Глава двадцать седьмая.
«Le vent se lève … il faut tenter de vivre!»
(«Крепчает ветер … Мы должны постараться жить!»)
Молодой человек лежал, вытянувшись в струнку и закрыв глаза. Если бы он мог, то обязательно отвернулся бы к стене, но поскольку его раскладушка стояла в центральном ряду палаты госпиталя Пемброк, он выбрал единственный доступный ему способ показать своё отношение к миру. Медсестра Шарлотта подошла к нему и о чём-то спросила, реакции не последовало, и она, взяв поднос с тарелкой остывшего супа, удалилась. Я несколько дней наблюдала за юношей и не могла понять причину такого поведения. Он был ранен в грудную область, и сестры шушукались о неудавшемся самостреле в сердце. Поверить в эту информацию было сложно, проигнорировать – невозможно. По соседству, через проход между рядами коек, выздоравливал «комиссованный по состоянию здоровья» старшина мотострелкового взвода. Самостоятельно стоять и передвигаться он не мог, так как наступил на мину союзников и лишился обеих ног. Его лицо и руки были обожжены, однако, к моему удивлению, раны быстро заживали. Тело ещё требовало внимания и больничного ухода, предстояли операции по извлечению застрявших в мягких тканях мелких осколков, но он был учтив к докторам, уважителен к медсестрам, кряхтел, получая очередную порцию антибиотика, терпеливо сносил боль от сдираемых при перевязке бинтов, хулиганил как большинство раненых, в общем, производил впечатление вполне здорового мужчины. Заметив озабоченность, отразившуюся на моем говорящем личике, он поманил меня рукой и пригласил сесть на кровать.
- Смело садись, Клер, места для твоей… ммм-ф-м, - осекся он на полуслове, предоставив бодрствующим товарищам повод для веселья, - хватит. С моим нынешним ростом я могу спать в ящике из-под снарядов, - пошутил он. – Я и раньше не отличался статностью, поэтому и жалеть не о чем…
Я покраснела и задержала взгляд на участке одеяла, где угадывались обрубки ног.
- Что тебя беспокоит, девочка? – спросил он по-отечески. – Мои «стройные» ноги или судьба того паренька?
- Да, его… За Вас я спокойна. А вот что с ним происходит? Доктор говорит, что он практически здоров. Пуля прошла навылет, не задев жизненно-важные сосуды. Но он всё равно угасает…
- Знаешь, милая, человек сам решает, сколько ему жить. Жизнь или смерть – это личное решение. И ранения тут ни причём. Посмотри на меня и посчитай, сколько раз мне можно было умереть, но я связан договором со своими товарищами и ещё кое с кем, - закатил он глаза к небу. - И пока не закончится война, я не имею право прервать эту цепь. Называй как хочешь, вера или самовнушение, но солдат выживает благодаря рефлексам и ослиной выносливости. Ты можешь строить тысячи схем, как поступить в той или иной ситуации, но когда начинается бой, всё вылетает из головы, и в тебе просыпается зверь, – сержант потер ладонью ампутированное бедро, поморщился и продолжил: - Но с этим малым случилось кое-что похуже, и это «похуже» подорвало его морально. Земля слухами полнится… Так вот, - солдат придвинулся ко мне и, обдав несвежим дыханием, продолжил. - Слышал я, что он присутствовал на «развлечении» офицеров под названием «гонять свинью». Не слыхала про такое? Нет? Расскажу… Выбирают «свинью» в лице вражеского солдата и начинают обстреливать его из засады, да так, чтобы не убить и даже не ранить, и чтобы пули ложились в аккурат рядом. Заставляют бедолагу бегать до изнеможения не один час, и когда он падает без сил… - мужчина сложил пальцы в форме пистолета и поднес к голове. - Короче, наш парнишка был не готов к спектаклю и посчитал, что такое поведение не достойно тех джентльменов. Вызвал всех на дуэль, чудак, так над ним только посмеялись. Дезертировать не мог, а служить рядом с этими нелюдями не хотел, поэтому, сказывают, и стрелялся. Только у Бога на его жизнь видать совсем другие планы.
Шаги за спиной заставили меня обернуться. Старшая медсестра, разносившая лекарство, остановилась возле паренька. Прикоснувшись к плечу, она потормошила его. Юноша скинул её руку и задел поднос. Фейерверк таблеток и стеклянных стаканчиков взмыл к сводам зала и застучал дождиком по мраморному полу.
- Эй-ей, парень, сбавь обороты! - закричал на него безногий.
- Да пошел ты, урод! – раздались в ответ обидные слова.
Произошедшее после этого инцидента действие меня ошеломило. Сержант сполз на пол и на руках, словно орангутан, зашагал к обидчику, ловко забрался на раскладушку и оседлал молодого, усевшись тому на грудь.
- А теперь, глядя мне в глаза, можешь повторить то, что сказал минуту назад? - спокойно произнес «всадник».
Парень не ожидал такого поворота и захлопал ресницами. Через секунду-другую его лицо исказила гримаса боли, а может стыда, и он зарыдал громко, совсем по-детски. Палата притихла, кто-то вышел покурить на веранду, несколько раненых подошли ближе и старались кто как мог поддержать парнишку.
Безногий сполз с него, но уходить не спешил, остался сидеть на краю.
-Ну, сынок… чего ты… извини… не хотел я… сынок… вот же ж, - смущенно повторял он.
Я подошла ближе и протянула кружку с водой. Юноша принял её из моих рук и залпом выпил.
- Я не смог. Почему я не смог помешать им? – спросил юноша.
- А ты пытался? – спросил сержант.
- Нет… Я думал, это игра, забава. После узнал, что это «традиция» такая и они всегда это делали, и в Индии, и в Индокитае… Но это же бесчеловечно… - произнес он с горечью в голосе, заглядывая в глаза старшины.
- Война, она така-а-а-я… - протянул сержант, почесывая затылок. - До того момента, как ты попадаешь в её жернова, жизненный опыт рисует героические картинки, не имеющие ничего общего с реальностью. В первом же бою твои представления рассыпаются в пепел… - брови солдата сомкнулись на переносице. - Эй! Так вот за что ты себя приговорил? Из-за этих подонков? Не надо, сынок. Ты получил урок, опыт, прививку – называй как хочешь… Впереди целая жизнь, и я уверен, что ты проживешь её достойно. И не важно, что о тебе будут думать или говорить другие, главное в том, какой в тебе после каждого прожитого дня будет оставаться «осадок». Вот достоинство – нерастворимый осадок. Понимаешь, о чем я говорю? И воля тоже…
Именно в эту минуту я вспомнила день, когда после солнечного затмения меня будил незнакомый голос, а я, притворяясь спящей, оттягивала момент узнавания плохих новостей. Так бывает. Не зная наверняка о том, что произошло, я представляла жуткие образы, страдала, изводила себя домыслами и предположениями. Но ведь что-то должно было заставить меня открыть глаза и жить дальше?
- Клер, просыпайся… - ворковал тихий женский голос.
Мою руку накрыла прохладная ладонь, и женщина обратилась к кому-то на чудном языке. Единственное слово, которое я поняла, было имя «Веруша». Сбегающие вниз по лестнице шаги и узнанный высокий голосок, требующий к себе внимания окружающих, вызвали поток ассоциаций: Веруша, Вера, Вики… Этого было достаточно, чтобы распахнуть глаза.
У моей кровати сидела дама преклонного возраста, но угадать, сколько ей лет - пятьдесят или семьдесят, было сложно: седые волосы туго собраны на затылке, подернутые мелкими морщинками губы, внимательные чистые глаза, сообщившие, что она знает обо мне больше, чем я сама.
- Не волнуйся, Вики жива, все живы… Вики моя внучка, можешь называть меня просто бабушка Мара. Ты помнишь, что случилось?
- Да, но только до того момента, как меня выбросило из круга.
- Как тебе удалось в него войти? – задумчиво спросила она, но вопрос звучал скорее риторически.
Я пожала плечами и почувствовала боль в ключицах.
- Через пару дней пройдет, - произнесла она, видимо заметив гримасу боли на моем лице.
Шаги на лестнице и возбужденные голоса известили, что к нам приближается толпа родственников. Первым вошел дядя и, «обшарив» меня обеспокоенным взглядом, опустился перед кроватью на колени. Мара уступила свое место бабуле, её заплаканные опухшие от слез веки говорили о многом. Бернар, пропустив вперед Вики, остался стоять в дверном проеме. Вики обняла свою бабушку, поцеловала её в щёку и улыбнулась мне.
- Дядя, что произошло? Может, мне всё приснилось? – спросила я, и мне захотелось разрыдаться.
- Сожалею, светлячок. Я сам многого не понимаю. Возможно, Бернар объяснит нам смысл произошедших событий, - произнес он и посмотрел на месье Монфора.
- Может спустимся в столовую? Всем пора подкрепиться, особенно нашей девочке.
Будто в подтверждение его слов у меня заурчало в желудке, и я поняла, что страшно голодна.
Ужин выглядел аппетитно, а на вкус был божественным. Оказалось, что те несколько дней, которые я провела в междумирье, мои близкие почти не ели, не спали, а только молились кто как умел. Междумирье. Так Мара назвала состояние моего тела, в котором я пребывала, пытаясь восполнить энергию, растраченную в тот день.
- Ну что, друг Бернар, готов ли ты открыть нам чужие тайны? – обратился дядя к Бернару, откинувшись на спинку стула.
- Для меня ещё многое закрыто, о многом не позволено рассказывать, но кое о чем поведаю. Хотя и открывать-то нечего, всё на виду… Один из законов Вселенной гласит, что ничего не может произойти без свободной воли и выбора. Шаг за шагом мы добровольно отдаем наш мир в руки «чудовищ», а они, не теряя времени, прибирают к рукам и наши души. На земле много мест, которые все религиозные культы используют в разных целях. Одна из них энергообмен. Есть солнечные религии, есть лунные. Хотя термин лунные указывает скорее на то, что они тёмные, чем на то, что имеют связь с Луной. Последние привнесены на Землю извне, посвящены разным богам, но, по сути своей, за маской многоликого существа прячется планетарный дух Сатурна. Энергообмен с этой планетой заключается в простом механизме: Сатурн получает «гаввах» - эмоции страданий, а именно, страх, печаль, безысходность… В солнечных культах люди славят богов и предков, и те в ответ даруют людям магическую силу природы, в лунных – просят у Божества милости и приносят клятву… на крови. Взамен оно дает своим последователям энергию власти, могущества, долголетия, преобразует хаос, но незаметно ослепляет человеческий разум, порабощает, разрушает личность.
- Жертвоприношение птиц или животных часто встречается среди простого люда, а вот человеческие жертвы? Египет, Америка? – задал вопрос дядя.
– Неважно где, это, мой друг, развлечение аристократии. Войны, в которые нас втягивают, это лишь одна сторона «воронки» в небо. Почему «люди, которые не знают друг друга, убивают ради славы и выгоды людей, которые знают друг друга и друг друга не убивают»? Это спросил не я, Поль Валери задал этот вопрос очень давно, но похожие мысли рождаются в голове каждого здравомыслящего человека. На протяжении сотен лет тёмные властители оберегают своё родословное древо от случайных потомков, пристально следят за «чистотой» своей «особенной крови», которая, по их мнению, дает право совершать эти страшные вещи. Кстати, своих они «не сдают», но если есть возможность создать вокруг жизни человека ореол мученика, чтобы и после смерти качать из нас энергию сострадания, смело делают это. Отличный пример - Жанна Орлеанская, известная больше как Жанна Д'Арк.
- Орлеанская Дева… - сказала Вики.
- Внебрачная дочь Изабеллы Баварской и герцога Орлеанского в результате созданных придворными историками легенд превратилась в освободительницу Франции. Вот только на костре сожгли неизвестную женщину, а сама Жанна осталась жива, имела мужа и детей.
- Как это мешает нам?
- Мы верим всему и вся. Не подвергая сомнению…
- Сложно сопротивляться лености ума, - подтвердила Анжелика.
- Солнечные культы сопротивляются как могут, но не каждому из них позволено убивать.
- Почему? – спросила Вики.
- Насилие меняет суть человека, - ответил дядя Лэмб. - Почему наши предки не убили титанов, а заточили их в Тартар? Когда-нибудь, надеюсь, мы и это поймем… Но почему Вики? – спросил он.
- Дети - великое чудо. Они невинны, но не способны управлять эмоциями, их реакции мгновенны, поэтому именно они главные поставщики энергии. Есть ещё важная причина. Моя внучка происходит из древнего жреческого рода. Нынешнее сороковое воплощение в материальном мире позволит ей встать в один ряд с теми, кто служит человечеству, черпая знания в тонких мирах, - вступила в беседу бабушка Мара.
- Тонкие миры? Хроники судеб, о которых написано в древних книгах? Я правильно понял? Если так, её опыт опасен для тёмных, – уточнил дядя.
- Ещё как! Тёмные заинтересованы в том, чтобы народ оставался неразумным, поэтому все знания вычищаются, так же, как и их носители. Кстати, Клер для них тоже стала опасна, но по другой причине. Девочка смогла разрушить планы ордена благодаря маленькому кусочку металла. Энергия подвески и энергия запредельного мира, в который там, на поляне, была открыта дверь, одной природы. Подобное притягивается подобным. Благодаря свойствам подвески Клер смогла преодолеть защитный купол, установленный Дианой. Чуть больше тридцати секунд длилось затмение, и этого времени вполне бы хватило на то, чтобы произнести нужные заклинания и принести жертву, но Клер им помешала, нарушила порядок, ритм и тем самым отсрочила реализацию планов на несколько лет. До следующего События.
Бернар налил в чашку чай и сделал несколько глотков.
- Мы были совсем рядом и ничего не могли сделать. Любая попытка проникновения заканчивалась обмороком или рвотой. Я чувствовал полное бессилие, но когда Клер с криком ворвалась в круг, я понял, что у нас есть шанс. Купол исчез, испарился. Точный выстрел обезоружил жреца и заставил всех участников сбежать. Но они никогда не откажутся от своей цели. Они спрячутся, как крысы забьются по углам и будут ждать подходящего случая, чтобы взять реванш.
- А бедный олень? Зачем ему отрезали голову? – спросила я.
- Олень - светлый символ, ассоциирующийся с Солнцем, чистотой, благородством и конечно духовностью. Его смерть стала ключом к вратам ада, приманкой. Вы никогда не задавались вопросом, почему аристократы так любят охоту на оленей или вепрей? Если подумать, то по количеству голов, выставленных на обозрение в охотничьих залах дворцов и замков, можно многое узнать об их владельцах.
- Я помню, в момент ритуала подвеска нагрелась и даже обожгла кожу… Ещё помню вихрь, который закручиваясь уходил в землю, а ещё миг, когда стрела замерла на месте, а потом сорвалась и ударила в грудь… Она неслась, будто её притягивал магнит… А больше ничего не помню…
- Ты отвлекла их. Когда я понял, что произошло, мои люди бросились спасать Вики, она одурманенная лежала в круге.
- Как случилось, что девочка оказалась в их руках? – спросила Анжелика.
- Её вычислили по ауре, есть видящие люди среди священников и мирян, вероятно, они следили за ней и, когда увидели в городе одну, просто выкрали.
- Я вошла в аптеку и через минуту потеряла сознание, там сильно пахло чем-то сладким… Бррр… - произнесла Вики, передернув плечами.
- А как же полиция? Нужно обратиться в полицию… - твердо сказала бабушка Анжелика.
- Нет, нет, нет, милая, они нам не поверят, ведь вся эта знать уважаемые люди. Занимаются благотворительностью, поддерживают католические приходы, монастыри. Единственное, что может сделать власть, так это признать массовое помешательство и поместить нас в психушку. Нужно быть осторожными, – успокаивал Бернар бабушку, взяв её руку в свои ладони.
- Дядя, подвеска у тебя?
Кулак опустился на стол передо мной. Когда он убрал руку, на белой скатерти осталась лежать цепочка и уже ставшая частью меня «белая птица». Подвеска не пострадала, только крыло окрасила синяя окалина, ярко переливающаяся при электрическом свете.
- Удивительно, металл легкий, но крепкий. Наконечник стрелы просто сгорел… Откуда у тебя эта вещь, Клер? – спросил Бернар, стараясь удержать мой взгляд.
В комнате повисла тишина. Я, ища поддержки, посмотрела на дядю, но почувствовала, что на меня смотрят все присутствующие, и выпалила:
- Мы купили её в Александрии у старьёвщика.
Мои усилия владеть голосом не смогли обмануть Мару. Она улыбнулась уголками рта и опустила глаза.
- Ну что ж, девочка здорова, уже поздно, и нам пора. Дочь будет волноваться, - произнесла женщина и посмотрела на внучку.
- Я провожу вас, мадам. Не волнуйтесь, ваши жизни в надежных руках, - без тени бравады произнес Бернар, тоже вставая из-за стола.
Долго прощались на крыльце. Крупные капли дождя задорно барабанили, оставляя следы на пыльной дорожке. Пока бабушка ходила за зонтом, а Бернар искал свой плащ, природа давала мне и Вики несколько лишних минут для прощания. Разве я могла предположить, что вижу этих женщин в последний раз. На протяжении многих лет мы обменивались письмами, не раз говорили по телефону, но все запланированные встречи срывались по независящим от нас причинам. Последней такой причиной стала война.
Передвижной полевой госпиталь 15-й Шотландской пехотной дивизии расположился недалеко от деревни Муазенэ-ле-Гран близ Парижа. Персонал работал круглосуточно, отдыхая и высыпаясь урывками только в те часы, когда неотложная помощь раненым была оказана, регистрационные книги приемного покоя заполнены, истории болезней написаны, живые эвакуированы в тыл, а судебные акты и списки умерших военнослужащих направлены в архив. Но иногда накатывала тоска по Фрэнку, или бессонница, или просто хотелось побыть одной, в тишине, вдали от человеческих стонов и окровавленных бинтов. Тогда я покидала расположение госпиталя, не глядя по сторонам двигалась по разбитой дороге к городу, каждый раз ускоряя шаг на высохших участках. Пришла весна. Одичавшие лошади тянулись к человеческому жилью, козы призывно мекали, но ни те, ни другие к себе не подпускали. Медовый запах от подернутых розовой дымкой крон, парящих вокруг заброшенных коттеджей, кружил голову. Дома были похожи на тот, в котором я гостила ребенком. В один из таких побегов я заметила утоптанную тропинку, ведущую к одиноко стоящему каменному зданию с полуразрушенной башенкой. Повинуясь внутреннему голосу, я зашагала по ней и, не доходя нескольких метров, поняла, что в доме живут люди. Под водостоками стояли бочки, наполненные дождевой водой, на растянутой между деревьями веревке сушилось белье, пахло навозом и свежевскопанной землей.
- Здравствуйте! Есть кто живой!
Мне ответила тишина, если не считать закудахтавшую в доме курицу. Я обогнула дом и увидела две женские фигуры в монашеской одежде, стоящие на коленях в грядках с молодой морковью.
- Здравствуйте! Меня зовут Клер, я медсестра. Наш госпиталь недалеко. Может, вы нуждаетесь в помощи? – повторила я свое приветствие.
Монахини поднялись и, перекинувшись парой слов, направились ко мне. Одна была постарше, у неё на груди висел деревянный крестик. Другую женщину я узнала бы в любой одежде, потому что с тех пор, как мы познакомились, она почти не изменилась. Ну разве что волосы, выбившиеся из-под платка, стали совсем седыми.
- Я настоятельница Евдокия, а это инокиня Бландина, - представила себя и подругу настоятельница.
- Рина, Вы не узнаете меня? - мой голос дрожал. - Я Клер, Клер Бошан.
Её глаза забегали по моему лицу, губы повторяли имя, а руки тянулись, чтобы обнять.
- Девочка моя. Это правда ты?
Бросив все дела, женщины проводили меня в дом, где в уцелевшей комнате был их приют. Здесь же в большой клетке сидела несушка. Настоятельница подбросила щепок в чугунную печку и поставила чайник.
Делиться плохими новостями не хотелось, но рассказать о гибели дяди всё же пришлось. Перекрестившись, она подошла к полке и, взяв книгу, вернулась и протянула мне.
- Это Верушина книжка. Обожаемый ею Поль Валери…
Я напряглась от нехорошего предчувствия, открыла книгу на странице с загнутым уголком, и первое, что выхватил взгляд, были строки:
Стань первой вновь, стань изначально чистой,
Узри себя!.. Но перед мраком выстой,
С которым власть над миром делит свет.По коже побежали мурашки. На колени упала фотокарточка: взрослая, красивая, большеглазая Вики смотрела на меня.
- Она снялась перед самой войной. Не хотела, но я настояла… - минуту, может больше, монахиня покусывала губы, пытаясь сдержать слезы, а потом произнесла:
- Её нацисты арестовали… в сорок третьем… Она с мужем… Ты же знаешь, что она вышла замуж?
Я кивнула. Настоятельница встала и зашуршала травами, составляя сбор для чая, а Рина, придвинувшись ближе ко мне, зашептала:
- Они участвовали во французском сопротивлении. Всё шло хорошо, пока однажды Вики не узнала в одном из немецких офицеров человека с поляны. Она хорошо запомнила его по кольцу. Имя предателя мы не знаем. Их держали в Парижском гестапо, но потом Николя, мужа Вики, выпустили, а о моей девочке ничего не известно. Не знаю, могу ли я просить тебя… Может сможешь узнать, что с ней… Где она… Я молюсь о ней как о живой, но материнское сердце…
Я не дала ей договорить.
- Конечно, я постараюсь узнать всё, что смогу. Как вы здесь оказались? Почему Вы одна? – постаралась я перевести разговор на более приятную тему.
- Муж уехал ещё до войны в Америку. Через пару лет прислал письмо о том, что женился и у него другая семья. Содержать парижский дом стало затратно, и мы, я и мама, переехали в провинцию, подальше от городского шума. Вики вышла замуж и осталась в Париже.
Вернулась настоятельница, неся на подносе фарфоровые чашки, до краёв наполненные ароматным травяным настоем. Рина замолчала, а Евдокия завела разговор на общие темы, вроде рассуждений о том, когда наконец закончится «эта проклятая война».
Покидая скит, я решила, что как только появится свободное время, напишу письмо Фрэнку и попрошу его о помощи, но жизнь распорядилась иначе. Фрэнк ждал меня в госпитале. Несколько часов, проведенных вместе, усилили тоску по мирной жизни и дали надежду на скорое окончание войны. История о подруге детства, рассказанная мной без подробностей о ритуалах сатанистов, не оставила его равнодушным, и через месяц я получила письмо, ошеломившее меня.
«Дорогая моя Клер! Сведения, добытые мной, скудны, но надежны. Хоть я и не уверен, относится ли сея информация к твоей подруге, но женщина по имени Вера Оболенская, известная во французском сопротивлении под псевдонимом «Вики», была членом «Organisation Civile et Militaire». Эта группа собирала информацию о силах оккупантов, помогала с организацией побегов и вывозом за границу британских военнопленных, занималась разведывательной деятельностью. «Вики» отличалась феноменальной памятью, проницательностью, дальновидностью, которые не раз спасали подпольщиков от провала. Арестованная на конспиративной квартире в 1943 году, она долгое время вводила гестаповских следователей в заблуждение, потом вообще отказалась давать какие-либо показания. Её передали следователям главного управления СС«А». Это странно, потому что упомянутое управление Рейха занималось изучением «наследия предков» и оккультизмом. После высадки союзников в Нормандии «Вики» перевезли в Берлин и 04 августа 1944 года в 13 часов гильотинировали в тюрьме Плётцензее. Место захоронения тела неизвестно».Конец письма я прочла несколько раз. Сомнений в том, что оно рассказывало о судьбе Вики, у меня не было. Гильотина в наше время? Почему не расстрел или повешение? Ответ я знала, и мне оставалось лишь рассказать Рине о судьбе её дочери.
Монахиня Бландина ждала меня у тропинки, будто чувствовала, что я приду именно сегодня. Ей не нужно было читать письмо, она уже знала правду. Пробежав глазами по листку, она закрыла глаза, из-под сомкнутых век ручьями потекли слезы. Мы обнялись и долго рыдали, наполняя «чашу дьявола» скорбью и печалью.
Продолжение следует))