ДЖЕЙМИ КУПАЛСЯ в реке, отмываясь от пота и грязи, когда услышал крайне причудливую ругань по-французски. Слова были французскими, но выражаемые чувства им определенно не соответствовали. Любопытствуя, он вылез из воды, оделся, и немного прошел по берегу, обнаружив молодого человека, который, махая руками и взволнованно жестикулируя, пытался объясниться с ошеломленной кучкой рабочих. Поскольку половина из них были немцами, а остальные – американцами из Вирджинии, то, как он ни старался, его французская речь только развлекала их.
Джейми представился и предложил свои услуги в качестве переводчика. Вот так и получилось, что каждый день он довольно много времени проводил с молодым польским инженером, чья непроизносимая фамилия быстро сократилась до «Кос».
Джейми нашел Коса умным и почти трогательным в своем энтузиазме – и сам заинтересовался укреплением, которое Костюшко строил (а еще гордился тем, что мог произнести его фамилию правильно). Кос, в свою очередь, был благодарен за лингвистическую помощь и с интересом слушал все наблюдения и предложения, которыми Джейми иногда делился, вспоминая свои беседы с Брианной.
Разговоры о векторах и механических напряжениях заставлял его почти невыносимо скучать по дочери, но в то же время как будто делали ее ближе, и все больше и больше времени Джейми проводил с молодым поляком, понемногу изучая его язык и позволяя Косу практиковать то, что он искренне считал английским.
- Что привело вас сюда? - спросил Джейми как-то.
Несмотря на отсутствие жалования, довольно многие офицеры из Европы присоединялись или пытались присоединиться к Континентальной армии, видимо, полагая, что даже если перспективы помародерствовать будут ограничены, они смогут вынудить Конгресс пожаловать им звание генералов, которое затем получится успешно использовать, вернувшись в Старый свет. Некоторые из этих сомнительных добровольцев оказались на самом деле полезны, но он слышал, как многие ворчали о тех, кто пользы не приносил. Думая о Матиасе Фермуа, Джейми и сам был склонен немного поворчать.
Однако о Косе такого не говорили.
- Ну, во-первых, деньги, - ответил тот откровенно, когда его спросили, как он оказался в Америке. - Мой брат поместье в Польше иметь, но у семья денег нет, ничего для меня. Ни один девушка не смотреть на меня без денег.
И только пожал плечами.
- Нет места в польской армии, но я знаю, как строить вещи, - я прихожу туда, где строить, - он усмехнулся. - Возможно, девушки тоже. Девушки с хорошая семья, хорошие деньги.
- Если ты пришел за деньгами и девушками, приятель, ты не к той армии присоединился, - сыронизировал Джейми, и Костюшко засмеялся.
- Я говорю – вначале деньги, - поправился он. - Я приезжаю в Филадельфию, читаю там «Декларация», - он произнес слово на французский манер и благоговейно склонил голову, прижимая к груди свою выбеленную от пота шляпу. - Эта вещь, то, как она написана... Я просто очарован.
И настолько он был восхищен чувствами, выраженными в этом благородном документе, что сразу же разыскал его автора. Несмотря на то, что Томас Джефферсон, вероятно, удивился внезапному появлению страстного молодого поляка, он приветствовал его, и эти двое бόльшую часть дня провели, глубоко погрузившись в обсуждение философии (по-французски), после чего моментально стали друзьями.
- Великий человек, - торжественно заверил Джейми Кос, перекрестившись прежде чем снова надеть шляпу. - Храни его Бог.
- Dieu accorde-lui la sagesse, - ответил Джейми по-французски. «Бог дарует ему мудрость». Он подумал, что Джефферсон, несомненно, будет в безопасности, поскольку не является солдатом. Это неприятно напомнило ему о Бенедикте Арнольде, но тут он не мог или не стал бы ничего делать.
Кос смахнул прядь густых темных волос со своего лица и покачал головой.
- Может быть, жена, однажды, если Бог даст. Но то, что мы делать здесь – важнее, чем жена.
Они вернулись к работе, но Джейми обнаружил, что тема разговора прочно засела в его голове. Он полностью соглашался с идеей о том, что лучше потратить свою жизнь на достижение благородной цели, чем просто на поиски безопасности. Но такая чистота помыслов, конечно же, была прерогативой людей без семей? В этом и заключается парадокс: человек, который ищет собственной безопасности – малодушен; тот же, кто рискует безопасностью своей семьи, – жалкий трус, если не хуже.
Тут его мысли стали еще более бессвязными, что привело к новым интересным парадоксам: сдерживают ли женщины эволюцию таких явлений, как свобода, и других социальных идеалов, из-за страха за себя или своих детей? Или они на самом деле вдохновляют на такие вещи – и на риски, необходимые для их достижения, – являясь тем, ради чего и стόит бороться? И не просто сражаться, чтобы защищать, но и продвигаться вперед, потому что для своих детей мужчина хочет большего, чем имеет сам.
Нужно будет спросить у Клэр, что она думает об этом. И он улыбнулся, представив себе кое-какие ее мысли на этот счет – особенно о том, что по своей природе женщины препятствуют социальной эволюции. Она рассказывала ему немного о своем собственном опыте в Мировой войне – Джейми всегда называл ее именно так, хотя Клэр говорила, что до этой была еще одна с таким же названием. Время от времени Клэр могла пренебрежительно высказываться о героях, но только когда Джейми получал ранения: ведь она прекрасно знала, каково предназначение мужчин.
Оказался бы он здесь, если бы не она? Сражался бы он только ради идеалов революции, если бы не уверенность в победе? Джейми должен был признать, что в этом участвовал бы только сумасшедший, идеалист или действительно отчаявшийся человек. Любой здравомыслящий мужчина, который хоть чуть-чуть знает об армиях, покачал бы головой и отвернулся, потрясенный. Джейми и сам часто чувствовал себя ошеломленным.
В сущности, он сделал бы это – будь он один. В жизни мужчины должна быть бόльшая цель, чем каждый день только набивать живот. А эта цель была грандиозней – возвышенней, возможно, чем кто-либо из борющихся за нее, осознавал. И если бы в процессе он лишился собственной жизни – ему бы это не понравилось, но, умирая, он утешался бы мыслью, что помог. В конце концов он не оставлял свою жену беспомощной: в отличие от большинства жен, у Клэр есть куда уйти, если что-то с ним случится.
Джейми снова оказался в реке, плавая на спине и размышляя об этом, когда услышал вздох. Охнула женщина, и он сразу опустил ноги и встал; с мокрых волос текло по лицу. Откинув их, Джейми увидел стоящую на берегу Рейчел Хантер, которая двумя руками закрыла глаза, а каждая линия ее тела красноречиво свидетельствовала о расстройстве.
- Ты разыскиваешь меня, Рейчел? - спросил он, вытирая воду с глаз и пытаясь понять, где на берегу реки он оставил свою одежду. Она снова охнула и поверулась в его сторону, все еще прикрывая глаза руками.
- Друг Джеймс! Твоя жена сказала, что я найду тебя здесь. Прошу прощения... но пожалуйста! Выходи скорее!
Ее переживания вырвались наружу, и хотя глаза оставались закрытыми, она отняла руки и протянула к нему, умоляя.
- Что...
- Дэнни! Британцы схватили его!
По жилам пробежал мороз, который был гораздо холоднее ветра, что обжигал его влажную кожу.
- Где? Как? Теперь ты можешь открыть глаза, - добавил он, спешно застегивая бриджи.
- Он пошел еще с одним мужчиной, и они прикинулись дезертирами.
Держа рубашку в руке, Джейми поднялся к Рейчел на берег и увидел в кармане ее фартука очки брата; ее рука все время тянулась к ним, сжимала их. - Я говорила ему не делать этого, я говорила!
- Я тоже говорил ему, - мрачно сказал Джейми. - Ты уверена, девочка?
Рейчел кивнула, бледная, как бумага, глаза огромные, но не... пока еще не заплаканные.
- Другой мужчина вернулся, только что, и сразу побежал искать меня. Он... он сказал, что им не повезло: их привели к майору, и это оказался тот же самый человек, который угрожал повесить Дэнни, когда он был там в прошлый раз! Другому мужчине удалось убежать от них и скрыться, но они поймали Дэнни, и на этот раз, на этот раз...
Джейми видел, что она задыхалась и от страха едва могла говорить. Он положил руку ей на плечо.
- Найди того человека и отправь его в мою палатку, чтобы он мог точно сказать, где твой брат. А я приведу Йена, и мы вернем Дэнни.
Джейми мягко сжал ее руку, чтобы заставить взглянуть на него, и Рейчел подняла взгляд, но такой рассеянный, что казалось, что она едва видела его.
- Не переживай. Мы вернем его тебе, - мягко повторил он. - Клянусь Христом и Богородицей.
- Ты не должен клясться - о, да к черту все это! - воскликнула она, тут же хлопнув ладонью по губам.
Рейчел закрыла глаза, сглотнула и снова отвела взгляд.
- Спасибо, - произнесла она.
- Не за что, - сказал Джейми, глядя на заходящее солнце. Интересно, англичане предпочитали вешать людей на закате или на рассвете? - Мы вернем его, - еще раз твердо произнес он. Мертвым или живым.

КОМАНДУЮЩИЙ ОФИЦЕР установил виселицу в центре лагеря. Грубое сооружение из нетесаных бревен и шероховатого бруса; по отверстиям и выбоинам от гвоздей было понятно, что его разбирали и перемещали несколько раз. Смотрелась виселица эффектно, хотя от вида болтавшейся петли у Джейми скрутило живот.
- Мы играли в дезертиров на пару раз больше, чем нужно, - прошептал Джейми племяннику. - Или, может, даже на три.
- По-твоему, он когда-либо использовал ее? - пробормотал Йен, всматриваясь в зловещую штуковину сквозь завесу из молодой дубовой поросли.
- Он бы не стал так трудиться только ради того, чтобы кого-то напугать.
Хотя сам Джейми жутко испугался. Он не стал показывать Йену то место у основания главной вертикали, где кто-то один (а, может, даже несколько человек) отчаянно молотя ногами, ободрал куски коры. Импровизированная виселица была недостаточно высокой, чтобы петля сломала шею человека: тот, кого на ней повесили, медленно задушился.
С непроизвольным отвращением Джейми коснулся своей шеи, представляя покореженное горло Роджера Мака с уродливым грубым шрамом. Еще яснее было воспоминание о горе, переполнявшем его, когда он пришел, чтобы снять Роджера Мака с дерева, на котором его повесили. И от знания, что он мертв, мир изменился навсегда. И ведь, действительно, изменился, хотя Роджер и не умер.
Что ж, для Рейчел Хантер этого не случится. Что было важно – они еще не опоздали. Он сказал об этом Йену, который в ответ лишь удивленно на него взглянул.
«Откуда ты знаешь?» - как бы сказал он. Джейми пожал плечом и кивнул на местечко немного дальше по склону, где покрытый мхом и толокнянкой выступ скалы мог дать им прикрытие. Они тихо двинулись, прижимаясь и перемещаясь так же неспешно, как шевелился и лес. Наступили сумерки, мир наполнился тенями; и стать еще двумя было делом нехитрым.
Джейми знал, что Дэнни Хантера еще не повесили, потому что видел повешение людей. Казнь оставляла отпечаток на обстановке вокруг и отражалась на душах тех, кто ее наблюдал.
В лагере было тихо. Не в буквальном смысле – солдаты создавали значительный шум, что само по себе хорошо, – а если говорить о состоянии духа. Не чувствовалось ни ужасной угнетенности, ни больного возбуждения, которое возникало по той же причине: такие вещи ощущаются. Значит, Дэнни Хантер жив и находится здесь, либо его отправили в другое место. Если же он тут, куда его поместили?
Заключенный где-то под стражей. Поскольку лагерь не постоянный, то тюрьмы в нем не было. Тем не менее, лагерь довольно большой, и им потребовалось некоторое время, чтобы обойти его, проверяя, не привязан ли Хантер где-нибудь к дереву или фургону на открытом пространстве. Однако его нигде не было видно. Оставались палатки.
Среди четырех больших палаток выделялась одна, в которой, явно, разместился интендант: она стояла отдельно, и ее окружало несколько фургонов. Можно было видеть постоянный поток людей, заходящих внутрь и выходящих из нее с мешками муки или сушеной фасоли. Однако мяса не выдавалось, хотя от некоторых костров доносился аромат готовящегося кролика и белки. Значит, немецкий дезертир говорил правду: армия кормилась от земли, уж как могла.
- В палатке командира? - тихо прошептал Йен. Она легко находилась благодаря вымпелам и группе людей, которые стояли около входа.
- Надеюсь, что нет.
Скорее всего, они отвели Дэнни Хантера к командиру для допроса. И если бы тот все еще сомневался в подлинности личности Хантера, то мог бы держать его под рукой для дальнейшего допроса.
Но если он уже определился, – и Рейчел была уверена в этом – командир не оставил бы его рядом. А отправил куда-нибудь под охрану, чтобы дожидаться расплаты. Под стражу и с глаз долой, хотя Джейми сомневался, что британский командир опасался спасательной операции.
- Эни-мени-мины-мо, - пробормотал Джейми себе под нос, водя пальцем взад-вперед между двумя оставшимися палатками. Охранник с мушкетом стоял примерно посередине между ними, не давая явно понять, которую он охраняет. - Эта, - Джейми указал подбородком на правую, но в тот же момент почувствовал, как Йен рядом с ним напрягся.
- Нет, - мягко сказал Йен, прикрыв глаза. - Другая.
В его голосе звучало что-то странное, и Джейми удивленно взглянул на него, а затем на палатку.
Сначала его единственной мыслью было мимолетное чувство замешательства. А затем мир изменился.
Наступили сумерки, но они с Йеном уже находились в пятидесяти ярдах от палатки: ошибки быть не могло. Он не видел мальчика с двенадцати лет, но запоминал каждое мгновение, которое они провели друг с другом. То как он себя вел – быстрое, изящное движение… «Это от матери», - подумал Джейми в оцепенелом потрясении, видя, как высокий молодой офицер делает жест рукой. Молодая Джинива Дансени во плоти… А форма спины, головы и ушей. И хотя худенькие плечи налились мужской силой… «Мои, - подумал Джейми с волной гордости, которая потрясла его почти так же, как внезапное появление Уильяма. - Они мои».
Ошеломившие его, эти мысли заняли менее половины секунды, чтобы пронзить его разум и снова уйти. Джейми очень медленно вдохнул и выдохнул. Неужели Йен вспомнил Уильяма с их встречи семь лет назад? Или их схожесть настолько очевидна даже случайному взгляду?
Сейчас это не имело значения. В лагере начинали готовиться к ужину: через несколько минут все будут поглощены едой. Лучше будет тогда и начать, даже не дожидаясь прикрытия темноты.
- Это буду я, да? - привлекая внимание, Йен схватил его за запястье. - Ты хочешь сделать отвлекающий маневр до или после?
- После.
Все время, пока они ползли к лагерю, он подсознательно обдумывал это, и теперь решение было готово, как будто кто-то другой принял его.
- Лучше, если мы сможем забрать его тихо. Попытайся, а если все пойдет не так, кричи.
Йен кивнул и, без дальнейших разговоров опустившись на живот, начал пробираться сквозь кусты. Вечер был прохладным и приятным после жаркого дня, но руки Джейми похолодели, и он обхватил округлости глиняного горшочка с маленьким пламенем внутри. Он принес его из своего лагеря, скармливая ему по дороге кусочки сухой палки. Пламя тихонько шипело, поедая обломок сушеного гикори, и вид, и запах его благополучно скрывались в дымке от лагерных костров, которая дрейфовала по деревьям, рассеивая комаров и кровожадных москитов – слава Богу и Богоматери.
Удивившись собственному трепету, – на него это было не похоже, – Джейми коснулся своего споррана, еще раз убедившись, что пробка не вышла из бутылки со скипидаром. И, хотя он прекрасно знал, что этого не произошло, он чувствовал запах.
Стрелы в колчане сдвинулись, когда Джейми переместил свой вес, перья зашуршали. Он был на расстоянии короткого полета стрелы от палатки командира, мог бы поджечь ее полотно за несколько секунд, когда Йен закричит. Если же он не...
Джейми снова начал двигаться, глазами шаря по земле, ища место, которое могло бы подойти. Сухой травы было много, но она бы слишком быстро сгорела, если обойтись только ей. Требовалось, чтобы не только быстро загорелось, но и огонь был большим.
Солдаты, должно быть, уже собрали все дрова в близлежащем лесу, но Джейми заметил упавшую пихту, слишком тяжелую, чтобы ее унести. Фуражиры обрубили нижние ветви, но оставалось много верхних, густо усеянных сушеными иглами, которые ветер еще не разнес. Он медленно отошел назад, достаточно далеко, чтобы можно было быстро и незаметно двигаться, собрал охапки сухой травы, поспешно соскреб кору с бревна – все, что могло зажечься.
Пылающие стрелы, пущенные в палатку командира, без сомнений, мгновенно привлекли бы внимание, но они также вызвали бы общую тревогу: солдаты, как шершни, повыскакивали бы из лагеря, ища нападавших. А вот поджег травы – нет. Такие вещи были обычными, и, хотя это, безусловно, стало бы отвлекающим маневром, никто никого не будет искать после того, как поймут, что горит всего лишь трава.
Через несколько минут его диверсия была готова, и Джейми настолько поглотила подготовка, что ему даже не пришло в голову еще разок взглянуть на сына.
- Господь накажет тебя, как лгуна, Джейми Фрейзер, - пробормотал он себе под нос и оглянулся.
Уильям ушел.

СОЛДАТЫ ужинали; веселые разговоры и стук посуды покрывали любой незначительный шум, произведенный Йеном, когда он мягко ступал вокруг левой палатки. Если его кто-то увидит, он обратится к ним на могавском, заявив, что он разведчик из лагеря Бергойна, и пришел с информацией. К тому времени, когда они доберутся до командира, он либо придумает какую-нибудь добротную и живописную информацию, либо закричит и сообразит, как пробраться к выходу пока всех отвлекают пылающие стрелы.
Однако это не поможет Дэнни Хантеру, и Йен был осторожен. Постовые стояли, но вместе с дядей Джейми они достаточно долго наблюдали, чтобы увидеть, как они делают обход, и найти мертвые зоны, где деревья мешали обзору застав. Он знал, что его нельзя увидеть за палаткой – только если кто-нибудь не отправится в лес помочиться и натолкнется на него.
В нижней части палатки виднелся зазор, и внутри горела свеча: в сумерках на полотне выделялось пятно света. Йен понаблюдал за щелью и не увидел двигающихся теней. Значит, правильно…
Он лег и осторожно просунул руку, ощупывая грязный пол и надеясь, что никто не наступит на ладонь. Если удастся найти раскладушку, он заползет внутрь и ляжет под ней. Если... что-то коснулось его руки, и Йен крепко прикусил язык.
- Ты – друг? - прошептал голос Дэнни. Йен увидел на холстине сидящую на корточках тень квакера, и рука Дэнни ощутила его крепкую хватку.
- Да, это я, - прошептал он. - Сиди тихо. Отойди.
Дэнни шевельнулся, и Йен услышал, как звякнул металл. Черт возьми, засранцы держали его в оковах. Сжав губы, он скользнул под край палатки.
Дэнни молча поприветствовал его, на его лице вспыхнули надежда и тревога. Кивнув на ноги, маленький квакер поднял руки... Полные кандалы. Боже, они действительно хотели его повесить.
Йен наклонился, чтобы шепнуть Дэнни на ухо.
- Я выйду первым. Ложись туда, как можно тише и как можно ближе, - он указал подбородком на заднюю стенку палатки. - Не двигайся: я вытащу тебя.
Затем надо будет взять Дэнни на плечи, как мертвого олененка, и направиться в лес, ухая совой, чтобы дядя Джейми понял, что пришло время поджечь огонь.
Невозможно перемещать человека в цепях в полной тишине, но с небольшой удачей скрежет ложек в походных мисках и беседа солдат покрыли бы любое случайное звяканье. Йен оттянул на себя полотно насколько мог, просунул под него руки и крепко взял Дэнни за плечи. Мелкий засранец был тяжелее, чем выглядел, но Йен вытащил туловище Дэнни из палатки почти без особых проблем. Потея, он отбежал в сторону и потянулся, чтобы схватить его лодыжки, обернув цепь вокруг своего собственного запястья, чтобы не допустить звяканье.
Никакого звука не было, но голова Йена дернулась, прежде чем его разум подсказал, что воздух рядом с ним шевелится, что означало – кто-то там стоит.
- Тише! - сказал он машинально, не зная, с кем разговаривает на самом деле – с Дэнни или с высоким солдатом, который вышел из леса позади него.
- Какого черта… - начал солдат удивленно, но, не закончив вопрос, быстро сделал три шага и схватил Йена за запястье.
- Кто ты и что ты... Боже, ты откуда взялся? - Уильям-солдат взглянул в лицо Йену, и тот коротко возблагодарил Бога за то, что другая его рука обездвижена цепью Дэнни, иначе Уильям был бы уже мертв. А ему вовсе не хотелось бы сообщать дяде Джейми подобное.
- Он пришел, чтобы помочь мне убежать, друг Уильям, - мягко сказал лежащий на земле Дэнни Хантер из тени позади Йена. - Я бы очень тебя попросил, чтобы ты не мешал ему, хотя я пойму, если твой долг принудит тебя.
Дернув головой, Уильям быстро огляделся, а затем посмотрел вниз. Если бы обстоятельства были менее ужасными, Йен бы расхохотался над его гримасами, которые постоянно сменяли одна другую. Уильям на мгновение закрыл глаза и снова открыл их.
- Не рассказывайте мне, - сказал он коротко. - Я не хочу знать.
Он присел на корточки рядом с Йеном, и вдвоем они в считанные секунды вытащили Дэнни наружу. Йен сделал глубокий вдох, приложил ладони ко рту и заухал совой, затем сделал паузу и повторил сигнал. Уильям гневно и озадаченно уставился на него. Затем Йен поднырнул плечом под живот Дэнни, Уильям подхватил доктора, и с удивленным покряхтыванием и легким лязгом оков они закинули его Йену на плечи.
Рука Уильяма сомкнулась на предплечье Йена, и его голова – темный овал в последних лучах света – кивнула к лесу.
- Слева, - прошептал он. - Справа траншеи для отхожего места. Два пикета, в сотне ярдов.
Он сжал руку и отпустил.
- Сохрани тебя Божий свет, друг Уильям, - тихонько зашептал Дэнни возле уха Йена, но он уже пошел и не знал, услышал ли тот. И в принципе, это не имело значения.
Несколько мгновений спустя позади себя, в лагере, он услышал первые крики: «Пожар!»

15 сентября 1777

К НАЧАЛУ СЕНТЯБРЯ мы добрались до деревни Саратога на Гудзоне, где расположился лагерь основной армии, которой командовал генерал Горацио Гейтс (американский военачальник, участник Войны за независимость в Северной Америке – прим. пер.). Он с удовольствием принял к себе оборванцев, беглецов и стихийные отряды ополченцев. Пока что армия вполне хорошо снабжалась, и нас обеспечили одеждой, достойным пропитанием и потрясающей роскошью в виде маленькой палатки, поскольку Джейми все-таки являлся полковником ополчения, даже несмотря на то, что людей собственных не имел.
Хорошо зная Джейми, я понимала, что это лишь временное положение дел. Что касается меня, то я была счастлива иметь настоящую кушетку для сна, крошечный столик, чтобы есть за ним – и пищу, которая регулярно на нем стояла.
- Я принес тебе подарок, Сассенах.
С приятным мясистым звуком Джейми плюхнул на стол мешок, и от нее повеяло свежей кровью. Мой рот наполнился слюной.
- Что за подарок? Дичь?
В мешке были не утки и не гуси – эти птицы имели характерный мускусный запах жира, перьев и гниющих водорослей. А вот куропатки, скажем, или рябчики... Я обильно сглотнула, представив голубиный пирог.
- Нет, книга.
Джейми вытащил из набитого до отказа мешка небольшой предмет, завернутый в драную промасленную тряпку, и гордо вручил мне.
- Книга? - тупо спросила я.
Джейми ободряюще кивнул.
- Да. Слова, напечатанные на бумаге – помнишь такую штуку? Хотя понимаю, это было так давно.
Я выразительно на него посмотрела и, пытаясь не обращать внимания на урчание в животе, раскрыла сверток. Это оказалось весьма потрепанное карманное издание первого тома «Жизни и мнений Тристрама Шенди, джентльмена» (книга Лоренса Стерна, изданная в 9 томах с 1759 по 1767 годы, – прим. пер.), и, несмотря на недовольство тем, что вместо еды мне подарили литературу, я заинтересовалась. Уже давным-давно я не держала в руках хорошую книгу, а это была история, о которой я слышала, но никогда не читала.
- Владелец, должно быть, ее очень любил, - сказала я, осторожно поворачивая томик в руках: корешок почти полностью порвался, а края кожаного переплета лоснились. Меня пронзила довольно жуткая мысль.
- Джейми... а ты не... ты не с трупа взял ее, а?
Снять оружие, снаряжение и пригодную одежду с павших врагов грабежом не считалось: это была неприятная необходимость. И все же…
Но Джейми покачал головой, продолжая копаться в мешке.
- Нет, я нашел ее на берегу ручья. Наверное, выпала во время сражения.
Ладно, это уже лучше, хотя я была уверена, что человек, который ее обронил, будет переживать о потере своего бесценного спутника. Я открыла книгу на случайной странице и сощурилась на мелкие буквы.
- Сассенах.
- Хм-м?
Подняв глаза от текста, я увидела, что Джейми глядит на меня одновременно с сочувствием и весельем.
- Тебе нужны очки, да? - сказал он. - Я даже и не думал.
- Чушь! - парировала я, но в сердце у меня слегка ёкнуло. - Я все прекрасно вижу.
- О, да?
Джейми встал рядом со мной и взял у меня книгу. Открыв ее на середине, он показал страницу мне.
- Прочитай-ка это.
Я отклонилась назад, а он приблизился ко мне.
- Прекрати, - сказала я. - Как я могу что-нибудь прочесть так близко?
- Тогда стой ровно, - сказал Джейми и отодвинул книгу от моего лица. - Теперь ты видишь буквы как следует?
- Нет, - рассердилась я. - Дальше. Дальше. Нет, черт возьми, еще дальше!
И, наконец, я вынуждена была признать, что не могу четко видеть буквы с расстояния ближе, чем примерно восемнадцать дюймов (около 46 см., - прим. пер.).
- Знаешь что, это очень мелкий шрифт! – расстроившись, сказала я раздраженно.
Конечно, я осознавала, что мое зрение уже не такое острое, как прежде. Но настолько грубо столкнуться с доказательством того, что я, если и не слепая, как летучая мышь, то определенно составлю конкуренцию кроту, который предсказывает итоги скачек, – это кого угодно выбьет из колеи.
- Кэзлон двенадцатого размера, - Джейми профессиональным взглядом оценил текст и критически добавил, - я бы сказал, что межстрочный интервал ужасный, и поля вдвое меньше положенного. Но даже так... - он захлопнул книгу и посмотрел на меня, подняв одну бровь. - Тебе нужны очки, a nighean (девочка (гэльск.) – прим. пер.), - мягко повторил он.
- Хмф! - произнесла я и, схватив в порыве книгу, открыла и вручила ему. - Тогда... сам прочитай, давай-ка!
Удивленный и слегка настороженный, Джейми взял томик и заглянул в него. Затем вытянул руку немного, а потом еще чуть-чуть. Я наблюдала за ним, испытывая то же самое чувство смешанного с удовольствием сочувствия, когда, наконец, он вытянул руку практически на полную длину и прочел: «Так что, жизнь писателя, как бы ему не хотелось думать обратное, состоит не столько из сочинительства, сколько из ведения борьбы, в которой писатель проходит испытание, как и любой другой активно настроенный человек на земле. И жизнь его наполовину зависит, как от ОСТРОУМИЯ – так и от способности СОПРОТИВЛЯТЬСЯ».
Джейми закрыл книгу и, прикусив губу, взглянул на меня.
- Ладно, хорошо, - проговорил он. - По крайней мере, я все еще могу стрелять.
- А я полагаю, что смогу отличить одну траву от другой по запаху, - сказала я и рассмеялась. – Это и к лучшему. Не думаю, что в этой части Филадельфии есть мастер по изготовлению очков.
- Нет, наверное, нет, - с сожалением произнес Джейми. – Но, когда мы приедем в Эдинбург, я знаю там нужного человека. Я куплю тебе пару в черепаховой оправе – это на каждый день, Сассенах, и пару в золотой – для воскресений.
- Надеешься, что я стану в них Библию читать, да? - поинтересовалась я.
- А, нет, - ответил Джейми. - Так, всего лишь для показухи. В конце концов, - он взял мою руку, которая пахла укропом и кориандром, и, поднеся к губам, деликатно провел языком вдоль линии жизни на моей ладони, - самые важные вещи ты делаешь на ощупь, так ведь?

НАС ПРЕРВАЛО ПОКАШЛИВАНИЕ и, обернувшись, я увидела возле входа в палатку огромного, похожего на медведя мужчину с длинными седыми волосами, распущенными по плечам. Лицо добродушное, верхнюю губу пересекает шрам, мягкий, но проницательный взгляд сразу же обратился к сумке на столе.
Я немного напряглась: существовали строжайшие запреты на разграбление фермерских хозяйств, и, хотя этих конкретных куриц Джейми подбил, когда те копошились в лесу, доказать сей факт он не мог, а в данном джентльмене, хоть и одетом в простую домотканую одежду и охотничью рубашку, безошибочно угадывалась офицерская властность.
- Вы будете полковник Фрейзер? - спросил он, кивая Джейми и протягивая руку. - Дэниэл Морган (американский военный деятель и политик, участник битв в Квебеке, Саратоге и Каупенсе в Войне за независимость Северной Америке – прим. пер.).
Имя знакомое, хотя единственное, что мне было известно о Дэниэле Моргане – из примечания в учебнике Брианны по истории за восьмой класс, так только то, что передо мной стоял знаменитый стрелок. Информация не слишком-то полезная, потому что об этом знали все, и лагерь просто гудел от любопытства, когда в конце августа Морган явился, приведя с собой людей.
Теперь он с любопытством взглянул на меня, а потом на мешок с цыплятами, из которого предательски выглядывали пучки перьев.
- С вашего позволения, мэ-эм, - сказал он и, не дожидаясь моего позволения, подхватил мешок и вытащил из него мертвую птицу, чья шея свисала, являя большую кровавую дырку в голове, там, где когда-то был глаз… эм... два глаза. Губы со шрамом сложились в беззвучном свисте, и Морган резко взглянул на Джейми.
- Вы специально так сделали? - спросил он.
- Я всегда стреляю им в глаз, - вежливо ответил Джейми. - Не хочу портить мясо.
Медленная ухмылка расплылась по лицу полковника Моргана, и он кивнул.
- Пойдемте-ка со мной, мистер Фрейзер. И ружье захватите.

ТЕМ ВЕЧЕРОМ МЫ ЕЛИ у костра Дэниэла Моргана, и компания, насытившись куриным рагу, поднимала кружки с пивом, скандируя с радостным гиканьем тост за примкнувшего к их элитному отряду нового участника. После того, как днем Морган увел с собою Джейми, шанса поговорить с ним с глазу на глаз у меня не было, и меня разбирало любопытство: что он вытворил, чтобы заслужить такой почет? Но сам Джейми, похоже, чувствовал себя со стрелками комфортно, хотя то и дело поглядывал на Моргана так, будто все еще не до конца определился в своем решении.
Что до меня, то я была чрезвычайно довольна. В силу своей специфики стрелки воевали на расстоянии, которое зачастую превышало дальность мушкетного выстрела. Также их очень высоко ценили, и командиры вряд ли станут рисковать ими, посылая в ближний бой. Конечно, солдаты постоянно находятся в опасности, но у некоторых специальностей риск смертности гораздо более высокий. И хотя я смирилась с тем фактом, что Джейми – прирожденный игрок, мне нравилось, что теперь у него самые лучшие шансы из возможных.
Многие из стрелков были лонгхантерами (житель восточного пограничного поселения конца XVIII века в Америке, проводивший длительные непрерывные периоды охоты в горах - прим. пер.), других называли «людьми из-за гор» (американские колонисты, последовательными волнами заселявшие западные территории и принимавшие участие в Американской Революции. Термин «overmountain» относится к их поселениям на западе, которые были «над» или «за» горами Аппалачи – основная географическая граница 13 американских колоний и западного фронтира – прим. пер.), и потому здесь, рядом с ними, не было их жен. Но некоторые путешествовали с супругами, и я мгновенно перезнакомилась с женщинами, просто выразив восхищение малышом одной молоденькой девушки.
- Миссис Фрейзер? - спросила одна из леди постарше, подходя и плюхаясь рядом со мной на бревно. - Вы колдунья?
- Да, - любезно ответила я. - Меня называют Белой Ведьмой.
Тут женщины слегка попятились, но ведь, где страшно – там интересно, и, в конце концов, что я могла им сделать посреди военного лагеря да в окружении их мужей и сыновей, которые все были вооружены до зубов?
И спустя пару минут я уже раздавала советы обо всем на свете: от менструальных спазмов до колик. Краем глаза я ухватила Джейми, который ухмылялся, видя мою популярность, и, незаметно помахав ему рукой, снова вернулась к своей аудитории.
Мужчины (ну, разумеется!) продолжали выпивать, периодически взрываясь громовым хохотом, затем голоса затихали, когда один из них подхватывал историю, только чтобы весь цикл повторился снова. Однако в какой-то момент атмосфера изменилась настолько резко, что я прервала напряженную дискуссию о пеленочной сыпи и повернулась к огню.
Дэниэл Морган с трудом поднимался на ноги, а среди наблюдавших за этим мужчин воцарилось некоторое предвосхищение. Он, что, собирался произнести приветственную речь в честь Джейми?
- Ох, Боже ты мой, - вполголоса посетовала миссис Грэм рядом со мной. - Он снова принялся за свое.
Я не успела спросить, за что же он принялся, поскольку он уже всё предпринял.
Мистер Морган неуклюже проковылял в центр площадки, где встал, пошатываясь, словно старый медведь; его длинные седые волосы развевались от воздушных потоков огня, а глаза дружелюбно сощурились. Но я видела, что смотрел он прямо на Джейми.
- Хочу вам кое-что показать, мистер Фрейзер, - громко произнес он – да так, что переговаривавшиеся женщины умолкли: все взгляды обратились на Моргана. Взявшись за подол своей длинной шерстяной охотничьей рубашки, он стянул ее через голову и бросил на землю. Затем, словно танцор, широко раскинув руки, он медленно и неуклюже повернулся спиной.
Все охнули, хотя, судя по замечанию миссис Грэм, большинство из присутствовавших уже видели это. От шеи до талии спину испещрили шрамы. Рубцы старые, это точно... но на массивной спине не было ни дюйма целой кожи. Даже я пришла в ужас.
- Это сделали англичане, - как нечто само собой разумеющееся сообщил Морган, поворачиваясь обратно и опуская руки. - Я получил четыреста девяносто девять ударов плетью. Я считал, - собравшиеся разразились хохотом, и Дэниэл улыбнулся. - Мне полагалось пятьсот, да один пропустили. Но я не стал предъявлять претензий.
Снова смех. Очевидно, такие представления случались частенько, но зрители их любили. После того, как выступление закончилось, послышались одобрительные возгласы и новые тосты, а Морган, по-прежнему голый до пояса, подошел и сел возле Джейми, скомкав рубашку в руке.
Лицо Джейми ничего не выражало, но я видела, что его плечи расслабились. Судя по всему, он определился насчет Дэна Моргана.

ДЖЕЙМИ ПОДНЯЛ КРЫШКУ моего железного котелка одновременно с настороженностью и надеждой.
- Это не еда, - сообщила я ему, хотя и опоздала, поскольку он уже хрипел так, будто случайно вдохнул свежий хрен.
- Надеюсь, что нет, - кашляя и вытирая глаза, проговорил Джейми. - Господи, Сассенах, это даже хуже, чем обычно. Собираешься отравить кого-то?
- Да, Plasmodium vivax (Род паразитических одноклеточных организмов, возбудитель трехдневной малярии – прим. пер.). Опусти крышку.
Я кипятила на медленном огне отвар коры хинного дерева и ягод падуба для лечения малярии.
- А у нас есть какая-нибудь еда? - жалобно спросил Джейми, уронив крышку на место.
- Вообще-то, есть.
Я потянулась к покрытому тканью бачку и торжественно вытащила мясной пирог, чья золотистая корочка блестела от жира.
Лицо Джейми приняло выражение израильтянина, созерцавшего землю обетованную, и, протянув руки, он взял пирог с таким почтением, будто это было драгоценное сокровище, однако в следующий момент, когда Джейми откусил от пирога большущий кусок, это впечатление рассеялось.
- Где ты его взяла? - спросил он после нескольких минут блаженного пережевывания. - А еще есть?
- Есть. Его мне принесла симпатичная проститутка по имени Дейзи.
Джейми замер, критически изучая пирог на предмет его происхождения, затем пожал плечами и откусил снова.
- Хочу ли я знать, от чего ты ее лечила, Сассенах?
- Что ж, пока жуешь, наверное, нет. Ты видел Йена?
- Нет.
Возможно, краткость ответа и была спровоцирована необходимостью поедания пирога, но я заметила, как в Джейми что-то едва заметно изменилось, и замерла, глядя на него.
- А ты знаешь, где Йен сейчас?
- Более или менее.
То, что Джейми упорно глядел на мясной пирог, подтвердило мои подозрения.
- Хочу ли я знать, чем он занимается?
- Нет, не хочешь, - решительно ответил он.
- Ох, Боже.

ЙЕН МЮРРЕЙ, аккуратно уложив волосы медвежьим жиром и воткнув в них пару перышек индейки, снял рубашку и, свернув, оставил ее вместе со своим потрепанным пледом под бревном. Приказав Ролло охранять все это, он пересек открытый участок поляны в направлении лагеря англичан.
- Стой!
Йен повернулся к окликнувшему его дозорному с выражением скучающего безразличия на лице. Часовой – мальчишка лет пятнадцати – держал мушкет, чье дуло заметно дрожало, и Йен надеялся, что болван не пристрелит его по неосторожности.
- Разведчик, - только и сказал он и прошел мимо часового, не обернувшись, хотя и его не оставляло ощущение, будто между лопатками ползает паук. «Разведчик, - подумал Йен и почувствовал, как поднимается маленький пузырек смеха. - Что ж, в конце концов, это правда».
По лагерю он прошел в той же манере – не обращая внимание на взгляды, хотя большая часть тех, кто его замечал, лишь мельком осмотрев его, отворачивались.
Штаб-квартира Бергойна сразу же бросалась в глаза – большущий шатер из зеленой парусины вырастал, словно поганка, среди аккуратных рядов маленьких белых палаток, в которых жили солдаты. Шатер находился в отдалении – и сейчас Йен не собирался к нему приближаться – но мог мельком видеть входящих и выходящих штатных офицеров, курьеров... и изредка разведчиков, хотя ни один из них не был индейцем.
Индейские стоянки, разбросанные в лесу за пределами опрятных военных секторов, находились на противоположной стороне армейского лагеря. Йен не был уверен, встретит ли он кого-нибудь из людей Тайенданегеа, которые смогут его узнать. Проблем бы это не создало, поскольку во время своего злополучного визита в дом Джозефа Бранта он ничего не говорил о своих политических взглядах; скорее всего, его незамедлительно примут без лишних вопросов.
А вот если он столкнется с кем-нибудь из гуронов и онейда (индейские племена – прим. пер.), которых Бергойн использовал, чтобы докучать континенталам, это будет чуток похуже. Йен был абсолютно уверен в своей способности произвести на них впечатление тем, что он из могавков, но, если они будут слишком подозрительны или чересчур впечатлятся, много выведать не получится.
Кое-что он узнал, просто пройдясь по лагерю. Дисциплина была не на высоте: между некоторыми палатками валялся мусор, большинство прачек из бивачных спутниц сидели на траве и пили джин, а их котлы стояли пустыми и холодными. И все же атмосфера в целом казалась подавленной, но непоколебимой: некоторые мужчины играли в карты и выпивали, но гораздо больше – плавили свинец и изготавливали мушкетные пули, чинили или полировали свое оружие.
Еды не хватало; голод прямо витал в воздухе – Йен ощущал это, даже если бы и не заметил мужчин, стоявших в очереди возле палатки пекаря. Никто из них на него даже не взглянул, потому что все сконцентрировались на булках хлеба, которые вынесли разломанными на две части. Значит, выдавался половинный рацион. Это хорошо.
Но все это не имело значения, как и численность войск, и вооружения – на данный момент это все уже установлено. Дяде Джейми, полковнику Моргану и генералу Гейтсу хотелось знать, каковы запасы пороха и боеприпасов, но артиллерия и пороховой склад, скорее всего, хорошо охраняются, и невозможно придумать никакой веской причины, чтобы индейский разведчик сунул туда свой нос.
Йен ухватил кого-то боковым зрением и осторожно оглянулся, затем резко отвел глаза, смотря вперед и заставляя себя идти в том же темпе. Иисусе, это тот самый англичанин, которого он спас из болота, тот человек, который помог ему освободить малыша Дэнни. А также…
Йен задушил эту мысль в зародыше, ведь он достаточно хорошо понимал: никто не мог выглядеть вот так, и не быть им. Но ему казалось опасным даже мысленно признать этот факт – не дай Бог это отразится на его лице.
Йен заставил себя дышать, как обычно, и идти, как ни в чем не бывало, потому что разведчику-могавку не полагалось ни о чем переживать. Черт! Он планировал провести оставшиеся дневные часы с какими-нибудь индейцами, собирая всю возможную информацию, а затем, после наступления темноты, по-тихому вернуться в лагерь и подойти в пределы слышимости к палатке Бергойна. Но если этот малыш лейтенант будет околачиваться рядом, то слишком опасно пытаться сделать это. Последнее, чего хотелось Йену, – встретиться с ним лицом к лицу.
- Эй!
Окрик вонзился в его плоть, будто острый осколок. Йен узнал голос, точно понимая, что обращаются к нему, но не обернулся. Шесть шагов, пять, четыре, три... Он дошел до конца палаточного ряда и рванул вправо, скрывшись из виду.
- Эй!
Голос оказался ближе, почти позади него, и Йен бросился бежать, направляясь под покров деревьев. Его заметили пара солдат: один начал было вставать, но остановился, не зная, что делать, и Йен, проскочив мимо него, нырнул в заросли.
- Ладно, оторвался, - пробормотал он и присел на корточки под кустом. Высокий лейтенант расспрашивал человека, мимо которого прошмыгнул Йен. Они оба смотрели в сторону леса, солдат покачал головой и беспомощно пожал плечами.
Христос, маленький кретин направляется к нему! Йен повернулся и тихо зашагал сквозь деревья, пробираясь глубже в лес. Он слышал, как позади с треском и шумом двигался англичанин, будто медведь, по весне выбирающийся из своей берлоги.
- Мюррей! - кричал парень. - Мюррей!.. Это ты? Погоди!
- Брат Волка, ты ли это?
Йен произнес про себя кое-что весьма кощунственное по-гэльски и повернулся посмотреть, кто же обратился к нему по-могавски.
- Это ты! А где твой демон-волк? Неужели его, наконец, кто-то слопал? – Росомаха, старый друг Йена, улыбался во весь рот, поправляя штаны после того, как облегчился.
- Надеюсь, кто-нибудь слопает тебя, - ответил Йен своему другу очень тихим голосом. - Мне нужно убраться отсюда – за мной англичанин.
Лицо Росомахи тут же изменилось, хотя радостная улыбка с него не исчезла. Просто она стала еще шире, и Росомаха кивнул головой, указывая на просвет в деревьях, где была тропа. Затем его лицо внезапно раскисло, и он, раскачиваясь из стороны в сторону, зашатался в том направлении, откуда пришел Йен.
Йен едва успел скрыться из вида, когда тот самый англичанин по имени Уильям выбежал на поляну и сразу же наткнулся на Росомаху, который, схватив его за лацканы мундира, воодушевленно заглянул в глаза и произнес:
- Виски?
- У меня нет виски, - произнес Уильям резко, но не грубо и попытался отодрать от себя Росомаху.
Это оказалось делом нелегким: Росомаха был гораздо более прытким, чем предполагала его приземистость, и в тот момент, когда его руку отрывали с одного места, та, словно липучка, цеплялась за другое. Чтобы добавить эффекта к спектаклю, Росомаха принялся рассказывать лейтенанту – по-могавски – историю о знаменитой охоте, которая и дала ему имя, периодически прерываясь, чтобы выкрикнуть: «ВИ-И-ИСКИ-И-И!». И продолжал цепляться за британца.
Йен не стал тратить время на то, чтобы восхититься довольно значительными способностями англичанина к языкам, а как можно быстрее помчался, поворачивая на запад. Вернуться через лагерь не получится. Можно было бы поискать пристанища в каком-нибудь индейском лагере, но Уильям может найти его там, как только отделается от Росомахи.
- Какого черта ему от меня нужно? - пробормотал Йен, больше не стремясь соблюдать тишину, но, отклоняя ветку, все же старался не шуметь. Из-за Дэнни Хантера и дезертирских игр Уильям-лейтенант точно знал, что Йен – континентал. И все же он не поднял общую тревогу, когда его увидел – а лишь удивленно окликнул – так, как будто просто хотел поговорить.
Ладно, это могла быть и уловка. Малыш Уильям, может, и молод, но совсем не глуп. Да и не мог бы быть, учитывая, кто его оте... И парень гнался за ним.
Йен слышал, как позади затихают голоса – он думал, что Уильям, возможно, теперь узнал Росомаху, несмотря на то, что был полумертвым от лихорадки, когда они познакомились. Если так, ему известно, что Росомаха – друг Йена, и он немедленно разгадает хитрость. Но это не имело значения: сейчас Йен уже далеко углубился в лес. Уильям никогда не поймает его.
Йен учуял запах дыма и свежего мяса и повернулся, направляясь вниз по холму к берегу небольшого ручья. Он сразу же понял – там становище могавков.
Однако остановился. Сам аромат, одно знание о стоянке влекли его, будто мотылька, но он не должен приближаться. Не сейчас. Если Уильям узнал Росомаху, первое место, где он будет искать Йена, – это лагерь могавков. А если и Эмили окажется там...
- Снова ты? - произнес недовольный могавский голос. - Ты ничему не учишься, да?
На самом деле он извлек урок. И знал достаточно, чтобы ударить первым. Повернувшись на пятке, Йен со всей силы замахнулся рукой откуда-то из-под колена. «Целься так, чтобы вмазать мерзавцу по лицу», - наставлял дядя Джейми, когда Йен только начинал самостоятельно осваивать Эдинбург. Как обычно, совет был хороший.
Костяшки пальцев хрустнули с такой болью, что руку, шею и челюсть прострелило синей молнией, зато Солнечный Лось, пролетев назад пару шагов, врезался в дерево.
Йен стоял, тяжело дыша и осторожно касаясь костяшек своих пальцев, слишком поздно припомнив первую часть совета дяди Джейми: «Целься в мягкие части, если можешь». Ерунда. Это того стоило… Солнечный Лось тихо постанывал, его веки трепетали. Йен раздумывал, не лучше ли сказать что-нибудь пренебрежительное и величественно удалиться, или просто вдобавок врезать парню по яйцам, пока тот еще не поднялся, когда из-за деревьев появился Уильям-англичанин.
Он посмотрел на Йена, который все еще дышал так, будто пробежал милю, потом на Солнечного Лося. Тот перекатился на четвереньки, но подниматься не спешил. Кровь капала с его лица на опавшую листву. Кап. Кап.
- Как не жаль прерывать вашу частную беседу, - учтиво произнес Уильям, - но я бы хотел перемолвиться словечком с вами, мистер Мюррей, - и повернулся, направившись обратно в лес, не глядя при этом, следует ли за ним Йен.
Не зная, что ответить, Йен кивнул и последовал за британцем, лелея в сердце последнее «кап» крови Солнечного Лося.
Прислонившись к дереву, англичанин наблюдал за становищем могавков у ручья внизу. Женщина разделывала свежую оленью тушу и нарезанные куски мяса развешивала на раме для сушки. Это была не Работающая Своими Руками.
Уильям перевел свой темно-синий взгляд на Йена, и у того возникло чуднóе ощущение. Но Йен и так уже чувствовал себя странно, так что это не имело значения.
- Я не собираюсь спрашивать, что ты делал в лагере.
- О, да?
- Да. Я хотел поблагодарить тебя за лошадь и деньги и спросить, видел ли ты мисс Хантер с тех пор, как любезно оставил меня на попечение ее и брата.
- Видел, да.
Костяшки на правой руке уже распухли вдвое и начали пульсировать. Он поедет к Рейчел, и она сделает ему повязку. Эта мысль была настолько опьяняющей, что Йен сначала не понял: Уильям жаждет – и весьма нетерпеливо – услышать от Йена подробности.
- О. Да... Она... э-э... Хантеры присоединились к армии. К... эм... к другой армии, - произнес Йен слегка неловко. - Ее брат армейский хирург.
Лицо Уильяма не изменилось, но как будто затвердело. Йен наблюдал за этим в изумлении. Он множество раз видел, как с лицом дяди Джейми творилось то же самое, и знал, что это значит.
- Здесь? - спросил Уильям.
- Да, здесь, - Йен кивнул в сторону американского лагеря. - В смысле, там.
- Понятно, - спокойно произнес Уильям. - Когда ты снова ее увидишь, передай мои наилучшие пожелания. И ее брату, разумеется.
- О... да, - сказал Йен, подумав: «Даже так? Что ж, ты вряд ли увидишь ее сам, и она в любом случае не станет иметь дело с солдатом, так что даже и мысли не держи». - Конечно, - добавил он, запоздало поняв, что единственная его ценность для Уильяма сейчас состояла в том, чтобы исполнить роль посланника к Рейчел Хантер, и задумался, насколько оно того стóило.
- Благодарю.
Лицо Уильяма утратило непроницаемое выражение: он внимательно изучал Йена и, наконец, кивнул.
- Жизнь за жизнь, мистер Мюррей, - тихо произнес он. - Мы в расчете. Не попадайся мне на глаза в следующий раз. У меня может не оказаться выбора.
Уильям повернулся и ушел; его красный мундир еще некоторое время виднелся между деревьев.

19 сентября 1777
ПОД ГРОХОТ БАРАБАНОВ взошло невидимое солнце. Дробь раздавалась с обеих сторон: до нас долетел английский сигнал подъема, и, значит, наш они тоже слышали. Два дня назад у стрелков произошла краткая стычка с отрядами британцев, и, благодаря работе Йена и других разведчиков, генерал Гейтс отлично знал численность и расположение армии Бергойна. В качестве оборонительной позиции Костюшко (А́нджей Таде́уш Бонавенту́ра Костю́шко (Косцю́шко) военный и политический деятель Речи Посполитой и США, участник Войны за независимость США, инженер – прим. пер.) выбрал высоты Бемиса: крутой речной обрыв с многочисленными небольшими оврагами, сбегающими к реке, и всю прошлую неделю его команда как сумасшедшая работала топорами и лопатами над постройкой защитных укреплений. Американцы приготовились. Более или менее.
Разумеется, женщин не допускали на советы генералов. А вот Джейми там был, и потому я знала все подробности спора между генералом Гейтсом, который руководил армией, и генералом Арнольдом, который полагал, что командовать должен он. Генерал Гейтс считал, что нужно крепко сидеть на Бемисских высотах и ждать, пока нападут британцы. Генерал Арнольд яростно настаивал, что именно американцы должны сделать первый шаг, вынуждая британские войска продираться сквозь густые лесистые овраги, что нарушит тем самым их строевой порядок и сделает уязвимыми для снайперского огня стрелков. А при необходимости можно отступить к брустверам и окопам на высотах.
- Выиграл Арнольд, - доложил Йен, который на секундочку выпрыгнул из тумана и отправил в рот кусок поджаренного хлеба. - Дядя Джейми уже ушел со стрелками. Он сказал, что увидится с тобой вечером, а пока...
Йен наклонился и нежно поцеловал меня в щеку, затем дерзко усмехнулся и исчез.
Мой собственный желудок сжимался – как от растущего возбуждения, так и от страха. Американцы представляли собой разномастное сборище оборванцев, но у них было время подготовиться, они знали, что грядет, и понимали, что поставлено на карту. Эта битва решит кампанию на севере. Либо Бергойн победит и продолжит наступать к Филадельфии, загоняя совместно с войсками генерала Хау армию Джорджа Вашингтона в ловушку, либо его предназначенную для вторжения армию остановят и вышибут из картины военных действий. В этом случае силы Гейтса смогут продвинуться на юг, став подкреплением для группировки Вашингтона. Все мужчины это знали, и туман казался наэлектризованным их ожиданием.
Судя по солнцу, было около десяти утра, когда туман рассеялся. Стрелять начали немного раньше – в отдалении слышались отрывистые звуки ружейных выстрелов. Я решила, что это люди Дэниэла Моргана ликвидировали дозоры, и из того, что Джейми рассказывал мне вчера ночью, поняла, что им приказано целиться в офицеров – то есть убивать тех солдат, которые носили серебряные горжеты. Я не спала всю ночь: перед глазами у меня стоял лейтенант Рэнсом и тот самый горжет у него на шее. В тумане, в пыли сражения, на расстоянии... Я сглотнула, но горло упрямо сжималось: даже воды я выпить не могла.
А вот Джейми с упрямой солдатской сконцентрированностью спал, однако проснулся среди ночи, дрожа и, несмотря на холод – в мокрой от пота рубахе. Я не спрашивала, что ему снилось. Я знала. Переодев в сухую рубашку, я заставила его снова лечь и уложила его голову к себе на колени. А потом гладила по волосам, пока он не закрыл глаза... Но, думаю, что он больше не заснул.
Немного потеплело; туман улетучился, и слышался непрерывный треск пальбы: прерывистые, но регулярные залпы, слабые отдаленные возгласы, хотя и невозможно было разобрать, кто, что и кому кричал. Затем внезапно бабахнули английские полевые орудия, и ответный раскатистый «бум» взорвал лагерную тишину. И, после краткого затишья, разразилась полномасштабная битва: стрельба, и крики, и периодические глухие удары пушек. Женщины жались друг к другу или принимались угрюмо собирать свои пожитки на случай, если придется бежать.
Где-то в середине дня воцарилась относительная тишина. Был ли это конец? Мы ждали. Чуть погодя дети начали хныкать и просить еды, и на лагерь опустилось некое подобие напряженной нормальности. Но ничего не происходило. Мы слышали стоны и крики о помощи от раненных мужчин... Но самих раненых никто пока не приносил.
Я была готова. Небольшой фургончик стоял, нагруженный бинтами и медицинскими инструментами; имелась также маленькая палатка, которую можно установить, если придется делать операцию во время дождя. Привязанный рядышком мул безмятежно щипал травку, игнорируя всеобщую напряженность и редкие мушкетные выстрелы.
Во второй половине дня боевые действия возобновились, и на этот раз обитатели лагеря и полевые кухни действительно начали понемногу отступать. Артиллерия была у обеих сторон – и столько, что непрерывная канонада клокотала, будто гром. Я видела, как из оврага поднималось огромное облако черного порохового дыма, которое ничем не походило на гриб, но, тем не менее, я невольно вспомнила о Хиросиме и Нагасаки. И в десятый раз принялась точить нож и скальпели.

БЛИЗИЛСЯ ЗАКАТ: солнце незримо опускалось, окрашивая туман тусклым и зловещим оранжевым. Задул вечерний ветер с реки, отрывая туман от земли и заставляя его перекатываться волнами и вихрями.
Клубы черного порохового дыма, поднимающиеся тяжелее, толстым слоем лежали во впадинах и дополняли (весьма подходяще) вонью серы окружавшую нас картину, которая если и не была адской, то, по крайней мере – чертовски мрачной.
То тут, то там, пространство вдруг прояснялось, – будто кулисы раздвигались, чтобы показать последствия сражения. В отдалении шныряли маленькие темные фигурки, поспешно нагибаясь, затем внезапно останавливаясь, чтобы поднять головы, словно бабуины, следящие, нет ли поблизости леопарда. Бивачные спутницы – жены и солдатские шлюхи – налетели, как вороны, чтобы обирать мертвецов.
Дети тоже участвовали. Мальчишка лет девяти-десяти сидел под кустом верхом на теле солдата-красномундирника и крушил увесистым камнем его лицо. Парализованная зрелищем, я остановилась и увидела, что пацан вынул из разинутого окровавленного рта зуб, затем сунул кровавый трофей в висевшую на боку сумку и снова начал нащупывать и дергать, но, не найдя больше шатающихся зубов, по-деловому поднял свой булыжник и вновь принялся за работу.
Я ощутила, как в горле поднимается желчь, и, сглотнув, поспешила дальше. На войне я новичком не была, и видела смерть и раны. Но никогда раньше я так близко не подбиралась к месту сражения прежде, чем там поработали медики и похоронные команды: мне не доводилось бывать на поле битвы, на котором все еще лежали мертвые и раненые.
Слышались крики о помощи, и то оттуда, то отсюда – стоны или вопли, бестелесно звеневшие из тумана. Они тревожно напомнили мне сказки Хайленда о духах – проклятых привидениях из горных долин. И, подобно героям таких историй, я не останавливалась, чтобы ответить на их зов, а спешила дальше, спотыкаясь о небольшие кочки и поскальзываясь на влажной траве.
Я видела фотографии с полей великих сражений – от Гражданской войны в Америке до песчаных пляжей Нормандии. Но это место выглядело не так – ни взорванной земли, ни груд оторванных конечностей. Тут было ровно и спокойно, если не считать доносящихся отовсюду криков раненных и голосов тех, кто, как и я, звал пропавшего друга или мужа.
Обрушенные артиллерией, лежали разломанные деревья; в сумраке можно было подумать, что сами тела превратились в бревна: в траве виднелись длинные темные фигуры. Вот только некоторые из них все еще двигались. То тут, то там что-то слабо шевелилось – жертва колдовства войны боролась с чарами смерти.
Остановившись, я крикнула в туман его имя. В ответ откликнулись, но не его голосом. Впереди, раскинув руки, лежал молодой человек с выражением совершенного удивления на лице. Кровавая лужа вокруг верхней половины тела казалась похожей на ореол. А нижняя часть лежала в шести футах от верхней. Я прошла между ними, придерживая юбки и зажав нос против густого металлического запаха крови.
Свет уже почти угасал, но, как только я перешла через верхушку следующего холма, то сразу же увидела Джейми. Откинув одну руку в сторону и подвернув под себя другую, он лицом вниз лежал в углублении. Плечи темно-синего сюртука почти почернели от влаги, ноги были широко раскинуты, а каблуки сапог криво торчали вверх.
Дыхание перехватило, и я побежала к нему вниз по холму, не обращая внимания на травяные кочки, грязь и кусты ежевики. Но когда приблизилась, то увидела, как стремительная фигурка вынырнула из-под ближайшего куста и бросилась к Джейми. Человечек упал на колени рядом с ним и, не колеблясь, схватил за волосы, дернув голову в сторону. Что-то сверкнуло в руке – яркое даже в таком тусклом свете.
- Стой! - крикнула я. - Брось сейчас же, ты, мерзавец!
Вздрогнув, фигурка подняла голову, в то время как я пролетела последние несколько ярдов. Прищуренные красные глазки злобно взглянули на меня с круглого лица, вымазанного копотью и грязью.
- Убирайся! - огрызнулась она. - Я первая его нашла!
В ее руке был нож, и женщина сделала несколько колющих выпадов в моем направлении, чтобы напугать меня.
Но я была слишком разъяренной, – и слишком боялась за Джейми – чтобы испугаться.
- Прочь от него! Только тронь, и я тебя убью!
Мои кулаки сжались, и, должно быть, я выглядела довольно угрожающе, потому что женщина отпрянула, отпуская волосы Джейми.
- Он мой, - особа воинственно задрала подбородок. - Иди и найди себе другого.
Рядом, выскользнув из тумана, материализовалась другая фигурка. Это был мальчик, которого я видел раньше – такой же грязный и неряшливый, как сама женщина. Ножа у него не было, но он сжимал грубо вырезанную из походной фляги полоску металла, край которой потемнел от ржавчины или крови.
Мальчишка свирепо посмотрел на меня.
- Мама сказала, он наш. Так что вали отсюдова! Брысь!
И не дожидаясь моей реакции, он, перекинув ногу через спину Джейми, сел верхом и принялся ощупывать боковые карманы его сюртука.
- Он покудова жив, мам, - сообщил сорванец. - Я чувствую, как стукает сердце. Лучше быстро резануть ему глотку: вряд ли он сильно ранен.
Схватив пацана за шиворот, я сдернула его с тела Джейми, отчего мальчишка выронил свое оружие, взвизгнул и начал отбиваться руками и локтями, но я пнула его коленом в зад – да так, что позвоночник выгнулся, а затем локтем сжала его шею, удерживая тощее запястье в другой руке.
- Отпусти его! - глаза женщины сощурились, как у ласки, и злобно сверкнул ее клык.
Я не смела отвести от нее взгляда, даже чтобы взглянуть на Джейми. Но видела его боковым зрением: голова была повернута, а обнаженная и такая уязвимая шея сияла белизной.
- Встань и отойди назад, - сказала я, - или я задушу его насмерть. Клянусь, задушу!
С ножом в руке женщина присела над телом Джейми, одновременно изучая меня и пытаясь решить, серьезно ли я собираюсь это сделать. Я не шутила.

Мальчишка изо всех сил отбивался и крутился в моей хватке, колотя ногами по голеням. Он был маленьким для своего возраста и худым как палка, но, тем не менее, сильным: это походило на борьбу с угрем. Я придушила его покрепче; он булькнул и перестал сопротивляться. От его жутко грязных волос мне в ноздри ударила вонь прогорклого жира.
Женщина медленно встала. Она была намного ниже меня и тощая – из оборванных рукавов торчали костлявые запястья. Из-за грязи и голодной одутловатости трудно было угадать ее возраст – ей могло быть сколько угодно: от двадцати до пятидесяти.
- Вон там, на земле, лежит мой мертвый муж, - дернула она головой, указывая в туман позади себя. - У него не было ничегошеньки, кроме мушкета, – да и тот сержант заберет.
Ее глаза скользнули к далекому лесу, куда отступили британские войска.
- Мужика я найду быстро, но у меня есть дети, которых нужно кормить, пока буду искать – двое, помимо сына.
Женщина облизнула губы, и в ее голосе прозвучала упрашивающая нотка.
- Ты одна и сможешь справиться лучше, чем мы. Позволь мне забрать этого, там есть много других.
Она указала подбородком на склон позади меня, туда, где лежали мертвые и раненые повстанцы.
Должно быть, пока я слушала, моя хватка слегка ослабла, потому что мальчишка, который неподвижно висел, внезапно оттолкнулся от меня и вырвался на свободу. Спикировав над телом Джейми, он подкатился к ногам своей матери.
Пацан встал рядом с ней, наблюдая за мной блестящими и настороженными крысиными глазками. Затем наклонился и, пошарив в траве, подобрал свой самодельный ножик.
- Не давай ей подойти, мам, - сказал он хриплым от удушения голосом. - А я займусь этим.
Краем глаза я уловила блеск металла, наполовину скрытого в траве.
- Погоди! - сказала я и отступила. - Не убивай его. Не надо, - шаг в сторону, затем назад. - Я уйду и позволю вам его забрать, но...
Я бросилась в сторону и схватилась за холодную металлическую рукоять.
Я и раньше поднимала меч Джейми. Это был кавалерийский меч, – больше и тяжелее, чем обычный – но сейчас я ничего этого не замечала.
Схватив его и подняв двумя руками, я вспорола воздух по дуге, отчего металл зазвенел в моих ладонях.
Мать и сын отпрыгнули назад, на их чумазых круглых лицах появилось одинаково нелепое выражение удивления.
- Пошли прочь! - крикнула я.
Женщина открыла рот, но ничего не сказала.
- Мне жаль твоего мужа, - произнесла я. - Но здесь лежит мой муж. Убирайтесь, говорю!
Я подняла меч повыше, и женщина поспешно отступила, таща мальчишку за руку.
Она повернулась и пошла, бормоча проклятия через плечо, но мне уже было все равно, что она говорила. Мальчишка, уходя, не отрывал от меня глаз: темные угольки в тусклом свете. Он узнает меня снова – а я его.
Они исчезли в тумане, и я опустила меч, который вдруг стал слишком тяжелым, чтобы удержать. Бросив его на траву, я упала на колени рядом с Джейми.
Мое собственное сердце бухало в ушах, а руки, когда я щупала пульс на шее, дрожали после случившегося. Я повернула его голову и увидела жилку, которая ровно пульсировала под челюстью.
- Слава Богу! - шептала я сама себе. - О, слава Богу!
Прежде чем перевернуть Джейми, я быстро пробежалась по нему руками в поисках ран. Я не думала, что падальщики вернутся снова, ведь позади, на дальнем холме, слышались голоса нескольких мужчин – приближалась команда ополченцев, чтобы подобрать раненных.
На лбу Джейми выросла большущая шишка, которая уже становилась фиолетовой. Других ран я не нашла и с благодарностью подумала, что мальчишка был прав: сильных повреждений нет. Затем я перевернула его на спину и увидела руку.
Горцы Хайленда привыкли сражаться, держа в одной руке меч, а в другой – тарджет: маленький кожаный щит, используемый для отклонения удара противника. Тарджета у Джейми не было.
Лезвие рассекло его правую кисть между средним и безымянным пальцем, нанеся глубокую уродливую рану, которая разделила ладонь почти до запястья.
Несмотря на ужасный вид раны, крови было мало, ведь согнутая рука находилась под телом, и его вес действовал, как давящая повязка. Красные потеки заляпали весь перед рубашки, а самое большое пятно разлилось в области сердца. Я разорвала рубашку и ощупала внутри, чтобы удостовериться, что эта кровь из руки, – и все оказалось так. Грудь была прохладной и влажной от травы, но невредимой, а соски сморщились и затвердели от холода.
- Тут... щекотно, - произнес Джейми сонным голосом. Он неловко пошарил левой рукой по груди, пытаясь убрать мою руку.
- Прости, - сказала я, подавив желание рассмеяться оттого, что вижу его живым и в сознании. Обхватив рукой за плечи, я помогла ему сесть. С травинками в волосах, с распухшим, почти заплывшим глазом он выглядел пьяным. Да и сидел, как пьяный, опасно качаясь из стороны в сторону.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила я.
- Тошнит, - ответил он лаконично и наклонился в сторону. Его вырвало.
Я опустила Джейми на траву и вытерла ему рот, а затем принялась перевязывать руку.
- Кто-нибудь скоро сюда придет, - уверила я его. - Мы посадим тебя в фургон, и я смогу позаботиться об этом.
- М-м-ф-м, - тихонько фыркнул Джейми, когда я затянула повязку. - Что произошло?
- Что произошло? - я перестала делать то, что делала, и уставилась на него. - Это ты меня спрашиваешь?
- Я имею в виду, чем закончилась битва, - терпеливо объяснил он, изучая меня здоровым глазом. - Что произошло со мной, я знаю... примерно, - добавил Джейми, поморщившись, когда коснулся своего лба.
- Да, примерно, - резко повторила я. - Тебя разделали, как забойного борова, и голову чуть не раскроили. Ты снова был долбанным чертовым героем – вот что с тобой произошло!
- Я не... - начал было он, но я перебила, потому что облегчение оттого, что он жив, тут же сменилось яростью.
- Тебе не нужно было ехать в Тикондерогу! Ты не был обязан! «Я стану писателем и печатником!» – говорил ты. «Я не буду сражаться, если только не придется», – говорил ты. Что ж, ты не был должен, но ты все равно это сделал! Ты, тщеславный, самодовольный, упрямый шотландский выпендрёжник!
- Выпендрёжник? - перепросил Джейми.
- Ты знаешь, о чем я, потому что именно это ты и делал! Тебя могли убить!
- Да, - сокрушенно согласился Джейми. - Я и думал, что убит, когда на меня наехал тот драгун. Но я закричал и испугал его лошадь, - добавил он, повеселев. - Она попятилась и ударила меня в лицо коленом.
- Не уходи от темы! - взорвалась я.
- А разве мы говорим не о том, что я не убит? - спросил Джейми, пытаясь поднять одну бровь, но у него не получилось, и он снова поморщился.
- Нет! Мы говорим о твоей дурости, твоем чертовом эгоистичном упрямстве!
- Ах, об этом.
- Да, об этом! Ты... ты... болван! Как смеешь ты так поступать со мной? Ты думаешь, что нет в моей жизни лучшего развлечения, чем болтаться вокруг в поисках тебя и пришивать твои кусочки обратно? - к этому моменту я уже просто орала на него.
К моей возросшей ярости, Джейми улыбнулся – а с полузакрытым глазом он выглядел особенно нахально.
- Из тебя получилась бы отличная рыбачья женка, Сассенах, - заметил он. - Язычок у тебя то, что надо!
- Лучше помолчи, ты чертов долбанный...
- Они тебя услышат, - мягко произнес Джейми, махнув рукой в сторону группы солдат-континенталов, которые приближались к нам, спускаясь по холму.
- Мне все равно, кто меня услышит! Если бы ты уже не был ранен, я бы... я бы...
- Осторожней, Сассенах, - сказал Джейми, все еще улыбаясь. - Ты же не хочешь отрезать от меня еще больше кусочков: кроме тебя пришивать их обратно некому, да?
- Лучше не искушай меня, черт побери, - процедила я сквозь зубы и взглянула на меч, который уронила.
Джейми увидел это и потянулся за ним, но не достал. С громким фырканьем я перегнулась через него и, схватившись за рукоятку, вложила меч ему в руку. Услышав оклик спускавшихся с холма людей, я повернулась, чтобы помахать им рукой.
- Любой, кто тебя сейчас слышал, решит, что ты не слишком-то меня любишь, Сассенах, - произнес за спиной Джейми.
Я повернулась, чтобы на него посмотреть. Наглая усмешка исчезла, но он все еще улыбался.
- Язык у тебя, как у ядовитой мегеры, - продолжил он, - но ты – храбрый маленький меченосец, Сассенах.
Я открыла рот, но все слова, которых было в изобилии минуту назад, улетучились, будто утренняя дымка.
Джейми положил здоровую руку на мое плечо.
- А пока, a nighean donn (темноволосая девочка (гэльск.) – прим. пер.)... благодарю тебя за мою жизнь.
Я закрыла рот. Шурша травой, мужчины почти дошли до нас, их возгласы и болтовня заглушали стихающие стоны раненых.
- Пожалуйста, - ответила я.

- ГАМБУРГЕР, - ПРОБУРЧАЛА Я себе под нос, но все же недостаточно тихо, потому что Джейми вопросительно изогнул бровь.
- Рубленое мясо, - пояснила я, и бровь опустилась.
- Ну, да, так и есть. Остановил удар меча рукой. Жаль, что у меня не было тарджета: я бы с легкостью отразил удар.
- Да уж.
Я сглотнула. Что и говорить, это далеко не самая ужасная рана из тех, что я видела, но мне все равно немного поплохело. Кончик безымянного пальца был полностью отсечен под углом. Немного ниже края ногтя. Ударом срезало полоску плоти с внутренней поверхности пальца и рассекло кисть между средним и безымянным.
- Должно быть, ты поймал меч прямо возле рукояти, - сказала я, пытаясь успокоиться. - А иначе он отрезал бы половину твоей ладони.
- М-м-ф-м.
Джейми не двигал рукой, пока я тыкала и щупала ее, но не мог сдерживать коротких стонов от боли, и над его верхней губой блестел пот.
- Прости, - пробормотала я машинально.
- Нормально, - так же машинально ответил Джейми, закрыв глаза.
Потом снова открыл.
- Отрежь его, - вдруг сказал он.
- Что? – отпрянув, я ошарашено посмотрела на него.
Джейми кивнул на свою руку.
- Палец. Удали его, Сассенах.
- Я не могу этого сделать!
Но даже произнося это, я уже знала, что он прав. Помимо травмы самого пальца, было сильно повреждено сухожилие: шансы на то, что Джейми когда-либо сможет шевелить пальцем – не говоря уже о том, чтобы шевелить безболезненно – ничтожно малы.
- Последние двадцать лет он приносил мне одни неудобства, - сказал Джейми, без всяких эмоций глядя на искалеченный обрубок, - и вряд ли теперь будет лучше. Я ломал чертов палец полдюжины раз, ведь он вечно торчит. Если ты его отрежешь, он, по крайней мере, больше не будет меня беспокоить.
Я хотела возразить, но не успела: вверх по склону, направляясь к моему фургону, начали прибывать раненые. Шли ополченцы, а не регулярные войска: если где-то рядом и располагался полк, у них там и хирург наверняка имелся, но ко мне было ближе.
- Один раз чертов герой – всегда чертов герой, - пробурчала я себе под нос и, приложив комок корпии к окровавленной ладони, быстро примотала его льняной повязкой. - Да, мне придется его ампутировать, но позже. Держи ровно.
- Ой, - тихонько произнес он. - Я же сказал, что я не герой.
- Если и нет, то не потому, что не пытался, - сказала я, поддергивая зубами матерчатый узел. - Вот так, на какое-то время хватит, а я позабочусь об этом, когда появится время.
Взяв перевязанную руку, я опустила ее в маленький тазик с водой и алкоголем.
Когда спирт пропитал ткань и достиг раненой плоти, Джейми побелел и резко втянул воздух сквозь зубы, но не произнес ни слова. Я категорично указала на одеяло, которое расстелила на земле, и Джейми послушно на него лег, свернувшись под фургоном и прижимая к груди перевязанный кулак.
Поднявшись с колен, я на секунду остановилась, а затем снова присела и, отодвинув в сторону косу, покрытую полу-засохшей грязью и сухими листьями, быстро поцеловала Джейми в шею. Я видела только изгиб его щеки, которая на миг напряглась, когда он улыбнулся, а затем расслабилась.
Услышав, что фургон врача располагается здесь, сюда в ожидании помощи сбрелась целая разномастная толпа ходячих раненых, и я видела, как люди несли или почти волокли своих израненных товарищей на свет моего фонаря. Вечер обещал быть напряженным.
Полковник Эверетт пообещал мне двух помощников, но где находился полковник сейчас – одному Богу известно. Я на мгновение остановилась и, осмотрев толпу, выбрала молодого парня, который только что уложил раненного друга под деревом.
- Ты, - потянула я его за рукав. - Ты боишься крови?
Он на миг удивился, затем расплылся в улыбке, глядя на меня сквозь маску грязи и пороховой копоти. Парень был примерно с меня ростом, широкоплечий и крепкий; и я бы назвала его лицо ангельским, если бы не грязь.
- Только, если кровь моя, мэ-эм, а пока такого не случалось, хвала Господу.
- Тогда пошли со мной, - улыбнулась я в ответ. - Теперь ты – помощник-санитар.
- Слышали? Эй, Гарри! - крикнул он своему другу. - Меня повысили. Скажи своей матушке, когда в следующий раз будешь ей писать, что Лестер, в конце концов, кое на что сгодился! - и, не прекращая улыбаться, с важным видом пошел следом за мной.
Улыбка быстро трансформировалась в нахмуренную сосредоточенность, когда я, быстро ведя его среди раненых, начала объяснять степени тяжести.
- Люди с обильным кровотечением в первую очередь, - говорила я, вручая горсть льняных бинтов и мешок корпии ему в руки. - Раздай им это и скажи их друзьям прижимать корпию к ранам или пусть наложат жгут вокруг конечности выше раны. Знаешь, что такое жгут?
- О, да, мэ-эм, - уверил меня Лестер. - Как-то в провинции Каролина я накладывал его, когда пантера подрала моего кузена Джесса.
- Отлично. Но не трать время, делая это сам, – если только больше некому. Пусть их друзья накладывают. Дальше. Переломы могут немного подождать. Собери их вон под тем большим буком. Ранения головы и внутренние повреждения, которые не кровоточат, отправляй туда, к каштану, если они могут передвигаться. Если нет – я сама к ним подойду.
Я указала назад, затем повернулась вполоборота, оглядывая местность.
- Если встретишь пару здоровых мужчин, пошли их сюда, чтобы они установили операционную палатку: ее нужно разбить на том ровном участке. А потом еще двоих отправь копать санитарный ров... вон там, я думаю.
- Есть, сэр! В смысле, мэ-эм! - Лестер кивнул головой и покрепче ухватился за свой мешок с корпией. - Приступаю прямо сейчас, мэ-эм. Хотя, я бы не переживал пока о санитарном рве, - добавил он. - Большинство из этих ребят уже облегчились, поскольку от испуга вывалили все свое дерьмо.
Лестер ухмыльнулся и снова кивнул, а потом приступил к обязанностям.
Он был прав: в воздухе, как это всегда бывает на полях сражений, висела слабая вонь фекалий – едва заметная нота среди едкости дыма и крови.
Отправив Лестера сортировать раненых, я взяла свой медицинский сундучок и мешок с шовным материалом, установила на откидной доске фургона миску с алкоголем, приготовила бочонок спирта для пациентов, чтобы сидеть – ну, для тех, кто мог сидеть – и принялась оказывать помощь.
Самыми тяжелыми оказались штыковые раны; к счастью, не было пострадавших от крупной картечи, а пораженные пушечными ядрами давно миновали то состояние, когда я могла бы им помочь. Работая, я прислушивалась к разговору мужчин, ожидающих своей очереди.
- Разве это не самая жуткая вещь, которую ты когда-либо видел? Сколько там было этих мерзавцев? - спросил один человек своего соседа.
- Черт меня подери, если я знаю, - ответил его друг, качая головой. - Все, на что я смотрел там, было красным, и больше ничего. А потом поблизости рванула пушка, и долгое время я ничего, кроме дыма, не видел.
Он потер лицо: бегущие из глаз слезы проделали длинные дорожки сквозь черную копоть, которая покрывала его ото лба до груди.
Я оглянулась на фургон, но не могла видеть пространства под ним. Я надеялась, что, несмотря на руку, шок и усталость позволили Джейми заснуть, хотя и сомневалась в этом.
Вопреки тому, что почти все люди вокруг меня были как-то ранены, они находились в приподнятом настроении, испытывали бурное облегчение и ликовали. Издалека, из тумана у реки внизу холма, доносились вопли и победные крики и разгульная трескотня барабанов и дудок, которые весело громыхали и беспорядочно взвизгивали.
Тут из шума и гама выделился более близкий голос – одетый в мундир офицер подъехал на гнедом коне и выкрикнул:
- Кто-нибудь видел того здоровенного рыжего сукина сына, который переломил наступление?
Все вокруг переглядывались и приглушенно переговаривались, но никто не ответил. Всадник спешился и, обернув поводья вокруг ветки, стал пробираться сквозь толпу раненых в мою сторону.
- Кто бы он ни был, скажу я вам, яйца у него размером с десятифунтовое ядро, - заметил человек, чью щеку я зашивала.
- И голова из того же материала, - пробормотала я.
- А? - в недоумении скосил на меня глаза мужчина.
- Ничего, - сказала я. – Посидите смирно еще немного, я почти закончила.

НОЧКА БЫЛА адской. Некоторые раненые все еще лежали в оврагах и впадинах вместе с мертвецами. И, судя по вскрикам вдалеке, волкам, которые незаметно вышли из леса, было все равно, кого есть.
Уже почти наступил рассвет, когда я вернулась туда, где спал Джейми. Чтобы его не потревожить, я тихонько откинула клапан палатки, но Джейми уже проснулся и, свернувшись, лежал на боку лицом ко входу, положив голову на сложенное одеяло.
Увидев меня, он слабо улыбнулся.
- Тяжелая ночка, Сассенах? - спросил Джейми слегка хриплым от холодного воздуха и долгого молчания голосом. Из-под края входного клапана сочился туман, слегка окрашенный желтым в свете моего фонаря.
- Бывало и похуже.
Я отвела волосы с его лица и внимательно оглядела. Бледный, но не в холодном поту. Лицо было напряжено от боли, но кожа на ощупь прохладная – никаких следов лихорадки.
- Ты так и не заснул, да? Как ты себя чувствуешь?
- Немного страшно, - ответил Джейми. – И слегка тошнит. Но теперь, когда ты пришла, мне лучше, - и ухмыльнулся одной стороной лица – почти улыбнулся.
Положив руку под его челюсть, я прижала пальцы к пульсу на шее. Сердце ровно стучало под кончиками пальцев, и я вздрогнула, вспомнив ту женщину на поле боя.
- Ты замерзла, Сассенах, - сказал Джейми, почувствовав это. - И устала. Иди и поспи, ага? Я потерплю еще немного.
Я действительно устала. Адреналин сражения и работы ночь напролет начинал исчезать, а усталость ползла вниз по спине, расслабляя суставы. Но я прекрасно знала, чего уже стоили Джейми часы ожидания.
- Много времени это не займет, - уверила я его. - И будет лучше покончить с этим. Тогда ты сможешь заснуть.
Джейми кивнул, хотя и не выглядел сильно успокоенным. Я разложила маленький рабочий столик, который принесла из операционной палатки, и поставила его так, чтобы было легко достать. Затем вынула драгоценную бутылочку с лауданумом и налила в чашку на дюйм темной пахучей жидкости.
- Глотай помаленьку.
Я вручила ему чашку в левую руку и начала выкладывать инструменты, которые мне могут понадобиться, следя за тем, чтобы все лежало в нужном порядке и под рукой. Я хотела попросить Лестера помочь мне, но он буквально спал на ходу, пьяно качаясь под тусклыми фонарями в операционной палатке. И потому я отправила его найти себе одеяло и местечко возле огня.
Маленький, заново наточенный скальпель. Банка спирта с мокрым шовным материалом внутри, похожим на гнездо крохотных гадюк, каждая из которых имела зуб в виде маленькой изогнутой иглы. В другой баночке лежали сухие вощеные нити для перевязки артерий. Набор бужей (буж (расширитель), или дилататор (от фр. bougie — свеча, буж) – инструмент для исследования и расширения трубчатых органов – прим. пер.), чьи концы сейчас вымачивались в спирте. Хирургический пинцет. Ранорасширители с длинными ручками. Загнутый держатель, чтобы захватывать концы рассеченных артерий.
Хирургические ножницы с короткими изогнутыми лезвиями и ручками, подогнанными как раз под мою руку. Их изготовил серебряных дел мастер Стивен Морей по моему заказу. Или почти по моему заказу. Я настояла на том, чтобы он сделал ножницы максимально простыми, ведь необходимо легко чистить и дезинфицировать их. Стивен вынужден был ограничиться строгим и элегантным дизайном, но не смог устоять перед одним маленьким украшением: одна из ручек декорирована крючкообразным продолжением, на которое я могу опирать свой мизинец, чтобы приложить больше силы. И этот выступ представляет собой гладкий удобный изгиб, чей кончик завершается грациозным розовым бутоном на фоне веточки с листьями. Контраст между тяжелыми, агрессивными лезвиями на одном конце и этой изысканной причудой на другом заставляет меня улыбаться всякий раз, когда я вынимаю ножницы из футляра.
Полоски из хлопковой марли и плотного льна, комочки корпии, пластыри, покрытые красной смолой драконового дерева, которая делала их липкими. Открытая миска с алкоголем для дезинфекции во время работы и банки с хинной корой, протертой чесночной пастой и тысячелистником для повязок.
- Ну, вот, вроде, все, - удовлетворенно произнесла я, проверяя в последний раз. Поскольку я работаю одна, все должно быть наготове: если я что-нибудь забыла, рядом нет никого, кто подаст мне нужное.
- Похоже, слишком много приготовлений для одного жалкого пальца, - заметил Джейми позади меня.
Я обернулась и увидела, что, опираясь на один локоть, Джейми лежит и смотрит на меня, так и не притронувшись к чашке с лауданумом.
- А ты не можешь просто оттяпать его ножичком и прижечь рану раскаленным железом, как это делает полковой хирург?
- Да, могу, - сухо ответила я. - Но, к счастью, мне не придется: у нас есть достаточно времени, чтобы сделать работу как следует. Вот почему тебе пришлось ждать.
- М-м-ф-м.
Джейми без энтузиазма осмотрел ряд сверкающих инструментов, и было ясно, что ему ужасно хочется покончить с делом как можно быстрее. Я поняла, что для него все это выглядит, скорее, как медленная и ритуализованная пытка, нежели как сложная хирургическая операция.
- Я собираюсь оставить тебя с работоспособной рукой, - твердо заявила я. - Никаких инфекций или гниющего обрубка, никакого «топорного» увечья и – Бог даст – никакой боли, как только все заживет.

Джейми поднял брови. Он никогда об этом не говорил, но я отлично знала, что его правая рука и проблемный безымянный палец многие годы причиняли ему непрерывную боль – все время с тех пор, как палец был разбит в тюрьме Вентворт, когда Джейми держали там узником еще перед восстанием Стюарта.
- Ну, раз мы все решили, - сказала я, кивнув на чашку в его руке. - Выпей это.
Подняв чашку, Джейми неохотно засунул туда свой длинный нос, и ноздри дернулись от липко-сладкого запаха. Затем попробовал темную жидкость кончиком языка и скривился.
- Меня от этого затошнит.
- Ты от него заснешь.
- Из-за него мне снятся жуткие сны.
- Если во сне ты не будешь гнаться за кроликами, все будет в порядке, - уверила я его.
Вопреки всему Джейми рассмеялся, но все же попытался в последний раз:
- На вкус это как та дрянь, которую соскребаешь с лошадиных копыт.
- И когда же в последний раз ты лизал лошадиное копыто? – вопросила я, уперев руки в бока и состроив суровый взгляд средней тяжести, подходящий для запугивания мелких чиновников и армейских служащих низкого ранга.
Джейми вздохнул.
- Ты ведь это серьезно, да?
- Да.
- Ну, ладно.
С укоризненным взглядом многовекового страдальца Джейми откинул голову назад и за один раз проглотил содержимое чашки.
Он конвульсивно вздрогнул и несколько раз словно подавился.
- Я сказала глотать помаленьку, - мягко заметила я. - Только попробуй блевани – и я заставлю тебя с земли все это слизывать.
Учитывая взбитую грязь и растоптанную траву под ногами, это явно была пустая угроза, но Джейми плотно сжал губы и зажмурил глаза, а потом откинулся на подушку, тяжело дыша и судорожно сглатывая каждые несколько секунд. Я подставила поближе низенькую табуретку и села возле его кровати ждать.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила я через несколько минут.
- Голова кружится, - ответил Джейми и, приоткрыв один глаз, посмотрел на меня узенькой синей щелочкой, затем застонал и закрыл глаз. - Будто я падаю вниз со скалы. Очень неприятное ощущение, Сассенах.
- Попробуй на минутку отвлечься, - предложила я. - Подумай о чем-нибудь приятном.
Джейми на миг нахмурился, а потом расслабился.
- Встань-ка на минутку, ага? - сказал Джейми.
Я послушно поднялась, недоумевая, чего же он хочет. Джейми открыл глаза, протянул здоровую руку и крепко ухватился за мою ягодицу.
- Во-от, - произнес он. - Это самое лучшее, что я смог придумать. Я всегда чувствую себя уверенно, когда покрепче ухвачусь за твою попку.
Я рассмеялась и придвинулась на пару дюймов ближе, так, что его лоб прижался к моему бедру.
- Ну, по крайней мере, это средство всегда при мне.
Джейми закрыл глаза и, не ослабевая хватки, тяжело и глубоко задышал. Сурово прочерченные линии боли и усталости на его лице потихоньку смягчались по мере того, как лекарство начинало действовать.
- Джейми, - спустя минуту нежно произнесла я. - Мне так жаль.
Открыв глаза, он взглянул на меня, улыбнулся и слегка сжал мою ягодицу.
- Ну, да, что уж, - сказал он.
Его зрачки начали сокращаться; глаза стали бездонными и безмятежными, словно он всматривался в какую-то далекую-далекую даль.
- Скажи мне, Сассенах, - сказал Джейми чуть погодя. - Если кто-нибудь поставит перед тобой человека и скажет: «Отруби себе палец, и тогда человек останется в живых, а если не отрубишь, то он умрет». Как ты поступишь?
- Не знаю, - ответила я, немного удивленная. - Если бы пришлось выбирать, и не было бы никаких сомнений, и человек был бы хороший.... Да, полагаю, я бы согласилась. Но мне бы это ни капельки не понравилось, - добавила я практично, и губы Джейми изогнулись в улыбке.
- Нет, - сказал он. Его лицо смягчилось и становилось сонным. - А ты в курсе, - спросил он тут же, - что пока ты занималась раненными, ко мне приходил полковник. Полковник Джонсон… Мика Джонсон его зовут.
- Нет. И что он сказал?
Хватка на моей ягодице начала ослабевать, и чтобы удержать ее на месте, поверх руки Джейми я положила свою.
- Именно его рота... была на поле боя и частично отряд Моргана, а остальной полк находился за холмом, преграждая путь англичанам. Джонсон сказал, что, если бы наступавшим удалось прорваться, он бы точно потерял всех своих людей. И одному Богу известно, что тогда стало бы с остальными.
Его мягкое шотландское «р» становилось более выраженным, а взгляд зафиксировался на моей юбке.
- Значит, ты их спас, - мягко сказала я. - Сколько человек в той роте?
- Пятьдесят, - ответил Джейми. - Хотя, не думаю, что они все были бы убиты.
Его рука соскользнула, но он снова крепко ухватился за мою попу и тихо хихикнул. Я ощутила его теплое дыхание на своем бедре сквозь юбку.
- Я просто подумал, что это как в Библии, да?
- Да?
Я прижала его руку к изгибу своего бедра, удерживая ее на месте.
- То место, где Авраам торгуется с Господом ради Городов Равнины: «Неужели ты уничтожишь и не пощадишь этого места, - процитировал он, - ради пятидесяти праведников?» (Быт., гл. 18, – прим. пер.) А потом Авраам понемногу уменьшает число – от пятидесяти до сорока, а потом до тридцати, двадцати и десяти.
Глаза Джейми почти закрылись, а голос звучал мирно и спокойно.
- У меня не было времени поинтересоваться моральным обликом всех людей в той роте. Но, как ты думаешь, могло быть среди них хотя бы десяток... праведников?
- Уверена, что да.
Его рука отяжелела и почти расслабилась.
- Или пять. Или даже один. Одного будет достаточно.
- Один точно был.
- Парнишка, который помогал тебе с ранеными, с лицом, как яблочко... – он такой?
- Да, он такой.
Джейми глубоко вздохнул и почти закрыл глаза.
- Тогда скажи ему, что я не жалею своего пальца ради него, - сказал он.
С минуту я крепко держала его за здоровую руку. Джейми дышал медленно и глубоко, его рот совершенно расслабился. Я осторожно перекатила его на спину и положила руку ему на грудь.
- Чертов мужчина, - прошептала я. - Так и знала, что ты заставишь меня плакать.

В ЛАГЕРЕ ВОЦАРИЛАСЬ тишина: последние мгновения сна перед тем, как восходящее солнце разбудит людей для дневной суеты. Раздавались редкие окрики дозорных и, когда два фуражира, отправившиеся на охоту в лес, прошли мимо моей палатки, послышалось их неразборчивое бормотание. Костры прогорели до угольков, но у меня имелись три лампы, установленные так, чтобы давать свет без теней.
Себе на колени я поместила плоский квадрат сосновой доски в качестве рабочей поверхности. Джейми лежал на животе на походной кушетке, повернув голову ко мне, чтобы я могла следить за цветом его лица. Он крепко спал: его дыхание было медленным, и он не вздрогнул, когда я прижала острый конец бужа к тыльной стороне ладони. Все готово.
Рука Джейми опухла, стала отекшей и бесцветной. На фоне загорелой кожи рана от меча выглядела широкой черной полосой. Взяв его за запястье, я на миг закрыла глаза, считая пульс. Один-и-два-и-три-и-четыре...
Готовясь к операции, я редко осознанно молилась, но каждый раз искала что-нибудь... Что-то, чего не могла бы описать, но всегда узнавала: определенное душевное спокойствие, отрешенность сознания, в котором я могла балансировать на лезвии бритвы между безжалостностью и состраданием, находясь в совершеннейшей близости с телом в моих руках и одновременно готовая во имя исцеления разрушить то, чего касаюсь.
Один-и-два-и-три-и-четыре...
Внезапно я поняла, что и мое сердцебиение замедлилось: пульс в кончиках пальцев точно совпадал с ритмом в запястье Джейми – удар в удар, медленный и сильный. Если я и ждала какого-то знака, то, полагаю, лучшего было и не придумать. «На старт, внимание, марш», - мысленно скомандовала я и взяла скальпель.
Делаю короткий горизонтальный разрез над костяшками безымянного пальца и мизинца, затем режу вдоль почти до запястья. Кончиками ножниц осторожно приподнимаю кожу и закрепляю свободный лоскут одним из длинных стальных бужей, втыкая его в мягкую древесину доски.
Беру небольшой распылитель, наполненный раствором дистиллированной воды и спирта: поскольку стерильность невозможна, я использую его, чтобы создать мелкий туман над рабочей областью и смыть первые струйки крови. Ее не очень много: работает сосудосуживающее средство, которое я дала Джейми, но эффект будет недолгим.
Я осторожно раздвинула мышечные волокна, – те, что еще оставались целыми – чтобы обнажить кость и покрывающее ее сухожилие, блестящее серебром среди ярких цветов плоти. Меч распорол его почти насквозь, остановившись в дюйме от костей запястья. Я отделила несколько сохранившихся волокон, и рука рефлекторно и неловко дернулась.
Я закусила губу, но все было в порядке: шевельнулась только рука, а Джейми лежал неподвижно. Но ощущался он иначе: плоть чувствовалась более живой, нежели у тех, кто находился под воздействием эфира или «пентотала» (средство для неингаляционного наркоза ультракороткого действия – прим. пер.). Джейми находился не под анестезией, а был лишь одурманен наркотиком: его плоть воспринималась упругой, а не податливо-вялой, к чему я привыкла в больнице в своем времени. Тем не менее, это совсем не походило – к великому облегчению – на панические судороги, которые я ощущала под руками, оперируя вживую в палатке-госпитале.
Пинцетом я отодвинула отрезанное сухожилие в сторону. Под ним находился глубоко скрытый пучок локтевого нерва, тонкая нить белого миелина (смесь липоидных и белковых веществ, входящих в состав оболочки нервного волокна – прим. пер.) с крошечными ветвями, уходящими за пределы видимости, куда-то вглубь тканей. Хорошо, что он расположен достаточно далеко от мизинца, и я могла работать, не повредив основного нервного ствола.
Ты никогда не знаешь наверняка: иллюстрации в учебнике – дело одно, но первое, чему учится любой хирург – это то, что все тела пугающе уникальны. Желудок может быть примерно там, где и ожидаешь его увидеть, но нервы и сосуды, обеспечивающие кровоснабжение, могут находиться где угодно поблизости, и вдобавок они, вполне вероятно, варьируются по форме и числу.
Но теперь мне открылись все секреты этой руки. Я видела, как она устроена, весь ее внутренний механизм, который придает ей форму и дает возможность двигаться. Там была красивая крепкая арка третьей пястной кости и тончайшая паутинка кровеносных сосудов, которая ее снабжала. Кровь текла, медленная и яркая: темно-красная в крошечном омуте открытого операционного поля; блестящая и алая там, где она окрашивала отрубленную кость; темная и по-королевски голубая в крошечной венке, пульсирующей под суставом; запекшаяся и черная на краю изначальной раны, где она свернулась.
Понятия не имею как, но я знала, что четвертая пястная кость раздроблена. Так и оказалось: лезвие ударило возле проксимального конца фаланги (проксимальный – расположенный ближе к центру или к срединной линии, – прим. пер.), расколов ее крошечную головку практически в центре ладони.
Значит, и ее нужно убрать: осколки в любом случае придется извлечь, чтобы они не раздражали прилегающие ткани. Удаление пястной кости позволит среднему пальцу и мизинцу сблизиться, фактически сужая кисть и устраняя неудобный зазор, который оставит отсутствующий безымянный.
Я сильно потянула поврежденный палец, чтобы открыть сочленовное пространство между суставами, затем кончиком скальпеля разрезала соединение. Хрящи разделились с тихим, но слышимым «поп!», и Джейми дернулся и застонал, крутанув рукой в моей хватке.
- Чщ-щ-щ! - прошептала я ему, стараясь держать крепче. - Тише, все хорошо. Я здесь, все хорошо.
Я ничего не могла сделать для тех мальчишек, что умирали на поле боя. Но здесь, и для него, я могла сотворить чудо, и знала заклинание, которое его удержит. Даже погруженный в глубокий опиумный сон, Джейми слышал меня: он нахмурился и пробормотал что-то бессвязное, потом глубоко вздохнул и расслабился, а его запястье снова стало вялым в моей руке.
Где-то совсем рядом пропел петух, и я взглянула на стенку палатки. Заметно посветлело, и через щелочку позади меня просквозил слабый предрассветный ветерок, охладив шею и затылок.
Открепляю, стараясь не повредить, низлежащие мускулы. Перевязываю маленькую пальцевую артерию и два других сосудика – довольно крупных, чтобы стóили того. Отрезаю последние волокна и кусочки кожи, которые удерживают палец, затем, отделив, поднимаю и отделяю его, а пястная кость повисает, удивительно белая и голая, будто крысиный хвост.
Это была чистая и аккуратная работа, но на мгновенье я ощутила печаль, когда отложила ампутированный палец в сторону. Мелькнуло воспоминание: я увидела, как Джейми держит новорожденного Джема и пересчитывает крошечные пальчики на ручках и ножках, а удивленное лицо светится счастьем. Отец Джейми тоже считал его пальчики.
- Все хорошо, - прошептала я, успокаивая, как себя, так и его. - Все в порядке. Все заживет.
Остальное быстро. Пинцетом выхватываю мелкие осколки разбитой кости. Как можно лучше очищаю рану, удаляя грязь, травинки и даже кусочки ткани, которые удар вогнал в плоть. Затем всего-то и дел, что промыть рваные края раны, обрезать небольшой излишек кожи и зашить разрезы. Толстым слоем намазываю на руку пасту из чеснока и листьев белого дуба, смешанных со спиртом, поверх – тампон из корпии и марли и плотная повязка из льняных бинтов и клейкого пластыря, чтобы уменьшить отек и заставить средний палец и мизинец сместиться ближе друг к другу.
Солнце почти взошло, и теперь свет верхнего фонаря казался тусклым и слабым. Мои глаза жгло от напряженной работы и дыма. На улице слышались голоса офицеров, которые, проходя по лагерю, пытались растормошить людей, чтобы встретить новый день – и врага?
Я уложила руку Джейми на кушетку возле лица. Бледный, но не слишком, и губы светло-розовые, а не синие. Я бросила инструменты в ведро с водой и спиртом, внезапно слишком уставшая, чтобы почистить их надлежащим образом. Потом завернула отрезанный палец в льняную тряпицу и, не зная, что с ним делать, оставила на столе.
- Проснись и пой! Проснись и пой! - доносились снаружи ритмичные возгласы сержанта, перемежаемые остроумными вариациями этой фразы и ответами от не желавших просыпаться солдат.
Раздеваться я не стала: если сегодня произойдет сражение, то меня разбудят совсем скоро. Но только не Джейми. Сегодня я могла ни о чем не переживать – неважно, что случится, сегодня он воевать не будет.
Вытащив шпильки, я тряхнула головой и распустила волосы по плечам, вздохнув с облегчением. Потом легла на кушетку рядом с Джейми и крепко к нему прижалась. Он по-прежнему лежал на животе, и мне были видны мускулистые выпуклости его ягодиц, такие гладкие под одеялом. Поддавшись порыву, я положила руку на одну из них и чуть сжала.
- Сладких снов, - пожелала я и позволила усталости завладеть мною.

ЛЕЙТЕНАНТ ЛОРД ЭЛСМИР наконец-то убил мятежника. Даже, наверное, нескольких. Хотя и сомневался насчет тех, по которым стрелял: возможно, упавшие лишь получили ранения. Наверняка он знал только о том человеке, который в числе других повстанцев бросился к одной из британских пушек. Вилли наполовину разрубил его кавалерийской саблей поперек туловища, после чего еще несколько дней ощущал странное онемение в руке, которая держала тогда клинок. И потому каждые несколько минут приходилось сжимать и разжимать левую кисть, чтобы удостовериться, что она по-прежнему дееспособна.
Но онемела не только рука.
После битвы в британском лагере несколько дней все только и делали, что организованно собирали раненых, хоронили погибших и заново формировали силы – которые еще предстояло собрать. Дезертирство было повальным - ручеек перебежчиков не иссякал, и как-то раз переметнулась прямо целая рота брауншвейгцев.
Уильям руководил несколькими погребениями, с каменным лицом наблюдая, как предавали земле людей, которых он знал. В первые пару дней тела закапывали недостаточно глубоко, после чего ночь напролет пришлось слушать вой и рычание волков, дерущихся за трупы, вытащенные из разрытых могил. На следующий день то, что осталось, перезахоронили глубже.
Поскольку американские снайперы в темноте подбирались близко к лагерю и снимали караульных, теперь по ночам через каждую сотню ярдов периметра горели костры.
Дни стояли невыносимо жаркие, а ночи - ужасно холодные, и отдохнуть ни у кого не получалось. Бергойн издал приказ, согласно которому офицеры и солдаты - все до одного - должны постоянно спать в одежде, и Уильям уже более недели не менял белья. Но не имело значения, как он вонял: на общем фоне его собственный смрад не выделялся. За час до рассвета мужчины с оружием в руках заступали на посты и были обязаны оставаться там до тех пор, пока солнце не рассеет туман: требовалось удостовериться, что дымка не скрывает готовящихся напасть американцев.
Суточные пайки хлеба урезали. Запасы свиной солонины и муки почти истощились, и к недовольству немецких войск у маркитантов уже не хватало табака и бренди. Но зато оборона англичан находилась в полном порядке: были возведены два больших редута и расчищены от деревьев (на вырубку которых отправили тысячу солдат) зоны обстрела для артиллерии. Бергойн объявил, что в течение десяти дней ожидается прибытие генерала Клинтона с подкреплением и – хотелось бы надеяться – с продовольствием. Оставалось только ждать.
- Евреи так Мессию не ждут, как мы ждем генерала Клинтона, - пошутил обер-лейтенант Грюнвальд, который каким-то чудом оправился от ранения, полученного в Беннингтоне.
- Ха-ха, - произнес Уильям.

ЛАГЕРЬ АМЕРИКАНЦЕВ пребывал в хорошем расположении духа и был более чем готов завершить начатое. Но если британцы сокращали пайки, американцам, к несчастью, не хватало боеприпасов и пороха. Результатом стал период напряженного затишья, в течение которого повстанцы постоянно разведывали обстановку на подступах к британскому лагерю, но настоящего успеха добиться не могли.
Йен Мюррей жутко маялся от скуки, и когда символическая вылазка в тумане закончилась тем, что его товарищ наступил по неосторожности на брошенный пистолетный штык-нож и проколол ногу, он решил, что эта травма послужит подходящим предлогом для посещения больничной палатки, где Рейчел Хантер помогала своему брату.
Йен был в таком предвкушении, что перестал замечать, куда шагает в тумане, и свалился в овраг, саданувшись в полете головой об камень. В итоге уже двое мужчин поплелись в лагерь и, подпирая друг друга, наконец, доковыляли до больничной палатки.
В палатке царила суета: здесь не лежали раненые, а были лишь те, кто пришел за помощью с более простыми недугами. Голову Йен не разбил, но в глазах двоилось, и он закрыл один глаз в надежде, что это поможет ему обнаружить Рейчел.
- Вот, хорошо, - с явным одобрением сказал кто-то позади него, - mo nighean donn boidheach (моя красавица с каштановыми волосами - (гэльск.) прим. пер.)! На одно головокружительное мгновение Йен подумал, что это говорит его дядя, и глупо моргнул, гадая, зачем Джейми понадобилось флиртовать с тетушкой Клэр, пока она работает? "Но тетушки здесь вообще нет, - напомнило ему заторможенное сознание, - так что же…"
Прижав руку к глазу, чтобы тот не вывалился, Йен осторожно повернулся и увидел во входном проеме палатки мужчину.
Утреннее солнце зажигало искры в волосах этого человека, и у Йена отвисла челюсть, будто ему дали под дых.
То, что это не дядя Джейми, он понял сразу же, как только мужчина, который также поддерживал хромого товарища, вошел. Жизнерадостное и курносое лицо было красным и обветренным и совершенно не походило на дядино. Волосы были рыжими, а не красновато-коричневыми, и на висках имелись четкие залысины. Мужчина оказался крепким и не очень высоким, но то, как он двигался... Словно дикий кот, - даже под весом своего друга. Однако по какой-то причине Йен не мог отделаться от навязчивого образа Джейми Фрейзера.
Рыжий был в килте, впрочем, оба пришедших были в них. Практически уже ничего не соображая, Йен подумал: "Горцы Хайланда!", - но это стало понятно еще в тот момент, когда мужчина заговорил.
- Có thu? - неожиданно спросил Йен. "Кто ты?"
Услышав гэльскую речь, горец ошарашено посмотрел на него, и, прежде чем ответить, оглядел Йена в его могавкском наряде с головы до ног…
- Is mise Seaumais Mac Choinnich à Boisdale, - вполне вежливо ответил он. - Có tha faighneachd? "Меня зовут Хэмиш МакКензи из Бойсдейла (канадская провинция, - прим. пер.). Кто спрашивает?"
- Йен Мюррей, - ответил он, пытаясь собрать в кучу свои раскисшие мозги. Имя казалось смутно знакомым - но почему бы и нет? Он знал сотни МакКензи. - Моя бабушка была МакКензи, - произнес он тем тоном, каким обычно выясняют наличие родственных связей с незнакомцами. - Эллен МакКензи, из Леоха.
Глаза мужчины расширились.
- Эллен из Леоха? - в сильном волнении воскликнул человек. - Дочь того, кого называли Рыжий Джейкоб?
От волнения Хэмиш так стиснул своего товарища, что тот вскрикнул. Это привлекло внимание той молодой женщины, к которой Хэмиш обратился: “О, красавица с каштановыми волосами”, и она поспешила к ним посмотреть, что случилось.
Йен увидел, что волосы у нее каштановые - у Рейчел Хантер. Выгоревшие на солнце, ее пряди были мягкого оттенка ореха пекан, а под платком отливали цветом скорлупы грецкого ореха. Он расплылся в улыбке, подумав об этом. Девушка посмотрела на него и сощурилась.
- Ну, раз уж ты в состоянии скалиться, как обезьяна, значит, не сильно болит. Что... -
Рейчел замолчала, обалдев при виде того, как Йена Мюррея сжал в объятиях одетый в килт и рыдающий от радости горец. Сам Йен не рыдал, но был, несомненно, рад.
- Ты захочешь встретиться с моим дядей Джейми, - сказал он, ловко высвобождаясь. - Думаю, вы его называли Seaumais Ruaidh (Рыжий Джейми).

ДЖЕЙМИ ФРЕЙЗЕР с закрытыми глазами настороженно исследовал боль в своей руке. Острая и до тошноты сильная, она сочеталась с той глубинной и мучительной ломотой, которая характерна для сломанных костей. И все же это была боль исцеления. Клэр говорила, что кости связываются, - и Джейми часто думал, что это больше, чем просто метафора. Временами казалось, будто кто-то на самом деле втыкал стальные спицы в кость и силой возвращал на место раздробленные края, словно складывая их в некий узор и совершенно не заботясь о том, как это ощущается в соседних тканях.
Джейми знал, что должен посмотреть на свою руку. Ему все равно придется к ней привыкнуть. Он быстро взглянул на нее, и от полного замешательства у него почти до тошноты закружилась голова. Он не мог совместить то, что видел и ощущал, с четкой картинкой того, какой должна быть его рука.
"Ведь и раньше приходилось это делать", - напомнил он себе. Свыкся же он и со шрамами, и со скованностью. И все же... Он помнил, как ощущалась его рука в юности, как выглядела: такая легкая, гибкая и безболезненная, обхватывающая черенок мотыги, рукоять меча. Сжимающая перо… Хотя, нет. Джейми печально улыбнулся. Это занятие никогда не было ни легким, ни простым, - даже с пальцами в их первозданном виде.
"Смогу ли я вообще теперь писать?" - задумался он вдруг, и из любопытства немного напряг руку. От боли он задохнулся, но... не сводил с нее глаз. От обескураживающего вида мизинца, плотно прижатого к среднему пальцу, живот Джейми сжался, но... пальцы согнулись. Болело, как у распятого Христа, но это была просто боль. Ничего не тянуло, оцепеневший палец ничуть не мешал. Он... работал.
"Я хочу оставить тебя с работоспособной рукой", - он снова услышал голос Клэр, тихий, но уверенный.
Джейми слегка улыбнулся: с этой женщиной нельзя спорить ни по какому медицинскому вопросу.

Я ПРИШЛА В ПАЛАТКУ за своим маленьким термокаутером (медицинский инструмент для прижигания, прим. пер.) и обнаружила Джейми. Он сидел на раскладушке и, понемногу напрягая травмированную руку, изучал свой отрезанный палец, лежащий рядом на ящике. Обрубок, наспех завернутый мною в пластырь, смахивал на мумифицированного червя.
- Э-э... - деликатно начала я. - Мне, э-э-м, избавиться от него?
- Как?
Робким движением указательного пальца Джейми тронул кулёчек и тут же отдернул руку, как будто отрезанный палец внезапно зашевелился. Джейми нервно хмыкнул, но на смех это ничуть не походило.
- Сжечь? - предложила я.
На войне это был обычный способ утилизации ампутированных конечностей, хотя лично я никогда ничего подобного не делала. Идея сооружения целого погребального костра для кремации единственного пальца тут же показалось абсурдной, но не более безумной, чем мысль о том, чтобы просто бросить палец в один из костров, на которых готовили еду, в надежде, что никто этого не заметит.
Джейми с сомнением хмыкнул, давая понять, что он не в восторге от предложенного варианта.
- Что ж... полагаю, ты можешь его закоптить, - с таким же сомнением сказала я. - И хранить его в спорране на память. Так же, как Младший Йен поступил с ухом Нила Форбса. Не знаешь, он до сих пор его хранит?
- Да, хранит, - лицо Джейми вновь стало нормального цвета, когда он взял себя в руки. - Но, нет, не думаю, что хочу сделать так же.
- Могу замариновать его в винном спирте, - предложила я. Джейми слабо улыбнулся.
- Десять к одному, Сассенах, что не пройдет и дня, как его выпьют.
Я подумала, что он сильно преувеличил шансы. Скорее тысяча к одному. Мне удавалось сохранить свой лекарственный алкоголь практически нетронутым только благодаря тому, что, пока я им не пользовалась, его охранял один из наиболее свирепых приятелей-индейцев Йена. А ночью я сама спала с бочонком в обнимку.
- Что ж, думаю, что единственный вариант, который остается – это похоронить его.
- М-м-п-ф, - подобный звук означал согласие, но с оговорками, и я взглянула на Джейми.
- Что?
- Да, ну... - начал он довольно робко. - Когда малыш-Фергюс потерял руку, мы... Ну, это была идея Дженни. Но, знаешь, мы организовали небольшие похороны.
Я закусила губу.
- Ну, почему бы и нет? Ты хочешь сделать все тихо и по-семейному или надо всех пригласить?
Прежде чем Джейми успел ответить, снаружи послышался голос Йена, который с кем-то разговаривал, а мгновение спустя из-за входного полога показалась его взлохмаченная голова. Один его глаз почернел и опух, а на голове виднелась внушительная шишка, но улыбался Йен до ушей.
- Дядя Джейми? - произнес он. - Тут к тебе кое-кто пришел.

- КАК ЖЕ ТЫ ЗДЕСЬ оказался, друг дорогой? - спросил Джейми где-то после третьей бутылки. Наш ужин затянулся, и костер догорал.
Хэмиш вытер губы и передал обратно новую бутылку.
- Здесь, - повторил он. - Ты имеешь в виду, здесь, в глуши? Или здесь, сражаясь против короля?
Его прямой синий взор был так похож на взгляд самого Джейми, что тот улыбнулся, узнав его.
- Второй из вопросов - это ответ на первый? – уточнил он, и в ответ на лице у Хэмиша промелькнула тень улыбки.
- Да, так и есть. Ты всегда был шустрый, как колибри, a Sheaumais (Джеймс). И телом и умом.
Заметив по выражению моего лица, что я, вероятно, не так быстро все схватываю, Хэмиш повернулся ко мне.
- Именно королевские войска убили моего дядю. А солдаты короля перебили воинов клана, разорили землю и оставили женщин и детей умирать с голоду, разрушили мой дом, а меня изгнали. Половину моих оставшихся людей они изморили холодом и голодом в этой безжалостной глуши.
Он говорил тихо, но в глазах горела страсть.
- Мне было одиннадцать, когда они явились в замок и вышвырнули нас. В день, когда мне исполнилось двенадцать, меня заставили присягнуть королю - мне сказали, что я стал мужчиной. И к тому времени, как мы добрались до Новой Шотландии... я им и стал.
Хэмиш повернулся к Джейми.
- Тебя тоже заставили принести клятву, Sheaumais (Джеймс)?
- Заставили, - тихо произнес Джейми. - Однако вынужденная клятва не может связать человека и лишить его понимания того, что правильно.
Хэмиш протянул руку и Джейми сжал ее, хотя они и не смотрели друг на друга.
- Нет, - уверенно сказал он. - Не может.
Возможно, и нет, но я знала, что, как и я, оба они сейчас думают о словах той клятвы: "Пусть буду я лежать в неосвящённой могиле, навеки разлученный с друзьями и родными". И оба, как и я, размышляли: насколько велика вероятность, что именно такая судьба им и уготована?
И мне.
Я прочистила горло.
- Но остальные, - сказала я под натиском воспоминаний о многочисленных знакомых-лоялистах в Северной Каролине, осознавая, что и в Канаде их предостаточно. – Те горцы, которые верны королю?
- Ну, да, - тихо произнес Хэмиш и посмотрел в огонь, в свете которого морщины на его лице стали глубже. - Они храбро сражались, но их сердце было разбито. Сейчас они хотят лишь мира и чтобы их оставили в покое. Но война никого не оставляет в покое, не так ли?
Внезапно он взглянул на меня, и на один поразительный миг мне показалось, что на меня смотрит Дугал МакКензи - тот нетерпеливый, жестокий человек, жаждущий войны. Не дождавшись ответа, Хэмиш пожал плечами и продолжил.
- Война нашла их снова, и у них нет другого выбора, кроме как драться. Но любой видит, каким жалким сбродом является - или была - континентальная армия, - он приподнял голову, слегка кивая, будто самому себе, при виде костров, палаток, безбрежной, залитой звездным светом облачной мглы над нами, полной дыма и пыли, запахов оружия и испражнений. - Они думали, что повстанцы будут раздавлены, - и быстро. Даже если не брать клятву во внимание - какой дурак ввяжется в такое рискованное дело?
"Тот, у кого не было возможности сражаться раньше", - подумала я.
Хэмиш криво улыбнулся Джейми.
- Я удивлен, что нас не раздавили, - в его голосе и правда слышалось легкое удивление. - А ты не удивлен, a Sheaumais (Джеймс)?
- Я поражен, - сказал Джейми со слабой улыбкой на лице. - Хотя рад этому. И рад тебе... a Sheaumais (Джеймс/ Хэмиш).
Они проговорили почти всю ночь. Когда перешли на гэльский, я поднялась, положила руку Джейми на плечо, пожелав доброй ночи, и заползла в свои одеяла. Измотанная дневным трудом, я тут же заснула, убаюканная их тихой беседой, которая напоминала гудение пчел в вереске. Последнее, что я увидела перед тем, как сон объял меня, было лицо Младшего Йена по ту сторону костра. Парень завороженно слушал о Шотландии, которая исчезла, когда сам он только родился.

- МИССИС ФРЕЙЗЕР? - приятный мужской голос послышался у меня за спиной, я обернулась и увидела на входе в мою палатку коренастого, широкоплечего офицера в рубашке и жилете. Обхватив рукой, он держал коробку.
- Это я. Чем могу помочь?
По правде говоря, больным он совершенно не выглядел – наоборот, гораздо здоровее, чем большинство солдат. Лицо у него было очень обветренным, но мясистым и румяным, и когда он вдруг очаровательно улыбнулся, его большой клювообразный нос и массивные брови как будто преобразились.
- Я надеялся, что мы сможем состряпать небольшое дельце, миссис Фрейзер, - он приподнял одну из своих кустистых бровей и, повинуясь моему приглашающему жесту, вошел в палатку, лишь немного склонив голову.
- Полагаю, это зависит от того, что вам нужно, - сказала я, с любопытством поглядывая на его коробку. - Если это виски, то, боюсь, что не могу вам его дать.
На самом деле небольшой бочонок этого ценного вещества был в данный момент спрятан под столом, вместе с бочонком побольше – с неочищенным медицинским спиртом, сильный запах которого висел в воздухе, так как я настаивала на нем травы. Этот джентльмен был не первым, кого привлек аромат – на него, как мухи на мед, слетались все подряд, независимо от званий.
- О, нет! - заверил он меня, хотя и бросил заинтересованный взгляд на стол за моей спиной, где стояли несколько больших кувшинов, в которых я выращивала то, что, как надеялась, окажется пенициллином. – Но я слышал, что у вас в запасе есть кора хинного дерева. Это так?
- Ну, да. Пожалуйста, присаживайтесь, - я жестом указала ему на табурет для пациентов и сама тоже села, – мы оказались практически коленка к коленке. - Вы страдаете от малярии? - хотя я так не думала: белки его глаз были чистыми, и сам он не имел желтушного оттенка.
- Нет, да будет возблагодарен Господь за Его милость. Но под моим командованием находится один джентльмен, – близкий друг – который болен, и очень серьезно, а у нашего хирурга нет хинной коры. Я надеялся, что, возможно, смог бы уговорить вас на сделку?..
Положив на стол коробку, он быстрым движением открыл ее. Она была разделена на небольшие ячейки, в которых лежала всякая всячина: кружевная кайма, шелковая лента, пара черепаховых гребней, небольшой мешочек соли, перечница, покрытая эмалью табакерка, оловянная брошь в форме лилии, несколько ярких мотков вышивального шелка, пучок коричных палочек и целый ряд небольших баночек, наполненных, по всей видимости, травами. И стеклянная бутылка, на этикетке которой читалось...
- Настойка опия! - воскликнула я, невольно потянувшись к ней, но остановила себя. Офицер жестом разрешил мне продолжать, и я аккуратно вытащила из ячейки бутылочку, извлекла пробку и осторожно провела горлышком мимо носа. Резкий, приторно-сладкий запах опиума выплыл из бутылки, словно джинн. Я прочистила горло и вернула пробку на место.
Мужчина наблюдал за мной с интересом.
- Я не знал точно, что вас больше заинтересует, - сказал он, махнув на содержимое коробки. - Видите ли, раньше я управлял магазином... и много торговал аптекарскими товарами, но в основном – дорогой галантереей. И ведя свои дела, я усвоил, что лучше всего предоставить дамам самый большой выбор: они, как правило, гораздо разборчивее джентльменов.
Я бросила на него проницательный взгляд, но он не говорил пустых любезностей. Офицер снова мне улыбнулся, и я подумала, что он один из тех необычных мужчин, – которым, как и Джейми, действительно нравятся женщины и помимо очевидных причин.
- Что ж, мне кажется, что мы сможем договориться, - сказала я, улыбнувшись в ответ. - Полагаю, что спрашивать не следует... и мне не хотелось бы вас задерживать, я дам вам то, что нужно для вашего друга, но, если подумать о возможности сделке в будущем, у вас есть еще настойка опия?
Мужчина продолжал улыбаться, но взгляд стал пристальным – у него были довольно необычные глаза: такой бледно-серый оттенок часто описывают, как “цвет измороси".
- Что ж, да, - неторопливо проговорил он. - Есть немного. Вам... она требуется регулярно?
Тут до меня дошло, что он гадает, а не наркоманка ли я. Это абсолютно не являлось редкостью в кругах, где настойка опия была легко доступной.
- Сама я не принимаю, нет, - спокойно ответила я. - И с чрезвычайной осторожностью назначаю ее тем, кто в ней нуждается. Но облегчение боли – это одна из важнейших вещей, которую я могу дать приходящим ко мне людям... и, видит Бог, многим из них я не могу предложить исцеления.
От моих слов его брови изогнулись:
- Это довольно необычное заявление. Кажется, большинство людей вашей профессии обещают вылечить почти всех поголовно.
- Как там говорится? Если бы желания были лошадьми, то нищие могли бы ездить верхом? - я улыбнулась, но без особого веселья. - Все хотят выздороветь, и, конечно, нет такого врача, который не желал бы вылечить. Но есть вещи, не подвластные ни одному врачу. И, возможно, пациентам лучше этого не говорить, но хорошо бы самому осознавать пределы своих возможностей.
- Вы так думаете? - посетитель наклонил голову, рассматривая меня с любопытством. - Вам не кажется, что признание таких пределов, априори, – и я имею в виду не только в медицине, но и в любой сфере деятельности – само по себе устанавливает пределы? То есть, может ли это сомнение помешать человеку свершить всё возможное только из-за предположения, что кое-что невозможно, и поэтому он не станет лезть из кожи вон и чего-то добиваться?
Очень удивившись, я моргнула.
- Ну... да, - проговорила я с расстановкой. - Если ставить вопрос так, то, думаю, что, скорее всего, я с вами соглашусь. В конце концов, - я махнула рукой в сторону полога палатки, указывая на окружающую нас армию, - если бы я… Если бы мы, не верили, что можно чего-то добиться вопреки всем разумным сомнениям, неужели мы с мужем были бы здесь?
В ответ мужчина рассмеялся.
- Браво, мэм! Да, думаю, что сторонние наблюдатели назвали бы эту затею полнейшим безумием. И, возможно, они правы, - добавил он и печально склонил голову. - Но для начала они должны будут нас одолеть. Ведь мы не сдадимся.
Снаружи послышались голоса: Джейми с кем-то разговаривал, а в следующий момент он занырнул в палатку.
- Сассенах, - начал он, - ты не можешь пойти и... - он остановился, как вкопанный, увидев моего гостя, и, немного подтянувшись, официально поклонился. - Сэр.
Я с удивлением оглянулась на посетителя - манера поведения Джейми ясно дала понять, что это был какой-то офицер из высшего командования. Сама-то я думала, что он, возможно, какой-нибудь капитан или майор. Что же касается самого офицера, то он кивнул дружелюбно, но сдержанно.
- Полковник. Мы с вашей женой обсуждали философию амбициозных начинаний. Что скажете, известны ли мудрецу его пределы, или смелый отрицает их? И кем вы назовете себя?
Со слегка изумленным видом Джейми посмотрел на меня – я лишь чуть пожала плечом.
- А, ну, что ж, - сказал он, переключая внимание обратно на моего посетителя. - Говорят, что стремления человека должны превышать его возможности... или зачем тогда рай (строка из стихотворения англ. поэта 19 века Роберта Браунинга, - прим. пер.)?
Мгновение офицер пялился на него, открыв рот, а затем с удовольствием рассмеялся и хлопнул себя по колену.
- Вы с женой из одного теста сделаны, сэр! Вроде меня. Это великолепно, не помните, где вы это слышали?
Джейми помнил – он слышал это от меня, и не раз на протяжении многих лет. Однако он просто улыбнулся и пожал плечами.
- Мне кажется, это какой-то поэт, вот только имя его забыл.
- Что ж, тем не менее, прекрасно сказано. Пойду-ка я и испытаю эту фразу непосредственно на "Бабуле", хотя, я прямо представляю, как он начнет тупо моргать на меня через свои очки и ныть о поставках продовольствия. Вот человек, который знает свои пределы! - заметил он мне, оставаясь добродушным, но с явной резкостью в голосе. - Знает свои чертовски низкие пределы и никому другому не позволяет их превышать! Рай не для таких, как он!
Это последнее замечание вышло крайне сердитым: улыбка с его лица исчезла, а бледные глаза пылали гневом. Меня на миг охватило беспокойство: “Бабулей” мог называться только генерал Гейтс, который явно был тем самым членом высшего командования, вызывающим раздражение моего посетителя. Я искренне надеялась, что из-за нас с Робертом Браунингом Джейми в данный момент не оказался во что-нибудь втянутым.
- Что ж, - произнесла я, пытаясь разрядить обстановку, - тебя не смогут победить, если сам не сдашься.
Тень, лежащая на его лице, пропала, взгляд мужчины повеселел, и он снова мне улыбнулся.
- О, меня им никогда не одолеть, миссис Фрейзер. Поверьте мне!
- Так и сделаю, - заверила я его, поворачиваясь, чтобы открыть один из моих ящиков. - Позвольте мне достать для вас хинную кору... э-э... - я запнулась, не зная его звания, и он, заметив это, виновато хлопнул себя рукой по лбу.
- Прошу прощения, миссис Фрейзер! Что же вы подумаете о человеке, который врывается в ваш дом, грубо требует лекарства, и даже не додумался представиться должным образом?
Он забрал с моей ладони небольшой сверток измельченной коры, и, продолжая удерживать руку, низко склонился над ней, легко целуя мои пальцы.
- Генерал-майор Бенедикт Арнольд. К вашим услугам, мэм.

СЛЕГКА НАХМУРИВШИСЬ, ДЖЕЙМИ смотрел вслед уходящему генералу, но, когда оглянулся на меня, хмурый взгляд мгновенно исчез.
- Ты в порядке, Сассенах? Выглядишь так, будто вот-вот упадешь.
- От такого могу, - произнесла я еле слышно и пошарила в поисках стула.
Усевшись, я увидела на столе новую бутылочку опийной настойки. Взяв склянку в руки и ощутив ее тяжесть, я убедилась в том, что удалившийся господин мне не привиделся.
- В какой-то мере, морально я была готова лично встретиться с Джорджем Вашингтоном или Бенджамином Франклином, - сказала я. - Даже с Джоном Адамсом. Но Арнольда я совсем не ожидала... А ведь он мне понравился, - добавила я с ужасом.
Брови Джейми по-прежнему были высоко изогнуты, и он посмотрел на бутылочку у меня на коленях, словно раздумывая, не глотнула ли я из нее уже?
- Почему он не должен был тебе понравиться... О! - лицо Джейми изменилось. - Ты что-то о нем знаешь?
- Да, знаю. И это не то, что я хочу знать, - я сглотнула, чувствуя легкую дурноту. - Пока он еще не предатель, но станет им.
Оглянувшись через плечо, Джейми убедился, что нас не подслушивают, затем подошел и сел на смотровой табурет, взяв меня за руки.
- Расскажи мне, - вполголоса проговорил он.
Я могла сообщить ему лишь очень немногое - и уже не в первый раз пожалела, что не уделяла домашним заданиям Бри по истории больше внимания, чтобы получить не только базовые познания об американской революции.
- Он какое-то время воевал на нашей... на стороне американцев, и был блестящим военным, хотя никакие подробности этого мне не известны. Но в какой-то момент он разочаровался и решил переменить сторону, пытаясь установить дружеские отношения с британцами. В качестве посредника он использовал человека по имени Джон Андре. Андре был схвачен и повешен – это я знаю наверняка. Но, мне кажется, что Арнольд вернулся в Англию. Для американского генерала сменить мундир... Это был такой вопиющий случай измены, что имя "Бенедикт Арнольд" стало синонимом предателя. Ну, в смысле, станет. Если кто-то совершает какое-то ужасное предательство, его называют "Бенедиктом Арнольдом”.
Дурнота так никуда не исчезла. Где-то – прямо в эту минуту – майор Джон Андре благополучно занимался своими делами, не имея ни малейшего понятия о том, что ждет его в будущем.
- Когда? - Джейми сжал мои пальцы, отвлекая меня от раздумий о неминуемой гибели майора Андре и возвращая мое внимание к более важному вопросу.
- В том-то и проблема, - беспомощно проговорила я. - Не знаю. Пока еще нет... Думаю, что еще не сейчас.
Джейми ненадолго задумался и нахмурил брови.
- Тогда я за ним понаблюдаю, - тихо сказал он.
- Не надо, - сказал я машинально.
Мы долго смотрели друг на друга, вспоминая Чарльза Стюарта. Ни один из нас не забыл, что попытка вмешаться в историю (если на самом деле такое вообще возможно) может возыметь непредвиденные и серьезные последствия. Мы понятия не имели, что может превратить Арнольда из патриота - которым он, безусловно, в данный момент являлся – в предателя, которым он станет. Оказалась ли его схватка с Гейтсом той крошечной песчинкой, которая со временем сформирует сердцевину предательской жемчужины?
- Нельзя знать заранее, какая мелочь окажет влияние на чей-то разум, - заметила я. – Вспомни хоть Роберта Брюса и того паука (имеется в виду притча об известном шотландском полководце Роберте Брюсе и пауке, упорство которого вдохновило будущего короля на очередное сражение, окончившееся разгромом англичан, - прим. пер.).
Джейми улыбнулся.
- Я буду осторожен, Сассенах, - сказал он. - Но я понаблюдаю за ним.

7 октября 1777 г.
«...Итак, приказываю Моргану начать Игру.
Генерал Горацио Гейтс».

ТИХИМ ЗОЛОТИСТЫМ И СВЕЖИМ осенним утром британский дезертир проник в американский лагерь. Он рассказал, что Бергойн высылает разведывательный отряд в две тысячи человек, чтобы испытать на прочность правый фланг американской армии.
- У «Бабули» Гейтса глаза едва не выскочили сквозь очки, - рассказывал мне Джейми, поспешно перезаряжая свой патронташ. - И неудивительно.
Когда пришла эта новость, генерал Арнольд как раз находился в штабе и немедленно принялся настаивать, чтобы Гейтс бросил значительные силы в ответ на такую бесцеремонную вылазку. Верный себе, Гейтс осторожничал, и когда Арнольд попросил разрешения выдвинуться и самому посмотреть, что замышляют англичане, окинул своего подчиненного холодным взглядом и произнес:
- Я боюсь доверять вам, Арнольд.
- Тут уже все покатилось под откос, - Джейми слегка поморщился. - В конце концов, Гейтс сказал ему, - и я привожу его слова дословно, Сассенах, - «Генерал Арнольд, у меня для вас нет поручений. Вам здесь делать нечего».
Мороз, пробежавший у меня по коже, не имел никакого отношения к температуре утреннего воздуха. Был ли это тот самый момент? То, что повлияло или повлияет на Бенедикта Арнольда и заставит его предать дело, за которое он боролся? Джейми понял, о чем я задумалась, и, пожав одним плечом, просто сказал:
- По крайней мере, на этот раз мы тут не при чем.
- Это утешает, - ответила я, и правда подразумевая это. - Будь осторожен, хорошо?
- Буду, - пообещал он, беря ружье.
На этот раз Джейми смог поцеловать меня на прощание лично.

У БРИТАНСКОЙ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ вылазки была двойная цель: не только узнать, где именно находились американцы – поскольку генерал Бергойн не имел ни малейшего понятия об этом, ведь американские дезертиры давно перестали приходить, - но и раздобыть корм, столь необходимый для оставшихся животных. Поэтому роты первого эшелона остановились на внушающем надежду пшеничном поле.
Уильям приказал своим пехотинцам засесть в два ряда среди колосящейся пшеницы, пока фуражиры ее косили и загружали на лошадей. Лейтенант драгунов, черноволосый валлиец по имени Абсолют, помахал ему с другой стороны поля и пригласил вечером сыграть партию в картишки в его палатке. Вилли только собрался ответить, как человек рядом с ним издал судорожный всхлип и осел на землю. Он не слышал звука пули, но бросился на землю, предупреждая своих людей. Однако ничего больше не произошло, и через несколько минут все осторожно поднялись и продолжили работу.
А потом они стали замечать небольшие группы повстанцев, крадущихся среди деревьев, и Уильям все явственнее ощущал, что их окружают. Но когда он заговорил об этом с другим офицером, тот уверил его, что мятежники решили оставаться внутри своей оборонительной полосы, чтобы спровоцировать нападение.
Довольно быстро англичане поняли, что ошибались, когда в середине дня в лесу слева от них появилась большая группа американцев, и был открыт огонь из тяжелой пушки, стреляющей шести- и двенадцатифунтовыми ядрами, которые нанесли бы огромный урон, если бы не мешали деревья.
Несмотря на приказы своих офицеров, пехотинцы разбегались, как куропатки. Заметив Абсолюта, который бросился через пшеничное поле вслед за группой своих людей, Уильям, повернувшись, поймал одного из своих капралов.
- Собрать их! - приказал он и, не дожидаясь ответа, схватил уздечку одной из лошадей фуражиров – совершенно ошалевшего гнедого мерина. Вилли намеревался поскакать в главный лагерь за подкреплением, поскольку американцы явно преобладали в численности.
Ему так и не удалось это сделать, потому что, как только он развернул голову лошади, на поле выехал бригадный генерал.

ВМЕСТЕ С ЛЮДЬМИ из отряда Моргана Джейми Фрейзер притаился в роще у кромки пшеничного поля. Сражение было жарким, и над полем плыли тяжелые удушливые облака дыма от стрелявшей из лесу пушки. Как следует прицеливаясь, он увидел человека на лошади – британского офицера высокого ранга, судя по его нашивкам. Два или три других младших офицера, тоже верхом, держались рядом с ним, но Джейми следил взглядом только за этим.
Распуганные топотом ног кузнечики как градины вылетали со стороны поля: один, жужжа, ударился о его щеку, и Джейми прихлопнул его. Сердце бухало так, будто это было не насекомое, а мушкетная пуля.
Он узнал этого человека, правда, только по его генеральской форме. Два или три раза он встречал Саймона Фрейзера в Балнейне, в Хайланде. Тогда они оба были еще детьми, – а Саймон к тому же на несколько лет младше. И у Джейми сохранились смутные воспоминания о маленьком, кругленьком, веселом мальчишке, который ходил по пятам за старшими ребятами, размахивая клюшкой для игры в шинти (командная спортивная игра с клюшками и мячом, предок хоккея – прим. пер.), которая была выше него. Но тот мальчик не имел ничего общего с крупным крепким мужчиной, который теперь привстал на стременах, выкрикивая приказы и размахивая мечом, пытаясь сплотить свои охваченные паникой войска одной только силой своей личности.
Адъютанты, понукая своих лошадей, окружили его, пытаясь заслонить, и явно убеждая генерала покинуть поле, но тот не обращал на них внимание. Джейми мельком увидел побелевшее лицо, обращенное к лесу, а затем отвернувшееся - они явно знали или догадывались, что за деревьями много стрелков, и старались держаться вне досягаемости выстрела.
- Вот он!
Это был Арнольд, с решительным треском пробирающийся сквозь густые кусты на своей небольшой бурой кобылке, и лицо его светилось свирепым ликованием.
- Генералы! - проревел он, поднимаясь на стременах и вскидывая руку. - Стреляйте в генералов, ребята! Пять долларов тому, кто выбьет этого толстого ублюдка из седла!
В ответ сразу же раздался беспорядочный треск оружейной стрельбы. Джейми увидел, как Дэниэл Морган, яростно сверкнув глазами, резко обернулся на голос Арнольда, а потом стрелок направился к нему, двигаясь так быстро, как только ему позволяли его деформированные ревматизмом конечности.
- Еще! Попробуйте еще разок!
Заметив наблюдающего за ним Джейми, Арнольд стукнул кулаком по бедру.
- Вы… вы же можете его пристрелить, да?
Джейми пожал плечами и, подняв ружье, не слишком тщательно прицелился так, чтобы пуля ушла явно выше.
Ветер изменился, и дым от выстрела ел глаза, но он заметил, как один из младших офицеров возле Саймона подскочил и хлопнул рукой по голове, крутанувшись в седле, чтобы посмотреть, как его шляпа катится в пшеницу.
Джейми стало смешно, хотя внутренности скрутило спазмом при мысли о том, что он совершенно случайно чуть не прострелил человеку голову.
Молодой парень, - да, он был молодым, высоким и стройным - привстал на стременах и погрозил кулаком в сторону леса.
- Вы должны мне шляпу, сэр! - воскликнул он.
Высокий, пронзительный смех Арнольда эхом прокатился по лесу, ясно различимый поверх одобрительных возгласов, и мужчины вместе с ним улюлюкали и кричали, как воронье.
- Иди сюда, молокосос, и я куплю тебе две! - гаркнул в ответ Арнольд, и, придерживая свою беспокойно кружащую лошадь, проревел, обращаясь к стрелкам. - Черт возьми, ну что за команда слепцов! Неужели никто не убьет для меня этого проклятого генерала?
Один или два выстрела прозвучали сквозь ветки, но большинство из мужчин видели, как к Арнольду ковылял корявый и непримиримый Дэниэл Морган, похожий на ожившее дерево, и прекратили огонь.
Арнольд, должно быть, тоже его увидел, но проигнорировал. Он выдернул пистолет из-за пояса и выстрелил поверх Моргана в сторону Фрейзера. Хотя он не мог даже надеяться поразить какую-нибудь цель с такого расстояния, и его лошадь, испугавшись шума, бросилась в сторону, прижав уши. Морган, который почти достиг его, был вынужден отпрянуть, чтобы не быть растоптанным: он споткнулся и упал навзничь.
Без малейшего колебания Арнольд спрыгнул с лошади и наклонился, чтобы помочь подняться пожилому мужчине, извиняясь перед ним с совершенно искренней заботой. Но Морган не принял помощи. Джейми заметил это и подумал, что, невзирая на ранг и ревматизм, старый Дэн мог бы дать сто очков вперед Арнольду.
Лошадь генерала была обучена стоять смирно, но неожиданный выстрел, прозвучавший над ушами, напугал ее: она нервно топталась, перебирая ногами, вздымая в воздух кучи опавших листьев и сверкая белками глаз.
Джейми схватил поводья и потянул морду кобылы вниз, подув ей в ноздри, чтобы отвлечь. Она фыркнула и потрясла головой, но перестала топтаться. Прищелкнув языком, он погладил ее по шее, и ее уши немного приподнялись. Джейми заметил, что его рука снова начала кровоточить, но не сильно: кровь лишь медленно сочилась сквозь повязку – ничего страшного. Глядя поверх крутого изгиба лошадиной шеи, он мог видеть Моргана, который уже встал и яростно отвергал попытки Арнольда отряхнуть прелые листья с его одежды.
- Вы отстранены от командования, сэр! Как вы смеете приказывать моим людям?
- Черт возьми, это была просто солдатская потеха! - раздраженно возразил Арнольд. - Я генерал. Он генерал, - и махнул головой в сторону далекой фигуры на лошади, - и я хочу, чтобы он умер. Будет еще время для политики, когда закончится война… А сейчас – битва, будь оно все проклято!
Джейми внезапно уловил сильный запах рома, сладкий и резкий на фоне запаха дыма и растоптанной пшеницы. Да, возможно, все дело в этом. Но то, что он знал об Арнольде, говорило о небольшой разнице между ним абсолютно трезвым и разгоряченным алкоголем.
Ветер, обдавая жаром уши, налетал порывами, густой от дыма и случайных звуков – трескотни мушкетов, перемежающейся канонадой артиллерии слева, и долетавших сквозь грохот выкрики Саймона Фрейзера и его младших офицеров, собирающих гессенских наёмников и английских солдат. Издалека – оттуда, где сражались гессенцы, пытавшиеся прорваться сквозь авангард бойцов генерала Еноха Пура (генерал Енох Пур, участник войны за независимость США – прим. пер.) доносились звуки ударов и крики боли.
Колонна генерала Эбенизера Лирнеда наседала на гессенцев: Джейми видел горстку зеленых немецких мундиров, сражающихся, несмотря на массированное наступление солдат континентальной армии, но вынужденных отступить от кромки поля. Некоторые пытались вырваться и пробиться к генералу Фрейзеру. Взгляд привлекло мимолетное движение: молодой человек, с которого он сбил шляпу, скакал по полю c саблей наголо, низко пригнувшись к шее лошади.

Бригадный генерал переместился подальше от леса и был почти вне пределов досягаемости для большинства людей Моргана, но Джейми занимал прекрасную позицию: отсюда можно сделать отличный выстрел. Он посмотрел вниз – туда, где уронил свое ружье, когда схватил лошадь, но оружие было заряжено: Джейми чисто инстинктивно перезарядил его после первого выстрела и все еще сжимал полупустой патронташ в руке вместе с поводьями. Понадобится всего лишь мгновение, чтобы взвести его.
- Спокойно, моя хорошая, - прошептал он лошади и сделал глубокий вдох, пытаясь заставить себя успокоиться и передать это спокойствие кобыле, несмотря на то, что рука его пульсировала от прилива крови. - Cha chluinn thu a còrr a auu aa orag, - сказал он по-гэльски едва слышно. «Уже всё. Ты не услышишь больше ничего, что могло бы испугать тебя».
Джейми даже не задумался об этом, когда, выстрелив во Фрейзера, намерено промахнулся. Он убил бы любого другого человека на поле, но только не этого. А потом он заметил молодого солдата с саблей на лошади. Его ярко-красный мундир выделялся среди колышущегося вокруг моря зеленого, голубого и домотканого сукна, и Джейми почувствовал, как дернулся уголок его рта. Нет, и не этого.
Казалось, молодому человеку сегодня везло. Он галопом проскакал сквозь колонну Лирнеда, застав врасплох большинство солдат континентальной армии, а те, кто его видел, были слишком заняты сражением или не могли выстрелить в него, потому что разрядили свое оружие и пристегивали штыки.
Джейми рассеянно погладил лошадь, мягко свистнув сквозь зубы и продолжая наблюдать. Молодой офицер добрался до гессенцев, привлек внимание некоторых из них, и теперь пробивался обратно по полю, ведя за собой вереницу темно-зеленых мундиров и скачущих верхом гессенцев, направляясь к разрыву в рядах, сужающемуся по мере того, как люди Пура надвигались слева.
Джейми был настолько захвачен этим зрелищем, что перестал обращать внимание на перебранку между Дэном Морганом и генералом Арнольдом. Радостный вопль откуда-то сверху прервал их обоих.
- Господи Иисусе, я попал в него!
Джейми изумленно вскинул голову и увидел, что Тим Мёрфи сидит в ветвях дуба, ухмыляясь, как гоблин, а ствол его ружья пристроен в одном из разветвлений. Резко повернув голову, Джейми увидел Саймона Фрейзера, обхватившего себя руками, обмякшего и раскачивающегося в седле.
Арнольд издал столь же радостный вопль, а Морган взглянул вверх на Мёрфи, неохотно кивнув в знак одобрения.
- Хороший выстрел, - крикнул он.
Саймон Фрейзер пошатывался в седле, готовый упасть – один из его адъютантов подхватил его, отчаянно взывая о помощи, другой направлял лошадь то туда, то сюда, пытаясь решить, куда двигаться и что делать. Джейми сжал кулак, почувствовав, как боль пронзила его искалеченную руку, и замер, положив ладонь на седло. Неужели Саймон мертв?
Сказать было сложно. Адъютанты справились с охватившей их паникой: двое ехали с каждой стороны, поддерживая сползающее тело, пытаясь удержать его в седле и не обращая внимания на торжествующие вопли, доносящиеся из леса.
Джейми оглядел поле, разыскивая молодого человека с саблей, но не смог найти его, и внезапно на него нахлынуло чувство потери… но затем он увидел, как тот один на один сражается с сидевшим верхом капитаном ополченцев. Такого рода схватка не отличалась изяществом: все смешалось - люди, кони, и Джейми видел, что растоптанные людские тела вокруг оттесняли лошадей все дальше друг от друга. Британский офицер не пытался повернуть свою лошадь обратно, у него явно была цель: он кричал и жестикулировал, призывая небольшую группу гессенцев, которую выхватил взглядом из этого столпотворения. Затем парень повернулся к лесу и увидел, что происходит: как уводят прочь лошадь генерала Фрейзера, раскачивающееся тело самого генерала и алое пятно на фоне растоптанной пшеницы.
Молодой человек на мгновение привстал на стременах, плюхнулся в седло и направил лошадь к генералу, предоставляя своим гессенцам следовать за ним, как смогут.
Джейми был достаточно близко, чтобы видеть сочащееся пятно темно-бордовой крови на животе Саймона Фрейзера. Джейми подумал, что если Саймон еще жив, то долго он не протянет. Горе и ярость потери обожгли горло. Слезы от дыма уже бежали по его щекам; он моргнул и яростно встряхнул головой, чтобы избавиться от застилающей взгляд влаги.
Рука бесцеремонно выдернула поводья из его пальцев, и, распространяя пары рома, Арнольд своим коренастым телом оттеснил Джейми от кобылы. Красный как лист клена от возбуждения и чувства победы, Арнольд взлетел в седло.
- За мной, ребята! - крикнул он, и Джейми увидел, что лес кишит ополченцами, роты которых Арнольд собрал для своего безумного рывка на поле битвы. - На редут!
Мужчины с ликующими воплями бросились за ним, в пылу ломая ветки и спотыкаясь.
- Следуйте за этим проклятым дураком, - коротко сказал Морган, и Джейми удивленно взглянул на него. Морган хмуро сверлил взглядом спину Арнольда. - Помяните мои слова, не миновать ему военного трибунала, - сказал старый стрелок. - Ему не помешал бы хороший свидетель. И это вы, Джеймс. Идите!
Не говоря ни слова, Джейми подхватил свое ружье с земли и побежал, оставляя позади лес с его нежным дождем из осыпающихся золотых и коричневых листьев. Не выпуская из вида широкоплечего, возбужденно кричащего Арнольда, размахивающего шляпой. В гущу пшеницы.

И ОНИ СЛЕДОВАЛИ ЗА НИМ. Ревущая орда, вооруженная чернь. Арнольд ехал верхом, но его лошадь с трудом продвигалась вперёд, так что мужчинам легко было поспевать за ним. Джейми видел спину Арнольда, чей синий мундир почернел от пота и как кожа облепил его массивные плечи. Один бы выстрел сзади, в неразберихе сражения... Но это была не более чем мимолетная мысль, мгновенно вылетевшая из головы.
Да и Арнольд уже исчез из виду, криком понукая свою кобылку двигаться вверх и вокруг, мимо редута. Джейми решил, что генерал, должно быть, собирается подъехать с тыла, - что было равносильно самоубийству, поскольку это место кишело немецкими гренадерами. Он мог видеть их выступающие над стенами редута кивера, напоминающие по форме митру. Возможно, Арнольд хотел совершить самоубийство – а может быть, только, отвлечь внимание противника от людей, атакующих редут с переднего фланга, полагая собственную смерть приемлемой ценой за это.
Сам редут высотой в пятнадцать футов представлял собой вал из утрамбованной земли и частокол из бревен, построенный на нем. А между землей и частоколом были засеки – бревна, заостренные на концах и поваленные рядами острыми концами наружу.
На поле перед редутом пули летели во все стороны, и Джейми бежал, уклоняясь от пуль, которых не видел.
Зарываясь ногами в землю, цепляясь для опоры за бревна засеки, он протянул одну руку сквозь брешь и положил ее на бревно, но ладонь соскользнула с крошащейся коры, и Джейми упал, болезненно приземлившись на свое ружье, с полным ощущением, что из него дух вышибли. Человек рядом выстрелил вверх сквозь брешь, и над Джейми взвилось облако белого дыма, на мгновение скрывая его от гессенца, которого он заметил наверху. Перекатившись, он быстро пополз прочь, прежде чем дым отнесет в сторону или солдат решит бросить через проем гранату.
- Поберегись! - крикнул он через плечо, но стрелявший решил испытать удачу и прыгнуть с разбега.
Граната провалилась сквозь проем именно в тот момент, когда человек прыгнул вверх. Она попала ему в грудь и взорвалась.
Сглотнув желчь, Джейми вытер руку о рубашку. Кожу ладоней, исцарапанную и полную заноз от коры, саднило. Осколки металла и древесные щепки при взрыве разлетелись во все стороны: что-то ударило Джейми в лицо, и он чувствовал обжигающую струйку собственного пота и тепло текущей по щеке крови. Он мог видеть гренадера, зеленый мундир которого промелькнул сквозь проем в засеке. Нужно спешить, пока тот не начал двигаться.
Джейми выхватил патрон из своей сумки и разорвал его зубами, считая про себя. Он знал, что мог зарядить ружье за двенадцать секунд, – он засекал. Девять... восемь... Как там Бри учила детишек считать секунды? Ах да, гиппопотамы. Шесть гиппопотамов... пять гиппопотамов... Ему вдруг безумно захотелось рассмеяться, когда перед его внутренним взором возникла группа из нескольких гиппопотамов, торжественно наблюдающих за ним и отпускающих критические замечания по поводу того, как у него продвигается дело. Два гиппопотама... Он все еще был жив, поэтому сжался под засекой, направил ствол ружья сквозь брешь и выстрелил в зеленое пятно, которое могло быть елкой, но не было ею, поскольку закричало.
Джейми закинул ружье за спину и еще раз прыгнул, руками отчаянно хватаясь за шершавую кору бревна. Пальцы скользили, под ногти забивались занозы, и боль пронзила его руку, будто молния, но теперь он смог поднять вторую руку, схватил правое запястье здоровой левой рукой и намертво вцепился в бревно. Ноги скользнули по рыхлой грязи, и он на мгновение почувствовал, что парит, как белка, свисающая с ветки дерева. Джейми подтянулся, перенося вес тела вверх, и у него возникло ощущение, будто что-то разорвалось у него в плече, но он не рискнул остановиться, чтобы проверить. Нога, наконец-то, его нога уперлась в нижнюю часть бревна. Резкий мах свободной ногой – и вот он уже зацепился, как ленивец. Что-то стукнуло о бревно, за которое он держался; Джейми почувствовал, как содрогнулось древесина.
- Держись, Рыжий! - крикнул кто-то снизу, и он застыл.
Еще один звук удара, и что-то опустилось на бревно в дюйме от его пальцев – топор? У него не было времени испугаться; человек внизу выстрелил поверх его плеча – Джейми услышал, как мимо со свистом пролетела пуля, жужжа, будто сердитый шершень, – и он поспешно подтянулся к основанию бревна, перебирая руками так быстро, как только мог, проползая между бревнами, разрывая одежду и суставы.
Прямо над ним, над проемом лежали два гессенца – то ли мертвые, то ли раненые. Еще один, футах в десяти от него, увидел просунувшего голову Джейми и полез в вещевой мешок, оскалив зубы под навощенными усами. Из-за спины гессенца раздался леденящий кровь крик, и один из людей Моргана обрушил томагавк ему на череп.
Джейми услышал шум и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как капрал наступил на тело одного из гессенцев, который внезапно ожил, перекатившись с мушкетом в руке. Гессенец со всей силы нанес удар, и капрал споткнулся, вспарывая лезвием штыка бриджи, из которых вырвались брызги крови.
Рефлекторно Джейми схватил свое ружье за ствол и размахнулся им, и это движение пронзило болью его руки, когда он попытался прикладом проломить человеку голову. От силы удара плечи вывернулись, и появилось ощущение, что кости шеи просто раскалываются. У него потемнело в глазах. Он потряс головой, чтобы прийти в себя, и основанием ладони смахнул пот и кровь с глаз. Вот дерьмо! Он погнул винтовку.
Гессенец лежал мертвый, удивленное выражение застыло на том, что осталось от его лица. Раненный капрал полз в сторону, одна штанина его бриджей была пропитана кровью, мушкет закинут за спину, а в руке зажат штыковой клинок. Он обернулся и, увидев Джейми, закричал:
- Стрелок! Сзади!
Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, а просто бросился головой вперед и в сторону, перекатываясь в листьях и истоптанной земле. Несколько тел прокатились по нему, словно хрипящий клубок, и с треском врезались в частокол. Джейми медленно поднялся, вынул из-за пояса один из пистолетов, взвел его и вышиб мозги гренадера, готового бросить одну из гранат через край частокола.
Еще несколько выстрелов, стонов и ударов, и столь же внезапно битва утихла. Редут был завален телами, по большей части одетыми в зеленое сукно. Джейми заметил маленькую кобылу Арнольда, хромую, с белыми глазами, и без всадника. Арнольд лежал на земле, изо всех сил пытаясь встать.
Джейми чувствовал, что и сам не в состоянии стоять: колени подкашивались, а правую руку парализовало, но он доковылял до Арнольда и почти упал рядом с ним. Генерал был ранен: из ноги текла кровь, лицо побелело и покрылось липким потом, а глаза прикрылись от шока. Джейми потянулся и схватил Арнольда за руку, повторяя его имя, чтобы вернуть в сознание, и одновременно думая, что это безумие: он должен воткнуть свой кинжал Арнольду под ребра и избавить от предательства и его самого, и его будущих жертв. Но выбор был сделан и момент прошел, прежде чем он успел подумать об этом.
Арнольд сжал его руку.
- Куда? - прошептал Арнольд побледневшими губами. - Куда меня ранили?
- В ногу, сэр, - сказал Джейми. - В ту же самую, в которую вы были ранены раньше.
Глаза Арнольда открылись, и он вперился взглядом ему в лицо.
- Жаль, что не в сердце, - прошептал он и закрыл их снова.