Нет,  у моего героя нет никаких родственных связей с Фрейзерами и прочими путешественниками во времени из ЧС. И никакой мистики (потусторонних сил, колдовства или телепатии) в моём фф не будет. Особых трагедий - тоже. Это, конечно, спойлер, но я не хочу запугивать читателей. :015:

Грей возобновил свои посещения фехтовального зала на Монмут-стрит в минувшем октябре, после почти трёхлетнего перерыва. Ему показалось, что хозяин зала, сеньор Беркулли, стал чуть ниже ростом, у него прибавилось морщин, однако темперамент и речь маленького сицилийца практически не изменились. Осыпав Грея смесью итальянских и английских приветствий пополам с упреками, сеньор Беркулли потребовал, чтобы он немедленно привел себя в форму, пока окончательно не разучился владеть клинком.
– Ты, pigrone (лентяй – итал.), сейчас же начинай тренировку, – заявил он, тыча Грея кулаком в солнечное сплетение. – Грелся на солнышке, да? È una vergogna ! (стыд и позор – итал.) Где твой жирный братец? Или кто-то уже насадил его на шпагу, come uno scarabeo su uno spillo^[1]?
[1] Как жука на булавку (итал.)
Грей, привыкший к таким острым выражениям, объяснил сеньору Беркулли, что Хэла сейчас нет в Англии, и регулярно посещал salle des armes вплоть до середины января, пока не занялся поисками убийцы капитана Оддли.
Когда они с Николасом, оставив плащи и шляпы в передней комнате, вошли в длинное, обшитое деревянными панелями помещение, Грей с удовольствием вдохнул знакомый запах: смесь мужского пота, металла и оружейной смазки. Мистер Сноу, наоборот, поморщился и, поймав удивленный взгляд лорда Джона, смущённо пробормотал:
– Здесь немного душно по сравнению с улицей, – и с любопытством принялся разглядывать развешанные на стенах старинные клинки и поблёкшие рисунки фехтующих мужчин в костюмах минувших эпох.
В зале никого не было, за исключением двух юнцов, которые по очереди атаковали друг друга в верхние сектора{А}, отрабатывая прямые ответные уколы.

{A} Сектора – части поражаемого пространства (четыре) на теле противника, полученные от условного пересечения его вертикальной и горизонтальной линиями. Верхние сектора (3-й и 4-й) находятся выше условной горизонтали, проходящей чуть ниже уровня 7-го ребра.

Сеньор Беркулли с недовольным видом прохаживался вокруг них, время от времени отпуская в адрес учеников критические замечания. Увидев посетителей, маленький сицилиец поспешил к ним навстречу и поприветствовал Грея в своей обычной язвительной манере:
– А, явился! Еще не разучился держать шпагу, fannullone? (бездельник – итал.). Кого это ты с собой притащил?
— Это мистер Сноу, дальний родственник одного из моих друзей, он хочет немного потренироваться вместе со мной. Вы не против, сеньор Беркулли?
Сеньор Беркулли мельком осмотрел юношу и обратился к Грею:
– А этот uccellino (птенчик – итал.) когда-нибудь держал в руках шпагу?
– Да, сеньор, – опередив Грея, ответил Николас. Он слегка покраснел, но держался спокойно и с достоинством.
– Ха, – насмешливо произнес маленький сицилиец и, приблизившись к молодому человеку, бесцеремонно схватил его за руку повыше локтя. Николас напрягся, но руку не вырвал. Сеньор Беркулли неопределенно хмыкнул и, выпустив плечо юноши, обошел его кругом, внимательно осматривая стройную фигуру так, словно пытался найти в ней некий скрытый изъян. После этого он ещё раз хмыкнул и спросил у мистера Сноу, сколько ему лет.
– Шестнадцать, сеньор, – ответил Ник, покосившись на Грея, который улыбнулся, чтобы его ободрить.
– Слишком тощий и маленький, – подвел итог своего осмотра учитель фехтования. – Хотя может, что-то из тебя и выйдет. Иди раздевайся и бери себе stocco^[2] – учебную, понял? А ты чего стоишь? Ждешь особого приглашения? – обратился он к Грею.
[2] Stocco– рапира (итал.)
Сняв с себя камзолы, жилеты и шейные платки – точнее, платок снял только лорд Джон, а Николас лишь слегка ослабил узел своего – и, натянув перчатки, они подошли к стойке с учебными рапирами, где Грей выбрал ту, которой фехтовал раньше. Мистер Сноу внимательно осмотрел все рапиры и взял одну из них, но не за рукоять, а за клинок чуть ниже эфеса. Отойдя от стойки, он подбросил рапиру в воздух и поймал её за рукоять, после чего несколько раз прокрутил двойную мельницу ^[3], вращая клинок с такой скоростью, что Грею показалось, будто в зале возник небольшой вихрь.
[3] Moulinet – мельница (франц.) – вид фехтования путём вращения эспадрона или шпаги с большой интенсивностью. Двойная мельница – вращение клинка перед собой в вертикальной плоскости с большой амплитудой, при этом кончик клинка описывает восьмёрку.

Сеньор Беркулли разразился длинной эмоциональной тирадой, смысл которой состоял в том, что фехтование – это искусство, а не демонстрация фокусов, придуманных какими-то жалкими французишками, и человек, который хочет у него учиться, должен забыть о всяких дешёвых трюках. Грей кусал губы, чтобы не расхохотаться, а мистер Сноу молча выслушал суровый выговор и смиренно ответил:
– Да, сеньор учитель.
Сеньор Беркулли смягчился.
– Ладно, посмотрим, что ты умеешь. Эй, ragazzo (парень – итал.), – позвал он одного из юнцов, которые, делая вид, что фехтуют, с любопытством следили за происходящим. – Иди сюда. Ты нападаешь, он отбивает, hai capito? Понял?
Парень, который был явно старше Николаса и выше его на несколько дюймов, кивнул и быстро принял стойку. Мистер Сноу тоже встал в боевую позицию, однако она не понравилась сеньору Беркулли, который потребовал, чтобы новичок выпрямил спину, поднял выше левую руку и развернул кисть. Он хлопал юношу по спине, пинал носком башмака по пяткам, заставляя повернуть левую стопу и вытянуть вперёд правую, тряс за предплечье, вынуждая расслабить руку. Грею хотелось, чтобы это поскорее закончилось; он сочувствовал Николасу и одновременно завидовал маленькому сицилийцу, который с такой легкостью прикасался к телу молодого человека.
Наконец сеньор Беркулли удовлетворенно осмотрел дело своих рук и, отступив в сторону, воскликнул:
– Commencez! Начинайте!
– En garde, защищайтесь, — произнес противник Николаса со снисходительной усмешкой. Очевидно, он решил, что поединок будет легким. Грей от души надеялся, что парень не пострадает.
– Я готов, – ответил мистер Сноу по-английски, заслужив недовольное ворчание сицилийца и насмешливый взгляд своего оппонента. Они соединили шпаги, и высокий парень после батмана{B} тут же атаковал, пытаясь нанести сопернику прямой укол в грудь. Николас применил четвертую защиту{C} и, отскочив вправо, вместо рипоста{D} в плечо, нанес противнику рубящий удар сверху по предплечью чуть выше кисти с такой силой, что тот завопил от боли, выронил рапиру и прижал ушибленную руку к груди.

{B} Батман — удар оружием по клинку противника с целью его поколебать или вывести за пределы поражаемой поверхности.
{C} Четвертая защита прикрывает от уколов и ударов грудь фехтовальщика. Из положения боевой стойки движением кисти придают шпаге вертикальное положение с поднятым вверх острием и одновременно руку, сгибая в локте, переносят её влево, отбивая шпагу противника влево.
{D} Рипост (франц. riposte) — укол (удар), наносимый непосредственно после защиты.

Сеньор Беркулли остолбенел, а затем, осыпав мистера Сноу градом английских и итальянских проклятий, бросился к пострадавшему. Второй парень тоже подбежал к приятелю и помог сицилийцу усадить его на одну из скамеек, чтобы осмотреть повреждённую руку.
Грей повернулся к Николасу, который смущенно стоял в стороне, спрятав рапиру за спину.
– На тренировках вы не должны наносить удары в полную силу, мистер Сноу, – мягко произнес он, заметив, что юноша искренне расстроен.
– Я не хотел ему навредить, лорд Джон, мне казалось, что он увернётся, – тихо ответил Ник. – Не думаю, что у него перелом или трещина – эта рапира слишком легкая и хорошо гнется. Скорее всего, это просто сильный ушиб. Нужно приложить к месту удара что-то холодное, чтобы уменьшить отёк.
– Не переживайте, я уверен, что всё обойдется, – успокоил его Грей, и они вместе подошли к пострадавшему. Николас принес парню и синьору Беркулли свои извинения, и в конце концов недоразумение было улажено. Хмурые юнцы покинули зал, а маленький сицилиец со вздохом сказал Грею:
– Ты его привел – ты и фехтуй, а я посмотрю.
– Вы не против? – спросил лорд Джон у Николаса, который с улыбкой поклонился ему.
– С удовольствием, милорд. Только нельзя ли открыть окно? Здесь немного душно.
Сеньор Беркулли, отпустив в адрес ragazzetto arrogante (наглого мальчишки – итал.) очередное едкое замечание, всё же распахнул одно из высоких окон, впустив внутрь свежий февральский ветерок.
– Начнём, – сказал Грей, чувствуя, как его кровь забурлила от волнения, и коротко отсалютовал противнику. Николас ответил ему тем же, и они скрестили рапиры. Сначала юноша вёл себя очень осторожно и при каждом выпаде Грея отскакивал назад, парируя его удары и не пытаясь контратаковать. Но постепенно он освоился, оценил силы противника и при очередной атаке Грея попытался нанести укол в темп{E}, который едва не достиг цели.

{E} Укол в темп (франц. coup de temps) — укол (удар), наносимый атакующему противнику с опережением или с одновременным закрытием от его укола (удара).

– Bravo! Браво! У птенчика прорезались зубки, – хлопнув в ладоши, воскликнул сеньор Беркулли. Николас, отступив назад, поклонился ему и повернулся к Грею.
– Продолжим? – спросил он, и лорд Джон, не в силах отвести взгляд от его разрумянившегося лица, утвердительно склонил голову.
Они сошлись, и Николас атаковал: батман – финт – финт{F} – выпад. Грей отбил атаку и мгновенно контратаковал из третьей позиции{G}, но юноша успел среагировать и, в свою очередь, контратаковал с переносом{H}, после чего ушел влево и попытался нанести Грею рубящий удар в правое бедро, на который Грей отреагировал первой защитой{I}.

{F} Финт — короткий обманный выпад, угрожающее движение оружием, вызывающее у противника реагирование защитой.
{G} Третья позиция — оружие находится перед 3-м сектором. Вооруженная рука полусогнута и вместе с оружием находится против правой границы поражаемого пространства фехтовальщика. Острие шпаги выше гарды, находится на уровне лба и несколько правее головы.
{H} Перенос — нападение, выполняемое с обведением острия клинка противника.
{I} Первая защита применяется против уколов и ударов, направленных в нижнюю часть туловища и ноги. Из положения боевой стойки руку сначала разворачивают ладонью вниз, затем кисть опускают вниз так, чтобы шпага приняла положение острием вниз. Сгибая локоть влево, вертикально направленной шпагой отбивают шпагу противника влево.

После этого лорд Джон начал отступать, вытягивая юношу на себя, чтобы получить преимущество за счет своего роста и длины рук, и помешать ему наносить рубящие удары. Николас понял его замысел, и отреагировал на уловку чередованием верхних и низких выпадов, дважды едва не поразив Грея в бедро. Такие уколы во время тренировок не считались опасными, к тому же нападающий рисковал получить ответный удар по шее или по голове. Однако Грей видел, как солдаты на поле боя за считанные минуты истекали кровью, получив удар штыком во внутреннюю часть бедра. В уличной схватке любая рана, нанесенная в ногу или руку противника, ограничивала его манёвренность и могла обернуться поражением или даже смертью.
В конце концов Грею всё же удалось поймать мистера Сноу на контратаке и, уклонившись назад, нанести ему сверху укол в плечо.
– Туше, – произнес лорд Джон, и отступил, давая возможность им обоим перевести дыхание.
– Ну наконец-то, – проворчал сеньор Беркулли. – А ты не должен повторятся. И бей в верхние сектора, попробуй атаки с выдержкой{J} – ingannarlo, обмани его, понял? – обратился он к Николасу, который отреагировал на его замечание легким пожатием плеч и принужденной улыбкой.

{J} Атаки с выдержкой — разновидность атак с обманами. Выдержкой в данном случае называется короткий момент, когда атакующий внезапно для противника останавливает движение своего оружия, намереваясь действовать в дальнейшем в зависимости от действий противника. Противник же, как правило, ожидая укол, производит защитное движение оружием, раскрывая этим себя, чем и пользуется атакующий. Выдержка обычно делается в положении замаха для переноса, т. е. держа клинок вертикально.

– Спасибо, сеньор учитель. Но не думаю, что мне удастся обмануть лучшего фехтовальщика Англии.
– Ну, это явное преувеличение, – заметил польщенный Грей, а сеньор Беркулли, у которого после их схватки заметно улучшилось настроение, громко расхохотался.
– Ahimè, увы, даже лучшие не вечны, ragazzo. Ну что, отдышались? Будете продолжать?
Грей кивнул, и они продолжили. Азарт и возбуждение, которое лорд Джон испытал в первые минуты боя, немного поутихли, дав ему возможность трезво оценивать каждое движение – своё и противника. Сейчас он в полной мере мог насладиться боем и изучить необычную манеру фехтования Николаса, который с таким искусством и ловкостью отражал атаки и наносил ответные удары, что сражаться с ним было чистым удовольствием. Не говоря уж о том, чтобы наблюдать за каждым движением его гибкого стройного тела.
И Грею захотелось, чтобы их поединок длился как можно дольше, поэтому он отказался от хитрых финтов и комбинаций с большим числом соединений{K} – тактических уловок, которые могли запутать партнёра, и заставить его пропустить удар.

{K} Соединение — соприкосновение клинков. Комбинация с большим числом соединений — схватка, во время которой противники обмениваются большим количеством ударов.

Они кружили по залу под звон рапир и одобрительные возгласы сеньора Беркулли. Грей чувствовал, как пот течет у него бокам и спине, а ноги начинают уставать, однако желание продлить поединок не позволяло ему нанести победный укол – или подставиться под удар противника.
Внезапно Николас, отбив атаку из четвертой позиции{L}, «поймал» его лезвие своим клинком и пошел на сближение, отводя сцепленные рапиры вверх, пока их гарды не столкнулись. Грей попытался освободить клинок, и это ему удалось, однако Николас с неожиданной силой вцепился ему левой рукой в правое запястье, не позволяя опустить рапиру.
Их предплечья и локти соприкоснулись, Грей взглянул в горящие зелёные глаза и опустил свободную руку, чтобы блокировать удар в левую часть груди или в бок, но вместо этого Николас рывком завел руку с клинком себе за спину, и из этого невероятного положения уколол лорда Джона в правый бок, на два дюйма ниже ребер. После этого он выпустил руку Грея и, сделав пируэт{M} на правой ноге, ушёл вправо, по-прежнему угрожая противнику клинком.

{L} Четвертая позиция — оружие находится в 4 секторе. Вооруженная рука немного согнута и вместе с оружием расположена против левого края туловища фехтовальщика. Острие выше гарды. Внутренний край гарды и средняя часть клинка стоят точно против левой границы груди, а острие на уровне глаз и немного левее головы.
{M} Пируэт— разворот с движением для вывода соперника из равновесия и раскрытия его обороны.

– Madre di dio е santi martiri! Матерь Божья и святые угодники! – воскликнул сеньор Беркулли, воздев сжатые кулаки над головой.
– Touché. Попал. Я сдаюсь, – произнес Грей и, улыбнувшись, поклонился мистеру Сноу, который всё ещё стоял в боевой позиции, словно не веря в собственную победу.
– Accidenti! Ничего себе! Где ты этому научился? – воскликнул маленький сицилиец, хлопая юношу по спине. Мистер Сноу пришёл в себя и неуклюже поклонился Грею.
– Спасибо, лорд Джон, что позволили себя уколоть, – произнес он, с трудом переводя дыхание.
– Нет, это исключительно ваша заслуга – вы отлично сражались, – ответил Грей, и это была чистая правда. Ну, или почти правда: он не поддавался противнику, а лишь дал ему шанс, которым тот воспользовался, применив оригинальный приём.
Николас молча склонил голову, отошел к стене и опустился на ближайшую скамейку. Положив рапиру к себе на колени, он вытер рукавом мокрое лицо, откинулся к назад и закрыл глаза. Грей чувствовал дрожь во всем теле, напряженные мышцы начали расслабляться, ноги гудели, лицо горело от едкого пота.
Синьор Беркулли быстро закрыл окно, вручил каждому из фехтовальщиков по полотенцу и поинтересовался у Грея, кто научил парня этому приёму.
— Это испанская школа, да? – восклицал он, пританцовывая от возбуждения. – Из этого молодого петушка со временем выйдет хороший guerriero (боец – итал.), если он подрастёт, конечно.
Мысленно усмехнувшись – сам сицилиец был на дюйм ниже Николаса – Грей пояснил:
– Мистер Сноу говорил, что учился фехтовать у телохранителя своего отца – какого-то воина с Востока. Этот человек обучил его различным приемам; например, как обезоружить противника голыми руками. Мистер Сноу хотел показать мне некоторые из этих приёмов.
– Ты совсем измотал мальчишку, stronzo (мудак – итал.), так что он теперь ничего не покажет, – наградив Грея нелестным эпитетом, проворчал сеньор Беркулли.
Грей и сам видел, что поединок отнял у юноши слишком много сил, но в эту минуту мистер Сноу отложил в сторону полотенце и поднялся со скамейки.
– Прошу простить меня, джентльмены, я давно не тренировался, – слегка поклонившись, произнес он бодрым голосом. Румянец на его щеках немного поблёк, дыхание успокоилось.
– Могу я попросить у вас стакан воды, сеньор Беркулли?
Сеньор Беркулли хмыкнул, но тут же отправился за водой в заднюю комнату.
– Это был один из приёмов телохранителя вашего отца? – спросил Грей.
– Нет, лорд Джон, я видел этот приём в ... одной древней книге. Перед приездом сюда я немного занимался фехтованием на шпагах, и у нашего учителя был старинный трактат со схемами и рисунками. Мы пробовали их повторять – иногда это получалось, иногда – нет.
– О, у вас отлично получилось, мистер Сноу, – заверил его Грей.
Николас открыл рот, собираясь что-то сказать, но в это время в зал вернулся сеньор Беркулли с кувшином и двумя глиняными кружками. Он налил в них воды и вручил усталым фехтовальщикам. Взяв кружку в руки, Грей внезапно ощутил страшную жажду и залпом проглотил холодную жидкость. Николас, напротив, выпил воду мелкими глотками, а остатки вылил на ладонь и плеснул себе в лицо. Вытершись широким рукавом, он еще раз поблагодарил маленького сицилийца и повернулся к Грею.
– Помните, лорд Джон, я обещал вам показать приемы зашиты от ножа или шпаги? Мы можем сделать это сейчас – или отложим до следующего раза?
Грей хотел отказаться, посчитав, что Николас слишком устал для такой демонстрации, но хозяин фехтовального зала заявил:
– È meglio un uovo oggi di una gallina domani^[4] – лучше съесть яйцо сегодня, вдруг оно не доживет до завтра, – и заговорщически подмигнул лорду Джону.
[4] Лучше яйцо сегодня, чем курица завтра (итальянская поговорка).

Грей хотел сказать сеньору Беркулли, что на этот раз он перешёл границы дозволенного, но мистер Сноу не обиделся, а поддержал маленького сицилийца, сказав, что не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, и попросил принести какую-нибудь деревянную палочку, которая могла сымитировать нож.
Сицилиец фыркнул: у него имелось множество учебного оружия с тупыми концами и гнущимися лезвиями, но юноша стоял на своём. В конце концов Грей прекратил их спор, спросив, нельзя ли использовать ножны от кинжала вместо настоящего клинка.
– Если они деревянные, то можно, – неуверенно произнес Николас. – Конечно, они короче самого кинжала, но, думаю, это не так уж важно.
Сеньор Беркулли, отпустив парочку едких замечаний, принес с полдюжины кинжалов в ножнах – среди них были довольно необычные и редкие по красоте старинные клинки. Николас выбрал самый длинный, больше походивший на короткую шпагу клинок, с длиной лезвия около 13 дюймов (33 см).
– Кажется, эти подойдут, – сказал он, вертя в руках узкие, обтянутые потемневшей кожей ножны с отделанным чеканным металлом устьем и таким же металлическим навершием с шариком на конце. – Если я не ошибаюсь, обычный нож примерно такой же длины.
Грей, с трудом оторвавшись от прекрасных и столь же смертоносных предметов, которые находились в отличном состоянии, – то есть были смазаны и отполированы до зеркального блеска – вместе с сеньором Беркулли вышел за мистером Сноу на середину зала.
– Мой учитель говорил, – немного смущаясь, начал Николас, – что при встрече с вооруженным противником безоружному лучше убежать, потому что тебе не известно, насколько твой противник опасен: вдруг он знает те же приёмы, что и ты.
При этих словах маленький сицилиец громко расхохотался. Грей тоже не смог сдержать усмешку. Николас ничуть не обиделся, улыбнулся и после небольшой паузы продолжил:
– Если бежать некуда, то нужно попытаться отвлечь внимание нападающего, используя при этом любые подручные предметы.
Он взял со скамейки скомканное полотенце и заткнул его за тонкий кожаный ремень, который поддерживал его бриджи.
– Например, шляпу – или шарф с перчатками. Расстёгивать и снимать плащ или куртку у вас времени не будет. – Николас взглянул на сеньора Беркулли, который с насмешливым видом наблюдал за ним, сложив руки на груди.
– Вы не могли бы мне помочь, синьор учитель, – сыграть роль нападающего, чтобы лорд Джон мог посмотреть на этот приём со стороны?
Сеньор Беркулли немного опешил, но тут же согласился, даже не пытаясь скрыть пренебрежительной ухмылки. Грей почувствовал, как у него упало сердце: учитель фехтования был опытным бойцом и весил фунтов на пятьдесят ^[5] больше Николаса.

[5] 50 фунтов – около 22, 6 кг.

Однако юноша спокойно вручил ему ножны, попросив, чтобы сеньор Беркулли держал их «острием» вверх – «или вперед, как шпагу или рапиру».
– Мы будем отрабатывать защиту против удара снизу, то есть в грудь или в живот, – пояснил мистер Сноу. – И я заранее приношу вам свои извинения: эти приёмы могут причинить боль тому, против кого их применяют. – Он отвесил вежливый поклон своему противнику.
– Ты сначала примени его, uccellino, – усмехнулся маленький сицилиец, слегка приседая с упором на левую ногу, которую он выставил вперед. «Кинжал» он держал у бедра, крепко обхватив его своими короткими, но сильными пальцами.
Грей закусил губу. Ему очень хотелось поверить в то, что Николасу удастся обезоружить противника, но он знал сеньора Беркулли много лет и понимал, что это попросту невозможно.
Николас, отступив на несколько футов от своего противника, снова поклонился и произнёс:
– J’ai regardé. Я готов. Нападайте.
Итальянец рванулся вперед. Грей не выдержал и закрыл глаза, не желая смотреть на унизительный провал любимого человека. Спустя пару мгновений он услышал вскрик одновременно со звуком удара о пол чего-то тяжелого, а затем – сдавленный стон, скорее похожий на мычание. Грей широко распахнул глаза и увидел сеньора Беркулли, ничком распластавшегося на полу, и Николаса, упиравшегося коленом ему в спину. В правой руке он держал отобранный у противника «кинжал», а левой выворачивал кисть поверженного сицилийца.
– Теперь вы можете добить противника отнятым оружием, – произнес слегка запыхавшийся мистер Сноу. – Или оглушить рукояткой клинка по затылку и убежать, – прибавил он, отпуская руку сицилийца и поднимаясь на ноги. – Вы в порядке, синьор учитель? Давайте я помогу вам встать.
Грей спохватился и поспешил к ошарашенному сеньору Беркулли. Они с Николасом помогли маленькому сицилийцу встать на ноги и усадили на скамейку. Он почти не пострадал, за исключением ссадины на скуле и уязвленного самолюбия. Николас попытался приложить к синяку мокрое полотенце, но итальянец отпихнул его руку, сдернул свой съехавший на бок парик и, разразившись градом проклятий, отшвырнул его в сторону.
Николас с отчаяньем посмотрел на Грея, но тот лишь пожал плечами – требовалось время, чтобы темпераментный сицилиец пришёл в себя. И действительно, выпалив ещё дюжину непонятных, но очень выразительных эпитетов, сеньор Беркулли тряхнул головой, усмехнулся и ободряюще хлопнул мистера Сноу по спине.
– А ты хорош, amichetto (дружок, приятель – итал.), – произнёс он, пристально разглядывая смущенного юношу. – Держи с ним ухо востро, лорд Джон, – обратился он к Грею. – Не знаю, каким ты был в шестнадцать, но этот ragazzo пойдёт очень далеко. Раз он обставил меня, то скоро обставит и тебя, credimi sulla parola^[6]. Будущее за такими, как он, а мы с тобой устарели.

[6] Credimi sulla parola (итал.) – поверь мне на слово.

Николас покраснел как спелая вишня, и попытался убедить сеньора Беркулли и лорда Джона, что победил лишь потому, что у него был прекрасный учитель, который владел особыми приемами, неизвестными в Европе.
– Уверяю вас, джентльмены, моя заслуга в этом не велика, здесь сработал эффект неожиданности; вы же видели, как всё происходило, лорд Джон, – обратился он за поддержкой к Грею. Тот промямлил что-то невразумительное: мол, всё случилось слишком быстро, и он не рассмотрел подробностей.
– Ну что ж, придётся повторить, – со вздохом произнес мистер Сноу. – Только нужно положить на пол что-то мягкое, например, ковер или матрас, чтобы никто не ушибся. Я буду показывать движения в медленном темпе, – прибавил он, покосившись на хозяина фехтовального зала, – но это ничего не меняет, падений избежать не удастся.
Сеньор Беркулли закатил глаза, но без всяких возражений отправился выполнять просьбу мистера Сноу, и через несколько минут появился в сопровождении дряхлого слуги, который с трудом тащил две свернутые в рулон камышовые циновки. Циновки расстелили на полу, и Николас стал объяснять, как нужно отбирать нож у нападающего. Сеньор Беркулли снова согласился побыть whipping boy ^[7]. На этот раз итальянец знал, что ему предстоит, но пообещал не сопротивляться, чтобы Грей смог получше всё рассмотреть.

[7] Whipping boy (англ.) – мальчик для битья – мальчик, которого наказывали вместо принца, когда тот проказничал или плохо учился. Мальчики для битья существовали при английском дворе в XV - XVI веках.

Для начала требовалось отвлечь внимание противника, швырнув ему в лицо шляпу, шарф или скомканный плащ (сейчас, как и в прошлый раз, Николас воспользовался полотенцем). Делать это нужно было с расстояния не менее полутора и не более трех футов, иначе нападавший мог увернуться или быстро прийти в себя. В этот момент обороняющийся должен был сместиться вперед и влево, и предплечьем правой рукой отвести от себя руку с ножом.
Затем обороняющийся хватал запястье нападающего двумя руками: левой – сверху, а правой – снизу, и давил на неё, одновременно сгибая локоть, и направляя кисть с ножом в горло или грудь противника. Нападающий отклонялся назад, и в этот момент обороняющийся, продолжая давить на кисть, делал ему подножку и опрокидывал на спину.
– Но при этом вы ни в коем случае не должны выпускать руку с ножом, – пояснил Николас. – Ведь противник, хоть и лежит на спине, всё ещё способен нанести вам удар снизу. Не позволяйте ему сгибать руку, она должна быть прямой. Вы с силой выворачиваете эту руку, вынуждая противника перевернуться лицом вниз, и прижимаете правым коленом его плечо к земле. Затем, выворачивая кисть врага по часовой стрелке, отбираете у него нож.
Теперь, когда нападающий лежал ничком, можно было его добить, либо, оглушив ударом рукоятки ножа в основание черепа, связать руки за спиной и – …
... – Сдать властям или спокойно удалиться, – с улыбкой закончил мистер Сноу. – Теперь попробуйте вы, лорд Джон, – сказал он, помогая сеньору Беркулли встать.

В течение следующего часа Грей и хозяин фехтовального зала отрабатывали прием друг на друге. Совершив около пятнадцати приземлений на жесткий пол и заработав полдюжины синяков (дюймовой толщины циновки было явно недостаточно, чтобы этого избежать), Грей – впрочем, как и сеньор Беркулли – научился достаточно ловко и быстро обезоруживать противника. Причем ни один из них не старался поддаться сопернику, и последние схватки они боролись по-настоящему, преодолевая боль или сопротивление партнёра. 
В конце концов мистер Сноу объявил, что они прекрасно освоили этот приём, и поблагодарил их за усердие. Сеньор Беркулли хлопнул юношу по плечу и пригласил его бесплатно посещать фехтовальный зал в любое время. 
– Может, покажешь, ещё парочку приемов, мой мальчик, поучишь старика, – с усмешкой сказал он, провожая молодого человека до дверей. Николас вежливо поклонился ему в ответ.
– Конечно, сеньор учитель, я был бы рад приходить сюда вместе с лордом Джоном – если он не против, конечно.
Конечно, Грей был не против.

Покинув фехтовальный зал, они медленно пошли вниз по переулку в сторону площади Севен-Дайлс^[8]. 

[8] Seven Dials (англ.) – «Семь Циферблатов» – маленькая площадь в форме многогранника в Лондоне в районе Ковент-Гарден, и семь улиц, отходящие от неё лучами. В центре этой площади была установлена колонна с шестью солнечными часами.

День клонился к закату, ветер усилился, и тени облаков, бегущих по бледно-голубому февральскому небу, скользили по грязным мостовым. Грей внезапно вспомнил, как пять лет назад он шел по этой улице рядом с другим мужчиной, и чем кончились их взаимоотношения. Раздосадованный столь неприятным совпадением, он твердо сказал себе, что ничего подобного больше никогда не повториться, поскольку в одну реку нельзя войти дважды, и постарался выбросить неприятные мысли из головы.
Занятый этой внутренней борьбой с призраками прошлого, Грей не сообразил, что Николас может неправильно истолковать его молчание, и очнулся лишь когда юноша, неловко кашлянув, произнес:
– Я очень благодарен вам за сегодняшнюю тренировку, лорд Джон. Это честь для меня – фехтовать с вами и познакомиться с сеньором Беркулли. Он показался мне довольно добродушным и милым человеком, несмотря на всю его напускную грубость. Безусловно, он ошибся, поставив мои скромные способности выше ваших. Просто приемы, которым научил меня Акиро, здесь никому не известны, к тому же сеньор Беркулли уже пожилой человек и, видимо, теперь редко фехтует сам ... –
Грей с улыбкой прервал эту тираду:
– Сеньор Беркулли вовсе не такой уж пожилой и добродушный, каким он вам показался, мистер Сноу. За его плечами сотни поединков, и я подозреваю, что он перебрался в Англию вовсе не потому, что ему понравится наш климат, или содержание фехтовального зала здесь обходится дешевле, чем в Италии. Видимо, в Англии сеньору Беркулли намного безопаснее, чем на родине; судя по всему, там у него слишком много могущественных врагов.
Николас удивленно уставился на Грея, а потом, опустив свои густые ресницы, понимающе кивнул.
– Ясно. Ну конечно, ведь добрая старая Англия – это островок безопасности и спокойствия в бурном и опасном мировом океане.
Грей остро взглянул на своего спутника, – фраза прозвучала как насмешка, – но тот сохранял серьезный вид. И даже если Николас иронизировал, Грей просто не мог всерьёз на него рассердиться. А юноша вздохнул и после небольшой паузы произнес:
– Не хотите ли где-нибудь перекусить, лорд Джон? Я не слишком хорошо знаю это район – может, здесь поблизости есть какая-нибудь приличная таверна? Только давайте договоримся, что за обед плачу я.
Грей оглянулся по сторонам – они уже прошли то памятное место, где в прошлый раз ... Он встряхнулся и, решительно выкинув из головы неприятные воспоминания, сказал:
– Да, конечно, знаю. Нам сюда, мистер Сноу. 
Они вошли в чоп-хаус [9] на Нилз-Ярд и заняли столик у окна. Посетителей в зале было немного, поскольку время обеда уже прошло, а время ужина ещё не наступило. 

[9] Чоп-хаус (англ. – chophouse) – в XVIII в. котлетная или дешевый ресторан, где подавали в основном блюда из мяса – котлеты, бифштексы или стейки.

Перед тем, как сделать заказ, Грей предложил Николасу, чтобы каждый платил сам за себя. Он опасался, что у молодого человека не хватит денег, и не хотел ставить его в неловкое положение во время расчета. Однако мистер Сноу настоял на своём. 
– Вчера я получил гонорар за одну свою работу, и самое малое, что я могу сделать в благодарность за ваше приглашение в фехтовальный зал, – это угостить вас обедом, лорд Джон. Вы не представляете, что значит для меня эта тренировка: здесь у меня практически нет друзей, многие ваши соотечественники, ну, мягко говоря, не жалуют иностранцев. Работу мне дают и платят довольно прилично – но не более. Я люблю живопись, но, как я уже говорил, чтобы заработать, иногда приходится рисовать ... не слишком интересные вещи. 
Николас вдруг спохватился и поспешил прибавить:
– Нет, у меня всё отлично, лорд Джон, если заказ меня не устраивает, я его не беру. Но иногда хочется отвлечься от работы, даже если она тебе нравится. Только здешние развлечения мне не подходят.
Грей понимающе кивнул.
– Вы правы, в Сохо проживает не слишком приятная публика, и развлечения у неё соответствующие. Хотя ... – он запнулся, но всё же решился: – Многие джентльмены находят заведения типа «Нимфы» вполне достойным местом для приятного времяпрепровождения.
Ник вспыхнул и, приоткрыв рот, уставился на Грея.
– Как вы… – он запнулся, сделал глубокий вдох, и уже более спокойным тоном произнес:
– Ваш камердинер, ну, конечно. Шустрый парень. Да, это был тот самый заказ.
Грей с трудом сдержал смех.
– Да, ваша работа, мистер Сноу, произвела на Тома Бёрда сильное впечатление. И судя по его словам, на хозяйку и посетителей заведения – тоже.
– Ну, в общем, так и было задумано. – Николас смущенно усмехнулся. – Хотя моя работа была намного скромнее, чем, скажем, гравюры Раймонди или рисунки на некоторых античных вазах. Или скульптуры древних индийских храмов – я видел их … зарисовки в бумагах отца. Или японские гравюры, которые … – тут он внезапно смолк, словно испугавшись, что слуга, принесший поднос с едой, сможет его услышать. 
Голод, вызванный физическими нагрузками и прогулкой на свежем воздухе, на некоторое время пересилил любопытство Грея, и в течение следующего получаса они поглощали сочное мясо с подливкой и хрустящим картофелем, запивая еду отличным пивом: лорд Джон – с удовольствием, а Николас – с осторожностью.
Наконец, видя, что юноша утолил первый голод, Грей решил продолжить беседу.
– Кажется, вас интересует эта тема, и, судя по всему, вы отлично в ней разбираетесь, мистер Сноу, – я имею в виду эротические изображения, – небрежно обратился он к Николасу.
Тот сначала не понял, о чем идет речь, но услышав окончание фразы, сильно смутился, и немедленно попытался разубедить Грея.
– Нет, я этим не интересуюсь, лорд Джон, – точнее, специально не интересуюсь и не увлекаюсь. Просто любой художник обязан уметь рисовать обнаженное человеческое тело – и, естественно, он должен учиться на примерах прошедших эпох и ознакомиться с произведениями других культур. В прошлом были иные нравы, и, конечно, до наших дней дошло множество живописных произведений: портреты, бытовые, батальные сцены – и их гораздо больше тех, о которых вы упомянули. А в «Нимфе» по заказу хозяйки я нарисовал эротическую сцену, взяв за основу то, что существовало задолго до моего рождения. К сожалению, большинство малообразованных людей воспринимают изображение обнажённой натуры не как искусство, а как нечто, стимулирующее ... – он запнулся, и Грей подсказал:
– Похоть?
Николас быстро закивал.
– Да, совершенно верно, лорд Джон. Для такого заведения это подходит, но я уже начинаю жалеть, что выполнил этот заказ, поскольку не хочу, чтобы моя работа вызывала подобные чувства. Задача художника – воспевать красоту, а не разжигать – э-э … низменные инстинкты.
Грей изумился. 
– Прошу прощения, мистер Сноу, но вы говорите, словно священник на воскресной проповеди. По-вашему, все, кто ходит в публичные дома – похотливые развратники? Если у свободного человека возникнет потребность удовлетворить своё желание, то почему он не может сделать это в подобном заведении? Если нам хочется есть, а дома нет еды, то мы спокойно идем в трактир или в кофейню. Только не говорите, что сами не испытывали ничего подобного ... – Грей запнулся.
Николас, сидевший с опущенными глазами, быстро взглянул на Грея, а затем неохотно качнул головой.
– Нет. Ну, то есть ... 
– У вас ещё не было женщины? – с замершим сердцем уточнил лорд Джон.
– Э-э ... да. Дедушка любил повторять – как бы перевести это на английский? – «keep your dress and honor clean till youth» ^[10]. Только полюбив, и зная, что ты любим, можно получить от близости подлинное наслаждение. А я пока не встретил человека, к которому испытал бы подобные чувства. И считаю, что чувства должны быть взаимными. Конечно, с вашей точки зрения это может показаться смешным – в наше время в таком возрасте оставаться девственником…
[10] Береги платье снову, а честь – смолоду (А. С. Пушкин, «Капитанская дочка»)

– Ну что ж, это довольно необычно, но раз вы так решили, мистер Сноу, я полагаю, что никто не имеет права вас осуждать, – сказал Грей, стараясь скрыть обуревавшие его чувства.
Вполне возможно, что Ник не испытывал потребности в женщинах из-за своих склонностей, – и это несказанно обрадовало лорда Джона.

Я вот задаюсь вопросом,  почему же Ник так старательно прячет свою шею, что там? Скорее всего какие-то шрамы (ну, еще возможна какая-то татуировка, но в это я мало верю). Не думаю, что это след от повешения, как у Роджера,  так повторять Диану вы вряд ли станете. Но поживем, увидим.
А еще, сказал ли Ник правду, действительно ли он еще никого не любил? Даже в 1960-х, да и намного позже, не говоря уже о более ранних временах, геям жилось совсем не сладко, а такой умный мальчик уже должен был понять, кем он является, и научиться скрывать свои "наклонности". Особенно, если у него уже была какая-то трагедия на эту тему, что, на мой взгляд, вполне возможно. Так что, уверена перед лордом Джоном, так очаровавшим его, общению с которым он уже сильно дорожит, по боясь его оттолкнуть, Ник всеми силами постарается не выдать свои наклонности и чувства, возникшие к нему.
Да, не легко им будет сойтись ближе, и инициатором здесь явно будет более опытный Грей.

Что касается Ника  - вспомните, что он, по его словам, живёт в этом мире уже почти полтора года. Он может быть тем, кого мы называем "ботаником", воспитанным бабушкой и дедушкой, опиравшимися на духовные ценности времён СССР - вы же помните, что Ник из России? И не будем забывать, что Джейми, дитя 18 века, оставался девственником до 22 лет, так что мистер Сноу - вовсе не исключение. Причины такого поведения могут быть разными, если читатель не склонен доверять словам героя на 100%. Это Грею кажется (точнее, хочется), чтобы у Ника были эти самые наклонности)) Но вы правы - они оба присматриваются друг к другу.

Неужели Ник родом из СССР? Об этом я не смела даже и мечтать. Думала, что он из более ранних времен, ведь в СССР (хотела написать, что не фехтовали))), а потом подумала, что вполне мог научиться и фехтованию. А насчёт гейства Ника, - я думаю, что нет, мне бы не хотелось, во всяком случае, а, тем более, если он из СССР, - там у нас было такое отношение к сексу и такое сексуальное воспитание, что вполне он может быть и девственником в 16-то лет, ничего в этом странного тогда не было.
Диана, думаю, не смогла бы описать это, она не знает нашей СССР-овской жизни, а западному человеку трудно, думаю, это понять, а нашему автору легко это описать, она родом из СССР?)))
Жду продолжения!

Вернувшись вечером в полк в состоянии, близком к эйфории (несмотря на ушибы и ноющие мышцы), Грей написал записку капитану Мэллори, в которой рекомендовал ему перенести запланированные на завтра учебные стрельбы с десяти утра на три часа пополудни и установить на месте тренировки дополнительные мишени и заграждения, чтобы солдаты трёх его отрядов могли освоить тактику егерей. Подобную тактику очень эффективно использовали пруссаки и испанцы во время Семилетней войны. В данном случае рекомендация была равносильна приказу, и Грей не сомневался, что капитан отнесётся к ней очень ответственно.
– Как вы себя чувствуете, милорд? – спросил обеспокоенный Том, разглядывая пропитанную потом рубашку своего нанимателя и пятна пыли на его бриджах. – Дайте-ка я осмотрю вашу рану. Мистер Сноу писал, что снимать швы можно уже через неделю, если воспаления не будет.
Воспаления не было, и швы сняли: Том просто разрезал и выдернул из тела Грея кусочки шёлковой нити, предварительно протерев розовый шрам – опять-таки по рекомендации мистера Сноу – льняной корпией^[1], пропитанной крепким алкоголем.

[1] Корпия (carpia, от лат. carpo срывать, выщипывать) – древнейший перевязочный материал, разделенная на нити льняная или хлопчатобумажная ветошь. Хлопчатобумажная вата (волокна хлопка-сырца) стала использоваться в медицине только с середины 19 в.

Закончив процедуру, Том пожелал своему нанимателю спокойной ночи и удалился, а Грей улегся в постель, удивляясь тому, как быстро летит время – неужели он познакомился с Николасом всего неделю назад, в ночь, когда его атаковали наемные убийцы? Пытаясь осмыслить всё, что произошло с ним сегодня, и обдумать планы на будущее, лорд Джон опустил веки и не заметил, как погрузился в глубокий сон.
Проснувшись на следующее утро, он некоторое время лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к странным звукам, которые, видимо, и стали причиной его пробуждения. Монотонный шум, доносившийся снаружи, напоминал нечто среднее между очень громким шорохом колеблемых ветром дубовых листьев и отдаленной барабанной дробью.
Стряхнув с себя остатки сна, Грей встал с кровати, подошел к окну, раздвинул шторы и ... не увидел ничего, кроме серых дождевых струй, сплошным потоком льющихся с неба. В этот момент дверь спальни осторожно приоткрылась, и на пороге появился Том Бёрд. Увидев, что его наниматель уже проснулся, Том пожелал ему доброго утра и спросил, где он будет завтракать – в постели или в гостиной. Грей поздоровался со своим камердинером и поинтересовался, давно ли идет дождь.
– Часов с шести, милорд, – ответил Том, подавая Грею баньян, поскольку тот решил завтракать в гостиной. – Сначала он только моросил, а теперь уже минут двадцать льёт, как из ведра.
— Значит, скоро кончится, – пожал плечами лорд Джон, принимаясь за еду.
Однако дождь не кончился, и он сильно промок, пока добирался из своей квартиры до штаба полка. Глядя на гигантские лужи, которые постепенно разрастались, грозя затопить весь плац, Грей решил, что сегодняшние стрельбы придётся отменить. Конечно, армия воюет в любую погоду, но при таком сильном ливне порох в зарядах и на пороховых полках быстро отсыреет, видимость уменьшится, и стрельба на дальние расстояния будет попросту невозможна. И даже если в ближайшие минуты дождь прекратится, грунтовые дороги и поля в окрестностях Риджент-парка уже раскисли, и солдаты, добираясь на полигон, просто утонут в грязи, как стадо овец в болоте.
Грей отправился к Кворри, который только что явился в штаб, и сообщил ему, что вынужден отменить учения из-за плохой погоды. Гарри, выглядевший невыспавшимся и потрёпанным после очередной бурной ночи, лишь махнул рукой.
– Делай что хочешь, только говори потише, у меня голова лопается, – сказал он, залпом осушив полный стакан воды. – Нет, это просто кошмар какой-то, – скривившись, прибавил Кворри. – Ненавижу дождь.
– С похмелья ты ненавидишь всё, Гарри, – усмехнувшись, заметил Грей. – Тебе нужно вовремя принимать «собачью шерсть» ^[2].

[2] Выражение, которое в английском языке обозначает алкоголь, употребляемый в качестве лекарства от похмелья. Оно используется с тех давних времен, когда существовало поверье о том, что для лечения укуса собаки нужно приложить к ране её шерсть.

С этими словами он достал из внутреннего кармана свою серебряную фляжку и плеснул щедрую бренди порцию в стакан Гарри. Гарри схватил стакан, с упоением вдохнул аромат драгоценного напитка и, со словами: «Благослови тебя Бог, друг», медленно выпил бренди, после чего с блаженным видом откинулся на спинку стула и замер с закрытыми глазами.
Грей вернулся в свой кабинет и послал Келли за капитанами Мэллори и Уилмотом, а когда те вошли, оставляя мокрые следы на полу, и стряхивая воду со шляп, объявил им, что отменяет учения из-за неблагоприятных погодных условий. Капитаны облегчённо вздохнули и, отдав ему честь, поспешили в казармы, чтобы обрадовать своих лейтенантов.
Подписав несколько бумаг, Грей попросил Келли отнести их в канцелярию и отправился к себе переодеваться для визита в Оук-Холл.
Том, с которым Грей так и не поделился своими подозрениями относительно графа Бэрдфорда, уговорил его надеть к тёмно-серым бриджам и камзолу из плотной шелковой ткани с черно-синим геометрическим рисунком черные французские чулки. Лорд Джон согласился с ним из чисто практических соображений: в такую погоду белые чулки моментально стали бы грязно-серыми, а гетры приходилось слишком долго расстёгивать.
Некоторое время он колебался, прежде чем надеть черный жилет с яркими серебряными пуговицами: предполагаемый убийца мог воспринять это как намек на то, что Грею всё известно, а ему не хотелось до поры до времени раскрывать свои карты.
В половине двенадцатого он подъехал к резиденции семьи Бэрдфорд в наёмном экипаже и попросил кучера остановиться напротив высоких чугунных ворот, чтобы дождаться приезда невестки. Глядя на бегущие по стеклам ручейки, Грей вдруг понял, что не должен был ехать сюда вместе с Минни – вдруг его неожиданное появление спровоцирует приступ ярости у графа, и тот набросится на них? Если Минни хоть как-то пострадает, Хэл никогда ему этого не простит. Как он мог быть таким беспечным и рисковать благополучием жены родного брата и матери его детей?
Он хотел сказать кэбмену, чтобы тот немедленно уезжал прочь, но в это время напротив них остановилась знакомая карета, и Минни, приоткрыв дверцу, помахала ему рукой. Грею ничего не оставалось, как пересесть в её экипаж.
– Как хорошо, что тебе удалось освободиться, Джон, – радостно сказала Минни после обмена приветствиями. Грей так не думал, но сейчас уже было поздно что-либо менять.
Проехав по длинной аллее между двумя рядами огромных дубов, они остановились под широкой въездной аркой старинного трехэтажного особняка.
Почтительный привратник с поклоном распахнул перед ними массивные полированные двери, и они оказались в обширном вестибюле с огромным ковром на мраморном полу и широкой парадной лестницей с резными перилами. Вышколенный лакей в малиновой ливрее и парике из тонкой овечьей шерсти проводил Грея и Минни в просторную гостиную, устланную мягкими коврами, и уставленную дорогой чиппиндейловской ^[3] мебелью из красного дерева с роскошной обивкой в тон покрытым узорчатым штофом стенам и бархатным занавесям на высоких французских окнах.

[3] Томас Чиппендейл – самый знаменитый британский дизайнер мебели XVIII столетия. Термин «чиппендейл» стал родовым для обозначения мебели, произведенной в его лондонской мастерской между 1750 и 1765 годами, а также синонимом совершенного дизайна.

С декорированного сложным лепным узором потолка свисала изящная бронзовая люстра с множеством хрустальных подвесок, полку облицованного мрамором камина и приставные столики в промежутках между окон заполняли драгоценные китайские вазы всех форм и размеров. В некоторых из них стояли букеты ярких, источавших слабый аромат оранжерейных цветов, свидетельствовавших об утонченном вкусе и богатстве хозяев дома.
Судя по всему, интерьер старинного особняка был полностью обновлён – либо старым лордом Генри, либо молодым графом Эдмундом Бэрдфордом, причем средств на это владельцы явно не жалели.
Появление юной хозяйки дома отвлекло Грея от этих прозаических мыслей. Леди Элизабет в бледно-голубом дневном платье, с белоснежной кружевной косынкой на плечах и шёлковыми лентами в золотистых волосах, выглядела беззаботной и счастливой, а её искренняя радость при виде гостей заставила лорда Джона усомниться в том, что супруг этой милой и обаятельной женщины мог быть безумным убийцей.
После взаимных приветствий графиня послала дворецкого за чаем, чтобы гости могли поскорее забыть о том, что твориться на улице. Посетовав на погоду, Минни поинтересовалась здоровьем маленького виконта. Леди Элизабет с гордостью сообщила, что ребёнок чувствует себя прекрасно, день ото дня прибавляет в весе, улыбается и уже начинает узнавать своих родителей.
– Эдмунд обожает сына и готов часами наблюдать за ним, даже когда он спит, – с улыбкой пояснила леди Элизабет. – Правда, в последнее время он очень занят, – прибавила она с ноткой сожаления в голосе. – Вот и сейчас он вынужден был уехать по делам в провинцию.
Грей почувствовал некоторое облегчение. В конце концов, у него пока нет ничего, кроме подозрений, основанных на давней истории, и неизвестно кем потерянной серебряной пуговицы. А кроме того, ему страшно не хотелось разрушать семейную идиллию этой милой молодой женщины.
Однако, прежде чем окончательно оправдать внука барона Хейлсуэрта, Грей должен был осмотреть особняк и убедиться в том, что в ночь гибели хотя бы одной из жертв граф находился дома, рядом со своей семьёй.
Подали чай в драгоценных сине-белых китайских чашках, и во время обычной светской болтовни Грей вспомнил бал леди Джоффри и поинтересовался, видела ли леди Элизабет устроенный накануне фейерверк.
– О, да, это было просто великолепное зрелище, которое стоило потраченного на дорогу времени, – с улыбкой ответила леди Элизабет. – Эдмунд очень переживал, что мне придётся провести в карете лишний час из-за большого скопления народа. Он предложил мне взять с собой одну из моих кузин, чтобы мне было не так скучно туда добираться.
– А разве лорд Бэрдфорд не поехал смотреть фейерверк вместе с вами? – поинтересовалась Минни.
– О, Эдмунд присоединился к нам спустя несколько минут после начала представления: он встречался с друзьями и немного опоздал, так как с трудом отыскал нашу карету в толпе, – пояснила графиня.
«Он опоздал бы ещё больше, если бы мы его не спугнули», подумал Грей, пытаясь сдержать внезапную дрожь в руках.
– Как жаль, что вашего супруга нет дома, леди Элизабет, – сказал он, чувствуя, как все его внутренности сжимаются в комок. – Я слышал, у графа есть замечательная коллекция старинного оружия. Досадно, что мне не удастся на неё посмотреть.
Минни с улыбкой взглянула на хозяйку, слегка пожав плечами, – мол, что вы хотите от мужчин? Леди Элизабет улыбнулась ей в ответ и поставила свою чашку на блюдце.
– Полагаю, лорд Джон, мой муж не будет против, если я покажу вам эту коллекцию в его отсутствие, – сказала она, и Грей поспешно поднялся со стула. – Эдмунд очень ею гордится, поскольку она досталось ему в наследство от его деда по линии матери – барона Хьюго Хэйлсуэрта.
– В самом деле? – произнес Грей, вместе с Минни следуя за леди Элизабет через холл в обширную библиотеку. Здесь было светло от двух дюжин свечей, горевших в позолоченных канделябрах, и тепло от полыхавших в камине дров, но лорд Джон не мог избавится от озноба с той минуты, как леди Элизабет невольно подтвердила все его подозрения.
– У вас прекрасный и уютный дом, – заметила Минни. – Сразу видно, что в нем царит покой и согласие.
– О, это всецело заслуга Эдмунда, – ответила юная графиня. – После смерти своего отца он здесь всё переделал. Мы с малышом жили в нашем городском доме и переехали сюда лишь в середине декабря. Эдмунд хотел сделать мне сюрприз, и это ему удалось. Конечно, он во всем советовался со мной, приводил декораторов с рисунками мебели и посуды, обойщиков с образцами ткани, но я не ожидала, что он настолько точно воплотит в жизнь все мои пожелания.
– Так значит, вы не бывали в особняке при жизни отца вашего супруга? – поинтересовался Грей, открывая перед дамами дверь в следующее помещение. Судя по количеству картин на стенах, это была домашняя картинная галерея.
– О, конечно нет, я бывала Оук-Холле до и после нашей помолвки, и мы жили здесь несколько дней перед тем, как отправиться в свадебное путешествие. Эдмунд очень хотел показать мне места, которые он посетил, когда совершал свой Grand Tour ^[4] по Европе. Мы побывали в Португалии, Греции, в Италии и Швейцарии. Это было незабываемое путешествие.

[4] Гранд-тур (фр. Grand Tour – «большое путешествие») – обозначение для обязательных поездок по странам Европы, которые в XVIII – XIX вв. совершали в образовательных целях сыновья аристократов. Особой популярностью они пользовались в Англии и длились иногда по нескольку лет.

– И где же вам понравилось больше всего, леди Элизабет? – вежливо поинтересовался Грей, проходя мимо картины с изображением развалин античного храма на фоне живописных зеленых холмов.
– О, конечно, в Италии, – живо откликнулась графиня, замедляя шаг. – Мне очень понравилась Венеция. В этом удивительном городе почти нет улиц, дома стоят по краям узких каналов, и жители передвигаются по ним в небольших лодках – гондолах. Мы были там во время карнавала, который проходит у них за неделю до начала Великого поста. Это довольно весело, хотя все эти яркие наряды, экзотические маски, песни и танцы быстро приедаются. Однако сами итальянцы их обожают: они, словно дети, готовы веселиться сутки напролёт.
– Как интересно, – пробормотал Грей, чувствуя легкое покалывание в затылке.
– О, действительно, итальянцы очень жизнерадостный народ – это ведь они придумали commedia dell'arte (комедию дель а́рте – итал.), или комедию масок, не так ли? – улыбнулась Минни.
– Совершенно верно, леди Минерва, – кивнула юная графиня. – Мы с Эдмундом побывали на одном из таких представлений, однако это было уже в Риме, и оно шло на французском языке. Вы любите театр, лорд Джон? – обратилась она к Грею.
– Да, леди Элизабет, – ответил он. – Но, к сожалению, у меня сейчас нет времени для его посещения.
– А вот и персонажи этой комедии, – заметила Минни, подходя к небольшой картине, на которой были изображены танцующие мужчина и женщина в пестрых нарядах.
– Да, это Арлекин и Коломбина. Эдмунд прекрасно разбирается в искусстве, и мы привезли с собой из путешествия немало картин и других интересных вещиц.
– Этот портрет вы тоже привезли из Италии, леди Элизабет? – спросил Грей, разглядывая большое полотно в резной золочёной раме, на котором был изображен статный мужчина с длинными тёмными волосами в сверкающем старинном панцире. – Прекрасная работа.
– О, нет, – с улыбкой ответила юная графиня. – Это портрет барона Хьюго Хэйлсуэрта, деда Эдмунда по материнской линии. Эдмунд до сих пор помнит о том счастливом времени, когда они с матушкой жили в доме барона. Он выкупил поместье у властей Саффолка и намерен привести его в порядок, чтобы мы могли проводить там летние месяцы. Эдмунд обожает сюрпризы и пока ничего мне не говорит, – с лукавой улыбкой продолжила леди Элизабет, – но я знаю, что сейчас он с помощником отправился туда, чтобы лично проследить за ремонтом Лейк-Хауса – так называется особняк его деда в Хейлсуорте.
– Должно быть, это замечательное место, – произнесла Минни, с ласковой улыбкой беря под руку свою юную подругу. – Уверена, что вам там понравится, правда, Джон?
– Да, дорогая, я тоже так думаю, – пробормотал Грей, разглядывая портрет.
Барон, которому на портрете было не больше тридцати лет, гордо подбоченясь одной рукой, и, положив другую на эфес старинного меча, стоял возле высокого окна с видом на далекие горы под безоблачно-голубыми небесами. Левее, под окном, художник нарисовал прислонённый к стене продолговатый рыцарский щит, на котором лорд Джон увидел уже знакомую ему эмблему. Вдоль верхнего края щита шла латинская надпись «Ab Igne Ignem». Изображение выглядело невероятно достоверным, словно и надпись, и девиз были действительно выбиты на металле.
– Какая интересная эмблема, – заметил Грей, немного отступив от портрета, чтобы дамы увидели, о чем идет речь. – Она не похожа на обычный семейный герб. Или это какая-то аллегория? – Он тут же пожалел о сказанном, но желание выяснить всё до конца заставило его забыть об осторожности.
– О, вы очень наблюдательны, лорд Джон, – улыбнулась леди Элизабет, подводя Минни к портрету. – Это не аллегория, а старинный девиз баронов Хэйлсуэртов, и иллюстрирующий его рисунок. Как я уже говорила, мой супруг до сих пор восхищается своим дедом и не перестаёт сожалеть о том, что этот славный род угас. Иногда мне кажется, что он предпочёл бы носить титул предков своей матери, нежели титул графов Бэрдфордов, – прибавила она, слегка смущенная собственной откровенностью.
Минни легонько приобняла молодую женщину за плечи.
– Думаю, это связано с тем, что граф очень любил свою матушку, – мягко сказала она, покосившись на Грея. – Кажется, он потерял её в юном возрасте, не так ли, дорогая?
– Да, вы правы, леди Минерва, – ответила леди Элизабет. – Эдмунд буквально боготворит всё, что связано с ней, и с её отцом, своим дедом. Он даже заказал столовый сервиз и серебряные приборы с гербом – точнее, с гербовым знаком баронов Хэйлсуэртов – и дал второе имя нашему малышу в честь своего деда.
– О, это просто замечательно, что граф с таким почтением относится к памяти своей матери, – борясь с дрожью в голосе, вежливо произнес Грей. Его худшие предположения сбылись.
Он последовал за дамами в соседнюю комнату, стены которой были увешаны всевозможным холодным оружием – от средневековых двуручных мечей и топоров, кривых восточных сабель и ножей в инкрустированных драгоценными камнями ножнах, до длинных тяжелых шотландских палашей и грозных испанских шпаг с рукоятками и гардами самых разных форм и размеров. Все клинки были наточены и отполированы до блеска, и их количества вполне хватало для того, чтобы до зубов вооружить небольшой отряд.
«Интересно, которым из них рубили головы жертвам, – мельком подумал Грей, разглядывая смертоносные сокровища. – Скорее всего, клинок должен походить на обыкновенную шпагу, чтобы будущая жертва ничего не заподозрила. Или, наоборот, иметь небольшие размеры: подобное оружие можно спрятать подмышкой или на спине», – предположил он, вспомнив восточную саблю Николаса и мачете карибских чернокожих рабов.
Естественно, он не стал уточнять, есть ли у графа Эдмунда камзол с серебряными пуговицами с гербами его деда, или какой из этих клинков его светлость чаще всего использует во время своих тренировок. По достоинству оценив отдельные, поистине чудесные экземпляры и отличное состояние оружия, Грей поблагодарил леди Элизабет за возможность ознакомиться со столь великолепной коллекцией и поспешил покинуть оружейную. Минни была слегка удивлена его поведением, однако лорд Джон, улучив момент, шепнул ей, что не желает злоупотреблять терпением хозяйки дома, которая, не будучи женой военного, вряд ли разделяет его интерес к холодному оружию.
Минни пристально посмотрела на Грея, но лишь пожала плечами, сделав вид, что верит его словам. Жена Хэла была достаточно проницательной, чтобы уловить изменения в его настроении, и настолько же тактичной, чтобы не спрашивать о причинах этих изменений.
Они вернулись в парадную гостиную. Лорд Джон решил, что их визит подошёл к концу, но леди Элизабет захотела показать своим гостям оранжерею, заполненную экзотическими растениями, привезёнными со всех концов света. Грей делал вид, что с интересом слушает их названия, периодически восхищаясь необычными красками и формами цветов, листьев и даже плодов, однако его голова была занята совсем другими мыслями.
Граф Бэрдфорд окружил свою семью небывалой роскошью. Это свидетельствовало о том, что он искренне любит жену и сына – либо стремиться создать видимость этой любви. Иногда чувство вины заставляло некоторых людей заискивать перед своим близкими, делать им дорогие подарки, чтобы таким образом искупить собственное неблаговидное поведение. «Невиновные не убегают» ^[5], гласила народная мудрость.
[5] People who did nothing don't flee - Innocent don't flee. (англ.) – Те, кто ничего не сделал, не убегает.
Очень часто мужья осыпали жён подарками, чтобы отвести от себя подозрения в измене, или пытаясь скрыть свою истинную сущность, подумал Грей, разглядывая небольшое апельсиновое деревце, на ветвях которого рядом с душистыми белыми цветочками висели маленькие зеленые и уже практически спелые ярко-оранжевые плоды. После осмотра этого чуда природы леди Элизабет повела их в детскую, чтобы гости могли полюбоваться ещё одним, самым главным сокровищем этого дома: Джорджем Хьюго Уорвиком, виконтом Барри, будущим шестым графом Бэрдфордом.
Ребенок и в самом деле был мил – спокойно лежал в маленькой, обитой голубым шёлком кроватке, посасывая кулачок. При появлении гостей он широко распахнул свои серо-голубые глазки, но не заплакал, а лишь глубже засунул крошечный кулачок в рот.
– Он уже самостоятельно научился освобождать руку из пелёнок, – с гордостью прошептала молодая мать, наклоняясь над кроваткой, и попыталась вытащить ручку младенца из его рта. Ребенок и тут не заплакал, а лишь вцепился в палец матери и негромко закряхтел.
– Кажется, у него режутся зубки, – громким шёпотом произнесла Минни, с умилением глядя на маленького виконта. Грей не мог понять женской логики – говорить тихо не имело смысла, раз ребенок уже проснулся.
– В самом деле? – удивилась графиня. – Мне сказали, что зубки у детей начинают расти, только когда им исполнится полгода, – добавила она, оглядываясь на пышногрудую няньку, которая настороженно следила за каждым движением незваных гостей.
– А сколько сейчас его светлости? – поинтересовался Грей, внезапно вспомнив о малышке Серафине, дочери своей покойной кузины Оливии, которую в далекой Америке воспитывала его мать, леди Бенидикта Стэнли. «Боже, пусть с ними будет всё в порядке», подумал он – но сейчас было неподходящее время для таких воспоминаний.
– Он родился двадцать пятого сентября, – слегка смутившись, произнесла юная графиня, осторожно освобождая палец и отступая от кроватки. Нянька тут же взяла маленького виконта на руки. – Это был самый счастливый день в моей жизни – надеюсь, и в жизни Эдмунда тоже, – прибавила она с легкой грустью.
– Неужели граф не был рад рождению сына? – выпалил Грей, заставив Минни одарить его изумлённым взглядом.
– О, что вы, лорд Джон, он был в полном восторге, – ответила леди Элизабет, не обратив внимания на его бестактность. – Однако в тот же день, к нашему глубочайшему сожалению, скончался старый лорд Генри Уорвик. Так что в один день Эдмунд обрел сына, но потерял отца.
– От души сочувствую его горю, леди Элизабет, – пробормотал Грей, стараясь не смотреть в сторону Минни. – Я хотел сказать – ...
– О, так значит сегодня вашему замечательному малышу исполняется ровно пять месяцев, – выручила Грея Минни. – У моей младшей дочери, крошки Доротеи, зубки начали резаться ещё раньше, так что не переживайте, если он начнет капризничать и тянуть в рот всё подряд, – успокоила она молодую мать, одновременно указав Грею глазами на дверь.

– Что с тобой происходит, Джон? Ты сам на себя не похож, – заметила Минни после того как они, тепло попрощавшись с леди Элизабет, в начале третьего пополудни сели в карету и покинули Оук-Холл.
Грей пожал плечами.
– Минни, прости, дорогая, это всё из-за погоды. Сегодня с утра я должен был провести учения, чтобы проверить огневую подготовку наших новобранцев, но из-за этого безобразия, – он кивнул в сторону залитого водой окна кареты, – стрельбы пришлось отменить.
Грей чувствовал вину перед Минни, поскольку воспользовался её дружбой с юной графиней в собственных интересах. Действуя из благих побуждений, он собирался разоблачить убийцу – и разрушить счастье ни в чем неповинной женщины и её сына. Грей не хотел обманывать супругу родного брата, но разве мог он открыть ей истинную причину своего нынешнего странного поведения и дурного настроения?
Минни ободряюще похлопала Грея по руке, неправильно истолковав его смущение.
– Ну же, Джон, ты зря беспокоишься – думаю, до возвращения Хэла вы ещё не раз проведёте свои учения, и он по достоинству оценит твою работу.
– Спасибо, Минни, надеюсь, что ты права, – ответил лорд Джон и с благодарностью пожал маленькую ручку невестки.
«Если бы дело было только в желании угодить Хэлу», – с горечью подумал он.

А я, в очередной раз, задаюсь вопросом, что делает этот Бэрдфорд в своем имении, и не появится ли там очередной труп? Как там говорил доктор Хантер... пора ему уже "расслабится".  И какова будет реакция этого графа на появление там Грея (должны ему об этом донести, ведь каждый новый человек в провинции событие, которое долго обсуждают со всех сторон, да и легенда, на мой взгляд, у Джона была так себе, слабенькая, должна  была вызвать пересуды.
А еще  интересно, встретится ли Сноу с доктором Хантером (может над очередным телом). Мне кажется очень интересная была бы встреча, и их беседа о медицине с точки зрения разных столетий.  Тем более, что Хантер очень умный, думающий, совсем не зашоренный дуболом-лекарь XVIII века.

Минни пригласила Грея в Аргус-Хаус на обед, однако он отказался. Ему нужно было тщательно всё обдумать, поэтому он попросил высадить его на углу Оксфорд-роуд и Белфовер-стрит, сказав невестке, что самостоятельно доберется до казарм, которые находятся от него «буквально в двух шагах». Дождавшись, когда карета отъедет подальше, он поплотнее запахнул плащ и быстро пересёк Оксфорд-роуд, лишь пару раз оступившись в грязную лужу.
Дождь немного поутих, и Грей не слишком промок, пока добирался до трактира «Герб Аргайла». После горячей сытной пищи и нескольких бокалов вина он почувствовал себя немного лучше. Внутренняя дрожь сменилась холодной пустотой, которую постепенно заполнили сначала простые зрительные, звуковые и вкусовые ощущения, а затем и более сложные эмоции: сожаление, возмущение, гнев – и мысли о том, что же ему делать дальше.
Просидев три четверти часа в трактире, и окончательно признав факт того, что пэр Англии оказался сумасшедшим убийцей, Грей решил вернуться в полк, чтобы покончить со служебными делами и обдумать сложившуюся ситуацию.
Благополучно добравшись до кабинета к тому моменту, когда штабные писари и клерки уже начали покидать свои рабочие места, Грей с облегчением сбросил промокшие ботинки и попросил ординарца разжечь ему камин. Прапорщик Келли быстро справился с заданием, и уже через несколько минут дрова в камине весело запылали, распространяя по комнате живительное тепло.
Поблагодарив ординарца, Грей послал его сообщить полковнику Кворри, что он на месте, передвинул стол поближе к камину и уселся, вытянув ноги к огню. Он начал разбирать очередную стопку официальных писем, прибывших с дневной почтой из Военного министерства, когда вернувшийся Келли доложил, что полковник уже ушел. Это означало, что всё идет нормально, иначе Гарри дождался бы его возвращения, или оставил ему записку. Грей кивнул и сказал прапорщику, что тот может быть свободен.
– Слушаюсь, ваша честь. Хотите, я передам вашему слуге, что вы вернулись, господин подполковник? – осторожно спросил Келли, покосившись на валявшиеся у двери мокрые ботинки своего начальника.
– Спасибо, Келли, буду вам очень признателен, – с улыбкой ответил Грей и вернулся к бумагам. Просмотрев несколько инструкций, которые фактически дублировали или пространно разъясняли присланные ранее, он подписал каждую, а затем убрал бумаги в папку, чтобы позднее передать их в канцелярию для регистрации и хранения.
В документах не содержалось ничего важного, их можно было отложить до понедельника, однако Грею нужен был предлог, чтобы побыть в одиночестве. Сгустившиеся за окном сумерки, шорох дождя, потрескивание дров в камине не мешали, а, скорее, помогали сосредоточиться. К сожалению, его худшие опасения подтвердились. Глава одной из самых знатных и уважаемых семей королевства оказался преступником. Безусловно, Грей предпочёл бы, чтобы убийцей был кто-нибудь другой, – например, тот же Майлз Холтон – но не потому, что считал, будто дворянин не способен на подобную гнусность.
В прошлом он встречал немало подлецов или потенциальных безумцев, в том числе и среди титулованных особ. Всё дело было в леди Элизабет и её маленьком сыне. Если пойдут слухи о том, что лорд Эдмунд Бэрдфорд замешан в убийстве «содомитов», его семья окажется в ужасном положении, даже если удастся доказать, что граф не отдавал отчёта в своих действиях. К душевнобольным относились хуже, чем к прокажённым, к тому же подавляющее большинство обывателей считало эту болезнь наследственной.
«Грехи отцов падут на голову детей вплоть до третьего колена» ^[1], – с горечью подумал Грей, вспомнив своё прошлое.

[1] Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов, ненавидящих Меня, наказывающий их детей до третьего и четвертого рода. (Исход 20:5)

Его собственного отца, первого герцога Пардлоу, много лет считали изменником и самоубийцей, и репутация их семьи полностью восстановилась лишь после того, как он доказал обратное, разоблачив настоящего предателя.
Грей решил, что ради леди Элизабет и маленького Джорджа он будет действовать очень осторожно. Желательно было скрыть преступления и болезнь графа не только от общества, но и от его жены, чтобы не разбить ей сердце. Однако Грей понятия не имел, как это сделать. Ему не с кем было посоветоваться – хотя ...
Кажется, всё же существовал человек, которому он мог доверить эту деликатную и одновременно отвратительную тайну. Мистер Хантер, будучи известным хирургом, наверняка имел обширные связи среди докторов, которые сталкивались с лечением душевных болезней. К тому же он, как Грей уже успел убедиться, умел держать язык за зубами.
Взвесив все за и против, лорд Джон вздохнул, достал чистый лист бумаги и взялся за перо. Однако ему пришлось несколько раз переписывать письмо, прежде чем он сумел чётко и ясно изложить суть дела и свои соображения. Не называя имён и старательно избегая любых подробностей, чтобы мистер Хантер раньше времени не догадался, о ком идет речь, Грей постарался как можно точнее описать характер преступника, его образ жизни и положение в обществе. Больше всего трудностей возникло, когда он попытался объяснить причины, которые, по его мнению, вызвали душевную болезнь у физически здорового и вполне благополучного человека. Скорее всего, будущий убийца перенёс в детстве сильное душевное потрясение, став свидетелем трагической гибели своего товарища, или на него повлияла потеря горячо любимого деда, а затем и матери, которая пережила своего отца всего на пять месяцев.
События тех давних лет наверняка подорвали душевное здоровье графа, но, после недолгих размышлений Грей решил, что они никак не могли толкнуть лорда Бэрдфорда на столь жестокие преступления в настоящем. Убийца явно ненавидел гомосексуалов, однако без труда нашёл свою третью жертву в Лавендэр-Хаусе. Неужели в своё время граф подвергся насилию, так же как малыш Стиви Джонстон или Джейми Фрейзер? Грей невольно содрогнулся – хотя о том, что случилось с Фрейзером, он мог лишь догадываться.
А что, если граф стал жертвой собственного отца? Грей затряс головой, пытаясь прогнать эту кощунственную мысль. «Нет, такое просто невозможно», – несколько раз повторил он про себя. Однако, судя по всему, при жизни старого графа отношения между ним и сыном были довольно натянутыми: Грей вспомнил, как Эдмунд Бэрдфорд поморщился, когда лорд Уэтерби заговорил о его отце за ужином в «Уайте». Выражение лица графа трудно было назвать скорбным – скорее, на нем отразилось недовольство и раздражение. К тому же, после возвращения из свадебного путешествия он не захотел жить в одном доме с отцом.
В «Уайте» граф сказал лорду Джону, что получил от капитана Оддли единственное письмо с просьбой о встрече, и сделал вид, будто ничего не знает о его смерти. Неужели Эдмунд Бэрдфорд не получил «письма скорби» – извещения о смерти человека, которые обычно рассылались всем его знакомым? Неужели однополчане капитана из Королевской Артиллерии не удосужились этого сделать?
Возможно, рождение сына и смерть отца в один и тот же день вызвали у графа столь сильный всплеск чувств, что он, как бы сказал Том Бёрд, «слегка тронулся умом». Вполне вероятно, что Ричард Оддли написал своему другу детства не одно, а два или три письма и, в надежде получить от графа деньги, пригрозил рассказать всем о неблаговидного поведении его покойного отца. Попытка шантажа и угроза скандала, который мог разрушить его семейную идиллию, окончательно свели Эдмунда Бэрдфорда с ума, превратив его в жестокого маньяка.
Граф убил капитана, заманив его в какое-нибудь укромное место – возможно, в свой городской дом, где они с леди Элизабет жили до переезда в Оук-Холл. После этого он убил ювелира, как опасного свидетеля, а затем и Пола Эллиота – очевидно, уже безо всякой причины, просто потому что не смог остановиться.
Кратко изложив эти факты и свои предположения, Грей несколько раз внимательно перечёл написанное. Его интересовало мнение мистера Хантера о том, может ли душевнобольной причинить вред членам своей семьи, или объектом его ненависти являются лишь мужчины с необычными наклонностями.
Грей считал, что убийца, совершавший свои злодеяния в невменяемом состоянии, мог избежать смертной казни, но при этом его необходимо навсегда изолировать от общества. Однако сначала нужно было удостовериться в том, что граф действительно болен, а затем доказать это самому больному, убедить его признать себя недееспособным и отправиться в добровольное заточение – нет, не в Бедлам, а в более приличное место, откуда он уже не сможет выйти. Грей подозревал, что лекарств от подобных болезней не существует, и хотел сделать всё, чтобы сумасшедший больше никогда никому не навредил.
Сложив листы и написав сверху имя и адрес мистера Хантера, Грей запечатал письмо своей личной печатью, сжег оставшиеся черновики, убрал перья, закрыл чернильницу и ... остался сидеть за столом.
Он долго блуждал в лабиринте предположений, ошибался и начинал сначала, но сейчас загадка была решена, преступник найден, и появилась надежда, что убийств больше не будет. Но почему-то Грей испытывал не удовлетворение, а нечто, похожее на растерянность, и даже тревогу. Отчасти это объяснялось тем, что ему предстояло сделать почти невозможное: отправить лишившегося рассудка пэра Англии в добровольное заточение так, чтобы об этом никто не узнал. Конечно, дело могло окончиться скандалом, если граф не захочет лечиться и попытаться устранить их с мистером Хантером, снова воспользовавшись услугами бандитов. К тому же хирург вполне мог испугаться и отказаться участвовать в его авантюре.
Однако Грея беспокоила не сложность стоящей перед ним задачи, а некоторые детали этого дела, которым он до сих пор не мог найти объяснения.
Например, откуда граф узнал, что кто-то разыскивает владельца потерянной пуговицы? Неужели один из продавцов лавки, где работал покойный мистер Вильямс, сообщил ему об этом? Допустим, что граф, обнаружив потерю пуговицы, решил подстраховаться и подкупил кого-либо из служащих. Но зачем ему лишний свидетель, и как он мог предвидеть, что ювелира не будет на месте в тот день, когда Том придет в лавку с рисунком?
Грей вздохнул и машинально потер подбородок. Предположим, графу рассказал об этом кто-либо из его слуг или знакомых, случайно оказавшихся в одном из магазинов, куда заходил Том. Это казалось маловероятным, но возможным.
Но как граф догадался, что пуговица находится у Грея? Неужели его вопросы о капитане Оддли и старом бароне Хьюго во время их встречи в «Уайте» настолько встревожили лорда Бэрдфорда, что он тут же отправился на поиски наёмных убийц? Он рискнул отыскать их самостоятельно – или воспользовался услугами какого-то посредника?
Грей получил письмо от «мистера Крауна» уже через день после посещения «Уайта»; следовательно, на то, чтобы найти убийц и устроить засаду, графу понадобилось меньше суток. Это было абсолютно невозможно для обычного человека – во всяком случае, Грею так казалось. На него напали не просто уличные грабители с кухонными ножами и дубинками – это были неплохо подготовленные и хорошо вооружённые бойцы, наверняка из бывших военных.
Грей передёрнул плечами и невольно почесал свой бок: если бы не мистер Сноу, его бы уже не было в живых. Что бы ни ждало его в будущем, лорд Джон был благодарен судьбе за эту встречу. Завтра он снова увидит Николаса и, может быть, попробует выяснить у юноши, как он относится к службе в армии ...
Неожиданный стук в дверь прервал эти приятные мысли.
– Да, войдите! – громче, чем обычно произнёс удивлённый Грей. Дверь открылась, и на пороге возникла фигура Тома Бёрда в мокром плаще.
– Простите, если помешал вам, милорд, – сказал он, не решаясь войти в кабинет, – но прошло уже два часа, как прапорщик сказал, что вы вернулись, и я подумал, может, вам что-то нужно ...
– В самом деле? – удивился Грей и полез в карман за часами – неужели прошло столько времени? Но стрелки золотого хронометра действительно показывали половину восьмого – понятно, почему камердинер начал беспокоиться.
– Всё в порядке, Том, я уже заканчиваю, – сказал Грей, поднимаясь со стула и пряча письмо в карман камзола. Он до сих пор не решил, стоит ему ли рассказывать обо всём своему камердинеру.
Тем временем Том, покосившись на стоявшие у двери промокшие ботинки Грея, неодобрительно покачал головой, достал из-под плаща полотняный мешок, вынул оттуда пару высоких ездовых сапог и молча поставил их у ног своего нанимателя.
— Вот, милорд, вам лучше надеть это, – сказал он, убирая в мешок грязную обувь. – Там весь плац затопило, будто Темза вышла из берегов.
– Большое спасибо, Том, – с чувством глубокой признательности сказал Грей, натягивая сухие и удобные сапоги. Он разворошил угли в камине, взял плащ, погасил свечи и покинул кабинет.
На следующее утро дождь прекратился. Грей посмотрел, как солдаты при помощи мётел и деревянных лопат пытаются согнать воду с плаца, побывал в казармах, поговорил с капитанами, а затем поехал верхом в Аргус-Хаус. Улицы, покрытые слоем воды и жидкой грязи, стали похожи на сточные канавы. Грей ехал очень медленно, опасаясь, как бы его Халиф не провалился в заполненную водой выбоину и не повредил себе ногу.
В начале двенадцатого забрызганные грязью всадник и конь наконец-то добрались до Аргус-Хауса. Халиф недовольно фыркал и тряс головой, и Грей, ласково похлопав его по шее, попросил конюха как следует вычистить и накормить вороного красавца.
Николас приехал на пятнадцать минут позже Грея, когда тот уже начал волноваться по поводу его отсутствия. Извинившись за опоздание, художник быстро прошёл в библиотеку, установил на место мольберт с картиной и помог лорду Джону занять прежнюю позу.
– Кажется, сегодняшнее освещение оставляет желать лучшего, – шутливо заметил Грей, глядя в окно на покрытое серыми облаками небо.
– Ничего страшного, лорд Джон, основная работа уже сделана, – ответил Николас, берясь за кисть. – Кстати, как ваша рана? Мне кажется, уже можно снимать швы.
– Не беспокойтесь, мистер Сноу, позавчера после нашей тренировки мой камердинер их снял, – ответил Грей.
– Да? Ну и отлично, я рад, что всё обошлось, – сказал Николас. Грею показалось, что в его голосе прозвучало разочарование, но причиной этому мог быть его иностранный акцент с повышенными интонациями в конце фраз.
Некоторое время они молчали. Грей всё не решался спросить юношу о том, что он думает о профессии военного, когда мистер Сноу внезапно заговорил.
– Такая отвратительная погода кому угодно испортит настроение. Надеюсь, что в этом месяце дождей больше не будет.
– Да, вы правы, мистер Сноу, – ответил Грей. – Вчерашний ливень больше походил на репетицию всемирного потопа. Если подобное повторится, нам придется передвигаться по улицам на лодках, как в Венеции.
Сказав это, он понял, что всё еще продолжает думать о судьбе леди Элизабет, которой так понравился этот город.
– Что-то случилось, лорд Джон? Простите, если моя болтовня вас расстроила, – сказал Николас, и Грей сообразил, что не сумел совладать со своим лицом.
– Не волнуйтесь, мистер Сноу, – сказал он, стараясь успокоиться. – Просто я подумал ... об одном своём знакомом.
– Надеюсь, с вашим знакомым все в порядке, – после небольшой паузы заметил Ник.
– Да, я тоже на это надеюсь, – пробормотал Грей. Он до сих пор не отослал письмо мистеру Хантеру. – Кажется ... ему нужна помощь.
– О. Что с ним случилось, могу я спросить? – сочувственным тоном поинтересовался мистер Сноу.
– Э-э – он болен, причём очень серьёзно, – неожиданно для самого себя ответил Грей. В конце концов, мистер Сноу тоже учился на врача.
– А чем он болен, лорд Джон? Может, я смогу ему чем-нибудь помочь?
– Ну, он... – Грей замялся. Имел ли он право раскрывать чужой секрет молодому человеку только потому, что испытывал к нему сильное влечение? Однако ему очень хотелось поделиться с Николасом своими сомнениями, тем более, что тот уже знал о нападении наёмных убийц.
– Забудьте о моих словах, лорд Джон, я вовсе не хотел навязывать кому-либо свои услуги, – неправильно истолковав молчание собеседника, сказал Николас.
– Нет, мистер Сноу, мне бы очень хотелось с вами посоветоваться, просто дело слишком деликатное, его трудно объяснить в двух словах, – поспешил успокоить юношу Грей. – Мы могли бы поговорить об этом чуть позже?
– Конечно, милорд, – заметно повеселев, ответил Николас. – Вы не устали, перерыв не нужен?
– Нет, мистер Сноу, – твёрдо ответил лорд Джон.
Спустя час Николас положил кисти и деревянную палитру с остатками красок на табурет, отошёл назад и некоторое время молча разглядывал свою работу.
– Кажется, мы закончили, – наконец произнес он со странной интонацией. В его голосе Грей уловил нотки удовлетворения и разочарования одновременно. – Нужно ещё немного поработать над фоном, но я могу сделать это в своей мастерской. Дня через два, когда краски немного подсохнут...
– Постойте, значит мне больше не нужно вам позировать? – прервал художника Грей, не сумев скрыть досаду. – Но вы говорили... – он вовремя остановился и взял себя в руки.
– Да, я думал, что понадобиться больше времени, но вы так хорошо позировали... – Николас тихонько вздохнул. – Работать с вами было необычайно легко, лорд Джон. Надеюсь, вам понравится то, что получилось.
С этими словами художник развернул подставку с картиной в его сторону.
Мужчина, изображённый на полотне, был одновременно и похож, и не похож на Грея. Возможно, из-за ракурса: лорд Джон чаще всего видел в зеркале свое прямое отражение во время утреннего туалета, когда Том Бёрд его причёсывал. Человек на портрете задумчиво смотрел куда-то вдаль своими ярко-голубыми глазами, а его золотистые волосы казались чересчур светлыми на фоне погруженного в тень высокого дубового шкафчика.
«Слишком красиво», подумал Грей, глядя на переливы синих бархатных складок и мерцание золотого шитья. Кажется, на этот раз мистер Сноу впал в другую крайность, превратив его в некое подобие античного бога или сказочного принца.
– Что скажете, лорд Джон? – тихонько спросил художник. – Вам нравится?
– Да, мистер Сноу, – откашлявшись, ответил Грей. – Но мне кажется, что вы мне несколько польстили.
– Ничего подобного, лорд Джон, – горячо запротестовал Николас. – Вы здесь такой, какой вы есть на самом деле – во всяком случае, я вижу вас именно таким. Если не верите – давайте спросим леди Минерву и ваших племянников, пусть они скажут, прав я, или нет.
– Хорошо, как вам будет угодно, – согласился Грей, приятно удивлённый его горячностью, и, позвонив в колокольчик, попросил Назонби пригласить в библиотеку герцогиню и юных лордов, чтобы те оценили готовый портрет. К их приходу Николас переставил мольберт так, чтобы на картину падал свет от окна, отодвинул подальше табуретку с красками, снял рабочую блузу и надел свой скромный камзол.
Минни с мальчиками были в восторге от портрета.
– Вы тут как живой, дядя Джон, – сказал Адам, внимательно разглядывая полотно.
– А почему вы не нарисовали его в мундире, мистер Сноу? – поинтересовался у художника Бенджамин. Николас немного смутился.
– Э-э, видите ли, ваше сиятельство, мне показалось, что лорду Джону больше идет синий цвет, – осторожно ответил он.
– Нет, он офицер британской армии, и вы должны были нарисовать его в мундире, – категорично заявил Бен.
– О, Бенджамин, пожалуйста, перестань, – прервала сына Минни. – Не принимайте его слова близко к сердцу, мистер Сноу, мой старший сын просто бредит армией. Портрет великолепен, вы замечательно передали не только внешний облик лорда Джона, но и его настроение.
– Да, и руки тоже очень похожи – виден каждый ноготь и рисунок на перстне, – прибавил Адам.
– Леди Минерва, милорды, я рад, что вам понравилась моя работа, – слегка поклонился присутствующим мистер Сноу. – Но мне просто повезло, я лишь скопировал то, что создала природа.
И он отвесил ещё один поклон в сторону Грея.
– Право, мистер Сноу, вы мне льстите, – пробормотал Грей, чувствуя приятное возбуждение. Он понял, что нравится парню, причем не как модель, а как человек.
Назонби по знаку Минни принёс бокалы и графин кларета, и они втроём выпили за удачное окончание портрета.
– Вы прекрасный художник, мистер Сноу, – похвалила юношу Минни. – Что скажете, если я попрошу вас нарисовать портреты моих сыновей и дочери?
– С огромным удовольствием, ваша светлость, – с вежливым поклоном ответил Николас. – Однако портрет лорда Джона ещё не окончен: нужно дописать фон, подождать, пока краски окончательно высохнут, затем покрыть полотно лаком, и только после этого его можно будет вставлять в раму.
– И сколько времени на это потребуется? – поинтересовался Грей.
Николас задумался.
– Дня через два, когда краски немного подсохнут, я перевезу картину в свою студию, чтобы доделать фон. В тёплом помещении краски высохнут примерно за неделю. Потом я покрою портрет лаком, который будет сохнуть ещё около трёх дней.
– Так вы хотите забрать портрет в свою мастерскую, и мы не увидим его целых две недели? – разочарованно спросила Минни. – А почему бы вам не окончить его здесь? Вы можете приходить в Аргус-Хаус в любое удобное для вас время, мистер Сноу, и рисовать столько, сколько нужно.
– Да, в самом деле, – поддержал невестку Грей. – Зачем возить картину с места на место, вдруг с ней по дороге что-нибудь случиться?
Глаза Николаса сердито блеснули, однако он сдержался, вздохнул и вежливо склонил голову.
– Как вам будет угодно, госпожа герцогиня. Пусть портрет остаётся здесь. Только не передвигайте его, пожалуйста. Если вы не возражаете, я приду завтра, чтобы закончить фон.
– О, конечно, мистер Сноу. Назонби проводит вас сюда, даже если нас не будет дома. А сейчас приглашаю вас на ланч.

Во время ланча они говорили о погоде, об искусстве и о политике. Грей спросил у Минни, когда Хэл с полком собирается вернуться в королевство.
– Знаешь, Джон, ты мог бы сам спросить у него об этом, – с улыбкой заметила Минни. – Ты так и не написал ему?
– Гарри каждую неделю шлет ему отчеты, – отводя глаза, ответил Грей. – С набором всё в порядке – и у меня тоже.
После ланча мистер Сноу вернулся в библиотеку, чтобы забрать свои вещи.
– Жаль, что я не могу оставить их здесь до завтра, – с неловкой улыбкой произнес он, убирая кисти и коробку с красками в сумку. – А портрет действительно получился очень удачным – я сам такого не ожидал.
– Сколько я вам должен за работу, мистер Сноу? – спросил Грей. Николас бросил на него быстрый взгляд и едва заметно пожал плечами.
– Той гинеи, что вы оставили за мой первый рисунок, хватило на всё: на новые кисти и краски, на холст с подрамником и даже на дорогу до Аргус-Хауса. Поэтому вы мне ничего не должны, лорд Джон.
Грей удивился.
– Вы говорите об использованных материалах – а как же ваша работа? Вы ведь затратили немало времени и сил, пока рисовали мой портрет.
Николас снова пожал плечами.
– Мне было приятно писать ваш портрет, лорд Джон. А за удовольствие, как у нас говорят, денег не берут, – заметил он с легкой усмешкой. – Но, если вы настаиваете на оплате, то вместо неё я хотел бы написать ещё один ваш портрет – и оставить его себе. Если вас это устроит, конечно.
– Да, думаю, меня это устроит, – после короткой паузы ответил Грей. Это было гораздо больше того, на что он рассчитывал. – Когда вы хотите начать новый портрет, мистер Сноу?
– Сначала я должен закончить эту и ещё кое-какую другую работу, лорд Джон. Как насчет следующей недели? Например, во вторник или в среду?
– Как скажете, мистер Сноу, – кивнул Грей.
– Отлично, значит, мы договорились, лорд Джон. – В голосе Николаса слышалось явное облегчение. Очевидно, он опасался отказа и был рад тому, что Грей согласился. В этот раз их желания полностью совпали, подумал Грей.
– Завтра или послезавтра я обязательно напишу вам, милорд. Передайте мою искреннюю благодарность госпоже герцогине. А теперь позвольте мне откланяться. – Николас взял с табуретки свою сумку.
– Вы куда-то спешите, мистер Сноу? – спросил слегка разочарованный Грей. – Я хотел проконсультироваться с вами по одному деликатному вопросу...
– Ах, да, по поводу болезни вашего знакомого. Нет, я никуда не спешу, просто мне показалось, что вы передумали.
– Нет, мистер Сноу, я не передумал. Пожалуйста, присядьте. Что вы знаете о – э-э – душевных болезнях?
На лице Николаса отразилась целая гамма чувств: от удивления до сомнения и даже тревоги.
– О, не так уж много, лорд Джон. Человеческое сознание – это невероятно сложная и до сих пор малоизученная ... точнее, практически не изученная современной медициной область.
— Вот как. Значит, лекарства от этой болезни не существует?

– Нет, пока нет, лорд Джон. Однако, насколько мне известно, есть множество… – мм – разновидностей этой болезни. Некоторые могут быть не слишком опасны для окружающих: например, человек боится высоты, замкнутого или открытого пространства, большого скопления людей, страдает клептоманией или графоманией, либо испытывает непреодолимую страсть к порядку.
– Что такое клептомания? – поинтересовался Грей. Николас удивленно взглянул на него. 
– Хм, насколько я помню, это от греческого «клепто» – воровать и «мания» – безумие, страсть. Люди, страдающие этой болезнью, не могут удержаться от воровства, причем они воруют вещи, которые им совершенно не нужны. Есть и другие мании: страсть к игре, к приобретению ненужных вещей, которые могут привести к полному разорению. Или ещё более опасные, например, пиромания. Это ...
– Позвольте, я сам догадаюсь: от греческого πῦρ – огонь, пламя? – прервал Николаса Грей. – Страсть к огню? 
– Совершенно верно. Такие люди испытывают болезненное удовольствие, наблюдая за горящим пламенем, и иногда это приводит к поджогам.
– Понимаю, – медленно произнёс Грей. Он не назвал бы клептоманию безобидной болезнью, ведь воровство считалось тяжким преступлением и могло привести больного в тюрьму или даже на эшафот. – А как вы назовёте человека, который испытывает гипертрофированную неприязнь или даже ненависть к тем, кто… – он помедлил, не решаясь сказать правду, – как ему кажется, угрожает его спокойствию и благополучию? 
Николас слегка вздрогнул.
– Э-э… ну, а в чем конкретно выражается эта ненависть? Полагаю, речь идёт о вашем приятеле? Почему вы решили, что он болен? Необычное поведение ещё не повод считать человека сумасшедшим.
Грей вздохнул. 
– Помните обстоятельства нашего знакомства, мистер Сноу? Вы тогда сказали, что это нападение напоминает заказное убийство. Так вот, оно было организовано неким человеком, которого я подозреваю в зверском убийстве троих людей. 
Удивление на лице Николаса сменилось тревогой и возмущением.
– И вы так спокойно об этом говорите? Надеюсь, этот подонок уже арестован?
Грей сдержал невольную улыбку. Негодование мистера Сноу говорило о том, что он искренне переживает за лорда Джона Грея.
– Нет, мой друг. У меня нет доказательств, которые можно предоставить судье. И даже если бы они были, я не стал бы этого делать. 
– Почему? – с неподдельным изумлением спросил Николас.
– Из-за родственников этого человека. Если в свете узнают о его преступлениях и болезни, это навсегда разрушит их жизнь. Многие считают, что безумие передаётся по наследству, и к ребёнку этого человека будут относится с незаслуженным подозрением.
Николас нахмурился, однако кивнул головой. 
– Я понимаю. Вы поступаете очень благородно, желая уберечь от позора семью убийцы. Но разве его жертвы не заслуживают правосудия? У них ведь тоже есть родные, которые хотят, чтобы преступник был наказан. Конечно, это не вернет им близких, однако восстановит справедливость. Вероятно, ваш знакомый может избежать наказания, если в момент совершения преступления он находился в невменяемом состоянии, однако антиобщественное и аморальное поведение ещё не являются признаком безумия. Откуда вы знаете, что он не отдавал отчёта в своих действиях? 
Грей немало удивился тому, насколько быстро мистер Сноу разобрался в ситуации. Его доводы и сомнения казались вполне обоснованными и убедительными. Лорд Джон вздохнул и коротко, не называя ничьих имён, изложил Николасу историю событий, начиная с того момента, как обнаружил возле тела капитана Ричардп Оддли серебряную пуговицу с гербом, по которой ему в конце концов удалось вычислить преступника. Однако он решил умолчать о надписях, вырезанных на груди жертв, и о том, какой именно клуб они посещали. 
– Значит, вы считаете, что ваш знакомый, пережив в детстве тяжёлую психическую травму, окончательно сошёл с ума после того, как узнал, что его отец оказался виновен в гибели того самого ребенка? – нахмурившись, спросил Николас. 
– Полагаю, так оно и было, мистер Сноу, – подтвердил Грей. – Хирург, который осматривал все тела, рассказал мне о теории одного французского доктора, утверждавшего, что некоторые сумасшедшие не отдают отчета в своих поступках, и между приступами безумия могут вести себя абсолютно нормально. 
– Да, он не ошибся, лорд Джон, – слегка помедлив, согласился Николас. – Но этот маньяк действует слишком разумно, если можно так выразиться. Да, надругательство над трупами говорит о его безумии, но при этом убийца очень своевременно и хладнокровно избавляется от опасного свидетеля – ювелира. Как он узнал, что пуговица находится у вас? Кто мог предупредить преступника о том, что вы его ищите? Вы говорили, что едва не поймали его в парке во время фейерверка. А что, если после погони он наблюдал за вами из толпы? Кажется, вы с друзьями были в форме? Мог ли этот человек понять, в каком полку вы служите? 
Грей подумал, что юноша прав, – граф Брэдфорд мог узнать его на следующий день, когда их представили друг другу на приёме у леди Джоффри. Видимо, уже тогда он решил избавиться от лорда Джона и занялся поисками наёмных убийц. Встреча в «Уайте» лишь подлила масла в огонь.
– Да, такое вполне возможно, мистер Сноу, – подтвердил Грей. Живой ум Николаса помог решить одну из мучивших его загадок. – Как вы думаете, может ли этот ... этот маньяк навредить своей семье? 
– Нет, думаю, вам не стоит этого опасаться, лорд Джон, – задумчиво произнес Николас. – Конечно, я вполне могу ошибаться, поскольку не видел всего, что видели вы, но, по-моему, наш убийца вовсе не безумен. Знаю, это звучит странно, – быстро сказал он, заметив, что Грей хочет ему возразить. – Но разве вы не допускаете, что все эти отрубленные головы и выставленные напоказ трупы, – всего лишь маскировка? Чтобы все решили, что это дело рук сумасшедшего, а не человека из высшего общества. Вы полагаете, третий джентльмен, чьё тело вы с друзьями нашли в парке, был убит только потому, что ненароком увидел или узнал преступника? А вдруг его выбрали случайно, чтобы скрыть связь между двумя первыми жертвами? Один мудрец сказал: хочешь спрятать лист – спрячь его на дереве. А если у тебя нет дерева – тогда посади его. 
– То есть вы считаете, мистер Сноу, что преступник действовал вполне сознательно? – спросил Грей, шокированный столь жестоким предположением. 
– Мне трудно судить о том, что я узнал всего лишь полчаса назад, лорд Джон, – пожал плечами Николас. – Я не специалист по душевным болезням. Нам всем хочется верить, что нормальный человек не способен на такие зверства. Однако, ваш знакомый должен быть изолирован от общества раз и навсегда, не важно, кто он – преступник или сумасшедший. Разумеется, это моё личное мнение, – быстро добавил Ник с неловкой улыбкой, – и я не хочу никому его навязывать. 
– О, не волнуйтесь, мистер Сноу, – успокоил юношу Грей. – Мне очень помогли ваши советы. Вы отлично разбираетесь в душевных болезнях – и в мотивах человеческих поступков.
Николас вежливо склонил голову, однако вид у него был по-прежнему озабоченный.
– Вы преувеличиваете мои способности, лорд Джон. По-моему, вам всё же стоит обратиться к властям или к надёжным друзьям. Пожалуйста, будьте поосторожнее с этим типом. И, если вам потребуется какая-либо помощь, милорд, вы всегда можете рассчитывать на меня, – смущённо прибавил молодой человек. 
– Благодарю вас, мистер Сноу, я буду очень осторожен, – пообещал Грей. «И непременно воспользуюсь твоим предложением», добавил он про себя, а вслух спросил:
– Кстати, что вы думаете о службе в армии?
Николас быстро взглянул на него.
– Я с большим уважением отношусь к тем, кто защищает свою страну, – решительно произнес он, непроизвольно расправляя плечи. 
Грей немного помедлил и решил отложить своё предложение до следующего раза. Ник и так был слишком взволнован историей, которую только что услышал.
– Я так и думал, – сказал лорд Джон, вставая. – Буду ждать вашего письма. До встречи, мистер Сноу.
Он протянул Николасу руку, которую тот решительно пожал.
– До свидания, лорд Джон. Был рад вам помочь. 
Юноша отвесил Грею вежливый поклон, взял сумку и быстро вышел из библиотеки. Глядя ему вслед, Грей внезапно осознал, что рассказал Николасу о своем расследовании в надежде привязать его к себе. Общие тайны и опасности сближали людей не хуже, чем дружба или любовь.

    

Лучше надеяться на смекалку лорда Джона))) которого после этой ждут новые загадки

Последний день зимы Грей провёл в окрестностях Риджент-парка, наблюдая, как солдаты трех отрядов капитана Мэллори стреляют по мишеням с разных расстояний и положений: стоя на месте, двигаясь в шеренге, а также из укрытий, имитирующих заросли кустов и отдельно стоящие деревья. В целом учения прошли удачно: погода стояла отличная, грязь подсохла, и Грей остался доволен результатами – новобранцы стреляли быстро и довольно метко, точно выполняя команды своих лейтенантов.
Вдыхая запах пороха и следя за перемещениями фигур в ярко-красных мундирах, Грей окончательно убедился в том, что подобные учения могут сделать хорошего бойца ещё лучше, а плохого – не столь безнадежным. Однако лишь реальное сражение определит, насколько эффективной была подготовка, ибо proelium – virtutis occasio^[1], подумал он, перефразировав знаменитое выражение Сенеки.

[1] Proelium virtutis occasio (лат.): битва – пробный камень доблести. В оригинале высказывание Сенеки «calamitas virtutis occasio» переводится как «бедствие – пробный камень доблести». (Лу́ций Анне́й Се́не́ка – лат. Lucius Annaeus Sĕnĕca minor, Се́не́ка Младший, или просто Се́не́ка (4 г. до н. э. - 65 г. н. э.) – римский философ-стоик, поэт и государственный деятель).

Когда все заряды были расстреляны, мишени поражены, а отряды построены, Грей вместе с Мэллори выслушал доклады лейтенантов, сообщил им, что удовлетворён результатами стрельб, и отдал приказ возвращаться в полк. Халиф, который в течение почти трех часов либо послушно гарцевал на месте, либо медленно двигался взад и вперед по кромке поля, весело заржал, оказавшись во главе колонны на прямой дороге. 
Грей отсалютовал капитану и лейтенантам, ослабил поводья и пустил коня легкой рысью. Окрестные поля, освещенные по-весеннему ярким солнцем, уже не казались ему такими унылыми. Через неделю или раньше там начнет прорастать трава, появятся первые цветы, почки на голых деревьях набухнут, и даже вечнозеленые изгороди станут ярче, выпустив новые побеги.
Он быстро доскакал до казарм, опередив свой отряд почти на полчаса. Отведя Халифа в конюшню, Грей отправился на полковую кухню, чтобы раздобыть какой-нибудь еды – он был голоден, поскольку время ланча давно миновало. Однако, узнав, что помощник повара десять минут назад отдал Тому Бёрду жареную баранью ногу, буханку пшеничного хлеба и полный котелок тушёного картофеля, Грей решил поесть у себя на квартире, а заодно и выслушать доклад камердинера. 
Вчера он попросил Тома проследить за Оук-Холлом, чтобы не пропустить момент возвращения графа Бэрдфорда из Саффолка. Грею очень хотелось поскорее избавить леди Элизабет и её ребёнка от общества убийцы. Том, как и следовало ожидать, привлёк к делу одного из своих племянников, уже имевших опыт слежки за Майлзом Холтоном. Можно было не сомневаться, что паренёк немедленно сообщит им о прибытии лорда Бэрдфорда – конечно, если это произойдёт днем, а не ночью.
При виде своего нанимателя Том радостно засуетился и быстро накрыл на стол. Пока Грей ел, камердинер сообщил ему последние новости. По словам помощника мясника, ухаживавшего за одной из кухонных служанок, графа ожидали во вторник или в среду, поскольку сегодня леди Элизабет получила письмо, которое супруг написал ей за день до своего отъезда из Хейлсуэрта.
Пообедав, Грей вернулся в штаб, чтобы отчитаться перед Гарри Кворри о предварительных результатах учений – в отсутствие Хэла и Симмингтона тот исполнял обязанности командира полка и формально был его начальником. Гарри внимательно выслушал Грея, задал несколько уточняющих вопросов, после чего хлопнул его по плечу и с усмешкой заявил:
– Полагаю, ты знаешь, что делаешь, дружище. Но учти, чтобы рапорт о том, куда ты потратил столько пороха, был у меня на столе не позднее, чем через неделю. Ты идешь ужинать – или опять будешь сидеть в штабе допоздна? 
Грей отрицательно покачал головой: ему хотелось закончить служебные дела и подумать о завтрашнем дне. Нужно было договориться с мистером Хантером о том, как и куда поместить «больного». Лорд Джон надеялся, что собранные им доказательства вынудят графа уступить, независимо от того, безумен он или нет. На всякий случай он решил записать всё, что ему удалось выяснить об убитых и их связях, включая рассказ мистера Гиббонса, который первым обнаружил тело капитана Оддли, информацию, полученную самим Греем от Хьюберта Боулза, и историю гибели малыша Стиви Джонстона. 
Он писал около часа, потом вызвал Келли и попросил его отправить два письма. Одно предназначалось мистеру Джону Хантеру, хирургу, а другое, представляющее из себя толстый двойной пакет, Грей адресовал своему поверенному. С мыслью о том, что он только что сжёг свой единственный корабль и уже не сможет отступить, лорд Джон наконец-то покинул здание штаба.

На следующий день, в начале двенадцатого Грей быстрым шагом подошел к узкой дверце в кирпичной ограде, которую он в последний раз видел при бледном свете луны почти полторы недели назад. Совещание с капитанами неожиданно затянулось, и лорд Джон волновался из-за своего опоздания – вдруг мистер Сноу решил, что он передумал, и в этот первый день марта отправился рисовать гуляющих в парках горожан, которых наверняка привлекла туда солнечная и безветренная весенняя погода. 
С колотящимся от волнения и быстрой ходьбы сердцем он трижды повернул против часовой стрелки тяжелое железное кольцо дверного молотка, а затем потянул его на себя. Кольцо, как и было сказано в письме Николаса, отделилось от своего основания, а привязанная к нему толстая проволока подняла щеколду с обратной стороны калитки. Он толкнул дощатую дверцу, выпустил кольцо, которое тут же встало на место, и поспешно шагнул внутрь. Полминуты спустя Грей уже был у обрамленной зелёным плющом входной двери, но, прежде чем он успел постучать, она распахнулась.
– Добрый день, лорд Джон, пожалуйста, входите, – с искренней теплотой приветствовал его Николас.
– Добрый день, мистер Сноу, – ответил Грей, сразу же успокоившись. – Простите за опоздание.
– Ничего страшного, я знаю, что вы очень занятой человек, – улыбнулся молодой человек, вешая на крючок плащ и шляпу Грея. – Проходите, прошу вас. Хотите чаю? 
Грею ответил утвердительно, поскольку рассчитывал провести в обществе Ника как можно больше времени.
На столе, покрытом простой, но ослепительно-белой льняной скатертью вновь появились знакомая голубая фаянсовая чашка, салфетки, глиняные тарелки, маленькая сахарница и плетёная хлебница с ломтиками лимонного кекса с изюмом. 
– Сколько времени займет сегодняшний сеанс – часа два, как и раньше? – спросил Грей, глотая горячую душистую жидкость.
– Думаю да, лорд Джон, но сначала позвольте мне объяснить, как именно я хочу изобразить вас, – с неожиданным смущением произнес Николас. 
«Интригующее начало», – подумал про себя Грей, а вслух сказал:
– Я вас внимательно слушаю, мистер Сноу.
– Помните, я говорил, что у вас классические черты лица, лорд Джон? – бросив короткий взгляд на Грея, осторожно начал Ник. – Так вот, мне хотелось бы написать ваш портрет в образе античного воина: Ахилла или, скажем Александра Македонского. В одежде той эпохи и с распущенными волосами, – быстро прибавил он, словно испугавшись, что ему не дадут договорить. 
Пару мгновений Грей не мог найти подходящих слов для ответа.
– Э-э, если вы действительно считаете, что я подхожу на эту роль, мистер Сноу, то я готов вам позировать, как мы и договаривались. Однако сейчас у меня нет для этого подходящего костюма … – лорд Джон дотронулся до борта своего темно-синего шёлкового камзола, в который он успел переодеться после совещания с капитанами. 
– Не беспокойтесь, я уже об этом подумал – я имею в виду греческий хитон, – с явным облегчением произнес Николас. – Вы можете примерить тот, что есть у меня, лорд Джон, или, если он вам не понравится, заказать такой же у своего портного. Это очень простое одеяние, его можно изготовить всего за пару часов, – торопливо пояснил он. – Греки носили легкую драпированную одежду из тонкой шерсти или полотна, которая обеспечивала им полную свободу движений.
– Да, вы правы, – медленно произнес Грей, вспоминая рисунки на античных вазах, которые коллекционировал один из его приятелей. – Их одежда действительно была очень ... простой. Однако греческие воины носили достаточно сложные доспехи, не так ли, мистер Сноу?
– Совершенно верно лорд Джон, – кивнул Николас. – Но мне хочется нарисовать не героя во время битвы – таких картин уже очень много, – а воина, который готовится к очередному сражению или отдыхает после него, вспоминая своих павших товарищей. Ни доспехов, ни оружия, ни лавровых венков. Просто человек, которому не чужды сомнения, поскольку он осознаёт, что от его действий зависят жизни сотен или даже тысяч людей.
«Откуда у шестнадцатилетнего мальчика такие мысли?» – мелькнуло у Грея в голове. Разве он был на войне и знал о чувствах, которые так или иначе испытывает каждый командир, посылающий в бой своих солдат? Грей пристально взглянул на собеседника – не мог ли юноша по каким-то причинам приуменьшить свой возраст, однако чистая и гладкая кожа на щеках и небольшом, но решительно очерченном подбородке Николаса говорила о том, что он ещё ни разу не брился. Вероятно, дед молодого человека некоторое время служил хирургом в саксонской или русской армии, и мистер Сноу помогал ему лечить раненых. 
«Значит, он знаком с армейской жизнью и сможет легко к ней приспособится. Если захочет, конечно», – тут же одернул себя лорд Джон. Он дал себе слово, что не будет мечтать и строить планы по поводу Ника, пока между ними не установятся прочные дружеские отношения.
– Что ж, мне нравится эта идея, и я не против примерить ваш хитон, – с улыбкой сказал Грей, ставя пустую чашку на блюдце. 
Николас тут же поднялся из-за стола, одёргивая свой жилет. 
– Тогда пойдемте наверх, лорд Джон, у меня там небольшая студия, – он махнул рукой в сторону двери на лестницу.
Студия, которая одновременно служила художнику спальней, была залита яркими солнечными лучами, падавшими сквозь широкое окно в передней стене и маленькое окошко в потолке. В камине весело потрескивали дрова, и Грей почувствовал, что лоб у него покрывается испариной – от жары, а может, от вида застеленной пестрым покрывалом кровати, загороженной небольшой трехстворчатой ширмой. 
В центре комнаты, под самым окном в потолке, находился квадратный деревянный подиум около фута высотой, покрытый большим куском ткани серо-коричневого цвета. На возвышении стояло старинное деревянное кресло с невысокой спинкой. За постаментом с длинной перекладины, закреплённой на двух высоких стойках, свисал большой кусок бледно-голубой ткани. С другой стороны подиума, почти у самой стены, рядом с двумя высокими табуретами стоял мольберт с натянутым на подрамник белым холстом – заготовкой будущей картины. 
Николас проводил Грея за голубой занавес, на фоне которого он должен был позировать – там оказался небольшой шкаф и стул с мягкой гобеленовой обивкой. На спинке стула висел ремень из чередующихся между собой прямоугольных металлических и кожаных пластин, а на дверце шкафа – нечто вроде короткого, чуть больше ярда^[2] в длину белого балахона с красным геометрическим орнаментом по краю подола. 
[2] 1 фут = 30, 48 см, 1 ярд – 91,4 см.
— Вот, здесь вы можете переодеться, лорд Джон, – сказал юноша, снимая с вешалки хитон, который представлял из себя два сшитых по бокам прямоугольных куска ткани, около пяти футов шириной. Сверху, в области плеч, они соединялись между собой только при помощи двух бронзовых застежек-фибул. 
– А это ваша обувь.
Мистер Сноу указал на стоящие у шкафа сандалии. К плоской подошве крепилось несколько нешироких кожаных полосок и высокий задник с полудюжиной тонких ремешков.
– Надеюсь, размер вам подойдет, хотя они не для ходьбы, а только для позирования. 
– Вы приобрели все это специально для меня, мистер Сноу? – Грей ещё раз взглянул на хитон с сандалиями и дотронулся до ремня с массивной и явно старинной бронзовой пряжкой. – Но ведь я мог отказался позировать в этом – э-э – образе, и вы бы напрасно потратили свои средства.
– Но вы же не отказались, лорд Джон, – ответил Николас с улыбкой, от которой у Грея дрогнуло сердце. – К тому же затраты были минимальными: в своё время я кое-чем помог сапожнику, который сделал эту обувь и ремень. А пряжку и фибулы я просто одолжил. Так что спокойно переодевайтесь, милорд, и не волнуйтесь о моих расходах.
 И юноша, повесив хитон на спинку стула, с легким поклоном скрылся за импровизированным занавесом.
Грей быстро разделся до пояса – он прекрасно делал это самостоятельно в отсутствии Тома Бёрда. Но такое случалось крайне редко, поскольку камердинер обижался на своего нанимателя, если тот пытался обойтись без его помощи.
Разобравшись с хитоном – оказывается, руки нужно было продевать в крайние от фибул отверстия, а голову – между ними, Грей после некоторых колебаний снял чулки и надел сандалии на голые ноги. Бриджи он решил оставить, чтобы не смущать мистера Сноу, хотя знал, что греки и римляне штанов не носили. Немного уменьшив длину ремня, Грей застегнул пряжку и постарался расправить складки широкого античного одеяния, которое заканчивалось на пару дюймов выше его колен.
Хитон оказался короче шотландских килтов, которые он видел много лет назад. Грей резко тряхнул головой, чтобы прогнать неожиданное и неприятное воспоминание о сваленных в кучу окровавленных телах с непристойно задранными клетчатыми юбками, открывавшими ляжки и прочие мужские атрибуты мертвых шотландцев, приготовленных к сожжению на изрытой земле Каллодена. 
Здесь не было зеркала, поэтому он, развязав тонкую шёлковую ленту, небрежно расправил пальцами концы своих волос, которые с утра Том так старательно укладывал в модном стиле «кадогэн». Букли на его висках потеряли свою форму еще час назад, когда он покидал расположение полка. Конечно, Том расстроится: длинные и непослушные волосы нанимателя доставляли ему много хлопот, но сейчас мнение камердинера совершенно не заботило Грея. Он вздохнул, поправил пояс и вышел из-за голубого занавеса навстречу внимательному взгляду завораживающе-зелёных глаз.
– О, – с явным восхищением произнёс мистер Сноу, быстро осмотрев Грея с ног до головы. – Вы великолепно выглядите, лорд Джон. Только нужно немного поправить складки на хитоне. Пожалуйста, снимите пояс.
Оказалось, что на талии хитона с изнанки имелись петли, в которые был продернут узкий шнурок. Нужно было потянуть за концы шнурка на левом боку, чтобы на талии образовалось множество одинаковых аккуратных складок. После этого Ник завязал и обмотал длинные концы шнурка вокруг талии Грея, а затем одел поверх них широкий пояс. 
– Так гораздо лучше, – произнёс художник, отступая назад и осматривая дело своих рук. – Было бы ещё лучше, если … – тут он замолчал и, прикусив губу, тряхнул головой.
– Говорите прямо, что я должен сделать, мистер Сноу, – сказал Грей, догадываясь, о чем пойдёт речь. Манера Николаса говорить намёками, обрывая фразу на середине, чтобы собеседник сам затронул нужную ему тему, была довольно наивной, но действенной – по крайней мере в отношении самого лорда Джона.
– Вас очень шокирует моя просьба позировать без … бриджей, лорд Джон? – произнес мистер Сноу, опустив глаза. – Во времена античности штаны носили только вар… – то есть, народы, населяющие север Европы: готы, гунны, галлы, кельты и славяне.
– Я слышал об этом, – сдержанно ответил Грей и объяснил Нику, что вовсе не против позировать с голыми ногами, после чего отправился за занавес снимать бриджи. Он стащил их вместе с подштанниками, не расстёгивая сандалий, порадовавшись ширине хитона, многочисленные складки которого отлично скрывали его напряжённую плоть. 

Спустя два часа он покинул квартиру Николаса – не очень утомленный и не слишком довольный. В студии было достаточно тепло, чтобы Грей чувствовал себя комфортно в легком льняном одеянии, а сидеть неподвижно он научился, когда мистер Сноу рисовал его первый портрет. Однако его нынешняя поза сильно отличалась от предыдущей: художник попросил лорда Джона положить ногу на ногу так, что его правая лодыжка оказалась на левом колене. Принимая такую несколько развязную и даже вызывающую позу, Грей приложил максимум усилий, чтобы ненароком не обнажить свои интимные места. К счастью, длины и ширины хитона хватило, чтобы прикрыть ему бедра и верхнюю часть ляжек. К тому же в этот момент мистер Сноу переставлял свой мольберт и, судя по всему, ничего не заметил. 
Затем Николас, как обычно, подошёл к Грею, чтобы поправить его одеяние, однако не стал трогать подол хитона, а вместо этого со словами: 
– Кажется, так будет лучше, – расстегнул фибулу на правом плече Грея. Белая ткань упала вниз, обнажив до пояса правую сторону его торса. Юноша принялся укладывать складки, идущие от левого плеча к правому боку Грея так, чтобы они красиво драпировались, и не закрывали широкий ремень. Неожиданно лорд Джон понял, что Николас старался не прикасаться к его обнажённому телу. 
«Неужели он тоже испытывает ко мне влечение и боится это показать?» – внезапно осенило Грея, однако он тут же прогнал эту шальную мысль. «Нет, ещё рано, нужно сначала выяснить, захочет ли парень присоединиться к полку», – решил он, откидываясь на спинку кресла и стискивая подлокотники. Но на этом его испытания не завершились. Мистер Сноу, закончив драпировать хитон, пристально оглядел результат, а затем вытянул руки и со словами: «Позвольте, сэр», дотронулся до волос Грея и поправил их так, что часть прядей упала ему на грудь и плечи. По спине лорда Джона побежали мурашки, а в паху закололо, но к счастью, Николас отступил назад, улыбнулся и произнес:
– Ну вот, теперь всё идеально. Можете немного повернуть голову вправо, лорд Джон? Да, именно так, спасибо. 
После этого он направился к своему мольберту, сел на высокий табурет и принялся рисовать. 
Быстро шагая по переулку в сторону рыночной площади, Грей вспоминал то, что происходило дальше. Он опять сидел вполоборота к окну, но видел лишь верхушки кустов и часть ограды: приспущенная холщовая штора рассеивала бьющие снаружи солнечные лучи, делая освещение не таким ярким. Однако теперь Грей мог наблюдать, как Николас рисует, ловить его сосредоточенные взгляды и следить за тем, как меняется выражение лица молодого человека, который периодически то хмурил, то поднимал брови, либо, склоняя голову набок, вытягивал или поджимал губы, оценивая результат своей работы.
– Вы воевали только в Европе, лорд Джон? – неожиданно спросил мистер Сноу. Грею понадобилась пара секунд, чтобы переключиться с одного предмета на другой, и дать юноше подробный ответ.
– О, так вы прожили на Ямайке целый год? – в голосе Николаса прозвучал неподдельный интерес. – Говорят, Карибы – это просто рай земной: мягкий климат и дожди не такие сильные, – уточнил он, мечтательно улыбнувшись.
«Хотите поехать туда со мной?» – чуть было не спросил Грей, но вместо этого пожал плечами и рассказал мистеру Сноу о ядовитых пауках, плотоядных тараканах, кровожадных москитах и назойливых мухах. Однако молодой человек не только не испугался, но даже не удивился, а лишь неопределенно покачал головой, заметив, что в каждом бочонке мёда есть своя ложка дёгтя. Грей опешил, однако быстро сообразил, что это какая-то иностранная поговорка, и рассказал мистеру Сноу о «желтом Джеке», маронских колдунах и зомби. 
– Да, желтая лихорадка – это действительно опасная болезнь, которую переносят комары, – согласился Ник с доводами лорда Джона. – А насчет зомби вы правы – мертвецы не оживают. Человека можно одурманить, загипнотизировать и подчинить своей воле, но колдовством тут и не пахнет. Хитрые жрецы, зная о целебных и ядовитых свойствах трав и тканей некоторых животных, ловко манипулируют сознанием своих легковерных сородичей. 
Здравомыслие мистера Сноу, который отрицал существование оживших мертвецов, колдунов и призраков, порадовало и одновременно разочаровало Грея: в таком возрасте большинство людей обычно верило в чудеса. 
– Жаль только, что Британия отдала Кубу, – продолжил мистер Сноу. – Нужно было оставить её себе, как Ямайку. 
Грей сказал несколько довольно резких слов в адрес политиков, которые, наплевав на потери армии при завоевании этого стратегически важного острова, вернули его испанцам ради обширной, но малоосвоенной Флориды, чтобы увеличить территорию колоний на континенте. Николас кивнул головой и невесело усмехнулся. 
– Благими намерениями выстлана дорога в ад ^[3], – пробормотал он, переиначив когда-то прочитанную Греем фразу.

[3] Hell is full of good meaning and wishing – «Ад заполнен добрыми пожеланиями и намерениями» – цитата из книги «Jacula prudentium» Джорджа Герберта, английского богослова XVII столетия.

Лорд Джон уже был готов спросить мистера Сноу о том, не хочет ли он поступить на армейскую службу, когда тот предложил сделать перерыв. Грей не возражал, поскольку почти не чувствовал свою правую ногу, но, прежде чем он попытался опустить её на пол, Ник, подошел к подиуму и обвел белым мелком контур его левой сандалии.
— Вот теперь вы можете встать, лорд Джон, а я пока схожу за чаем. Или вам нужно что-то другое? Не стесняйтесь, говорите прямо, – и юноша бросил на него выразительный взгляд. 
Грей сказал, что с удовольствием выпьет чаю, и ничего другого ему не нужно. Дождавшись, когда мистер Сноу вышел из комнаты, он с трудом опустил на пол свою правую ступню и некоторое время массировал щиколотку, пока нога вновь не обрела чувствительность. Только после этого он смог встать и, прихрамывая, подойти к мольберту. 
Грей знал, что Ник не любит показывать кому бы то ни было неоконченную работу, но ему очень хотелось взглянуть на себя со стороны: слишком уж необычными были его поза и костюм. Кроме того, он немного беспокоился за свой внешний вид, поскольку полагал, что Николас видел куда меньше голых мужских ног, чем сам Грей. Однако, увидев рисунок, лорд Джон решил, что его ноги выглядят довольно прилично – во всяком случае, не хуже тех, что могли быть у Ахиллеса или Александра Великого.
Конечно, он предпочел бы хитон подлиннее – но, с другой стороны, на большинстве мужских фигур, изображённых на красных или черных античных вазах, не было даже набедренных повязок.
Услышав шаги на лестнице, Грей быстро отошёл от мольберта. Ник внес и поставил на сундук у подоконника поднос с чашками, заварочным чайником и блюдцем с ломтиками сыра и двумя булочками. Извинившись за недостаток мебели, юноша скрылся за ширмой и вернулся оттуда с халатом из тонкой неотбелённой шерсти на подкладке из бледно-голубого льна. 
– Накиньте это, лорд Джон, а то дрова в камине почти догорели, – смущенно сказал он, протягивая Грею своё скромное, но тёплое одеяние. – Или принести вам ваш камзол?
Грей не стал отказываться и с благодарностью накинул халат Николаса себе на плечи. 
Во время их скромной трапезы мистер Сноу поинтересовался, не задержал ли лорд Джон «своего подозреваемого». 
– Пока нет, – ответил Грей, а затем прибавил: – Его сейчас нет в Лондоне, – решив, что слишком короткий ответ может обидеть собеседника. Николас понимающе кивнул, и они больше не касались этой темы.
После чая Грей вернулся на подиум и позировал ещё около часа, а затем переоделся в свой костюм, и, кое-как перетянув волосы лентой, попрощался с художником и покинул его квартиру. 
 Сейчас лорд Джон сожалел о том, что так и не решился спросить у Николаса, не хочет ли он присоединиться к их полку. Осмотрев его жилище, Грей понял, что молодой человек не наберет и четверти суммы, необходимой для приобретения патента лейтенанта или хотя бы прапорщика. А может быть, он просто побоялся услышать категоричный отказ. Судя по всему, юноше нравилось рисовать, а портрет Грея в синем костюме мог принести ему известность и новые заказы – благодаря Минни, которая сумела по достоинству оценить его талант. 
Неужели мистер Сноу захочет сменить скромную, но вполне комфортную и безопасную столичную жизнь на лишения и тяготы армейской службы, а любимое занятие – на возню с ранеными и больными солдатами, или доставку донесений и выполнение сотен мелких и не всегда приятных поручений старших офицеров? 
Грей резко выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и пнул носком ботинка комок грязи, случайно оказавшийся у него на пути. Встречный прохожий – какой-то торговец или подрядчик, спешащий по своим делам, – невольно замедлил шаг, а потом и вовсе свернул вбок, стараясь обойти стороной рассерженного джентльмена со шпагой. 
Поняв, что его раздражение пугает окружающих, лорд Джон сделал несколько глубоких вздохов и постарался успокоиться. Оказавшись на Дин-стрит, он остановил кэб и велел отвести себя на Кавендиш-сквер. Глядя в окно на залитые ярким весенним солнцем улицы, он подумал, что успеет поговорить с Николасом в следующий раз – до окончания картины оставалось ещё достаточно времени. 

Если у автора есть дети или приходилось длительно общаться с 14-16-летними, такими как Ник, то понятно, что психология и отношение к жизни у них совсем другие, чем у взрослого человека. А здесь Ник и Джон общаются на равных, словно они одного возраста, Ник словно маленький старичок, до того он осторожный, рассудительный (продумАнский, как говорится))) и на всё имеет своё мнение. С другой стороны, хорошо прописано, что Джон относится к Нику как к подростку, а то было бы похоже на совращение малолетки. Поведение Ника вполне невинно для его возраста. Нику, я думаю, нравится его общение с Джоном, он очень молод и одинок в этом мире, ему нужен опыт, совет и поддержка зрелого человека из этого мира, но это общение со стороны Ника, думаю, не носит никакого сексуального направления.
Надеюсь, что Джона здесь ждёт такой же Облом Петрович, как и в отношениях с Джейми. Где же Джону искать своё счастье, - даже и не знаю)))