Дата: Понедельник, 28.11.2016, 21:45 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
Диана Гэблдон. «Эхо прошлого» («An Echo In The Bone»)
Пролог ТЕЛО УДИВИТЕЛЬНО ПЛАСТИЧНО. Дух же - и того более. Но есть то, что вернуть невозможно. Так, ты говоришь, nighean? Это правда - легко можно покалечить тело и изувечить душу. И все же есть в человеке то, что никогда не сломается.
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА | Книги | Диана Гэблдон Перевод: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва, Наталья Шлензина, Ольга Абрамова и др. Редакторы: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Снежана Шабанова. Иллюстратор: Евгения Лебедева Книгу можно скачать здесь в трех форматах.
- СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНО, - сказала леди Доротея, - что так мы ни к чему не придем. «А она ничуть не похожа на женщину, привыкшую оставлять проблемы без решения, - подумала Рейчел, - но свой темперамент держит в узде. С другой стороны, она даже не собиралась поддаваться на уговоры Дэнни вернуться в дом своего дяди». - Я не вернусь, - заявила она твердым голосом, - потому что, если я это сделаю, вы сбежите в Континентальную армию в Вэлли-Фордж, куда, как вы думаете, я за вами не последую. - Конечно, ты же не последуешь? - сказал Дэнни, и Рейчел подумала, что ей послышался проблеск надежды в его вопросе, но она не была уверена, надежды на что именно. Леди Доротея пригвоздила его взглядом своих больших голубых глаз. - Ради тебя я пересекла чертов огромный океан. И вы, то есть, ты, думаешь, что какая-то треклятая армия может остановить меня? Дэнни потер костяшками пальцев переносицу. - Нет, - признал он. - Я так не думаю. Вот почему я не ушел. Я не хочу, чтобы ты следовала за мной. Леди Доротея громко сглотнула комок в горле, но отважно вскинула подбородок. - Почему? - спросила она, и ее голос слегка дрогнул. - Почему ты не хочешь, чтобы я следовала за тобой? - Доротея, - ответил он, как можно мягче. - Оставляя в стороне тот факт, что твой уход со мной поставит тебя в положение мятежницы и приведет к конфликту с твоей семьей - это армия. Более того, это очень бедная армия, лишенная каких-либо маломальских удобств, включая одежду, постельные принадлежности, обувь и еду. Помимо всего, это армия на грани катастрофы и поражения. Это не подходящее место для тебя. - А это подходящее место для вашей сестры? - Конечно, нет, - сказал Дэнни. - Но... - он осекся, очевидно, понимая, что вот-вот попадет в ловушку. - Но ты не можешь запретить мне следовать за тобой, - сладким голосом вставила Рейчел. Она не была уверена, что должна помогать этой незнакомой женщине, но ее восхищал дух леди Доротеи. - И мне ты не можешь этого запретить, - решительно произнесла Доротея. Дэнни сильно помассировал тремя пальцами точку между бровями, прикрыв глаза, как будто от боли. - Доротея, - сказал он, опустив руку и выпрямляясь во весь рост. - Я призван делать то, что делаю, и это только между Господом и мной. Рейчел следует за мной не только потому, что она упрямая, но и потому, что на мне лежит ответственность за нее; ей некуда больше идти. - Это и мое призвание! - горячо воскликнула Рейчел. - Ты сказал, что найдешь для меня безопасное место среди Друзей, если захочу. Но я не захотела и не хочу. Прежде чем Дэнни смог сказать что-нибудь еще, леди Доротея вытянула руку таким повелительным жестом, что он остановился как вкопанный. - У меня есть идея, - сказала она. - Даже боюсь спросить, какая, - сказал Дэнни совершенно искренне. - А я не боюсь, - вставила Рейчел. - Так, какая? Доротея переводила взгляд с одного на другую. - Я была на собрании квакеров. Даже на двух. Я знаю, как это делается. Давайте проведем собрание и попросим Господа наставить нас. У Дэнни отвисла челюсть, что весьма позабавило Рейчел, которой редко удавалось ошеломить своего брата, но ей нравилась наблюдать, как это делает Доротея. - Это... - начал он, потрясенно. - Отличная идея, - закончила Рейчел, уже пододвигая еще один стул к огню. Дэнни вряд ли мог спорить. Он сел, совершенно сбитый с толку, хотя Рейчел заметила, что он посадил ее между Доротеей и собой, и не была уверена, боится ли он быть слишком близко к Доротее, чтобы сила ее присутствия не подавляла его, или просто потому, что, сидя у очага напротив нее, он мог лучше ее видеть. Они все медленно уселись, устраиваясь поудобнее, и погрузились в молчание. Рейчел закрыла глаза, сквозь веки ощущая теплое красное свечение огня, от которого ее руки и ноги охватывала нега. Она вознесла молчаливую благодарность за это, вспоминая постоянное ощущение холода в лагере, отчего горели пальцы рук и ног, и постоянную дрожь, которая уменьшалась, но не исчезала, когда она куталась в одеяла по ночам и от которой в мышцах не проходила усталость и боль. Неудивительно, что Дэнни не хотел, чтобы Доротея следовала за ним. Ей самой не хотелось возвращаться, она пожертвовала бы чем угодно, лишь бы не возвращаться туда - чем угодно, кроме благополучия Дэнни. Она ненавидела ощущение холода и голода, но ей было бы гораздо хуже знать, находясь в тепле и сытости, что брат страдает в одиночестве. «Имела ли леди Доротея представление, на что это похоже?» - подумала Рейчел и открыла глаза. Доротея сидела спокойно, но выпрямив спину и сложив свои изящные руки на коленях. Рейчел предполагала, что Денни, как и она, представил эти руки покрасневшими и обветренными, это прекрасное лицо, изможденное от голода, покрывшееся пятнами от грязи и холода. Глаза Доротеи были скрыты веками, но Рейчел была уверена, что она смотрит на Дэнни. По ее мнению, это была рискованная игра со стороны Доротеи. Ибо что, если Господь говорил с Дэнни и сказал ему, что это невозможно, что он должен отослать ее? «А что, если Господь говорит с Доротеей именно сейчас? - вдруг подумала она, - Или если Он уже говорил с ней ранее?» Эта мысль совершенно обескуражила Рейчел. Не то чтобы Друзья думали, что Господь говорит только с ними; просто они не были уверены, что другие люди часто к Нему прислушиваются. А прислушивалась ли она сама? Положа руку на сердце, Рейчел вынуждена была признать, что не прислушивалась. И она знала, почему: из-за нежелания услышать то, что, как она боялась, она должна сделать - что она должна отвернуться от Йена Мюррея и отбросить о нем все мысли, которые согревали ее тело и наполняли ее сны в ледяном лесу таким жаром, что она просыпалась подчас в уверенности, что стóит ей протянуть руку, и падающий снег, зашипев, растает на ее ладони. Рейчел с трудом сглотнула и закрыла глаза, пытаясь открыть сердце правде, но дрожа от страха услышать ее. Однако она услышала только учащенное дыхание, и мгновение спустя мокрый нос Ролло ткнулся в ее руку. Смущенная, она почесал ему за ушами. Наверное, не подобает делать так на собрании, но она знала, что пес будет докучать ей, пока не добьется своего. От удовольствия он полуприкрыл свои желтые глаза и положил тяжелую голову ей на колени. «Собака любит его, - подумала она, мягко поглаживая густую грубую шерсть. - Если это так, разве может он быть плохим человеком?» В ответ она услышала не Бога, а своего брата, который наверняка сказал бы: «Хотя собаки достойные существа, я думаю, они вряд ли могут судить о характере человека». «Но я-то могу, - подумала Рейчел про себя. - Я знаю, какой он, и я знаю каким он может быть». Рейчел взглянула на Доротею, неподвижно сидящую в своем сером рубище. Леди Доротея Грей была готова отказаться от своей прежней жизни и, вероятно, даже от своей семьи, стать членом общества Друзей ради Дэнни. «Возможно ли, - подумала она, - чтобы Йен Мюррей смог отказаться от насилия ради меня?» «Слишком много гордыни в этой мысли, - бранила себя она. - Какой такой силой, по -твоему, ты обладаешь, Рейчел Мэри Хантер? Ни у кого нет такой силы, кроме Господа Бога. Только Господь обладает такой силой». Все возможно, если есть на то воля Господа. Ролло тихонько махнул хвостом, троекратно ударив им об пол. Дэнзелл Хантер выпрямился на табурете. Это было совсем легкое движение, но в полной тишине оно удивило обеих женщин, которые вскинули головы, будто испуганные птицы. - Я люблю тебя, Доротея, - сказал он. Он говорил очень тихо, но его мягкие глаза горели за стеклами очков, и Рейчел почувствовала, как у нее защемило в груди. - Ты выйдешь за меня замуж?
Дата: Четверг, 05.07.2018, 16:18 | Сообщение # 203
Король
Сообщений: 19994
Глава 87. РАССТАВАНИЯ И ВСТРЕЧИ (с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
20 апреля 1778 года ПО ОКОНЧАНИИ НАШИХ трансатлантических вояжей (а после приключений с капитанами Робертсом, Хикманом и Стеббингсом я считала себя кем-то вроде знатока морских катастроф) можно было сказать, что наше плавание в Америку прошло довольно уныло. У нас случилась небольшая стычка с английским военным кораблем, но, к счастью, мы его обогнали, и, слава Богу, не утонули, пережив пару шквалов и большой шторм. Я находилась в полном душевном смятении, и, хотя кормили нас отвратительно, самое большее, на что меня хватало – это, стуча об стол, вытряхивать долгоносиков из сухарей перед тем, как есть. Мои мысли наполовину были заняты будущим: сложной ситуацией Марсали и Фергюса, опасностью состояния Анри-Кристиана и тем, как с этим справиться. Другая же половина – ладно, если уж совсем честно, то семь восьмых – все еще пребывала в Лаллиброхе с Джейми. Как всегда, очень надолго расставаясь с Джейми, я чувствовала себя лишенной кожи, словно у меня был сильно поврежден какой-то жизненно важный орган. И одновременно – как будто меня выгнали из собственного дома – как морского моллюска вырвали из раковины и небрежно бросили в бурлящий прибой. Я думала, что в значительной степени это было связано с грядущей смертью Йена, который настолько являлся частью Лаллиброха (и его постоянное присутствие там все эти годы служило Джейми настоящим утешением), что потерять его – в некотором роде значило потерять сам Лаллиброх. Как ни странно, но слова Дженни, какими бы обидными они не были, меня по-настоящему не задели: я слишком хорошо знала неистовую скорбь и отчаяние, которые человек превращал в ярость, потому что для него это единственный способ выжить. И, по правде говоря, я даже понимала ее чувства, потому что разделяла их: разумно или нет, но я считала, что должна была спасти Йена. Что толку от всех моих знаний и умений, если я не могла помочь, когда помощь была действительно жизненно необходима? Но ощущение утраты, как и мучительно ноющее чувство вины, усиливалось оттого, что я не могла быть там, когда умрет Йен, и мне пришлось оставить его в последний раз, зная, что я не увижу его снова, что не в состоянии помочь ему, и не могу находиться рядом с Джейми и семьей, когда обрушится удар, или даже просто быть свидетелем его ухода. Младший Йен тоже чувствовал это – и даже гораздо сильнее. Я часто видела, как он сидит на корме и с мукой в глазах смотрит на кильватерный след корабля (возмущенная полоса воды, остающаяся за кормой идущего корабля – прим. пер.). - Как думаешь, его уже нет? - спросил он меня вдруг в один из дней, когда я пришла на корму посидеть рядом с ним. - Па? - Не знаю, - честно сказала я. – Скорее всего, да, судя по тому, в каком состоянии он был… но люди иногда на удивление долго держатся. Когда у него день рождения, ты знаешь? Йен в недоумении уставился на меня. - Где-то в мае, рядом с днем рождения дяди Джейми. А что? Я пожала плечами и плотнее закуталась в шаль от холодного ветра. - Часто очень больные люди, чей день рождения приближается, как будто ждут, пока он не пройдет, и только потом умирают. Я как-то читала статью об этом. По какой-то причине это чаще случается со знаменитостями или хорошо известными людьми. Йен рассмеялся, хотя и с горечью. - Па никогда таким не был, - вздохнул он. - Сейчас я жалею, что не остался с ним. Я знаю, что он сказал мне уезжать, да я и сам хотел уехать, - честно добавил Йен. - Но мне так плохо от того, что я его оставил. Я тоже вздохнула. - Вот и мне. - Но ты должна была уехать, - запротестовал Йен. - Ты же не могла позволить бедному малышу Анри-Кристиану задохнуться. Па это понимал. Я точно знаю. Его искренняя попытка помочь мне чувствовать себя лучше заставила улыбнуться. - Он понимал и то, почему тебе нужно было уехать. - Да, я знаю. Йен немного помолчал, глядя на бурлящий кильватерный след: день стоял прохладный и ветреный, и корабль шел полным ходом, хотя неспокойное море было испещрено белыми пенными барашками. - Хотел бы я... - вдруг сказал Йен, потом замолчал и сглотнул. - Хотел бы я, чтобы па мог познакомиться с Рейчел, - тихо закончил он. - Мне жаль, что она с ним не встретится. Я сочувственно промычала, ведь слишком хорошо помнила те годы, когда наблюдала за тем, как растет Брианна, и переживала, что она никогда не узнает своего отца. А потом случилось чудо, которое для Йена будет невозможным. - Я знаю, что ты рассказал своему отцу о Рейчел – он говорил мне об этом и был так счастлив узнать о ней, - тут Йен слегка улыбнулся. - А Рейчел ты рассказывал о своем отце? О семье? - Нет, - ответил он ошеломленно. - Нет, никогда. - Что ж, ты обязательно должен... Что-то не так? Йен нахмурился, и уголки его губ опустились. - Я... ничего, правда. Просто я подумал... Я никогда ни о чем ей не рассказывал. В том смысле, что мы... толком почти и не общались, понимаешь? То есть, я говорил с ней иногда, и она со мной, но это было просто по делу. А потом мы... Я поцеловал ее и... Ну, и все стало понятно само собой, - Йен беспомощно махнул рукой. - Но я никогда не спрашивал ее. Я просто знал. - А теперь ты сомневаешься? Йен покачал головой, его каштановые волосы разлетались на ветру. - О, нет, тетушка, я уверен в том, что есть между нами так же, как уверен в... в... - он оглянулся в поисках какого-нибудь символа незыблемости на вздымающейся палубе, но потом сдался. - Ну, я уверен в том, что я чувствую, так же, как уверен в том, что завтра взойдет солнце. - Думаю, Рейчел об этом знает. - Да, - ответил Йен, и голос его смягчился. - Я точно знаю, что да. Мы немного посидели молча, потом я встала и сказала: - Что ж, в таком случае... помолись за своего отца, а потом, может, тебе следует пересесть на нос корабля?
В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ я пару раз бывала на медицинских конференциях в Филадельфии. Тогда мне город не понравился: я нашла его неприветливым и неряшливым. Теперь он выглядел иначе, но ненамного привлекательнее. Дороги, которые не были вымощены булыжником, представляли собой моря грязи, а улицы, где когда-то потом расположатся уходящие вдаль ряды домов с дворами, заваленными хламом, сломанными пластмассовыми игрушками и частями от мотоциклов, сейчас обрамляли ветхие хижины с дворами, полными мусора, выброшенными устричными раковинами и привязанными козами. И хотя никаких облаченных в черную форму грубых полицейских не наблюдалось, но мелкие уголовнички были все те же и все так же приметны, несмотря на очевидное присутствие британской армии: возле таверн толпились красные мундиры, а мимо фургона маршем проходили колонны с мушкетами на плечах. Наступила весна – хоть в этом-то сомневаться не приходилось. Повсюду росли деревья, за что спасибо авторитетному заявлению Уильяма Пенна о том, что на одном из пяти акров деревья не должны вырубаться (Уильям Пенн – ключевая фигура в ранней истории английских колоний в Америке, почитается в США как один из отцов-основателей государства и его первой столицы – Филадельфии – прим. пер.). И даже алчным политикам двадцатого века не удалось полностью уничтожить эти леса. Вероятно, только потому, что они не смогли придумать, как извлечь прибыль, не будучи пойманными. Многие из деревьев сейчас цвели, и гонимые ветром конфетти белых лепестков проносились над спинами лошадей, когда фургон въехал в город. На главной дороге стоял армейский патруль; они остановили нас, потребовав пропуск у возничего и двух его пассажиров-мужчин. Благопристойно облаченная в чепчик, я никому не смотрела в глаза и пробормотала, что еду из деревни помогать дочери, которая вот-вот родит. Солдаты мельком заглянули в большую корзину с продуктами, стоявшую у меня на коленях, но даже не посмотрели мне в лицо, прежде чем взмахом руки отпустить фургон на все четыре стороны. Респектабельность играла на руку. От нечего делать я задумалась над тем, многие ли шпионы догадались использовать пожилых леди? Мало кто слышал о старушках-шпионах, но опять же, это может просто указывать, насколько они в этом хороши. Типография Фергюса располагалась не в самом фешенебельном районе, но неподалеку, и я обрадовалась, увидев, что это был крепкий дом из красного кирпича, стоящий в ряду похожих на него солидных и приятно выглядящих домов. Мы не стали писать о том, что я приезжаю: я бы прибыла так же быстро, как и письмо. С трепещущим сердцем я открыла дверь. Марсали стояла у прилавка, сортируя стопки бумаги. Услышав звонок над дверью, она подняла взгляд, моргнула, а затем уставилась на меня с открытым ртом. - Как ты, дорогая? - спросила я и, поставив на пол корзину, поспешила открыть крышку прилавка, чтобы обнять Марсали. Она выглядела так, что краше в гроб кладут, хотя, при виде меня в ее глазах вспыхнуло горячее облегчение. Марсали практически упала мне в объятия и разразилась нехарактерными для нее рыданиями. Несколько встревоженная, я похлопала ее по спине, успокаивающе приговаривая. От нее исходил затхлый запах, одежда висела на ее косточках, а волосы были очень давно немытыми. - Все будет хорошо, - настойчиво повторяла я в десятый раз, и Марсали, прекратив всхлипывать, отошла чуть назад, нащупывая в кармане грязный носовой платок. Я потрясенно увидела, что она снова беременна. - Где Фергюс? - спросила я. - Не знаю. - Он оставил тебя? – ужаснулась я. - Ну что за мелкий негодяй... - Нет-нет, - поспешила ответить Марсали, почти рассмеявшись сквозь слезы. - Он не оставил меня, совсем нет. Он просто прячется – Фергюс меняет свое место каждые несколько дней, и я не знаю, где именно он прямо сейчас. Дети его отыщут. - Почему он прячется? Хотя, думаю, что и спрашивать нечего, - сказала я, взглянув на приземистый черный печатный станок, который стоял позади прилавка. - Или что-то конкретное? - Да, небольшая брошюрка для мистера Пейна. Он начал целую серию писать, понимаешь ли, под названием «Американский кризис». - Мистер Пейн, автор «Здравого смысла?» (Один из наиболее известных документов ранней американской истории, эссе-памфлет Томаса Пейна (1737—1809) был анонимно опубликован в колониях в январе 1776 г. Напечатанный в Америке тиражом в 120 тысяч экземпляров 50-страничный памфлет оказал серьезное влияние на отношение колонистов к британской короне и стал наиболее эффективным инструментом антибританской пропаганды в борьбе американских колоний за отделение от Англии – прим. пер.) - Да, тот самый, - ответила Марсали, всхлипывая и вытираясь платочком. - Он приятный человек, но пить с ним не садись – так сказал Фергюс. Знаешь, как одни мужчины по пьяни становятся милыми и обходительными, а другие – наоборот, и их даже не оправдаешь тем, что они шотландцы, когда все заканчивается прославлением Красавчика Дандѝ? (Джон Грэм Клаверхаус по прозвищу Бонни Дандѝ – персонаж времен последней английской Революции. Джон Грэм, был владетелем поместья Клеверхаус около Данди (третьего по величине города Шотландии), титул «виконт Данди» он получил в награду от короля Джеймса, а прозвище Бонни – за свою красивую внешность. Он является первым «якобитом», т.е. сторонником короля Джеймса (Якова) Стюарта, став на его защиту и пытаясь убедить сделать то же самое Шотландский Парламент. Когда Дандѝ это не удалось, он средь бела дня с группой сторонников покинул Эдинбург и начал открытый мятеж – прим. пер.). - О, из этих. Да, я с такими хорошо знакома. На каком ты месяце? - спросила я, меняя тему ближе к той, что меня интересовала. - Может, тебе лучше присесть? Не следует тебе долго стоять. - На каком? - Марсали выглядела удивленной и невольно положила руку туда, куда я смотрела – на свой слегка округлившийся животик. А потом рассмеялась. - О, ты об этом. Она залезла рукой под передник и извлекла оттуда большой кожаный мешок, который был привязан вокруг ее талии. - Для побега, - объяснила она. - На случай, если подожгут дом, и мне придется бежать вместе с детьми. Мешок оказался на удивление тяжелым, и когда я взяла его, то услышала приглушенное звяканье под слоями бумаг и мелких детских игрушек. - «Кэзлон Италик-24» (типографский шрифт – прим. пер.)? - спросила я, и Марсали улыбнулась, мгновенно сбросив, по крайней мере, десяток лет. - Полный набор, за исключением литеры «Х». Когда Фергюс ушел, мне пришлось снова расплющить ее молотком в лепешку и продать ювелиру, чтобы хватило денег на еду. Но буква «Х» там по-прежнему имеется, представь себе, - сказала она, забирая у меня мешок, - только из настоящего свинца. - Неужели тебе пришлось использовать и «Гауди Болд-10»? Два полных набора шрифтов Джейми и Фергюс отлили из золота, а затем вымазали их сажей и покрыли чернилами, чтобы те стали неотличимыми от многих других наборов шрифта из настоящего свинца в наборной кассе, которая скромно стояла у стены за прессом (наборная касса – в полиграфии, ящик с литерами для воспроизведения текста при ручном наборе, разделенный продольными и поперечными перегородками на клетки, в каждой из которых находятся литеры одной буквы или знака (а также пробельные элементы), и устанавливается на наклонной поверхности наборного стола – прим. пер.). Марсали покачала головой и протянула руку, чтобы забрать у меня мешок. - Его Фергюс забрал с собой и собирался закопать где-нибудь в укромном месте, на всякий случай. Ты выглядишь совершенно измотанной после дороги, матушка Клэр, - продолжила она, наклоняясь, чтобы вглядеться повнимательней. - Давай я пошлю Джоанни в таверну за кувшином сидра? - Было бы чудесно, - сказала я, все еще немного ошеломленная откровениями последних нескольких минут. - А Анри-Кристиан... как он? Он здесь? - Думаю, на заднем дворе с другом, - ответила Марсали, вставая. - Я позову его домой. Малыш слегка подустал, бедняжка, ведь он плохо спит, да и горлышко у него такое, что говорит он, будто страдающая запором жаба. Хотя, надо сказать, его это совсем не останавливает. Вопреки усталости Марсали улыбнулась и пошла через дверь в жилую половину, зовя Анри-Кристиана. «На случай, если подожгут дом. Интересно, кто?» - подумала я, и мороз пробежал по коже. Британская армия? Лоялисты? И как же Марсали справлялась одна, занимаясь бизнесом и семьей, с мужем в бегах и больным ребенком, которого нельзя оставить одного, пока он спит? «Ужас нашей ситуации», - как она написала в своем письме Лири. И это было несколько месяцев назад, когда Фергюс еще жил дома. Что ж, теперь она не одна. Впервые с того момента, как я оставила Джейми в Шотландии, я почувствовала в своем положении нечто большее, чем мрачный зов необходимости, и решила, что напишу Джейми обо всем. Он может (я надеялась, что так и случится) уехать из Лаллиброха до того, как мое письмо туда придет, но, если и так, Дженни и остальное семейство с интересом узнают о том, что тут происходит. А если все-таки Йен будет все еще жив... Но я не хотела думать об этом, поскольку понимала: его смерть означает, что Джейми освободился и может вернуться ко мне, а это заставляло ощущать себя упырем, упивающимся чужим горем и желающим Йену скорейшей смерти. Хотя, честно говоря, я думала, что Йен и сам может хотеть, чтобы все случилось раньше, а не позже. Эти мрачные размышления были прерваны возвращением Марсали, рядом с которой вприпрыжку скакал Анри-Кристиан. - Grandmère! (Бабушка! (фр.) – прим. пер.) - увидев меня, крикнул он и прыгнул ко мне на руки, чуть не сбив меня с ног, поскольку был очень крепким малышом. Он ласково уткнулся мне носиком в грудь, и неожиданно я ощутила прилив такой теплой радости оттого, что вижу этого мальчишку. Я поцеловала и крепко обняла его, чувствуя, как дыра, оставленная в моем сердце отсутствием Мэнди и Джема, потихоньку заполняется. Находясь в Шотландии вдали от семьи Марсали, я почти забыла, что у меня все еще остались четыре прекрасных внука, и была благодарна, что мне напомнили об этом. - Хочешь, покажу, как я умею, Grandmère? - нетерпеливо прохрипел Анри-Кристиан. Марсали права: он действительно звучал, как страдающая запором жаба. Однако я кивнула, и, спрыгнув с моих колен, малыш вытащил из кармана три маленьких кожаных мешочка, набитых отрубями, и сразу же принялся с удивительной ловкостью ими жонглировать. - Это его па научил, - с некоторой гордостью пояснила Марсали. - Когда я стану большой, как Герман, па и меня научит обчищать карманы! Охнув, Марсали прикрыла его рот ладонью. - Анри-Кристиан, мы никогда о таком не говорим, - строго сказала она. - Никому. Ты меня слышишь? Он ошарашенно посмотрел на меня, но послушно кивнул. Я снова почувствовала, как по коже пробежал мороз. Неужели Герман обчищает карманы профессионально, так сказать? Я посмотрела на Марсали, но она слегка покачала головой: мы поговорим об этом позже. - Открой-ка ротик и высуни язык, солнышко, - попросила я Анри-Кристиана. Давай бабушка посмотрит твое больное горлышко, а то оно звучит весьма болю-ю-юче. - Юче-юче-юче, - произнес он, широко улыбаясь, но послушно широко открыл рот, из которого немного повеяло чем-то гнилым. И даже при таком слабом освещении я увидела, что разбухшие миндалины почти полностью заполнили горло. - Боже милостивый, - сказала я, поворачивая его голову туда-сюда, чтобы получше рассмотреть. - Удивительно, что он кушать может, не говоря уж о сне. - Иногда не может, - проговорила Марсали, и я услышала напряжение в ее голосе. - Достаточно часто ему удается проглотить лишь немного молока, и даже это для него будто ножик в горле. Бедный ребенок. Она присела на корточки рядом со мной, убирая тонкие темные прядки с раскрасневшегося личика Анри-Кристиана. - Как думаешь, ты сможешь помочь, матушка Клэр? - О, да, - ответила я с гораздо большей уверенностью, чем на самом деле чувствовала. - Конечно. Я ощутила, как напряжение стало вытекать из Марсали, словно вода, и по ее лицу, будто напряжение и правда было водой, тихо побежали слезы. Она притянула голову Анри-Кристиана к своей груди, чтобы тот не мог видеть, как мама плачет, и я обняла их обоих, приложившись щекой к ее покрытой чепцом голове и ощущая застаревший и резкий мускусный запах ее ужаса и усталости. - Теперь все в порядке, - тихо приговаривала я, гладя ее по худенькой спине. - Я здесь. Ты можешь поспать.
МАРСАЛИ ПРОСПАЛА весь остаток дня и всю ночь напролет. Я устала с дороги, но смогла подремать, сидя возле очага в кухне в большом кресле, а Анри-Кристиан свернулся у меня на коленях и тяжело храпел. Ночью два раза у него останавливалось дыхание, и хотя мне без труда удалось ему помочь, я понимала, что медлить больше нельзя. И потому утром после короткого сна я вымыла лицо и, немного перекусив, вышла, чтобы найти все, что мне потребуется. С собой я привезла только самые простые медицинские инструменты, но дело в том, что, на самом деле, тонзилэктомия и аденоидэктомия и не требовали ничего сложного. Жалко, что у Йена не было возможности поехать со мной в город: мне бы не помешала его помощь, да и Марсали тоже. Но для мужчины его возраста это слишком опасно: ему бы не удалось открыто войти в город, не будучи остановленным и допрошенным британскими патрулями, которые, скорее всего, арестовали бы его как подозрительный элемент, – каким он, безусловно, и являлся. Ну, и корме того... он горел желанием найти Рейчел Хантер. Задача отыскать двух человек и собаку, которые могли находиться практически в любом месте между Канадой и Чарльстоном, да еще и в условиях, когда кроме ног и переданного слова, других средств связи не существовало, напугала бы любого менее упрямого человека, чем урожденный Фрейзер. Йен мог быть более покладистым, чем Джейми, но, как и дядя, он умел следовать выбранному курсу, несмотря на разверзшийся ад, всемирный потоп или разумные доводы. У него, как он заметил, имелось одно преимущество. Судя по всему, Дэнни Хантер все еще был армейским хирургом. Если это так, то он явно находился в континентальной армии – в какой-то из ее частей. Таким образом, идея Йена заключалась в том, чтобы выяснить, где в данный момент квартируется ближайшее подразделение, и начать свои расспросы там. С этой целью он решил, не привлекая внимания, поболтаться по окраинам Филадельфии, пооколачиваться в окрестных тавернах и кабаках, и с помощью местных сплетен обнаружить, где сейчас располагается какая-нибудь армейская часть. Самое большее, что я смогла убедить его сделать, так это послать весточку в типографию Фергюса, когда он что-нибудь разузнает, чтобы мы понимали, куда он направляется. А пока мне оставалось только коротко помолиться его ангелу-хранителю (весьма перегруженному работой созданию), затем сказать словечко своему собственному (которого я представляла себе похожим на бабушку с тревожным лицом) и приступить к тому, что необходимо сделать. Идя по грязным улицам, я обдумывала операцию. За последние десять лет я делала тонзилэктомию только один раз… Ну, два, если считать близнецов Бёрдсли по отдельности. Обычно это была простая и быстрая процедура, но с другой стороны, ее, как правило, не выполняли в сумрачной типографии на карлике с суженными дыхательными путями в инфицированной ротовой полости и с околоминдалинным абсцессом. Однако... Если мне удастся подыскать место получше, то совсем не обязательно оперировать в типографии. «Та-ак, где это можно сделать?» - задумалась я. Скорее всего, в доме какого-нибудь богатея – там, где на свечной воск денег не жалели. Я бывала во множестве таких домов, особенно, когда мы жили в Париже, но не знала ни одного даже более-менее обеспеченного человека в Филадельфии. Также, как и Марсали: я её спрашивала. Ладно, не всё сразу. Прежде чем я продолжу переживать об операционном театре, мне нужно найти кузнеца, способного сделать для меня требуемый инструмент в виде проволочной петли. В крайнем случае я могла удалить миндалины и скальпелем, но будет гораздо труднее тем же способом удалить аденоиды, расположенные над мягким нёбом. А последнее, чего я хотела, – это, работая в темноте, резать и тыкать острым инструментом в сильно воспаленном горле Анри-Кристиана. Проволочная петля отлично справится и при этом вряд ли повредит то, на что наткнется. Ведь резать будет только та сторона петли, что цепляет удаляемую ткань. И при этом именно тогда, когда я сделаю сильное зачерпывающее движение, которое аккуратно удалит миндалину или аденоид. Я беспокоилась, нет ли у Анри-Кристиана стрептококка. Его горлышко было ярко-красным, но это могли вызвать и другие инфекции. «Нет, придется рискнуть и надеяться, что это не стрептококк», - подумала я. Практически сразу же, как приехала, в несколько чаш я поставила созревать пенициллиновую плесень. Невозможно сказать, будет ли действенным тот экстракт, который получится в них через несколько дней. И если да, то насколько. Но это лучше, чем ничего. Так же, как и я сама. У меня была одна, несомненно, полезная вещь, – или будет, если поиски этого дня окажутся успешными. Почти пять лет назад лорд Джон Грей прислал мне бутылку с купоросным маслом и стеклянный пеликан (химический стеклянный сосуд, состоящий из двух вместе спаянных частей, т. е. из колбы и шишака или шлема, от которого простираются две или даже шесть заправленных трубчатых частей, впаянных другим концом в полость брюха колбы – прим. пер.), необходимый для дистилляции эфира с его помощью. И насколько я помнила, он купил эти предметы у аптекаря в Филадельфии, хотя его имя я забыла. Но в Филадельфии не могло быть много аптекарей, и я решила посетить их всех, пока не найду то, что требуется. Марсали сказала, что в городе есть два крупных аптекарских магазина, и только в крупном я смогу найти то, что мне нужно, чтобы сделать эфир. Как звали джентльмена, у которого лорд Джон Грей приобрел мой перегонный аппарат? Из Филадельфии ли он вообще? От усталости или от простой забывчивости моя голова была пуста; а уж время, когда я делала эфир в своей хирургической во Фрейзерс Ридже, вообще казалось далеким и мифическим, будто Всемирный потоп. Я нашла первого аптекаря и приобрела у него несколько полезных предметов, в том числе банку пиявок, хотя мысль о том, чтобы положить одну из них внутрь горла Анри-Кристиана вызывала сомнения: а вдруг он ее проглотит? «С другой стороны, - размышляла я, - Анри-Кристиан – четырехлетний мальчик, старший брат которого обладает весьма развитым воображением. Явно ребенок глотал вещи куда похуже, чем пиявка». Впрочем, если все сложится хорошо, пиявки не понадобятся. А еще я приобрела два очень маленьких каутера (хирургические инструменты для прижигания тканей – прим. пер.). Это был примитивный и болезненный способ остановки кровотечения, но, на самом деле, очень эффективный. Однако никакого купоросного масла у аптекаря не оказалось. Он извинился за недостаток оного, заявив, что такие вещи придется импортировать из Англии, а с этой войной... Я поблагодарила его и пошла во второе место, где мне сообщили, что у них было немного витриола (купоросное масло – прим. пер.), но аптекарь продал его некоторое время назад английскому лорду, хотя для чего он ему потребовался, человек за прилавком даже представить себе не мог. - Английскому лорду? - удивилась я. Конечно же, это не мог быть лорд Джон. Хотя, если подумать, вряд ли в теперешние времена английская аристократия толпами валила в Филадельфию, кроме тех ее представителей, которые были военными. И аптекарь сказал «лорд», а не майор или капитан. Ладно, кто не рискует, то не пьет шампанского. Я задала вопрос, и мне с готовностью ответили, что это был лорд Джон Грей, который попросил доставить витриол в его дом на Честнат-стрит. Ощущая себя Алисой в кроличьей норе (у меня все еще немного кружилась голова из-за недостатка сна и усталости от путешествия из Шотландии), я спросила, как пройти на Честнат-стрит. Дверь мне открыла необыкновенно красивая молодая женщина, и по ее одежде сразу можно было понять, что она не прислуга. Мы удивленно моргнули, глядя друг на друга: она тоже явно не меня ожидала увидеть, но когда я спросила лорда Джона, сказавшись старой знакомой, девушка с готовностью пригласила меня войти, пояснив, что ее дядя вот-вот вернется, он только взял лошадь, чтобы подковать. - Наверное, вы думаете, что он мог бы послать слугу, - извинилась юная госпожа, которая представилась как леди Доротея Грей, - или моего кузена. Но дядя Джон никому не доверяет своих лошадей. - Вашего кузена? - переспросила я, медлительно прослеживая в уме семейный связи. - Вы говорите о Уильяме Рэнсоме, да? - Да, об Элсмире, - подтвердила она, удивленная, но обрадованная. - Вы его знаете? - Мы встречались пару раз, - ответила я. - Простите, что спрашиваю... а как он вообще очутился в Филадельфии? Я... э-э... Насколько я знаю, он был отпущен под честное слово и с остатками армии Бергойна отправился в Бостон, чтобы уплыть домой, в Англию. - О, так и есть! - сказала леди Доротея. - В смысле, отпущен. Но он сначала приехал сюда, чтобы увидеться с отцом – с дядей Джоном, то есть – и с моим братом, - ее большие голубые глаза немного омрачились при этих словах. - Боюсь, Генри очень болен. - Мне так жаль слышать это, - искренне, но кратко сказала я: меня больше интересовало присутствие здесь Уильяма. Но прежде чем я успела спросить что-нибудь еще, на крыльце послышались быстрые легкие шаги, и парадная дверь открылась. - Дотти? - произнес знакомый голос. - Ты не знаешь, случайно, где... О, прошу прощенья. В гостиную вошел лорд Джон Грей и остановился, увидев меня. А потом он действительно меня разглядел, и его челюсть отвисла. - Как приятно снова увидеть вас, - любезно произнесла я, - но мне жаль, что ваш племянник болен. - Благодарю, - ответил лорд Джон и, несколько настороженно меня разглядывая, низко склонился над моей рукой в изящном поцелуе. - Очень рад снова видеть вас, миссис Фрейзер, - добавил он совершенно искренне и, после секундного колебания, разумеется, не мог не спросить: - А ваш муж? - Он в Шотландии, - сказала я, чувствуя некоторое злорадство, когда заметила мелькнувшее на его лице разочарование. Но лорд Джон быстро стер его, как настоящий джентльмен и солдат. Он в самом деле был одет в военную форму, что меня удивило. - Вижу, вы вернулись к действительной службе? - спросила я, изогнув брови. - Не совсем. Дотти, ты уже позвала миссис Фиг? Уверен, миссис Фрейзер будет рада подкрепиться. - Я только что пришла, - поспешила сказать я, когда Дотти подскочила и вышла. - Вот как. Будучи человеком воспитанным, лорд Джон не задал вопроса «и зачем?» (хотя, тот явно отразился на его лице), но предложил мне сесть и сел сам с каким-то странным выражением лица, будто пытался придумать, как спросить о чем-то неловком. - Я очень рад видеть вас, - снова медленно произнес он. - Вы... Не хочу показаться невоспитанным, миссис Фрейзер, простите меня пожалуйста, но... может, вы пришли, чтобы принести мне послание от вашего мужа? Он ничего не мог поделать с тем огоньком, что засветился в его глазах, и мне было почти жаль его, когда я покачала головой. - Сожалею, - сказала я, удивившись, что так и есть. - Я пришла, чтобы просить об услуге. Не для меня лично – для моего внука. Лорд Джон моргнул. - Вашего внука, - непонимающе повторил он. - Я думал, что ваша дочь... О! Ну, конечно, я забыл о приемном сыне вашего мужа... его семья здесь? Это один из его детей? - Да, все верно. И без дальнейших церемоний я объяснила ситуацию, описав состояние Анри-Кристиана и напомнив лорду Джону о его щедрости, когда более четырех лет назад он прислал мне купоросное масло и стеклянный пеликан. - Мистер Шолто – аптекарь на Уолнат-стрит – сказал мне, что продал вам большую бутылку витриола несколько месяцев назад. И я подумала... У вас, случайно, он не сохранился? Я даже не пыталась скрывать, как он мне нужен, и выражение лица лорда Джона смягчилось. - Сохранился, - ответил он и к моему удивлению улыбнулся так, будто солнце вышло из-за облаков. - Я купил его для вас, миссис Фрейзер.
МЫ ТУТ ЖЕ ДОГОВОРИЛИСЬ: лорд Джон не только даст мне купоросное масло, но также купит любой другой необходимый медицинский инструмент, который может мне понадобиться, если я соглашусь сделать операцию его племяннику. - Доктор Хантер извлек одну из пуль на Рождество, - сказал лорд Джон, - и это несколько улучшило состояние Генри. Но другая остается недоступной, и... - Доктор Хантер? - перебила я его. - Вы имеете в виду Дэнзелла Хантера? - Именно так, - удивился Грей и чуть нахмурился. - Не хотите ли вы сказать, что знаете его? - Я действительно его знаю, - сказала я, улыбаясь. - Мы часто вместе работали, как в Тикондероге, так и в Саратоге в армии Гейтса. Но что он делает в Филадельфии? - Он... - начал лорд Джон, однако его прервал звук легких шагов, спускающихся по лестнице. Пока мы говорили, я смутно слышала, что наверху кто-то ходит, но не обращала внимания. Теперь же я обернулась на дверной проем, и мое сердце подпрыгнуло от вида Рейчел Хантер, которая стояла, глядя на меня, и от изумления ее губки сложились в совершенное «О». В следующий миг она уже была в моих руках, обнимая так, что чуть не сломала мне ребра. - Друг Клэр! – сказала она, наконец выпуская меня из объятий. - Я и не думала увидеть... то есть, я так рада... О, Клэр! Йен. Он вернулся с тобой? В каждой ее черточке явно читались нетерпение и страх, надежда и опасение, сменяющие друг друга на лице, словно бегущие наперегонки облака. - Приехал, - заверила я ее, - только его здесь нет. Личико Рейчел вытянулось. - О, - упавшим голосом произнесла она. - Где же... - Он отправился искать тебя, - нежно сказала я, беря ее за руки. В глазах Рейчел, будто лесной пожар, загорелась радость. - О! - совсем другим голосом повторила она. - О! Лорд Джон вежливо кашлянул. - Вероятно, будет неблагоразумно, если я узнаю, где именно находится ваш племянник, миссис Фрейзер, - заметил он. - Насколько я понимаю, он разделяет принципы вашего мужа? Именно так. Тогда, вы меня извините, я пойду наверх и сообщу Генри о вашем приезде. Полагаю, вы захотите его осмотреть? - О, - вдруг вспомнила я о насущном деле. - Да. Да, конечно. Если вы не возражаете... Лорд Джон улыбнулся, взглянув на Рейчел, которая побледнела, увидев меня, но теперь ее взволнованное личико зарделось, словно румяное яблочко. - Совсем нет, - ответил он. - Поднимайтесь наверх, когда освободитесь, миссис Фрейзер. Я подожду вас там.
Дата: Понедельник, 09.07.2018, 18:02 | Сообщение # 206
Король
Сообщений: 19994
Глава 88. ГРЯЗНО И НАПРЯЖЕННО (с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Я СКУЧАЛА ПО БРИАННЕ постоянно. В большей или в меньшей степени – зависело от обстоятельств. Но мне особенно не хватало ее сейчас. Уверена, она бы придумала, как направить свет в горлышко Анри-Кристиана. Я уложила малыша на стол прямо возле типографской витрины, пытаясь поймать все лившиеся из нее солнечные лучи. Но это была Филадельфия, а не Нью-Берн. Если небо не заволакивали тучи, то его закрывала пелена дыма от городских каминов. А здания, расположенные на противоположной стороне узких городских улиц, загораживали бóльшую часть света, который оставался. «Не то чтобы это так уж важно», - сказала я себе. Залей хоть всю комнату солнцем, я все равно не могла бы ничего увидеть в глубине горлышка Анри-Кристиана. У Марсали имелось маленькое зеркальце, с помощью которого получится направить свет, – и, вероятно, это поможет с миндалинами. Аденоиды же придется удалять вслепую. Прямо позади мягкого нёба я нащупала нежный губчатый край одного аденоида и, мысленно увидев его форму, примостила вокруг него проволочную петлю – бережно и с большой деликатностью, чтобы острым краем не повредить кончики своих пальцев или опухшую плоть аденоида. Когда я срежу его, кровь хлынет ручьем. Я устроила так, чтобы Анри-Кристиан лежал под углом, почти на боку: Марсали сжимала его неподвижное тело. Дэнзелл Хантер держал голову малыша ровно, крепко фиксируя поверх носа мягкую пропитанную эфиром салфетку. Никаких всасывающих приборов, кроме собственного рта, у меня не было, так что сразу после того, как я сделаю надрез, мне придется быстро повернуть голову Анри-Кристиана, чтобы кровь вытекала изо рта, а не бежала в горло. Иначе он захлебнется. Крошечные каутеры (хирургические инструменты для прижигания тканей – прим. пер.) нагревались: мы воткнули их наконечниками в виде лопатки в поддон с горячими углями. «Это будет самой сложной частью, - подумала я, делая паузу, чтобы обрести внутреннее равновесие и кивком головы успокоить Марсали. - Не хотелось бы обжечь малышу язык или полость рта, ведь внутри так склизко...» Я резко скрестила ручки инструмента, и малыш дернулся под моей рукой. - Держи его крепче, - спокойно произнесла я. - Еще немного эфира, пожалуйста. Марсали тяжело дышала, а лицо и суставы пальцев побелели. Я почувствовала, как аденоид, аккуратно отделившись, оторвался, и, обхватив пальцами, вытащила его из горла, прежде чем он мог проскользнуть в пищевод. Ощутив горячий металлический запах крови, быстро наклоняю голову малыша набок, бросаю отрезанный кусочек плоти в поддон и киваю Рейчел, которая вытаскивает из углей каутер и осторожно вкладывает его мне в руку. Моя вторая рука все еще находится во рту Анри-Кристиана, удерживая язык и нёбный язычок в стороне, а пальцем я отмечаю место экс-аденоида. Просовывая каутер в горлышко, ослепительной линией боли обжигаю палец и тихонько шиплю, но пальцем не шевелю. Повеяло густым и горячим жженным запахом прижигаемой крови и плоти, и Марсали испуганно охнула, но хватки на теле сына не ослабила. - Все хорошо, друг Марсали, - прошептала ей Рейчел, схватив за плечо. - Он хорошо дышит, ему не больно, мы держим его на свету. Он поправится. - Да, поправится, - сказала я. - Теперь забери у меня каутер, Рейчел, ладно? Окуни проволочную петлю в виски, пожалуйста, и дай ее мне. Первый готов. Осталось еще три.
- Я НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ ничего подобного, - говорил Дэнзелл Хантер, наверное, уже в пятый раз, переводя взгляд с мягкой салфетки в своих руках на Анри-Кристиана, который начинал шевелиться и поскуливать в руках своей матери. - Я бы в это не поверил, Клэр, если бы не увидел своими собственными глазами! - Ну, я подумала, что тебе полезно такое увидеть, - сказала я, вытирая пот с лица носовым платком. Меня наполняло ощущение полнейшего блаженства. Операция прошла быстро, заняв не более пяти-шести минут, и Анри-Кристиан уже кашлял и плакал, отходя от наркоза. Герман вместе с Джоан и Фелисите, которых он крепко держал за руки, огромными глазами наблюдали из дверного проема в кухне. - Я научу тебя готовить его, если хочешь. Лицо Дэнзелла и так уже светилось счастьем от успешного исхода операции, а теперь же вообще просияло. - О, Клэр! Это прямо подарок! Быть способным резать, не причиняя боли, сделать так, чтобы пациент, не будучи связанным, лежал неподвижно. Это... это невообразимо! - Ну, все далеко не так совершенно, - предостерегла я его. - И очень опасно – как делать, так и использовать эфир. Вчера в дровяном сарае я его приготовила: это очень летучий состав, и вероятность того, что он взорвется и сожжет постройку, убив меня в процессе, была более чем велика. Все закончилось благополучно, хотя от одной мысли, что нужно сделать это снова, внутри образовалась пустота и вспотели ладони. Я подняла бутылку с капельным дозатором и осторожно встряхнула ее: осталось больше трех четвертей, и у меня имелась еще одна, немного бóльшая по объему. - Полагаешь, этого хватит? - спросил Дэнни, поняв, о чем я думаю. - Зависит от того, что мы обнаружим. Несмотря на технические трудности, операция Анри-Кристиана была очень простой. С Генри Греем все будет не так. Я осмотрела его вместе с Дэнзеллом, объяснявшим мне, что он делал и видел во время предыдущей операции, удаляя под поджелудочной железой пулю, которая вызвала местное раздражение и рубцы, но на самом деле не слишком сильно повредила жизненно важный орган. Дэнни не смог найти другую, поскольку та залегла очень глубоко в теле – где-то под печенью. Он опасался, что пуля может находиться рядом с печеночной воротной веной и потому не осмелился активно искать, ведь кровотечение почти наверняка закончилось бы смертельным исходом. Однако я была уверена, что ни желчный пузырь, ни желчный проток не повреждены, и, учитывая общее состояние Генри и симптоматику, я подозревала, что металлический шарик перфорировал тонкую кишку, но, пройдя внутрь, обжег и запечатал за собой края внутренней раны. В противном случае юноша почти наверняка умер бы в течение нескольких дней от перитонита. Лучше всего, если оболочка вокруг пули образовалась прямо в стенке кишечника. Однако существует вероятность, что металл проник в полость кишки, – и это плохо. Но я не могла сказать, насколько, пока не увидела. Во всяком случае, у нас есть эфир. И самые острые скальпели, которые можно купить за деньги лорда Джона.
ПОСЛЕ МУЧИТЕЛЬНО долгого (как показалось Джону Грею) разговора между двумя врачами окно оставили приоткрытым. Доктор Хантер настаивал на пользе свежего воздуха, и миссис Фрейзер соглашалась с ним из-за эфирных паров, но продолжала говорить о чем-то, что называла «микробами», опасаясь, что те проникнут через окно и загрязнят ее «хирургическое поле». Лорд Джон подумал, что миссис Фрейзер говорит так, будто перед ней поле битвы, но затем пристально вгляделся ей в лицо и понял, что для нее это так и есть. А еще, заинтригованный, вопреки беспокойству за Генри, он подумал, что никогда не видел, чтобы женщина так выглядела. Скрепив сзади свои возмутительные волосы, миссис Фрейзер, подобно негритянским рабыням, аккуратно повязала голову тканью. И на ее открывшемся из-за этого лице резко обозначились тонкие кости, а напряженно-внимательное выражение – да еще с этими желтыми ястребиными глазами, метавшимися с одной вещи на другую – делало миссис Фрейзер чем-то самым далеким от женского образа, который он когда-либо встречал: это был генерал, который вел свои войска в бой. И, глядя на это, лорд Джон почувствовал, как клубок змей в животе немного расслабился. «Она знает, что делает», - подумал он. Затем миссис Фрейзер посмотрела на него, и, инстинктивно ожидая приказов, лорд Джон выпрямил плечи – к своему полнейшему изумлению. - Вы хотите остаться? - спросила она. - Да, конечно, - дыхание как будто перехватило, но в голосе не прозвучало ни толики сомнений. Миссис Фрейзер откровенно сказала, каковы шансы Генри, – не слишком хорошие, но надежда есть – и Джон был настроен оставаться со своим племянником, что бы ни случилось. Если Генри ждет смерть, то, по крайней мере, он умрет рядом с тем, кто его любит. Хотя, на самом деле, лорд Джон был совершенно уверен, что Генри не умрет. Грей не позволит ему. - Тогда сядьте вон там. Она кивнула на табурет на дальней стороне кровати, и Грей сел, ободряюще улыбнувшись Генри, который выглядел испуганным, но решительно настроенным. - Я не могу жить вот так больше, - сказал он прошлой ночью, согласившись наконец на операцию. - Я просто не могу. Миссис Вудкок тоже настояла на том, чтобы присутствовать, и пристрастно с ней побеседовав, миссис Фрейзер заявила, что та будет ответственной за эфирный наркоз – таинственную субстанцию, стоявшую в бюро в бутылочке с капельным дозатором, из которого выплывал слабый тошнотворный запах. Миссис Фрейзер дала доктору Хантеру нечто похожее на платок и подняла еще один к своему лицу. Это и был носовой платок, как увидел Грей, но с завязками, прикрепленными к углам, которые она повязала на затылке, закрыв тканью нос и рот, и Хантер послушно последовал этому примеру. Грей давно привык к быстрой грубости армейских хирургов, поэтому подготовка миссис Фрейзер казалась ему чрезвычайно кропотливой: женщина тихо и успокаивающе говорила с пациентом через свою разбойничью маску, неоднократно протирала живот Генри спиртовым раствором, который сама приготовила. В нем же она ополоснула руки (и заставила Хантера и миссис Вудкок сделать то же самое) и свои инструменты, отчего вся комната воняла, будто винокурня самого низкого пошиба. Спустя мгновение лорд Джон осознал, что на самом деле ее движения были очень проворными. Однако эти руки двигались с такой уверенностью и... да, с изяществом, – это самое подходящее слово – что создавали иллюзию двух парящих в небе чаек. Никаких суматошных взмахов, а только уверенные, безмятежные и почти мистические жесты, наблюдая за которыми, Грей успокоился и вошел в некое подобие транса, почти забыв о конечной цели этого плавного танца рук. Миссис Фрейзер подошла к изголовью кровати и, низко наклонившись, заговорила с Генри, нежно убирая волосы с его лба, и Грей увидел, что глаза ястреба мгновенно смягчились, став золотыми, а тело Генри под ее прикосновением медленно расслабилось: сжатые жесткие кулаки развернулись. И тут лорд Джон заметил, что имелась еще одна маска: жесткая, сделанная из сплетенных на манер корзинки ивовых лоз, прослоенных мягкой хлопковой тканью. Миссис Фрейзер бережно приспособила маску к лицу Генри и, сказав ему что-то (Грей не расслышал), взяла бутылку с капельным дозатором. Воздух тут же наполнился острым, сладким ароматом, который приник к задней стенке горла, и сознание Грея слегка поплыло. Качнув головой, он моргнул, чтобы рассеять головокружение, и понял, что миссис Фрейзер ему что-то сказала. - Прошу прощенья? Лорд Джон взглянул на нее – на большую белую птицу с желтыми глазами и сверкающим когтем, который внезапно вырос из ее руки. - Я сказала, - спокойно повторила она сквозь маску, - что вам лучше сесть чуть дальше. Здесь будет довольно грязно.
УИЛЬЯМ, РЕЙЧЕЛ и Доротея сидели на крылечке, словно птицы на изгороди из редких жердин, а Ролло, наслаждаясь весенним солнцем, растянулся у их ног на кирпичной дорожке. - Там, наверху, чертовски тихо, - Уильям беспокойно взглянул на верхнее окно – туда, где находилась комната Генри. - Полагаете, они уже начали? Он подумал, но не сказал, что, несмотря на рассказ Рейчел о впечатлениях ее брата о чудесах от эфира миссис Фрейзер, ожидал услышать, как Генри будет издавать какие-нибудь звуки, когда все начнется. Человек лежит и тихо спит, пока кто-то разрезает ему ножиком живот? Полнейшая чепуха, сказал бы он. Но Дэнзелл Хантер не был человеком, которого можно легко обмануть, хотя Вилли подумал, что Дотти каким-то образом это удалось. Он искоса взглянул на кузину. - Ты уже написала дяде Хэлу? О вас с Дэнни, я имею в виду? Он знал, что нет (Дотти сообщила лорду Джону, но убедила его позволить ей самой рассказать обо всем отцу), но хотел по возможности отвлечь ее. Она была совершенно бледной, – даже губы побелели – и ее руки на коленях собрали ткань в гнезда из складок. Уильям до сих пор не привык видеть ее в сизо-голубиных и сливочных оттенках вместо обычного ее блестящего оперения, хотя думал, что спокойные цвета идут ей. Особенно после того, как Рейчел заверила Дотти, что, если она хочет, то по-прежнему может носить шелк и муслин вместо мешковины. - Нет, - ответила Дотти, подарив Вилли благодарный взгляд, прекрасно понимая, что спрашивает он ради того, чтобы ее отвлечь. - Вернее, да, но письмо я еще не отправила. Если с Генри все будет в порядке, я сообщу эти новости, и в конце добавлю о нас с Дэнни – как постскриптум. Родители будут настолько счастливы из-за Генри, что, возможно, не обратят внимания – или, по крайней мере, не будут так расстроены. - Я все-таки думаю, они обратят внимание, - задумчиво сказал Уильям. - Папа же обратил. Лорд Джон опасно замолчал, когда ему сообщили, и одарил Дэнзелла взглядом, обещавшим дуэль на шпагах на утренней зорьке. Но факт состоял в том, что один раз Дэнни уже спас жизнь Генри и теперь снова помогал – с удачей и миссис Фрейзер – сохранить ее. А лорд Джон, прежде всего, человек чести. Кроме того, Уильям подумал, что отец был действительно рад узнать, наконец, в чем же состояла затея Дотти. Он ничего не сказал Уильяму о его собственной роли в этой авантюре. Но еще скажет. - Пусть Господь сохранит твоего брата в Своих руках, - произнесла Рейчел, игнорируя высказывание Уильяма. - И моего. И миссис Фрейзер тоже. Но что, если все пойдет не так, как мы хотим? Тебе все равно придется сообщить своим родителям, и тогда они могут воспринять новости о твоем предстоящем замужестве как дополнительное оскорбление к ужасному известию. - Вы самое бестактное и прямолинейное создание! - сказал ей Уильям довольно раздраженно, когда увидел, как Дотти еще больше побледнела при упоминании о том, что Генри может умереть в следующие минуты, часы или дни. - С Генри все будет прекрасно. Я знаю это. Дэнни – отличный врач, а миссис Фрейзер... она... э-э... - по правде говоря, Вилли не мог точно сказать, что она такое, просто она немного пугала его. - Дэнни говорит, что она знает, что делает, - закончил он с грехом пополам. - Если Генри умрет, ничто уже не будет иметь значения, - тихо проговорила Дотти, опустив взгляд. - Ни для кого из нас. Рейчел сочувственно промычала и, потянувшись, обняла Дотти за плечи. Уильям с усилием прочистил горло, и на миг ему показалось, что собака сделала то же самое. Однако сочувствие в намерение Ролло не входило. Пес вдруг поднял голову, и шерсть на загривке чуть вздыбилась, а в груди загрохотало низкое рычание. Уильям машинально взглянул туда же, куда смотрела собака, и ощутил, как внезапно напряглись его мышцы. - Мисс Хантер, - спокойно произнес он. - Вы знаете вон того человека? Того, что стоит вдалеке, в конце улицы, разговаривает с молочницей? Прикрыв глаза рукой, Рейчел посмотрела в ту сторону, куда кивнул Вилли, но покачала головой. - Нет, А что? Ты думаешь, это из-за него собака беспокоится? - она ткнула пса в бок носком ботинка. - Что случилось, друг Ролло? - Не могу сказать, - честно признался Уильям, - это могла быть и кошка – пробежала там одна через дорогу прямо позади женщины. Но, уверен, я видел этого мужчину раньше. На обочине, где-то в Нью-Джерси. Он спрашивал меня, не знаю ли я Йена Мюррея, и где он может находиться. Рейчел негромко ойкнула, и Уильям удивленно скосил на нее глаза. - Что? - спросил он. - Вы знаете, где сейчас Мюррей? - Нет, - резко ответила она. - Я не видела его с осени, с Саратоги, и я понятия не имею, где он. А ты знаешь имя того человека? - нахмурившись, спросила она. Теперь мужчина уходил, удаляясь по улице. - Если уж на то пошло, ты уверен, что это то же самый человек? - Нет, - признал Уильям. - Но я думаю, что это тот же самый. Он опирался на посох, и этот тоже такой держит. И есть кое-что в том, как он стоит, – немного сутулясь. Человек, которого я встретил в Нью-Джерси, был очень старым, и походка у него такая же. Вилли не стал говорить об отсутствующих пальцах: не стóит прямо сейчас напоминать Дотти о насилии и увечьях, да и в любом случае, он не мог разглядеть руку этого человека на таком расстоянии. Ролло перестал рычать и, коротко фыркнув, угомонился, но его желтые глаза оставались напряженными. - Когда вы собираетесь пожениться, Дотти? - спросил Уильям, стараясь занять ее разговором. Из окна над ними поплыл странный запах: пес сморщил нос, качая головой, словно в замешательстве, и Уильям не винил его: пахло противно и тошнотворно. Но также отчетливо ощущалась кровь и слабая вонь дерьма. Это был запах битвы, и внутренности неприятно сжались. - Я хотела бы сыграть свадьбу до того, как бои снова начнутся по-настоящему, - ответила кузина, поворачиваясь, - чтобы я смогла уехать с Дэнни – и с Рейчел, - добавила она с улыбкой, беря свою будущую золовку за руку. Рейчел коротко улыбнулась в ответ. - Как странно, - сказала она им обоим, но ее карие глаза смотрели на Уильяма – мягкие и тревожные. - Совсем скоро мы снова станем врагами. - Я никогда не считал себя вашим врагом, мисс Хантер, - ответил Вилли так же тихо. - И я всегда буду вашим другом. Улыбка тронула ее губы, но тревога в глазах осталась. - Ты знаешь, о чем я. Ее взгляд скользнул от Уильяма к Дотти, сидевшей с другой стороны, и Вилли вдруг пришло в голову, что его двоюродная сестра вот-вот выйдет замуж за повстанца, и фактически сама станет революционеркой. Что ему и в самом деле скоро придется воевать с частью своей семьи. Тот факт, что Дэнни Хантер не возьмет в руки оружие, не защитит его – или Дотти. Или Рейчел. Все трое будут виновны в государственной измене. Любой из них может быть убит, захвачен, заключен в тюрьму. «Что бы ты сделал, - подумал он внезапно, потрясенный, - если бы однажды тебе пришлось повесить Дэнни? Или даже Дотти?» - Я знаю, что ты имеешь в виду, - тихо произнес он и взял Рейчел за руку. Она позволила ему. И все трое сидели в молчании, ожидая, какой вердикт вынесет им будущее.
Дата: Суббота, 14.07.2018, 19:33 | Сообщение # 215
Горец
Сообщений: 33
Спасибо за перевод Вот и раскрыта тайна Дотти! Я или не помню или нам еще не известно как она познакомилась с Денни...!Странно как то... опять Клэр без Джейми но зато Грея встретила
Дата: Понедельник, 23.07.2018, 19:22 | Сообщение # 219
Король
Сообщений: 19994
Глава 89. БУМАГОМАРАКА (с) Перевод Екатерины Пискаревой, Елены Карпухиной и Натальи Ромодиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Я ШЛА В ТИПОГРАФИЮ смертельно уставшая и словно пьяная: в приподнятом настроении и чуть пошатываясь. Я и вправду немного захмелела: лорд Джон, видя, как мы с Дэнзеллом Хантером оба измотаны операцией, настоял, чтобы мы выпили его лучшего бренди. Я не стала отказываться. Это была одна из самых ужасных операций, которые я проводила в восемнадцатом веке. Кроме неё, я сделала всего лишь две операции на брюшной полости: успешное удаление (под эфирным наркозом) аппендикса у Эйдана МакКалума и очень неудачное кесарево сечение, проведённое убитой Мальве Кристи садовым ножом. Мысль о ней, как обычно, вызвала приступ грусти и сожаления, но, как ни странно, не такой болезненный. Теперь, возвращаясь домой холодным вечером, я вспомнила то чувство, будто держу в руках жизнь – на миг вспыхнувшее голубое пламя – ощущение такое короткое и мимолетное, но совершенно ясное и пьянящее. Два часа назад я держала в руках жизнь Генри Грея и вновь чувствовала тот огонь. Я опять изо всех сил захотела, чтобы это пламя не затухало, однако на сей раз оно казалось устойчивым и поднималось в моих ладонях, как ровный огонь свечи. Пуля вошла в кишечник, но не инкапсулировалась [Инкапсуляция – образование капсулы (оболочки) вокруг чуждых для организма веществ (инородных тел, паразитов и т. д.) – прим. перев.]. Вместо этого она застряла там, сохранив способность перемещаться. Пуля не могла выйти из тела, но оказалась достаточно подвижной и раздражала слизистую сильно изъязвлённого кишечника. После краткого обсуждения с Дэнзеллом Хантером (новизна осмотра работающих внутренних органов лежащего без сознания пациента настолько заворожила Хантера, что он едва мог сосредоточиться на сути вопроса, громко выражая восхищение яркой окраской и пульсацией живых органов) я решила, что поражение кишечника слишком обширно. Иссечение язв существенно сузило бы тонкую кишку и могло вызвать рубцевание, что в дальнейшем привело бы к её частичной или полной непроходимости. Вместо этого мы сделали щадящую резекцию, и я почувствовала что-то среднее между смущением и желанием рассмеяться, вспомнив лицо лорда Джона, когда, отделив изъязвлённый сегмент кишки, я шмякнула его на пол к ногам Грея, так, что брызги полетели. Я сделала это не нарочно – просто мне требовались руки – мои и Дэнзелла, чтобы контролировать кровотечение, а медсестры у нас не было. Жизнь юноши по-прежнему оставалась под угрозой. Я не знала, окажется ли эффективным мой пенициллин и не разовьётся ли, несмотря на него, какая-нибудь чудовищная инфекция. Но Генри пришёл в себя, и его жизненные показатели были на удивление высокими. «Возможно, – подумала я, – из-за миссис Вудкок». Заставляя Генри очнуться, она держала его за руку и с неистовой нежностью, не оставившей сомнений в её чувствах, гладила его лицо. Я ненадолго задумалась, какое будущее её ожидает. Заинтересовавшись необычным именем, я осторожно расспросила её о муже и убедилась, что именно его ампутированную ногу я перевязывала при отступлении из Тикондероги. Я подумала, что он вполне мог умереть; если так, то что может произойти между Мерси Вудкок и Генри Греем? Она была свободной женщиной, а не рабыней. Брак представлялся даже более возможным, чем в Соединённых Штатах двести лет спустя: хотя в Вест-Индии браки чёрных женщин и мулаток из хороших семей с белыми мужчинами заключались нечасто, но они не становились предметом общественного скандала. Однако Филадельфия не Карибы, и судя по тому, что Дотти рассказала мне о своём отце... Я просто слишком устала, чтобы думать об этом, да и нужды не было: Дэнни Хантер вызвался остаться с Генри на ночь. Я выкинула эту необычную парочку из головы, нетвёрдо шагая по улице. Сегодня я только позавтракала, а сейчас почти стемнело – бренди просочилось сквозь стенки моего пустого желудка прямо в кровь, и на ходу я тихо напевала себе под нос. Наступили сумерки, когда предметы как бы парят в воздухе, выпуклые булыжники кажутся бесплотными, а листья деревьев висят, словно тяжёлые изумруды, сияя зеленью, аромат которой будоражит кровь. Мне следовало бы ускорить шаг: в городе ввели комендантский час. Хотя кто бы меня арестовал? Я была слишком стара для патрульных, чтобы они стали приставать ко мне, как к юной девушке, и не того пола, чтобы вызвать подозрения. Если я и встречу патруль, они только обругают меня и велят идти домой, – что я, собственно говоря, и делала. Внезапно меня осенило, что я смогу неплохо помочь в делах, которые Марсали иносказательно называла «работой мистера Смита»: рукописные письма, рассылаемые «Сынами Свободы», ходили между деревнями и городами, носились по колониям, как листья, подхваченные весенней бурей, – письма копировали и отправляли дальше, иногда печатали и распространяли в городах, если находился отважный печатник, готовый выполнить эту работу. Существовала обширная сеть для передачи этих писем, но всегда оставался риск разоблачения, и людей часто арестовывали и сажали в тюрьму. Герман нередко разносил такие бумаги, и у меня душа уходила в пятки, когда я об этом думала. Юркий мальчик меньше бросался в глаза, чем молодой человек или торговец, идущий по своим делам, но англичане не были дураками и наверняка остановили бы его, если бы он выглядел совсем подозрительно. В то время как я… Перебирая в уме варианты, я добралась до типографии и вошла внутрь. Меня встретили запахи вкусного ужина, восторженные приветствия детей и то, что вытеснило из головы все мысли о моей новой предполагаемой шпионской карьере, – два письма от Джейми.
«20 марта 1778 г. от Р.Х. Лаллиброх Возлюбленная моя Клэр! Йен умер. Прошло уже десять дней, и я думал, что теперь смогу писать спокойно. Но вижу эти слова перед собой на бумаге, и мной совершенно неожиданно овладевает скорбь, из глаз по носу бегут слёзы – пришлось остановиться и вытереть лицо платком, прежде чем продолжить. Это была нелёгкая смерть; мне надо бы испытывать облегчение оттого, что Йен ныне обрёл покой, и радоваться тому, что теперь он на небесах. Я и рад. Но вместе с тем и безутешен, как никогда прежде. Лишь одна мысль о том, что я могу поделиться с тобой, утешает меня, душа моя. Младший Джейми, как и полагалось, получил поместье. Последняя воля Йена оглашена, и мистер Гоуэн проследит за её исполнением. Кроме земли и построек, другого имущества совсем немного: остальные дети получат в наследство всего ничего, в основном – личные вещи. Мою сестру он доверил моим заботам. (Перед смертью он спросил, не возражаю ли я. Я ответил, что он мог бы и не спрашивать. С этим он согласился, но добавил, что решил узнать, чувствую ли я, что смогу справиться с задачей, и засмеялся, как дурак. Боже милостивый! Как же мне будет его недоставать!) Как мы и договаривались, я погасил кое-какие мелкие долги, которые надо было выплатить. Меня беспокоит Дженни. Я знаю, она всем сердцем скорбит по Йену, но почти не плачет, а лишь подолгу сидит, глядя на что-то, видное только ей. Она – само спокойствие, и это довольно жуткое зрелище, будто бы её душа упорхнула с Йеном, оставив только телесную оболочку. И, раз уж я упомянул оболочки, мне пришло в голову, что, Дженни, пожалуй, напоминает наутилуса помпилиуса [Nautilus Pompilius – «обыкновенный кораблик», вид головоногих моллюсков. Из раковин наутилуса помпилиуса изготовлено множество красивых предметов, находящихся в кунсткамерах эпохи Возрождения. – прим. перев.], которого Лоренс Стерн показывал нам на Карибах. Большую красивую раковину, состоящую из многих камер, которые пусты, за исключением той, которая находится глубже остальных, и в которой маленькое животное прячется от опасности. Кстати, о Дженни: она просит передать, что раскаивается в том, что тебе наговорила. Я ответил ей, что мы с тобой это обсудили и что ты, из сострадания, не будешь держать против неё зла, так как понимаешь, что эти слова были вызваны отчаянием. В то утро, когда умер Йен, она весьма рассудительно беседовала со мной, сказав, что думает покинуть Лаллиброх, потому что со смертью мужа здесь её больше ничто не держит. Я был, как ты можешь себе представить, чрезвычайно удивлён услышанным, но не пытался расспрашивать или отговаривать её, полагая, что она приняла это решение только под пагубным влиянием бессонницы и горя. Однако после этого она не раз говорила о своём намерении, твердо заверяя, что действительно находится в здравом уме. Я ненадолго съезжу во Францию, – чтобы заключить некие конфиденциальные сделки, о которых я здесь писать не буду, а также чтобы до отъезда в Америку убедиться, что и Майкл, и Джоан обустроились: они уехали отсюда вдвоём на следующий день после похорон Йена. Я сказал Дженни, что она должна всё тщательно обдумать, пока я в отъезде, но если она и вправду убеждена, что хочет именно этого, то я отвезу её в Америку. Жить она будет не с нами. (Я улыбаюсь, представляя твоё лицо, которое не способно ничего утаить даже в моём воображении). Она поселится у Фергюса и Марсали, где будет полезна, но где ничто не будет ежедневно напоминать ей о потере, – и где она сможет помогать Младшему Йену и поддерживать его, если ему потребуется помощь (или по крайней мере будет знать, как он живёт, если её помощь не понадобится). (Еще мне пришло на ум, – как, конечно, и ей, – что жена молодого Джейми теперь станет леди Лаллиброх и что там теперь нет места для двух хозяек. Дженни достаточно мудра, чтобы знать, какие трудности может повлечь такая ситуация, и достаточно добра, чтобы стремиться избежать их ради сына и его жены). В любом случае я предполагаю отплыть в Америку в конце месяца или как можно ближе к этой дате, как только договорюсь о местах на корабле. Предвкушение воссоединения с тобой согревает моё сердце. Остаюсь навсегда Твоим любящим мужем, Джейми».
«Париж, 1 апреля Любимая моя жёнушка! Сегодня вечером я вернулся в своё новое жилище в Париже очень поздно. При этом я обнаружил, что дверь заперта, и был вынужден громко звать хозяйку, которая вспылила от того, что её подняли с постели. Я, в свою очередь, вспылил ещё больше, увидев, что огонь не горит, ужинать мне нечем, а на кровати нет ничего, кроме заплесневелого наматрасника и потёртого одеяла, которым не стал бы укрываться последний нищий! Дальнейшие крики не принесли мне ничего, кроме оскорблений (сквозь надёжно запертую дверь), а моя гордость не позволила мне предлагать взятку, даже если бы её выдержал мой кошелёк. Поэтому я нахожусь в пустой мансарде, замёрзший и ужасно голодный. (Эта достойная сожаления картина малодушно нарисована здесь для того, чтобы ты мне посочувствовала и убедилась, как плохо мне без тебя живётся). Я решил отсюда уйти, как только рассветёт, и подыскать лучшее жилище без чрезмерного урона моему кошельку. А пока постараюсь отвлечься от холода и голода в приятной беседе с тобой, надеясь, что усилия, потраченные на письмо, вызовут передо мной твой образ и создадут мне иллюзию твоего присутствия. (Я раздобыл приличное освещение, прокравшись в чулках вниз по лестнице и стащив из передней гостиной два серебряных канделябра, обманчивое великолепие которых соблазнило меня здесь поселиться. Я верну канделябры завтра, когда мадам вернёт грабительскую плату за это жалкое жильё). Перейдём к более приятным темам. Я виделся с Джоан, которая теперь спокойно живёт в монастыре и, по-видимому, довольна. (Что? Ну, если ты спрашиваешь, то нет: я не присутствовал на свадьбе её матери с Джозефом Мюрреем, который, как оказалось, является троюродным братом Йена. Я послал им щедрый подарок и свои наилучшие, совершенно искренние пожелания). Завтра я навещу Майкла и жду не дождусь, когда снова увижусь с Джаредом и передам ему твой самый сердечный привет. Между тем нынче утром я зашел подкрепиться в кофейню на Монмартре, где мне посчастливилось неожиданно встретить мистера Лайла, с которым мы познакомились в Эдинбурге. Любезно поприветствовав меня, он осведомился, что меня сюда привело, и после короткой беседы личного характера пригласил принять участие в заседании некоего общества, членами которого являются Вольтер, Дидро и другие, к чьему мнению прислушиваются в кругах, на которые я пытаюсь повлиять. Итак, в два часа, как мы и договаривались, я пришёл в дом, где меня приняли. Я обнаружил чрезвычайно роскошно обставленные апартаменты, – это была парижская резиденция мсье Бомарше. Общество, собравшееся там, было поистине пёстрым: оно состояло из представителей самых различных кругов: от нищих философов из кофеен до изысканнейших особ, украшающих парижский свет. Но всех их отличала одна общая черта: они – любители поговорить. Некоторые претензии на здравый смысл и интеллект, конечно, имели место, но на них не настаивали. Я не мог бы желать более попутного ветра для своего первого плавания в качестве политического провокатора — и, ты увидишь, ветер удачи – это самый точный образ при разборе событий дня. После лёгкой болтовни за закусками (если бы меня предупредили о здешних порядках заранее, я бы постарался под шумок набить свои карманы пирожными, как, по моим наблюдениям, делали многие из моих сотрапезников), компания перешла в большой зал и расселась по местам, чтобы наблюдать за официальными дебатами между двумя партиями. Темой дебатов стал популярный тезис, заключавшийся в том, что перо могущественнее меча. Мистер Лайл и его сторонники защищали это положение, а мсье Бомарше и его друзья решительно настаивали на противоположном. Беседа была оживлённой, с частыми аллюзиями [аллю́зия – стилистический приём, заключающийся в намёке на общеизвестные факты, исторические события, литературные произведения и т.п. – прим. перев.] на работы Руссо и Монтеня (и немалым количеством пренебрежительных слов в адрес личности первого в связи с его аморальными взглядами на брак), но в итоге партия мистера Лайла одержала в споре верх. Я подумывал, не показать ли обществу свою правую руку, как свидетельство противоположного утверждения (образец моего почерка должен был бы, ко всеобщему удовлетворению, стать доказательством), но воздержался, оставшись лишь наблюдателем. Позднее я нашёл удобный случай подойти к мсье Бомарше и сделал шутливое замечание, чтобы привлечь его внимание. Его весьма впечатлило отсутствие у меня пальца. А когда мсье Бомарше узнал, как я потерял палец (или вернее то, что я предпочёл об этом сообщить), то крайне оживился и настоял, чтобы я вместе с его компанией отправился в дом герцогини де Шольнез, где его ожидали на ужин, так как герцог известен своим горячим интересом к вопросам, касающимся коренных жителей Колоний. Ты, несомненно, удивишься: какая связь существует между дикарями-аборигенами и твоей превосходнейшей операцией? Наберись терпения и прочти ещё несколько строчек. Резиденция герцога находится на улице с оживленным движением. Впереди кареты мсье Бомарше я заметил несколько превосходных экипажей. Представь мой восторг, когда мне сказали, что джентльмен, который ехал прямо перед нами, не кто иной, как мсье Вержен, министр иностранных дел. Я поздравил себя с удачей, так скоро повстречав столько особ, подходящих для моей цели, и сделал всё, что в моих силах, чтобы снискать их расположение, потчуя их баснями о своих приключениях в Америке и позаимствовав по ходу дела немало историй нашего доброго друга Майерса. Общество было удивлено самым приятным образом и с особым интересом внимало истории о нашей встрече с медведем и с Накогнавето и его парнями. Я особо подчеркнул значимость твоих героических усилий с рыбиной, что весьма позабавило присутствующих. Хотя дамы, по-видимому, более всего поразились моим описанием твоего индейского наряда. Мистер Лайл, напротив, жаждал услышать больше о том, как ты выглядела в кожаных штанах, – из чего я заключил, что он записной развратник и бесстыдник, что подтвердилось позже вечером, когда я застал врасплох Лайла в коридоре с мадемуазель Эрланд, чьё поведение я счёл в высшей степени распутным. Так или иначе, после рассказа о медведе мистер Лайл привлёк всеобщее внимание к моей руке и убедил меня поделиться историей, которую я поведал ему днём, – как я умудрился потерять свой палец. Увидев, что общество, хорошенько накачавшись шампанским, голландским джином и большим количеством рейнвейна, разогрелось настолько, что с восторгом внимает каждому моему слову, я, не щадя своих сил, наплёл им страшилок, рассчитанных на то, чтобы они потом дрожали в своих постелях. По дороге из Трентона в Олбани (рассказывал я) меня захватили в плен жуткие ирокезы. Я досконально описал, впрочем не слишком преувеличивая, ужасающую внешность и кровожадные обычаи этих дикарей и подробно остановился на страшных истязаниях, которым ирокезы имеют обыкновение подвергать своих незадачливых жертв. Графиня Путуд упала в обморок, когда я во всех деталях описывал ужасную смерть отца Александра, да и остальные участники вечеринки были весьма поражены. Я рассказал им про вождя Два Копья, который, я надеюсь, не будет возражать против того, что я в благих целях опорочил его имя, тем более что он никогда об этом не услышит. Этот вождь, сказал я, преисполнившись решимости подвергнуть меня пыткам, велел раздеть меня донага и жестоко высечь. Вспомнив нашего доброго друга Дэниэла, обратившего такое же несчастье в свою пользу, я поднял рубашку и показал свои шрамы. (Я почувствовал себя отчасти шлюхой, но, по моим наблюдениям, большинство шлюх избирают эту профессию по необходимости, и я успокаиваю себя тем, что у меня тот же случай). Реакция моей аудитории превзошла все ожидания, и я продолжил свое повествование в полной уверенности, что с этого момента они поверят во что угодно. После этого (рассказывал я) два воина-индейца приволокли моё бесчувственное тело к вождю и распростёрли на широком камне, поверхность которого носила зловещие свидетельства предыдущих жертвоприношений подобного рода. Языческий жрец, или шаман, приблизился ко мне, отвратительно вопя и потрясая палкой, украшенной множеством раскачивающихся скальпов, что заставило меня опасаться, как бы мои собственные волосы не привлекли его своим необычным цветом и не добавились вскоре к его коллекции. (Я не припудрил волосы скорее из-за отсутствия пудры, чем преднамеренно). Этот страх значительно усилился, когда шаман достал большущий нож и подступил ко мне со сверкающими от злобы глазами. В этот момент глаза моих слушателей тоже засверкали, став огромными, как блюдца, – так внимали они моему рассказу. Многие дамы заплакали от жалости к моему отчаянному положению, а мужчины яростно проклинали этих мерзких дикарей, виновных в моих страданиях. Потом я рассказал, как шаман вогнал нож мне прямо в руку, и я потерял сознание от страха и боли. Очнувшись (продолжил я), я обнаружил, что у меня полностью отрезан безымянный палец, а из раненой руки льётся кровь. Но самым ужасающим был вид вождя ирокезов, который сидел на резном пне гигантского дерева и отрывал зубами мясо от отрезанного пальца, точно так, как кто-нибудь жадно обгладывает куриную ножку. В этом месте моего рассказа графиня вновь упала в обморок, а почтенная мисс Элиот – дабы не отставать – закатила настоящую истерику, которая, к счастью, спасла меня от необходимости изобретать способы побега от дикарей. Притворившись, что меня мучают воспоминания об испытаниях, я выпил предложенный бокал вина (к этому времени я сильно вспотел) и сбежал с вечеринки, закиданный со всех сторон приглашениями. Я весьма доволен результатами своего первого выступления. Меня также вдохновляет мысль, что, если возраст или ранения помешают мне находить средства к существованию с помощью меча, плуга или печатного станка, я всё же смогу зарабатывать на жизнь как сочинитель романов. Полагаю, Марсали пожелает в мельчайших подробностях узнать, как выглядели платья присутствовавших дам, но должен попросить её пока потерпеть. Не буду притворяться, что не заметил их нарядов (хотя я мог бы это отрицать, если бы думал, что таким образом рассею твои опасения по поводу предполагаемой неспособности противостоять женским чарам. Зная твою подозрительность и нелогичность, моя Сассенах, я не буду этого отрицать), но моя рука сейчас не вынесет перенапряжения от подробных описаний. Пока только скажу, что платья сшиты из очень дорогих тканей и прелести дам в них наилучшим образом подчёркнуты благодаря моде. Мои краденые свечи догорают, а рука и глаза так устали, что я с трудом разбираю собственные слова, не говоря о том, чтобы складывать их во фразы. Мне остаётся надеяться, что ты сможешь прочесть последнюю часть этой неразборчивой эпистолы. С тем, в хорошем расположении духа и воодушевлённый событиями дня, я ложусь в свою негостеприимную постель. Поэтому желаю тебе спокойной ночи, уверяя в своих нежнейших чувствах, и надеюсь, что ты сохранишь терпение и неизменное расположение к Твоему бумагомараке и преданнейшему мужу Джеймсу Фрейзеру.
Постскриптум: я и правда бумагомарака, поскольку, как вижу, умудрился покрыть и бумагу, и себя самого безобразными кляксами. Льщу себя надеждой, что бумага обезображена сильнее. Постскриптум 2. Сочинение настолько поглотило меня, что я забыл, с какой целью собирался писать: чтобы сказать, что я забронировал места на «Эвтерпе», отплывающей из Бреста через две недели. Если что-либо этому помешает, я напишу ещё раз. Постскриптум 3. Я истомился по тебе, жажду вновь возлечь рядом с тобой и стать одним целым».
Дата: Понедельник, 23.07.2018, 19:26 | Сообщение # 220
Король
Сообщений: 19994
ГЛАВА 90. ВООРУЖЕННЫЕ БРИЛЛИАНТАМИ И СТАЛЬЮ (с) Перевод Елены Фадеевой
Иллюстрация Евгении Лебедевой
БРИАННА ТВЕРДОЙ РУКОЙ разрезала брошь на части с помощью кухонного секатора. Это было старинное, но не ценное украшение – уродливая викторианская вещица в форме крупного серебряного цветка, окруженного вьющимися лозами. Его единственная ценность заключалась в россыпи мелких бриллиантов, которые украшали листья, как роса. - Надеюсь, они достаточно большие, - проговорила она и сама удивилась тому, как спокойно звучал ее голос. Внутри нее все кричало в течение последних тридцати шести часов – именно столько им потребовалось, чтобы все спланировать и приготовить. - Думаю, они подойдут, - сказал Роджер, и Бри почувствовала напряженность за спокойствием его слов. Он стоял позади, положив руку ей на плечо, и тепло его руки было приятным и мучительным. Еще час, и он уйдет. Возможно, навсегда. Но выбора не было, и Бри делала все необходимое с сухими глазами и недрогнувшей рукой. Аманда, как ни странно, довольно быстро заснула после того, как Роджер и Уильям Баккли отправились в погоню за Робом Кэмероном. Брианна уложила ее в кроватку и сидела, наблюдая, как она спит, и мучаясь от беспокойства, пока на рассвете мужчины не вернулись с ужасными известиями. Однако Аманда проснулась как обычно, радостная, будто солнечный денек, и, по-видимому, не помнила свой сон о кричащих камнях. Отсутствие Джема ее также не беспокоило: она спросила только один раз, как бы между прочим, когда тот вернется домой, и, получив уклончивый ответ «Скоро», явно довольная, снова принялась играть. Теперь они вместе с Энни отправились в Инвернесс по магазинам с обещанием купить ей игрушку. Их не будет дома до полудня, а к тому времени мужчины уже уйдут. - Почему? - спросил Уильям Баккли. - Почему он забрал вашего парнишку? Тот же самый вопрос Брианна и Роджер задавали себе с того момента, как обнаружили пропажу Джема, и ответ вряд ли мог помочь делу. - Могут быть только две причины, - ответил Роджер глухим и надтреснутым голосом. - Путешествие во времени или золото. - Золото? - Баккли озадаченно взглянул на Брианну своими темно-зелеными глазами. - Какое золото? - Пропавшее письмо, - объяснила она, слишком усталая, чтобы волноваться, не опасно ли рассказывать ему об этом. Теперь речь уже не шла о безопасности, и ничего не имело значения. - Приписка, которую сделал мой отец. Роджер сказал, что вы прочитали письма. Собственность Итальянского Джентльмена, помните? - Я не обратил особого внимания, - признался Баккли. – Так, значит, речь идет о золоте? Тогда кто такой итальянский джентльмен? - Чарльз Стюарт. И они несвязно рассказали ему о золоте, доставленном по морю в последние дни якобитского восстания. «Сам Баккли тогда был примерно в возрасте Мэнди», - пораженно подумала Брианна. Для хранения золото разделили между собой трое шотландцев, доверенных представителей своих кланов: Дугал МакКензи, Гектор Камерон и Арч Баг из клана Грантов Леоха. Бри внимательно наблюдала за Баккли, но не увидела на его лице признаков того, что ему знакомо имя Дугала МакКензи. «Нет, - подумала она, - он не знает. Но это тоже сейчас не важно». Никто не знал, что стало с двумя третями французского золота, которое было у МакКензи или Грантов, но Гектор Камерон бежал из Шотландии в последние дни восстания, увозя сундук с золотом под сиденьем своего экипажа, и доставил его в Новый Свет, где часть золота использовал на покупку своей плантации – «Речной Излучины». А остальное же… - Его охраняет испанец? - нахмурил густые светлые брови Баккли. - Что, черт возьми, это значит? - Мы не знаем, - ответил Роджер, сидевший за столом, положив голову на руки и вперив взгляд в деревянную столешницу. - Только Джем знает. Затем он внезапно поднял голову, глядя на Брианну. - Оркни, - сказал он. - Кэллэхэн. - Что? - Роб Камерон, - пояснил он тревожно. Как ты думаешь, сколько ему лет? - Не знаю, - ответила Бри в замешательстве. - Вероятно, лет тридцать пять или чуть больше. А что? - Кэллэхэн, говорил, что, когда Камерону было чуть за двадцать, он участвовал в археологических раскопках вместе с ним. Интересно, это было достаточно давно? Я имею в виду, мне только что пришло в голову... Ему пришлось замолчать, чтобы прочистить горло, - что он и сделал сердито, прежде чем продолжить. - Если он интересовался историей пятнадцать-восемнадцать лет назад, возможно, он был знаком с Гейлис Дункан? Или Джиллиан Эдгарс, как я полагаю, ее тогда звали. - О, нет, - сказала Брианна, скорее отрицая, чем с недоверием. – О, нет. Только не еще один свихнувшийся на якобитах! Роджер почти улыбнулся при этом восклицании. - Сомневаюсь, - сухо сказал он. - Не думаю, что этот человек безумен, не говоря уже о том, что он не политический идеалист. Но он член ШНП (Шотландская национальная партия – прим. пер.). Они тоже не сумасшедшие, но каковы шансы, что Джиллиан Эдгарс с ними связана? Трудно об этом судить, особенно, не изучив связи и историю Камерона, а на это не было времени. Но такую возможность исключать нельзя. Джиллиан, которая позднее взяла имя знаменитой шотландской колдуньи, определенно очень интересовалась как шотландской историей, так и шотландской политикой. И ее пути вполне могли пересекаться с Робом Камероном. А если так… - А если так, - мрачно сказал Роджер, - один Бог знает, что она могла ему рассказать или оставить. В его кабинете лежали несколько тетрадей Гейлис; если Роб был знаком с ней, он мог бы узнать их. - И мы, черт возьми, отлично знаем, что он прочел приписку твоего отца, - добавил он и, потерев лоб, вздохнул. Вдоль линии волос у него расплывался темный синяк. - Это не имеет значения, не так ли? Единственное, что сейчас важно, - это Джем. И вот, Брианна дала каждому из них по кусочку серебра, усеянного небольшими бриллиантами, и по два бутерброда с арахисовым маслом. - На дорожку, - сказала она, бесплодно пытаясь обратить это в шутку. Теплая одежда и крепкие ботинки. Она отдала Роджеру свой швейцарский армейский нож; Баккли взял из кухни нож для стейков из нержавеющей стали, любуясь его зубчатым краем. На большее не было времени. Солнце все еще стояло высоко, когда синий Мустанг Брианны выехал на ухабистую грунтовую дорогу, которая вела к основанию Крейг-на-Дун; ей нужно добраться домой до возвращения Мэнди. Синий грузовичок Роба Камерона все еще был там, и Бри охватила дрожь при виде его. - Иди вперед, - грубовато сказал Роджер Баккли, когда машина остановилась. - Я тебя догоню. Уильям Баккли быстро бросил на Брианну взгляд – прямой и приводящий в замешательство от того, что на нее смотрели такие же, как у Роджера глаза, – коснулся ее руки и пошел. Роджер не колебался, ведь по дороге у него было время на то, чтобы решить, что сказать, и в любом случае, он хотел сказать только одно. - Я люблю тебя, - произнес он мягко и взял ее за плечи, удерживая ее ровно столько, чтобы сказать остальное. - Я верну его. Поверь мне, Бри, мы увидимся снова. В этом мире. - Я люблю тебя, - сказала она или попыталась сказать, потому что это было похоже на беззвучный шепот рядом с его губами, но он уловил эти слова, долетевшие вместе с ее дыханием, улыбнулся и обхватил ее за плечи так сильно, что позже на этом месте появятся синяки, и открыл дверь машины. Брианна смотрела на них, – не могла не смотреть – пока мужчины поднимались к вершине холма, к невидимым камням, до тех пор, пока они не исчезли из поля зрения. Возможно, это было ее воображение; а, может быть, она действительно слышала те стоящие наверху камни: странная гудящая песня, которая жила в ее теле, память, которая останется в нем навсегда. Дрожащая, с затуманенными от слез глазами, она поехала домой. Потихоньку, осторожно. Потому что теперь она все, что осталось у Мэнди.
Дата: Понедельник, 23.07.2018, 19:28 | Сообщение # 221
Король
Сообщений: 19994
ГЛАВА 91. ШАГИ (с) Перевод Елены Фадеевой
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ПОЗДНЕЙ НОЧЬЮ, чувствуя себя вялой и отяжелевшей, Брианна направилась в кабинет Роджера; кошмар этого дня притупился из-за усталости. Сидя за его столом, она пыталась почувствовать его присутствие, но комната была пустынна. Мэнди спала; на удивление, ее покой не был нарушен хаосом чувств ее родителей. Конечно, она привыкла к периодическим отлучкам Роджера, когда он ездил в Лондон или в Оксфорд, ночевал в Инвернессе. «Будет ли она помнить его, если он никогда не вернется?» - с болью подумала Брианна. Не в силах вынести эту мысль, она встала и начала беспокойно бродить по кабинету в поисках того, что нельзя было найти. Брианна ничего не могла есть и чувствовала себя опустошенной и разбитой. Она взяла маленькую змейку, гладкая извилистость и симпатичная мордочка которой давали хоть какое-то успокоение. Брианна взглянула на шкатулку, задаваясь вопросом, а не поискать ли ей утешения в обществе своих родителей, но мысль о том, чтобы читать письма, которые Роджер, возможно, никогда не прочитает вместе с ней... Она положила змейку и обратила невидящий взгляд на книги на нижних полках. Рядом с томиками об Американской революции, которые заказал Роджер, стояло собрание сочинений ее отца из его старого кабинета. Франклин У. Рэндалл – значилось на аккуратных корешках, и, взяв одну из книг, Бри села, прижимая ее к груди. Однажды она уже обращалась к нему за помощью: просила присмотреть за потерянной дочерью Йена. Конечно, он позаботится и о Джеме. Она листала страницы, чувствуя себя немного спокойнее от шороха бумаги. «Папочка», - подумала Брианна. Других слов она найти не смогла, да и не нуждалась в них. И сложенный лист бумаги, засунутый между страниц, вовсе не стал неожиданностью. Письмо было черновиком – Брианна поняла это сразу по зачеркнутым строчкам, пометкам на полях, словам, окруженным вопросительными знаками. И, будучи черновиком, оно не имело ни даты, ни приветственных слов, но явно предназначалось ей. «Мы только что расстались с тобой, мой любимый меткий стрелок, проведя прекрасный день в тире Шермана (тир для стендовой стрельбы – запомнит ли она это название?). У меня все еще звенит в ушах. Всякий раз, когда мы стреляем, я разрываюсь между огромной гордостью за твои способности, завистью к ним и страхом. Я не знаю, когда ты это прочтешь, и прочтешь ли вообще. Может быть, у меня хватит смелости рассказать тебе, прежде чем я умру (или сделаю что-то настолько непростительное, что твоя мать расскажет... нет, она не сделает этого. Несмотря ни на что, я никогда не встречал более порядочного человека, чем Клэр. Она сдержит свое слово). Я испытываю странное чувство при написании этого письма. Я знаю, что со временем ты узнаешь, кто ты, а возможно, и что ты из себя представляешь. Но я понятия не имею, как ты придешь к этому знанию. Открою ли я для тебя что-то неизвестное о тебе самой, или это уже будут устаревшие новости, когда ты найдешь письмо? Я могу только надеяться, что мне удалось спасти твою жизнь в любом случае. И что ты это поймешь рано или поздно. Прости, дорогая, за излишнюю эмоциональность. Последнее, что мне хотелось бы сделать, это растревожить тебя. Я совершенно уверен в тебе. Но я твой отец, и поэтому подвержен страхам, которые испытывают все родители: что с твоим ребенком случится что-то ужасное и непредсказуемое, а ты будешь не в силах защитить его. Правда заключается в том, что не по своей вине, ты...» Здесь он передумал несколько раз, написав «опасный человек», исправив это на «всегда в опасности», затем, в свою очередь, зачеркнув это и добавив «в опасном положении», вычеркнув и это, и обведя кружком «опасный человек», хотя и с вопросительным знаком. - Я понимаю, папочка, - пробормотала она. - О чем ты говоришь? Я… Звук заставил слова застрять в горле. В холле послышались шаги. Медленные, уверенные шаги. Мужские. Все волоски на ее теле встали дыбом. В холле горел свет, и на мгновение фигура, возникшая в дверях кабинета, заслонила его. Брианна в ошеломлении смотрела на пришедшего. - Что ты здесь делаешь? Говоря, она поднималась со стула, пытаясь нащупать хоть что-то, что можно было бы использовать в качестве оружия, а ее разум сильно отставал от ее тела, еще не способный пробиться сквозь туман ужаса, охватившего ее. - Я пришел за тобой, детка, - сказал он, ухмыляясь. - И за золотом. Он положил что-то на стол: первое письмо ее родителей. - «Скажите Джему, что Испанец охраняет его», - процитировал Роб Камерон, похлопывая по нему. - Я подумал, может, лучше тебе сказать это Джему. И скажи ему, чтобы он показал мне, где этот Испанец. Если хочешь, чтобы он остался в живых, понимаешь? Хотя, это тебе решать. Его ухмылка стала еще шире. - Босс.
Дата: Понедельник, 23.07.2018, 19:30 | Сообщение # 222
Король
Сообщений: 19994
ГЛАВА 92. ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ II (с) Перевод Екатерины Пискаревой, Елены Карпухиной, Натальи Ромодиной
Брест [город-порт на западе Франции, на полуострове Бретань – прим. перев.] ДЖЕЙМИ ОЧЕНЬ ПЕРЕЖИВАЛ, видя, как Дженни со всем справляется. Он заметил, что у неё от страха тряслись поджилки, когда она впервые говорила по-французски с настоящим французом: в ямке на её шее, словно пойманный колибри, трепетал пульс. Но boulanger [булочник, франц. – прим. перев.] понял её: в Бресте было полно иностранцев, и её необычный акцент не вызвал особого интереса; а когда мужчина взял у неё пенни и протянул багет с сыром и оливками, Джейми захотелось одновременно смеяться и плакать при виде полного восторга на её лице. – Он меня понял! – воскликнула Дженни, схватив брата за руку, когда они отошли. – Джейми, он меня понял! Я говорила с ним по-французски, и он понял, что я сказала, – ясно как Божий день! – Гораздо яснее, чем если бы ты говорила с ним по-гэльски, – заверил он её. Он улыбнулся, видя, как сестра рада, и погладил ей руку. – Молодец, a nighean [дорогая, гэльск. – прим. перев.]. Дженни не слушала. Крутила во все стороны головой, разглядывая огромное количество магазинов и торговцев, заполонивших кривую улочку, и прикидывая, какие теперь перед ней открылись возможности. Масло, сыр, бобы, колбаса, ткани, ботинки, пуговицы... Она вцепилась в руку брата. – Джейми! Я могу купить что угодно! Сама! Он не мог не радоваться вместе с сестрой её заново обретённой независимости, хотя и почувствовал небольшой болезненный укол. Джейми наслаждался новым ощущением от того, что стал опорой сестре. – Ну, конечно, можешь, – согласился он, взяв у неё багет. – Хотя не стоит покупать дрессированного бельчонка или напольные часы. С ними будет трудно справиться на корабле. – Корабль, – сглотнув, повторила Дженни. Пульсирующая жилка на её горле, замершая на мгновение, снова затрепетала. – Когда мы… сядем на корабль? – Ещё не время, a nighean, – ласково сказал Джейми. – Сначала давай перекусим, а?
«ЭВТЕРПА» ДОЛЖНА БЫЛА отплыть с вечерним отливом, и в полдень они спустились в порт, чтобы сесть на корабль и разместить багаж. Но причал, у которого «Эвтерпа» ещё вчера покачивалась на волнах, опустел. – Где, чёрт возьми, корабль, который стоял здесь вчера? – спросил Джейми, схватив за руку проходившего мимо паренька. – Какой, «Эвтерпа»? – Паренёк мельком взглянул в ту сторону, куда показывал Джейми, и пожал плечами. – Наверно, уже уплыл. – Наверно? Тон Джейми напугал мальчишку, и тот, выдернув руку, на всякий случай отскочил. – Откуда я знаю, мсье? Увидев лицо Джейми, он торопливо добавил: – Шкипер «Эвтерпы» несколько часов назад ушёл в город, – возможно, он до сих пор там. [Шкипер (голл. schipper, от нем. Schiffer) – управляющий торговым судном, на ответственности которого находится товар и сам корабль – прим. перев.]. Джейми заметил, что у сестры слегка сморщился подбородок, и понял, что Дженни близка к панике. Он подумал, что и сам почти в таком же смятении. – Вот как? – подчёркнуто спокойно переспросил он. – Ну, ладно, тогда я поищу его. Где он может быть? Мальчик беспомощно пожал плечами. – Где угодно, мсье. Оставив Дженни на пристани караулить багаж, Джейми пошёл обратно по улицам, прилегающим к гавани. Большой медный полупенсовик [В 1672 г. Карл II ввёл в оборот медный полупенсовик. В 1717 г. Георг I выпустил полупенсовики, по размеру немного меньшие, чем старые. Народ не принял их, поэтому монеты вскоре приняли обычный размер, который практически не изменялся до второй половины XIX века – прим. перев.] обеспечил ему услуги одного из сорванцов, которые болтались у лавок в надежде на полусгнившее яблоко или неохраняемый кошелёк, и Джейми решительно последовал за своим проводником в грязные переулки, держа одну руку на кошельке, а другую – на рукояти дирка. Брест был портовым городом, и жизнь там била ключом. Это означало, прикинул Джейми, что приблизительно каждая третья здешняя жительница – проститутка. Несколько работающих без сутенёров шлюх окликнули его, когда он проходил мимо. Понадобилось три часа и несколько шиллингов, чтобы найти, наконец, мертвецки пьяного шкипера с «Эвтерпы». Джейми бесцеремонно отпихнул в сторону шлюху, которая спала рядом, и грубо разбудил его, приведя в чувство пощёчинами. – Корабль? –- тупо уставился на него мужчина, потирая рукой небритое лицо. – Твою мать. Кого это волнует? – Меня, – процедил Джейми сквозь стиснутые зубы. – А сейчас будет волновать и тебя, засранец. Где корабль, и почему тебя на нём нет? – Капитан меня оттуда вышвырнул, – угрюмо признался мужчина. – Не поладили мы с ним. Где корабль? Думаю, на пути в Бостон. – Шкипер неприятно осклабился. – Если ты достаточно быстро плаваешь, может, и догонишь его.
ДЖЕЙМИ ПОНАДОБИЛИСЬ ОСТАТОК ЗОЛОТА и умело рассчитанная смесь угроз и уговоров, но он нашёл другой корабль. Тот направлялся южнее, в Чарльстон, но в данный момент Джейми устраивало, что он попадёт на нужный континент. А уж в Америке он решит, что делать. Когда «Филомена» вышла в открытое море, мрачная ярость Джейми начала, наконец, стихать. Вцепившись в перила, Дженни стояла рядом с ним, маленькая и молчаливая. – Что, a pìuthar [сестра, гэльск., - прим. перев.]? – положив руку ей на талию, Джейми осторожно помассировал ей поясницу костяшками пальцев. – Горюешь по Йену? Дженни отозвалась на его прикосновение, на секунду прикрыв глаза, потом открыла их и, нахмурившись, посмотрела вверх, на брата. – Нет, мне очень не по себе, когда я думаю о твоей жене. Она будет злиться на меня. Из-за Лири. Джейми не мог удержаться от кривой ухмылки при мысли о Лири. – Из-за Лири? Почему? – Из-за того, что я сделала, когда ты привёз Клэр из Эдинбурга обратно домой, в Лаллиброх. Я и перед тобой не извинилась за это, – добавила она, пристально глядя ему в лицо. Джейми засмеялся. – А я ведь тоже перед тобой не извинился. За то, что привёз Клэр домой и, как настоящий трус, до нашего приезда не рассказал ей о Лири. Морщинка между бровями Дженни разгладилась, и её глаза вновь заискрились. – Ну да, – подтвердила сестра, – не извинился. Значит, мы в расчёте? Джейми не слышал этих слов от сестры с тех пор, как в четырнадцать лет уехал из дома к дядьям в Леох. – В расчёте, – ответил он и обнял Дженни за плечи, а она его – за талию. Тесно прижавшись друг к другу, они наблюдали, как последний краешек Франции погружается в море.
Дата: Понедельник, 23.07.2018, 22:15 | Сообщение # 225
Горец
Сообщений: 33
Спасибо за перевод! Ну вот, Джейми везет "подружку" для Клэр... не представляю что это будет... вообше думала что после смерти Йена мы о ней не услышим, но нет...
ЦитатаМедвета ()
Подскажите, когда и при каких обстоятельствах Роб Камерон взял письмо про золото.Юмор - это наше всё!
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!