Дата: Понедельник, 25.07.2016, 21:43 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
Диана Гэблдон ДЫХАНИЕ СНЕГА И ПЕПЛА (Diana Gabaldon – «A Breath of Snow and Ashes») ПРОЛОГ Время одно из множества вещей, из-за которых люди признают существование Бога. Оно постоянно и не имеет конца. Есть мнение, что время – самая мощная материя на Земле, ничто не может противостоять времени, не так ли? Ни горы, ни армии. И время, конечно, все исцеляет. Дайте достаточно времени, и оно обо всем позаботятся: боль притупляется, трудности превозмогаются, потери уходят. Прах к праху, пыль к пыли. Помни, человек, прах ты, и в прах ты возвратишься И если время сродни Богу, я полагаю, что память должна быть дьяволом.
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА книги Перевод: Юлия Хрисантова, Анна Зубова, Юлия Столба, Татьяна Шульгина, Наталия Борисова, Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва. Редакторы: Анна Зубова, Наталья Шлензина, Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова. Книгу можно скачать здесь в трех форматах
БРИАННА ПОДНЯЛА НАВОЩЕННУЮ ТКАНЬ, покрывающую одну из больших глиняных емкостей, и фыркнула, получая удовольствие от лежалого запаха перепревшей земли. Она перемешивала бледное месиво палкой, извлекая его периодически, чтобы оценить структуру бумажной массы, капающей с нее. Неплохо. Еще один день, и смесь будет растворена достаточно для прессования. Она поразмышляла, не добавить ли в раствор побольше разбавленной серной кислоты, но передумала, и, вместо этого, потянулась за стоящей рядом с ней чашкой, наполненной увядшими лепестками цветков кизила и багряника, собранных для нее Джемми и Эйданом. Она изыскано разбросала горсточку по сероватой целлюлозе, перемешала и снова покрыла емкость. Завтра они превратятся в не более чем слабые очертания, а потом будут просматриваться еле видимыми тенями на готовых листах бумаги. – Я слышал, что бумажные фабрики всегда воняют, – Роджер прорвался к ней через кустарник, – возможно, они используют в производстве что-то особенное? – Радуйся, что я не дублю шкуры, – посоветовала она ему. – Йен говорит, что индейские женщины используют для этого собачье дерьмо. – Так же, как и европейские кожевники: они просто называют материал чистым. – Какой материал? – Чистое собачье дерьмо, я полагаю, – сказал он, пожав плечами, – как дела? Подойдя к ней, он с интересом рассматривал ее небольшую бумажную фабрику: дюжина больших емкостей из обожженной глины, каждая заполнена остатками использованной бумаги, обрезками изношенного шелка и хлопка, волокнами льна, рыхлой сердцевиной рогоза (Высокие болотные травы с коричневым початком в верхней части стебля (камыш). Листья идут на плетения, на приготовление бумаги и на изготовление волокна, а корневища содержат сахар и крахмал) и еще чем-нибудь. Все, что она могла достать, и что было пригодно, порвано на кусочки или мелко размолото в ручной мельнице. Она выкопала маленький водоток и уложила одну из своих сломанных водопроводных труб как отстойник для воды, обеспечив удобное водоснабжение. Поблизости была построена платформа из камня и дерева, где на рамках установлены шелковые фильтры, в которых она прессовала бумажную массу. Мертвый мотылек плавал в следующей чашке, и он потянулся, чтобы вынуть его, но она оттолкнула его руку. – Эти ненормальные тонут здесь все время, но, так как они мягкотелые, пойдет. У меня достаточно серной кислоты. – она кивнула на бутыль, закупоренную небольшой ветошью. – Они все просто становятся частью смеси: моль, бабочки, муравьи, комары, златоглазки... их крылья единственное, что не растворяется полностью. Златоглазки хорошо вписываются в бумагу, но только не тараканы. Она выловила одного из чашки и смахнула его в кустарник; затем, помешивая, добавила ковшиком из тыквы немного воды. – Я не удивлен. Прихлопнул одного из них сегодня утром. Он сплющился, затем внезапно дал задний ход и побежал прочь. Роджер смолк на мгновение. Он хотел спросить ее о чем-то, как ей показалось, и она вопросительно хмыкнула, поощряя его. – Я только хотел узнать, не будешь ли ты возражать забрать Джема в Большой Дом после ужина? Может, вы вдвоем переночуете там? Она посмотрела на него с удивлением. – Что вы планируете делать? Закатить мальчишник для Гордона Линдсея? Гордон, застенчивый юноша примерно семнадцати лет был помолвлен с квакерской девушкой с Мельницы Вулама. Назавтра намечался день «thig» (Приходить (гельск. ); попрошайничать – (скандин.) – обычай, когда выпрашивают немного мелких предметов домашнего обихода, готовясь к новому браку. – Никаких девочек, выскакивающих из тортов (Обычай на американском мальчишнике), – уверил он, – но, определенно, там будут только мужчины. Это – первое собрание Ложи Фрейзерс Риджа. – Ложа... это что, масоны? – она с сомнением прищурилась на него, и он кивнул. Порыв ветра взъерошил его черные волосы, и он пригладил их рукой.
– Нужна нейтральная территория, – объяснил он, – я не хочу предлагать проводить встречу ни в Большом Доме, ни у Тома Кристи – не хотелось бы поддерживать какую-либо из сторон, если ты понимаешь, о чем я. Она кивнула с пониманием. – Хорошо. Но почему масоны? – она совершенно ничего не знала о масонах, кроме того, что они были, в некотором роде, тайным обществом, и что католикам было не позволено в него вступать. Она обозначила этот важный момент Роджеру, он засмеялся. – Это правда, – сказал он, – Папа Римский запретил около сорока лет назад. – Почему? Что Папа имеет против масонов? – спросила она с интересом. – Это довольно мощная организация, к которой принадлежат очень много могущественных и влиятельных мужчин в разных странах. Я полагаю, истинная озабоченность Папы – это конкуренция в плане влияния и власти, хотя, если я помню правильно, его озвученная причина в том, что масонство очень похоже на отдельную религию. О, да... и они поклоняются дьяволу. Он рассмеялся. – Ты знала, что твой отец создал Ложу в Ардсмуирской тюрьме? – Может быть, он упоминал как-то об этом, я не помню. – Я пытался донести до него эту особенность католицизма. Он окинул меня одним из тех своих взглядов и сказал: «Да, пусть и так, только Папа Римский не был в тюрьме Ардсмуир, а я был». – По мне так, звучит резонно, – сказала она, посмеиваясь, – но ведь я же, не Папа. Он сказал, зачем это было нужно? Я имею в виду, Па, а не Папу. – Конечно, говорил – как средство объединения католиков и протестантов в заключении. Один из принципов масонства – всеобщее братство людей, верно? А другой – не говорить о религии или политике в Ложе. – О, вы не говорите об этом? Что же вы, в таком случае, будете делать в Ложе? – Я не могу тебе сказать. Но все-таки не поклоняться дьяволу. Она подняла брови, и он пожал плечами. – Я не могу, – повторил он. – Когда ты вступаешь, ты даешь клятву не рассказывать никому за пределами Ложи о том, что там делается. Бри была слегка обижена, но отмела это, повернувшись, чтобы добавить больше воды в одну из чашек. «Похоже, будто туда что-то попало», – подумала она неодобрительно и потянулась за бутылью с кислотой. – Мне это кажется довольно подозрительным, – заметила она. – И глупым. Как эти тайные рукопожатия, или еще что-то в этом роде? Он только улыбнулся, не обеспокоенный ее настроением. – Я не говорю, что там нет некоторой театральности. Это берет начало где-то в Средневековье, и сохраняет немало оригинальных традиций – как и в Католической церкви. – Суть ясна, – сказала она сухо, взяв готовую чашу с целлюлозой, – хорошо. Так это идея Па собрать Ложу здесь? – Нет, моя, – юмористичные интонации пропали из его голоса, и она посмотрела на него внимательно. – Мне нужно дать им способ найти общий язык, Бри, – сказал он. – У женщин он есть – рыбацкие жены шьют и прядут, вяжут и стегают одеяла вместе, и если они про себя и думают, что ты или твоя мать, или миссис Баг – треклятые еретички, или чертовы либералки, или что-то в этом роде, это, кажется, не имеет большого значения. Но у мужчин сейчас такого способа нет. Она захотела высказать что-нибудь относительно интеллекта и здравого смысла обоих полов, но почувствовала, что это могло бы в данный момент привести только к обратному результату, и кивнула с пониманием. Кроме того, он, очевидно, не имел понятия о тех сплетнях, которые зарождались в этих кружках кройки и шитья. – Ты не мог бы подержать этот щит покрепче? Он услужливо подхватил деревянную рамку, потянув за аккуратные края, туго обмотанные хорошо натянутой проволокой. – Итак, – сказала она, раскладывая тонким слоем кашицу целлюлозы на шелке, – ты хочешь, чтобы я приготовила молоко и печенье к этому делу сегодня вечером? Она говорила с явной иронией, и он улыбнулся ей сквозь щит. – Было бы неплохо, да. – Я пошутила! – А я нет, – он все еще улыбался, но его глаза были абсолютно серьезны, и она внезапно осознала, что это не было причудой. Со странным, коротким щемящим чувством в сердце она увидела в нем своего отца. Один из них познал заботу о других мужчинах с ранних лет, как часть долга по праву своего рождения; другой пришел к этому позже, но оба чувствовали, что это бремя – воля Божья. И, она совершенно не сомневалась, оба приняли этот долг без сомнения – пытаясь выполнить ли его или умереть. Она только надеялась, что ни для кого из них до этого не дойдет. – Дай мне одну из твоих волосинок, – попросила она, опустив глаза, чтобы скрыть свои чувства. – Зачем? – спросил он, но, пока говорил, уже выщипывал волосок из головы. – Для бумаги. Масса не должна превышать толщину волоса, – она положила черную нить с краю шелкового щита, затем тонко распределила кремовую жидкость таким образом, чтобы она текла по волосу, но не покрывала его. Она струилась вместе с жидкостью, извилистая черточка темная на белом, как крошечная трещина на поверхности ее сердца.
Газета «NEW-BERN INTELLIGENCER», основанная Джоном Робинсоном, прекратила публикации в связи с выдворением ее основателя в Великобританию. Но мы заверяем своих читателей, что эта газета не исчезнет совсем, так как ее помещение, акции и реестр подписчиков были приобретены владельцами «L’oignon», которая является уважаемой, популярной и выдающейся газетой.
Новое периодическое издание, весьма улучшенное и расширенное, в дальнейшем будет издаваться под названием «L’OIGNON–INTELLIGENCER», распространяемое еженедельно, с экстренными выпусками, если события потребуют. Продажа предусмотрена за умеренную стоимость в один пенс».
«Мистеру и миссис Джеймс Фрейзер, Ридж, Северная Каролина, от мистера и миссис Фергюс Фрейзер, Торп-Стрит, Нью-Берн».
Дорогие отец и матушка Клэр, я пишу, чтобы познакомить вас с последними новостями в нашей жизни. Мистер Робинсон, владелец другой газеты в городе, оказался выдворенным в Великобританию. Выдворен в самом буквальном смысле, так как несколько неизвестных людей, переодетых в дикарей, вторглись в его мастерскую ранним утром и, вытащив его из постели, одетого только в ночную сорочку и колпак, торопливо доставили его в гавань, втолкнув там на борт корабля. Капитан быстро отдал швартовы и поставил паруса, покинув город в некоторой спешке, как вы можете себе представить. В течение дня после внезапного отъезда мистера Робинсона, впрочем, нас посетили представители двух противоборствующих сторон (соблюдая осторожность, я не могу написать их имена, как вы понимаете). Один из них был членом местного Комитета Безопасности, который, все знают, был причастен к депортации мистера Робинсона, но никто не скажет об этом. Он был вежлив в своих речах, но его манеры таковыми не были. Он сказал, что желал бы убедиться, что Фергюс не разделяет умышленно тех заблуждений, так часто выражавшихся мистером Робинсоном, относительно недавних событий и прочего. Фергюс с очень невозмутимым видом сказал ему, что он не решился бы даже разделить и бокал вина с мистером Робинсоном (который, к слову, вообще не употреблял, так как был Методистом). Джентльмен, восприняв это, как достижение того, чего он хотел, ушел удовлетворенный и дал Фергюсу кошелек с деньгами. Затем прибыл другой джентльмен, толстый и самый важный в делах города, член Королевского Совета, хотя тогда я не знала этого. Цель его визита была такой же или, скорее, противоположной: он хотел спросить, был ли Фергюс склонен приобрести активы мистера Робинсона, чтобы продолжить его работу от имени короля – продвигать печать одной информации и сдерживать другую. Фергюс сказал этому джентльмену, весьма серьезно, что он всегда находил много поводов для восхищения мистером Робинсоном, (признаться, главным образом, его очень добродушной серой лошадью и любопытными пряжками на его башмаках). Но, добавил он, у нас едва хватает средств для покупки чернил и бумаги, и, таким образом, он боится, что мы будем вынуждены отказаться от приобретения лавки мистера Робинсона, как лица далекие от политики. Я была в ужасе, наше положение было под угрозой, когда джентльмен издав смешок, достал толстый кошелек из своего кармана, отметив, что не стоит «топить корабль из-за цен на смолу» (английская пословица). Он, казалось, нашел это довольно забавным, и смеялся слишком несдержанно, затем потрепал Анри-Кристиана по голове и ушел. Таким образом, наши перспективы сразу увеличились и вызывают тревогу. Я, если честно, лишилась сна, думая о будущем, но Фергюс так воспрянул духом, что я не могу сожалеть об этом. Молитесь за нас, как мы всегда молимся за вас, мои дорогие родители. Ваша послушная и любящая дочь Марсали». – Ты обучил его хорошо, – заметила я, пытаясь сохранить небрежный тон. – Видимо так, – Джейми выглядел немного озабоченным, но гораздо более довольным. – Не беспокойся об этом, Сассенах. У Фергюса есть некоторые навыки в такой игре. – Это же не игра! – довольно горячо сказала я, и он посмотрел на меня с удивлением. – Не игра, – повторила я, немного более спокойно. Он поднял на меня брови и, вытянув небольшую пачку бумаг из беспорядка на столе, передал их мне. «В СРЕДУ УТРОМ, ОКОЛО 10 ЧАСОВ – УОТЕРТАУН. Всем друзьям американской свободы да будет известно, что этим утром перед рассветом, бригада, состоящая приблизительно из тысячи – тысячи двухсот человек высадилась на ферме Фипа в Кембридже и прошла на Лексингтон. Там они наткнулись на вооруженную роту ополчения нашей колонии, в которую они стреляли без какого-либо предупреждения, убили шесть человек и ранили еще четверых. Благодаря курьеру из Бостона, мы обнаружили, что еще одна бригада сейчас на марше из Бостона, предположительно, около тысячи человек. Предъявителю сего, Израилю Бисселлу, приказано поднять по тревоге страну вплоть до Коннектикута, и всем гражданам желательно предоставлять ему свежих лошадей, по мере необходимости. Я говорил с людьми, которые видели мертвых и раненых. Молитесь, пусть делегаты от этой колонии до Коннектикута (штат США) увидят это. Дж. Палмер (Американский генерал войны за независимость), один из Комитета Безопасности. Они знают полковника Фостера из Брукфилда, одного из делегатов». Ниже этого сообщения был список подписей, хотя большинство было сделано тем же самым почерком. Первая подпись гласила: «Подлинная копия с оригинала согласно приказу Комитета по Взаимосвязям для Вустера – 19 апреля 1775. Засвидетельствовано. Натан Болдуин, Секретарь городской корпорации». Всем другим предшествовали аналогичные сообщения. – Будь я проклята, – сказал я. – Это – «Лексингтонская Тревога», – я посмотрела на Джейми широко открытыми глазами. – Где ты это взял? – Один из парней полковника Эша принес его, – он перебрал до последнего листа, указав на подтверждение Джона Эша. – Что за «Лексингтонская Тревога»? – Это… – я зачаровано посмотрела на него. – После сражения при Лексингтоне (Лексингтонская битва – одно из первых крупных сражений (1775 г.) Войны за независимость в Северной Америке; окончилось поражением англичан), Палмер, генерал ополчения, написал его и послал по всей округе со специальным гонцом, чтобы засвидетельствовать о том, что произошло и предупредить ополченцев поблизости, что война началась. Люди вдоль его пути делали копии сообщения, заверяли их, чтобы подтвердить, что они были точными копиями и рассылали это сообщение по другим городкам и деревням. Были, вероятно, сотни копий, сделанных в то время, и очень немногие сохранились. У Фрэнка была одна, кто-то подарил ему. Он держал ее в рамке в прихожей нашего дома в Бостоне. В этот момент довольно странная дрожь прошла сквозь меня, когда я осознала, что знакомое письмо, на которое я смотрела, было фактически написано только неделей или двумя ранее, а не двести лет назад. Джейми тоже выглядел немного бледным. – Это… – то, что должно случиться, Брианна рассказывала это мне, – удивленно проговорил он. – О девятнадцатом апреля, сражении при Лексингтоне – Начале Войны, – он смотрел прямо на меня, и я видела, что его глаза потемнели, сочетая трепет и волнение. – Конечно, я верил тебе, Сассенах, – сказал он. – Но... Не закончив фразу, он сел и потянулся за пером. Хорошенько поразмыслив, он поставил свою подпись внизу страницы. – Ты можешь переписать это начисто, Сассенах? – попросил он. – Я разошлю его дальше.
МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ ВВЕРХ ТОРМАШКАМИ. ЧЕЛОВЕК ПОЛКОВНИКА ЭША также принес весть о том, что в середине мая будет проведен конгресс в округе Мекленберг, с целью объявить официальную независимость округа от короля Англии. Сознавая тот факт, что довольно многие лидеры того, что теперь внезапно стало «восстанием», до сих пор смотрели на него со скептицизмом, несмотря на крепкую личную поддержку Джона Эша и еще нескольких друзей, Джейми решился принять участие в этом конгрессе, и открыто выступить в поддержку дела. Роджер, предвосхищая свой первый шанс стать свидетелем написанной истории в процессе ее свершения, буквально светился от сдерживаемого волнения и собирался ехать с ним. Однако, за несколько дней до их запланированного отъезда, внимание всех было отвлечено от перспектив истории более актуальным настоящим: вскоре после завтрака вся семья Кристи неожиданно появилась у главной двери Большого Дома. Определенно что-то произошло: Алан Кристи был красным от возбуждения, Том, мрачный и серый, как старый волк. На лице Мальвы были видны следы слез, и она то краснела, то бледнела. Я поприветствовала ее, но, когда Джейми пригласил их в свой кабинет и жестом пригласил садиться, она отводила от меня взгляд, и ее губы дрожали. – Что случилось, Том? – Джейми коротко взглянул на Мальву, определенно именно она была фокусом семейной чрезвычайной ситуации, но обратил все свое внимание к Тому, как к главе семейства. Губы Тома Кристи были сжаты так крепко, что были еле-еле видны в глубине его аккуратно подстриженной бороды. – Моя дочь обнаружила, что она беременна, – сказал он внезапно. – О? – Джейми снова коротко взглянул на Мальву, которая стояла с опущенной головой, одетой в чепец, и смотрела на свои крепко сжатые руки, затем, подняв брови, посмотрел на меня. – А, что ж… Тут, несомненно, есть над чем поразмыслить и что сделать, – сказал он и дружелюбно улыбнулся, пытаясь успокоить Кристи, которые все вибрировали, как бусины на крепко натянутой нитке. Я сама была не слишком ошеломлена, услышав новости, но, конечно, они меня обеспокоили. Мальва всегда привлекала молодых людей, которые оказывали ей много внимания, и, хотя ее брат и отец были достаточно бдительными, чтобы предотвратить любые открытые ухаживания, единственным способом начисто отвадить от нее молодых парней – было запереть ее в высокой башне. Кто же оказался успешным ухажером? Мне было интересно. Обадия Хендерсон? Бобби, может быть? Один из братьев МакМурчи? Я надеялась, что не оба сразу, упаси Боже. Все – эти перечисленные, и еще некоторое количество других – явно и открыто восхищались ею. Том Кристи воспринял стремление Джейми быть любезным с каменным молчанием, хотя Алан и сделал слабую попытку улыбнуться. Он был почти таким же бледным, как и его сестра. Джейми кашлянул. – Итак, есть ли некий способ, которым я мог бы помочь, Том? – Она сказала, – угрюмо начал Кристи, пронизывающе глядя на свою дочь, – что назовет имя мужчины только в твоем присутствии, – он повернулся к Джейми и посмотрел на него с сильной неприязнью. – В моем присутствии? – Джейми снова кашлянул, явно смущенный от очевидного подозрения, что Мальва предполагала, что ее родственники-мужчины или изобьют ее, или отправятся совершать расправу над ее возлюбленным, если только присутствие землевладельца не остановит их. Лично я думала, что этот конкретный страх имел под собой довольно твердые основания, и пристально посмотрела на Тома Кристи. Неужели он уже попытался выбить из нее правду и не смог ее добиться? Несмотря на присутствие Джейми, Мальва не делала пока никаких попыток огласить имя отца ребенка. Она только мяла и собирала свой фартук в складки между пальцами снова и снова, уставившись на свои руки. Я мягко прочистила горло. – Насколько… Эм… Какой срок у тебя, дорогая? Она не ответила прямо, но, дрожа, прижала обе руки к своему фартуку, разглаживая одежду так, что округлая выпуклость ее беременности внезапно стала видна, гладкая и похожая на арбуз, на удивление большая. Шесть месяцев, вероятно. Я была ошеломлена. Очевидно, она откладывала момент оповещения отца так долго, как только могла, и хорошо ее прятала. Молчание было уже далеко за пределами неловкости. Алан нервно подвигался на своем стуле и наклонился вперед, чтобы ободрить свою сестру. – Все будет в порядке, Малли, – прошептал он, – Но ты все же, должна сказать. При этих словах она судорожно вздохнула и подняла голову. Ее глаза были красными, но все же такими красивыми и огромными от страха и тревоги. – О, сэр, – сказала она, но затем снова намертво замолчала. К этому времени Джейми выглядел и чувствовал себя столь же некомфортно, как и сами Кристи, но делал все возможное, чтобы сохранить свою дружелюбную манеру. – Ты не скажешь мне, девочка? – сказал он, так нежно, как только мог. – Я обещаю, тебя за это не накажут. Том Кристи издал раздраженный звук, как некое хищное животное, потревоженное за своей добычей, и Мальва по-настоящему побледнела, но не сводила взгляда с Джейми. – О, сэр, – сказала она, и ее голос был тихим, но чистым, как колокольчик, звенящий с укоризной. – О, сэр, как вы можете говорить мне такое, когда вы знаете правду так же, как и я? – и до того, как кто-либо мог среагировать на это, она повернулась к своему отцу и, подняв руку, указала прямо на Джейми. – Это был он.
*** Я НИКОГДА И НИЧЕМУ в своей жизни не была так благодарна, как тому, что в тот момент, когда она произнесла это, я смотрела в лицо Джейми. Он не был предупрежден и не имел шанса проконтролировать выражение лица. И он его не контролировал. На лице его не показалось ни гнева, ни страха, ни отрицания или удивления: ничего, кроме абсолютной, с открытым ртом, пустоты и непонимания. – Что? – сказал он и моргнул. Потом смысл сказанного дошел до него, и эмоции хлынули на его лицо. – ЧТО? – произнес он тоном, который мог бы опрокинуть маленькую распутницу прямо на ее маленькую лживую задницу. Тогда она моргнула и потупила глаза – настоящий образ попранной невинности. Мальва повернулась, как будто не в силах выдержать взгляд Джейми, и протянула дрожащую руку по направлению ко мне. – Мне так жаль, миссис Фрейзер, – прошептала она, на ее ресницах дрожали подходящие к ее образу слезы. – Он… мы… мы не хотели причинить вам боль. Я с интересом и с чувством легкого одобрения, но, будто наблюдая со стороны, увидела, как моя рука поднялась и, отклонившись назад, ударила Мальву по щеке с такой силой, что та, отшатнувшись, запнулась за стул и упала. Ее юбки задрались почти до талии во всполохе полотна, а ноги, одетые в шерстяные чулки, нелепо взметнулись вверх. – Боюсь, я не могу сказать того же, – я даже и не думала что-либо говорить, и удивилась, ощутив во рту слова, холодные и круглые, как речные камни. Внезапно я вновь вернулась в свое тело. Я чувствовала, будто корсет сильно сжался, пока я временно отсутствовала: моим ребрам было больно от усилий вздохнуть. Жидкость приливала во всех направлениях: кровь и лимфа, пот и слезы – казалось, если я смогу сделать вдох, то моя кожа поддастся этому напору и выпустит всю ее наружу, как содержимое спелого помидора, которым швырнули об стену. У меня не было костей. Но у меня была воля. Она одна держала меня прямо и помогла мне выйти из кабинета за дверь. Я не видела коридора и не понимала, что открыла переднюю дверь дома. Все, что я видела, было внезапное сияние света и расплывшееся пятно зелени во дворе, а потом я просто бежала, бежала, как будто все демоны ада гнались за мной по пятам. На самом деле, меня никто не преследовал. И, все же, я бежала, нырнув с дороги в гущу леса, где мои ноги, разъезжаясь на слоях иголок, скользили вниз по склону холма, вдоль ручейков, бегущих между камней. Почти падая, я больно наталкивалась на упавшие бревна, выпутываясь, освобождалась от колючего кустарника и валежника. Почти бездыханная, я достигла подножия холма и обнаружила себя в темной, маленькой лощине, окруженной возвышающимися черно-зелеными рододендронами. Я остановилась, ловя ртом воздух, затем внезапно села. Я чувствовала, что меня шатает, и поддалась этому ощущению, упав на спину среди пыльных наслоений жестких и похожих на кожу лавровых листьев. Слабая мысль эхом раздавалась в моем сознании, глубоко под звуками моего тяжелого дыхания. «Виноватый убегает, даже когда никто не преследует его». Но я точно не была виноватой. Не был виноват и Джейми: я знала это. Знала это. Но Мальва была определенно беременной. Кто-то был виновен. Мои глаза затуманились от бега и слезились, поэтому солнечный свет разложился на надломленные пластины и полоски цвета – темно-голубые, светло-голубые, белые и серые, потом закружились вихрями зеленого и золотого, оттого, что облачное небо и склон горы кружились и кружились надо мной. Я сильно зажмурилась, непролитые слезы заскользили вниз по моим вискам. – Проклятый, проклятый, трахнутый ад! – сказала я очень тихо. – Что теперь?
*** ДЖЕЙМИ, НЕ РАЗДУМЫВАЯ, ВСТАЛ, и, схватив девушку за локти, бесцеремонно поднял ее с пола на ноги. На одной щеке у нее горело красное пятно, там, где ударила Клэр, и на мгновение у него возникло сильное желание ударить по другой, чтобы уравновесить обе стороны. У него не было шанса ни воплотить это желание, ни подавить его: чья-то рука развернула его, схватив за плечо, и, только благодаря рефлексу он увернулся от кулака Алана Кристи, скользнувшего мимо его щеки и больно задевшего кончик уха. Джейми сильно толкнул молодого человека в грудь обеими руками, затем, когда тот зашатался, подставил сзади полусогнутую ногу, и Алан упал на свой зад с глухим звуком, сотрясшим комнату. Джейми отступил назад, прижав руку к пульсирующему уху, и уставился на Тома Кристи, который смотрел на него, застыв, как жена Лота (Столб или колонна из каменной соли на горе Содом в Израиле. Напоминает формой женщину, одетую в покрывало. Традиционно воспринимается как окаменевшая жена Лота (Быт. 19:26). Книга Бытия описывает, как она превратилась в соляную статую, оглянувшись на Содом). Свободная левая рука Джейми была сжата в кулак, и он немного ее приподнял, как бы показывая свою готовность к отпору. Глаза Кристи сузились еще больше, но он не двинулся навстречу Джейми. – Вставай, – сказал Кристи своему сыну. – И держи свои кулаки при себе. В них пока нет необходимости. – Так уж и нет? – вскричал парень, поднимаясь на ноги. – Он сделал твою дочь шлюхой, и ты будешь это терпеть? Что ж, значит, ты – трус, старик, я – нет. Он бросился на Джейми, широко раскрыв глаза, руками пытаясь достать до его горла. Джейми отступил в сторону, сместил свой вес назад, на одну ногу, и яростно ударил парня левой рукой в печень. Удар вжал его брюхо прямо в позвоночник и заставил парня сложиться пополам, выпустив воздух. Алан выпучил глаза так, что белки его глаз стали полностью видны, затем упал на колени с глухим стуком, открывая и закрывая рот, как рыба. Это могло быть комично при других обстоятельствах, но Джейми не был расположен смеяться. Не теряя больше времени на мужчин, он повернулся к Мальве. – Итак, что за безобразие ты тут задумала, a nighean na galladh? (сукина дочь, шлюха (гэльск.) – спросил он. Это было серьезное оскорбление, Том Кристи знал, что это значит, хотя оно и было сказано по-гэльски. Джейми уголком глаза видел, как Кристи напрягся. Сама девушка уже была в слезах, а при этих словах начала рыдать и всхлипывать. – Как вы можете говорить со мной так? – сетовала она, прижимая фартук к своему лицу. – Как вы можете быть таким жестоким? – О, ради Бога! – сказал он раздраженно и швырнул стул в ее направлении. – Сядь, ты, маленькая идиотка, и мы послушаем правду, или то, что ты считаешь правдой. Мистер Кристи? – он взглянул на Тома, кивнул на другой стул и пошел на свое собственное кресло, игнорируя Алана, который рухнул на пол и лежал, свернувшись на боку, как котенок, держась за свой живот. – Сэр? Миссис Баг, услышав шум, вышла из кухни и стояла в дверном проеме, глядя широко раскрытыми глазами из-под чепца. – Вам… что-нибудь нужно, сэр? – спросила она, даже и не притворяясь, что не смотрит во все глаза на Мальву, краснолицую и всхлипывающую на своем стуле, и на Алана, белого и задыхающегося на полу. Джейми подумал, что ему не помешало бы выпить стаканчик. Или, может быть пару стаканчиков чего-нибудь покрепче. Но с этим придется подождать. – Благодарю вас, миссис Баг, – сказал он вежливо, – но нет. Мы обойдемся, – он жестом отпустил ее, и женщина неохотно исчезла из вида. Однако он знал, она не ушла далеко, а всего лишь завернула за угол двери. Он провел рукой по лицу, задаваясь вопросом: «Что такое нашло нынче на молодых девушек?». Сегодня было полнолуние, может быть они и вправду становились лунатиками? С другой стороны, маленькая сучка, вне всякого сомнения, «играла в салочки» с кем-то, недаром ее фартук вздыбился таким вот образом. Ребенка было ясно видно: тяжелая круглая выпуклость как тыква-горлянка под ее тонкой юбкой. – Как давно? – спросил он Тома Кристи, кивком указывая на нее. – Шесть месяцев прошло, – ответил тот, нехотя опустившись на предложенный стул. Он был угрюм, Джейми его никогда таким не видел, но Кристи контролировал себя, и это было уже кое-что. – Это произошло, когда пришла болезнь в конце прошлого лета. Когда я приходила сюда, помогать ухаживать за его женой! – выпалила Мальва, опуская свой фартук и укоризненно глядя на отца. Ее полные губы дрожали. – И не один раз! – она снова резко перевела свой взгляд на Джейми, ее глаза были влажными и умоляющими. – Скажите им, сэр, пожалуйста… скажите им правду! – О, конечно! Я и собираюсь, – сказал он, награждая ее испепеляющим взглядом. – И ты сделаешь то же самое, девочка, уверяю тебя. Шок от всего этого начинал ослабевать, и хотя его чувство раздражения оставалось – на самом деле, оно росло в данный момент – он начинал думать, и думать быстро. Она была беременна от кого-то сильно неподходящего – это было ясно. От кого? Господи, как он хотел, чтобы Клэр была здесь! Она была в курсе сплетен в Ридже, и интересовалась девицей. Она-то уж точно знала, кто из молодых людей был наиболее вероятной партией. Сам он редко замечал молоденькую Мальву, исключая тот факт, что она была всегда тут, помогая Клэр. – В первый раз это произошло, когда Сама была так больна, что мы отчаялись, опасаясь за ее жизнь, – сказала Мальва, привлекая его внимание. – Я говорила тебе, папа, это было не изнасилованием… Просто Сам был вне себя от печали из-за того, что случилось, и я тоже, – она моргнула, и слеза, похожая на жемчужину, скользнула по непомеченной пощечиной щеке. – Я спустилась из ее комнаты поздно ночью и нашла его здесь, сидящим в темноте и горюющим. Мне было так жаль его… – ее голос задрожал, и она остановилась, сглатывая. – Я спросила его, могу ли я принести что-нибудь перекусить, или выпить, но выпивка у него уже была, перед ним стоял стакан с виски… – И я сказал тебе, что нет, благодарю тебя сердечно, но я хочу побыть один, – перебил Джейми, чувствуя, как кровь начинает стучать в висках от ее россказней. – Ты ушла. – Нет, я не ушла, – Мальва покачала головой, ее чепец сполз, когда она упала, и она его так и не поправила, поэтому темные пряди волос ниспадали вниз, обрамляя лицо. – Или, вернее, вы сказали мне, что хотите остаться один. Но я не могла вынести видеть вас в таком тяжелом положении, и, я знаю, это было бесстыдно и неподобающе, но мне было вас так жаль! – выпалила она, смотря вверх, и затем, немедленно снова опустила глаза вниз. – Я… я подошла и коснулась его, – пошептала она, так тихо, что ему пришлось прислушиваться. – Положила руку на его плечо, всего лишь желая утешить его. Но он повернулся и обнял меня, а потом, внезапно, схватил меня и прижал к себе. И потом… – она громко сглотнула. – Он… он взял меня. Прямо… там, – носок высокого шнурованного ботинка маленькой трагической актрисы поднялся и почти изысканно указал на потертый половик прямо перед столом. Где на самом деле было старое коричневое пятно, которое могло быть кровью – кровью Джемми, пролитой, когда маленький непоседа поскользнулся на коврике и разбил свой нос. Он открыл рот, пытаясь сказать что-нибудь, но был настолько разгневан и удивлен, что никакого звука не вышло из сдавленного горла, только выдох. – То есть, у тебя не хватает наглости, чтобы признаться, а? – молодой Алан восстановил дыхание. Волосы спадали ему на лицо. Он покачивался на коленях, сверкая глазами. – Зато ее было достаточно, чтобы сотворить это! Джейми бросил на Алана усмиряющий взгляд, принуждая его замолчать, но не позаботился ему ответить. Он повернулся к Тому Кристи. – Она сумасшедшая? – поинтересовался он. – Или всего лишь умная? Лицо Кристи, казалось, было вырезано из камня, кроме разве дрожащих мешков под глазами и самих прищуренных и налитых кровью глаз. – Она не сумасшедшая, – сказал Кристи. – Умная лгунья, стало быть, – Джейми сощурил глаза, глядя на Мальву. – Умна достаточно, чтобы знать, никто не поверит в историю с изнасилованием. Ее рот в ужасе раскрылся. – О, нет, сэр, – сказала она, и потрясла головой так сильно, что локоны возле ее ушей запрыгали. – Я бы никогда не сказала такого о вас, никогда! – Она сглотнула и робко подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, опухшие от слез, но голубовато-серые, бесхитростные и невинные. – Вы нуждались в утешении, – сказала она тихо, но ясно. – И я дала его вам. Он с силой ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами, надеясь, что чувство боли сможет пробудить его от того, что, он надеялся, было ночным кошмаром. Не помогло. Он вздохнул и посмотрел на Тома Кристи. – Она, несомненно, беременна от кого-то, но не от меня, – сказал он прямо. – Кто это может быть? – Это были вы! – запротестовала девушка, отпустив свой фартук и выпрямляясь на стуле. – Нет никого другого! Взгляд Кристи неохотно скользнул в сторону дочери, затем вернулся, чтобы встретиться с глазами Джейми. Глаза Тома были такого же голубовато-серого цвета, как и у Мальвы, но в них никогда не было и следа наивности или невинности. – Я не знаю ни о ком другом, – сказал Том. Он глубоко вдохнул, расправляя свои худые плечи. – Она сказала, что это случилось не единожды. Что ты имел ее дюжину раз или больше, – его голос был почти бесцветным, но не от недостатка чувств, скорее, от той силы, с которой он сдерживал эти самые чувства. – Значит, она солгала дюжину раз или больше, – ответил Джейми, держа свой собственный голос под таким же сильным контролем, как и Кристи. – Вы знаете, что я не лгу! Ваша жена поверила мне, – стальная нотка прозвучала в голосе Мальвы. Она подняла руку к своей щеке, на которой потихоньку исчезал пылающий след, но отпечаток пальцев Клэр, мертвенно бледный по контуру, был все еще отчетливым. Моя жена более благоразумна, – сказал он холодно, но все-таки почувствовал, как в нем что-то опустилось при упоминании имени Клэр. Любая женщина могла найти такое обвинение достаточно шокирующим, чтобы убежать. Но он бы так хотел, чтобы она осталась. Само ее присутствие, накрепко отрицающее возможность его недостойного поведения и обличающее ложь Мальвы, помогло бы. – В самом деле? – яркий цвет полностью исчез с лица девушки, но она перестала плакать. Ее глаза большие и блестящие подчеркивали ее бледность. – Что ж, у меня тоже есть здравый смысл, сэр. И его вполне достаточно, чтобы доказать, что я не вру. – О, да? – сказал он скептически. – Ну и как же? – Я видела шрамы на вашем голом теле и могу описать их. Это заявление привело всех в замешательство. На мгновение повисла тишина, нарушенная Аланом Кристи, который удовлетворенно хмыкнул. Он поднялся на ноги, одна его рука все еще была прижата к животу, и по его лицу расплылась неприятная улыбка. – Что? Съел? – сказал он. – Теперь нечего сказать? Раздражение уже давно сменилось чудовищным гневом. Однако под ним, внутри, ощущалась маленькая прожилка чего-то, что он не мог – пока не мог – назвать страхом. – Я не выставлял свои шрамы напоказ, – сказал он тихо, – но есть ряд людей, которые, несомненно, видели их. Но при этом я не ложился ни с кем из них в постель. – Ну да, люди иногда говорят о шрамах на вашей спине, – парировала Мальва. – И все знают о большом и уродливом шраме на вашей ноге, который вы получили при Каллодене. Но как насчет того, в виде полумесяца, что поперек ваших ребер? Или тот маленький на вашей левой ягодице? – протянув руку назад, она обхватила свою ягодицу для примера. – Не в центре, а как бы… немного ниже, на внешней стороне. Размером примерно с фартинг, – она не улыбалась, но что-то похожее на триумф мелькнуло в ее глазах. – У меня нет… – начал было он, но затем остановился в смятении. Боже, у него был. Паук укусил его, когда они были в Вест-Индии. Этот укус гноился неделю, образовался нарыв, который прорвался потом, к его великому облегчению. Когда воспаление прошло, Джейми никогда больше не вспоминало нем. Но он все-таки был. Слишком поздно. Они увидели, как осознание отразилось на его лице. Том Кристи закрыл глаза, его челюсти задвигались под бородой. Аллан снова удовлетворенно хмыкнул, и скрестил свои руки. – Хотите доказать нам, что она ошибается? – саркастически поинтересовался молодой человек. – Тогда снимите штаны и дайте нам взглянуть на ваш зад. Огромным усилием воли он удержался от того, чтобы сообщить Алану, что именно он сам может сделать со своим собственным задом. Он вдохнул медленно и глубоко, надеясь, что пока он будет выдыхать, какая-нибудь полезная мысль придет ему в голову. Не пришла. Том Кристи, вздохнув, открыл глаза. – Итак, – сказал он решительно. – Я полагаю, ты не собираешься дать развод своей жене и жениться на Мальве. – Я никогда этого не сделаю! – предложение наполнило его яростью и чем-то похожим на панику от одной только мысли о том, чтобы быть без Клэр. – Тогда мы подпишем контракт, – Кристи потер рукой по своему лицу, его плечи тяжело опустились в изнеможении и неприязни. – Содержание для нее и ребенка. Официальное признание прав ребенка, как одного из твоих наследников. Ты можешь решить, полагаю, захочешь ли ты взять его к своей жене на воспитание, но это… – Убирайтесь вон, – Джейми очень медленно встал, наклонился вперед и, уперев руки в стол, посмотрел прямо в глаза Кристи. – Забирай свою дочь и покинь мой дом. Кристи перестал говорить и смотрел на него, хмурый, как туча. Мальва снова начала плакать, издавая скулящие звуки в свой фартук. У него было странное чувство, что время каким-то образом остановилось. Будто он сам и Кристи вдруг оказались в ловушке вечности. Они глядели друг на друга, как два пса, не в состоянии отвести взгляда. Но чувствуя в то же время, что пол в комнате исчезает под их ногами и они повисают, как частицы во взвеси, над какой-то чудовищной пропастью, в бесконечном мгновении перед тем, как упасть. И, конечно же, Алан Кристи был тем, кто разрушил это наваждение. Движение руки молодого человека, потянувшегося к ножу, отвлекло взгляд Джейми от Кристи, и его пальцы напряглись, вжимаясь в дерево стола. Мгновением раньше он чувствовал себя бестелесным, а сейчас кровь стучала в его висках и пульсировала в каждой части его тела, его мускулы болели от отчаянной жажды размазать по стене Алана Кристи и сломать шею его сестре, чтобы больше не слышать ее всхлипываний. Лицо Алана Кристи было черным от гнева, но он был достаточно разумен – едва-едва, подумал Джейми – чтобы не вытащить своего ножа. – Мне ничего не понравится больше, юноша, чем дать тебе в руки твою собственную голову, чтобы ты поиграл с ней, – сказал он тихо. – Убирайся отсюда, пока я не сделал этого. Младший Кристи облизнул губы и напрягся, костяшки его пальцев побелели, но в его глазах была нерешительность. Он взглянул на своего отца, который сидел прямо, словно окаменевший, с напряженно сжатой челюстью. Свет изменился: он светил теперь со стороны, просвечивая сквозь сероватые клочки бороды Кристи, так, что был виден его собственный шрам, тонкая розовая линия, которая извивалась, как змея, над его челюстью. Кристи медленно поднялся, подталкивая себя вверх при помощи рук, опиравшихся на бедра, затем потряс головой, как собака, которая вытрясает воду, и выпрямился. Он схватил Мальву за руку, поднял ее со стула и толкнул впереди себя, вон из кабинета, плачущую и шатающуюся. Алан последовал за ними, специально пройдя мимо Джейми так близко, что можно было чувствовать его смердящий запах, порожденный злостью. Младший Кристи бросил один сердитый взгляд назад, поверх своего плеча, все еще держа свою руку на рукоятке ножа, но ушел. Их шаги в холле заставили задрожать доски пола под ногами Джейми, и затем прозвучал стук закрывающейся двери. Он посмотрел вниз, и, слегка удивившись, увидел потертую поверхность стола и свои руки, все еще вжатые в него, будто они туда вросли. Он выпрямился, согнув пальцы. Сломанные суставы болели, когда он сжал кулаки. Он просто истекал потом. Более легкие шаги прошли внизу в холле, и миссис Баг вошла в кабинет, неся поднос. Она поставила его перед ним, поклонилась и вышла. Единственный хрустальный бокал, которым он владел, стоял на подносе, и графин с очень хорошим виски. Он смутно чувствовал, что хочет рассмеяться, но не мог точно вспомнить, как это делается. Свет коснулся графина, и напиток внутри засветился как хризоберилл. Он нежно коснулся бокала в признание лояльности миссис Баг, но это могло подождать. Дьявол свободно разгуливал по миру, и адски много нужно было ему заплатить. Перед тем, как он задолжает что-нибудь еще, он должен найти Клэр.
*** СПУСТЯ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, плывущие облака вскипели, свернулись в грозовые тучи, и холодный ветер задул над лощиной, раскачивая лавровые деревья наверху с бренчанием, похожим на звук сухих костей. Очень медленно я поднялась на ноги и принялась карабкаться вверх. У меня не было никакой конкретной цели, куда идти. Мне было все равно, на самом деле, вымокну ли я. Единственное, что я знала – я не могу вернуться домой. И, поэтому, я пошла по тропинке, которая вела к Белому Ручью, как раз когда начался дождь. Огромные капли брызнули на листья лаконосов (Лаконос – Травянистый многолетник высотой до 3 м. с многоглавым корневищем и толстым стержневым корнем) и лопухов, а пихты и ели, вместе с соснами, выпустили наружу свое долго сдерживаемое дыхание в ароматном выдохе. Перестукивание дождевых капель по листьям и веткам перемежалось приглушенным стуком более тяжелых капель, которые глубоко ударялись в мягкую землю: град начинался вместе с дождем, и внезапно появились маленькие кусочки льда, дико подскакивающие на плотно лежавших иголках, и осыпающие мое лицо и шею с жалящим холодом. Тогда я побежала и нашла укрытие под склонившимися ветвями канадской бальзамической пихты, которая свешивалась над ручьем. Падающий град рябил воду и заставлял ее танцевать, но таял от соприкосновения, сразу же исчезая в темной воде. Я сидела неподвижно, и дрожала, обхватив себя руками, чтобы согреться. «Это почти можно понять, – сказала некая часть моего сознания, которая начала говорить еще где-то на пути вверх по холму. – Все думали, ты умираешь – включая тебя саму. Ты знаешь, как это случается… ты видела такое…» Люди под воздействием сильного горя, особенно те, кто сталкиваются с присутствием всепоглощающей смерти – я видела такое. Да, я видела такое. Это было естественным поиском сочувствия, попыткой спрятаться, хотя бы и на миг, отрицать холодность и равнодушие смерти, принимая утешение в простом тепле от соприкосновения тел. – Но он не сделал этого, – упрямо сказала я вслух. – Но все же, если это случилось, и причиной было именно отчаяние, я смогу его простить. Но, черт возьми, он этого не сделал. Мое подсознание умолкло перед лицом этой уверенности, но я сознавала некие подземные течения – не подозрения, ничего достаточно сильного, что можно было бы назвать сомнениями. Только маленькие холодные замечания, наблюдения, которые высовывали свои головы над поверхностью моего собственного темного колодца, как любопытные весенние лягушки-квакушки. Высокие, тонкие попискивания, которые были еле слышны поодиночке, но соединяясь вместе могли, наконец, сформировать оглушительный звук, чтобы сотрясти ночь. «Ты стареешь». «Посмотри, как вены выступают на твоих руках». «Твоя плоть потихоньку уходит с костей, груди обвисают». «Если он был в отчаянии, нуждался в утешении…». «Он мог отвергнуть ее. Но никогда бы не отвернулся от ребенка своей крови». Я закрыла глаза, чтобы побороть поднимающееся чувство тошноты. Град закончился, сменившись сильным дождем, и холодная дымка начала подниматься от земли, изменчивые фигуры тумана плыли вверх, исчезая, как призраки, в сильном ливне. – Нет, – сказала я громко. – Нет. Я чувствовала себя, как будто проглотила несколько больших камней, острых и покрытых грязью. Это была не только мысль о том, что Джейми мог – но и то, что Мальва предала меня, если это было правдой. И предала даже больше, если это правдой не было. Моя ученица. Дочь моего сердца. Меня не мочил дождь, но воздух был настолько наполнен водой, что моя одежда стала влажной и, сырая и холодная на коже, тяжело на мне повисла. Сквозь завесу дождя я могла видеть большой белый камень, стоявший как бы во главе ручья, он-то и дал потоку его имя… Именно здесь Джейми тогда пролил, совершая жертвоприношение, свою кровь и окропил ею этот камень, прося помощи у своего родича, которого он убил. И здесь же Фергюс лежал на земле, вскрыв вены в отчаянии из-за своего сына, его темная кровь расплывалась в тихой воде. Я начала понимать, почему пришла сюда, почему место позвало меня. Это было тот самый тайный уголок, где можно встретиться с самим собой и постигнуть истину. Дождь прошел и облака рассеялись. Свет начал медленно исчезать.
*** БЫЛО ПОЧТИ СОВСЕМ ТЕМНО, когда он пришел. Деревья, беспокойные в сумеречном свете, раскачивались и шептались между собой. Я не слышала его шагов на влажной тропинке. Он просто внезапно был здесь, на краю поляны. Джейми стоял и искал меня: я видела, как его голова поднялась, когда он заметил меня, и затем он обошел вокруг заводи и нырнул под свисавшие ветки моего укрытия. Я поняла, что он был на улице уже долго: его верхняя одежда была влажной и ткань его рубашки прилипла к его груди, мокрая от дождя и пота. Он принес мой плащ, свернутый под его рукой, развернул его и укутал мои плечи. Я позволила ему. Потом он сел со мной рядом, очень близко, и, обхватив руками колени, уставился в темнеющую заводь ручья. Свет достиг особенной точки красоты, как раз перед тем, как все цвета перестанут быть различимы, и волосы его золотисто-каштановых бровей безупречно изгибались над твердыми ребрами надбровных дуг. Каждый волосок высвечивался на них, так же, как и на короткой, более темной, щетине его прорастающей бороды. Он дышал глубоко и долго, как будто перед этим много ходил, истер каплю влаги, которая висела на кончике его носа. Один или два раза он коротко вздохнул, как будто собирался что-то сказать, но не сказал. Как только дождь прекратился, птицы ненадолго снова начали петь. Теперь же, собираясь на ночной отдых, они тихонько чирикали в кронах. – Я надеюсь, что ты планируешь что-нибудь сказать, – наконец, проговорила я вежливо. – Потому что, если нет, то я, возможно, начну кричать. И, скорее всего, не смогу остановиться. Джейми издал звук, нечто похожее на горький смех, и опустил лицо в свои ладони. Он сидел так некоторое время, затем сильно потер лицо руками и, вздохнув, выпрямился. – Я думал об этом все время, пока искал тебя, Сассенах. Что, во имя Господа, я могу сказать тебе, когда отыщу. Я прикидывал и так и этак, и… кажется, тут нет совсем ничего, что я мог бы сказать тебе, – голос его звучал беспомощно. – Как это? – спросила я, определенная резкость звучала в моем голосе. – Полагаю, даже я могу придумать несколько слов, которые можно сказать. Он вздохнул и бессильно махнул рукой. – Что? Сказать, что я сожалею? Это неправильно. Мне жаль, но если я сказал бы так – это прозвучало бы, словно я сделал что-то, о чем могу сожалеть, а я ничего такого не делал. Но я решил, что если начну так, то это заставит тебя думать… - он взглянул на меня. Я хорошо держала себя в руках: и лицо, и эмоции, но он знал меня очень хорошо. Как только он сказал: «Я сожалею», – у меня внутри все опустилось. Он отвел взгляд. – Тут нечего сказать, – сказал он тихо, – все будет звучать так, будто я пытаюсь защититься или оправдать себя. А я не буду делать этого. Я издала тихий звук, как будто кто-то ткнул меня в живот, и он резко посмотрел на меня. – Я не буду делать этого, – сказал он яростно. – Нет способа отрицать такое обвинение. Способа, который не оставил бы ни тени сомнения в моей вине. И что бы я не сказал, это будет звучать, как некое унизительное оправдание за… за… Ну, я не стану извиняться за то, чего не делал. А если бы и извинился, то ты стала бы сомневаться во мне еще больше. Мне стало дышать чуточку легче. – Мне кажется, у тебя совсем мало веры в мою веру в тебя. Он настороженно взглянул на меня. – Если бы у меня не было ее достаточно, Сассенах, я бы сюда не пришел. Мгновение он смотрел на меня, потом протянул руку и коснулся моей руки. Моя ладонь мгновенно повернулась, чтобы встретиться с его, и наши руки крепко сжались. Его пальцы были большими и холодными. Он держал меня так сильно, что, я думала, мои кости могут сломаться. Он глубоко вдохнул, почти всхлипнул, и его плечи, напряженные под промокшим сюртуком, расслабились в одно мгновение. – Так ты не думала, что это правда? – спросил он. – Ты убежала. – Это был шок, – сказала я. И подумала мрачно, что если бы я осталась, то просто убила бы ее. – Ну, да, конечно, – сказал он очень сухо. – Я полагаю, я тоже, наверное, убежал бы. Если бы мог. Легкий укол вины добавился к переизбытку эмоций. Я подумала, что мой поспешный побег совсем не помог ситуации. Однако он не укорял меня, только снова спросил: – Все же, ты не думала, что это правда? – Я так не думаю. – Ты не думаешь, – он пытался поймать мой взгляд. – Но ты так думала? – Нет, – я потянула плащ, плотнее устраивая его на своих плечах. – Не думала. Но я не знала, почему. – А теперь ты знаешь. Я очень-очень глубоко вздохнула, а, затем, выдохнув, повернулась к нему лицом. – Джейми Фрейзер, – сказала я с величайшей осторожностью, – Если бы ты мог сделать такую вещь, как эта… И я не имею в виду, просто лечь с женщиной, я говорю о том, что ты сделал бы это и солгал мне – тогда все, чем я была и есть, все, что я сделала – вся моя жизнь – была ложью. А я не готова признать ее таковой. Это несколько удивило его. Уже было почти темно, но я увидела, как брови его поднялись. – Что ты имеешь в виду, Сассенах? Я махнула рукой в сторону тропы, туда, где наверху стоял наш дом, невидимый отсюда, затем в сторону ручья, где камень белел неясным пятном в темноте. – Я не принадлежу этому месту, – сказала я тихо. – Брианна, Роджер… они тоже не принадлежат этому месту. Джемми не должен быть здесь: он должен смотреть мультики по телевизору, рисовать фломастерами картинки с машинками и самолетами, а не учиться стрелять из оружия, которое выше его ростом, и потрошить внутренности добытого оленя. Я подняла лицо и закрыла глаза, чувствуя, как влажность оседает на кожу, утяжеляя мои ресницы. – Но мы все здесь. Все мы. И мы здесь потому, что я любила тебя больше собственной жизни. Потому что верила, что ты любил меня так же сильно. Я глубоко вздохнула, чтобы мой голос не дрожал, открыла глаза и повернулась к нему. – Скажешь, что это не правда? – Нет, – ответил он через мгновение, так тихо, что я еле расслышала его. И рука его еще крепче сжала мою. – Нет, я никогда не скажу такого. Никогда, Клэр. – Что ж, – я почувствовала, как тревога, ярость и страх этого дня потекли из меня вон, как вода. Я положила голову на его плечо, и вдохнула запахи дождя и пота на его коже. Он пах едко, острым мускусным запахом страха и пережитого гнева. К этому времени уже полностью стемнело. Я слышала далекие звуки. Миссис Баг окликала Арча из конюшни, где она доила коз, и его надтреснутый старческий голос отвечал ей. Летучая мышь, охотясь, пролетела мимо. – Клэр? – сказал Джейми тихо. – Хм? – Я должен тебе кое-что сказать. Я замерла. Спустя мгновение, я осторожно отдалилась от него и села прямо. – Не делай этого, – сказала я. – Это вынуждает меня чувствовать, будто мне дали под дых. – Прости… Я обняла себя, пытаясь подавить внезапное чувство дурноты. – Ты говорил, что не будешь начинать разговор с извинений, потому, что я буду думать, что есть за что извиняться. – Говорил, – сказал он, и вздохнул. Я почувствовала движение между нами, когда два его неподвижных пальца забарабанили по бедру. – Нет никакого хорошего способа, – сказал он, наконец, – чтобы рассказать своей жене, что ты переспал с другой женщиной. Не имеет значение, при каких обстоятельствах. Его просто нет. Внезапно я почувствовала головокружение и нехватку воздуха. Я тут же закрыла глаза. Он имел в виду не Мальву и ясно дал это понять. – Кто? – спросила я так ровно, как только могла. – И когда? Он беспокойно заерзал. – О, ну… когда ты… Когда ты была… Когда ты ушла навсегда, конечно. Я, наконец, смогла коротко вздохнуть. – Кто? – спросила я. – Только один раз, – сказал он. – Я имею в виду… у меня не было ни малейшего намерения, чтобы… – Кто? Он вздохнул и с силой потер шею. – Боже. Последнее, чего я хотел, так это расстроить тебя, Сассенах, говоря так, как будто это… Но я не хочу порочить честную женщину, чтобы показалось, что она была… – КТО? – прокричала я, хватая его за руку. – Иисус! – прошептал он, испугавшись. – Мэри МакНаб. – Кто? – снова спросила я, на этот раз ошарашено. – Мэри МакНаб, – повторил он и вздохнул. – Ты не могла бы отпустить мою руку, Сассенах? Мне кажется, ты сейчас пустишь мне кровь. Я отпустила. Мои ногти с такой силой впились в его запястье, что почти проткнули кожу. Я отбросила его руку и стиснула кулаки, обернув руки вокруг себя, чтобы, не дай Бог, не придушить его. – Кто. Черт. Возьми. Такая. Мэри. МакНаб? – сказала я сквозь зубы. Мое лицо было горячим, но холодный пот покалывал мои щеки и катился вниз, по ребрам. – Ты знаешь ее, Сассенах. Она была женой Рэба… который погиб, когда его дом сожгли. У них был один ребенок, Рэбби… Он был конюшим в Лаллиброхе, когда… – Мэри МакНаб? Она? – я услышала удивление в собственном голосе. Я вспомнила Мэри Макнаб… едва. Она стала служанкой в Лаллиброхе после смерти ее скверного мужа: маленькая, жилистая женщина, измученная работой и трудностями. Она редко разговаривала, просто занималась своими делами, еле заметная в шумном хаосе жизни Лаллиброха. – Я вряд ли замечала ее, – сказала я, напрасно пытаясь вспомнить, была ли она в поместье во время моего последнего визита, – но ты, как я понимаю, заметил? – Нет, – сказал он. – Не так, как ты это преподносишь, Сассенах. – Не называй меня так, – мой голос звучал низко и ядовито даже для моих ушей. Он издал своим горлом шотландский звук разочарованной покорности, потирая запястье. – Хорошо. Ну, понимаешь, это была ночь перед тем, как я сдался англичанам. – Ты никогда мне не говорил об этом! – Никогда не говорил тебе что? – голос его звучал озадаченно. – Что ты сам сдался англичанам. Мы думали, что тебя схватили. – Так и было, – сказал он коротко. – Но это было устроено, чтобы получить награду, назначенную за мою голову, – он махнул рукой, закрывая вопрос. – Это было неважно. – Они могли тебя повесить! «И поделом бы тебе», – сказал тихий, сильно уязвленный голос внутри меня. – Нет, они бы не повесили, – слабый проблеск веселья промелькнул в его голосе. – Ты сама сказала мне это, Сасс… ммфм. Да мне было все равно, даже если бы и повесили. Я не имела понятия, что именно он имел в виду, говоря, что я сама ему сказала, но определенно, мне было все равно в данный момент. – Забудь об этом, – сказала я сердито. – Я хочу знать о… – О Мэри. Да, я понимаю, – он медленно провел рукой по волосам. – Ага, ну, она пришла ко мне ночью перед тем, как… как мне уходить. Я был в пещере, знаешь, недалеко от Лаллиброха, и она принесла мне ужин. А потом она… осталась. Я прикусила язык, чтобы не перебивать. Я чувствовала, как он собирается с мыслями, подбирает слова. – Я пытался отправить ее обратно, – сказал он, наконец. – Она… то, что она сказала мне… – он взглянул на меня: я увидела движение его головы. – Она сказала, что видела меня с тобой, Клэр, и что знает, как выглядит настоящая любовь, когда она видит ее, даже несмотря на то, что у нее самой ее никогда не было. И что она и в мыслях не имела, чтобы заставить меня предать такое. Просто она бы могла дать мне… немного маленьких радостей. Вот, что она сказала мне, – и голос его стал хриплым. – «Немного мелочей, которые могут вам пригодиться». – Это было… Я имею в виду, это не было… – он остановился и сделал свое странное движение, как будто рубашка была тесна ему в плечах. На мгновение он склонил голову к коленям, соединив руки под ними. – Она дала мне нежность, – сказал он, наконец, так тихо, что я еле его расслышала. – Я… я надеюсь, что смог дать ей то же самое. У меня в груди и горле все сжалось, и я не могла говорить. На глаза навернулись слезы. Я как-то вдруг припомнила то, что он говорил мне о Жертвенном Сердце в ночь, когда я делала операцию на руке Тома Кристи: «…так хотелось… но никто не касался его». И он прожил в одиночестве в пещере семь лет. Между нами сейчас было расстояние не более фута, но оно казалось непреодолимой пропастью, как пролив без моста. Я потянулась, преодолевая эту расщелину, и положила ладонь на его руку, касаясь кончиками своих пальцев его больших рабочих пальцев. Я вдохнула, затем еще раз, пытаясь укрепить мой голос, но он треснул и сломался, все равно. – Ты дал ей… нежность. Я знаю, что ты дал. Он вдруг повернулся ко мне и прижал мое лицо к своей груди. Я чувствовала щекой влажную грубую ткань сюртука, и мои слезы впитывались в маленькие складочки и сразу исчезали в холодном сукне. – О, Клэр, – прошептал он в мои волосы. Я подняла руку и почувствовала на его щеках влагу. – Она сказала… что хотела бы сохранить тебя живой для меня. И она действительно этого хотела. Она не собиралась взять что-нибудь для себя. И тогда я заплакала, больше не сдерживаясь. Я плакала по его пустым годам и его тоске к прикосновению родной руки. О моих опустошенных годах, когда я лежала рядом с мужчиной, которого предала, и для которого во мне не было нежности. Я плакала из-за ужасов и сомнений, и горя сегодняшнего дня. Плакала о нем, и обо мне… Плакала о Мэри МакНаб, которая знала, что такое одиночество. И что такое любовь, тоже. – Я рассказал бы тебе раньше, – прошептал он, похлопывая и поглаживая меня по спине, как маленького ребенка. – Но это было… это было только раз, – он беспомощно пожал плечами. – И я не мог придумать, как. Как рассказать тебе это, чтобы ты поняла. Я всхлипнула, глотнула воздуха, и, наконец, села, вытирая свое лицо полой юбки. – Я понимаю, – сказала я. Мой голос был низким и охрипшим, но теперь довольно спокойным. – Правда. И я понимала. Не только о Мэри МакНаб и о том, что она сделала. Но и о том, почему он рассказал мне об этом теперь. Ведь в этом не было нужды, я бы никогда не узнала. Никакой нужды, кроме необходимости абсолютной честности между нами. И потому, что я должна была знать, что это произошло. Я поверила ему о Мальве. Но теперь у меня была не только определенность в уме, но и мир в сердце. Мы сидели рядом друг с другом, полы моего плаща и юбки покрывали его ноги, само его присутствие было утешением. Где-то поблизости застрекотал первый сверчок. – Дождь совсем закончился, – сказала я, услышав это. Джейми кивнул, тихо соглашаясь. – Что нам теперь делать? – проговорила я, наконец. Мой голос звучал спокойно. – Найти правду. Если получится. Никто из нас не допустил возможности, что он не сможет. Я подвинулась, собирая полы моего плаща. – Пойдем домой, тогда? Было уже слишком темно, чтобы видеть, но я почувствовала, как он кивнул, поднимаясь на ноги, и протянул мне руку. – Ага, пойдем.
*** ДОМ БЫЛ ПУСТ, когда мы вернулись, однако миссис Баг оставила на столе блюдо с пастушьим пирогом, прикрыв его полотенцем. Пол был чисто подметен, а огонь в очаге почти потух. Я сняла мокрый плащ и повесила его на вешалку, а потом встала в нерешительности, совсем не зная, что же делать дальше, как будто я находилась в чужом доме, в стране, обычаев которой я не знала. Джейми, казалось, чувствовал тоже самое. Но через мгновение он подошел, достал с верхней полки над очагом свечку и зажег ее с помощью щепки из огня в очаге. Качающийся свет как будто еще подчеркнул странное, отражающее свойство комнаты, и Джейми постоял еще минуту, просто держа свечку, в нерешительности, перед тем, как со стуком поставить ее на середину стола. – Ты голодная, С… Сассенах? – он начал говорить по привычке, но оборвал себя, взглянув на меня, чтобы удостовериться, что это имя вновь позволено использовать. Я по мере сил постаралась улыбнуться ему, но чувствовала, как дрожат уголки моих губ. – Нет. А ты? Он молча покачал головой и убрал свои руки от тарелки. Оглянувшись вокруг, он поискал, что бы еще сделать, затем взял кочергу и помешал золу, разбив последние чернеющие угольки и отправляя снопы искр и золы в дымоход. Это могло затушить огонь, который будет необходимо восстановить перед тем, как идти спать, но я не сказала ничего – он сам знал это. – Такое чувство, будто кто-то умер, – сказала я, наконец. – Как будто случилось что-то ужасное, и сейчас то самое время, когда ты сидишь в шоке, перед тем, как начнешь ходить по округе и сообщать соседям. Он коротко и немного печально рассмеялся и поставил кочергу на пол. – Нам не нужно будет этого делать. Вся округа к утру будет знать о том, что произошло. Пробужденная, наконец, от своей неподвижности, я потрясла свои влажные юбки и подошла, чтобы постоять перед огнем рядом с Джейми. Жар от огня сразу проник через влажную ткань. Это должно было принести утешение, но в моем животе стоял ледяной ком, который не мог растаять. Нуждаясь в его прикосновении, я опустила руку ему на плечо. – Никто в это не поверит, – сказала я. Он положил свою руку сверху и, слегка улыбнувшись, покачал головой, прикрывая глаза. – Они все поверят этому, Клэр, – сказал он тихо. – Мне жаль.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:05 | Сообщение # 105
Король
Сообщений: 19994
ПРЕЗУМПЦИЯ НЕВИНОВНОСТИ.
– ЭТО ДОЛБАНАЯ ЛОЖЬ! – Конечно, неправда! – Роджер с опаской наблюдал за своей женой; она демонстрировала качества, характерные для большого взрывного устройства, с нестабильным часовым механизмом, и он ясно ощущал, что находиться вблизи опасно. – Эта маленькая сучка! Я хочу просто схватить и выжать из нее всю правду! – ее рука судорожно сомкнулась на горлышке бутыли с сиропом, и он потянулся забрать ее, пока Бри не разбила. – Я понимаю твой порыв, – произнес он, но в целом, лучше не надо. Она пристально посмотрела на него, но отпустила бутылку. – Ты не мог бы что-нибудь сделать? – проговорила Бри. Роджер сам задавал себе этот вопрос, с тех пор, как услышал об обвинении, выдвинутом Мальвой. – Я не знаю, – сказал он, – но подумал, что, по крайней мере, следует сходить к Кристи и поговорить с ними. И если смогу застать Мальву наедине, поговорю с ней. Тем не менее, обдумывая свой последний тет-а-тет с Мальвой Кристи, он испытал неприятное ощущение того, что вряд ли она, вот так запросто, могла бы изменить собственную историю. Брианна присела, хмуро глядя на тарелку с гречневыми оладьями, и начала мазать их маслом. Ее ярость стала уступать рациональному мышлению; он видел мысли мечущиеся в ее взоре. – Если ты сможешь заставить ее признать, что это неправда, – произнесла она неторопливо, – будет здóрово. Если нет, что ж, следующее, что лучше всего будет предпринять, это выяснить, кто был с ней. Если какой-нибудь парень признает публично, что он может быть отцом – это, во всяком случае, поставит ее рассказ под большое сомнение. – Правда, – Роджер полил свои оладьи сиропом, даже в разгар сомнений и тревоги, наслаждаясь его густым, темным ароматом и предвкушением редкостной сладости. – Хотя, по-прежнему, останутся те, кто будет убежден в виновности Джейми. Вот, держи. – Я видела, как она в лесу целовалась с Обадией Хендерсоном, – беря протянутую бутылку, сказала Бри, – в конце той осени, – она брезгливо содрогнулась. – Если это он, неудивительно, что она не хочет говорить. Роджер, посмотрел на нее с любопытством. Он знал Обадию, который был здоровым и неотесанным, но не настолько уж противным и совсем неглупым. Некоторые женщины считали его достойной парой; у него имелось пятнадцать акров земли, которые он обрабатывал со знанием дела, и он был хорошим охотником. Однако Роджер никогда не замечал, чтобы Бри подобным образом обсуждала мужчину. – Может, еще кто приходит на ум? – спросила она, продолжая хмуриться. – Ну... Бобби Хиггинс, – все еще настороженно, ответил он. – Близнецы Бёрдсли посматривали на нее время от времени, но очевидно... У него появилось скверное предчувствие, что эта линия рассуждений может завершиться тем, что Бри начнет умолять его пойти и задавать щекотливые вопросы о любых предполагаемых отцах – такой ход дела, пришедший ему в голову, являлся и бессмысленным и опасным. – Почему? – спросила она, злобно разрезая стопку оладий. – Почему она это сделала? Мама была всегда так добра к ней! – Одно из двух, – ответил Роджер и замолчал на мгновение, закрыв глаза, чтобы лучше насладиться свежими, горячими, гречневыми оладьями, пропитанными растопленным маслом и бархатисто-гладким кленовым сиропом. Он сглотнул, и нехотя открыл глаза. – Либо настоящий отец это кто-то, за кого она не хочет замуж – по какой бы то ни было причине – или же она решила попробовать заполучить деньги или имущество твоего отца, вынуждая его назначить сумму на нее, или, если это невозможно, то на ребенка. – Или и то и другое. Я имею в виду, что она вообще не хочет за кого бы то ни было замуж, и еще хочет денег Па – которых, кстати, у него нет. – Да, или – и то, и другое, – согласился он. Несколько минут они ели в тишине, скребя вилками по деревянным тарелкам, каждый был поглощен своими мыслями. Джемми провел ночь в Большом Доме. После того, как Лиззи вышла замуж, Роджер предложил взять на ее место, в качестве горничной, Эми МакКаллум, и с тех пор, как она и Эйдан переехали, Джемми проводил все больше времени там, находя утешение от потери Германа в товариществе Эйдана. – Это неправда! – упрямо повторила она, – Па просто не стал бы... – но он увидел смутное сомнение в глубине ее глаз и легкий налет паники от этой мысли. – Нет! Он не стал бы! – твердо сказал Роджер, – Брианна, ты же не думаешь, что в этом есть хоть чуточка правды? – Нет, конечно, нет! – но она говорила слишком громко, слишком жестко. Он положил вилку и спокойно посмотрел на нее. – В чем дело? Ты что-то знаешь? – Ничего, – она провела последним кусочком оладьи по своей тарелке, наткнула на вилку и съела. Он издал скептический звук, и Бри нахмурилась на оставшуюся липкую лужицу. Она всегда наливала слишком много меда или сиропа; он, более бережливый, всегда доедал с чистой тарелкой. – Я не думаю, – сказала она, однако, прикусила губу и макнула кончик пальца в остатки сиропа. – Только это... – Что? – Не Па, – произнесла она медленно и, положив палец в рот, обсосала сироп. – И насчет Папы, я не знаю наверняка. Это лишь – взгляд назад на вещи, которые я не понимала в то время – но теперь я вижу... – она внезапно остановилась и закрыла глаза, затем открыла их и уставилась прямо на него. – Однажды, я копалась в его бумажнике, не шпионя, просто ради забавы, вынимала карточки и все остальное и клала обратно. Там была спрятана записка, меж долларовых купюр. Это была просьба встретиться с кем-то за обедом... – Вполне невинно. – Она начиналась со слова «Дорогой»... и это был не мамин почерк, – сказала она кратко. – А, – произнес он, и добавил после паузы, – сколько лет тебе было? – Одиннадцать, – кончиком пальца она рисовала мелкие узоры на тарелке, – я просто положила записку обратно и выкинула это из головы. Я не хотела об этом думать... и не думаю, что вспоминала о ней с тех пор. Было еще несколько других вещей, что я видела и не понимала – в основном, это то, как всегда было между ними... То и дело, что-то могло случиться, и я никогда не знала что, но я всегда осознавала, что что-то было действительно неправильно. Она замолчала, глубоко вздохнув, и вытерла палец о салфетку. – Бри, – нежно сказал он. – Джейми благородный человек и очень сильно любит твою маму. – Ну, понимаешь, в том то и дело, – тихо сказала она, – я могу поклясться, что Папа был таким же. А взял, да и сделал.
*** ЭТО НЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНЫМ. Мысль постоянно возвращалась, назойливо досаждая Роджеру, словно камушек в ботинке. Джейми Фрейзер был благородным человеком, он слишком сильно любил свою жену - и он был в пучине отчаяния и изнеможения во время болезни Клэр. Роджер боялся за него почти так же сильно, как и за Клэр; Джейми ходил с ввалившимися глазами и мрачно сжатой челюстью, среди пекла бесконечных дней вонючей смерти, он не ел и не спал, держась не более чем усилием воли. Попытки Роджера поговорить с ним тогда о Боге и вечности, примирить его с тем, что казалось неизбежным, были отвергнуты со жгучей яростью от одной мысли, что Бог может вознамериться забрать его жену - это сопровождалось полным отчаянием, в то время как Клэр впала в оцепенение приближающейся смерти. Не исключено, что предложение минутного физического утешения, сделанного в этом вакууме опустошения, зашло дальше, чем любая из сторон намеревалась. Но сейчас было начало мая, а у Мальвы Кристи был срок шесть месяцев. Это означало, что она забеременела в ноябре. Кризис болезни Клэр пришелся на конец сентября, ему отчетливо вспомнился запах от выжженных полей в комнате, когда она очнулась от того, что казалось верной смертью, с огромными, сияющими глазами, поразительно красивыми на лице, словно у женоподобного ангела. «Ладно, это, черт возьми, было невозможно! Совершенных людей не бывает, и любой человек может оступиться, по крайней мере – один раз. Но не многократно. И не Джеймс Фрейзер! Мальва Кристи солгала». Почувствовав успокоение, Роджер продолжил свой путь вниз по берегу ручья к хижине Кристи. «Ты не мог бы что-нибудь сделать?» – в отчаянии спрашивала его Брианна. «Слишком мало», – думалось ему, но он должен попытаться. Была пятница; он мог бы – и будет – читать эту, вгоняющую в краску, проповедь о порочности сплетен, в грядущее воскресенье. Тем не менее, зная то, что он знал о человеческой натуре, любая выгода, полученная от подобного нравоучения, скорее всего, будет недолгой. Кроме того – что ж, собрание Ложи было вечером в среду. Что уже очень хорошо, и он страшно не хотел ставить под угрозу хрупкие дружеские отношения возрожденной Ложи, опасаясь неприятностей на собрании... но если был шанс, что это поможет... было бы полезно, позвать поприсутствовать одновременно Джейми и обоих Кристи? Это сделает вопрос достоянием общественности, да и неважно насколько скверно - открытое публичное знание было всегда лучше, чем гниющие сорняки сплетен. Он думал, что Том Кристи будет соблюдать приличия и будет воспитан, несмотря на щекотливость ситуации, но он не был так уверен в Алане. Сын имел черты своего отца и его чувство самодовольства, но был лишен железной воли Тома и его самообладания. Но сейчас, он оказался у хижины, которая выглядела заброшенной. Однако он услышал звук топора, тихий «хрясь!» от расколотой щепки и пошел в обход сзади. Это была Мальва, которая с настороженным видом, повернулась на его приветствие. Под ее глазами были бледно-лиловые пятна, и здоровый цвет ее кожи померк. «Совесть нечиста», – надеялся он, в то время как радушно здоровался. – Если ты пришел попытаться заставить меня отказаться от признания, не выйдет, – решительно выпалила женщина, игнорируя его приветствие. – Я пришел, чтобы узнать, не хочешь ли ты с кем-нибудь поговорить? – сказал он. Это ее удивило, она положила топор и вытерла лицо передником. – Поговорить? – произнесла она медленно, уставившись на него. – О чем? Он пожал плечами и слегка улыбнулся. – О чем угодно, – он смягчил свое произношение, подстраиваясь к ее собственному Эдинбургскому акценту. – Я сомневаюсь, что за последнее время ты с кем-нибудь разговаривала, кроме отца и брата, но и они не стали бы слушать в настоящий момент. Встречная легкая улыбка промелькнула в ее чертах и исчезла. – Нет, они не слушают, – сказала она. – Но это нормально, мне нечего сказать, понятно? Я шлюха, чего уж там! – Я не думаю, что ты шлюха, – спокойно сказал Роджер – Ах, не думаешь? – Мальва слегка покачнулась на пятках, насмешливо изучая его. – Как еще ты бы назвал женщину, которая раздвигает ноги для женатого мужчины? Прелюбодейкой, конечно – но, с таким же успехом, и шлюхой, или так мне говорили. Роджер подумал, что она намеревается шокировать его нарочитой грубостью. Так оно и было, но он виду не подал. – Той, кто ошиблась, возможно. Иисус не говорил сурово с женщиной, что была блудницей; и не мне так поступать с той, кто ей не является. – Если ты пришел цитировать мне Библию, то вот тебе мой совет – не суй свой нос в чужой вопрос! – произнесла она, с отвращением оттянув вниз, изящные уголки губ. – Я услышала из нее больше, чем желала. Это, подумал он, вероятно, было правдой. Том Кристи был из тех, кто знает с десяток строф для каждого случая, и если он не бил свою дочь физически, почти наверняка делал это на словах. Не зная, что сказать дальше, он протянул руку. – Если ты дашь мне топор, я доделаю остальное. Выгнув одну бровь от изумления, она всунула топор ему в руку и отступила назад. Он поднял полено и ловко расколов его надвое, наклонился за другим. Она какое-то время наблюдала, потом медленно присела на меньший чурбачок. Последние зимние дуновения со снежных вершин делали горную весну холодной, но работа согрела его. Он ни в коем случае не забыл, что Мальва была рядом, но не сводил глаз с дров, со светлого волокна расколотых поленьев, ощущая сопротивление, когда тянул топор, высвобождая лезвие, и обнаружил, что его мысли вернулись к разговору с Бри. Итак, Фрэнк Рэндалл, возможно, изменял свой жене, время от времени. По всей справедливости, Роджер сомневался, что его можно было бы в этом обвинять, учитывая все обстоятельства дела. Клэр пропала без следа, оставив Фрэнка отчаянно ее разыскивать, оплакивать, а потом, в конце концов, начать склеивать свою разбитую жизнь и продолжать жить дальше. После чего, пропавшая жена, неожиданно вернулась, сокрушенная, истерзанная и беременная от другого мужчины. И вот, Фрэнк Рэндалл, либо из чувства чести, любви, или просто – из чего? из любопытства? – принял ее обратно. Он вспомнил, Клэр рассказывала им историю, и было очевидно, что она не особенно хотела быть принятой обратно. Это должно было быть так же чертовски понятно и Фрэнку Рэндаллу. Тогда неудивительно, если оскорбление и отвержение, время от времени, служили для него поводом – и так же неудивительно, что отголоски скрытых конфликтов между ее родителями достигали Брианны, словно сейсмические возмущения, которые проходят через мили земли и камня, толчки от всплывания магмы, на глубине нескольких миль под земной корой. И неудивительно, сейчас для него это стало откровением, что она была так расстроена его дружбой с Эми МакКаллум. Совершенно неожиданно, он осознал, что Мальва Кристи плачет. Молча, не закрывая лица. Слезы стекали по ее щекам, и ее плечи подрагивали, но она сильно закусила свою нижнюю губу и не издавала ни звука. Он бросил топор и подошел к ней. Ласково обнял ее за плечи и, похлопывая, прижал ее покрытую чепцом голову. – Эй, – произнес он нежно, – не переживай, а? Все образуется! Она покачала головой, и слезы залили ее лицо. – Нет, – прошептала она. – Это невозможно. Поддавшись жалости к ней, Роджер осознал чувство возрастающей надежды. Каково бы ни было его нежелание использовать ее отчаяние, он оказался совсем истощен решимостью докопаться до сути ее проблемы. В основном ради Джейми и его семьи – но, так же и для нее самой. Он все же не должен слишком сильно давить и так же слишком спешить. Она должна довериться ему. И вот он, похлопывая, погладил ее по спине, как всегда делал с Джемми, когда тот просыпался от страшного сна, сказал немного ничего не значащих слов утешения, и почувствовал, как она начала уступать. Но уступать в какой-то странной физической манере, как если бы ее тело стало каким-то образом открываться, медленно расцветать от его прикосновения. Странно, и в то же самое время, ужасно знакомо. Он ощущал это то и дело с Бри, когда он поворачивался к ней в темноте, когда у нее не было времени подумать, и она откликалась ему лишь телом. Физическое воспоминание покоробило его, и он немного отодвинулся. Он хотел что-то сказать Мальве, но его прервал звук шагов и, взглянув, он увидел Алана Кристи, стремительно приближающегося к нему из-за деревьев, с лицом похожим на грозовую тучу. – Отвали от нее! Роджер выпрямился, сердце заколотилось, из-за внезапного осознания, как это должно быть выглядело со стороны. – Ты чего здесь ошиваешься, как крыса возле сырной корки? – выкрикнул Алан. – Ты думаешь, раз она опозорена, то доступна для любого поганого ублюдка, что пожелает овладеть ею? – Я пришел предложить совет, – сказал Роджер так хладнокровно, как только мог. – И поддержку, если удастся. – О, да, – лицо Алана побагровело, всклокоченные волосы вздыбились, как щетина на борове, готовом к атаке, – «поддержите меня яблоками и подкрепите меня вином» , не так ли? Ты можешь засунуть себе свою поддержку прямо в задницу, МакКензи, и свой чертов торчащий хрен туда же. Руки Алана были сжаты в кулаки, трясущиеся от ярости. – Ты не лучше, чем твой нечестивый тесть – или возможно... – он внезапно набросился на Мальву, которая перестала плакать, но сидела на своем чурбачке побледневшая и застывшая, – возможно, и он тоже был? Это так? Ты, маленькая сучка, ты поимела их обоих? Отвечай мне! – его рука стремительно взметнулась, чтобы отвесить ей пощечину, но Роджер, рефлекторно поймал его запястье. Роджер был так зол, что едва мог говорить. Кристи был силен, но Роджер крупнее; он бы сломал юноше запястье, если бы захотел. Он резко вонзил свои пальцы в область между косточками и был обрадован, увидев, что глаза Кристи вылезли из орбит и увлажнились от этой боли. – Ты не будешь так разговаривать, ни со своей сестрой, – сказал он не громко, но очень четко. – Ни со мной! – он вдруг изменил свою хватку и резко выгнул запястье Кристи. – Ты меня слышишь? Лицо Алана побелело, и дыхание со свистом вырывалось из него. Он не ответил, но сумел кивнуть. Роджер отпустил, почти отшвырнув, запястье юноши, с внезапно возникшим отвращением. – Я не желаю слышать, что ты, каким-либо образом, плохо обращаешься со своей сестрой, – проговорил он настолько ровно, насколько мог. – Если услышу, ты пожалеешь об этом. Доброго дня, мистер Кристи. Мисс Кристи, – добавил он, с кратким поклоном Мальве. Она не ответила, только посмотрела на него, серыми, словно грозовые тучи, глазами, огромными от шока. Воспоминание о них преследовало его, когда он вышел с поляны и погрузился в темноту леса, раздумывая, улучшил ли он положение дел, или все стало намного хуже.
*** СЛЕДУЮЩЕЕ ЗАСЕДАНИЕ Ложи Фрейзерс Риджа состоялось в среду. Брианна, как обычно, отправилась в Большой Дом, забрав Джемми и корзинку с рукодельем, и была удивлена, обнаружив Бобби Хиггинса, сидящим за столом и доедающим ужин. – Мисс Брианна! – он привстал при виде нее, сияя улыбкой, но она махнула ему, чтобы он сидел, а сама скользнула на скамейку напротив. – Бобби! Как приятно тебя снова видеть! Мы думали… ну, мы думали, что ты больше не приедешь. Он кивнул, с печальным видом. – Ага, могло и не случиться, по крайней мере, некоторое время. Но у Его Светлости было кое-что, пришедшее из Англии, и он сказал мне, что я должен это доставить, – он тщательно повозил кусочком хлеба по миске, собирая остатки куриной подливки. – И потом... ну, я хотел прийти ради себя. Чтобы увидеть мисс Кристи, ага? – О, – она подняла глаза и поймала взгляд миссис Баг. Пожилая женщина, не в силах помочь, закатила глаза и покачала головой. – Эмм. Да, Мальва. Ээ... моя мать наверху, миссис Баг? – Нет, a nighean (девочка (гэльск.). Ее позвали к мистеру МакНиллу; он болен плевритом, – едва договорив, она скинула фартук и повесила его на крючок, стягивая другой рукой плащ. – Тогда я пойду, а leannan (крошка (гэльск.), Арч ждет свой ужин. Если что-то понадобиться, тут Эми, – и кратко попрощавшись, она исчезла, оставляя Бобби глядеть ей вслед в недоумении от такого странного поведения. – Что-то неладно? – немного нахмурившись, спросил он, оборачиваясь к Брианне. – Ахх... ну, – мысленно проклиная миссис Баг, Брианна собралась с духом и начала рассказывать ему, внутренне морщась от того, как его милое, юное лицо побелело и застыло в свете очага. Она не могла себя заставить упомянуть обвинения, выдвинутые Мальвой, только сказала, что она беременна. Он услышит о Джейми, достаточно скоро, но Бога ради, только не от нее. – Я понимаю, мисс. Ага... я понимаю, – он мгновение еще посидел, уставившись на кусочек хлеба в своей руке. Затем швырнул его в миску, резко поднялся и бросился наружу; она слышала, что его стошнило в кустах ежевики, за задней дверью. Он не вернулся. Это был долгий вечер. Ее мать, очевидно, проведет ночь с мистером МакНиллом и его плевритом. Эми МакКаллум спускалась вниз ненадолго, и они неловко поговорили о шитье, но затем она ретировалась наверх. Эйдану и Джемми было позволено подольше не ложиться и поиграть, но вымотавшись, они уснули на скамье. Бросив шитье, Бри беспокойно ходила взад вперед, ожидая окончания Ложи. Она желала в свою собственную постель, в свой собственный дом. Кухня ее родителей, обычно такая гостеприимная, казалась незнакомой и дискомфортной, и она ощущала себя здесь чужой. В конце концов, послышались шаги и скрип двери. Вошел Роджер с обеспокоенным видом. – Вот и ты, – с облегчением сказала она. – Как Ложа? Кристи приходили? Он покачал головой. – Нет. Всё... прошло отлично, я полагаю. Немного нескладно, конечно, но твой отец и виду не подал, как никто не смог бы, при данных обстоятельствах. Она поморщилась, представив это. – Где он? – Он сказал, что решил пойти пройтись – может, немного порыбачит ночью. – Роджер обнял ее и прижал ближе, вздыхая. – Ты слышала шумиху? – Нет! Что произошло? – Ну, мы, в общем, немного болтали по-братски, когда началась перепалка возле твоей сурковой печи. Ну, значит, все высыпали посмотреть, что происходит, а тут твой брат Йен и малыш Бобби Хиггинс катаются в грязи и пытаются убить друг друга. – О, Боже! – она почувствовала приступ вины. Возможно, кто-то все же рассказал Бобби, и он отправился на поиски Джейми, а вместо этого встретил Йена и бросил ему обвинения, предъявленные Мальвой отцу. Если бы она сказала ему сама... – Что случилось? – Ну, то, что чертов пес Йена приложил к перепалке руку, точнее лапу. Твой отец едва успел остановить его, чтоб он не порвал Бобби горло, но это и вправду прекратило драку. Затем мы растащили их, а Йен вырвался и бросился в лес, и пес за ним. Бобби... ну, я немного привел его в порядок, и потом, предложил ему кровать Джема на ночь, – сконфуженно проговорил Роджер. – Он сказал, что не сможет остаться здесь... – Роджер оглядел затененную кухню; она уже притушила огонь и отнесла ребятишек в постель; комната была пустая, освещаемая лишь слабым тлением очага. – Мне жаль. Ты будешь спать здесь? Она категорически замотала головой. – Бобби или не Бобби, я хочу пойти домой! – Ну ладно. Тогда иди, а я попрошу Эми спуститься и запереть дверь. – Нет, все в порядке, – ответила она быстро. – Я схожу за ней. И прежде, чем он успел возразить, Брианна была в коридоре и поднималась по лестнице, пустой дом был чужой и притихший.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:09 | Сообщение # 106
Король
Сообщений: 19994
НЕ КОНЕЦ СВЕТА.
ПО БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ вырывание сорняков из земли приносило большое удовлетворение. Изнурительное и бесконечное, подобно домашней работе, оно давало мне ощущение крошечного, но неопровержимого триумфа, когда грунт вдруг поддавался, отдавая неподатливый корень, который, словно пораженный враг, ложился в мою руку. Прошел дождь, и земля была мягкой. Я со свирепой концентрацией все вырывала и вырывала одуванчики, кипрей, ростки рододендрона, рыхлокустовые травы, оленью траву, горчак и ползучую мальву, называемую местными «чиз». Приостановившись на мгновенье, я прищурено посмотрела на ланцетолистный бодяк и вывернула его из земли злобным ударом моего обрезочного ножа. Побеги и ростки виноградной лозы поднимались над забором, и только начинали свой весенний натиск, их зеленая рябь нежно оттеняла ржавчину стволов деревьев. Они стремительно закручивались, словно мои вновь отросшие волосы. «Черт ее побери, она выстригла мне волосы, намереваясь изуродовать меня!» Под тенью деревьев нашло себе пристанище огромное количество кустистых ростков вредного растения, которое я, не зная его настоящего названия, называла «драгоценным сорняком», за его крошечные белые цветочки, что россыпями мерцали, подобно бриллиантам, в перистых зеленых листьях. Это растение было похоже на фенхель, но не формировало полезных клубней или съедобных семечек. Красивое, но бесполезное – из разряда тех вещей, что распространяются со сверхъестественной быстротой. Я услышала слабый свистящий звук, и тряпичный мячик улегся отдохнуть у моей ноги. Сразу же за этим последовало стремительное движение большего тела, и Ролло промчал мимо меня, ловко схватил мячик и понесся назад, ветром своего полета разворошив мои юбки. Вздрогнув, я оглянулась и увидела его прыгающим к Йену, который легкой поступью входил в сад. Йен сделал небольшой извиняющийся жест, но я снова села на корточки и лишь улыбнулась ему, делая усилие, чтобы погасить чувство ужасного испуга, волнами бушующее в моей груди. Было очевидно, что это мне не совсем удавалось. Слегка хмурясь, я смотрела на Йена, и он колебался, глядя на меня. – Ты хотел что-нибудь, Йен? – спросила я коротко, отбросив маску приветливости. – Если твоя собака собьет один из моих ульев, я сделаю из нее коврик. – Ролло! – крикнул Йен, щелкнув пальцами. Пес, который в это время грациозно прыгал между пчелиными ульями, что стояли в конце сада, рысью подбежал к своему хозяину, бросил мячик к его ногам и добродушно замер, тяжело дыша и с интересом глядя на меня желтыми глазами волка. Йен подхватил мяч и, повернувшись, забросил его через открытые ворота, Ролло, словно хвост кометы, полетел за ним. – Я хотел спросить тебя, тетушка, – сказал он, снова повернувшись ко мне. – Хотя это может подождать. – Нет, все в порядке. Сейчас такое же подходящее время, как и любое другое. Неуклюже поднявшись на ноги, я потянула его к маленькой скамейке, которую Джейми смастерил для меня в тенистом уголке сада, среди цветущего кизила. – Итак? – я устроилась рядом с ним, стряхивая частицы грязи с подола моей юбки. – Ммф. Ну… – он разглядывал свои руки, лежащие на коленях, костлявые и с большими суставами. – Я… а… – Ты же не подхватил сифилис снова, правда? – спросила я, отчетливо вспомнив свой последний разговор с молодым человеком в этом саду. – Потому что, если это так, Йен, то клянусь, что использую шприц доктора Фентимена и нежничать при этом не буду. Ты… – Нет-нет! – сказал он поспешно. – Конечно, нет, тетушка. Это касается… Мальвы Кристи, – он напрягся, когда произнес это, как бы ожидая, что я сделаю выпад моим обрезочным ножом, но я просто глубоко вздохнула и медленно отложила нож. – А что с ней? – спросила я нарочито спокойным голосом. – Ну… это не совсем о ней. Больше о том, что она сказала о дяде Джейми, – он замолчал, сглотнул, я тоже сделала медленный вдох. Сама обеспокоенная сложившейся ситуацией в целом, я почти не задумывалась, как она затронула кого-то еще. Но Йен идеализировал Джейми с того времени, как был крохотным мальчишкой. Я прекрасно понимала, что распространившиеся намеки о том, что Джейми оказался колоссом на глиняных ногах («Колосс на глиняных ногах» – слабость того, кто казался великим), глубоко его расстраивали. – Йен, ты не должен беспокоиться, – я, утешая, положила свою руку – всю в грязи – поверх его руки. – Как-то все уладится. Так всегда бывает. Бывает – в основном, с максимумом волнений и трагической развязкой. И если, в силу какой-то ужасной космической шутки, ребенок Мальвы родится с рыжими волосами... Я на мгновение закрыла глаза, чувствуя прилив головокружения. – Да, я полагаю, наладится, – сказал Йен, и его голос звучал до ужаса неуверенно. – Но только… то, что они говорят о дяде Джейми. Даже его люди из Ардсмуира, люди, которые должны были бы знать его лучше всех! Что он, должно быть… ну, я не стану повторять ничего из того, что говорят, тетушка, но… Мне невыносимо слышать это! Его длинное некрасивое лицо исказилось от печали, и мне внезапно пришло в голову, что у него у самого могли возникнуть сомнения на этот счет. – Йен, – сказала я так твердо, как только смогла, – ребенок Мальвы не может быть от Джейми. Ты ведь знаешь это, правда? Он очень медленно кивнул, но не смотрел мне в глаза. – Да, – сказал он мягко и сильно сглотнул. – Но, тетушка… он может быть моим. Пчела села на мою руку. Я смотрела на нее, разглядывая прожилки на ее прозрачных крылышках, желтую пыльцу, что зацепилась за малюсенькие волоски на ее ножках и брюшке, и нежно пульсирующее от дыхания тельце. – О, Йен, – сказала я так же мягко, как и он, – ох, Йен. Он был, как натянутая струна, но когда я заговорила, часть напряжения ушла из его руки под моей ладонью, и я увидела, что он закрыл глаза. – Мне жаль, тетушка, – прошептал он. Не говоря ни слова, я похлопала его по руке. Пчела улетела, и я страстно хотела поменяться с ней местами. Это было бы так чудесно, летать под солнцем и думать об одном единственном деле – собирании пыльцы. Другая пчела села на воротник Йена, и он рассеянно стряхнул ее прочь. – Ну, – сказал он, глубоко вздохнув, и повернув ко мне голову. – Что мне делать, тетушка? Его глаза потемнели от сожаления, беспокойства и чего-то похожего, как мне показалось, на страх. – Делать? – сказала я пустым голосом. – Иисус твою Рузвельт Христос, Йен. Я не пыталась вызвать его улыбку, и он не улыбнулся, но слегка расслабился. – Да, я уже все сделал, – сказал он очень грустно. – Но… это сделано. Как я могу исправить это? Я потерла лоб, пытаясь обдумать услышанное. Ролло принес назад мячик, но, видя, что Йен не расположен играть, положил его у ног Йена и улегся возле него, тяжело дыша. – Мальва, – сказала я, наконец. – Она сказала тебе? Перед тем, я имею в виду? – Ты думаешь, я отверг ее, и поэтому она обвинила дядю Джейми? – он взглянул на меня искоса, рассеянно почесывая шею Ролло. – Я бы не винил тебя, тетушка, если бы ты так подумала, но нет. Она не сказала мне ни слова. Если бы сказала, я бы тут же женился на ней. Самая тяжелая часть разговора была пройдена, теперь ему было легче говорить. – А тебе не приходило в голову жениться на ней до того, как… – спросила я с некоторым оттенком терпкости. – А… нет, – сказал он, очень стесняясь. – Об этом речь не шла – в общем, я ни о чем не думал, тетушка. Я был пьян. По крайней мере, в первый раз, – добавил он поразмыслив. – Первый? А сколько… нет, не говори мне, я не хочу знать подробности, – я прервала его попытку ответить резким жестом и выпрямилась от неожиданной мысли. – Бобби Хиггинс. У них было что-то? Он кивнул, опустив ресницы, так что я не могла видеть его глаза. Он покраснел. – Да. В действительности, именно поэтому, прежде всего, у меня и не было желания жениться на ней. Но я должен был спросить, после того, как мы… но я отложил это немного и… – он беспомощно провел рукой по лицу. – Ну, я не хотел, чтобы она была моей женой, но, тем не менее, не мог удержаться. Я хорошо знаю, как ужасно это, должно быть, выглядит – но я должен был сказать правду, тетушка. Он набрал воздуха и продолжил. – Я ждал ее. Ждал в лесу, когда она пойдет собирать что-нибудь. Она ничего не говорила, когда видела меня, только улыбалась и слегка приподымала юбки, потом быстро разворачивалась и убегала, и… Боже, я бежал за ней, как пес за сучкой в течке, – сказал он горько. – Как-то однажды я пришел поздно и не застал ее там, где обычно. Но я услышал ее смех вдалеке и, когда пошел посмотреть… Он так сжал руки, что чуть не повредил палец, скорчил гримасу, а Ролло тихо заскулил. – Давай, я просто скажу, что этот ребенок вполне может быть и Бобби Хиггинса, – сказал он, глотая слова. Я вдруг почувствовала себя абсолютно истощенной, как тогда, когда очнулась после моей болезни, когда приходилось прилагать усилие даже на вдох. Я откинулась назад, на заборчик, ощущая успокаивающий шелест виноградных листьев на моей шее, их колыхание обвевало мои горящие щеки. Йен согнулся, держа голову руками, весь в пятнах зеленых теней над ним. – Что мне делать? – спросил он, наконец, сдавленным голосом. В его голосе звучала такая же усталость, какую ощущала и я. – Я не против того, чтобы сказать, что я… что ребенок может быть моим. Но вот поможет ли это, как ты считаешь? – Нет, – сказала я холодно. – Не поможет. Общественное мнение не изменится ни капельки – каждый решит, что Йен лжет ради своего дяди. Даже если он женится на ней, оно не поменяется… Мысль словно ударила меня, и я снова села ровно. – Ты сказал, что не хотел жениться на ней, даже до того, как узнал о Бобби. Почему? – спросила я заинтересованно. Он поднял голову и сделал беспомощный жест. – Не знаю, как объяснить. Она была... ну, она была достаточно красивой и вполне душевной. Но она… я не знаю, тетушка. Только, лежа рядом с ней, я всегда чувствовал, что не решусь погрузиться в сон. Я посмотрела на него. – Ну, полагаю, было не до этого. Он промолчал, хотя и нахмурился, и зарылся пятками мокасин в землю. – Скажи, нет ведь способа определить, который из двоих мужчин является отцом ребенка, так ведь? – спросил он вдруг. Но, если он мой, я бы хотел этого. Я должен жениться на ней ради ребенка, остальное не важно. Если он мой. Бри рассказала мне его историю – я знала о его индейской жене Эмили и о смерти его дочери. Это напоминало мне о моем первом ребенке, о Фейт, она родилась мертвой, но навсегда осталась со мной. – О, Йен, – сказала я мягко, дотронувшись до его волос. – Ты мог бы, возможно, определить по тому, как ребенок выглядит, но возможно, и нет, или не сразу. Он кивнул и вздохнул. Через минуту он прошептал: – Если я скажу, что он мой, и женюсь на ней – народ еще поговорит, но со временем… – его голос совсем пропал. Действительно, разговоры, в конце концов, могли сойти на нет. Но были бы те, кто думал, что Джейми все же ответственен за случившееся, другие бы называли Мальву шлюхой, лгуньей, или и тем, и другим. «Кем она, черт возьми, и является!», - напомнила я себе. И на что была бы похожа жизнь Йена, женись он при таких обстоятельствах на женщине, которой не мог доверять, и которая, я полагала, и не особенно ему нравилась? – Ну, – произнесла я, поднимаясь, – не предпринимай никаких решительных шагов, пока. Позволь мне поговорить с Джейми. Ты же не против, чтобы я рассказала ему? – Я бы хотел этого, тетушка. Не думаю, что сам смогу посмотреть ему в глаза, – он все еще сидел на скамейке, опустив костлявые плечи. Ролло лежал на земле у его ног, большая волчья голова покоилась на мокасинах Йена. С сочувствием я обняла Йена, и он припал ко мне головой, как ребенок. – Это не конец света, – сказала я. Солнце касалось края горы, небо горело красным и золотым цветом, падающий свет блестящими полосками пробивался через забор. – Нет, – подтвердил он, но в его голосе не было уверенности.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:12 | Сообщение # 107
Король
Сообщений: 19994
ДЕКЛАРАЦИИ.
Шарлотта. Округ Мекленберг. Май, 20, 1775.
ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧЕГО НЕ МОГ И ВООБРАЗИТЬ РОДЖЕР о том, как делается история – это какое несусветное количество алкоголя в этом участвует. «Хотя и должен бы», – подумал он: если и было что-то, чему научила его академическая карьера, так это то, что почти всякое стоящее дело решалось в пабе. Пабы, таверны, кабаки и забегаловки в Шарлотте делали свой шумный и процветающий бизнес, поскольку в них бурлили и их переполняли делегаты, наблюдатели и просто те, кто ошивался вокруг. Люди лоялистски настроенные собирались в «Руках Короля». Те, кто яро придерживался противоположных воззрений – в «Синем кабане». Те, с изменчивыми течениями, кто не имел еще союзников, или еще не принял решения, крутились туда и сюда, переходили из «Гуся и Устрицы» в кабачки и таверны Томаса, Гротса, Саймона, Бьюкэнэна, Мюллера, а также в два или три безымянных местечка, которые едва можно было назвать забегаловками. Джейми побывал во всех. И выпивал в каждом из них, разделяя с людьми пиво, эль, ромовый пунш, шанди, крепкий ликер, портер, крепкий портер, сидр, грушевый сидр, крепкий сухой сидр, брэндивайн, пиво из хурмы, черешневое пиво, ревеневое вино, черничное вино и вишневый ликер. Не все они были алкогольными напитками, но большая часть из них – была. Роджер большей частью ограничивался пивом, и очень порадовался за это свое решение, когда встретился на улице с Дэви Колдвеллом, который поворачивался от фруктовой лавки с горстью ранних абрикосов в руках. – Мистер МакКензи! – вскричал Колдвелл, его лицо осветилось в приветствии. – Я даже и не предполагал встретить вас здесь, но это просто настоящее благословение! – В самом деле, благословение, – сказал Роджер, горячо и сердечно пожимая руку священника. Колдвелл обвенчал их с Брианной. И именно он экзаменовал его в Пресвитерианской Академии, относительно его призвания несколькими месяцами ранее. – Как ваши дела, мистер Колдвелл? – О, у меня самого все в порядке, но мое сердце опасается за судьбу моих бедных собратьев, – Колдвелл в смятении и тревоге покачал головой, указывая жестом на группу людей, толпящихся в таверне Саймона, смеющихся и разговаривающих. – Что из этого всего получится, спрашиваю я вас, мистер МакКензи? Что-то будет? В какое-то шаткое мгновение, Роджер собрался было рассказать ему, что конкретно из этого всего произойдет. Но, спохватившись, он махнул рукой Джейми, который в этот момент остановился со знакомым на улице, чтобы он шел дальше один, без него, и повернулся к мистеру Колдвеллу, чтобы прогуляться с ним немного. – Вы, стало быть, приехали на конференцию, мистер Колдвелл? – спросил он. – Так и есть, мистер МакКензи, так и есть. Хотя у меня было мало надежды, что мои слова будут услышаны. Но это мой долг – говорить то, что я думаю, так я и собираюсь поступить. Дэви Колдвелл пришел к заключению, что именно то возмутительное состояние человеческой медлительности, в которой он винил всю текущую ситуацию, убежденный, что бездумная апатия и «глупая обеспокоенность личным комфортом» в среде колонистов, одновременно искушало и провоцировало проявления тиранической власти со стороны Короны и Парламента. – В этом-то все и дело, точно, – сказал Роджер, осознавая, что взволнованные жесты Колдвелла привлекали к себе внимание, даже среди людей в толпе на улице, большая часть которых сами достаточно громко спорили между собой. – Дело! – вскричал Колдвелл. – Ну, да, в этом все дело и всецелая суть. Невежество, пренебрежение моральными обязательствами и высшая любовь к легкой жизни подхалимствующих лентяев соответствует в точности – в точности! – аппетитам и цинизму тиранов и правителей. Он сердито посмотрел на одного джентльмена, который, прикрыв свое лицо шляпой, пристроился возле боковой стороны дома, чтобы хоть немного отдохнуть от полуденной жары. – Дух Божий должен возвратить бездеятельного к жизни, наполнить человеческую плоть энергией, самообладанием и гражданской сознательностью! Роджеру было любопытно, будет ли Колдвелл рассматривать приближающуюся войну, как результат вмешательства Божьей воли. Но, подумав, он решил, что, скорее всего, будет. Колдвелл был мыслителем, но при этом – непоколебимым пресвитерианином, и поэтому, твердо верил в предопределение. – Ленивый сам воодушевляет и способствует своему подчинению, – объяснил Колдвелл с пренебрежительным жестом в сторону семейства лудильщика, которое наслаждалось легким завтраком на свежем воздухе во дворе их дома. – Их собственный стыд и низко опустившиеся натуры, их собственная жалкая уступчивость и покорность – становятся собственноручно сделанными цепями рабства! – О, да, – сказал Роджер и кашлянул. Колдвелл был известным проповедником, и, похоже, стремился практиковаться везде, где только мог. – Не хотите ли пропустить по стаканчику, мистер Колдвелл? – это был очень жаркий день, и довольно круглое, херувимское лицо Колдвелла становилось все краснее. Они зашли в таверну Томаса, довольно респектабельное заведение, и сели за столик с большими кружками домашнего пива, поскольку Колдвелл, как и большинство людей, в любом случае не считал пиво «выпивкой». В отличие от рома или виски. Что еще мужчина будет пить, в самом деле? Молоко? Спрятавшись от солнца и с прохладной выпивкой в руке, Дэви Колдвелл стал менее горячим в своих выражениях. Так же, как и во внешнем виде. – Слава Богу за счастливый случай встретить вас здесь, мистер МакКензи, – сказал он, глубоко дыша после того, как опустил свою кружку. – Я послал письмо, но, без сомнения, вы должны были покинуть дом до того, как оно могло прийти. Я хотел проинформировать вас о радостных новостях – намечается сессия пресвитерианцев. Сердце ёкнуло в груди Роджера. – Когда? И где? – В Эдентоне, в начале следующего месяца. Преподобный доктор МакКоркл приезжает из Филадельфии. Он остановится там на некоторое время, перед тем, как отправиться дальше. МакКоркл собирается в Вест-Индию, чтобы поддержать деятельность церкви там. Я, конечно, предполагаю, что знаю ваши намерения – и прошу прощения за свою самоуверенность, мистер МакКензи – но вы все еще желаете стать священником? – Всем моим сердцем. Колдвелл заулыбался и с силой пожал его руку. – Да будет вам радость от этого, дорогой человек, большая радость. Затем он пустился в подробное описание МакКоркла, с которым он встречался в Шотландии. И в размышления относительно положения религии в колонии – он с некоторым уважением говорил о методизме, но считал баптистов Нового Света «несколько беспорядочными» в своих вдохновенных излияниях во время богослужений. Но, он не сомневался в их благих намерениях – и, конечно, искренняя вера была более приемлема, чем полное неверие, какую бы форму оно не принимало. В конце концов, однако, он вернулся к их обстоятельствам на текущий момент. – Вы приехали со своим тестем, не так ли? – спросил он. – Мне показалось, что я видел его на дороге. – Да, так, его вы и видели, – уверил его Роджер, копаясь в кармане в поисках монеты. В его кармане было полно намотанных на катушку лошадиных волос: с его академическим опытом экскурсовода, он приготовился заняться плетением новой лески для рыбалки, на случай если будет скучно. – А, – Колдвелл пристально посмотрел на него, – я слышал последние новости – это правда, что он стал Вигом? – Он верный друг свободы, – сказал Роджер осторожно и вздохнул. – Так же, как и я. У него не было возможности произнести эти слова вслух до настоящего момента: и он почувствовал, как у него слегка перехватило дыхание, прямо под грудиной. – Ага, ага, очень хорошо! Я слышал об этом, как я сказал, и все же много есть таких, которые говорят противоположное: что он Тори, лоялист, так же, как и его родственники, и что его торжественные заявления в поддержку движения за независимость всего лишь уловка и обман. Эти слова не были сказаны в вопросительном тоне, но кустистые брови Колдвелла поднялись, как шляпа с волнистыми полями, и дали понять, что это так. – Джейми Фрейзер – правдивый и прямой человек, – сказал Роджер и опустошил свою кружку. – И порядочный, к тому же, – добавил он, ставя ее на стол. – И честно говоря, я думаю, что должен пойти и найти его. Колдвелл посмотрел вокруг: в таверне вокруг них атмосфера была возбужденной, люди начали просить счет и рассчитываться. Официальное собрание съезда должно было начаться в два часа дня на ферме МакИнтаера, в его доме. Сейчас было уже где-то после полудня, и делегаты, докладчики и зрители потихоньку начинали собираться, набираясь сил для послеполуденных конфликтов и решений. Ощущение перехваченного дыхания снова вернулось. – Да, хорошо. Передайте ему мое почтение, будьте так добры, хотя, возможно, я увижу его и сам. И пусть Святой Дух вонзится в заскорузлость привычки и лени, и обратит души и разбудит совесть и сознание тех, кто соберется здесь сегодня! – Аминь, – сказал Роджер, улыбаясь, несмотря на взгляды мужчин – и нескольких женщин – вокруг них. Он нашел Джейми в «Синем кабане» в компании нескольких мужчин, в которых Святой Дух уже как следует поработал, разбив все возможные заскорузлости, судя по громкости разговора. Однако болтовня возле двери стихла, когда он проделал свой путь сквозь зал – не потому, что все обратили на него внимание, а потому что происходило нечто более интересное в центре зала. А именно: Джейми Фрейзер и Нил Форбс, оба красные от жары, накала страстей и пары галлонов разнообразных спиртных напитков, стояли возле стола, голова к голове и шипели по-гэльски, как змеи. Только несколько человек из зрителей понимали по-гэльски: были слышны спешные переводы основных смысловых точек диалога для остальных в толпе. Ругательства на гэльском были искусством, и одним из тех, которым его тесть владел в совершенстве, хотя Роджер должен был признать, что адвокат и сам был мастером крепкого слова. Переводы были далеко не так красноречивы, как оригинальные высказывания: но, тем не менее, зал таверны был захвачен и увлечен, были слышны восхищенные посвистывания и улюлюканья зрителей, или хохот, после особенно едких острот. Пропустив начало, Роджер не имел понятия, как начался конфликт, но в тот момент, когда он к ним присоединился, обмен был сфокусирован на трусости, высокомерии и амбициях. Комментарии Джейми касались руководства Форбса нападением на Фогарти Симмса, как дурацкой и трусливой попыткой преподнести себя большим человеком ценой жизни беззащитного человека. Форбс, перейдя здесь на английский, поскольку обнаружил, что они стали центром внимания таверны – занял точку зрения, что присутствие Джейми здесь было недопустимым оскорблением по отношению к тем, кто истинно поддерживает идеалы свободы и справедливости, потому что каждый знает, что на самом деле он был человеком короля. И что он, Джейми, самодовольный раздувшийся от важности петух на прогулке, думал, что долго сможет пускать пыль в глаза и вешать лапшу на уши всем и каждому, чтобы предать всю компанию. Но если он, Фрейзер, думал, что он, Форбс, достаточно наивен, чтобы быть обманутым старыми фокусами на базарной площади и кучей разговоров с не большим смыслом, чем у кричащих чаек, он, Фрейзер, пусть лучше подумает снова! Джейми ударил ладонью по столу, заставив его загудеть, как барабан, и чашки на столе задребезжали. Он встал, сердито смотря на Форбса сверху вниз. – Вы порочите мою честь, сэр? – крикнул он, также переходя на английский. – Поэтому, если это так, давайте выйдем на улицу и решим дело тут же, да, или нет. Пот ручьями тек по широкому пылающему лицу Форбса, и его глаза сверкали гневом, но Роджер увидел как его, даже перевозбужденного, запоздалая осторожность дернула за рукав. Роджер не видел заварушки в Кросс-Крик, но Йен рассказывал ему детали, одновременно покатываясь со смеху. Последняя вещь, которую Форбс мог желать – это дуэль. – А у вас есть честь, чтобы ее порочить, сэр? – потребовал ответа Форбс, тоже вставая и приосанившись как на параде, как будто он обращался к суду присяжных. – Вы пришли сюда, и ведете себя как великий, пьянствуя и шляясь повсюду, как матрос, вышедший на берег с получкой в кармане. Но есть ли у нас хоть какое-нибудь доказательство, что ваши слова – это не только пустая похвальба? Похвальба, я сказал, сэр! Джейми стоял, опершись обеими руками на стол и изучая Форбса сквозь прищуренные глаза. Однажды Роджер видел точно такое выражение, направленное прямо на него самого. И за этим взглядом сразу же последовала кровавая бойня, которая была обычной суматохой для паба в Глазго в субботнюю ночь – только более сильная. Единственное, чему можно было порадоваться, было то, что Форбс определенно не слышал ничего из тех обвинений, которые выдвинула Мальва Кристи, или тут бы уже была пролита кровь. Джейми медленно выпрямился, и его левая рука направилась к талии. Послышались тревожные вздохи и возгласы, Форбс побледнел. Но Джейми протянул руку к своему споррану, а не к кинжалу, и засунул ее внутрь. – Что касается этого… сэр… – сказал он низким ровным голосом, который пронесся через всю комнату. – Я ясно дал понять. Я за свободу, ради этой цели я поручусь своим именем, своим состоянием, – в этот момент он вытащил свою руку из споррана и хлопнул ею по столу: маленький кошелек, две золотых гинеи и драгоценный камень, – и моей священной честью. В комнате повисла тишина, глаза всех были сфокусированы на черном бриллианте, который сверкал зловещим светом. Джейми помолчал на протяжении трех ударов сердца, затем громко вдохнул. – Есть ли тут человек, который скажет, что я лгу? – сказал он. Это было демонстративно адресовано всей комнате, но его глаза были устремлены на Форбса. Адвокат начал покрываться красными и серыми пятнами, как протухшая устрица, но ничего не сказал. Джейми снова помолчал, еще раз оглядел комнату, затем взял со стола кошелек, деньги, камень и гордо вышел за дверь. Снаружи городские часы пробили два часа пополудни. Удары были медленными и тяжелыми в душном воздухе.
*** «L`OIGNON–INTELLIGENCER». «Двадцатого числа сего месяца в Шарлотте состоялся Конгресс, собравший Делегатов из округа Мекленберг, с целью обсудить спорный вопрос об Отношениях с Великой Британией на текущий момент. После должного Обсуждения, была предложена и принята Декларация, чьи положения представлены здесь: 1. Что кто бы то ни был, прямо или косвенно подстрекающий, содействующий, или любым способом, формой или образом действий, поощряющий незаконное и опасное вторжение и посягательство в наши права, как заявленные В. Британией – является врагом этому Округу, всей Америке, неотъемлемым и неотчуждаемым правам человека. 2. Мы, Граждане округа Мекленберг, настоящим документом осуждаем политические объединения, которые связывают нас с Материнской Страной (Метрополией) и настоящим документом освобождаем себя от всякой верности и преданности Британской короне. Обрываем всякие политические связи, контракты или ассоциации с той нацией, которая безудержно попирает наши права и свободы, и варварски проливала невинную кровь Американских патриотов в битве при Лексингтоне. 3. Настоящим документом мы объявляем себя свободным и независимым народом – каким мы и являемся, и по праву должны быть независимой и самоуправляемой ассоциацией, и не подконтрольными никакой другой власти, кроме как Божьей, и власти генерального руководства конгресса, поддерживать независимость которого, гражданскую и религиозную, мы торжественно клянемся друг другу нашим взаимным сотрудничеством, нашими жизнями, нашим состоянием и самой нашей святой честью. 4. И поскольку мы сейчас признаем существование и контроль, как закона, так и служащих судебного ведомства, гражданских, или военных, внутри данного Округа – недействительным, мы настоящим документом предписываем и принимаем как устав, все без исключения наши предшествующие законы, в которых, однако корона Великой Британии никогда не будет рассматриваться как имеющая права, привилегии, неприкосновенность, или авторитет в нашем Округе. 5. Этой декларацией также постановляется, что весь без исключения военный командный состав этого Округа настоящим документом восстанавливается в своих прежних правах командования и полномочиях, и действует сообразно с этими нормативными положениями. И что каждый действительный член этой делегации должен с этого времени быть гражданским служащим, а именно, Мировым судьей и в качестве «члена Комитета» вести процесс, слушать, определять и устанавливать все спорные вопросы, в соответствии с названными принятыми законами. Сохранять мир, единство и согласие в названном Округе и использовать все силы к распространению любви к стране и огня свободы на всю Америку до тех пор, пока более общее и организованное правительство будет учреждено в данной провинции. Избрание из действительных членов делегации должно установить Комитет общественной безопасности для данного Округа. 6. Что копия этих решений будет направлена с посыльным Президенту Континентального Конгресса, который собирается в Филадельфии, чтобы быть представленной перед всем собранием».
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:15 | Сообщение # 108
Король
Сообщений: 19994
СРЕДИ ЛАТУКА.
КАКОЙ-ТО ИДИОТ – ИЛИ РЕБЕНОК – оставил калитку моего сада открытой. Надеясь, что она не простояла так долго, я поспешила вверх по тропе. Если калитка была открыта всю ночь, олень мог поесть весь латук, лук и луковичные растения на грядках, не говоря уж о разрушении… Я резко дернулась и слегка вскрикнула. Что-то вроде раскаленной докрасна шляпной булавки укололо меня в шею, и я рефлекторно шлепнула по этому месту рукой. От электрического толчка в висок у меня в глазах сначала побелело, затем расплылось от влаги, а потом я почувствовала внезапную жгучую боль в локте – пчелы. Спотыкаясь, я побежала прочь с тропы, внезапно осознав, что воздух был буквально наполнен ими, взбешенными и жалящими. Нырнув сквозь кусты, я едва могла видеть сквозь слезящиеся глаза, слишком поздно осознав и услышав низкое гудение роя пчел в состоянии войны. Медведь! Черт возьми, медведь забрался в сад! В полсекунды между двумя укусами я увидела, что один из ульев лежал в грязи, опрокинутый набок, прямо за калиткой. Соты и мед вываливались из него, похожие на внутренности. Я нагнулась под ветки и бросилась в заросли лаконоса, задыхаясь и бессвязно ругаясь, на чем свет стоит. Укус на моей шее пульсировал и жутко горел, кожа на виске уже вздулась, натягивая веко. Я почувствовала, что кто-то ползет по моей лодыжке, и смахнула прочь, пока не начало жалить. Моргнув, я вытерла слезы. Несколько пчел пролетели сквозь стебли с желтыми цветами надо мной, агрессивные, как спитфайры (Британский истребитель времен Второй мировой войны). Я еще чуть-чуть отползла, пытаясь одновременно убраться подальше, пошлепывать по волосам и встряхивать юбки, чтобы ни одна из пчел больше не забралась ко мне под одежду. Я дышала, как паровоз и дрожала от адреналина и злости. – Чтоб ты провалился!.. проклятый медведь… Черт возьми… Моим сильнейшим побуждением было ворваться в сад, громко крича и хлопая юбками, в надежде обратить медведя в панику. Столь же сильный импульс самосохранения переборол первый. Я вскарабкалась на ноги и, пригнувшись, на случай взбешенных пчел, проложила себе путь сквозь кусты наверх, намереваясь обойти сад вокруг и спуститься вниз с другой стороны, подальше от разоренного улья. Этим путем я могла вернуться назад, на тропу, и сходить вниз к дому, где можно было призвать людей – предпочтительно вооруженных – на помощь, чтобы выгнать монстра из сада, до того, как он уничтожит остальные ульи. Не было смысла хранить тишину, поэтому я ринулась сквозь кусты, спотыкаясь о бревна и злобно пыхтя. Я пыталась разглядеть медведя, но заросли винограда на оградке палисадника были слишком густыми, чтобы сквозь них можно было разглядеть что-нибудь, кроме шуршащих листьев и солнечных теней. Половина моего лица была как в огне. Толчки боли выстреливали сквозь тройничный нерв с каждым ударом сердца, заставляя мускулы подергиваться, а глаз ужасно слезился. Я дошла до тропинки как раз ниже того места, где первая пчела меня ужалила – моя садовая корзинка лежала там, где я ее уронила, а инструменты все рассыпались. Я схватила нож, который использовала для всех видов работ, от обрезки веток до выкапывания корней. Он был довольно крепкий, с лезвием длиной в шесть дюймов, и хотя он, конечно, мог и не впечатлить медведя, я чувствовала себя лучше, просто от того, что он у меня был. Я взглянула в открытую калитку, готовая убежать, но ничего не увидела. Разрушенный улей лежал там же, где я его и видела, восковые соты сломаны и раздавлены, в воздухе чувствовался сильный запах меда. Но соты не были разбросанными: разрушенные столбики воска все еще были прикреплены к деревянной основе улья. Пчела угрожающе прожужжала над ухом, и я пригнулась, но не убежала. Было очень тихо. Я постаралась успокоить дыхание, пытаясь расслышать хоть что-нибудь сквозь грохот моего собственного пульса. Медведи не были тихими животными: им и не нужно было. По крайней мере, должны были быть слышны фырканье и глотающие звуки, шуршание разрывающейся листвы, звук лакающего длинного языка. Но я ничего не слышала.
Делая по одному шагу за раз и готовясь убежать, я осторожно двинулась по боковой тропинке вверх. В саду был огромный дуб, примерно в двадцати футах в стороне. Смогу ли я добежать до него, если медведь вдруг откуда-нибудь выпрыгнет? Я прислушивалась так сильно, как могла, но ничего не слышала, кроме мягкого перешептывания листьев винограда и жужжания разозленных пчел, которое теперь снизилось до звенящего шума, поскольку они густо собирались над разрушенными сотами. Он, должно быть, ушел. Все еще с подозрением, я приблизилась, держа в руке нож. Я одновременно почувствовала запах крови и увидела ее. Она лежала на грядке с салатом, ее юбки взлетали как некий гигантский цветок, расцветший посреди молодого латука. Не помня, как добежала, я опустилась на колени возле нее. Ее руки были еще теплые, когда я схватила запястье – такие маленькие и хрупкие кости, но безжизненные – пульса не было. «Конечно, его не было, – сказал холодный тихий наблюдатель внутри меня. – Ее горло было перерезано, кровь растеклась повсюду, ты видишь, что артерии не пульсируют: она мертва». Серые глаза Мальвы были открытыми и пустыми от удивления, ее чепец свалился. Я сжала ее запястье крепче, как будто была способна найти спрятавшийся пульс, найти какие-нибудь следы жизни… и нашла. Округлость ее живота двинулась, совсем немного, и я тут же уронила слабую руку и схватила нож, подбираясь к подолу ее юбки. Я действовала, не размышляя, без страха и сомнений – не было ничего, кроме ножа и нажима, расходящаяся плоть и слабая возможность, и ужас абсолютной необходимости… Я разрезала живот от пупка до лобкового возвышения, сильно надавливая сквозь вялые мускулы, задела матку, но это не имело значения. Быстро, но осторожно, разрезала стенку матки, уронила нож, протолкнула мои руки вглубь все еще теплой плоти Мальвы Кристи. Нащупала ребенка, обхватывая, поворачивая, с силой выкручивая его в моем неистовстве, чтобы освободить, вырвать у верной смерти, вытащить его на воздух, помочь ему дышать… Тело Мальвы поднялось и плюхнулось на землю, безвольные его конечности крутанулись от силы моего резкого движения, когда я дернула. Он освободился с внезапностью рождения, и я вытерла кровь и слизь с маленького измазанного и запечатанного лица. Я вдыхала воздух в его легкие, осторожно, мягко, ты должна вдувать воздух очень нежно, альвеолы в легких, как тонкие паутинки, такие хрупкие. Нажимала на его грудку, маленькую, не более чем ширина ладони, два пальца нажимают, не больше. И почувствовала ее легкую упругость, деликатную, словно часовая пружинка, почувствовала движение, маленькие извивания, слабое инстинктивное барахтанье… и ощутила, как оно пропадает, это мерцание, короткая вспышка, маленькая искорка жизни, я крикнула с тоской и душевной болью и прижала маленькое, словно кукла, тельце к моей груди, все еще теплое, все еще теплое. – Не уходи, – говорила я, – не уходи, не уходи, пожалуйста, не уходи, – но энергия исчезла, легкое голубое сияние, которое, казалось, осветило мои ладони на мгновение, потухло как пламя свечи, сначала до красного уголька светящегося фитиля, затем до слабейшего следа яркости… а потом все стало темным. Так они и нашли меня: я все еще сидела на сверкающем солнце, плачущая и вся пропитанная кровью, держа тельце маленького мальчика на моих коленях, и выпотрошенное тело моей Мальвы рядом со мной.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:25 | Сообщение # 109
Король
Сообщений: 19994
УКРАДЕННАЯ НЕВЕСТА.
ПРОШЛА НЕДЕЛЯ ПОСЛЕ СМЕРТИ МАЛЬВЫ, но не было ни малейшей догадки о том, кто ее убил. Шушуканья, косые взгляды и очевидный туман подозрения висел вокруг Риджа, но, несмотря на все усилия Джейми, не было возможности найти того, кто знал, или мог сказать хоть что-то полезное. Я видела напряжение и разочарование, растущее в Джейми день за днем, и знала, что это должно найти выход. Хотя я понятия не имела, что он мог сделать. В среду, после завтрака, Джейми стоял, глядя исподлобья в окно своего кабинета, затем внезапно так грохнул кулаком об стол, что я подскочила. – Мое терпение дошло до последнего предела, – сообщил он мне. – Еще одна минута всего этого, и я сойду с ума. Я должен что-нибудь сделать, и я сделаю, – не дожидаясь реакции на свое заявление, он подошел к двери, распахнул ее, и заорал в холл: – Джозеф! Мистер Вемисс появился из кухни, где чистил дымоход под руководством миссис Баг. Он выглядел испуганным, бледным, вымазанным сажей и вообще неопрятным. Проигнорировав черные следы ног на непокрытом полу кабинета – Джейми недавно сжег половик – он уставился на мистера Вемисса властным взглядом. – Вы хотите заполучить ту женщину? – спросил он. – Женщину? – мистер Вемисс был сбит с толку. – Что… о... Вы имеете в виду фройляйн Берриш? – Кого ж еще? Хотите или нет? – повторил Джейми. Определенно, прошло много времени с тех пор, как кто-то спрашивал у мистера Вемисса, что он хочет, и ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от шока. Непреклонное давление Джейми заставило мистера Вемисса прекратить протестующие бормотания по поводу друзей фройляйн, которые, без сомнения, могли лучше судить о ее счастье. И о его собственной непригодности, бедности, общей никчемности в качестве мужа, и подойти, в конце концов, к отчаянному признанию, что, ну, если фройляйн не выразит отвращения к такой перспективе, то возможно… ну… одним словом… – Да, сэр, – сказал он, испугавшись собственной смелости. – Да. Очень сильно! – выпалил он. – Хорошо, – довольно кивнул Джейми. – Мы поедем и заберем ее. Мистер Вемисс стоял с открытым от удивления ртом; так же, как и я. Джейми повернулся ко мне, отдавая приказания с уверенностью и жизнелюбием морского капитана при виде жирной поживы. – Найдешь Йена-младшего для меня, Сассенах? И скажи миссис Баг, чтобы приготовила достаточно еды для недельной поездки на четверых мужчин. Затем позовите Роджера Maка – нам понадобится священник. Он потер руки от удовольствия, затем хлопнул мистера Вемисса по плечу, подняв маленькое облачко сажи с его одежды. – Идите и приведите себя в порядок, Джозеф, – сказал он. – И расчешите волосы. Мы собираемся украсть для вас невесту.
*** – …И К ГРУДИ ПРИСТАВИЛ ОН ПИСТОЛЬ, он пистоль, – напевал Йен. – Обвенчай меня скорее, пастор мой, пастор мой, или сам тебя я обвенчаю с сатаной, с сатаной!. – Конечно, – сказал Роджер, прерывая песню, в которой смелый молодой человек по имени Вили, едет со своими друзьями, чтобы похитить и насильно жениться на девушке, которая оказывается более дерзкой, чем он сам, – будем надеяться, что вы этой ночью докажете, что вы чуточку способнее, чем Вилли, да Джозеф? Мистер Вемисс, вымытый, одетый и изрядно дрожащий от волнения, посмотрел на него с полным непониманием. Роджер усмехнулся, затягивая ремень седельной сумки. – Юный Вилли приказывает священнику женить его на молодой девушке под дулом пистолета, – объяснил он Вемиссу, – но, когда он уложил свою украденную невесту в постель, у него не было ни единого шанса, и все его усилия не смогли заставить ее. – Так что, Вилли, девицей меня сохрани, и домой ты меня возверни, девицей домой возверни! – пел Йен. – Послушай, – окликнул Роджер Джейми, который привязывал свои седельные сумки на спину Гидеона. – А если фройляйн вообще не желает... – Что, не захочет выходить замуж за Джозефа? – Джейми похлопал мистера Вемисса по спине, затем наклонился, подставив колено, помогая невысокому человеку подняться в седло. – Я не могу представить ни одной разумной женщины, которая бы отказалась от такой возможности, а ты видел, а charaid (Дружище (гэльск.)? Он бросил беглый взгляд на поляну – убедился, что все в порядке, затем взбежал по ступенькам и, быстро поцеловал меня на прощание, затем сбежал вниз и вскочил в седло. Гидеон на этот раз оказался послушным и даже не попытался укусить его. – Держись, mo nighean donn (Моя темно-волосая (гэльск.), – сказал он и улыбнулся мне, глядя в глаза. И потом они уехали под оглушительные крики Йена, звенящие эхом от деревьев, подняв такой гвалт на поляне, словно банда налетчиков с Хайленда.
*** КАК НИ СТРАННО, но отъезд мужчин, казалось, немного облегчил ситуацию. Слухи, конечно, по-прежнему были оживленными, – но без Джейми или Йена в качестве громоотвода, слухи просто потрескивали там и сям, как огни Святого Эльма (Разряд в форме светящихся пучков или кисточек, возникающий на острых концах высоких предметов (башнях, мачтах, одиноко стоящих деревьях, острых вершинах скал) при большой напряженности электрического поля в атмосфере, соответственно Св. Эльм – покровитель моряков в католической религии), свистя, шипя и заставляя волосы вставать дыбом, но, по сути, были безобидным явлением, если их не касаться. Дом не столько напоминал крепость в осаде, сколько центр бури. Кроме того, после отъезда мистера Вемисса из дома, нас навестила Лиззи, принеся маленького Родни Джозефа, так назвали ребенка. Роджер был решительно против восторженных предложений молодых папаш назвать его Тиглатпаласар (Царь Ассирии, правил приблизительно в 745 – 727 годах до н.э.), или Ихавод (с иврита — «бесславие» — сын Финееса и внук Илия, названный так своею матерью, потому что он родился тотчас по получении ею печальной вести о взятии Филистимлянами в плен Ковчега Завета и о смерти её свёкра и мужа). Маленькая Роджерина легко вышла из этой ситуации, и все вокруг ее называли Рори, но Роджер совершенно отказался слышать о том, чтобы окрестить ребенка, который в миру был бы известен как Ики. Родни оказался очень приятным малышом с широко раскрытыми от изумления глазами, отчасти потому, что он никогда не терял чувство удивления, и будто всегда был готов услышать то, что вы говорите. Удивление Лиззи от его рождения переросло в очарованность, которая полностью затмила бы Джо и Кеззи, если бы не тот факт, что они тоже были очарованы. Любой из них был готов, если насильно их не остановить, активно, по полчаса обсуждать опорожнение кишечника Родни, до этого с такой же интенсивностью они обсуждали только новые ловушки и необычные предметы, которые были содержимым животов убитых ими животных. Свиньи, похоже, действительно могут съесть все что угодно – как и Родни. Спустя несколько дней после отъезда мужчин за невестой, из своего дома пришла Брианна с Джемми, и Лиззи тоже принесла Родни. К ним присоединились Эми МакКаллум и я. Мы проводили приятный вечер на кухне – шили при свете огня, восхищаясь Родни, и наблюдая за Джемми и Эйданом. Делая некоторые осторожные выводы, мы сплетничали о мужчинах, населяющих Ридж, рассматривая некоторых в качестве подозреваемых. У меня, конечно, был более личный и болезненный интерес к этому вопросу. А все три молодые женщины были единогласно на стороне справедливости, то есть отказались даже рассматривать саму мысль о том, что я или Джейми, возможно, имели какое-либо отношение к убийству Мальвы Кристи. Для себя я сочла такие открытые рассуждения довольно утешающими. Конечно, сама с собой я безостановочно делала различные предположения – и это было очень утомительным делом. Мало того, что было неприятно подозревать каждого человека, которого я знала, в роли хладнокровного убийцы, расследование обязывало меня непрерывно раз за разом представлять само убийство и вновь переживать момент, когда я нашла ее. – Я действительно не хочу думать, что это Бобби, – нахмурившись, сказала Бри, продвигая деревянное яйцо для починки в пятку носка. – Он кажется таким хорошим мальчиком. Лиззи опустила подбородок, поджав губы: – О, да, он – милый парень. Но он, что называется, горячий. Все мы посмотрели на нее. – Ну… – сказала она мягко, – Я, не позволила ему, но он не сдавался. И когда я сказала «нет», он ушел и стал пинать дерево. – Мой муж иногда делал так же, если я отказывала ему, – сказала Эми, подумав. – Но я уверена, что он не перерезал бы мне горло. – Да, но Мальва не отказала тому, кто бы это ни был, – обратила внимание Бри, сощурившись, продевая нитку в иголку для штопки. – Вот в чем проблема. Он убил ее, потому что она была беременна, и он боялся, что она расскажет всем. – Ха! – сказала Лиззи, торжествующе. – Ну, тогда, это не мог быть Бобби вообще, не так ли? Поскольку, когда мой отец дал ему от ворот поворот, – легкая тень появилась на ее лице при упоминании об отце, который до сих пор не сказал ей ни слова и не признавал рождения малыша Родни, – разве он не подумывал о Мальве Кристи? Йен сказал, что так и было. Если бы у нее был ребенок от него, ну… тогда, ее отец был бы вынужден согласиться, разве не так? – Эми убедительно кивнула, но Бри возразила. – Да, но она настаивала, что это не его ребенок. Его стошнило в кустах ежевики, когда он услышал это, – губы Брианны сжались на мгновение, – ну хорошо, он совсем не был счастлив. Так что, возможно, он убил ее из ревности, вы не думаете? Лиззи и Эми сомнительно хмыкнули, обе они любили Бобби, но были обязаны допустить эту возможность. – Кто меня интересует, – сказала я немного неуверенно, – так это зрелые мужчины. Женатые. Все знают юношей, которые были увлечены ею, но я, видела более чем одного женатого мужчину, поглядывавшего на нее мимоходом. – Я думаю, что это Хирам Кромби, – сразу же сказала Бри, втыкая иглу в носок. Все засмеялись, но она покачала головой. – Нет, я серьезно. Это всегда – действительно религиозные люди, но очень озлобленные, у которых, оказывается, есть секретные ящички, полные женского нижнего белья и они пристают к мальчикам из церковного хора. У Эми отвисла челюсть. – Ящики, полные женского нижнего белья? – переспросила она. – Что... сорочки и корсеты? А что они делают с ними? Брианна покраснела. Она закашлялась, но это был не очень хороший выход из положения. – Э-э... ну... Я думаю, это французское нижнее белье, – невнятно сказала она. – Мм... кружевное белье. – О, французы, – сказала Лиззи, глубокомысленно кивнув. Все знали о пресловутой репутации французских дам, хотя я сомневалась, что женщины из Фрейзерс Риджа, за исключением меня, когда-либо видели их. Желая помочь Бри, я любезно рассказала им о Нестлé, фаворитке короля Франции, у которой были проколоты соски, и она появлялась при дворе с обнаженной грудью, поигрывая золотыми колечками. – Еще несколько месяцев вот этого, – мрачно сказала Лиззи, посмотрев на Родни, который энергично сосал ее грудь, сильно сжав крошечные кулачки, – и я смогу сделать то же самое. Я попрошу Джо и Кеззи купить мне такие кольца, когда они продадут шкуры, да? Посреди разразившегося смеха стук в дверь остался незамеченным, если бы не Джемми и Эйдан, которые играли в кабинете Джейми. Они примчались на кухню сообщить нам об этом. – Я открою, – Бри бросила свою штопку, но я уже была на ногах. – Нет, я схожу. Махнув ей рукой, я взяла подсвечник и с бешено колотящимся сердцем, пошла вперед по темному коридору. Незваные гости после наступления темноты всегда были чрезвычайной ситуацией того или иного рода. Так было и на этот раз, хотя все оказалось вообще не тем, чего я могла ожидать. На мгновение, я не узнала высокую женщину, которая, покачиваясь, стояла на крыльце, бледную и измученную. Затем она прошептала: – Фрау Фрейзер? Я могу, могу фойти? – и упала в мои объятия. На произведенный шум примчались на помощь все молодые женщины. Мы уложили Монику Берриш – а это действительно была она, предполагаемая невеста мистера Вемисса, - на скамью, накрыв стегаными одеялами, и напоили горячим пуншем. Она быстро пришла в себя, с ней ничего плохого не случилось, кроме того, что она была голодна, она сказала, что не ела три дня, но через некоторое время уже была в состоянии сидеть. Съев немного супа, она объяснила свое удивительное появление. – Это из-за сестры моего мужа, – сказала она, закрыв глаза и вдыхая с блаженством аромат горохового супа с ветчиной. – Она никогда меня не любила, а после того, как с ее мужем произошел несчастный случай и он потерял фургон, так что у них было не так много денег, чтобы содержать нас всех, я стала больше не нужна ей. Она сказала, что тосковала по Джозефу, но у нее не было ни сил, ни средств, чтобы противостоять семье и настаивать на возвращении к нему. – О? – Лиззи открыто рассматривала ее, но весьма дружелюбно. – А что случилось потом? Фройляйн Берриш повернула к ней большие, нежные глаза. – Я не могла выносить это больше, – сказала она просто. – Я так хочу быть с Джозефом. Моя золовка, она хотела, чтобы я ушла, и за это дала мне немного денег. Поэтому я пришла, – завершила она, пожав плечами, и жадно проглотила еще одну ложку супа. – Вы... шли пешком? – спросила Брианна. – Из Галифакса? Фройляйн Берриш кивнула. Облизнув ложку, она высунула ногу из-под одеяла. Ее обувь полностью износилась на подошве; она кое-как обернула башмаки обрывками кожи и полосками ткани, оторванными от одежды, поэтому ноги ее были похожи на мотки грязных тряпок. – Элизабет, – сказала она, искренне посмотрев на Лиззи. – Я надеюсь, вы не возражаете, что я прийти. Фаш отец – он здесь? Я так надеюсь, что он тоже не против. – М-м, нет, – сказала я, обменявшись взглядами с Лиззи. – Его здесь нет, но я уверена, что он будет рад вас видеть! – Да? – ее худое лицо, на котором была написана тревога, когда она услышала, что мистера Вемисса здесь нет, просияло, когда мы рассказали, куда он отправился. – Ох, – выдохнула она, прижимая ложку к груди, как будто это была голова мистера Вемисса. – О, mein Kavalier! (О, мой кавалер! (нем.) Сияя от радости, она обвела нас всех взглядом, и впервые, заметила Родни, дремлющего в корзинке у ног Лиззи. – А это кто? – вскрикнула она и наклонилась вперед, чтобы взглянуть. Родни открыл круглые темные глаза и внимательно посмотрел на нее с сонным интересом. – Это – мой малыш. Родни Джозеф, он назван в честь моего отца, понимаете? – его пухлые коленки подтянулись к подбородку, когда Лиззи вытащила сынишку из корзинки и нежно положила его на руки Моники. Та, с пылающим лицом, заворковала над ним по-немецки. – Бабулина радость, – пробурчала Бри одной стороной рта, и от ее слов я ощутила позыв к смеху. Я не смеялась со дня смерти Мальвы и сочла это бальзамом для души. Лиззи искренне объясняла Монике о разрыве с отцом, случившемся из-за ее нетрадиционного брака. Моника кивала, цокая языком в сочувственном понимании, и одновременно по-детски лепетала с Родни, и мне было интересно, как много из услышанного она осознавала. – Вряд ли у мистера Вемисса получится остаться непреклонным, – сказала я одной стороной рта. – Удержать его новую жену вдали от ее нового внука? Ха! – Да, конечно ерунда, подумаешь два зятя, – согласилась Бри. Эми наблюдала эту трогательную сцену с легким чувством тоски. Она протянула руки и положила их на худые плечи Эйдана. – Ну, недаром говорят, чем больше, тем веселее, – сказала она.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:31 | Сообщение # 110
Король
Сообщений: 19994
ПРИОРИТЕТЫ.
ТРИ РУБАШКИ, ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ПАРА приличных бриджей, две пары чулок – одни фильдекосовые (Тонкая хлопчатобумажная пряжа, производилась в основном в Шотландии со второй половины XIX века для изготовления тонких трикотажных изделий, прежде всего, в чулочном производстве, перчаток), одни шелковые… подождите, где же шелковые? Брианна подошла к двери и крикнула своему мужу, который, при содействии Джемми и Эйдана, усердно укладывал сегменты керамической трубы в вырытую им траншею. – Роджер! Что ты сделал со своими шелковыми чулками? Он остановился, нахмурившись и потирая лоб, затем, вручив лопату Эйдану, перепрыгнул на другую сторону вырытой траншеи, подходя к дому. – Я одевал их в прошлое воскресенье на проповедь, разве нет? – спросил он, приближаясь к ней. – Что я сделал?.. Ой!.. – Ой? – изрекла она с подозрением, наблюдая, как лицо его изменяется от замешательства до вины. – Что, значит «ой»? – Aхх... ну, когда ты осталась дома с Джемми из-за его болей в животе… – это было тактически полезное недомогание, весьма преувеличенное, чтобы избавить ее от двух часов подозрительного разглядывания и пересудов, – … поэтому, когда Джокки Абернэти спросил меня, не хочу ли я пойти половить с ним рыбу… – Роджер МакКензи, – она разгневанно посмотрела на него, – если ты положил свои добрые шелковые чулки в плетеную корзину, полную вонючей рыбы, и забыл про них… – Я могу сбегать к Дому, не так ли, и заимствовать пару у твоего Пa? – поспешно сказал он. – Я уверен, мои найдутся где-нибудь. – Думаю… скорее найдется твоя голова, – сказала она. – И, вероятно, под скалой! (Бри имела в виду устойчивое выражение «your head under a rock» – «твоя голова под скалой»: русский эквивалент: «... ты что, с луны свалился?» «..ты что, в лесу живешь?» – то есть полное неведение) Это заставило его рассмеяться, и, хотя не произвело тот эффект, на который она рассчитывала, раздражение ее стихло. – Прости, – он, наклонился, целуя ее в лоб. – Это, наверное, по Фрейду (Имеется в виду, вроде бы случайное, но на самом деле закономерное, вытеснение из памяти некоторых вещей, которые имеют ассоциативное отношение к психической проблеме человека). – Ой? И что, позволь спросить, символизируют твои чулки, обернутые вокруг мертвой форели? – Генерализацию вины и разделенную привязанность, я полагаю, – объявил он, все еще шутливо, но не слишком. – Бри… Я подумал. Я на самом деле считаю, что я не должен уезжать. У меня нет особой необходимости… – Нет, должен, – сказала она, как можно тверже. – Па говорит так, мама говорит так, и я тоже. – О, хорошо, тогда, – он улыбнулся, но она видела тревогу под его веселостью – тем более что разделяла ее. Убийство Мальвы Кристи вызвало бурю негодования в Ридже – тревогу, истерию, подозрительность, и поиск всевозможных виновных. Несколько молодых людей, Бобби Хиггинс среди них, попросту исчезли из Риджа, то ли из-за чувства вины, то ли просто из-за чувства самосохранения. Вокруг распространялось достаточно обвинений. Даже она сама столкнулась со своей долей сплетен и подозрений – передавались некоторые ее неосторожные замечания о Мальве Кристи. Но, безусловно, самая большая тяжесть подозрений свалилась на ее родителей. Оба делали все возможное, чтобы, выполняя свои повседневные дела, стойко игнорировать сплетни и осуждающие взгляды. Но, любой мог заметить, им становилось все тяжелее. Роджер сразу же нанес визит Кристи и ходил к ним каждый день после смерти Мальвы, исключая свою неожиданную экспедицию в Галифакс. Он похоронил девушку просто и трогательно и, с тех пор, изнурял себя, стараясь быть разумным и утешающим – опорой всем остальным в Ридже. Он немедленно отложил бы свое намерение поехать в Эдинтон для рукоположения (Священство, рукоположение или хиротония в общехристианском использовании – посвящение человека в церковный сан, наделяющее его дарами и правом совершать таинства и обряды), но Джейми настоял, узнав об этом. – Ты сделал здесь все, что возможно, – сказала Брианна в сотый раз. – Нет ничего, чем ты еще можешь помочь. А прежде, чем представится другой шанс, могут пройти годы... Она знала, каково его желание поскорее быть посвященным, и он сделал бы все, чтобы следовать своему стремлению. Она хотела бы присутствовать при этом. Но без долгих разговоров они пришли к согласию, что для нее и Джемми было бы лучше посетить Речную излучину и ждать там Роджера, который съездит в Эдентон и вернется за ней туда. Вряд ли кандидату на рукоположение пойдет на пользу, если он неожиданно появится с женой-католичкой и ребенком. Тем не менее, она чувствовала вину по поводу своего отъезда, из-за родителей, стоящих перед лицом бури. – Ты должен поехать, – повторила она. – Но, может быть, я… Он остановил жену взглядом. – Нет, это больше не обсуждается. Он убеждал, что ее присутствие не могло бы повлиять на общественное мнение, что, скорее всего, было правдой. Но она поняла, что настоящая причина настойчивости Роджера, разделяемая ее родителями, было их желание видеть ее и Джемми вне волнений, далеко от ситуации в Ридже, в безопасности. И желательно уехать раньше, чем Джемми бы осознал, что очень многие соседи думали, что один, если не оба, его бабушка и дедушка были хладнокровными убийцами. И, к ее собственному стыду, ей хотелось уехать. Кто-то убил Мальву… и ее ребенка. Каждый раз, когда она думала об этом, предположения проплывали перед ней тоскливым перечнем имен. И каждый раз, она была вынуждена видеть имя своего кузена среди них. Йен не сбежал, и она не могла, просто не могла, думать, что это был он. И, все же, каждый день, при виде Йена, она не могла не предполагать такую возможность. Она стояла, таращась в сумку, которую упаковывала, сворачивая-разворачивая рубашку и, в который раз, перебирая причины – уехать или остаться. Но она знала, что сейчас никакая из причин не имела значения вообще. Глухой стук снаружи выдернул ее из болота нерешительности. – Что?.. – она в два счета подскочила к двери, достаточно быстро, чтобы увидеть Джема и Эйдана, исчезающих в лесу, словно пара кроликов. На краю траншеи лежал треснувший кусок сегмента трубы, который они только что уронили. – Ах вы, маленькие сопляки! – проревела она и схватила метлу, не осознавая свои намерения, но расправа казалась единственным выходом из-за расстройства, которое мгновенно прорвалось вулканом, опалившим ее. – Бри, – сказал Роджер тихо и положил руку на ее спину. – Это не важно. Она, резко отстранившись, повернулась к нему, кровь шумела в ее ушах. – Ты хоть имеешь представление, сколько времени уходит, чтобы сделать один из них? Сколько работы требуется, чтобы получить такой, который не треснет? Как... – Да, я знаю, – сказал он спокойно. – И это все равно не важно. Она стояла, дрожа, и тяжело дыша. Очень осторожно он протянул руку и взял у нее метлу, аккуратно поставив ее на место. – Мне нужно... поехать, – сказала она, когда снова смогла произносить слова, и он кивнул. Его глаза подернулись печалью, которую он нес со дня смерти Мальвы. – Да, нужно, – сказал он тихо. Он прижался к ней сзади, обняв, и положил подбородок на ее плечо. Постепенно она перестала дрожать. Она увидела на той стороне поляны, как миссис Баг спускается по тропе из сада с фартуком, полным капусты и моркови: Клэр в свой сад не ходила с тех пор, как... – С ними все будет хорошо? – Мы будем молиться, чтобы было, – он плотнее сжал руки вокруг нее. Она успокоилась от его прикосновений и не обратила внимания, что он, в сущности, не пытался ее уверить, что с ними все будет хорошо.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:55 | Сообщение # 111
Король
Сообщений: 19994
«АЗ ВОЗДАМ», - СКАЗАЛ ГОСПОДЬ («Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию]. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь». (Римлянам 12:19).
Я ПОТЫКАЛА ПОСЛЕДНЮЮ ПОСЫЛКУ от лорда Джона, пытаясь найти в себе достаточно энтузиазма, чтобы ее открыть. Это был маленький деревянный ящичек: наверное, снова витриол (медный купорос). Я подумала, что должна сделать свежую партию эфира, но какой в этом был смысл? Люди перестали приходить ко мне в хирургическую, даже чтобы обработать мелкие порезы и ушибы, не говоря уж о необычной аппендэктомии. Проведя пальцем по пыльной поверхности рабочего стола, я подумала, что должна позаботиться хотя бы об этом: миссис Баг содержала остальной дом в безупречной чистоте, но не заходила в хирургическую. Я добавила вытирание пыли в длинный список дел, которые должна сделать, но даже и не пошевелилась, чтобы пойти и найти тряпку для пыли. Вздохнув, я поднялась и пошла через холл. Джейми, уставившись в неоконченное письмо, сидел за своим столом и вертел пальцами перо. Он улыбнулся, когда увидел меня, и положил его на стол. – Как оно, Сассенах? – Нормально, – сказала я, и он кивнул, принимая это за чистую монету. На его лице были следы напряжения, и я знала, что он был не более в порядке, чем я сама. – Я целый день не видела Йена, он предупредил, что уйдет? К чероки, я имела в виду. Не удивительно, что ему захотелось уйти подальше от Риджа. Думаю, что Йену стоило большого мужества оставаться здесь так долго и выдерживать взгляды, перешептывания, и открытые обвинения. Джейми снова кивнул и отправил перо на место – в стаканчик. – Ага, я сказал ему, чтобы он уходил. Незачем ему оставаться дольше: было бы только больше драк. Йен не говорил ничего о драках, но несколько раз приходил к ужину со следами баталий. – Правильно. Что ж, тогда я скажу об этом миссис Баг до того, как она начнет готовить ужин. Но все же, я не делала никаких движений, чтобы встать, находя некое чувство успокоения рядом с Джейми, как бы передышку от постоянного воспоминания о маленьком окровавленном весе на моих коленях, неподвижном, как кусок мяса, и о взгляде Мальвы, таком удивленном. Я услышала во дворе лошадей, их было несколько. Я взглянула на Джейми, который, подняв брови, покачал головой, затем поднялся и пошел встречать гостей, кто бы они ни были. Вытирая руки о фартук, я последовала за ним по коридору и мысленно пересматривала меню на ужин, чтобы можно было накормить то, что звучало, как примерно дюжина гостей, судя по ржанию и гомону голосов, раздававшихся во дворе. Джейми открыл дверь и остановился как вкопанный. Я посмотрела через его плечо и почувствовала, как меня охватил ужас. Всадники, черные против сияющего солнца, и в этот момент я внезапно снова оказалась на поляне виски, взмокшая от пота и одетая только в мою рубашку. Джейми услышал, как я ахнула, протянул ко мне свою руку и отодвинул меня назад. – Что тебе надо, Браун? – спросил он, и его голос звучал ужасно недружелюбно. – Мы пришли за твоей женой, – сказал Ричард Браун. В его голосе безошибочно угадывалась нота злорадства, и, услышав ее, я почувствовала, как по мне побежали мурашки, будто от холода, и черные пятна поплыли у меня перед глазами. Я шагнула назад, почти не чувствуя своих ног, и крепко схватилась за дверной косяк моей хирургической, прижавшись к нему для поддержки. – Ну, тогда вы можете убираться отсюда, – ответил Джейми тем же самым недружелюбным тоном. – Вам нечего делать с моей женой, и ей с вами – тоже. – О, вот тут вы ошибаетесь, мистер Фрейзер, – мое зрение прояснилось, и я увидела, как Браун принудил свою лошадь подойти ближе к ступеням крыльца. Он наклонился, заглядывая сквозь дверь, и, разумеется, увидел меня, поскольку улыбнулся самым неприятным образом. – Мы пришли арестовать вашу жену за подлое преступление и убийство. Рука Джейми напряглась там, где держалась за дверь, и он медленно выпрямился во весь свой огромный рост, и как будто даже увеличился в объеме, когда он сделал это. – Вы покинете мою землю, сэр, – сказал он очень тихо, и его голос звучал не громче, чем шуршание лошадей и упряжи. – И вы сделаете это немедленно. Я, скорее, почувствовала, нежели услышала звуки шагов за моей спиной. Миссис Баг пришла посмотреть, что случилось. – Святая Невеста, спаси нас, – прошептала она, увидев мужчин. Затем она исчезла, побежав в заднюю половину дома, легконогая, как олень. Я должна была уйти вместе с ней, я знала это, сбежать через заднюю дверь, умчаться в лес, спрятаться. Но мои конечности застыли. Я едва дышала, не говоря уж о том, чтобы двигаться. И Ричард Браун смотрел на меня через плечо Джейми, открытая неприязнь смешивалась на его лице с триумфом. – О, мы уйдем, – сказал он, выпрямляясь. – Передай ее нам, и мы уйдем. Исчезнем, как утренняя роса, – сказал он и рассмеялся. Смутно я подумала, не был ли он пьяным. – По какому праву вы явились сюда? – потребовал ответа Джейми. Открыто угрожая, он поднял левую руку и опустил ее на рукоять своего кинжала. Увидев это, я, наконец, ожила и побежала по коридору в сторону кухни, где хранилось оружие. – …Комитет Безопасности, – произнося эти слова, голос Брауна звучал угрожающе, я услышала только их и затем бегом направилась в кухню. Я схватила охотничий дробовик с его крюков над очагом и, рванув, открыла выдвижной ящик буфета, наспех собрала там три пистоля (кремниевый пистолет) и сложила их в большие карманы своего хирургического фартука, специально предназначенные для хранения медицинских инструментов, когда я работала. Мои руки дрожали. Пистоли были взведены и заряжены: Джейми проверял их каждую ночь. Я поколебалась, надо ли взять патронташ, пороховой рожок? Нет времени. Я услышала голоса Джейми и Ричарда Брауна, кричавшие теперь возле дома. Звук открывающейся задней двери заставил меня вскинуть вверх голову, и я увидела незнакомого мужчину, остановившегося в дверном проеме и озирающегося вокруг. Он увидел меня и, улыбаясь, пошел по направлению ко мне, вытянув руку, чтобы схватить меня. Я достала из фартука пистоль и выстрелила в упор. Улыбка не исчезла с лица незнакомца, но приняла слегка озадаченное выражение. Он пару раз моргнул, затем прижал руку к своему боку, где краснеющее пятно начинало расползаться по рубашке. Он посмотрел на свои окровавленные пальцы и открыл рот от удивления. – О, проклятье! – сказал он. – Ты подстрелила меня! – Так и есть, – сказала я, едва дыша. – И я, черт возьми, снова это сделаю, если ты не уберешься отсюда! Я с грохотом уронила пустой пистоль на пол и полезла в фартук за следующим, все еще мертвой хваткой держа охотничий дробовик. Он не стал дожидаться, чтобы посмотреть, на самом ли деле я имею это в виду, но развернулся и, споткнувшись, врезался в дверной проем, оставляя кровавый след на древесине. Сгустки дыма от черного пороха расплывались в воздухе, странно смешиваясь с запахом жареной рыбы, и я на мгновение подумала, что могу хлопнуться в обморок. Но, несмотря на дурноту, поставила дробовик на мгновенье на пол и заперла дверь. Мои руки дрожали так, что для этого потребовалось несколько попыток. Внезапные звуки из передней части дома вытеснили нервы и все остальное из моей головы, и еще до того, как было принято сознательное решение начать двигаться, я уже бежала по коридору, держа ружье в руке, пистоли в кармане фартука тяжело бились о мои бедра. Они стаскивали Джейми с крыльца: я на миг увидела его в гуще пульсирующей свалки тел. Люди прекратили кричать. Не было совсем никакого шума, кроме небольших стонов, столкновения плоти и шарканья бесчисленных ног в пыли. Они боролись не на жизнь, а на смерть, я сразу поняла, что они намерены убить его. Я навела дуло дробовика на краешек толпы, самый далекий от Джейми, и нажала на курок. Грохот выстрела и удивленные крики, казалось, прозвучали одновременно, и картинка передо мной разлетелась. Людской клубок растаял, изрешеченный птичьей дробью. Джейми продолжал стискивать свой кинжал: теперь вокруг него образовалось небольшое пространство. Я увидела, как он всадил его в бок одному из людей, рванул обратно и тем же самым движением метнулся в сторону, проводя глубокую кровавую царапину поперек лба мужчины, который немного отклонился назад. Затем я поймала проблеск металла на другой стороне от Джейми и рефлекторно крикнула: «Нагнись!», – за мгновение до того, как пистоль Брауна выстрелил. Что-то просвистело мимо моего уха, и я, как-то весьма спокойно поняла, что Браун стрелял в меня, а не в Джейми. Джейми, однако, тоже нагнулся. Так же, как и все остальные во дворе, и теперь обескураженные мужчины вскакивали на ноги, но движущая сила нападения рассеялась. Джейми бросился в сторону крыльца, спотыкаясь, он вскарабкался ко мне, яростно ударив рукояткой своего кинжала мужчину, который схватил его за рукав, и тот с криком упал. Мы как будто репетировали это дюжину раз. Одним махом он сделал несколько шагов по ступеням и бросил себя ко мне, пронеся нас обоих сквозь дверной проем. Затем, повернувшись на пятках, захлопнул дверь и навалился на нее, сдерживая яростные толчки с другой стороны ровно столько времени, сколько потребовалось мне, чтобы бросить на пол дробовик, схватить, поднять и опустить засов на место. Задвижка упала на свои крюки с глухим стуком. Дверь вибрировала от ударов кулаками и плечами, и люди снова начали кричать, но уже по-другому. Не было больше торжествующего злорадства и поддразнивания. Они по-прежнему ругались, но уже с определенно угрожающим смыслом. Никто из нас не остановился, чтобы послушать. – Я заперла кухонную дверь, – выдохнула я. Джейми кивнул, бросаясь в хирургическую, чтобы проверить там задвижки внутренних ставней. Я услышала звон разбитого стекла в хирургической позади меня, когда вбежала в его кабинет. Окна там, расположенные высоко в стене, были меньше по размеру и не застекленные. Я захлопнула ставни и закрыла их на задвижку, затем побежала обратно во внезапно потемневший коридор, чтобы найти оружие. Джейми уже взял его: он сам находился на кухне, собирая все необходимое. Когда я направилась в сторону кухонной двери, он вышел оттуда, обвешанный мешочками с патронами, пороховыми рожками и всем подобным, держа охотничий дробовик в руке, и кивком головы направил меня вверх по лестнице, следуя за мной. Комнаты наверху были все еще залиты светом, и было похоже на то, как если бы ты вынырнул из-под воды. Я вдохнула свет, как будто он был воздухом, ослепленная, со слезящимися глазами, и бросилась запирать ставни в кладовой и комнате Эми МакКаллум. Я не знала, где были Эми и ее сыновья, я была только очень благодарна Богу, что в данный момент их не было в доме. Тяжело дыша, я побежала в спальню. Джейми стоял на коленях перед окном, методично заряжая оружие и бормоча себе под нос что-то по-гэльски – молитвы, или ругательства, мне было не разобрать. Я не спрашивала о его ранах. Лицо его было в кровоподтеках, губа разбита и кровь текла по подбородку на рубашку. Он был покрыт грязью и, как я понимала, пятнами чужой крови. Ухо, которое было мне видно, опухло. Но его движения были уверенными, и все, что было меньше, чем разбитый череп, могло подождать. – Они намереваются убить нас, – сказала я, и это не было вопросом. Он кивнул, не отводя глаз от своей работы, потом передал мне свободный пистоль, чтобы зарядить. – Да, они хотят. Слава Богу, что дети все в безопасности, правда? Он вдруг улыбнулся мне, яростный и с окрашенными кровью зубами, и я почувствовала себя уверенной, как давно уже себя не чувствовала. Он оставил одну из створок приоткрытой. Я осторожно подошла к Джейми и выглянула в окно, держа в руке заряженный и взведенный пистоль. – Нет лежащих тел во дворе, – доложила я. – Я полагаю, ты никого из них не убил. – Не потому, что не пытался, – ответил он. – Господи, я бы все отдал за винтовку! – он осторожно поднялся на коленях, высовывая ствол дробовика за подоконник, и осмотрел состояние нападавших. Они отступили на время: небольшая группа была видна под каштановыми деревьями на дальней стороне поляны. Они отвели вниз, в сторону хижины Бри и Роджера, своих лошадей, на безопасное расстояние, чтобы их не задели пули. Браун и его приспешники определенно думали, что делать дальше. – Как ты думаешь, что бы они сделали, если бы я согласилась пойти с ними? – я снова могла почувствовать свое сердце. Оно стучало со скоростью милю в минуту, но я могла дышать, и некоторая чувствительность возвращалась в мои конечности. – Я бы никогда не позволил тебе пойти с ними, – коротко ответил он. – И, похоже, Ричард Браун знает это, – сказала я. Джейми кивнул: он думал так же. Браун на самом деле никогда и не думал арестовывать меня – только спровоцировать инцидент, в котором мы оба могли быть убиты при обстоятельствах достаточно двусмысленных, чтобы предотвратить всякое возмездие от арендаторов Джейми. – Миссис Баг ушла, так? – спросил он. – Да. Если они не поймали ее снаружи дома, – я сощурила глаза против сверкающего полуденного солнца и поискала невысокую широкую фигуру в юбке среди группы возле каштановых деревьев, но увидела только мужчин. Джейми снова кивнул, тихонько свистя через зубы, медленно поворачивая дуло дробовика, обводя весь двор по большой дуге. – Что ж, тогда посмотрим, – было все, что он сказал. – Подойди-ка чуточку ближе, приятель, – проворчал он, когда один из мужчин начал осторожно пробираться через двор в сторону дома. – Один выстрел: это все, что я прошу. Держи-ка, Сассенах, возьми это, – он швырнул дробовик мне в руки и выбрал любимый из своих пистолей, большой с длинным дулом пистоль горцев с завитковой рукояткой. Человек – это, как я увидела, был Ричард Браун – остановился на некотором расстоянии, вытянул носовой платок из-за пояса своих брюк и медленно помахал им над головой. Джейми коротко хмыкнул, но дал ему подойти. – Фрейзер! – позвал Браун, остановившись примерно за сорок ярдов. – Фрейзер! Ты меня слышишь? Джейми аккуратно прицелился и выстрелил. Пуля ударилась о землю в нескольких футах перед Брауном, поднимая внезапные клубы пыли с тропинки, и Браун подпрыгнул в воздух, как будто ужаленный пчелой. – Ты что творишь? – возопил он возмущенно. – Ты что, никогда не слышал о белом флаге, ты, шотландский конокрад? – Если бы я хотел тебя убить, Браун, ты бы уже остывал в эту минуту! – прокричал ему Джейми. – Говори, зачем пришел, – было ясно, чего Джейми хочет: он хотел, чтобы они держались подальше от дома, потому что было невозможно достать кого-нибудь с расстояния в сорок ярдов из пистоля, и не так легко сделать это, стреляя из мушкета. – Ты знаешь, чего я хочу! – крикнул Браун. Он снял свою шляпу, вытирая пот и грязь с лица. – Мне нужна та твоя чертова ведьма-убийца. Ответом на это была другая, с аккуратным прицелом, выпущенная из пистоля пуля. Браун снова подпрыгнул, но уже не так высоко. – Слушай, ты, – попытался он снова с примирительной ноткой в голосе. – Мы не собираемся причинить ей вред. Мы хотим отвезти ее в Хиллсборо для суда. Честного суда. Это – все. Джейми передал мне второй пистоль, чтобы перезарядить, взял третий и выстрелил. «Нужно отдать Брауну должное за его настойчивость», – подумала я. Конечно, он, возможно, догадался, что Джейми не мог, да и не стал бы по-настоящему стрелять в него, и поэтому тот просто стоял при двух последующих выстрелах. Кричал, что они собираются отвезти меня в Хиллсборо, и, конечно же, если я невиновна, то Джейми, как Бог свят, сам должен хотеть суда, не так ли. Наверху было жарко, и пот ручьями стекал между моих грудей. Я прижала ткань своей рубашки к груди. Не получив никакого ответа, кроме свиста пуль, Браун поднял вверх руки в подчеркнуто преувеличенной пантомиме, в какой обладающий разумом человек попытался сделать все и устал сверх переносимого. Он потопал обратно к своим людям под каштанами. Ничего не изменилось, но, когда я увидела его узкую спину, дышать стало немного легче. Джейми, все еще скорчившись, сидел на окне, держа пистоль наготове, но увидев, что Браун уходит, расслабился и, вздыхая, снова сел на пятки. – Есть вода, Сассенах? – Да, – кувшин в спальне был полным, я налила ему чашку, и он с жадностью выпил. У нас была еда, вода и большой запас дроби и пороха. Однако я не предвидела долгой осады. – Что ты думаешь, они собираются делать? – я не подходила близко к окну, но стоя возле одной его створки, я ясно могла их видеть, собравшихся под деревьями на совещание. Воздух был неподвижным и тяжелым, и листья над ними висели, как сырые лоскуты. Джейми подошел и встал за мной, промакивая свои влажные губы полой рубашки. – Поджечь дом, как только станет темно, я думаю, – сказал он почти буднично. – Я бы так и сделал. Хотя думаю, что они могут попытаться вытащить Гидеона из конюшни и, приставив пистоль к его голове, угрожать пустить ему пулю в висок, если я не отдам им тебя. Джейми думал, что последнее будет похожим на шутку, но я не смогла разглядеть в этом юмора. Он увидел мое лицо и положил руку мне на спину, прижимая меня к себе на мгновение. Воздух был жарким и липким, и мы оба взмокли, но его близость была такой утешающей, несмотря ни на что. – Тогда, – сказала я, глубоко вздохнув, – все зависит от того, удалось ли миссис Баг выскочить незамеченной, и от того, кому она скажет. – Она, конечно, первым делом пойдет к Арчи, – Джейми нежно похлопал меня по спине и сел на кровать. – Если он дома, он побежит к Кенни Линдсею: он живет ближе всех. После этого… – он пожал плечами и закрыл глаза, и я увидела, что его лицо было бледным под загаром и пятнами грязи и крови. – Джейми, ты ранен? Он открыл глаза и слегка улыбнулся одной стороной рта, пытаясь не растревожить своей разбитой губы. – Нет, но я снова сломал свой чертов палец, только и всего, – возражая, он поднял плечо, но позволил мне взять его правую руку, чтобы осмотреть. Это был чистый перелом, вот и все, что можно было сказать об этом. Четвертый палец был неподвижным: суставы неправильно срослись от того, что были чудовищно раздроблены много лет назад, в Уэнтвортской тюрьме. Он не мог согнуть этот палец, и поэтому тот всегда неловко торчал: он ломал его далеко не первый раз. Джейми сглотнул, когда я нежно ощупывала его палец, чтобы почувствовать перелом, и снова закрыл глаза, покрываясь потом. – В хирургической есть лауданум, – сказала я. – Или виски. Я, конечно, знала, что он откажется, и он так и сделал. – Мне понадобится ясная голова, – сказал он, – что бы ни случилось, – он открыл глаза и на его лице появился призрак улыбки. В комнате было жарко и душно, несмотря на открытые ставни. Солнце было на полпути вниз по небу, и первые тени собирались в углах комнаты. Я спустилась вниз в хирургическую, чтобы принести щепку и повязку: это, конечно, не слишком поможет, но это было хоть что-то, что можно сделать. С закрытыми ставнями в хирургической было темно, но, поскольку окна были разбиты, сквозь них проходил воздух, делая комнату странно обнаженной и уязвимой. Я тихо, как мышка, вошла в нее, внезапно останавливаясь, прислушиваясь к опасностям и двигая усиками. Однако все было тихо. – Слишком тихо, – сказала я вслух, и рассмеялась. Целенаправленно двигаясь и игнорируя шум, я твердо ставила ноги на пол и с треском открыла дверцу шкафа, шумя инструментами и звякая склянками, пока искала то, что мне было нужно. Перед тем, как вернуться наверх, я остановилась в кухне. Частью, чтобы удостовериться в том, что задняя дверь была накрепко запертой, а частью, чтобы посмотреть, что миссис Баг оставила из еды. Джейми ничего не сказал, но я знала, что боль от сломанного пальца заставляла его ощущать легкую тошноту. А пища, как правило, устраняла этот вид беспокойства и делала Джейми более спокойным и уравновешенным. Котелок был все еще на огне, и брошенный без внимания огонь практически прогорел, поэтому к счастью, суп не выкипел полностью. Я помешала угли и добавила в огонь три смолистых полена. Как из-за того, чтобы показать кукиш осаждающим наш дом снаружи, так и из-за напрочь укоренившейся привычки никогда не давать огню угаснуть совсем. «Пусть они увидят искры огня, поднимающиеся из трубы», – подумала я, – «и представят себе, как мы тихо и мирно сидим возле очага и кушаем. А еще лучше, как мы расположились возле сияющего огня, расплавляем свинец и делаем пули». В этом воинственном состоянии сознания, я пошла наверх, вооруженная медицинскими принадлежностями, сухим пайком и большой бутылкой черного эля. Все же я не могла не заметить эхо моих шагов на лестнице и тишину, что быстренько устанавливалась позади меня, как вода, возвращающаяся после того, как кто-то из нее выйдет. Я услышала выстрел, когда приблизилась к верхней площадке лестницы, и последние шаги прошла так быстро, что споткнулась и упала бы головой вперед, если бы не качнулась к стене. Джейми появился из комнаты мистера Вемисса, держа дробовик в руке, он выглядел озадаченным. – Ты в порядке, Сассенах? – Да, – сказала я сердито, вытирая фартуком пролитый суп с моей руки. – В кого ты стрелял, ради Бога? – Ни в кого. Я только хотел, чтобы они поняли, что задняя сторона дома нисколько не безопаснее, чем передняя, если они собирались ею воспользоваться. Просто, чтобы быть уверенным, что они и правда дожидаются темноты. Я перевязала его палец, что, кажется, немного помогло. Пища, как я и надеялась, помогла значительно больше. Он ел, как волк, и к моему удивлению, я тоже. – Приговоренные вкушают обильную еду, – заметила я, подбирая крошки сыра и хлеба. – Я всегда думала, что близость смерти, может заставить человека слишком нервничать, чтобы хотеть есть, но, очевидно, нет. Он покачал головой, глотнул эля и передал мне бутылку. – Однажды друг сказал мне: «У тела нет совести». Я не скажу, что это абсолютная истина, но, ведь, это правда, что тело обычно не признает возможности того, что не будет существовать. Поэтому, если ты существуешь – тебе нужна пища, – он улыбнулся мне одной стороной рта, и, разделив последний сладкий рулетик, дал одну половинку мне. Я взяла его, но не стала есть сразу. Снаружи было тихо, только цикады стрекотали, но воздух был довольно густым, каким обычно бывает перед дождем. Было еще слишком раннее лето для гроз, но это можно было только предполагать. – Ты тоже думал об этом, ведь так? – сказала я тихо. Он не стал притворяться, будто не понимает, о чем я говорю. – Ну, сегодня двадцать первое число месяца, – ответил он. – Ради Бога, сейчас июнь! И год неправильный. В той газете было сказано, что все произойдет 21 января 1776 года! – я была абсурдно возмущенной, как будто меня обманули. Он нашел это забавным. – Я сам был печатником, Сассенах, – сказал он, смеясь с полным ртом сладкого рулета. – Ты же не собираешься верить всему, что читаешь в газетах, да? Когда я снова выглянула наружу, то увидела только нескольких мужчин под каштанами. Один из них, заметив меня, медленно помахал мне рукой над головой, а потом провел ладонью поперек горла. Солнце было как раз над вершинами деревьев: пара часов, наверное, до наступления полной темноты. Двух часов должно было хватить для миссис Баг, чтобы позвать на помощь, при условии, что она сможет найти тех, кто захочет прийти на помощь. Арчи мог уехать в Кросс-Крик, он ездил туда раз в месяц, Кенни мог уйти на охоту. Что же до новых арендаторов… без Роджера, чтобы призвать их к порядку, их подозрительность и неприятие меня стали совершенно очевидными. У меня было чувство, что они придут, если их позвать, но только чтобы порадоваться, когда меня выволокут наружу за волосы. Если кто-нибудь все же придет, что тогда будет? Я не хотела быть выволоченной наружу. Еще меньше – быть застреленной, или сожженной заживо в золе и пепле моего дома. Но я так же не хотела, чтобы кто-нибудь был ранен или убит, защищая меня и предотвращая это все. – Отойди от окна, Сассенах, – сказал Джейми. Он протянул руку, и, взяв ее, я отошла и села рядом с ним на кровать. В тот же миг я почувствовала себя изможденной, адреналин от опасной ситуации сгорел, оставив мои мускулы в состоянии расплавившейся на жаре резины. – Приляг, a Sorcha (светлая, свет, - гэльский вариант имени Клэр), – тихо сказал он, – положи свою голову мне на колени. Несмотря на жару, я так и сделала, найдя это утешающим, просто вытянуться, и еще больше – слушать, как его сердце медленно и сильно стучит над моим ухом, и чувствовать его руку, легкую на моей голове. Все наше оружие лежало здесь, расположенное на полу возле окна, все было заряжено, взведено и готово к использованию. Джейми вытащил свой меч из оружейной: он стоял возле двери, как последняя надежда. – Мы ничего не можем сейчас поделать, так? – сказала я чуть погодя. – Только ждать. Его пальцы бесцельно прошлись по моим влажным кудрям: они теперь отросли почти до плеч, и были едва-едва достаточной длины, чтобы завязать их сзади или заколоть наверху. – Ну, мы могли бы произнести Покаянную Молитву, – сказал он. – Мы так всегда делали в ночь перед битвой. На всякий случай, – добавил он, улыбаясь и глядя на меня вниз. – Хорошо, – сказала я, чуть помолчав. – На всякий случай. Я подняла свою руку, и его здоровая рука сомкнулась вокруг моей. – Mon Dieu, je regrette … (Мой Бог, я сожалею, – фр.) – начал он, и я вспомнила, что он всегда произносил эту молитву по-французски, возвращаясь в те дни, когда он был наемным солдатом во Франции. Как часто он говорил эти слова тогда, в те дни – необходимая предосторожность очистить свою душу в ночь, проведенную в ожидании возможной смерти утром? Я произнесла ее тоже, по-английски, и мы замолчали. Цикады прекратили стрекотать. Далеко-далеко, мне показалось, что я услышала звук, похожий на гром. – Знаешь, – сказала я после долгого молчания, – я сожалею об очень многих вещах и людях. Руперт, Мурта, Дугал… Фрэнк, Мальва, – добавила я тихо, почувствовав, как перехватило горло. – Но, если говорить обо мне… – я прочистила горло. – Я ни о чем не жалею, – сказала я, смотря, как ползут тени из угла комнаты. – Ни об одной проклятой мелочи. – Я тоже, mo nighan donn, – сказал он, и его пальцы сжались, теплые на моей коже. – Я тоже.
Дата: Пятница, 18.11.2016, 19:55 | Сообщение # 112
Король
Сообщений: 19994
*** Я ПРОБУДИЛАСЬ ОТ ДРЕМОТЫ, почувствовав запах дыма. Быть верующим – все это очень хорошо, но, я думаю, что даже Жанна д`Арк забеспокоилась, когда они зажгли под ней первое полено. Я села прямо, сердце колотилось, и увидела, что Джейми стоит у окна. Еще не совсем стемнело. Полосы оранжевого, золотого и розового освещали небо на западе и касались лица Джейми огненным светом. Он выглядел длинноносым и яростным, линии усталости были глубоко прочерчены на его лице. – Народ собирается, – сказал он. Голос был обычным, но его здоровая рука сильно сжимала ставень, как будто он хотел захлопнуть и запереть его. Я подошла и встала рядом с ним, поспешно расчесывая волосы пальцами. Мне все еще были видны фигуры под каштановыми деревьями, но теперь они были не более чем силуэты. Там, на дальнем конце двора, они разожгли костер, его-то дым я и почуяла. Однако, во двор входило все больше людей: я была уверена, что увидела приземистую фигуру миссис Баг среди них. Звук голосов долетал, но они не были достаточно громкими, чтобы понять слова. – Не заплетешь мои волосы, Сассенах? Я не могу справиться с этим, – он бросил взгляд на свой сломанный палец. Я зажгла свечу, а он придвинул стул к окну, чтобы можно было видеть двор, пока я расчесывала и заплетала его волосы в крепкую толстую косу, которую я собрала на затылке и крепко связала черной лентой. Я знала, что у него было две причины для этого: он хотел не только выглядеть ухоженным джентльменом, но и быть готовым сражаться, если понадобится. Меня гораздо меньше волновало, что кто-нибудь схватит меня за волосы, если я попробую разрубить их на половинки мечом, но я подумала, что, если это будет моим последним появлением на публике в качестве Леди Фрейзерс Ридж, я не должна появляться неопрятной.
Я слышала, как он бормочет что-то про себя, пока расчесывала свои волосы при свете свечи и повернулась на стуле, чтобы посмотреть на него. – Хирам пришел, – проинформировал он меня. – Я слышу его голос. Это хорошо. – Как скажешь, – сказала я с сомнением, припоминая обвинения, выдвинутые Хирамом Кромби в церкви неделю назад – тонко завуалированные комментарии, нацеленные определенно на нас. Роджер не говорил о них, мне сказала Эми МакКаллум. Джейми повернул голову, чтобы посмотреть на меня, и выражение его лица стало необычайно сладким. – Ты очень красивая, Сассенах, – сказал он, как будто удивляясь. – Но, да, это хорошо. Что бы он там не думал, он не позволит Брауну повесить нас во дворе или сжечь дом, чтобы выкурить нас оттуда. Снаружи послышались еще голоса: толпа собиралась быстро. – Мистер Фрейзер! Он глубоко вдохнул, взял со стола свечу и широко открыл ставень, держа свечу перед лицом, чтобы его было видно. Была уже почти полная темнота, но некоторые в толпе держали факелы, что вызвало во мне тревожный образ толпы, собравшейся, чтобы сжечь монстра доктора Франкенштейна, но, во всяком случае, позволило мне видеть лица внизу. В добавление к головорезам Брауна, там было, по крайней мере, тридцать мужчин, и немало женщин. Кромби и в самом деле был там, он стоял рядом с Ричардом Брауном и выглядел так, как будто сошел со страниц Ветхого Завета. – Мы требуем, чтобы вы вышли сюда, мистер Фрейзер, – прокричал он. – И ваша жена, если вы будете так добры. Я увидела миссис Баг, ее лицо, пухлое и напуганное, было залито слезами. Потом Джейми закрыл ставни, нежно и аккуратно, и предложил мне руку.
*** ДЖЕЙМИ НЕ ПЕРЕОДЕЛСЯ, только прицепил свой кинжал и меч. Он стоял на крыльце, окровавленный и побитый, и вызывал их причинить нам больше вреда. – Вы возьмете мою жену только через мой труп, – сказал он, возвышая свой властный голос достаточно, чтобы его можно было услышать через всю поляну. Я как раз боялась, что они и собираются. Он был прав, пока, во всяком случае, по поводу Хирама, что он не позволит линчевать нас. Но было ясно, что общественное мнение было не на нашей стороне. – Мы не можем позволить ведьме жить! – выкрикнул кто-то в гуще толпы, и пролетевший камень ударился о переднюю сторону дома с резким, как выстрел, стуком и отскочил. Он ударился буквально в футе от моей головы, и я вздрогнула, мгновенно пожалев об этом. Рассерженный гомон возрастал, с того момента, как Джейми открыл дверь, и это воодушевило их. Послышались крики: «Убийцы!» и «Жестокие! Бессердечные!», и ряд гэльских ругательств, которые я даже и не пыталась понять. – Если она этого не делала, breugaire, то кто сделал? – прокричал кто-то. «Лжец», это значило. Мужчина, которого Джейми полоснул своим дирком по лицу, стоял в первых рядах толпы: открытая рана зияла и все еще кровоточила, его лицо было словно маска из засохшей крови. – Это была не она, это был он! – прокричал он, указывая на Джейми. – Fear-siursachd! – «Распутник». Послышался угрожающий гул соглашающихся с этим, и я увидела, как Джейми сместил свой вес и положил руку на меч, готовый вытащить его, если они его атакуют. – Успокойтесь! – голос Хирама был довольно пронзительным, но проникновенным. – Успокойтесь, говорю вам! – он оттолкнул Брауна в сторону и поднялся на несколько ступенек, очень решительно. На вершине он посмотрел на меня с отвращением, но затем повернулся к толпе. – Справедливости! – крикнул один из людей Брауна, до того, как Хирам смог заговорить. – Мы хотим справедливости! – Да, мы хотим! – крикнул Хирам в ответ. – И мы получим возмездие за невинную убитую девушку и ее нерождённого ребенка! Удовлетворенный гомон приветствовал эти слова, и ледяной ужас пробежал вниз по моим ногам, да так, что я испугалась того, что мои колени могут подогнуться. – Справедливости! Возмездия! – ряд людей подхватили эти слова и начали скандировать, но Хирам остановил их, подняв две руки, как будто он был чертов Моисей, разделяющий Красное море. – «Аз воздам», сказал Господь, – заметил Джейми достаточно громко, чтобы быть услышанным всеми. Хирам, который, очевидно, собирался сказать то же самое, посмотрел на него озлобленно, но не смог как следует ему возразить. – И справедливость вы получите, мистер Фрейзер! – сказал Ричард Браун очень громко. Он поднял свое озлобленное лицо, прищурив глаза с триумфом. – Я хочу отвезти ее на суд. Любой обвиненный в преступлении имеет на это право, нет? Если она невиновна – если вы невиновны – как вы можете отказываться? – В том-то и дело! – заметил Хирам, очень сухо. – Если ваша жена чиста и невиновна в преступлении, ей нечего бояться. Что вы на это скажете, сэр? – Я скажу, что, если я отдам ее в руки этого человека, она не доживет, чтобы предстать перед судом, – ответил Джейми горячо. – Он считает меня виновным в смерти его брата – и некоторые из вас здесь очень хорошо знают подробности этого дела! – добавил он, поднимая свой подбородок к толпе. Там и тут головы закивали – но их было совсем мало. Не более дюжины бывших узников Ардсмуира были в той экспедиции, которая спасла меня. Когда сплетни утихли после этих событий, многие новые арендаторы могли только знать, что я была похищена, что со мной обошлись ужасно скандальным образом во время этого похищения, и что из-за меня погибли люди. Мнение этих времен было таким, каким было. Я понимала, что некоторая виновность приписывалась жертве сексуального насилия – если только женщина не умирала, и только умирая, она становилась незапятнанным ангелом. – Он расправится с ней сразу же, чтобы отомстить мне, – сказал Джейми, возвышая свой голос. Он внезапно начал говорить по-гэльски, указывая на Брауна. – Посмотрите на этого человека, и вы увидите истинность этого, написанную на его лице. Он не имеет никакого отношения, как к справедливости, так и к чести. Да он не узнает честь и по запаху ее задницы! Это заставило некоторых рассмеяться в полном удивлении. Браун в замешательстве оглядывался вокруг, чтобы посмотреть, над чем они смеются, и это рассмешило их еще больше. Настроение собрания было все еще против нас, но они уже не были с Брауном, который, в конце концов, был чужаком. Тонкие брови Хирама сдвинулись в раздумье. – Чем ты можешь гарантировать безопасность этой женщины? – спросил Хирам Брауна. – Дюжиной больших бочек пива и тремя дюжинами первоклассных шкур, – мгновенно ответил Браун. – Четырьмя дюжинами! Сильное желание светилось в его глазах, и это было все, чем он мог удержать свой голос, чтобы тот не дрожал от жажды заполучить меня. Я вдруг поняла, что, если моя смерть и была его главной целью, он не был намерен сделать ее быстрой, если только обстоятельства этого не потребуют. – Это будет стоить тебе гораздо дороже, чем пиво со шкурами, ты, breugaire, чтобы ее смертью отомстить мне, – сказал Джейми ровно. Хирам переводил взгляд с одного на другого, неуверенный, что делать. Я посмотрела на толпу, держа мое лицо бесстрастным. По правде, это было нетрудно, я чувствовала себя полностью онемевшей. В толпе было несколько дружественных лиц, которые с беспокойством смотрели на Джейми, чтобы понять, что им делать. Кенни и его братья, Мурдо и Эван, стоявшие плотной группой, держали руки на рукоятках их кинжалов, они были настроены серьезно. Я не знала, подбирал ли Ричард Браун время, чтобы прийти, или ему просто повезло. Йен ушел охотиться со своими друзьями чероки. Арч, похоже, тоже ушел, не то его было бы видно. «Сам Арч и его топор был бы как нельзя более кстати прямо сейчас», – подумала я. Фергюс и Марсали уехали – они бы тоже помогли сдерживать волну. Но наиболее важным из отсутствующих был Роджер. Он один держал пресвитерианцев более или менее под контролем с момента, когда Мальва произнесла свои обвинения, или, по крайней мере, крепко держал закрытой крышку горшка со сплетнями и враждебностью. Он мог бы усмирить их сейчас, если бы был здесь. Разговор снизился от высокой драмы до трехсторонней перебранки между Джейми, Брауном и Хирамом, в котором первые двое были крепки в своих позициях, и бедняга Хирам, совсем не подходящий для этого задания, пытался вынести решение. Не склонная тратить свои чувства зазря, я почти жалела его – Возьмите его! – вдруг крикнул голос. Алан Кристи протискивался сквозь толпу в первые ряды, и указывал на Джейми. Его голос дрожал и срывался от волнения. – Это он обесчестил мою сестру, он убил ее! Если вы и отправите кого-то на суд, возьмите его! Сквозь толпу пробежал подземный гул одобрения и согласия, и я увидела, как Джон МакНил и юный Хью Абернати приблизились друг к другу, с тревогой глядя то на братьев Линдсей, то на Джейми. – Нет, это она! – возражая, крикнул женский голос, высокий и пронзительный. Одна из рыбацких жен: она указывала на меня пальцем, ее лицо было искажено злобой. – Мужчина может убить девушку, которую сделал беременной, но ни один мужчина не совершит такого злодеяния, чтобы вытащить не рожденного ребенка из утробы! Только ведьма может сделать это. И именно ее нашли с трупом малыша на руках! Более интенсивный шум осуждения и порицания встретил эти слова. Мужчина мог бы дать мне привилегию сомнения, но женщина – нет. – Во имя Всемогущего! – Хирам терял хватку над ситуацией и начинал паниковать. Положение было опасно близким к тому, чтобы превратиться в буйство и бунт: любой мог почувствовать в воздухе волны истерии и потоки насилия. Он возвел глаза в небеса, ища вдохновения – и, похоже, нашел. – Возьмите их обоих! – сказал он вдруг, посмотрев на Брауна, затем на Джейми. – Возьмите их обоих, – повторил он, пробуя идею на вкус и находя ее отличной. – Вы пойдете с ней, чтобы проследить, чтобы вашей жене не было причинено никакого вреда, – сказал он Джейми рассудительно. – И если будет доказано, что она невиновна… – его голос внезапно умолк, когда до него дошло, что получилось: если будет доказано, что я невиновна, то автоматически виновен Джейми, и что эта отличная идея предполагает, что Джейми тут же будет повешен вместо меня. – Она невиновна, и я тоже, – Джейми говорил без всякого жара, упрямо повторяя это. У него не было реальной надежды убедить остальных, единственное сомнение, которое существовало в толпе, было в том, я или он были виновной стороной. Либо же мы вместе спланировали уничтожить Мальву Кристи. Он внезапно повернулся лицом к толпе и громко крикнул им по-гэльски. – Если вы отдадите нас в руки чужаков, тогда наша кровь будет на ваших головах, и вы ответите за наши жизни в день Страшного Суда! Внезапная тишина пала на толпу. Мужчины неуверенно смотрели на своих соседей, с сомнением в глазах оценивая Брауна и его когорту. Они были знакомы общине, но все же – чужаки – Sassenachs – в восприятии шотландцев. Так же, как и я, еще и ведьма, к тому же. Распутником, насильником, Папистским убийцей Джейми мог быть – но он не был чужаком. Мужчина, которого я подстрелила, зловеще лыбился мне поверх плеча Брауна: очевидно, я только задела его – к несчастью. Я ответила ему взглядом на взгляд, пот собирался между моих грудей, скользкая и жаркая влага под вуалью моих волос. Гомон среди толпы становился громче: начались споры и дебаты, и я могла видеть, как мужчины из Ардсмуира медленно проталкиваясь сквозь толпу, начали подбираться ближе к крыльцу. Кенни Линдсей смотрел прямо в глаза Джейми, и я почувствовала, как он глубоко вдохнул рядом со мной. Они будут сражаться за него, если он позовет их. Но их было слишком мало, и они были плохо вооружены по сравнению с людьми Брауна. Они не смогут победить. Кроме того, в толпе были женщины и дети. Воззвать к своим людям сейчас для Джейми будет означать только начало кровавого побоища, и невинные жизни останутся на его совести. И это было не той ношей, которую он мог бы вынести: не сейчас. Я увидела, что он пришел к тому же заключению, и его губы сжались. Я не имела понятия, что он собирается делать, но его опередили. На краю толпы началось какое-то беспокойство: люди повернулись посмотреть, затем замерли, пораженные и тихие. Томас Кристи прошел сквозь толпу, несмотря на темноту и качающийся свет факелов, я сразу же узнала его. Он шел, как дряхлый старик, сутулясь и прихрамывая, и ни на кого не смотрел. Толпа расступалась перед ним сразу же, глубоко уважая его горе. Горе явно было видно на его лице. Борода и волосы были в беспорядке, не расчесанные и спутанные. Глаза были красными, а под ними виднелись мешки, морщины от носа ко рту чернели под бородой. И все же его глаза были живыми, встревоженными и интеллигентными. Он прошел сквозь толпу, мимо своего сына, как будто был один и поднялся по ступеням крыльца. – Я поеду с ними в Хиллсборо, – сказал он тихо Хираму Кромби. – Позвольте арестовать их обоих, если так надо. Но я поеду с ними, чтобы быть уверенным, что никакого больше зла не приключится. Определенно, справедливость и возмездие – мои, если вообще чьи-либо. Браун выглядел здорово застигнутым врасплох этим заявлением: определенно, это было совсем не то, что он планировал. Но толпа была в мгновенной симпатии, бормоча согласие с предложенным решением. Каждый имел величайшее сочувствие и уважение к Тому Кристи после смерти его дочери, и всем казалось, что его жест был величайшим великодушием и благородством. Так и было, поскольку, по всей вероятности, он просто спасал наши жизни – во всяком случае, пока. По глазам Джейми можно было понять, что он скорее предпочел бы рискнуть, и просто убить Ричарда Брауна, но обнаружил, что нищим не приходится выбирать, и принял это предложение изящным кивком головы. Взгляд Кристи на момент задержался на мне, затем повернулся к Джейми. – Если это вам подойдет, мистер Фрейзер, может мы поедем утром? Нет причин, почему вы и ваша жена не могли бы отдохнуть в вашей собственной кровати. Джейми поклонился ему. – Я благодарю вас, сэр, – сказал он с величайшей официальностью. Кристи тоже кивнул, затем повернулся и ушел вниз по ступеням, абсолютно игнорируя Ричарда Брауна, который выглядел одновременно раздраженным и сбитым с толку. Я увидела, что Кенни Линдсей закрыл глаза и опустил плечи с облегчением. Затем Джейми взял меня под локоть, мы повернулись и вошли в дом, чтобы провести там, возможно, последнюю ночь под его крышей.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:07 | Сообщение # 113
Король
Сообщений: 19994
ПОСЛЕДСТВИЯ ЗЛОСЛОВИЯ.
ДОЖДЬ, КОТОРЫЙ СОБИРАЛСЯ, нагрянул ночью, и день пробуждался серый, холодный и влажный. Миссис Баг, пребывая в схожем состоянии, хлюпала носом в свой передник и повторяла без конца: – О, если бы только Арчи был здесь! Но я не смогла найти никого, кроме Кенни Линдсея, и, за это время, он добежал только до МакНила и Абернатти... – Не казните себя из-за этого, leannan (дорогая – гэльск.), – Джейми ласково поцеловал ее в лоб, – быть может, все не так уж плохо. Никто не был ранен, и дом все еще стоит, – он бросил задумчивый взгляд на стропила, где каждый брус был выструган его собственной рукой, – и это неприятное дело, может быть, Бог даст, скоро уладится. – Даст Бог, – горячо вторила она, крестясь. Потом шмыгнула и вытерла глаза. – Я упаковала немножко еды, чтобы вы не голодали в пути, сэр. Ричард Браун и его люди нашли приют под деревьями, и это лучшее, на что они могли рассчитывать. Никто не оказал им гостеприимства, и это, как можно предположить, было вроде клейма, демонстрирующего их непопулярность. Кодекс горцев негласно показывал их отношение к этому вопросу. И сам факт, что Брауну разрешили арестовать нас, откровенно свидетельствовал о нашей собственной непопулярности. В результате, мужчины Брауна были промокшие, полуголодные, не выспавшиеся и вспыльчивые. Я также не спала, но я, по крайней мере, плотно позавтракала, была согретая, и, на данный момент, сухая, что заставляло меня чувствовать себя немного лучше. Хотя на сердце зияла пустота, и кости мои были наполнены свинцом, когда мы достигли начала тропы. Я оглянулась на дом на другом конце поляны, миссис Баг стояла на крыльце, махая нам вслед. Я тоже помахала, прежде чем моя лошадь нырнула в полумрак насыщенных влагой деревьев. Это было мрачное путешествие и, по большей части, молчаливое. Джейми и я ехали рядом, но не могли говорить ни о чем важном в присутствии людей Брауна. Что касается Ричарда Брауна, он по-настоящему потерял самообладание. Было совершенно ясно, что он никогда и не намеревался довезти меня для какого-либо суда, а просто ухватился за возможность лично отомстить Джейми за смерть Лайонела. «И», – размышляла я, – «один Бог знает, что он сделал бы, зная, что на самом деле произошло с его братом, а миссис Баг была, при этом, в пределах его досягаемости». Но, тем не менее, в присутствии Тома Кристи, он не мог нам ничего сделать. Он был обязан отвезти нас в Хиллсборо, что он и делал с большой неохотой. Том Кристи ехал как во сне, дурном сне, ни с кем не разговаривая, с замкнутым выражением лица, отрешенным от действительности. Человека, которого Джейми полоснул кинжалом, не было. Я решила, что он отправился домой в Браунсвилль. Хотя джентльмен, в которого я стреляла, был все еще с нами. Я не могла точно сказать, как плоха была его рана: то ли пуля вошла в него, то ли просто задела бок. Он не был выведен из строя, но было понятно, когда он сутулился на одну сторону, и его лицо искажалось время от времени, что он страдал от боли. Я колебалась в течение некоторого времени. У меня была с собой небольшая аптечка, также как и седельные сумки, и скатка одеял. При данных обстоятельствах, я испытывала относительно мало чувства сострадания к этому человеку. С другой стороны, инстинкт был силен и, как я сказала Джейми вполголоса, когда мы остановились вечером, чтобы разбить лагерь, если он умрет от инфекции, это делу не поможет. Я настроилась предложить ему осмотреть и перевязать рану, как только представится возможность. Человек, его имя, кажется, было Эзра, хотя, при данных обстоятельствах, никаких формальных представлений не было сделано, отвечал за распределение мисок с едой на ужин. И я ждала под сосной, где Джейми и я нашли пристанище, намереваясь любезно поговорить с ним, когда он принесет нашу еду. Он подошел, держа миски в каждой руке, ссутулив плечи от дождя под кожаным пальто. Однако, прежде чем я смогла заговорить, он, мерзко усмехнувшись, смачно плюнул в одну миску и вручил ее мне. Другую он бросил к ногам Джейми, забрызгав их варевом из сушеной оленины. – Упс… – тихо сказал он и развернулся на каблуках. Джейми резко сжался, как большое кольцо змеи, но я удержала его за руку, прежде чем он смог ударить. – Не стоит напрягаться, – сказала я и, немного повышая голос, добавила: – Пусть гниет, – голова человека повернулась резко, глаза широко раскрылись. – Пусть гниет, – повторила я, пристально глядя на него. Я видела лихорадочный румянец на его лице, когда он приблизился, и слабый сладковатый запах гноя исходил от него. Эзра выглядел полностью подавленным. Он поспешил назад к потрескивающему костру и старался не смотреть в мою сторону. Я все еще держала миску, которую он мне дал, и вздрогнула, когда ее забрали из моей руки. Том Кристи выплеснул содержимое миски в кусты и, вручив мне свою собственную, отвернулся, не говоря ни слова. – Но… – я двинулась было за ним, намереваясь вернуть ее. Мы бы не остались голодными, благодаря «немножко еды» миссис Баг, которая заполнила целую седельную сумку. Однако, Джейми, положив свою руку на мою, остановил меня. – Ешь, Сассенах, – сказал он мягко, – это знак учтивости. «Больше, чем учтивости…», – подумала я. Я чувствовала враждебные взгляды на себе от группы вокруг костра. В горле у меня стоял комок, и аппетита не было, но я достала свою ложку из кармана и поела. Под соседней тсугой (хвойное вечнозелёное дерево семейства сосновые) Том Кристи завернулся в одеяло и лег в полном одиночестве, надвинув шляпу на лицо.
*** ДОЖДЬ ШЕЛ ВСЮ ДОРОГУ до Солсбери. Там мы нашли приют на постоялом дворе, и огонь редко когда казался нам столь гостеприимным. Джейми взял с собой все деньги, которые у нас были, и, в результате, мы могли позволить себе комнату. Браун оставил охрану на лестнице, но это было только для вида. В конце концов, куда б мы делись? Я стояла перед огнем в одной рубашке, мой мокрый плащ и платье были разложены на скамейке для просушки. – Ты знаешь, – заметила я, – Ричард Браун не продумал это вообще, – это и не удивительно, так как он, на самом деле, не собирался везти меня или нас на суд. – Кому конкретно он хочет передать нас? – Шерифу округа, – ответил Джейми, развязывая волосы и стряхивая их над очагом. Капельки воды шипели и трещали в огне. – Или, если это невозможно, мировому судье, пожалуй. – Да, но что же потом? У него нет доказательств, нет свидетелей. Как, в таком случае, там может быть хоть какое-то подобие судебного процесса? Джейми посмотрел на меня с любопытством. – Тебя, наверное, никогда не судили таким образом, а, Сассенах? – Ты знаешь, что нет. Он кивнул. – А меня судили. За государственную измену. – Да? И как это происходило? Он провел рукой по влажным волосам, задумавшись. – Они заставили меня встать и спросили мое имя. Я назвал его, судья что-то пошептал своему другу немного, а затем сказал: «Признать виновным. Пожизненное тюремное заключение. Закуйте его в кандалы». Они вытащили меня во внутренний двор, и кузнец заковал мои руки в кандалы. На следующий день мы двинулись в Ардсмуир. – Они заставили тебя идти туда? Из Инвернесса? – Ну, особо некуда было торопиться, Сассенах. Я глубоко вздохнула, пытаясь остановить ощущение падения в глубине живота. – Понятно. Что ж... но, безусловно, уб-бийство, – я, конечно, могла бы проговорить сие без запинки, но, все же, не вполне, – должно быть предметом разбирательства суда присяжных? – Это возможно, и, конечно, я буду настаивать на этом, если дела зайдут так далеко. Мистер Браун, кажется, думает, что так и будет. Он рассказывает всем в пивной историю, которая представляет нас монстрами разврата. Что, я должен сказать, не слишком сложно, – добавил он печально, – учитывая обстоятельства. Я плотно сжала губы, чтобы избежать поспешного ответа. Я знала, что он знал, у меня не было выбора... Он знал, что я знала, изначально он не имел никакого отношения к Мальве. Но я не могла не испытывать чувство вины за оба направления этой безнадежной неразберихи, в которой мы оказались. И за то, что произошло потом, и за саму смерть Мальвы – хотя, Бог свидетель, я отдала бы все на свете, чтобы снова увидеть ее живой. Я поняла, он был прав по поводу Брауна. Продрогшая и вымокшая, я мало обращала внимания на звуки снизу, из пивной, но теперь я услышала голос Брауна, гудящий через дымоход. По случайным словам, которые доносились, было очевидно, что он делал точно так, как Джейми и говорил – поливал нас грязью, превознося себя и свой Комитет Безопасности за проделанную ими неблагодарную, но необходимую работу по нашему задержанию и преданию правосудию. И, как бы, между прочим, аккуратно формируя предвзятость у любых потенциальных присяжных, он весьма убедительно распространял историю повсюду, во всех ее скандальных подробностях. – Что-нибудь с этим можно сделать? – спросила я, выслушав этой ереси столько, сколько смогла вытерпеть. Он кивнул и вынул чистую рубашку из своей седельной сумки. – Спуститься на ужин и выглядеть как можно менее похожими на развращенных убийц, nighean (девочка - гэльск.). – И то правда, – сказала я, со вздохом извлекая обшитый лентой чепец, который был упакован.
*** Я НЕ ДОЛЖНА БЫЛА удивляться. Я прожила достаточно долго, чтобы иметь довольно циничное представление о человеческой натуре и прожила достаточно долго в этом времени, чтобы знать, как откровенно выражалось здесь общественное мнение. И, тем не менее, я была потрясена, когда первый камень ударил мне в бедро. Мы были на некотором расстоянии к югу от Хиллсборо. Погода продолжала быть дождливой, дороги были грязными, а путешествие - трудным. Думаю, Ричард Браун был бы рад передать нас шерифу округа Роуан, если бы такой человек имелся в наличие. Как ему сообщили, должность в настоящее время пустовала, последний представитель закона поспешно сбежал накануне вечером, и пока никто не стремился занять его место. Я сделала вывод, что случившееся было вопросом политическим. Последний шериф склонялся к независимому государству, тогда как большинство людей в округе все еще были убежденными лоялистами. Я не знала конкретных подробностей инцидента, который вызвал поспешный отъезд недавнего шерифа, но таверны и постоялые дворы под Хиллсборо гудели в связи с этим, как осиные гнезда. Брауну сообщили, что Окружной Суд прекратил встречаться за несколько месяцев до этого. Судьи, принимавшие в нем участие, понимали, что слишком опасно заявлять о себе при существующем беспорядочном положении дел. Единственный мировой судья, которого он смог обнаружить, считал точно так же и наотрез отказался брать нас под стражу, сообщив Брауну, что его жизнь стоит немного больше, чем быть вовлеченным на данный момент во что-либо даже слегка неоднозначное. – Но это не имеет ничего общего с политикой! – тщетно кричал на него Браун. – Это убийство, ради Бога – грязное убийство! – Всё и всякий становится политическим в эти дни, сэр, – сообщил ему мировой судья, некий Харви Майклграсс, уныло качая головой. – Я не решусь выступать даже по делу дебоширов и пьяниц, из страха, что мой дом вместе со мной превратят в руины, а моя жена останется вдовой. Шериф попытался продать свою должность, но не смог найти никого, готового купить ее. Нет, сэр, вы должны будете пойти в другое место. Браун ни в коем случае не привез бы нас в Кросс-Крик или Кэмпбелтон, где влияние Джокасты Камерон было внушительным, и где местный судья, Фаркард Кэмпбелл, был ее хорошим другом. И, таким образом, мы направились на юг, к Уилмингтону. Азарт людей Брауна угас. Они надеялись на простое линчевание, сжигание дома и, пожалуй, немного грабежа в придачу, но не ожидали этих затянувшихся муторных переездов с места на место. Их настроение значительно снизилось, когда Эзра, упрямо державшийся на своей лошади в лихорадочном ступоре, вдруг свалился на дорогу и был поднят мертвым. Я не просила тело для осмотра, вряд ли мне было бы дано разрешение при данных обстоятельствах, но, я полагала, из-за его расфокусированного взгляда, что, наверное, он просто потерял сознание, вывалился из седла и сломал себе шею. В результате этого случая, остальные нередко бросали на меня взгляды откровенного страха, и, все-таки, их чувство энтузиазма от данного предприятия заметно уменьшилось. Ричарда Брауна это не останавливало. Он, я была уверена, давно пристрелил бы нас без сострадания, если бы не Том Кристи, безмолвный и сумрачный, как утренний туман на дорогах. Том говорил мало, ограничиваясь крайней необходимостью. Я думала, он движется машинально, в оцепенелой пелене горя. Но однажды вечером, когда мы расположились лагерем у дороги, я обернулась и увидела его глаза, устремленные на меня с таким неприкрытым страданием, что я поспешно отвела взгляд, только для того, чтобы увидеть как Джейми, сидящий около меня, наблюдает за Томом Кристи с большим вниманием. Тем не менее, по большей части, он сохранял лицо непроницаемым, что было заметно под тенью кожаных полей его шляпы. И Ричард Браун, сдерживаемый присутствием Кристи от причинения нам более серьезного вреда, пользовался каждой возможностью, чтобы распространять свою версию истории об убийстве Мальвы. Возможно, не только для того, чтобы создать нам должную репутацию, но и, так же, чтобы раз за разом терзать Тома Кристи выслушиванием всего этого. Как бы то ни было, я не должна была удивляться, когда они забросали нас камнями в небольшой, безымянной деревушке к югу от Хиллсборо, но я удивилась. Маленький мальчик увидел нас на дороге, пялился на нас, пока мы проезжали мимо, и после стремительно понесся с известием вниз, исчезнув как лисенок. И, десять минут спустя, мы въехали на изгиб дороги в залп из камней и воплей. Один ударил мою кобылу в плечо, и она отпрянула неистово. Я едва удержалась в седле, но потеряла равновесие. Один из камней попал мне в бедро, а другой – высоко в грудь, выбивая из меня дыхание. И, когда еще один больно отскочил от моей головы, я потеряла контроль над вожжами, а лошадь, запаниковав, встала на дыбы и развернулась. Я вылетела из седла, приземлившись на землю с глухим стуком сотрясшихся костей. Я должна была испугаться, но, на самом деле, я была в ярости. Камень, который ударил меня по голове и отскочил, благодаря густоте моих волос и чепцу, который я носила, не произвел истинного воздействия, но, скорее, привел меня в бешенство, будто меня обожгло щипком или пощечиной. Ошеломленная, я рефлекторно вскочила на ноги и, заметив выше меня, на уступе, глумливого мальчишку, который улюлюкал и пританцовывал в издевательском триумфе, я бросилась вперед, схватила его за ногу и рванула на себя. Он взвизгнул, соскальзывая, и повалился на меня сверху. Мы рухнули на землю вместе и покатились, запутавшись в юбках и плаще. Я была старше, тяжелее и в совершенном неистовстве. Весь страх, страдание и неопределенность последних недель превратились в мгновенный взрыв. Я дважды, изо всех своих сил, ударила кулаком в его усмехающееся лицо и почувствовала, как что-то треснуло в моей руке, пронзив ее болью. Он взревел и стал извиваться, вырываясь. Он был меньше меня, но сильный и в панике. Чтобы удержать его, я, что есть мочи, вцепилась ему в волосы. Он набросился на меня и, размахнувшись, сбил чепец, потом одной рукой схватил меня за волосы и сильно дернул. Боль вновь разожгла мою ярость, и я вонзила в него колено, а потом еще и еще, на ощупь выискивая мягкие части. Его рот открылся в беззвучном «О», а глаза вылезли из орбит. Его пальцы расслабились и выпустили мои волосы. Я взвилась над ним и ударила его так сильно, как только смогла. Большой камень обрушился на мое плечо с такой сокрушительной силой, что меня отбросило в сторону от толчка. Я попыталась ударить мальчишку снова, но не смогла поднять руку. Задыхаясь и всхлипывая, он корчился от боли и, освобожденный от моего плаща, засеменил на четвереньках прочь. Из его носа текла кровь. Я развернулась на коленях, следя за ним, и увидела глаза молодого человека, стоящего с камнем наготове, его лицо, полное решимости и пылающее возбуждением. Камень ударил меня по скуле, и я пошатнулась. Мое сознание помутилось. Потом что-то очень большое толкнуло меня сзади, и я обнаружила себя с расплющенным лицом, прижатым к земле, и с тяжестью тела сверху. Это был Джейми. Я только смогла сказать, задыхаясь: «Матерь Божья». Тело его содрогалось, когда камни врезались в него, я слышала их ужасающий глухой стук об его плоть. Вокруг много кричали. Я услышала хриплый голос Тома Кристи, потом одинокий выстрел. Опять завопили, но по-другому. Один или два мягких удара камней, стукнувшихся о землю рядом, и последний всхлип Джейми, когда один булыжник попал в него. Несколько мгновений мы лежали, распластавшись, и я стала осознавать неприятно колючее растение, раздавленное моей щекой, аромат его листьев в носу, терпкий и резкий. Потом Джейми медленно сел, прерывисто переводя дыхание, и я поднялась, в свою очередь, опираясь на дрожащую руку и почти падая. Щека моя распухла, а рука и плечо пульсировали, но мне некогда было обращать на это внимание. – С тобой все в порядке? Джейми попытался подняться на ноги, а затем внезапно сел снова. Он был бледен, и струйка крови из рассеченной кожи на голове сбегала вниз по его щеке, но он кивнул, прижимая руку к боку. – Да, все хорошо, – проговорил он с одышкой, по которой я догадалась, что у него, вероятно, сломаны ребра. – А ты как, Сассенах? – Прекрасно. Мне удалось, сотрясаясь, подняться на ноги. Люди Брауна рассеялись, некоторые погнались за лошадьми, сбежавшими в схватке, другие с проклятиями подбирали разбросанные на дороге вещи. Тома Кристи рвало в придорожных кустах. Ричард Браун стоял под деревом с бледным лицом, наблюдая. Он раздраженно глянул на меня, а затем пошел прочь. В тавернах по дороге мы больше не останавливались.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:12 | Сообщение # 114
Король
Сообщений: 19994
СХОДКА ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ.
– КОГДА СОБИРАЕШЬСЯ УДАРИТЬ КОГО-ТО, Сассенах, то нужно бить в мягкие места. В лице слишком много костей. И потом, там зубы, не забывай, – Джейми расправил ее пальцы, аккуратно нажимая на царапины и распухшие суставы, отчего она зашипела сквозь зубы. – Большое спасибо за совет! А сколько раз ты ломал руку, избивая людей? Ему хотелось засмеяться. Видение того, как она колотила этого мальчишку, в ярости неистового гнева, с развевающимися на ветру волосами и жаждой крови в глазах, было тем, чем он дорожил. Все же он не рассмеялся. – Твоя рука не сломана, a nighean (девочка, (гэльск.), – он подогнул ее пальцы, сжимая двумя руками в горсти ее расслабленный кулак. – Откуда тебе знать? – огрызнулась она. – Здесь я врач! Он остановился, пытаясь спрятать улыбку. – Если бы рука была сломана, – сказал он, – ты была бы бледная, тебя выворачивало бы наизнанку, и ты не сидела бы с красным лицом и не вертела ей. – Вертела бы задницей! – она выдернула руку, сверля его глазами, и нежно прижала ее к своей груди. Она слегка разрумянилась, и была чрезвычайно привлекательна, с волосами, что кудрявились растрепанной копной вокруг головы. Один из людей Брауна подобрал свалившийся после нападения чепец и робко предложил его ей. Взбеленившись, она выхватила чепец и свирепо запихнула в седельную сумку. – Ты проголодалась, девочка? – Да, – нехотя признала она, ведь ему было известно, что у людей с переломом, как правило, сначала неважный аппетит, хотя, они становятся крайне прожорливыми, как только боль немного отступает. Он порылся в седельной сумке, благословляя миссис Баг, и вернулся с пригоршней кураги и большим, завернутым куском козьего сыра. Люди Брауна что-то готовили на огне, но они с Клэр не притрагивались ни к чему, кроме своей еды, с самой первой ночи. Как долго этот фарс будет продолжаться? Задавался он вопросом, отламывая кусочек сыра и протягивая его жене. У них еды, с осторожностью, разве что на неделю. Вероятно, хватит, чтобы достигнуть побережья, ведь погода стояла хорошая. А что потом? Ему сразу было ясно, что у Брауна не было никакого плана, и тот пытался справиться с ситуацией, которая изначально была ему не подвластна. Браун имел честолюбие, жадность и был очень мстительным. Но, совершенно очевидно, он почти не способен был ничего просчитать наперед. И вот теперь он, обремененный двумя пленниками, был вынужден ехать все дальше и дальше, а эта неприятная ответственность волочилась, словно старый башмак, привязанный к собачьему хвосту. И Браун, как прижученный пес, рычит и кружится на месте, огрызается на все, что ему мешает, и в результате, кусает свой собственный хвост. Половина его людей была изранена камнями. В задумчивости, Джейми коснулся большого, болезненного синяка на локте. У него самого выбора не было; теперь его также не было и у Брауна. Недовольство его людей возрастало, у них были посевы, требующие ухода, и не было уговора на то, что сейчас выглядело, как шутовская миссия. Самому сбежать – как нечего делать. А потом что? Он не мог оставить Клэр в руках Брауна. Даже, если бы получилось безопасно увести ее подальше, им не удастся вернуться в Ридж. Поступить так, при таком раскладе, означало бы снова оказаться в этом котле. Он вдохнул, затем задержал дыхание и осторожно выдохнул. Он не думал, что его ребра сломаны, но они болели. – Надеюсь, у тебя есть немного мази? – сказал он, кивая на сумку с ее медикаментами. – Да, конечно, – она проглотила кусочек сыра, потянувшись за сумкой. – Я помажу рассечение на твоей голове. Он позволил ей это сделать, но затем настоял на том, чтобы в свою очередь помазать ее руку. Она протестовала, утверждая, что все в полном порядке и не нужно ничего подобного, что стоит поберечь мазь на случай будущей необходимости. Все же она позволила взять ее руку и нежно втереть сладко пахнущий крем в ее суставы – маленькие, прекрасные косточки ее руки, твердые под его пальцами. Она так ненавидела быть беспомощной, при любых обстоятельствах, но броня праведного гнева истощилась. Хотя Клер и сохраняла свирепый вид для Брауна и всех остальных, он знал, что она напугана. И не без основания. Браун волновался, не в состоянии принять решение. Он перемещался туда-сюда, беседуя ни о чем, то с одним, то с другим, попусту проверяя охромевших лошадей. Он наливал в кружку кофе из цикория, но держал ее нетронутой, пока та не остывала, а затем выплескивал в траву. И все это время его беспокойный взгляд возвращался к ним. Браун был нетерпелив, импульсивен и немного не в себе. Но он был не так уж и глуп, думал Джейми. И он четко осознавал, что его стратегия распространения слухов и злобных сплетен относительно своих арестантов, с целью подвергнуть их опасности, имела серьезные изъяны, пока он сам был вынужден оставаться в непосредственной близости от них. Скромная трапеза завершилась. Джейми осторожно лег. Клэр, желая утешения, обняла его, и они устроились вместе, как две ложечки. Борьба была выматывающим делом, так же как и страх. Она уснула моментально. Джейми чувствовал притяжение сна, но не хотел еще уступать ему. Взамен он занял себя повторением по памяти некоторых стихотворений, что Брианна читала ему – одно, особенно ему понравилось, о серебряных дел мастере из Бостона, поскакавшем распространить тревогу в Лексингтон, он считал этот отрывок красивым. Компания начала устраиваться на ночлег. Браун был все еще обеспокоен: то, сидя, мрачно таращился в землю, то, вскакивая на ноги, шагал взад-вперед. Кристи, напротив, едва двигался, и даже не шевельнулся, чтобы отправиться спать. Он сидел на камне, не отведав свой ужин. Внезапно что-то зашевелилось около сапога Кристи – крошечная мышка совершала маневры в сторону забытой тарелки, что стояла на земле, наполненная щедрым угощением. Это пришло Джейми на ум, пару дней назад. А сейчас, сделало очевидным то, что пребывало в неясном образе, но было бессознательно известно, в течение некоторого времени, что Том Кристи был влюблен в его жену. «Бедняга», – подумал он. Несомненно, Кристи не верил, что Клэр имела какое-либо отношение к смерти его дочери, будь по-другому, его бы здесь не было. Хотя, думал ли он, что Джейми?.. Он лежал, скрытый темнотой, наблюдая, как огонь играет на изможденном лице Кристи. Полуприкрытые глаза Тома не давали ни намека на его мысли. Есть люди, которых можно прочесть как книгу, но Кристи таким не был. Но если он когда-нибудь видел человека, которого ели заживо, на его глазах ... Это лишь из-за участи его дочери, или еще и неистовая потребность в женщине? Он и раньше видел эту потребность, что гложет душу, и испытал ее на собственной шкуре. А может, Кристи действительно думал, что Клэр убила малышку Мальву, или была как-то в этом замешана? Это стало бы дилеммой, для благородного человека. Потребность в женщине... мысль вернула его к настоящему. К осознанию того, что звуки, в которые он вслушивался в лесу за спиной, сейчас были там. В течение последних двух дней, он знал что, их преследовали, но прошлой ночью они разбили лагерь на открытом лугу, где совершенно негде было укрыться. Медленно, но даже без намека на скрытность, он поднялся, накрыв Клэр своим плащом, и вошел в лес, как будто по нужде. Луна была бледная и горбатая, из-за этого, под деревьями было мало света. Он закрыл глаза, чтоб пообвыкнуться без огня, и открыл их снова, навстречу темному миру, этому пространству призраков, что не имеют формы, и воздуху, что заключал в себе духов. Тем не менее, вышедший из-под нечетких очертаний сосны, не был духом. – Блаженный Михаил, защити нас, – произнес Джейми мягко. – Да прибудет с тобой блаженный сонм ангелов и архангелов, дядя, – проговорил Йен так же тихо. – Хотя, я думаю, что немного Престолов (Престолы – ангельский чин высшей иерархии. Это ангелы, носящие Бога и служащие правосудию Божию) и Властей (Власти – ангельский чин средней иерархии. Они укрощают силу дьявола, ограждают людей от бесовских искушений) тоже не помешают. – Ну. Я не стану спорить, если Божественное вмешательство решит поучаствовать, – сказал Джейми, невероятно обрадованный присутствием своего племянника. – Не имею ни малейшего представления, как еще нам удастся избежать этой дурацкой заварухи. Йен на это хмыкнул; Джейми увидел, как голова его племянника повернулась, проверяя слабое свечение костра. Не сговариваясь, они двинулись дальше в лес. – Я не могу отсутствовать долго, иначе они пойдут за мной, – сказал он. – Итак, во-первых – все ли в порядке в Ридже? Йен поднял плечо. – Разговоры ходят, – произнес он, давая понять своим тоном, что слово «разговоры» вмещает в себя все: от бабских сплетен до такого рода оскорблений, которые нужно улаживать с применением силы. – Однако еще никто не погиб. Что мне делать, дядя Джейми? – Ричард Браун. Он размышляет, и только Богу известно, к чему это приведет. – Он размышляет слишком много; такие люди опасны, – сказал Йен и засмеялся. Джейми, который никогда не видел, чтобы его племянник читал книгу без принуждения, отмел эти рассуждения в сторону, возвращаясь к насущным проблемам действительности. – Ага, это точно, – произнес он сухо. – Он распространяет эту историю в кабаках и гостиницах, по мере нашего продвижения. Полагаю, рассчитывая на то, чтобы разжечь общественное негодование до такой степени, чтобы какой-нибудь дурачок констебль смог бы вмешаться и избавить его от нас, а еще лучше, если толпа распалится, схватит нас и тут же повесит, тем самым разрешив его проблемы. – О, да? Ну, если это то, что он задумал, дядя, то это работает. Ты бы не стерпел некоторых вещей, из того, что я слышал, следуя за вами по пятам. – Я знаю, – Джейми осторожно потянулся, растягивая болезненные ребра. Только милостью Божьей не случилось худшее, благодаря ей, и еще ярости Клэр, было прервано нападение, так как все остановились, чтоб поглазеть на захватывающее зрелище – как она трепала своего обидчика, словно сноп льна. – Однако же, до него дошло, что, если ты намереваешься на кого-то повесить мишень, то разумно, побыстрее свалить после этого. Он размышляет, должен ли он уйти, или послать кого-нибудь... – Я пойду следом и увижу что делать. Он скорее почувствовал, чем увидел кивок Йена; они стояли в черной тени, легкая дымка лунного света, словно туман, заполняла пространство между деревьями. Парень покачнулся, как если бы собирался пойти, но затем задержался. – Ты уверен, дядя, не будет ли лучше, подождать немного, а после улизнуть? Там нет папоротника, но там славное укрытие в холмах, неподалеку. Мы смогли бы надежно спрятаться до рассвета. Это было великим искушением. Он чувствовал притяжение темного, дикого леса, но превыше всего, манящую силу свободы. Если бы он только мог, уйти в леса и остаться там... Но, он покачал головой. – Я не пойду, Йен, – проговорил он, хотя позволил сожалению проявиться в голосе. – Мы станем беглецами после этого, и без сомнений, будет назначено вознаграждение за наши головы. С местным сельским населением, уже настроенным против нас – с плакатами, с листовками? Народ быстро сделает за Брауна его работу. Кроме того, побег будет почти признанием вины. Йен вздохнул, но кивнул в знак согласия. – Ну, тогда, – сказал он, шагнув вперед. И обнял Джейми, крепко стиснув его на мгновение, а затем исчез. Джейми медленно и осторожно выдохнул из-за боли в поврежденных ребрах. – Да прибудет с тобой Господь, Йен, – проговорил он в темноту, и повернул назад. Когда он снова лег рядом с женой, лагерь молчал. Хотя, две фигуры пребывали на тех же местах, возле тлеющих углей умирающего костра: Ричард Браун и Томас Кристи, каждый в одиночестве, на камнях, со своими мыслями. Следует ли разбудить Клэр и рассказать ей? Прижав щеку к теплой мягкости ее волос, он подумал и нехотя решил – нет. То, что Йен поблизости, возможно взбодрило бы ее, но он не смеет рисковать, вызывая подозрения Брауна. Ведь если Браун мог распознавать любое изменение в настроении Клэр или ее лице, когда что-то случалось... нет, лучше не надо. По крайней мере, пока. Он взглянул на землю у ног Кристи, и увидел робкое, слабое копошение в темноте: мышка привела друзей на свой пир.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:28 | Сообщение # 115
Король
Сообщений: 19994
СОРОК ШЕСТЬ БОБОВ ВО БЛАГО.
РИЧАРД БРАУН УШЕЛ НА РАССВЕТЕ. Остальные мужчины выглядели мрачно, но вели себя безропотно, и под командованием приземистого и угрюмого на вид парня по имени Оукс, мы возобновили наш путь на юг. Ночью кое-что изменилось: напряжение, которое появилось в Джейми со дня нашего отъезда из Риджа, немного ослабло. Окостеневшая, больная и подавленная, я нашла эту перемену утешающей, хотя было интересно, чем она была вызвана. Была ли это та же самая причина, что заставила Ричарда Брауна уехать по секретному делу? Джейми, однако, ничего не рассказывал, только поинтересовался, как моя рука, которая была одеревеневшей и так болела, что я не могла согнуть пальцы. Он продолжал внимательно следить за нашими спутниками, но ослабление напряжения повлияло и на них. Мой страх, что они внезапно могут потерять терпение и напасть на нас, несмотря на присутствие угрюмого Тома Кристи, постепенно начинал исчезать. И, как будто в соответствии с чуть более спокойной обстановкой, погода внезапно прояснилась, что еще сильнее воодушевило всех. Я бы преувеличила, если бы сказала, что имело место хоть какое-то сближение в отношениях. Но без постоянной злобы Ричарда Брауна, другие мужчины проявляли вежливость, по крайней мере, иногда. И как это всегда бывает, скука и трудности путешествия утомили всех; так что мы катились по разбитым дорогам, словно кучка стеклянных шариков, иногда отскакиваясь друг от друга, пыльные, молчаливые и объединяемые в конце каждого дня хотя бы изнеможением, если ни чем другим. Это нейтральное положение дел неожиданно изменилась в Брансвике. За день или два до этого, Оукс явно ожидал чего-то, и я заметила, что он вздохнул с облегчением, когда мы поравнялись с первыми домами. Наверно поэтому, когда мы остановились, чтобы подкрепиться в таверне на окраине маленького, полузаброшенного поселка, никто не удивился, увидев поджидающего нас Ричарда Брауна. Бóльшей неожиданностью стало, когда после пары слов от Брауна, Оукс и еще двое человек внезапно схватили Джейми, выбив у него стакан с водой, и шибанули его о стену дома. Бросив свою чашку, я кинулась к ним, но Ричард Браун вцепился в мое плечо железной хваткой и потащил меня к лошадям. – Отпусти! Что ты делаешь? Отпусти, говорю! – лягнув Брауна, я попыталась выцарапать ему глаза, но он схватил меня за запястья и позвал одного из мужчин на помощь. Вдвоем им удалось усадить меня – все еще вопящую во всю силу моих легких – на лошадь впереди другого человека из банды Брауна. Громкие крики Джейми были слышны среди шума и гвалта, производимого несколькими зеваками, вышедшими из таверны поглазеть. Но никто из них не хотел вмешиваться в драку с вооруженными бандитами. Том Кристи кричал и протестовал; мельком я увидела, как он дубасил одного из мужчин по спине, но безрезультатно. Сидевший сзади человек схватил меня за талию и рванул, выбив из меня последний воздух. А потом мы с грохотом поскакали по дороге, а Брансвик – и Джейми – исчезли в пыли. На мои яростные протесты, требования и вопросы, конечно, никто не отвечал, мне было только приказано замолчать, и сидящий позади меня человек, предупреждая, еще раз сильно сжал меня вокруг талии рукой, которой он меня удерживал. Трясясь от гнева и ужаса, я притихла и в этот момент увидела, что Том Кристи все еще находился с нами, он был потрясен и взволнован. – Том! – закричала я. – Том, вернитесь! Не дайте им убить его! Пожалуйста! С удивлением посмотрев в мою сторону, он поднялся в стременах и, оглянувшись назад на Брансвик, что-то крикнул Ричарду Брауну. Браун покачал головой, придержав коня так, чтобы Кристи смог поравняться с ним, и наклонившись, что-то прокричал в ответ, видимо давая Тому объяснения. Кристи явно не нравилась ситуация, но после пылкой перепалки, он, нахмурившись, замолчал, потом рванул обратно, но чуть позже, развернул лошадь и вернулся, держась на расстоянии, позволяющем разговаривать со мной. – Они не убьют его и не причинят вреда, – сказал он, повышая голос, чтобы быть услышанным в грохоте копыт и бряцанье упряжи. – Браун дал честное слово. – Ради Бога, и вы верите ему? Он смутился, еще раз взглянул на Брауна, торопившегося ехать вперед, потом обернулся на Брансвик. На его лице отразилась нерешительность, затем губы сжались, и он покачал головой. – Все будет в порядке, – сказал Кристи. Но при этом он не смотрел мне в глаза, и, не обращая внимания на мои настойчивые уговоры вернуться, чтобы остановить их, осадил лошадь, отстав так, что я не могла больше его видеть. Мое горло саднило от крика, а ушибленный живот болел, сжимаясь в узел от страха. Теперь, покинув Брансвик, мы ехали чуть медленнее, и я сосредоточилась на дыхании. Я не заговорю, пока не удостоверюсь, что могу делать это без дрожи в голосе. – Куда вы меня везете?– спросила я, наконец. Я сидела неподвижно в седле, еле вынося нежелательную близость человека позади меня. – В Нью-Берн, – сказал Браун, с ноткой угрюмого удовлетворения. – И потом, слава Богу, мы посадим вас, наконец.
*** ПОЕЗДКА В НЬЮ-БЕРН прошла в тумане страха, волнения и физического дискомфорта. И хотя мне было интересно, что произойдет со мной, но все подобные предположения были заглушены беспокойством за Джейми. Том Кристи определенно был моей единственной надеждой быть в курсе дел, но он избегал меня, держась на расстоянии, и я обнаружила, что это тревожит не меньше, чем все остальное. Он явно был обеспокоен, даже больше, чем в день смерти Мальвы, но у него больше не было вида унылого страдания – он был активно возбужден. Я ужасно боялась, что он знал или подозревал, что Джейми был мертв, но не хотел признаться в этом – ни мне, ни себе. Все мужчины разделяли с моим похитителем стремление избавиться от меня как можно скорее. Мы останавливались ненадолго, лишь в крайней необходимости, давая отдохнуть лошадям. Мне предлагали еду, но я не могла есть. К тому времени, когда мы достигли Нью-Берна, я была полностью истощена не только от огромного физического напряжения и езды, но, гораздо больше, от предчувствия опасности. Большинство мужчин осталось в таверне на окраине города. Браун и Том Кристи молча сопровождали меня по улицам города, и наконец, мы прибыли к большому дому из белого кирпича. – Дом шерифа Толливера, – сообщил мне с чувством полного удовлетворения Браун. – И также городская тюрьма. Шериф, мрачный и довольно привлекательный, рассматривал меня с заинтересованностью, смешанной с растущим отвращением, когда он услышал о преступлении, в котором меня обвиняют. Я не делала попыток оправдаться или защитить себя, комната то расплывалась, то снова попадала в фокус моего зрения, и все внимание было сосредоточено на том, чтобы мои колени не подкосились. Я едва слышала бóльшую часть разговора между Брауном и шерифом. И лишь в последний момент, перед тем, как меня собрались увести прочь, Том Кристи оказался рядом со мной. – Миссис Фрейзер, – сказал он очень тихо. – Поверьте мне, он в безопасности. Я не хотел бы иметь его смерть на своей совести. И вашу тоже. Он посмотрел на меня прямо, впервые за несколько… дней? Или недель?.. И я обнаружила, что напряженность его серого взгляда была одновременно смущающей и странно утешающей. – Доверьтесь Богу, – прошептал он. – Он избавит праведников от всех их опасностей (Псалом 33). И внезапно крепко сжав мою руку, ушел.
*** ТЮРЬМЫ ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА бывали и гораздо хуже. Женское отделение состояло из небольшой комнаты в задней части дома шерифа, которая, скорее всего, изначально была кладовой. Стены были грубо оштукатурены, кто-то из бывших обитателей, с намерением совершить побег, отбил большой кусок штукатурки и обнаружил, что под ней лежал слой реечной обрешетки, а за ней – непробиваемая стена из обожженного глиняного кирпича, с вежливой неприступностью которой я столкнулась сразу, когда дверь открылась. В комнате не было окна, только масляный фитиль горел на полке возле двери, создавая слабый круг света, освещавший пугающие пятна оголенного кирпича, но углы комнаты оставались в глубокой тени. Я не видела ведро с парашей, но знала, что оно было тут: густая, едкая вонь проникла в мой нос, и я автоматически задышала через рот, как только шериф втолкнул меня в комнату. Ключ в замке скрипнул, когда дверь решительно закрылась за мной. В комнате стояла единственная узкая кровать, уже занятая большой грудой под потрепанным одеялом. Через некоторое время груда пошевелилась и села, превратившись в маленькую, пухлую женщину, с непокрытой головой, неопрятную после сна. Она сидела, уставившись на меня и моргая, словно мышка-соня. – Эмм… – сказала она и потерла глаза кулаками, как маленький ребенок. – Простите, что потревожила вас, – сказала я вежливо. Мое сердце к этому времени немного утихло, хотя я все еще дрожала и задыхалась, поэтому прижала ладони к двери, чтобы остановить дрожь. – Не думай об этом, – сказала она и внезапно зевнула, как бегемот, показав мне ряд стертых, но здоровых зубов. Жмурясь и смущенно причмокивая губами, она пошарила возле себя рукой, вытащила разбитые очки и водрузила их на нос. У нее были синие, сильно увеличенные линзами и огромные от любопытства глаза. – Как тебя зовут? – спросила она. – Клэр Фрейзер, – сказала я, пристально наблюдая за ней, на случай, если она уже слышала о моем предполагаемом преступлении. Синяк от удара камнем на груди был все еще заметен, но уже начал желтеть над вырезом платья. – О? – она прищурилась, будто пытаясь понять мое общественное положение, но, видимо, безрезультатно, и просто пожала плечами. – У тебя деньги есть? – Немного. Джейми заставил меня взять почти все деньги – немного, но у меня было по несколько мелких монет в каждом кармашке, привязанном к моей талии, и пара ассигнаций, подшитых внутрь корсета. Женщина была значительно ниже меня ростом, на вид мягкая, словно подушка, с большой обвисшей грудью и несколькими уютными складками жира на ее незатянутой в корсет талии. Она была в рубашке, платье и корсет висели на вбитом в стену гвозде, и казалась безобидной. Мне стало немного легче дышать, когда я начала осознавать тот факт, что, по крайней мере, в настоящий момент была в безопасности и больше не могла подвергнуться неожиданному, случайному насилию. Другая заключенная не делала никаких агрессивных движений в мою сторону, но спрыгнула с кровати и мягко зашлепала босыми ногами, как я только что обнаружила, по слою заплесневелой спутанной соломы. – Что ж, почему бы тебе тогда не позвать старую кошелку и не отправить ее принести нам немного голландца? – предложила она весело. – ...Кого? Вместо ответа, она повернулась к двери и затарабанила в нее, горланя: – Миссис Толливер! Миссис Толливер! Дверь открылась почти немедленно, явив высокую, худую женщину, похожую на раздраженного аиста. – Ну, право слово, миссис Фергюсон, – сказала она. – Вы самый надоедливый человек. Я как раз шла, чтобы выразить свое почтение миссис Фрейзер, – она отвернулась от миссис Фергюсон с достоинством судьи и слегка наклонила голову в мою сторону. – Миссис Фрейзер. Я миссис Толливер. У меня была доля секунды, чтобы решить, как реагировать. Я выбрала разумную, хоть и унизительную, линию благородной покорности, поклонившись ей, словно она была женой губернатора. – Миссис Толливер, – пробормотала я, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Как любезно с вашей стороны. Она вздрогнула, как зоркая птица, заметившая скрытое движение червя в траве. Но сейчас я жестко контролировала выражение лица, и она расслабилась, не обнаружив сарказма. – Добро пожаловать, – сказала она с холодной любезностью. – Я здесь забочусь о вашем благополучии и готова познакомить с нашими обычаями. Вы будете получать еду один раз в день, если только не захотите послать в таверну дополнительно – за ваш счет. Раз в день я буду приносить вам кувшин для умыванья. Вы будете выносить свои помои сами. И… – О, ерунда эти твои обычаи, Мэйзи, – сказала миссис Фергюсон, оборвав заранее подготовленную речь миссис Толливер с уверенностью, предполагающей долгое знакомство. – У нее есть немного денег. Принеси нам бутылку джина (Holland gin – джин, который производили только в Голландии. Поэтому миссис Фергюсон и называла его голландцем), будь хорошей девочкой, а потом, если нужно, можешь рассказать ей что к чему. Узкое лицо миссис Толливер неодобрительно напряглось, но глаза стрельнули в мою сторону, блеснув в тусклом свете свечи. Я нерешительно потянулась к своему карману, и она, прикусив нижнюю губу, оглянулась через плечо и быстро шагнула ко мне. – Тогда, шиллинг, – прошептала она, раскрыв руку. Я бросила монетку в ее ладонь, и та сразу же исчезла под фартуком. – Вы пропустили ужин, – объявила она своим обычным неодобрительными тоном, сделав шаг назад. – Однако, поскольку вы только что поступили, я поставлю вас на довольствие и принесу что-нибудь. – Как любезно с вашей стороны, – сказала я. Дверь плотно закрылась за ней, перекрывая свет и воздух, и ключ в замке повернулся. Этот звук породил крошечную искру паники, но я жестко ее подавила. Я чувствовала себя, словно высушенная кожа, которая под завязку набита сухой трухой страха, безысходности и потери. Хватило бы лишь одной искры, чтобы все это воспламенилось и сожгло меня дотла, но, ни я, ни Джейми не могли себе этого позволить. – Она пьет? – спросила я у моей новой соседки по комнате, пытаясь взять в себя в руки. – Ты знаешь кого-нибудь, кто не пьет, если есть шанс? – рассудительно спросила миссис Фергюсон и почесала свои ребра. – Фрейзер, она сказала. Ты не та... – Это я, – сказала я довольно грубо. – Я не хочу говорить об этом. Ее брови поднялись, но она равнодушно кивнула. – Как тебе нравится, – сказала она. – В карты играешь? – В лоо или вист? – спросила я осторожно. – Знаешь игру – брэг? – Нет, – Джейми и Брианна играли в нее время от времени, но я никогда не знала правил. – Ничего, я научу, – пошарив под матрасом, она вытащила довольно потрепанную колоду карт, опытной рукой развернула их веером, слегка помахав ими под носом, и улыбнулась мне. – Подождите, не говорите мне, – сказал я. – Вы здесь из-за шулерства? – Шулерство? Я? Ничего подобного, – сказала она, обидевшись. – Подлог. К своему удивлению, я рассмеялась. Я все еще чувствовала себя неуверенно, но миссис Фергюсон определенно и доброжелательно предлагала такую желанную отдушину. – Как давно вы здесь? – спросила я. Она почесала голову и поняла, что на ней нет чепца. Тогда она повернулась, чтобы вытащить его из-под скомканной постели. – Ой, примерно месяц, – надевая помятый чепец, она кивнула на дверной косяк рядом со мной. Обернувшись, я увидела, что он был заштрихован десятками маленьких зарубок, одни были старые и потемневшие от грязи, другие, недавно нацарапанные, обнаруживали сырую желтую древесину. Вид отметок снова заставил мой желудок сжаться, но я глубоко вздохнула и повернулась к ним спиной. – У вас уже был суд? Она покачала головой, блеснув очками. – Нет, слава Богу. Я слышала от Мэйзи, что суд закрыли, и все судьи разбежались. Никого не судили за прошедшие два месяца. Новость была плохой. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что она наклонилась и с сочувствием погладила мою руку. – Я бы не стала торопиться, дорогуша. На твоем месте, не стала бы. Если тебя не судили, то и повесить не могут. И хотя я встречала людей, которые говорили, что ожидание убивает, я не слышала, чтобы кто-нибудь помер от этого. Но я видела, как умирают на виселице. Грязное дело. Она говорила почти небрежно, но рука ее поднялась, как будто сама по себе, и коснулась мягкой белой плоти шеи. Она сглотнула, и крохотный бугорок ее кадыка слегка подпрыгнул. Я тоже сглотнула, почувствовав, как неприятно сжалось мое горло. – Но я невиновна, – сказала я. И, произнеся это, удивилась, что мои слова звучат как-то неуверенно. – Конечно же, – сказала она решительно, сжав мою руку. – Ты настаивай на этом, дорогуша. Не позволяй запугивать себя, и не соглашайся признаться даже в мелочах! – Я и не собираюсь, – заверила я сухо. – На днях толпа хотела прийти сюда, – сказала она, кивнув. – Повесить шерифа, если он не будет вести себя жестче. Он не слишком-то популярен, этот Толливер. – Не могу представить, почему не популярен – такой очаровательный парень, как он. Я не представляла, как бы я отнеслась к перспективе штурма дома разъяренной толпой. Повесить шерифа Толливера, все это очень хорошо, зависит от того, как далеко все может зайти. Но воспоминания о враждебных толпах в Солсбери и Хиллсборо были еще свежи в памяти, а я не была уверена, что они остановятся на шерифе. Смерть от рук линчевателей была не лучше, чем этот более медленный вид судебной расправы, с которым я столкнулась. Хотя я предполагала, что всегда была возможность сбежать во время заварухи. «И куда ты пойдешь, если сбежишь?» – подумала я. На этот вопрос не было хорошего ответа, и я запихнула его в глубину моего сознания, вернув свое внимание к миссис Фергюсон, которая все еще призывно держала карты. – Согласна, – сказала я. – Но не на деньги. – О, нет, – заверила меня она. – Боже упаси. Но у нас должны быть, хоть какие-то ставки, чтобы был интерес. Мы будем играть на бобы, да? – она отложила карты и, порывшись под подушкой, вытащила маленький мешочек, из которого высыпала горстку мелких белых зерен. – Отлично, – сказала я. – Когда мы закончим, то посадим их, и будем надеяться, что появится гигантский бобовый стебель, он прорастет через крышу, и мы сможем убежать. Она залилась смехом, заставив меня почувствовать себя немного лучше. – Твои б слова да Богу в уши, дорогая! – сказала она. – Сначала сдаю я, не против?
*** ИГРА БРЭГ ОКАЗАЛАСЬ разновидностью покера. Я достаточно долго прожила с карточным шулером, чтобы понять – миссис Фергюсон играла честно. Я была на сорок шесть бобов в выигрыше к тому времени, когда вернулась миссис Толливер. Дверь открылась без церемоний, она вошла, держа треногий табурет и кусок хлеба. Последний оказался и моим ужином и ее явным предлогом посещения камеры, поскольку она сунула его мне, громко проговорив: – Держите, это вам до завтра, миссис Фрейзер! – Спасибо, – мягко поблагодарила я. Хлеб был свежим, и, похоже, вместо сливочного масла, его спешно окунули в растопленный жир бекона. Я откусила без колебаний, так как достаточно оправилась от шока и чувствовала себя по-настоящему голодной. Миссис Толливер, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что горизонт чист, тихо прикрыла дверь, и, поставив табурет, вытащила из кармана бутыль синего стекла, наполненную какой-то прозрачной жидкостью. Она вынула пробку, взболтнула и отпила залпом, судорожно задвигав своим длинным, худым горлом. Миссис Фергюсон промолчала, но наблюдала за процессом с аналитическим вниманием, сверкая своими очками, как будто сравнивая поведение миссис Толливер с предыдущими случаями. Миссис Толливер опустила бутылку и с минуту постояла, вцепившись в нее, затем резко передала ее мне и внезапно села на табурет, тяжело дыша. Как можно незаметнее я вытерла рукавом горлышко бутылки и сделала символический глоток. Точно, это был джин, хорошо приправленный ягодами можжевельника, чтобы скрыть его низкое качество, но содержащий много спирта. Миссис Фергюсон, в свою очередь, сделала здоровенный глоток. Таким образом, мы продолжали пить, передавая бутылку из рук в руки и обмениваясь любезностями. Утолив первую жажду, миссис Толливер стала более приветливой, ее ледяное поведение существенно смягчилось. Несмотря на это, я ждала, пока бутылка почти не опустела, прежде чем задать единственный интересующий меня вопрос. – Миссис Толливер, вы случайно не слышали, мужчины, которые привели меня сюда, они что-нибудь говорили о моем муже? Она прижала кулак ко рту, чтобы подавить отрыжку. – Говорили что-нибудь? – О том, где он, – поправилась я. Она моргнула, глядя в пустоту. – Я не слышала, – сказала она. – Но предполагаю, они могли сказать Толли. Миссис Фергюсон передала ей бутылку, чуть не упав в процессе, поскольку мы сидели рядышком на кровати, которая была единственным местом в небольшой комнате, где можно было сидеть. – Ну, предположим, ты могла бы спросить его, Мэйзи, могла бы? – сказала она. В остекленевшем взгляде миссис Толливер появилось беспокойство. – О, нет, – сказала она, покачивая головой. – Он не разговаривает со мной о таких вещах. Не мое это дело. Я переглянулась с миссис Фергюсон, и она слегка качнула головой: сейчас лучше не настаивать. Взволнованной, мне было трудно прекратить этот разговор, но тут явно ничего нельзя было сделать. Я собрала оставшиеся клочки своего терпения, прикидывая, сколько бутылок джина я могу позволить, прежде чем деньги закончатся, и чего я смогу добиться с их помощью.
*** В ТУ НОЧЬ Я ЛЕЖАЛА НЕПОДВИЖНО, вдыхая влажный, густой воздух с запахами плесени и мочи. А еще я чувствовала запах Сэйди Фергюсон рядом со мной: слабые миазмы несвежего пота, заглушенные сильным перегаром от джина. Я пыталась закрыть глаза, но каждый раз, когда я это делала, маленькие волны клаустрофобии захлестывали меня. Я чувствовала, как отсыревшая штукатурка стен придвигается все ближе, и цеплялась руками за ткань матраса, чтобы не броситься к запертой двери. Пред глазами был ужасный образ меня, бьющейся и визжащей, со сломанными и окровавленными ногтями, царапающей твердую древесину, и издающей крики, которых никто не услышит в темноте… – и никто не придет. Никогда. Я подумала, что это определенно возможно. Я достаточно слышала от миссис Фергюсон о непопулярности шерифа Толливера. Если бы на него напали и вытащили из дома, или бы он потерял самообладание и сбежал, то вероятность, что он или его жена, будут помнить о заключенных, была слаба. Толпа могла найти и нас – и убить в безумии ситуации. Или не найти, но поджечь дом. Кладовая была из глиняного кирпича, но прилегающая к ней кухня – деревянная. Сырое или нет, но помещение сгорит, как факел, не оставив ничего, кроме проклятой кирпичной стены. Несмотря на запах, я глубоко вдохнула, выдохнула и, приняв решение, закрыла глаза. «Довольно для каждого дня своей заботы» . Это была одна из любимых фраз Фрэнка, и, по большому счету, здравое размышление. «Хотя, немного зависит от самого дня… не так ли?», – подумала я обращаясь к нему. «Вот как? И это говоришь мне ты?», – появилась мысль, она была настолько ясной, словно я услышала ее, или мне только так показалось. Если она и возникла в моем воображении, то вместе с тоном холодной иронии, который был особенностью Фрэнка. «Прекрасно, – подумала я. – Я уже спорю на философские темы с призраком. День был хуже, чем я думала». Фантазии это были или нет, но им удалось отвлечь мое внимание от той единственной мысли, что меня беспокоила. Я почувствовала приглашение, или, пожалуй, искушение. Огромное желание поговорить с Фрэнком. Потребность убежать в спасительный разговор, даже если он односторонний... и придуманный. «Нет. Я не буду использовать тебя таким образом, – подумала я с небольшой грустью. – Неправильно, что я должна думать о тебе, только когда мне нужно отвлечься, а не ради тебя самого». «А ты когда-нибудь думала обо мне, ради меня самого?» – вопрос плавал в темноте под моими веками. Я увидела его лицо совершенно ясно – его насмешливо изогнутые черты, с одной приподнятой темной бровью. Я была смутно удивлена; прошло уже так много времени с тех пор, когда я целенаправленно думала о нем, что я должна была уже давным-давно забыть, как он выглядит. Но я не забыла. «И я полагаю, что это ответ на твой вопрос, тогда, – мысленно сказал я ему. – Спокойной ночи, Фрэнк». Я повернулась набок, лицом к двери. Теперь, почувствовав себя немного спокойнее, я могла разобрать очертания двери, и это уменьшило ощущение, что я была похоронена заживо. Я снова закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на том, что происходит внутри моего тела. Это часто помогало, принося ощущение покоя. Слушая пульсирование крови в сосудах и урчание внутренних органов, я понимала, что все продолжает спокойно функционировать, без малейшей потребности моего сознательного вмешательства. Как будто я сидела в саду, слушая жужжание пчел в ульях. Я остановила эту мысль, чувствуя, как воспоминания кольнули в сердце, словно жалящий укус пчелы. Я отчаянно думала о своем сердце, как о внутреннем органе, его толстых, мягких полостях и тонких клапанах – но там я чувствовала лишь боль. В моем сердце имелись пустоты. Джейми. Зияющая, гулкая пустота, холодная и глубокая, словно расщелина ледника. Бри. Джемми. Роджер. И Мальва… словно свербящая, незаживающая рана. До сих пор мне удавалось не обращать внимания на шорохи и тяжелое дыхание моей соседки. Но я не могла проигнорировать руку, которая, проведя по моей шее, скользнула вниз и легла на мою грудь, обхватив ее ладонью. Я прекратила дышать. Затем очень медленно выдохнула. Совершенно неожиданно для меня, грудь улеглась в чаше ее ладони. Я почувствовала прикосновение большого пальца, мягко скользящего поверх рубашки по ложбинке моей спины. Я понимала потребность в человеческом утешении и сильную жажду прикосновения. Я часто давала его и принимала, как частицу хрупкой паутины человеческих отношений, постоянно рвущейся и обновляемой. Но прикосновения Сэйди Фергюсон претендовали на большее, чем просто теплота или потребность компании в темноте. Я взяла ее руку, отняла от своей груди и, мягко сжав ее пальцы, положила обратно на ее грудь. – Нет, – тихо сказала я. Она поколебалась, но придвинулась сзади своими теплыми круглыми бедрами к моим ногам так, что тело ее изогнулось вокруг меня, предлагая защиту и убежище. – Никто не узнает, – прошептала она, все еще не теряя надежды. – Я могу заставить тебя забыться… ненадолго, – ее рука нежно и вкрадчиво погладила мое бедро. «Если бы она могла, – размышляла я с сухой иронией, – то я могла бы соблазниться». Но это был не мой путь. – Нет, – сказала я более твердо и, перекатившись на спину, отодвинулась подальше, насколько это было возможно, ну, примерно на дюйм-полтора. – Прости – но нет. Она помолчала мгновение, потом тяжело вздохнула. – Ну что ж. Возможно, чуть позже. – Нет! Шум на кухне прекратился, и дом погрузился в тишину. Это не было похоже на безмолвие гор. Не та колыбель из покачивания ветвей, шепота ветра и обширной глубины звездного неба, это была тишина города, нарушаемая дымом и затуманенная тусклым жаром очагов и свечей; наполненная тяжелыми дремлющими мыслями, свободно блуждающими в темноте. – Могу я обнять тебя? – спросила она задумчиво, прикоснувшись пальцами к моей щеке. – Просто обнять. – Нет, – повторила я. Но протянула руку и сжала ее ладонь. Так мы и заснули – целомудренно, крепко соединенные руками.
*** НАС РАЗБУДИЛ, как я подумала вначале, ветер, стонущий в дымоходе, задняя часть которого примыкала к нашей коморке. Однако стоны становились все громче, раздался пронзительный крик, потом внезапно все стихло. – О боги и маленькие рыбки! (Боже правый! Боже милостивый! Ну и ну! Вот так так! – америк. восклицание, выражающее удивление или негодование) – Сэйди Фергюсон села, широко раскрыв глаза, и заморгала, пытаясь на ощупь найти очки. – Что это было? – Роженица, – сказал я, так как слышала эти специфические крики довольно часто. Стоны возобновились. – И срок очень близок, – я соскользнула с кровати и вытряхнула из своей обуви мелких тараканов и пару чешуйниц, забившихся в носки ботинок. Мы сидели около часа, слушая чередующиеся стоны и крики. – Разве это не должно прекратиться? – сказала Сэйди, нервно сглотнув. – Разве ребенок уже не должен родиться? – Возможно, – сказала я рассеянно. – Но некоторым младенцам нужно больше времени, чем другим. Я прижала ухо к двери, пытаясь понять, что происходит по другую сторону. Женщина находилась в кухне, на расстоянии не больше десяти футов от меня. Время от времени я слышала приглушенный и полный сомнений голос Мэйзи Толливер. Но по большей части, только ритмичное сопение, стоны и крики. Прошел еще час, и мои нервы начали сдавать. Сэйди лежала на кровати и сильно прижимала подушку к ушам, в надежде заглушить шум. «С меня достаточно», – подумала я, и когда услышала голос миссис Толливер, пнула в дверь каблуком башмака, прокричав: «Миссис Толливер!», – так громко, как только могла, чтобы быть услышанной сквозь шум. Она услышала меня, и через некоторое время, ключ заскрипел в замке, впустив в каморку волну воздуха и света. На мгновение меня ослепил дневной свет, но я моргнула и разглядела очертания женщины, стоящей на четвереньках у очага, лицом ко мне. Она была темнокожей. Обливаясь пóтом и подняв голову, она взвыла, как волк. Мэйзи Толливер вздрогнула, будто кто-то сзади вонзил в нее булавку. – Извините, – сказала я, проталкиваясь мимо нее. Миссис Толливер не остановила меня, и я уловила сильную волну пахнущих можжевельником паров джина, когда задела ее. Тяжело дыша, негритянка опустилась на локти, выставив напоказ свой неприкрытый зад. Ее живот висел, как спелая гуава, светлый в прилипшей к нему пропитанной пóтом рубашке. Я быстро задавала вопросы в короткие интервалы между завываниями и выяснила, что роды продолжаются с тех пор, как накануне ночью отошли воды, и что это был ее четвертый ребенок. Миссис Толливер проинформировала, что женщина была рабыней и также заключенной. Об этом я могла бы догадаться по пурпурным рубцам на ее спине и ягодицах. От миссис Толливер было мало толка. Покачиваясь, с остекленевшим взглядом, она лишь смогла предоставить небольшую кучку тряпья и тазик с водой, чтобы я протерла вспотевшее лицо женщины. Сэйди Фергюсон осторожно высунула из коморки свой увенчанный очками носик, но поспешно вернулась назад, когда разразился следующий вопль. Беременность была с тазовым предлежанием, что составляло немалую трудность, и следующая четверть часа была ужасна для всех. Наконец, я приняла маленького ребенка, ногами вперед, в слизи, неподвижного, и совершенно неземного бледно-синего оттенка. – Ох, – разочарованно сказала миссис Толливер. – Он мертвый. – Хорошо, – сказала мать, хриплым, низким голосом, и закрыла глаза. – Черта с два, если это так, – сказала я, и быстро перевернула ребенка лицом вниз, хлопнув его по спине. Никакого движения. Я поднесла восковое лицо младенца к своему, и, накрыв его нос и рот своим ртом, с трудом отсосала слизь, затем, повернув голову, выплюнула жидкость. Со слизью на лице и вкусом серебра во рту, я легонько вдохнула в него воздух, сделала паузу, и, держа его, обмякшего и скользкого, как свежая рыба, вдохнула еще раз – и увидела, что он открыл свои ничего не понимающие синие глаза, еще более темно-синие, чем его кожа. Испугавшись, он тяжело задышал, и я внезапно засмеялась, как будто источник радости забил из моих недр. Ужасное воспоминание о другом ребенке, вспышке жизни, угасшей в моих руках, исчезло. Этот ребенок был здоровый и поистине светился, сияя, как свеча, мягким, ясным пламенем. – О! – снова сказала миссис Толливер. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть, и на ее лице появилась огромная улыбка. – О, о! Ребенок начал плакать. Я перерезала пуповину и, завернув его в тряпки, с некоторым сомнением вручила его миссис Толливер, надеясь, что она не уронит его в огонь. Затем переключила свое внимание на мать, которая жадно пила из миски. Вода лилась вниз по ее груди, еще больше увлажняя и без того намокшую рубашку. Она легла на спину и позволила мне ухаживать за собой, не говоря ни слова, только лишь иногда скользя по ребенку задумчивым, недобрым взглядом. В глубине дома послышались шаги, и появился шериф. Он выглядел удивленным. – О, Толли! – миссис Толливер, испачканная родовыми выделениями и сильно пахнувшая джином, радостно повернулась к нему и протянула ребенка. – Посмотри, Толли, он жив! Шериф казался сильно озадаченным, он нахмурился, взглянув на свою жену, но потом, сквозь запах джина он разглядел аромат ее счастья. Он наклонился вперед, нежно коснулся небольшого комочка, и его суровое лицо расслабилось. – Это хорошо, Мэйзи, – сказал он. – Привет, приятель, – он заметил меня, стоящую на коленях у очага и прилагающую все усилия, чтобы отмыться тряпкой и остатками воды. – Миссис Фрейзер приняла ребенка, – горячо стала объяснять миссис Толливер. – Он был похож на дохлого котенка, но она приняла его так умело и заставила дышать – мы думали, что он был мертв, он бы и вправду умер, но этого не произошло! Разве это не чудесно, Толли? – Чудесно, – невесело повторил шериф. Он холодно посмотрел на меня, затем тот же взгляд перевел на новоиспеченную мать, которая с угрюмым безразличием смотрела в потолок. Жестом он приказал мне подняться, с легким поклоном указал на камеру и закрыл дверь. Только тогда я поняла, что он подумал о том преступлении, которое я совершила. «Неудивительно, что мое соседство с новорожденным ребенком сделало его немного нервным», – предположила я. Я была мокрая и грязная, а комната казалась особенно жаркой и душной. Тем не менее, чудо рождения все еще трепетало в моих нервных окончаниях, я села на кровать, все еще улыбаясь, с влажной тряпкой в руке. Сэйди рассматривала меня с уважением, смешанным с легким отвращением. – Это – самое грязное дело, которое я когда-либо видела, – сказала она. – Боже праведный, это всегда так происходит? – Более или менее. Ты никогда не видела роды? У тебя никогда не было своих детей? – спросила я с любопытством. Она энергично замотала головой и сделала знак рожек, заставив меня беззаботно рассмеяться. – Если бы я и была склонна позволить мужчине быть со мной, то только одна мысль вот об этом могла бы переубедить меня, – горячо заверила она меня. – О, да? – сказала я, запоздало вспомнив ее увертюры накануне ночью. Значит то, что она тогда предлагала, не было просто утешением. – А как насчет мистера Фергюсон? Она скромно посмотрела на меня, моргнув сквозь очки. – О, он был фермером, намного старше меня. Умер от плеврита, уже пять лет прошло. «И полностью выдуманный», – предположила я. У вдовы было гораздо больше свободы, чем у девушки или жены, и если когда-нибудь я видела женщину, способную позаботиться о себе... Я не обращала внимания на звуки в кухне, но в этот момент раздался сильный треск и голос шерифа, выкрикивающий проклятия. Но не было слышно голосов ни ребенка, ни миссис Толливер. – Отправляет эту черную суку обратно в камеру, – сказала Сэйди с такой враждебной интонацией, что я поглядела на нее с удивлением. – Разве ты не знала? – сказала она, заметив мое удивление. – Она убила своих детей. Теперь ее могут повесить, раз она уже родила этого. – О, – сказала я немного безучастно. – Нет. Я не знала, – звуки в кухне утихли, а я сидела, уставившись на покрытый тростником пол, и все еще чувствуя движение жизни в своих руках.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:31 | Сообщение # 116
Король
Сообщений: 19994
ОТЛИЧНО ПРОДУМАННЫЙ ПЛАН.
ВОДА ПЛЕСКАЛАСЬ ПРЯМО ПОД УХОМ ДЖЕЙМИ, и сам этот звук вызывал чувство тошноты. Вонь гниющей тины и дохлой рыбы ухудшала ситуацию. Удар головой об стену, когда он падал – тоже. Джейми пошевелился, пытаясь найти некое положение, чтобы ослабить боль в голове, или чувство тошноты, или и то и другое. Они связали его на манер того, как связывают крылышки и ножки у вареной курицы, но, с некоторым усилием, он смог перекатиться набок и подтянуть колени, что немного помогло. Он был в каком-то обветшавшем и заброшенном лодочном сарае: Джейми увидел это в последнем свете сумерек, когда они принесли его на берег – сначала он даже думал, что они хотят утопить его, – и внесли внутрь, уронив на пол, как мешок с мукой. – Поторопись, Йен, – пробормотал он, снова пошевелившись в усиливающемся дискомфорте, – я слишком стар для всей этой чепухи. Джейми надеялся только, что, когда Браун ушел, его племянник был достаточно близко, чтобы последовать за ним, и иметь хоть какое-нибудь представление, где Джейми находится в настоящее время: конечно же, парень будет искать. Берег, где стоял сарай, был открытым и не имел заграждения, но находился среди большой массы низкорослых кустов, ниже Форта Джонстон, который стоял высоко на крутом мысе, выступающем в море, немного в стороне от сарая. Тупая пульсация в затылке Джейми отдавалась противным вкусом во рту и беспокойным муторным эхом раскалывающей головной боли, которой ему случалось страдать после раны от удара топором, сделавшим трещину в его черепе много лет назад. Он был шокирован, как легко возвратилось воспоминание о тех головных болях: это случилось целую жизнь назад, и он думал, что даже сама память об этом была мертва и похоронена. Его череп, однако, имел свою собственную, гораздо более живую, память, и определенно намеревался заставить Джейми страдать от боли и тошноты, чтобы отомстить за забывчивость. Луна была высокой и яркой: свет мягко лился сквозь щели между нестрогаными досками стены. В смутном и неясном свете все плыло и качалось перед глазами в беспокойно-тошнотворной манере, и он закрыл глаза, угрюмо сосредоточившись на том, что сможет сделать Ричарду Брауну, когда как-нибудь встретит его одного. Куда, во имя Михаила и всех святых, он увез Клэр, и почему? Единственным утешением Джейми было то, что Том Кристи поехал с ними. Он был абсолютно уверен, что Кристи не даст им убить ее. И если Джейми сможет найти его, Кристи приведет его к ней. Сквозь вызывающий тошноту плеск прилива до него донесся звук. Слабый свист… затем пение. Как только он смог разобрать немного слов, он заулыбался, несмотря ни на что. – Обвенчай меня скорее, пастор мой, пастор мой… или сам тебя я обвенчаю с сатаной, с сатаной... или сам тебя я обвенчаю с сатаной, с сатаной! Он крикнул, хотя это отразилось болью в его голове, и через несколько секунд Йен, дорогой малыш, был рядом с ним, разрезая веревки. Джейми перевернулся на живот, на мгновение неспособный двигать сведенными судорогой мускулами, затем смог подтянуть руки под себя и немного подняться вверх, чтобы его вырвало. – Нормально, дядя Джейми? – голос Йена звучал, как будто он забавлялся, чтоб его. – Справлюсь. Ты знаешь, где Клэр? – качаясь, он поднялся на ноги, неловко похлопывая себя по заду и ощущая свои пальцы, словно сосиски, а тот, который был сломан – пульсировал, покалывание от возвращающегося кровообращения жалило насквозь в неровные концы костей. Все же, весь дискомфорт на мгновение был забыт в приливе головокружительного облегчения. – О, Иисус, дядя Джейми, – сказал впечатленный Йен, – да, я знаю. Они отвезли ее в Нью-Берн. Там есть шериф, который, как сказал Форбс, может ее взять. – Форбс? – удивившись, он развернулся и почти упал, удержав себя рукой на скрипнувшей деревянной стене. – Нил Форбс? – Тот самый, – Йен поймал его под локоть своей рукой, чтобы поддержать: хлипкая доска треснула под его весом. – Браун сунулся туда и сюда, разговаривал то с одним, то с другим, но именно Форбс оказался тем, с кем он смог договориться в Кросс-Крик. – Ты слышал, что они сказали? – Слышал, – голос Йена был обычным, но под этой будничностью слышалось возбуждение, с немалой долей гордости от его достижений. Намерение Брауна было простым – освободить себя от бремени, которым для него стали Фрейзеры. Он знал о Форбсе и его отношениях с Джейми, благодаря всем тем слухам и сплетням после инцидента с дегтем прошлым летом, а также после стычки в Мекленберге в этом году в мае. И потому, он предложил передать их обоих Форбсу, с тем, чтобы адвокат использовал их так, как захочет. – Поэтому он походил туда-сюда в раздумье – Форбс, я имею в виду, – они были в его складе, знаешь, возле реки, а я прятался за бочками с дегтем. И потом он засмеялся, как будто только что придумал что-то стоящее. Предложение Форбса было вот каким: люди Брауна должны будут взять Джейми и отвезти его, как следует связанного, к небольшому причалу, которым Фобс владел недалеко от Брансвика. Оттуда он будет взят на корабль, следующий в Англию, и таким образом, спокойненько устранен от вмешательства в любые дела, которые задумают Форбс и Браун – и, конечно, сделается не в состоянии защитить свою жену. Клэр, тем временем, будет отдана на милость закона. Если она будет признана виновной, что ж, тогда с ней будет покончено. Если же нет, скандал, сопровождающий суд, сможет как занять внимание всякого, кто с нею связан, так и разрушить любое влияние, которое они могут иметь. Отсутствие хозяина оставит Фрейзерс Ридж готовым для разграбления и присвоения, а Нил Форбс расчистит себе поле для того, чтобы возглавить Шотландских Вигов всей колонии. Джейми слушал все это в молчании, разрываясь между гневом и неохотным восхищением. – Отлично продуманный план, – сказал он. Сейчас он чувствовал себя крепче, тошнота исчезла, благодаря очистительному потоку гнева в крови. – О, он даже лучше, дядя, – уверил его Йен. – Ты припоминаешь джентльмена по имени Стивен Боннет? – Я помню. Что насчет него? – Именно на корабле мистера Боннета, дядя, ты и должен уплыть в Англию, – удовольствие снова начинало проявляться в голосе его племянника. – Похоже, адвокат Форбс имел очень выгодное партнерство с Боннетом некоторое время – он, и еще несколько друзей в Уилмингтоне. Они на пару владеют как кораблем, так и грузом. И с момента начала английской торговой блокады, прибыли даже увеличились: я так понимаю, что наш мистер Боннет – очень опытный контрабандист. Джейми сказал что-то чрезвычайно грязное по-французски, и быстро вышел наружу, чтобы посмотреть вокруг. Вода была спокойной и прекрасной, лунная дорожка тянулась серебром далеко в море. Там невдалеке стоял корабль: небольшой и черный, и совершенный, как паук на листе бумаги. Корабль Боннета? – Боже, – сказал он, – когда они войдут в бухту, как ты думаешь? – Не знаю, – сказал Йен, впервые он говорил неуверенно. – Что ты скажешь, дядя, начинается прилив или отлив? Джейми взглянул вниз на воду, которая колыхалась под лодочным сараем, как будто она могла предложить какой-то ключ к разгадке. – Откуда я могу знать, ради Бога? И какая от этого разница? – он с силой потер свое лицо, пытаясь думать. Они, конечно, забрали его кинжал. У него оставался скинду (Потайной горский нож или кинжал с коротким лезвием и черной рукояткой), который он носил в своем чулке, но Джейми как-то сильно сомневался, что трехдюймовое лезвие ножа будет хоть какой-то помощью в данной ситуации. – Что у тебя есть из оружия, Йен? Ты не прихватил свой лук, я полагаю? Йен с сожалением покачал головой. Он присоединился к Джейми в дверях лодочного сарая, и когда посмотрел на корабль, на его освещенном луной лице показалось сильное желание. – У меня два отличных ножа, кинжал и пистоль. Есть еще мое ружье, но я оставил его с лошадью, – он кивнул головой в сторону темной линии отдаленного леса. – Мне его принести? Они могут меня увидеть. Джейми на мгновение задумался, стуча пальцами по дверному косяку, пока боль в сломанном пальце не принудила его остановиться. Желание залечь тут в ожидании Боннета и взять его было просто физическим: он понимал жажду Йена и разделял ее. Но его рациональная сторона была занята тем, что подсчитывала шансы, и она настаивала на том, чтобы представить свои расчеты, несмотря на то, что его мстительная животная часть совсем не хотела их слушать и знать. Не было пока ни намека на какую-нибудь лодку, которая бы отшвартовалась от корабля. Если корабль на самом деле и принадлежал Боннету – а этого они не знали наверняка – могли пройти часы, прежде чем кто-нибудь мог прийти забрать Джейми. И даже когда они придут, каковы шансы, что сам Боннет придет за ним? Он был капитан корабля: пойдет ли он сам по такому поручению, или пошлет своих подручных? Имея ружье, Джейми мог поставить любую сумму, что подстрелит сидящего в лодке Боннета из укрытия. Если тот будет в лодке. И если его можно будет узнать в темноте. Он точно сможет его ранить, но может и не убить. А если Боннета не будет в лодке… Тогда нужно будет дождаться, чтобы лодка подошла поближе, запрыгнуть в нее, одолеть или нейтрализовать тех, кто будет в ней – сколько их может прийти для такого поручения? Двое, трое, четверо? Их всех придется убить, или, покалечив, вывести из строя, а потом нужно будет еще догрести на чертовой лодке до корабля, на котором все, кто есть на борту, несомненно, заметят суматоху, которая случится на берегу. И приготовятся либо пустить ядро в дно лодки, или подождут, пока они подойдут к борту, и перестреляют легкую добычу из ружей, как сидящих уток. И даже если им все-таки, каким-то образом, удастся проникнуть на борт незамеченными – то все равно придется обыскать чертов корабль, чтобы найти Боннета, спустить его вниз и убить, причем, не слишком привлекая внимание всей команды… Этот сложный анализ пробежал в его сознании за время, необходимое, чтобы только вдохнуть, и так же быстро был отвергнут. Если их схватят или убьют, Клэр будет одна и беззащитна. Он не мог рисковать этим. Все же, утешил он себя, он может найти Форбса, и сделает это, когда будет время. – Ага, что ж, – сказал он, и со вздохом повернулся. – У тебя только одна лошадь, Йен? – Да, – сказал Йен, также вздохнув. – Но я знаю, где мы можем украсть другую.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:39 | Сообщение # 117
Король
Сообщений: 19994
СЕКРЕТАРША.
ПРОШЛО ДВА ДНЯ. Жарких, влажных дня в изматывающей знойной темноте, и я чувствовала, как различные формы плесени, грибков и гнили пытались расположиться во всех моих трещинках, не говоря уж о всепожирающих, вездесущих тараканах, которые, казалось, определенно намеревались обгрызть мои брови, как только погаснет свет. Мои кожаные ботинки были влажными и обмякшими, грязные и прямые волосы свисали, и, как и Сэйди Фергюсон, я стала проводить большую часть времени просто в рубашке. И поэтому, когда появилась миссис Толливер и приказала нам идти помогать со стиркой, мы прекратили текущую партию в «мушку» – Сэйди выигрывала – и, чуть не опрокидывая друг друга, поспешили послушаться. Во дворе было почти так же влажно, как и в камере, но намного жарче от бурлящей на огне стирки, и густых облаков пара, поднимавшихся из большого котла с одеждой и приклеивающих к нашим лицам пряди волос. Стирка была тяжелой работой: наши рубашки прилипли к телам, поношенная ткань уже почти просвечивала от пота. Зато вокруг не было насекомых, и, хотя солнце было ослепляющим и достаточно яростным, чтобы мои нос и руки покраснели – что ж, оно светило, и за одно это можно было быть благодарной. Я спросила миссис Толливер о моей бывшей пациентке и ее ребенке, но она, крепко сжав губы, только покачала головой, глядя измученно и сурово. Прошлой ночью шериф отсутствовал: мы не слышали звука его зычного голоса в кухне. И по измято-зеленоватому виду самой Мэйзи Толливер я диагностировала долгую и одинокую ночь с бутылкой джина, за которой последовало весьма скверное и мрачное утро. – Вы почувствуете себя намного лучше, если присядете в тень и глотнете… воды, – сказала я. – Много воды, – чай или кофе были бы лучше, но они стоили намного дороже золота в колонии, и я сомневалась, что жена шерифа имела их хоть сколько-нибудь. – Если у вас есть немного рвотного корня… или, может, мяты… – Я благодарю вас за ваш ценный совет, миссис Фрейзер! – огрызнулась она, слегка покачнувшись, ее щеки были бледными и влажными от пота. Я пожала плечами и вернулась к задаче перемешивания в грязной мыльной воде комка намокшего, парящегося белья с помощью рычага деревянной пятифутовой стиральной ложки, настолько обшарпанной от использования, что потеющие руки скользили по гладкому дереву. Мы закончили трудоемкую стирку, полоскание, кипячение, отжимание и повесили все белье на веревку сушиться, затем, тяжело дыша, упали в узкую полоску тени, образованную стеной дома, и передавали друг другу по очереди жестяной ковшик, глотая тепловатую воду из колодезного ведра. Внезапно Миссис Толливер, позабыв о своем высоком социальном положении, тоже села. Я повернулась, чтобы предложить ей ковшик, только чтобы увидеть, как ее глаза закатились. Она не столько упала, сколько откинулась назад, медленно сползая в ворох влажных льняных юбок в клетку. – Она умерла? – спросила Сэйди Фергюсон заинтересованно. Она посмотрела туда-сюда, явно оценивая шансы сбежать, если так. – Нет. Тяжелое похмелье, возможно усиленное легким солнечным ударом, – я проверила ее пульс, который был слабым и быстрым, но довольно ровным. Сама я тоже рассуждала, благоразумно ли будет сбежать, даже босоногой и одетой только в рубашку, предоставив миссис Толливер опасности задохнуться ее собственными рвотными массами, но, послышавшиеся из-за угла дома мужские голоса, меня прервали. Двое мужчин – один был констебль шерифа Толливера, кого я мельком видела, когда люди Брауна доставили меня в тюрьму. Другой был незнакомцем, очень хорошо одетым, с серебряными пуговицами на сюртуке и в шелковом жилете, хотя и подпорченном пятнами пота. Этот джентльмен, довольно крупный, лет около сорока, нахмурился, увидев разгульную сцену перед ним. – Это все заключенные? – спросил он неодобрительно. – Да, сэр, – сказал констебль. – По крайней мере, те, которые в рубашках. Другая – это жена шерифа. Ноздри Серебреных Пуговиц коротко сжались, пока он обдумывал эту информацию, затем расслабились. – Которая из них повитуха? – Это буду я, – сказала я, выпрямляясь и пытаясь выглядеть уверенной. – Меня зовут миссис Фрейзер. – В самом деле, – сказал он тоном, означавшим, что я могла назваться хоть королевой Шарлоттой, ему было бы все равно. Он пренебрежительно осмотрел меня сверху вниз, покачал головой и повернулся к потеющему констеблю. – В чем ее обвиняют? Констебль, довольно бестолковый молодой человек, сжал свои губы и с сомнением начал переводить свой взгляд туда-сюда между нами. – Ах… ну, одна из них обвиняется в фальсификации документов и денег, – сказал он, – а другая – убийца. Но кто из них, кто… – Я убийца, – храбро сказала Сэйди, и благожелательно добавила, – она очень хорошая повитуха! – я удивленно посмотрела на нее, но она слегка покачала головой и сжала губы, приказывая мне помалкивать. – О. Хмм. Хорошо, тогда. У вас есть платье… мадам? – когда я кивнула, он коротко сказал, – Оденьтесь, – и повернулся к констеблю, вытаскивая из своего кармана большой шелковый носовой платок, которым он вытер свое широкое розовое лицо. – Тогда я забираю ее. Вы скажете мистеру Толливеру. – Я скажу, сэр, – уверил его констебль, более или менее кивая и шаркая ножкой. Он взглянул на бессознательное тело миссис Толливер, затем нахмурился на Сэйди. – Ты, там. Отнеси ее внутрь и присмотри за ней. Хоп! – О, да, сэр, – сказала Сэйди, и одним пальцем сосредоточенно поправила запотевшие очки. – Сию минуту, сэр. У меня не было возможности поговорить с Сэйди, и только-только времени, чтобы втиснуться в мой поношенный наряд с корсетом и схватить мою маленькую сумку перед тем, как быть сопровожденной в карету – тоже довольно потрепанную, но когда-то хорошего качества. – Не могли бы вы сказать мне, кто вы, и куда вы меня везете? – поинтересовалась я, после того, как мы с грохотом проехали через два или три перекрестка, при этом мой сопровождающий смотрел в окно с довольно отсутствующим, но хмурым видом. – О, прошу прощенья, мадам. Мы едем в официальную резиденцию губернатора. У вас нет чепца? – Нет. Он скривился, как будто ничего другого и не ожидал, и снова погрузился в свои собственные думы. Они закончили обустройство участка, и получилось очень симпатично. Губернаторский особняк строил предыдущий губернатор, Уильям Трайон, но он был отправлен в Нью-Йорк до того, как строительство было закончено. Теперь же огромное кирпичное здание с его изящно расправленными крыльями было полностью завершено, и даже подстриженные лужайки и декоративные клумбы тянулись вдоль дорожек и аллей, но представительные деревья, что когда-то будут их окружать, были пока еще только саженцами. Карета остановилась на подъездной аллее, но мы, конечно же, вошли не через внушительную главную дверь, а поспешили вокруг дома к черному входу и затем вниз по лестнице к жилым помещениям слуг на цокольном этаже. Там меня поспешно засунули в комнату служанок, где мне вручили ведро воды, кувшин, рукомойник, расческу и позаимствованный у кого-то чепец, и заставили как можно быстрее ликвидировать мой неряшливый вид. Мой сопровождающий – мистер Уэбб его звали, как я узнала из уважительного обращения к нему поварихи – ждал с очевидным нетерпением, пока я умывалась и спешно приводила себя в порядок, затем схватил меня за руку и повел вверх по узкой черной лестнице. Мы поднялись на второй этаж, где нас поджидала очень молодая и испуганно глядящая служанка. – О, вы пришли, сэр, наконец-то! – она присела в реверансе перед мистером Уэббом, с любопытством посмотрев на меня. – Это повитуха? – Да. Миссис Фрейзер… Дилман, – он кивком указал на девушку, называя только ее фамилию – английская манера для домашних слуг. Тогда она поклонилась и мне, затем сделала знак рукой в сторону двери, что стояла открытой. Комната была большой и изящной, обставленной кроватью с балдахином, комодом, гардеробом из орехового дерева и креслом, однако атмосфера элегантной изысканности была несколько подпорчена лежащей грудой белья, требующего починки, потрепанной корзинкой для шитья, которая была перевернута, и все из нее рассыпалось, и корзинкой детских игрушек. На кровати находилась большая возвышенность, которая, как я предположила, принимая обстоятельства во внимание, и была миссис Мартин, жена губернатора. Так и оказалось, когда Дилман снова поклонилась, бормоча ей мое имя. Миссис Мартин была круглой – очень круглой, учитывая поздний срок ее беременности – с маленьким, острым носиком и близоруким прищуренным взглядом, который сильно напомнил мне миссис Тигги-Винкл Беатрикс Поттер (Добрая ежиха-прачка, героиня сказки, написанной Беатрикс Поттер). Но сходство почти пропало, когда проявились свойства характера. – Кто это, черт возьми? – потребовала она ответа, высовывая из-под простыней неряшливую, одетую в чепец голову. – Повитуха, мэм, – сказала Дилман, снова делая поклон. – Вы хорошо спали, мэм? – Конечно, нет, – сердито сказала миссис Мартин. – Этот ужасный ребенок испинал мою печень до синяков, меня всю ночь тошнило, от пота взмокли простыни и меня колотит от лихорадки и озноба. Мне сказали, что невозможно найти ни одной повитухи в округе, – она уныло и подавленно на меня посмотрела. – Где вы обнаружили эту особу, в местной тюрьме? – На самом деле, да, – сказала я, снимая свою сумку с плеча. – Какой у вас срок, когда вы заболели, и когда в последний раз вы ходили в туалет по-большому? Она выглядела несколько более заинтересованной, и махнула Дилман, чтобы та вышла. – Как она сказала, вас зовут? – Фрейзер. Вы чувствуете какие-нибудь симптомы ранних родов? Схватки? Кровотечение? Периодические боли в спине? Она посмотрела на меня искоса, но начала отвечать на вопросы. И спустя некоторое время, я, наконец, смогла поставить диагноз: тяжелый случай пищевого отравления, вызванный, скорее всего, остатками устричного пирога, который с жадностью, свойственной беременным, был поглощен за день до этого вместе с множеством других съестных продуктов. – У меня не лихорадка? – хмурясь, она убрала язык, который позволила мне осмотреть. – Нет. Пока нет, во всяком случае, – честность заставила меня добавить. Было не удивительно, что она думала, будто у нее лихорадка: как я выяснила в процессе обследования, в городе был распространен чрезвычайно заразный вид горячки – и в особняке тоже. Два дня назад секретарь губернатора умер от нее, и Дилман была единственной комнатной служанкой, которая все еще была на ногах. Я подняла миссис Мартин с кровати и помогла ей погрузиться в кресло, в котором она осела и выглядела как раздавленный кремовый торт. В комнате было душно и жарко, и я открыла окно в надежде на ветерок. – Зубы Господни, миссис Фрейзер, вы хотите меня убить? – она крепко прижала свой халат к животу, сжала плечи, как будто я приготовилась впустить в комнату завывающую снежную бурю. – Скорее всего, нет. – Но миазмы! – возмущенная, она махнула рукой в сторону окна. По правде говоря, опасны были москиты. Но было еще несколько часов до заката, когда они начнут подниматься. – Чуть погодя мы закроем его. Но сейчас вам нужен воздух. И возможно, что-нибудь легкое. Вы сможете переварить немного подсушенного хлеба, как вы думаете? Она обдумала это, осторожно касаясь кончиком языка уголков рта. – Возможно, – решила она. – И чашку чая. Дилман! Дилман была отправлена вниз, чтобы принести чай и тосты. Я подумала, как давно я хотя бы просто видела настоящий чай? И уселась, чтобы выяснить более полную историю болезни. Сколько было предыдущих беременностей? Шесть, но на ее лицо набежала тень, и я увидела, как она невольно взглянула на деревянную куклу, лежавшую возле очага. – Ваши дети во дворце? – спросила я, любопытствуя. Я не слышала никаких признаков присутствия детей, и даже принимая во внимание, что это место было большим дворцом, в нем было бы трудно спрятать шестерых ребятишек. – Нет, – сказала она со вздохом, и почти бессознательно положила руки на свой живот, придерживая его. – Мы отправили девочек к моей сестре в Нью-Джерси несколько недель назад. Еще несколько вопросов, и прибыли чай и тосты. Я оставила ее спокойно покушать, и отошла, чтобы перетрясти влажное и скрученное постельное белье. – Это правда? – внезапно спросила миссис Мартин, удивив меня. – Что правда? – Говорят, что вы убили молодую беременную любовницу своего мужа и вырезали ребенка из ее живота. Правда? Я приложила ладонь ко лбу и нажала, закрыв глаза. Откуда, каким образом она могла это услышать? Когда я почувствовала, что могу говорить, я опустила руки и открыла глаза. – Она не была его любовницей, и я не убивала ее. Что касается остального – да, это правда, – сказала я так спокойно, как только могла. Она смотрела на меня некоторое время, открыв рот. Потом резко закрыла его и скрестила руки на животе. – Вот и доверяй Джорджу Уэббу найти для меня приличную повитуху! – сказала она, и к моему удивлению начала хохотать. – Он понятия не имеет, так ведь? – Я полагаю, нет, – сказала я чрезвычайно сухо. – Я ему не говорила. Кто сказал вам? – О, вы пользуетесь довольно дурной славой, миссис Фрейзер, – уверила она меня. – Все говорят об этом случае. У Джорджа нет времени для сплетен, но даже он, должно быть, слышал о нем. У него, правда, совсем нет памяти на имена. У меня есть. Немного румянца вернулось на ее щеки. Она взяла еще один кусочек тоста, прожевала и осторожно проглотила. – Все же, я не была уверена, что это были именно вы, – призналась она. – Пока не спросила. Она закрыла глаза, с сомнением гримасничая, но определенно, тост достиг дна желудка, потому что она открыла глаза и снова откусила. – Ну, и теперь, когда вы знаете?.. – спросила я осторожно. – Я не знаю. Я никогда раньше не была знакома с убийцей, – она проглотила последний тост и облизнула кончики пальцев, перед тем, как вытереть их салфеткой. – Я не убийца, – сказала я. – Что ж, конечно вы будете так говорить, – согласилась она. Миссис Мартин подняла чашку с чаем и с интересом смотрела поверх нее на меня. – Вы не выглядите порочной… но, я должна сказать, что респектабельной вы тоже не выглядите, – она подняла ароматную чашку и с видимым удовольствием выпила, это напомнило мне, что я ничего не ела с того момента, когда скушала чашку довольно отвратительной несоленой каши без масла, которую подала на завтрак миссис Толливер. – Я должна обдумать это, – сказала миссис Мартин, со стуком ставя свою чашку. – Отнесите это обратно в кухню, – сказала она, махнув на поднос, – и скажите им, чтобы они принесли мне немного супа, и, наверно, несколько сэндвичей. Я полагаю, мой аппетит вернулся.
*** НУ, И ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЕПЕРЬ? Я так внезапно была перемещена из тюрьмы во дворец, что чувствовала себя, словно моряк, ступивший на берег после нескольких месяцев плавания: шатающейся и разбалансированной. Как и было приказано, я послушно отправилась вниз на кухню, взяла поднос с невероятно вкусно пахнущей тарелкой супа и, двигаясь, как автомат, отнесла ее обратно миссис Мартин. Когда она отпустила меня, мой мозг начал снова работать, хотя и не в полную силу. Я была в Нью-Берне. И, благодарение Господу и Сэйди Фергюсон, вне жуткой вонючей тюрьмы шерифа Толливера. В Нью-Берне были Фергюс и Марсали. Поэтому, очевидная – и на самом деле, единственная вещь, которую нужно было сделать – просто сбежать и добраться до них. Они смогут помочь мне найти Джейми. Я крепко цеплялась за обещание Тома Кристи, что Джейми не был мертв, и за идею, что его можно было найти, потому что все другое было непереносимым. Но побег из губернаторской резиденции оказался более трудным делом, чем я предполагала. Возле каждой двери стоял охранник, и моя попытка попросить разрешения у одного из стражников пройти через дверь полностью провалилась и привела к внезапному появлению мистера Уэбба, который взял меня под руку и настойчиво сопроводил вверх по лестнице в душную и жаркую небольшую мансарду, где он меня и запер. Это было лучше, чем тюрьма, вот и все, что по этому поводу можно было сказать. В мансарде была кушетка, горшок, тазик, кувшин и комод, в котором содержались скудные пожитки и одежда. По всем признакам, комнату явно недавно кто-то занимал, но в данный момент хозяин уже некоторое время отсутствовал. Летняя пыль тонкой пленкой лежала на всех поверхностях, и хотя кувшин был полным воды, очевидно, что она была несвежей: несколько мотыльков и других маленьких насекомых утонули в ней, и такая же тонкая пленка пыли лежала на самой ее поверхности. В мансарде было также маленькое окно, наглухо закрытое и прокрашенное в месте соединения его створок, но, решительно стукнув по нему и надавив, я его открыла и поспешно набрала полные легкие жаркого душного воздуха. Я разделась, убрала из кувшина мертвых насекомых и умылась – блаженное ощущение, которое помогло мне почувствовать себя намного лучше, после предыдущей недели среди настоящей грязи, пота и запущенности. Немного поколебавшись, я вытащила из комода поношенную льняную сорочку, не вынося мысли, что снова одену свою грязную, пропитанную потом рубашку. Без мыла и шампуня, мне удалось сделать только это, но даже так, я почувствовала себя намного лучше и встала у окна, расчесывая свои влажные волосы – на комоде нашлась деревянная расческа, но не было зеркала – и изучала то, что могла видеть из окна моего высокого насеста. Там на улице было еще больше стражников, поставленных вокруг, чтобы охранять собственность. Интересно, было ли это обычным? Я подумала, что, вероятно, нет: они казались обеспокоенными и очень встревоженными: я видела, как один из них, показав свое оружие в весьма угрожающей манере, потеснил мужчину, который подошел к воротам. Мужчина, казалось, удивился и попятился, затем повернулся и быстро пошел прочь, оглядываясь назад. Были там и одетые в форму солдаты – я подумала, что они, возможно, были моряками, хотя я и не слишком разбиралась в солдатских униформах, чтобы быть в этом уверенной – они толпились вокруг шести пушек, расположенных на небольшой возвышенности перед дворцом, нацеленных на город, край гавани и порта. Среди них были два человека в светской одежде: немного наклонившись вперед, я увидела высокую, тяжеловесную фигуру мистера Уэбба и менее высокого человека рядом с ним. Невысокий вышагивал вдоль ряда пушек, сложив руки сзади под полами сюртука, и моряки – или кто там они были – его приветствовали. Тогда я догадалась, что это и был губернатор Джосайя Мартин. Я еще немного понаблюдала, но больше ничего интересного не произошло, и на меня внезапно нахлынула головокружительная сонливость, порожденная трудностями всего последнего месяца и жарким неподвижным воздухом, который, казалось, прижимал меня, как рука. Я легла в позаимствованной рубашке на кушетку и мгновенно уснула.
*** Я СПАЛА ДО САМОЙ ПОЛУНОЧИ, пока меня не позвали снова ухаживать за миссис Мартин, которая, похоже, переживала новую волну пищеварительных трудностей. Слегка пухлый, длинноносый мужчина в ночной рубашке и колпаке скрылся со свечой в дверном проеме, выглядя расстроенным: я поняла, это и был губернатор. Он сурово на меня посмотрел, но не сделал ни одного движения, чтобы вмешаться, и я была слишком занята, чтобы обращать на него внимание. К тому времени, когда кризис миновал, губернатор – если это и был он – исчез. Когда пациентка, наконец, спокойно уснула, я, как собака, легла на коврик возле ее кровати, свернув свою юбку, как подушку, и снова с благодарностью заснула. Уже полностью рассвело, когда я снова проснулась, и горячая пора миновала. Миссис Мартин была на ногах и раздраженно звала в коридоре Дилман. – Дрянная девчонка! – поворачиваясь, сказала она, когда я неловко поднялась на ноги. – Подхватила лихорадку, я полагаю, как остальные. Или сбежала. Я догадалась, что, когда несколько слуг слегли с температурой, многие другие просто покинули дворец из боязни заразиться. – Вы абсолютно уверены, что я не подхватила трехдневную малярию, миссис Фрейзер? – миссис Мартин глядела на себя в зеркало, высунув язык и, прищурившись, критически его рассматривала. – Мне кажется, что я выгляжу желтой. На самом деле, цвет ее лица был по-английски нежно-розовым, хотя она и была несколько бледной после рвоты. – Держитесь подальше от кремовых пирожных и устричного пирога в жаркую погоду, не принимайте в пищу ничего, что будет больше, чем ваша голова за один присест, и вы будете в полном порядке, – сказала я, подавляя зевок. Поверх ее плеча я поймала свое отражение в зеркале и передернулась. Мое лицо было почти таким же бледным, как у нее, с темными кругами под глазами, а волосы… что ж, все, что можно было о них сказать – они были почти чистыми. – Мне следует пустить кровь, – заявила миссис Мартин. – Это правильное лечение полнокровия: дорогой доктор Сибелиус всегда так говорит. Пожалуй, три или четыре унции, перед тем как принять слабительное. Доктор Сибелиус говорит, что слабительное из александрийского листа работает отлично в подобных случаях, – она двинулась в кресле и откинулась назад, ее живот вздымался под халатом. Потянув рукав халата вверх, миссис Мартин томно обнажила свою руку. – Там, в левом ящике шкафа, есть ланцет для вен и чаша, не сделаете это для меня, миссис Фрейзер? Сама мысль о том, чтобы с утра пораньше пустить кому-нибудь кровь, была достаточной для того, чтобы меня затошнило. Что касается слабительного доктора Сибелиуса – это был лауданум, спиртовой настой опиума, и конечно, я никогда не выбрала бы его, чтобы использовать для беременной женщины. За этим последовал сердитый спор по поводу полезности кровопускания (и, видя предвкушающий блеск в ее глазах, я начала думать, что то, чего она на самом деле желала, был трепет и нервное возбуждение от того, что ее вены будут вскрыты убийцей), который был прерван бесцеремонным вторжением мистера Уэбба. – Я не побеспокоил вас, мэм? Мои извинения, – он слегка кивнул миссис Мартин, затем повернулся ко мне. – Вы… наденьте свой чепец и пойдемте со мной. Без всякого протеста, я так и сделала, оставив возмущенную миссис Мартин не продырявленной. На этот раз Уэбб сопроводил меня вниз по начищенной до блеска парадной лестнице и ввел в большую изысканную комнату, уставленную книгами. Губернатор, теперь в надлежаще напудренном парике и элегантном костюме, сидел за столом, переполненным бумагами, бланками, разбросанными перьями, промокашками, песочными шейкерами, сургучом и всеми другими атрибутами бюрократов восемнадцатого века. Он выглядел разгоряченным, обеспокоенным и почти столь же возмущенным, как и его жена. – Что такое, Уэбб? – требовательно спросил он, бросив на меня сердитый взгляд. – Мне нужен секретарь, а ты привел ко мне повитуху? – Она подделывала документы, – ответил Уэбб прямо. Это остановило все возражения, которое губернатор собирался произнести. Слегка приоткрыв рот, он помолчал, все еще хмуро смотря на меня. – О, – сказал он изменившимся тоном. – В самом деле. – Меня только обвиняют в подделке документов, – вежливо сказала я. – Суда пока не было, не говоря уж о том, что мне еще не выносили приговора, знаете ли. Губернатор поднял брови, услышав мою грамотную речь. – В самом деле, – снова сказал он, на сей раз более медленно. Он осмотрел меня сверху вниз, с сомнением прищурившись. – Откуда ты ее взял, Уэбб? – Из тюрьмы, – Уэбб бросил на меня безразличный взгляд, будто я могла быть некой невзрачной, хотя и полезной частью мебели, комнатным горшком, например. – Когда я искал повитуху, кто-то сказал мне, что эта женщина совершила просто чудо с другой заключенной, рабыней, у которой были трудные роды. И поскольку дело было срочным, и никакой другой повитухи было не найти… – он пожал плечами с легкой гримасой. – Хммм, – губернатор вытащил платок из рукава и задумчиво промокнул им свой пухлый подбородок и складку под ним. – Вы можете разборчиво писать? Я подумала, что плох тот фальсификатор, который не может, но заставила себя сказать: «Да». К счастью, это была правда: в мое собственное время я быстро и небрежно, не хуже других, писала рецепты и предписания шариковой ручкой. Но сейчас я натренировала себя писать пером чисто, так, чтобы мои медицинские записи и счета были разборчивыми и удобочитаемыми, на благо того, кто бы ни читал их после меня. И снова я почувствовала острую боль при мысли о Мальве – но сейчас было не время думать о ней. Все еще задумчиво разглядывая меня, губернатор кивнул в направлении кресла с прямой спинкой и меньшего по размеру столика у стены комнаты. – Сядьте, – он встал, покопался в бумагах на своем столе и положил одну из них передо мной. – Давайте-ка посмотрим, сможете ли вы сделать удовлетворительную копию этого, если вас не затруднит. Это было короткое письмо в Королевский Совет, в котором губернатор выражал беспокойство относительно недавних угроз ему самому, и насчет отсрочки следующего намеченного заседания Совета. Я выбрала перо из хрустального стаканчика на столике, нашла для него серебряный канцелярский ножичек, поточила перо по моему вкусу, и принялась за дело, глубоко осознавая на себе испытывающие взгляды двух мужчин. Я не знала, как долго мое самозванство могло продлиться – губернаторша могла по оплошности проболтаться в любую минуту – но в данном случае, я думала, что у меня гораздо больше шансов сбежать в качестве фальшивомонетчицы, нежели в качестве обвиняемой в убийстве. Губернатор взял сделанную мной копию, внимательно ее изучил и положил на стол, слегка крякнув от удовольствия. – Довольно хорошо, – сказал он. – Сделайте еще восемь копий, и тогда вы сможете продолжить с этими, – повернувшись к своему столу, он сгреб в кучу большую пачку корреспонденции, которую и расположил передо мной. Мужчины – я не имела понятия о должности Уэбба, но он явно был близким другом губернатора – вернулись к обсуждению насущных дел, совершенно меня игнорируя. Я механически занималась порученным мне делом, находя успокаивающим скрипение пера, обряд посыпания песком, промокания и встряхивания. Копирование занимало очень маленькую часть моего сознания: остальное было свободно, чтобы беспокоиться о Джейми, и думать о том, как лучше устроить мой побег. Я могла, и без сомнения, должна была, чуть погодя, придумать повод, чтобы пойти и посмотреть, как себя чувствует миссис Мартин. Если мне удастся устроить так, что меня никто не будет сопровождать, у меня будет несколько мгновений свободы без наблюдения, во время которой я могла бы украдкой броситься к ближайшему выходу. Хотя, на данный момент, каждая дверь, которую я видела, находилась под наблюдением и охранялась. Особняк губернатора имел очень хорошо укомплектованный лекарственный шкаф, увы: будет трудно изобрести необходимость в каком-нибудь средстве от аптекаря – и даже тогда, вряд ли они отпустят меня к аптекарю одну. Подождать ночи – казалось лучшей идеей: по крайней мере, если я и выберусь из дворца, у меня будет несколько часов, до того, как мое отсутствие будет замечено. Но если они снова меня запрут, то… Я прилежно царапала строчки, проворачивая разные варианты неудовлетворительных планов, и изо всех сил пыталась не представлять висящее на ветке тело Джейми, медленно поворачивающееся на ветру в какой-нибудь одинокой лощине. Кристи дал мне свое слово: я держалась за него, не имея больше ничего, за что уцепиться. Уэбб и губернатор тихо переговаривались между собой, но их разговор был о вещах, о которых я не имела никакого представления, и по большей части, это бормотание лилось поверх меня, как шум моря, беззлобный и успокаивающий. Однако, спустя некоторое время, Уэбб подошел ко мне, чтобы проинструктировать относительно запечатывания и направления, куда должны быть посланы письма. Я подумала было спросить, отчего он сам не приложил руку к этой конторской неотложности, затем увидела его руки, жутко скрученные артритом. – Вы пишете очень красиво и разборчиво, миссис Фрейзер, – в какой-то момент он немного распрямился, чтобы это сказать, и коротко неприветливо мне улыбнулся. – Как неудачно, что вы оказались мошенницей, нежели убийцей. – Почему? – спросила я, довольно удивленная этим заявлением. – Что ж, вы явно образованный человек, – ответил он, в свою очередь тоже удивленный моим удивлением. – Когда вы осуждены за убийство, вы можете попросить о помиловании духовным судом, и вас бы отпустили на свободу, предварительно публично выпоров и поставив клеймо на лице. Подделка документов же… – он покачал головой, сжав губы. – Преступление, которое карается смертной казнью, без права на помилование. Если вас осудят за подделку документов, миссис Фрейзер, я боюсь, вы будете повешены. Мои чувства благодарности в отношении Сэйди Фергюсон внезапно подверглись переоценке. – В самом деле, – сказала я насколько могла холодно, хотя мое сердце судорожно вздрогнуло и пыталось сейчас вырваться из груди. – Что ж, будем тогда надеяться, что правосудие выполнит свои функции, справедливость восторжествует, и я буду освобождена, не так ли? Он издал сдавленный звук, который, я подумала, мог сойти за смешок. – Ну, конечно. Хотя бы только ради губернатора. После этого, мы в молчании возобновили работу. Позолоченные часы позади меня пробили полдень, и, как будто призванный этим звуком, появился слуга, который, я так поняла, был управляющим, он поинтересовался, примет ли губернатор делегацию граждан города? Губернатор немного сжал губы, но смиренно кивнул, и вошла группа из шести или семи мужчин, лавочники, скорее всего, нежели коммерсанты или адвокаты, но все облаченные в свои лучшие сюртуки. Никого, кого бы я знала, слава Богу. – Мы пришли, сэр, – сказал один, который представился как Джордж Херберт, – чтобы спросить о значении этого передвижения пушек. Уэбб, сидящий рядом со мной, несколько напрягся, но губернатор оказался готовым к этому. – Пушки? – спросил он с явным доказательством невинного удивления. – Что ж… лафеты находятся в ремонте. В конце месяца мы собираемся устроить королевский салют, как обычно, в честь дня рождения королевы. Но во время проверки пушек в преддверии этого было обнаружено, что дерево зарядных ящиков местами прогнило. И пальба из пушек, конечно, невозможна, до тех пор, пока они не будут отремонтированы. Не хотите ли проверить их сами, сэр? Произнося эти слова, он наполовину приподнялся в своем кресле, как будто собрался лично сопроводить их наружу. Он говорил очень любезно, но с такой заметной иронией, что пришедшие покраснели и, бормоча, начали отказываться. Обе стороны еще некоторое время обменивались любезностями, но затем делегация ушла, выражая только немного меньше подозрительности, чем, когда они вошли. Уэбб закрыл свои глаза и громко выдохнул, когда за ними закрылась дверь. – Будь они прокляты, – сказал губернатор очень тихо. Я не думала, что он хотел, чтобы это было услышано, и сделала вид, что не слышала, заняв себя бумагами и держа голову опущенной. Уэбб поднялся и подошел к окну, которое выходило на лужайку с газоном, по-видимому, чтобы уверить себя, что пушки стоят именно там, где он думал, они должны были стоять. Немного повернувшись вслед за ним, я могла видеть, что так и есть: шесть пушек были сняты с их лафетов и лежали на траве, безвредные бревна из бронзы. Из дальнейшего разговора, приправленного крепкими солеными замечаниями относительно мятежных шавок, которые имели дерзость задавать вопросы Королевскому Губернатору, как будто он был чистильщиком сапог, ради Бога!.. Я поняла, что на самом деле, пушки были сняты с лафетов и разобраны из-за самого настоящего страха, что горожане могут захватить их и повернуть против самого губернатора. Слушая все это, я поняла, что все зашло гораздо дальше и развивалось гораздо быстрее, чем я ожидала. Была середина июля, но год был 1775 – еще примерно год оставался до того, как большая и более мощная версия Мекленбергской Декларации разовьется в официальную декларацию независимости для объединенных колоний. И все же, передо мной был королевский губернатор в очевидном страхе открытого восстания. Если то, что мы видели во время нашего путешествия из Риджа на юг, было не достаточным, чтобы убедить меня, что война началась, день, проведенный с губернатором Мартином не оставил никаких сомнений. После полудня, увы, в сопровождении бдительного Уэбба, я поднялась наверх, чтобы проверить мою пациентку, и чтобы поинтересоваться относительно того, не заболел ли кто-нибудь еще. Миссис Мартин была вялой и в плохом настроении, жаловалась на жару и тлетворный, отвратительный климат, она скучала по своим дочерям и жестоко страдала от недостатка личной служанки, ей даже пришлось самой расчесывать свои волосы в отсутствие Дилман, которая исчезла. Она была, тем не менее, в добром здравии, как я могла доложить губернатору, который спросил меня по моем возвращении. – Она сможет выдержать путешествие, как вы думаете? – спросил он, немного хмурясь. Немного подумав, я кивнула. – Я думаю, что да. Ее состояние все еще немного нестабильно после пищевого отравления, но она должна быть практически в норме к завтрашнему дню. Я не предвижу трудностей с беременностью… скажите мне, у нее были какие-нибудь сложности с предыдущими родами? Лицо губернатора при этом вспыхнуло, и он покачал головой. – Я благодарю вас, миссис Фрейзер, – сказал он, слегка наклоняя голову. – Ты извинишь меня, Джордж, я должен пойти и поговорить с Бетси. – Он собирается отослать свою жену отсюда? – спросила я Уэбба, когда губернатор удалился. Несмотря на жару, легкий всплеск беспокойства пробежал под моей кожей. В первый раз Уэбб показался почти человеком: он хмурился вослед губернатору, и рассеянно кивнул. – У него есть родственники в Нью-Йорке и Нью-Джерси. Она там будет в безопасности, с девочками. Ее тремя дочками, – объяснил он, поймав мой взгляд. – Тремя? Она сказала, что у нее было шесть… ах, – я внезапно остановилась. Она сказала, что родила шестерых детей, а не то, что у нее шесть живых детей. – Они здесь потеряли троих младших сыновей от лихорадки, – сказал Уэбб, все еще глядя вслед своему ушедшему другу. Он покачал головой и вздохнул. – Это место не было счастливым для них. Затем, он как будто очнулся, и человек снова исчез за маской холодного бюрократа. Он передал мне следующую пачку бумаг и вышел из комнаты, не потрудившись кивнуть на прощанье.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:43 | Сообщение # 118
Король
Сообщений: 19994
В КОТОРОЙ Я ИСПОЛНЯЮ РОЛЬ ЛЕДИ.
Я ПОУЖИНАЛА В ОДИНОЧЕСТВЕ, В СВОЕЙ КОМНАТЕ. Повар, видимо, все еще продолжал выполнять свои обязанности, хотя атмосфера беспорядка в доме была осязаема. Казалось, что граничащая с паникой тревога, которая побудила слуг уйти, была не страхом лихорадки или малярии, а больше походила на чувство самосохранения, что заставляет крыс бежать с тонущего корабля. Из своего маленького окошка, я видела лишь небольшой кусочек города, который казался безмятежным в сгущающихся сумерках. Освещение было здесь совсем не таким, как в горах. Рассеянный, тусклый свет четко обрисовывал контуры домов и рыбацких лодок в гавани, но растворялся в дымке, что полностью скрывала другой берег. Эта безмятежная бесконечность, на время отвлекла меня от грядущей перспективы. Стряхнув задумчивость, я вынула из кармана чернила, перо и бумагу, которые перед этим стащила из библиотеки. Я не имела понятия, каким образом смогу отсюда переправить записку, но у меня все еще было немного денег, и если представится возможность... Я быстро написала Фергюсу и Марсали, вкратце рассказав, что произошло, побуждая Фергюса навести справки о Джейми в Брансвике и Уилмингтоне. Я и сама думала, что если Джейми был жив то, скорее всего, находился в тюрьме Уилмингтона. Ведь Брансвик – лишь крошечный поселок, который находился под контролем грозного бревенчатого форта Джонстон. Однако форт являлся милицейским гарнизоном, и не было никаких оснований отправлять Джейми туда, хотя если так ... Форт находился под командованием капитана Коллета – швейцарского эмигранта, который знал Джейми. В конце концов, там он был бы в безопасности. Кого еще он знал? У него было много знакомых на побережье, со времен регуляторства, например Джон Эш. Бок о бок, они прошагали до самого Аламанса, и каждый вечер рота Эша разбивала лагерь рядом с нашим. Мы много раз приглашали его к своему костру. К тому же Эш был из Уилмингтона. Я как раз закончила краткое прошение к Джону Эшу, когда услышала в коридоре звук приближающихся к моей комнате шагов. Не переживая, что буквы смажутся, я поспешно сложила лист и сунула его вместе с другой запиской в карман. Сделать что-либо, с украденными чернилами и бумагой, не было времени, кроме оставалось только запихнуть их под кровать. Конечно, это был Уэбб – мой привычный тюремщик. Очевидно, я теперь считалась всеобщей девочкой на побегушках в этом доме, так что меня сопроводили в комнату миссис Мартин и потребовали уложить ее вещи. Я ожидала увидеть недомогание или истерию, но на деле, она, бледная и спокойная, была не только одета, а сама руководила и даже помогала процессу, с ощущением четко осознаваемого порядка. Причиной ее самообладания был губернатор, который появился в середине сборов с искаженным от беспокойства лицом. Она тут же подошла к нему и ласково положила руки ему на плечи. – Бедный Джо, – тихо проговорила она, – Ты что-нибудь поел на ужин? – Нет. Это не имеет значения. Перекушу позже, – он чмокнул ее в лоб, и тревога в его глазах смягчилась от взгляда на нее. – Бетси, ты вполне здорова? Ты уверена? – внезапно я осознала, что он ирландец, по крайней мере, англо-ирландец. И, хотя не было ни намека на акцент, но его приватная, домашняя речь сохраняла легкую мелодичность. – Совершенно здорова! – уверила она и, взяв его руку, приложила ее к своему выпирающему животу, улыбаясь. – Чувствуешь, как он пинается? Улыбнувшись в ответ, он приблизил ее пальцы к губам и поцеловал. – Я буду скучать по тебе, дорогой! – произнесла она очень тихо. – Ты ведь будешь очень-очень осторожен? Быстро моргнув, он опустил глаза, сглатывая. – Непременно, – ответил он угрюмо. – Дорогая Бетси. Ты же знаешь, что разлука с тобой невыносима, и если бы не... – Я знаю. Поэтому так сильно и боюсь за тебя. Я... – в этот момент она подняла глаза и внезапно осознала, что я тоже нахожусь в комнате. – Миссис Фрейзер, – произнесла она совершенно другим тоном, – спуститесь на кухню, пожалуйста, там приготовлен поднос для губернатора – отнесите его в библиотеку. Я сделала неуклюжий реверанс и вышла. Было ли это шансом, которого я так ждала? Залы и лестница были пустынны, освещены лишь мерцающими огоньками оловянных бра, судя по запаху, в них горел рыбий жир. Кухня, выложенная кирпичом, конечно же, находилась в подвале. Обычно она походила на роящийся улей, но теперь в ней стояла жуткая тишина, которая делала неосвещенную кухонную лестницу похожей на спуск в темницу. Сейчас в кухне не было света, за исключением догорающего огня очага, который все еще теплился. Три служанки теснились возле него, несмотря на удушающий жар. Услышав звук моих шагов, они обернулись – испуганные и безликие силуэты. Пар от котла, поднимающийся позади них, тут же создал иллюзию, что я встретилась с тремя ведьмами Макбета, собравшимися для страшного пророчества. – «Двойная работа, двойная забота», – любезно сказала я, хотя, по мере приближения к ним, мое сердце учащенно забилось, – «огонь гори, котел кипи» (Слова заклинания трех ведьм из трагедии У. Шекспира «Макбет» в переводе В. Раппопорт). – Работа и забота – это правда! – произнес мягкий женский голос и послышался смех. Приблизившись, я поняла, почему они казались безликими в темноте, ведь они все были черные – рабыни, вероятно, из-за этого они и не могли сбежать. И так же не могли передать мое послание. Тем не менее, дружелюбие никогда не повредит, и я улыбнулась им. Они робко улыбнулись в ответ, глядя на меня с любопытством. Прежде, я никого из них не видела, впрочем, как и они меня, но прислуга есть прислуга, поэтому я думала, что наверняка они знали кто я такая. – Губернатор отсылает хозяйку прочь? – спросила та, что засмеялась. Она подошла, чтобы спустить поднос с полки, в ответ на мою просьбу приготовить какую-нибудь закуску. – Да, – сказала я. Они трое хлопотливо суетились, темные как тени, а их стремительные руки резали, раскладывали, готовили. В этот момент я осознала ценность сплетен как валюты, и поведала им все что знала. Молли, повариха, покачала головой. Ее белый чепец светился в отблеске огня, словно облако на закате. – Скверные времена, скверные, – сказала она, цокнув языком, а две другие, соглашаясь, что-то забормотали. Судя по их реакции, губернатор им нравился. Впрочем, они были рабынями, и их судьба была неразрывно связана с ним, независимо от их чувств. Пока мы беседовали, мне пришло в голову, что даже если они по очевидным причинам не могли совсем сбежать из дома, наверняка у них была возможность, по крайней мере, покидать владения время от времени. Кто-то же должен был ходить за покупками, а, по-видимому, больше никого не осталось. На самом деле, так и было. Сьюки – та, что смеялась, собиралась утром за рыбой и свежими овощами. Я к ней вежливо обратилась, и она согласилась доставить мои записки в типографию, за небольшое вознаграждение. С ее слов, она знала где это находится – место со всякими книгами в окне. Многозначительно на меня посмотрев, она припрятала бумаги и деньги себе в корсаж и подмигнула. Лишь Богу известно, что она об этом подумала, но я подмигнула ей в ответ. Подняв нагруженный поднос, я отправилась обратно, в воняющее рыбьим жиром царство света. Я нашла губернатора в библиотеке, в одиночестве. Он жег бумаги. Рассеяно кивнув на поднос, что я поставила на стол, он к нему даже не прикоснулся. Не зная, что делать, после минутного неловкого выжидания, я села на свое привычное место. Губернатор сунул последнюю пачку документов в огонь и стал мрачно наблюдать, как они чернеют и сворачиваются. Солнце садилось, и в комнате чуть посвежело. Как обычно, окна были плотно закрыты, и ручейки конденсированной влаги стекали по узорчатым стеклам. Промокнув схожую испарину на своих щеках и носу, я поднялась и распахнула ближайшее ко мне окно, глубоко вдыхая вечерний воздух. Он был приторно теплый, но свежий и сладкий от запаха роз и жимолости. Ароматы, доносившиеся из сада, ослабевали с наступлением темноты, которая приближалась с далекого берега. Еще пахло гарью, так как снаружи горели костры. Они были равномерно расположены по всему периметру участка, а солдаты, охранявшие особняк, следили за их пламенем. Ну, это поможет от москитов, и если случится нападение, мы не будем застигнуты врасплох. Губернатор подошел и встал позади меня. Я ожидала, что он прикажет закрыть окно, но он просто стоял, разглядывая лужайку и длинную засыпанную гравием подъездную аллею. Поднялась луна, и стали видны разобранные пушки, лежащие в ряд, словно мертвецы. Через некоторое время, губернатор вернулся к своему столу и, подозвав меня, протянул мне одну пачку официальной корреспонденции для копирования, и другую – для сортировки и регистрации. Окно он оставил открытым. Думаю, ему хотелось бы услышать, если что-нибудь случится. Любопытно, где же был вездесущий Уэбб? В особняке ниоткуда не доносилось ни звука. Миссис Мартин, по-видимому, самостоятельно закончила сборы и легла спать. Мы продолжили работать под перемежающийся бой часов. Время от времени, губернатор вставал, чтоб предать огню очередную пачку документов. Беря мои копии, он распихивал их в большие кожаные папки, которые перевязывал лентой и складывал на столе. Он снял парик. У него были каштановые волосы, короткие, но кудрявые и очень похожие на мои собственные, после лихорадки. Иногда он останавливался и, поворачивая голову, прислушивался. Поскольку я уже сталкивалась с толпой, мне было понятно, во что он вслушивался. Но я не знала, надеяться ли на нее, в данной ситуации, или бояться. И потому, я корпела дальше, радуясь оцепенелому отвлечению, которое давала работа, хотя отчаянная усталость в руке нарастала и, мне приходилось прерываться каждые несколько минут, чтобы растереть кисть. В данный момент губернатор что-то писал. Он ерзал в кресле, морщась от дискомфорта, несмотря на подушку. Миссис Мартин говорила мне, что он страдал от свища. Очень сомнительно, чтобы он позволил мне себя лечить. Он переместил вес на одну ягодицу и потер лицо. Было поздно, и он явно устал и, к тому же, измучился. Я тоже утомилась, но подавляла зевоту, которая грозила вывихнуть челюсть и от которой слезились глаза. Губернатор продолжал работать, хотя изредка поглядывал на дверь. Кого он ждал? Окно позади меня было все еще открыто, и мягкий ветерок, теплый как кровь, ласкал меня. Но его дуновение было достаточным, чтобы шевелить пряди волос на моей шее и заставлять огонь свечи неистово колебаться. Пламя наклонилось в одну сторону и замерцало, словно собираясь погаснуть, но губернатор быстро прикрыл его, сложенной в пригоршню ладонью. Ветерок утих, и все снова замерло, кроме сверчков, что стрекотали снаружи. Внимание губернатора, казалось, было сосредоточено на бумаге, лежавшей перед ним. Внезапно его голова резко повернулась, словно он заметил что-то, прошмыгнувшее мимо двери. Задержав взгляд, он моргнул, потер глаза и вернулся к работе. Но сконцентрироваться не получалось. Он снова взглянул на пустой дверной проем. Я тоже не могла удержаться, чтоб не посмотреть, но затем, моргая, повернулась обратно. – Вы... не заметили, что кто-то прошел, миссис Фрейзер? – спросил он. – Нет, сэр, – благородно глотая зевок, ответила я. – Аа, – почему-то казалось, что он разочарован. Подняв перо, но ничего не написав, он просто держал его между пальцами, словно забыв о нем. – Вы кого-нибудь ожидали, Ваше Превосходительство? – спросила я вежливо. От удивления непосредственному обращению, его голова дернулась вверх. – О. Нет. Это... – его голос затих, в то время как он в очередной раз посмотрел на дверь, что вела в заднюю часть дома. – Мой сын, – проговорил он, – наш дорогой Сэм. Он умер здесь, в конце прошлого года. Ему было лишь восемь. Иногда... иногда, мне кажется, что я вижу его, – закончил он едва слышно, и плотно сжав губы, опять склонился над бумагами. Я инстинктивно двинулась, намереваясь коснуться его руки, но его молчаливый вид остановил меня. – Мне жаль, – вместо этого произнесла я тихо. Он ничего не сказал, но, в знак признания, один раз коротко и быстро кивнул, не поднимая головы. Его губы сжались плотнее, и он вернулся к своему письму, как и я. Чуть позже, часы пробили час, затем два. Это был тихий и нежный звон, и губернатор прервался послушать, с взглядом, устремленным вдаль. – Очень поздно, – произнес он, как только часы звякнули последний раз. – Я непозволительно долго задержал Вас, миссис Фрейзер. Простите меня. Жестом он указал мне оставить документы, над которыми я работала. Одеревеневшая и измученная от долгого сидения, я поднялась со своего места. Встряхнув юбки и приводя их в порядок, я повернулась, чтобы уйти. И только тогда обратила внимание, что он даже не пошевелился, чтобы отложить перо и чернила. – Знаете ли, вам тоже следует отправляться в постель, – задержавшись у двери и обернувшись к нему, сказала я. Особняк был спокоен. Даже сверчки умолкли. Лишь тихий храп солдата, спящего в холле, нарушал тишину. – Да, – ответил губернатор, и одарил меня скромной, усталой улыбкой, – скоро. Он переместил свой вес на другую ягодицу и, взяв перо, склонился в который раз над бумагами.
*** УТРОМ МЕНЯ НИКТО НЕ РАЗБУДИЛ. Солнце было довольно высоко, когда я самостоятельно проснулась. Прислушиваясь к тишине, я внезапно испугалась, что все ночью слиняли и оставили меня одну, взаперти, умирать от голода. Тем не менее, я поспешно встала и выглянула наружу. Как обычно, солдаты в красных мундирах продолжали патрулировать территорию. За пределами охраняемого периметра мне были видны небольшие группы горожан, которые в основном прогуливались мимо по двое или по трое, а иногда останавливались, чтобы поглазеть на особняк. Затем послышались звуки обычного домашнего шума, и я почувствовала облегчение, что меня все-таки не бросили. Тем не менее, я очень проголодалась к тому времени, как пришел дворецкий, чтобы выпустить меня и сопроводить в спальню миссис Мартин. К моему удивлению, комната оказалась пустой, но он оставил меня там. Через некоторое время, вошла Мерили, одна из кухонных служанок. Она выглядела сильно встревоженной оттого, что находилась в незнакомой части дома. – Что происходит? – спросила я ее. – Ты знаешь, где миссис Мартин? – Ну, я знаю это, – произнесла она с сомнением, показывая, что это было единственное, что она знала наверняка. – Она уехала, как раз перед рассветом, этим утром. Этот мистер Уэбб, он тайно увез ее в повозке с ее ящиками. Сбитая с толку, я кивнула. Было разумно, что она должна была уехать по-тихому. Я представила себе губернатора, не желающего показывать ни намека, на то, что он чувствовал угрозу из-за страха спровоцировать именно насилие, которого он и боялся. – Но если миссис Мартин уехала, – сказала я, – Почему я здесь? Почему ты здесь? – О. Ну, это я тоже знаю, – немного приободрившись произнесла Мерили. – Я должна помочь вам одеться, мэм. – Но мне не нужно... – начала было я, но затем увидела одежду, разложенную на кровати. Это было одно из повседневных платьев миссис Мартин из прелестного набивного цветочного хлопка, выполненное в новом модном стиле «полонез». В комплекте шли объемные нижние юбки, шелковые чулки и большая соломенная шляпа, чтобы затенить лицо. Очевидно, мне придется исполнять роль жены губернатора. Протестовать не было никакого смысла – я слышала, как губернатор беседует с дворецким в холле. И, в конце концов, если это поможет мне выбраться из особняка, тем лучше. Я была всего на два или три дюйма выше миссис Мартин, и отсутствие живота позволило платью сесть ниже. А вот втиснуться в ее туфли не было никакой надежды. Но мои собственные были не такие уж позорные, несмотря на все мои приключения с момента отъезда из дома. Мерили почистила их и натерла немного жиром, чтобы придать коже блеск. По крайней мере, они не были настолько грубы, чтобы это моментально бросалось бы в глаза. Широкополая шляпа, была наклонена вперед, чтобы скрыть мое лицо. Мои волосы были заплетены и надежно пришпилены под чепцом, который надевался под шляпу. Вероятно, из меня получилась сносная копия, по крайней мере, для людей, которые близко не были знакомы с миссис Мартин. Губернатор нахмурился, когда увидел меня. Он медленно обошел вокруг, одергивая то тут, то там, поправляя посадку платья, но затем он кивнул, и с легким поклоном, предложил мне руку. – Ваш покорный слуга, мэм, – вежливо проговорил он. Мне пришлось немного ссутулиться, чтобы скрыть свой рост. Мы вышли через переднюю дверь и увидели, что карета губернатора ожидает нас на подъездной аллее.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:47 | Сообщение # 119
Король
Сообщений: 19994
ПОБЕГ.
ДЖЕЙМИ ФРЕЙЗЕР отметил количество и качество книг в окне типографии – «Ф. Фрейзер, собственник» – и позволил себе испытать мгновенную гордость за Фергюса, было очевидно, что его заведение, хоть и небольшое, процветало. Но время поджимало, и он поспешно толкнул дверь, не останавливаясь для чтения передовиц. Маленький колокольчик над дверью зазвенел от его появления, и из-за конторки высунулся Герман, как перепачканный чернилами чертик из коробочки. Он издал вопль радости при виде дедушки и дяди Йена. – Grandpare, Grandpare (Дедуля, дедушка - франц.)! – закричал он, нырнул под конторку и в экстазе обнял Джейми за ноги. Он вырос, его макушка доставала теперь Джейми до нижних ребер. Джейми нежно взъерошил блестящие светлые волосы малыша, потом оторвался от него и попросил позвать отца. В этом не было необходимости; потревоженная криком, издавая вопли и вскрики, и вообще, носясь, словно стая волков, из жилых помещений позади магазина вывалилась вся семья. Йен подхватил Анри-Кристиана и катал его на плечах, тот вцепился ему в волосы с красным от восторга лицом. – Что случилось, милорд? Почему вы здесь? – Фергюс освободил Джейми из этого бедлама и оттащил в сторону, в альков, где хранились у него более дорогие книги и все, что нельзя было демонстрировать публично. По выражению лица Фергюса Джейми понял, что некоторые вести доходили сюда с гор, его неожиданное появление удивило, но не поразило Фергюса, и радость встречи вновь оттеснили беспокойные мысли. Он объяснил дело так быстро, как мог, запинаясь, время от времени из-за поспешности и усталости; одна из лошадей пала в сорока милях от города, не было возможности найти другую, и им пришлось две ночи и день ехать по очереди – один ехал, другой рысью бежал рядом, цепляясь за упряжь. Фергюс внимательно выслушал, вытер рот платком, который был у него за воротом – они прибежали сюда прямо из-за стола. – Шериф, это должно быть мистер Толливер, – сказал он. – Я с ним знаком. Может нам… Джейми прервал его резким жестом. – Мы первым делом побывали как раз там, – сказал он. Они не застали шерифа, в доме не было никого, кроме очень пьяной женщины с лицом недовольной птицы, обессиленно храпящей на стуле, с чернокожим младенцем на руках. Джейми взял у нее ребенка и доверил его Йену, строго приказав присматривать за ним, пока он приведет в чувство женщину, чтобы поговорить с ней. Он вытащил женщину во двор и выливал на нее ведра воды до тех пор, пока она не поперхнулась и заморгала. Потом потащил ее обратно в дом, она спотыкалась, с одежды капала вода. Там он заставил ее выпить разбавленную водой черную жижу от кофе из цикория, который обнаружил в котелке. Ее рвало обильно и отвратительно, но после этого к ней вернулась невнятная речь. – Поначалу, все, что она могла сказать, это то, что никого из женщин-узников нет, сбежали или повешены. Услышав последнее, он ничего не смог сказать от страха, который пронзил его нутро. Но он как следует тряхнул женщину, требуя подробностей, и после повторного использования воды и паршивого кофе, наконец, получил их. – Позавчера приходил человек и забрал ее. Это все, что она знала, либо все, что смогла вспомнить. Я попросил ее описать, как он выглядел, и это был не Браун, и не Нил Форбс. – Ясно. Фергюс оглянулся; вся его семья собралась вокруг Йена, обнимая его и всячески ему докучая. Только Марсали беспокойно поглядывала в альков, явно желая зайти и присоединиться к разговору, но не могла уйти из-за Джоан, которая продолжала дергать ее за юбку. – Кто мог забрать ее, хотелось бы знать?
– Джоан, а chuisle (кровь моего сердца – гэльск.), не могла бы ты оставить меня? Пойди, помоги Фелисите ненадолго, хорошо? – Но, мама… – Не сейчас. Минутку, ладно? – Я не знаю, – ответил Джейми, чувство беспомощности черной желчью поднялось в его горле. Вдруг его поразила еще более ужасная мысль. – Боже, ты полагаешь, это мог быть Стивен Боннет? Невнятное описание женщины не очень напоминало пирата, но она была далеко не в нормальном состоянии. Мог ли Форбс, узнав о его побеге, замыслить изменить роли в драме – насильно выслать Клэр в Англию и попытаться повесить убийство Мальвы Кристи на Джейми? Он заметил, что ему тяжело дышать, с силой втягивал воздух. Если Форбс передал Клэр в руки Боннета, он разрежет адвоката от грудины до члена, вырвет из живота его кишки и удушит его ними. И то же самое сделает с ирландцем, пусть только попадется ему в руки. – Папи, Па-пии… – певучий голос Джоан проник сквозь красную пелену, что заполонила голову Джейми. – Что, cherie (дорогая, - франц.)? – Фергюс поднял малышку с привычной легкостью, устраивая ее пухлую маленькую попку на своей левой руке, оставляя правую руку свободной. Она обвила руками его за шею и зашептала что-то ему на ухо. – О, да? – сказал он несколько рассеянно. – Tres bien (Очень хорошо, - франц.). Где ты положила его, cherie? – С дурными картинками. Она указала на верхнюю полку, где лежало несколько толстых книг в кожаном переплете, но без названий. Взглянув в указанном направлении, Джейми увидел грязную бумагу, торчащую между двумя книгами. Фергюс недовольно клацнул языком и слегка шлепнул ее по попке здоровой рукой. – Ты знаешь, что не должна залезать туда наверх! Джейми потянулся и выдернул бумагу. Он почувствовал, как вся кровь отлила от его головы от вида до боли знакомого почерка. – Что такое? – от встревоженного вида Джейми Фергюс опустил Джоан вниз. - Сядьте, милорд! Беги, cherie, принеси флакон с нюхательной солью. Джейми молча отмахнулся, пытаясь показать, что он в порядке, и, наконец, смог сказать: – Она в особняке губернатора. Слава Богу, с ней все в порядке. Увидев стоящий под полкой стул, он вытащил его и сел, чувствуя, как изнеможение пульсирует в его дрожащих мышцах бедра и голени, не обращая внимания на путаные вопросы и объяснения, как Джоан нашла записку, подложенную под дверь – так часто оставляли анонимные послания газете, и дети знали, что должны относить их отцу… Фергюс прочитал записку, в его темных глазах появилось выражение заинтересованности, которое всегда появлялось у него от рассеянного размышления о чем-то трудном, но важном. – Ну, что ж, это хорошо, – сказал он. – Мы найдем и заберем ее. Но, думаю, сначала вам стоит немного поесть, милорд. Он хотел отказаться, сказать, что это неподходящий момент, и что он все равно ничего не сможет съесть; его сжавшийся в узел живот болел. Но Марсали с девочками уже поспешили назад в кухню, говоря что-то о горячем кофе и хлебе, Йен последовал за ними с Анри-Кристианом, все еще нежно державшим его за уши, и Германом, следующим за ними по пятам, болтающим без умолку. И Джейми знал, что ечли дело дойдет до драки, то сил на это у него не было. Потом насыщенное шипение и запах жареных в масле яиц дотянулись до него, он поднялся и пошел в сторону кухни, словно железо, притягиваемое магнитом. За этой наспех приготовленной едой, они строили разные планы, предлагали и отклоняли. Наконец, Джейми неохотно согласился с предложением Фергюса, чтобы Фергюс или Йен открыто пошли в особняк и попросили увидеть Клэр, назвавшись родственниками, желающими убедиться, что с ней все в порядке. – У них нет причин отрицать ее присутствие, – сказал Фергюс, пожав плечами. – Если мы сможем увидеть ее, хорошо, если нет, мы узнаем, там ли она еще и, возможно, где она находится в особняке. Фергюс явно хотел уже приступать к делу, но отступил, когда Йен указал на то, что он слишком известен в Нью-Берне, и могут заподозрить, что он попросту выискивает скандал для газеты. – Мне больно говорить это, милорд, – сказал Фергюс примирительно, – дело в том, что о преступлении уже известно здесь. Плакаты… обычный бред. «L’Oignon» должна была напечатать что-то по этому делу, конечно, чтобы держать марку, но мы сделали это в наиболее сдержанной манере, упоминая только факты, – его большой, подвижный рот крепко сжался, демонстрируя, под каким давлением писалась его статья, и Джейми слегка улыбнулся. – Да, я вижу, – сказал он и отодвинулся от стола, с удовольствием почувствовав, что некоторые силы вернулись в его конечности, взбодренный едой, кофе и утешительными новостями о местонахождении Клэр. – Ну, что ж, Йен, причешись. Ты же не хочешь, чтобы губернатор подумал, что ты дикарь.
*** ДЖЕЙМИ НАСТОЯЛ на том, чтобы сопровождать Йена, несмотря на опасность быть узнанным. Его племянник взглянул на него, прищурившись. – Ты не наделаешь глупостей, дядя Джейми? – Когда в последний раз ты слышал, чтобы я делал глупости? Йен посмотрел на дядю насмешливым взглядом, выставил вперед руку и начал загибать пальцы один за одним. – Так, посчитаем… Печатник Симмс? Вымазанный смолой Форбс? Роджер Мак рассказал мне, что ты делал в Мекленберге. И еще… – А ты бы позволил им убить крошку Фогарти? – спросил Джейми. – И если вспоминать глупости, то кто погряз в смертном грехе так, что пришлось колоть задницу и… – Я только имел в виду, – строго сказал Йен, – что ты не должен идти в особняк губернатора и пытаться забрать ее силой, что бы ни случилось. Ты, надев шляпу на голову, будешь спокойно ждать, пока я вернусь, а потом мы посмотрим, хорошо? Джейми опустил полы своей шляпы, поврежденный фетр которой напоминал тот, что носят заводчики свиней, его волосы были спрятаны под ней. – Почему ты думаешь, что я что-то сделаю? – спросил он отчасти из интереса, отчасти из желания поспорить. – Видел бы ты свое лицо, – кратко ответил Йен. – Я хочу, чтобы она вернулась, так же, как и ты, дядя Джейми. Ну, – поправил он себя с кривой усмешкой, – возможно, не совсем так же, но я все же хочу вернуть ее назад. Ты, – он выразительно ткнул пальцем дядю в грудь, – жди здесь. И он целенаправленно зашагал к воротам особняка, оставив Джейми стоять под засохшим вязом. Джейми несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь удержать чувство досады на Йена, как противоядие от беспокойства, что охватывало его, сдавливая грудь, словно змея. Досада была абсолютно надумана и испарилась, как пар из чайника, оставив в нем извивающуюся и корчащуюся тревогу. Йен дошел до ворот и пустился в переговоры со стражником, что стоял там, с мушкетом наготове. Джейми видел, как мужчина выразительно качал головой. «Это просто абсурд», – подумал он. Потребность в ней была физической, как жажда ветра у моряка во время длительного штиля. Он ощущал потребность в ней и прежде, часто-часто, особенно в их годы разлуки. Но почему теперь? Она была в безопасности; ему было известно, где она. Было ли это из-за истощения последних дней и недель или, возможно, это слабость подкрадывающегося возраста? Что заставляло его кости болеть так, словно она была вырвана из его тела, как Ева, созданная Богом из ребра Адама? Выразительно жестикулируя, Йен что-то пытался доказать стражнику. Звук колес на гравии отвлек его внимание от них; из ворот выезжала карета, в котором находились два человека и кучер – маленький открытый экипаж, который тащила упряжка красивых гнедых коней. Стражник отстранил Йена назад дулом мушкета, указывая держаться в стороне, пока он и его товарищ не откроют ворота. Экипаж, не останавливаясь, прогрохотал, повернул на улицу и проехал мимо Джейми. Джейми никогда не видел Джосайю Мартина, но пухлый, важного вида джентльмен, несомненно был им… Его взгляд скользнул по женщине, и сердце сжалось, как кулак. Не размышляя ни секунды, он бросился за экипажем так быстро, как только мог. Даже в его лучшие годы, он не смог бы перегнать упряжку лошадей. А теперь, когда он был в нескольких шагах от экипажа, уже мог бы окликнуть, но у него перехватило дыхание, он не мог сделать ни вдоха, а потом споткнулся о вывернутый из мостовой булыжник и упал вниз головой. Он лежал, ошеломленный, задыхающийся, в глазах потемнело, легкие горели, и слышал только удаляющийся стук копыт и колес, пока сильная рука не схватила его за руку и дернула. – Ты говорил, мы не должны привлекать внимание, – пробормотал Йен, наклоняясь, чтобы подставить ему плечо. – Твоя шляпа слетела, ты не заметил? Нет, конечно же, нет, как и то, что вся улица глазеет, как ты, словно придурок, ломаешь себе голову. Боже, ты весишь, как трехлетний бычок! – Йен, – смог сказать Джейми, сделав паузу, чтобы глотнуть побольше воздуха. – Да? – Ты говоришь, как твоя мать. Прекрати. Еще один вдох. – И отпусти мою руку, я могу идти. Йен фыркнул, что делало его еще более похоже на Дженни, но перестал и отпустил Джейми. Джейми поднял свою упавшую шляпу и, прихрамывая, побрел к типографии, Йен последовал за ним в вынужденном молчании, мимо глазеющих прохожих.
*** БЛАГОПОЛУЧНО ПОКИНУВ особняк, мы спокойно проехали по улицам Нью-Берна, почти не вызывая интереса граждан, некоторые махали нам, несколько человек выкрикивали враждебные слова, но большинство просто глазело. На краю города извозчик повернул упряжку на главную дорогу, и мы мило покатили вдоль нее, несомненно, направляясь за город, иллюзия пикника поддерживалась плетеной корзиной, что была видна позади нас. В одном месте было скопление груженых повозок, рогатого скота, овец и других предметов торговли; извозчик растолкал их, и мы поехали дальше. – Куда мы едем? – спросила я, перекрикивая шум экипажа и придерживая шляпу, чтобы ее не сдуло. Поначалу я думала, что мы попросту создадим видимость присутствия миссис Мартин, чтобы никто не заметил, что она уехала, и она смогла безопасно выбраться из колонии. Но очевидно, что мы не просто выехали на пикник. – В Брансвик! – прокричал в ответ губернатор. – Куда? – В Брансвик, – повторил он. Губернатор выглядел мрачно, и его мрачность усилилась, когда он бросил последний взгляд на Нью-Берн. – Черт их подери, – сказал он, хотя я была уверена, что это замечание он относил к самому себе. Потом он развернулся, устроился на сиденье, слегка наклонившись вперед из-за скорости экипажа, и больше не проронил ни слова.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:52 | Сообщение # 120
Король
Сообщений: 19994
«КРУИЗЕР».
КАЖДОЕ УТРО Я ПРОСЫПАЛАСЬ прямо перед рассветом. Измученная беспокойством и работой допоздна с губернатором, я спала как убитая, несмотря на все шумы и грохот, и бой склянок каждые полчаса, и крики из лодок, находящихся поблизости, и редкие мушкетные выстрелы с берега, и завывание морского ветра, проносящегося сквозь корабельную оснастку. Но перед самым рассветом меня будила тишина. «Сегодня?» – было единственной мыслью в сознании, и, казалось, на мгновение я бесплотно зависла прямо над своей койкой, находящейся под полубаком. Затем я глубоко вздохнула, слушая биение сердца, и ощутила легкое покачивание палубы подо мной. Вот бы обратить лицо к берегу, и наблюдать, как свет начинает касаться волн и постепенно достигает земли. Сначала мы отправились в форт Джонстон, но пробыли там ровно столько, сколько потребовалось губернатору, чтобы встретиться с местными лоялистами, которые, перед тем как отступить, убедили его в том, насколько это небезопасно. Отчалив из Брансвика, мы уже с неделю находились на борту «Круизера» - сторожевого корабля Его Величества. Не имея других войск, кроме матросов, находящихся на борту, губернатор Мартин был неспособен снова взять под контроль свою колонию, и ему оставалось только писать яростные письма, пытаясь сохранить хотя бы некое подобие правительства в изгнании. Ввиду отсутствия кого-либо еще, чтобы выполнять подобные обязанности, я по-прежнему оставалась в роли специального секретаря, правда, с повышением из простой копировальщицы в личные секретарши. Я писала некоторые письма под диктовку, когда Мартин слишком утомлялся, чтобы делать это самостоятельно. Отрезанная как от земли, так и от информации, я проводила каждую свободную минуту, наблюдая за берегом. Сегодня, из рассеивающейся тьмы приплыла лодка. Один из часовых окликнул ее, и ответное приветствие было таким возбужденным, что я резко подскочила, нашаривая свой корсет. Сегодня будут новости. Посланник уже находился в каюте губернатора, только один из матросов преградил мне путь, но дверь была открыта, и мужской голос был отчетливо слышен. – Эш сделал это, он двинулся к форту! – Да будь он проклят, изменник, собака! Послышался звук шагов, и матрос поспешно посторонился, как раз вовремя, чтобы не столкнуться с губернатором, все еще облаченным в развевающуюся ночную рубашку и без парика. Он выскочил из своей каюты, как чертик из коробочки, вцепился в лестницу и резво вскарабкался наверх, как обезьяна, открыв мне снизу нелицеприятный вид своих голых пухлых ягодиц. Матрос поймал мой взгляд и быстро отвел глаза. – Что они делают? Вы их видите? – Пока нет, – посланник, мужчина средних лет в одежде фермера, последовал за губернатором вверх по лестнице, их голоса доносились от поручней. – Вчера полковник Эш приказал всем кораблям, стоящим в гавани Уилмингтона, принять войска на борт и переправить их в Брансвик. Этим утром они собрались как раз за городом. Во время утренней дойки я слышал перекличку, их там, должно быть, не менее пятисот человек. Когда я увидел это, сэр, то прошмыгнул к берегу и нашел лодку. Подумал, что вы должны это знать, Ваше Превосходительство, – теперь в голосе мужчины не было волнения, он говорил самодовольным тоном. – О, вот как? И что вы хотите, чтоб я с этим сделал? – в голосе губернатора было заметно раздражение. – Откуда мне знать? – сказал посланник, отвечая в той же манере. – Не я же губернатор, а? Реакцию губернатора заглушил звон корабельного колокола. Пока он затихал, губернатор размашисто прошагал обратно к лестнице, глянул вниз и увидел меня. – О, миссис Фрейзер. Не сходите ли вы на камбуз за чаем для меня? Особого выбора у меня не было, хотя я бы предпочла остаться и подслушивать. Кок все еще спал. На ночь огонь на камбузе помещался в маленький железный котелок, и мне пришлось раздувать его, чтобы вскипятить воду и заварить чай. К тому времени, как я собрала на поднос чайник с чашкой и блюдцем, молоко, тосты, масло, печенье и джем, информатор губернатора уже ушел. Я видела, как его лодка плыла по направлению к берегу – темная стрелка на фоне начинающей светлеть поверхности моря. На минуту я задержалась на палубе и поставила поднос с чаем на поручни, глядя на берег. Уже почти рассвело, и был виден форт Джонстон – массивное бревенчатое строение, открытое на вершине низкого холма и окруженное скоплением домов и служебных построек. Все вокруг него находилось в движении. Люди сновали туда-сюда, подобно муравьям, хотя, ничто там не напоминало неминуемого вторжения. Либо командующий, капитан Коллет, решил эвакуироваться, либо люди Эша еще не выступили из Брансвика. Получил ли Джон Эш мое послание? Если да… что он предпримет? Это не из разряда легких дел. Я бы не стала его винить, если бы он решил, что просто не может допустить того, чтобы его уличили в помощи человеку, серьезно подозреваемому в принадлежности к лоялистам, не говоря уж об обвинении в таком чудовищном преступлении. Хотя, он мог бы. Действующего закона, кроме милиции, в колонии сейчас не было: губернатор находился в море, отрезанный от всех, Совет распущен, судебная система испарилась. Если бы Эш решился штурмовать уилмингтонскую тюрьму и освободить Джейми, он не встретил бы сильного сопротивления. И если он сделал это… если Джейми свободен, он будет искать меня. И, конечно, он быстро узнает, где я. Если Джон Эш находился в Брансвике, и Джейми был свободен, он обязательно придет с людьми Эша. Я посмотрела на берег, в поисках какого-нибудь движения, но увидела только мальчишку, ведущего по дороге на Брансвик постоянно останавливающуюся корову. У моих ног все еще лежали ночные холодные тени – только-только рассвело. Глубоко вдохнув, я почувствовала аромат чая, смешанный с утренним дыханием берега – запахом приливных отмелей и сосновых зарослей. Я не пробовала чая в течение несколько месяцев, если не лет. С особенным чувством я налила в чашку чай и медленно, маленькими глотками, выпила его, глядя в сторону берега.
*** КОГДА Я ВОШЛА В КАЮТУ корабельного врача, которая служила рабочим кабинетом, губернатор был один и полностью одет. – Миссис Фрейзер, – он коротко кивнул мне, едва взглянув. – Благодарю вас. Не могли бы вы записать, пожалуйста? Он уже писал – бумага, песок и пресс-папье были разбросаны по всему столу, и чернильница стояла открытая. Я взяла сносное перо и лист бумаги и с чувством нарастающего любопытства начала писать под диктовку. Он кусал тост и одновременно диктовал послание, адресованное генералу Хью МакДональду, которое касалось его безопасного возвращения на континент вместе с полковником МакЛаудом. Подтверждалось получение рапорта генерала, и делался запрос на следующую порцию информации. Упоминалась также просьба губернатора о помощи – об этом мне было известно – и полученные губернатором заверения, относительно прибытия этой помощи – а вот этого я не знала. – Прилагается аккредитивное письмо. Нет, подождите, – губернатор бросил взгляд в направлении берега, но без толку, потому что каюта корабельного врача не могла похвастаться иллюминатором, и он сосредоточенно нахмурился. Очевидно, ему пришло на ум, что, в свете последних событий, аккредитив, выданный губернатором, вероятно, стоит меньше, чем фальшивки миссис Фергюсон. – Прилагаются двадцать шиллингов, – внес он поправки, вздыхая. – Не могли бы вы сразу же переписать это на чистовик, миссис Фрейзер? Этими вы можете заняться на досуге, – он чуть подтолкнул ко мне неопрятную стопку записей, сделанных его неразборчивым почерком. Он поднялся, со стоном потянулся и вышел, несомненно, чтобы, стоя у корабельных поручней, снова пристально вглядываться в форт. Я сделала копию, присыпала ее песком и отложила в сторону, размышляя над тем, кто такой был этот МакДональд и что он делал? Это не мог быть майор МакДональд, если только он не сменил имя и не подвергся необыкновенному продвижению по службе за последнее время. А по тону губернаторских высказываний можно было понять, что генерал МакДональд и его друг МакЛауд путешествовали одни, выполняя определенную задачу. Я бегло пролистала кипу записей, но не увидела ничего интересного – обычная административная рутина. Губернатор оставил свою конторку на столе, но она была закрыта. Я рассуждала, стоит ли попытаться открыть замок и основательно покопаться в частной переписке, но вокруг было слишком много людей: корабельные служащие, матросы, юнги, посетители – местечко бурлило. К тому же, на борту чувствовалось нервное напряжение. Я и прежде, много раз замечала, как чувство опасности распространяется между людьми, находящимися в ограниченном пространстве: в приемной скорой помощи, хирургическом блоке, вагоне поезда, на корабле. Это проносится от человека к человеку без участия слов, словно импульс от аксона одного нейрона к дендриту другого. Я не догадывалась, знал ли еще кто-нибудь, кроме губернатора и меня, о передислокации войск Джона Эша, но весь «Круизер» был в курсе – что-то происходит. Ощущение нервного предчувствия захватило и меня. Не в состоянии сконцентрироваться, чтобы писать, я беспокойно ерзала, рассеянно постукивая носком ботинка, а пальцы безостановочно двигались вдоль стержня пера. Я встала, не имея понятия, что собираюсь делать, но абсолютно точно знала одно – останься я внизу еще, точно задохнусь от нетерпения. На полке рядом с дверью каюты в беспорядке теснился обычный набор необходимого в плаванье скарба: подсвечник, свечи, трутница, поломанная трубка, бутылка в веревочной оплетке, несколько кусков дерева, из которых кто-то пытался что-то вырезать. И сундучок. На борту «Круизера» не было врача. И обычно, врачи забирали личный инструментарий с собой, если только они не умерли. Этот набор инструментов, должно быть, принадлежал кораблю. Я быстро выглянула за дверь – слышались голоса, но поблизости никого не было видно. Поспешно открыв сундучок, я сморщила нос от застарелого запаха табака и засохшей крови. То немногое, что там лежало, было свалено в полнейшем беспорядке, и все было ржавым, корявым, заскорузлым и бесполезным. Подписанная жестянка «Синие пилюли», и бутылка с черной жидкостью, не подписанная, но узнаваемая, конечно, лауданум. Засохшая губка и липкая ткань, вымазанная чем-то желтым. И еще одна вещь, которая определенно должна находиться в любом медицинском наборе этого времени – скальпели. Послышались шаги – кто-то спускался по трапу, я услышала, как губернатор с кем-то разговаривает. Не останавливаясь, чтобы обдумать мудрость своего поступка, я схватила маленький резекционный нож (скальпель с коротким лезвием, утолщенным по не заточенному краю, предназначенный для рассечения плотных тканей: связок, хрящей) и спрятала его, засунув спереди в корсет. Я со стуком захлопнула крышку сундучка. Однако времени уже не оставалось, чтобы сесть на свое место до прихода губернатора в сопровождении посетителя. Сердце бухало в горле. Я прижала влажные от пота ладони к юбке и кивнула новоприбывшему, который, раскрыв рот, разглядывал меня, стоя за спиной губернатора. – Майор МакДональд, – сказала я, надеясь, что мой голос не дрогнет. – Не ожидала встретить вас здесь!
*** РОТ МАКДОНАЛЬДА ЗАХЛОПНУЛСЯ, и майор выпрямился более уверенно. – Миссис Фрейзер, – он осторожно кивнул. – К вашим услугам, мэм. – Вы знакомы? – губернатор переводил хмурый взгляд с меня на МакДональда и обратно. – Мы встречались, – сказала я, вежливо кивая. Мне вдруг подумалось, что нам обоим было невыгодно, если бы губернатор подумал, будто нас что-то связывает, если на самом деле, какая-нибудь связь и была. Та же мысль, определенно, пришла в голову и МакДональду. Лицо его не выражало ничего, кроме легкой учтивости, хотя, я прямо видела, как, подобно рою мошкары, мечутся мысли за его взглядом. Приняв во внимание собственное замешательство, и, зная, что мое лицо от природы не способно ничего скрыть, я скромно потупила взор, пробормотала извинения по поводу необходимости освежиться, и умчалась по направлению к камбузу. Прокладывая путь сквозь толпящихся корабельных служащих и матросов и автоматически отвечая на их приветствия, я лихорадочно размышляла. Как? Как же мне поговорить с МакДональдом наедине? Я должна была выяснить, что ему известно о Джейми, если вообще известно хоть что-нибудь. Скажет ли он мне, если действительно что-то знает? Да, я думала, что скажет! МакДональд мог быть солдатом, но и также являлся известным сплетником, и он прямо-таки умирал от любопытства, увидев меня. Кок по имени Тинсдейл, круглолицый молодой негр из свободных, который заплетал волосы в три коротких косички таким образом, что они торчали на голове, подобно рогам трицератопса, был на камбузе за работой и с задумчивым видом поджаривал над огнем хлеб. – О, здрасти, – дружелюбно сказал он, увидев меня. Затем махнул длинной вилкой. – Хотите тост, миссис Фрейзер? Или снова горячей воды? – Обожаю тосты, – сказала я, охваченная внезапным вдохновением. – Но у губернатора посетитель, и он попросил принести кофе. А если у тебя остались те чудные миндальные бисквиты, чтобы подать к нему… Несколькими минутами позже, с колотящимся сердцем, я вернулась в докторскую каюту, вооруженная полным подносом с кофе. Дверь была открыта ради свежего воздуха – очевидно, встреча не была секретной. Они оба нависли над маленькой конторкой, а губернатор морщил лоб над пачкой бумаг, которые, судя по заломам и пятнам на них, явно пропутешествовали какое-то расстояние в сумке для корреспонденции МакДональда. Это оказались письма, написанные разными чернилами и почерками. – О, кофе, – губернатор поднял глаза. Он казался смутно обрадован, но так толком и не вспомнил, что вообще ни о чем не просил. – Чудно. Спасибо, миссис Фрейзер. МакДональд поспешно подобрал бумаги, освобождая на столе место, чтобы я могла поставить поднос. Один лист оставался в руке губернатора, и я мельком глянула на него, когда ставила поднос напротив Мартина. Это был список или что-то похожее – имена с одной стороны и цифры напротив них. Я ухитрилась уронить ложку на пол и, пока наклонялась за ней, смогла получше разглядеть написанное. «Х. Бетьюн, Кукс Крик, 14. Джо МакМанус, Бун, 3. Ф. Кэмпбелл, Кэмпбелтон, 24»? Я быстро взглянула на МакДональда, который не сводил с меня глаз. Бросив ложку на стол, я поспешно шагнула назад, так что теперь стояла за спиной губернатора. Указав пальцем на МакДональда, я, в череде быстрых движений, схватила себя за горло, высунув язык, обхватила живот, скрестив на нем руки, затем снова ткнула в него пальцем, опять в себя. Во время всей этой жестикуляции я предостерегающе глядела на него. МакДональд несколько оторопело следил за этой пантомимой, но, бросив укромный взгляд на губернатора, который в это время одной рукой размешивал кофе, и хмуро разглядывал бумагу, которую держал в другой руке, едва заметно мне кивнул. – О каком количестве вы можете сказать с уверенностью? – говорил губернатор, пока я приседала в реверансе и, пятясь, выходила. – О, по крайней мере, пять сотен человек, сэр, даже сейчас, – уверенно ответил МакДональд. – Придет гораздо больше, когда весть распространится. Вы бы видели тот энтузиазм, с которым генерала принимали до сих пор! Я не могу сказать о немцах, конечно, но, будьте уверены, сэр, за нас все горцы отдаленных районов, и не только шотландцы, но и ирландцы тоже. – Видит Бог, я надеюсь, что вы правы, – голос губернатора звучал оптимистично, но все еще с сомнением. – Где сейчас генерал? Я бы хотела услышать ответ на этот вопрос и еще много чего, но наверху забил барабан, созывая к столу, и по палубе и лестницам уже загрохотали шаги. Я не могла бы незамеченной околачиваться и подслушивать на виду у всех, кто сидел за столом, так что была вынуждена подняться наверх, лелея в душе надежду, что МакДональд правильно понял мою пантомиму. Капитан «Круизера» стоял у поручней вместе со своим первым помощником, оба разглядывали берег в подзорные трубы. – Что-нибудь случилось? – я видела, что активность у форта возросла. Люди приходили и уходили, но дорога, проходящая вдоль берега, все еще была пуста. – Не могу сказать, мэм, – капитан Фоллард покачал головой, опустил трубу и нехотя сложил ее, словно опасаясь, что на берегу что-нибудь случится, если он не будет туда смотреть. Первый помощник не шевельнулся. Все еще внимательно прищуриваясь, он оглядывал форт, стоящий на крутом берегу. Я осталась рядом с ними, молча уставившись на берег. Начинался прилив. Я пробыла на корабле достаточно долго, чтобы почувствовать это – едва уловимую паузу, когда море делает вдох, повинуясь притяжению невидимой луны. «В делах людей прилив есть и отлив…» (У. Шекспир «Юлий Цезарь», акт 4, сцена 3. пер. М. Зинкевича), – определенно, Шекспир стоял на палубе, хотя бы однажды, и чувствовал такое же неясное движение, глубоко во плоти. Однажды, в медицинской школе, профессор сказал мне, что полинезийские мореплаватели отваживались на свои дальние путешествия по неизведанным морям, потому что умели чувствовать океанские течения, перемену ветра, приливы и отливы, отмечая эти изменения при помощи самого тонкого прибора – собственных яичек. «Чтобы почувствовать течения, кружившие сейчас вокруг нас, мошонка не требовалась», – про себя заметила я, бросив косой взгляд на плотно застегнутые белые бриджи первого помощника. Я могла ощущать их на дне собственного желудка, во влажности моих ладоней, в напряжении мышц шеи. Помощник опустил подзорную трубу, но продолжал рассеянно смотреть в направлении берега, положив руки на перила. Внезапно до меня дошло, что если на суше случится что-то радикальное, «Круизер» немедленно поднимет паруса и унесет губернатора в безопасное место, а заодно и меня – прочь от Джейми. И где, в конце концов, мы окажемся? В Чарлстоне? В Бостоне? И тот, и другой вариант был возможен. И никто на этом взбаламученном берегу не будет иметь ни малейшего представления о том, куда мы исчезли. Я встречала таких «оторванных» людей во время войны, моей войны. Их угоняли или забирали из собственных домов, их семьи были рассеяны, их города разрушены. И они бродили по лагерям беженцев, стояли в очередях, осаждавших посольства и медпункты, спрашивая, всегда спрашивая имена пропавших, описывая лица любимых и потерянных людей, цепляясь за малейшую информацию, которая могла бы привести их к тому, что было оставлено. Или, если это было невозможно, старались хоть на мгновение подольше сохранить в памяти то, кем они когда-то были. День был теплым, даже на воде, и влажная одежда прилипла к телу, но мышцы свела судорога, и руки на перилах задрожали от внезапного озноба. А вдруг, даже не зная этого, я видела их всех в последний раз: Джейми, Бри, Джемми, Роджера, Йена. Ведь так это и произошло – я даже не попрощалась с Фрэнком, когда он уходил в тот последний вечер, не имея даже ни малейшего подозрения, что могу больше никогда не увидеть его живым. Что, если… «Но нет, – подумала я, восстановив равновесие, крепче схватившись за деревянные перила. – Мы найдем друг друга снова. Нам есть куда возвращаться. Домой. И если я останусь жива – а я собиралась это сделать – я вернусь домой». Помощник капитана закрыл подзорную трубу и ушел. Погруженная в свои меланхолические мысли, я даже не заметила этого, и была довольно сильно удивлена, когда майор МакДональд очутился возле меня. – Очень плохо, что на «Круизере» нет орудий дальнего действия, – сказал он, кивнув на форт. – Это бы помешало планам тех маленьких варваров, а? – Какими бы те планы не были, – ответила я. – И, кстати, о планах… – У меня что-то скрутило живот, – вежливо перебил он. – Губернатор предположил, что у вас, может быть, найдется какое-нибудь лекарство, чтобы унять боль. – В самом деле? Что ж, давайте спустимся в камбуз. Я заварю для вас чашку чего-нибудь, что поможет, я надеюсь…
*** – ВЫ ЗНАЛИ, что он думает о вас как о подделывателе? – удерживая чашку с чаем обеими руками, МакДональд кивнул в направлении главной каюты. Губернатора нигде не было видно, и дверь ее была закрыта. – Да, знала. Теперь ему известно, что это не так? – спросила я с чувством смирения. – Ну, да, – МакДональд выглядел виноватым. – Я думал, он уже знает, иначе я бы не сказал. Хотя, если и не от меня, – добавил он, – Мартин все равно узнал бы, рано или поздно. История доползла уже до Эдентона, и листовки… Я махнула рукой, отметая сказанное. – Вы видели Джейми? – Нет, – когда он посмотрел на меня, в его взгляде любопытство боролось с осторожностью. – Я слышал… ага, ну, я слышал очень много чего, и все разное. Но главное во всем произошедшем то, что вы оба были арестованы, так? За убийство мисс Кристи. Я коротко кивнула. Интересно, когда-нибудь я привыкну к этому слову? Его звучание все еще было, как удар в живот, короткий и жестокий. – Нужно ли мне говорить вам, что это неправда? – спросила я прямо. – Нет ни малейшей необходимости, мэм, – уверил он меня, отлично притворяясь убежденным. Но я почувствовала в нем сомнение и увидела его косой взгляд, любопытный и какой-то алчный. Возможно, когда-нибудь я привыкну к этому тоже. Руки мои были холодны, и я обхватила чашку, обретая ту поддержку, которую только могла, в ее тепле. – Мне нужно отправить весточку мужу, – сказала я. – Вы знаете, где он? Бледно-голубые глаза МакДональда были прикованы к моему лицу, его собственная физиономия сейчас не выражала ничего, кроме учтивого внимания. – Нет, мэм. Но, полагаю, вы знаете? Я пристально на него посмотрела. – Не будьте скромником, – коротко посоветовала я. – Вы, не хуже меня знаете, что творится на берегу, а вероятно гораздо лучше. – Скромником? – его тонкие губы ненадолго скривились в усмешке. – Не верится, чтобы кто-то называл меня так раньше. Да, я знаю. И что? – Я думаю, что он может быть в Уилмингтоне. Я пыталась отправить письмо Джону Эшу и просила его вытащить Джейми из уилмингтонской тюрьмы, если это возможно, если он там, и сообщить ему, где я. Но я не знаю… – в расстройстве я махнула рукой в сторону берега. Он кивнул, его прирожденная осторожность боролась с очевидным желанием выспросить у меня кровавые подробности смерти Мальвы. – Я буду возвращаться через Уилмингтон, и по возможности наведу справки. Если я найду мистера Фрейзера, следует ли мне передать ему что-нибудь, помимо вашего теперешнего положения? Я замялась, раздумывая. С Джейми я беседовала постоянно, с тех самых пор, как его забрали от меня. Но ничего из того, что я говорила ему бесконечными темными ночами или в одинокие рассветные часы, не представлялось подходящим, чтобы доверить это МакДональду. И все же… я не могла упустить возможность. Бог знает, когда могла появиться следующая. – Скажите ему, что я люблю его, – проговорила я тихо, не отрывая глаз от столешницы. – И всегда буду. МакДональд издал тихий звук, который заставил меня посмотреть на него. – Даже если он… – начал майор, и сам себя остановил. – Он не убивал ее, – сказала я резко. – И я тоже. Я говорила вам. – Конечно, нет, - произнес он поспешно. – Никто не мог бы представить… я только хотел сказать… но, конечно, мужчина есть мужчина, и… ммфм, – он резко прервался и отвел взгляд, краска залила его лицо. – Этого он тоже не делал, – процедила я сквозь зубы. Повисла многозначительная тишина, во время которой мы избегали смотреть друг другу в глаза. – Генерал МакДональд ваш родственник? – спросила я, вдруг почувствовав, что нужно, либо сменить тему разговора, либо уходить. Удивившись, майор поднял глаза, и расслабился. – Ага, дальний родственник. Губернатор говорил о нем? – Да, – сказала я. В конечном счете, это было правдой: просто о генерале Мартин говорил не со мной. – Вы же, э-э, помогаете ему? Это звучало так, словно вы добились некоторых успехов. Почувствовав облегчение от того, что удалось уйти от неудобного вопроса – была ли я убийцей, а Джейми только прелюбодеем, или же он был убийцей, а я его отвергнутой и обманутой дурой-женой, МакДональд был только рад предложенной наживке. – Огромных успехов, несомненно, – сказал он искренне. – Мне удалось собрать поручительства от многих самых выдающихся людей в колонии. Они будут готовы исполнить приказания губернатора по первому слову! «Дж. МакМанус, Бун, 3». Выдающиеся люди. Знавала я Джонатана МакМануса, чьи гангренозные пальцы ног я ампутировала прошлой зимой. Вряд ли он был самым выдающимся человеком в Буне, если только под этим МакДональд не подразумевал, что все остальные двадцать жителей знали его как пьяницу и вора. Вероятно, также было правдой и то, что у него было три человека, которые пойдут вместе с ним сражаться, если он позовет: его одноногий брат и два слабоумных сына. Я сделала глоток чая, чтобы скрыть выражение своего лица. Что ж, в списке МакДональда был также Фаркард Кэмпбелл. Неужели Фаркард заключил официальное соглашение? – Однако я так понимаю, в данный момент генерала нет возле Брансвика, – сказала я, – в силу… э-э… сложившихся обстоятельств? - если бы он был, губернатор нервничал бы гораздо меньше, чем сейчас. МакДональд покачал головой. – Нет. Но он пока не готов к сбору войск. Он и МакЛауд готовы, но обнаружили, что горцы готовы взбунтоваться. Они не объявят сбор, пока не придут корабли... – Корабли? – выпалила я. – Какие корабли? Он знал, что не должен продолжать, но устоять не мог. Я видела это в его глазах. В конце концов, какая опасность была в том, чтобы сказать мне? – Губернатор запросил помощи у Короны для борьбы с политической раздробленностью и волнениями, что свирепствуют в колонии. И получил заверения, что она будет оказана – если он соберет достаточно поддержки на суше для усиления правительственных войск, что придут по морю. – Вот такой план, как вы видите, – продолжал он, все более воодушевляясь. – Нам сообщили, – «О, «нам», в самом деле», – подумала я, – что милорд Корнуоллис начал собирать войска в Ирландии, которые будут отправлены незамедлительно. Они должны прибыть в начале осени и присоединиться к милиции генерала. Корнуоллис с побережья и генерал, пришедший прям с холмов, – он прищелкнул пальцами, – да они раздавят виговых сукиных сынов, как вшей. – Неужели? – сказала я, прилагая усилия, чтобы казаться удивленной. Возможно, так и будет, я понятия не имела, и меня это не особо заботило, находясь не в состоянии заглядывать в будущее дальше настоящего момента. Мне бы только выбраться с этого чертова корабля, и избавиться от призрака виселицы, тогда я бы волновалась об этом. Звук, послышавшийся со стороны главной каюты, заставил меня поднять голову. Губернатор закрывал за собой дверь. Повернувшись, он увидел нас и подошел узнать о предполагаемом недомогании МакДональда. – О, мне гораздо лучше, – уверил его майор, прижимая руки к своему форменному жилету. Он рыгнул в качестве доказательства. – Миссис Фрейзер отлично разбирается в таких вещах. Отлично! – А, хорошо, – сказал Мартин. Он казался немного менее взволнованным, чем раньше. – Тогда, вы, должно быть, хотите вернуться, – он делал знак матросу, стоявшему у лестницы, тот коснулся лба в знак подчинения и скрылся на ней. – Лодка для вас будет готова через несколько минут, – кивнув на недопитый чай МакДональда и педантично поклонившись мне, губернатор повернулся и отправился в докторскую каюту, где, как я видела, он стоял у конторки и хмуро глядел на кучу мятых бумаг. МакДональд поспешно проглотил оставшийся чай и, поведя бровями, пригласил меня сопроводить его на верхнюю палубу. Мы стояли на палубе, ожидая, пока с берега к «Круизеру» подойдет местная рыбацкая лодка, когда он вдруг положил руку мне на плечо. Это поразило меня – МакДональд был не из тех, кто просто так делает подобное. – Мэм, я сделаю все возможное, чтобы найти вашего мужа, где бы он ни был, – сказал он. – Хотя, мне кажется… – он помедлил, вглядываясь в мое лицо… – Что? – спросила я настороженно. – Я говорил, что я слышал множество предположений? – тактично спросил он. – Относительно… э-э-э… трагической гибели мисс Кристи. Разве это не было бы… целесообразно, чтобы я знал всю правду, чтобы я мог решительно пресекать любые грязные слухи, если случайно наткнусь на них? Я не знала смеяться мне, или злиться. Мне следовало догадаться, что любопытство непосильно для него. Но он был прав, чем доверять слухам, которые я слышала – а я знала, что не слышала и малой толики всего – правда была гораздо предпочтительнее. С другой стороны, я знала, что даже если я расскажу правду, это никак не повлияет на количество сплетен. И все же. Желание оправдаться было сильным. Я понимала тех несчастных, которые кричали о своей невиновности с виселиц. И, черт побери, я надеялась, что не стану одной из них. – Хорошо, – решительно сказала я. Первый помощник пришел обратно к поручням, и смотрел на форт, стоя в пределе слышимости, но я решила, что не важно, услышит он или нет. – Правда такова: Мальва Кристи от кого-то забеременела, но вместо того, чтобы назвать настоящего отца, настаивала на том, что это мой муж. Я знаю, что это ложь, – добавила я, буравя его взглядом. Он кивнул, рот его был слегка приоткрыт. – Несколько дней спустя я вышла в свой сад поработать и нашла дев... мисс Кристи, лежащей на грядке латука с только что перерезанным горлом. Я думала… был шанс, что я могла бы спасти ее не рожденное дитя… – несмотря на всю браваду, голос мой задрожал. Я замолчала и прочистила горло. – Я не смогла. Ребенок родился мертвым. Лучше было не говорить, как он появился на свет. Мне бы не хотелось, чтобы в голове майора засел жуткий образ рассеченной плоти и вымазанного в грязи ножа, особенно, если можно было этого избежать. Я не говорила никому, даже Джейми, о том слабом огоньке жизни, о том покалывании, которое я до сих пор ощущала в своих ладонях и держала в тайне. Сказать, что ребенок родился живым, значило мгновенно вызвать подозрения в том, что это я убила его, я знала это наверняка. В любом случае некоторые думали именно так, миссис Мартин уж точно. Рука МакДональда все еще лежала на моем плече, и он пристально смотрел на меня. В первый раз я благословила свое неумение скрывать мысли – никто, глядя в мое лицо, не сомневался в том, что я говорю. – Я понимаю, – тихо проговорил он и осторожно сжал мое плечо. Я глубоко вздохнула и рассказала остальное – косвенные детали, которые могли бы убедить некоторых слушателей. – Вы знаете, что в конце моего сада находились ульи? Убегая, убийца перевернул два из них. Его должны были покусать пчелы, причем, несколько раз... меня покусали, когда я вошла в сад. Джейми... у Джейми не было укусов. Это был не он! – и в сложившихся обстоятельствах, у меня не было возможности вычислить мужчину... или женщину? Впервые мне пришло в голову, что это могла быть женщина со следами пчелиных укусов. При этом он заинтересованно промычал, немного постоял в раздумье, затем тряхнул головой, как будто очнувшись от сна, и отпустил мое плечо. – Я благодарю вас, мэм, за то, что рассказали мне, – сказал он официально, и поклонился. – Будьте уверены, я буду свидетельствовать в вашу защиту при любой возможности. – Я ценю это, майор, – мой голос охрип, и я сглотнула. Я не осознавала, насколько болезненным может быть разговор об этом. Поднялся ветер, и зарифленные паруса шуршали в снастях у нас над головами. Крик, раздавшийся снизу, возвестил о прибытии лодки, что должна была отвезти МакДональда обратно на берег. Он низко склонился к моей руке, горячо дыша мне на пальцы. На какое-то мгновение я сжала его руку и, к своему удивлению, поняла, что не хочу его отпускать. Но, я отпустила, и стояла смотрела на него все время, пока он плыл к берегу – уменьшающийся силуэт на фоне сверкающей воды, спина прямая, выражающая решимость. Он не оглянулся. Вздыхая, помощник капитана подошел к поручням, и я взглянула на него, затем на форт. – Что они делают? – спросила я. Некоторые из похожих на муравьев фигурок, похоже, что-то бросали со стен на землю своим товарищам – я разглядела веревки, которые отсюда казались не толще паутины. – Я искренне верю, мадам, что командир форта готовится снять пушки, – сказал он, со щелчком складывая свою латунную подзорную трубу. – С вашего позволения, мне необходимо поставить в известность капитана.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 21:57 | Сообщение # 121
Король
Сообщений: 19994
ПОРОХ, ИЗМЕНА И СОГЛАШЕНИЕ.
ЕСЛИ ОТНОШЕНИЕ ГУБЕРНАТОРА ко мне и изменилось от известия, что на самом деле, я не мошенница, а скорее, печально известная, или только лишь обвиняемая, убийца, то у меня не было возможности это выяснить. Он, как и остальные офицеры, и половина мужчин на борту, устремился к перилам, и провел там остаток дня, в волнительном наблюдении и обсуждении увиденного, и занимаясь прочей бесполезной ерундой. Впередсмотрящий с клотика докладывал обстановку: люди покидали форт, что-то выносили… похоже, оружие. – Это люди Коллета? – прокричал губернатор, прикладывая ладонь козырьком ко лбу, глядя вверх. – Не могу сказать, сэр, – последовал сверху малозначащий ответ. Наконец, с «Круизера» к берегу были отправлены две лодки, с приказом собрать всю возможную информацию. Несколько часов спустя они вернулись с новостями. Перед лицом угрозы, Коллет покинул форт, но приложил все усилия для вывоза оружия и пороха, чтобы те не попали в руки повстанцев. Нет, сэр, поговорить с полковником Коллетом не удалось, по слухам, он уже направился вверх по реке, в сопровождении своей милиции. Двоих человек послали вниз по дороге, в сторону Уилмингтона. Оказалось правдой, что значительные силы собирались в полях за городом, под командование полковников Роберта Хау и Джона Эша, но что они затевают, по-прежнему оставалось неизвестно. – Неизвестно, что они затевают, чертова хрень! – пробурчал губернатор, в ответ на официальный доклад капитана Фолларда. – Они намереваются спалить форт, что Эш еще выкинет, во имя Христа? Предчувствия его не обманули – как раз перед закатом потянуло дымом. Нам едва удавалось различать снующих, словно муравьи, людей. Они укладывали кучи горючего мусора под основание форта, который был простым, квадратным зданием, сложенным из бревен. Несмотря на сырость влажного воздуха, в конце концов, он загорится. Впрочем, на то, чтобы пожар распространился, ушло немало времени. Ускорить процесс не получалось, так как не было ни пороха ни масла. С наступлением ночи, стали хорошо видны пылающие огни факелов, колеблемые ветром. Их переносили с места на место, передавая из рук в руки. Факелы бросали в кучи хвороста, для розжига, а через несколько минут вынимали, как только огонь занимался. Около девяти часов кто-то нашел несколько бочек скипидара, и огонь вспыхнул внезапно и решительно, не оставляя бревенчатым стенам форта ни малейшего шанса. Безупречные и сверкающие, языки пламени взметались ввысь. Рыжие и багровые клубы поднимались на фоне темного ночного неба. Вместе с запахом дыма и скипидара ветер доносил до нас обрывки аплодисментов и похабной песенки. – По крайней мере, можно не беспокоиться насчет москитов, – заметила я, отгоняя облако белесого дыма от лица. – Благодарю вас, миссис Фрейзер, – произнес губернатор, – я и не подумал об этом исключительно положительном аспекте данного вопроса, – он говорил с горечью, а кулаки его бессильно покоились не перилах. Я поняла намек и больше ничего не сказала. Для меня, пляшущие языки пламени и столб дыма, что взвивались к звездам, были поводом для праздника. Не потому, что сгоревший форт Джонстон мог принести повстанцам какую-то выгоду, нет – только потому, что Джейми мог быть здесь, возле одного из костров, которые появились на берегу, недалеко от пожарища. И если так… он придет завтра.
*** И ОН ПРИШЕЛ. Я проснулась задолго до рассвета, честно говоря, я и не спала, и стояла уже у перил. Из-за пожара, этим утром было мало лодок. Горький запах древесного пепла смешивался с болотными миазмами близлежащих грязевых отмелей. Спокойная вода была похожа на масло. День был серый, пасмурный, и густая полоса тумана, висящего над водой, скрывала берег. Тем не менее, я продолжала наблюдать, и когда из тумана выплыла маленькая лодка, я сразу поняла, что это Джейми. Он был один. Я смотрела, как широко и плавно движутся его руки, как работают весла, и вдруг ощутила себя бесконечно спокойной и счастливой. Я понятия не имела, что может произойти. Весь ужас и гнев, связанные со смертью Мальвы, неподвижно затаились в глубине моего сознания, словно большой темный образ под очень тонким льдом. Но Джейми был здесь. Достаточно близко, чтобы рассмотреть его лицо, когда он оборачивался в сторону корабля. Я подняла руку, чтобы помахать, но его взгляд уже был прикован ко мне. Он не переставал грести, но развернулся, приближаясь. Я ждала, вцепившись в перила. На какой-то момент лодка исчезла из поля зрения, скрывшись под кормой «Круизера». Я услышала, как дозорный поприветствовал Джейми, и его низкий едва слышный ответ. От звука его голоса я почувствовала, что узел, стянутый на протяжении долгого времени внутри меня, развязался. Я будто приросла к своему месту, не в силах пошевелиться. Затем послышались шаги и голоса – кто-то собирался привести губернатора. Обернувшись вслепую, я оказалась в руках Джейми. – Знала, что ты придешь, – прошептала я в его рубашку. Он весь пропах огнем: дымом, и смоляной живицей, и паленой одеждой с горьким привкусом скипидара. Ощущался тяжелый запах застарелого пота, лошадей и усталого мужчины, который не спал, трудился всю ночь и уже давно ничего не ел. Он прижал меня к своим ребрам, дыханию, теплу и мускулам, затем немного отстранил и посмотрел в лицо. Он улыбался с тех пор, как я увидела его. Глаза его сияли, и, не говоря ни слова, Джейми сорвал чепец с моей головы и выбросил его за борт. Он провел руками по моим волосам и, не в силах сдержаться, взъерошил их. Затем, он зажал мое лицо в ладонях и поцеловал, впиваясь пальцами в затылок. Его трехдневная щетина скребла мою кожу как наждачная бумага, но его губы были домом и защитой. Где-то позади него один из моряков кашлянул и громко произнес: – Я думаю, вы хотели видеть губернатора, сэр? Джейми медленно отпустил меня и обернулся: – Да, действительно, – и протянул мне руку. – Сассенах? Взявшись за руки, мы пошли за нашим провожатым к трапу. Я оглянулась и посмотрела за борт – там, пузырясь оставшимся воздухом, безмятежно, как медуза, покачивался на волнах мой чепец. Впрочем, минутная иллюзия покоя исчезла, едва мы спустились в каюту. Губернатор не спал большую часть ночи и выглядел не лучше Джейми, впрочем, сажей он выпачкан не был. Однако небритое лицо и воспаленные глаза говорили о том, что он не настроен шутить. – Мистер Фрейзер, – он коротко кивнул. – Вы ведь Джеймс Фрейзер, надо полагать? И вы живете в отдаленной горной местности? – Я Фрейзер, из Фрейзерс Риджа, – сказал Джейми учтиво. – И я пришел за своей женой. – О, вот как, – губернатор мрачно взглянул на него и сел, небрежно указав жестом на табурет. – Вынужден вас огорчить, сэр, но ваша жена является узником Короны. Впрочем, вы, вероятно, осведомлены? Джейми проигнорировал некоторый сарказм в тоне губернатора и уселся на предложенное место. – Вообще-то нет, – сказал он. – Это правда. Не вы ли объявили военное положение в Северной Каролине? – Я, – кратко ответил Мартин. Ситуация была достаточно щекотливой, поскольку, хоть он и объявил военное положение, но на самом деле был не в состоянии обеспечить его выполнение. Вместо этого ему приходилось, кипя от гнева, беспомощно плавать в открытом море, до тех пор, пока Англия не решит отправить ему подкрепление. – В таком случае, в действительности, вся обычная судебная практика приостанавливается, – подчеркнул Джейми. – Вы один контролируете перемещения и заключение всех преступников, и моя жена некоторое время, фактически, находилась под вашим надзором. В вашей же власти дать ей свободу. – Хм, – прозвучало в ответ. Очевидно, губернатор не думал об этом, и не был уверен в последствиях. В то же время, мысль о том, что в его руках находится столько власти разом, успокаивала его воспаленную душу. – Она не представала перед судом, и, на самом деле, не было никаких доказательств того, в чем ее обвиняют, – настойчиво продолжал Джейми. Я поняла, что возношу молчаливые благодарные молитвы за то, что открыла МакДональду кровавые подробности дела уже после его разговора с губернатором. Современный суд не назвал бы это доказательством, но то, что меня нашли с ножом в руках возле двух еще теплых окровавленных тел, было чертовски плохим обстоятельством. – Ей предъявлены обвинения, но для них нет никаких оснований. Конечно, за то короткое время, что вы знакомы с ней, вы составили свое собственное мнение о ее характере? – не дожидаясь ответа, Джейми продолжал. – Когда было выдвинуто обвинение, мы не пытались препятствовать попыткам привлечь к суду мою жену, или меня, поскольку я тоже был обвинен. Не это ли является лучшим доказательством ее невиновности – желание скорейшего суда? Губернатор прищурился, и, казалось, напряженно размышлял. – Ваши аргументы не совсем лишены убедительности, сэр, – наконец проговорил он формально-вежливым тоном. – Однако, преступление, в котором обвиняется ваша жена, одно из самых тяжких. Мне думается, что освободить ее, означает вызвать широкий общественный резонанс, а по мне, и так уже достаточно общественных беспорядков, – добавил он, мрачно взирая на обгорелые обшлага сюртука Джейми. Джейми глубоко вдохнул и предпринял еще одну попытку. – Я прекрасно понимаю сдержанность Вашего Превосходительства. Возможно, я могу предложить некоторое… поручительство, которое помогло бы ее преодолеть? Мартин сидел в своем кресле прямо, будто аршин проглотил, выпятив свою безвольную нижнюю челюсть. – Что вы предлагаете, сэр? У вас хватает дерзости, невообразимой чертовой наглости, пытаться подкупить меня? – он хлопнул обеими ладонями по столу, сердито переводя взгляд с Джейми на меня и обратно. – Черт побери, мне следует повесить вас обоих, сию минуту! – Замечательно, мистер Онат (Называя Джейми так, Клэр вспоминает известный американский фильм «Королева Африки» (African Queen) 1951 года, с Кэтрин Хепберн и Хамфри Богартом в главных ролях. Мистер Онат (Mr. Ohnat) – отнесение к имени главного героя, которого зовут Чарли Олнат (Charlie Allnut). По сюжету, в одной из последних сцен, влюбленные перед казнью просят их обвенчать), – прошептала я Джейми. – По крайней мере, мы уже женаты. – О, а, – Джейми непонимающе посмотрел на меня, а затем вновь обратился к губернатору, который в это время бормотал: «Вздернуть их на чертовой рее… вот проклятая наглость, сволочи!» – У меня не было подобного намерения, сэр, - голос Джейми звучал ровно, взгляд прямой. – Все, что я предлагаю, это залог, за мою жену, до ее явки в суд, чтобы ответить на выдвигаемые обвинения. Когда же она предстанет перед судом, вы вернете его мне… Прежде, чем губернатор смог возразить, Джейми полез в карман и, достав что-то маленькое и темное, положил на стол. Черный бриллиант. Блеск камня оборвал речь Мартина на полуслове. Губернатор моргнул, и выражение его длинноносого лица стало почти комичным. Он медленно потер пальцем верхнюю губу, размышляя. Я видела большую часть личной переписки и счетов Мартина, и была осведомлена о практически плачевном состоянии его дел, ему приходилось жить совсем не по его скромным средствам, чтобы соответствовать статусу королевского губернатора. Губернатор также понимал, что при нынешней ситуации постоянных беспорядков, шанс привлечь меня к суду своевременно был крайне мал. Пройдут месяцы, если не годы, пока судебная система наладится и придет к чему-нибудь, похожему на свой обычный порядок работы. Сколько бы времени это ни заняло, бриллиант останется в его распоряжении. Мартин не смог бы просто продать камень, но, несомненно, мог бы занимать под него приличные суммы, обнадеживая кредиторов вполне резонными обещаниями выкупить драгоценность позже. Я видела пристальный, оценивающий взгляд, бегающий по пятнам сажи на сюртуке Джейми. Кроме того, велика была возможность того, что Джейми убьют или он будет арестован за измену. Я видела этот импульс, сиюминутный порыв сделать это, возникший в сознании губернатора – тогда-то бриллиант останется хотя и в руках закона, но в его полном распоряжении. Я должна была принудить себя продолжать дышать. Но он не был глуп, Мартин, равно как не был и продажен. С легким вздохом, он подвинул камень обратно к Джейми. – Нет, сэр, – проговорил он, уже без былого возмущения в голосе. – Я не принимаю этот залог за вашу жену. Но сама идея ручательства… – взгляд его обратился к стопке бумаг на столе, а затем вернулся к Джейми. – Я сделаю вам предложение, сэр, – сказал он довольно резко. – Я разрабатываю план операции, согласно которой, намереваюсь собрать большой отряд шотландских горцев, которые пройдут из отдаленных районов к побережью, чтобы соединиться с войсками, прибывшими из Англии, и впоследствии подчинить местное сельское население от имени короля. Он остановился сделать вдох, пристально глядя на Джейми, пытаясь оценить произведенный его речью эффект. Я стояла позади Джейми и не видела его лица, но мне и не нужно было. Шутя, Бри называла его «лицо для брэга» (брэг – карточная игра, упрощенный вид покера). Глядя на него, никто не мог с уверенностью сказать, держит он четыре туза – фулхаус, или пару троек. Я бы поставила на пару троек, но Мартин знал моего мужа не так хорошо. – Некоторое время назад в колонию прибыли генерал Хью МакДональд и полковник Дональд МакЛауд. Во время похода по сельским районам, они собрали достаточные силы ополчения, о чем я рад вам сообщить, – пальцы Мартина постучали по пачке писем. Звук резко оборвался, когда губернатор подался вперед. – То, что я предлагаю, сэр, заключается в следующем: вы вернетесь к себе в провинцию и соберете столько людей, сколько сможете. Потом, доложитесь генералу МакДональду и передадите свои войска под его командование. Затем, когда я получу сообщение от МакДональда о вашем прибытии ну, скажем так, с двумя сотнями людей, тогда, сэр, я отпущу вашу жену. Мой пульс участился. У Джейми тоже – я видела пульсацию жилки на шее. Определенно, пара троек. Очевидно, у МакДональда не было времени сказать губернатору, или он не знал, каким резонансным стало дело о смерти Мальвы Кристи. В Ридже, я уверена, еще остались люди, которые пошли бы за Джейми, но гораздо больше было тех, кто не стал бы этого делать, или же согласились бы пойти за ним, только если бы он отрекся от меня. Я пыталась обдумать ситуацию логически, стараясь не впадать в панику от мысли, что губернатор и не собирался меня отпускать. Джейми придется уйти без меня, придется оставить меня здесь. На какой-то короткий миг мне вдруг подумалось, что я этого не вынесу, сойду с ума, начну вопить и прыгну через стол, чтоб выцарапать Джосайе Мартину глаза. Губернатор перевел взгляд, увидел выражение моего лица и, приподнявшись со своего кресла, попятился назад. Джейми протянул назад руку и сильно стиснул мое запястье. – Спокойно, a nighean (девочка – гэльск.), – сказал он мягко. Все это время я задерживала дыхание, совершенно не осознавая этого. Теперь же я задыхалась и буквально заставила себя дышать медленно. Также медленно, как и губернатор, все еще не сводящий с меня пристального взгляда, опустился в кресло. Теперь, в его глазах, обвинения против меня выглядели вполне вероятными. «Ну и ладно, – зло подумала я, сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Посмотрим, каково тебе будет спаться с мыслью о том, что я где-то поблизости». Джейми протяжно и глубоко вдохнул, и плечи его распрямились под разодранным сюртуком. – С вашего позволения я уйду, сэр, чтобы обдумать ваше предложение, – сказал он официальным тоном и, отпустив мою руку, поднялся на ноги. – Не отчаивайся, mo chridhe (моя родная – гэльск.), – сказал он на гэльском. – Я увижу тебя, когда настанет утро. Он поднял к губам и поцеловал мою руку, затем, едва заметно кивнув губернатору, быстро вышел, не оглядываясь. В каюте внезапно повисла тишина, и я слышала его удаляющиеся шаги, когда он поднимался по трапу. Недолго думая, я вытащила из корсета маленький нож, который взяла из хирургического чемоданчика. И со всей силы воткнула его в столешницу, где он и остался подрагивать, прямо напротив изумленных глаз губернатора. – Ты, чертов ублюдок, – сказала я ровным голосом и вышла.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 22:00 | Сообщение # 122
Король
Сообщений: 19994
РАДИ ТОГО, КТО СТÓИТ.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, еще до зари, я снова стояла у борта возле поручней и ждала. Ветер доносил сильный и раздражающе едкий запах пепла, но дым ушел. Рассветная дымка все еще окутывала берег, и я почувствовала легкий, смешанный с надеждой, трепет deja vu, когда увидела маленькую лодку, появившуюся из тумана и медленно поплывшую в сторону корабля. Когда она приблизилась, я крепче вцепилась руками в поручни. В лодке был не Джейми. Несколько мгновений я пыталась убедить себя, что это был он, просто сменил сюртук, но с каждым взмахом весел становилось все более очевидно, что это не так. Я закрыла глаза, которые жалили слезы, в то же время, уговаривая себя, что глупо так расстраиваться, что это еще ничего не значит. Джейми обещал быть здесь, и он придет. Факт, что кто-то еще рано утром прибывает на корабль, не имеет к нам никакого отношения. Как оказалось, имеет. Открыв глаза и вытерев их запястьем, я снова посмотрела на шлюпку и почувствовала, как во мне растет отрицание происходящего. Этого не может быть. Однако так и было. Отзываясь на оклик смотрящего, он посмотрел вверх и увидел меня у поручней. На мгновение наши глаза встретились, потом он наклонил голову и взялся за весла. Том Кристи. Губернатор совсем не обрадовался тому, что третий день подряд его поднимают с кровати ни свет, ни заря: я слышала его голос внизу, он приказывал одному из моряков попросить прибывшего, кто бы это ни был, подождать более подобающего часа… за этим последовал звук категорически захлопнутой двери каюты. Я тоже не была довольной, и не в настроении ждать. Но моряк, стоявший у сходного трапа, отказался пропустить меня вниз. Тогда, с бьющимся сердцем, я повернулась и пошла к корме, куда они отправили Кристи ожидать, когда губернатор соизволит его принять. Моряк, дежуривший там, поколебался, но, в конце концов, не было приказов, запрещавших мне разговаривать с посетителями, и он позволил мне пройти. – Мистер Кристи, – он стоял у перил и смотрел в сторону берега, но, услышав мои слова, повернулся. – Миссис Фрейзер, – он был очень бледным, и его с проседью борода выглядела почти черной. Он подстриг ее, так же, как и волосы. И, несмотря на то, что он по-прежнему выглядел, как разбитое молнией дерево, в его глазах снова была жизнь, когда он посмотрел на меня. – Мой муж… – начала я, но он перебил меня. – С ним все в порядке. Он ждет вас на берегу, вы увидите его вскоре. – О? – кипящие внутри меня страх и злость немного ослабли, как будто кто-то, повернув ручку, пригасил огонь, но чувство нетерпения все еще бурлило. – Ну и что, черт возьми, происходит, можете вы мне это сказать? Том Кристи молча посмотрел на меня долгим взглядом, затем коротко облизнул свои губы и отвернулся, чтобы взглянуть поверх поручней на гладкие серые волны. Он снова повернулся ко мне и глубоко вздохнул, как будто приготавливая себя к чему-то. – Я пришел признаться в убийстве моей дочери. Я просто уставилась на него, не в состоянии вникнуть в смысл его слов. Потом я собрала их в предложение, прочла их, написанные на табло в моем сознании, и, наконец, поняла его. – Ничего подобного, – сказала я. Мельчайшая тень улыбки, кажется, двинулась в его бороде, и тут же исчезла, почти до того, как я успела ее заметить. – Как я вижу, вы, по-прежнему, говорите наперекор, – сказал он сухо. – Не имеет значения, какая я по-прежнему, – сказала я довольно грубо. – Вы с ума сошли? Или это Джейми только что придумал этот план? Потому что, если так… Он остановил меня, положив руку на мое запястье, и я вздрогнула от прикосновения, не ожидая его. – Это правда, – сказал он очень тихо. – И я поклянусь в этом на Святом Писании. Я стояла, не двигаясь, глядя на него. Том Кристи тоже смотрел прямо на меня, и, внезапно, я осознала, как редко он вообще глядел мне в глаза: все время нашего знакомства он отводил взгляд в сторону, уклоняясь от моего, будто пытался избежать признания реальности моего существования, даже когда вынужден был говорить со мной. Теперь это ушло, и выражение его глаз было таким, каким я никогда до этого у него не видела. Линии боли и страданий прорезали кожу вокруг них, и веки были тяжелыми от печали… но сами глаза были глубокими и спокойными, как море позади нас. То, что он чувствовал во время нашего кошмарного путешествия на юг, та атмосфера молчаливого ужаса, онемелой боли покинули его, уступив место решительности и чему-то еще… чему-то, что горело глубоко внутри него. – Почему? – спросила я, наконец, и он ослабил хватку на моей руке, сделав шаг назад. – Вы помните, как-то… – по ностальгическому тону его голоса, казалось, что это произошло десятилетия назад, – вы спросили меня, считаю ли я вас ведьмой? – Я помню, – ответила я осторожно. – Вы сказали… – теперь я вспомнила тот разговор, и что-то маленькое и ледяное затрепыхалось у основания моей спины, – вы сказали, что верите в ведьм, но не думаете, что я одна из них. Он кивнул, темные серые глаза неотрывно смотрели в мои. Я подумала, неужели он собирается изменить свое мнение, но, очевидно, нет. – Я верю в ведьм, – сказал он с полным самообладанием и серьезностью, – потому, что я знавал их. Девочка была такой, и ее мать до нее – тоже, – ледяная дрожь внутри усилилась. – Девочка, – сказала я. – Вы имеете в виду вашу дочь? Мальву? Он слегка покачал головой, и его глаза еще больше потемнели. – Не моя дочь, – сказал он. – Не… не ваша? Но… ее глаза. У нее были ваши глаза, – я слышала, как произнесла эти слова и хотела бы прикусить язык. Он только улыбнулся, хотя и хмуро. – И моего брата, – он повернулся к поручням, положив на них руки, и посмотрел вдоль раскинувшегося моря в сторону берега. – Его звали Эдгар. Когда началось Восстание, и я поддержал Стюартов, ему все это не нравилось, он сказал, что это было глупостью и безрассудством. И умолял меня не делать этого, – Кристи медленно покачал головой, как будто видел что-то мысленным взором, и я знала, это был не лесистый берег. – Я думал… ладно, неважно, что я тогда думал, но я ушел. И попросил его, чтобы он приглядывал за моей женой и маленьким сыном, – он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – И он присмотрел. – Понимаю, – сказала я очень тихо. Он резко повернул голову, услышав тон моего голоса, пронизывающе глядя серыми глазами. – Это не было его виной. Мона была ведьмой… чаровницей, колдуньей, – его губы сжались, когда он увидел выражение моего лица. – Вы мне не верите, я вижу. Но это правда. Много раз я ловил ее за этим – произносящей заклинания, колдующей в определенные часы… Я пошел как-то в полночь на крышу дома, в поисках ее. Я увидел ее там, голую и смотрящую на звезды. Она стояла в центре пятиконечной звезды, которую нарисовала кровью задушенного голубя, ее волосы развевались на ветру. – Ее волосы, – сказала я, ища хоть какую-нибудь зацепку, чтобы понять его, и внезапно догадалась. – У нее волосы были, как мои, так ведь? Он кивнул, отведя взгляд, и я увидела, как он сглотнул. – Она была… такой, какой была, – сказал он тихо. – Я пробовал ее спасти… молитвами, любовью. Я не смог. – Что с ней случилось? – спросила я, стараясь говорить так же тихо, как и он. С таким ветром, было мало шансов, что нас кто-нибудь услышит, и все же, это были не те признания, которые хотелось бы сообщать другим. Он вздохнул и снова сглотнул. – Ее повесили, – сказал он почти равнодушно. – За убийство моего брата. Это, как оказалось, произошло, когда Том был заключен в тюрьму в Ардсмуире: она послала ему весть, перед тем, как ее казнили, рассказав о рождении Мальвы и о том, что поручила жене Эдгара заботиться о детях. – Я полагаю, она считала это забавным, – сказал он задумчиво. – У Моны было самое странное чувство юмора, какое я только встречал. Мороз пробежал по моей коже, вдобавок к холоду раннего утра, и я обняла себя за локти. – Но вы вернули их… Алана и Мальву. Он кивнул. Его транспортировали в Америку, но ему повезло, его контракт был куплен добрым и состоятельным человеком, который дал ему денег, чтобы привезти детей в Колонии. Но потом, и его работодатель, и его жена, которая появилась у него здесь, умерли во время эпидемии желтой лихорадки. И он, находясь в поисках нового места, услышал, что Джейми Фрейзер обосновался в Северной Каролине, и, что он на своей земле помогает людям, которые были с ним в Ардсмуире. – Господи, лучше я бы перерезал себе горло, до того, как пришел, – сказал он, внезапно поворачиваясь ко мне. – Поверьте мне. Он казался абсолютно искренним. Я не знала, что сказать в ответ, но ему, казалось, и не нужен был ответ, и он продолжил. – Девочка… ей было не больше пяти лет, когда я впервые ее увидел, но уже тогда в ней было это… та же хитрость, очарование… та же темная душа. Он изо всех своих возможностей пытался спасти Мальву, так же, как и жену… выбить из нее всю дурь, обуздать ее дикость, и больше всего, уберечь ее от применения своих чар к мужчинам. – Ее мать тоже умела такое, – его губы сжались при мысли. – Срабатывало на любом мужчине. Это было проклятьем Лилит (Первая жена Адама, которая стала демоном, убивающим младенцев и мучающим мужчин), то, что имели они обе. Я почувствовала пустоту в животе, когда он вернулся к теме Мальвы. – Но она была беременной… – сказала я. Он еще больше побледнел, но голос оставался твердым. – Да, была. Я не думаю, что было неправильным предотвратить появление на свет еще одной ведьмы. Увидев мое лицо, он продолжил, пока я не смогла его перебить. – Вы знаете, что она пыталась вас убить? Вас и меня, нас обоих. – Что вы имеете в виду? Пыталась меня убить? Как? – Когда вы рассказали ей про невидимых существ, этих… микробов. Она этим очень заинтересовалась. Она сама сказала мне, когда я поймал ее с костями. – Какие кости? – спросила я, чувствуя, как лед серебром пробежал вниз по спине. – Кости, которые она взяла из могилы Эфраима, чтобы приворожить вашего мужа. Она не использовала их все, и позже я нашел их в ее рабочей корзинке. Я страшно избил ее, и тогда она рассказала мне. Привыкшая, в поисках съедобных растений и трав, бродить по лесам в одиночестве, она продолжала делать это и во время пика эпидемии дизентерии. И однажды, она наткнулась на уединенную хижину пожирателя грехов, того странного, больного человека. Она обнаружила его почти мертвым, горящим в лихорадке, он находился в коме. Пока она стояла там и решала, бежать ли ей за помощью, или просто убежать, он, на самом деле, умер. Тогда, по наитию и вдохновению, аккуратно держа мои подробные наставления в голове, она взяла слизь и кровь из тела и поместила их в маленькую бутылочку вместе с капелькой бульона, что был в котелке, висевшем над очагом, сохранив внутри корсета, в тепле ее собственного тела. А потом капнула несколько капель этой мертвящей смеси в мою пищу и в пищу своего отца, в надежде, что если мы оба заболеем, то наши смерти будут восприняты не более чем часть общей эпидемии, бушующей в Ридже. Я чувствовала, как кровь отлила от моих губ, и они онемели. – Вы в этом уверены? – прошептала я. Он кивнул, не стараясь меня убедить, и, как раз, именно это и убедило меня, что он говорит правду. – Она хотела… Джейми? – спросила я. Он закрыл глаза на секунду: солнце начало восходить, и пока его блеск был позади нас, сияние воды было ярким, как серебряная тарелка. – Она… хотела, – сказал он, наконец. – Она жаждала. Жаждала благосостояния, положения в обществе, желала того, что считала собственной свободой, не рассматривая это, как привилегию – никогда! – он заговорил с внезапной злостью, и я подумала, что это была не только Мальва, кто смотрел на вещи не так, как он. Но она хотела Джейми, или ради него самого, или только из-за его собственности. А когда ее любовный приворот не подействовал, и пришла эпидемия, то попробовала более прямой путь к тому, чего желала. Я пока еще не могла до конца принять всего этого, но уже точно понимала, что это была правда. И потом, когда она обнаружила себя неудобно беременной, то придумала новый план. – Вы знаете, кто настоящий отец ее ребенка? – спросила я, снова почувствовав, как сдавило горло… Я подумала, что так будет всегда… при воспоминании о залитом солнцем садике и двух маленьких аккуратных телах, разрушенных и погибших. Такая потеря. Он покачал головой, но не смог посмотреть мне в глаза, и я знала, что у него были кое-какие идеи на этот счет, по крайней мере. Он бы мне все равно не сказал, и я полагала, что это не имеет значения теперь. Губернатор скоро проснется и будет готов принять его. Кристи тоже слышал движения внизу, и глубоко вдохнул. – Я не мог ей позволить разрушить так много жизней, не мог ей позволить продолжать. Потому что она была ведьмой, это точно. То, что ей не удалось убить меня и вас, было не более чем неудача. Она бы все равно убила кого-нибудь, перед тем, как все закончила. Возможно, вас, если уж ваш муж так к вам прилепился. Возможно, его, в надежде унаследовать его состояние для ребенка, – он тяжело, с болью вдохнул. – Она родилась не от меня, и все же… она была моей дочерью, моей кровью. Я не мог… не мог позволить… Я нес ответственность, – он замолчал, не в состоянии завершить. Тут, я подумала, он говорил искренне. И все же… – Томас, – сказала я твердо, – это чепуха, и вы знаете это. Он посмотрел на меня, удивленный, и я видела, что в его глазах стояли слезы. Он сморгнул их и яростно ответил. – Вы так это называете? Вы ничего не знаете, ничего! Он увидел, как я отшатнулась, и посмотрел вниз. Потом, он неловко потянулся и взял меня за руку. Я чувствовала шрамы той операции, которую сама сделала, и гибкую силу его сжимающих пальцев. – Я ждал всю свою жизнь, и искал… – он слегка махнул своей свободной рукой, затем сжал пальцы, как будто хватая мысль, и продолжил более уверенно. – Нет. Надеялся. Надеялся найти что-то, чему не могу подобрать имя, но что-то, что я знал, должно существовать. Его глаза искательно смотрели в мое лицо, напряженно, будто запоминая мои черты. Чувствуя неловкость от этого испытывающего взгляда, я подняла руку, чтобы поправить растрепавшиеся волосы, но он поймал ее и держал, удивив меня. – Оставьте их, – сказал он. Стоя с обеими руками в его руках, я не имела выбора. – Томас, – сказала я неуверенно, – мистер Кристи… – Я пришел к убеждению, что это был Бог, тот, кого я искал. Возможно, так и было. Но Бог – это не плоть и кровь, и одна Божья любовь не могла поддержать меня. – Я написал мое признание, – он отпустил мои руки и, слегка покачнувшись, засунул руку в карман и вытянул сложенную бумагу, которую сжимал своими короткими сильными пальцами. – Я поклялся тут, что это был я, тот, кто убил мою дочь, за тот позор, который она принесла мне своим распутством, – он говорил довольно твердо, но я видела, как двигалось его горло поверх поношенного шейного платка. – Вы не убивали, – сказала я уверенно. – Я знаю, вы не убивали. Он моргнул, смотря на меня. – Нет, – сказал он, почти буднично, – но, наверное, я должен был. Я написал копию этого признания, – сказал он, пряча документ обратно в свой сюртук, – и оставил ее в газетах в Нью Берне. Они опубликуют его. Губернатор его примет – как может быть иначе? – и вы будете свободны. Эти последние четыре слова вогнали меня в ступор. Том Кристи все еще держал мою правую руку, его большой палец нежно поглаживал мои пальцы. Я хотела убрать руку, но заставила себя оставить все, как есть, подчиняясь выражению его серых глаз, ясному и открытому сейчас, и ничего не скрывающему. – Я всегда тосковал, – сказал он тихо, – по любви, отданной и полученной взамен: провел свою жизнь в попытке отдать мою любовь тем, кто ее не стоил. Позвольте мне это: отдать свою жизнь ради того, кто стóит. Я чувствовала себя так, словно из меня вышибли дух. Я не могла дышать, но пыталась сформулировать слова. – Мистер Кр… Том, – сказала я. – Вы не должны. Ваша жизнь… ценна. Вы не можете выбросить ее вот так! Он кивнул, терпеливо. – Я знаю это. Если бы она не была ценной, все это ничего бы не значило. Звуки шагов приближались по сходному трапу, и я слышала внизу голос губернатора, который весело разговаривал с капитаном корабля. – Томас! Не делайте этого! Он только посмотрел на меня и улыбнулся… когда-нибудь, видела ли я его улыбку?.. но ничего не сказал. Он поднял мою руку и склонился над ней: я почувствовала покалывание его бороды и тепло его дыхания, мягкость его губ. – Ваш покорный слуга, мадам, – сказал он очень тихо, сжал руку и отпустил ее, потом повернулся и взглянул в сторону берега. Маленькая лодка приближалась, темная против блеска серебряного моря. – Ваш муж плывет за вами. Прощайте, миссис Фрейзер. Он повернулся и ушел, твердо держа спину, несмотря на волны, которые поднимались и опускались под нами.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 22:04 | Сообщение # 123
Король
Сообщений: 19994
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. В день возмездия.
СДЕРЖИВАТЬ ПРИЗРАКОВ.
ДЖЕЙМИ ЗАСТОНАЛ, ПОТЯНУЛСЯ и тяжело сел на кровати. – Я чувствую себя так, будто кто-то наступил на мой член. – О? – я открыла один глаз, чтобы взглянуть на Джейми. – И кто? Он посмотрел на меня покрасневшими глазами. – Понятия не имею, но такое чувство, что это был кто-то тяжелый. – Ложись, – сказала я, зевнув. – Ты можешь отдохнуть еще немного, нам же не нужно уезжать прямо сейчас. Он покачал головой. – Нет, я хочу домой. Мы уже и так слишком долго отсутствуем, – тем не менее, так и не закончив одеваться, он продолжал сидеть в рубашке на продавленной гостиничной кровати, праздно свесив свои большие руки между бедер. Джейми выглядел смертельно уставшим, несмотря на то, что только поднялся – и не удивительно. Думаю, он совсем не спал несколько дней, пока искал меня, сжигал форт Джонстон и преодолевал трудности, связанные с моим освобождением с «Круизера». Вспомнив все это, я почувствовала, как та радость, с которой я проснулась и обнаружила, что свободна, на твердой земле и с Джейми, омрачилась. – Ложись, – повторила я и, перекатившись к нему, положила руку на его спину. – Едва светает. По крайней мере, подожди завтрака, ты не сможешь путешествовать без еды и отдыха. Джейми глянул в окно, все еще закрытое ставнями, сквозь щели которых начал просачиваться бледный свет, но я была права: снизу не доносились звуки ни разжигаемого огня, ни передвигаемых горшков и котелков. И, внезапно сдавшись, он медленно повалился набок, не в силах подавить вздох, когда его голова коснулась подушки. Он не возражал, ни когда я накрыла его ветхим одеялом, ни, тем более, когда я пристроилась с ним рядышком, обняв его рукой за талию и прижавшись щекой к спине. От него все еще пахло дымом, несмотря на то, что мы оба наспех вымылись прошлым вечером перед тем, как рухнуть в кровать в так дорого купленном забытьи. Я чувствовала, каким он был измотанным. Мои собственные суставы все еще ныли от усталости и бугров в продавленном, набитом шерстью, матрасе. Когда мы причалили к берегу, нас уже ждал Йен с лошадьми, и до самой темноты мы скакали, стараясь уехать так далеко, как только могли. В конце концов, где-то в Богом забытом местечке, мы остановились на затрапезном постоялом дворе, в довольно простом придорожном заведении для извозчиков, которые направлялись на побережье. – Малкольм, – сказал Джейми, чуть поколебавшись, когда хозяин постоялого двора спросил его имя. – Александр Малкольм. – И Мюррей, – сказал Йен, зевая и почесывая ребра. – Джон Мюррей. Хозяин кивнул, не слишком интересуясь. Не было причин, по которым он связал бы трех ничем не примечательных, потрепанных путешественников с прогремевшим на всю округу случаем убийства. И все же, я почувствовала, как паника вскипела под диафрагмой, когда он взглянул на меня. Я заметила, как Джейми замялся, называя имя, ощутила его отвращение к тому, чтобы вновь воспользоваться одним из многих псевдонимов, под которыми он жил в прежние времена. Сильнее, чем большинство людей, он дорожил своим именем… Я могла только надеяться, что пройдет время, и оно снова будет уважаемым. Роджер мог бы помочь. «Он уже, должно быть, полноправный священник», – подумала я, улыбаясь от этой мысли. У него есть настоящий дар сглаживать острые углы, устраняя разногласия и раздоры между обитателями Риджа, а когда к этому добавится еще и авторитет рукоположенного священника, его влияние усилится. Будет очень хорошо, когда он вернется. И снова увидеть Бри и Джема… на мгновение я так по ним затосковала. Но мы увидимся вскоре: мы собирались проехать через Кросс-Крик и забрать их по пути. Конечно, Роджер и Бри ничего не знали о том, что произошло в последние три недели, ни о том, как, в результате всего этого, наша жизнь теперь изменится. Птицы на деревьях уже пели в полный голос. И после постоянного крика чаек и крачек, в качестве шумового сопровождения жизни на «Круизере», птичье пение было нежным, домашним разговором, который заставил меня внезапно затосковать по Риджу. Я понимала сильнейшее желание Джейми оказаться дома, даже зная, что жизнь больше не будет прежней. Семейства Кристи там больше не будет, например. У меня не было шанса расспросить Джейми об обстоятельствах моего спасения: меня отпустили, наконец, на берег практически перед самым закатом, и мы сразу же пустились в путь. Джейми хотел, чтобы между мною и губернатором Мартином было как можно большее расстояние… и, возможно, между мной и Томом Кристи. – Джейми, – тихо сказала я, тепло дыша в складки его рубашки. – Ты заставил его сделать это? Тома? – Нет, – его голос тоже был тихим. – Он пришел в печатный магазин Фергюса на следующий день после твоего отъезда из губернаторского особняка, услышав, что сожгли тюрьму… Шокированная, я села на кровати. – Что? Дом шерифа Толливера? Мне никто об этом не сказал! Он перекатился на спину и взглянул на меня. – Не думаю, что кто-нибудь из тех, с кем ты разговаривала в последние две недели, знал об этом, – сказал он мягко. – Никто не погиб, Сассенах… я спрашивал. – Ты в этом уверен? – спросила я, беспокойно думая о Сэйди Фергюсон. – Как это случилось? Толпа? – Нет, – сказал он, зевая. – Из того, что я слышал, миссис Толливер напилась в стельку и слишком сильно разожгла огонь под стиральным котлом, а потом просто легла в тенечке и заснула. Древесина треснула, угольки подожгли траву, огонь достиг дома, и… – он отрешенно махнул рукой. – Соседи почувствовали запах дыма и кинулись туда, как раз вовремя, чтобы оттащить миссис Толливер и младенца на безопасное расстояние. Том сказал, что больше в тюрьме никого не было. – Ох. Хорошо… – я позволила ему уговорить меня снова лечь, устроив голову во впадинку на его плече. С ним я не могла себя чувствовать отстраненной, особенно после ночи, проведенной, крепко прижавшись, на узкой кровати, ощущая движения друг друга. И все же, я, как-то по-новому, распознавала его присутствие. Так же, как Джейми чувствовал и осознавал мое: рассказывая, он обнимал меня рукой и, бессознательно, пальцами, исследовал мою спину по всей ее длине, слегка вчитываясь в мои формы, как слепой, читающий азбуку Брайля. – Итак, Том. Он, конечно, знал о «L`Onion» и, поэтому, пришел туда, когда узнал, что ты исчезла из тюрьмы. К этому времени, ты уже уехала и из губернаторского особняка, поскольку ему понадобилось некоторое время, чтобы расстаться с Ричардом Брауном так, чтобы не вызвать у них подозрений. – А там он обнаружил нас и рассказал, что собирается сделать, – пальцы Джейми гладили меня по затылку и напряженной шее, и я почувствовала, как начинаю расслабляться. – Я попросил его подождать: я сам должен был попытаться вызволить тебя, а вот если у меня не получится… – Так ты знал, что он не убивал, – сказала я уверенно. – Он тебе сказал, что это был он? – Он сказал только, что хранил молчание до тех пор, пока был хоть малейший шанс, что ты предстанешь перед судом, и тебя оправдают… но, если бы ты оказалась в непосредственной опасности, тогда он тотчас же собирался признаться. Вот почему он настоял на том, чтобы поехать с нами. Я, эээ, я не хотел задавать ему вопросов, – сказал он деликатно. – Но он этого не делал, – упрямо повторила я, настаивая. – Джейми, ты знаешь, что это так! Я почувствовала, как его грудь поднялась под моей щекой, когда он вздохнул. – Знаю, – тихо сказал он. Мы немного помолчали. Внезапно, снаружи послышалось легкое приглушенное постукивание, и я вздрогнула, но это оказался всего лишь дятел, охотящийся на насекомых в червивых бревенчатых стенах постоялого двора. – Они его повесят, как ты думаешь? – спросила я, наконец, глядя вверх, на треснувшие потолочные балки. – Думаю, да, – его пальцы возобновили свои полубессознательные движения, заправляя пряди моих волос за ухо. Я лежала неподвижно, слушая медленный стук его сердца, не желая спрашивать того, что из этого следует. Но я должна была. – Джейми… скажи мне, что он не сделал этого… что он не сделал это признание… ради меня. Пожалуйста, – я не думала, что смогу вынести это, только не вдобавок ко всему, что уже произошло. Его пальцы замерли, просто касаясь моего уха. – Он любит тебя. Ты ведь знаешь это, так? – он говорил очень тихо, я слышала вибрацию от слов в его груди так же, как и сами слова. – Он сказал, что любит, – припомнив тот очень прямой серый взгляд, я почувствовала, как сжалось горло. Том Кристи был человеком, который говорил то, что думал, и имел в виду то, что говорил. Человек, подобный Джейми, ну, во всяком случае, в этом отношении. Джейми довольно долго молчал. Затем он вздохнул и повернул голову так, что его щека расположилась на моих волосах, мне было слышно легкое шуршание его щетины. – Сассенах… Я бы сделал то же самое, и считал свою жизнь не напрасно потраченной, если бы это спасло тебя. Если он чувствует так же, тогда ты не причинила ему вреда, приняв свою жизнь из его рук. – О, Боже, – сказала я, – о, Боже… – мне не хотелось думать ни о чем… ни о ясном сером взгляде Тома и криках чаек, ни о горестных линиях, прорезавших его лицо на кусочки. Не хотелось мыслей о том, что он выстрадал и потерял, ни о вине и подозрениях… ни о страхе. Не хотела я думать и о ничего не подозревающей Мальве, встретившей свою смерть среди латука, вместе со своим сыном, тяжелым и мирно спящим в ее утробе. Ни о крови, цвета темной ржавчины, засыхавшей сгустками и всплесками на листьях винограда. И больше всего, мне не хотелось думать, что я была хоть как-то причастна к этой трагедии… но это было неизбежно. Я с трудом сглотнула. – Джейми… это когда-нибудь может быть исправлено? Теперь он держал мою руку, и его большой палец нежно поглаживал туда-сюда по моим пальцам. – Девушка мертва, mo chridche. Я остановила его палец, сжав руку. – Да, и кто-то ее убил... но это был не Том. О Боже, Джейми… кто? Кто это был? – Я не знаю, – сказал он, и в его глазах отразилась печаль. – Я думаю, она была девушкой, которая жаждала любви... и брала ее. Но она не знала, как отдавать ее. Я глубоко вдохнула и задала вопрос, который лежал невысказанным между нами с самого убийства. – Ты не думаешь, что это мог быть Йен? Он почти улыбнулся в ответ. – Если бы это был он, a nighan, мы бы знали. Йен мог убить. Но он не позволил бы тебе и мне отвечать за это. Вздохнув, я двинула затекшими плечами, облегчая узел между ними. Он был прав, и мне стало легче в отношении Йена, и в то же время, я чувствовала себя еще больше виноватой по отношению к Тому Кристи. – Мужчина, отец ее ребенка, – если это был не Йен, а я так надеялась, что так и было, – или кто-то, кто хотел Мальву и убил из ревности, когда обнаружил, что она беременна… – Или кто-то уже женатый. Или женщина, Сассенах. Я похолодела. – Женщина? – Мальва брала любовь, – повторил он, покачав головой. – Почему ты думаешь, что это могли быть только молодые парни? Я закрыла глаза, представляя варианты. Если у нее была связь с женатым мужчиной – а они тоже обращали на нее внимание, только более скрытно – да, он мог убить ее, чтобы все не обнаружилось. Или отвергнутая жена… у меня перед глазами на мгновение возник образ Мурдины Баг, ее искаженное лицо, когда она прижимала подушку к лицу Лайонела Брауна. Арч? Боже, нет. И снова, с чувством абсолютной безнадежности, я оставила этот вопрос, видя в голове мириады лиц обитателей Фрейзерс Риджа, за одним из которых скрывалась душа убийцы. – Нет, я знаю, что уже ничего нельзя исправить для них… ни для Мальвы, ни для Тома. Или… или даже для Алана, – впервые я подумала о сыне Тома, который так внезапно оказался лишенным семьи и при таких ужасных обстоятельствах. – Но остальные… - я имела в виду Ридж. Дом. Жизнь, которая у нас была. Мы. Пока мы лежали вместе под одеялом, стало тепло… слишком тепло, и я почувствовала жар, который накрыл меня. Я резко села, отбросила одеяло и, наклонившись вперед, подняла с шеи волосы, в надежде на мгновенную прохладу. – Встань, Сассенах. Джейми перекатился, встал с кровати и, взяв за руку, поднял меня на ноги. Я уже покрылась потом, как росой, и мои щеки пылали. Он наклонился и, обеими руками взявшись за полу моей рубашки, стянул ее с меня через голову. Посмотрев на меня, он слегка улыбнулся, потом наклонился и тихонько подул на мои груди. Прохлада была невелика, но благословенным было облегчение, и мои соски поднялись в молчаливой благодарности. Открыв ставни, чтобы проникало больше воздуха, он отступил назад и снял свою рубашку. День занялся, и потоки чистого утреннего света сверкали на линиях его бледного торса, на серебряной паутине его шрамов, на рыжевато-золотистых волосках, покрывавших его руки и ноги, на рыжих и серебряных волосках его отрастающей бороды. Как и на смутно темнеющей плоти его гениталий, в ее утреннем состоянии, твердо стоящей напротив его живота и становящейся глубокого мягкого цвета, который можно было найти в затененной сердцевине розы. – Что касается исправления вещей, – проговорил он, – не могу сказать… но попытаться можно, – его глаза двинулись по мне, полностью обнаженной, слегка солоноватой и заметно грязной в ступнях и лодыжках. Он улыбнулся. – Может, начнем, Сассенах? – Ты такой уставший, что едва можешь стоять, – запротестовала я. – Эм… ну, за некоторым исключением, – я добавила, глянув вниз. Так и было: под его глазами были темные круги, и, если линии его тела все еще были длинными и грациозными, они столь же красноречиво выражали глубокое изнеможение. Сама я чувствовала себя так, будто по мне проехался асфальтовый каток, несмотря на то, что я не бодрствовала ночи напролет, сжигая форты. – Ну, раз уж у нас есть тут под рукой кровать, я не планировал вставать для этого, – ответил он. – Заметь, я могу никогда больше не подняться на ноги, но думаю, что способен бодрствовать, по крайней мере, следующие десять минут или около того. Ты можешь ущипнуть меня, если я засну, – предложил он, улыбаясь. Я закатила глаза, но спорить не стала. А просто легла на смятые, но теперь прохладные, простыни и, с небольшим трепетом в центре живота, открыла для него ноги. Мы занимались любовью, как будто были под водой, беззвучно, способные разговаривать только при помощи простых жестов. Наши тела двигались медленно и с трудом. Мы почти не касались друг друга таким образом с момента смерти Мальвы… и мысли о ней были все еще с нами. И не только о ней. Некоторое время я пыталась сфокусироваться только на Джейми, обращая внимание на маленькие интимности его тела, такого знакомого… маленький белый след треугольного шрама на горле, завитки рыжих волос и загорелой кожи под ними… Но я была такой уставшей, что мое сознание отказывалось сотрудничать и, вместо этого, настаивало на том, чтобы показывать мне случайные кусочки воспоминаний или, что еще больше беспокоило – воображения. – Не получается, – сказала я. Мои глаза были крепко закрыты, я прижималась к постельному белью, сгребая в кулаки простыни обеими руками. – Я не могу. Он издал удивленный звук, но тут же откатился в сторону, оставив меня влажной и дрожащей. – Что с тобой, a nighan? – спросил он тихо. Он не касался меня, но лежал очень близко. – Не знаю, – я была близка к панике. – Я все еще вижу… прости, прости, Джейми. Я все еще вижу других людей, как будто я занимаюсь любовью с д-другими мужчинами. – Вот как? – его голос звучал настороженно, но не расстроенно. Послышалось шуршание ткани, и он накрыл меня простыней. Это немного помогло, но не слишком. Мое сердце гулко и тяжело стучало в груди, голова кружилась и, казалось, что я не могу дышать, потому что сдавило горло.
«Bolus hystericus (Чувство образующегося кома в горле, который невозможно ни проглотить, ни как-то избавиться от него), – подумала я почти спокойно. – Прекрати, Бичем». Легче сказать, чем сделать, но я перестала переживать, что у меня начинается сердечный приступ. – А… – голос Джейми оставался настороженным. – Кто? Ходжепайл и… – Нет! – от одной мысли, у меня внутри все сжалось от отвращения. Я сглотнула. – Нет, я… я даже не думала об этом. Он тихонько лежал возле меня и просто дышал. Я же чувствовала, что меня, в буквальном смысле, разрывает на части. – Кого ты видишь, Клэр? – прошептал он. – Ты можешь мне сказать? – Фрэнк, – быстро сказала я, до того, как смогла передумать. – И Том. И… и Мальва, – моя грудь поднималась и опускалась, мне не хватало воздуха, казалось, что мне никогда больше не хватит воздуха, чтобы снова дышать. – Я могу… совершенно внезапно, я могу чувствовать их всех, – выпалила я. – Они касаются меня. Хотят войти внутрь, – я повернулась и уткнулась лицом в подушку, как будто могла от всего отгородиться. Джейми довольно долго молчал. Сделала ли я ему больно? Я жалела, что сказала ему… но я больше не могла обороняться. Я не могла лгать, даже из лучших побуждений: просто не было больше возможности, чтобы спрятаться, некуда было бежать. Я чувствовала себя окруженной шепчущими призраками, их потери, их нужды, их отчаянная любовь разрывали меня на части. Отдаляли меня от Джейми, и от себя самой. Я вся сжалась и замерла, чтобы не рассыпаться. Пытаясь скрыться, я так глубоко вжалась лицом в подушку, что почувствовала, как задыхаюсь, и поэтому вынуждена была повернуть голову, чтобы вздохнуть. – Клэр, – Джейми говорил мягко, и, почувствовав его теплое дыхание на своей щеке, я открыла глаза. Его взгляд тоже был мягким, но затененным печалью. Очень медленно он поднял руку и коснулся моих губ. – Том, – выпалила я. – Мне кажется, он уже мертв, и все из-за меня, и это так ужасно. Мне не вынести этого, Джейми, я, правда, не могу! – Я понимаю, – в замешательстве, он отодвинул свою руку. – Ты можешь вынести, что я тебя касаюсь? – Не знаю, – я проглотила комок в горле. – Попробуй и увидишь. Это заставило его улыбнуться, хотя я говорила с полной серьезностью. Он нежно положил свою руку мне на плечо и, развернув меня, сгреб в охапку и прижал к себе. Он двигался медленно, так, чтобы я могла отодвинуться. Но я не отодвинулась. Я прильнула к нему и прижалась так, будто он был дрейфующим обломком мачты, тем единственным, что удерживало меня на плаву. Так и было. Он долго-долго держал меня в своих объятьях и гладил по волосам. – Можешь ты поплакать по ним, mo nighean don? – наконец, прошептал он в мои волосы. – Пусть они придут. Одна только идея снова заставила меня застыть в панике. – Я не могу. – Поплачь по ним, – прошептал он, и его голос открыл меня глубже, чем его член. – Ты не можешь долго удерживать призраков на расстоянии. – Я не могу. Мне страшно, – сказала я, но меня уже сотрясали рыдания и горе, слезы текли по щекам. – Я не могу! И все же, плакала. Я прекратила бороться и открылась памяти и печали. Я всхлипывала, словно мое сердце могло разбиться… И я позволила ему разбиться, ради них, и ради всего того, что не могла спасти. – Пусть они придут, и горюй по ним, Клэр, – прошептал Джейми. – И когда они уйдут, я отвезу тебя домой.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 22:10 | Сообщение # 124
Король
Сообщений: 19994
СТАРЫЙ ХОЗЯИН.
Речная Излучина.
НАКАНУНЕ ВЕЧЕРОМ ПРОШЕЛ СИЛЬНЫЙ ДОЖДЬ, и хотя сейчас ярко светило жаркое солнце, земля была обильно насыщена влагой. Казалось, поднимающийся от нее пар делал воздух еще более плотным. Брианна высоко собрала волосы, чтоб они не касались шеи, но, постоянно выбиваясь, непослушные локоны налипали на влажный лоб и щеки и лезли в глаза. С раздражением, она смахнула прядь тыльной стороной ладони, так как пальцы были измазаны пигментом, который она растирала. Влажность не шла этому процессу на пользу. Из-за нее в порошке образовывались комки, и он приставал к стенкам ступки. Тем не менее, пигмент был необходим. Она получила новый заказ, к которому должна была приступить сегодня днем. Джемми слонялся вокруг, чрезмерно страдая от безделья и тыкая во все своими пальцами. Еле слышно, он напевал себе под нос песенку. Она не обращала на это никакого внимания, до тех пор, пока не удалось разобрать несколько слов. – Что ты сказал? – не веря своим ушам, удивленно спросила она, оборачиваясь к нему. Не мог же он, на самом деле, петь «Блюз тюрьмы Фолсом» (Популярная «блатная» американская песня конца 60-х годов, по стилю и содержанию похожа на «Постой паровоз, не стучите колеса...»)? Он подмигнул ей и, опустив подбородок к груди, сказал таким низким голосом, какой только мог изобразить: – Здравствуйте! Я – Джонни Кэш (Джонни Кэш – американский певец и композитор-песенник, ключевая фигура в музыке «кантри», все свои концерты начинал этой ритуальной фразой, которую произносит Джемми). Едва не прыснув от смеха, она почувствовала, как ее щеки начинают розоветь от усилия сдержаться. – Откуда ты это взял? – спросила она, хотя прекрасно знала ответ. Был только один вариант, откуда он мог это взять, и от этой мысли сердце ее учащенно забилось. – Папа, – логично сказал он. – Папа пел? – спросила она, стараясь говорить непринужденно. Он должен был петь. И также, видимо, должен был попытаться воспользоваться советом Клэр – изменять регистр своего голоса для того, чтобы разработать зажатые голосовые связки. – Угу. Папа много поет. Он выучил со мной песню про воскресное утро, и еще одну про Тома Дули, и... и много еще, – закончил он, видимо в замешательстве. – Правда? Ну, это ... а ну, положи! – воскликнула она, когда Джемми, от нечего делать, поднял открытый мешочек розовой марены (Марена или крапп – устаревшее название для красящего вещества красных оттенков). – Ой! – он виновато посмотрел сначала на каплю краски, которая вырвалась из кожаного мешочка и шмякнулась прямо ему на рубашку, затем на Брианну, и неуверенно попятился к двери. – Он еще ойкает! – рассержено проговорила она. – А ну, стой на месте! – отряхнув руку, она схватила его за шиворот и с размаху приложила пропитанную скипидаром тряпку к его рубашке. Вот только ее стараниями, на месте яркой красной линии, получилось большое розовое пятно. Джемми молчал во время этого испытания. Голова его моталась из стороны в сторону, пока она теребила рубашку, оттирая краску. – Что вообще ты здесь делаешь? – спросила она сурово, – Разве я не говорила тебе найти себе какое-нибудь занятие? – в конце концов, в Речной Излучине недостатка в делах не было. Понурив голову, он что-то пробормотал, но ей удалось разобрать лишь слово «боюсь». – Боишься? Чего? – чуть более ласково, она через голову стянула с него рубашку. – Призрака. – Какого призрака? – осторожно спросила она, пока не понимая, что с этим делать. Ей было известно, что все рабы в Речной Излучине безоговорочно верят в призраков, считая их неотъемлемой частью жизни. Впрочем, так же, как и практически все шотландские переселенцы в Кросс-Крике, Кэмпбелтоне и Ридже. И немцы из Салема и Вифании. Да если уж на то пошло, как и ее собственный отец. Она не могла просто так взять и заявить Джему, что призраков не существует, особенно, когда она сама не до конца была в этом уверенна. – Призрак Maighistear àrsaidh, – впервые взглянув на нее, сказал он. Его темно-голубые глаза были тревожны, – Джош сказал, что это он ходил. Что-то скользнуло по ее спине, словно сороконожка. «Maighistear àrsaidh» означало «старый хозяин» – Гектор Камерон. Она невольно посмотрела в сторону окна. Они с Джемом находились в маленькой комнатке над конюшнями, где ей приходилось выполнять наиболее грязные этапы изготовления красок, и мавзолей Гектора Камерона был прекрасно отсюда виден, мраморный и белый, словно зуб, блестел он внизу, на краю лужайки. – Интересно, что заставило Джоша сказать это? – неторопливо, произнесла она. Ее первым же стремлением было сообщить, что призраки не ходят средь бела дня, но очевидный вывод из этого получался, что они ходят по ночам. Последнее, что она хотела бы сейчас сделать, так это обеспечить Джемми ночные кошмары. – Он говорит, что Ангелина видела его позапрошлой ночью. Большой старый призрак, – проговорил он, вытягивая вверх руки со скрюченными пальцами, наподобие когтей, и вытаращив глаза, явно подражая манере Джоша. – Да? И что же он делал? – она старалась сохранять свой тон непринужденным и лишь слегка заинтересованным, и оказалось, что это работает. На данный момент Джемми был больше заинтересован, чем напуган. – Ходил, – сказал Джемми и слегка пожал плечами. Что же еще делают призраки, в конце концов? – Он курил трубку? – у нее появилась идея, когда она заметила внизу высокого джентльмена, прогуливающегося под деревьями на лужайке. Джемми, казалось, немного опешил от представления образа призрака, курящего трубку. – Я не знаю, – с сомнением сказал он, – а призраки курят трубки? – Я, конечно, сомневаюсь, – проговорила она, – но мистер Бьюкенен курит. Видишь его, там внизу, на лужайке? Она отошла в сторону, указав подбородком на окно, и Джемми, встав на цыпочки, выглянул через подоконник. Мистер Бьюкенен, знакомый Дункана, остановившийся в их доме, на самом деле, в данный момент курил трубку, и слабый аромат его табака доносился до них через открытое окно. – Я думаю, Ангелина видела мистера Бьюкенена, бродящего в темноте, – сказала она. – Может, он в ночной рубашке выходил по нужде, а она, едва увидев белое, сразу же подумала, что это призрак. Джемми хихикнул от этой мысли. Казалось, он хотел в это верить, но вжав голову в узкие плечики, продолжал внимательно разглядывать мистера Бьюкенена. – Джош говорит, Ангелина сказала, что призрак выходил из склепа старого мистера Гектора, – произнес он. – Я полагаю, мистер Бьюкенен просто ходил вокруг, а она увидела, как он идет с той стороны и подумала, что он вышел именно оттуда, – проговорила она, тщательно избегая любого вопроса, как то – почему шотландский джентльмен средних лет станет ходить вокруг гробниц в ночной рубашке? Но очевидно, это обстоятельство не показалось Джемми странным. Ей пришло в голову выяснить, что именно делала Ангелина на улице, среди ночи, когда видела призраков? Но, хорошенько подумав, решила – лучше не надо. Наиболее вероятная причина, по которой горничная выскользнула ночью из дома, была не для ушей мальчика возраста Джемми. Ее губы слегка сжались при мысли о Мальве Кристи, которая, возможно также, отправилась на свидание в сад Клэр. «С кем?» – задалась она вопросом в тысячный раз, и также, в тысячный раз, машинально перекрестилась с краткой молитвой за упокой души Мальвы. Кто это был? Если только там был призрак, который должен ходить... Она слегка вздрогнула, но это натолкнуло ее на новую идею. – Я думаю, что именно мистера Бьюкенена видела Ангелина, – твердо сказала она, – но если ты когда-нибудь станешь бояться призраков, или еще чего-нибудь, то просто перекрестись и произнеси коротенькую молитву своему ангелу-хранителю. От этих слов она почувствовала головокружение, возможно это было дежавю. Она подумала, что кто-то – мать? отец? – говорил ей в точности то же самое, когда-то, в далеком детстве. Чего же она тогда боялась? Она уже этого не помнила, в памяти осталось только лишь чувство защищенности, что дала ей молитва. Джем нахмурился в сомнении. Насчет крестного знамения он знал, но не был так уверен в ангельской молитве. Бри ее с ним разучила, чувствуя от этого себя немного виноватой. Это был всего лишь вопрос времени, прежде чем он сделает что-либо явно «католическое», как например, перекрестится перед кем-нибудь, кто имеет значение для Роджера. Большинство людей, либо предполагали, что жена священника также была протестанткой, либо знали правду, но предпочитали не поднимать шумиху по этому поводу. Она была в курсе масштабов негодования среди паствы Роджера. В особенности, обсуждали смерть Мальвы и сплетничали о ее собственных родителях, но Роджер упорно не желал слышать подобные разговоры. Почувствовав, как ее губы опять плотно сжимаются, Бри постаралась их расслабить. Даже тревожась о возможных религиозных осложнениях, которые были еще свежи в памяти, она испытала сильную, острую боль от тоски по Роджеру. Он писал, что старейшине МакКорклу пришлось задержаться, но он прибудет в Эдентон в течение недели. Возможно, еще неделя потребуется, прежде чем проведут пресвитерианскую сессию, и тогда он приедет в Речную Излучину за ней и Джемми. Он был так счастлив от мысли о своем рукоположении. И раз уж его посвятили в духовный сан, не смогут же они его этого лишить, даже окажись он еретиком, имея в женах католичку? Если придется, поменяет ли она веру ради Роджера, ради того, в чем он так нуждается и кем хочет быть? Эта мысль заставила ее почувствовать себя опустошенной, и для успокоения она обняла Джемми. Его кожа была влажной и до сих пор по-младенчески нежной, но она ощущала твердость его выпирающих косточек, суливших, что в один прекрасный день, его габариты будут соответствовать мощи его отца и деда. «Его отец» – это была маленькая, пылкая мысль, что усмирила все ее тревоги, и даже успокоила боль из-за отсутствия Роджера. Волосы Джемми давно отросли, но она поцеловала то место за левым ухом, где скрывалась метка, что заставило сына извиваться и хихикать от ее дыхания, щекочущего шею. Она отправила его вниз, отнести испачканную краской рубашку прачке Матильде, чтобы та посмотрела, что можно с ней сделать, а сама опять вернулась к растиранию. Минеральный запах малахита в ступке казался странно неправильным. Она подняла ее и понюхала, хотя понимала, что делать так просто смешно. Измельченный камень не может испортиться. Наверное, смесь скипидара и табачного дыма из трубки мистера Бьюкенена повлияла на ее обоняние. Покачав головой, она аккуратно соскребла мягкий зеленый порошок в бутылочку, чтобы позже смешивать его с ореховым маслом или использовать с яичной темперой (Яичная темпера – одна из старейших красок, применяемых в живописи, состоит из пигмента, воды и яичного желтка). Она оценивающе взглянула на ряд коробочек и мешочков. Некоторые из них достались ей от тети Джокасты, другие, благодаря любезности лорда Джона, специально были присланы из Лондона. Осмотрев бутылочки и сушильные лотки с собственноручно намолотыми пигментами, она обдумывала, что еще может понадобиться. Сегодня днем она будет делать лишь предварительные эскизы. Заказом был портрет престарелой матери мистера Форбса. Но, чтобы закончить работу до приезда Роджера, у нее была только неделя, или две. Она не могла терять... Внезапно, волна головокружения заставила ее сесть, и черные мушки замелькали у нее перед глазами. Глубоко дыша, она опустила голову между колен. Это не помогло. Воздух был едкий от терпентинового масла и насыщенный запахами вонючих животных, содержащихся в конюшне, внизу. Она подняла голову и ухватилась за край стола. Внутренности, казалось, превратились в жидкую субстанцию, которая, как вода в миске, колебалась от ее движений, болтаясь из желудка к горлу и обратно, оставляя горький привкус желчи в носоглотке. – О, Боже! Жидкость из живота устремилась к горлу, и она едва успела схватить со стола тазик для умывания и выплеснуть воду на пол, прежде чем ее желудок вывернуло наизнанку, в неистовом порыве опустошения. Очень осторожно, опустив тазик, она присела, тяжело дыша, разглядывая пятно на полу. В то же время, мир внутри нее сместился со своей оси и установился под новым, тревожным углом. – Поздравляю, Роджер, – произнесла она вслух слабым, дрожащим в спертом, влажном воздухе голосом, – я думаю, ты скоро станешь папой. Снова.
*** КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ ОНА СИДЕЛА НЕПОДВИЖНО, внимательно исследуя ощущения своего тела, отыскивая подтверждения. С Джемми у нее не было тошноты, но она помнила странно изменившиеся свойства своих чувств. Это необычное состояние называется синестезия, когда зрение, обоняние, вкус, а иногда, даже и слух временами таинственно приобретают свойства друг друга. Это отступило также быстро, как и нахлынуло. Острый запах табака мистера Бьюкенена стал гораздо сильнее, но сейчас это был сладкий дымок скрученных листьев, а не то пестрое зелено-коричневое нечто, извивающееся в пазухах носа и громко стучащее в мозгах, словно град по жестяной крыше. Она была так сконцентрирована на своих телесных ощущениях и на том, что они могут, или не могут означать, что и не обратила внимания на голоса в соседней комнате. Там находилась скромная берлога Дункана, где он держал бухгалтерские книги и счета поместья. «И еще, – думала она, – где он прятался, когда величие дома становилось для него невыносимым». В данный момент мистер Бьюкенен находился там вместе с Дунканом, и то, что начиналось как добродушная монотонная беседа, теперь выказывало признаки напряжения. Брианна поднялась, с облегчением чувствуя только едва заметную, остаточную липкую влажность, и взяла тазик. У нее имелись естественные человеческие склонности к подслушиванию, но в последнее время она осторожничала, не желая слышать ничего, кроме того, что было необходимо. Дункан и ее тетя Джокаста были ярыми лоялистами, и ничего из того, что она могла сказать в виде тактичного призыва или логической аргументации, не поколебало бы их. Она нечаянно подслушала уже более чем одну частную беседу Дункана с местными тори. Это заставляло ее сердце замирать, в мрачном предчувствии, прекрасно осознавая то, что станет итогом нынешних событий. Здесь, в предгорье, в самом сердце округа Кейп-Фир, большинство порядочных граждан являлись лоялистами, убежденными в том, что насилие, происходящее на севере, было чрезмерно раздутой шумихой, которая могла оказаться излишней, а если и не так, то это их совсем не касалось. Тут, на месте, им больше всего требовалась крепкая рука, чтобы держать в узде ошалелых вигов, прежде чем их эксцессы спровоцируют разрушительный ответный удар. Знание, что именно такому разрушительному ответному удару подвергнутся люди, которые ей нравились, или которых она даже любила, ощущалось для нее как «отрава», как ее отец это называл, холодное чувство гнетущего ужаса, леденящее кровь. – Когда же? – голос Бьюкенена раздался четче, и звучал раздраженно, когда она открыла дверь. – Они не будут ждать, Дункан. Мне нужны деньги на неделе, до среды, или Данклин продаст оружие в другом месте, ты же знаешь, что сейчас это рынок продавца. Ради золота он подождет, но не долго! – Да, я это отлично знаю, Соуни, – Брианна подумала, что голос Дункана звучал нетерпеливо и встревожено. – Это будет сделано, если получится. – ЕСЛИ? – воскликнул Бьюкенен. – Что еще за «если»? До сих пор было «О, да, Соуни», «Нет проблем», « Будь уверен, Соуни», «Скажи Данклину, все путем», «О, конечно, Соуни»... – Я сказал, Александр, что если получится, то будет сделано! – голос Дункана был тихий, но внезапно в нем появилась стальная нотка, которую она никогда раньше не слышала. Бьюкенен проговорил что-то грубое на гэльском, и внезапно дверь комнаты Дункана распахнулась, и он сам выскочил в столь великом гневе, что едва заметил ее, одарив мимоходом, не более чем резким кивком. Что было, как ей подумалось, довольно уместно, учитывая то, что она стояла с тазиком, полным рвоты. Прежде чем она смогла шелохнуться, чтобы избавиться от него, вышел Дункан. Он выглядел разгоряченным, сердитым и чрезвычайно обеспокоенным. Однако заметил ее. – Как ты поживаешь, девочка? – спросил он, приглядываясь. – Ты как будто немного зеленая. Съела что-то не то? – Думаю, да. Но сейчас, все хорошо, – сказала она, поспешно поворачиваясь, чтобы убрать тазик обратно в комнату, позади нее. Поставив его на пол, она закрыла дверь, – Ты э-э-э... в порядке, Дункан? Мгновение он стоял в нерешительности, но все, что его беспокоило, было слишком угнетающим, чтоб сдерживаться. Он огляделся, но в это время дня ни одного из рабов здесь не было. Тем не менее, он склонился поближе и понизил голос. – Ты, случайно ... не видела ничего странного, a nighean? – Насколько странного? Он потер костяшкой пальца под своими свисающими усами и еще раз оглянулся. – Возле склепа Гектора Камерона, например? – спросил он, и голос едва ли был громче шепота. Ее диафрагма, все еще болезненная от рвоты, резко сократилась от этого вопроса, и она положила себе руку на живот. – Значит, да? – Дункан насторожился. – Не я, – проговорила она и рассказала о Джемми, Ангелине и предполагаемом призраке. – Я подумала, возможно, это был мистер Бьюкенен? – закончила она, кивая в сторону лестницы, на которой Александр Бьюкенен исчез. – А это мысль, – пробормотал Дункан, потирая седой висок. Но, нет... конечно, нет. Он не стал бы, но это мысль. Брианна подумала, что он стал выглядеть хоть и немного, но чуть более обнадеженным. – Дункан, можешь сказать мне, что случилось? Он глубоко вздохнул, качая головой. Не в отказе, а в недоумении. Но его плечи снова ссутулились, и он сдался. – Золото, – сказал он просто, – оно исчезло.
*** СЕМЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ в золотых слитках были значительной суммой, во всех смыслах. Она понятия не имела, сколько это весило, но гроб Джокасты, что скромно стоял в семейном мавзолее возле гроба Гектора Камерона, был набит под завязку. – Что ты имеешь в виду под «исчезло»? – выпалила она, – Все целиком? Дункан схватил ее руку, черты его лица исказились в порыве утихомирить ее. – Да, все целиком, – сказал он, снова оглядываясь. – Ради Бога, девочка, говори потише! – Когда это произошло? Или скорее, – исправилась она, – когда ты обнаружил пропажу? – Прошлой ночью, – он обернулся еще раз и дернул подбородком в сторону своего кабинета. – Зайди, девочка, я расскажу тебе об этом. Волнение Дункана немного утихло, пока он ей рассказывал. К тому моменту, как закончил, он немного успокоился, хотя бы внешне. Семь тысяч фунтов – это все что осталось от первоначальных десяти тысяч, которые, в свою очередь, являлись третью от тридцати тысяч, посланных слишком поздно, но все-таки посланных, Луи Французским в поддержку обреченного покушения Чарльза Стюарта на троны Англии и Шотландии. – Гектор был осторожен, да? – объяснял Дункан, – он жил, как богатый человек, но всегда в рамках тех средств, что местечко, вроде этого, – он взмахнул своей единственной рукой, указывая на усадьбу и земли Речной Излучины, – может обеспечить. Он потратил тысячу фунтов на приобретение земли и постройку дома, затем, со временем, еще тысячу – на рабов, скот и тому подобное. И тысячу фунтов он положил к банкирам, Джо сказала, ему была невыносима мысль, что все эти деньги лежат, не зарабатывая ни процента, – он одарил ее легкой кривой улыбкой, – хотя он был слишком умен, чтобы не привлекать внимание, вложив все сразу. Я полагаю, что он планировал, быть может, вкладывать остальное понемногу, время от времени, но умер прежде, чем сделал это. Джокаста осталась очень богатой вдовой, но еще более осторожной, чем ее муж, в привлечении чрезмерного внимания. И поэтому, золото лежало, невредимое в своем тайнике, за исключением одного слитка, который постепенно таял и растрачивался с помощью Улисса. «Который исчез», – вспомнила она с беспокойством. Кто-то знал, что здесь было золото. Вероятно, кто бы ни заприметил этот слиток, догадался, что есть еще. И выжидал спокойно и терпеливо, пока не нашел. Но сейчас... – Ты слышала о генерале МакДональде? В последнее время, в разговорах, она часто слышала это имя. Он был шотландским генералом, наверное, в отставке, предположила она. Останавливаясь то тут, то там, он гостил у различных уважаемых семей. Тем не менее, о его намерении она ничего не знала. – Он хочет поднять людей, три-четыре тысячи горцев, чтобы отправиться на побережье. Губернатор запросил помощь, и корабли с войском на подходе. Таким образом, люди генерала сойдут через долину Кейп-Фир, – он изобразил изящный парящий жест своей рукой, – встретятся с губернатором и его войсками, зажмут в клещи мятежную милицию, вот и готово. – И ты хотел дать им золото... или нет, – поправила она себя, – ты хотел дать им оружие и порох. Он кивнул и пожевал усы, выглядя несчастным. – Человек по имени Данклин, Александр знает его. Лорд Данмор собирает огромный запас оружия и пороха в штате Вирджиния, а Данклин – один из его лейтенантов, который готов уступить некоторое количество этого запаса в обмен на золото. – Которое в данный момент исчезло, – она глубоко вздохнула, чувствуя как пот скатывается между грудей, еще сильнее увлажняя ее рубашку. – Которое в данный момент исчезло, – согласился он мрачно. – И мне по-прежнему интересно, на счет этого призрака малыша Джемми, да? В самом деле – призрак. У кого-то получилось проникнуть в такое многолюдное место, как Речная Излучина, переместить успешно золото, весом несколько сотен фунтов, и остаться при этом полностью незамеченным... Звук шагов на лестнице заставил Дункана вскинуть голову в сторону двери, но это был лишь Джош, один из чернокожих конюхов, со шляпой в руке. – Лучше нам отправляться, мисс Бри, – сказал он, почтительно кланяясь. – Если вы желаете хороший свет. Для ее рисунков, он имел в виду. В Кросс-Крик, к дому адвоката Форбса, был добрый час пути, а солнце стремительно поднималось к полудню. Она посмотрела на свои измазанные зеленые пальцы и вспомнила про растрепанные волосы, неряшливо свисающие из импровизированного пучка. Ей следует сперва немного привести себя в порядок. – Иди, девочка, – Дункан махнул ей на дверь. Его худое лицо все еще хранило следы беспокойства, но немного просветлело от представившейся возможности поделиться этим. Она нежно поцеловала его в лоб и пошла вниз, вслед за Джошем. Бри волновалась, и не только из-за пропавшего золота и бродячих призраков. На самом деле, из-за генерала МакДональда. Ибо, если он намеревался набрать воинов среди горцев, одним из естественных путей для него, было обратиться к ее отцу. Как Роджер, когда-то раньше заметил: «Джейми способен пройти по канату между вигами и тори лучше, чем любой человек, которого я знаю, но когда настанет критический момент... ему придется прыгнуть». «Время для прыжка настало в Мекленберге. А у критического момента было имя – МакДональд», – подумала она.
Дата: Суббота, 19.11.2016, 22:13 | Сообщение # 125
Король
Сообщений: 19994
ПОЕЗДКА К ПОБЕРЕЖЬЮ.
ПОЛАГАЯ, ЧТО БУДЕТ РАЗУМНО на некоторое время исчезнуть из своих привычных мест обитания, Нил Форбс отправился в Эдентон, под предлогом сопровождения своей престарелой матушки во время визита к ее, еще более престарелой, сестре. Он наслаждался долгой поездкой, несмотря на жалобы его матери по поводу облаков пыли, которые поднимались из-под колес другой кареты, ехавшей впереди. Ему очень не хотелось жертвовать своей возможностью держать ту карету в поле зрения – небольшой, хорошо подвешенный на рессорах экипаж, чьи окна были закрыты и занавешены плотными шторами. Но Нил Форбс всегда был преданным сыном, и на следующей почтовой станции он пошел поговорить с кучером. Другая карета услужливо откатилась назад и последовала за ними на удобном расстоянии. – На что это ты смотришь, Нил? – требовательно поинтересовалась его мать, поднимая взгляд от любимой гранатовой броши, которую она пристегивала. – Вот уже третий раз ты выглядываешь из этого окна. – Да так, ни на что, мам, – ответил он, глубоко вздохнув. – Всего лишь, любуюсь отличным деньком. Какая чудесная погода, не так ли? Миссис Форбс чихнула, но, послушно поправив на носу очки, наклонилась, чтобы выглянуть из окна. – Ну, что ж, да, довольно ясно, – признала она с сомнением. – Только жарко и настолько влажно, что твою рубашку можно выжимать. – Не беспокойся, a lennan, – сказал он, похлопывая ее по одетому в черное плечу. – Ты даже и не заметишь, как мы окажемся в Эдентоне. Там будет прохладнее. Как говорят, нет ничего лучше, чем морской бриз, чтобы разрумянить твои щечки.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!