Дата: Понедельник, 23.07.2018, 19:48 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
«Написано кровью моего сердца» («Written In My Own Heart's Blood»)
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА книги Перевод сделан исключительно с целью углубленного изучения иностранного языка, не является коммерческим, не преследует извлечения прибыли и иных выгод. Переводчики: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Наталья Ромодина, Елена Карпухина, Екатерина Пискарева, Елена Фадеева, Елена Буртан, Валентина Момот, Анастасия Сикунда. Редакторы: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Елена Котова, Снежанна Шабанова. Книгу можно скачать здесь в пяти форматах на английском языке.
Дата: Понедельник, 18.11.2019, 21:44 | Сообщение # 401
Король
Сообщений: 19994
Глава 103. СОЛНЦЕСТОЯНИЕ (с) Перевод Елены Буртан и Валентины Момот
Джерри Эйд "Вселенская гармония"
19 декабря 1980 года Эдинбург, Шотландия ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО ДЛЯ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ ВО ВРЕМЕНИ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Совсем скоро. День зимнего солнцестояния уже послезавтра. Мне постоянно кажется, что я ощущаю, как неторопливо движется во тьме Земля, как смещаются под ногами тектонические плиты и... как выстраивается в невидимую линию всё сущее. Луна выросла почти на четверть. Не знаю, имеет ли это значение. Утром мы сядем на поезд до Инвернесса. Я позвонила Фионе; она встретит нас на станции, мы пообедаем и переоденемся у неё дома. А затем она отвезёт нас к Крэйг-на-Дуну... Там мы с ней и попрощаемся. Я всё думаю и думаю, – может, мне попросить её задержаться? Или, хотя бы, наведаться туда через час: вдруг кто-то из нас или все мы там и останемся, – обожжённые или без сознания. Или мёртвые. Почти час я колебалась, но всё-таки решилась позвонить Лайонелу Мензису, попросив его понаблюдать за Робом Кэмероном. Инвернесс – городок маленький; нельзя исключать возможность, что кто-то увидит, как мы выходим из поезда или из дома Фионы. Слухи разносятся быстро. Я не хочу, чтобы меня застали врасплох, если что-то замышляется. Иногда, совсем ненадолго, темнота отчаяния отступает, и, едва сдерживая дрожь предвкушения, я надеюсь на то, что всё сложится благополучно. Но бо́льшую часть времени меня гложет мысль, что я просто сошла с ума, и вот тогда меня колотит по-настоящему.
Дата: Вторник, 26.11.2019, 19:07 | Сообщение # 408
Король
Сообщений: 19994
Глава 104. СУККУБ ИЗ КРЕЙНСМУИРА (с) Перевод Елены Фадеевой
@girlfrog "Гейлис"
(Суккуб – это мифический персонаж, вытягивающий из сильного пола всю его силу, порабощающий волю. – прим. пер.)
Крейнсмуир, Шотландия РОДЖЕР И БАК стояли на дальней стороне крохотной площади в центре Крейнсмуира, глядя на дом прокурора. Роджер бросил мрачный взгляд на постамент в центре площади с деревянным позорным столбом. По крайней мере, там были отверстия только для одного преступника; значит, роста преступности в Крейнсмуире не наблюдалось. – Чердак, говоришь? Бак пристально смотрел на окна верхнего этажа. Это был солидный дом с витражными окнами, и даже на чердаке имелось несколько окошек, хотя и поменьше, чем на нижних этажах. – Кажется, я вижу растения, свисающие с потолка. – Да, Клэр так и говорила. Что там ее... ее... – на ум пришло слово «логово», но все-таки вместо этого Роджер предпочел сказать иначе: – ее кабинет. Там она делает свои снадобья и зелья. Он осмотрел свои манжеты, которые все еще были влажными после поспешного обтирания губкой в деревенской конюшне, чтобы удалить самые значительные следы их путешествия, и проверил, в порядке ли лента в волосах. Дверь открылась, и из нее вышел человек, – возможно, купец или адвокат, хорошо одетый, в теплом пальто, защищавшем от измороси. И пока дверь за ним не захлопнулась, Бак отодвинулся в сторону, пытаясь рассмотреть, что внутри дома. – У дверей служанка, – доложил он. – Пожалуй, я постучу и спрошу, могу ли я видеть... миссис Дункан, так ведь ее зовут? – На данный момент именно так, – ответил Роджер. Он прекрасно понимал желание Бака увидеться с матерью. По правде говоря, ему и самому было любопытно познакомиться с этой женщиной – с его прабабушкой в пятом колене и одной из немногих путешественников во времени, о которых он знал. Однако он также был достаточно наслышан о ней, чтобы к предвкушению примешивалась и некоторая тревога. Роджер кашлянул, прижав кулак ко рту. – Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Конечно, если она дома. Бак открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, задумался и кивнул. – Да, хочу, – тихо ответил он, искоса взглянув на Роджера, и в его взгляде мелькнула искорка юмора. – Поможешь поддержать беседу. – Рад помочь, – сказал Роджер. – Но мы договорились: ни слова о том, кто ты такой. Или что ты такое. Бак снова кивнул, хотя теперь его взгляд был прикован к двери, и Роджеру показалось, что он не слушает. – Хорошо, – сказал он. – Ну, пошли, – и зашагал через площадь, подняв голову и расправив плечи. – Миссис Дункан? Ну, не знаю, джентльмены, – сказала горничная. – Она дома. Я узнаю, примет ли она вас. В данный момент у нее доктор МакЮэн. Сердце у Роджера заколотилось. – Она больна? – резко спросил Бак, и служанка удивленно моргнула. – Что вы, нет. Они пьют чай в гостиной. Не хотите ли зайти, чтобы не мокнуть под дождем? А я пойду спрошу, примет ли она вас. Служанка отступила назад, впуская их, и Роджер воспользовался этим, чтобы коснуться ее руки. – Доктор МакЮэн – наш друг. Будьте так добры, передайте ему, что Роджер и Уильям МакКензи к его услугам. Они осторожно отряхнули свои шляпы и пальто от влаги, а через несколько мгновений вернулась улыбающаяся служанка. – Миссис Дункан приветствует вас и приглашает подняться, джентльмены, – сказала она. – Прошу, вверх по лестнице, а я пока приготовлю для вас чай. Небольшая гостиная находилась этажом выше, комната была довольно тесная, но теплая и ярко обставленная. Однако обоих мужчин интересовало совсем не убранство. – Мистер МакКензи, – изумленно, но вполне сердечно произнес доктор МакЮэн. – И мистер МакКензи. Он пожал обоим руки и повернулся к женщине, поднявшейся со своего кресла у камина. – Моя дорогая, позвольте представить вам моего бывшего пациента и его родственника. Джентльмены, миссис Дункан. Роджер почувствовал, как Бак слегка напрягся, – и неудивительно. Он надеялся, что и сам не слишком пялится. Наверное, Гейлис Дункан не обладала классической красотой, но это не имело значения. Она определенно была хороша собой, с белокурыми, золотистого отлива волосами, убранными под кружевной чепчик. Но в первую очередь поражали ее глаза. Такие глаза, что Роджеру захотелось закрыть свои и ткнуть Бака в спину, чтобы тот последовал его примеру, ведь наверняка либо она, либо МакЮэн заметят… МакЮэн действительно обратил внимание, но совсем не на глаза. Он угрюмо посмотрел на Бака, слегка нахмурившись от неудовольствия, когда тот, сделав большой шаг вперед, схватил руку женщины и дерзко запечатлел на ней поцелуй. – Миссис Дункан, – сказал он, выпрямляясь и с улыбкой глядя прямо в эти ясные зеленые глаза. – Ваш покорнейший слуга, мэм. Она улыбнулась в ответ, приподняв одну белокурую бровь и взглянув на Бака с озорством, как будто принимая его вызов. Даже с того места, где он стоял, Роджер почувствовал возникшее между ними притяжение, – как будто пробежала искра статического электричества. Не укрылось это и от МакЮэна. – Как ваше здоровье, мистер МакКензи? – язвительно спросил Бака МакЮэн и пододвинул стул. – Прошу, присядьте и позвольте мне вас осмотреть. Бак либо не слышал, либо делал вид, что не слышит его: он по-прежнему держал руку Гейлис Дункан, а она не убирала ее. – Вы очень любезны, что приняли нас, мэм, – сказал он. – И уж простите, что помешали вашему чаепитию. Мы наслышаны о вашем даре целительницы и пришли, можно сказать, по профессиональному вопросу. – По профессиональному, – отозвалась она, и Роджера поразил ее голос: звонкий, почти девичий. Затем она вновь улыбнулась, и иллюзия юной девушки исчезла. Гейлис убрала руку, но с томным видом и как бы неохотно, продолжая смотреть на Бака с явным интересом. – И чью же профессию вы имеете в виду, свою или мою? – Ах, я всего лишь скромный стряпчий, мэм, – сказал Бак с такой насмешливой напускной серьезностью, что Роджеру захотелось его стукнуть. Затем он добавил, повернувшись к Роджеру: – А мой родич – ученый и музыкант. Как видите, в результате печального происшествия его горло пострадало и… Теперь уже Роджеру всерьез захотелось ударить его. – Я... – начал он, но по жестокой прихоти судьбы в этот момент его горло перехватило, и протест вышел похожим на бульканье, словно звук, вырывающийся из ржавой трубы. – Как я уже говорил, мы наслышаны о вас, госпожа, – продолжал Бак, сочувственно положив руку на плечо Роджера и крепко сжав его. – И, как я уже сказал, нам хотелось бы узнать… – Дайте-ка я взгляну. Гейлис подошла вплотную к Роджеру, внезапно оказавшись в нескольких дюймах от его лица. У нее за спиной МакЮэн все больше багровел. – Я осматривал этого мужчину, – сказал он ей. – Это неизлечимая травма, хотя я смог немного облегчить боль. Однако… – Действительно, неизлечимая. В считанные секунды Гейлис развязала шейный платок Роджера, расстегнула рубашку, и теплые легкие пальцы коснулись шрама. Она посмотрела ему прямо в глаза. – Но я бы сказала, что вам повезло. Вы остались живы. – Да, – сумел выдавить он, хотя голос звучал по-прежнему хрипло. – Я выжил. О, Боже, ее близость выбивала из колеи. Клэр очень точно описала ее, но Клэр была женщиной. Гейлис все еще касалась его шеи, и, хотя ее прикосновение не было неприличным, оно казалось чертовски интимным. Бак все больше нервничал: как и МакЮэну, ему не нравилось, что женщина прикасается к Роджеру. Он прочистил горло. – Простите, госпожа, может быть, у вас есть какие-нибудь снадобья, лекарства? Не только для моего родственника, но… и… Он откашлялся, как бы намекая, что его деликатные проблемы требуют разговора с глазу на глаз. От женщины пахло сексом. Недавним сексом. Она источала его, как благовония. На мгновение Гейлис задержалась перед Роджером, все еще пристально глядя ему в лицо, а потом улыбнулась и убрала руку, отчего на горле сразу возникло ощущение холода и уязвимости. – Конечно, – сказала Гейлис, переключая улыбку и внимание на Бака. – Соблаговолите пройти на мой маленький чердак, сэр. Уверена, мы найдем там что нибудь от ваших недугов. Роджер почувствовал, как, несмотря на жарко пылающий в камине огонь, по его груди и плечам пробежали мурашки. Оба, Бак и МакЮэн, слегка вздрогнули, и Гейлис, черт побери, прекрасно это знала, хотя лицо ее оставалось невозмутимым. Роджер пристально сверлил Бака взглядом, призывая своего предка оглянуться. Но Бак не обернулся, а придвинулся к Гейлис и взял ее под руку. Медленный горячий румянец заливал его шею сзади. Из горла МакЮэна вырвался очень слабый придушенный звук. А потом Бак и Гейлис ушли, стук их шагов и оживленные голоса затихали по мере того, как они поднимались по лестнице на чердак, оставив Роджера и МакЮэна в гостиной. Оба они молчали, каждый по своим причинам.
РОДЖЕР ПОДУМАЛ, что у доброго доктора вот-вот может случиться апоплексический удар, хотя вряд ли это был верный медицинский термин для «слетит с катушек». Какими бы ни были его собственные чувства по поводу внезапного ухода Бака и Гейлис, – а они были весьма неоднозначными, – они меркли рядом с багровым лицом Гектора МакЮэна. Доктор недовольно пыхтел, лицо его было пунцовым. Судя по всему, он хотел бы последовать за этой парочкой, но его явно сдерживало то, что он понятия не имел, что может сделать, когда догонит их. – Это не то, что вы думаете, – сказал Роджер, моля Бога и надеясь, что так оно и было. МакЮэн резко повернулся и бросил на него свирепый взгляд. – Черта с два, – огрызнулся он. – Вы ее не знаете. – Ну, уж точно не так хорошо, как вы, – многозначительно отозвался Роджер, изогнув бровь. МакЮэн в ответ пробурчал какое-то ругательство, схватил кочергу и стал злобно тыкать ею в куски торфа в камине. Не выпуская свое оружие, он посмотрел на дверь таким взглядом, что Роджер вскочил и схватил его за руку. – Остановитесь, дружище, – сказал он, стараясь говорить как можно более тихим и ровным голосом в надежде успокоить МакЮэна. – Ничего хорошего это не принесет. Присядьте. Я скажу вам, почему он... почему этот человек так интересуется ею. – По той же причине, по какой каждый деревенский пес интересуется сукой в период течки, – ядовито заметил МакЮэн. Тем не менее он все же позволил Роджеру забрать у него кочергу. И, хотя доктор не стал садиться, однако он сделал несколько глубоких вдохов и более менее обрел некое подобие спокойствия. – Ладно, говорите уж, хуже-то не станет, – сказал он. Это была не та ситуация, чтобы разводить дипломатию или витиевато изъясняться. – Она его мать, и ему это известно, – напрямик сказал Роджер. МакЮэн ожидал услышать что угодно, но только не это, и на мгновение, к удовольствию Роджера, на его лице отразился полнейший шок. Правда, всего на секунду. Да уж, это будет почище, чем душеспасительные беседы с паствой. – Вы знаете, кто он, – сказал Роджер, вновь беря доктора за руку и подталкивая его к обитому парчой креслу. – Или, скорее, кто мы такие. Cognosco te? (Узнаю тебя (лат.). – прим. пер.) – Я... – голос МакЮэна замер, хотя он несколько раз открывал и закрывал рот, беспомощно подыскивая слова. – Да, понимаю, – успокаивающе сказал Роджер. – Это трудно. Но вы ведь знаете, не так ли? – Я… да. МакЮэн резко опустился в кресло. Он перевел дыхание, пару раз моргнул и посмотрел на Роджера. – Его мать. Его мать? – Я знаю это из надежных источников, – заверил его Роджер. Но тут его осенила мысль. – Ах... вы ведь знали, не так ли? Что она... одна из нас? МакЮэн кивнул. – Она никогда в этом не признавалась. Просто... просто смеялась надо мной, когда я рассказывал, откуда пришел. И я долго этого не понимал. До тех пор... – его губы резко сжались в тонкую ниточку. – Полагаю, у вас не было случая лечить ее от чего-нибудь, – осторожно предположил Роджер. – Она… то есть... э-э... это, случайно, не связано с голубым сиянием? Он изо всех сил старался отбросить мысленную картину, где Гейлис и доктор МакЮэн, обнаженные и потные, купались в лучах бледного голубого сияния. Как ни как, а эта женщина была его прабабкой по восходящей линии, что бы там ни говорили о ней. МакЮэн мрачно посмотрел на него и покачал головой. – Не… совсем. Она прекрасно разбирается в травах и неплохо ставит диагнозы, но она не умеет… этого. Доктор быстро пошевелил пальцами, как бы демонстрируя, что имеет в виду, и Роджер вспомнил то ощущение тепла, когда МакЮэн коснулся его горла. Доктор вздохнул и провел рукой по лицу. – Полагаю, нет смысла увиливать. Она от меня забеременела. И я мог... «видеть» – не совсем подходящее слово, но лучшего я подобрать не могу. Я увидел момент, когда мое... семя... достигло ее яйцеклетки. И… э-э… плод. Он светился в ее чреве; я чувствовал это, когда прикасался к ней. Лицо Роджера покраснело. – Простите, что спрашиваю, но... откуда вы знаете, что это произошло, потому что она... та, кем является? Разве с обычной женщиной было бы иначе? При слове «обычная» МакЮэн очень мрачно улыбнулся и покачал головой. – У меня было двое детей от одной женщины в Эдинбурге – в... в мое время, – тихо сказал он и опустил глаза. – Это... стало одной из причин, почему я не пытался вернуться. Своим поврежденным горлом Роджер издал звук, которым хотел выразить сожаление и сочувствие, но, то ли его чувства взяли над ним верх, то ли гортань не обманешь, это прозвучало как довольно суровое «Хм!», и МакЮэн снова начал багроветь. – Я знаю, – сказал он несчастным голосом. – Я не ищу... оправданий. «Вот и хорошо, – подумал Роджер. – Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь, ты... ты...» Но что было толку сейчас от обвинений и упреков? Поэтому Роджер воздержался от них, вместо этого вернувшись к теме Гейлис. – Вы сказали, что она, – он вздернул подбородок и указал вверх, туда, где над головой слышались шаги и стуки, – забеременела от вас. Где же ребенок? МакЮэн глубоко и прерывисто вздохнул. – Не говорил ли я к тому же... что она очень хорошая травница? – Господи Иисусе, – сказал Роджер. – Вы знали, что она собиралась это сделать? МакЮэн громко сглотнул, но промолчал. – Боже мой, – сказал Роджер. – Боже мой. Я знаю, не мне судить вас, но, если бы это было так, гореть бы вам в аду. Закончив отповедь, он спустился вниз по лестнице и вышел на улицы Крейнсмуира, предоставив оставшихся в доме самим себе.
ОН СДЕЛАЛ ШЕСТНАДЦАТЬ кругов по деревенской площади (это была маленькая площадь), прежде чем смог подавить свое чувство негодования. Роджер стоял перед парадной дверью Дунканов, сжав кулаки и делая глубокие и размеренные вдохи. Он должен вернуться. Нельзя бросать утопающих, даже если они угодили в трясину по собственной вине. Он и думать не хотел о том, что может случиться, если предоставленный самому себе МакЮэн, охваченный тоской или яростью, бросится к этой парочке на чердаке. А уж мысль о том, что Бак – или, не дай Бог, Гейлис – могут сделать в этом случае, и вовсе приводила его в ужас. Роджер не стал утруждать себя стуком. Артур Дункан – фискальный прокурор, и его дверь всегда открыта. При звуке его шагов маленькая служанка высунула голову из-за внутренней двери, но, увидев Роджера, вновь исчезла, без сомнения решив, что он просто за чем-то выходил. Он чуть ли не бегом поднялся по лестнице, чувствуя себя виноватым и уже представляя, как Гектор МакЮэн висит на небольшой люстре в гостиной, беспомощно дергая ногам в воздухе. Но когда он стремительно вошел в комнату, то увидел, что МакЮэн сидит, откинувшись на спинку кресла и закрыв лицо руками. Он даже не взглянул на Роджера и не поднял головы, когда тот легонько потряс его за плечо. – Ну же, приятель, – хрипло сказал Роджер и откашлялся. – Вы по-прежнему доктор, не так ли? И вы нужны людям. Мужчина вздрогнул и поднял голову. Его лицо отражало целую гамму эмоций – гнев, стыд, отчаяние, похоть. Интересно, можно ли похоть считать эмоцией? Роджер на мгновение задумался, но тут же отбросил эту мысль, как не имеющую в данный момент практического значения. МакЮэн расправил плечи и с силой потер лицо обеими руками, словно пытаясь стереть те чувства, которые так ясно на нем проступали. – Кому же я нужен? – спросил он и поднялся на ноги, изо всех сил пытаясь сохранять самообладание. – Мне, – ответил Роджер и снова откашлялся, – будто булыжники падали. Да и ощущения были такие же; сильные эмоции буквально душили его. – Давайте-ка выйдем на улицу, хорошо? Мне нужно подышать воздухом, да и вам не повредит. МакЮэн бросил последний взгляд на потолок, откуда уже не доносился шум, а затем, поджав губы, кивнул и, взяв со стола шляпу, последовал за Роджером. Они с доктором уходили все дальше от площади, миновали последний дом и поднялись по коровьей тропинке, огибая кучи навоза, пока не добрались до сухой каменной стены, на которой можно было присесть. Роджер сел и жестом пригласил МакЮэна последовать своему примеру; доктор послушно сел. Прогулка вернула доктору некоторое подобие самообладания, и он сразу же повернулся к Роджеру и распахнул воротник, который затрепетал на ветру. Роджер вспомнил прикосновение Гейлис Дункан к своему горлу и вздрогнул, но на улице было холодно, и МакЮэн не обратил на это внимания. Доктор приложил пальцы к шраму и склонил голову набок, как будто прислушивался. Затем он слегка отвел руку и осторожно потрогал двумя пальцами выше, после чего переместил их чуть ниже, сохраняя выражение сосредоточенности и слегка хмурясь. А затем Роджер почувствовал это. То же самое странное легкое тепло. Он почти не дышал, пока доктор осматривал его, но, ощутив это, внезапно – и вполне свободно – выдохнул. – Господи, – сказал он и приложил руку к горлу. Слово также вырвалось без усилий. – Так лучше? – МакЮэн пристально смотрел на него, его недавние переживания сменились профессиональным интересом. – Да... лучше. Шрам все еще бугрился под его пальцами, но что-то изменилось. Роджер покашлял для пробы. Немного побаливало, слегка сжимало горло, но в целом было заметно лучше. Он опустил руку и уставился на МакЮэна. – Спасибо вам. Как, черт возьми, вы это сделали? Напряжение, не отпускавшее МакЮэна с тех пор, как Роджер и Бак вошли в дом Дунканов, наконец-то ослабло, – как и скованность в горле Роджера. – Не знаю, смогу ли я точно вам объяснить, – сказал доктор извиняющимся тоном. – Просто я знаю, какой должна быть на ощупь нормальная гортань, и какова ваша... Он слегка пожал плечами. – Я положил на вашу пальцы и... мысленно представил ее себе такой, какой ей полагается быть. МакЮэн снова осторожно прикоснулся к горлу Роджера, осматривая его. – Я почти уверен, что сейчас гортань немного лучше. Но повреждения очень серьезные. Не могу сказать, можно ли ее вылечить полностью; по правде говоря, я сомневаюсь в этом. Но если бы я повторил лечение, – похоже, между процедурами должно пройти некоторое время, – то ткань, без сомнения, зажила бы, так же, как заживают внешние раны. Насколько я могу судить, оптимальное время между сеансами лечения составляет около месяца; Гейлис полагает... – и тут его лицо дернулось: он совсем забыл о недавних событиях, однако усилием воли взял себя в руки и продолжил. – Гейлис полагает, что на этот процесс могут влиять фазы Луны, но она же... – Ведьма, – закончил за него Роджер. На лице МакЮэна вновь появилось несчастное выражение, и он опустил голову, чтобы скрыть его. – Возможно, – мягко сказал он. – Конечно, она... она необычная женщина. – И хорошо для человечества, что таких, как она, больше нет, – сказал Роджер, но тут же одернул себя. Если он мог молиться за бессмертие души Джека Рэндалла, то почему бы ему не помолиться за собственную прапрабабку, – даже если она одержима манией убийства. Однако насущная проблема заключалась в том, чтобы попытаться вырвать несчастную душу Гектора МакЮэна из ее когтей прежде, чем она полностью уничтожит его. – Доктор МакЮэн... Гектор, – тихо обратился Роджер и положил руку на плечо доктора. – Вам нужно немедленно убираться отсюда, подальше от нее. Она может не только принести вам большое несчастье или подвергнуть опасности вашу душу – она вполне может убить вас. Печаль в глазах МакЮэна на мгновение сменилась удивлением. Он отвел глаза, поджал губы и снова искоса взглянул на Роджера, словно опасаясь смотреть ему прямо в глаза. – Безусловно, вы преувеличиваете, – сказал доктор, но не слишком уверенно. Кадык МакЮэна заметно дернулся, когда он сглотнул. Роджер сделал глубокий, ничем не стесненный вдох и почувствовал, как холодный влажный воздух проникает в грудь. – Нет, – мягко ответил он. – Не преувеличиваю. Подумайте об этом, ладно? И молитесь, если можете. Господь милосерден, верно? И он дарует прощение. МакЮэн тоже вздохнул, но облегчения в его вздохе не чувствовалось. Он опустил глаза, устремив их на грязную тропинку и пузырящиеся от дождя лужи в рытвинах. – Я не могу, – произнес он тихим и полным отчаяния голосом. – Я... пытался. Ничего не получается. Рука Роджера все еще лежала на руке МакЮэна. Он крепко сжал ее и сказал: – Тогда я буду молиться за вас. И за нее, – добавил он неохотно, надеясь, что доктор не заметил его тона. – Благодарю вас, сэр, – сказал доктор. – Я очень ценю это. Но будто против своей воли он поднял взгляд и обратил его в сторону дымящихся труб Крейнсмуира, и Роджер понял, что надежды нет.
ОН ВЕРНУЛСЯ в Крейнсмуир и ждал на площади, пока дверь дома Дунканов не открылась и оттуда не вышел Бак. Увидев Роджера, тот слегка удивился, но не рассердился и молча кивнул ему. Они вместе пошли в трактир, где сняли комнату, и поднялись наверх, чтобы освежиться перед ужином. В трактире не было ванны, но они смогли привести себя в более-менее приличный вид с помощью горячей воды, мыла, бритвы и полотенец. Бак почти не говорил, но вид у него было странный – и довольный, и виноватый одновременно. Он то и дело искоса поглядывал на Роджера, словно желая, что то рассказать ему, но не решаясь. Роджер налил себе воды из кувшина, выпил половину и поставил чашку на стол с видом покорности судьбе. – Скажи мне, что ты этого не сделал, – вымолвил он наконец. – Прошу тебя. Бак бросил на него быстрый взгляд, одновременно шокированный этими словами и слегка удивленный. – Нет, – ответил он, помолчав достаточно долго, чтобы у Роджера свело живот. – Нет, не сделал. Хотя мог бы, – добавил он. – Она… была не против. Роджер и сказал бы, что не хочет этого знать, но себя не обманешь. – А ты пытался? Бак кивнул, затем взял чашку с водой и выплеснул остатки себе в лицо, стряхнув их с хриплым вздохом. – Я поцеловал ее, – сказал он. – Положил руку ей на грудь. Роджер вспомнил эту грудь, похожую на холмы, возвышающиеся над корсажем ее темно-зеленого шерстяного платья; грудь округлую и белую, словно подснежники, но размером гораздо больше цветов. Немалым усилием воли он удержался от вопроса: «И что было потом?» Впрочем, и спрашивать нужды не было: Бак явно живо вспоминал пережитое и больше всего на свете хотел поговорить об этом. – Она положила свою руку на мою, но не убрала ее. Не сразу. Она продолжала целовать меня… Он замолчал и взглянул на Роджера, приподняв одну бровь. – Ты целовал многих женщин? – Я не считал, – сказал Роджер с легким раздражением. – А ты? – Четверых, не считая Гейлис, – задумчиво произнес Бак и покачал головой. – С ней было совсем по другому. – Ну, еще бы. Ты ведь целовал свою мать… – Не в этом смысле. Бак коснулся губ двумя пальцами – легонько, как девушка. – По другому. Я не совсем это имел в виду. Однажды я целовался со шлюхой, и ощущения были совсем не такие. Он рассеянно похлопал себя по губам, потом понял, что делает, и убрал руку, на мгновение смутившись. – Ты когда-нибудь был со шлюхой? – Нет, – ответил Роджер, стараясь, чтобы его голос не звучал осуждающе, но ему это не слишком удалось. Бак пожал плечами, как бы отбрасывая эту мысль. – Так вот. Целуя меня, она удерживала мою руку у себя на груди. А потом… – Бак сделал паузу и покраснел, что совершенно изумило Роджера. Чтобы Бак краснел? – И что было потом? – не удержавшись, спросил Роджер. – Ну, она очень медленно потянула ее вниз вдоль своего тела и все еще целовала меня, и... Ну, и затем я услышал, как зашуршали ее юбки, понимаешь? Но я не обращал внимания, а потом она взяла мою руку и положила ее туда... э-э... на самое интимное место, и я подумал, что тут же потеряю сознание от шока. – Она... она была... то есть... голая? – Голая, как яйцо, – и такая же гладенькая, – заверил его Бак. – Ты когда-нибудь слыхал о таком? – Ну, да, слыхал. Бак уставился на него широко раскрытыми зелеными глазами. – Ты имеешь в виду, что твоя жена… – Черт возьми, нет, – отрезал Роджер. – Не смей говорить о Брианне, an amaidan (кретин, идиот (гэльск.). – прим. перев.), или я голову тебе оторву и скажу, что так и было. – Ой, напугал! – машинально начал Бак, а потом махнул рукой, чтобы успокоить Роджера. – Почему ты не сказал мне, что моя мать была шлюхой? – Я бы не сказал тебе ничего подобного, даже если бы знал это наверняка, а я этого не знал, – ответил Роджер. Бак некоторое время молча смотрел на него в упор. – Из тебя никогда не выйдет хорошего священника, – вымолвил он наконец, – коли ты не можешь быть честным. Бак сказал это объективно, без эмоций, и, будучи правдивыми, эти слова больно ранили. Роджер сделал глубокий вдох и выдохнул через нос. – Хорошо, – сдался Роджер. И рассказал Баку все, что знал – или думал, что знает, о Джиллиан Эдгарс, так же известной как Гейлис Дункан. – Господи Иисусе, – произнес Бак, моргая. – Точно, – коротко ответил Роджер. Рассказ Бака о встрече с матерью вызвал у Роджера будоражащий образ Брианны, и он не никак не мог вытеснить его из головы. Он так страстно желал ее, что подмечал все движения Бака, вызванные образом Гейлис: рука Бака рассеяно двигалась в воздухе, его пальцы медленно сжимались, словно проникая внутрь. Господи, Роджер как будто даже чувствовал ее запах на теле Бака, острый и дразнящий. – Ну вот, теперь ты встретился с ней, – вдруг сказал Роджер, отводя взгляд. – Теперь ты знаешь, какая она. Как думаешь, этого достаточно? Он старался, чтобы это прозвучало ненавязчиво, и Бак кивнул, но не в ответ на его вопрос, а скорее, как будто вел внутренний разговор – с самим собой или с Гейлис, Роджер не знал. – Мой отец, – задумчиво произнес Бак, не отвечая прямо. – Судя по тому, что он сказал, когда мы встретились с ним на ферме МакЛаренов, я подумал, что он, возможно, еще не знаком с ней. Но он явно заинтересовался. Внезапно он взглянул на Роджера, будто его осенила мысль. – Как думаешь, может, эта встреча с нами подтолкнула... подтолкнет его, – поправил он самого себя, поморщившись, – искать встречи с ней? Бак опустил глаза, а затем снова взглянул на Роджера. – А вдруг меня не существовало бы, если бы мы не отправились искать твоего мальчонку? Роджер, как обычно, ощутил ужас от этой мысли, будто ледяные пальцы внезапно коснулись его спины. – Может, и так, – сказал он. – Но вряд ли нам суждено узнать об этом наверняка. Он был рад оставить тему Гейлис Дункан, хотя обсуждение второго родителя Бака было не менее опасной темой. – Думаешь, тебе стоит поговорить с Дугалом МакКензи? – осторожно поинтересовался Роджер. Он не хотел приближаться ни к замку Леох, ни к МакКензи, но Бак имел на это полное право, будь у него такое желание, а сам Роджер был обязан – как родственник, и как священник, – помочь ему, если бы он захотел. И как бы ни сложился такой разговор, Роджер очень сомневался, что он будет столь же обескураживающим, как встреча с Гейлис. А что касается опасности… – Не знаю, – тихо ответил Бак, словно разговаривая сам с собой. – Не знаю, что бы я сказал ему – каждому из них. Это встревожило Роджера, и он встрепенулся. – Ты ведь не хочешь сказать, что ты собираешься снова пойти к ней? К… своей матери? Рот Бака слегка скривился. – Ну, мы толком так ничего и не сказали друг другу, – заметил он. – Как и я, – отрывисто бросил Роджер, – своему отцу. Бак что-то неразборчиво буркнул в ответ, и они замолчали, прислушиваясь к нарастающему стуку дождя, барабанящего по сланцевой черепице крыши. Едва теплящийся огонек затрепетал из-за дождя, проникающего через дымоход, и потух, оставив после себя лишь слабый теплый запах. Спустя некоторое время Роджер завернулся в плащ и свернулся калачиком на краю кровати, надеясь, что, когда его тело согреется достаточно, он заснет. Сквозь треснутое окно проник резкий и холодный воздух, который был пронизан запахом мокрого папоротника и сосновой коры. Аромат Хайленда ни с чем не спутаешь – это терпкое благоухание действовало на Роджера успокаивающе. Он уже погружался в сон, когда в темноте раздался тихий голос Бака. – И все же я рад, что ты сказал ему те слова.
Дата: Вторник, 26.11.2019, 19:10 | Сообщение # 409
Король
Сообщений: 19994
Глава 105. НЕ ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК (с) Перевод Полины Корольковой
Александр Казаков "Костер в лесу"
РОДЖЕР НАСТОЯЛ НА ТОМ, чтобы разбить лагерь за городом, решив, что лучше увести Бака как можно дальше от Гейлис Дункан. Сегодня дождя не было, и им удалось собрать достаточно хвойных веток для приличного костра: обычно сосна горела, даже если была влажной – из-за смолы. – Я не очень хороший человек. Слова прозвучали тихо, и потребовалось время, чтобы осознать их. Роджер поднял взгляд на Бака, который, ссутулившись, сидел на камне, беспорядочно тыкая длинной палкой в огонь. Роджер потер подбородок. Он чувствовал себя уставшим, расстроенным, и у него не было настроения для долгих душеспасительных бесед. – Я встречал и похуже, – ответил он, помолчав: прозвучало неубедительно. Бак посмотрел на него из-под светлой челки: – Я не ждал возражений или утешений, – сухо ответил он. – Это была констатация факта. Назови это вступлением, если хочешь. – Хорошо, – Роджер потянулся, зевнув, потом устроился поудобнее. – Вступление к чему? К извинениям? – и, заметив вопрос на лице предка, раздраженно коснулся горла. – За это. – Ах, за это... – Бак слегка откинулся назад и поджал губы, не сводя глаз со шрама. – Да, за это! – рыкнул Роджер: раздражение внезапно полыхнуло гневом. – Ты хоть представляешь, что отнял у меня, ублюдок? – Может быть. В какой-то мере. Бак снова принялся тыкать в костер, дожидаясь, пока конец палки загорится, а потом снова загасил его о землю. Он молчал, и некоторое время не было слышно ни звука, кроме шелеста ветра в сухом папоротнике. «Призрак прошел мимо», – подумал Роджер, заметив, как бурые листья в круге света пошевелились, а потом замерли. – Чтоб ты знал: я говорю это не в качестве оправдания, – сказал наконец Бак, не отрывая глаз от огня. – Здесь дело в намерениях. Я не планировал, чтобы тебя повесили. В ответ на это Роджер издал низкий свирепый звук. Больно. Он чертовски устал от того, что ему больно говорить, петь и даже хмыкать. – Да пошел ты! – резко сказал он, поднимаясь. – Просто… убирайся! Видеть тебя не хочу! Бак долго смотрел на него, словно раздумывая, стоит ли что-то отвечать, но потом пожал плечами, встал и убрался. Однако через пять минут он вернулся и сел с видом человека, которому есть, что сказать. «Отлично, – подумал Роджер. – Выкладывай давай». – Разве вам двоим не приходило в голову, пока вы читали те письма, что есть другой способ прошлому говорить с будущим? – Ну, конечно, – нетерпеливо сказал Роджер, втыкая свой дирк в одну из реп – проверить готовность, но она была все еще тверда, как камень. – Мы думали о самых разных вариантах: дневниках, оставленных под камнями, газетных заметках, – он поморщился, – и о других менее подходящих возможностях. Но большинство из этих вариантов были либо слишком ненадежными, либо слишком рискованными. Вот почему мы договорились использовать банки. Но... Он умолк. Бак так и светился самодовольством. – Полагаю, ты придумал кое-что получше? – заключил Роджер. – Да ведь это же очевидно, парень. Бак, ухмыляясь, наклонился – проверить свою собственную репу, и, видимо, обнаружив результат приемлемым, вытащил ее из золы на острие кинжала. – Если ты думаешь, что я буду выспрашивать тебя... – Кроме того... – продолжал Бак, прерываясь, чтобы подуть на репу, – это единственный способ для будущего говорить с прошлым. Он пристально посмотрел на Роджера, и тот почувствовал себя так, словно его пронзили отверткой. – Что… ты? – выпалил он. – Ты имеешь в виду, что ты… Бак кивнул, рассеяно глядя на дымящийся овощ. – Ты ведь не можешь, не так ли? – он внезапно поднял взгляд, и его зеленые глаза блеснули в свете костра. – Ты не пойдешь, потому что не доверил бы мне продолжать поиски. – Я... – слова застряли у Роджера в горле, но он прекрасно понимал, что они отражаются на его лице. Лицо Бака исказилось в кривой ухмылке. – Я бы не бросил поиски, – сказал он. – Но я же вижу: ты мне не доверяешь. – Не в этом дело, – Роджер прочистил горло. – Просто... я не могу уйти из этого времени, пока Джем, вероятно, здесь. Ведь я не знаю наверняка, смогу ли вернуться, если его... не будет на другом конце, – он беспомощно развел руками. – Как я уйду, зная, что, возможно, оставляю его навсегда? Бак кивнул, опустив взгляд. Роджер увидел, как дернулось горло спутника, и его пронзила острая боль осознания. – Твой Джем... – тихо сказал Роджер. – По крайней мере, ты знаешь, где он. Вернее, «когда». Все лежало на поверхности: если Бак готов снова рискнуть и пройти сквозь камни, почему бы ему не сделать это в поисках собственной семьи, а не для того, чтобы передать послание Бри? – Вы все мои, не так ли? – хрипло проговорил Бак. – Моя кровь. Мои... сыновья. Вопреки всему, Роджера это тронуло. Слегка. Он кашлянул и не ощутил боли. – И тем не менее, – сказал он, прямо взглянув на Бака. – Почему? Ты в курсе, чем это могло для тебя закончиться: прошлый раз мог оказаться для тебя последним, если бы там не оказалось МакЮэна. – Ммфм, – Бак снова потыкал репу и сунул ее обратно в огонь. – Да. Ну, как я уже говорил, я не очень хороший человек. Так что невелика потеря, если я не смогу вернуться, – его губы слегка скривились, когда он взглянул на Роджера. – Возможно, ты сможешь дать этому миру немного больше. – Я польщен, – сухо ответил Роджер. – Если уж на то пошло, то мир вполне может обойтись и без меня, полагаю. – Наверное. Но твоя семья вряд ли сможет. Пока Роджер переваривал услышанное, воцарилось долгое молчание, нарушаемое лишь треском горящих веток и отдаленным уханьем токующих сов. – А как же твоя семья? – наконец тихо спросил он. – Кажется, ты думаешь, что твоя жена была бы счастливее без тебя. Почему? Что ты ей такого сделал? Бак издал короткий раздосадованный хмык, но прозвучало это как ироничный смешок. – Влюбился в нее, – он вздохнул глубоко, глядя на огонь. – Хотел ее. Он познакомился с Мораг Ганн в то самое время, когда стал учеником адвоката в Инвернессе. Адвоката вызвали на ферму близ Эссиха, чтобы составить завещание для одного старика, и он взял с собой ученика, чтобы тот посмотрел, как это делается. – Это заняло три дня, потому что старик был так болен, что не мог бодрствовать более нескольких минут за раз. Так что мы жили в этой семье, и я помогал со свиньями и курами, когда был не нужен при оформлении бумаг, – Бак пожал плечами. – Я был молод, недурен собой и знал, как понравиться женщинам. Я ей понравился, но влюблена она была в Дональда МакАлистера, молодого фермера из Давиота. Однако Бак не мог забыть девушку и всякий раз, когда у него выдавался свободный от работы в конторе день, отправлялся в гости. Он пришел на Хогманай (шотландский праздник последнего дня в году. – прим. пер.), и там был cèilidh (кейли – шотл., вечеринка с музыкой и танцами. – прим. пер.), и... – Малыш Дональд выпил рюмку, – а, может, две, или три, или четыре, – в общем, больше, чем нужно, и его застукали в стойле в тот момент, когда он сунул руку под корсаж Мэри Финли. Боже, ну и переполох же там начался! – на лице Бака промелькнула грустная улыбка. – Братья Мэри с восторгом наваляли Дональду и уложили его, словно макрель. Девицы все визжали, а парни вопили, будто настал Судный день. Ну а бедняжка Мораг стояла позади коровника с разбитым вдребезги сердцем. – И ты, гм-м... утешил ее, – предположил Роджер, не пытаясь скрыть скептическую нотку в голосе. Бак бросил на него острый взгляд и пожал плечами. – Я подумал, это мой единственный шанс, – просто ответил он. – Да, утешил. Она была весьма пьяненькой и жутко расстроенной... Я не насиловал ее, – его губы сжались, – но и отказа не принял. И через некоторое время она сдалась. – Ну да. А когда она проснулась на следующее утро и все поняла?.. Бак приподнял бровь. – Тогда она никому ничего не сказала. Только через два месяца она поняла, что... Как-то в марте Бак зашел в кабинет к мистеру Фергюсону и увидел, что его дожидаются отец Мораг и трое ее братьев. И как только было зачитано оглашение о помолвке, он сразу же стал женатым человеком. – Вообще, – Бак глубоко вздохнул и растер рукой лицо, – мы... ладили. Я был безумно влюблен в нее, она понимала это и старалась быть доброй ко мне. Но я прекрасно знал, что она хотела именно Дональда... и это не изменилось. Он все еще был там, понимаешь, и она время от времени видела его на праздничных вечеринках или на торгах скота. Именно это и заставило Бака воспользоваться случаем и отплыть в Северную Каролину с женой и маленьким ребенком. – Я думал, она забудет, – проговорил он с легкой печалью. – Или, по крайней мере, мне не придется видеть выражение ее глаз, когда она смотрит на него. Но в Новом Свете дела у МакКензи пошли плохо: адвокатскую практику Баку основать не удалось, ни денег, ни земли у них не было, и не к кому было обратиться за помощью. – Вот почему мы вернулись, – сказал Бак, выкатив репу из огня и тыкая в нее палкой: черная кожура треснула, и засочилось белым. Он с минуту смотрел на овощ, потом наступил на него, растирая в прах. – И Дональд, конечно, был по-прежнему там. Он женился? Бак покачал головой и смахнул волосы с глаз костяшками пальцев. – Так что все оказалось напрасно, – тихо сказал он. – Мой рассказ о том, как я прошел сквозь камни, – правда. Но как только я пришел в себя и понял, что произошло, я решил: Мораг будет лучше, если я никогда не вернусь. Либо она через некоторое время объявит, что я умер, и выйдет замуж за Дональда, либо, в худшем случае, отец заберет ее и детей обратно. У них все будет отлично – ее папаша унаследовал ферму, когда умер его старик. У Роджера перехватило горло, но это не имело значения. Он протянул руку и крепко сжал плечо Бака. Тот слегка фыркнул, но не отстранился. Через некоторое время он вздохнул и выпрямился, повернувшись к Роджеру. – Вот видишь, – сказал он. – Если я вернусь и передам твоей жене, что делать, а если повезет, вернусь и сообщу тебе, то, может, это единственное доброе дело, что я смогу совершить. Для моей семьи... для твоей. Роджеру потребовалось некоторое время, чтобы взять под контроль свой голос и заговорить. – Что ж, – сказал он. – Хорошо. Давай переспим с этим. Я планирую сходить до Лаллиброха. А ты можешь съездить в Леох и встретиться с Дугалом МакКензи. Если твои намерения… не изменятся… тогда у нас будет достаточно времени, чтобы решить.
Глава 106. БРАТ МАСОН (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
@sketchyartbloggy "Крейг-на-Дун"
Крейг-на-Дун, Северо-Шотландский Хайленд. 21 декабря 1980 года РЫЖИЙ ЦВЕТ ВОЛОС куклы Эсмеральды был слишком ярким. На это могли обратить внимание, пошли бы разговоры. «Идиотка, о чем ты вообще думаешь?..» Барби в бикини в горошек заметили бы гораздо раньше... На секунду Брианна зажмурила глаза, чтобы выкинуть из головы вид тряпичной куклы с огненно-рыжими волосами, цвет которых был гораздо ярче всех возможных оттенков красного восемнадцатого века. Споткнувшись о камень, она вполголоса выругалась «Блин!» и, широко раскрыв глаза, крепко сжала руку Мэнди. Другая рука девочки была занята Эсмеральдой. Брианна очень хорошо понимала, почему ее так тревожит цвет волос куклы. Если не занять мысли чем-то несущественным, она развернется и понесется вниз по каменистому склону, как испуганный заяц, увлекая за собой Джема и Мэнди сквозь засохший дрок. «Мы собираемся сделать это. Мы должны это сделать. Мы умрем, мы все умрем там, в темноте... О, Боже, о, Боже...» – Мам? Нахмурив лоб, Джем взглянул на нее снизу вверх. Брианне показалось, что ободряющая улыбка вполне удалась, но, судя по встревоженному выражению лица сына, она получилась не сильно убедительной. – Все хорошо, – Бри стала серьезной, вложив в эти слова всю ту крохотную уверенность, которую смогла изобразить. – Все хорошо, Джем. – Угу. Он все еще беспокоился, но, отвернувшись, посмотрел вверх, на вершину холма, и тревога у него на лице сменилась напряженным вниманием. – Я слышу их, – тихо произнес Джем. – А ты, мам? От этого «мам» она еще сильнее сжала его руку, и мальчик вздрогнул, хотя, как показалось Бри, даже не заметив этого. Он слушал. Брианна остановилась, и вслушиваться начали все трое. Она слышала только порывы ветра и легкое шуршание, будто короткий дождь шумел в засохшем дроке. Мэнди что-то напевала Эсмеральде. Лицо Джема, обращенное вверх, было серьезным, но не испуганным. Брианна уже могла разглядеть острую верхушку одного из камней, едва заметную над вершиной холма. – Нет, солнышко, – ответила она, подавляя глубокий вздох. – Пока не слышу. «А что, если я так и не услышу их? Что, если я больше не могу слышать их? Пресвятая Мария, Матерь Божья, молись за нас...» – Давай... подойдем поближе. В последние двадцать четыре часа внутри нее все застыло. Она не могла ни есть, ни спать, но продолжала действовать, отметая все иное в сторону, убирая поглубже, – отказываясь верить в то, что они собираются предпринять, но с чудовищным спокойствием занимаясь необходимыми приготовлениями. Висевшая на плече сумка негромко позвякивала, убеждая в незыблемой реальности происходящего. Возможно, сумка была тяжеловата, но она помогала противостоять порывам дождя и ветра, прижимая Бри к земле. Джем выпустил руку матери, и та, непроизвольно засунув руку в разрез юбки, нащупала на поясе мешочек, а в нем – три твердых маленьких комочка. Она побоялась использовать синтетические камни, испугавшись, что они не сработают или с силой взорвутся, как тот большой опал, разлетевшийся на куски в руках Джема в Северной Каролине. Внезапно Брианне так отчаянно захотелось увидеть Фрейзерз Ридж и родителей, что на глазах вскипели слезы. Она крепко зажмурилась и вытерла влагу рукавом, притворившись, что причиной слез стал ветер. Это не имело значения: никто из детей не обратил на нее внимания. Сейчас они оба уставились вверх, и, наконец, Бри с легким ровным толчком ужаса поняла, что тоже слышит камни. Они гудели, а вмести с ними гудела и Мэнди. Брианна непроизвольно оглянулась, просто чтобы убедиться, что их никто не преследует, но увидела, что по тропинке вслед за ними быстро шел Лайонел Мензис. – Твою налево... – громко сказала она, и Джем обернулся, чтобы понять, что происходит. – Мистер Мензис! – воскликнул он и облегченно заулыбался. – Мистер Мензис! Бри твердым жестом велела Джему оставаться на месте и сделала пару шагов навстречу Лайонелу. Мелкие камешки отскочили от ее башмаков и покатились вниз по тропинке, ему навстречу. – Не бойтесь, – запыхавшись, произнес мужчина, подойдя ближе, и остановился чуть ниже нее. – Я... Я должен был прийти и убедиться, что вы в безопасности. Что вы... что вы... ушли. Глядя ей за спину, Мензис кивнул в направлении вершины. Брианна не обернулась. Теперь тихое пока еще жужжание камней проникало внутрь. – С нами все хорошо, – на удивление, ее голос прозвучал совершенно спокойно. – Правда. Э-э... спасибо, – добавила Бри, запоздало вспомнив о правилах приличия. Мужчина был бледен и немного напряжен, но ему удалось выдавить улыбку. – Не за что, – он тоже был вежлив. Но Мензис не развернулся и не ушел. Какое-то время Брианна стояла, не двигаясь, понимая, что внутреннее оцепенение начинает спадать. Она снова ожила и была готова ко всему. – Есть что-то, что угрожает нашей безопасности? – поинтересовалась Бри, наблюдая за выражением его заслоненных очками глаз. Лайонел состроил гримасу и оглянулся. – Черт, – сказала Бри. – Кто? Роб Кэмерон? Слова прозвучали резко, и тут же заскрипел гравий под ботинками Джема, когда тот обернулся, услышав имя похитителя. – Да. Он с приятелями. – Лайонел кивнул, указывая вверх, на вершину холма. – Вам, эм… стоит уходить. И прямо сейчас. Брианна выругалась на гэльском по-настоящему (отчего Джем нервно хихикнул) и взглянула на Мензиса. – И что вы собираетесь делать, если Роб и его банда подонков кинутся за нами? – То, что уже сделал, – просто ответил он. – Предупредил вас. Будь я на вашем месте, я бы уже ушел. Ваша, эм, дочь?.. Бри обернулась и увидела, что Мэнди, зажав Эсмеральду на сгибе локтя, старательно ковыляет вверх по тропинке. – Джем! Одним прыжком Бри оказалась рядом с сыном, схватила его за руку, и вдвоем они бросились вверх по холму вслед за Мэнди, оставив Лайонела Мензиса позади. Они настигли Мэнди как раз на границе круга. Брианна попыталась схватить дочь за руку, но промахнулась. Она слышала, как по тропинке бегом поднимается Мензис. – Мэнди! Задыхаясь, Брианна стояла в центре круга, прижав к себе дочь. Звук камней стал выше, от него у Бри заломило зубы. Раз или два она с силой сжала челюсти, стараясь избавится от этого ощущения, а потом увидела, как моргнул Мензис. Хорошо. А потом снизу послышался шум автомобильного двигателя, и Мензис встревожился по-настоящему. – Идите! – закричал он. – Пожалуйста! Дрожащими руками Бри порылась под юбкой и наконец вытащила все три камня. Это были небольшие изумруды одинакового качества, только немного разной огранки. Она выбирала их, вспоминая глаза Роджера. Мысль о нем успокоила. – Джем, – Брианна передала сыну камень. – И, Мэнди, вот твой. Положите в карманы и... Но Мэнди, зажав свой изумруд маленьким кулачком, повернулась к самому большому из стоящих камней. Девочка на секунду открыла рот, а потом ее лицо просияло, словно кто-то зажег внутри свечу. – Папочка! – взвизгнула она и, вырвав руку, кинулась прямо к расщелине в камне, а потом – внутрь нее. – Господи! – только и успел испуганно воскликнуть Мензис. Брианна рванулась к камню и, споткнувшись об Эсмеральду, растянулась во весь рост на траве. У нее перехватило дыхание. – Мама! – позади на секунду замешкался Джем. Он смотрел то на мать, то на камень, где только что исчезла сестренка. – Я... в порядке, – выдавила Бри. Успокоенный, Джем крикнул: «Я поймаю ее, мам!» – и бросился через поляну. Брианна набрала воздуха, чтобы закричать сыну вслед, но получился только свистящий хрип. Услышав топот, она испуганно оглянулась, но это всего лишь Лайонел подбежал к границам круга и начал всматриваться в происходящее у подножия холма. Было слышно, как где-то хлопнули дверями машины. Дверями. Их было несколько... Брианна поднялась, шатаясь. Упав на сумку, она ушибла ребра, но это не имело значения. Она похромала к расщелине в камне, машинально подобрав Эсмеральду. «Боже, Боже, Боже...» – единственное слово крутилось у нее в голове, как агония невысказанной молитвы. И неожиданно мольба была услышана. Оба ребенка – бледные и шатающиеся – стояли пред ней. Мэнди стошнило. Мешком осевший Джем начал раскачиваться. – О, Боже... Брианна подбежала и крепко обняла их, несмотря на рвоту. На секунду Джем прижался к ней, а потом отстранился. – Мам, – его голос прерывался от радости. – Мам, он там. Мы его чувствуем. Мы сможем найти его! Пошли, мам! – Вам надо уходить, – это снова был Лайонел. Запыхавшийся и испуганный, он дергал плащ Брианны, пытаясь расправить его. – Их трое. Они поднимаются. – Да, я... – в эту секунду Брианна осознала случившееся и в панике обернулась к детям. – Джем, Мэнди... где ваши камни? – Сгорели, – торжественно объявила Мэнди и плюнула в траву. – Бе-е-е! Фу. Девочка вытерла рот. – Ты хочешь сказать… – Да, мамочка, сгорели. Видишь? Джем, вывернув карман бриджей, показал темное пятно с черным угольным ореолом по краям. Сильно запахло паленой шерстью. В исступлении Бри обшарила одежду Мэнди, обнаружив на юбке такую же обгорелую отметину в том месте, где испарившийся камень прошел через ткань кармана. – Он не обжег тебя, солнышко? – спросила Брианна, проведя рукой по маленькому крепкому бедру дочери. – Не сильно, – успокоила ее Мэнди. – Брианна! Ради всего святого... у меня не получится... – Я не могу! – она обернулась к нему, стиснув кулаки. – Камни детей пропали! Они… они не перейдут без них! Бри не совсем была уверена в истинности этого утверждения, но при мысли позволить детям совершить переход туда… туда… без защиты камней, сводило живот, и она чуть не разрыдалась от страха и злости. – Камни, - озадаченно повторил Мензис. – Имеете в виду драгоценные?.. Драгоценные камни? – Да! Секунду Мензис стоял с открытым ртом, потом упал на колени, сдернув что-то с левой руки. В следующую секунду он изо всех сил принялся бить другой рукой по наполовину торчащему из травы камню. С минуту Бри беспомощно смотрела на него, а потом побежала к границе круга. Пригнувшись, она выглянула, прячась в тени камня. Были видны три человеческих фигуры, которые быстро поднимались по боковой дорожке. Им оставалось пройти всего полпути. По другую сторону Мензис застонал – то ли от боли, то ли от разочарования, и чем-сильно саданул по камню. Раздался тихий хруст. – Брианна! – позвал он настойчиво, и Бри кинулась назад, опасаясь, что дети попытаются совершить переход. Тревога оказалась напрасной: они стояли перед Лайонелом Мензисом, который, наклонившись к Мэнди, держал девочку за руку. – Сожми кулачок, малышка, – почти нежно попросил он. – Да, вот так. А теперь ты, Джем, протяни руку. Теперь Брианна подошла достаточно близко, чтобы увидеть, как Мензис вложил в ладонь Джема маленький блестящий предмет. И что в кулачке Мэнди сжимала большое довольно помятое кольцо с ониксом, на котором вырезана эмблема масонского ордена. Рядом с камнем было пустое углубление от такого же по величине маленького бриллианта, теперь блестевшего в руке Джема. – Лайонел, – сказала она, и Мензис, обернувшись, дотронулся до ее щеки. – Ступайте немедленно, – велел он. – Я не смогу уйти, пока вы здесь. Как только вы перейдете, я убегу. Брианна коротко кивнула, потом наклонившись, взяла детей за руки. – Джем, положи камень в другой карман, хорошо? Она набрала воздуха и повернулась к большой расщелине в камне. Грохот отдавался у нее в крови, и она чувствовала эти толчки, пытающиеся разодрать ее на части. – Мэнди, – Брианна едва себя слышала. – Давай найдем папу. Думай о нем. И только услышав пронзительный вопль камней, Бри вспомнила, что не поблагодарила Лайонела. А потом она больше не думала.
БРИ ЛЮБИЛА ЛАЛЛАИБРОХ зимой. Казалось, что утесник, дрок и вереск не столько умирали, сколько просто растворялись в пейзаже: сиреневый вереск превращался в мягкую коричневатую тень самого себя, а дрок – в пучок сухих веток с длинными плоскими стручками, которые тихо бряцали на ветру. Сегодня воздух был холодным и неподвижным, и теплый сизый дым из труб поднимался прямо к нависающему небу. – Дом! Мы дома! – прыгая вверх-вниз, воскликнула Мэнди. – Класс-класс-класс! А можно мне колу? – Это не дом, глупышка, – откликнулся Джем. Между шерстяной шапкой и намотанным вокруг шеи шарфом едва торчал кончик носа, мелькали ресницы да белыми облачками выходило дыхание. – Мы – в прошлом. Сейчас у них нет кока-колы. Кроме того, – рассудительно добавил он, – слишком холодно, чтобы пить газировку. Твой животик замерзнет. – А? – Ничего, лапочка, – ответила Брианна, покрепче сжав ладошку Мэнди. Они стояли на гребне холма за домом, рядом с остатками форта железного века. Подъем наверх дался им тяжело, но Бри не хотела подходить к дому по открытой местности с парадного входа, где бы их увидели за добрую четверть мили. – Чувствуете где-нибудь поблизости папу? – спросила она детей. Когда они поднялись на холм, Брианна по привычке поискала на подъездной аллее старый оранжевый «Моррис» Роджера и, не увидев ни машины, ни гравийной дорожки, пала духом, но тотчас осознала всю нелепость своих ожиданий. Джем покачал головой, а Мэнди не ответила: ее внимание привлекло донесшееся снизу слабое блеяние. – Овечка, – обрадовалась она. – Пофли смотлеть овечку! – Это не овечка, – довольно сердито ответил Джем. – Это козы. Они в башне. Мам, пойдем уже вниз, а? У меня сейчас нос отмерзнет. Брианна все еще колебалась, глядя на усадьбу. Всем сердцем, каждой жилочкой её тянуло туда. Но сейчас это был не ее дом. Ох, Роджер. «Сильное, милое, гибкое тело его, которое не прячет одежда...» (Цитата из поэмы «О теле электрическом я пою» Уолта Уитмена. – прим. пер.) Конечно, Бри понимала, что, скорее всего, его здесь нет: они с Баком где-то ищут Джерри МакКензи. «А что если они его найдут?» – кольнуло изнутри тревогой и страхом. Именно страх удерживал ее от того, чтобы помчаться вниз по склону, постучать в дверь и встретиться с кем-нибудь из ее семьи, оказавшимся сегодня дома. Последние несколько дней в дороге и оставшиеся часы пути от того места, где их высадил возница, Бри провела, пытаясь понять, как поступить. И по-прежнему колебалась. – Пошли, – сказала она детям: не могла же она заставлять их стоять здесь на холоде, пока принимает решение. – Давайте сначала заглянем к козам. Как только она открыла дверь башни, в нос ударил запах – острый, теплый и знакомый. Но самое главное – теплый. Все трое с облегчением и удовольствием вздохнули, когда жар от животных окатил их, и улыбнулись, когда козы радостно ринулись к ним, громко ме-екая и приветствуя вошедших. Судя по шуму, эхом отдававшемуся от каменных стен, казалось, что внутри башни было не меньше пятидесяти животных, однако Брианна насчитала всего полдюжины козочек, вислоухих и грациозных, четверых или пятерых подрастающих козлят с круглыми животиками и одного крепкого козла, который направил на гостей рога и с подозрением уставился на них желтыми глазами. Животные находились в грубо сколоченном загоне, занимавшем половину первого этажа башни. Бри взглянула наверх, почти ожидая увидеть над головой высокое открытое пространство со стропилами, но там оказался потолок: над ними был ещё один этаж. Ребятишки («То есть, мои ребятишки», – мысленно улыбнулась она) уже просовывали через забор пучки сена и играли с козлятами, которые, стоя на задних копытцах, разглядывали посетителей. – Джемми, Мэнди, – позвала Бри, – снимите свои шапки, шарфы и варежки и сложите их возле двери, чтобы эти оглоеды их не сжевали! Она оставила Джема распутывать пушистый шарф Мэнди и поднялась по лестнице, чтобы посмотреть, что находится на втором этаже. Бледный зимний свет из окон исполосовал выпуклые «спины» холщовых мешков, заполнявших бόльшую часть пола. Бри вдохнула и слегка закашлялась: в воздухе летала мучная пыль. Но чувствовалась и сладость сушеной кукурузы, – они называли ее маисом, – и более глубокий, ореховый запах спелого ячменя. Ткнув ногой в мешок с бугорками покрупнее, Брианна услышала, как внутри с негромким шуршанием перекатываются лесные орехи. Этой зимой Лаллиброх голодать не будет. Сгорая от любопытства, она поднялась еще на один пролет и на верхнем этаже обнаружила множество маленьких деревянных бочонков, рядком стоявших у стены. Здесь было намного холоднее, но пьянящий аромат хорошего виски наполнял воздух иллюзией тепла. Несколько мгновений Бри стояла, вдыхая алкогольные пары, и ей отчаянно хотелось опьянеть от запаха, забыть о своих мыслях, перестать думать, черт возьми, хотя бы на несколько минут. Но это последнее, что она могла себе позволить. Ей придется действовать, и совсем скоро. Брианна вернулась на узкую лестницу, вьющуюся между внутренней и внешней стенами башни, и посмотрела в сторону дома, живо вспомнив, как в последний раз сидела здесь в темноте, скорчившись на лестнице с дробовиком в руках, и наблюдала за чужаками с фонариками в ее доме. Теперь здесь тоже были незнакомые ей люди, хотя и родня. А что если... Брианна сглотнула. Если Роджер нашел Джерри МакКензи, то оказался намного старше своего отца, которому чуть перевалило за двадцать. А вдруг ее собственный отец сейчас тут... – Это невозможно, – прошептала она и не была уверена, как: с надеждой или с сожалением. Впервые Бри встретила его в Северной Каролине, ему было за сорок, ей – двадцать два. Он стоял у дерева, справляя малую нужду. Нельзя оказаться в том времени, в котором ты уже жил или живешь: невозможно существовать одновременно с самим собой. Они думали, что знают это наверняка. Но что если ты дважды войдешь в чужую жизнь, только в разное время? Именно от этого стыла в жилах кровь и дрожали сжатые кулаки. Что случится? Изменит ли события то или иное твое появление? Может ли второе перечеркнуть первое? И, если она столкнется с Джейми Фрейзером сейчас, вдруг все выйдет иначе и она уже не повстречает отца в Северной Каролине? Но она должна найти Роджера. Неважно, что произойдет потом. И единственное, что ей было известно наверняка: он появлялся в Лаллиброхе. Бри сделала глубокий-преглубокий вдох и закрыла глаза. «Пожалуйста, – взмолилась она. – Пожалуйста, помоги мне. Да будет воля Твоя, но, пожалуйста, подскажи, что мне делать...» – Мам! – в узком каменном коридоре громко звучали шаги бегущего по лестнице Джемми. – Мам! Он появился перед ней: круглые от волнения глаза и вздыбившиеся вихры. – Мам, спускайся! Мужчина идет! – Как он выглядит? – тут же спросила Бри, хватая сына за рукав. – Какого цвета его волосы? Джем удивленно моргнул. – По-моему, черные. Он у подножия холма, так что лица я не разглядел. Роджер. – Хорошо, иду. Дыхание перехватило, но Бри словно очнулась: что бы там ни было, но это началось. И по венам забурлила энергия. Она мчалась вниз по лестнице вслед за сыном, хотя рассудок подсказывал ей, что это не Роджер, – ведь Джемми узнал бы своего отца с любого расстояния. Однако нужно убедиться. – Оставайтесь здесь, – велела она таким командным голосом, что от неожиданности дети даже спорить не стали. Брианна распахнула и тут же решительно затворила за собой дверь. Она увидела идущего по тропинке мужчину и пошла ему навстречу. С первого взгляда она поняла, что это не Роджер, но разочарование тут же сменилось облегчением оттого, что это и не Джейми. И ее охватило сильное любопытство, потому что, скорей всего, это... Брианна побежала вниз, чтобы на всякий случай отойти подальше от башни, и теперь пробиралась между надгробиями семейного кладбища, не сводя глаз с человека, поднимавшегося по крутой каменистой тропинке. Высокий, крепкий на вид мужчина, его темные распущенные по плечам волосы немного поседели, но все еще оставались густыми и блестящими. Он смотрел под ноги, не отрывая взгляда от неровной земли. Поднявшись наверх, он направился по холму к одному из каменных надгробий. Там он опустился на колени и положил рядом с могилой то, что принес. Бри сместила вес на другую ногу, не зная, окликнуть пришедшего или подождать, пока он закончит свои дела с мертвыми. Мелкие камешки под ее ногами тоже сдвинулись, скатываясь вниз с легким перестуком, услышав которое, мужчина поднял глаза и резко вскочил на ноги, взметнув черные брови. Черные волосы, черные брови. Брайан Дью. Черный Брайан. «Я познакомился с Брайаном Фрейзером (он бы тебе понравится, а ты – ему)...» Несколько секунд она не видела ничего, кроме его глаз – красивых, глубоко посаженных карих глаз, широко раскрытых от изумления и ужаса. – Брайан, – начала Брианна, – я... – A Dhia! (О, Господи! (гэльск.). – прим. пер.) – он стал белее галечной штукатурки стоящего внизу дома. – Эллен! Ошеломленная, она на миг лишилась дара речи, и тут же послышались легкие шаги на холме, позади нее. – Мам! – позвал запыхавшийся Джем. Брайан посмотрел вверх, за ее спину, и при виде Джема его рот открылся, а лицо озарилось сияющей радостью. – Вилли! – крикнул он. – A bhalaich! Mo bhalaich! (Сынок! Мой мальчик! (гэльск.). – прим. пер.) – он обернулся к Брианне и протянул к ней дрожащую руку. – Mo ghràidh... mo chridhe... (Любимая моя… мое сердце… (гэльск.). – прим. пер.) – Брайан, – тихим, полным искреннего сочувствия голосом произнесла Бри. Как могла она ответить на устремление его души, которое так ясно светилось в его глазах? Лишь откликнуться. И когда она произнесла его имя во второй раз, Брайан застыл на мгновение, покачнулся, а потом глаза его закатились, и он упал.
И, НЕ УСПЕВ ОСОЗНАТЬ, что делает, она уже опустилась в хрустящий сухой вереск рядом с Брайаном Фрейзером. Губы его слегка посинели, но Брайан дышал, и Бри сама с облегчением выдохнула, увидев, как медленно вздымается его грудь под поношенной льняной рубашкой. Уже не в первый раз ей страстно хотелось, чтобы рядом была ее мать, но к чему пустые сожаления? Повернув голову Брайана в сторону, Бри положила два пальца на жилку, которая пульсировала на его шее. Ее пальцы были холодными, а его кожа невероятно горячей. Однако Брайан не очнулся и не пошевелился от ее прикосновения, и Брианна начала опасаться, что он не просто упал в обморок. Он умер – умрет – от инсульта. А если в мозгу уже зрела болезнь… Боже. Неужели она преждевременно убила его? – Не умирай! – вслух обратилась к нему Бри. – Ради Бога, не умирай здесь! Брианна быстро взглянула на дом внизу, но оттуда никто не шел. Снова опустив глаза, она увидела то, что принес Брайан: маленький букетик вечнозеленых веточек, перевязанный красной нитью. Тис – Бри узнала диковинные красные ягоды цилиндрической формы – и падуб. А потом она посмотрела на надгробие. Брианна хорошо его знала: часто сидела на земле рядом с ним, созерцая Лаллиброх и тех, кто упокоился на его склоне. Эллен Катрина Шилиз МакКензи Фрейзер Возлюбленная мать и жена Родилась 1691, умерла в родах 1729 И ниже буквами поменьше: Роберт Брайан Гордон МакКензи Фрейзер. Новорожденный сын Умер при рождении, 1729 А рядом: Уильям Саймон Мурта МакКензи Фрейзер Любимый сын Родился 1716, умер от оспы 1727 – Мам! – Джем проскользил последние несколько футов, почти упав рядом с ней. – Мама, мам... Мэнди говорит... Кто это? Он переводил взгляд с бледного лица Брайана на лицо матери и обратно. – Его зовут Брайан Фрейзер. Он твой прадедушка. Ее руки дрожали, но, к своему удивлению, произнося эти слова, Брианна вдруг почувствовала себя спокойно, как будто попала в центр головоломки и поняла, что именно она и является тем самым недостающим кусочком. – Так что там Мэнди? – Я его напугал? – обеспокоенный, Джем присел на корточки. – Он посмотрел на меня перед тем, как упасть. Он… умер? – Не волнуйся, я думаю, он просто пережил шок. Он принял нас за… кого-то другого. Бри дотронулась до скулы Брайана, ощутив мягкое покалывание щетины, и убрала за ухо взъерошенные волосы. Уголок рта дернулся, когда она это сделала, – слабый призрак улыбки, – и ее сердце подпрыгнуло. Слава Богу, он приходит в себя. – Так что говорит Мэнди? – О! – распахнув глаза, Джем быстро встал. – Она говорит, что слышит папу!
Глава 108. РЕАЛЬНОСТЬ НЕ ИСЧЕЗАЕТ, ДАЖЕ КОГДА ПЕРЕСТАЕШЬ В НЕЕ ВЕРИТЬ (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
Аннет Логинова "К свету"
НЕ ЗНАЯ, КУДА ДВИНУТЬСЯ дальше, Роджер повернул лошадь к Лаллиброху. Шесть недель назад, прощаясь с Брайаном Фрейзером и считая, что они расстаются навсегда, он опечалился. Сейчас на душе стало немного легче при мысли о том, что вновь предстоит увидеться с Брайаном – человеком, который выслушает с сочувствием, хотя о многом придется умолчать. Конечно же, нужно будет сказать Брайану о том, что поиски Джема не увенчались успехом. Эта мысль занозой сидела в сердце, напоминая о себе каждое мгновение. События последних недель немного отвлекли Роджера от жуткой боли из-за пропажи Джема. Он надеялся, что еcли обнаружится Джерри, то каким-то образом найдется и Джем. Надежда оказалась напрасной. Было совершенно непонятно, что, к дьяволу, из этого следовало. Был ли найденный Джеремайя единственным Джеремайей, которого можно было отыскать здесь? Но если так... Куда же делся Джем? Роджеру хотелось рассказать Брайану, что он нашел человека, которому принадлежали жетоны. Все равно тот спросит о нем. Но как рассказать, не объяснив, кто такой Джерри, кем он доводится Роджеру или что с ним произошло? Вздохнув, он направил лошадь в обход огромной лужи на дороге. Может быть, проще сказать, что Дж. У. МакКензи найти не удалось? Как же не хотелось обманывать такого чистосердечного человека, как Брайан. Не мог рассказать Роджер и о Баке. Если оставить в стороне мысли о Джеме, то думать о Баке было тяжелее всего. «Не получится из тебя священник, если не можешь быть честным». Он старался. С его собственной, эгоистичной, точки зрения истинная правда заключалась в том, что Роджеру зверски не хватало общества Бака. Кроме того, внутри кипела зависть из-за того, что Бак мог вернуться к Брианне, а еще («И не в последнюю очередь», – уверял он себя) Роджер боялся, что у Бака не получится в очередной раз пройти сквозь камни. Он мог погибнуть в пустоте или снова затеряться в каком-то неизвестном времени. Истина состояла в том, что, хотя об этом и можно было (и даже очень сильно) поспорить, Баку следовало бы раз и навсегда распрощаться с Гейлис Дункан. Однако переход сквозь камни был, пожалуй, последним из возможных способов достижения этой цели. И все-таки, было искушением принять мужественный жест Бака. Если бы тому удалось пройти через камни и рассказать Бри, куда занесло Роджера... Хотя Роджер понимал, что Бак может не вернуться. Отрицательное воздействие путешествий во времени постепенно накапливалось, и вряд ли в следующий раз поблизости окажется Гектор МакЮэн. Но если Бак, несмотря на крайне высокий риск для его собственной жизни, захочет попробовать совершить переход, разве Роджер не обязан попытаться убедить спутника вернуться не к Брианне, а к собственной жене? Он дотронулся до губ тыльной стороной ладони, вспоминая, как коснулись его щеки мягкие каштановые волосы Мораг, когда он наклонился поцеловать ее в лоб на берегу реки Аламанс. Искреннее доверие в ее глазах. И как, черт возьми, несколькими мгновениями позже женщина спасла ему жизнь. Пальцы на секунду задержались на горле. Со вспышкой удивления, какая бывает при осознании вещей давно известных, Роджер понял, что, как ни горько ему было потерять голос, он ни на секунду не пожалел, что Мораг спасла его самого. В определенной степени рискуя жизнью, Роджер спас от гибели сына Мораг, которого Стивен Боннет собирался вышвырнуть за борт. Но ее поступок на берегах Аламанса не казался Роджеру оплатой долга. Она просто не желала его смерти. Что ж. А он не желал смерти Бака. Но хотела ли Мораг возвращения Бака? Считая, что жене он не нужен, его предок мог и ошибаться. Роджер был искренне уверен, что Бак до сих пор любит свою жену и что его самопожертвование было следствием его, Бака, чувства вины за утраченные (как он считал) мечты Мораг. – Но, даже если это и так, – произнес Роджер вслух, – не пора бы перестать пытаться управлять людскими жизнями? Покачав головой, он поехал вперед сквозь легкую дымку, сотканную из обрывков тумана, через влажную колкость зарослей дрока. Дождя не было, что утешало, хотя небо под тяжестью облаков сползло, накрыв вершины близлежащих гор. Роджер никогда не спрашивал приемного отца о том, каково это – быть священником. Кем-кем, а священником он быть не собирался. Но он вырос в доме преподобного и видел, как каждый день в небогатый уютный кабинет за помощью или советом шли прихожане. Он помнил, как отец (живое ощущение физического присутствия Джерри МакКензи придавало сейчас этому слову непривычную странность) со вздохом садился в кухне пить чай с миссис Грэм и в ответ на ее вопросительный взгляд лишь качал головой и говорил: «Иногда я могу только выслушать и помолиться». Пытаясь обрести мгновение покоя в хаосе собственных мыслей, Роджер резко остановился и закрыл глаза. И завершил свои раздумья так, как, без сомнения, делал любой священник со времен Аарона, – вскинув руки и вопрошая: – Чего ты хочешь? Как, дьявол тебя побери, я должен поступить с этими людьми? Задав вопрос, Роджер открыл глаза, но вместо ангела со светящимся свитком перед ним на дороге оказалась жирная чайка с желтыми глазами-бусинками, сидевшая в нескольких футах от его лошади. Совершенно не заботясь присутствием живого существа в сотни раз больше ее самой, птица с укоризной посмотрела на него, а потом, расправив крылья, взлетела с пронзительным «скрииик!». Со стороны холма ей откликнулись несколько медленно кружившихся чаек, едва различимых на фоне бумажно-белого неба. По крайней мере, появление чайки заставило отступить чувство одиночества. Дальше Роджер ехал в более спокойным, решив, что, пока время не придет, ни о чем тревожном он думать не будет. Скорее всего, до Лаллиброха осталось немного. Если повезет, он доберется туда до темноты. При мысли о чае в животе заурчало, и Роджер почувствовал себя лучше. Независимо от того, что он мог или не мог рассказать Брайану Фрейзеру, сама мысль о встрече с этим человеком и его дочерью Дженни успокаивала. Высоко над головой, кружась, перекликались чайки, и Роджер посмотрел вверх. Так и есть: он различил невысокие развалины крепости железного века. Развалины, которые он восстанавливал... или будет восстанавливать? Что если ему не суждено вернуться обратно к... «Господи, даже не думай об этом, мужик, а то станешь более безумным, чем сейчас». Роджер слегка пришпорил коня, и тот с неохотой чуть прибавил шаг. А когда прямо наверху, на склоне, послышался ужасный треск, поскакал еще быстрее. – Тпру! Стой, идиот! Стоять, я сказал! Эти «заклинания» вкупе с рывком поводьев вверх, чтобы повернуть коня, возымели эффект, и, в конце концов, они развернулись в ту сторону, откуда приехали. И тут Роджер увидел, что посреди дороги стоит запыхавшийся мальчик, чьи рыжие, почти каштановые в неярком свете волосы торчат в разные стороны. – Папа, – сказал этот мальчик, и лицо его просияло, словно освещенное неожиданно выглянувшим солнцем. – Папочка!
КАК ОН СЛЕЗАЛ С КОНЯ, как бежал по дороге и обо всем остальном Роджер совершенно не помнил. Сидя в грязи и тумане на мокром папоротнике, он прижимал к груди сына. И все остальное не имело значения. – Папа, – повторял, задыхаясь от рыданий, Джем, – Папочка, папочка... – Я здесь, – зарывшись лицом в волосы Джема, шептал отец, лицо его заливали слезы. – Я здесь, я здесь. Не бойся. Судорожно вздохнув, Джем смог произнести: «Я не боюсь», – и снова разрыдался. В конце концов, вместе с ощущением пропитавшей на заднице бриджи влаги медленно вернулось чувство времени. Роджер вздохнул, немного встряхнулся и, пригладив волосы Джема, поцеловал его в макушку. – От тебя пахнет козой. Он перевел дыхание и рассмеялся, слегка вытерев глаза тыльной стороной ладони. – Где, к дьяволу, тебя носило? – В башне с Мэнди, – ответил Джем, будто это было самым разумным объяснением в мире. Мальчик окинул Роджера слегка осуждающим взглядом. – А тебя где носило? – С Мэнди? – озадаченно повторил Роджер. – Что ты имеешь в виду под «Мэнди»? – Мою сестру, – с терпеливостью детей, случайно обнаруживших недалекость собственных родителей, пояснил Джем. – Ты же знаешь. – Так... и где в таком случае Мэнди? В этом состоянии невероятной растерянности Роджер вполне допускал, что Мэнди может выскочить рядом с Джемом, словно гриб из-под земли. На миг на лице Джема появилась смущенная озадаченность, и мальчик оглянулся, будто ожидал в любой момент появления сестры среди мха и вереска. – Не знаю, – слегка расстроенно ответил Джем. – Она побежала искать тебя, а потом мама упала и что-то сломала... А потом... Роджер отпустил Джема, но тут же снова схватил его, отчего тот охнул. – Мама тоже здесь? – Ну конечно, – по тону Джема было ясно, что мальчику это уже слегка надоело. – В смысле, ну вот не прям «здесь». Она там, наверху, в старой крепости. Она споткнулась о камень, когда мы побежали за Мэнди. – Господи Боже, – с жаром произнес Роджер, сделав шаг по направлению к крепости, но резко остановился. – Подожди: ты сказал, она что-то сломала... Она ранена? Джем пожал плечами. Он снова начал оглядываться, хотя без особой тревоги. Отец был рядом, значит, все будет хорошо. – Вряд ли что-то серьезное, – заверил мальчик отца. – Правда, ходить она не может, и потому велела мне бежать и поймать Мэнди. Но тебя я нашел первым. – Хорошо. Значит, она в сознании и может разговаривать? Слегка напуганный, что у него начались галлюцинации, Роджер держал Джема за плечи, – как для того, чтобы тот снова не исчез, так и чтобы получить от сына ответ. – Угу, – чуть нахмурив брови Джем осмотрелся. – Мэнди где-то здесь... Он выскользнул из рук отца и медленно повернулся, а его лицо свело от напряженной сосредоточенности. – Мэнди! – позвал Роджер. Он сложил ладони рупором и крикнул снова: – БРИ! Он беспокойно вглядывался в очертания крепости и холма, ожидая увидеть в развалинах голову Бри или какие-нибудь признаки движения среди растительности, которое могла бы вызвать перемещающаяся трехлетка. Головы он не увидел, а поднявшийся легкий ветерок привел в движение весь холм. – Мэнди убежала вниз по этому склону? – спросил Роджер, и после кивка Джема посмотрел за спину сына. За дорогой холм переходил в болото, но никаких следов Мэнди не было видно. Если только она не упала и не лежит в овраге... – Оставайся здесь, – велел Роджер, сильно сжав плечо Джемми. – Я поднимусь наверх и поищу. И принесу маму. Он быстро побежал по тропинке из гравия, которая была ближе всего к дороге, выкрикивая через равные интервалы времени имя Мэнди. Его одновременно обуревало чувство огромной радости и ужасающей паники: как бы все происходящее не оказалось обманом, как бы он и правда не сорвался, просто придумав себе появление Джема. Через каждые пару шагов Роджер оборачивался, чтобы удостовериться, что сын все еще стоит там, на дороге. Бри. Мысль о том, что она там, на вершине холма... – Мэнди! – крикнул Роджер снова, и голос сорвался. Но сорвался он от волнения, и, на миг ошарашенный, Роджер понял, что уже несколько минут кричит в полную силу… и не чувствует боли. – Благослови тебя Господь, Гектор, – с жаром прошептал Роджер и продолжил прочесывать холм, теперь уже двигаясь зигзагами, продираясь через ветки ракитника и молодых березовых деревцев, ногой раздвигая кусты дрока и засохшего папоротника на случай, если Мэнди упала и лежит на камнях без сознания. Где-то высоко тонко и пронзительно кричали чайки. Он поднял глаза, надеясь увидеть над стеной форта Брианну. Жены там не было, но Роджер услышал, как кто-то закричал: тонко и пронзительно – и это была не чайка. – Па-а-а-па-а-а... Он повернулся, едва удержавшись на ногах, и увидел Джема, бегущего по дороге, и Бака, выезжающего из-за поворота верхом на лошади. Одной рукой мужчина с трудом удерживал отчаянно извивающийся сверток с черными кудряшками. Когда Роджер добежал до них, он не мог произнести ни слова. – Сдается мне, ты кое-что потерял, – хрипло заметил Бак и аккуратно вручил ему Мэнди. Руки оттянуло дергающейся ношей, пахнущей козами. – Папочка! – широко улыбаясь, воскликнула она, словно отец просто вернулся с работы. – Чмок! Чмок! Девочка шумно расцеловала его и прижалась к груди. Ее волосы щекотали ему подбородок. – Ты куда делась? – осуждающе спросил Джем. – А ты? – парировала Мэнди и показала язык. – Бе-е-е… Не в силах сдержаться, Роджер опять заплакал. К волосам и курточке Мэнди прицепились репьи и лисохвосты. Кроме того, было очевидно, что совсем недавно она описалась. Бак дернул за повод так, будто собирался развернуть коня и уехать, но Роджер, вытянув руку, взялся за стремя. – Подожди, – прохрипел он. – Скажи, что это все происходит на самом деле. Бак издал какой-то малопонятный звук, и, поглядев сквозь слезы вверх, Роджер понял, что Бак и сам безуспешно пытается справиться с эмоциями. – Да, – как и Роджера, Бака душили слезы. Мужчина закрутил поводья петлей и, соскользнув с лошади на дорогу, бережно обнял Джема. – Да, это взаправду.
Глава 109. ФРОТТАЖ (с) Перевод Елены Карпухиной, Елены Буртан и Натальи Ромодиной
Кетти Бергрен "Семья"
[Фроттаж (От франц. frottage – натирание) – вид непроникающего секса, выражающийся в трении гениталиями о постороннего человека в общественном месте. – прим. перев.].
ДОКТОР МАКЮЭН ЖИЛ холостяком, и кровать у него была односпальной. Сейчас на неё улеглись четверо, и, хотя двое из них занимали не так уж много места, картина напоминала лондонскую подземку в час пик. Жара, давка со всех сторон и явная нехватка кислорода. Брианна вся изъёрзалась: в комнате было не продохнуть. Она лежала на боку, вжимаясь спиной в стену; тяжело сопящая Мэнди плотным комом втиснулась между родителями. Роджер кое-как примостился на другом краю кровати, а обмякший Джем навалился всем телом на отца. Порой сын судорожно подёргивал ногами, пиная Бри по икрам. И всем в нос лезли огненно-рыжие нитки волос куклы Эсмеральды, занимавшей бо́льшую часть единственной подушки. Роджер не спал: стоило ему уснуть – он тут же оказался бы на полу. – Знаешь, что такое фроттаж? – шёпотом спросила Бри у мужа. – Знаю. А что, хочешь попробовать прямо сейчас? Он осторожно потянулся через Джема к жене и легонько погладил её по голой руке. В тусклом свете очага Бри увидела, как приподнялись у неё на предплечье тонкие волоски. – Меньше всего я хотела бы этим заниматься с малышнёй под боком. Мэнди видит третий сон. А Джем спит крепко? Можно его передвинуть? – Сейчас посмотрим. Если не получится, я точно задохнусь. Роджер осторожно выбрался из-под сына, тот громко замычал, но, почмокав губами, затих. Роджер ласково погладил Джема, наклонился проверить, не проснулся ли он, и выпрямился. – Вот и хорошо. Уже совсем стемнело, когда они заявились к МакЮэну. Роджер и Бак поддерживали с двух сторон Брианну, дети шли следом. Хотя доктор явно удивился ночному вторжению многочисленных МакKензи, но воспринял его спокойно. Усадив Бри у себя в приёмной, он поместил её ногу в таз с холодной водой, а затем позвал хозяйку дома, чтобы та нашла что-нибудь на ужин Джему и Мэнди. – Всего лишь растяжение, и даже не очень сильное, – успокоил доктор Брианну, вытирая её ногу льняным полотенцем и умело ощупывая опухшую лодыжку. Проведя большим пальцем по повреждённому сухожилию, он заметил, что Бри поморщилась. – Понадобится время, чтобы всё зажило, но, думаю, я смогу немного облегчить боль… Если пожелаете. Приподняв бровь, он вопросительно взглянул на Роджера, и Брианна шумно втянула носом воздух. – Это моя́ лодыжка, – слегка раздражённо заявила она. – И я́, конечно, была бы признательна за всё, что вы сделаете. К вящему неудовольствию Брианны, Роджер кивнул, и МакЮэн положил её стопу себе на колено. Видя, как жена вцепилась в края табурета, чтобы удержать равновесие, Роджер встал сзади на колени и обнял её. – Обопрись на меня, – тихо сказал он ей на ухо. – Просто дыши. Гляди, что будет. Брианна озадаченно посмотрела на Роджера, но тот лишь тронул губами её ухо и кивнул МакЮэну. Доктор нагнулся над ступнёй, слегка придерживая её обеими руками, и положил на подъём стопы большие пальцы. Он стал медленно водить ими по кругу, а потом сильно нажал. Щиколотку пронзила резкая боль, но сразу же исчезла – Брианна даже охнуть не успела. На её озябшей коже руки доктора казались необыкновенно тёплыми. Это удивило Бри: ведь МакЮэн погружал их в ту же холодную воду, где находилась и её нога. Одной рукой врач обхватил ей пятку, непрерывно массируя опухшую плоть большим и указательным пальцами, вначале легко, затем чуть сильнее. От ощущения удовольствия пополам с болью Брианне стало не по себе. МакЮэн вдруг поднял глаза и улыбнулся Брианне. – Потерпите немного, – пробормотал он. – Постарайтесь расслабиться. Ей на самом деле это удалось. Впервые за сутки Бри не испытывала голода. Впервые за несколько дней она начала отогреваться душой и телом, – и впервые за несколько месяцев она перестала бояться. Брианна выдохнула и откинула голову назад, на плечо Роджеру. Тот кашлянул и покрепче обнял жену, устраиваясь поудобнее. Брианна слышала, как в задней комнате, куда хозяйка отвела детей перекусить супом с хлебом, Мэнди рассказывает Джему путаную историю о приключениях Эсмеральды. Убедившись, что опасность семейству не грозит, Бри позволила себе наслаждаться простыми радостями: нежилась в объятиях мужа и с удовольствием вдыхала запах его кожи. «Но сложенный хорошо человек выражен не только в лице; он выражен в членах, суставах своих, изящно выражен в бедрах, запястьях…» [Здесь и далее – цит. из поэмы Уолта Уитмена «О теле электрическом я пою» в переводе М. Зенкевича. – прим. перев.] – Бри, – спустя какое-то время шепнул ей Роджер. – Бри… Гляди. Она открыла глаза и поначалу увидела лишь изгиб его запястья на своей груди, строгое изящество костей, округлость мускулистого предплечья. Но затем поле зрения расширилось, и Брианна слегка вздрогнула. От пальцев на ноге исходил голубоватый свет, едва заметный в промежутках между ними. Чтобы убедиться в реальности происходящего, она крепко зажмурилась и вновь открыла глаза, но Роджер гортанно хмыкнул, подтверждая, что видит то же самое. Почувствовав её изумление, доктор МакЮэн поднял глаза и снова улыбнулся, на этот раз радостно. Затем быстро перевёл взгляд на Роджера и опять на неё. – И вы тоже?.. – промолвил он. – Я так и думал. Он ещё долго держал её ступню, пока Бри не стало казаться, что она чувствует, как пульс в его пальцах отражается эхом у неё между косточками. А затем доктор аккуратно забинтовал ей лодыжку и осторожно опустил ногу Брианны на пол. – Сейчас лучше? – Да. – Бри услышала хрипотцу в собственном голосе. – Спасибо. Ей хотелось засыпать доктора вопросами, но тот поднялся и надел сюртук. – Вы меня очень обяжете, если останетесь здесь на ночь, – не допускающим возражений тоном заявил он, продолжая улыбаться Брианне. – Я заночую у приятеля. Повернувшись к Роджеру, он приподнял шляпу, кивнул на прощанье и ушёл, а Бри с мужем стали укладывать детей спать. Как и следовало ожидать, Мэнди раскапризничалась: она не хотела спать в чужой комнате, в чужой постели. Она жаловалась, что странные запахи в приёмной совсем не нравятся Эсмеральде, а ещё кукла боится большого шкафа: ведь там могут жить келпи. – Келпи живут только в воде, дурёшка, – возразил Джем, но и он с лёгкой опаской посматривал на огромный тёмный шкаф с потрескавшейся дверцей. В конце концов, они все вместе улеглись на узкой кровати. В тесной близости друг с другом как родителям, так и детям было спокойно и уютно. Брианна чувствовала, как мягкая тёплая пелена выдыхаемого воздуха окутывает её измученное тело, как всё её существо тянет погрузиться в глубины сна. Но ничто не могло сравниться с её мощной тягой к Роджеру. «В походке своей, в осанке, в гибкости стана, колен, – его не скрывает одежда…» Она лежала, опустив ладонь на спину Мэнди, осязая медленное биение детского сердечка. Бри наблюдала, как Роджер, подхватив Джема, развернулся и переложил его на одно из дополнительных одеял, которые хозяйка комнат МакЮэна принесла вместе с супом. «Сила и ловкость его пробивается сквозь все ткани…» Сейчас на Роджере были только рубашка и бриджи; сбрасывая домотканые штаны, он чуть замешкался и заодно с облегчением почесал зад. Длинная льняная рубашка на миг задралась, обнажив выпуклость отощавшей ягодицы. Он подошёл к Мэнди и, улыбнувшись жене, приподнял сопящую во сне дочку. – Как думаешь, может, оставим кровать детям? А себе соорудим постель в медицинском кабинете: возьмём плащи, если они немного подсохли, и одеяла. Роджер сгрёб Мэнди в охапку, словно тюк белья, и Бри смогла сесть и переползти через кровать. Она чувствовала, как восхитительно струится воздух сквозь влажную от пота сорочку, как легко касается груди мягкая ткань, и соски у неё тотчас отвердели. Брианна перестелила постель, а Роджер перенёс детей обратно на кровать. Затем мать укрыла их и поцеловала сонные мордашки, чмокнув заодно и Эсмеральду, прежде чем сунуть куклу в руки Мэнди. Роджер повернулся к закрытой двери в медицинский кабинет и, улыбаясь, оглянулся на Бри. В свете очага виднелись очертания его тела, просвечивающего сквозь льняную рубашку. «Он идёт, восхищая вас, словно поэма, иль даже больше… Помедлив, взгляните вы на спину его, на затылок, лопатки». – Ляжешь ли со мной, де́вица? – негромко спросил он и протянул ей руку. – О, да, – ответила она и подошла к мужу.
ПОСЛЕ ВЛАЖНОЙ ЖАРЫ СПАЛЬНИ в медицинском кабинете их обдало холодом, и они сразу придвинулись друг к другу, стремясь оказаться в тёплых объятиях и припасть к тёплым губам. Огонь в этой комнате погас, но они не стали разжигать его заново. Роджер едва не до крови зацеловал ей губы ещё в форте. Увидев лежащую на земле Брианну, он схватил и крепко обнял её, чудом не сломав ей рёбра. Впрочем, она не возражала. Теперь же он мягко и нежно прильнул ко рту Бри, а его щетина легко касалась её кожи. – Быстро? – прошептал он ей прямо в губы. – Или медленно? – Горизонтально, – тоже шёпотом ответила она, хватая его за ягодицы. – Скорость значения не имеет. Она стояла на одной ноге, элегантно (как она надеялась) отведя повреждённую ступню назад. Манипуляции доктора МакЮэна немного ослабили пульсирующую боль, но Бри по-прежнему могла опираться на эту ногу не дольше секунды. Негромко рассмеявшись, Роджер виновато взглянул на дверь спальни. Внезапно нагнувшись, он подхватил жену и, пошатываясь, донёс её через комнату к вешалке. Брианна схватила висевшие там плащи и бросила их на пол около стола – самое чистое свободное место, которое ей удалось разглядеть. Роджер присел на корточки, и в спине у него что-то хрустнуло, но он, мужественно сдержав стон, аккуратно опустил жену на ворох одежды. – Поосторожнее там! – всерьёз забеспокоившись, прошептала Брианна. – Сорвёшь себе спину – что тогда? – Тогда ты будешь сверху, – вполголоса откликнулся он и провёл рукой вверх по её бедру, задирая сорочку. – Но я ничего себе не сорвал, так что ты – снизу. Роджер поддёрнул свою рубашку и, раздвинув Бри ноги, вошёл в неё с блаженным стоном. – Надеюсь, сегодня тебе и правда было неважно, быстро или медленно, – пробормотал он ей в ухо спустя несколько минут. – Ага, – рассеянно ответила она и обняла Роджера обеими руками. – Ты… только… побудь ещё там. Она отпустила его вскоре, – как только смогла, – и, ласково обняв голову мужа ладонями, стала покрывать поцелуями его гладкую тёплую шею. Почувствовав шрам от верёвки, Бри нежно провела вдоль него кончиком языка – по спине и плечам у Роджера побежали мурашки. – Ты что, спишь? – некоторое время спустя недоверчиво осведомился он. Брианна приоткрыла глаз: Роджер, встав рядом с ней на колени, укрывал её одним из одеял, за которыми успел сходить в спальню. От них попахивало затхлостью и мышами, но её это не волновало. – Нет, – сказала она и перекатилась на спину. Чувствовала себя Брианна замечательно, невзирая на твёрдый пол, растянутую лодыжку и внезапно мелькнувшую мысль, что доктор МакЮэн, очевидно, проводит операции и даже ампутации именно на этом столе: на его нижней стороне, над головой Бри, темнело пятно. – Просто… сил уже нет. Она медленно протянула к Роджеру руку, увлекая его к себе под одеяло. – А ты как? – Я не сплю, – заверил он, скользнув вниз и прижимаясь к ней. – И, если думаешь, я признаюсь, что обессилел, подумай ещё раз. Негромко рассмеявшись, она бросила взгляд на дверь, перекатилась на живот и уткнулась лбом в грудь Роджеру. – Я думала, что никогда больше тебя не увижу, – прошептала она. – Ну, да, – тихо сказал он, легко касаясь длинных волос Бри, её спины. – Я тоже. Они долго молчали, вслушиваясь в дыхание друг друга. Брианна заметила, что муж стал дышать легче и ровнее. И потом он, наконец, попросил: – Расскажи, что было. Брианна рассказала – без обиняков и как можно бесстрастнее. Она решила, что эмоций Роджера хватит на них обоих. Дети спали, поэтому ни крикнуть, ни выматериться он не мог. Она чувствовала, как кипит в нём бешенство: его трясло, а кулаки сжались так, что напомнили твёрдые костяные набалдашники. – Я убью его, – сказал он еле слышным в тишине голосом. Она перехватила его взгляд: в тусклом свете полыхающие яростью глаза казались чёрными. – Всё уже хорошо, – мягко успокоила она его и, сев, взяла обе его руки в свои и поднесла одну, а затем другую к губам. – Теперь всё хорошо. Мы все живы-здоровы. И все мы здесь. Роджер отвёл взгляд и медленно втянул воздух, потом снова посмотрел на неё, крепче сжав её ладони. – Здесь, – мрачно повторил он ещё хриплым от гнева голосом. – В 1739 году. Если бы я… – Ты не мог поступить иначе, – решительно возразила Брианна, стиснув в ответ его руки. – Кроме того, – немного неуверенно добавила она, – думаю, тут мы не останемся. Если, конечно, ты не слишком привязался к кому-нибудь из здешних жителей. На лице Роджера, стремительно сменяя друг друга, отразились разноречивые чувства: злость, сожаление, смиренное принятие ситуации… и даже невольная смешливость, когда он наконец с собой совладал. Роджер откашлялся. – Ну, да, – сухо признался он. – К Гектору МакЮэну точно. Но здесь есть и многие другие. Гейлис Дункан, например. От этого имени Брианну слегка передёрнуло. – Гейлис Дункан? Ну… да, я предполагала, что она может оказаться в этом времени... А ты… ты с ней встречался? На лице Роджера появилось выражение, не поддающееся описанию. – Да, – ответил он, избегая вопросительного взгляда жены. Он отвернулся и махнул рукой в сторону окна, выходившего на площадь. – Она живёт как раз напротив. – В самом деле? Прижимая к груди одеяло, Брианна встала, но забыла о больной ноге и оступилась. Роджер вскочил и подхватил её под руку. – Незачем тебе с ней встречаться, – с жаром произнёс он. – Садись-ка, а то упадёшь. Брианна пристально посмотрела на мужа, но позволила вернуть себя в гнёздышко и укутать плечи одеялом. Теперь, когда они уже не согревали друг друга в объятиях, адский холод в медицинском кабинете пробирал до костей. – Ладно, – Бри тряхнула волосами, прикрывая ими уши и шею. – Объясни, почему мне не стóит встречаться с Гейлис Дункан. К её удивлению, муж густо зарделся – это было заметно даже в полумраке кабинета. И по типу кожи, и по складу характера Роджер был не из тех, кто легко заливается румянцем, однако, когда он всё-таки рассказал – коротко, но красочно, – что произошло (или, возможно, не произошло) с Баком, доктором МакЮэном и Гейлис, Брианна всё поняла. – Святые угодники, – оглянулась она на окно. – Э-э… Когда доктор МакЮэн сказал, что переночует у приятеля?.. Уходя, Бак объявил, что остановится на ночь в таверне в самом конце Хай-стрит, а с МакКензи увидится утром. Возможно, он так и собирался сделать, но… – Она замужем, – односложно сказал Роджер. – Неужели её муж не заметил бы, пригласи она посторонних к себе на ночь? – А это как сказать, – поддразнила Бри Роджера. – Она травница, не забыл? Мама делает отменное сонное зелье. Думаю, Гейлис тоже это умеет. Роджер снова покраснел до корней волос, и Брианне стало ясно, как если бы муж рассказал ей об этом сам, что он представил, как Гейлис Дункан предаётся похоти с тем или иным любовником рядом с храпящим супругом. – Господи, – выдавил он. – Ты же помнишь, что случится с её бедным мужем? – осторожно спросила Бри. По тому, как мгновенно побледнел Роджер, стало ясно, что это совершенно вылетело у него из головы. – Это ещё одна веская причина, по которой мы не можем здесь остаться, – негромко, но твёрдо сказала она. – Мы знаем слишком много и не представляем, к чему может привести наша попытка вмешаться, однако как пить дать это опасно. – Да, но… – начал Роджер, однако, взглянув жене в лицо, осёкся. – Лаллиброх. Так вот почему ты не хотела туда идти? Поначалу, забрав Брианну из форта, он попытался было спуститься с ней с холма к дому. Она же настояла на том, чтобы поискать помощи в деревне, невзирая на перспективу тяжёлой и мучительной трёхчасовой поездки верхом. Кивнув, Бри почувствовала, как к горлу подступил комочек. Он там и оставался, пока она рассказывала мужу о встрече с Брайаном на кладбище. – Я не просто боюсь, что встреча с ними может повлиять на… дальнейшие события, – пояснила она, и комочек растаял в слезах. – Это… О, Роджер, видел бы ты его лицо, когда он меня заметил и решил, что я – Эллен. Я… он… он умрёт через год-другой. Этот прекрасный, добрый человек… И мы ниче… ничего не можем сделать, чтобы это предотвратить. – Она всхлипнула и вытерла глаза. – Он… он решил, что видит жену и сына, что они ж-ждут его. И… Боже мой, как он обрадовался! Я не могла лишить его этой радости. Просто не могла. Она зарыдала, а Роджер обнимал её и ласково гладил по спине. – Нет, конечно, не могла, – прошептал он. – Dinna fash [«Не мучай себя» – шотл., прим. перев.], Бри. Ты всё сделала правильно. Она зашмыгала носом и, поискав среди плащей, во что бы высморкаться, решила наконец пустить в ход испачканную тряпку со стола доктора МакЮэна. От полотна пахло каким-то едким лекарством, но, слава Богу, не кровью. – А ведь ещё и Па, – глубоко и прерывисто вздыхая, сказала Бри. – Что ему предстоит пережить… Шрамы у него на спине… Мне… невыносима даже мысль об этом, и что мы ничего не сделаем, но нам… – Нельзя, – тихо согласился Роджер. – Нам нельзя рисковать. Одному Богу известно, что я мог уже натворить, когда нашёл Джерри и отправил его… Куда бы ни отправил. Взяв у неё тряпку, Роджер смочил её в ведре с водой и вытер жене лицо. Холодное прикосновение заставило Бри поёжиться, хотя и остудило её горящие щёки. – Давай-ка ложись, – предложил он, обнимая её за плечи. – Тебе нужно отдохнуть, mo chridhe [любовь моя – гэльск., прим. перев.]: день выдался ужасный. Она прильнула головой к плечу мужа и, ощутив силу и тепло его тела, расслабилась. – Нет, – еле слышно промолвила она. – День был замечательный. Ты снова со мной.
Глава 110. ЗВУКИ, ИЗ КОТОРЫХ СОСТОИТ ТИШИНА (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
Марат Смаилов "Звук тишины"
РОДЖЕР ЧУВСТВОВАЛ, как тело Брианны начинает расслабляться. Совершенно неожиданно, перестав упрямо цепляться за сознание, она, будто вдохнув эфира, мгновенно заснула. Он обнимал жену, вслушиваясь в неясные звуки, из которых состояла тишина: слабое шипение горящего торфа в спальне, постукивание холодного ветра в окошко, шуршание и вздохи спящих детей, медленное биение отважного сердца жены. «Спасибо», - мысленно поблагодарил он Бога. Роджер ожидал, что и сам вот-вот уснет: усталость накрыла его свинцовым пологом. Но события этого дня не отпускали, и какое-то время он лежал, уставившись вверх, в темноту. Успокоенный, Роджер был слишком утомлен, чтобы думать о чем-нибудь связно. Вероятности дальнейшего развития событий медленно и плавно раскручивались вокруг него. Этот круговорот был слишком далек, чтобы причинять беспокойство. Куда же они могут отправиться... и как. Что Бак мог сказать Дугалу МакКензи. Что принесла с собой в неподъемной сумке Бри. Можно ли раздобыть тут каши на завтрак... Мэнди любит кашу. Мысль о Мэнди заставила Роджера выползти из-под одеял, чтобы проверить, как там дети. Убедиться, что они никуда не делись. Дети были на месте. А он еще долго стоял у их постели, в безмолвной благодарности разглядывая ребячьи лица, вдыхая их теплый детский аромат, к которому до сих пор примешивался слабый запах коз. В конце концов, дрожа, он направился к теплой жене и манящей безмятежности сна. Но, проходя по приемной доктора, Роджер бросил взгляд на раскинувшуюся за окном ночь. Деревня Крейнсмуир спала. Туман укрывал улицы, булыжники влажно поблескивали в отсветах тонущей в дымке луны. Правда, на дальнем конце площади в окошке на чердаке дома Артура Дункана теплился свет. А легкое движение внизу, в тени площади, выдавало присутствие человека, который чего-то ждал. Роджер закрыл глаза. Холод поднимался от босых ног вверх по телу, а в мыслях внезапно возник образ зеленоглазой женщины, разметавшейся в объятиях светловолосого любовника... И как на лице у нее появляется сперва изумление, а потом ужас, когда мужчина рядом с ней исчезает, а невидимое голубое свечение разливается у нее по матке. Сильно зажмурившись, Роджер протянул руку к обледенелому оконному стеклу и для начала произнес молитву.
Глава 111. ОТДАЛЕННАЯ РЕЗНЯ (с) Перевод Натальи Шлензиной
Корнелис Норбертус Гийсбрехт "Quodlibet"
5 сентября 1778 г. Я СЛОЖИЛА ТКАНЬ в аккуратный квадрат и с помощью щипцов опустила ее в дымящийся котел, затем постояла, осторожно размахивая ей взад и вперед, пока компресс не остыл достаточно, чтобы его можно было отжать и использовать. Джоанни вздохнула, ерзая на стуле. – Не три глаз, – произнесла я автоматически, видя, как ее свернувшийся кулачок подкрадывается к большому розовому ячменю на правом веке. – Не волнуйся, это не займет много времени. – Нет, это будет долго, – сказала она сердито. – Целую вечность! – Ну-ка прекрати пререкаться с бабушкой, – велела ей Марсали, шедшая из кухни в типографию с сырным сандвичем для Фергюса. – Попридержи язык и будь благодарной. Джоанни застонала и, скорчив рожицу, высунула язык вслед уходящей матери, но увидев мои приподнятые брови, убрала его и довольно пристыжено сникла. – Понимаю, – произнесла я с некоторым сочувствием. Держать теплый компресс на ячмене десять минут действительно по ощущениям – вечность. Особенно, если делать это шесть раз на дню в течение последних двух дней. – Может, придумаешь, как скоротать время? Ты могла бы рассказать мне таблицу умножения, пока я перемалываю корень валерианы. – Ну, бабушка! – раздраженно ответила Джоан, и я рассмеялась. – На-ка вот, держи, – я протянула ей теплые припарки. – Может, ты знаешь какие-нибудь хорошие песни? Она мрачно выдохнула, раздув ноздри. – Жалко, что дедушки здесь нет, – сказала она. – Он мог бы рассказать мне историю. В ее голосе почти звучало обвинение за то, что я – не дедушка. – Произнеси по буквам «ордеолум» (hordeolum (лат.), – ячмень. – прим. перев.), и я расскажу тебе про жену водяного коня, – предложила я. Ее здоровый глаз с интересом распахнулся. – Что такое ордеолум? – Это научное название ячменя. – А-а. Казалось, ее это не впечатлило, но я заметила, что, слегка наморщив лоб, она зашевелила губами, произнося слоги. Джоанни и Фелисите хорошо произносили по слогам слова – они играли с изношенными печатными литерами еще будучи малышками и любили ставить друг друга в тупик новыми словечками. Это была хорошая идея: возможно, мне удастся увлечь ее произношением необычных слов во время компрессов. Ячмень выскочил большой, противный: все веко вначале было красным и опухшим, а глаз выглядел не более чем сверкающей обидой щелью. Теперь же сам ячмень уменьшился до размеров горошины, и стали видны, по крайней мере, три четверти глаза. – О-о, – начала Джоанни, наблюдая за мной, чтобы понять, все ли правильно, и я кивнула. – Р, Д, – я снова кивнула и увидела, как ее губы бесшумно шевельнулись. – Ор-де-о-лум, – повторила я, и она кивнула более уверенно. – Е, О, Л, У, М! – Отлично! – похвалила я, лучезарно улыбаясь ей. – Как насчет... – я подыскивала другой хороший и длинный, но четко звучащий термин, – «гепатит»? – Что это такое? – Вирусная инфекция печени. Ты знаешь, где у тебя находится печень? Я порылась в аптечке, но, похоже, алоэ там не было. «Если позволит погода, нужно будет завтра наведаться в сады Бартрама», – подумала я. Почти все мои запасы закончилось после битвы. Как обычно, при мысли об этом в боку кольнуло, но я решительно подавила боль. Это пройдет, и мысли об этом тоже уйдут. Когда Джоанни старательно произносила слово «акантоцитоз» (наследственная болезнь, характеризующаяся нарушением всасывания и транспорта жиров. – прим. пер.), я подняла глаза от ступки, поскольку в дверях кухни внезапно появилась Марсали. Она держала письмо и выглядела обеспокоенной. – Ты слышала об индейце по имени Джозеф Брант, с которым знаком Йен Младший? – Полагаю, он знает их немало, – ответила я, откладывая пестик. – Но я слышала, как он упоминал Джозефа Бранта, да. По-моему, его имя на могавском начинается с буквы «Т», но я не уверена. А что? Я слегка встревожилась, услышав это имя. Эмили, могавская жена Йена, жила в поселении в Нью-Йорке, основанном Брантом. Йен очень кратко упоминал об этом после того, как съездил туда навестить ее в прошлом году. Он не говорил, какоой была цель его визита, и ни Джейми, ни я не спрашивали, но я предположила, что это как-то связано с его опасениями о неспособности иметь детей, поскольку все его дети либо рождались мертвыми, либо уЭмили случались выкидыши. Йен расспрашивал меня об этом, и я ответила, как смогла, заверив, что, возможно, с другой женщиной у него все получится. Я коротко помолилась за Рейчел, а затем вдруг обратила внимание на то, что говорит Марсали. – Что они сделали? – Этот джентльмен, – она постучала по письму, – говорит, что Брант и его люди попали в крошечное поселение под названием Эндрюстаун. Там живет только семь семей. Ее губы крепко сжались, и она взглянула на Джоанни, которая слушала, навострив уши. – Они разграбили и сожгли это место, – сказала Марсали, – и устроили резн... сделали «ай-яй» многим людям, которые жили там. – Что это за слово, мам? – спросила Джоанни. – То, которое перед «сделали «ай-яй»»? – Резня, – ответила я, избавив ее мать от смущения. – Это означает беспорядочную и жестокую бойню. Вот возьми. Я протянула ей свежий компресс, который она приложила без сопротивления, нахмурившись в задумчивости. – Это отличается от простого убийства? – Ну, – сказала я рассудительно, – смотря по обстоятельствам. Например, можно убить кого-то случайно, и, хотя это очень плачевно, это не будет резней. Ты можешь убить кого-то, кто пытался убить тебя, и это называется самообороной. – Рейчел говорит, что так не надо делать, – заметила Джоанни просто ради уточнения. – А что если ты с армией и должен убить солдат другой стороны? Марсали издала тихий шотландский звук неодобрения, но кратко ответила. – Если человек ушел в армию, то убивать – его работа, – сказала она. – И он делает это... в основном… – честно уточнила она, подняв бровь и поглядев на меня, – чтобы защитить свою семью и имущество. Так что это больше похоже на самооборону, понятно? Джоанни, по-прежнему хмурясь, перевела взгляд со своей матери на меня. – Я понимаю, что такое «же-сто-кую», – сказала она. – Это значит, быть злым, когда в этом нет нужды. Но что такое «бес-по-ря-доч-ную»? Она обстоятельно произнесла слово, будто собираясь произнести его по буквам. – Без разбора, – сказала я, пожав плечами. – Это означает, что некий поступок совершают, не обращая особого внимания на то, с кем это делают и, вероятно, без особой причины делать такое с этим конкретным человеком. – Стало быть, у индейского друга кузена Йена не было причин сжигать то место и убивать людей? Мы с Марсали обменялись взглядами. – Мы не знаем, – сказала Марсали. – Но все это не очень хорошо, что бы он ни имел в виду. Ну все, вы тут закончили. Найди Фелисите и начните заполнять корыто. Взяв компресс у Джоанни, Марсали отправила ее из комнаты и, убедившись, что Джоанни вышла через заднюю дверь, повернулась ко мне и протянула письмо. Послание было от мистера Йохансена, – по-видимому, одного из постоянных корреспондентов Фергюса, и в нем содержалось то, о чем и поведала Марсали, хотя и с несколькими дополнительными ужасными подробностями, которые она не упомянула при слушавшей нас Джоанни. Описание было довольно правдоподобным и лишь немного приукрашенным, как это свойственно письмам восемнадцатого века, отчего еще сильнее вставали дыбом волосы. «Причем, буквально», – подумала я, потому что, по слухам, с некоторых жителей Эндрюстауна сняли скальпы. Марсали кивнула, когда я подняла глаза от письма. – Да, – сказала она. – Фергюс хочет опубликовать репортаж, но я не уверена, что стóит. Из-за Йена Младшего, понимаешь? – Что из-за Йена Младшего? – раздался шотландский голос из дверей типографии. Вошла Дженни с висевшей на одной руке корзиной для покупок. Увидев у меня письмо, она подняла резкие темные брови. – Он много тебе о ней рассказывал? – спросила Марсали, объяснив ей про письмо. – Об индейской девушке, на которой был женат? Дженни покачала головой и начала вынимать продукты из корзины. – Ни слова, кроме того, что он попросил Джейми передать, что не забудет нас. От воспоминаний по ее лицу пробежала тень, и я на мгновение задумалась, каково это должно было быть для них с Йеном – получить рассказ Джейми об обстоятельствах, при которых Йен стал могавком. Я помнила, как мучительно он писал это послание, и сомневалась, что читать его было легче. Дженни положила яблоко и жестом попросила письмо. Молча прочитав его, она посмотрела на меня. – Думаешь, у него все еще есть к ней чувства? – Думаю, да, – неохотно ответила я. – Но ничего похожего на его чувства к Рейчел, конечно. Тем не менее, я вспомнила, как он стоял со мной в сумерках на равелине батареи в форте Тикондерога, когда рассказывал мне о своих детях... и об Эмили, его жене. – Он чувствует себя виноватым из-за нее? – проницательно спросила Дженни, наблюдая за моим лицом. Я выразительно посмотрела на нее, но кивнула. Она сжала губы и вернула письмо Марсали. – Ну, мы не знаем, имеет ли его жена какое-то отношение к этому Бранту или его делам, и не она ли попала под резню. Я бы сказала, пусть Фергюс напечатает об этом, но... – Дженни взглянула на меня, – покажи письмо Джейми и попроси его поговорить об этом с младшим Йеном. Он послушает. Ее лицо немного просветлело, на нем появилась легкая улыбка. – У Йена теперь хорошая жена, и я думаю, Рейчел удержит его дома.
ПОЧТА ДОСТАВЛЯЛАСЬ в типографию в любое время дня – и нередко ночью – и самими разнообразными способами. Филадельфия прославилась лучшей в Колониях почтовой системой, которую основал Бенджамин Франклин всего три года назад. Почтальоны регулярно ездили между Нью-Йорком и Филадельфией и по более чем тридцати другим маршрутам по стране. Однако, учитывая времена и характер дел Фергюса, почти столько же писем приходило традиционным образом: послания передавались путешественниками, торговцами, индейцами и солдатами или пропихивались под дверь в ночные часы. Либо передавались члену семьи на улице. Во время британской оккупации города именно такого рода обмен информацией вынудил меня выйти замуж за Джона Грея, чтобы избежать ареста за мятеж и шпионаж. Тем не менее, собственное письмо Джона чинно прибыло в сумке почтового курьера с надлежащим штампом и печатью на желтом воске, с оттиском печатки в виде улыбающегося полумесяца. «Миссис Джеймс Фрейзер, типография Фрейзера, Филадельфия От лорда Джона Грея, Дом Уилбери, Нью-Йорк. Моя дорогая, Мы с моим братом и его полком в Нью-Йорке, и, похоже, я останусь здесь на некоторое время. Исходя из этого, я решил упомянуть, что аренда моего дома на Честнат-стрит продлится до конца года, и, поскольку мысль о том, что он будет пустовать, открытый для разорения или разрушения, огорчает меня, я решил предложить его вам еще раз. Спешу добавить (если ваш непримиримый муж читает это), что предлагаю его не как место жительства, а, скорее, как помещение для медицинского кабинета. Поскольку я знаком с вашей специфической привычкой привлекать лиц, страдающих от болезней, уродств или отвратительных травм, а также представляю, сколько людей в настоящее время живет в типографии молодого мистера Фрейзера, то полагаю, что ваши медицинские авантюры будет легче разместить на Честнат-стрит, чем между печатным станком и огромной кипой шестипенсовых Библий в коленкоровом переплете. У меня и в мыслях нет, что вы станете тратить свое драгоценное время на домашний труд, и поэтому я позаботился о том, чтобы миссис Фиг и выбранная ею служанка оставались работать до тех пор, пока вам это требуется, получая оплату через мой банк. Вы очень обяжете меня, моя дорогая, приняв мое предложение, так как это поможет мне успокоиться относительно собственности. А мысль о том, как, выполняя свою работу, вы от всей души вставляете клизму генералу Арнольду, значительно оживит скуку моего нынешнего существования. Ваш самый покорный слуга, Джон». – Чему ты улыбаешься, матушка Клэр? – спросила Марсали. Наблюдая за тем, как я читаю письмо, она улыбнулась, поддразнивая. – Кто-то прислал тебе любовное письмо? – О, что-то в этом роде, – ответила я, складывая письмо. – Ты случайно не знаешь, где сейчас Джейми, а? Задумавшись, Марсали прикрыла один глаз, одновременно приглядывая за Анри-Кристианом, который старательно чернил лучшие ботинки своего отца – и большую часть себя в процессе. – Он говорил, что вместе с младшим Йеном собирается встретиться с человеком насчет лошади, – сказала она, – а потом в доки. – В доки? – удивленно спросила я. – Он сказал, зачем? Марсали покачала головой. – Хотя я могу догадаться. Хватит, Анри! Боже, в каком ты виде! Иди-ка, найди одну из своих сестер и скажи ей, чтобы вымыла тебе руки, ладно? Анри посмотрел на свои руки и как будто удивился, обнаружив их совершенно черными. – Oui, Maman (Да, мама (фр.). – прим. пер.), – сказал он, и, весело вытерев о штаны ладошки, выскочил на кухню, со всей мочи крича: – Фелисите! Иди помой меня! – И зачем же? – спросила я, придвинувшись поближе и немного понизив голос. Очевидно, Марсали избавилась от Анри-Кристиана из-за того, что «у маленьких кувшинов большие ушки» (английская поговорка, смысл которой в том, что дети любят слушать то, что им не полагается. – прим. пер). – Он говорил с Фергюсом о том, чтобы мы поехали с вами, когда вы вернетесь в Северную Каролину, – ответила она. – Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказала, что он ушел выяснить, сколько может стоить перевезти все, – она сделала широкий жест, охватывая все, от печатного станка до чердака, – на корабле. – Хм, – произнесла я как можно более неопределенно, хотя мое сердце подпрыгнуло – как от известия о скором отъезде в Ридж, так и при мысли, что Фергюс и Марсали поедут с нами. – А вы... хотите? – осторожно спросила я, видя морщинку между ее бровями. Она была все еще красивой женщиной, светленькой и стройной, но слишком худой, и напряжение обострило ее черты. Марсали покачала головой, но не отрицая, а в нерешительности. – Я, действительно, не знаю, – призналась она. – Стало немного легче сейчас, когда британцы ушли, но они ведь не так далеко, правда? Они могут вернуться, и что потом? Марсали с беспокойством посмотрела через плечо, хотя типография на данный момент пустовала. В последние месяцы британской оккупации Фергюсу пришлось покинуть дом и скрываться на окраинах города. Я уже собиралась сказать ей о своих сомнениях: под влиянием марихуаны Хэл Грей открыл мне, что новая британская стратегия состоит в том, чтобы отделить от севера южные колонии и подавить там мятеж, тем самым заставив север подчиниться. Но, передумав, закрыла рот. Лучше не упоминать об этом, пока не спрошу у Джейми, говорил ли он с Фергюсом. «Почему я, черт возьми, не узнала, что должно произойти?» – в отчаянии спросила я себя – и не в первый раз. – Почему я не подумала освежить историю Америки, когда у меня был шанс?» Ну, ответ был очевиден: потому что я не ожидала, что окажусь в Америке. Наверное, это лишь доказывает, что бессмысленно тратить слишком много времени на планирование, учитывая склонность жизни без предупреждения совершать неожиданные повороты. – Было бы замечательно, если бы вы поехали с нами, – сказала я как можно мягче, лукаво добавив: – так хорошо, когда дети рядом. Марсали фыркнула, покосившись на меня. – Да, – с иронией произнесла она. – А уж как я понимаю, насколько ценны бабушки. Но когда уедете вы с Па, бабушка Дженнет тоже уедет. – Ты так считаешь? – Я не задумывалась об этом. – Но Дженни любит тебя и твоих детей – Фергюс для нее такой же сын, как и любой из ее мальчиков. – Ну, это, возможно, и правда, – признала она с короткой улыбкой, в которой на миг показалась сияющая пятнадцатилетняя девушка, которая вышла замуж за Фергюса на карибском пляже двенадцать лет назад. – Но младший Йен ее самый младшенький, понимаешь? И она пробыла с ним слишком мало. Теперь он женат, она захочет быть рядом, чтобы помочь с внуками, когда они появятся. И ты знаешь, что Рейчел пойдет туда, куда Йен, а Йен пойдет туда, куда Па. Это была проницательная оценка, подумала я, и коротко кивнула в знак согласия и уважения. Глубоко вздохнув и усевшись в кресло для кормления, Марсали взяла самый верхний предмет в корзинке для починки; иголка с вдетой ниткой по-прежнему торчала из одежки в том месте, куда она в последний раз ее воткнула. Мне не хотелось заканчивать разговор, и, пододвинув табуретку, я села рядом с ней и вытащила из корзины чулок Джермейна. Рядом с починкой находилась рабочая корзинка с игольником, клубками ниток и штопальным яйцом, и я ловко вдела себе нитку, радуясь тому, что все еще могу делать это, не надевая очки. – А как же Фергюс? – прямо спросила я, потому что, очевидно, именно Фергюс был сутью того, о чем беспокоилась Марсали. – Да, в этом-то и дело, – ответила она откровенно. – Я бы поехала – и с радостью, но ты же помнишь, что было с ним, когда мы жили в Ридже. Я помнила и слегка поморщилась, растягивая пятку чулка на штопальном яйце. – Весь прошлый год в городе было опасно, – продолжила она и сглотнула. – Не могу даже вспомнить, сколько раз солдаты приходили, чтобы арестовать Фергюса, и каждый раз, когда не могли его найти, – ломали магазин. А лоялисты иногда приходили и рисовали надписи на внешней стене. Но опасность не волновала его – пока ничего не грозило мне и детям. – А иногда, даже несмотря на это, – пробормотала я. – И я имею в виду не только Фергюса. Чертовы мужчины. Марсали весело фыркнула. – Да. Но всё дело в том, что он мужчина, верно? Фергюс должен чувствовать, что чего-то стóит. Он должен быть в состоянии заботиться о нас, – и это то, что он может делать – и делать хорошо – здесь. Я не представляю, как он сможет достойно жить в горах. – Верно, – неохотно признала я. Был жаркий и душный день, на кухне над очагом кипел котел. И не взирая на мух (а в Филадельфии было несметное количество мух), я встала, чтобы открыть заднюю дверь. Не то чтобы на улице было заметно прохладней, хотя, по крайней мере, огонь еще не горел под большим корытом. Девочки до сих пор наполняли его, с трудом таская из колодца свои ведерки. Анри-Кристиана нигде не было видно, но его явно отчистили – грязная черная тряпка валялась на пороге. Я нагнулась, чтобы поднять ее, и увидела свернутый кусочек бумаги, лежащий на земле рядом со ступенькой. На нем не было адреса, но он выглядел, как послание, поэтому я подняла его и занесла внутрь. – Тем не менее, – продолжила Марсали, едва дождавшись, когда я сяду. – Я думаю, что, даже если мы не сможем поехать в Ридж, все равно будет лучше нам уехать. На юге должны быть города, где пригодится печатник, – пусть и не такие большие, как Филадельфия. – Ну, есть Чарльстон, – с сомнением произнесла я, – и Саванна. Летом в них так же жарко и ужасно, как и в Филадельфии, но зимы, я думаю, там помягче. Марсали бросила на меня быстрый взгляд поверх сорочки, которую зашивала, затем положила ее на колени, будто приняв решение. – Погода меня не беспокоит, – тихо сказала она. Наклонившись, Марсали нащупала и вытащила из-под груды рубашек и чулок горстку грязных записок с потертыми буквами. Обращаясь с ними осторожно, будто они заразные, она положила их мне на колени. – Любой печатник в наши дни получает такие записки, которые суют ему под дверь, – сказала она, глядя на мое лицо, пока я читала несколько первых. – Особенно, если у него есть позиция. Мы не объявляли свою так долго, как могли, но через некоторое время стало просто невозможно больше стоять на перепутье. Это было сказано так просто и осознанно, что у меня на глазах выступили слезы. А учитывая содержание анонимных записок (поскольку все они были без подписи и написаны разными почерками, хотя несколько из них написал один и тот же человек), нетрудно было догадаться, какова цена того, что ты встал на сторону мятежников. – Наверное, бывало и хуже, – сказала Марсали, забирая и аккуратно складывая записки, – когда англичане были здесь. Я думала, что все может прекратиться, когда они уйдут, но нет. – Вряд ли все лоялисты ушли с войсками, – заметила я, глубоко вздохнув, чтобы взять себя в руки. Казалось, будто меня ударили в живот. – Только самые богатые, – цинично произнесла Марсали. – Те, кто думал, что их вытащат из своих домов или изобьют и ограбят без армии, которая защищала их. Но это не значит, что более бедные поменяли мнение. – Зачем ты их хранишь? – спросила я, возвращая записки двумя пальцами, как будто держала их щипцами. – Мне кажется, я бы сразу бросила их в огонь. – Сначала я так и делала, – ответила она, осторожно убирая кипу гадости обратно на дно корзины. – Но я поняла, что не могу забыть то, что в них сказано, и слова возвращались ко мне ночью, не давая спать. Марсали выпрямилась, пожала плечами и снова взяла иглу. – Я рассказала Фергюсу, и он решил, что нужно оставить их и читать по несколько раз в день, одну за другой. Читать их друг другу. Короткая, печальная улыбка коснулась ее губ. – Так мы и делали. После того, как дети засыпали, мы садились у камина и по очереди читали. И Фергюс высмеивал их, критикуя грамматику и отсутствие поэзии. Сравнивая их друг с другом, мы оценивали записки от лучших к худшим... а потом убирали их и ложились спать в объятиях друг друга. Ее рука нежно легла на груду починки, как будто это было плечо Фергюса, и я улыбнулась. – Что ж, – сказала я и, прочистив горло, извлекла записку, которую подняла на ступеньке. – Я понятия не имею, пополнит ли это вашу коллекцию, но я только что нашла ее на заднем дворе. Марсали взяла ее и, нахмурив лоб, осмотрела, поворачивая туда-сюда. – Эта чище, чем большинство из них, – заметила она. – И приличная тряпичная бумага. Возможно, это просто... Она замолчала, когда открыла записку и начала читать. Я видела, что послание внутри было коротким. Через несколько секунд кровь отлила от лица Марсали. – Марсали. Я потянулась к ней, она сунула записку в мою руку и быстро поднялась. «Божья коровка, божья коровка, – гласила записка, – улетай домой. Твой домик в огне, и твои детки улетели». – Анри-Кристиан! – голос Марсали был сильным и настойчивым. – Девочки! Где ваш младший брат?
Дата: Понедельник, 16.12.2019, 19:55 | Сообщение # 421
Король
Сообщений: 19994
Глава 112. КОШМАР НАЯВУ (с) Перевод Юлии Коровиной
Елена Алиева "Брецель"
Я НАШЛА АНРИ-КРИСТИАНА почти сразу: дальше по улице он играл с двумя самыми младшими девочками из семейства Филлипс. У Филлипсов было десять ребятишек, так что даже Анри-Кристиан мог затеряться среди них, и никто бы особо не заметил. Некоторые родители старались держать своих детей подальше от Анри-Кристиана: то ли боялись, что карликовость заразна, то ли из-за распространенного суеверия, что его мать прелюбодействовала с дьяволом, раз он появился на свет таким. Я то и дело слышала нечто подобное, хотя ближайшие соседи остерегались произносить это в присутствии Джейми, Фергюса, Йена или Джермейна. Но Филлипсы были из евреев и, судя по всему, чувствовали некое родство с человечком, чья инаковость выделяла его. Они всегда радушно принимали Анри-Кристиана в своем доме. Оторвавшись от стирки, их служанка-на-все-работы лишь кивнула, когда я спросила, не отведет ли позже его кто-нибудь из старших детей домой. По всей Филадельфии сегодня стирали: пар с запахом хозяйственной соды поднимался от множества кипящих корыт, усиливая и без того влажную духоту городского воздуха. Я быстро вернулась в типографию, чтобы успокоить Марсали и сообщить ей, где Анри-Кристиан. Затем надела широкополую шляпу и объявила, что собираюсь пойти купить рыбу на ужин. Марсали и Дженни, вооруженные, соответственно, деревянной рогулиной для стирки и большим вальком для перемешивания белья, бросили на меня выразительные взгляды, – обе они прекрасно знали, как сильно я не люблю стирать, – но промолчали. Разумеется, пока я поправлялась после ранения, меня освободили от домашней работы. И, по правде говоря, я все еще была не в состоянии ворочать и поднимать мокрое горячее белье. Я могла бы, пожалуй, справиться с развешиванием выстиранной одежды, но успокаивала свою совесть тем, что, во-первых, рыбу в прачечный день приготовить легче всего, во-вторых, мне необходимо регулярно гулять, чтобы восстановить силы, и в-третьих, я хотела поговорить с Джейми наедине. Как и Марсали, меня сильно встревожило анонимное письмо. Уж очень оно отличалось от других угроз, поступавших раньше: те были сугубо политическими. И хотя некоторые нацеливались лично на Марсали (ведь она сама управляла газетой, пока Фергюс прятался), оскорбления не выходили за пределы заурядных разновидностей «мятежной суки». Наряду со «шлюхой Тори» я частенько слышала такие эпитеты (и их эквиваленты на немецком и идише) в менее респектабельных районах Филадельфии. В последней записке все было иначе: тут чувствовалось утонченная и целенаправленная злоба, и мне вдруг показалось, что за плечом у меня стоит Джек Рэндалл. И таким сильным было это ощущение, что я резко остановилась и обернулась. Но за мной никто не стоял и, хотя тут и там на оживленной улице виднелись офицеры континентальной армии в сине-коричневой форме, красные мундиры нигде не мелькали. – Не пошел бы ты, капитан, – пробормотала я чуть слышно, но, видимо, недостаточно тихо. Кругленькая невысокая женщина с полным лотком брецелей на продажу на шее выпучила на меня глаза. (Брецель – традиционный немецкий крендель, широко распространенный в южных областях Германии. – прим. пер.) Она оглянулась, любопытствуя, к кому я обращалась, затем с озабоченным видом снова повернулась ко мне. – С фами фсё ф порядке, мадам? – спросила она с сильным немецким акцентом. – Да, – смущенно ответила я. – Да, все хорошо. Спасибо. – Фот, фосьмите, – радушно сказала женщина, протянув мне брецель. – Думаю, фы голодный. И, отмахнувшись от моей неуклюжей попытки расплатиться, она пошла по улице. Покачивая широкими бедрами и размахивая палочкой с нанизанными на нее крендельками, напоминающими попавшие в цель кольца при игре в койтс, она выкрикивала: «Brezeln! Heiße Brezeln!» («Брецели! Горячие брецели!» (нем.). – прим. пер.). Внезапно почувствовав головокружение, я прислонилась к фасаду здания и, закрыв глаза, надкусила брецель – свежий, с соленой корочкой, которая так вкусно жевалась. Да, женщина оказалась права: я не просто хотела есть – я умирала с голоду. Еда достигла желудка, теплом разливаясь по телу и мгновенно вызывая ощущение стабильности и благополучия, и моя секундная паника испарилась так быстро, что я почти поверила, что ее и не было. Почти. Такого со мной уже давно не случалось. Проглотив последний кусок брецеля и проверив пульс, – сильный и ровный, – я снова направилась к реке. Шла я медленно: была середина дня, и я знала, что любое сильное напряжение вызовет обильное потоотделение, и как пить дать головокружение вернется. Зря я не взяла свою прогулочную трость, легкомысленно решив, что справлюсь без нее. Ненавижу чувствовать себя беспомощной. Но еще больше я ненавидела… вот это – внезапное ощущение опасности, безотчетного страха... надругательства. Военные называют это флэшбэком, – то есть, будут называть в мое время. Однако испытывать такое мне не доводилось со времен Саратоги, и я почти забыла об этом. Почти. Конечно, все вполне объяснимо: в меня стреляли, я была близка к смерти и все еще физически слаба. В прошлый раз я оказалась одна в темном лесу рядом с полем боя, потерянная и окруженная безжалостными людьми. Неудивительно, что ощущение вернулось тогда: ситуация была слишком близка к той, когда меня похитили, жестоко избили и... – Изнасиловали, – решительно и достаточно громко произнесла я, к крайнему изумлению проходящих мимо двух джентльменов. Мне было не до них. Нет смысла избегать ни слов, ни воспоминаний. Все прошло, я в безопасности. А до этого... Впервые похожее чувство угрозы накрыло меня на празднике в Речной Излучине. Но тогда неизбежное насилие ощущалось на протяжении всей вечеринки. Слава Богу, в тот раз Джейми оказался поблизости и, увидев, что я в буквальном смысле напугана до смерти, дал мне пригоршню соли, чтобы утихомирить призрака, который меня преследовал. У горцев Хайленда всегда есть практический ответ на любое затруднение: как поддерживать притушенный на ночь огонь, что делать, когда твоя корова перестала давать молоко или если тебя преследует дух. Коснувшись языком уголка губ, я нашла крупинку соли от брецеля и чуть не рассмеялась. Оглянувшись через плечо, я поискала женщину, которая помогла мне, но она исчезла. – Как и положено ангелам, наверное, – пробормотала я. – Спасибо. Скорее всего, на этот случай также имелся и магический гэльский заговор. Их были десятки, возможно, сотни. Я знала лишь несколько, – в основном те, которые касались здоровья (они успокаивали моих пациентов, говорящих на гэльском). Выбрав наиболее подходящий для данной ситуации, я решительно зашагала вперед, твердо ступая по булыжной мостовой и приговаривая: – Как давит кит морские воды, Подавляю вас, хвори и боли, Скрутившие тело, вступившие в спину, Подло прокравшиеся за грудину. И тут я увидела Джейми. Он шел от пристани, смеясь над чем-то, что говорил ему Фергюс. Всё вокруг меня снова встало на свои места.
ДЖЕЙМИ ВЗГЛЯНУЛ НА МЕНЯ, тут же схватил за руку и поволок в небольшую кофейню за углом на Локуст-стрит. В этот час она практически пустовала, и мое появление почти не вызвало удивления. Конечно, женщины пили кофе, – когда его можно было достать, – но, как правило, делали это дома в компании друзей или на небольших вечеринках и в салонах. И хотя в Лондоне и Эдинбурге довольно роскошные кафе не были редкостью и туда время от времени заглядывали женщины, филадельфийские кофейни, как правило, служили мужским пристанищем: там обсуждали политику, обменивались сплетнями, заключали сделки. – Чем это ты занималась, Сассенах? – осторожно осведомился Джейми, забирая у официанта поднос с кофейными чашками и миндальным печеньем. – Ты выглядишь... Он покосился на меня, очевидно, подыскивая определение поточнее, которое, однако, не вынудило бы меня вылить на него обжигающий кофе. – Слегка нездоровой, – помог ему Фергюс. – Вот, миледи. Не спрашивая, он с помощью щипчиков бросил мне в чашку три больших куска коричневого сахара. – Говорят, горячие напитки помогают охладиться, – услужливо добавил он. – Ну, от них сильнее потеешь, – пояснила я, беря ложку. – Однако, если пот не испаряется, то прохладнее тебе точно не станет. По моим ощущениям, влажность перевалила за тысячу процентов, но я все же налила в блюдце немного подслащенного кофе и подула на него. – Что касается того, чем я занималась, то я шла купить рыбы на ужин. А вы что делали, джентльмены? Сидя между Джейми и Фергюсом, я почувствовала себя немного увереннее, и странное ощущение угрозы, охватившее меня на улице, чуть поугасло. Но всё равно, даже несмотря на жару, при мысли об анонимном письме на ступеньке волосы на затылке шевелились. Джейми переглянулся с Фергюсом, и тот пожал плечом. – Подсчитывали наши активы, – ответил Джейми. – Посещали склады и общались с капитанами кораблей. – Правда? Я сразу же воодушевилась, ведь это выглядело как первые конкретные шаги к возвращению домой. – А у нас что, есть какие-нибудь активы? Бóльшая часть наших наличных ушла на оплату лошадей, обмундирования, оружия, продовольствия для людей Джейми и на другие военные нужды. Теоретически, Конгресс возместил бы эти расходы, но, учитывая все, что генерал Арнольд рассказал мне о Конгрессе, я вполне осознавала, что вряд ли нам, предвкушая, стόит сообща раскатывать губу. – Кое-что, – улыбнулся Джейми: он прекрасно знал, о чем я думаю. – Я нашел покупателя на мерина – четыре фунта. – Цена как будто неплохая, – неуверенно произнесла я. – Но... разве нам не понадобится лошадь для путешествия? Прежде чем он успел ответить, открылась дверь, и вошел мрачный Джермейн с пачкой газет под рукой. Но его сердитость как ветром сдуло, как только он заметил нас и подошел, чтобы обнять меня. – Grand-mère! (Бабушка (фр.). – прим. пер.) Что ты здесь делаешь? Маман сказала, что ты отправилась за рыбой. – О, – ответила я, внезапно почувствовав себя виноватой при мысли о стирке. – Да. Я... э-э, я имею в виду, я как раз шла... Хочешь перекусить, Джермейн? Я протянула ему тарелку с миндальным печеньем, и его глаза загорелись. – Одно, – строго велел Фергюс. Глядя на меня, Джермейн закатил глаза и с преувеличенной манерностью взял двумя пальцами одно печеньице, которое исчезло за два быстрых укуса. – Папà, думаю, тебе лучше поспешить домой. Четко очерченные черные брови Фергюса поднялись. – Почему? – Потому что, – пожирая взглядом оставшиеся сладости, Джермейн слизнул с губ сахар, – бабушка Дженнет сказала мистеру Соррелу, что, если он не перестанет приставать к маман, она пырнет его рогулиной для белья. И она точно на это способна, – рассудительно добавил он, подбирая пальцем крошки с тарелки. Фергюс зарычал, и я жутко удивилась, поскольку не слышала от него ничего подобного с тех пор, как в Париже он был бездомным восьмилетним карманником. – И кто такой этот мистер Соррел? – спросил Джейми обманчиво мягким тоном. – Владелец таверны, который проходит мимо типографии по дороге на работу и обратно и останавливается, чтобы купить газету и поглазеть на мою жену, – коротко ответил Фергюс, отодвигая скамью и вставая. – Прошу прощения, миледи, – сказал он, кланяясь мне. – Пойти с тобой? – спросил Джейми, тоже отодвигаясь от стола. Фергюс покачал головой и надел треуголку. – Нет. Этот трус сразу даст деру, как только меня увидит. – Он вдруг улыбнулся, обнажив свои очень белые зубы. – Если только твоя сестрица ужѐ от него не избавилась. Фергюс ушел, оставив печенье на милость Джермейна, который аккуратно сгреб его в карман и направился к прилавку, чтобы положить новые газеты, забрать вчерашние, зачитанные и испачканные кофе, и получить у хозяйки плату. – Пока вы подсчитывали активы, Фергюс говорил тебе, насколько хорошо идет его печатный бизнес? – спросила я, понизив голос, чтобы Джермейн не услышал. – Говорил. Джейми поднес к носу кофейную чашку и слегка поморщился. Формально напиток в чашке мог считаться кофе: несколько настоящих кофейных зерен, по всей видимости, в варево добавили, – но в основном использовали цикорий, добавив и несколько других ингредиентов. Я вытащила из блюдца маленький кусочек обуглившегося желудя и добавила сахара. Типография действительно приносила неплохую прибыль, – тем более теперь, когда с уходом британской армии главный конкурент Фергюса, лоялист, покинул город. – Но и расходов много, – объяснил Джейми. – И затраты увеличились с тех пор, как англичане ушли. Стало труднее доставать бумагу и чернила, поскольку военные больше не охраняли транспорт в городе и за его пределами. А возросшая опасность на больших дорогах означала, что по ним все меньше посылали заказы печатной продукции, а отправленные нужно было либо страховать, либо быть готовым к их потере. – Кроме того, его имущество застраховано, а это очень дорого, – добавил Джейми. Легонько зажав нос, он тремя большими глотками выпил кофе. – Марсали не нравится платить страховку, – шумно выдохнув, продолжил он, – но Фергюс знает, что случилось с моей типографией в Эдинбурге. К тому же, он рассказал мне кое-что, о чем Марсали неизвестно. – Например? Я бросила настороженный взгляд на Джермейна, но тому было явно не до нас: он вел игривый разговор со служанкой за прилавком. И хотя девушка была на два-три года старше Джермейна, парень явно ее забавлял. – О, необычные угрозы со стороны людей, которым не нравилось то, что печатал Фергюс, или от тех, чьи планы он расстроил, отказавшись что-то публиковать. Иногда это было похоже на саботаж: его газеты крали из кофеен и таверн и разбрасывали по улицам… Хотя Фергюс сказал, что с тех пор, как мистер Данфи уехал из города, стало лучше. – А Данфи и есть тот печатник-лоялист? – Да. Джермейн! – крикнул Джейми через всю кофейню. – Ты уже все газеты доставил? Потому что если нет, то тебе лучше заняться этим, пока новости не устарели. Немногочисленные посетители рассмеялись, и у Джермейна слегка порозовели уши. Он покосился на деда, но был достаточно умен, чтобы промолчать, и, бросив на прощанье несколько слов девушке за стойкой, вышел, небрежно сунув в карман маленький кекс, которым она его угостила. – Ты же не думаешь, что он обчищает карманы, – спросила я, заметив, с какой ловкостью был выполнен этот маневр. Фергюс научил Джермейна многим своим приемам, чтобы мастерство не утратилось. – Бог его знает, но тем лучше, если он уедет из Филадельфии. Вряд ли в горах он найдет столько же возможностей для такого специфического таланта. Джейми вытянул шею, чтобы посмотреть в окно, как Джермейн идет по улице, потом откинулся на спинку стула и покачал головой. – Но главное, Фергюс не сказал Марсали о том французском попугае Уэйнрайте. – О щеголеватом Персивале? – слегка удивившись, спросила я. – Он все еще здесь? – Да, здесь. Упрямый содомитишка, – бесстрастно заметил Джейми. – Он написал подробный отчет о том, что, по его утверждению, является историей родителей Фергюса, добавив в конце, что Фергюс – наследник какого-то большого поместья во Франции. Фергюс говорит, что, если бы это был любовный роман, его бы раскритиковали как слишком неправдоподобный и ни один издатель на него бы не позарился. – Джейми усмехнулся, но тут же посерьезнел. – Тем не менее. Фергюс не имеет ни малейшего желания связываться со всем этим, так как, даже если все это правда, он не собирается быть пешкой в чьих-то интересах. А уж если неправда, то тем более. – Хм. Сейчас я уже просто поедала кусочки сахара, с хрустом разгрызая их, вместо того чтобы смешивать с сомнительным кофе. – Но почему он скрывает это от Марсали? Она ведь знает, что Уэйнрайт уже подкатывал к нему? Задумавшись, Джейми барабанил рукой по столу, а я зачарованно наблюдала за ним: он уже давно привык, погрузившись в мысли, стучать двумя негнущимися пальцами правой руки – средним и безымянным, когда-то нещадно переломанным и неумело вправленным. Неуклюже торчащий, малоподвижный безымянный палец ломался снова и снова. Его почти отрубили кавалерийской саблей во время первой битвы при Саратоге, и в конце концов мне пришлось его ампутировать. Однако и после операции Джейми барабанил рукой так, будто тот по-прежнему был на месте, только теперь лишь средний палец ударялся о столешницу. – Знает, – медленно ответил Джейми. – Но Фергюс сказал, что в назойливости Уэйнрайта появилось… нечто слегка странное... что-то... Не совсем угроза, а просто высказывание, что, конечно, раз Фергюс является наследником поместья Бошан, – если это действительно так, – то после него титул и землю унаследует Джермейн. Я нахмурилась. – На мой взгляд, это предлагается, чтобы заинтересовать. Почему это угроза? Джейми спокойно поглядел на меня поверх чашки с остатками кофе. – Если Джермейн унаследует это поместье, то доверителям Уэйнрайта Фергюс не так уж и нужен, правда? – Иисус Твою… Серьезно? Ты... – начала я. – Вернее, Фергюс, считает, что Уэйнрайт и компания могут убить его, а затем использовать Джермейна, чтобы завладеть этой собственностью или что там еще у них на уме? Джейми едва заметно пожал плечами. – Фергюс не прожил бы так долго, если бы не чувствовал, когда кто-то хочет причинить ему вред. И если он думает, что с Уэйнрайтом что-то не так, я склонен ему верить. Кроме того, – честно добавил Джейми, – если это заставит парня с большей охотой покинуть Филадельфию и отправиться с нами на юг, я не стану убеждать его, что он ошибается. – Что ж, тут ты прав. Я с сомнением посмотрела на кофейную гущу и решила, что допивать не стану. – Кстати, о Джермейне – или, скорее, о детях вообще, – вот почему я тебя искала. И в нескольких словах я пересказала содержание записки о божьей коровке и о ее воздействии на Марсали. Густые рыжие брови Джейми сошлись к переносице, и его лицо приняло выражение, хорошо знакомое его врагам. В последний раз я видела мужа таким при свете зари на склоне горы в Северной Каролине, когда он вел меня по лесной поляне от одного холодного тела к другому, чтобы показать, что люди, причинившие мне боль, мертвы, и заверить, что больше они меня не тронут. – Вот почему у меня... э-э... мне стало нехорошо на улице, – сказала я извиняющимся тоном. – Мне почудилось, что совсем рядом… зло. Но какое-то утонченное зло, если ты понимаешь, что я имею в виду. Это… Я жутко испугалась. У мертвых есть свои способы напомнить о себе. Но, вспоминая о мести Джейми, я не почувствовала ничего, кроме тайного облегчения и еще более потаенного благоговения перед сверхъестественной красотой кровавой бойни в том лесу. – Знаю, – тихо проговорил Джейми и постучал отсутствующим пальцем по столу. – И я хотел бы взглянуть на эту записку. – Зачем? – Сравнить почерк с письмом Перси Уэйнрайта, Сассенах, – пояснил он, отодвигаясь от стола и протягивая мне шляпу. – Тебе лучше?
Дата: Вторник, 17.12.2019, 10:39 | Сообщение # 423
Виконт
Сообщений: 486
Девочки, всем спасибо за новые главы. Как всегда качественно и оперативно. Такими темпами вы догоните Диану, и как только станет доступна 9 книга , я надеюсь , можно будет ждать и ее перевода. Заранее спасибо вам за это
Глава 113. СПАСИБО ЗА ВСЮ РЫБУ (с) Перевод Елены Буртан и Валентины Момот
@Cend17 "Джейми и Клэр"
(«Всего хорошего, и спасибо за рыбу!» (англ. So Long, and Thanks for all the Fish) – юмористический научно-фантастический роман британского писателя Дугласа Адамса. Четвёртая часть серии книг, известных под общим названием «Автостопом по галактике». Само название романа является прощальной фразой дельфинов человечеству из первой книги цикла, когда те покидали Землю перед её уничтожением вóгонами, намеревавшимися освободить место для гиперпространственного экспресс-маршрута. – прим. пер.)
Я КУПИЛА полосатого окуня длиной почти с мою руку, а ещё кучу раков и джутовый мешочек выловленных в устье реки устриц. Теперь на кухне восхитительно пахло свежеиспечённым хлебом и рыбной похлёбкой. Хорошо, что готовили похлёбку: даже если её окажется маловато, всегда можно немного разбавить и накормить больше народу. Как раз пред ужином в типографию забрели Йен с Рейчел, за ними увязался и Ролло. Молодые были так откровенно счастливы, что один их вид вызывал улыбку, а некоторых и в краску вгонял. Увидев сияющее лицо Йена, Дженни и впрямь заулыбалась, и её худенькие плечи расслабились. Быстро помешав похлёбку, я подошла к сидящей у очага золовке. Прекрасно зная, как после целого дня стирки в теле болит каждая жилочка, я опустила руки ей на плечи и принялась осторожно их разминать. Она с блаженством выдохнула и опустила голову, а я большими пальцами начала растирать её уставшую шею. – Как думаешь, наша маленькая квакерша уже понесла? – вполголоса спросила меня Дженни. Рейчел находилась в другом конце комнаты и непринуждённо болтала о чём-то с младшими детьми, но сама то и дело поглядывала на Йена, рассматривавшего какую-то штуковину, которую Фергюс достал из ящика буфета. – Они всего месяц как женаты, – также шёпотом ответила я, окидывая Рейчел внимательным взглядом. – Долго ли умеючи... – сказала Дженни. – Да и парень не промах, своё дело знает. Ты только посмотри на неё. Плечи Дженни задрожали, – она едва сдерживала смех. – И это мысли матери о своём сыне! – посмеиваясь, пробормотала я себе под нос, хотя и не собиралась опровергать слова Дженни. В волшебном свете очага и надвигающихся сумерек Рейчел, казалось, лучилась радостью; её глаза были прикованы к едва различимому силуэту мужа даже тогда, когда она восхищалась новой тряпичной куклой Фелисите. – Весь в отца… – потешаясь, промолвила Дженни. Но в этих её словах и в последующем тихом гортанном «мфм...» прозвучали нотки тоски. Я глазами отыскала мужа: он присоединился к стоящим у буфета Йену и Фергюсу. Слава Богу, Джейми жив. Высокий, статный; в отсвете очага при каждом его движении в складках рубахи скользили тени, мерцание огня отражалось от длинной прямой спинки носа, золотисто-каштановой волны волос. Он со мной. Слава Богу. – Иди-ка порежь хлеб, Джоан, – позвала Марсали дочку. – А ты, Анри-Кристиан, прекращай свои игры с собакой и принеси масло, слышишь? Фелисите, подними с места свою пятую точку и сходи-ка позови Джермейна. С улицы доносились голоса игравших поодаль мальчишек, время от времени перемежавшиеся с глухим стуком мяча по фасадной стене типографии. – Да передай малолетним варварам мои слова: если они разобьют окно, их папаши тут же обо всём узнают. После непродолжительной всеобщей суматохи все взрослые расселись на скамейках за столом, а дети устроились отдельно – сгрудились у очага со своими деревянными мисками и ложками. Вечерний зной не помешал ощутить благоухающие ароматы лука, молока, морепродуктов, свежеиспечённого хлеба; исходившие от стола запахи заставляли замереть в кратком предвкушении трапезы. Заранее прервав свои негромкие разговоры, мужчины присоединились к ужину последними. Я бросила вопросительный взгляд на Джейми. Он сел рядом, коснулся моего плеча, и, понизив голос, сказал: «Давай потом», – затем кивнул в сторону очага, мол, не при детях. Фергюс кашлянул – едва слышно, но дети мгновенно замолчали, склонив маленькие головки над сложенными для искренней молитвы руками. Он улыбнулся и произнёс по-французски: – Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. – Амен, – негромко отозвались все, и беседа потекла своим чередом. – Тебе скоро нужно возвращаться в армию, Йен? – спросила Марсали, заправляя влажную прядь белокурых волос под чепец. – Да, – ответил он, – но не под командование Вашингтона. По крайней мере, не сейчас. Джейми, с удивлением приподняв бровь, потянулся через меня в сторону Йена. – Так ты переметнулся на другую сторону? – спросил он. – Или просто решил, что англичане платят получше? В вопросе прозвучала невесёлая ирония: Джейми, сам не получивший ни гроша из денежного довольствия, честно признался мне, что уже и не надеется увидеть обещанное жалование. Конгресс не торопился с выплатами, а временный генерал, да к тому же вышедший в отставку, вероятнее всего, находился в самом конце их списка. Смакуя устрицу, Йен от удовольствия закрыл глаза; проглотив лакомство, он неспешно открыл их и промокнул каплю молока на подбородке. – Нет, – спокойно ответил он. – Я отвезу Дотти в Нью-Йорк – повидаться с отцом и лордом Джоном. Дети продолжали тараторить у очага, а за столом, где сидели взрослые, воцарилась мёртвая тишина. Я увидела, как Дженни метнула взгляд на Рейчел: та держалась невозмутимо, хотя выражение блаженного счастья как водой смыло. Однако на лице её не было и тени удивления: она уже знала об этом и слова Йена не стали для неё сюрпризом. – Зачем? – любопытство сквозило в голосе Джейми. – Надеюсь, ей не пришло в голову, что Дэнзелл ей не пара? Вряд ли он поднимает на неё руку. От этих слов Рейчел прыснула со смеху – и напряжение за столом спало. – Нет, конечно, – сказала она. – Полагаю, Дотти вполне довольна браком; и точно знаю, что мой брат на седьмом небе от счастья. Глаза её искрились улыбкой, но лицо стало серьёзным. Она взглянула на Йена, а затем обратилась к Джейми. – У неё умер старший из братьев. Он был в плену, его держали в Нью-Джерси. Вчера Генри, другому брату Дотти, пришло известие с подтверждением его смерти. Сам Генри пока не в силах вынести столь дальнюю поездку, тем более по таким опасным дорогам. Вот Дотти и считает своим долгом поддержать отца. Дженни зыркнула на невестку и смерила Йена колючим взглядом. – По таким опасным дорогам, – повторила она ровным голосом, но её спокойный, как у Джейми, тон никого не мог одурачить. Йен ухмыльнулся ей и, взяв ломоть хлеба, макнул его в похлёбку. – Dinna fash, мам (Не переживай (гэльск.). – прим. пер.), – сказал он. – Тут на север собирается небольшая группа моих знакомых. Они согласны сделать небольшой крюк и поехать через Нью-Йорк. С ними будет вполне безопасно. – Что за люди? – настороженно спросила Дженни. – Квакеры? – Могавки, мама, – ответил Йен, улыбаясь ещё шире. – Хочешь познакомиться? Они будут рады. Пойдём к ним со мной и Рейчел после ужина? По правде говоря, за всё то время, что я знала Дженни Мюррей, я никогда раньше не видела её настолько обескураженной. Я почувствовала, как Джейми затрясся в беззвучном смехе. Мне самой пришлось потупиться: чтобы не расхохотаться, я уставилась в свою миску. Но Дженни недаром была из крутого теста. Выдержав долгую паузу, она глубоко вдохнула, отпихнула уткнувшегося ей в колено Ролло и невозмутимо произнесла: – Да. Отличная идея. Фергюс, не передашь мне соль? Несмотря на оживление за столом, я не могла избавиться от мыслей о погибшем Бенджамине, брате Доротеи. Новость о его смерти резанула болью, колючим шипом вонзилась в сердце. «Вы когда-нибудь заключали сделки с Богом?» Если несчастный отец пытался договориться с Богом, то Господь, очевидно, не внял его мольбе. Бедный Хэл... Мне так его жалко. – Ужасно жаль брата Дотти, – вслух сказала я, подаваясь к Рейчел. – Ты не знаешь, что случилось? Она отрицательно покачала головой, и в бликах огня за спиной копна тёмных волос тенью легла на её лицо. – Генри получил письмо от их с Дотти брата Адама, который вроде бы узнал об этом в штабе генерала Клинтона. Туда пришло извещение о кончине капитана Бенджамина Грея, британского офицера, который содержался в лагере военнопленных в Мидлбруке, штат Нью-Джерси. Имя сообщившего новость неизвестно; этот человек просил передать печальное известие и соболезнования семье капитана. Родные допускали возможность гибели Бена, но теперь, увы, в этом не осталось никаких сомнений. – Лагерь Мидлбрук – это как раз то место в горах Уотчунг, куда Вашингтон направил свои войска после сражения у Баунд-Брука, – заинтересовавшись, уточнил Фергюс, и, размышляя вслух, продолжил. – Но армия ушла оттуда в июне прошлого года. Интересно, с какой стати там оказался капитан Грей. – Думаешь, армия потащит в поход всех пленных? – пожимая плечами, спросил Джейми. – Ну, если только не захватит их во время марша. Фергюс, казалось, принял доводы и даже согласно кивнул, но всё ещё над чем-то раздумывал. И прежде, чем он успел заговорить, вмешалась Марсали. Махнув ложкой в сторону Йена, она спросила: – Кстати говоря, а почему твои друзья собрались на север? Не связано ли это с резнёй в Эндрюстауне, а? Дженни круто развернулась к сыну. – Да, ты права, связано. Как ты об этом узнала? Ответ прозвучал достаточно невозмутимо, хотя лицо Йена сразу стало непроницаемым. Марсали и Фергюс одновременно пожали плечами, и я непроизвольно улыбнулась, хотя и была расстроена из-за гибели сына Хэла. – Так же, как и о большинстве новостей, которые мы печатаем, – пояснил Фергюс. – Пришло письмо от кого-то, кто слышал об этом деле. – И что в связи с этим намерены делать твои друзья? – спросила Дженни. – А главное, – сказал Джейми, поворачиваясь к Йену, – что намерен делать ты? Я наблюдала не за Йеном, а за Рейчел, сидевшей по другую сторону стола, и заприметила, как морщинкой между её бровей скользнула тревога. Но промелькнувшая тень опасения рассеялась без следа, стоило ей услышать категоричный ответ Йена. – Ничего. Возможно, сочтя свой ответ излишне резким, он кашлянул и отхлебнул пива. – Я никого не знаю из тех, кто там жил... и поскольку у меня нет ни малейшего желания стать перебежчиком и сражаться за англичан с Тайенданегией... Нет, – отрезал он и поставил на стол кружку. – Чтобы с Дотти ничего не случилось, я довезу её до Нью-Йорка, а уже потом вернусь в расположение армии Вашингтона, – где бы она ни находилась. Он улыбнулся Рейчел, и его симпатичное, но не отличающееся особой красотой лицо вмиг переменилось, став чудо как привлекательно. – Мне понадобится моё скаутское жалованье: как-никак, мне жену содержать надо. – Поживи с нами, – обратилась к Рейчел Марсали. – Я имею в виду, пока Йен не вернётся. Я даже не успела задуматься, где именно она собирается разместить Рейчел, – сообразительная Марсали, несомненно, нашла бы ей местечко, – но Рейчел отрицательно покачала головой. Чепца на ней не было, и её тёмные прямые волосы рассыпались по плечам, мягко шурша по платью при каждом её движении. – Сначала я отправлюсь с Йеном за Дотти. Потом мы с Ролло останемся в лагере с моим братом и будем там дожидаться Йена. Я найду себе применение. Демонстрируя свою готовность, Рейчел согнула и разогнула длинные пальцы, словно разминая их, а затем улыбнулась мне. – Ты же знаешь, Клэр, какая это радость – быть полезной. Дженни издала невнятный гортанный звук, а Марсали фыркнула, хотя и беззлобно. – Да, конечно, – сказала я, не отрывая глаз от ломтя хлеба, который намазывала маслом. – И как, по-твоему, ты принесёшь больше пользы: кипятя бельё или вскрывая чирьи на заднице мистера Пинкни? Рейчел засмеялась, но ответить не успела: подошёл Анри-Кристиан с пустой миской в руках. Он поставил её на стол и, сонно пошатываясь, зевнул. – Да, уже поздно, детка, – обратилась к нему Марсали и, взяв на руки, стала баюкать. – Опускай головку, засыпай bhalaich (малыш (гэльск.). – прим. пер.). Папà скоро отнесёт тебя наверх. Принесли ещё пива, девочки собрали пустые миски и положили их в ведёрко с водой, чтобы они не засохли. Джермейн умчался, растворившись в сгущающихся сумерках, чтобы напоследок ещё несколько минут поиграть с друзьями. Ролло уснул, свернувшись калачиком у огня. И беседа возобновилась. От руки Джейми на моей ноге исходило уютное тепло и покой; я на миг прислонилась к мужу, положив голову ему на плечо. Он опустил на меня взгляд и, улыбнувшись, сжал мне бедро. Захотелось оказаться на нашем спартанском ложе на чердаке, избавиться от жары, раздевшись до сорочки или догола, пошептаться в темноте... Но, пребывая здесь и сейчас, я наслаждалась моментом. Рейчел разговаривала с Фергюсом; сидящая между ними Марсали тихонько напевала, баюкая Анри-Кристиана, чья круглая темноволосая головёнка с почти закрытыми глазами лежала у матери на груди. Я всматривалась в Рейчел, но было слишком рано для явных признаков беременности, даже если... И вдруг я замерла, уловив кое-что пока незримое. Я видела Марсали, когда она носила под сердцем Анри-Кристиана. И вот теперь – этот нежный румянец на щеках, вызванный отнюдь не духотой комнаты, и лёгкая припухлость век, и едва заметная округлость лица, и всё её мягко налитое тело. Будь я внимательнее, я могла бы заметить эти признаки и раньше. Интересно, знает ли об этом Фергюс? И, быстро переведя взгляд на край стола, я обнаружила, что он смотрит на Марсали и Анри-Кристиана тёмными, полными любви и нежности глазами. Джейми чуть сдвинулся, наклонившись к Йену, сидевшему по другую руку от меня. Я тоже повернулась и увидела его устремлённые на Марсали и Анри-Кристиана глаза, наполненные такой отчаянной грустью, что у меня защемило сердце. Его горечь была мне понятна: я сама тосковала по Брианне. А ещё по Роджеру, Джему, и Мэнди. Я надеялась, что дорогие мне люди в безопасности, но они – не здесь, не со мной. Я сглотнула подступивший комок. «Ты бы с радостью умер за них, – сказал Хэл в ту бесконечно долгую ночь, когда я, сидя с ним рядом, помогала ему не задохнуться. – За своих родных. Но в то же время думаешь: «Господи, мне нельзя умирать! Что случится с ними, если меня не будет?» – он одарил меня измученной печальной улыбкой. – И ты чертовски хорошо знаешь, что в большинстве случаев не можешь ничем помочь: им придётся сделать – или не сделать – это самостоятельно». Так и есть. Но ты всё равно не прекращаешь о них тревожиться.
НА ЧЕРДАКЕ было тесно и жарко, под стропилами витали приятные ароматы вечерней трапезы, которые смешивались с накопившимися за весь день острыми запахами чернил, бумаги, клеёного холста, кожи, а ещё – проникающий везде, во все уголки запашок соломы из-под мулов. Я взобралась по приставной лестнице, и от духоты наверху перехватило дыхание; я поспешила открыть створки грузового окна, выходившего на мощёный переулок позади типографии. Сильный порыв ветра – словно со всей Филадельфии – ворвался внутрь, взметнув стопки бумаг и привнеся с собой дым из дюжины соседних труб, едкий смрад навоза из платной конюшни, которая располагалась чуть дальше по улице, и пьянящий смолистый запах листьев, коры, кустарников и цветов – наследство Уильяма Пенна (основатель Филадельфии. – прим. пер.). В своей хартии Пенн рекомендовал оставлять один акр деревьев на каждые пять акров расчищенных земель, и, если Филадельфия не вполне следовала его заветам, тем не менее, оставалась необычайно зелёным городом. – Да благословит тебя Господь, Уильям, – произнесла я, торопливо сбрасывая с себя одежду. Вечерний воздух не перестал быть жарким и влажным, но он хотя бы двигался, и я не могла дождаться, чтобы позволить ему коснуться моей кожи. – Спасибо на добром слове, Сассенах, – сказал Джейми, поднимаясь по ведущей на чердак лестнице. – А что это ты вспомнила о парне? Есть на то причина? – О ком?.. А, Уильям, – дошло до меня. – Я думала не о твоём сыне, хотя, конечно... Я хотела было пояснить ход своих мыслей, но отказалась от этой затеи: поняла, что Джейми, погружённый в своё, совсем меня не слушает. – Ты думал о нём? – Думал, – признался он, подходя, чтобы расшнуровать на мне корсет. – Когда малышня и взрослые дети с тобой, и всем хорошо вместе... Нежно притянув меня к себе, он замолчал и, опустив свою голову на мою, вздохнул с такой силой, что волосы у моего лица всколыхнулись. – Тебе бы хотелось, чтобы и он стал частью этой компании, – мягко произнесла я, коснувшись его щеки. – Частью твоей семьи. – Если бы желания были лошадьми, то нищие ездили бы верхом, – в свете, идущем снизу из кухни, была видна его нерадостная улыбка. – А была бы репа мечом, носил бы я её на поясе. Рассмеявшись, я перевела взгляд на стопку Библий, где Джейми обычно оставлял свою шпагу. Там лежали дирк, пистолеты, мешочек с пулями и куча барахла из споррана, но шпаги не было. Я не поверила своим глазам и даже прищурилась, всматриваясь повнимательнее, но, увы, не ошиблась. Он проследил за направлением моего взгляда. – Я продал её, – невозмутимо объявил он. – С паскудной войны хоть проку клок: за достойное оружие можно выручить приличные деньги. Я хотела запротестовать, но не стала. Он носил оружие с такой непринуждённостью, что ножи и пистолеты казались продолжением его тела. Мне больно было видеть, как он теряет часть себя. Но, выйдя в отставку, он пока не нуждался в шпаге, а вот деньги требовались немедленно. – Купишь другую, когда мы доберёмся до Уилмингтона, – рассудительно сказала я, в свою очередь помогая ему расстегнуть бриджи. Они соскользнули с худых бёдер и ворохом упали вокруг его ног. – Было бы здóрово, если бы Уильям когда-нибудь узнал правду о Бри и её семье. Ты ему скажешь? – В том случае, если он сможет подойти поближе и выслушать, не пытаясь при этом меня прикончить? – Джейми невесело усмехнулся краешком рта. – Да, возможно, расскажу, но не всё. – Ну, да, наверное, сразу всё и не получится, – согласилась я. Тёплый ветерок из окна шевелил его волосы и полы рубашки. Я дотронулась до мятой ткани, тёплой и влажной от его пота. – Почему ты её не снимаешь? Джейми оглядел меня с ног до головы: я стояла в одной сорочке и чулках. Глаза его заискрились улыбкой. – Ну, тогда всё по-честному, – сказал он. – Ты тоже раздевайся.
КЛЭР БЫЛА хороша необычайно: нагая и белая, как французская статуэтка, она стояла у открытого окна, за которым уже спустились глубокие сумерки. Курчавые волосы грозовым облаком окутывали её плечи. Джейми хотелось просто стоять и смотреть на неё, но ещё больше он желал, чтобы его член оказался у неё внутри. Голоса внизу, в кухне, ещё не утихли; он подошёл к лестнице и втащил её наверх. Не хватало ещё, чтобы Джермейн или кто-то из девочек ворвался пожелать «спокойной ночи». Снизу раздался взрыв хохота: наверное, Йен и Фергюс заметили, как лестница вдруг исчезла, и, откладывая её в сторону, Джейми сам себе ухмыльнулся. У парней были жёны, и, будь они умнее, им бы и в голову не пришло рассиживать и пить пиво вместо того, чтобы предаваться радостям любви. Впрочем, это не его дело. Пока он возился с лестницей, Клэр уже успела устроиться на тюфяке, и, повернувшись от проёма в чердаке, Джейми неясной тенью на фоне бочонков с чернилами скользнул к жене. Обнажённый, он лёг рядом с ней, коснулся изгиба её бедра; она опустила ладонь на его член. – Хочу тебя, – прошептала она. И внезапно всё преобразилось. Это была привычная магия – их совместная любовная магия: запах лука и рассола от её рук, вкус сливочного масла и пива на её языке, щекочущее прикосновение её волос у него на плече и внезапная вспышка экстаза, когда она пробежалась пальцем по ложбинке меж его ягодиц. Этот жар заставил податься вперёд, устремиться прямо к её жаждущему лону. Клэр вскрикнула, и пришлось зажать ей рот рукой; почувствовав её смех, горячее дыхание на своей ладони, Джейми убрал руку и угомонил её поцелуем. Он вытянулся на ней и замер в предвкушении, ожидая, – еле сдерживая себя, – когда она, гладкая и скользкая, заелозит под ним, начнёт тереться по его соскам своими, всё больше и больше возбуждая его... Наконец она задрожала и с негромким стоном сдалась, предоставив ему свободу действий. И он сделал то, что хотел. ДЖЕЙМИ глубоко, расслабленно выдохнул. – Я весь день мечтал об этом, Сассенах. Moran taing, a nighean («Большое спасибо, девочка» (гэльск.), – прим. перев.) – Я то… Это что, летучая мышь?! И точно: трепещущий клочок, отколовшийся от темноты, носился от одной стены чердака к другой. Одной рукой я схватила Джейми за плечо, а другой натянула на голову уголок простыни. В принципе я не против летучих мышей как таковых; но когда одна такая мечется в темноте, в трёх футах над моим лицом... – Dinna fash, Сассенах! («Не беспокойся» (гэльск.), – прим. перев.) – развеселился Джейми. – Она скоро отсюда вылетит. – Слабо верится, – сказала я и шлёпнула себя по шее, – что-то там меня щекотало. – Здесь, наверное, полно насекомых, на которых она охотится. Когда наступал вечер, через распахнутое грузовое окно залетали тучи мошек и комаров, и всегда вставала проблема «выбора Хобсона» (Фраза, как говорят, происходит от Томаса Хобсона (1544–1631), владельца конюшни в Англии, в Кембридже, предложивший клиентам выбор: брать лошадь в ближайшем стойле или не брать вообще. – прим. перев.): держать окно закрытым, умирая от удушья, или открыть его и всю ночь мучиться, чувствуя, как по телу ползают чьи-то лапки, а в ушах противно пи-и-и-ща-а-ат комары. – Да ты тогда должна просто благодарить летучую мышь за то, что она сюда залетела, – сказал Джейми, перекатившись на бок и вытирая блестящий на груди пот другим краем простыни. – Что ты там говорила? Сколько насекомых они съедают? – Ну... много, – ответила я. – Не спрашивай меня, почему это застряло у меня в голове, но в энциклопедии Брианны было написано, что малая бурая ночница съедает в среднем до тысячи комаров в час. – Ну так вот! – сказал он. – По-моему, здесь не больше двух-трёх сотен комаров, – а значит, ей понадобится не больше четверти часа, чтобы сожрать всех. Здравый смысл подсказывал: Джейми прав; вот только не было уверенности в том, что мне понравится соседство летучей мыши. Я решилась вылезти из своего самодельного убежища, обшаривая взглядом потолок. – А вдруг к ней в гости прилетят друзья? – Тогда они за пять минут слопают здесь всех кровососов. – коротко вздохнул Джейми. – Хочешь, я её поймаю, вышвырну вон и закрою ставни, Сассенах? – Нет. Я уже представила, как Джейми, пытаясь поймать испуганное животное, выписывает пируэты, кружится по чердаку в потёмках, рискуя при этом свалиться вниз в чердачный проём; а если он умудрится её поймать, непрошенная гостья запросто может пустить в ход свои зубы. – Всё в порядке, забудь. Лучше расскажи о том, о чем не хотел говорить мне за столом. Это меня отвлечёт. – Что я… А, конечно! Он перекатился на спину и сложил руки на животе. – Я просто переговорил с Фергюсом и Йеном насчёт возвращения в Ридж. Не хотел затрагивать эту тему за столом. Пусть Йен и Фергюс вначале обсудят это с Рейчел и Марсали. И ещё не хотел, чтобы дети услышали. Они с ума сошли бы от восторга, а переполоши я их перед сном, Марсали прикончила бы меня – ткнула бы в сердце мясным вертелом. – Она может, – развеселившись, подтвердила я. – О, кстати, о Марсали… По-моему, она беременна. – Да, ну? – заинтригованно обернулся ко мне Джейми. – Ты уверена? – Нет, – призналась я. – Я не могу быть уверена, не осмотрев её и не засыпав докучливыми вопросами. Но, думаю, что весьма вероятно. И, если я права, может это как-то повлияет на их решение поехать с нами? Ещё мгновение назад возвращение домой казалось лишь далёкой перспективой, и вдруг оно стала настолько реальным, что я почти почувствовала дыхание гор на своей обнажённой коже, и мурашки пробежали по рёбрам, несмотря на жару. – Ага, – рассеянно отозвался Джейми. – Наверное, это возможно. Послушай, а если она беременна… может у них родиться такой же ребёнок, как Анри-Кристиан? – Скорее всего, нет, – ответила я, хотя профессиональная осторожность заставила меня добавить: – Но и абсолютной уверенности тоже нет. При этом типе карликовости нельзя исключать наследственность: Фергюс ведь ничего не знает о своей семье. Всё же, я склоняюсь к мысли, что Анри-Кристиан родился в результате мутации – и это единичный случай, своего рода печальное стечение обстоятельств. Джейми негромко фыркнул. – Чудеса тоже происходят лишь однажды, Сассенах, – сказал он. – Вот поэтому все дети разные. – Не стану с этим спорить, – мягко заметила я. – Но ведь нам скоро предстоит отправиться в путь, не так ли? Даже если Марсали беременна, срок у неё не больше трёх-четырёх месяцев. В голове заворочалась тревожная мысль. На дворе начало сентября – снег может закрыть горные перевалы уже в начале октября, хотя, если год будет тёплым… – Как думаешь, сколько времени займёт дорога в Ридж? – Слишком долго – до снега не успеть, Сассенах, – ласково сказал он, погладив меня ладонью по спине. – Даже если я раздобуду деньги и найду корабль, который доставит нас в Северную Каролину, – а я предпочёл бы отправиться по воде... – Ты? По воде? – Моему изумлению не было предела. – Мне помнится, ты поклялся, что ноги твоей не будет ни на одном корабле, кроме того, который доставит твой гроб в Шотландию! – Ммфм. Ну, да. Если бы дело было только во мне, тогда да, я бы предпочёл идти в Северную Каролину босиком по горячим углям. Но я же не один. Речь идёт и о тебе, и... – Обо мне?! – рассерженно подскочила я. – Что ты хочешь этим сказать?.. А-а-а-а-а! Схватившись за голову, я нырнула к нему на колени, – в нескольких дюймах от меня прошелестела летучая мышь. Я слышала её тонкий писк и хлопанье кожистых крыльев. Джейми рассмеялся, но как-то невесело. Когда я снова села, он ладонью провёл по моему правому боку, пальцами задержавшись на едва зажившем шраме. – Я вот это имел в виду, Сассенах, – сказал он, нажимая совсем легонько. Я едва стерпела, чтобы не отпрянуть: рубец оставался красным и болезненным. – Я прекрасно себя чувствую, – как можно твёрже заявила я. – Я тоже был ранен, Сассенах, – бесстрастно заметил он. – И не раз. Я знаю, каково это и сколько требуется времени, чтобы полностью восстановить силы. Ты чуть не упала сегодня на улице и… – Я вовремя не поела, была голодна и… – По суше я тебя не повезу, – отрезал он не терпящим возражений тоном. – Причина не только в тебе. Хотя, по большей части, в тебе, – помягче добавил он, убирая волосы с моего лица. – Но с нами малые дети, и, если Марсали сейчас беременна… Это трудное путешествие, девочка моя, и опасное к тому же. Помнишь, ты говорила, что, по словам герцога, британцы собираются захватить Юг? – Хмф, – невразумительно пробормотала я. Джейми привлёк меня к себе, устраивая рядышком. – Говорила. Но понятия не имею, что это может означать в действительности. В смысле, где они или что делают. Я помню, что за битвами под Лексингтоном, Конкордом и Банкер-Хиллом последуют сражения при Саратоге и Йорктауне. В Йорктауне всё и закончится, – добавила я. – Хотя, не исключено, что будут и другие стычки. – Не исключено, – повторил он. – Да. Что ж, я куплю себе новую шпагу, когда мы доберёмся до Северной Каролины и у меня снова появятся деньги. У Джейми действительно были значительные средства – в Северной Каролине. Но достать золото, спрятанное в пещере испанца, не представлялось возможным; даже доверься он кому-нибудь – никто, кроме него и Джемми, не знал, где находится эта самая пещера. В том же тайнике хранился и виски многолетней выдержки, – почти такой же ценный, как золото, если переправить его для продажи на побережье. – Вряд ли нам хватит денег, вырученных всего за одну шпагу, – пусть и хорошую, – чтобы оплатить девять... нет, даже одиннадцать мест на корабле, – если Йен и Рейчел тоже надумают ехать. – Ты права, – задумчиво ответил Джейми. – Я сказал Фергюсу, что ему стоит рассмотреть вариант с продажей станка. Ты же знаешь, что типография, – он жестом обвёл здание, в котором мы находились, – ему не принадлежит, но станок – его собственность... В конце концов, в Уилмингтоне есть моя Бонни. – Твоя… а, твой станок. Ну, да, конечно. Я спрятала улыбку, уткнувшись ему в плечо. Джейми неизменно говорил о… ладно, о ней… с определённой пылкостью и даже ревностью собственника. Я не могла припомнить, чтобы с такой же страстью он когда-либо говорил и обо мне. – Так вот. Фергюс твёрдо решил, что не оставит типографское дело, и, я думаю, это разумно. Джермейн ещё мал, чтобы ходить в поле за плугом, а бедный кроха Анри-Кристиан никогда не сможет. Джермейн мог, конечно, вспоминать Ридж с нежностью, но это не означало, что он хотел быть фермером. Насильно увезти его из преуспевающего города и заставить заниматься крестьянским трудом? Я даже подумать об этом не решалась. – А как насчёт Ричарда Белла? Лоялиста Белла выволокли из дома в Северной Каролине и одного, без гроша в кармане, отправили в Англию. В конце концов он очутился в Эдинбурге и устроился на работу печатником. Там Джейми встретился с ним и условился, что Ричард присмотрит за Бонни и доставит её в Северную Каролину, а Джейми, в свою очередь, посодействует ему в возвращении домой... – Не знаю, – задумчиво сказал Джейми. – Я ему написал, что мы едем в Уилмингтон и должны кое о чём договориться… но ответа так и не получил. Это ещё ничего не значило. Письма частенько терялись или запаздывали. Джейми чуть пожал плечами и поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Ну да, давай подождём. Там видно будет... Как там наш маленький приятель? – Наш… а! Я подняла голову, оглядывая низкий потолок: летучая мышь пропала бесследно. Но ни одного жужжащего комара я также не услышала. – Молодец, мышка, – похвалила я. Джейми рассмеялся хриплым горловым смехом. – Помнишь, как мы в Ридже летними вечерами сидели на крыльце и наблюдали за нетопырями? – Помню, – тихо ответила я и, повернувшись на бок, приобняла его, положив руку на курчавинки волос у него на груди. Я помнила всё, ничего не забыла. Ридж. Построенную Джейми и Йеном хижину, служившую нам кровом в первые годы нашего пребывания, и купленного нами белого поросёнка, ставшего грозной белой свиноматкой, наводящей ужас на всю округу. Наших друзей, арендаторов, Лиззи и братьев-близнецов Бёрдсли... А от иных воспоминаний моё сердце сжалось. Мальва Кристи. Её бедное обречённое дитя. И доверенное лицо Джейми, Баг, и его жена, – как потом выяснилось, они совсем не заслуживали нашего доверия. И Большой дом, наш дом… Сгорев в огне, он обратил в пепел нашу мирную жизнь... – Первым делом нужно построить новый дом, – задумчиво произнес Джейми. Он накрыл ладонью мою руку и сжал её. – И я разобью тебе новый сад. Половину денег от продажи шпаги можешь потратить на семена.
Глава 114. ВЕРА – МУДРОЕ РЕШЕНИЕ (с) Перевод Елены Фадеевой
Ивайло Петров "Руки"
10 сентября 1778 года Нью-Йорк ХЭЛ НЕДОВОЛЬНО ХМЫКНУЛ. – Не нравится мне, что ты едешь один, – сказал он. – Мне это тоже не нравится, – как бы между прочим заметил Джон, закрывая пробкой свою фляжку. – Но единственный человек, который мог бы поехать со мной, это ты, а ты не можешь оставить полк, так что... Боже, как мне не хватает Тома Бёрда! – порывисто воскликнул Джон. – Твоего бывшего камердинера? – улыбнулся Хэл, несмотря на беспокойство по поводу сложившейся ситуации. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты видел его в последний раз? По крайней мере, лет десять, да? – По меньшей мере столько. Мысль о Томе все еще причиняла Джону легкую боль. К глубокому сожалению обеих сторон, Том оставил свою службу, чтобы жениться, и стал преуспевающим трактирщиком в Саутуарке, поскольку его жена унаследовала процветающий трактир своего отца. Не то чтобы Грей был не рад его счастью, но он по-прежнему очень скучал по Бёрду, с его острым глазом, быстрым умом и непрестанной заботой как о самом Грее, так и о его гардеробе. Джон оглядел себя: его нынешний камердинер умудрялся содержать его одежду в приличном состоянии (хотя сам Грей определили бы эту задачу как Сизифов труд), но камердинеру не хватало ни воображения, ни умения поддержать разговор. – В любом случае, возьми с собой Маркса, – сказал Хэл, очевидно, без труда проследив за ходом мыслей брата. – Кто-то же должен заботиться о твоем приличном внешнем виде. Он критически оглядел мундир Джона. – Одеться я могу и сам, знаешь ли, – мягко возразил Джон. – Что касается мундира... – он опустил глаза и пожал плечами. – Несколько взмахов щеткой, чистая рубашка, запасные чулки... Я же не собираюсь наносить визит генералу Вашингтону. – Очень на это надеюсь, – поджал губы Хэл. Он уже высказал свои опасения, – если его бурную реакцию можно описать таким образом, – относительно намерения Грея путешествовать одному и в военной форме. – С меня довольно того, что меня уже арестовывали как шпиона, спасибо, – ответил Джон. – Помимо риска быть повешенным прямо на месте, чувство гостеприимства американцев... Кстати, раз уж заговорили, я хотел спросить, знаешь ли ты Уотсона Смита? Кажется, он был капитаном Двадцать второго полка. Хэл сосредоточенно нахмурился, но его лоб почти сразу прояснился. – Да, – ответил он. – Прекрасный офицер, хорошо показал себя в Крефельде и Цорндорфе. (Населенные пункты в Пруссии, возле которых происходили сражения Семилетней войны. – прим. пер.) Приподняв брови, он склонил голову набок. – А что? – Он переметнулся в стан противника и теперь стал полковником Континентальной армии. Я недолго был его невольным гостем. Славный малый, – честно добавил Грей. – Напоил меня допьяна яблочной водкой. – Несомненно, с намерением вытянуть из тебя ценные сведения? Выражение лица Хэла ясно выражало сомнение в том, что таким образом Смит мог извлечь что-то интересное. – Нет, – задумчиво ответил Грей. – Я так не думаю. Мы просто напились вместе. Славный малый, – повторил он. – Я собирался выразить надежду на то, что больше не увижу его, – поскольку не хотелось бы его убивать, я имею в виду, – но, полагаю, не исключено, что я где-нибудь с ним столкнусь. Эта мысль вызвала легкий приятный спазм внизу живота, что несколько удивило его. – В любом случае, – добавил Джон, – я еду в мундире, – пусть даже грязном. Вряд ли он спасет меня от ареста, тюремного заключения, голода и пыток, но это защитит меня от виселицы. – Пыток? – Хэл посмотрел на него с недоумением. – Я имел в виду то похмелье после яблочной водки, – пояснил Джон. – И пение. Ты хоть представляешь, сколько у американцев куплетов для «Янки Дудл»? Хэл хмыкнул в ответ и достал кожаную папку, из которой извлек тонкую пачку документов. – Вот твои bona fides (рекомендации, документы, подтверждающие правомочность. – прим. перев.) – сказал он, протягивая их. – Они могут пригодиться, если, во-первых, тебя схватят или задержат, а не расстреляют на месте, а во-вторых, если взявшие тебя в плен соизволят их прочитать. Грей не стал утруждать себя ответом, занятый перелистыванием документов. Копия его приказа о назначении; записка от Хэла как командира полка, временно отстраняющего подполковника Джона Грея от службы и требующего, чтобы он взял на себя задачу найти и оказать помощь некоей миссис Бенджамин Грей (урожденной Амарантус Коуден), вдове капитана Бенджамина Грея, покойного офицера Тридцать четвертого пехотного полка; письмо от Клинтона «для предъявления по требованию», в котором тот официально подтверждал задание Грея и просил оказывать подполковнику всяческое содействие в его поручении; несколько векселей из банка «Куттс» в Нью Йорке («На всякий случай», – сказал Хэл. «На какой еще случай?» «На случай, если тебя ограбят и заберут все золото, балбес». «Ах, да».) и… записка от Бенедикта Арнольда, дарующая разрешение герцогу Пардлоу и его брату, лорду Джону Грею, проживать в Филадельфии на время поисков племянника герцога. – Ты серьезно? – изумленно поднял брови Грей, глянув на последний документ. – И в каком же случае, по-твоему, это может пригодиться? Хэл пожал плечами и поправил жилет. – Тот факт, что ты и я знакомы с генералом Арнольдом, уже чего то стоит. В конце концов, там ведь не указано его мнение о нас. Грей придирчиво перечитал записку, но Арнольд и вправду воздержался от каких-либо личных комментариев, – как не упомянул и про позорное изгнание из города, и про деготь и перья, которыми грозил. – Ладно, – Джон закрыл папку и, чтобы не забыть ее, положил сверху шляпу. – Пожалуй, все. Что у нас на ужин?
ДЖОН ГРЕЙ наслаждался путанным, но приятным сном, в котором фигурировал весенний дождь, его такса Роско, полковник Уотсон Смит и много грязи, когда постепенно стал осознавать, что капли дождя на его лице вполне реальные. Открыв глаза и проморгавшись, он увидел свою племянницу Дотти, держащую в одной руке кувшин, а другой брызгающей ему в лицо водой. – Доброе утро, дядя Джон, – бодро сказала она. – Проснись и пой! – Последний человек, который имел неосторожность сказать мне это утром, плохо кончил, – проворчал Джон, с трудом выпрямляясь и вытирая лицо рукавом ночной рубашки. – Правда? И что же с ним случилось? Если это, конечно, был он. Дотти улыбнулась, от чего у нее на щеках образовались ямочки, и поставила кувшин, вытирая мокрые пальцы о юбку. – Какой неподобающий вопрос, – бросил на нее взгляд Джон. – Ну, теперь я замужняя женщина, – сказала Дотти, садясь с совершенно невозмутимым видом. – Мне позволено знать, что мужчины и женщины иногда спят вместе, даже не будучи связанными узами брака. – Не будучи? Где ты подцепила эту варварскую лингвистическую конструкцию? Общаешься с шотландцами? – Постоянно, – ответила она. – Так что же стало с тем несчастным, который посмел пробудить тебя ото сна? – А, с этим. Он провел рукой по голове: ему все еще было не по себе, когда он ощущал под рукой короткие волосы, хотя они уже отросли достаточно, чтобы падать на лоб и лежать довольно ровно, а не стоять торчком, делая его голову похожей на кисточку для бритья. – Краснокожие сняли с него скальп. Дотти взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. – Ну, это, безусловно, послужит ему уроком, – пробормотала она. Грей свесил ноги с кровати и многозначительно посмотрел на нее. – Замужем или нет, Дотти, ты не станешь помогать мне одеваться. Какого черта ты вообще тут делаешь? – Я поеду с тобой искать вдову Б-Бена, – сказала она. И внезапно фасад ее напускной веселости растаял, будто папье-маше под дождем. Слезы навернулись ей на глаза, и она крепко зажала рот рукой, чтобы не зарыдать. – О, – сказал Грей. – О, моя дорогая... И замешкавшись только для того, чтобы набросить на себя халат (ибо даже в критической ситуации следовало соблюдать приличия), он опустился на колени рядом с Дотти и обнял ее. – Все хорошо, – мягко сказал он ей, гладя ее по спине. – Может, Бен вовсе не умер. Мы с твоим отцом думаем, что он жив. «Точнее, мы надеемся, что он жив», – подумал он, но решил сохранять самый оптимистичный взгляд на ситуацию. – Правда? Давясь слезами, Дотти хлюпнула носом и подняла на Джона глаза цвета омытых дождем васильков. – Конечно, – твердо сказал тот, извлекая платок из кармана халата. – Но как так? Дотти взяла платок, выглядевший слегка помятым, однако вполне приличным, и промокнула слезы, струившиеся по лицу. – Как он может быть жив? Грей вздохнул, оказавшись между Сциллой и Харибдой, как это обычно бывало, когда он впутывается в дела Хэла. – Твой отец знает, что ты здесь? – спросил он, оттягивая ответ на вопрос. – Не нужно... То есть, нет, – сказала она, прочищая горло и выпрямляясь. – Я пошла к нему, но не застала и решила заглянуть к тебе. Почему вы сомневаетесь, что Бен мертв? Грей встал и, завязав пояс халата, принялся искать свои тапочки. Он знал, что Хэл еще не сообщил Минни про Бена: он не напишет ей, пока не будет знать совершенно точно, и даже если сообщил, то Дотти никак не могла так быстро узнать об этом. Без полной уверенности Хэл не рассказал бы о случившемся ни своей жене, ни, тем более, дочери. – Я узнала от Генри, – сказала Дотти. Она намочила носовой платок и протерла заплаканное лицо. – Я пошла навестить их с Мёрси, а он как раз получил письмо от Адама, в котором говорилось... Вы уверены, что он жив? – с тревогой спросила она, опуская платок и пристально глядя на Джона. – В письме Адама говорилось, что он узнал от кого-то из штаба генерала Клинтона, будто Бен погиб в Нью Джерси, в лагере Миддлбрук или вроде того. – Нет, мы не уверены, – признался он. – Но у нас есть веские причины для сомнений, и пока ситуация не прояснится, будем исходить из того, что он жив. В любом случае, мне надо найти его, – добавил он. – И ребенка. Глаза Дотти широко распахнулись. – Ребенка? У Бена есть ребенок? – Ну, у женщины, которая утверждает, что она его жена, имеется сын, – по крайней мере, так она говорит и заявляет, что Бен – отец ее отпрыска. Видя, что выхода нет, Джон рассказал ей о письме Амарантус Коуден, которое Хэл получил в Филадельфии, и о его содержании. – Так вот, поскольку Бен ни словом не обмолвился Хэлу об этой женщине, я обязан ради твоего отца узнать, говорит ли эта леди правду. И, если это так, я заберу ее с собой, чтобы семья позаботилась и о ней, и о ребенке. – А что, если она говорит неправду? Горе Дотти быстро сменилось надеждой и любопытством. – Бог его знает, – откровенно ответил Грей. – Пожалуйста, Дотти, сходи и попроси Маркса приготовить нам завтрак, ладно? – С кровати то я встал, но, пока не выпью чашку чая, я не в состоянии вести беседы. – О. Да, конечно. Дотти медленно поднялась, явно все еще размышляя о том, что узнала, и направилась к двери, но остановилась на пороге и обернулась. – Я поеду с тобой, – твердо сказала она. – Мы можем поговорить об этом по дороге.
ХЭЛ ВОШЕЛ КАК РАЗ в тот момент, когда подали копченую рыбу и ассорти из жаркого. Увидев Дотти, он на долю секунды замер, а затем медленно двинулся к столу, пристально глядя на нее. – Доброе утро, папà, – бодро сказала Дотти, вставая и подходя поцеловать отца в щеку. – Садись и угощайся рыбой. Не отрывая от нее глаз, Хэл сел, а затем перевел взгляд на Джона. – Я не имею к этому никакого отношения, – заверил Грей брата. – Она приехала... Кстати, а как ты сюда добралась, Дотти? – На лошади, – терпеливо ответила она, беря кусочек тоста. – А где же твой муж? – мягко спросил Хэл. – Он знает, где ты? – Дэнзелл находится там, куда его призывает долг, – сказала она довольно сухо. – С Континентальной армией. Мой долг привел меня сюда. И, естественно, он в курсе. – И он не возражал против того, чтобы ты путешествовала в одиночку из Пенсильвании в Нью-Йорк по дорогам, кишащим… – Я была не одна. – Дотти аккуратно откусила тост, прожевала его и проглотила. – Меня привез Йен и его друзья-могавки, которые направлялись куда-то на север. – Йен... это случайно не Йен Мюррей? – спросил Грей, но тут же ответил сам. – Я полагаю, что так и есть. Много ли я знаю могавков с таким именем. Как я понимаю, он оправился после ранения, и я рад это слышать. Как ты сумела… – Доротея, – сдержанным тоном спросил Хэл, пристально глядя на Дотти. – Зачем ты приехала? Дотти выдержала его взгляд и заметно стиснула зубы. – Из… из-за Б-Бена, – ответила она, с трудом скрывая дрожь в голосе. – Папа, ты… ты уверен, что он жив? Хэл шумно вздохнул и кивнул. – Уверен, – твердым тоном командира сказал он. Но Джон заметил, как побелели костяшки пальцев, когда брат стиснул чайную ложечку, и тут же почувствовал спазм в желудке. У Дотти явно имелись свои сомнения, судя по тому, как она посмотрела на отца, но она покорно кивнула. Однако, будучи Дотти, она, конечно, не остановилась на достигнутом. – Почему? – сказала она. – Откуда ты знаешь? И Адам, и Генри, – оба думают… о худшем. Хэл чуть приоткрыл рот, но ничего не сказал. Джон подумал, что Хэлу следовало бы подготовиться к такому, но, в конце концов, его брату пришлось нелегко. И, говоря откровенно, трудно было быть готовым к чему-то вроде реакции Дотти. – Думаю, тебе лучше рассказать ей, – сказал Джон. – Если ты этого не сделаешь, она, скорее всего, напишет Минни. Хэл бросил на него убийственный взгляд, прекрасно понимая, что Джон лишь хотел помочь объяснить все Дотти, но выбора у него не было, и он рассказал об известных ему фактах со всей возможной деликатностью. – Но этот капитан Ричардсон ведь не сделал Вилли ничего плохого? – спросила Дотти, слегка нахмурившись. – Я думала… – Не в этот раз, – коротко ответил Джон, – но, учитывая его прежнее поведение в Дисмал-Свамп и Квебеке, мы насторожились. – И еще он, судя по всему, дезертировал, – заметил Хэл. – Но ты же этого не знаешь наверняка. Может, его кто то убил, а тело спрятали, –рассудительно предположила Дотти. – Его видели покидающим лагерь, – терпеливо объяснил Джон. – В одиночку. А, учитывая все имеющиеся факты и подозрения, у нас есть основания предполагать, что он может быть американским агентом. Сам он был совершенно уверен в этом, учитывая собственный опыт с Иезекилем Ричардсоном. Джон несколько лет и сам занимался разведкой, и сейчас в отношении Иезекииля Ричардсона его интуиция прямо таки вопила: «Что то тут нечисто!» – Я во всем виню себя, – извиняющимся тоном сказал он Хэлу. – Мне следовало давно заподозрить его. Только я... мне было… не до этого. Не до того. Новость о смерти Джейми Фрейзера выбила из Джона из колеи и едва не сломила. Даже от воспоминания об этом спазм скручивал в узел желудок. Он отложил вилку с копченой рыбой, не притронувшись к ней. – Хорошо, – медленно произнесла Дотти. Ее завтрак остывал на тарелке – как и у Хэла. – Значит, вы не верите, что Бен мертв, потому что этот Ричардсон уверял тебя в обратном, и вы думаете, что Ричардсон ошибается. И это... все? Она пристально посмотрела на отца, моля о подтверждении, подбородок на ее юном личике слегка подрагивал. Хэл на мгновение прикрыл глаза, а потом, открыв их, посмотрел прямо на нее. – Доротея, – тихо сказал он. – Я просто обязан верить в то, что Бен жив. Поскольку, если это не так, твоя мать умрет от горя, – и я вместе с ней. За столом воцарилась такая тишина, что Джону было слышно, как по улице проезжают повозки, а из коридора доносятся приглушенные голоса камердинера и чистильщика обуви. Дотти не проронила ни слова, но Джону показалось, что он слышит, как медленно катятся по ее щекам слезы.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!