Дата: Понедельник, 28.11.2016, 21:45 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
Диана Гэблдон. «Эхо прошлого» («An Echo In The Bone»)
Пролог ТЕЛО УДИВИТЕЛЬНО ПЛАСТИЧНО. Дух же - и того более. Но есть то, что вернуть невозможно. Так, ты говоришь, nighean? Это правда - легко можно покалечить тело и изувечить душу. И все же есть в человеке то, что никогда не сломается.
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА | Книги | Диана Гэблдон Перевод: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва, Наталья Шлензина, Ольга Абрамова и др. Редакторы: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Снежана Шабанова. Иллюстратор: Евгения Лебедева Книгу можно скачать здесь в трех форматах.
Грей размышлял, что за возвышенная душа изначально окрестила кабинет "Черным", и действительно ли данное определение можно считать романтичным. Возможно, в прежние времена шпионы были обречены на темную каморку без окон под лестницей Уайтхолла (Уайтхолльский дворец был основной резиденцией английских королей в Лондоне с 1530 до 1698 года, в который он сгорел. На момент пожара во дворце насчитывалось свыше полутора тысяч помещений, что делало его самым большим во всей Европе, если не в мире. Здесь Генрих VIII праздновал свои свадьбы с Анной Болейн и Джейн Сеймур. От дворца берёт название улица Уайтхолл - прим. пер.), и название носило чисто описательный характер. Нынче "Черный Кабинет" указывал скорее на род занятий, нежели на конкретное место. ("Чёрный кабинет" - орган, занимающийся перлюстрацией и дешифрованием корреспонденции, и помещение, служащее для этих целей, обычно тайная комната в почтовом отделении. Название берет начало от соответствующей французской службы (фр. Cabinet Noir). Первый "Черный кабинет" основан, по одной версии, при короле Анри IV в 1590 г., по другой - при кардинале Ришелье в 1628 г. В Америке "Чёрный кабинет" (комната), также известная как MI-8 (англ. Military Intelligence) или Бюро шифров, была первой в США организацией мирного времени, занимающейся криптографией. "Чёрная комната" была предвестником образования Агентства национальной безопасности - прим. пер.) Во всех европейских столицах и даже многих городах поменьше были свои "Черные Кабинеты" - центры, где корреспонденция либо перехватывалась шпионами на пути ее следования, либо просто изымалась из дипломатических пакетов, досматривалась, с переменным успехом расшифровывалась, а затем отправлялась тому конкретному лицу или ведомству, которое нуждалось в добытой таким образом информации. Английский "Черный Кабинет", в те времена, когда в нем трудился Грей, состоял из четырех джентльменов, не считая клерков и мальчишек-курьеров. В настоящее время людей стало больше, и они располагались во всевозможных каморках и закутках зданий на Пэлл-Мэлл (Пэлл-Мэлл - центральная улица Сент-Джеймсского квартала в Вестминстере. В расположенных на ней особняках проводили заседания почти все главные клубы английских джентльменов - прим. пер.), но главный центр всех операций по-прежнему находился в Букингемском дворце. Не в тех прекрасно обустроенных помещениях, которые предназначались для королевской семьи или их секретарей, горничных, экономок, дворецких или другой старшей прислуги, но все же - в самих дворцовых стенах. Грей миновал стражника у задних ворот, кивнув головой - он надел свой мундир подполковника, чтобы проще было войти - и спустился по обшарпанному плохо освещенному коридору, чей запах старой мастики для пола и дух вареной капусты и подгоревшего пирога к чаю вызвал у него приятный трепет ностальгии. Третья дверь слева была приоткрыта, и он вошел без стука. Его ждали. Артур Норрингтон поприветствовал его, не вставая, и указал ему на стул. С Норрингтоном они были давно знакомы, хотя не являлись особыми друзьями, и Лорд Джон нашел утешительным то, что этот мужчина, казалось, нисколько не изменился за годы, прошедшие с момента их последней встречи. Артур был крупным мягким человеком, чьи большие, слегка навыкате глаза и толстые губы придавали ему вид свежевыловленного палтуса на льду: величественный и чуть укоризненный. - Я ценю вашу помощь, Артур, - сказал Грей и, присев, положил на угол стола маленький сверток. - Небольшой знак признательности, - добавил он, махнув в его сторону рукой. Норрингтон приподнял тонкую бровь и, взяв сверток, тут же вскрыл его цепкими жадными пальцами. - О! - воскликнул он с неподдельным восторгом. Аккуратно поворачивая крошечную фигурку из слоновой кости в своих больших мягких руках, он заворожено поднес ее к лицу, чтобы получше рассмотреть детали. - Цудзи? Грей пожал плечами, довольный произведенным эффектом. Сам он ровным счетом ничего не знал о нэцкэ, зато был знаком с человеком, который разбирался в китайских и японских поделках из слоновой кости. Его поразило изящество и мастерство исполнения маленькой вещицы, изображавшей полуголую женщину, занимающуюся любовью в весьма гуттаперчевой позе с тучным обнаженным джентльменом, волосы которого были собраны на затылке в пучок. - Боюсь, что ее происхождение не установить, - проговорил он извиняющимся тоном, но Норрингтон отмахнулся от этого, не сводя глаз с новоявленного сокровища. Спустя мгновение он радостно вздохнул и спрятал вещицу во внутренний карман сюртука. - Благодарю вас, милорд, - сказал он. - Что касается предмета вашего интереса, то боюсь, что у нас крайне мало сведений относительно таинственного мистера Бичема, - он кивнул на стол, где лежала потертая кожаная папка. Грей видел, что внутри находится что-то объемное - не бумаги. Папка была пробита и через отверстие пропущена короткая бечевка, которая удерживала предмет внутри. - Вы меня удивляете, мистер Норрингтон, - произнес он учтиво и потянулся к папке. - Что ж, дайте взглянуть, что у вас тут есть, и возможно... Норрингтон надавил подушечками пальцев на папку и на секунду нахмурился, пытаясь создать впечатление, что официальные секреты могут быть переданы далеко не всякому. Грей улыбнулся ему. - Бросьте, Артур, - сказал он. - Если хотите узнать, что мне известно о нашем загадочном мистере Бичеме, а я уверен - хотите, то вы покажете мне все, что у вас на него есть - до последней буквы. Норрингтон немного расслабился, позволяя пальцам соскользнуть прочь, хотя и продолжая демонстрировать нежелание. Выгнув бровь, Грей подхватил кожаную папку и открыл ее. Объемный предмет оказался маленькой холщовой сумкой. Помимо нее внутри было лишь несколько листков бумаги. Грей вздохнул. - Скудные данные, Артур, - произнес он с упреком. - Существуют целые сугробы бумаг с участием Бичема, как и перекрестные ссылки с этим именем. Конечно, он не был активен в последние годы, но кто-то должен был проверить. - Мы так и сделали, - ответил Норрингтон, и странная нотка в его голосе заставила Грея резко поднять взгляд. - Старина Крэббот вспомнил имя, и мы проверили. Папки исчезли. Кожа на плечах Грея сжалась, будто по ней ударили плетью. - Это странно, - сдержанно сказал он. Ну, тогда... - он склонил голову к папке, хотя было достаточно мгновения, чтобы успокоить скачущие мысли и увидеть то, на что он смотрел. Не успели его глаза сосредоточиться на странице, как выхватили из текста имя «Фрейзер», отчего сердце едва не остановилось. Однако, не Джейми Фрейзер. Он медленно перевел дыхание, перевернул страницу, прочел следующую, вернулся назад. Всего четыре письма, и только одно расшифровано полностью. Впрочем, другое – начато: на полях чьи-то робкие заметки. Его губы сжались: он был хорошим дешифратором в свое время, но отсутствовал в строю слишком долго, чтобы иметь понятие о распространенных современных идиомах, используемых французами, не говоря уже о характерных терминах, которые может применять конкретный шпион. И эти письма писали, по меньшей мере, две разные руки, – это уж точно. - Я просмотрел их, - сказал Норрингтон, и Грей, подняв взгляд, обнаружил, что выпуклые светло-карие глаза Артура устремлены на него с выражением жабы, рассматривающей сочную муху. - Я еще не расшифровывал их как положено, но имею общее представление, о чем там говорится. Ладно, он уже принял решение, что это должно быть сделано, и пришел сюда готовый все рассказать Артуру, который из всех его прежних контактов "Черного кабинета" был наиболее благоразумным. - Бичем - он же Персиваль Уэйнрайт, - напрямик сказал он, удивляясь, пока произносил это, почему он хранил в секрете настоящее имя Персиваля. - Он - британский подданный, служил офицером в армии, был арестован по обвинению в содомии, но не судим. Считалось, что он умер в Ньюгейте в ожидании суда, но... - он разгладил письма и закрыл папку, - очевидно, что нет. Пухлые губы Артура округлились в беззвучном «О». Грей на секунду задался вопросом: не стоило ли остановиться на этом? Но нет. Артур был настойчив, как такса, роющая барсучью нору, и если он отыщет остальное самостоятельно, он тут же заподозрит Грея в сокрытии многого другого. - Кроме того, он мой сводный брат, - Грей выдал это настолько обыденно, насколько было возможно, и положил папку на стол Артура. - Я встретился с ним в Северной Каролине. Рот Артура скривился на миг. Он сразу же привел лицо в порядок, моргнув. - Ясно, - сказал он. - Ну, тогда... Понятно. - Да, - сухо проговорил Грей. - Видите, почему именно я должен знать содержание этих писем, - он указал кивком на папку, - как можно скорее. Поджав губы, Артур кивнул и уселся, беря письма в руки. Если уж решил быть серьезным - шутки в сторону. - Большинство из того, что мне удалось расшифровать, кажется, касается дел, связанных с флотом, - сказал он. - Контакты в Вест Индии, грузы к доставке, обычная контрабанда, хотя и в достаточно крупных масштабах. Одно упоминание банкира из Эдинбурга: я не смог установить точную связь с ним. Но в трех письмах встречается одно и то же имя, которое не шифруется - это вы, конечно же, заметили. Грей не пытался отрицать этого. - Кто-то во Франции очень хочет разыскать человека по имени Клодель Фрейзер, - продолжил Артур и приподнял одну бровь. - Есть идеи, кто это? - Нет, - ответил Грей, хотя, разумеется, у него мелькнула догадка. - Есть мысли, кто хочет его найти... или зачем? Норрингтон покачал головой. - Зачем - не ясно, - откровенно сказал он. - Что же до того, кто - думаю, это может быть французский дворянин. Он снова открыл папку и осторожно достал из прикрепленного к ней маленького мешочка две сургучных печати: одну почти наполовину сломанную, другую - почти целую. На обеих была изображена ласточка на фоне восходящего солнца. - Не нашел никого, кто опознал бы это, - сказал Норрингтон, аккуратно касаясь одной из печатей коротким толстым пальцем. - Вы, случайно, не знаете? - Нет, - ответил Грей. В его горле внезапно пересохло. - Но вы можете проверить некоего барона Амандина. Уэйнрайт назвал мне это имя... в качестве его личных связей. - Амандин? - Норрингтон выглядел озадаченным. - Никогда о нем не слышал. - Никто не слышал. - Грей вздохнул и поднялся на ноги. - Я начинаю сомневаться, что он существует.
ДЕРЖА ПУТЬ В ДОМ ХЭЛА, он все еще задавался вопросом: существовал ли барон Амандин или же нет. Если да, он мог быть всего лишь ширмой, скрывающей интересы кого-то более значительного. Если нет... Вопросы становились более запутанными и в то же время простыми в решении: поскольку не было другого способа узнать, кто за этим стоит, то Перси Уэйнрайт был единственным путем к разгадке. Ни в одном из писем Норрингтона не упоминалась Северо-Западная территория, не содержалось ни одного намека на предложение, которое сделал ему Перси. Это и неудивительно: было бы крайне опасно излагать подобную информацию на бумаге, хотя он, конечно, знал шпионов, делавших подобные вещи раньше. Если Амандин существует и непосредственно вовлечен, то, по всей видимости, он благоразумен и осторожен. Ладно, в любом случае он должен рассказать Хэлу о Перси. Возможно, он что-нибудь знает относительно Амандина или сможет узнать: у Хэла много друзей во Франции. Размышления о предмете разговора с Хэлом внезапно напомнили ему о письме Уильяма, о котором он почти забыл за утренними интригами. Грей резко втянул воздух через нос при мысли о нем. Нет. Он не будет говорить об этом брату, пока не получит шанса побеседовать с Дотти один на один. Возможно, он ухитрится перекинуться с ней пару слов наедине, условившись встретиться позже. Однако, когда Грей прибыл в Аргус-Хаус, Дотти не оказалось дома. - Она на одном из музыкальных вечеров мисс Брайрли, - сообщила ему его невестка Минни, когда он вежливо осведомился, как поживает его племянница и крестница. - Дотти сейчас нарасхват. Но ей будет жаль, что вы с ней разминулись, - сияя, она привстала на цыпочки и поцеловала его. - Приятно снова видеть тебя, Джон. - И мне тебя, Минни, - искренне ответил он. - Хэл дома? Она многозначительно закатила глаза к потолку. - Он дома всю неделю со своей подагрой. Еще неделя, и я подсыплю яду ему в суп. - А, - это подкрепило его решение не говорить с Хэлом о письме Уильяма. Хэл и в добром здравии был настоящим ужасом как для закаленных солдат, так и для прожженных политиков. Хэл в плохом самочувствии... Очевидно, именно поэтому Дотти имела благоразумие удалиться. Ну, в любом случае, не было причин полагать, что его новости улучшат настроение Хэла. Он с должной осторожностью толкнул дверь в его кабинет: брат был известен тем, что, будучи раздраженным, кидался вещами - а ничто не раздражало его больше, чем недомогание. Как оказалось, Хэл спал, развалившись в кресле перед очагом, его забинтованная нога лежала на табурете. Дух какого-то резкого и едкого лекарства витал в воздухе, перекрывая запахи горящей древесины, расплавленного жира и черствого хлеба. Тарелка остывшего супа стояла на подносе сбоку от Хэла нетронутой. "Возможно, Минни озвучила свою угрозу", - подумал Грей с улыбкой. За исключением его самого и их матери, Минни была, пожалуй, единственным человеком в мире, который никогда не боялся Хэла. Он тихо присел, размышляя, следует ли будить брата. Хэл выглядел больным и утомленным, более худощавым, чем обычно, а ведь он всегда был поджарым. Элегантности ему было не занимать, даже облаченному в бриджи и льняную рубаху, с голыми ногами и с плечами, укутанными в потрепанную шаль, но черты его лица красноречиво свидетельствовали о жизни, проведенной в сражениях. Сердце Грея сжалось от внезапной нежности, и он задумался, стоит ли, в конце концов, беспокоить Хэла своими новостями. Но он не мог рисковать, чтобы его застало врасплох известие о несвоевременном воскресении Перси: брата надо было предупрдить. Прежде чем он принял окончательное решение, глаза Хэла вдруг открылись. Они были ясными и внимательными, такими же светло-синими, как и у самого Грея, без следа сонливости и рассеянности. - Ты вернулся, - сказал Хэл и тепло улыбнулся. - Плесни мне бренди. - Минни говорит, у тебя подагра, - отозвался Грей, взглянув на ногу Хэла. - Неужели доктора не говорили тебе, что ты не должен употреблять крепкие напитки при подагре? Тем не менее, он встал. - Говорили, - ответил Хэл, выпрямляясь в кресле и морщась, когда движение отдалось в его ноге. - Но по тебе видно, что ты собираешься рассказать мне что-то, для чего мне потребуется выпивка. Принеси лучше графин.
ПОГОДА ЗАМЕТНО УХУДШИЛАСЬ, когда несколько часов спустя Грей покинул Аргус-Хаус, отклонив приглашение Минни остаться на ужин. В воздухе чувствовался осенний холодок, поднялся порывистый ветер, а соль практически ощущалась на вкус - остатки морского тумана плыли в сторону берега. Отличная ночь, чтобы оставаться дома. Минни извинялась за то, что не могла предложить свою карету, потому как Дотти уехала на ней в свой вечерний салон. Он заверил ее, что пешая прогулка для него - то, что нужно - помогает думать. Так бы оно и было, но сосредоточиться не давал свистящий ветер, хлопающий полами мундира и норовящий унести его шляпу. И Грей уже начал сожалеть о карете, когда вдруг увидел тот самый экипаж, запряженный укрытыми от ветра лошадьми. В ожидании он стоял в проезде у одного из больших домов возле улицы Александра Гейт. Грей свернул к воротам и, услышав оклик: “дядя Джон!”, посмотрел в сторону дома, где тут же увидел свою племянницу - Дотти, надвигавшуюся на него, в буквальном смысле, как корабль - на всех парусах. На ней было шелковое сливового оттенка платье-мантуа и бледно-розовая накидка, которые угрожающе развевались дующим ей в спину ветром. На самом деле Дотти неслась к нему с такой скоростью, что он был вынужден подхватить ее на руки, чтобы остановить ее дальнейший полет. - Ты девственница? - сходу спросил он. Ее глаза расширились, и без малейшего промедления, рывком высвободив одну руку, она влепила ему пощечину. - Что? - воскликнула она. - Мои извинения. Вышло немного грубо, не так ли? - взглянув на ожидавший ее экипаж и смотрящего строго вперед кучера, которому он крикнул ждать, Грей взял ее за руку и повернул в сторону парка. - Куда мы идем? - Просто немного прогуляемся. У меня к тебе несколько вопросов, и они таковы, что, смею заверить, ни ты, ни я не захотим, чтоб нас подслушали. Ее глаза расширились еще больше, но спорить она не стала: лишь придержала рукой свою стильную маленькую шляпку и пошла вместе с ним в вихре своих пенящихся от ветра юбок. Погода и случайные прохожие не давали ему возможности задать хоть один из имеющихся у него вопросов до тех пор, пока они не вошли в парк и не оказались на более-менее безлюдной дорожке, ведущей через небольшой сад, где вечнозеленые кусты и деревья были подстрижены в виде причудливых фигур. Ветер неожиданно стих, хотя небо потемнело. Дотти остановилась, скрывшись за фигурой льва и сказала: “Дядя Джон. Что это за ерунду вы несете?” Дотти, как и ее мать, была подобна осени - с волосами цвета спелой пшеницы и вечно румяными щечками оттенка нежного шиповника. Но те черты, что придавали лицу Минни миловидность и нежную привлекательность, у Дотти наложились на унаследованные от Хэла изящные контуры и дополнились его темными ресницами, благодаря чему ее красота была крайне опасна. Эта опасность преобладала во взгляде, что она обратила на своего дядю, и он подумал, что действительно, если Вилли ей очарован, пожалуй, это не удивительно. ЕСЛИ он очарован. - Я получил письмо от Уильяма, намекающее на то, что он, если не фактически домогался тебя, то повел себя неподобающим для джентльмена образом. Это правда? Ее рот открылся от неподдельного ужаса. - ЧТО он вам сказал? Итак, одной проблемой меньше. Она скорее всего еще девственница, и ему не придется отправлять Уильяма в Китай, чтобы уберечь от ее братьев. - Как я и сказал, это был лишь намек. Он не посвятил меня в детали. Давай, пойдем, пока мы совсем не замерзли, - он взял ее под руку и повел вверх по той дорожке, что вела к небольшой часовне. Здесь они укрылись в вестибюле, в который выходило лишь витражное окно с изображением Святой Барбары, несущей на блюде свои отрезанные груди. То, что Грей отвлекся на изучение этого возвышенного образа, позволило Дотти улучить момент, чтобы поправить свой растрепанный ветром наряд и решить, что она ему скажет. - Что ж, - начала она, обернувшись к нему со вздернутым подбородком, - это правда, что мы... ну, что я позволила ему себя поцеловать. - О? Где? Я имею в виду... - поспешно добавил он, заметив в ее глазах мгновенный шок, и ему стало интересно, откуда бы совершенно неопытной молодой леди знать, что ее можно поцеловать и в других местах, помимо губ или ручек, - географически в каком месте? Румянец на ее щеках стал ярче, потому что она, столь же хорошо как и он, осознала, что сейчас выдала, но встретила его взгляд прямо. - В саду у леди Уиндермир. Мы оба пришли к ней на музыкальный вечер, и ужин еще не был готов, так что Уильям пригласил меня немного прогуляться, и... и я пошла. Был такой прекрасный вечер, - добавила она простодушно. - Да, он также это отметил. Раньше я не осознавал опьяняющего эффекта хорошей погоды. Она взглянула на него слегка враждебно. - Ну, как бы то ни было, мы влюблены! Хоть это он вам сказал? - Да, сказал, - ответил Грей. - Он как раз и начал с заявления на этот счет, прежде чем пуститься в постыдные откровения относительно твоей добродетели. Ее глаза округлились. - Он... что, конкретно, он вам сказал? - воскликнула она. - Достаточно, чтобы, как он надеялся, убедить меня сразу пойти к твоему отцу и обосновать ему целесообразность просьбы Уильяма взять тебя в жены. - О! - услышав это, она глубоко вздохнула как будто с облегчением, и ненадолго отвела взгляд. - Ладно. Значит вы собираетесь это сделать? - спросила она, снова обратив к нему свои большие голубые глаза. - Или вы уже? - добавила она с надеждой. - Нет, я еще не говорил твоему отцу о письме Уильяма. Для начала я решил, что лучше сперва поговорить с тобой и посмотреть, в такой же мере ты разделяешь чувства Уильяма, как он полагает. Она моргнула, а затем одарила его одной из своих ослепительных улыбок. - Дядя Джон, это так великодушно с вашей стороны. Многих мужчин нисколько не заботило бы женское мнение в данной ситуации, но вы всегда такой чуткий. Мама не устает превозносить вашу доброту. - Не переусердствуй, Дотти, - сказал он сдержанно. - Так ты говоришь, что готова выйти замуж за Уильяма? - Готова? - воскликнула она. - Да я хочу этого больше всего на свете! Он смотрел на нее долго и пристально, отчего кровь резко прилила к ее шее и щекам. И она тоже не отводила от него глаз. - О, да? - произнес он, позволив тому скептицизму, что он ощущал, полностью проявиться в интонации. - Почему? Она дважды очень быстро моргнула. - Почему? - Почему? - терпеливо повторил он. - Я имею ввиду, что же такого в характере или внешности Уильяма, - поясняя, добавил Грей, поскольку молодые женщины не особо разбирались в людях, - так привлекает тебя, чтобы желать брака с ним? И к тому же, весьма поспешного брака. Он уже готов был поверить, что в одном из них, или сразу в обоих развивается влечение - но к чему такая спешка? Даже если Уильям боялся решения Хэла о принятии предложения виконта Максвелла, сама-то Дотти наверняка не могла всерьез думать, что любящий отец заставит ее выйти замуж за того, за кого она не хочет. - Ну, конечно же, мы любим друг друга! - произнесла она. Хотя, для такого, вроде как страстного признания, в ее голосе прозвучала довольно неопределенная нотка. - Что же касается его... его характера... как же, дядя, вы же его родной отец, вы, безусловно, не можете пребывать в неведении относительно его... его... ума! - с триумфом выдала она это слово, - его доброты, его благодушия... - набирала обороты Дотти, - ... его кротости... Теперь настала очередь Лорда Джона заморгать. Без сомнения, Уильям был и умный, и благодушный, и достаточно добрый, но “кроткий” абсолютно не то определение, которое сразу пришло бы на ум в отношении него. Более того, пролом в обшивке столовой его матери, в который Уильям нечаянно выбросил собеседника во время чаепития, до сих пор не отремонтировали, и этот образ в памяти Грея был очень свеж. Вероятно, в компании Дотти Вилли вел себя более осмотрительно, но все же... - Он самый что ни на есть образец джентльмена! - уже, закусив удила, шпарила она с энтузиазмом. - А его внешность... ну, конечно же, он вызывает восхищение у каждой женщины, которую я знаю! Такой высокий, такого импозантного вида... С холодной беспристрастностью он отметил, что, хотя она и перечислила несколько примечательных особенностей Уильяма, но ни слова не сказала о его глазах. Ведь кроме роста, который нельзя было не заметить, вероятно, самой поразительной его чертой являлись глаза: бездонные, ярко-голубые, их разрез был совершенно необычной формы - кошачий. В действительности, это были глаза Джейми Фрейзера, отчего Джон чувствовал, как его сердце сжимается всякий раз, когда Вилли смотрит на него с определенным выражением. Какой эффект его глаза производят на молодых женщин, Вилли отлично знал и откровенно этим пользовался. Посмотри он тогда в глаза самой Дотти своим вожделенным взглядом - она бы замерла на месте - неважно, любила она его или нет. И это трогательное объяснение упоения в саду... после музыкального вечера, или во время бала, или у леди Бельведер, либо у леди Уиндермир... Он настолько был поглощен своими мыслями, что не сразу заметил, что она перестала говорить. - Приношу свои извинения, - весьма почтительно произнес он. - И благодарю тебя за восхваление характера Уильяма, это не может не согревать отцовское сердце. Но, тем не менее... что за срочность в заключении брака? Вне всяких сомнений, Уильям будет отправлен домой через год-другой. - Его же могут убить! - сказала она, и тут в ее голосе послышался неожиданный отзвук настоящего страха, настолько реального, что его внимание обострилось. Прикоснувшись рукой к горлу, она заметно сглотнула. - Я этого не вынесу, - проговорила она внезапно ослабшим голосом. - Если его убьют, и у нас никогда... никогда не будет шанса... - она подняла на него свои блестящие от волнения глаза и с мольбой коснулась его руки. - Я вынуждена, - сказала она. - На самом деле, дядя Джон. Я должна, и не могу ждать. Я хочу поехать в Америку и выйти замуж. У него челюсть отвисла. Желание выйти замуж - одно дело, но ЭТО!.. - Ты же не всерьез, - проговорил он. - Ты же не думаешь, что твои родители... в частности, твой отец, когда-нибудь одобрят подобное. - Он одобрил бы, - возразила она. - Если вы должным образом изложили бы ему данный вопрос. Ведь он ценит ваше мнение превыше всего, - продолжала она убедительно, немного стиснув его руку. - И вы, как никто другой, должны понимать какой ужас я испытываю при мысли, что что-то может... случиться с Уильямом прежде, чем я снова его увижу. Действительно, подумал он, единственным доводом, что перевешивал в ее пользу, было чувство опустошения в его собственном сердце, вызванное лишь одним упоминанием возможной смерти Уильяма. Да, он может быть убит. Как и любой человек во время войны, а особенно солдат. Это являлось одним из рисков, что ты принимал (и по совести он не мог воспрепятствовать Уильяму принять этот риск), хотя при одной мысли о Уильяме, разорванном на куски пушечным ядром, или лежащем с простреленной головой, или умирающем в мучениях от дизентерии... Лорд Джон сглотнул - во рту пересохло, и он с трудом запихнул эти малодушные образы назад - в свой закрытый внутренний чулан, в котором обычно и держал их под замком. Он глубоко и протяжно вздохнул. - Доротея, - твердо произнес он. - Я выясню, что ты задумала. Она долго и продолжительно глядела на него, как будто оценивая шансы. Уголок ее рта медленно приподнялся, а глаза сузились, и он увидел ответ на ее лице, так же ясно, как если бы она произнесла его вслух: "Нет! Я так не думаю!" Однако, это выражение на ее лице лишь промелькнуло, а затем вновь проявилось негодование, смешанное с мольбой. - Дядя Джон! Как вы смеете обвинять меня и Уильяма, своего собственного сына!.. в том, в том... а в чем, собственно, вы нас обвиняете? - Понятия не имею, - признался он. - Что ж, хорошо! Вы поговорите с папой, ради нас? Ради меня? Пожалуйста? Сегодня? Дотти была прирожденной кокеткой: пока она говорила, то наклонилась к нему так, чтобы он почувствовал аромат фиалок в ее волосах, при этом пальчиками очаровательно теребила лацканы его мундира. - Не могу, - сказал он, пытаясь высвободиться. - Только не сейчас. Из-за меня он уже испытал сегодня ужасное потрясение, еще одно может его прикончить. - Тогда завтра, - уговаривала она. - Дотти, - он взял ее ладони в свои, и был весьма тронут, обнаружив, что они холодные и дрожат. Она на полном серьезе говорила об этом, или, по крайней мере, о чем-то другом. - Дотти, - повторил он более мягко. - Даже если твой отец согласится отправить тебя в Америку для заключения брака, а я не думаю, что к этому его может принудить что-то менее неотложное, чем твоя беременность, то отплыть до апреля все равно нет никакой возможности. Поэтому не вижу необходимости загонять Хэла в могилу раньше времени, рассказывая ему об этом, пусть хотя бы оправится от теперешнего недомогания. Она выглядела недовольной, но была вынуждена признать убедительность его доводов. - Кроме того, - продолжил он, отпуская ее руки, - тебе известно, что в зимнее время компания прекращается. Боевые действия скоро приостановят, и Уильям будет в относительной безопасности. Поводов для беспокойства нет. "За исключением несчастных случаев, дизентерии, лихорадки, заражения крови, несварения желудка, потасовок в тавернах, и более десятка других вариантов опасных для жизни", - добавил он про себя. - Но... - начала было она, и остановилась, вздохнув. - Да, полагаю, вы правы. Но... вы ведь поговорите с папой в ближайшее время, не так ли, дядя Джон? Он тоже вздохнул, но тем не менее улыбнулся. - Поговорю, если это действительно то, чего ты хочешь, - тут порыв ветра налетел на часовню и витраж с изображением Святой Барбары задрожал в своей свинцовой раме. Внезапно начавшийся дождь застучал по шиферу на крыше, и он поплотнее завернулся в плащ. - Подожди здесь, - сказал он племяннице. - Я скажу кучеру подъехать к дорожке. Пока он шагал против ветра, одной рукой придерживая шляпу, чтобы та не улетела, ему с тревогой вспомнились собственные слова, сказанные ей: "не думаю, что к этому его может принудить что-то менее неотложное, чем твоя беременность." Она не стала бы. Или стала бы? "Нет", - уверял он себя. Беременеть от одного, чтобы затем убеждать отца позволить ей выйти замуж за другого? Очень сомнительно. Хэл выдал бы ее замуж за виновного, даже прежде, чем она успела бы рот открыть. Разве что, конечно, она не выбрала кого-то невозможного для данного дела: женатого человека, например, или... но это же вздор! Как бы отреагировал Уильям, явись она в Америку, беременная от другого мужчины? Нет. Даже Брианна Фрейзер МакКензи - до ужаса прагматичная женщина изо всех, кого он когда-либо знал - не сделала бы ничего подобного. При мысли о величавой миссис МакКензи он слегка улыбнулся, вспоминая ее попытку шантажом женить его на себе, будучи беременной от кого-то, но определенно не от него. И он постоянно задавался вопросом - а на самом деле был ли этот ребенок от ее мужа? Возможно, она бы смогла. Но не Дотти. Определенно - нет.
Инвернесс, Шотландия Октябрь 1980. Старая Высокая Церковь Святого Стефана (Высокая церковь (англ. Highchurch) — направление в протестантизме, стремящееся к сохранению дореформационного традиционного богослужения – прим. пер.) безмятежно стояла на берегу реки Несс. Выветренные камни ее погоста свидетельствовали о благочестивом умиротворении. Роджер осознавал это спокойствие, но не ощущал его сам. Кровь все еще пульсировала в висках и, несмотря на прохладный день, воротник рубашки от усилий стал влажным. Он шел от парковки на Хай-стрит и, казалось, просто за секунды пожирал расстояние – каждым яростным шагом. Она назвала его трусом, о Боже. Она обозвала его еще много как, но уязвило именно это - и она это знала. Схватка началась вчера после ужина, когда Бри, поставив заскорузлую кастрюлю в старую каменную раковину и сделав глубокий вдох, повернулась к нему и сообщила, что прошла собеседование на работу на Северо-Шотландской гидроэлектростанции. - Работу? - глупо переспросил он. - Работу, - повторила она, сощурившись. Он чуть было не сказал: «Но у тебя есть работа», успев заменить это на довольно мягкое, как ему казалось: «Зачем?» Неспособная к тихой дипломатии, она вперила в него пристальный взгляд и сказала: - Потому что одному из нас нужно работать, и если ты не собираешься этим заняться, то, значит, должна я. - Что ты понимаешь под «нужно работать»? - спросил он. Проклятье, она права, он - трус, потому что чертовски хорошо знал, что она имеет в виду. - Нам пока хватает денег. - Пока, - согласилась она. - На год или два. Может больше, если будем аккуратны. И ты считаешь, мы должны просто сидеть на задницах, пока деньги утекают? А что потом? Потом начнешь думать, чем нужно заняться? - Я уже думал, - процедил он сквозь зубы. По правде говоря, он ничем другим в эти месяцы и не занимался. Была еще книга, конечно. Он записал все песни, которые перенес в памяти из восемнадцатого века, и снабдил их комментариями. Однако это едва ли было работой, и не принесло бы много денег. Но большую часть времени он размышлял. - Да? И я тоже. Она развернулась к нему спиной и открыла в раковине заглушку, словно вытекающей водой хотела смыть все, что Роджер мог сказать в ответ. А может быть просто отвлеклась, чтобы постараться взять себя в руки. Вода сбежала, и Бри повернулась снова. - Послушай, - начала она, стараясь говорить рассудительно. - Я не могу больше ждать. Не могу оставаться вне игры годами, а потом в любое время заскочить обратно. Прошел почти год с того времени, когда у меня была последняя работа консультантом, я не могу больше ждать. - Ты никогда не говорила, что собираешься вернуться на постоянную работу. Когда с Мэнди было все в порядке и ее выписали из больницы, Брианна выполнила пару небольших заказов в Бостоне: короткое консультирование проектов, которые нашел для нее Джо Абернати. «Послушай, парень, - доверительно сказал Джо Роджеру, - она неусидчивая. Я знаю эту девочку, ей необходимо двигаться. Она была сосредоточена на малышке день и ночь, вероятно, с момента ее рождения; была заперта в больницах с врачами, а сейчас неделями приклеена к детям. Ей нужно отвлечься от собственных мыслей». «А мне нет?» - подумал Роджер, но не сказал этого. Пожилой мужчина в плоской кепке пропалывал землю вокруг одного из надгробий: мягкая масса вырванной с корнем зелени лежала на земле возле него. Он посмотрел на Роджера, когда тот остановился у стены, и приветливо кивнул ему, но не заговорил. Роджер хотел сказать Брианне, что та была матерью. Хотел сказать что-то о близости между ней и детьми, что она нужна им так же, как воздух, и еда, и вода. Он порой завидовал тому, что не нужен им настолько основательно. Как она может отвергать этот дар? Что ж, он попытался сказать что-то в таком роде. Результатом стало то, чего можно ожидать от зажженной спички в наполненной газом шахте. Роджер резко развернулся и пошел прочь с церковного двора. Он не мог говорить с пастором прямо сейчас - более того, он вообще не мог говорить. Сначала необходимо остыть - вернуть свой голос. Он свернул налево и пошел вдоль Хантли-стрит, изредка поглядывая через реку на фасад Святой Марии - единственного католического храма в Инвернессе. Вначале, в какой-то более рациональный момент спора, она предприняла попытку узнать, было ли это ее виной. - Все из-за меня? - спросила она серьезно. - Я имею в виду, что я католичка. Я знаю... Я знаю, это все усложняет, - ее губы дернулись. - Джем рассказал мне о миссис Огилви. Роджеру было не до смеха, но, вспомнив, он не смог сдержать короткой улыбки. Он был за амбаром, пересыпал в тачку хорошо перепревший навоз, чтобы разбросать его по огороду. Джем помогал со своей маленькой лопаткой. - Ты шестнадцать тонн дай нагора! (Песня о шахтерах «Шестнадцать тонн» Теннесси Эрни Форда была так популярна в 60-е годы в СССР, что люди, не зная оригинального текста, придумывали свой и распевали на вечеринках - прим.пер.) - пропел Роджер, если нечто вроде хриплого карканья, которое у него получилось, можно было так назвать. - В поту день прожил, но глубже в дерьме, - рыкнул Джем, стараясь как можно лучше интонировать голос в уровень с Теннесси Эрни Фордом, но потерял контроль, соскальзывая на хихиканье. Именно в этот неудачный момент, обернувшись, он обнаружил, что у них посетители: миссис Огилви и миссис МакНил - столпы женского общества Алтаря и Чая Свободной Северной церкви Инвернесса. Он знал их, и также знал, что именно они делали здесь. - Мы пришли, чтобы нанести визит вашей доброй жене, мистер МакКензи, - улыбаясь с поджатыми губами, сказала миссис МакНил. Он не был уверен, что означает это выражение лица – попытку защититься или это просто опасение, что ее плохо подогнанные искусственные зубы могут выпасть, если она откроет рот шире, чем на четверть дюйма. - Ах. Боюсь, что она уехала в город,- Роджер вытер руку о джинсы, размышляя, не протянуть ли ее для рукопожатия. Но, посмотрев на ладонь, подумал, что лучше не стоит и вместо этого кивнул им. - Но, пожалуйста, входите. Попросить девушку сделать чай? Они затрясли головами в унисон. - Мы до сих пор не видели вашу жену в церкви, мистер МакКензи,- миссис Огилви пригвоздила его тусклым взглядом. Что ж, он ожидал этого. Можно было выиграть немного времени, сказав: «Ах, ребенок был болен...», - но в этом не было смысла, и не стоило откладывать неизбежное. - Нет, - с любезностью проговорил он, хотя его плечи непроизвольно напряглись. - Она католичка и была на мессе в Святой Марии в воскресенье. Квадратное лицо миссис Огилви от изумления вытянулось и превратилось в кратковременный овал. - Ваша жена папистка? - спросила она, давая ему шанс исправить очевидный бред, который он только что произнес. - Так и есть. С рождения,- Роджер слегка пожал плечами. За этим признанием последовала относительно непродолжительная беседа. Короткий взгляд на Джема и резкий вопрос, ходит ли он в воскресную школу, резкий вдох после услышанного ответа и буравящий пристальный взгляд, брошенный на Роджера перед тем, как они ушли. - Ты хочешь, чтобы я перешла в протестантизм? - требовательно спросила Бри в продолжение спора. И это был вызов, а не предложение. Ему внезапно и отчаянно захотелось попросить ее сделать именно это - просто, чтобы посмотреть, поступит ли она так из любви к нему. Но религиозная совесть никогда бы ему этого не позволила, а еще больше помешала бы это сделать совесть любящего человека. Ее мужа. Хантли-стрит внезапно перешла в Бэнк-стрит, и загруженные пешеходами торговые окрестности исчезли. Он миновал небольшой мемориальный скверик, устроенный в память о службе медсестер во время Второй Мировой войны и, как всегда, подумал о Клэр. Хотя в этот раз с меньшим восхищением, чем обычно. «А что бы ты сказала?» - подумал он. Но и так чертовски хорошо знал, что она сказала бы, или, как минимум, чью сторону приняла бы в этом вопросе. Сама Клэр не задерживалась в статусе «матери на полное время», не правда ли? Она пошла учиться в медицинскую школу, когда Брианне было семь. И папа Бри, Фрэнк Рэндалл, подставил плечо, хотел он того или нет. Роджер ненадолго замедлил шаги, размышляя. Ну, тогда неудивительно, что Бри думала... Он миновал Свободную Северную церковь и слегка улыбнулся, подумав о миссис Огилви и миссис МакНил. «Они вернутся, - подумал он, - если я ничего не предприму по этому поводу». Ему была знакома разновидность такой непреклонной доброты. Боже милостивый, а если они услышат, что Бри вышла на работу и, по их разумению, бросила его с двумя маленькими детьми, они наперегонки будут бегать к нему с пастушьими пирогами и горячей выпечкой. «Это, возможно, не так уж и плохо», - подумал он, мечтательно облизнувшись. Вот только они же останутся, чтобы совать свои носы в работу его хозяйства, а пустить их на кухню Брианны – это станет не просто игрой с динамитом, а преднамеренным метанием бутылки с нитроглицерином в самое сердце его брака. «Католики не верят в развод, - однажды сообщила ему Бри. - Мы верим в убийство. Всегда есть исповедь, в конце концов». На отдаленном берегу виднелась единственная Англиканская церковь Инвернесса - храм Святого Эндрю. Одна католическая церковь, одна англиканская и не менее шести пресвитерианских церквей, - все они располагались квадратом у реки, на расстоянии меньше чем четверть мили. «Это скажет тебе все, что нужно знать о характере Инвернесса», - пришла ему в голову мысль. И он говорил об этом Бри - хотя без упоминания своего собственного кризиса веры, который прекрасно осознавал. Она не спрашивала. Надо отдать ей должное, она ни о чем не спрашивала. В Северной Каролине его почти рукоположили, и, в критических обстоятельствах, которые прервали этот обряд, после рождения Мэнди, разлуки с общиной Риджа, с решением рискнуть и пройти сквозь камни… никто не упоминал об этом. Более того, когда они вернулись, была срочная необходимость позаботиться о сердечке Мэнди, а после каким-то образом устроить их жизнь... и вопрос о его служении не поднимался. Он думал, что Брианна не упоминала об этом, потому что не знала, как он собирался решать этот вопрос, и не хотела выглядеть так, словно подталкивает его в любом из направлений. И если ее католицизм усложнял его пресвитерианское служение в Инвернессе, Роджер не мог игнорировать тот факт, что и его служение могло быть причиной серьезных трудностей в ее жизни. И она знала это. В результате, никто из них ничего не обсуждал во время работы над деталями их возвращения. Они продумали практически все настолько хорошо, насколько могли. Он не мог вернуться в Оксфорд без детально отшлифованной легенды. «Ты не можешь просто вскочить и выскочить из академического сообщества», - объяснял он Бри и Джо Абернати - доктору, который долгое время был другом Клэр до того, как та отправилась в прошлое. «Правда, ты можешь уйти в творческий отпуск или просто взять продолжительные каникулы. Но у тебя должна быть заявленная цель, и когда ты вернешься, нужно показать результат твоего отсутствия в виде опубликованного исследования». - Но ведь ты можешь написать убойную книгу о регуляторах, - заметил Джо Абернати. - Или о начале революции на Юге. - Могу, - согласился он. - Но она не будет являться научным трудом. Роджер криво усмехнулся, ощущая слабое покалывание в подушечках пальцев. Он мог бы написать книгу, да такую, какой не написал бы больше никто. Но не как историк. - Нет источников, - объяснил он, кивая на полки в кабинете Джо, в котором они держали первый из нескольких военных советов. - Если я напишу книгу как историк, мне нужно будет предоставить источники, подтверждающие всю информацию, а большинство уникальных ситуаций, которые я смогу описать, конечно же, никогда не были зафиксированы. «Увиденное собственными глазами автора свидетельство» не пройдет в качестве доказательства в университетской прессе, уверяю тебя. Нужно написать ее как новеллу, – в этой идее действительно была некоторая привлекательность, но это не впечатлило бы коллег из Оксфорда.
В Шотландии, однако… Новые люди не появляются в Инвернессе, или где-либо еще в Хайленде, незамеченными. Но Роджер не был «пришельцем». Он вырос в доме пастора в Инвернессе, и в городе все еще было достаточно много людей, кто знал его и взрослым. А жена-американка и дети как объяснение его отсутствия... - Понимаешь, в действительности народ тут не заботит, чем вы занимались, когда были вдали, - объяснял он. - Их волнует только то, что ты делаешь, когда рядом с ними. Он уже добрался до островов на реке Несс. Небольшой тихий парк расположился на островках, лежавших всего в нескольких футах от речного мыса, в котором между крупными деревьями вились утрамбованные тропинки. Здесь было не слишком многолюдно для этого времени дня, и Роджер бродил по тропинкам, стараясь очистить разум, позволить ему наполниться лишь звуком журчащей воды, да безмолвностью пасмурного неба. Сквозь кусты, которые граничили с водой, едва виднелся оставленный мусор – кучки опавших листьев, птичьи перья и рыбьи кости, несколько пачек сигарет, принесенных сюда во время весеннего половодья. Он, конечно, думал о себе. Что он должен сделать, что подумают о нем люди. Почему ему никогда не приходило на ум поинтересоваться, что планирует делать Брианна, если они переедут в Шотландию? Что ж, если оглянуться назад, это было очевидно, и глупо. В Ридже Бри делала… ну, да немного больше, чем обычная женщина. По правде, нельзя забывать ее бизоно-выслеживающую, индюшко-стрелковую, божественно-охотничью, пирато-убийственную сторону. И помимо этого, она еще делала все, чем занимались обычные женщины: заботилась о семье, кормила их, одевала, утешала, а иногда и наказывала. Но с болезнью Мэнди и печалью Бри от расставания с собственными родителями вопрос о ее работе где-либо был неуместным. Ничто не могло отделить ее от ее дочери. Но Мэнди теперь была до умопомрачения здорова, о чем свидетельствовал хаос, который она после себя оставляла. Детальное восстановление их идентичности в двадцатом веке было завершено. Лаллиброх был приобретен у банка, владевшего им, фактический переезд в Шотландию был завершен, Джем более или менее пообвыкся в деревенской школе неподалеку, и они договорились с милой девушкой из той же деревни, чтобы она приходила убирать и помогать присматривать за Мэнди. И теперь Брианна собиралась работать… А Роджер отправлялся к чертям. Метафорически, если не буквально.
БРИАННА НЕ МОГЛА СКАЗАТЬ, что ее не предупреждали. Мир, в который она собиралась вступить, был мужским. Это была суровая работа, жесткое дело - жесточайшее, - рытье туннелей, в которых проложат мили кабеля от турбин гидроэлектростанций. «Туннельные тигры», как называли копавших мужчин, многие из них были польскими и ирландскими иммигрантами, приехавшими на работу в 1950-х. Она читала о них, видела фотографии их грязных лиц с белыми, как у угольных шахтеров глазами. В офисе администрации гидроэлектростанции стена была заполнена этими фотографиями, документально подтверждая важнейшее достижение шотландской современности. «А что было важнейшим шотландским достижением древности?» -полюбопытствовала она. Килт? Думая об этом, Бри едва сдержалась от смеха, и, очевидно, стала очень мило выглядеть, потому что Мистер Кэмпбелл, менеджер по персоналу, дружелюбно улыбнулся ей. - Вам повезло, девушка. Мы открываем Питлохри - запускаем через месяц, - сказал он. - Это превосходно,- у нее на коленях была папка с портфолио. Мистер Кэмпбелл не попросил показать его, что было весьма удивительно, но она положила папку перед ним на стол, открыв застежку. - Это мое... э?... - он уставился на лежащее сверху резюме, настолько распахнув рот, что она увидела металлические пломбы в его задних зубах. Захлопнув рот, он взглянул на нее в изумлении, затем вновь посмотрел на папку, медленно вытянул резюме, как будто боясь, что под ним может находиться что-то еще более шокирующее. - Я думаю, что у меня достаточно квалификации, - сказала она, сдерживая нервный порыв смять пальцами ткань юбки. - Чтобы стать инспектором станции, я имею ввиду. Она чертовски хорошо знала, что навыки у нее есть. Ее квалификации хватило бы, чтобы построить проклятую гидроэлектростанцию, не говоря уже о том, чтобы инспектировать ее. - Инспектором... - еле выговорил он. Затем кашлянул и слегка зарделся. «Заядлый курильщик», - она чувствовала запах табака, пропитавший его одежду. - Боюсь, что произошло небольшое недоразумение, моя дорогая, - сказал он. - Нам нужен секретарь на Питлохри. - Наверное, вам нужен секретарь, - сказала она, все-таки поддавшись желанию вцепиться в юбку. - Но объявление, на которое я откликнулась, было об инспекторе станции, и это та должность, на которую я претендую. - Но… моя дорогая… - он потряс головой, очевидно потрясенный. - Вы женщина! - Да, - ответила она. Любой из сотни мужчин, которые знали ее отца, тут же отступил бы, уловив отзвук стали в ее голосе. К несчастью, мистер Кэмпбел не знал Джейми Фрейзера, но был близок к тому, чтобы узнать. - Не могли бы вы объяснить мне, когда именно во время инспекции станции необходим пенис? Его глаза выпучились, и он приобрел оттенок, какой бывает у бородки индюка в период ухаживания. - Так... Вы…То есть… - с видимым усилием он взял себя в руки настолько, чтобы говорить вежливо, хотя грубые черты его лица все еще выражали шок. - Миссис МакКензи. Мне не чуждо понятие о женском освобождении, да? (Выражение «освобождение женщин» (Women’sLiberation) впервые было использовано в Соединённых Штатах в 1964 году – прим.пер.) У меня есть дочери, – «И ни одна из них не скажет мне ничего подобного», - говорила его приподнятая бровь. - Это не значит, что я думаю, что вы некомпетентны, – он взглянул на открытую папку, ненадолго вздернув брови, а затем решительно захлопнул ее. - Речь о... рабочей среде. Она может быть непригодна для женщины. - Почему? Теперь к нему вернулась уверенность. - Условия часто физически тяжелые и, если быть честным, миссис МакКензи, таковы же и мужчины, с которыми вам придется столкнуться. Говоря по совести и заботясь о своей деловой репутации, компания не может рисковать вашей безопасностью. - Вы нанимаете мужчин, которые могут напасть на женщину? - Нет! Мы… - Ваши станции физически небезопасны? Тогда вам и правда нужен инспектор, не так ли? - Юридически… - Я ознакомилась с правилами, имеющими отношение к гидроэлектростанции, - твердо произнесла она и полезла в сумку, доставая сильно замусоленный буклет с правилами, предоставленный Советом Развития Хайленда и Островов. - Я могу выявить проблемы и сказать, как исправить их в кратчайшие сроки и как можно более экономично. Мистер Кэмпбелл выглядел глубоко несчастным. - И я слышала, что у вас не так много кандидатов на эту должность, - закончила она. - Ни одного, если быть точной. - Мужчины… - Мужчины? - спросила она и позволила себе немного позабавиться, выделяя это слово. - Я работала с мужчинами раньше. И умею с ними ладить. Брианна посмотрела на него, не говоря ни слова. «Я знаю, как убить человека, - подумала она. - И знаю, насколько это легко сделать. А ты – нет». Она не осознавала, что у нее сменилось выражение лица, но Кэмпбел слегка побледнел и отвел взгляд. На долю секунды ей стало интересно, отведет ли Роджер взгляд, если увидит это же в ее глазах. Но не было времени думать о подобных вещах. - Почему бы вам не показать мне одно из рабочих мест? - спросила она мягко. - А потом еще поговорим. В ВОСЕМНАДЦАТОМ ВЕКЕ церковь Святого Стефана использовалась как временная тюрьма для пленных якобитов. По некоторым сведениям, двое из них были казнены на кладбище. «Не самое плохое, что ты последним видишь на земле», - полагал Роджер. Одновременно ниспадающие в море широкая река и бескрайнее небо несли неизменное ощущение покоя, как и ветер, и облака, и вода, несмотря на их постоянное движение. «Если ты когда-либо обнаружишь себя в центре парадокса, можешь быть уверен, что стоишь на краю истины», - однажды сказал ему его приемный отец. «Ты можешь не понимать, что это означает, - добавил он с улыбкой. - Но она где-то рядом». Пастор церкви Святого Стефана, доктор Уизерспун, тоже мог поделиться несколькими афоризмами. «Когда Бог закрывает дверь, он открывает окно». Да. Проблема была в том, что это конкретное окно открывалось на десятом этаже, и Роджер не был уверен, что Бог снабдит его парашютом. - Что скажешь? - спросил он, посмотрев в дрейфующее над Инвернессом небо. - Прошу прощения? - произнес испуганный могильщик, выскочивший из-за надгробия, за которым он работал. - Простите, - Роджер неловко взмахнул рукой. - Просто… разговариваю с собой. Пожилой мужчина кивнул понимающе. - Да, да. Тогда все в порядке. Вот если вы начнете получать ответы, тогда стоит поволноваться,- хрипло посмеиваясь, он удалился из вида. Роджер продолжил свой спуск с верхнего кладбища к улице, медленно возвращаясь к парковке. Что ж, первый шаг сделан. Он сильно опоздал с этим. Бри была абсолютно права – он был трусом, но он сделал это. Сложности все еще не преодолены, но большим облегчением была уже хотя бы возможность поделиться ими с кем-то, понимающим и сочувствующим. «Я буду молиться за вас»,- сказал доктор Уизерспун, пожимая ему руку на прощание. И это тоже было утешением. Он начал подниматься по промозглым бетонным ступеням автомобильной парковки, выискивая в кармане ключи. Не сказать, что он был полностью в мире с самим собой, но уже чувствовал себя намного миролюбивее по отношению к Бри. Теперь он мог вернуться домой и сказать ей... Нет, черт возьми. Не мог. Пока нет. Он должен был убедиться. Нет нужды проверять: он знал, что прав. Но ему нужны были факты на руках, чтобы суметь доказать Бри. Резко крутанувшись на пятках, он прошел мимо озадаченного сторожа парковки, который следовал за ним, перешагнул две ступеньки за раз и направился по Хантли-стрит, как будто ступал по раскаленным углям. Остановившись ненадолго на улице Фокс, Роджер покопался в кармане в поисках монет и позвонил из телефонной будки в Лаллиброх. Энни ответила на звонок в своей обычной грубоватой манере, говоря: «Даассс?» с такой резкостью, что это прозвучало не иначе, как вопросительное шипение. Он не стал упрекать ее за манеру отвечать по телефону. - Это Роджер. Передай хозяйке, что я отправляюсь в Оксфорд, выяснить кое-что. Буду ночевать там. - Мммфм, - ответила она, и повесила трубку.
ЕЙ ХОТЕЛОСЬ УДАРИТЬ Роджера по голове тупым предметом. Возможно чем-то вроде бутылки шампанского. - Куда он отправился? - переспросила она, хотя ясно расслышала Энни МакДональд, которая поджала оба узких плечика до уровня ушей, показывая, что понимает риторический характер вопроса. - В Оксфорд, - повторила она. - В Англию. Тон ее голоса выражал абсолютную возмутительность поступка Роджера. Он не просто ушел, чтобы поискать что-то в старой книге, что уже было бы достаточно странно, (хотя эти ученые творят, что хотят) он без предупреждения бросил жену и детей и укатил в другую страну! - Сам сказал, что приедет домой завтра, - добавила Энни с большим сомнением. Она достала бутылку шампанского из бумажного пакета, осторожно, как будто та могла взорваться. - Должна ли я поставить это в лед, как вы думаете? - Поставить в... нет, не ставь его в морозильную камеру. Просто в холодильник. Спасибо, Энни. Энни исчезла в кухне, а Брианна на мгновение остановилась в продуваемом насквозь холле, стараясь взять свои чувства под строгий контроль, прежде чем встретиться с Джемом и Мэнди. Дети - это дети, они как ультрачувствительный радар во всем, что касается их родителей. Они уже знали, что что-то случилось между ней и Роджером. Когда отец внезапно исчезает, не приходится рассчитывать на ощущение уютной безопасности. Он хотя бы сказал им "до свидания"? Уверил их, что вернется? Нет, конечно, нет. "Чертов эгоист, самодовольный..." - пробормотала она. И безуспешно пытаясь найти подходящее существительное, чтобы закончить фразу, сказала: "ублюдочный крыса-предатель!" А затем невольно фыркнула от смеха. Не только из-за глупого оскорбления, но с неловким признанием того, что она получила, что хотела. В обоих случаях.
Конечно, Роджер не мог запретить ей выйти на работу, и она понимала, что когда он пройдет через все образовавшиеся из-за этого неурядицы, он все поймет и примет. «Мужчины ненавидят перемены,- однажды между делом сказал ей мать. - Если это не их идея, конечно. Но иногда ты можешь заставить их думать, что это их идея». Возможно, ей нужно было быть менее прямолинейной в этом вопросе. Попытаться дать понять Роджеру, что она интересуется его мнением о своем выходе на работу, не говоря уже о том, чтобы сделать так, будто это была его идея – это бы его подтолкнуло. Однако, она была не в том настроении, чтобы лукавить. И тем более быть дипломатичной. Что же касается того, как она поступила с ним... что ж, она мирилась с его бездействием так долго, как могла, и только сейчас толкнула его со скалы. Сознательно. - И я ни капельки не чувствую себя виноватой в этом! - сказала она, обращаясь к вешалке. Неторопливо вешая пальто, она еще немного потянула время, поискав в карманах использованные салфетки и смятые квитанции. Итак, уехал ли он только, чтобы уколоть – отомстить за то, что она собирается вернуться к работе? Разозлившись на то, что она назвала его трусом? Роджеру это абсолютно не понравилось: его глаза потемнели, и он чуть не потерял голос - сильные эмоции душили его, в буквальном смысле слова замораживали гортань. Но она сделала это нарочно. Она знала его слабые места - так же, как он знал ее. Думая об этом, она сжала губы, и одновременно ее пальцы нащупали что-то твердое во внутреннем кармане пиджака. Обветренная ракушка, ребристая и гладкая, выбеленная солнцем и водой. Роджер подобрал ее с гальки у Лох-Несса и отдал ей. «Чтобы жить в ней,- сказал он, улыбаясь, но вышло не очень весело из-за его огрубевшего поврежденного голоса. - Когда тебе понадобится укромное местечко». Она осторожно сомкнула пальцы на раковине и вздохнула. Роджер не был мелочным. Никогда. Он бы не убежал в Оксфорд только для того, чтобы она волновалась - непроизвольный пузырек веселья всплыл при мысли о том, как шокировано описала это Энни: «В Англию!» Значит, он уехал по какой-то конкретной причине. Несомненно, во время их спора что-то произошло, и это немного беспокоило ее. Он со многим боролся с тех пор, как они вернулись. Как и она, конечно же: болезнь Мэнди, решения о том, где жить - всеми формальностями переещения семьи в пространстве и времени они занимались вместе. Но было то, с чем он боролся в одиночку. Она выросла единственным ребенком, так же как и он, и она знала, каково это - когда ты часто замыкаешься в себе. Но, черт бы его побрал, что бы там ни было у него в голове, это съедало его у нее на глазах. И если он не говорил ей, что это было, значит, считал слишком личным, чтобы поделиться (подобное раздражало, но можно было пережить), либо то, о чем он думал, было слишком тревожным или чересчур опасным, чтобы делиться с ней. А вот с этим, черт возьми, она мириться не собиралась. Пальцы сжались вокруг ракушки, и Бринна сознательно расслабила их, пытаясь успокоиться. Она слышала детей наверху, в комнате Джема. Он читал что-то Мэнди… «Пряничного человечка», - подумала она. Не расслышав слова, она смогла узнать историю по ритму, и по подчеркнуто возбужденными криками Мэнди: «Иги! Иги!» Нет смысла прерывать их. Времени достаточно, чтобы потом сказать, что папочки не будет дома всю ночь. Может быть, они не будут беспокоиться, если она просто сообщит им об этом. Он никогда не покидал их с тех пор, как они вернулись, но когда они жили в Ридже, он часто уходил охотиться с Джейми или Йеном. Мэнди этого не помнила, но Джем... Она намеревалась пойти в свой кабинет, но обнаружила, что дрейфует через коридор в открытую дверь кабинета Роджера. Это была старая комната «на одно словечко», где ее дядя Йен годами управлял делами поместья - и ее отец в течение короткого промежутка времени до этого, и ее дед до него. И теперь это был кабинет Роджера. Он спросил, хочет ли она эту комнату, но Бри отказалась. Она любила маленькую гостиную через коридор, с солнечным окном и тенью древних желтых роз, что украшали ту сторону дома своим цветом и ароматом. И помимо этого, она просто чувствовала, что кабинет был местом для мужчин: с чистым, потертым деревянным полом и с видавшими виды удобными полками. Роджеру удалось найти одну из старых хозяйственных книг 1776 года; она находилась на верхней полке. Под изношенной тканью ее переплета терпеливо собирались все до последней мелочи жизни на ферме в Хайленде: одна четверть фунта семян пихты, козел на племя, шесть кроликов, тридцать мер веса семенного картофеля... Написал ли это ее дядя? Она не знала, никогда не видела образца его почерка. Ей хотелось бы знать, - с немного странным трепетом внутри, - смогли ли ее родители вернуться обратно в Шотландию - снова сюда. Увидели ли они снова Йена и Дженни; сидел ли ее отец - будет ли сидеть? - вот в этой комнате, еще раз в своем доме, обсуждая дела Лаллиброха с Йеном. А ее мать? Из того немногого, что Клэр рассказала, следовало, что она рассталась с Дженни не в самых лучших отношениях, и Брианна знала, что ее мать грустила об этом, потому что когда-то они были близкими подругами. Возможно ли было все исправить – возможно, они смогли все исправить. Она взглянула на деревянную шкатулку, стоявшую в сохранности высоко на полке рядом с хозяйственными книгами и свернувшуюся перед ними маленькую змейку из вишневого дерева. Повинуясь импульсу, Брианна схватила змейку, находя утешение в гладком изгибе тела и забавном виде ее мордочки, оглядывающейся назад через несуществующее плечо, и невольно улыбнулась ей в ответ. - Спасибо, дядя Вилли, - негромко сказала она вслух, и почувствовала необыкновенную дрожь, пробравшую ее. Не страх или холод – что-то вроде восторга, но тихого. Узнавание. Она очень часто видела эту змейку в Ридже, а теперь и здесь, где та изначально была сделана, но никогда не думала о ее создателе - старшем брате ее отца, умершем в возрасте одиннадцати лет. Но он тоже находился здесь, в том, что было сделано его руками, в комнатах, которые знали его. Когда она посетила Лаллиброх ранее, в восемнадцатом веке, на верхнем этаже лестничного пролета была картина с его изображением - небольшой, серьезный крепкий рыжий и голубоглазый мальчик стоял, держа руку на плече своего брата-малыша. Ей стало интересно, где картина сейчас. И также другие картины, написанные ее бабушкой? Был один автопортрет, который каким-то образом оказался в Национальной портретной галерее - ей обязательно нужно будет отвезти детей в Лондон, чтобы посмотреть на него, когда они станут немного старше. Но остальные? Еще был один с очень молодой Дженни Мюррей, кормившей прирученного фазана, у которого были мягкие карие глаза ее дяди Йена. Она улыбнулась, вспомнив это. Они поступили правильно. Приехав сюда, привезя детей... домой. Не столь важно, если им с Роджером потребуется приложить усилия, чтобы найти их место. «Хотя, возможно, я не должна говорить за Роджера», - подумала она, сморщившись. С приливающим к щекам румянцем она потянулась обеими руками и стащила вниз шкатулку, чувствуя вину, что не дожидается Роджера для совместного чтения следующего письма. Но... ей нужна была ее мама прямо сейчас. Она взяла первое сверху письмо, подписанное ее матерью с внешней стороны.
Дата: Воскресенье, 26.02.2017, 22:38 | Сообщение # 28
Король
Сообщений: 19994
«Типография "L'Oignon", Нью-Берн, Северная Каролина. 12 апреля 1777 года. Дорогая Бри (и Роджер, и Джем, и Мэнди, конечно), мы добрались до Нью-Берна без серьезных инцидентов. Да, я представляю, как ты думаешь: «Серьезных?». И это правда: по дороге, южнее Буна, нас задержала пара потенциальных бандитов. Учитывая, что им, вероятно, по девять и одиннадцать лет соответственно, и вооружены они исключительно древним колесцовым мушкетом, который бы разорвал их обоих на куски, если бы они сумели запалить его - серьезная опасность нам не грозила. Ролло выскочил из фургона и повалил одного из них плашмя, после чего его брат бросил оружие и бежал. Твой кузен Йен побежал за ним и притащил его обратно за загривок. Твоему отцу пришлось потратить какое-то время, чтобы добиться от них хоть чего-то разумного, но небольшое количество еды творит чудеса. Они сказали, что их зовут Герман и, нет, серьезно – Верман (Vermin (англ.) – насекомое-паразит, вредитель, - прим. пер.). Их родители погибли зимой: отец пошел на охоту и не вернулся, мать умерла при родах, а ребенок умер через день, потому что у мальчиков не было никакого способа накормить его. Они не знают никого со стороны отца, но сказали, что фамилия матери была Кьюкендалл. К счастью, твой отец знает семью Кьюкендаллов недалеко от Бейли-Кэмп, так что Йен увел маленьких бродяг, чтобы найти Кьюкендаллов и посмотреть, смогут ли те их принять. Если нет, то я полагаю, он возьмет их с собой в Нью-Берн, и мы постараемся устроить их куда-нибудь подмастерьями или, возможно, взять их с собой в Уилмингтон и найти им должность в качестве каютных слуг. У Фергюса, Марсали и детей, кажется, все идет очень хорошо - как физически, если не считать семейную склонность к увеличенным аденоидам и самую большую бородавку, что я когда-либо видела, на левом локте Германа; так и финансово. Помимо «Уилмингтонского вестника», «L'Oignon» единственная регулярная газета в колонии, и Фергюс, таким образом, получает много деловых предложений. Добавь к этому печать и продажу книг и брошюр - дела идут у него очень хорошо. Теперь семья владеет двумя дойными козами, стайкой кур, свиньями, а также тремя мулами, считая Кларенса, которого мы оставили им по пути в Шотландию. Обстоятельства и неопределенность складываются так, [«Это означает, - подумала Брианна, - что вы не знаете, кто может прочитать это письмо, или когда], что я лучше не стану конкретизировать, что, помимо газет, он печатает. Сама по себе газета «L'Oignon» строго беспристрастна, печатая неистовые доносы одновременно и от лоялистов, и от тех, кто менее лоялен. Издавая сатирическую поэзию нашего хорошего друга «Анонимуса», выпускает памфлеты обеих сторон нынешнего политического конфликта. Я редко видела Фергюса таким счастливым. Война уживается с некоторыми людьми, и Фергюс, как ни странно, один из них. Твой кузен Йен - тоже из таких, хотя в его случае, я думаю, возможно, это удерживает его от слишком многих мыслей. Мне интересно, что его мать сделает для него. Но, насколько я ее знаю, думаю, что после того, как пройдет первый шок, она начнет искать ему жену. Все говорит о том, что Дженни очень сдержанная на эмоции женщина, и такая же упрямая, как твой отец. Надеюсь, что он помнит об этом. Что касается твоего отца, он много отсутствует, помогая Фергюсу с бизнесом, занимаясь мелкими «делами» (не понятно какими, что означает, что он, вероятно, занимается чем-то, из-за чего мои волосы побелеют еще больше или станут полностью седыми, если я узнаю). И выпытывает у торговцев о возможном попутном корабле, хотя я думаю, что шансов найти такой будет больше в Уилмингтоне, куда мы отправимся, как только Йен присоединится к нам. Тем временем я в буквальном смысле разместила свою вывеску на витрине типографии Фергюса, которая гласит: «УДАЛЕНИЕ ЗУБОВ, ЛЕЧЕНИЕ ВЫСЫПАНИЙ, МОКРОТЫ И ЛИХОРАДКИ», - сделала ее Марсали. Она хотела добавить строку про оспу (в те времена словом "pox" называли и сифилис – прим. пер.), но и Фергюс, и я отговорили ее. Он - из страха, что это приведет к ухудшению репутации его заведения, а я - от определенно болезненной привязанности к истине в рекламе, так как на самом деле в настоящее время я ничего не могу сделать с теми состояниями, которые они называют оспой. Мокрота... ну, всегда можно что-то сделать с мокротой, даже если это не более чем чашка горячего чая (а в эти дни это залитые горячей водой корни сассафраса, котовника, или мелиссы) с добавлением виски. По пути я навестила доктора Фентимэна в Кросс-Крике и смогла купить у него несколько необходимых инструментов и некоторые лекарства, чтобы восстановить мою аптечку. (Все это по стоимости бутылки виски и того, что я была вынуждена восхищаться последним дополнением к его отвратительной коллекции маринованных раритетов - нет, ты не хочешь знать об этом, действительно не хочешь. Хорошо, что он не может увидеть бородавку Германа, или он молниеносно оказался бы в Нью-Берне, подкрадываясь к типографии с ампутационной пилой). Мне до сих пор не хватает пары хороших хирургических ножниц, но Фергюс знает в Уилмингтоне ювелира по имени Стивен Морей, который, по его словам, может сделать пару штук по моему заказу. На данный момент, я в основном занимаюсь удалением зубов, поскольку цирюльник, который обычно делал это, утонул в ноябре прошлого года, упав в порту, будучи пьяным. Со всей моей любовью, мама. Постскриптум. К слову о «Уилмингтонском вестнике», твой отец намеревается наведаться туда и посмотреть, сможет ли он узнать хотя бы то, кто оставил это проклятое уведомление о пожаре. Но я полагаю, мне не следует жаловаться: если бы ты не обнаружила его– ты никогда бы не вернулась в прошлое. И хотя я бы хотела, чтобы многие вещи никогда не проиходилили, я никогда не буду сожалеть, что результатом твоего прихода стало то, что ты узнала своего отца, а он тебя».
БЕСЕНЯТА
(с) перевод Светлана Бахтина
ЭТА ТРОПА НЕ СИЛЬНО отличалась от любой другой оленьей тропы, которые им попадались, по крайней мере она начиналась так же. Но было в ней что-то, что сообщило Йену - "люди", а он так давно привык к таким интуитивным предостережениям, что редко сознательно обращал на них внимание. Не сделал он этого и сейчас, но дернул поводья Кларенса, потянув в сторону и голову собственной лошади. - Почему мы остановились? - подозрительно спросил Герман. - Здесь же ничего нет. - Там наверху кто-то живет, - Йен указал подбородком в сторону лесистого склона. - Тропа недостаточно широка для лошадей. Мы привяжем их здесь и пройдемся пешком. Герман и Верман с большим подозрением молча переглянулись, но сползли с мула и поплелись за Йеном вверх по тропе. Его начали одолевать сомнения: никто, с кем он говорил за последнюю неделю, не знал в округе никого из Кьюкендаллов, а продолжать тратить время на дальнейшие поиски было невозможно. В конце концов, он мог бы взять маленьких дикарей с собой в Нью-Берн, но он понятия не имел, как они отнесутся к этому предложению. Если уж на то пошло, то он не имел ни малейшего представления о том, понимают ли они вообще хоть что-то? Они были не столько застенчивые, сколько скрытные: пока ехали, все время о чем-то перешептывались за его спиной, а как только он оглядывался, то замолкали словно воды в рот набрав, разглядывая его с абсолютно кроткими выражениями на лицах, за которыми, как он ясно видел, строились всевозможные тактические варианты. Что же они замышляют? Если они намеревались сбежать, то он решил, что не станет особо усердствовать, чтобы догнать их. С другой стороны, если они планировали украсть Кларенса и лошадь, пока он спит - это совсем другое дело. Наверху оказалась хижина: из трубы вился дымок. Герман с удивленным видом повернулся к Йену, и тот улыбнулся мальчику. - Я же говорил, - сказал он и окликнул хозяев. Дверь со скрипом отворилась и из нее высунулось дуло мушкета. В глухом захолустье подобная реакция на незнакомцев была нередкость, и Йена это нисколько не смутило. Повысив голос, он объяснил, в чем дело, выдвинув перед собой Германа и Вермана, как доказательство своих добрых намерений. Дуло не убрали, но достаточно высоко приподняли. Повинуясь инстинкту, Йен бросился на землю, дернув парней вслед за собой, в тот момент, как поверх голов прогрохотал выстрел. Женский голос на незнакомом языке что-то пронзительно выкрикнул. Слов Йен не понял, но смысл был предельно ясен, и, подняв мальчишек на ноги, он торопливо повел их обратно по тропе. - Я не буду жить с ней, - сообщил Верман, сосредоточено сверкая через плечо неприязненным взглядом. - Верно тебе говорю... - Конечно не будешь, - согласился Йен. - Поедем дальше, ага? - но тут из-за Вермана пришлось остановиться. - Мне надо посрать. - О, да? Ну, тогда поторопись, - Йен отвернулся, поскольку заметил раньше, что мальчишкам в этом деле требовалась повышенная секретность. Герман тем временем уже ушел вперед: спутанная копна грязных белокурых волос едва виднелась всего в каких-то двадцати ярдах вниз по склону. Йен как-то предлагал ребятам обстричь волосы, если они все равно не расчесываются. Или мальчишки могли бы умыться, проявив учтивость по отношению к любым родственникам, перед которыми нарисовалась бы перспектива забрать их к себе. Но оба этих предложения были встречены яростным отказом. К счастью, он не нес ответственности за принуждение к мытью маленьких паршивцев. И, честно говоря, он считал, что умывание нисколько не изменило бы их запах, учитывая состояние одежды, которую они, судя по всему, не снимали в течение нескольких месяцев. По ночам он заставлял их спать с другой стороны костра от себя и Ролло, в надежде ограничить распространение вшей, которыми мальчишки так и кишели. "Может из-за этой заразы, столь явно бросающейся в глаза, родители младшего мальчишки дали ему имя?" - размышлял он. "Или же они не понимали значения слова, и взяли его лишь потому, что оно рифмовалось с именем старшего брата?" (имя мальчика Vermin - паразит, прим. пер.) Оглушительный рев Кларенса резко вырвал его из раздумий. Он ускорил шаг, ругая себя за то, что оставил ружье в ременной петле седла. Просто не хотелось идти к дому вооруженным, но... Раздавшийся внизу вопль заставил его сойти с тропы под сень деревьев. Следующий вскрик был внезапно прерван, и Йен припустил вниз по склону так быстро, как только мог, стараясь при этом не создавать шума. Пантера? Медведь? Нет, будь это так, Кларенс ревел бы, как касатка, а сейчас наоборот - он захлебывался и хрипел, как всегда делал, когда видел... Кого-то знакомого. Йен встал как вкопанный, притаившись за тополями - сердце похолодело в груди. Арчи Баг повернул голову, заслышав слабый шорох. - Выходи, парень, - крикнул он. - Я тебя вижу. Так и было - старческие глаза смотрели прямо на него, и Йен медленно вышел из-за деревьев. Арчи забрал с лошади ружье - оно было перекинуто через его плечо. Рука старика сжимала Германа за горло: лицо мальчишки стало ярко-красным от удушья, а ноги дергались в нескольких дюймах от земли, как у издыхающего кролика. - Где золото? - без предисловий спросил Арч. Его белые волосы были аккуратно завязаны, и, насколько Йен мог судить, тот выглядел, не смотря на прошедшую зиму, в целости и сохранности. Должно быть, нашел с кем перезимовать. Интересно, где? Может, в Браунсвилле? Было бы чертовски плохо, если бы он рассказал Браунам о золоте, но Йен знал, что старик Арч - тот еще гусь, чтобы распускать язык в такой компании. - Там, где ты никогда его не найдешь, - резко заявил Йен, лихорадочно соображая: нож у него за поясом, Баг слишком далеко, чтобы метнуть его. И если он промахнется... - Что тебе нужно от этого ребенка? - спросил он, подходя поближе. - Он ничего тебе не сделал. - Нет. Зато, кажется, он кое-что значит для тебя, - Герман уже прерывисто хрипел, а его ноги стали дрыгаться медленнее. - Нет, мне он тоже никто, - сказал Йен, пытаясь говорить непринужденно. - Я лишь помогаю ему отыскать родственников. Ты планируешь перерезать ему горло, если я не сообщу тебе где золото? Валяй! Все равно ничего не скажу. Он не заметил, как Арчи вытащил нож, но клинок появился внезапно - неловко зажатый из-за недостающих пальцев правой руки, но, бесспорно, весьма полезный. - Ладно, - спокойно произнес Арчи и приставил лезвие ножа к шее Германа. Из-за спины Йена раздался пронзительный вопль, и Верман пробежал, а затем пролетел кубарем последние несколько футов тропы. Баг, вздрогнув, ошарашено поднял глаза, Йен сгруппировался, чтобы броситься на него, но Верман оказался первым. Мальчишка наскочил на Арчи Бага и отвесил ему чудовищный пинок в голень, выкрикивая: “Ты, старый негодяй! Отпусти ее немедленно!” Арч казался ошарашен сказанным так же, как и нанесенным ударом, но не выпустил жертву. - Ее? - произнес он, взглянув на захваченного ребенка, и в тот же момент она - она? - стремительно повернув голову, свирепо укусила его за запястье. Йен, улучив момент, бросился вперед, но ему помешал Верман, который вцепился Арчу в бедро смертельной хваткой и пытался маленьким кулаком ударить старику по яйцам. Яростно замычав, Арч резко тряхнул девчонку - если это точно была она - и отшвырнул ее, едва стоящую на ногах, к Йену. Потом он обрушил здоровенный кулак на макушку Вермана, оглушая того. Арч стряхнул ребенка со своей ноги, пнув его в бок так, что мальчишка отлетел в сторону. После чего старик повернулся и побежал. - Труди, Труди! - Герман бросился - нет, бросилась - к брату, который лежал на сгнившей листве, разевая рот, словно выброшенная на берег форель. Йен разрывался: он желал погнаться за Арчем, но опасался, что Верману здорово досталось. Да и Баг уже исчез, растворившись в лесу. Стиснув зубы, Йен склонился и поспешно прошелся руками по Верману. Крови не было, и парнишка уже начал восстанавливать дыхание, сглатывая и хрипя, как прохудившиеся кузнечные мехи. - Труди? - обратился Йен к "Герману", плотно прижимавшейся к шее Вермана. Не дожидаясь ответа, он задрал рваную рубаху Вермана и, оттянув пояс его слишком больших штанов, заглянул внутрь, тут же поспешно отпустив. Вскочив и выпучив глаза, "Герман", защищаясь, прижала - да, прижалА! - руки к своей промежности. - Нет! - выпалила она. - Я не позволю тебе совать свой грязный член в меня! - Со мной расплачиваться не придется, - заверил ее Йен. - Если это Труди, - он кивнул на Вермана, который - нет, которая - встав на четвереньки, блевала в траву, - как, черт подери, зовут тебя? - Гермиона, - буркнула девчушка. - А ее - Эрминтруда. Йен провел рукой по лицу, пытаясь переварить эту информацию. Сейчас он видел... ну, нет, они по-прежнему выглядели как чумазые бесенята, а не маленькие девочки: их прищуренные глаза горели из-под сальных, спутанных, нечесаных волос. "Обрить бы их наголо", - подумал он, и надеялся, что его не будет в этот момент поблизости. - Ага, - проговорил он, не придумав ничего получше. - Ну, что ж. - У тебя есть золото? - спросила Эрминтруда, уняв рвотные позывы. Она села, вытерев ладошкой рот, и мастерски сплюнула. - Где? - Если я не сказал ему, зачем мне говорить тебе? И лучше бы тебе вообще забыть об этом прямо сейчас, - с нажимом проговорил он, заметив, как ее взгляд метнулся к ножу на его поясе. Проклятье. Что же теперь делать? Прогоняя шок от появления Арчи Бага (он подумает об этом позже), Йен в задумчивости медленно взъерошил пятерней волосы. То, что они оказались девчонками, ничего на самом деле не меняло, но то, что они узнали о его припрятанном золоте, меняло все. Теперь он не посмеет оставить их с кем бы то ни было, потому что, если он это сделает... - Если ты нас бросишь, мы расскажем о золоте, - выпалила Гермиона. - Мы не хотим жить в вонючей хижине. Мы хотим поехать в Лондон. - Что? - не веря своим ушам, он уставился на нее. - Ради Бога, что ты знаешь о Лондоне? - Наша мама приехала оттуда, - Герман - нет, Гермиона, - сказала и закусила губу, чтобы та не дрожала при упоминании о матери. Йен с интересом отметил, что она впервые упомянула свою мать. Не говоря уже о том, что открыто проявила свою уязвимость. - Она рассказывала нам о нем. - Ммпфм. Почему бы мне собственноручно вас не прикончить? - с раздражением спросил он. На удивление, "Герман" улыбнулась ему, и это было первое хоть чуть-чуть милое выражение, когда-либо замеченное им на ее лице. - Пёс тебя любит, - сказала она. - Он бы тебя не любил, если бы ты убивал людей. - Это ты так думаешь, - пробормотал он и встал. Ролло, который отлучался по своим делам, выбрал именно этот момент, чтобы выйти из кустов, деловито принюхиваясь. - И где же ты шлялся, когда был мне так нужен? - требовательно воскликнул Йен. Ролло внимательно обнюхал место, где стоял Арчи Баг, потом задрал ногу и помочился на куст. - Неужели этот старый негодяй убил бы Герми? - внезапно спросила девчушка, когда он усаживал ее на мула позади сестры. - Нет, - сказал он с уверенностью. Но как только Йен вскочил в седло, он задумался. У него было очень неприятное чувство, что Арчи Баг слишком хорошо понимал суть вины. Достаточно ли было убить невинное дитя, чтобы Йен почувствовал себя виноватым в этой смерти? А Йен, конечно, почувствовал бы - Арч знал это. - Нет, - повторил он более жестко. Арчи Баг был и мстительным, и злопамятным - и, напомнил себе Йен, он имел на это полное право. Но не было никаких оснований считать старика монстром. Все же он заставил девчушек скакать впереди себя, до тех пор, пока они не разбили лагерь на эту ночь.
АРЧИ БАГА И СЛЕД простыл, но, пока они разбивали лагерь, Йен время от времени чувствовал, как покрывается мурашками от ощущения, что за ним следят. "Неужели старик все время преследовал меня? Вполне возможно - так и есть", - думал Йен, - "Наверняка, не случайно он так внезапно появился." Итак. Значит, Баг возвращался к развалинам Большого Дома, намереваясь после отъезда дяди Джейми вытащить золото, но вот только обнаружил, что оно исчезло. Он на миг задумался: "Удалось ли Арчи убить белую свинью?" - но отмахнулся от этих мыслей: его дядя говорил, что скорее всего это создание было исчадием ада и поэтому являлось неистребимым, и он сам охотно в это верил. Он взглянул на Ролло, дремавшего возле его ног, но пес не выказывал никаких признаков, что кто-то чужой находился поблизости, однако, уши у него были приподняты. Йен немного расслабился, хотя держал при себе нож даже во время сна. Но это было не только из-за Арчи Бага - еще существовали мародеры и дикие звери. Он взглянул на другую сторону костра - туда, где Гермиона и Труди лежали вместе, завернутые в его одеяло. Вот только их там не оказалось. Хитроумно взбитое одеяло создавало видимость, что под ним тела, но внезапный порыв ветра откинул один угол, и он понял, что там пусто. В отчаянии закрыв глаза, через мгновение он их открыл и взглянул на пса. - Почему ты ничего не сказал? - спросил он. - Наверняка, ты видел, как они ушли. - А мы не ушли, - сообщил хрипловатый тоненький голосок за его спиной, и, повернувшись, он обнаружил этих двоих, сидящих на корточках возле его седельной сумки и усердно копающихся в ней в поисках еды. - Мы просто проголодались, - сказала Труди, деловито уминая за обе щеки остатки лепешки. - Я же вас накормил! - он подстрелил несколько куропаток и запек их в глине. Конечно, не Бог весть какое пиршество, но... - Но мы не наелись, - с безупречной логикой проговорила Гермиона. Она облизала пальцы и рыгнула. - Вы что, выпили все пиво? - воскликнул он, углядев керамическую бутылку, перекатывающуюся возле ее ног. - Ммм-хмм, - задумчиво произнесла она, и, совершенно неожиданно села. - Нельзя воровать еду, - жестко сказал он, забирая почти опустевшую седельную сумку у Труди. - Если вы съедите все сейчас, то мы будем голодать, прежде чем я вас доставлю туда... куда бы мы ни направлялись, - закончил он едва слышно. - А если мы не поедим, то будем голодать сейчас, - убедительно проговорила Труди. - Лучше голодать потом. - А куда мы направляемся? - Гермиона слегка покачивалась из стороны в сторону, как маленький чумазый цветочек на ветру. - В Кросс-Крик, - сказал он. - Это первый большой город на нашем пути, и у меня там есть знакомые, - но знал ли он кого-нибудь, кто мог бы помочь в сложившихся обстоятельствах... слишком скверных, учитывая его двоюродную тетушку Джокасту. Живи она по-прежнему в Речной Излучине, он с легкостью мог бы оставить девчонок там, но вышло так, что Джокаста и ее муж Дункан эмигрировали в Новую Шотландию. В городе осталась рабыня Джокасты - Федра... Вроде она работает подавальщицей в Уилмингтоне. Но, нет, она не сможет помочь... - Он такой же большой, как Лондон? - Гермиона плавно откинулась на спину и легла, широко раскинув руки. Ролло поднялся и, подойдя ближе, обнюхал ее. Она захихикала - первый невинный звук, который Йен услышал от нее. - С тобой все в порядке, Герми? - Труди перебралась поближе к сестре и, обеспокоенная, присела возле нее на корточки. Ролло, тщательно обнюхавший Гермиону, повернулся к Труди, но та попросту отпихнула его любознательную морду. А Гермиона тем временем стала фальшиво напевать себе под нос. - С ней все в порядке, - сказал Йен, быстро взглянув. - Она просто немного пьяна. Это пройдет. - О-о, - успокоившись, Труди села рядом с сестрой, обхватив колени. - Папа часто напивался. Еще он орал и все ломал. - Правда? - Угу. Однажды он сломал маме нос. - О, - произнес Йен, не имея понятия, что на это ответить. - Скверно. - Думаешь, он умер? - Надеюсь. - Я тоже, - проговорила девчонка удовлетворенно. Она так широко зевнула, что он почувствовал запах ее гнилых зубов с того места, где сидел. Затем Труди, свернувшись на земле, крепко обняла Гермиону. Вздохнув, Йен поднялся и, взяв одеяло, накрыл их обеих, аккуратно подоткнув края под их маленькие, безвольно расслабленные тела. "Что теперь?" - размышлял он. Последний обмен словами с девчонками почти походил на настоящий разговор, но он не питал никаких иллюзий, что их краткая попытка продемонстрировать добродушие продолжится и днем. Где бы ему найти кого-нибудь, кто будет готов и сумеет с ними справиться? Легкое сопение, словно жужжание пчелиных крылышек, послышалось из-под одеяла, и он невольно улыбнулся. Малышка Мэнди - дочка Бри, издавала такой же звук, когда спала. Иногда он держал на руках спящую Мэнди - как-то раз даже больше часа - не желая отпускать крошечное теплое тельце, наблюдая за мерцанием пульса на ее шейке. С тоской и болью, смягчившимися со временем, представляя себе свою собственную дочь. Мертворожденная; ее лицо для него - тайна. Йекса - назвали ее могавки - “малышка” - слишком маленькая, чтобы иметь имя. Но у нее есть имя - Изибейл. Так он ее назвал. Завернувшись в потрепанный плед, который дядя Джейми дал ему, когда Йен принял решение стать могавком, он лег у костра. Молись! Вот что его дядя и родители посоветовали бы. На самом деле он не знал, кому нужно молиться и что говорить. Следует ли обращаться к Христу, или к Богородице, или, может, к какому-то святому? К духу красного кедра, что стоит дозорным позади огня, или к той жизни, что наполняет лес, перешептываясь на ночном ветерке? - A Dhia (Господи - гэльск.), - наконец, прошептал он в открытое небо, - cuidich mi (помоги мне - гэльск.), - и заснул. Был ли это Бог, или сама ночь ответил ему, но на рассвете он проснулся с идеей.
ОН ОЖИДАЛ увидеть раскосую горничную, но к двери подошла сама миссис Сильви. Она его вспомнила: он заметил искорку узнавания в ее глазах и, как ему показалось, радость, хотя, конечно же, улыбкой все и ограничилось. - Мистер Мюррей, - проговорила она холодно и невозмутимо. А потом миссис Сильви посмотрела вниз, и ее спокойствие слегка пошатнулось. Поправив на носу очки в проволочной оправе, чтобы лучше разглядеть тех, кто его сопровождал, она подняла голову и с подозрением уставилась на Йена. - Что это? Подобной реакции он ожидал и был к ней готов. Не ответив, он поднял небольшой туго набитый мешочек, приготовленный им заранее, и потряс его, чтобы она смогла услышать металлический звон внутри. От этого звука она переменилась в лице и отступила, позволяя им пройти, хотя продолжала настороженно смотреть. Но, все же, не так настороженно, как маленькие дикарки - ему все еще трудно было думать о них, как о девочках - которые упирались до тех пор, пока он не взял их обеих за тощие шейки и решительно не затолкал в гостиную миссис Сильви. В принудительном порядке они сели, но выглядели так, словно что-то замышляли, и он продолжал пристально следить за ними, даже когда разговаривал с хозяйкой заведения. - Горничные? - в полнейшем недоумении проговорила она, посмотрев на девочек. Он вымыл их прямо в одежде - применив силу, в процессе чего заработал несколько укусов, и, к счастью, пока ни один не воспалился. Но с их волосами ничего не возможно было сделать, кроме как обрезать, а он не собирался приближаться к ним с ножом, боясь поранить себя или их в процессе неминуемой борьбы. Они сидели и свирепо зыркали сквозь пакли своих волос, как горгульи - злобные и красноглазые. - Ну, они не хотят быть шлюхами, - сказал он мягко. - Чего и я не желаю. Это нисколько не означает, что я лично не одобряю эту профессию, - из вежливости добавил он. Ее губы дернулись, и она пристально, с оттенком веселья взглянула на него через очки. - Рада это слышать, - сухо проговорила она. И, опустив взгляд, начала медленно, почти оценивающе, оглядывать его тело с ног до головы так, что он вдруг почувствовал, словно его окунули в кипяток. Глаза снова задержались на его лице, и веселье в ее взгляде заметно усилилось. Он закашлялся, вспоминая со смесью смущения и вожделения несколько интересных образов из их прошлой встречи пару лет назад. Внешне она была заурядной женщиной за тридцать, ее лицо и манеры гораздо больше подошли бы властолюбивой монахине, чем шлюхе. Однако, под скромным коленкоровым платьем и кисейным передником... она стоила тех денег - истинная госпожа Сильви. - Я ведь не прошу об одолжении? - сказав это, он кивнул на мешочек, который положил на столик возле своего стула. - Я имел в виду, что, может, возьмете их в подмастерья? - Девочки-подмастерья. В борделе, - она не произнесла это как вопрос, но ее губы снова дернулись. - Они могли бы начать в качестве прислуги, ведь, конечно же, вам приходится убираться? Горшки опорожнять и все такое? А после, если они окажутся достаточно смышлеными, - он стрельнул в них пристальным взглядом и Гермиона в ответ показала ему язык, - может, вы смогли бы обучить их поварскому делу. Или швейному. Наверняка у вас полно штопки, а? Рваные простыни и прочее? - Скорее - рваные сорочки, - очень сухо произнесла она. Ее взгляд метнулся к потолку, где звуки ритмичного поскрипывания свидетельствовали о присутствии клиентов. Девчонки сползли со своих табуретов и бродили по гостиной, как дикие кошки: опасливо щетинясь и обнюхивая вещи. Внезапно он осознал, что они никогда не видели города, не говоря уже о доме приличного человека. Подавшись вперед, миссис Сильви подняла мешочек, и, когда ощутила его тяжесть, глаза ее широко распахнулись от удивления. Открыв его, она высыпала на ладонь пригоршню сальных черных пуль, и резко посмотрела вверх, на Йена. Не говоря ни слова, он улыбнулся и, потянувшись вперед, взял одну с ее ладони, вонзил в металл ноготь большого пальца и бросил обратно в руку: на темном фоне продавленная полоска ярко засияла золотом. Поджав губы, она снова взвесила мешочек. - Все полностью? - по его оценке, там было более пятидесяти фунтов золота - половина того, что он вез с собой. Йен шагнул, забирая у Гермионы из рук фарфоровую статуэтку. - Работа будет не из легких, - сказал он. - Думаю, это вам компенсирует. - Я тоже так думаю, - произнесла она, наблюдая за Труди, которая, нисколько не стесняясь, спустила свои штаны и стала облегчаться в углу возле очага. Секрет их половой принадлежности был раскрыт, и теперь девочки полностью отказались от своей потребности в уединении. Миссис Сильви позвонила в серебряный колокольчик и обе девчушки удивленно повернулись на звук. - Почему я? - спросила она. - Я больше не знаю никого, кто мог бы с ними справиться, - прямо ответил Йен. - Я очень польщена. - Наверняка, - улыбаясь, сказал он. - Значит, договорились? Она тяжело вздохнула, разглядывая девчонок, которые шептались голова к голове, с глубочайшей подозрительностью разглядывая ее в ответ. Она, вздохнув еще раз, покачала головой. - Думаю, вероятно, я продешевила, но сейчас трудные времена. - Неужели? В вашем-то бизнесе? Сдается мне, что спрос должен быть довольно постоянным, - он хотел пошутить, но она смерила его пронзительным взглядом. - О, вопреки всему, клиентов, обивающих мой порог, предостаточно, - сказала она. - Но сейчас ни у кого нет денег - все на мели. Мне приходится брать курами или свиным боком, но у половины и того нет. Они платят "провозглашенными" деньгами, либо континентальными долларами, либо временными облигациями ополчения - хотите угадать, сколько стоит на рынке любая из этих бумажек? - Ну да, я... - но она уже кипела, как чайник, и повернувшись к нему, зашипела. - Или они вообще ничего не платят. Когда времена порядочные, то, в основном, и люди такие же. Но прижми их немного, и они перестают понимать, почему необходимо платить за собственные удовольствия. В конце концов, чего мне это стоит? И я не смею отказать, ведь в противном случае, они все равно возьмут желаемое, а потом сожгут мой дом или причинят нам вред из-за моей неосторожности. Полагаю, вам это ясно? Горечь в ее голосе жалила, как крапива, и он тут же отказался от почти созревшей идеи предложить скрепить их сделку частным образом. - Ясно, - ответил он так спокойно, насколько это было возможно. - Но разве подобные вещи не являются постоянным риском в вашей профессии, не так ли? Ведь до настоящего времени вам удавалось процветать? Она тут же поджала губы. - У меня был... покровитель. Джентльмен, который обеспечивал мне защиту. - В обмен на... Жаркий румянец вспыхнул на ее впалых щеках. - Не ваше дело, сэр. - Разве? - он кивнул на мешочек в ее руке. - Если я оставляю своих... этих... ну, их, - он показал рукой на девчонок, в данный момент теребящих шторы, - с вами, безусловно, у меня есть право узнать, не подвергаю ли я их опасности, поступая таким образом? - Они девочки, - ответила она кратко. - Они родились в опасности и, независимо от обстоятельств, будут жить в этом состоянии всю жизнь, - ее рука крепче сжала мешочек, отчего костяшки пальцев побелели. Он был немного поражен ее честности, учитывая, что она попросту отчаянно нуждалась в деньгах. Однако, несмотря на ее ожесточение, он весьма наслаждался этим поединком. - Значит, вы считаете, что жизнь мужчин не представляет опасности? - спросил он и тут же продолжил, - Что случилось с вашим сутенером? Кровь резко отлила от ее лица, оставив его бледным, как выбеленная кость, а глаза вспыхнули, словно искры. - Он был моим братом, - проговорила она, и ее голос понизился до злобного шепота. - "Сыны свободы" облили его смолой, изваляли в перьях и оставили умирать на моем пороге. Ну, а теперь, сэр, остались ли у вас еще вопросы, касающиеся моих дел, или мы договорились? Прежде, чем он смог переключиться, чтобы придумать какой-нибудь ответ, дверь открылась и вошла молодая женщина. Увидев ее, он испытал настоящий шок - в глазах у него побелело. Затем, комната пришла в равновесие, и он понял, что снова может дышать. Это была не Эмили. Молодая женщина с любопытством переводила взгляд с него на маленьких дикарок, завернувшихся в шторы. Она была наполовину индианкой: миниатюрной и изящно сложенной, с длинными, как у Эмили, густыми волосами цвета воронова крыла, свободно ниспадающими по ее спине. С широкими, как у Эмили, скулами и мягким округлым подбородком. Но это была не Эмили. "Слава Богу!" - подумал он, но в то же время испытал жуткую пустоту в утробе. Он почувствовал, что ее появление сродни пушечному ядру, которое обрушилось на него и, пройдя прямо сквозь тело, оставило после себя зияющую дыру. Миссис Сильви дала девушке-индианке краткие распоряжения, указав на Гермиону и Труди. Черные брови девушки слегка вскинулись, но она кивнула, и, улыбнувшись девочкам, пригласила их с собой на кухню - перекусить. Девчонки мигом выпутались из штор: со времени завтрака прошло довольно много времени, а у него для них ничего не было, кроме каши из овсяной муки на воде и небольшого количества вяленой медвежатины, жесткой как подошва. Они последовали за индианкой к двери комнаты, не удостоив его взглядом. Однако у порога Гермиона обернулась, и, поправив свои мешковатые штаны, устремила на него испепеляющий взгляд, обличительно нацелив в его сторону длинный тощий указательный палец. - Ты, ублюдок, если в итоге мы превратимся в шлюх, я тебя найду, отрежу твои яйца и засуну их тебе в задницу. Откланявшись со всем достоинством, на которое еще был способен, он ушел: в его ушах продолжали звенеть раскаты смеха миссис Сильви.
Нью-Берн, колония Северная Каролина. Апрель, 1777 год. НЕНАВИЖУ УДАЛЯТЬ ЗУБЫ. Речевой оборот, который сравнивает некое невообразимо трудное действие с вырыванием зубов – не гипербола. Даже при наилучшем раскладе – когда перед тобой взрослый человек с большим ртом и кротким нравом, а пораженный зуб у него один из передних и находится в верхней челюсти (т.е. имеет слабые корни и легко доступен) – занятие это грязное, скользкое, варварское. И лежащая в основе этой работы чисто физическая непривлекательность, как правило, неизбежно вгоняет в депрессию своим непредвиденным исходом. Нарывающий зуб требовалось удалить, поскольку, помимо боли, наблюдалось еще и сильное воспаление, из-за которого бактерии могли попасть в кровоток, вызвав сепсис или даже смерть. При этом заменить его было нечем, и это портило не только внешность пациента, но и нарушало строение и работоспособность ротовой полости. Отсутствие одного зуба приводило к смещению всех расположенных рядом, изменяя прикус и делая процесс пережевывания гораздо менее эффективным. Что, в свою очередь, сказывалось на питании пациента, общем состоянии его здоровья и перспективах на долгую и счастливую жизнь. «Нет, удаление даже нескольких зубов, – мрачно размышляла я, в очередной раз меняя положение в надежде улучшить обзор зуба, которым сейчас занималась, – не слишком повредит зубной ряд бедной девчушки». Она была не старше восьми-девяти лет, с узкой челюстью и выраженным неправильным прикусом – верхние зубы сильно выдавались вперед. Ее молочные клыки вовремя не выпали, а постоянные уже лезли позади них, придавая ей зловещий вдвойне клыкастый вид. Это усугублялось еще и необычной узостью верхней челюсти, из-за чего два растущих передних резца искривились внутрь, повернувшись друг к другу таким образом, что их фронтальные поверхности практически соприкасались. Я дотронулась до нарывающего верхнего коренного, и девочка, привязанная ремнями к стулу, дернулась, испустив такой пронзительный вопль, словно ей под ногти загоняли бамбуковые щепки. - Йен, пожалуйста, дай ей еще немного, - я выпрямилась, чувствуя, будто нижнюю часть моей спины зажало в тисках. Уже несколько часов я работала в передней комнате типографии Фергюса, и небольшая мисочка возле моего локтя была полна окровавленных зубов, а восхищенная толпа за окном наблюдала за действом. Йен типично по-шотландски скептически фыркнул, но взял бутылку виски и, ободряюще приговаривая, направился к маленькой девочке, которая снова закричала при виде его татуированного лица и накрепко сжала губы. Мать девочки, потеряв терпение, энергично ее шлепнула, и, вырвав у Йена из рук виски, вставила в рот своей дочери горлышко бутылки и перевернула ее вверх дном, а другой рукой зажала девчушке нос. Глаза у ребенка стали круглые, как монетки, а из уголков рта фонтаном брызнул виски, но, тем не менее, тощая шейка судорожно дернулась, и девочка начала глотать. - Я и правда думаю, что уже достаточно, - сказала я, слегка встревоженная количеством алкоголя, которое проглотил ребенок. Это был очень скверный виски, мы приобрели его здесь, и, хотя Джейми и Йен его опробовали и решили, что никто от него не ослепнет, у меня были сомнения по поводу использования его в таком большом количестве. - Хм-м, - произнесла мать девочки, критически осматривая дочь, но бутылку не убрала. - Этого хватит, я думаю. Глаза ребенка закатились, и напряженное маленькое тельце внезапно расслабилось, безвольно откинувшись на спинку стула. Убрав бутылку, мать аккуратно вытерла горлышко своим фартуком, и, кивнув, отдала виски Йену. Я быстренько проверила пульс и дыхание девочки, но, похоже, все было в порядке, по крайней мере – пока. - Carpe diem (срывай день (лат.) - устойчивое выражение, означающее «лови момент», - прим. пер.), - пробормотала я, хватая зубные щипцы. - Или, вероятно, я должна сказать «carpe vinorum»? (лови вино (лат.) - прим. пер.) Йен, смотри за тем, чтобы она не переставала дышать. Йен рассмеялся и, наклонив бутылку, смочил для обеззараживания маленький тампончик из чистой ткани. - Думаю, если захочешь, у тебя будет достаточно времени, чтобы вырвать не один зуб, тетушка. Можешь вырвать все зубы в голове бедной девчушки, и она даже не шелохнется. - А это мысль, - сказала я, поворачивая голову ребенка. - Не принесешь ли зеркало, Йен? У меня имелось крошечное квадратное зеркальце, и, если получится, то его можно использовать, чтобы направлять в рот пациентки солнечный свет, который в изобилии струился сквозь окно – теплый и яркий. К сожалению, к окну прижимались несколько любопытных голов, все время загораживающих солнце и мешающих попыткам Йена направить луч туда, где он был мне нужен. - Марсали! - позвала я, удерживая на всякий случай большой палец на пульсе девочки. - Да? - вытирая о тряпицу запачканные чернилами руки, она вышла из задней комнаты, где очищала – или, скорее, загрязняла – типографский шрифт. - Тебе снова нужен Анри-Кристиан? - Если ты... или он... не против. - Только не он, - уверила она меня. - Ему ничто так не понравится, маленький тщеславный поросенок. Джоани! Фелисите! Пойдите и приведите малыша, ладно? Он нужен на улице, у витрины. Фелисите и Джоан – или дьявольские кошечки, как называл их Джейми – охотно побежали: им нравились представления Анри-Кристиана почти так же, как и ему самому. - Пойдем, Помпончики! - позвала Джоан, придерживая дверь на кухню. Румяный и улыбающийся во весь рот Анри-Кристиан опрометью кинулся наружу, покачиваясь из стороны в сторону на коротеньких кривых ножках. - Оп-ля, оп-ля, оп-ля! - кричал он, направляясь к двери. - Оденьте ему шапочку! - крикнула Марсали. - А то ветер в уши надует. День был солнечный, но ветреный, а Анри-Кристиан имел склонность к ушным инфекциям. Поэтому у него имелась вязаная шерстяная шапочка в белую и голубую полоску, украшенная рядом из красных помпончиков; она завязывалась под подбородком. Брианна связала ему эту шапочку, и, увидев ее, я почувствовала, как слегка сжалось сердце – теплом и болью одновременно. Девочки взяли братишку за руки, Фелисите, потянувшись в последний момент, схватила с вешалки старую фетровую шляпу своего отца, чтобы собирать в нее монетки, и все вместе они вышли на улицу под радостные возгласы и свист толпы. Сквозь окно мне было видно, как Джоан убрала с уличного стола выставленные напоказ книги, а Фелисите взгромоздила на их место Анри-Кристиана. Сияя от удовольствия, он развел в стороны свои коротенькие сильные руки и изысканно поклонился сначала в одну, затем в другую сторону. После чего, согнувшись, поставил ладони на столешницу и с потрясающе контролируемой грацией встал на голову. Я не стала досматривать остальное его представление – большей частью оно состояло из танцев и брыканий, перемежаемых кувырками и стойками на голове, но яркая индивидуальность и гномья фигура Анри-Кристиана придавали выступлению очарования. Он мгновенно переместил толпу от окна, а именно этого я и хотела. - Давай, Йен, - скомандовала я и вернулась к работе. Под мерцающим светом от зеркальца поле деятельности стало видно немного лучше, и мне практически сразу же удалось ухватить зуб. Но тут возникли сложности: зуб был сильно разрушен, и весьма вероятно, что, когда я начну его выворачивать, он может сломаться, а не вытащится весь. А уж если это произойдет... Но не произошло. Послышался тихий приглушенный треск, когда корни зуба отделились от челюстной кости, и я уже держала крошечный белый предмет – целый. Напряженно наблюдавшая мать ребенка вздохнула и немного расслабилась. Маленькая девочка тоже вздохнула и сползла по спинке стула. Я снова проверила – ее пульс был прекрасным, разве что дыхание стало поверхностным. Скорее всего, она проспит до... И тут мне в голову пришла мысль. - Знаете, - несколько нерешительно сказала я матери, - я могу вырвать еще один или два зуба, и ей не будет больно. Взгляните... - я отодвинулась в сторону, приглашая ее посмотреть. - Эти... - я коснулась не выпавших молочных клыков, - их нужно срочно удалить, чтобы позволить зубам за ними занять свое место. И вы, разумеется, видите эти передние резцы... Так вот, я удалила верхний передний коренной слева; если я удалю такой же справа, думаю, что, возможно, ее зубы чуть-чуть сместятся, чтобы заполнить пустое пространство. А если вы сможете убедить ее нажимать языком на передние резцы всякий раз, как только она об этом вспомнит... - разумеется, это никоим образом не была ортодонтия, и риск инфекции был высоким, но мои руки так и чесались сделать это: бедный ребенок выглядел, словно летучая мышь-людоед. - Хм-м-м-м, - произнесла мать девочки, хмуро вглядываясь в рот своей дочери. - Сколько вы мне за них дадите? - Сколько... Вы хотите, чтобы я вам заплатила? - Это прекрасные, здоровые зубы, - тут же ответила мать. – Зубодер в порту может дать мне по шиллингу за штуку. А Глории понадобятся деньги для приданного. - Приданного? - повторила я, опешив. Мать пожала плечами. - Вряд ли кто-то возьмет бедняжку за красивое личико, не так ли? Я была вынуждена признать, что, скорее всего, это правда: даже не принимая во внимание плачевное состояние зубов, назвать дитя простушкой уже было бы комплиментом. - Марсали, - позвала я. - Есть у тебя четыре шиллинга? Золото, вшитое в подол моей юбки, тяжело качнулось вокруг моих ног, но я не могла использовать его в данной ситуации. Удивившись, Марсали повернулась от окна, сквозь которое приглядывала за Анри-Кристианом и девочками. - Нет, наличных нет. - Все в порядке, тетушка, у меня есть немного денег, - Йен отложил зеркальце и полез в спорран, откуда достал пригоршню монет. - Имейте в виду, - сказал он, сверля женщину тяжелым взглядом, - вы не получите больше трехпенсовика за каждый здоровый зуб... и уж точно не больше пенни за молочный. Нимало не смущаясь, женщина высокомерно посмотрела на него. - Вот он – скупердяй-шотландец, - сказала она. - Даром что с татуировками, как у дикаря. Тогда по шесть пенсов за каждый, ты, жадюга, который за пенни удавится! Йен широко улыбнулся, демонстрируя свои прекрасные зубы, которые, если и не были совсем ровными, но находились в отличном состоянии. - Собираетесь отнести ребенка вниз к набережной и позволить тому мяснику разорвать ее рот в лохмотья? - поинтересовался он любезно. – Там она уже проснется, вы же понимаете. И будет кричать. Три. - Йен! - сказала я. - Ну, я не позволю ей обмануть тебя, тетушка. Мало того, что она хочет, чтобы ты выдернула девочке зубы задаром, так еще и требует заплатить ей за оказанную честь! Ободренная моим вмешательством, женщина, выставив вперед подбородок, повторила: - Шесть пенсов! Привлеченная препирательством Марсали подошла и заглянула в рот девочки. - Вы не найдете для нее мужа меньше чем за десять фунтов, - без обиняков сообщила она женщине. – Не с такой наружностью. Мужчина испугается, что его покусают, когда он будет ее целовать. Йен прав. На самом деле, это вы должны заплатить за услуги двойную цену. - Вы согласились заплатить, когда пришли сюда, так ведь? - нажимал Йен. - Двухпенсовик за то, чтобы вырвать зуб – и моя тетя согласилась на это исключительно из жалости к ребенку. - Кровопивцы! - воскликнула женщина. - Правду говорят – вы, шотландцы, с глаз мертвеца пенни подберете! Определенно, все это быстро не уладится: я чувствовала, что и Йен, и Марсали настроились на то, чтобы приятно провести время, поочередно торгуясь с женщиной. Вздохнув, я забрала зеркальце из рук Йена – чтобы вытащить клыки, оно мне не понадобится. А к тому времени, когда я примусь за верхний коренной справа, Йен, возможно, снова сможет уделить мне свое внимание. По правде говоря, клыки были делом простым: молочные зубы почти не имеют корней, да еще и готовые выпасть – вероятно, я смогла бы вырвать их пальцами. Один быстрый поворот на каждый зуб – и вот они удалены, десны почти не кровоточат. Довольная, я промокнула лунки смоченным виски тампоном, затем принялась обдумывать коренной. Во рту он находился с другой стороны, а это значило, что, наклонив голову ребенка назад, я смогу заполучить немного света без использования зеркала. Я взяла руку Йена – он был так занят спором, что едва ли заметил – и положила на лоб девочки, чтобы крепко удерживать голову, а затем осторожно просунула щипцы. На мгновение свет загородила тень и исчезла... потом возникла опять, полностью его блокировав. В раздражении повернувшись, я увидела довольно элегантного джентльмена, который с любопытством вглядывался в окно. Я сердито на него посмотрела и жестом попросила отойти. Он моргнул, а затем кивнул, извиняясь, и шагнул в сторону. Не дожидаясь дальнейших вмешательств, я согнулась, накрепко вцепилась в зуб и выкрутила его одним удачным движением. Удовлетворенно напевая себе под нос, я капнула виски на кровоточащую дырку, затем, наклонив голову девочки в другую сторону, мягко прижала тампон к десне, чтобы помочь освобождению нарыва от гноя. Ощутив внезапную характерную вялость в шаткой шее, я замерла. Йен тоже это почувствовал и, прервавшись на середине предложения, удивленно на меня взглянул. - Развяжи ее, - сказала я. - Быстро. Он в одно мгновение ее освободил, и я, схватив под руки, положила девочку на пол: голова у нее болталась, как у тряпичной куклы. Не обращая внимания на встревоженные восклицания Марсали и матери ребенка, я отклонила назад голову малышки, вытащила изо рта тампон и, зажав пальцами ее нос, приложилась ртом к губам, приступив к реанимации. Это похоже на то, как надуваешь маленький тугой воздушный шарик: неподвижность, сопротивление, а потом, наконец, грудина поднимается. Но ребра не растягиваются, как резина, и вдувать не становится легче. Пальцы другой руки я держала на шее девочки, отчаянно прощупывая пульс на сонной артерии. Вот... Показалось?.. Нет, есть! Хоть и слабенько, но ее сердечко продолжало биться. Вдуваю. Пауза. Вдуваю. Пауза... Я почувствовала слабое движение от вдоха – худенькая грудка самостоятельно поднялась. Слыша, как в ушах стучит кровь, я ждала, но ее грудина больше не двигалась. Вдуваю. Пауза. Вдуваю... Грудь снова трепыхнулась, и на сей раз продолжила подниматься и опускаться сама. Я села на пятки: мое дыхание участилось, а на лице выступил холодный пот. Мать девочки стояла и пялилась на меня с открытым ртом. Словно в легком тумане я отметила, что состояние ее зубов было вполне приличным. Бог знает, как выглядел ее муж. - Она... с ней?.. - спросила женщина, моргая и переводя взгляд с меня на свою дочь. - С ней все хорошо, - сказала я решительно и медленно встала, чувствуя, как кружится голова. - Только она не в состоянии идти, пока не выветрится виски. Думаю, все будет в порядке, но девочка снова может перестать дышать. Кто-то должен за ней присмотреть, пока она не очнется. Марсали?.. - Да, я положу ее на кушетку, - ответила Марсали, подходя, чтобы взглянуть. - А, вот и вы… Джоанни, не посмотришь немного за бедной девочкой? Ей нужно полежать в твоей кроватке. Домой вошли хихикающие раскрасневшиеся дети с полной шляпой мелких монет и пуговиц, но, увидев на полу девочку, они тоже поспешили взглянуть на происходящее. - Оп-ля, - произнес впечатленный Анри-Кристиан. - Она умерла? - более практично спросила Фелисите. - Если бы она умерла, маман не просила бы меня за ней присмотреть, - отметила Джоанни. - Ее же не стошнит на мою постель, да? - Я подложу полотенце, - пообещала Марсали, присаживаясь на корточки, чтобы подхватить девочку. Но Йен опередил ее, бережно поднимая ребенка. - Раз так, мы возьмем с вас двухпенсовик, - сказал он матери. - Но отдадим все зубы задаром, да? Ошеломленная женщина кивнула, затем вслед за толпой направилась в заднюю часть дома. Послышался топот множества ног, которые поднимались по лестнице. Но я за ними не пошла, потому что мои собственные ноги подкосились, и я как-то неожиданно села. - С вами все в порядке, мадам?
Подняв глаза, я увидела элегантного незнакомца, который вошел в типографию и с любопытством смотрел на меня. Я взяла полупустую бутылку виски и сделала из нее большой глоток. Алкоголь обжигал, словно сера, а на вкус был как обугленные кости. Из глаз брызнули слезы, я с шумом выдохнула, хоть и не закашлялась. - Прекрасно, - прохрипела я. – Абсолютно прекрасно, - я прочистила горло и рукавом вытерла слезы. - Чем могу помочь? Выражение легкого удовольствия скользнуло по его лицу. - Зуб мне вырывать не нужно, что, вероятно, к лучшему для нас обоих. Однако... вы позволите? - он вытащил из кармана плоскую серебряную фляжку и, передав ее мне, сел. - Полагаю, это, вероятно, чуть более подкрепляющее, чем... то, - немного наморщив нос, он кивнул на откупоренную бутылку виски. Я открыла фляжку, и, словно джинн, наружу выплыл полноценный аромат очень хорошего бренди. - Благодарю, - коротко сказала я и, закрыв глаза, выпила. - В самом деле, большое спасибо, - добавила я, открывая их мгновением позже. И правда, подкрепляющее. Тепло сконцентрировалось у меня в центре и, словно дым, заструилось по моим конечностям. - На здоровье, мадам, - сказал он и улыбнулся. Джентльмен определенно был денди, да к тому же из богатеньких: множество кружев окутывало его персону, золотистые пуговицы на жилете, пудреный парик и две черные шелковые мушки на лице – у левой брови звездочка и вздыбленный конь на щеке. Наряд не из тех, которые часто встретишь в Северной Каролине, особенно в эти дни. Я подумала, что, несмотря на все эти наслоения, он был красивым мужчиной. Лет сорока или около того, мягкие темные глаза, в которых поблескивал юмор, и нежное, чувственное лицо. Его английский был весьма хорош, хотя в нем явно слышался парижский акцент. - Имею ли я честь обращаться к миссис Фрейзер? - спросил он. Я увидела, как его взгляд скользнул по моей возмутительно непокрытой голове, но вежливый джентльмен ничего не сказал. - Что ж, так и есть, - сказала я неуверенно. - Но я могу оказаться не той, кто вам нужен. Мою невестку тоже зовут миссис Фрейзер, это типография принадлежит им с мужем. Так что, если вы хотите что-нибудь напечатать... - Миссис Джеймс Фрейзер? Я инстинктивно сделала паузу, но ответить как-то иначе было невозможно. - Да, это я. Вам нужен мой муж? - спросила я осторожно. Люди по разным причинам хотели видеть Джейми, и далеко не всегда было желательно, чтобы они его нашли. Он улыбнулся, глаза приветливо сощурились. - Так и есть, миссис Фрейзер. Капитан моего корабля сказал, что сегодня утром к нему приходил мистер Фрейзер в поисках возможности уплыть. Тут мое сердце прямо подпрыгнуло. - О! У вас есть корабль, мистер... - Бошан, - сказал он и, подняв мою руку, изящно ее поцеловал. - Персиваль Бошан, к вашим услугам, мадам. Да, у меня есть корабль... он называется «Охотница». На миг мне показалось, что сердце буквально перестало биться, но нет – оно вновь ощутимо заколотилось. - Бошан, - произнесла я. - Бичем? Мужчина произнес свою фамилию на французский манер, но, услышав «Бичем», кивнул и заулыбался еще шире. - Да, англичане произносят эту фамилию так. Вы сказали, ваша невестка... так мистер Фрейзер, владеющий этой типографией, - это сын вашего мужа? - Да, - снова сказала я, хоть и машинально. «Не будь дурой, - одернула я себя, - имя довольно распространенное. Скорее всего, он никакого отношения не имеет к твоей семье!» И все же... Англо-французские связи. Я знала, что семья моего отца переехала в Англию из Франции где-то в восемнадцатом столетии – но это все, что мне было известно. Я внимательно в него вглядывалась: есть ли в чертах лица что-нибудь знакомое? Ну, хоть что-то, что я могла бы сопоставить со своими слабыми воспоминаниями о родителях, и с более яркими – о моем дяде? Кожа белая, как и у меня, но с другой стороны, большинство представителей высшего класса имели бледный вид, потому что прилагали все усилия, чтобы закрывать лицо от солнца. Глаза гораздо темнее моих и очень красивые, но другой формы – круглее. Брови... А у дяди Лэмба брови были такой же формы? Тяжелые ближе к носу и разбегающиеся в стороны грациозными арками?.. Поглощенная этой волнующей головоломкой, я пропустила то, что он сказал. - Прошу прощения? - Маленький мальчик, - повторил он, кивая в сторону двери, через которую исчезли дети. - Он кричал «Оп-ля!», подобно французским уличным актерам. Есть ли у вашей семьи какие-то французские связи? Появились запоздалые сигналы тревоги, и от беспокойства на моих предплечьях приподнялись волоски. - Нет, - сказала я, пытаясь заковать свое лицо в вежливо недоуменное выражение. - Скорее всего, он просто услышал словечко от кого-то. В прошлом году небольшая труппа французских акробатов проезжала через обе Каролины. - А, без сомнения, так и есть, - напряженно вглядываясь, он слегка наклонился вперед. - А вы сами их видели? - Нет. Мы с мужем... здесь не живем, - закончила я поспешно. И уже собиралась, было, сказать, где мы жили, но не знала, как много – если вообще что-нибудь – он знает об обстоятельствах Фергюса. Мужчина снова сел, слегка разочарованно поджав губы. - Ах, очень жаль. Я подумал, что джентльмен, которого я ищу, мог, возможно, принадлежать к их труппе. Хотя, полагаю, вы не можете знать имен артистов, даже если видели их, - добавил он, подумав. - Вы кого-то ищете? Француза? - я взяла миску с окровавленными зубами и, изображая безразличие, принялась перебирать их. - Мужчину по имени Клодель. Он родился в Париже... в борделе, - добавил он, слегка извиняясь за использование столь неделикатного слова в моем присутствии. - Ему сейчас должно быть чуть за сорок – возможно, сорок один или сорок два. - Париж, - повторила я, прислушиваясь, не спускается ли по лестнице Марсали. - Что заставило вас предположить, что он в Северной Каролине? Бичем грациозно пожал одним плечом. - Его вполне может здесь и не быть. Я точно знаю лишь то, что около тридцати лет назад его забрал из борделя шотландец, которого описывали как мужчину запоминающейся наружности: очень высоким, с блестящими рыжими волосами. А вот дальше все весьма запутывается... - он криво улыбнулся. - Мне по-разному характеризовали Фрейзера: как торговца вином, якобита, лоялиста, предателя, шпиона, аристократа, фермера, импортера… Или контрабандиста – термины взаимозаменяемы. И со связями, которые разнятся от монастыря до королевского двора. Мне подумалось, что все это было абсолютно точным портретом Джейми. Однако, стало понятно, почему это совсем не помогало его найти. С другой стороны... Бичем – вот он, тут как тут. - Я нашел винного торговца по имени Майкл Мюррей, который, услышав это описание, сказал, что оно напоминает его дядю, некоего Джеймса Фрейзера, эмигрировавшего в Америку более десяти лет назад, - теперь темные глаза утратили веселость и напряженно сосредоточились на мне. - Но, когда я поинтересовался ребенком по имени Клодель, месье Мюррей заявил, что абсолютно ничего не знает об этом человеке. В довольно резких выражениях. - О? - произнесла я и, взяв разрушенный кариесом большой коренной зуб, сощурилась на него. Иисус твою Рузвельт Христос. Я знала Майкла только по имени – один из старших братьев Йена-Младшего, родившийся уже после моего исчезновения, а к тому времени, когда я вернулась в Лаллиброх, он уже уехал во Францию, чтобы получить там образование и вступить в винный бизнес Джареда Фрейзера – старшего и бездетного кузена Джейми. Разумеется, Майкл, выросший в Лаллиброхе вместе с Фергюсом, чертовски хорошо знал, как того звали изначально. Очевидно, он что-то обнаружил или заподозрил в манере поведения этого незнакомца, и его это встревожило. - Вы хотите сказать, что проделали весь этот путь в Америку, зная только имя мужчины и то, что у него рыжие волосы? - спросила я, пытаясь казаться слегка недоверчивой. – Святый Боже... вы, должно быть, весьма заинтересованы в том, чтобы найти этого Клоделя. - О, так и есть, мадам, - слегка улыбнувшись и наклонив голову, он взглянул на меня. - Скажите, миссис Фрейзер... у вашего мужа рыжие волосы? - Да, - сказала я. Бессмысленно было отрицать, раз уж каждый в Нью-Берне мог сказать ему об этом. «И, скорее всего, уже сказали», - сообразила я. - Как и у большинства его родственников, как и у половины населения шотландского Хайленда, - это было сильным преувеличением, но я абсолютно уверена, что мистер Бичем тоже лично Хайленд не прочесывал. Сверху доносились голоса: в любую минуту могла спуститься Марсали, и я не хотела, чтобы она появилась посреди именно этого разговора. - Что ж, - сказала я и решительно поднялась. - Уверена, вы захотите поговорить с моим мужем, как и он с вами. Однако мистер Фрейзер уехал по делам и вряд ли вернется раньше завтрашнего дня. Где вы остановились в городе? - В «Королевской гостинице», - сказал он, также вставая. - Вы не передадите мужу, что он сможет найти меня там, мадам? Благодарю вас, - низко поклонившись, он взял мою руку и снова ее поцеловал, затем, улыбнувшись, вышел из типографии, оставив после себя аромат бергамота и иссопа, смешанный с духом отличного бренди.
ИЗ-ЗА ПОЛНОГО ХАОСА в политической ситуации очень многие торговцы и деловые люди покинули Нью-Берн: без авторитета гражданских властей общественная жизнь, за исключением простейших торговых операций, полностью остановилась. И множество людей, как лоялистски, так и революционно настроенных, покинули колонию, боясь насилия. Сейчас в Нью-Берне остались только две хорошие гостиницы: «Королевская гостиница» была одной из них, а «Вилси Армз» - другой. К счастью, мы с Джейми снимали комнату в последней. - Ты пойдешь с ним разговаривать? - я только что закончила рассказывать о визите месье Бичема Джейми, что вызвало появление глубокой тревожной морщинки между его бровями. - Господи. Откуда он все это узнал? - Вероятно, у него имелась информация о том, что Фергюс проживал в борделе, и Бичем начал с расспросов там. Полагаю, было не слишком трудно найти того, кто видел тебя или слышал об инциденте. В конце концов, ты весьма запоминающийся. Несмотря на беспокойство, я улыбнулась, вспомнив Джейми в возрасте двадцати пяти лет, который нашел временное убежище в том самом борделе, вооруженный (волею случая) здоровенной колбасой, а затем сбежавший через окно в сопровождении десятилетнего карманника по имени Клодель, бывшего ребенка-проститутки. Чуть смущенный, Джейми пожал плечами. - Ну, да, наверное. Но разузнать так много... - в раздумье он почесал голову. - Что же до разговора с ним... не раньше, чем я потолкую с Фергюсом. Думаю, перед тем, как мы представимся, нам захочется узнать чуточку больше об этом месье Бичеме. - Хотелось бы и мне о нем узнать побольше, - сказала я. - Интересно, может быть... Ну, это маловероятно, имя довольно распространенное... но мне любопытно, а вдруг он может быть как-то связан с одной из ветвей моей семьи. В восемнадцатом веке они жили во Франции – это то, что мне известно. Но больше – почти ничего. Джейми улыбнулся мне. - А что бы ты сделала, Сассенах, если бы я обнаружил, что он и правда твой шесть раз прапрадед? - Я... - и вдруг замолчала, потому что на самом деле понятия не имела, что стану делать в подобных обстоятельствах. - Ну... скорее всего, ничего, - признала я. - Да и в любом случае мы, возможно, ничего не сможем выяснить наверняка, поскольку я не помню – даже если и знала когда-то – как звали моего шесть раз прапрадеда. Мне просто... было бы интересно узнать больше, только и всего, - слегка защищаясь закончила я. - Что ж, конечно, тебе бы хотелось, - спокойно согласился он. - Но только если мои расспросы не подвергнут Фергюса опасности, да? - О, нет. Конечно, нет. Но что ты... Меня прервал тихий стук в дверь, и я замолчала. Подняв брови, я взглянула на Джейми, который, немного поколебавшись, пожал плечами и открыл дверь. Наша комнатка была такой маленькой, что я могла видеть вход оттуда, где сидела. К моему удивлению, дверной проем заполнила делегация из женщин: коридор был подобен морю из белых чепцов, плывущих в темноте, словно медузы. - Мистер Фрейзер? - один из чепцов быстро качнулся. - Я... меня зовут Эбигейл Белл. Мои дочери, - она повернулась, и я мельком увидела напряженное белое лицо, - Лиллиан и Мириам, - другие два чепца (да, их оказалось всего три) тоже качнулись. - Можем мы с вами поговорить? Джейми поклонился и пригласил их в комнату, подняв брови и глядя на меня, когда входил следом за ними. - Моя жена, - кивнув, сказал он, когда я встала, бормоча приветствия. В комнате была только кровать и один стул, так что мы все продолжали стоять, неловко улыбаясь и кивая друг другу. Невысокая и довольно полная миссис Белл, вероятно, когда-то была столь же хорошенькой, как и ее дочери. Хотя некогда пухлые щечки теперь обвисли, как будто она внезапно похудела, а кожа от переживаний покрылась морщинками. Ее дочери тоже выглядели расстроенными: одна из них перебирала руками свой передник, а другая все время бросала на Джейми взгляды из-под опущенных ресниц, словно боялась, что тот может совершить что-нибудь недоброе, если смотреть на него прямо. - Прошу прощенья, сэр, что мы пришли вот так, без приглашения, - губы миссис Белл дрожали, поэтому ей пришлось сжать их ненадолго, перед тем, как продолжить. - Я... Я слышала, что вы ищете корабль, который направляется в Шотландию. Джейми настороженно кивнул, явно размышляя, откуда женщина об этом узнала. Очевидно, он оказался прав, когда говорил, что через день-два это станет известно всему городу. - Вы знаете кого-то, кто собирается туда? - спросил он вежливо. - Нет, не совсем. Я... то есть... возможно... это мой муж, - выпалила она, но произнесенное слово заставило голос дрогнуть, и она прикрыла рот зажатым в ладошку подолом передника. Одна из дочерей, - темноволосая девушка - нежно взяв под локоть, отвела мать в сторону, заслоняя ее, чтобы самой смело встретить наводящего ужас мистера Фрейзера. - Мой отец в Шотландии, мистер Фрейзер, - сказала она. - И моя мама надеется, что вы могли бы найти его, когда туда приедете, и помочь ему вернуться к нам. - А, - сказал Джейми. - И ваш отец – это... - О, мистер Ричард Белл, сэр, из Уилмингтона, - она поспешно присела в книксене, словно дополнительная вежливость могла бы помочь устроить дело. - Он... он был... - Он и есть! – вполголоса, но категорично зашипела ее сестра, и первая – та, которая темненькая – сердито на нее посмотрела. - Мой отец был торговцем в Уилмингтоне, мистер Фрейзер. Он обладал обширными деловыми связями, и в интересах бизнеса... имел основания контактировать со множеством британских офицеров, которые обращались к нему за снабжением. Это были исключительно деловые контакты! - уверила она его. - Но в такие ужасные времена бизнес перестает быть только бизнесом, - взяв себя в руки, миссис Белл подошла и встала рядом с дочерью. - Они сказали – недруги моего мужа – они распространили слухи, что мой муж – лоялист. - Только потому, что так и было, - вставила вторая сестра. Эта девушка – светловолосая и голубоглазая – не дрожала: вздернув подбородок и сверкая глазами, она смотрела на Джейми прямо. - Мой отец был верен своему королю! И я, во-первых, не думаю, что за это следует извиняться или оправдываться! А во-вторых, не считаю правильным притворяться, что отец им не был – только затем, чтобы получить помощь человека, который нарушил все возможные клятвы... - О, Мириам! - сердито сказала ее сестра. - Ты не могла помолчать одну секунду? Вот теперь ты все испортила! - Ничего я не испортила, - огрызнулась Мириам. - А даже если и так, то из этого с самого начала ничего бы не получилось! С чего бы такой как он стал помо... - Да, все бы получилось! Мистер Форбс сказал... - О, зануда мистер Форбс! Да что он может знать!
Миссис Белл тихо охнула в свой передник. - Почему ваш отец уехал в Шотландию? - прорываясь сквозь неразбериху, спросил Джейми. И от удивления Мириам Белл ему даже ответила. - Он не уехал в Шотландию. Его похитили на улице и бросили на корабль, направлявшийся в Саутгемптон. - Кто? - спросила я, протискиваясь к двери сквозь непроходимую чащу юбок. - И почему? Высунув голову в коридор, я жестами приказала мальчишке, который на лестничной площадке чистил обувь, чтобы он спустился в таверну и принес кувшин вина. Судя по состоянию Беллов, это будет хорошей мерой для восстановления дружеской любезности. И как раз вовремя вернулась обратно в номер, чтобы услышать объяснения мисс Лиллиан Белл: они не знают, кто конкретно похитил ее отца. - Ну или, во всяком случае, не по именам, - сказала она и ее лицо вспыхнуло от ярости после этих слов. - На головах злодеев были капюшоны, но это были «Сыны Свободы», я точно знаю! («Сыны Свободы» - массовая тайная патриотическая организация в английских колониях в Америке, возникшая в ноябре 1765 в знак протеста против Закона о гербовом сборе. Формы борьбы включали как акции протеста и петиции, так и открытые насильственные действия против британских властей, наиболее известным из которых было т.н. «Бостонское чаепитие», - прим. пер.). - Да, это они, - решительно произнесла мисс Мириам. - Они угрожали ему – прикрепляли к двери записки, подбрасывали на крыльцо дохлую рыбу, завернутую в красную тряпку, чтобы она там воняла. И тому подобные вещи. В прошлом августе дело вышло за пределы угроз. Мистер Белл направлялся к своему складу, когда из проулка выбежали несколько мужчин в капюшонах, схватили его и понесли к причалу, затем швырнули на корабль, который сразу же отдал швартовы и на раздутых парусах медленно поплыл из гавани. Я слышала, что нежелательных лоялистов бесцеремонно «депортировали» таким манером, но никогда прежде не сталкивалась с реальным проявлением этой практики. - Если корабль направлялся в Англию, - поинтересовалась я, - как ваш отец оказался в Шотландии? Начался некоторый сумбур, когда все три леди одновременно попытались объяснить, что произошло, но снова победила Мириам. - Разумеется, в Англию он прибыл без гроша в кармане, имея только то, что на нем было надето. А кроме того, еще и задолжал деньги за проезд и еду на корабле. Но капитан подружился с моим отцом и взял его с собой из Саутгемптона в Лондон, где у папы были знакомые, с которыми он вел дела в прошлом. Один из них ссудил ему сумму, чтобы покрыть задолженность капитану, и пообещал оплатить проезд в Джорджию, если тот присмотрит за его грузом в путешествии из Эдинбурга сначала в Вест-Индию, а потом в Америку. Так что при содействии своего покровителя папа отправился в Эдинбург, и там обнаружилось, что предстоящий груз, который необходимо будет забрать в Вест-Индии – это полный трюм негров. - Мой муж – аболиционист (участник движения за отмену рабовладения, - прим. пер.), мистер Фрейзер, - вмешалась миссис Белл с застенчивой гордостью. - Он говорил, что не может поощрять рабство, и тем более, помогать в этом деле, и не имеет значения, чего это будет стоить ему самому. - А мистер Форбс рассказал нам о том, что вы сделали для той женщины – горничной миссис Камерон, - с обеспокоенным лицом вставила Лиллиан. - Так что мы подумали... даже если вы... - затихла она в смущении. - Предатель и клятвопреступник, ну да, - сказал Джейми сухо. - Понимаю. Мистер Форбс... это, должно быть... Нил Форбс, адвокат? – в его словах прозвучал легкий сарказм, и по понятным причинам.
Несколько лет назад Форбс сватался к Брианне, подбадриваемый Джокастой Камерон, тетей Джейми. Бри не слишком вежливо его отвергла, и некоторое время спустя он отомстил, похитив ее и отдав в руки печально известного пирата. Вследствие чего положение дел приобрело весьма грязный характер: взамен Джейми похитил престарелую мать Форбса, - хотя пожилой леди приключение понравилось, - а Йен-Младший отрезал Форбсу ухо. Телесные раны, может, и зарубцевались со временем, но я не могу представить никого, кто меньше Форбса хотел бы воспевать хвалы Джейми. - Да, - сказала Мириам, но я заметила неуверенные взгляды, которыми обменялись миссис Белл и Лиллиан. - Что именно говорил обо мне мистер Форбс? - спросил Джейми. Все три леди побледнели, а Джейми вопросительно вскинул брови. - Что? - повторил он с определенной резкостью, адресуя вопрос непосредственно миссис Белл, в которой сразу же определил самое слабое звено в семейной цепи. - Он сказал, это очень хорошо, что вы мертвы, - слабо отозвалась леди, после чего ее глаза закатились, и она повалилась на пол, словно мешок с овсом.
ХОРОШО, ЧТО У ДОКТОРА ФЕНТИМЕНА я приобрела флакончик нюхательных солей. От них миссис Белл тут же очнулась и принялась чихать. Она задыхалась и ловила ртом воздух, поэтому дочери помогли ей улечься на кровать. К счастью, именно в этот момент принесли вино, и я налила щедрые порции для всех присутствующих, не забыв оставить порядочного размера кружку и для себя. - Ну, хорошо, а теперь, - сказал Джейми, медленно обводя женщин пронзительным взглядом, от которого у любого негодяя слабеют коленки, и он тут же признается во всем, - расскажите мне, где вы слышали, как мистер Форбс говорил о том, что я умер. Заговорила мисс Лиллиан, которая поудобнее устроилась на кровати, положив в руку на плечо матери, как бы защищая. - Я это слышала. В таверне Саймонда. Мы тогда еще находились в Уилмингтоне, прежде чем приехали сюда, чтобы поселиться у тети Бёртон. Я пошла принести кувшин горячего сидра – это было где-то в феврале, и все еще стояли холода. Ну, так вот, женщина – Федри ее зовут, она там работает, - ушла, чтобы налить и разогреть для меня сидр. Пока я ждала, вошел мистер Форбс и заговорил со мной. Он знал об отце и выражал сочувствие, спрашивал, как мы справляемся... Потом вышла Федри с кувшином, и он ее увидел. Разумеется, Форбс узнал Федру, которую много раз встречал в Речной Излучине – плантации Джокасты. Выразив величайшее удивление тем, что она здесь, он потребовал объяснений и получил соответствующим образом модифицированную версию правды – в которой Федра, конечно же, превозносила доброту и заслуги Джейми в ее освобождении. Тут я булькнула в кружку. Федра отлично знала, что случилось с ухом Нила Форбса. Тихая, учтивая девушка, Федра, однако, не упускала возможности втыкать булавки в тех, кто ей не нравился – а я точно знала, что Нила Форбса она не любила. - Мистер Форбс сильно покраснел – вероятно, это от холода, - тактично сказала Лиллиан, - и сказал, да, он слышал, что мистер Фрейзер всегда с большим вниманием относился к неграм... Боюсь, он сказал это весьма гадко, - добавила она, бросив на Джейми извиняющийся взгляд. - А потом мистер Форбс рассмеялся, хотя и пытался сделать вид, что кашляет. И сказал, мол, какая жалость, что вы и вся ваша семья – все превратились в угольки, и что без сомнения в бараках рабов будут слышны великие стенания. Джейми подавился, потому что как раз в этот момент глотал вино. - Почему он так думал? - потребовала я ответа. - Он сказал? Лиллиан горячо закивала. - Да, мэ-эм. Федри тоже его об этом спросила... Думаю, она считала, что он так говорит только для того, чтобы расстроить ее – и мистер Форбс сказал, что прочитал об этом в газете. - В «Уилмингтонском вестнике», - вмешалась Мириам, которой явно не нравилось, что ее сестра захватила всеобщее внимание. - Мы, конечно, газет не читаем, а с тех пор, как папочка... ну, гости к нам редко теперь приходят. Она невольно опустила глаза, а рукой машинально разгладила передник, чтобы спрятать большую заплатку на юбке. Беллы выглядели опрятными и ухоженными, а их одежда когда-то была хорошего качества, но несколько потерлась на рукавах и по подолу. Я подумала, что дела мистера Белла заметно ухудшились – как из-за его отсутствия, так и из-за вмешательства войны. - Моя дочь рассказала мне о встрече, - миссис Белл настолько оправилась, что смогла сесть, зажав между ладонями чашку с вином. - И потому, когда прошлым вечером сосед сказал мне, что встретил вас в доках... скажу вам, я даже не знала, что и подумать, но предположила, что, должно быть, произошло какое-то недоразумение... Ну, в самом деле, нельзя же сегодня верить всему, что читаешь – газеты нынче просто одичали. А мой сосед упомянул, что вы ищете корабль в Шотландию. Поэтому мы подумали... – она умолкла, и, смущаясь, спрятала лицо в чашке с вином. Задумавшись, Джейми потер пальцем нос. - Да, хорошо, - медленно сказал он. - Это правда, что я намереваюсь отправиться в Шотландию. И, разумеется, я буду рад поспрашивать о вашем муже и помочь ему, если смогу. Но у меня нет пока возможности найти корабль. Эта блокада... - Но мы можем добыть для вас корабль! - нетерпеливо перебила Лиллиан. - В том-то и дело! - Мы думаем, что можем помочь вам сесть на корабль, - поправила Мириам. Она смотрела на Джейми, задумчиво прищурившись, словно пытаясь раскусить его характер. Он слегка улыбнулся, показывая, что понимает ее недоверие, и спустя миг она неохотно улыбнулась в ответ. - Вы мне кого-то напоминаете, - сказала она. Определенно, кто бы это ни был, он ей нравился, потому что Мириам кивнула своей матери, давая согласие. Миссис Белл вздохнула с облегчением, ее плечи немного расслабились. - У меня по-прежнему есть друзья, - с оттенком вызова сказала она. - Несмотря... ни на что. Среди этих друзей был человек по имени ДиЛэнси Холл, который владел двухмачтовым рыболовецким судном, и – как и половина города, наверное – если выпадал случай, пополнял свой доход контрабандой. Холл сказал миссис Белл, что ожидает корабль из Англии, который прибудет в Уилмингтон где-то на следующей неделе или чуть позже – ну, если только по пути его не захватят или он не потонет. И сам корабль, и груз – собственность одного из местных Сынов Свободы, поэтому в Уилмингтонскую гавань сунуться они не рискнут, ведь там все еще торчат два английских военных фрегата. Потому корабль затаится невдалеке от гавани, где небольшие местные суденышки разных мастей смогут его встретить, выгрузить поклажу и незаметно перевезти ее на берег. После чего корабль отправится на север к Нью-Хейвену, чтобы там снова загрузиться. - И потом направится в Эдинбург! - вставила Лиллиан, ее лицо просияло надеждой. - Родственника моего отца в Эдинбурге зовут Эндрю Белл, - перебила Мириам, чуть приподняв подбородок. - Его там хорошо знают, полагаю. Он печатник, и... - Малыш Энди Белл? - оживился Джейми. - Тот, кто напечатал Большую энциклопедию? - Он самый, - удивленно произнесла миссис Белл. - Не хотите ли вы сказать, что знаете его, мистер Фрейзер? И тут Джейми по-настоящему расхохотался, заставив всех Беллов вздрогнуть. - Много же вечеров я скоротал в таверне с Энди Беллом, - уверил он их. - На самом деле, именно к нему я и собирался заехать в Шотландии, поскольку в его мастерской хранится мой печатный станок. Ну, по крайней мере, я надеюсь, что так и есть, - добавил он, хотя его веселость не испарилась. Эта новость – наряду с добавкой вина – воодушевила женщин-Беллов сверх меры, и когда они, раскрасневшиеся от возбуждения, наконец, ушли, то щебетали между собой, словно стайка добродушных сорок. Выглянув в окно, я увидела, как они идут по улице, прижавшись друг другу, оживленные и полные надежд, то и дело пошатываясь от вина и эмоций. - Мы не только поем, но еще и танцуем также хорошо, как и ходим, - пробормотала я, глядя им вслед. (строчка из песни «Tighten up» - «Подтянись!», американской вокальной ритм-н-блюзовой группы «Арчи Белл и Дреллс» из Хьюстона, штат Техас, весьма популярная в 1968 году, - прим. пер.). Джейми удивленно на меня посмотрел. - Арчи Белл и Дреллс, - объяснила я. - Не бери в голову. Думаешь, это безопасно? Этот корабль? - Боже, нет, - он содрогнулся и поцеловал меня в макушку. - Если не брать во внимание шторма, короедов, плохо уплотненные швы, деформированную обшивку и тому подобное, есть еще вопрос с английскими военными кораблями в гавани и частниками за ее пределами… - Я не о том говорила, - перебила я. - Это все так или иначе подразумевалось изначально, правда? Я имела в виду владельца – и этого ДиЛэнси Холла. Миссис Белл думает, что знает, каковы их политические взгляды, но... - но сама мысль о том, чтобы полностью вручить себя – и наше золото – в руки незнакомых людей жутко нервировала. - Но, - согласился Джейми. - Да, я хочу пойти и поговорить с мистером Холлом прямо завтра с утра. И, может быть, с месье Бичемом также. Пока же... - он легонько провел рукой по моей спине и обхватил мои ягодицы. - Йен со своим псом вернутся не раньше, чем через час. Не хочешь ли еще вина?
«ОН ВЫГЛЯДИТ КАК ФРАНЦУЗ», - думал Джейми. И, надо сказать, здóрово выделяется в Нью-Берне. Бичем только что вышел из склада Фороугуда Нортрупа и остановился, беседуя с самим хозяином. Налетевший от воды бриз развевал шелковую ленточку, которая сзади связывала его темные волосы. Как Клэр его и описывала – элегантен, но не то чтобы щеголь – не совсем, хотя одет со вкусом и дорого. «Очень дорого», - подумалось Джейми. - Он выглядит как француз, - заметил Фергюс, повторяя мысли Джейми. Они сидели у окна в «Винбуш» - таверне средней руки, в которую захаживали рыбаки и работники складов. Атмосфера внутри состояла из смешанных в равных частях запахов пива, пота, табака, дегтя и застарелых рыбьих кишок. - Это его корабль? - наморщив лоб, спросил Фергюс и кивнул в сторону весьма опрятного черно-желтого одномачтового шлюпа, который мягко покачивался, стоя на якоре в некотором отдалении. - Это корабль, на котором он приплыл сюда. Не могу сказать, владеет ли он им. Но его лицо тебе не знакомо? Фергюс придвинулся ближе к окну, почти прижавшись лицом к дрожащему стеклу в попытке лучше разглядеть месье Бичема. Джейми же, держа кружку пива в руке, изучал лицо самого Фергюса, и ему пришло в голову, что, несмотря на то, что тот с десяти лет жил в Шотландии, а последние десять лет или больше – в Америке, он по-прежнему выглядел французом. И дело было не только в чертах лица – что-то в строении костей, возможно. Кости лица Фергюса сильно выделялись: подбородок, настолько острый, что им можно резать бумагу, выдающийся клювообразный нос и глубокие глазницы под выступающим высоким лбом. Откинутые с этого лба назад густые темные волосы были подернуты сединой, и, увидев это, Джейми почувствовал себя странно, потому что в его душе образ Фергюса оставался неизменным – десятилетний сирота-карманник, которого он вытащил из парижского борделя. И этот образ чуднό накладывался на красивое худое лицо перед ним. - Нет, - наконец сказал Фергюс, снова усаживаясь на лавку и качая головой. - Я никогда его не видел. Глубоко посаженные темные глаза Фергюса зажглись любопытством и подозрением. - И в городе его тоже никто не знает. Хотя я слышал, что он интересовался этим Клоделем Фрейзером в Галлифаксе и Эдентоне, - ноздри Фергюса раздулись от удовольствия: Клодель – единственное имя, которое у него было, так его назвали при рождении. «Хотя вряд ли, - подумал Джейми, - вне Парижа в последние тридцать лет его кто-нибудь использовал». Джейми открыл, было, рот, чтобы заметить: «Надеюсь, ты был весьма осторожным в своих расспросах?» - но передумал и просто допил пиво. Фергюс не стал бы удачливым печатником в эти ужасные времена, если бы не умел быть осторожным. - Он тебе никого не напоминает? - вместо этого спросил Джейми. Фергюс удивленно на него взглянул, но снова вытянул шею, перед тем как, качая головой, сесть на место. - Нет, а должен? - Я так не думаю, - признался Джейми, но был рад, что Фергюс это подтвердил. Клэр высказала мысль о том, что мужчина мог оказаться каким-нибудь ее родственником, возможно, прямым предком. Она старалась говорить непринужденно, сама отвергая высказанную идею, но он видел свет желания в ее глазах, и его это тронуло. Тот факт, что в своем времени у нее не было семьи или близких родственников, всегда казался ему чем-то ужасным, даже если он и понимал, что во многом это из-за ее преданности ему самому. Держа эту мысль в голове, Джейми очень внимательно вглядывался в лицо Бичема, но не увидел ничего, что напоминало бы ему Клэр – не говоря уж о Фергюсе. Джейми думал, что вряд ли самому Фергюсу приходила в голову идея о том, что Бичем на самом деле мог оказаться его реальным родственником. Он был абсолютно уверен: Фергюс считал Фрейзеров из Лаллиброха единственной семьей, не считая Марсали и детей, которых любил со всем пылом своей страстной натуры. В настоящий момент Бичем прощался с Нортрупом, отвесив ему самый настоящий парижский поклон, сопровождаемый помахиванием шелкового платочка. «Как удачно, что мужчина вышел из складов и остановился прямо перед нами», - подумал Джейми. Позже, днем, они собирались пойти и понаблюдать за ним, но его своевременное появление избавило их от этих забот. - Это хороший корабль, - заметил Фергюс, переключив внимание на шлюп, который назывался «Охотница». Раздумывая, Фергюс оглянулся на Джейми. - Ты уверен, что не хочешь разузнать о возможности плыть с этим месье Бичемом? - Да, уверен, - сказал Джейми сухо. - Отдать себя и мою жену во власть человека, которого я знать не знаю, чьи мотивы подозрительны, да еще и на крохотной лодочке посреди бескрайнего моря? Даже тот, кто не страдает от морской болезни, содрогнется от перспективы, нет? На лице Фергюса появилась широченная улыбка. - Миледи снова собирается навтыкать в тебя кучу иголок? - Собирается, - ответил Джейми довольно сердито. Он ненавидел, когда его многократно протыкали, а еще больше ему не нравилось появляться в таком виде на публике – даже в ограниченном пространстве корабля – сверкая иголками, словно какой-нибудь заморский дикобраз. Единственное, что могло заставить его терпеть, - понимание, что если он этого не сделает, то будет выворачивать свои кишки наизнанку дни напролет. Но Фергюс не заметил его недовольства – он снова приник к окну. - Nom d’nom («Черт возьми!» (фр.) - прим. пер.), - сказал он тихо, но так испуганно, что Джейми тут же повернулся, чтобы посмотреть. Бичем, все еще находящийся в поле зрения, уже довольно далеко прошел по улице, но вынужден был остановиться, и выглядел так, словно исполняет некий вид несуразной джиги. Это было достаточно странно, но больше беспокоило то, что перед Бичемом, присев на корточки, туда-сюда прыгал сын Фергюса Герман, похожий на заведенного лягушонка. Эта непонятная круговерть продолжалась еще несколько секунд, а потом прекратилась. Теперь Бичем стоял неподвижно, но протестующе махал руками, пытаясь разубедить Германа, который, казалось, ползает перед мужчиной. Мальчик встал, но что-то засунул под рубашку, и после недолгого разговора Бичем рассмеялся и протянул руку. Обменявшись короткими поклонами и пожав друг другу руки, они разошлись – Герман направился в сторону таверны «Винбуш», а Бичем продолжил свой путь по улице. Войдя в таверну и увидев их, Герман с довольным видом скользнул на скамью рядом с отцом. - Я встретил того человека, - сказал он с ходу. - Того, которому нужен папả. - Да, мы видели, - подняв брови, проговорил Джейми. - Какого черта ты там с ним вытворял? - Ну, я увидел, что он идет, но понял, что вряд ли он остановится и поговорит со мной, если я его просто окликну. Так что я швырнул ему под ноги Саймона и Питера. - Кто... - начал Джейми, но Герман уже полез за пазуху своей рубашки. И до того, как Джейми успел закончить предложение, мальчишка достал пару большущих лягушек – одну зеленую, а другую мерзкого желтоватого оттенка. Испуганно тараща глаза, они жались друг к дружке на голых досках столешницы. Фергюс отвесил Герману подзатыльник. - Убери этих мерзких тварей со стола, пока нас не вышвырнули отсюда. Ничего удивительного, что ты весь покрыт бородавками, раз якшаешься с les grenouilles (лягушками (фр.), - прим. пер.)! - Grandmère (бабушка (фр.) - прим. пер.) велела мне, - возразил Герман, тем не менее подхватывая своих питомцев и возвращая их за пазуху. - Бабушка велела? – как правило, Джейми больше не удивлялся способам лечения, которые предлагала его жена, но этот казался странным даже для нее. - Ну, она сказала, что с бородавкой на моем локте уже ничто другое не справится, кроме как потереть ее мертвой лягушкой и похоронить ее – я имею в виду лягушку – в полночь на перекрестке дорог. - О, думаю, скорее всего, она шутила. Ну, а что тебе сказал тот француз? Герман поднял широко раскрытые любопытные глаза. - О, так он не француз, Grandpère (дедушка (фр.), - прим. пер.). Джейми овладело удивление. - Не француз? Ты уверен? - О, да. Он сильно сквернословил, когда Саймон приземлился ему на туфлю – но не так, как обычно делает папả, - Герман нацелил вкрадчивый взгляд на отца, который выглядел так, словно собирался повторить подзатыльник, но жест Джейми его удержал. - Он англичанин, это точно. - Он ругался по-английски? - спросил Джейми. Тогда понятно: французы, когда сквернословят, частенько используют овощи, нередко смешивая их с упоминанием святых. Англичане же, ругаясь, обычно не обращаются к святым, таинствам или огурцам, но довольствуются Богом, шлюхами и экскрементами. - Да. Но я не могу повторить, что он говорил, иначе папả рассердится. У него очень целомудренные уши, у папả, - добавил Герман, с ухмылкой глядя на отца. - Перестань дразнить отца и скажи мне, что еще тот мужчина говорил. - Ну, хорошо, - с готовностью произнес Герман. - Когда он увидел, что это всего лишь пара лягушат, то рассмеялся и спросил, не несу ли я их домой, чтобы съесть на обед. Я сказал, что нет, что они мои питомцы, и спросил, не его ли это корабль виднеется, потому что все так говорят, и что он очень красивый, правда ведь? Я прикидывался простаком, да? - пояснил он, на случай, если дедушка не раскусил военной хитрости. Джейми подавил улыбку. - Оч-чень умно, - иронично сказал он. - Что еще? - Он сказал, что нет, корабль не его, что им владеет один знатный дворянин во Франции. Ну, разумеется, я спросил: «О, и кто же это?» И он ответил, что это барон Амандин. Джейми обменялся взглядами с Фергюсом, который удивленно пожал одним плечом. - Потом я спросил, долго ли он тут еще пробудет, потому что хотел бы привести братишку, чтобы показать ему корабль. Он сказал, что отчаливает завтра с вечерним отливом, и спросил меня – но он шутил, это точно – не хотел бы я поехать с ним и быть каютным юнгой во время путешествия. Я сказал, что нет, потому что мои лягушки страдают от морской болезни – как и мой дедушка, - повернувшись, Герман ухмыльнулся Джейми, который сурово на него посмотрел. - Твой папả никогда не учил тебя: «Ne petez pas plus haute que votre cul»? (буквально (фр.): не пукать выше задницы, - то есть, не прыгать выше головы, - прим. пер.). - Мама вымоет твой рот с мылом, если ты будешь произносить такие слова, - благонравно сообщил ему Герман. – А хочешь, я обчищу его карманы? Я видел, как он входил в гостиницу на Черри-стрит. Я мог бы... - Нет, не мог бы, - поспешно сказал Фергюс. - И не произноси подобных вещей там, где тебя могут услышать люди. Твоя мама убьет нас обоих. Джейми почувствовал, как по затылку повеяло холодком, и быстро посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что никто ничего не слышал. - Ты что, учил его... Фергюс выглядел слегка плутоватым. - Я подумал, будет жаль, если мастерство утратится. Можно сказать, это семейное достояние. Конечно, я не позволяю ему красть вещи. Мы их возвращаем. - Думаю, позже я с вами еще поговорю тет-а-тет, - сказал Джейми, угрожающе глядя на них обоих. Господи, да если Германа поймают за этим занятием... Уж лучше он сам нагонит на них страху Божьего до того, как они оба закончат у позорного столба, если и вовсе не будут повешены на дереве за воровство. - Что насчет того человека, которого тебя изначально отправили искать? - спросил Фергюс сына, хватаясь за возможность отвлечь Джейми от гнева. - Я его нашел, - ответил Герман и кивнул в сторону двери. - Вот он.
ДИЛЭНСИ ХОЛЛ ОКАЗАЛСЯ маленьким опрятным мужчиной с тихими манерами подергивающей носиком церковной мыши. Человека, который своей наружностью меньше всего напоминал бы контрабандиста, было бы трудно себе представить. И Джейми подумал, что, вероятно, в данном бизнесе это весьма ценное качество. - Поставщик сухих грузов, - так осторожно Холл описал свой бизнес. - Я содействую поиску кораблей для определенных грузов, что, как вы можете догадаться, в наши дни совсем нелегко, джентльмены. - Я догадываюсь, - Джейми улыбнулся мужчине. - У меня нет груза для перевозки, но я надеюсь, что вы можете знать об оказии, которая могла бы мне подойти. Мы с женой и племянником ищем корабль до Эдинбурга, - его рука была под столом, в спорране, откуда он достал три неровных золотых диска, в которые заранее расплющил молотком несколько шариков. И, почти не двигаясь, положил их на колени Холла. Мужчина ни капельки не изменил выражения лица, но Джейми почувствовал, как тот быстро протянул руку и, схватив диски, мгновенно взвесил их и спрятал в карман. - Думаю, это можно устроить, - сказал Холл любезно. - Я знаю капитана, который отправляется из Уилмингтона примерно через две недели, его можно убедить взять на борт пассажиров – за вознаграждение. Спустя какое-то время Джейми с Фергюсом шли в направлении типографии и обсуждали вероятность того, что Холлу удастся раздобыть корабль. Герман задумчиво брел впереди них зигзагами туда и сюда, повинуясь тому, что происходило в его невероятно изобретательном мозгу. Собственный мозг Джейми тоже напряженно работал. Барон Амандин. Имя было знакомо, но соответствующее ему лицо не всплывало, да и в связи с чем он знал это имя – тоже. Только то, что сталкивался с ним по какому-то поводу в Париже. Но когда? В университетские годы... или позже, когда вместе с Клэр... да! Вспомнил: он слышал это имя при дворе. Но как он ни насиловал свой мозг, тот не мог выдать никакой другой информации. - Ты хочешь, чтобы я поговорил с этим Бичемом? - спросил Джейми вдруг. - Возможно, я мог бы выяснить, чего ему от тебя нужно. Фергюс чуть поджал губы, затем, расслабившись, покачал головой. - Нет, - сказал он. - Я говорил, что слышал о том, что этот человек расспрашивал обо мне в Эдентоне? - Ты уверен, что именно о тебе? - не то, чтобы земли Северной Каролины кишат Клоделями, но все же... - Думаю, да, - очень тихо проговорил Фергюс, присматривая за Германом, который принялся тихонько квакать, очевидно, разговаривая с лягушками в рубашке. - Человек, рассказавший мне об этом, сообщил, что французу известно не только имя, но он обладает и некоторой информацией: что Клодель Фрейзер, которого он ищет, был увезен из Парижа высоким рыжеволосым шотландцем. По имени Джеймс Фрейзер. Так что, полагаю, нет, ты не можешь с ним говорить. - Да, не возбуждая его внимания, не получится, - согласился Джейми. - Только... нам его цель неизвестна, но это может оказаться для тебя чем-то весьма выгодным, так ведь? Зачем бы кому-то во Франции взваливать на себя хлопоты и траты, посылая кого-то, типа Бичема, чтобы навредить тебе, когда они спокойно могли бы довольствоваться тем, чтобы оставить тебя и дальше пребывать в Америке? - он замялся. - Может... барон Амандин какой-нибудь твой родственник? Сама идея казалась романтической чепухой и даже больше – полнейшим вздором. Но в то же время Джейми был не в состоянии придумать более-менее разумную причину, из-за которой французский дворянин через два континента разыскивал бы рожденного в борделе бастарда. Фергюс кивнул, но ответил не сразу. Сегодня вместо набитой отрубями перчатки, которую носил на публичные мероприятия, он надел свой крюк. И перед тем, как заговорить, он осторожно почесал им кончик носа. - Когда я был маленьким, - сказал он наконец, - то долго-долго представлял себе, что я – незаконнорожденный сын какого-нибудь великого человека. Думаю, все сироты так делают, - бесстрастно добавил он. - Так немного легче выносить саму жизнь, представляя, что она не всегда будет такой, что однажды кто-нибудь явится и восстановит тебя на твоем законном месте в мире. Он пожал плечами. - Затем я стал старше и обнаружил, что все это ерунда. Никто не придет, чтобы меня спасти. Но потом... - повернув голову, он очень ласково улыбнулся Джейми. - Потом я еще повзрослел и понял, что, в конце концов, все оказалось правдой. Я – сын великого человека. Умелый и жесткий крюк коснулся руки Джейми. - Большего я и не желаю.
ОДИН ЗАВЕТНЫЙ ПОЦЕЛУЙ (строка взята из названия стихотворения Роберта Бёрнса "AE FOND KISS" - прим. перев.)
Уилмингтон, колония Северная Каролина 18 апреля 1777 года ГОЛОВНУЮ КОНТОРУ «УИЛМИНГТОНСКОГО ВЕСТНИКА» найти было легко. Тлеющие угольки уже остывали, но сильный запах гари, такой до боли знакомый, все еще насыщенно реял в воздухе. Небрежно одетый джентльмен в фетровой шляпе зачем-то рылся в обугленных останках, но бросил это занятие, когда Джейми поприветствовал его и, стараясь не запачкаться, начал выбираться из руин, высоко поднимая ноги. - Вы владелец газеты, сэр? - спросил Джейми, протягивая ему руку, чтобы помочь перешагнуть через груду полусгоревших книг, валявшуюся у порога. - Мое сочувствие, если так. - О, нет, - ответил мужчина, стирая сажу с пальцев большим грязным носовым платком и, затем, передавая его Джейми. - Им был Эймос Крапп, печатник. Впрочем, он в спешке сбежал из мастерской, когда ее подожгли. А я - Герберт Лонгфилд, владелец земли и настоящий собственник этой типографии, - добавил он, бросая горестный взгляд на пепелище. - Вы же не спасатель, не так ли? Хорошая куча железа там получилась. Печатный станок Фергюса и Марсали был теперь, несомненно, единственным функционирующим прессом между Чарльстоном и Ньюпортом. Станок «Вестника», искореженный и почерневший, стоял среди развалин: по-прежнему узнаваемый, но не подлежащий восстановлению, как и все другое уцелевшие оборудование. - Когда это случилось? - спросила я. - Позапрошлой ночью, сразу после полуночи. Пожарная цепочка подоспела со своими ведрами значительно позже. - Несчастный случай с печью? - спросил Джейми. Он наклонился и поднял одну из разбросанных брошюрок. Лонгфилд цинично рассмеялся. - Вы не здешний, видимо? Вы сказали, что разыскиваете Эймоса? - он переводил настороженный взгляд с Джейми на меня и обратно, вряд ли испытывая склонность откровенничать с незнакомыми людьми неизвестных политических взглядов. - Джеймс Фрейзер, - сказал Джейми, протягивая руку для твердого рукопожатия. - Моя жена, Клэр. И кто это был? «Сыны Свободы»? Брови Лонгфилда удивленно поднялись. - Вы действительно не местный, - он невесело улыбнулся. - Эймос был с «Сыновьями». Может быть, не совсем одним из них, но он разделял их взгляды. Я просил его соблюдать большую осмотрительность с тем, что он пишет или публикует в газете, и он в основном пытался следовать моему совету. Но в эти дни много не требуется. Маленький слушок об измене - и человека изобьют до полусмерти на улице, вываляют в смоле и перьях, сожгут или даже убьют. Он смотрел на Джейми, размышляя. - Итак, вы не знали Эймоса. Могу ли я поинтересоваться, какое дело у вас к нему? - Я хотел бы узнать по поводу небольшой заметки, которая была опубликована в «Вестнике». Вы сказали, что Крапп пропал. А вы не знаете, где я мог бы найти его? - и добавил, - Я не желаю ему зла. Мистер Лонгфилд посмотрел на меня задумчиво, судя по всему, оценивая, велики ли шансы того, что человек, связанный с политическим насилием, привел бы с собой жену. Я улыбнулась, пытаясь выглядеть максимально очаровательно и респектабельно, и он ответил мне нерешительной улыбкой. У него была увеличенная верхняя губа, которая придавала ему выражение весьма озабоченного верблюда, и это ощущение усиливалось необычным расположением его зубов. - Нет, я не знаю, - он повернулся к Джейми с видом человека, принявшего решение. - Хотя у него действительно были бизнес-партнер и помощник. Может быть, один из них в курсе того, что вас интересует. Теперь настала очередь Джейми оценить Лонгфилда. Он моментально составил собственное мнение и вручил мне брошюру. - Да, может. Маленькая новость о сгоревшем доме в горах была опубликована в прошлом году. Я хотел бы знать, кто мог подать это сообщение в газету. Лонгфилд нахмурился, озадаченный, и потер свою большую верхнюю губу, оставив на ней пятно сажи. - Сам я этого не помню. Но, впрочем, ладно, я скажу вам, сэр. После осмотра этого помещения я направляюсь к Джорджу Хамфрису. Это бизнес-партнер Эймоса... Он оглянулся через плечо, сморщившись. - Почему бы вам не пойти вместе со мной и не задать свой вопрос? - Очень любезно с вашей стороны, сэр, - Джейми подал мне бровью сигнал, что мое присутствие для отвода глаз больше не требовалась и, таким образом, я могла пойти по своим собственным делам. В связи с этим я пожелала мистеру Лонгфилду доброго дня и отправилась делать запасы в заведениях Уилмингтона. Дела здесь шли несколько лучше, чем это было в Нью-Берне. Уилмингтон являлся глубоководной гаванью и, в то время как английская блокада неизбежно влияла на импорт и экспорт, местные лодки и каботажные почтово-пассажирские суденышки пока еще заходили в порт. Кроме того, Уилмингтон был значительно больше и по-прежнему мог гордиться процветающим рынком на городской площади, где я приятно провела час, приобретая нужные травы и собирая местные сплетни. Потом я купила булочку с сыром и спустилась к гавани, чтобы съесть свой ланч. Я не спеша прогулялась по набережной в надежде обнаружить корабль, способный отвезти нас в Шотландию, но на якоре не стояло ничего такого, что выглядело бы достаточно большим для подобного путешествия. Ничего удивительного - ДиЛэнси Холл сказал, что мы должны будем погрузиться на маленькое судно, возможно его собственный рыболовный кеч (двухмачтовое парусное судно вместимостью 100-250 тонн - прим. перев.), и выскользнуть из гавани, чтобы встретиться с большим судном в море. Я присела на швартовную тумбу, чтобы поесть и привлекла небольшую стайку заинтересованных чаек, которые подплывали как грузные снежинки, окружая меня. - Подумай еще раз, приятель, - сказала я, предостерегающе направив палец на одного, особенно упорного субъекта, который подбирался украдкой к моим ногам, уставившись на корзинку. - Это - мой ланч! У меня все еще была полусожженная брошюра, которую вручил мне Джейми. Я энергично замахала ею на чаек, которые закружились с тревожными вскриками, но все же переместились на более почтительное расстояние. Их глаза-бусинки так и поедали булку в моей руке. - Ха! - сказала я им, на всякий случай упрятав корзину за ноги, и как следует вцепилась в свой завтрак, одним глазом удерживая чаек в поле зрения. Другой же оставался свободным для изучения гавани. Чуть в стороне стоял на якоре британский военный корабль, и вид государственного флага Соединенного Королевства Великобритании, реющего на его носу, вызвал во мне странно противоречивое чувство гордости и неловкости. Гордость была бессознательной. Всю мою жизнь я была англичанкой и служила Великобритании в госпиталях и на полях сражений - с долгом и честью - и я видела многих своих соотечественников - мужчин и женщин - на той же самой воинской службе. Несмотря на то, что внешний вид флага Соединенного Королевства, который я сейчас видела, слегка отличался от того, что существовал в мое время, это был определенно тот же самый флаг, и я чувствовала то же самое интуитивное воодушевление при виде его. В то же время, я была слишком хорошо осведомлена об угрозе, которую этот флаг теперь представлял для меня и тех, кто мне дорог. Верхние орудийные порты корабля были открыты, очевидно, проводились какие-то учения, ибо я увидела стремительно катавшиеся взад-вперёд пушки, которые одна за другой высовывали и втягивали обратно тупые морды, похожие на головы воинственных сусликов. Накануне в гавани было два военных корабля; один ушел… Куда? С определенной миссией или просто курсировал бесцельно туда-сюда за пределами гавани в готовности захватить, расстрелять или потопить любой корабль, который выглядел подозрительно? Я не могла придумать ничего более подозрительного, чем судно, принадлежащее занимающемуся контрабандой другу мистера Холла. И снова вспомнила таинственного мистера Бичема. Франция по-прежнему оставалась нейтральной; мы были бы в гораздо большей безопасности на корабле под французским флагом. По крайней мере, это могло бы уберечь от бесчинств британского флота. Что касалось собственных мотивов Бичема... Я неохотно согласилась с желанием Фергюса - не иметь ничего общего с этим человеком, но все-таки интересно, почему на самом деле Бичем интересовался Фергюсом? Мне также все еще хотелось узнать, имеет ли он хоть какую-нибудь связь с ветвью моей собственной семьи Бичем, но это было невозможно. Я помнила, что дядя Лэмб составил элементарную родословную, - главным образом, ради меня - но я не уделила ей особого внимания. Вот интересно, где она теперь? Дядя Лэмб вручил аккуратно напечатанную и вложенную в картонную папку родословную нам с Фрэнком, когда мы поженились. Возможно, я упомяну месье Бичема в следующем письме к Брианне. У нее остались все наши старые семейные записи - коробки старинных налоговых квитанций, скопление ее собственных школьных работ и художественных проектов... Я улыбнулась, вспомнив глиняного динозавра, которого она сделала в возрасте восьми лет - зубастое чудище, пьяно накренившееся на одну сторону. Из его пасти свисал небольшой цилиндрический объект. - Это он лопает млекопитающее, - сообщила мне Бри. - А что случилось с ногами млекопитающего? - спросила я. - Они отвалились, когда динозавр на него наступил. Воспоминание на мгновение отвлекло меня, и наглая чайка, спикировав вниз, клюнула меня в руку, выбив остатки моего завтрака на землю, где он мгновенно был подхвачен ее вопящими сородичами. Я выругалась - чайка оставила кровоточащую царапину на тыльной стороне моей ладони - и, схватив брошюру, метнула ее в самую гущу копошащихся птиц. Книжица ударила одну из них по голове, и птица перевернулась в сумасшедшем трепыхании крыльев и страниц, разогнавших сборище. Выкрикивая чайкины ругательства, вся стая разлетелась, не оставив после себя ни крошки. - Ха, - снова произнесла я с некоторым мрачным удовлетворением. Со смутным предубеждением из двадцатого века против мусора на улице - определенно, здесь о таких идеях никто не слышал - я подобрала брошюру, которая распалась на несколько частей, и собрала ее в некое подобие прямоугольника. Книжка называлась «Исследование Милосердия», а подзаголовок гласил: «Размышления о природе Божественного Сострадания и его проявлениях в человеческой натуре. И Наставление, вдохновляющее на совершенствование - как индивидуальное, так и всего человечества». «Вероятно, название не из тех, что пользовались спросом у мистера Краппа», - подумала я, запихивая брошюрку в корзинку. Что навело меня на другую мысль. А может Роджер когда-нибудь найдет эту книжицу в архивах? И решила, что вполне вероятно. Означает ли это, что мы - или я - должны специально что-нибудь делать, чтобы обеспечить упоминание о нас в подобных записях? Учитывая, что в любую эпоху прессу по большей части вскармливают войны, преступления, трагедии и другие ужасные катастрофы, я все-таки решила, что не стóит. Мои несколько соприкосновений со скандальной известностью не были приятными, и последнее, чего я хотела, так это, чтобы Роджер обнаружил сообщение о том, что меня повесили за ограбление банка, казнили за колдовство или заклевали до смерти мстительные чайки. «Нет уж», - заключила я. Лучше я просто расскажу Бри о мистере Бичеме и нашей семейной родословной, а если Роджер захочет в этом покопаться - очень хорошо. Конечно, я никогда не узнаю, нашел ли он мистера Персиваля на том листке, но если нашел, то Джем и Мэнди будут немного больше знать о своем семейном древе. Итак, где же та папка? В последний раз я ее видела в кабинете Фрэнка, она лежала на его архивном шкафу. Я очень ясно ее помнила, потому что дядя Лэмб довольно причудливо нарисовал на ней нечто, похожее на фамильный герб семьи... - Прошу прощенья, мадам, - уважительно произнес позади меня глубокий голос. - Я увидел, что вы... Вырванная внезапно из своих воспоминаний, я в полном недоумении повернулась, смутно понимая, что мне знаком... - Иисус твою Рузвельт Христос! - выпалила я, вскакивая на ноги. - Вы! Отступив назад, я запнулась об корзинку и упала бы в гавань, если бы Том Кристи инстинктивно не схватил меня за руку. Он отдернул меня от края пристани, и я упала ему на грудь. Том отшатнулся, словно я была из раскаленного металла, затем схватил в объятья, крепко прижал к себе и поцеловал меня страстно и самозабвенно. Затем вдруг прервался, вглядываясь в мое лицо, и выдохнул: - Вы мертвы! - Ну, нет, - ответила я, ошеломленно оправдываясь. - Прошу... Прошу прощения, - смог произнести он, отпуская мои руки. - Я... Я... Я... - он был бледен, словно призрак, и я даже подумала, что он сам может свалиться в море. Сомневаюсь, что выглядела намного лучше, но, по крайней мере, я твердо держалась на ногах. - Вам лучше присесть, - сказала я. - Я... Не здесь, - резко произнес Том. Он прав. Набережная была весьма многолюдным местом, и наше небольшое столкновение уже привлекло значительное внимание. Пара зевак открыто пялились, подталкивая друг друга локтями, а проходящие по своим делам торговцы, моряки и докеры бросали на нас лишь чуть менее откровенные взгляды. Я потихоньку оправилась от потрясения - настолько, что начала соображать. - У вас есть комната? Ох, нет... Это не подойдет, да? - я слишком хорошо представляла, какого рода истории будут носиться по всему городу буквально через минуту после того, как мы покинем доки. А уж если мы уйдем и направимся в комнату к мистеру Кристи - я не могла сейчас думать о нем никак иначе, как о «мистере Кристи»... - В таверну, - решительно произнесла я. - Идемте.
ДО ТАВЕРНЫ САЙМОНДСА ИДТИ было всего несколько минут, и мы прошли их в полном молчании. Хотя время от времени я посматривала на него, как для того, чтобы убедиться, что он не призрак, так и чтобы понять, каково сейчас его положение. А оно, похоже, было сносным: на Томе был приличный темно-серый костюм с чистой рубашкой. И хотя он не был модным - я прикусила губу при мысли о модном Томе Кристи – то, по крайней мере, это были не обноски. Совсем наоборот, он выглядел вполне себе так же, как и в прошлый раз, когда мы виделись... «Хотя, нет, - поправила я себя. - На самом деле сейчас он выглядит гораздо лучше». Последний раз я видела его вконец измученным горем, разбитым трагичной смертью его дочери и последующими осложнениями. Я бросила на него прощальный взгляд на «Круизере» - военном британском корабле, на котором губернатор Мартин, изгнанный из колонии почти два года назад, нашел прибежище. Тогда мистер Кристи заявил, что, во-первых, собирается признаться в убийстве своей дочери, в котором обвиняли меня. Во-вторых, что любит меня, а в третьих, что намерен быть казненным вместо меня. Все это вместе делало его внезапное воскрешение не только поразительным, но и более чем неловким. Вдобавок к неловкости еще возникал вопрос, что Том знал – и знал ли вообще – о судьбе своего сына Аллана, который и был ответственен за смерть Мальвы Кристи. А данные подробности - не из тех, которые любой отец хотел бы услышать, и меня охватила паника при мысли, что я должна буду ему об этом сообщить. Я снова на него взглянула. Лицо в глубоких морщинах, но он не выглядел ни изможденным, ни явно обеспокоенным. Парик Том не носил, хотя его жесткие - соль-с-перцем – волосы как всегда были коротко обрезаны - так же, как и аккуратно подстриженная борода. Мое лицо горело, и я едва удержала себя, чтобы не потереть рукой губы: мне хотелось соскоблить это ощущение. Томас явно был в замешательстве - что ж, я тоже - но взял себя в руки и открыл для меня дверь таверны с безупречной вежливостью. Только подергивание мышцы под левым глазом выдавало его. Я чувствовала, будто все мое тело тоже подергивается, но Федра, работавшая в таверне, взглянула на меня не более чем с легким интересом и сердечно кивнула. Разумеется, она никогда не встречала Тома Кристи, и хотя, несомненно, слышала о скандале, который последовал за моим арестом, но джентльмен, который меня сопровождал, с этим скандалом у нее никак не ассоциировался. В обеденном зале мы нашли столик у окна и уселись. - Я думала, что вы мертвы, - сказала я сразу. - Что вы имели в виду, говоря, что считали мертвой меня? Он открыл рот, чтобы ответить, но его прервала Федра, которая, приветливо улыбаясь, подошла нас обслужить. - Вам что-нибудь принести, сэр, мэ-эм? Чего-нибудь перекусить? У нас сегодня отличная ветчина с жареной картошкой, а к ним - специальный горчично-изюмный соус от миссис Саймондс. - Нет, - произнес мистер Кристи. - Я... просто кружку сидра, пожалуйста. - Виски, - сказала я. - И много. Мистер Кристи выглядел возмущенным, но Федра только рассмеялась и упорхнула прочь, изяществом движений привлекая внимание и сдержанное восхищение большинства мужчин-клиентов. - Вы не изменились, - заметил он и, напряженно разглядывая меня, вбирал каждую деталь моей внешности. - Я должен был сразу узнать вас по волосам. В его голосе звучало неодобрение, смешанное, однако, с невольным удовольствием: он всегда громогласно высказывался по поводу моего отказа носить чепец или как-то иначе обуздывать мои волосы. «Своенравные» - называл он их. - Да, должны были, - согласилась я, потянувшись, чтобы пригладить те самые волосы, которые выглядели значительно хуже со времени наших последних встреч. - Вы не узнали меня, пока я не повернулась, так ведь? Что побудило вас ко мне обратиться? Он поколебался, но потом кивнул на корзинку, которую я поставила на пол возле стула. - Я увидел, что вы держите один из моих памфлетов. - Что? – не понимая, спросила я, но, взглянув туда, куда смотрел он, увидела обожженную по краям брошюру о Божественном Сострадании, которая торчала из-под капусты. Я потянулась вниз и достала ее, только теперь заметив имя автора - мистер Т. У. Кристи, МА, университет Эдинбурга (Master of Arts – высшая степень квалификации в университете, магистр гуманитарных наук – прим. пер.). - А что означает «У»? - спросила я, положив книжку на стол. Том моргнул. - Уоррен, - ответил он довольно резко. - Откуда, во имя Бога, вы появились? - Мой отец всегда утверждал, что нашел меня в саду под листом капусты, - ответила я легкомысленно. - Или вы имели в виду сегодня? Если так - из «Рук короля». Он потихоньку оправлялся от потрясения, его обычная раздраженность по поводу несоблюдения мной женских приличий привела к появлению на его лице обычного сурового выражения. - Прекратите дурачиться. Мне сказали, что вы умерли, - обвинил он меня. - Вы и вся ваша семья сгорели в огне. Федра, принеся напитки, взглянула на меня, подняв брови. - Она не выглядит, словно ее поджарили, сэр, если мне позволено будет заметить. - Благодарю за замечание, - произнес Том сквозь зубы. Мы с Федрой обменялись веселыми взглядами, и она вновь ушла, качая головой. - Кто вам об этом сказал? - Человек по имени МакКрири. Должно быть, я выглядела озадаченной, потому что он добавил: - Из Браунсвилля. Я встретил его здесь, я имею в виду - в Уилмингтоне, в конце января. Он сказал, что недавно спустился с гор, и сообщил о пожаре. Так был пожар? - Что ж, да, был, - медленно произнесла я, задумавшись, как много правды сообщить ему о случившемся - если вообще рассказывать. Я решила, что совсем немного, поскольку место общественное. - Может, тогда мистер МакКрири, - тот, кто поместил объявление о пожаре в газете... Хотя он не мог. Изначально объявление появилось в 1776 году - так сказал Роджер - почти за год до самого пожара. - Я подал объявление, - сказал Кристи. Настал мой черед заморгать. - Вы что? Когда? - я выпила большую порцию виски, чувствуя, что нуждаюсь в нем больше, чем когда либо. - Сразу, как только услышал об этом... Или... Да... Нет, - поправился он, - несколько дней спустя. Я... был очень расстроен новостями, - добавил Том, опуская глаза и отводя от меня взгляд в первый раз с того момента, как мы сели за стол. - А. Простите, - сказала я, понижая свой голос и чувствуя себя довольно виноватой – хотя почему я должна извиняться за то, что не сгорела... Том прочистил горло. - Да. Что ж. Просто, эм, мне показалось, что было... необходимо хоть что-нибудь сделать. Некое формальное признание вашего... вашего ухода, - тут он поднял глаза - прямой серый взгляд. - Я не мог вынести мысли, что вы... Все вы, - добавил он, хотя это явно было запоздалым соображением, - просто исчезнете с лица земли, и никто официально не отразит… сам факт. Том глубоко вздохнул и осторожно отхлебнул сидра. - Даже если похороны устроили надлежащим образом, не было никакого смысла мне возвращаться во Фрейзерс Ридж, даже если бы... Что ж. Я не мог. Так что я подумал, что помещу здесь хотя бы запись о случившемся. В конце концов, - добавил он еще тише, снова отводя взгляд. – Я не имел возможности положить цветы на вашу могилу. Виски меня немного успокоило, но также обожгло мне горло, отчего стало трудно говорить, особенно вследствие переполнения эмоциями. Потянувшись, я коснулась его руки, мгновенно отыскав и нейтральную тему. - Ваша рука, - произнесла я. - Как она? Удивленный, он поднял глаза, но напряженные линии его лица немного расслабились. - Очень хорошо, благодарю вас. Видите? - он перевернул правую руку, показывая большой Z-образный шрам на ладони, хорошо заживший, но по-прежнему розовый. - Дайте взглянуть. Его рука была холодной. Как ни в чем не бывало, я взяла его руку в свою и повернула, сгибая пальцы, чтобы оценить их гибкость и амплитуду движения. Том оказался прав: все было в порядке, пальцы двигались почти нормально. - Я... делал упражнения, которые вы мне прописали, - выпалил он. - Я делаю их каждый день. Подняв взгляд, я увидела, что Том с какой-то мучительной серьезностью разглядывает меня - его щеки пылали над бородой. И до меня дошло, что эта тема не была такой уж нейтральной, как я думала. Но до того, как я отпустила его руку, он повернул ее и накрыл мои пальцы - не крепко, но достаточно, чтобы я не смогла их освободить без заметного усилия. - Ваш муж, - он умолк - очевидно, мысль о Джейми до сего момента даже не приходила ему в голову. - Он тоже жив? - Э, да. К его чести, Том от известия не поморщился, а только, выдохнув, кивнул головой. - Я... Рад слышать. Он посидел немного, молча разглядывая свой недопитый сидр и продолжая держать меня за руку. Не поднимая глаз, Том тихо произнес: - Он... знает? Что я... Как я... Я не назвал ему причину своего признания. А вы? - Вы имеете в виду ваши... - я пыталась подобрать подходящие слова, чтобы выразить это, - ваши... эм... прекрасные чувства ко мне? Что ж, да, он знает: и весьма вам сочувствует. Джейми по опыту известно, каково это - быть в меня влюбленным. Я это имею в виду, - добавила я едко. Том почти рассмеялся, и мне удалось высвободить пальцы. Я отметила: он не сказал, что больше меня не любит. Ох, Боже. - Что ж, в любом случае, мы не умерли, - сообщила я, еще раз прочищая горло. - А как вы? В последний раз, когда я вас видела... - А, - он выглядел почти несчастным, но постепенно взял себя в руки, и кивнул. - Ваше более чем поспешное отбытие с «Круизера» оставило губернатора Мартина без секретаря. Обнаружив, что я в какой-то мере образован... - его рот чуть скривился, - и, благодаря вашим усилиям, могу разборчиво писать, он извлек меня из арестантской. Я ничуть этому не удивилась. Изгнанный из колонии насовсем, губернатор Мартин был вынужден управлять делами, находясь в крошечной каюте британского корабля, на котором нашел прибежище. А дела эти практически полностью состояли из писем, и каждое из них нужно было не только составить, поправить и красиво переписать, но затем еще и несколько раз скопировать. Во-первых, копии были необходимы для собственного архива губернатора. Затем, для каждого человека или организации, заинтересованных в содержании письма. И, наконец, нужно было сделать несколько добавочных копий любых документов, которые посылались в Англию или в Европу. Ведь они будут отправлены на разных кораблях в надежде, что, по крайней мере, одна копия достигнет цели, даже если остальные потонут, будут захвачены пиратскими или частными судами, или как-то по-другому потеряются во время транспортировки. От одного только воспоминания об этом моя рука заболела. Нужды бюрократии времен, когда не существовало магии ксерокса, не дали мне сгнить в камере: неудивительно, что они освободили от ужасного заточения и Тома Кристи. - Вот видите? - сказала я, весьма довольная. - Если бы я не вылечила вашу руку, губернатор, скорее всего, либо казнил бы вас прямо на месте, либо, на худой конец, отправил бы обратно на берег и замуровал в каком-нибудь подземелье. - Премного благодарен, - произнес он чрезвычайно сухо. – А вот тогда - не был. Кристи несколько месяцев провел в качестве фактического секретаря губернатора. Но в конце ноября из Англии прибыл корабль, привезший губернатору официального секретаря и приказы, суть которых была в том, чтобы он снова подчинил себе колонию, но при этом не содержали ни единого полезного предложения, как это можно сделать. Дополнительных войск или вооружения также не предлагалось. - Тогда перед губернатором возникла перспектива избавиться от меня. Мы с ним... хорошо узнали друг друга, работая так тесно... - И поскольку вы больше не были неким незнакомым убийцей, он не захотел выдернуть из ваших рук перо и повесить вас на нок-рее, - закончила я за него. - Да, он на самом деле очень добрый человек. - Так и есть, - задумчиво произнес Кристи. - Нелегкое у него было время, бедняга. Я кивнула. - Он рассказал вам о своих маленьких мальчиках? - Да.
Томас сжал губы, но не от гнева, а чтобы сдержать собственные эмоции. Супруги Мартин во время эпидемии лихорадки в колонии потеряли одного за другим трех маленьких сыновей. Неудивительно, что слова боли губернатора вновь открыли собственные раны Тома Кристи. Однако, слегка покачав головой, Том вернулся к теме своего освобождения. - Я немного... рассказал ему о... о своей дочери, - Том поднял почти полную кружку сидра и одним глотком выпил половину, как будто умирал от жажды. - С глазу на глаз я сказал Мартину, что мое признание было ложным... Хотя я также заявил, что абсолютно уверен в вашей невиновности, - заверил он меня. - И если вы когда-нибудь будете арестованы за это преступление, то мое признание останется в силе. - Благодарю вас за это, - ответила я, и с усилившейся неловкостью мне захотелось узнать, известно ли ему, кто убил Мальву. Думаю, он должен был предполагать... Но это далеко не одно и то же, когда знаешь, не говоря уж о том, чтобы знать, почему. И никто не обладал сведениями, где Аллан находился сейчас - кроме меня, Джейми и Йена Младшего. Губернатор Мартин принял это допущение с некоторым облегчением и решил: единственное, что можно сделать в данных обстоятельствах - это отправить Кристи на берег, где с ним буду разбираться гражданские власти. - Но ведь гражданских властей больше нет, - сказала я. - Не так ли? Том покачал головой. - Способных справиться с подобным делом - нет. Все еще существуют тюрьмы и шерифы, но нет ни судов, ни магистратов. В данных обстоятельствах, - он почти улыбнулся, хотя выражения лица оставалось суровым, - я подумал, что будет напрасной тратой времени - искать, кому бы сдаться. - Но вы сказали, что отправили свое признание в газеты, - проговорила я. - Люди в Нью-Берне... не приняли ли вас... э... холодно? - Милостью Божественного Провидения газеты перестали выходить прежде, чем мое признание было ими получено, потому что печатник оказался лоялистом. Думаю, мистер Эш и его друзья нанесли ему визит, и печатник благоразумно решил найти иной род деятельности. - Весьма разумно, - сухо произнесла я. Джон Эш был дружен с Джейми. Путеводный свет местных «Сынов Свободы», Эш был именно тем, кто спровоцировал поджог форта Джонстона и тем самым спровадил губернатора Мартина в море. - Ходили какие-то сплетни, - сказал Том, снова отводя взгляд, - но поток событий оказался слишком велик. Никто точно не знал, что произошло во Фрейзерс Ридж, и спустя время в умах у всех просто засело, что у меня случилась какая-то личная трагедия. Люди стали относиться ко мне с некоторым... сочувствием, - его губы скривились, ведь он был не из тех, кто принимал сочувствие с благодарностью. - Вы, похоже, процветаете, - я указала головой на его костюм. - Или, по крайней мере, вы не ночуете в канаве и не подбираете выброшенные рыбьи головы в доках. Вот не знала, что написание памфлетов такое прибыльное дело. Пока мы разговаривали, цвет его лица стал нормальным, но при этих словах Том снова вспыхнул - на этот раз от раздражения. - Это не так, - огрызнулся он. - У меня есть ученики. И я... проповедую по воскресеньям. - Не могу представить никого лучше для этой цели, - сказала я весело. - У вас всегда был талант в библейских выражениях говорить людям, что с ними не так. Значит, вы стали священником? Том еще больше покраснел, но, подавив свой гнев, ответил мне спокойно. - Я был почти нищим, когда приехал сюда. Рыбьи головы, как вы сказали... да время от времени кусок хлеба или чашка супа, которую мне давали в братстве Нового Света. Я пришел, чтобы поесть, но из вежливости остался на служение, и таким образом услышал проповедь преподобного Петерсона. И слова... проникли в душу. Я попросил священника выйти, и мы... поговорили. Так, одно за другим, - он поднял на меня горячий взгляд, - знаете, Господь отвечает на молитвы. - О чем вы молились? - спросила я заинтригованная. Том немного смутился, хотя вопрос был вполне невинный и задан из чистого любопытства. - Я... я... - он смолк и, нахмурившись, уставился на меня. - Вы ужасно неудобная женщина! - Вы далеко не первый человек, который так думает, - уверила я его. - И я не собиралась выспрашивать. Мне просто... интересно. Я видела, как желание встать и уйти боролись в нем с неудержимой тягой поделиться тем, что с ним произошло. Но Том Кристи был упрямым мужчиной и никуда не ушел. - Я... спросил: «Для чего?», - произнес он, наконец, очень спокойно. - И все. - Что ж, с Иовом это сработало, - заметила я. Том выглядел удивленным, и я почти рассмеялась: он всегда удивлялся, когда обнаруживал, что помимо него кто-то еще читал Библию. Но он удержался и воззрился на меня в более характерной для него манере. - А теперь вы тут, - сказал он, и прозвучало это как обвинение. - Я полагаю, ваш муж организует ополчение... или присоединяется к нему. С меня войны достаточно. Удивляюсь, что вашему мужу она не надоела. - Не думаю, что это именно склонность к войне, - произнесла я довольно резко, но что-то заставило меня добавить: - Просто он чувствует, что родился для этого. Глубоко в глазах Тома Кристи что-то промелькнуло… Удивление? Подтверждение? - Так и есть, - тихо произнес он. - Но неужели... - не закончив предложения, он вдруг спросил: - А что вы тут делаете? В Уилмингтоне? - Ищем корабль, - ответила я. - Мы уезжаем в Шотландию. У меня всегда был талант поражать его, но это просто побило все рекорды. Подняв кружку, он отхлебнул, но, услышав это заявление, разбрызгал сидр по всему столу. Последовавшие за этим кашель и хрипение привлекли довольно много внимания, и я отодвинулась, стараясь выглядеть менее заметной. - Э... мы поедем в Эдинбург за печатным станком моего мужа, - сказала я. Может, там есть кто-то, кого я могла бы навестить для вас? Доставить послание, например? Мне кажется, вы говорили, что у вас там брат. Его голова взметнулась вверх, глаза слезились. Я ощутила спазм ужаса, внезапно все вспомнив, и хотела откусить себе язык прямо под корень. У того самого брата случилась интрижка с женой Тома, когда после Восстания он находился в тюрьме в Хайленде, а потом жена отравила его брата и впоследствии была казнена за колдовство. - Мне так жаль, - тихо сказала я. - Простите меня, пожалуйста. Я не хотела... Том сжал мои руки в своих ладонях так сильно и так внезапно, что я охнула, и несколько любопытных голов повернулись в нашем направлении. Том не обратил внимания, а наклонился ко мне через стол. - Послушайте меня, - сказал он тихо и яростно. - Я любил трех женщин. Одна была ведьмой и шлюхой, вторая - только шлюхой. Сами вы вполне можете быть ведьмой, но это не имеет никакого значения. Любовь к вам привела к моему спасению, и к тому, что было покоем, как я считал, пока думал, что вы мертвы. Том смотрел на меня и медленно качал головой, его губы на мгновение сжались в просвете его бороды. - И вот вы здесь. - Эм... да, - я снова почувствовала, будто должна извиниться за то, что жива, но не стала. Том глубоко вздохнул и сокрушенно выдохнул. - Мне не будет покоя, пока ты жива, женщина. Затем он поднял мою руку и, поцеловав ее, встал и направился к выходу. - Заметьте, - он обернулся у двери, глядя через плечо. - Я не говорю, что жалею об этом. Я взяла стакан виски и выпила.
ОСТАЛЬНЫЕ СВОИ ДЕЛА Я ДЕЛАЛА словно в тумане... который появился не только от виски. Я не имела ни малейшего представления, что думать о воскрешении Тома Кристи, но оно полностью выбило меня из колеи. С этим, однако, ничего поделать было нельзя, так что я отправилась в лавку Стивена Моррея, серебряных дел мастера из Файфа, чтобы заказать пару хирургических ножниц. К счастью, он оказался человеком разумным, способным понять, как мои указания, так и необходимость, стоящую за ними, и пообещал сделать ножницы за три дня. Воодушевленная этим, я приступила к более проблемному заказу. - Иголки? - Морей озадаченно свел свои белые брови вместе. - Вам не нужны услуги серебряных дел мастера, чтобы... - Иголки не для шитья. Мне нужны более длинные, довольно тонкие и без ушка - для медицинских целей. И мне бы хотелось, чтобы вы сделали их из этого. Его глаза расширились, когда я положила перед ним на прилавок нечто похожее на золотой самородок размером с грецкий орех. На самом деле это была часть французского слитка, отрубленная и разбитая молотком в бесформенный кусок, который затем натерли грязью для маскировки. - Мой муж выиграл его в карты, - сказала я тоном, в котором смешались оправдание и гордость, казавшиеся подходящими для такого признания. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь думал, что во Фрейзерс Ридже есть золото - в какой бы то ни было форме. Вряд ли повредит, если я преумножу репутацию Джейми, как карточного игрока: своими способностями в этом направлении он и так уже был хорошо известен - если не знаменит. Морей слегка нахмурился, записывая характеристики акупунктурных игл, но согласился сделать их. К счастью, он, похоже, никогда не слышал о куклах вуду, а то у меня появились бы проблемы. После похода в мастерскую серебряных дел мастера я ненадолго зашла на рынок за весенней зеленью, сыром, листьями мяты и еще чем-нибудь полезным из трав. Так что в «Руки короля» я вернулась уже в середине дня. Джейми, сидя в пивной, играл в карты, а Йен-младший следил за игрой через его плечо. Но, увидев, как я вошла, он передал свои карты Йену и, забрав у меня корзину, следом за мной поднялся по лестнице в нашу комнату. Закрыв дверь, я обернулась к нему, но прежде, чем смогла что-либо выговорить, он произнес: - Я знаю, Том Кристи жив. Я встретил его на улице. - Он поцеловал меня, - выпалила я. - Да, я слышал, - он разглядывал меня, определенно забавляясь. Я поняла, что по непонятной мне причине сильно раздражена. Он увидел это, отчего его веселость только усилилась. - Понравилось, должно быть? - Это не смешно! Веселье не исчезло, но слегка понизилось. - Тебе понравилось? - повторил он, но теперь в его голосе было скорее любопытство, чем поддразнивание. - Нет, - я резко отвернулась. - Впрочем… у меня не было времени, чтобы… чтобы думать об этом. Внезапно, он схватил меня сзади за шею и коротко поцеловал. И совершенно непроизвольно я влепила ему пощечину. Не сильно - во время удара я попыталась отстраниться - и, очевидно, я не хотела причинить ему боль. Я была так поражена и смущена, будто сбила его с ног. - О чем тут долго думать, так ведь? - бросил он пренебрежительно и, отступив на шаг, с интересом окинул меня взглядом. - Прости, - сказал я, чувствуя себя униженной и обозленной одновременно, и раздражение мое увеличивалось от того, что я совершенно не понимала причину своей злости. - Я не хотела. Мне очень жаль… Он склонил голову набок, разглядывая меня. - Может, мне лучше пойти и убить его? - Ой, да не смеши! - я нервно завозилась, развязывая карман и не желая встречаться с ним взглядом. Я была взвинченной, расстроенной, раздраженной, и еще более смущенной оттого, что не знала, почему. - Это был прямой вопрос, Сассенах, - сказал он спокойно. - Не слишком серьезный, наверное, но честный. Полагаю, что ты, пожалуй, должна мне такой же честный ответ. - Конечно, я не хочу, чтобы ты убил его! - Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, почему ты ударила меня на самом деле? - Почему... - я постояла с открытым ртом секунду, потом закрыла его. - Хорошо. Скажи. - Я коснулся тебя против твоей воли, - он пристально смотрел на меня. - Разве нет? - Да, - дышать мне стало немного полегче. - Так же как и Том Кристи. И нет, мне не понравилось. - Но не в отношении того, что Том жив, - закончил он мою мысль. - Бедолага. - Он не хотел бы твоего сочувствия, - едко сказал я, и Джейми улыбнулся. - Разумеется. Но, тем не менее, оно у него есть. Однако, я рад этому, - добавил он. - Рад чему? Что он жив? Ну, конечно уж, не его предположению, что он любит меня? - проговорила я недоверчиво. - Не умаляй его чувств, Сассенах, - сказал он, более спокойно. - Однажды он отдал свою жизнь за тебя. И я доверил бы ему сделать это снова. - А я бы не хотела, чтобы он делал это и в первый раз! - Тебя это беспокоит? - вопросил он тоном заправского психоаналитика. - Да, чертовски беспокоит! - рявкнула я. - И… - эта мысль вдруг поразила меня, и я смерила его суровым взглядом. - Так же как и тебя… Я вдруг вспомнила, как Джейми сказал, что встретился с Томом Кристи на улице. Что Том сообщил ему? Он мотнул головой, будто сомневаясь, но и не отрицал этого. - Я не скажу, что мне нравится Томас Кристи, - проговорил он, взвешивая слова, - но я его уважаю. И очень рад, что он оказался живым. Не было ничего дурного в том, что ты оплакивала его, Сассенах, - сказал он мягко. – Да и я тоже был расстроен. - Я даже об этом не задумывалась… - в шоке от встречи с ним, я не могла вспомнить подробностей, но я оплакивала его и его детей. - Но я не жалею об этом… - Хорошо. Проблема Тома Кристи, - продолжал он, - в том, что он хочет тебя. Очень сильно. Но он не знает о тебе ничего. - А ты знаешь, - я бросила эту фразу, как нечто среднее между вопросом и вызовом, и Джейми улыбнулся. Повернувшись, он запер дверь на задвижку, пересек комнату и задернул ситцевую занавеску на одном маленьком окошке, погрузив комнату в приятный голубой полумрак. - О, у меня и нужда, и желание в избытке... но у меня есть и знание, - он стоял очень близко, настолько, что мне пришлось поднять голову, чтобы смотреть на него. - Я никогда не целовал тебя, не зная, кто ты... а это то, чего бедняга Том никогда не узнает. Боже, что Том ему наговорил? Мой пульс, скакавший то скорей, то медленней, установился на быстром, легком стуке, ощутимом в кончиках пальцев. - Ты ничего не знал обо мне, когда мы поженились. Его ладонь легко сжалась на моей попке. - Нет? - Я имею в виду, помимо этого! Джейми издал горлом тихий шотландский звук, почти смешок. - Да, что ж, мудр тот мужчина, которому известны границы его знания... И я быстро учусь, a nighean (девочка (гэльск.) - прим. пер.). Тогда он нежно привлек меня к себе и поцеловал - намеренно и нежно, и осознанно… и с моим полным согласием. Поцелуй не стер память о пылком и неловком объятии Тома Кристи, и я подумала, что не в этом был его смысл - Джейми хотел показать мне разницу. - Ты не можешь ревновать, - минутой позже произнесла я. - Могу, - сказал Джейми серьезно. - Ты же не думаешь, что в самом деле... - Я и не думаю. - Ну, что ж... - Ну, что ж, - его глаза были темными, как морская вода в сумерки, но их выражение легко читалось, и мое сердце забилось быстрее. - Я знаю, каковы твои чувства к Тому Кристи... а он открыто сказал мне, что чувствует к тебе. И конечно, тебе известно, что любовь не имеет ничего общего с логикой, Сассенах?
Услышав риторический вопрос, я не стала отвечать, а просто потянулась и аккуратно расстегнула его рубашку. Я ничего не могла сказать о чувствах Тома Кристи, но у меня был другой язык, чтобы выразить свои. Сердце Джейми билось быстро, я ощущала его, словно держала в своих руках. Мое тоже, но я глубоко вздохнула и нашла успокоение в знакомой теплой близости его тела, в шерстяной упругости волос цвета корицы на его груди, и в мурашках, которые поднялись от моих прикосновений. Пока я возилась таким образом, он скользнул пальцами в мои волосы, отделив локон, который осмотрел оценивающе. - Не побелел еще. Полагаю, у меня есть еще немного времени прежде, чем ты станешь слишком опасной для меня в постели. - Несомненно стану, какой разговор, - сказала я, принимаясь за застежки его бриджей. Жаль, что он был не в килте... - Что именно, ты предполагаешь, я могу сделать с тобой в постели? Он почесал в раздумье грудь и рассеяно протер маленький узел рубцовой ткани на том месте, где он вырезал из тела клеймо Джека Рэндалла. - Ну, пока что ты царапала меня, кусала меня, колола меня… и не раз… и… - Я не колола тебя! - Колола и основательно, - сообщил он мне. - Ты протыкала мой зад своими ужасными маленькими острыми шипами — пятнадцать раз! Я считал… И потом дюжину или более раз ногу клыками гремучей змеи. - Я спасала твою чертову жизнь! - Я не отрицаю этого, не так ли? И ты не пытайся отрицать, что все-таки наслаждалась этим, согласись? - Хорошо… но клыками гремучей змеи - не особо. Что касается инъекций… - мои губы дернулись, вопреки желанию. - Ты заслужил их. Он одарил меня взглядом глубочайшего недоверия. - Как там говорится? Не навреди? - Кроме того, ты подсчитывал, что я сделала тебе в постели, - сказала я, ловко возвращаясь к сути вопроса. - Ты не можешь считать уколы. - Я был в постели! - Зато я не была! - Да, ты воспользовалась несправедливым преимуществом, - кивая, пробормотал он, - Хотя я не держу на тебя зла за это. Сняв с меня кофту, он деловито развязывал шнуровку, склонив голову в полном поглощении процессом. - Как бы тебе понравилось, если бы я ревновала? - спросила я его макушку. - Это было бы отлично, - ответил он, обдавая теплым дыханием мое обнажившееся тело. - А ты и ревновала. Из-за Лири, - Джейми поднял голову, ухмыляясь, и брови его взметнулись. - Может быть, ты до сих пор?.. Я снова хлестанула его, на этот раз специально. Он мог остановить меня, но не стал. - Да, я так и думал, - сказал он, утирая заслезившийся глаз. - Теперь ты ляжешь со мной в постель? И мы будем там только вдвоем, - добавил он.
УЖЕ НАСТУПИЛ ВЕЧЕР, КОГДА я проснулась: в комнате было темно, хотя поверх занавески виднелся кусочек гаснущего неба. Огня еще не зажигали, и в комнате было холодно, но я устроилась под одеялом рядом с Джейми, и мне было тепло и уютно. Он повернулся набок, и я, как ложечка, свернулась возле его спины и положила руку поверх него, ощущая нежное движение его дыхания. Нас и было только двое. Сначала я беспокоилась, что память о Томе Кристи и его неловкой страсти может лечь между нами... но Джейми, явно думая также, решил избежать любого отголоска, который мог бы мне напомнить объятья Тома, и начал с другого конца, целуя пальцы моих ног. Учитывая размеры комнаты и вплотную втиснутой в один из ее концов кровати, Джейми был вынужден оседлать меня, чтобы сделать это. И сочетания покусывания пальцев моих ног с тем, что я смотрела на обнаженного шотландца непосредственно сзади и снизу, оказалось достаточным, чтобы вытеснить из моей головы что-либо еще. Успокоенная, согретая и в безопасности, сейчас я могла подумать о недавнем столкновении, не ощущая, что мне что-то угрожает. А я ощущала. Джейми понял это. «Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, почему ты ударила меня?.. Я коснулся тебя против твоей воли». Он прав: это было одним из последствий того, что случилось со мной, когда меня похитили. Столпотворение людей меня нервировало безо всякой причины, и когда меня неожиданно хватали, это заставляло отшатываться и панически отбиваться. Почему я сама этого не поняла? Потому что не хотела тогда об этом думать - вот почему. И сейчас - тоже. Что хорошего принесет это обдумывание? Пусть все пройдет само собой, если получится. Но даже то, что излечивается - оставляет шрамы. Доказательства этого в буквальном смысле находились перед моим лицом - на самом деле я прижималась к ним. Шрамы на спине Джейми поблекли, превратившись в бледную паутину, и только чуть-чуть рельефно возвышались под моими пальцами то тут, то там, словно колючая проволока под его кожей, когда мы занимались любовью. Я припомнила, как Том Кристи как-то говорил колкости о них, и сжала челюсти. Я нежно положила руку на спину Джейми, большим пальцем проводя по одному бледному витку. Джейми дернулся во сне, и я замерла, положив ему на спину ладонь. «Что будет дальше? - задумалась я. - С ним? Со мной?» Я прямо слышала язвительный голос Тома Кристи: «С меня достаточно войны. Удивляюсь, что вашему мужу – нет». - Вполне достаточно для тебя, - пробормотала я вполголоса. - Трус. Тома Кристи заключили в тюрьму как якобита. Якобитом Том был, но не солдатом. Офицер снабжения продовольствием в армии Чарльза Стюарта, он рисковал своим состоянием и положением - и оба потерял - но не своей жизнью или телом. И все же, Джейми уважал его - а это что-то значило, ведь он очень хорошо разбирался в людях. И, наблюдая за Роджером, я знала достаточно, чтобы понимать, что стать священником - отнюдь не легкий путь, как некоторые люди про это думали. И Роджер тоже не был трусом, и меня интересовало, как он найдет свой путь в будущем? Растревоженная, я повернулась. Из кухни снизу доносился интенсивный, насыщенный морем аромат жареных устриц и печеного картофеля, принесенный на волне древесного дыма - ужин был готов. Джейми слегка пошевелился и перекатился на спину, но не проснулся. Время еще есть. Ему что-то снилось: я видела, как подергиваются его глаза под закрытыми веками, и как на мгновение сжимаются губы. Его тело тоже напряглось, внезапно стало жестким рядом со мной, и я отпрянула назад. Джейми негромко зарычал, и его тело с усилием выгнулось. Он издавал сдавленные звуки, то ли кричал, то ли ревел во сне - я не знала, и не стала ждать, чтобы выяснить. - Джейми... проснись! - сказала я жестко, но не касалась его - я знала, что не стóит этого делать, пока он во власти ужасного сна, потому что пару раз он чуть не сломал мне нос. - Проснись! Джейми охнул, перевел дыхание и открыл расфокусированные глаза. Он явно не понимал, где находится, и я заговорила с ним более нежно, повторяя его имя, уверяя, что все в порядке. Он заморгал, с трудом сглотнул, затем повернул голову и увидел меня. - Клэр, - помогла я ему, видя, что он пытается вспомнить мое имя. - Это хорошо, - прохрипел Джейми и, закрыв глаза, потряс головой, потом снова их открыл. - Ты в порядке, Сассенах? - Да. А ты? Он кивнул, снова ненадолго закрывая глаза. - Да, хорошо. Мне снился горящий дом. Я тушил, - Джейми чихнул. - Что-то горит? - Ужин, наверное, - действительно, аппетитные запахи снизу сменились едким смрадом дыма и подгоревшей пищи. - Думаю, котел прогорел. - Может, мы сегодня поужинаем где-нибудь в другом месте. - Федра говорила, что миссис Саймондс запекла сегодня ветчину с горчично-изюмным соусом. Наверняка там что-нибудь осталось. Ты в порядке? - снова спросила я. В комнате было холодно, но на его груди и на лице блестел пот. - О, да, - ответил Джейми, садясь и энергично потирая волосы руками. - С такими снами я могу жить, - откинув волосы с лица, он мне улыбнулся. - Ты выглядишь, как растрепанный молочай, Сассенах. Ты тоже спала неспокойно? - Нет, - сказала я ему, вставая и натягивая свою рубашку перед тем, как взять расческу. - Беспокойство было до того, как мы заснули. Или ты этой части не помнишь? Рассмеявшись, Джейми вытер лицо и поднялся, чтобы воспользоваться горшком, а потом натянул свою рубашку. - А что за другие сны? - спросила я вдруг. - Что? – недоумевая, он появился из рубашки. - Ты сказал: «С такими снами я могу жить». А с какими не можешь? Я увидела, как линии его лица дрогнули, словно поверхность воды, когда бросаешь в нее камень, и, импульсивно протянув руку, схватила его за запястье. - Не прячься, - тихо проговорила я, удерживая его взгляд и не давая ему надеть свою маску. - Доверься мне. Джейми все же отвел взгляд, но только для того, чтобы собраться - он не прятался. Когда он снова посмотрел на меня, его взгляд остался прежним – в нем были замешательство, смущение, униженность и остатки долго подавляемой боли. - Мне снится... иногда... - сказал он, запинаясь, - что со мной что-то делают против моей воли, - Джейми глубоко и сердито втянул носом воздух. - И тогда я пробуждаюсь со стояком и пульсирующими яйцами, и мне хочется пойти и убить кого-нибудь, начиная с самого себя, - закончил он торопливо и сморщился. - Но это случается нечасто, - добавил Джейми, коротко и прямо взглянув на меня. - И я никогда... никогда бы не повернулся к тебе после этого. Ты должна знать об этом. Я сильнее сжала рукой его запястье. Мне хотелось сказать: «Ты мог бы... и я бы не стала возражать», - потому что это было правдой, и когда-то я бы произнесла это без колебаний. Только сейчас я знала об этом куда как больше, и если бы это была я, если бы мне когда-нибудь приснился Харли Бобл или тот тяжелый мягкотелый мужчина, и я проснулась бы возбужденной – а, слава Богу, никогда такого не случалось – нет. Последнее, что я бы сделала, это приняла ощущение и направила его к Джейми, или использовала его тело, чтобы излить это. - Спасибо, - тихо произнесла я вместо всего, - за то, что рассказал мне, - добавила я. - И за нож. Джейми кивнул и повернулся, чтобы взять бриджи. - Я люблю ветчину, - сказал он.
Я СОЖАЛЕЮ... Лонг-Айленд , колония Нью-Йорк сентябрь 1776
УИЛЬЯМУ ХОТЕЛОСЬ БЫ поговорить с отцом. Совсем не потому, уверял он себя, чтобы лорд Джон оказал какое-то влияние; определенно, нет. А просто хотел получить несколько практических советов. Однако лорд Джон вернулся в Англию, и Уильям остался сам по себе. Ну, не совсем сам по себе. На данный момент он командовал отрядом солдат, охранявших таможенный контрольно-пропускной пункт на окраине Лонг-Айленда. Уильям злобно пришлепнул комара, севшего на его запястье. Как бы ему хотелось сделать то же самое с Клэрвеллом. Лейтенант Эдвард Маркхэм, маркиз Клэрвелл. Известный Уильяму и паре ближайших друзей еще как Нед-без-подбородка, или Понс (Ponce – брит. устар. сутенер; груб. педик, гомосексуалист, - прим. пер.). Уильям, почесав собственный выдающийся подбородок, заметил, что двое его людей куда-то пропали, и, выкрикивая их имена, направился к фургону, который те проверяли. Рядовой Уэлч появился из-за фургона, как чертик из коробки, испуганно таращась и вытирая рот. Уильям подался вперед, принюхался к его дыханию и коротко сказал: - Виновен. Где Лонфол? Тот был в фургоне, спешно заключая сделку с владельцем фургона за три бутылки контрабандного бренди, который этот джентльмен собирался незаконно импортировать. Уильям, угрюмо отмахиваясь от людоедских орд комаров, вылезших из близлежащих болот, арестовал владельца фургона, вызвал трех других людей из своего отряда и приказал им сопроводить контрабандиста, Уэлча и Лонфола к сержанту. Затем он взял мушкет и стал посреди дороги, одинокий и свирепый, всем видом угрожая любому, кто попытается проехать. По странной иронии на дороге, занятой все утро, некоторое время никого не было видно, что дало Уильяму возможность сфокусировать свое плохое настроение на мысли о Клэрвелле. Наследник очень влиятельной семьи, состоящий в интимной связи с лордом Нортом, Нед-без-подбородка прибыл в Нью-Йорк неделей раньше Уильяма и также был размещен в штабе Хау. Там он уютно слился с мебелью, всячески обхаживая генерала Хау, который, к своей чести, начинал моргать и таращиться на Понса, словно пытаясь вспомнить, кто, к дьяволу, тот такой. А также ублажал капитана Пикеринга, главного адъютанта генерала, человека тщеславного и гораздо более восприимчивого к энергичному подхалимажу Неда. В результате Неду регулярно доставались престижные задания: поездки с генералом в короткие разведывательные экспедиции, сопровождение его на встречах с индейскими старейшинами и тому подобное, в то время как Уильям и несколько других младших офицеров оставались перебирать бумаги и томиться в ожидании. Прискорбное положение, особенно после свободы и упоения разведывательной деятельности. Ему были нипочем трудности казарменной жизни и армейская бюрократия. Отец научил его самообладанию в сложных обстоятельствах, противостоянию скуке, обращению с болванами и искусству использования ледяной вежливости в качестве оружия. Впрочем, некто, лишенный силы характера Уильяма, в один прекрасный день сорвался и, не в силах противостоять возможности сатирически изобразить натуру Неда, нарисовал карикатуру на капитана Пикеринга, где изобразил его со спущенными до лодыжек бриджами, занятого инструктажем младшего состава и очевидно не знающего о Понсе, который, ухмыляясь, выглядывал из его задницы вниз головой. Уильям не принимал участия в рисовании этого безобразия – хотя ему и хотелось бы – но Нед застал его смеющимся над рисунком, и в редком для него проявлении мужественности ноударил Уильяма в нос. Последовавшая потасовка очистила помещение младших офицеров, несколько несущественных предметов мебели были сломаны, и в результате Уильям с капающей на рубашку кровью предстал перед холодным взглядом капитана Пикеринга, а непристойный рисунок лежал в качестве доказательства на столе. Уильям, конечно, отрицал авторство, но и отказался назвать художника. Он применил ледяную вежливость, которая сработала настолько, что Пикеринг не послал Уильяма в тюрьму. Всего лишь на Лонг-Айленд. - Поганый подхалим, - пробормотал он, сверля взглядом приближающуюся доярку с такой яростью, что та сначала встала, как вкопанная, а затем обошла его стороной, не сводя с него выпученных глаз от страха, что Уильям может взорваться. Он оскалился на нее, отчего женщина испугано пискнула и рванула так быстро, что немного молока выплеснулось из ведер, которые она несла на коромысле. Он почувствовал себя виноватым – захотелось догнать ее и извиниться. Но он не мог: навстречу по дороге спускалась пара погонщиков, ведущих стадо свиней. Бросив взгляд на приближающуюся массу - вспучивающуюся, визжащую, в пятнистых шкурах, с изодранными в лохмотья ушами и вымазанную грязью - Уильям проворно запрыгнул на ведро, которое служило ему в качестве командного пункта. Погонщики весело замахали ему, крича то ли приветствия, то ли оскорбления - он не был уверен, что они вообще говорили на английском, и не собирался это выяснять. Свиньи прошли, оставив его среди моря вытоптанной копытами грязи, обильно усеянной свежим пометом. Вилли хлопнул в туче комаров, которые надоедливо роились вокруг его головы и подумал, что с него уже довольно. Он находился на Лонг-Айленде две недели – это были тринадцать с половиной очень долгих дней. Хотя недостаточно долгих для того, чтобы заставить его извиниться перед Недом-без-подбородка или капитаном. - Прихвостень, - пробормотал он. На самом деле у него была альтернатива. И чем дольше он проводил здесь время с комарами, тем привлекательнее она начинала выглядеть. Дорога от его таможенной заставы до штаб-квартиры была слишком долгой, тем более для поездок дважды в день. В результате его временно разместили у человека по имени Калпер и двух его сестер. Калперу это не очень нравилось: его левый глаз начинал дергаться всякий раз при виде Уильяма, но две пожилые дамы заботились о нем, и он по мере возможности благодарил их, принося конфискованную ветчину или рулон батиста. Прошлым вечером он пришел с куском хорошего соленого бекона, когда мисс Эбигейл Калпер сообщила ему шепотом, что к нему посетитель. - Курит во дворе, - сказала она, склонив голову в чепце в сторону дома. – Боюсь, сестра не позволит ему курить в доме. Он ожидал встретить одного из своих друзей, пришедшего составить ему компанию или, возможно, с новостями об официальном прощении, которое вернуло бы его из ссылки на Лонг-Айленде. Вместо этого он нашел капитана Ричардсона, с трубкой в руке, медитативно наблюдающего, как петух Калпера топчет курицу. - Прелести пасторальной жизни, - заметил капитан, когда петух, отвалившись назад, вскочил, пошатываясь, на ноги и пропел в растрепанном ликовании, в то время как курица привела свои перья в порядок и продолжила клевать, как ни в чем не бывало. - Здесь очень тихо, не правда ли? - О, да, - ответил Уильям. – К вашим услугам, сэр. На самом деле это было не так. Мисс Бьюла Калпер держала полдюжины коз, которые блеяли день и ночь - хозяйка заверила Уильяма, что они помогают держать воров подальше от амбара. И тут же одно из этих существ так дико и пронзительно заблеяло в загоне, что капитан Ричардсон уронил кисет. Еще несколько коз начали громко мекать, как будто издеваясь. Уильям наклонился и поднял кисет, сохраняя спокойное выражение лица, хотя его сердце бешено колотилось. Ричардсон не проделал бы весь этот путь на Лонг-Айленд только для того, чтобы скоротать время. - Христос, - пробормотал Ричардсон, бросив взгляд на коз. Он покачал головой и махнул рукой в сторону дороги. - Не прогуляетесь со мной немного, лейтенант? Уильям с радостью согласился. - Я немного слышал о вашей нынешней ситуации, - Ричардсон улыбнулся. - Я замолвлю словечко капитану Пикерингу, если пожелаете. - Это очень любезно с вашей стороны, сэр, - ответил Уильям. - Но боюсь, что не смогу извиниться за то, чего не делал. Ричардсон взмахнул трубкой, опровергая сказанное: - У Пикеринга вспыльчивый характер, но обид он не держит. Я позабочусь об этом. - Благодарю вас, сэр. - "И что же ты хочешь взамен?"- подумал Уильям. - Существует некий капитан Рэндалл-Айзекс, - небрежно сказал Ричардсон, - который через месяц отправляется в Канаду, где ему предстоит разобраться с кое-какими военными делами. И находясь там, вполне возможно, он встретится с... одним человеком, который может предоставить армии ценную информацию. У меня есть основания полагать, что этот человек едва ли говорит на английском, а капитан Рэндалл-Айзекс, увы, совершенно не знает французского. Попутчик, свободно владеющий этим языком, мог бы быть... полезным. Уильям кивнул, но не стал задавать вопросов. Для этого будет достаточно времени, если он решит принять поручение Ричардсона. Возвращаясь обратно, они обменивались банальностями, после чего Ричардсон вежливо отклонил приглашение мисс Бьюлы остаться на ужин и ушел, в который раз давая обещание поговорить с капитаном Пикерингом. "Стоит ли согласиться?" - размышлял Уильям, слушая доносящийся снизу свистящий храп Абеля Калпера. Луна была полной, и, несмотря на то, что на чердаке не было окон, он ощущал ее притяжение - Вилли никогда не мог спать в полнолуние. Должен ли он торчать в Нью-Йорке, в надежде либо улучшить свое положение, либо, по крайней мере, наконец, увидеть хоть какие-то военные действия? Или прекратить свои страдания и принять новое поручение Ричардсона? Его отец, несомненно, посоветовал бы первый вариант: лучшая возможность офицера к продвижению и известности заключается в том, чтобы проявить себя в бою, а не в тенистой - и определенно порочащей - области разведки. Тем не менее... Рутина и ограничения армии весьма раздражали, особенно после стольких недель свободы. И он знал, что был тогда полезен. Что существенного может сделать один лейтенант, погребенный под сокрушительным весом вышестоящих чинов? Возможно, ему доверят командование своими собственными кампаниями, но он по-прежнему будет обязан выполнять приказы, никогда не имея возможности действовать по собственному усмотрению... Уильям широко улыбнулся стропилам, тускло видневшимся в футе над его лицом, думая, что бы сказал дядя Хэл о рассудительности младших офицеров. Но дядя Хэл был гораздо больше, чем просто профессиональным военным. Он страстно заботился о благосостоянии и чести своего полка, о людях находящихся под его командованием. И на самом деле Уильям не заглядывал дальше ближайшего будущего в плане собственной военной карьеры. Американская кампания не продлится долго, и что дальше? Он богат - или будет, когда достигнет совершеннолетия, а оно не за горами - однако, это напоминало одну из тех картин, которыми увлекался его отец, на которых исчезающая перспектива открывала взгляду невероятную бесконечность. Но когда у него будут деньги, он сможет купить лучший офицерский чин, где пожелает - возможно, звание капитана в уланском полку... И не будет иметь значения, сделал ли он что-нибудь, чтобы отличиться в Нью-Йорке. Его отец - Уильям слышал его сейчас и положил подушку на лицо, чтобы заглушить голос - сказал бы ему, что репутация часто зависит от самых незначительных поступков, ежедневных решений, принятых с честью и ответственностью, а не от грандиозного драматизма героических сражений. Уильям не был заинтересован в повседневной ответственности. Однако под подушкой было слишком жарко, и он сбросил ее на пол с раздраженным ворчанием. - Нет, - сказал он вслух лорду Джону. - Я поеду в Канаду, - и плюхнулся обратно в свою влажную и скомканную постель, закрыв глаза и уши от любых дальнейших мудрых советов.
СПУСТЯ НЕДЕЛЮ ночи стали настолько прохладными, что Уильям не мог нарадоваться очагу мисс Бьюлы и ее рагу из устриц - и, слава Богу, достаточно холодными, чтобы разогнать проклятых комаров. Дни все еще оставались очень теплыми, и Уильям счел почти удовольствием, когда его команду отправили прочесывать берег в поисках предполагаемого тайника контрабандистов, про который прослышал капитан Хэнкс. - Тайник чего? - спросил Перкинс, как обычно с полуоткрытым ртом. - Лобстеров, - легкомысленно ответил Уильям, но смягчился от растерянного вида Перкинса. - Я не знаю, но вы, вероятно, признаете его, если найдете. Только не пейте это, пришлите за мной. Лодки контрабандистов привозили на Лонг-Айленд почти все, но в этот раз шансы обнаружить тайник с постельным бельем или ящиками голландских тарелок были низкими. Возможно, бренди, или эль, но почти наверняка что-то пригодное для питья - алкоголь безусловно являлся самой прибыльной контрабандой. Уильям построил людей в пары и отправил их, наблюдая, пока они не отошли на приличное расстояние, после чего глубоко вздохнул и прислонился спиной к дереву. Эти деревья, растущие здесь возле берега, были низкорослыми скрученными соснами, и ветер с моря, приветливо шевелящий иглы, шумел в ушах успокаивающим свистом. Он снова вздохнул, на этот раз от удовольствия, вспоминая, как сильно ему нравилось одиночество, которого у него ни разу не было за последний месяц. Вот, если он примет предложение Ричардсона... Ну, там будет Рэндалл-Айзекс, конечно, но все-таки... Недели в дороге, свобода от армейских ограничений, долга и рутины. Тишина, в которой можно размышлять. И никакого Перкинса! Он праздно размышлял, удастся ли ему проникнуть в помещение младших офицеров и избить Неда до полусмерти, прежде чем исчезнуть в глуши, как краснокожий индеец. Понадобится ли маскировка? «Нет, если дождаться наступления темноты», - решил он. Нед будет подозревать, но не сможет ничего доказать, если не увидит лицо Уильяма. Впрочем, не подло ли атаковать Неда во сне? Ну, это поправимо: он облил бы Неда содержимым его ночного горшка, чтобы разбудить, прежде чем приступать к делу. Крачка пролетела в нескольких дюймах от его головы, чем отвлекла от таких приятных размышлений. Его движение, в свою очередь, испугало птицу, которая, выяснив его несъедобность, испустила возмущенный визг и взмыла над водой. Он поднял шишку и швырнул в птицу, промахнувшись на милю, но это было неважно. Он мог бы послать записку Ричардсону со своим согласием этим же вечером. Мысль об этом заставила сердце биться быстрее, и волнение наполнило его - парящее, как полет крачки. Он вытер песок с пальцев о свои бриджи и замер, заметив движение на воде - недалеко от берега туда-сюда лавировал шлюп (небольшое парусное судно, прим. пер.). Уильям расслабился, признав его – это был негодяй Роджерс. "И что ты здесь забыл, хотел бы я знать?" - пробормотал он. Выйдя на песчаную кромку берега, он встал посреди тростника, упершись кулаками в бока так, чтобы его мундир был хорошо заметен - на всякий случай, если Роджерс упустил из виду солдат, рассыпанных по всему берегу: красноватые точки ползали по песчаные дюнам, как клопы. Если Роджерс также слыхал о тайнике контрабандистов, Уильям хотел убедиться: Роджерс знает, что солдаты имеют все права на него. Роберт Роджерс был темной личностью. Несколько месяцев назад он прокрался в Нью-Йорк и каким-то образом заполучил чин майора от генерала Хау и шлюп от его брата, адмирала. Говорили, что он был охотником на индейцев, и сам любил наряжаться, как индеец. Весьма деятельный: он набрал достаточно людей, чтобы сформировать десять отрядов опрятно одетых в форму рейнджеров. При этом Роджерс продолжал рыскать по побережью на шлюпе в небольшой компании мужчин такого же непотребного вида, как и он сам, в поисках новобранцев, шпионов, контрабандистов и - Уильям был убежден - всего, что плохо лежит. Шлюп подошел чуть ближе, и он увидел на палубе Роджерса: темнокожего человека сорока с лишним лет со злым выражением на лице, в рубцах и изрядно потрепанного. Тот заметил Уильяма и приветливо помахал. Уильям вежливо поднял руку в ответ: если его люди нашли что-нибудь, возможно, Роджерс ему понадобится, чтобы в сопровождении охраны доставить добычу обратно в сторону Нью-Йорка, дабы сохранить груз от исчезновения в пути. Существовало множество историй о Роджерсе, и некоторые из них он явно сочинил про себя сам. Но до сих пор, насколько знал Уильям, основной характеристикой этого человека было то, что однажды он попытался засвидетельствовать свое почтение генералу Вашингтону, который не только отказался принять его, но и бесцеремонно вышвырнул Роджерса из лагеря континентальной армии, запретив дальнейшие визиты. Уильям счел это прекрасным свидетельством рассудительности со стороны виргинца. Что теперь? Шлюп убрал паруса и спустил небольшую лодку. В ней был Роджерс, и он греб сам. Уильям сразу насторожился. Тем не менее он зашел в воду и схватился за кромку борта, помогая Роджерсу втащить лодку на песок. - Вот так встреча, лейтенант! - Роджерс ухмылялся ему, щербатый, но уверенный в себе. Уильям поприветствовал его кратко и формально: - Майор. - Ваши ребята здесь часом не склад французского вина ищут? Проклятие, он уже нашел его! - До нас дошел слух о контрабандной деятельности, осуществляемой в этом районе, - сухо сказал Уильям. - Мы расследуем. - Разумеется, - любезно согласился Роджерс. - Сэкономить вам немного времени? Попробуйте-ка с другой стороны... - Он обернулся, указав подбородком в направлении группки полуразвалившихся рыбацких лачуг, на расстоянии примерно в четверть мили. - Вон там... - Мы там уже были, - перебил Уильям. - Он зарыт в песке позади лачуг, - закончил Роджерс, не обращая внимания на то, что его перебили. - Премного благодарен, майор, - сказал Уильям с максимальной сердечностью, какую только смог изобразить. - Видели двух ребят, закапывающих его вчера вечером, - объяснил Роджерс. - Но не думаю, что они уже за ним возвращались. - Я смотрю, вы приглядываете за этим участком берега, - заключил Уильям. - Ищете что-то конкретное? Сэр, - добавил он. Роджерс улыбнулся. - Как вы изволили заметить, сэр, да. Тут один парень ошивается, чертовски пытливые вопросы задает, и мне весьма хотелось бы поговорить с ним. Возможно, если бы вы или ваши люди обнаружили бы этого человека... - Конечно, сэр. Вам известно его имя или можете дать описание? - И то, и другое, - быстро ответил Роджерс. - Высокий малый, со шрамами на лице от порохового взрыва. Как увидите его, тут же узнаете. Повстанец, из семьи бунтарей в Коннектикуте - его зовут Хейл. Уильям ощутил резкий толчок в грудь. - О, вы его видели? - Роджерс говорил мягко, но его темные глаза смотрели остро. Уильям почувствовал укол досады, что его лицо настолько легко читаемо, но кивнул. - Вчера он прошел таможенный пункт. Очень разговорчивый парень, - добавил Вилли, пытаясь припомнить особые приметы человека. Он заметил шрамы: бледные рубцы, которыми были испещрены щеки и лоб. - Нервный. Он потел, и голос у него дрожал - рядовой, остановивший его, думал, что у того припрятан табак или что-то еще и заставил его вывернуть карманы, но никакой контрабанды не было, - Уильям закрыл глаза, хмурясь в попытке вспомнить, - при нем были документы... Я видел их. Он видел их, действительно, но не имел возможности изучить их лично, поскольку был занят торговцем, провозившим телегу с сырами, предназначенными - по его словам - для британского военного магазина. К тому времени, как Уильям закончил, этот парень уже исчез. - Человек, который говорил с ним... - Роджерс вглядывался в рассредоточившихся по берегу солдат. - Который из них? - Рядовой по имени Хадсон. Я позову его, если желаете, - предложил Уильям. - Но я сомневаюсь, что он сможет рассказать вам что-либо о документах, он не умеет читать. Роджерс посмотрел с досадой, но кивнул Уильяму все равно позвать Хадсона. Явившись, Хадсон подтвердил изложенную ранее Уильямом историю, но не смог вспомнить ничего, касающегося документов, кроме того, что на одной из страниц имелись какие-то цифры. - И еще рисунок, как мне кажется, - добавил он. - Хотя, боюсь, я не заметил, что это было, сэр. - Цифры, говорите? Хорошо, хорошо, - говорил Роджерс, все время потирая руки. - И он назвал цель своего путешествия? - Навестить друга, сэр, который живет близ Флашинга, - Хадсон отвечал почтительно, но с любопытством разглядывал рейнджера: Роджерс был босиком и одет в изрядно потрепанные льняные бриджи и короткий жилет из меха ондатры. - Я не спросил имя друга, сэр. Не знал, что это могло быть важно. - О, сомневаюсь, что это важно, рядовой. Сомневаюсь, что вообще этот друг существует, - Роджерс усмехнулся, словно был в восторге от новостей. Он уставился куда-то вдаль, его глаза сузились, как будто он мог углядеть шпиона среди дюн, и медленно удовлетворенно кивнул. - Очень хорошо, - сказал он тихо, как бы про себя, и повернулся было уходить, когда Уильям остановил его: - Я благодарен вам за информацию о контрабандном складе, сэр. В то время как Уильям и Роджерс были заняты расспросами Хадсона, Перкинс уже курировал раскопки и теперь подгонял небольшую группу солдат, кативших несколько облепленных песком бочонков вниз по дюнам. Один из бочонков ударился о выступ в песке, подпрыгнул в воздух и тяжело приземлился, после чего покатился под странным углом, сопровождаемый возгласами солдат. Увидев это, Уильям слегка вздрогнул. Если вино переживет эту спасательную операцию, оно не будет пригодно для питья в течение двух недель. Хотя вряд ли это кого-то остановит от дегустации. - Я хотел бы просить разрешения на вывоз захваченной контрабанды на борту вашего шлюпа, - официально обратился он к Роджерсу. - Я буду сопровождать груз и доставлю его сам, разумеется. - О, конечно. – Роджерса это, казалось, позабавило, но он кивнул в знак согласия. Почесывая нос, он над чем-то раздумывал. - Мы не сможем отплыть до завтра - не хотите ли присоединиться к нам сегодня ночью? Вы могли бы быть полезны, поскольку на самом деле видели парня, которого мы ищем. Сердце Уильяма забилось от волнения. Рагу мисс Бьюлы померкло в сравнении с перспективой охоты на опасного шпиона. Участие в поимке преступника не может принести ничего, кроме выгоды для его репутации, даже если основная доля славы достанется Роджерсу. - Я буду более чем признателен, если смогу быть вам полезен, сэр! Роджерс усмехнулся и оглядел его с ног до головы. - Отлично. Но вы не можете отправиться охотиться на шпиона в таком виде, лейтенант. Поднимайтесь на борт, и мы приоденем вас должным образом.
УИЛЬЯМ ОКАЗАЛСЯ на шесть дюймов выше, чем самый высокий член экипажа Роджерса, и в конечном итоге был нелепо облачен в грубую свободную рубаху, которую пришлось надеть навыпуск, чтобы скрыть тот факт, что верхние пуговицы тесных бриджей, угрожающих кастрировать его при любом резком движении, остались не застегнуты. В них было не согнуться, конечно же, и Уильям решил, подражая Роджерсу, ходить босиком, а не страдать от позорных полосатых чулок, которые оставляли голыми его колени и четыре дюйма волосатой голени ниже бриджей. Шлюп отплыл по направлению к Флашингу, где и высадились Роджерс, Уильям и четверо мужчин. Роджерс держал здесь неофициальный пункт по найму рекрутов в задней комнате торговой лавки у большой проселочной дороги. На мгновение он исчез в этом заведении, вернувшись с хорошей новостью, что Хейла не видели во Флашинге и поэтому, вероятно, тот остановился в одной из двух таверн в Элмсфорде, в двух-трех милях от деревни. Мужчины, соответственно, двинулись в этом направлении, из осторожности разделившись на небольшие группы. Таким образом Уильям шагал рядом с Роджерсом, завернувшись от вечерней прохлады в рваную шаль. Разумеется, он не брился, и ему казалось, что он выглядит подходящим спутником для рейнджера, который добавил к собственному образу фетровую шляпу с высушенной летучей рыбой, застрявшей в ее полях. - Вероятно, мы должны изображать ловцов устриц или возчиков? - спросил Уильям. Роджерс насмешливо хмыкнул и покачал головой: - Ты не сойдешь ни за того, ни за другого, стоит кому-нибудь услышать, как ты говоришь. Кроме того, паренек, держи свой рот на замке, если только не собираешься положить в него что-нибудь. Мы с ребятами управимся с делом. Все, что тебе нужно сделать, это кивнуть, если заметишь Хейла. На берегу поднялся ветер и на них повеяло запахом холодных болот со слабым отголоском печного дыма. Жилья не было и в помине, и выцветший пейзаж вокруг них выглядел необитаемым. Холодная песчаная грязь дороги успокаивала его босые ноги, и он ни в малейшей степени не чувствовал угнетения от окружающей их мрачности - он был весь в предвкушении того, что ожидает впереди. Роджерс по большей части молчал, шагая навстречу холодному бризу с опущенной головой. Однако спустя некоторое время он небрежно сказал: - Я вез капитана Ричардсона сюда из Нью-Йорка. И назад. На мгновение Уильям подумал ответить: "Капитана Ричардсона?" - тоном вежливой неосведомленности, но вовремя понял, что этого делать не стоит. - Неужели? - вместо этого спросил он и замолчал. Роджерс рассмеялся. - А ты ловкий парень, не так ли? Возможно, тогда он прав, что выбрал тебя. - Он сказал вам, что выбрал меня... для чего-то? - Молодец, парень. Никогда не выдавай себя зазря - но иногда полезно подмазаться. Нет, Ричардсон стреляный воробей - о тебе он не сказал ни слова. Но мне известно, кто он, и чем занимается. И я знаю, где я его высадил. И бьюсь об заклад, он там не Калперов искал. Уильям хмыкнул. Очевидно, Роджерс что-то собирался сказать. Тогда пусть говорит. - Сколько тебе лет, парень? - Девятнадцать, - резко ответил Уильям. - А что? Роджерс пожал плечами, его силуэт был не отчетливее прочих теней в сгущающихся сумерках. - Тогда ты достаточно взрослый, чтобы намеренно рисковать своей шеей. Но, возможно, тебе захочется подумать дважды, прежде чем согласиться на какое бы то ни было предложение Ричардсона. - Предполагая, что он действительно что-то предложил - опять-таки, ну и что? Роджерс подтолкнул его в спину, поторапливая его. - В этом ты сам для себя разберешься, парень. Пойдем.
ТЕПЛЫЙ ДЫМНЫЙ СВЕТ таверны и запах пищи окружил Уильяма. На самом деле он не ощущал холода, тьмы или голода, его разум был сконцентрирован на предстоящем приключении. Однако сейчас он сделал медленный, протяжный вдох, наполнивший его нос ароматами свежего хлеба и жареного цыпленка, и почувствовал себя, как бесчувственный труп, недавно восставший из могилы и возвращенный к полной жизни в день Воскресения. Однако следующий вдох замер у него в горле, и сердце неистово сжалось, послав мощный поток крови по всему телу. Роджерс, стоявший рядом, издал низкий предупреждающий рык и, пробираясь к столу, как-бы невзначай оглядел зал. Человек - шпион, сидел у огня, ел курицу и болтал с несколькими фермерами. Большинство мужчин в таверне оглянулись в сторону двери, когда появились новые гости, один из них подмигнул Уильяму, но шпион был настолько поглощен едой и разговором, что даже не поднял головы. Уильям не обратил особого внимания на этого человека при первой встрече, но сразу же узнал его. Он был не так высок, как сам Уильям, но все же на несколько дюймов выше среднего роста, и имел примечательную внешность: белокурые льняные волосы и высокий лоб, отмеченный шрамами от взрыва пороха, о котором упоминал Роджерс. При нем была круглая, широкополая шляпа, лежавшая на столе рядом с тарелкой, и одет он был в ничем не примечательный обычный коричневый костюм. Не в мундире... Уильям тяжело сглотнул, но совсем не по причине голода и запаха еды. Роджерс сел за соседний стол, кивнув Уильяму на табурет напротив, и вопросительно поднял брови. Уильям молча кивнул, но не оглянулся в сторону Хейла. Хозяин принес им еду и пиво, и Уильям целиком посвятил себя ужину, радуясь тому, что не должен участвовать в разговоре. Сам Хейл был расслаблен и разговорчив, рассказывая своим собеседникам, что он голландец, учитель из Нью-Йорка. - Однако условий для обучения нет никаких, - сказал он, качая головой, - большинство моих учеников уехали – сбежали со своими семьями к родственникам в Коннектикут или Нью-Джерси. Могу предположить, что такие же - или, возможно, еще хуже – обстоятельства имеют место и здесь? Один из мужчин за его столом лишь хмыкнул, а другой насмешливо присвистнул. - Можно сказать и так. Проклятые красные мундиры хватают всех, кто еще не похоронен. Тори, виги или бунтовщики – никакой чертовой разницы для этих жадных ублюдков. Скажете слово против - так схлопочете по башке или утащат вас в чертову тюрьму, чтоб долго не разбираться. Давеча вот один тупой детина остановил меня на таможенном пункте на прошлой неделе, и забрал весь мой груз яблочного сидра и проклятый фургон в придачу! Он... Уильям подавился куском хлеба, но кашлянуть не посмел. Христос, он не узнал человека, сидящего спиной к нему, но яблочный сидр помнил достаточно отчетливо. Тупой детина? Он потянулся за пивом и отхлебнул, пытаясь протолкнуть кусок хлеба. Это не сработало, и он тихо кашлянул, чувствуя, как багровеет его лицо, и видя хмурящегося на него с испугом Роджерса. Уильям едва махнул рукой в сторону сидрового фермера, ударил себя в грудь, и, поднявшись, вышел из зала как можно незаметнее. Его маскировка, какой бы великолепной она ни была, никоим образом не скрывала присущей ему массивности, и если бы человек признал в нем британского солдата, все предприятие ожидал бы крах. Ему удалось не дышать до тех пор, пока он благополучно не оказался снаружи, где начал кашлять так, что казалось, будто сейчас желудок выпадет изо рта. Наконец остановившись, Вилли прислонился к стене таверны, протяжно и тяжело дыша. Он пожалел, что не сообразил прихватить с собой немного пива вместо куриной ножки, что сжимал в руке. Со стороны дороги приближались последние из людей Роджерса и, недоуменно поглядывая на Уильяма, заходили внутрь. Он вытер рот тыльной стороной ладони и, выпрямившись, прокрался вокруг здания, пока не достиг окна. Вновь прибывшие занимали места неподалеку от стола Хейла. Стоя осторожно, чтобы его не заметили, Уильям увидел, что Роджерс уже втерся в разговор с Хейлом и двумя фермерами и, казалось, рассказывал им нечто смешное. Яблочно-сидровый парень заулюлюкал и застучал по столу в конце рассказа. Хейл сделал попытку усмехнуться, но выглядел откровенно шокированным; должно быть, шутка оказалась весьма нескромной. Роджерс откинулся назад, небрежным жестом приглашая весь стол присоединиться к нему, и что-то сказал, на что все закивали и согласно забормотали. Затем он наклонился вперед, намереваясь спросить Хейла о чем-то. Уильям мог уловить только обрывки разговора среди общего шума в таверне и свиста холодного ветра в ушах. Насколько он мог разобрать, Роджерс утверждал, что является бунтовщиком. Его люди, утвердительно кивающие из-за своего стола, стали подсаживаться ближе, чтобы сформировать для беседы замкнутое кольцо. Сам же Хейл выглядел увлеченным разговором, взволнованным и очень искренним. Уильям подумал, что тот с легкостью мог быть учителем, хотя Роджерс сказал, что парень являлся капитаном Континентальной армии. Уильям покачал головой - Хейл совершенно не походил на солдата. В то же время он едва ли выглядел шпионом. Парень был очень заметный, со своей достаточно привлекательной внешностью, шрамированным лицом и... ростом. Уильям почувствовал небольшой холодный комок где-то в желудке. Христос. Уж не об этом ли его предупреждал Роджерс? Сказав, что Уильяму чего-то следует остерегаться в отношении поручений капитана Ричардсона, и что сегодняшней ночью он сам все увидит? Уильям совершенно привык как к своему росту, так и к непроизвольной реакции людей на него. Ему даже нравилось, что на него смотрят снизу вверх. Но во время его первого задания от капитана Ричардсона он и на минуту не мог предположить, что люди из-за этого его и запомнят, или смогут описать его с величайшей легкостью. Характеристика тупого детины не была комплиментом, но исключала возможность ошибки. Не веря своим ушам, он услышал, как Хейл не только назвал свое имя и озвучил тот факт, что испытывает симпатии к повстанцам, но также парень признался, что наблюдает за присутствующими британскими силами, вслед за чем последовал серьезный вопрос – может, присутствующие собеседники случайно замечали красных мундиров в окрестностях? Уильям был настолько потрясен этим безрассудством, что выглянул из-за края оконной рамы, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Роджерс с излишней осторожностью оглядел зал, доверительно наклонившись, взял Хейла за предплечье и сказал: - Послушайте, сэр, я их видел, на самом деле видел, но вы должны быть более осторожным с речами в общественном месте. Мало ли кто может услышать вас! - Тьфу, - рассмеялся Хейл, - Я здесь среди друзей. Разве мы все не пили сейчас за генерала Вашингтона и поражение короля? Слегка протрезвевший, но по-прежнему деятельный, он оттолкнул свою шляпу в сторону и махнул хозяину принести еще пива. - Выпейте еще, сэр, и расскажите мне, что вы видели. Уильям захотел крикнуть "Да замолчи же ты, дурень!" или бросить чем-нибудь в Хейла через окно. Но было уже слишком поздно, даже если и в самом деле он смог бы это сделать. Куриная ножка, которую он ел, по-прежнему была в руке. Заметив это, он отшвырнул ее прочь. Его желудок крутило и в горле ощущался привкус тошноты, хотя кровь все еще кипела от волнения. В это время Хейл продолжал делать еще более сокрушительные признания под восхищенные одобрения и патриотические возгласы людей Роджерса, которые, надо признать, превосходно играли свои роли. Как долго Роджерс позволит этому продолжаться? Собираются ли они взять его здесь, в таверне? Вероятно, нет – некоторые из присутствующих несомненно сочувствовали повстанцам и могли стать на сторону Хейла - вряд ли Роджерс арестует его при них. И, кажется, Роджерс не спешил. После получаса утомительных подшучиваний он вроде кое в чем признался, на что Хейл в свою очередь ответил гораздо более серьезными заявлениями, его впалые щеки разрумянились от пива и волнения из-за сведений, которые он получал. Ноги Уильяма, ступни, руки и лицо онемели, его плечи болели от напряжения. Хруст неподалеку отвлек его от пристального наблюдения за происходящим внутри, и он посмотрел вниз, вдруг узнав въедливый запах, который каким-то образом незаметно распространился. - Христос! - он отшатнулся, едва не попав локтем в окно, и с грохотом откинулся на стену таверны. Скунс, потревоженный в момент наслаждения выброшенной куриной ножкой, мгновенно поднял хвост - белая полоса позволяла видеть движение весьма отчетливо. Уильям замер. - Что это было? – произнес кто-то внутри, и послышался скрип отодвигаемых скамеек. Затаив дыхание, он отвел одну ногу в сторону, и снова замер на месте, заметив слабое постукивание и дрожание белой полосы. Проклятие - существо барабанило своей лапой. Как ему говорили, это признак неминуемого нападения, и рассказывали это люди, чье плачевное состояние подтверждало, что их слова основывались на личном опыте. Звук шагов приближался к двери, кто-то шел выяснить, что происходит. Христос, если они найдут его подслушивающим снаружи... Он стиснул зубы, уверяя себя, что долг велит ему скрыться из виду, даже пожертвовав собой - но если и так, что делать потом? Он не мог вернуться к Роджерсу и остальным, провоняв скунсом. Но если...
Открывающаяся дверь поставила крест на всех размышлениях. Уильям рванул за угол таверны, повинуясь простому рефлексу. Скунс также действовал рефлекторно, но, испуганный открытой дверью, по-видимому, в итоге скорректировал свою цель. Уильям споткнулся о ветку и растянулся во весь рост на куче мусора, услышав позади себя громкий вопль, нарушивший ночную тишину. Уильям подавился кашлем и попытался надолго задержать дыхание, чтобы убраться из зоны поражения. Однако он вынужденно сделал вдох и его легкие заполнились некоей субстанцией, выходящей так далеко за рамки понятия "запах", что требовалось совершенно новое описание ощущений. Хрипя и брызгая слюной, с обожженными и слезящимися от нападения глазами, он доковылял в темноте до противоположной стороны дороги, и с этой выгодной позиции увидел, как скунс в раздражении удаляется восвояси, а его жертва скорчилась на пороге таверны, издавая звуки непомерного страдания. Уильям надеялся, что жертвой оказался не Хейл. Помимо реальных трудностей, связанных с арестом и перевозкой человека, который пострадал от подобной атаки, обычная человечность наводила на мысль, что повешение жертвы лишь добавит оскорбление к увечью. Это был не Хейл. Он увидел шапку льняных волос, сияющих в свете факелов среди остальных голов, которые с любопытством высовывались наружу только затем, чтобы поспешно убраться назад. До него долетели голоса, обсуждающие, как лучше поступить. Было решено, что необходим уксус, при том в большом количестве. Пострадавший уже достаточно оправился, чтобы отползти в заросли бурьяна, откуда послышались звуки сильнейшей рвоты. Что, в дополнение к вони, все еще отравлявшей атмосферу, также вызвало у нескольких других джентльменов аналогичную реакцию. Уильям и сам почувствовал, как к его горлу уже подступило, но справился с этим, больно ущипнув себя за нос. Он продрог практически до костей, хотя, к счастью, успел немного проветриться к тому времени, как друзья бедолаги повели его восвояси, сопровождая по дороге, словно корову, но не прикасаясь к нему - и таверна опустела: в такой атмосфере у всех пропал аппетит и к еде, и к напиткам. Уильям слышал, как чертыхнулся хозяин, когда потянулся, чтобы снять факел, горевший возле вывески, и с шипением погрузил его в бочку с дождевой водой. Хейл пожелал всем доброй ночи - его голос образованного человека характерно прозвучал в темноте - и двинулся по дороге к Флашингу, где, несомненно, собирался искать ночлег. Роджерс – Уильям определил его по меховой жилетке, узнаваемой даже при свете звезд – задержался близ дороги, молчаливо собирая своих людей возле себя, пока толпа расходилась. Только когда все скрылись из виду, Уильям рискнул присоединиться к ним. - Ну? - сказал Роджерс, завидя его. - Теперь все в сборе. Идем. И они двинулись – молчаливая группа, спускающаяся по дороге, преследующая по пятам свою ничего не подозревающую жертву.
ОНИ ЗАМЕТИЛИ ОГОНЬ с воды. Город горел в основном в районе недалеко от Ист-Ривер, но поднялся ветер, и огонь стал распространяться. Среди мужчин Роджерса начались взволнованные обсуждения – уж не сторонники ли повстанцев подожгли город? - С такой же вероятностью могли и пьяные солдаты, - сказал Роджерс, его голос был угрюмо бесстрастен. Уильям почувствовал тошноту, увидев красное свечение в небе. Пленник молчал. Наконец они обнаружили генерала Хау в его загородной штаб-квартире в Бикмэн-Хаусе. Его глаза были красными от дыма, отсутствия сна и плохо скрываемой ярости. Однако на данный момент он не дал ей воли, а вызвал Роджерса и заключенного в библиотеку, где у него находился кабинет, и после одного краткого ошарашенного взгляда на наряд Уильяма отправил того в постель. Фортнам, находясь в мансарде, наблюдал горящий город из окна. Уже ничего нельзя было сделать. Уильям подошел и встал рядом с ним. Он чувствовал себя странно опустошенным и несколько нереальным. И продрогшим, хотя пол под его босыми ногами был теплым. То и дело взметались неожиданные фонтаны искр, когда пламя сталкивалось с чем-то легковоспламеняющимся, но с такого расстояния было не разглядеть - только кроваво-красное свечение по всему небу. - Знаешь, ведь они обвинят нас, - сказал Фортнам спустя некоторое время.
ВОЗДУХ БЫЛ ЕЩЕ НАПОЛНЕН гарью в полдень следующего дня. Он не мог оторвать глаз от рук Хейла. Они сцепились непроизвольно, когда рядовой связал их, хотя заключенный, не сопротивляясь, сложил руки за спину. Сейчас его пальцы были так крепко сплетены, что костяшки побелели. «Несомненно, плоть протестовала, - подумал Уильям, - даже если разум смирился». Его собственная плоть протестовала даже просто против присутствия здесь: кожа Уильяма подергивалась как у лошади, истерзанной мухами, его внутренности сводило судорогами и отпускало в жутком сострадании - говорили, что внутренности повешенного опорожняются. «Случится ли такое с Хейлом?» От этой мысли кровь прилила к лицу, и он уставился в землю. Голоса заставили его поднять глаза. Капитан Мур только что спросил Хейла, не желает ли он что-нибудь сказать. Хейл кивнул, видимо, он был готов к этому. Уильям почувствовал, что он должен был подготовиться к происходящему. Хейл провел последние два часа в палатке капитана Мура и был занят написанием писем для отправки его семье, в то время как люди, собранные для поспешной казни, переминались с ноги на ногу в ожидании. Но Вилли готов не был. Почему это имело такое значение? Он видел, как умирают люди, и некоторые ужасной смертью. Но эта предварительная обходительность, эта формальность, эта... непристойная вежливость – всё происходит с определенным знанием неизбежной и позорной смерти. Преднамеренность. Ужасная преднамеренность, вот в чем дело. - Наконец-то! - пробормотал Клэрвелл ему в ухо. - Пора заканчивать с этим, я умираю с голоду. Молодой черный парень по имени Билли Ричмонд, рядовой, которого Уильям случайно знал, был отправлен на лестницу, чтобы привязать веревку к дереву. Сейчас он спустился, кивнув офицеру. Теперь Хейл, придерживаемый старшиной, стал взбираться по лестнице. На шее у него была петля из толстой веревки, новой на вид. А разве не говорят, что новые веревки растягиваются? Но лестница здесь высокая... Уильям вспотел как свинья, хотя день был нежарким. Он не должен закрывать глаза или отворачиваться. Только не рядом с наблюдающим за ним Клэрвеллом. Он сильнее напряг мышцы собственного горла и снова сосредоточил внимание на руках Хейла. Хотя лицо оставалось спокойным, пальцы были беспомощно переплетены и оставляли еле заметные мокрые следы на полах его плаща. Кряхтение от усилий и скрежет металла – лестницу выдернули, и лишь испуганный "вууф!" Хейла раздался в момент его падения. Произошло ли это по вине новой веревки или чего-то еще, но его шея сразу не сломалась. Он отказался от капюшона, поэтому зрители около четверти часа были вынуждены наблюдать его лицо, пока он не умер. Уильям подавил ужасающее желание нервно рассмеяться при виде бледно-голубых глаз, вылезших из орбит и вывалившегося языка. Таким удивленным. Он выглядел таким удивленным. Присутствовала только небольшая группа людей, собранных для исполнения казни. Он видел Ричардсона, неподалеку наблюдающего за происходящим с выражением отрешенной задумчивости. Будто почувствовав его взгляд, Ричардсон пристально посмотрел на него. Уильям отвел глаза.
Лаллиброх Октябрь, 1980 ПОДНЯЛАСЬ ОНА РАНО, задолго до детей, хотя и знала, что это глупо – с какой бы целью Роджер не уехал в Оксфорд, ему потребуется добрых четыре или пять часов, чтобы туда добраться, и столько же на обратную дорогу. Даже если он выехал на рассвете – а если вчера он не успел сделать то, ради чего туда отправился, то ему, возможно, это не удалось – Роджер все равно не вернется домой раньше полудня. Но Бри спала беспокойно, ей снился один из таких монотонных и безысходно неприятных снов: она видела прилив, слышала его звуки – плеск набегающей волны за волной, волны за волной, волны... И с первым светом она проснулась, чувствуя головокружение и недомогание. На один кошмарный миг ей пришло в голову, что она может быть беременна, но когда Брианна резко села в кровати, все вокруг тут же пришло в норму. Ни намека на ощущение, которое сопровождало раннюю беременность – словно вступаешь ногой в зазеркалье. Бри осторожно вытащила из постели одну ногу, и мир – как и желудок – остался крепким. Что ж, отлично. И все же в ней оставалось чувство смутной тревоги – от приснившегося сна, из-за отсутствия Роджера или призрака беременности – и повседневными домашними делами она занималась рассеянно. Ближе к полудню Бри разбирала носки и вдруг осознала, что вокруг слишком тихо. Настолько тихо, что волосы на затылке встали дыбом. - Джем? - позвала она. - Мэнди? Абсолютная тишина. Брианна вышла из прачечной в надежде услышать наверху привычные стуки, грохот и вопли, но оттуда не доносилось ни звука топающих ног или опрокинутых кубиков, ни пронзительного шума братско-сестринских военных действий. - Джем! - крикнула она. – Ты где? Никакого ответа. В последний раз такое случилось пару дней назад, когда на дне ванны она обнаружила свой будильник, тщательно разобранный на составные части, а оба ребенка, излучая неестественную невинность, находились в дальнем конце сада. - Я этого не делал! – с достоинством заявил Джем, когда его приволокли в дом и предъявили улики. - А Мэнди слишком маленькая. - Иськам маинькая, - согласилась Мэнди, так яростно кивая копной черных кудряшек, что они скрывали ее личико. - Ну, не думаю, что это сделал папочка, - сказала Бри, сурово поднимая бровь. - И уверена, это не Энни Мак. Так что остается не так много подозреваемых, да? - Падазиваимых, падазиваимых, - обрадованно повторила Мэнди, очарованная новым словом. Глядя на разбросанные шестеренки и отломанные часовые стрелки, Джем смиренно покачал головой. - Наверное, у нас завелись пискис, мама. (Пискис, Пикси - небольшие создания из английской мифологии, разновидность эльфов или фей. Их поведение – от безобидных шалостей до смертельных проказ. Впрочем, пикси довольно дружелюбны. Они ухаживают за заброшенными могилами, оставляют на них цветы, помогают по дому. Правда, работа им быстро надоедает, и они бросают ее при первом же удобном случае – прим. пер.) - Писькись, писькись, - зачирикала Мэнди, задирая выше головы свою юбочку и стягивая украшенные рюшами трусики. - Нада идти писькись, мама! В разгар возникших после этого заявления неотложных дел Джем мастерски ретировался и не показывался до самого ужина, ко времени которого «дело о будильнике» было вытеснено обычным бурным течением каждодневных событий. Об этом вспомнили только перед отходом ко сну, когда Роджер обнаружил отсутствие хронометра. - Джем обычно не врет, - задумчиво произнес Роджер, глядя на маленькую керамическую чашку, в которой лежали останки будильника. Расчесывая перед сном волосы, Бри язвительно посмотрела на мужа. - О, так ты тоже думаешь, что у нас завелись пикси? - Пискис, - рассеянно поправил Роджер, пальцем перемешивая в чашке горстку шестеренок. - Что? Ты хочешь сказать, что здесь они и в самом деле называются «пискис»? Я думала, Джем просто оговорился. - Ну… нет... «пискис» - это корнуэльское слово; но в Западных Графствах их называют пикси. - А как их называют в Шотландии? - Вообще у нас пискис не водятся. В Шотландии полно своих волшебных народцев, - сказал Роджер, набирая пригоршню внутренностей будильника и с музыкальным позвякиванием ссыпая их обратно в чашку. - Но шотландцы склоняются к более мрачным проявлениям сверхъестественного – водяные лошади, банши, Синяя ведьма и Нукелави, да? Пикси слегка фривольны для Шотландии. Хотя у нас есть брауни (аналог русских домовых, - прим. пер.), - добавил он, забирая из рук Бри расческу. – Только они больше помощники по хозяйству, а не забияки, как пикси. Ты сможешь заново собрать часы? - Конечно... если только пискис не потеряли каких-нибудь деталей. Что за черт этот Нукелави? - Существо с Оркнейских островов. Но ты не захочешь слушать о нем на ночь глядя, - уверил он, и, наклонившись, очень нежно подул ей в шею, прямо за ушком. От воспоминания о том, что произошло дальше, в ней возник легкий трепет, моментально вытеснивший из головы все подозрения о том, что затеяли дети, но ощущение прошло, сменившись нарастающей тревогой. Никаких следов Джемми и Мэнди в доме не было. Энни МакДональд по субботам не приходила, и кухня... На первый взгляд она казалась нетронутой, но Бри хорошо знала приемчики Джема. Так и есть – из буфета пропала упаковка шоколадного печенья и бутылка лимонада. И хотя сам буфет находился на высоте шести футов от пола, все остальное в нем было в полнейшем порядке. «Джем обещает стать отличным вором-домушником, - подумала Бри. - Ну, что ж, по крайней мере, карьера ему обеспечена, если в один прекрасный день его выгонят из школы, когда он расскажет своим одноклассникам что-нибудь особенно колоритное из того, что подхватил в восемнадцатом столетии». Пропавшая еда немного развеяла ее тревогу. Если дети устроили пикник, значит, они где-то на улице, и, хотя находиться они могли где угодно в пределах полумили от дома – дальше Мэнди уйти не сможет – велики шансы, что дети присели где-нибудь поблизости, чтобы покушать печенья. Стоял прекрасный осенний денек, и, несмотря на необходимость выслеживать своих разбойничков, Бри была рада оказаться на улице под солнышком и ветром. Носки могли подождать. Так же, как и перекопка овощных грядок. И разговор с водопроводчиком о газовой колонке в верхней ванной. И... «Не имеет значения, как много ты работаешь на ферме. Дел всегда больше, чем ты в состоянии сделать. Я удивляюсь, что само место еще не взвилось выше моих ушей и не проглотило меня, как кит Иону». На миг Брианна услышала полный раздраженного смирения голос отца, столкнувшегося с очередной неожиданно возникшей работой по хозяйству. Улыбнувшись, она обернулась к нему и тут же остановилась, когда осознание и тоска волнами захлестнули ее. - Ох, па, - тихо сказала она, продолжив идти, теперь чуть медленнее. И внезапно в большом полуразрушенном доме вместо источника постоянных хлопот Брианна увидела Лаллиброх живым организмом, частью которого были и до сих пор оставались все те от крови ее. Фрейзеры и Мюрреи вплетали свои жизни в это место, проливая пот, и кровь, и слезы в эту землю и дома. Дядя Йен, тетя Дженни… целый рой кузенов и кузин, которых она знала так недолго. Йен-Младший. Все они теперь умерли... Но, как ни странно, не исчезли. - Вовсе не исчезли, - произнесла она вслух, находя в словах утешение. Дойдя до задних ворот огорода, Брианна остановилась и взглянула вверх на холм, где стояла старинная башня, давшая имя этому месту. На том же склоне находилось и кладбище, большинство камней которого столь обветшали, что распознать надписи и даты на них было невозможно, да и сами камни почти скрылись под ползучим дроком и душистым ракитником. И посреди бликов серого, черно-зеленого и сверкающего желтого двигались два пятнышка – красное и синее. Тропинка сильно заросла: об куст ежевики порвались джинсы. Когда она нашла детей, то увидела, что те на четвереньках следовали за цепочкой муравьев, которые, в свою очередь, шли вдоль дорожки из крошек печенья, тщательно уложенных так, чтобы провести муравьев через полосу препятствий из прутиков и камешков. - Мама, смотри! Джем едва взглянул на мать, увлеченный происходящим. Он указал на землю, туда, где в грязь была вкопана наполненная водой чайная чашка, посреди которой барахтался черный шарик из муравьев, завлеченных к своей погибели шоколадными крошками. - Джем! Это жестоко! Ты не должен топить муравьев... если только они не в доме, - добавила она, живо припомнив недавнее нашествие в кладовке. - Они не тонут, мам. Смотри... Видишь, что они делают? Присев рядом с ним, Брианна пригляделась и действительно увидела, что насекомые не тонули. Отдельные свалившиеся муравьишки изо всех сил старались подобраться к центру, где большая масса их собратьев накрепко сцепились вместе, образовав шарик, который плыл, едва колебля поверхность. Муравьи в шаре медленно шевелились, постоянно меняясь местами. И если парочка из них оставались неподвижными, – возможно, мертвыми, – то большая часть определенно находилась вне прямой опасности утонуть, поддерживаемая телами своих товарищей. А сама масса постепенно приближалась к краю чашки, подталкиваемая движениями составляющих ее муравьев. - Это действительно круто, - потрясенно сказала Бри и, сидя рядом с Джемом, еще некоторое время наблюдала за муравьями, после чего, наконец, распорядилась их помиловать. Джемми при помощи листочка вытащил муравьиную массу из воды. И как только они оказались на земле, шар мгновенно распался, и муравьи тут же вернулись к своим делам. - Как думаешь, они специально так делают? - спросила она Джема. - Я имею в виду, вот так группируются. Или просто ищут, за что бы ухватиться? - Не знаю, - ответил он, пожимая плечами. - Я посмотрю в своей книжке про муравьев, может, там про это говорится. Бри собрала остатки пикника, отложив пару обломков печенья муравьям: она считала, что те заслужили лакомство. Пока они с Джемом наблюдали за муравьями в чашке, Мэнди переместилась чуть вверх по холму и теперь сидела на корточках в тени куста, занятая оживленным разговором с невидимым собеседником. - Мэнди хотела поговорить с дедушкой, - обыденным тоном сказал Джем. – Мы сюда за этим и поднялись. - О? - медленно произнесла Брианна. – А почему это место подходит для разговора с ним? Удивившись, Джем взглянул в сторону обветренных покосившихся камней кладбища. - А он разве не здесь? Нечто слишком сильное, чтобы назвать это просто дрожью, пробежало вверх по ее спине. Дыхание перехватило – как от обыденности тона Джема, так и от самой возможности, что это могло оказаться правдой. - Я... не знаю, - сказала она. – Думаю, он может быть здесь. И хотя Брианна старалась не зацикливаться на том, что ее родители теперь были мертвы, она, тем не менее, смутно предполагала, что похоронены они в Северной Каролине – или где-нибудь в Колониях, если война увела их прочь из Риджа. Но внезапно она вспомнила о письмах. Па сказал, что собирается вернуться в Шотландию. И более чем вероятно, что, будучи человеком упрямым, Джейми Фрейзер так и сделал. Неужели он отсюда так и не уехал? И если нет…Тогда ее мать тоже здесь? И почти неосознанно начав подниматься, Бри прошла мимо основания старой башни и между камней кладбища. Однажды она приходила сюда с тетей Дженни. Это было ранним вечером, в траве шептался ветерок, и на склоне холма веяло покоем. Дженни показала Брианне могилы ее дедушки и бабушки: Брайан и Эллен лежали вместе под семейным камнем, совсем заросшим и покрытым мхом; имена на нем полностью стерлись. Но да, она и теперь могла определить его абрис. И младенец, который умер вместе с Эллен, тоже похоронен с ней – ее третий сын. «Роберт», - сказала тогда Дженни. Ее отец, Брайан, настоял на том, чтобы младенца окрестили, и маленького мертвого братика нарекли Робертом. Теперь Брианна стояла посреди камней – как же их много. На некоторых, более поздних, все еще читались надписи – эти были датированы концом 1800-х. По большей части Мюрреи, МакЛахланы и МакЛины. Изредка тут и там встречались Фрейзеры или МакКензи. Более ранние же слишком истерлись, чтобы прочитать – сквозь черные пятна лишайника и мягкого застилающего мха виднелись только призраки букв. Вот, рядом с могилой Эллен расположилось крошечное квадратное надгробие Кейтлин Мейзри Мюррей – шестого ребенка Дженни и Йена, который прожил чуть больше одного дня. Дженни, показав Брианне камень, наклонилась, чтобы нежной рукой провести по буквам и положить возле них желтую розу, сорванную по пути. Рядом также находилась небольшая пирамидка из камушков, оставленных теми, кто сюда приходил. Она уже давным-давно развалилась, но Брианна наклонилась и, найдя камень, положила его вблизи маленького надгробия. Сбоку от него Брианна увидела еще один маленький камень, словно для ребенка. Не столь сильно истертый, но явно почти такой же старый. Ей показалось, что на нем всего два слова, и, закрыв глаза, Бри медленно провела пальцами по камню, ощущая неглубокие изломанные линии. Там была «Е» в первой строчке, а во второй она нащупала «Й». И, может быть, «К». «Что за горское имя могло начинаться с «Й»»? - задумалась она. Есть МакКей, но буква не в том месте... - Ты... э-э... не знаешь, которая из могил может быть дедушкина, да? – нерешительно спросила она Джема, почти боясь услышать ответ. - Нет, - он выглядел удивленным и посмотрел в том же направлении – в сторону скопления камней. Очевидно, Джем не связывал их наличие с дедом. - Он просто говорил, что ему бы понравилось быть похороненным здесь, и если я приеду сюда, то должен оставить для него кеймень. Я так и сделал, - Джем настолько естественно произнес слово с акцентом, что Брианна вновь явственно услышала голос отца, только на сей раз чуть улыбнулась. - Где? - Там, наверху. Знаешь, ему нравится быть наверху, там, откуда можно видеть, - сказал Джем буднично, указывая на вершину холма, где прямо рядом с тенью от башни сквозь заросли дрока и вереска на щебенке едва виднелись следы, похожие на тропинку. Из зарослей на гребне холма торчал большой кусок валуна, на уступе которого расположилась крохотная, едва заметная пирамидка из камешков. - Ты все их принес сегодня? - Нет, я кладу один каждый раз, когда прихожу. Ведь так надо делать, да? В ее горле образовался небольшой комок, но Бри его проглотила и улыбнулась. - Да, так и есть. Я поднимусь и тоже положу один. Мэнди теперь сидела на одном из упавших могильных камней, выкладывая листья лопуха в качестве тарелок вокруг испачканной чайной чашки, которую она вытащила из земли и установила посередине. Видя, как дочка вежливо и оживленно болтает с гостями своей невидимой чайной вечеринки, Брианна решила, что нет необходимости беспокоить ее прямо сейчас, и пошла вслед за Джемом вверх по каменистой тропинке. Последнюю часть пути из-за крутизны пришлось преодолевать на четвереньках. Здесь, так близко к вершине холма было ветрено, и мошкара их сильно не беспокоила. Взмокшая от пота Бри торжественно добавила в маленькую пирамидку свой камень и присела ненадолго, чтобы насладиться видом. Отсюда хорошо просматривалась бόльшая часть Лаллиброха, так же, как и ведущая от фермы к шоссе дорога. Брианна взглянула в том направлении, но никаких признаков ярко-оранжевого Моррис-Мини Роджера не наблюдалось. Вздохнув, она отвернулась. Было приятно находиться так высоко. Тищина, только шум прохладного ветра и гудение пчел, усердно трудившихся в желтых соцветиях. Не удивительно, что ее отцу нравилось... - Джем, - он разглядывал окружающие холмы, удобно прислонившись к скале. - Да? Бри засомневалась, но должна была спросить. - Ты... не можешь видеть дедушку, так ведь? Сын бросил на нее ошарашенный синий взгляд. - Нет. Он умер. - О, - произнесла Брианна, одновременно с облегчением и с легким разочарованием. - Я знаю... просто любопытно. - Думаю, наверное, Мэнди может, - сообщил Джем, кивая в сторону сестры – ярко красного пятнышка на фоне лежащего ниже пейзажа. - Но точно сказать нельзя, ведь малыши болтают с кучей невидимых людей, - добавил он снисходительно. - Бабушка так говорит.
Брианна не могла понять, хотела ли она, чтобы Джем перестал обращаться к бабушке с дедушкой в настоящем времени или нет. Это довольно сильно нервировало, но ведь Джем сказал, что не видит Джейми. Она не хотела спрашивать, может ли сын видеть Клэр, – Бри полагала, что нет – но ощущала присутствие родителей, когда бы Джем или Мэнди о них не упоминали. И ей определенно хотелось, чтобы дети тоже чувствовали близость бабушки и дедушки. Вместе с Роджером они все объяснили детям, насколько вообще нечто подобное можно было объяснить. И ей подумалось, хорошо, что, судя по всему, ее отец поговорил с Джемми с глазу на глаз. Вероятно, перемешавшиеся в Джейми искренний католицизм и свойственное горцам Хайленда практичное принятие жизни, смерти и всяких невидимых сущностей, намного лучше подходило, чтобы растолковать что-то, вроде того, как по одну сторону камней ты можешь быть уже мертвым, но... - Он сказал, что присмотрит за нами. Дедушка, - добавил Джем, поворачиваясь, чтобы взглянуть на нее. Брианна прикусила язык. «Нет, он не читает моих мыслей», - твердо уверила она себя. В конце концов, разговор ведь был о Джейми, а Джем просто выбрал это конкретное место, чтобы чтить его память. Так что вполне естественно, что дедушка все еще занимал его мысли. - Конечно, присмотрит, - подтвердила Бри и, положив руку на угловатое плечо сына, большим пальцем помассировала выступающие косточки в основании его шеи. Джем захихикал и, вынырнув из-под ее руки, вдруг спрыгнул вниз на тропу и, не щадя свои джинсы, проехал часть пути на попе. Перед тем, как последовать за сыном, она задержалась, чтобы в последний раз оглядеться вокруг, и примерно в четверти мили от этого места на вершине горки увидела нагромождение булыжников. На нечто подобное частенько натыкаешься на макушке любого холма в Хайленде, но вот эта группа камней слегка отличалась от остальных. Брианна сощурилась, прикрыв глаза рукой: она могла и ошибаться, но, будучи инженером, сумела бы распознать то, что построено человеком. «Возможно, укрепление железного века?» - подумала она, заинтригованная. Бри могла бы поклясться, что подножие той груды состояло из камней, уложенных рядами. Фундамент, верней всего. Надо будет как-нибудь в ближайшие дни подняться туда и взглянуть поближе. Может, завтра, если Роджер... И снова она поглядела на дорогу, которая и в этот раз оказалась пустой. Мэнди уже наскучила ее чайная вечеринка, и она была готова отправиться домой. Брианна взяла чашку и, крепко держа за руку дочь, принялась спускаться к большому белокаменному дому, свежевымытые окна которого приветливо поблескивали. Ей стало любопытно – а это Энни сделала? Брианна и не заметила, а ведь определенно, чтобы вымыть такое количество окон, потребовалось бы столько суеты и беспокойства. Но с другой стороны, с предвкушением и опасениями по поводу новой работы ей было не до уборки. Сердце слегка ёкнуло от мысли, что уже в понедельник вернется на место очередная частичка того, кем она когда-то была – еще один камешек в основании человека, которым она являлась теперь. - Может, это сделали пискис, - произнесла Бри вслух и рассмеялась. - Деали писькись, - радостно подхватила Мэнди. Джем, который уже почти спустился вниз, нетерпеливо повернулся, поджидая их. - Джем, - сказала Брианна, поравнявшись с ним: ей в голову пришла мысль. - Ты знаешь, кто такой Нукелави? Глаза Джема стали огромными, и он зажал ладонями ушки Мэнди, а по спине Брианны пронеслось нечто с сотней холодных ножек. - Да, - тихим сдавленным голосом произнес Джем. - Кто тебе о нем рассказал? - сохраняя спокойствие, спросила Бри и подумала, что убьет Энни МакДональд. Но глаза Джема скользнули в сторону: он невольно посмотрел поверх ее плеча на башню. - Он рассказал, - прошептал Джем. - Он? - резко спросила она и схватила Мэнди за руку, когда малышка вырвалась и яростно повернулась к брату. - Не толкай брата, Мэнди! Кого ты имеешь в виду, Джемми? Джем зажал нижними зубами губу. - Его, - выпалил он. - Нукелави.
«ДОМОМ ЭТОГО ЧУДИЩА было море, но существо отваживалось выходить и на сушу, чтобы полакомиться людьми. По земле Нукелави передвигался на коне, которого иной раз и не отличишь от его собственного тела. Голова чудовища в десять раз больше человеческой, а рот огромной зияющей пастью выдвигался вперед, словно рыло свиньи. Кожа у существа отсутствовала, и под красной слизистой пленкой ясно виднелись желтые вены, мышечная структура и сухожилия. Вооруженный ядовитым дыханием монстр обладал великой силой. Но имелась у него одна слабость – отвращение к пресной воде. Конь, на котором ездил Нукелави, описывался как существо с одним красным глазом, ртом размером с пасть кита и наростами вроде плавников на его передних копытах». - Ого! - Брианна отложила томик из коллекции книг Роджера о шотландском фольклоре, и уставилась на Джема. - Ты видел одного из этих? Наверху возле башни? Сын переступил с ноги на ногу. - Ну, он сказал, что он и есть Нукелави, и что если я сейчас же не уберусь отсюда, то он превратится в самого себя, а я не хотел на это смотреть и поэтому убрался. - Я бы тоже не захотела, - сердце Брианны начало немного замедляться. Отлично. Значит, Джем встретил человека – не монстра. Не то, чтобы она на самом деле поверила... Но сам факт, что некто околачивался возле башни, уже был достаточно тревожным. - Как он выглядел, этот человек? - Ну... большой, - с сомнением сказал Джем. Учитывая, что Джему не исполнилось еще девяти, большинство людей выглядели бы большими. - Такой же большой, как папа? - Наверно. Дальнейшие расспросы много деталей не выявили. Джем знал, кто такой Нукелави, потому что прочитал самые сенсационные экземпляры из коллекции Роджера. И, встретив того, кто в любой момент мог сбросить с себя кожу и слопать его, настолько испугался, что впечатления о человеке остались скудными: высокий, с короткой бородкой, не слишком темными волосами и одеждой «как носит мистер МакНил». Значит, рабочая одежда, как у фермера. - Почему ты не рассказал о нем папе или мне? Джем выглядел так, будто сейчас заплачет. - Он сказал, что если я разболтаю, то он вернется и съест Мэнди. - Ох, - Бри обняла сына одной рукой и притянула к себе. - Понимаю. Не бойся, милый. Все в порядке, - теперь он задрожал, как от облегчения, так и от воспоминаний, и Брианна успокаивала его, гладя по ярким волосам. Скорее всего, бродяга. Ночевал в башне? Наверное, он уже ушел – насколько Бри могла судить из рассказа Джемми, он встретил этого человека больше недели назад, но... - Джем, - медленно проговорила она. - Почему вы с Мэнди сегодня пошли туда, наверх? Ты не боялся, что этот человек будет там? Он удивленно на нее взглянул и покачал головой, отчего рыжие волосы разлетались. - Нет, я тогда убежал, но спрятался и подсматривал за ним. Он ушел на запад. Туда, где живет. - Он так сказал? - Нет. Но такие, как он, живут на западе, - Джем указал на книгу. - Когда они уходят туда, то не возвращаются. И я больше его не видел, хотя наблюдал, чтобы быть уверенным. Бри чуть не рассмеялась, но все еще слишком тревожилась. Это было правдой: большинство сказок Хайленда заканчивались тем, что некое сверхъестественное существо уходило на запад или в скалы, или в воду – туда, где живет. И, разумеется, раз история закончилась, оно не возвращалось. - Это был всего лишь злой бродяга, - уверенно сказала она и похлопала Джема по спине перед тем, как отпустить его. - Не бойся его. - Точно? - спросил он, явно желая ей поверить, но не совсем пока готовый расслабиться. - Точно, - решительно ответила Брианна. - Окей, - глубоко вздохнув, Джемми оттолкнулся от нее. – Да, и кроме того, - добавил он, и выглядел при этом веселее, - дедушка не позволил бы ему съесть Мэнди или меня. Я должен был сразу об этом подумать.
БЫЛ УЖЕ ПОЧТИ ЗАКАТ, когда на дороге к ферме послышалось урчание машины Роджера. Выскочив на улицу, Брианна кинулась в объятья мужа, который едва успел вылезти из машины. Не тратя время на расспросы, он страстно обнял и поцеловал ее, да так, что стало совершенно понятно: их ссора осталась позади, а подробности взаимных извинений могут подождать. На миг Бри позволила себе позабыть обо всем на свете, чувствуя себя невесомой в его руках, вдыхая запах бензина, пыли и библиотек, забитых старыми книгами. Все эти ароматы накладывались на собственный запах Роджера – тот неуловимый слабый мускус согретой солнцем кожи, даже когда он на солнце и не был. - Говорят, женщины вообще не могут опознать своих мужей по запаху, - заметила она, неохотно возвращаясь на землю. - Ерунда. Я смогу вычислить тебя в кромешной тьме посреди железнодорожного вокзала Кингс-Кросс. - Я утром ванну принимал, да? - Да, и останавливался ты в колледже, потому что я чую отвратительное хозяйственное мыло, которое они там предлагают, - сказала Бри, морща носик. - Удивляюсь, что с тебя кожа не слезла. А на завтрак ты ел кровяную колбасу. С жареными помидорами. - Точно, Лесси (тут игра слов: Lassie (англ.) – девушка, а также – имя собаки из романа Э. Найта (и многочисленных фильмов) об очень верной колли, вернувшейся издалека к своему другу, мальчику по имени Тимми, - прим. пер.), - улыбнувшись, сказал он. - Или вернее сказать Рин Тин Тин? Ты сегодня спасла нескольких маленьких детей или выследила пару разбойников до их логова, да? (Рин Тин Тин – имя реальной овчарки, которая в 20-30-х годах ХХ века стала одной из самых знаменитых собак, участвуя в кинофильмах студии «Уорнер Бразерс». В честь Рин Тин Тина (и, кстати, в честь Лесси тоже) установлена звезда на Аллее славы в Голливуде, - прим. пер.) - Ну, да. Вроде того, - Бри взглянула на холм позади дома, где высилась черная и длинная тень от башни. - Но, я подумала, что перед тем, как последую дальше, лучше подожду, когда из города возвратится шериф.
ВООРУЖИВШИСЬ КРЕПКОЙ терновой тростью и электрическим фонариком, разгневанный Роджер осторожно подошел к башне. Даже если бродяга все еще находился здесь, вряд ли у него было оружие, однако Брианна стояла возле кухонной двери с телефоном, чей провод растянулся на всю возможную длину, и уже набрала две девятки (999 – телефон экстренных служб в Шотландии, если звонить с городского телефона – прим. пер.). Она тоже хотела пойти, но Роджер убедил ее, что кто-то должен остаться с детьми. Хотя было бы неплохо иметь ее за спиной: Бри была женщиной высокой, сильной, и не из тех, кто испугается нападения. Дверь в башню висела криво: старинные кожаные петли давным-давно сгнили и были заменены дешевыми железными, которые в свою очередь проржавели. Дверца все еще держалась в раме, но едва-едва. Подняв щеколду, Роджер продвинул тяжелое рассохшееся дверное полотно внутрь, приподнимая над полом, чтобы оно распахнулось без скрежета. Снаружи все еще было довольно светло: полная темнота не наступит еще примерно с полчаса. Внутри же башни было черно, как в колодце. Роджер посветил под ноги фонариком и увидел на грязном каменном полу следы башмаков. Да, похоже, тут кто-то был. Джем смог бы открыть дверь, но детям не разрешалось заходить в башню без взрослых, а сын поклялся, что этого не делал. - Хэлло-о-у! - крикнул Роджер, и в ответ где-то далеко наверху послышался встревоженный шум. Роджер рефлекторно покрепче сжал трость, но практически сразу узнал эти трепыхания и шорохи – летучие мыши, свисавшие вниз головой под конической крышей. Он посветил лучом вокруг по полу и увидел возле стены несколько грязных старых газет. Подняв одну из них, Роджер принюхался: хоть и застарелые, запахи рыбы и уксуса все еще улавливались. Роджер и не думал, что Джем сочинил историю с Нукелави, но эти доказательства недавнего присутствия здесь человека вернули его гнев. Чтобы кто-то не только пришел и покусился на его собственность, но и угрожал его сыну... Он почти надеялся, что парень был все еще здесь, чтобы сказать пару ласковых. Но парня не было. Никто в здравом уме не полез бы на верхние этажи башни. Доски почти сгнили, и когда его глаза попривыкли, Роджер увидел зияющие дыры: сквозь них сочился слабый свет от узеньких окошек наверху. Роджер ничего не слышал, но необходимость удостовериться подтолкнула его вверх по узкой каменной лестнице, которая спиралью поднималась внутри башни. И прежде чем переносить свой вес на шаткие камни, Роджер осторожно проверял их ногой. На верхнем этаже он всполошил множество голубей, они запаниковали и закружились внутри башни, словно пернатое торнадо, роняя перья и помет, прежде чем найти путь наружу через окна. С колотящимся сердцем он прижался к стене, пока птицы слепо хлестали крыльями по его лицу. Кто-то – то ли крыса, то ли мышь, то ли полевка – пробежал по его ноге, и Роджер конвульсивно дернулся, едва не уронив фонарь. Да уж, башня жила: летучие мыши наверху пришли в движение, обеспокоенные всей этой шумихой ниже. Но никаких признаков незваного гостя: ни человеческого существа, ни сверхъестественного. Сойдя вниз, он высунул голову, чтобы посигналить Бри, что все в порядке, затем закрыл дверь и спустился к дому, стряхивая с одежды грязь и голубиные перья. - Я сделаю на той двери новый засов и висячий замок, - прислонившись к старой каменной раковине, сказал он Брианне, в то время как та принялась за ужин. - Хотя, сомневаюсь, что он вернется. Скорее всего, просто скиталец. - Думаешь, с Оркни? - Бри успокоилась, он это видел, но между ее бровей все еще была тревожная морщинка. - Ты говорил, что именно оттуда пришла история о Нукелави. Роджер пожал плечами. - Возможно. Однако ты нашла истории, которые записаны: Нукелави не столь популярен, как келпи или феи, но любой мог наткнуться на него в книгах. Что это? Бри открыла холодильник, чтобы вытащить масло, и Роджер увидел, как на полке блеснула этикетка из фольги – бутылка шампанского. - Ах, это, - Брианна взглянула на него, готовая улыбнуться, но с некоторой тревогой в глазах. - Я, э-эм, получила работу и подумала, мы могли бы… отпраздновать? - неуверенный вопрос поразил его прямо в сердце, и Роджер хлопнул себя рукой по лбу. - Боже, я забыл спросить! Это классно, Бри! Я знал, что у тебя получится, заметь, - сказал он, улыбаясь со всей теплотой и убежденностью, на которые был способен. - Никогда не сомневался. Роджер прямо видел, как просияло ее лицо, а тело расслабилось, и почувствовал, что некоторая умиротворенность снисходит и на него тоже. Это приятное чувство длилось все то время, пока она обнимала его до хруста в ребрах и очень мило затем целовала, но мгновенно исчезло, когда Бри отодвинулась и, взяв кастрюлю, спросила с притворной небрежностью: - Ну, так... ты нашел то, что искал в Оксфорде? - Да, - слово прозвучало как хриплое карканье. Он прочистил горло и попытался снова. - Да, более или менее. Слушай... как считаешь, может ужин немного подождать? Думаю, мой аппетит только усилится, если я сначала тебе все расскажу. - Конечно, - проговорила Бри, отставляя кастрюлю. Она смотрела на него с интересом, и, может, даже чуть со страхом. - Я накормила детей перед твоим приездом. Если ты не умираешь с голоду... И хотя Роджер действительно умирал – ведь по пути назад он не останавливался на обед – и его желудок уже почти прилип к спине, это не имело значения. Он протянул ей руку. - Пойдем наружу. Такой прекрасный вечер. А если ей все не понравится, то кастрюль на улице нет.
Дата: Понедельник, 17.04.2017, 07:59 | Сообщение # 36
Король
Сообщений: 19994
- Я ЗАХОДИЛ В СТАРУЮ церковь Святого Стефана, - сказал Роджер сразу, как только они вышли из дома, - чтобы поговорить с доктором Уизерспуном, тамошним пастором. Он дружил с Преподобным и знал меня еще мальчишкой. Когда он это произнес, Бри сжала ладонью его руку. Роджер осмелился взглянуть на жену и увидел, что та смотрит на него тревожно, но с надеждой. - И?.. - спросила она робко. - Ну... в итоге у меня теперь тоже есть работа, - он настороженно улыбнулся. - Помощник хормейстера. Бри моргнула – конечно, это было совсем не то, чего она ожидала – затем перевела взгляд на его горло. Роджер прекрасно понимал, о чем она думает. - Ты собираешься идти в этом? - нерешительно спросила она, когда они в первый раз собирались за покупками в Инвернесс. - Ну, да. А что, у меня там пятно? - и повернул голову, чтобы посмотреть на плечо своей белой рубашки. Он бы не удивился, если бы оно там было, ведь Мэнди, бросив игру, ринулась к нему здороваться, приклеившись к его ногам с песочными объятьями. Роджер слегка обтряхнул ее, прежде чем поднять и как следует поцеловать, но... - Я не о том, - сказала Бри, поджав на миг губы. - Просто... Что ты будешь говорить о... - и сделала жест, словно перерезает горло. Его рука поднялась к распахнутому воротнику рубашки, где шрам от веревки образовывал закругляющуюся линию: ощутимый, если коснуться, как цепочка из крошечных камушков под кожей. Немного поблекший, он по-прежнему хорошо заметный. - Ничего. Ее брови поднялись, и Роджер криво улыбнулся в ответ. - Но что люди подумают? - Полагаю, они просто решат, что я занимался аутоэротическим удушением и однажды зашел слишком далеко. Хорошо знакомый с сельским Хайлендом, Роджер предполагал: это самое меньшее, что люди тут могли бы вообразить. Внешне его предполагаемая паства могла выглядеть пристойной... Но невозможно было себе представить более страшных развратников, чем набожные шотландские пресвитерианцы. - Ты... э-э... Ты сказал доктору Уизерспуну... А что ты ему сказал? - спросила она теперь, после недолгого раздумья. - Я имею в виду... Он же должен был заметить. - Ну, да. Он заметил. Только я ничего не сказал, так же как и он. - Слушай, Бри, - сказал ей Роджер тогда, в первый день. - Выбор простой. Либо мы рассказываем всем абсолютную правду, или мы ничего им не говорим... или как можно ближе к ничего. И пусть думают, что хотят. Состряпать историю не получится, так ведь? Слишком высока вероятность проколоться. Ей тогда это не понравилось: мысленным взором Роджер до сих пор видел, как опустились уголки ее глаз. Но он был прав, и Брианна знала это. С решительным видом расправив плечи, она кивнула. Разумеется, им пришлось довольно много лгать, чтобы легализовать существование Джема и Мэнди. Но был уже конец 70-х, и полно людей в Штатах жили коммунами, а по Европе вереницами ржавых автобусов и потрепанных фургонов колесили стихийно образованные группы «путешественников», как они себя называли. Сквозь камни, помимо самих детей, Роджер и Бри пронесли очень мало. Но среди небольшого запаса вещей, которые Брианна распихала по карманам и в корсет, имелись два написанных от руки свидетельства о рождении, засвидетельствованных некой Клэр Бичем Рэндалл, доктором медицины, присутствовавшей при родах. - Это положенная форма для домашних родов, - сказала Клэр, аккуратно выводя петельки своей подписи. - И я являюсь – или являлась, - уточнила она с кривой усмешкой, - зарегистрированным врачом с лицензией штата Массачусетс. - Помощник хормейстера, - проговорила Бри сейчас, разглядывая его. Роджер глубоко вздохнул: вечерний воздух был чудесным – чистым и мягким, хотя в нем и начинали мельтешить насекомые. Он отмахнул от лица облачко мошкары и схватил быка за рога. - Знаешь, я ходил туда не за работой. Я пошел... чтобы разобраться в себе. Быть или не быть священником. Брианна остановилась как вкопанная и тут же спросила: - И?.. - Пойдем, - Роджер нежно потянул ее, и она зашагала. - Нас заживо съедят, если мы тут останемся. Пройдя мимо сарая через огород, они зашагали по дорожке, которая вела к заднему пастбищу. Роджер уже подоил двух коров, Милли и Блоссом, и те устроились на ночь – большие темные сгорбленные фигуры на лужайке, мирно пережевывающие жвачку. - Я говорил тебе о Вестминстерском Исповедании веры, да? - это был эквивалент католического Никейского Символа веры – пресвитерианское изложение официально принятой доктрины. (Вестминстерское Исповедание веры – краткий свод кальвинистской религиозной доктрины, разработанный Вестминстерской ассамблеей в период Английской революции XVII века и утвержденный в качестве официальной доктрины пресвитерианских церквей Шотландии (1647 год) и Англии (1648 год). Никейский Символ веры, принятая на I Никейском соборе (325 год) большинством христианских исторических церквей формула вероисповедания – прим. пер.). - Угу. - Так вот, понимаешь, чтобы стать пресвитерианским священником, я должен буду поклясться, что принимаю все пункты Вестминстерского Исповедания. Я и принимал, когда... Ну, раньше. «Я был так близко», - думал он. Ведь его почти рукоположили, когда в лице Стивена Боннета вмешалась судьба. Роджер должен был бросить все, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. «Имей в виду, я нисколько не жалею о том, что сделал это!» - Брианна шагала рядом с ним, рыжая и длинноногая, грациозная, словно тигрица, и даже подумать о том, что она так легко могла исчезнуть из его жизни навсегда... И он никогда бы не узнал своей дочери... Роджер кашлянул, прочищая горло, и неосознанно коснулся шрама. - И может быть, все еще принимаю. Но я не уверен. А должен быть. - Что изменилось? - спросила она с любопытством. - Что ты мог принять тогда и не можешь принять теперь? «Что поменялось? - думал Роджер с иронией. - Хороший вопрос». - Предопределение, - ответил он. - Образно говоря. Было все еще довольно светло, и Роджер разглядел слегка насмешливое удовольствие, промелькнувшее на ее лице. Правда, он не мог бы сказать наверняка: это просто от иронического противопоставления вопроса и ответа, или от самой идеи. Будучи очень осторожными в вопросах веры, они никогда не спорили друг с другом на эту тему, но были знакомы, по крайней мере, с общими представлениями верований каждого. Роджер объяснил идею предопределения простыми словами: это не какая-то неизбежная судьба, предназначенная Богом, и даже не идея о том, что Бог проработал детали жизни всех мужчин и женщин до их рождения – хотя довольно многие пресвитерианцы воспринимали это именно так. Понятие Предопределения связано со Спасением, и Бог избрал путь, который ведет к этому Спасению. - Для избранных людей? - спросила Брианна скептически. – А остальных Он осудил на муки ада? Многие думали так же, и потребовались бы гораздо более мощные, чем у Роджера, умы, чтобы оспорить это мнение. - Об этом написаны целые книги, но основная идея в том, что Спасение – не просто результат нашего решения: сначала действует Бог. Продлевает приглашение, так сказать, и дает нам возможность ответить. Но мы по-прежнему имеем свободу выбора. И знаешь, - добавил он поспешно, - единственное, чего не может выбрать пресвитерианец – это верить или нет в Иисуса Христа. Я все еще верю. - Это хорошо, - сказала Бри. - Но, чтобы быть священником?.. - Да, наверное. И... Вот, смотри. Роджер вдруг полез в карман и передал ей сложенную фотокопию. - Я подумал, что лучше не буду воровать книгу, - сказал он, пытаясь пошутить. - На случай, если все-таки решу стать священником, я имею в виду. Плохой пример для паствы. - Хо-хо, - произнесла она рассеянно, читая, затем, изогнув одну бровь, взглянула на него. - Она изменилась, да? - сказал Роджер, снова чувствуя, как перехватило дыхание под диафрагмой. - Она... - Брианна снова вернулась к документу и нахмурила лоб. Миг спустя, побледнев, она подняла на него взгляд и сглотнула. - Другая. Дата изменилась. Роджер почувствовал, как то напряжение, которое терзало его последние двадцать четыре часа, слегка ослабло: значит, рассудок он не потерял. Протянув руку, Роджер взял у Бри копию, сделанную со страницы «Уилмингтонского вестника» с извещением о смерти Фрейзеров из Риджа. - Только дата, - сказал он, пробегая большим пальцем под расплывшимися напечатанными словами. - Текст, я думаю, тот же самый. Ты так его запомнила? Брианна нашла ту же самую информацию, когда искала свою семью в прошлом. Именно это и толкнуло ее сквозь камни, а его – вслед за ней. «И это, - подумал Роджер, - решило все остальное. Спасибо, Роберт Фрост». (Строчка из стихотворения Роберта Фроста «The road not taken» - «Неизбранная дорога» - прим. пер.). Бри прижалась к мужу и прочитала снова: один, второй, и третий раз, чтобы убедиться, перед тем, как кивнуть. - Только дата, - сказала она с такой же, как у него напряженностью в голосе. - Дата... изменилась. - Хорошо, - сказал Роджер, его голос звучал странно и хрипло. - Когда я начал интересоваться... Я должен был поехать и посмотреть – перед тем, как рассказать тебе об этом. Просто убедиться, потому что статья, которую я видел в книге, не могла быть исправлена. По-прежнему немного бледная, Брианна кивнула. - А если… Если я вернусь в архив в Бостоне, где нашла ту газету... как думаешь, она и там изменилась? - Да, думаю, да. Глядя на листок бумаги в его руках, Бри довольно долго молчала. Затем подняла на него напряженный взгляд. - Ты сказал, когда начал интересоваться. Что побудило тебя начать? - Твоя мама.
ДОЛЖНО БЫТЬ, ЭТО ПРОИЗОШЛО за пару месяцев до того, как они покинули Ридж. Однажды ночью Роджер не мог уснуть и пошел в лес, где, беспокойно бродя туда-сюда, наткнулся на Клэр, стоящую на коленях в низине, полной белых цветов, которые окружали ее, словно туман. Он тогда просто присел и стал наблюдать за тем, как Клэр, срывая стебли, обрывала с них листья и собирала их в свою корзинку. Роджер видел, что цветочные головки она не трогала, но тянула вверх что-то, растущее под ними. - Их нужно собирать ночью, - сообщила ему Клэр чуть погодя. - Предпочтительно в новолуние. - Я даже не ожидал... – начал, было, Роджер, но умолк на полуслове. Она негромко рассмеялась, прыснув от веселья. - Ты не ожидал, что я стану доверять таким суевериям? - спросила Клэр. - Погоди, юный Роджер. Когда проживешь так же долго, как и я, ты, возможно, сам станешь уважительно относиться к суевериям. Что касается этого… - ее рука, словно бледное пятно в темноте, потянулась и с тихим сочным треском сломала стебелек. Воздух сквозь более мягкий аромат цветов вдруг наполнился острым запахом – резким и травяным. - Понимаешь, на листьях некоторых трав насекомые откладывают яйца. Чтобы отпугивать жучков, растения выделяют определенные и довольно сильно пахнущие вещества, концентрация которых самая высокая тогда, когда они больше всего нужны. В этот момент убивающие насекомых субстанции становятся и наиболее сильнодействующими медицинскими средствами. А данный вид растений, - она провела пушистым свежим и влажным стебельком прямо у него под носом, - тревожат в основном личинки мотыльков. - Стало быть, больше всего веществ в них поздней ночью, потому что именно тогда питаются гусеницы? - Точно, - стебелек из-под носа исчез, растение с шорохом муслина отправилось в сумку, а Клэр наклонила голову, когда полезла за следующим. - А некоторые растения оплодотворяются мотыльками. Эти, разумеется... - Цветут по ночам. - Но большинство трав и цветов тревожат дневные насекомые, поэтому они начинают выделять свои полезные составляющие на заре, значит, концентрация возрастает ранним утром... Но с другой стороны, когда солнце становится слишком горячим, некоторые масла испаряются из листьев, и растение прекращает их производить. Так что большинство самых ароматных трав срывают поздним утром. Именно поэтому шаманы и травники учат своих подмастерьев собирать одни растения в новолуние, а другие – в полдень… Так и возникают суеверия, хм? – голос Клэр был довольно сух, но все еще весел. Роджер опустился на пятки и смотрел, как она шарила руками вокруг. Теперь, когда его глаза привыкли, он хорошо видел ее фигуру, хотя черты лица по-прежнему были скрыты. Клэр работала еще некоторое время, а потом, тоже сев на пятки, потянулась – Роджер слышал, как похрустывает ее спина. - Знаешь, я видела его однажды, - голос был приглушенным, потому что Клэр от него отвернулась, обследуя что-то под нависающими ветками рододендрона. - Видела его? Кого? - Короля, - Клэр что-то нашла, потому что Роджер услышал шорох листьев, когда она потянулась туда, а затем треск сорванного стебля. - Он приехал в госпиталь в Пемброке, чтобы навестить там солдат. И специально пришел поговорить с нами – медсестрами и докторами. Тихий, очень сдержанный мужчина, но сердечный в обращении. Я не смогла бы повторить ни слова из того, о чем он говорил. Но это было... невероятно вдохновляющим. Просто, что он приехал к нам, понимаешь? - Ммфм. «Что заставило ее вспомнить об этом? - подумал он. - Неужели надвигающаяся война?» - Журналист спросил королеву, эвакуируется ли она вместе с детьми за город... знаешь, так многие уезжали. - Знаю, - мысленным взором Роджер вдруг увидел двоих притихших детей с худенькими личиками – мальчика и девочку, которые жались друг к другу возле знакомого семейного камина. - У нас, в нашем доме в Инвернессе, жили двое. Как странно, я совсем про них не помнил до настоящего момента. Но Клэр словно не слышала. - Королева ответила... Я могу неточно процитировать, но смысл такой: «Что ж, дети не могут разлучиться со мной, а я не могу покинуть короля... И, разумеется, король никуда не уедет». Когда убили твоего отца, Роджер? Роджер ожидал от нее услышать все что угодно, но только не это. На мгновение вопрос показался настолько нелепым, что даже почти бессмысленным. - Что? - но он расслышал ее и, тряся головой, чтобы избавиться от чувства абсурдности, ответил: - В октябре 1941. Не уверен, что помню точную дату... Нет, помню. Преподобный записал ее в родословной. 31 октября 1941 года. Почему?.. Ему хотелось сказать: «Почему, ради Бога», - но Роджер пытался контролировать случайные порывы упоминания Бога всуе. Проглотив более сильный порыв сбежать в беспорядочные мысли, он очень спокойно повторил: - Почему? - Ты говорил, что его сбили в Германии, верно? - По пути в Германию через Канал. Так мне говорили, - при свете луны Роджер видел только черты ее лица, но его выражения прочитать не мог. - Кто тебе сказал? Ты помнишь? - Преподобный, полагаю. Или, думаю, это могла быть мама, - чувство нереальности постепенно проходило, и Роджер потихоньку начинал злиться. - Какая разница? - Может, и никакой. Когда мы с Фрэнком впервые тебя встретили в Инвернессе, Преподобный сказал нам, что твой отец был сбит над Каналом. - Да? Ну... Клэр определенно ухватила невысказанное Роджером: «И что?» - потому что слегка фыркнула, почти рассмеялась из-под рододендронов. - Ты прав, разницы никакой. Но... И ты, и Преподобный упоминали, что отец твой был пилотом Спитфайра. Всё верно? (Супермарин Спитфайр (англ. Supermarine Spitfire, в букв. переводе «плюющийся огнем, огневержец») – британский истребитель времен Второй мировой войны. Различные модификации использовались в качестве истребителя, истребителя-перехватчика, высотного истребителя, истребителя-бомбардировщика и самолета-разведчика – прим. пер.). - Да. Роджер не знал почему, но в затылке у него появилось беспокойное чувство, как будто позади кто-то стоял. Чтобы иметь повод обернуться, Роджер кашлянул, но не увидел за собой ничего, кроме черно-белого леса в пятнах лунного света. - Я это точно знаю, - сказал он, ощущая странную потребность защищаться. - У мамы была фотография - на ней отец возле своего самолета, который назвался «Рэгдолл» (Rag Doll (англ.) - тряпичная кукла, - прим. пер.), и это «имя» было изображено на носу фюзеляжа в виде примитивно нарисованной куколки с черными кудряшками в красном платье. Роджер хорошо помнил эту фотографию, потому что долгое время спал с нею под подушкой, после того, как мама погибла. Ведь студийный портрет матери был слишком большим, и он переживал, что кто-нибудь заметит его отсутствие. - Тряпичная куколка, - повторил он, внезапно пораженный чем-то. - Что? О чем ты? Он неловко махнул рукой. - Это... Ничего. Я... Я просто только что понял, что «Тряпичная куколка» - это, вероятно, было то, как папа называл мою маму. Прозвище, понимаешь? Я читал несколько его писем к ней: и там он обычно обращался к ней Долли. - И только сейчас, вспомнив черные кудри на мамином портрете... Мэнди. У Мэнди волосы, как у моей матери. - О, хорошо, - грустно произнесла Клэр. - Мне было бы ужасно думать, что только я ответственна за это. Обязательно скажи ей об этом, когда она повзрослеет, ладно? Девочки с очень кудрявыми волосами все до единой ненавидят их – по крайней мере, в юные годы, когда им хочется выглядеть, как все. Сквозь собственную задумчивость Роджеру послышалась легкая нотка опустошения в голосе Клэр, и он взял ее за руку, не обращая внимания на то, что ее ладонь все еще сжимала травинку. - Я скажу ей, - тихо произнес он. - Я расскажу ей обо всем. Даже не думай, что мы позволим детям забыть о вас. Клэр стиснула его руку, и ароматные белые цветы посыпались в темноте на ее юбку. - Спасибо, - прошептала она, и Роджер услышал тихий всхлип. Клэр поспешно вытерла тыльной стороной другой ладони глаза. - Спасибо, - увереннее произнесла она и выпрямилась. - Это важно. Помнить. Если бы я этого не знала, то не сказала бы тебе. - Сказала мне... О чем? Ее ладошки – маленькие и сильные, и пахнущие лекарствами – обернулись вокруг руки Роджера. - Я не знаю, что произошло с твоим отцом, - сказала Клэр. - Но это не то, что тебе говорили.
- Я БЫЛА ТАМ, РОДЖЕР, - терпеливо повторила она. - Я читала газеты... Лечила летчиков и разговаривала с ними. Я видела самолеты. Спитфайры – маленькие и легкие, они предназначались для защиты и никогда не летали через Канал, потому что не смогли бы долететь от Англии до Европы и вернуться обратно. Хотя позже их там использовали. - Но... Какие бы аргументы Роджер не собирался привести – сбился с курса, ошибся в расчетах – они исчезли. И волоски встали дыбом на предплечьях, хотя он и не обратил внимания. - Конечно, всякое случается, - сказала Клэр, как будто была способна прочесть его мысли. – По прошествии времени данные тоже искажаются. Тот, кто сообщил твоей матери, мог ошибаться, она, вероятно, сказала Преподобному что-то, и он неправильно ее понял. Все возможно. Но во время войны я получала от Фрэнка письма – он писал так часто, как только мог, пока его не завербовали в МИ-6 (государственный орган внешней разведки Великобритании – прим. пер.). После чего я зачастую по несколько месяцев ничего о нем не слышала. Но незадолго перед этим Фрэнк написал мне и упомянул – просто в ходе обычного разговора, понимаешь, – что наткнулся на нечто странное в донесениях, которые обрабатывал. В Нортумбрии (графство на севере Англии – прим. пер.) упал и разбился Спитфайр. Его не сбили, предполагали, что случилась какая-то поломка. И, хотя, как ни странно, самолет не сгорел, пилот бесследно исчез. Фрэнк упомянул имя пилота, потому что думал, что Джеремайя – имя довольно подходящее для обреченного. - Джерри, - произнес Роджер онемевшими губами. - Мама всегда называла его Джерри. - Да, - тихо проговорила Клэр. - А вся Нортумбрия усеяна кругами стоячих камней. - А там, где нашли самолет... - Я не знаю, - он увидел легкое движение, когда Клэр беспомощно пожала плечами. Закрыв глаза, Роджер глубоко вдохнул: воздух был наполнен ароматом сорванных стеблей. - И ты говоришь мне об этом сейчас, потому что мы возвращаемся, - произнес он очень спокойно. - Я неделями спорила сама с собой, - сказала она извиняющимся тоном. – Только около месяца назад я об этом вспомнила. Я нечасто думаю о... своем... прошлом, но со всем этим... - Клэр махнула рукой, обозначая их предстоящий отъезд и напряженные споры вокруг него. - Я просто думала о Войне – вот интересно, те, кто воевали, могут думать о ней без заглавной буквы «В»? – и рассказала обо всем Джейми. Это Джейми спросил ее о Фрэнке. Ему хотелось знать, какую роль тот сыграл в войне. - Ему любопытен Фрэнк, - добавила она вдруг. - Мне бы тоже было интересно в данных обстоятельствах, - ответил Роджер колко. - А Фрэнку было неинтересно узнать о Джейми? Это как будто выбило ее из колеи, потому что она не ответила напрямую, а решительно вернула разговор на изначальный путь. «Если можно использовать такое слово к подобному разговору», - подумал он. - В любом случае, - сказала Клэр. - Именно это и напомнило мне о письмах Фрэнка. И я пыталась вспомнить, о чем он мне писал, когда внезапно в памяти всплыла та фраза – о том, что имя Джеремайи довольно подходящее для обреченного, - Роджер услышал, как Клэр вздохнула. - Я не была уверена... Но поговорила с Джейми, и он сказал, что я должна тебе рассказать. Он думает, ты имеешь право знать... И что ты правильно поступишь с этим знанием. - Я польщен, - сказал Роджер. Скорее расплющен.
- ТАК ЧТО ВОТ. Над холмами начал появляться слабый свет вечерних звезд. Они были не такими блестящими, как над Риджем, где горная ночь опускалась, словно черный бархат. Роджер с Брианной уже вернулись к дому, но, разговаривая, задержались во дворе. - Время от времени я думал о том, как путешествия во времени встраиваются в Божьи планы. Можно ли что-нибудь изменить? Дόлжно ли что-то менять? Твои родители – они ведь пытались переломить ход истории, старались изо всех сил… И не смогли. Я думал, что это и есть доказательство – и с пресвитерианской точки зрения, - он позволил капельке веселья проявиться в голосе. - Это было почти утешение – думать, что ничего переделать нельзя. История и не должна поддаваться изменениям. Ну, знаешь: «Бог на Небесах, и все в порядке с миром» – и тому подобное. (Фраза из стихотворения английского поэта XIX века Роберта Браунинга – прим. пер.). - Но, - Бри держала сложенную фотокопию и отмахнулась ею от пролетающего, словно крошечное белое пятнышко, мотылька. - Но, - согласился Роджер. – Доказано: кое-что изменить можно. - Я немного говорила об этом с мамой, - сказала Бри, немного поразмыслив. - Она рассмеялась. - Неужели? - сухо произнес Роджер, и в ответ услышал короткий смешок жены. - Не от того, что считала это забавным, - уверила Бри. - Я спросила тогда, не думает ли она, что путешественник во времени может поменять что-нибудь, изменить будущее, и мама сказала, что, разумеется, думает так – потому что она меняла будущее каждый раз, когда сберегала чью-то жизнь. Ведь не окажись она там, этот кто-то умер бы. Некоторые из них выжили, чтобы родить детей, которых иначе бы не было... И как знать, что эти дети свершили, и чего бы не произошло, если бы их не было... И именно тогда она и рассмеялась, сказав: «Очень хорошо, что, в отличие от протестантов, католики верят в Таинство и не настаивают на попытке точно выяснить, как работает Бог». - Что ж, не знаю, что бы я на это ответил... Ох, Клэр говорила обо мне? - Возможно. Я не спрашивала. Теперь рассмеялся Роджер, хотя от этого у него заболело горло. - Доказательство, - задумчиво произнесла Брианна и, сидя на скамейке возле главной двери, длинными проворными пальцами ловко складывала какую-то фигурку из фотокопии. - Не знаю. Это доказательство? - Может, по твоим строгим инженерным стандартам, и нет, - сказал Роджер. - Но я хорошо помню, и ты тоже. Если бы это был только я, тогда, да – я бы подумал, что это плод моего воображения. Но я чуть больше доверяю твоим умственным процессам. Ты делаешь из фотокопии самолетик? - Нет, это... Стоп. Мэнди! Брианна вскочила и умчалась до того, как Роджер даже смог уловить плач из детской наверху. И тут же скрылась в доме, предоставив ему запереть все внизу. Обычно они не беспокоились запирать двери – никто в Хайленде не запирал – но сегодня... На дорожку прямо перед ним выскочила длинная серая тень, и сердце Роджера заколотилось с бешеной скоростью. Затем его пульс замедлился, и он улыбнулся: малыш Адсо вышел на охоту. Несколько месяцев назад соседский мальчишка ходил по округе с корзинкой котят, ища, куда бы их пристроить, и Бри взяла серенького с зелеными глазами – точная копия кота своей матери, и дала ему такое же имя. Роджеру стало любопытно, а если бы у них был сторожевой пес, они бы назвали его Ролло? - Кот со священником... - сказал Роджер. Кошка священника – охотящаяся кошка. - Что ж, счастливой охоты, - добавил он вслед хвосту, исчезающему под кустом гортензии, и наклонился, чтобы поднять по пути наполовину сложенную бумажку, которую уронила Брианна. Нет, это был не бумажный самолетик. Что же это? Бумажная шляпа? «Понятия не имею», - и, засунув поделку в карман рубашки, Роджер вошел в дом. Он нашел Бри и Мэнди в парадной гостиной, перед только что разведенным огнем. Мэнди была успокоена, напоена молоком, и с большим пальцем во рту уже почти засыпала у Бри на руках. Взглянув на него, она сонно моргнула. - Ну, что случилось, a leannan (любимая, дорогая, крошка (гэльск.) – прим. пер.)? - нежно спросил Роджер, убирая упавшие кудряшки с ее глазок. - Плохой сон, - сказала Бри подчеркнуто спокойным голосом. - Ужасное существо снаружи пыталось забраться к ней в окно. В тот момент они с Брианной сидели прямо под этим самым окном, но Роджер рефлекторно взглянул в ближайшее окошко, в котором отражалась только домашняя сцена, частью которой он был. Мужчина в отражении выглядел настороженным: ссутулившийся и готовый наброситься на кого угодно. Роджер поднялся и задернул шторы. - Иди ко мне, - сказал он вдруг, садясь и потянувшись за Мэнди. Она пришла к нему на руки с медлительной мягкостью древесного ленивца, засунув в процессе мокрый палец в ухо Роджера. Бри отправилась налить им по чашке какао и вернулась, принеся вместе с позвякивающей посудой запах теплого молока и шоколада. И с выражением лица человека, который обдумывает, как сказать что-то непростое. - А ты... Я имею в виду, учитывая особенность, э-э... затруднения... Не думал ли ты спросить у Бога? – робко спросила она. - Напрямую? - Да, я думал об этом, - заверил ее Роджер, разрываясь между раздражением и удивлением от вопроса. - И, да, я спрашивал… Много раз. Особенно по пути в Оксфорд, где нашел это, - он кивнул на лист бумаги. – Кстати, что это? Что за фигура, я имею в виду? - О, - Брианна подняла поделку и, быстро и уверенно сделав несколько завершающих сложений, протянула ее на открытой ладони. Роджер некоторое время хмуро смотрел на нее, пока не понял, что это такое: дети называют ее «Китайской гадалкой». В поделке четыре открытых кармашка, в которые ты, задав вопрос, вкладываешь пальцы и открываешь их в различных комбинациях, чтобы прочитать разные ответы, написанные на клапанах внутри – «да», «нет», «иногда», «всегда». - Очень уместно, - произнес Роджер. Попивая какао, они некоторое время молчали, и тишина осторожно балансировала на острие вопроса. - В Вестминстерском Исповедании также говорится, что только Бог есть Господин совести. Я смирюсь с этим, - наконец тихо проговорил Роджер, - или нет. Я сказал доктору Уизерспуну, что, кажется, немного странно иметь помощника хормейстера, который не может петь. Улыбнувшись, пастор ответил, что просто хочет, чтобы я взялся за эту работу и был среди единоверцев, пока, как он выразился, обдумываю все до конца. Наверное, он боялся, что я снова прыгну на корабль и, обратившись католиком, сбегу в Рим, - добавил он, пытаясь пошутить. - Это хорошо, - тихо сказала Брианна, не поднимая взгляда от какао в кружке, которого не пила. Вновь молчание. Тень Джерри МакКензи, РАФ (Royal Air Force – Королевские военно-воздушные силы Великобритании – прим. пер.), в отделанной овечьей шерстью кожаной лётной куртке, вошла и уселась возле огня, наблюдая за игрой света в чернильно-черных волосах своей внучки. - Так ты... - Роджер услышал, как с легким щелчком язык Бри отделился от сухого нёба. - Ты собираешься искать? Посмотреть, сможешь ли найти, куда пропал твой отец? Где он может... находиться? Где он может находиться. Здесь, там, тогда, теперь? Его сердце внезапно конвульсивно дрогнуло: Роджер подумал о бродяге, который ночевал в башне. Боже... Нет. Не может быть. Ни одной причины так считать. Ни одной. Только желание. Роджер так много думал об этом по пути в Оксфорд. Вперемежку с молитвами. Что бы он спросил, что бы сказал, если имел бы шанс. Ему хотелось спросить обо всем, сказать все... Но в действительности, было только одно, что он мог сказать своему отцу, и это самое посапывало сейчас на руках Роджера, словно пьяный шмель. - Нет, - сонная Мэнди, тихонько рыгнув, поерзала и снова устроилась у его груди. Не отрывая взгляда, Роджер смотрел на темную путаницу ее кудряшек. - Я не могу рисковать, не хочу, чтобы мои дети потеряли своего отца, - его голос почти пропал: он чувствовал, что голосовые связки скрежетали, как несмазанные зубчатые колеса, проталкивая слова. - Это слишком важно. Невозможно забыть, что значит иметь отца. Глаза Бри скользнули в сторону, в свете огня только блеснула их голубизна. - Я подумала... ты был таким маленьким. Ты правда помнишь своего отца? Роджер покачал головой, его сердце сильно сжалось, охватывая пустоту. - Нет, - тихо сказал Роджер и наклонил голову, вдыхая аромат волос своей дочери. – Но я помню твоего.
Дата: Понедельник, 17.04.2017, 08:06 | Сообщение # 37
Король
Сообщений: 19994
БАБОЧКИ В ЖИВОТЕ
(с) Ксения Поплетнева, редактор Юлия Коровина и Светлана Бахтина В названии главы Диана использует анаграмму слова BUTTERFLY – «бабочка», и потому получается слово FLUTTERBY, означающее волнение и трепет.
Уилмингтон, колония Северная Каролина 3 мая, 1777 Я сразу поняла, что Джейми опять видел сон. На его лице появилось рассеянное выражение, как у человека, погруженного в свои мысли - словно он видел что-то другое нежели жареную кровяную колбасу на тарелке. Пока я наблюдала за ним, у меня появилось острое желание выяснить, что же такое он увидел, но пришлось тут же подавить свое нетерпение из страха, что сон частично забудется, если спросить слишком быстро. И, честно говоря, я ему завидовала. Я бы что угодно отдала за возможность видеть то, что видел он, неважно - реально оно было или нет. Едва ли это имело значение - но тут была связь, и разорванные нервные окончания, соединявшие меня с моей пропавшей семьей, искрили и пылали как закороченный кабель, когда я видела Джейми таким. Я не могла устоять перед искушением узнать, что же ему приснилось, хотя даже обычные сны редко бывают четкими и однозначными. - Тебе снились они, правда? - спросила я, когда официантка ушла. Встали мы поздно, устав от вчерашней долгой дороги в Уилмингтон, и сейчас были единственными, кто обедал в маленькой гостиной отеля. Джейми посмотрел на меня и медленно кивнул, только маленькая складка залегла между бровями. Это меня встревожило: обычно те редкие сны о Бри или о детях приносили умиротворение и счастье. - Что? - выпалила я. - Что случилось? Он пожал плечами, продолжая хмуриться. - Ничего, Сассенах. Я видел Джема и малышку, - улыбка скользнула по его лицу. - Боже, она та еще дерзкая маленькая плутовка! Напоминает мне тебя, Сассенах. Комплимент выглядел весьма сомнительным, но я буквально засветилась от воспоминаний. Я часами наблюдала за Мэнди и Джемом, запоминая каждую черточку, каждый жест, пытаясь экстраполировать, представить, как бы они выглядели, подрастая, и, без сомнений, у Мэнди были мои губы. Я знала совершенно точно, что у нее моя форма глаз и мои волосы - бедное дитя - хотя они и были чернильно-черными. - Что дети делали? Он потер пальцем между бровями, как будто у него зачесался лоб. - Они были на улице, - проговорил Джейми медленно, - Джем сказал Мэнди заняться чем-нибудь, а она пнула его в голень и побежала прочь, он погнался за ней. Мне кажется, дело было весной, - он улыбнулся, сосредоточившись на том, что увидел во сне. - Я помню, в ее волосах запутались малюсенькие цветочки, их тьма-тьмущая расстилалась между камнями. - Какими камнями? - резко воскликнула я. - О. Надгробными, - без труда ответил Джейми. - Точно! Они играли среди камней на холме позади Лаллиброха. Я блаженно вздохнула. Это был его третий сон о них в Лаллиброхе. Может статься, мы лишь принимали желаемое за действительное, но я знала: Джейми счастлив точно так же, как и я, от мысли о том, что их дом теперь там. - Так могло бы быть, - сказала я, - Роджер ездил туда, когда мы искали тебя. Он говорил, что дом пустовал и был выставлен на продажу. У Бри должны быть деньги, так что они вполне могли купить его. Они могут жить там! - я и раньше рассказывала Джейми об этом, но он удовлетворенно кивнул. - Да, могут. Его глаза до сих пор были затуманены мыслями о детях, бегающих по холму среди высоких трав и потертых серых камней, которые обозначали семейное место упокоения. - С ними была бабочка, - внезапно произнес он. - Я забыл об этом. Синяя такая. - Синяя? Разве в Шотландии водятся синие бабочки? - я нахмурилась, вспоминая. Мне кажется, бабочки, которые там встречались, в основном были белыми или желтыми. Джейми с легким раздражением посмотрел на меня. - Это же сон, Сассенах. Мне могли бы присниться бабочки с крыльями, раскрашенными в тартанную клетку, если бы я захотел. Я рассмеялась, но решила не отвлекаться. - Да уж. В таком случае, что тебя беспокоит? Он с любопытством взглянул на меня. - Как ты догадалась, что я встревожен? Я посмотрела на него свысока, ну или настолько свысока, насколько возможно, учитывая разницу в росте. - Может, лицо у тебя не стеклянное, но я замужем за тобой тридцать с лишним лет. Он оставил без внимания тот факт, что меня не было с ним на протяжении двадцати лет из этого периода, и просто улыбнулся. - Ага. На самом деле, ничего такого там не было. Единственное - они вошли в башню. - В башню? - нерешительно произнесла я. Древняя башня, – брох - давшая имя Лаллиброху, стояла на холме позади дома. Ежедневно ее тень размеренным маршем гигантских солнечных часов пересекала кладбище. Джейми и я не раз поднимались туда по вечерам в начале нашей жизни в Лаллиброхе, чтобы посидеть на скамейке, стоявшей у стены башни, побыть вдалеке от домашнего шума, насладиться мирным видом поместья и его угодий, которые расстилались перед нами своим бело-зеленым покровом, растушеванным сумерками. Небольшая складочка снова появилась между его бровей. - В башню, - повторил он, беспомощно посмотрев на меня. - Не знаю, в чем там дело. Только я не хотел, чтобы они заходили туда. Было… ощущение, будто внутри кто-то есть. Поджидает. И мне это совсем не нравилось.
Дата: Понедельник, 17.04.2017, 08:10 | Сообщение # 38
Король
Сообщений: 19994
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Приватир Привати́р (англ.), корса́р (фр.), ка́пер (нем.) - частное морское судно, нападавшее во время войны на суда неприятеля с ведома или прямого разрешения своего правительства, а также занимавшееся морским разбоем. Одноименно так назывались и владельцы этих судов.
КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ С ПЕРЕДОВОЙ
(с) Светлана Бахтина
«3 октября, 1776 Элсмир леди Доротее Грей. Дорогая кузина, пишу в спешке, чтоб не упустить курьера. По поручению капитана Ричардсона я в компании еще одного офицера отплыл в небольшое путешествие, и не знаю наверняка, где окажусь в ближайшем будущем. Ты можешь писать мне на имя своего брата Адама: я постараюсь поддерживать с ним переписку. Твое поручение я выполнил, приложив все свои способности, и по-прежнему остаюсь в полном твоем распоряжении. Передай моему отцу и своему тоже мои наилучшие пожелания и почтение, а также мою глубокую привязанность, значительное количество которой не забудь приберечь и для себя лично. Твой покорный слуга, Уильям»
«3 октября, 1776 Элсмир лорду Джону Грею. Дорогой отец, после должных размышлений я решил принять предложение капитана Ричардсона сопровождать старшего офицера во время поездки в Квебек, исполняя обязанности его переводчика – предполагается, что моего французского достаточно для данной цели. Генерал Хау выразил согласие. Я пока не встречал капитана Рэндалла-Айзекса, но присоединюсь к нему в Олбани на следующей неделе. Не знаю, когда мы вернемся и неизвестно, будет ли возможность отправить письмо, но напишу, как только смогу, а пока прошу, чтобы ты с любовью думал о своем сыне. Уильям»
позже, октябрь 1776 Квебек УИЛЬЯМ НЕ ЗНАЛ НАВЕРНЯКА, что и думать о капитане Дэнисе Рэндалле-Айзексе. С виду тот был вроде добродушный, ничем не примечательный парень, какой найдется в любом полку: около тридцати, прилично играет в карты, всегда у него шутка наготове, с открытым лицом и располагающий к себе, внешне привлекателен, хоть и какой-то мрачной красотой. К тому же, он оказался очень приятным попутчиком: с большим запасом увлекательных дорожных историй и знанием великого множества похабных песенок и непристойных стишков. Чего капитан не делал, так это не распространялся на свой счет. А по опыту Уильяма, большинство людей делали это лучше всего, или, по крайней мере, чаще всего. Вилли пытался его немного разговорить, поделившись довольно драматичной историей собственного рождения, взамен чего получил несколько скудных фактов: отец Рэндалла-Айзекса - офицер драгунского полка, - погиб в ходе кампании в Хайленде еще до рождения Дэниса, а его мать повторно вышла замуж спустя год. - Мой отчим - еврей, - сказал он Уильяму. – Богатенький, - добавил он с кривой усмешкой. Уильям дружески кивнул. - Лучше, чем бедняк, - начал он, и дальше продолжать не стал. Факты говорили о немногом, но отчасти объясняли, почему Рэндалл-Айзекс работал на Ричардсона, а не гнался за громкой славой и великолепием уланов или уэльских фузилёров (стрелки, вооруженные фузеями - кремниевыми ружьями - прим.пер.). Деньги купили бы звание, но это не обеспечило бы ни теплого приема в полку, ни разного рода возможностей, которые могли бы дать семейные связи и влияние, деликатно называемые "интересом". "Удивительно только, почему сам я отвернулся от собственных влиятельных связей и возможностей ради того, чтобы заниматься темными делишками капитана Ричардсона?" - но Уильям решил подумать об этом в другой раз. - Изумительно, - пробормотал Дэнис, глядя вверх. Они придержали своих лошадей на дороге, что вела от берега реки Св. Лаврентия к Квебекской крепости: отсюда им была видна крутая отвесная скала, на которую семнадцать лет назад взобрались войска Вольфа, чтобы отвоевать крепость и Квебек у Франции. - Мой отец участвовал в том восхождении, - произнес Уильям, стараясь, чтоб это прозвучало небрежно. Голова Рэндалла-Айзекса в изумлении повернулась к нему: - Правда? Лорд Джон, ты хочешь сказать, что… Он воевал на полях Авраама с Вольфом? (Поля названы в честь Авраама Мартена по кличке Шотландец (1589-1664), который пас там свой скот. 13 сентября 1759 на Полях Авраама (тогда - пастбище за стенами города) состоялось решающее сражение между англичанами и французами. Английским войском руководил генерал Джеймс Вольф, французским - маркиз де Монкальм. Оба военачальника погибли во время этой битвы. Победа обеспечила англичанам возможность захватить последний французский порт - Квебек, прим.пер.) - Да, - Уильям с почтением осмотрел скалу. Она вся поросла молоденькими деревцами, лежащие у подножия камни были осыпавшимися сланцевыми породами: сквозь листву виднелись неровные темные трещины и прямоугольные провалы. В темноте суметь оценить масштабы этой высоты, и не только взобраться туда, но и затащить наверх по скале всю артиллерию!.. - Отец рассказывал, что битва закончилась, не успев начаться: был произведен единственный большой залп. Но восхождение к месту сражения - это самое ужасное, что он когда-либо делал. Рэндалл-Айзекс почтительно хмыкнул и на мгновение замер, прежде чем натянуть поводья. - Ты говорил, что твой отец знает сэра Гая? - сказал он. - Несомненно, он с удовольствием послушает эту историю. Уильям взглянул на своего собеседника. На самом деле, он не упоминал, что лорд Джон знаком с сэром Гаем Карлтоном (Гай Ка́рлтон, 1-й барон Дорчестер (1724 - 1808) - британский военачальник и колониальный администратор. В его честь назван бывший округ Карлтон, составлявший примерно половину территории современного города Оттава, был губернатором провинции Квебек - прим пер.), главнокомандующим в Северной Америке, хотя так и было. Его отец знал всех. И эта простая мысль вдруг помогла ему осознать свое истинное предназначение в этой экспедиции: он был визитной карточкой Рэндалла-Айзекса. Это правда, что он очень хорошо изъяснялся по-французски - языки давались ему легко, а вот французский Рэндалла-Айзекса был в зачаточном состоянии. Скорее всего, в этой части Ричардсон не лукавил - всегда лучше иметь переводчика, которому доверяешь. И хотя Рэндалл-Айзекс и проявлял излишний интерес к Уильяму, но постфактум пришло осознание, что его гораздо больше интересовал именно Лорд Джон: основные моменты его военной карьеры, места назначений, под чьим командованием и вместе с кем служил, кого знал. Это случилось уже дважды. Они представлялись командованию форта Сен-Жан и форта Шамбли, и в обоих случаях Рэндалл-Айзекс, сообщая о своих полномочиях, невзначай упоминал, что Уильям - сын лорда Джона Грея. После чего официальные приемы тут же становились радушнее и переходили в долгие-предолгие вечера воспоминаний и разговоров, сдобренные хорошим коньяком. Во время которых (только сейчас Вилли это понял) лишь он и командиры вели беседу, а Рэндалл-Айзекс сидел и слушал: его красивое румяное лицо светилось льстивым интересом. "Ха!"- подумал Уильям. Поняв всю подноготную, он не знал, как к этому относиться. С одной стороны, его радовало, что он смог разгадать хитрость. С другой - менее приятно было осознавать, что его в основном ценили за связи, а не за собственные достоинства. Что ж, полезно было это узнать, хотя и унизительно. Вот чего Уильям действительно не понимал, так это - какова же была роль Рэндалла-Айзекса. Всего лишь сбор информации для Ричардсона? Или у него есть другое задание, негласное? Достаточно часто Рэндалл-Айзекс предоставлял Вилли самому себе, небрежно упоминая, что у него имеется частное поручение, для которого, он полагал, сгодится и его собственный французский. В соответствии с весьма ограниченными инструкциями, которые дал ему капитан Ричардсон, в Квебеке они оценивали настроения жителей французского происхождения и поселенцев-англичан на предмет оказания будущей поддержки в случае вторжения американских повстанцев или при попытках угроз и обольщения со стороны Континентального Конгресса. До настоящего момента эти настроения казались очевидными, хотя и неожиданными для Вилли. Местные французские поселенцы были солидарны с сэром Гаем, который как генерал-губернатор Северной Америки, принял "Квебекский акт", легализовавший католицизм и защитивший торговую деятельность французских католиков. Англичане же по понятным причинам этим актом оказались недовольны, и прошлой зимой, во время нападения американцев на город, в массовом порядке перестали отвечать на призывы сэра Гая в оказании помощи ополчению. - Они, должно быть, спятили, - заявил Уильям Рэндаллу-Айзексу, пока они пересекали открытую равнину перед крепостью. - Я имею в виду, те американцы, которые предприняли попытку здесь в прошлом году. Теперь они достигли вершины скалы, и перед ними в лучах осеннего солнца на равнине выросла крепость, спокойная и мощная - очень мощная. День был теплым и восхитительным, и воздух наполнился пряными землистыми ароматами реки и леса. Вилли никогда не видел такого леса. Деревья, окаймлявшие равнину и росшие вдоль берегов реки Св. Лаврентия, представляли собой непроходимые кущи, пылающие багрянцем и золотом. Они резко контрастировали с темной водой и ослепительно-голубым бескрайним октябрьским небом. В совокупности всё это создавало сказочное ощущение, будто он скачет внутри средневекового полотна, сияющего позолотой и пылающего неземным жаром. Но за внешней красотой чувствовалась дикость этого места, которая ощущалась настолько явственно, что его кости словно оголились. Дни все еще стояли теплые, но каждый вечер с наступлением сумерек зимний холодок острыми зубами кусал все сильнее, и не требовалось большого ума для ясного понимания того, что случится через несколько недель: все живое покроется суровой белизной жесткого льда. Оставленные позади двести миль, и непосредственное осознание проблем с провиантом, возникшее у двух всадников в изнурительной поездке на север - и это при хорошей погоде - дополнили общую картину в сочетании с тем, что ему было известно о трудностях с обеспечением армии в непогоду... - Если бы они не спятили, то не сделали бы то, что сделали, - прервал его размышления Рэндалл-Айзекс - он также воспользовался моментом, чтобы изучить панораму взглядом солдата. - Хотя, это полковник Арнольд привел их сюда. Вот этот человек точно спятил. Но он чертовски хороший солдат, - в его голосе послышалось восхищение, и Уильям с любопытством взглянул на него. - Знаешь его, да? - спросил он небрежно, и Рэндалл-Айзекс рассмеялся. - Не то, чтобы, - ответил Дэнис. - Ну же, - он пришпорил лошадь, и они повернули в сторону ворот крепости. Впрочем, словно под воздействием воспоминаний, выражение его лица стало насмешливым и чуть презрительным. Через некоторое время он снова заговорил. - Он мог бы это сделать. Я имею в виду - Арнольд. Взять город. У сэра Гая и в помине не было никаких войск, и приди сюда Арнольд, как было запланировано, да с необходимым порохом и ядрами... что ж, это была бы совсем другая история. Но он выбрал не того человека, у кого стоило спрашивать направление. - О чем ты говоришь? Неожиданно Рэндалл-Айзекс показался встревоженным, но затем, будто мысленно пожал плечами, как бы говоря: “Какая разница?” Он пребывал в хорошем настроении и, после недель ночевок в темных лесах, уже с нетерпением ожидал горячего ужина, мягкой постели и чистого белья. - Перебраться по суше было невозможно, - начал он. - В поисках способа переместить по воде на север армию и все необходимое, Арнольд принялся искать того, кто уже совершал этот рискованный переход и знал реки и переправы, - сказал Рэндалл-Айзекс. - И действительно нашел одного - Самуэля Гудвина. - Но у него и мысли не возникло, что Гудвин может оказаться лоялистом, - от подобной беспечности Рэндалл-Айзекс покачал головой. - Гудвин пришел ко мне и спросил, что он должен делать. Так что я объяснил ему, и он дал Арнольду свои карты, тщательно переделанные, чтобы послужить поставленной цели. И они послужили. Посредством искаженных расстояний, стертых ориентиров, обозначенных псевдодорог, полностью выдуманных объектов руководство мистера Гудвина преуспело в заманивании сил Арнольда далеко в глухомань, вынуждая их целыми днями волочить по суше свои корабли и провизию. И, в конце концов, они настолько задержались, что их застала зима, и отнюдь не у города Квебека. Хотя Рэндалл-Айзекс и засмеялся, Уильяму послышался оттенок сожаления. - Я был поражен, когда мне сообщили, что он все-таки добрался. Кроме всего прочего, его еще и плотники облапошили - те, что строили ему корабли - я уверен, что это была полнейшая некомпетентность, никакой политики. Хотя, порой, в те дни это сложно было оценить. Суда изготовили из сырого, отвратительно подогнанного бруса. Более половины из них разломились и затонули через несколько дней после отплытия. - Должно быть, это был кромешный ад, - сказал Рэндалл-Айзекс как бы сам себе, а затем, качая головой, выпрямился. - Но они следовали за ним. Все его люди. Только одна рота повернула обратно. Голодные, полуголые, замерзшие... Они следовали за ним, - повторил он в изумлении. Улыбаясь, он покосился на Уильяма: - Думаешь, твои люди последуют за тобой, лейтенант? В таких условиях? - Надеюсь, что буду более благоразумным, и не стану помещать людей в такие условия, - сухо ответил Уильям. - А что в итоге случилось с Арнольдом? Его схватили? - Нет, - задумчиво произнес Рэндалл-Айзекс, подняв руку, чтобы помахать стражникам у ворот крепости. - Нет, не схватили. О том, что с ним сталось, лишь Богу известно. Или Богу и сэру Гаю. Надеюсь, что последний сможет рассказать нам.
Дата: Понедельник, 24.04.2017, 15:54 | Сообщение # 39
Король
Сообщений: 19994
JOYEUX NOEL (фр. - СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА)
(с) перевод Юлия Коровина
JOYEUX NÖEL (фр. - СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА)
Лондон. 24 декабря 1776. ЛОРД ДЖОН ПРИШЕЛ К ВЫВОДУ, ЧТО наиболее преуспевающие мадам обычно женщины дородные. Было ли это лишь удовлетворение естественных склонностей к еде, в которых им отказывали в молодые годы, или неосознаваемый страх вернуться на более низкую ступень в профессии, только почти все из них хорошенько облачались в доспехи из плоти. Но не Несси. Он нечаянно разбудил ее и увидел, как сквозь муслин рубашки немного просвечивало тело, когда она, стоя перед огнем, натягивала свободное домашнее платье. На худеньком тельце не прибавилось ни одной лишней унции с тех пор, как лорд Джон впервые ее встретил. Несс тогда было, как она говорила, четырнадцать, хотя Грей подозревал, что не больше одиннадцати. Значит, теперь – чуть за тридцать. Но она по-прежнему выглядела на четырнадцать. Лорд Джон улыбнулся этой мысли, и Несси, завязывая платье, улыбнулась ему в ответ. Улыбка ее немного старила, потому что не все зубы сохранились, да и оставшиеся почернели у корней. Если она и не растолстела, то только потому, что не обладала склонностью к полноте: Несси обожала сладкое и могла за считанные минуты съесть целую коробку засахаренных фиалок или рахат-лукума, возмещая недоедание своей молодости в шотландском Хайленде. Лорд Джон принес ей фунт засахаренных слив. - Думаете, я настолько дешевая, да? - подняв бровь, спросила она, беря у него красиво обернутую коробку. - Никогда, - уверил он. - Просто в качестве извинения за то, что потревожил твой отдых, - это была импровизация, потому что в одиннадцатом часу вечера лорд Джон ожидал увидеть ее за работой. - Ну, да. Но ведь канун Рождества, - сказала Несс, отвечая на его незаданный вопрос. - Всякий мужчина, у которого есть дом, - дома. Зевнув, она стянула ночной чепец и вспушила пальцами буйную массу темных курчавых волос. - Однако у тебя, похоже, есть клиенты, - заметил лорд Джон. Снизу сквозь два этажа доносилось пение, и гостиная, мимо которой он проходил, выглядела весьма многолюдной. - Ох, да. Это отчаявшиеся. Я оставила с ними Мейбелл – она справится. Я не люблю на них смотреть – бедные создания. Жалкие. Тем, кто приходит в канун Рождества, на самом деле женщина не нужна – только компания, чтобы не быть одному, и место возле огня, - она махнула рукой и уселась, с жадностью срывая обертку с подарка. - Тогда позволь мне пожелать тебе счастливого Рождества, - сказал Грей, глядя на нее с веселой симпатией. Засунув в рот один лакомый кусочек, Несси закрыла глаза и в экстазе вздохнула. - М-м-п, - произнесла она, и даже не проглотив предыдущую сливу, сразу же засунула в рот и начала жевать следующую. По такому искренне прозвучавшему отклику Грей понял, что чувство взаимно. Конечно, Грей знал, что сегодня канун Рождества, но эта информация как-то совершенно выпала у него из головы. День был длинный и холодный, и лило как из ведра. Разящие иголки морозного дождя время от времени дополнялись раздражающими взрывами града, и лорд Джон продрог насквозь практически еще до рассвета, когда посыльный от Минни разбудил его, вызвав в Аргус-Хаус. В небольшой, но элегантной комнате Несси уютно пахло сном. Гигантская кровать занавешивалась шерстяными шторами, расшитыми по последней моде в розовую и черную клетку в стиле «Королевы Шарлотты». Уставший, замерзший и голодный, Грей ощущал притяжение этой теплой манящей пещеры с горами набитых гусиными перьями подушек, одеял и чистых мягких простыней. Ему стало любопытно, что подумает Несс, если он предложит разделить с ней постель на ночь? «Компания, чтобы не быть одному, и место возле огня». Что ж, по крайней мере, в данный момент у него это имелось. Грей осознал, что слышит слабый жужжащий звук, похожий на тот, когда в стекло закрытого окна бросается большая навозная муха. Взглянув в сторону шума, он понял: то, что выглядело просто как груда скомканного постельного белья, на самом деле содержало тело – поперек подушки лежала искусно расшитая бисером кисточка ночного колпака. - Это всего лишь Рэб, - произнес довольный шотландский голос, и, повернувшись, лорд Джон увидел, что Несси с улыбкой смотрит на него. – Хочешь быть третьим, да? Краснея, он понял, что Несс нравится ему не только как человек или как опытный агент разведки, но и потому что обладает непревзойденной способностью смущать его. Грей считал, что Несси не знает точно, кто объект его влечения. Но ведь она с детства была шлюхой, и, скорее всего, проницательно умела чувствовать желания практически любого человека – осознанные или нет. - О, думаю, нет, - сказал он любезно. - Не хочу беспокоить твоего мужа. Грей старался не думать о сильных руках и крепких бедрах Рэба МакНаба, который был носильщиком портшеза до того, как женился на Несси и стал совладельцем их совместного успешного борделя. Неужели он занимался еще и?.. - Этого балбеса и пушечный выстрел не разбудит, - любовно взглянув на кровать, сказала она. Но все же поднялась и задернула шторы, чтобы приглушить храп. - Кстати, о пушках, - добавила Несси, и, возвратившись на свое сидение, наклонилась, чтобы рассмотреть Грея, - вы сами выглядите так, будто с войны вернулись. Вот, выпейте-ка глоточек, и я прикажу подать что-нибудь горячее на ужин, - она кивнула на графин и стаканы на угловом столике и потянулась к шнуру колокольчика. - Нет, благодарю. Времени мало. Но глоточек я выпью, чтобы согреться, спасибо. Виски – а Несси не пила ничего другого, презирая джин как напиток нищих, и расценивая вино как добротное, но не соответствующее своему предназначению – согрело Грея, и возле жаркого огня от его сырого мундира начала испаряться влага. - Времени мало, - повторила Несси. – Почему это? - Я направляюсь во Францию, - ответил Грей. - Утром. Вскинув брови, она отправила в рот еще одну конфетку. - О-о вы ни стричаити Ражсво с семёй? - Не разговаривай с набитым ртом, дорогая, - сказал Грей, тем не менее, улыбаясь. - У моего брата прошлой ночью был сильный приступ. Как сказал тот шарлатан – сердце, но я сомневаюсь, что он в чем-нибудь разбирается. Так что обычный рождественский обед, скорее всего, будет чуть меньше похож на торжество. - Печально слышать, - произнесла Несси более отчетливо и, вытерев сахар с уголка губ, тревожно нахмурила лоб. - Его Светлость прекрасный человек. - Да, он... - и умолк, уставившись на нее. - Ты знакома с моим братом? На щеках Несси появились ямочки, и она с наигранной скромностью посмотрела на Грея. - Конфиденциальность – самое це-е-е-нное качество мадам, - нараспев проговорила она, явно копируя выражение своего давнего работодателя. - Говорит женщина, которая шпионит для меня. Грей пытался представить Хэла... Или, возможно, не представлять Хэла... Потому что, разумеется, он бы не стал... Может, чтобы уберечь Минни от своих приставаний? Но Грей думал... - Ну, да, шпионить – далеко не то же самое, что просто сплетничать, так ведь? Я хочу чаю, даже если вы не хотите. От разговоров во рту пересыхает, - Несс позвонила в колокольчик и позвала портье, затем вернулась, выгнув одну бровь. - Ваш брат умирает, а вы уезжаете во Францию? Должно быть что-то срочное. - Хэл не умирает, - резко сказал Грей. От одной мысли об этом на ковре перед ним образовалась ухмыляющаяся пропасть, которая только и ждала, чтобы заглотить его. Он решительно отвернулся от нее. - У него... было потрясение. Пришла весть, что его младший сын ранен и взят в плен в Америке. Глаза Несс расширились, и она крепче прижала свой халат к несуществующим грудям. - Младший. Это... Генри, так? - Да. И откуда, черт побери, ты это знаешь? – резким от волнения голосом потребовал ответа Грей. На лице Несси промелькнула щербатая улыбка, но тут же исчезла, когда она увидела глубину его расстройства. - Один из лакеев Его Светлости наш постоянный клиент, - просто ответила она. - По четвергам у него выходной на всю ночь. - О, - Грей сидел неподвижно, положив руки на колени и пытаясь взять свои мысли – и чувства – под некое подобие контроля. - Это... Понимаю. - Не то время года, чтобы получать послания из Америки, не так ли? - Несси взглянула в сторону окна, занавешенного слоями красного бархата с кружевом, которые не заглушали звуки проливного дождя. - Приплыл запоздавший корабль? - Да. Сбившийся с курса и с поврежденной грот-мачтой он с трудом добрался до Бреста. (Брест - город во Франции на побережье Атлантического океана на крайнем западе полуострова Бретань, важный торговый и военный порт – прим. пер.) А сообщение доставили по суше. - Так вы в Брест и направляетесь? - Нет. И до того, как она смогла спросить что-нибудь еще, в дверь кто-то тихо поскребся, и Несси пошла впустить портье, который принес – как Грей заметил, безо всякого напоминания со стороны хозяйки – поднос, уставленный чайными приборами, включая густо посыпанный сахарной пудрой кекс. Грей все время обдумывал: можно ли ей рассказать? Но она не шутила насчет конфиденциальности, Грей это знал. На свой манер Несси хранила секреты так же долго – и так же хорошо – как и он сам. - Это касается Уильяма, - произнес Грей, когда Несси закрыла дверь и вернулась к нему.
ПО ТОМУ, КАК БОЛЕЛИ КОСТИ, и по тихому перезвону своих карманных часов Грей знал, что рассвет уже близко, хотя на небе не виднелось ни единого признака. Облака цвета каминной сажи касались лондонских крыш, и улицы были черней, чем выглядели в полночь, потому что все фонари давным-давно потухли, а огни в очагах еле теплились. Он всю ночь бодрствовал, и кое-что еще нужно было сделать: пойти домой и поспать хоть несколько часов перед тем, как сесть в почтовую карету до Дувра (город и порт в Англии, возле пролива Па-де-Кале – прим. пер.). Но лорд Джон не мог уехать, не повидав еще раз Хэла. Просто, чтобы удостовериться. В окнах Аргус-Хауса все еще горел свет: даже сквозь задернутые шторы на влажную мостовую пробивалось слабое мерцание. Валил густой снег, который землю пока еще не покрыл, но была велика вероятность, что карета может задержаться – наверняка она станет медленно тащиться по грязным топким дорогам. Кстати о каретах: сердце у лорда Джона болезненно ёкнуло, когда он увидел стоявший в порт-кошере (крытые въездные ворота для кареты или коляски – прим. пер.) потрепанный экипаж, скорее всего принадлежащий доктору. Как только лорд Джон постучал, ему тотчас открыл дверь полуодетый лакей, спешно заправлявший ночную рубашку в бриджи. И как только он узнал Грея, его обеспокоенное лицо немного расслабилось. - Герцог… - Ночью было очень плохо, милорд, но сейчас – легче, – лакей – его звали Артуром – перебил Грея, отступив назад, чтобы впустить его. Затем, отряхнув снег, снял с его плеч пальто. Не дожидаясь приглашения, Грей кивнул и направился к лестнице, где встретил спускавшегося худого седого мужчину – доктора, узнаваемого по сумке в руке и черному, плохо пахнущему сюртуку. - Как он? – потребовал Грей ответа, схватив за рукав доктора, когда тот достиг лестничной площадки. Возмущенный лекарь отшатнулся, но потом, увидев в отсвете бра лицо Грея и осознав его сходство с Хэлом, пригладил свои взъерошенные перья. - Немного лучше, милорд. Я пустил ему кровь, три унции – ему стало заметно легче дышать. Грей отпустил рукав и, чувствуя, как стеснило грудь, побежал вверх по лестнице. Дверь в покои Хэла была открыта, и Грей тут же вошел, испугав служанку. Та выносила закрытый крышкой ночной горшок, поверх которого была изящно накинута салфетка, красиво вышитая большими блестящими цветами. Ринувшись мимо служанки, Грей кивнул, извинившись, и вошел в спальню брата. Хэл сидел, опираясь на валик из подложенных под спину подушек, и выглядел почти мертвым. Рядом с ним находилась Минни, ее приятное круглое лицо осунулось от тревоги и бессонницы. - Я смотрю, вы даже испражняетесь с шиком, Ваша Светлость, - заметил Грей, присаживаясь на кровать с другой стороны. Открыв одно серое веко, брат взглянул на него. Лицо, может, и напоминало череп, но светлый пронзительный взгляд был живым Хэлом, и Грей почувствовал, как по груди волной разлилось облегчение. - О, ты про тряпицу? – произнес Хэл слабо, но отчетливо. – Это Дотти. Она отказывается выходить в свет, даже несмотря на мои заверения, что если я пойму, что умираю, то обязательно дождусь ее возвращения, чтобы сделать это, - он замолчал, чтобы вздохнуть – слабый свистящий звук – затем кашлянул и продолжил. – Слава Богу, она не из тех, кто ударяется в набожность, да и музыкальных талантов у нее нет, зато жизненной энергии столько, что она представляет угрозу для кухарок с поварами. Так что Минни усадила ее за рукоделие, чтобы дать выход ее неуемному темпераменту, который она от матери и унаследовала, ты же знаешь. - Прости, Джон, - извиняясь, сказала ему Минни. – Я отправила ее в постель, но видела, что свечка у нее еще горит. Думаю, в данный момент она работает над парой домашних тапочек для тебя. Грей подумал, что, какой бы рисунок она не выбрала, домашние тапочки были бы вполне безобидными, и тут же сказал об этом. - До тех пор, пока она не начнет вышивать для меня пару кальсон. Ну, знаешь, узелки… Это заставило Хэла рассмеяться, отчего он ужасно закашлялся, но зато его лицо немного порозовело. - Значит, ты не умираешь? – спросил Грей. - Нет, - коротко ответил Хэл. - Хорошо, - сказал Грей, улыбаясь брату. – И не надо. Хэл моргнул и, припомнив случай, когда сам сказал Грею эти же слова, улыбнулся в ответ. - Сильно постараюсь, - сказал он сухо, после чего, повернувшись к Минни, любовно положил ладонь на ее руку. – Дорогая… - Я прикажу подать чаю, - сказала она, тут же вставая. – И хороший горячий завтрак, - добавила она после испытующего взгляда на Грея и тихонько закрыла за собой дверь. - Что случилось? – Хэл немного приподнялся на своих подушках, не обращая внимания на окровавленную ткань, обернутую вокруг его предплечья. – Есть новости? - Очень немного. Зато великое множество тревожных вопросов. Известие о пленении Генри в виде записки для Хэла было вложено в письмо, написанное лорду Джону одним из его знакомых по миру шпионажа. В нем содержался ответ на вопрос относительно известных связей некого Персиваля Бошана. Но Грею не хотелось обсуждать это с Хэлом, пока он не увиделся с Несси, да и в любом случае, Хэл был не в состоянии ничего обсуждать. - Никаких известных связей между Бичемом и Верженом, – тут упоминался французский министр иностранных дел, - но его часто видели в компании Бомарше. (Пьер Огюстен Бомарше – французский драматург и публицист, автор пьес о Фигаро. Во время Войны за независимость США Бомарше занимался поставками оружия американцам – прим. пер.) Это спровоцировало очередной приступ кашля. - Чертовски неудивительно, - хрипло заметил Хэл, перестав кашлять. – Без сомнения, взаимный интерес к охоте? – эта последняя фраза была весьма саркастичным указанием – как на нелюбовь Бичема к кровавым видам спорта, так и на титул Бомарше - «Генерал-лейтенант Охоты», пожалованный тому несколько лет назад еще предыдущим королем. - И, - продолжил Грей, проигнорировав все последнее, - с неким Сайласом Дином. Хэл нахмурился. - Кто это? - Американский торговец. В Париже находится по поручению Американского Конгресса. По большей части он околачивается вокруг Бомарше. Видели, как он разговаривал с Верженом. - А, этот, - Хэл хлопнул рукой. - Слышал о нем. Кое-что. - А ты слышал о фирме под названием «Родриго Горталес эт Сиэ»? - Нет. Звучит по-испански, правда? - Или по-португальски. Мой осведомитель не знает ничего, кроме этого названия и слухов о том, что Бомарше имеет какое-то отношениек делу. Хэл хмыкнул и откинулся назад.
- Этот Бомарше чем только не занимается. Да Боже мой, он даже часы делает, словно писать пьесы ему недостаточно. А Бичем имеет какое-нибудь отношение к этой фирме? - Неизвестно. Тут только неопределенные связи, и ничего более. Я просил выяснить все, что только можно, все, что имеет хоть какое-то отношение к Бичему или к американцам – я имею в виду, не общеизвестную информацию. И вот это пришло в ответ. Тонкие пальцы Хэла непрестанно выстукивали на покрывале гаммы. - А твой осведомитель знает, чем занимается эта испанская компания? - Торговлей, чем еще? - иронически ответил Грей, и Хэл фыркнул. - Если бы они также были банкирами, я бы сказал, что ты кое-что нашел. - Да, могло быть и так. Но, думаю, единственный способ узнать – это поехать и покопаться там острой палочкой. У меня карета до Дувра через… - Грей прищурился на едва различимые в полутьме дорожные часы, стоявшие на каминной полке, - …три часа. (Дорожные часы - небольшие прямоугольные бронзовые часы с ручкой в верхней части корпуса (очень распространенные в то время) – прим. пер.) - А. Голос ничего не выражал, но Грей действительно очень хорошо знал своего брата. - Я вернусь из Франции самое позднее к концу марта, - сказал он и мягко добавил: - И буду на первом же корабле, который в новом году отправится в Колонии, Хэл. И я привезу назад Генри. «Живым или мертвым». Никто из них этих слов не произнес: им и не нужно было. - Я буду здесь, когда ты вернешься, - наконец тихо сказал Хэл. Грей положил ладонь поверх руки брата, он тут же повернул ее, и их ладони соединились. Рука Хэла, может, и выглядела слабой, но Грей приободрился от непреклонной силы ее хватки. Так они и сидели, взявшись за руки и не говоря ни слова, пока в открывшуюся дверь боком не вошел Артур – теперь полностью одетый. Он нес огромный – размером с карточный столик – поднос, уставленный беконом, колбасками, почками, копчеными селедками, яйцами в сливочном масле, жареными грибами и помидорами. Там были также тосты, джем, мармелад, огромный чайник ароматного дымящегося чая, чашки с сахаром и молоком. А перед Хэлом лакей церемонно поставил накрытую салфеткой тарелку, полную противной жидкой каши. Артур поклонился и вышел, оставив Грея гадать: был ли он тем самым лакеем, который ходит к Несси по четвергам. Обернувшись, Грей увидел, как Хэл накладывает себе большую порцию почек с его тарелки. - А ты не должен есть свою размазню? - поинтересовался лорд Джон. - Только не говори, что и ты намерен поторопить меня в могилу, - закрыв глаза в мимолетном экстазе, ответил жующий Хэл. - Как, черт возьми, все ожидают, чтобы я выздоровел, поедая нечто вроде сухариков и кашки... - выдохнув, он подцепил следующую почку. - Как думаешь, это именно с сердцем проблемы? - спросил Грей. Хэл покачал головой. - Я и правда не думаю, что это сердце, - ответил он отстранено. - Я прислушивался к нему, понимаешь, после первого приступа. Бьется, как обычно, - Хэл замолчал, чтобы, повернув зажатую в кулак вилку зубцами наружу, для убедительности стукнуть себя в грудь. - Здесь не болит. А ведь должно бы, так ведь? Грей пожал плечами. - А что тогда это был за приступ? Хэл проглотил последний кусочек почки и потянулся за тостом, намазанным маслом, беря в другую руку нож для мармелада. - Не мог дышать, - сказал он небрежно. - Посинел, ну, и тому подобное. - О, тогда понятно. - Сейчас я чувствую себя лучше, - немного удивленно произнес Хэл. - Да? - улыбнулся Грей. На мгновение лорд Джон засомневался, но, в конце концов... Он уезжает за границу, а всякие неожиданности не только могут приключиться, но часто и происходят. Лучше не оставлять дело в подвешенном состоянии – просто на случай, если с одним из них что-нибудь случится. - Что ж, тогда... Если ты уверен, что от легкого потрясения твои бренные останки не рассыплются, позволь мне кое-что тебе рассказать. Новости о существующих между Дотти и Уильямом нежных чувствах заставили Хэла моргнуть и на мгновение перестать есть. Но после недолгого размышления он кивнул и снова принялся жевать. - Ладно, - сказал он. - Ладно? - повторил Грей. - Ты не возражаешь? - Вряд ли тебе бы это понравилось, если бы я возражал, да? - Если ты считаешь, я поверю в то, что забота о моих чувствах хоть как-нибудь повлияла бы на твои действия, то твоя болезнь повредила тебя сильнее, чем я думал. Коротко улыбнувшись, Хэл допил чай. - Нет, - сказал он, отставляя пустую чашку. - Не то. Просто... - Хэл отклонился, сложив руки поверх своего чуть-чуть выступающего живота, и прямо посмотрел на Грея. - Я могу умереть. Не собираюсь, даже не думай так. Но могу. И я умру спокойнее, если буду знать, что жизнь Дотти устроена с кем-то, кто защитит ее и как следует о ней позаботится. - Я польщен тем, что ты думаешь, Уильям сможет, - сухо произнес Грей, хотя на самом деле ему было невероятно приятно. - Конечно, сможет, - искренне сказал Хэл. - Он ведь твой сын, да? Откуда-то издалека донесся звон церковного колокола, и Грей вспомнил: - О! - произнес он. - Счастливого Рождества! Хэл выглядел столь же удивленным, но потом улыбнулся. - И тебе тоже.
КОГДА ГРЕЙ ОТПРАВИЛСЯ В ДУВР, Рождественское настроение по-прежнему переполняло его, причем – буквально, поскольку карманы его пальто были набиты сладостями и маленькими подарочками. А подмышкой он нес сверток, в котором находились пресловутые домашние тапочки, щедро украшенные кувшинками и зелеными лягушками, вышитыми шерстяными нитками. Лорд Джон обнял Дотти, когда она подарила их, и успел шепнуть ей на ухо, что ее поручение выполнено. Племянница с таким напором его поцеловала, что Грей все еще ощущал место поцелуя и рассеянно потер щеку. Надо сразу же написать Уильяму... Хотя, на самом деле, особенной спешки не было, поскольку письмо в Америку доставят не раньше, чем сам лорд Джон туда доберется. Он действительно собирался сделать то, о чем говорил Хэлу: весной Грей будет на корабле, как только тот сможет расправить паруса. Он лишь надеялся, что успеет вовремя. И не только ради Генри. Как он и ожидал, дороги были ужасными, а паром до Кале – еще хуже, но Грей не замечал холода и неудобств путешествия. И раз уж беспокойство о брате немного улеглось, он решил подумать о том, что поведала ему Несси... Частью этой информации он хотел поделиться с Хэлом, но не стал, не желая загружать голову брата – на тот случай, если это помешает его выздоровлению. - Ваш француз сюда не приходил, - сказал ему Несси, облизывая сахар со своих пальцев. - Но он завсегдатай у Джексона, когда бывает в городе. А сейчас он уехал; говорят, обратно во Францию. - У Джексона, - размышляя, медленно проговорил лорд Джон. Сам Грей не опекал публичные дома – за исключением заведения Несси – но он определенно знал особняк Джексона и бывал там пару раз с друзьями. Бордель, предлагавший музыку на первом этаже, игры – на втором и более приватные развлечения – этажом выше. Весьма популярный среди армейских офицеров среднего эшелона. Но не из тех, в которых угождали специфическим пристрастиям Перси Бичема – Грей знал наверняка. - Понятно, - сказал он, спокойно попивая чай и ощущая, как в ушах колотится пульс. - А ты когда-нибудь сталкивалась с офицером по имени Рэндалл-Айзекс? Это и была та часть письма, о которой он не рассказал Хэлу. Осведомитель Грея сообщал, что армейского офицера Дэниса Рэндалла-Айзекса часто видели в компании с Бичемом – как во Франции, так и в Лондоне. И имя вонзилось в сердце Грея, словно ледяная иголка. Это могло быть не более чем совпадением, - что известный связью с Перси Бичемом человек взял Уильяма в экспедицию в Квебек. Но будь он проклят, если думает, что это так. При упоминании имени «Рэндалл-Айзекс» Несси подняла голову, словно собака, услышавшая шорох в кустах. - Да, сталкивалась, - сказала она медленно. На ее нижней губе осталась крупинка мелкого сахара, Грею хотелось стереть ее с губ Несси – и при других обстоятельствах, он бы так и сделал. - Или слышала о нем. Говорят, он еврей. - Еврей? – поразился Грей. - Точно нет. - Еврею никогда бы не позволили получить звание в армии или на флоте – равно как и католику. Несси изогнула темную бровь. - Вероятно, он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, - произнесла она и, словно кошка, слизнула с губы сахаринку. - Но если нет, он должен держаться подальше от домов терпимости – это все, что я могу сказать! Несс искренне расхохоталась, затем, посерьезнев, поправила на плечах халат и уставилась на Грея темными в свете огня глазами. - Он тоже как-то связан с твоим парнишкой – тот французик, - сказала она. - Потому что одна из девочек Джексона сообщила мне о некоем еврейском молодчике, и о том, как она просто обалдела, когда тот снял свои бриджи. Девица сказала, что отказалась бы, но там находился его дружок, француз, желавший наблюдать. И когда он – французик, я имею в виду, - понял, что она уходит, то удвоил цену, и девочка согласилась. Она говорила, что когда дело доходит прямо до... - и тут Несси похотливо улыбнулась, зажав кончик языка передними зубами – теми, которые у нее все еще были. - Это слаще, чем с другими. - Слаще, чем с другими, - рассеянно пробормотал Грей себе под нос, почти не заметив настороженного взгляда, который бросил на него единственный, кроме самого Грея, пассажир парома, достаточно стойкий, чтобы находиться на палубе. - Чертов ад! Над Каналом валил густой снег, летевший почти горизонтально сейчас, когда завывающий ветер сменил направление, и корабль тошнотворно накренился. Другой мужчина, отряхиваясь, спустился вниз, оставив Грея поедать из маленькой баночки в его кармане персики в бренди и мрачно смотреть на приближающийся французский берег, иногда мелькавший сквозь низколежащие облака.
Дата: Понедельник, 24.04.2017, 15:54 | Сообщение # 40
Король
Сообщений: 19994
«24 декабря, 1776. Город Квебек. Дорогой папả. Пишу тебе из монастыря. Спешу объяснить: нет, это не один из тех, что в Ковент-Гардене (Ковент-Гарден – район в центре Лондона, который в XVIII веке стал известным кварталом красных фонарей – прим. пер.), а настоящий католический монастырь, которым управляют монашки-урсулинки. (Католическое «Общество Святой Урсулы», чьей главной целью было католическое образование. Существовали монастыри в Италии, Франции, французские урсулинки вели миссию в Квебеке среди индейцев – прим. пер.) Мы с капитаном Рэндаллом-Айзексом прибыли в Цитадель в конце октября, намереваясь навестить сэра Гая и узнать его мнение по поводу местных настроений относительно восстания американцев. Но нам сказали, что сэр Гай направился в форт Сен-Жан, чтобы лично расправиться со вспыхнувшим мятежом. Произошло морское сражение (или, полагаю, так я должен его называть) на озере Шамплейн – узком водоеме, соединенном с озером Джордж, которое, возможно, тебе знакомо еще с тех времен, когда ты сам находился здесь. Я очень хотел присоединиться к сэру Гаю, но капитан Рэндалл-Айзекс был против из-за времени года и предполагаемого расстояния. На самом деле его мнение оказалось верным: следующий день принес ледяной дождь, который вскоре сменился яростной завывающей пургой. Небо потемнело настолько, что невозможно было отличить день от ночи. Буран за несколько часов похоронил землю под снегом и льдом. Наблюдая за этим Спектаклем Природы, я признаю, что основательно пересмотрел свое разочарование по поводу упущенной возможности присоединиться к сэру Гаю. Как бы то ни было, я в любом случае опоздал бы, поскольку сражение уже состоялось 1 октября. Но подробностей мы не знали до середины ноября, пока несколько гессенских офицеров из полка барона фон Ридезеля не прибыли в Цитадель с новостями. Скорее всего, к тому времени, когда получишь это письмо, ты услышишь более официальное и полное описание этого сражения, но могут быть некоторые интересные подробности, опущенные в официальной версии. И если говорить честно, то составление этого отчета – единственное занятие, доступное мне в данный момент, поскольку я отклонил любезное приглашение Матушки Настоятельницы присутствовать на мессе, которую будут служить в полночь по случаю Рождества. (Колокола городских церквей звонят каждые четверть часа, отмечая время и днем, и ночью. Часовня монастыря расположена прямо позади стены гостевого дома, на самом верхнем этаже которого меня поселили, и когда я лежу в кровати, колокол находится примерно в двадцати футах от моей головы. Так что могу правдиво сообщить тебе, что сейчас 21.15). Так, значит, о подробностях: несмотря на то, что в прошлом году попытки вторжения в Квебек закончились полным провалом, они встревожили сэра Гая, и поэтому он решил усилить свои позиции у верховий Гудзона – единственном возможном направлении, откуда могут прийти новые проблемы. Трудности передвижения по суше здесь достаточно серьезны, чтобы отвратить от путешествия любого, кроме самого упертого. (У меня есть маленькая баночка со спиртом, которую я тебе покажу; в ней содержится слепень длиной почти в два дюйма, а также несколько очень больших клещей, удаленных из моей персоны с помощью меда, от которого при щедром нанесении они задыхаются и теряют свою хватку). И хотя прошлой зимой вторжение успехом не увенчалось, люди полковника Арнольда твердо вознамерились перекрыть сэру Гаю подступы к озерам, и потому, когда те отступили, сожгли или потопили все корабли вблизи форта Сен-Жан, а также подожгли лесопилку и саму крепость. Тогда сэр Гай отправил официальную заявку, чтобы из Англии прислали разборные корабли (вот бы на них посмотреть!). Их прибыло десять штук – приплыли в верховья реки Ришелье, чтобы прикрывать сбор войск в Сент-Джоне (английский вариант произношения названия крепости Сен-Жан – прим. пер.). Тем временем, полковник Арнольд (по всей видимости, удивительный и предприимчивый товарищ, если половина того, что я о нем слышал, - правда) изо всех сил строил свою собственную флотилию из полуразвалившихся галер и покоробленных шлюпов. Не удовлетворившись своими собранными диковинами, сэр Гай так же заполучил «Неутомимый» – фрегат водоизмещением около 180 тонн, который в разобранном виде перевезли к реке и там заново собрали. (Мои собеседники немного поспорили о том, сколько на нем было пушек: после второй бутылки монастырского кларета, [который монашки делают сами, а священник, судя по оттенку носа, немало его тут же и употребляет] сошлись на том, что их «чертовски много, приятель», - это и стало финальным числом, ведь все можно списать на ошибку в переводе). Полковник Арнольд, видимо, решил, что дальнейшее ожидание приведет к потере тех преимуществ, которые могла принести ему инициатива, и 30 сентября отплыл из своего укрытия на острове Валькур. Согласно донесениям, его флотилия состояла из пятнадцати суденышек – против двадцати пяти у сэра Гая. Да еще и построенных на скорую руку, непригодных к использованию на воде и укомплектованных неопытными моряками, которые не отличали нактоуза от мозоли – американский флот во всей красе! И все же я не должен слишком насмехаться. Чем больше я слышу о полковнике Арнольде (а о нем довольно много говорят здесь, в Квебеке), тем больше я думаю, что он, похоже, Джентльмен Жёлчи и Почки (тут игра слов: Gall (жёлчь) можно перевести и как Характер, а Kidney (почка) – как Нахальство – прим. пер.), как сказал бы дедушка сэр Джордж. Мне бы хотелось познакомиться с Арнольдом когда-нибудь.
Снаружи слышится пение: французские канадцы направляются в собор неподалеку. Музыка незнакомая, и слишком далеко, чтобы разобрать слова, но из моего орлиного гнезда мне видны сияющие факелы. Колокола говорят, что уже десять часов. (Кстати, Матушка Настоятельница – ее зовут сестра Иммакулята – сказала, что она тебя знает... Почему-то меня это не удивляет. Я поведал ей, что ты знаком с архиепископом Кентерберийским, и с Римским Папой, и это произвело на нее сильное впечатление. Сестра Иммакулята просила тебя передать ее скромное почтение Его Святейшеству, когда увидишься с ним в следующий раз. Она любезно пригласила меня на обед и рассказывала истории о взятии Цитадели в 59-м, и о том, как ты расквартировал в монастыре нескольких горцев из Хайленда. О том, как все сестры были шокированы их голыми ногами и потому запросили конфискованный холст, чтобы сшить для них штаны. Моя униформа заметно поизносилась за последние недели путешествия, но я рад сообщить, что по-прежнему прилично прикрыт ниже талии. Не сомневаюсь, что и к радости Матушки Настоятельницы). Но возвращаюсь к рассказу о сражении: флотилия сэра Гая поплыла на юг, намереваясь вернуть под свой контроль Краун-Пойнт, а потом – Тикондерогу. Но когда они миновали остров Валькур, два шлюпа Арнольда напали на них, вызывая на бой выстрелами. Корабли сэра Гая попытались отступить, но один («Королевский Дикарь», мне сказали) не сумел совладать со встречным ветром и наскочил на мель. Пара британских канонерских лодок подобралась к нему, и удалось спасти несколько человек, но под тяжелым огнем американцев они были вынуждены отступить, хотя и успели попутно поджечь «Королевского Дикаря». Затем в проливе начались большие перестроения, и только к полудню разгорелось настоящее сражение. Главный удар приняли на себя «Карлтон» и «Несгибаемый», они же и атаковали вместе с канонерскими лодками. Корабли Арнольда «Месть» и «Филадельфия» были сильно повреждены бортовым залпом, и к вечеру «Филадельфия» затонула. «Карлтон» продолжал палить из пушек, пока удачный выстрел американцев не перебил ему якорную цепь. Корабль медленно поплыл, подвергшись шквальному огню, и многие члены команды были убиты или ранены: в списке погибших капитан – лейтенант Джеймс Дакрс (я смутно помню, что встречался с ним, вероятно, на балу в прошлом сезоне) и старшие офицеры. Один из младших офицеров принял команду на себя и отвел «Карлтон» в безопасное место. Говорят, это был Эдвард Пеллью... И я точно знаю, что пару раз встречал его в клубе «Будлз», когда ходил туда с дядей Гарри. В итоге еще один удачный выстрел попал в пороховой трюм канонерской лодки и та взорвалась. Но тем временем в игру, наконец, ввели «Несгибаемый»: он-то и разбил американские лодки тяжелой артиллерией. А между тем, один из меньших кораблей сэра Гая высадил индейцев на берег озера и на остров Валькур, отрезая тем самым все пути к отступлению на суше. И таким образом остатки флотилии Арнольда были вынуждены уходить по воде. Ночь была туманной, и им удалось проскользнуть мимо сэра Гая, найдя убежище на острове Шуйлер несколькими милями южнее. Однако флотилия сэра Гая преследовала их и смогла догнать на следующий день. Ведь продвижение лодок Арнольда сильно замедлилось из-за протекания и повреждений, да и погода обернулась дождем со шквальным ветром. «Вашингтон» окружили и атаковали, он вынужден был спустить флаг, а его команду из более сотни человек взяли в плен. Но оставшейся флотилии Арнольда удалось пройти до залива Баттон, где, как я понял, было слишком мелко, чтобы корабли сэра Гая могли их преследовать. Там Арнольд вытащил на берег, разобрал и поджег большую часть своего флота... Немцы рассказывали, что флаги кораблей все еще развевались, как знак неповиновения – их это удивило и восхитило. Полковник Арнольд (или мы теперь должны называть его адмирал Арнольд?) лично поджег свой флагманский корабль «Конгресс», а сам отправился по суше, едва убежав от индейцев, посланных, чтобы не дать ему уйти. Его войска добрались до Краун-Пойнта, но не задержались там, остановившись только затем, чтобы разрушить крепость. И направились в Тикондерогу. Сэр Гай не увел своих пленников в Квебек, а вернул их в Тикондерогу под белым флагом – этот весьма красивый жест очень восхитил моих собеседников. 22.30. Ты видел северное сияние, когда был здесь? Или было слишком раннее время года? Это потрясающее зрелище. Весь день падал снег, но к закату прекратится, и небо прояснилось. Мои окна обращены на север, и прямо сейчас я наблюдаю удивительное мерцание, которое наполняет все небо: бледно-голубые волны немного отливают зеленым, хотя временами они становятся красными. Волны образуют водоворот, словно чернила, которые капнули в воду и размешали. Сейчас я его не слышу из-за пения – кто-то вдалеке пиликает на скрипке очень милую и пронзительную мелодию – но когда я наблюдал феномен вне города, в лесах, то слышал весьма странный звук, или звуки, которые его сопровождают. Иногда это нечто вроде слабого свиста – как ветер вокруг здания – хотя воздух был совершенно неподвижен. Временами – странный шум, высокий и шипящий, изредка перебиваемый пощелкиванием и потрескиванием, как будто орда сверчков надвигается на слушателя сквозь сухие листья... Хотя к тому моменту, когда северное сияние показывается на небе, мороз давным-давно изничтожил всех насекомых. (И скатертью дорога! Мы намазались мазью, которые используют местные индейцы. Она помогает от мошки и комаров, но совершенно не препятствует назойливости уховерток, тараканов и пауков). На пути из Сент-Джона до Квебека у нас был проводник, полукровка (у него просто выдающаяся копна волос цвета корицы, густых и кудрявых, как овечья шерсть). Так вот он рассказал, что некоторые аборигены считают небосвод куполом, который отделяет Землю от Небес, но в нем имеются прорехи. А северное сияние – это светочи Небес, посланные наружу, чтобы направлять духи умерших сквозь эти отверстия. Но я вижу, что не закончил свой отчет, хотя осталось только добавить, что после битвы сэр Гай отправился на зимние квартиры в Сент-Джон, и, похоже, не вернется в Квебек до весны. И вот я подошел к главной цели моего письма. Проснувшись вчера, я обнаружил, что капитан Рэндалл-Айзекс ночью исчез, оставив мне короткую записку, в которой заявил, что имеет неотложные дела, что наслаждался моей компанией и ценной помощью. И что я должен оставаться тут, либо пока он сам не вернется, либо до поступления новых распоряжений. Снега глубоки, и в любой момент могут выпасть еще, и дело должно быть действительно неотложным, чтобы отправиться даже на самое небольшое расстояние. Я, конечно, несколько встревожен внезапным исчезновением Рэндалла-Айзекса. Меня беспокоит его благополучие и мне любопытно, что могло вызвать его отъезд. Однако это не та ситуация, в которой меня бы оправдали за игнорирование приказов, и поэтому... Я жду. 23.30. На некоторое время я прекратил писать и поднялся, чтобы взглянуть на небеса. Огни северного сияния загораются и гаснут, но думаю, они исчезли насовсем: небо черное, звезды яркие, но такие крошечные по сравнению с блеском пропавшего Сияния. Небо огромнейшее и пустое – такое редко можно увидеть в городе. Несмотря на звон колоколов, костры на площади и пение людей – тут шествует какая-то процессия – за всем этим ощущается великая тишина. Монахини направились в свою часовню. Я высунулся из окна, чтобы наблюдать, как они поспешают пара за парой, словно марширующая колонна. Темные одеяния и мантии делают их похожими на маленькие кусочки ночи, двигающиеся среди звезд их факелов. (Я пишу уже довольно долго, ты должен простить причуды уставшего сознания). Это первое Рождество, которое я провожу, не видя ни дома, ни семьи. Без сомнения, первое из многих. Я часто думаю о тебе, отец, и надеюсь, ты в порядке, и с нетерпением ждешь запеченного гуся в доме у бабушки и дедушки сэра Джорджа. Передай, что я их люблю, пожалуйста. И дяде Хэлу, и всей его семье. (И моей Дотти особенно). Самого счастливого Рождества тебе от твоего сына, Уильяма. Постскриптум: 2.00 ночи. В конце концов, я спустился вниз и постоял позади часовни. Воздух был сильно насыщен благовониями, и потому сразу повеяло чем-то католическим. Но я помолился за матушку Джиниву и маму Изабель. Когда я вышел из-за часовни, то увидел, что Сияние снова вернулось. Теперь огни были голубыми».
«Дорогие мои, я ненавижу лодки. Я презираю их всеми фибрами души. И, несмотря на это, я опять нахожусь над морской пучиной на борту корабля известного, как «Безмятежный чирок». Из его названия вам станет ясна абсурдность мрачной фантазии его капитана. Этот джентльмен – контрабандист смешанной расы, с порочной внешностью и пошлым юмором – заявил мне с самым серьезным видом, что его зовут Надежный Робертс».
Джейми остановился, чтобы обмакнуть перо, взглянул на удаляющиеся берега Северной Каролины, тревожно наблюдая, как они покачиваются вверх-вниз, и тут же устремил свой взгляд на лист бумаги, который прикрепил к переносному столику, чтобы его не унес сильный ветер, наполняющий паруса над головой. «Мы в добром здравии», – писал он медленно, не упоминая морскую болезнь, о которой не собирался подробно рассказывать. «Надо ли рассказать им о Фергюсе?» - размышлял Джейми. – Ты в порядке? Он поднял глаза и увидел Клэр, склонившуюся к нему с таким выражением пристального, но осторожного любопытства, которое она приберегает для людей, которых в любой момент может вывернуть наизнанку, или они начнут истекать кровью, или вот-вот умрут. Джейми уже выполнил и первое, и второе, когда Клэр случайно воткнула иглу в небольшой кровеносный сосуд на голове, но надеялся, что она не разглядит еще каких-нибудь признаков его скорой кончины. – Достаточно хорошо, – Джейми не хотел даже думать о своем желудке, чтобы не провоцировать его, и сменил тему, дабы избежать дальнейшего обсуждения. – Рассказать ли мне Брианне и Роджеру Маку о Фергюсе? – У тебя много чернил? – спросила она с кривой улыбкой. – Да, конечно, расскажи. Им будет очень интересно. И это отвлечет тебя, – добавила Клэр, слегка щурясь. – Ты все еще зеленоватый. – Да, спасибо. Она рассмеялась с веселой черствостью бывалого матроса, поцеловала его в макушку, остерегаясь четырех иголок, торчащих из его лба, и подошла к поручням – наблюдать, как колеблющаяся земля теряется из виду. Джейми отвел взгляд от этой удручающей картины и вернулся к письму. «У Фергюса и его семьи тоже все хорошо, но я должен рассказать вам о загадочном происшествии. Человек, который называет себя Персиваль Бичем...» Ему понадобилась бóльшая часть страницы, чтобы описать Бичема и его загадочную заинтересованность. Он взглянул на Клэр, гадая, нужно ли отметить возможность родства Бичема с ее семьей, но передумал. Дочь, разумеется, знает девичью фамилию матери и сразу же обратит на нее внимание. Никакой дополнительной полезной информации об этом не имелось, а его рука начинала побаливать. Клэр по-прежнему с мечтательным видом стояла у поручней, одной рукой держась за них для равновесия. Она завязала копну волос лентой, но ветер вырывал локоны из прически, и Джейми подумал, что с этими волосами, и юбками, и шалью, развевающейся позади, в платье, облегающем ее по-прежнему прекрасную грудь, она похожа на корабельную носовую фигуру – грациозный и суровый дух, защищающий от опасностей морских глубин. Он нашел эту мысль несколько успокаивающей и вернулся к своему сочинению в лучшем настроении, несмотря на тревожную информацию, которой сейчас делился.
«Фергюс решил не разговаривать с месье Бичемом, что я считаю мудрым, и поэтому мы полагаем, что с этим делом покончено. Пока мы были в Уилмингтоне, я как-то вечером спустился к докам, чтобы встретиться с мистером ДиЛэнси Холлом – посредником между мной и капитаном Робертсом. Поскольку в гавани находился британский военный корабль, мы договорились, что незаметно отправимся на борт рыболовецкого кеча мистера Холла, который доставит нас за пределы гавани, где мы встретимся с «Чирком» - капитан Робертс недолюбливает близкое соседство с британским флотом. (Это достаточно распространённая реакция капитанов частных и торговых судов – как из-за повсеместного наличия контрабанды на борту большинства кораблей, так и благодаря хищническому отношению военно-морского флота к членам команд судов, которых регулярно похищают, - вербуют, так они называют это, - и фактически порабощают на всю жизнь. Если только матросы не готовы рискнуть быть повешенными за дезертирство.) Я взял с собой немного багажа, намереваясь поднять его на борт и под этим предлогом поближе ознакомиться с кечем и мистером Холлом, прежде чем доверить им наши жизни. Однако кеч не стоял на якоре, и господин Холл не появлялся некоторое время, так что я уже начал волноваться – не ошибся ли я в инструкциях. Или что он нарвался либо на флот Его Величества, либо на какого-то собрата-бандита или такого же частника. Я дождался темноты и намеревался возвратиться в нашу гостиницу, когда увидел входящую в гавань небольшую лодку с синим фонарем на корме. Это был сигнал мистера Холла и его кеч, который я помог ему пришвартовать к набережной. Мистер Холл сказал, что есть новости, и мы отправились в местную таверну, где он сообщил, что днем ранее был в Нью-Берне, и там стал свидетелем волнений в городе из-за печально известного нападения на печатника мистера Фрейзера. По рассказам, он, Фергюс, производил доставку, и как только спустил с мула корзину, кто-то накинулся на него сзади, натягивая мешок ему на голову, а еще один попытался схватить его за руки – предположительно с целью связать их. Фергюс, естественно, изо всех сил сопротивлялся этим попыткам, и, по словам мистера Холла, ему удалось ранить одного из нападавших своим крюком – на земле впоследствии обнаружилась кровь. Раненый с воплем упал на спину, громко изрыгая проклятья (мне было бы интересно содержание этих проклятий, чтобы узнать, являлся говоривший французом или англичанином, но таких подробностей не сообщалось). После чего Кларенс (которого вы помните, я думаю) разволновался и, видимо, укусил второго нападавшего, поскольку в пылу борьбы этот человек упал на мула вместе с Фергюсом. Второй мужчина был обескуражен таким энергичным вмешательством, но в этот момент в бой вернулся первый, и Фергюс, по-прежнему ослепленный мешком и кричащий о помощи, сцепился с ним, снова бросившись на него с крюком. Одни очевидцы утверждают (по словам мистера Холла), что негодяй вырвал крюк с запястья Фергюса, в то время как другие говорят, что Фергюсу удалось снова поразить его, но крюк запутался в одежде злодея и был выдернут в борьбе. Так или иначе, люди из таверны Томпсона услышали переполох и выбежали, после чего злодеи скрылись, оставив Фергюса в синяках и в негодовании по поводу потери крюка, но в остальном невредимого, за что спасибо Господу Богу и святому Дисмасу (особому покровителю Фергюса). Я расспросил мистера Холла так подробно, как только мог, но узнал мало нового. Он сказал, что общественное мнение разделилось: многие говорят, что это была попытка депортации, и в нападении виновны Сыны свободы. Однако некоторые из Сынов свободы упорно отрицали это обвинение, утверждая, что это дело рук лоялистов, которые пришли в ярость от напечатанной Фергюсом особо подстрекательской речи Патрика Генри. И похищение является прелюдией к смоле и перьям. По-видимому, Фергюс настолько успешно избегал принятия чьей-либо стороны в конфликте, что оба противника в равной степени оскорбились и решили избавиться от его влияния. И то, и другое, конечно, возможно. Но помня о существовании месье Бичема и его поступках, я думаю, что более вероятно третье объяснение. Фергюс отказался разговаривать с ним, но для Бичема не составило бы большого труда узнать, что, несмотря на имя и шотландскую жену, Фергюс – француз. Несомненно, большинство жителей Нью-Берна об этом знают, и кто-то легко мог рассказать. Надо признать, что сам я нахожусь в недоумении: почему Бичем решил похитить Фергюса, а не просто прийти и расспросить его лично, чтобы узнать, может ли он являться тем человеком, которого джентльмен разыскивает. Надо полагать, что он вовсе не желал причинить Фергюсу непосредственного вреда, ведь возымев такое намерение, было бы достаточно просто организовать убийство: весьма много людей без привязанностей и с подлым характером шатаются по Колониям в эти дни. Это происшествие вызывает тревогу, но я мало что могу поделать в моем теперешнем жалком состоянии. Я послал Фергюсу письмо, якобы касающееся печатной работы, в котором сообщил ему, что разместил некоторую сумму у ювелира в Уилмингтоне, которую Фергюс может использовать в случае необходимости. Я обсуждал с ним опасности его нынешнего положения, не зная в то время, насколько опасным оно может быть на самом деле, и Фергюс согласился, что для безопасности семьи есть некоторые преимущества в переезде в город, где общественное мнение в бóльшей степени совпадает с его собственными убеждениями. Этот последний инцидент может подтолкнуть его к решению, тем более, что близость к нам уже не важна».
Джейми пришлось снова остановиться, так как боль распространилась вверх по руке до запястья. Он размял пальцы, подавив стон: казалось, боль краткими импульсами тока пронзала его от безымянного пальца до самого предплечья. Он очень беспокоился за Фергюса и его семью. Если Бичем попытался однажды, он попытается снова. Но для чего? Возможно, факт, что Фергюс – француз, не являлся достаточным доказательством того, что он был Клоделем Фрейзером, которого Бичем разыскивал, и он намеревался проверить это секретно и любыми подручными средствами? Вполне может быть, но это подтверждает холодный расчет, который тревожил Джейми больше, чем он хотел показать в своем письме. И справедливости ради он должен признать: версия того, что нападение совершено людьми со страстной политической нетерпимостью, тоже имела определенную вероятность, и, возможно, даже в большей степени, чем зловещие замыслы месье Бичема, которые были весьма романтичными и при этом гипотетическими. – Но я не прожил бы так долго, не сумев распознать подвох, когда он есть, – пробормотал Джейми, все еще потирая руку. – Иисус твою Рузвельт Христос! – воскликнуло его личное корабельное украшение, внезапно появившись рядом с ним с лицом, выражающим заметное беспокойство. – Твоя рука! – Да? – он взглянул на руку, злясь на дискомфорт. – А что с ней? Все мои пальцы все еще на месте. – Это лучшее, что можно сказать о ней. Она похожа на Гордиев узел. Клэр опустилась на колени и взяла его кисть в свои руки, сильно массируя, что, несомненно, было полезно, но так больно, что заслезились глаза. Джейми закрыл их, медленно дыша сквозь стиснутые зубы. Она бранила его за то, что он так долго писал. Куда торопиться, в конце концов? – Пройдет много дней, прежде чем мы достигнем Коннектикута, а потом еще несколько месяцев пути в Шотландию. Ты можешь писать по одному предложению в день и процитируешь всю Книгу Псалмов за это время. – Мне хотелось, – ответил он. Клэр пробурчала себе под нос что-то неодобрительное – можно было расслышать слова «шотландец» и «упрямый», но он предпочел не обращать внимания. Ему было необходимо написать это письмо – оно прояснило его мысли, когда он вывел их черным по белому. И в какой-то степени стало облегчением выразить их на бумаге, а не держать тревоги в голове, как грязь в корнях мангровых зарослей. И, кроме того, ему не требуется оправдание, думал он, когда сощурился над склоненной головой жены. Вид удаляющихся берегов Северной Каролины заставил его скучать по дочери и Роджеру Маку, и ему захотелось почувствовать единение с ними, которое давало письмо. – Как думаешь, вы еще увидите их? – спросил Фергюс у Джейми незадолго перед тем, как они распрощались. – Возможно, вы отправитесь во Францию. До сих пор Фергюс, Марсали и люди из Риджа считали, что Брианна и Роджер Мак уехали во Францию, опасаясь надвигающейся войны. – Нет, – ответил Джейми, надеясь не показать в голосе безысходность. – Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим их снова. Сильная правая рука Фергюса сжала его предплечье, но тут же расслабилась. – Жизнь долгая, – тихо произнес он. – Да, – ответил Джейми, но подумал, что ничья жизнь не может быть настолько долгой. Его руке становилось легче, Клэр по-прежнему массировала ее, но движения уже не причиняли такую боль. – Я тоже скучаю по ним, – тихо произнесла она и поцеловала костяшки его пальцев. – Дай мне письмо, я закончу его.
«Рука твоего отца сегодня больше не выдержит. Есть еще кое-что примечательное на этом корабле кроме имени капитана. Сегодня днем я была внизу, в трюме, и увидела множество коробок – все помечены именем «Арнольд» и «Нью-Хейвен, Коннектикут». Я сказала матросу (чье имя весьма заурядное – Джон Смит, хотя, без сомнения, чтобы компенсировать это огорчительное отсутствие оригинальности, у него имеется три золотых серьги в одном ухе и две в другом. Он сообщил, что каждая из них символизирует его спасение с тонущего корабля. Надеюсь, твой отец не знает этого), что мистер Арнольд должно быть очень успешный торговец. Мистер Смит рассмеялся и ответил, что на самом деле Бенедикт Арнольд – полковник Континентальной армии, а также очень храбрый офицер. Ящики предназначены для доставки его сестре, мисс Ханне Арнольд, которая печется о трех его маленьких сыновьях и его магазине импортных и галантерейных товаров в Коннектикуте, в то время как тот занимается военным делом. Надо сказать, что по моему телу пробежали мурашки, когда я услышала это. Я встречала людей, чью историю знала заранее и по крайней мере один из тех, кого я знала, был обречен. Мне никогда не привыкнуть к этому чувству. Я смотрела на эти коробки и задавалась вопросом, не следует ли мне написать мисс Ханне? Сойти с корабля в Нью-Хейвене и увидеться с ней? И что конкретно я ей скажу? Весь наш опыт показывает, что я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы изменить то, чему суждено произойти. И глядя на ситуацию объективно, я не вижу иного пути... И все же. И все же! И все же я сблизилась со многими людьми, действия которых оказывали заметное влияние – и не важно, вершили они в итоге историю или нет. Разве не так? Так говорит твой отец. Действия каждого оказывают влияние на будущее. И он определенно прав. Но все же подойти так близко к имени Бенедикт Арнольд – это кого угодно может заставить свернуть право руля, как любит говорить капитан Роджерс. (Без сомнения, ситуация, в которой некто свернет налево, будет по-настоящему шокирующей). Итак. По касательной возвращаюсь к исходной теме этого письма – к таинственному месье Бичему. Если коробки твоего отца – я имею в виду Фрэнка – если у вас еще есть коробки с документами и книги из его кабинета и свободная минутка, чтобы просмотреть их, то, возможно, вы найдете старую картонную папку с гербом, нарисованным цветными карандашами. Мне кажется, что герб лазурный с золотом, и я помню, что на нем были ласточки. Если повезет, в ней все еще содержится генеалогия семьи Бичем, которую мой дядя Лэмб написал для меня много лет назад. Вы можете просто посмотреть, упоминается ли в 1777 году имя Персиваль. Ради любопытства. Ветер крепчает, и океан не спокоен. Ваш отец стал довольно бледным и мокрым, как наживка для рыбы, я заканчиваю и, думаю, что отведу-ка я его сейчас вниз тихо освобождать желудок и спать. С любовью, мама».
РОДЖЕР ЗАДУМЧИВО ДУЛ ПОВЕРХ горлышка пустой пивной бутылки, издавая глухое гортанное гудение, похожее на стон. Близко. Немного ниже, хотя... Нет, не хватает того алчного звука, рычащей интонации. Но высота... Он встал и, пошарив в холодильнике, нашел то, что искал – за остатками сыра и шестью банками от маргарина, наполненными Бог знает чем. Роджер мог бы поклясться, что не маргарином. На дне бутылки плескалось с пару глотков шампанского — всё, что осталось после их праздничного ужина в честь новой работы Бри. С тех пор прошла неделя. Кто-то заботливо обмотал горлышко оловянной фольгой, но, разумеется, шампанское уже давным-давно выдохлось. Роджер пошел к раковине, чтобы вылить остатки, но прожив всю жизнь среди шотландцев, он так и не смог избавиться от их привычки экономить. Поколебавшись секунду, он опрокинул шампанское в рот и, уже опуская бутылку, увидел Энни МакДональд, которая стояла, вытаращив глаза, и держала за руку Аманду. — Хорошо, что хоть хлопья этим не поливаете, — проворчала она, проходя мимо. — Так, лапочка, давай-ка сюда. Водрузив Мэнди на детский стульчик, она вышла, качая головой и явно не одобряя безнравственное поведение своего работодателя. — Папа, дай! — увидев блестящую этикетку, Мэнди потянулась к бутылке. Как и полагается ответственному родителю, Роджер с минуту поразмышлял, проворачивая в голове все возможные сценарии развития событий, оценивая возможный ущерб, и вместо этого протянул ей свой стакан с молоком. Приложив к губам рифленый край бутылки от шампанского, он стал издавать глубокий, мелодичный звук. Да, вот оно — практически чистая фа малой октавы. — Еще, еще, папа! — очарованно залопотала Мэнди. Немного смутившись, он загудел снова, вызвав неудержимый град смешков Аманды. Взяв бутылку от портера, Роджер подул в нее, а потом — в бутылку от шампанского, наигрывая двухнотную вариацию детской песенки «У Мэри был барашек». Вся эта шумиха и восторженные возгласы Мэнди привлекли внимание Брианны — она появилась в дверях, держа в руках ярко-синюю пластиковую каску. — Готовишься открыть свой шумовой оркестр? — спросила она. — Уже открыл, — ответил Роджер и передал бутылку Мэнди, решив, что та не сможет сделать с ней ничего ужаснее, чем уронить на ковер. Он вышел в коридор к Брианне, привлек ее к себе и страстно поцеловал. Обитая сукном дверь, покачнувшись, захлопнулась с глухим ухающим звуком. — Шампанское на завтрак? — на мгновение оторвавшись от поцелуя, спросила она и тут же продолжила начатое, пробуя его губы на вкус. — Бутылка нужна была, — пробормотал он, делая ровно то же самое. На завтрак она ела кашу с маслом и медом, и Роджер ощущал, как от ее сладких губ шампанское горьким привкусом таяло на кончике его языка. В коридоре веяло прохладой, но под своим флисовым джемпером Бри была теплая, словно тост. Его рука задержалась на обнаженной мягкой коже ее талии сразу под свитером. — Пусть твой день будет хорошим, да? — прошептал Роджер. Его одолевало желание скользнуть пальцами ниже, под кромку ее джинсов. Не очень-то почтительно лапать зад новоиспеченного инспектора Управления гидроэнергетики Северной Шотландии. — Захватишь потом каску домой? — Конечно. Зачем? — Подумал, ты могла бы надеть ее в постели, — он взял каску у нее из рук и осторожно надел ей на голову, отчего голубизна ее глаз приобрела оттенок морской синевы. — Надень ее, и я расскажу, для чего мне понадобилась бутылка от шампанского. — Ого, от такого предложения я просто не могу отка... — темно-синие глаза внезапно скользнули в сторону, и, проследив за ними, Роджер увидел Энни, стоявшую в конце коридора. В руках она держала метлу и совок, а на узком лице застыло выражение живейшего интереса. — Ага. А... Хорошего дня, — сказал Роджер, торопливо отпуская Брианну. — И тебе. С подергивающимся лицом Брианна схватила его за плечи и поцеловала, прежде чем пулей пронестись по коридору мимо таращившейся Энни, которой она мимоходом по-гэльски пожелала хорошего дня. Вдруг из кухни раздался оглушительный грохот. Роджер автоматически развернулся к суконной двери, думая не столько о той катастрофе, которую ему предстояло увидеть, сколько о том, что его жена, по всей видимости, отправилась на работу без нижнего белья.
БОГ ЗНАЕТ КАК, но Мэнди умудрилась выбросить бутылку от шампанского в окно. Когда Роджер ворвался в кухню, дочь стояла на столе, пытаясь дотянуться до края разбитого стекла. — Мэнди! — он схватил ее и, махом стащив со стола, в порыве шлепнул по попке. Дочь пронзительно взвизгнула, а Роджер, взяв ее подмышку, отнес к Энни Мак, которая, широко открыв глаза и рот, стояла в дверях — и губы, и глаза ее округлились в большую букву «О». — Уберете стекло, да? — спросил он. Роджер чувствовал себя чертовски виноватым: о чем он думал, когда давал Мэнди бутылку? Не говоря уже о том, что оставил ее без присмотра! Вместе с тем он в некоторой степени злился и на Энни Мак — в конце концов, ее наняли, чтобы следить за детьми — но чувство справедливости взяло верх и заставило признать тот факт, что ему следовало бы дождаться, пока она вернется, прежде чем оставлять Мэнди одну. Раздражение коснулось и Бри, которая с важным видом ушла на свою новую работу, оставив на него всё хозяйство. Впрочем, ему пришлось признать, что, раздражаясь на всех вокруг, он лишь пытался снять с себя вину. Роджер изо всех сил отгонял эти чувства прочь, успокаивая Мэнди и читая ей коротенькие нотации вроде того, что нельзя залезать на стол, бросать вещи в доме, трогать острые предметы, и когда ей требуется помощь, всегда звать взрослых. «Дохлый номер!» — подумал он, криво улыбаясь про себя. Мэнди была самым независимым трехлетним ребенком из тех, кого он когда-либо видел. А это о чем-то да говорило, ведь Джема в этом возрасте он тоже помнил. Одно он точно знал об Аманде: она никогда не держала зла. Уже через пять минут после того, как ее отшлепали и отчитали, она хихикала и умоляла его поиграть с ней в куклы. — Папе сегодня надо на работу, — сказал Роджер, наклоняясь, чтобы дочка могла взобраться к нему на плечи. — Пойдем-ка, найдем Энни Мак, может, вы с куклами поможете ей навести порядок в кладовой. Оставив Мэнди весело копошиться в кладовой вместе с Энни Мак под наблюдением целой оравы потасканных кукол и потрепанных плюшевых игрушек, он вернулся к себе в кабинет и достал тетрадь, куда он переписывал песни, которые когда-то с таким трудом заучивал. На этой неделе у него была назначена встреча с Зигфридом МакЛаудом, хормейстером в церкви Святого Стефана, и Роджер собирался представить ему один из редчайших экземпляров, чтобы наладить взаимное расположение. Возможно, оно ему понадобится. Доктор Уизерспун дал ему повод для надежд, сказав, что МакЛауд был бы рад помощи – особенно с детским хором – но Роджер достаточно времени провел в академических кругах, масонских ложах и тавернах восемнадцатого века, чтобы понять, какие законы правят местной политической жизнью. МакЛауд мог здóрово возмутиться, если бы ему без предупреждения навязали этакого чужака. Да и кому нужен хормейстер, который не может петь. Он коснулся загрубевшего на горле шрама. Роджер ходил к двум специалистам — в Бостоне и Лондоне. Оба сказали одно и то же: операция могла положительно сказаться на его голосе за счет удаления нескольких рубцов из гортани. Но с тем же успехом можно было еще больше навредить связкам, а то и вовсе лишиться голоса. — Операция на голосовых связках — дело тонкое, — качая головой, поведал ему один из врачей. — Обычно мы берем на себя такой риск только в самом крайнем случае: когда есть, к примеру, раковая опухоль или врожденные пороки развития, мешающие нормальной адекватной речи, или профессиональная необходимость. Скажем, известный певец с узелковым утолщением. В этом случае желание восстановить голос может стать достаточной мотивацией для того, чтобы пойти на рискованную операцию, хотя тогда риск оставить человека немым на всю жизнь практически отсутствует. В вашем же случае... Нажав двумя пальцами на горло, Роджер стал издавать гортанный звук, чувствуя обнадеживающую вибрацию. Нет. Он слишком хорошо знал, что такое быть немым. Тогда он был уверен, что больше не заговорит — и какое там пение? От этого воспоминания у него проступил пот на лбу. Никогда не поговорить с детьми, с Бри? Нет, он не станет так рисковать. Доктор Уизерспун скользнул любопытным взглядом по его горлу, но ничего не сказал. МакЛауд, возможно, не будет настолько тактичен. «Кого любит Господь, того наказывает» (К Евреям 12:6, — прим. пер.). Уизерспун — надо отдать ему должное — не упомянул об этом во время их беседы. Тем не менее, это была цитата недели у группы, изучающей Библию. Напечатанная на их флаере, она красовалась у пастора на столе. А для сверхвосприимчивого состояния духа, в котором пребывал тогда Роджер, всё расценивалось, как намёк. — Что ж, если это то, что у Тебя на уме, я ценю комплимент, — сказал он вслух. — И всё же, не стану возражать, если на этой неделе я не попал в ряды Твоих любимчиков. Последние слова были сказаны не всерьёз, но в них, без сомнения, чувствовался гнев. Неужели придется еще раз что-то доказывать самому себе? При мысли об этом внутри всё переворачивалось. В последний раз ему пришлось пожертвовать ради этого своим телом. И как сделать это снова? На этот раз духовно и в этом скользком, не столь прямолинейном мире? Ведь он хотел этого, правда? — Ты сам попросил. С каких это пор слово «да» перестало быть для Тебя ответом? Неужели я что-то упустил? Бри так и думала. Сейчас он вспомнил, до какого накала разгорелась их ссора, и покраснел от стыда. — У тебя ведь было призвание... То есть, я так думала, — поправилась она. — Может, протестанты называют это как-то по-другому, но ведь это оно, так ведь? Ты сказал, что Господь говорил с тобой. Ее глаза с решимостью впивались в него, непреклонные и такие проницательные, что он хотел отвернуться, но не сделал этого. — Думаешь, Господь мог передумать? — более спокойно спросила Бри и, коснувшись его руки, сжала ее, будто тисками. — Или ты думаешь, что ошибался? — Нет, — без лишних раздумий отвечал Роджер. — Нет. Когда происходит что-либо подобное... То есть, когда это на самом деле произошло, у меня не было никаких сомнений. — А теперь? — Ты говоришь, как твоя мать. Когда она ставит диагноз. Он хотел сказать это в шутку, но получилось иначе. Внешне Бри так сильно напоминала своего отца, что Роджер редко замечал в ней черты Клэр. Но она так хладнокровно задавала свои жестокие вопросы, что это была просто Клэр Бичем во плоти. Даже бровь у нее так же выгибалась, когда она ждала ответа. Роджер глубоко вздохнул. — Я не знаю. — Нет, знаешь. Внезапно его одолел гнев, и он вытащил свою руку из ее хватки. — Какого черта ты решила, что можешь говорить мне о том, что я знаю? Брианна уставилась на него в изумлении. — Ты мой муж. — Думаешь, это дает тебе право читать мои мысли? — Думаю, это дает мне право переживать за тебя! — Так не переживай! Конечно, они всё уладили. Поцеловались (ну, может немного больше, чем поцеловались) и простили друг друга. Но простить – еще не значит забыть. «Нет, знаешь». Знал ли он? — Да, — с вызовом сказал он башне, виднеющейся из окна. — Да, черт возьми, отлично знаю! Только что с этим делать — вот в чем вопрос. Может, ему было суждено стать священником, но не пресвитерианским? Внецерковным служителем, евангелическим священником... католиком? Эта мысль так взбудоражила его, что он встал и принялся мерить комнату шагами. Не то чтобы он имел возражения против католицизма — за исключением той рефлекторной неприязни, которая выработалась за годы протестантской жизни в Хайленде — но он просто не понимал его. Миссис Огилви и миссис МакНил, да и все остальные тоже, назвали бы это «переметнулся к римлянам» (что в их понимании означало бы «попал в очень дурное место»). С тихим ужасом они судачили бы о его дезертирстве на протяжении... что ж, пожалуй, нескольких лет. Роджер неохотно улыбнулся при этой мысли. К тому же, не мог он стать католическим священником, ведь так? Не с Бри и детьми (католические священники дают обет безбрачия — прим. пер.). Это его немного успокоило, и Роджер снова присел. Нет. Ему придется довериться, чтобы Бог в лице доктора Уизерспуна указал ему путь в это особенно сложное для него время. И если Он уже сделал это... Разве это не доказательство того, что предопределение существует? Простонав, Роджер отогнал от себя все эти мысли и погрузился в упорное созерцание своей тетради. Некоторые из песен и стихов, записанных им, были очень известны: избранные произведения из его прошлой жизни, народные песни, которые он пел во время своих выступлений. Но среди них были и редкие: те, что он собирал в восемнадцатом веке у шотландских иммигрантов, путешественников, уличных торговцев и моряков. А некоторые из них он раскопал в коллекции Преподобного, которую тот оставил после себя. Гараж старого особняка был до верха набит коробками с его добром, и вместе с Бри они разобрали лишь малую толику. Ему очень повезло так быстро наткнуться на эту деревянную шкатулку с письмами после того, как они вернулись. В искушении Роджер глянул вверх — туда, где стояла шкатулка. Нельзя читать письма без Бри, это неправильно. Но ведь там были еще две книги. Они почти не заглядывали в них, когда нашли коробку — их интересовали только письма, чтобы узнать, что произошло с Клэр и Джейми. Чувствуя себя Джемом, ворующим пачку шоколадного печенья, он бережно снял с полки шкатулку — та была очень тяжелой — и, поставив ее на стол, аккуратно пошарил под письмами. Книги были крохотными: та, что побольше — сантиметров тринадцать в ширину и девятнадцать в длину. Это был обычный формат – «краун октаво» или «королевская восьмушка» — для тех времен, когда бумага была дорогая и труднодоступная. Вторая — «краун сикстинмо» или «королевские шестнадцать» — всего около десяти сантиметров в ширину и тринадцать в длину. На мгновение он улыбнулся, вспомнив Йена Мюррея. Брианна рассказала ему о том, как потрясен был ее кузен, когда она поведала ему о туалетной бумаге. Теперь Роджер никогда не сможет вытирать задницу, не чувствуя себя при этом ужасным транжирой. Та, что поменьше, была аккуратно обшита телячьей кожей, окрашенной в синий цвет; страницы блестели золоченым обрезом — красивая и дорогая книга. Титульный лист гласил: «Карманный справочник здоровья. Автор К. Э. Б. Ф. Фрейзер, доктор медицины. Ограниченный тираж, печатник Э. Бэлл, Эдинбург» (Эндрю Бэлл — шотландский гравёр и печатник, один из основателей энциклопедии Британника — прим. пер.). Сердце Роджера затрепетало. Так значит им всё-таки удалось добраться до Шотландии с помощью капитана Робертса по прозвищу «Надежный». Или, по крайней мере, он предполагал, что так оно и было — хотя внутренний голос ученого твердил, что это еще ни о чем не говорит: всегда существовала вероятность того, что рукопись забросило в Шотландию по случайным обстоятельствам, и не обязательно сам автор ее туда доставил. Интересно, они приезжали сюда? Он оглядел уютную, потрепанную комнату и сразу представил себе Джейми, сидящим за большим старым столом у окна и просматривающим хозяйственные книги вместе с зятем. Если кухня была сердцем этого дома (в чем никто не сомневался), то здесь, по всей видимости, всегда обитал его разум. Поддавшись внезапному порыву, он раскрыл книгу и чуть не подавился. На фронтисписе, выполненном в привычном для восемнадцатого века стиле, красовался гравюрный портрет автора. Врач в аккуратном парике, перевязанном сзади лентой, и черной накидке с высоко подвязанным черным шейным платком, над которым красовалось невозмутимое лицо тещи. Роджер громко рассмеялся, отчего Энни Мак с опаской взглянула на него — вдруг припадок какой с ним случился, или, поди, говорит уже сам с собой. Он отмахнулся и закрыл дверь, прежде чем вернуться к книге.
Так, ладно, это была она. Широко распахнутые глаза, темные брови, благородные очертания скул, лба и подбородка. Кто бы ни рисовал эту гравюру, ему явно не удалось верно передать очертания ее рта, здесь он выглядел слишком суровым. Что ж, это и к лучшему — ни у одного мужчины не могло быть такого рта, как у нее. Сколько ей здесь?.. Роджер проверил дату выхода в печать: MDCCLXXVIII. 1778 год. Значит, не намного старше, чем когда он видел ее в последний раз. И по-прежнему Клэр выглядела гораздо моложе своих лет — а ему был известен ее точный возраст. Интересно, есть ли изображение Джейми во второй?.. Роджер схватил книгу и быстро распахнул. Ну конечно. Еще одна точечная гравюра, более домашняя и уютная. Тесть сидел в кресле с подголовником, волосы просто перевязаны лентой, позади виднелся перекинутый через спинку плед, на колене — раскрытая книга. Он читал ребенку — маленькой девочке с темными кудрявыми волосами, сидящей на другом колене. Поглощенная историей, она отвернулась. Конечно — гравер не мог знать, как выглядит Мэнди. Книга называлась «Дедушкины рассказы» с подзаголовком: «Истории Шотландского Хайленда и отдаленных уголков Каролины», автор: Джеймс Александр Малкольм МакКензи Фрейзер. И снова — напечатано Э. Бэллом, Эдинбург, тот же год. В посвящении написано только: «Моим внукам». Портрет Клэр рассмешил его. Это изображение, напротив — растрогало так, что он чуть не заплакал. С осторожностью Роджер закрыл ее. Сколько же веры в них было. Чтобы создавать, тайно хранить, отправлять такие вещи, эти хрупкие документы сквозь века, надеясь только на то, что они сохранятся и достигнут тех, для кого предназначены. Вера в то, что Мэнди однажды будет здесь и прочтет их. Роджер сглотнул — горло сдавил болезненный ком. И как им это удавалось? Они и впрямь говаривали, что вера горами движет, хотя его собственная сейчас, похоже, и холма не способна сгладить. — Иисусе, — пробормотал он, то ли от чувства безнадежности, то ли взывая к Божьей помощи. Мелькнувшее за окном движение отвлекло его от чтения бумаг, и, взглянув вверх, он увидел Джема, выходящего из двери кухни в дальнем конце дома. Раскрасневшись и согнув свои маленькие плечи, он нес в руках сетчатую сумку, сквозь которую Роджеру удалось разглядеть бутылку лимонада, буханку хлеба и еще несколько бугорков, явно похожих на еду. Ошарашенный, Роджер глянул на каминные часы, испугавшись, что напрочь потерял счет времени, но это было не так. Они показывали ровно час дня. — Что за... — отбросив бумаги, он встал и бросился в другой конец дома, но успел лишь увидеть, как маленькая фигурка Джема, одетая в ветровку и джинсы (а в школу ему их не разрешали надевать), двигалась через луг. Роджеру не составило бы труда его догнать, но вместо этого он замедлил шаг и, соблюдая дистанцию, последовал за ним. Джем явно здоров, значит, что-то из ряда вон выходящее случилось в школе. Интересно, он сам ушел или его выгнали с уроков? Пока никто не звонил, но сейчас в школе как раз заканчивался обед. Если Джем воспользовался этим, чтобы сбежать, вполне возможно, что никто пока ничего не заметил. Оттуда почти две мили пешком топать, но для сына это сущий пустяк. Джем подошел к ограде из сухой каменной кладки, которая окружала поле, и, перемахнув через нее, целенаправленно устремился в сторону пастбища, полного овец. Куда это он направился? «Чертов ад, что ты натворил на этот раз?» — пробормотал Роджер себе под нос. Джем посещал деревенскую школу в Брох-Мордхе всего пару месяцев — это был его первый опыт образования двадцатого века. После их возвращения Роджер обучал Джема дома в Бостоне. Бри была с Мэнди, пока та восстанавливалась после операции, спасшей ей жизнь. Когда Мэнди снова оказалась дома и в безопасности, им пришлось решать, что делать дальше. По большей части именно Джем настоял на переезде в Шотландию, хотя Бри тоже этого хотела. «Это их наследие, — утверждала она. — В конце концов, Джем и Мэнди — шотландцы по крови, как с твоей, так и с моей стороны. Я хочу, чтобы они не забывали об этом». И, конечно, связь с дедушкой — это само собой имелось в виду. Он согласился и подумал, что в Шотландии Джем, возможно, не будет так сильно выделяться: несмотря на знакомство с телевидением и месяцы, проведенные в Штатах, он до сих пор разговаривал с ярко выраженным шотландским акцентом, который в Бостонской начальной школе явно придал бы ему известности. «С другой стороны, — Роджер заметил про себя, — Джем был из тех людей, которые привлекают к себе внимание несмотря ни на что». Всё же, не было никаких сомнений в том, что жизнь в Лаллиброхе, в маленькой хайлендской школе была гораздо больше похожа на то, к чему привык Джем в Северной Каролине. И, учитывая природное умение детей приспосабливаться к новым условиям, Роджер подумал, что Джем адаптируется без проблем в любом месте, где бы ни оказался. А что до его собственных планов в Шотландии... Об этом он помалкивал. Джем дошел до конца пастбища и разогнал кучку овец, заблокировавших проход к воротам, выходящим на дорогу. Черный баран, наклонив голову, угрожающе направился в его сторону, но мальчишка не растерялся. Крикнув, он размахнулся сумкой, и напуганный баран резко отскочил, вызвав улыбку у Роджера. Он не переживал об умственных способностях Джема, хотя... Может, и беспокоился – но уж точно не из-за их недостатка, а скорее из-за того, какие неприятности тот мог себе нажить. В школе всем сложно, не говоря уже о новой школе. И уж тем более там, где ты выделяешься, словно белая ворона — без разницы по какой причине... Роджер вспомнил свою школу в Инвернессе, где он всегда был отщепенцем: сначала как ребенок без родителей, а потом — как приемный сын священника. Прошло несколько ужасных недель толчков, насмешек и украденных обедов, прежде чем он начал давать сдачи. Хоть эти действия и вызвали некоторые трудности с учителями, но в итоге проблема разрешилась. Может, Джем подрался? Крови Роджер не видел, но, возможно, это только издалека. Он бы порядком удивился, узнав о таком. Неделю назад кое-что произошло, когда Джем заметил огромную крысу, сбежавшую в дыру под школой. На следующий день он принес кусок веревки и поставил капкан перед тем, как идти на первый урок. На переменке он пришел за своей добычей и с невозмутимым видом освежевал ее. Это зрелище вызвало восторг среди мальчишек-одноклассников, и привело в ужас всех девочек. Учителю это тоже не слишком понравилось: мисс Гленденинг была горожанкой из Абердина. В конце концов, это была хайлендская деревенская школа, в которую большинство учеников приходили из близлежащих ферм и хозяйств. Их отцы ловили рыбу и охотились — они-то уж точно с пониманием относились к таким вещам. Директор школы, мистер Мензис, похвалил Джема за его мастерство, но попросил, чтобы в школе это больше не повторялось. Он позволил Джему сохранить шкурку, и Роджер торжественно пригвоздил ее к двери сарая. Джем не стал открывать ворота пастбища — вместо этого он проскользнул между перекладинами, протащив сумку вслед за собой. Неужели он пошел на главную дорогу, чтобы словить попутку? Роджер прибавил шаг, обходя кучи бараньего навоза и распихивая коленями стадо пасущихся овец, которые нехотя пропускали его, испуская негодующее «ме-е-е». Нет, Джем повернул в другую сторону. Куда, черт возьми, он направился? Грязная тропинка, ведущая к главной дороге в одну сторону, в другую сторону шла абсолютно в никуда — она заканчивалась там, где земля постепенно переходила в крутое скалистое холмогорье. И, судя по всему, туда-то Джем и направлялся — в горы. Он свернул с тропинки и принялся карабкаться. Его маленькую фигурку почти не было видно из-за буйных зарослей папоротника-орляка и свисающих веток рябины, растущей на нижних склонах. Очевидно, он держал путь в вересковые заросли в классической манере хайлендских изгнанников. Именно при мысли о хайлендских изгнанниках Роджера осенило — Джем направлялся к Пещере Серой Шляпы. Джейми Фрейзер прожил там семь лет после катастрофы при Каллодене — он прятался от солдат Кэмберленда, находясь практически в прямой видимости родного дома и под защитой своих арендаторов. Они никогда не произносили его имени вслух, называя его «Серой Шляпой» - по цвету вязаной хайлендской шапки, которую он надевал, чтобы скрыть свою огненно-рыжую шевелюру. Такая же рыжая шевелюра маяком мелькнула на полпути к вершине холма, прежде чем снова исчезнуть за скалой. Поняв, что на пересеченной местности он может легко упустить Джема, пусть даже и с его ярко-рыжими волосами, Роджер ускорил шаг. Может, окликнуть? Он примерно знал, где пещера — Брианна рассказывала о ней — но никогда там не был. Внезапно ему стало интересно, откуда Джем знает о ее местонахождении. Может, он и не знал, а просто искал ее. Роджер не стал окликать его и полез на холм. Поднявшись достаточно высоко, он увидел сквозь листву узкую нитку оленьих следов и частичные отпечатки маленьких кед в грязи. Это немного успокоило его, и он сбавил скорость. Теперь-то он не потеряет Джема. На склоне холма было тихо – за исключением легкого ветерка, шуршащего среди рябин. В углублениях нависшей над ним скалы виднелись фиолетовые пятна вереска. Уловив в дуновении ветра какой-то необычный запах, он с любопытством повернулся. Еще одна вспышка рыжего: в десяти шагах от него на склоне внизу стоял олень с большими роскошными рогами – явно в поисках самки. Роджер застыл, но олень поднял голову, водя своими широкими черными ноздрями и вдыхая воздух. Вдруг Роджер понял, что рука сжалась на поясе, где раньше находился разделочный нож, а тело напряглось и изготовилось к прыжку, чтобы перерезать оленье горло, как только выстрел охотничьего ружья повалит его наземь. Он практически ощущал грубую ворсистую кожу, резкий хлопок на выдохе и поток горячей испаряющейся крови, струящейся между пальцев; он уже видел длинные желтые зубы с налипшей травой — последней трапезой оленя. Олень издал глубокий гортанный рев, эхом раздающийся по округе: так он бросал вызов другим самцам поблизости. Долю секунды Роджер ожидал, что из зарослей рябины позади оленя вылетит одна из стрел Йена или в воздухе раздастся выстрел ружья Джейми. После чего, встряхнувшись, он быстро взял себя в руки и схватил камень — но олень его услышал и с грохотом умчался в сухие папоротниковые заросли. Сбитый с толку, он стоял как вкопанный, чувствуя запах собственного пота. Но это не горы Северной Каролины, а нож в кармане служил лишь затем, чтобы перерезать веревку или откупорить пиво. Сердце бешено колотилось, но он повернул обратно к тропинке, все еще пытаясь подстроиться под это время и пространство. Когда-нибудь ведь должно стать легче? Уже больше года прошло с тех пор, как они вернулись, но он по-прежнему просыпался по ночам, не понимая, где он и когда — или, что еще хуже, через какую-то неведомую кротовую нору ненадолго попадал в прошлое наяву. Дети, похоже, не особенно страдали от этого ощущения нахождения... в ином месте. На то они и дети. Мэнди, естественно, была слишком мала и слишком больна, чтобы запомнить жизнь в Северной Каролине или путешествие через камни. Джем помнил. Но Джем... Ему хватило одного лишь взгляда на автомобили, которые они увидели на дороге спустя полчаса после путешествия через камни на острове Окракок, и по его лицу расползлась широкая улыбка — словно зачарованный, он стоял и смотрел на пролетающие мимо машины. «Дрынь», — довольно проурчал он себе под нос, и, по всей видимости, стресс от расставания с родными и путешествия во времени бесследно исчез, в то время как Роджер еле держался на ногах, чувствуя себя так, будто оставил в тех камнях очень важную частичку себя, которую уже никогда не вернешь. Их подобрал один добродушный водитель и, посочувствовав истории о неудачной лодочной прогулке, отвез в деревню. Там они позвонили Джо Абернати за его же счет, и это мгновенно решило трудности с деньгами, одеждой, комнатой и едой. Когда они проезжали по узкой дороге, Джем, сидя у Роджера на коленях, с разинутым ртом глазел в окно. Ветер трепал его мягкие рыжие волосы. Ему не терпелось повторить это снова. Не успели они устроиться в Лаллиброхе, как он пристал к Роджеру, чтобы тот разрешил покататься по проселочным дорогам на «Моррис-Мини» (Morris Mini — малолитражный автомобиль — прим. пер.). Сидя на коленях у Роджера, он радостно цеплялся своими маленькими ручонками за руль. Роджер криво усмехнулся про себя: пожалуй, ему повезло, что Джем решил сбежать пешком на этот раз. Год-два, и он вымахает так, что и до педалей, глядишь, достанет. Пожалуй, пора начинать прятать ключи от машины.
Он забрался уже достаточно высоко и немного замедлил шаг, чтобы посмотреть вверх вдоль склона. Брианна говорила, что пещера располагалась на южной стороне холма, где-то в футах сорока над огромным белесым камнем, известным здесь как «Прыжок бочонка». Его так назвали из-за слуги Серой Шляпы, который нес эль своему лэрду, и, встретив по пути отряд британских солдат, отказался отдать бочонок, за что лишился руки... — О, Иисусе, — прошептал Роджер. — Фергюс. О, Боже, Фергюс. Он тут же вспомнил его смеющееся лицо с тонкими изящными чертами и хлопающие от радости темные глаза, когда он хватал бьющуюся рыбину своим крюком, прикрепленным вместо левой руки — и образ маленькой, безвольной окровавленной ладошки, лежащей перед ним на дороге. Потому что это произошло здесь. Прямо здесь. Повернувшись, он увидел большую неровную скалу — молчаливого невозмутимого свидетеля ужаса и отчаяния. И вдруг прошлое стиснуло ему горло мертвой хваткой — свирепое, словно захлопнувшийся капкан. Пытаясь ослабить хватку, он с усилием прокашлялся и услышал где-то рядом чуть выше по склону зловещий хриплый рев еще одного оленя, пока не видного. Роджер свернул с тропинки и прижался к скале. Боже правый, неужели его кашель спровоцировал того оленя? Нет, скорее всего, он спускался, отвечая на вызов самца, виденного им несколькими минутами ранее. Так и есть: через мгновение огромный олень спустился вниз, почти изящно пробираясь сквозь заросли вереска и груды камней. Это было красивое животное, но с характерными признаками периода брачной охоты: проступающие под толстой шкурой ребра, осунувшаяся морда и глаза, красные от похоти и нехватки сна. Олень заметил его. Большая голова плавно повернулась в его сторону, и Роджер увидел, как вращающиеся, налитые кровью глаза уставились на него. Животное не испугалось: видимо, в мозгу не хватало места ни на что, кроме борьбы и спаривания. Олень вытянул шею и заревел, сверкая от напряжения белками глаз. — Слушай, парень, если она тебе нужна, пожалуйста, забирай. Он медленно попятился, но олень последовал за ним, угрожающе опустив рога. Испугавшись, Роджер раскинул руки в стороны и, размахивая ими, закричал на оленя — в обычных обстоятельствах олень уже давно бы ускакал прочь. Но благородный олень в период брачной охоты не был нормальным. Животное опустило голову и набросилось на него. Роджер увернулся и распластался у подножия скалы. Он вжался в скалу всем телом, надеясь, что свихнувшийся олень не растопчет его. Оступившись, олень остановился в нескольких футах от Роджера, рьяно бодая вереск и пыхтя, как паровоз — но вдруг он услышал мычание соперника, доносящееся откуда-то снизу, и вскинул голову. Снизу донесся еще один ревущий звук, и новый олень, пустив в ход задние конечности, поскакал через тропинку. Грохот безрассудных скачков вниз по склону сопровождал хруст ломающегося вереска и стук камней, рассыпающихся под ударами копыт. Роджер вскочил на ноги: в венах, словно ртуть, бушевал адреналин. Он и не подозревал, что благородный олень так плохо себя поведет, иначе не стал бы тратить время на прогулки и пустые воспоминания о прошлом. Нужно найти Джема, пока мальчишка не наткнулся на одну из этих тварей. Хотя он не видел их оттуда, где стоял, но до него доносился рев оленей, сражающихся внизу за право обладания гаремом самок. — Джем! — закричал он, совершенно не заботясь о том, звучит ли его голос, как рев оленя в период гона или как стадо слонов. — Джем! Где ты? Отзовись сейчас же! — Я здесь, па. Слегка дрожащий голос донесся сверху, и, обернувшись, Роджер увидел Джема, сидящего на камне «Прыжок бочонка» с прижатой к груди хозяйственной сумкой. — Ага, давай. Вниз. Сейчас же. Чувство облегчения некоторое время боролось с раздражением, но в итоге взяло верх. Он протянул руки, и Джем соскользнул со скалы, грузно приземлившись прямо в руки к отцу. Закряхтев, Роджер поставил его на землю и наклонился, чтобы поднять упавшую хозяйственную сумку. Там помимо хлеба и лимонада он увидел несколько яблок, большой кусок сыра и упаковку шоколадного печенья. — Что, собирался здесь задержаться? — спросил он. Вспыхнув, Джемми отвел взгляд. Роджер повернулся и посмотрел вверх. — Она там наверху? Пещера твоего деда? — он ничего не мог разобрать: склон был сплошь усеян камнями и вереском, повсюду торчали пучки утесника и росли разрозненные побеги рябины и ольхи. — Да. Прямо там, — Джемми показал наверх. — Вон, видишь, где склонилось колдовское дерево (старинное название рябины — прим. пер.)? Он увидел рябину — взрослое дерево, покрытое старыми сучками (не могло же оно здесь простоять со времен Джейми?), но не приметил ни одного намека на вход в пещеру. Звуки борьбы снизу утихли. Роджер огляделся на случай, если проигравший зверь пойдет назад этой дорогой, но, по всей видимости, опасался он зря. — Покажи, — сказал он. Джем, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, слегка расслабился при этих словах и, развернувшись, стал продираться вверх по склону. Роджер последовал за ним. Можно стоять рядом с входом в пещеру и ни за что его не увидеть. Его прикрывала обнаженная горная порода и густая поросль утесника — узкое отверстие можно было заметить, только если стоять прямо перед ним. Из пещеры дохнуло прохладным воздухом, лицо обдало влагой. Роджер присел, чтобы заглянуть внутрь, но увидел лишь несколько футов не особо приветливого пространства перед собой. — Холодновато спать там будет, — вздохнул он и, взглянув на Джема, жестом показал на ближайший камень. — Не хочешь присесть и рассказать, что произошло в школе? Джем сглотнул и переступил с ноги на ногу. — Нет. — Садись, — голоса Роджер не повышал, но по его виду было понятно, что возражений он не потерпит. Джем не то чтобы сел, а скорее, тихонько отодвинулся назад, оперевшись о скалистую породу, за которой скрывался вход в пещеру. Глаз он не поднимал. — Меня выпороли, — пробормотал Джем, уткнувшись подбородком в грудь. — О? — Роджер старался говорить своим обычным тоном. — Да уж, это досадно. Со мной такое бывало в школе раз или два. Мне не особо понравилось. Джем поднял голову и уставился на него, выпучив глаза. — Да? И за что же? — В основном за драки, — ответил Роджер. Наверно, не стоило говорить мальчику такое — пример не самый хороший — но это была правда. И если у Джема была та же проблема... — С тобой то же самое произошло сегодня? Он уже бегло осматривал Джема, когда тот садился, и сейчас взглянул на него более пристально. С виду Джем был в порядке, но когда он повернул голову, Роджер заметил, что с его ухом было что-то не так. Оно было темно-малинового цвета, а мочка — чуть не фиолетовая. Увидев это, он не стал охать, а лишь спросил: — Что случилось? — Джеки МакЭнроу сказал, если ты узнаешь, что меня выпороли, то высечешь еще раз, когда я приду домой, — Джем сглотнул, но посмотрел отцу прямо в глаза. — Это так? — Не знаю. Надеюсь, не придется. Один раз он выпорол Джема — тогда ему пришлось — и ни один из них не хотел повторения. Протянув руку, он нежно коснулся пылающего уха Джема. — Сынок, расскажи, что произошло. Джем глубоко вдохнул, выдохнул с надутыми щеками и, наконец, сдался. — Хорошо. Всё началось, когда Джимми Гласскок сказал, что мама, и я, и Мэнди — все мы сгорим в аду. — Вот как? — Роджер был не слишком-то удивлен. Шотландские пресвитериане никогда особо не славились религиозной терпимостью, и через двести лет мало что изменилось. Возможно, большинство из них и не станут посылать в ад каждого встречного католика из чувства вежливости, но почти все из них наверняка думают об этом. — Ну, ты ведь знаешь, что делать в таких случаях? — Джем уже слышал подобное изъявление чувств в Ридже — хотя в целом и не такое бурное, поскольку все знали, кто такой Джейми Фрейзер. Но они поговорили об этом, и сейчас Джем точно знал, что ответить, чтобы обойти этот диалоговый гамбит. — О, да, — снова потупив взгляд, Джем пожал плечами. — Просто сказать: «Да, ладно, вот там и увидимся». Я так и сказал. — И? Глубокий вздох. — Я сказал на гэльском. Роджер озадаченно почесал за ухом. Гэльский исчезал в Хайленде, но на нем до сих пор говорили, и изредка его можно было услышать в пабе или на почте. Одноклассники Джема должны были слышать его от своих бабушек, но что, если они не поняли, что он сказал?.. — И? — повторил он. — И мисс Гленденинг схватила меня за ухо и чуть не оторвала его, — при воспоминании об этом у Джема вспыхнули щеки. — Она трясла меня, па! — За ухо? — Роджер почувствовал, как его щеки тоже запылали. — Да! — из глаз Джема хлынули слезы унижения и злости, но он вытерся рукавом и стукнул кулаком по колену. — Она сказала: «Мы—ТАК—не—говорим! Мы—говорим—ПО-АНГЛИЙСКИ!». По сравнению с грозным голосом мисс Гленденинг голос Джема был на несколько октав выше, но по его мимике можно было догадаться о том, в какой ярости она была. — И после этого она тебя выпорола? — с недоверием спросил Роджер. Джем покачал головой и вытер нос рукавом. — Нет, — ответил он. — Это был мистер Мензис. — Что? Как это? На, держи, — достав из кармана скомканный бумажный платок, он передал его Джему и подождал, пока мальчик вытерся. — Ну... Я уже поругался с Джимми, и когда она вот так схватила меня, было очень больно. И... В общем, я вышел из себя, — сказал он, посмотрев на Роджера своими голубыми глазами, в которых пылала жажда справедливости. Сейчас он так сильно походил на своего деда, что Роджер чуть было не улыбнулся, невзирая на всю серьезность ситуации. — И ты еще что-то высказал ей, да? — Да, — Джем опустил глаза, ковыряя грязь носком кеда. — Мисс Гленденинг не нравится гэльский, но она его и не знает. А вот мистер Мензис знает. — О, Боже. Прибежав на крики, мистер Мензис появился во дворе как раз в тот момент, когда Джем что есть мочи облагораживал мисс Гленденинг одним из лучших гэльских проклятий своего деда. — Так что он заставил меня перегнуться через стул и три раза хорошенько хлестанул. А потом отправил в уборную, чтобы я ждал там до конца уроков. — Вот только ты не остался. Джем покачал головой, и его рыжие волосы метнулись из стороны в сторону. Роджер наклонился и, сдерживая гнев, негодование, смех и удушающее сочувствие, подобрал сумку. Немного подумав, он всё-таки позволил себе выпустить на волю толику сочувствия. — И ты решил сбежать из дома? — Нет, — Джем поднял глаза и с удивлением посмотрел на него. — Но я не хотел идти завтра в школу. И терпеть издевательства Джимми. Поэтому я решил пожить здесь до выходных — может, к понедельнику бы всё уладилось. Может, Мисс Гленденинг умрет, — с надеждой добавил он. — А может, мы с твоей мамой так испереживаемся к тому времени, когда ты придешь, что тебе придется сбегать еще от одной порки? Темно-голубые глаза Джема расширились от удивления. — О, нет. Мама устроила бы мне взбучку, если бы я ушел, ничего не сказав. Я оставил записку на кровати. Написал, что побомжую денек-другой, — прямо сама невозмутимость. Затем он повел плечами и со вздохом встал. — Можем мы уже покончить с этим и пойти домой? — спросил он слегка дрожащим голосом. — Я есть хочу. — Я не собираюсь тебя пороть, — уверил его Роджер и, взяв Джемми за руку, притянул к себе. — Иди сюда, дружище. При этих словах вся бравада Джемми мигом улетучилась, и он растаял в руках Роджера. Слегка всплакнув от облегчения, он позволил себя утешить, свернувшись, словно щенок, у отца на плече, поверив, что па решит все проблемы. «И па уж точно об этом позаботится, черт побери», — пообещал Роджер про себя. Даже если ему придется задушить эту мисс Гленденинг голыми руками. — Па, почему говорить по-гэльски плохо? — прошептал Джем, обессиленный от переизбытка чувств. — Я не хотел поступать плохо. — Это не так, — прошептал Роджер, убирая за ухо Джема шелковистую прядь. — Не терзай себя. Мы с мамой всё уладим. Обещаю. И завтра можешь не ходить в школу. Джем облегченно вздохнул и обмяк, словно мешок с зерном. Потом он поднял голову и прыснул от смеха. — Как думаешь, мама устроит взбучку мистеру Мензису?
ПЕРВЫМ НАМЕКОМ НА КАТАСТРОФУ для Брианны стал треугольник света на путях, съежившийся за долю секунды, которая потребовалась на то, чтобы огромные двери захлопнулись позади нее с таким грохотом, что, казалось, воздух в туннеле содрогнулся. Брианна кое-что сказала - Джема за такие слова она непременно отправила бы вымыть рот - и произнесла это с искренней злостью. Но озвучив это себе под нос, в то мгновение, когда захлопнулась дверь, она осознала, что происходит. Ей ничего не удалось разглядеть - за исключением цветных разводов, которыми ее сетчатка отреагировала на внезапную темноту. Но, находясь лишь в десяти футах (или около того) от входа в туннель, Бри продолжала слышать, как задвижки возвращаются на место: они приводились в движение большими штурвалами снаружи стальных дверей и издавали скрежещущие звуки, как будто кто-то разгрызал кости. Она осторожно повернулась, сделала пять шагов и вытянула руки. Да, это действительно двери: большие, массивные, изготовленные из стали и теперь накрепко закрытые. С той стороны она услышала смех. «Хихикают, - подумала она с негодованием. - Как мальчишки!» Маленькие мальчишки, точно. Она сделала несколько глубоких вдохов, борясь с раздражением и паникой. Теперь, когда ослепление от темноты прошло, она разглядела тонкую полоску света, разделявшую пятнадцатифутовые двери. Тень человека заслонила свет, но тут же отпрянула под сопровождение шепота и хихиканья. Кто-то пытался заглянуть внутрь, идиот. Удачи ему, здесь ничего не видно. Не считая ниточки света между дверями, гидроэлектрический туннель под озером Эррочти был темным, как преисподняя. По крайней мере, она могла использовать эту ниточку света для ориентации. Размеренно дыша и ступая осторожно, - она не желала, споткнувшись и с грохотом свалившись, еще больше позабавить бабуинов снаружи - Бри прокладывала себе путь к металлическому ящику на левой стене, в котором были расположены силовые переключатели, контролирующие освещение туннеля. Она нащупала ящик и, обнаружив его запертым, на мгновение запаниковала, пока не вспомнила, что у нее имеется ключ: он находился на большой бряцающей связке обшарпанных ключей, которые мистер Кэмпбел вручил ей, - каждый снабжен потрепанной бумажкой с написанной от руки пометкой о его назначении. Естественно, она не могла прочитать эти чертовы пометки. И гребаный Энди Дэвис как бы между делом позаимствовал фонарик, который должен быть на ее ремне, под предлогом осмотра днища грузовика на предмет утечки масла. "Они это очень хорошо спланировали", - угрюмо подумала она, пробуя один ключ за другим, нащупывая и копошась, чтобы вставить конец ключа в крошечную невидимую скважину. Все трое были явно в этом замешаны: Энди, Крэйг МакКарти и Роб Кэмерон. Она трезво оценивала ситуацию, и когда ее попытки осторожно повернуть поочередно все ключи не увенчались успехом, перестала экспериментировать. Брианна знала, что они предусмотрели и это: Крэйг взял у нее ключи, чтобы отпереть ящик с инструментами в грузовике, и вернул их с чрезмерно учтивым поклоном. Они уставились на нее, - ну естественно, - когда ее представили им, как нового инспектора по безопасности. Но Бри предполагала, что им заранее был известен тот шокирующий факт, что она женщина. Роб Кэмерон, привлекательный молодой мужчина, который явно сам себе нравился, откровенно осмотрел ее с ног до головы, прежде чем с усмешкой подал руку. Она вернула ему такой же медленный оценивающий взгляд, перед тем как ответить на рукопожатие, а двое других рассмеялись. Как и Роб, надо отдать ему должное. Бри не ощутила никакой враждебности с их стороны во время поездки до озера Эррочти, и думала, что заметила бы, если бы та имела место. Это всего лишь глупая шутка. Скорее всего. «Честно говоря, захлопнувшиеся позади двери - не первый намек на то, что что-то происходит», - уныло размышляла Бри. Она была матерью слишком долго, чтобы упустить выражения скрытого удовольствия или неестественной невинности, которые отпечатывались на лице мальчишки, готового к шалости: точно такие выражения на своих лицах имели ее сопровождающие и все из ремонтно-обслуживающей бригады, если бы она внимательнее к ним пригляделась. Однако половину ее ума занимала работа, а другая половина пребывала в восемнадцатом веке, беспокоясь за Фергюса и Марсали и воодушевляясь образом своих родителей и Йена, благополучно добравшихся, наконец, до Шотландии. Но что бы ни происходило в прошлом… - «Осталось там», - решительно одернула она себя. У нее есть другие поводы для беспокойства здесь и сейчас. Бри стало интересно: что они ожидают от нее? Что она будет делать? Кричать? Плакать? Колотить в двери и умолять выпустить ее? Она тихонько подошла назад к двери и прижала ухо к щели, в ту же минуту услышав рев запущенного двигателя грузовика и выброс гравия из-под его колес, когда машина повернула на служебную дорогу. - Вы, чертовы ублюдки! - громко произнесла она. Что они хотят этим сказать? Поскольку она не потешила их визгами и плачем, они решили просто оставить ее замурованной на время? Вернуться позже в надежде найти ее разбитой... Или даже лучше: с красным от ярости лицом? Или - самая дурная мысль - не желают ли они вернуться в Управление гидроэнергетики с невинным видом и сообщить мистеру Кэмпбеллу, что их новый инспектор просто не появился на работе этим утром? Она выдохнула через нос: медленно, размышляя. Хорошо. Она выпотрошит их, как только представится возможность. Но что делать сейчас? Бри отвернулась от силового ящика, глядя в кромешную тьму. Именно в этом туннеле она еще не была, хотя и видела подобный во время экскурсии с мистером Кэмпбеллом. Это был один из первых туннелей гидроэлектрического проекта, выкопанный вручную киркой и лопатой «гидро-парнями» в далеких 1950-х. Он простирался около мили сквозь гору и под частью долины, нынче заполненной значительно разлившимся озером Эррочти; похожий на игрушечный электропоезд бежал по путям прямо по центру туннеля. Поначалу поезд перевозил рабочих - «туннельных тигров», - к месту работы и обратно. Сейчас, сокращенный только до локомотива, он иногда использовался сотрудниками гидроэлектростанции для проверки огромных кабелей, которые тянулись вдоль стен туннеля, или для технического обслуживания гигантских турбин у подножия плотины, расположенных далеко, на другом конце туннеля. До Бри дошло, что Роб, Энди и Крэйг именно это и должны были делать: поднять одну из массивных турбин и заменить поврежденную лопасть. Она оперлась спиной о стену туннеля, прижав ладони к неровной скале, и задумалась. Так вот куда они направились. Хотя в темноте в этом не было необходимости, она закрыла глаза, чтобы получше сконцентрироваться, и вызвала в памяти страницы увесистой папки - в данный момент находящейся на сиденье исчезнувшего грузовика, - которая содержала конструктивные и инженерные детали всех гидроэлектростанций, находящихся в ее ведении. Она просматривала схемы прошлой ночью и еще раз, наспех, пока чистила зубы утром. Туннель приводил к плотине, и, очевидно, использовался в строительстве ее нижних уровней. Насколько низких? Если туннель был связан с самой камерой турбины, он должен быть загорожен. Но если он примыкал на уровне верхнего помещения техобслуживания к огромной комнате, оснащенной многотонными потолочными подъемными кранами, необходимыми для поднятия турбин из их гнезд, тогда там должна находиться дверь: раз с обратной стороны воды не нет, то в герметичности не было необходимости. Как Бри ни старалась, она не могла вспомнить схему в подробностях, необходимых для уверенности в том, что на дальнем конце туннеля есть проход в плотине, но проверить это было несложно.
ОНА ЗАМЕТИЛА ПОЕЗД в краткий миг до закрытия дверей: не пришлось долго шарить, чтобы попасть в открытую кабину крошечного локомотива. Итак, эти клоуны забрали и ключ от локомотива? Ха. Ключа не нужно: он работает с помощью переключателя на консоли. Брианна повернула переключатель, и красная кнопка зажглась с нежданным успехом, в то время как Бри ощутила гул электрического тока, бегущего по рельсам внизу. Поезд работал проще некуда. У него имелся один-единственный рычаг, который следовало толкать вперед или назад - в зависимости от выбранного направления. Она аккуратно сместила его вперед и почувствовала движение воздуха, обвевающего ее лицо, когда поезд тихо тронулся прочь, в недра земли. Ей пришлось двигаться медленно. Маленькая красная кнопка распространяла успокаивающее свечение на ее руки, но этот свет совершенно не проникал в темноту впереди, и она понятия не имела, где и сколько раз дорога делает поворот. Бри не хотела на высокой скорости сверзнуться в конце пути и пустить поезд под откос. Было ощущение, будто она медленно проталкивается сквозь тьму - но это все равно намного лучше, чем идти пешком, нащупывая путь длиной больше мили в туннеле с проложенными высоковольтными кабелями. Ее ударило в темноте. На долю секунды у нее мелькнула мысль, что кто-то оставил на путях оголенный кабель. В следующее мгновение звук, который не был звуком, прогудел сквозь нее, перебирая каждый нерв в ее теле, отчего перед глазами побелело. Затем ее рука коснулась скалы, и Брианна поняла, что, перевалившись через консоль, наполовину выпала из маленького катящегося локомотива, готовая свалиться во тьму. Голова кружилась, Бри удалось схватиться за край консоли и втащить себя обратно в кабину. Дрожащей рукой она щелкнула переключателем и рухнула на пол, свернувшись калачиком и обхватив колени, жалобно всхлипывая в темноте. - Боже святый, - шептала Брианна. - О, Матерь Божья. О, Иисус. Она почувствовала, что "это" там. Все еще чувствовала. Сейчас "это" не издавало ни звука, но она чувствовала его близость и не могла перестать дрожать. Бри долгое время сидела неподвижно с головой на коленях - до тех пор, пока не начали возвращаться внятные мысли. Она не могла ошибиться. Она проходила через время дважды и знала это ощущение. Но то даже близко не было столь шокирующим. Ее кожу все еще покалывало, нервы скакали, и в ее внутреннем ухе звенело, как будто она сунула голову в осиное гнездо, - но она ощущала твердость. Брианна чувствовала, будто раскаленная проволока разрезала ее надвое, но не испытывала того ужасающего ощущения разобранности на части, физически выворачивающего наизнанку. Кошмарная мысль заставила ее подняться на ноги, цепляясь за консоль. А если она перепрыгнула? Возможно, она где-нибудь - когда-нибудь - еще? Но металлическая консоль была холодной и твердой под ее руками, и Бри как прежде чувствовала запах влажной скалы и изоляции кабеля. - Нет, - прошептала она и слегка ударила по сигнальной лампе для подтверждения. Оно и случилось: поезд, все еще на передаче, резко накренился. Брианна поспешно уменьшила скорость до минимума. Она не прыгнула в прошлое. Небольшие объекты, находящиеся в непосредственном контакте с путешественником, по всей видимости, могли перемещаться вместе с ним, но поезд целиком вместе с рельсами - это уж слишком. - Кроме того, - произнесла она вслух, - если бы ты отправилась более, чем на двадцать пять лет в прошлое, туннеля бы не было. Ты была бы внутри... твердой скалы. В горле внезапно поднялся комок, и ее стошнило. Однако, ощущение... "Этого"... отступило. "Это" - чем бы оно ни было - осталось позади. «Ну, все уладилось», - подумала она, вытирая рот тыльной стороной ладони. Черт побери, там, на дальнем конце должна быть дверь, поскольку у Бри не было способа вернуться тем же путем, каким она пришла. А вот и дверь. Простая, обычная дверь из промышленного металла. И навесной замок не заперт, подвешен на открытой дужке. Она чувствовала запах WD-40: кто-то смазал петли совершенно недавно, и дверь легко отворилась, когда она повернула ручку. Внезапно она ощутила себя Алисой после падения в нору Белого Кролика. И в самом деле, безумная Алиса. По ту сторону двери - крутой тускло освещенный пролет лестницы, и наверху - еще одна металлическая дверь, обрамленная светом. Она слышала грохот и металлический визг работающих потолочных кранов. Ее дыхание участилось, и не из-за подъема по лестнице. Что она обнаружит с другой стороны? Здесь, внутри плотины, располагалась комната техобслуживания - она знала это приблизительно. Но будет ли с другой стороны четверг? Тот же четверг, который и был, когда двери туннеля закрылись за ней? Бри сжала зубы и открыла дверь. Роб Камерон ждал, привалившись спиной к стене и держа в руке зажженную сигарету. Увидев ее, он расплылся в широчайшей улыбке, бросил окурок и наступил на него. - Знал, что ты справишься, цыпочка, - сказал он. На другом конце комнаты, Энди и Крейг оторвались от своей работы и зааплодировали. - Значит с нас пинта после работы, девица, - откликнулся Энди. - Две, - прокричал Крейг. В горле она все еще ощущала вкус желчи и смерила Роба Камерона таким же взглядом, какой она подарила миссис Кэмпбелл. - Не называй, - сказала она спокойно, - меня цыпочкой. Его симпатичное лицо дернулось, и он, потрепав свою челку с наигранной покорностью, произнес: - Как скажешь, босс!
БЫЛО ОКОЛО СЕМИ, когда он услышал подъехавшую машину Брианны. Дети ужинали, но, выскочив, облепили ее, цепляясь за ноги, как будто она только что вернулась из дебрей Африки или с Северного полюса. Осталось немного времени перед тем, как наступит пора укладывать детей спать, и у Брианны была возможность уделить внимание исключительно ему. Роджер не возражал. - Ты голоден? - спросила она? - Я могу приготовить... Он прервал ее, взяв за руку и потянув в свой кабинет, где тщательно затворил и запер дверь. Она стояла там: волосы наполовину спутаны каской и грязные после дня, проведенного под землей. От нее пахло землей. Еще машинным маслом, сигаретным дымом, пóтом и... пивом? - Мне столько нужно тебе рассказать, - произнес Роджер. - А у тебя есть, что рассказать мне. Но для начала... Может, стянешь свои джинсы, сядешь на стол и раздвинешь ноги? Ее глаза стали совершенно круглыми. - Да, - мягко сказала она. - Я могу это сделать.
РОДЖЕР ЧАСТЕНЬКО ЗАДАВАЛСЯ вопросом, то ли это правда, что говорят по поводу рыжеволосых людей – будто они более нестабильны, чем остальные. Или просто все их эмоции так внезапно и отчетливо проступают на поверхность. Вероятно, и то, и другое. Может, ему стоило подождать, пока она оденется, прежде чем рассказывать о мисс Гленденнинг. Хотя, если бы он это сделал, то упустил бы замечательное зрелище - его жена, обнаженная и раскрасневшаяся в ярости от пупка до макушки. - Чертова старая карга! Если она думает, что это сойдет ей с рук... - Нет, - он решительно перебил ее. - Конечно, не сойдет. - Можешь быть уверен, что нет! Я отправлюсь туда первым делом завтра и... - Ну, может, и нет. Она остановилась и посмотрела на него, прищурив один глаз. - "Может, и нет" - что? - Может, не ты, - он застегнул собственные джинсы и подобрал ее штаны. - Я подумал, будет лучше, если пойду я. Брианна нахмурилась, обдумывая то, что он сказал. - Не потому, что я считаю, будто ты утратишь самообладание и прибьешь старую стерву, - улыбаясь, добавил Роджер, - но у тебя есть твоя работа, ага? - Хм-м-м, - произнесла она, сомневаясь, судя по всему, в его способности произвести на миссис Гленденнинг впечатление, соразмерное ее преступлению. - И если ты потеряешь голову и прикокнешь тетку, я бы не хотел объяснять детям, почему мы навещаем мамочку в тюрьме. Это заставило ее рассмеяться, и Роджер немного расслабился. На самом деле, он не думал, что Бри прибегла бы к физическому насилию, однако она не видела ухо Джемми сразу после того, как тот пришел домой. У него самого возникло сильное желание немедленно отправиться в школу и показать той женщине, каково это. Но сейчас он лучше владел собой. - Итак, что ты собираешься ей сказать? - она выудила свой бюстгальтер из-под стола, демонстрируя ему аппетитный вид своей пятой точки, поскольку все еще не надела джинсы. - Ничего. Я пообщаюсь с директором. Он может с ней поговорить. - Ну, так, наверное, и лучше, - медленно произнесла она. - Мы же не хотим, чтобы мисс Гленденнинг срывала зло на Джемми. - Хорошо, - прекрасный румянец угасал. Ее каска укатилась под стул. Он поднял ее и водрузил обратно ей на голову. - Так как сегодня на службе? И чего это ты не носишь на работе трусики? - спросил он, внезапно вспомнив. К его изумлению, румянец разбушевался вновь, как небольшой пожар. - Я отвыкла от этого в восемнадцатом веке, - огрызнулась Бри, явно выходя из себя. - Я ношу трусы только по формальным поводам. Ты что думаешь, я планировала соблазнить мистера Кэмпбелла? - Ну, если он хоть немного такой, как ты его описала, - нет, - сказал Роджер мягко. - Я просто обратил на это внимание, когда ты утром уходила, и заинтересовался. - О, - она была по-прежнему раздражена, Роджер видел это и спрашивал себя, из-за чего. Он хотел было повторить свой вопрос о том, как прошел ее день, когда она сняла каску и посмотрела на него изучающе. - Ты сказал, если я буду носить каску, ты расскажешь мне, что собирался сделать с той бутылкой шампанского. Помимо того, что дал Мэнди выбросить ее в окно, - добавила она с легким налетом свойственной женщинам придирчивости. - О чем ты думал, Роджер? - Ну, честно говоря, я думал о твоей заднице, - ответил он. - Но я и предположить не мог, что Мэнди ее бросит. Или что бросит ее таким образом. - Ты спросил ее, зачем она это сделала? Он в замешательстве замер. - Мне не пришло в голову, что у Мэнди имелась какая-то причина, - признался Роджер. - Я схватил ее со стола, когда она чуть не упала лицом вниз сквозь разбитое окно, и был так напуган, что просто шлепнул ее по попе. - Не думаю, что она делает что-то такое без повода, - задумчиво проговорила Брианна. Она отложила каску и заключила себя в бюстгальтер - зрелище, которое Роджер находил занимательным почти при любых обстоятельствах. Только после того, как они вернулись на кухню для собственного позднего ужина, он вспомнил и снова спросил, как прошел ее день. - Неплохо, - ответила она, притворяясь беззаботной. Не слишком хорошо, чтобы убедить его, но достаточно, чтобы он передумал расспрашивать ее и спросил вместо этого: - По формальным поводам? Широкая улыбка расплылась по ее лицу. - Ты знаешь. Для тебя. - Для меня? - Да, ты, со своим фетишем по поводу женского кружевного белья. - Что... Ты хочешь сказать, что носишь трусики только для... - Для того чтобы ты их снимал, конечно. Невозможно было предположить, куда мог завести разговор с этого момента, но он был прерван громким плачем сверху, и Бри поспешно скрылась в направлении лестницы, оставив Роджера обдумывать это последнее откровение. Он поджарил бекон и разогрел консервированную фасоль к тому времени, как Бри вернулась. Между ее бровей залегла небольшая морщинка. - Плохой сон, - сказала она, отвечая его приподнятым бровям. - Тот же самый. - Что-то плохое пытается снова проникнуть к ней через окно? Брианна кивнула и взяла кастрюльку с фасолью, которую он подал ей, но не стала сразу накладывать еду. - Я спросила ее, зачем она бросила бутылку. - Да? Брианна набрала ложку фасоли, держа ее как оружие. - Она сказала, что увидела его по ту сторону окна. - Его? Это... - Нукелави (морское чудовище с Оркадских островов, что-то вроде жуткого кентавра из шотландской мифологии - прим. пер.).
УТРОМ БАШНЯ выглядела точно так же, как и в последний раз, когда он видел ее. Темная. Безмолвная, за исключением шелеста голубиных крыльев над головой. Он убрал мусор: ни одного нового куска пахнущей рыбой бумаги не появилось. «Выметенная и прибранная, - размышлял он. - Может статься, ждет вторжения какого-нибудь странствующего духа?» Роджер выбросил эту мысль из головы и накрепко закрыл дверь. Он купит новые петли и висячий замок сюда в следующий раз, когда будет проезжать мимо магазина "Для фермы и дома". Действительно ли Мэнди кого-то видела? И если да, был ли это тот же бродяга, что напугал Джема? Мысль о том, что кто-то околачивается поблизости, шпионя за его семьей, заставила нечто твердое и черное сжаться в его груди, словно остроконечную железную пружину. Роджер задержался на мгновение, внимательно осматривая дом и окрестности на предмет каких-либо следов незваного гостя. Все места, где мог бы укрыться человек. Он уже обыскал сарай и другие надворные постройки. Пещера Серой Шляпы? Эта мысль - когда он вспоминал, как Джем стоял прямо перед пастью пещеры - леденила его. "Ну, скоро все выясню", - хмуро подумал он, и, взглянув последний раз на Энни МакДональд и Мэнди, мирно развешивающих постиранное белье внизу, во дворе, удалился. Роджер продолжал прислушиваться весь день. Он слышал эхо мычания красных оленей, которые продолжали его напрягать, и однажды увидел вдалеке небольшую группу олених, но, к счастью не встретил ни одного озабоченного самца. Как и ни одного притаившегося бродяги. Поиски заняли некоторое время, прежде чем он нашел вход в пещеру, хотя он был там только вчера. Он хорошенько пошумел, приближаясь, но остановился снаружи и крикнул на всякий случай: - Привет, пещера! Ответа не было. Роджер подошел ко входу сбоку, отодвигая предплечьем покров дрока, приготовившись на случай, если бродяга окажется внутри, - но как только влажное дыхание этого места коснулось его лица, он мог с уверенностью сказать, что оно необитаемо. Тем не менее, он просунул голову внутрь, а затем спустился в саму пещеру. Она была довольно сухой для пещеры в горной местности, что объясняло не все, но многое. Однако холодная, как могила. Неудивительно, что горцы славились выносливостью: все, кто этим не обладал, погибли бы от голода или воспаления легких в короткие сроки. Несмотря на холод этого места, Роджер стоял в течение минуты, представляя своего тестя. "Здесь пусто и стыло, но странно умиротворенно", - подумалось ему. И никакого предчувствия беды. На самом деле, он ощущал... что был радушно принят, и от этого осознания волоски на его руках встали дыбом. - Дай Бог, чтобы они были в безопасности, - тихо произнес он, опираясь рукой на скалу у входа. Затем выбрался наружу в благословение солнечного тепла. Это странное ощущение радушного приема, каким-то образом осознанное, осталось с ним. - Ну, и что теперь, athair-céile (тесть - (гэльск.), - прим.пер.)? - спросил он вслух полушутя. - Куда я еще должен посмотреть? Одновременно с тем, как он произнес это, Роджер понял, что уже смотрит. На вершине ближайшего небольшого холма находилась груда камней, о которой упоминала Брианна. «Рукотворного происхождения», - сказала она и предположила, что это может быть укрепление времен железного века. Не то, чтобы оно выглядело сколько-нибудь надежным убежищем для кого бы то ни было. Однако, будучи полностью на взводе, Роджер направился вниз, пробираясь через каменные завалы и вереск, и шлепая ногами по маленькому ручью, который пробивался сквозь камни у подножия холма, затрудняя его подъем к груде древних обломков. Убежище было древним, но не настолько, чтобы относиться к железному веку. То, что он обнаружил, выглядело как руины маленькой часовни: в камне на земле имелся грубо высеченный крест, а возле входа валялось нечто похожее на выветренные обломки каменной статуи. Сооружение было больше, чем ему показалось издалека: одна стена все еще была ему примерно до талии, и имелись остатки двух других. Крыша давно провалилась и исчезла, но стропила все еще остались, и их древесина затвердела словно металл. Вытерев пот на шее сзади, он нагнулся и подобрал голову статуи. Очень старая. Кельтская, пиктская? Сохранилось недостаточно даже для того, чтобы определить ее пол. Он осторожно провел большим пальцем по незрячим глазам статуи, потом аккуратно установил голову на остаток стены: там была выемка, как будто некогда в стене располагалась ниша. - Окей, - сказал он, испытывая неловкость. - Увидимся позже. И, повернувшись, направился вниз по поросшему бурьяном холму к дому, с прежним странным ощущением, словно кто-то сопровождает его. «В Библии сказано: "Ищите да обрящете"», - подумал он. И произнес вслух в вибрирующий воздух: - Но никакой гарантии, что именно вы найдете, не так ли?
После мирного обеда с Мэнди, которая, казалось, забыла свои кошмары, он с особой тщательностью оделся для разговора со школьным директором Джема. Внешность мистера Мензиса стала неожиданностью для Роджера. Он не додумался спросить у Бри, как выглядит директор школы, и ожидал увидеть человека средних лет, коренастого и авторитарного, похожего на директора его собственной школы. Вместо этого Мензис оказался примерно одного возраста с Роджером, стройным, светлокожим мужчиной в очках, смотревшим из-под них насмешливым взглядом. Однако, заметив твердую линию рта, Роджер подумал, что был прав, отговорив Бри от визита. – Лаонель Мензис, – сказал директор, улыбаясь. Он был приветлив, ответил твердым рукопожатием, и Роджер решил пересмотреть стратегию разговора. – Роджер МакКензи. Он отпустил руку и занял предложенное ему место – напротив Мензиса, по другую сторону стола. – Отец Джема, Джеремайи. – Да, конечно. Я так и думал, что увижу вас или вашу жену, когда Джем не явился сегодня в школу. Мензис откинулся немного назад, сложив руки. – Прежде чем мы продолжим... могу я спросить, что именно Джем рассказал вам о случившемся? Мнение Роджера о человеке, сидящем напротив, слегка улучшилось. – Джем сказал, что его учительница слышала, как он говорил кое-что пареньку на гэльском, после чего она схватила его за ухо и дернула как следует. Это разозлило его, и он обозвал ее также на гэльском, за что вы и выпороли его. Роджер бросил взгляд на ремень, висевший на стене, возле шкафа – не слишком явно, но все же достаточно, чтобы можно было его заметить. Брови Мензиса приподнялись над очками. – Что-то не так? – спросил Роджер, впервые задавшись вопросом, неужели Джем солгал или умолчал о чем-то более ужасном в своем рассказе. – Нет, именно так все и произошло, – сказал Мензис, – просто я никогда не слышал от родителей такой короткий рассказ. Обычно это получасовая прелюдия, приправленная кучей неважных мелочей, оскорблений, противоречивых мнений – это если приходят оба родителя – и даже личное нападение. И все это прежде, чем я смогу разобраться точно, в чем проблема. Спасибо. Он улыбнулся, и, совершенно непроизвольно, Роджер улыбнулся в ответ. – Мне жаль, что пришлось сделать это, – Мензис продолжал, не делая паузы, – мне нравится Джем. Он умный, трудолюбивый и действительно забавный. – Да, он такой и есть, – сказал Роджер. – Но... – Но у меня не было выбора, правда, – Мензис решительно перебил его, – если бы никто из учеников не услышал его слова, мы могли бы обойтись простым извинением. Но… он сообщил вам, что он сказал? – Нет, не в деталях. Роджер не спросил; но он слышал, как Джейми Фрейзер ругал кого-то на гэльском раза три или четыре, и это производило незабываемое впечатление, а Джем обладал прекрасной памятью. – Ну, тогда и я промолчу, если вы не слишком настаиваете... Дело в том, что пока только несколько детей из тех, кто играли во дворе, поняли его слова. Но они расскажут своим друзьям – впрочем, уже рассказали, не сомневаюсь – про то, что он действительно сказал. И они знают, что я тоже это понял. Я должен поддерживать авторитет своих учителей, ведь если нет уважения к сотрудникам, все полетит к чертям... Ваша жена упоминала, что вы преподавали. Мне кажется, она говорила об Оксфорде? Это очень впечатляет. – Да, это было несколько лет назад, и я тогда был младшим преподавателем. Я понимаю, о чем вы говорите, но мне, к сожалению, приходилось добиваться порядка и уважения без угрозы физического воздействия. Не то чтобы он не мечтал о возможности врезать в нос одному или двум из его Оксфордских студентов-второкурсников... Мензис посмотрел на него с легким блеском в глазах. – Думаю, этому, скорее всего, способствовал ваш внешний вид, – сказал он, – а, учитывая, что вы вдвое больше меня, я рад, что вы не склонны применять силу. – А что, другие родители применяли? – Роджер приподнял брови. – Ну, никто из отцов, на самом деле, меня еще не тронул, хотя пару раз мне угрожали. Правда, одна мамаша как-то пришла с семейным дробовиком. Мензис отклонил голову, открыв вид на стену позади себя, и Роджер, подняв глаза, увидел брызги черных оспин, покрывавших штукатурку и, частично, обрамление карты Африки. – По крайней мере, стреляли над головой, – сказал Роджер сухо, и Мензис рассмеялся. – Ну, нет, – возразил он, – я просил ее: «Пожалуйста, положите это осторожно!», и она положила, но недостаточно аккуратно. Нечаянно зацепила курок и… «БАЦ»! Бедная женщина была очень потрясена случившимся, хотя не так, как я. – Вы чертовски хороши, старина, – Роджер улыбнулся в знак признания мастерства Мензиса в обращении с трудными родителями, включая и его, Роджера, и слегка наклонился вперед, показывая, что берет контроль над разговором. – Но, в любом случае, я не по поводу порки Джема. Я здесь из-за того, что явилось причиной... Мензис перевел дух и кивнул, поставив локти на стол и сложив ладони вместе. – Да, я вас слушаю. – Я понимаю необходимость поддержки авторитета ваших учителей, – Роджер, в свою очередь, положил руки на стол. – Но эта женщина чуть не оторвала напрочь ухо моему сыну за преступление, очевидно, не большее, чем несколько слов – не ругательств! – а просто слов на гэльском. Мензис сощурил глаза, уловив акцент. – А-а, так значит, вы владеете им. Интересно знать, только вы или ваша жена тоже? – Вы произносите это так, будто мы заразны. Моя жена американка, вы наверняка заметили? Мензис ответил ему насмешливым взглядом – кто смог бы не заметить Брианну – но сказал только: – Да, я заметил. Она сказала, что ее отец был шотландским горцем. Вы говорите на дома на гэльском? – Нет, не много. Джем научился от своего дедушки, – и добавил. – Он... больше не с нами. Мензис кивнул. – Ах, – сказал он мягко, – да, я тоже научился языку от своих дедов по материнской линии. Сейчас они тоже умерли. Они были родом со Скай. Вопрос повис в воздухе, и Роджер ответил. – Я родился в Кайл-оф-Лохалш (небольшой посёлок на северо-западном побережье Шотландии в области Хайленд – прим. перев.), но рос в Инвернессе. И, в основном, учился гэльскому на рыбацких лодках Минча. (The Minch – пролив на северо-западе Шотландии, отделяющий северо-запад Хайленда и, на юге, остров Скай, от острова Льюис и Харрис – прим. перев.) «А так же в горах Северной Каролины...», – добавил он про себя. Мензис снова кивнул, впервые глядя вниз, на свои руки, а не на Роджера. – Ходили на рыболовном судне последние двадцать лет? – Нет, слава Богу. Мензис коротко улыбнулся, но не поднял головы. – Да. Вы не услышите много гэльского в наши дни. Испанский, польский, эстонский... да и тех совсем немного, но не гэльский. Ваша жена говорила, вы провели несколько лет в Америке, так что, возможно, не заметили, что в общественных местах на нем почти уже не говорят. – Если честно, не обращал особого внимания… до сего момента. Мензис снова кивнул, как бы самому себе, затем снял очки и потер след, оставшийся на переносице. Его, не защищенные очками, бледно-голубые глаза показались неожиданно уязвимыми. – Этот спад происходил в течение нескольких лет. В основном, последние лет десять-пятнадцать. Поскольку, Хайленд (англ. Highland – самая большая из 32 областей Шотландии. Располагается на территории Северо-Шотландского нагорья, была образована в 1975 г. – прим. перев.) вдруг вошел в состав Великобритании – или, по крайней мере, остальная часть Великобритании так считает – и приобрел новый статус, которым раньше не обладал – то сохранение самостоятельного языка стало рассматриваться не только как нечто старомодное, но и откровенно вредное. Не то чтобы существуют… служебные инструкции по искоренению языка, но употребление гэльского в школах… сильно… не одобряется. Имейте в виду, – он поднял руку, чтобы упредить реакцию Роджера, – в этом не преуспели бы, если бы родители протестовали, но они не были против. Большинство из них стремятся, чтобы их дети хорошо владели английским языком, были способны к жизни в других местах и, покинув Хайленд, получили хорошую работу, став частью современного мира. Не так уж много здесь есть мест для них, одно лишь Северное море. – Родители... – Если они научились гэльскому от своих родителей, то сами сознательно не обучают своих детей. А если они им не владеют, то, конечно же, не делают никаких усилий, чтобы изучать. Этот язык расценивается, как невежество и отсталость, да и чего греха таить - явный признак низшего класса. – Варварства, точнее, – сказал Роджер жестко. – Язык шотландских варваров? Мензис узнал пренебрежительное описание языка, на котором говорили в восемнадцатом веке хозяева Нагорья, сделанное Сэмюэлем Джонсоном ((1709 – 1784) английский литературный критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, по своему влиянию на умы современников-англичан его можно сравнить с Вольтером и его славой в континентальной Европе; ненависть шотландцев, не угасшую и в XXI веке, Джонсон вызвал своими пренебрежительными отзывами о них и их версии английского языка – прим. перев.), и краткая, печальная улыбка вновь осветила его лицо. – Точно. Существует множество настроенных откровенно против... – Teuchters? (Teuchters ([tjuxtər] тьюхчтер) – пренебрежительный термин жителей Шотландской Низменности для лиц, проживающих в районах Гэлтахт в Хайленде (районы, где шотландский (гэльский) язык сохраняется как язык повседневного общения значительной части жителей – прим. перев.), говорящих на гэльском языке, подразумевающий в подтексте «деревенщина» или «нищеброд».) – О, ну тогда вы в курсе. – Немного. Это было правдой, ведь даже совсем недавно, в шестидесятые годы, говорящие на гэльском были объектами насмешек и некоторого пренебрежения, но сейчас... Роджер откашлялся. – Несмотря на это, мистер Мензис, – он сделал упор на слово «мистер», – у меня есть сильные возражения против того, чтобы учитель наказывал моего сына за использование гэльского языка и, тем более, набрасывался на него из-за этого. – Я разделяю ваше беспокойство, мистер МакКензи, – директор поднял глаза и встретился с Роджером взглядом с таким выражением, что могло показаться, будто он и вправду его разделяет, – я сказал пару слов мисс Гленденинг, и думаю, этого больше не повторится. Роджер удержал его пристальный взгляд на мгновение, желая высказать ему слишком многое, но понял, что Мензис не несет ответственности за большинство его претензий. – Если такое повторится, – сказал он ровным голосом, – я вернусь не с ружьем, я вернусь с шерифом. И с фотокорреспондентом, чтобы заснять, как мисс Гленденинг уводят в наручниках. Мензис моргнул и снова надел очки. – Вы уверены, что не предпочтете отправить вашу жену прогуляться с семейным дробовиком? – спросил он с сожалением, и Роджер невольно рассмеялся. – Тогда все в порядке. Мензис отодвинул свой стул и встал. – Я провожу вас. Мне нужно запереть дверь. Мы увидим Джема в понедельник, не так ли? – Он будет здесь. В наручниках или без. Мензис засмеялся. – Что же, ему не стоит беспокоиться о том, как его примут. Поскольку говорящие на гэльском дети рассказали своим друзьям, что именно он сказал, и, к тому же, он вытерпел порку, не пикнув, то думаю, весь класс теперь считает его Робин Гудом или, как минимум, Билли Джеком. (Билли Джек – главный герой американского фильма 1971 г. с одноименным названием, о том, как молодой метис из Аризоны, учреждает школу и пытается бороться с расизмом и установить в округе мир, прибегнув к насилию – прим. перев.) – О, Боже.
19 мая 1777 АКУЛА, ВЕРОЯТНО, БЫЛА ОКОЛО двенадцати футов в длину. Темная гибкая фигура плыла вровень с кораблем, едва видимая сквозь взбаламученную штормом серую воду. Появившись внезапно, незадолго перед полуднем, она изрядно меня напугала, когда я, заглянув через поручни, увидела, как ее плавник прорезает поверхность воды. - Что случилось с ее головой? – Джейми, прибежавший на мой испуганный крик, неодобрительно глядел в темную воду. – На ней какие-то наросты. - Думаю, это то, что называют рыбой-молотом. Я крепко вцепилась в скользкие от брызг поручни. Голова, и правда, выглядела деформированной: странная, несуразная тупая штуковина, завершающая такое зловеще грациозное тело. И пока мы наблюдали, акула поднялась ближе к поверхности и перевернулась – на миг из воды показался один из мясистых отростков с неприветливым глазом на конце. Джейми издал звук отвращения, смешанного с ужасом. - Они обычно так и выглядят, - сообщила я ему. - Почему? - Полагаю, Бог однажды заскучал. Джейми рассмеялся, и я с одобрением разглядела яркий здоровый румянец на его лице. И завтрак он съел с таким аппетитом, что я поняла: теперь можно обойтись и без акупунктурных игл. - Какое самое странное существо ты видел? Я имею в виду животное – не человеческое существо, - добавила я, припомнив доктора Фентимена и его жуткую коллекцию замаринованных уродств и «курьезов природы». - Странное само по себе? То есть, не деформированное, а такое, каким его замыслил Бог? – скосив глаза на море, Джейми задумался, затем улыбнулся. - Мандрил в зоопарке Луи Французского. Или... Ну, нет. Наверное, носорог, хотя я не видел ни одного вживую. Это считается? - Давай лучше тех, которых видел во плоти, - сказала я, думая о нескольких нарисованных животных, виденных мною в этом времени и сильно пострадавших от воображения художников. – Думаешь, мандрил выглядит более чуднó, чем орангутан? Я припомнила, как Джейми пришел в восторг от орангутана – важного молодого самца, который, казалось, с таким же восхищением рассматривал Джейми. И как герцог Орлеанский, присутствовавший тут же, изрядно шутил по поводу происхождения рыжих волос. - Нет, я видел немало людей, которые выглядели более странно, чем орангутан, - ответил Джейми. Ветер сменился и выдергивал из-под его ленты рыжие пряди. Джейми повернулся к ветру лицом, пригладив волосы, и немного посерьезнел. - Мне было жаль то существо: казалось, он знал, что одинок, и может никогда не увидеть никого из своих сородичей. - Может, он думал, что ты на них похож, - предположила я. – Кажется, ты ему понравился. - Это было милое маленькое создание, - согласился Джейми. - Когда я дал ему апельсин, он взял его весьма учтиво – как настоящий человек. Ты полагаешь... – Джейми затих, а его взгляд затуманился. - Я полагаю?.. - О. Я просто подумал... - Джейми быстро оглянулся через плечо, но матросы нас услышать не могли, - Роджер Мак говорил о том, насколько Франция будет важна для Революции. Я подумал, что надо будет прощупать почву, когда мы окажемся в Эдинбурге, и поискать, не остались ли еще там мои знакомые со связями во Франции... - он пожал одним плечом. - Ты ведь не намереваешься в самом деле отправиться во Францию? - спросила я, вдруг насторожившись. - Нет, нет, - поспешно ответил Джейми. - Я только подумал... Если бы каким-то образом мы туда попали, а вдруг орангутан все еще там? Времени прошло очень много, а я не знаю, долго ли они живут. - Не думаю, что так же долго, как люди, но они могут доживать до весьма преклонного возраста, если о них хорошо заботятся, - произнесла я с сомнением, которое к орангутану не относилось. Вернуться ко двору французского короля? От одной мысли у меня скрутило живот. - Знаешь, он умер, - произнес Джейми тихо и, повернув голову, посмотрел мне прямо в глаза. - Луи. - Правда? - спросила я сухо. - Я... Когда? Наклонив голову, Джейми издал тихий звук, который вполне мог сойти за смешок. - Он умер три года назад, Сассенах, - произнес он с усмешкой. - Об этом писали в газетах. Хотя признаю: «Уилмингтонский вестник» из этого большой шумихи не делал. - Не обратила внимания. Я взглянула вниз на акулу, по-прежнему терпеливо следующую вровень с кораблем. Сердце мое, сначала подскочившее от удивления, теперь успокоилось. Главной реакцией, на самом деле, была благодарность – и это само по себе меня, скорее, удивило. Я давным-давно примирилась со своими воспоминаниями о тех десяти минутах, в течение которых делила с Луи постель. И еще раньше мы с Джейми пришли к соглашению из-за всех ужасных событий, произошедших во Франции перед Восстанием, воссоединившись друг с другом после потери нашей первой дочери, Фейт. Не то, чтобы весть о смерти Луи имела хоть какое-то значение... Но все же я почувствовала облегчение, словно некий навязчивый мотив, который звучал в отдалении, пришел, наконец, к своему изысканному завершению, и теперь только мирная тишина услаждала мой слух в шуме ветра. - Упокой Господь его душу, - произнесла я несколько запоздало. Джейми улыбнулся и накрыл ладонью мою руку. - Fois shìorruidh thoir dha, - откликнулся он. «Прими Господь его душу». - Знаешь, о чем я подумал? Каково это для короля – предстать перед Богом и держать ответ за свою жизнь. Я имею в виду, должно быть, это просто ужасно, когда тебе приходится отчитываться за всех, кто под твоей ответственностью? - Думаешь, он будет держать ответ? - спросила я, заинтригованная и несколько смущенная этой мыслью. Я не знала Луи близко... Ну, только в самом прямом смысле – и это казалось менее интимным, чем рукопожатие, ведь он даже ни разу в глаза мне не посмотрел. Но король никогда не выглядел человеком, которого бы поглощала забота о подданных. - Можно ли человека привлечь к ответственности за благополучие целого королевства? А не только за собственные мелкие грешки, как считаешь? Джейми всерьез над этим задумался, медленно постукивая неподвижными пальцами правой руки по скользким поручням. - Думаю, да, - сказал он. - Ты отвечаешь за свою семью, так? Скажем, человек плохо относится к детям, пренебрегает ими или заставляет голодать. Разумеется, это будет свидетельствовать против его души, ведь он ответственен за них. А раз уж ты родился королем, значит, придется отвечать за своих подданных. И если приносишь им вред, то тогда... - Ладно, но где граница ответственности? - возразила я. - Предположим, ты сделал кому-то хорошо, а кому-то плохо. Допустим, есть люди, за которых ты отвечаешь –образно говоря – и нужды одного противоречат нуждам другого? Что ты на это скажешь? Джейми расплылся в улыбке. - Скажу: я очень рад, что я не Господь, и мне не нужно пытаться рассудить подобные вещи. Некоторое время я молчала, воображая стоящего перед Богом Луи, который пытается объяснить Ему те десять минут со мной. Я была уверена: Луи считал, что имел на это право – короли есть короли, в конце концов. Но с другой стороны, как седьмая, так и девятая заповеди совершенно недвусмысленны и вроде бы не содержат каких-либо оговорок в отношении королевских особ. (Седьмая заповедь – «Не прелюбодействуй», Девятая – «Не лги» - прим. пер.) - Если бы ты был там, - сказала я в порыве, - на Небесах, наблюдал бы тот суд... Ты бы его простил? Я бы – да. - Кого? - удивленно спросил он. - Луи? Я кивнула, и Джейми нахмурился, медленно потирая переносицу. Потом, вздохнув, тоже кивнул. - Да, простил бы. Хотя, знаешь, я бы сначала немного поглядел, как он корчится, - добавил Джейми мрачно. - И пару раз ткнул бы его вилами в задницу. Я рассмеялась, но до того, как смогла что-нибудь добавить, сверху послышался крик: «Виден корабль!» И хотя мгновение назад мы были совершенно одни, это объявление заставило матросов повыскакивать из трюмов и люков, подобно долгоносикам из корабельных сухарей: все карабкались наверх, чтобы посмотреть, что случилось. Как я не напрягала глаза, ничего поблизости не видела. Но тут поднявшийся с остальными Йен Младший с грохотом приземлился на палубу рядом с нами – румяный от ветра и возбуждения. - Корабль маленький, но пушки есть, - сказал Йен Джейми. - И над ним английский флаг. - Это военный куттер (в эпоху парусного флота тип одномачтового парусного судна с косым, обычно гафельным, парусным вооружением, при двух стакселях. Использовался для посыльной и разведывательной службы, а также в таможне и береговой охране – прим. пер.), - сказал капитан Робертс, который появился рядом со мной с другой стороны и мрачно смотрел вдаль через подзорную трубу. - Дерьмо. Рука Джейми неосознанно потянулась к дирку, проверяя его наличие. Прищурив против ветра глаза, он вглядывался поверх плеча капитана. Теперь и мне стали видны паруса, быстро приближавшиеся к правому борту. - Мы можем сбежать от него, кэпт`н? - первый помощник присоединился к толпе у поручней, глядя на приближающийся корабль, у которого и правда были пушки – шесть, насколько я могла видеть... И за ними стояли люди. Капитан задумался, рассеянно щелкая подзорной трубой, которую то раздвигал, то складывал. Потом поднял взгляд на такелаж, по-видимому, оценивая, сможем ли мы расправить достаточно парусов, чтобы оторваться от преследователей. Но грот-мачта была треснута: он собирался заменить ее в Нью-Хейвене. - Нет, - угрюмо произнес капитан. - Грот-мачту снесет при малейшей нагрузке, - он решительно защелкнул подзорную трубу и засунул ее в карман. - Лучшее, что мы можем сделать – нагло все отрицать. Вот интересно, какая часть груза капитана Робертса была контрабандой? Его невозмутимое лицо ничего не выражало, но среди матросов отчетливо ощущалось беспокойство, которое заметно усилилось, когда куттер с нами поравнялся, и с него послышался оклик. Робертс кратко приказал остановиться, и паруса отвязали, замедляя корабль. Возле пушек и поручней куттера я хорошо видела моряков. Искоса взглянув на Джейми, я поняла, что он их пересчитывает, и снова обратила взор к паруснику. - Я насчитал шестнадцать, - вполголоса произнес Йен. - Черт возьми, нас меньше, - сказал капитан и, качая головой, посмотрел на Йена, оценивая его рост. - Скорее всего, они захотят завербовать всех, кого смогут. Прости, парень. Довольно смутная тревога, которую я ощутила при приближении куттера, резко оформилась – и страх еще усилился, когда Робертс оценивающе посмотрел на Джейми. - Вы же не думаете, что они... - начала я. - Жаль, что вы сегодня побрились, мистер Фрейзер, - констатировал Робертс, игнорируя меня. - Помолодели лет на двадцать. И выглядите вы чертовски более здоровым, чем мужчины вдвое моложе вас. - Благодарю за комплимент, сэр, - сухо ответил Джейми, поглядывая на поручни, из-за которых внезапно, словно зловещий гриб, появилась треуголка капитана куттера. Джейми, расстегнув ремень, снял ножны с дирком и передал их мне. - Спрячь-ка их, Сассенах, - вполголоса сказал он, снова застегивая ремень. На борт поднялся капитан куттера – хмурый приземистый мужчина средних лет в штопаных-перештопанных бриджах. Быстро и внимательно осмотрев палубу, он кивнул сам себе, словно его худшие подозрения подтвердились, затем крикнул через плечо, чтобы за ним последовали еще шестеро человек. - Обыщите трюм, - приказал он своим подручным. - Вы знаете, что искать. - Что вы себе позволяете? - гневно вопросил капитан Робертс. - У вас нет права обыскивать мой корабль! Кем вы тут все себя возомнили? Кучкой чертовых пиратов? - Я выгляжу как пират? - капитан куттера был скорее доволен, чем оскорблен подобной оценкой. - Что ж, уверен, капитаном флота вы быть не можете, - холодно произнес Робертс. - Я всегда считал королевских моряков приятными и воспитанными людьми. А не такими, которые без приглашения поднимаются на борт приличного торгового судна, не говоря уж о том, что вы даже не представились, как положено. Капитану куттера это показалось забавным. Он снял шляпу и поклонился... Мне. - Вы позволите, мэм, - сказал он. - Капитан Уорт Стеббингс, ваш покорнейший, - надевая шляпу, он выпрямился и кивнул своему лейтенанту. - Прочешите трюмы, и мигом. А вы... - он постучал указательным пальцем по груди капитана Робертса, - соберите всех своих людей на палубе, и как на парад, дружище. Причем – всех до единого. Предупреждаю: если я кого-нибудь выволоку наверх сам, мне это очень не понравится. Снизу стал доноситься страшный грохот и стук, время от времени оттуда выскакивали матросы, которые докладывали о своих находках капитану Стеббингсу, расположившемуся у поручней. Оттуда он наблюдал за тем, как сгоняли на палубу и собирали в кучу команду «Чирка», а вместе с ними и Йена с Джейми. - Послушайте-ка! - капитан Робертс, надо отдать ему должное, был боец. - Мистер Фрейзер и его племянник не являются членами команды: они пассажиры, заплатившие за проезд! Вы не можете приставать к свободным людям, занимающимся законным делом. И также не имеете права вербовать мою команду! - Они британские подданные, - коротко сообщил Стеббингс. – И у меня есть все права. Или вы утверждаете, что вы американцы? - он бросил хитрый взгляд: ведь если корабль признают судном мятежников, то капитан мог запросто взять его в качестве трофея вместе с командой и всем содержимым. Среди людей на палубе пробежал ропот, и я видела, как многие матросы бросали взгляды к страховочным штифтам вдоль поручней. Стеббингс тоже это заметил и крикнул, чтобы с катера на борт прислали еще четверых солдат… Вооруженных. «Шестнадцать минус шесть, да минус четыре – это шесть», - подумала я и придвинулась чуть ближе к поручням, чтобы взглянуть на привязанный канатом к «Чирку» куттер, который покачивался на волнах чуть ниже. «Это если в число шестнадцати не входит капитан Стеббингс. А если входит...» Один человек находился у руля, причем это было не колесо, а похожее на палку устройство, торчащее из палубы. Еще двое на носу занимали свои места возле орудия – длинной бронзовой пушки, направленной в сторону «Чирка». Где остальные? Двое на палубе. Другие, наверное, где-то внизу. Позади меня капитан Робертс все еще разглагольствовал со Стеббингсом, но команда куттера уже вытаскивала на палубу бочки и свертки, требуя веревку, чтобы спустить все это вниз. Обернувшись, я увидела, что Стеббингс прохаживается вдоль шеренги матросов, указывая шедшим следом четырем дюжим парням на тех, кого выбрал. Их тут же выдергивали из линии и связывали одной веревкой, которая тянулась от лодыжки к лодыжке. Отобрали уже троих, и среди них – бледного и напряженного Джона Смита. При виде него мое сердце подпрыгнуло, а затем вообще почти остановилось, когда Стеббингс подошел к Йену, который бесстрастно смотрел на него сверху вниз. - Вполне, вполне, - одобрил Стеббингс. - По виду – строптивый сукин сын, но мы быстро вправим тебе мозги. Взять его! Я увидела, как Йен сжал кулаки, и мускулы на его предплечьях напряглись, но вербовщики были вооружены, а двое из них вытащили пистоли, и он шагнул вперед с таким злым взглядом, что мудрый бы поостерегся. Но я уже заметила, что капитан Стеббингс мудрым не был. Отобрав еще двоих, Стеббингс остановился возле Джейми, осматривая его с головы до ног. Лицо Джейми ничего не выражало и было зеленоватым, поскольку по-прежнему дул сильный ветер, и стоящий на якоре корабль тяжело вздымался и опускался на волнах, накреняясь так, что укачало бы и более крепкого моряка, чем Джейми. - Отличный верзила, сэр, - одобрил один из вербовщиков. - Несколько староват, - усомнился Стеббингс. - И мне не слишком нравится выражение его лица. - А мне плевать, что выражает ваше, - любезно произнес Джейми. Расправив плечи, он выпрямился и опустил свой длинный прямой нос, глядя на Стеббингса. - Если бы из-за вашего поведения я уже не считал вас настоящим трусом, сэр, то по маленькому глупенькому личику сразу бы догадался, что вы кукиш с маслом и тупой выпендрёжник.
Охаянный и удивленный Себбингс побледнел, затем потемнел от бешенства. Пара вербовщиков за его спиной ухмыльнулись, хотя поспешно стерли это выражение, когда тот резко обернулся. - Взять его, - зарычал он вербовщикам, плечами прокладывая путь к добыче, сложенной у поручней. - И уроните его там хорошенько пару раз, пока ведете. Потрясенная, я просто замерла. Несомненно, Джейми не мог позволить им завербовать и увести Йена, но, в самом деле, он же не собирается бросить меня посреди Атлантического океана? Даже с его дирком, засунутым в привязанный под юбкой карман, и с моим собственным ножом в ножнах, закрепленных вокруг моего бедра. Открыв рот, капитан Робертс наблюдал за этим маленьким спектаклем, и невозможно было сказать – то ли с уважением, то ли с изумлением. Будучи мужчиной невысоким, довольно плотным и явно не созданным для физического противостояния, он, тем не менее, сжал челюсть и шагнул к Стеббингсу, схватив того за рукав. Команда куттера сопроводила своих пленников по трапу вниз. Времени придумать что-нибудь получше не было. Я схватилась за поручни и, всколыхнув юбками, кое-как перекатилась через них. На одно ужасное мгновение я повисла на руках, и чувствуя, как пальцы рук скользят по мокрой древесине, пыталась нащупать мысками ботинок веревочную лестницу, которую моряки с куттера перебросили через поручни. Корабль качнулся, и меня швырнуло о борт. Ослабив хватку, я пролетела несколько футов и уцепилась за лестницу чуть выше палубы куттера. Я так сильно обожгла правую руку о веревку, что казалось, будто на ладони содрана вся кожа, но беспокоиться об этом было некогда. В любую минуту кто-нибудь из команды куттера мог увидеть меня, и... Подгадав свой прыжок к очередному крену палубы куттера, я отпустила канат и приземлилась, словно мешок с камнями. Острая боль пронзила правое колено, но я поднялась на ноги, пошатываясь туда-сюда вслед за движением палубы, и бросилась к сходному трапу. - Эй! Вы что там делаете? Один из канониров увидел меня и изумленно глазел, явно не в состоянии решить, то ли спуститься вниз и разобраться со мной, то ли остаться возле пушки. Второй посмотрел на меня через плечо и рявкнул первому никуда не ходить, добавив, что это не более чем какая-то дурацкая выходка: «Черт тебя подери, стой на месте!» Я их проигнорировала, но сердце стучало так сильно, что почти невозможно было дышать. Что теперь? Что дальше? Джейми и Йен исчезли. - Джейми! - крикнула я так громко, как только могла. - Я здесь! Побежав к канату, который привязывал куттер к «Чирку», я одновременно вздергивала юбку, поскольку полы ее закрутились во время моего бесславного десанта, и мне никак не удавалось найти разрез, чтобы просунуть в него руку и достать ножик из ножен на бедре. Но само действие, похоже, обескуражило рулевого, который обернулся на мой крик. Открыв рот, он таращился на меня, словно золотая рыбка, но имел достаточно хладнокровия, чтобы не отпускать румпель. Я схватилась за канат и вставила в узел нож, используя его, как рычаг, чтобы ослабить накрепко завязанные витки. Робертс и его команда, благослови их Бог, устроили чудовищный бедлам наверху, на «Чирке», и никто не услышал криков рулевого и канониров. Один из пушкарей, в отчаянии подняв глаза на палубу «Чирка», наконец, решился и, спрыгнув с носа, направился ко мне. «Ох, чего бы я только не отдала сейчас за пистоль!» - мрачно подумала я. Но у меня был только нож, и, выдернув его из полуразвязанного узла, я ударила им матроса в грудь настолько сильно, насколько смогла. Его глаза округлились, и я почувствовала, как нож, ударившись о кость, провернулся в моей ладони, вспарывая плоть. Мужчина закричал и, чуть не вырвав нож из моей руки, с глухим стуком упал навзничь на палубу. - Простите, - выдохнула я и, тяжело дыша, возобновила работу над капризным узлом, теперь запятнанным кровью. Со стороны сходного трапа послышался шум. Оружия у Джейми с Йеном могло и не быть, но я понимала, что в тесном помещении это не имело большого значения. Я дернула последний виток, веревка неохотно подалась и повисла, шлепнувшись о борт «Чирка». Тут же течение понесло корабли врозь – меньший по размеру куттер заскользил вдоль бóльшего шлюпа. Мы двигались медленно, но оптическая иллюзия скорости заставила меня пошатнуться, и для равновесия я схватилась за поручни. Раненный пушкарь поднялся на ноги и направился ко мне – пошатывающийся, но злющий. Кровь текла, но не сильно, и он никоим образом не выглядел покалеченным. Я быстро шагнула в сторону и, взглянув на сходной люк, ощутила безмерное облегчение, увидев появившегося из него Джейми. Он достиг меня за три шага. - Быстро, мой дирк. Секунду я просто пялилась на него, но потом вспомнила и почти сразу нашла карман. Я рывком потянула дирк, но он запутался в ткани. Джейми схватился за рукоять и, распоров материю, высвободил кинжал – попутно разрывая не только карман, но и пояс моей юбки. Джейми повернулся и ринулся обратно в глубины куттера, оставив меня разбираться с обоими канонирами – раненным и здоровым, который осторожно спускался оттуда, где стоял. Не говоря уж об истерически вопившем рулевом, призывавшим кого-нибудь поднять хоть какие-нибудь паруса. Я сглотнула и покрепче ухватила нож. - Не подходите, - сказала я таким громким и командным тоном, каким смогла. Учитывая недостаток дыхания, ветер и превалирующий шум, сомневаюсь, что они меня услышали. С другой стороны, даже если бы и услышали, вряд ли это имело бы значение. Одной рукой я поддернула вверх свою свисающую юбку, чуть согнула колени и решительно подняла нож, стараясь показать, что знаю, как с ним обращаться. Я и знала. Меня бросало то в жар, то в холод, затылок покрывался испариной, которая мгновенно высыхала на холодном ветру. Но паника прошла: сознание стало очень спокойным и отстраненным. В голове была единственная мысль: «Вы не тронете меня». Раненый мною канонир осторожно держался поодаль. Другой же видел перед собой не более чем женщину, и не побеспокоился вооружиться, а только с сердитым презрением приближался ко мне. Я увидела, как нож, словно сам по себе, быстро двинулся вверх и по дуге, и блеск его потускнел от крови, когда я полоснула мужчину по лбу. Кровь хлынула по лицу, ослепив нападавшего, и, сдавленно и удивленно вскрикнув от боли, он попятился, прижав к лицу руки. Не совсем уверенная, что делать дальше, я поколебалась секунду. В висках по-прежнему стучала кровь. Корабль двигался, вздымаясь и опускаясь на волнах. Почувствовав, что нагруженный золотом подол моей юбки шкрябает по доскам, я снова дернула разорванный пояс вверх, чувствуя, что раздражаюсь. И тут я увидела застрявший в своем отверстии на поручнях страховочный штифт, вокруг которого был обмотан линь. Подойдя ближе и воткнув нож в шнуровку корсета, – за неимением лучшего места – я взялась обеими руками за штырь и выдернула. Держа его, как короткую бейсбольную биту, я уперлась пяткой и с силой опустила деревяшку на голову человека с порезанным лицом. Деревянный штифт с полым звонким стуком отскочил от черепа, и моряк зашатался прочь, ударившись о мачту. Тут рулевой потерял терпение и, оставив руль без присмотра, слетел со своего поста и набросился на меня, словно разъяренная обезьяна – весь сконцентрировавшись в тянущихся руках и оскаленных зубах. Я попыталась ударить его деревянным штифтом, но потеряла хватку, когда била пушкаря, и как только рулевой набросился на меня, палка, выскользнув из руки, покатилась по вздымающейся палубе. Рулевой был маленьким и худым, но под его весом меня повело назад, и мы вместе накренились к поручням. Я ударилась об них спиной, сильно ушибив почки, и дыхание со свистом вышло из меня. Затем это превратилось в настоящую агонию, и я корчилась под ним, соскальзывая вниз. Целенаправленно хватая меня за горло, он последовал за мной. Я замолотила руками, словно крыльями ветряной мельницы, колотя его по голове, хотя мне было больно бить его по костям черепа. В ушах ревел ветер, я ничего не слышала, кроме задыхающихся проклятий, резких вздохов, которые могли быть моими, а могли – его. И тогда он отмахнул мои руки назад и схватил меня одной рукой за шею, надавливая большим пальцем под челюсть. Было больно, и я попыталась пнуть его, но мои ноги запутались в юбке, да и его вес прижимал их к палубе. В глазах у меня потемнело, только легкие вспышки золотого света, будто крошечные фейерверки, возвещали мою смерть. Кто-то издавал тихие мяукающие звуки. И я смутно поняла, что это, должно быть, я. Хватка на горле усилилась, и светящиеся вспышки растворились в черноте.
Я ОЧНУЛАСЬ С УЖАСОМ и одновременно – с ощущением, что качаюсь в колыбели. Горло саднило, и когда я попыталась сглотнуть, то подавилась от боли. - Ты в порядке, Сассенах, - пришел из окружающего мрака мягкий голос Джейми, и его ладонь крепко и подбадривающе сжала мое предплечье… Где это я? - Поверю… тебе… на слово, - прохрипела я, и от усилия в глазах появились слезы. Я кашлянула. Было больно, но, похоже, это немного помогло. – Что?.. - Глотни воды, a nighean (девочка (гэльск.), - прим. пер.), - большая рука обхватила мою голову, немного приподнимая, и к губам прижалось горлышко фляжки. Глотать воду тоже было больно, но я не возражала: губы и горло пересохли и казались солеными. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я различила фигуру Джейми, который ссутулился под низким потолком. А над ним – очертания стропил – нет, балок. Сильный запах трюма и дегтя. Корабль. Конечно, мы на корабле. Вот только на котором из них? - Где?.. – прошептала я, махнув рукой. - Не имею ни малейшего понятия, - довольно раздраженно ответил Джейми. – Люди с «Чирка» смогли поднять паруса… Надеюсь… А Йен приставил пистоль к голове одного из моряков, чтобы тот управлял кораблем. Но насколько я в этом разбираюсь, он ведет нас прямо в открытое море. - Я имела в виду… на каком мы… корабле, - хотя его замечания ответили яснее ясного: мы, должно быть, на военном куттере. - Они сказали, что он называется «Питт». - Очень подходяще. (Здесь игра слов. Корабль назван в честь Уильяма Питта Старшего – британского военного министра из партии вигов, который завершил Семилетнюю войну и внес неоценимый вклад в становление Британии как мировой колониальной империи, значительно прирастив заморские владения британской короны. Но Клэр имеет в виду, что название корабля созвучно со словом «pit», которое означает ад, яма, западня, могила… что как нельзя лучше характеризует их теперешнее положение – прим. пер.) Невидящим взглядом я осматривала окружающую темноту, и мое чувство реальности снова пошатнулось, когда в нескольких футах позади Джейми я увидела смутные очертания – что-то вроде огромного пестрого свертка, очевидно, подвешенного в воздухе. Я резко села – ну, или попыталась сесть, только сейчас осознав, что нахожусь в гамаке. Тревожно вскрикнув, Джейми схватил меня за талию – и как раз вовремя, а иначе я бы просто выпала головой вниз. И когда я, схватившись за Джейми, приняла устойчивое положение, то поняла, что огроменный кокон на самом деле оказался человеком в подвешенном к стропилам соседнем гамаке. Только он был замотан в нем, словно паучий обед, и с кляпом во рту. Прижав лицо к сетке, он свирепо на меня глазел. - Иисус твою Рузвельт… - прохрипела я и снова легла, тяжело дыша. - Отдохнешь немного, Сассенах, или мне тебя на ноги поставить? – довольно резко спросил Джейми. – Мне бы не хотелось надолго оставлять Йена одного. - Нет, - ответила я, снова пытаясь подняться. – Помоги мне выбраться, пожалуйста. Комната… Каюта – или как ее там – кружилась вокруг меня, так же, как вздымалась и опускалась, и мне пришлось на мгновение прижаться к Джейми и закрыть глаза, пока мой внутренний гироскоп не установился. - А капитан Робертс? – спросила я. - «Чирок»? - Бог его знает, - кратко ответил Джейми. – Мы удираем от них с того момента, как мне удалось заставить людей поставить паруса. Все, что я знаю, это то, что они у нас на хвосте, но, сколько бы я ни смотрел за корму, ничего не вижу. Мне становилось немного лучше, хотя с каждым ударом сердца кровь все еще болезненно пульсировала в горле и в висках. Я ощущала места ушибов на плечах и локтях и отчетливую болезненную полоску на спине – там, где ударилась о поручни. - Почти всю команду мы заперли в трюме, - сказал Джейми, кивком головы указывая на мужчину в гамаке. – Кроме этого. Я подумал, может, ты захочешь взглянуть на него сначала. Я имею в виду, как врач, - добавил он тут же, видя, что я не понимаю. – Хотя вряд ли он сильно ранен. Подойдя, я увидела, что в гамаке находился тот самый рулевой, который пытался меня задушить. На лбу у него виднелась здоровенная шишка, а под глазом начинал проявляться чудовищный синяк. Наклонившись, в тусклом свете я смогла разглядеть, что его зрачки одинакового размера, и – учитывая кляп во рту – дышит он ровно. Значит, скорее всего, сильных повреждений нет. Секунду я стояла и смотрела на него. Поскольку единственный свет проникал в трюм сквозь стеклянную призму в верхней палубе, разобрать было трудно – но то, что я сначала приняла за свирепый взгляд, было, скорее, отчаянием. - Вы хотите в уборную? – вежливо поинтересовалась я. И мужчина, и Джейми – оба издали практически одинаковые звуки, хотя в первом случае это был стон нужды, а во втором – раздражение. - Бога ради, - Джейми схватил меня за руку, когда я потянулась к несчастному. – Я разберусь с ним. Иди наверх. По его голосу было понятно, что он жутко устал, его терпение просто на грани, и с ним лучше не спорить. И под аккомпанемент беспрестанного гэльского бормотания, которое я даже и не пыталась переводить, я осторожно направилась к сходному трапу. Порывистый ветер наверху поймал мои юбки, и я опасно пошатнулась, но, схватившись за веревку, удержалась. От свежего воздуха в голове прояснилось, и я почувствовала себя настолько устойчиво, что отправилась на корму. Там, как и было сказано, я нашла Йена, который небрежно держа на колене заряженный пистоль, сидел на бочке и оживленно беседовал с матросом, стоявшим у штурвала. - Тетушка Клэр! Вы в порядке? – спросил он, спрыгивая с бочки и жестом приглашая меня присесть. - Прекрасно, - ответила я, усаживаясь. Не думаю, что порвала что-нибудь в колене, но оно было немного неустойчивым. – Клэр Фрейзер, - представилась я, вежливо кивая джентльмену у румпеля – негру, на лице которого виднелись сложные татуировки, а сам он был одет в обычные матросские обноски. - Гвинея Дик, - широко улыбнувшись, он продемонстрировал явно подпиленные зубы (у многих африканских народов существует обычай подпиливать передние резцы, делая их похожими на собачьи, крокодильи или акульи – прим. пер.). – Ваш па-акорнай, мэм. Секунду я просто смотрела на него, открыв рот, но потом восстановила некое подобие самообладания и улыбнулась. - Вижу, Его Величество набирает своих моряков, где только может, - тихо сказала я Йену. - Точно, так и есть. Мистера Дика завербовали прямо на гвинейском пиратском судне, куда он попал с работорговца, который, в свою очередь, увез его из бараков на побережье Гвинеи. Не уверен, считает ли он предложенные Его Величеством условия улучшением... Но говорит, что не против дальше идти с нами. - Твое доверие лежит на нем? - спросила я на своем хромом гэльском. Йен поглядел на меня почти возмущенно. - Разумеется, нет, - ответил он на том же языке. - И ты сделаешь мне одолжение, если не будешь подходить к нему слишком близко, жена брата моей матери. Он говорит, что человеческое мясо не ест, но это не означает, что ему можно доверять. - Понятно, - уже по-английски произнесла я. - А что случилось с... Но до того, как я смогла закончить предложение, на палубе раздался грохот, и, повернувшись, я увидела Джона Смита – того, что с пятью золотыми сережками – который спустился со снастей. Увидев меня, он тоже улыбнулся, хотя его лицо было утомленным. - Пока достаточно далеко, - сказал он Йену и, коснувшись вихра на лбу, отсалютовал мне. - Вы в порядке, мэ-эм?
- Да, - я поглядела за корму, но не увидела ничего, кроме вздымающихся волн. И точно такой пейзаж, куда не кинь взгляд. - Э-э... Вы случайно не знаете, куда мы направляемся, мистер Смит? Вопрос его слегка удивил. - Что ж, нет, мэм. Капитан не сказал. - Капи... - Это он о дяде Джейми, - пояснил Йен довольным голосом. - Выворачивает внизу свои кишки наизнанку, да? - Когда я его в последний раз видела, - нет, - в основании спины у меня появилось странное ощущение. - Вы хотите сказать, что никто на борту этого судна не имеет представления куда – или хотя бы в какую сторону – мы движемся? Вопрос встретил красноречивое молчание. Я кашлянула. - Эм... Канонир. Не тот, что с порезанным лбом... Другой. Где он, ты знаешь? Йен повернулся и посмотрел на воду. - О, - произнесла я. На палубе виднелось большое пятно крови – там, где мужчина упал, когда я его ударила. - О, - повторила я. - О, кстати, тетушка. Я нашел это на палубе. Из-под своего ремня Йен вытащил мой нож и передал его мне. Я заметила, что лезвие было чистым. - Спасибо. Просунув нож сквозь прорезь в нижней юбке, я обнаружила, что ножны по-прежнему прикреплены к бедру, хотя порванную верхнюю юбку и карман кто-то с меня снял. Думая о золоте в подоле одежды, я надеялась, что это был Джейми. Со странным ощущением, что мои кости наполнены воздухом, я кашлянула и сглотнула, потирая больное горло, а потом вернулась к тому, что меня интересовало. - Так что же, никто не знает, куда мы направляемся? Джон Смит слегка улыбнулся. - Ну, мы не плывем в открытое море, мэ-эм. Если вы этого боитесь. - Действительно боюсь. Откуда вы знаете направление? Все трое улыбнулись в ответ. - Само солнце вон прямо тама, - с акцентом произнес мистер Дик, пожимая плечом на это самое светило, а потом кивнул в том же направлении. - Значит, сама земля тоже тама. - А-а. Что же, это, несомненно, успокаивало. И на самом деле, раз уж «само солнце» находилось там – то есть, быстро заходило на западе – значит, в действительности мы плыли на север. Тут к компании присоединился Джейми, который выглядел бледным. - Капитан Фрейзер, - почтительно произнес Смит. - Мистер Смит. - Что прикажете, кэпт`н? Джейми мрачно на него уставился. - Будет хорошо, если мы не потонем. С этим справитесь? Мистер Смит, не стесняясь, ухмыльнулся. - Если не натолкнемся на другой корабль или на кита, сэр, то, думаю, мы удержимся на плаву. - Хорошо. Уж будьте добры, - Джейми вытер тыльной стороны ладони губы и выпрямился. - Есть ли какой-нибудь порт, которого мы могли бы достичь, например, завтра? Рулевой сказал, что пищи и воды у нас дня на три, но чем меньше ее нам понадобится, тем счастливее я буду. Смит повернулся и прищурился в сторону невидимой земли, отчего на его сережках заблестело заходящее солнце. - Ну, Норфолк мы прошли, - задумчиво сказал он. - Следующий большой порт – это Нью-Йорк. Джейми бросил на него желчный взгляд. - А разве не в Нью-Йорке обосновался британский флот? Мистер Смит кашлянул. - По последним сведениям, думаю, так и есть. Конечно, они могли и перебазироваться. - Я, скорее, имел в виду маленький порт, - сказал Джейми. - Оч-чень маленький. - Там, где прибытие куттера королевского флота произведет на жителей максимальное впечатление? - поинтересовалась я, понимая его сильное желание как можно скорее ступить ногой на сушу. Но главный вопрос был – а что потом? Вся чудовищность нашего положения только сейчас начала до меня доходить: буквально в течение часа из пассажиров, следовавших в Шотландию, мы превратились в беглецов, направляющихся Бог знает куда. Закрыв глаза, Джейми протяжно и глубоко вздохнул. Подошла большая волна, отчего он снова позеленел. И меня буквально укололо: я поняла, что осталась без игл для акупунктуры, оставшихся на так поспешно покинутом мной «Чирке». - А как насчет Род-Айленда или Нью-Хейвена в Коннектикуте? - спросила я. – Кстати, именно в Нью-Хейвен направлялся «Чирок»... И думаю, менее вероятно, что в любом из этих портов мы наткнемся на лоялистов или на британские войска. Не открывая глаз, Джейми кивнул и поморщился от этого движения. - Да, наверное. - Только не Род-Айленд, - возразил Смит. - Англичане еще в декабре приплыли в Ньюпорт, и американский флот – уж какой ни на есть – заперт внутри бухты Провиденс. Стрелять в нас они, может, и не станут, если мы войдем в Ньюпорт с развевающимся британским флагом, - он указал на мачту, где все еще трепетал на ветру Юнион Джек (так называют английский флаг – прим. пер.), - но на берегу нас могут принять несколько жарче, чем мы сочли бы комфортным. Джейми, приоткрыв один глаз, задумчиво посмотрел на Смита. - Я так понимаю, сами вы настроены отнюдь не лоялистски, мистер Смит? Потому что, если бы да, то не было бы ничего проще, чем посоветовать мне высадиться в Ньюпорте: я бы сам лучше не придумал. - Нет, сэр, - Смит потянул за одну из своих сережек. - Заметьте, я также и не сепаратист. Но мне сильно не хочется снова тонуть. Думаю, что уже использовал всю свою удачу в этом отношении. Джейми казался больным, но кивнул. - Значит, в Нью-Хейвен, - решил он, и я почувствовала легкий толчок тревожного возбуждения. А вдруг я все-таки увижу Ханну Арнольд? Или – что встревожило еще больше – самого полковника Арнольда? Полагаю, время от времени он навещает свою семью. Вопрос выбора направления потребовал серьезного технического обсуждения, и матросы на снастях долго перекрикивались с теми, что на палубе: Джейми знал, как пользоваться секстантом и астролябией – и первый как раз имелся на куттере – но понятия не имел, как применить результаты к управлению кораблем. Завербованные матросы с «Чирка» неохотно, но согласились вести корабль, куда мы только захотим, поскольку их единственной альтернативой был немедленный арест, суд и казнь за невольное пиратство. Но хотя все они слыли хорошими и умелыми моряками, никто из них не обладал навигационными навыками. Ничего другого не оставалось, кроме как допросить пленных моряков в трюме и узнать, не умеет ли кто из них управлять кораблем. И либо силой принудить умельца, либо мотивировать золотом – в зависимости от того, что лучше сработает. Или же придется держаться берега, плывя в пределах его видимости – что было медленней и гораздо опасней из-за возможности наткнуться на песчаные отмели, либо на британские военные корабли. И ненадежно, поскольку никто из находившихся сейчас на борту матросов «Чирка» никогда раньше не видел порт Нью-Хейвена. И раз уж добавить к этому обсуждению мне было нечего, я отошла к поручням – смотреть на закат. Мне подумалось: а насколько велика вероятность, что мы сядем на мель без солнца в качестве ориентира? Мысль холодила, но ветер был холоднее. Столь внезапно покинув «Чирок» в одном легком жакете и вдобавок оказавшись без своей верхней шерстяной юбки, сейчас я ощущала, как морской ветер насквозь пронизывает мою одежду – словно нож. Это неудачное сравнение напомнило мне о мертвом канонире, и, взяв себя в руки, я взглянула на темное пятно крови на палубе. И как раз в этот момент краем глаза ухватила движение у руля. Я открыла рот, пытаясь окликнуть, но не смогла выдавить ни звука, однако Джейми как раз взглянул на меня, и что бы на моем лице не отразилось – этого оказалось достаточно. Повернувшись, он без промедления кинулся на Гвинею Дика, который, вытащив откуда-то спрятанный нож, был готов наброситься на Йена, неосмотрительно повернувшегося к нему спиной. Развернувшись на шум, Йен увидел, что происходит, и, сунув пистоль в руки удивленного мистера Смита, ринулся в борющийся человеческий клубок, перекатывающийся под качающимся румпелем. Потеряв управление, корабль замедлился, паруса повисли, и он начал опасно крениться. Я сделала пару шагов по наклонившейся палубе, и аккуратно выхватила пистоль из рук мистера Смита. Он ошеломленно посмотрел на меня и моргнул. - Не то, чтобы я вам не доверяю, - извинилась я, - Просто не хочу рисковать. Учитывая все обстоятельства. Спокойно – с полным вниманием – я проверила пистоль. Он был заряжен и взведен – счастье еще, что он не выстрелил сам по себе, пока его так грубо совали из рук в руки. Я прицелилась в центр кучи-малы в ожидании того, кто первым из нее вынырнет. Мистер Смит, переводя взгляд с меня на дерущихся, медленно попятился прочь, осторожно поднимая руки. - Я... тогда... буду наверху, - сказал он. - Если понадоблюсь. Исход схватки, конечно, был предрешен, но мистер Дик показал себя достойным звания британского моряка. Йен медленно поднялся, сквернословя и прижимая к груди предплечье с рваной раной, которая оставляла красные пятна на рубашке. - Коварный содомит укусил меня! – пришел в ярость Йен. – Проклятый варвар-людоед! Пнув своего недавнего врага, который закряхтел от удара, но остался неподвижным, он сердито ругнулся и схватил болтающийся руль. В поисках направления Йен медленно двигал его вперед и назад, и когда паруса вновь наполнились, корабль стабилизировался, поворачивая нос по ветру. Джейми скатился с распростертого тела мистера Дика и сел возле него на палубе, свесив голову и пытаясь отдышаться. Я опустила пистоль и поставила его на предохранитель. - Ты в порядке? - спросила я его для проформы. Я ощущала странное спокойствие и отстраненность. - Пытаюсь вспомнить, сколько жизней у меня осталось, - ответил он, перемежая слова вздохами. - Думаю, четыре. Или пять. Ну, неужели ты всерьёз считаешь, что был близок к смерти сейчас? Я взглянула на мистера Дика, чье лицо выглядело ужасно. У самого Джейми на щеке было красное пятно, которое через пару часов, несомненно, станет черно-синим. Он обхватил руками живот, но в целом выглядел невредимым. - А то, что я чуть не умер от морской болезни, считается? - Нет. Опасливо поглядывая на валяющегося рулевого, я присела возле Джейми на корточки, чтобы как следует его рассмотреть. Красный свет заходящего солнца заливал палубу, и потому судить о бледности или румянце на щеках было невозможно, даже если то или другое на лице присутствовало. Джейми протянул руку, и я отдала ему пистоль, который он заткнул себе под ремень – туда же, куда, как я видела, он уже вернул и дирк в ножнах. - Ты даже вытащить его не успел? - кивнула я на дирк. - Я не собирался никого убивать. Он же не умер, да? - с заметным усилием Джейми встал на четвереньки и немного отдышался перед тем, как рывком подняться на ноги. - Нет. Он очнется через пару минут. Я посмотрела на Йена – он отвернул лицо, но язык тела был красноречив. Его напряженные плечи, покрасневшая шея и напрягшиеся мускулы предплечий выдавали злость и стыд, которые были понятны. Но в его ссутулившейся спине ощущалось и отчаяние. Я никак не могла себе этого объяснить, пока в голову не пришла одна мысль. И когда я поняла, отчего он потерял бдительность, то странное ощущение спокойствия мгновенно испарилось во вспышке ужаса. - Ролло! - прошептала я, хватая Джейми за руку. Удивленный, он взглянул вверх на Йена и перевел на меня полный смятения взгляд. - О, Господи, - тихо произнес он. Акупунктурные иглы были не единственной ценной вещью, оставшейся на борту «Чирка». Ролло многие годы был самым близким другом Йена. Огромный гибрид от случайного спаривания самки ирландского волкодава и волка, он до такой степени приводил в ужас матросов «Чирка», что Йен запер его в каюте. В противном случае, возможно, пес вцепился бы зубами в горло капитана Стеббингса, когда моряки схватили Йена. Что он сделает, когда поймет, что Йен пропал? И что в ответ сотворят с ним капитан Стеббингс и его люди или команда «Чирка»? - Иисус. Они пристрелят пса и выкинут в море, - озвучил Джейми мои мысли и перекрестился. Я вспомнила о рыбе-молоте, и сильная дрожь пробила меня насквозь. Джейми крепко сжал мою руку. - О, Господи, - снова очень тихо произнес он, мгновение постоял в задумчивости, отпустил мою руку и встряхнулся – почти как Ролло, когда тот стряхивал воду с меха. - Я должен переговорить с командой, и нам нужно их накормить... Так же как и моряков в трюме. Не спустишься ли вниз, Сассенах, и не посмотришь ли, что можно сделать на камбузе? Я только... скажу словечко Йену сначала. Я увидела, как дернулось его горло, когда он взглянул на Йена, который неподвижно, словно вырезанный из дерева индеец, стоял у руля; уходящий свет резко очерчивал его бесстрастное лицо. Кивнув, я неловко зашагала к черной зияющей дыре сходного люка и спустилась в темноту.
КАМБУЗ РАСПОЛАГАЛСЯ ПОД ПАЛУБОЙ, в дальнем конце общей столовой и был не более чем комнатушкой размером четыре на четыре. В нем находилось нечто наподобие невысокого кирпичного жертвенника, в котором горел огонь, а также несколько шкафов на переборке и подвесная стойка с котлами, кастрюлями, тряпицами и другой кухонной утварью. Найти камбуз оказалось нетрудно: в печке все еще светилось тусклое красное зарево, и, слава Богу, там еще тлели несколько угольков. Рядом с корзиной щепы для растопки стояли ящики с песком и углем, привязанные к малюсенькой столешнице, и я тут же принялась возвращать к жизни огонь, над которым висел котел. Когда корабль накренился, немного содержимого выплеснулось через край и частично загасило пламя, оставив липкие потеки на одной стороне котелка. «И снова удача», - подумалось мне. Ведь если бы выплеск не притушил большую часть огня, содержимое котла давно бы уже выкипело и подгорело, и мне пришлось бы готовить какой-никакой ужин с нуля.
Возможно, в буквальном смысле с нуля. Рядом с камбузом высились несколько поставленных одна на другую клеток с курами, дремавшими в теплой темноте. Но от моих перемещений они проснулись и принялись взмахивать крыльями и квохтать, взволнованно поворачивая свои глупые головки – из-за деревянной решетки заинтересованно посверкивали их красноватые глаза-бусинки. А вот интересно, есть ли на корабле другая живность? Но если и была, то, слава Богу, обитала она не на камбузе. Судя по всему, в котле находилось некое клейкое мясное варево, которое я как следует размешала, после чего принялась искать хлеб. Я точно знала, что здесь где-то должна быть что-то мучное: моряки питались любыми галетами, называя подобным образом пресные корабельные сухари... (интересное название для них придумали в английском языке: hardtack – буквально «жесткие гвозди» - прим. пер.) Или «мягкой булкой» - это любой сорт дрожжевого хлеба, хотя термин «мягкий» часто относителен. Тем не менее, у них должен быть хлеб. Где?.. Наконец, я его нашла: жесткие круглые бурые ковриги висели в сетке на крюке в темном углу. Наверное, чтобы уберечь их от крыс. Я тщательно осмотрелась вокруг, просто на всякий случай. «Где-то должна быть и мука», - подумалось мне. Ах, ну да, конечно. Она в трюме, вместе с другими корабельными запасами. И с недовольными остатками первоначальной команды. Что ж, подумаем об этом позже. Тут достаточно еды, чтобы накормить всех, кто на борту. А о завтраке я тоже подумаю потом. Усилия по разжиганию огня и обыску камбуза и столовой меня согрели и отвлекли от мыслей об ушибах. Ощущение леденящего недоверия, которое не отпускало меня с того самого момента, когда я перевалилась через поручни «Чирка», тоже начало проходить. Хотя это было и не совсем к лучшему. Выныривая потихоньку из состояния ошалелого потрясения, я также начла осознавать истинные масштабы нынешней ситуации. Мы больше не направлялись в Шотландию и к опасностям Атлантики, но на незнакомом судне с неопытной и охваченной паникой командой следовали Бог знает куда. И к тому же, только что фактически совершили пиратство в открытом море, так же, как и все иные виды преступлений, сопровождавшие отказ от вербовки и нападение на флот Его Величества. И убийство. Я сглотнула, горло все еще саднило, и кожа покрылась мурашками, несмотря на тепло от огня. Вибрация ножа при ударе в кость все еще отдавалась в кисти моей руки и костях предплечья. Как я могла его убить? Я знала, что лезвие не проникло в грудную полость и не могло задеть большую артерию на шее… Конечно, шок... Но неужели только от шока?.. Но прямо сейчас думать о мертвом канонире я не могла, поэтому решительно оттолкнула от себя эту мысль. «Потом», - сказала я себе. Я примирюсь с этим – в конце концов, это была самозащита. И я буду молиться за упокой его души, только позже. Не теперь. Не то чтобы другие всплывающие в процессе работы мысли были более привлекательными. Йен и Ролло... Нет, об этом я тоже не могу думать. Я упорно скребла дно котла большой деревянной ложкой. Густое и липкое варево немного пригорело ко дну, но оставалось съедобным, несмотря на наличие в нем костей и комков. Слегка рыгнув, я наполнила водой котелок поменьше и повесила кипятить. Навигация. Я настроилась на эту тему для переживаний на том основании, что, хотя это серьезно беспокоило меня, тут отсутствовала эмоциональная составляющая, как в некоторых других мысленных пунктах повестки дня. Так, в какой фазе находится луна? Я попыталась вспомнить, как она выглядела прошлой ночью с палубы «Чирка». Поскольку я практически не заметила ее, значит – не полнолуние. Ведь полная луна, встающая над морем – зрелище, от которого захватывает дух. Эта сверкающая на воде дорожка заставляет тебя почувствовать, что очень легко перешагнуть через поручни и уйти прямо по ней в безмятежное сияние. Нет, безмятежного сияния не было прошлой ночью, когда я довольно поздно поднималась на нос корабля вместо того, чтобы воспользоваться горшком в каюте – мне хотелось воздуха. Ненадолго задержавшись возле поручней, в длинных перекатывающихся волнах я заметила фосфоресцирующее свечение – зловеще прекрасный зеленоватый блеск под водой – корабль оставлял за собой в море след, похожий на сверкающую вспаханную борозду. «Значит, новолуние», - решила я. Или серп молодой луны – что почти одно и то же. Тогда нам нельзя ночью подходить близко к берегу. Я не знала, как далеко мы ушли на север – может, Джону Смиту это известно? – но понимала, что береговая линия Чесапикского залива включает в себя все виды каналов, песчаных и приливных отмелей, не говоря уж о плотном движении судов по воде. Хотя, подождите – Смит сказал, что мы прошли Норфолк. - Что за чертов ад! - раздраженно сказала я. - Где находится Норфолк? Я знала, где он расположен по отношению к шоссе I-64, но понятия не имела о том, как он выглядит со стороны океана. А если нам придется ночью встать на якорь вдали от берега, что убережет нас от того, чтобы корабль не снесло далеко в открытое море? - Хорошо хоть, что нам не нужно беспокоиться о том, что кончится горючее, - ободряюще сказал я себе. Еда и вода?.. Ну, это, по крайней мере, пока имеется. И тут я, похоже, исчерпала не затрагивающий за живое материал для тревоги. Как насчет морской болезни Джейми? Или любой другой медицинской катастрофы, которая может приключиться на борту? Да, это подойдет. Трав у меня не было, как и игл, и шовного материала, а также бинтов и инструментов... В данный момент у меня не было абсолютно ничего, чем я реально могла лечить, кроме кипяченой воды и того умения, которым обладали мои руки. - Полагаю, я смогу вправить вывих или прижать большим пальцем разорванную артерию, - сказала я вслух, - но только и всего. - Э-э... - произнес позади меня весьма неуверенный голос, и я повернулась, нечаянно плеснув жижей с поварешки. - О! Мистер Смит. - Не хотел напугать вас, мэ-эм, - и бочком, словно настороженный паук, он вышел на свет, осмотрительно держась от меня подальше. - Особенно после того, как видел, что племянник вернул вам тот ваш ножик, - он слегка улыбнулся, обозначив, что это шутка, но ему определенно было не по себе. - Вы... эм... неплохо с ним управляетесь, должен сказать. - Да, - подтвердила я, беря тряпку, чтобы вытереть лужицу. - Я практиковалась. Многозначительная тишина. Через пару секунд он кашлянул. - Мистер Фрейзер послал меня весьма осторожненько поинтересоваться – скоро ли будет готово что-нибудь поесть? Фыркнув, я неохотно рассмеялась. - Идея об «осторожненько» была вашей или его? - Его, - тотчас ответил он. - Можете передать ему, что еда готова, и можно приходить есть, когда угодно. О... Мистер Смит? Он тут же повернулся, и его серьги качнулись. - Я всего лишь хотела поинтересоваться... Что люди... Ну, они, должно быть, сильно расстроены, разумеется, но что матросы с «Чирка» чувствуют по поводу... э-э... последних событий? Если вы случайно знаете, то есть, - добавила я. - Знаю. Мистер Фрейзер задал мне этот же вопрос буквально десять минут назад, - слегка удивленно произнес мистер Смит. - Мы как раз разговаривали там, наверху, как вы могли догадаться, мэ-эм. - О, понимаю. - Ну, мы весьма рады, конечно, что нас не загребли. Если бы это случилось, то, скорее всего, никто из нас многие годы не увидел бы ни дома, ни семьи. Не говоря уж о том, что нам пришлось бы воевать против своих, - Смит почесал подбородок: как и у всех мужчин, у него отросла щетина, из-за чего он выглядел по-пиратски. - Но, с другой стороны... Ну, вы же понимаете, что в данный момент мы в одном из тех положений, что и врагу не пожелаешь. В опасном, я хотел сказать. К тому же мы теперь не получим ни жалования, ни одежды. - Да, понимаю. С вашей точки зрения, каким может быть самый желаемый исход в этой ситуации? - Подойти как можно ближе к Нью-Хейвену, но в гавань не входить. Посадить корабль на мель и поджечь его где-нибудь на речном каменистом мелководье, - незамедлительно ответил он. - Доплыть на лодках до берега и бежать, словно черти. - Вы сожгли бы корабль с матросами в трюме? - спросила я из любопытства. К моему облегчению, Смит пришел в ужас от предложения. - О, нет, мэ-эм! Может быть, мистер Фрейзер захотел бы отдать их Континенталам для обмена, но мы также были бы не против освободить их. - Это очень великодушно с вашей стороны, - серьезно заверила я его. – И, уверена, мистер Фрейзер очень благодарен за ваши рекомендации. Вы знаете, где… э-э… сейчас находится Континентальная армия? - Где-то в Нью-Джерси, как я слышал, - ответил Смит, коротко улыбнувшись. - Хотя, не думаю, что будет сложно их найти, если они вам понадобятся. Помимо королевского флота, последнее, что лично я хотела видеть, это Континентальная армия – даже издалека. Но, судя по всему, Нью-Джерси где-то довольно далеко. Я отправила мистера Смита порыться в каютах экипажа в поисках столовых принадлежностей – у каждого матроса имелись свои собственные миска и ложка, – и принялась за непростую задачу: зажечь две лампы, которые висели над обеденным столом – в надежде, что мы сможем увидеть, что едим. Поближе взглянув на тушеное мясо, я изменила свое мнение о желательности хорошего освещения, но, учитывая, как много хлопот понадобилось, чтобы зажечь лампы, не была расположена их гасить. В общем, еда оказалась неплохой. Хотя, вероятно, это не имело бы значения, даже если я накормила бы их сырой крупой и рыбьими головами: мужчины изголодались. Они заглатывали еду, как орда развеселой саранчи, - учитывая нашу ситуацию, они находились в удивительно хорошем расположении духа. Не в первый раз меня поражала способность людей нормально функционировать в обстановке неопределенности и опасности. Отчасти это, конечно же, из-за Джейми. Нельзя было не увидеть иронии ситуации, в которой тот, кто ненавидел море и корабли, внезапно стал фактическим капитаном морского судна. Но, в то же время, как бы он не ненавидел корабли, он действительно более или менее знал, как ими управлять. И перед лицом хаоса обладал спокойствием, а также прирожденным талантом командовать. «Если ты можешь сохранить голову, когда все вокруг потеряли свои, да еще и тебя же в этом обвиняют...» - думала я, наблюдая за тем, как он спокойно и разумно разговаривает с людьми. До сих пор я держалась исключительно на адреналине, но теперь, когда непосредственная опасность миновала, он быстро исчезал. Встревоженная, усталая, с саднящим горлом, я смогла проглотить только пару ложек. Все мои ушибы пульсировали, колено все еще ныло. Я мрачно составляла список телесных повреждений, когда увидела, что Джейми пристально смотрит на меня. - Ты должна поесть, Сассенах, - мягко произнес он. - Ешь. Я открыла рот, чтобы сказать, что не голодна, но передумала. Последнее, что ему сейчас было необходимо, - это беспокоиться обо мне. - Ага, ага, капитан, - сказала я и смиренно взялась за ложку.
Я должна лечь спать. Боже, как же мне нужен сон! Ведь его практически не будет, пока мы не доберемся до Нью-Хейвена. "Если вообще когда-нибудь туда доберемся", - скептически откликнулось мое подсознание, но я проигнорировала это замечание, как в нынешней ситуации бесполезное. Я жаждала погрузиться в сон: как для избавления разума от страхов и сомнений, так и для восстановления своей вконец измученной плоти. Впрочем, я настолько устала, что разум и тело уже начали разделяться. Это знакомое явление. Врачи, солдаты и матери сталкиваются с ним регулярно - я сама испытывала подобное бессчетное количество раз. Затуманенный усталостью разум становится неспособным отвечать на непосредственную опасность и просто слегка тормозит, аккуратно отделяясь от подавляющих его эгоистичных потребностей тела. А хладнокровно отстранившись, он становится в состоянии руководить ситуацией, игнорируя эмоции, боль и усталость, принимая необходимые решения, равнодушно отклоняя глупые потребности организма в пище, воде, сне, любви, грусти, заставляя себя работать на пределе своих возможностей. "Но почему эмоции?" - размышляла я, как в тумане. Безусловно, эмоция - это функция разума. И все же, очевидно, она настолько глубоко укореняется в плоти, что такое отстранение сознания, в свою очередь, всегда подавляет ее саму. Мне кажется, тело возмущает это отстранение. Обделенное вниманием и измученное, оно не позволяет разуму с легкостью вернуться. Часто разделение сохраняется до тех пор, пока, наконец, не удается поспать. Когда тело втянуто в беззвучный водоворот восстановления, разум, деликатно используя извилистые каналы снов, осторожно возвращается обратно в бунтующую плоть и заключает мир. И тогда ты просыпаешься - снова целым. Но не сейчас. Меня одолевала мысль, что еще что-то нужно сделать, только вот я не знала что. Я накормила мужчин, отправила еду пленникам, проверила раненых... Перезарядила все пистоли... Отмыла котел... Мой заторможенный разум отключился. Я положила руки на стол, кончиками пальцев прощупывая волокна древесины, похожие на крошечные горные хребты, сглаженные за годы службы. Может, это окажется картой, которая позволит мне найти дорогу в сон. Я увидела себя со стороны, сидящую там. Худая, почти тощая: под кожей на моем предплечье резко выступала лучевая кость. За минувшие несколько недель путешествия я похудела сильнее, чем могла себе представить. Ссутулилась от усталости. Густая, спутанная масса кудрявых волос была испещрена серебряными и белыми прядями с дюжиной оттенков темного и светлого. Мне вспомнилось, как Джейми говорил о каком-то выражении, имеющемся у индейцев-чероки... "Вычесывание змей из волос" - вот оно. Чтобы освободить сознание от беспокойства, гнева, страха, одержимости демонами, просто вычесывай змей из волос. Лучше не скажешь. Конечно, в данный момент у меня не было гребня. То есть он был у меня в кармане, но потерялся во время борьбы. Я ощущала свой разум, как воздушный шарик, который упрямо тянет за свою веревочку. Однако, отпускать его я не собиралась: меня вдруг жутко испугало то, что он вообще может не вернуться. Вместо этого я отчаянно сосредоточила внимание на незначительных, но физически ощутимых мелочах: тяжесть куриного рагу и хлеба у меня в животе, острый рыбный запах масла в светильниках. Топот ног по верхней палубе и пение ветра. Шипение воды вдоль бортов корабля. Ощущение лезвия, вошедшего в плоть. Не демонстрация власти, как таковой, не хирургически нацеленное вмешательство, причиняющее вред ради исцеления. А панический удар ножом: разрыв и неожиданная запинка лезвия, воткнувшегося в кость, неуправляемый безумно накренившийся клинок. И огромное темное пятно на палубе, сырое и пахнущее железом. - Я этого не хотела, - прошептала я вслух. - О, Боже. Я этого не хотела. Совершенно неожиданно я заплакала. Без рыданий, без сжимающих горло спазмов. Влага просто наполнила глаза и потекла вниз по щекам, неторопливо, как холодный мед. Безмолвное признание отчаяния из-за того, как все неторопливо и постепенно вышло из-под контроля. - Что такое, милая? - от двери послышался приглушенный голос Джейми. - Я так устала, - еле ворочая языком, произнесла я. - Так устала. Лавка скрипнула под его весом, когда он сел рядом со мной и стал аккуратно утирать мои щеки грязным носовым платком. Обняв меня, Джейми зашептал на гаэльском что-то успокаивающе ласковое, как делал это с испуганными животными. Я прильнула щекой к его рубашке и закрыла глаза. Слезы еще текли по моим щекам, но я уже чувствовала себя лучше: хоть и уставшей до смерти, но не полностью уничтоженной. - Я не хотела убивать того человека, - прошептала я. Пальцы, приглаживающие мне за ухом волосы, на мгновение замерли, а потом вновь задвигались. - Ты никого не убила, - с изумлением в голосе сказал Джейми. - Тебя это тревожит, Сассенах? - Помимо всего прочего, да, - вытирая себе нос рукавом, я села и уставилась на него. - Я не убила канонира? Ты уверен? Его губы натянулись, изобразив нечто почти похожее на улыбку, если бы оно не выглядело так мрачно. - Уверен. Я убил его, девочка. - Ты...О! - шмыгнув носом, я пристально на него посмотрела. - Ты ведь говоришь это не ради того, чтобы я чувствовала себя лучше? - Нет, - улыбка исчезла. - Я тоже не хотел бы его убивать. Только выбора не было, - протянув руку, он указательным пальцем заправил прядь волос мне за ухо. - Не тревожься об этом, Сассенах. Я справлюсь. Я снова заплакала, но на этот раз от всего сердца. Я рыдала от боли и горя и, конечно, от страха. Но мучилась и печалилась я о Джейми и том человеке, которого он, не имея другого выбора, убил. И это все меняло. Немного погодя буря улеглась, оставив меня вялой, но исцеленной. Гудящее чувство отрешенности ушло. Развернувшись на лавке, Джейми прислонился спиной к столу и держал меня на коленях. Так мы и сидели в мирной тишине, наблюдая за свечением угасающих угольков в очаге камбуза и за струйками пара над котелком с горячей водой. Я апатично раздумывала, что надо бы положить в кипяток что-нибудь, чтобы за ночь приготовилось, и взглянула на клетки: куры там уже устроились спать, и лишь иногда раздавалось редкое кудахтанье, когда какая-нибудь из птиц вздрагивала от того, что ей там виделось в ее курином сне. Нет, сегодня я не смогла бы заставить себя убить курицу. Мужчинам придется довольствоваться тем, что попадется под руку утром. Джейми тоже обратил внимание на кур, но подумал о другом. - Ты вспомнила кур миссис Баг? - произнес он с грустным юмором. - Малыша Джема и Роджера Мака? - О, Боже! Бедная миссис Баг. Когда Джему было пять лет или около того, ему поручили каждый божий день пересчитывать кур, чтобы знать наверняка, что они все вернулись в курятник на ночь. После чего, конечно же, дверь плотно закрывалась, чтобы не проникли лисы, барсуки или другие хищники - любители курятины. Только вот Джем не запер. Всего лишь раз, но его оказалось достаточно. В курятник залезла лиса - это была жуткая кровавая бойня. Полнейшая ерунда, что человек - единственное существо, убивающее ради удовольствия. Возможно, всё семейство псовых научилось этому от людей: лисы, волки и, в теории - домашние собаки тоже. Стены курятника были буквально покрыты кровью и перьями. - О, мои детки! - причитала миссис Баг, а слезы, как бусины, скатывались по ее щекам. - О, мои бедные детишки! Джем, которого позвали на кухню, не смел поднять глаза. - Мне жаль, - уставившись в пол, шептал он. – Мне, правда, жаль. - Что ж, так и должно быть, - сказал ему Роджер. - Но сожаление тут не поможет, да? Джемми молча покачал головой, и глаза его наполнились слезами. Роджер откашлялся с грозным раскатом. - Ну, значит, так. Если ты настолько большой, что тебе доверяют работу, значит ты достаточно взрослый, чтобы отвечать за последствия, раз нарушил это доверие. Понимаешь меня? Было очевидно, что Джем ничего не понял, но, всхлипывая, он усердно качал головой. Роджер протяжно вдохнул носом. - Я имею в виду, - проговорил он, - что собираюсь выпороть тебя. Маленькое круглое личико Джемми побелело. Он моргнул и изумленно посмотрел на свою маму. Брианна, было, двинулась к нему, но у нее на предплечье, останавливая, сомкнулась рука Джейми. Не глядя на Бри, Роджер положил ладонь на плечико Джема и решительно развернул его к двери. - Ладно, приятель. На выход, - он указал на дверь. - Вперед, к хлеву, и жди меня. Джемми громко сглотнул. Лицо малыша болезненно посерело, когда миссис Баг принесла первый пернатый трупик, а последующие события нисколько не улучшили его цвет. Я думала, что его стошнит, но обошлось. Плакать он перестал и заново начинать не собирался, но, казалось, весь съёжился, сгорбив плечики. - Иди, - сказал Роджер, и тот ушел. Когда Джемми с опущенной головой поплелся на улицу, он выглядел, как идущий на казнь заключенный, и я не знала, смеяться мне или плакать. Поймав взгляд Брианны, я увидела, что та борется с похожими чувствами: она выглядела расстроенной, но уголок рта подрагивал, поэтому ей пришлось поспешно отвернуться. Роджер очень тяжело вздохнул и, расправив плечи, пошел следом. - Христос, - пробормотал он. Джейми молча стоял в углу и не без сочувствия наблюдал за происходящим. Он слегка пошевелился, и Роджер взглянул на него. Джейми кашлянул. - М-м-пфм. Знаю, что это в первый раз... Но, думаю, лучше сделать это пожестче, - тихо произнес он. - Бедный парнишка чувствует себя ужасно. В изумлении Брианна искоса на него посмотрела, но Роджер кивнул, и его вытянутые в угрюмую линию губы немного расслабились. Расстегивая на ходу ремень, он отправился вслед за Джемом. Мы втроем неловко стояли в кухне, не зная, что нам делать дальше. Брианна, прямо как Роджер, со вздохом выпрямилась, встряхнулась, словно собака, и потянулся за одной из убитых куриц. - Их можно есть? Для проверки я потыкала одну из кур - плоть под кожей была мягкой и вялой, но она еще не начала отделяться. Взяв петуха, я его понюхала: ощущался резкий и сильный запах засохшей крови и кислый душок излившихся фекалий, но сладковатой тухлятиной не пахло. - Думаю, да, если тщательно их приготовим. Часть мы потушим, а остальное отварим для бульона и фрикасе, но вот перья никуда не годятся. В то время как миссис Баг пошла прилечь, Джейми отправился в погреб за луком, чесноком и морковкой, а мы с Брианной принялись за грязную работу - стали ощипывать и потрошить жертв. Мы практически не разговаривали, изредка буркая что-нибудь по ходу работы. Но когда Джейми вернулся и поставил корзинку с овощами на стол возле Бри, та подняла на него глаза. - Это же поможет? - спросила она серьезно. - Правда? Он кивнул: - Когда сделал что-то плохое, то чувствуешь себя паршиво и хочешь все исправить, да? Но исправить нечто подобное никак не возможно, - Джейми указал рукой на груду мертвых кур. Начали появляться мухи: они ползали по мягким перьям. - Лучшее, что ты можешь сделать - это ощутить, что искупил свою вину. Через окно донесся приглушенный вопль. Брианна инстинктивно вздрогнула, но потом тряхнула головой и, отмахиваясь от мух, потянулась за курицей. - Я помню это, - я сказала мягко, вернувшись от образов минувшего. - Уверена, что Джемми тоже. Джейми тихо усмехнулся, после чего замолчал. Я чувствовала, как его сердце бьется за моей спиной, медленно и уверенно.
Мы всю ночь поочередно дежурили по два часа, так, что либо Джейми, либо Йен или я оставались в сознании. Джон Смит казался надежным, но существовала вероятность, что кому-то из команды "Чирка" взбредет в голову освободить моряков из трюма в надежде, что это сможет спасти их от грядущего повешения за пиратство. С полуночным дежурством я справилась достаточно хорошо, но подниматься на рассвете пришлось с трудом. Пробуждаясь, я отвоевывала свой путь, выбираясь из глубокого колодца, выстланного мягкой черной шерстью, а болезненная усталость цеплялась за мои израненные и скрипучие конечности. Как только я вылезла из застеленного одеялом гамака, в него тут же завалился Джейми, и, несмотря на острое рефлекторное желание опрокинуть его оттуда, а самой забраться обратно, я слегка улыбнулась. Либо он был полностью уверен в том, что я могу продолжать дежурство, либо он уже готов был умереть от усталости и морской болезни. "Или и то, и другое", - подумала я, поднимая морской офицерский плащ, который Джейми попросту с себя сбросил. Это единственная вещь, которую в нынешней ситуации можно назвать прибытком: жуткий плащ прокаженного мертвеца я оставила на борту "Чирка". Этот был гораздо лучше: сшитый из новой темно-синей толстой шерсти, на алой шелковой подкладке, и по-прежнему хранящий изрядное количество тепла от тела Джейми. Поплотнее завернувшись в плащ, я погладила мужа по голове, чтобы посмотреть, улыбнется ли он во сне, - его губы слегка дрогнули в улыбке – и, зевая, побрела в камбуз. Еще одним небольшим кушем стала металлическая банка хорошего чая "Дарджилинг" в буфете. Перед тем, как отправиться в постель, я развела огонь под котлом с водой, и сейчас она была горячей. Я зачерпнула кипяток раскрашенной фиалками чашкой - очевидно, из личного сервиза капитана. Чай я взяла с собой наверх и после делового обхода палубы остановилась взглядом на паре матросов, находящихся на дежурстве - мистер Смит держал штурвал. Стоя у поручней, я пила свой ароматный трофей и наблюдала за утренней зарей, выходящей из моря. Если кому-то вдруг приспичило бы сосчитать благодати (и, как ни странно, возможно, мне самой), то этот момент оказался бы из их числа. Мне приходилось видеть рассветы в теплых морях. Они напоминали раскрытие некого невероятного цветка: великолепное медленное распространение тепла и света. Северный восход, словно неторопливое открытие двустворчатой раковины, был холодным и нежным, небо переливалось перламутром над бледным серым морем. Мне подумалось, что в этом ощущается что-то интимное: будто оно предвещало день, полный тайн. Как только я всецело погрузилась в эти поэтические размышления, их прервал возглас: "Вижу корабль!" - прозвучавший прямо надо мной. Расписанная фиалками фарфоровая чашка капитана Стеббингса разбилась о палубу, и, развернувшись, я увидела на горизонте позади нас верхушку белого треугольника, который с каждой секундой становился все больше.
Следующие несколько минут походили на граничащую с фарсом комедию, когда я ворвалась в капитанскую каюту настолько взволнованная и запыхавшаяся, что была не в состоянии что-либо делать, кроме как ловить ртом воздух, как безумный Санта-Клаус: "Эй!... кр... Эй!". Джейми, обладающий способностью мгновенно вскакивать и пробуждаться даже от глубокого сна, именно так и сделал. Он тут же попытался выскочить из постели, забыв в этот стрессовый момент, что находится в гамаке. Когда он, матерясь, наконец, поднялся с пола, по палубе уже грохотали ноги, а остальные матросы с "Чирка", более ловко поднявшиеся из своих гамаков, бежали смотреть, что там происходит. - Это "Чирок"? - спросила я Джона Смита, напрягая глаза, чтобы рассмотреть. - Вы можете сказать? - Да, - проговорил он рассеянно, искоса посмотрев на парус. - Или, скорее, нет. Сказать-то я могу, но это не "Чирок". У него три мачты. - Поверю вам на слово, - с такого расстояния приближающийся корабль выглядел, словно трепещущее облако, несущееся к нам над водой; я до сих пор не могла различить его корпус. - Нам же не нужно бежать от него, правда? - спросила я Джейми, который откопал в столе Стеббингса подзорную трубу и, сильно нахмурившись, изучал нашего преследователя. В ответ он опустил трубу и покачал головой. - Не имеет значения, нужно нам или нет, у нас нет никаких шансов. Он передал трубу Смиту, который, приложив ее к глазу, забормотал: - Флаги... На нем нет реющих флагов...
От этих слов голова Джейми резко вздернулась и повернулась, и тут я поняла, что на "Питте" все еще развевался "Юнион Джек" (флаг Великобритании - прим. пер.). - Это же хорошо, тебе не кажется? - спросила я. - Безусловно, они не станут беспокоить военный корабль. Джейми и Джон Смит - оба явно сомневались в логичности подобного заявления. - Если они подойдут на близкое расстояние, то, вероятно, заметят нечто подозрительное, и это будет не кит (тут игра слов: по-английски fishy – это нечто подозрительное, но и рыбное - прим. пер.), - сказал Смит. Он покосился на Джейми. - Все же... Может, подумаете о том, чтобы надеть капитанский мундир? Это может помочь... На расстоянии. - Если они подойдут настолько близко, то это будет бессмысленно в любом случае, - с мрачным видом сказал Джейми. Ненадолго задержавшись у поручней в рвотном позыве, он все же скрылся и мгновения спустя вернулся. В униформе капитана Стеббингса он выглядел замечательно - если отойти подальше и прищуриться. Но, поскольку Стеббингс был, пожалуй, на фут ниже Джейми и гораздо круглее в средней части, то мундир сильно обтягивал плечи и болтался вокруг талии. Из рукавов мундира и штанин выглядывали рукава рубашки и чулки, причем в гораздо большей степени, чем обычно. А бриджи, чтобы они не упали, Джейми затянул портупеей, многократно собрав их на поясе в складки. Я заметила, что теперь он щеголял капитанским клинком и двумя заряженными пистолями – так же, как и своим собственным дирком. Увидев своего дядю в таком облачении, Йен вскинул брови, но Джейми пристально на него посмотрел, и племянник промолчал, хотя выражение его лица просветлело впервые с тех пор, как мы наткнулись на "Питт". - Не так уж и плохо, - ободряюще сказал мистер Смит. - Может, все же попытаться проявить наглость, а? Ничего не потеряем, в конце концов. - М-м-пфм. - Юнец стоял на палубе в огне, откуда убежали все (Фелиция Доротея Хеманс, стихотворение "Касабьянка" переведено дословно - прим. пер.), - проговорила я, заставив Джейми перевести свой пристальный взгляд на меня. Повидавши Гвинею Дика, я уже не переживала, что Йен со своими татуировками и прочим не пройдет проверку, как матрос на королевском флоте. Остальная часть моряков с "Чирка" была вполне безупречна. Мы могли бы выйти сухими из воды. Теперь приближающийся корабль подплыл достаточно близко, чтобы я смогла разглядеть его носовую фигуру - черноволосую женщину, которая, казалось, сжимала... - То, что она держит, и вправду змея? - с сомнением спросила я. Йен подался вперед, прищурившись из-за моего плеча. - У нее есть клыки. - Как и у корабля, парень, - Джон Смит кивнул на судно, и в этот момент я увидела, что действительно так и было: длинные морды двух маленьких латунных пушек торчали из носа корабля, а когда ветер погнал его к нам под небольшим углом, то стали видны и орудийные порты (почти квадратные отверстия, вырезанные в бортах - прим. пер.). Они могли быть, а могли и не быть настоящими: на бортах торговых кораблей иногда рисовали фальшивые орудийные порты для предотвращения нападений. Однако носовые пушки были настоящими. Одна из них выстрелила с облачком белого дыма, и небольшое ядро плюхнулось в воду рядом с нами. - Это вежливо? - с сомнением спросил Джейми. - Он типа подает нам сигнал? Очевидно, нет: обе носовые пушки пальнули одновременно, и ядро пробило один из парусов у нас над головами, оставив огромную дыру с опаленными краями. Мы изумленно глазели на нее. - Что он там себе думает, стреляя в королевский корабль? - возмущенно воскликнул Смит. - Он думает, что он чертов приватир, и хочет захватить нас - вот что! - проговорил Джейми, отходя от шока и спешно раздеваясь. - Спустите флаг, ради Бога! Смит тревожно переводил взгляд между Джейми и приближающимся кораблем, у поручней которого маячили мужчины. Вооруженные мужчины. - У них есть пушки и мушкеты, мистер Смит, - сказал Джейми, с размаху швырнув за борт свой мундир, который устремился навстречу волнам. - Я не стану с ними сражаться за корабль Его Величества. Спускайте уже этот флаг! Мистер Смит побежал и принялся перебирать бесчисленные веревки, чтобы отыскать ту, которая присоединена к флагу. Очередной "бум" послышался от носовых пушек, но на этот раз счастливая волна погрузила нас во впадину между гребнями волн, и оба ядра пролетели над нами. Флаг с грохотом начал спускаться, осев на палубу бесславной кучкой. Я испытала мгновенное возмущение, рефлекторный порыв броситься и поднять его, но остановила себя. - Что теперь? - спросила я, с беспокойством глядя на корабль. Он был настолько близко, что удавалось рассмотреть фигуры канониров, которые, наверняка, уже перезаряжали носовые латунные пушки и повторно наводили их. А позади них мужчины, стоявшие у поручней, на самом деле щетинились оружием. Мне показалось, что я разглядела мечи и сабли, а также мушкеты и пистоли. Канониры остановились: один из команды стал указывать через поручни, и, повернувшись, закричал кому-то сзади. Затенив глаза рукой, я заметила, как на вздымающихся волнах плавает капитанский мундир. Казалось, что это сбило с толку приватир: я увидела человека, запрыгнувшего на нос и пристально смотрящего на нас. "Что теперь?" - размышляла я. Приватирами могли оказаться все кому ни лень, начиная от профессиональных капитанов, плавающих на основании каперского свидетельства (это правительственный документ во времена парусного флота, разрешающий частному судну атаковать и захватывать суда, принадлежащие недружественному государству, а также обязывающий предоставлять их адмиралтейскому суду для признания призом и для продажи. Охота за неприятельскими судами при наличии каперского свидетельства считалась уважаемым занятием, сочетающим патриотический порыв и прибыль, в противоположность несанкционированному государством пиратству, осуждавшемуся повсеместно - прим. пер.), выданного тем или иным правительством, и заканчивая отъявленными пиратами. Если судно, висящее у нас на хвосте, относилось к первому варианту, то были шансы, что мы вполне сойдем за пассажиров. Если к последнему, то они запросто могли бы перерезать нам глотки и выбросить нас в море. Человек на носу что-то крикнул своим людям и спрыгнул вниз. На мгновение корабль выбрался на ветер: сейчас нос его повернулся, и паруса с глухим хлопком наполнились ветром. - Он собирается нас протаранить, - в полнейшем недоумении проговорил Смит. Я не сомневалась, что он прав. Носовая фигура была уже настолько близко, что я разглядела стиснутую в руке женщины змею, прижатую к ее обнаженной груди. Такова природа шока, что я, находясь в здравом уме, праздно размышляла о том, что, должно быть, судно называется "Клеопатра" или "Аспид", а оно тем временем в пенной спешке прошло мимо нас, и воздух содрогнулся от грохота раскаленного металла. Мир растворился, я лежала: мое лицо вдавилось в пол, от которого пахло бойней. Оглушенная, я изо всех сил прислушивалась к визгу очередного пушечного снаряда, летящего прямо в нас. На меня упало что-то тяжелое, и я неосознанно начала бороться, чтобы высвободиться, чтобы подняться на ноги и бежать, бежать куда угодно, лишь бы подальше... Подальше... Постепенно, из-за ощущений в горле, я осознала, что издаю всхлипывающие звуки, и что поверхность под моей придавленной щекой - липкая от соли доска, а не пропитанная кровью грязь. Вес на моей спине вдруг сам по себе переместился, поскольку Джейми скатился с меня, поднимаясь на колени. - Иисус Христос! - в ярости воскликнул он. - Да что с тобой такое?! Ответом на это стал одиночный "бум", очевидно раздавшийся из пушки на корме того судна, которое проходило мимо нас. Я встала, вся дрожа, но была настолько далека от обычного испуга, что с абсолютно беспристрастным интересом заметила - на палубе в нескольких футах от меня лежала нога: босая, одетая в оторванную парусиновую штанину. Вокруг все было забрызгано кровью. - Святый Боже, святый БОЖЕ, - не переставая, повторял кто-то. Я отрешенно огляделась и увидела мистера Смита, в ужасе смотрящего наверх. Я тоже подняла глаза. Верхушка единственной мачты исчезла, а остатки парусов и снастей изодранной дымящейся массой обвисли практически до палубы. Очевидно, что орудийные порты приватира не были показными. Ошарашенная, я даже не стала раздумывать, почему они в нас стреляли. Джейми тоже не тратил время на вопросы. Он схватил мистера Смита за руку. - Чёрт возьми! Подлый nàmhaid (враг - гэльск. прим. пер.) возвращается! Так и было. Тот корабль двигался слишком быстро, как я с опозданием поняла. Развернув свой борт и проплывая мимо нас, он выстрелил. Но, скорее всего, только одно из тяжелых пушечных ядер на самом деле ударило по нам, снеся мачту и того горемыку с "Чирка", который был в тот момент на снастях. Остальные матросы находились сейчас на палубе, выкрикивая вопросы. Единственным ответом, предложенным приватиром, который в данный момент описывал широкий круг, стало совершенно очевидное намерение вернуться и закончить начатое. Я увидела, как Йен резко бросил взгляд на пушку "Питта", что было явно бессмысленно. Даже если люди "Чирка" обладали некоторым опытом в канонирском деле, то в данный момент они не имели никакой возможности занять места у орудий. Приватир завершил разворот. Он возвращался. По всей палубе "Питта" люди кричали, размахивали руками, врезались друг друга, когда натыкались на поручни. - Мы сдаемся, вы, грязные мерзавцы! - кричал один из них. - Оглохли, что ли?! Видимо, оглохли. Случайное дуновение ветра принесло мне сернистый запах тлеющего фитиля, и я разглядела мушкеты, которые были выставлены для нашего устрашения. Несколько мужчин рядом со мной, потеряв от страха головы, бросились в трюм. Я поймала себя на мысли, что, возможно, это не такая уж плохая идея. Возле меня Джейми размахивал руками и кричал. Однако, внезапно он исчез, и, повернувшись, я увидела его бегущим по палубе. Стягивая с себя через голову рубашку, он вскочил прямо на нашу носовую пушку - сверкающий латунный ствол именовавшийся "длинной девяткой". Опираясь для равновесия свободной рукой на плечо Йена, он размахивал рубашкой, которая, развеваясь, описывала огромную белую дугу. На мгновение это вызвало недоумение: треск стрельбы прекратился, хотя шлюп продолжал свой смертоносный круг. Джейми снова замахал туда-сюда рубашкой. Несомненно, они должны его видеть! Ветер дул в нашу сторону. Я услышала, как вновь раздался грохот орудий, и кровь застыла в моих жилах. - Они собираются нас потопить! - завопил мистер Смит, и эта мысль эхом отозвалась в криках ужаса еще нескольких людей. Ветер донес до нас резкий и едкий запах черного пороха. С такелажа раздавались крики людей, половина из которых сейчас также отчаянно размахивала рубахами. Я увидела, как Джейми на мгновение сделал передышку, сглотнул, а затем нагнулся и что-то сказал Йену. Сильно сжав плечо племянника, он опустился на четвереньки у пушки. Йен промчался мимо, в спешке чуть не сбив меня с ног. - Куда ты собрался? - закричала я. - Вызволить пленников! Они погибнут, если мы затонем! - прокричал он через плечо, исчезая в сходном люке. Опять развернувшись лицом к приближающемуся кораблю, я обнаружила, что Джейми с пушки не слез, как мне сначала показалось. Вместо этого он обхватил орудие, повернувшись спиной к тому судну. Сопротивляясь ветру, он для равновесия развел руки в стороны, а коленями изо всех сил сжал пушечное дуло. С распростертыми руками Джейми вытянулся в полный рост, демонстрируя свою обнаженную спину с паутиной шрамов, которые краснели на побледневшей от ледяного ветра коже. Встречное судно начало замедляться, маневрируя таким образом, чтобы скользить параллельно с нами и взорвать наш корабль следующим бортовым залпом. Я видела головы людей, высовывающиеся из-за поручней, выглядывающие из снастей - все тянули шеи от любопытства. Но не стреляли. Внезапно я ощутила мощные и болезненные удары собственного сердца, как будто оно, остановившись на минуту, сейчас вспомнило о своем долге и пыталось наверстать упущенное. Над нами навис борт корабля, и наша палуба погрузилась в глубокую холодную тень. Он находился так близко, что можно было услышать, как сбитые с толку орудийные расчеты вопросительно переговаривались между собой. Доносился гулкий звон и грохот ядер в стеллажах, скрип орудийных лафетов. Я не могла посмотреть вверх, не смела пошевельнуться. - Кто вы? - спросил сверху гнусавый очень "американский" голос. Прозвучало это с излишней подозрительностью и с большим раздражением. - Если вы имеете в виду корабль, то он называется "Питт”, - Джейми слез с пушки и встал рядом со мной: полуголый, он весь покрылся гусиной кожей, отчего волоски на теле встали дыбом, как медная проволока. Его трясло: то ли от ужаса, то ли от гнева, то ли просто от холода - я не знала. Однако голос его не дрожал, а был наполнен яростью. - Если же вы имеете в виду меня, то я - Джеймс Фрейзер, полковник, ополчение Северной Каролины. Наступило минутное молчание, пока хозяин приватира переваривал услышанное. - Где капитан Стеббингс? - спросил голос. Подозрительности в нем не убавилось, но раздражение немного поутихло. - Это чертовски длинная история, - зло проговорил Джейми. - Но на корабле его нет. Если желаете пойти и отыскать его, будь по-вашему. Не возражаете, если я надену свою рубашку? Замешательство, ропот - и щелчки курков стихли. К этому моменту я очухалась настолько, что смогла поднять глаза. Поручни корабля щетинились стволами мушкетов и пистолей, но сейчас большинство из них были убраны и безобидно направлены вверх, пока их владельцы глазели, высунувшись вперед через поручни. - Одну минуту! Повернись-ка! - сказал голос. Джейми глубоко вдохнул через нос, но повернулся. Он мельком посмотрел на меня, затем встал, высоко задрав голову и сжав челюсти, а взгляд устремив на мачту, вокруг которой под присмотром Йена собирались заключенные из трюма. Они выглядели совершенно сбитыми с толку: таращились, раскрыв рты, на приватир, озирались по сторонам на палубе, пока не замечали Джейми, который стоял полуголый и сверкал глазами, как василиск. Если бы я не начала беспокоиться, что у меня случится сердечный приступ, то сочла бы это забавным. - Дезертировал из британской армии, не так ли? - с любопытством произнес голос со шлюпа. Джейми повернулся, сохраняя свирепый взгляд. - Нет, - резко сказал он. - Я свободный человек - и всегда им был. - Да неужели? - начал потешаться голос. - Ладно. Надевай рубашку и поднимайся сюда на борт. Я едва могла дышать и утопала в холодном поту, но мое сердце стало биться более размеренно. Одевшись, Джейми взял мою руку. - Моя жена и племянник идут со мной, - крикнул он и, не дожидаясь утвердительного ответа со шлюпа, схватил меня за талию и поднял, чтобы поставить на поручни "Питта", откуда я смогла бы ухватить веревочную лестницу, которую корабельная команда сбросила вниз. Джейми не хотел рисковать и снова разлучиться со мной или Йеном. Корабль раскачивался на волнах, и, на миг закрыв глаза, мне пришлось мертвой хваткой вцепиться в лестницу, оттого что закружилась голова. Наравне с головокружением я ощущала и тошноту, но это была всего лишь реакция на шок. Пока глаза были закрыты, мой желудок немного успокоился, и я смогла поставить ногу на следующую перекладину. - Вижу корабль! Сильно запрокинув голову, я углядела лишь машущую руку человека сверху. Лестница крутанулась подо мной, когда я повернулась и увидела приближающийся парус. Наверху, на палубе, гнусавый голос прокричал приказания, а босые ноги затопали по доскам, потому что экипаж побежал по своим местам.
Джейми был на поручнях "Питта", удерживая меня за талию, чтобы я не свалилась. - Иисус твою Рузвельт Христос! - проговорил он крайне изумленно и, взглянув через плечо, я увидела как Джейми, повернувшись, следил за приближающимся кораблем. - Это грёбанный "Чирок". Высокий, очень худой человек с седыми волосами, торчащим кадыком и пронзительными голубыми глазами встретил нас на вершине лестницы. - Капитан Эйса Хикман, - рявкнул он на меня, а затем мгновенно переключил свое внимание на Джейми. - Что это за корабль? И где Стеббингс? Йен позади меня перелез через поручни, тревожно оглядываясь. - На вашем месте я бы поднял лестницу, - быстро сказал он одному из матросов. Я взглянула вниз на палубу "Питта", где куча-мала из мужчин, толкаясь и пихаясь, ломилась к поручням. Кругом махали руками и кричали, корабельные матросы и бывшие завербованные попытались высказаться, но капитан Хикман был не в настроении. - Поднимите ее, - сказал он матросу, и велел Джейми следовать за собой. Не дожидаясь ответа и даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть идет ли кто следом, капитан зашагал по палубе. Джейми обвел матросов пристальным взглядом, но, видимо, решил, что они достаточно безобидны, и бросив Йену: "Присматривай за своей тетушкой", - пошел за Хикманом. Йен ни на что не обращал внимания, кроме приближающегося "Чирка". - Иисус, - прошептал он, пристально глядя на парусник. - Думаешь, с ним все в порядке? - С Ролло? Непременно. Я на это надеюсь, - мое лицо замерзло. Сильнее, чем просто от морских брызг - мои губы онемели. И повсюду на периферии зрения мерцали крошечные огоньки, - Йен, - проговорила я, как можно спокойнее. – Думаю, я сейчас упаду в обморок. Казалось, что давление в моей груди нарастает, не давая мне дышать. Заставив себя кашлянуть, я почувствовала мгновенное облегчение. Господи Боже, у меня что, сердечный приступ? Боль в левой руке? Нет. Боль в челюсти? Да, но я сжала зубы, так что неудивительно... Я не осознала, как падаю, но ощутила хватку чьих-то рук: кто-то поймал и опустил меня на палубу. Думаю, что мои глаза были открыты, но я ничего не видела. Словно в тумане мне пришло в голову, что, может, я умираю, но я тут же отвергла эту мысль. Нет, черт побери! Я не могу! Но на меня накатывал непонятный серый туман. - Йен, - сказала я, или подумала, что сказала. Я чувствовала себя очень спокойной. - Йен, просто на всякий случай, скажи Джейми, что я люблю его, - к моему удивлению, ничего не померкло, но туман настиг меня, и я ощутила, как тело мягко обволакивает безмятежное серое облако. И давление, и удушье, и боль - утихли. Беспечно счастливая, я могла бы уплыть в эту серую мглу. Вот только не было уверенности, что я действительно произнесла те слова, и необходимость передать их не давала покоя, словно колючка в подошве стопы. - Скажи Джейми, - повторяла я туманному Йену. - Скажи Джейми, что я люблю его. - Открой глаза и скажи мне сама, Сассенах, - произнес низкий настойчивый голос где-то рядом. Я попыталась открыть глаза и поняла, что могу. Видимо, я все-таки не умерла. Попробовав осторожно вдохнуть, я обнаружила, что грудь с легкостью двигается. Мои волосы были влажными, и лежала я на чем-то твердом, укрытая одеялом. Лицо Джейми плавало надо мной, но когда я моргнула - стабилизировалось. - Скажи мне, - повторил он, слегка улыбаясь, хотя тревога образовала морщинки вокруг глаз. - Сказать тебе... Ох! Я люблю тебя. Где?.. - воспоминания о недавних событиях нахлынули на меня, и я резко села. - "Чирок"? Что... - Не имею ни малейшего понятия. Когда ты в последний раз что-нибудь ела, Сассенах? - Не помню. Прошлой ночью. Что ты имеешь в виду? Как это "не имею ни малейшего понятия"? Он все еще там? - О. Да, - с некоторой мрачностью сказал он. - Еще там. Он выстрелил в нас два раза несколько минут назад... Хотя, подозреваю, ты не слышала. - Он выстрелил... - я потерла рукой лицо, с удовольствием обнаружив, что теперь я чувствую свои губы, и что моя кожа снова стала нормально теплой. - Я выгляжу серой и потной? - спросила я Джейми. - У меня губы синие? Его это встревожило, но он наклонился, чтобы рассмотреть поближе мой рот. - Нет, - с уверенностью ответил Джейми, выпрямляясь после тщательного осмотра. Затем он наклонился и быстро поцеловал меня, словно ставя печать на мои румяные губы. - Я тоже тебя люблю, - прошептал он. - И рад, что ты не мертва. Еще пока, - добавил он нормальным голосом и выпрямился именно в тот момент, когда где-то в стороне раздался явно пушечный выстрел. - Полагаю, капитан Стеббингс захватил "Чирок"? - спросила я. - Не думаю, что капитан Робертс стал бы наобум палить по незнакомым кораблям. Но интересно, почему Стеббингс по нам стреляет? Отчего он не пытается взойти на "Питт" и вернуть его себе? Пусть бы и забирал свое. Сейчас мои странные симптомы практически исчезли, и голова ощущалась вполне ясной. Приподнявшись и сев, я обнаружила, что меня уложили на плоские крышки больших сундуков в каком-то предбаннике грузового отсека. На потолке там находился решетчатый люк, через который я увидела порхающие тени развевающихся парусов, а вдоль стен стояли всевозможные бочки, тюки и ящики. Воздух был наполнен запахами дёгтя, меди, тряпья, пороха, и... кофе? Я вдохнула поглубже, на миг почувствовав себя немного окрепшей. Да, кофе! Из-за стены донесся очередной негромкий пушечный выстрел, приглушенный расстоянием, и я ощутила легкую внутреннюю дрожь. Осознания того, что ты заперт в трюме корабля, который в любой момент может быть потоплен, было достаточно, чтобы перебить даже запах кофе. Тоже отреагировав на выстрел, Джейми, приподнявшись, повернулся. Прежде чем я смогла встать и предложить немедленно отправиться наверх, в люк, загораживая свет, просунулась круглая коротко стриженная голова. - Леди как бы пришла в себя? - вежливо спросил парнишка. - Кэп говорит, если она мертва, вы больше здесь не нужны, и он желает, чтобы вы сразу шли наверх поговорить с ним, сэр. - А если я не мертва? - задала я вопрос, пытаясь расправить свои влажные юбки, которые по подолу насквозь промокли и были безнадежно измяты. Проклятье! Нынче я оставила свою нагруженную золотом юбку и карман на борту "Питта". Такими темпами двигаться дальше – и мне несказанно повезет, если я прибуду на сушу в сорочке и корсете. Парнишка - я разглядела его поподробнее: ему, вероятно, было лет двенадцать или около того, хотя выглядел он гораздо моложе, - улыбнулся моим словам. - В этом случае он предложил прийти и собственноручно бросить вас за борт, мэм, надеясь сконцентрировать разум вашего мужа. Кэп Хикман немного поторопился со своим заявлением, - виновато сморщившись, добавил он. - Он ничего такого не делает. Как правило. - Я пойду с тобой. Не потеряв равновесия, я встала, но руку Джейми приняла. Мы прошли по кораблю, ведомые нашим новым знакомым, который любезно сообщил мне, что его имя Абрам Зенн ("Мой па был начитанным человеком, сильно увлеченным словарем мистера Джонсона, и трепетал от одной мысли, что мое имя будет начинаться на первую букву алфавита, а заканчиваться на последнюю, понимаете?"). Что он юнга, а судно и правда называлось "Аспид", что меня порадовало, и что причиной теперешнего волнения была давняя обида капитана Хикмана на военного капитана Стеббингса: "Между этими двумя произошла не одна стычка, и кэп Хикман поклялся, что будет еще лишь одна". - Я так понимаю, капитан Стеббингс того же мнения? - сухо спросил Джейми, на что Абрам энергично закивал. - В Роаноке приятель в таверне сказал мне, что там выпивал кэп Стеббингс, который заявил собравшимся, как он намеревается повесить кэпа Хикмана на его собственной рее и оставить его чайкам, чтобы те выклевали ему глаза. Они так и сделают, - добавил он, мрачно поглядывая на птиц, кружащих над океаном неподалеку. - Гадкие твари - эти чайки. Дальнейшие пикантные подробности были прерваны нашим прибытием в святая святых капитана Хикмана - тесную кормовую каюту, так же до отказа забитую грузом, как и трюм. Здесь находился Йен, производящий впечатление пленного могавка, которому предстоит сожжение на костре, из чего я сделала вывод, что он не понравился капитану Хикману. Впечатление, похоже, было взаимным, если судить по ярким лихорадочным пятнам, горящим на впалых щеках последнего. - А, - кратко произнес Хикман, увидев нас. - Рад видеть, что вы не покинули эту жизнь, мэм. Была бы прискорбная потеря для вашего мужа. Что за преданная женщина! - последнее было произнесено с саркастической интонацией, которая с возрастающим чувством неловкости заставила меня задуматься, сколько именно раз я попросила Йена передать Джейми о моей любви, и многие ли слышали, как я это говорила? Но Джейми попросту проигнорировал высказывание Хикмана, указав мне присесть на неубранной капитанской кровати, прежде чем самому начать разбираться с этим человеком. - Мне сказали, что нас обстреливает "Чирок", - мягко заметил он. - Неужели данное обстоятельство вас не волнует, сэр? - Нет. Пока не волнует, - Хикман бросил беспечный взгляд на свои кормовые окна, половину из которых закрывали штормовые крышки, - вероятно, из-за треснутых стекол, а многие стекла вообще были выбиты. - Он просто палит в надежде на удачный выстрел. Мы в выгодном положении, поскольку находимся с наветренной стороны и, скорее всего, сохраним это преимущество на ближайшие пару часов. - Я вижу, - весьма убедительно сказал Джейми, словно понимал, что это значит. - Дядя, капитан Хикман обмозговывает, стоит ли втягивать "Чирок" в бой, - тактично вставил Йен, - или лучше бежать. Нахождение с наветренной стороны влияет на маневренность, и, таким образом, дает ему, я полагаю, немного больше свободы в этом вопросе, чем имеет в настоящее время "Чирок". - Слышали о том, кто дерется и убегает, чтобы выжить и продолжить борьбу в другой раз? - пристально посмотрев на Йена, сказал Хикман. - Если я могу потопить его, я так и сделаю. Если я могу расстрелять его на его же собственном квартердеке (квартердек - приподнятая часть верхней палубы в кормовой части парусного судна, - прим. пер.) и захватить корабль, будет еще лучше, и я готов отправить его на дно, если придется. Но я не позволю ему потопить меня! Не сегодня! - Почему не сегодня? - спросила я. - Имею в виду, почему не в любой другой день? Хикман очень удивился, он, видимо считал, что я здесь находилась чисто для красоты. - Потому что у меня важный груз для доставки, мэм. Которым я не смею рисковать. Разве что мне подвернется мало-мальски прекрасный шанс добраться до этой крысы Стеббингса, - угрюмо задумавшись, добавил он. - Полагаю, ваше предположение о нахождении капитана Стеббингса на борту и является объяснением тому, почему вы самым решительным образом вознамерились потопить "Питт"? - спросил Джейми. Потолок каюты был настолько низким, что всем - и ему, и Йену, и Хикману - приходилось разговаривать, согнувшись в три погибели, и они выглядели, словно шимпанзе на совещании. Присесть, действительно, было некуда, кроме кровати, а устроиться на коленях на полу, конечно, не подобало для встречи джентльменов. - Да, сэр, и я обязан вам, что вовремя меня остановили. Пожалуй, нам стоит распить кувшинчик, когда будет больше свободного времени, и вы сможете рассказать, что случилось с вашей спиной. - Пожалуй, нет, - вежливо сказал Джейми. - Я так понимаю, что мы находимся под парусами. Где сейчас "Питт"? - Болтается на волнах примерно в двух милях от нас со стороны кормы. Если я разделаюсь со Стеббингсом, - и от предвкушения глаза Хикмана засветились красным, - я вернусь и захвачу еще и его корабль. - Если кто-то останется на борту в живых, чтобы плыть на нем, - сказал Йен. - Когда я видел корабль в последний раз, там, на палубе, был настоящий дебош. Что может склонить вас захватить "Чирок", сэр? - спросил он, повышая голос. - Мы с дядей можем сообщить вам информацию о имеющемся вооружении и экипаже. И даже если Стеббингс захватил корабль, я сомневаюсь, что он сумеет отстоять его. У него своих не более десяти человек, а капитан Робертс и его команда нисколько не захотят в этом участвовать, я уверен. Джейми пристально посмотрел на Йена. - Знаешь, они, вероятно, его уже убили. Йен нисколько не походил на Джейми, но это выражение непреклонного упорства на его лице было мне хорошо знакомо. - Да, возможно. Вы бросили бы меня, если бы думали, что я умер? Я заметила, как Джейми открыл было рот, чтобы сказать: "Он же пёс", - но передумал. Он закрыл глаза и вздохнул, очевидно, размышляя над перспективой подстрекательства к морскому бою - и попутно о риске, которому бессчетное количество раз уже подвергались все наши жизни, не говоря уже о жизнях людей на борту "Чирка" - ради немолодого пса, который, может быть, мертв, и его давно сожрала акула. Некоторое время спустя он открыл глаза и кивнул. - Да, хорошо, - он, насколько было возможно в тесноте каюты, выпрямился и повернулся к Хикману. - Близкий друг моего племянника находится на борту "Чирка" и, вероятно, он в опасности. Я понимаю, что данный вопрос не ваша забота, но это объясняет наш интерес. А что касается вас... Помимо капитана Стеббингса на борту "Чирка" имеется груз, который тоже мог бы вас заинтересовать - шесть ящиков с винтовками. Мы с Йеном вдвоем ахнули. Хикман резко выпрямился и треснулся головой о балку. - Ой! Святой Моисей. Вы уверены в этом? - Уверен. И, полагаю, Континентальная армия сможет их использовать? Я подумала, что это шаг на опасную территорию. В конце концов, тот факт, что Хикман испытывал сильную неприязнь к капитану Стеббингсу, совсем не означал, что он был американским патриотом. Капитана Стеббингса я видела мало, но он выглядел вполне способным вызвать сугубо личную неприязнь, абсолютно независимо от каких-либо политических соображений. Но Хикман не стал отрицать. На самом деле, взбудораженный упоминанием винтовок, он едва ли обратил внимание на замечание Джейми. "Правда ли это?" - размышляла я. Но Джейми говорил с полной уверенностью. Я мысленно вернулась к содержимому трюма "Чирка", пытаясь отыскать хоть что-нибудь... - Иисус твою Рузвельт Христос, - проговорила я. - Коробки, перевозимые в Нью-Хейвен? - я еле удержалась, чтобы не сболтнуть имя Ханны Арнольд: мне пришло в голову, что капитан может оказаться всего лишь дельцом, охотно торгующим с любой из сторон. Но я вовремя поняла, что если Хикман истинный патриот, то он мог узнать имя и догадаться, что эти винтовки почти наверняка должны были попасть в Континентальную армию через самого полковника Арнольда. Джейми кивнул, наблюдая за Хикманом, который разглядывал на стене небольшой барометр, словно тот был магическим хрустальным шаром. И что бы он ему ни показывал, это, по-видимому, являлось благоприятным. Потому что Хикман кивнул, после чего выскочил из каюты, словно у него загорелись штаны. - Куда это он? - спросил Йен, глядя ему вслед. - Полагаю, проверить ветер, - сказала я с гордостью, что хоть что-то знаю. - Убедиться, что корабль по-прежнему находится с наветренной стороны. Джейми порылся на столе Хикмана и обнаружил там довольно сморщенное яблоко, которое он бросил мне на колени: - Съешь его, Сассенах. Черт побери, что это за наветренная сторона? - Ах. Ладно, тут ты меня подловил, - призналась я. - Но это как-то связано с ветром, и кажется чем-то важным, - я понюхала яблоко: оно, очевидно, знавало лучшие времена, но у него все еще сохранился слабый сладкий запах, который вдруг воскресил дух моего исчезнувшего аппетита. Я осторожно откусила, чувствуя, как рот наполнился слюной, и жадно, за два укуса, прикончила фрукт.
С палубы донесся пронзительно высокий гнусавый голос капитана Хикмана. Я не расслышала, что он сказал, но ответ последовал незамедлительно: тут же по палубе туда-сюда затопали ноги, а корабль внезапно изменил положение, повернувшись так, чтобы подстроить паруса. Пронесся грохот орудийных лафетов и скрипучее звяканье поднимаемых пушек. Видимо, преимущество нахождения с наветренной стороны по-прежнему было у нас. Я заметила, как лицо Йена озарилось неистовым волнением, и порадовалась увиденному, но не могла удержаться и не высказать сомнения. - Ты нисколечко не сомневаешься? - спросила я Джейми. - В конце концов, он же пёс. Джейми посмотрел на меня и угрюмо пожал плечами. - Да, ну что ж. Мне известны сражения, происходившие и по более худшим причинам. А за вчерашний день я совершил пиратство, мятеж и убийство. Если к этому добавить государственную измену, получится замечательный день. - Кроме того, тетушка, - сказал Йен укоризненно, - он хороший пёс.
С наветренной стороны или нет, наше осторожное маневрирование продолжалось бесконечно долго, пока, наконец, корабли расположились таким образом, что оказались на опасном расстоянии друг от друга. Солнце уже садилось, и до горизонта ему оставалось чуть больше ширины ладони, отчего паруса пылали зловещим красным светом, и мой чистый целомудренный рассвет, похоже, завершится в бушующем море крови. На "Чирке", аккуратно курсирующем меньше чем в полумиле от нас, была поднята лишь половина парусов. Стоя на палубе "Аспида" и вцепившись руками в поручни так, как будто это было горло Стеббингса, капитан Хикман выглядел, словно борзая в ожидании кролика. - Пора вам спуститься вниз, мэм, - проговорил Хикман, не глядя на меня. - Прямо сейчас обстановка здесь начнет накаляться, - его руки напряглись в ожидании. Я не стала спорить. Напряжение на палубе было столь интенсивным, что я ощущала его запах - тестостерон, приправленный серой и черным порохом. Мужчины - удивительные создания: они все до одного казались веселыми. Я задержалась, чтобы поцеловать Джейми - он откликнулся с таким упоением, что моя нижняя губа слегка запульсировала. Я решительно отвергла возможность увидеть его в следующий раз разорванным в клочья. Мне и прежде несколько раз приходилось сталкиваться с ней, и, хотя опыт не делал ее менее пугающей, я научилась ее игнорировать. Или, по крайней мере, думала, что научилась. Я сидела в главном трюме, практически в полной темноте, вдыхая затхлую вонь трюмных вод и прислушиваясь к тому, что без сомнения, являлось крысами, которые шебуршились в цепях. И мне с большим трудом удавалось игнорировать грохот орудийных лафетов, раздающийся сверху. Только четыре пушки размещались на борту "Аспида", но это были двенадцатифунтовые орудия - тяжелое вооружение для береговой шхуны. "Чирок" же, оборудованный как океанское торговое судно, которое могло отбить любую атаку, имел по восемь шестнадцатифунтовых пушек на борт, две карронады на верхней палубе, а также кормовое и два носовых орудия. - Его миновала участь стать военным кораблем, - объяснил мне Абрам, после того, как попросил меня описать вооружение "Чирка". - И, вероятно, он не станет пытаться захватить или потопить другое судно, потому что не возьмется перевозить огромный груз, даже будь он построен для этого, в чем я сильно сомневаюсь. И еще: вряд ли капитану Стеббингсу удастся подчинить себе хотя бы часть той команды, так что мы не должны унывать, - он говорил с колоссальной уверенностью, которую я нашла забавной и странным образом успокаивающей. Казалось, он понял это, потому что склонился вперед и нежно погладил мою руку. - Сейчас вам не нужно беспокоиться, мэм, - сказал он. - Мистер Фрейзер сказал мне, что я ни в коем случае не должен допустить, чтобы вы пострадали, и я этого не допущу - будьте уверены! - Спасибо, - со всей серьезностью ответила я. Не желая ни смеяться, ни плакать, я откашлялась и спросила: - Ты знаешь, что стало причиной неприязни между капитаном Хикманом и капитаном Стеббингсом? - Да, мэм, - тут же ответил Абрам. - Капитан Стеббингс был местной чумой в течение нескольких лет. Он останавливал суда, которые не имел никакого права обыскивать, забирал легальные грузы, называя их контрабандой, и никто не сомневался, что ни один из товаров никогда не окажется на таможенном складе! - добавил он, очевидно цитируя то, что слышал уже не раз. - Но, на самом деле, это то, что случилось с "Аннабель". "Аннабель" - это был большой кеч, принадлежавший брату капитана Хикмана. "Питт" остановил ее и попытался завербовать членов ее экипажа. Тео Хикман запротестовал, началась потасовка, и Стеббингс приказал своим людям стрелять в "Аннабель", что привело к смерти трех членов команды. Среди них был и Тео Хикман. Произошедшее вызвало большой общественный резонанс, и капитана Стеббингса даже попытались привлечь к ответственности за содеянное. Однако, капитан утверждал, что ни один из местных судов не имеет права судить его за что бы то ни было. А если кто-нибудь хочет подать против него иск, то сделано это должно быть в английском суде. И местные судьи согласились с этим. - Это было до войны, объявленной в прошлом году? - с любопытством спросила я. - Ведь, если после... - Задолго до, - подтвердил молодой Зенн. - Все же, - добавил он с праведным негодованием, - они трусливые псы, которых следует облить смолой и извалять в перьях - большинство из них, и Стеббингс тоже! - Не сомневаюсь, - сказала я. - Думаешь... Но возможности узнать его мнение больше не было, потому что в этот момент корабль резко накренился, швырнув нас обоих на мокрые доски, и звук сильного и протяжного взрыва сотряс воздух вокруг. Я сразу не поняла, какой корабль стрелял, но мгновение спустя пушки "Аспида" прогрохотали над головой, и стало ясно, что первый залп произвели с "Чирка". Ответ "Аспида" был нескоординированным, наверху пушки по правому борту палили, в общем-то, с произвольными интервалами, перемежаясь слабыми хлопками ружейных выстрелов. Воспротивившись галантным попыткам Абрама, который бросился прикрывать меня сверху своим тощим тельцем, я перевернулась и встала на четвереньки, внимательно прислушиваясь. Раздавались многочисленные крики, но слов было не разобрать, хотя пальба прекратилась. Насколько я могла судить, вода у нас нигде не просачивалась, так что, видимо, повреждений ниже ватерлинии не имелось. - Они же не сдались, верно? - поднимаясь на ноги, разочаровано проговорил Абрам. - Сомневаюсь. Опершись рукой на большую бочку, я встала. Главный трюм был забит так же тесно, как и дальний, но только крупногабаритными грузами: мы с Абрамом едва могли протиснуться между сетчатым навалом клетей и рядами бочек - от нескольких из них сильно пахло пивом. Корабль в данный момент имел крен на одну сторону. Мы, должно быть, возвращались - вероятно, чтобы совершить еще одну попытку. Колеса пушечных лафетов елозили по палубе наверху - да, их перезаряжали. "Кого-нибудь уже ранило? - размышляла я, - И что, черт побери, я буду с этим делать, если это так?" Сверху донесся звук единственного пушечного выстрела. - Этот пёс, должно быть, удирает, - прошептал Абрам. - А мы гонимся за ним. Наступил продолжительный период относительной тишины, во время которого мне казалось, что корабль лавирует, но я не могла сказать наверняка. Может, Хикман и преследовал "Чирок". Внезапный вопль и звук неожиданной тревоги раздался наверху, и корабль неистово вздыбился, в очередной раз опрокинув нас на пол. Теперь я приземлилась сверху. Деликатно убрав колено с живота Абрама, я помогла ему сесть, сама задыхаясь, как выброшенная на берег рыба. - Что... – захрипел, было, он, но продолжить не удалось. Случился чудовищный удар, снова сбивший нас обоих с ног. За ним тут же последовал скрежещущий, раздирающий звук заскрипевшего дерева. Создалось впечатление, словно корабль разваливается вокруг нас, и я не сомневалась, что так оно и есть. Послышался пронзительный, как у банши, визг, и по палубе загрохотали ноги. - Нас берут на абордаж! - я расслышала, как Абрам сглотнул, и моя рука потянулась к прорези в юбке, для храбрости касаясь ножа. Если... - Нет, - прошептала я, напряженно вглядываясь в темноту, как будто это могло мне помочь лучше слышать. - Нет. Это мы берем их на абордаж, - потому что топот ног стих.
А вот вопли не стихли. даже издалека в них слышался отголосок безумия, абсолютная радость бешеного берсерка. Мне казалось, что я распознаю горский клич Джейми. Но это играло воображение - они все звучали одинаково дико. - Отче наш, сущий на небесах... Отче наш, сущий на небесах... - в темноте шептал себе под нос Абрам, но его заклинило на первой строчке молитвы. Непроизвольно сжав кулаки и закрыв глаза, я сморщилась, будто усилием воли могла бы помочь. Этого не мог никто. Казалось, целое столетие раздавался приглушенный шум, слышались случайные выстрелы, удары и грохот, стоны и крики. А затем тишина. Увидев, что Абрам с вопросом на лице повернулся ко мне, я сжала его руку. Затем корабельная пушка выстрелила с жутким грохотом, который эхом прокатился по палубе, а ударная волна так сильно сотрясла воздух в трюме, что заложило уши. Последовал другой залп, и я скорее ощутила, чем услышала страшный треск, после чего пол вздыбился и опрокинулся, и корабельные балки вздрогнули со странным низким гулом. Я сильно затрясла головой, сглатывая, пытаясь продуть воздух через евстахиевы трубы. Наконец мне это удалось, и я услышала топот ног на борту корабля. Больше, чем одна пара. Передвигались медленно. Я вскочила на ноги и, подняв Абрама, стала толкать его к лестнице. Я слышала воду. Не плеск ее вдоль бортов судна, а то, как она хлестала в трюме. Люк наверху был закрыт, но не задраен, и я двумя руками выбила его с отчаянным грохотом, едва не потеряв равновесие и чуть не сверзнувшись во тьму, но, к счастью, меня подхватил Зенн, который в качестве поддержки подставил маленькое, но твердое плечо под мою задницу. - Благодарю, мистер Зенн, - сказала я, и, потянувшись назад, втащила его на лестницу к свету. Первое, что я увидела на палубе, это кровь. И еще раненые, но среди них не было Джейми. Он был вторым, что я увидела: Джейми стоял, свесившись через остатки разрушенных поручней, вместе с несколькими другими мужчинами. Я поспешила посмотреть, что же они там разглядывают, и в нескольких сотнях ярдов увидела "Чирок". Его паруса неистово трепыхались, а мачты выглядели странно покосившимися. Потом я поняла, что это сам корабль накренился, и его нос наполовину поднялся из воды. - Чтоб меня! - изумленно проговорил Абрам. - Он наскочил на скалу. - Так же, как и мы, сынок, но не все так плохо, - сказал Хикман, обернувшись на голос юнги. - Есть ли в трюме вода, Абрам? - Есть, - я ответила раньше Абрама, который, заглядевшись на поврежденный "Чирок", не мог собраться с мыслями, чтобы что-нибудь ответить. - У вас на борту имеются какие-либо медицинские инструменты, капитан Хикман? - Что у меня имеется? - он растерянно заморгал. - Сейчас не время... Зачем? - Я хирург, сэр, и нужна вам, - был мой ответ.
Минут через пятнадцать я опять очутилась в небольшом предбаннике грузового отсека, где несколькими часами ранее приходила в себя после обморока - сейчас это помещение определили под лазарет. "Аспид" не располагал хирургом, но имел небольшой запас медикаментов: полбутылки настойки опия, ланцет и чаша для кровопусканий, большой пинцет, сосуд с мертвыми иссохшими пиявками, две ржавые ампутационные пилы, сломанный хирургический держатель, мешочек корпии (корпия - нащипанные из тряпок нитки для перевязки - прим. пер.) для обработки ран и огромная банка камфарной мази. Искушение самой напиться опийной настойки было велико, но долг звал. Завязав волосы, я стала обследовать грузы в поисках чего-нибудь полезного. Мистер Смит и Йен поплыли на "Чирок", надеясь найти там мою собственную аптечку, но, учитывая видимую степень повреждения на месте нашей бывшей каюты, я не питала особых надежд. Удачный выстрел "Аспида" пробил "Чирок" ниже ватерлинии, и если бы он не сел на мель, то, вероятно, все равно рано или поздно затонул бы. На палубе я произвела быструю сортировку раненых: один человек убит, у нескольких незначительные повреждения, трое тяжелых, но опасности для жизни нет. Скорее всего, судя по тому, что мужчины рассказывали про корабли, которые обменялись залпами с расстояния не более нескольких ярдов, раненых было больше на "Чирке". Стремительный и кровавый маневр. Через несколько минут после того, как все закончилось, в поле зрения показался "Питт": его разношерстной вздорной команде, по-видимому, пришлось прийти к определенному компромиссу, чтобы позволить судну плыть, и теперь корабль был занят переправкой раненых. Сквозь завывание ветра я услышала окрик их боцмана. - Следующий, - пробормотала я, и, взяв в руки меньшую из ампутационных пил, приготовилась к собственным стремительным и кровавым маневрам.
- У вас же есть пушки, - заметила я Абраму Зенну, который прилаживал для меня пару подвесных фонарей, потому что солнце уже почти зашло. - Предполагается, что капитан Хикман был готов их использовать. Неужели он не подумал, что есть вероятность потерь? Абрам виновато пожал плечами. - Это наше первое плавание по каперскому свидетельству, мэм. В следующий раз мы подготовимся лучше, я уверен. - Первое? Что за... Как давно капитан Хикман плавает? - резко спросила я, параллельно продолжая с остервенением перерывать груз, и, наконец, порадовалась, обнаружив сундук, в котором находились отрезы печатного ситца. Абрам задумался, хмуро глядя на фитиль, который резал. - Ну-у-у, - произнес он, - какое-то время у него была рыбацкая лодка, где-то в районе Марблхеда. Он, я имею в виду капитан, владел ей вместе с братом. Но после того, как брат наткнулся на капитана Стеббингса, Хикман начал работать на Эммануэля Бейли, первым помощником капитана на одном из его, мистера Бейли, я имею в виду, корабле. Мистер Бэйли - еврей, - пояснил Абрам, заметив мои вскинутые брови. - Владеет банком в Филадельфии и тремя кораблями, которые регулярно плавают в Вест-Индию. Наш корабль также принадлежит ему, и именно он получил для капитана Хикмана каперское свидетельство от Конгресса, когда была объявлена война. - Понятно, - проговорила я более чем просто ошарашено. - Но это первый рейс мистера Хикмана в качестве капитана шлюпа? - Да, мэм. Но у приватиров, как правило, нет на борту заведующего грузом, понимаете, - искренне сказал он. - Это работа заведующего грузом - снабжение корабля и забота о таких вещах, как медикаменты. - А ты в курсе этого, потому что... Как давно ты плаваешь? - с любопытством спросила я, вытаскивая бутылку чего-то похожего на очень дорогой бренди, чтобы использовать его в качестве антисептика.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!