Когда он вернулся вечером, то обнаружил, что вдовствующая графиня также вернулась из своей поездки. Он зашел в ее будуар, чтобы выразить свое почтение, и обнаружил ее в приподнятом настроении, хоть и несколько бледной с дороги, а несколько морщин вокруг глаз свидетельствовали о беспокойстве. Но это он счел естественной реакцией на уровень амбиций Оливии в качестве организатора свадебных торжеств.
Поэтому он приложил все усилия, чтобы отвлечь ее историей о послеобеденной примерке, благородно пожертвовав собственным достоинством и включив в рассказ историю о его запятнанных бриджах и подштанниках Перси.
— О, Боже… о… Боже… бедный Том! — графиня тихонько фыркала. — Он очень серьезно относится к своим обязанностям, бедный мальчик, помоги ему Бог. Я думаю, ты для него то еще испытание.
— О, да. Он надеялся, что Перси Уэйнрайт возможно денди, было прямо видно, как он представляет себе вышитые жилеты и узорчатые шелковые чулки, но я, к сожалению, вынужден был разочаровать его.
Это снова заставило графиню улыбнуться, но когда она заговорила, голос ее был серьезным.
— Тебе нравится Перси Уэйнрайт?
— Да, — ответил он, удивившись, что она спрашивает об этом. — Да, мы хорошо ладим. Общие интересы и все такое, — он был уверен, что и тени того, насколько их интересы совпадают, не отобразилось на его лице. Он кашлянул и добавил: — Генерал мне также по душе, матушка, очень по душе.
— О, да? — ее лицо смягчилось. — Рада это слышать, Джон. Он очень хороший человек, и так добр, — затем она сжала губы, но ее лицо сохранило следы веселья. — Не уверена, что твой брат разделяет эти чувства. Но опять же, Хэл всегда был подозрительным, бедный мальчик. Я иногда и правда думаю, что он не доверяет никому, кроме тебя и жены. Ну, и Гарри Кворри, конечно.
Упоминание о брате кое-что напомнило Грею. В суматохе возвращения из Хэлуотера, подготовки к свадьбе и нового назначения полка он на мгновение забыл об этом. Но уж конечно, у Хэла было уже достаточно времени, чтобы поговорить с ней.
— Матушка, упоминал ли Хэл о странице из дневника отца, которую мы обнаружили в его офисе?
Если до этого он полагал, что она немного бледна, он ошибался. Ему уже приходилось видеть ее бледной от усталости или побелевшей от гнева. Теперь же кровь покинула ее лицо в мгновение ока, и страх в ее глазах нельзя было спутать ни с чем иным.
— Упоминал? — повторил он, стараясь звучать обыденно. — Я тут задавался вопросом, не получали ли и Вы такую же. Возможно, с почтой?
Она взглянула на него, быстро и зло.
— И что заставило тебя так подумать?
— То, как Вы говорили о Джеймсе Фрейзере, когда я уезжал в Хэлуотер, — честно ответил он. — Что-то должно было резко взволновать Вас, чтобы Вы так заговорили о нем; Вы знали о нем годами. Но поскольку единственное, что Вам о нем известно — это то, что он однажды был яростным якобитом?.. — он деликатно сделал паузу, но она ничего не ответила. Ее глаза все еще сверкали, как зажигательное стекло
[линза, применяемая для зажигания огня солнечным светом - прим. пер.], но она не смотрела на него более. Что бы она ни видела теперь, оно было далеко позади него.
— Да, — сказала она, будто издалека. Она моргнула и посмотрела на него, ее взгляд все еще был острым, но уже не пылал. — Твой отец всегда говорил, что ты самый умный из мальчишек, — тон этого высказывания был далек от комплиментарного. — Что же касается «однажды был яростным якобитом»: нет никакого «был», Джон. Поверь мне, однажды папист — папист навсегда.
Он не стал указывать на то, что «папист» и «якобит» не обязательно одно и то же. Когда в комнату входит политика, принципы часто улетают в окно. Хотя большинство папистов и правда поддерживали дело Стюартов, было немало и протестантов, что поступали так же, либо из корыстных побуждений, либо потому, что считали Джеймса Стюарта истинным ставленником Божьим на роль суверена Великобритании, несмотря на его вероисповедание.
— Значит, Вы таки получили страницу дневника, — сказал он тоном утверждения, а не вопроса. — Могу я взглянуть?
— Я ее сожгла.
— Зачем? — прямо-таки рявкнул он, и она снова моргнула от испуга. Затем посмотрела на него, явно подбирая слова.
— Потому что, — сказала она спокойным тоном, — я не хотела хранить ее. Слышал когда-нибудь выражение «предоставь мертвым погребать своих мертвецов»? Что прошло — то прошло, и я не собираюсь цепляться за остатки.
Он едва сдержался, чтобы не сказать на это что-то такое, о чем позднее пожалел бы, но тут его взгляд упал на миниатюру на ее трюмо. Она стояла там с тех пор, как Джерард Грей подарил ее ей, и уже много лет Джон Грей не обращал на нее внимания. Обратив его сейчас, он удивился, насколько портрет напоминает отражение в его зеркале. Отец был немного темнее, но в остальном… Невелики же шансы матери забыть прошлое, даже если бы она и хотела.
— Ну правда, матушка, — сказал он мягко, — из Вас совсем никудышная лгунья. Чего Вы боитесь?
— Что? Какого черта ты имеешь в виду? — возмущенно воскликнула она. Она не часто употребляла бранные выражения, и его неизменно потешало, когда это происходило, но он подавил улыбку.
— Я имею в виду, —спокойно ответил он, указав на миниатюру, — что если Вы хотите убедить весь мир, что Вы больше не вспоминаете о моем отце, Вам следовало убрать это из виду. И когда говорите кому-то, что Вы что-то уничтожили, — добавил он, кивая на ее секретер, — не следует смотреть туда, где Вы «это» спрятали.
Она открыла рот, но не нашла что сказать и закрыла его. Затем взглянула на него, прищурив глаза.
— Если Вам эта страница не нужна, — продолжал он, — то она нужна мне.
— Нет, — сразу же сказала она.
— Так она содержит что-то опасное? Вы показывали ее Хэлу? — в его голосе против его воли проступали нотки гнева. — Мне уже не двенадцать, мама.
Она посмотрела на него долгим взглядом, и странное выражение сожаления промелькнуло на ее лице.
— Что довольно прискорбно, — сказала она. Опустила плечи, наклонила голову и отвернулась, потирая двумя пальцами между бровями. — Я подумаю об этом, Джон, — сказала она. — А теперь оставь меня. У меня ужасно болит голова.
— Лгунья, — снова сказал он, но бесстрастно. — Я пришлю камеристку, хорошо?
— Да, пожалуйста.
Он вышел, но у двери обернулся и просунул голову обратно в комнату.
— Матушка?
— Да?
— Если хотите убедить кого-нибудь, что Вы не боитесь, смотрите им в глаза. Спокойной ночи.
***
Перси Уэйнрайт, как оказалось, никогда даже пальцем не касался шпаги, не говоря уже о том, чтобы применять ее с насильственными намерениями. Чтобы исправить этот шокирующий недостаток, он по возвращении из Бата с готовностью принял предложение Грея и Мэлтона присоединиться к ним в их еженедельных тренировках, чтобы получить начальные инструкции.
Salle des armes
[см. выше], который посещали Греи, стоял на Монмут Стрит — это был небольшой закоптелый дом между ломбардом и лавкой шелков и бархата у Сэнт-Джилс и управлялся сицилийским джентльменом хрупкого сложения, чье мастерство обращения с клинком могла затмить только яркая индивидуальность этого человека.
— Стал толстым-толстым, — без предисловия начал сеньор Беркули, фамильярно тыча Хэла в совершенно плоский живот. — Никакой практики, две недели! Любой червяк сделает Вас, засунет рапиру в Вашу жирную задницу.
Хэл, вполне привычный к манерам сеньора Беркули, проигнорировал этот выпад и представил тому мистера Уэйнрайта как нового члена семьи и полка.
Сеньор кружил вокруг Перси, качая головой и покусывая палец от огорчения. Перси, казалось, побаивался, но когда он взглянул на Грея, его взгляд светился весельем.
— Так стар, так стар! — причитал сеньор Беркули, остановившись перед Перси и с критическим выражением тыкая его в плечо. Затем махнул своей маленькой мозолистой ручкой на Грея: — Вот этот, меч в колыбели. Вы? Пха! — он сплюнул, встряхнулся и перекрестился. — Идемте, — смирившись, сказал он и взял Перси за рукав. — Вы работать выпады. Не протыкнуть себе ногу, хорошо?
Перси спешно разделся до рубашки и штанов, ему вручили побитую рапиру с тупым наконечником и поставили отрабатывать выпады, Греи тем временем подготовились к занятию.
— En garde
[фехтовальный термин, с французского «К бою!»- прим. пер.], — Хэл легко и естественно стал в стойку: колени присогнуты, рапира выставлена вперед, тело развернуто боком к Грею.
— J’ai regardé
[«Я готов» с французского — прим. пер.], — Грей легко провел своей рапирой по лезвию Хэловой и оставил их скрещенными. Сеньор Беркули обошел вокруг них, прищурив глаза и выискивая недостатки, крикнул «Commencez!»
[начинайте (фр.) - прим. пер.], и они начали.
Изначально это было просто представление различных позиций, ни один из них не искал удара, а только чтобы другой открылся, чтобы попробовать coupé
[Feinte par coupé (фр.) - «обман переносом»: непрямая атака, при которой после обманного движения клинок проходит над оружием противнике без отдергивания назад. - прим. пер.] или passe avant
[атака, когда задняя нога переноситься с перекрещиванием за переднюю, после чего вторая нога переноситься вперед и делается далекий выпад — прим. пер.], медленно кружа, пока мышцы разогреваются.
Грей видел, как Перси с интересом смотрел на них, пока сеньор Беркони не заметил, что тот отвлекся, и, рявкнув, не заставил вернуться обратно к выпадам.
Он глубоко дышал, опьянев от запаха пота: старого и нового, металлического звона их шпаг и ощущения того, как гарда трется о тыльную сторону ладони. Ему нравилось фехтовать на рапирах, они были так легки, что он едва замечал, что они не являются просто продолжением его тела.
Они с братом были одинаково одарены физически, будучи одного роста, у Хэла преимущество пары фунтов в весе, у Грея где-то на дюйм длиннее выпад. Несмотря на явное равенство и то, что Хэл был хорошим фехтовальщиком, Грей знал, что он — лучше.
Он редко позволял этому проявиться на их занятиях, хорошо зная, что Хэл ненавидит проигрывать и будет в плохом настроении, если проиграет. Теперь он поймал себя на том, что наступает, пусть лишь слегка, и, взглянув на Перси и почувствовав легкое напряжение в теле, он также понял, что собирается сегодня выиграть, и не важно, что за этим последует.
— Есть какие-нибудь свежие новости о заговорщиках? — спросил Грей, как для того, чтобы сбить брата с толку, так и из любопытства.
Хэл встретил его удар встречным, отбил и попытался нанести удар из позиции кварта, но ему это не удалось.
— Они предстанут пред судом на этой неделе, — коротко сказал он.
— Я не… — удар по клинку, встречный удар, уловка из примы
[фехтовальная позиция — прим. пер.], и он едва коснулся плеча Хэла и ухмыльнулся: — Не видел , чтобы об этом писали.
— Увидишь, — кряхтя, Хэл сделал выпад, и он едва успел увернуться.
— Они, — Хэл уже начал тяжело дышать, и слова выходили короткими очередями, — решили сде… лать, как я и говорил… они сделают.
— Утаить политический аспект дела? — Грей все еще дышал ровно. — Скажи: «корабли лавировали-лавировали, да не вылавировали».
— Карл у… Клары украл… чертовы кораллы! Проклятье! — последовал поток жестоких ударов и выпадов, которые так близко подобрались до груди Грея, что он почувствовал, как конец лезвия скользнул по его рубашке.
— Корабли лавировали-лавировали, да не вылавировали. Корабли лавировали-лавировали, да не вылавировали. Ко… — смеясь — и тоже начиная тяжело дышать — он бросил говорить и начал драться.
Удар, удар, уловка, отшатнулся назад, когда конец рапиры Хэла прошел рядом с его лицом, снова, Хэл слишком наклонился вперед… нет, тот сдержался и отпрыгнул назад как раз вовремя, когда клинок Грея двинулся вверх. Выпад с терции
[позиция в фехтовании — прим. пер.], еще один без запинки, и от каждого его шага по доскам поднималась пыль.
Хэл понял, к чему он вел, он слышал мысли Хэла, будто они были в его голове, почувствовал, как порыв раздражения, смешанного с изумлением, сменился возрастающим гневом, и затем рывок, когда Хэл одернул себя, заставил успокоиться и быть внимательным.
Грею пришлось сделать то же. Он растерял голову в радостном возбуждении, опьянел от жара борьбы. Его тело было как смазанная маслом веревка, эластичное и скользкое, и он делал опасные выпады, вполне уверенный, что все же сможет избежать клинка Хэла. Он увидел брешь в обороне, с криком нырнул в скользящем выпаде, и наконечник его клинка угодил Хэлу в бедро и скользнул по ткани его бриджей.
— Господи! — сказал Хэл и тряхнул головой.
Грей пригнулся, смеясь, и выпрямился резко как Джек-из-коробки, хватая конец своей рапиры, так что клинок согнулся дугой между его рук, затем отпустил, и тот щелкнул по клинку Хэла, заставив метал звякнуть и клинок Хэла дернуться в его руке.
Услышал, как Беркули бранится по-итальянски, но не стал обращать внимания. Хэл теперь дрался яростно, так сильно ударяя по клинку, что оба лезвия могли сломаться. Он сразу прыгнул вперед, его рука прошла вдоль руки Хэла, застав того врасплох, так что они оказались в объятиях, их руки с клинками переплетены и лезвия запутаны, тела прижаты друг к другу.
Он ухмыльнулся Хэлу, обнажив зубы, и увидел, как в глазах брата загорелась искра. Он, однако, был быстрее и первым выдернулся из захвата, на какой-то миг выбив Хэла из равновесия. Инстинктивно упал в превосходном пасса-сотто
[уклонное движение, человек подныривает под оружием противника и, выпрямляясь, наносит удар — прим. пер.], и наконечник его клинка прижался к горлу Хэла.
— Touché
[сдавайтесь (фр.) - прим. пер.], — сказал он тихо.
Руки Хэла опали, его рапира звякнула, и он какой-то миг стоял, тяжело дыша, перед тем как кивнуть.
— Je me rends, — сказала он хрипло: "Я сдаюсь".
Грей убрал свое оружие и поклонился брату, но глядел он на Перси. Перси совсем оставил свои выпады ради такого представления и стоял у стены с глазами, широко раскрытыми от шока и того, что Грей полагал, было восхищением.
Сеньор Беркули стащил свой парик и теребил его в возбуждении.
— Вы! — сказал он, бросая париком в лицо Грею. — Никогда так не делайте. Не правильно делать так, что сделали Вы! Вы безумец! Но хорошо, — добавил он, слегка отступая и оглядывая Грея с ног до головы, будто никогда его раньше не видел. Он кивнул, сжав губы, оценивая его. — Очень хорошо.
Хэл растирал голову и шею полотенцем. Он раскраснелся, но к удивлению выглядел скорее позабавленным, чем разгневанным.
— К чему это было? — спросил он.
— Показательное выступление для нового брата, — небрежно ответил Грей, махнув в сторону Перси рукой. И промокнул подбородок рукавом. Он совсем взмок, рубашка и бриджи прилипли к телу, и его мышцы вздрагивали и дёргались. — Еще разок?
Хэл подарил ему долгий взгляд.
— О, не думаю, — сказал он, — у меня встреча, — он взглянул на Перси и бросил ему рапиру. — Давайте Вы, Уэйнрайт. Я сбил с него сливки для Вас.
Челюсть Перси отвисла, и сеньор Беркули взорвался сардоническим хохотом. Перси медленно провернул саблю в руках, не отводя глаз от Грея.
— Следует ли мне?..
Пульс Грея все еще стучал в его ушах, и что-то вроде опьянения поднялось вверх по его спине, как пузырьки шампанского в бокале.
— Конечно. Если желаете. Не волнуйтесь, — сказал он и низко поклонился Перси, вежливо протягивая ему шпагу. — Я буду ласков.
Час спустя Грей и Уэйнрайт попрощались с сеньором Беркули и salle des armes и развернулись в сторону Нилс Ярда
[аллея в лондонском Коверт Гардене между Шортс Гарденс и Монмут Стрит — прим. пер.], где одно из любимых заведений Грея делало бифштекс с кровью с жаренной картошкой и особым грибным кетчупом — привлекательная перспектива для разыгравшегося аппетита.
Грей вполне осознавал, что недавние занятия разбудили у него голод не только к еде. Искусство мечника требует уделять все внимание телу оппонента, угадывая намерения по переносу веса, прищуриванию глаз, высматривать слабости, которыми можно воспользоваться. Он замечал каждый вдох Перси Уэйнрайта в последний час и чертовски хорошо знал, в чем состоит слабость Перси — и его собственная.
Кровь приятно струилась по его венам, все еще горячая от упражнений. День был солнечный, с морозный ветерком, что высушил пот и приятно ощущался на его разогретой коже, и перед ними заманчиво стоял вечер, без каких-либо обязательств. Он собирался взять Перси на экскурсию по баракам, кладовым, плацу и представить его тем офицерам и солдатам, которых они встретят по пути. К черту это все, подумал он. Времени достаточно.
— У Вас и правда был меч в колыбели? — спросил Перси, криво улыбаясь.
— Конечно нет. Какой прок от меча, если нет никакого чувства равновесия, — мягко отвечал Грей. — Я достиг преклонного возраста в три года, прежде чем отец решил, что я достаточно устойчиво стою на ногах.
Он получил удовольствие от недоверчивого взгляда Перси, но поднял руку в подтверждении.
— Нет, правда. Если Вы сблизитесь с моим… с нашим братом, — поправился он с улыбкой, — попросите показать Вам шрам на левой голени. Хэл был очень добрым в обучении младшего брата, как управляться с мечом, но безрассудно одолжил мне для этого свою собственную рапиру. Она была без наконечника, и я проткнул ему икру. Кровь из него лилась ведрами, и он еще месяц хромал.
Перси пырснул смехом, но быстро посерьезнел.
— Как вы думаете, это очень важно? Чтобы я умел владеть мечом, я имею в виду. Сеньор Беркули, кажется, считает, что у меня нет никаких природных данных, и должен сказать, что я вынужден согласиться с ним.
Это было абсолютной правдой, но Грей не хотел этого говорить, лишь уклончиво махнул одетой в перчатку рукой.
— Это всегда хорошо, быть искусным во владении оружием, особенно в ближнем бою, но я знаю целую толпу офицеров, что не умеют. Намного важнее вести себя как подобает офицеру.
— И как это? — Перси, казалось, искренне заинтересовался, каков первый шаг, и Грей рассказал ему это.
— Заботьтесь о своих людях, но также об их задании. В битве они будут смотреть на Вас, и в некоторых случаях единственное, что сможет поддержать их в битве, будет Ваша сила воли. В этом случае их физическое благополучие уже перестает быть важным, как для них, так и для Вас. Все, что имеет значение, это заставить их держаться вместе и присматривать за ними. И они должны доверить Вам выполнить это.
Увидев, как Перси сдвинул свои темные брови от беспокойства, он решил изменить планы на вечер.
— После обеда мы пойдем на плац, и я объясню основы строевой подготовки. Именно для этого нужны дисциплина и муштра, солдаты должны привыкнуть все время смотреть на Вас и, не сомневаясь, следовать Вашим приказам. А затем, — довольно несмело продолжил он, — возможно, мы могли бы поужинать. Насколько я понял, Ваши комнаты недалеко от плаца. Если Вы не возражаете… мы могли бы прихватить хлеб и сыр и покушать там.
Лицо Перси просияло, морщины беспокойства медленно разгладились в улыбке.
— Ничего не желал более, — сказал он. Затем закашлялся и сменил тему: — О чем это Мэлтон говорил с Вами во время схватки? О заговоре содомитов? — в его голосе послышалась нотка недоверия. — И что же они сговорились делать?
— О… сеять скандалы, низвергать общественную мораль, совращать детей, трахать лошадей, — он лучезарно улыбнулся в лицо проходящего мимо пожилого джентльмена, который услышал последнюю фразу и глядел на него, вылупив глаза. — Ну знаете, все в таком духе.
Перси фыркнул и повлек его дальше за руку.
— О, знаю, — сказал он все еще фыркая. — Меня растили методисты, помните.
— Я бы не подумал, что методисты вообще признают возможность подобных вещей.
— Конечно, не вслух, — сухо сказал Перси. — Но почему Вашего брата интересует этот конкретный случай?
— Потому что… — начал он, но не продолжил. Какой-то мужчина грубо пихнул его в стену, да так сильно, что он зашатался.
— Какого черта вы творите… — возмущенный, он сжал ладонью ушибленное плечо, но затем увидел выражение лица мужчины и нырнул. Он не видел ножа, но услышал, как тот чиркнул по кирпичной стене в том месте, где секунду назад стоял он.
Мужчина уже оправился и развернулся. Грей пнул разбойника, целясь в колено, но попал в голень и ушиб собственную ногу. Мужчина, тем не менее, вскрикнул и отступил назад. Грей схватил Перси за рукав.
— Бежим!
Перси побежал, а Грей следом за ним, и они понеслись по улице, подныривая под стенды продавцов каштанов и апельсинов и пробиваясь через медлительный поток женщин, что вскрикивали, когда мужчины проламывались мимо них. Сзади на мостовой слышались шаги, и когда Грей оглянулся через плечо, то увидел двоих преследователей, крупных и решительных.
Вот проклятье, он оставил свою рапиру в salle des armes! Но у него был кинжал и, ныряя в боковой переулок, он расстегнул жилет и стал неистово рыться, пытаясь ухватить его. У него было не более секунды, прежде чем первый мужчина вошел следом за ним со щербатой ухмылкой. Слишком поздно: разбойник увидел кинжал и увернулся, острие скользнуло по его животу, разрезав рубашку и плоть под нею. Грей увидел кровь и усилил атаку, с криками и выпадами.
Мужчина отпрыгнул пируэтом, выглядя озабоченным, и крикнул: «Джед!»
Джед подоспел быстро, выскочив позади своего товарища с тростью из терновника. Он ударил ею Грея по верху руки так, что она онемела, затем по кисти руки. Кинжал, вращаясь, отлетел на кучу мусора. Грей не стал тратить время на его поиски.
Он пригнулся от следующего удара и побежал дальше по аллее, выглядывая выход или укрытие и не встревая в драку.
Они оба гнались за ним, и у него не было времени задуматься, где сейчас Перси. Перед ним встала кирпичная стена дома. Тупик.
Дверь — там была дверь, он попытался выбить ее, но она не поддавалась. Он бросался на нее, лупил ее, зовя на помощь. Рука схватила его за плечо, и он развернулся, одновременно ударяя кулаком. Разбойник скривился, отклонился и бросился на него, словно разъяренный медведь.
Подоспел Джед со своей чертовой дубиной, запыхавшись от бега.
— Кончай с ним, — сказал первый разбойник, отступая, чтобы освободить достаточно пространства, и Джед живо взялся за дубину двумя руками и ударил Грея по ребрам.
Следующий удар пришелся в пах, и мир застлала белая пелена. Он упал как мешок мусора и свернулся, едва замечая влажные камни мостовой. Смутно понял, что может здесь и умереть, но уже не мог ничего с этим поделать. Пинки ногами и удары дубины ударяли в его плоть, но он едва ли чувствовал их в тумане агонии.
Затем это прекратилось, и на один благословенный миг он с облегчением подумал, что уже мертв. Затем он вдохнул и, когда боль пронзила его тело, резкая и внезапная, как искра из лейденской банки
[Ле́йденская ба́нка — первый электрический конденсатор, изобретённый голландским учёным Питером ван Мушенбруком и его учеником Кюнеусом в 1745 в Лейдене.], понял, что жив.
— Это таки Вы, — сказал грубый шотландский голос где-то сверху. — Так и думал. Вы сильно пострадали?
Он не мог ответить. Огромные руки взяли его за подмышки и посадили спиной к стене. Он издал высокий хриплый звук — то, что у него вышло вместо крика, и почувствовал, как желчь поднимается по горлу.
— О, даже так? — сказал голос со смирением, когда Грей наклонился в сторону, и его вырвало. — Ладно, отдохните тогда немного. Я принесу свой портшез.
***
Очень молодой аптекарь с серьезным видом прищурился, глядя на верхнюю часть руки Грея, и осторожно потыкал в нее.
— О, все так плохо? — с сочувствием выдал он, когда в ответ на это действие Грей втянул сквозь зубы воздух.
— Ну, не то, чтобы хорошо, — сказал Грей с некоторым усилием разжимая зубы. — Но сомневаюсь, что она сломана, — он медленно провернул запястье, напрягшись в ожидании, что края кости могут скрести друг о друга, но все двигалось как дóлжно. Болело, но двигалось.
— Говорил, что тут ничего страшнее синяков, — Рэб Макнаб сдвинулся, опустив скрещенные до того руки и наклоняясь от своего поста у стены. — Но Агнес не согласилась и настояла, что мы должны послать за врачом для Вас. Говорил ей, что это пустая трата денег, ага?
Несмотря на свои слова, огромный носильщик с любовью посмотрел на свою крохотную жену, и та фыркнула в ответ.
— Я не позволю господину умереть в моем заведении, — быстро вставила она. — Плохо для бизнеса, ага? — она отодвинулась в сторону аптекаря и наклонилась, чтобы внимательнее всмотреться в лицо Грея. Карие глаза оглядели его побитое лицо, затем сузились в ухмылке. — Ну как, понравились скачки?
— Я премного обязан Вашему мужу, мадам, — сказал он. Хотя он, естественно, испытал облегчение от того, что кто-то знакомый нашел его, но милю трястись в портшезе, который несли бегом, было почти так же болезненно, как и изначальные ранения. — Мои поздравления в связи с Вашим новым заведением, — добавил он, желая изменить предмет беседы. Он сел прямо и спустил ноги с дивана, вынуждая молодого аптекаря — мальчику не могло быть больше пятнадцати, ей-Богу — отпустить его руку.
— Благодарю Вас, — сказала Нэсси с удовлетворением. Он не мог думать о ней иначе, как о «Нэсси», так как впервые встретил ее под этим именем до того, как она поднялась от шлюхи до мадам — и жены. Она носила респектабельный белый платок, что скрывал россыпь темных кудряшек, и окинула взглядом небольшой салон. Он был обставлен несколькими обветшалыми предметами мебели, на всех были следы долгой жизни, но все они были безупречно чистыми, и хорошие восковые свечи горели в крепких медных подсвечниках.
— Оно небольшое, но хорошее. Три девушки, все чистенькие и согласные. Надеюсь, Вы отрекомендуете нас своим друзьям. И мы почли бы за честь принять присутствующих здесь друзей бесплатно, — добавила она, грациозно поворачиваясь к Перси. — Если вы согласитесь занять время, пока милорд поправится? Джени сейчас освободиться.
Перси, который прислушивался к звукам, доносящимся из-за стены (предположительно имеющим отношение к Джени, поскольку запыхавшийся джентльмен продолжал повторять это имя) с явным интересом, поклонился Нэсси с безупречными манерами.
— Я ценю это предложение, мадам. Но не хотел бы утруждать мистрис Джейн чрезмерно. Она непременно должна иметь отдых.
— О, нет. Наша Джени будет скакать день и ночь, — с гордостью заверил его Макнаб, но, казалось, испытал облегчение, когда Перси снова вежливо отказался.
— Тогда я пойду. Но может мне прийти попозже? — спросил носильщик, выпрямляясь. — Чтобы отнести милорда домой, когда он поправится?
— Нет-нет, — поспешно сказал Грей. — Полагаю, я вполне поправился. Мы с мистером Уэйнратом пройдемся.
Брови Перси поднялись, и все в комнате смотрели на Грея с немым вопросом, что заставило его подумать, что увечья на его лице хуже, чем он полагал.
— Вам и правда надо пустить кровь, милорд, — настоятельно сказал аптекарь. — Опасно выходить на холод без этого, и Вы ранены. Непомерная нагрузка на печень. Вы можете простудиться. И синяки на Вашем лице… Пиявки окажут величайшую помощь, милорд.
Грей терпеть не мог, когда ему пускают кровь, а пиявок ненавидел еще больше.
— Нет, я в порядке, уверяю Вас, — он резко встал на ноги и зашатался, яркие точки света заплясали перед его глазами. Хор тревожных восклицаний сообщил ему, что он падает, и он выставил руки как раз вовремя, рухнув на диван.
Взволнованные руки ухватили его за плечи и помогли опуститься в лежачее положение. По лицу стекал холодный пот, и когда зрение прояснилось, он увидел, как нежные руки вытирали его кусочком ткани.
К его удивлению, это были руки Перси, а не Нэсси.
— Вы останетесь и позволите пустить Вам кровь, как послушный мальчик, — твердо сказал Перси. Один уголок его рта напрягся, когда он подавлял улыбку. — Я пойду и найду карету, чтобы отвезла нас домой, — он выпрямился и поклонился Нэсси и Макнабу. — Я весьма обязан вам обоим за вашу помощь и гостеприимство. Позвольте мне заплатить за услуги этого джентльмена, — он указал на аптекаря, потянувшись рукой к кошельку.
— Все в порядке, — Грей потянулся за своим камзолом, который какая-то добрая душа свернула и подложила ему под голову. — У меня есть деньги.
— Есть? — тяжелые брови Макнаба подскочили от удивления. — Я был полностью уверен, что те Ваши подонки удрали с Вашим кошельком.
— Нет, он здесь, — он и был там; насколько он мог судить — все, что было в его карманах, осталось на месте.
— Э-э-э… — аптекарь раскраснелся, с отчаянием глядя на Нэсси. — Все в порядке. То есть… моя плата… это…
Крик экстаза раздался из-за стены возле ушей Грея.
— Я обещала ему час со Сьюзен, — сказала Нэсси, которую это, кажись, забавляло. — Но если Вы, милорд, желаете оплатить ее услуги…
— С удовольствием, — он раскрыл кошелек и вытащил горсть монет.
— А…
Он взглянул на аптекаря, который теперь был ярко-красного цвета.
— Могу я тогда получить Джени? — выдал парнишка.
Грей вздохнул и положил еще флорин в руку Нэсси.
И только когда он снова лег и позволил аптекарю закатать его рукав, до него дошло, как это странно. Он также полагал, что мотивом нападения было ограбление. Но ведь разбойникам должно было быть очевидно, что он не мог оказать сопротивления после второго удара. И все же они не очистили его карманы и не сбежали — они продолжали избивать его, пока своевременное прибытие Макнаба не отпугнуло их.
Собирались ли они убить его? Эта мысль была так же холодна, как прижавшееся к сгибу локтя лезвие. Он скривился, когда нож разрезал кожу, и закрыл глаза.
Нет, неожиданно подумал он. У них был нож. Первая атака была с ножом. Он не мог ошибиться, что слышал, как металл чиркнул по кирпичам. Если бы они хотели убить его, они могли бы перерезать ему горло без малейших трудностей. Но они этого не сделали.
Он почувствовал тепло, когда кровь заструилась по его руке, ощущение было даже успокаивающим.
Но если они собирались только избить его, то… почему? Он не знал их. Если это было предостережение, то… о чем?