Дата: Понедельник, 25.07.2016, 21:43 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
Диана Гэблдон ДЫХАНИЕ СНЕГА И ПЕПЛА (Diana Gabaldon – «A Breath of Snow and Ashes») ПРОЛОГ Время одно из множества вещей, из-за которых люди признают существование Бога. Оно постоянно и не имеет конца. Есть мнение, что время – самая мощная материя на Земле, ничто не может противостоять времени, не так ли? Ни горы, ни армии. И время, конечно, все исцеляет. Дайте достаточно времени, и оно обо всем позаботятся: боль притупляется, трудности превозмогаются, потери уходят. Прах к праху, пыль к пыли. Помни, человек, прах ты, и в прах ты возвратишься И если время сродни Богу, я полагаю, что память должна быть дьяволом.
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА книги Перевод: Юлия Хрисантова, Анна Зубова, Юлия Столба, Татьяна Шульгина, Наталия Борисова, Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва. Редакторы: Анна Зубова, Наталья Шлензина, Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова. Книгу можно скачать здесь в трех форматах
Я ЕСМЬ ВОСКРЕСЕНИЕ Ноябрь 1773 СТУК В ДВЕРЬ разбудил Роджера как раз перед рассветом. Рядом с ним Брианна издала нечленораздельный звук, который по опыту расценивался как заявление, что если он не поднимется и не откроет дверь, это сделает она – но он пожалеет, как и бедолага снаружи. Покорившись, он отбросил стеганое одеяло и провел рукой по спутанным волосам. Ветер ударил холодом по его голым ногам, и в воздухе чувствовалось ледяное дыхание снега. – В следующий раз, когда я женюсь на ком-нибудь, я выберу девушку, легко встающую по утрам, – сказал он выступающим под постельным бельем формам. – Уж будь так любезен, – произнес приглушенный голос из-под подушки, и то, что его было плохо слышно, не скрыло враждебной интонации. Стук повторился, и Джемми, – который просыпался по утрам легко, – подскочил в своей кроватке, словно рыжеголовый одуванчик, переходящий в пух. – Кто-то стучит, – сообщил он Роджеру. – Что, правда? Ммфм. – Подавляя побуждение застонать, он поднялся и пошел, чтобы отпереть дверь. Снаружи стоял Хирам Кромби, выглядящий более суровым, чем обычно, в молочной полутьме. Очевидно, тоже не шибко счастлив от раннего пробуждения, размышлял Роджер. – Старая мать моей жены отправилась на тот свет этой ночью, – уведомил он Роджера без предисловий. – Отравилась чем? – спросил Джемми с интересом, высовывая свою взъерошенную голову между ног Роджера. Он потер один глаз кулаком и широко зевнул. – Мистер Сторнавей отравился камнем – он показывал его нам с Германом. – Теща мистера Кромби умерла, – сказал Роджер, опустив руку на голову Джемми, успокаивая его, с извиняющимся покашливанием в сторону Кромби. – Прискорбно слышать это, мистер Кромби. – Ага. – Мистер Кромби проявил абсолютное безразличие к соболезнованиям. – Мурдо Линдсей говорит, будто вы немного знаете Священное писание для похорон. Моя жена спрашивает, не могли бы вы прийти и сказать несколько слов при погребении? – Мурдо сказал... о! – Это все голландская семья. Джейми тогда заставил его говорить над могилами. – Ага, конечно. – Он рефлекторно прочистил горло; его голос основательно охрип – как обычно по утрам, перед тем, как он выпьет чашку чего-нибудь горячего. Неудивительно, что на лице Кромби отражалось сомнение. – Конечно, – повторил Роджер более сильным голосом. – Есть ли что¬-нибудь... эээ... чем мы можем помочь? Кромби сделал небольшой отрицательный жест. – Женщины уже должны были приготовить ее к погребению, я надеюсь, – сказал он, мельком взглянув на холм, который Брианна соорудила в кровати. – Мы начнем копать после завтрака. Если повезет, мы похороним ее прежде, чем выпадет снег. – Он поднял острый подбородок к тусклому небу, цвета мягкой серой шерсти на животе Адсо, затем кивнул, круто развернулся и ушел без лишних сантиментов. – Папочка, смотри! Роджер опустил взгляд, чтобы увидеть Джемми, который пальцами, согнутыми в крючки, растянул уголки своего рта, опустив их вниз, наподобие перевернутой буквы U – привычного выражения Хирама Кромби. Маленькие рыжие бровки сморщились в свирепую угрюмость, создав поразительное сходство. Удивленный до смеха Роджер охнул и поперхнулся, затем закашлялся, пока не согнулся пополам, хрипя. – Ты в порядке? – Брианна выкопалась из одеял и сидела на кровати, скосив глаза после сна, но выглядела обеспокоенной. – Ага, нормально. – Слова выходили тонким свистом, почти беззвучно. Он перевел дыхание и хорошенько прокашлялся, сплюнув отвратительный комок в ладонь за неимением носового платка. – Фуу! – Сказала его горячо любимая жена, отшатнувшись. – Дай посатреть, папа! – Сказал его сын и наследник, проталкиваясь, чтобы увидеть. – Фуу! Роджер вышел наружу и вытер руку о влажную траву у двери. Было довольно холодно. Рано для зимы, но Кромби, несомненно, прав: снег был уже в пути. В воздухе ощущалось его мягкое, укутывающее предчувствие. – Так старая миссис Уилсон умерла? – Брианна вышла вслед за ним, обернув шаль вокруг плеч. – Очень жаль. Представь, приехать так далеко и затем умереть в странном месте, не успев как следует обосноваться. – Ну, с ней, в конце концов, была ее семья. Полагаю, вряд ли она хотела быть покинутой в одиночестве, чтобы умереть в Шотландии. – Мм. – Бри убрала пряди волос со своих щек; она заплетала волосы в толстую косу перед тем, как лечь спать, но добрая их часть вырвалась из своего плена и обрамляла волнами ее лицо в холодном, влажном воздухе. – Я должна пойти туда, как ты думаешь? – Выразить соболезнования? Он сказал, что они уже подготовили старую леди. Она фыркнула, белые облачка дыхания из ее ноздрей тотчас заставили его подумать о драконах. – Сейчас не позднее семи утра; на улице еще чертовски темно! И я ни на секунду не поверю, что его жена и сестра обряжали старушку при свечах. Для начала, Хирам быстрее удавился бы, чем потратился на дополнительные свечи. Нет, ему так свербило просить об одолжении, что он постарался досадить тебе, намекая, что твоя жена – ленивая шлюха. Это было проницательно, подумал Роджер, улыбнувшись, – особенно если учесть, что она не видела красноречивого взгляда Кромби на ее лежащие очертания. – Что такое шлюха? – Заинтересовался Джемми, мгновенно схватывая все непривычно звучащее. – Это леди, которая не является леди, – сообщил ему Роджер. – И плохая хозяйка, вдобавок. – Это одно из слов, за которое миссис Баг вымоет твой рот с мылом, если услышит, как ты его произносишь, – внесла поправку его жена с непедагогичной остротой. На Роджере по-прежнему не было ничего, кроме ночной рубашки, и его ноги и ступни мерзли. Джемми скакал вокруг тоже с босыми ногами, но без единого признака того, что ему холодно. – Мамочка не такая, – строго произнес Роджер, беря Джемми за руку. – Давай, приятель, бегом в уборную, пока мама готовит завтрак. – Спасибо за доверие, – сказала Брианна, зевая. – Я захвачу баночку меда или чего-нибудь еще к Кромби позже. – Я тоже пойду, – тут же объявил Джемми. Брианна заколебалась на мгновение, затем посмотрела на Роджера и приподняла брови. Джемми никогда не видел мертвых. Роджер пожал одним плечом. Это должна была быть мирная смерть, и это было, видит Бог, одной из сторон жизни в горах. Он не думал, что лицезрение тела миссис Уилсон могло бы вызвать детские ночные кошмары, хотя, зная Джемми, это, вполне вероятно, приведет к множеству громких и неловких вопросов на публике. Немного подготовительных разъяснений не помешает, размышлял он. – Конечно, – сказал он Джемми. – Но сначала мы должны пойти в Большой Дом после завтрака и взять на время Библию у деда. *** Он нашел Джейми за завтраком, теплый овсяный запах свежеприготовленной каши накрыл его как одеяло, когда он ступил в кухню. Прежде, чем он смог объяснить цель своего прихода, миссис Баг усадила его, снабдив собственной миской каши с банкой меда, блюдом соленого жареного бекона, горячими тостами, намазанными маслом и свежей чашкой чего-то темного и ароматного, что выглядело как кофе. Джемми был рядом с ним, уже измазанный медом и маслом до ушей. На один предательский момент он задумался, что Брианна была, пожалуй, немного лентяйкой, хотя безусловно ни в коей мере не шлюхой. Затем он посмотрел через стол на Клэр, – растрепанные волосы поднялись дыбом, в то время как она сонно мигнула ему над тостом, – и великодушно пришел к заключению, что, возможно, это не было сознательным выбором Бри, а скорее обусловлено генетическим фактором. Тем не менее, Клэр сразу же проснулась, когда между кусочками бекона и тоста он объяснил, зачем пришел. – Старая миссис Уилсон? – спросила она с интересом. – От чего она умерла, мистер Кромби не говорил? Роджер покачал головой, глотая овсянку. – Только то, что она преставилась этой ночью. Полагаю, они нашли ее уже мертвой. Сердце, наверное – ей, должно быть, было не меньше восьмидесяти. – Она была примерно на пять лет старше меня, – сухо заметила Клэр. – Она говорила мне. – О. Ммфм. – Прочищение горла было болезненным, и он сделал глоток горячей темной жидкости из своей чашки. Это был отвар цикория и желудей, но не такой уж и плохой. – Я надеюсь, ты не говорила ей, сколько тебе лет, Сассенах, – Джейми потянулся и ухватил последний кусок тоста. Бдительная миссис Баг унесла блюдо, чтобы наполнить его снова. – Я не настолько легкомысленна, – сказала Клэр, деликатно приложив указательный палец к капельке меда и облизав его. – Они и так думают, что я заключила некий договор с дьяволом; если я скажу им свой возраст, они будут уверены в этом. Роджер усмехнулся, но подумал, что она права. Отметины ее тяжелых испытаний почти исчезли, синяки сошли, и переносица зажила чисто и прямо. Даже растрепанная и с припухшими ото сна глазами она была более чем привлекательна, с прекрасной кожей, пышными густыми волнистыми волосами и изящными чертами, невиданными среди шотландских рыбаков. Не говоря уже о глазах – потрясающих, цвета золотистого хереса. Добавьте сюда естественные дары двадцатого столетия – упорядоченное питание и гигиену – у нее сохранились все зубы, белые и прямые, и она легко выглядела более чем на двадцать лет моложе, нежели другие женщины ее возраста. Его это устраивало: вполне возможно Брианна унаследовала от своей матери искусство красиво стареть. Он всегда мог приготовить себе завтрак, в конце концов. Джейми доел и ушел за Библией. Вернулся, положив ее рядом с тарелкой Роджера. – Мы присоединимся к тебе на похоронах, – сказал он, кивнув на книгу. – Миссис Баг, вы можете собрать небольшую корзинку для Кромби? – Уже готово, – сообщила она и плюхнула перед ним на стол огромную корзину, накрытую салфеткой и полную вкусностей. – Возьмете ее, ладно? Я должна рассказать Арчи и захватить мою лучшую шаль. Встретимся на погребении, ага? Тут пришла Брианна, зевающая, но прибранная, и принялась приводить в порядок Джемми, в то время как Клэр исчезла, чтобы найти капор и шаль. Роджер взял Библию, намереваясь полистать псалмы, чтобы подобрать что-нибудь печальное, но возвышенное. – Может, двадцать третий? – Произнес он почти про себя. – Хороший и короткий. Вечная классика. И, по крайней мере, в нем упоминается смерть. – Ты собираешься произнести надгробную речь? – спросила Брианна с интересом. – Или проповедь? – О, Боже, я даже не подумал об этом, – сказал он в смятении. Он прочистил горло для пробы. – Есть еще кофе? Он присутствовал на великом множестве похорон в Инвернессе, проходящих под руководством преподобного. И хорошо знал, что богатые клиенты считали такое событие мрачной неудачей, если только проповедь не длилась, по меньшей мере, полчаса. Впрочем, у бедняков выбора не было, и Кромби не мог ожидать... – Почему у тебя протестантская Библия, па? – Брианна сделала паузу в выпутывании кусочка тоста из волос Джемми, глядя Роджеру через плечо. Удивленный, он закрыл обложку, но она была права: «Библия короля Якова» гласили буквы почти стертой надписи. – Мне ее отдали, – сказал Джейми. Ответ был обычным, но Роджер поднял глаза: было что-то странное в голосе Джейми. Брианна тоже это заметила: она коротко метнула в отца острый взгляд, но его лицо оставалось безмятежным, в то время как он взял последний кусок бекона и вытер губы. – Хочешь немного виски в твой кофе, Роджер Мак? – Сказал он, кивнув на чашку Роджера, как будто это была самая естественная вещь в мире – предложить виски за завтраком. На самом деле, идея казалась, действительно, привлекательной, учитывая ближайшие перспективы, но Роджер покачал головой. – Нет, спасибо. Я справлюсь. – Уверен? – Брианна переместила острый взгляд на него. – Может тебе стоит выпить немного. Ради своего горла. – Со мной будет все в порядке, – отрезал он. Он и сам беспокоился за свой голос и не нуждался в треволнениях со стороны рыжеволосых членов семьи. Все трое бросали на него задумчивые взгляды, которые он расценивал, как ставящие под сомнение его ораторские способности. Виски могло помочь его горлу, но он сомневался, что оно сильно поможет его проповеди. А последнее, чего он хотел – предстать на похоронах пахнущим крепким алкоголем перед большим количеством строгих трезвенников. – Уксус, – посоветовала миссис Баг, согнувшись, чтобы забрать его тарелку. – Только горячий уксус. Убирает мокроту, ага? – Держу пари, что так, – сказал Роджер, улыбаясь, несмотря на свои дурные предчувствия. – Но думаю, что не буду, миссис Баг, спасибо. – Он проснулся с легкой болью в горле и надеялся, что прием завтрака снимет ее. Этого не произошло, и мысль о питье горячего уксуса заставила его миндалины оцепенеть. Вместо этого, он подал свою кружку для дополнительной порции кофе из цикория и настроился на выполнение предстоящего поручения. – Итак, кто-нибудь знает что-нибудь о старой миссис Уилсон? – Она умерла, – уверенно пропищал Джемми. Все засмеялись, и Джемми смутился, но затем присоединился к веселью, хотя и не имел ни малейшего представления, что в этом смешного. – Отличное начало, дружище. – Роджер потянулся и стряхнул крошки с рубашки Джемми. – В этом может быть смысл. У преподобного была достойная проповедь, что-то из Посланий – ибо возмездие за грех есть смерть, а дар Божий есть жизнь вечная. Я не раз слышал, как он произносил ее. Что ты думаешь? – он приподнял бровь на Брианну, которая нахмурилась, размышляя, и взяла Библию. – Это возможно подойдет. У этой книги есть оглавление? – Нет. – Джейми поставил чашку с кофе. – Но это из Римлян, глава шестая. – Обнаружив изумленные взгляды, обращенные к нему, он слегка покраснел и дернул головой в сторону Библии. – Эта книга была со мной в тюрьме, – пояснил он. – Я читал ее. Пойдем, bhailach , ты готов? *** Погода нахмурилась, облака грозили чем-то от стылого дождя до первого в этом году снега, и налетающие холодные порывы ветра трепали плащи и рубашки, надувая их, словно паруса. Мужчины крепко удерживали свои шляпы, и женщины глубже укрывались за капюшонами. Все шли, опустив головы, подобно овцам, упрямо двигающимся против ветра. – Отличная погода для похорон, – пробормотала Брианна, плотнее укутываясь в плащ после очередного порыва ветра. – Ммфм. – Машинально отреагировал Роджер, явно не осознавая, что именно она сказала, но отметив, что она говорила. Его брови нахмурились, и он выглядел молчаливым и бледным. Она положила свою руку на его, подбадривающе пожав ее, и он взглянул на нее с блеклой улыбкой, его лицо расслабилось. Нечеловеческий вопль разорвал воздух, и Брианна замерла, вцепившись в руку Роджера. Крик повысился до визга, затем прервался отрывистым резким клекотом, спускаясь по шкале рыданий, подобно мертвому телу, скатывающемуся с лестницы. Гусиная кожа покалывала ее изнутри, и ее живот скрутило. Она посмотрела на Роджера: он выглядел так же бледно, как она ощущала себя, хотя и пожал ее руку успокаивающе. – Это, должно быть, ban-treim , – спокойно заметил ее отец. – Не знал, что здесь есть такие. – Я тоже, – сказала ее мать. – Как думаешь, кто это? – Она тоже испугалась этих звуков, но теперь выглядела просто заинтересованной. Роджер также задержал дыхание, сейчас он выдохнул с небольшим хрипящим звуком и прочистил горло. – Плакальщица, – сказал он. Слова выходили неразборчиво, и он прочистил горло снова, более жестко. – Они, гм, оплакивают покойника. Над гробом. Голос донесся из леса снова, на этот раз в его звучании было что-то более осмысленное. Брианна подумала, что в вопле есть слова, но не могла их разобрать. Вендиго. Имя непроизвольно всплыло в ее мозгу, и она судорожно вздрогнула. Джемми хныкал, пытаясь укрыться в плаще своего деда. – Ничего страшного, парень. – Он похлопал Джемми по спине. Малыш выглянул, не убежденный, и прижался к груди Джейми с широко раскрытыми глазами, в то время как вопль опустился до стонов. – Ну, давайте пойдем, встретим ее, хорошо? – Джейми повернулся кругом и направил свой путь в лес, в сторону голоса. Не оставалось ничего другого, как следовать за ним. Брианна сжала руку Роджера, но затем покинула его, подходя поближе к своему отцу, чтобы Джемми мог увидеть ее и успокоиться. – Все хорошо, приятель, – сказала она мягко. Становилось все холоднее; ее дыхание вырывалось наружу белыми облачками пара. Кончик носа Джемми покраснел, и его глаза выглядели розоватыми по краям – не простудился ли он? Она протянула руку, чтобы коснуться его лба, но в этот момент голос зазвучал снова. На этот раз, с ним, казалось, что-то произошло. Это был высокий тонкий звук, не то мощное причитание, которое они слышали раньше. И нечеткий – как будто ученик призрака, подумала она с неуместным юмором. Ученик действительно был, хотя совсем не призрак. Ее отец поднырнул под низкой сосной и она последовала за ним, оказавшись лицом к лицу с двумя изумленными женщинами. Собственно, перед женщиной и девочкой-подростком в платках, обернутых вокруг их голов. Она знала их, но как их звали? – Maduinnmhath, maighistear – сказала пожилая женщина, оправившись от удивления и присев в низком реверансе перед Джейми. – Доброе утро, сэр. – И вам доброго утра, мистрисс, – ответил он также на гэльском. – Доброе утро, миссис Гвилти, – сказал Роджер своим тихим хриплым голосом. – И тебе, nighean – добавил он, вежливо кланяясь девочке. Оланна, вот кто она; Брианна вспомнила это круглое лицо, так похожее на букву О, с которой начиналось ее имя. Она приходилась миссис Гвилти... дочерью? Или племянницей? – Ах, красивый мальчик, – пропела девочка, протянув палец, чтобы коснуться пухлой щеки Джемми. Он засосал свой палец, разглядывая ее с подозрением из-под своей синей шерстяной шапочки. Женщины не говорили по-английски, но гэльского Брианны было достаточно, чтобы следить за разговором, если не участвовать в нем. Миссис Гвилти, как она поняла, показывала своей племяннице, каким образом проходит церемония похорон. – И вы прекрасно справитесь сообща с этой нелегкой работой, я уверен, – вежливо сказал Джейми. Миссис Гвилти фыркнула и бросила на племянницу пренебрежительный взгляд. – Ммфм, – произнесла она. – Голосок, как писк летучей мыши, но она – единственная женщина, оставшаяся в моей семье, а я не буду жить вечно. Роджер издал небольшой глухой звук, который тут же развился до состояния кашля. Приятное круглое лицо Оланны, порозовевшее от холода, покрылось красными пятнами, но она ничего не сказала, только опустила глаза и завернулась плотнее в свою шаль. Брианна отметила, что она была из темно-коричневой домотканой материи; шаль миссис Гвилти – из хорошей шерсти черного цвета, и если платок немного и износился по краям, она по-прежнему носила его с достоинством, присущим ее профессии. – Глубоко соболезнуем вам, – Джейми выразил соответствующее случаю сочувствие. – Та, что ушла...? – Он сделал паузу, деликатно наводя справки. – Сестра моего отца, – без промедления ответила миссис Гвилти. – Горе, горе, что она будет похоронена среди чужаков. – У нее было узкое от недоедания лицо, худое высушенное тело и окруженные синяками темные глаза. Она обратила эти глубоко посаженные глаза на Джемми, который немедленно схватил свою шапку за край и натянул ее на лицо. Заметив, что темный бездонный взгляд перемещается в ее сторону, Брианна испытала сильное сожаление, что не может сделать чего-то подобного. – Я надеюсь, что ее душа найдет упокоение. Рядом... рядом с семьей, – сказала Клэр на ломаном гэльском. Это прозвучало специфически с английским акцентом, присущим ее матери, и Брианна увидела, как отец закусил нижнюю губу, чтобы не улыбнуться. – Она не останется без компании надолго, – выпалила Оланна, затем, поймав взгляд Джейми, покраснела, как свекла, и спрятала нос в свою шаль. Странное заявление, казалось, имело смысл для ее отца, который кивнул. – Ох, вот как? Кому нездоровится? – Он вопросительно посмотрел на ее мать, но она слегка покачала головой. Если кто-то и был болен, они не просили ее о помощи. Длинная морщинистая верхняя губа миссис Гвилти опустилась поверх ужасных зубов. – Симейз Бьюкен, – заметила она с мрачным удовлетворением. – Он лежит в лихорадке, и его грудь прикончит его еще до конца недели. Мы избили его. Вот повезло-то. – Что? – сказала Клэр, нахмурившись в замешательстве. Глаза миссис Гвилти сощурились на нее. – Последний человек, похороненный на кладбище, должен оставаться сторожить его, Сассенах, – объяснил Джейми по-английски. – До тех пор, пока кто-то другой не придет занять его место. Без запинки переключаясь обратно на гэльский, он сказал: – Ей повезло, и еще больше повезло, что такие плакальщицы будут идти за ней. Он опустил руку в карман, вытащил и подал монету, на которую миссис Гвилти посмотрела, моргнула и посмотрела снова. – А, – сказала она, удовлетворенная. – Ну, мы сделаем это в лучшем виде, девчушка и я. Давай, девочка, дай мне послушать тебя. Оланна, подавленная тем, что нужно выступить перед аудиторией, выглядела испуганной. От увещевательного взгляда ее тетки, тем не менее, не было никакого спасения. Закрыв глаза, она наполнила грудь воздухом, отвела назад плечи и испустила пронзительное «ИИИИИИИИИ-иииииии¬иииии-ИИИИ-иии-ИИ-ух-Ии-ух-Ии-ух», прерываясь, чтобы перехватить дыхание. Роджер вздрогнул, как будто звук был бамбуковыми щепками, вогнанными под его ногти, и рот Клэр широко открылся. Джемми втянул голову в плечи и цеплялся за пальто своего дедушки, как маленькая синяя колючка. Даже Джейми выглядел немного пораженным. – Неплохо, – рассудительно сказала миссис Гвилти. – Возможно, это не будет полным позором. Я слышала, Хирам попросил, чтобы вы произнесли слово? – добавила она, пренебрежительно глядя на Роджера. – Да, это так, – ответил Роджер, все еще хрипло, но настолько четко, насколько возможно. – Я почту за честь. Миссис Гвилти не ответила на это, но быстро оглядела его с ног до головы, затем, затрясла головой, отвернулась и подняла руки. – Аааааааа-АААА-аааааа-ААААА-аааа-ИИИИ-ииииииии, – завопила она голо¬сом, который заставил Брианну почувствовать ледяные кристаллы в крови. – Горе, горе, Гоооо-оооооорреее! Горе пришло в дом Хирама Кромби... Горе! Покорно точно так же поворачиваясь к ним спиной, Оланна присоединилась к воплю собственным голосом. Клэр достаточно бестактно, но практично сунула пальцы в уши. – Сколько ты дал им? – спросила она Джейми на английском. Плечи Джейми коротко передернулись, и он стремительно увел ее, крепко держа под локоть. Невдалеке от Брианны сглотнул Роджер – звук едва различимый среди шума. – Ты должен выпить, – сказала она ему. – Знаю, – хрипло произнес он и чихнул. *** – Ты что-нибудь слышал о Симейзе Бьюкене? – Спросила я Джейми, когда мы шли по мокрой земле двора Кромби. – Кто он? – О, я слышал о нем, ага, – ответил он, обвив меня рукой, чтобы помочь перемахнуть через зловонную лужу чего-то, что выглядело как козья моча. – Уф. Господи, а ты тяжелая крошка, Сассенах. – Это все корзина, – рассеянно ответила я. – Я уверена, миссис Баг положила в нее свинец. Или, может быть, фруктовый пирог. Тогда кто он? Один из рыбаков? – Да. Он двоюродный дед Мэйси МакАрдл, что вышла замуж за парня, который строил лодки. Помнишь ее? Рыжие волосы и ужасно длинный нос, шестеро детей. – Смутно. Как тебе удается помнишь все эти вещи? – требовательно спро¬сила я, но он лишь улыбнулся и предложил мне свою руку. Я приняла ее, и мы степенно зашагали сквозь грязь и рассыпанную повсюду солому, – лэрд и его леди прибыли на похороны. Дверь хижины была открыта, несмотря на холод, чтобы дать духу смерти выйти. К счастью, это позволяло небольшому количеству света попасть внутрь, поскольку домишко был грубо построенным и не имел окон. К тому же он был заполнен людьми, большинство из которых не мылись, по крайней мере, последние четыре месяца. Хотя я не страдала от клаустрофобии или немытых тел, и знала, что одно из присутствующих тел было, возможно, чистым и точно – мертвым, я уже начала дышать ртом к тому времени, как одна из дочерей Кромби, укутанная в шаль и с красными глазами, пригласила нас внутрь. Бабушка Уилсон была уложена на столе со свечой в изголовье, обернутая в саван, который, без сомнения, сама выткала, еще когда была невестой: льняное полотно пожелтело и смялось со временем, но было чистым и мягким в свете свечи, украшенное по краям незатейливым узором из виноградных листьев. Оно бережно хранилось, привезенное из Шотландии, Бог знает с каким трудом. Джейми остановился в двери, снимая шляпу, и пробормотал приличествующие случаю слова сочувствия, которые Кромби – мужчины и женщины – приняли с кивками и мычанием, соответственно. Я передала корзину с едой и наклонилась обратно с, как я надеялась, наиболее подходящим выражением достойного сочувствия, следя за Джемми. Брианна сделала все, от нее зависящее, чтобы объяснить ему, но я понятия не имела, что он может вытворить с ситуацией... или с трупом. С некоторым трудом его удалось убедить вылезти из его шапочки, и теперь он смотрел вокруг с интересом, его хохолок торчал вверх. – Это мертвая леди, бабушка? – громко спросил он меня, указывая на тело. – Да, милый, – сказала я, с беспокойством глядя на старую миссис Уилсон. Хотя она была в полном порядке, убранная должным образом, в своем лучшем капоре, с перевязкой под подбородком, чтобы ее рот оставался закрытым, высохшие веки плотно смежены в тусклом свете свечи. Не думаю, что Джемми встречал старую леди при жизни. Для него не было существенных причин быть расстроенным созерцанием ее мертвой, – и его постоянно брали на охоту с тех пор, как он мог ходить, – он, конечно, имел представление о смерти. Кроме того, труп, несомненно, разочаровывал после нашего столкновения с плакальщицами. И все же... – Сейчас мы выразим наше почтение, парень, – тихо сказал ему Джейми, и поставил его на пол. Я перехватила взгляд Джейми на дверь, где, в свою очередь, бормотали соболезнования Роджер и Бри, и поняла: он ждал, когда они догонят, чтобы наблюдать за ним и знать, что делать дальше. Он проводил Джемми сквозь массу людей, которые уважительно уступали дорогу, к столу, где он положил свою руку на грудь покойной. О, так вот что это были за похороны. На некоторых похоронах горцев существовал обычай: каждый должен был коснуться тела, чтобы умерший не преследовал его. Я сомневалась, чтобы у бабушки Уилсон был какой-то интерес преследовать меня, но бдительность никогда не помешает, – и у меня имелось тревожное воспоминание о черепе с серебряными пломбами в зубах и о моем столкновении с тем, кто мог быть его обладателем, явившимся призрачным сиянием в черной горной ночи. Пересилив себя, я взглянула на свечу, но она выглядела вполне обычной, коричневой, пчелиного воска, приятно пахнущей и немного наклонившейся в своем глиняном подсвечнике. Успокоившись, я потянулась и осторожно положила собственную руку на саван. На груди усопшей находилось глиняное блюдечко с куском хлеба и щепоткой соли, и небольшая деревянная чашка, наполненная темной жидкостью – вином? – стояла возле нее на столе. Все вместе – хорошая свеча из пчелиного воска, соль и плакальщицы – выглядело так, будто Хирам Кромби старался сделать все правильно для своей тещи, хотя я не поручусь, что он бережливо не использует все это повторно после похорон. Хотя что-то было не так: тревожность витала в воздухе среди потрескавшихся сапог и обернутых в тряпки ног толпы, как холодный сквозняк от двери. Сначала я, было, подумала, что это связано с нашим присутствием, но это было не так – когда Джейми подошел к телу, послышался краткий вздох одобрения. Джейми пошептался с Джемми, затем поднял его, оторвав от пола, чтобы тот коснулся трупа. Мальчик не выказал отвращения и с интересом всмотрелся в восковое лицо мертвой женщины. – Для чего это? – громко спросил он, потянувшись к хлебу. – Она собирается это есть? Джейми схватил его за запястье и вместо этого твердо приложил его руку к савану. – Это для поедателя грехов, парень. Оставь это, ага? – Что это... – Позже. – Никто не спорил с Джейми, когда он говорил таким тоном, и Джемми утих, сунув свой палец в рот, когда Джейми поставил его на ноги. Подошла Бри и сгребла его в объятия, запоздало сообразив прикоснуться к усопшей, и пробормотала «Бог тебя храни». Затем Роджер выступил вперед, и толпа с интересом оживилась. Он выглядел бледным, но собранным. Его лицо, обычно спасаемое от суровости мягкостью глаз и подвижным ртом, готовым рассмеяться, было сухощавым, и даже аскетичным. Сейчас было не время для веселья, и его глаза были холодны в тусклом свете. Он положил руку на грудь покойной и преклонил голову. Я не была уверена, молился ли он о спасении ее души или для вдохновения, но он стоял так дольше минуты. Толпа почтительно наблюдала, сдерживая кашель или покряхтывание. Роджер не был единственным простуженным, подумала я, и тут же внезапно вспомнила о Симейзе Бьюкене. «Он лежит в лихорадке, и его грудь прикончит его еще до конца недели», – так сказала миссис Гвилти. Возможно, пневмония или бронхит, или даже чахотка. И ни один мне не сказал. Я испытала легкий укол, в котором в равной степени смешались досада, чувство вины и беспокойство. Я знала, что новые арендаторы еще не доверяли мне: я полагала, что должна дать им привыкнуть ко мне, прежде чем я начну заглядывать к ним. Многие из них никогда не увидели бы англичанина, если бы не прибыли в колонию, и я хорошо представляла себе их отношение, как к англичанам, так и к католикам. Но, выяснилось, что в данный момент человек умирает практически на пороге моего дома, а я даже не знала о его существовании, не говоря уже о его болезни. Должна ли я пойти осмотреть его, как только кончатся похороны? Но где, черт возьми, живет этот человек? Это не может быть близко: я знала всех рыбаков, которые обосновались в горах. Мак Ардлы, должно быть, за пределами горного хребта. Снаружи происходило движение, и слышалась приглушенная речь: прибывали еще люди, пришедшие из соседних низин, толпясь возле двери. Я выхватила слова «dèancaithris» , сказанные вопросительным тоном, и внезапно осознала то, что было странным в нынешней ситуации. Не было поминальных обрядов. По традиции, тело было бы вымыто и выложено, но затем оставлено для обозрения на один-два дня, чтобы позволить всем в этот период времени прийти и выказать уважение. Внимательно прислушавшись, я уловила отчетливое недовольство и удивление – соседи считали такую поспешность непристойной.
– Почему нет поминок? – шепнула я Джейми. Он приподнял одно плечо на долю дюйма, но кивнул в сторону двери и набухшее небо за ней. – Ближе к ночи будет сильный снегопад, Sorcha , – сказал он. И, судя по всему, затянется он на много дней. Я и сам бы не хотел копать могилу и зарывать гроб посреди всего этого. И продолжайся снегопад так долго, куда они должны упрятать тело на это время? – Это правда, МакДью, – сказал Кенни Линдсей, нечаянно подслушав. Он посмотрел вокруг на людей возле нас и придвинулся ближе, понижая голос. – Но, правда также и то, что Хирам Кромби не был привязан к старой ведьм... ээ, своей теще. – Он слегка приподнял подбородок, указывая на тело. – Некоторые говорят, что он хочет упрятать старуху под землю как можно быстрее – прежде, чем она передумает, ага? – Он коротко усмехнулся, и Джейми тоже скрыл улыбку, глядя вниз. – А еще сэкономит на еде, я полагаю. – Репутация Хирама как скряги была хорошо известна даже среди бережливых, но гостеприимных горцев. Снаружи опять возникла суета, по мере того как подходили вновь прибывшие. В двери возник затор, когда некоторые попытались протиснуться внутрь, хотя дом был заполнен людьми, стоявшими плечом к плечу, а единственный незанятый кусочек пола остался под столом, на котором покоилась миссис Уилсон. Люди возле двери неохотно расступились, и в хижину пробилась миссис Баг, облаченная в свои лучшие капор и шаль, рядом – Арчи. – Вы забыли виски, сэр, – сообщила она Джейми, передавая ему закупоренную бутылку. Посмотрев вокруг, она тут же обнаружила Кромби и церемонно поклонилась ему, бормоча слова сочувствия. Приседая в реверансе, она сохраняла свой капор прямым, и выжидающе смотрела. Очевидно, торжественную часть можно было начинать. Хирам Кромби огляделся вокруг, затем кивнул Роджеру. Роджер собрался, немного отклонился назад и начал. В течение нескольких минут он просто говорил, главным образом, о ценности жизни, чудовищности смерти и важности семьи и соседей при столкновении с такими вещами. Все это, судя по всему, воспринималось хорошо жертвами надувательства, которые слегка кивали головами в одобрении, и казалось, успокаивались в ожидании достойного развлечения. Роджер прервался, чтобы откашляться и высморкаться, затем перешел к тому, что являлось некоторой вариацией пресвитерианской панихиды, – или того, что он помнил о ней из его жизни с преподобным Уэйкфилдом. Это вроде бы тоже было приемлемым. Бри немного расслабилась и поставила Джемми. Все шло хорошо... И все же я по-прежнему ощущала слабое чувство тревоги. Частично, конечно, от того, что я могла видеть Роджера. Нарастающее тепло хижины заставляло его нос течь; он держал свой носовой платок в руке, прикасаясь к носу украдкой и время от времени останавливаясь, чтобы максимально сдержанно высморкаться. Мокрота, однако, обычно течет вниз. И поскольку ее застой увеличивался, она начала воздействовать на его уязвимое горло. Першение в его голосе, и так всегда присутствующее, становилось заметно сильнее. Он должен был прочищать горло снова и снова, чтобы говорить. Рядом со мной упрямо заерзал Джемми, и уголком глаза я видела, как Бри положила руку ему на голову, чтобы утихомирить. Сын посмотрел вверх, на нее, но ее внимание было с тревогой приковано к Роджеру. – Мы благодарим Бога за жизнь этой женщины, – произнес он и остановился, чтобы прочистить горло – снова. Я обнаружила, что делаю то же самое исключительно из нервного сопереживания. – Она была рабой Божьей, преданной и верной, и сейчас славит Его перед Его престолом вместе со свя... – Я видела, как внезапное сомнение промелькнуло на его лице: одобряет ли его сегодняшнее собрание понятие святых или склонно считать подобные суждения папистской ересью? Он кашлянул и закончил: – ...вместе с ангелами. Очевидно, ангелы были безобидными: лица вокруг меня были мрачными, но не уязвленными. Выдохнув с облегчением, Роджер взял маленькую зеленую Библию и открыл ее на помеченной странице. – Давайте вместе произнесем псалом, восхваляя Того, Кто... – Он взглянул на страницу и, слишком поздно осознал трудность беглого перевода английского псалма на гэльский. Он с шумом прочистил горло, и полдюжины глоток среди толпы рефлекторно отозвались эхом на это. С другой стороны от меня Джейми пробормотал «О, Господи» в искренней молитве. Джемми теребил юбку своей матери, что-то шепча, но был в категоричной форме прерван. Я видела, как Бри устремилась к Роджеру, напрягшись всем телом в неотступном желании помочь хоть чем-нибудь, пусть даже мысленно. Не имея альтернативы перед глазами, Роджер начал сбивчиво читать псалом. Половина народа подхватила его слова, когда он пригласил их «произнести вместе», и декламировала псалом по памяти, временами быстрее, чем он мог читать. Я закрыла глаза, не в силах смотреть, но не было способа не слушать, как собрание прорвалось через псалом и затихло, ожидая с мрачным терпением, когда Роджер, спотыкаясь, дойдет свой путь до конца. Что он и сделал упрямо. – Аминь, – громко сказал Джейми. На этот раз один. Я открыла глаза, чтобы увидеть, как все уставились на нас с выражением от умеренного удивления до негодующей враждебности. Джейми глубоко вдохнул и очень медленно выдохнул. – Господи, Иисусе, – произнес он очень тихо. Капля пота скатилась по щеке Роджера, и он вытер ее рукавом плаща. – Не желает ли кто-нибудь сказать несколько слов о покойной? – Спросил он, переводя взгляд с одного лица на другое. Молчание и подвывание ветра были ему ответом. Он прочистил горло, и кто-то хихикнул. – Бабуля... – прошептал Джемми, дергая мою юбку. – Шшш. – Но бабушка... – нотки безотлагательности в его голосе заставили меня повернуться и посмотреть на него. – Ты хочешь в туалет? – шепотом спросила я, склоняясь к нему. Он помотал головой достаточно сильно, чтобы тяжелая копна рыже-золотых волос шлепнула туда-сюда по его лбу. – O, Господи, Небесный Отец наш, ведущий нас сквозь течение времени к упокоению и счастию в вечности, будь с нами сейчас, дабы ободрить и поддержать. Я подняла глаза, и увидела, что Роджер еще раз положил свою руку на усопшую, очевидно, решив подвести процесс к концу. По облегчению, явственному в его лице и голосе, я подумала, что он, должно быть, закончит какой-то привычной молитвой из Книги общего богослужения, достаточно знакомой ему, чтобы он мог смог плавно и свободно переложить ее на гэльский. – Дай нам знать, что дети Твои драгоценны в очах Твоих... – Он остановился, явно борясь: мышцы его горла сокращались, пытаясь безуспешно устранить препятствие в тишине, но это было бесполезно. – Эээ... ХРРМ! – Звук, не совсем смех, пробежал по комнате, и Бри издала небольшой грохочущий шум горлом, словно вулкан, готовый извергнуть лаву. – Бабушка! – Шшш! –...очах Твоих. Дабы они... пребывали с Тобой вечно, и милость Твоя... – Бабушка! Джемми извивался так, будто колония муравьев поселилась в его штанах, на лице – выражение отчаянной важности. – Я есмь Воскресение и Жизнь, говорит Господь; верующий в Меня, если и умрет... рр-гм... оживет... – В завершение Роджер сделал блестящий финал, усиливая голос свыше его возможностей, более хриплый, чем когда-либо, и растрескивающийся на каждом слове, но неколебимый и громкий. – Подожди минутку, – прошипела я. – Я выведу тебя на... – Нет, бабушка, смотри! Я проследовала взглядом в направлении его пальца, и на мгновение подумала, что он указывает на своего отца. Но это было не так. Старая миссис Уилсон открыла глаза. *** Наступила мгновенная тишина, так как все взгляды устремились исключительно на миссис Уилсон. Затем был коллективный вздох и инстинктивный шаг назад с визгами от испуга и вскриками боли, поскольку пальцы ног были отдавлены, и люди прижаты к грубым бревнам стен. Джейми вовремя подхватил Джемми с пола, чтобы его не растоптали, набрал воздуха в легкие и со всей мочи рявкнул «Стоять!». Настолько громко, что толпа, действительно, застыла на секунду, – достаточную для того, чтобы он сунул Джемми в руки Брианны и, работая локтями, проложил себе путь к столу. Роджер занялся бывшей покойной и поднял ее, посадив, ее руки слабо ощупывали подвязку вокруг челюсти. Я протолкнулась вслед за Джейми, безжалостно распихав людей по пути. – Дайте ей немного воздуха, прошу вас, – сказала я, повышая голос. Оглушающая тишина начала перерастать в глухой рокот волнения, но он утих, пока я возилась, чтобы распустить подвязку. Комната замерла в дрожащем ожидании, в то время как «усопшая» разминала затекшие челюсти. – Где я? – произнесла она трясущимся голосом. Ее глаза неуверенно оглядели комнату, остановившись, в конце концов, на лице ее дочери. – Мэйри? – сказала она неуверенно, и миссис Кромби бросилась вперед и упала на колени, разразясь слезами, в то время как крепко сжимала руки матери. – Màthair! Màthair! – кричала она. Старая женщина опустила дрожащую руку на волосы дочери, разглядывая ее так, будто не была полностью уверена, что она реальна. Я, между тем, прилагала все усилия, чтобы проверить основные жизненные показатели старой леди, которые не были особо жизнеспособными, но, тем не менее, довольно хорошими для того, кто был мертв за минуту до этого. Дыхание очень поверхностное, тяжелое; цвет лица – как недельная овсянка; холодная, липкая кожа, несмотря на высокую температуру в комнате, и я совершенно не могла найти пульс, хотя он явно должен был быть у нее. Разве нет? – Как вы себя чувствуете? – Спросила я. Она положила трясущуюся руку на живот. – Я чувствую себя немного нездоровой, – прошептала она. Я прижала руку к ее брюшной полости, и тут же это ощутила. Пульс был там, где его не должно быть. Он был нерегулярным, приостанавливающимся и резко меняющимся, – но он, безусловно, был. – Иисус, твою, Рузвельт, Христос, – сказала я. Я произнесла это негромко, но миссис Кромби ахнула, и я заметила, как дернулся ее передник, когда она, вероятно, сделала «козу» под ним. У меня не было времени, чтобы беспокоиться об извинениях, я встала и схватила Роджера за рукав, оттаскивая его в сторону. – У нее аневризма аорты, – очень тихо сказала я ему. Должно быть, у нее какое-то время было внутреннее кровотечение, этого достаточно, чтобы она потеряла сознание и казалась холодной. Это очень скоро прорвется, и затем она умрет на самом деле. Он громко сглотнул, лицо его стало чрезвычайно бледным, но сказал только: – Знаете ли вы, насколько долго? Я взглянула на миссис Уилсон: ее лицо было того же серого цвета, как и набухшее снегом небо, и ее глаза меняли фокус, подобно мерцанию свечи на ветру. – Ясно, – сказал Роджер, хотя я ничего не сказала. Он сделал глубокий вдох и прочистил горло. Толпа, которая шипела как стая взволнованных гусей, тут же умолкла. Все глаза в помещении были прикованы к сцене перед ними. – Наша сестра вернулась к жизни, как и все мы вернемся однажды благодатью Божией, – сказал Роджер мягко. – Это – знак надежды и веры для нас. Она скоро снова уйдет в руки ангелов, но возвратилась к нам на мгновение, чтобы донести нам подтверждение любви Бога. – Он сделал секундную паузу, очевидно, нащупывая, что сказать дальше. Он откашлялся и склонил голову к миссис Уилсон. – Не хотели бы вы... сказать что-нибудь, о, матушка? – прошептал он на гэльском. – Ага, хочу. – Миссис Уилсон, казалось, получила силу и вместе с ней – негодование. Слабый румянец проступил на ее восковых щеках, когда она свирепо оглядела толпу. – Что это за поминки, Хирам Кромби? – требовательно воскликнула она, уставившись на своего зятя буравящим взглядом. – Я не вижу ни еды, ни питья, и – что это? – Ее голос повысился до яростного визга, ее глаза устремились на тарелку с хлебом и солью, которую Роджер поспешно отодвинул, когда поднял ее. – Что за... – Она оглядела собравшуюся толпу диким взглядом, и правда начала открываться перед ней. Ее запавшие глаза выпучились. – Что за... ты, бесстыжий скряга! Это вовсе не поминки! Ты хотел похоронить меня только с коркой хлеба и глотком вина для поедателя грехов, и удивительно, что ты оставил хоть это! Не сомневаюсь, ты бы стащил и одеяние, обвившее мой труп, чтобы наделать одежды своим сопливым детям, и где моя лучшая брошь?! Я сказала, что хочу быть похоронена в ней! – Ее костлявая рука прижалась к морщинистой груди, сгребая в кулак обветшавшую ткань. – Мэйри! Моя брошь! – Она здесь, матушка, здесь! – Бедная миссис Кромби, совершенно подавленная, рылась в кармане, всхлипывая и задыхаясь. – Я убрала ее, чтобы сохранить... Я хотела надеть ее на вас до того... до того... – Она вытащила уродливую груду гранатов, которую мать выхватила у нее, покачивая возле груди и сверкая глазами вокруг с ревнивым подозрением. Безусловно, она полагала, что ее соседи только и ждут удобного случая, чтобы стащить брошь с ее тела; я слышала обиженное сопение женщины позади меня, но не было времени обернуться и посмотреть, кто это. – Ну, ну, – сказала я, используя мой лучший успокаивающий врачебный тон. – Я уверена, все будет хорошо. – Конечно, не принимая во внимание тот факт, что вы собираетесь умереть в ближайшие несколько минут, думала я, подавляя истеричное желание неуместно расхохотаться. На самом деле, это могло произойти и через несколько секунд, если бы ее кровяное давление немного повысилось. Мои пальцы ощущали тяжелое сильное пульсирование в ее животе, которое выдавало смертельный прорыв ее брюшной артерии. Кровотечение, должно быть, началось раньше, заставив ее потерять сознание настолько, чтобы она казалась мертвой. В конечном счете, она просто протолкнет тромб, и это все-таки случится. Роджер и Джейми оба предпринимали все, чтобы успокоить ее, бормоча на английском и гэльском и утешительно похлопывая ее. Она, казалось, отреагировала на эту заботу, хотя все еще пыхтела, как паровая машина. Помогла также и бутылка виски, извлеченная из кармана Джейми. – Ну, так-то лучше! – произнесла миссис Уилсон, немного успокоившись, когда он торопливо выдернул пробку и провел бутылкой под ее носом, чтобы она могла оценить качество напитка. – Вы, поди, и еду принесли? – Миссис Баг расчистила себе путь вперед, держа корзину перед собой в качестве пробивающего тарана. – Хмф! Никогда не подумала бы, что при жизни увижу папистов, более добрых, чем моя собственная семья! – Последнее было адресовано Хираму Кромби, который до сих пор стоял открывая и закрывая рот, не находя ничего, что можно было бы сказать в ответ на тираду его тещи. – Почему... почему... – он запнулся в негодовании, разрываясь между шоком, очевидной яростью и необходимостью оправдаться перед соседями. – Более добрыми, чем ваша семья! Разве не давал я вам приют в эти последние двадцать лет? Кормил и одевал вас, будто вы были моей собственной матерью? Переносил ваш злой язык и дурной характер в течение стольких лет, и никогда... Джейми и Роджер вскочили, пытаясь унять его, но вместо этого помешали друг другу, и в сумятице у Хирама появилась возможность продолжать высказывать все, что он думает, что он и сделал. Так же как и миссис Уилсон, которую не смущали оскорбления. Пульсация сотрясала ее живот под моей рукой, и я прилагала немало усилий, чтобы удержать ее от соскакивания со стола и осыпания ударами Хирама бутылкой виски. Соседи были взволнованны. Роджер взял дело – и миссис Уилсон – накрепко в свои руки, обхватывая ее щуплые плечи. – Миссис Уилсон, – сказал он хрипло, но достаточно громко для того, чтобы заглушить негодующее возражение Хирама Кромби относительно последнего выпада миссис Уилсон по поводу его характера. – Миссис Уилсон! – Э? – Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, моргая на него в секундном замешательстве. – Прекратите. И вы – тоже! – он сверкнул глазами на Хирама, который открыл было рот снова. Хирам закрыл его. – Я не потерплю этого, – сказал Роджер и ударил Библией по столу. – Это неподобающе, и я этого не допущу, слышите меня? – Он сердито смотрел на скандалистов, переводя взгляд с одного на другого, ожесточенно нахмурив черные брови. В комнате стало тихо, за исключением тяжелого дыхания Хирама, тихих всхлипываний миссис Кромби и слабого астматического хрипа миссис Уилсон. – Итак, – сказал Роджер, по-прежнему сверкая глазами вокруг, чтобы предотвратить любые дальнейшие нарушения. Он положил руку на тонкую, покрытую старческими пятнами руку миссис Уилсон. – Миссис Уилсон... знаете ли вы, что стоите перед Богом в эту минуту? – Он бросил взгляд на меня, и я кивнула: да, она действительно умирает. Ее голова покачивалась на шее, и свечение ярости угасало в ее глазах, пока он говорил. – Бог рядом с нами, – сказал он, подняв голову, чтобы обратиться ко всем присутствующим в целом. Он повторил это на гэльском, и послышался своего рода всеобщий вздох. Он прищурился на них. – Мы не станем осквернять это священное событие ни гневом, ни ожесточением. Теперь – сестра. – Он бережно сжал ее руку. – Да упокоится твоя душа. Волею Божьей... Но миссис Уилсон не стала больше слушать. Ее сморщенный рот широко открылся в ужасе. – Поедатель грехов! – закричала она, дико оглядываясь вокруг. Она схватила блюдо со стола позади нее, просыпая соль на складки своего савана. – Где поедатель грехов? Хирам застыл, будто его ударили раскаленной кочергой, затем развернулся и стал прокладывать путь к двери, толпа расступилась перед ним, давая дорогу. Ропот предположений возрастал за его спиной только для того, чтобы резко остановиться, когда снаружи донесся пронзительный вопль, и другой вслед за ним, после того как первый утих. Благоговейное «Ооо!» поднялось в толпе, и миссис Уилсон выглядела удовлетворенной, поскольку плакальщицы начали отрабатывать свои деньги в полную силу. Затем возле двери произошло шевеление и толпа расступилась, как Красное море, оставляя узкую тропу к столу. Миссис Уилсон сидела на ложе вертикально, мертвенно-бледная, едва дыша. Пульсация в ее животе бурлила и прыгала под моими пальцами. Роджер и Джейми поддерживали ее под руки. В комнате воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только завываниями плакальщицы и медленными, крадущимися шагами, мягко ступающими по земле снаружи, а затем, вдруг, громче – по доскам пола. Он был высоким человеком, по крайней мере, раньше. Его возраст невозможно было определить: годы или болезнь съели его плоть, так что широкие плечи и спина ссутулились, костлявая голова, увенчанная редеющей путаницей волос с проседью, выдавалась вперед. Я посмотрела на Джейми, приподняв брови. Я никогда до сих пор не видела этого человека. Джейми едва заметно пожал плечами: он тоже не знал его. Когда поедатель грехов подошел ближе, я увидела, что его тело искривлено: он, казалось, был выдолблен с одной стороны, возможно, его ребра были сломаны в результате какого-то несчастного случая. Все взоры были сосредоточены на этом человеке, но он не встретился глазами ни с одним из присутствующих, устремив взгляд в пол. Проход к столу был узким, но люди отступали назад, когда он проходил мимо, стараясь избежать его касания. Только когда он достиг стола, он поднял голову, и я увидела, что у него отсутствует один глаз, очевидно, выцарапанный медведем, судя по переплетению множества шрамов, окаймляющих глазницу. Другой глаз был зрячим: поедатель грехов остановился в изумлении, увидев миссис Уилсон, и оглянулся вокруг, явно не понимая, что делать дальше. Она освободила одну руку из поддержки Роджера и протянула поедателю грехов блюдо с хлебом и солью. – Приступайте, – сказала она высоким и немного испуганным голосом. – Но вы не мертвы. – Сказано было мягким, воспитанным тоном, выдававшим замешательство, но толпа отреагировала так, будто услышала шипение змеи, и отступила дальше, если это было вообще возможно. – Ну и что с того? – Возбуждение заставляло миссис Уилсон дрожать еще больше: я могла ощущать небольшую постоянную вибрацию, передаю¬щую¬ся через стол. – Вам заплатили, чтобы вы съели мои грехи – так сделайте это! Тут у нее возникла мысль, и она рывком выпрямилась, скосив глаза на своего зятя: – Ты заплатил ему, Хирам? Хирам, все еще оставался покрасневшим от предыдущей перепалки, но в ответ на это стал красновато-коричневым, и схватился за грудь – скорее за кошелек, чем за сердце, предположила я. – Да, я не собираюсь платить ему прежде, чем он закончит работу, – огрызнулся он. – Как еще добиться выполнения обязательств? Видя, что утихомиренный скандал готов вспыхнуть с новой силой, Джейми отпустил миссис Уилсон и спешно пошарил в спорране, вытащив серебряный шиллинг, который швырнул через стол поедателю грехов, не желая, как я поняла, прикасаться к этому человеку. – Итак, вам уплачено, – сказал он резко, кивнув ему. – Исполните свое дело в лучшем виде, сэр. Мужчина медленно обвел глазами комнату и всасываемый толпой воздух был слышен даже сквозь вопли «ГООООООРЕЕЕЕЕ в доме КРОООООМБИИИИ», доносящиеся снаружи. Он стоял не более чем в футе от меня, достаточно близко, чтобы я чувствовала его кисло-сладкий запах: запах старости и нечистот в его тряпье, и что-то еще, какой-то слабый душок, который свидетельствовал о воспаленных язвах и невылеченных ранах. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Мягкий карий взгляд с вкраплением янтаря, поразительно похожий на мой собственный. Встреча с его взглядом дала мне странное ощущение в глубине желудка, как будто я мгновение смотрела в кривое зеркало, и увидела безжалостно деформированное отражение своего собственного лица. Он не изменил выражения, но при этом я почувствовала, как что-то невыразимое произошло между нами. Затем он отвернулся и протянул длинную, высохшую, очень грязную руку, чтобы взять кусок хлеба. Своеобразный звук пронесся по комнате, пока он ел – медленно рассасывая хлеб, поскольку у него имелось лишь несколько зубов. Я могла чувствовать пульс миссис Уилсон, теперь более поверхностный и быстрый, как у колибри. Она повисла, обмякнув, в руках мужчин, увядшие веки ее глаз слипались, пока она наблюдала. Он обхватил обеими руками кружку с вином, будто это была святая чаша, и опустошил ее, закрыв глаза. Поставил пустую чашку и с любопытством посмотрел на миссис Уилсон. Я предположила, что он никогда раньше не встречал ни одного своего клиента живым, и гадала, как долго он исполнял эту странную службу. Миссис Уилсон уставилась в его глаза, лицо ее было пустым, как у ребенка. Пульс в животе прыгал, словно градины: несколько легких ударов, пауза, затем стук, который пробивал мою ладонь, словно взрыв, и снова череда беспорядочных скачков. Поедатель грехов склонился к ней, очень медленно. Затем он повернулся кругом и рванулся к двери с удивительной для такого немощного субъекта скоростью. Несколько мальчиков и молодых мужчин возле двери с криками бросились наружу вслед за ним: некоторые схватили деревянные палки из жаровни очага. Остальные разрывались: они посмотрели в сторону открытой двери, где слышались выкрики и стук бросаемых камней вперемешку со стонами плакальщиц, но их взгляды неизбежно притягивались обратно к миссис Уилсон. Она выглядела... умиротворенной – вот подходящее слово. Это было неудивительно, поскольку пульс под моей рукой совсем утих. Где-то глубже, внутри себя самой, я ощущала дурманящее движение начавшегося кровоизлияния, затопляющего теплотой, которая утаскивала меня, заставляла черные пятна кружиться перед глазами и вызывала звон в ушах. Я знала: как бы там ни было, теперь она умерла навсегда. Я чувствовала ее уход. И все равно слышала ее голос поверх шума, очень тихий, но спокойный и чистый. – Я прощаю тебя, Хирам, – сказала она. – Ты был хорошим парнем. Мое видение ушло в темноту, но я по-прежнему смутно слышала и ощущала происходящее. Что-то подхватило меня, увлекло прочь, и спустя мгновение я обнаружила себя прислонившейся к Джейми в углу, его руки поддерживали меня. – С тобой все хорошо, Сассенах? – Он говорил быстро, тряся меня и похлопывая по щекам. Облаченные в черное плакальщицы достигли двери. Я могла видеть их снаружи, стоящих подобно двум столбам тьмы; падающий снег начинал кружиться вокруг них, поскольку холодный ветер проник внутрь, мелкие твердые сухие частицы неслись и подпрыгивали, прежде чем упасть на пол. Голоса женщин усилились и стихли, смешавшись с ветром. У стола Хирам Кромби пытался прицепить гранатовую брошь своей тещи к ее савану, хотя его руки тряслись, и узкое лицо было мокрым от слез. – Да, – ответила я слабо, затем немного тверже, – да. Теперь все хорошо.
ПТИЧЬЯ ВЕСНА Март 1774 Пришла весна, и долгие месяцы запустения растаяли в бегущей воде, в ручейках, льющихся с каждого склона, в миниатюрных водопадиках, скачущих от камня к камню и через камень. Воздух наполнился птичьим гомоном, какофонией мелодий, сменивших одинокие крики гусей, пролетающих где-то в вышине. Зимой птицы живут поодиночке; одинокий ворон, сгорбленный в размышлениях на бесплодном дереве, сова, распушившаяся от холода наверху, в темных тенях амбара. Или они сбиваются в стаи, массивный грохот крыльев, уносящий их ввысь и вдаль, описывающих круги по небу, как горстка перечных зерен, брошенных в воздух, зазывая их в путь печального мужества в форме клина в направлении далекой и сомнительной перспективы выживания. В зимнее время хищники существуют раздельно, каждый сам по себе; певчие птицы разлетелись, все разнообразие пернатого мира уменьшилось до грубого упрощения «хищник и его жертва». Наверху проползают серые тени, и лишь маленькая яркая капля крови падает обратно на землю, отмечая скоротечность жизни, оставляя кучку разбросанных перьев, захваченных ветром. Но как только расцветает весна, птицы пьянеют от любви и кусты изобилуют их песнями. Далеко, глубоко за полночь, мгла приглушает их, но не в силах заставить замолчать, и небольшие мелодичные разговоры вспыхивают в любое время, невидимые и необыкновенно интимные в глухой ночи, словно слышишь, как незнакомцы занимаются любовью в соседней комнате. Я придвинулась поближе к Джейми, слушая чистый, нежный перелив дрозда в недрах огромной красной ели, растущей позади дома. По ночам все еще было прохладно, но уже без резкого зимнего холода; скорее со сладким свежим холодком тающей земли и растущих листьев, холодком, который заставляет пульсировать кровь и теплые тела тянуться друг к другу в желании построить гнездо. Громогласный храп разнесся эхом по всей площадке – еще один предвестник весны. Это майор МакДональд, прибывший прошлой ночью по уши в грязи и изрядно потрёпанный ветром, и принеся с собой неприятные новости о внешнем мире. При этих звуках Джейми слегка зашевелился, застонал, коротко пустил газы, и затих. Он бодрствовал до глубокой ночи, развлекая майора МакДональда – если это можно назвать развлечением. Я слышала как Лиззи и миссис Баг разговаривают на кухне внизу, попутно гремя кастрюлями и хлопая дверьми в надежде разбудить нас. Запахи завтрака начинали подниматься вверх по лестнице, соблазнительный, горьковатый запах жареного цикория, приправляющий густое тепло каши с маслом. Звук дыхания Джейми изменился, и я поняла, что он проснулся, хотя все еще лежит с закрытыми глазами. Я не знала, означало ли это желание продолжить физическое наслаждение сном, или явное нежелание вставать и заниматься майором МакДональдом. Он сразу же разрешил это сомнение, перекатившись на меня, заключив в объятия, и переместив нижнюю часть тела таким образом, что стало совершенно очевидно, что у него на уме действительно было физическое наслаждение, оно уже не касающееся сна. Тем не менее, связная речь еще не вернулась к нему, и он уткнулся в мое ухо, издавая легкое вопросительное мычание. Ну что ж, майор МакДональд все еще спит, а кофе – или то, что у нас им считалось – будет готовиться еще некоторое время. Я замычала в ответ, потянувшись к прикроватному столику взять немного миндального крема, и начала медленное и приятное копание в слоях пижамы и ночной рубашки, чтобы наложить его. Короткое время спустя, фырканье и стуки на противоположном конце коридора ознаменовали воскрешение майора МакДональда, а восхитительные ароматы жареной ветчины и картофеля с луком присоединились к толпе раздражителей обоняния. – Бриолиновая молния , – сказал Джейми сонным тоном удовлетворения. Он все еще был в кровати, лежа на боку и наблюдая, как я одеваюсь. – Что? – Я отвернулась от своего зеркальца и уставилась на него. – Кто? – Полагаю, что я. Тебя разве громом не поразило, в самом конце? – Он рассмеялся, почти беззвучно, заставив простыни зашуршать. – О, ты снова разговаривал с Бри, – снисходительно произнесла я, опять повернувшись к зеркалу. – Это образное выражение является метафорой для огромной скорости, а не маслянистого блеска. Я улыбнулась ему в зеркало, вычесывая спутавшиеся комки в волосах. Он расплел их, пока я умащивала его кремом, а последующие за этим усердные телодвижения заставили их распушиться. Если подумать, то это смутно напоминало эффект от казни на электрическом стуле. – Ну, я могу и быстрее, – рассудительно заявил он, усевшись и почесав рукой собственную шевелюру. – Но не первым делом с утра. Бывают похуже способы проснуться, не правда ли? – Да, гораздо хуже. – С другого конца площадки послышались звуки отхаркивания и сплевывания, а вслед за ними характерное журчание кого-то с довольно энергичным мочевым пузырем, использовавшего ночной горшок. – Он говорил, как долго пробудет здесь? Джейми покачал головой. Медленно поднимаясь, он потянулся словно кошка, а затем в одной рубашке подобрался ко мне, чтобы обнять обеими руками. Я еще не разжигала огонь в очаге, и комната была прохладной. Его тело излучало приятное тепло. Он уткнулся подбородком в мою макушку, разглядывая наше совместное отражение в зеркале. – Мне нужно будет уехать, – мягко сказал он. – Возможно, завтра. Я слегка застыла с расческой в руке. – Куда? К индейцам? Он кивнул, посмотрев мне в глаза. – МакДональд привез газеты, с текстами писем от губернатора Мартина самым разным людям – Трайону в Нью-Йорке, генералу Гейджу – с просьбой о помощи. Он теряет контроль над колонией – насколько он у него вообще был – и серьезно подумывает о вооружении индейцев. Хорошо еще, что эта информация не дошла до прессы. Он отпустил меня, и потянулся к ящику, где лежали его чистые рубашки и носки. – Действительно, хорошо, – сказала я, схватывя волосы сзади, и охотясь за ленточкой, чтобы перевязать их. Мы видели мало газет этой зимой, но даже при такой скудости, уровень разногласий между губернатором и Ассамблеей был очевиден. Он прибегнул к практике постоянного откладывания заседаний, неоднократно распуская Ассамблею с тем, чтобы препятствовать принятию законов, противоречащих его желаниям. Я могла очень хорошо представить себе общественный резонанс, если бы открылось, что он намеревался вооружить индейцев чероки, катауба и крик, и возбудить их против собственных людей. – Полагаю, он не собирается в действительности так поступить, – сказала я, найдя наконец свою голубую ленту, – потому что, если он собирался – в смысле, собирается, – то Революция прокатилась бы уже сейчас по Северной Каролине, а не в Массачусетсе или в Филадельфии через два года. Но, ради бога, зачем ему публиковать эти письма в газете? Джейми рассмеялся. Он покачал головой, убирая растрёпанные волосы с лица. – Он и не публиковал. По-видимому, письма губернатора перехватили. Он не слишком рад этому, по словам МакДональда. – Думаю, это мягко сказано. – Почта считалась заведомо небезопасной, впрочем, так было всегда. На самом деле, Фергюс появился у нас, когда Джейми нанял его в качестве карманника, чтобы красть письма в Париже. – Как дела у Фергюса? – спросила я. Джейми сделал небольшую гримасу, натягивая свои носки. – Лучше, я думаю. Марсали говорит, он стал чаще оставаться дома, что хорошо. И он зарабатывает на кусок хлеба, обучая французскому Хирама Кромби. Но... – Хирам? Французский? – О, да. – Он улыбнулся мне во весь рот. – Хирам обуян идеей, что должен идти и нести слово Божие индейцам, и считает, что сможет лучше справиться, если наряду с английским, в его запасе будет французский. Йен также немного обучает его языку цалаги, но у индейцев столько наречий, что, боюсь, ему не осилить их все. – Чудеса, да и только, – пробормотала я. – Думаешь... В этот момент меня прервала миссис Баг, взревевшая на всю лестницу: – «Если Некоторые Личности желают, чтобы хороший завтрак был испорчен, уверена, у них это получается!» С точностью часового механизма, дверь майора МакДональда распахнулась, и его ноги спешно застучали вниз по лестнице. – Готов? – спросила я Джейми. Он взял мою расческу и привел в себя в порядок парой коротких движений, затем открыл дверь, и сделал поклон, торжественно приглашая меня на выход. – То, что ты сказала, Сассенах, – сказал он, сопровождая меня вниз по лестнице, – о том, что революция начнется через два года. Она уже началась. Ты ведь знаешь это, не так ли? – Ну да, – довольно угрюмо ответила я. – Но не хочу думать о ней на пустой желудок. *** Роджер выпрямился, примериваясь. Край печной ямы, внутри которой он стоял, доставал ему почти до подбородка. Шесть футов будет примерно на уровне глаз; значит, осталось еще несколько дюймов. Это ободряло. Прислонив лопату к земляной стене, он наклонился, схватил ведро, полное земли, и тяжело перебросил его через край. – Грязь! – закричал он. На его крик никто не ответил. Он приподнялся на цыпочках, злобно оглядываясь вокруг в поисках так называемых помощников. Джемми и Герман должны были по очереди опорожнять ведра от земли, и подавать их обратно в яму, но имели склонность внезапно исчезать. – Грязь! – завопил он во все горло. Эти маленькие засранцы не могли уйти далеко; ему потребовалось менее двух минут наполнить ведро. На его крик ответили, но это не были дети. Холодная тень упала на него, и он прищурился, чтобы увидеть своего тестя, наклонившегося взять ручку ведра. Джейми сделал два шага, и высыпал грязь в медленно растущую кучу, затем вернулся, и прыгнул вниз, возвращая ведро. – Неплохая ямка у тебя тут, – сказал он, оценивающе осматриваясь по сторонам. – Тут можно буйвола на вертеле жарить. – Я бы не отказался от одного. Умираю с голоду. – Роджер вытер лоб рукавом; весенний день был прохладным и свежим, но с него ручьями тек пот. Джейми взял лопату, и с интересом рассматривал ее лезвие. – Никогда такого не видел. Это девонькина работа? – С небольшой помощью Даи Джонса, ага. – Потребовалось примерно тридцать секунд работы с лопатой восемнадцатого века, чтобы убедить Брианну, что есть место улучшениям. Три месяца потребовалось, чтобы найти нужный кусок железа, который под ее руководством сможет обработать кузнец, а также убедить Даи Джонса – который был валлийцем, а посему упрямым как осел – взяться за это дело. Обычная лопата была деревяной, и выглядела как кровельная дранка, прикрепленная к шесту. – Можно попробовать? – Заинтригованный, Джейми воткнул острым концом новой лопаты в грязь у своих ног. – Милости прошу. Роджер вскарабкался из глубокой части ямы, в верхний конец печи. Джейми стоял в той части, где, согласно Брианне, должен был гореть огонь, с построенным поверх дымоходом. Изделия для обжига будут находиться в длинной, относительно мелкой части ямы и прикрыты сверху. После недели активного махания лопатой, Роджер был уже менее склонен думать, что отдаленная перспектива санузла стоила таких героических усилий, но Бри хотела этого – и также, как перед ее отцом, перед Брианной было сложно устоять, хотя методы убеждения у обоих различались. Джейми быстро орудовал лопатой, забрасывая грязь в ведро, сопровождая работу небольшими возгласами восторга и восхищения от легкости и скорости, с которой можно копать землю. Несмотря на смутное представление о сложности ее профессии, Роджер испытывал гордость за нововведения своей жены. – Сначала маленькие горящие палочки-спички, – шутливо сказал Джейми, – теперь лопаты. Что она еще придумает? – Боюсь спросить, – с оттенком печали в голосе ответил Роджер, заставив Джейми расхохотаться. Когда ведро наполнилось, Роджер взял его и пошел опорожнять, пока Джейми наполнял второе. И так, не сговариваясь, они продолжили работу – Джейми копал, Роджер опустошал ведра, закончив все, как казалось, в один миг. Джейми вылез из ямы и присоединился к Роджеру на краю, с удовлетворением разглядывая плод их ручного труда. – Если не сработает как печь, – заметил Джейми, – она сможет превратить ее в погреб. – Не проматывай, и не будешь нуждаться, – согласился Роджер. Они стояли, заглядывая внутрь ямы, ветер пробежался по их взмокшим рубашкам, принеся прохладу, когда они перестали двигаться. – Как думаешь, вы можете вернуться назад, ты и девочка? – спросил Джейми. Он сказал это так обыденно, что Роджер не сразу уловил его смысл, пока не увидел лицо своего тестя, излучавшее невозмутимое спокойствие, – он уже научился распознавать – обычно скрывавшее некое сильное чувство. – Назад, – неуверенно повторил он. Конечно, он не имел в виду... Хотя нет, именно это он подразумевал. – Ты имеешь в виду, через камни? Джейми кивнул, и казалось, был увлечен стенами ямы, из которых пучками свисали высохшие корни травы, и выпирали из влажной темной грязи заостренные края камней. – Я думал об этом, – сказал Роджер после некоторой паузы. – Мы думали. Но... – Его голос сошел на нет, за неимением лучшего способа объяснить. Тем не менее, Джейми снова кивнул, словно понял объяснение. Роджер предположил, что Джейми и Клэр, по-видимому, обсуждали эту тему, возможно даже так, как это делали они с Бри, взвешивая все доводы за и против. Опасности перехода – ему не стоило недооценивать эти опасности, тем более, в свете того, что рассказала ему Клэр о Доннере и его товарищах. Что, если ему удастся пройти – а Бри и Джемми нет? Он даже думать о таком не мог. Кроме того, если они все же успешно пройдут через камни, была еще боль разлуки – и он должен был признать, что для него разлука будет не менее болезненной. Несмотря на все ограничения и неудобства, Ридж был их домом. Против этих соображений, однако, стояли опасности настоящего времени, так как четыре всадника апокалипсиса уже вовсю разъезжали здесь; не требовалось никаких трюков, чтобы краем глаза уловить надвигающиеся голод или чуму. И бледный конь, и его всадник по имени «Смерть» были склонны появляться неожиданно, без предупреждения – и довольно часто. Но ведь это именно то, что Джейми подразумевал, запоздало догадался он. – Ты хочешь сказать, из-за войны. – О’Брайаны, – тихо произнес Джейми. – Это ведь случится снова, понимаешь? Множество раз. Сейчас стояла весна, не осень, но холодный ветер, обдувавший его кости был таким же, как тот, что сдувал коричневые и желтые листья с лица маленькой девочки. Роджер вдруг ясно увидел их обоих, Джейми и его самого, стоящих сейчас поверх похожей на пещеру дыры, как перепачканные грязью скорбящие на краю свежевырытой могилы. Он развернулся спиной к яме, вместо этого вглядываясь в распускающуюся зелень каштановых деревьев. – Знаешь, – сказал он после долгого молчания, – когда я впервые понял, кто такая Клэр, кто мы такие, в общем, все это, я подумал – «Как увлекательно!». Я хочу сказать, увидеть в реальности, как делается история. Честно говоря, возможно я пришел сюда за этим, равно как и за Бри. Тогда, я имею в виду. Джейми коротко рассмеялся, повернувшись к нему. – Вот как, ну и как? Увлекательно? – Увлекательней не придумаешь, – очень сухо заверил его Роджер. – Но почему ты спрашиваешь об этом теперь? Ведь еще год назад я сказал тебе, что мы остаемся. Джейми кивнул, поджав губы. – Да, это так. Дело в том, что... Я подумываю продать один или несколько драгоценных камней. Это слегка ввело Роджера в ступор. Он, конечно, никогда всерьез об этом не задумывался – но знание того, что камни где-то рядом, на всякий случай... Он даже не осознавал, какое чувство защищенности придавало это знание до сего момента. – Они твои, ты можешь их продать, – осторожно ответил он. – Но все же, почему сейчас? Все так сложно? Джейми бросил на него очень косой взгляд. – Сложно, – повторил он слова Роджера. – Ага, можно и так сказать. – И приступил к краткому изложению ситуации. Мародеры уничтожили не только начинающийся сезон виски, но и солодовню, которую только теперь восстанавливали. Это означало отсутствие в этом году избыточной партии прекрасного напитка для обмена или продажи в случае необходимости. Также, в Ридже проживали двадцать две семьи арендаторов, нуждающихся в опеке. Большинство из них с трудом справлялись с местностью и новым занятием, о котором не имели никакого представления, и просто старались выжить, достаточно долго, чтобы научиться существовать в новых условиях. – А еще, – угрюмо добавил Джейми, – есть майор МакДональд...О, легок на помине. Майор собственной персоной вышел на крыльцо, в ярко красном на утреннем солнце мундире. Роджер заметил, что он был одет по-походному, во всеоружии, в парике и с затянутой на руке шляпе. – Вижу, это был недолгий визит. Джейми грубовато ухмыльнулся. – Достаточно долгий, чтобы велеть мне попытаться закупить тридцать мушкетов, с пулями и порохом – за свой счет, заметь – которые Корона со временем выкупит, – добавил он, таким циничным тоном, что было ясно, насколько далеко, по его мнению, простирается это время. – Тридцать мушкетов. – Роджер подумал об этом, поджав губы и издав беззвучный свист. Джейми даже не мог себе позволить купить что-нибудь взамен своего ружья, подаренного Птице за его помощь в походе в Браунсвилль. Джейми пожал плечами. – А еще есть разные мелочи, вроде приданого, что я обещал Лиззи Вэмисс – она выходит замуж этим летом. И мать Марсали – Лаогера... – он осторожно посмотрел на Роджера, не уверенный, как много тот знает о Лаогере. Больше, чем Джейми хотелось бы, подумал Роджер, и тактично принял невозмутимое выражение лица. – Я кое-что выплачиваю ей, на содержание. Мы можем жить, да, с тем, что у нас есть. Но для остальных... Мне нужно продать либо землю, либо камни. А от земли я не готов отказываться. – Его пальцы беспокойно постукивали по бедру, затем остановились, так как он поднял руку, чтобы помахать майору, который только что заметил их на другом конце поляны. – Понимаю. Ну, что ж... – Говоря прямо, это было необходимо сделать. Глупо удерживать состояние в виде драгоценных камней, только потому, что однажды они могли бы понадобиться для одного мистического и рискованного дела. Тем не менее, это заявление заставило Роджера почувствовать внутри пустоту, словно он спускался по веревке вниз по отвесу, и кто-то вдруг перерезал страховочный трос. Джейми выдохнул. – Вот и порешили. Я пошлю один с Бобби Хиггинсом Его Светлости в Вирджинию. По крайней мере, он мне сделает хорошую цену. – Да, это... – Роджер запнулся, его внимание привлекла картина, разворачивающаяся прямо перед ним. Майор, очевидно хорошо позавтракавший и в прекрасном настроении, сошел с крыльца и направлялся к ним – совершенно не обращая внимания на белую свиноматку, вылезшую из своего логова под фундаментом наружу, и рыскавшую вдоль стены дома, в поисках собственного завтрака. Потребовались считанные секунды, чтобы она заметила майора. – Эй! – проревел Роджер, и почувствовал, как в горле что-то разорвалось. Его пронзила резкая боль, и он замер, похолодев, схватившись за горло, пораженный внезапной немотой. – Поберегись, свинья! – кричал Джейми, размахивая руками и жестикулируя. Майор вытянул шею, приложив ладонь к уху, затем уловил повторяющиеся вопли «Свинья!», и стал дико оглядываться по сторонам, как раз вовремя, чтобы увидеть, как белая свиноматка пустилась в тяжеловесную рысь, раскачивая клыками из стороны в сторону. Ему было бы лучше развернуться и убежать обратно на крыльцо, в безопасность, но вместо этого, охваченный паникой, он бросился наутек – подальше от свиньи, направляясь прямо к Джейми и Роджеру, которые в свою очередь тут же кинулись врассыпную. Оглянувшись назад, Роджер увидел, что майор длинными прыжками обогнал свинью, по-видимому, его конечной целью была хижина. Однако, между майором и хижиной находилась открытая печная яма, замаскированная обилием длинной весенней травы, через которую скакал МакДональд. – Там яма! – закричал Роджер, но вылетевшие слова были похожи на сдавленное карканье. Тем не менее, майор, казалось, услышал его, так как повернул свое раскрасневшееся лицо с выпученными глазами в его сторону. Наверное, ему послышалось «Свинья!», он обернулся через плечо, обнаружив, что свинья прибавила в скорости, маленькие розовые пуговки глаз с хищным намерением сфокусировались на нем. Это была почти роковая ошибка; шпоры майора зацепились друг за друга, и он рухнул плашмя в траву, выронив свою шляпу – которую держал при себе всю погоню – и она вертушкой взлетела в воздух. Роджер на мгновение раздумывал, затем повернулся, и побежал обратно на подмогу, выкашливая проклятия. Он увидел, что Джейми также бежит назад, держа наготове лопату – хотя даже металлическая лопата казалась на жалость слабым оружием против свиньи весом в пятьсот фунтов. МакДональд уже неуклюже поднимался на ноги, и прежде, чем оба успели добежать к нему, пустился вприпрыжку с такой скоростью, словно сам дьявол надувал ему фалды. Бряцая оружием и с лицом, пунцовым от решительности, он уносил ноги, подпрыгивая как заяц через траву... А затем исчез. Одно мгновенье он был здесь, а в следующее просто испарился, как по волшебству. Джейми посмотрел широко раскрытыми глазами на Роджера, затем на свинью, резко остановившуюся на противоположном конце печной ямы. Затем, двигаясь очень осторожно, не спуская глаз со свиньи, он боком приблизился к яме, отведя взгляд в сторону, словно боялся увидеть, что лежит на дне. Роджер двинулся и встал рядом с Джейми, заглядывая вниз. Майор МакДональд упал в ее глубокую часть, и теперь лежал, свернувшись калачиком, как еж, в защитной реакции сложив руки на парике, чудом остававшемся на месте все это время, хотя теперь изрядно запачканном грязью и клочками травы. – МакДональд? – позвал его Джейми. – Ты не ушибся, дружище? – Она еще там? – прохрипел майор, продолжая оставаться свернутым в клубок. Роджер взглянул на противоположную сторону ямы, где свинья, уже слегка отдалившись, уткнулась мордой в траву. – Эээ... да, она здесь. – К его удивлению, голос вернулся, хоть и был немного хрипловат. Он прочистил горло, и заговорил громче. – Впрочем, тебе не стоит волноваться. Она занята пожиранием твоей шляпы.
ОРУЖЕЙНИК Джейми проводил МакДональда вплоть до Куперсвилля, где направил его на дорогу, ведущую в Солсбери, снабдив едой, потрепанной бесформенной шляпой, защищающей от ненастья, и маленькой бутылкой виски, чтобы укрепить его сломленный дух. Затем с облегчением повернул к дому МакГилливреев. Робин трудился в своей кузнице, окруженный запахом раскаленного металла, деревянной стружки и оружейного масла. Долговязый молодой человек со стесанным лицом работал кожаными кузнечными мехами, хотя его мечтательное выражение демонстрировало явно недостаточное внимание к работе. Робин поймал тень Джейми, когда он вошел, и, взглянув на него, отвесил короткий кивок, вернувшись к своему занятию. Он выковывал из железной болванки плоские пластины, предполагая обернуть их цилиндром вокруг формы оружейного ствола, ожидавшей рядом, зажатой между двумя колодами. Джейми осторожно прошел, сторонясь россыпи горящих искр, и уселся на ведро, чтобы подождать. Это жених Сенги за мехами... Генрих. Генрих Штрассе. Он безошибочно выдернул имя из тысяч, хранившихся в его голове, и вместе с этим автоматически пришло все, что он знал об истории юного Генриха, семье и связях, которые появлялись в его воображении вокруг длинного, мечтательного лица юноши в созвездии родственных связей, упорядоченных и сложных, как узор снежинки. Он всегда смотрел на людей, таким образом, но редко думал об этом сознательно. Было, однако, что-то в форме лица Штрассе, что усиливало эти мысленные образы – длинная линия лба, носа и подбородка с глубокой ямочкой, подчеркнутого лошадиной верхней губой; горизонтальная линия лица короче, но не менее резко очерчена удлиненными, узкими глазами и прямыми черными бровями над ними. Он видел происхождение юноши – средний из девятерых детей, но самый старший из мальчиков. Сын властного отца и матери, которая справлялась с этим путем уловок и тихой злобы, – проявлявшееся в тонкой линии, исходящей от заостренной макушки его головы. Видел его религию – лютеранин, но не слишком ревностный, – раздвоенный кружевной галстук под таким же острым подбородком. Его отношения с Робином – сердечные, но осторожные, как и подобало новому зятю, который являлся также и учеником, – протягивались, как хвост наковальни от правого уха. Что касается, Юты, – смесь страха и бессильного смущения тянулась от левого. Эти наблюдения очень увлекли его, и он заставил себя отвести глаза, проявив интерес к верстаку Робина, чтобы удержаться от разглядывания, смущая парня. Оружейная не была опрятной: обрезки древесины и металла валялись на вер¬стаке вперемешку с гвоздями, резаками, молотками, деревянными брус¬ка¬ми, кусками испачканных лоскутов ткани и брикетами древесного угля. Не¬сколько листов бумаги были придавлены испорченным прикладом, ко¬торый раскололся в процессе изготовления, их грязные края вибрировали в горячем дыхании кузнечного горна. Он не придал бы этому значения, если бы не увидел стиль рисунка, – он узнал бы эту смелость и утонченность линий где угодно. Нахмурившись, он поднялся и вытянул бумагу из-под приклада. Чертежи оружия, выполненные с различных углов зрения – винтовка, там был ствол в разрезе, канавки и выступы резьбы ствола четкие, но весьма специфичные. На одном рисунке было изображение оружия целиком, довольно знакомое, если исключить странные роговидные отростки на стволе. Но на другом... винтовка выглядела так, будто кто-то сломал ее об колено: будто треснула поперек, приклад и ствол смотрели вниз в противоположных направлениях, соединяясь только посредством... что это за крепление такое? Он прищурил один глаз, рассматривая. Прекратившийся шум кузнечных молотов и громкое шипение горячего металла в бочке с водой, прервали его увлеченность чертежами и заставили поднять глаза. – Твоя девочка показывала их тебе? – спросил Робин, кивнув на бумаги. Он вытянул подол своей рубашки из-под кожаного фартука и утер вспотевшее лицо, выглядя позабавленным. – Нет. Чего это она задумала? Она хочет, чтобы ты изготовил ей оружие? – Он отдал страницы оружейнику, который перелистал их, хмыкнув с интересом. – О, вряд ли у нее есть возможность заплатить за это, Мак Дью, если только Роджер Мак не обнаружил горшочек с волшебным золотом за прошедшую неделю. Нет, она всего лишь рассказывала мне свои идеи по усовершенствованию изготовления винтовок, спрашивала, сколько может стоить сделать подобную вещь. – Циничная улыбка, скрывавшаяся в уголке рта Робина, переросла в ухмылку, и он сунул листы обратно Джейми. – Я могу точно сказать, она твоя, Мак Дью. Какая другая девушка стала бы тратить свое время на размышления об оружии, а не о платьях и детях? В этом замечании было больше, чем маленький намек на критику – Брианна, несомненно, была значительно более прямолинейна, чем следовало, – но в данный момент он пропустил это мимо ушей. Ему нужно было расположение Робина. – Ну, у каждой женщины свои причуды, – мягко отметил он. – Я полагаю, даже у маленькой Лиззи, но Манфред присмотрит за ней, я уверен. Он сейчас в Солсбери? Или в Хиллсборо? Робин МакГилливрей был отнюдь не глупым человеком. Резкая смена темы обсуждения заставила его приподнять одну бровь, но он пропустил это без комментариев. Вместо этого он послал Генриха в дом принести им немного пива, подождав, когда парень скроется, прежде чем повернулся к Джейми. – Мне нужно тридцать мушкетов, Робин, – сказал тот без предисловий. – И они нужны мне быстро – максимум через три месяца. Лицо оружейника стало комически пустым от удивления, но лишь на секунду. Затем он моргнул и закрыл рот с хлопком, вернувшись к своему обычному насмешливому выражению. – Собираешь свою армию, а, Мак Дью? Джейми только улыбнулся на это, не отвечая. Если пойдет молва, что он намеревается вооружить своих арендаторов и собирает собственный Комитет безопасности в ответ на бандитизм Ричарда Брауна, это не при¬несло бы вреда, и было бы даже хорошо. Стань известно, что губернатор действовал тайно, чтобы вооружить дикарей на случай, если потребуется подавить вооруженное восстание в удаленных территориях. И что он, Джейми Фрейзер, был посредником в этой деятельности, – это был пре¬восходный способ добиться того, что его самого убьют, а его дом сравняют с землей, не говоря уже о том, что могут последовать и другие проблемы. – Сколько ты найдешь для меня, Робин? И как быстро? Оружейник сощурился, обдумывая, затем бросил косой взгляд на него. – Деньги? Он кивнул, видя, как губы Робина собрались в беззвучном свисте от удивления. Робин, как и все остальные, отлично знал, что у него нет денег даже, чтобы обсуждать проблему, – не говоря уже о маленьком состоянии, которое требуется, чтобы купить такое количество оружия. Он видел размышление в глазах Робина по поводу того, где он планирует найти такие деньги, но вслух оружейник ничего не сказал. Нижняя губа МакГилливрея напряглась, скрыв его верхние зубы, затем расслабилась. – Я могу найти шесть, возможно, семь, от Солсбери до Салема. Брюгге, – он назвал моравского оружейника, – сделал бы одно или два ружья, если бы знал, что это для тебя... – Видя едва заметное покачивание головы Джейми, он покорно кивнул. – Ага, итак, стало быть, семь. И мы с Манфредом справим, наверное, еще три, – тебе нужны только мушкеты, без причуд? – Он склонил голову в сторону рисунков Брианны с маленькой искрой прежнего юмора. – Без причуд, – сказал Джейми, улыбаясь. – Итак, всего десять. – Он ждал. Робин вздохнул, посерьезнев. – Я поспрашиваю, – сказал он. – Но это непростая задача. Особенно, если ты не хочешь, чтобы твое имя упоминалось в переговорах, – а я так понимаю, ты не хочешь. – Ты – человек острого ума и редкой осторожности, Робин, – серьезно согласился с ним Джейми, заставив его рассмеяться. Это было правдой, абсолютно все: Робин МакГилливрей сражался вместе с ним при Куллодене, жил с ним три года в Ардсмуире. Джейми мог бы доверить ему свою жизнь – и делал это. Он начал жалеть, что свинья не съела все-таки МакДональда, но выбросил недостойную мысль из головы и глотнул пива, принесенного Генрихом, непринужденно болтая о посторонних вещах и пустяках, пока не стало уместно уйти. Он поехал на Гидеоне, чтобы составить компанию МакДональду, но собирался оставить коня в сарае Даи Джонса. В результате переговоров, Гидеон покрыл бы пятнистую кобылу Джона Вулама, – она ожеребится к тому времени, когда Вулам вернется из Бэр Крика, – а когда осенью поспеет урожай, Джейми соберет центнер ячменя с бутылочкой виски для Даи за его помощь. Перекинувшись парой слов с Даи, – он никогда не мог понять, был ли кузнец действительно немногословным человеком или говорил мало только потому, что отчаялся заставить шотландцев понимать его уэльский напевный выговор, – Джейми подбадривающе хлопнул Гидеона по шее и оставил его есть зерно и приводить себя в форму перед появлением пятнистой кобылы. Даи предложил ему еды, но он отказался: он был голоден, но с нетерпением ждал спокойствия пятимильного пути домой. День был прекрасным и бледно-голубым, с шелестом весенних листьев над его головой, и немного одиночества не помешало бы. Решение было принято, когда он попросил Робина найти оружие. Но ситуация требовала серьезного обдумывания. Вокруг находилось шестьдесят четыре деревни чероки: в каждой был собственный верховный вождь, а также мирный вождь, и военный вождь. Только пять из этих деревень находились в зоне его влияния – три деревни племени Зимней птицы и две, которые принадлежали чероки из Оверхила. Эти, размышлял он, последовали бы за лидерами Оверхила, не считаясь с его мнением. Роджер Мак знал относительно мало о чероки или о том, какую роль они могли бы сыграть в разворачивающейся борьбе. Он был лишь в состоянии сказать, что чероки не действовали массово: некоторые деревни включились в борьбу, некоторые – нет; некоторые сражались на одной стороне, некоторые – на другой. Что ж, хорошо. Маловероятно, что любые его слова или действия повернут течение войны, и это успокаивало. Но он не мог отделаться от осознания, что его собственное время «соскочить» неумолимо приближается. Насколько известно, сейчас он был верноподданным Его Величества, консерватором, действующим на расстоянии в интересах Джорди, подкупая дикарей и распространяя оружие с прицелом на подавление мятежного пыла регуляторов, либералов и будущих республиканцев. В какой-то момент эта видимость должна непременно разрушиться, чтобы разоблачить его, как закоренелого мятежника и предателя. Но когда? Он задался праздным вопросом: могла ли быть назначена сейчас цена за его голову, и если да, то какая? С шотландцами не должно быть сложностей. Какими бы злопамятными и расчетливыми они ни были, он был одним из них, и личная симпатия могла смягчить чувство возмущения его обращением в мятежника, когда придет время. Нет, он беспокоился об индейцах – ведь он пришел к ним как агент короля. Как ни с того ни с сего объяснить перемену его точки зрения? И в дальнейшем вести себя так, чтобы они разделили ее? Конечно, им показалось бы это предательством в худшем случае и чрезвычайно подозрительным поведением – в лучшем. Он не думал, что они убили бы его, но как, ради всего святого, побудить их присоединиться к идее восстания, если они наслаждались стабильными и благоприятными отношениями с Его Величеством? О, боже, еще Джон. Что может он сказать своему другу, когда настанет час? Убедить его с помощью логики и риторики точно так же перейти на другую сторону? Он втянул воздух сквозь зубы и в ужасе помотал головой, пытаясь – и крайне безуспешно, – представить Джона Грея, пожизненного солдата, экс-губернатора короля, человека верности и чести, вдруг объявляющего себя мятежником и республиканцем. Он проследовал дальше, некоторое время раздираемый этими мыслями, но постепенно нашел, что прогулка успокаивает его разум, и умиротворение дня просветляет его сердце. Хорошо бы осталось время перед ужином, чтобы взять маленького Джемми порыбачить, подумал он: солнце было ярким, но в воздухе под деревьями скапливалась влажность, обещавшая скорый выводок мух на воде. Он нутром чуял, что форель поднимется к поверхности на закате. В таком, более приятном, настроении он рад был встретить свою дочь, немного ниже Риджа. Он воспрянул духом от вида ее волос, бурно струящихся по спине рыжим великолепием. – Ciamar a tha thu, a nighean? , – спросил он, целуя ее в щеку в качестве приветствия. – Thamigumath, moathair , – ответила она и улыбнулась, но он заметил легкую хмурость, которая потревожила гладкость ее лба, словно выводок мушек на пруду с форелью. – Я ждала тебя, – сказала она, беря его под руку. – Я хотела поговорить с тобой, прежде чем ты отправишься к индейцам завтра. – И было что-то в ее тоне, что в один момент прогнало все мысли о рыбалке из его головы. – О, да? Она кивнула, но, казалось, ей трудно подобрать слова – явление, которое встревожило его еще больше. Но он не мог помочь ей, не имея представления, о чем пойдет речь, так что просто шагал рядом, молча, но ободряюще. Рядом трудился пересмешник, совершенствуя свой репертуар звуков. Это была птица, живущая в красном кедре за домом: он знал, потому что пересмешник замолкал время от времени посреди своего щебета и выводил трель, прекрасно имитирующую кошачий полночный вой Адсо. – Когда ты поговорил с Роджером об индейцах, – наконец сказала Брианна, и повернула голову, чтобы посмотреть на него, – упоминал ли он что-нибудь под названием Дорога Слез? – Нет, – ответил он, заинтригованный. – Что это? Она поморщилась, ссутулила плечи таким знакомым образом. – Я думаю, не упоминал. Он говорил, что рассказал тебе все, что знает об индейцах и революции – он знает не слишком много, это не было его специальностью, – но это произошло... произойдет позже, после революции. Может быть, он подумал, что это не важно. Возможно, это не так. Она колебалась, как будто надеялась, что он скажет ей, что это не важно. Но он просто ждал, и она вздохнула, глядя на собственные ступни, пока они продолжали идти. Она была одета в сандалии без чулок, и ее длинные голые пальцы испачкались в мягкой пыли гужевой дороги. Вид ее ступней всегда воспринимался им со странной смесью гордости за их изящную форму и слабого чувства стыда за размер – но, поскольку он был ответственен за оба этих качества, он полагал, что у него нет оснований для недовольства. – Примерно через шестьдесят лет, – сказала она, наконец, глядя в землю, – американское правительство сорвет чероки с их земли. Индейцев переместят очень далеко – в место под названием Оклахома. Это тысяча миль, как минимум. Сотни и сотни из них будут голодать и умрут в дороге. Вот почему они назвали это – назовут – Дорогой Слез. Он был поражен, услышав, что правительство могло бы допустить подобные вещи, и сказал об этом. Она прервала его гневным взглядом. – Они сделают это путем обмана. Они уговорят некоторых вождей чероки согласиться, пообещав им награду и положение, но не выполнят своей части сделки. Он пожал плечами. – Так ведут себя большинство правительств, – мягко отметил он. – Зачем ты рассказываешь мне это, девочка? Я буду точно, хвала Господу, совершенно мертв, прежде чем что-то из этого произойдет. Он заметил вспышку, пересекшую ее лицо при мысли о его смерти, и пожалел, что его легкомыслие стало причиной ее страданий. Однако прежде, чем он успел извиниться, она расправила плечи и продолжила. – Я рассказываю тебе, потому что думаю, что ты должен знать, – сказала она. – Не все чероки уйдут – некоторые из них поднимутся в горы и спрячутся; армия не найдет их. – Правда? Она повернула голову и взглянула на него трогательными в своей искренности глазами, копией его собственных. – Ты не понимаешь? Мама рассказывала тебе, что произойдет – о Куллодене. Ты не смог это остановить, но ты уберег Лаллиброх. И твоих людей, твоих арендаторов. Потому что ты знал. – О, Господи, – потрясенно сказал он, понимая, что она имеет в виду. Воспоминания нахлынули на него. Ужас, отчаяние и неопределенность того времени – оцепенение безысходности, которое сопровождало его в тот последний роковой день. – Ты хочешь, чтобы я сказал Птице? Она потерла рукой лицо и покачала головой. – Я не знаю. Я не знаю, должен ли ты сказать ему, и если ты это сделаешь, станет ли он тебя слушать. Но мы с Роджером говорили об этом после того, как ты спросил его об индейцах. И я продолжаю думать об этом... и, в общем, это просто кажется неправильным – знать и не сделать что-то. Поэтому я подумала, что лучше поговорить с тобой. – Ага, я понял, – ответил он почти бесстрастно. Он и прежде замечал склонность людей с чувствительной совестью избавляться от собственного дискомфорта путем передачи необходимости принимать меры кому-то другому, но удержался от упоминания этого. В конце концов, вряд ли она могла говорить с Птицей сама. Как будто ситуации, с которыми он сталкивался с чероки, не были достаточно трудными до сих пор, подумал он с иронией, – теперь он должен заниматься спасением неизвестных будущих поколений дикарей? В довершение всего, его ушей достиг усилившийся, неожиданно близкий крик пересмешника, квохчащего как курица. Это было так неуместно, что он засмеялся. И потом понял, что ничего другого ему не оставалось. Пока. Брианна смотрела на него с любопытством. – Что ты собираешься делать? Он медленно, с наслаждением потянулся, чувствуя, как мускулы его спины растягивают его кости, ощущая каждую из них, живую и твердую. Солнце покидало небосвод, ужин начал готовиться, и сейчас, в этот конкретный вечер ему не нужно ни о чем заботиться. – Я собираюсь рыбачить. – Сказал он, улыбаясь своей прелестной, невероятной, загадочной дочери. – Позови малыша, ага? Я возьму удочки. «Фрейзер, эсквайр, из Фрейзерс Риджа милорду Джону Грею, Плантация Маунт Джосайя 2 апреля, 1774 года от Рождества Христова. Милорд, утром я отправляюсь с визитом к чероки, и потому оставляю это письмо моей жене, чтобы доверить мистеру Хиггинсу, когда он приедет в следующий раз, доставить посылку в его сопровождении в Ваши руки. Рассчитываю на Вашу доброту и заботу о моей семье, испрашивая Вашей любезности помочь продать предмет, который я передаю Вам. Подозреваю, что Ваши связи позволят Вам получить лучшую цену, чем я смог бы сам, – и сделать это, не привлекая внимания. Надеюсь по возвращении доверить Вам причины моих действий, также как и некоторые философские размышления, которые Вы можете найти интересными. До тех пор, доверьтесь мне. Ваш самый любящий друг и покорный слуга, Дж. Фрейзер».
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ Бобби Хиггинс обеспокоенно смотрел на меня поверх кружки с пивом. – Прошу прощения, мэм, – сказал он. – Но вы ведь не думали опробовать на мне какой-нибудь из ваших инструментов, правда? Червей уже нет, я уверен. А то... то, другое... – он слегка покраснел и заерзал на скамейке, – с ним тоже все в порядке. Я ем так много фасоли, что регулярно пускаю газы, и даже не думайте прикладывать туда раскаленные ножи! Джейми часто намекал на то, что у меня все на лице написано, но со стороны Бобби это была удивительная проницательность. – Ужасно рада это слышать, – сказала я, мгновенно уклонившись от его вопроса. – У вас довольно здоровый вид. Это действительно было так; пустой и поникший взгляд оставил его, уступив место яркому блеску в глазах и упругой коже. Слепой глаз не покрылся молочной белизной, и не показывал заметной рассеянности взгляда: у него скорей всего, была остаточная способность улавливать свет и форму, что укрепляло мой изначальный диагноз частичного отслоения сетчатки. Он настороженно кивнул, и отхлебнул пива, продолжая пилить меня взглядом. – Я и в самом деле очень хорошо себя чувствую, мэм, – сказал он. – Замечательно! Вы случайно не знаете, сколько вы весите, а, Бобби? Настороженный взгляд исчез, сменившись скромной гордостью. – Случайно знаю, мэм. Я возил овечью шкуру в порт для Его Светлости в прошлом месяце, и там был один мерсер , а у него весы для взвешивания – табака или риса, или кусков индиго, возможно. Некоторые из нас заключили пари шутки ради, угадать сколько весит то и это, в общем... десять стоунов четыре фунта , мэм. – Очень хорошо, – сказала я с одобрением. – Повар лорда Джона, похоже, хорошо вас кормит. – Я думала, он весит не более ста десяти фунтов, когда впервые увидела его; вес сто сорок четыре фунта все еще оставался довольно небольшим для человека, ростом в шесть футов , однако был значительным улучшением. И настоящая удача, что он знал свой точный вес. Конечно, если я не потороплюсь, он легко наберет еще пару стоунов: миссис Баг задалась целью превзойти индийского повара лорда Джона (о котором мы были наслышаны). Ради этого она сгребала в тарелку Бобби яйца, лук, оленину и кусочек из остатков свиного пирога, не говоря уже о корзинке ароматных пончиков, уже стоявшей перед ним. Лиззи, сидевшая рядом со мной, взяла один из них, и намазала его маслом. Я с одобрением заметила, что у нее также вполне здоровый вид, с легким румянцем на щеках – хотя мне стоит не забыть взять образец на проверку малярийных паразитов в ее крови. Я самым замечательным образом смогу это сделать, когда она будет в отключке. Нет никакой возможности узнать ее точный вес, к сожалению – но она вряд ли весит более семи стоунов, такая маленькая и хрупкая девочка. Теперь, Роджер и Бри на другом конце шкалы... Роджер должен весить по крайней мере сто восемьдесят пять фунтов; Бри возможно сто пятьдесят. Я взяла себе пончик, обдумывая как лучше все устроить. Роджер, разумеется, согласится на это, если я его попрошу, но Бри... Здесь я должна быть осторожной. В десять лет ей удалили гланды под эфиром, и она не была в восторге от этого опыта. Если она узнает, что я задумала, и начнет свободно выражать свое мнение, она может растревожить остальных моих подопытных кроликов. Будучи в восторге от успешного производства эфира, я серьезным образом недооценила сложность убеждения кого-либо, чтобы позволить мне опробовать его на них. Мистер Кристи вполне мог быть редкостной сволочью, как иногда его зовет Джейми, но он не был одинок в своем неприятии идеи внезапно оказаться без сознания. Я считала, что привлекательность обезболивания была всеобщей – но только не для людей, никогда этого не испытывавших. Они не могли представить себе ситуации, подходящие для такой идеи, и если, предположительно, не все считали эфир результатом заговора папистов, многие все же считали предложение избавить их от боли, как нечто, в определенной степени, противоречащее божественному укладу мира. Однако, у меня было достаточно влияния на Бобби и Лиззи, и я была уверена, что смогу либо уговорить их, либо припугнуть так, что они согласятся на короткий опыт. Если они после этого опишут свои ощущения в положительном свете... Впрочем, улучшение общественного мнения было лишь частью задумки. Что мне действительно было необходимо, так это опробовать эфир на как можно большем количестве людей, тщательно записывая результаты. Паника при рождении Анри-Кристиана показала мне, насколько я была ужасающе неподготовленной. Мне нужно было иметь некоторое представление о том, сколько эфира необходимо вводить на единицу массы тела, как долго определенная доза будет действовать, и насколько глубоким в результате будет наркоз. Последнее, чего я хотела, это забраться по самые брови в чей-то живот, и услышать пронзительный вопль пришедшего в себя пациента. – Вы снова это делаете, мэм. – Бобби наморщил лоб, медленно жуя, скосив на меня глаза. – Что? Что я делаю? – Я состроила невинное выражение лица, откусив кусок свиного пирога. – Изучаете меня. Так ястреб наблюдает за мышью, прежде чем стремительно сорвется вниз. Разве не так? – он обратился к Лиззи. – Именно так, – согласилась Лиззи, и улыбнулась, от чего на щеках появились ямочки. – Но это всего лишь ее взгляд, знаешь. Из тебя получилась бы большая мышь, Бобби. – Будучи шотландкой, она произнесла это как «мушь», что заставило Бобби рассмеяться и подавиться пончиком. Миссис Баг остановилась, чтобы услужливо постучать ему по спине, оставив его пунцовым и задыхающимся. – Ну, что стряслось с ним на этот раз? – спросила она, обойдя и прищурив глаза, критически рассматривая его лицо. – Ты опять не испражняешься, парень? – Опять? – спросила я. – О, нет, мэм, – прохрипел он. – Боже упаси! Это было лишь однажды, когда я наелся неспелых яблок. – Он поперхнулся, закашлялся, и сел, выпрямившись, прочищая горло. – Прошу вас, мы можем не говорить о моем кишечнике, мэм? – попросил он жалобно. – Хотя бы за завтраком. Я чувствовала, как Лиззи трясется от смеха рядом со мной, но она скромно потупила взгляд в тарелку, стараясь не смущать его еще больше. – Разумеется, – ответила я с улыбкой. – Надеюсь, вы побудете у нас еще несколько дней, Бобби? – Он приехал днем ранее, привезя обычную подборку писем и газет от лорда Джона – а вместе с ним пакет, содержащий чудесный подарок для Джемми: музыкальную шкатулку, любезно присланную из Лондона сыном лорда Джона, Уилли. – О, конечно пробуду, мэм, – заверил он меня, с набитым ртом. – Его Светлость велели мне узнать, есть ли у мистера Фрейзера письмо для него, чтобы привезти с собой, так что, полагаю, мне нужно дождаться его, не так ли? – Конечно. – Джейми и Йен отправились к чероки неделю назад; скорей всего пройдет еще неделя, прежде, чем они возвратятся. Достаточно времени для моих экспериментов. – Могу я быть вам в чем-нибудь полезен, мэм? – спросил Бобби. – В смысле, раз я здесь, а мистера Фрейзера и мистера Йена нет. – В его по¬следних словах послышался тон удовлетворения; он хорошо поладил с Йеном, но без сомнения, предпочитал получить внимание Лиззи только себе. – Вообще-то, да, – сказала я, накладывая себе немного каши. – Теперь, раз уж вы упомянули об этом, Бобби... К моменту, когда я закончила свои объяснения, Бобби все еще выглядел здоровым, но уже далеко не таким цветущим. – Усыпить меня, – неуверенно повторил он. Он взглянул на Лиззи, которая также была в легком замешательстве, но при этом уже слишком привыкла без возражений выполнять непонятные ей вещи. – Вы уснете только на мгновенье, – заверила я его. – Скорей всего, вы этого даже не заметите. Его лицо выражало обоснованный скептицизм, и я видела, как он пытается придумать какую-нибудь отговорку. Предвидя такое развитие событий, я разыграла свою козырную карту. – Не только я должна просчитать дозу, – сказала я. – Я не могу оперировать кого-то, и одновременно подавать эфир – или, по крайней мере, мне будет сложно это делать. Мальва Кристи будет ассистировать мне. Ей необходима практика. – О, – задумчиво произнес Бобби. – Мисс Кристи. – По его лицу растеклось своего рода сладострастное, мечтательное выражение. – Конечно, я не хотел бы расстраивать мисс Кристи. Лиззи издала один из тех лаконичных шотландских горловых возгласов, сумев передать одновременно презрение, насмешку и твердое осуждение в промежутке между двумя гортанными звуками. Бобби вопросительно поднял глаза, кусок пирога застрял у него на вилке. – Ты что-то сказала? – Кто, я? – сказала она. – Конечно, нет! – Она резко поднялась, неся перед собой передник, аккуратно вытряхнула крошки в огонь, и повернулась ко мне. – Когда вы намереваетесь это сделать? – требовательно спросила она, добавив запоздалое, – мэм. – Завтра утром, – ответила я. – Это нужно делать на пустой желудок, поэтому мы приступим до завтрака. – Отлично! – сказала она и вышла прочь. Бобби заморгал ей вслед, затем повернулся ко мне, сбитый с толку. – Я что-то не так сказал? Глаза миссис Баг встретились с моими в полном взаимопонимании. – Ничего подобного, парень – сказала она, накладывая ему в тарелку полную лопатку жареных яиц. – Ешь. Тебе понадобятся силы. *** Брианна, своими умелыми руками сделала маску по моей инструкции, сплетенную из дубовых щепок. Она была достаточно простой в конструкции: нечто вроде двойной клетки, скрепленной таким образом, чтобы обе половинки можно было разнять, и вложить между ними толстый слой ваты, а затем скрепить снова; по форме эта вещь напоминала бейсбольную маску кетчера, закрывавшую нос и рот. – Капни столько эфира, чтобы вата полностью пропиталась и стала влажной, – проинструктировала я Мальву. – Мы хотим добиться быстрого эффекта. – Да, мэм. О, он действительно странно пахнет, правда? – Она осторожно принюхалась, отвернув лицо вбок, накапывая эфир в маску. – Да. Будь осторожна, не вдыхай слишком много сама, – сказала я. – Не хочется, чтобы ты отключилась прямо посреди операции. Она рассмеялась, но покорно держала маску на отдалении. Лиззи храбро согласилась пойти первой – с четким намерением перевести внимание Бобби с Мальвы на себя. Это сработало. Она лежала в вялой позе, без чепца, ее мягкие светлые волосы самым выгодным образом рассыпались по подушке, а Бобби, сидя рядом, искренне держал ее за руку. – Ну что ж, начнем. – У меня были минутные песочные часы, лучшее, что нашлось, чтобы вести более или менее точный отсчет времени. – Осторожно положи маску на ее лицо. Лиззи, просто глубоко вдохни, и считай со мной. Раз... Два... Боже, как быстро подействовало, верно? Она сделала один глубокий вдох – грудная клетка высоко поднялась – а затем обмякла, как мертвая камбала, когда вышел весь воздух. Я спешно перевернула песочные часы, и подошла измерить ее пульс. Он был в норме. – Погоди немного. Ты почувствуешь, когда они начинают приходить в себя, по своего рода вибрации в теле, – объясняла я Мальве, одним глазом следя за Лиззи, а другим за песочными часами. – Положи руку на ее плечо. Вот... Чувствуешь? Мальва закивала, почти дрожа от восторга. – Тогда две или три капли. – Она добавила их, задержав собственное дыхание, и Лиззи снова расслабилась со вздохом, похожим на выход воздуха из лопнувшей покрышки. Голубые глаза Бобби полностью округлились, но он упрямо держал Лиззи за руку. Я отсчитала время до пробуждения еще несколько раз, затем позволила Мальве погрузить ее в более глубокий наркоз. Я взяла ланцет, приготовленный заранее, и проколола палец Лиззи. Бобби ахнул, когда кровь хлынула на поверхность, глядя попеременно, то на малиновую каплю, то на ангельски умиротворенное лицо Лиззи. – Ого, она ничего не чувствует! – воскликнул он. – Смотрите, у нее ни одна мышца не дернулась! – Именно так, – сказала я с глубоким чувством удовлетворения. – Она вообще ничего не почувствует, пока не придет в себя. – Миссис Фрейзер говорит, что мы можем практически вспороть кого-то, – с важностью сообщила Мальва Бобби, – разрезать на кусочки, и добраться до того, что болит – и они вообще ничего не почувствуют! – Ну, пока не проснутся, – сказала я с улыбкой. – Боюсь, тогда они это почувствуют. Но это действительно удивительная вещь, – добавила я более мягко, глядя на бесчувственное лицо Лиззи. Я позволила ей оставаться под наркозом, пока проверяла свежие образцы крови, а затем велела Мальве снять маску. Через минуту веки Лиззи затрепетали. Она с любопытством осмотрелась вокруг, и повернулась ко мне. – Когда же вы собираетесь начать, мэм? Несмотря на заверения Бобби и Мальвы, что она по всем признакам была мертва как колода последние четверть часа, она отказывалась поверить в это, возмущенно утверждая, что такого не могло быть – хотя не находила объяснений уколу на пальце и свежее размазанному пятну крови. – Помнишь маску на своем лице? – спросила я. – И меня, говорящую тебе сделать глубокий вздох? Она растерянно кивнула. – Ну да, это я помню. И на мгновенье я почувствовала, словно задыхаюсь – но следующее, что помню, это как вы все глазеете на меня сверху вниз! – Что ж, полагаю, единственный способ убедить ее, это показать ей, – сказала я, улыбаясь трем зардевшимся молодым лицам. – Бобби? Стремясь продемонстрировать Лиззи правдивость своих слов, он запрыгнул на стол и с воодушевлением улегся на него, хотя его нежная шея неистово пульсировала, пока Мальва капала эфир в маску. Он глубоко и судорожно вздохнул, когда она положила маску на его лицо, слегка нахмурился, вздохнул еще раз – и еще – и обмяк. Лиззи хлопнула обеими руками по губам, широко раскрыв глаза. – Иисус, Иосиф и Мария! – воскликнула она. Мальва захихикала, в восторге от полученного эффекта. Лиззи посмотрела на меня все еще широко раскрытыми глазами, затем снова взглянула на Бобби. Наклонившись к его уху, она позвала его по имени, безрезультатно, затем взяла его за руку и осторожно пошевелила ее. Его рука вяло качнулась, и она, издав тихий возглас, бережно положила ее обратно. Она выглядела очень взволнованной. – Может он не проснуться? – Проснется, когда снимем маску, – самодовольно ответила Мальва. – Это так, но нам не стоит держать кого-нибудь под наркозом дольше, чем требуется, – добавила я. – Длительная анестезия может навредить. Мальва послушно привела Бобби в сознание и снова усыпляла несколько раз, пока я отмечала время и дозировку. Во время последней записи, я подняла глаза, и увидела, как она с внимательным выражением лица смотрит на Бобби, словно сконцентрировавшись на чем-то. Лиззи отошла в дальний угол хирургической, явно встревожившись видом безжизненного тела Бобби, и села на стул, приглаживая волосы и подбирая их под чепец. Я встала и взяла из рук Мальвы маску, отложив ее в сторону. – Ты проделала замечательную работу, – шепотом сказала я ей. – Спасибо. Она кивнула, лицо просияло от радости. – О, мэм! Это было... Я в жизни не видела ничего подобного. Это такое странное чувство, не правда ли? Словно мы убили его, и снова вернули к жизни. – Она развела руки в сторону, полуосознанно глядя на них, словно удивлялась, как она смогла совершить такое чудо, затем сжала их в маленькие кулачки, и заговорщицки улыбнулась мне. – Думаю, теперь я понимаю, почему мой отец называет это дьявольщиной. Если бы он это увидел, – она посмотрела на Бобби, который уже стал шевелиться, – он бы сказал, что ни у кого, кроме Бога, нет права творить подобные вещи. – Да уж, – суховато произнесла я. Судя по блеску в ее глазах, реакция ее отца на то, что мы делали, была чуть ли не главной привлекательностью эксперимента. На мгновение я даже пожалела Тома Кристи. – Хм... Возможно, тебе тогда не следует рассказывать отцу, – предложила я. Она улыбнулась, обнажив маленькие, острые белоснежные зубки, и закатила глаза. – Вам не о чем беспокоиться, мэм, – заверила она меня. – Он ведь запретит мне приходить, не успеешь глазом... Бобби открыл глаза, повернулся на бок, и его вырвало, таким образом положив конец дискуссии. Лиззи вскрикнула и поспешила к нему, засуетившись вокруг него, вытирая лицо и наливая ему немного бренди. Мальва, с несколько высокомерным взглядом, стояла в стороне и не мешала. – О, это странно, – повторял Бобби, возможно в десятый раз, вытирая рукой рот. – Я видел ужасающую вещь, – она появилась лишь на мгновенье – а потом меня стошнило, и вот, все закончилось. – Что за ужасающая вещь? – заинтересованно спросила Мальва. Он подозрительно и неуверенно взглянул на нее. – Сказать по правде, мисс, я едва понял. Лишь только, что она была... Темной. Силуэт, можно сказать. Я подумал, это была женщина. Но... Ужасная, – беспомощно закончил он. Что ж, это было очень скверно. Галлюцинации, как побочный эффект, не были редкостью, но я не ожидала этого от столь маленькой дозы. – Ну, мне кажется, это был просто кошмар, – успокаивающе сказала я. – Вы знаете, это ведь своеобразная форма сна, так что не удивительно, что у вас могли быть время от времени отрывочные сновидения. К моему удивлению, Лиззи на это покачала головой. – О, не-ет, мэм, – сказала она. – Это вовсе не сон. Когда спят, знаете, отдают душу на хранение ангелам, чтобы упыри и вурдалаки не смогли до нее добраться. Но это... – Нахмурившись, она просверлила взглядом бутыль с эфиром, теперь наглухо закупоренную, затем перевела взгляд на меня. – Я бы хотела знать, – сказала она, – куда в этом случае уходит душа? – Хм... – сказала я. – Ну, думаю, возможно, она остается вместе с телом. Должна оставаться. Я хочу сказать – ты же не умерла. Лиззи и Бобби одновременно решительно закачали головами. – Нет, это не так, – сказала Лиззи. – Когда ты спишь, ты все еще здесь. Когда вы делаете это... – она махнула рукой на маску, с легким беспокойством на хрупком лице, – ...Ты не здесь. – Это правда, мэм, – подтвердил Бобби. – Не здесь. – Как думаете, может быть, душа попадает в чистилище, с некрещеными младенцами и разными другими? - спросила Лиззи. Мальва неженственно фыркнула. – Чистилища не существует, – сказала она. – Это хитроумное изобретение Папы Римского. Лиззи раскрыла рот в шоке от подобного богохульства, но Бобби, по счастью, отвлек ее, почувствовав головокружение и необходимость прилечь. Мальва, казалось, намеревалась продолжить спор, но кроме неоднократно повторения «Папа Римский...» просто стояла, покачиваясь взад и вперед с раскрытым ртом, слегка моргая ресницами. Я взглянула на Лиззи, и увидела, как ее глаза также остекленели. Она широко зевнула, и заморгала ресницами, на глазах выступили слезы. До меня дошло, что и я начинаю чувствовать легкое головокружение. – Батюшки! – Я выхватила маску из рук Мальвы, и спешно велела ей сесть на стул. – Надо избавиться от нее, иначе мы все грохнемся в обморок. Я раскрыла маску, вытащила из нее влажный кусок ваты, и вынесла наружу, держа на вытянутых руках. Я открыла оба окна хирургической, чтобы проветрить помещение, и спасти нас всех от отравления, но эфир был коварен. Будучи тяжелее воздуха, он оседал на пол и накапливался там, если не было вентилятора или другого устройства, способного выветрить его. Возможно, мне придется проводить операции на открытом воздухе, подумала я, если я собираюсь использовать его продолжительное время. Я положила вату на камень для просушки, и вернулась, надеясь, что молодежь будет еще слишком слаба для продолжения своих философских размышлений. Я не хотела, чтобы они следовали этой своей мысли; если по Риджу разнесется молва, что эфир отделяет душу от тела, мне никогда не позволят использовать его на людях, даже в самом критическом случае. – Что ж, спасибо вам всем за помощь, – с улыбкой сказала я, войдя в комнату, с облегчением увидев их настороженными в разумных пределах. – Вы сегодня сделали кое-что полезное и важное. А теперь вы можете заняться другими своими делами – я приберусь здесь. Мальва и Лиззи на мгновение заколебались, ни одна из девушек не желала оставлять Бобби на попечение другой, но под давлением моих жестов с возгласом «кыш», засеменили к двери. – Когда вы выходите замуж, мисс Вэмисс? – спросила Мальва как бы вскользь – но достаточно громко, чтобы услышал Бобби – хотя она отлично знала ответ; все в Ридже знали. – В августе, – холодно ответила Лиззи, на полдюйма приподняв свой маленький носик. – Сразу после сенокоса... Мисс Кристи. – «А после этого я буду миссис МакГилливрей», сказало ее довольное выражение лица. «А у вас – мисс Кристи – даже ухажера нет». Дело не в том, что Мальва не пользовалась успехом у мужчин, а в том, что ее отец и брат с усердием держали ее подальше от них. – Желаю вам большого счастья, – сказала Мальва. Она взглянула на Бобби Хиггинса, затем на Лиззи, и с притворной застенчивостью улыбнулась из под своего накрахмаленного белого чепца. Бобби некоторое время продолжал сидеть на столе, глядя на девушек. – Бобби, – сказала я, пораженная глубокой задумчивостью на его лице, – силуэт, который вы видели под наркозом – вы узнали его? Он посмотрел на меня, затем его взгляд скользнул на пустой дверной проем, словно не в состоянии оторваться. – О, нет, мэм, – сказал он тоном такой искренней убедительности, что я поняла – он лжет. – Никак нет.
БЕЖЕНЦЫ Они остановились напоить лошадей на краю небольшого озера, которое индейцы называют Толстые Камыши. День был теплым, и они, стреножив и разнуздав коней, завели их в родниковую, сверкающую холодную воду. Достаточно холодную, чтобы сковать все органы чувств, и хотя бы на мгновение избавить Джейми от угрюмого размышления по поводу письма, привезенного майором МакДональдом от Джона Стюарта, управляющего по делам индейцев Южного округа. Это было довольно лестное письмо, с похвалой за его проворность и энергичность в распространении британского влияния среди индейцев чероки – но дальше следовал призыв к более активной вовлеченности, указывая на собственный удачный ход Стюарта, когда на созванном им же съезде два года назад, он умело руководил решениями вождей чокто и чикасо. «...Соперничество и целеустремленность кандидатов на медали и вознаграждения были так огромны, как только Вы можете себе представить. Они не уступали борьбе между самыми честолюбивыми и амбициозными соискателями почетных званий и продвижения по службе. Я предпринял все шаги, чтобы получить необходимую информацию об их личных качествах, и назначил на места самых достойных и наиболее всего отвечающих цели поддержания порядка, и преданности этого народа британским интересам. Я призываю Вас приложить все усилия, чтобы достичь подобного результата среди индейцев чероки». О, да – сказал он вслух, выскакивая из камышей и отряхивая голову от воды. – Значит, мне нужно свергнуть Tsisqua , без сомнения, прибегнув к убийству, затем подкупить их всех, чтобы поставить Резчика Трубок, – самого маленького и невзрачного индейца, которого Джейми когда-либо видел, – как главного вождя. Уфф! – Он снова нырнул с фонтаном брызг, развлекая себя ругательствами в адрес самонадеянности Стюарта, наблюдая, как его слова поднимаются из воды колыхающимися блестящими шариками, и, как по волшебству, исчезают на ярко освещенной водной глади. Он вынырнул, тяжело дыша, затем глотнул воздуха и задержал дыхание. – Что это было? – сказал испуганный голос поблизости. – Это они? – Нет, нет, – ответил другой, низкий и настороженный. – Их только двое. Я их видел, вон там, видишь? Джейми открыл рот и едва дышал, стремясь расслышать сквозь биение собственного сердца. Он понимал их, но на мгновение не смог определить их наречие. Индейцы, да, но не чероки. Они были... тускарора, точно. Он не говорил с кем-либо из тускарора уже несколько лет. Большинство из них отправились на север в результате вспышки эпидемии кори, уничтожившей многих – чтобы присоединиться к своим «предкам-могавкам» в земли, подвластные Лиге Ирокезов. Эти двое спорили шепотом, но достаточно близко, чтобы он смог разобрать большую часть из того, что они говорили – они находились на расстоянии считанных футов от него, скрытые бурно растущим камышом и рогозом, высотой в человеческий рост. Куда подевался Йен? Он слышал отдаленные всплески на другом конце озера, и осторожно повернув голову, краем глаза заметил Йена и Ролло, плещущихся в воде – собака, по загривок в воде, неспешно гребет туда и обратно. Не зная заранее – а собака не почувствовала чужаков и не залаяла – можно было подумать, что купаются двое мужчин. Индейцы, очевидно, пришли именно к такому заключению – две лошади, значит два человека, и оба на безопасном расстоянии. С большим скрипом и шелестом, крадучись, они стали двигаться в направлении лошадей. Джейми был наполовину склонен позволить им попытаться захватить Гидеона, и посмотреть, как далеко они уйдут с такой добычей. Но они могли удрать только с лошадью Йена и вьючным мулом – а Клэр не переживет, если он даст им увести Кларенса. Чувствуя себя в довольно невыгодном положении, он скользнул голышом в камыши, корчась от их скрежета по своей коже, и пополз вверх, сквозь рогоз на грязный берег. Если бы им хватило ума оглянуться, они бы заметили покачивание рогоза – и он надеялся, что Йен заметит – но они не спускали глаз со своей цели. Теперь он разглядел их – прячась в высокой траве на опушке леса – бегающих глазами туда сюда, но ни разу в правильном направлении. Их только двое, теперь он знал это наверняка. Юнцы, судя по неуверенным движениям. Он не мог разглядеть, было ли у них оружие. Перепачканный грязью, он пополз дальше, продвигаясь на животе в густой траве у озера, спешно извиваясь в сторону укрытия под деревом сумах. Ему нужна была палка, и срочно. В подобных обстоятельствах, разумеется, ничего подходящего не нашлось, лишь тоненькие прутики да давно сгнившие ветки. За неимением лучшего, он поднял увесистый камень, но затем нашел то, что искал: треснувшая от ветра ветка кизила висела на расстоянии вытянутой руки, все еще присоединенная к дереву. В это время они уже приблизились к пасущимся лошадям. Гидеон заметил их и резко поднял голову. Он продолжил жевать, но с явной подозрительностью прижал уши. Вечно общительный Кларенс тоже заметил их и поднял голову, в боевой готовности подергивая ушами. Джейми воспользовался шансом, и когда Кларенс издал приветственный вопль, отодрал ветку от дерева и бросился на разбойников, проревев во всю глотку «Tulach Ard!». Их взгляды встретились, и один из юнцов дал деру, лишь длинные волосы развевались на ветру. Другой последовал за ним, но сильно прихрамывая, упал на одно колено, оступившись о что-то. Он сразу же поднялся, но слишком медленно: Джейми с огромной яростью взмахнул палкой, и сбил его с ног, отчего тот упал плашмя на землю, и перевернулся на спину, прижав к себе злополучное колено. Паренек издал сдавленный стон, и замер, скованный болью. Джейми схватил свой камень и метко ударил молодого индейца за ухом. Затем он тут же бросился в лес вдогонку за вторым. Его путь преграждал каменистый ручей, парень скакал сквозь листья осоки. Джейми заметил, как он в ужасе бросил взгляд на озеро, где Йен и Ролло уже направлялись в его сторону, плывя словно бобры. Индеец, возможно, успел бы скрыться в лесу, если бы внезапно не погрузился одной ногой в грязевую жижу. Он потерял равновесие, и Джейми прыгнул на него. Молодой человек был крепкий и жилистый, и боролся как угорь. Их ноги скользили в грязи. Джейми, имея преимущество роста и веса, сумел столкнуть противника. Они вместе упали и покатились клубком в осоку и грязь, царапаясь и нанося глухие удары. Индеец схватил Джейми за длинные волосы и так дернул, что у него из глаз брызнули слезы. В ответ тот нанес ему тяжелый удар по ребрам, заставляя отпустить, и боднул головой в лицо. Их лбы встретились с глухим стуком, и ослепляющая боль пронзила Джейми. Шотландец привстал на колени, испытывая головокружение, пытаясь что-либо увидеть сквозь круги в глазах. Мимо промелькнуло серое пятно, и раздался крик ужаса. Ролло издал один утробный глубокий рев, а затем задержался на продолжительном, грохочущем рычании. Джейми закрыл один глаз, приложил руку к пульсирующему лбу, и обнаружил своего противника, лежащего ничком в грязи, Ролло удерживал его, поджав черные губы и выпятив клыки. Послышалось шлепанье ног по отмели, и Йен очутился рядом, задыхаясь. – С тобой все в порядке, дядя Джейми? Он убрал руку со лба и посмотрел на свои пальцы. Никакой крови, хотя он мог бы поклясться, что его голова расколота надвое. – Нет, – сказал он. – Но лучше, чем у него. О, Господи. – Ты убил другого? – Скорей всего нет. О, Боже! Опустившись на четвереньки, он отполз на небольшое расстояние и его вырвало. Позади себя он слышал, как Йен резко и требовательно спрашивал, кто эти парни, и есть ли с ними другие, на языке чероки. – Они тускарора, – сказал он. Его голова все еще гудела, но он почувствовал себя лучше. – А, да? – удивился Йен, но тотчас перешел на наречие каньенькехака. Молодой пленник, уже изрядно напуганный Ролло, выглядел так, словно сейчас сдохнет от ужаса, увидев татуировки Йена и слыша его, говорящего на языке могавков. Язык каньенькехака относился к тому же семейству, что и тускарора, и индеец отлично понимал, что говорит ему Йен, так как отвечал, заикаясь от страха. С ними никого не было. Его брат мертв? Джейми прополоскал рот водой, и сбрызнул себе на лицо. Ему стало лучше, хотя шишка, размером с утиное яйцо, уже вырастала над его левым глазом. – Брат? Да, сказал молодой человек, его брат. Если они не собираются его сейчас убивать, может ли он пойти и увидеть его? Его брат был ранен. Йен взглянул на Джейми, ища одобрения, и отозвал Ролло. Перепачканный с ног до головы пленник с болезненным трудом поднялся на ноги, и, шатаясь, побрел вдоль берега обратно, в сопровождении собаки и двух голых шотландцев. Другой парень действительно был ранен; кровь сочилась сквозь грязную повязку на ноге. Он сделал повязку из собственной рубашки, и теперь сидел с голым торсом, худой и дрожащий. Джейми перевел взгляд с одного пленника на второго – обоим было не больше двадцати, а скорей всего и меньше. Лица измучены голодом и лишениями, одежда больше походила на лохмотья. Лошади немного отдалились, занервничав от шума, но одежда, которую шотландцы оставили на кустах, все еще висела там. Йен натянул бриджи, и пошел взять немного еды и питья из седельных сумок, в то время, как Джейми одевался более медленно, допрашивая молодого человека, пока последний с тревогой осматривал своего брата. Они были тускарора, подтвердил молодой человек. У него было очень длинное имя, примерно означающее: «отблеск света на воде весной». Это – его брат, «гусь, поддерживающий вожака во время полета», или коротко – Гусь. – Что с ним произошло? – Джейми натянул на голову рубашку, и кивнул – морщась при движении – на рану на ноге Гуся, вполне очевидно, нанесенную чем-то вроде топора. Свет на Воде глубоко вздохнул, и на мгновение закрыл глаза. На его голове также красовалась повязка. – Цалаги, – сказал он. – Нас было сорок человек: остальные либо мертвы, либо взяты в плен. Господин, вы ведь не сдадите нас им? Пожалуйста? – Цалаги? Которые из них? Свет покачал головой; он не мог сказать. Его группа пожелала остаться, когда их деревня переселилась на север, но дела пошли скверно. Не хватало мужчин для охоты и защиты деревни, а без защитников другие племена отбирали у них урожай, и уводили женщин. Совсем обнищав, они тоже принялись грабить и попрошайничать, чтобы выжить зиму. Многие умерли от холода и болезней, а оставшиеся в живых скитались, время от времени находя себе пристанище, но затем были вытеснены более сильными чероки. Несколько дней тому назад они напоролись на засаду чероки, которые застали их врасплох, большинство убили, а женщин увели в плен. – Они забрали мою жену, – сказал Свет дрожащим голосом. – Мы пришли отбить ее. – Конечно, они убьют нас, – слабо произнес Гусь, но с изрядной долей бодрости. – Но это не имеет значения. – Конечно, нет, – сказал Джейми, улыбнувшись. – Вы знаете, куда ее увели? Братья знали направление, по которому ушли захватчики, и следили за ними до самой деревни. В той стороне, сказали они, указывая на горный перевал. Йен взглянул на Джейми и кивнул. – Птица, – сказал он. – Или, скорее, Лис, – Бегущий Лис был военным вождем деревни. Хороший воин, хотя и не обладающий творческой фантазией, чертой, которой у Птицы было в избытке. – Что ж, может, поможем им? – сказал Йен по-английски. Его пушистые брови вопросительно изогнулись, но Джейми видел, что это был лишь формальный вопрос. – О, да, думаю, что поможем. – Он аккуратно потер лоб; кожа вокруг шишки уже растянулась и стала чувствительной. – Но сначала давай-ка поедим. *** Не стоял вопрос, стоит ли это делать, надо было лишь решить, как сделать. Оба, Джейми и Йен, на корню отвергли предложение братьев украсть жену Света. – Они убьют вас, – заверил их Йен. – Нам все равно, – решительно заявил Свет. – Ну конечно, вам все равно, – сказал Джейми. – А что будет с твоей женой? Она в таком случае, останется одна, и далеко не в лучшем положении. Гусь рассудительно кивнул. – Он прав, знаешь ли, – сказал он своему агрессивно настроенному брату. – Мы можем сосватать ее, – предложил Джейми. – Как жену для тебя, Йен. Ты у Птицы на хорошем счету: он, вполне вероятно, согласится выдать ее за тебя. Это была шутка лишь отчасти. Если никто еще на взял ее в жены, то человека, который держит ее у себя, как рабыню, можно убедить выдать ее за Йена, пользовавшегося всеобщим глубоким уважением. Йен слегка улыбнулся, но покачал головой. – Нее, мы лучше выкупим ее. Или... – Он оценивающе посмотрел на двух индейцев, старательно запихивавших в рот остатки провизии из седельных сумок. – Может мы попросим Птицу принять их в племя? Это была мысль, достойная внимания. Ведь лишь только они получат женщину обратно, она и братья снова окажутся в том же ужасном положении – скитаний и голода. Однако братья нахмурились и покачали головами. – Еда – хорошая вещь, – сказал Гусь, облизывая пальцы. – Но мы видели, как они убивают наши семьи, наших друзей. Если бы мы не видели это собственными глазами, то наверняка согласились бы. Но... – Да, я понимаю, – сказал Джейми, и на мгновение слегка удивился, что он и в самом деле понимал. Видимо, он слишком долго пробыл среди индейцев. Братья обменялись взглядами, очевидно совещаясь друг с другом. Затем решение было принято, и Свет сделал Джейми жест почтения. – Мы ваши рабы, – отметил он с некоторой робостью. – Вам решать, что с нами делать. – Он деликатно замолчал, выжидая. Джейми почесал щеку, размышляя, что возможно, все-таки недостаточно долго пробыл среди индейцев. Йен не улыбался, но казалось, едва сдерживает смех. МакДональд рассказывал ему истории о военных кампаниях времен франко-индейской войны. Солдаты, бравшие индейцев в плен, обычно либо убивали их, чтобы получить денег за скальп, либо продавали в рабство. Эти события происходили каких-то десять лет назад; перемирие с тех пор неоднократно нарушалось. Бог знает, сколько индейцев превратили своих пленников в рабов, если только они не выбирали вместо этого – по каким-то, уму непостижимым, индейским причинам – принять или убить их. Джейми захватил двоих тускара. Соответственно, по их обычаям, они теперь были его рабами. Он отлично понимал, что предлагал Свет – что он возьмет братьев под свое крыло, и без сомнения, молодую женщину тоже, как только они освободят ее. И как, скажите на милость, он вдруг оказался ответственным за все это? – Что же, на их скальпы сейчас спроса не будет, – заметил Йен. – Хотя, полагаю, ты можешь продать обеих Птице. Правда, много за них не выручишь, они слишком худые и немощные. Братья безучастно смотрели на него, ожидая решения. Свет внезапно отрыгнул, и очень удивился изданному им звуку. Йен засмеялся, низким скрипучим голосом. – О, я не могу на это пойти, и вы трое это отлично знаете, – сердито сказал Джейми. – Надо было ударить тебя сильнее – и избавить себя от хлопот, – сказал он Гусю, который широко улыбнулся ему, с беззубым добродушием. – Да, дядя, – сказал он, поклонившись в глубоком почтении. Джейми издал в ответ недовольный возглас, но оба индейца не обратили на это внимания. *** Значит, это будут медали. МакДональд привез ему сундук, доверху набитый медалями, позолоченными пуговицами, дешевыми латунными компасами, стальными лезвиями ножей, и другими предметами привлекательного мусора. Исходя из того, что вожди черпали свою власть из популярности, а их популярность росла прямо пропорционально их способности дарить подарки, британские индейские агенты добивались влияния путем проявления неслыханной щедрости тем вождям, кто выказывал готовность вступить в союз с Короной. Он взял с собой лишь две сумки подобного подкупа; остальные оставил дома для будущего использования. Того, что имелось у него на руках, он был уверен, вполне хватит для выкупа миссис Свет, но потратить все это подобным образом означало, что он останется с пустыми руками для других вождей – а этого нельзя было допустить. Что ж, он полагал, что должен отправить Йена обратно, привезти еще безделушек. Но только после того, как они обговорят выкуп – ему требовалась в этом помощь Йена. – Ну, ладно, – сказал он, поднимаясь. Он перетерпел волну головокружения. – Но я не принимаю их к себе. – Последнее, что ему было нужно в данный момент – это кормить еще три дополнительных рта.
СКОЧИ Организация выкупа, как он и предполагал, была лишь простой торговлей. И в конечном итоге, миссис Свет обошлась довольно дешево: по цене шести медалей, четырех ножей и компаса. И это все, если учесть, что он не видел ее до заключения сделки – если бы видел, дал бы еще меньше: она была маленькой, рябой девчушкой примерно лет четырнадцати, с легким бельмом в глазу. Все же, подумал он, о вкусах не спорят, ведь оба, и Гусь и Свет, были готовы отдать за нее жизнь. Без сомнения, у нее было доброе сердце, или какое-нибудь другое замечательное качество, например, талант завлечь мужчину в постель. Он ужасно удивился самому себе, что вообще подумал об этом, и более внимательно присмотрелся к ней. Это никоим образом не бросалось в глаза – и все же, теперь, когда он пригляделся – она действительно излучала ту странную привлекательность, тот удивительный дар, присущий лишь немногим женщинам, не принимающий во внимание такие поверхностные характеристики, как внешность, возраст и ум, а заставлял мужчину лишь желать схватить ее и... Он убил зарождающееся вожделение в зачатке. Он знал несколько подобных женщин, по большей части француженок. И он не единожды полагал, что возможно, это французские корни его жены были ответственны за ее обладание этим самым желанным, но очень опасным даром. Он видел, как Птица задумчиво разглядывал девочку, очевидно, сожалея, что отпустил ее за такую малую цену. К счастью, его внимание отвлекла вернувшаяся группа охотников, которые привели с собой гостей. Гостями были чероки из Оверхил Бенд, оказавшиеся очень далеко от своего дома в горах Теннесси. А с ними находился человек, о котором Джейми был много наслышан, но ни разу не видел до сего дня – по имени Александр Кэмерон, и которого индейцы прозвали «Скочи» Смуглый, обветренный мужчина средних лет, Кэмерон выделялся среди остальных индейцев лишь густой бородой, и длинным пытливым носом. Он жил среди чероки с пятнадцати лет, его жена была чероки, и вообще он пользовался большим уважением у индейцев. Он также был индейским агентом, плотно сотрудничавшим с Джоном Стюартом. И его присутствие, здесь, в двухстах милях от дома, заставило собственный пытливый нос Джейми зачесаться от любопытства. А интерес был, откровенно говоря, обоюдный. Кэмерон оценивающе изучал его своими глубоко посажеными глазами, в которых в равной степени отражался ум и хитрость. – Ого-го, рыжеволосый Убийца Медведя! – воскликнул он, горячо пожимая руку Джейми, затем обняв его на индейский манер. – Я слышал столько историй о вас, знаете, и жаждал встречи, чтобы узнать, правда ли это. – Сомневаюсь, – сказал Джейми. – В последней истории, которую я собственными ушами слышал, говорили, будто я сражался с тремя медведями сразу, убив последнего высоко на дереве, куда он загнал меня, откусив мне пятку. Не справившись с собой, Кэмерон взглянул на пятку Джейми, затем в его глаза и разразился хохотом, все морщины на его лице искривились в таком веселье, что Джейми едва сдержался, чтобы самому не засмеяться. Конечно, некоторое время говорить о делах было неуместным. Охотники забили буйвола, и готовился большой пир. Печень забрали, чтобы зажарить и сразу съесть, тонкое нежное мясо с боков жарилось вместе с цельным луком, а сердце – так сказал Йен – должно было быть разделено между четырьмя: Джейми, Кэмероном, Птицей и Бегущим Лисом, в знак уважения. После поедания печени, они удалились в дом Птицы на час другой, выпить пива, пока женщины готовили остальные блюда. И когда по зову природы, он оказался снаружи, с удовольствием увлажняя стоящее вблизи дерево, позади раздались тихие шаги, и Александр Кэмерон встал рядом, расстегивая свои бриджи. Казалось естественным – хотя Кэмерон явно это спланировал – после этого ритуала прогуляться немного вместе, вдыхая свежий прохладный воздух и отдыхая от дыма внутри дома. Беседуя о чем-нибудь, представляющим общий интерес. О Джоне Стюарте, с одной стороны, и о принципах и способах работы Южного Департамента. Об индейцах, с другой стороны, сравнивая личности и варианты взаимодействия с различными вождями деревень, размышляя о том, кто будет следующим лидером, и будет ли созван общий сбор в этом году. – Полагаю, вы задаетесь вопросом, – сказал Кэмерон как бы вскользь – что привело меня сюда? Джейми слегка дернул плечами, признавая интерес, но вежливо показывая, что не собирается совать нос в дела Кэмерона. Кэмерон усмехнулся. – Ну что вы. Никакого секрета тут нет, будьте уверены. Это Джеймс Хендерсон, вот почему я здесь, – возможно, вам знакомо это имя? Да, оно было ему знакомо. Хендерсон был главным судьей в Верховном суде Северной Каролины – до тех пор, пока восстание регуляторов не заставило его оставить этот пост, выпрыгнув из окна собственного здания суда и спасаясь бегством от разъяренной толпы. Богатый человек, с должным вниманием относящийся к цене своей шкуры, Хендерсон отошел от публичной жизни, и нацелился на увеличение своего благосостояния. Для чего сейчас он предложил выкупить огромный участок земли у чероки из Теннесси и основать там поселения. Джейми внимательно посмотрел на Кэмерона, мгновенно оценив всю сложность ситуации. Территория, о которой шла речь, находилась далеко за пределами Линии Договора. Для Хендерсона инициирование подобного рода сделки было знаком, – если таковой вообще требовался – насколько ничтожной стала власть Короны в последнее время. Попросту говоря, Хендерсон считал нарушение договора Его Величества мелким пустяком, и не ожидал никакого вмешательства в свои дела как последствие от его действий. Но это было с одной стороны. С другой же – чероки владели землей сообща, как и все индейцы. Вожди могли продавать, да и продавали землю бледнолицым, пренебрегая такими юридическими тонкостями, как чистый титул , но все же им надлежало постфактум получить одобрение или неодобрение своих людей. Это одобрение никак не влияло на продажу, которая к тому времени уже состоялась, но могло привести к свержению вождя, и крупным неприятностям для человека, намеревавшегося вступить в права собственности землей, за которую честно заплатил – или считал, что честно, как бывало в сделках подобного рода. – Джон Стюарт, разумеется, в курсе всего, – сказал Джейми, и Кэмерон несколько самодовольно кивнул. – Неофициально, как вы понимаете, – сказал он. Конечно же, нет. Управляющий по делам индейцев вряд ли бы одобрил такое соглашение официально. В то же время, на неофициальном уровне делу будут поощряться, так как такое приобретение не могло не способствовать продвижению цели департамента привлечь индейцев под колпак британского влияния. Джейми лениво подумал, имеется ли у Стюарта личная выгода от этой сделки. Стюарт обладал хорошей репутацией, и не был заподозрен в коррупции – но у него могли быть и скрытые интересы в этом деле. Впрочем, даже не имея личной финансовой заинтересованности, он мог официально закрыть глаза на это соглашение исключительно ради продвижения интересов департамента. А вот Кэмерон... Конечно, он не мог сказать наверняка, но был бы очень удивлен, если бы Кэмерон не захотел урвать себе кусок от пирога. Он не знал, на чьей стороне находились личные интересы Кэмерона, на стороне индейцев, среди которых он жил, или на стороне англичан, среди которых он родился. Он сомневался, что кто-либо мог это знать – возможно, даже сам Кэмерон. Независимо от его долгосрочных интересов, его сиюминутные задачи были ясны. Он хотел, чтобы продажа встретила одобрение – или, по крайней мере, равнодушие, – у окружающих чероки, таким образом, сохранив популярность своих ручных вождей среди их последователей, и позволив Хендерсону внедрять свой план без излишней агрессии со стороны местных индейцев. – Разумеется, мне пока не стоит ничего говорить в ближайшие пару дней, – сказал ему Кэмерон, и Джейми кивнул в ответ. Такие дела обычно продвигались сами собой. Но, конечно, он сказал ему об этом сейчас, чтобы Джейми мог быть полезным, когда тема поднимется в свое время. Кэмерон посчитал само собой разумеющимся, что он поможет. Никакого явного обещания, что ему перепадет часть от пирога Хендерсона, не было, но в том и не было необходимости. Это как раз была та самая благоприятная возможность, приносящая дополнительные выгоды индейскому агенту – причина, по которой такие должности считались лакомым кусочком. Учитывая то, что Джейми знал о будущем, он не видел для себя ни пользы, ни выгоды от сделки Хендерсона – но данный вопрос подарил ему замечательную возможность просить услугу за услугу. Он легонько кашлянул. – Вы знаете девчушку тускарора, которую я купил у Птицы? – Да. И он находится в полном недоумении относительно того, что вы намереваетесь с ней делать. Он говорит, вы не хотели принимать ни одну из девушек, которых он присылал согреть вашу постель. Она не так хороша собой, но все же... – Я совсем не об этом, – заверил его Джейми. – Прежде всего, она замужем, Я привел с собой двух молодых тускарора – она принадлежит одному из них. – Ах, вот как? – Нос Кэмерона дернулся от любопытства, почуяв какую-то историю. Джейми ждал этого шанса с тех самых пор, как впервые увидел Кэмерона, и ему в голову пришла эта мысль. Он рассказал ее настолько хорошо, что к его искреннему удовольствию, Кэмерон согласился взять троих беженцев тускарора с собой, и посойдествовать их принятию в Оверхил Бенд. – Для меня это не впервой, – сказал он Джейми. – Их становится все больше и больше – крошечные остатки от того, что раньше было целыми деревнями, даже племенами – скитающихся по всей стране, голодных и нищих. Слыхали о племени догаш, верно? – Нет. – И вряд ли услышите, – сказал Кэмерон, покачав головой. – Их осталось не более десятка. Они приходили к нам прошлой зимой, предлагали себя в качестве рабов, только так они могли пережить холода. Нет, не беспокойтесь, дружище, – заверил он, заметив выражение лица Джейми. – Ваши парни и девушка не станут рабами, даю вам слово. Джейми кивнул в благодарность, довольный положением дел. Они отошли на некоторое расстояние от деревни, и стояли, разговаривая, на краю ущелья, где лес внезапно расстелился над чередой горных хребтов, уходивших все дальше и дальше, словно вспаханные борозды бесконечного поля богов, с темными задумчивыми гребнями под звездным небом. – Может ли когда-нибудь появиться достаточно людей, чтобы заселить эту глушь? – сказал он, растроганный видом. И все же, запах костра и жареного мяса наполнял воздух. Люди уже населяли ее, какими бы малочисленными и разбросанными в разных местах они ни были. Кэмерон покачал головой в размышлении. – Они прибывают, – сказал он. – И продолжают прибывать. Моя родня приехала из Шотландии. Как и вы, – добавил он, на миг, блеснув зубами из под бороды. – И ручаюсь, не собираетесь возвращаться назад. На это Джейми улыбнулся, но ничего не ответил, хотя в брюхе появилось странное чувство при мысли о сказанном. Он не собирался возвращаться. Он попрощался с Шотландией на борту «Артемиды», полностью осознавая, что это скорей всего последний его взгляд на родину. И все же, мысль о том, что он никогда больше не ступит на родную землю, по-настоящему не приходила ему в голову до сего момента. Крики «Скочи, Скочи» встрепенули их, и он, повернувшись, последовал за Кэмероном назад в деревню, все время, ощущая восхитительную, пугающую пустоту позади себя – и еще более пугающую пустоту внутри. *** Они курили той ночью, после пиршества, совершив торжественный обряд в честь сделки Джейми, и приема Кэмерона. Когда трубка обошла собравшихся вокруг костра дважды, они принялись рассказывать истории. Истории о набегах и битвах. Изнуренный от событий дня, с все еще гудящей головой, захмелевший от елового пива и обильной еды, и слегка одурманенный дымом, Джейми намеревался лишь слушать. Возможно, это была мысль о Шотландии, случайно вызванная замечанием Кэмерона. Но в какой-то момент нахлынули воспоминания, и когда в очередной раз наступила выжидающая тишина, он был удивлен услышать собственный голос, рассказывающий им о Куллодене. – И тут у стены я увидел человека, которого знал, по имени Макаллистер, окруженного полчищем врагов. Он сражался с пистолетом и мечом, но оба вышли из строя – его клинок был сломан, его щит разбит вдребезги на груди. Резкий запах трубки достиг его, он взял ее и глубоко затянулся, словно вдыхая воздух верескового поля, наполненного дождем и дымом того дня. – А враги все приближались, желая убить его, и он поднял кусок металла, дышло от телеги, и им убил шестерых, – он поднял обе руки, растопырив пальцы для наглядности, – шестерых, прежде чем они, наконец, застрелили его. Возгласы благоговения и цоканье языком в одобрение встретили этот рассказ. – А ты сам, Убийца Медведя, скольких людей убил в этой битве? Дым обжег ему легкие и попал в глаза, и на мгновение он почувствовал горький дым пушечного огня, а не сладкого табака. Он увидел – реально увидел – Алистера Макалистера, лежащего мертвым у его ног, среди тел в красных мундирах. Часть его головы раздроблена, а округлый изгиб плеча полностью просвечивался сквозь рубашку, такую мокрую, что она намертво прилипла к нему. Он был там, на поле; влага и холод не более, чем слабый отблеск на его коже, дождь хлещет по его лицу, его собственная рубашка намокает и тут же высыхает прямо на нем, от накала его ярости. А потом он уже не стоял на Друмосси , и осознал это секунду спустя по подавленным вздохам вокруг себя. Он увидел лицо Роберта Высокое Дерево, все его морщины вздымались вверх от изумления, и лишь затем по¬смотрел вниз, увидев, что все его десять пальцев разжались и сжались, а четыре пальца правой руки разжимаются вновь, практически без его ведома. Большой палец заколебался в нерешительности. Он зачарованно наблюдал за этим, а затем, окончательно придя в себя, попытался сжать руку так креп¬ко, как только мог, и обхватил ее левой рукой, как будто хотел задушить воспоминание, пронзившее с такой нервирующей внезапностью его ладонь. Он поднял глаза и увидел Высокое Дерево, пристально вглядывающегося в его лицо, и он видел как темные старческие глаза затвердели, затем сузились, нахмурившись – а после старик взял трубку, глубоко затянулся, и наклонившись вперед, выпустил дым прямо в него. Высокое Дерево повторил это дважды, и среди собравшихся прошел гул тихого, уважительного одобрения. Он взял трубку и повторил этот уважительный жест, затем передал ее следующему, отказавшись продолжать рассказ. Они не заставляли его, словно признавая и уважая тот шок, в котором он пребывал. Шок. Даже не это. Он находился в неописуемом изумлении. Осторожно, нехотя, он украдкой подглядывал за Алистером. Боже, он это запомнил. Он понял, что задержал дыхание, не желая вдыхать вонь крови и разорванных кишок. Он сделал вдох, ощущая легкий дым и медный привкус закаленных в боях тел, и ему захотелось зарыдать, охваченному внезапной тоской по резкому, холодному воздуху Шотландии, пропитанному ароматами торфа и дрока. Александр Кэмерон сказал ему что-то, но он не смог ответить. Йен, заметив его заминку, потянулся вперед, чтобы ответить, и они засмеялись. Йен взглянул на него с любопытством, но затем вернулся к беседе, начав рассказывать историю о знаменитой игре лакросс, в которую он играл с могавками. Предоставив Джейми самому себе, затаившемуся в дыму. Четырнадцать человек. И он не помнил ни единого лица. А этот случайный большой палец, неуверенно поднимавшийся? Что он имел в виду? Что он сражался еще с одним, но не уверен, что убил парня? Он боялся даже подумать о том, чтобы вспомнить. Не был уверен, что с этим делать. Но он осознавал в себе чувство благоговейного трепета, и, несмотря ни на что, был благодарен за возвращение памяти. *** Уже было поздно, и большинство мужчин отправились в свои дома, или уютно расположились на ночлег вокруг костра. Йен удалился от костра, и уже не возвращался. Кэмерон все еще был здесь, и курил трубку, на этот раз свою, и делился ею с Птицей. – Есть одна вещь, о которой я хочу вам рассказать, – внезапно произнес Джейми, в самый разгар полночной тишины. – Вам обоим. – Птица вопросительно поднял бровь, опьяненный табаком. Он не знал, что собирался говорить об этом. Он думал переждать, понаблюдать, что произойдет со временем – и, может быть, вообще не говорить ничего. Возможно, это произошло из-за близости дома, интимности момента, или от опьянения табаком. А возможно, это было из-за родства душ изгнанников, которых ожидает похожая судьба. Но он заговорил; теперь уже ему ничего не оставалось, как рассказать им все, что он знает. – Женщины моей семьи... – Он запнулся, не находя подходящего слова на чероки. – Те, которые видят в снах то, что должно произойти. Он бросил взгляд на Кэмерона, который, казалось, сходу понял его и закрыл глаза, чтобы вдохнуть дыма в легкие. – У них есть видения, значит? – спросил он мягко. Джейми кивнул – такое объяснение подходило как и любое другое. – Они видели одну вещь, касающуюся цалаги. Они обе – моя жена и дочь – видели эту вещь. При этих словах, внимание Птицы обострилось. Сны считались очень важными; а если один и тот же сон снился нескольким людям, это считалось незаурядным, а посему чрезвычайно важным. – Меня печалит это ведение, – искренне сказал Джейми. – Через шестьдесят лет с этого дня, цалаги будут изгнаны со своей земли, и отправлены в другое место. Многие умрут в пути, поэтому дорогу, которой они пройдут, станут называть... – Он искал слово «слезы», не нашел, и докончил, – тропа, где они рыдали. Губы Птицы сжались, словно он собирался затянуться, но трубка продолжала дымиться в его руках. – Кто это сделает? – спросил он. – Кто посмеет? Джейми сделал глубокий вдох. Здесь и заключалась сложность. Впрочем, все оказалось гораздо проще, чем он предполагал, теперь, когда он добрался до сути. – Это будут бледнолицые, – сказал он. – Но не подданные короля Георга. – Французы? – Кэмерон говорил с оттенком недоверия, но нахмурился, пытаясь понять, каким же образом это может произойти. – Или они имели в виду испанцев? Испанцы намного ближе – но их мало. – Испания все еще владела сельским югом Джорджии, и частью Вест-Индии, но англичане твердо контролировали Джорджию. Шансы наступления испанцев на север были ничтожны. – Нет. Не испанцы, и не французы. – Он хотел, чтобы Йен был здесь, по многим причинам. Но парня не было, и ему приходилось пробиваться сквозь слова цалаги, который был интересным языком, но на котором он мог говорить только в настоящем времени –и в очень ограниченном будущем. – То, что они говорят мне – то, что говорят мои женщины, – он изо всех сил старался подобрать более мягкие слова. – Событие, которое они видят во сне, это событие обязательно сбудется, если оно касается многих людей. Но они считают, что оно может не сбыться, если это касается нескольких, или одного. Птица заморгал в замешательстве. И не удивительно. Джейми попытался объяснить снова. – Есть большие события, а есть маленькие события. Большое событие, это такое событие, как война, или возвышение великого вождя – хотя он один человек, он возвышается за счет голосов многих. Если моим женщинам снятся большие события, тогда они сбудутся. Но в любом большом событии участвует множество людей. Одни говорят – делай это, другие – делай то. Он сделал зигзаг рукой то в одну, то в другую сторону, и Птица кивнул. – Итак, если многие говорят «сделай это», – он резко метнул пальцами влево, – тогда это происходит. Но что будет с теми, кто говорит «сделай то»? – он дернул большим пальцем вправо. – Эти люди могут избрать иной путь. Птица издал звук «хм, хм, хм!», как обычно делал, поражаясь чему-либо. – Так что, возможно, кто-то не пойдет? – резко спросил Кэмерон. – Кто-то сможет избежать этого? – Надеюсь, что так, – просто сказал Джейми. Они посидели немного в тишине, каждый из них смотрел на огонь, каждый видел собственные образы – будущего, или прошлого. – Эта твоя жена, – наконец сказал Птица, в глубоком раздумье, – ты много заплатил за нее? – Я заплатил за нее почти всем, что имел, – сказал он мрачным тоном, что заставило остальных засмеяться. – Но она того стоила. *** Уже было очень поздно, когда он, наконец, пошел в дом для гостей. Луна взошла, и у неба был вид глубокого спокойствия, звезды переговаривались друг с другом в бесконечной ночи. У него болела каждая мышца, и он так устал, что споткнулся прямо на пороге. Несмотря на это, его инстинкты все еще работали, и он скорее почувствовал, нежели увидел, как кто-то пошевелился в тени спальной кушетки. Боже, Птица никак не успокоится. Ладно, сегодня ночью это уже не имеет значения – он может лежать голым с целой стайкой женщин, и спать безмятежно. Слишком обессиленный, чтобы раздражаться ее присутствием, он попытался изо всех сил выказать вежливую благодарность женщине. В этот момент она поднялась. Свет от костра показал ему пожилую женщину. Волосы заплетены в седые косы, платье из белой оленьей кожи разукрашено красками и иглами дикообраза. Он узнал в ней Зовущую в Лесу, одетую в свой самый лучший наряд. Чувство юмора Птицы на этот раз перешло все границы – он отправил к Джейми свою мать! Весь запас цалаги покинул его. Он открыл рот, но лишь уставился на нее. Она улыбнулась, очень легко, и протянула ему руку. – Подойди и ляг, Убийца Медведя, – сказала она. Ее голос был добрым и хрипловатым. – Я пришла вычесать змей из твоих волос. Она потянула его, неспособного к сопротивлению, к кушетке, и заставила лечь, положив голову ей на колени. И действительно, она расплела его волосы, и разложила их на своих коленях. Ее касание успокаивало и гудение в его голове, и болезненную шишку на лбу. Он не имел ни малейшего понятия, сколько ей было лет, но ее пальцы были мускулистые и неутомимые, двигаясь маленькими, ритмичными кругами по коже головы, по его вискам, за ушами, вплоть до кости у основания черепа. Она бросила зубровку и какие-то другие травы в огонь; отверстие дымохода было хорошо видно, и он заметил белый дым, поднимающийся струящимся столбом вверх, очень спокойный, но с чувством постоянного движения в нем. Она что-то напевала про себя, или просто шептала какую-то песню, слова слишком неразборчивы, чтобы понять. Он наблюдал, как молчаливые фигуры устремлялись ввысь в облаке дыма, и чувствовал, как его тело тяжелеет, конечности наполняются мокрым песком, и его тело превращается в набитый песком мешок посреди текущего потока. – Говори, Убийца Медведя, – сказала она очень тихо, обрывая свое песнопение. Она держала в руках деревянную расческу, он чувствовал, как округленные изношенные зубцы ласкали его кожу. – Я не могу говорить сам с собой твоими словами, – сказал он, подбирая каждое слово цалаги, и поэтому говоря очень медленно. Она слегка фыркнула в ответ. – Слова не имеют значения, как и язык на котором ты говоришь, – сказала она. – Просто говори. Я пойму. И он, запинаясь, начал говорить – на гэльском, так как это был единственный язык, не требовавший никаких усилий. Он понял, что должен говорить о том, что накопилось у него в душе и начал с Шотландии, с Куллодена. Горя. Потери. Страха. И говоря, возвращался от прошлого к будущему, где видел те же три, вновь мелькающих призрака, холодные существа выходят к нему из тумана, взирая на него пустыми глазами. Среди них стоял кое-кто еще – Джек Рендалл – по обе стороны от него, сбивая с толку. Эти глаза не были пустыми. Они были живыми и полными решимости, на туманном лице. Убил он его все-таки, или нет? Если убил, то это призрак следует по его пятам? А если нет, была ли это мысль о неудовлетворенной мести, преследующей его, насмехающейся над его несовершенной памятью. Но говоря, он, казалось, немного приподнялся над своим телом, и увидел себя, спокойного, с открытыми глазами, устремленными вверх, темный пылающий ореол волос вокруг лица, с серебристыми локонами, выдающими его возраст. И тут он увидел, что просто был, где-то посередине, обособленно. И совершенно один. В полном спокойствии. – Я не держу зла в сердце, – сказал он, слыша, как его голос медленно возвращается откуда-то издалека. – Это зло не тревожит меня. Может, будут другие, но не это. Не здесь. Не сейчас. – Я понимаю, – прошептала старуха, и продолжила расчесывать его волосы, в то время как белый дым бесшумно поднимался через отверстие в небо.
ПОЗОР В КРОВИ Июнь 1774 Сидя на коленях, я откинулась назад и потянулась, уставшая, но довольная. Спина затекла, колени скрипели, как дверные петли, ногти на руках были сплошь облеплены грязью, а пряди волос прилипли к шее и щекам, но молодые побеги стручковой фасоли, лука, репы и редиса были посажены, капуста прополота и прорежена. Дюжина больших кустов арахиса выкорчевана и развешена сушиться на заборе огорода в безопасности от хищных белок. Я взглянула на солнце: все еще возвышавшимся над каштаном. Времени до ужина достаточно, чтобы выполнить еще парочку домашних дел. Я встала и окинула взглядом мое маленькое королевство, рассуждая, где лучше всего провести оставшееся время. Выдергивать кошачью мяту и мелиссу, которые угрожали поглотить дальний угол сада? Приволочь корзины хорошо перепревшего навоза из кучи за сараем? Нет, это мужская работа. Травы? Три моих куста французской лаванды выросли выше колена, отяжеленные темно-синими венчиками соцветий на тонких стеблях, и тысячелистник полностью расцвел кружевными белыми, розовыми и желтыми зонтиками. Я потерла пальцем под зачесавшимся носом, пытаясь вспомнить, подходящая ли сейчас фаза луны, чтобы срезать тысячелистник. Лаванду и розмарин, впрочем, следует срезать утром, когда эфирные масла поднимаются вместе с солнцем: максимальной эффективности не будет, если собирать растения позже днем. Итак, разберемся с мятой. Я дотянулась до тяпки, которую оставила прислоненной к забору, увидела лицо, подсматривающее сквозь изгородь, и отскочила назад, мое сердце подпрыгнуло к горлу. – О! – Мой посетитель тоже отпрыгнул, ошарашенный не меньше. – Bitte , мадам! Я не хотел пугать вас. Это был Манфред МакГилливрей, смущенно выглядывающий из под нависшей лозы ипомеи и дикого ямса. Он ранее уже приходил сегодня, принеся завернутые в холст несколько мушкетов для Джейми. – Все в порядке. – Я наклонилась, чтобы поднять выпавшую из рук тяпку. – Ты ищешь Лиззи? Она в... – Ах, нет, мэм. То есть, я... могу ли я переговорить с вами, мэм? – Спросил он резко. – В смысле, с глазу на глаз? – Конечно. Заходи, мы можем говорить, пока я работаю тяпкой. Он кивнул и обошел вокруг, чтобы войти через калитку. Чего он может от меня хотеть? – задалась я вопросом. Он был в плаще и ботинках, покрытых пылью, и его бриджи были сильно помяты. Определенно он проделал путь верхом, а не просто пришел из дома своей семьи, и он еще не заходил в дом: миссис Баг почистила бы его, хочет он того или нет. – Откуда ты приехал? – Спросила я, наполняя ему тыквенный ковш из моего ведра с водой. Он принял его, жадно выпив, затем вежливо утер рот рукавом. – Спасибо, мэм. Я был в Хиллсборо, чтобы взять... ээ... кое-какие вещи для мистера Фрейзера. – Правда? Кажется, у тебя был долгий путь, – сказала я мягко. Выражение глубокого смущения отразилось на его лице. Он был привлекательным парнем, загорелым и статным, как молодой фавн с его шапкой темных вьющихся волос, но сейчас выглядел почти незаметным, оглядываясь через плечо в сторону дома, как будто опасаясь чьего-то вмешательства. – Я... эм... это некоторым образом касается того, о чем я хотел с вами поговорить. – О? Хорошо... – Я сделала приглашающий жест, означающий, что он не должен стесняться облегчить душу, и отвернулась, чтобы начать прополку, так, чтобы он чувствовал себя менее скованно. Я начала догадываться, о чем он хочет спросить меня, хотя не была уверена, при чем тут Хиллсборо. – Это... ах... ладно, это связано с мисс Лиззи, – начал он, сцепив руки за спиной. – Да? – Подбодрила я его, почти уверенная, что права в своих предположениях. Я взглянула в западный конец сада, где среди высоких желтых зонтиков дикой моркови dauco весело жужжали пчелы. Ну, по крайней мере, это было лучше, чем презервативы образца восемнадцатого века. – Я не могу жениться на ней, – выпалил он. – Что? – Я остановила прополку и выпрямилась, уставившись на него. Его губы были плотно сжаты, и в этот момент я поняла, что то, что я приняла за смущение, было его попыткой скрыть глубокое несчастье, которое сейчас отчетливо проявилось в чертах его лица. – Тебе лучше пойти и присесть. – Я подвела его к маленькой скамье, которую Джейми сделал для меня, установив ее под тенью черного эвкалипта, нависавшего над северной частью сада. Он сидел, склонив голову и зажав руки между коленями. Я сняла свою широкополую шляпу, вытерла лицо передником и более аккуратно заколола волосы, вдыхая прохладную свежесть ели и бальзамовых деревьев, растущих выше на склоне. – Что такое? – осторожно спросила я, видя, что он не знает, как начать. – Ты переживаешь, что, возможно, не любишь ее? Он посмотрел на меня испуганным взглядом, затем снова опустил голову, задумчиво изучая собственные колени. – О. Нет, мадам. Я имею в виду... Я и правда не люблю, но дело не в этом. – Не в этом? – Нет. Я хочу сказать... Я убежден, мы бы смогли полюбить друг друга, meine Mutter так говорит. И она мне очень нравится, будьте уверены, – поспешно добавил он, будто опасаясь, что это могло прозвучать оскорбительно. – Па говорит, она чистый ангел, и мои сестры очень полюбили ее, правда. Я издала уклончивый звук. У меня и раньше имелись сомнения по поводу этой партии, и это начинало звучать так, будто они были обоснованы. – Есть ли... возможно, есть кто-то еще? – деликатно спросила я. Манфред медленно покачал головой, и я услышала, как он тяжело сглотнул. – Нет, мадам, – произнес он тихим голосом. – Ты уверен? – Да, мадам. – Он сделал глубокий вздох. – Я имею в виду, был. Но сейчас все кончено. Я была озадачена этим. Если он решился отказаться от таинственной другой девушки, – из страха перед матерью или по какой-то другой причине, – тогда что останавливало его от женитьбы на Лиззи? – Другая девушка – она случайно не из Хиллсборо? – Ситуация стала понемногу проясняться. Когда я впервые встретилась с ним и его семьей на Собрании, его сестры обменялись многозначительными взглядами при упоминании о поездках Манфреда в Хиллсборо. Они точно знали об этом, даже если Юте не знала. – Ага. Именно поэтому я поехал в Хиллсборо... Я хочу сказать, должен был поехать к... эм... чтобы увидеть... Майру... и сказать ей, что собираюсь жениться на мисс Вемисс, и больше не смогу приезжать, чтобы повидаться с ней. Майра. По крайней мере, у нее есть имя. Я откинулась назад, задумчиво постукивая ногой. – Ты имеешь в виду, что... так ты не встретился с ней, в конечном итоге? Он покачал головой снова, и я увидела, как вдруг капнула и расплылась слеза на пыльной домотканой материи его бриджей. – Нет, мадам, – сказал он придушенным голосом. – Я не смог. Она умерла. – Ох, милый, – мягко сказала я. – О, я так сожалею. Слезы капали на его колени, оставляя пятна на ткани, и его плечи тряслись, но он не издал ни звука. Я потянулась и заключила его в объятья, плотно прижав к своему плечу. Его волосы были мягкими и упругими, и его кожа пылала жаром на моей шее. Я ощущала, что не в силах помочь ему справиться с его горем: он был слишком взрослым для того, чтобы успокоиться просто от прикосновения, и, пожалуй, слишком юн, чтобы найти утешение в словах. Я ничего не могла сделать в данный момент, кроме как обнять его крепче. Его руки обхватили меня за талию, и он прильнул ко мне на несколько ми¬нут, после того, как иссякли его слезы. Я тихо поддерживала его, похло¬пывая по спине, и следя сквозь дрожащие зеленые тени виноградной лозы, обвившей изгородь, как бы кто-нибудь еще не пришел искать меня в саду. Наконец он вздохнул, отпустил меня и выпрямился. Я поискала носовой платок и, не обнаружив его, сняла свой фартук и дала ему вытереть лицо. – Тебе не обязательно жениться прямо сейчас, сказала я, когда он, казалось, взял себя в руки. – Будет правильным, если ты возьмешь немного времени, чтобы... чтобы исцелиться. Но мы можем подыскать какое-нибудь объяснение, чтобы отложить свадьбу. Я поговорю с Джейми... Но он замотал головой, взгляд печальной обреченности занял место слез. – Нет, мадам, – сказал он едва слышно, но решительно. – Я не могу. – Почему нет? – Майра была проституткой, мадам. Она умерла от французской болезни. Затем он посмотрел на меня, и я заметила ужас в его глазах на фоне горя. – И думаю, я заразился. *** – Ты уверена? – Джейми вернул на землю копыто, которое обтачивал, и холодно посмотрел на Манфреда. – Я уверена, – кисло ответила я. Я заставила Манфреда продемонстрировать мне доказательства, – фактически я сделала соскобы с пораженных участков, чтобы изучить их под микроскопом, – а затем повела его искать Джейми, едва дождавшись, когда парень натянет свои бриджи. Джейми пристально посмотрел на Манфреда, пытаясь выбрать, что сказать. Манфред, багрово-красный от двойного стресса – исповеди и обследования, – потупил глаза перед этим взглядом василиска, уставившись на полумесяц обрезка черного копыта, который лежал на земле. – Я сожалею об этом, сэр, – пробормотал он. – Я... Я не хотел... – Не думаю, что кто-нибудь хотел бы, – сказал Джейми. Он глубоко вздохнул и издал такой утробный рычащий звук, что Манфред ссутулил плечи и попытался втянуть голову наподобие черепахи в безопасное укрытие собственной одежды. – Он сделал правильную вещь, – указала я, пытаясь сохранить хорошее лицо, насколько это было возможно в данной ситуации. – Я имею сейчас в виду, – рассказав правду. Джейми фыркнул. – Ну что ж, теперь он, по крайней мере, не заразит крошку Лиззи, так ведь? Это было бы гораздо хуже, чем просто встречаться с проституткой. – Думаю, некоторые мужчины предпочли бы умолчать об этом и надеяться на лучшее. – Ага, некоторые бы молчали. – Он прищурил глаза на Манфреда, очевидно высматривая явные признаки того, что Манфред мог быть злодеем, подходящим под это описание. Гидеон, не любивший, когда путались у него под ногами, и поэтому в дурном настроении, тяжело топал, едва не наступая на ноги Джейми. Он вскинул голову и выдал рокочущий шум, который, как я подумала, был подобием рычания Джейми. – Ну, ладно. – Джейми отвел сверкающий взгляд от Манфреда и схватил Гидеона под уздцы. – Отправляйся с ним в дом, Сассенах. Я закончу здесь, а после мы позовем Джозефа и решим, что делать. – Хорошо. – Я колебалась, не уверенная, нужно ли говорить при Манфреде. Я не хотела слишком сильно растить в нем надежду, пока у меня не было возможности посмотреть на соскобы под микроскопом. Спирохеты сифилиса были очень специфическими, но не думаю, что у меня нашелся бы маркер, позволяющий увидеть их в простой оптический микроскоп, наподобие того, что был у меня. И, не смотря на то, что мой домашний пенициллин мог с большой вероятностью уничтожить инфекцию, я бы никак не смогла убедиться в этом, если бы сначала не нашла их, а затем не увидела бы, что они исчезли из его крови. Я довольствовалась лишь фразой, – Имей в виду, у меня есть пенициллин. – Я прекрасно это знаю, Сассенах. – Джейми переместил свой мрачный взгляд с Манфреда на меня. Я дважды спасала ему жизнь с помощью пенициллина – но сам процесс его не слишком радовал. С шотландским звуком, демонстрирующим, что разговор окончен, он наклонился и поднял снова громадное копыто Гидеона. Манфред выглядел несколько оглушенным и не сказал ни слова по дороге к дому. Он замешкался в дверях хирургической, тревожно оглядывая ее от сияющего микроскопа до открытого ящика с хирургическими инструментами, а затем – в сторону накрытых тазов, выстроенных на стойке, в которых я выращивали пенициллиновые колонии. – Входи, – сказала я, но была вынуждена вернуться и взять его за рукав, прежде чем он переступил через порог. До меня дошло, что он никогда не был в хирургической раньше: до дома МакГилливреев отсюда было добрых пять миль, и фрау МакГилливрей в полной мере самостоятельно справлялась с несерьезными недугами своей семьи. В настоящий момент я не испытывала большого сочувствия к Манфреду, но дала ему стул и спросила, не хочет ли он чашечку кофе. Я подумала, что, пожалуй, он мог употребить напиток покрепче, если ему предстояло иметь разговор с Джейми и мистером Вемиссом, но предположила, что лучше сохранить ему ясную голову. – Нет, мадам, – сказал он и сглотнул, побледнев. – Я хочу сказать, нет, спасибо. Он выглядел необыкновенно юным и очень напуганным. – Теперь закатай свой рукав, пожалуйста. Я собираюсь взять немного крови, но это не будет слишком болезненно. Так как ты познакомился с... эм... юной леди? Майра, так ее зовут? – Да, мадам. – Его глаза наполнились слезами при упоминании ее имени: полагаю, он действительно любил ее, бедный мальчик... или думал, что любил. Он встретился с Майрой в таверне в Хиллсборо. Она казалась особенной, сказал он, и была очень хорошенькой, а когда она попросила молодого оружейника заказать ей стакан джина, он сделал ей одолжение, чувствуя себя польщенным. – Итак, мы немного выпили вместе, и она смеялась надо мной, и... – Он, похоже, не мог объяснить, как развивались события дальше, но он проснулся в ее кровати. Это окончательно решило дело, он увлекся и хватался за любой предлог, чтобы съездить в Хиллсборо. – Как долго длился этот роман? – спросила я с любопытством. За неимением приличного шприца, чтобы брать кровь, я попросту проткнула вену на сгибе его локтя ланцетом и предоставила льющейся крови стекать в маленькую бутылочку. Судя по всему, на протяжении двух лет. – Я знал, что не могу жениться на ней, – убедительно оправдывался он. – Meine Mutter никогда бы... – Он прервался, принимая вид оцепеневшего кролика, услышавшего гончих в непосредственной близости. – Gruss Gott! – воскликнул он. – Моя мать! Мне и самой был интересен этот конкретный аспект. Юта МакГилливрей будет совершенно не в восторге, услышав, что ее гордость и отрада, ее единственный сын, заразился недостойной болезнью. Более того, такой, которая приведет к разрыву столь тщательно организованной помолвки. Это приведет, скорее всего, к скандалу, о котором услышит вся сельская округа. Тот факт, что вообще-то это смертельная болезнь, вероятно, будет вторичным. – Она убьет меня! – сказал он, соскальзывая со стула и торопливо раскатывая рукав обратно. – Возможно, нет, – мягко сказала я. – Однако я полагаю... В этот напряженный момент послышался звук открываемой задней двери и голоса в кухне. Манфред застыл, темные кудри задрожали от страха. Затем тяжелые шаги проследовали по коридору в сторону хирургической, и он, перескочив через всю комнату, закинул ногу на подоконник и был таков, убегая, как олень, в лес. – А ну-ка верни сюда свой глупый зад! – завопила я в открытое окно. – Чей зад, тетушка? – Я повернулась, чтобы увидеть, что тяжелые шаги принадлежали Йену-младшему – тяжелые, потому что он нес на руках Лиззи Вемисс. – Лиззи! Что случилось? Сюда, положи ее на стол. – Я сразу же поняла, что произошло: вернулась малярийная лихорадка. Девушка была вялой, но при этом дрожала от холода, сокращающиеся мускулы сотрясали ее, как желе. – Я нашел ее под навесом сыроварни, – сказал Йен, осторожно укладывая ее на стол. – Тугоухий Бердсли выскочил, как будто дьявол за ним гнался, увидел меня и потащил внутрь. Она лежала на полу, рядом с опрокинутой маслобойкой. Это было очень тревожным сигналом: у нее не было приступов вот уже некоторое время, но, повторившись, приступ накрыл ее слишком внезапно, чтобы она могла обратиться за помощью, вызвав почти мгновенный обморок. – Верхняя полка буфета, – скомандовала я Йену, спешно переворачивая Лиззи на бок и развязывая ей шнуровку. – Та голубоватая банка... нет, большая. Он схватил ее без вопросов, открыв крышку, пока передавал мне. – Господи, тетя! Что это? – он сморщил свой нос от запаха мази. – Желчные ягоды и кора хинного дерева в гусином жире, помимо всего прочего. Возьми немного и начинай втирать в ее ступни. Выглядя смущенным, он аккуратно зачерпнул порцию серо-фиолетового крема и сделал, как я сказала. Маленькие голые ступни Лиззи почти скрылись между его огромных ладоней. – С ней все будет в порядке, как ты думаешь, тетя? – Он взглянул в ее лицо, выглядя обеспокоенным. Ее вид обеспокоил бы кого угодно – лицо, цвета сыворотки, и тело настолько расслаблено, что ее нежные щеки вибрировали от озноба. – Скорее всего. Закрой глаза, Йен. – Я расстегнула ее одежду и теперь стащила с нее платье, нижние юбки, мешочек для мелочей и корсет. Перед началом работы я набросила на нее плохонькое одеяло и сняла рубашку через голову – у нее имелось только две рубашки, и не хотелось, чтобы эта была испорчена запахом мази. Йен послушно держал глаза закрытыми, но по-прежнему методично втирал мазь в ее ноги. Маленькая морщинка свела его брови вместе, озабоченный вид придал ему на мгновение краткое, но поразительное сходство с Джейми. Я подтащила банку к себе, зачерпнула немного мази и, просунув руки под одеяло, начала втирать ее в нежную кожу подмышек, затем в спину и живот Лиззи. Я отчетливо чувствовала очертания ее печени, – большую, плотную массу под ее ребрами. Припухшую и болезненную – судя по тому, как она поморщилась от моих прикосновений, – несомненно, там продолжался воспалительный процесс. – Могу я теперь открыть глаза? – О – да, конечно. Пожалуйста, втирай выше в ее ноги Йен. – Подвинув банку обратно в его сторону, я мельком уловила движение в дверном проеме. Один из близнецов Бердсли находился там, ухватившись за косяк, темные глаза сконцентрировались на Лиззи. Это, должно быть, Кеззи: Йен сказал, что за помощью обратился «тугоухий Бердсли». – С ней все будет хорошо, – сказала я ему, повышая голос, и он лишь кивнул, затем исчез, бросив на Йена горящий взгляд. – Кому это ты так кричала, тетя? – Йен поднял на меня глаза, больше для того, чтобы сохранить благопристойность Лиззи, чем из вежливости ко мне. Одеяло отогнулось, и его большие руки втирали мазь в кожу над ее коленом, большие пальцы нежно огибали маленькую округлую выпуклость ее коленной чашечки, ее кожа была такой тонкой, жемчужная кость казалась почти видимой сквозь нее. – Кому... ох. Манфреду МакГилливрею, – сказала я, внезапно вспомнив. – Черт! Кровь! – я подскочила и торопливо вытерла руки о передник. Слава Богу, я закупорила бутылочку: кровь внутри по-прежнему оставалась жидкой. Хотя долго это не продлится. – Не мог бы ты обработать ее руки и кисти, Йен? Я должна быстро разобраться с этим. Он послушно переместился, чтобы сделать, как я сказала, в то время как я спешно капнула по капле крови на несколько предметных стекол, проводя по каждому чистым стеклом, чтобы получился мазок. Какой маркер может сработать на спирохетах? Никто не знает: я попробовала их все. Я сбивчиво объяснила Йену, в чем дело, пока вытаскивала бутылки с маркерами из шкафа, делала растворы и помещала в них предметные стекла. – Сифилис? Бедный парень: он, должно быть, сходит с ума от страха. – Он убрал руку Лиззи, блестящую от мази, под одеяло, и осторожно укутал ее. На мгновение я была удивлена таким проявлением симпатии, но затем вспомнила. Йен подвергался опасности заражения сифилисом несколько лет назад, после его похищения Гейлис Дункан: я не была полностью уверена, что он болен, но, на всякий случай, пролечила его остатками моего пенициллина из двадцатого века. – Ты не сказала ему, что можешь вылечить его, тетя? – У меня не было возможности. Хотя я не совсем уверена, что я могу, если быть честной. – Я уселась на табурет и взяла другую руку Лиззи, проверяя ее пульс. – Не уверена? – Его пушистые брови поползли вверх. – Ты говорила мне, что я исцелился. – Ты – да, – согласилась я с ним. – Если ты вообще изначально был заражен. – Я бросила на него острый взгляд. – У тебя ведь никогда не было язв на половых органах? Или чего-то еще? Он молча помотал головой, темная волна крови залила его бледные щеки. – Отлично. Но пенициллин, который я тебе давала, – он был из партии, которую я привезла из... в общем, из своего прошлого. Тот был стерильным, очень сильным и, конечно, эффективным. Когда я использую этот материал, – я махнула в сторону мисок с плесенью на стойке, – я никогда не знаю, достаточно ли он сильный, чтобы подействовать, и даже правильная ли это концентрация... – Я потерла тыльной стороной руки под носом: мазь из желчных ягод имела всепроникающий запах. – Это не всегда работает. – У меня здесь были пациенты с инфекцией, которая не реагировала на мой раствор пенициллина – хотя в большинстве случаев я побеждала со второй попытки. Несколько раз больные выздоравливали самостоятельно, прежде, чем был готов второй раствор. Один пациент умер, несмотря на применение двух различных пени-цилли¬новых микстур. Йен медленно кивнул, глядя на лицо Лиззи. Первый приступ озноба прошел, и она лежала тихо, одеяло едва двигалось над хрупкой окружностью ее груди. – Если ты не уверена, тогда... ты же не дашь ему жениться на ней, правда? – Я не знаю. Джейми сказал, что поговорит с мистером Вемиссом, чтобы понять, что он думает по этому вопросу. Я поднялась и вытащила первое из предметных стекол из их розоватого раствора, стряхнула прилипшие капли и, вытерев стекло снизу, осторожно поместила его на платформу своего микроскопа. – Что ты ищешь, тетя? – Частицы, которые называются спирохеты. Это особенный вид микробов, являющийся причиной сифилиса. – Ну, да. – Несмотря на серьезность ситуации, я улыбнулась, услышав нотку скептицизма в его голосе. Я показывала ему микроорганизмы раньше, но, – как и Джейми, и практически все остальные, – он попросту не мог поверить, чтобы что-то такое, практически невидимое, было способно наносить вред. Единственной, кто всецело принял эту точку зрения, была Мальва Кристи, но я думаю, согласие было обусловлено только ее доверием ко мне. Если я ей что-то говорила, она верила мне, что очень освежало после нескольких лет среди шотландцев, таращившихся на меня с разной степенью недоверия. – Как думаешь, он направился домой? Манфред? – Я не знаю. – Я говорила рассеянно, медленно двигая предметное стекло туда-сюда, изучая его. Я могла различить красные кровяные тельца, бледно-розовые диски, которые проплывали в поле моего зрения, лениво двигаясь в разбавленном водой маркере. Не было ни одной смертоносной спирали, но это не означало, что их нет, только лишь, что маркер, который я использовала, не нашел их. Лиззи пошевелилась и застонала, и я обернулась, застав ее веки трепещущими. – Все, девочка, – мягко сказал Йен и улыбнулся ей. – Теперь лучше? – Лучше? – слабо переспросила она. Между тем, уголки ее рта немного приподнялись, и она выпростала руку из-под одеяла, ощупывая себя. Он взял ее руку в свою, поглаживая. – Манфред, – сказала она, поворачивая руку туда-сюда, с полуприкрытыми глазами. – Манфред здесь? – Эм... нет, – ответила я, обмениваясь быстрым взглядом ужаса с Йеном. Как много она слышала? – Нет, он был здесь, но он... он ушел. – О. – Казалось, потеряв интерес, она снова закрыла глаза. Йен опустил на нее взгляд, по-прежнему поглаживая ее руку. Его лицо выражало глубокую симпатию с легким оттенком размышления. – Наверное, я должен отнести девочку в ее кровать? – спросил он тихо, как будто она могла спать в этот момент. – А потом, возможно, пойти и найти...? – Он качнул головой в сторону открытого окна, приподняв одну бровь. – Если тебе не сложно, пожалуйста, Йен. – Я заколебалась, и его глаза встретились с моими: глубокого цвета лесного ореха, с мягкой заботой и тенями от воскрешенных в памяти страданий. – С ней все будет в порядке, – сказала я, пытаясь наполнить слова ощущением уверенности. – Да, будет, – решительно подтвердил он и склонился, чтобы поднять ее, обернув одеялом. – Насколько я могу судить.
В КОТОРОЙ ВСЕ СТАЛО ЕЩЕ ХУЖЕ Манфред Макгилливрей так и не вернулся. Зато вернулся Йен, с подбитым глазом, ободранными костяшками пальцев и с кратким отчетом, что Ман¬фред заявил о твердом намерении умереть, и идет вешаться. И скатертью дорога этому блудному сукину сыну, и пусть его гниющие кишки лопнут как у Иуды Искариота – вероломный, вонючий мерзавец. Затем он потопал по лестнице, чтобы в тишине постоять рядом с кроватью Лиззи. Услышав это, я надеялась, что заявление Манфреда было просто решением, принятым в состоянии временного отчаяния – и ругала себя за то, что не сказала ему сразу и в самых сильных выражениях, что он может быть исцелен, даже если это было неправдой. Он ведь не решится... Лиззи находилась в полубессознательном состоянии, истощена горячкой и лихорадочным ознобом малярии, и была совершенно не в состоянии слышать как о самом побеге своего суженого, так и о его причине. Однако, мне стоило бы деликатно расспросить ее, как только она поправится, потому что была вероятность, что она и Манфред опередили свои брачные обеты, и тогда... – Ну, есть у этого и другая сторона, – мрачно заметил Джейми. – Близнецы Бердсли готовились выследить нашего сифилитика и кастрировать его, но теперь, когда они услышали о его намерении повеситься, они великодушно решили, что этого вполне достаточно. – Слава Господу за эти маленькие радости, – сказала я, тяжело опустившись к столу. – Они ведь действительно могли это сделать. – Братья Бердсли, особенно Джосайя, были превосходными следопытами – и слов на ветер не бросали. – Можешь не сомневаться, – заверил меня Джейми. – Они самым серьезным образом натачивали ножи, когда я нашел их и велел не утруждать себя излишними хлопотами. Я подавила невольную улыбку, вообразив братьев Бердсли, склонившихся бок обок над точильным камнем, их тощие, смуглые лица, нахмурившиеся в предвкушении мести, но вспышка сиюминутного веселья мгновенно испарилась. – О, Боже. Мы должны рассказать МакГилливреям. Джейми кивнул, побледнев от этой мысли, но сразу отодвинул скамью. – Мне лучше отправиться туда немедленно. – Нет, пока не подкрепитесь. – Миссис Баг твердо поставила перед ним тарелку с едой. – Вам будет трудно иметь дело с Юте МакГилливрей на пустой желудок. Джейми колебался, но, очевидно, нашел ее аргумент заслуживающим внимания, так как взял вилку, и с мрачной решимостью принялся за свиное рагу. – Джейми... – Да? – Может быть, тебе стоит позволить Бердсли выследить Манфреда. Я имею в виду, не для того, чтобы навредить ему – но потому, что мы должны найти его. Он ведь умрет от этого, если не будет лечиться. Он остановился, задержав полную вилку рагу на полпути ко рту, и взглянул на меня исподлобья. – Ага, а если они найдут его, он точно умрет, – он покачал головой, и вилка добралась до своей цели. Он прожевал и проглотил рагу, очевидно, в процессе дорабатывая свой план. – Джозеф в Бетабаре, сватается. Ему нужно сообщить, и по справедливости, я должен взять его с собой к МакГилливреям. Но... – Он задумался, по-видимому, представляя себе мистера Вэмисса, этого самого мягкого и робкого из мужчин, и по всеобщему мнению, самого бесполезного союзника. – Нет, я сам пойду и скажу Робину. Может случиться, что он уже начал поиски парня самостоятельно – или Манфред передумал и уже побежал домой. Эта мысль ободряла, и я проводила его в дорогу с надеждой в сердце. Но он вернулся около полуночи, молчаливый и угрюмый, и я поняла, что Манфред домой не вернулся. – Ты рассказал им обоим? – спросила я, приподнимая одеяло, чтобы дать ему залезть внутрь рядом со мной. От него пахло лошадью и ночью, едкий и холодный запах. – Я попросил Робина выйти со мной на улицу, и рассказал ему. У меня не хватило смелости рассказать обо всем Юте в лицо, – признался он. Он улыбнулся мне, уютно устраиваясь под одеялом. – Надеюсь, ты не думаешь, что я жалкий трус, Сассенах. – Нет, конечно же, – заверила я его, и наклонилась затушить свечу. – Главное достоинство храбрости – благоразумие . *** Громовой стук в дверь разбудил нас прямо перед рассветом. Ролло, спавший наверху, метнулся вниз с угрожающим ревом. За ним тотчас последовал Йен, находившийся у кровати Лиззи, наблюдая за ней, пока я спала. Джейми выпрыгнул из кровати, схватил заряженный пистолет с верхней полки платяного шкафа, и поспешил присоединиться к переполоху. Шокированная и удивленная – спала менее часа – я села, сердце бешено колотилось. На мгновение, Ролло перестал лаять, и я услышала крик Джейми «Кто там?» во входную дверь. В ответ на этот вопрос раздались повторные стуки в дверь, отдававшиеся эхом вверх по лестнице, и казалось, расшатывающие весь дом, в сопровождении повышенного женского голоса, который сделал бы честь Вагнеру в одной из его наиболее мощных арий. Юте МакГилливрей. Я стала выбираться из постели. В это время донеслись голоса, возобновленный лай, скрип дверного засова – затем крики, ставшие намного громче. Я подбежала к окну и выглянула наружу – Робин МакГилливрей стоял в дверном проеме, очевидно, только что спешившийся с одного из двух мулов. Он выглядел заметно постаревшим, осунувшимся, словно из него вытрясли всю душу, отняли все силы и оставили вялым и дряблым. Он отвернул голову от нашего крыльца, закрыв глаза. Солнце только что поднялось, и ясный чистый свет отобразил его черты. На лице Робина лежали тени измождения, отчаяния и грусти. Казалось, он почувствовал, что я наблюдаю за ним сверху, потому как открыл глаза и поднял голову в сторону окна. Он был весь взлохмаченный, с красными глазами. Он увидел меня, но не отреагировал на мой неуверенный жест приветствия. Вместо этого, он отвернулся, вновь закрыл глаза, и остался стоять в ожидании. Переполох внизу переместился внутрь, и видимо, продвигался вверх по лестнице, сопровождаясь шотландскими увещеваниями и немецкими выкриками, перемежавшимися энергичным лаем Ролло, всегда готовым внести свою лепту в общий шум. Я сдернула халат с гвоздя, но едва засунула в него одну руку, как дверь в спальню широко распахнулась, и грохнулась о стену с такой силой, что отскочила и ударила ее в грудь. Нимало не смутившись, она снова распахнула дверь настежь, и двинулась на меня как многотонный грузовик, со сверкающими глазами и чепцом набекрень. – Ты! Weibchen! Как смеешь ты, такое оскорбление, такая ложь говорить о мой сын! Я тебя убить, я повыдергивать тебе волосы, nighean na galladh! Она набросилась на меня, и я увернулась в сторону, едва избежав ее хватки за мою руку. – Юте! Фрау МакГилливрей! Послушайте ме... Вторая попытка оказалась более удачной: она ухватилась за рукав моей ночной рубашки и вырвала его, стаскивая одежду с моего плеча с раздирающим треском рвущейся ткани, даже когда свободной рукой она вцепилась мне в лицо. Я отпрянула, закричав изо всех сил, в памяти всплыл ужасный момент, когда рука ударила меня по лицу, руки потянули меня... Я ударила ее, продолжая истошно кричать, сила страха переполнила мои конечности. Некоторые крошечные остатки разума в моем мозгу находились в полном потрясении – но были совершенно неспособны остановить эту животную панику, беспричинную ярость, гейзером выплескивающуюся из очень глубокого и неожиданного колодца. В слепом исступлении, с дикими криками, я продолжала наносить сильные удары – даже в этот момент удивляясь зачем, зачем я все это делаю? Чья-то рука обхватила меня за талию, и я оказалась оторванной от земли. Свежий приступ паники вспыхнул внутри, и затем я вдруг обнаружила себя в одиночестве, нетронутой. Я стояла в углу у платяного шкафа, покачиваясь как пьяная, задыхаясь. Джейми стоял передо мной, раздвинув плечи и выпрямив локти, словно щит. Он что-то говорил, очень спокойно, но я утратила способность понимать речь. Я прижалась руками к стене, и почувствовала некоторое успокоение от ее твердости. Мое сердце все еще бешено колотилось в ушах, звук моего дыхания пугал меня, он так напоминал тот звук удушья, которое я чувствовала, когда Харли Боббл сломал мне нос. Я плотно закрыла рот, стараясь это прекратить. Задержка дыхания, казалось, сработала, позволяя небольшие вдохи через ноздри уже вновь функционирующего носа. Движение губ Юте привлекло мое внимание, и я уставилась на них, стараясь заново определиться в месте и во времени. Я слышала слова, но не могла еще перескочить на уровень понимания. Я дышала, позволяя словам журчать вокруг меня подобно воде – в них был гнев, разумное основание, возражение, смягчение, пронзительный вой, рычание – но без конкретного смысла. Затем я глубоко вздохнула, вытерла лицо – удивившись, что оно влажное – и внезапно все пришло в норму. Я могла слышать и понимать. Юте пристально смотрела на меня, с открытой злобой и отвращением на лице, но онемев от потаенного ужаса. – Ты безумна, – сказала она, кивая головой. – Я поняла. – Она была почти спокойна в этот момент. – Что ж... Она повернулась к Джейми, одновременно закручивая в пучок растрепавшиеся седые волосы, подбирая их под огромный капор. Его ленточка порвалась, нелепо болтаясь петлей над ее глазом. – Что ж, она безумна. Это ясно, но все же, мой сын – мой сын! – исчез. Поэтому... – Она стояла, вздымаясь, изучая меня, и качая головой, затем снова повернулась к Джейми. – Салем закрыт для вас, – коротко сказала она. – Моя семья, все, кто нас знает – не будут торговать с вами. Ни кто-либо еще, с кем я поговорю, и расскажу о том зле, что она сотворила. – Ее глаза вернулись ко мне, холодные, леденяще голубые, и ее губы искривились в презрительной ухмылке, под петлей разорванной ленты. – Ты отвержена , – сказала она. – Тебя больше не существует, поняла? – Она резко развернулась и вышла, заставив Йена и Ролло спешно удалиться с ее пути. Стук ее шагов эхом отдавался по лестнице – тяжеловесная, мерная поступь, словно звон погребального колокола. Я увидела, как напряженные плечи Джейми понемногу расслабились. На нем все еще была его ночная рубашка, с влажным пятном между лопатками, и пистолет в руке. Входная дверь внизу с шумом захлопнулась. Все застыли, пораженные внезапной тишиной. – Ты ведь не собирался действительно подстрелить ее, правда? – спросила я, прочистив горло. – Что? – он повернулся, уставившись на меня. Затем поймал направление моего взгляда, и посмотрел на пистолет в своей руке, словно удивляясь, что он там вообще делает. – Ох, – сказал он. – Нет, – и покачав головой, потянулся положить его обратно на верхнюю полку шкафа. – Я и забыл о нем. Хотя, Бог свидетель, я бы не отказался пришлепнуть эту одержимую старую каргу, – добавил он. – С тобой все в порядке, Сассенах? Он наклонился взглянуть на меня, с мягкими, озабоченными глазами. – Я в порядке. Не знаю, что это было – но уже все в порядке. Оно исчезло. – Ага, – тихо произнес он, и опустил ресницы, чтобы скрыть глаза. Неужели он тоже такое чувствовал? Внезапно обнаружив себя в прошлом? Я знала, что это бывало с ним. Вспомнила, как однажды, проснувшись в Париже, увидела, как он выдавливает открытое окно, опираясь на раму с такой силой, что его мышцы проявлялись в лунном свете. – Все в порядке, правда, – повторила я, прикоснувшись к нему, и он ответил мне короткой, смущенной улыбкой. – Ты должен был укусить ее, – на полном серьезе сказал Йен Ролло. – У нее задница размером с бочку табака – как ты мог не заметить? – Наверное, побоялся отравиться – сказала я, выходя из своего угла. – Полагаешь, она говорила всерьез – хотя нет, конечно, она говорила всерьез. Но ты думаешь, она действительно может это сделать? Запретить кому-либо торговать с нами, я имею в виду. Она может запретить Робину, – сказал Джейми, некоторая ожесточенность вернулась в выражение его лица. – Что же касается остальных... поживем – увидим. Йен покачал головой, нахмурившись, и осторожно потер костяшками кулака о бедро. – Так и знал, что надо было свернуть Манфреду шею, – сказал он с искренним сожалением. – Мы бы тогда сказали фрау Юте, что он упал со скалы, и избавились бы от всех проблем. – Манфред? – Слабый голосок заставил всех повернуться, чтобы увидеть, кто говорил. Лиззи стояла в дверях, худая и бледная, как нищий призрак, глаза большие и остекленевшие от недавней лихорадки. – Что с Манфредом? – спросила она. Она опасно шаталась, и держалась рукой за косяк, чтобы не упасть. – Что с ним случилось? – Подцепил сифилис и сбежал, – коротко сказал Йен, выпрямившись. – Надеюсь, ты не подарила ему свою девственность. *** На деле оказалось, что Юте МакГилливрей не была в состоянии осуществить свою угрозу – но она смогла достаточно навредить. Трагическое исчезновение Манфреда, разрыв его помолвки с Лиззи и его причина, произвели ужасный скандал, и слухи разнеслись от Хиллсборо и Салисбури, где он время от времени подрабатывал учеником оружейника, до Салема и Хай Пойнта. Однако, благодаря стараниям Юте, история стала намного запутанней, чем требовалось для такого рода сплетен: одни говорили, что он заразился сифилисом, другие, что я злонамеренно и ложно обвинила его в заболевании сифилисом, из-за какого-то фантастического разногласия с его родителями. Некоторые, по доброте душевной, не верили, что у Манфреда был сифилис, и говорили, что я, несомненно, ошиблась с диагнозом. Те же, кто не сомневался в диагнозе, разделялись во взглядах на то, каким образом он подхватил эту болезнь. Часть поговаривали, что он заполучил ее от какой-нибудь проститутки, большинство же остальных считали, что его заразила несчастная Лиззи. Ее репутация жестоко пострадала – пока Йен, Джейми, близнецы Бердсли и даже Роджер, не принялись с кулаками защищать ее честь, в результате чего, люди, конечно же, не перестали судачить, но помалкивали, когда кто либо из ее защитников находился поблизости. Все многочисленные родственники Юте в районе Ваховии, Салема, Бетабары и Бетании, разумеется, поверили ее версии произошедшего, и энергично болтали языками. Не весь Салем прекратил с нами торговлю – но многие люди воздерживались. И не единожды я переживала неприятные ощущения, приветствуя знакомых моравов, только чтобы увидеть, как они отводят взгляд в сторону с каменным безмолвием, или поворачиваются ко мне спиной. Довольно скоро я вообще перестала ходить в Салем. Лиззи, за исключением очевидного первоначального чувства глубокого разочарования, казалось, не испытывала большого огорчения от разрыва помолвки. Озадачена, смущена и сочувствует Манфреду, сказала она, но не убита его потерей. А так как она редко выезжала за пределы Риджа, она не слышала, что о ней говорили люди. Что ее действительно огорчало, так это потеря МакГилливреев, в особенности Юте. – Видите ли, мэм, – с тоской в голосе сказала она. – У меня никогда не было матери. Моя собственная мать умерла, рожая меня. И тогда Mutti – она попросила называть ее так, когда я дала согласие на брак с Манфредом – сказала, что теперь я ее дочь, точно так же, как Хильда, Инга и Сенга. Она тряслась надо мной, изводила и высмеивала меня, так же как делала это с ними. И было... так приятно быть частью всей этой семьи. А теперь я их потеряла. Робин, который искренне привязался к ней, тайком с любезного содействия Ронни Синклера, прислал ей короткое, полное сожаления письмо. Но со времени исчезновения Манфреда, ни Юте, ни ее девочки не только не приходили навестить ее, но не прислали никакой весточки. Тем не менее, именно Джозеф Вэмисс наиболее заметно пострадал от случившегося. Он ничего не говорил, просто не желая усугубить положение Лиззи – но он поник, словно цветок, лишенный влаги. Кроме его боли за Лиззи, и его грусти из-за чернения ее репутации, он также скучал по МакГилливреям, скучал по той радости и комфорту, которые испытывал, внезапно став частью большой, шумной семьи, после стольких лет одиночества. Еще хуже было то, что Юте хоть и не могла полностью выполнить свои угрозы, но могла повлиять на своих ближайших родственников, включая пастора Берриша и его сестру, Монику, которой, как мне по секрету рассказал Джейми, навсегда запретили видеться или говорить с Джозефом. – Пастор отослал ее к родственникам своей жены в Галифакс, – сказал он, грустно покачав головой. – Чтобы забыть. – О, Боже. И никаких, даже малейших следов Манфреда. Джейми наводил справки по всем своим обычным каналам, но его никто не видел, с тех пор как он сбежал из Риджа. Я думала о нем, и молилась о нем – ежедневно, пред¬став¬ляя его, прячущегося в лесу, совсем одного, со смертельными спиро¬хе¬тами, размножающимися в его теле день ото дня. Или хуже того, прокладывающего свой путь в Вест-Индию на каком-нибудь корабле, останавливаясь в каждом порту, чтобы утопить свое горе в объятиях ничего не подозревающих шлюх, которым он передаст свою тихую, смертоносную инфекцию, а они в свою очередь... А иногда, образ кучки сгнившей одежды, свисающей с ветки дерева, глубоко в лесной чаще, без скорбящих, за исключением ворон, прилетевших поклевать остатки плоти с костей. И, несмотря на все это, я не могла найти в сердце место для ненависти к Юте, которая должно быть также представляла себе такие же кошмары. Единственным светлым лучиком в этом темном царстве был Том Кристи, который вопреки моим ожиданиям, позволил Мальве продолжать приходить ко мне в хирургическую. Единственное его условие заключалось в том, что если я решу и в дальнейшем вовлекать Мальву в опыты с эфиром, он должен быть предупрежден об этом заранее. – Вот. – Я сделала шаг в сторону, жестом приглашая ее взглянуть в окуляр микроскопа. – Видишь их? Ее губы сжались в беззвучном восхищении. Мне потребовались немалые усилия, чтобы подыскать комбинацию окрашивания и отражения в солнечном свете, позволившую увидеть спирохеты. Но в конечном итоге, у меня получилось. Они были нечеткими, но их можно было рассмотреть, если знать, что искать – и, несмотря на мою полную уверенность в поставленном диагнозе, я вздохнула с облегчением, увидев их. – О, да! Крошечные спиральки. Я их вижу! – Она посмотрела на меня, моргая ресницами. – Вы серьезно хотите сказать, что эти козявки заразили Манфреда сифилисом? – Она очень вежливо выражала скептицизм, но я видела это в ее глазах. – Именно так. – Мне уже не раз приходилось объяснять микробную теорию болезней различным неверующим слушателям восемнадцатого века, и в свете этого опыта, я не ожидала услышать благоприятный отзыв. Обычной реакцией был либо пустой взгляд или снисходительный смех, либо равнодушное фырканье, и я ожидала вежливый вариант такой же реакции. К моему удивлению, Мальва однако, мгновенно уловила идею – или, по крайней мере, сделала вид. – Ну ладно, допустим. – Она положила обе руки на стойку, и еще раз посмотрела на спирохеты. – Значит, эти крошечные твари вызывают сифилис. Но каким образом они это делают? И почему те козявки, что вы мне показывали из моих зубов, не заразили меня болезнью? Я объяснила, насколько могла, идею «хороших жучков» или «нейтральных жучков» в противовес «плохим жучкам». Это она приняла легко. Но мое объяснение клеток, и общее представление о теле, состоящем из них, заставили ее в замешательстве взглянуть на собственную ладонь, в попытке рассмотреть отдельные клетки. Тем не менее, она отбросила сомнения и вернулась к своим вопросам. – Эти жучки вызывают все болезни? А пенициллин – почему он действует на одних жучков, и не действует на других? И как жучки переходят от одного человека к другому? – Некоторые путешествуют по воздуху – вот почему тебе стоит уклоняться от людей, которые кашляют или чихают. Некоторые передвигаются по воде – по этой причине тебе не стоит пить из источника, который кто-либо использовал в качестве уборной. А некоторые... ну, другими путями. – Я не знала, сколько ей было известно о сексе у людей – она жила на ферме, конечно же, и знала как свиньи, курицы и лошади размножались, но я не хотела просвещать ее, опасаясь, как бы ее отец не узнал об этом. Я полагала, что он скорей предпочтет ее занятие эфиром. Естественно, она налетела на мою уклончивость. – Другие пути? Какие могут быть другие пути? С внутренним вздохом, я рассказала ей. – Они делают что? – спросила она недоверчиво. – Мужчины, я имею в виду. Как животные! Почему женщина вообще позволяет мужчине делать с собой такое? – Ну, вообще-то они и есть животные, знаешь ли, – сказала я, подавив желание рассмеяться. – И женщины тоже. Что же касается того, почему позволяют... – Я потерла нос, в поисках изящного способа это объяснить. Однако же, она опередила меня, успев сложить в голове два плюс два. – Ради денег, – сказала она, словно пораженная громом. – Именно так делает шлюха! Она позволяет им совершать над ней подобные вещи ради денег! – Ну, это так, – но женщины, которые не шлюхи... – Дети, ага, вы говорили. – Она кивнула, но явно думала совсем о другом; ее маленький гладкий лоб сосредоточенно наморщился. – Сколько денег они просят? – спросила она. – Думаю, что затребую много денег, чтобы позволить мужчине... – Я не знаю, – ответила я, несколько захваченная врасплох. – Разные суммы, полагаю. Это зависит. – Зависит... О, вы хотите сказать, что если он уродлив, например, его можно заставить платить больше? Или если она уродлива... – Она бросила на меня быстрый, любопытный взгляд. – Бобби Хиггинс рассказывал мне о проститутке, с которой познакомился в Лондоне, и ее лицо было изуродовано купоросным маслом. – Она взглянула на шкафчик, где под замком я держала серную кислоту, и вздрогнула, ее нежные плечи задрожали от отвращения при этой мысли. – Да, он мне тоже о ней рассказывал. Мы называем купоросное масло каустической жидкостью – жидкостью, которая прижигает. Но ее разум уже вернулся к предмету интереса. – Только представить Манфреда МакГилливрея делающим это! – Она посмотрела на меня округлившимися серыми глазами. – Да, и Бобби. Он ведь тоже, должно быть делал это, разве не так? – Думаю, что солдаты все склоняются... – Но Библия, – сказала она, задумчиво покосив взгляд. – Она говорит, что не следует блудить с идолами. Это означает, что мужчины совали свои пенисы в... Идолы выглядели как женщины, как думаете? – Уверена, там совершенно не об этом речь, – поспешила сказать я. – Скорее метафора, ты знаешь. Эм... Страстно желать чего-то... Думаю, это не означало, эм... Страсть, – задумчиво сказала она. – Это, когда желаешь чего-то греховно плохого, верно? – Да, пожалуй. – Меня обдало жаром с ног до головы. Я нуждалась в прохладном воздухе, и быстро, или буду краснеть как помидор, и пропитываться потом. Я поднялась, чтобы выйти наружу, но почувствовала, что не могу оставить ее с впечатлением, что секс имеет отношение только к деньгам и детям – впрочем, для определенных женщин так оно и было. – Есть еще одна причина для совокупления, знаешь, – сказала я, говоря через плечо по дороге к двери. – Когда любишь кого-то, ты желаешь доставить ему удовольствие. А он желает того же для тебя. – Удовольствие? – скептически произнес высокий голос у меня за спиной. – Вы хотите сказать, что некоторым женщинам это нравится?
ПЧЕЛЫ И РОЗГИ Я отнюдь не была следопытом. Но в одном из моих ульев отделился рой пчел и я пошла, искать этих разъяренных насекомых. Новые рои обычно не улетают далеко, часто они останавливаются, надолго оставаясь в разветвлении дерева или в пустотелом бревне, где формируют жужжащий шар. Если их обнаружить до того, как их коллективный разум примет решение, где поселиться, то можно убедить их прельститься пустым ульем и захватить в плен. Трудность состоит в том, что пчелы не оставляют следов. Поэтому я металась туда-сюда по склону горы, где-то в миле от дома, с переброшенным через плечо на веревке пустым ульем, пытаясь следовать инструкции Джейми относительно охоты – думать как пчела. Намного выше меня были участки цветущего галакса, узколистного кипрея и других дикорастущих цветов, но также было кое-что более привлекательное – если думать как пчела – сухая коряга, торчащая из буйной растительности несколько ниже. Улей был тяжелый, а склон крутой. Поэтому легче было идти вниз, чем вверх. Я подтянула веревку, которая начинала натирать кожу на плече, и начала пробираться вниз через заросли ядовитого сумаха и ольхолистной калины, фиксируя ноги на камнях и хватаясь за ветки, чтобы не поскользнуться. Концентрируясь на моих ногах, я не обращала особого внимания, где нахожусь. Я прошла через просвет в кустах и увидела на некотором расстоянии внизу от меня крышу хижины. «Чья она? Должно быть, Кристи» – подумала я. Я утерлась рукавом, так как пот капал с моего подбородка: день был теплым, и я не взяла флягу. Пожалуй, нужно будет остановиться и попросить воды по дороге домой. Я наконец добралась до коряги, но была разочарована, не найдя никаких признаков пчелиного роя. Я все еще стояла, промакивая пот с лица и прислушиваясь, в надежде услышать низкое жужжание, которое выдаст пчел. Я услышала гул и писк самых разных насекомых, и веселый гам стайки маленьких поползней на склоне неподалеку – но никаких пчел. Я вздохнула и повернулась, чтобы обойти корягу, но вдруг остановилась, когда мои глаза уловили белый отблеск внизу. Томас Кристи и Мальва находились на маленькой поляне позади их хижины. Я уловила блик его рубашки, когда он двинулся, но теперь он стоял не двигаясь, скрестив руки. Его внимание, казалось, было сосредоточено на дочери, которая срезала ветки с одного из горных ясеней на краю поляны. Для чего? Мне стало интересно. Было что-то очень необычное в этой сцене, хотя я не могла понять, что именно. Положение тела? Атмосфера напряженности между ними? Мальва развернулась и направилась к отцу с несколькими длинными тонкими ветвями в руке. Она шла со склоненной головой, еле передвигая ноги, и когда она передала ему ветки, я внезапно поняла, что произойдет дальше. Они были слишком далеко от меня, чтобы слышать их, но он явно сказал ей что-то, резко указав жестом в сторону пня, который они использовали для разделки мяса. Она стала на колени возле пня и задрала свои юбки, обнажив голые ягодицы. Без колебаний, он поднял розги и изо всей силы полоснул ими по ее заднице, потом хлестнул снова в другом направлении, перекрещивая ее плоть яркими линиями, которые я могла видеть даже с такого расстояния. Он повторил это несколько раз, стегая упругими ветками снова и снова с отмеряемой неторопливостью, жестокость которой была более ужасающей, чем отсутствие проявляемых эмоций. Мне даже не пришло в голову отвернуться. Я стояла неподвижно в зарослях кустарника, слишком остолбеневшая даже для того, чтобы смахнуть мошек, которые роились вокруг моего лица. Кристи бросил вниз розги, развернулся на месте и ушел в дом прежде, чем я смогла опомниться. Мальва села на корточки и отряхнула свои юбки, затем поднялась и осторожно разгладила ткань сзади. У нее было красное лицо, но она не была смущенной или заплаканной. Она привыкла к этому, – непроизвольно подумала я. Я медлила, не зная, что делать. Прежде, чем я смогла решить, Мальва надела свой чепец, повернулась и с решительным видом пошла к лесу – она направлялась прямо ко мне. Я нырнула за тюльпанное дерево даже прежде, чем осознала свое решение сделать это. Она не сильно пострадала, но я была уверена, что ей не понравится, если кто-то видел произошедшее. Мальва прошла в нескольких шагах от меня, немного пыхтя на подъеме, фыркая носом и ворча всю дорогу, из чего я поняла, что она скорее сердита, чем расстроена. Я осторожно выглянула из-за дерева, но смогла лишь мельком увидеть ее чепец, подпрыгивающий между деревьями. В том направлении не было домов, и девушка не взяла с собой корзину для сбора ягод или грибов. Вероятно, она просто хотела побыть одна, чтобы прийти в себя. Не удивительно, если так. Я подождала, пока она наверняка не скроется из вида, затем пошла своей дорогой, медленно спускаясь со склона. Я не остановилась у дома Кристи, как бы мне ни хотелось пить, и почти потеряла интерес к заблудившимся пчелам. Я встретила мужа, стоящего у забора, на некотором расстоянии от дома, и разговаривающего с Хирамом Кромби. Я кивнула в знак приветствия, и в некотором нетерпении ожидала, когда Кромби закончит говорить о своем деле. Мне хотелось рассказать Джейми, что мне пришлось наблюдать. К счастью, Хирам не выказывал желания задержаться; мое присутствие его нервировало. Я сразу рассказала Джейми о том, что видела, и была раздосадована, обнаружив, что он не разделяет мою озабоченность. Если Том Кристи счел необходимым выпороть свою дочь, это было его дело. – Но он может быть… возможно это не ограничивается розгами. Возможно, он делает… и другие вещи с ней. Он взглянул на меня удивленно. – Том? У тебя есть хоть какая-то причина так думать? – Нет, – призналась я неохотно. Семья Кристи вызывала у меня чувство дискомфорта, но, похоже, только потому, что я не ладила с Томом. Я не была настолько глупа, чтобы думать, что из-за богобоязни человек не будет участвовать в злых делах. Но, говоря по совести, это не означает, что он бу¬дет. Но он не должен пороть ее подобным образом – в ее возрасте. Он взглянул на меня несколько раздраженно. – Ты не можешь понять этого, да? – сказал он, в точности повторяя мою мысль. – Я только что говорила тебе об этом, – ответила я с таким же взглядом. Он не отвел глаза, выдержав мой пристальный взгляд, а его собственный взгляд медленно приобретал удивленный оттенок. –Так это будет иначе? – спросил он. – В твоем мире? Была небольшая острота в его голосе, вынужденно напомнившая мне, что мы не в моем мире – и никогда не будем. Моя рука вдруг покрылась гусиной кожей, волосы стали дыбом. Мужчина не бьет женщину в твоем времени? Даже для благого дела? И что я могла на это ответить? Я не могла лгать, даже, если мне этого хотелось; он знал мое лицо слишком хорошо. – Некоторые бьют, – призналась я. – Но там, я имела в виду, тогда – мужчина, который бьет свою жену, считается преступником. Но, – добавила я честно, – мужчина, который бьет свою жену, чаще всего использует кулаки. На его лице отразилось изумленное отвращение. – Какой мужчина способен на это?спросил он недоверчиво. – Плохой! – Я тоже так думаю, Sassenach. И ты думаешь, что нет разницы? – спросил он. – Для тебя что, одно и то же, разбил бы я твое лицо или приложился ремнем к твоей заднице? Мои щеки внезапно запылали. Он однажды приложился ко мне ремнем, и я этого не забыла. Я хотела убить его тогда – и не чувствовала доброжелательности по отношению к нему при этом воспоминании. В то же время, я не настолько глупа, чтобы отождествлять его действия с действиями мужей из моих современных дней, избивающих своих жен. Он взглянул на меня, подняв одну бровь, потом понял, что именно я вспомнила. Он усмехнулся. – О, – сказал он. – Да уж, о, – сказала я сердито. Я почти выбросила из головы этот крайне унизительный эпизод, и мне совсем не нравилось вспоминать его снова. Он же явно наслаждался воспоминаниями. Он смотрел на меня в той своей манере, которую я находила чрезвычайно невыносимой, довольно ухмы¬ляясь. – Боже, ты визжала, как Бин Сидхе . Я отчетливо почувствовала пульсацию крови в висках. – Я чертовски счастлива, что имела на то причины! – О, да, – сказал он, и его улыбка стала еще шире. – Имела. Помнится, это была твоя вина, – добавил он. – Моя ви… – Да, – сказал он уверенно. – Ты извинился! – вскричала я, окончательно возмутившись. – Ты знаешь, что ты сделал! – Нет, не знаю. И это была, для начала, все-таки твоя вина, – сказал он с полным отсутствием логики. – У тебя не было ничего и близко подобного на злобную порку, ты бы напомнила мне, когда это я сказал тебе стать на колени и … – Напомнить тебе! Ты думаешь, я бы просто безропотно сдалась и позволила тебе… – Я никогда не видел, чтобы ты сделала что либо покорно, Sassenach. Он взял меня за руку, чтобы помочь перейти через перелаз, но я вырвалась, пыхтя от негодования. – Ты – отвратительный шотландец! Я бросила улей на землю у его ног, подобрала юбки и перебралась через перелаз. – Ну, я ведь не делал этого больше, – запротестовал он позади меня. – Я же обещал, верно? Я обернулась и свирепо взглянула на него. – Только потому, что я пригрозила вырезать твое сердце, если ты только попробуешь! – Ну, пусть так. Я мог бы – и ты хорошо это знаешь, Sassenach. Ведь так? Он перестал улыбаться, но в его глазах остался выразительный блеск. Я сделала несколько глубоких вдохов, попутно пытаясь взять под контроль свое раздражение и обдумывая несколько сокрушительных ответов. Осознав, что любая попытка окажется провальной, я удостоила его короткого Хмф! и развернулась на месте. Я слышала шорох его килта, когда он поднял улей, перепрыгнул через перелаз и пошел за мной, почти догоняя, всего в шаге или двух. Я не смотрела на него; мои щеки все еще горели. Несомненным фактом было то, что я действительно знала. Я помнила все слишком хорошо. Он использовал свой ремень так эффективно, что я не могла нормально сидеть несколько дней – и если бы он решил сделать это снова, то ничто бы его не остановило. Мне удавалось, по большей части, игнорировать тот факт, что по закону я была его собственностью. Но факт оставался фактом – и он это знал. – Как насчет Брианны? – спросила я. – Было бы у тебя другое отношение к этому, если бы молодой Роджер решил использовать ремень или розги на твоей дочери? Казалось, он нашел что-то забавное в этой идее. – Я думаю, для него это было бы сражение с дьяволом, если бы он попытался, – ответил он. – Она ведь храбрая малышка, не так ли? И, боюсь, у нее – твои представления о подобающем жене послушании. Но вместе с тем, – прибавил он, забрасывая веревку от улья через плечо, – никогда не знаешь, что происходит в браке, не так ли? Возможно, ей бы понравилось, если бы он попытался. – Понравилось?! Я изумленно вытаращила на него глаза. – Как ты можешь думать, что какая либо женщина захотела бы… – Да? Как насчет моей сестры? Я остановилась как вкопанная посреди дороги, уставившись на него. – Насчет твоей сестры? Несомненно, ты не рассказывал мне… – Да. Его ухмылка вернулась, но не думаю, чтобы ему было весело. – Йен избивает ее? – Надеюсь, ты перестанешь называть это так, – сказал он мягко. – Это звучит так, словно Йен молотит ее кулаками или подбивает глаз. Я прилично тебя шлепнул, но не до крови, слава Богу. Его глаза ненадолго задержались на моем лице; все уже зажило, по крайней мере, внешне; только след слева – крошечный шрам по брови – неприметный, разве что, если раздвинуть волоски и присмотреться поближе. – И Йен бы не стал. Я была ошеломлена. Я жила в непосредственной близости с Йеном и Дженни Мюррей в течение нескольких месяцев и никогда не замечала ни малейшего признака несдержанности в его характере. По этой причине было невозможно представить, что кто-либо попытался сделать такие вещи с Дженни Мюррей, которая – если это было возможным – была даже более сильной личностью, чем ее брат. – Что он делал? И почему? – Ну, он прикладывался к ней ремнем иногда, – сказал он, – но только, если она заставляла его. Я глубоко вдохнула. – Если она заставляла его? – поинтересовалась я, как можно спокойнее при таких обстоятельствах. – Ну, она знает Йена, – сказал он, пожимая плечами. – Он не из тех, кто будет делать подобные вещи, разве что Дженни раздразнит его для этого. – Никогда не видела ничего подобного, – сказала я, окинув его тяжелым взглядом. – Ну, она вряд ли стала бы делать это перед тобой. – А перед тобой? – Ну, не совсем, – признался он. – Я ведь не часто бывал в доме после Куллодена. Иногда я все же спускался навестить их и мог видеть, что она … что-то затевала. Он потер нос и прищурился от солнца, подыскивая слова. – Она дразнила его, – проговорил он, наконец, пожав плечами. – Она цеплялась к нему по пустякам, делая маленькие язвительные замечания. Она…– его лицо немного прояснилось, как будто он нашел подходящее описание. – Она вела себя, как избалованная маленькая девчонка, которую следует выпороть. Я сочла это описание вполне правдоподобным. У Дженни Мюррей был острый язычок, и если она и сдерживалась немного относительно других, то уж ее мужу доставалось. Йен, по натуре добрый, попросту смеялся над этим. Но я просто не могла допустить, что ее поведение могло быть таким, как описал Джейми. – Так вот, я видел это раз или два. И Йену может и хотелось дать ей в глаз, но он сдерживался. Но как-то однажды, я охотился на закате и подстрелил небольшого оленя, на холме, как раз за башней – знаешь это место? Я кивнула, все еще чувствуя себя ошеломленной. – Было достаточно близко, чтобы я смог донести тушу к дому без помощи, поэтому я донес ее до коптильни и повесил. Там никого не было – позже я узнал, что все ребятишки уехали на рынок в деревню Брох Мордха и слуги с ними. Так как я думал, что дом абсолютно пустой, я прошел на кухню в поисках куска пирога и чашки кефира, прежде чем уйти. Думая, что дом пуст, я удивился, услышав шум в спальне наверху. – Какого рода шум? – спросила я с большим интересом. – Ну, … скрип – сказал он, пожав плечами. – И хихиканье. Немного толкотни и грохот падения табурета или чего-то еще. Если бы там было что украсть, я бы подумал, что в доме воры. Но я узнал голоса Дженни и Йена, и … – Он прервался, его уши порозовели от воспоминания. – Потом … стало чуть больше повышенных голосов, и звук, похожий на удар ремня по заднице, и такой визг, что его и за шесть полей было слышно. Он глубоко вздохнул, пожав плечами. – Я отступил немного назад и не мог придумать, что же мне делать. Я кивнула в знак понимания. – Я полагаю, это могла быть несколько неловкая ситуация. И … ты все-таки пошел? Он кивнул. Его уши был уже сильно красными, и лицо разрумянилось, хотя это могло быть просто от жары. – Да, – он взглянул на меня. – Я подумал, что он намеревается причинить ей вред, я взбежал вверх по лестнице в один миг. Но…– Он смахнул любознательную пчелу, тряхнув головой. – Там было – это чувствовалось – даже не знаю, как сказать. Нельзя сказать, что Дженни продолжала смеяться – нет – но я чувствовал, что она хотела. И Йен… ну, Йен смеялся. Не вслух, я имею в виду, это было … в его голосе. Он выдохнул и махнул костяшками пальцев вдоль подбородка, стирая пот. – Я стоял, словно примерзший, с куском пирога в руке, прислушиваясь. Я пришел в себя, только, когда мухи стали залетать в мой открытый рот, и все это время они … они там … ммфм. Он вжал голову в плечи, словно рубашка вдруг стала слишком тесной. – У них там было примирение? – спросила я очень сухо. – Я полагаю, да, – ответил он довольно решительно. – Я ушел. Шел всю дорогу до Фойна, и остановился на ночь у Грэнни МакНаб. Фойн – это крошечная деревушка, приблизительно в пятнадцати милях от Лалиброха. – Почему? – спросила я. – Ну, я должен был, рассуждая логически…, – сказал он. – Я не мог просто проигнорировать это, в конце концов. Нужно было либо прогуляться и все обдумать, либо дать себе удовлетвориться, но у меня это не очень получалось – это моя родная сестра, все-таки. – Ты хочешь сказать, что не можешь одновременно думать и заниматься сексом? – спросила я, смеясь. – Конечно, нет, сказал он – тем самым подтверждая мое давнее личное мнение – и посмотрел на меня, как на сумасшедшую. – А ты можешь? – Я могу, да. Он поднял одну бровь, явно сомневаясь. – Ну, я не говорю, что я делаю так всегда, – призналась я, – но вполне могу. Женщины привыкли делать больше чем одну вещь за один раз – они должны, потому что у них есть дети. Впрочем, давай вернемся к Дженни и Йену. Почему же ты… – Ну, я бродил и думал об этом, – признался Джейми. – Если честно, я не мог перестать думать об этом. Грэнни МакНаб не могла не заметить мою задумчивость и донимала меня за ужином до тех пор, пока … ах … ну, пока я не рассказал ей обо всем. – Да? И что она сказала? – спросила я, как завороженная. Я знала Грэнни МакНаб, она была бодрой старушкой, с весьма прямолинейной манерой общения и большим опытом по части человеческих слабостей. – Она фыркнула, как треск колючек в огне под котлом – уголок его рта приподнялся. – Я думал, она упадет в огонь от смеха. Оправившись в какой-то мере, она вытерла глаза и стала разъяснять, обращаясь ласково, словно к дурачку. – Она сказала, что это было из-за ноги Йена – Джейми взглянул на меня, чтобы убедиться, понимаю ли я. – Она сказала, что это не имеет значения для Дженни, но имеет для него. И еще она сказала…, – добавил он, краснея еще больше, – что мужчины знать не знают, что женщины думают о постели, но всегда думают, что знают, и это причиняет много неприятностей. – Я думаю, мне нравится Грэнни МакНаб, – пробормотала я. – Что еще? – Ну, она сказала, что это было самым подходящим, что Дженни могла сделать, чтобы было ясно и Йену, и также, возможно, и ей самой – что она все еще считает его мужчиной, с ногой или без. – Что? Почему? – Потому, Sassenach, – сказал он как-то сухо, – когда ты – мужчина, то значительная часть того, что ты должен делать – очертить линии и бороться с каждым, кто выходит за них. Твои враги, арендаторы, твои дети и – твоя жена. Ты не можешь каждый раз бить их или прикладываться ремнем, но, по крайней мере, когда тебе приходится это делать, каждому должно быть ясно, кто главный. – Но это совершенно… – я начала говорить, но оборвала фразу, насупив брови, обдумывая сказанное. – И, если ты мужчина, ты – главный. Это означает, что ты соблюдаешь порядок, нравится это тебе или нет. Это так, – сказал он, потом прикоснулся к моему локтю, кивнув в сторону леса. – Я хочу пить. Может, сделаем паузу? Я последовала за ним вверх по узкой тропе через лес к тому, что мы называли – Зеленый родник – пузырящийся водный поток над бледным змеиным камнем, лежащим в прохладной затененной чаше, окруженной мхом. Мы стали на колени, ополоснули лица, напились, вздохнув с огромным облегчением. Джейми плеснул себе пригоршню воды под рубашку и в блаженстве закрыл глаза. Я улыбнулась, глядя на него, сняла свой пропитанный потом платок, окунула его в родник и обтерла ним шею и руки. Прогулка к роднику положила конец разговору, но я не была уверена, не продолжится ли он. Вместо этого, я попросту безмятежно сидела в тени, обхватив руками колени, лениво перебирая пальцами мох. Джейми тоже, судя по всему, не ощущал необходимости в произнесении речей в этот момент. Он лежал, удобно прислонившись спиной к камню, влажная ткань рубашки прилипла к его груди, и мы просто сидели, слушая лес. Я не знала, что сказать, но это не имело значения, я перестала думать о разговоре. Странным образом, я подумала, что поняла, что имела в виду Грэнни Макнаб – хотя не была вполне уверена, что согласна с ней. Я больше думала о том, что сказал Джейми, кажется, о мужской ответственности. Было ли это правдой? Пожалуй, да, хотя я никогда раньше не думала об этом с такой точки зрения. Было правдой, что он был нашим бастионом – не только для меня, но и для семьи, и также для арендаторов. Как ему в действительности это удавалось? «Очертить линии и бороться с каждым, кто выходит за них»? Думаю, это было именно так. Были линии между ним и мной, безусловно; я могла провести по ним. Те, о которых не говорят, но наталкиваются на линии друг друга – часто, и с разными результатами. Я имела свою собственную защиту – средства для давления. Но он только однажды бил меня за пересечение его линий и это было на раннем этапе. Увидел ли он, как необходима борьба? Полагаю, да; он говорил мне именно это. Но он следовал своему ходу мыслей, который мог двигаться совсем другим путем. – Это очень странно, – сказал он глубокомысленно. – Лаогера пилила меня с завидной регулярностью, но мне ни разу не пришло в голову выпороть ее. – Ну, это очень беспечно с твоей стороны, – сказала я, потягиваясь. Мне не нравилось слышать от него упоминание о Лаогере, но было важно содержание. – О, да, – он снова стал серьезным, не обратив внимания на мой сарказм. – Я думаю, это было от того, что я недостаточно заботился о ней, чтобы думать об этом, пусть, мол, делает это сама. – Ты не достаточно заботился о ней, чтобы побить ее? Вот ей не повезло! Он уловил тон задетого самолюбия в моем голосе; его взгляд заострился и сосредоточился на моем лице. – Не навредить ей, – сказал он. Какая-то новая мысль посетила его, я видела, как она пробежала по его лицу. Он слабо улыбнулся, встал и подошел ко мне. Он потянул меня и поставил на ноги, потом взял за запястье, осторожно поднял его над моей головой, потом прижал к стволу сосны, под которой я сидела, так что мне пришлось отклониться назад, растянувшись по стволу. – Не навредить ей, – сказал он снова, говоря мягче. – Обладать ею. Я не хотел владеть ею. Тобой, mo nighean donn – тобой я хотел обладать. – Обладать мной? – спросила я. – И что именно ты под этим подразумеваешь? – То, что сказал. – Слабый отблеск веселья был в его глазах, но голос был серьезен. – Ты моя, Sassenach. И я бы сделал все, что угодно, чтобы это было ясно. – О, неужели? В том числе и регулярную порку для меня? – Нет, я бы не стал делать этого. Уголок его рта слегка приподнялся и давление его хватки на мое захваченное запястье усилилось. Его глаза в дюйме от моих были бездонно голубыми. – Мне не нужно делать этого – потому, что я это могу, Sassenach – и ты это хорошо знаешь. Я чисто рефлекторно дернулась. Я ясно вспомнила ночь в Дунсбери – ощущение борьбы с ним, всеми моими силами, – все равно бесполезной. Ужасающее ощущение быть прижатой к кровати, уязвимой, незащищенной, осознающей, что он может сделать со мной все, что угодно – и сделает. Я яростно извивалась, пытаясь избавиться от тисков памяти, таких же, как его хватка на моем теле. Не очень получилось, но я смогла вывернуть запястье так, что стало возможным впиться ногтями в его руку. Он не вздрогнул и не отвел взгляд. Его вторая рука прикасалась ко мне легко – не больше, чем легкое касание мочки уха, но этого было достаточно. Он мог прикасаться ко мне где угодно – и как угодно. Несомненно, женщины способны испытывать разумные мысли и сексуальное возбуждение одновременно, потому что у меня появилось именно это. Мой мозг был вовлечен в возмущенные опровержения половины всего, что он говорил в течение последних нескольких минут. В то же время, на другом конце моего спинного мозга, было безобразное возбуждение от мысли о физическом обладании – это было чертовски безумной, слабовольной, страстной идеей, заставляющей мои бедра выгибаться, касаясь его. Он все еще игнорировал колкость моих ногтей. Другой рукой он взял мою свободную руку прежде, чем я смогла сделать что либо; он окутал мои пальцы своими и держал их в плену, внизу возле меня. – Если ты попросишь меня, Sassenach, освободить тебя, – сказал он шепотом, – ты думаешь, я сделаю это? Я глубоко вдохнула; достаточно глубоко, чтобы мои груди коснулись его груди, он стоял так близко, и понимание этого захлестывало меня. Я все еще стояла, тяжело дыша, глядя в его глаза, и чувствуя, как мое возбуждение медленно расплывается, превращаясь в осознание греховности, тяжелое и теплое, в ямке живота. Я подумала, что мое тело качнется в ответ к нему – так и было. Но его движения бессознательно совпадали с моими. Я видела ритм его пульса на шее, стук его сердца отдавался в моем запястье и колебания его тела сопровождали мои, едва касаясь, двигаясь едва ли больше, чем листья наверху под дуновением легкого ветра. – Я не попрошу, – ответила я шепотом. – Я бы сказала тебе. И ты бы сделал. Ты бы сделал, как я скажу. – Неужели? Его давление на мое запястье стало еще крепче, и его лицо так приблизилось к моему, что я скорее почувствовала его улыбку, чем увидела ее. – Да, – сказала я. Я перестала вырывать мое плененное запястье; вместо этого я вытащила мою вторую руку – он не шевельнулся, чтобы остановить меня – и большим пальцем провела от мочки его уха вниз по шее. Он издал короткий, резкий вздох и небольшая дрожь прошла по нему, пробуждаясь от моего прикосновения. – Да, ты бы сделал, – сказала я снова очень мягко. – Потому, что я тоже обладаю тобой,… мужчина. Разве нет? Его рука внезапно отпустила мое запястье, и скользнула вверх. Длинные пальцы переплелись с моими. Его ладонь, большая, теплая и тяжелая легла на мою ладонь. – О, да, – сказал он просто и мягко. – Обладаешь. Он опустил свою голову еще на полдюйма и его губы коснулись моих, шепча, так, что я могла чувствовать слова так же, как и слышать. – И я действительно очень хорошо это знаю, mo nighean donn .
ДРЕВЕСНЫЕ УШКИ Джейми пообещал жене разобраться в ситуации, не смотря на то, что не разделял ее беспокойства, и через несколько дней подвернулся подходящий случай поговорить с Мальвой Кристи. Когда он возвращался от дома Кенни Линдсея, ему повстречалась змея, свернувшаяся клубком в пыли на пути перед ним. Она была довольно большая, ярко полосатая – это не была одна из ядовитых гадюк, но он ничего не мог поделать, змеи заставляли его превращаться в размазню. У него не было желания поднимать ее руками и переступать через нее тоже не хотелось. Он не был расположен набросить на нее свой килт, да и не факт, что это бы помогло. Змея же упорно оставалась на месте, свернувшись среди листьев, не двигаясь с места в ответ на его «Шу!» или топанье ногой. Он отошел на шаг в сторону, нашел ольху, срезал с нее хорошую палку, которой уверенно препроводил маленькое чудовище с дороги в сторону леса. Оскорбленная змея развернулась и на большой скорости уползла в кусты калины, и в следующую минуту громкий крик раздался по другую сторону куста. Метнувшись туда, он обнаружил Мальву Кристи, которая в спешке пыталась раздавить взбудораженную змею большой корзиной. – Все в порядке, девочка, пусть она уходит. Он схватил ее за руку, от чего часть грибов выпало из корзины, и змея убралась с негодованием в поисках более укромного уголка. Он нагнулся и начал собирать грибы, пока она ахала и обмахивалась подолом фартука. – О, благодарю вас, сэр, – сказала она, тяжело дыша. – Я в ужасе от змей. – Ну, ничего страшного, всего лишь маленькая королевская змея, – сказал он с нарочитой беспечностью. – Большой истребитель крыс – мне говорили. – Может и так, но у них злой укус. – Девушка вздрогнула. – Тебя ведь не кусали? – Он встал и бросил последнюю горсть грибов в корзинку, она сделала реверанс в знак признательности. – Нет, сэр. Она расправила чепчик. – Но мистера Кромби, да. Галли Дорнан при¬нес одну из них в коробке на прошлую встречу в воскресенье, просто из ша¬лости. Он ведь знает заговор, как брать ядовитых змей, чтобы они не при¬чинили никакого вреда. Я думаю, он хотел выпустить ее в разгар молитвы, – она усмехнулась, рассказывая и словно переживая событие заново. – Но мистер Кромби увидел его с коробкой, забрал ее у него, не зная, что в ней. А Галли все время тряс коробку, чтобы змея бодрствовала, и когда мистер Кромби открыл коробку, змея выпрыгнула, как чертик из коробки, и укусила мистера Кромби за губу. Джейми не мог не улыбнуться в свою очередь. – Он это сделал? Я не слышал об этом. – Ну, мистер Кромби был в ярости, – сказала она, пытаясь придерживаться фактов. – Я предполагаю, никто не хотел, чтобы эта история получила огласку, сэр, из страха, что он придет в бешенство. – Понятно, – сказал Джейми сухо. – И из-за этого, я полагаю, твой отец не захотел прийти, чтобы моя жена осмотрела рану. – О, он бы ни за что не пошел на это, сэр, – согласилась девушка. – Разве что он бы отрезал свой нос по ошибке. – А нет? Она подняла корзину, застенчиво глядя на него. – Ну… нет. Некоторые говорят, что ваша жена ведьма, вы знали об этом? Он почувствовал неприятное напряжение в животе, хотя услышанное не было для него сюрпризом. – Она – чужестранка, – ответил он спокойно. – Народ всегда говорит такие вещи о чужаке, особенно о женщине. Он искоса взглянул на собеседницу, но ее глаза были устремлены вниз к корзине. – А ты тоже так думаешь? – Нет, сэр! Никоим образом! Она говорила с такой убежденностью, что он улыбнулся, несмотря на серьезность своего поручения. – Предполагаю, ты замечала, как много времени она проводит в ее хирургическом кабинете. – О, я бы ничего не желала больше, чем быть похожей на нее, сэр! – заверила девушка, обхватив ручку корзины с благоговейным восторгом. – Она такая добрая и красивая, и так много знает! Я хочу узнать все, чему она сможет научить меня, сэр. – Хорошо. Она часто говорит о том, как здорово иметь такого ученика как ты, девочка. Ты ей очень помогаешь. Он прочистил горло, задаваясь вопросом, как лучше свернуть с этого задушевного разговора на грубый вопрос, не причиняет ли ей вреда отец. – А… что думает твой отец по поводу того, что ты проводишь много времени с моей женой? Ее лицо помрачнело от этих слов, длинные черные ресницы опустились вниз, скрыв серые глаза. – О... Ну… Он… он не говорит мне, что я не должна ходить. Джейми издал неопределенный звук и пропустил ее вперед себя по дороге, решив пока не расспрашивать больше, чтобы позволить восстановить душевное равновесие. – Как ты думаешь, что будет делать твой отец, – спросил он, непринужденно махая палкой, пробираясь через участок дикого льна, – однажды ты выйдешь замуж и покинешь его дом? Есть ли женщина, которая могла бы присматривать за ним? Он нуждается в ком-то, я полагаю. Ее губы сжались от этого вопроса и щеки слегка порозовели. – Я не собираюсь выходить замуж в ближайшее время, сэр. Мы достаточно хорошо справимся сами. Ее ответ был весьма коротким, это заставило его продолжить. – Нет? Безусловно, у тебя есть поклонники, девочка – парни массово падают в обморок возле тебя, я видел. Румянец на ее щеках стал ярче. – Пожалуйста, сэр, не говорите такие вещи моему отцу! Он словно услышал тревожный звоночек – но она могла всего лишь иметь в виду, что Том Кристи был строгим отцом, проявляя бди¬тель¬ность отно¬сительно добродетели своей дочери. Он, конечно, был бы пора¬жен до глубины души, если бы выяснилось, что Кристи – мягкий, снисхо¬дитель¬ный человек, но в любом случае он не уклоняется от своих обязанностей. – Не буду, – сказал он мягко. – Я пошутил, девочка. А что, отец бы рассвирепел? Она взглянула на него прямо. – Думаю, вы его знаете, сэр. Он рассмеялся в ответ, и после недолгих колебаний она присоединилась к нему, с негромким хихиканьем, похожим на звук маленьких птичек в кронах деревьев над ними. – Я знаю, – сказал он, успокоившись. – Он хороший человек, Том, но немного суровый. Он наблюдал за ее реакцией на эти слова. Ее лицо все еще оставалось румяным, но на губах был крошечный остаток улыбки. Это было хорошо. – И что, – продолжил он непринужденно, – достаточно у вас там древесных грибов? Он кивнул в сторону корзины. – Я видел много древесных ушек вчера, возле Зеленого родника. – Да? Она посмотрела на него заинтересованно. – Где? – Я иду в том направлении, – сказал он. – Пойдем, если хочешь, я покажу тебе. Они продолжили путь вдоль Риджа, разговаривая о разных вещах. Он вел ее, собираясь продолжить тему об ее отце, заметив, что она не позволяет себе никаких оговорок о нем – только взвешенное уважение к его слабостям и нраву. – Твой брат, – произнес он глубокомысленно, – он доволен жизнью, как ты думаешь? Или он хотел бы уехать, может быть спуститься к побережью? Я знаю, он не чувствует себя фермером, ведь так? Она слегка фыркнула и покачала головой. – Нет, сэр, не чувствует. – Что он будет делать? Я имею в виду, он вырос на плантации, не так ли? – О, нет, сэр, – она удивленно взглянула на него. – Он вырос в Эдинбурге. Мы оба. Он признал, что был немного неправ. Действительно, оба они, и она, и Аллан, говорили, как образованные люди, но он думал, что это только потому, что Кристи был учителем, требовательным к подобным вещам. – Как же так, детка? Том говорил, что женился здесь, в колониях. – О, так и есть, сэр, – поспешно заверила девушка. – Но его жена не была служанкой по контракту, она вернулась в Шотландию. – Понятно, – сказал он мягко, глядя, как ее лицо все больше розовеет, а губы сжимаются. Том рассказывал, что его жена умерла – ну, возможно, это случилось в Шотландии, после того, как она ушла от него. Для такого гордого человека, как Кристи, едва ли стоило удивляться, что он не признался в дезертирстве жены. Но… – Правда ли, сэр, что ваш дедушка был Лордом Ловатом? И все называли его Старым Лисом? – Да, – сказал он, улыбнувшись. – Я происхожу из длинной династии предателей, воров и бастардов, знаешь? Она рассмеялась и очень мило настояла, чтобы он рассказал ей больше о его грязной семейной истории – несомненно, для того, чтобы избежать расспросов, касающихся нее. Одно «но» засело в его голове и оно усиливалось из отрывков их разговора, когда они пробирались через темный, душистый лес. Но. Том Кристи был арестован через два или три дня после битвы при Коллодене и провел следующие десять лет в тюрьме, прежде чем переехать в Америку. Он не знал, сколько точно лет Мальве, но думал, что ей могло быть восемнадцать или около того – даже, если она часто выглядела старше из-за своей взрослой манеры поведения. Она, должно быть, была зачата вскоре после того, как Кристи прибыл в колонии. Нет ничего удивительного, если мужчина воспользовался первым же шансом, чтобы жениться, после того, как пробыл без женщины так долго. А потом жена решила, что это для нее невыгодная сделка и ушла. Кристи говорил Роджеру Маку, что его жена умерла от гриппа – ну, у мужчины есть его гордость, и, Бог его знает, может для Тома Кристи этого более чем достаточно. Но Аллан Кристи… откуда он взялся? Молодому человеку было лет двадцать с чем-то, возможно, он был зачат перед Коллоденом. Но если так – кто была его мать? – Ты и твой брат, – сказал он вдруг, улучив паузу в разговоре. – У вас одна и та же мать? – Да, сэр, – сказала она испуганно. – А, – он закрыл тему. Ну, может быть, Кристи был женат до Коллодена. И потом женщина, кто бы она ни была, нашла его в колониях. Это подтверждало высокую степень решительности и преданности и добавило больше интереса в отношении Кристи. Но преданность не смогла устоять перед трудностями в колониях – или она нашла Тома слишком изменив¬шимся со временем, преданность утонула в разочаровании, и она покинула его снова. Он мог представить это, легко – и почувствовал неожиданную симпатию к Тому Кристи. Он слишком хорошо помнил все свои чувства, когда Клэр вернулась и нашла его. Невероятную радость от ее присутствия – и проникающий до костей страх, что она не сможет распознать человека, которого знала, в человеке, который находился перед ней. Самое худшее, если бы она открыла что-то, что заставило бы ее покинуть его. Он хорошо знал Клэр и все еще не был уверен, что она бы осталась, если бы он рассказал ей однажды о его браке с Лаогерой. Если на то пошло, Клэр сбежала, узнав об этом, и он чуть не потерял ее навсегда. Хорошо, что Лаогера тогда выстрелила в него и чуть не убила. Эта мысль была черной ямой, зияющей у его ног. Конечно, если бы она ушла тогда, я бы умер, размышлял он. И никогда бы не приехал в это место, не получил бы эту землю, не увидел бы дочь, не держал бы на руках внука. Если подумать, быть почти убитым – не такое уж несчастье – до тех пор, пока ты действительно не умер от этого. – Ваша рука доставляет вам неприятности, сэр? Она резко выдернула его из мыслей, и он понял, что стоит как дурак, одной рукой сжимая предплечье, через которое прошла пуля из пистолета Лаогеры, а Мальва в беспокойстве бросает на него косые взгляды. – А, нет, – сказал он торопливо, роняя руку. – Москит укусил. Что-то они рано. Скажи мне, – он нащупал нейтральную тему для разговора, – тебе нравится здесь, в горах? Это был довольно глупый вопрос, но она, казалось, серьезно его обдумывала. – Здесь бывает одиноко, – сказала она, глядя в чащу леса, где падающие лучи, дробились на листьях и иголках, кустарниках и скалах, наполняя пространство брызгами зеленого света. – Но это… – она подыскивала слово. – Прелестно, – сказала она ему с легкой улыбкой, признавая несовершенство этого определения. Они вышли к небольшой поляне, где вода била ключом над уступом того, что его дочь называла – змеиным камнем. Камень, из-за нежно-зеленого цвета которого, и из-за толстого слоя яркого мха, растущего вокруг, – это место еще называли весной. Он жестом предложил ей напиться первой. Она напилась, складывая руки чашечкой и поднося к лицу, и закрыла глаза, в блаженстве от вкуса свежей холодной воды. Она глотнула, снова сложила руки и напилась еще раз, почти жадно. Она была как дева гор. Он подумал, что она прелестна – это слово больше подходило маленькой девочке, с изящным подбородком и мочками нежных розовых ушей, выглядывающих из-под чепчика. Ее мать, должно быть, была красавицей, подумал он – и было удачей для девочки, что она почти не переняла мрачную внешность своего отца, за исключением этих серых глаз. Она развернулась, глубоко дыша, и поспешила отойти в сторону, кивком показывая ему, что теперь его очередь. День был не жарким, но подъем к роднику был крутым, и холодная вода была приятна. – Я никогда не видела Высокогорье, – сказала Мальва, промокая кончиком платка мокрое лицо. – Некоторые говорят, что это место похоже на него. Вы тоже так думаете, сэр? Он отряхнул пальцы и утерся тыльной стороной ладони. – Немного похоже. Местами. Лес в Грейт Глене и здесь – очень похож. Он указал подбородком на деревья, окружающие их, шелестящие и пахнущие смолой. – Но здесь нет таких папоротников. И торфа, конечно, и вереска – в этом большая разница. – Я слышала истории о мужчинах, прячущихся в вереске. Вы когда-либо делали так, сэр? У нее появились небольшие ямочки на щеках. Он не знал, намеревалась ли она поддразнить его или просто поддерживала разговор. – Время от времени, – сказал он и улыбнулся ей, поднимаясь и отряхивая сосновые иголки со своего килта. – Ты о выслеживании оленя, да? Сюда, я обещал показать тебе древесные ушки. Грибы росли в утолщении у подножия дуба, не более, чем в десяти шагах от родника. Некоторые уже начали темнеть и скручиваться; земля поблизости была усеяна спорами, темно-коричневым порошком покрывая скрытый блеск прошлогодней сухой листвы. Свежие грибы были все еще яркими, насыщенно оранжевыми и мясистыми. Он оставил ее там, пожелав всего хорошего, и вернулся вниз на узкую тропу, задаваясь вопросом о женщине, которая любила и бросила Тома Кристи.
ЗЛОБА СЕВЕРНОГО ВЕТРА Июль 1774 Брианна вогнала острый конец лопаты в илистый берег и вытащила кусок глины цвета шоколадной помадки. Могла бы не вспоминать о еде, подумала она, отбрасывая его в сторону и тихо бурча. Она одернула свое влажное платье и вытерла рукой лоб. Она не ела с утра, а было уже время вечернего чаепития. Но она и не думала останавливаться до ужина. Роджер был в горах, помогая Эми МакКаллум перестроить трубу дымохода, а мальчишки пошли вверх к большому дому, чтобы съесть хлеба с маслом и медом, Миссис Баг обычно их баловала. Она подождет с едой; здесь было еще много работы. – Тебе помочь, детка? Она прищурилась и приставила руку козырьком, заслонившись от солнца. Ее отец стоял на берегу над ней, и, казалось, наблюдал за ее усилиями с удовольствием. – Выглядит так, будто мне нужна помощь? – спросила она раздраженно, махнув тыльной стороной полосатой от грязи ладони по подбородку. – Пожалуй, да. Он был на рыбалке; босой и мокрый до средины бедра. Он положил удочку возле дерева и снял рыбацкую корзину со своего плеча, плетенный тростник скрипнул под весом улова. Потом он ухватился за молодое деревцо для равновесия и стал спускаться по скользкому берегу, босыми ногами шлепая по грязи. – Подожди – сними свою рубашку! Она поняла свою ошибку мгновением позже. По его лицу мелькнуло испуганное выражение, всего лишь на один момент, и потом исчезло. – Я имела в виду… грязь… – сказала она, осознавая, что было уже поздно, – трудно будет отстирать. – О, да, конечно. Без колебаний он стащил рубашку через голову и повернулся к ней спиной, присматривая подходящую ветку, чтобы повесить рубашку. Его шрамы были не очень шокирующими. Она уже видела их мельком раньше, много раз представляла их, и реальность оказалась гораздо менее красочной. Шрамы были старые, как блеклые посеребренные паутинки, слегка двигающиеся над очертаниями его ребер, когда он тянулся вверх. Он держался свободно. Только напряжение его плеч свидетельствовало об обратном. Ее рука непроизвольно сжалась, словно чувствуя невидимый карандаш, ощущая штрих линии, которую нужно запечатлеть, и крохотное чувство неловкости, нестройную ноту, что притягивает наблюдателя ближе, еще ближе, вызывая трепет, словно это сцена из пасторальной молитвы. – Не открывай наготы отца своего, – подумала она, вытянула руку во всю длину и крепко прижала ее к бедру. Но он был повернут спиной, и продолжал спускаться, глядя на спутанный тростник и торчащие камни под ногами. Он съехал последние два шага и приземлился рядом со всплеском, махая руками в попытке удержать баланс. Она рассмеялась, на что отец и рассчитывал, и он улыбнулся. Всего один миг дочь думала, что стоит поговорить об этом, извиниться – но он не встретился с ней глазами. – Так, переместить его или обойти? Его внимание сосредоточилось на валуне, вкопанном в берег, он оперся на него всем весом и толкнул для пробы. – Можем мы его сдвинуть, как думаешь? Она перешла выше к нему, подобрала подол платья, протянула его между ногами и закрепила ремнем. – Если обходить вокруг – придется выкопать еще дополнительно десять футов канавы. – Так много? Он посмотрел на нее удивленно. – Да. Я хочу пройти наперерез тут, чтобы сократить до того изгиба. Я смогу положить небольшое водяное колесо здесь и получить хороший водопад,– она показала вниз по течению. – Следующее подходящее место будет там, внизу, видишь, где берега поднимаются? – но это лучше. – Ты права. Подожди немного. Джейми прошел обратно к берегу, вскарабкался и скрылся в лесу, откуда вскоре вернулся с несколькими крепкими молодыми отростками дуба, все еще играющими оставшимися гладкими листьями. – Нам не нужно вынимать его из русла? – спросил он. – Только переместить на несколько шагов, чтобы ты смогла срезать через берег выше? – Именно так. Ручейки пота задерживались на ее густых бровях и, щекоча, сбегали сбоку по лицу. Она уже долго копала; руки болели от перебрасывания тяжелых лопат грязи, а ладони покрылись волдырями. С чувством глубокой благодарности, она передала лопату и отступила в ручей, нагнувшись, чтобы плеснуть холодной воды на поцарапанные руки и покрасневшее лицо. – Тяжелая работа, – заметил отец, немного кряхтя, энергично заканчивая подкоп валуна. – Ты не могла попросить Роджера сделать это? – Он занят, – сказала дочь. В ее тоне чувствовалась слабость, и она не была расположена скрывать ее. Отец бросил на нее острый взгляд, но ничего не сказал, потому, что был занят попытками должным образом установить дубовые шесты. Джемми и Герман, которых всегда тянуло к деду, как железные опилки к магниту, появились как по волшебству, громко выражая желание помочь. Она уже просила их помочь, и они помогали – несколько минут, прежде чем отвлеклись на мельканье дикобраза наверху между деревьев. Но во главе с дедом, они набросились на задание, восторженно вычерпывая грязь от берега плоскими кусками дерева, попутно хихикая, толкаясь и мешая друг другу, набирая полные руки грязи и замазывая сзади друг другу бриджи. Джейми есть Джейми, он игнорировал неприятности, попросту направлял старания внуков, а под конец приказал им выйти из ручья, чтобы их не придавило. – Ну, что, детка, – сказал он, повернувшись к ней. – Хватай здесь. Валун освободился от держащей его глины и теперь высовывался из берега, дубовые шесты, просунутые в грязи внизу, торчали по обе стороны, и еще один позади. Она схватила один, который он указал, он взял другие два. – На счет три… раз,… два… взяли! Джемми и Герман, усевшись выше, звонко распевали – Раз,… два.… Взяли! – как маленький греческий хор. У нее в руке была палка, дерево раздражало, так как пропиталась водой, делая складки на коже, но она вдруг почувствовала, что улыбается. – Раз.… Два… Взя…– Неожиданно сдвинувшись, крутясь в веере несдерживаемой грязи, валун сорвался с берега и упал в поток со всплеском, обрызгавшим обоих по грудь и заставившим мальчишек визжать от удовольствия. Джейми улыбался во весь рот, так же, как и она, несмотря на влажное платье и грязных детей. Валун теперь лежал возле противоположного берега ручья и – как прикинула она – отведенное течение уже начало разъедать новые полости в ближайшем береге, сильные водовороты разъедали мелкозернистую глину потоками и спиралями. – Видишь это? – кивнула она отцу, слегка коснувшись своим забрызганным грязью лицом платья на плече. – Я не знаю, как далеко пойдет эрозия, но, если я буду направлять ее в течение одного или двух дней, то не нужно будет копать влево. – Ты знала, что произойдет? – отец посмотрел на ее сияющее лицо и улыбнулся. – Твоя красота бледнеет по сравнению с тем, как ты умна! Легкое опьянение от признания ее достижений немного ослабило раздра¬жение отсутствием Роджера. А наличие бутылки сидра у Джейми в корзине, охлаждающейся среди пойманной форели, сделало гораздо больше. Они по-дружески сидели на берегу, передавая друг-другу бутылку и любуясь созданным ими маленьким водопадом. – Похоже, хорошая глина, – заметила она, наклоняясь, чтобы зачерпнуть немного влажной глины из разваливающегося берега. Она размяла ее, давая сероватой воде сбежать вниз по руке, и разжала пальцы, чтобы показать ему, насколько она сохранила форму, запечатлев четкие отпечатки пальцев. – Хорошая для вашей печи? – спросил он, послушно всматриваясь. – Стоит попробовать. Она сделала несколько не очень успешных попыток использования печи, производя череду уродливых тарелок и чашек, большинство из которых либо разрывало в огне, либо они разваливались после того, как их вынули. Один или два выживших экземпляра были помещены в сомнительного вида сервиз, но это была весьма малая награда за усилия по растопке печи и присмотре за ней целыми днями. Что ей было нужно, так это совет от кого-то, кто разбирался в печах и изготовлении керамики. Но в связи со странными отношениями, существующими сейчас между Салемом и Риджем, он не могла обратиться туда. Было бы достаточно неловким ее общение с Братном Мардохеем о керамических процессах – женщина-папистка, разговаривающая с неженатым мужчиной – это был бы скандал! – Проклятый маленький Манфред, – рассердился отец, услышав ее жалобы. Он уже слышал об этом раньше, но не придавал значения. Он колебался. – Поможет ли, если я пойду и поговорю с ними? Некоторые из О'Брайанов все еще говорят со мной и, возможно, они дадут мне поговорить с Мардохеем. Если ты скажешь мне, что тебе нужно узнать…? Ты можешь написать это. – О, папочка, я тебя люблю! – в благодарности она наклонилась поцеловать его, и он рассмеялся, явно радуясь возможности оказать ей услугу. В приподнятом настроении, она глотнула еще сидра, и радужные видения глиняных труб начали танцевать в ее мозгу. Она, хоть и с большим количеством жалоб и препятствий, уже получила деревянную цистерну от Ронни Синклера. Ей нужна был помощь, чтобы поднять ее на место. Потом ей понадобиться только двадцать футов надежных труб. – Мама, смотри! – беспокойный голос Джемми прорезался сквозь туман ее вычислений. С мысленным вздохом она поспешила вспомнить, где находится, и аккуратно затолкала технологический процесс в угол своего мозга, где он, возможно, сможет успешно дозреть. Она передала бутылку обратно отцу и пошла вниз по берегу, где сидели на корточках мальчишки, ожидая увидеть лягушачью икру, утонувшего скунса или другое чудо природы, явившееся им. – Что там? – спросила она. – Смотри, смотри! – Джемми вскочил, показывая на камень у его ног. Они находились на Плоской Скале, отмечающей границу ручья. Название обозначало плоский шельф гранита, подточенный водой так, что он нависал над бурлящим потоком. Это было любимым место для рыбной ловли. Кто-то соорудил небольшое кострище; это было черное пятно на скале, с чем-то похожим на остатки обуглившихся палок в центре. Кострище было слишком маленьким для приготовления еды, но она бы не обратила на это внимания. Ее отец, подойдя, хмурился, глядя на кострище, что заставило ее выйти на скалу и стать рядом с ним, рассматривая. Предметы в золе не были обгоревшими палками. – Кости, – сказала она сразу и присела, чтобы рассмотреть поближе. – Какому животному они принадлежат? Как только она сказала это, ее сознание проанализировало и отвергло – белка, опоссум, кролик, олень, свинья – не было ничего похожего по форме. – Это кости пальцев человека, девочка, – сказал отец, понижая голос и глядя на внука, который потерял интерес к костру и теперь спускался вниз по гряз¬ному берегу, все больше портя свои бриджи. – Не нужно трогать их, – добавил он без надобности, так как она уже с моментальным отвращением отдернула руку. Инстинктивно, она вытерла свою руку о бедро, хотя и ничего не трогала. Он присел позади нее, изучая обгорелые останки. Там были также и потемневшие большие куски – хотя она думала, что это остатки каких-то растительных материалов; один был зеленоватый, возможно, ствол чего-то, не полностью сгоревшего. Джейми согнулся ниже, нюхая горелые останки. Инстинктивно, Брианна сделала глубокий вдох через нос, подражая ему – потом фыркнула, пытаясь избавиться от запаха. Это приводило в замешательство: вонь обуглившихся останков, перекрывающаяся запахом чего-то горького и известкового, потом возвращающаяся к едкому запаху, напомнившему ей медицину. – Откуда они здесь? – спросила она, также понизив голос, – хотя Джемми и Герман начали забрасывать друг друга шариками из грязи, и не заметили бы, если бы она даже кричала. – Я вроде бы не получал известье ни о ком без руки, а ты? – Джейми взглянул вверх, даря ей полуулыбку. Она не ответила на нее. – Ни от кого вокруг. Но если они не из тех, кто вокруг…– Она сглотнула, пытаясь не обращать внимания на полуреальный вкус горьких трав и сожжения. – Где остальное? Я имею в виду тело? Это слово, – тело, казалось, перевело дело в новый, неприятный ракурс. – Где остаток этого пальца, я удивляюсь, – Джейми хмурился над потемневшим пятном кострища. Он передвинул костяшки к ней, и она увидела то, что и он: бледное пятно в круге огня, где часть пепла была сметена. Там были три пальца, заметила она, все еще неоднократно глотая. Два были целыми, кости были серо-белыми, как призраки среди пепла. Двух суставов третьего не было; осталась только небольшая часть последней фаланги. – Животное? – она осмотрелась в поисках следов, но на поверхности скалы не было отпечатков лап – только грязные пятна слева от маленьких босых ребячьих ног. Неясный образ каннибализма зашевелился в ямке ее живота, хотя она и отбрасывала эту мысль вначале. – Ты не думаешь, что Иен, – она запнулась. – Иен? Отец посмотрел не нее удивленно. – Зачем Иену делать подобные вещи? – Я не думаю, что он мог, – сказала она, пытаясь удержать смысл. – Вовсе нет. Это была только мысль – я слышала, что ирокезы иногда…– Она кивнула на обуглившиеся кости, не склонная четко высказать мысль дальше. – Мм… может быть друзья Иена? Или… посетители? Лицо Джейми немного потемнело, но он отрицательно помотал головой. – Нет, это пахнет Высокогорьем. Ирокезы бы сожгли врага. Или порезали бы на кусочки, безусловно. Но не так. Он указал на кости подбородком, в манере горцев. – Это сокровенное дело, понимаешь? Ведьма – или один из шаманов, может быть – могли бы сделать подобное; но не воин. – Я не видела никаких индейцев последнее время. Не в Ридже. А ты? Он посмотрел на сожженное пятно чуть дольше, насупившись, потом покачал головой. – Нет, и никого, у кого бы не хватало нескольких пальцев. – Ты уверен, что они человеческие? Она изучала кости, пытаясь дать другое предположение. – Возможно, это был маленький медведь? Или большой енот? – Возможно, – сказал он ровно, но она поняла по голосу, что он сказал это только чтобы ее успокоить. Он был уверен. – Мама! Топот босых ног на скале позади нее сменился дерганьем за рукав. – Мама, мы хотим есть! – Да, конечно, – сказала она, поднимаясь под настойчивым требованием, но все еще рассеянно глядя на обгоревшие останки. Ее взгляд медленно сместился от костра к сыну, потом резко переключился, сфокусировавшись на двух маленьких мальчиках, которые стояли, ухмыляясь, покрытые грязью с головы до ног. – Посмотрите на себя! – сказала она с ужасом, потом взяла себя в руки и спросила со смиреньем: – Как получилось, что вы такие грязные? – О, это легко, девочка, – заверил ее отец и поднялся на ноги, скаля зубы. – Хотя это так же легко исправить. Он наклонился, схватил Германа сзади за рубашку и бриджи и аккуратно спустил его вниз со скалы в заводь. – Меня тоже, меня тоже! Меня тоже, дедушка! Джемми пританцовывал от возбуждения, разбрасывая комья грязи во все стороны. – О, да. Тебя тоже. Джейми наклонился и схватил Джемми за талию, подбросив его высоко в воздух в развевающейся рубашке, прежде чем Брианна успела закричать. – Он не умеет плавать! Ее протест совпал с яростным всплеском, Джемми плюхнулся в воду и сразу же пошел на дно, как камень. Она шагнула прямо к краю, собираясь броситься за ним, но отец остановил ее, положив руку на плечо. – Подожди немного, – сказал он. – Как ты можешь знать, плавает он или нет, если не дашь ему попробовать? Герман уже стрелой направлялся к берегу, его белобрысая голова потемнела от воды. Джемми показался позади него, барахтаясь и отплевываясь, Герман нырнул и, развернувшись как выдра, оказался рядом. – Работай ногами! – закричал он Джемми, яростно взбивая брызги для примера. – Перевернись на спину! Джемми перестал барахтаться, перевернулся на спину и бешено замолотил ногами. Его волосы прилипли к лицу, а брызги от его усилий должно быть закрыли последние остатки видимости, но он продолжал работать ногами, ободряемый воплями Джейми и Германа. Заводь была не более десяти футов в ширину, и он за несколько секунд выбрался на мелководье на противоположном берегу, это была отмель среди камней, и он с силой врезался головой в один из них. Он остановился, ослабевший, на отмели, потом подпрыгнул на ноги, брызгаясь водой и отбрасывая прилипшие волосы с лица. Он выглядел изумленным. – Я могу плавать! – закричал он. – Мама, я могу плавать! – Это великолепно! – закричала она, разрываясь между тем, чтобы разделить его восторженную гордость, побуждающую поспешить домой и рассказать обо всем Роджеру – и страшными видениями того, как Джемми теперь неосторожно прыгает в бездонные пруды и пороги с острыми камнями, с безрассудным заблуждением, что он действительно может плавать. Но он уже попробовал себя в этом деле и, несомненно, дороги назад не было. – Плыви сюда! Крикнула она и хлопнула руками. – Ты можешь переплыть обратно ко мне? Давай, плыви сюда! Он мгновение смотрел на нее непонимающе, потом зашел обратно в волнующуюся воду потока. Блеск возбуждения на его лице угас. – Я забыл, – сказал он, и уголки его рта поползли вниз, полные внезапного горя. – Я забыл как! – Опускайся вниз и работай ногами! – проорал Герман со своего места высоко на скале, пытаясь помочь. – Ты можешь сделать это, кузен! Джемми сделал один или два неловких шага в воде, но остановился, его губы дрожали, страх и замешательство начинали овладевать им. – Оставайся там, дорогой! Я иду! – прокричал Джейми и нырнул прямо в поток, длинной белой полосой прошел под водой, пузырьки воздуха струились от его волос и брюк. Он вынырнул возле Джемми, шумно выдохнул и мотнул головой, отбрасывая пряди мокрых волос с лица. – Пошли, приятель, – сказал он, быстрым движением преклонив колени на мелководье, спиной к Джемми. Он оглянулся назад, похлопав по своему плечу. – Держись за меня здесь, крепко держись, хорошо? Мы поплывем назад вместе. И они поплыли, работая ногами и шлепая неуклюже по-собачьи руками. Возбужденному визгу Джемми вторил Герман, который прыгнул в воду, чтобы грести рядом. Когда они вылезли на скалу, то легли втроем, тяжело дыша и улыбаясь у ее ног. Вода растекалась, образуя вокруг них лужу. – Ну, теперь вы чистые, – сказала Брианна рассудительно, отходя от распространяющегося ручейка. – Полагаю, даже слишком. – Мы да. Джейми сел, выжимая длинный хвост своих волос. – Мне пришло в голову, девочка, что есть, возможно, лучший способ сделать то, что ты хочешь. – Что я хо.… О, что ты имеешь в виду воду? – Да, – он шмыгнул носом и вытерся тыльной стороной ладони. – Я покажу тебе, если ты придешь в дом после ужина. – Что это, дедушка? – Джемми встал на ноги, мокрые волосы торчали рыжими колючками, он с любопытством разглядывал спину Джейми. Он приложил средний палец и вел им по длинному, закрученному шраму. – Что? А …это…– Лицо Джейми стало на мгновенье смущенным. – Это… а… – Некоторые плохие люди сделали больно дедушке когда-то, – перебила она твердо, нагибаясь, чтобы поднять Джемми. – Но это было давно. Теперь он в порядке. Ты весишь целую тонну! – Papa говорит, что Grandpère , возможно, сéлки , – заметил Герман, с интересом рассматривая спину Джейми. – Как и его papa до него. И плохие люди нашли тебя, Grandpère, в твоей шкуре селки и пытались срезать ее с тебя? Он бы после этого, конечно, снова стал человеком, – объяснил он, как ни в чем не бывало, глядя на Джемми, – и мог бы убить их своим мечом. Джейми в изумлении смотрел на Германа. Потом моргнул и снова вытер нос. – О, – сказал он. – Да. Хм. Да, я полагаю что-то в этом роде. Раз papa так говорит. – А что такое сéлки? – спросил Джемми, растерянный, но заинтересованный. Он ерзал у Брианны на руках, желая слезть, и она опустила его обратно на скалу. – Я не знаю, – признался Герман. – Но у них есть мех. А что такое селки, Grandpère? Джейми зажмурился от заходящего солнца, и потер рукой лоб, немного качая головой. Брианна подумала, что он улыбается, но не могла сказать наверняка. – Ну, хорошо, – сказал он, распрямляясь, открыв глаза и откинув мокрые волосы. – Селки – это существо, которое является человеком на земле, но становится тюленем вблизи моря. А тюлень, – добавил он, прерывая Джемми, который было открыл рот, чтобы спросить, – это огромный гладкий зверь, который лает как собака, такой же большой, как бык, и прекрасный, как черная ночь. Они живут в море, но иногда выходят возле берега на камни. – Ты видели их, Grandpère? – нетерпеливо спросил Герман. – О, много раз, – заверил его Джейми. – Много-много тюленей живет на побережьях Шотландии. – Шотландия, – повторил Джемми эхом. Его глаза округлились. – Мa mère говорит, что Шотландия – хорошее место, – заметил Герман. – Она плачет иногда, когда говорит о нем. Я не уверен, что мне бы оно понравилось. – Почему нет? – спросила Брианна. – Там полно великанов и водных лошадей, и… других вещей, – перечислял Герман, насупившись. – Я не хочу встретиться ни с одним из них. И каша, но Maman говорит, что каша у нас есть и здесь. – Да, это у нас есть. И я думаю, что пришло время пойти домой, чтобы поесть. Джейми поднялся и потянулся, издав стон удовольствия. Позднее полуденное солнце залило скалу и воду золотым светом, отсвечивая на мальчишеских щеках и светлых волосках на руках ее отца. Джемми потянулся и застонал тоже, в боголепном подражании, и Джейми рассмеялся. – Ну, что, рыбки, кто хочет поехать домой верхом? Он наклонился так, что Джемми смог забраться к нему на спину, потом выпрямился, немного осев под весом малыша, и подал руку, чтобы взять Германа. Джейми заметил, что Брианна хочет повернуть назад, прямо к темнеющему пятну на краю скалы. – Оставь это, девочка, – сказал он тихо. – Это, в какой-то мере, чары. Ты не хочешь трогать их. Потом он прошел по скале, оставив мокрую дорожку. Джемми на его спине и Герман, крепко ухватившийся сзади за шею Джейми, оба хихикали, наслаждаясь, как они переходят через скользкую грязь. Брианна подхватила свои вещи, рубашку Джейми, рыбу и снасти. Она догнала парней вверху на тропе к большому дому. Ветер начал продувать сквозь деревья, охлаждая влажную ткань ее платья, но она согревалась от ходьбы. Герман тихо напевал про себя, идя рука об руку с дедушкой, его маленькая светловолосая голова качалась вперед-назад, как метроном. Джемми только вздыхал, уставший и счастливый, ногами обхватив Джейми за талию, обняв его за шею, и наклонившись своей красноватой от солнечного света щекой к покрытой шрамами спине. Затем он задумался, поднял голову и чмокнул деда между лопатками. Ее отец дернулся, чуть не сбросив Джемми, и издал высокочастотный звук, который заставил ее засмеяться. – Теперь тебе лучше? – серьезно спросил Джемми, приподнявшись и пытаясь заглянуть в лицо дедушки через плечо. – О, да, милый, – заверил его Джейми, его лицо чуть дернулось. – Так гораздо лучше. Было много мошкары. Она отогнала целое облако от своего лица, и хлоп¬нула комара, который пристроился к шее Германа. – Ай! – сказал он, дернув плечами, но затем безмятежно возобновил пение «Alouette ». Рубашка Джемми была тонкой, из поношенного полотна, перешитой из старой рубашки Роджера. Одежда высохла, облегая его тело, плотное и крепкое, пропорции его маленьких нежных плеч перекликалась с пропорциями других плеч, постарше и крепче, за которые он цеплялся. Она перевела взгляд от своих рыжих к Герману, тонкому как тростинка и кажущемуся особенно изящным в игре тени и света, все еще напевающему, и подумала, что они отчаянно красивые мужчины. – Кто были те плохие люди, дедушка? – спросил Джемми сонно, его голова качалась в ритм шагов Джейми. – Чужаки, – ответил Джейми кратко. – Английские солдаты. – Английские канальи, – добавил Герман, прекратив петь. – Они из тех, кто отрезали руку моему папе. – Это они? Голова Джемми поднялась в секундном внимании, но тутже упала между лопатками Джейми с глухим стуком, заставившим его деда крякнуть. – Ты убил их своим мечом, дедушка? – Некоторых из них. – Я убью остальных, когда вырасту, – объявил Герман. – Если еще кто-то остался. – Полагаю, остался. Джейми поддернул Джемми чуть повыше, отпуская руку Германа для того, чтобы удержать расслабившиеся ноги Джемми плотно прижатыми к своему телу. – И я, – пробормотал Джемми, его веки закрылись, – я тоже их убью. На развилке Джейми передал Брианне сына, который уже крепко спал, и взял обратно свою рубашку. Он натянул ее, от чего волосы на его голове растрепались, он убрал их с лица. Он улыбнулся ей, затем наклонился и нежно поцеловал ее в лоб, положив одну руку на круглую рыжую головку Джемми, привалившуюся к ее плечу. – Не беспокойся, девочка, – мягко сказал он. – Я поговорю с Мардохеем. У тебя есть маленький мужчина. Позаботься о нем. – Это сокровенное дело, – сказал ее отец. Главный смысл заключался в том, чтобы она оставила это дело в покое. И она, возможно, и смогла бы, если бы не пара вещей. Первая, то, что Роджер пришел домой затемно, насвистывая песенку, которой, как он сказал, научила его Эми МакКаллум. И, второе, это сделанное навскидку замечание ее отца о костре на Плоской скале – там был запах Высокогорья. У Брианны был очень чуткий нос, и она почуяла недоброе. Она наконец-то поняла – с опозданием – что заставило Джейми сказать именно так. Странный запах огня, с резким привкусом медицины – это был запах йода; запах сожженных морских водорослей. Так пах костер, сделанный из морских водорослей вблизи Аллапула , в ее время, когда Роджер взял ее туда на пикник. Конечно, на побережье были водоросли, но было невероятно, чтобы кто-то, когда-то, привез их сюда, вглубь страны. Но не исключено, что некоторые из рыбаков привезли целые куски из Шотландии, в том смысле, что некоторые эмигранты могли привезти землю в банках, или горсть камешков, чтобы напомнить им о земле, оставшейся позади. – Чары, сказал ее отец. И песня Роджера, которой он научился от Эми МакКаллум, называлась, как он сказал, «Чары по часовой стрелке». Все это не имело под собой никаких касательств чего-либо. Тем не менее, она сослалась на слабый огонь, чтобы сходить к миссис Баг, просто из любопытства. Миссис Баг отлично разбиралась в разнообразных высокогорных чарах. Миссис Баг сдвинула брови в задумчивости от ее описания, плотно сжав губы. – Кости, говоришь? Какого вида – это были кости животного или человека? Брианна почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. – Человека. – О. Знаешь, есть некоторые чары, для которых используют могильный прах, некоторые останки костей или золу от тела. Упоминание о золе видимо что-то напомнило миссис Баг, она взяла из теплой золы очага большую миску для замесов и заглянула в нее. Хлебная закваска испортилась несколько дней назад и миска с мукой, водой и медом была выставлена в надежде добыть диких дрожжей. Круглая маленькая шотландка хмуро посмотрела на миску, покачала головой, и поставила ее обратно с кратким бормотанием стиха на гэльском. Естественно, подумала Брианна, слегка развеселившись, должна же быть молитва для привлечения дрожжей. Какой святой заступник был в ответе за это дело? – То, что ты сказала, – сказала Миссис Баг, возвращаясь к шинковке репы и к первоначальному предмету разговора, – о том, что было на Плоской скале. Водоросли, кости, и плоский камень. Это любовные чары, девочка. Некоторые называют их «Злоба северного ветра». – Что же, очень своеобразное название для любовных чар, – сказала она, глядя на Миссис Баг, которая засмеялась. – Ох, сейчас, удастся ли мне это вспомнить? – спросила она риторически. Она вытерла руки об фартук, сложила их на талии в несколько театральной манере, и продекламировала: Любовные чары для тебя, Как вода, вытянутая через соломинку, Тепло того, кого ты любишь, С любовью притянется к тебе. Приди рано в День Господень, На плоскую скалу на берегу, Возьми с собой белокопытник И наперстянку. Немного угольков В юбке платья, Особую горсть водорослей В деревянном ковшике. Три кости старика, Недавно вырытые из могилы, Девять стеблей королевского папоротника, Недавно срезанные топором. Положи их в огонь связанными И преврати их в золу; Посыпь на грудь любимому, На злобе северного ветра. Обойди порожденный холм По окружности пять раз, И я клянусь и ручаюсь, Что мужчина никогда не уйдет от тебя. Миссис Баг развернулась, взяла другую репу, аккуратно разделилала ее на четыре части, быстро нарезая и бросая в кастрюлю. – Ты не собираешься использовать подобное для себя, я надеюсь? – Нет, – пробормотала Брианна, чувствуя, как холодок пробежал по ее спине. – Как Вы думаете, мог кто-то из рыбаков использовать подобные чары? – Ну, что касается этого, я не могу сказать, что они делали это – но, несомненно, некоторые из них могут знать об этих чарах. Они достаточно известные, хотя я не знаю никого, кто бы сам это делал. Есть более простые способы заставить парня влюбиться в тебя, милая, – добавила она, в наставлении указывая коротким пальцем на Брианну. – Приготовь ему хорошую тарелку репы, вареной в молоке и поданной с маслом, например. – Я запомню, – улыбаясь, пообещала Брианна и откланялась. Она хотела пойти домой; там были десятки вещей, которые нужно сделать, от прядения нити и тканья полотна до ощипывания и потрошения полдюжины мертвых гусей, которых она подстрелила и повесила в пристройке. Но вместо этого ноги понесли ее вверх по склону, по заросшей тропке, ведущей на кладбище. Конечно, кто бы ни творил эти чары, это была не Эми МакКаллум, подумала она. Ей бы понадобилось несколько часов ходьбы вниз с горы от ее хижины, да и она присматривала за своим маленьким ребенком. Но детей можно нести. И никто бы не узнал, что она покинула хижину, кроме разве что Айдана – а Айдан не говорил ни с кем, кроме Роджера, которого он обожал. Солнце почти село, и крошечное кладбище наводило тоску, длинные тени от укрывавших его деревьев, холодные и темные по засыпанной иголками земле, и небольшая коллекция грубых указателей, пирамид из камней и деревянных крестов. Сосны и тсуги . со склоненными ветками тревожно шумели над головой в поднимающемся вечернем ветерке. Чувство холода от позвоночника распространилось на широкий участок между лопатками. И от того, что она увидела землю, раскопанную под деревянной меткой могилы Ефраима, лучше не стало.
ОСТРЫЕ КРАЯ Он не должен был так сглупить. Нужно было быть осмотрительнее. Но что он мог поделать? И гораздо важнее, что ему делать теперь? Роджер медленно шел вверх по склону горы, почти не видя его красоты. Почти, но не совсем. Пустынное в унылости зимы изолированное ущелье, где расположилась среди лавров ветхая хижина Эми МакКаллум, кипело цветом и жизнью весной и летом. Жизнью такой красочной, что даже его тревога не могла помешать заметить яркие розовые и красные цвета, перемежаемые участками кремового цветущего кизила и коврами васильков, крошечные голубые цветочки которых кивали на тонких стебельках над потоком ручья, стекающего вниз рядом со скалистой тропкой. Они, должно быть, выбирали место летом, размышлял он цинично. Летом оно выглядело очаровательно. Он не знал Орема МакКаллума, но было ясно, что он был не более практичным, чем его жена, иначе они бы представляли себе опасность их удаленности. Однако теперешняя ситуация не была виной Эми, он не мог обвинять ее за то, что умудрился спровоцировать подобное. Он точно не обвинял ни себя, ни их обоих – но должен придумать, что скажет, до того, как придет. – Все знают, что Вы проводите больше времени наверху в ущелье с вдовой Эми МакКаллум, чем со своей собственной женой. Это сказала Мальва Кристи, ее маленький заостренный подбородок приподнялся с вызовом. – Только попробуйте сказать моему отцу, и я всем расскажу, что я видела, как Вы целовали Эми МакКаллум. Они все мне поверят. Он почувствовал отголосок удивления, которое испытал от ее слов – удивление сменилось злостью. На девушку и ее глупые угрозы, но гораздо больше на себя. Он работал на очистке виски и, направляясь обратно в хижину на ужин, завернул за поворот тропы и удивился, увидев двоих, Мальву и Бобби Хиггинса, в объятьях друг друга. Они отскочили друг от друга, словно пара испуганных оленей, широко раскрыв глаза, настолько встревоженные, что это было очень забавно. Он улыбнулся, но прежде чем смог извиниться, или тактично раствориться в подлеске, Мальва шагнула к нему, со все еще широко раскрытыми глазами, но пылая решимостью. – Попробуйте сказать моему отцу, – сказала она, – и я всем расскажу, что я видела, как Вы целовали Эми МакКаллум. Он был захвачен врасплох ее словами, так что почти не замечал Бобби до тех пор, пока юный солдат не положил свою руку ей на плечо, что-то пробормотал ей и увлек прочь. Она повернулась неохотно, с последним, настороженно-выразительным взглядом на Роджера, и сделала прощальный выстрел, от которого у него закружилась голова. – Все знают, что Вы проводите больше времени наверху в ущелье с вдовой Эми МакКаллум, чем со своей собственной женой. Они все мне поверят. Проклятье, действительно поверят, и это, черт побери, была его собственная вина. Не считая одного или двух саркастических замечаний, Бри не протестовала против его визитов. Она принимала как должное – или так казалось – что кому-то нужно пойти время от времени, чтобы проведать МакКаллумов, убедиться, что у них есть еда и огонь, составить на несколько мгновений компанию, дав им небольшую передышку в однообразии одиночества и труда. Он делал такие вещи часто. Раньше он ходил с преподобным проведать прихожан. Они навещали престарелых, вдов, больных; приносили им еду, ненадолго останавливаясь поговорить и послушать. Это было просто то, что ты делаешь для ближнего, говорил он себе; обычная доброта. Но он должен был быть более внимательным. Теперь он вспомнил задумчивый взгляд Джейми за ужином, тот приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, когда Роджер попросил у Клэр мазь от сыпи для маленького Орри МакКаллума – и как Клэр взглянула на Брианну, а Джейми закрыл рот, так и не высказав ничего, о чем думал. – Они все мне поверят. Если девчонка сказала так, значит, разговоры уже были. Похоже, Джейми слышал об этом, и он мог только надеяться, что Бри – еще нет. Кривая печная труба показалась над лаврами, почти прозрачный дым рассеивался, что делало воздух над крышей словно трепещущим, как будто хижина была заколдована и могла исчезнуть, если моргнешь. Хуже всего было то, что он точно знал, как это случилось. Он питал слабость к молодым мамам, необыкновенную нежность к ним, желание заботиться. Тот факт, что он точно знал, что это желание – память о его собственной молодой матери, которая умерла, спасая его жизнь во время бомбардировки, – не помогал. Эта нежность чуть было не стоила ему жизни при Аламансе, когда этот несговорчивый дурак Уильям Баккли МакКензи ошибочно принял заботу Роджера о Мораг МакКензи… ну, да, он поцеловал ее, но только в лоб, и ради Бога, она была его пра-пра-пра-пра-бабушкой… И просто верх идиотизма быть почти убитым вашим собственным пра-пра-и т.д.-дедушкой из-за приставаний к его жене... Оно стоило ему голоса, и он должен был бы усвоить урок, но не усвоил, по крайней мере, не достаточно хорошо. Вдруг в ярости из-за себя и из-за Мальвы Кристи – злобной маленькой девчонки – он поднял камешек с тропы и швырнул его вниз с горы, в ручей. Он ударился о другой в воде, подпрыгнул дважды и исчез в стремительном потоке. Его визиты к МакКаллумам придется прекратить немедленно. Он прекрасно это понимал. Какой-то другой способ помощи нужно будет найти для них… но он должен был прийти еще раз, чтобы объяснить. Эми поймет, – подумал он, но как объяснить Айдану, что такое репутация, и почему сплетни были смертным грехом, и почему Роджер не сможет прийти больше, чтобы ловить с ним рыбу или показывать ему, как построить разные вещи… Чертыхаясь под нос, он одолел последний короткий крутой подъем и попал в необработанный, немного заросший палисадник. Прежде чем он смог позвать, чтобы известить о своем присутствии, дверь распахнулась. – Роджер Мак! Эми МакКаллум почти упала со ступеньки в его руки, задыхаясь и рыдая. – О, Вы пришли, Вы пришли! Я молилась, чтобы кто-то пришел, но я не думала, что кто-то успеет вовремя и он умрет, но Вы пришли, слава Богу! – Что такое? Что случилось? Маленький Орри заболел? Он держал ее за плечи, пытаясь привести в устойчивое состояние, она замотала головой так яростно, что ее чепчик наполовину сполз. – Айдан, – она задыхалась. – Это Айдан. *** Айдан МакКаллум лежал, скрючившись, на моем операционном столе, белый, как полотно, и судорожно стонал. Мое первое предположение – зеленые яблоки или крыжовник – исчезло при ближайшем рассмотрении. Я была почти уверена, что это – общие симптомы аппендицита. Классический случай, нужно было проверить только один аспект. – Можете ли вы разогнуть его, лишь на мгновение? Я посмотрела на его мать, нависшую над ним и готовую разрыдаться, но мне кивнул Роджер, подошел, положил руки Айдану на колени и плечи, мягко уговаривая лежать ровно. Я положила большой палец на его пупок, а мизинец – на правую тазовую кость, и резко прижала средним пальцем его живот, секунду удивляясь, что то, что я делаю, называется диагностической точкой МакБурнея, который ее еще не открыл. Боль в точке МакБурнея была характерным диагностическим симптомом острого аппендицита. Я нажала на живот Айдана в этом месте, потом отпустила, он закричал, изогнулся дугой на столе и скрючился, как складной нож. Острый аппендицит, без сомнения. Я сталкивалась с ним иногда. И со смешанным чувством смятения и волнения, я поняла, что пришло время, наконец использовать эфир. Нет никаких сомнений и нет выбора; если аппендикс не удалить, он лопнет. Я взглянула вверх; Роджер поддерживал маленькую Миссис МакКаллум за локоть; она прижала к груди ребенка, закутанного как сверток. Ей нужно было остаться, она будет нужна Айдану. – Роджер – пусть Лиззи позаботится о ребенке, хорошо? А потом беги так быстро, как только сможешь, к Кристи; мне нужно, чтобы Мальва пришла помочь. Очень необычное выражение мелькнуло на его лице. Я не смогла понять, что это было, но оно исчезло в одно мгновение, и у меня не было времени беспокоиться об этом. Он кивнул и ушел, не сказав ни слова, и я переключила свое внимание на Миссис МакКаллум, задавая ей вопросы, на которые мне нужен был ответ прежде, чем я разрежу живот ее маленькому сыну. На бесцеремонный стук Роджера дверь открыл Аллан Кристи. Потемневшая худая версия его совинолицого отца, он медленно закрыл глаза в ответ на вопрос, где Мальва. – Зачем… она пошла к ручью, – сказал он. – Собирать тростник, как она сказала. Он нахмурился. – Зачем она тебе нужна? – Миссис Фрейзер нужна ее помощь. Что-то двинулось внутри, задняя дверь отворилась. Том Кристи вышел, с книгой в руке, страница, которую он читал, была зажата между двумя пальцами. – МакКензи, – сказал он, узнавая, слегка дернув головой. – Ты говоришь, Миссис Фрейзер хочет видеть Мальву? Зачем? Он нахмурился так сильно, что оба Кристи теперь выглядели как пара сипух, рассматривающих сомнительного вида мышь. – Маленькому Айдану МакКаллуму стало плохо, и она была бы рада помощи Мальвы. Я пойду и найду ее. Кристи еще больше нахмурился и открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но Роджер развернулся и поспешил к деревьям прежде, чем кто-то из них смог остановить его. Он нашел ее довольно быстро, хотя каждый момент поиска казался ему вечностью. Сколько времени может пройти, прежде чем аппендикс лопнет? Она стояла по колено в ручье, с высоко задранными юбками, корзина с тростником плавала рядом с ней, удерживаемая завязкой фартука. Она сперва не услышала его из-за потока воды. Когда он позвал ее по имени громче, ее голова тревожно дернулась, и она подняла нож для тростника, крепко сжав его в руке. Тревожный взгляд исчез, когда она увидела, кто это, хотя она задержала на нем настороженный взгляд – он заметил это, как и ее нож. Его призыв вызвал у нее вспышку интереса. – Эфир? Она действительно будет резать его? – спросила она горячо, пробираясь к нему. – Да. Идем; я уже сказал твоему отцу, что ты нужна Миссис Фрейзер. Нам нельзя останавливаться. Ее лицо изменилось. – Ты говорил с ним? Ее брови на мгновенье изогнулись. Потом она прикусила губу и мотнула головой. – Я не могу, – сказал она, перекрикивая ручей. – Конечно, можешь, – ответил он как можно корректнее и протянул руку, чтобы помочь ей. Она мотнула головой более решительно, немного прикусив нижнюю губу. – Нет. Мой отец – он не примет этого. Она покосилась в сторону хижины, он тоже повернулся, чтобы взглянуть, но все было в порядке; ни Аллан, ни Том не последовали за ним. Пока нет. Он сбросил ботинки и вошел в ледяной ручей, камни под ногами были твердыми, скользкими и катались. У Мальвы глаза стали круглыми, челюсть отвисла, когда он наклонился, схватил ее корзину, оторвал от нее завязки фартука и выбросил на берег. Затем он взял нож из ее рук, заткнул его за пояс, схватил ее за талию и, подняв вверх, выбрался с ней на берег, игнорируя ее брыкание и визг. – Ты пойдешь со мной, – сказал он, кряхтя и опуская ее на землю. – Ты пойдешь сама или мне нести тебя? Ему показалось, что она была более заинтригована таким предложением, чем напугана, но она снова покачала головой, пятясь от него. – Я действительно не могу! Он же прибьет меня, если узнает, что я имела дело с эфиром. Это на мгновенье приостановило его. Мог ли он? Вероятно. Но жизнь Айдана была на кону. – Он не узнает, – сказал он. – А если узнает, я прослежу, чтобы он не причинил тебе никакого вреда. Идем, ради Бога – у нас нет времени, чтобы тратить его впустую! Ее маленький розовый рот был упрямо сжат. Но времени для колебаний не было. Он наклонился близко к ее лицу и посмотрел ей в глаза. – Ты пойдешь, – сказал он, сжав кулаки, – или я расскажу твоему отцу и брату о тебе и Бобби Хиггинсе. Говори, что угодно обо мне – мне все равно. Но если ты думаешь, что отец прибьет тебя за помощь Миссис Фрейзер, то, что он сделает, если узнает, как ты миловалась с Бобби? Он не знал, был ли в восемнадцатом столетье эквивалент сло¬ва «миловаться», но, похоже, девушка его поняла, и если бы она была вровень с ним, то сбила бы его с ног, он прочел это по опасному свету в ее серых глазах. Но она не была, и после секундного размышления, она нагнулась, чтобы вытереть ноги об свои юбки и наспех обувая сандалии. – Оставь ее, – сказала она кратко, видя, что он наклоняется за корзиной. – И отдай мне мой нож. Возможно, это было просто желание сохранить какое-то влияние над ней, пока она благополучно не оказалась в хирургии – несомненно, он не боялся ее. Он положил руку на нож на поясе и сказал: – Позже. Когда все закончится. Она не стала спорить, а побежала вверх по откосу впереди него, направляясь в большой дом, подошвы ее сандалий хлопали по голым пяткам. *** Я держала пальцы на плечевом пульсе в подмышке Айдана, считая. Его кожа была очень горячей на ощупь, температура где-то 38-39°С. Пульс был сильный, хотя и быстрый … замедляясь все больше. Я чувствовала, как Мальва считает себе под нос, сколько капель эфира дать и как долго выдержать паузу перед следующей порцией… Я сбилась с подсчета, но это не имело значения; я пропускала его через себя, чувствуя, как мой собственный пульс начинает биться в том же ритме, и он был нормальным, стабильным. Он дышал хорошо. Маленький живот слегка поднимался и опускался под моей рукой, я чувствовала, как мышцы расслабляются на мгновенье, все, кроме напряженного, вздутого живота. Когда он вздыхал, виднелись дуги ребер. У меня возникла иллюзия, что я могу протолкнуть мою руку прямо через стенку брюшной полости и дотронуться до увеличившегося аппендикса, я словно увидела в своей голове пульсацию злобы в темной защите его запечатанного мира. Пора. Миссис МакКаллум слегка вскрикнула, когда я взялась за скальпель, и еще раз громче, когда я нажала им вниз по бледной плоти, все еще влажной от алкоголя, которым я протирала кожу, поблескивающей, как рыбий живот перед тем, как из него вынут внутренности. Кожа отделялась легко, кровь полилась тем необычным, магическим образом, словно появляясь из ниоткуда. У него почти не было жира под кожей; мышцы были темно-красными, эластичными. В комнате были другие люди, я смутно чувствовала их присутствие. Я не могла отвлекаться. Я должна была сфокусировать все мои чувства на маленьком теле под моими руками. Кто-то стоял у моего плеча, возможно – Бри? – Дай мне расширитель – да, этот. Да, это была Бри; рука с длинными пальцами, влажная от дезинфекции, взяла вещь, похожую на коготь, и вложила в мою протянутую левую руку. Я бы не отказалась от услуг хорошей хирургической медсестры, но мы справлялись. – Подержи это здесь. Я просунула лезвие между мышечными волокнами, легко их разделив, потом защипнула толстый мягкий блеск брюшины, подняла ее и срезала. Его внутренности были очень теплыми, засасывая влагой два моих прощупывающих пальца. Через стенки мягкого хлюпающего кишечника чувствовались маленькие твердоватые шишки гноя, я задевала их костяшками пальцев – мальчик был маленький, поэтому было недостаточно места. Я закрыла глаза, концентрируясь только на прикосновениях. Слепая кишка должна была быть прямо у меня под пальцами, я нащупала отросток толстой кишки, бездейственный, но живой, словно спящая змея. Рядом? Ниже? Я прощупывала тщательно, потом открыла глаза и внимательно осмотрела рану. Не было сильного кровотечения, но рана все еще была переполнена кровью. Может, стоит потратить немного времени, чтобы прижечь кровоточащие сосуды? Я взглянула на Мальву; она сосредоточено хмурилась, ее губы беззвучно шевелились, считая – одна ее рука лежала на шее, отслеживая пульс. – Железный инструмент для прижигания. Возникла небольшая заминка; из-за воспламеняемости эфира нам пришлось погасить огонь и положить инструмент в жаровню на другой стороне холла, в комнате Джейми. Бри была довольно быстрой, я получила его через несколько секунд. Струйка дыма поднялась от живота мальчика, и шипение горящей плоти смешалось с густым теплым запахом крови. Я посмотрела поверх руки, возвращая железку Бри, и увидела лицо миссис МакКаллум, которая смотрела, уставившись во все глаза. Я промокнула кровь небольшим количеством ветоши, посмотрела еще раз – мои пальцы все еще держали то, что я думала… да, все верно. – Отлично, – сказала я вслух, торжествуя. – Попался! Очень осторожно я подцепила пальцем отросток слепой кишки и вытащила его часть вверх через рану, воспаленный аппендикс выглядывал из раны, как злой толстый червяк, фиолетовый от воспаления. – Нитку. Нужно было перевязать сосуд. Я видела мембрану в нижней стороне аппендикса и кровеносные сосуды, питающие его. Их нужно было перевязать первыми; тогда я смогла бы завязать аппендикс и отрезать его. Это было сложно из-за малого размера, но это не было настоящей проблемой… В комнате было так тихо, что я слышала, как крошечные угли шипят в жаровне и трещат по всему залу. Пот бежал у меня за ушами, по груди, и я стала смутно осознавать, что с силой кусаю нижнюю губу. – Пинцет. Я сделала плотный кисетный шов, и, взяв пинцет, затолкала связанный в узел обрубок аппендикса четко поверх слепой кишки. Я плотно вдавила его обратно в живот и вздохнула. – Сколько прошло, Мальва? – Немногим более десяти минут, мадам. Он в порядке. Она отвела глаза от эфирной маски достаточно надолго, чтобы бросить мне быструю улыбку, потом взяла бутылочку с каплями, губы возобновили молчаливый счет. Заключительная часть была быстрой. Я смазала наложенный шов толстым слоем меда, туго наложила бандаж вокруг маленького тела, укрыла его теплыми одеялами и вздохнула. – Забери маску, – сказала я Мальве, распрямляясь. Она не ответила, и я посмотрела на нее. Она сняла маску и держала ее перед собой в обеих руках как щит. Но она больше не смотрела на Айдана; ее глаза застыли на ее отце, который стоял неподвижно в дверном проеме. Том Кристи переводил взгляд туда-сюда, с обнаженного тела мальчика на свою дочь. Она сделала неуверенный шаг назад, все еще сжимая маску с эфиром. Его голова повернулась, пронзая меня разъяренным взглядом серых глаз. – Что вы здесь делаете? – требовательно спросил он. – Что вы делаете с этим ребенком? – Спасаем ему жизнь, – резко ответила я. Я все еще дрожала от напряжения операции и была не в настроении для выяснений. – Вы что-то хотели? Тонкие губы Кристи плотно сжались и прежде, чем он смог ответить, его сын Аллан пробрался мимо него в комнату и, достигнув своей сестры за пару шагов, схватил ее за запястье. – Идем отсюда, маленькая дура, – сказал он грубо, дергая ее. – Тебе здесь нечего делать. – Отпусти ее, – сказал Роджер резко и схватил Алана за плечо, чтобы оттащить. Аллан вывернулся и ударил Роджера в живот, коротко и резко, Роджер издал глухой каркающий звук, но не согнулся. Вместо этого, он ударил Аллана Кристи в челюсть. Аллан пошатнулся назад, опрокинув столик с инструментами – ножи и клещи зазвенели по полу, банка кетгутовых ниток в спирте разбилась, стекло и жидкость разлетелись повсюду. Мягкий звук падения заставил меня посмотреть на пол. Эми МакКаллум, под воздействием паров эфира и эмоций, упала в обморок. Я не успела ничего сделать. Аллан пришел в себя с диким воплем, Роджер нырнул, поймал напор его юного тела, и вдвоем они отлетели назад, ударились о подоконник и, сплетясь, выпали в открытое окно. Том Кристи издал низкий рычащий звук и поспешил в сторону окна. Мальва, воспользовавшись шансом, выбежала в дверь. Я услышала быстрое постукивание ее шагов по коридору, в сторону кухни – и, предположительно, задней двери. – Что, черт возьми…? – сказала Бри, глядя на меня. – Не смотри на меня, – сказал я, качая головой, – я понятия не имею. Это было правдой; я действительно не понимала, однако у меня было нехорошее предчувствие, что участие Мальвы в операции имело к этому непосредственное отношение. Мы с Томом Кристи достигли некоторого сближения после моей операции на его руке – но это не значило, что он изменил свои взгляды на безбожность эфира. Бри вдруг выпрямилась и словно окоченела. Кряхтенье, тяжелое дыхание и бессвязные оскорбления указывали, что борьба продолжается – но именно в этот момент Аллан Кристи громко назвал Роджера прелюбодеем. Брианна резко взглянула на сжавшуюся в углу Эми МакКаллум, и я про себя сказала пару крепких словечек. Я слышала несколько уклончивых замечаний о посещениях Роджером МакКаллумов – и Джейми хотел подойти и поговорить с Роджером об этом, но я советовала ему не вмешиваться, сказав ему, что сама тактично поговорю об этом с Бри. У меня не появилось для этого возможности, и вот теперь… Бросив еще один недоброжелательный взгляд на Эми МакКаллум, Бри шагнула к двери, явно намереваясь поучаствовать в борьбе. Я схватилась за голову и, должно быть застонала, Том Кристи резко повернулся от окна. – Вы больны, мистрис? – Нет, – сказала я, с небольшой слабостью. – Только… послушайте, Том. Мне очень жаль, если я доставила вам неприятности, попросив Мальву помочь мне. Я полагаю, у нее настоящий талант к врачеванию – но я не собиралась просить ее делать что либо, что вы не одобряете. Он окинул меня мрачным взглядом, потом перевел его на вялое тело Айдана. Взгляд внезапно заострился. – Ребенок мертв? – спросил он. – Нет-нет, – заверила я. – Я дала ему эфир. Он просто спит. Мой голос дрогнул, когда я заметила, что Айдан выбрал этот неподходящий момент, чтобы перестать дышать. С несвязным криком, я указала Тому Кристи убраться с дороги и бросилась к Айдану; прижалась своим ртом к его рту и твердо надавила нижней частью ладони в центр его груди. Эфир из его легких струился над моим лицом, когда я убирала губы, в голове поплыло. Я крепко оперлась о край стола свободной рукой, снова прикладываясь ртом. Я не могла потерять сознание, не могла. Мой взгляд плыл и, казалось, комната начала кружиться вокруг меня. Я упрямо цеплялась за сознание, настоятельно вдувая воздух в его легкие, заставляя его слабую грудь слегка подниматься и опадать под моей рукой. Это длилось не больше минуты, но эта минута была кошмаром, все вертелось вокруг меня, и только тело Айдана было как твердый якорь, удерживающий меня в вихре хаоса. Эми МакКаллум зашевелилась на полу позади меня, поднялась на колени – и набросилась на меня с визгом, пытаясь оттянуть меня от ее сына. Я услышала командный голос Тома Кристи, пытающийся успокоить ее. Он, должно быть, оттащил ее, так как ее хватка на моей ноге исчезла. Я вдохнула воздух в Айдана еще раз – и в это время грудь под моей рукой дрогнула. Он закашлялся, задыхаясь, закашлялся снова – и начал одновременно дышать и кричать. Я стояла с кружащейся головой, держась за стол, чтобы не упасть. Я видела две фигуры передо мной, темные, расплывающиеся, с широко разинутыми напротив меня ртами, заполненными острыми зубами. Я моргнула, ошеломленная и сделала глубокий глоток воздуха. Моргнула еще раз, и фигуры снова превратились в Тома Кристи и Эми МакКаллум. Он держал ее за талию, придерживая сзади. – Все хорошо, – сказала я, мой голос звучал странно и отдаленно. – Он в порядке. Пусть она подойдет к нему. Она бросилась к сыну с рыданьем, взяв на руки. Том Кристи и я стояли над спасенным, внимательно разглядывая друг друга. Снаружи все затихло. – Вы подняли этого ребенка из мертвых? – спросил он. В его голосе слышалась готовность к диалогу, хотя косматые брови изогнулись дугой. Я вытерла рукой рот, все еще чувствуя слабый вкус эфира. – Надеюсь, да, – сказала я. – Оу. Он растерянно вглядывался в меня. Комната воняла алкоголем и словно обжигала носовую оболочку. Мои глаза немного слезились; я вытерла их фартуком. В конце концов, он кивнул, словно сам себе, и развернулся, чтобы уйти. Я должна была осмотреть Айдана и его мать. Но я не могла подойти к ним, не попытавшись улучшить дело с Мальвой, насколько могла. – Том – Мистер Кристи. Я поспешила за ним, поймав его за рукав. Он повернулся, удивленный и нахмуренный. – Мальва. Это моя вина; я послала Роджера привести ее. Вы не должны… – я запнулась, но не смогла придумать ничего более тактичного. – Вы же не станете наказывать ее? Брови сдвинулись еще сильнее, потом поднялись. Он мотнул головой, слегка поклонился, забирая свой рукав из моей руки. – К Вашим услугам, Миссис Фрейзер, – сказал он тихо и, бросив последний взгляд на Айдана, который уже требовал есть, удалился. *** Брианна притронулась влажным уголком платка к нижней губе Роджера, треснувшей с одной стороны, припухшей и кровоточащей от столкновения с кулаком Аллана Кристи. – Это моя вина, – повторил он в третий раз. – Я должен был придумать что-то более разумное, чтобы объяснить им. – Заткнись, – сказала она, начиная терять терпение. – Если ты будешь говорить, кровь не перестанет. Это была первая фраза, которую она сказала ему после драки. Бормоча извинения, он взял у нее платок и прижал ко рту. Не способный дольше держаться, он встал и подошел к открытой двери хижины, выглянув наружу. – Он еще где-то рядом? Аллан? Жена взглянула поверх его плеча. – Если и так, оставь его в покое. Я пойду… – Нет, его нет, – перебил ее Роджер. Его рука все еще была у рта, он кивнул в сторону большого дома, на поляне в дальнем конце склона. – Это Том. Без сомнения, это Том Кристи стоял на крыльце. Просто стоял, очевидно, глубоко задумавшись. Им было видно, как он потряс головой, словно пес, который отряхивается от воды и решительно отправился в сторону своего дома. – Я пойду и поговорю с ним. Роджер бросил платок на стол. – Нет, ты не должен. Она схватила его за руку, когда он повернулся к двери. – Не вмешивайся в это, Роджер! – Я не буду драться с ним, – сказал он, похлопав ее по руке, что, по его мнению, должно было ее успокоить. – Но я должен поговорить с ним. – Нет. Она сжала его руку и дернула, пытаясь направить его обратно к камину. – Ты только сделаешь хуже. Оставь их. – Нет, я должен, – сказал он с проступившим на лице раздражением. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я сделаю хуже? Что я такого могу сделать? Это был не вопрос, но она хотела ответить на него немедленно. Дрожь от напряженных эмоций при операции, взрыв драки и мелочная настырность Аллана, выкрикивающего обиды; она откровенно надеялась поговорить об этом, будучи наедине. – Не ходи, – она заставляла себя снизить голос, говоря тише. – Все расстроены. Нужно подождать, пока они успокоятся. А еще лучше подождать, когда вернется Па. Он сможет… – Ну, да, он может сделать все что угодно лучше, чем я, прекрасно это знаю, – ответил Роджер язвительно. – Но это я обещал Мальве, что ей не причинят вреда, если она придет. Я пойду. Он дернул рукав так сильно, что она почувствовала, что он оторвется. – Отлично! Она отступила и сильно шлепнула его по руке. – Иди! Позаботься обо всех в мире, только не о своей семье. Иди к черту! – Что? Он остановился, глядя сердито, колеблясь между гневом и замешательством. – Ты слышал меня! Иди! Она топнула ногой и горшок с зернами редьки, который оставили слишком близко от края полки, упал и стукнулся о пол, покрывая его маленькими черными зернышками, похожими на перец. – Видишь, что ты наделал! – Что я… – Не важно! Просто не важно. Выметайся. Она пыхтела как касатка, старательно пытаясь не заплакать. Ее щеки горели, глаза покраснели, налившись кровью, такие жаркие, что, казалось, она может сжечь его взглядом. Несомненно, она хотела, чтобы так и было. Он колебался, пытаясь решить, нужно ли остаться и успокоить свою рассерженную жену или бежать по-рыцарски защищать Мальву Кристи. Он сделал нерешительный шаг к двери, и Брианна рванулась за веником, глупо пища на высоких тонах от бессильной ярости, целясь по его голове. Он нырнул, но она достала его вторым взмахом и прошлась по его ребрам по косой. Он удивленно рванул от удара, но получил снова, прежде чем смог поймать веник на следующем взмахе. Он вырвал орудие из ее руки, с крякающим усилием сломал его о колено с резким треском. Он швырнул куски метелки к ее ногам и посмотрел на супругу, сердитый, но еще сдерживающийся. – Что с тобой, во имя Господа? Она выпрямилась и блеснула на него глазами. – То, что я сказала. Если ты проводишь так много времени с Эми МакКаллум, что все говорят, что у тебя с ней… – Что у меня с ней? В его голосе проступила глубокая обида, но изменившийся взгляд выдавал его. – Так ты тоже слышала об этом? Она не чувствовала триумфа, обличая его, только болезненную ярость. – Ты не могла допустить мысли, что это правда, Бри, – сказал он, голос его необычно менялся между сердитым отрицанием и мольбой. – Я знаю, что это неправда, – воскликнула она, с яростью услышав, что ее голос такой же дрожащий и надтреснутый, как и у него. – Но не в этом суть, Роджер! – Суть, – повторил он. Его черные брови опустились вниз, глаза под ними были острыми и темными. – Суть в том, – сказала она, набрав побольше воздуха, – что тебя никогда нет. Мальва Кристи, Эми МакКаллум, Марсали, Лиззи – ты даже помог Юте МакГилливрей, черт побери! – Кто еще сделает это? – спросил он резко. – Твой отец или кузен могли бы, но они уехали к индейцам. Я здесь. И меня не всегда нет, – добавил он, подумав. – Я дома каждую ночь, разве нет? Она прикрыла глаза и сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. – Ты помогаешь всем женщинам, кроме меня, – сказала она, открывая глаза. – Почему? Он посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом, и ей вдруг стало интересно, существует ли в природе черный изумруд. – Возможно потому, что я не чувствую, что ты нуждаешься во мне, – сказал он. Потом развернулся и вышел.
ПРИЗВАНИЕ. ВОДА БЫЛА СПОКОЙНОЙ как расплавленное серебро, только время от времени набегали тени от вечерних облаков. Но скоро заводь проснется; это чувствовалось. Или, возможно, Роджер думал, что он так чувствовал в ожидании, пока его тесть, присел на берегу форелевой заводи, словно леопард, готовый оттолкнуться и прыгнуть по первому зову ряби. – Похоже на купальню в Вифезде , – довольно сказал он. – Да? – сказал Джейми, не глядя на него, его внимание было приковано к воде. – Там ангел спускался в заводь и баламутил воду время от времени. И все сидели в ожидании, чтобы окунуться в ту минуту, когда вода начнет двигаться. Джейми улыбнулся, но все же не поворачивался. Рыбалка была серьезным делом. Это было хорошо; он бы предпочел, чтобы Джейми не смотрел на него. Но ему придется поторопиться, если он хочет сказать кое-то; Фрейзер уже ослабил веревки снасти, собираясь сделать, как обычно, бросок или два. – Я думаю… – он остановился, поправив себя, – нет, я не думаю, я знаю. Я хочу… – воздух выходил с хрипом, раздражая его; последнее, чего бы он хотел, это чтобы звук заставил сомневаться в том, что он говорил. Он сделал огромный вдох и произнес следующие несколько слов, будто выстрелил из пистолета. – Я хотел бы быть священником. Ну, вот. Он сказал это вслух. Он невольно взглянул вверх, но, конечно, небо не упало. Оно было подернуто дымкой, с перистыми облаками, но сквозь них просвечивало ясное небо и едва заметная ранняя луна, плывущая над склоном горы. Джейми посмотрел на него внимательно, но не было заметно, что он шокирован или захвачен врасплох. – Священником. Ты имеешь в виду проповедником? – Ну… да. И это тоже. Предположение смутило его. Он предполагал, что ему придется проповедовать, но это его пугало. – Это тоже? – повторил Фрейзер, глядя на него искоса. – Да. Я имел в виду – священник проповедует, конечно, – конечно. О чем? Как? – Но это не… я имею в виду, это не главное. Это не то, ради чего я должен сделать это, – он был смущен, пытаясь ясно объяснить то, что не мог объяснить внятно даже самому себе. Он вздохнул и потер ладонью лицо. – Послушай. Ты, конечно, помнишь похороны бабули Уилсон. И о МакКаллумах? Джейми молча кивнул, а Роджер подумал, что, возможно, увидел проблеск понимания в его глазах. – Я сделал… некоторые вещи. Я бы сказал, что это было необходимо. И... – он дернул рукой, не зная с чего начать, описывая такие вещи, как встречу с Хермоном Хасбандом на берегу Аламанса, или беседы со своим умершим отцом поздно ночью. Он снова вздохнул и начал бросать камушки в воду и остановился только тогда, когда увидел напряженную на удочке руку Джейми. Он кашлянул, чувствуя знакомое удушье и першение в горле, и зажал в руке камень. – Проповедование, да, я надеюсь, что справлюсь с этим. Но есть и другие вещи – о Боже, это звучит бессмысленно, но я верю, что смогу. Есть еще похороны и крещение, и… и, может быть, возможность помочь, даже если это всего лишь выслушать и помолиться. – Ты хочешь позаботиться о них, – сказал Джейми мягко, и это не был вопрос, скорее признание. Роджер безрадостно улыбнулся и прикрыл глаза от блеска солнца, отражающегося в воде. – Я не хочу делать этого, – сказал он. – Это последнее, о чем я думал, и я, выросший в доме священника. Думаю, я знаю, на что это похоже. Но кто-то должен делать это, и, думаю, это я. Они оба некоторое время молчали. Роджер открыл глаза и посмотрел на воду. Волны покрывали камни, колышась в потоке, словно локоны волос русалки. Фрейзер слегка пошевелился, потянув удочку. – Послушай, а пресвитериане верят в святое причастие? – Да, – ответил Роджер удивленно. – Конечно. Разве ты никогда… – конечно, нет. Он допускал, что фактически Фрейзер никогда не обсуждал с кем-то из не католиков некоторые спорные моменты. – Мы верим, – повторил он, осторожно погрузив руку в воду, и протер лоб, вода, сбегая, охлаждала лицо и шею под рубашкой. – Это ведь духовный сан, да? – погрузившаяся мушка плыла в воде маленьким красным пятнышком. – Тебе потребуется посвящение? – О, да. Потребуется. Есть Пресвитерианская академия в округе Мекленберг. Я поеду туда и поговорю с ними об этом. Хотя я думаю, на учебу не потребуется много времени; греческий и латынь я знаю, и, как это ни странно, – он улыбнулся про себя, – у меня есть степень в Оксфордском университете. Веришь или нет, в другом времени я считался образованным человеком. Уголок рта Джейми дернулся, когда он потянул удочку рукой и перебросил ее на запястье. Леска всплыла, слегка выгибаясь, мушка была на ней. Роджер моргнул; и точно – поверхность заводи начала морщиться и дрожать, крошечная рябь расходилась штрихами от искусственных наживок. – Ты говорил об этом со своей женой? – Нет, – сказал он, глядя на заводь. – Почему нет? – в тоне вопроса не было обвинения, скорее любопытство. Почему, в конце концов, он решил поговорить, прежде всего, с тестем, а не с женой? «Потому что ты знаешь, что значит быть мужчиной, – подумал он, – А она – нет». Но вслух он высказал немного другую версию правды. – Я не хочу, чтобы она считала меня трусом. В ответ Джейми произнес короткое «Хмф», почти удивленное, но ответил не сразу, сосредоточившись на раскачивающейся леске. Он снял промокшую мушку с крючка, потом, поколебавшись над коллекцией на своей шляпе, наконец, выбрал хрупкую зеленую вещицу с пучком изогнутых черных перьев. – А что, ты думаешь, она может так считать? – не дожидаясь ответа, Фрейзер встал и отвел леску вверх и назад, и пустил ее в полет, посылая наживку, светящуюся как лист на воде, дрейфовать в центр заводи. Роджер наблюдал, как он проделал это, и как мушка заиграла над водой в дергающемся танце. Преподобный тоже был рыбаком. Внезапно, он увидел Несс, его сверкающую рябь, текущую и темную над камнями, и отца, стоящего в его видавших виды болотных сапогах, сматывающего леску. Он задохнулся от тоски. По Шотландии. По отцу. По еще одному – хотя бы одному – мирному дню. Горы и зеленый лес вставали вокруг них таинственные и дикие, и мглистое небо взвивалось над низиной, как крылья ангела, тихое и залитое светом солнца. Но не мирное; никогда не мирное, не здесь. – Ты веришь нам – Клэр, Брианне и мне – о том, что скоро будет война? Джейми коротко засмеялся, пристально глядя на воду. – У меня есть глаза, парень. Не нужно быть предсказателем или ведьмой, чтобы увидеть, что она уже стоит у порога. – Это, – сказал Роджер, глядя на него с любопытством, – весьма странный способ определения. – Неужели? Разве не об этом говорит Библия? «Когда вы увидите мерзость запустения, стоящую, где не должно, то пусть в Иудее да бегут в горы» ? «Читающий да разумеет» . Память подставила недостающую часть стиха, и Роджер осознал, и его немного пробрала дрожь от того, что Джейми действительно видел ее, стоящую у порога и узнавал ее. Это была не игра слов; он описывал точно, что видел – потому что видел ее раньше. Голоса маленьких мальчиков, кричащих от радости, пронеслись над водой, и Фрейзер слегка повернул голову, прислушиваясь. Слабая улыбка коснулась его рта, затем он посмотрел вниз, на воду, казалось, она стала двигаться еще сильнее. Веревки, связывающие его волосы, шевелились на фоне загорелой кожи его шеи, так же, как листья рябины наверху. Роджер вдруг захотел спросить Джейми, боится ли он, но промолчал. Он в любом случае знал ответ. «Это не имеет значения». Он глубоко вздохнул и почувствовал такой же ответ на этот же вопрос, задав его себе. Это, казалось, пришло ниоткуда, просто появилось у него внутри, словно он родился с этим, словно всегда это знал. «Это не имеет значения. Ты все равно это сделаешь». Они некоторое время сохраняли тишину. Джейми забрасывал дважды на зеленую мушку, потом покачал головой, пробормотал что-то, смотал и, поменяв ее на небольшую мушку в виде слепня, бросил снова. Мальчишки проскочили мимо на другом берегу, голые, как угри, и, хихикая, скрылись в кустах. «Действительно странно», – подумал Роджер. Он чувствовал себя хорошо. По-прежнему не имея ни малейшего представления, что он собирается делать, он все так же смотрел ввысь на проплывавшие в их сторону облака, и теперь понимал гораздо лучше, что находится внутри всего этого. Но все было в порядке. Джейми поймал рыбу. Он быстро подсек ее, сверкающую и подпрыгивающую и, выдернув на берег, убил ее резким ударом камня, прежде чем уложить в свою рыбацкую корзину. – Ты собираешься стать квакером ? – спросил он серьезно. – Нет. Роджер вздрогнул от вопроса. – Почему ты спрашиваешь об этом? Джейми чуть пожал плечами, он использовал этот жест, когда ему было неловко говорить о чем-то, и не сказал больше ни слова до тех пор, пока не сделал новый бросок. – Ты сказал, что не хочешь, чтобы Брианна думала, что ты трус. Мне раньше приходилось сражаться бок о бок со священником, – одна сторона его рта скривилась. – Признаю, монсеньор не был хорошим фехтовальщиком и не мог попасть из пистоля даже в стену сарая – но он был достаточно смелым. – О! – Роджер почесал подбородок. – Да, я понял, о чем ты. Нет, я не думаю, что смогу сражаться в рядах армии, – сказав это, он почувствовал острый укол сожаления. – Но взять в руки оружие для защиты тех, кто в ней нуждается.… Да, я смогу уладить это со своей совестью. – Тогда все в порядке. Джейми смотал остаток веревки, стряхнул воду с мушки и воткнул крючок обратно в шляпу. Отложив веревку в сторону, он порылся в корзине и вытащил керамическую бутылку. Он со вздохом сел, вытащил пробку зубами, выплюнул ее в руку и предложил бутылку Роджеру. – Есть одна вещь, которую Клэр мне повторяет время от времени, – объяснил он и процитировал: «Солод делает больше, чем может сделать Мильтон, чтобы оправдать для человека Божьи пути» . Роджер поднял бровь. – Ты когда-нибудь читал Мильтона? – Немного. Она права насчет этого. – Ты знаешь следующую строчку? – Роджер поднес бутылку к губам, – «Эль, парень, эль – это напиток для парней, которым больно думать». Подавляемый смех переместился к глазам Фрейзера. – Тогда это должно быть виски, – сказал он. – Оно только пахнет пивом. Оно было прохладным, темным и приятно горьким, они передавали бутылку друг другу, не говоря ни слова, пока все не выпили. Джейми по-хозяйски заткнул бутылку пробкой и положил ее в корзину. – Твоя жена, – сказал он задумчиво, поднимаясь и цепляя ремень рыбацкой корзины на плечо. – Да? – Роджер взял поношенную шляпу, утыканную мушками, и передал ему. Джейми благодарно кивнул и надел ее себе на голову. – У нее тоже есть глаза.
МИККИ. СВЕТЛЯЧКИ ОСВЕЩАЛИ ТРАВУ, деревья и плыли в тяжелом воздухе богатством холодных зеленых проблесков. Один светился на колене у Брианны; она смотрела, как он пульсирует – горит-не горит, горит-не горит, и слушала, как ее муж говорит ей, что хочет быть священником. Они сидели на крыльце своей хижины в сгущающихся сумерках ночи. На другой стороне поляны слышны были вопли ребятишек, шумно играющих в кустах, радостные и веселые, как охотящиеся летучие мыши. – Ты… мм… могла бы сказать что-нибудь, – предложил Роджер. Его голова была повернута к ней. Было достаточно света, чтобы разглядеть ожидающее и слегка обеспокоенное лицо. – Ну… дай мне минутку. Пожалуй, я не ожидала этого, понимаешь? Это была правда, она не ожидала. Конечно, она не думала специально о подобных вещах, до сего момента, когда он высказал свое намеренье. Она знала, что Роджер так поступит; он не спрашивал ее разрешения – и она не удивлялась. Это было не столько переменой, сколько признанием и принятием того, что уже каким-то образом существовало – и в некотором смысле, было облегчением видеть это и понимать, что это такое. – Ну, – сказала она после долгих размышлений, – я думаю, это хорошо. – Ты одобряешь, – облегчение в его голосе было очевидным. – Да. Раз уж ты помогаешь всем этим женщинам, то пусть уж лучше потому, что Господь велит тебе делать это, а не потому, что тебе лучше с ними, чем со мной. – Бри! Ты не можешь думать, что я…– он наклонился к ней, обеспокоенно глядя в ее лицо. – Ты ведь так не думаешь, правда? – Ну, только иногда, – призналась она. – В мои худшие моменты. Не все время. Он выглядел таким озабоченным, что она потянулась ладонью к удлиненной округлости его щеки. Щетина его бороды не была видна при этом освещении, но она ладонью ощущала ее мягкое щекотание. – Ты уверен? – спросила она тихо. Он кивнул, и она заметила, как он сглотнул. – Я уверен. – Тебе страшно? Он слегка улыбнулся в ответ. – Да. – Я помогу, – сказала она твердо. – Ты только скажи как, и я помогу. Он глубоко вздохнул, его лицо посветлело, хотя улыбка была печальной. – Я не знаю как, – сказал он. – Как сделать, я имею в виду. Не говоря уж о том, что ты должна делать. Вот, что пугает меня. – Может, и не знаешь, – сказала она. – Но ты ведь итак уже это делал, правда? Нужно ли тебе все же исполнить какие-то формальности? Или ты можешь просто объявить себя священником, как многие теле-проповедники, и сразу начать собирать пожертвования? Он улыбнулся шутке, но ответил серьезно. – Чертовы католики. Вы всегда думаете, что никто больше не может претендовать на таинство. А мы делаем это. Я думаю, что я поеду в Пресвитерианскую Академию, узнать, что нужно сделать для посвящения в духовный сан. Что же до сбора пожертвований – полагаю, это означает, что я никогда не буду богатым. – Я, пожалуй, и не ожидала этого, в любом случае, – заверила она его серьезно. – Не беспокойся; я вышла за тебя не ради денег. Если нам понадобится больше, я раздобуду их. – Как? – Я не знаю. Не продажей своего тела, вероятно. Не после того, что случилось с Манфредом. – Даже не шути об этом, – сказал он. Его рука легла поверх ее, большая и теплая. Высокий пронзительный голос Эйдана МакКаллума поплыл по воздуху, и к ней пришла неожиданная мысль. – Твой… твоя… мм… паства… – слово показалось ей ужасно смешным, и она захихикала, не смотря на всю серьезность вопроса. – Что они будут думать по поводу того, что я – католичка? – она вдруг повернулась к нему, взбудораженная другой мыслью. – Ты же не попросишь… ты же не просишь меня сменить веру? – Нет, не попрошу, – сказал он быстро, но твердо. – Никогда в жизни. Что касается того, что они могут думать – или говорить… – его лицо подернулось, меняясь от тревоги к решимости. – Если они будут не согласны принять это, то… они могут катиться к чертовой бабушке, вот так. Она залилась смехом, он засмеялся следом за ней, его смех был ломаным, но неудержимым. – Кошка священника – неучтивая кошка, – поддразнила она его. – И как ты скажешь это по-гэльски? – Понятия не имею. Но кошке священника – кошка, которой стало легче, – добавил он, все еще улыбаясь. – Я не знал, что ты об этом подумаешь. – Я не совсем уверена, что вообще думаю об этом, – призналась она. Она слегка сжала его руку. – Но я вижу, что ты счастлив. – Это заметно? – он улыбнулся, последний вечерний свет озарил блеск в его глазах, глубоких и искристо зеленых. – Заметно. Ты словно… светишься изнутри, – ее горло сжалось. – Роджер, ты не забудешь обо мне и Джемми? Я не знаю, смогу ли я соревноваться с Богом. Он посмотрел на нее ошеломленно. – Нет, – сказал Роджер, и его рука сжала ее руку так сильно, что кольцо врезалось в тело. – Никогда. Они немного посидели, молча, светлячки снижались как медленный зеленый дождь, их молчание сопровождалось пением света на темнеющей траве и деревьях. Лицо Роджера почти исчезало в уходящем свете, но она все еще видела линию его челюсти, застывшую в решительности. – Я клянусь тебе, Бри, – сказал он. – К чему бы меня ни призвали сейчас – и Бог знает, что это такое, – изначально я был призван быть твоим мужем. Твой муж и отец твоих детей – это превыше всего – и так будет всегда. Что бы я ни должен буду делать, это не будет ценой моей семьи, я обещаю тебе. – Все, чего я хочу, – сказала она мягко в темноте, – чтобы ты любил меня. Не за то, что я сделаю или как я выгляжу, не потому, что я люблю тебя – а просто потому, что это я. – Совершенная, безусловная любовь? – сказал он так же мягко. – Некоторые бы сказали, что только Бог может так любить – но я могу попытаться. – О, я верю в тебя, – сказала она и почувствовала, как свет от него распространился к ее сердцу. – И, надеюсь, всегда будешь верить, – сказал Роджер. Он поднял ее руку к своим губам, церемонно поцеловав ее пальцы, его дыхание согрело ее кожу. И как проверка решительности его предыдущего заявления, в вечернем ветре поднялся и зазвенел голос Джемми, маленькая срочная сирена. – Пааааапппааа Паааапооочкааа Пааапппооооччкааа… Роджер глубоко вздохнул, наклонился и поцеловал ее, мгновенная мягкость и глубокая соединенность, а затем понялся, чтобы разобраться со срочными неотложностями. Она немного посидела, прислушиваясь. Звуки мужских голосов доносились с дальнего края поляны, высокий и низкий, требовательный и вопросительный, убеждающий и волнующийся. Не было никакой экстренной ситуации: Джем захотел подняться на дерево, слишком высокое, чтобы залезть на него самому. Потом она услышала шальной смех с шелестом листьев – о боже, Роджер тоже залез на дерево. Они все были наверху, крича как совы. – Что тебя рассмешило, a nighean? – ее отец вырисовался из темноты, от него пахло лошадьми. – Все, – сказала она, подвигаясь, чтобы дать ему место рядом. Это было правдой. Все вдруг показалось ярким, свет свечей в окнах Большого Дома, светлячки в траве, сияние лица Роджера, когда он говорил о своем желании. Она все еще чувствовала прикосновение его губ к своим; это волновало ее кровь. Джейми потянулся и поймал пролетавшего светлячка, подержав его минутку в темной пустоте чашечки его руки, где он загорался и гас холодным светом, просачивающимся через пальцы. В отдаленье она услышала короткий отрывок маминого голоса, долетающий через открытое окно; Клэр напевала «Клементину». Теперь ребята – и Роджер – выли на луну, хотя она была не более чем бледным серпом на горизонте. Она почувствовала, как тело отца сотрясается от беззвучного смеха. – Это напоминает мне «Диснейленд», – сказала она, поддавшись импульсу. – Да? А где это? – Это развлекательный парк. Для детей, – добавила она, понимая, что если и есть сейчас развлекательные парки в местах вроде Лондона или Парижа, они были исключительно для взрослых. Никто еще даже не думал сейчас о развлечении детей, кроме их собственных игр и случайных игрушек. – Папа и мама возили меня туда каждое лето, – сказала она, соскальзывая без всяких усилий назад, в горячие, яркие дни и тепло калифорнийских ночей. – Все деревья были увешаны маленькими сверкающими огоньками – вот как сейчас светлячками. Джейми раскрыл свою ладонь; светлячок, неожиданно свободный, мигнул еще раз или два, потом раскрыл свои крылышки и со слабым жужжанием поднялся в воздух, уплывая вверх и прочь. «Жил шахтер, искал он золото, и с ним дочка, Клементина…». – На что это было похоже? – спросил он с любопытством. – О… это было замечательно, – она улыбнулась, видя сверкающие огни Мейн Стрит, музыку и зеркала, и красивых, украшенных лентами, лошадей карусели Короля Артура. – Там были… прогулки, как мы их называли. Лодка, на которой можно было плыть через джунгли по реке и видеть крокодилов, бегемотов и охотников за головами… – Охотников за головами? – спросил он заинтриговано. – Не настоящие, – заверила она его. – Это все понарошку, но это… это мир для тебя. Когда ты там, реальный мир словно исчезает; ничего плохого не может с тобой случиться там. Они называли это «Самое счастливое место на земле» – и ненадолго пока ты был там, тебе казалось, что так оно и есть. «…И была она, как фея, с башмачками номер девять. Две жестянки от сардин как сандалии носила Клементин...». – И ты слышал музыку, везде, всегда, – сказала она, улыбаясь. – Группы музыкантов играли на инструментах, на трубах и барабанах, они могли маршировать по улицам туда-сюда или играть в павильонах… – Ага, это и происходит в развлекательных парках. По крайней мере, происходило, когда я был в развлекательном парке, – она уловила улыбку и в его голосе. – Ага. И там мультяшные герои – я рассказывала тебе о мультиках – они ходят вокруг. Ты можешь подойти и пожать руку Микки Маусу или… – Кому? – Микки Маусу, – она засмеялась. – Это такая большая мышь, в натуральную величину – в человеческий рост, я имею в виду. Он носит перчатки. – Гигантская крыса? – сказал он немного ошеломленным голосом. – И они берут детей поиграть с ней? – Не крыса, а мышь, – поправила она его. – Это просто человек, переодетый мышью. – А, да? – сказал он не очень убежденным голосом. – Да. И огромная карусель с раскрашенными лошадками, и железнодорожный поезд, который едет через Радужные пещеры, с большими драгоценными камнями, выглядывающими из стен и разноцветными ручьями с красной и голубой водой – и апельсиновый сок. О, апельсиновый сок! – она тихо застонала от экстатического воспоминания о холодной, терпкой, непередаваемой сладости. – Там было хорошо, да? – сказал он мягко. «Потерял тебя навеки, Страшно жалко… Клементина…». – Да, – сказала она, вздохнув и на мгновение замолчав. Потом опустила голову на его плечо и обняла рукой за плечи, большие и крепкие. – Знаешь что? – сказал она, и он вопросительно хмыкнул в ответ. – Это было мило – это было великолепно – но что я действительно, действительно любила во всем этом, было то, что мы были там вместе, втроем, и все было замечательно. Мама не беспокоилась о своих больных, папа не сидел над бумагами – они даже не молчали и не ссорились друг с другом. Они оба смеялись – мы все смеялись, все время… пока были там. Он ничего не сказал в ответ, только наклонил свою голову к ее голове. Она снова глубоко вздохнула. – Может Джемми и не попадет в «Диснейленд» – но у него будет это. Семья, которая смеется вместе – и миллионы маленьких лампочек на деревьях.
«Фрейзерс Ридж, Северная Каролина, 3 июля, год 1774 от рождества Христова, Джеймс Фрейзер, эсквайр, Его Светлости, Джону Грею, Плантация Маунт Джосайя в колонии Вирджинии.
Мой дорогой друг, я не могу выразить словами нашу благодарность за Ваши любезные действия по посылке тратты (Тратта – финансовый документ, составленный в строго упорядоченной форме, который содержит безусловный приказ кредитора (трассанта) заёмщику (трассату) об уплате в оговоренный срок определённой суммы денег, обозначенной в векселе, третьему лицу (ремитенту) или предъявителю векселя.) для предъявления в Ваш банк в качестве авансового платежа в счет последующей продажи предметов, которые я доверил в Ваше распоряжение. Мистер Хиггинс, доставляя этот документ, был, безусловно, в крайней степени тактичен. Однако я сделал заключение из его тревожного поведения и чрезвычайной осмотрительности, что Вы можете, вероятно, предполагать, будто мы находимся в отчаянном положении. Я спешу заверить Вас, что это не так: у нас всего вполне достаточно, во всем, что касается запаса провизии, одежды и всего необходимого для жизни. Я говорил, что поведаю Вам детали предприятия, и вижу, что должен это сделать, только для того, чтобы развеять Ваши представления о голоде, свирепствующем в моей семье и среди арендаторов. Кроме небольшого, не выходящего за рамки закона обязательства по поводу наличности, у меня на руках есть еще кое-какое дело, касающееся приобретения некоторого количества оружия. Я пребывал в надежде заполучить его при помощи добрых услуг друга, но нахожу, что эта договоренность больше не действует: я должен искать в более далеких землях. Я и моя семья приглашены на барбекю в честь Флоры МакДональд, героини восстания – Вы знакомы с этой леди, я полагаю? Я припоминаю, Вы говорили мне однажды о своем знакомстве с нею в Лондоне, в то время, как она была заключена там в тюрьму. Барбекю будет иметь место в следующем месяце на плантации моей тетушки Джокасты, в Речной Излучине. Поскольку этот торжественный прием посетит великое множество шотландцев, некоторые приедут из местности, значительно отдаленной, я надеюсь, что с деньгами на руках я смогу достигнуть договоренностей о покупке необходимого оружия посредством других путей. Касательно этого, имей Вы желание предложить собственные подобные полезные пути, я был бы признателен услышать о них. Пишу быстро, поскольку у мистера Хиггинса есть и другие поручения, но моя дочь попросила меня отправить с оказией коробок спичек ее собственного изобретения. Она обучила мистера Хиггинса быть максимально осторожным при их использовании, так что если он не возгорится непреднамеренно на обратном пути, то будет способен продемонстрировать их Вам. Ваш смиренный и покорный слуга, Джеймс Фрейзер. P. S.: Мне необходимы тридцать мушкетов, с таким большим количеством пороха и боеприпасов, какое будет возможно достать. Речь не идет об оружии новейшего выпуска, но оно должно быть хорошо сохранено и готово к использованию».
– ДРУГИЕ ПУТИ? – сказала я, наблюдая, как он посыпает письмо песком, прежде чем сложить его. – Ты имеешь в виду контрабандистов? И если так, ты уверен, что лорд Джон поймет, о чем ты говоришь? – Именно их, и он поймет, – заверил меня Джейми. – Я и сам знаком с несколькими контрабандистами, что провозят товары через Внешние отмели (Внешние отмели – 320-километровая полоса узких песчаных барьерных островов побережья Северной Каролины). Он знает тех, которые приходят через Роанок, не смотря ни на что, – и этот бизнес на подъеме из-за блокады в Массачусетсе. Товары поступают через Вирджинию и идут на север по суше. Он взял с полки наполовину сгоревшую свечу и поднес к углям в очаге, затем накапал лужицу мягкого коричневого воска на стык сложенного письма. Я наклонилась вперед и надавила тыльной стороной левой руки на теплый воск, оставляя на нем отпечаток своего свадебного кольца. – Чертов Манфред МакГилливрей, – сказал он без особенного раздражения. – Теперь они мне встанут втридорога, и я должен заполучить их у контрабандистов. – Но ты поспрашиваешь про него? Во время барбекю, я имею в виду? Флора МакДональд, женщина, которая спасла Чарльза Стюарта от англичан после Каллодена, переодев его в платье своей служанки, и переправила его на остров Скай, где его встретили французы, была живой легендой для шотландских горцев, и ее недавнее прибытие в колонию было предметом значительного волнения, новости об этом достигли даже Риджа. Каждый известный шотландец в долине Кейп Фир – и далеко за ее пределами – мог присутствовать на барбекю, устроенном в ее честь. Нет лучшей возможности оповестить всех о пропавшем молодом человеке. Он посмотрел на меня, удивленный. – Конечно, я это сделаю, Сассенах. За кого ты меня принимаешь? – Я думаю, что ты очень добрый, – сказала я, целуя его в лоб. – Хотя и слегка безрассудный. И я заметила, что ты предусмотрительно не сообщил лорду Джону, зачем тебе понадобились тридцать мушкетов. Он коротко фыркнул и аккуратно смел со стола песчинки к себе в ладонь. – Я и сам точно не знаю, Сассенах. – Что ты хочешь этим сказать? – удивленно спросила я. – Разве ты не собираешься отдавать их Птице? Он не ответил сразу, но два негнущихся пальца его правой руки мягко постукивали по столешнице. Затем он пожал плечами, потянулся к стопке журналов для записей и бухгалтерских книг и, вытащив лист бумаги, передал его мне. Письмо от Джона Эша, который тоже был командиром ополчения во время войны с регуляторами. – Четвертый абзац, – сказал он, видя, как я хмурюсь на подробное перечисление последних осложнений между губернатором и Ассамблеей. Я послушно скользнула вниз страницы к указанному месту и почувствовала легкий трепет предчувствия. – «Континентальный конгресс выдвинул предложение», – прочла я, – «чтобы от каждой колонии были отправлены делегаты. Нижняя палата Ассамблеи Коннектикута уже выбрала таких делегатов, действуя через Комитеты по Взаимосвязям. Некоторые джентльмены, с которыми Вы хорошо знакомы, считают, что Северная Каролина должна поступить подобным образом, и предлагают встретиться для завершения этого вопроса в середине августа. Я смею надеяться, друг, что Вы присоединитесь к нам, ибо я убежден, что Ваши сердце и разум должны быть с нами в деле свободы: безусловно, такой человек, как Вы, не поддерживает тиранию». «Некоторые джентльмены, с которыми Вы хорошо знакомы», – повторила я, опуская письмо. – Ты знаешь, о ком он? – Ты знаешь, о ком он? – Я догадываюсь. – Он говорит «середина августа». До барбекю или после? – После. Другой из них прислал мне дату встречи. Это должно произойти в Галифаксе. Я положила письмо. День был тихим и жарким, и тонкое полотно моей сорочки намокла, как и ладони. – Другой из них, – сказала я. Он бросил на меня короткий взгляд с полуулыбкой и убрал письмо. – Из Комитета по Взаимосвязям. – О, естественно, – ответила я. – Ты мог бы и сказать мне. Естественно, он нашел бы способ заманить себя в Комитет по Взаимосвязям Северной Каролины - центр политических интриг, где были посеяны семена бунта, - сохраняя, между тем, полномочия индейского агента для английской короны, для видимости работая над вооружением индейцев, для того, чтобы не дать взойти этим семенам мятежа. – Я и говорю тебе, Сассенах, – ответил он. – Это впервые, когда они попросили меня встретиться с ними лично. – Понимаю, – мягко сказала я. – Ты поедешь? Время уже пришло? Время совершить прыжок, открыто объявить себя либералом, если еще не мятежником. Время изменить свою общественную приверженность и рискнуть получить клеймо изменника. Снова. Он вздохнул и провел рукой по волосам. Он размышлял; короткие волоски на нескольких маленьких вихрах встали дыбом. – Я не знаю, – в конце концов, произнес он. – Еще два года, разве нет? Четвертое июля 1776 – так сказала Брианна. – Нет, – возразила я. – Два года до тех пор, пока не объявят независимость, но, Джейми, борьба уже началась. Может стать слишком поздно. Он пристально посмотрел на письмо на столе и сухо кивнул. – Ага, тогда это должно быть скоро. – Было бы, вероятно, достаточно безопасно, – нерешительно начала я. – То, что ты мне говорил о Хендерсоне, купившем землю в Теннеси: если никто не останавливает его, я не вижу, чтобы кто-то из правительства был настолько взбудоражен, чтобы прийти и попытаться выгнать нас. Конечно, если только ты не встречался с местными либералами? Он ответил мне улыбкой. Ироничной улыбкой. – Не правительство меня беспокоит, Сассенах. Это не губернатор повесил О'Брайанов и спалил их хижину, понимаешь? Это был не Ричард Браун и не индейцы. Это было сделано не ради преследования по закону или наживы: это было сделано из ненависти, и очень вероятно, кем-то, кто знал их. От этого более явный холод пробежал по моему позвоночнику вниз. В Ридже, несомненно, были политические разногласия и споры, но до кулачных боев дело не доходило, не говоря уже о поджогах и убийствах. Но это могло бы произойти. Я помнила все слишком хорошо. Бомбоубежища и талоны на питание, тьма надзирателей и дух единения в борьбе с ужасным врагом. И истории из Германии, Франции. Одни люди были преданы, осуждены СС, вытащены из своих домов. Других, укрывшихся на чердаках и в сараях, тайно переправляли через границу. На войне правительства и их армии представляли угрозу, но зачастую именно соседи были теми, кто предавал или спасал. – Кто? – напрямик спросила я. – Я могу только предположить, – ответил он, пожав плечами. – МакГилливреи? Ричард Браун? Друзья Ходжепайла – если они у него имелись. Друзья каких-то других людей, которых мы убили? Индеец, с которым ты встретилась – Доннер? – если, он остался в живых. Нил Форбс? Он затаил обиду на Брианну, и им с Роджером не мешало бы помнить об этом. Хирам Кромби и его община? – Хирам? – с сомнением сказала я. – Допустим, ты ему не очень нравишься, как и я, но... – Ладно, я в этом сомневаюсь, – добавил он. – Но это возможно, так ведь? Его люди не поддерживали якобитов, они также не будут рады попытке свергнуть короля по эту сторону океана. Я кивнула. Кромби и остальные обязаны были дать клятву верности королю Георгу перед получением разрешения на отъезд в Америку. Дал подобную клятву и Джейми – из необходимости – как часть его помилования. И должен будет – из еще более серьезной необходимости – нарушить ее. Но когда? Он перестал барабанить пальцами: они покоились на письме перед ним. – Я и правда верю, что ты права, Сассенах, – сказал он. – В чем? В том, что случится? Ты знаешь, что я права, – сказала я, немного удивленная. – Бри и Роджер тоже говорили тебе. Так что? Он медленно провел рукой по волосам. – Я никогда не сражался из принципа, – сказал он, размышляя, и покачал головой. – Только по необходимости. Интересно, будет ли так лучше? Он не выглядел расстроенным, скорее любопытствующим, в таком отстраненном роде. Однако я почувствовала смутную тревогу. – Но в этот раз это именно принцип, – запротестовала я. – Фактически, это, возможно, первая война, когда сражаются ради принципа. – Разве не ради чего-то корыстного, вроде торговли или земли? – предположил Джейми, поднимая одну бровь. – Я не говорю, что торговля или земля не имеют с этим ничего общего, – возразила я, гадая, каким образом я стала защитницей американской революции – исторический период я знала только из школьных учебников Брианны. – Но эта борьба выходит далеко за рамки других, ты об этом не думаешь? «Мы считаем самоочевидными следующие истины: что все люди созданы равными; что они наделены своим Творцом неотчуждаемыми правами. В число этих прав входят жизнь, свобода и возможность добиваться счастья». – Кто это сказал? – спросил он с интересом. – Томас Джефферсон это скажет – в поддержку новой республики. Это называется «Декларация независимости». Будет называться. – Все люди, – повторил он. – Как ты думаешь, индейцев он тоже имел в виду? – Не могу сказать, – ответила я, достаточно раздраженная тем, что невольно оказалась не совсем права. – Я с ним не знакома. Если встречу его, спрошу, ладно? – Не бери в голову, – он взмахнул пальцами в подтверждении. – Я сам спрошу у него, и у меня есть такая возможность. А до этого, спрошу у Брианны, – он взглянул на меня. – Однако, что касается принципов, Сассенах... Он вытянулся на стуле, устроив голову на груди и закрыв глаза. – «Покуда хоть сотня из нас останется в живых, – начал он ровно, – никогда ни при каких условиях мы не будем находиться под английским владычеством. На самом деле, не ради славы, богатства, почести, мы боремся, а ради свободы – ради того единственного, от чего ни один честный человек не откажется, разве что ценой своей жизни». «Декларация Арброта» (Декларация независимости Шотландии, 1320 г.), – сказал он, открыв глаза. Он криво улыбнулся. Написано около четырех столетий назад. Говоря о принципах, ага? Затем он поднялся, но остался стоять возле потертого стола, который использовал в качестве письменного, глядя на послание Эша. – Что до моих собственных принципов... – продолжил он, как будто сам с собой, но потом посмотрел на меня, словно внезапно осознав, что я все еще здесь. – Ага, я собираюсь отдать мушкеты Птице, – сказал он. – Хотя у меня могут появиться причины раскаяться в этом, и я увижу их направленными на меня двумя-тремя годами позже. Но он должен их получить и делать с ними, что ему покажется лучшим для него самого и для его народа. – Цена обязательств? Он взглянул на меня с тенью улыбки. – Называй это возмещением за кровь.
ЧТО БЫ ТАКОГО СКАЗАТЬ кумиру? Или мужу кумира, если на то пошло? – Ах, я сейчас потеряю сознание, я знаю, – Рэйчел Кэмпбелл обвевалась своим веером так сильно, что создавала ощутимый ветерок. – Что же мне сказать ей? – «Хорошего дня, миссис МакДональд»? – предложил ее муж, слабая улыбка притаилась в уголке его сухого рта. Рэйчел резко стукнула его веером, он, посмеиваясь, увернулся. Несмотря на то, что Фаркард Кэмпбелл был на тридцать пять лет старше ее, у него сейчас была легкая, дразнящая жену, манера поведения, совершенно не вязавшаяся с его обычным достойным видом. – Я потеряю сознание, – объявила Рэйчел еще раз, очевидно решив выбрать это как определенную общественную стратегию. – Ну, ты, конечно, должна порадовать себя, а nighean, но если ты это сделаешь, то придется мне просить, чтобы мистер Фрейзер поднимал тебя с земли; мои древние конечности вряд ли справятся с таким заданием. – О! – Рэйчел бросила быстрый взгляд на Джейми, который улыбнулся ей, затем спрятала свое смущение за веером. Несмотря на то, что она явно любила мужа, она не скрывала своего восхищения моим. – Ваш покорный слуга, мадам, – серьезно заверил ее Джейми, кланяясь. Она захихикала. Мне не нравится быть несправедливой к женщине, но она определенно захихикала. Я поймала взгляд Джейми, и спрятала улыбку за мой собственный веер. – А что скажете ей вы, мистер Фрейзер? Джейми поджал губы и задумчиво прищурился на сияющее солнце, пробивавшееся сквозь деревья вязов, которые окружали газон Речной Излучины. – О, полагаю, я мог бы сказать, что рад, что ей так повезло с погодой. В последний раз, когда мы встречались, шел дождь. У Рэйчел отвисла челюсть, она уронила свой веер, и он запрыгал по газону. Ее муж наклонился, чтобы поднять его, громко кряхтя, но она не обратила внимания, чтобы пожалеть его. – Вы встречались с ней? – воскликнула она, широко раскрыв глаза от возбуждения. – Когда? Где? С прин… с ним? – А, нет, – сказал Джейми, улыбаясь. – На острове Скай. Я приезжал с моим отцом по делу – касательно овец. И нам посчастливилось встретить Хью МакДональда из Армадейла в Портри – отчима мисс Флоры, так? – и он привез девочку с собой в город, для лечения. – О! – Рэйчел была очарована. – И она была так красива и приветлива, как говорят? Джейми сдвинул брови, размышляя. – Ну, нет, – сказал он. – Но у нее был ужасный грипп в то время, и, несомненно, она смотрелась бы гораздо лучше без красного носа. Любезна? Я бы так не сказал. Она выхватила брайди прямо у меня из рук и съела. – И сколько лет вам обоим было в то время? – спросила я, увидев, как рот Рэйчел изогнулся от ужаса. – Ну, где-то шесть, – сказал он весело. – Или семь. Точно не помню, помню только, что пнул ее в голень, когда она украла мой брайди (мясной пирог (шотл.), а она потянула меня за волосы. Немного оправившись от шока, Рэйчел стала настаивать, чтобы Джейми продолжил воспоминания, но он уклонялся, со смехом и шутками. Конечно, он пришел подготовленным к этой оказии; по любому поводу и на любую тему он мог обмениваться историями – юмористические, восхитительные, тоскливые – о днях перед битвой при Каллодене. Странно, что именно поражение Чарльза Стюарта, его позорное бегство, сделавшее героиней Флору МакДональд, должно было объединить этих ссыльных горцев таким способом, какого они никогда бы не смогли достичь, – не говоря уж о том, чтобы сохранить – если бы он победил.
Меня осенило вдруг, что Чарли, скорее всего, был еще жив, тихо напиваясь до смерти в Риме. Жив в его реальной жизни; хотя для этих людей, кто любил или ненавидел его – он давно умер. Янтарь времени запечатал его навсегда в тот самый определяющий момент его жизни «Bliadha Tearlach» – «год Чарли», даже сейчас я все еще слышала, как люди называют это время так. Конечно, именно приезд Флоры вызвал этот поток настроений. «Как ни странно для нее», – подумала я с уколом сочувствия. И впервые спросила себя: «Какого черта я сама могла бы ей сказать?» Я встречала известных людей и прежде, – не последним из них был сам Красавчик Принц. Но всегда я встречала их, когда они – и я – были среди нормальной жизни. События, что сделали их известными, еще не слу¬чились, они были еще просто людьми. За исключением Луи – но он, все-таки, был королем. Существуют правила этикета для обхождения с королями, никто никогда не приблизится к ним как к нормальным людям. Даже когда… Я резко открыла мой собственный веер, горячая кровь прилила к моему лицу и телу. Я глубоко дышала, стараясь махать веером не настолько судорожно, как Рэйчел, но мне очень хотелось. За прошедшие годы, с тех пор, как это произошло, не было ни разу, чтобы я когда-нибудь специально вспоминала те две или три минуты физической близости с Луи во Франции. Ни намеренно, видит Бог, ни случайно. Но вдруг, память о них прикоснулась ко мне, словно рука, которая появилась из толпы, чтобы схватить меня за руку. Схватить меня за руку, поднять юбки и проникнуть в меня гораздо более отвратительно, чем было в реальном опыте. Воздух вокруг меня был напоен ароматом роз, и я услышала скрип каркаса платья, когда вес Луи придавил его, и вздох его удовольствия. В комнате было темно, горела одна свеча, мерцая где-то на краю зрения; она погасла, когда мужчина между моих… – Боже мой, Клэр! Ты в порядке? Слава Богу, я не упала на самом деле. Я откинулась назад к стене мавзолея Гектора Камерона и Джейми, увидев это, рванул вперед, чтобы схватить и удержать меня. – Отпусти, – сказала я, задыхаясь, но настойчиво. – Отпусти меня! Он услышал нотку ужаса в моем голосе и ослабил хватку, но не мог отпустить вовсе, чтобы не дать упасть. Жуткая паника придала мне силы, я выпрямилась, вырываясь из его рук. Я все еще чувствовала запах роз. Не приторный аромат розового масла – свежих роз. Потом я пришла в себя, и поняла, что стою рядом с огромным кустом дикой желтой розы, умело залезшей на белый мрамор мавзолея. Осознание того, что розы были настоящими, утешало, но я чувствовала, будто стою на краю огромной пропасти, одна, отделенная от всех остальных душ в мире. Джейми был достаточно близко, чтобы дотронуться до него, но казалось, будто он был где-то бесконечно далеко. Затем он прикоснулся ко мне и настойчиво произнес мое имя, и разрыв между нами закрылся так же внезапно, как и открылся. Я почти упала в его объятья. – Что такое, а nighean? – прошептал он, прижимая меня к своей груди. – Что тебя напугало? – его собственное сердце колотилось под моим ухом, я напугала его тоже. – Ничего, – сказала я, и на меня снизошло огромное облегчение от осознания того, что я снова благополучно была в настоящем; Луи вернулся в сумрак неприятным, но безвредным воспоминанием. Ошеломляющее чувство тревоги, потери, горя и одиночества отступило, став не более чем тенью в моей голове. Самое главное, что Джейми был рядом; ощутимый и телесный, с запахом пота, и виски, и лошадей, и … здесь. Я не потеряла его. Другие люди столпились вокруг, с любопытством и заботой. Рэйчел старательно обмахивала меня веером, и этот ветерок действовал успокаивающее; я была мокрой от пота, влажные пряди волос прилипли к моей шее. – Все в порядке, – пробормотала я, внезапно смутившись. – Просто небольшая слабость... жаркий день… Все наперебой предлагали принести мне вина, бокал силлабаб (Напиток из сливок с вином, сидром и сахаром (англ.), лимонада, но всех превзошел Джейми, который достал из споррана фляжку виски собственного производства. Это был напиток трехлетней выдержки из бочонка хереса, и я почувствовала тошноту, когда запах достиг меня, вспомнив тот вечер, когда мы напились вместе, после того как он спас меня от Ходжепайла и его людей. Боже, неужели меня снова бросит в эту яму? Но нет. Виски был горячим и утешительным, и я почувствовала себя лучше с первого же глотка. Флешбэк. Обратная вспышка. Я слышала, как мои коллеги говорили о ней, спорили, является ли явление переживания травматических событий в прошлом таким же, как после контузии, и действительно ли оно существовало, или его следовало классифицировать просто как «нервы». Я вздрогнула и сделала еще глоток. Оно, несомненно, существовало. Я чувствовала себя намного лучше, но была потрясена до глубины души, и во всем теле еще чувствовалась вялость. В отдалении слабым отголоском всего случившегося со мной возникала более тревожная мысль. Это случалось однажды раньше, когда Юта МакГилливрей напала на меня. Похоже, это могло случиться снова? – Давай я занесу тебя внутрь, Сассенах? Возможно, тебе нужно немного полежать, – Джейми спугнул доброжелателей, попросил раба принести мне табуретку и теперь нависал надо мной как встревоженный шмель. – Нет, теперь я в порядке, – заверила его я. – Джейми… – Да, милая? – Ты… когда ты… у тебя… Я сделала глубокий вдох – и еще один глоток виски – и продолжила. – Иногда я просыпаюсь ночью и вижу тебя – борющегося – и мне кажется, что ты борешься с Джеком Рэндаллом. Это тебе снится? Он на мгновение уставился на меня, с ничего не выражающим лицом, но беспокойство отразилось в его глазах. Потом он посмотрел по сторонам, но теперь мы были совсем одни. – Почему? – спросил он, понизив голос. – Мне нужно знать. Он перевел дыхание, сглотнул слюну и кивнул. – Да. Иногда это сны. Это… ничего. Я просыпаюсь и знаю, где я нахожусь, говорю небольшую молитву и… все в порядке. Но время от времени… – он на мгновение закрыл глаза, затем открыл их. – Я просыпаюсь. И я все еще там, с Джеком Рэндаллом. – Ах, – я вздохнула, одновременно чувствуя, что мне ужасно жаль его, и в то же время успокаиваясь. – Значит, я не схожу с ума. – Ты так думаешь? – сказал он сдержанно. – Ну, я рад это слышать, Сассенах. Он стоял очень близко, ткань его килта касалась моей руки, так что он бы поддержал меня, если бы я снова решила упасть в обморок. Он испытующе посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я не собираюсь свалиться с ног, затем коснулся моего плеча и с кратким: «Сиди на месте», – куда-то ушел. Недалеко: только до столов, установленных под деревьями на краю лужайки. Игнорируя рабов, накрывающих столы для барбекю, он перегнулся через тарелку вареных раков и что-то взял из крошечной чаши. Затем он вернулся и наклонился, чтобы взять меня за руку. Он потер пальцами, и щепотка соли посыпалась в мою раскрытую ладонь. – Вот, – прошептал он. – Держи это, Сассенах. Кто бы это ни был, он не побеспокоит тебя больше. Я сжала в руке влажные крупинки, чувствуя себя абсурдно успокоившейся. Доверьтесь горцу, который точно знает, что делать в случае появления приведений среди бела дня! Они говорят, что соль удерживает духа в могиле. И если Луи все еще был жив, то другой мужчина, прижимавший меня в темноте, кем бы он ни был, безусловно, был мертв. Внезапно волнение вокруг усилилось, послышались крики от реки – были замечены лодки. Вся толпа, как один, поднялась на цыпочках, замерев в ожидании. Я улыбнулась, но, все же почувствовала распространяющееся головокружение от его прикосновения ко мне. Затем пронзительно заиграли волынки, и мое горло сразу сжалось от невыплаканных слез. Джейми неосознанно сжал рукой мое плечо, и я, посмотрев вверх, увидела, как он потер костяшками пальцев по верхней губе и тоже повернулся к реке. Я посмотрела вниз, моргнув, чтобы прийти в себя, и когда мое зрение прояснилось, я увидела на земле крупинки соли, заботливо разбросанные перед воротами в мавзолей.
*** ОНА БЫЛА ГОРАЗДО МЕНЬШЕ, чем я думала. С известными людьми всегда так. Все – одетые в свои лучшие наряды, целое море тартанов – стремились поближе, чтобы выразить ей свое почтение в обход этикета. Я мельком увидела ее макушку, темные волосы, высоко подобранные и украшенные белыми розами, потом она скрылась за спинами приветствующей толпы. Хорошо был виден ее муж, Алан. Энергичный, красивый мужчина с черными, немного с проседью, волосами, аккуратно завязанными сзади, он – предположила я – намеренно держался позади нее, кланяющейся и улыбающейся, принимая поток гэльских комплиментов и приветствий. Злясь на себя, я почувствовала желание броситься вперед и смотреть вместе с остальными. Но я сдержалась. Я стояла с Джокастой на террасе; миссис МакДональд придет к нам. Ну, так и есть: Джейми и Дункан уже твердо пробирались сквозь толпу, образуя живой клин вместе с черным дворецким Джокасты Улиссом. – Это правда она? – заинтересованно прошептала Брианна у моего плеча, не сводя глаз с бурлящего потока людей, из которого мужчины уже извлекли почетную гостью, сопровождая ее от причала через лужайку по направлению к террасе. – Она меньше, чем я думала. Эх, жаль, что Роджера здесь нет – он бы просто умер, чтобы увидеть ее! – Роджер проводил этот месяц в Пресвитерианской Академии в Шарлотте, получая квалификацию для посвящения в духовный сан. – Он сможет увидеть ее в другой раз, – пробормотала я в ответ. – Я слышала, что они купили плантацию возле Барбекю-Крик, на Маунт-Плезант, – и они останутся в колониях еще как минимум на год или два, но этого я вслух не сказала; поскольку люди здесь были уверены, что МакДональды иммигрировали навсегда. Но я видела высокий памятный камень на острове Скай – где Флора МакДональд родилась и однажды умрет, разочаровавшись в Америке. Конечно, это был не первый раз, когда я встретила кого-то, чья судьба была мне известна – но это всегда выбивает из колеи. Толпа расступилась, и она вышла, маленькая и хорошенькая, улыбаясь Джейми. Он поддерживал ее под ее локоть, направляя к террасе, и сделал представляющий жест в мою сторону. Она посмотрела вверх, в предвкушении, встретила мой прямой взгляд, моргнула, улыбка на ее лице мгновенно исчезла. Она почти сразу вернула улыбку и поклонилась мне, как и я ей, но мне захотелось узнать, что такого она увидела на моем лице? Но она повернулась, чтобы поприветствовать Джокасту и представить своих взрослых дочерей, Анну и Фанни, сына, зятя, мужа – к тому времени она справилась с возникшим при представлении замешательством, вполне взяла себя в руки и приветствовала меня с очаровательной, нежной улыбкой. – Миссис Фрейзер! Я так давно хотела встретиться с вами. Я слышала столько историй о вашей доброте и мастерстве, что признаюсь, трепещу в вашем присутствии. Это прозвучало так тепло и искренне – она схватила меня за руки, – что я не нашла что ответить, не смотря на циничный интерес, кто же это говорил ей обо мне. Моя репутация в Кросс-Крик и Кэмпбелтоне была небезызвестной, но не только хвалебной, разной. – Я имела честь познакомиться с доктором Фентименом – на балу в нашу честь в Уилмингтоне. Такие добрые, здесь все так добры к нам! К нам все так хорошо относятся с момента нашего приезда – и он был совершенно в восторге относительно вашего… Я хотела бы услышать о том, чем восторгался Фентимен – наши отношения были по-прежнему несколько настороженными, хотя мы достигли сближения – но в этот момент ее муж зашептал ей на ухо, приглашая ее встретиться с Фаркардом Кэмпбеллом и некоторыми другими видными джентльменами. С выражением сожаления, она сжала мои руки и отошла, ее блестящая общественная улыбка вернулась на место. – Да, – заметила Бри вполголоса. – Повезло ей, у нее все еще есть большинство зубов. Это было по сути именно то, что пришло мне в голову, и я рассмеялась, превращая смех в поспешный кашель, когда Джокаста резко повернула голову в нашу сторону. – Так это она, – Младший Йен подошел ко мне с другой стороны, он наблюдал за почетной гостьей с выражением глубокого интереса. По этому случаю на нем был килт, жилет, сюртук, его каштановые волосы были надлежаще уложены, и он выглядел вполне цивильно, не считая татуировки, проходящей по его скулам и над переносицей. – Это она, – согласился Джейми. – Fionnaghal – Прекрасная. Я заметила странную ностальгию в его голосе и взглянула на него удивленно. – Ну, это ее имя, – сказал он мягко. – Fionnaghal. Это только англичане называют ее Флорой. – Па, ты на нее запал, когда был маленьким, да? – спросила Брианна, смеясь. – Что сделал? – Питал симпатию, – сказала я, деликатно заморгав на него ресницами поверх моего веера. – О, это глупо! – сказал он. – Бога ради, мне было семь лет! – тем не менее, кончики его ушей порозовели. – Я был влюблен, когда мне было семь, – заметил Йен, несколько мечтательно. – В кухарку. Ты слышал, дядя, Улисс сказал, что она привезла зеркало? Подаренное ей принцем. Улисс установил его в гостиной и поставил двоих слуг охранять его. Все, кто не стоял в бурлящей толпе вокруг МакДональдов, обязательно шли в дом через двойные двери, выстраивая линию оживленной болтовни от холла до гостиной. – Джеймс! Властный голос Джокасты положил конец поддразниваниям. Джейми строго взглянул на Брианну и пошел, чтобы присоединиться к тете. Дункана задержал разговор с группой известных мужчин – я узнала Нила Форбса, адвоката, а также Корнелиуса Харнетта и полковника Мура. Нигде не было видно Улисса – он, скорее всего, занимался снабжением барбекю для двухсот человек – таким образом, Джокаста временно осталась в одиночестве. Опираясь рукой на руку Джейми, она проследовала на террасу, направляясь к Алану МакДональду: отделенный от его жены массой людей вокруг нее, он стоял под деревом с немного оскорбленным видом. Я смотрела, как они шли через лужайку, забавляясь театральностью поведения Джокасты. Ее личная служанка, Федра, почтительно следовала за ними – она, конечно, вполне могла бы направлять свою хозяйку. Но это не произвело бы такого же эффекта. Все поворачивали головы им вослед – Джокаста была высокой и стройной, изящной, несмотря на свой возраст – с ее поразительными белыми волосами, уложенными вверх, в голубом шелковом платье, и Джейми с его ростом викинга в малиновом тартане Фрейзеров, оба с очевидной породой Маккензи и кошачьей грацией. – Колум и Дугал могли бы гордиться своей младшей сестрой, – сказала я, качая головой. – Да? – Йен говорил рассеянно и невнимательно. Он по-прежнему наблюдал за Флорой МакДональд, теперь принимающей букет цветов от одного из внуков Фаркарда Кэмпбелла под общие аплодисменты. – Ты не ревнуешь, мама? – поддразнила меня Брианна, увидев, как я смотрю в том же направлении. – Конечно, нет, – сказала я с определенной долей самодовольства. – В конце концов, у меня пока тоже есть все зубы.
*** Я ПОТЕРЯЛА ЕГО в изначальной давке, но майор МакДональд был среди пирующих, он выглядел шикарно в блестящем алом форменном мундире и новой шляпе с роскошными золотыми кружевами. Он снял шляпу и низко поклонился мне, глядя весело - без сомнения потому, что я была без сопровождения своих животных - Адсо и белая свинья благополучно остались во Фрейзерс Ридже. – К Вашим услугам, сударыня, – сказал он. – Я видел, что вы говорили с мисс Флорой – она очаровательна, не правда ли? И к тому же, жизнерадостная и красивая женщина. – Это верно, – согласилась я. – Вы знакомы с ней? – О, да, – сказал он, вид глубокого удовлетворения расползся по его обветренному лицу. – Я не смею предполагать, что это дружба – но я верю, что могу высказать скромное утверждение, что мы знакомы. Я сопровождал миссис МакДональд и ее семью из Уилмингтона, и имел честь помочь им в улаживании их нынешней ситуации. – Правда? – я взглянула на него заинтересованно. Майор был не из тех, кто был в восторге от знаменитости. Он был человеком, хорошо понимавшим, как ее использовать. Очевидно так же, как и губернатор Мартин. Майор наблюдал теперь за Флорой МакДональд взглядом собственника, с одобрением отмечая, как публика обступила ее. – Она любезно согласилась выступить сегодня, – сказал он мне, покачиваясь с пятки на носок. – Как вы думаете, мэм, откуда это будет сделать лучше всего? С террасы, как с наивысшей точки? Или возможно возле статуи на лугу, это место в центре и позволит толпе стать вокруг нее, тем самым увеличивая шансы каждого услышать? – Я думаю, что у нее будет солнечный удар, если вы поставите ее на лужайке в такую погоду, – сказала я, поправляя свою широкополую соломенную шляпу так, чтобы нос оказался в тени. Это было вполне возможно, когда на улице около 35ºС и при этом большая влажность, мои тонкие юбки липли к моим ногам. – О чем она собирается говорить? – Лишь краткое обращение относительно преданности, мэм, – сказал он вежливо. – А вот и ваш муж, разговаривает с Кингсбургом; вы позволите, мэм? Поклонившись, он выпрямился, надел шляпу и зашагал вниз по лужайке, чтобы присоединиться к Джейми и Джокасте, которые все еще были с Аланом МакДональдом, величаемым «Кингсбургом» в шотландской манере, по названию его поместья на острове Скай. Начали выносить еду: супницы с овсянкой и говяжье рагу, огромная бадья супа à-ля-Рейн – как выражение любезности почетной гостье, тарелки с жареной рыбой, цыпленком и кроликом; рубленая оленина в красном вине, копченые колбасы, форфарские брайди, инки-пинки, жаркое из индейки, голубиный пирог, картофель, толчёный с капустой и сливочным маслом, стовис – тушёное мясо с картофелем, репа в грушевом сидре, печеные яблоки, фаршированные сушеной тыквой, патиссоны, кукуруза, грибные пироги; гигантские корзины со свежим хлебом… и я прекрасно понимала, что все это было лишь прелюдией к барбекю, сочный аромат которого уже разносился по воздуху: несколько свиней, три или четыре говяжьи туши, два оленя, и, как главное блюдо, американский бизон, приобретенный Бог его знает, где и как. Гул приятного предвкушения нарастал вокруг меня, люди начали, образно говоря, ослаблять ремни, направляясь прямо к столам с твердой решимостью исполнить свой долг в честь торжества. Я видела, что Джейми все еще был занят миссис МакДональд; он подавал ей блюдо, насколько я могла увидеть издали – это был салат из брокколи. Он взглянул вверх и, увидев меня, кивком пригласил присоединиться к ним – но я отрицательно покачала головой, показывая веером в сторону шведского стола, где гости сидели по-деловому, как кузнечики в поле ячменя. Я не хотела упустить возможность выяснить что-нибудь о Манфреде МакГилливрее, прежде чем оцепенение сытости завладеет толпой. Я целенаправленно ринулась в бой, принимая лакомые кусочки, предлагаемые мне слугами и рабами, останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с каждым знакомым, особенно из Хиллсборо. Я знала, что Манфред провел там много времени, принимая заказы на оружие, доставляя готовую продукцию и выполняя мелкие ремонтные работы. По моему мнению, это было наиболее вероятным местом, куда он мог пойти. Но никто, с кем я говорила, давно не видел его, хотя большинство его знали. – Хороший парень, – сказал мне один джентльмен, сделав паузу, чтобы глотнуть своего напитка. – Жаль, что он пропал. Кроме Робина, осталось еще всего несколько оружейников ближе, чем в Вирджинии. Я знала это и подумала, удалось ли Джейми найти ружья, которые ему были нужны. Возможно, связи лорда Джона с контрабандистами все-таки понадобятся. Я взяла небольшой пирог с подноса проходившего мимо раба и побрела дальше, жуя и болтая. Было много разговоров о серии пламенных статей, которые появились в последнее время в «Хронике» – местной газете, о владельце которой, некоем Фогарти Симмсе, высказывались с немалой симпатией. – Редкой смелости малый, этот Симмс, – сказал мистер Гудвин, качая головой. – Но я сомневаюсь, что он устоит. Я говорил с ним на прошлой неделе, и он рассказал мне, что боится за свою шкуру. Возможно, ему угрожали? Из тона беседы, я предположила, что господин Симмс, должно быть, был противником отделения от Англии, и это, похоже, было правдой, судя по различным полученным оценкам. Поговаривали, что он, видимо, был конкурентом газеты, поддерживающей программу повстанцев, с их неосторожными разговорами о тирании и свержении короля. Никто не знал точно, кто стоял за новой авантюрой, но были разговоры – в основном возмущенные – что печатник, вероятно, был с севера, где жители особенно подвержены таким неправильным настроениям. Общее мнение сходилось в том, что такие люди нуждаются в хорошем пинке под зад, чтобы привести их в чувство. Я формально не садилась есть. Но после часа медленного передвижения по лужайкам с блуждающими стадами подносов с закусками, я чувствовала себя как на французском королевском банкете. Как правило, банкеты длились так долго, что ночные горшки скрытно размещали под стульями приглашенных на пир гостей, и если случайный гость не выдерживал и сползал под стол – это тактично игнорировалось. Теперешнее событие было менее формальным, но не менее продолжительным. После часа предварительных закусок, из дымящейся ямы возле конюшни достали барбекю и привезли на поляны на деревянных козлах, установленных на плечи рабов. Увидев огромную гору из говядины, свинины, оленины и буйвола, блестящую от масла и уксуса, в окружении небольших обугленных тушек сотен голубей и перепелов, гости зааплодировали, к этому времени уже все были мокрыми от пота, но ничуть не обескураженными по этому поводу. Джокаста сидела рядом со своей гостьей и выглядела глубоко удовлетворенной звуками того, как тепло приняли ее гостеприимство, улыбаясь, она наклонилась к Дункану, положив руку на его плечо и говоря ему о чем-то. Дункан перестал выглядеть нервным – в результате кварты или двух пива, последовавших за бутылкой виски и, казалось, сам тоже наслаждался. Он широко улыбнулся Джокасте, потом что-то ответил миссис МакДональд, которая смеялась в ответ на любое его высказывание. Я любовалась ею. Она была со всех сторон окружена людьми, желающими поговорить, но держалась превосходно, была доброй и любезной к каждому – хотя это иногда означало сидеть по десять минут, не имея возможности положить в рот кусочек пищи, зависший на вилке в воздухе, когда она слушала одну из бесконечных историй. По крайней мере, она была в тени – и Федра, одетая в белый муслин, послушно стояла позади нее с огромным веером из пальмовых листьев, создавая легкий ветерок и отгоняя мух. – Лимонад, мэм? – склоненный раб, блестящий от пота, предложил мне еще один поднос, и я взяла бокал. Я насквозь промокла от пота, ноги болели, и в горле пересохло от разговоров. В этот момент мне было все равно, что находится в стакане, при условии, что оно было влажным. Я изменила свое мнение, как только попробовала. Это был лимонный сок с ячменной водой, и так как он, по крайней мере, был мокрый, я была гораздо более склонна вылить его в вырез моего платья, чем пить. Я незаметно попятилась к кусту ракитника, намереваясь вылить напиток туда, но мне помешало появления Нила Форбса, который как раз вышел из-за него. Он удивился, увидев меня так же, как и я, увидев его, дернулся назад, и торопливо глянул через плечо. Я проследила за его взглядом и увидела Роберта Хоу и Корнелиуса Харнетта, которые быстро шли прочь. Было очевидно, что эти трое проводили тайную встречу за кустом ракитника. – Миссис Фрейзер, – сказал он с коротким поклоном. – К вашим услугам. Я сделала реверанс в ответ и пробормотала учтивости. Я хотела, было, проскользнуть мимо, но он наклонился прямо ко мне, препятствуя моему выходу. – Я слышал, что ваш муж собирает оружие, миссис Фрейзер? – сказал он низким голосом в несколько недружелюбном тоне. – О, правда?– я держала веер открытым, как и все женщины здесь, и слабо махала им перед своим носом, скрывая выражение своего лица. – Кто вам такое сказал? – Один джентльмен, к которому он подходил с этим вопросом, – сказал Форбс. Адвокат был крупным, с несколько лишним весом; нездоровый румянец на его щеках мог быть обусловлен этим больше, чем недовольством. Но все же… – Если бы я обманывался до сих пор касательно вашего миролюбия, мэм, я бы посоветовал, чтобы вы повлияли на него, так как выбирать подобное направление не разумно. – Для начала, – сказала я, глубоко вдыхая горячий влажный воздух, – по какому же пути, по вашему мнению, он направляется? – По неудачному, мэм, – сказал он. – Пожалуй, в лучшем случае, можно предположить, что оружие он ищет, намереваясь вооружить свою собственную роту милиции, что вполне законно, хотя и доставляет хлопоты; желательность этого направления будет зависеть от его дальнейших действий. Но его связи с индейцами чероки общеизвестны, и ходят слухи, что оружие предназначается в руки дикарей, и они могут использовать его и против подданных Его Величества. Против тех, которые, допустим, покажут им недостатки тирании, злоупотреблений и коррупции, что столь обычны среди официальных лиц, которые правят – если это слово можно употребить для описания их действий здесь в колонии. Я посмотрела на него долгим взглядом поверх моего веера. – Если бы я не знала, что вы адвокат, – заметила я, – то поняла бы это по вашей речи. Если я правильно поняла, вы просто говорите, что подозреваете моего мужа в том, что он хочет дать оружие индейцам и вам это не нравится. С другой стороны, если он хочет вооружить свою милицию, то это нормально – если будет дано заверение, что милиция действует в соответствии с вашими пожеланиями. Я права? Отблеск веселья промелькнул в его глазах, и он склонил голову ко мне в знак подтверждения. – Ваше восприятие изумляет меня, мэм, – сказал он. Я кивнула и закрыла веер. – Хорошо. И каковы ваши пожелания, позвольте спросить? Я не буду спрашивать, почему вы считаете, что Джейми должен прислушаться к ним. Он засмеялся, его крупное лицо уже горело от жары, став еще более красного оттенка под изящным париком. – Я желаю справедливости, мэм; падения тиранов и пути к свободе, – сказал он. – Как и подобает честному человеку. «…но единственно во имя свободы, кою каждый добрый человек утратит лишь вместе с жизнью» («Арбротская Декларация»). Строки эхом отозвались в моей голове и, должно быть, отразились на моем лице, так как он внимательно взглянул на меня. – Я глубоко ценю вашего мужа, мадам, – тихо сказал он. – Вы передадите ему то, что я сказал? – он поклонился и развернулся, не дожидаясь моего кивка. Он не пытался говорить тише, когда речь шла о тирании и свободе; я увидела повернутые к нам головы, и здесь и там, мужчины собирались вместе и тихо переговаривались, глядя ему вслед. В замешательстве я набрала полный рот лимонада, и мне пришлось глотнуть противный напиток. Я повернулась, чтобы найти Джейми, он все ещё был возле Алана МакДональда, но повернулся немного в сторону и вел личный разговор с майором МакДональдом. События развивались быстрее, чем я думала. Я считала, что республиканские настроения проявлялись ещё только в малой части колоний, но такие открытые заявления Форбса на общем собрании свидетельствовали об их явном распространении.
Я повернулась, чтобы взглянуть вслед адвокату, и увидела двоих мужчин напротив него, их лица свело от злости и подозрения. Я была слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят, но их позы и выражение лиц были красноречивы. Высказывания сыпались, разгораясь от горячности. Я глянула на Джейми, последний раз мы посещали подобное барбекю в Речной Излучине перед войной с регуляторами, тогда на лугу произошел кулачный бой, и похоже, что такое событие вполне могло случиться опять. Алкоголь, жара и политика создавали взрывную смесь настроения на любом собрании, не говоря уж о собрании, состоявшем по большей части из горцев. Такой взрыв мог произойти – много мужчин собралось вокруг Форбса и двух его оппонентов, кулаки сжимались в готовности – но тут гул большого гонга Джокасты прозвучал с террасы, заставив всех испуганно поднять глаза. Майор стоял на большой перевернутой табачной бочке, подняв руки вверх и улыбаясь многочисленным собравшимся с сияющим лицом, красным от жары, пива и энтузиазма.
– Сéad míle fáilte! (Добро пожаловать (фр.) – его возглас был встречен восторженными апло¬дисментами. – И мы шлем сто тысяч приветствий нашим почетным гостям! – он продолжил на гэльском, протянув руку прямо к Мак¬Дональдам, которые стояли по обе стороны от него, кивая и улыбаясь в одобрении. По их поведению мне стало ясно, что они привычны к такого рода приему. Еще несколько вступительных замечаний – наполовину утонувших в восторженных криках – и Джейми с Кингсбургом осторожно подняли миссис МакДональд вверх на бочку, она слегка качнулась, но удержала равновесие, ухватившись для стабильности за головы обоих мужчин и улыбаясь в ответ на всеобщее одобрение аудитории. Она буквально излучала сияние в толпу, которая массово сияла ей в ответ, немедленно затихнув, чтобы слушать ее. У нее был чистый высокий голос и очевидная привычка выступать на публике – очень необычное качество для женщины этого времени. Я была слишком далеко, чтобы слышать каждое ее слово, но без проблем ухватила суть ее речи. Сначала были любезные благодарности хозяевам и всей шотландской общине, которая приветствовала ее семью так тепло и великодушно, а также всем гостям. Затем она произнесла пламенный призыв против того, что она назвала «фракционализмом», убеждая своих слушателей объединиться и задушить опасный момент, который может и не причинит больших волнений, но угрожает миру и благополучию, коих многие из них добились в этой далекой земле, ведь им пришлось рискнуть всем, чтобы достичь этого. И я осознала, что она была абсолютно права. Я слышала, как Бри и Роджер спорили по этому поводу – почему некоторые горцы, которые так много пострадали от английского режима, могли сражаться на стороне Англии, как многие из них и делали. – Потому, – терпеливо объяснял Роджер, – что у них было что терять и, чертовски мало, что получать. И все эти люди точно знали, на что это похоже – сражаться против Англии. Ты думаешь, те, кто выжил после зачисток Камберленда в Хайленде, вынужденные отправится в Америку и начинать там свою жизнь с нуля, стремятся пройти через все это снова? – Но, несомненно, они захотят сражаться за свободу, – протестовала Бри. Он цинично взглянул на жену. – У них есть свобода, гораздо большая, чем они видели в Шотландии. Они рискуют потерять ее в результате войны - и они хорошо это знают. И конечно, – добавил он, – почти все они принесли клятву верности короне. Они не нарушат ее так легко, и явно не ради того, что выглядит более похожим на безумие – и, несомненно, недолговечным – типа политического переворота. Это, похоже... – он наморщил бровь, подыскивая подходящее сравнение. – Похоже на леворадикальную негритянскую организацию «Черные Пантеры» или на гражданское движение за права. Каждый способен видеть идеальное направление - но многие люди среднего класса усматривают в этом путь угрожающий и пугающий, и просто хотят, чтобы это исчезло, и жизнь могла быть мирной. Проблема, конечно, была в том, что жизнь никогда не бывает мирной – и это специфическое движение с безумными глазами никуда не девалось. Я видела Брианну в дальней части поляны, ее глаза сузились от глубокого размышления, когда она слушала высокий, чистый голос Флоры МакДональд, рассказывающей о положительных чертах верности. Я услышала приглушенное: «Хмф» позади меня и, развернувшись, увидела Нила Форбса, его тяжелые черты застыли в неодобрении. Я видела, что теперь у него была подмога – три или четыре джентльмена стояли возле него, поглядывая по сторонам, но пытаясь этого не показывать. Оценив настроение толпы, я пришла к выводу, что недовольные было в меньшинстве, приблизительно как один к двумстам. И взгляды сочувствующих укреплялись. Словно крепкий напиток, что становился все крепче от продолжавшейся речи. Оглянувшись, я снова поймала взгляд Брианны и отметила, что она смотрела теперь на Нила Форбса, а он смотрел на нее. Они оба были значительно выше людей вокруг них, оба они смотрели поверх голов разделявшей их толпы, он с враждебностью, она – безразлично. Она отказала ему в ухаживаниях несколько лет назад и сделала это довольно грубо. Форбс, несомненно, не был в нее влюблен, но он был мужчиной со справедливой долей самоуважения и не смог с философской покорностью вытерпеть публичное неуважение. Брианна отвернулась, как будто не заметила его, и заговорила с женщиной рядом с ней. Я слышала, как он снова фыркнул, что-то тихо сказал своим компаньонам – и потом эта компания покинула собрание, грубо развернувшись спинами к миссис МакДональд, которая все еще говорила. Вздохи возмущения и осуждающий шепот раздались им вослед, когда они проталкивались через плотную толпу, но никто не попытался остановить их, и этот уход заглушил взрыв аплодисментов, приветствующих завершение речи – под сопровождение звуков волынок, случайной стрельбы из пистолетов, организованных криков: «Гип-гип-ура!», возглавляемых майором МакДональдом, и таким всеобщим тарарамом, что никто бы не заметил и прибытия армии, не то, что отступ нескольких недовольных виги (Виги (англ. Whigs) — первоначальное название английской либеральной оппозиции, данное в 1679 году в насмешку, по имени шотландских пуритан (шот. Whigamore, буквально «погонщики кобыл»). Во время Английской революции ругательное прозвище радикального крыла ковенанторов, а затем вообще шотландских повстанцев, боровшихся против короля и епископальной церкви). Я нашла Джейми в тени мавзолея Гектора, расчесывающим волосы пальцами, чтобы их перевязать. – Ушли с шумом и треском, да? – спросила я. – Некоторые из них, – сказал он, настороженно поглядывая на одного из явно пьяных джентльменов, который пытался перезарядить мушкет. – Посмотри на того мужчину, Сассенах. – Он опоздал, чтобы стрелять в Нила Форбса. Ты видел его отъезд? Он кивнул, ловко перевязывая волосы кожаным ремешком. – Он не мог бы быть ближе к открытому заявлению, разве что встал бы на бочку рядом с Fionnaghal. – И это бы сделало его превосходной мишенью, – я искоса взглянула на мужчину с красным лицом, теперь стряхивающего порох со своей обуви. – Я не думаю, что у этого есть хотя бы одна пуля. – Вот и хорошо, – Джейми перестал наблюдать за ним, махнув на него рукой. – Майор МакДональд редкий тип, правда? Он рассказывал мне, что договорился с миссис МакДональд выступить с речью в некоторых местах колонии. – И с ним в качестве импресарио, – я поймала взглядом красный мундир МакДональда среди толпы доброжелателей на террасе. – Пожалуй, – Джейми, казалось, был не вполне рад такой перспективе. Фактически, он казался скорее рассудительным, с лицом затененным темными мыслями. Его настроение вряд ли улучшится, когда он услышит о моем разговоре с Нилом Форбсом, но я все равно сказала ему. – Ничего не поделаешь, – сказал он, разводя руками. – Я надеялся сохранить этот вопрос в секрете, но после всего, что произошло с Робином МакГиллевреем, у меня не было выбора, кроме как расспрашивать, где возможно, хоть это и привело к тому, что о деле узнали и начали говорить, – он снова беспокойно двинулся. – Ты в порядке, Сассенах? – спросил он вдруг, посмотрев на меня. – Да. А ты нет. Что с тобой? Он слегка улыбнулся. – О, ничего. Ничего такого, о чем бы я уже не знал. Но это другое, понимаешь? Ты думаешь, что готов, а потом встречаешься с этим лицом к лицу, и дал бы что угодно, чтобы все было не так. Он посмотрел на лужайку, подняв подбородок, чтобы указать на толпу. Море тартанов плавно двигалось через луг, дамские зонтики от солнца, поле ярких разноцветных цветов. В тени террасы играла волынка, звук ее пробивался тонким, проникающим дискантом через гул разговора. – Я знал, что однажды мне придется встать против многих из них, ага? Бороться против друзей и родственников. А потом обнаружил себя, стоящим с рукой Fionnaghal на моей голове, будто благословляющей, лицом к лицу ко всем. И видел, как ее слова проникали в них, видел решение, растущее в них... И внезапно, словно большое лезвие упало с небес между ними и мной и раскололо нас, разделив навеки. День приближается – и я не могу остановить это. Он сглотнул и посмотрел вниз, мимо меня. Я потянулась к нему в желании помочь, желании хоть как-то облегчить его боль – и знала, что не могу. Помимо всего прочего, то, что он обнаружил себя здесь, в этом маленьком Гефсиманском саду, было делом моих рук. Тем не менее, не глядя на меня, он взял мою руку и сжал так сильно, что кости плотно сжались. – «Боже, да минует ли сия чаша меня?» – прошептала я. Он кивнул, его острый взгляд все еще был прикован к земле, застыв на опавших лепестках желтых роз. Потом он взглянул на меня, со слабой улыбкой, но с такой болью в глазах, что у меня перехватило дыхание и сердце зашлось. И все же, он улыбался и, вытерев рукой лоб, внимательно посмотрел на влажные пальцы. – Ну да, что ж, – сказал он. – Это только вода, не кровь. Я переживу. «Возможно, и нет», – подумала я вдруг испуганно. Сражаться на стороне победителей – это одно, выжить – совсем другое. Он увидел выражение моего лица и ослабил давление на мою руку, полагая, что причинил мне боль. Причинил, но не физически. – «Но не моя воля да будет, но Твоя» , – сказал он очень мягко. – Я выбрал мой путь, когда женился на тебе, хотя и не знал этого тогда. Но я выбрал, и не могу теперь повернуть назад, даже если бы хотел. – А ты бы хотел? – спросила я, глядя в его глаза и читая в них ответ. Он отрицательно покачал головой. – А ты? Ведь ты выбирала так же, как и я. Я тоже покачала головой и почувствовала, как напряжение в его теле ослабевает, когда его глаза, такие ясные сейчас, как блестящее небо, встретились с моими. Короткий миг, равный удару сердца, мы оставались одни во вселенной. Потом стайка щебечущих девчонок проплыла в пределах слышимости, и я сменила тему на более безопасную. – Ты слышал что-нибудь о бедном Манфреде? – Вот как, бедный Манфред? – он одарил меня циничным взглядом. – Ну, возможно, он и аморальный маленький негодяй, и причинил немало проблем – но это не означает, что он должен умереть из-за этого. Было видно, что он не полностью согласен с таким мнением, но он оставил этот вопрос и он попросту сказал, что спрашивал, но пока безрезультатно. – Да объявится он, – заверил он меня. – Скорее всего в самом неподходящем месте. – О! О! О! Стоило жить, чтобы дожить до такого дня! Благодарю вас, сэр, искренне вас благодарю! – это была миссис Баг, пылающая от жары, пива и счастья, она обмахивалась так, словно готова была загореться. Джейми улыбнулся ей. – Так вы смогли услышать все, mo chridhe? – О, я действительно смогла, сэр! – заверила она его пылко. – Каждое слово! Арчи нашел для меня прелестное место, прямо рядом с одной из кадок с маленькими цветочками, где я смогла слышать и при этом не быть затоптанной. Она чуть не умерла от восторга, когда Джейми предложил ей поехать на барбекю. Арчи тоже поехал, конечно, но он ездил и раньше с поручениями в Кросс-Крик, а миссис Баг не выезжала из Риджа со времени их приезда несколько лет назад. Несмотря на мою тревогу по поводу глубоко лоялистской атмосферы, окружавшей нас, ее искрящееся восхищение было так заразительно, что я улыбнулась. Мы с Джейми улыбались в ответ на все ее вопросы: она раньше не видела черных слуг близко и находила их экзотически красивыми – они стоят больших денег? И должно быть их нужно учить носить одежду и говорить, как следует? Что она слышала об Африке, так это то, что это языческое место, где люди ходят голыми и убивают друг друга копьями, как каких-то свиней, и если говорить о голых, то статуя воина на лугу шокирует леди, разве нет? И на нем нет ни ниточки за щитом! И почему женская голова у его ног? И заметила ли я – ее волосы выглядели как змеи, что всего отвратительней! И кто был Гектор Камерон, могила которого здесь? – представляете в Холируд такие же могилы из белого мрамора? О, это прошлый муж миссис Иннес? А когда она вышла замуж за мистера Дункана, которого она встречала здесь, такого милого и доброго мужчину, и как он потерял руку, в битве, да? И – о, смотрите! Муж миссис МакДональд – у него отличная фигура – он также идет говорить! Джейми бросил на террасу холодный взгляд. Действительно, Алан МакДональд поднимался навверх – прямо на табурет; несомненно большая бочка казалась более экстремальной – и количество людей было намного меньше, чем слушало его жену, но все равно значительное – было сгруппировано вокруг с вниманием. – Вы не пойдете послушать его? – миссис Баг была готова взлететь, поднимаясь над землей как колибри. – Я достаточно услышу и отсюда, – заверил ее Джейми. – Вы идите, а nighean. Она поспешила прочь, загудев от восторга. Джейми осторожно дотронулся обеими руками до своих ушей, проверяя, на месте ли они. – Было очень мило с твоей стороны привезти ее, – сказала я, смеясь. – Милая старушка, вероятно, не имела такой радости полстолетия. – Нет, – сказал он, усмехаясь. – Она похоже... Он внезапно остановился, нахмурившись, когда поймал взглядом что-то за моим плечом. Я повернулась, чтобы взглянуть, но он уже двигался мимо меня, я поспешила за ним. Это была Джокаста, белая как мел, и взъерошенная, как никогда. Она неустойчиво качнулась в сторону дверного проема и могла бы упасть, если бы Джейми быстро не подхватил ее за талию одной рукой, чтобы поддержать. – Господи, тетушка. Что случилось? – он говорил тихо, чтобы не привлекать внимания, и одновременно уже вел ее в дом. – О Боже, о, милосердный Боже, моя голова, – прошептала она, ее рука была раскрыта над лицом как паук, прикрывая левый глаз, пальцы едва касались кожи. – Мой глаз. Полотняная повязка, закрывающая ее глаза на людях, сморщилась и и в мокрых пятнах; слезы вытекали из-под нее, но она не плакала. Слезотечение; из одного глаза сильно текли слезы. Слезились оба глаза, но хуже была ситуация с левым; край полотна был намочен и влага блестела на той щеке. – Я должна осмотреть ее глаз, – сказала я, тронув Джейми за локоть, и оглядываясь вокруг в напрасной надежде увидеть хоть кого-то из слуг. – Веди ее в гостиную. Она была ближайшая комната, и все гости либо были снаружи, либо бродили через холл, чтобы увидеть зеркало принца. – Нет!– это был почти крик. – Нет! Не туда! Джейми посмотрел на меня, подняв одну бровь в замешательстве, и заговорил с ней успокаивающе. – Хорошо, тетя, все в порядке. Я отнесу тебя в твою комнату. Давай, – он шагнул, поднял ее на руки, как ребенка, ее шелковые юбки свисали с его руки и шелестели, как тростник в воде. – Неси ее; я приду прямо туда. Я заметила рабыню по имени Ангелина, проходящую через дальний конец холла, и поспешила позвать ее. Я дала ей указания и помчалась прямо по лестнице – задержавшись ненадолго, чтобы заглянуть в маленькую гостиную комнату, как и собиралась. Там никого не было, хотя разбросанные битые чашки и сильный запах табака свидетельствовали, что Джокаста, похоже, ранее принимала там гостей. Ее корзинка для рукоделия стояла открытой, некоторые наполовину связанные вещи были вытащены и свисали в беспорядке на одной стороне корзины, похожие на мертвого кролика. «Видимо, дети», – подумала я; несколько клубков ниток также были вытащены и валялись на паркетном полу, от них тянулись разноцветные нити. Я колебалась – но инстинкт был сильнее меня – я быстро схватила клубки и побросала их обратно в корзину. Сверху я запихнула вязанье, и вдруг с криком отдернула руку. Из маленького разреза сбоку большого пальца лилась кровь. Я засунула палец в рот и сильно пососала, ослабляя давление в ране; тем временем другой рукой, я искала, уже более осмотрительно, в глубине корзины, что же меня порезало. Ножик, маленький, но рабочий. Похоже, его использовали для разрезания ниток для вышивания; я обнаружила кожаные ножны на дне корзины. Я засунула ножик обратно в ножны, схватила коробку с иголками, закрыла крышку корзины для рукоделия и поспешила по лестнице. Алан МакДональд как раз закончил свою короткую речь, послышался громкий гул аплодисментов снаружи, крики, и возгласы одобрения на гэльском. – Чертовы шотландцы, – пробормотала я себе под нос. – Они что, никогда не научатся? Но у меня не было времени для размышлений о взбудораженном МакДональдами народе. В это время я достигла верхней ступеньки, один из рабов шел позади меня, пыхтя под весом моего медицинского сундучка, другой был внизу, осторожно неся кастрюлю горячей воды из кухни. Джокаста сидела на большом стуле, согнувшись пополам, и стонала, сильно сжав губы. Ее чепец сполз, и обе руки ее беспокойно двигались туда-сюда по спутанным волосам, как будто беспомощно искали, за что бы схватиться. Джейми поглаживал ее спину, бормоча что-то на гэльском; он явно вздохнул с облегчением, когда я пришла. Я давно подозревала, что причиной слепоты Джокасты была глаукома – повышенное давление внутри глазного яблока, которое, если его не лечить, в конечном счете, приводит к повреждению глазного нерва. Теперь я была почти уверена в этом. Более того, я знала, какой тип болезни у нее был, очевидно, случился острый приступ остро-угловой глаукомы, наиболее опасной из всех. В этом времени для глаукомы лечения не было; ее признаки еще не были известны сейчас. Даже, если бы и были, было слишком поздно: ее слепоту было не изменить. Я, конечно, могла как-то помочь в критической ситуации – и боялась, что это придется сделать. – Возьми немного отсюда и поставь настаиваться, – сказала я Ангелине, хватая кувшин с канадским желтокорнем из моего ящика и передавая его ей в руки. – А ты, – я повернулась к другому рабу, имени которого не знала, – накипяти еще воды, принеси чистых тряпок и положи их в воду. Давая указания, я одновременно вынула спиртовую лампу, которую носила в своем сундучке. Огонь в камине почти угас, но там все еще горели угли; я наклонилась и зажгла фитиль, потом открыла коробку с иголками, взятую из гостиной, и вынула самую большую иглу, трехдюймовую стальную, обычно используемую для починки ковров. – Ты же не... – начал Джейми и осекся, сглотнув. – Я должна, – сказала я кратко. – Нет другого выбора. Держи ее руки. Он был почти такой же бледный как Джокаста, но кивнул и сжал ее пальцы, отняв руки от головы. Я сняла повязку. Левый глаз заметно припух под веком и явно покраснел. Слезы текли вокруг и текли постоянным потоком. Я чувствовала давление внутри глазного яблока, даже не прикасаясь, и сжала зубы, чтобы отвлечься. Ничего не поделаешь. Быстро помолившись святой Клэр – которая помимо всего прочего была покровительницей больных глаз, как и моей святой покровительницей – я провела иглой через пламя лампы, налила на тряпку чистого спирта и протерла копоть с иголки. Сглотнув неожиданный излишек слюны, я одной рукой раздвинула глазные веки пораженного глаза, всей душой моля Господа, и с силой сунула иглу в склеру глаза, возле края радужной оболочки глаза. На полу поблизости были брызги от кашля, и воняло блевотиной, но я не обращала на это внимания. Я осторожно вытянула иголку, так быстро, как смогла. Джокаста вся застыла, словно замороженная, руками вцепившись в руки Джейми. Она не двигалась, только издавала слабые, шокированные звуки затрудненного дыхания, будто боялась пошевелиться, даже чтобы дышать. Из глаза текла струйка жидкости, слегка мутная и достаточно густая, словно вялый поток по влажной поверхности склеры. Я, все еще держа веки раскрытыми, вытащила свободной рукой тряпку из заваренного канадского желтокорня, немного отжала и осторожно приложила к ее лицу. Джокаста тяжело задышала от прикосновения тепла к коже, выдернула свои руки и схватила тряпку. Я отпустила, позволив ей схватить теплую тряпку, она прижала ее возле глаза, жар немного облегчал боль. Легкие шаги застучали по лестнице снова, зхатем по коридору: это была Ангелина, запыхавшаяся, с пригоршней соли, прижатой к груди, и ложкой в руке. Я счистила соль с ее влажной ладони в кастрюлю с теплой водой и усадила ее размешивать, пока не растворится. – Ты принесла лауданум? – спросила я ее тихо. Джокаста прислонилась спиной к стулу, глаза закрыты – неподвижная, словвно статуя, веки стиснуты, кулаки сжаты на коленях. – Я не смогла найти лауданум, миссис, – прошептала мне Ангелина, со страхом поглядывая на Джокасту. – Я не знаю, кто мог взять его – ни у кого нет ключа, только у мистера Улисса и миссис Камерон. – Улисс отправил тебя в коморку с лекарственными травами – так он знает, что миссис Камерон больна? Она энергично кивнула, отчего ленточки на ее чепчике затрепетали. – О да, миссис. Он был бы в ярости, если бы узнал, что я не сказала ему. Он сказал позвать его сразу, как она захочет его видеть – в противном случае сказать миссис Камерон, чтобы она ни о чем не беспокоилась, он обо всем позаботится. Джокаста глубоко вздохнула, ее сжатые кулаки слегка расслабились. – Благослови Бог этого человека, – пробормотала она, не открывая глаз. – Он заботится обо всем. Без него я бы пропала. Пропала. Ее белые волосы были мокрыми на висках, пот стекал с кончиков завитков, что лежали на ее плечах, оставляя пятна на темно-голубом шелке платья. Ангелина расшнуровала платье Джокасты, ее корсет и сняла их. Потом Джейми уложил ее в рубашке на кровать, поместив вокруг головы толстое покрывало из сложенных полотенец. Я наполнила один из моих, сделанных из гремучей змеи, шприцов теплой соленой водой. Джейми держал ее веки раскрытыми, и я смогла смочить глаз, надеясь, что возможно удастся предотвратить инфекцию раны от прокола. Рана была видна - крохотная ярко-красная точка на склере, маленький связующий пузырек жидкости рядом. Джейми не мог смотреть на это, не моргая, я заметила это и улыбнулась ему. – С ней все будет в порядке, – сказала я. – Ты можешь идти, если хочешь. Джейми кивнул, развернувшись, чтобы идти, но Джокаста остановила его рукой. – Нет, останься, a chuisle… пожалуйста. Последнее было сказано исключительно извежливости; она схватила его за рукав так, что пальцы побелели. – Да, тетушка, конечно, – сказал он ласково и, положив свою ладонь поверх ее руки, успокаивающе сжал ее. Она не отпускала его, пока он не сел рядом с ней. – Кто тут еще? – спросила она, раздраженно поворачивая голову из стороны в сторону, в попытке услышать характерные звуки дыхания или движения, которые бы дали ей информацию. – Рабы ушли? – Да, они ушли помочь с обслуживанием, – сказала я ей. – Здесь только я и Джейми. Она закрыла глаза, сделав длинный дрожащий выдох, только потом начала немного расслабляться. – Хорошо. Я должна тебе кое-что рассказать, племянник, и никто больше не должен слышать. Племянница, – она подняла длинную белую руку прямо ко мне,– пойди, посмотри, действительно ли мы одни. Я послушно пошла и выглянула в холл. Никого не было видно, хотя были голоса в комнате за холлом – смех и шуршание, и приглушенные звуки. Молодые женщины щебетали, поправляя свои волосы и наряды. Я вернулась обратно и закрыла дверь, звуки остального дома отдалились, заглушенные в далекий гомон. – Что такое, тетушка? – Джейми все еще держал ее за руку, большим пальцем нежно поглаживая ее по тыльной стороне ладони снова и снова, в успокаивающем ритме, я видела, как он использовал этот прием на пугливых животных. Хотя это было менее эффективно на его тете, чем на обычной лошади или собаке. – Это был он. Он здесь. – Кто здесь, тетушка? – Я не знаю! – ее глаза отчаянно бегали туда-сюда в бесполезной попытке увидеть не только сквозь темноту, но и сквозь стены. Джейми поднял брови, посмотрев на меня, но видел так же, как и я, что она не бредила, как бы бессвязно все не звучало. Она понимала, что говорит; я могла заметить усилия на ее лице, когда она пыталась взять себя в руки. – Он пришел за золотом, – сказала она, понижая голос. – За французским золотом. – Да? – сказал Джейми осторожно. Он поднял бровь и взглянул на меня, но я покачала головой. У нее не было галлюцинаций. Джокаста нетерпеливо вздохнула и замотала головой, потом неожиданно остановилась, приглушенно охнув от боли, и положила обе руки на голову, словно пытаясь удержать ее на плечах. Она глубоко вдохнула раз или два, губы плотно сжаты. Потом медленно опустила руки. – Это началось прошлой ночью, – сказала она. – Боль в глазу. Она проснулась ночью от пульсации в глазу, тупая боль медленно распространилась на всю голову. – Это бывало и раньше, – она села и выглядела немного лучше, хотя продолжала держать теплое полотно на глазу. – Это началось, когда я начала терять зрение. Иногда это был один глаз, иногда оба. Но я не знала, что будет дальше.
Но Джокаста МакКензи Камерон Иннес была не такой женщиной, чтобы позволить телесному нездоровью нарушать ее планы, тем более прием обещал быть самым блестящим общественным делом в истории Кросс-Крик. – Я чувствовала себя отвратительно, – сказала она. – И тут приезжает мисс Флора МакДональд! Для мероприятия все было сделано; туши барбекю жарились в ямах, большие бочки эля и пива стояли приготовленные возле конюшен, воздух был насыщен ароматами горячего хлеба и бобов из кухни. Рабы были хорошо натренированы, и она могла полностью положиться на Улисса, который все организует. Все, что ей было нужно делать, по ее мнению, это оставаться на ногах. – Я не хотела принимать опиум или лауданум, – объяснила она. – Я бы наверняка заснула. Поэтому я воспользовалась виски. Она была высокой женщиной, вполне привычной к употреблению крепких напитков, способных свалить и взрослого мужчину. Ко времени приезда МакДональдов она выпила большую часть бутылки, но боль стала невыносимой. – А потом из глаза потекло так сильно, что любой мог заметить, что что-то не так, а я не хотела этого. Поэтому я пошла в гостиную; я припрятала крохотную бутылочку лауданума в моей корзине для рукоделия на случай, если виски будет недостаточно. Народ снаружи толпился плотно, как вши, пытаясь поймать взгляд или слово мисс МакДональд, но гостиная была так пустынна, так что я могла слышать стук в моей голове, а глаз просто готов был взорваться. Она произнесла последнее почти небрежно, но я видела, как Джейми вздрогнул – воспоминание о том, что я делала иголкой, было еще свежо. Он сглотнул и вытер костяшками пальцев рот. Джокаста рассказала, что быстро вытащила бутылочку с лауданумом, сделала несколько глотков, потом села, дожидаясь, когда он подействует. – Я не знаю, пробовал ли ты когда-нибудь эту настойку, племянник, но это дает тебе удивительное ощущение, будто ты начинаешь полностью растворяться. Если глотнуть слишком много, ты начинаешь видеть вещи, которых нет – и не важно, слепой ты или зрячий – и слышать тоже. Под действием алкоголя и лауданума, а также шума толпы снаружи, она не заметила шагов, и когда голос заговорил рядом с ней, она сначала решила, что это галлюцинация. – «Вот ты где, детка», – процитировала она, и ее лицо, всегда бледное, побледнело еще сильнее от воспоминаний. – «Помнишь меня, так ведь?». – Я так понимаю, ты вспомнила, тетя? – спросил Джейми сухо. – Да, – ответила она так же сухо. – Я слышала этот голос дважды до того. Один раз на Сборе, когда твоя дочь выходила замуж – и один раз раньше, лет двадцать назад, в гостинице возле Койгача в Шотландии. Она убрала влажное полотно с лица, безошибочно положила его назад в чашу с теплой водой. Ее глаза были красными и опухшими, и ужасно беззащитными на фоне ее бледной кожи – но она снова держала себя в руках. – Да, я узнала его, – повторила она. Она узнала голос сразу, но не могла сразу же определить, кому он принадлежал. Потому она вспомнила, и схватилась рукой за стул для поддержки. – Кто вы? – спросила Джокаста требовательно, со всей силой, на которую была способна. Ее сердце билось вместе с пульсацией в голове и глазу, ощущения притупились от виски и лауданума. Возможно, из-за лауданума звук толпы снаружи казался искаженным, превратившись в звук моря, а шаги рабов в холле – в глухие звуки обуви земледельцев в гостинице. – Я оказалась там. Действительно, – несмотря на пот, что все еще стекал по ее лицу, я видела гусиную кожу на бледной коже ее плеч. – В гостинице в Койгаче. Я чувствовала запах моря и слышала мужчин - Гектора и Дугала – я могла слышать их! Они спорили где-то позади меня. И мужчина в маске – я могла видеть его, – сказала она, так что мурашки побежали по моей шее, когда она повернула прямо ко мне свои слепые глаза. Она говорила с таким убеждением, что на мгновенье показалось, что она видит. – Он стоял в футе от лестницы, как и двадцать пять лет назад, с ножом в руке, глядя на меня через прорези в маске. – Он стоял в футе от лестницы, как и двадцать пять лет назад, с ножом в руке, глядя на меня через прорези в маске. – Ты достаточно хорошо знаешь, кто я, детка, – сказал он. И ей показалось, что она видит его улыбку, хотя она понимала, что только слышит это в его голосе. Джокаста никогда не видела его лица, даже когда могла видеть. Она сидела, наполовину согнувшись, обхватив себя накрест руками, как бы защищаясь, и ее белые волосы, не завязанные, спутанные – свисали по спине. – Он вернулся, – она внезапно дернулась от конвульсивной дрожи. – Он пришел за золотом – и когда он его найдет, он убьет меня. Джейми прикрыл своей рукой ее руку в попытке успокоить. – Никто не убьет тебя, пока я здесь, тетя, – сказал он. – Значит, этот мужчина пришел к тебе, в твою гостиную, и ты узнала его голос. Что еще он сказал тебе? Она все еще дрожала, но уже не так сильно. Я подумала, что это было больше реакцией на большое количество лауданума и виски, чем от страха. Она встряхнула головой в попытке вспомнить. – Он сказал… он сказал, что пришел забрать золото для законного владельца. Что нам его доверили, и хотя он не держит зла за то, что мы уже потратили, Гектор и я – но оно не было моим, никогда не было моим. Я должна сказать ему, где оно, он хочет увидеть остаток, а потом он положил свою руку на мою, – она остановилась, обхватила себя руками, потом протянула одну руку прямо к Джейми. – На запястье. Видишь там отметины? Ты видишь их, племянник? – она говорила обеспокоенно, и мне вдруг пришло в голову, что она могла сомневаться в существовании посетителя. – Да, тетушка, – сказал Джейми мягко, прикасаясь к ее запястью. – Там есть отметины. Они действительно были; три фиолетовых пятна, маленькие овалы там, где пальцы сильно сжимали запястье. – Он зажал, а потом скрутил мое запястье так, что я думала, оно треснет. Потом он отпустил меня, но не отошел. Он стоял надо мной, и я чувствовала жар его дыхания и вонь табака на своем лице. Я держала ее второе запястье, чувствуя, как там бился пульс. Он был сильным и частым, но каждый раз сбивался с ритма. Что ж, неудивительно. Мне было интересно, как часто она принимала лауданум - и как много. – Потом я опустила руку вниз в мою корзину для рукоделия, вынула мой крохотный ножик из ножен и двинула его по яйцам, – закончила она рассказ. От удивления Джейми засмеялся. – Ты достала его? – Да, она достала, – ответила я прежде Джокасты. – Я видела засохшую кровь на ноже. – Это научит его, как терроризировать беспомощную слепую женщину, правда? – Джейми похлопал Джокасту по руке. – Ты молодец, тетушка. Потом он удрал? – Да. Рассказывая о своем успехе, она успокоилась, вытащила свою руку из моих рук, для того чтобы подвинуться прямо к подушкам. Она сняла полотенце, все еще намотанное вокруг ее шеи, с короткой гримасой и бросила его на пол. Увидев, что она чувствует себя лучше, Джейми взглянул на меня и встал на ноги. – Я пойду, посмотрю, не хромает ли кто поблизости. В дверях он остановился и вернулся к Джокасте. – Тетушка. Ты сказала, что встречала этого парня ранее? В гостинице в Койгаче, где мужчина принес золото на берег – и четыре года назад на Сборе? Она кивнула, отбросив влажные волосы с лица. – Да. Это было в последний день. Он приходил в мою палатку, когда я была одна. Я не знала, что кто-то был там, пока он первым не заговорил, и я спросила: «Кто здесь?», – он засмеялся и сказал: «Так это правда, что они сказали, ты полностью ослепла?». Тогда она встала, повернувшись к невидимому посетителю, узнавая его голос, но все еще не понимая, что к чему. – «Так вы не узнаете меня, миссис Камерон? Я был другом вашего мужа – хотя со времени нашей последней встречи прошло много лет. На побережье Шотландии, в одну из лунных ночей». Она облизала сухие губы, вспоминая. – Потом вдруг я вспомнила. И я сказала: «Возможно, я и слепа, но я хорошо вас знаю, сэр. Что вам угодно?». Но его уже не было. В следующий момент я услышала разговор Федры и Улисса, входящих в мою палатку; он увидел их и сбежал. Я спрашивала их, но они были так заняты своим спором, что не могли видеть, как он уходил. Я держала кого-нибудь возле себя все время до нашего отъезда – и он не приближался ко мне больше. До сегодняшнего дня. Джейми насупился и потер пальцем длинную прямую переносицу. – Почему ты не рассказала мне тогда? След веселья коснулся ее опустошенного лица, и она обхватила пальцами свое поврежденное запястье. – Я думала, у меня разыгралось воображение. *** ФЕДРА НАШЛА БУТЫЛОЧКУ ЛАУДАНУМА там, где Джокаста ее обронила - под стулом в гостиной. Так же, как и следы маленьких кровавых пятен, которые я в спешке не заметила. Они исчезали перед дверью; какую бы рану Джокаста не нанесла непрошенному гостю, она была незначительной. Дункан, незаметно вызванный, поспешил, чтобы поддержать Джокасту - сразу был отправлен обратно, с инструкциями заботиться о гостях: никакие повреждения или болезни не могут быть важнее такого события! Улисс получил несколько более сердечный прием. Фактически, Джокаста послала за ним. Заглянув в ее комнату, я обнаружила его сидящим на кровати, держащим за руку свою госпожу с таким выражением нежности на его обычно безразличном лице, что я тихо шагнула назад, в холл. Однако, он увидел меня и кивнул. Они говорили тихо, его голова в натянутом белом парике склонилась к ее голове. Он, казалось, спорил с ней в максимально уважительной манере; она покачала головой и слегка вскрикнула от боли. Его рука сжала ее руки, и я увидела, что он снял свои белые перчатки; ее ладонь, длинная, бледная и хрупкая, лежала в его сильных темных руках. Она глубоко дышала, пытаясь прийти в себя. Потом она сказала что-то определенное, сжала его руку и отпустила. Он встал, постоял секунду у кровати, глядя на нее. Потом поднялся, достал из кармана перчатки и вышел в холл. – Будьте добры, не приведите ли своего мужа, миссис Фрейзер? – спросил он тихо. – Моя мистрис попросила меня рассказать ему кое-что.
*** ВЕЧЕРИНКА ВСЕ ЕЩЕ БЫЛА в разгаре, но переместилась к более приземленному, пищеварительному способу времяпрепровождения. Люди приветствовали Джейми или меня, когда мы шли за Улиссом в дом, но никто не останавливал. Он повел нас по ступеням вниз, в его коморку дворецкого, крохотную комнатку позади зимней кухни, ее полки были переполнены серебряными украшениями, бутылками полировки, уксуса, ваксы, синьки, коробками с нитками, шпильками, иголками, маленькими инструментами для починки вещей. Там располагался и солидный запас бренди, виски и других крепких напитков. Он взял их с полки, переставил в пустое пространство, и, протянув руки в образовавшееся пустое пространство там, где они стояли, обеими своими белыми перчатками нажал на деревянную стену. Что-то клацнуло, и маленькая панель соскользнула в сторону с мягким скрежещущим звуком. Он отошел, молча пригласив Джейми посмотреть. Джейми поднял одну бровь и наклонился, внимательно всматриваясь в тайник. В коморке было довольно темно, слабый свет цедился только из расположенных высоко окошек, что шли по верху кухонных стен. – Там пусто, – сказал Джейми. – Да, сэр. А не должно быть, – низкий голос Улисса звучал уважительно, но твердо. – Что там было? – спросила я, выглядывая из коморки, чтобы убедиться, что нас не подслушивают. Кухня выглядела как после бомбежки, но там был только мойщик посуды, полоумный мальчик, который мыл горшки, тихонько напевая. – Часть золотого слитка, – ответил Улисс тихо. Французское золото, которое Гектор Камерон привез из Шотландии, десять тысяч фунтов в золотых слитках, слитки, отлитые с королевской геральдической лилией, дали фундамент богатству Ривер Ран. И конечно, этот факт не предавался огласке. Сначала Гектор, а после его смерти – Улисс, брали один из золотых брусков и откалывали кусочки мягкого желтого металла в маленькую анонимную кучку. Это было нужно, чтобы наполнять товарные склады – для соблюдения безопасности приходилось ехать далеко, в прибрежные города – Эдентон, Уилмингтон или Нью-Берн – и там осторожно, в маленьких количествах, чтобы не вызвать толков, менять их на наличные или товарные сертификаты, которые можно было безопасно использовать где угодно. – Там было около половины слитка, – сказал Улисс, кивая на отверстие в стене. – Я обнаружил пропажу несколько месяцев назад. После этого, конечно, я нашел новое место для тайника. Джейми посмотрел в пустое отверстие, потом повернулся к Улиссу. – Остальное? – Невредимо, когда я последний раз проверял, сэр. Основная часть золота была скрыта в мавзолее Гектора Камерона, спрятана в гробу и охранялась, предположительно, его духом. Один или двое слуг, приближенных к Улиссу, могли знать об этом, но очень сильной боязни привидений было достаточно, чтобы удерживать всех подальше от мавзолея. Я вспомнила дорожку соли, рассыпанную на земле перед мавзолеем, и немного вздрогнула, не смотря на удушливую жару в подвале. – Я не мог, конечно, пойти проверить сегодня, – добавил дворецкий. – Конечно, нет. Дункан знает? – Джейми кивнул в сторону тайника, Улисс утвердительно кивнул. – Вором может быть кто угодно. Так много людей прибыло в дом... – дворецкий немного подернул своими массивными плечами. – Но теперь, поскольку приехал снова этот человек с моря – это совершенно меняет дело, не так ли, сэр? – Да, конечно, – Джейми минуту обдумывал это дело, постукивая двумя пальцами по ноге. – Хорошо. Нужно будет ненадолго задержаться. Сассенах, ты не против? Тебе же надо осматривать глаз тети? Я кивнула. Если в результате моего грубого вмешательства не возникнет инфекции, для самого глаза я очень мало могла чего сделать, возможно, совсем ничего. Но я должна была наблюдать, держать в чистоте и орошать его, пока не буду уверена, что все заживает. – Тогда мы ненадолго останемся, – сказал он Улиссу. Я отправлю супругов Баг назад в Ридж, позаботиться обо всем и присмотреть за сенокосом. Мы останемся и посмотрим.
*** ДОМ БЫЛ ПОЛОН ГОСТЕЙ, но я спала в гардеробной комнате Джокасты, так что могла присматривать за ней. Уменьшение давления в ее глазу облегчило мучительную боль, и она провалилась в сон, ее жизненные показатели уверяли меня, что я тоже могу поспать. Помня, что у меня есть пациентка, я спала плохо, просыпаясь и на цыпочках проходя в ее комнату. Дункан спал на соломенном матрасе у ног ее кровати, как мертвый, изнуренный за день. Я слышала его тяжелое дыхание, когда зажигала тонкую свечу от камина и подходила к кровати. Джокаста крепко спала, лежа на спине, элегантно скрестив руки над одеялом, голова откинута назад, со строгим длинным носом и аристократическими чертами, она напоминала надгробные фигуры в часовне Сент Дени (Усыпальница королей в Париже). Все, чего ей недоставало, это короны и маленькой собачки, припавшей к земле у ее ног. Я улыбнулась от этой мысли и подумала: «Как удивительно - Джейми спал в точно такой же манере, лежа ровно на спине, со скрещенными руками, прямой как стрела. Брианна нет; она спала беспокойно, с детства. Как и я». Эта мысль неожиданно доставила мне чувство удовольствия. Я знала, конечно, что ей досталось что-то от меня, но она была так похожа на Джейми, что всегда было немного удивительно обнаружить что-то подобное. Я задула свечу, но не вернулась в кровать. Я спала на кушетке Федры в гардеробной, но это было жаркое, маленькое пространство почти без воздуха. Жаркий день и употребление спиртного оставили меня с ватным ртом и слабой головной болью; я взяла графин возле кровати Джокасты, но он был пуст. Не было необходимости зажигать свечку: один из подсвечников в коридоре еще горел и слабо освещал входную дверь. Я нажала на нее, тихо открыла и выглянула. В коридоре в ряд лежали тела – слуги спали у дверей спален – воздух словно пульсировал от храпа и тяжелого дыхания большого количества людей, погруженных в разной степени дремоту. Однако в конце коридора стояла одна бледная фигура, глядя через высокорасположенное окно прямо на речку. Она, должно быть, услышала меня, но не повернулась. Я подошла и стала рядом с ней, разглядывая. На Федре не было платья, она стояла в одной рубашке, ее распущенные волосы струились мягкой густой массой по плечам. Редко у кого из рабов были такие волосы; большинство женщин стриглись коротко под тюрбан или платок, не имея ни времени, ни инструментов делать прически. Но Федра была личной служанкой госпожи; она могла иметь свободное время и, по крайней мере, расческу. – Хочешь пойти назад в свою постель? – спросила я тихо. – Я пока не буду спать, а потом могу лечь на диване. Она взглянула на меня и отрицательно покачала головой. – О, нет, мэм, – сказала она мягко. – Большое спасибо; я не хочу спать, – она увидела графин и потянулась за ним. – Давайте я принесу вам воды, мэм? – Нет-нет, я сама. Мне нужно на воздух, – но я продолжала стоять рядом с ней, глядя в окно. Была чудесная ночь, множество звезд висели низко и ярко над рекой, бледной серебряной нитью создавая путь в темноте. Тонкий серп луны застыл на этом пути, низко пригнувшись к земле, один или два маленьких костра горели между деревьями возле реки. Окно было открыто, роились насекомые; их маленькое облачко танцевало вокруг свечки в подсвечнике позади нас, и крохотные крылышки касались моего лица и рук. Пели сверчки, их было так много, что их песня превращалась в высокий постоянный звук, словно кто-то смычком водил по скрипке. Федра двинулась, чтобы закрыть окно – спать с открытым окном считалось нездоровым, и, похоже, так и было, учитывая москитов – переносчиков болезней в этом болотистом воздухе. – Мне показалось, я что-то слышала. Там, снаружи, – сказала она, кивнув прямо в темноту внизу. – Да? Возможно, это мой муж, – сказала я. – Или Улисс. – Улисс? – спросила она удивленно. Джейми, Йен и Улисс организовали патрулирование и, несомненно, были где-то в ночи, осматривая вокруг дом и держа в поле зрения мавзолей Гектора. Ничего не зная об исчезнувшем золоте или о таинственном посетителе Джокасты, Федра вряд ли могла знать о повышенной бдительности. Разве что косвенными путями, благодаря которым рабы всегда знали обо всем, – инстинкт, который без сомнения и поднял ее, чтобы выглянуть в окно. – Они просто присматривают, – сказала я, успокаивая ее, как могла. – Ты же знаешь, здесь так много людей. МакДональды уехали ночевать на плантацию к Фаркарду Кэмпбеллу, добрая часть людей уехала с ними, но осталось еще много людей в доме Джокасты. Она кивнула, но выглядела встревоженной. – Я просто чувствую, что что-то не так, – сказала она. – Я не знаю что. – Глаз твоей мистрис… – начала я, но она мотнула головой. – Нет. Нет. Я не знаю, просто есть что-то в воздухе, я чувствую это. Не только этой ночью, я имею в виду – что-то грядет. Что-то приближается, – она взглянула на меня, не способная выразить то, что имеет в виду, но ее настрой передался мне. Это могло быть отчасти просто обостренными эмоциями от приближающегося конфликта. Фактически это чувствовалось в воздухе. Но могло быть и что-то еще – что-то подземное, едва ощутимое, но присутствующее, подобно смутной форме морской змеи, мелькнувшей на мгновенье и исчезнувшей, и ставшей легендой. – Мою бабушку привезли из Африки, – сказала Федра мягко, глядя в ночь. – Она говорила с костями. Говорила, что они рассказывали ей, когда случатся плохие вещи. – Правда? – в такой атмосфере, в тишине ночных звуков, словно так много душ дрейфовало вокруг нас, казалось, нет ничего нереального в таком утверждении. – Она научила тебя... говорить с костями? Она покачала головой, но уголок рта поднялся с небольшим скрытным выражением, и я подумала, что она может знать больше, чем склонна рассказывать. Одна непроизвольная мысль пришла мне в голову. Я не видела, как Стивен Боннет мог быть связан с настоящим событием – несомненно, он не был тем мужчиной, что говорил с Джокастой в прошлом, и так же несомненно, что тайное воровство было не в его стиле. Но у него были некоторые основания считать, что золото где-то в Речной Излучине – и из того, что рассказал нам Роджер о стычке Федры с большим ирландцем в Кросс-Крик... – Ирландец, которого ты встретила, когда вы выезжали с Джемми, – сказала я, меняя руку на гладкой поверхности графина, – ты видела его снова? Она взглянула на меня удивленно; ясно, что Боннет был последним, о ком она могла подумать. – Нет, мэм, – сказала она. – Я не видела его больше. Она задумалась на мгновенье, закрыв большие глаза. Она была цвета крепкого кофе с капелькой сливок, и ее волосы – думаю, в ее семейном древе когда-то был белый мужчина. – Нет, мэм, – повторила она мягко и вернула свой взволнованный взгляд к тишине ночи и низковисящей луне. – Все, что я знаю – что-то не так. Снаружи у конюшен закричал петух, этот звук был неуместным и жутким в темноте.
СВЕТ В УТРЕННЕЙ гостиной был прекрасным. – Мы начали с этой комнаты, – сказала Джокаста своей внучатой племяннице, поднимая лицо к солнечному свету, который лился сквозь открытую двойную дверь, ведущую на террасу, ее веки были сомкнуты. – Я хотела комнату, чтобы рисовать в ней, и выбрала этот маленький участок, который мог бы освещаться ярким и прозрачным, как кристалл, утренним светом и неподвижным, как тихая вода, сиянием после полудня. А потом вокруг этой комнаты мы построили дом, – все еще сильные, с длинными пальцами, руки пожилой женщины с нежной печалью коснулись мольберта, баночек с красками, кистей, как если бы она касалась статуи давно умершего возлюбленного – страсть, которую помнишь, но смирился с тем, что она ушла навсегда. И Брианна, держа в руке альбом для зарисовок и карандаш, рисовала так быстро, так скрытно, как только могла, чтобы схватить это мимолетное выражение пережитого горя. Этот набросок лежал вместе с другими на дне ее ящика, дожидаясь дня, когда она сможет закончить его, постаравшись поймать тот безжалостный свет на глубоко выгравированных линиях лица ее тетушки, застывший на сильных костях свет солнца, который она не могла видеть. То, над чем она работала сейчас, однако, было, скорее, деловым заказом, нежели просто любовью к искусству. С того дня, когда состоялся барбекю в честь Флоры МакДональд, ничего подозрительного не произошло, но ее родители намеревались остаться немного дольше, просто на всякий случай. Поскольку Роджер был все еще в Шарлотте – он написал ей: письмо было спрятано вместе с личными рисунками на дне ее ящика,– не было причин, почему бы и ей не остаться тоже. Узнав, что Брианна пробудет здесь долго, двое или трое знакомых Джокасты, богатые плантаторы, заказали собственные портреты, или портреты их семей: желанный для нее источник прибыли. – Я никогда не смогу понять, как ты это делаешь, – сказал Йен, качнув головой в сторону холста на ее мольберте. – Это потрясающе. Если совсем честно, она тоже не понимала, как она это делает: да это и не казалось необходимым. Кстати, раньше она так и отвечала на похожие комплименты, но обнаружила, что такой ответ производил на слушателя либо впечатление ложной скромности, либо снисходительности. Она улыбнулась ему в ответ, разрешая свету удовольствия, которое она чувствовала, показаться на ее лице. – Когда я была маленькой, мой отец брал меня с собой на прогулку по парку Коммон в Бостоне, и мы часто видели там пожилого мужчину, который рисовал на мольберте. Обычно я просила папу остановиться, чтобы посмотреть, и он вступал со стариком в разговор. Я по большей части просто глазела, но однажды набралась храбрости и спросила его, как он это делает, а он посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Единственный трюк, милая, – увидеть то, на что ты смотришь». Йен перевел взгляд с нее на картину, затем, обратно, как будто соизмеряя портрет с рукой, которая его сделала. – Твой отец, – сказал он заинтересованно. Он понизил голос, взглянув в направлении двери в коридор, где были слышны отдаленные голоса. – Ты имеешь в виду не дядю Джейми? – Нет, – она почувствовала знакомую легкую боль при мысли о ее первом отце, но отложила ее в сторону. Она ничего не имела против того, чтобы рассказать Йену о нем, но не здесь, в доме с вездесущими рабами и постоянным потоком посетителей, которые могли появиться в любой момент. – Взгляни, – она посмотрела поверх своего плеча, чтобы быть уверенной, что никого нет поблизости, но рабы громко разговаривали в фойе, споря по поводу валяющегося скребка для обуви. Брианна подняла крышку маленького отделения в ящике, где лежали запасные кисти, и достала узкую пластинку, обмотанную войлоком. – Что ты думаешь? – она держала пару миниатюр, по одной в каждой ладони, чтобы он лучше рассмотрел. Выражение ожидания на его лице сменилось откровенным восхищением, и он медленно потянулся к одному из маленьких произведений. – Будь я проклят, – сказал он. Это был портрет ее мамы, чьи кудрявые волосы были распущены по обнаженным плечам, маленький решительный подбородок авторитетно приподнят, что немного искажало общий изгиб ее рта над ним. – Глаза… я не думаю, что они вполне удались, – сказала она, вглядываясь в портрет, лежавший на его руке. – Такой маленький размер… Я не могла поймать точный цвет. С цветом глаз Па было легче. Писать голубые глаза вообще было проще. Нанести легкий мазок кобальта, поверх высветлить белым и добавить этот бледный зеленый оттенок, который усиливает голубой, исчезая сам… да, и это был Па. Сильный, живой и целеустремленный. Однако трудно получить коричневый с истинной глубиной и прозрачностью. Не говоря уж о чем-то, что хотя бы приблизительно напоминало бы дымчатый топаз глаз ее матери – всегда чистый, но изменчивый, словно свет, играющий на коричневатой, как торф, воде форелевого ручья. Это требовало большей работы с подмалевком, больше нижних тонов, чем реально возможны в маленьком пространстве миниатюры. Ей-бы хотелось как-нибудь попробовать снова, с портретом побольше. – Миниатюры похожи, как ты думаешь? – Они чудесные, – Йен переводил взгляд с одного на другой, а потом осторожно положил портрет Клэр обратно на его место. – А твои родители их уже видели? – Нет. Я хотела убедиться, что они правдивы, прежде чем я покажу их кому-нибудь. Но портреты похожи, думаю, я могу показать их людям, которые приходят позировать, и может быть, получить больше заказов на миниатюры. Над ними я могу работать дома, в Ридже: все, что мне необходимо для этого – это мой ящик с красками и небольшие диски слоновой кости. Мне не нужны будут позирующие: я смогу делать портреты с эскизов. Она сделала маленький объясняющий жест в сторону большого холста, над которым работала. На нем был изображен Фаркард Кэмпбел в своем лучшем костюме, напоминающий немного чучело хорька, окруженный многочисленными детьми и внуками, большинство из которых были пока только белеющими расплывчатыми пятнами. Ее стратегия была в том, чтобы мамы приводили своих детей по одному за раз, дабы все части тела и черты лица каждого ребенка наскоро зарисовать в соответствующем пятне. До того, как извергнутся приступы гнева, или природная детская подвижность возьмет вверх. Йен взглянул на холст, но его внимание вернулось к миниатюрам ее родителей. Он стоял, глядя на них со слабой улыбкой на своем длинном, чуть некрасивом лице. Затем, почувствовав, что Брианна глядит на него, он встревоженно посмотрел вверх. – О, нет, ты не станешь. – Да брось, Йен, позволь мне просто зарисовать тебя, – уговаривала она. – Ты же знаешь, больно не будет. – О, так вот что ты думаешь, – парировал он, отклоняясь назад, как если бы карандаш, который она взяла, был оружием. – Каньен`кехака («Народ кремня» – Орегонские могавки – племя североамериканских индейцев, входившее в союз Лиги ирокезов.) считают, что сделать чей-то портрет, значит получить власть над ним. Вот почему члены Медицинского совета носят маски, чтобы демоны, вызывающие болезни не смогли увидеть их настоящие лица и не знали, кому навредить, понятно? Это было сказано таким серьёзным тоном, что она покосилась на него, чтобы посмотреть, не шутит ли он. Он, похоже, не шутил. – Ммм. Йен, мама объясняла тебе насчет микробов и бактерий, которые вызывают болезни, не так ли? – Ага, конечно, она объясняла, – сказал он тоном, в котором совсем не звучало убежденности. – Она показывала мне какие-то плавающие существа, и говорила, что они живут на моих зубах! – на мгновение на его лице показалось отвращение от осознания этого, но он оставил данный вопрос, чтобы вернуться к предмету разговора. – Однажды к нам в деревню пришел путешествующий француз, натурфилософ. У него были рисунки птиц и животных, сделанные им, и они удивили жителей деревни. Но потом он совершил ошибку, предложив жене военного вождя сделать ее портрет. Я с трудом вывел его невредимым из деревни. – Но ведь ты не могавк, – терпеливо сказала она, – и если ты и был им… ты же не боишься, что я получу над тобою власть, не так ли? Он повернул свою голову и внезапно с подозрением на нее посмотрел, взгляд прошел сквозь нее как нож через масло. – Нет, – сказал он. – Нет, конечно, нет, – его голос был чуть более убежденным, чем когда он обсуждал микробов. Все же, он шагнул к стулу, который она держала для позирующих, поставил его к хорошо освещенному выходу на террасу и сел на него, подняв подбородок и сжав челюсть, как человек, приготовившийся к героической казни. Подавив улыбку, она взяла эскизный альбом и начала рисовать так быстро, как только могла, пока он не передумал. Он был трудным объектом: чертам его лица не хватало определенности, твердых и четко очерченных костей, которые были у обоих ее родителей и у Роджера. И в то же время, его лицо совсем не было мягким и гибким, даже не считая пунктированного тату, что круглилось от переносицы вдоль его щек. Молодой и свежий, и в то же время, жесткость его рта – он был слегка искривлен, заметила она с интересом: как она не увидела этого раньше? Этот рот принадлежал человеку, гораздо более старому, обрамленный линиями, которые углубятся с возрастом, но и сейчас уже были твердо прочерчены. Глаза… Она отчаялась нарисовать их правильно. Большие и карие, именно они были красотой его лица, и все же, последнее слово, которым их можно было назвать – это прекрасными. Как и большинство глаз, они совсем не были одного цвета, но имели много оттенков – цвета осени, темной влажной земли, и сухих дубовых листьев, и заходящего солнца, касающегося сухой травы. Цвет был вызовом – но его она могла принять. Выражение же – оно менялось в одно мгновение от чего-то настолько наивно-обаятельного, даже почти глупого, до чего-то такого, с чем ты не захотел бы встретиться в темной аллее. В настоящий момент его выражение было как раз чем-то средним между двумя этими полюсами, но внезапно сдвинулось в сторону последнего, когда его внимание сфокусировалось на открытой позади нее двери и террасе за нею. Она взглянула поверх своего плеча, озадаченная. Кто-то был там: она видела краешек его – или ее – тени, но сам человек, который ее отбрасывал, был вне поля зрения. Кто бы это ни был, он начал насвистывать: неловкий, наполненный воздухом звук. На мгновение, все было нормально. Потом мир покачнулся. Незваный гость насвистывал «Желтую субмарину» (Песня группы “The Beatles”). Вся кровь отхлынула от ее головы, и она пошатнулась, схватив край ближайшего стола, чтобы не упасть. Словно в тумане, она увидела, что Йен, мягко, словно кот, поднялся со своего стула, схватил один из ее мастихинов (Специальный нож или мастерок, использующийся в масляной живописи для смешивания красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст.) и бесшумно заскользил из комнаты в коридор. Ее руки стали холодными и онемели, так же, как и губы. Она попыталась просвистеть фразу в ответ, но только немного воздуха беззвучно слетело с ее губ. Выпрямившись, она взяла себя в руки и просто пропела несколько последних слов. Она едва справилась с мелодией, но слова были правильными, сомнений не было. Свист прекратился: на террасе была мертвая тишина. – Кто ты? – спросила она четко. – Входи. Тень медленно удлинилась, показав похожую на львиную голову, просвечивающий сквозь ее кудри свет был виден на камнях террасы. Сама голова осторожно показалась из-за угла двери. Она обнаружила с удивлением, что это был индеец, хотя его одежда, не считая короткого ожерелья из ракушек, была по большей части европейской и сильно поношенной. Он был тощий и грязный, с близко посаженными глазами, взгляд которых неподвижно застыл на ней с напряжением и чем-то, похожим на жадность. – Ты одна, подруга? – спросил он хриплым шепотом. – Думал, что я слышал голоса. – Как видишь, я одна. Ты кто вообще такой? – А… Вендиго. Вендиго Доннер. Твоя фамилия – Фрейзер, правильно? – он уже полностью вошел в комнату, но все еще подозрительно поглядывал по сторонам. – Да, это моя девичья фамилия. А ты… – она остановилась, не зная, как спросить. – Ага, – тихо сказал он, рассматривая ее сверху-вниз в небрежной манере, которую ни один мужчина восемнадцатого века не смог бы применить по отношению к леди. – Так же, как и ты, да? Ты ведь ее дочь, ты должна быть ею, – он говорил с определенным напряжением, двигаясь ближе. Она не думала, что он хотел ей навредить: он был просто очень заинтересован. Йен, однако, не стал ждать, чтобы убедиться: быстрый промельк темной фигуры от двери, и он уже держал Доннера сзади, подавив тревожный вопль индейца рукой поперек его горла и прижав острие мастихина под ухо. – Ты кто такой, кусок задницы, и чего тебе надо? – требовательно поинтересовался Йен, зажимая руку вокруг горла Доннера. Глаза индейца расширились, и он начал издавать тихие мяукающие звуки. – Как, ты думаешь, он может тебе ответить, если ты его душишь? – этот призыв к разуму заставил Йена, хоть и неохотно, ослабить хватку. Доннер закашлял, энергично потер горло и метнул недовольный взгляд в сторону Йена. – Нет необходимости в этом, приятель, я ничё ей не сделал, – глаза Доннера пробежались от нее к Йену и обратно. Он кивнул головой в сторону Йена. – Он тоже?.. – Нет, но он знает. Сядь. Ты встретил мою маму, когда она… когда ее похитили, так? При этом густые брови Йена взлетели вверх, и он покрепче взял мастихин, который был гибким, но имел острый кончик. – Ага, – Доннер осторожно присел на стул, все еще подозрительно глядя на Йена. – Приятель, они почти меня поймали. Твоя мама, она сказала мне, что ее старик очень жесткий, и я не захочу оказаться там, когда он придет, но я не поверил ей. Почти не поверил. Но когда я услышал те барабаны, приятель, я свалил оттуда, и хорошо сделал, – он побледнел и сглотнул. – Я вернулся туда утром. Боже, приятель. Йен сказал что-то в полголоса, что-то, что Брианна решила, было на могавкском. Это звучало ужасно недружелюбно, и Доннер явно понял достаточно, потому что отодвинул свой стул подальше и ссутулил плечи. – Эй, приятель, я ничё ей не сделал, окей? – он умоляюще посмотрел на Брианну. – Я не сделал! Я собирался помочь ей сбежать… спроси ее, она скажет тебе! Только Фрейзер и его ребята пришли раньше, чем я смог. Да Господи, зачем бы я вредил ей? Она была первой, которую я встретил здесь. Мне нужна была она! – Первой? – Йен спросил, хмурясь. – Первой… – Первой… путешественницей, он имеет в виду, – сказала Брианна. Ее сердце билось быстро. – Зачем она была тебе нужна? – Чтобы рассказать мне, как попасть… обратно, – он сглотнул снова, его рука потянулась к ожерелью из ракушек вокруг шеи. – Ты… пришла сюда, или родилась здесь? Я так думаю, ты тоже пришла через камни, – добавил он, не ожидая ответа. – Они тут такие большие, как ты, не вырастают. Маленькие крошечные девочки. Мне нравятся большие женщины, – он улыбнулся, как ему казалось заискивающим образом. – Я пришла, – коротко сказала Брианна. – Какого черта ты делаешь здесь? – Пытаюсь подобраться достаточно близко, чтобы поговорить с твоей мамой, – он тревожно глянул через свое плечо: в огороде были рабы и их голоса были хорошо слышны. – Я прятался недолго у чероки, потом я додумался спуститься вниз и поговорить с ней во Фрейзерс Ридже, но пожилая леди там сказала мне, что вы все на¬хо¬ди¬тесь здесь, внизу. Чертовски длинный путь для прогулки пешком, – добавил он, выглядя слегка возмущенным и обиженным. – Но потом этот большой черный хлыщ дважды выгнал меня, когда я раньше пытался войти. Думаю, я дресс-код не прошел, – его лицо слегка дрогнуло, он почти улыбнулся. – Я тут околачивался последние три дня, пытаясь уловить хоть промельк ее, найти ее одну на улице. Но я увидел, что она разговаривает с тобой на террасе, и ты называешь ее мамой. Видя, какая ты большая, я догадался, что ты тоже можешь быть… Ну, я подумал, что если ты не узнаешь мотив песни, вреда не будет, а? – Так ты хочешь вернуться туда, откуда ты пришел, не так ли? – спросил Йен. Определенно, он тоже думал, что это отличная идея. – О, даа, – сказал Доннер с жаром. – О, дааа! – Где ты прошел через камни? – спросила Брианна. Шок от его появления начал проходить, уступая место любопытству. – В Шотландии? – Нет, а ты там это сделала? – спросил он охотно. Почти не дождавшись ее кивка, он продолжил. – Твоя мама сказала, что она пришла в это время, затем вернулась обратно, в свое, и пришла сюда снова. Неужели вы все можете так приходить и уходить, ну, знаешь, как через вращающуюся дверь? Брианна, вздрагивая от воспоминаний, сильно покачала головой. – Боже, нет. Это ужасно, и так опасно, даже с драгоценными камнями. – Драгоценные камни? – он вцепился в это. – Ты должен иметь драгоценный камень, чтобы сделать это? – Не обязательно, но это, похоже, может служить некоторой защитой. И, возможно, это помогает управлять, контролировать, что ли, но мы не знаем наверняка, – она поколебалась немного, ей хотелось задать много вопросов, но больше ей хотелось позвать Клэр. – Йен, ты не мог бы найти маму и привести ее. Я думаю, что она на огороде, вместе с Федрой. Ее кузен прямо и пристально посмотрел на визитера, и покачал головой. – Я не оставлю тебя наедине с этим типом. Иди ты, я за ним присмотрю. Она хотела было поспорить, но долгий опыт общения с шотландцами-мужчинами научил ее узнавать непоколебимое упрямство, когда она его видела. Кроме того, Доннер уставился на нее так, что от этого взгляда делалось не по себе. Брианна обнаружила, что он смотрел на ее руку, на рубиновый кабошон в ее кольце. Она была абсолютно уверена, что спокойно могла бы отстоять его, если бы возникла необходимость. Но все же… – Я быстро, – сказала она, поспешно вставляя забытую кисть в горшок со скипидаром. – Никуда не уходи.
*** Я БЫЛА ШОКИРОВАНА, но не так сильно, как могла бы. Я чувствовала, что Доннер был жив. Надеялась, что он выжил, несмотря ни на что. И все же, я была ошарашена, встретившись с ним лицом к лицу и увидев его, сидящего в утренней гостиной Джокасты. Он что-то говорил, когда я вошла в комнату, но замолчал, когда увидел меня. Он не встал, естественно, и не сделал также никаких замечаний по поводу того, что я выжила: только кивнул мне и продолжил говорить то, что говорил. – Чтобы остановить белых. Спасти наши земли, спасти наших людей. – Но вы пришли в неверное время, – вставила Брианна. – Вы все пришли слишком поздно. Доннер метнул на нее непонимающий взгляд. – Нет, я не опоздал – я должен был попасть в 1766 год, там я и очутился, – он с силой ударил себя ладонью по голове. – Черт, что со мной было не так? – Врожденная глупость? – предположила я вежливо, наконец, обретая свой голос. – Это, или галлюциногенные наркотики. В его непонимающем взгляде что-то промелькнуло, и губы Доннера дрогнули. – О, да, подруга. Немного было. – Но если ты прибыл в 1766, как и планировал, – возразила Бри, – как насчет Роберта Спрингера – Зуб Выдры? Согласно истории, которую мама слышала о нем, он собирался предупредить коренное население о белых людях и помешать им колонизировать это место. Только он прибыл слишком поздно, чтобы сделать это. И даже так, он прибыл за сорок или пятьдесят лет до тебя! – План был не в этом, подруга! – выкрикнул Доннер. Он возбужденно вскочил, с силой потирая обеими руками волосы, заставив их встать дыбом, словно куст ежевики. – Боже, нет! – О, не в этом? Каков, черт возьми, был ваш план? – вскричала я. – У вас ведь он был?! – Да. Да, у нас был, – он уронил свои руки, глянув вокруг нас, как будто боялся быть подслушанным, и облизал губы. – Боб хотел сделать то, что ты и сказала, только остальные возражали: «Не-а, это не сработает». Слишком много разных племен, слишком большое искушение, чтобы начать торговать с белыми… И речи не могло быть о том, чтобы они просто взяли и свалили, понимаешь? Мы не могли остановить все это, просто, может быть, сделать чуть лучше. Официальный план группы был несколько менее амбициозным по своим масштабам. Путешественники прибыли бы в 1760-х, и на протяжении следующих десяти лет, среди замешательства, перемешивания и движения племен и деревень, случившихся в конце войны индейцев с французами, постепенно внедрились бы в различные индейские группы вдоль Линии Договора в колониях и далее, на север в канадские территории. Используя силу убеждения, которой обладали, они смогли бы убедить индейские племена сражаться на британской стороне в предстоящей Революции, с намерением помочь англичанам выиграть. – Видите ли, англичане, они относятся к индейцам как к независимой нации – объяснил он с бойкостью, позволяющей догадаться, что это была механически заученная теория. – Победив, они продолжали бы торговать и всякое такое, что было хорошо, но они не стали бы пытаться вытолкнуть индейцев дальше и выселить их совсем. Колонисты, – он взмахнул неопределенно в сторону открытой двери, – жадные сукины дети, вторгшиеся в земли индейцев в последние сто лет, они же не остановятся. Бри подняла брови, но я видела, что она находила эту идею интригующей. Определенно, это было не столь абсурдно, как звучало. – Как вы могли подумать, что справитесь? – спросила я. – Только несколько человек… о, Господи! – сказала я, видя, как он изменился в лице. – Иисус твою Рузвельт Христос!.. Вы были не единственной группой, да? Доннер молча покачал головой. – Сколько? – спросил Йен. Он говорил спокойно, но я видела, что его руки были сцеплены на коленях. – Понятия не имею, – Доннер внезапно осел, сутулясь и сползая как мешок с зерном. – Всего было человек двести-триста. Но большая часть из них не могла слышать камни, – он слегка поднял голову и взглянул на Брианну. – Ты можешь? Она кивнула, сведя свои рыжие брови вместе. – Но ты думаешь, что их было больше… путешественников… не только ты и твои друзья? Доннер беспомощно пожал плечами. – Думаю, что да, их было больше. Но Рэймонд сказал, что только пятеро могут пройти за раз. Поэтому мы тренировались в пятерках. Мы держали все в секрете, никто в большой группе не знал, кто может проходить через камни, а кто нет. Только Рэймонд знал их всех. Я должна была спросить. – Как этот Рэймонд выглядел? – вероятность зашевелилась в моем мозгу сразу же, как только я услышала это имя. Доннер моргнул, не ожидая такого вопроса. – Боже, без понятия, – беспомощно сказал он, – чувак был низкого роста, мне кажется, белые волосы, длинные, как мы все носили, – как бы иллюстрируя, он провел рукой сквозь свои запутанные волосы и сдвинул брови, пытаясь вспомнить. – Довольно… широкий… лоб? – я знала, что не должна подталкивать его, но не могла справиться с собой и провела двумя указательными пальцами поперек моих бровей, показывая, что имею в виду. Он уставился на меня в замешательстве. – Подруга, я не помню, – сказал он, беспомощно качая головой. – Это было так давно, как я могу помнить такие подробности? Я вздохнула. – Ладно, расскажи мне, что случилось, когда ты прошел через камни. Доннер облизнул свои губы, моргая и с усилием вспоминая. Как я понимала, это не была просто врожденная глупость: ему было неприятно думать об этом. – Ага. Ну, нас было пятеро, как я сказал. Я, Роб, Джереми и Этта. О, и Джоджо. Мы прошли через камни на острове, и… – На каком острове? – Брианна, Йен и я спросили хором. – Окракок, – сказал он, смотря удивленно. – Это самый северный портал в группе Бермудского треугольника. Мы хотели быть настолько близко, насколько это возможно. – Берму… – начали мы вместе с Брианной и умолкли, глядя друг на друга. – Ты знаешь, где есть еще такие порталы? – спросила я, пытаясь успокоиться. – И сколько их? – вмешалась Брианна, не дожидаясь его ответа. Ответ, в любом случае, был запутанным… это не удивительно. Рэймонд сказал им, что в мире много таких мест, и часто они расположены кучно, в группах. Есть такая группа на Карибах, другая на северо-востоке, возле канадской границы. Еще одна – в юго-западной пустыне – он думал, она начинается в Аризоне и дальше идет вниз через Мексику. В Северной Британии и на побережье Франции, примерно там, где Иберийский полуостров. Возможно, больше, но это все, что он упоминал. Однако не все порталы были отмечены каменными кругами, но те, рядом с которыми долго проживали люди, как правило, были отмечены. – Рэймонд говорил, что такие были более безопасными, – сказал Доннер, пожимая плечами. – Понятия не имею, почему. Место на Окракоке не было обрамлено полным кругом камней, но камни там были. Он сказал, что их было четыре. На одном из них имелись знаки. Рэймонд предположил, что они африканские, может быть сделанные рабами. – Они как будто в воде, – продолжил он рассказ, пожимая плечами. – Там бежит небольшой ручей. Рэй сказал, что он не знал о воде, имеет ли это какое-нибудь значение, но думал, что может. Но мы не знали, какое именно, а вы знаете? Брианна и я покачали головами, сидя с круглыми, как у пары сов, глазами. Уже нахмуренные брови Йена, еще больше сдвинулись вниз. Может, он что-нибудь слышал об этом, когда был с Гейлис Дункан? Пятеро их – и Рэймонд – подъехали настолько близко, насколько смогли: дорога, что вела вниз к Внешним отмелям , была очень плохой, имела тенденцию размываться во время штормов, и они были вынуждены оставить машину за несколько миль до пункта назначения, пробираясь сквозь низкорослые сосны прибрежного леса и клочки неожиданных зыбучих песков. Это была поздняя осень… – Самхейн, – очень тихо сказала Брианна, но так, чтобы Доннер не отвлекся от своего рассказа. Поздняя осень, сказал он, и погода была плохой. Несколько дней шел дождь, и земля под ногами была нетвердой, скользкой и, местами, болотистой. Дул сильный ветер, и штормовые порывы ударяли по пляжам: они могли слышать это, даже в укромном месте, где находился сам портал. – Мы все были напуганы – все, кроме Роба, может быть, – но это был путь вдохновения, приятель, – сказал он, начиная выказывать блеск энтузиазма. – Деревья почти ложились на землю, и небо, оно было зеленым. Ветер был таким сильным, что ты все время мог чувствовать соль, потому, что маленькие капли океана парили в воздухе, смешиваясь с дождем. Мы вымокли практически до плавок. – Ваших чего? – хмурясь, спросил Йен. – Подштанники, ну, ты знаешь, трусы, нижнее белье, – сказала Брианна, махая рукой в нетерпении. – Продолжай. Когда они прибыли на место, Рэймонд их проверил, чтобы убедиться, что все необходимое они взяли с собой – коробочки для высекания огня, табак, немного денег того времени – а потом выдал каждому ожерелье из ракушек и маленький кожаный мешочек, про который он сказал, что это был их амулет из церемониальных трав. – О, ты знаешь об этом, – сказал он, видя выражение моего лица. – Какие травы ты использовала? – Я не использовала, – сказала я, не желая, чтобы он уходил в сторону от своего рассказа. – Продолжай. Как вы планировали попасть в нужное время? – О, что ж, – он вздохнул, съеживаясь на своем стуле. – Мы не рассчитывали точно. Рэй сказал, что это будет примерно двести лет, плюс-минус два года. Не то, чтобы мы могли управлять… я надеялся, что вы, ребята, это знаете: как попасть в нужное время. Потому что, парень, мне бы скорее понравилось вернуться и попасть туда до того как я впутался во все это с Рэем и другими. Под руководством Рэймонда они шли в определенном порядке, выполняя шагами специфический узор среди камней и приговаривая слова. Доннер не имел понятия, что слова означают, и даже на каком языке они звучат. В заключение схемы, однако, они по одному подходили к камню с африканскими знаками, осторожно обходя его слева. – И, как будто – бац! – он ударил кулаком в ладонь. – Первый парень в очереди – он исчез, приятель! Мы были просто ошарашены. Я имею в виду, что так и было задумано, но… исчез… – он повторил, качая головой. – Просто… исчез. Возбужденные этим доказательством эффективности, они повторили последовательность шагов и слов, и при каждом повторе, первый человек в очереди исчезал. Доннер был четвертым. – О, Боже, – сказал он, бледнея при воспоминании. – О, Господи, я никогда не чувствовал ничего подобного раньше, и надеюсь, никогда больше не почувствую снова. – Амулет, мешочек, который был у тебя, – сказала Брианна, игнорируя его бледность. Ее собственное лицо было напряженным, излучающим интерес. – Что случилось с ним? – Не знаю. Я, может быть, уронил его, а может он куда-нибудь задевался. Я потерял сознание, и когда пришел в себя, его при мне не было, – день был жарким и душным, но Доннер начал дрожать. – Джоджо. Он был со мной. Только он был мертвым. Это высказывание ударило меня, как нож, прямо под ребра. В блокнотах Гейлис Дункан были списки людей, найденных возле каменных кругов – некоторые живыми, некоторые мертвыми. Мне не нужно было рассказывать, насколько опасным был такой переход – но напоминание заставило меня почувствовать слабость в коленях, и я села на обитую тафтой оттоманку Джоаксты. – Другие, – сказала я, пытаясь говорить ровным голосом. – Они прошли? Он покачал головой. Доннер все еще дрожал, и ему было холодно, но пот заливал его лицо: он выглядел очень больным. – Никогда их больше не видел, – сказал он. Он не знал, что убило Джоджо: не остановился, чтобы посмотреть, хотя ему показалось, что на его рубашке были следы горения. Найдя своего друга мертвым, и никого больше рядом, он в панике побежал оттуда, спотыкаясь, сквозь густой низкорослый лес и соленые болота. Свалившись в изнеможении после нескольких часов блужданий, всю ночь пролежал на жесткой траве песчаной дюны. Он голодал три дня, потом нашел и съел гнездо черепашьих яиц, и наконец, на украденном каноэ добрался до материка. А после этого болтался безо всякой цели, работая то там, то тут, выполняя самую черную работу, искал забытья в выпивке, когда мог себе ее позволить, а примерно год назад, или около того, снюхался с Ходжепайлом и его бандой. Ожерелье из ракушек, сказал он, должно было позволить конспираторам узнать друг друга, если они вдруг встретятся в каком-нибудь месте. Но он никогда не видел никого, кто бы носил такое. Брианне, однако, был неинтересен этот хаотичный рассказ об окончании его путешествия, она поспешила дальше. – Ты думаешь, Зуб Выдры – Спрингер – вклинился в вашу группу неслучайно, намеренно пытаясь пройти совсем в другое время? Он посмотрел на нее с приоткрытым ртом. – Я никогда не думал об этом. Он ушел первым. Он прошел первым, – повторил он, как бы удивленно размышляя. Брианна начала задавать следующий вопрос, но была прервана звуками голосов в холле, приближающихся к утренней гостиной. Доннер вскочил на ноги, в тревоге округлив глаза. – Дерьмо, – сказал он. – Это он. Вы должны мне помочь! До того как я смогла поинтересоваться, почему, собственно он так думает, или кто такой «он», аскетичная и строгая фигура Улисса появилась у дверей. – Ты, – сказал он съежившемуся Доннеру в угрожающем тоне. – Не говорил ли я тебе, любезный братец, удалиться отсюда? Как смеешь ты входить в дом миссис Иннес и приставать к ее родственникам? Затем он отступил в сторону, кивнув тому, кто стоял позади него, и маленький круглый рассерженный джентльмен в измятом костюме вошел внутрь. – Это он, – сказал он, указывая обвиняющим пальцем. – Этот мерзавец сегодня утром украл мой кошелек на постоялом дворе Джейкобса! Стащил его прямо из моего кармана, пока я ел ветчину на завтрак. – Это был не я! – Доннер сделал слабую попытку казаться обиженным и оскорбленным, но вина была написана на его лице, и когда Улисс схватил его за загривок и бесцеремонно обыскал, кошелек был обнаружен, к огромной радости владельца. – Вор! – выкрикнул он, покачивая кулаком. – Я следовал за тобой все утро, ты, раздувшийся клещ, изъезженный вшами, изъеденный собаками дикарь!.. О, я прошу прощения, леди, – он добавил, кланяясь мне и Брианне, как бы опомнившись, перед тем как возобновить свои обвинения Доннеру.
Брианна взглянула на меня, подняв брови, но я только пожала плечами. Не было никакой возможности спасти Доннера от справедливого гнева его жертвы, даже если бы я действительно этого хотела. По распоряжению джентльмена, Улисс позвал двоих слуг и заковал вора в наручники, при виде которых Брианна несколько побледнела. Доннера, который протестовал, что он не делал этого, что его подставили, что это был не он, что он друг леди, действительно, приятель, спроси их!.. увели, чтобы доставить в тюрьму Кросс-Крика. Глубокая тишина повисла после его ухода. Наконец, Йен потряс головой, как будто хотел избавиться от надоедливых насекомых, и положил, в конце концов, мастихин на стол, взяв вместо него эскизный альбом, где Брианна пыталась заставить Доннера нарисовать последовательность движений, которую он делал возле камней. Безнадежная мазня из завитков и зигзагов, здорово похожих на один из рисунков Джема. – Что это за имя, Вендиго? – спросил Йен, кладя его обратно. Брианна так сильно сжала свой карандаш, что костяшки ее пальцев побелели. Она расслабила руку и положила карандаш, и я увидела, что ее руки слегка дрожали. – Вендиго, – сказала она, – это дух-каннибал у индейцев Оджибвэй (Оджибве (чиппева), самоназвание – анишшинапе, – индейский народ, является «Старшим братом» или «Хранителями веры» в существующем с XVIII века союзе индейских племён, известном как «Совет трёх огней».). Он живет на дереве, воет во время штормов и ест людей. Йен долго на нее смотрел. – Милый парень, – сказал он. – Вот уж нет, – я чувствовала себя более чем потрясенной. Не только шок от его появления, разоблачения, а потом и ареста, маленькие толчки памяти – живые образы моей первой с ним встречи – продолжали выстреливать в моем мозгу, несмотря на мои усилия прогнать их. Я чувствовала вкус крови во рту, и запах немытого мужчины перебивал аромат цветов с террасы. – Полагаю, это псевдоним, – сказала я, пытаясь казаться безразличной. – Вряд ли его крестили таким именем. – Ты в порядке, мама? – Бри хмуро смотрела на меня, – может тебе что-нибудь принести? Стакан воды? – Виски, – сказали я и Йен в унисон, и я рассмеялась, несмотря на потрясение. Когда напиток принесли, я уже снова владела собой. – Что будет с ним, как ты думаешь, Улисс? – спросила я, когда он подошел ко мне с подносом. Невозмутимое красивое лицо управляющего не выказывало ничего, кроме легкой неприязни к недавнему посетителю: я видела, как он нахмурился, глядя на грязные следы, оставленные ботинками Доннера на паркете. – Я полагаю, его повесят, – сказал он. – Мистер Таунзенд – так звали джентльмена – имел десять фунтов в кошельке, который был у него украден, – более чем достаточно, чтобы заслужить виселицу. Восем¬над¬цатое столетие строго смотрело на воровство: даже одного фунта было достаточно, чтобы заслужить смертный приговор. – Отлично, – сказал Йен с очевидным одобрением. Я почувствовала, как у меня ёкнуло в животе. Мне не нравился Доннер, я ему не доверяла, и если быть до конца честной, действительно не считала, что его смерть была бы большой потерей для человечества, в общем и целом. Но он был собрат-путешественник: не налагало ли это некоторые обязательства на нас, чтобы помочь ему? И возможно, более важно, – была ли у него еще какая-нибудь информация, которую он нам еще не рассказал? – Мистер Таунзенд отправился в Кэмпблтон, – добавил управляющий, предлагая поднос Йену. – Попросить мистера Фаркада взяться за дело немедленно, и желая сразу же дать свидетельские показания, поскольку ему срочно нужно было в Галлифакс, – Фаркард Кэмпбел был мировым судьей, и, похоже, единственным полномочным судьей в округе, с тех пор как Окружной Суд перестал действовать. – Однако они не повесят его до завтра, я не думаю, – сказала Брианна. Она обычно не пила виски, но сейчас взяла стакан: эта встреча ее тоже потрясла. Я видела, что она повернула кольцо, бездумно потирая камень подушечкой большого пальца. – Нет, – сказал Йен, глядя на нее с подозрением. – Ты же не собираешься…– он посмотрел на меня. – Нет! – сказал он в ужасе от той нерешительности, которую увидел на моем лице. – Этот парень – вор и мерзавец, и если ты собственными глазами не видела, как он сжигал дома и убивал людей, тетушка, ты отлично знаешь, что он это делал. Ради Бога, пусть его повесят и дело с концом! – Ну… – сказала я, колеблясь. Звук шагов и голосов в холле спас меня от необходимости отвечать. Вернулись Джейми и Дункан, которые ездили в Кросс-Крик. Я почувствовала, как при виде Джейми, который появился в дверях, загорелый и раскрасневшийся, пыльный от верховой езды, по мне разлилось головокружительное чувство облегчения. – Повесят кого? – весело поинтересовался он.
*** МНЕНИЕ ДЖЕЙМИ БЫЛО таким же, как и мнение Йена: нужно дать им повесить Доннера, и дело с концом. Он нехотя согласился, что либо Брианна, либо я должны поговорить с парнем хотя бы еще раз, чтобы быть уверенными, что ему больше нечего нам рассказать. – Я поговорю с тюремщиком, – сказал он без всякого энтузиазма, – имей в виду, однако, – указал он на меня пальцем – ни одна из вас и близко не подойдет к этому типу, если рядом не будет меня или Йена. – Что, ты думаешь, он может нам сделать? – Брианна была раздосадована и раздражена его тоном. – Он всего вполовину моего роста, ради Бога! – Гремучая змея еще меньше, – ответил ее отец. – Ты не будешь разгуливать рядом с ней, только потому, что ты больше нее, я надеюсь? Йен захихикал, и Брианна ткнула ему локтем под ребра. – В любом случае, – сказал Джейми, игнорируя их, – у меня есть несколько новостей. И письмо от Роджера Мака, – сказал он, вытащив его из-под рубашки и улыбаясь Бри. – Если ты не слишком расстроена, чтобы прочесть его? Она зажглась как свечка и схватила письмо. Поддразнивая, Йен попытался его отобрать, она засмеялась, хлопнула его по рукам, и выбежала из комнаты, чтобы прочитать письмо наедине. – Что за новости? – спросила я. Улисс оставил поднос и графин с виски: я налила немного в мой пустой стакан и дала его Джейми. – Кое-кто видел Манфреда МакГиллеврея, – ответил он. – Slainte! (Здравие! – (гэльск.) – он осушил стакан, выглядя удовлетворенным. – О, да? Где? – Йен выглядел слегка недовольным от этой новости. Я же была взволнована. – В борделе, где же еще? К сожалению, его информатор был не в состоянии назвать местоположение сего борделя. «Потому как был настолько пьян, что вряд ли соображал, где он находится», – как Джейми заметил цинично. Но был совершенно уверен, что это было в Кросс-Крик. Или в Кэмпбелтоне. Также, к сожалению, его видели там несколько недель назад. Манфред уже тысячу раз мог уехать. – Это начало, однако, – сказала я, надеясь. Пенициллин был эффективен, даже против более запущенных случаев сифилиса, и мною было заготовлено немного в зимней кухне. – Я отправлюсь с тобой, когда ты поедешь в тюрьму. Потом, после разговора с Доннером, мы можем пойти и поискать бордель. Довольный вид Джейми несколько полинял. – Что? Зачем? – Я не думаю, что Манфред все еще будет там находиться, тетушка, – сказал Йен, определенно развлекаясь. – Во-первых, я сомневаюсь, что у него имеется столько денег,. – О, ха-ха! – сказала я. – Он мог сказать, где он остановился, не так ли? Кроме того, я хочу знать, проявились ли у него какие-либо симптомы. В мое собственное время, могло пройти десять, двадцать или даже тридцать лет после первоначального заражения, прежде чем явные симптомы сифилиса проявятся: в это же время, однако, сифилис был более скоротечным заболеванием – жертва инфекции могла умереть в течение года. Манфред знал о заражении уже больше трех месяцев, и бог знает, сколько прошло с самого момента инфицирования. По поводу поисков борделя Джейми совсем не выглядел воодушевленным: Йен же наоборот, был гораздо более заинтересованным. – Я помогу искать, – вызвался он добровольцем. – Фергюс может пойти тоже: он знает довольно много о шлюхах – они скорее и охотнее будут говорить с ним. – Фергюс? Фергюс здесь? – Да, он приехал, – сказал Джейми. – Это была другая часть новостей. В данный момент он здоровается с моей тетей. – Зачем он приехал, все же? – Ну, ты слышала разговоры во время барбекю, да? Про мистера Симмса, печатника, и о его проблемах? Так вот, похоже, что ситуация ухудшилась, и он думает продать свой бизнес, до того, как кто-нибудь сожжет его мастерскую и его вместе с ней. Меня озарило, что, возможно, это подойдет Фергюсу и Марсали лучше, чем фермерство. Поэтому я послал ему весточку, чтобы он приехал, и, может быть поговорил с Симмсом. – Это блестящая идея! – сказала я. – Только… как Фергюс сможет купить все это? Джейми кашлянул и хитро на меня посмотрел. – Ну, я думаю, сделку можно будет устроить. Особенно, если Симмс настроен на то, чтобы продать. – Ладно, – сказала я, сдаваясь, – я не думаю, что хочу знать все детали. Но, Йен… – я повернулась к парню, уставившись на него пристальным взглядом. – Не в моих правилах давать тебе моральные советы. Но ты не будешь, повторяю, не будешь спрашивать шлюх в глубоко интимной манере. Я ясно говорю? – Тетушка! – сказал он, притворяясь шокированным. – Что за идея! – и широкая улыбка осветила его татуированное лицо.
ДЕГОТЬ И ПЕРЬЯ. (Процедура изгнания изменников и преступников, применявшаяся в позднюю колониальную эпоху и в период Войны за независимость по отношению к колониальным чиновникам и их сторонникам. Изгоняемого окунали в бочку с горячим дегтем и вываливали в перьях, потом сажали на носилки из деревянных жердей и выносили за пределы поселения. Процедура была крайне оскорбительной и болезненной, но не смертельной.)
В КОНЦЕ КОНЦОВ, я согласилась с тем, чтобы Джейми отправился в тюрьму договариваться о свидании с Доннером один. Он уверил, что это проще будет сделать без меня. К тому же, я имела несколько срочных дел в Кросс Крик. Помимо обычных соли, сахара, шпилек-булавок и других, необходимых в хозяйстве вещей, требующих восполнения, мне срочно нужна был кора хинного дерева для Лиззи. Мазь из желчной ягоды спасала во время приступов малярии, но была не столь эффективна для их предотвращения, как кора иезуитского дерева. Однако британские торговые ограничения сделали свое дело. Конечно, как я и ожидала, чая не было нигде: его нигде не было уже почти целый год. Но нигде не было и сахара, ну, разве что по космической цене, и стальных булавок тоже было совсем не найти. Соли я достать смогла. Целый фунт лежал в моей корзинке, когда я поднималась вверх по улице из доков. День был жарким и влажным: вдали от слабенького ветерка, дующего с реки, воздух был неподвижным и густым как патока. Соль в джутовых мешках затвердела, и торговцу пришлось откалывать ее кусками с помощью зубила. Я гадала, как продвигаются поиски, которыми занимались Йен и Фергюс: у меня был план относительно борделя и его обитательниц, но для начала сей бордель надо было найти. Джейми я о своей идее пока не говорила. Если что-нибудь из этого выйдет, времени будет достаточно. На боковой улице показались несколько больших вязов, посаженных таким образом, что они образовывали навес. Они манили в тень. Я шагнула в такую желанную прохладу одного из них и поняла, что нахожусь в начале одного из модных районов Кросс-Крика, включавшего в себя около десятка домов. С того места, где я стояла, мне было видно довольно благопристойное жилище доктора Фентимена, узнаваемое благодаря маленькой свисающей табличке, украшенной кадуцеем (Жезл глашатаев у греков и римлян; использовался в США как символ медицины.). Доктора не оказалось дома, когда я постучалась, но его служанка, простая, опрятная молодая женщина с ужасно скошенными глазами, узнала меня и провела в приемный кабинет. Это была на удивление прохладная и милая комната с большими окнами и потертыми холщовыми половиками на полу, раскрашенными в голубую и желтую клетку. Она была обставлена письменным столом, двумя комфортабельными креслами и шезлонгом, на котором пациент мог располагаться для обследования. На столе имелся микроскоп, в который я с интересом заглянула. «Отличный экземпляр, хотя и не такой прекрасный, как мой собственный», – подумала я с некоторым удовлетворением. Мною завладело сильное любопытство относительно его остального инвентаря, и я спорила сама с собой, будет ли это оскорблением по отношению к гостеприимству доктора, если я покопаюсь в его шкафах, когда появился доктор собственной персоной, принесенный на крыльях брендивайна (В значении «коньячное вино»). Он мурлыкал простенькую мелодию себе под нос и нес свою шляпу, держа ее под одной рукой, а на другой, согнутой в локте, висела его потертая медицинская сумка. Увидев меня, он беспечно уронил все это на пол и с сияющей улыбкой поспешил взять меня за руку. Наклонившись над ней, он прижал влажные горячие губы к моим пальцам. – Миссис Фрейзер! Моя дорогая леди, я так рад вас видеть! Я надеюсь, вы не заболели? Я несколько опасалась потерять сознание от паров алкоголя в его дыхании, но сохранила радушное выражение лица, насколько это было возможно, и незаметно вытерла руку о свое платье, одновременно уверяя его, что я абсолютно здорова, как и все члены моей семьи. – О, отличненько, отличненько! – сказал он, как-то внезапно плюхаясь на стул и широченно мне улыбаясь, обнажая желтые от табака коренные зубы. Его великоватый парик съехал набок, но он, кажется, этого не заметил, выглядывая из-под него, как мышка-соня из-под стеганой грелки для чайника. – Отличненько, отличненько, отличненько! Я приняла его несколько неопределенный взмах руки как приглашение и тоже села. Чтобы умаслить добродетельного доктора, я принесла небольшой подарок и как раз достала его из моей корзинки. Однако, по правде говоря, доктор был настолько проспиртован, что было понятно: мне потребуется приложить несколько больше усилий, прежде чем я смогу затронуть предмет моего интереса. Ему, однако, очень понравился мой подарок – выколотый глаз, который Младший Йен предусмотрительно подобрал для меня после драки в Янсейвилле, быстренько заспиртовав его для сохранности. Несколько наслышанная о вкусах доктора Фентимена, я подумала, что он сможет его оценить. Он оценил, и продолжал твердить «Отличненько!» еще некоторое время. Наконец замолчав, он моргнул, поднял банку к свету и повернул ее вокруг, рассматривая с огромным восхищением. – Отличненько, – произнес доктор еще раз. – Он займет самое почетное место в моей коллекции, я уверяю вас, миссис Фрейзер! – У вас есть коллекция? – спросила я, изображая большую заинтересованность. Я была наслышана о ней. – О, да, о, да! Хотите взглянуть? Возможности отказаться не было: он уже встал и зашатался к задней двери своего кабинета. Как оказалось, она вела внутрь большого шкафа, на полках которого стояли тридцать или сорок стеклянных контейнеров, заполненных спиртом и рядом объектов, которые и в самом деле могли бы быть описаны как «интересные». Они ранжировались от просто гротескных до по-настоящему поразительных. Один за другим он выносил: большой палец, увенчанный бородавкой размером и цветом со съедобный гриб; заспиртованный язык, который был разрублен – очевидно, еще при жизни владельца, потому как две его части были почти сросшимися; кошку с шестью лапами; сильно деформированный мозг («Извлеченный из головы повешенного убийцы», – c гордостью информировал меня он. – «Ни за что бы не догадалась!», – прошептала я в ответ, думая о Доннере и гадая, как его мозг мог бы выглядеть); и нескольких младенцев, видимо мертворожденных и представляющих различные ужасные уродства и деформации. – Ну, а вот это! – сказал он, дрожащими руками ставя на стол большой стеклянный цилиндр. – Это, можно сказать, главный трофей моей коллекции. В Германии живет довольно известный врач, герр доктор Блюменбах, обладатель всемирно известной коллекции черепов. Так вот он приставал ко мне, нет, абсолютно преследовал меня, уверяю вас, пытаясь убедить меня расстаться с этим. «Это» были освобожденные от плоти позвоночник и черепа двухголового младенца. На самом деле, это было потрясающе. В то же время, один вид данного экземпляра мог бы заставить любую женщину детородного возраста отказаться от секса немедленно, раз и навсегда. Вызывающая суеверный страх коллекция доктора Фентимена, тем не менее, дала мне великолепную возможность приблизиться к моему делу. – Это и вправду удивительно, – сказала я, наклоняясь вперед, чтобы рассмотреть пустые глазницы плавающих черепов. Я увидела, что они были не сросшимися и полностью сформировавшимися. Это позвоночник раздваивался, а черепа в жидкости парили рядышком, белые как призраки, и льнули друг к другу так, что круглые головки легко соприкасались, как будто шептали друг другу какой-то секрет. И только движение сосуда заставляло их на мгновение разъединяться и покачиваться отдельно друг от друга. – Мне любопытно, что спровоцировало такой феномен? – О, без сомнения какой-нибудь ужасный шок для матери, – уверил меня доктор Фентимен, – вы знаете, женщины в положении пугливы и уязвимы к любому сорту удивления или расстройства. Их нужно изолировать и ограждать от всяких ранящих влияний. – Смею сказать, – проворчала я. – Но вы, же знаете, что некоторые пороки развития – этот, например, – являются результатом сифилиса у матери. Так и было. Я узнала типически деформированную челюсть, узкий череп и провалившийся нос. Это дитя было законсервировано с сохранившейся плотью, и безмятежно лежало в своей бутылке. Судя по размеру и отсутствию волос, ребенок был недоношенный, и ради него самого, я сильно надеялась, что он не родился живым. – Сифи… Сифилис, – доктор повторил, качаясь немного. – О, да. Да, да. Я получил это конкретное маленькое создание от, эм… – с опозданием до него дошло, что сифилис – это не слишком подходящая тема, чтобы обсуждать ее с леди. Мозги убийцы и двухголовые младенцы – да, но не вене¬рические заболевания. В его шкафу был сосуд, который, я абсолютно уверена, содержал мошонку мужчины-негра, страдавшего от элефантиазма (Слоновая болезнь (слоновость, элефантиаз, элефантиазис) – стойкое увеличение размеров какой-либо части тела (конечности, мошонки) за счёт болезненного разрастания (гиперплазии) кожи и подкожной клетчатки, которое вызывается постоянным застоем лимфы с образованием отёка); я заметила, что его-то он мне не показал. – От проститутки? – поинтересовалась я сочувственно. – Да, эта беда должна быть обычной среди таких женщин. К моей досаде, он соскользнул с желанной темы. – Нет, нет. На самом деле, – он метнул взгляд через свое плечо, как будто боялся быть подслушанным, затем наклонился ко мне и прошептал хрипло, – я получил этот экземпляр от коллеги в Лондоне несколько лет назад. Там предполагали, что он мог быть ребенком иностранного дворянина! – О, Боже, – сказала я, застигнутая врасплох. – Как… интересно. В этот довольно неловкий момент вошла служанка с чаем, или точнее, с кошмарным отваром жареных желудей и ромашки, прокипяченных в воде, и разговор неизбежно повернулся в сторону общественных пустяков. Я боялась, что чай может привести его в чувство до того, как я смогу заманить его обратно в нужное мне направление, но, к счастью, поднос с чаем также включал в себя графин прекрасного кларета, которым я распорядилась без обиняков. Я сделала новую попытку вернуть его назад к медицинской теме, в восхищении наклоняясь к сосудам, стоявшим на его столе. В одном, ближайшем ко мне, находилась рука человека, сильно страдавшего от заболевания, которое называлось контрактура Дюпюитрена: скрюченная поврежденными мышцами ладонь собрала практически в узел пальцы, сделав их похожими на сросток. Хотела бы я, чтобы Том Кристи посмотрел на это. Он избегал меня с момента его операции, но насколько я знала, его рука по-прежнему выполняла свои функции. – Ну не примечательно ли то разнообразие состояний, которое может демонстрировать человеческое тело? – сказала я. Он покачал головой и, обнаружив положение своего парика, вернул его в правильное положение. Его морщинистое лицо под ним было похожим на торжественного шимпанзе, и только ручейки разрушенных капилляров освещали его нос как сигнальные огни. – Примечательно, – отозвался он. – А еще, столь же примечательным является устойчивость и сопротивляемость, которые тело может проявлять перед лицом самых ужасных повреждений. Это была правда, но эта тема вела совсем в другую сторону от той, которая меня интересовала. – Да, в самом деле. Но… – Мне так жаль, что я не могу показать вам один экземпляр – он мог быть выдающимся добавлением к моей коллекции, уверяю вас! Но, увы, джентльмен настоял на том, чтобы взять его с собой. – Он… что? – хотя, в конце концов, в мое время многим моим маленьким пациентам я презентовала их вырезанные аппендициты или удаленные миндалины в бутылочках после операции. Я полагала, что это не было полностью неразумно для кого-нибудь, хотеть сохранить ампутированную часть тела. – Да, очень удивительно! – он задумчиво глотнул кларета. – Это было яичко. Я надеюсь, вы простите мне, что я упоминаю это, – добавил он с опозданием. Он заколебался на мгновение, но в итоге, просто не смог отказаться описать происшествие. – Джентльмен был ранен в мошонку, весьма несчастливый инцидент. – Весьма, – сказала я, чувствуя внезапную дрожь внизу спины. Был ли это загадочный визитер Джокасты? Я держалась подальше от кларета в целях сохранения ясности ума, но сейчас налила немного, чувствуя, что мне это нужно. – Он рассказал, как произошел этот несчастный случай? – О, да. Инцидент на охоте, он сказал. Но они все так говорят, не так ли? – доктор подмигнул мне, кончик его носа стал ярко красным. – Я предполагаю, это была дуэль. Работа ревнивого соперника, возможно. – Вероятно, – «дуэль?», – подумала я. Но большинство дуэлей этого времени происходили на пистолях, не на мечах. Это и вправду был хороший кларет, и я почувствовала себя немного лучше. – Вы… ээ… удалили яичко? – он должен был, раз уж хотел добавить его в свою кошмарную коллекцию, чтобы любоваться им. – Да, – проговорил он, и почти что сочувственно пожал плечами, вспоминая. Пулевое ранение было довольно запущено; он сказал, что это произошло несколько дней назад. Я должен был удалить поврежденное яичко, но к счастью, сохранил другое. – Я уверена, что он был рад этому, – «пулевое ранение? Конечно же, нет!», – думала я, – «Этого не может быть»… и все же… – Это произошло недавно? – Ммм, нет, – он откинулся назад в своем кресле, с усилием вспоминая и чуточку кося глазами. – Это было весной, два года назад. Май? Вероятно, май. – Джентльмена, случайно, звали не Боннет? – я была удивлена, что мой голос звучал почти как обычно. – Мне кажется, я слышала, что Стивен Боннет был вовлечен в некий подобный… инцидент. – Ну, вы знаете, он не называл своего имени. Часто пациенты не называют своих имен, если общественное внимание к их ранению может вызвать у них смущение. Я в таких случаях не настаиваю. – Но вы помните его, – я обнаружила, что сижу на самом краешке кресла, а чашка кларета зажата в моей руке. С некоторым усилием я поставила ее на стол. – Мм-хмм, – черт, он начинал засыпать. Я видела, что его веки начинают слипаться. – Высокий джентльмен, хорошо одетый. У него была… очень красивая лошадь… – Еще немного чаю, доктор Фентимен? – я придвинула к нему свежую чашку, желая, чтобы он оставался бодрым. – Расскажите мне еще немного об этом. Операция, должно быть, была очень деликатной? На самом деле, мужчины совсем не хотят слышать, что удаление яичек – очень простое дело, но это так и есть. Однако я должна заметить, сам факт, что пациент оставался в сознании во время всей процедуры, все-таки добавлял трудностей. Фентимен воодушевился немного, рассказывая мне об этом. – …и пуля прошла прямо сквозь яичко, оставив прекрасное отверстие… Вы могли бы смотреть прямо сквозь него, уверяю вас, – определенно, он сожалел о потере этого интересного экземпляра, и с довольно большим трудом мне удалось вернуть его к рассказу о том, что произошло с джентльменом, которому он принадлежал. – Знаете, это было странно. Видите ли, дело было в лошади… – сказал он неопределенно. – Чудесное животное… такие длинные волосы, как у женщины, так необычно… Фризская лошадь. Доктор припомнил, что плантатор Филипп Уайли был поклонником таких лошадей, и сказал об этом своему пациенту, предложив ему продать ее Уайли, поскольку у пациента не было денег, да и в любом случае, он все равно не смог бы комфортно ездить на ней некоторое время. Мужчина согласился с этим и попросил доктора навести справки об этом Уайли, который как раз был в городе для участия в Судебных заседаниях. Доктор Фентимен услужливо отправился по этому делу, оставив пациента уютно свернувшимся на шезлонге с глотком настойки лауданума. Филипп Уайли проявил величайший интерес к покупке лошади… – Да уж, держу пари, он заинтересовался! – сказала я, но доктор не заметил, и поспешил посмотреть на нее. Лошадь была в наличии, а вот пациент – нет, поскольку в отсутствие доктора скрылся на своих двоих, прихватив полдюжины серебряных ложек, эмалированную табакерку, бутылек лауданума и шесть шиллингов, единственные деньги, которые оказались у доктора дома. – Я не могу представить себе, как он справился с этим, – сказал Фентимен, округлив глаза. –В таком-то состоянии! – к его чести, он выглядел больше расстроенным состоянием пациента, чем своими личными потерями. Он был ужасный пьяница, подумала я: я ни разу не видела Фентимена полностью трезвым и собранным, но он был неплохим доктором. – Все же, – добавил он философски, – все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, моя дорогая леди? Имея в виду, что Филипп Уайли купил у него лошадь за цену, достаточную чтобы более чем компенсировать его потери и принести ему еще и прибыль. – Весьма, – сказала я, думая о том, как Джейми воспримет эти новости. Ведь он выиграл этого жеребца – поскольку, это, конечно же, был Лукас – у Филиппа Уайли в процессе яростной карточной игры в Речной Излучине, только для того, чтобы увидеть, как скакуна украдет Стивен Боннет несколькими часами позже. В целом, я ожидала, Джейми будет рад услышать, что жеребец вернулся в хорошие руки, даже, если это не его собственные. Что же до новостей о Боннете… «Испорченный пенни всегда возвращается» – было его циничное мнение, высказанное, когда тело Боннета не было найдено после выстрела Брианны. Фентимен уже открыто зевал. Его глаза слезились, он заморгал, похлопывая себя в поисках носового платка, затем полез в сумку, которую он уронил возле кресла, чтобы поискать там. Я достала свой носовой платок, чтобы дать его ему, и наклонилась вперед, когда увидела их в открытой сумке. – Что это? – спросила я, указывая. Конечно, я могла видеть, что это такое; что я хотела знать, так это где он достал их. Это были шприцы, две штуки, прекрасные маленькие шприцы, сделанные из меди. Каждый из них состоял из двух частей: поршень с закругленными держателями и цилиндрический бочонок, вытянутый и сужающийся на конце в очень длинную тупоконечную иголку. – Я… Что?.. То есть... А… – он был ужасно растерян и бормотал как школьник, пойманный с сигаретами за школьным туалетом. Потом кое-что пришло ему в голову, и он расслабился. – Уши, – провозгласил он звенящим голосом. – Чтобы чистить уши. Да, именно для этого они предназначены, несомненно. Ушные клизмы! – О, в самом деле? – я вытащила один наружу; он пытался меня остановить, но его рефлексы были замедленными, и он успел только схватить меня за краешек рукава. – Как изобретательно, – сказала я, двигая поршень. Он двигался несколько тяжело, но совсем не так плохо, особенно когда альтернативой был самодельный шприц, представляющий собой кожаный мешок, с прикрепленным к нему клыком гремучей змеи. Конечно, тупая иголка совсем не подойдет, но заострить ее под нужным углом будет довольно просто. – Где вы их достали? Мне бы очень хотелось иметь один такой у себя. Он уставился на меня с беспредельным ужасом и отвисшей челюстью. – Я… ээ… Я действительно не думаю… – слабо возразил он. И как раз тогда, совершенно как в сказке, в самый неподходящий момент, его служанка появилась в дверном проеме. – Пришел мистер Бреннан, у его жены начались роды, – сказала она коротко. – О! – доктор Фентимен вскочил на ноги, захлопнул свою сумку и поднял ее. – Мои извинения, дорогая миссис Фрейзер… я должен идти… дело безотлагательное. Мне было очень приятно увидеть вас, – он вышел из кабинета, наступив в спешке на свою шляпу и прижимая сумку к груди. Служанка подняла смятую шляпу со смиренным видом, и придала ей прежний вид в несколько ударов. – Желаете уйти, мэм? – поинтересовалась она таким тоном, что было ясно, я должна уйти, хочу я этого, или нет. – Да, – сказала я, поднимаясь. – Но скажите мне, – я держала медный шприц на раскрытой ладони, – вы знаете, что это такое, и где доктор Фентимен взял это? Было сложно сказать, в каком направлении она смотрит, но она наклонила свою голову, чтобы рассмотреть предмет, с тем же интересом, как если бы это была второй свежести корюшка, предложенная ей на продажу на рынке. – О, это. Да, мэм, это шприц. Я полагаю, ему прислали его из Филадельфии. – А, эм, шприц, ну, да, – слегка моргнув сказала я. – Да, мэм. Это для очищения каплями, от гонореи. Доктор имеет неплохую прибыль, пользуя мужчин, которые ходят к миссис Силви. Я глубоко вздохнула. – К миссис Силви. Ага. А знаете ли вы, где заведение миссис Силви находится? – Позади постоялого двора Сайласа Джеймсона, – ответила она, в первый раз посмотрев на меня с некоторым любопытством, как будто интересуясь, что за болван не знает этого. – Что-нибудь еще угодно вам, мэм? – О, нет, – сказала я. – Этого вполне достаточно, благодарю вас, – я хотела отдать ей шприц, когда внезапно меня осенила идея. У доктора их было два, в конце концов. – Даю вам шиллинг за этот, – сказала я, посмотрев в тот глаз, который ближе всего глядел в моем направлении. – Идет, – сказала она тут же. Помолчав немного, она добавила, – если вы собираетесь использовать это на своем муже, прежде убедитесь, что он мертвецки пьян.
*** МОЯ ОСНОВНАЯ МИССИЯ с этим была закончена, и теперь у меня были новые возможности для исследований, прежде чем совершать атаку на дом с нехорошей репутацией, принадлежащий миссис Силви. Раньше я планировала посетить стеклодува и попытаться с использованием рисунков объяснить, как сделать колбу и поршень шприца для подкожных инъекций, оставив на долю Брианны проблему изготовления полой иголки, которую можно было бы прикреплять к нему. К сожалению, в то время как простые операции со стеклом в Кросс Крик давали возможность производить любого рода бутылки, банки и чашки на каждый день, одного взгляда на его мастерскую было достаточно, чтобы понять, что мои запросы были выше его возможностей. Но теперь мне не нужно было об этом беспокоиться! И хотя металлические шприцы не обладали некоторыми желаемыми качествами стеклянных, они также имели некоторые преимущества, поскольку их невозможно было разбить. Конечно, отделяемые иголки были бы идеальны, но я могу просто стерилизовать весь предмет после каждого использования. Шприцы доктора Фентимена имели очень толстую иголку с тупым концом. Нужно будет нагреть и вытянуть ее, сделав длиннее и намного тоньше. «И, конечно, любой дурак в кузнице сможет это сделать», – подумала я. Затем обрезать медный кончик под нужным углом и подпилить его, сделав достаточно гладким, чтобы он прокалывал кожу чисто… «Детские игрушки», – думала я жизнерадостно, и едва удержалась, чтобы не запрыгать вдоль по песчаной дорожке. Что ж, все, что мне оставалось сделать, так это найти хороший запас коры хинного дерева. Однако, мои надежды получить кору были разбиты, когда я повернула на главную улицу, и в поле моего зрения попал аптекарский магазинчик мистера Богьюса. Дверь его была открытой, впуская внутрь насекомых, и обычно безукоризненно чистое крыльцо было запятнано таким количеством грязных следов, как будто некая враждебная армия внезапно на него напала. Впечатление опустошения и грабежа усилилось, когда я вошла внутрь. Большинство полок были пустыми, покрытыми остатками сушеных трав и разбитых черепков. Десятилетняя дочка Богьюса Миранда стояла, с тоской смотря на небольшую кучку банок и бутылок, увенчанную пустым панцирем от черепахи. – Миранда, – спросила я, – что случилось? Она просияла при виде меня, маленький розовый ротик моментально преобразился в улыбку. – Миссис Фрейзер! Не хотите ли немного мятной шандры? У нас почти целый фунт остался, и совсем недорого, всего три фартинга за унцию. – Я возьму унцию, – сказала я, хотя на самом деле, в моем собственном саду ее росло предостаточно. – Где твои родители? Улыбка сползла с ее личика снова, и нижняя губа задрожала. – Мама внутри, пакует вещи, а папа пошел продавать Джека мистеру Рэйнтри. Джек был аптекарский конь, которого запрягали в повозку при необходимости, и кроме того, он был любимым питомцем Миранды. Я прикусила себя за щеку. – Мистер Рэйнтри – очень добрый человек, – сказала я, стремясь утешить ее, как могла. – И у него есть отличное пастбище для его лошадок, и теплая конюшня; мне кажется, что Джеку там понравится. У него будут друзья. Она кивнула, крепко сжав губы, но две большие слезы скатились по ее щечкам. Быстро оглянувшись назад и убедившись, что никто не собирается войти в магазинчик, я шагнула за прилавок, села на перевернутый бочонок и усадила ее к себе на колени. Она тут же растаяла, прижимаясь ко мне и плача, прилагая усилия, чтобы не быть услышанной в комнатах позади магазинчика. Я похлопывала ее и приговаривала тихие нежности, ощущая поверх сочувствия маленькой девочке тяжесть и тревогу. Очевидно, Богьюсы уплывали из Америки. Почему? Поскольку я редко спускалась вниз с гор, мне были совершенно неизвестны политические взгляды Рэлстона Богьюса. Он не был шотландцем, и, конечно, не присутствовал на барбекю в честь Флоры МакДональд. Магазинчик, однако, всегда был преуспевающим, и семья благопристойно выглядела, судя по тому, как были одеты дети – Миранда и два ее младших брата всегда имели обувь. Богьюсы жили здесь в течение всей маленькой жизни Миранды и наверняка дольше. Для них уезжать таким вот образом означало, что произошло, или должно было произойти что-то серьезное. – Ты знаешь, куда вы направляетесь? – спросила я Миранду, которая сидела сейчас на моем колене, всхлипывая и вытирая свое личико моим фартуком. – Может быть, мистер Рэйнтри мог бы написать тебе, чтобы рассказать, как Джек поживает. Легкая надежда засветилась на ее личике. – Как вы думаете, он мог бы послать письмо в Англию? Это ужасно далеко. Англия? Это и вправду было серьезно. – О, почему бы и нет? – сказала я, убирая прядки ее волос под чепчик. – Мистер Фрейзер пишет письма своей сестре в Шотландию каждый вечер – и это гораздо дальше, чем Англия! – О. Хорошо, – она выглядела несколько счастливее, спустившись с моих колен и поправляя свое платьишко. – Вы думаете, я могу написать Джеку? – Я уверена, мистер Рэйнтри прочтет твое письмо ему, если ты напишешь, – уверила я ее. – Так ты умеешь хорошо писать? – О, да, мэм, – сказала она убежденно. – Папа говорит, что я читаю и пишу лучше, чем он в моем возрасте. И еще по-латински. Он научил меня читать все названия на этикетках, поэтому я могу принести все, что ему нужно. Видите, вот этот? – она указала с некоторой гордостью на большой фарфоровый аптечный кувшин, элегантно расписанный голубыми и золотыми спиралями. – Электуари Лимонензис. А вот этот – Ипекакуанха! Я восхитилась ее мастерством, думая, что, теперь-то я знаю политические взгляды ее отца. Богьюс был лоялистом , раз уж они возвращаются в Англию. Мне будет жалко, когда они уедут, но зная то, что я знала о ближайшем будущем, я была рада, что они будут в безопасности. Рэлстон хотя бы получит достойную цену за свой магазинчик. Пройдет еще немного времени, и имущество лоялистов будет попросту конфиско¬ваться, а сами они будут счастливчиками, если смогут избежать ареста, или еще чего похуже. – Рэнди? Ты не видела ботинок Джорджи? Один я нашла под сундуком, но, – о, Миссис Фрейзер! Прошу прощенья, мэм, я не знала, что кто-то пришел, – Мелани Богьюс быстрым взглядом оценила мое местоположение позади прилавка, красные глаза ее дочери и темные влажные пятна на моем фартуке, но ничего не сказала, только похлопала Миранду по плечу, проходя мимо. – Миранда сообщила мне, что вы уезжаете в Англию, – сказала я, поднимаясь с бочонка и потихоньку выходя из-за прилавка. – Нам очень жаль, что вы нас покидаете. – Вы очень добры, миссис Фрейзер, – она печально улыбнулась. – Нам тоже очень жаль уезжать. И я говорю не только о самом путешествии, уверяю вас! – она говорила с сильными чувствами человека, который уже совершил такое путешествие однажды, и предпочел бы лучше быть сваренным заживо, чем сделать это снова. Я понимала ее очень хорошо, потому, что тоже имела этот опыт. Совершить такое путешествие с тремя детьми, двое из которых мальчики младше пяти лет… воображение зашкаливало. Я хотела спросить ее, что заставило их принять такое кардинальное решение, но не могла придумать, как сделать это в присутствии Миранды. Что-то случилось, это было очевидно. Мелани была нервной как заяц и несколько более затравленной, чем можно было бы предположить, даже учитывая напряжение от упаковки всего имущества, включая трех детей. Она продолжала кидать взгляды через плечо, как будто боялась, что кто-то нападет на нее сзади. – А мистер Богьюс… – начала я, но была прервана появлением на крыльце чьей-то тени. Мелани вздрогнула, прижав руку к груди, и я повернулась, чтобы посмотреть, кто пришел. Дверной проем был заполнен невысокой плотной женщиной в очень странном сочетании одеяний. На мгновение я даже подумала, что она индианка, потому как на ней не было чепца, и ее темные волосы были заплетены в косы, но потом, когда она вошла внутрь магазина, я увидела, что она была белой. Или, скорее, розовой; ее тяжелое лицо раскраснелось от солнечных ожогов и кончик ее курносого носа тоже был красным. – Которая из вас Клэр Фрейзер? – требовательно спросила она, переводя взгляд с меня на Мелани Богьюс. – Это я, – подавив инстинктивное желание сделать шаг назад, сказала я. Ее поведение не было угрожающим, но она излучала столько физической силы, что я находила ее весьма устрашающей. – А вы кто? – спросила я, скорее от удивления, чем из грубости, и, кажется, она не обиделась. – Джизебел Хэтфилд Мортон, – сказала она, пристально щурясь на меня. – Один старикашка в доках, ск`зал, что ты напр`влялась сюда, – ее речь была резкой, в заметный контраст мягкому английскому акценту Мелани Богьюс, и ассоциировалась у меня с разговором людей, которые проживали в провинции на протяжении трех или четырех поколений, ни с кем не общаясь, кроме енотов, опоссумов или друг дружки. – Ээ… да, – сказала я, не видя смысла отрицать это. – Могу я вам чем-нибудь помочь? Она не выглядела так, как будто ей нужна была помощь. Если бы она была еще более здоровой, швы на мужской рубашке, в которую она была одета, могли бы просто лопнуть. Мелани и Миранда смотрели на нее огромными круглыми глазами. В то же время, какой бы опасности Мелани ни ждала, это была не мисс Мортон. – Не то, чтобы помощь, – сказала она, продвигаясь по магазину дальше и изучая меня, склонив голову набок. – Хотя, я п`думала, что ты можешь знать, где обретается этот скунс, Исайя Мортон. Моя челюсть отвисла, и я поспешила ее закрыть. Не мисс Мортон, стало быть – миссис Мортон. Первая миссис Мортон, то есть. Исайя Мортон сражался вместе с Джейми в его отряде милиции во время войны с регуляторами, и он упоминал свою первую жену, обливаясь при этом холодным потом. – Я… а… думаю, что он работает где-то в провинции, – сказала я. – Гуилфорд? Или это был Пэйливилль? На самом деле, он был в Хиллсборо, но это вряд ли имело значение, поскольку в данный момент его там не было. В это самое время он находился в Кросс-Крике, приехав забрать доставленную сюда партию бочонков для своего работодателя, пивовара. Не далее, как час назад я видела его в бочарной лавке в сопровождении второй миссис Мортон и их новорожденной дочери. Джизебел Хэтфилд Мортон отнюдь не выглядела человеком, который воспримет такие вещи цивилизованно. Она извлекла некий низкий звук из своего горла, означающий негодование. – Он паршивый мелкий скользкий хорек. Но я еще доберусь до него, уж будьте покойны на этот счет, – она говорила с такой небрежной уверенностью, которая не сулила ничего хорошего Исайе Мортону. Я подумала, что молчание – золото в данном случае, но все-таки не удержалась и спросила: – Зачем он вам нужен? – Исайя, конечно, обладал некоторым грубым добродушием, но, если смотреть объективно, вряд ли он был способен воспламенить одну женщину, не говоря уж о двух. – Нужен мне? – она выглядела довольной от этой мысли и потерла своим солидным кулаком у себя под носом. – Мне он не нужен. Но ни один мужик не убежит от меня, как от какой-то лахудры с кислой миной. Как только я его достану, я сделаю огромную дырку в его голове и прибью его покусанную мухами шкуру к моей двери. Сказанные другим человеком, такие выражения можно было счесть риторическими. Однако произнесенные этой конкретной леди слова были, скорее, недвусмысленными заявлениями о намерениях. Глаза Миранды стали круглыми как у лягушки, и глаза ее мамы тоже. Джизебел Х. Мортон прищурилась, глядя на меня, и задумчиво почесала под одной из своих больших грудей, ткань ее рубашки прилипла к ее влажному телу. – Я слыхала, что ты как будто спасла жизнь этому жабьему сосунку при Аламансе. Это не враки? – Ээ… да, – я смотрела на нее с опаской, следя за любым агрессивным движением. Она загородила собой дверь; и если она нападет на меня, я нырну под прилавок и ринусь сквозь дверь, ведущую в жилые комнаты Богьюсов. При ней был большой тесак без чехла. Он был заткнут за связанный из ракушек пояс, выполнявший еще одну функцию: пояс поддерживал складчатую массу того, что когда-то могло быть красной фланелевой нижней юбкой, отрезанной у колен. Ее очень крепкие ноги были голыми, а ступни босыми. За пояс были заткнуты также пистоль и пороховой рожок, но, слава Богу, она не пыталась ими воспользоваться. – Ну и зря, – сказала она почти бесстрастно. – Но, тогда, если б он уже сдох, я не смогла бы получить удовольствие, собственноручно пришив его. Так что все к лучшему. Меня это не волнует. Если я не найду его, один из моих братьев найдет. Очевидно, покончив с делом, она несколько расслабилась, и посмотрела вокруг, впервые заметив пустые полки. – Чё это у вас тут творится? – затребовала она ответа. – Мы уплываем отсюда, – Мелани пролепетала, сделав попытку запрятать Миранду позади себя. – Направляемся в Англию. – Даже так? – Джизебел выглядела слегка заинтересованной. – Чё случилось? Они убили твоего мужа? Или закатали его в деготь и перья? Мелани побледнела. – Нет, – прошептала она, сглотнув, и ее испуганный взгляд обратился в сторону двери. Я внезапно почувствовала ужасный холод, несмотря на знойную жару, поняв, в чем была угроза. – О? Ну, если ты хочешь узнать, так ли это, лучше шагай-ка вниз по Центральной улице, – предложила она услужливо. – Там толпа уже приготовилась сделать из кого-то жареного цыпленка, это точно, как то, что Бог сделал мелкие зеленые ранетки. Горячим дегтем воняет на весь город, и народ просто кипит, даже из таверн повылазили, все туда прутся. Мелани и Миранда, вскрикнув, побежали к двери, отпихивая назад невозмутимую Джизебел. Я тоже заторопилась в этом направлении, и чуть не столкнулась с ними, когда Рэлстон Богьюс шагнул сквозь дверной проем, как раз вовремя, чтобы поймать свою плачущую в истерике жену. – Рэнди, иди-ка, посмотри за своими братьями, – сказал он тихо. – Успокойся, Мелли, все в порядке. – Деготь, – выдохнула она, прижимаясь к нему. – Она сказала,… она сказала… – Не меня, – проговорил он, и я увидела, что его волосы взмокли, а лицо было бледным и блестело от пота. – Они пришли не за мной. Пока нет. Это печатник. Бережно он отцепил руки своей жены от своего плеча и зашел за прилавок, бросая короткий любопытный взгляд на Джизебел. – Возьми ребятишек, идите к Фергюсонам, – сказал он и поднял упавший осколок из-за прилавка. – Я приду так скоро, как только смогу, – он потянулся к ящику стола за пороховым рожком и коробкой с патронами. – Рэлстон! – Мелани проговорила шепотом, глядя как Миранда уходит в дальние комнаты, но мольба была не менее настойчивой, несмотря на нехватку громкости. – Куда ты собираешься? Одна сторона его рта дернулась, но он не ответил. – Иди к Фергюсонам, – повторил он, не отводя глаз от коробки с патронами в его руках. – Нет! Нет! Не ходи туда! Пойдем с нами, пойдем со мной! – она схватила его за руку в отчаянии. Он стряхнул ее и продолжил упорно заряжать оружие. – Иди, Мелли. – Не пойду! – настаивая, она повернулась ко мне. – Миссис Фрейзер, скажите ему! Пожалуйста, скажите ему, что это напрасно! Что это все ужасно зря! Он не должен идти. Я открыла рот, не зная, что сказать, но даже не имела шанса решить это. – Не думаю, что мистрис Фрейзер посчитает это напрасным, Мелли, – сказал Рэлстон Богьюс, все еще смотря на свои руки. Он закинул лямку охотничьего ружья на плечо и взвел курок. – В это самое время ее муж сдерживает толпу перед дверью печатной мастерской. Один. Затем он посмотрел на меня, кивнул и вышел.
*** ДЖИЗЕБЕЛ БЫЛА ПРАВА: во всем городе действительно сильно пахло дегтем. С одной стороны, это не было чем-то необычным в летнюю пору, особенно возле складов дока, но горячее густое зловоние, обжигающее мои ноздри, имело угрожающий характер. Помимо дегтя – и страха – я просто задыхалась от усилий не отстать от Рэлстона Богьюса, который не то, чтобы бежал, но двигался так быстро, насколько это было возможно, чтобы не побежать вприпрыжку. Джизебел была права также и насчет бурлящих людей, высыпавших из таверн. Угол Центральной улицы был запружен взволнованной толпой. Большей частью, как я видела, это были мужчины, но среди них были и несколько женщин грубоватого вида, жены рыбаков и служанки. Аптекарь заколебался, увидев их. Несколько лиц повернулись к нему, один или двое начали дергать друг друга за рукава, показывая на него, и выражение их лиц было совсем недружелюбным. – Убирайся, Богьюс! – один мужчина выкрикнул. – Не твоего ума это дело! Пока нет! Другой шагнул, поднял камень и метнул его. Он цокнул, не причинив вреда, по деревянному тротуару, не долетев несколько футов до Богьюса, но тем самым привлек больше внимания. Люди в толпе начали поворачиваться, медленно надвигаясь по направлению к нам. – Папа! – выдохнул высокий тихий голос позади меня. Я повернулась и увидела Миранду, без чепчика, раскрасневшуюся от бега, маленькие хвостики ее волос распустились по ее спине. Времени на размышление не было совсем. Я схватила ее и практически бросила ее к ее отцу в руки. От неожиданности, он выронил ружье и поймал ее под руки. Какой-то мужчина рванулся вперед, пытаясь достать оружие, но я спикировала вниз и схватила его первая. Я ринулась назад, прижимая к груди ружье, и бросая ему вызов взглядом. Я его не знала, но он меня определенно узнал, его глаза быстро скользнули по мне, он заколебался, потом глянул назад, поверх своего плеча. Я могла слышать голос Джейми, и множество других голосов, старавшихся перекричать друг друга. Дыхание все еще было свистящим в моей груди, и слов я разобрать не могла. Тон их, однако, был спорящим: противостояние, не кровопролитие. Мужчина постоял в нерешительности, взглянул на меня и начал протискиваться сквозь собирающуюся толпу. Богьюс прижимал к себе свою дочь, которая крепко обхватила своими руками его шею, спрятав лицо на его рубашке. Он метнул на меня взгляд и сде¬лал небольшое движение рукой, как будто хотел забрать оружие. Я по¬качала головой и сжала ружье покрепче. Рукоятка была влажной и теплой. – Отведите Миранду домой, – сказала я. – Я что-нибудь придумаю. Ружье было заряжено и курок взведен. Один выстрел. Лучшее, что я могу сделать – на мгновение всех отвлечь – но это могло помочь. Я проложила себе дорогу сквозь толпу, осторожно держа оружие так, чтобы не высыпать порох, и пряча его в моих юбках. Запах дегтя внезапно стал гораздо более сильным. Перевернутый котел лежал прямо перед магазином печатника, черная липкая лужа дымилась и испарялась на солнце. Раскаленные угли и чернеющие куски торфа были рассыпаны вдоль улицы под ногами людей. Полный гражданин, в ком я узнала мистера Таунзенда, отбрасывал ногой огарки от быстро разгорающегося огня, мешая двум молодым парням, которые пытались снова его разжечь. Я поискала Джейми и нашла его именно там, где, как и сказал мистер Богьюс, он находился – перед дверью печатной мастерской, с испачканной дегтем метлой в руках и с огнем баталии в глазах. – Это твой муж? – Джизебел Мортон посмотрела через мое плечо, поймав направление моего взгляда. – Здор’вяк, однако. Деготь был разбрызган по всему фасаду магазина, и по Джейми. Огромная клякса дегтя прилипла к его волосам, и я могла видеть ожог, красневший на его руке там, где большая капля дегтя стекала по ней. Несмотря на это, он улыбался. Еще две вымазанных в дегте метлы лежали на земле рядышком, одна была сломана – почти наверняка об чью-то голову. Что ж, хотя бы пока – он веселился. Я не сразу нашла самого печатника, Фогарти Симмса. Потом испуганное лицо на мгновение показалось в окне, но сразу же исчезло, как только камень, брошенный из толпы, стукнулся об раму и разбил стекло. – Выходи наружу, Симмс, ты, крадущийся трус! – крикнул мужчина рядом. – Или нам тебя выкурить? – Выкурить его! Выкурить его! – воодушевленные выкрики прозвучали в толпе, и парень рядом со мной наклонился, потянулся за горящей головешкой, выскочившей из огня. Как только он ее схватил, я с силой наступила на его руку. – Господи Иисусе! – он выронил уголек и упал на колени, зажимая руку между своих бедер, открыв рот и задыхаясь от боли. – О, о, Иисусе! Я отошла подальше, плечами прокладывая себе путь сквозь пресс толпы. Смогу ли я подобраться достаточно близко, чтобы передать Джейми ружье? Или это только ухудшит ситуацию? – Отойди от двери, Фрейзер! К тебе у нас нет претензий. Я узнала этот благовоспитанный голос: это был Нил Форбс, адвокат. Он не был одет в свой обычный опрятный костюм, однако: на нем была грубая домотканая одежда. Так что это не была импровизированная атака, он пришел готовым для грязной работы. – Эй! Говори за себя, Форбс! У меня есть к нему претензии! – это был коренастый человек в фартуке мясника, краснолицый и возмущенный, с подбитым и опухшим глазом. – Посмотри, что он сделал со мной! – он указал мясистой рукой сначала на глаз, а затем на свою одежду, на лицевой стороне которой были явно видны следы вымазанной в дегте метлы, приложенной к его груди. Он помахал массивным кулаком в сторону Джейми. – Ты за это заплатишь, Фрейзер! – Ага, но я заплачу тебе той же монетой, Бьюкен! – выпалил Джейми, дернув метлой, как копьем. Бьюкен вскрикнул, попятился с комично встревоженным лицом, и толпа взорвалась от хохота. – Эй, ты, вернись! Если хочешь поиграть в дикарей, тебе нужно больше красок! – Бьюкен повернулся, чтобы убежать, но был задержан толпой. Рванувшись, Джейми поставил метлой пятно на его брюках, как раз пониже спины. Бьюкен отпрыгнул в панике от тычка, проталкиваясь вперед и спотыкаясь, вызвав еще больше хохота и насмешливых гиканий. – Остальные тоже хотят поиграть в дикарей? – прокричал Джейми. Он провел своей метлой по дымящейся луже и тяжело повернул ее широкой аркой перед собой. Капли горячего дегтя полетели по воздуху, и люди, уклоняясь от них, закричали и начали толкаться, наступая друг на друга. Меня тоже толкнули в сторону, и я больно ударилась о большую бочку, стоящую на улице. Я бы упала, если бы не Джизебел, которая поймала меня за одну руку и подтянула вверх без всяких видимых усилий. – Твой бойфренд прямо задира, – сказала она, с одобрением глядя на Джейми. – Люблю таких буйных, как этот твой. – Да уж, – сказала я, потирая ушибленный локоть. – Я тоже. Иногда. Однако такое восхищение, как оказалось, не было универсальным и всеобщим. – Отдай его, Фрейзер! Или носи перья вместе с ним! Проклятые тори (Английская политическая партия; возникла в конце 70-х - начале 80-х гг. XVII в., выражала интересы земельной аристократии и высшего духовенства англиканской церкви.)! Этот возглас прозвучал где-то позади меня, и, повернувшись, я увидела, что говорящий пришел, приготовившись: он держал подушку в одной руке, и снизу она уже была надрезана, поэтому перья вылетали из нее при каждом жесте. – В деготь и перья их всех! Я снова повернулась на крик откуда-то сверху, как раз вовремя, чтобы увидеть молодого мужчину, широко распахнувшего окно верхнего этажа дома на другой стороне улицы. Он пытался протащить сквозь него перину, но его усилия встретили препятствие в лице домохозяйки, которой перина принадлежала. Досточтимая леди легла на его спину и била его по голове мухобойкой, осыпая проклятиями. Молодой человек рядом со мной начал квохтать как курица, и хлопать своими локтями – к огромному удовольствию своих друзей, которые к нему присоединились, оставаясь глухими к призывам быть разумными – не то, чтобы их было много. На дальней стороне улицы начали скандировать: – Тори, тори, тори! Тональность ситуации изменилась, и не в лучшую сторону. Я наполовину подняла охотничье ружье, неуверенная в том, что делаю, но я знала наверняка, что должна сделать хоть что-нибудь. Еще чуть-чуть, и они набросятся на него. – Дай-ка мне это ружье, тетушка, – сказал тихий голос за моим плечом, и я повернулась назад, чтобы найти там Младшего Йена, который тяжело дышал. Без малейших колебаний я отдала ему оружие. – Reste d`retour! – прокричал Джейми по-французски – Oui, le tout! Отойдите назад! Все вы! – казалось, он обращается ко всей толпе, но смотрел он прямо на Йена. «Какого черта он делает?», – подумала я, но потом краем глаза я увидела Фергюса, которой яростно работал локтями, чтобы сохранить свое место прямо перед толпой. Младший Йен, уже было поднявший ружье вверх, заколебался и прижал его поближе к себе. – Он прав, подожди! – сказала я настойчиво. – Не стреляй, пока не надо. Я понимала сейчас, что поспешный выстрел может принести больше вреда, чем пользы. Посмотри хоть на Бобби Хиггинса и Бостонскую резню. Я совсем не хотела никакого массового убийства в Кросс-Крик, особенно с Джейми посреди всего этого. – Я не буду, но я не позволю им взять его, – пробормотал Йен. – Если они пойдут на него, – он замолчал, но его челюсть была сжата и я почувствовала острый запах его пота даже через мощный аромат дегтя. В это время усилились крики и вопли сверху, заставив половину толпы повернуться в ту сторону, чтобы посмотреть, что там происходит. Слава Богу, это отвлекло их на некоторое время. В окне наверху показался еще один мужчина, очевидно, хозяин, он схватил захватчика перины за воротник, втянул его в комнату и ударил. Затем дерущаяся пара исчезла из вида и буквально через несколько секунд звуки возбуждения и женские крики стихли. И только перина осталась висеть в неловком равновесии, наполовину внутри, наполовину снаружи окна. Скандирование «Тори, тори, тори!», умолкшее на время столкновения наверху, сейчас возобновилось и перемежалось призывами, чтобы печатник вышел на улицу и сдался на милость толпы. – Выходи, Симмс! – прокричал Форбс. Я увидела, что он раздобыл где-то новую метлу и пробирался ближе к печатной мастерской. Джейми увидел его тоже, и я заметила, что его рот скривился в усмешке. Сайлас Джеймсон, владелец местного постоялого двора, шел позади Форбса, согнувшись как борец, его лицо расплылось в яростной ухмылке. – Выходи, Симмс! – повторил он. – Что за мужик будет прятаться за шотландской юбкой, а? Голос Джеймсона был достаточно громким, чтобы все его услышали, и большинство людей засмеялись, Джейми в том числе. – Мудрый мужик! – прокричал Джейми в ответ, и качнул краем своего пледа в сторону Джеймсона. – Этот тартан защитил многих бедных парнишек в свое время. – И многих девчонок тоже, держу пари! – прокричал некий сквернослов из толпы. – Что, думаешь твоя жена под моим пледом? – Джейми тяжело дышал, рубашка и волосы прилипли к его телу, мокрые от пота, но он все еще улыбался, держась за полу своего килта. – Не хочешь ли тогда подойти и поискать ее? – А не найдется ли под ним и для меня местечка? – тут же выкрикнула одна из рыбачьих жен. Смех прокатился по толпе. Переменчивое, как в любом сборище людей, их настроение снова поменялось от угрозы к развлечению. Я сделала глубокий дрожащий вдох, чувствуя, как пот пробежал вниз между моих грудей. Джейми справился с ними, он ими управлял, но он балансировал на лезвии бритвы. Если уж он решил защищать Симмса – а он решил, – то никакая сила на земле не заставит его выдать печатника. Если толпа хотела Симмса – а она хотела, – они должны были пройти сквозь Джейми. И они пойдут, подумала я, в любую минуту. – Выходи, Симмс! – выкрикнул голос, с явным акцентом Шотландских Низин. – Или ты будешь хитро прятаться у задницы Фрейзера целый день? – Лучше печатник у моей задницы, чем адвокат! – крикнул Джейми в ответ, взмахивая метлой в сторону Форбса, приводя его в пример. – Он меньше, да? Толпа загрохотала: Форбс был крепкого мясистого телосложения, тогда как Фогарти Симмс был худенький как щепка. Форбс сильно покраснел, и я видела несколько насмешливых взглядов, брошенных в его сторону. Форбсу было за сорок, он никогда не был женат, и конечно, ходили разговоры… – Я бы не хотел иметь адвоката близко у моей задницы! – радостно прокричал Джейми, тыкая Форбса метлой. – Он украдет твое дерьмо и подаст на тебя в суд за клизму. Форбс открыл рот и его лицо побагровело. Он сделал шаг назад и, кажется, что-то прокричал в ответ, но никто не услышал его в шуме хохочущей толпы. – А потом он продаст его тебе обратно, как прекрасное удобрение (В оригинале Джейми использует выражение night soil: человеческие экскременты, в XVIII в. собираемые обычно тайно ночью с выгребных ям и уборных, используемые в качестве удобрения.)! – воскликнул Джейми в тот момент, когда мог быть услышанным. Аккуратно перевернув метлу, он ткнул Форбса в живот ручкой. Толпа заулюлюкала в восторге, и Форбс, отнюдь не борец, потерял голову и пошел на Джейми, держа метлу как лопату. Джейми, который, казалось, только этого и ждал, отступил в сторону, как танцор, опрокинул Форбса и приложил свою вымазанную в дегте метлу поперек его плеч, посылая его с размаху в остывающую лужу дегтя к вящему удовольствию всей улицы. – Тетушка, подержи-ка это! – охотничье ружье было внезапно возвращено в мои руки. – Что? – застигнутая врасплох, я повернулась назад, чтобы увидеть, как Йен быстро двигается позади толпы, делая знаки Фергюсу. В несколько секунд, незамеченные толпой, чье внимание было поглощено упавшим Форбсом, они достигли дома, из окна которого свисала перина. Йен опустился на одно колено, сложил вместе руки, и, как будто они репетировали это годами, Фергюс ступил на этот импровизированный приступок и, бросив себя вверх, подцепил перину своим крюком. Он завис на мгновение, отчаянно придерживая крюк своей здоровой рукой, чтобы он не отцепился. Йен вскочил и, схватив Фергюса за талию, дернул его вниз. Когда ткань перины поддалась под тяжестью их двойного веса, Фергюс и Йен спрыгнули на землю и целый каскад гусиных перьев вывалился на их головы, только чтобы тут же быть пойманным густым влажным воздухом и закружиться в безумной снеговой пурге, которая заполнила улицу и облепила удивленную толпу комками липкого пуха. Воздух, кажется, просто состоял из перьев. Они были везде, щекотали глаза, и нос, и горло, прилипали к волосам, и одежде, и к ресницам. Я вытерла свои слезящиеся глаза и поспешно отступила назад, подальше от полуослепших людей, пошатывающихся и сталкивающихся друг с другом. Я искала Фергюса и Йена, но когда снежный шторм иссяк, в отличие от всех остальных на улице, обернулась назад, к печатной мастерской, как раз вовремя, чтобы увидеть Джейми, который вбежал в ее дверь, схватил Фогарти Симмса за руку и вытащил его из магазина, как моллюска на вилке. Джейми с силой толкнул Симмса вперед, и тот побежал, пошатываясь, затем схватил свою метлу, чтобы прикрывать его отступление. Рэлстон Богьюс, прятавшийся в тени дерева, выскочил оттуда с дубинкой в руке и тоже побежал вслед за Симмсом, защищая его. Он размахивал своей дубинкой, чтобы отбить охоту у желающих преследовать их. Эти действия не прошли совсем незамеченными, и хотя большинство мужчин были заняты похлопыванием и отряхиванием в этом сумасшедшем облаке перьев, которое окружало их, несколько из них все-таки заметили происходящее и подняли крик, вопя как собаки, и пытаясь продраться сквозь толпу, чтобы догнать убегающего печатника. Если и был когда-нибудь тот самый момент… Я бы выстрелила поверх их голов, и они бы попятились, давая Симмсу время убраться. Я решительно подняла ружье и потянулась к курку. Охотничье ружье было выхвачено из моих рук так быстро, что я на мгновение даже не сообразила, что его больше нет, но стояла, в ошеломлении уставившись на свои пустые руки. А потом сзади раздался крик, достаточно громкий, чтобы заставить всех вокруг замолчать. – Исайя Мортон! Сейчас ты подохнешь, парниша! Охотничье ружье выстрелило прямо у меня над ухом с оглушительным «буууум!» и облаком копоти, которое ослепило меня. Кашляя и задыхаясь, я поднесла фартук к моему лицу, восстанавливая зрение как раз вовремя, чтобы увидеть невысокую плотную фигуру Исайи Мортона за квартал отсюда, бегущего так быстро, как только ноги могли его унести. Джизебель Хэтфилд Мортон уже бежала вслед за ним, безжалостно сметая всех, кто попадался на ее пути. Она ловко перепрыгнула через вымазанного и покрытого перьями Форбса, который все еще стоял на четвереньках с озадаченным видом. Затем рванула через остатки толпы и поспешила вниз по улице, с развивающейся короткой фланелевой юбкой, двигаясь с удивительной для женщины ее телосложения скоростью. Мортон завернул за угол и исчез, преследуемый по пятам неумолимой Фурией. Я сама чувствовала себя несколько ошеломленной. В ушах у меня все еще звенело, но я взглянула вверх, чувствуя, что кто-то коснулся моей руки. Джейми смотрел на меня сверху вниз, прищурив один глаз, как будто он не был полностью уверен в том, что видит именно то, что видит. Он что-то сказал, что я не могла расслышать, но жесты, которые он делал перед моим лицом, в сочетании с красноречивыми подергиваниями его рта, делали предполагаемый им смысл совершенно очевидным. – Ха, – сказала я холодно, при этом звук моего голоса был тихим и далеким. Я снова вытерла мое лицо фартуком. – Кто бы говорил! Он выглядел как полинявший снеговик с черными пятнами дегтя на его рубашке и пучками гусиного пуха, прилепившимися к его бровям, его волосам и к его щетине. Он сказал что-то еще, но я не могла это ясно расслышать. Я покачала головой и покрутила рукой возле своих ушей, обозначая временную глухоту. Он улыбнулся, взял меня за плечи и наклонил свою голову вперед, пока его лоб не коснулся моего с небольшим «стук!». Я почувствовала, что он немного дрожит, но не была уверена, от смеха, или от усталости. Затем он выпрямился, поцеловал мой лоб и взял меня за руку. Нил Форбс сидел посредине улицы с распростертыми ногами и растрепанными волосами. Черный деготь покрывал одну сторону его тела от плеча до колена. Он потерял ботинок и сочувствующие ему люди пытались очистить его от перьев. Джейми провел меня широкой дугой вокруг него, довольно кивая, когда мы прошли мимо. Форбс посмотрел вверх, полыхая изнутри, и сказал что-то неопределенное, его тяжелое лицо исказилось в неприязни. Я подумала, что было даже хорошо, что я не могла слышать его.
*** ЙЕН И ФЕРГЮС ИСЧЕЗЛИ с большинством мятежников, без сомнения, чтобы творить погромы где-нибудь еще. Джейми и я удалились в «Сикамору», гостиницу на Ривер Стрит, чтобы освежиться и почиститься. Веселье Джейми постепенно улетучилось, по мере того, как я отлепляла от него деготь и перья, и практически погасло, когда я рассказала ему о моем визите к доктору Фентимену. – Что обычно делают при помощи этого? – Джейми слегка вздрогнул во время моего повествования о яичке Стивена Боннета. Когда я дошла до описания шприцов, он непроизвольно скрестил свои ноги. – Ну, ты делаешь движение узкой частью шприца вниз-внутрь, конечно, и затем впрыскиваешь лекарство, я полагаю нечто вроде хлорида ртути, сквозь уретру. – Сквозь... ээ… – Ты хочешь, чтобы я показала тебе? – полюбопытствовала я. – Я оставила мою корзинку у Богьюсов, но я могу сходить за ней, и… – Нет, – он нагнулся вперед и решительно поставил свои локти на колени. – Как ты думаешь, это сильно жжет? – Я не думаю, что это очень приятно. Он коротко пожал плечами. – Мне тоже так кажется. – К тому же, я не уверена, что это действительно эффективно помогает, – добавила я задумчиво. – Ужасно пройти через нечто подобное, и не получить лечебного эффекта. Тебе так не кажется? Он смотрел на меня с настороженным взглядом человека, который только что обнаружил, что подозрительно выглядящий сверток, стоящий рядом с ним, еще и тикает. – Что… – начал он, и я поспешила закончить. – Так ты не откажешься сходить к миссис Силви и договориться о том, чтобы я полечила ее девушек, не так ли? – Кто такая миссис Силви? – спросил он с подозрением. – Владелица местного борделя, – сказала я, глубоко вздохнув. – Служанка доктора Фентимена рассказала мне о ней. Так вот, я догадываюсь, что в городе может быть не один бордель, но я думаю, что миссис Силви должна знать своих конкурентов, и если они существуют, она может тебе их назвать. Джейми провел рукой вниз по лицу, оттягивая нижние веки, так что его налитые кровью глаза стали особенно заметны. – В бордель, – повторил он. – Ты хочешь, чтобы я пошел в бордель. – Ну, я пойду с тобой, если ты хочешь, конечно, – сказала я. – Однако, я думаю, что ты лучше справишься один. Я бы сделала это сама, – добавила я с некоторой строгостью, – но я думаю, что они вряд ли обратят на меня какое-нибудь внимание. Он закрыл один глаз, изучая меня другим, который выглядел, как будто в него попал песок или перец. – О, я, скорее думаю, что они обратят, – сказал он. – Так вот что было у тебя в голове, когда ты настаивала на том, чтобы поехать со мной в город, не так ли? – в его голосе звучала легкая горечь. – Ну… да, – призналась я, – хотя мне действительно была нужна кора хинного дерева. Кроме того, – добавила я логично, – если бы я не приехала, ты не узнал бы насчет Боннета. Или о Лукасе, если на то пошло. Он сказал что-то по-гэльски, и я перевела это для себя, что он спокойно мог бы прожить остаток жизни, не зная таких подробностей. – Кроме того, ты вполне привык к борделям, – вставила я. – У тебя была постоянная комната в одном из них, в Эдинбурге. – Ага, у меня была, – согласился он. – Но я не был женат тогда, или, точнее, я был, но я. … Ну, хорошо, я имею в виду, что мне было удобно жить там, чтобы люди думали, что я… – он умолк и умоляюще посмотрел на меня. – Сассенах, ты в самом деле хочешь, чтобы все в Кросс-Крик думали, что я… – Ну, они не будут думать об этом так, если я пойду с тобой, не так ли? – О, Господи. Тут он уронил свою голову на руки и яростно потер свой скальп, очевидно полагая, что это поможет ему придумать что-нибудь, чтобы меня отговорить. – Где твое чувство сострадания к своим товарищам-мужчинам? – воззвала я. – Ты же не захочешь, чтобы какой-нибудь бедняга встретился со шпри¬цами доктора Фентимена, только потому, что ты… – Постольку, я сам лично не собираюсь встречаться с ними, – уверил он меня, – мои соратники-мужчины, предаю¬щиеся греху, получат совершенно по заслугам! – Что ж, в данном случае, я, скорее, готова с тобой согласиться, – заметила я. – Но, ведь дело не только в них. Есть еще и женщины. Не только шлюхи; как насчет всех – жен и детей – зараженных мужчин? Ты не можешь дать им всем умереть от сифилиса, особенно, если они могут быть спасены, в самом деле? К этому времени он имел вид загнанного зверя, и это последнее замечание отнюдь не улучшило ситуации. – Но пенициллин не всегда работает, – указал он, – что если он не сработает в случае со шлюхами? – Такая возможность есть, – признала я. – Но между тем, чтобы попытаться использовать то, что может не сработать и не попытаться совсем… – видя, что он по-прежнему смотрит на меня скошенными глазами, я отбросила все обращения к разумным причинам, и достала свое лучшее оружие. – А что насчет Младшего Йена? – А что насчет него? – ответил он опасливо, но я видела, что мои слова вызвали мгновенную картинку в его сознании. Йен не был новичком в борделях. Его знакомство с ними, хоть и невольно, и непреднамеренно, состоялось благодаря Джейми. – Он хороший парень, Йен, – сказал он упрямо. – Он не пошел бы… – Он может, – сказала я, – И ты знаешь это. Я не была знакома с таким направлением частной жизни Младшего Йена – если таковая вообще была. Но ему был двадцать один год, он был ни с кем не связанный, и насколько я могла судить, совершенно здоровый молодой представитель мужского пола. Следовательно… Я видела, что Джейми неохотно пришел к тому же выводу. Он был двадцатитрехлетним девственником, когда я вышла за него замуж. Младший Йен, благодаря Фергюсту, был познакомлен с плотскими удовольствиями в значительно более раннем возрасте. Его невинность уже не могла быть восстановлена. – Ммфм, – сказал муж. Он поднял полотенце, яростно потер им свои пегие волосы, отбросил его в сторону и собрал волосы в густой влажный хвост, потянувшись за ремешком, чтобы завязать его. – «О! Если б можно было кончить все одним ударом, хотелось бы, чтобы удар был скор» ( У. Шекспир, «Макбет», акт I, сцена IV.), – сказала я, смотря с пониманием. – Думаю, все же, что лучше мне пойти с тобой. Только надо забрать мой медицинский сундучок. Он ничего не ответил на это, просто хмуро принялся приводить себя в более презентабельный вид. К счастью, во время противостояния на улице на нем не был надет его сюртук, поэтому худшие из дефектов на его рубашке можно было скрыть. – Сассенах, – сказал он, и, повернувшись, я увидела, что он смотрит на меня покрасневшими глазами. – Да? – Ты заплатишь за это.
*** ОСОБНЯК МИССИС СИЛВИ оказался абсолютно обычным двухэтажным домом, маленьким и скорее пошарканным. Его черепица закручивалась вверх на концах, придавая ему вид растрепанной удивленной женщины, застигнутой врасплох с волосами, из которых только что вынули бигуди. Джейми неодобрительно прорычал при виде расшатанного крыльца и заросшего двора, но я решила, что это просто был его способ скрыть неловкость. Я не совсем была уверена, какой я ожидала увидеть миссис Силви – единственная мне знакомая Мадам была весьма элегантной француженкой в возрасте, эмигрировавшей в Эдинбург. Но владелица самого популярного борделя в Кросс-Крик оказалась молодой женщиной, лет примерно двадцати пяти, с простым, как корочка хлеба, лицом и сильно торчащими ушами. Надо сказать, что я вообще сначала приняла ее за служанку, и только вежливое обращение к ней Джейми как «миссис Силви», про¬инфор¬мировало меня, что сама хозяйка открыла нам дверь. Я бросила на Джейми косой взгляд, интересуясь, откуда он с ней знаком, но потом посмотрела на нее снова и обнаружила то же, что и он: хорошее качество ее платья и большую брошь на ее груди. Она перевела взгляд с него на меня и нахмурилась. – Вы позволите нам войти? – спросила я, и вошла, не ожидая ответа. – Меня зовут миссис Фрейзер, а это мой муж, – сказала я, указывая на Джейми, который уже покраснел до ушей. – О? – осторожно сказала миссис Силви. – Что ж, это будет стоить на фунт дороже, если будете вы вдвоем. – Прошу проще… о! – горячая краска залила мое лицо, как только я запоздало поняла, что она имела в виду. Джейми, мгновенно ее понявший, был красным как свекла. – Да что вы, все в порядке, – уверила она меня. – Не совсем обычно, я вам доложу, но Дотти будет не против, она несколько увлечена женщинами, видите ли. Джейми издал низкий урчащий звук, обозначавший, что поскольку это была моя идея, то мне с этим и разбираться. – Я боюсь, мы не совсем правильно себя представили, – сказала я, как можно учтивее. – Мы… эээ… мы только хотели расспросить ваших,… – я остановилась, подбирая подходящее слово. Ну не «работниц» же, в самом деле. – Девочек, – вставил Джейми. – Эм, да. Девочек. – О, в самом деле, – ее маленькие блестящие глаза метнулись между нами. – Методисты, не так ли? Или Баптисты Сияющего Света? Что ж, тогда это будет стоить два фунта. Компенсация за неудовольствие. Джейми засмеялся. – Чего-то дешево, – заметил он. – Или это за каждую девушку? Губы миссис Силви слегка дернулись. – О, за каждую, конечно. – Два фунта за душу? Ну да, что ж, кто назначит цену за спасение? – он теперь открыто ерничал. И она, ясно поняв, что мы не клиенты, и не миссионеры, ходящие от двери к двери, тоже получала удовольствие, хотя и стремилась этого не показать. – Я назначу, – ответила она сухо. – Шлюха знает цену всему, но не ценит ничего, во всяком случае, мне однажды так сказали. Джейми кивнул на это. – Так какова тогда цена жизней ваших девочек, миссис Силви? Выражение удовольствия исчезло из ее глаз, оставив их столь же блестящими, но сильно настороженными. – Вы мне угрожаете, сэр? – она вытянулась во весь рост и положила руку на колокольчик, который стоял на столе рядом с дверью. – У меня есть охрана, сэр, уверяю вас. Вам будет ясно предложено покинуть мое заведение немедленно. – Если бы я хотел нанести тебе вред, женщина, то вряд ли привел бы с собой жену, чтобы она посмотрела на это, – мягко сказал Джейми. – Я не настолько извращен для этого. Ее рука, крепко сжимавшая колокольчик, несколько расслабилась. – Вы будете удивлены, – сказала она. – Заметьте, – сказала она, указывая на него пальцем, – я никогда не имею дела с такими вещами – не думайте, но я видела их. – И я тоже, – сказал Джейми, поддразнивающий тон исчез из его голоса. – Ска¬жите, возможно, вы слышали о шотландце, которого зовут Мак Дью? Лицо ее при этом изменилось: ясно было, что она слышала. Я была сбита с толку, но решила, что лучше промолчать. – Я слышала, – сказала она. Ее взгляд заострился. – Это были вы, не так ли? Он кивнул со значением. Губы миссис Силви коротко сжались, а потом она словно бы снова заметила меня. – Он рассказал вам? – спросила она. – Сомневаюсь, – ответила я, посмотрев на него. Он настойчиво избегал моего взгляда. Миссис Силви коротко рассмеялась. – Одна из моих девочек пошла с клиентом в «Жабу», – она назвала забегаловку низшего сорта возле реки, которая называлась «Жаба и Ложка», – и он очень плохо с ней обошелся. Затем он вытащил ее в зал и предложил ее местному сброду. Она сказала, что она поняла, что с ней покончено. Вы знаете, что это возможно быть изнасилованной до смерти? – это последнее замечание было адресовано мне, тоном, в котором смешались равнодушие и вызов. – Я знаю, – сказала я коротко. Легкая дрожь пробежала по моей спине и мои ладони вспотели. – К счастью, там был огромный шотландец, он выступил против такого предложения. Он был один против толпы. – Твоя специализация, – сказала я Джейми тихо, и он кашлянул. – Но он предложил сыграть в карты на девушку. Сыграл партию в брэг (Старинная английская карточная игра, упрощенный вариант покера) и выиграл. – В самом деле? – поинтересовалась я вежливо. Жульничество в картах была еще одна его специализация, но я пыталась его убедить не пользоваться этим, уверенная, что однажды это приведет к плачевным последствиям. Не удивительно, что он не сказал мне об этом конктретном приключении. – И он поднял Элис, завернул в свой плед и принес домой, оставив у двери. Миссис Силви посмотрела на Джейми со сдержанным восхищением. – Итак, вы пришли предъявить счет? Я вам очень благодарна, если моя благодарность чего-нибудь стоит. – Стоит. И много, мадам, – сказал он спокойно. – Но нет. Мы пришли, чтобы спасти ваших девочек от чего-то большего, чем пьяные насильники. Она подняла свои тонкие брови. – От сифилиса, – сказала я прямо. Она открыла рот. Несмотря на ее очевидную молодость, миссис Силви оказалась крепким орешком, с ней нелегко было сторговаться. И хотя страх заразиться сифилисом был постоянным фактором в жизни шлюхи, разговорами о спирохетах ее непреклонности было не сломать, и мое предложение сделать уколы пенициллина ее штату – их было всего три девочки, как оказалось, – было встречено твердым отказом. Джейми позволил пререканиям идти своим чередом до тех пор, пока не стало очевидным, что мы уперлись в каменную стену. Тогда он подкоючился и предложил иную тактику. – Моя жена предлагает все это не потому, что у нее доброе сердце, понимаете? – сказал он. К этому времени мы были приглашены сесть в аккуратной маленькой гостиной, украшенной полосатыми льняными занавесками, и он осторожно нагнулся вперед, стараясь не сломать легкого кресла, на котором сидел. – Сын моего друга пришел к моей жене и сказал, что он заразился сифилисом от проститутки из Хиллсборо. Она видела следы, не может быть сомнений в том, что парень заражен. Однако он запаниковал и сбежал до того, как она успела начать лечение. Мы везде искали его с тех пор, и как раз вчера услышали, что его видели здесь, в вашем заведении. Миссис Силви на мгновение потеряла контроль над своим лицом. Она быстро овладела собой, но выражение ужаса в глазах осталось. – Кто? – спросила она хрипло. – Молодой шотландец? Как он выглядел? Джейми обменялся коротким насмешливым взглядом со мной и описал Манфреда МакГиллеврея. К тому времени, как он закончил, лицо молодой хозяйки было белым как простыня. – Я принимала его, – сказала она. – Дважды. О, Иисус! – она пару раз глубоко вдохнула, и снова собралась. – Но он был чистым! Я заставила его показать мне, я всегда так делаю. Я объяснила, что когда язвы заживают, болезнь остается в крови, и обязательно проявится позже. В самом деле, неужели она сама не знала шлюх, которые болели сифилисом без всяких внешних проявлений? – Да, конечно, но они никогда не предпринимали никаких мер защиты, – ответила она, упрямо сжимая челюсть. – Я всегда это делаю, и мои девочки тоже. Я на этом настаиваю. Я видела, что она настроилась на отказ. И вместо того, чтобы признать, что может быть заражена смертельной инфекцией, будет настаивать, что это невозможно, да так, что сама в это окончательно поверит и выгонит нас на улицу. Джейми видел это тоже. – Миссис Силви, – сказал он, перебивая поток ее оправданий. Она посмотрела на него, моргнув. – В вашем доме есть колода карт? – Что? Я… да, конечно. – Принесите ее тогда, – сказал он с улыбкой. – Глек, лоо или брэг, на ваш выбор. Она посмотрела на него долгим тяжелым взглядом, ее губы крепко сжались. Потом она слегка расслабилась. – Честные карты? – спросила она, и легкий блеск показался в ее глазах. – И каковы же ставки? – Честные карты, – уверил он ее. – Если я выиграю, моя жена поставит вам всем уколы. – А если вы проиграете? – Бочонок моего лучшего виски. Она еще чуточку поколебалась, пристально разглядывая его, оценивая шансы. В его волосах все еще был кусок дегтя, а на его сюртуке перья, но его глаза были ярко синими и простодушными. Она вздохнула и протянула руку. – Договорились.
*** – ТЫ ЖУЛЬНИЧАЛ? – спросила я, хватаясь за его руку, чтобы не споткнуться. Сейчас уже было довольно поздно, а улицы Кросс-Крика ничем не освещались, кроме света звезд. – Не было необходимости, – сказал он и широко зевнул. – Она может быть и хорошая шлюха, но в карты играть не умеет. Ей надо было выбрать лоо; в нем многое зависит от удачи, тогда как брэг требует мастерства. Хотя в лоо мухлевать проще, – добавил он, моргая. – Какими же конкретно качествами должна обладать хорошая шлюха? – спросила я заинтересованно. Я никогда не задумывалась над этим вопросом, относительно данной профессии, но предполагала, что должны быть какие-то, помимо обладания определенными частями анатомии и желанием сделать их доступными. Он засмеялся в ответ, но почесал голову, размышляя. – Что ж, – хорошо, если ей искренне нравятся мужчины, но при этом она не воспринимает их слишком серьезно. И если ей нравится ложиться в постель, это тоже хорошо. Ой, – я наступила на камень и сильно сжала его руку, надавив на обожженное дегтем место. – О, прости. Сильно болит? У меня есть немного бальзама, который можно наложить на ожог, когда мы дойдем о гостиницы. – Да нет. Просто ожоги. Это пройдет, – он осторожно потер свою руку, но отмел недомогание пожатием плеч и, взяв меня под локоть, повел вокруг угла дома в сторону главной улицы. Мы еще раньше решили, что поскольку мы сегодня задержимся, то остановимся в «Королевской гостинице» МакЛанахана, вместо того, чтобы проделывать длинный путь до Речной Излучины. Запах горячего дегтя все еще пропитывал эту часть города, и вечерний бриз кружил, собирая перья в маленькие сугробы по сторонам дороги. Снова и снова небольшие комочки перьев пролетали мимо моего уха, как медленно порхающие мотыльки. – Интересно, они все еще отцепляют перья от Нила Форбса? – сказал Джейми с усмешкой в голосе. – Может, его жена просто положит на него сверху наволочку и будет использовать как подушку, – предложила я. – Нет, погоди, у него нет жены. Они должно быть… – Назовут его петушком и отправят на двор, чтобы он обслуживал цыпочек, – хихикая, предложил Джейми. – Он будет хорошим петушком, если и не совсем в смысле своего «петушка». Он не был пьян – мы выпили только слабенький кофе у миссис Силви после уколов, но он был отчаянно уставшим. Мы оба были. И внезапно, в состоянии изнеможения, когда самая увечная шутка кажется невероятно смешной, мы расхохотались, шатаясь и сталкиваясь друг с другом, выдавая шутки все хуже и непристойнее, пока наши глаза не начали слезиться. – Что это? – спросил Джейми вдруг, делая глубокий встревоженный вдох через нос. – Что горит? Определенно что-то горело. В небе поверх крыш и близлежащих домов виделись отблески, и острый запах горящего дерева внезапно перекрыл густой запах горячего дегтя. Джейми побежал в сторону перекрестка, и я поспешила за ним. Это была типография Симмса, вся охваченная огнем. Видимо, его политические недруги, упустив свою жертву, решили отыграться на его недвижимости. Кучка мужчин прогуливалась по улице, так же, как и раньше сегодня. Снова были слышны крики «Тори!» и несколько из них размахивали факелами. Большая группа мужчин просто бежала, крича, вниз по улице по направлению к огню. Я расслышала слова «Проклятые Виги!» и затем две группы столкнулись в суматохе толкотни и ударов. Джейми схватил меня за руку и повернул обратно в сторону дороги, по которой мы пришли, за угол, с глаз долой. Мое сердце громко стучало, и дыхание перехватило: мы нырнули под дерево и стояли там, стараясь отдышаться. – Что ж, – сказала я после недолгого молчания, наполненного криками мятежников, – Думаю, что Фергюсу придется найти новое дело. Я знаю аптекарский магазинчик, продающийся недорого. Джейми издал небольшой звук, почти засмеялся. – Он лучше преуспеет, если вступит в партнерство с миссис Силви, – сказал он. – В этом бизнесе никто не интересуется политикой. Пойдем, Сассенах, мы обойдем это безобразие подальше. Когда, наконец, мы пришли в гостиницу, то нашли Младшего Йена, ерзающим на крыльце и высматривающим нас. – Где, во имя Святой Невесты, вы были? – он спросил сурово, с интонацией, которая мгновенно заставала меня вспомнить о его матери. – Мы обыскали весь город ради тебя, дядя Джейми, и Фергюс уверен, что тебя поймали в этой неразберихе и покалечили, или вообще убили, – он кивнул в направлении печатной мастерской: огонь начинал угасать, но зарево оттуда осветило его лицо, выражающее крайнее неодобрение. – Мы совершали добрые дела, – сказал Джейми благочестиво. – Посещали больных, как Христос нам велел. – О, вот как? – ответил Йен с заметным цинизмом. – Он говорил, что вы должны посещать также и заключенных. Зря ты не начал оттуда. – Что? Почему? – Этот жучила, Доннер, сбежал, вот почему, – проинформировал его Йен, с видимым удовольствием выкладывая плохие новости. – Во время столкновения сегодня днем, тюремщик вышел присоединиться к веселью и оставил дверь закрытой на защелку. Этот жулик просто вышел вон, и был таков. Джейми глубоко втянул в себя воздух, затем медленно начал выпускать его, немного покашливая от дыма. – Ну, что ж, – сказал он, – Итак, минус один печатный магазин и один воришка – но в положительной части – четыре шлюхи. Ты думаешь, Сассенах, это честный обмен? – Шлюхи? – воскликнул озадаченный Йен, – Какие шлюхи? – Миссис Силви, – сказала я, внимательно смотря на него. Он выглядел жуликовато, хотя, вероятно, это был только свет. – Йен! Ты не сделал этого! – Ну, конечно же, он сделал, Сассенах, – сказал Джейми, сдаваясь. – Посмотри на него. – Виноватое выражение распространилось по всей фигуре Йена, как масло, растекшееся по воде, его легко было прочесть даже при мерцающих всполохах света, идущих от гаснущего огня. – Я узнал о Манфреде, – поспешил оправдаться Йен. – Он ушел вниз по реке, собираясь найти корабль в Уилмингтон. – Да, мы это тоже знаем, – сказала я немного сердито. – Кто это был? Миссис Силви, или одна из ее девочек? Его большое адамово яблоко нервно дернулось вверх. – Миссис Силви, – сказал он низким голосом. – Ну конечно, – сказала я. – К счастью, у меня осталось еще немного пенициллина и замечательный тупой шприц. Иди-ка в комнату и немедленно снимай брюки, Йен, бедненький, брошенный мальчик. Миссис МакЛанахан в этот момент появилась на крыльце, чтобы поинтересоваться, не хотим ли мы немного поужинать. Услышав мои слова, она удивленно на меня посмотрела, но мне было уже все равно. Немного погодя, мы возлежали, наконец, на небесах из чистой постели, избавленные от потрясений и сумятицы прошедшего дня. Я оставила окно открытым, и слабенький ветерок нарушал тяжелую неподвижность густого горячего воздуха. Несколько мягких серых пятнышек влетели в окно; перья, или частички пепла закружились как снежинки на полу. Рука Джейми лежала на мне, и я могла видеть мягкие расплывающиеся фигуры ожогов, которые покрывали все его предплечье. Воздух был резким от горения, и запах дегтя лежал под ним, как забытая угроза. Люди, которые сожгли печатный магазинчик, и так близко подошли к тому, чтобы сжечь самого Симмса, и Джейми вместе с ним, – были будущими революционерами. Это были люди, которых будут называть патриотами. – Я слышу, как ты думаешь, Сассенах, – сказал он. Его голос звучал так мирно, на острие сна. – Что случилось? – Я думала о дегте и перьях, – сказала я тихо и очень нежно коснулась его руки. – Джейми, время пришло. – Я знаю, – так же тихо ответил он. Какие-то мужчины прошли мимо по улице, неся факелы и распевая пьяными голосами. Мерцающий свет двинулся вдоль потолка и исчез. Я чувствовала, что Джейми тоже смотрит на него, слушая пьяные голоса, затихающие далеко внизу улицы, но он ничего не сказал, и немного погодя, большое тело, что обнимало меня, начало расслабляться, снова соскальзывая в сон. – О чем ты думаешь? – прошептала я, не уверенная, слышит ли он еще меня. Он слышал. – Я подумал, что из тебя вышла бы отличная шлюха, Сассенах, если бы ты была совсем неразборчивой, – он ответил сонно. – Что? – сказала я, довольно озадаченно. – Но я рад, что ты не такая, – добавил он и начал храпеть.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!