Дата: Понедельник, 23.07.2018, 19:48 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
«Написано кровью моего сердца» («Written In My Own Heart's Blood»)
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА книги Перевод сделан исключительно с целью углубленного изучения иностранного языка, не является коммерческим, не преследует извлечения прибыли и иных выгод. Переводчики: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Наталья Ромодина, Елена Карпухина, Екатерина Пискарева, Елена Фадеева, Елена Буртан, Валентина Момот, Анастасия Сикунда. Редакторы: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Елена Котова, Снежанна Шабанова. Книгу можно скачать здесь в пяти форматах на английском языке.
Глава 115. РАСПУТАННЫЙ КЛУБОК ЗАБОТЫ (с) Перевод Юлии Коровиной
Кристина Пенеску "Лапы"
РАСПУТАННЫЙ КЛУБОК ЗАБОТЫ («Сон, распускающий клубок забот, купель трудов, смерть каждодневной жизни, бальзам увечных душ, на пире жизни, сытнейшее из блюд». Цитата из 2 сцены II акта «Макбет» У. Шекспира в переводе Ю. Корнеева. – прим. пер.)
15 сентября 1778 г. Филадельфия ВСТРЕВОЖЕННАЯ И СБИТАЯ С ТОЛКУ, я внезапно проснулась и в темноте пару секунд не могла сообразить, где нахожусь или что происходит, – однако понимала: что-то до ужаса не так. Я села, растерянно хлопая вокруг себя руками, яростно моргая и пытаясь сфокусировать взгляд, и обнаружила, что ноги запутались в простыне, а соломинки покалывают голое тело... о. Чердак. Типография. Джейми. Именно с ним и творилось неладное. Напряженный, он лежал на боку, спиной ко мне, скрючился, скрестив руки на груди, подтянув колени и наклонив голову. Он сильно дрожал, хотя на обнаженных плечах в свете луны блестел холодный пот. Джейми жутковато поскуливал – как всегда, когда ему снились самые страшные сны. Я знала, что его нельзя резко будить, – во всяком случае, не в таком тесном пространстве, заставленном разными вещами, и с крутым спуском в десяти футах от нас. В груди у меня бỳхало (я знала, что так же бешено колотилось и сердце Джейми). Я осторожно улеглась рядом с ним, лицом к спине. Мне нужно прикоснуться к нему, потихоньку вывести из беспамятства – хотя бы настолько, чтобы он смог вернуться к действительности и прийти в себя. Это кошмар был не из тех, от которых можно избавиться с помощью разговоров. А иногда, даже проснувшись, не освободишься. – Господи, нет, – душераздирающе прошептал Джейми. – Боже, нет! Нельзя его хватать или трясти. Стиснув зубы, я легонько провела по его руке от изгиба плеча до локтя, и по коже пробежала дрожь, как у лошади, избавляющейся от мух. Значит, я на верном пути. Я опять погладила его и спустя секунду провела ладонью еще раз. Задохнувшись от страха, Джейми сделал глубокий, испуганный вдох… но жуткая трясучка немного унялась. – Джейми, – прошептала я, и очень осторожно коснулась его спины. Если ему снился Джек Рэндалл, то это может... – Нет! – громко и яростно воскликнул Джейми. Его ноги выпрямились, и каждый мускул под кожей напрягся. – Катись к чертям собачьим! Глубоко вздохнув, я немного расслабилась. Злость в тысячу раз лучше страха или боли. Как только Джейми окончательно проснется, гнев уйдет. Другие эмоции, как правило, не отпускали дольше. – Ч-щ-щ, – произнесла я чуть громче, но по-прежнему вполголоса, потому что Джермейн часто спал возле камина, не желая делить кровать со своими младшими сестрами и братом. – Тише, Джейми, я с тобой. Я боязливо и нежно обняла его, прижавшись щекой к спине. Его кожа была горячей, от него остро пахло нашим недавним сексом и еще сильнее – страхом и яростью. Джейми напрягся, затаил дыхание, но я поняла, что он пришел в себя: мгновенно, как это бывало, когда он просыпался в тревоге, готовый вскочить с кровати и схватиться за оружие. Я обняла его крепче и прижалась всем телом. Джейми не двигался, но я чувствовала, как сильно и быстро бьется его сердце. – Ты меня слышишь? – спросила я. – Ты как? Через мгновение он глубоко вдохнул и прерывисто выдохнул. – Да, – прошептал Джейми и, потянувшись рукой назад, схватил меня за бедро – да так крепко, что я дернулась, но не вскрикнула. Какое-то время мы молча лежали рядом, пока я не почувствовала, как биение его сердца замедлилось, а кожа стала прохладной. Тогда я поцеловала его в спину и бережно провела пальцами по шрамам, которые никогда не сойдут с его тела. Я делала это снова и снова, пока они не исчезли из его мыслей и Джейми не заснул в моих объятиях.
ГОЛУБИ НА КРЫШЕ пансиона громко курлыкали, – будто море, набегающее на галечный берег и перекатывающее в прибое крошечные округлые камешки. Такие же негромкие посапывающие звуки издавала и Рейчел. Йен находил это очаровательным и мог бы всю ночь лежать, наблюдая за ней и слушая ее, – вот только она лежала на его левой руке, которая онемела, и ему срочно нужно было помочиться. Стараясь не потревожить ее, он выскользнул из-под ее тяжелой мягкости, но Рейчел спала чутко и сразу проснулась, зевая и потягиваясь, как молоденькая пума. В неярком свете свечи он видел ее неприкрытую наготу: тело белое, а руки и лицо цвета только что поджаренного хлеба. Под темно-коричневой порослью виднелись ее интимные органы чудесного неуловимо-таинственного цвета, который не был ни розовым, ни фиолетовым, ни коричневым, но напоминал орхидеи в лесах Ямайки. Рейчел вытянула руки над головой, и от этого движения ее дивно белые круглые груди поднялись, а соски постепенно отвердели. У Йена тоже кое-что начало медленно затвердевать, и он поспешно отвернулся, пока не стало невозможно сделать то, что он хотел. – Спи, милая, – сказал он, – я только... э-э... Он махнул рукой на ночной горшок под кроватью. Очаровательно покряхтывая и постанывая, Рейчел повернулась на бок, наблюдая за ним. – Ты против того, чтобы я на тебя смотрела? – спросила она тихим голосом, хриплым ото сна и приглушенных криков ранее. Йен удивленно взглянул на жену. – А зачем тебе это нужно? Мысль казалась слегка извращенной, но явно возбуждающей. Он хотел было повернуться спиной, чтобы помочиться, но если ей хочется смотреть... – Это как будто родство тел, – пояснила она, глядя на мужа сквозь полуприкрытые веки. – Возможно, доверие. Словно ты считаешь свое тело моим, как я считаю свое – твоим. – Правда? Сама идея его удивила, но Йен не возражал. Совсем. – Ты видел мои самые потаенные части, – заметила Рейчел и, раздвинув ноги, изящно провела пальцами между ними в качестве иллюстрации. – И даже попробовал их. Каковы они на вкус? – с любопытством спросила она. – Как свежевыловленная форель, – ответил он, улыбаясь. – Рейчел... если ты хочешь смотреть, как я справляю нужду, смотри. Но вряд ли тебе это удастся, если ты будешь отвлекать меня разговорами, пока я пытаюсь, ага? – О. Рейчел весело фыркнула и перекатилась на другой бок, повернувшись к нему спиной и выставив свою такую круглую попку. – Тогда вперед. Йен вздохнул, задумавшись, получится у него или нет. – Это займет минуту, ага? И, прежде чем Рейчел успела бы придумать что-нибудь еще более возмутительное, он продолжил говорить, надеясь отвлечь ее. – Дядя Джейми и тетушка Клэр подумывают о скором отъезде из Филадельфии. Ну, чтобы вернуться в Северную Каролину, понимаешь? Не хочешь поехать с ними? – Что? Послышался шорох матраса из кукурузной шелухи: она быстро повернулась. – Куда это ты надумал отправиться, что не возьмешь меня с собой? – Ох, милая, я не это имел в виду, – заверил ее Йен, бросив быстрый взгляд через плечо. Рейчел приподнялась на локтях и смотрела на него обвиняюще. – Я хотел сказать, что мы поедем вдвоем. Во Фрейзерс Ридж – поселение дяди Джейми. – А-а. Удивившись, Рейчел умолкла. Он прямо слышал, как она раздумывает, и улыбнулся про себя. – Ты не чувствуешь себя обязанным Континентальной армии? – осторожно спросила Рейчел через мгновение. – Делу свободы? – Не думаю, что это одно и то же, моя хорошая, – ответил Йен и с облегчением закрыл глаза, когда все наконец расслабилось. Он встряхнулся и убрал горшок, давая себе время составить связное предложение. – Герцог Пардлоу рассказал тетушке Клэр, что после Саратоги англичане разработали новый план. Они собираются попробовать отделить южные колонии от северных, блокировать Юг и попытаться заставить оголодавший Север подчиниться. – О. Рейчел подвинулась, чтобы Йен смог лечь рядом с ней, затем прижалась к нему, обхватив ладошкой его яички. – Значит, ты имеешь в виду, что раз на севере сражений не будет, то как разведчик ты там не понадобишься, а вот на юге мог бы пригодиться? – Да. Или я найду себе другое применение. – То есть, вне армии? Рейчел изо всех сил старалась скрыть надежду в своем голосе: он понял это по ее совершенно искреннему взгляду. Улыбнувшись, Йен накрыл своей ладонью ее руку. Он всеми фибрами души был за родство тел, но предпочел бы, чтобы охваченная энтузиазмом Рейчел не сжала его мошонку, как апельсин, из которого давят сок. – Возможно, – сказал он. – У меня есть земля в Ридже. Дядя Джейми дал мне надел несколько лет назад. Учти, это будет тяжелая работа – расчищать поля, пахать и сажать, но сельское хозяйство в основном дело мирное. Ну, кроме всяких там медведей и диких свиней, пожаров или града. – О, Йен, – ее лицо смягчилось, – как и ее рука, теперь мирно покоившаяся в его ладони. – Мне бы очень хотелось работать с тобой на ферме. – Ты будешь скучать по своему брату, – напомнил он. – И по Дотти. И, наверное, по Фергюсу и Марсали с детишками тоже: вряд ли они поедут в Ридж, хотя дядя Джейми думает, что они, возможно, отправятся с нами на юг, но поселятся у побережья. Фергюсу нужен большой город, если он хочет зарабатывать на жизнь как печатник. Лицо Рейчел омрачилось, но она покачала головой. – Я и правда буду скучать по Дэнзеллу и Дотти, однако мне в любом случае придется по ним скучать, потому что они пойдут вместе с армией. Но я буду очень рада, если ты этого не сделаешь, – тихо добавила Рейчел и, подняв голову, поцеловала его. РЕЙЧЕЛ ПРОСНУЛАСЬ мгновенно. Она спала некрепко: ее тело все еще звенело от любовных ласк и по-прежнему было так настроено на Йена, что, когда он резко выдохнул и напрягся рядом с ней, она сразу же пришла в себя и положила руки ему на плечи, намереваясь мягко разбудить. В следующее мгновение она оказалась на полу в кипе постельного белья, а ее муж лежал сверху, и его очень большие руки сжимали ей горло. Она барахталась и извивалась, толкала его в бесплодной панике, – а потом, когда воздух закончился и в потемневших глазах вспыхнули яркие красные звездочки, она взяла себя в руки и со всей мочи двинула коленом вверх. Удар оказался удачным, хотя и не попал в цель: колено жестко садануло Йена по бедру, и, вздрогнув, тот проснулся и отпустил ее. Рейчел выкарабкалась из-под мужа, задыхаясь и хрипя, и как можно быстрее отползла в угол, где сидела и дрожала, обхватив руками колени; грудь ее вздымалась, а сердце бухало в ушах. Йен тяжело дышал носом, время от времени нечленораздельно мычал и отрывисто бормотал что-то по-гэльски или по-могавкски (скорей всего, что-то весьма недвусмысленное, но что именно, она не понимала). Однако через несколько минут он медленно сел и откинулся на спинку кровати. – Рейчел? – настороженно спросил Йен после минутного молчания. Он явно пришел в себя, и ее крепко сжатые руки немного расслабились. – Я здесь. – осторожно ответила Рейчел. – Ты... в порядке, Йен? – Да, – мягко сказал он. – Кто научил тебя вот так давать отпор мужчинам? – Дэнни, – дыхание постепенно успокаивалось. – Он сказал, что воспрепятствовать мужчине в совершении греха изнасилования не будет причинением вреда. Какое-то время у кровати молчали. – О, – произнес Йен. – Надо как-нибудь потолковать с Дэнни. Устроим философскую дискуссию о значении слов, например. – Уверена, он с радостью пофилософствует, – сказала Рейчел. Все еще потрясенная тем, что произошло, она все же подползла и села на полу возле Йена. Рядом бледным ворохом лежала простыня, и, встряхнув ее, Рейчел прикрыла свою наготу. Она предложила Йену укутаться второй половиной, но тот покачал головой и слегка откинулся назад, со стоном вытянув ногу. – Э-э, Хочешь, я… помассирую? – неуверенно спросила она. Йен слегка хмыкнул, но Рейчел поняла, что он ухмыляется. – Только не сейчас, ладно? Некоторое время они сидели рядом, едва касаясь друг друга плечами. Во рту у Рейчел пересохло, и потребовалось некоторое время, чтобы выработать слюну и заговорить. – Я думала, ты убьешь меня, – сказала она, изо всех сил унимая дрожь. – Я тоже так думал, – тихо ответил Йен. Он нащупал в темноте ее руку и крепко сжал. – Прости, милая. – Тебе что-то снилось, – предположила Рейчел. – Ты... не хочешь мне рассказать? – Боже, ни за что, – выдохнул он. Отпустив ее, Йен сложил руки на коленях и склонил голову. Рейчел молчала, не зная, что сказать, и про себя молилась. – Это был абенаки, – наконец приглушенным голосом произнес Йен. – Тот, которого я убил. В британском лагере. Слова прозвучали просто и прямо и ударили ей под дых. Рейчел знала об этом: он рассказал ей, когда вернулся раненый. Но услышать это снова здесь, в темноте, когда ее спина поцарапана о пол, а горло в синяках от его рук... Рейчел чувствовала себя так, словно сама эта история только что произошла у нее на глазах, отзываясь внутри криком ужаса. Сглотнув и повернувшись к мужу, она легонько положила руку ему на плечо, нащупывая большим пальцем свежий рваный шрам там, где Дэнзелл сделал надрез, чтобы вытащить стрелу. – Ты задушил того человека? – очень тихо спросила Рейчел. – Нет. Йен глубоко вздохнул и медленно выпрямился. – Я сдавил ему горло, резанул по шее а потом разбил ему голову томагавком. Он повернулся к жене и легко провел рукой по ее волосам, приглаживая их. – Можно было и не лишать его жизни, – продолжил он. – Я имею в виду, в тот момент. Он не напал на меня, хотя раньше и пытался убить. – Вот как, – отозвалась она и попыталась сглотнуть, но во рту снова пересохло. Йен вздохнул и наклонился так, чтобы их лбы соприкоснулись. Рейчел чувствовала его близкое тепло и дыхание, пахнущее пивом и ягодами можжевельника, которые он пожевал, чтобы почистить зубы. Его глаза были открыты, но их загораживала тень, так что она не могла заглянуть в них. – Ты боишься меня, Рейчел? – прошептал Йен. – Да, – так же шепотом ответила она и сжала рукой его раненое плечо – нежно, но достаточно крепко, чтобы он почувствовал боль. – И мне страшно за тебя тоже. Но есть вещи, которые пугают меня гораздо больше, чем смерть. А жить без тебя – это то, чего я боюсь больше всего.
РЕЙЧЕЛ ЗАЖГЛА СВЕЧУ, перестелила постель и не погасила свет, сказав, что хочет почитать, чтобы успокоиться. Йен кивнул, поцеловал ее и свернулся рядом, будто собака, – кровать была слишком короткой для него. Рейчел бросила взгляд в угол, где спал Ролло: тот вытянулся в струнку, прямой, как нож, устроив голову между лап. Йен положил ладонь ей на ногу и погрузился в сон. Рейчел видела, как обмякли напряженные плечи, как расслабилось лицо, на которое вновь вернулось выражение умиротворенности. Вот почему она не погасила свечу: ей хотелось хоть немного понаблюдать за ним во сне, чтобы и самой успокоиться. Чувствуя себя совершенно незащищенной, она надела сорочку, и, хотя было достаточно жарко даже для того, чтобы просто лежать на простыни, она натянула ее на ноги, желая касаться Йена, когда будет двигаться во сне. Она медленно потянулась к нему ногой и ощутила прикосновение его колена к своей икре. В свете свечи его длинные ресницы отбрасывали тени на щеки, прямо над круглящейся линией татуировок. «Ты мой волк, – сказала она ему когда-то. – И если ты и будешь охотиться ночью, то всё равно вернешься домой». «Чтобы спать у твоих ног», – ответил он тогда. Рейчел вздохнула, но почувствовала себя лучше и открыла Библию, чтобы перед тем, как задуть свечку, прочитать Псалом, но увидела, что по рассеянности взяла с прикроватного столика «Памелу или Вознагражденную добродетель» (английский эпистолярный роман Сэмюэля Ричардсона, опубликованный впервые в 1740 году. Сюжет вращается вокруг 15-летней служанки Памелы Эндрюс, чья добродетель выстаивает перед соблазнами хозяина поместья мистера Б. и вознаграждается законным бракосочетанием. – прим. пер.). Рейчел весело фыркнула, с легким сердцем закрыла книгу, погасила свечу и уютно устроилась рядом со своим спящим волком. Много позже, в глухие предрассветные часы, Рейчел открыла глаза. Она не спала, но и не бодрствовала: понимала, что проснулась, хотя никаких мыслей не было, кроме отчетливого и яркого ощущения, что она не одна. Йен лежал рядом, его дыхание касалось ее лица, но Рейчел чувствовала себя совершенно отделенной от него. И только когда это случилось снова, она поняла, что разбудило ее: крошечная острая боль в животе, похожая на ту, которая иногда возникала в самом начале месячных, но слабее: не столько боль, сколько… укол. Острота осознания. Моргнув, Рейчел положила руки на живот. Над головой едва виднелись стропила, затененные подступающим далеким рассветом. Боль прекратилась, но ощущение осталось... Компании? Скорее, присутствия. Оно никуда не делось. Это казалось очень странным и совершенно естественным. И ей подумалось, что, конечно же, это естественно – так же, как биение ее собственного сердца и дыхание в легких. У нее возникло слабое желание разбудить Йена, но оно почти сразу прошло. Рейчел хотела на время сохранить это для себя, остаться наедине с этим знанием. «Нет, не наедине», – поправила она себя и снова мирно погрузилась в сон, не убрав скрещенных рук с живота, где зародилась новая жизнь.
ОБЫЧНО ЙЕН просыпался раньше нее, но Рейчел всегда чувствовала, как он шевелится, и всплывала к реальности, чтобы насладиться его сонным теплым запахом, тихими мужскими звуками, которые он издавал, и ощущением его ног, задевающих ее, когда он спускал их с кровати. Усевшись на краешек, он проводил рукой по волосам, пытаясь сориентироваться. И если она приоткрывала глаза, то видела прямо перед собой его длинную красивую спину с загорелыми на солнце мускулами, плавно спускавшимися к аккуратным, упругим ягодицам, по контрасту с остальным телом казавшимися белыми как молоко. Иногда он пукал – негромким хлопком – и виновато оглядывался. Рейчел тут же закрывала глаза и притворялась, что все еще спит, думая, что она, должно быть, совершенно сошла сума от любви, находя это восхитительным. Но ей это нравилось. Однако сегодня утром он сел, провел рукой по волосам и напрягся. Рейчел открыла глаза: что-то в его позе встревожило ее. – Йен? – прошептала она, но он не слушал. – A Dhia, (О, Боже (гэльск.). – прим. пер.) – сказал он очень тихо. – О, нет, a charaid (дружище (гэльск.). – прим. пер.)… Она сразу все поняла. Надо было догадаться в тот же момент, как пробудилась. Потому что Ролло всегда просыпался вместе с Йеном: прежде чем подойти и ткнуться холодным носом в руку хозяина, он потягивался и зевал, скрипя челюстными мышцами, лениво постукивая хвостом о стену. Сегодня утром от Ролло осталась лишь неподвижная и скрюченная фигура. Йен встал, быстро подошел к нему, опустился на колени рядом с телом своей собаки и нежно положил руку на большую мохнатую голову. Он ничего не говорил и не плакал, но Рейчел слышала звук, с которым вылетало дыхание – как будто что-то рвалось в его груди. Она вылезла из постели и, подойдя к Йену, опустилась на колени рядом с ним, обняла его за талию и заплакала, сама того не желая. – Mo chù (Мой пес (гэльск.). – прим. пер.), – сказал Йен, легко проводя рукой по мягкому, густому меху. – Mo chuilean (мой дорогой пёс (гэльск.). – прим. пер.). – Его голос дрогнул, когда он сказал: – Beannachd leat, a charaid. «Прощай, старый друг». Затем он сел на пятки, глубоко вздохнул и крепко сжал руку Рейчел. – Думаю, он ждал. Пока не убедился, что у меня есть ты. Он громко сглотнул, и его голос был тверд, когда он заговорил снова. – Мне нужно похоронить его. Я знаю одно место, но это далековато. Я вернусь после обеда. – Я пойду с тобой. У нее текло из носа. Она потянулась за полотенцем, лежавшем около кувшина, и высморкалась. – Тебе не нужно, mo ghràidh (любимая (гэльск.). – прим. пер.), – мягко сказал Йен и провел рукой по ее волосам, чтобы пригладить их. – Это далеко. Рейчел выдохнула и встала. – Тогда нам лучше поторопиться, – она коснулась плеча мужа так же легко, как он коснулся шерсти Ролло. – Когда я вышла за тебя замуж, он тоже стал моей семьей.
Глава 116. НА ОХОТУ МЫ ПОЙДЕМ (с) Перевод Елены Фадеевой
Рейчел Макнотон "Молодой олень"
15 сентября 1778 года Первая гора Уотчунг У ТРОПИНКИ ЛЕЖАЛА АККУРАТНАЯ кучка помета, темного и блестящего, как кофейные зерна, и почти такого же размера. Подъем был крутым, а кобыла Уильяма – крупной, поэтому он дал ей возможность ненадолго остановиться и отдышаться. Что она и сделала, громко фыркнув и тряхнув гривой. Уильям присел на корточки и, подобрав несколько шариков, принюхался. Помет свежий, хотя и остывший, и слегка отдавал дубом, а это означало, что олень питался зелеными желудями. Бросив взгляд налево, Вилли увидел сломанный кустарник там, где прошло животное, и его рука дернулась, желая обхватить винтовку. Он мог бы оставить кобылу на привязи... – Что скажешь, старушка? – спросил он кобылу, подражая говору Озерного края, в котором вырос. – Если я подстрелю оленя, дотащишь его? Кобыле было, наверное, лет четырнадцать – достаточно взрослая для такого груза, но, на самом деле, трудно было бы представить себе более надежное животное. Широкой спиной и боками, похожими на пивные бочки, она больше напоминала диван, чем лошадь. Но при покупке Уильям не поинтересовался, приучена ли она к охоте. Ровная поступь и мягкий нрав вовсе не означали, что она сохранит спокойствие, если положить ей на спину истекающую кровью тушу оленя. И все же… Уильям подставил ветерку лицо. Идеально: дует прямо с горного склона в его сторону; и даже как будто действительно чувствуется запах… Что-то мелькнуло в лесу, раздался трест веток, и послышался шорох, который ни с чем не спутаешь: звук, издаваемый крупным травоядным, объедающим листья с деревьев. Не задумываясь, Уильям поднялся, как можно тише вынул из чехла винтовку и скинул сапоги. Ступая мягко, будто хорек, он скользнул в кусты... Пять минут спустя, когда звук выстрела все еще эхом отдавался от скалистого откоса, он перерезал горло брыкающегося годовалого оленя, держа его другой рукой за короткие рога. Это произошло так быстро, что едва ли казалось реальным, несмотря на впитывающуюся в чулки теплую и остывающую кровь и ее густой запах. Прямо под остекленевшим глазом оленя сидел клещ, круглый и крошечный, как виноградинка. Интересно, отцепится ли он сразу же? Или еще какое-то время будет питаться оставшейся кровью мертвого оленя? Олень с силой содрогнулся, ткнувшись рогами в грудь Вилли, конвульсивно подтянул ноги, будто желая совершить последний прыжок, и умер. Уильям подержал его еще несколько мгновений, ощущая под вспотевшей ладонью бархатистые, похожие на грубую замшу клочки кожи на рогах и тяжесть покрытой грубой шерстью туши, давящей на колено. – Спасибо, – прошептал он и опустил животное за землю. Уильям помнил, что это конюх Мак научил его всегда благодарить животное, которое отдало тебе жизнь, и что несколько лет спустя именно Джеймс Фрейзер убил перед ним огромного вапити и произнес на гэльском языке то, что назвал «молитвой на потрошение», прежде чем разделать зверя. Но сейчас, с кровью оленя на руках, обдуваемый гуляющим по лесу ветром, Вилли не стал прогонять эти воспоминания. Он пошел проверить кобылу, которая, к счастью, так и паслась рядом с тем местом, где он ее оставил, отойдя всего лишь на несколько шагов и пощипывая траву. Желтые полевые цветы свисали из уголков ее рта, а взгляд был спокойным, как будто выстрелы и запах крови – обычное дело в ее жизни. «Возможно, так оно и есть», – подумал Уильям и по-дружески похлопал кобылу по крупу. Несколько минут спустя он уже вспарывал кожу на брюхе оленя. «Это в честь тебя, Бен». Именно его кузен, будучи почти на шесть лет старше, время от времени брал его на охоту в лес неподалеку от Эрлингдена вместе со своим другом, виконтом Алмердингом, которому принадлежали охотничьи угодья. Во время подготовки он старался не думать о своем кузене слишком много. В глубине души он практически не сомневался, что Бен мертв: сыпной тиф, судя по тому, что сообщил Ричардсон его дяде. Самое обычное дело в тюрьмах. И хотя Уильям признавал (с неохотой и сгорая от стыда), что Ричардсон провел его как ребенка, тот факт, что он был негодяем, еще не значил, что его словам нельзя верить. Кроме того, за несколько недель поисков Уильям не обнаружил никаких следов Бена. Но крохотная частица его сердца не сдавалась. И какой бы ни оказалась правда, он готов сделать все, лишь бы облегчить горе дяди и отца. – А что еще мне, черт побери, остается делать? – пробормотал он, проникая рукой в дымящееся тепло туши животного и нащупывая сердце. По крайней мере, его ждет теплый прием в лагере Миддлбрук, как они его называли. Принесший свежее мясо человек – всегда желанный гость. Полчаса спустя Уильям выпотрошил тушу и обернул ее в спальный мешок, чтобы уберечь от мух. Лошадь раздула ноздри и фыркнула от отвращения к запаху, но не стала возражать, когда он взвалил тушу ей на спину. Было уже далеко за полдень, но летом даже в поздний час еще какое-то время будет светло. Уильям подумал, что лучше будет появиться к ужину: велика вероятность, что его пригласят присесть с кем-нибудь, а беседовать за едой и выпивкой гораздо легче. Он поднялся на скалистую вершину, чтобы осмотреть местность, и вынужден был признать, что Вашингтон и его инженеры сделали верный выбор. Если смотреть с Первой горы Уотчунг, на вершине которой он стоял, то равнины Нью-Брансуика лежали как на ладони. Солдаты Континентальной армии могли легко следить за британской армией из своего гнезда и при необходимости быстро устроить налет, чтобы помешать ее движению, – как, впрочем, они и сделали. Однако теперь обе армии уже покинули это место. Британцы двинулись в Нью-Йорк, войска Вашингтона... Ну, где бы они сейчас ни находились, главное, что их не было здесь. Правда, рядом с лагерем все еще жили люди. Бен служил («Служит», – со злостью поправил он себя) офицером – капитаном пехоты, как и сам Уильям. А пленных офицеров часто расквартировывали у местных жителей под честное слово. С них и можно начать расспросы. – Пошли, девочка, – сказал он кобыле, отвязывая поводья от молодого деревца, вокруг которого они были обернуты. – Пойдем и будем надеяться на радушный прием.
Глава 117. В ТЕРНОВЫЙ КУСТ (с) Перевод Елены Карпухиной, Натальи Ромодиной и Елены Буртан
Инесса Помелова "Терновый куст"
В ТЕРНОВЫЙ КУСТ [INTO THE BRIAR PATCH – в англ. яз. метафорическое обозначение неразрешимой проблемы. Идиома восходит к «Сказкам дядюшки Римуса». Сборник сказок американского писателя Джоэля Харриса, основанных на негритянском фольклоре, впервые издан в 1880 г. – прим. перев.]
16 сентября 1778 года Филадельфия МЫ ТОЛЬКО ЧТО ЗАКОНЧИЛИ ужинать, и я вытирала подолом фартука мордашку Анри-Кристиана, когда в дверь, выходящую в переулок, постучали. Дженни, сидевшая рядом с Фелисите на коленях, бросила на меня быстрый взгляд, вопросительно приподняв брови. Что, пора тревожиться? Я не успела ни пожать плечами, ни покачать головой. Все разговоры мгновенно умолкли, детский гомон затих, будто кто-то накрыл малышню колпачком для тушения свечей. Уже стемнело, и дверь была заперта. Фергюс с Джейми переглянулись и молча поднялись. Джейми встал сбоку, положив руку на дирк, – до сих пор я не замечала, что сейчас он не расстаётся с кинжалом даже за столом. Я услышала шарканье ног в проулке. Судя по всему, там топтался не один человек, и волосы у меня на затылке зашевелились. Джейми стоял расслабленно, но был начеку, он перенёс вес тела назад и подобрался, когда Фергюс поднял засов. – Bonsoir [Добрый вечер, франц. – прим. перев.], – спокойно произнёс Фергюс, придав приветствию вопросительный оттенок. В темноте маячило чьё-то бледное лицо, но не настолько близко, чтобы его можно было узнать. – Bonsoir, Monsieur Fraser. [Здравствуйте, мсье Фрейзер, франц. – прим. перев.] От удивления я моргнула. Голос мне знаком; однако я никогда не слышала, чтобы Бенедикт Арнольд говорил по-французски. «Но, конечно же, он может знать этот язык», – придя в себя, подумала я. Генерал провёл в Квебеке не одну кампанию. Он говорил на французском как военные: его речь резала слух, но была вполне понятной. – Madame Fraser est ici, monsieur? [Мадам Фрейзер здесь, мсье? – франц. – прим. перев.] – спросил Арнольд. – Votre mère? [Ваша мать? – франц. – прим. перев.]. Удивлённый Фергюс непроизвольно оглянулся на Дженни. Я кашлянула и, пригладив взъерошенные волосы Анри-Кристиана, спустила его с коленей. – Думаю, губернатор имеет в виду меня, – сказала я. Генерал отвернулся и что-то прошептал адъютанту, который, кивнув, растворился во тьме. – Миссис Фрейзер, – с облегчением произнёс Арнольд. Фергюс посторонился, а губернатор, войдя, поклонился Марсали с Дженни и кивнул Джейми, прежде чем обратиться ко мне. – Да, я имею в виду именно вас, мэм. Прошу прощения за несвоевременное вторжение, сэр, – добавил он, поворачиваясь к Фергюсу. – Я не знал точно, где проживает миссис Фрейзер, и вынужден был навести справки. Я увидела, как при унизительном намёке на отсутствие у нас жилья Джейми слегка сжал губы, но вежливо поклонился. – И, осмелюсь предположить, дело срочное, сэр, раз уж вы пришли лично? – Да, весьма срочное. Губернатор обратился ко мне. – Я пришёл просить вас об одолжении, мэм, от имени друга. Арнольд выглядел чуть лучше, чем в нашу последнюю встречу. Он немного прибавил в весе, и цвет лица у него стал здоровее, но морщины и следы напряжения и усталости были по-прежнему хорошо заметны. Глаза же смотрели, как всегда, настороженно. – Болен кто-то из ваших друзей? – спросила я, поглядывая на приставную лестницу, ведущую на чердак. Там мы спали, и там я обычно держала сундучок со своей скромной фармакопеей, когда не принимала пациентов. – Речь идёт об увечье, мэм, не о болезни, – подчеркнул Арнольд, невольно поджав губы. – Тяжком увечье. – Да? Ну, тогда я лучше… Но тут вмешался Джейми; он опустил мне на руку ладонь и впился глазами в Арнольда. – Подожди-ка, Сассенах, – негромко сказал он. – Прежде чем я позволю тебе идти, я хочу узнать, при каких обстоятельствах тот человек был ранен и как его зовут. А ещё мне интересно, почему это губернатор приходит к тебе под покровом ночи и скрывает свои планы от собственного адъютанта. Щёки Арнольда запылали румянцем, но генерал кивнул – Справедливо, мистер Фрейзер. Вы знаете некоего Шиппена? Джейми был озадачен и отрицательно покачал головой, но в разговор вмешался Фергюс. – Я́ знаю, – сказал он, заинтересованно глядя на Арнольда. – Это богач и известный лоялист, один из тех, кто предпочёл не покидать город, когда отступила британская армия. – Я наслышана о барышне по фамилии Шиппен, – сказала я, смутно припоминая роскошный прощальный приём генерала Хау в мае. «Боже мой, неужели прошло всего три месяца?!» – Но вряд ли встречалась с её отцом. Это он ранен? – Нет, но он тот друг, от чьего имени я прошу вашей помощи, мэм. – Арнольд глубоко и печально вздохнул. – Вчера вечером на Тенча Бледсоу, молодого кузена мистера Шиппена, напали «Сыны Свободы». Они вымазали его дёгтем и вываляли в перьях, мэм, и оставили на причале, перед складом мистера Шиппена. Тенч скатился с причала в реку и, по милости Божьей, не утонул, а выполз на берег и лежал в иле на мелководье. Там его и нашёл раб, который ловил крабов, и прибежал за помощью. – За помощью, стало быть, – повторил Джейми. Арнольд встретился с ним взглядом и кивнул. – Именно так, мистер Фрейзер, – мрачно произнёс он. – Шиппены живут через две улицы от доктора Бенджамина Раша, но в данных обстоятельствах… Обстоятельства сложились так, что Бенджамин Раш не скрывал своих убеждений и был очень известным повстанцем, активным членом организации «Сыны Свободы». Он, несомненно, водил знакомство со всеми филадельфийцами, разделявшими его взгляды. И, вполне вероятно, – с теми, кто напал на Тенча Бледсоу. – Сядь, Сассенах. – Джейми указал мне на табуретку. Я не послушалась, и он бросил на меня хмурый взгляд. – Я не собираюсь тебя останавливать, – с явным раздражением сказал он. – Я прекрасно знаю, что ты пойдёшь. Просто хочу убедиться, что ты вернёшься. Понятно? – Н-ну… да… – согласилась я и, кашлянув, добавила. – Я только... соберусь. Сквозь кучку глазеющих детей я бочком пробралась к лестнице и, пока Джейми устраивал генералу Арнольду допрос с пристрастием, как можно быстрее поднялась наверх. Серьёзные ожоги и сопутствующие осложнения из-за застывшего дёгтя. И, весьма вероятно, что после ночи, проведённой в речном иле, уже начались лихорадка и воспаление. Будет много грязи, а может, и чего похуже. Арнольд не сказал, насколько сильно обожжён молодой человек. В лучшем случае на кожу попали только капли дёгтя. Если же нет... Стиснув зубы, я начала собираться. Льняные бинты, скальпель и небольшой нож для удаления поражённых тканей… Пиявки? Может быть. Наверняка у Бледсоу есть синяки: никто не будет безропотно подчиняться, пока его мажут дёгтем и обваливают в перьях. Я наскоро обмотала бинтом банку с пиявками, чтобы по дороге не слетела крышка. Разумеется, надо взять и банку с мёдом… Я поднесла её к мерцающему снизу свету: будто свеча вспыхнула сквозь коричневое стекло банки, наполовину заполненной дымчато-золотистым мёдом. В сарае у Фергюса хранилась жестянка со скипидаром для очистки шрифта. Её тоже нужно прихватить. Я не слишком беспокоилась из-за политических хитросплетений, заставивших Арнольда прийти ко мне тайком. Я знала, что Джейми примет все необходимые меры предосторожности. Филадельфия оказалась в руках повстанцев, но отнюдь не стала безопасным местом – ни для кого. Не в первый – и не в последний раз, это точно, – я была счастлива, что, по крайней мере, уже выбрала свою стезю и чётко знала, куда двигаться. Внизу открылась и захлопнулась дверь: губернатор ушёл.
Я ВЗГЛЯНУЛА НА ДОВОЛЬНО НЕОПРЯТНЫЙ портшез, источавший запахи нескольких десятков предыдущих седоков, и крепче вцепилась в свою трость. – Я могу и пешком дойти, – сказала я. – Это недалеко. – Никаких «пешком», – ровным голосом отрезал Джейми. – Ты же не собираешься меня останавливать? – Как раз собираюсь, – пока ещё покладисто заявил он. – Я не могу запретить тебе идти и даже не буду пытаться, но можно мне, Бога ради, убедиться, что по дороге ты не свалишься ничком на улице! Залезай, Сассенах! – открыв дверь портшеза, он взмахом указал внутрь. – Не слишком торопитесь! – добавил он, обращаясь к носильщикам. – Я пойду следом, но не хочу сразу после ужина бежать галопом. Поскольку другого разумного предложения у меня не нашлось, я собрала остатки гордости и села в портшез. Поставив корзину с медицинскими принадлежностями в ноги, я как можно ниже опустила окно: воспоминания о последней поездке в таком же замкнутом пространстве оказались острыми, словно вонь в портшезе. И торжественной трусцой мы отправились в путь по тихим ночным улицам Филадельфии. Из-за протестов владельцев таверн (и наверняка их постоянных посетителей) режим комендантского часа в последнее время ослабили, но атмосфера в городе по-прежнему оставалась в целом тревожной: на улицах я не заметила ни ватаг шумных подмастерьев, ни рабов, работающих на своих хозяев, но живущих отдельно, ни порядочных женщин. Я увидела проститутку, стоявшую в начале переулка, – она свистнула и окликнула Джейми, подзывая к себе, но без особого энтузиазма. – Сутенёр, небось, прячется… в переулке с тяжёлой дубинкой… Ставлю три к одному, – заметил шедший сзади носильщик портшеза. Его речь прерывалась в такт дыханию. – Сейчас не так спокойно… как когда здесь была армия… – Думаешь, не так? – пробурчал его сотоварищ и набрал воздуха, чтобы ответить. – Но ведь... когда тому офицеру… перерезали глотку в борделе... войска в городе ещё стояли… А иначе… с чего бы этой шлюхе... выходить сюда в сорочке? Он снова жадно глотнул воздух, прежде чем спросить: – Как ты собираешься узнать… кто выиграет пари?.. Сам с ней пойдёшь? – Может, нам окажет услугу этот джентльмен, – задыхаясь, хохотнул второй носильщик. – А вот это вряд ли, – возразила я, высунув голову в окно. – Но, если хотите, я схожу проверить. Джейми и передний носильщик рассмеялись, второй хмыкнул, и мы, плавно завернув за угол, потрусили по улице к дому Шиппенов. Их внушительный особняк располагался в своём собственном парке, на небольшом холме на окраине города. Горели фонари: один у ворот, другой – у двери дома. «Интересно, – подумала я, – значит ли это, что нас ожидают?» Я не догадалась спросить у губернатора Арнольда, успел ли он отправить о нас весточку. Если нет, то следующие несколько минут могут оказаться занятными. – Ты себе примерно представляешь, насколько мы тут можем задержаться, Сассенах? – спросил Джейми, вынимая кошелёк, чтобы расплатиться с носильщиками. – Если он уже умер, то ненадолго, – ответила я, встряхивая юбками, чтобы их расправить. – А если нет, то, может, и на всю ночь. – Ясно… Тогда немного подождите, – велел Джейми носильщикам, которые уставились на меня, разинув рты. – Если я минут через десять не вернусь, можете уходить. Джейми оказывал на окружающих настолько мощное воздействие, что носильщикам даже в голову не пришло, что они и так вольны уйти хоть сию минуту. Они лишь покорно кивнули, когда он взял меня за руку и повёл вверх по ступеням. Нас ждали: стоило Джейми шаркнуть сапогами по надраенному каменному крыльцу, как дверь широко распахнулась и из дома выглянула молодая женщина. Тревога вперемешку с любопытством отражались у неё на лице. Видимо, мистер Бледсоу был ещё жив. – Миссис Фрейзер?.. Э-э… То есть… это – миссис Фрейзер? – Моргнув и искоса на меня посматривая, она продолжила. – Губернатор Арнольд сказал… – Именно она и есть миссис Фрейзер, – с лёгким раздражением ответил Джейми. – Поверьте, барышня. Мне ли этого не знать. – А это мистер Фрейзер, – сообщила я юной леди, которая смотрела на него снизу вверх, явно сбитая с толку. – Когда вы видели меня в последний раз, я, вероятно, была леди Джон Грей, – добавила я, стараясь, чтобы это прозвучало как небрежная констатация факта. – Но да, я – Клэр Фрейзер. Э-э… по-прежнему. То есть – опять. Я так понимаю, ваш кузен… – Да-да! Пожалуйста… проходите. Отступив, она махнула рукой внутрь дома, и я увидела, что её сопровождает слуга, чернокожий мужчина средних лет. Когда я поймала его пристальный взгляд, он поклонился и проводил нас по длинному коридору к задней лестнице, а оттуда наверх. По дороге хозяйка с запозданием представилась как Маргарет Шиппен и мило извинилась за отсутствие родителей. Отца, по её словам, вызвали по делам. Меня официально не представляли Пегги Шиппен, но я уже видела её и немного о ней знала. Она была одной из светских знаменитостей, помогавших организовать Мискьянцу [прощальная вечеринка генерала Хау в связи с его отставкой и отъездом в Англию. – прим. перев.]. Хотя её отец, как ни странно, не позволил ей присутствовать на балу, все её друзья много о ней говорили. Пару раз я мельком замечала её, разодетую в пух и прах, на других приёмах, которые посещала вместе с Джоном. Вызвали по делам? Когда Пегги об этом сообщила, я переглянулась с Джейми, и он еле заметно дёрнул плечом. Скорее всего, Эдвард Шиппен хотел избежать любого публичного упоминания о несчастье, постигшем его племянника, и по возможности свести разговоры об этом инциденте к минимуму. В этих местах и в этот момент привлекать к семье внимание из-за сочувствия лоялистам было отнюдь не безопасно. Мисс Шиппен провела нас в небольшую спальню на третьем этаже, где на кровати лежала почерневшая фигура, отдалённо походившая на человека. К густому дегтярному духу, пропитавшему воздух, примешивался резкий запах крови, и раздавались непрерывные слабые стоны. «Вероятно, это Тенч Бледсоу. И кто только умудрился так его назвать?» – осторожно приближаясь к раненому, подумала я. Насколько мне было известно, слово tench означает линя, довольно непримечательную рыбу семейства карповых. – Мистер Бледсоу? – тихо окликнула я, ставя корзинку на столик. Там стоял подсвечник, и в свете единственной свечи я смогла разглядеть лицо Тенча, – вернее, его половину. Другая была покрыта дёгтем, как и изрядная часть головы и шеи. Судя по чистой половине, это был довольно невзрачный молодой человек с большим крючковатым носом. Его лицо исказилось от мучительной боли, но на рыбу он не походил ни капли. – Да, – выдавил он и крепко сжал губы, будто даже одно выскользнувшее слово могло лишить его самообладания. – Я миссис Фрейзер, – сказала я, положив руку ему на плечо. Его трясло мелкой дрожью, словно провод под током. – Я пришла помочь. Услышав меня, он судорожно кивнул. Судя по всему, ему давали бренди: на столе стоял полупустой графин, и пары́ алкоголя долетели до меня сквозь тяжёлый пряный запах соснового дёгтя. – У вас есть лауданум? [опиумная настойка на спирту – прим. перев.] – спросила я у Пегги. В дальнейшем от него будет немного проку, но большая доза выручит нас на первых, самых неприятных этапах лечения. Девушка была довольно молодой, – на мой взгляд, не старше восемнадцати, – но сметливой и хладнокровной, а также очень хорошенькой. Пегги кивнула и, шепнув что-то слуге, исчезла. «Конечно, – подумала я, когда её юбки, мелькнув, пропали из вида. – У слуг нет доступа к таким вещам». Должно быть, лауданум хранился под замком в шкафу вместе с другими необходимыми в быту лекарственными травами и препаратами. – А что делать мне, Сассенах? – спросил Джейми так тихо, будто опасался отвлечь раненого от боли. – Помоги его раздеть. Кем бы ни были нападавшие, одежду с Тенча они не сорвали. Ему повезло. И бо́льшая часть дёгтя, которым его вымазали, похоже, оказалась не слишком горячей: чувствовался запах палёных волос, а не тошнотворная вонь обгоревшей плоти. Сосновый дёготь не похож на битумный, который стали использовать при строительстве асфальтовых дорог в последующие века. Этот побочный продукт, получаемый при перегонке скипидара, достаточно мягок: дёгтем можно смазывать и не доводя его до кипения. Зато ноге Тенча не повезло – это я увидела сразу, как только Джейми откинул простыню, под которой лежал раненый. Именно оттуда пахло кровью. Она расплылась по постели мокрым пятном, чёрным в свете свечи, но рыжевато-красным вблизи. – Иисус твою Рузвельт Христос! – пробормотала я. На мертвенно-бледном лице Тенча виднелись следы от пота и слёз, глаза он закрыл, но, услышав мои слова, поморщился. Сжав зубы, Джейми вытащил складной нож, такой острый, что сбривал волоски на руке. Достаточно острый, чтобы разрезать изодранные чулки и влажные бриджи. Джейми развёл в стороны края заскорузлой ткани, чтобы я увидела рану. – Кто это сделал, дружище? – спросил Джейми и схватил Тенча за запястье, когда тот неуверенно потянулся рукой к ране, чтобы выяснить, насколько она большая. – Никто, – прошептал Тенч и кашлянул. – Я… когда он поджёг мне голову, я спрыгнул с причала и провалился в грязь одной ногой. Она там напрочь застряла, и когда я упал... Это был очень скверный открытый перелом. Обе кости голени сломались, и раздробленные концы торчали из раны в разные стороны. Учитывая травмы, полученные при нападении, удивительно, что Тенч не умер от шока при переломе, к тому же он пролежал всю ночь и часть дня на грязном речном мелководье. Пропитанная водой кожа распухла, кровоточила, покраснела и выглядела ужасно. Раны сильно воспалились. Я осторожно принюхалась, почти ожидая почуять запах гангрены, но нет… Пока нет. – Вам подожгли голову? – недоверчиво переспросил Джейми. Наклонившись вперёд, он коснулся тёмной массы на левой стороне головы юноши. – Кто именно? – Не знаю. Рука Тенча проплыла в воздухе, остановилась и, наткнувшись на руку Джейми, легла на неё, не пытаясь оттолкнуть, будто этим прикосновением Тенч надеялся узнать то, что хотел, но боялся выяснить сам. – По-моему, он… судя по речи… англичанин. Или, может, ирландец. Он… облил мне голову дёгтем и обсыпал перьями. Думаю, другие этим бы и ограничились. Но он вдруг вернулся и схватил факел… Тенч зашёлся в кашле и, вздрагивая от боли, закончил, едва дыша: – …Словно бы… он меня ненавидел. В голосе слышалось удивление. Джейми осторожно обламывал кусочки опалённых волос, слипшиеся с комками грязи и смолы, обнажая покрытую пузырями кожу. – Не так плохо, дружище, – ободряюще сказал он. – Ухо у тебя на месте, только слегка почернело и поджарилось по краям. Как ни странно, это Тенча рассмешило, – правда, он всего лишь хрипло выдохнул и тут же замолк, едва я коснулась его ноги. – Нужно больше света, – обратилась я к слуге. – И много повязок. Тот кивнул, стараясь не смотреть на человека в постели, и вышел. Мы работали несколько минут, порой тихо подбадривая Тенча. Потом Джейми вдруг вытащил из-под кровати ночной горшок, коротко извинился и унёс его в коридор. Я слышала, как мужа вырвало. Спустя какое-то время он вернулся, бледный и пахнущий рвотой, и продолжил кропотливо очищать то, что осталось от лица Тенча. – Можешь открыть этот глаз, дружище? – спросил Джейми, осторожно касаясь левой стороны. Я стояла, нагнувшись над ногой пациента, и, подняв глаза, увидела, что веко у того, очевидно, уцелело, но сплошь покрылось пузырями и опухло, а ресницы опалены. – Нет. Голос Тенча изменился, и я немедленно переместилась к его голове. Казалось, юноша засыпает: голос его звучал вяло. Тыльной стороной ладони я коснулась его щеки. Она была холодной и липкой. Я громко выругалась, а Тенч приоткрыл свой здоровый глаз и уставился на меня. – О, с возвращеньем! – с большим облегчением выпалила я. – Я уж думала, что вы собрались умереть. – Если бы он уже не был при смерти от того, что с ним произошло, даже не знаю, что ещё могло бы вогнать его в такое состояние, Сассенах, – сказал Джейми, но наклонился, чтобы взглянуть на Тенча поближе. – Мне кажется, он лишь вымотался от боли, так ведь? Порой уже нет никаких сил её терпеть, но ты ещё не готов умереть, поэтому просто ненадолго отключаешься. Тенч глубоко вздохнул и слабо, судорожно кивнул. – Если можно… погодите минутку, – прошептал он. – Пожалуйста. – Ладно, – негромко согласился Джейми и, похлопав пострадавшего по груди, накрыл его испачканной простынёй. – Отдохни чуток, mo charaid [друг. – гэльск., прим. перев.]. Я вовсе не была уверена, что Тенч не стремится умереть, но в этом случае я мало что могла сделать, чтобы ему помешать. А если он не умирает, то мои возможности помочь ещё более ограничены. С другой стороны, я прекрасно понимала, что именно имел в виду Джейми под словом «отключаешься», и видела симптомы сильной кровопотери. Неизвестно, сколько крови потерял Тенч, лёжа в реке. Перелом каким-то чудом не повредил ни одной из основных большеберцовых артерий, иначе Тенч давно бы уже умер, но более мелкие сосуды были порваны в клочья. В то же время... Делавэр – довольно холодная река, даже летом. Холод от воды вполне мог сузить небольшие кровеносные сосуды, замедлить метаболизм и даже, вероятно, свести к минимуму нанесённый ожогами вред, затушив огонь и охладив обожжённую кожу. Я наложила для порядка жгут на ногу выше колена, но не затянула его: кровь сейчас всего лишь медленно сочилась. И ожоги были на самом деле минимальными. Мучители разодрали Тенчу рубашку, но на груди, ладонях и одежде дёготь оказался не настолько горяч, чтобы обжечь кожу до пузырей. Хотя одна сторона его лица и головы явно была изранена, ожоги третьей степени занимали, по-моему, не более нескольких квадратных дюймов кожи на голове. Всё остальное всего лишь покраснело и покрылось пузырями. Это, разумеется, причиняло боль, но жизни не угрожало. Те, кто на него напали, убивать его, скорее всего, не собирались. Однако сделанное ими с большой долей вероятности всё же могло привести к смерти Тенча. – Это называется «надеть смоляную шапку», – тихо произнёс Джейми. Мы передвинулись к окну, но он кивком указал на кровать. – Я слышал о таком, но никогда раньше не видел. Сжав губы, он покачал головой, потом взял кувшин и протянул его мне. – Хочешь попить, Сассенах? – Нет… хотя подожди. Да, хочу, спасибо. По обычаям того времени окно было наглухо заперто, и в маленькой комнате царила духота. Я взяла кувшин и кивком указала на окно. – Можешь его открыть, а? Джейми отвернулся и начал сражаться с окном. Его давно не отворяли, и разбухшую от сырости древесину плотно заклинило в раме. – А что с ногой? – спросил он, вновь поворачиваясь ко мне. – Тебе ведь придётся её отнять? Я опустила кувшин – вода оказалась затхлой, с землистым привкусом, – и вздохнула. – Да, – ответила я. С первого взгляда на ногу Тенча я поняла, что ампутации не избежать, но откладывала это решение до последнего. Джейми заговорил об этом, как о само собой разумеющемся, и я собралась с духом. – Вряд ли я смогла бы спасти ему ногу даже в современном госпитале, с переливанием крови и наркозом, и, Боже мой, чего бы я не отдала прямо сейчас за эфир! Я закусила губу, не сводя глаз с кровати и внимательно наблюдая, продолжает ли у Тенча вздыматься и опадать грудь. Крошечная, предательская часть меня надеялась, что нет. Но он дышал. На лестнице раздались шаги, и к нам снова присоединились Пегги со слугой. Он держал в руках огромный канделябр, а девушка – фонарь из конюшни. Пэгги прижимала к груди ещё и квадратную стеклянную бутылку. Оба бросили тревожные взгляды на постель, потом на меня (я продолжала стоять в стороне у окна) с безмолвным вопросом: «Он умер?» – Нет, – качнув головой, ответила я и увидела, как у них на лицах промелькнуло то же облегчение, смешанное с разочарованием, которое испытала я сама. Я их понимала. Неважно, что они чувствовали к раненому, но само его пребывание в доме Шиппенов угрожало семье. Подойдя к ним ближе, я тихо объяснила, что придётся сделать. В мерцающем свете свечи было видно, как лицо у Пегги приобретает цвет протухшей устрицы. Девушка слегка покачнулась, но, с трудом сглотнув, выпрямилась. – Здесь? – спросила она. – А нельзя ли забрать его в… Ну, нет, я полагаю, что нет. – Она глубоко вздохнула. – Хорошо. Как вам помочь? Слуга многозначительно кашлянул у неё за спиной, и она напряглась. – Отец сказал бы то же самое, – холодно заявила она ему. – Именно так, мисс, – почтительно согласился он, однако прозвучало это совсем не подобострастно. – Но, вероятно, он хотел бы иметь возможность сказать это сам. Вы так не считаете? Она сердито зыркнула на него, но не успела открыть рот, как раздался надсадный скрип дерева: окно уступило напору Джейми, на которого устремились все взгляды. – Не хочу вас перебивать, – обернувшись, спокойно произнёс он. – Но, по-моему, пришёл губернатор.
ПРЕЖДЕ ЧЕМ КТО-ЛИБО УСПЕЛ отреагировать, Джейми протиснулся мимо мисс Шиппен и её слуги. Он легко сбежал по задней лестнице и, напугав кухарку, прошёл через дом. Губернатор явно не собирался входить через кухонную дверь. И как раз в тот момент, когда раздался сильный стук, Джейми оказался у парадной двери и распахнул её. – Мисс Маргарет! Арнольд проскочил мимо Джейми, в упор его не замечая, – а это говорило о многом – и схватил Пегги Шиппен за руки. – Я решил, что должен быть с вами… Что с вашим кузеном? Как он? – Он жив. Пегги сглотнула, лицо у неё было цвета восковой свечи, которую она держала. – Миссис Фрейзер… она говорит… Девушка сглотнула вновь, и Джейми, сочувствуя ей, сделал то же самое, – он прекрасно знал, о чём она вспоминает. О раздробленных костях в ноге Тенча Бледсоу, красных и скользких, как у неумело разделанной свиньи. В горле у Джейми всё ещё стоял горький привкус рвоты. – Я вам так благодарна за то, что вы прислали к нам миссис Фрейзер, сэр. Представить себе не могу, что бы мы делали. Отец сейчас в Мэриленде, а мама у своей сестры в Нью-Джерси. Братья… Она в смятении замолчала. – Нет, нет, дорогая моя, – можно вас так называть? Я искренне хочу помочь вам… вашей семье, чтобы… защитить вас. Джейми видел: Арнольд не выпустил её рук, а она не пыталась их убрать. Джейми украдкой перевёл взгляд с Арнольда на Пегги Шиппен: они были настолько поглощены друг другом, что не замечали происходящего вокруг. Чуть отвернувшись, Джейми отошёл назад. Положение дел прояснялось, или, по крайней мере, всё становилось более-менее понятно. Арнольд желал девушку, и желал так откровенно, что Джейми стало немного стыдно за генерала. В вожделении нет ничего противоестественного, но мужчина, конечно, должен держать свои чувства в узде, не выставляя их напоказ. «И не только ради приличия», – подумал Джейми, заметив по лицу Пегги, как она что-то осторожно прикидывает. Девушка напомнила ему рыбака, только что увидевшего жирную форель, плавающую прямо под наживкой. Джейми нарочито громко кашлянул, и Пегги с Арнольдом дёрнулись, будто он вогнал в них булавку. – Жена говорит: раненую ногу надо ампутировать, – сообщил Джейми. – Срочно. Ей кое-что потребуется – инструменты и тому подобное. – Мне нужна большая пила, а также небольшая дуговая. Набор хирургических крючков – они такие длинные, похожи на рыболовные. И побольше шовного материала. Джейми старался удержать весь список в голове, хотя при мысли об этих штуковинах и о том, для чего они понадобятся, его опять замутило. Однако кроме подступающей от отвращения тошноты и жалости он испытывал настороженность – ту же самую настороженность, что пряталась в глубине глаз Бенедикта Арнольда. – Вот как, – сказал Арнольд, и это прозвучало совсем не как вопрос. Он снова бросил взгляд на Пегги Шиппен, которая соблазнительно прикусила губу. – Может, пошлёте в типографию своего кучера? – спросил Джейми. – Я бы с ним съездил и захватил всё, что нужно. – Конечно, – рассеянно протянул Арнольд. Обычно он так говорил, когда быстро что-то просчитывал. – Или… нет. Давайте лучше перевезём в моём экипаже мистера Бледсоу, – и миссис Фрейзер, разумеется, тоже, – в типографию. У миссис Фрейзер окажется там под рукой всё, что ей потребуется, а также помощь и поддержка её семьи. – Что?! – воскликнул Джейми, но Пегги Шиппен уже повисла на руке Арнольда. От облегчения лицо у неё преобразилось. Чтобы привлечь к себе внимание Арнольда, Джейми схватил его за руку, и глаза у губернатора сузились. На языке у Джейми так и вертелся сам собой напрашивающийся вопрос: не сошёл ли Арнольд с ума, но, сдержавшись и чуть помедлив, Джейми возразил более вежливо: – В типографии нет места, и это рискованно, сэр. Мы живём друг у друга на головах, и там с утра до ночи толкутся посетители. Дело не только в операции: пациента придётся ещё какое-то время выхаживать. Встревожившись, Пегги Шиппен негромко охнула, и Джейми осенило: как Арнольд (возможно, даже в бóльшей степени), так и Шиппены пытаются кому-нибудь перекинуть Тенча Бледсоу, будто горячую картошку. Арнольду, как военному губернатору города, меньше всего хотелось публичного скандала и беспорядков. Он вовсе не желал, чтобы оставшимся в Филадельфии лоялистам угрожали и чтобы их запугивали, а «Сынов свободы» считали тайными героями-мстителями, имеющими право на самосуд. Разумеется, Арнольд хотел избежать огласки. В то же время в глазах юной и очаровательной мисс Шиппен он стремился выглядеть прискакавшим на помощь доблестным рыцарем, который позаботился о её кузене, да ещё и устранил исходившую от его присутствия потенциальную опасность для её семьи. «Поставив под удар моих близких», – подумал Джейми, и настороженность начала перерастать в гнев. – Сэр, – официальным тоном заявил он. – Если вы перевезёте молодого человека в типографию к моему сыну, то воспрепятствовать расползанию слухов будет невозможно. Вам, безусловно, известно, насколько это опасно. Крыть было нечем, и Арнольд, морща лоб, ненадолго замолчал. Но Джейми воевал бок о бок с этим человеком и достаточно хорошо его знал. Джейми понимал, что Арнольд, вознамерившись избавить мисс Пегги от забот, собрался сделать это во что бы то ни стало. Клэр рассказывала ему о тестостероне, и в её словах сомневаться не приходилось. Джейми и до этого знал, что Арнольд – баран. Упрямый баран со стальными яйцами. – А! Придумал! – с торжествующим видом воскликнул тот, и Джейми с невольным восхищением понял, что у генерала новая идея. Восхищение испарилось, как только Арнольд произнёс следующую фразу: – Лорд Джон Грей, – сказал он. – Мы можем перевезти мистера Бледсоу в дом к милорду. – Нет! – невольно вырвалось у Джейми. – Да, – продолжил Арнольд, но скорее из самодовольства, чем из чувства противоречия: на возражение Джейми он и внимания не обратил... – Да, идеальное решение! Милорд с братом передо мной в большом долгу, – пояснил он Пегги с напускной скромностью, отчего Джейми захотелось ему врезать. – И поскольку милорд и миссис Фрейзер … Тут он заметил выражение лица Джейми и вовремя, чтобы и вправду не получить тумака, прикусил язык. Генерал кашлянул. – Идеальное решение, – повторил он. – Сообщите миссис Фрейзер, что мы собираемся делать, сэр? – Мы? – спросил Джейми. – Я не собираюсь ничего… – Что, чёрт побери, здесь творится? – донёсся с лестницы за его спиной голос Клэр, и, развернувшись, Джейми увидел жену. Она стояла, ухватившись за перила, и светилась, словно призрак, в мерцании оловянного бра у неё над головой. Пятна крови, запачкавшей ей фартук, чернели на блёклой ткани. – Ничего, a nighean [девочка, гэльск. – прим.перев.], – произнёс Джейми, пригвоздив Арнольда жёстким взглядом. – Мы лишь обсуждаем, куда следует поместить мистера Бледсоу. – Мне дела нет до ваших обсуждений, – огрызнулась Клэр, устремляясь в прихожую, и только юбки зашуршали, вторя её порывистым движениям. – Он умрёт где бы то ни было, если я тотчас не займусь его ногой! Затем Клэр заметила, как свирепо переглядываются Джейми с Арнольдом, и, подойдя к мужу, уставилась на губернатора. – Генерал Арнольд, – заявила она, – если вам хоть сколько-нибудь дорога жизнь кузена мисс Шиппен, вы окажете неоценимую помощь, если быстро свозите мужа за необходимыми инструментами. Немедленно! Арнольд моргнул, и Джейми улыбнулся бы, не беспокойся он так за свою жену. Она бодрилась, но всё же побледнела, вцепившись в ткань фартука. Возможно, для того, чтобы не влепить губернатору пощечину, но Джейми решил, что, скорее всего, она хочет скрыть дрожание рук, – и с изумлением понял, что Клэр боится. Но не обстоятельств и не будущей опасности. Она боялась, что не сможет сделать то, что должна. Джейми почувствовал угрызения совести. Он крепко стиснул плечо Арнольда, подталкивая того к лестнице. – Ладно, – отрывисто сказал Джейми жене. – Мы отвезём молодого человека в дом лорда Джона, а пока ты будешь готовить его к операции, я съезжу за всем необходимым в типографию. Генерал поможет переправить юношу. Как только Арнольд понял, что собирается сделать Джейми, то сразу перестал упираться. – Да, – ответил он. – Да. Я… Услышав долгий стон наверху, генерал осёкся, а у Клэр напряглось лицо. – У нас нет времени, – довольно спокойно произнесла она. – Мисс Шиппен… Пегги… Принесите самый большой нож, какой только есть на кухне, срочно. Пусть слуги захватят побольше горячей воды и тряпок для повязок. Прочную швейную иглу и чёрную нитку. Клэр встретилась взглядом с Джейми, и он, тут же отпустив губернатора, шагнул к ней. – Как ты себя чувствуешь, девочка? – тихо спросил он, взяв её за локоть. – Хорошо, – ответила она, на мгновение сжав ему руку. – А вот у раненого дела плохи. Я не… Прости, ты мне понадобишься, поможешь его подержать. – Я справлюсь, – заверил он. – Не бойся. Просто делай, что нужно. Обещаю на него не блевать, пока ты отрезаешь ему ногу. На самом деле он не хотел её смешить и удивился, – но и обрадовался, – когда Клэр засмеялась. Скупым смехом, однако рука её расслабилась, а пальцы, лежавшие у Джейми на ладони, перестали дрожать. Он не знал, что именно изменилось, но Клэр, находясь этажом ниже, явно услышала биение крыльев Смерти. Теперь Джейми тоже ощутил их шелест. Бледсоу по-прежнему был в сознании, но на грани забытья. При появлении Фрейзеров он приоткрыл глаз – под чуть поднявшимся веком показалась полоска белка. – Мы здесь, дружище, – прошептал Джейми, опускаясь на колени и хватая Бледсоу за руку. Она была холодной на ощупь и липкой от пота... – Dinna fash [Не беспокойся, гэльск. – прим. перев.], мы с тобой. Скоро всё будет позади. Резкий запах лауданума смешался с вонью дёгтя, крови и палёных волос. Стоя по другую сторону кровати, Клэр держала Бледсоу за запястье; глаза её метались от обмякшего лица пациента к его искалеченной ноге. – Сепсис, – произнесла она тихо, но голос прозвучал ровно. – Видишь вон там красную полоску? Она указала на раненую ногу, и Джейми разглядел отчётливую прожилку уродливого тёмно-красного цвета. Вроде бы раньше её не было – или, может, она была, но он её не заметил. От этого зрелища у Джейми на плечах приподнялись тонкие волоски, и он беспокойно заёрзал. – Заражение крови, – пояснила Клэр. – Бактерии… микробы… в крови. Она течёт очень быстро, и, если они распространятся по всему телу... я ничего не смогу сделать. Услышав, что голос у неё чуть дрожит, Джейми резко поднял голову. – Но, пока до этого не дошло, ты ведь можешь? Шанс же есть? Он старался её подбодрить, хотя при мысли о другом исходе мурашек прибавилось. – Есть. Но небольшой. – Клэр сглотнула. – Шок при ампутации вполне может убить его на месте. А если ему повезёт выжить, то велик риск инфекции. Поднявшись на ноги и обойдя кровать, Джейми с нежностью, но крепко взял жену за плечи. Её косточки легко прощупывались сквозь кожу, и у Джейми мелькнула мысль, что и чувства её сейчас как на ладони. – Если у этого человека есть шанс, мы должны попытаться, Сассенах. – Да, – пробормотала она, и Джейми почувствовал, как по телу у неё пробежала дрожь, хотя в комнате было жарко и душно. – Помоги мне, Господи! – Он поможет, – прошептал Джейми, ненадолго заключив её в объятия. – И я тоже.
Я ЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ не в своей тарелке. Я понимала, чтó со мной происходит, но от этого было ничуть не легче. Опытный хирург всегда является потенциальным убийцей, и важная часть становления врача связана с принятием этого факта. Ты руководствуешься исключительно благими намерениями – или, по крайней мере, на это надеешься, – но учиняешь насилие над пациентом и не должен поддаваться жалости, если хочешь добиться успеха. Иногда ты знаешь, что человек может умереть у тебя на руках, и, несмотря на это... всё же оперируешь. Я велела принести больше свечей, хотя в комнате и без того было не продохнуть. Из-за влажности и медленно испаряющегося пота свет от канделябра наполнял спальню нежным, романтическим сиянием – самое то для вечеринки с вином, флиртом и танцами. Вино могло подождать, а любой хирург постоянно рискует, пускаясь в танец со Смертью. Проблема заключалась в том, что я забыла последовательность движений и заигрывала со Смертью в полной панике. Я наклонилась к Тенчу проверить пульс и дыхание. Оно было поверхностным, но учащённым. Недостаток кислорода, серьёзная кровопотеря… Я почувствовала, как, вбирая воздух, напряглась и вздыбилась моя собственная грудная клетка. Я выпрямилась. Кружилась голова, бухало сердце. – Сассенах… Держась рукой за столбик кровати, я обернулась и увидела, что за мной, нахмурив брови, наблюдает Джейми. – Ты как? – Нормально, – ответила я, но даже мне показалось, что голос мой звучит вяло. Я сильно потрясла головой, пытаясь привести мысли в порядок. Джейми подошёл вплотную и положил свою ладонь мне на руку, которой я ухватилась за кроватный столбик. Ладонь его была большой и надёжной, и от этого стало легче. – Ты не поможешь ему, девочка, если упадёшь в обморок посреди операции, – вполголоса произнёс Джейми. – Я не собираюсь падать, – отрезала я, немного вспылив от беспокойства. – Я только… я… со мной всё хорошо. Убрав ладонь, он долго испытующе изучал моё лицо, потом сдержанно кивнул и отступил. Я совсем не собиралась падать в обморок. Или, по крайней мере, надеялась, что не упаду. Но чувствовала себя словно замурованной в этой тесной, жаркой комнате, пропахшей кровью, дёгтем и ароматом мирры в лаудануме. Я понимала, что Тенч в агонии. Терять сознание было нельзя. Нельзя ни в коем случае. Торопливо вошла Пегги, а за ней служанка, прижимавшая к груди несколько больших ножей. – Какой-нибудь из этих подойдёт? Сложив их лязгнувшей кучкой в изножье кровати, Пегги отступила, с тревогой вглядываясь в бледное, безжизненное лицо кузена. – Наверняка. Осторожно порывшись, я извлекла парочку подходящих: разделочный, вроде бы острый нож и большой тяжёлый нож из тех, что используют для шинковки. И, прекрасно помня, что чувствуешь при рассечении сухожилий, я взяла нож для чистки овощей со свежезаточенным посеребрённым лезвием. – А мясо вы разделываете? Нет ли у вас чего-нибудь вроде пилы для костей… Служанка побледнела так сильно, насколько только может чернокожий, и вышла, вероятно, за пилой. – Крутой кипяток? – приподняв брови, спросила я. – Крисси уже несёт, – заверила меня Пегги. Она беспокойно облизала губы. – Вы… мм… Она запнулась, едва не сказав то, о чём явно думала: «Вы хоть понимаете, что делаете?» Я понимала. В том-то всё и дело. Я чересчур хорошо об этом знала, – и как врач, и как пациент. – Всё будет отлично, – заверила я, и у меня даже получилось выглядеть спокойной и уверенной. – Вижу, у нас есть иголки и нитки. Не могли бы вы взять самую большую иглу – лучше ковровую – и вдеть в неё нить? Будьте так добры! И ещё в пару иголок поменьше, на всякий случай. На тот случай, если у меня и вправду появятся время и возможность ухватить и перевязать кровеносные сосуды. Скорее всего, у меня не будет другого выбора кроме каутеризации – крайне болезненного прижигания культи сразу после ампутации ноги. Остановить кровотечение крайне необходимо: у Тенча осталось слишком мало крови, чтобы можно было её ещё терять. Требовалось отключиться от происходящего, успокоить и очистить мысли, чтобы я могла всё видеть, ощущать под своей рукой тело Тенча со всеми его особенностями, но при этом самой не стать этим телом. Я собиралась отрезать ногу Тенча Бледсоу, словно цыплячью. Выбросить его кости и плоть. Прижечь культю. И его страх я чувствовала у себя под ложечкой. Вошёл Бенедикт Арнольд с охапкой дров. Он принёс и серебряный столовый нож, которым я прижгу сосуды, если не хватит времени для наложения швов. Генерал положил на камин дрова, и дворецкий начал подбрасывать их в огонь. Я на миг закрыла глаза, стараясь не дышать носом и не видеть огня свечи. Дэнни Хантер оперировал меня при свечах. Я вспомнила, как смотрела сквозь завесу ресниц, не в силах открыть глаза шире, чем на щёлочку, как зажгли каждую из шести больших свечей, как поднимались чистые и жаркие язычки пламени. И запах маленького каутера, нагревающегося на жаровне рядом. Моей талии коснулась рука, и, жадно хватая воздух, я, как слепая, оперлась на Джейми. – Что такое, a nighean? – прошептал он. – Лауданум, – почти выпалила я. – Ты не… Полностью ты сознание не теряешь. Опиум заставляет боль уйти, но не прекратиться. Просто кажется, что она не связана с тобой, однако она здесь. А ты… Ты знаешь, что с тобою происходит. Я сглотнула подступившую к горлу желчь. Я чувствовала его. Жёсткий зонд, внедряющийся мне в бок, заставил меня вздрогнуть. Удивительное ощущение от холодного проникновения странным образом вдруг оживило слабые тёплые воспоминания о движениях внутри тела, об энергичных пинках ребёнка в утробе матери. – Ты понимаешь, что происходит, – открыв глаза, повторила я. Я встретила взгляд Джейми. Он смотрел на меня с нежностью. – Я это знаю, – прошептал он и прижал свою четырёхпалую руку к моей щеке. – Скажи-ка, чем именно я могу тебе помочь, mo ghràidh [любимая, гэльск. – прим. перев.].
МИНУТНАЯ ПАНИКА затихала; я заставила себя её отбросить, зная, что стоит только о ней подумать, как тут же снова ей поддашься и впадёшь в отчаяние. Я положила ладонь на повреждённую ногу Тенча, желая ощутить то же, что и он, представить себе полную картину. Картина была слишком очевидной. Механические повреждения голени оказались необратимыми, а угроза сепсиса настолько велика, что шансов спасти ногу не оставалось. Я отчаянно искала способ сохранить колено: с ним Тенчу было бы несравненно легче ходить и со всем справляться. Но я не могла этого сделать. Тенч уже крайне ослаб из-за травмы, кровопотери и шока. Молодой человек оказался упрямцем, но я чувствовала, что жизнь едва теплится в его теле, умирающем от инфекции, ран и боли. Я не могла требовать, чтобы его организм выдержал более длительную и трудоёмкую операцию, которая понадобилась бы, если ампутировать ногу ниже колена, – даже если бы я не сомневалась, что такой ампутации будет достаточно, чтобы предотвратить развитие сепсиса. А я сомневалась. – Я собираюсь отнять ему ногу выше колена, – сказала я Джейми. Я думала, что говорю спокойно, но голос мой звучал странно. – Держи ему ногу и передвигай её, когда попрошу. Губернатор, – обратилась я к Арнольду, ободряюще обнимавшему Пегги Шиппен за талию, – подойдите и крепко его держите. Одним лауданумом тут не обойдёшься. Надо отдать Арнольду должное: он тотчас подошёл к Тенчу и, подбадривая юношу, на миг положил ему ладонь на обмякшую щёку, прежде чем крепко взять его за плечи. Лицо генерала оставалось спокойным, и я вспомнила рассказы, которые прежде слышала о его кампаниях в Канаде: обморожения, раны, голод... Нет, этот человек явно не из брезгливых. И я почувствовала небольшое облегчение от присутствия двух помощников. Вернее, трёх: рядом со мной встала Пегги Шиппен. У неё побледнели даже губы, а горло дёргалось каждые несколько секунд, когда она сглатывала, но девушка решительно стиснула зубы. – Скажите, что делать, – прошептала она и крепко прижала ко рту ладонь, увидев искалеченную ногу. – Постарайтесь, чтобы вас не вырвало, но, если затошнит, отвернитесь от постели! – посоветовала я. – Или же станьте поодаль и подавайте то, что я попрошу. Времени на раздумья и подготовку не осталось. Я затянула жгут, схватила самый острый нож и, кивнув помощникам, приступила к операции. Быстро сделав глубокий круговой разрез в верхней части ноги, я рассекла ткани до кости. Армейский хирург мог бы отпилить ногу меньше, чем за две минуты. И я тоже, но будет лучше, если удастся вырезать лоскуты для закрытия культи, перевязать крупные сосуды. – Большую иглу, – протянув руку, потребовала я у Пегги. За неимением хирургического крючка, которым можно ухватить крупные кровеносные сосуды, скрывшиеся в мягких тканях после рассечения, мне пришлось нащупывать сосуды остриём иглы, вытаскивать их наружу, крепко фиксировать в кровоточащей, обнажённой плоти, а затем как можно быстрее лигировать, обматывая их нитью от иглы поменьше и перевязывая. Это лучше, чем прижигание, если есть время… Пот заливал глаза – приходилось смахивать его голым предплечьем: кисти были по запястья в крови. – Пилу, – приказала я, но никто не пошевелился. Разве я не сказала этого вслух? – Пилу, – повторила я гораздо громче, и Джейми повернул голову к инструментам на столе. Придавив ногу Тенча одной рукой, Джейми протянул другую, чтобы достать со стола пилу. А где же Пегги? На полу. Краем глаза я увидела её юбку, цветком раскинувшуюся по полу, а по вздрагивающим половицам поняла, что подходит слуга, чтобы оттащить девушку в сторону. Я на ощупь достала ещё одну шовную нить, но банка с бренди, в которой я их держала, накренилась, выплеснув на простыню алкоголь и вдобавок насытив воздух ещё и сладким вязким ароматом. Я услышала, как Джейми сдерживает рвоту, но с места он не сдвинулся. Его пальцы крепко сжимали бедро над жгутом. «У Тенча теперь появятся синяки, – отстранённо подумала я. – Если он проживёт достаточно долго, чтобы его капилляры продолжали кровоточить». Пилу использовали для разделки туш. Прочная, но ухаживали за ней плохо: она затупилась, и половина зубцов у неё погнулась. Пила подпрыгивала и подёргивалась у меня в руке, скрежеща по кости. Стиснув зубы, я продолжала толкать инструмент. Ладонь скользила по рукоятке, мокрой от крови и пота. И вдруг, с низким отчаянным возгласом, Джейми придвинулся, отобрал пилу и легонько отпихнул меня локтем. Схватив Тенча за колено, он поднажал на инструмент, изо всех сил вгоняя его в кость. Три, четыре, пять затруднённых толчков – и отпиленная на три четверти кость чуть слышно хрустнула, заставив меня немедленно подключиться. – Стой, – выпалила я, и бледный, обливающийся потом Джейми остановился. – Приподними ему ногу. Осторожно. Я сделала ножом длинный глубокий разрез снизу: рассекла под углом кожу, чтобы выкроить лоскут, и соединила нижний разрез с верхним. От крови простыня намокла и потемнела, но не слишком сильно. То ли кровотечение сдерживал жгут, то ли крови у мужчины почти не осталось. – Давай пилу, – отбросив нож, потребовала я. – Держи крепко. Обе части. Остался лишь тонкий слой кости. Обнажилась губчатая ткань костного мозга, кровь медленно вытекала с поверхности разреза. Я не нажимала на пилу. Последнее, чего бы мне хотелось, – неудачно сломать кость. Однако одной пилой тут не справиться. Я оглянулась на выложенные в ряд инструменты, отчаянно пытаясь найти что-то ещё. – Рашпиль, – хриплым от напряжения голосом подсказал Джейми и кивнул в сторону стола. – Вон там. Я схватила рашпиль, похожий на крысиный хвост, облила его бренди и, повернув напильник боком, перепилила последний, легко распавшийся кусочек кости. Край получился неровным, но целым, не раздробленным. – Дышит? – спросила я. Сама я дышала с трудом и не могла оценить жизненные показатели пациента, лишь заметила, что сердце его бьётся, потому что из мелких сосудов толчками сочилась кровь. Но Арнольд кивнул: он стоял, наклонив голову, и внимательно вглядывался в лицо Тенча. – Будет дышать, – громко и твёрдо произнёс генерал, и я поняла, что он обращается не только ко мне, но и к Тенчу. В этот момент я почувствовала пошевеливание в верхней части ноги пациента – непроизвольное яростное желание двигаться, – и Джейми крепко придавил Тенчу ногу. Задев пальцами ужасающе безжизненную, словно резиновую плоть отрезанной голени, я отдёрнула руку и судорожно вытерла её о передник. Затем я утёрла окровавленным передником лицо, а тыльной стороной ладони откинула назад выбившиеся пряди волос. Рука дрожала. Они обе дрожали. «Ну и какого чёрта ты теперь трясёшься?» – раздражённо подумала я. Но продолжала дрожать, и понадобилось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы прижечь несколько оставшихся мелких кровоточащих сосудов, сшить лоскуты кожи, перевязать рану и распустить наконец жгут. В комнате, вдобавок ко всем запахам, появилась жуткая вонь горелой плоти, и я подумала, что даже генерала Арнольда сейчас стошнит. – Порядок, – выпрямившись, подытожила я. – А теперь… Но, даже если я и добавила что-нибудь ещё, я этого не услышала. Комната медленно завертелась вокруг меня и растворилась в мелькании чёрно-белых пятен. А затем всё потемнело.
Дата: Четверг, 02.01.2020, 18:27 | Сообщение # 431
Герцог
Сообщений: 2016
Благодарность переводчикам Стефани Глава жуткая и переживательная. Я знала о чём она (прочла в гугольном переводе), но профессиональный перевод позволяет чувствовать то же, что чувствуют герои. Диана мастер "смаковать подробности" до мурашек. Джейми молодец Но верю в Любовь и Жизнь!
Дата: Воскресенье, 19.01.2020, 20:17 | Сообщение # 432
Король
Сообщений: 19994
Глава 118. ВТОРОЙ ЗАКОН ТЕРМОДИНАМИКИ (с) Перевод Натальи Ромодиной, Елены Буртан и Елены Карпухиной
Наталья Антонова "Пока горит свеча"
ВТОРОЙ ЗАКОН ТЕРМОДИНАМИКИ [Говоря простыми словами, согласно этому закону, в любой изолированной (без внешнего воздействия) системе нарастает хаос, беспорядок, неопределённость. Мера беспорядка называется энтропией. В конечном итоге при нарастании энтропии система разрушается. Любая система, изолированная от внешнего воздействия (источника энергии), стремится к возврату в первоначальное состояние, распаду на составляющие её элементы. Если вы не прикладываете руки к чему бы то ни было, то это стареет, ветшает, приходит в негодность и в конце концов разваливается окончательно. – прим. перев.].
ТЕНЧ НЕ УМЕР. – Не стоило и сомневаться, что вы выживете, – сказала я ему. – Если вы провели всю ночь в реке и у вас достало решимости не умереть, то вряд ли бы вас прикончила простая ампутация. У него не хватило сил засмеяться: после путешествия на носилках до Честнат-стрит Тенч задыхался, лицо его побелело, но губы дрогнули в подобии улыбки. – Да… Поживу ещё, – удалось ему выдавить. – Не умру... Не…доставлю им… такого... удоволь… ствия... Даже эти несколько слов вымотали Бледсоу: грудь его вздымалась, и он обессиленно закрыл глаза. Бережно вытерев Тенчу лицо своим носовым платком, я похлопала юношу по плечу и оставила отдыхать. По моему указанию носильщики подняли Бледсоу в мою бывшую спальню, откуда я теперь вышла со странным двойственным чувством, одновременно и радуясь своей победе, и начиная погружаться в депрессию. Утро я провела с миссис Фиг и горничной Дорин, упаковывая оставшуюся мебель и домашнюю утварь, принадлежащие лорду Джону, – значительную часть вещей уже отправили морем в Нью-Йорк, – и делая необходимые перестановки в доме, чтобы развернуть в нём временную приёмную и операционную. Даже если мы вскоре уедем в Северную Каролину (и чем скорее, тем лучше), мне необходимо обустроить для Тенча подходящее место, где бы ему были обеспечены уход, сравнительно комфортные условия и хотя бы подобие гигиены. И, безусловно, осматривать и лечить пациентов, которых я до этого принимала в печатной мастерской, будет гораздо удобнее здесь. Вместе с тем… Возвращение на Честнат-стрит напомнило об оцепенелой безысходности, в которой я пребывала все те недели, пока считала Джейми погибшим. Я надеялась, что в рабочей суете, избавившись от прежней обстановки, освобожусь заодно и от полузабытых тягостных воспоминаний… Но я вновь шла на дно, – тревожный водоворот закручивался у моих лодыжек. Силы мои подтачивала не только душевная подавленность. Не успела я выйти из дома № 17, чтобы вернуться к Шиппенам, как на улице за мной увязалась стайка подростков, в основном мальчишек. Но некоторые из них были уже здоровенными парнями лет шестнадцати-семнадцати – достаточно взрослыми, чтобы от их взглядов стало не по себе. Тревога только усилилась, когда они начали подбираться ближе, подскакивая, чтобы шепнуть чуть ли не в ухо: «Королевская шлюха!», прежде чем отбежать или попытаться с хихиканьем наступить мне на подол юбки. По-моему, я видела одного или двух из них в толпе, когда перевозила сюда Хэла. Возможно, тогда они бежали вслед за мной и, обнаружив, что я жена лорда Джона, решили, что я отступница, предательница дела повстанцев. «А может быть, – взяв себя в руки и выпрямившись, подумала я, – они просто шкодливые молокососы». Я резко развернулась к ним лицом, вцепившись в зонтик от солнца, – не ахти какое оружие. Впрочем, с каким угодно оружием в руках я бы всё равно не справилась с такой оравой: любой двенадцатилетний мальчишка был сейчас, пожалуй, сильнее меня. – Что вам надо? Я старалась говорить требовательно, хлёстким командным тоном, с металлом в голосе, как в бытность мою старшей медсестрой. По крайней мере, я надеялась, что у меня это получилось. Несколько более мелких сопляков, захлопав глазами, чуть отступили, но один из самых взрослых парней, ухмыляясь, шагнул ко мне. Понадобилось всё моё самообладание, чтобы не отшатнуться. – Не знаю, hinnie [дорогуша, шотл. – прим. перев.], – с ленивой наглостью оглядел он меня с головы до пят, – чего бы нам могло захотеться от лоялистской леди? – Хочешь, в глаз ткну? Всё, что могу предложить, – как ножом отрезала я, выразительно целясь зонтиком. – Очевидно, я иду слишком медленно и загораживаю вам путь, джентльмены. Проходите вперёд. Не сводя с парня грозного взгляда, я сошла на мостовую и махнула зонтиком, намекая, чтобы они шли дальше. Несколько мальчишек захихикали, но этот детина вспыхнул, залившись противным розовым румянцем, отчего его юношеские прыщи ярко засияли. Я ещё отступила, изображая вежливость, но на самом деле надеясь привлечь чьё-нибудь внимание. Мне повезло: по дороге ехала телега, гружённая всяким хламом. Конские копыта цокали по булыжной мостовой, и, сделав ещё шаг, я перегородила повозке путь. Дремавший старьёвщик очнулся и привстал, глядя из-под шляпы. – Какого чёрта вы, лоботрясы, делаете тут на дороге? А ну убрали свои жирные задницы! Возница угрожающе поднял кнут, и мальчишки, которые начали было на меня наступать, быстро ретировались. Встав во весь рост, мужчина снял шляпу и отвесил мне поклон. – Доброго вам дня, ваше сиятельство! Надоть надеяться, вы в добром здравии. Может, вас подвезти? Возница шутил. Не думаю, что он на самом деле знал, что совсем недавно я побывала в сиятельствах. Он явно удивился, когда я, подобрав юбки, уселась в повозку. – Домой, Джеймс, – складывая зонтик, сказала я, – и не жалей лошадей! [Аллюзия на песню 1934 г. певца, композитора и барда Фреда Хиллебранда (1893 – 1963) – прим. перев.] Воспоминание о происшествии вызвало сейчас лёгкую улыбку, но она тут же погасла при мысли, что цеплявшиеся ко мне оболтусы наверняка живут где-то рядом. Вряд ли удастся так легко отделаться в следующий раз. Меня захлестнуло волной холодного ужаса, и, словно наяву, я ощутила боль поперёк живота, потёртости и синяки из-за многих часов, проведённых лицом вниз на лошадиной спине, к которой меня, беспомощную, привязали, когда везли в… «Хватит! – приказала я себе. – Прекрати немедленно! Я не позволю этому повториться!» Это же подростки. Я их не боялась… Но моему первому насильнику было около шестнадцати – он ещё и извинялся. Я зашла в узкий проулок между домами, и меня вырвало. Мне удалось с собой справиться. Я дошла до дома Шиппенов и, собрав свои вещи, вернулась в печатную мастерскую пообедать и упаковать оставшиеся травы и медикаменты. Фергюс со старшим сыном принесут их в течение дня на Честнат-стрит, когда будут разносить газеты. На обратном пути к Честнат-стрит ко мне никто не приставал. Можно было бы попросить Дженни проводить меня, да не позволила гордость. Я не допущу, чтобы глупый страх помешал делать то, что дóлжно. Но сколько я смогу выдержать? И какой в этом смысл? «Смысл есть всегда, – пробормотала я. – Чья-то жизнь. Вот в чём смысл». Жизнь, которую можно отнять, угробить понапрасну, загубить ни за понюх табаку на поле боя... Сколько людей полегло таким образом? И нет этому ни конца ни краю, лучше не становится… Господи, эта война ещё не настолько кровавая, как последующие. Непрерывная череда войн протянулась между моими жизнями – от Американской революции до Первой мировой войны, – и постоянная бойня между ними. Лето подходило к концу – по утрам в воздухе уже ощущалась прохлада. Однако в середине дня по-прежнему стояла гнетущая духота, так что невозможно было вдохнуть полной грудью. Я немного помедлила у дома номер семнадцать, не в силах войти внутрь и заняться делами. Потом свернула на дорожку, которая вела вокруг особняка в крохотный садик за домом, и села на скамейку среди роз, чувствуя себя преотвратно.
НЕ ЗНАЮ, СКОЛЬКО времени я там просидела, спрятав лицо в ладонях и слушая громкое жужжание пчёл. Но, заслышав шаги по дорожке, с трудом подняла голову. – Что с тобой, Сассенах? Джейми принёс большую коробку с лекарствами и бинтами. Судя по тревоге, отразившейся на его лице, выглядела я, очевидно, неважно. У меня не осталось сил даже попытаться сделать вид, что всё хорошо. – Я просто… решила присесть, – беспомощно махнув рукой, ответила я. – Вот и славно. Он поставил коробку на пожелтевшую траву и присел передо мной на корточки, всматриваясь в моё лицо. – Что случилось? – Ничего, – ответила я и вдруг заплакала. Или, вернее, начала истекать слезами. Без всхлипываний, без судорожных мучительных рыданий. Слёзы просто полились по щекам против моей воли. Джейми чуть-чуть подвинул меня и, сев рядом, заключил в объятия. На нём был старый килт, и от запаха истончившейся от времени пыльной шерстяной ткани я расклеилась окончательно. Джейми обнял меня крепче, вздохнув, прижался щекой к моей голове и забормотал всякие нежности на гэльском. И совсем скоро попытка разобрать его слова помогла кое-как взять себя в руки. Я глубоко вздохнула, и он разжал объятия, хотя и продолжал придерживать одной рукой за плечи, чтобы я могла на него опереться. – Mo nighean donn [Моя темноволосая, гэльск. – прим. перев.], – нежно промолвил Джейми и отвёл волосы у меня с лица. – У тебя есть платочек? Это меня рассмешило. Вернее, я сдавленно хихикнула, но тем не менее... – Да вроде есть. Я сунула руку за корсаж и вытащила прочный квадратик застиранного полотна, в который несколько раз высморкалась, а затем вытерла глаза, пытаясь придумать, чем же объяснить смятение души и тела. Я не знала, с чего стоит начать, поэтому просто заговорила. – Ты когда-нибудь… Хотя нет. Я знаю, что да. – Возможно, – он улыбнулся, едва уловимо. – Что́ я – да? – …всматривался в бездну? В пропасть? Проронив эти слова, я вновь приоткрыла в своей душе дыру, и в неё ворвался ледяной ветер. Несмотря на жару и исходящее от Джейми тепло, меня бросило в дрожь. – Я хочу сказать: она всегда там, всегда зияет у твоих ног, но большинство людей ухитряется не обращать на неё внимания, не думать о ней. По бо́льшей части это удавалось и мне. Приходится справляться, если занимаешься врачеванием. Свой платок я уронила и поэтому вытерла нос рукавом. Джейми вытащил из рукава мятый носовой платок и протянул мне. – Ты ведь говоришь не только о смерти? – спросил он. – Потому что её я видел частенько. По правде говоря, она перестала пугать меня лет с десяти. – Джейми посмотрел на меня и улыбнулся. – И вряд ли её боишься ты. Я тысячу раз, если не больше, видал, как ты с ней сражаешься. – Сражаться – не значит не бояться, – сухо заметила я. – Обычно как раз наоборот. Тебе ли этого не знать. Соглашаясь, Джейми негромко хмыкнул и нежно меня обнял. Обычно в его объятиях я успокаивалась, но на сей раз они не утешили, и от этого отчаяние только усилилось. – Это… это просто… ничто. Какое-то беспредельное ничто… Как будто всё, что ты делаешь, всё, чем являешься, абсолютно ничего не значит, всё улетает в тартарары… Я закрыла глаза, но, испугавшись вмиг подступившей тьмы, тотчас их открыла. – Я… Я подняла руку, но тут же её опустила. – Не могу объяснить, – сокрушённо призналась я. – Даже когда меня ранило, такого чувства не было… Или я просто не смотрела в бездну… Я заглянула в разверстую пропасть не потому, что чуть не умерла. А от ощущения своей треклятой хрупкости! Из-за тошнотворного страха! Я стиснула кулаки, глядя на бугорки костяшек, голубые вены, выступившие на тыльных сторонах ладоней и изгибающиеся внизу на запястьях. – Не из-за страха смерти, – шмыгнув носом, наконец сказала я. – Я боюсь тщетности. Бесполезности. Чёртовой энтропии. У смерти есть смысл, по крайней мере иногда. – Я знаю, – мягко сказал Джейми и взял мои руки в свои, большие, заскорузлые, изувеченные и покрытые шрамами. – Поэтому воин не слишком боится смерти. У него есть надежда, – а порой уверенность, – что его смерть не будет напрасной. «Кому какая разница, что случится со мной за то время, что мне осталось». Эти слова всплыли неведомо откуда и так резанули по сердцу, что перехватило дух. Давным-давно в темнице Вентвортской тюрьмы их в глубоком отчаянии произнёс Джейми. Тогда он выторговал мою жизнь, – нет, не взамен своей жизни, право на которую он утратил, – но взамен своей души. «Мне́ не всё равно!» – возразила я и, наперекор всему, спасла его душу и вернула её Джейми. А потом, когда тяжкая настоятельная необходимость возникла вновь, Джейми готов был, не колеблясь, положить жизнь ради своих людей и ради ребёнка, которого я носила. Своей душой в тот раз пожертвовала я. Тогда это было важно для нас обоих. Да и сейчас важно. Скорлупа страха треснула, словно яичная, и всё, что было у меня внутри, выплеснулось, как разбавленная водой кровь. Я рыдала на груди Джейми, пока не закончились слёзы и вздохи. Прильнув к мужу, я в изнеможении обмякла и наблюдала, как на востоке начинает подниматься полумесяц. – Что ты сказал? – встрепенувшись после долгого молчания, спросила я. На меня навалилась слабость, я чувствовала себя выбитой из колеи, но на душе отлегло. – Я спросил, что такое энтропия. – А! На миг я смешалась. «Когда было введено понятие энтропии? Очевидно, позже». – Это… мм… отсутствие порядка, непредсказуемость, неспособность системы работать. – Какой системы? – Ну и вопросы ты задаёшь! – Я выпрямилась и вытерла нос. – Просто идеальной системы с тепловой энергией. В сущности, второй закон термодинамики гласит, что в изолированной системе (то есть в той, которая не получает энергии откуда-то извне) энтропия всегда будет возрастать. По-моему, это просто научный способ сказать, что всё в этом мире идёт прахом. Джейми рассмеялся, и я вместе с ним, несмотря на душевный раздрай. – Ну, хорошо, кто я такой, чтобы оспаривать второй закон термодинамики, – произнёс он. – Скорее всего, так и есть. А когда ты в последний раз ела, Сассенах? – Не помню, – ответила я. – Я не голодна. Мне не хотелось ничего – только сидеть рядом с Джейми. – Видишь небо? – чуть позже спросил он. Безупречного, насыщенно-фиолетового цвета на горизонте, оно переходило в иссиня-чёрную бескрайнюю необъятность над головой, и далёкими огоньками на нём горели ранние звёзды. – Трудно не заметить, – ответила я. – Ага. Джейми сидел, запрокинув голову, и глядел вверх. Я залюбовалась чёткой линией его длинного прямого носа, мягким широким ртом и вытянутой шеей, будто увидела их впервые. – Разве там не пустота? – всё ещё глядя вверх, тихо спросил он. – И, тем не менее, мы не боимся в неё смотреть. – Там есть светила, – возразила я. – Это меняет дело. – Голос мой охрип, и я сглотнула. – Впрочем, если верить второму закону, даже звёзды выгорают. – Ммфм. Что ж, люди могут создавать любые законы, какие им вздумается, – сказал Джейми. – Но Бог сотворил надежду. Звёзды не сгорят. Он повернулся и, взяв меня за подбородок, нежно поцеловал. – Выстоим и мы. Городской шум почти смолк, хотя даже тьма не заглушила его полностью. Слышались отдалённые голоса и звуки скрипки: возможно, в одном из домов на улице сейчас вечеринка. И колокол церкви Сент-Джордж негромко и глухо пробил время. Девять часов. И всё идёт своим чередом. – Пойду-ка я лучше проверю своего пациента, – решила я.
Дата: Воскресенье, 19.01.2020, 20:19 | Сообщение # 433
Король
Сообщений: 19994
Глава 119. УВЫ, БЕДНЫЙ ЙОРИК! (с) Перевод Елены Фадеевой
Гас Дизерега "Безмолвие"
УВЫ, БЕДНЫЙ ЙОРИК! (У. Шекспир. «Гамлет», акт V, сцена 1 (перевод Б. Пастернака). – прим. пер.)
17 сентября 1778 года Лагерь Миддлбрук, Нью-Джерси ДВЕ НОЧИ СПУСТЯ Уильям стоял на опушке мрачного леса, наблюдая, как кривобокая восходящая луна освещает лагерь Миддлбрук. Стук его сердца отдавал в ушах, а дыхание участилось; он сжимал в руках ручку лопаты, которую только что украл. Уильям правильно рассчитал, как добиться гостеприимства. Стараясь говорить попроще и выдав себя за молодого эмигранта из Англии, желающего присоединиться к войскам Вашингтона, он получил приглашение на ужин (а заодно и ночлег) в семье Гамильтонов. На следующий день с их старшим сыном, который был его ровесником, он отправился в лагерь Миддлбрук, где его представили капитану Ронсону, одному из немногих оставшихся там офицеров. Слово за слово, он постепенно перевел разговор на битву у Брэндивайн-Крик, а затем и на британских военнопленных... и в конце концов его отвели на маленькое кладбище, которое теперь лежало перед ним. Он был осторожен, упоминая имя Бена лишь вскользь, среди нескольких других, – знакомых семьи, как он сказал, которые, по слухам, тоже участвовали в битве. Кто-то из тех, с кем разговаривал Уильям, вообще не слышал имени Бена; двое или трое вспомнили: «О да, английский виконт, пленный, которого разместили в доме семьи Тобермори. Очень вежливый малый, жаль, что он умер…» А один человек, некий лейтенант Кори, сказал то же самое, но при этом в глазах его что то мелькнуло. Уильяму хватило ума сразу сменить тему, но, когда Кори не было поблизости, он вернулся к расспросам о капитане Бенджамине Грее. – Он похоронен неподалеку? – как бы между прочим спросил он. – Я знаком с его семьей. Хотелось бы написать им, сообщить, что побывал на его могиле… Это потребовало некоторых усилий: кладбище находилось далеко за пределами лагеря, на небольшом лесистом холме, и, хотя некоторые могилы располагались ровными рядами, остальные были вырыты наспех, и многие из них остались безымянными. Однако спутник Уильяма никуда не торопился и хотел помочь: он отыскал журнал, в который адъютант командира вносил имена скончавшихся, и, слегка поплутав, в конце концов привел Вилли к осевшему холмику с воткнутой в него узкой дощечкой, на которой гвоздем было нацарапано имя «ГРЕЙ». – Хорошо, что вы успели до наступления очередной зимы, – заметил провожатый, вытаскивая дощечку и критически осматривая ее. Он покачал головой, сунул руку в карман и достал графитовый карандаш. С силой нажимая на него, он обвел имя на дощечке, прежде чем воткнуть ее обратно в землю. – Может, продержится подольше на случай, если семья захочет поставить надгробный камень. – Это так... так любезно с вашей стороны, – сказал Уильям, и у него перехватило горло. – Я расскажу его семье о вашей доброте. Но он не мог открыто оплакивать человека, которого якобы не знал, поэтому взял себя в руки и отвернулся, а на обратном пути, спускаясь с холма, пытался говорить только о чем нибудь заурядном. Позже, оставшись в одиночестве, он дал волю слезам, прислонившись в поисках утешения к боку кобылы, которую назвал Мирандой. Кобыла была не слишком бойкой, но в целом хорошей лошадью, и в ответ на его всхлипы лишь слегка фыркнула и переместила свой вес, чтобы поддержать хозяина. Уильям упрямо твердил себе, что это какая-то ошибка. Бен не мог быть мертвым. Эта уверенность подкреплялась категорическим отказом дяди Хэла верить в полученные вести. И для этого имелись веские основания: что бы ни замышлял Иезекииль Ричардсон, вряд ли он желал Греям добра. Но вот, прямо перед ним, была могила Бена, безмолвная и глинистая, усыпанная первыми пожелтевшими сентябрьскими листьями. А повсюду вокруг него превращались в тлен тела других погибших – солдат Континентальной армии, ополченцев, пленных… Все равные после смерти и равно одинокие. В тот вечер он снова ужинал у Гамильтонов, рассеянно принимая участие в беседе, но думая о своем собственном горе – и о том, что ему предстоит, когда он вернется в Нью-Йорк и расскажет обо всем отцу и дяде Хэлу... На следующее утро Уильям попрощался с Гамильтонами, оставив им остатки оленьей туши, и, сопровождаемый их пожеланиями доброй дороги и выражениями надежды увидеть его вновь с генералом Вашингтоном, когда войска вернутся в Миддлбрук на зимовку, стал спускаться вниз по узкой тропе. Совершенно подавленный, он проделал несколько миль вниз по горе и остановился, чтобы облегчиться. Однажды он охотился с Беном, и они вот так же остановились; Бен рассказал ему такой скабрезный анекдот, что Уильям от смеха никак не мог помочиться, а Бен пустил ему струю прямо на сапоги, отчего братья засмеялись еще сильнее и… – Черт побери, – выругался он и, застегнув ширинку, вернулся к Миранде и вскочил в седло. – Прости, старушка, – сказал он, разворачивая ее обратно к холму. – Мы возвращаемся. И вот он стоит здесь, разрываясь между уверенностью в том, что всё это просто безумие, и неоспоримыми фактами, согласно которым у него не было иного выхода, кроме как вернуться в Нью Йорк. А вернется он только в том случае, если другого выбора не останется. По крайней мере, может, удастся взять хотя бы локон волос Бена для тети Минни… От этой мысли его замутило, но он дотронулся до ножа, висевшего у него на поясе, крепче сжал лопату и осторожно стал пробираться между могилами. Луна достаточно освещала путь, чтобы не споткнуться, но не настолько ярко, чтобы разобрать большинство надписей. Ему пришлось несколько раз вставать на колени и пальцами «читать» надписи, прежде чем он нащупал буквы Г-Р-Е-Й. – Так, – сказал он вслух. Его голос звучал тихо и сдавленно, Уильям отхаркался и сплюнул – в сторону, а не на могилу. – Так, – повторил он более решительно и, встав, взял лопату и воткнул ее в землю. Он начал с того места, где, по его мнению, могла находиться голова, но копать стал сбоку – мысль о том, чтобы вонзить лопату в лицо Бена, заставила его содрогнуться. Земля была мягкой, влажной от недавнего дождя, однако это была тяжелая работа, и, несмотря на прохладу горной ночи, копая четверть часа, он промок от пота. Если Бен действительно умер от сыпного тифа, как говорили… Хотя, если подумать, возможно ли это? Его не держали в заключении с остальными рядовыми солдатами. Будучи офицером, он жил у семейства Тобермори. Как он умудрился подхватить сыпной тиф? Но даже если бы и подхватил, то вместе с ним скончались бы и другие, ведь, насколько знал Уильям, это очень заразная болезнь. И все же, если это правда, одновременно с ним хоронили и других людей, причем хоронили поспешно, чтобы предотвратить заражение. («О, ничего себе мысль: я собираюсь вскрыть могилу, кишащую заразой...») Во всяком случае, если все было так, могилы должны быть неглубокими. Как эта. Лопата ударилась обо что-то твердое, и Уильям внезапно замер, мышцы его дрожали. Он сглотнул и продолжил копать уже более осторожно. Тело было завернуто в саван из грубой мешковины. Он не видел ни зги, но так ему казалось на ощупь. Присев на корточки, Уильям принялся разгребать землю руками, надеясь, что подбирается к голове. Он дышал через рот, желудок скрутило в узел. Вонь была меньше, чем он ожидал, но все же определенно имелась. – О, Боже. Бен... Уильям лелеял надежду, что могила пуста. Нащупав что то округлое, Вилли сделал глубокий вдох и стал пальцами искать край свана. Неужели зашит? Нет, вот открытый кончик. Он подумал было принести факел, но отбросил эту мысль, не желая рисковать и быть обнаруженным. В целом он был рад, что не сделал этого. Вытерев грязные руки о бриджи, он осторожно откинул мешковину, морщась, поскольку та прилипла к коже под ней. Ткань оторвалась с таким жутким звуком, что Уильям чуть не выронил саван и уже хотел убежать, однако заставил себя прикоснуться к лицу мертвеца. Это было не так ужасно, как он думал: похоже, тело еще не начало разлагаться. «Сколько времени человек пролежит в земле, пока не сгниет?» (У. Шекспир. «Гамлет», акт V, сцена 1 (перевод Б. Пастернака). – прим. пер.) Что там могильщик сказал в ответ? «Протянет и девять лет?» Что ж, тогда… Они с Беном и Адамом ходил на «Гамлета» в Лондоне… Уильям подавил безумное желание рассмеяться и осторожно ощупал мертвое лицо. Нос был широким и коротким, а не заостренным как у Бена, хотя, конечно, в процессе разложения… Он провел пальцами по виску, прикидывая, сможет ли достать приличный локон волос, и у него перехватило дыхание. У мертвеца не было уха. Черт побери, обоих ушей! Не в силах поверить в это, Уильям снова ощупал голову с обеих сторон. Все так – судя по отчетливым краям шрамов на дряблой разлагающейся коже, уши отрезали уже давно. Вор. Уильям сел на пятки и запрокинул голову, глубоко вздохнув. У него закружилась голова, перед глазами мелькали звездочки. – Господи, – выдохнул он с облегчением. – Слава тебе, Господи! Его переполняло чувство благодарности вместе с бросающим в дрожь ужасом. – О, Боже мой, – добавил он, глядя на едва различимого незнакомца в могиле Бена, – что же теперь делать?
Дата: Воскресенье, 19.01.2020, 20:20 | Сообщение # 434
Король
Сообщений: 19994
Глава 120. ЗЛОВЕЩИЙ ТРЕСК ТЕРНОВОГО ХВОРОСТА (с) Перевод Юлии Коровиной
Артем Чебоха "Пожар"
ЗЛОВЕЩИЙ ТРЕСК ТЕРНОВОГО ХВОРОСТА (Аллюзия на фразу из Книги Экклезиаста (Библия, Экклезиаст, 7:6: «потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это – суета!». – прим. пер.)
18 сентября 1778 г. Филадельфия МНЕ СНИЛСЯ БЕССВЯЗНЫЙ приятный сон с осенними листьями и светлячками. Но светлячки почему-то были красными, а не зелеными, и летели вниз сквозь ветви, будто живые искры. Сверкающие жучки касались желтых листочков, и их края коричневели и скручивались, занимаясь огнем. Дым неторопливой спиралью поднимался к вечернему небу, – едкий, как табачный. Покуривая сигарету, я прогуливалась под деревьями с Фрэнком... Я проснулась как в тумане, думая о том, как приятно снова увидеть Фрэнка, а затем – вместе с осознанием, что я не курю, – внезапно пришла мысль: «Сны ведь не пахнут, или я ошибаюсь?». И тут... – Господи! Мы горим! Охваченная паникой, я привстала, пытаясь выбраться из-под простыни. На чердаке уже было полно дыма, который парил над головой в несколько слоев. И прежде, чем я смогла выпутать все свои конечности, кашляющий Джейми схватил меня за руку и рывком высвободил из постели. – Быстро, – хрипло каркнул он. – Некогда одеваться, спускайся так! Одевать платье я не стала, но, схватив сорочку, натянула ее через голову, пока ползла к лазу на чердак. Когда я добралась до него, Джейми уже установил лестницу вниз и начал спускаться, крича громким надтреснутым голосом. Было слышно, как гудел и трещал огонь, а в воздухе густо пахло пеплом от горящей бумаги и воняло опаленной бортовкой. – В мастерской, – выдохнула я, догнав Джейми на кухне. – Огонь в мастерской. Горят Библии… типографские шрифты... – Разбуди детей. Он быстро – только полы рубашки мелькнули – пересек кухню и захлопнул ведущую в типографию дверь, из которой клубами валил дым. Я бросилась в другую сторону: в комнату, служившую Фергюсу и Марсали жилой и спальной, с небольшой мансардой наверху, где ночевали дети и Дженни. Слава Богу, эта дверь была закрыта, и дым туда еще не проник. Распахнув ее, с криками «Пожар! Горим! Просыпайтесь! Вставайте!» я помчалась к лестнице на чердак, слыша сзади французские ругательства Фергюса и растерянные возгласы Марсали: «Что? ЧТО?». Мои вспотевшие руки скользили по гладким деревянным перилам лестницы. – Дженни! Джермейн! – крикнула (или попыталась крикнуть) я, закашлявшись. Дым и здесь уже висел высоко, под самой крышей, и у меня слезились глаза и текло из носа. – Джо-о-ан! На единственной крохотной кровати виднелись два бугорка. Подбежав, я откинула одеяло. Джоан и Фелисите лежали, свернувшись калачиком, ночная рубашка Фелисите задралась, открывая ее маленькую попку. Я схватила девочку за плечо и встряхнула, пытаясь говорить спокойно. – Девочки, девочки! Поднимайтесь. Сейчас же. Ты слышишь меня, Джоан? Просыпайся! Веки Джоан подрагивали, она кашляла, вертела головой из стороны в сторону, уворачиваясь от дыма, но упрямо отказывалась открывать глаза. А Фелисите обычно спала как убитая, и сегодняшняя ночь не была исключением: когда я трясла малышку, ее головка болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. – Что? Что случилось? – Дженни на своем тюфяке в углу с трудом выбиралась из-под одеял. – Пожар! – крикнула я. – Скорее, помоги мне! Из кухни послышался треск и крик Марсали. Я не знала, что случилось, но в отчаянии схватила Фелисите на руки, продолжая кричать Джоан, чтобы та ради Бога просыпалась! Я почувствовала, как зашаталась ведущая на чердак лестница, и появился Джейми, который вытащил спящую Джоан из постели. – Мальчишки, где мальчишки? – взволнованно спросил он. Неистово пытаясь разбудить девочек, я совсем позабыла о Джермейне и Анри-Кристиане. В полном одурении я огляделась: на полу лежал тонкий матрас, расплющенный и помятый телами, но мальчиков не было. – Джермейн! Джоан! Анри-Кристиан! – в проеме чердака появилась бледная от страха Марсали. – Фелисите! Она сразу же забрала у меня малышку, которая кашляла, хныкала и срывалась в плач. – Все в порядке, a nighean (девочка (гэльск.). – прим. пер.), все хорошо; я с тобой, слышишь? – Марсали похлопала ее по спине и закашлялась от сгустившегося дыма. – А где мальчики? Джейми подтолкнул Дженни к лестнице и последовал за ней вниз, Джоан висела у него на плече, маленькие розовые ножки нетерпеливо дрыгались. – Я найду их! – сказала я, направляя Марсали к лестнице. – Неси Фелисите вниз! В мастерской что-то с громким свистом взорвалось – вероятно, бочонок чернил, в составе которых использовали олифу и ламповую сажу. Ахнув, Марсали крепко сжала Фелисите и бросилась к лестнице. Я принялась лихорадочно рыться в обломках мебели, коробках и мешках на чердаке, выкрикивая в перерывах между приступами кашля имена мальчиков. Дым теперь стал таким густым, что я почти ничего не видела и откидывала ногами одеяла, ночной горшок (тьфу, да еще и полный!) и другие вещи, но ни Анри-Кристиана, ни Джермейна нигде не было. Даже если бы они задохнулись от дыма, все равно они бы… – Сассенах! – внезапно рядом со мной оказался Джейми. – Спускайся, живо! Стена горит, мансарда может обрушиться в любую минуту! – Но… Он не стал дожидаться возражений, а, подхватив меня на руки, одним махом перенес и поставил на лестницу. Оступившись, я проскользила последние несколько футов, колени мои подогнулись, и я свалилась на пол. Стена передо мной полыхала, штукатурка трескалась и рассыпалась, и огонь, перебросившись на края планок, двигался вверх. Джейми спрыгнул рядом со мной с глухим стуком, от которого задрожал пол, схватил меня за руку, и мы ринулись на кухню. Я услышала треск раскалывающегося дерева, а затем грохот, когда, словно в замедленной съемке, опоры детской мансарды подломились и бревна рухнули вниз. – Джермейн, – выдохнула я. – Анри… – Не здесь, – сказал Джейми и затрясся от кашля. – Давай, надо выбираться отсюда. Воздух на кухне хоть и был чуть чище, но таким горячим, что опалил волосы у меня в носу. Со слезящимися глазами мы добрались до открытой задней двери, и кое-как вывалились в переулок позади дома. Марсали и Дженни сидели на корточках в укромном дворике напротив дома; окончательно проснувшиеся девочки, плача навзрыд, прижимались к матери и бабушке. – Где Фергюс? – крикнул Джейми, подталкивая меня к Марсали. Она указала на горящее здание, крича в ответ что-то, чего я не расслышала из-за грохота пожара. Затем в шуме наступила секундная пауза, и ночной воздух разорвал длинный панический вопль. – Кларенс! Джейми развернулся на пятках и побежал к крошечной, чуть больше сарая, конюшне рядом с главным зданием. Я помчалась за ним, думая, что, возможно, мальчики укрылись там. Мои босые ноги скользили по булыжной мостовой, я ударялась пальцами ног, но почти не обращала внимания: от страха в ушах колотилось сердце, легкие работали во всю мочь в поисках глотка свежего воздуха. И тут сквозь гул огня я услышала слабый крик: – Джермейн! Обернувшись, я увидела тень, движущуюся прямо за открытой дверью в кухне. Оттуда густым белым, светящимся от огня столбом валил дым. Я вдохнула поглубже и нырнула внутрь, размахивая руками в тщетной попытке рассеять дымное марево, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Одной рукой я наткнулась на что-то твердое, и на меня рухнул Фергюс: обессиленный жаром и дымом, он не мог стоять на ногах. Я схватила его под руки и поволокла к двери, (и смогла я это сделать только из абсолютной решимости не умирать). Мы вывалились в переулок, и до нас донеслись крики торопящихся на помощь соседей. Чьи-то руки вцепились в меня и потащили прочь. Я слышала, как Фергюс, задыхаясь и всхлипывая, сопротивляется, отчаянно выкрикивая имена своих сыновей. Сквозь пелену слез я увидела, что загорелась крыша конюшни и что Джейми вывел наружу Кларенса, завязав ему глаза оторванным рукавом своей рубашки. А потом я услышала вопль, который перекрыл шум огня, крики соседей, рев Кларенса и все остальное. Марсали вскочила, открыв рот и глядя вверх круглыми от ужаса глазами. Погрузочная дверца, ведущая на чердак над кухней, была открыта, из нее вырывались клубы дыма и сыпались искры, а посреди проема стоял Джермейн, тянувший за руку Анри-Кристиана. Джермейн что-то прокричал, но голос его утонул в шуме, слов было не разобрать. С чердака донесся приглушенный грохот: взорвался еще один бочонок, и внезапно, когда загорелись стопки бумаги, вспыхнул огонь, вырисовывая в дверном проеме силуэты мальчиков. – Прыгайте! Прыгайте! – кричал Джейми. И все остальные в переулке тоже орали; люди расталкивали друг друга, пытаясь подобраться под чердачное окно, чтобы помочь. Джермейн дико озирался по сторонам; Анри-Кристиан в панике пытался вернуться обратно на чердак. Веревка, с помощью которой обычно поднимали и опускали грузы в повозку, болталась рядом, почти в пределах досягаемости. Джермейн увидел эту веревку, и, на мгновение повиснув на краю дверного проема, отпустил Анри-Кристиана, чтобы дотянуться до нее. Джермейн схватил канат, и по толпе пронесся вздох облегчения. На ветру светлые волосы мальчика стали дыбом, окружая его голову огненным нимбом; на мгновение мне показалось, что ее и в самом деле охватило пламя. Анри-Кристиан, которому от дыма стало дурно, привалился к косяку и вцепился в него руками. От страха он не мог пошевелиться, и я видела, как малыш качает головой, когда Джермейн потянул его за собой. – Кидай его, Джермейн! Кидай брата сюда! – Фергюс кричал так громко, как только мог, его голос дрожал от напряжения, и несколько других голосов присоединились к нему. – Швырни его! Джермейн, стиснув зубы, рывком оторвал Анри-Кристиана от косяка, поднял его и обхватил одной рукой, оборачивая веревку вокруг другой. – Нет! – взревел Джейми, увидев это. – Джермейн, не надо! Но Джермейн наклонил голову к брату, и мне показалось, что он шевельнул губами, говоря: «Держись крепче!». А потом он шагнул с чердака вперед, вцепившись обеими руками в веревку, и крепенькие ножки Анри-Кристиана обвились вокруг его ребер. Все произошло мгновенно и в то же время так медленно. Ноги Анри-Кристиана были слишком короткими, чтобы как следует обхватить тело брата. А Джермейн не успел поймать его, потому что маленький мальчик, раскинув в полуобороте руки, уже падал сквозь густой дым. Он упал прямо в море поднятых рук, и звук, с которым его голова ударилась о булыжную мостовую, означал, что мир перестал существовать.
19 сентября 1778 г. Филадельфия ДАЖЕ КОГДА мир рушится, жизнь, черт побери, не останавливается. Ты просто не знаешь, что со всем этим делать. Все пропахло дымом пожара: воздух, мои волосы, кожа Джейми, плохо сидящее платье, которое кто-то дал мне... Даже еда на вкус казалась пеплом. Но я подумала, что так и должно быть, правда? Какая разница, все равно я не могла съесть больше пары кусочков, – да и то из вежливости. Никто не спал. К рассвету типография сгорела дотла. Ничего не оставалось, кроме как сбивать на землю тлеющие угли, взлетавшие в воздух, и затаптывать искры, чтобы спасти ближайшие дома. К счастью, ночь была безветренной. Соседи приютили нас, дали одежду, еду и не скупились на сочувствие. Все это казалось нереальным, и в глубине души я надеялась, что так будет и дальше, хотя понимала, что это невозможно. Единственным настоящим были воспоминания о прошедшей ночи, буквально отпечатавшиеся у меня в мозгу. Голые ступни Анри-Кристиана, торчащие из материной юбки, грязные и крупные по сравнению с его короткими ногами. Марсали, пораженная горем, молча покачивает сына, не в состоянии произнести ни звука. Джермейн, отпустивший веревку в отчаянной попытке полететь вслед за братом и камнем упавший в объятия Фергюса. Фергюс, так сильно прижавший к себе Джермейна, что у обоих, наверное, остались синяки. И его крюк, поблескивающий на фоне испачканной сажей спины сына. Мальчики спали на крыше. В потолке спальни в мансарде был люк, и в суматохе при пожаре никто не вспомнил о нем. Когда уже ближе к рассвету Джермейн смог говорить, он рассказал, что они пошли на крышу, чтобы полежать в прохладе и посмотреть на звезды, и заснули. Проснулись они, только когда черепица под ними стала горячей, а в щели люка наружу пробивался дым. Мальчишки перелезли на другую сторону крыши, где через такой же люк проникли в печатную мастерскую наверху. Половина комнаты обвалилась, а другая была охвачена пламенем. Все же сквозь дым и обломки они смогли добраться до погрузочной дверцы. – Почему? – рыдал он в объятьях разных людей, пытавшихся успокоить его, и не обращал внимания на тщетные слова утешения. – Почему я не удержал его?! Он был еще слишком мал и не мог удержаться. Только мать не обняла Джермейна. Она обхватила Анри-Кристиана и не отпускала, пока не настало утро: только тогда от великой усталости она разжала руки. Фергюс и Джейми забрали у нее маленькое коренастое тельце и унесли его, чтобы обмыть и привести в приличный вид для долгой жизни в стране мертвых. Тогда Марсали нашла старшего сына и, печальная, мягко коснулась его, спящего беспробудным сном. Преподобный Фиг, низенький и опрятный в своем черном костюме с высоким белым воротничком, снова пришел нам на помощь и предложил провести бдение в его церкви. Сейчас, далеко за полдень, я в одиночестве сидела на скамейке в церкви, прислонившись спиной к стене, чувствуя запах дыма и временами вздрагивая от воспоминаний о пожаре и утрате. Марсали спала у соседей. Я уложила ее в кровать, а с обеих сторон примостились дочери. Фелисите сосала большой палец, лежа с открытыми глазами, – такими же темными и круглыми, как у тряпичной куклы, чудом спасенной при пожаре. Почти всё сгорело. На меня снова нахлынуло чувство потери, которое долгое время не отпускало после пожара в Большом доме: когда ищешь что-то и понимаешь, что этой вещи больше нет. Дженни, осунувшаяся, серовато-белого цвета, будто старая кость, пошла прилечь в дом Фигов. В руках она держала деревянные четки, медленно перебирая их на ходу, и губы ее постоянно шевелились. Полагаю, что она даже во сне не перестанет молиться. Люди приходили в церковь и уходили, приносили разные предметы. Столы, дополнительные скамьи, блюда с едой. Цветы позднего лета – розы, жасмин и ранние голубые астры. От их запаха по моим щекам впервые побежали слезы: я вспомнила о бракосочетании, которое происходило здесь совсем недавно. Но я закрыла лицо чужим платком, всей душой желая, чтобы никто не заметил, как я плачу, и не подошел утешать меня. Скамья скрипнула и просела; взглянув поверх носового платка, я увидела, что рядом со мной Джейми. Он был одет в поношенный костюм, очевидно, принадлежавший носильщику портшеза – на рукаве сюртука виднелась пришитая лента с числом «82». Он умылся, но на ушах еще оставалась сажа. Джейми взял меня за руку и крепко ее сжал, на его пальцах я увидела волдыри: свежие надутые и лопнувшие, содранные в попытках спасти от пожара всё, что можно. Он смотрел в сторону алтаря, на того, кого уже нельзя спасти, затем вздохнул и опустил взгляд на наши сплетенные руки. – Все в порядке, девочка? – его голос был грубым, горло саднило и было забито сажей, как и у меня. – Да, – ответила я. – Ты что-нибудь ел? Я уже догадалась, что он не спал. Джейми покачал головой и откинулся к стене, прикрыв глаза. Я чувствовала, что его тело расслабилось, поддавшись усталости. Многое еще предстояло сделать, но хотя бы сейчас можно... Мне хотелось перевязать Джейми ожоги, но было нечем. Я поднесла к губам руку, которая еще покоилась в моей, и поцеловала костяшки его пальцев. – Как думаешь, каково это – умирать? – внезапно спросил Джейми, открыв глаза и глядя на меня. Глаза у него были красными, как будто их терли наждачной бумагой. – Никогда об этом не думала, – озадаченно ответила я. – А что? Двумя пальцами Джейми потирал лоб между бровями; по его виду я предположила, что у него болит голова. – Мне лишь интересно, будет ли все так же? Он повел рукой, показывая на полупустое помещение, на входивших и выходивших людей, разговаривающих шепотом, на скорбящих с бледными лицами, сгорбившихся, как будто мешки с мусором, и шевелившихся, – с явным усилием – только когда с ними заговаривали. – В смысле, ты не будешь знать, что делать, и тебе не захочется ничего делать. Или ты как будто засыпаешь и просыпаешься в совершенно новом месте, и тебе хочется пойти и осмотреться? – Отец О’Нил говорит, что невинные сразу отправляются к Богу. Никакого чистилища, никакой неопределенности. Если, конечно, обряд крещения был проведен надлежащим образом, – добавила я. Анри-Кристиан точно был крещен, и ему так и не исполнилось семь лет, а церковь считала, что маленький ребенок еще не может совершать грехи. Следовательно... – Я знала людей, у которых и на пятом десятке было меньше здравого смысла, чем у Анри-Кристиана, – сказала я, в тысячный раз вытирая нос. Ноздри у меня саднили, – как и веки. – Да, но они были способны причинить больше вреда из-за своей глупости, – слабая улыбка тронула губы Джейми. – Мне казалось, что я умер на Каллоденском поле; я рассказывал тебе об этом? – Нет, не рассказывал. В той ситуации, думаю, было бы разумным предположить, что ты убит. Ты был без сознания? Он кивнул, не отрывая взгляда от досок пола. – Ага. Если бы я смог оглядеться, то понял бы, где я, но веки у меня были склеены запекшейся кровью. Мне казалось, что все вокруг как в тумане и залито красным светом, поэтому я предположил, что попал в чистилище и нужно просто подождать, когда кто-нибудь придет и подвергнет меня наказанию. Через какое-то время мне пришло в голову, что скука, вероятно, являлась частью этого наказания. Джейми посмотрел на махонький гроб, стоявший на скамейке у алтаря. Положив руку на крышку, там сидел Джермейн. За последние полчаса он ни разу не пошевелился. – Я никогда не замечала, чтобы Анри-Кристиану было скучно, – тихо произнесла я после минутного размышления, – ни разу. – Точно, – подтвердил Джейми, взяв меня за руку. – И, думаю, теперь он никогда не будет скучать. Гэльские бдения обладают своим ритмом. Фергюс и Марсали тихо вошли примерно час спустя и сначала сели рядом возле гроба, держась за руки, но подходило все больше людей, и мужчины постепенно окружили Фергюса и завладели им, почти как фагоциты окружают микроб и уводят его за собой. А через некоторое время, как обычно и происходит в таких ситуациях, половина мужчин сгрудилась в одной части помещения и тихо переговаривалась, другая же половина находилась снаружи, не в состоянии выносить тесноту и сильные эмоции, но, тем не менее, желая прийти и выразить свое сочувствие. Сначала женщины собирались возле Марсали, обнимаясь и плача, затем отходили в сторону и присоединялись к своим подругам, возвращались к столам, чтобы переставить блюда или доложить хлеба и пирогов. Джосайя Прентис пришел со скрипкой, но пока оставил ее в футляре. Табачный дым от трубок мужчин снаружи затягивало в церковь мягкими синеватыми облаками. У меня в носу неприятно зачесалось: этот дым слишком живо напоминал о пожаре. Слегка сжав мне руку, Джейми отправился перекинуться парой слов с Йеном. Я видела, как они оба посмотрели на Джермейна; Йен кивнул и тихо подошел к племяннику, положив руки ему на плечи. Рейчел с сочувствующим взглядом темных глаз тоже стояла рядом. Моя скамья снова скрипнула – это присела Дженни. Ни слова не говоря, она обняла меня за плечи. Так же молча я склонила к ней голову, и мы всплакнули: не только из-за Анри-Кристиана, но и из-за детей, которых мы потеряли, – моей Фейт, родившейся мертвой, и ее малышки Кейтлин. И из-за Марсали, теперь вступившей в наше печальное братство. Вечер сгущался, налили пиво и эль, достали более крепкие напитки, и мрачное настроение собравшихся чуть посветлело. И все же происходило бдение по ребенку, чья жизнь оборвалась так скоро. Поэтому здесь не делились воспоминаниями и не смеялись, как бывает, когда умирает человек, проживший полную жизнь, и на поминки приходят его друзья. Джосайя Прентис играл на скрипке, но тихо, чередуя похоронные песни со спокойными мелодиями и изредка гимнами – сегодня много петь не будут. Внезапно мне так захотелось, чтобы Роджер был здесь. Возможно, он нашел бы слова, которые следует произнести в такой ситуации, когда сказать нечего. И даже лишенный своего голоса, он бы знал, какую песню спеть и какую предложить молитву. Из церкви Сент-Джордж пришел отец О’Нил, тактично избегающий темы нетрадиционной квакерской свадьбы, произошедшей тут месяц назад, и остановился у входа, разговаривая с Фергюсом и несколькими другими мужчинами. – Бедный малыш, – сказала Дженни. Голос ее огрубел от слез, но звучал твердо. Она сжимала мою руку, а я – ее, но она смотрела не на гроб, а на Фергюса. – Его дети очень много значат для него, особенно наш маленький мужчина. Дженни сжала губы, чтобы они не дрожали, и выпрямила спину. – Тебе не кажется, что Марсали в положении? – тихонько спросила она, глядя на Марсали, за юбки которой цеплялись Фелисите и Джоан, положившая головку на колени матери. Рука Марсали лежала на волосах девочки, нежно их приглаживая. – Кажется, – ответила я так же негромко. Дженни кивнула и сложила пальцы руки, полускрытой складками юбки, в козу, охраняющую от злых сил. Вошли еще люди. В Филадельфии происходила встреча Конгресса, и пришло несколько делегатов, которые вели дела с Фергюсом. Джонас Филипс и Сэмюэль Адамс были здесь и разговаривали возле стола с закусками. Будь я в другом состоянии духа, я бы пришла в восторг от того, что нахожусь в одном помещении с двумя мужчинами, подписавшими Декларацию независимости, но, в конце концов, они были просто людьми, хотя я и испытывала благодарность за их визит. Каждые несколько минут я искала глазами Джермейна. Сейчас он стоял у столов с Йеном и что-то пил из чашки. Я моргнула и пригляделась. – Иисус тво... То есть, о, Господи! Йен напоил Джермейна вишневой наливкой! Дженни взглянула на ярко-красные губы Джермейна, и ее тело затряслось от сдерживаемого смеха. – Именно это сейчас и нужно парнишке, так ведь? – Ну... да, – я поднялась, расправляя юбки. – Не хочешь ли тоже немного? – Хочу, – ответила Дженни, с готовностью вставая. – И, возможно, немного перекусить. Ночь будет длинной, и нам нужно подкрепиться, правда? Когда я встала и пошла, то почувствовала себя лучше. Горе еще застилало туманом остальные чувства, и я не ждала, что оно быстро пройдет, но в то же время... Теперь я осознала, что голодна. Эмоции людей медленно менялись: от шока и печали в начале церемонии до утешения и поддержки семьи, а теперь разговоры перешли на более общие темы. И я с тревогой поняла, что обсуждают причину пожара и кто мог за этим стоять. От потрясения и горя, вызванных произошедшим, никто из нас не поднимал этот зловещий вопрос, но даже в жуткой пелене молчания он парил, как летучая мышь: зачем, как и – главное... кто? Если здесь вообще кто-то виноват. Пожары были поистине бичом того времени, когда у каждого в доме имелся открытый очаг. А уж в типографии с горном для отливки и целым набором легковоспламеняющихся веществ простой несчастный случай мог произойти еще с большей вероятностью. Открытое окно, легкий ветерок, взлетевшие под его дуновением листы бумаги... Если в очаге был плохо затушен огонь, тлеющий уголек мог стать причиной пожара... И все же. Воспоминание об анонимном письме тошнотворно витало у меня в голове. «Твой домик в огне, и твои детки улетели...» И те парни, следовавшие за мной с Честнат-стрит, их вкрадчивое дерганье и зубоскальство вполголоса. О, Боже, могли они излить свою ненависть на дом Фергюса из-за меня? Джейми вернулся и снова стал рядом, крепкий и надежный, как скала, вручив мне новую чашку вишневой наливки. По вкусу она напоминала сироп от кашля. очень крепкий, но безусловно целебный. По крайней мере, до той минуты, пока не свалишься без чувств. Я видела, как Джермейн медленно сползал по стене; Рейчел стала возле него на колени и опустила мальчугана на пол, а затем свернула свою шаль и подсунула ему под голову. Вишневая наливка затуманила все вокруг; я подумала, что, в целом, опьянение помогает. – Миссис Фрейзер? Странный голос слева отвлек меня от мечтательного созерцания темно-красных глубин моей чашки. Рядом со мной стоял молодой человек в поношенной одежде и держал в руке маленький пакет. – Да, это она, – ответил Джейми, внимательно оглядывая подошедшего. – Вам нужен врач? Поскольку... – О, нет, сэр, – услужливо заверил его юноша. – Мне было приказано передать это в руки миссис Фрейзер, и все. С легким поклоном он вручил мне пакет, повернулся и ушел. Озадаченная и заторможенная от усталости, горя и вишневой наливки, я неуклюже пыталась развязать бечевку, потом сдалась и передала пакет мужу, который потянулся было за ножом, но не нашел его: нож, конечно, сгинул в огне – и во вспышке раздражения Джейми просто разорвал бечевку. Обертка развернулась, и мы увидели небольшой кожаный кошелек и записку, свернутую, но незапечатанную. Я моргнула и немного прищурилась сначала, а затем сунула руку в карман. К счастью, мои очки остались внизу на кухне, я сняла их, когда резала лук, а Джейми спас их во время торопливой вылазки в горящий дом. Теперь, к моему облегчению, написанные изящным почерком буквы стали четкими. «Миссис Фрейзер! Полагаю, что моему присутствию не обрадуются, и мне бы не хотелось помешать вашему горю. Мне не нужно ни признания, ни каких-либо обязательств. Прошу лишь позволить мне оказать вам посильную помощь и не говорить младшему мистеру Фрейзеру об источнике этой помощи. Я верю в ваше благоразумие и в том, что касается старшего». Подпись была простой: «П. Уэйнрайт (Бичем)». Удивившись, я взглянула на Джейми и передала ему записку. Он прочитал ее, сжав губы, а затем взглянул на Марсали и девочек, рядом с которыми стояла Дженни, разговаривающая с миссис Филипс; все они тихонько плакали. Потом он посмотрел на Фергюса, стоявшего в окружении Йена и Рейчел. Джейми скривился, но черты его быстро разгладились. В конце концов, у него есть семья, которую нужно обеспечивать: сейчас лучше забыть о гордости. – Ну, тогда, наверное, это не он, – со вздохом сказала я, сунув маленький кошелек в карман юбки. Не в состоянии вымолвить больше ни слова, я испытала смутное чувство облегчения. Кем бы он ни был, что бы он ни сделал или ни намеревался сделать, все равно прежний месье Бошан в принципе нравился мне. Однако у меня больше не было времени думать о Перси, поскольку в эту минуту люди возле двери зашевелились, и, повернувшись посмотреть, в чем дело, я увидела, что вошел Джордж Соррел. Сразу было понятно, что хозяин таверны не преминул употребить кой-чего из своих запасов, – возможно, чтобы набраться смелости, – поскольку он стоял, слегка покачиваясь, вытянув сжатые в кулаки руки по швам, и медленно обводил взглядом помещение, вызывающе встречая направленные на него взгляды. Джейми вполголоса сказал на гэльском что-то совершенно неподобающее в храме божьем и двинулся к двери. Но, прежде чем он добрался туда, Фергюс повернулся посмотреть, что вызвало суету, и заметил Соррела. Фергюс был не более трезв, чем Соррел, но более возмущен. На мгновение он окаменел, затем высвободился из вцепившихся в него рук доброжелателей и ни слова не говоря направился к Соррелу, глаза его были красными, как у охотящегося хорька, и он был так же опасен. Сорелл открыл было рот, но Фергюс ударил его кулаком. Оба они и так нетвердо держались на ногах, но от удара зашатались еще больше, и другие мужчины кинулись разнимать их. Джейми пробрался к Соррелу и, схватив его за руку, вытащил из толпы. – Предлагаю вам удалиться, сэр, – вежливо, учитывая обстоятельства, произнес Джейми и решительно развернул мужчину к двери. – Нет, – возразил Фергюс. Он дышал, как паровоз, пот катился по его белому как мел лицу. – Не уходи. Останься и расскажи, зачем. Зачем ты пришел сюда? Как ты осмелился сюда прийти? Последнюю фразу он выкрикнул надтреснутым голосом, отчего Соррел моргнул и отступил на шаг назад. При этом он упрямо покачал головой и выпрямился. – Я пришел, что... чтобы выразить миссис Фрейзер со... собо... чтобы сказать, что я сожалею о том, что произошло с ее сыном, – угрюмо ответил Соррел. – И ты тоже не сможешь мне помешать, ты, чертов французский сукин сын! – Ты ничего не будешь предлагать моей жене, – прорычал Фергюс, дрожа от ярости. – Ничего, слышишь? Кто может подтвердить, что пожар устроил не ты? Чтобы убить меня и завладеть моей женой? Salaud! (Подонок! (франц.). – прим. пер.) Я готова была побиться об заклад, что Соррел не знал, что означает «salaud», но это неважно; он стал пунцовый, точно свекла, и ринулся на Фергюса, но не достал, поскольку Джейми умудрился схватить его за воротник. Раздался звук рвущейся одежды, Соррел дернулся и остановился, покачиваясь. Поднялся ропот, мужчины и женщины превращались в грозовое облако неодобрения. Я видела, как выпрямился и подобрался Джейми, приготовившись вытащить Соррела наружу, прежде чем кто-то из окружения Фергюса попытается кинуться на него. Несколько человек определенным образом подвинулись, значит, подобные мысли у них возникли. Затем между двумя конфликтующими появилась Рейчел. Она была очень бледной, но щеки у нее ярко пылали, руками она сжимала ткань юбки. – Ты на самом деле пришел сюда, чтобы выразить соболезнования, друг? – спросила она Соррела слегка дрожащим голосом. – Если это так, то можешь сказать об этом всем, кто собрался здесь сегодня в память об этом ребенке. Особенно – его отцу. Она повернулась к Фергюсу и тронула его за рукав. – Я знаю, ты не хотел бы причинить своей жене еще больше горя, – тихо сказала Рейчел. – Почему бы тебе не пойти к ней? Несмотря на то, что она очень благодарна всем этим добрым людям, ей нужен только ты. Выражение лица Фергюса менялось: страдание и ярость боролись со смущением. Видя, что он не может принять решение о том, как следует поступить, Рейчел шагнула к нему, взяла его под руку и повела за собой. Толпа расступилась перед ними. Я видела, как Марсали медленно подняла белокурую голову, и выражение ее лица изменилось, когда она смотрела на подходившего к ней Фергюса. Джейми глубоко вдохнул и отпустил Соррела. – Ну? – тихо сказал Джейми. – Оставайтесь или уходите. Как вам угодно. Соррел все еще тяжело дышал, но теперь взял себя в руки. Он отрывисто кивнул, выпрямился и одернул разорванный сюртук. Затем с высоко поднятой головой прошел сквозь примолкшую толпу, чтобы выразить соболезнования понесшим тяжелую утрату.
Глава 122. ОСВЯЩЕННАЯ ЗЕМЛЯ (с) Перевод Анастасии Сикунды
@Angel123 "Вечность"
НЕСМОТРЯ НА ЩЕДРОСТЬ соседей, упаковывать было почти нечего. Также не осталось причин задерживаться в Филадельфии. Наша жизнь здесь закончилась. Как часто бывает, у людей имелось множество догадок, отчего произошёл пожар. Но после взрыва эмоций на поминках всех нас охватило чувство унылой завершенности. Соседи ещё долго обсуждали бы версии произошедшего, но члены семьи, не сговариваясь, согласились, что неважно, был ли пожар чистой случайностью или чьим-то дурным умыслом. Анри-Кристиана уже не вернуть, а всё остальное не имело значения. Джейми ушёл договориться о нашем путешествии и взял с собой Фергюса: не потому, что требовалась помощь, а чтобы заставить того двигаться, не дать ему прирасти к скамейке рядом с маленьким гробом Анри-Кристиана. Для Марсали всё было проще и одновременно сложнее. Её ждали дети, которые требовали заботы и очень в ней нуждались. Мы с Рейчел упаковали немногочисленную поклажу, купили еды в дорогу и делали последние приготовления перед отъездом. Я собрала разные мелочи в аптечку и, со слезами на глазах и взаимными объятиями, передала миссис Фиг ключи от дома №17 на Честнат-стрит. К обеду следующего дня после поминального бдения мы одолжили небольшую телегу, запрягли в неё Кларенса и проводили Анри-Кристиана в последний путь. Мы не обсуждали, где его похоронить. После поминальной трапезы Йен просто встал и сказал: «Я знаю, где он должен покоиться». Шли мы долго: добрых два часа за пределы города. Однако жара, наконец, спала, и воздух мягко окутал нас первым прохладным прикосновением осени. Нашу процессию не сопровождали никакие церемонии: ни жалобных гэльских плачей о рано прерванной жизни, ни профессиональных плакальщиц не было. Только самые близкие шли вместе в последний раз. По знаку Йена мы сошли с дороги. Джейми отцепил Кларенса и, стреножив, оставил его щипать траву. Затем они с Фергюсом подняли гроб и последовали за Йеном в шепот листьев по маленькой, еле заметной тропе, протоптанной оленями, и далее вглубь, к небольшой поляне в лесу. Там стояли две большие пирамиды из камней, высотой примерно по колено. И ещё одна поменьше у края поляны, под ветвями красного кедра. Перед ней лежал плоский камень с нацарапанным словом «РОЛЛО». Фергюс и Джейми осторожно опустили маленький гроб. Увидев его там, такой крохотный и одинокий, столкнувшись с мыслью о том, что он останется тут навсегда, Джоанни и Фелисите, переставшие плакать по пути, вновь тихо залились слезами, крепко вцепившись друг в друга. И от этой картины во мне тоже фонтаном забило горе. Джермейн крепко держал мать за руку, – молча и сжав челюсти, не проронив ни слезинки. Мальчик не искал поддержки, а сам её оказывал, хотя в его глазах читалась сильнейшая боль, когда его взгляд остановился на братовом гробике. Йен нежно коснулся руки Марсали. – Это место освящено моими пóтом и слезами, кузина, – и тихо добавил. – Давай освятим его ещё и нашей кровью, чтобы малыш чувствовал себя под защитой семьи. Если он не может пойти с нами, тогда мы останемся с ним. Он достал из чулка скин-ду и чиркнул им по запястью, затем поднял руку над гробом Анри-Кристиана, чтобы несколько капель упало на деревянную крышку. Я услышала этот звук, похожий на первые капли дождя. Марсали прерывисто вздохнула, выпрямилась и взяла нож из рук Йена.
Глава 123. QUOD SCRIPSI, SCRIPSI (с) Перевод Анастасии Сикунды
QUOD SCRIPSI, SCRIPSI («Что написал, то написал». (лат.). – прим. пер.)
Айша Ахмад "Он говорит словами"
«Миссис Эбигейл Белл, Саванна, Королевская колония Джорджия мистеру Джеймсу Фрейзеру, Филадельфия, колония Пенсильвания. Дорогой мистер Фрейзер, Пишу в ответ на Ваше письмо от 17 числа сего месяца, извещающее моего мужа о вашем возвращении в Америку, переданное ему другом в Уилмингтоне. Как вы поймёте из адреса на конверте, мы переехали из Уилмингтона в Саванну, поскольку политический климат Северной Каролины становился всё более опасным для лоялистов, – особенно для моего супруга, с учётом его прошлых злоключений и профессии. Спешу заверить, что Ваш печатный станок цел и невредим, но в настоящее время не используется. Вскоре после нашего приезда в Саванну муж сильно захворал, и стало очевидно, что его болезнь имеет свойство периодически возвращаться. Сейчас он чувствует себя несколько лучше, но все еще не в состоянии выдерживать тяжелый печатный труд. (Хочу добавить, если вдруг Вы подумываете о том, чтобы вести дела в этих местах. Хотя здешняя политическая атмосфера гораздо больше расположена к убеждениям лоялистов, чем в северных колониях, печатник, независимо от личных убеждений, всё равно подвергается здесь большому риску.) Сейчас Ваш станок хранится в амбаре фермера по фамилии Симпсон, который живёт неподалёку от города. Я видела пресс и удостоверилась, что он чистый, сухой (упакован в солому) и защищён от непогоды. Пожалуйста, проинформируйте меня о Ваших намерениях: хотите ли Вы, чтобы я продала станок и отправила вам деньги, или собираетесь приехать и забрать его. Мы очень ценим Вашу помощь и доброту, и девочки каждый день молятся за Вас и Вашу семью. С уважением Эбигейл Белл».
«От Уильяма Рэнсома Его Светлости Гарольду, герцогу Пардлоу. 24 сентября 1778 года. Дорогой дядя Хэл, Тебе будет приятно узнать, что отцовский инстинкт тебя не подвёл. С радостью сообщаю, что Бен, вероятно, и правда не умер. С другой стороны, я, чёрт возьми, не имею ни малейшего представления, где он находится и почему. Мне показали могилу в лагере Миддлбрук, Нью-Джерси, якобы принадлежащую Бену, но похороненное там тело – не Бен. (Наверное, будет лучше, если ты не узнаешь, каким способом я добыл эту информацию.) Несомненно, кое-кому в Континентальной армии известно о местонахождении твоего сына, но большая часть войск Вашингтона, находившихся в лагере, когда Бен был взят в плен, ушли. Есть один человек, который, возможно, имеет некоторые сведения, но кроме него единственным возможным связующим звеном, как оказалось, является известный нам капитан. Поэтому я намерен разыскать этого джентльмена и, когда найду, вытащить из него информацию, коей он может обладать. Твой самый преданный племянник, Уильям».
«Лорд Джон Грей к Гарольду, герцогу Пардлоу. Чарльстон, Южная Каролина. 28 сентября 1778 года. Дорогой Хэл, Два дня назад мы прибыли на корабле в Чарльстон. Нас накрыло штормом у Чесапика и вынесло обратно в открытое море, что задержало нас на несколько дней. Уверен, ты ничуть не удивишься, узнав, что Дотти гораздо лучший моряк, нежели я. Также она подаёт надежды в качестве отличного частного детектива. Первым делом сегодня утром она обнаружила местонахождение Амаранты Коуден, – просто остановив на улице хорошо одетую леди. Дотти похвалила её платье, а затем спросила имена лучших портних в городе под тем предлогом (как она позже объяснила), что Бен не женился бы на простушке или на женщине, не интересующейся модой. В третьем ателье, которое мы посетили, действительно похвастались, что мисс Коуден (они сказали, что женщина называла себя миссис Грей, но им известна её девичья фамилия, поскольку она жила с тётушкой по фамилии Коуден) является их клиенткой, и смогли описать её так: изящная молодая женщина среднего роста с превосходным цветом лица, большими карими глазами и густыми волосами темно-русого оттенка. Однако в ателье не смогли дать её адрес, поскольку дама недавно уехала на всю зиму к друзьям в Саванну. (Как я выяснил, тётушка, к нашей досаде, умерла.) Что интересно, Амарантус представляется вдовой, так что, по-видимому, ей сообщили (и кто же, хотелось бы знать?) о предполагаемой смерти Бена, но уже после того, как она написала тебе письмо. В противном случае девушка, наверняка, упомянула бы об этом. Также любопытным кажется тот факт, что она может позволить себе услуги мадам Евлалии, – а они весьма дороги. (Мне удалось убедить мадам показать последние счета Амаранты). Тогда как в её послании к тебе говорилось о финансовых трудностях из-за пленения Бена. Если смерть и брак Бена и вправду подтвердятся, то, вероятно, мисс Коуден – или, по крайней мере, её ребенок – унаследует кое-какую собственность. Но вряд ли бы она успела предпринять такие правовые шаги в тот короткий промежуток времени между отправленным ею письмом и текущим моментом. Легко можно посчитать, сколько нужно времени, чтобы письмо дошло в Лондон. А если она не имела понятия, куда следует его доставить? И еще надо учесть то, что, кто бы его ни получил, не сообщил бы тебе сразу. И да, у нее есть ребёнок, мальчик, и это в самом деле её дитя. Мадам сшила для неё два свободных платья и набор корсетов на разные сроки беременности. Естественно, нельзя утверждать наверняка, является ли Бенджамин отцом ребёнка. Она точно встречала Бена, или, возможно, Адама; фамилию Уоттисвейд она могла узнать от любого члена семьи. Но это не является доказательством брака или отцовства. В общем, твоя предполагаемая невестка – довольно интересная женщина. Очевидно, что теперь наш путь лежит в Саванну, хотя тут могут потребоваться более тщательные поиски, поскольку мы не знаем имен друзей, у которых она поселилась, а если девушка действительно бедна, то новые наряды она покупать не будет. Я надеюсь убедить Дотти, что ей не нужно со мной ехать. Она настроена очень решительно, но я вижу, как она тоскует по своему доктору-квакеру. И если наши поиски сильно затянутся… Я не подвергну её опасности, уверяю тебя. Твой любящий брат, Джон».
«Генерал сэр Генри Клинтон, Главнокомандующий войсками Северной Америки к полковнику, Его Светлости герцогу Пардлоу, командиру 46-го пехотного полка. Сэр! Настоящим вам приказано и предписано собрать и доукомплектовать ваши войска так, как вы считаете необходимым, а затем объединиться с подполковником Арчибальдом Кэмпбеллом для военного похода на город Саванна в колонии Джорджия с целью захватить его именем Его Величества. Г. Клинтон».
ГАРОЛЬД, ГЕРЦОГ ПАРДЛОУ, почувствовал, как сжало грудь, и вызвал ординарца. – Кофе, пожалуйста, – попросил он и добавил, – очень крепкий и быстро. И, пока кофе готовится, принеси бренди.
Глава 124. ВАС ВЫРУЧАТ БУКВЫ Q, E и D (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
@ANTLKVN "Q.E.D."
ВАС ВЫРУЧАТ БУКВЫ Q, E и D (Q.E.D. – аббревиатура от лат. quod erat demonstrandum – «что и требовалось доказать», завершающие доказательство теоремы. – прим. пер.)
КОНЕЧНО, НЕЧЕГО БЫЛО и думать, чтобы продать Кларенса. – Как считаешь, он тяжелей печатного станка? – поинтересовалась я, с сомнением глядя на мула. Крохотная конюшня на заднем дворе в пожаре уцелела. И пусть Кларенс морщил нос и чихал, как только ветер поднимал клубы пепла с обгорелых остатков типографии, но, казалось, сильно его это не беспокоило. – Думаю, намного, – почесав мулу лоб, Джейми провел рукой по длинному уху. – Как, по-твоему, у мулов бывает морская болезнь? – Может ли их тошнить? Я попыталась припомнить, видела ли я когда-нибудь не просто роняющих слюнявые комки пищи, а в самом деле испытывающих тошноту лошадь или мула, но в голову ничего не пришло. – Не могу сказать, возможно ли такое в принципе, – ответил Джейми, подбирая жесткую щетку и поднимая ею клубы пыли над широкой серой спиной мула, – Но их точно не рвет... Нет. – Тогда откуда ты узнаешь, что мула укачивает? Сам Джейми тяжело страдал от морской болезни, и мне было интересно, что он собирается с этим делать, если мы и в самом деле отправимся морем: как и многое другое, акупунктурные иглы, которыми я обычно усмиряла его тошноту, погибли в огне. Джейми язвительно взглянул на меня поверх спины Кларенса. – Но ведь даже если я не блюю, ты же знаешь, что меня укачало? – Ну, да, – мягко согласилась я. – Правда, ты не покрыт шерстью и умеешь разговаривать. Позеленев и покрывшись потом, ты валяешься, стеная и умоляя тебя пристрелить. – Да. Пусть мул и не зеленеет, но он прекрасно может дать понять, что ему нехорошо. И уж, конечно, может заставить тебя желать ему смерти. Он провел рукой вниз, по ноге Кларенса, чтобы взяться за его левое переднее копыто. Кларенс поднял копыто, а потом, передернув ушами, очень твердо поставил ногу точно туда, где за секунду до этого находилась нога Джейми. – Впрочем, – обратился к мулу Джейми, – я могу устроить так, что всю дорогу до Саванны ты будешь тащить за собой свою тележку. Подумай об этом, ладно? Он вышел из стойла, закрыв за собой ворота и дернул их, чтобы убедиться, что они заперты. – Мистер Фрейзер! – окликнули Джейми с дальнего конца переулка. Это был Джонас Филлипс, который, вероятно, шел домой обедать из зала собраний, где все еще вел ожесточенные споры Континентальный конгресс. В ответ Джейми помахал ему рукой и, кивнув мне, зашагал по переулку. Ожидая его возвращения, я принялась рассматривать кучу вещей, сваленную в другой половине конюшни. Все небольшое пространство позади стойла Кларенса было заполнено тем, что соседи спасли из руин типографии. Все пропахло едкой гарью, но я думала, что кое-что можно было восстановить или продать. Из-за письма миссис Белл нам пришлось пересмотреть наши планы на ближайшее будущее. Пожар полностью уничтожил печатный пресс. Металлические части все еще стоявшего здесь брошенного остова были перекручены так, что неуютно было даже думать, в какой мỳке умирал станок. Фергюс не плакал. Мне казалось, что после смерти Анри-Кристиана больше ничто не заставит его заплакать. Но каждый раз, проходя мимо развалин, Фергюс отводил взгляд. С одной стороны, потеря станка была катастрофой, но с другой, это избавило нас от необходимости везти его куда бы то ни было... Однако в этом-то и заключалась иная проблема: куда конкретно мы направлялись? Джейми заверил, что мы едем домой, назад, в Ридж. Но был уже конец сентября. Даже если бы мы наскребли денег на оплату проезда такого количества людей (еще и Кларенса в придачу), и нам повезло бы, не утонув, улизнуть от английского сторожевого корабля... Нам пришлось бы расстаться с Фергюсом и Марсали в Уилмингтоне, предоставив им с детьми самостоятельно добираться до Саванны, а сами бы поднялись вверх по реке Кейп-Фир вглубь Северной Каролины. Я знала, что Джейми был против такого плана. Честно говоря, и я тоже. Маленькое семейство уцелело, хотя, без сомнения, смерть Анри-Кристиана и пожар тяжело ранили каждого из них. И особенно глубоко – Джермейна. Поменялось выражение его лица. Всегда печальный, мальчик даже двигался теперь иначе. Блеск его глаз, прежде всегда готовых к приключениям, потух. Словно ожидая внезапного удара, он ходил с опущенными плечами. И даже если иногда, на какое-то время он забывался, и к нему вновь возвращались его уверенная походка и манера разговора, налетал внезапный порыв воспоминаний, и мальчик вновь начинал ходить, пошатываясь. Йен и Рейчел взяли на себя заботу о мальчике: не давая ему улизнуть, один или другой постоянно брали с собой помочь с покупками или сходить в лес на поиски подходящего топорища или древка для лука. Это помогало. Если Фергюс отправится в Саванну за Бонни, – станком, принадлежавшим Джейми, – Марсали, озабоченная и занятая новой беременностью, будет поглощена трудностями переезда и необходимостью обживаться на новом месте. Фергюсу же предстоит погрузиться в новое дело и в знакомство с различными проявлениями местной политической жизни. Семья может легко упустить Джермейна, и тот пропадет. Я размышляла: с кем поедет Дженни – с семейством Фергюса или с Йеном и Рейчел? Ее помощь пришлась бы Марсали кстати, но я помнила слова той и была с ними согласна: «Йен ее младший... Она так мало провела с ним времени». Так оно и было. Фактически, Йен уехал от матери в четырнадцать, и пока не стал совсем взрослым, оказавшись могавком, Дженни с сыном не встречалась. Я видела, как ее лицо озаряется слабым сиянием, когда она смотрит, как он ест или говорит. Я слегка ткнула кулаком кучу вещей. Котел Марсали остался невредим, правда, закоптился. Несколько оловянных тарелок, одна из которых наполовину расплавилась (деревянные сгорели все) и стопка Библий, спасенная из передней комнаты какой-то благочестивой душой. На веревке поперек переулка висело выстиранное белье. Вся одежда, оказавшаяся там во время пожара, уцелела, хотя пара рубашек Фергюса и передников Джоани сильно опалило. На мой взгляд, после кипячения с льняным мылом вонь пожара исчезнет, но вряд ли кто-то будет опять носить эти вещи. Покончив с сеном, Кларенс начал методично тереться лбом о верхнюю перекладину ворот, отчего та дергалась с глухим стуком. – Зудит? – почесав его, я выглянула из конюшни. Джейми все еще разговаривал с мистером Филлипсом в конце переулка, так что я продолжила свои изыскания. Под кучей вымазанных копотью театральных пьес я обнаружила небольшие часы с боем, принадлежавшие Марсали. Они каким-то чудом уцелели. Конечно, часы остановились, но, когда я подняла их, раздался короткий мелодично заливистый «бом!», заставивший меня улыбнуться. Возможно, это хорошее предзнаменование для нашего путешествия. И, в конце концов, даже если мы с Джейми (вместе с Рейчел с Йеном) и отправимся немедленно во Фрейзерс Ридж, нет никакой возможности добраться до Северной Каролины прежде, чем снег перекроет перевалы. В горах мы сможем оказаться не раньше марта. Сжав часы в руке, я вздохнула, представляя себе весну в Ридже. Удачное время для приезда. Погода благоприятствует посадке растений и строительству. Я могу подождать. Я услышала стук шагов Джейми по камням мостовой. Потом все стихло. Подойдя к открытым дверям конюшни, я увидела, как он остановился рядом с местом, где погиб Анри-Кристиан. Постояв с минуту неподвижно, Джейми перекрестился и повернулся. Когда он заметил меня, его лицо посветлело, и, улыбаясь, он поднял небольшой кожаный мешок. – Смотри, Сассенах! – Что это? – Один из мальчишек Филлипса нашел его, копаясь в мусоре, а потом отдал отцу. Подставляй руки. Озадаченная, я сделала, как он просил. Джейми наклонил мешок, из которого хлынул поток удивительно тяжелых темно-серых кусочков свинца: полный набор шрифта... Прищурившись, я взяла один их них. – Шрифт Кэзлон Инглиш Роман? – Гораздо лучше, Сассенах. Достав из кучки у меня в руке букву «Q», Джейми поскреб ногтем большого пальца по мягкому металлу. Показалось мягкое желтое сияние. – Заначка Марсали. – Боже, точно! Я совсем забыла о ней. В разгар британской оккупации, когда Фергюс был вынужден покинуть дом, каждую ночь меняя место ночлега, чтобы избежать ареста, Марсали отлила из золота набор шрифта, а потом аккуратно затерла каждый знак топленым салом, сажей и чернилами. На случай, если ей с детьми придется спасаться бегством, она постоянно носила мешок под фартуком. – Полагаю, как и Марсали, – улыбка Джейми чуть померкла, когда он вспомнил о причинах ее рассеянности. – Думаю, после отступления армии она спрятала мешок под кирпичами камина. Сэм Филлипс нашел его, когда они разбирали дымоход. Джейми кивнул головой в сторону обугленного места, где раньше была типография. Завалившаяся внутрь стена повредила дымоход. Потом несколько человек разобрали его, аккуратно сложив кирпичи, большая часть которых осталась целой, и их можно было продать. Аккуратно ссыпав шрифт обратно в мешок, я взглянула через плечо на Кларенса. – Думаю, золотых дел мастер сможет сделать мне по-настоящему большие иглы для акупунктуры. Просто на всякий случай.
Дата: Суббота, 01.02.2020, 14:17 | Сообщение # 441
Король
Сообщений: 19994
Глава 125. ВЕЧЕРНИЙ КАЛЬМАР, БЛАЖЕННЫЙ КАЛЬМАР (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
@WoodPigeon "Кальмар"
ВЕЧЕРНИЙ КАЛЬМАР, БЛАЖЕННЫЙ КАЛЬМАР (Аллюзия на строчку из песенки Квази Черепахи из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. – прим. пер.)
Чарлстон, Королевская Колония Южная Каролина. ТЕМ ВЕЧЕРОМ ЛОРД ДЖОН и его племянница Доротея поужинали на берегу, в маленькой таверне, где подавали скромные кушанья за твердую цену. Заведение наполняли восхитительные ароматы запеченной рыбы, угрей в винном соусе и маленьких кальмаров, целиком обвалянных в кукурузной муке и зажаренных до хруста. Джон с удовольствием вдохнул запахи еды и, усадив Дотти на табурет, сел сам, наслаждаясь представившимся богатым выбором. – В такие моменты, – обратился он к Дотти, – когда и в самом деле задумываешься над чудесной возможностью съесть все предложенное, мгновенно забываешь о том, что объем твоего желудка ограничен, и, следовательно, необходимость выбора, увы, неизбежна. Дотти с легким подозрением огляделась. Но, вдохновленная дядиными словами, она сделала глубокий вдох. К остальным ароматам прибавился запах только что испеченного хлеба: служанка внесла огромный каравай и тарелку с маслом, на жирной поверхности которого в честь названия таверны был выдавлен четырехлистный клевер. – Ох, пахнет чудесно! – лицо девушки просияло. – Пожалуйста, дайте мне немного. И стакан сидра. Грей с удовольствием смотрел, как жадно она откусывает хлеб и вдыхает аромат сидра, который перебивал даже запах кальмаров. В конце концов Джон решил остановить свой выбор на них, а чтобы заполнить желудок без остатка, сопроводить их дюжиной только что открытых устриц. Дотти выбрала запеченного хека, но не ела, а только ковыряла его вилкой. – Пока ты днем отдыхала, я сходил на пристань, – сказал лорд Джон, отламывая кусочек хлеба, чтобы смягчить вкус тертого хрена и уксуса от устриц. – Я порасспрашивал и нашел двух или трех владельцев небольших лодок, которые не против короткого путешествия в Саванну. – Насколько короткого? – осторожно поинтересовалась Дотти. – До Саванны чуть больше сотни миль по воде, – заметил Грей, небрежно, как он надеялся, пожимая плечами. – Возможно, пара дней при хорошем ветре и ясной погоде. – Хмм. Дотти с сомнением взглянула на окно таверны, закрытое ставнями, которые дрожали под порывами ветра с дождем. – Дядя Джон, сейчас октябрь. Вряд ли можно угадать с погодой. – Откуда ты знаешь? Мадам... Нельзя ли мне еще уксуса для кальмаров? Жена трактирщика кивнула и поспешила выйти, а Джон повторил: – Откуда ты знаешь? – Сын нашей домовладелицы – рыбак. И муж ее был рыбаком. Он погиб в шторм... прошлым октябрем, – закончила она нежно, бросив оставшийся кусочек хлеба в рот. – Такая педантичность и осторожность… Не похоже на тебя, Дотти, – заметил Грей, принимая бутылочку с уксусом у хозяйки и поливая соусом хрустящих кальмарчиков. – О, Боже, – он начал жевать. – Амброзия. Вот... попробуй. Он наколол одного и протянул вилку племяннице. – Да. Ну... – Дотти разглядывала предложенную вилку без особого энтузиазма. – А сколько надо времени, чтобы доехать туда по суше? – Может, дня четыре… Или пять. Опять же, если погода будет хорошей. Дотти вздохнула и, поднеся кальмара ко рту, замерла. Потом положила его в рот окончательно и начала жевать. Выражением лица она была похожа на римского гладиатора, нос к носу столкнувшегося на арене с крокодилом. Потом девушка побелела.– Дотти! Опрокинув стул, Грей подпрыгнул и успел подхватить девушку, когда она начала оседать на пол. – Фу, – слабо произнесла она и, вырываясь у него из рук, бросилась к двери, стараясь сдержать рвоту. Джон последовал за ней, успев подержать голову, пока Доротея расставалась с хлебом, сидром и наполовину пережеванным кальмаром. – Мне так жаль, – сказала она через несколько секунд, когда Джон вернулся из таверны с кружкой и влажной тканью. Завернувшись в плащ, Дотти прислонилась к самой укромной стене здания, а цвет ее кожи напоминал протухший пудинг на сале. – Как же отвратительно. – Не думай об этом, – любезно отозвался лорд Джон. – Время от времени это же случалось и с тремя твоими братьями Хотя, сдается мне, причина здесь в другом. И давно ты знаешь, что беременна? – Наверняка я узнала об этом пять минут назад, – она громко сглотнула, по телу пробежала дрожь. – Боже мой, я никогда больше не буду есть кальмаров. – А ты раньше их пробовала? – Нет. Видеть их больше не хочу. Тьфу, во рту так противно. Джон, у которого и вправду был опыт в такого рода делах, вручил ей кружку пива. – Ополосни этим рот, – предложил он. – А потом допей остальное. Желудок успокоится. Взглянув с сомнением на содержимое, девушка сделала, как велел дядя. Когда она опустила кружку, то по-прежнему оставалась бледной, но было видно, что ей лучше. – Легче? Хорошо. Я полагаю, вряд ли ты хочешь вернуться в таверну? Ну конечно, нет. Дай мне расплатиться, и я провожу тебя домой. В таверне Джон попросил упаковать недоеденный ужин с собой. Он так хотел есть, – просто умирал с голоду! – что был не прочь доесть жареных кальмаров остывшими. И пока они шли домой, он старался держать сверток с наветренной стороны. – Ты и правда не знала? – спросил он с любопытством. – Мне всегда было интересно: некоторые женщины рассказывали, что они понимали сразу же, как беременели, тогда как от других я слышал, что, как бы это было ни удивительно, они оставались в неведении до самого момента родов. Дотти рассмеялась. Холодный ветер вернул ей на щеки немного румянца, и Джон с облегчением отметил, что она повеселела. – И много ли женщин обсуждало интимные подробности с тобой, дядя Джон? По-моему, это необычно. – Кажется, я привлекаю необычных женщин, – немного печально согласился он. – А еще у меня такое выражение лица, что людям просто необходимо мне выговорится. В другую эпоху, возможно, я стал бы исповедником, если тут это слово подходит. Но вернемся к нашему разговору, – он взял племянницу за локоть, чтобы помочь обойти большую кучу конского навоза, – Теперь, когда ты знаешь... Что же нам со всем этим делать? – Не думаю, что с этим надо делать что-то еще где-то месяцев восемь, – ответила она. Джон взглянул на племянницу. – Ты знаешь, о чем я. Сомневаюсь, что ты хочешь остаться в Чарлстоне до появления ребенка. Ты собираешься вернуться в Филадельфию? Или в Нью-Джерси? Или в каком там еще богом забытом месте сейчас находится Дэнзелл? Или надо все-таки заняться поездкой в Саванну, а потом остаться там на некоторое время? О. Ему пришла в голову некая мысль, и взгляд стал серьезным. – Не хочешь ли отправиться домой, Дотти? Имею в виду в Англию. К матери? В начале у нее во взгляде не было ничего кроме замешательства, которое потом сменилось такой тоской, от которой у Джона защемило сердце. Девушка посмотрела в сторону, смаргивая слезы, но, когда она вновь повернулась к нему, голос ее не дрогнул. – Нет, – переведя дыхание, ответила она. – Я хочу остаться с Дэнзеллом. Не говоря уже об остальном, – добавила она, силясь улыбнуться, – Он знает, как принимать роды. Уильям, его двоюродный брат, – акушер королевы, и какое-то время Дэнни у него учился. – Что ж, это пригодится, – достаточно иронично согласился Грей. Как-то раз, совершенно против своей воли, он сам лично принимал роды, и до сих пор ему снились об этом кошмары. Если Дотти не желает возвращаться в Англию, это к лучшему. Он предложил это, не подумав, но теперь понял, что из всех вариантов путешествий морское было самым опасным. С тех пор, как Франция вступила в войну, риску подвергались все английские корабли. – Однако, мне думается, нам следует отправиться в Саванну, – произнесла Дотти. – Я имею в виду: мы так близко... И если жена Бена там... Наверное, ей может потребоваться наша помощь... – Да, – неохотно согласился Грей. Это был семейный долг. И, в конце концов, если только на ближайшие восемь месяцев он не обзаведется жильем в Чарлстоне, то Дотти придется куда-то поехать. Тем не менее... мысль о том, что она будет рожать здесь, а ему придется искать акушерку и кормилицу... а потом им с ребенком нужно будет отправиться в путь... – Нет, – продолжил он тверже. – Если Амарантус вообще существует, придется ей еще какое-то время выкручиваться самой. Я везу тебя назад, в Нью-Йорк.
Дата: Пятница, 07.02.2020, 19:34 | Сообщение # 443
Король
Сообщений: 19994
Глава 126. ПЛАН ОГЛТОРПА (с) Перевод Елены Фадеевой
Елена Острая "Медовый Спас"
Конец ноября САВАННА, В ОТЛИЧИЕ ОТ БОЛЬШИНСТВА американских городов, была тщательно спланирована своим основателем, человеком по имени Оглторп. (Джеймс Эдвард Оглторп, британский генерал, депутат парламента, основатель колонии Джорджия. – прим. пер.). Я узнала это от миссис Лэндрам, женщины, у которой мы снимали комнату. Она объяснила мне, что город построен в соответствии с «планом Оглторпа». Это было сказано напыщенным тоном, ибо миссис Лэндрам являлась родственницей вышеупомянутого Оглторпа и очень гордилась и городом, и его совершенной застройкой. План предусматривал шесть районов: в каждом районе было по четыре деловых и четыре жилых квартала, расположенных вокруг открытой площади. Все кварталы состояли из десяти домов или так называемой десятины, и мужчины одного квартала вместе готовились к службе в народном ополчении. – Хотя теперь это не так важно, как раньше, – объяснила мне миссис Лэндрам. – Индейцы по прежнему докучают нам в отдаленных районах, но в город они не совались уже много лет. Индейцы сейчас казались меньшим из зол, но, поскольку миссис Лэндрам, похоже, совсем не переживала по поводу войны с британцами, я не стала поднимать эту тему. Из ее слов было ясно, что не только семья, но и все ее знакомые были лоялистами, и потому она воспринимала ситуацию как должное и не сомневалась, что досадные неприятности вроде «восстания, как они предпочитают его называть!» вскоре закончатся, и мы сможем снова покупать чай по приемлемой цене. С моей точки зрения, самое интересное в плане мистера Оглторпа, – а в ходе беседы мне стало известно, что он основал не только Саванну, но и всю колонию Джорджия, – заключалось в том, что каждому дому в десятине полагался участок в одну милю за городом и пять акров под огород в его пределах. – Неужели, – сказала я, и мои руки прямо-таки зачесались при мысли о земле. – Э-э... а что вы сажаете? Результатом этого разговора (и многих подобных ему) было то, что я договорилась помогать миссис Лэндрам ухаживать за огородом, а она в обмен на это поделится с нами частью «зеленушки» (именно этим странным словцом она называла овощи вроде капусты и репы), бобов и сушеной кукурузы, а также выделит мне небольшой участок земли, где я могла бы выращивать лекарственные травы. Вторым следствием этого дружеского общения стало то, что Рейчел и Йен, чья комната находилась под нашей, стали называть своего будущего ребенка Оглторпом, хотя в присутствии миссис Лэндрам это имя из вежливости сокращалось до «Огги». А третьим, самым важным итогом дружбы с миссис Лэндрам стало то, что я вновь стала лечить. Мы прожили в Саванне уже несколько недель, когда однажды днем к нам в комнату заглянула миссис Лэндрам и поинтересовалась, не знаю ли я средства от зубной боли, раз так хорошо разбираюсь в травах. – Пожалуй, знаю, – ответила я, украдкой бросив взгляд на свой медицинский саквояж, который с момента нашего приезда пылился под кроватью. – А о чьем зубе идет речь? Зуб принадлежал джентльмену по имени Мёрфи из городского района Эллис, в котором жили и мы сами. Я говорю «принадлежал», потому что я вытащила сломанный и инфицированный передний коренной зуб из челюсти мистера Мёрфи прежде, чем мужчина успел произнести «Джек Робинсон», хотя ему было так больно, что он едва мог вспомнить свое собственное имя, не говоря уже о Джеке. Мистер Мёрфи был чрезвычайно благодарен за избавление от боли. К тому же он оказался владельцем крошечной пустующей лавки на другой стороне площади Эллис. Дощечку с надписью «УДАЛЕНИЕ ЗУБОВ» я раздобыла в мгновение ока. И вот, спустя всего сутки после того, как разместила вывеску, я с гордостью выкладывала всё, заработанное мной, на кухонный стол (на котором я обычно разбирала травы, и который также служил рабочим местом Джейми, поскольку стоял в самом центре нашей единственной комнаты). – Молодец, Сассенах! Джейми взял маленькую баночку меда, полученную в виде оплаты за удаление зуба мудрости с затрудненным прорезыванием. Джейми обожал мед. Я также получила два больших крапчатых индюшачьих яйца (одно из них занимало всю мою ладонь), буханку довольно свежего хлеба на закваске, шесть пенсов и маленькую серебряную испанскую монетку. – Думаю, ты вполне могла бы сама обеспечивать семью, a nighean (девочка (гэльск.). – прим. пер.). Джейми обмакнул палец в мед и облизнул его, прежде чем я успела запротестовать. – Мы с Йеном и Фергюсом можем уйти на покой и жить как праздные джентльмены. – Отлично. Ты можешь начать с приготовления ужина, – сказала я, потягиваясь. Корсет служил хорошей поддержкой телу в течение долгого рабочего дня, однако мне не терпелось поскорее снять его, поужинать и прилечь. Причем, сделать это быстро и именно в такой последовательности. – Разумеется, Сассенах. Эффектным жестом он вытащил из-за пояса нож, отрезал кусок хлеба, полил его медом и протянул мне. – Держи. Я бросила на мужа неодобрительный взгляд, но все же впилась зубами в сделанный им бутерброд. Сладость наполнила мой рот, одновременно заставив кровь быстрее бежать по венам, а вкус меда напомнил мне о солнечном свете и цветах. Я издала стон блаженства. – Что ты сказала, Сассенах? Джейми деловито намазывал маслом еще один кусок. – Я сказала: «Молодец», – ответила я и взяла горшочек с медом. – Мы еще сделаем из тебя повара.
ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ жилья и питания были улажены, так что настало время забрать Бонни. Джейми нашел семью Беллов, и спустя три недели после нашего приезда в Саванну они с Фергюсом наскребли достаточно денег, чтобы нанять повозку и еще одного мула из платной конюшни, в которой содержался Кларенс. Утром мы встретились с Ричардом Беллом и все вместе отправились на ферму некоего Закари Симпсона, фермера, который приютил Бонни. Мистер Симпсон убрал остатки сена и с видом фокусника, извлекающего кролика из шляпы, стянул с печатного станка холстину. Судя по реакции трех из четырех его зрителей, можно было подумать, что это действительно фокус: Джейми и Фергюс громко ахнули, а Ричард Белл довольно загудел. Прикусив губу, я попыталась не рассмеяться, но сомневаюсь, что в этот момент они бы что-то заметили, даже катайся я по полу от смеха. – Nom de Dieu (Имя Господне! (фр.). – прим. перев.), – произнес Фергюс, благоговейно протягивая руку. – Она прекрасна. – Лучшая из всех, что я когда-либо видел, – согласился мистер Белл, явно разрываясь между почтением и сожалением. – Да. – Джейми порозовел от удовольствия, явно стараясь сдерживать эмоции. – Да. Она красавица, правда? Вероятно, «она» и правда была хороша... на взгляд знатока печатных станков, коим я не являлась. И все же я испытывала некоторую симпатию к Бонни: мы ведь уже встречались раньше, в Эдинбурге. Джейми как раз смазывал какую-то часть ее механизма, когда я вернулась к нему спустя двадцать лет, и она была свидетелем нашего воссоединения. Кроме того, Бонни с достойной похвалы стойкостью выдержала все тяготы разборки и сборки, морского путешествия и многомесячного заточения в сарае. Бледное зимнее солнце светило сквозь щель в стене сарая, придавая деревянным частям машины мрачный гордый блеск, а ее металл, насколько я могла судить, был совершенно не тронут ржавчиной. – Молодчина, – сказала я, слегка погладив Бонни. Мистер Симпсон скромно принимал аплодисменты собравшихся за то, что сохранил Бонни, а я, решив, что на погрузку печатного станка уйдет еще некоторое время, пошла обратно к фермерскому дому. Я заметила, что во дворе копошатся куры, и надеялась купить свежих яиц. Благодаря заначке Марсали вкупе с молитвами Дженни святой Бригитте, покровительнице морей, и скромной помощью моих акупунктурных игл (Кларенс, к счастью, хорошо перенес плавание), мы благополучно добрались до Саванны, но на жилье для десяти человек и аренду помещения для небольшой типографии ушло все золото печатных литер Кэзлон Инглиш Роман и деньги, выплаченные Фергюсу по страховке за сгоревший дом. Поскольку мы остро нуждались в деньгах, Йен и Джейми нашли работу в одном из складов на берегу реки. Мудрый выбор, как оказалось: в дополнение к их плате и периодически перепадавшим им поврежденным бочонкам соленой рыбы или галет, пребывание в доках целый день позволяло им первыми покупать товар у рыбаков, приходящих со своим уловом, – и по самой низкой цене. Так что нам не грозили ни голод, ни цинга – климат был настолько мягким, что даже в конце ноября здесь росло много зелени, но я уже порядком устала от риса, рыбы и зимней листовой капусты. Вот бы сейчас яичницы… по возможности, со свежим сливочным маслом… На ферму я приехала подготовленная: с несколькими пакетиками булавок и мешочком соли для обмена, так что я выторговала у миссис Симпсон корзинку яиц и маленький горшочек масла, и мы уселись на заднем крыльце и потягивали пиво еще до того, как мужчины вытащили Бонни из сарая. – Какие у вас необычайные курочки, – сказала я, подавляя легкую отрыжку. Пиво собственного производства миссис Симпсон было вкусным, но крепким. Курочки, о которых шла речь, и впрямь выглядели необычными: казалось, у них не было ног, и они с веселой невозмутимостью носились по двору и клевали кукурузу прямо на своих задних точках. – О, да, – с гордостью кивнула миссис Симпсон. – Моя мать привезла этих… ну, вернее, их прапрабабушек... с собой из Шотландии, тридцать лет назад. «Криперы-ползунки», как она их всегда называла, но у них есть название. Шотландские дампи или что-то вроде этого, как мне сказал один джентльмен из Глазго. – Вполне им подходит, – сказала я, делая еще один глоток пива и разглядывая кур. Ноги у них все же были, правда, очень короткие. – Я выращиваю их для продажи, – услужливо добавила миссис Симпсон. – Если вам нужна хорошая курочка, может быть, вы захотите приобрести себе парочку. – Я бы с удовольствием, – сказала я задумчиво. Рисовые поля и карликовые пальмы Саванны казались бесконечно далекими от чистого бодрящего воздуха Фрейзерс-Риджа... но мы, по крайней мере, были на юге. А когда наступит март и установится хорошая погода для путешествий, Марсали и Фергюс как следует устроятся, то мы сможем отправиться в Северную Каролину. – Может, через несколько месяцев... Я добавила шотландских дампи к своему списку, который мысленно составляла, и вернулась к пиву. Мужчины погрузили печатный станок на телегу, накрыли холстиной и снова обложили соломой, и теперь, перед обратной дорогой, тоже зашли в дом, чтобы подкрепиться заслуженным угощением. Мы уютно уселись за выскобленным кухонным столом миссис Симпсон, попивали пиво, закусывая его соленой редиской. Взволнованные Джейми и Фергюс сияли от удовольствия, и выражение их лиц согревало меня больше, чем пиво. Бедный Ричард Белл изо всех сил старался быть великодушным и разделять их радость, но было очевидно, что он слаб – как телом, так и духом. Наше с ним знакомство состоялось всего несколько дней назад, да и то было коротким и не настолько близким, чтобы попросить его раздеться и позволить мне прощупать его печень, однако я почти не сомневалась, что рецидивы его «лихорадки», о которой писала миссис Белл, были не чем иным, как малярией. Я не могла сказать этого наверняка, не изучив его кровяные клетки под микроскопом (и одному Богу известно, как скоро мне удастся обзавестись им), но я повидала достаточно людей, страдающих «четырёхдневной малярией» или «трехдневной лихорадкой», чтобы не испытывать сомнений. К счастью, среди множества трав и лекарств, которые я привезла с собой, у меня имелся небольшой запас коры хинного дерева. Это не излечило бы мистера Белла совсем, но я могла бы, если повезет, купировать наиболее тяжелые приступы и облегчить некоторые симптомы. Размышления об этом внезапно напомнили мне о Лиззи Вемисс. Приехав в Америку в качестве служанки Брианны по контракту, она тоже подхватила малярию от прибрежных комаров. Мне удавалось довольно хорошо держать ее болезнь под контролем, но как она справлялась в мое отсутствие? – Простите, что вы сказали? Мое внимание снова вернулось к разговору, но прежде, чем ответить, я добавила в свой мысленный список еще один пункт: «ПОБОЛЬШЕ хины».
Дата: Воскресенье, 09.02.2020, 18:34 | Сообщение # 444
Король
Сообщений: 19994
Глава 127. САНИТАРНО-ТЕХНИЧЕСКИЕ РАБОТЫ (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
Леонардо да Винчи "Анатомический этюд"
КАК И ПРИ ПРОКЛАДКЕ канализации, занимаясь медициной, быстро привыкаешь не брать пальцы в рот. Еще до того, как новая пациентка вошла, я, учуяв ее приближение, потянулась к банке с жидким мылом и бутылке спирта-сырца. И как только я ее увидела, сразу поняла, в чем дело. В действительности пришли две женщины: одна – высокая, представительная, хорошо одетая – и даже в шляпке вместо обычного чепца; другая – маленькая худощавая девочка. Лет ей могло быть и двенадцать, и двадцать. Она была что называется «мулаткой»: наполовину черной, наполовину белой – с кожей цвета кофе с молоком и негроидными чертами лица. Нижнюю границу возраста в двенадцать лет я установила только потому, что над корсетом отчетливо выделялась грудь. Одета она была просто, но аккуратно: в платье из голубого гринсбона. Однако разило от нее, как из открытой канализационной трубы. Высокая женщина остановилась, задумчиво разглядывая меня. – Вы врач-женщина? – поинтересовалась она почти обвиняющим тоном. – Да, я доктор Фрейзер, – спокойно ответила я. – А вы?.. Смутившись, женщина вспыхнула и посмотрела на меня с большим сомнением. Но, собравшись с духом после неловкой паузы, она коротко кивнула. – Я – Сара Брэдшоу. Миссис Филип Брэдшоу. – Приятно познакомиться. А ваша... спутница? Кивком головы я указала на девушку. Сутулясь и низко опустив голову, она стояла, уставившись в землю. Мне было слышно, как что-то тихо капает. Девушка переступила, будто пытаясь сжать ноги вместе, а потом поморщилась, когда ей это удалось. – Это Софрония. Одна из рабынь моего мужа. Губы миссис Брэдшоу сжались и вытянулись в нитку. Судя по морщинам вокруг рта, подобное движение она совершала регулярно. – Она... дело в том, что... я полагаю, возможно... Ее достаточно невыразительное лицо густо покраснело. Миссис Брэдшоу никак не могла собраться c духом, чтобы рассказать о проблеме. – Я знаю, что случилось, – помогла я преодолеть неловкость. Обогнув стол, я взяла Софронию за руку – маленькую, с очень загрубелой кожей, но с чистыми ногтями. Значит, Софрония была домашней рабыней. – Что произошло с ребенком? – осторожно поинтересовалась я. Девочка быстро испуганно всхлипнула и искоса взглянула на миссис Брэдшоу, которая, не разжимая губ, коротко кивнула в ответ. – Он умер внутри, – девочка говорила так тихо, что даже на расстоянии вытянутой руки я ее едва слышала. – Его вытащили по кусочкам. Скорее всего, этим ей спасли жизнь, но состояние здоровья определенно ухудшилось. Несмотря на зловоние, я глубоко вздохнула, стараясь не давать воли чувствам. – Мне надо осмотреть Софронию, миссис Брэдшоу. Если у вас есть еще дела, то, может быть, вам пойти и заняться ими? В ответ женщина лишь недовольно хмыкнула, чуть приоткрыв рот. Было совершенно очевидно, что ей хотелось бы бросить эту девочку здесь и никогда больше не возвращаться. Но также ясно было, как она боялась того, чтό эта рабыня могла рассказать, оставшись со мной наедине. – Ребенок был от вашего мужа? – задала я вопрос в лоб. У меня не было времени ходить вокруг да около. Из бедной девочки, готовой умереть со стыда, на пол сочилась моча и фекальные массы. Не знаю, хотелось ли умереть миссис Брэдшоу, но волновалась она почти также сильно, как и Софрония. Потрясенная моей прямотой, женщина побелела, потом ее лицо вновь вспыхнуло. Повернувшись на каблуках, она вышла, громко хлопнув дверью. – Будем считать, что да, – сказала я в сторону двери и, ободряюще улыбаясь, повернулась к девочке. – Иди сюда, дорогая. Давай-ка посмотрим, что у тебя случилось. Свищей было два: пузырно-влагалищный и прямокишечно-влагалищный. С первой же секунды я догадалась об этом. Я только не знала, как велики они были и как далеко в вагинальном канале они находились. Свищ – это проход между частями тела, которые никогда не должны сообщаться, и, если говорить просто, это очень плохо. В двадцатом веке в цивилизованных странах это явление встречается не часто, но не настолько редко, как можно было бы себе представить. В бостонской клинике, где раз в неделю я вела прием городской бедноты, мне несколько раз попадались подобные случаи. Девушки, слишком юные, чтобы серьезно задумываться о последствиях секса с противоположным полом, беременели до того, как их тела достаточно созревали. Некоторые из пациенток занимались проституцией. Другие – просто оказались не в том месте и не в то время. Как Софрония. Доношенный ребенок, который не может быть рожден естественным путем, во время бесплодных родов сутки напролет бьет головой по тканям таза, мочевому пузырю, влагалищу и кишечнику. В конце концов ткани источаются и рвутся, а между мочеиспускательным каналом и влагалищем или между влагалищем и задним проходом возникает рваное отверстие, позволяя отходам жизнедеятельности свободно истекать по влагалищу. Ситуация – не так чтобы вопрос жизни и смерти, но отталкивающая, неконтролируемая и крайне неловкая. Внутренняя поверхность бедер Софронии была воспаленной, отекшей, покрытой пятнами красного цвета, рыхлой от постоянного воздействия влаги и раздраженной каловой слизью. «Напоминает постоянные опрелости», – подумала я, подавляя подсознательное желание найти мистера Брэдшоу и понаставить ему свищей тупым зондом. Пока я осматривала Софронию, я успокаивающе разговаривала с ней. Через короткое время, хоть и шепотом, но девочка начала отвечать мне. Софронии было тринадцать. Да, мистер Брэдшоу спал с ней. Она не противилась. Он говорил, что жена плохо обращается с ним. Так оно и было – все рабы знали об этом. Мистер Брэдшоу хорошо относился к ней, по-доброму, и когда она поняла, что беременна, он перевел ее из прачечной на кухню, где хорошо кормили и не приходилось надрываться с тяжелым бельем. – Он горевал, – сказала она тихо, глядя в потолок, пока я стирала нечистоты, тонкой струйкой стекавшие у нее между ног. – Когда ребенок умер. Он плакал. – Неужели, – я надеялась, что мой голос бесстрастен. Сложив чистое полотенце, я прижала его Софронии между ног, бросив прежнее, грязное, в амбулаторное ведро, наполненное смесью воды и уксуса. – Когда... как давно умер ребенок? Девушка свела брови, но юная чистая кожа на лбу лишь немного сморщилась. Мне стало интересно: умеет ли рабыня считать? – Незадолго до того, как делали колбасу, – неуверенно ответила она. – Значит, осенью? – Да, мэм. А уже была середина декабря. Я сполоснула водой и капнула немного мыла на испачканные ладони. «Обязательно надо обзавестись щеткой для ногтей», – подумала я. Вернувшаяся миссис Брэдшоу не зашла в амбулаторию. На занавесках, закрывавших выходящее на улицу окно, был отчетливо виден ее силуэт: изящные перья шляпки торчали, будто хохолок. Я притопнула в задумчивости, потом встряхнулась, приходя в себя, и пошла открывать дверь. – Возможно, у меня получится помочь ей, – без предисловий сказала я, испугав женщину. – Как? Она моргнула. Мои слова застали ее врасплох: открытое лицо было озабоченным, но мỳка из ее взгляда исчезла. – Зайдите, – пригласила я. – Холодно стоять на ветру. И провела женщину внутрь, положив руку на спину. Она была очень худой, даже сквозь корсет и платье чувствовался каждый позвонок. Сложив руки на коленях, Софрония сидела на столе. Когда вошла ее хозяйка, девочка вновь уставилась в пол, опустив голову. Как можно доступнее я объяснила суть проблемы. Ни одна из них не имела никакого представления о внутреннем строении тела: для них все сводилось к набору дырок. Тем не менее, мне удалось четко донести свою точку зрения на проблему в целом. – Известно ли вам, что края раны можно сшить, чтобы удержать их вместе, пока сама рана заживает? – терпеливо объясняла я. – Ситуация очень похожа на эту, но дело осложняется тем, что раны находятся внутри тела, а ткани там очень тонкие и скользкие. Исправить все будет очень сложно. Я не уверена, что у меня получится, хотя попробовать стóит. Так и было – за исключением одного «но». В конце девятнадцатого века врач по имени Дж. Марион Симс практически изобрел целый раздел гинекологической хирургии именно для того, чтобы решить конкретно эту проблему. У него ушли годы на совершенствование техники, и, зная эти приемы, много раз я проводила подобную процедуру. Подвох был в том, что для успешной операции необходима хорошая, полноценная анестезия. Лауданум или виски подходили для более простых и быстрых операций, но при такой кропотливой, как эта, пациент должен быть без сознания и полностью обездвижен. Мне требовался эфир. Я понятия не имела, как получить эфир в маленьком съемном домике, где живет большое количество народа. Мне совершенно не хотелось рисковать их жизнями. Я обливалась холодным пόтом при мысли о том, чтό легко воспламеняемый эфир мог сделать (и уже сделал однажды). Но видя, как на лицах обеих женщин засветилась слабая надежда, я решила получить эфир. Я выдала Софронии баночку мази с пчелиным воском для кожи на бедрах и велела обеим приходить через неделю. Тогда станет ясно, насколько эта операция возможна. Я проводила их до дверей, и когда они дошли до конца улицы, миссис Брэдшоу, поддавшись чувствам, протянула руку и успокаивающе погладила Софронию по плечу. Глубоко вздохнув, я решила, что найду выход. Повернувшись, чтобы зайти в дом, я, бросив взгляд на другой конец улицы, увидела высокого молодого человека, чья худощавая долговязая фигура показалась мне до боли знакомой. Я моргнула, и в памяти он мгновенно оказался одетым в красное. – Уильям! – крикнула я и, подобрав юбки, кинулась за ним вслед.
ВНАЧАЛЕ ОН НЕ УСЛЫШАЛ меня, и я засомневалась, – хоть и не слишком. Контур головы и плеч, этот широкий, уверенный шаг... Молодой человек был тоньше Джейми, с темно-каштановыми, а не рыжими волосами, но фигурой точно пошел в отца. Как и темно-синим цветом глаз, которые широко раскрылись от удивления, когда, наконец, услышав меня, он обернулся. – Матушка Кл... – он осекся, лицо закаменело, но я протянула руку и взяла его большую ладонь своей (сильно надеясь, что смыла всю слизь). – Уильям, – чуть запыхавшись, я улыбнулась ему. – Ты можешь звать меня, как угодно, но я была и остаюсь для тебя той же, кем и была. От этих слов его суровый взгляд немного смягчился, и он неловко кивнул мне. – Наверное, мне следует называть вас миссис Фрейзер, не так ли? – пусть мягко, но он убрал руку. – Как вы здесь оказались? – Я хотела бы спросить тебя о том же... и поводов для этого вопроса у меня гораздо больше. Где твой мундир? – Я вышел в отставку, – немного натянуто пояснил Уильям. – Не вижу особого смысла оставаться на службе при сложившихся обстоятельствах. К тому же, мои нынешние дела требуют несколько большей свободы передвижения, чем, если бы я был одним из адъютантов при сэре Генри. – Может быть, пойдем и выпьем вместе чего-нибудь согревающего? Заодно расскажешь, чем ты сейчас занимаешься. Я выскочила без плаща, и прохладный ветер пробирал сильнее, чем хотелось бы. – Я... Нахмурившись, Уильям осекся, потом задумчиво посмотрел на меня и потер пальцем по длинной прямой переносице – точно также делал и Джейми, когда собирался с мыслями. И так же, как и Джейми, Вилли опустил руку и резко кивнул, будто решившись. – Ладно, – грубовато сказал он. – По правде говоря, дело мое может касаться и вас... в какой-то степени. Через пять минут мы пили горячий сидр, приправленный большим количеством корицы и мускатного ореха, в таверне неподалеку от площади Эллис. Саванна, хвала Господу, не похожа на Филадельфию: зима здесь не такая противная. Но день был холодным и ветреным, так что оловянная кружка приятно согревала мне руки. – Итак, что привело тебя сюда, Вилли? Или мне теперь следует называть тебя «Уильям»? – Уильям, пожалуйста, – сухим тоном попросил он. – Сейчас мне кажется, что только это имя принадлежит мне по праву. Хочется сберечь те остатки достоинства, что у меня остались. – Ммм, – пробормотала я нечленораздельно. – Хорошо, значит, Уильям. – Что же до дела, которым я занимаюсь... Коротко вздохнув, он потер меж бровей костяшками пальцев и рассказал о кузене Бене, его жене и ребенке, потом – о Денисе Рэндалле, а в заключении – о капитане Иезекииле Ричардсоне. Услышав это имя, я выпрямилась. Уильям заметил мою реакцию и, скривившись, кивнул. – Именно это я и подразумевал, говоря, что мое дело может касаться и вас. Па... Лорд Джон сказал, что именно угрозы Ричардсона арестовать вас за шпионаж вынудили его... ммм... жениться на вас, – парень немного покраснел. – Да, так и было, – подтвердила я, стараясь не вспоминать о случившемся. На самом деле в памяти всплывали лишь обрывки тех пустых чудовищных дней, когда я считала, что Джейми умер. Правда, одним из таких обрывков было яркое воспоминание, как в гостиной дома №17 с букетом белых роз в руках стою я. Рядом со мной – Джон, перед нами – военный капеллан с книгой, а по другую руку от Джона в мундире капитана с сияющим горжетом, торжественный и прекрасный, высится Уильям, до того похожий на Джейми, что на одну головокружительную секунду я подумала, будто это явился его призрак. Не в силах решить: то ли упасть в обморок, то ли с криком выбежать из комнаты, я просто замерла, пока, зашептав на ухо, Джон не толкнул меня слегка локтем, и, проговорив «Согласна», я рухнула без чувств на оттоманку, выронив из рук цветы. Углубившись в воспоминания, я пропустила то, что говорил Уильям и тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями. – Я ищу его последние три месяца, – рассказывал он, поставив чашку и вытерев рот тыльной стороной ладони. – Но этот подлец неуловим. И по правде говоря, я вообще не имею понятия, в Саванне ли он. Однако последнее место, где его видели – Чарльстон, откуда три недели назад он отправился на юг. Сейчас все, что мне известно о нем, – что он мчится во Флориду, если уже не сел на корабль до Англии. С другой стороны... Амарантус здесь, – ну или по крайней мере, я так думаю. Кажется, Ричардсон крайне заинтересован в семье Греев и их связях, так что, возможно... Кстати, вам лично знаком Денис Рэндалл? Он внимательно разглядывал меня поверх кружки. Развеселившись и разозлившись одновременно, я поняла, что, неожиданно назвав это имя, Уильям пытался застать меня врасплох и выяснить, не являюсь ли я соучастницей. «Ах ты, негодник!» – подумала я, и веселье взяло верх. – Подучись-ка немного, прежде чем проворачивать подобные вещи, дружок». Я и правда знала кое-что о Денисе Рэндалле, чего, конечно же, не знал Уильям (а, возможно, и самому Денису Рэндаллу было о себе неизвестно), но это была не та информация, которая могла бы пролить свет на мотивы и местонахождение Иезекииля Ричардсона. – Никогда с ним не встречалась, – абсолютно честно ответила я и протянула служанке кружку за новой порцией сидра. – Я знавала его мать, Мэри Хокинс. Мы встречались с ней в Париже. Чудесная милая девушка, но мне ничего не было известно о ней последние... тридцать... да нет, тридцать четыре года. Судя по тому, что ты рассказываешь, она вышла замуж за мистера Айзекса... Ты говорил, он торговец из евреев? – Да. Так говорил и Рэндалл... Не думаю, что он бы стал врать об этом. – Я тоже. Но ты уверен... – и тут же поправилась. – Ты полагаешь, что работавшие до сих пор вместе Денис Рэндалл и Иезекииль Ричардсон более не сотрудничают? Уильям нетерпеливо дернул плечами. – Насколько мне известно. Я не видел Рэндалла с того момента, как он предупредил меня о Ричардсоне, но и того я тоже больше не видел. Я чувствовала, как растет в нем желание встать и уйти. Он слегка барабанил пальцами по столу, который, в свою очередь, подрагивал от того, что он постукивал по нему ногой. – Где ты остановился, Уильям? – повинуясь порыву, спросила я, перед тем, как он ушел. - На случай... На случай, если я увижу Ричардсона. Или вдруг узнаю что-нибудь об Амарантус. Я врач. У меня бывает много народа, и все разговаривают с доктором. Уильям помедлил, но потом опять пожал плечами, в этот раз почти незаметно. – Я снимаю комнату у Хендри, на Ривер-стрит. Он поднялся, бросив несколько монет на стол, и протянул мне руку, чтобы помочь встать. – Мы живем у Лэндрам, в одном квартале от городского рынка, – внезапно сказала я, поднимаясь. – Если захочешь зайти. Или тебе понадобится помощь. Просто на всякий случай. Его лицо тут же утратило всякое выражение, хотя глаза горели, будто пылающие спички. Я вздрогнула: слишком хорошо я знала, чтό творится в душе, скрытой за таким фасадом. – Вряд ли, миссис Фрейзер, – вежливо ответил Уильям и ушел, быстро поцеловав мне руку на прощанье.
Дата: Вторник, 18.02.2020, 20:34 | Сообщение # 445
Король
Сообщений: 19994
Глава 128. ОХОТА НА ЛЯГУШЕК (с) Перевод Юлии Коровиной
Билл Майер "Охотник"
22 декабря 1778 г. КРЕПКО УХВАТИВ Джермейна за шиворот, Джейми другой рукой поманил державшего факел Йена. – Сначала осмотрись, ага? – прошептал Джейми внуку, кивнув подбородком в сторону болотистой отмели, мерцающей в темноте. На блестящей поверхности тут и там проступали высокие – по пояс – заросли спартины и более мелкие пятачки ярко-зеленого в свете факелов ситника. Однако место было глубокое, с двумя или тремя холмиками, которые жители Саванны называли «гамаками», явно имея в виду «бугорки» (тут игра слов между «hammock» – гамак, койка, и «hummock» – кочка, бугор, холмик. – прим. пер.). На островках росли деревья – что-то типа восковицы, а еще кусты чайного падуба; растения эти выглядели колючими, – как и все остальное на болоте, кроме разве что лягушек да рыб. Водились на болоте и другие утыканными шипами обитатели; некоторые их них умели передвигаться и были из тех существ, встреча с которыми не предвещала ничего хорошего. Джермейн послушно всматривался в темноту, вцепившись в высоко поднятую и готовую к броску острогу. Чувствовалось, как мальчик дрожит: отчасти от холода, но главным образом, как подумалось Джейми, от возбуждения. Внезапно поверхность воды вспороло движение, и Джермейн с пронзительным воплем бросился вперед и метнул острогу. Маленькое копье едва не пронзило водяного щитомордника; разгневанная змеюка ринулась на парнишку из воды, раскрыв злобную белую пасть. С громкими криками Фергюс и Джейми схватили Джермейна за руки и оттащили его по грязи назад. К счастью, змея, раздраженно извиваясь, уплыла по своим делам. Йен, стоявший вне досягаемости ее броска, хохотал. – Думаешь, это смешно, да? – Джермейн насупился, пытаясь скрыть дрожь. – Ага, – заверил его дядя. – Но было бы еще веселей, если бы тебя слопал аллигатор. Видишь, вон там? Йен поднял факел и указал в сторону: в десяти футах между ними и ближайшим «гамаком» по воде пробежала рябь. Джермейн неуверенно нахмурился, потом повернул голову к деду. – Это аллигатор? Откуда ты знаешь? – Он самый, – сказал Джейми. После встречи с щитомордником его собственное сердце бешено колотилось. Змеи приводили его в ужас, а вот аллигаторов он не боялся. Опасался – да. Но не боялся. – Видишь, как водяная рябь идет от того островка? – Да, – Джермейн покосился на воду. – Ну и что? – Эти волны движутся к нам сбоку. А вот те, которые показал Йен, приближаются под прямым углом – точно на нас. Так и было, хоть и медленно. – А аллигатор хорош на вкус? – спросил Фергюс, задумчиво глядя на волны. – В нем гораздо больше мяса, чем в лягушке, n’est-ce pas? (не так ли? (фр.). – прим. пер.) – Да, мяса в нем больше, и оно вкусное. – Йен слегка передвинулся, оценивая расстояние. – Но убить такого острогой не получится. Жаль я не взял с собой лук. – Может, нам… переместиться куда-нибудь? – нерешительно спросил Джермейн. – Нет, сначала посмотрим, насколько он большой, – ответил одетый в набедренную повязку Йен, пальцами притронувшись к большому ножу на поясе. Стоя по середину икры в илистой воде, он напоминал цаплю: голые ноги были такими же длинными и крепкими. Все четверо с величайшей сосредоточенностью наблюдали за тем, как рябь набегает, замирает и медленно приближается еще немного. – Йен, их ослепляет свет? – тихо спросил Джейми. Лягушек ослеплял: в мешке уже лежали около двух дюжин лягушек-быков, застигнутых врасплох в воде и убитых прежде, чем они поняли, откуда прилетел удар. – Вряд ли, – прошептал в ответ Йен. – Но я никогда раньше на аллигаторов не охотился. В воде вдруг что-то блеснуло, пробежали мелкие волны, и вспыхнули два маленьких горящих шара – глаза демона. – A Dhia! (О, Боже! (гэльск.). – прим. пер.) – воскликнул Джейми, и его пальцы сами собой сложились в знак, ограждающий от зла. Неуклюже перекрестившись своим крюком, Фергюс оттащил Джермейна еще дальше назад. Даже Йен, казалось, немного оторопел: его рука соскользнула с ножа, и он, не сводя глаз с твари, отступил к илистому берегу. – По-моему, это детеныш, – сказал он, выйдя из воды. – Видите, его глаза размером с ноготь моего большого пальца. – Разве это имеет значение, если он одержим бесами? – с подозрением спросил Фергюс. – Даже если убьем его, мы можем отравиться. – Ну, я так не думаю, – ответил Джейми. Теперь он видел неподвижно застывшую в воде зверюгу с короткими когтистыми лапами, наполовину подтянутыми вверх. Аллигатор был около двух футов в длину (61 см. – прим. пер.), а зубастая челюсть – около шести дюймов (чуть больше 15 см. – прим. пер.). – Он может довольно сильно цапнуть, но не более того. Да и не дотянется: достаточно далеко от нас. Знаешь, как выглядят глаза волка или опоссума в темноте? Конечно, Джейми брал Фергюса на охоту, когда тот был мальчишкой, но редко по ночам, а те существа, на которых охотишься ночью в горах Хайленда, обычно убегают от тебя без оглядки. Йен кивнул, не сводя глаз с маленькой рептилии. – Да, точно. Волчьи глаза обычно зеленые или желтые, но иногда, в свете факела, становятся красными. – Я бы сказал, что волк так же запросто может быть одержим злым духом, как и аллигатор, – чуть раздраженно возразил Фергюс. Однако, было ясно, что теперь, хорошенько разглядев животное, он перестал его бояться; все четверо начали расслабляться. – Он думает, что мы крадем его лягушек, – хихикнул Джермейн. Мальчик говорил, не опуская острогу, и, заметив что-то, с громким криком метнул маленькое свое трехзубое копье. – Поймал! Поймал! – крикнул он и, не обращая внимания на аллигатора, ринулся в воду. Джермейн наклонился, чтобы убедиться, что трезубец как следует пронзил добычу, и с новым победным возгласом поднял трофей, демонстрируя довольно крупного сома: во тьме бешено трепыхалось его белое брюхо, а из проделанных зубьями остроги ран стекали струйки крови. – В нем больше мяса, чем в той маленькой ящерице, ага? – Йен взял у племянника острогу, снял рыбину и, добивая, ударил сома по голове рукояткой ножа. Все оглянулись, но, встревоженный переполохом, аллигатор уже убрался восвояси. – Да, думаю, этого нам хватит. Джейми поднял оба мешка – один наполовину был заполнен лягушками-быками, а другой все еще слегка извивался от множества креветок и раков, пойманных сетью на мелководье. Джейми открыл тот, что с лягушками, чтобы Йен бросил туда сома, и специально для Джермейна начал произносить строчки из Охотничьей молитвы: «Ни рыбы дохлой не вкушай, ни плоти убитой не вкушай, ни птицы единой, не сбитой рукой твоей, не вкушай. Будь благодарен за одну, а девять плывут пускай». Но Джермейн не слушал: повернув голову, он стоял совершенно неподвижно, лишь светлые волосы развевались на ветру. – Смотри, Grand-père (дедушка (фр.). – прим. пер.), – настойчиво позвал он. – Глядите! Они все посмотрели и увидели приближающиеся корабли: далеко за прибрежным болотом они направлялись к небольшому мысу на юге. Семь, восемь, девять... По меньшей мере, дюжина с красными фонарями на мачтах и синими на корме. Джейми почувствовал, как в жилах стынет кровь, а волосы на теле встают дыбом. – Британские военные корабли, – произнес Фергюс пустым от потрясения голосом. – Точно, – сказал Джейми. – Пошли-ка лучше домой.
УЖЕ ПОЧТИ РАССВЕЛО, когда я почувствовала, как Джейми скользнул в постель позади меня, принеся на своей холодной коже запах океана, холодной грязи и болотных растений. И еще какой-то... – Чем это так пахнет? – спросила я сонно. Джейми обнял меня, и я в ответ коснулась его руки поцелуем. – Наверное, лягушками. Боже, какая ты теплая, Сассенах. Он прижался ко мне еще теснее, всем телом, и развязал узелок тесемки, стягивавшей ворот моей сорочки. – Значит, охота удалась? Призывно поёрзав попой, я втиснулась в ложбинку меж его бедер. Джейми благодарно выдохнул, обдав теплом мое ухо, и скользнул холодной рукой мне под рубашку, – я только охнула. – Да. Джермейн поймал хорошего крупного сома, и мы принесли мешок раков и креветок – таких мелких, серых. – Ммм. Значит, ужин будет знатный. Джейми быстро согревался, и я снова начала погружаться в приятную сонливость, хотя не отказалась бы бодрствовать, найдись тому веская причина. – Мы видели маленького аллигатора. И змею – водяного щитомордника. – Надеюсь, их вы не поймали. Я знала, что змеи и аллигаторы теоретически съедобны, но не думала, что мы настолько голодаем, чтобы озаботиться их приготовлением. – Нет. А, и еще явилась дюжина английских кораблей, набитых солдатами. – Как ми… что? Я перевернулась в объятиях мужа, оказавшись с ним лицом к лицу. – Британские солдаты, – мягко повторил Джейми. – Dinna fash (Не бойся (шотл.). – прим. пер.), Сассенах. Думаю, не так все страшно. Мы с Фергюсом уже спрятали печатный станок, а поскольку серебра у нас нет, то и закапывать нечего. Одно стóит сказать в пользу бедности, – задумчиво добавил он, поглаживая меня по пятой точке, – можно не бояться, что тебя ограбят. – Это… Какого черта они здесь делают? Я перекатилась на спину и села, натягивая сорочку на плечи. – Ну, ты же говорила о том, что Пардлоу рассказал о планах англичан отрезать южные колонии, да? Думаю, они решили начать отсюда. – Почему именно здесь? Почему не… в Чарльстоне? Или в Норфолке? – Ну, не могу сказать, поскольку не вхож в военные советы британцев, – мягко ответил Джейми. – Могу только предположить, что, скорее всего, во Флориде уже собралось много войск, и они пойдут на север, чтобы соединиться с этим пополнением. По всему побережью обеих Каролин лоялистов собралось, будто блох на собаке. Если армия установит контроль над Флоридой и Джорджией, у них будет отличный плацдарм для продвижения на север, а местные к ним присоединятся. – Вижу, ты уже все просчитал. Прижавшись спиной к стене, – изголовья у кровати не было, – я завязала тесьму на горловине, поскольку была не готова встречать наступление англичан с обнаженной грудью. – Нет, – признал Джейми. – Но выходов только два, Сассенах: остаться или бежать. В горах сейчас глухая зима; до марта мы не сможем пройти через перевалы, а я бы не хотел бесцельно болтаться по городам и весям с тремя детьми, двумя беременными женщинами и без денег. И сомневаюсь, что англичане сожгут город, если собираются сделать его базой для вторжения на остальной Юг. Джейми успокаивающе провел ладонью по моим плечу и руке. – Ведь нам уже приходилось жить в оккупированном городе. – Хм, – произнесла я с сомнением, но он был прав. Во всей этой ситуации имелось несколько преимуществ, главным из которых являлось то, что, когда армия уже захватит город, то его не станут атаковать: никаких боев на улицах. Но ведь... город еще не захвачен. – Dinna fash, девочка, – мягко произнес Джейми и пальцем поддел завязки на моей сорочке. – Помнишь, когда мы женились, я обещал, что ты будешь под защитой моего тела? – Обещал, – согласилась я, накрыв ладонью его руку – большую, сильную и умелую. – Тогда ложись-ка со мной, mo nighean donn (моя темноволосая (гэльск.). – прим. пер.), и позволь мне доказать это, – сказал он и развязал узелок.
Билл Майер "Очень непростой головастик"
ЛЯГУШАЧЬИ ЛАПКИ такого размера действительно очень походили на куриные ножки. А если их обвалять в муке и яйце с небольшим количеством соли и перца и поджарить – так и на вкус практически не отличишь. – Почему о мясе необычных животных говорят, что оно напоминает куриное? – спросила Рейчел, ловко выхватывая еще одну лапку из-под протянутой руки мужа. – Я слышала, как люди сравнивают со вкусом курицы все подряд: от дикой кошки до аллигатора. – Потому что так оно и есть, – приподняв бровь, ответил Йен. Поднеся вилку к тарелке с рыбой, он вонзил ее в один из кусков сома, поджаренных в таком же кляре. – Ну, если разобраться по существу… – начала я под смешанный гомон и смех. Однако, прежде чем я успела приступить к объяснению биохимии мышечных волокон, раздался неожиданный стук в дверь: мы так шумели за ужином, что я не услышала шагов на лестнице. Джермейн вскочил, чтобы открыть дверь, и с удивлением уставился на двух офицеров Континентальной армии в мундирах при полном параде. Со скрипом отодвинув стулья, мужчины встали, и Джейми вышел из-за стола. Он полночи охотился в болотах, затем весь день работал на складе и теперь, был босиком и одет по-домашнему: в застиранную, покрытую пятнами рубашку и выцветший клетчатый плед, такой поношенный, что местами просвечивал. И все же никто не усомнился бы в том, что именно он – глава семейства. Когда Джейми, наклонив голову, сказал: «Добро пожаловать, джентльмены», оба офицера, сняв шляпы, в ответ поклонились и вошли с негромким: «К вашим услугам, сэр». – Генерал Фрейзер, – с некоторым сомнением произнес старший офицер, окинув взглядом наряд Джейми. – Генерал-майор Роберт Хау. Я никогда раньше не встречала генерал-майора Хау, но узнала его спутника и сжала рукоятку хлебного ножа. Теперь мужчина был в форме полковника, и его лицо было столь же любезным и незапоминающимся, как и раньше, но вряд ли я могла забыть Иезекииля Ричардсона – еще недавно капитана армии Его Величества, которого в последний раз видела в штабе Клинтона в Филадельфии. – Ваш покорный слуга, сэр, – ответил Джейми стандартной любезностью, хотя тон его свидетельствовал об обратном. – Да, я Джеймс Фрейзер, но больше не являюсь офицером ни в одной из армий. Я вышел в отставку. – Мне говорили об этом, сэр. Своими глазами на выкате Хау оглядел стол, пробежавшись взглядом по Дженни, Рейчел, Марсали и маленьким девочкам, и только потом остановился на мне. Он слегка кивнул, будто его предположения подтвердились, и поклонился. – Миссис Фрейзер? Надеюсь, вы тоже в добром здравии, мэм. Очевидно, он слышал историю о драматической отставке Джейми. – Да, благодарю, – сказала я. – Осторожней, полковник, там раки. Ричардсон стоял прямо перед полной воды жестяной бадьей, куда я поместила часть ночной добычи, насыпав туда же несколько пригоршней кукурузной муки. Наевшись, животные за сутки очистят свои маленькие грязные кишечники, и раков можно будет без опаски съесть. – Прошу прощения, мэм, – вежливо произнес Ричардсон, отходя в сторону. В отличие от Хау, он сконцентрировал внимание главным образом на мужчинах: я видела, как взгляд полковника на мгновение задержался на крюке Фергюса, и того сразу забраковали. А вот на Йена он поглядел удовлетворенно. По моей спине пробежало то, что Джейми называл «хладной дрожью». Я уже знала, чего они хотят: к нам явилась банда высокопоставленных вербовщиков. Джейми тоже понял, зачем они пришли. – Моя жена, слава Богу, оправилась от ранения, генерал. Думаю, она хотела бы, чтобы ее муж тоже оставался жив и здоров. Что ж, сказано было без обиняков. Хау, очевидно, решил, что в дальнейших любезностях нет смысла, и тоже взял быка за рога. – Известно ли вам, сэр, что несколько британских полков высадились прямо за городом и, несомненно, намереваются захватить его? – Известно, – чуть свысока ответил Джейми. – Прошлой ночью я видел, как прибыли корабли. Что касается захвата города, то, думаю, они прекрасно обучены и оснащены для данной задачи. И, если бы я был на вашем месте, генерал, – а я благодарю Господа, что это не так, – я бы сейчас же собрал своих людей и покинул город. Помните пословицу: «отступить – не значит сдаться»? Я рекомендую это как стратегию. – Я правильно вас понял, сэр? – резко произнес Ричардсон. – Вы отказываетесь встать на защиту собственного города? – Да, мы отказываемся, – вмешался Йен, прежде чем Джейми успел ответить. Он враждебно оглядел пришедших, и я увидела, как его правая рука по привычке опустилась, потянувшись к голове Ролло, и, не найдя ее, пальцы сжались в кулак. – Это не наш город, и мы не собираемся за него умирать. Рядом со мной была Рейчел, и я почувствовала, как ее плечи немного расслабились. Марсали, сидевшая напротив, скользнула взглядом к Фергюсу, и, как это часто бывает у супругов, они мгновенно и безмолвно договорились: «Если они не знают, кто мы такие, молчи». Прежде чем найтись с ответом, Хау, довольно коренастый мужчина, несколько раз открыл и закрыл рот. – Я неприятно поражен, сэр, – наконец выдавил он, и лицо его побагровело. – Поражен, – повторил он, и его второй подбородок задрожал от возмущения и, как мне показалось, от немалого отчаяния, – тем, что человек, известный своей храбростью в бою, своей приверженностью делу свободы, трусливо подчинится власти кровавого тирана! – Выбор, весьма похожий на измену, – вставил Ричардсон, сурово кивнув. Изогнув брови, я уставилась на него, но тот старательно избегал моего взгляда. Джейми некоторое время стоял, глядя на них и потирая указательным пальцем переносицу. – Мистер Хау, – заговорил он наконец, опустив руку. – Сколько человек у вас в подчинении? – Что ж... почти тысяча! – А поточнее? – Шестьсот, – сказал Ричардсон. – Девятьсот, сэр! – одновременно с ним воскликнул Хау. – Ну, да, – цифры явно не впечатлили Джейми. – Те корабли запросто привезли три тысячи человек – хорошо вооруженных и с артиллерией. К тому же, прибыл целый Хайлендский полк: я слышал их волынки, когда горцы сходили на берег. Хау заметно побледнел. И все же выдержка у него была, и лица он не потерял. – Как бы то ни было, сэр, – сказал он, – мой долг – сражаться и защищать вверенный мне город. – Я уважаю вашу преданность долгу, генерал, – совершенно серьезно произнес Джейми. – И да пребудет с вами Господь. Но я к вам не присоединюсь. – Мы могли бы силой принудить вас, – заметил Ричардсон. – Могли бы, – невозмутимо согласился Джейми. – А смысл? Вы не в состоянии заставить меня командовать людьми, если я откажусь, так какой толк в подневольном солдате? – Это малодушие и трусость, сэр! – воскликнул Хау, но было ясно, что это просто громкие слова, да к тому же плохо замаскированные. – Dia eadarainn ’s an t-olc, – тихо сказал Джейми и кивнул в сторону двери. – «Бог между нами и злом», – перевел он с гэльского. – Храни вас Господь, джентльмены, но покиньте мой дом.
– ТЫ ХОРОШО ПОСТУПИЛ, Джейми, – негромко похвалила Рейчел, когда на лестнице стихли шаги непрошенных гостей. – Ни один квакер не сказал бы так мудро. Джейми взглянул на нее, скривив губы. – Спасибо, девочка, – ответил он. – Но, надеюсь, ты понимаешь, что я говорил не из тех же соображений, которые могли бы вдохновить квакера. – О, я знаю, – улыбнулась она. – Но результат тот же, а Друзья благодарны за все, что могут получить. Ты будешь доедать последнюю лягушачью лапку? Взрослые негромко рассмеялись, а дети, сидевшие во время визита военных неподвижно и с побелевшими лицами, расслабились и с облегчением принялись носиться по комнате, будто воздушные шарики, из которых выпускали воздух. Опасаясь за бадью с раками, Дженни и Марсали быстренько утихомирили ребятню и повели их домой спать. Марсали задержалась, чтобы поцеловать Фергюса и взять с него слово быть осторожней, когда он будет один возвращаться домой. – Англичан еще нет в городе, mon chou (милая (фр.). – прим. пер.), – поцеловал он ее в ответ. – Что ж, да… но потренироваться в осторожности никогда не помешает, – с показным недовольством сказала Марсали. – Ну-ка, маленькие лиходеи, пошли уже! Оставшиеся за столом некоторое время сидели, обсуждая ближайшее будущее и то немногое, что можно сделать. Джейми был прав насчет преимуществ бедности в подобных обстоятельствах, однако... – Они заберут любую еду, которую найдут, – сказала я. – По крайней мере, поначалу. Я бросила быстрый взгляд на полку за спиной; это была наша кладовая, где хранились все домашние запасы: горшочек с топленым жиром, холщовые мешочки с овсянкой, мукой, рисом, бобами и обжаренной кукурузой, связка лука и немного сушеных яблок, полголовки сыра, коробочка соли и перечница, а также остатки сахарной головы. Плюс небольшой запас свечей. – Именно, – кивнув, Джейми встал и взял свой кошелек, который вывернул на стол. – Почти четырнадцать шиллингов. Что у вас, Йен? Фергюс? Йен и Рейчел добавили еще девять шиллингов, а Фергюс выложил одну гинею, два шиллинга и горстку пенни. – Посмотри, что можно будет завтра прикупить в таверне, девочка, – Джейми пододвинул к Рейчел небольшую кучку монет. – Думаю, у меня получится отложить для нас бочонок соленой рыбы со склада. А ты, Сассенах, если утром пораньше сходишь на рынок, то успеешь купить еще риса, бобов и, может, половинку копченого свиного бока? На столе передо мной лежали медные и серебряные монетки, на которых бесстрастно поблескивал рельефный профиль короля. – В нашей комнате запасы как следует спрятать негде, – заметил Йен, оглядываясь по сторонам. – И здесь тоже. Может, в маленькой амбулатории тетушки? – Да, именно об этом я и думал. Там дощатый пол, и у здания хороший фундамент. Пожалуй, завтра сделаю тайничок. Вряд ли в твоем кабинете много такого, на что позарятся солдаты, да? – обратился Джейми ко мне с полу-вопросом. – Разве что лекарства, приготовленные на спирту, – ответила я и глубоко вздохнула. – Кстати, о солдатах... я должна вам кое-что сообщить. Может быть, это и не важно, но с другой стороны... И я рассказала им об Иезекииле Ричардсоне. – Ты совершенно уверена в этом, Сассенах? – Джейми слегка нахмурился, его рыжие брови сверкнули в свете свечи. – Лицо у этого человека такое, что легко можно с кем-то спутать. – Его и правда нельзя назвать запоминающимся, – признала я. – Но, да, это точно он. Я помню эту его родинку на подбородке. Хотя, важнее то, как он на меня смотрел. Уверена, Ричардсон узнал меня. Размышляя, Джейми глубоко вздохнул и медленно выдохнул, затем положил ладони на стол и обратился к Йену. – Твоя тетушка на днях случайно встретила в городе моего сына Уильяма, – он старался говорить без эмоций. – Сассенах, расскажи им, что он сообщил о Ричардсоне, ладно? Рассказывая, я не сводила глаз с пульсирующей жилки на горле Йена; Рейчел тоже неотрывно на нее смотрела и тихонько накрыла ладошкой кулак мужа на столе. Йен взглянул на нее, коротко улыбнулся и неохотно разжал руку, переплетя свои пальцы с ее. – И что здесь делает Уильям? – спросил Йен, явно стараясь убрать из голоса даже малейший намек на враждебность. – Он как раз ищет Ричардсона. И одновременно – жену своего кузена, женщину по имени Амарантус Грей. Или Коуден, – добавила я. – Она может жить под своей девичьей фамилией. Я, кстати, хотела спросить, не слышал ли кто-нибудь из вас о ней? Йен и Рейчел отрицательно покачали головами. – Такое имя обязательно запомнилось бы, – сказала Рейчел. – А ты думаешь, Уильям не знает, что Ричардсон здесь? – Уверена, что нет, – ответила я. – Как и то, что Ричардсон, по-видимому, перешел на сторону мятежников. На мгновение воцарилась тишина. Слышалось лишь слабое пощелкивание раков в бадье позади меня и легкий хлопок, когда от какого-то дефекта свечного фитиля пламя подпрыгнуло и заплясало. – Этот человек, Ричардсон, возможно, просто поменял приверженность идеям, – предположила Рейчел. – Я знаю многих, кто за последние два года сделал то же самое. – Может быть, и так, – медленно проговорила я, – но дело в том, что Джон считал его шпионом или каким-то секретным агентом. И когда кто-то из подобных людей меняет приверженность... обязательно задаешься вопросом, сколько раз он уже ее менял, правда? И менял ли вообще. Джейми положил руку на стол и задумался. – Ну что ж, – сказал он наконец и, выпрямившись, со вздохом потянулся. – Если у этого человека рыльце в пушку, мы скоро узнаем. – Узнаем? – спросила я. Джейми криво улыбнулся. – Да, Сассенах. Он придет искать тебя. Держи свой маленький ножик под рукой, ладно?
Дата: Вторник, 18.02.2020, 20:36 | Сообщение # 446
Король
Сообщений: 19994
Глава 129. ЗАХВАТ ГОРОДА (с) Перевод Елены Буртан, Валентины Момот, Елены Карпухиной и Натальи Ромодиной
Brook Studio Gallery "Корзинки"
29 декабря КАК ТОЛЬКО РАССВЕЛО, до нас донеслись пушечные залпы. Джейми перестал бриться и прислушался к прерывистому, приглушенному расстоянием рокоту. Я ещё не забыла то чувство, когда совсем рядом грохочет артиллерия, – выстрелы отдавались в костях так, что хотелось бежать без оглядки. А Джейми, которому приходилось слышать орудийную пальбу гораздо ближе, сразу всё понял: отложив в сторону бритву, он опёрся руками об умывальник. «Чтобы унять дрожь», – подумала я. – Стреляют из корабельных пушек с реки, – негромко пояснил он. – И из обычных орудий с юга. Боже спаси и сохрани Хау и его людей. Он перекрестился и вновь взялся за бритву. – Как думаешь, они далеко? Я снова принялась надевать чулки: подтянув один повыше, неторопливо возилась с подвязкой. Джейми покачал головой. – Трудно сказать: из дома не понять. Попозже выйду посмотрю, с какой стороны ветер. – Ты собираешься уходить? – встревожилась я. – Надеюсь, не на работу? Склад Фадлера, где мой муж одновременно был управляющим и старшим клерком, находился прямо у реки. – Нет, – коротко ответил он. – Но, пожалуй, пойду и приведу сюда Дженни, Марсали и детей. Фергюс, как пить дать, отправится разведать обстановку, и я не хочу, чтобы они оставались одни, без мужчины. – Губы его сжались в полоску. – А тем паче, если в город ворвутся солдаты. Не в силах вымолвить и слова, я кивнула. Стоило только подумать о том, что произошло – и ещё может произойти во время захвата города… На мою долю таких событий, слава Богу, не выпадало, но я видела слишком много кинохроники и фотографий, чтобы у меня остались какие-либо иллюзии относительно возможного исхода дела. Кроме того, ходили слухи, что из Флориды прибыла рота англичан под командованием майора Превоста, и теперь солдаты опустошали окрестности Санбери, угоняя скот, поджигая амбары и фермерские дома… Не на том расстоянии от нас находился Санбери, чтобы мы могли чувствовать себя в безопасности. Джейми ушёл, и я несколько минут потерянно бродила по дому, не зная, за что хвататься, но потом взяла себя в руки и решила наведаться в свою амбулаторию. Не мешало бы забрать самые ценные инструменты, и дело было не в цене: не так уж дорого они стоили; на чёрном рынке ампутационные пилы спросом не пользовались, – по крайней мере, пока... А ещё надо прихватить кое-какие лекарства и припасы, которые, возможно, понадобятся, если... Я решительно отбросила это «если» и окинула взглядом нашу скромную комнату. Здесь я держала немудрёную провизию: муку, сливочное масло и другую скоропортящуюся снедь. Всё, что могло храниться долго, было припрятано под полом в хирургической. Коль скоро Марсали, Дженни и дети останутся у нас на неопределённое время, хорошо бы принести ещё кое-что из продуктов. Взяв самую большую корзинку и спустившись вниз, я постучалась к Рейчел. Она уже оделась к выходу и тотчас открыла дверь. Не успела я заговорить, как она сообщила: – Йен ушёл с Фергюсом. Муж обещал, что не будет сражаться в ополчении, но считает своим долгом приглядеть за братом: он не может бросить его в опасности. Мне не хватило духу возражать. – А я бы не смолчала, – честно призналась я. – Будь в этом хоть малейший прок, я бы так возмутилась, что мало бы не показалось. Да толку-то! Пойдёшь со мной в хирургическую? Джейми отправился за Марсали, Дженни и детьми, вот я и подумала, что надо бы принести побольше еды. – Подожди, я тоже возьму корзинку. Улицы заполонил народ: большинство покидало город, волоча своё добро в руках или на тележках. Некоторые были явно не прочь поживиться чужим добром. Я видела, как двое мужчин, разбив окно, залезли в большой дом на площади Эллис. Однако до амбулатории мы добрались без происшествий. У дверей околачивались две проститутки. Я их знала и представила Рейчел; её это знакомство смутило гораздо меньше, чем девиц. – Миссус, нам бы купить лекарства от чипилиса, – сказала Молли, крепкая ирландка. – Возьмём всё, что есть, ну, сколько не жалко. – Хм, ожидаете... э-э... так сказать... вспышки сифилиса? Переговариваясь с ними, я одновременно отпирала дверь и пыталась прикинуть, будет ли нынешний посев пенициллина достаточно эффективным, чтобы лечение возымело действие. – Вообще-то, нам без разницы, мэм, сработает лекарство или нет, – сказала Айрис – очень высокая, очень худая и чёрная, как смоль. – Мы сбагрим его солдатам. – Ясно, – сдержанно ответила я. – Ну, тогда… Я отдала им весь раствор пенициллина, отказавшись брать деньги, но оставила себе плесень в порошке, а также немного сыра рокфор на случай, если кому-нибудь из близких понадобится лечение. Внезапно меня накрыло волной страха: одному только Богу известно, где сейчас Фергюс с Йеном и чем они занимаются. Артиллерийский обстрел затих или просто ветер переменился. Однако, когда мы, пряча от уличных воришек корзинки под плащами, пустились в обратный путь, залпы заухали снова. Джейми вернулся, а с ним Дженни, Марсали и дети. Они захватили с собой всё, что смогли: одежду, еду и постельные принадлежности. На какое-то время, пока мы размещались и обустраивались, воцарился совершеннейший хаос. Тем не менее, к трём часам пополудни все угомонились и, наскоро накрыв стол, уселись пить чай. Джейми, как истинный мужчина, не желая участвовать в домашних хлопотах, напустил туману и, сославшись на какие-то неотложные «дела», улизнул из дома, однако с безошибочным чутьём появился, как только подоспел пирог. Муж принёс большой джутовый мешок с мидиями, бочонок муки и крупицы новостей. – Сражение завершилось, – сообщил он, подыскивая, куда бы пристроить свою добычу. – Я уже заметила, что пальба умолкла. Знаешь, что там произошло? Я взяла мешок, с громким бряцаньем пересыпала моллюсков в пустой котёл и залила их ведром воды. Ничего с ними до ужина не случится. – Произошло то, о чём я предупреждал генерала Хау, – судя по голосу, никакого удовольствия от своей правоты Джейми не испытывал. – Кэмпбелл – английский подполковник Арчибальд Кэмпбелл – окружил Хау и его людей. Те и попали в котёл, словно рыба в сеть. Не знаю, что он с ними сделал, но, думаю, британцы нагрянут в город ещё до сумерек. Женщины переглянулись и заметно расслабились. Как ни крути, новости были очень неплохими: в умении оккупировать города британцам не было равных. Горожане, конечно, могли справедливо негодовать, что у них реквизируют припасы или размещают солдат на постой, но в действительности нет ничего лучше для поддержания общественного порядка, чем расквартированная рядом с вами армия. – Значит, теперь, когда придут солдаты, нам больше нечего будет бояться? – спросила Джоани. У неё, как и у брата с сестрой, глаза горели от возбуждения, дети ловили каждое слово из разговора взрослых. – Скорей всего, нечего, – ответил Джейми, но встретившись взглядом с Марсали, заметил, как она поморщилась. Вполне вероятно, мы будем в относительной безопасности, пусть даже какое-то время, пока армейские интенданты не наведут порядок, не будет хватать еды. А вот Фергюс и Бонни – совсем другое дело. – К счастью, мы не начали выпускать «L’Oignon», – сказала она, отвечая на безмолвный вопрос Джейми. – Пока печатали только листовки, плакаты да странный религиозный памфлет. Надеюсь, пронесёт, – храбро сказала она, и, словно желая успокоиться, потянулась к тёмной головке Фелисите. Из моллюсков приготовили похлёбку – довольно водянистую, так как молока у нас было совсем мало, и, чтобы сделать её погуще да посытнее, покрошили туда галеты и сдобрили маслом – его у нас было достаточно. Мы уже накрывали стол к ужину, когда по лестнице с грохотом поднялись Фергюс и Йен, раскрасневшиеся от волнения и распиравших их новостей. – А всё благодаря одному чёрному рабу: он изменил ход сражения, – сказал Фергюс, набивая рот хлебом. – Mon Dieu (Боже мой, (франц.). – прим. пер.), я умираю с голоду! За целый день ни крошки во рту… Как только начался бой, он заявился в лагерь к англичанам и предложил показать им тайную тропу через болото. Подполковник Кэмпбелл послал Хайлендский полк в полном составе – мы слышали волынки, и это напомнило мне Престонпанс. Он ухмыльнулся Джейми, и я вновь увидела в Фергюсе тощего десятилетнего французского сироту верхом на трофейной пушке. Он проглотил кусок и запил его водой – больше было нечем. – Горцы, – продолжил он, – и ещё кое-кто из пехотинцев последовали за рабом через болото и окружили людей генерала Хау; те сбились в кучу, не представляя, с какой стороны начнётся атака. Затем Кэмпбелл послал другую пехотную роту на левый фланг Хау, для, так сказать, «отвлекающего удара», – продолжил свой рассказ Фергюс, размахивая рукой и разбрасывая крошки. – Они, конечно, развернулись навстречу атакующим, но горцы застали их врасплох, напали с другой стороны и… – Фергюс щёлкнул пальцами, – voilà! (готово (франц.) – прим. перев.) – Вряд ли Хау испытывает к этому рабу благодарность, – вставил Йен, зачерпывая миской похлёбку из котла. – А следовало бы. Он потерял не больше тридцати-сорока человек; реши они сражаться до последнего, так бы все там и полегли. Но у них хватило ума сдаться. А ведь сперва Хау не показался мне шибко умным, – задумчиво добавил он. – Как думаете, они здесь надолго? Я имею в виду армию. Дженни нарезала хлеб и раздавала ломтики по кругу за столом; сделав паузу, она вытерла лоб о предплечье: была зима, но в тесной, переполненной людьми комнате, горел очаг, и стало жарко, как в турецкой бане. Мужчины переглянулись, и Джейми нехотя ответил: – Надолго, a piuthar. (сестра (гэльск.) – прим. перев.).
Дата: Пятница, 06.03.2020, 21:35 | Сообщение # 447
Король
Сообщений: 19994
Глава 130. ЦЕЛИТЕЛЬНАЯ СИЛА (с) Перевод Елены Буртан, Натальи Ромодиной и Елены Карпухиной
Рой Уоллас "Аптекарь"
ЦЕЛИТЕЛЬНАЯ СИЛА [«Целительная сила», из 153 сонета У. Шекспира – прим. перев.]
ТЯНУТЬ ДАЛЬШЕ БЫЛО НЕЛЬЗЯ: я должна его изготовить, и не мешкая. Джейми за меня беспокоился, да я и сама опасалась делать эфир собственноручно, вот и откладывала на потом. Но сейчас вопрос встал ребром: без надёжной общей анестезии я просто не смогу оперировать Софронию. Я уже решила устроить лабораторию в сарайчике для садового инвентаря на громадном огороде миссис Лэндрам, находившемся за городом. Постройка располагалась на открытой местности, вокруг сарайчика – не меньше акра с каждой стороны – только грядки с озимыми посадками капусты да моркови. И, случись мне от взрыва отправиться в мир иной, я никого с собой не прихвачу. Однако я сомневалась, что этот довод хоть сколько-нибудь успокоит Джейми, поэтому о своих планах пока помалкивала. Вот соберу то, что нужно, – и расскажу ему в последнюю минуту, чтобы он заранее не сходил с ума. В конце концов, вдруг мне не удастся достать необходимые ингредиенты... Впрочем, я не сомневалась, что достану... Саванна - крупный портовый город. Здесь по меньшей мере три аптеки и несколько больших складов, куда доставляют особые товары из Англии. Наверняка у кого-нибудь есть и серная кислота, также известная как купоросное масло. Погода стояла прохладная, но солнечная. При виде множества солдат в красных мундирах на улицах в мозгу вяло шевельнулась мысль: не из-за климатических ли соображений британцы решили переместить театр военных действий на юг. Я вошла в аптеку, и мистер Джеймсон-старший, бодрый джентльмен лет за семьдесят, приветливо со мной поздоровался. Мы хорошо ладили: мне и раньше доводилось покупать у него некоторые лечебные травы. Я вручила ему свой список, и, пока он хлопотал, подбирая заказанное, я скользила взглядом по рядам склянок на полках. В другом конце аптеки трое молодых солдат шушукались с мистером Джеймсоном-младшим, их ровесником, показывавшим им что-то из-под прилавка. «Лекарства от сифилиса, – предположила я, – или, возможно, кондомы, если надеяться на лучшее и эти парни просто предусмотрительны». Сделав свои таинственные покупки, раскрасневшиеся солдаты торопливо ушли. Младший мистер Джеймсон, внук владельца, тоже порозовел, но проявил самообладание и поклонился, приветствуя меня: – К вашим услугам, миссис Фрейзер! Чем могу помочь? – О, благодарю вас, Найджел! – ответила я. – Я передала свой список вашему дедушке. Но… – Тут в голову мне пришла мысль, возможно, навеянная видом солдат. – Скажите, а не знаете ли вы некую миссис Грей? Амарантус Грей. Кажется, её девичья фамилия… О, как же её звали? Коуден! Амарантус Коуден Грей. Вам никогда не доводилось слышать это имя? Он задумчиво нахмурил свой гладкий лоб. – Надо же. Ну, и имечко! Э-э ... не хотел обидеть вас, мэм, – поспешил он заверить. – Я имел в виду, что оно... довольно экзотическое. Весьма необычное. – Так и есть. Я с ней прежде не встречалась, – пояснила я, – но одна из моих подруг сказала, что миссис Коуден живёт в Саванне и убедила меня... э-э... познакомиться с ней. – Понятно. – Пару мгновений Найджел, хмыкая, морщил лоб, но затем отрицательно покачал головой. – Нет, простите, мэм. Что-то не припомню, чтобы мне приходилось сталкиваться с Амарантус Коуден. – Коуден? - переспросил мистер Джеймсон, вдруг вынырнув из задней комнаты с несколькими флаконами в руках. – Ну конечно, мы её знаем, мальчик мой. Вернее говоря, лично с ней мы не встречались: она никогда не заходила к нам в аптеку. Но всего две-три недели назад от неё пришёл заказ по почте. Она хотела приобрести... О, что же она заказала? Память что решето, совершенно дырявая, точно вам говорю... Не старейте, миссис Фрейзер, – вот вам мой совет... А! Вспомнил! Крем Гулда для лица, средство Виллета от колик, коробку освежающих дыхание пастилок и дюжину кусков французского мыла «Савон Д'Артаньян». Кажется, всё. – Он лучезарно улыбнулся, глядя на меня поверх очков. – Она живет в Сапервилле, – подумав, добавил он. – Ты просто чудо, дедушка, – почтительно пробормотал Найджел и потянулся за склянками, которые держал его дед. – Завернуть их, или нужно приготовить для леди какую-нибудь смесь? – Что? – Мистер Джеймсон посмотрел на флаконы в своих руках, будто удивляясь, откуда они у него. – Кстати, хотел полюбопытствовать, миссис Фрейзер, зачем это вам понадобилось купоросное масло? Видите ли, оно крайне опасно. – Хм... Я об этом наслышана. Я задумчиво посмотрела на него: некоторые мужчины запросто могут отказаться продать женщине то, что считают неуместным или опасным, но мистер Джеймсон, судя по всему, много чего повидал на своём веку и, по крайней мере, знал, что я разбираюсь в лекарственных растениях. – Я собираюсь изготовить эфир, – ответила я. Я была в курсе, что это вещество уже известно, – кто-то открыл его ещё в восьмом веке (по крайней мере, так мне говорили в медицинской школе), – но в качестве анестетика его начнут использовать только где-то в девятнадцатом столетии. Я рассеянно размышляла: неужели за прошедшие одиннадцать столетий кто-то заметил, что это вещество погружает людей в сон, который иногда заканчивается смертью, и поэтому отказался от дальнейших экспериментов? Оба Джеймсона не могли скрыть своего удивления. – Эфир? – переспросил явно озадаченный Найджел. – А зачем вам делать его самой? – Зачем мне... Вы что, хотите сказать, что у вас есть уже готовый? Моему изумлению не было предела. Оба утвердительно кивнули, довольные, что могут мне помочь. – Верно, – сказал мистер Джеймсон. – Мы, конечно, не всегда им запасаемся, но из-за… э-э… армии... – Он махнул рукой в сторону, намекая на недавнее вторжение и оккупацию. – Сюда приходят военные транспорты, и теперь, когда блокада снята, объём перевозок значительно увеличится. – Как увеличение объёма перевозок связано с продажей эфира? – спросила я, гадая, может, мистер Джеймсон и прав насчёт влияния преклонного возраста на мозг? – Ну, как же, мэм, – удивился Найджел. – Это прекрасное средство от морской болезни. Разве вы не знали?
Дата: Пятница, 06.03.2020, 21:37 | Сообщение # 448
Король
Сообщений: 19994
Глава 131. ИГРОК ОТ БОГА (с) Перевод Екатрины Пискарёвой
Behance "Джокер"
В ТРЕТИЙ РАЗ пересчитав инструменты и убедившись, что после последней проверки ничего не пропало, я накрыла их чистой льняной тканью и похлопала по ней, чтобы успокоить – то ли скальпели, то ли себя, (кого конкретно – я не была уверена). Шелковые нити, кетгут, иглы – лучшие иглы для вышивания, какие только оказалось возможным достать в Саванне. Разные тампоны и жгуты, повязки короткие и скатанные в рулон. Шестидюймовая ивовая ветка, тщательно очищенная от сердцевины, до гладкости отшлифованная песком и прокипяченная на медленном огне, чтобы не повредить древесину. Она послужит заменой катетеру для стабилизации уретры и мочевого пузыря, а также для отвода мочи из области хирургического вмешательства. Я подумывала еще об одной ветке, большего размера, для кишечника, но решила, что в скользких тканях лучше пользоваться собственными пальцами – лишь бы не порезаться или не проткнуть руку в ходе операции. Рейчел предстояло мне ассистировать, и вместе с ней я еще раз собиралась повторить названия всех инструментов и манипуляций. И все-таки я пришла на час раньше, чтобы заняться финальными приготовлениями, и, кроме того, надеялась побыть наедине с собой, привести мысли и чувства в порядок перед работой. Несмотря на то, что предстоящая операция могла оказаться сложной и рискованной, я чувствовала себя удивительно спокойно. Можно было бы возразить, что даже при неудачном исходе хуже, чем сейчас, бедняжке уже не будет. Правда, в результате операции она могла умереть от шока, инфекции или даже случайного кровотечения. Полостная операция была гораздо сложнее трансвагинальной коррекции. Однако, учитывая, какие средства имелись у меня в наличии, я считала, что данный вариант более подходит для излечения. К тому же, я понятия не имела, каким образом достали мертвого ребенка и какой при этом нанесли ущерб, но я могла исправить повреждения. Я машинально бросила взгляд на полку, где работал (по крайней мере, я надеялась на это) мой пенициллиновый заводик, выделяя полезное вещество из миллиардов мельчайших спор. В Саванне у меня не хватило времени организовать надежное производство и испытать полученный продукт. Как часто бывает в подобных случаях, не было гарантий, что в этом бульоне присутствует годный к употреблению пенициллин. Но у меня имелся небольшой кусок очень зрелого французского сыра, приобретенного за безумные деньги и разведенного до состояния пасты небольшим количеством кипяченого молока. Ее густой аромат соперничал с острым запахом эфира. С улицы до меня доносились умиротворяющие своей обыденностью звуки просыпающегося города: шорох метлы по мостовой, цоканье копыт запряженных в повозку лошадей, быстрые шаги мальчишки из пекарни, и потянувшийся следом дразнящий запах горячего хлеба. Простейшие жизненные потребности быстро превращали любой хаос в привычный распорядок. В целом, по мере ввода войск, оккупация Саванны проходила бескровно. Секундой позже дверь амбулатории открылась, и мое ощущение благополучия и спокойной отрешенности улетучилось. – Чем могу... – начала было я, оборачиваясь, но, узнав посетителя, закончила почти враждебно. – Что вам надо? Капитан... нет, теперь он стал полковником (полагаю, вознаграждение за измену). Обворожительно улыбаясь, Ричардсон повернулся и закрыл дверь на засов. Выдвинув ящик, я достала малую ампутационную пилу. Совсем небольшая, но она вполне годилась, чтобы недрогнувшей рукой быстро взять и отхватить нос зазубренным лезвием. Когда полковник понял, что я собираюсь сделать, обворожительная улыбка стала еще шире, и он поклонился. Разумеется, Ричардсон явился не в мундире, а в скромном, неброском сюртуке. Ненапудренные волосы были просто завязаны сзади. Никто не обратил бы на него внимания. – Ваш самый покорный слуга, мэм. Не волнуйтесь, я просто хотел удостовериться, что нас никто не потревожит. – Да, именно это меня и волнует, – я крепко сжала пилу. – Сейчас же отоприте чертову дверь. Секунду Ричардсон смотрел на меня, прищурив один глаз и что-то прикидывая, потом повернулся и, коротко хмыкнув, отодвинул засов. Скрестив руки, он облокотился на дверь. – Так лучше? – Намного, – пилу я отпустила, но руку со стола не убрала. – Повторяю вопрос: что вам надо? – Ну, мне показалось, миссис Фрейзер, что пора, раскрыв свои карты, узнать: не желаете ли вы сделать в этой партии ход-другой? – Единственное, во что бы я сыграла с вами, это игра в ножички, – я побарабанила пальцами по рукоятке пилы. – Но, если вам хочется показать мне свои карты, – валяйте. Однако поторопитесь: меньше чем через час у меня назначена операция. – Это не займет много времени. Позволите? Подняв брови, он указал на один из табуретов. Я кивнула, и Ричардсон с совершенно невозмутимым видом уселся. – Суть дела состоит в том, мэм, что я – сторонник американцев и всегда им был. – Вы... Что? – В настоящее время я – полковник Континентальной армии. Но когда мы встретились с вами впервые, я под видом капитана армии Его Величества действовал в Филадельфии как агент американцев. – Не понимаю. Смысл слов был мне ясен, я не понимала, какого черта он мне все это рассказывает. – Вы же сама сторонница американцев, не так ли? – вопросительно поднялась одна жидковатая бровь. Я подумала, что Ричардсон и вправду выглядит, как совершенно обычный человек. Если он действительно был шпионом, то его внешность вполне соответствовала его профессии. – Да, – осторожно согласилась я. – И что с того? – Значит, мы с вами на одной стороне, – терпеливо указал он. – Когда я обманом вынудил лорда Джона жениться на вас, я... – Вы… что? – Конечно же, он рассказал, что я угрожал арестовать вас за распространение подрывных материалов? Надо сказать, вы занимались этим крайне неуклюже, –- добавил он бесстрастно. – Милорд заверил меня, что он никогда не испытывал к вам личного интереса, и на следующий же день чрезвычайно любезно женился на вас. Лорд Джон очень смелый человек, особенно если учесть его собственные предпочтения. Ричардсон поднял голову и заговорщицки улыбнулся. У меня же похолодело в груди. – О, значит, и вам о них известно, – заключил он, разглядывая выражение моего лица. – Я так и думал, что вы догадаетесь. Он чрезвычайно осторожен, но, по-моему, вы – очень проницательная женщина, особенно в вопросах, касающихся секса. – Встал, – произнесла я самым ледяным тоном, на какой только была способна, – и вышел вон. Немедленно. Разумеется, Ричардсон не сдвинулся с места, и я пожалела, что не припасла в амбулатории заряженного пистолета. Пила могла сгодиться для обороны, но у меня хватало ума не броситься на него самой. «Кроме того, ну, убьешь ты его – что делать с телом? – поинтересовалась та сторона моего рассудка, которая отвечала за логику. – В буфет не поместится, в тайник – тем более». – Спрашиваю в третий, и последний раз: что, черт возьми, вам надо? – Ваша помощь, – быстро ответил гость. – Сперва я намеревался использовать вас как агента внедрения. Вы, вращаясь в тех же кругах, что и верховное британское командование, стали бы очень ценным сотрудником. Но вы (прошу прощения, мадам) показались мне немного неуравновешенной, чтобы немедленно приступать к работе. Я надеялся, что, когда горе от утраты вашего первого мужа ослабеет, и вы смиритесь, тогда я смогу познакомиться с вами и мало-помалу добиться того уровня близких отношений, когда вас можно будет убедить раздобыть крохи сведений (совершенно безобидных поначалу), которыми бы вы со мной поделились. – И что вы подразумеваете под «близкими отношениями»? – поинтересовалась я, скрестив руки на груди. Ведь при том, что это словосочетание зачастую обозначало всего-навсего дружбу, полковник произнес его совершенно иным тоном. – Миссис Фрейзер, вы очень соблазнительная женщина, – Ричардсон окинул меня оскорбительно оценивающим взглядом. – К тому же, вы – одна из тех, кто знает о своей соблазнительности. Милорд Джон явно не мог удовлетворить вас в этом плане, так что... Он поднял плечо, неодобрительно улыбаясь. – Но, поскольку генерал Фрейзер восстал из мертвых, я предположил, что больше подобные перспективы вас не прельстят. Опустив руки, я рассмеялась. – Вы льстите себе, полковник, – сухо заметила я. – А мне и подавно. Слушайте: кончайте меня смущать и скажите, что вы хотите, чтобы я сделала, и почему вам кажется, я это сделаю? Ричардсон рассмеялся, и в лице его появилось некое своеобразие. – Очень хорошо. Пусть в это трудно поверить, но эту войну выиграют не на полях сражений. – Вот как? – Мэм, уверяю вас: ее выиграют шпионы и политики. – Должна сказать, очень нетривиальный подход. По речи полковника я пыталась понять, откуда он родом: Ричардсон был англичанином, но говорил с неуловимым акцентом. Не Лондон, и не с севера... Речь правильная, но не безупречная. – Полагаю, вы не будете уговаривать меня помочь вам в политических вопросах? – Как раз в них, – ответил полковник. – Пусть и опосредованно. – Предлагаю выложить все без обиняков, – сказала я. – Очень скоро явится мой пациент. Уличный шум изменился: мимо небольшими группами шли подмастерья и служанки, направляющиеся на работу или на рынок. Они двигались, перекликаясь, иногда хихикали, флиртуя. Соглашаясь, Ричардсон одобрительно кивнул. – Известно ли вам мнение герцога Пардлоу об этой войне? Вопрос застал меня врасплох. Как ни глупо, но мне и в голову не приходило, что Хэл может иметь какое-то иное мнение, чем предписано ему службой. Но если кто-то из знакомых мне людей и обладал собственным взглядом на вещи, то это был Гарольд, второй герцог Пардлоу. – Никогда не разговаривала с герцогом на политические темы: как-то не до того было. Как и с моим... как и с его братом, если на то пошло. – А. Ну, дамы редко интересуются чем-то, что их не увлекает... Хотя, я почему-то думал, что, возможно, у вас... более широкий кругозор, скажем так... Выразительным взглядом он окинул мой холщовый фартук и поднос с инструментами, а потом и остальные предметы в амбулатории. – Так что там на счет его политических взглядов? – не обращая внимания на его намеки, резко поинтересовалась я. – У его светлости большое влияние в Палате лордов, – Ричардсон подергал нитку, торчавшую из края манжета. – И сначала он поддерживал военные действия, но затем его взгляды стали значительно более... умеренными. Осенью он обратился к премьер-министру с открытым письмом, настоятельно требуя рассмотреть возможность заключения мира. – И? Я абсолютно не понимала, к чему он клонит, а терпение мое заканчивалось. – Мэм, нам не нужно примирение, – оторвав нитку, Ричардсон отбросил ее в сторону. – Подобные шаги – лишь отсрочка неизбежного, которая мешает так необходимой нам преданности граждан. Но тот факт, что его светлость демонстрирует сдержанность взглядов, мне на руку. – Отлично. Если можно, ближе к делу. Не обращая внимания на мою просьбу, гость продолжил свои объяснения, будто у него в запасе было все время мира. – Если бы он был ярым сторонником одной или другой крайности, на него было бы сложно... повлиять. И хотя я знаю его светлость не слишком хорошо, все, что мне известно о нем, указывает, что он дорожит своей честью... – Да. – …так же, как и своей семьей, – закончил Ричардсон. Он посмотрел на меня в упор, и впервые меня охватил настоящий страх. – Мне потребовалось некоторое время, чтобы приобрести влияние (прямое или опосредованное) на тех членов семьи герцога, которые оказались в зоне моей досягаемости. Если я смогу контролировать, скажем, сына, племянника или даже его брата, тогда станет возможно влиять на общественную позицию герцога любым способом, который окажется наиболее выгодным для нас. – Если вы предлагаете мне то, о чем я подумала, тогда прошу вас немедленно удалиться. Я надеялась, что он услышит в моем голосе спокойную угрозу. И, несмотря на то, что эффект от моих предыдущих слов мог быть испорчен, добавила: – Кроме того, сейчас у меня нет абсолютно никаких отношений ни с кем из семьи Пардлоу. Ричардсон слабо, но очень неприятно улыбнулся. – Мэм, его племянник, Уильям, сейчас в городе, и кое-кто видел, как девять дней назад вы с ним разговаривали. Возможно, вы не знаете и о том, что сейчас здесь находятся и Пардлоу, и его брат? – Здесь?! – секунду я стояла с открытым ртом, а потом резко захлопнула его. – Вместе с армией? Ричардсон кивнул. – Полагаю, несмотря на то, что недавно вы… снова вернулись к первому мужу… вы остались в хороших отношениях с лордом Джоном Греем. – В достаточно хороших, чтобы помочь ему избежать ваших лап, как бы вам ни хотелось иного. – Никаких грубых действий, мэм, – заверил мужчина, коротко улыбнувшись. – Я подразумевал лишь обмен информацией, причем обмен взаимный. Не собираясь причинить вред ни герцогу, ни его семье, я лишь намеревался... Каковы бы ни были намерения полковника, они остались неизвестными. После нерешительного стука дверь открылась, и в нее просунулась голова миссис Брэдшоу. Женщина опасливо взглянула на меня и подозрительно оглядела Ричардсона, который, кашлянув, встал и поклонился ей. – К вашим услугам, мэм, – произнес он. – Я уже ухожу. Доброго вам дня. Он повернулся и отвесил мне более затейливый поклон. – Ваш самый покорный слуга, миссис Фрейзер. С нетерпением жду нашей новой встречи. И как можно скорее. – Не сомневаюсь, – ответила я так тихо, что Ричардсон вряд ли мог меня услышать. Миссис Брэдшоу и Софрония проскользнули в комнату. Они прошли настолько близко от уходящего Ричардсона, что его лицо непроизвольно скривилось от запаха, исходящего от девушки. Ошарашенный, он оглянулся на меня – и натолкнулся на торопившуюся войти Рейчел. Почти повальсировав вместе с ней и окончательно растеряв все свое изящество, он восстановил равновесие и удалился, сопровождаемый моим смехом. От этого короткого бесплатного представления тревога, вызванная появлением полковника, частично рассеялась, и я решительно выбросила мысли о нем из головы. На сегодня Ричардсона было достаточно, – меня ждала работа. Улыбнувшись, я уверенно взяла подавленную Софронию за руку. – Не тревожься, дорогая, – сказала я. – Я о тебе позабочусь.
РАСПОЛАГАЙ Я НОВЕЙШИМ оборудованием больницы ХХ века, я бы провела операцию трансвагинально. Но, принимая во внимание доступные мне средства, пришлось прибегнуть к полостной операции. В отдалении на табурете беспокойно ерзала миссис Брэдшоу (она не ушла, и я надеялась, что она не упадет в обморок), а Рейчел вполголоса тщательно отсчитывала капли эфира. Я взяла свой лучший скальпель и сделала надрез на только что вымытом животе Софронии. Растяжки от беременности уже исчезали, но все еще были заметны на очень юной коже. На случай необходимости под углом к плоскости стола были установлены самодельные упоры для ног, выполненные из кусков полированного дерева. Между бедер Софронии я поместила скомканное полотенце, пропитанное антибактериальным составом: спиртовым экстрактом дробленого чеснока, смешанного с отваром лимонной цедры. Такой же жидкостью я протерла ее кожу ранее. Этот состав по-домашнему приятно пах едой и в какой-то мере боролся с запахом нечистот, а также, я надеялась, и с микробами. Однако запах эфира перебивал все остальные, и через десять минут я почувствовала, как у меня начинает кружиться голова. – Миссис Брэдшоу, – позвала я, не оборачиваясь. – Пожалуйста, не могли бы вы открыть окно? И ставни? Я надеялась, зрители не сбегутся, но нам настоятельно требовался свежий воздух. К счастью, пузырно-влагалищный свищ оказался довольно небольшим, и подобраться к нему было сравнительно легко. Помогая мне, Рейчел одной рукой держала расширитель, а другой рукой следила за пульсом Софронии, добавляя каждые несколько минут каплю эфира. – Рейчел, ты как, в порядке? – поинтересовалась я. Чтобы получить достаточную область для сшивания, я подрезала истонченные и размокшие края свища. Ткань могла порваться и расползтись от малейшего давления. Отчасти я сомневалась, стóит ли в этот раз просить помощи у Рейчел. Я могла бы обратиться к Дженни, но она заболела «катаром» (как его называли здесь), – а чиханье и кашель было последним, чего я ожидала от ассистента хирурга. – Да. Голос, раздавшийся из-под не совсем стерильной, но, по крайней мере, прокипяченной ткани, звучал глуховато. На маску пошел ситцевый платок Йена в неуместно веселенькую темно-розовую и белую клетку. При подборе одежды Йен придерживался привычек могавков. – Хорошо. Скажи, если голова хоть немного закружится. Я совершенно не представляла себе, что я в этом случае буду делать... Возможно, несколько минут эфир сможет капать миссис Брэдшоу... Я искоса взглянула через плечо. Хозяйка Софронии сидела на табурете, сложив на коленях крепко сжатые руки в перчатках. Хотя она была бледной как полотно, но сидела твердо. – Пока все идет хорошо, – успокоила я миссис Брэдшоу, стараясь, чтобы мой голос из-под девственно-белой маски звучал как можно более уверенно. Казалось, эта маска пугала женщину, и, сглотнув, она отвела взгляд. Но все и в самом деле обстояло хорошо. Несмотря на то, что недуг возник из-за юного возраста Софронии, по этой же причине ее ткани оказались здоровыми, в хорошем состоянии, и живучесть у нее была поистине животной. Если операция пройдет успешно, а инфекция будет незначительной или не возникнет вовсе, девушка поправится очень быстро. Если. Все время пока шла операция, эти «если» вились над моей головой облаком мошкары. Правда, в основном они держались на заднем плане, негромко жужжа на почтительном расстоянии. Готово. – Одно дело сделано, осталось еще одно, – пробормотала я, погружая комок простерилизованной марли в сырный лосьон. Немного сомневаясь, я чуть смазала им только что наложенный шов. – Идем дальше. Пластика кишечника была проще – пусть и более неприятна. В операционной было достаточно прохладно (огня я не зажигала: не хотелось, чтобы в воздухе летала сажа), но я вспотела. Раздражающие капельки пота сбегали вниз по носу и шее из-под подвязанных косынкой волос. Но пальцами я чувствовала, как сильно и равномерно стучало сердце девочки, ощущала ее жизнь в своих руках. Я видела, как ритмично сокращается большой кровеносный сосуд на поверхности матки. Ей повезло в одном: матка не была перфорирована и выглядела здоровой. Я не могла сказать, образовались ли там внутри рубцы, но, когда я аккуратно взяла орган в ладонь, мне показалось, что выглядит он нормально. На минуту я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, и поняла, что мне, как казалось, требуется. Я снова открыла глаза, промокнула выступившие на разрезе капли крови и потянулась за новой иглой. Сколько еще? Осложнения от анестезии, одно из крохотных летающих «если», спустившись, устроилось на моем плече. У меня не было настенных или карманных часов, но я принесла песочные, одолжив их у нашей квартирной хозяйки. – Рейчел, как долго мы этим занимаемся? – Двадцать минут, – тихо ответила она, и я подняла глаза. По-прежнему уверенная, она устремила взгляд на раскрытый живот. Рейчел была на четвертом месяце, ее собственный животик уже немного округлился. – Не переживай, – коротко заметила я. – С тобой такого не случится. – Все ведь возможно, – произнесла она тише. Я покачала головой. – Только если во время родов меня не будет рядом. Рейчел тихонько усмехнулась и вновь подняла бутылочку с каплями. – Не сомневайся, Клэр: ты будешь рядом. Когда я закончила, Рейчел била слабая дрожь. Я взмокла насквозь, однако меня охватило чувство, пусть временной, но победы. Свищ был ушит, подтекание прекратилось. Я смочила область разреза солевым раствором, и органы заблестели красивым глубоким телесным цветом, незапятнанным фекалиями. На минуту я замерла, восхищаясь тем, как плотно и аккуратно располагались внутренние органы: все на своих местах. Из катетера тонкой струйкой сочилась моча, оставляя на полотенце желтоватое пятно. В госпитале ХХ века я бы оставила катетер на все время заживания, но сейчас, без дренажного мешка, это было затруднительно, к тому же угроза занести инфекцию через самодельное устройство перевешивала пользу от его наличия. Я убрала катетер и начала наблюдать. В течение нескольких секунд струйка мочи исчезла, и я перевела дыхание, которое, сама того не осознавая, невольно сдерживала. Я взяла новую иглу со вставленной шелковой нитью, чтобы зашить разрез, и тут кое-что пришло мне в голову. – Рейчел… Не хочешь взглянуть? Имею в виду, поближе. Софронии капали эфир последние пару минут, так что наркоз действовал. Рейчел проверила цвет ее кожи и дыхание, а потом обошла стол и встала рядом со мной. Я не думала, что вид крови или внутренних органов мог бы ее шокировать, принимая во внимание, виденное ею в военных лагерях и на полях сражений. Рейчел не смутилась, но разволновалась. – Это... – молодая женщина перевела дыхание, очень бережно опустив руку на округлившийся живот. – Так красиво, – прошептала она. – Как создано тело. Как это все устроено. – Да. Под влиянием ее благоговения и я стала говорить тише. – Но если вспомнить ее бедное дитя... и то, что она еще сама ребенок... Я подняла взгляд и заметила слезы в глазах Рейчел. А на лице промелькнула тайная мысль: «И со мной это тоже может случиться». – Да, – тихо сказала я. – Возвращайся к эфиру, а я зашью разрез. Но пока я снова смачивала руки водой и алкоголем, мне пришла в голову еще одна мысль. «О, Боже», – подумала я, потрясенная. Хотя... – Миссис Брэдшоу, – позвала я. Женщина сидела, склонив голову, обняв себя, чтобы не мерзнуть, и, возможно, задремав. Правда, когда я заговорила, она резко вскинула голову. – Уже все? – спросила она. – Она жива? – Да, – ответила я. – И, если повезет, будет жить дальше. Но... Я запнулась, но я должна была спросить. Спросить именно эту женщину. – Перед тем, как я все зашью... Я могу... сделать небольшую операцию, и Софрония больше не забеременеет. Миссис Брэдшоу моргнула. – Правда? – Да. Это простая манипуляция. Но, однажды сделав ее, ничего нельзя вернуть. У нее никогда не будет детей. Новое облачко из «если» с тревожным гулом повисло над плечом. Сейчас Софронии тринадцать. Она – рабыня. И ее хозяин занимался с ней сексом. Если в ближайшем будущем девочка снова забеременеет, есть вероятность того, что она умрет во время родов и почти наверняка получит серьезные увечья. Теперь вынашивание ребенка для нее небезопасно (хотя это небезопасно для любой женщины во все времена). Но «никогда» – слишком огромное слово. Миссис Брэдшоу медленно подошла к столу; при виде обнаженного полуприкрытого тела ее взгляд заметался: она не могла смотреть ни на тело, ни в сторону. Я предостерегающе вытянула руку. – Пожалуйста, не приближайтесь. «Он горевал, когда умер ребенок. Он плакал», – все еще слышался грустный голос Софронии. Она оплакивала свое дитя. А разве могло быть иначе? Могла ли я, даже не спросив ее мнения, лишить – навсегда – возможности иметь другого ребенка? И все же... Ее будущий ребенок тоже станет рабом. Его смогут забрать у нее и продать. И даже если этого не случится, скорей всего, он будет жить и умрет рабом. И все же... – Если она будет не способна иметь детей... – медленно произнесла миссис Брэдшоу. Она умолкла, но мне было видно, как по ее измученному лицу проносится поток мыслей. Женщина так сильно сжала губы, что они практически исчезли. Не думаю, что ее волновал тот факт, что ценность Софронии снизится, если та не сможет иметь детей. Остановит ли мистера Брэдшоу страх того, что беременность может повредить Софронии? Испытает ли он хоть малейшее сомнение, если она будет бесплодна? – Ей было всего двенадцать и это его это смутило, – мои слова были холодны как ледышки. – Неужели ему как-то помешает возможность убить ее? Миссис Брэдшоу оторопело уставилась на меня с открытым ртом. Потом она моргнула, сглотнула и посмотрела на Софронию, слабую и беспомощную, чье разрезанное тело лежало на пропитанных кровью полотенцах, а пол вокруг него забрызган вытекшими из этого тела жидкостями. – Мне кажется, ты не можешь, – тихо произнесла Рейчел. Держа Софронию за руку, она перевела взгляд с меня на миссис Брэдшоу, и было непонятно, с кем она говорит: возможно с нами обеими. – Она чувствовала, как ее ребенок шевелится у нее внутри. Она любила его, – голос сорвался, и на секунду Рейчел умолкла. Выступившие слезы появились и сбежали вниз, под маской. – Она бы не... она... Всхлипнув, Рейчел замолчала и помотала головой, не в силах продолжать. Будто пытаясь спрятать от меня свои мысли, миссис Брэдшоу неуклюже закрыла лицо рукой. – Я не могу, – произнесла она и повторила из-под руки почти сердито. – Не могу. Я не виновата! Я пыталась... Я пыталась поступить правильно! Она говорила не со мной. Было непонятно, обращается ли она к мистеру Брэдшоу или к Богу. «Если» все еще были тут, впрочем, как и Софрония, так что я не могла больше медлить. – Хорошо, – спокойно сказала я. – Ступайте и сядьте, миссис Брэдшоу. Я обещала, что позабочусь о девочке, и я так и сделаю. Руки у меня были холодными, а тело, которого они касались, – очень теплым, пульсирующим жизнью. Взяв иглу, я наложила первый шов.
Дата: Понедельник, 16.03.2020, 20:28 | Сообщение # 449
Король
Сообщений: 19994
Глава 132. ПРИЗРАЧНАЯ НАДЕЖДА (с) Перевод Екатерины Пискарёвой
Alex Cherry "Видение"
САПЕРВИЛЛЬ? УИЛЬЯМ уже начал задумываться: существует ли Амарантус Коуден Грей вообще, или это выдумка Иезекиля Ричардсона? Но если Ричадсон соврал, то зачем? Вчера, получив записку от миссис Фрейзер, Уильям осторожно навел справки. Местечко под названием Сапервилль действительно существовало. Крохотный поселок располагался примерно в двадцати милях к юго-западу от Саванны, посреди, по выражению собеседника, «сосновых лесов». По тону голоса можно было предположить, что «сосновые леса» были преддверием ада, – как в плане отдаленности самого поселка, так и по части бытовых трудностей жизни в нем. Вилли не мог представить, что именно могло заставить женщину (если та и вправду существует) отправиться в такое место. Если же Амарантус никогда и не было... тогда ее кто-то придумал, и лучше всего для подобной аферы подходил Иезекиль Ричардсон. Он уже обманывал Уильяма прежде. Воспоминания о событиях в Дисмал Суомп все еще вызывали у него зубовный скрежет, который становился еще сильнее при мысли, что если бы не эта цепь событий, то ни он, ни Йен Мюррей не встретили бы Рейчел Хантер. Сделав над собой усилие, Уильям выбросил мысли о Рейчел из головы (он не мог изгнать ее из своих снов, но не стоило вспоминать о ней в часы бодрствования) и вернулся к размышлениям о призрачной Амарантус. Если рассуждать с чисто практической точки зрения, Сапервилль находился на дальнем конце армии Кэмпбелла, лагерь которой, несмотря на то, что договоренность о расквартировании была, казармы построены, а укрепления выкопаны, занимал несколько акров земли на окраине Саванны. Большая часть противостоявших ей сил Континентальной армии была аккуратно собрана и выслана на север в качечтве военнопленных. Возможность того, что оставшиеся люди доставят Кэмпбеллу неприятности, была ничтожной. Это вовсе не означало, что Уильям мог запросто пройти через военный лагерь, никем не замеченный. Может быть, он и не встретит никого из знакомых, но вопросы к нему обязательно возникнут. И, несмотря на безобидность его занятия, последнее, чего бы ему хотелось, – объяснять кому бы то ни было причины своей отставки. Уильям успел вывезти Миранду из Саванны и поселить у фермера десятью милями севернее, пока Кэмпбелл развертывал свои силы. Армейские фуражиры могли найти его лошадь, – и, конечно, найдут, – если армия останется в Саванне на более продолжительное время, но в настоящий момент ей ничего не грозило. Слишком хорошо знакомый с жадностью военных, (он сам много раз забирал лошадей и провиант) Вилли не хотел, чтобы она попала в их поле зрения. Барабаня пальцами по столу, он размышлял и неохотно пришел к выводу, что наилучший способ попасть в Сапервилль – обойти лагерь Кэмпбелла, сделав широкий круг. Безусловно, нельзя ничего узнать об этой треклятой Амарантус, сидя на одном месте. Приняв решение, Уильям расплатился и вышел, запахнув плащ. Дождя не было, что само по себе уже неплохо. Но январские дни еще были короткими, так что, когда Вилли обошел бескрайний океан следовавших за армией людей, тени вытянулись. Он двигался мимо скопления прачек с красными руками, парящих в морозном воздухе котлов, над которыми колдовским туманом висел запах дыма и льняного мыла. «Жарко, жарко, пламя ярко! – пропел он себе под нос. – Хороша в котле заварка! Мясо трех болотных змей, Разварись и разопрей; Пясть лягушки, глаз червяги, Шерсть ушана, зуб дворняги...» (Песенка ведьм из «Макбета» У. Шекспира в пер. М. Лозинского. – прим. пер.). Дальше Уильям вспомнить не мог, поэтому замолчал. Участок земли, занятый прачками, был ухабистым: болотистые участки перемежались кочками, увенчанными чахлыми деревцами и низким кустарником, предоставляя естественную, так сказать, опору для ремесла проституток. От этого места он постарался держаться как можно дальше, поэтому оказался посреди участка, который очень напоминал болото и показался очень красивым – будто гравюра, выполненная с особым светотеневым контрастом. В исчезающем свете уходящего дня отчетливо выделялась каждая голая ветка; уже округлившиеся набухающие почки, балансируя на грани между зимней неподвижностью и весенним пробуждением, еще спали. На секунду захотелось уметь рисовать или писать стихи, но, поскольку таких талантов у него не водилось, Уильям мог только, замерев на несколько секунд, восхититься увиденным. Однако за это короткое время он почувствовал, как в душе появляется какое-то неизменное, спокойное понимание того, что, хотя ему было дано всего несколько этих мгновений, они останутся с ним на всю жизнь, и память всегда сможет вернуть его на это место и в это время. Он не ошибся, хотя поводом этих воспоминаний станут причины, о которых Вилли еще не догадывался. Он прошел бы мимо, сочтя ее просто элементом болотистого пейзажа: так плотно она замоталась в плащ песочного цвета, укрыв капюшоном голову. Но слабый звук, душераздирающий скулеж, остановил Уильяма, и он заметил ее, скорчившуюся в грязи у подножия ликвидамбара. – Мэм? – неуверенно произнес он. Девочка не услышала его приближения. Неожиданно она выпрямилась и уставилась на него. Ее бледное заплаканное лицо выражало ужас. Потом она всхлипнула и кинулась к нему. – Уиюм! Уиюм! Это была Фанни, сестра Джейн, – одинокая, измазанная в грязи и в состоянии полнейшей истерики. Девочка бросилась к Уильяму на руки, и он крепко сжал ее, будто та могла развалиться на части, что было очень похоже на правду. – Фрэнсис. Фрэнсис! Все хорошо. Я здесь. Что случилось? Где Джейн? Услышав имя сестры и уткнувшись Вилли в грудь, Фанни завыла так, что кровь застыла в жилах. Уильям погладил девочку по спине и, когда это не помогло, легонько встряхнул ее. – Фрэнсис. Соберись, лапочка, – прибавил он ласковей, разглядывая мокрое опухшее лицо с красными глазами. Плакала она уже давно. – Расскажи-ка, что случилось, чтобы я мог помочь. – У тебя не повучитфя, – прорыдала она, несколько раз сильно ударившись лбом ему в грудь. – Ты не смовэф, не смовэф, никто не смовэт, и ты не смовэф! – Ну, мы еще посмотрим. Он оглянулся в поисках места, куда бы ее усадить, но вокруг не было ничего подходящего, кроме пучков травы и хилых деревцев. – Пойдем, темнеет. По крайней мере, нам надо выбраться отсюда. Уильям решительно поставил девочку на ноги и заставил двигаться, следуя теории, что невозможно одновременно впадать в истерику и идти. Похоже, теория действовала. Когда они вернулись туда, где размещались следовавшие за армией гражданские, Фанни еще всхлипывала, но уже не рыдала и смотрела, куда идет. У женщины рядом с кипящим котлом он купил девочке чашку горячего супа и заставил выпить. Но припомнившийся «пальчик детки удушенной, под плетнем на свет рожденной» (Песенка ведьм из «Макбета» У. Шекспира в пер. М. Лозинского. – прим. пер.) вынудил его самого от супа отказаться. Уильям вернул чашку и, увидев, что Фанни уже немного успокоилась, потащил ее к поросшему деревьями пригорку в поисках места, где бы они могли присесть. Однако, приблизившись к лесу, девочка уперлась и, коротко пискнув от страха, отпрянула. Потеряв терпение, Вилли взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. – Фрэнсис, – уверенно произнес он. – Давай-ка, расскажи, какого дьявола тут творится. Если можно, односложно, пожалуйста. – Джейн, – произнесла она, и ее глаза вновь наполнились слезами. Но она вытерла их о закутанное в плащ предплечье, и с усилием продолжила: – Быф пафень. – Кто? Ах, парень, извини. Хочешь сказать – в борделе. Так? Фанни кивнула. – Он ифкал девуфек и у-увидев Д-Джейн... – она перевела дыхание. – Эфо быф дфух капифана Хахнефа. Он быф там, когда эфоф капифан Хахнеф умев. Он увнаф ее. При этих ее словах внутри Уильяма все похолодело. – Дьявол его побери, – тихо ответил он. – Что он сделал, Фанни? Этот человек (по ее словам, его звали майор Дженкинс) схватил Джейн за руку и потащил, а Фанни бежала следом. Так он тащил сестру до города, до дома, на пороге которого стояли солдаты. Они не позволили Фанни войти внутрь, так что она в ужасе осталась стоять на улице, отказываясь уйти, и через какое-то время военные махнули на нее рукой. «Дом с солдатами», стоящий отдельно от всех, скорее всего, был штабом полковника Кэмпбелла. Уильяму стало дурно. Очевидно, Дженкинс приволок Джейн к кому-то из старших офицеров, – если не к самому Кэмпбеллу, – и обвинил в убийстве Харкнесса. Стали бы они затруднять себя судебным разбирательством? Вряд ли. В городе действовало военное положение. Армия (а вернее, подполковник Кэмпбелл) поступала так, как считала нужным, и Уильям сильно сомневался, что у Кэмпбелла возникнут хоть малейшие сомнения в вине проститутки, обвиняемой в убийстве военного. – Где она сейчас? – он заставил себя говорить спокойно, хотя сам чувствовал все, что угодно, кроме спокойствия. Фанни снова перевела дыхание и высморкалась в плащ. Сейчас это не имело значения, но Вилли машинально достал из рукава носовой платок и протянул ей. – Ее повели в двугой дом. На кваю говода. Там на увифе боффое девево. Уиюм, я думаю, ее повефят. Уильям очень сильно боялся именно этого. Проглотив слюну, собравшуюся во рту, он похлопал Фанни по плечу. – Пойду посмотрю и разузнаю, что смогу. У тебя есть друзья, у кого ты могла бы остановиться? – он кивнул в сторону толпы, вставшей лагерем, и где посреди наступавших ночных теней начинали разгораться небольшие костры. Фанни кивнула, стараясь унять дрожавшие губы. – Хорошо. Иди и найди их. Я вернусь утром, как только рассветет. Встретимся там, где я тебя нашел, хорошо? – Ховофо, – прошептала девочка, и ее маленькая белая рука опустилась ему на грудь, туда, где сердце. – Фпафибо фебе, Уиюм.
ЕДИНСТВЕННОЙ ВОЗМОЖНОСТЬЮ хоть что-нибудь узнать, было поговорить с Кэмпбеллом. Фанни рассказала, что Дженкинс привел Джейн в большой серый дом, который стоял к северу от площади Рейнолдс. Пожалуй, начинать надо оттуда. Уильям остановился, чтобы стряхнуть с плаща самые большие комки засохшей грязи и обрывки растений. Ему слишком хорошо было известно, что в данный момент он похож именно на того, кем он и являлся последние три месяца: безработным. С другой стороны... Поскольку он вышел в отставку, Кэмпбелл больше не являлся его начальником. И несмотря на лично его, Уильяма, отношение к собственному титулу, по закону этот титул по-прежнему принадлежал ему. Девятый граф Элсмир выпрямился в полный рост, расправил плечи и ринулся в бой. Благодаря манере держаться и говорить, Уильяму удалось миновать стоящих на дверях часовых. Вышедший взять плащ слуга уставился на него с неприкрытым негодованием, но вышвырнуть гостя вон побоялся, исчезнув в поисках того, кто бы мог взять на себя труд с ним переговорить. В доме шел званый ужин. До Уильяма доносились звон серебра и фарфора, звук льющегося из бутылок вина и приглушенный гул разговоров, прерываемых взрывами вежливого смеха. Вилли незаметно вытер о бриджи вспотевшие ладони. И что, дьявол побери, он собирается сказать? Уильям попытался сформулировать какие-то разумные доводы, но стоило ему начать думать, как все, казалось, рассыпается на куски. Но что-то же говорить придется… А потом молодой человек услышал, как кто-то задал вопрос, и сердце екнуло. Дядя Хэл! Ошибки быть не могло. Голос и у отца, и у дяди был негромким, но резким и чистым, как хрустальная грань, а если требовалось, то в нем звучала и толедская сталь. – Эй вы! Он пересек прихожую и схватил слугу, появившегося из столовой с тарелкой, полной пустых крабовых панцирей. – Дайте сюда, – велел Уильям, отобрав тарелку. – Вернитесь и скажите герцогу Пардлоу, что его племянник хочет поговорить с ним. Широко открыв рот, мужчина уставился на него, но не пошевелился. Уильям повторил свою просьбу, добавив «Пожалуйста», а в его взгляде читалось, что, если слуга не подчинится, то получит блюдом по голове. Это сработало: слуга, будто автоматон, развернулся и прошел в столовую, откуда очень быстро вышел элегантный и очень взволнованный дядя. – Уильям! Какого черта у тебя в руках? Забрав у племянника блюдо, он осторожно поставил его на одно из позолоченных кресел, расставленных вдоль стены прихожей. – Что случилось? Ты нашел Бена? Боже, вот об этом Уильям не подумал. Как и следовало ожидать, дядя Хэл предположил... Скривившись, Вилли покачал головой. – Прости, дядя. Не нашел. Кажется, я выяснил, где находится его жена, но... На лице Хэла радость и разочарование молниеносно сменились напускным спокойствием. – Хорошо. Где ты остановился? Мы с Джоном зайдем к тебе и... – Папá тоже здесь? – чувствуя себя по-дурацки, выпалил Уильям. Если бы он не носился так со своим положением в обществе и не избегал бы всех армейских знакомых, то давно бы уже разузнал, что 46-ой пехотный полк присоединился к армии Кэмпбелла. – Ну конечно, – чуть раздраженно ответил Хэл. – Где еще ему быть? – Искать жену Бена вместе с Дотти, – нашелся Уильям. – Она тоже здесь? – Нет, – дядя казался недовольным, но не сказать, чтобы очень. – Выяснилось, что она беременна, и Джон, как и должен был, отвез ее назад в Нью-Йорк, где зачем-то поручил ее заботам мужа. Вероятно, она находится там же, где и войска Вашингтона, если только у этого проклятого квакера хватило здравого смысла не... – О, Пардлоу... В дверях стоял крепкий мужчина в подполковничьем мундире и вычурном парике с двойным рядом кудрей. Вид у него был немного удивленный. – Вы так быстро выскочили, – я подумал, что вам нехорошо. Несмотря на спокойный тон, в голосе офицера звучало столько скрытой угрозы, что Уильяму показалось, будто в позвоночник загнали толстенный гвоздь. Это вышел сам Арчибальд Кэмпбелл. То, как холодно подполковник и дядя смотрели друг на друга, заставило Уильяма усомниться в ценности Хэла как переговорщика. Однако дядя мог представить Кэмпбеллу племянника (что он и сделал), таким образом, избавив последнего от беспокойства по поводу отсутствия должных рекомендаций. – К вашим услугам, милорд, – Кэмпбелл взглянул на Уильяма с подозрением. Оглянувшись, он посторонился, дав двум слугам пронести массивное ведро для льда. – Боюсь, обед почти закончен, но, если вам угодно, я прикажу слугам накрыть небольшой ужин в кабинете. – Нет, сэр, благодарю вас, – поклонившись, отказался Уильям, хотя от запаха еды в животе заурчало. – Я взял на себя смелость прийти и поговорить с вами о... ммм... безотлагательном деле. – Ах, вот как. – Кэмпбелл даже не попытался скрыть недовольство. – Это дело не может подождать до утра? – Не знаю, сэр. Уильям бросил взгляд на большой дуб на краю города. Возможно, Фанни имела в виду это дерево. Так как трупа Джейн на нем не было, то Вилли предположил, что девушку по-прежнему держат в заключении где-то неподалеку. Но не было никакой гарантии, что ее не казнят на рассвете. Военным очень нравилось начинать утро, вешая пленников: соответственный настрой на весь день обеспечен. Совладав с лихорадочной скачкой мыслей, Уильям снова отвесил поклон. – Сэр, дело касается молодой женщины, которая, как я понял, была арестована сегодня по подозрению в... в нападении. Я... – «Нападение»? – насупленные брови Кэмбелла подпрыгнули до самых краев парика. – Она двадцать шесть раз ударила мужчину ножом, а потом хладнокровно перерезала ему горло. Если вы называете это «нападением», не хотелось бы видеть... – Милорд, а кто эта молодая женщина? – вмешался дядя Хэл. Ни его тон, ни лицо ничего не выражали. – Ее зовут Джейн, – начал было Уильям и запнулся, совершенно не имея понятия, как фамилия девушки. – Ммм… Джейн... – Она сказала: Покок, – вставил Кэмпбелл. – Шлюха. – Шлю… – и все-таки дядя Хэл осекся слишком поздно. Прищурившись, он посмотрел на племянника. – Она находится... под моим покровительством, – Уильям старался говорить как можно тверже. – В самом деле? – подчеркнуто растягивая гласные, произнес Кэмпбелл. Он окинул Хэла взглядом, где смешались веселье и презрение. Герцог побелел от сдерживаемой ярости, большую часть которой он совершенно не собирался скрывать, когда посмотрел на Уильяма. – Да. Так и есть. Звучало так себе, но ничего лучше Уильям придумать не смог. – Я хотел бы выступать от ее имени. Нанять ей адвоката, – горячо добавил он. – Я уверен, что она невиновна в преступлении, в котором ее обвиняют. Кэмпбелл расхохотался, и Уильям почувствовал, как вспыхнули уши. Он мог бы наговорить лишнего, если бы в этот момент не появился лорд Джон, одетый так же безупречно, как и брат, и с выражением легкого любопытства на лице. – Ах, Уильям, – произнес он таким тоном, словно только и ждал появления сына. Быстро окинув взглядом лица присутствующих, он, очевидно, попытался уловить хотя бы общее настроение беседы, если не ее суть. Чуть помедлив, он шагнул вперед и тепло обнял Уильяма. – Вот и ты! Рад тебя видеть, – улыбнулся он, глядя на сына снизу вверх. – У меня замечательные новости! Сэр, позвольте вас оставить на минутку? – обратился он к Кэмпбеллу. Не дожидаясь ответа, Грей схватил Уильяма за локоть и вытащил на широкую веранду, резким движением открыв дверь, а потом плотно прикрыв ее за собой. – Хорошо. Расскажи, что происходит, – произнес лорд Джон, понизив голос. – И быстро. – Господи, – резюмировал он после того, как Уильям быстро и немного путано изложил суть событий. В раздумьях он медленно потер рукой лицо и повторил. – Господи. – Да, – расстроенный случившимся, Уильям почувствовал себя значительно спокойнее в присутствии отца. – Я собирался поговорить с Кэмпбеллом, а потом, когда оказалось, что дядя Хэл здесь, я надеялся... Но, видимо, они с Кэмпбеллом... – Да, «сердечная ненависть» – лучшая характеристика их отношений, – согласился лорд Джон. – Арчибальд Кэмпбелл вряд ли окажет Хэлу какую-либо услугу, если только не надо будет лично посадить его в ближайшую повозку, следующую в ад. Он выдохнул и потряс головой, будто пытаясь избавиться от влияния винных паров. – Не знаю, Уильям, я правда не знаю. Девушка... она шлюха? – Да. – Она совершила то, в чем ее обвиняют? – Да. – О, Боже... – секунду Грей беспомощно смотрел на Уильяма, потом расправил плечи. - Хорошо. Ничего не обещаю, но сделаю, что смогу. На площади есть таверна, называется «У Тьюди». Иди туда и жди. Мне кажется, твое присутствие вряд ли поможет нашему разговору.
КАЗАЛОСЬ, ЛОРД ДЖОН отсутствовал вечность, но он появился «У Тьюди» меньше, чем через час. Уильям с первого взгляда понял, что усилия отца не увенчались успехом. – Прости, – только и сказал Грей, садясь напротив Уильяма. Шляпы на нем не было. Он стряхнул с волос капли дождя. – Девушка... – Ее зовут Джейн, – перебил Уильям. Ему казалось важным, чтобы все называли ее по имени, а не просто «шлюхой». – Мисс Джейн Элеонор Покок, – согласно кивнул отец. – Очевидно, ее не просто обвиняют в совершенном преступлении. Она призналась в его совершении. Не больше и не меньше. Она дала письменное признание. Я читал этот документ. Отец устало потер лицо рукой. – Она отрицала только то, что пырнула Харкнесса ножом двадцать шесть раз. По ее словам, перед тем как перерезать ему горло, она ударила его ножом только раз. Людям свойственно преувеличивать. – Она сказала мне то же самое, – в горле Уильяма образовался комок. Быстро взглянув на сына, лорд Джон предпочел промолчать. Тем не менее, было ясно, о чем он подумал. – Она пыталась спасти свою сестру от растлителя, – настойчиво защищаясь, продолжал Уильям. – А Харкнесс был подлым негодяем, который обращался с ней, я имею в виду Джейн, отвратительно! Я слышал его рассказы. От них выворачивало. – Не сомневаюсь, – поддакнул лорд Джон. – Опасные клиенты – один из рисков этой профессии. Неужели у нее не было иного выхода, кроме как изрезать его ножом? Большинство борделей, где обслуживают солдат, имеют способы избавления шлюх от... излишней назойливости. А мисс Покок, из того, что рассказывал полковник Кэмпбелл, э-э-э-э... – Стоит дорого... Стоила. Не глядя, Уильям протянул руку к нетронутому до этого кувшину с пивом, сделал большой глоток и судорожно закашлялся. Отец с некоторым сочувствием наблюдал за ним. Наконец Уильям перевел дыхание и замер, уставившись на сжатые кулаки. – Джейн ненавидела его, – после долгого молчания тихо произнес он. – А мадам не стала бы беречь от него ее сестру: он заплатил за ее девственность. Вздохнув, лорд Джон накрыл один из кулаков Уильяма и сжал его. – Ты любишь эту девушку, Уильям? – очень тихо спросил он. Никто не обращал на них внимания: немногочисленные посетители таверны были заняты напитками. Уильям беспомощно покачал головой. – Я... пытался защитить ее. Спасти от Харкнесса. Я... Я купил ее на ночь. Я не подумал о том, что он может вернуться... Но, конечно, он вернулся, – горько закончил Вилли. – Скорей всего, я сделал только хуже. – Им нельзя было помочь – ну разве что жениться на ней или самому убить Харкнеса, – сухо сказал лорд Джон. – Но я не рекомендовал бы убийство как способ решения трудных вопросов. Обычно убийство все только осложняет... Хотя брак запутывает все еще больше. Он поднялся и пошел к прилавку, вернувшись с двумя чашками дымящегося ромового пунша. – Выпей, – он поставил одну перед Уильямом. – Кажется, ты совсем продрог. Отец был прав. Стол, за которым они сидели, находился в дальнем конце зала, вдали от очага. Уильям взял кружку, но его так колотило, что даже по поверхности пунша пошла рябь. Напиток, пусть и с сушеной лимонной цедрой, оказался вкусным: сладким, крепким, горячим, с качественными бренди и ромом. В животе у Вилли давно уже было пусто, так что он быстро согрелся. Отец и сын пили молча. О чем говорить? Не было другого способа спасти Джейн, кроме как напасть на тюрьму. Но просить отца или дядю участвовать в подобном отчаянном предприятии Уильям не мог. Во-первых, он считал, что они откажутся. Он знал, что они крайне привязаны к нему, но также ему было известно, что они посчитают своим долгом не допустить его участия в каком-нибудь безрассудстве с губительными последствиями. – Ты же понимаешь: она совершила все не зря, – тихо сказал лорд Джон. – Она все-таки спасла сестру. Не находя слов, Уильям кивнул. Он думал, как утром увидит Фанни, чтобы сказать ей... о чем? Что постоит рядом, когда Джейн повесят? Лорд Джон встал и, не задавая вопросов, пошел к прилавку за новой порцией пунша. Уильям смотрел, как перед ним, а потом и перед отцом появилась кружка, над которой едва поднимался пар. – Ты думаешь, ты очень хорошо знаешь меня, правда? – не скрывая своей любви, спросил он. – Правда, Уильям, – тем же тоном ответил ему отец. – Пей. Улыбнувшись, Уильям поднялся и похлопал отца по плечу. – Возможно, ты прав. Увидимся утром, папà.
Дата: Понедельник, 16.03.2020, 20:31 | Сообщение # 450
Король
Сообщений: 19994
Глава 133. КРАЙНИЕ МЕРЫ (с) Перевод Натальи Ромодиной, Елены Карпухиной и Елены Буртан
Apostro "Осколки"
ЛЁЖА В ПОСТЕЛИ рядом с Джейми, я в полудрёме размышляла, что́ могло бы убедить миссис Вайзенхаймер собрать и принести мне мочу. Женщина страдала мочекаменной болезнью; среди имеющихся у меня трав самым эффективным средством для лечения была толокнянка. К счастью, немного сушёного листа толокнянки оставалось в запасах мистера Джеймсона. Однако использовать её следует осторожно: она содержит арбутин, который гидролизуется до гидрохинона, очень эффективного, но крайне токсичного уроантисептика [антибактериальные препараты, использующиеся в урологической практике – прим. перев.]. Зато… при нанесении на кожу толокнянка прекрасно её осветляет. Зевнув, я решила, что не стоит заморачиваться и просить Джейми о помощи. Конечно, если я попрошу, он придёт на приём и поговорит по-немецки с миссис Вайзенхаймер о моче, но потом ещё не раз мне это припомнит. Выкинув эту идею из головы, я перевернулась на другой бок и прижалась к Джейми, мирно сопевшему на спине. Почувствовав моё прикосновение, он спросонья неуклюже меня погладил и, обняв, тут же вновь провалился в сон. Через полторы минуты раздался стук в дверь. – Ifrinn! [Чёрт! – гэльское проклятие, прим. перев.] Резко сев, Джейми потёр ладонью лицо и откинул одеяла. Я не так резво, со стоном выползла из постели следом за ним и стала на ощупь искать вязаные тапочки. – Я открою. Это, наверное, ко мне. Скорее всего, кому-то потребовалась медицинская помощь. Вряд ли непрошеные гости пожаловали к нам посреди ночи из-за солёной рыбы или лошадей. Впрочем, в оккупированном городе бывает всякое. Мы и предположить не могли, что за дверью окажется Уильям – бледный и мрачнее тучи. – Мистер Фрейзер дома? – с места в карьер начал он. – Мне нужна его помощь.
ФРЕЙЗЕР ТОТЧАС, без лишних вопросов оделся и подпоясался ремнём, на котором висели дирк в ножнах и кожаная сумка, прикрывающая кинжал. Уильям увидел, что на шотландце наряд хайлендских горцев – сильно изношенный, выцветший клетчатый плед. Набросив его конец на плечи, Фрейзер кивком указал на дверь. – Пойдём-ка лучше в амбулаторию жены, – негромко предложил он, предостерегающе качнув головой в сторону тонкой стены с просвечивающей сквозь штукатурку дранкой. – Там и расскажешь, в чём дело. Уильям шёл следом за Фрейзером по мокрым от дождя улицам, и вода холодными слезами стекала по щекам юноши. Но внутри у него всё спеклось и ссохлось: он казался себе сгустком сплошного ужаса, обёрнутым потрескавшейся кожей. За всю дорогу Фрейзер не проронил ни слова, лишь однажды, – в тот миг, когда из-за угла появился армейский патруль, – он схватил Уильяма за локоть и толкнул его в узкий просвет между домами. Юноша плотно прижался к стене, плечом к плечу с Фрейзером, и с потрясением ощутил исходившие от него тепло и мощь. Из закоулков памяти всплыла вдруг давнишняя история, как в детстве Вилли заблудился в тумане на холмах Озёрного края: озябший и испуганный, он упал в усеянную камнями яму и застыл там, внимая призракам в тумане. Уильям помнил и неимоверное облегчение, когда его нашёл Мак, и обволакивающее тепло объятий конюха. Юноша поспешил отогнать воспоминания, но его продолжало согревать давнее ощущение чего-то похожего на надежду, даже когда топот сапог затих, а Фрейзер, выскользнув из укрытия, поманил его за собой. В небольшой амбулатории было темно и холодно, пахло травами, лекарствами и застарелой кровью. А ещё чем-то сладковатым – ни на что не похожим, однако знакомым. Не сразу, но Уильям решил, что это, должно быть, эфир: так пахло от матушки Клэр и Дэнзелла Хантера, после того как они прооперировали кузена Генри. Заперев дверь, Фрейзер нашарил в шкафу подсвечник. Передав его Уильяму, он достал из того же шкафа трутницу и в мгновение ока зажёг свечу. Колеблющееся пламя осветило его лицо, выхватив из мрака мужественные черты: длинный прямой нос и густые брови, широкие скулы, чётко и изящно прорисованные линии подбородка и виска. Чертовски странно было так близко видеть столь явное сходство, но сейчас Уильяма это непонятно почему успокоило. Фрейзер поставил подсвечник на стол и, указав Уильяму на один из двух табуретов, сел на другой. – Ну, рассказывай, – спокойно предложил он. – Здесь безопасно, никто нас не услышит. Как я понимаю, дело рисковое? – Вопрос жизни и смерти, – ответил Уильям и, глубоко вздохнув, начал. Фрейзер, не сводя пристального взгляда с его лица, сосредоточенно выслушал рассказ. На какое-то мгновение повисла тишина, а затем Фрейзер, словно в ответ на свои мысли, кивнул. – Эта девушка… – сказал он. – Можно узнать, кто она тебе? Уильям замялся, не зная, что ответить. Кто ему Джейн? Она не была ему близким другом, её даже любовницей не назовёшь. И всё же… – Она… Я взял их… Джейн с сестрой… под свою защиту, – ответил он. – Когда они покинули Филадельфию с армией. Фрейзер кивнул, словно это объяснение его полностью удовлетворило. – Ты знаешь, что твой дядя со своим полком в составе войск, оккупировавших город? Что он здесь? – Да. Я говорил со своим… с лордом Джоном и Пардлоу. Они не в силах помочь. Я… вышел в отставку, – счёл необходимым добавить Уильям. – Но они не могут помочь вовсе не из-за этого. Просто я хочу сказать, что больше не подчиняюсь военному командованию. – Ага, я заметил, что ты не в мундире, – отозвался Фрейзер. Он коротко пробарабанил по столешнице пальцами правой руки, и Уильям с удивлением обнаружил, что безымянный палец отсутствует, а по тыльной стороне ладони тянется толстый шрам. Фрейзер поймал взгляд Уильяма. – Саратога, – пояснил Фрейзер. При иных обстоятельствах он бы, пожалуй, и улыбнулся, но сейчас по лицу скользнула лишь тень усмешки. При упоминании Саратоги Уильям испытал лёгкое потрясение. Он внезапно припомнил детали, на которые в своё время не обратил внимания. Как той ночью стоял на коленях у смертного одра бригадного генерала Саймона Фрейзера, а скрытый в полумраке высокий мужчина с перевязанной кистью наклонился по другую сторону постели к генералу, чтобы тихо сказать ему что-то по-шотландски, и как умирающий ответил на том же языке. – Бригадный генерал, – промолвил Уильям и тут же замолчал. – Мой родственник, – объяснил Фрейзер. Он тактично не стал добавлять «И твой», однако Уильям легко связал одно с другим. И, как от камушка, брошенного в воду, на него накатила волна давнего горя. Но это могло подождать. – Стоит ли играть со смертью ради этой девушки? – спросил Фрейзер. – Наверное, именно поэтому твои… другие родственники... – Уголок его рта дрогнул то ли насмешливо, то ли неприязненно. – …Отказались помочь. Уильям почувствовал, как в лицо ему бросилась горячая кровь, и гнев вытеснил отчаяние. – Они не отказались. Но они не всемогущи. Хотите сказать, что и вы не станете мне помогать, сэр? Не в силах или не хотите? Страшно идти на риск? Фрейзер пригвоздил Уильяма суровым взглядом. Юноша это заметил, но ему было всё равно. Сжав кулаки, он вскочил на ноги. – Не утруждайтесь. Сам справлюсь. – Если б ты был уверен, что справишься, то никогда не пришёл бы ко мне, паренёк, – бесстрастно произнёс Фрейзер. – Не смейте называть меня «пареньком», вы… вы… Уильям осёкся, но не из благоразумия, а потому что не мог выбрать подходящее ругательство среди нескольких, одновременно пришедших на ум. – Сядь, – сказал Фрейзер, не повышая голоса, но так властно, что ослушаться его представлялось немыслимым или, по крайней мере, неуместным. Элсмир свирепо уставился на него. Уильям задыхался, жадно хватая воздух, и не мог вымолвить ни слова. Он не сел, и всё же разжал кулаки и замер. Наконец ему удалось судорожно кивнуть. Фрейзер медленно, шумно вдохнул и неторопливо выдохнул воздух, вылетевший белым облачком пара в тёмной стылой комнатушке. – Ладно. Тогда рассказывай, где она и с какими трудностями мы можем столкнуться. Он посмотрел на окно, закрытое ставнями: края досок намокли и почернели от просочившегося внутрь дождя. – Оглянуться не успеешь, как наступит утро.
БЕРЕГОМ РЕКИ ОНИ прошли на склад, где работал Фрейзер. Оставив Уильяма сторожить снаружи, Фрейзер отпер боковую дверь и беззвучно скользнул внутрь. Через несколько минут он появился вновь, одетый в грубые бриджи и рубашку не по размеру, с небольшим джутовым мешком и двумя широкими чёрными платками в руках. Один из них Фрейзер протянул Уильяму, а другой сложил по диагонали и, прикрыв себе рот и нос, повязал на лицо. – Это так необходимо? Уильям тоже повязал платок, но чувствовал себя немного нелепо, будто вырядился для какой-то диковинной пантомимы. – Если хочешь, можешь не надевать, – ответил Фрейзер. Достав из мешка вязаную шерстяную шапку, он спрятал под неё волосы, а затем надвинул её до бровей. – Я не могу рисковать. Нельзя, чтобы меня узнали. – Если вы считаете, что риск слишком велик… – с вызовом начал Уильям, но Фрейзер прервал его, схватив за руку. – Ты вправе рассчитывать на мою помощь, – негромко и отрывисто произнёс он. – В любом рискованном деле, если сочтёшь, что оно того стоит. Но у меня есть семья, которая вправе рассчитывать на мою защиту. Я не могу оставить их умирать с голоду, если меня схватят. Уильям не успел ничего возразить: Фрейзер запер дверь и, нетерпеливо поманив его за собой, уже уходил прочь. Дождь утих – это было им на руку. Но, следуя за шотландцем по улицам, по колено в тумане, Элсмир не переставал думать о его словах. «В любом рискованном деле, если сочтёшь, что оно того стоит». Ни слова о том, что Джейн шлюха, или о том, что она призналась в убийстве. Может, из-за того, что Фрейзер сам был преступником и поэтому ей сочувствовал. «Или, может, он просто готов поверить на слово, что это мой долг. И готов ради меня пойти на дьявольский риск». Но, решив, что сейчас от таких мыслей нет никакого проку, Уильям выкинул их из головы. Тихо ступая, двое безликих торопливо шли через пустынные площади Саванны к дому, возле которого росло дерево, служившее виселицей.
– ВРЯД ЛИ ТЫ ЗНАЕШЬ, в какой именно она комнате, – чуть слышно буркнул Джейми. Они затаились под большим виргинским дубом, скрытые не только его тенью, но и длинными бородами испанского мха, свисавшего с веток, и стелившимся внизу туманом. – Не знаю. – Жди здесь. В свойственной ему кошачьей манере Фрейзер пугающе быстро исчез. Это здорово подействовало на нервы, а ещё сильнее – наступившая следом тишина. Предоставленный самому себе, Уильям решил исследовать содержимое мешка, который Фрейзер бросил на землю. Там оказалось несколько листов бумаги и бутылка с притёртой пробкой. Открыв её, Уильям обнаружил патоку. Он продолжал ломать голову, зачем она нужна, когда Фрейзер вернулся – так же внезапно, как испарился. – Перед домом один-единственный часовой. – Чтобы прошептать это Уильяму на ухо, Фрейзер придвинулся вплотную. – И все окна тёмные, кроме одного наверху. Там горит свеча, – должно быть, это её комната. – С чего вы так решили? – озадаченно отозвался Уильям. Чуть поколебавшись, Фрейзер произнёс ещё тише: – Однажды я провёл ночь, ожидая, что на следующее утро меня повесят. Будь у меня выбор, я бы не стал сидеть в темноте. Пошли. Дом был двухэтажный, довольно большой, но без изысков. На втором этаже – две комнаты сзади, две спереди. Ставни наверху были распахнуты, и в дальней комнате справа мерцал огонёк свечи. Не зная наверняка, где часовой, Фрейзер настоял на том, чтобы обойти дом – на безопасном расстоянии, перебегая от куста к дереву и от дерева к кусту. Человек с мушкетом за спиной стоял на веранде, идущей вдоль фасада. Судя по фигуре, он был совсем юным, – возможно, моложе Уильяма. И, судя по крайне беспечной позе, никаких подвохов не ожидал. – По-моему, у них даже мысли не возникло, что у шлюхи могут быть друзья, – пробормотал Уильям, и шотландец, коротко хмыкнув в ответ, поманил его и повёл за дом. Они прошли мимо окна, – скорее всего, кухонного. Занавесок на нём не было, сквозь ставни виднелся только слабый свет угасающего очага в глубине комнаты. Не исключено, что в кухне спал кто-то из слуг или рабов, и Уильям с удовлетворением отметил, что Фрейзеру, очевидно, пришла в голову та же мысль. Ступая как можно тише, они завернули за угол. Фрейзер приник ухом к ставням большого окна, но, похоже, ничего не услышал. Он вставил между створками лезвие своего прочного ножа и, действуя им как рычагом, с некоторым трудом приподнял засов из скоб. Фрейзер сделал Уильяму знак подойти и посильнее навалиться на ставень, чтобы засов не грохнулся. В полном молчании они гримасничали и неистово жестикулировали, так что, пожалуй, могли бы рассмешить стороннего наблюдателя. Совместными усилиями им в конце концов удалось открыть треклятые ставни без особого шума. Внутри на окне висели шторы (тем лучше!), но рама с задвижкой не поддалась бы ножу. Здоровенный шотландец обливался потом; на миг он снял шапку, вытер лоб и снова её надел. Достав из мешка патоку, он откупорил бутылку и налил в пригоршню немного липкого сиропа. Фрейзер размазал патоку по оконному стеклу и прилепил к нему лист бумаги. Уильям не видел смысла в его действиях, пока Фрейзер, замахнувшись, не саданул кулаком по стеклу. С негромким треском оно разбилось, а осколки, приклеившись к липкой бумаге, легко снялись вместе с ней. – Где вы этому научились? – под глубоким впечатлением от увиденного прошептал Уильям и услышал из-под маски Фрейзера негромкий довольный смешок. – Дочка рассказала, – так же шёпотом ответил шотландец, положив на землю бумагу со стеклом. – А она прочла в книге. – Это… Уильям внезапно умолк, и сердце у него замерло. Он совсем об этом забыл. – …ваша… дочь. Вы хотите сказать… у меня есть сестра?! – Да, – коротко ответил Фрейзер. – Ты с ней встречался. Давай! Просунув руку через разбитое стекло, он открыл задвижку и потянул створку на себя. Окно распахнулось, неожиданно громко скрипнув несмазанными петлями. – Чёрт! – еле слышно выругался Уильям. Фрейзер тоже чертыхнулся (на гэльском, как понял Уильям), однако времени терять не стал. Толкнув Уильяма назад к стене, он шикнул: «Стой здесь!» и растворился в ночи. Элсмир вжался в стену, сердце его бешено колотилось. Он услышал быстрые шаги, – кто-то с грохотом спускался по деревянным ступеням веранды, – затем приглушённый топот по влажной земле. – Кто здесь? – обогнув дом, крикнул часовой. Увидев Уильяма, он вскинул мушкет и прицелился. Но из тёмной мглы, словно разъярённый призрак, вынырнул Фрейзер. Схватив караульного за плечо, он вырубил его, врезав камнем по затылку. Джейми опустил обмякшее тело на землю и, кивнув в сторону открытого окна, вполголоса произнёс: – Быстрее. Не мешкая понапрасну, Уильям вскарабкался наверх и, перемахнув через подоконник, почти бесшумно приземлился на ковёр в комнате. Судя по неясным очертаниям мебели, она служила гостиной. Где-то в темноте укоризненно тикали невидимые часы. Подтянувшись, Фрейзер влез в открытое окно и немного помедлил, прислушиваясь. Но, кроме тикающих часов, из дома не доносилось ни звука, и шотландец легко спрыгнул внутрь. – Ты знаешь, чей это дом? – озираясь, тихо спросил он Уильяма. Тот покачал головой. Должно быть, здесь жил на постое офицер, но Элсмир понятия не имел, кто именно. Возможно, майор, занимающийся дисциплинарными вопросами. Вероятно, Кэмпбелл поместил Джейн сюда вместо лагерной тюрьмы. Предусмотрительно с его стороны. Глаза Уильяма быстро привыкли к темноте – в нескольких футах от себя он заметил тёмный прямоугольник двери. Фрейзер тоже её увидел: он на долю мгновения коснулся спины Уильяма, подталкивая того к выходу из комнаты. На двери имелось овальное застеклённое окошко, и сквозь него проникало достаточно света, чтобы разглядеть в коридоре расписную холщовую дорожку: ромбы на узоре казались в полумраке чёрными. Около двери скрывалось в тени подножие лестницы, и через несколько секунд они с Фрейзером уже крадучись поднимались по ней так быстро и бесшумно, как только могли двое очень крупных мужчин в спешке. – Сюда. Элсмир шёл впереди; повернув налево, он сделал знак Фрейзеру. В висках стучало, Уильям едва дышал. Ему хотелось сорвать прилипшую маску и жадно вдохнуть. Нет, не сейчас… Ещё рано. Джейн. Слышала ли она окрик часового? Если она не спит, то наверняка до неё донеслись их шаги по лестнице. На площадке без окон царила тьма, но слабый свет свечи просачивался из-под двери Джейн – Уильям молил Бога, чтобы девушка находилась в этой комнате. Проведя рукой по дверному косяку, он нащупал ручку и вцепился в неё. Дверь, разумеется, была заперта, но, пытаясь повернуть ручку, Уильям задел краем ладони, оставленный в замке ключ. Фрейзер стоял за спиной Уильяма – тот слышал, как дышит шотландец. Размеренный храп в соседней комнате обнадёживал. Пока часовой снаружи не очухался… – Джейн, – прижавшись губами к щели между дверью и косяком, громко, насколько хватило смелости, прошептал Уильям. – Джейн! Это я, Уильям. Только молчи! Ему показалось, что внутри кто-то судорожно вдохнул, хотя, возможно, это всего лишь кровь стучала у него в ушах. Крайне осторожно он потянул дверь на себя и повернул ключ. На маленькой конторке стояла свеча, и пламя бешено заплясало на сквозняке. Сильно пахло пивом, на полу лежала разбитая бутылка, и в неверном свете поблёскивало коричневое стекло. Кровать смята, простыни наполовину сползли с матраса... Где же Джейн? Уильям повернулся, ожидая увидеть, что она, напуганная его появлением, съёжилась в углу. Вначале он увидел её руку. Девушка лежала на полу у кровати, рядом с разбитой бутылкой, вытянув, словно в мольбе, белую полуоткрытую ладонь. – A Dhia [Боже! – гэльск., прим. перев.] – прошептал сзади Фрейзер. В ноздри ударила смешанная с запахом пива, резкая, отдающая металлом вонь крови. Уильям не помнил, как упал на колени и как поднял Джейн. Она лежала у него в руках, словно куль, тяжёлая и обмякшая, – всё её изящество и жар тела исчезли; её щека холодила ему ладонь. Только волосы Джейн остались прежними. Сияя на свету, они мягко касались его губ. – Послушай, a bhalaich [мальчик, сынок – гэльск. – прим. пер.]. Почувствовав на плече руку, Уильям отрешённо оглянулся. Фрейзер стянул маску на шею, лицо его было серьёзным и сосредоточенным. – Времени у нас в обрез, – негромко напомнил он. Они не разговаривали. Молча расправив постель, они накрыли огромное кровавое пятно чистым одеялом и положили сверху девушку. Уильям намочил водой из кувшина свой платок и стёр пятна крови с лица и рук Джейн. Секунду поколебавшись, он с яростью разорвал пополам платок и, перевязав истерзанные запястья девушки, скрестил ей руки на груди. Джейми Фрейзер подошёл ближе, блеснуло лезвие его ножа. – Её сестре на память, – пояснил шотландец и, наклонившись, отрезал прядь блестящих каштановых волос. Он сунул локон в карман поношенных бриджей и тихо вышел. Под его быстрыми шагами проскрипели ступени на лестнице, и Уильям понял, что Фрейзер ушёл, давая ему проститься с Джейн наедине. Уильям в первый и последний раз всмотрелся в её лицо, выхваченное из темноты пламенем свечи. Он чувствовал себя опустошённым, пустотелым, словно выпотрошенный олень. Не зная, что сказать, он коснулся перевязанной чёрной тканью руки и так тихо, что не расслышал бы никто, кроме покойной, прошептал чистую правду: – Я хотел спасти тебя, Джейн. Прости.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!