в порядке, – он пожал плечами. – Или вернее не хуже, чем было. Легонько взяв под локоть, он развернул меня и повел обратно по коридору. С секундным потрясением я подумала, что Мёртаг впервые сознательно дотронулся до меня; его ладонь на моей руке была легкой и сильной, словно крыло пеликана. – Что с ним такое? – потребовала я объяснений. Щербатое лицо коротышки оставалось таким же бесстрастным, как обычно, но уголки сморщенных век задергались. – Он пока не хочет вас видеть, – сказал он. Я остановилась как вкопанная и вырвала у него руку. – Почему? – допытывалась я. Мёртаг замялся, словно старательно подбирал слова. – Ну, просто… он решил, что вам лучше оставить его здесь и вернуться в Шотландию. Он… Остальное из сказанного я не услышала, так как оттолкнула его, чтобы пройти. Тяжелая дверь с приглушенным стуком захлопнулась за мной. Джейми дремал, лежа лицом вниз на кровати. Он не был прикрыт, одетый лишь в короткую рубашку послушника; угольная жаровня в углу наполняла комнату уютным теплом, хоть и дымила. Когда я дотронулась до него, он резко дернулся. Глаза, все еще затуманенные сном, глубоко запали, а лицо омрачилось сновидениями. Я взяла его руку в свои, но он ее вырвал. С выражением близким к отчаянию он закрыл глаза и зарылся лицом в подушку. Стараясь внешне не проявлять никаких признаков беспокойства, я спокойно придвинула табурет и села у него в головах. – Я не стану до тебя дотрагиваться, – сказала я, – но ты должен поговорить со мной. Я ждала несколько минут, пока он лежал неподвижно, оборонительно ссутулив плечи. Наконец он вздохнул, двигаясь медленно и мучительно, сел и спустил ноги с кровати. – Да, – безучастно сказал он, не глядя на меня, – да, вероятно, что должен. Следовало сделать это раньше… но я проявил малодушие, надеясь, что мне не придется. В его голосе звучала горечь, и он не поднимал головы, слабо обхватив колени руками. – Прежде я не считал себя трусом, но это так. Я должен был заставить Рэндалла убить меня, но не сделал этого. У меня не оставалось смысла жить, но не хватило мужества умереть, – голос ослабел, и говорил он теперь так тихо, что я едва могла его расслышать. – И я знал, что должен увидеть тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любимая… о любимая моя. Он взял с кровати подушку и прижал к себе, словно для защиты, взамен утешения, которого не мог просить у меня. Собираясь с силами, он ненадолго прижался к ней лбом. – Когда ты оставила меня там, в Уэнтуорте, Клэр, – негромко заговорил он, не поднимая головы, – я прислушивался к твоим шагам, удаляющимся по каменным плитам, и говорил себе: сейчас я стану думать о ней. Буду вспоминать ее – ощущение ее кожи, запах ее волос и прикосновение ее губ к моим. Я буду думать о ней, пока дверь не откроется снова. Буду думать о ней завтра, когда встану у виселицы, чтобы она придала мне мужества в последний момент. А меж тем, как откроется дверь, и тем, как я покину это место, чтобы умереть, – большие ладони резко сжались, но тут же расслабились, – я вообще не буду думать, – глухо закончил он. В маленькой комнате в подземелье он закрыл глаза и стал ждать. Пока он сидел недвижно, боль была не сильной, но он знал, что скоро станет хуже. Страшась боли, он все же часто справлялся с ней и раньше. Он хорошо знал и ее, и свою к ней восприимчивость, чтобы покорно терпеть, надеясь только, что она не слишком быстро исчерпает его силы. Кроме того, перспектива физического насилия теперь играла чуть ли не отвлекающую роль. Отчаяние – своего рода обезболивающего средства. В комнате не было окна, чтобы определить время. Когда его привели в подземелье, было далеко за полдень, но на свое чувство времени положиться он не мог. Сколько часов оставалось до рассвета? Шесть, восемь, десять? До конца всего. С мрачной иронией он подумал, что Рэндалл по крайне мере оказал ему услугу – смерть он примет с радостью. Когда дверь открылась, он поднял глаза, ожидая – чего? Там стоял всего лишь мужчина: худощавый, привлекательный и немного взлохмаченный, в порванной льняной рубашке и с растрепанными волосами, – прислонившийся к деревянной двери и наблюдавший за ним. Через минуту Рэндалл, не говоря ни слова, пересек комнату и остановился рядом с ним. Он ненадолго положил руку Джейми на шею, после чего наклонился и рывком высвободил удерживающий ладонь гвоздь, отчего Джейми едва не потерял сознание. Перед ним появился стакан с бренди, и твердая рука приподняла ему голову и помогла выпить содержимое. – Потом он обхватил мое лицо ладонями и слизнул капли бренди с моих губ. Я хотел бы от него отстраниться, но дал слово, поэтому сидел неподвижно. Рэндалл еще какое-то время подержал голову Джейми, испытующе глядя ему в глаза, потом отпустил его и уселся рядом на столе. – Он сидел там довольно долго, ничего не говоря, просто покачивая одной ногой туда-сюда. Я понятия не имел, чего он хочет, и не собирался строить предположения. Я устал, и от боли в руке меня чуть подташнивало. Так что через некоторое время я просто опустил голову на руки и отвернулся. Он тяжело вздохнул. – Потом в какой-то момент я почувствовал руку на голове, но не пошевелился. Он начал гладить меня по волосам, очень ласково, снова и снова. Больше не было никаких звуков, только его хриплое дыхание и потрескивание огня в жаровне и, по-моему… мне кажется, я на какое-то время уснул. Когда он проснулся, Рэндалл стоял перед ним. «Тебе стало чуть лучше?» – спросил Рэндалл отчужденным, вежливым тоном. Без слов Джейми кивнул и поднялся. Рэндалл раздел его, оберегая раненую руку, и подвел к постели. – Я дал слово не сопротивляться, но и помогать тоже не собирался, поэтому просто стоял как деревянный. Думал, что позволю ему делать все, что угодно, но не стану сам принимать в этом участия – сохраню между нами дистанцию, по крайней мере, мысленно. Тогда Рэндалл улыбнулся и схватил Джейми за правую руку, достаточно сильно для того, чтобы вынудить его повалиться на кровать, с тошнотой и головокружением от внезапного приступа острой боли. После чего Рэндалл опустился перед ним на колени и за несколько разрушительных минут показал ему, что дистанция иллюзорна. – Когда он поднялся, то взял нож и провел им мне по груди, с одной стороны до другой. Порез был неглубоким, но слегка кровоточил. Минуту он смотрел мне в лицо, потом протянул палец и обмакнул его в кровь, – голос Джейми звучал неуверенно, временами он запинался или заикался. – Он слизнул мою кровь со своего пальца легкими движениями языка, как умывающийся к-кот. Потом слабо улыбнулся – вроде как очень любезно – и склонил голову к моей груди. Я совсем не был связан, но не мог шевельнуться. Я просто… сидел там, пока он языком… Больно как раз не было, но ощущения были очень странными. Через некоторое время он встал и тщательно вытерся полотенцем. Я наблюдала за рукой Джейми. Он отвернулся, но рука служила наилучшим показателем его чувств. Она судорожно вцепилась в край койки, когда он продолжил: – Он… он сказал мне, что… я приятный на вкус. Порез почти перестал кровоточить, но он взял полотенце и сильно растер им мою грудь, чтобы снова открыть рану. Костяшки крепко сжатой руки казались наростами на бескровной кости. – После этого он расстегнул бриджи, размазал на себе свежую кровь и сказал, что теперь моя очередь. Позже Рэндалл поддержал голову Джейми, пока его рвало, аккуратно вытер ему лицо влажной тряпицей и дал бренди, чтобы промыть рот после неприятных ощущений. И так, то жестокостью, то нежностью, постепенно, используя боль как оружие, он разрушил все барьеры сознания и тела. Я хотела остановить Джейми, сказать ему, что нет нужды продолжать, что он не должен продолжать, но сильно прикусила губу, чтобы не заговорить, и крепко сцепила руки, удерживаясь от прикосновений. И дальше он поведал мне остальное: о неспешных и обдуманных ударах плетью, перемежаемых поцелуями. Об ужасающей боли от ожогов, призванной вырвать его из состояния отчаянно желаемого беспамятства, чтобы столкнуться с дальнейшими унижениями. Он рассказал мне все, запинаясь, порой со слезами, куда больше, чем можно вынести, но я слушала его молча, как исповедник. Он бросал на меня беглый взгляд, и тут же его отводил. – Я смог бы выдержать боль, какой бы сильной она ни была. Я ожидал, что меня… поимеют, и думал, что могу выдержать и это. Но я не смог… я… он… Я ожесточенно впилась ногтями в ладони, пытаясь сохранить молчание. Какое-то время он беззвучно дрожал, затем его голос раздался снова, хриплый, но безнадежно ровный. – Он не просто причинял мне боль или использовал меня. Он занимался со мной любовью, Клэр. Он причинял мне боль – сильную боль – пока делал это, но для него это был акт любви. И он заставил меня отвечать ему – будь проклята его душа! Он заставил меня возбудиться! Рука сжалась в кулак и ударила по каркасу с такой бессильной яростью, что затряслась вся кровать. – В… в первый раз он был очень заботлив со мной. Он воспользовался маслом и долго растирал его по мне… нежно прикасаясь ко всем частям моего тела. И я не мог не возбудиться от его прикосновений, как не мог остановить кровотечение, когда он меня порезал. Голос Джейми звучал устало и безысходно тоскливо. Он замолчал и посмотрел прямо на меня впервые с тех пор, как я вошла. – Клэр, я не хотел думать о тебе. Мне было невыносимо находиться там, нагим, и… таким… и вспоминать, как я любил тебя. Это казалось богохульством. Я хотел стереть тебя из своего сознания и только… существовать, сколько придется. Но он этого не допустил. На его щеках блестела влага, но сейчас он не плакал. – Он говорил. Все это время он говорил со мной. Частично это были угрозы, частично – разговоры о любви, но чаще всего речь шла о тебе. – Обо мне? – мой голос, после такого долгого молчания, вырвался из напряженного горла почти как карканье. Он кивнул, снова уставившись на подушку. – Да. Понимаешь, он чудовищно ревновал к тебе. – Нет. Нет, мне не понятно. Он снова кивнул. – О да. Он спрашивал – когда дотрагивался до меня – он спрашивал: «Она делает так с тобой? Может твоя женщина в-возбудить тебя так?» – голос у него задрожал. – Я не отвечал ему… я не мог. А потом он спросил, что, по-моему, ты бы почувствовала, увидев меня… увидев меня… – он сильно прикусил губу, не в силах больше продолжать. – Он причинял мне легкую боль, потом останавливался и любил меня, пока у меня не начинал вставать… и тогда он делал страшно больно и в самый разгар мучений брал меня. И все время он говорил о тебе, и я постоянно видел тебя перед глазами. Я боролся, мысленно… Я пытался отгородиться от него, отделить разум от тела, но боль пронизывала, снова и снова, преодолевая все барьеры, которые я мог возвести. Я пытался, Клэр… Боже, я так старался, но… Он уронил голову в ладони, пальцы сильно вжались в виски. Вдруг он заговорил: – Я понимаю, почему юный Алекс Макгрегор повесился. Я сделал бы то же самое, если бы не знал, что это смертный грех. Раз он проклял меня при жизни, то не сделает этого на небесах. Пока он пытался взять себя в руки, ненадолго повисла тишина. Я по привычке отметила, что подушка у него на коленях вся во влажных пятнах, и хотела встать и поменять ее. Он медленно покачал головой, по-прежнему глядя вниз, под ноги. – Это… это все теперь взаимосвязано для меня. Я не могу думать о тебе, Клэр, даже о том, чтобы поцеловать тебя или дотронуться до твоей руки, не ощущая как страх, боль и тошнота возвращаются. Я лежу здесь и чувствую, что умру без твоего прикосновения, но, едва ты касаешься меня, кажется, что меня вырвет от стыда и отвращения к самому себе. Я даже не в силах видеть тебя сейчас без… Он уперся лбом в сжатые кулаки572, сильно вдавив костяшки пальцев в глазницы. От напряжения на его шее резко обозначились сухожилия, а голос звучал приглушенно: – Клэр, я хочу, чтобы ты оставила меня. Возвращайся в Шотландию, в Крейг-на-Дун. Возвращайся в свой мир, к своему… мужу. Мёртаг позаботится о твоей безопасности, я ему велел. Он ненадолго умолк, но я не пошевелилась. С отчаянным мужеством он снова поднял глаза и заговорил очень искренне: – Я буду любить тебя всю свою жизнь, но я больше не могу быть твоим мужем. А ничем меньшим для тебя я быть не хочу, – его лицо дрогнуло. – Клэр, я так сильно хочу тебя, что у меня дрожат кости, но, да поможет мне Господь, я страшусь дотронуться до тебя! Я вскочила, чтобы подойти к нему, но он остановил меня резким движением руки. Он скрючился чуть ли не пополам, внутренняя борьба исказила лицо, а голос звучал сдавленно и прерывисто: – Клэр… пожалуйста. Пожалуйста, уходи. Меня будет сильно тошнить, и я не хочу, чтобы ты это видела. Пожалуйста. Я услышала в его голосе мольбу и поняла, что должна избавить его хотя бы от этого унижения. Встала и впервые за всю мою профессиональную деятельность оставила больного человека на произвол судьбы, беспомощного и одинокого.
***
Оцепеневшая, я вышла из его комнаты и привалилась к белой каменной стене, охлаждая пылающую щеку о незыблемые блоки, не обращая внимания на пристальные взгляды Мёртага и брата Уильяма. «Да поможет мне Господь, – сказал он. – Да поможет мне Господь, я страшусь дотронуться до тебя». Я выпрямилась, будучи теперь сама по себе. Ну, а почему бы и нет? Определенно больше никого не было.
***
В час, когда время начало замедляться, я преклонила колени в проходе часовни Святого Жиля. Там был Ансельм, изящно расправивший плечи под своим одеянием, и никого больше. Он не шевельнулся и не обернулся, но живое молчание часовни охватило меня. Какое-то время я постояла на коленях, обращаясь к молчаливой темноте, сдерживая свой разум от спешки. Только когда почувствовала, что мое сердце замедляется в такт ночным ритмам, я скользнула на сиденье около задней двери. Я сидела недвижно, не представляя порядка и ритуала, богослужебных правил поведения, которые помогали братьям погрузиться в глубины их священной беседы. Я не знала, с чего начать. Наконец я произнесла тихо, напрямик: мне нужна помощь. Пожалуйста. А потом я позволила тишине вокруг меня накатывать волнами, обволакивая меня, словно складками защищающего от холода плаща. И я ждала, как говорил мне Ансельм, но минуты тянулись неисчислимо. В дальнем конце часовни стоял небольшой столик, накрытый льняной скатертью, на нем – чаша со святой водой, а рядом Библия и два-три других духоподъемных труда. Для пользования поклоняющимися, для которых тишина невыносима, как я предположила. Она становилась невыносимой и для меня, и я встала, взяла Библию и вернулась с ней к молитвенной скамеечке573. Вряд ли я была первым человеком, обратившимся за помощью к Вергилиеву оракулу574 во времена смятения или тревоги. Света свечей вполне хватало, чтобы я могла читать, осторожно переворачивая тонкие страницы и прищуриваясь над строчками мелкого черного шрифта. «…и наказал их мучительными наростами, и были они очень больны»575. Сомнений нет, все так. Что такое, черт подери, наросты? Лучше попробуем Псалтирь. «Я же червь, а не человек…576 Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце моё сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей…»577. Ну да, соответствующий диагноз, подумала я с некоторым нетерпением. Но существовало ли какое-нибудь лечение? «Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне; избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою»578. Хмм. Я обратилась к Книге Иова, любимой у Джейми. Безусловно, если кто и мог дать полезный совет… «…но плоть его на нём болит, и душа его в нём страдает»579. Ммм, да, подумала я и перевернула страницу. «Или он вразумляется болезнью на ложе своём и жестокою болью во всех костях своих…580 Плоть на нём пропадает, так что её не видно, и показываются кости его, которых не было видно»581. То что надо, подумалось мне. Что дальше? «И душа его приближается к могиле, и жизнь его – к смерти»582. Не так хорошо, но следующая часть оказалась более обнадеживающей. «Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его, – Бог умилосердится над ним и скажет: «освободи его от могилы; Я нашёл умилостивление». Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей»583. И что же это за умилостивление, которое выкупит душу человеческую и избавит моего любимого от власти псов? Я закрыла книгу и глаза. Слова путались, расплываясь из-за моей настоятельной потребности. Всепоглощающая тоска охватила меня, когда я произнесла имя Джейми. И все же снизошло некое слабое умиротворение, напряжение ослабло, когда я сказала, и повторила снова и снова: «Господи, в руки Твои предаю душу раба Твоего Джеймса». Мне в голову пришла мысль, что, возможно, Джейми лучше умереть: он говорил, что хочет смерти. Я была фактически уверена, что, если оставлю его, как он хочет, он очень скоро умрет: либо от последствий пыток и болезней, либо на виселице, либо в какой-нибудь драке. И я не сомневалась, что он тоже это знал. Должна ли я поступить так, как он просит? «Будь я проклята, если уступлю», – сказала я себе. «Будь я проклята, если уступлю», – повторила я солнцу с лучами на алтаре и снова открыла книгу. Прошло какое-то время, прежде чем я осознала, что моя мольба перестала быть монологом. На самом деле, я поняла это, лишь когда сообразила, что только что ответила на вопрос, который не помнила, как задавали. В гипнотическом состоянии бессонной тоски меня о чем-то спросили, я не была уверена, о чем именно, но ответила, не задумываясь: – Да, я согласна. Я резко оборвала все свои мысли, прислушиваясь к звенящей тишине. А затем, более осторожно, беззвучно повторила: – Да. Да, я согласна, – и мимолетно подумала: «Условия греха таковы: во-первых, ты должен дать на него полное согласие…». «И таковы же условия благодати», – послышалось эхо тихого голоса Ансельма. Возникло ощущение, – не внезапное, но всеобъемлющее – что мне передали небольшой предмет, который я незримо держала в руках. Драгоценный, словно опал584, гладкий, словно нефрит, тяжелый, словно речная галька, и более хрупкий, чем птичье яйцо. Бесконечно спокойный, живой как основа мироздания. Не дар, но обязательство. Отчаянно лелеять, нежно хранить. Слова произнеслись сами собой и растаяли среди теней крестовых сводов крыши. И я преклонила колени перед Внутренним Богом и покинула часовню, нисколько не сомневаясь: в бесконечности момента, когда время останавливается, я получила ответ, но понятия не имела, что это за ответ. Знала я лишь одно: то, что я держала, было душой человека; моей ли собственной или чужой – я не могла утверждать.
***
Когда я проснулась утром в обычное время и увидела стоящего надо мной конверза585, который сообщил, что Джейми горит в лихорадке, это не показалось мне ответом на молитву. – Как давно он в таком состоянии? – спросила я, привычно прикладывая руку ко лбу и спине, подмышкам и паху. Никаких следов облегчающего потоотделения, только сухая, натянутая вследствие постоянного пересыхания кожа, пылающая жаром. Он был в сознании, но с затуманенным взглядом и заторможенный. Источник лихорадки сомнений не вызывал. Раздробленная правая рука распухла, повязки пропитались дурно пахнущими выделениями. Зловещие красные линии разбегались вверх от запястья. Чертова инфекция, подумала я про себя. Отвратительная, гнойная, заражающая кровь, угрожающая жизни инфекция. – Я нашел его таким, когда пришел его проведать после утрени, – ответил брат-служитель, пришедший за мной. – Я дал ему воды, но сразу после рассвета у него началась рвота. – Надо было немедленно позвать меня, – сказала я. – Впрочем, не имеет значения. Мне как можно быстрее нужны горячая вода, малиновый лист и брат Амвросий586. Он удалился, заверив меня, что проследит, чтобы и мне принесли завтрак, но я отмахнулась от подобных любезностей, потянувшись за оловянным кувшином с водой. К тому времени, как появился брат Амвросий, я попробовала употребить воду внутрь, что вызвало резкое отторжение, и взамен применяла ее наружно, намочив простыни и свободно обернув ими воспаленную кожу. Одновременно я опустила инфицированную руку в только что вскипяченную воду, горячую настолько, чтобы ее можно было вытерпеть, не обжигая кожу. При отсутствии сульфаниламидных препаратов587 или современных антибиотиков тепло оставалось единственным средством защиты от бактериальной инфекции. Организм больного делал все возможное, чтобы обеспечить это тепло посредством высокой температуры, но сама лихорадка представляла серьезную опасность, истощая мышцы и повреждая клетки головного мозга. Фокус состоял в том, чтобы применить местно достаточно тепла для борьбы с инфекцией, при этом поддерживая остальную часть организма в прохладе, чтобы предотвратить повреждения, и хорошо увлажняя, чтобы обеспечить его нормальное функционирование. «Чертов трехкомпонентный компромисс», – мрачно подумала я. Ни душевное состояние Джейми, ни его физические ощущения больше ничего не значили. Шла непосредственная борьба за то, чтобы сохранить ему жизнь до тех пор, пока инфекция и лихорадка не пойдут на спад; ничто иное значения не имело. К вечеру второго дня у него начались галлюцинации. Мы привязали его к кровати мягкими обрывками ткани, чтобы он не свалился на пол. Наконец в качестве крайней меры, чтобы справиться с жаром, я отправила одного из братьев-конверзов принести корзину снега, которым мы обложили Джейми. Это вызвало сильный приступ дрожи, после которого он вымотался и обессилел, но температура у него на какое-то время снизилась. К сожалению, процедуру приходилось повторять ежечасно. К закату комната напоминала болото: на полу стояли лужи растаявшего снега, среди них возвышались кочки промокших простыней, а над жаровней в углу поднимался пар, похожий на болотный газ. Мы с братом Амвросием также насквозь промокли, покрылись потом, промерзли из-за талой воды и почти изнемогали, несмотря на любезную помощь Ансельма и конверзов. Были испробованы жаропонижающие вроде шишкоцвета, желтокорня, кошачьей мяты и иссопа, но безрезультатно. Настой из ивовой коры, который мог бы помочь за счет содержания в нем салициловой кислоты, нельзя было пить в таких дозах, чтобы он подействовал. В один из все более редких периодов просветления Джейми попросил, чтобы я позволила ему умереть. Я отрывисто ответила, как и накануне ночью: «Будь я проклята, если уступлю», – и продолжила делать свое дело. Едва солнце село, в коридоре послышался шум приближающихся шагов. Дверь отворилась, и вошел настоятель аббатства, дядя Джейми Алекс, в сопровождении брата Ансельма и еще троих монахов, один из которых нес небольшой кедровый ларец. Настоятель подошел ко мне и коротко благословил, после чего взял одну мою руку в свою. – Мы намерены соборовать юношу, – произнес он, низкий голос звучал доброжелательно. – Не пугайтесь. Он повернулся к кровати, а я бешено посмотрела на Ансельма, требуя объяснений. – Таинство Елеосвящения588, – пояснил он, придвинувшись ближе, чтобы его тихий голос не мешал собравшимся у постели монахам. – Последнее помазание. – Последнее помазание! Это же для тех, кто умирает! – Ш-ш-ш, – он отвел меня подальше от кровати. – Правильнее называть это помазанием болящего, хотя на самом деле его обычно приберегают для тех, кому угрожает смерть. Монахи осторожно повернули Джейми на спину и бережно устроили так, чтобы он мог лежать с наименьшим ущербом для израненных плеч. – Цель у таинства двойная, – продолжал нашептывать мне в ухо Ансельм, пока шли приготовления. – Прежде всего, это таинство исцеления; мы молимся, чтобы страждущий излечился, если на то будет воля Божья. Елей, освященное масло, считается символом жизни и здоровья. – А вторая цель? – спросила я, заранее зная ответ. Ансельм кивнул. – Если нет воли Господа на то, чтобы он выздоровел, тогда ему дается отпущение грехов, и мы вверяем его Богу, дабы душа могла отойти с миром. Он заметил, как я протестующе напряглась, и предостерегающе положил руку мне на плечо. – Это последние церковные обряды. Он имеет право на них и на тот мир, который они могут ему принести. Приготовления закончились. Джейми лежал на спине, его чресла были целомудренно прикрыты тканью, в изголовье и изножье кровати горели свечи, которые неприятно напоминали мне могильные лампадки. Настоятель Александр уселся возле постели, рядом с монахом, который держал поднос с накрытой дароносицей589, двумя серебряными бутылочками со святой водой и елеем, а также белое полотно, перекинутое через оба предплечья. «Словно чертов сомелье590», – сердито подумала я. Вся эта процедура действовала мне на нервы. Обряд проводился на латыни; негромкое антифонное591 бормотание успокаивало слух, хоть я и не понимала смысла. Ансельм тихонько нашептывал мне о значении некоторых частей службы, другие разъяснений не требовали. В какой-то момент настоятель подал знак Амвросию, который выступил вперед и поднес к носу Джейми маленький пузырек. В нем, должно быть, содержался нашатырный спирт или какой-то другой раздражитель, потому что тот дернулся и резко отвернул голову, по-прежнему не открывая глаз. – Зачем они пытаются привести его в чувство? – прошептала я. – Если возможно, человек должен быть в сознании, чтобы подтвердить заявление о том, что он сожалеет о любых грехах, совершенных им при жизни. Кроме того, если он будет в состоянии проглотить, настоятель даст ему Святые Дары. Настоятель нежно погладил Джейми по щеке, развернул его голову обратно к флакону и тихо заговорил с ним. Он перешел с латыни на родной, ярко выраженный шотландский, и голос у него был ласковый: – Джейми! Джейми, сынок! Это Алекс, сынок. Я здесь, с тобой. Ты должен ненадолго проснуться, совсем ненадолго. Теперь я дам тебе отпущение грехов, а потом Святые Дары Господа Нашего. Сделай маленький глоточек, ну же, чтобы ты мог отвечать, когда нужно. Монах по имени Полидор поднес чашку к губам Джейми, осторожно вливая воду по капле до тех пор, пока пересохшие язык и горло не смогли проглотить больше. Глаза у него были открыты – отяжелевшие от жара, но вполне живые. После этого аббат начал задавать вопросы по-английски, но так тихо, что я едва их слышала. «Отрекаешься ли ты от Сатаны и всех деяний его? Веруешь ли в Воскресение Господа Нашего Иисуса Христа?» – и так далее. На каждый из них Джейми хриплым шепотом отвечал «Да». Как только таинство было окончено, Джейми со вздохом откинулся на спину и снова закрыл глаза. Когда глубоко запавшая грудная клетка двигалась при дыхании, мне были видны его ребра. Он ужасно исхудал за время болезни и лихорадки. Настоятель, поочередно обращаясь к сосудам со святой водой и елеем, осенил его тело крёстным знамением, помазав лоб, губы, нос, уши и веки. Затем, последовательно, он нанес святым маслом знаки креста на впадине груди над сердцем, на обеих ладонях и на сводах стоп. Поврежденную ладонь он поднимал с безграничной осторожностью, слегка смазав рану маслом, и снова положил руку Джейми на грудь, ниже багрового следа от пореза ножом. Помазание совершилось быстро и неизмеримо бережно: легким касанием проворно движущегося большого пальца настоятеля. «Суеверная магия», – заявила рациональная часть моего рассудка, но я была глубоко тронута выражением любви на лицах монахов во время молитвы. Джейми опять открыл глаза – очень спокойные, и на его лице впервые с тех пор, как мы покинули Лаллиброх, появилось умиротворенное выражение. Церемония завершилась краткой молитвой на латыни. Положив руку на голову Джейми, настоятель произнес по-английски: – Господи, в руки Твои предаем мы душу раба Твоего Джеймса. Молим, исцели его, если на то Твоя воля, и укрепи его душу, дабы он мог преисполниться благодати и познать Твое успокоение в вечности. – Аминь, – отозвались остальные монахи. И я тоже.
***
С наступлением темноты больной снова впал в полубессознательное состояние. По мере того как силы Джейми убывали, все, что мы могли сделать, это будить его, чтобы он глотнул воды, которая поддерживала в нем жизнь. Губы у него потрескались и шелушились, и он уже не мог говорить, хотя все еще открывал остекленевшие глаза, если его грубо встряхивали. Он больше не узнавал нас; смотрел остановившимися глазами, потом медленно закрывал их и со стоном отворачивал голову. Я стояла возле кровати, глядя на него сверху, настолько изнуренная тяготами этого дня, что чувствовала лишь какое-то тупое отчаяние. Брат Амвросий мягко дотронулся до меня, выводя из оцепенения. – Сейчас вы больше ничего не можете для него сделать, – сказал он, решительно уводя меня в сторону. – Вам надо пойти и отдохнуть. – Но… – начала я и тут же замолчала. Я осознала, что он прав. Мы сделали все возможное. Либо лихорадка скоро пройдет сама по себе, либо Джейми умрет. Даже самый сильный организм не в состоянии выдержать всепоглощающего воздействия высокой температуры больше одного-двух дней, а у Джейми почти не осталось сил, чтобы вынести подобное положение. – Я останусь с ним, – сказал Амвросий. – Идите в постель. Я вызову вас, если… Он не закончил предложение, но легонько махнул рукой в направлении моей комнаты. Я лежала без сна в своей постели, уставившись на потолочные балки. Глаза мои были сухими и горячими, а горло саднило, словно у меня тоже начиналась лихорадка. Неужели это и было ответом на мою молитву – чтобы мы умерли здесь вместе? В конце концов, я встала и взяла со столика у двери кувшин и таз. Я поставила тяжелое глиняное блюдо на пол в центре и осторожно наполнила его так, что вода дрожащим пузырем поднялась над утолщенным краем. По дороге в свою комнату я сделала небольшой крюк в кладовую брата Амвросия. Я распечатала маленькие пакетики с травами и высыпала содержимое в свою жаровню, где от мирровых листьев поднялся ароматный дымок, а крупицы камфарного лавра запылали крошечными голубыми язычками среди красных отблесков древесного угля. Я поставила подсвечник за своим зеркальным резервуаром, заняла место перед ним и приготовилась призывать духа.
===
572. Одна рука у Джейми вообще-то в лубках и вряд ли он смог бы сжать ее в кулак. Но оставим как есть. 573. Prie-Dieu (фр. – моли-Бога) – скамеечка для коленопреклонения, используемая в римско-католической мессе и в бракосочетаниях в различных церквях. У нее имеется подбитая подушечка для преклонения колен и маленькая подставка для книги. 574. «Вергилиев оракул» (лат. Sortes Vergilianae) – известный со II века сборник цитат из Вергилия, к которому прибегали, как к оракулу. Такой способ гадания относится к библиомантии. Аналогичным авторитетом пользовались лишь сочинения Гомера (Гомеров оракул) и Сивиллины книги, а со времени распространения христианства – Библия. 575. Неточная цитата из книги 1-я Царств 5:6. 576. Псалом 21:7. 577. Псалом 21:15. 578. Псалом 21:20-21. 579. Иов 14:22. 580. Иов 33:19. 581. Иов 33:21. 582. Иов 33:22. 583. Иов 33:23-25. 584. Опал был редким и очень ценным в древности. В Европе это был драгоценный камень, который ценили члены королевских семей. 585. Конверз, светский брат в западном монашестве – лицо, принадлежащее к монашескому ордену и живущее в монастыре, но принимающее на себя только часть монашеских обетов и занятое, главным образом, физической работой. 586. В оригинале брат Полидор. Но для Клэр логичнее звать на помощь того, кто разбирается в медицине. 587. Сульфаниламиды – противомикробные средства. Многие из этих веществ с середины двадцатого века употреблялись в качестве антибактериальных препаратов. Белый стрептоцид, простейшее соединение класса, применяется в медицине до сих пор. 588. Елеосвящение (или соборование) – одно из семи таинств православной и католической церквей, заключающееся в помазании тела освящённым елеем (отсюда и название таинства). При помазании елеем тела больного призывается благодать Божия для исцеления души и тела. 589. Дароносица – переносная дарохранительница для хранения Святых Даров. Используется для осуществления таинства причастия вне храма. 590. Сомелье – работник ресторана, который сервирует вино и другие алкогольные напитки, и помогает гостям в их выборе. 591. Антифонное пение – попеременное исполнение стихов молитвенного песнопения.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!