АН ГЭРАСДАН - (гэльск. Форт Уильям. – прим. пер.)

ОНИ ДОБРАЛИСЬ до Форта Уильям чуть за полдень на второй день пути.
– Большой там гарнизон? – спросил Роджер, разглядывая каменные стены крепости. Как и подобает форту, у него не было излишеств: внутри стен находились всего несколько построек и строевой плац.
– Я бы сказал, человек сорок, – ответил Брайан, посторонившись, чтобы пропустить пару солдат в красных мундирах с мушкетами в узком проходе. – Единственный гарнизон поблизости – это Форт Огастус на севере, в нем может быть около сотни человек.
Роджера это удивило. Хотя, может, и ничего удивительного. Если он был прав насчет даты, то еще целых три года до того, как Хайленд наполнится слухами о якобитах, не говоря уж о том, чтобы английская корона, обеспокоившись их количеством, отправила сюда значительные войска для сохранения контроля над ситуацией.
Форт был открыт, и, судя по небольшой толпе возле одного из зданий, сюда приходило много мирных жителей, у которых были дела к военным. Однако кивком головы Фрейзер пригласил его проследовать к другому, меньшему строению.
– Думаю, нам следует повидаться с командиром.
– Вы знакомы с ним? – Роджера разбирало любопытство, ведь, конечно, было еще слишком рано для...
– Встречал его однажды. Его зовут Банкомб. Он кажется порядочным человеком для Sassenach (англичанин (гэльск.). – прим. пер.).
Фрейзер назвал свое имя писцу в приемной, и через минуту их уже пригласили в кабинет командира.
– О... – Невысокий человек среднего возраста посмотрел на них усталыми глазами поверх очков-«полумесяцев», чуть привстал с места, слегка кивнул им и упал в свое кресло, как будто его утомили попытки вспомнить, кто стоит перед ним.
– Брох Туарах. К вашим услугам, сэр.
Глядя на худое морщинистое лицо командующего, Роджер подумал, что тот, похоже, действительно устал. Да и дышал он со свистом. Клэр бы точно сказала, чем именно болен капитан Банкомб, но и без врача было ясно, что со здоровьем у этого человека не все в порядке.
Однако Банкомб вежливо выслушал историю Роджера, позвал клерка, чтобы тот подробно записал приметы Кэмерона и Джема, и пообещал, что сообщит эти сведения солдатам гарнизона, а всем патрулям и связным поручит наводить справки о беглецах.
Брайан, который предусмотрительно положил в седельную сумку пару бутылок, извлек сейчас одну из них, поставив ее на стол, отчего жидкость в ней заманчиво булькнула.
– Благодарим за помощь, сэр. Позвольте преподнести небольшой подарок в знак благодарности за вашу доброту...
Легкая, но искренняя улыбка тронула изможденное лицо капитана Банкомба.
– Спасибо, сэр. Но только с условием, что вы, джентльмены, присоединитесь ко мне... О, отлично.
На столе появились две старые оловянные кружки, а после недолгих поисков – и хрустальный бокал с отколотым краем, и крохотный кабинет погрузился в благословенную тишину, сопровождавшую наслаждение глотком спиртного.
Воздав ему должное, Банкомб открыл глаза и выдохнул.
– Великолепно, сэр! Вы сами его делаете?
Брайан слегка кивнул.
– Да, но немного. Всего несколько бутылок на Хогманай (Новый Год – прим. пер.), только для семьи.
Роджер присутствовал в погребе, когда Брайан брал там бутылку. Этот погреб снизу доверху был уставлен небольшими бочонками, а пахло в нем так, что даже лось свалился бы с ног, останься он там подольше. Но тут же Роджеру пришла в голову мысль, что Брайан поступил очень благоразумно: лучше, чтобы солдаты гарнизона не знали о том, что вы держите дома большое количество спиртного, – даже если находитесь в хороших отношениях с командиром. Он перехватил взгляд Фрейзера, а тот с легкой улыбкой отвел глаза, тихо фыркнув при этом.
– Восхитительно, – повторил Банкомб, плеснув в бокал еще немного виски и передавая бутылку дальше. Роджер последовал примеру Брайана и отказался, потягивая свой напиток, пока мужчины вели такой знакомый ему разговор – не то чтобы дружелюбный, но вежливый. Обмениваясь информацией, которая могла бы быть полезной одному из них или обоим, они тщательно избегали всего, что дало бы другому значительное преимущество.
В Америке он много раз наблюдал, как Джейми это делает. Так разговаривают главные, и у этой беседы есть свои правила. Конечно... Джейми и сам сотни раз слышал, как говорит отец, и в нем это врожденное.
Возможно, и у Джема было такое качество. Люди действительно обращали на него внимание. «В смысле, не только из-за волос», – уточнил про себя Роджер и улыбнулся.
Несмотря на то, что время от времени Банкомб задавал ему какой-нибудь вопрос, Роджер почти не участвовал в разговоре и постепенно расслабился. Дождь закончился, и луч солнца из окна упал ему на плечи, согревая его снаружи так же, как виски грело изнутри. Впервые он почувствовал, что делает что-то для поисков, а не просто отчаянно мечется по всему Хайленду.
«Возможно, они арестуют мерзавца», – заметил Джон Мюррей, имея в виду солдат и Роба Кэмерона. Эта мысль успокаивала.
Однако оставался вопрос с кланом... Вряд ли у Кэмерона здесь могли быть сообщники, но... Роджер даже выпрямился на стуле. У него у самого же был сообщник из этого времени, правда? Бак имел нужный ген, и, хотя, очевидно, что такие люди реже путешествовали в будущее, – по крайней мере, Роджер считал, что реже (недостаток сведений совсем не утешал), – но Бак смог это сделать. Если Кэмерон был путешественником во времени, он унаследовал такой ген от предка, которому тоже удалось проникнуть в будущее.
Холод заструился у Роджера по венам, растворяя тепло от виски, и зловещие мысли, точно черви, зашевелились в голове. Мог ли Роб Кэмерон вступить в сговор с Баком? Или Бак с кем-то из Кэмеронов этого времени?
Роджер с самого начала понимал, что Бак рассказал не всю правду о своем путешествии сквозь камни. Мог ли он умышленно заманить Роджера подальше от Лаллиброха и Бри?
Черви-мысли просто выедали ему мозг. Роджер взял кружку и опрокинул в себя остаток виски, чтобы заглушить их. Банкомб и Фрейзер с удивлением взглянули на него, а затем вежливо возобновили беседу.
А холодный свет рассудка предложил сейчас и новые подозрения. Брайан Фрейзер. Его приглашение проводить Роджера в гарнизон как будто ради оказания помощи в поисках Джема могло иметь и другую подоплеку. Фрейзер представил Роджера капитану Банкомбу, давая понять, что их не связывают клановые обязательства или личная дружба, если вдруг Роджер окажется не тем, за кого себя выдает. Таким образом Брайан мог увидеть, узнает ли Банкомб Роджера. На всякий случай, если тот окажется совершенно другим человеком.
Роджер сделал глубокий вдох и прижал руки к столешнице, сосредоточившись на ощущении шершавости деревянной поверхности под пальцами. Ладно. Все вполне разумно. Сколько раз он видел, как Джейми делает то же самое? Для этих людей благополучие близких всегда будет на первом месте: прежде всего они будут стремиться защитить Лаллиброх или Фрейзерс Ридж, но это не значит, что они не помогут другому, если в состоянии это сделать.
А он верил, что Фрейзер на самом деле хотел помочь ему. Роджер цеплялся за эту мысль, но понимал, что и она уплывает.
Фрейзер снова посмотрел на него. На лице Роджера он прочитал что-то такое, отчего некоторое напряжение ушло и с его собственного лица. Брайан взял бутылку и налил немного виски в кружку Роджера.
– Мы найдем его, дружище, – тихонько сказал он на гэльском и повернулся, чтобы налить капитану Банкомбу.
Роджер сделал глоток и выбросил все из головы, сосредоточившись на разговоре. Все хорошо. Все хорошо.
Он продолжал повторять про себя эту мантру, когда услышал снаружи крики и свист. Роджер глянул в окно, но не увидел ничего, кроме стены форта. Капитан Банкомб казался озадаченным, но Брайан Фрейзер тут же вскочил на ноги и бросился вон.
Роджер последовал за ним и, выбежав на строевой плац, увидел миловидную девушку верхом на крупной красивой лошади. Девушка смотрела на нескольких солдат, столпившихся возле нее; они толкались, хватаясь за поводья и отпуская в ее адрес разные замечания. Лошади явно не нравилась эта суматоха, но девушке удавалось удерживать животное. В руке у нее был хлыст, и судя по выражению лица, она просто выбирала, на кого из суетящихся вокруг обрушить удар.
– Дженни! – закричал Брайан, и та в изумлении подняла голову. Солдаты тоже удивились. Обернувшись, они увидели капитана Банкомба, появившегося за спиной шотландца, и мгновенно испарились, опустив головы, будто торопились по своим делам.
Роджер стоял рядом с Брайаном, когда тот схватил лошадь за поводья.
– Пресвятая Богородица, что ты тут... – рассердившись, вскричал Брайан, но Дженни, глядя прямо на Роджера, не дала отцу договорить.
– Ваш родственник, – произнесла она, – Уильям Баккли. Он прислал в Лаллиброх весточку, что у него случился приступ, и он просит вас приехать как можно скорее. Сказали, что возможно, он не выживет.

ДАЖЕ В ХОРОШУЮ погоду дорога занимала полтора дня. С учетом того, что лил дождь, обратная дорога шла в гору, а последний отрезок пути пришлось проделать в темноте, пытаясь разглядеть почти невидимую тропу, они удивительно быстро покрыли это расстояние.
– Я пойду с вами, – сказал Брайан, спрыгивая с лошади у ворот. – Они не являются моими арендаторами, но знают меня.
Дом – скромное жилище фермера цвета светло-серой гальки в свете растущей луны – был заперт на ночь: ставни затворены, а дверь закрыта на засов. Фрейзер заколотил в дверь, крича на гэльском, кто он такой, и что он привел родственника больного человека. Вскоре дверь отворилась, и на пороге появился коренастый бородатый человек в рубахе и ночном колпаке. Он долго разглядывал пришедших, но, наконец, посторонился, угрюмо промолвив: «Входите».
Первым впечатлением Роджера было то, что дом заполнен людьми до самых стропил, – настолько сильным оказался исходящий от них запах. Они действительно лежали – и свернувшись клубками у очага, и на соломенных тюфяках у дальней стены. То там, то сям поднимались взъерошенные головы, похожие на луговых собачек, они моргали в свете тлеющих в очаге углей, пытаясь разглядеть, что происходит.
Хозяин, которого Фрейзер представил, как Ангуса МакЛарена, коротко кивнул Роджеру и указал на кровать, выдвинутую на середину комнаты. В ней спали двое или трое маленьких детей, но Роджер заметил очертания лица Бака на подушке. О, Господи, хоть бы у него не оказалось ничего заразного.
Он низко наклонился к лежащему и, чтобы не разбудить тех, кто не проснулся сам, прошептал: «Бак?» Роджеру не удалось разглядеть лицо Бака в полутьме, кроме того, оно было покрыто щетиной, но глаза его были закрыты и не открылись, когда Роджер позвал его по имени. Затем он взял его за руку, но тот также никак не отреагировал. Рука была теплой, но в духоте коттеджа Бак мог оставаться теплым, даже если бы умер несколько часов назад.
Роджер сжал ему руку сначала легонько, потом сильнее, и наконец Бак сдавленно закашлялся и открыл глаза. Он медленно моргал, и, похоже, не узнавал Роджера, а затем опять закрыл глаза. Грудь его заметно поднималась и опускалась, но дышал он явно с трудом.
– Говорит, что у него плохо с сердцем, – тихо сказал МакЛарен. Он наклонился через плечо Роджера, внимательно следя за Баком. – Сердце, похоже, трепещет, и когда это происходит, он синеет и не может ни вздохнуть, ни встать. Мой средний сын нашел его вчера после обеда на вересковой пустоши лежавшим без движения, будто раздавленная жаба. Мы принесли его сюда, дали ему попить, и он попросил отправить кого-нибудь в Лаллиброх, чтобы разузнать о его родственнике.
– Moran taing (Премного благодарен (гэльск.) – прим. пер.), – отозвался Роджер. – Я так Вам обязан, сэр.
Он повернулся к Брайану, стоявшему за МакЛареном и хмуро смотревшему на Бака.
– И вам спасибо, сэр, – сказал ему Роджер. – За вашу помощь. Не знаю, как и благодарить вас.
Фрейзер пожал плечами, отвергая благодарность.
– Полагаю, вы останетесь с ним? Хорошо. Если утром он сможет отправиться в путь, приезжайте в Лаллиброх вместе. Или сообщите, что мы можем сделать для вас.
Фрейзер кивнул МакЛарену на прощанье, но затем задержался и, прищурившись в темноте, вгляделся в лицо Бака. Потом он посмотрел на Роджера, будто сопоставляя их черты.
– Ваш родственник тоже из Лохалша? – спросил он и снова перевел взгляд на Бака. –Он похож на родственников моей покойной жены, МакКензи из Леоха.
Тут он заметил невысокую фигуру, вероятно, принадлежавшую миссис МакЛарен, сердито взиравшую на них из-под ночного колпака. Откашлявшись, Брайан поклонился и ушел, не дожидаясь ответа.
Мистер МакЛарен пошел запереть дверь на засов, а хозяйка повернулась к Роджеру и зевнула во весь рот, а потом двинулась к кровати, беззастенчиво почесывая зад.
– Вы можете спать с ним, – промолвила она. – Если он помрет, столкните его с кровати, ладно? Не хочу, чтобы испортились одеяла.

СНЯВ БОТИНКИ, Роджер осторожно прилег на одеяло рядом с Баком, чуть подвинув малышей, которые были обмякшими и податливыми, словно котята, разомлевшие на солнышке. Остаток ночи он провел, прислушиваясь к прерывистому всхрапыванию своего предка и толкая его, когда храп прекращался. Но под утро он задремал и проснулся от густого теплого запаха каши.
Испугавшись того, что уснул, Роджер приподнялся на локте и увидел, что Бак очень бледен и с хрипом дышит через рот. Он схватил своего предка за плечо и встряхнул его. Бак подскочил в постели, бешено озираясь. Заметив Роджера, он здорово ткнул его в живот кулаком.
– Вали отсюда со своими штучками!
– Я просто хотел убедиться, что ты живой, сукин ты кот!
– Во-первых, как ты вообще тут очутился? – Бак, рассерженный и смущенный одновременно, провел ладонью по взъерошенным волосам.
– Ты сам послал за мной, дуралей, – Роджер тоже был сердит. Во рту стоял такой привкус, будто он всю ночь жевал солому. – Ладно, как ты себя чувствуешь?
– Мне... не очень хорошо, – выражение лица Бака из сердитого стало озабоченным, и он приложил руку к груди. – Я... как будто что-то неправильно.
– Лежи ты, ради Бога! – сказал Роджер и, извернувшись, встал с кровати, едва не наступив на маленькую девочку, которая сидела на полу и играла пряжками его ботинок. – Я принесу тебе воды.
Стайка детей с интересом наблюдала за его действиями; их игнорировали лишь миссис МакЛарен, помешивавшая кашу в котле, и две старшие девочки, накрывавшие стол к завтраку. Они так быстро и шумно расставляли деревянные тарелки и раскладывали ложки, будто сдавали карты для игры в «Ведьму».
– Если вам нужно в уборную, – остановившись, посоветовала одна из девочек, – то лучше пойти сейчас. Робби и Сэнди ушли убрать за коровами, а Стюарт еще не обулся.
Она указала подбородком на парнишку лет двенадцати с ботинком в одной руке, медленно ползавшего на четвереньках по полу и заглядывавшего под стоявшие тут и там предметы мебели в поисках пары.
– Да, и поскольку ваш родственник дожил до утра, Па отправился за лекарем.

БРИАННА ПРИНЕСЛА Джоку МакЛауду традиционный больничный гостинец – виноград, а ещё восемнадцатилетний «Буннахавэн» [односолодовый шотландский виски – прим. перев.]. При виде бутылки его лицо, – а точнее то, что можно было разглядеть под бинтами, покрывающими голову, и синяками, от которых оба глаза превратились в узкие, налитые кровью, щелочки, – озарилось радостью.
– О, выгляжу я ещё не очень, – сказал он ей, заворачивая бутылку в свой халат и протягивая обратно посетительнице, чтобы та спрятала подарок в прикроватную тумбочку, – но чувствую себя неплохо, неплохо. Всего-то небольшая шишка на голове. Я только рад, что парень выбрался. Дочка, не знаешь, как он вообще попал в тоннель?
Брианна поведала ему официальную версию, терпеливо выслушала его рассуждения и спросила, не узнал ли он случайно мужчину, который его ударил.
К её удивлению, Джок ответил: «Ну, конечно, узнал!» – и откинулся на подушки.
– Но это не значит, что мне известно его имя, – добавил он. – Да, я частенько его видел. Он водит лодку по каналу.
– Какую? Из тех, что нанимают с капитаном, или лодку из «якобитских» круизов?
Сердце Брианны забилось чаще. Охранник имел в виду Каледонский канал. Он проложен от Инвернесса к Форт-Уильяму, по нему проходит множество судов, большая часть которых видна с дороги.
– Аккуратное судёнышко, с парусами и мотором, наверное, из тех, что сдают в аренду. Я почему приметил: у двоюродного брата жены такое же, однажды вместе ходили на нём. Около десяти метров длиной.
– Вы же рассказали полиции?
– Конечно, – он побарабанил прямыми пальцами по одеялу, искоса поглядывая на Брианну. – Я описал его, как смог. Но, знаешь, в нём ничего особенного и не было. Я бы узнал его, если бы увидел. Да и твой мальчишка тоже. Хотя не думаю, что полиция легко разыщет мужика.
Брианна достала из кармана свой швейцарский армейский нож и, пока они разговаривали, задумчиво поигрывала им, открывая и закрывая лезвия. Открыв штопор, она потрогала его острый кончик подушечкой большого пальца.
– Как по-вашему, вы сумеете описать его? Я немного умею рисовать, так что могла бы сделать набросок.
МакЛауд улыбнулся ей, и глаза исчезли среди отёков.
– Налей-ка мне глоточек, дочка, и давай попробуем.

БРИАННА ДОБРАЛАСЬ ДО Лаллиброха ближе к вечеру, как раз к четырёхчасовой встрече со слесарем. Белый листок, приколотый к двери, трепетал на осеннем ветру. Замёрзшими пальцами Бри сорвала и развернула его.
«Срочный вызов в Элгин [город в Шотландии. – прим. перев.], вернусь поздно. Позвоню утром. Прошу прощения, Уилл Трэнтер».
Она смяла записку и сунула её в карман куртки, ворча себе под нос. Чёртовы ублюдочные насильники-похитители свободно являются к ней в дом – и никакой срочности нет?
Брианна помедлила, разглядывая белую грубую штукатурку на фасаде дома. Пальцы в кармане сжали большой старинный ключ. Закатное солнце вспыхнуло в окнах наверху, осветив их красным и пряча всё, что могло скрываться за ними. У тех людей есть ключ. Ей и в самом деле хочется одной войти в дом?
Она настороженно оглянулась, но ничего необычного не заметила. Поля вокруг дома были безмятежны. Небольшое стадо овец уже устраивалось на ночлег под заходящим солнцем. Глубоко дыша, Брианна поворачивалась из стороны в сторону, как делала во время охоты с Па в лесах Северной Каролины, будто порыв ветра мог принести резкий запах оленя.
А что она пытается почуять сейчас? Запах выхлопных газов. Резины, горячего металла, поднявшейся в воздух пыли – намёк на автомобиль. «Или, может быть, что-нибудь другое», – подумала она, вспомнив вонючий пот Роба Кэмерона. Запах чужака.
Но в холодном воздухе пахло только опавшими листьями, овечьим пометом, да живицей из раскинувшейся на западе сосновой посадки Лесной комиссии.
И всё же. Как-то раз отец говорил об ощущении, которое возникает в затылке, когда что-то идёт не так, и Брианна почувствовала, как волосы там зашевелились. Она повернулась, села в машину и поехала, каждые несколько минут машинально бросая взгляд в зеркало заднего вида. В нескольких милях впереди у дороги стояла заправка. Она остановилась, чтобы позвонить Фионе и предупредить, что заберёт детей утром. А потом, купив перекусить, поехала обратно, выбрав просёлочную дорогу, которая вела к сосновой посадке и огибала земли Лаллиброха с дальнего конца.
В эту пору темнеет к половине пятого. На вершине холма просёлок превращался всего-навсего в две грязные колеи, но Брианна осторожно переваливалась по ним, пока не добралась до расчищенного места, куда лесорубы стаскивали остатки древесины для сжигания. Воздух едко пах горелой древесиной, и над большим почерневшим участком земли и золы всё ещё поднимались струйки дыма, хотя огонь совсем уже потух. Брианна припарковала машину за кучей свежесрубленных веток, приготовленных для завтрашнего костра, и выключила зажигание.
Когда она, сжимая в руке дробовик, выходила из посадки, в абсолютной тишине рядом с ухом пронеслось что-то большое. Споткнувшись, Брианна охнула. Бледным пятном в темноте растворилась сова. Хотя сердце чуть не выпрыгивало из груди, Бри была рада увидеть птицу. В кельтском фольклоре белые животные – вестники большой удачи. Сейчас ей пригодилась бы любая.
«Совы – хранители мёртвых, но не только. Они посланники между мирами». На мгновение Роджер оказался рядом: крепкий, тёплый в холоде ночи. Под этим впечатлением Брианна протянула руку, будто желая прикоснуться к нему.
Но он исчез, а она стояла одна в тени сосен, глядя на Лаллиброх, и руку холодило ружьё.
«Я верну тебя, Роджер», – едва слышно прошептала Брианна, сжав руку в кулак, и ей в ладонь врезалось медное кольцо, которое Роджер подарил ей, когда брал в жёны. «Клянусь». Но прежде всего она должна убедиться, что детям ничто не угрожает.
Ночь опускалась на усадьбу, и Лаллиброх, тускло бледнея в темноте, медленно таял на глазах. Проверив предохранитель ружья, Брианна тихо двинулась к дому.

СТАРАЯСЬ НЕ ШУМЕТЬ, ОНА взобралась на холм позади башни. Поднялся ветер, и Бри была уверена, что за шуршанием густой поросли утёсника и сухого дрока её шаги не будут слышны.
Если злоумышленники поджидали её, желая причинить вред, они, без сомнения, засели в доме. Но если им просто надо было узнать, где она... Они сами могли наблюдать за домом и делали бы это отсюда. Брианна притаилась у стены башни и, прислушиваясь, дотронулась до камней. Негромкие шорохи перемежались мирным воркованием. Летучие мыши давно улетели на охоту, а голуби спали.
Прижимаясь спиной к камням, Брианна скользнула вдоль стены башни. Потом, нерешительно замерев у двери, она протянула руку и нащупала щеколду. Висячий замок холодил ей руку, надёжно запертый. Выдохнув, Бри вынула из кармана связку ключей и на ощупь нашла нужный.
Когда ветер из открытой двери со свистом пронёсся к балкам, где голуби устроились на ночлег, сонные птицы, обезумев, хлынули вниз. Женщина поспешно отступила к стене, уворачиваясь от сыплющегося градом помёта паникующих птиц. Но через мгновение голуби успокоились и опять расселись, негодующе курлыкая из-за того, что их потревожили.
Верхние этажи давно провалились вместе с балками. От башни осталась только оболочка, но оболочка крепкая: её внешние стены изредка подновлялись, а лестница была устроена так, что каменные ступени были уложены между внешней и внутренней стеной. Брианна забросила ружьё за спину и медленно поднималась, нащупывая путь одной рукой. В кармане у неё лежал фонарь, но рисковать не стоило.
Примерно на трети пути Брианна остановилась рядом с узким окном, откуда можно было наблюдать за домом с высоты. Снизу, от камней, шёл холод, но в пуховике она не должна замёрзнуть. Бри достала из кармана шоколадный батончик и приготовилась ждать.
Позвонив в офис компании «Гидро», она договорилась о неделе отпуска, чтобы разобраться с домашними неприятностями. Новости о ночном происшествии на дамбе в Лох-Эррочти уже разлетелись, так что сложностей не возникло. Правда, пришлось как-то реагировать на поток сочувственных восклицаний. На дотошные вопросы она отвечать отказалась, ссылаясь на полицейское расследование.
Полиция... Наверное, она поможет. Полицейские ухватились за рассказ Джока о человеке на дамбе. И Бри пришлось сообщить о Робе Кэмероне. Немного поколебавшись, она рассказала о том, как тот пришёл и угрожал ей, ведь Мэнди могла об этом проболтаться. Брианна поделилась с ними тем, как открыто он выражал недовольство, что его руководитель – женщина, как третировал её на службе. Тем не менее, мотив для похищения ребенка казался незначительным. Но о физическом насилии, убежище священника или о том, что кто-то помог Робу сбежать, Бри умолчала. Она просто рассказала, что ударила его: вначале шкатулкой с письмами, потом – крикетной битой и что он убежал. А Брианна отправилась с Мэнди на поиски Джема, что, разумеется, было гораздо важнее звонка в полицию. С подобным суждением полицейские не согласились, но, поскольку они были британцами, то своё неодобрение выразили крайне тактично.
Она заявила, что Кэмерон сообщил, где Джем. Если полиция найдёт Роба, то вряд ли он будет ей противоречить. Брианна очень надеялась, что его схватят. Это могло повлечь некоторые трудности, но она бы чувствовала себя в большей безопасности, если бы мерзавец не шлялся по окрестностям. С её винтовкой. Возможно, прячась в её доме.
Нащупав в глубоком кармане куртки дюжину патронов от дробовика, она сжала кулак и успокоилась.

COGNOSCO TE*
[«Узнаю тебя» (латинск.), – прим. перев.]

ЛЕКАРЬ ЯВИЛСЯ ПОСЛЕ ОБЕДА. Невысокого роста, крепкий, с широкими, почти как у Роджера плечами, мужчина напоминал борца-любителя. Он не представился, но вежливо кивнул миссис МакЛарен. Быстро окинул комнату цепким взглядом и остановил его на Баке, который забылся беспокойным сном. Больного не разбудил даже шум от появления врача.
– Он говорит: сердце… – неловко начал Роджер.
Мужчина коротко глянул в его сторону, а потом, нетерпеливо махнув рукой, подошел к Баку и начал пристально того разглядывать. Все МакЛарены замерли, не дыша и явно ожидая увлекательного зрелища.
Мужчина кивнул сам себе, снял сюртук и закатал рукава рубашки, демонстрируя жилистые загорелые руки.
– Ну что ж, – он сел рядом с кроватью, опустив ладонь на грудь Бака. – Позвольте...
Его лицо стало совершенно бесстрастным и неподвижным, а рука вздрогнула, будто от удара током. Голова коротко и сильно дёрнулась. Он распахнул рубашку на Баке и запустил обе руки ему за пазуху, положив их на тяжело вздымающуюся грудь пациента.
– Иисусе, – прошептал он. – Cognosco te!
Внезапно на теле Роджера поднялись все волоски, а кожу начало покалывать, будто приближалась гроза. Мужчина говорил по-латыни, и слова означали: «Узнаю тебя!»

СЕМЬЯ МАКЛАРЕНОВ наблюдала за работой лекаря с благоговейным страхом и неподдельным уважением. Роджер, которому Клэр много рассказывала о психологических аспектах целительства, также был впечатлён его манипуляциями. И, честно говоря, до смерти напуган.
Положив руки на грудь Баку, лекарь долго не двигался. Его глаза были закрыты, а голова запрокинута. На лице застыло выражение глубочайшей сосредоточенности. Он словно прислушивался к какому-то очень отдалённому звуку. В его бормотании Роджер узнал молитву «Отче наш». Судя по лицам МакЛаренов, лекарь мог произносить и абракадабру. Потом, не сдвигая рук, он поднял толстый указательный палец и начал осторожно отбивать медленный ровный ритм. Палец резко отскакивал от кожи, словно от клавиши фортепиано.
Тап... тап... тап. Это продолжалось долго. Так долго, что все в комнате задышали опять. Даже Бак, чьи затруднённые хрипы начали стихать и лёгкие стали снова свободно наполняться воздухом. Потом к первому пальцу присоединился второй: тап-тап... тап-тап... тап-тап. Медленно. Размеренно, будто метроном. Удар за ударом, удар за ударом... Успокаивающе. Гипнотически. Роджер догадался, что ритмом этим был ритм биения сердца. Его собственного. Оглядывая комнату, видя широко распахнутые глаза и приоткрытые рты гнусавого клана МакЛаренов, он совершенно отчётливо понял, что все их сердца стучали именно в этом ритме.
Роджер чувствовал, что все они дышат в унисон: он слышал, как шелестит вдох и клокочет морским прибоем выдох. Понимал, но был не в силах изменить свой собственный ритм и сопротивляться чувству общности, которое незаметно охватило всех в хижине, начиная от самого Ангуса МакЛарена до малышки Джозефины на маминых руках, с округлившимися, как у всех, глазами.
Они дышали в унисон, и их сердца бились как одно. И все присутствующие каким-то образом помогали больному, сделав его частью одного большого целого, поддерживая и передавая ему часть своей силы. Больное сердце Бака лежало у Роджера на ладони. Неожиданно он ощутил это. Так же неожиданно, как и то, что оно, словно обкатанный речной камень, гладкий и тяжёлый, притаившись, покоится там уже давно. И... бьётся в такт сердцу в груди самого Роджера. И, что самое невероятное, происходящее не представлялось ему чем-то необычным.
Каким бы странным и удивительным ни было это чувство, Роджер мог его объяснить. Массовое внушение, гипноз, воля и – восприимчивость. Пением он добивался чего-то подобного бессчётное количество раз. Музыка увлекала слушателей, он знал, что владеет аудиторией, – они пойдут за ним куда угодно. Дважды или трижды такое случалось и во время проповеди, когда, чувствуя, как люди открываются ему, он воодушевлял их, а они воодушевляли его в ответ. Однако поразило то, как того же эффекта достиг лекарь: без какой бы то ни было подготовки, быстро и аккуратно. Собственные ощущения во время сеанса настораживали Роджера. Но больше всего пугали руки знахаря, светящиеся голубым.
Никаких сомнений. Это не было игрой света – кроме тусклых отблесков погасшего очага, других источников огня в комнате не было. Ладони светились ровно, без ярких вспышек или неоновых переливов. Этот мягкий голубоватый свет возникал между пальцами лекаря, перетекал на тыльные стороны ладоней, обволакивая руки лёгкой дымкой, и, казалось, проникал в грудную клетку Бака.
Не поворачивая головы, Роджер взглянул сначала в одну сторону, потом в другую. МакЛарены, охваченные благоговейным вниманием, не проявляли никаких признаков испуга. Они не видели свечения. Волоски на руках Роджера приподнялись. «Почему это вижу я?»
Тап-тап… тап-тап… тап-тап… Без устали, ровно – и тут Роджер начал понимать: нечто неуловимо изменилось. Не ритм пальцев лекаря – он оставался прежним. Но кое-что стало иным. Роджер невольно взглянул на свою ладонь, где, как ему казалось, всё ещё лежит сердце Бака. Он практически не удивился, обнаружив его там – призрачный круглый предмет, просвечивающий, но пульсирующий мягко и ровно. В своём ритме.
Тап-тап… тап-тап… тап-тап… Сейчас лекарь был ведомым – не ведущим. Не замедляясь, но оставляя бóльшие паузы между ударами, он позволял сердцу Бака биться в промежутках самостоятельно.
Наконец, еле слышное постукивание пальца стихло, и в комнате были слышны лишь три удара сердца. А потом тишина лопнула мыльным пузырём посреди моргающих и трясущих головами, – будто очнувшихся от глубокого сна, – зрителей. Роджер сжал в кулак пустую ладонь.
– С ним всё будет хорошо, – заверил целитель миссис МакЛарен. – Пусть спит, сколько хочет, а как проснётся – накормите его.
– Весьма обязаны, сэр, – пробормотала миссис МакЛарен.
Она погладила спящую с открытым ртом Джозефину. Блестящая ниточка слюны тянулась из угла рта девочки к плечу матери.
– Не постелить ли вам у огня?
– А, нет, – улыбнулся лекарь. Он вновь влез в сюртук и, накинув плащ, потянулся за шляпой. – Я остановился не так далеко отсюда.
Он вышел, и Роджер, помедлив немного, но достаточно, чтобы окружающие занялись своими разговорами, вышел следом, тихо прикрыв за собой дверь.

ЛЕКАРЬ УШЁЛ НЕДАЛЕКО. Роджер заметил его тёмную коленопреклоненную фигуру, молящуюся у небольшого придорожного креста. Концы плаща метались на ветру. Роджер медленно подошел, держась поодаль, чтобы не беспокоить лекаря в его молитвах, а потом, поддавшись порыву, сам склонил голову перед маленькой статуей, которую ветра сделали почти безликой. «Спаси и сохрани их, пожалуйста, – молил он. – Дай мне вернуться к ним... к Бри». Прежде чем целитель поднялся на ноги, Роджер успел попросить только об этом, но всё равно говорить больше ничего и не требовалось.
Лекарь не слышал его: он поднялся и, обернувшись, с удивлением уставился на Роджера, тут же узнав его. Он чуть устало улыбнулся, явно ожидая каких-то медицинских вопросов частного характера.
Сердце Роджера бешено стучало. Потянувшись, он крепко сжал руку лекаря. Тот в изумлении широко раскрыл глаза.
– Cognosco te, – едва слышно произнёс Роджер. Я тебя узнаю.

– И КТО ЖЕ ВЫ, в таком случае?
Доктор Гектор МакЮэн прищурился от ветра. Он смотрел с подозрением, но взволнованно.
– Вы оба, кто вы?
– Мне кажется, вы знаете лучше меня, – ответил Роджер. – Этот... свет в ваших руках...
– Вы видите его.
Это прозвучало, скорее, как утверждение. Даже при тусклом свете дня было заметно, как в глазах МакЮэна вспыхнуло настороженное возбуждение.
– Да, вижу. Откуда вы…
Роджер подыскивал точные слова, но, в конце концов, разве много было вариантов?
– Из какого времени вы пришли?
МакЮэн невольно оглянулся на коттедж, но дверь была закрыта, из отверстия в крыше вился дымок. Начинался дождь, предостерегающе шелестя в зарослях вереска вдоль тропинки. Вдруг доктор шагнул и схватил Роджера за плечо.
– Идёмте, – сказал он. – Не стоит оставаться здесь: от такого ливня и умереть недолго.
И действительно – ливень. Хлынуло как из ведра, и без шляпы и плаща Роджер в считанные минуты наполовину промок. МакЮэн быстро поднимался по извилистой тропинке сквозь заросли тёмного дрока. Он привёл Роджера на другой конец вересковой пустоши, где можно было укрыться среди развалин небольшой фермы. Гребень крыши сгорел совсем недавно: даже запах ещё не выветрился. Однако угол тростниковой кровли уцелел, и, воспользовавшись скудной защитой, мужчины забрались под него.
– Из тысяча восемьсот сорок первого года от Рождества Христова, – спокойно произнёс МакЮэн, стряхивая с плаща дождевые капли.
Приподняв густую бровь, он взглянул на Роджера.
– Из тысяча девятьсот восьмидесятого, – с бьющимся сердцем ответил Роджер.
Он откашлялся и повторил дату. От холода сжимало горло, и слова вырывались сдавленным карканьем. Услышав этот звук, МакЮэн наклонился и стал внимательно разглядывать собеседника.
– Что это? – резко спросил мужчина. – С вашим голосом… Вы его сорвали.
– Нет, – начал было Роджер, но пальцы лекаря уже ощупывали его затылок, развязывали шейный платок.
Он прикрыл глаза, не сопротивляясь.
Роджер ощутил ледяные широкие пальцы на шее, потом почувствовал деликатное холодное касание доктора там, где на коже остался след от верёвки. Затем прикосновения стали твёрже, а когда лекарь ощупывал его поврежденную гортань, у Роджера появилось ощущение удушья, и он закашлялся. МакЮэн посмотрел с удивлением.
– А ну-ка ещё раз, – попросил он.
– Что, покашлять? – хрипло, как ворона, прокаркал Роджер.
– Да, именно, – кивнул МакЮэн, плотно обхватив горло Роджера прямо под подбородком. – Кашляните, подождите, потом ещё раз.
Роджер послушно кашлянул, чувствуя слабую боль на каждом выдохе там, где нажимал рукой доктор. Лицо врача озарилось интересом, и он убрал руку.
– Вы знаете, где расположена подъязычная кость?
– Где-то в горле, я полагаю. – Роджер сильно закашлялся и потёр горло, чувствуя под пальцами грубый шрам. – К чему это вы?
Он не был уверен, стоит ли обидеться на вторжение в его личное пространство или… на что-то другое. В тех местах, где МакЮэн дотрагивался до него, кожу покалывало.
– Это вот здесь, – лекарь надавил большим пальцем туда, где шея переходила в подбородок. – А если бы кость находилась здесь, – он передвинул палец на дюйм ниже, – вы бы умерли, сэр. Это очень хрупкая косточка. Человека легко задушить, сломав её, – пальцами или верёвкой.
Он слегка отодвинулся, внимательно смотря на Роджера. Лицо всё ещё хранило выражение любопытства, но вернулась и настороженность.
– Вы с вашим другом бежите… от чего-то? Или от кого-то?
– Нет.
И вдруг Роджер почувствовал бесконечную усталость от всего, что на него свалилось. Он огляделся, куда бы присесть. Ничего подходящего не было – только пара тёмных камней, выпавших из стены хижины, когда упала горящая соломенная крыша. Сдвинув их, он устроился на одном, колени оказались как раз вровень с ушами.
– Я… это…
Он дотронулся до горла.
– Это произошло очень давно и не имеет ничего общего с тем, что... что... мы ищем моего сына. Ему всего девять лет.
– О, Боже! – Широкое лицо МакЮэна сморщилось от сострадания. – Как же…
Роджер поднял руку.
– Сначала вы, – сказал Роджер и снова закашлялся. – Я расскажу вам всё, что знаю, но… сначала вы. Прошу вас.
МакЮэн поджал губы, его взгляд в сомнении скользнул в сторону, но потом он повёл плечами и с кряхтеньем опустился на своё неудобное сидение.
– Я был врачом, – внезапно начал он. – В Эдинбурге. Мы с другом поехали в горы охотиться на куропаток. Сто лет спустя люди еще охотятся на куропаток?
– Да. Вкус куропаток по-прежнему чудесен, – сухо ответил Роджер. – Значит, вы перешли на Крейг-на-Дуне?
– Да, я… – вдруг запнулся МакЮэн, поняв, на что намекает Роджер. – Отец Небесный, вы хотите сказать, что есть и другие места?! Где… это происходит?
– Да. – Руки Роджера покрылись мурашками. – Я знаю о четырёх. Скорее всего, есть и другие. Сколько на Британских островах каменных кругов?
– Понятия не имею.
МакЮэн был явно потрясён. Он поднялся и подошёл к дверному проёму. Косяк, как и притолока, выгорели почти полностью. Роджер надеялся, что ни один из камней не упадет сверху доктору на голову, – по крайней мере, пока тот не расскажет побольше.
Доктор МакЮэн долго стоял неподвижно, уставившись на дождь, стена которого переливалась серебром, словно серый кошачий мех.
Наконец, лекарь встряхнулся и вернулся назад, решительно сжав губы.
– Да, молчание ничего не даст. И, надеюсь, от честности я ничего не потеряю.
Последняя фраза прозвучала почти утвердительно, но Роджер кивнул и постарался выглядеть искренним.
– Ну что ж... Как я уже сказал, куропатки. Мы были на болоте, как раз рядом с тем холмом, где стоят камни. Вдруг, откуда ни возьмись, прямо мне в ноги из папоротника выскочила лиса. Одна из собак обезумела и понеслась за ней. Брюер (это мой друг, Джозеф Брюер) кинулся следом, но он страдает... он страдал… – с лёгким раздражением поправился МакЮэн, и Роджеру захотелось улыбнуться, потому что ему было хорошо знакомо чувство, возникающее при встрече с этим феноменом. – …косолапием. Он прекрасно справлялся в специальной обуви, но карабкаться, преследовать... Доктор пожал плечами.
– И вы бросились за собакой, и...
Роджера невольно передёрнуло от воспоминаний, и МакЮэна тоже.
– Именно.
– А собака… перешла? – вдруг спросил Роджер.
МакЮэн, казалось, удивился и даже немного оскорбился:
– Откуда же я знаю? Единственное, что я могу сказать, – её не было там, куда попал я.
Роджер, словно извиняясь, слегка развёл руками:
– Просто любопытно. Мы… с женой… пытались выяснить как можно больше. Ради детей.
Слово «детей» застряло в горле, звуча не громче шёпота, и выражение лица МакЮэна смягчилось.
– Да, конечно. Вы говорили, сын?
Роджер кивнул и, как сумел, рассказал, о Кэмероне, о письмах и, чуть поколебавшись, об испанском золоте. Во-первых, ему всё равно пришлось бы объяснять, почему Кэмерон похитил Джема, а во-вторых, доктор МакЮэн, по мнению Роджера, был очень добрым человеком.
– Боже мой, – пробормотал доктор, в смятении покачивая головой. – Я поспрашиваю своих пациентов. Может, кто-нибудь…
Он осёкся, его лицо оставалось озабоченным. У Роджера появилось ясное ощущение, что тревога касалась не только Джема или даже не только ошеломительного открытия того, что были и другие...
Он умолк, отчётливо увидев перед мысленным взором мягкое голубое сияние, окружавшее пальцы МакЮэна, и выражение удивлённого восторга на его лице. Cognosco te. «Я тебя узнаю». Восторг, а не просто шок. Ни он, ни Бак не были первыми путешественниками во времени, которых встречал этот человек. Но про других доктор не упомянул. Почему?
– И давно вы здесь? – с любопытством спросил Роджер.
МакЮэн вздохнул и потер ладонью лицо.
– Может быть, слишком долго, – сказал он, но, отмахнувшись, поднялся. – Около двух лет. Но, кстати, о времени…Он выпрямился, натаскивая плащ на плечи.
– Стемнеет меньше, чем через час. Мне надо идти, чтобы добраться до Крейнсмуира засветло. Завтра я вернусь проведать вашего друга. Тогда и поговорим ещё.
МакЮэн внезапно отвернулся, но также неожиданно обернулся вновь и, протянув руку, обхватил ладонью горло Роджера.
– Возможно, – сказал он, будто сам себе. – Вполне возможно.
И, снова кивнув на прощание, ушёл. Плащ развевался позади него, подобно крыльям летучей мыши.