Дата: Понедельник, 28.11.2016, 21:45 | Сообщение # 1
Король
Сообщений: 19994
Диана Гэблдон. «Эхо прошлого» («An Echo In The Bone»)
Пролог ТЕЛО УДИВИТЕЛЬНО ПЛАСТИЧНО. Дух же - и того более. Но есть то, что вернуть невозможно. Так, ты говоришь, nighean? Это правда - легко можно покалечить тело и изувечить душу. И все же есть в человеке то, что никогда не сломается.
Спасибо переводчикам группы ЧУЖЕСТРАНКА | Книги | Диана Гэблдон Перевод: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва, Наталья Шлензина, Ольга Абрамова и др. Редакторы: Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Снежана Шабанова. Иллюстратор: Евгения Лебедева Книгу можно скачать здесь в трех форматах.
Дата: Пятница, 23.03.2018, 09:14 | Сообщение # 152
Король
Сообщений: 19994
Глава 70. УБЕЖИЩЕ (с) Перевод Елены Фадеевой
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Лаллиброх
РОДЖЕР ПРИНЯЛСЯ ВОССТАНАВЛИВАТЬ старую часовню. Один, голыми руками, камень за камнем. Он не мог точно сказать, что побудило его, разве что чувство умиротворенности, которым было окутано место. Он попытался объяснить это Бри, когда она спросила. - Это из-за них, - наконец сказал он беспомощно. - Как бы это сказать... Это как потребность почувствовать связь с ними, с оставшимися в прошлом. Брианна обхватила ладонями его руку и, распрямив ее, нежно провела по ней подушечкой большого пальца, сначала по костяшкам, а потом вдоль пальцев, касаясь рубцов и ссадин, почерневшего ногтя, разбитого выскользнувшим из рук камнем. - С ними, - осторожно повторила она. -Ты имеешь в виду моих родителей. - Да, и их помимо всего прочего. Связь не только с Джейми и Клэр, но и с той жизнью, которую построила их семья. С его собственным ощущением себя как мужчины – защитника, добытчика. Ведь именно это внутренне стремление защищать заставило его отбросить все свои христианские принципы – прямо накануне рукоположения – и отправиться в погоню за Стивеном Боннетом. - Полагаю, я надеюсь, что смогу понять... кое-что, - сказал Роджер с сухой усмешкой. - Как примирить то, что, как мне казалось, я знал тогда, с тем, что, как я полагаю, представляю собой сейчас. - Разве не по-христиански стремиться спасти свою жену от изнасилования и от того, чтобы ее продали в рабство? - спросила Бри, и в ее голосе явственно послышались резкие нотки. - Потому что, если нет, то я забираю детей и перехожу в иудаизм или синтоизм, или что-то там еще есть. Его улыбка стала более искренней. - Я кое-что обрел там. Роджер замешкался, подбирая слова. - А еще ты кое-что потерял, - прошептала она. Не отрывая от него взгляда, Брианна потянулась и кончиками пальцев коснулась его горла. Шрам от веревки немного поблек, но все еще был отчетливо виден; Роджер и не пытался скрыть его. Иногда, разговаривая с людьми, он видел, что их глаза прикованы к шраму – что неудивительно, учитывая его рост: нередко казалось, что мужчины разговаривают прямо со шрамом, а не с ним самим. Обрел ощущение себя как мужчины, нашел то, что, по его мнению, было его предназначением. И именно это, как он полагал, он и искал под теми грудами упавших камней, под слепым взором святой. Открывал ли Господь дверь, указывая ему, что теперь он должен быть учителем? Неужели это – вся эта затея с гэльским языком – и является его предназначением? Здесь просто необъятные просторы, чтобы задавать вопросы – навалом просторов, времени и тишины. Вот только ответов маловато. Роджер проработал почти всю вторую половину дня; он вспотел, устал и был не прочь выпить пива. Увидев краешек тени в дверном проеме, он повернулся – Джем или, может быть, Брианна, пришли позвать его домой пить чай. Но это оказался кто-то другой. Какое-то мгновение Роджер смотрел на незнакомца, роясь в памяти. Рваные джинсы и толстовка, обкромсанные и взъерошенные русые волосы. Он точно знал этого человека: ширококостное, красивое лицо казалось знакомым даже под толстым слоем светло-каштановой щетины. - Я могу вам чем-то помочь? - спросил Роджер, крепко сжимая лопату, которой работал. Неряшливо одетый и грязный незнакомец не выглядел угрожающе – возможно, бродяга, но в нем было что-то такое, не поддающееся четкому объяснению, что внушало Роджера тревогу. - Это же церковь, да? - сказал мужчина и широко улыбнулся, хотя в его глазах не мелькнуло и намека на сердечность. – Тогда, предположим, что я пришел просить убежища. Он внезапно вышел на свет, и Роджер смог рассмотреть его глаза. Холодные, удивительно яркого темно-зеленого цвета. - Убежища, - повторил Уильям Баккли МакКензи. - А кроме того, уважаемый служитель Господа, я хочу, чтобы вы сказали мне, кто вы, кто я, и что, во имя Всемогущего Бога, мы из себя представляем?
Дата: Четверг, 29.03.2018, 12:17 | Сообщение # 154
Король
Сообщений: 19994
Глава 71. В СОСТОЯНИИ КОНФЛИКТА (с) Перевод Светланы Бахтиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
10 сентября, 1777 г.
ДЖОН ГРЕЙ размышлял о том, сколько же острых рогов может быть у дилеммы. Он считал, что стандартное количество - два, но подозревал, что теоретически есть вероятность столкнуться и с более экзотической формой: с чем-то вроде той четырехрогой овцы, увиденной им однажды в Испании. И самый острый рог, направленный на Джона в настоящее время, касался Генри. Грей написал Джейми Фрейзеру письмо, в котором объяснил состояние Генри и спросил, не сможет ли миссис Фрейзер приехать. Самым деликатным образом он заверил, что примет на себя все расходы, связанные с этой поездкой, а путешествие на корабле сократит время Клэр в пути туда и обратно. Пообещал обеспечить защиту от трудностей военного времени (настолько, насколько это позволяет сделать королевский флот), и предоставить любые материалы и инструменты, какие только смогут ей потребоваться. Дошел даже до того, что раздобыл необходимое количество купоросного масла, которое, как он помнил, требовалось для изготовления эфира. Лорд Джон очень долго сидел над письмом и, держа над бумагой перо, размышлял, стоит ли упомянуть печатника Фергюса Фрейзера и ту невероятную историю, которую поведал ему Перси. С одной стороны, это выманит Джейми Фрейзера из Северной Каролины, чтобы попытаться разобраться в этом вопросе, и повысит шансы на приезд миссис Фрейзер. С другой стороны... Джон никоим образом не хотел бы раскрывать Джейми любые дела, связанные с Перси Бичемом - на то были причины, как личные, так и профессиональные. В конце концов, он не стал упоминать об этом и ограничился исключительно просьбой о Генри. Целых тридцать дней Грей напряженно ждал, наблюдая, как его племянник мучается от лихорадки и истощения. В конце месяца курьер, которого Джон отправил с письмом в Северную Каролину, вернулся, пропитанный потом, весь в грязи и с двумя пулевыми отверстиями в мундире и сообщил, что Фрейзеры, объявив о своем намерении отправиться в Шотландию, покинули Фрейзерс Ридж, хотя посыльный поспешил успокоить, что эта поездка, скорее всего, носит характер визита, а не постоянной эмиграции. Конечно же, в ожидании ответа миссис Фрейзер лорд Джон не терял времени и пригласил к Генри врача. Грею удалось представиться Бенджамину Рашу, и тот осмотрел его племянника. Доктор Раш выглядел мрачным, но оптимистично настроенным. По его мнению, как минимум одна из мушкетных пуль вызвала образование рубцов, которые частично заблокировали кишечник Генри и способствовали возникновению местного очага воспаления, ставшего причиной непрекращающейся лихорадки. Он пустил Генри кровь и прописал жаропонижающее, но очень настойчиво дал понять Грею, что положение очень опасное и может резко ухудшиться, и только хирургическое вмешательство способно помочь делу. В то же время он сообщил, что считает Генри достаточно сильным, чтобы пережить подобную операцию, хотя, конечно, никаких гарантий в благополучном исходе нет. Грей поблагодарил доктора Раша, но решил немного подождать в надежде, что откликнется миссис Фрейзер. Из окна своего дома, который он снимал на Честнат-стрит, Джон смотрел на улицу, наблюдая за тем, как, влекомые случайным порывом ветра, среди булыжников мотаются туда-сюда коричневые и желтые листья. Сейчас была середина сентября. Последние корабли отправятся в Англию в конце октября, перед самым началом атлантических штормов. Должен ли он попытаться посадить Генри на один из этих кораблей? Джон познакомился с местным американским офицером, ответственным за размещенных в Филадельфии военнопленных, и ходатайствовал об освобождении Генри под честное слово. Всё получилось без особого труда: как правило, пленных офицеров освобождали, если только за ними не числилось чего-то необычного или опасного. Совершенно ясно, что в его нынешнем состоянии Генри вряд ли попытается бежать, либо станет разжигать восстание или поддерживать мятежников. Но Грей пока еще не смог договориться о том, чтобы обменять Генри, ведь полученный статус позволил бы Джону вернуть племянника обратно в Англию. Хотя оставались сомнения в том, что здоровье мальчика позволит совершить этот путь домой, и сам Генри согласится поехать. И, скорее всего, парень не выдержит путешествия, да и не захочет уехать, ведь он так привязан к миссис Вудкок. Грей уже готов был взять в Англию и эту женщину, но та даже и думать не желала об отъезде, поскольку слышала, что ее муж попал в плен в Нью-Йорке. Вздохнув, Грей потер двумя пальцами между бровей. Сможет ли он заставить Генри нарушить честное слово, против воли подняться на борт судна - может, опоить его опиумом? - и тем самым сломать парню карьеру и поставить под угрозу его жизнь, только исходя из предположения, что Джону удастся найти в Англии хирурга, более умелого, чем Доктор Раш, чтобы справиться с ситуацией? Лучшее, на что можно было надеяться при таком положении вещей, это то, что Генри переживет такое длинное путешествие и успеет попрощаться со своими родителями. Но если Джон не предпримет этот решительный шаг, то ему придется заставить Генри подвергнуться ужасающей операции, которой парень отчаянно боялся и которая, скорее всего, его убьет. Или же придется наблюдать, как мальчик медленно умирает. Потому что он и правда умирал - Грей ясно это видел. Единственное, что поддерживало жизнь племянника, было его исключительное упрямство и забота миссис Вудкок. Мысль о том, чтобы написать Хэлу и Минни и сообщить им... Нет! Джон резко встал, не в состоянии больше выносить эту неопределенность. Он немедленно призовет доктора Раша и распорядится... Входная дверь со стуком распахнулась, и в комнату с порывом ветра ворвались сухие листья и его племянница с бледным лицом и круглыми глазами. - Дотти! Первая же мысль, которая испугала и едва не остановила ему сердце, была о том, что девушка прибежала домой, чтобы сообщить о смерти Генри, ведь она каждый день после обеда ходила навещать брата. - Солдаты! - задыхалась Дотти, сжимая руку дяди. - На улице солдаты! Всадники! Говорят, что приближается армия Хау! Наступают на Филадельфию!
ХАУ ВСТРЕТИЛ армию Вашингтона 11 сентября у реки Брэндивайн-Крик к югу от города. Войска Вашингтона были отброшены назад, но, спустя несколько дней, сплотились, чтобы попытаться выстоять. Однако в самый разгар битвы разразился сильнейший ливень, положивший конец военным действиям и позволивший армии Вашингтона отступить к Ридинг-Фернас, оставив позади себя в Паоли небольшой отряд под командованием генерала Энтони Уэйна (Ридинг-Фернас, Паоли - населенные пункты западнее Филадельфии, прим. пер.). Один из командиров Хау, генерал-майор лорд Чарльз Грей - дальний родственник лорда Джона - ночью атаковал американцев в Паоли, приказав своим солдатам снять кремни с мушкетов. Это исключило возможность обнаружить наступавших из-за случайно выстрелившего оружия, но и вынудило солдат использовать штыки. Некоторых американцев закололи прямо в постелях, палатки сожгли, порядка сотни человек взяли в плен, и Хау торжественно вошел маршем в город Филадельфию 21 сентября. С крыльца дома миссис Вудкок Грей наблюдал, как ряд за рядом красные мундиры маршируют под барабанную дробь. Дотти боялась, что вынужденные покинуть город повстанцы могут спалить дома или перебить всех британских военнопленных. - Чушь, - сказал на это Грей. - Они мятежные англичане, а не варвары. Тем не менее, он надел свою собственную форму и взял саблю, спрятал два пистолета за пояс и так и просидел все двадцать четыре часа на крыльце дома миссис Вудкок. А ночью – с фонарем. Время от времени он спускался, чтобы переговорить с любым мало-мальски знакомым офицером, проходящим мимо, выспрашивая последние новости о положении дел, а также осматривал дом, чтобы убедиться, что он по-прежнему в безопасности. На следующий день лорд Джон, пройдя по улицам, где все ставни были плотно закрыты, вернулся к себе домой. Филадельфия стала враждебной, как и примыкающая к ней окраина. Тем не менее, оккупация города прошла мирно, ну, или настолько мирно, насколько военная оккупация вообще может происходить. Пока Хау приближался, Конгресс удрал, как и многие из наиболее выдающихся мятежников, включая и доктора Бенджамина Раша. И Перси Бичема.
Дата: Вторник, 03.04.2018, 22:50 | Сообщение # 159
Король
Сообщений: 19994
Глава 72. ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ (с) Перевод Е. Пискаревой, Н. Ромодиной, Е. Карпухиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
Лаллиброх 20 октября 1980 г. ПРИЖАВ ПИСЬМО К НОСУ, Брианна глубоко вдохнула. Прошло столько лет, и она была уверена, что запах, скорее, воображаемый, но от страниц всё ещё слабо веяло дымом. Может, дело не только в воображении, но и в памяти – она знала, как пахнет в таверне: воздух там был пропитан дымом очага, запахами жарящегося мяса и табака на фоне густого пивного аромата. Бри чувствовала себя глупо, нюхая письма при Роджере, поэтому у неё вошло в привычку вдыхать их запах, перечитывая без свидетелей. Распечатав это письмо прошлой ночью, они несколько раз вместе его прочитали и обсудили, но теперь она вытащила конверт опять, чтобы просто подержать странички в руках и немного побыть наедине с родителями. Может, запах и вправду был. Брианна заметила, что на самом деле запахов ты не помнишь или запоминаются они совершенно иначе, чем увиденное. Когда чувствуешь, что пахнет чем-то знакомым, ты точно знаешь, что это такое, и часто именно запах воскрешает в памяти многое другое. И вот, сидя осенним днём среди спелых яблок и вереска, пыли старинных деревянных стенных панелей и неуловимого аромата влажного камня (Энни МакДональд только что вымыла холл шваброй), Бри видела переднюю комнату таверны XVIII века и ощущала запах дыма.
«1 ноября 1777, Нью-Йорк. Дорогая Бри и все-все… Ты помнишь школьную экскурсию, когда ваш экономический класс поехал на Уолл-стрит? Сейчас я сижу в таверне в начале Уолл-стрит и не вижу ни «быков», ни «медведей» [так называют биржевых маклеров с Уолл-стрит, которые играют на повышение («быки») или на понижение ставок («медведи») - прим. пер.], не говоря уж о телеграфном аппарате с выходящей из него лентой с последними ценами акций и облигаций. И стены тоже нет [Название улицы в Нью-Йорке Уолл-стрит (от англ. wall – стена) происходит от городской стены, которая в XVII веке являлась северной границей голландского города Новый Амстердам (одно из первых названий Нью-Йорка) – прим. пер.]. Зато пасётся несколько коз, и под большим облетевшим платаном стоит группка мужчин, которые курят трубки и совещаются друг с другом. Я не могу сказать, то ли это жалобщики-лоялисты, то ли мятежники, которые в открытую планируют заговор (кстати, так делать гораздо безопаснее, чем втайне, – хотя, я очень надеюсь, тебе не пригодятся эти специфические знания), или просто купцы и биржевые маклеры, но сделка явно заключена: они пожимают друг другу руки и обмениваются подписанными бумажками. Удивительно, как процветает бизнес в военное время. Думаю, это из-за того, что обычные правила (какими бы они ни были) временно не действуют. Кстати, это верно для большинства людских дел. Потому-то в военное время так часто завязываются романы, а по окончании войн создаются огромные состояния. Это выглядит довольно парадоксально — хотя, возможно, логика в этом есть (спроси Роджера, существует ли такая вещь, как логический парадокс, хорошо?): процесс, столь расточительно уничтожающий людей и материальные ресурсы, порождает как невиданный всплеск рождаемости, так и стремительное развитие бизнеса. Поскольку зашёл разговор о войне, – мы все живы и почти невредимы. Твой отец получил лёгкое ранение в первой битве при Саратоге (произошло две битвы, обе очень кровавые), и мне пришлось удалить ему безымянный палец на правой руке – тот, который, помнишь, не двигался. Операция была, конечно, мучительной (думаю, как для него, так и для меня), но всё не так уж страшно. Кисть заживает очень хорошо и, хотя ещё довольно сильно болит, стала гораздо лучше сгибаться, так что, кажется, в целом ему будет удобнее ею пользоваться. Мы, хотя и с задержкой, но вот-вот отплывём в Шотландию в связи с довольно необычными обстоятельствами. Завтра мы отправляемся на корабле Его Величества «Ариадна», сопровождая тело бригадного генерала Саймона Фрейзера. Я познакомилась с бригадиром незадолго до его смерти, – он уже умирал, – но, судя по всему, Саймон Фрейзер был отличным воином, и подчинённые его очень любили. Британский командующий в битве при Саратоге Джон Бергойн попросил, чтобы в соглашение о капитуляции добавили что-то вроде примечания, согласно которому твой отец (поскольку он родственник бригадира и знает, где в Хайленде находится его родовое поместье) должен отвезти тело в Шотландию в соответствии с последней волей покойного. Всё вышло очень неожиданно, но для нас довольно удачно, если не сказать больше. Я не представляю, как бы иначе нам удалось уехать, хотя твой отец говорит, что придумал бы что-нибудь. Думаю, ты догадываешься, что материально-техническое обеспечение этой экспедиции связано с определёнными трудностями. Свои услуги предложил господин Костюшко (известный в узком кругу, включающем твоего отца, как «Кос», – ладно, на самом деле, все вокруг называют его «Кос», потому что никто (за исключением твоего отца) не может произнести его имя, и даже не пытается; и они с твоим отцом очень хорошо друг к другу относятся). C помощью дворецкого [Дворецкий (мажордо́м, батлер, управляющий хозяйством) — старший лакей, глава домашнего хозяйства. В больших имениях дворецкий отвечает за столовую, винный погреб и буфетную – прим.перев.] генерала Бергойна (не каждый берёт с собой на войну дворецкого, не так ли?), предоставившего большое количество свинцовой фольги с винных бутылок (ну, в данных обстоятельствах нельзя обвинять генерала Бергойна в том, что он выпивает, хотя, по моему общему впечатлению, все по обе стороны фронта непрестанно пьют как сапожники, невзирая на военное положение), Кос изобрёл инженерное чудо: свинцовый гроб (крайне необходимый) на съёмных колесах (что также весьма целесообразно: он весит, должно быть, тонну, — твой отец отрицает, мол, всего семь-восемь центнеров, но поскольку он не пробовал поднять гроб, я не понимаю, откуда он знает. Генерал Фрейзер неделю или около того пролежал в земле, и его пришлось эксгумировать для перевозки. Зрелище неприятное, но могло быть и хуже. Под началом генерала служили также индейские рейнджеры [разведчики-диверсанты – прим. перев.], многие из которых также уважали его; и кое-кто из них прибыл вместе с шаманом на извлечение тела из могилы. Мне кажется (но я не уверена), что это был мужчина: кругленький, маленький, в птичьей маске, он нещадно окуривал останки генерала дымом шалфея и зубровки (против запаха помогло мало, но дым завуалировал наиболее ужасающие аспекты ситуации) и довольно долго отпевал его. Я бы спросила Йена, о чём пел шаман, но в связи с досадным стечением обстоятельств, – я не буду здесь вдаваться в подробности, – он отсутствовал. Я всё объясню в следующем письме: это очень сложно, а я должна закончить до отплытия. Основное, что касается Йена: он влюбился в Рейчел Хантер (очень милую девушку и квакершу, что представляет некоторую трудность), и фактически он является убийцей, поэтому не может показываться на публике поблизости от Континентальной армии. Побочным результатом этого, говоря формальным языком, убийства очень неприятного человека (уверяю, что для человечества потеря небольшая) стало то, что изувечили и подстрелили Ролло. Кроме касательного пулевого ранения, у него перелом лопатки. Он поправится, но перевозить его нельзя. Рейчел позаботится о нём ради Йена, пока мы ездим в Шотландию. Поскольку известно, что бригадир пользовался уважением у своих индейских союзников, капитан «Ариадны» был изумлён, но не слишком обеспокоен, когда ему сообщили, что тело будет сопровождать не только близкий родственник генерала (с женой), но и могавк, который плохо говорит по-английски (я бы очень удивилась, если бы кто-нибудь на Королевском флоте мог отличить гэльский от могавкского, если на то пошло). Надеюсь, эта попытка будет не столь богата на приключения, как наше первое путешествие. Если так, следующее письмо я напишу в Шотландии. Скрести за нас пальцы. С любовью, Мама. P.S. Твой отец хочет непременно добавить несколько слов. Это его первая попытка писать прооперированной рукой, и мне бы хотелось посмотреть, как у него получается, но он твёрдо сказал, что намерен уединиться. Я не знаю, связано ли это с темой письма, или он просто не хочет, чтобы кто-то видел, каких усилий ему это стоит. Наверное, по обеим причинам».
Третья страница письма заметно отличалась. Почерк стал намного крупнее и размашистее, чем раньше. Руку отца всё ещё можно было узнать, но буквы казались небрежнее и не такими острыми. Брианна почувствовала, как сердце сжалось: не только от мысли об изувеченной руке отца, медленно выводящей каждую букву, – но из-за того, что, по его мнению, стоило усилий написать следующее:
«Любимая моя доченька! Твой брат цел и невредим. Я видел, как он уходил из Саратоги со своими войсками, направляясь в Бостон и в дальнейшем в Англию. Он больше не будет сражаться на этой войне. Deo gratias [«Слава Богу!» – латинск., прим. перев.]. Твой самый любящий отец, Дж.Ф. Постскриптум: Сегодня День Всех Святых. Помолись за меня».
Монахини всегда говорили им, а Бри рассказывала отцу, что, произнося «Отче наш», «Богородице Дево» и «Слава Отцу и Сыну» в День Всех Святых, ты можешь освободить душу из чистилища. «Чертяка, – пробормотала она, зверски шмыгая носом и ища в столе бумажный носовой платочек. – Так и знала, что заставишь меня плакать. Опять».
– БРИАННА? Голос Роджера раздался из кухни, что удивило её. Она не ожидала, что он вернётся из разрушенной часовни раньше, чем через час или два, и, торопливо высморкавшись, крикнула: «Иду!», надеясь, что голос не выдаст недавних слёз. И только когда она попала в коридор и увидела, что Роджер держит полуоткрытой обитую зелёным сукном кухонную дверь, до неё дошло, что в его интонации тоже было что-то странное. – Что случилось? – спросила Брианна, ускоряя шаг. – Дети… – Они в порядке, – перебил Роджер. – Я попросил Энни свозить их на почту в деревню полакомиться мороженым. Он отступил в сторону и жестом пригласил Бри войти. Она остановилась в дверях как вкопанная. У старой каменной раковины, прислонившись к ней спиной, стоял, скрестив руки на груди, мужчина. Увидев Брианну, он выпрямился и поклонился ужасно странным и всё же знакомым ей образом. Не успела она подумать, почему ей так показалось, как мужчина вновь выпрямился и произнёс с мягким шотландским акцентом: – К вашим услугам, мэм. Она посмотрела ему прямо в глаза, которые были абсолютно такими же, как у Роджера, непроизвольно глянула на мужа, чтобы удостовериться. Да, так и есть. – Кто… – Позволь мне представить тебе Уильяма Баккли МакКензи, – сказал Роджер, и в его голосе явно прозвучало раздражение. – Также известного как Нукелави. На мгновение всё это показалось полной бессмыслицей. Затем удивление, гнев, неверие затопили её мозг с такой скоростью, что не могли оформиться в слова, и Бри просто глазела на пришельца. – Прошу у вас прощения, мэм, за то, что испугал ваших детишек, – сказал мужчина. – Во-первых, я понятия не имел, что они ваши. Однако я знаю, что такое дети, и не хотел, чтобы меня обнаружили раньше, чем я во всём этом разберусь. – В чём… всём? – наконец, смогла связать пару слов Брианна. На губах мужчины мелькнула улыбка. – Ну, тут, я думаю, вы с мужем можете знать лучше меня. Брианна вытащила стул и с маху шлёпнулась на него, жестом предлагая гостю сделать то же самое. Когда он подошёл ближе к окну, она увидела царапину на скуле: высокая скула, очертания виска и глазницы казались ужасно знакомыми; сам человек выглядел таким знакомым. «Ну, конечно, я его знаю», – удивлённо подумала Бри. – Он знает, что он за человек? – спросила она, поворачиваясь к Роджеру. Тот, как она сейчас заметила, баюкал свою правую руку, и на костяшках выступила кровь. Роджер кивнул. – Я ему рассказал. Хотя сомневаюсь, что он мне поверил. Кухня выглядела, как обычно: надёжное, уютное, спокойное место, в неё заглядывало осеннее солнце, и кухонные полотенца в синюю клеточку висели на плите. Но теперь она казалась обратной стороной Юпитера, и Брианна нисколько не удивилась бы, если бы её протянутая за сахарницей рука прошла сквозь предмет. – Сегодня я готов поверить гораздо большему, чем три месяца назад, – сухо сказал человек, и в его интонации прозвучало слабое эхо голоса её отца. Брианна яростно потрясла головой, надеясь привести мысли в порядок, и вежливым голосом сериальной домохозяйки спросила: – Не хотите ли кофе? Лицо чужака посветлело, и он улыбнулся, показав испорченные кривоватые зубы. «Ну, конечно, – с удивительной ясностью подумала Бри. – О дантистах в восемнадцатом веке говорить не приходится». Мысль о восемнадцатом веке подняла её на ноги. – Вы! – воскликнула она. – Из-за вас повесили Роджера! – Из-за меня, – сказал он, не смущаясь. – Я не хотел. И если он пожелает снова ударить меня за это, я позволю ему. Но... – Я ударил за то, что ты пугал детей, – так же сухо произнёс Роджер. – Повешение… Может быть, мы поговорим об этом чуть позже. – Отличные речи для проповедника! – Мужчина, похоже, удивился. – По крайней мере, большинство проповедников не лезет к замужним женщинам. – Я… – начал Роджер, но Брианна перебила его. – Чёрт возьми, я тебя сейчас стукну! – сказала она, свирепо глядя на мужчину, который, к её неудовольствию, крепко зажмурил глаза и наклонился вперёд с напряжённым лицом. – Ладно, – произнёс он сквозь сжатые зубы. – Давай. – Не по лицу, – посоветовал Роджер, осматривая ссадины на костяшках. – Пусть он встанет, и дай ему по яйцам. Глаза Уильяма Баккли распахнулись, и он укоризненно поглядел на Роджера. – Думаешь, она нуждается в совете? – Да я бы губы тебе расквасила, – ответила Брианна, но опять медленно села, глядя на него. Затем она сделала очень глубокий вдох и выдохнула. – Ладно, – сказал она, более-менее спокойно. – Говори. Мужчина небрежно кивнул и, слегка поморщившись, потрогал ссадину на скуле. «Сын ведьмы, – внезапно подумала Бри. – Он знает об этом?» – Вы, кажется, кофе предлагали? – мечтательно спросил он. – Я несколько лет не пил настоящего кофе.
ОН БЫЛ ОЧАРОВАН ПЛИТОЙ Aga и прижался к ней спиной, заметно дрожа от удовольствия. – О, Пресвятая Дева! – прошептал он с закрытыми глазами, наслаждаясь теплом. – Разве это не прекрасная вещь! Баккли заявил, что кофе хорош, но жидковат. «Конечно», – подумала Брианна: она знала, что кофе, к которому он привык, не просто бережно доводили до кипения, а кипятили на огне, часто в течение нескольких часов. Извинившись за свои манеры, которые были в действительности прекрасными, гость объяснил, что некоторое время не ел. – А как ты питался? – спросил Роджер, наблюдая за неуклонно уменьшающейся горкой сэндвичей с желе и арахисовым маслом. – Сначала воровал из коттеджей, – честно признался Баккли. – Чуть погодя я нашёл дорогу в Инвернесс и сидел на обочине, совершенно потрясённый громадными ревущими махинами, проезжающими мимо меня. Конечно, я видел автомобили на дороге на севере, но совсем другое дело, когда они со свистом проносятся мимо твоих ног. А потом я сел у церкви на Высокой улице, потому что, в конце концов, знал это место, и подумал: надо пойти и попросить у священника кусочек хлеба, когда я немного успокоюсь. Знаете, мне было как-то не по себе, – доверительно наклонился он к Брианне. – Воображаю, – пробормотала она и подняла бровь, взглянув на Роджера. – Бывшая церковь святого Стефана на Высокой улице? – Да. Высокая церковь, в смысле на Высокой улице, а не англиканская. Так её называли до того, как она стала Старой Высокой церковью и объединилась с приходом святого Стефана. Он переключил внимание на Уильяма Баккли. – Так ты поговорил со священником? С доктором Уизерспуном? Баккли кивнул с полным ртом. – Он увидел, что я сижу, и вышел ко мне, добрый человек. Спросил, не на мели ли я, и, когда я подтвердил, что на мели, он сказал, куда мне пойти, чтобы получить пищу и ночлег – я и пошёл туда. Общество помощи – так его называют, благотворительная организация, и они действительно помогли. Люди, работавшие в обществе помощи, дали ему одежду, – «потому что на мне были практически лохмотья», – и помогли найти неквалифицированную работу на молочной ферме за городом. – Так почему ты не на ферме? – спросил Роджер, и в тот же момент Брианна тоже задала вопрос: – Но как вы оказались в Шотландии? Перебив друг друга, они тут же замолчали, жестами предлагая один другому продолжать, но Уильям Баккли махнул им обоим рукой и некоторое время торопливо дожёвывал, потом в несколько глотков проглотил пищу и отхлебнул ещё кофе. – Матерь Божья, как вкусно, но я уже сыт по горло! Да, вы хотите знать, почему я здесь, в вашей кухне, ем вашу пищу, а не лежу мёртвый в ручье в Северной Каролине? – Раз уж ты сам об этом заговорил, да, – сказал Роджер, откидываясь на спинку стула. – Начни с Северной Каролины, почему бы и нет? Баккли снова кивнул, в свою очередь откинувшись назад, уютно сцепил руки на животе и начал.
ИЗГОЛОДАВШИСЬ В ШОТЛАНДИИ, как и многие после Каллодена, он наскрёб денег, чтобы эмигрировать с женой и маленьким сыном. – Я знаю, – сказал Роджер. – Это меня ты попросил спасти их на корабле. Ночью, когда капитан выбрасывал больных за борт. Баккли изумлённо поднял зелёные широко раскрытые глаза. – Разве? Я был в таком отчаянии и не видел тебя в темноте. Если бы я это знал… Он замолчал, потом мотнул головой. – Ну, что сделано, то сделано. – Да, – отозвался Роджер. – Я тоже не разглядел тебя в темноте. Я только потом тебя узнал по твоим жене и сыну, когда встретил их в Аламан…кх. К его сильнейшему неудовольствию, последний слог со щелчком застрял в горле. Роджер прочистил горло и повторил: – В Аламансе. Баккли медленно кивнул, с интересом разглядывая горло Роджера. Было ли в его глазах раскаяние? «Вероятно, нет», – подумал Роджер. Да и за спасение жены и ребёнка Баккли его не поблагодарил. – Ага. Ну, я подумал, что возьму землю и ферму, но… Ну, короче говоря, не силён я в фермерстве. И в строительстве тоже. Не знаю элементарных вещей о дикой природе, да и о сельском хозяйстве немногим больше. И охотиться не умею. Мы бы наверняка умерли с голоду, если бы я не отвёз Мораг с Джемом – моего сына тоже так зовут, не странно ли? – в предгорье и не нашёл бы с трудом работёнку на маленькой плантации, где заготавливали живицу. – Более странно, чем ты думаешь, – прошептала Бри себе под нос, а чуть громче произнесла: «И что?» – А то, что мужик, на которого я работал, пошёл в регуляторы, и мы, кто там был, тоже попёрлись. Мне бы следовало оставить Мораг, но один парень положил на неё глаз – кузнец, одноногий, – поэтому он не пошёл бы с нами воевать. Я не мог оставить её с ним, поэтому она и ребёнок отправились со мной. А там следующим парнем, с которым она встретилась, был ты, – многозначительно добавил Баккли. – Она тебе не сказала, кто я? – раздражённо спросил Роджер. – Ну, да, говорила, – подтвердил Баккли. – Она рассказала про корабль и про всё, и сказала, что это был ты. Даже если и так, – цинично добавил он, поглядев на Роджера, – ты регулярно волочишься за замужними женщинами, или это только Мораг поразила твоё воображение? – Мораг – моя прабабка в пятом… или, может быть, всего в четвёртом колене, – ровным голосом сказал Роджер. Он так же пристально смотрел на Баккли, как тот на него. – И поскольку ты спрашивал меня, кто ты, – ты мой дедушка. В пятом или шестом колене. Мы назвали сына Джеремайей в честь моего отца, который получил имя своего деда, а тот был назван в честь твоего сына. Я так думаю, – добавил Роджер. – Если я не пропустил по ходу дела одного или двух Джеремай. Баккли уставился на него, его заросшее лицо сильно побледнело. Он моргнул раз, другой, посмотрел на Брианну, которая кивнула, и снова обратил взгляд на Роджера, тщательно изучая его лицо. – Поглядите на его глаза, – пришла на помощь Брианна. – Вам зеркало принести? Баккли открыл рот, будто собираясь отвечать, но не нашёл слов и потряс головой, словно отгоняя мух. Он взял свою чашку, уставился в неё, будто удивляясь, что она пуста, и поставил на стол. Потом поглядел на Брианну. – У тебя в доме есть что-нибудь покрепче кофе, а bhana-mhaighstir? [хозяйка, гэльск. – прим. перев.]
РОДЖЕРУ ПРИШЛОСЬ немного порыться, чтобы отыскать в своём кабинете генеалогическое древо, которое преподобный нарисовал много лет назад. Когда он ушёл, Бри нашла бутылку виски «Оубэн» и щедро плеснула в стакан Уильяму Баккли. Без колебаний она налила также себе и Роджеру и поставила на стол кувшин с водой. – Вы добавляете воду? – вежливо спросила она. – Или предпочитаете неразбавленный? К её удивлению, он сразу потянулся за водой и плеснул чуть-чуть в виски. Увидев её лицо, Баккли улыбнулся. – Если бы это был самогон, я бы выпил его залпом. Если виски стоящий, то капелька воды открывает его вкус. Вы ведь знаете это, да? Хотя вы не шотландка. – Нет, я шотландка, – сказала Брианна. – По отцу. Его зовут… звали… Джеймс Фрейзер, из Лаллиброха. Его называли Серой Шляпой. Баккли моргнул, оглядел кухню, потом снова уставился на неё. – Вы что… другая? – спросил он. – Как ваш муж и как я? Отличная от… чего бы то ни было? – От чего бы то ни было, – согласилась Бри. – Да. Вы знали моего отца? Мужчина покачал головой, закрыл глаза, потягивая виски, и не отвечал, пока не допил до конца. – Боже милостивый, как хорошо! – выдохнул он и открыл глаза. – Нет, я родился всего лишь за год до Каллодена. Хотя мальчишкой я слышал о Серой Шляпе. – Вы сказали, что вы неважный фермер, – с любопытством заметила Бри. – А чем вы занимались в Шотландии, прежде чем уехать? Баккли глубоко вздохнул и выпустил воздух через нос, точно так же, как её отец. «Фишка МакКензи», – развеселившись, подумала Бри. – Я был стряпчим, – внезапно произнёс он и схватил стакан. – Ну, это полезная профессия, – отозвался Роджер, который как раз зашёл и услышал его. Он задумчиво посмотрел на Баккли, покачал головой и развернул на столе фамильное древо МакКензи. – Вот ты, – сказал Роджер, ставя палец на соответствующую запись, и продвинул его вниз по странице. – А вот я. Баккли моргнул, склонился пониже, молча изучая схему. Брианна видела, как двигается его горло, когда он сглотнул пару раз. Его лицо под щетиной было бледным, когда он поднял голову. – Ага, вот мои родители, бабушка и дедушка. А вот маленький Джем – мой Джем, где он и должен быть, правильно. Но у меня есть ещё сын, – вдруг добавил он, поворачиваясь к Бри. – Или я думаю, что есть. Мораг была беременна, когда я… когда я… ушёл. Роджер сел. Злая насторожённость на его лице немного смягчилась, и он даже с некоторым сочувствием смотрел на Уильяма Баккли. – Расскажи нам немного об этом, – предложил он. – Как ты прошёл. Баккли отодвинул свой пустой стакан из-под виски, но не потому, что ждал, что его наполнят вновь. Хозяин плантации, на которой он работал, был разорён после битвы при Аламансе, так как его посадили в тюрьму за участие в движении регуляторов, а недвижимость конфисковали. МакКензи какое-то время скитались, не имея ни денег, ни дома, ни близких родственников, которые могли бы им помочь. Брианна с Роджером переглянулись. Знал бы Баккли, что рядом жила его близкая, и притом богатая родственница. Джокаста Кэмерон, сестра Дугала МакКензи, приходилась ему родной тёткой. Если бы он только знал! Взглянув на Роджера, Брианна в безмолвном вопросе подняла брови, но он чуть качнул головой. Пусть это подождёт. Баккли сказал, что в конце концов они приняли решение вернуться в Шотландию. Там осталась семья Мораг, один из её братьев в Инвернессе поправил своё материальное положение и был успешным хлеботорговцем. Мораг написала ему, и он настаивал, чтобы они возвращались, обещая найти место для Уильяма в своём деле. – В тот момент я был бы рад выгребать навоз из трюмов судов, перевозивших крупный рогатый скот, – признался Баккли со вздохом. – Эфраим (это брат Мораг, Эфраим Ганн) написал, что ему может понадобиться клерк. А у меня красивый почерк, и я умею делать расчёты. Наличия привлекательной работы – той, которую он способен был делать хорошо, – и жилья было достаточно, чтобы маленькое семейство рискнуло снова отправиться в опасное трансатлантическое путешествие. Эфраим прислал банковский чек на проезд, и поэтому они вернулись, сошли на берег в Эдинбурге, а оттуда медленно направились к северу. – В основном на повозке. Баккли допил уже третий стакан виски, Брианна и Роджер почти не отставали. Он налил немного воды в пустой стакан, прополоскал рот, прежде чем проглотить и прочистить глотку, и, кашлянув, продолжил. – Повозка сломалась – снова – около места, которое называют Крейг-на-Дун. Думаю, вы ведь оба его знаете? Он переводил взгляд с одного на другого, и они кивнули. – Да. Ну, Мораг неважно себя чувствовала, и ребёнка тошнило, поэтому они легли на траву поспать, пока чинят колесо. Возница был с товарищем и не нуждался в моей помощи, поэтому я пошёл размять ноги. – И вы поднялись на холм, к камням, – сказала Брианна, чувствуя, как что-то сжимается в груди. – Ты знаешь, какое было число? – вмешался Роджер. – Лето, – медленно ответил Уильям Баккли. – Близко к Дню середины лета [Мидсаммер, Midsummer – один из почитаемых кельтских праздников, 21 июня. – прим. перев.], но я не могу сказать точно. А что? – Летнее солнцестояние, – сказала Брианна и слегка запнулась. – Оно… мы думаем, что оно открыто… чем бы оно ни было… в праздники солнца и огня. Послышался приглушённый шум подъехавшей машины и они втроём переглянулись так, будто их застали врасплох за каким-то тайным делом. – Энни с детьми. Что будем с ним делать? – спросила она Роджера. Он, прищурившись, взглянул на Баккли и принял решение. – Нам нужно подумать, как объяснить твоё присутствие, – поднимаясь, сказал Роджер. – Пойдём со мной, а? На минуточку. Баккли сразу встал и последовал за Роджером в буфетную. Она слышала, как Баккли от удивления повысил голос, потом краткое бормотание Роджера с объяснениями; проскрежетала отодвинутая ими скамья, за которой пряталась панель, закрывающая вход в убежище священника. Двигаясь словно в трансе, Брианна торопливо поднялась, чтобы вымыть три стакана, убрать виски и воду. Услышав стук в переднюю дверь, она слегка подпрыгнула. Это не дети, оказывается. Кто бы это мог быть? Она схватила родословное древо со стола и поспешила вниз, в холл, задержавшись по дороге к двери, чтобы бросить его на письменный стол Роджера. «Сколько Баккли лет? – вдруг подумала Бри, берясь за дверную ручку. – Может быть, около сорока, но…» – Привет, – сказал Роб Кэмерон, слегка обеспокоенно взглянув на её лицо. – Я не вовремя пришёл?
Дата: Вторник, 03.04.2018, 22:51 | Сообщение # 160
Король
Сообщений: 19994
РОБ ЗАЕХАЛ, ЧТОБЫ вернуть книгу, которую давал ему Роджер, и передать приглашение: не хотел бы Джем сходить с Бобби в пятницу в кино, а потом остаться на вкусный рыбный ужин и ночёвку? – Я уверена, он пойдёт, – сказала Брианна. – Но его нет… А, вот и он. Энни только что подъехала. Машина, лязгнув коробкой передач, заглохла на подъездной дорожке. Брианна слегка вздрогнула, довольная, что Энни взяла не её автомобиль. К тому времени, как детей высадили из машины, вытерли им руки и лица и велели вежливо пожать руку мистеру Кэмерону, Роджер вышел из задней части дома и сразу же был втянут в разговор о своих успехах в церковном хоре. Беседа затянулась настолько, что стало очевидно: подошло время ужинать, и было бы невежливо не попросить Роба остаться... И вот, почти автоматически взбивая яйца, разогревая бобы и поджаривая картошку, Брианна поняла, что все время думает об их незваном госте под полом буфетной, который чувствует запахи готовящейся пищи и умирает от голода, и о том, что же они будут с ним делать? Брианна заметила, что всё время, пока они ужинали и приятно беседовали, пока она укладывала детей спать, а Роджер и Роб между тем обсуждали пиктские камни и археологические раскопки на Оркнейских островах, у неё из головы не выходил Уильям Баккли МакКензи. «Оркнеи, – подумала она. – Роджер сказал, что Нукелави – это оркнейский «гули» [Гули — сверхъестественные существа, питающиеся человеческой плотью, – прим. перев.]. Баккли был на Оркнеях? Когда? И какого чёрта всё это время он болтался вокруг нашей башни? Когда он обнаружил, что произошло, почему он просто не ушёл обратно? Что он здесь делает?!» К тому времени как Роб стал прощаться (взяв другую книгу), рассыпаясь в благодарностях за еду и напоминая о походе в кино в пятницу, Бри была готова вытащить Уильяма Баккли из убежища священника за шиворот, самолично отвезти его прямо на Крейг-на-Дун и целиком запихать в камень. Но когда он, наконец, медленно выкарабкался, бледный и явно голодный, она обнаружила, что её возбуждение уменьшается. Совсем чуть-чуть. Она быстро приготовила ему новую яичницу и сидела рядом с ним, пока Роджер обходил дом, проверяя двери и окна. – Хотя, я полагаю, нам не надо так сильно беспокоиться насчёт этого, – язвительно заметила она, – раз вы сейчас в доме. Баккли посмотрел на неё, устало, но настороженно. – Я же попросил прощения, – мягко сказал он. – Вы хотите, чтобы я ушёл? – И куда вы пойдёте, если я скажу «да»? – недобро спросила Бри. Он повернулся лицом к окну над раковиной. При свете дня за ним были мир и покой, огород со старой деревянной калиткой, а вдали – пастбище. Теперь там царила только тьма безлунной хайлендской ночи. В такую ночь христиане остаются дома и поливают дверные косяки святой водой, потому что те, кто гуляет по болотам и высокогорью, не всегда святы. Баккли ничего не сказал, только сглотнул, и Бри увидела, как поднялись светлые волоски на его предплечьях. – Вам не придётся уходить, – неприветливо сказала она. – Постель вам у нас найдётся. Но завтра… Гость кивнул, не глядя на неё, и собрался встать. Она остановила его, положив ладонь ему на руку, и он удивлённо посмотрел на неё тёмными в неярком свете глазами. – Просто скажите мне одну вещь, – произнесла Бри. – Вы хотите вернуться? – Боже, да, – ответил Баккли и отвернулся от неё, продолжая хриплым голосом. – Я хочу к Мораг. Я хочу к моему мальчику. Брианна отпустила его запястье и встала, но ей пришла в голову другая мысль. – Сколько вам лет? – внезапно спросила она, и Баккли вздрогнул и потёр глаза тыльной стороной запястья. – Тридцать восемь, – ответил он. – А что? – Просто… любопытно, – сказала Брианна и повернулась к плите, чтобы поставить её на ночной режим. – Пойдёмте со мной. Я постелю вам в гостиной. Завтра мы… мы посмотрим. Она повела его по коридору мимо кабинета Роджера, и внутри у неё всё похолодело. Свет был включён, и фамильное древо Роджера, которое он показывал Уильяму Баккли, всё ещё лежало на столе там, куда Брианна его бросила. Видел ли он дату? Она подумала, что нет, или, если видел, то не обратил внимания. Рядом с некоторыми именами на схеме не было дат рождения и смерти, но рядом с именем Баккли они стояли. И, согласно этим записям, Уильям Баккли МакКензи умер в тридцать восемь лет. «Назад он не вернётся», – подумала Бри, и кровь застыла у неё в жилах.
ТУСКЛОЕ, СЛОВНО ОЛОВЯННОЕ, озеро Лох-Эррочти лежало под темнеющими небесами. Они стояли на пешеходном мосту через реку Алт-Руйе-нан-Сюрах [Alt Ruighe nan Saorach – прим. пер.], которая питает озеро, и смотрели вниз, туда, где рукотворное озеро разлилось среди пологих холмов. Бак (он сказал, что так его звали в Америке, и он привык) смотрел и смотрел, изумлённо и растерянно. – Там, внизу, – тихо сказал он, показывая пальцем. – Видите, где этот ручеёк в него впадает? Там стоял дом моей тёти Росс. Примерно в ста футах [около 30 м – прим. пер.] ниже ручья. Теперь примерно в тридцати футах под поверхностью озера. – Я представляю себе, как это больно, – не без сочувствия сказала Брианна. – Видеть, как всё изменилось. – Это так. Бак быстро взглянул на неё, и ей стало неуютно оттого, что глаза на этом лице были такими же, как у Роджера. – Наверное, того, что осталось почти неизменным, всё же больше. Вон там, наверху, да? Он показал подбородком на отдалённые горы. – Они такие же, как всегда. И птички в траве, и лосось, выпрыгивающий из реки. Я могу пройтись по тому берегу, – показал он на другой конец моста, – и почувствовать, будто гулял там вчера. А я ведь гулял там вчера! И вот… никого нет… Все они исчезли, – тихо закончил он. – Мораг. Мои дети. Они все мертвы. Если только я не смогу вернуться назад. Она не планировала ничего у него спрашивать: лучше было подождать, пока они вместе с Роджером смогут поговорить с ним вечером, когда дети уже лягут спать. Но сейчас возможность представилась сама. Роджер возил Бака на машине по Хайленду: по окрестностям Лаллиброха, вниз по Грейт-Глену [Грейт-Глен (Глен-Мор, собственно «большой Глен») — узкая долина на севере острова Великобритания, расположена в тектонической впадине, которая проходит по Северо-Шотландскому нагорью (Хайленду) и разделяет его на северо-западную часть и Грампианские горы.) – прим. пер.], вдоль Лох-Несского озера и, наконец, высадил его на плотине Лох-Эррочти, где Бри сегодня работала; она отвезёт его назад на ужин. Предыдущей ночью они с Роджером шёпотом поспорили об этом. Не о том, что сказать о нём детям: он – папин родственник, приехавший с кратким визитом (это ведь правда, в конце концов), но о том, брать ли Бака в туннель. Роджер был за это, Бри очень сильно против, помня шок от… границы времени?.. перерезавшей её, как проволока с заострённой кромкой. Она всё ещё не решила. Но теперь он сам заговорил о возвращении назад. – Когда вы пришли в себя после… того, как прошли сквозь камни, и поняли, что случилось, – с любопытством спросила Брианна, – почему вы прямо тогда не вернулись в каменный круг? Бак пожал плечами. – Я вернулся. Хотя и не могу сказать, что я прямо там понял, что случилось. До меня дошло только через несколько дней. Но я знал, что произошло что-то ужасное и что это из-за камней. Поэтому я их боялся, и, думаю, вы можете меня понять, – сказал он, приподняв бровь, и Бри нехотя кивнула. Да, его можно понять. Она сама не стала бы приближаться к стоячим камням ближе, чем на милю, если бы только речь не шла о спасении члена её семьи от ужасной гибели. И даже тогда она бы, наверное, подумала дважды. Брианна прогнала эту мысль и продолжила расспросы. – Но вы сказали, что всё же вернулись. Что случилось? Бак посмотрел на неё и беспомощно развёл руками. – Я не знаю, как это описать. Ничего похожего раньше я не испытывал. – Попытайтесь, – настаивала она, и он вздохнул. – Хорошо. Ну, я поднялся в круг и на этот раз услышал их – камни. Как они говорят между собой, будто жужжит пчелиный рой, и там был звук, от которого волосы на затылке встали дыбом. Тогда Баку захотелось развернуться и убежать, но мысль о Мораг и Джемми заставила его продолжить путь. Он вошёл в центр круга, где шум наступал на него со всех сторон. – Я подумал, что сойду с ума от этого, – честно признался Бак. – Я заткнул уши пальцами, но это вовсе не помогло: шум находился внутри меня, будто бы он шёл из моих костей. С вами было то же самое? – внезапно спросил он, с любопытством глядя на неё. – Да, – коротко ответила Бри. – Или очень похоже. Продолжайте. Что вы сделали потом? Потом он увидел большой расколотый камень, через который прошёл в первый раз и, вздохнув как можно глубже, быстро нырнул в расщелину. – И вы можете содрать с меня кожу, как с лжеца, если хотите, – заверил он её, – я, хоть убейте, не могу вам сказать, что произошло дальше, но потом я оказался на траве среди камней, и я горел. Брианна удивлённо посмотрела на него. – Буквально? Я имею в виду, ваша одежда загорелась, или это просто… – Я знаю, что значит «буквально», – раздражённо сказал Бак. – Может, я не такой, как вы, но я получил образование. – Простите, – слегка кивнула она, извиняясь, и жестом предложила продолжить. – Так или иначе, да, я был буквально в огне. Моя рубашка занялась пламенем. Здесь… Он расстегнул молнию на ветровке и стал возиться с пуговицами голубой батистовой рубашки Роджера. Потом распахнул её, чтобы показать расползающуюся красноватую отметину заживающего ожога на груди. Бак собирался сразу застегнуть её снова, но Брианна жестом попросила его подождать и наклонилась посмотреть поближе. Казалось, что центр шрама – прямо на его сердце. «Интересно, важно ли это», – подумала она. – Благодарю вас, – сказала Бри, выпрямляясь. – Что… о чём вы думали, переходя через камни? Он уставился на неё. – Я подумал, что хочу вернуться, что же ещё? – Да, конечно. Но думали ли вы о ком-то конкретно? О Мораг, я имею в виду, или о вашем Джеме. Что-то совершенно непостижимое (стыд? смущение?) пробежало по его лицу, и он отвёл взгляд. – Думал, – коротко сказал Бак, и Бри знала, что он врёт, но не могла понять, почему. Он кашлянул и торопливо продолжил. – Ну, так. Я перекатился по траве, чтобы потушить огонь, и затем меня стошнило. Я лежал там довольно долго, не имея сил подняться. Я не знаю, сколько, но долго. Вы знаете, как здесь бывает во время летнего солнцестояния? Этот молочный свет, когда солнца не видно, но оно ещё не село? – Белые ночи… – пробормотала она. – Ага… То есть, да, знаю. И вы попытались снова? Теперь он устыдился. Солнце опустилось ниже, и облака озарились тусклым оранжевым светом, который омывал озеро, холмы и мост зловещим румянцем, но всё ещё можно было различить более тёмный румянец, расползавшийся по широким скулам Бака. – Нет, – пробормотал он. – Я испугался. Несмотря на недоверие к нему и до сих пор не прошедший гнев за то, что он сделал с Роджером, Брианна внезапно почувствовала невольную симпатию, услышав его признание. В конце концов, и она, и Роджер знали, более или менее точно, во что они ввязываются. А он вовсе не ждал произошедшего и всё ещё почти ничего не знал. – Я бы тоже, – сказала она, – а вы… Её прервал крик сзади, и, повернувшись, она увидела, что вдоль речного берега быстро бежит Роб Кэмерон. Он помахал и зашёл на мост, немного задыхаясь от бега. – Привет, босс! – сказал он, осклабившись. – Я тебя заметил, когда уезжал. И подумал, если ты закончила работать, может, захочешь выпить по дороге домой? С приятелем, конечно, – добавил он, дружелюбно кивнув Уильяму Баккли. Ей ничего не оставалось, как познакомить их, сообщив заранее согласованную легенду: Бак – родственник Роджера, остановившийся у них с кратким визитом. Она вежливо отклонила предложение выпить, сказав, что должна накормить детей ужином. – Тогда в другой раз, – легко согласился Роб. – Приятно познакомиться, приятель. Он побежал снова, легконогий, как газель, и, обернувшись, Бри увидела, как Уильям Баккли, прищурившись, смотрит ему вслед. – Что такое? – спросила она. – Тот мужик положил на вас глаз, – внезапно сказал он, обернувшись к ней. – Ваш муж знает об этом? – Не смешите меня, – ответила она так же резко. От его слов её сердце забилось чаще, и ей это не понравилось. – Я работаю с ним. Он в ложе вместе с Роджером, и они беседуют о старинных песнях. И всё. Бак отозвался одним из тех шотландских звуков, которые передают всевозможные нескромные значения, и покачал головой. – Я могу от вас отличаться, – с неприятной улыбкой повторил он. – Но я и не дурак.
Дата: Суббота, 07.04.2018, 23:47 | Сообщение # 164
Король
Сообщений: 19994
Глава 73. ОДНО ЛЮБИМОЕ ДИТЯ ВЕРНУЛОСЬ В ОТЧИЙ ДОМ
(с) Перевод Юлии Коровиной
24 ноября 1777 года
Филадельфия
ЛОРД ДЖОН ГРЕЙ отчаянно нуждался в камердинере. Он нанял мужчину, который якобы умел выполнять эти обязанности, однако субъект оказался не только совершенно бесполезным, но вдобавок еще и вором. Лорд Джон застукал жулика, когда тот засовывал в карманы чайные ложечки, и сразу же уволил прохиндея после того, как, применив силу, вытряхнул награбленное из его бриджей. Следовало бы, конечно, арестовать бывшего камердинера, но Грей не был уверен в том, как поступит местный констебль, если к нему обратится английский офицер. Как только пришло известие о том, что армия Хау наступает, большинство английских военнопленных вывезли из города: американцы хотели сохранить их для обмена. Генри же оставили здесь. В мрачной задумчивости лорд Джон чистил свой мундир, ведь, стремясь защитить Дотти и Генри, носил его теперь каждый день. Уже несколько лет Грей не состоял на действительной военной службе, но в отличие от большинства людей в подобных обстоятельствах, он не вышел в отставку, сохранив звание подполковника. Как бы отреагировал Хэл, попытайся он сложить с себя обязанности, Джон не знал, но раз уж патент на офицерский чин принадлежал собственному полку Хэла, и Грею не нужно было его продавать, то вопрос просто не поднимался. Одна из пуговиц болталась на ниточке. Лорд Джон вытащил из своего сундучка несессер с принадлежностями для шитья, и, даже не прищурившись, вдел нитку в иголку и накрепко пришил пуговицу к мундиру. Само действие принесло чувство некоторого удовлетворения, хотя осознание этого дало Грею понять, как мало в эти дни он может контролировать – настолько мало, что одна пришитая пуговица становилась поводом для радости. Хмуро глядя на себя в зеркало, Джон раздраженно потер золотую тесьму на мундире, которая местами потускнела. Он прекрасно знал способ исправить это, но будь он проклят, если сам сядет и начнет полировать золото ломтем хлеба, вымоченным в моче. Хорошо знакомый с генералом сэром Уильямом Хау, лорд Джон сомневался, что его внешний вид сильно повлияет на то, как он будет принят – даже если его, наряженного в турецкий тюрбан, внесут в штаб-квартиру генерала в паланкине. Хау и сам частенько месяцами не мылся и не менял белья – и не только тогда, когда жил в полевых условиях. И все же это должен быть армейский хирург, и Грею хотелось иметь возможность выбрать. Он поморщился при мысли о хирургах, потому что знавал их немало, и некоторых неприятно близко. Но армия Хау вошла в город в конце сентября. Сейчас, в середине ноября, оккупация уже окончательно устоялась, а вместе с ней и общее враждебное настроение граждан. Врачи с мятежными наклонностями либо покинули город, либо ни за что не хотели связываться с британским офицером. Верные короне доктора были более чем счастливы услужить ему (Грея приглашали на несколько вечеринок, которые устраивали богатые лоялисты, и там он познакомился с двумя-тремя лекарями), но ни о ком из них не говорили, как о хирурге. Один славился тем, что лечил венерические заболевания, другой был акушером, а третий выглядел отъявленным шарлатаном. Вот потому-то лорд Джон и собирался отправиться в штаб-квартиру Хау, чтобы просить о помощи. Больше ждать было нельзя: Генри, конечно, держался, а с приходом холодов у него даже появилось немного сил. Так что лучше это сделать сейчас, чтобы дать ему шанс немного восстановиться до наступления зимы с её морозами и спертым воздухом душных домов. Полностью одевшись, лорд Джон пристегнул свой меч и вышел на улицу. Ему навстречу, слегка согнувшись под тяжестью рюкзака, медленно брёл солдат, который разглядывал дома. Спускаясь по ступенькам, Грей едва взглянул на парня, но и этого оказалось достаточно. Не веря своим глазам, он посмотрел снова и тут же, позабыв о достоинстве, не думая ни о шляпе, ни о расшитом золотом мундире, ни о мече, побежал, чтобы заключить высокого молодого солдата в объятья. - Вилли! - Папа! Его сердце просто переполнилось: лорд Джон не мог вспомнить, когда в последний раз был таким счастливым, но постарался держать себя в руках, не желая смущать Вилли таким немужественным выражением эмоций. Не выпуская сына из объятий, он немного отступил, оглядывая парня с ног до головы. - Ты... грязный, - сказал лорд Джон, не в состоянии сдержать широкую глупую улыбку, - жутко грязный. Чудовищно. А еще – оборванный и потрепанный. Офицерский горжет был на месте, а вот шейный платок отсутствовал (как и несколько пуговиц), и один из обшлагов его мундира почти совсем оторвался. - У меня и вши имеются, - уверил его Вилли, почесавшись. - А есть какая-нибудь еда? - Ну, конечно. Входи, входи, - сняв рюкзак с плеча Вилли, он жестом позвал сына за собой. - Дотти! - крикнул лорд Джон, глядя вверх по лестнице, когда открыл дверь. - Дотти! Спускайся вниз! - Я внизу, - ответила племянница позади него, выходя с намазанным маслом тостом в руке из дневной гостиной, где привыкла завтракать. - Что слу... Ох, Вилли! Невзирая на грязь и вшей, Вилли подхватил кузину в свои объятья, а она, бросив тост на ковер, смеясь и плача, крепко сжимала брата, пока тот не запротестовал, что Дотти сломала все его ребра, и он теперь никогда не сможет нормально дышать. И несмотря на то, что они почти втоптали тост с маслом в арендованный ковер, Грей наблюдал за этим с величайшим одобрением. В голову пришла мысль, что, возможно, он и ошибался, и эти двое действительно любят друг друга. Лорд Джон вежливо кашлянул; парочку это не разъединило, но, по крайней мере, Дотти оглянулась через плечо. - Пойду-ка я прикажу приготовить для Вилли завтрак, ладно? - сказал он. - Отведи его в гостиную, моя дорогая, и предложи ему чаю, хорошо? - Чай, - выдохнул Вилли с лицом человека, который стал свидетелем какого-нибудь расчудесного чуда (или услышал о нем). - Я не пил чай несколько недель. Месяцев! Грей отправился в кухню, стоящую обособленно от дома, чтобы жилая часть не пострадала в случае пожара – в том, что такое однажды произойдет, сомнений не было. Из этой ветхой постройки выплывали аппетитные запахи жареного мяса, томленых фруктов и свежего хлеба. В качестве кухарки лорд Джон нанял миссис Фигг – похожую на шар кругленькую негритянку. Он подумал, что женщина не смогла бы приобрести такие формы, если бы не любила вкусно поесть и не умела готовить. И оказался прав. И даже неуравновешенный темперамент этой леди и ее любовь к сквернословию не заставили Грея пожалеть о своем решении, хотя приближался он к ней всегда с опаской. Однако, услышав новости, миссис Фигг тут же отложила в сторону пирог с дичью, который стряпала, заварила свежий чай и уставила поднос снедью. Лорд Джон ждал, пока она собирала поесть, чтобы отнести всё самому и дать Уильяму и Дотти немного побыть вдвоем. Ему очень хотелось услышать подробности, потому что, разумеется, все в Филадельфии знали о катастрофическом поражении Бергойна в Саратоге, но больше всего Грей хотел спросить у Вилли, о чем Джон Бергойн знал или что предполагал заранее. Некоторые знакомые в военных кругах говорили, что сэр Джордж Жермен заверил Бергойна, будто его план принят, и Хау отправляется на север, чтобы встретиться с ним и разрубить американские колонии пополам. По словам других – и среди них были несколько штабных самого Хау – тот знать не знал об этом плане, не говоря уже о том, чтобы давать на него свое согласие. Проявил ли Хау упрямство и гордость, было ли это высокомерием и самонадеянностью со стороны Бергойна, свидетельствовало ли об идиотизме и некомпетентности Жермена –или все это сошлось воедино? Если бы предложили пари, Джон поставил бы именно на последнее, но его разбирало любопытство: насколько глубоко в этом замешан кабинет госсекретаря Жермена? Не оставив ни малейшего следа, Перси Бичем исчез из Филадельфии, и теперь за его дальнейшими передвижениями наблюдает кто-то другой, а о результатах этих наблюдений Артур Норрингтон (глава Черного кабинета Великобритании – прим. пер.), скорее всего, поведает Жермену, а не Грею. Принеся нагруженный поднос в гостиную, Грей увидел, как, сидя на диване в одной рубашке и с распущенными по плечам волосами, Уильям попивает чай. Положив серебряный гребень на колено, Дотти сидела в кресле перед камином с каким-то особенным выражением лица, увидев которое Грей чуть не выронил поднос. Вздрогнув, когда он вошел, племянница повернулась, и взгляд ее был настолько пустым, что стало ясно: она едва видела дядю. Затем что-то изменилось, и ее лицо преобразилось, как бывает, когда, моргнув, кто-то возвращается из далекой дали. - Позволь, - сказала она, вставая и протягивая руки к подносу. – Дай-ка мне это. Отдав поднос, Грей исподволь наблюдал за двумя молодыми людьми. Ну, так и есть: Вилли тоже выглядел странно. Интересно, почему? Буквально несколько минут назад они были радостно взволнованными и восторженно нежными по отношению друг к другу. Теперь же Дотти побледнела, но внутри нее ощущался воодушевленный трепет, из-за которого на блюдцах задребезжали чашки, когда она разливала чай. Но если Дотти стала бледной, то Вилли разрумянился, и совсем не от сексуального возбуждения – Грей почти не сомневался. Вилли выглядел, как человек, который... «Хотя, нет. Это именно сексуальное возбуждение, - подумал лорд Джон, заинтригованный: в конце концов, он был опытным наблюдателем за людьми и умел видеть такое. – Вот только объектом является не Дотти. Вовсе нет». Интересно, какого черта они затевают? Но Грей сделал вид, что не замечает их смятения и сел, чтобы выпить чаю и послушать о приключениях Вилли. Начав рассказывать, Уильям немного успокоился. Наблюдая за тем, как менялось лицо сына по мере повествования и когда он прерывался, Грей внезапно ощутил острую боль. И гордость – да, огромную гордость: теперь он – мужчина и стал солдатом. Хорошим солдатом. Но возникло и тайное сожаление: одного взгляда в глаза Вилли было достаточно, чтобы понять, что из них исчезли последние следы детской невинности. Грей видел, что описание битв, отзывы о политике и индейцах оказали совершенно противоположный эффект на Дотти. С каждой минутой она все больше возбуждалась, а спокойствие и радость улетучивались. - Я собирался с визитом к сэру Уильяму, но думаю сначала навестить Генри, - наконец сказал Грей, вставая и отряхивая хлебные крошки с полы мундира. - Не хочешь ли пойти со мной, Вилли? Может, вы оба, если уж на то пошло? Или ты лучше отдохнешь? Брат с сестрой обменялись взглядами сообщников, в которых настолько очевидным был заговор, что лорд Джон моргнул. Кашлянув, Вилли тоже встал. - Да, папà. Разумеется, я хочу увидеть Генри. Но Дотти как раз рассказывала мне, в каком тяжелом он состоянии... и о твоем намерении найти армейского хирурга, который сможет помочь. И я... подумал... Я знаю армейского хирурга. Очень опытный врач, весьма сведущий и с мягким обхождением – но со скальпелем обращается быстро, словно змей, - поспешил добавить он, заметно краснея, как с удивлением отметил Грей. - В самом деле, - медленно произнес лорд Джон. - Это звучит как ответ на наши молитвы. Как его зовут? Я могу попросить сэра Уильяма... - О, он не имеет отношения к сэру Уильяму, - быстро сказал Вилли. - О, один из людей Бергойна? За редким исключением (как Вилли, например), всех отпущенных под честное слово солдат побежденной армии Бергойна отправили в Бостон, чтобы посадить там на корабли до Англии. - Что ж, я, конечно, хотел бы его заполучить, но, сомневаюсь, что могу послать за ним в Бостон, и что он вернется вовремя, учитывая время года и все остальное... - Нет, он не в Бостоне. Вилли с Дотти снова обменялись многозначительными взглядами. На сей раз племянница заметила, что Грей за ними наблюдает, и, покраснев, будто розочка на чайной чашке, старательно потупила взор. Уильям прочистил горло. - На самом деле, он хирург из континенталов. Но армия Вашингтона отправилась на зимние квартиры в Вэлли-Фордж – это не больше чем в одном дне пути. Уверен, он согласится прийти, если я лично попрошу. - Понимаю. Грей торопливо соображал. Он был уверен, что не понимал и половины из того, что эти двое задумали – что бы за «этим» ни стояло. Но, по правде говоря, план действительно выглядел ответом на молитвы. Будет легко устроить, чтобы Хау организовал для Вилли эскорт и флаг переговорщиков, а также гарантировал безопасный проход для хирурга. - Хорошо, - сказал он, принимая решение. - Сегодня днем я поговорю об этом с сэром Уильямом. Дотти и Вилли одинаково вздохнули – облегченно? «Да какого черта?!» - снова про себя воскликнул лорд Джон. - Значит, так, Вилли, - резко произнес он. – Думаю, тебе все равно нужно помыться и переодеться. Сейчас я отправлюсь в штаб-квартиру Хау, а позже днем мы навестим Генри. Как зовут этого знаменитого хирурга-континентала? Чтобы я мог попросить сэра Уильяма выписать на него пропуск? - Хантер, - ответил Уильям, и его загоревшее лицо буквально засветилось. - Дэнзелл Хантер. Попроси, чтобы пропуск выписали на двоих: сестра доктора Хантера работает вместе с ним... ему понадобится ее помощь.
Дата: Понедельник, 16.04.2018, 21:28 | Сообщение # 167
Король
Сообщений: 19994
Глава 74. ИДЕАЛЬНОЕ ЗРЕНИЕ (с) Перевод Е. Пискаревой, Н. Ромодиной, Е. Карпухиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
20 декабря 1777, Эдинбург ЧЁРНЫЙ ШРИФТ НА СТРАНИЦЕ СТАЛ РЕЗКИМ и чётким, и я вскрикнула от изумления. – Ага, значит, близко? Мистер Льюис, мастер-оптик, подмигнул мне поверх собственных очков. – Попробуйте эти. Он осторожно снял с моего носа очки, которые я примеряла, и протянул другую пару. Надев их, я внимательно посмотрела на книжную страницу перед собой и подняла взгляд. – Даже не знаю, – сказала я, поражённая и восхищённая. Я словно заново родилась: всё выглядело свежо, ново, чётко и ярко. Для меня вдруг снова открылся полузабытый мир мелкого шрифта. Джейми стоял у окна магазина с книгой в руке и в симпатичных квадратных очках в стальной оправе на длинном носу. Они придавали ему весьма непривычный учёный вид. На мгновение он стал важным незнакомцем, пока не взглянул на меня глазами, слегка увеличенными линзами. Он пристально посмотрел поверх очков и улыбнулся, разглядывая меня. – Мне нравятся эти, – одобрительно сказал он. – Круглые тебе идут, Сассенах. Я была настолько захвачена новыми деталями окружающего меня мира, что мне даже в голову не пришло поинтересоваться, как выгляжу я. Поднявшись, я подошла и с любопытством уставилась в небольшое зеркальце, висящее на стене. – Господи! – воскликнула я, слегка отшатнувшись. Джейми рассмеялся, а мистер Льюис снисходительно улыбнулся. – Они вам больше всего идут, мэм, – сказал он. – Ну, возможно, – согласилась я, насторожённо изучая отражение незнакомки в зеркале. – Это просто шок. Не то чтобы я забыла, как выгляжу. Просто в течение нескольких месяцев я не задумывалась об этом, стараясь только не забывать надевать чистое бельё и не носить серое: этот цвет придавал мне вид неумело забальзамированного трупа. Сегодня я была в коричневом: в открытом бархатном жакете цвета зрелых початков рогоза, отороченном узкой шёлковой позолоченной тесьмой в рубчик, поверх моего нового платья – из тяжёлого шёлка кофейного цвета с облегающим лифом и тремя нижними юбками с кружевными оборками, виднеющимися у щиколоток. Мы не собирались надолго задерживаться в Эдинбурге ввиду необходимости как можно быстрее доставить бригадира к месту его последнего упокоения, да и Джейми не терпелось вернуться в Хайленд, но у нас оставались здесь дела. Джейми твёрдо заявил, что нам нельзя выглядеть оборванцами, и сразу же послал за портнихой и мастером мужской одежды, как только мы добрались до своих комнат в гостинице. Я немного отошла назад, прихорашиваясь. Откровенно говоря, я удивилась, обнаружив, насколько хорошо выгляжу. В течение долгих месяцев путешествия, отступления и сражений в рядах Континентальной армии моя жизнь сводилась к самому главному: выживанию и работе. И даже имей я зеркало, мне было бы абсолютно не важно, что в нём отражается. На самом деле, я подсознательно ожидала обнаружить в зеркале ведьму - потёртую жизнью женщину с растрёпанными седыми волосами и свирепым выражением лица. Возможно, с одним-двумя длинными волосками на подбородке. Вместо этого… Ну, меня всё ещё можно было узнать. Мои волосы (не в чепце, а под плоской соломенной шляпкой с изящным букетиком маргариток из ткани) были собраны сзади. Но вокруг висков вились симпатичные лёгкие прядки, а из-под новых очков с удивительно наивным предвкушением смотрели яркие, словно прозрачный янтарь, глаза. Конечно, у меня были соответствующие возрасту мелкие и глубокие морщины, но в целом лицо мирно покоилось на костях, не стекая в районе щёк и подбородка на шею. А корсаж слегка подчёркивал округлости моих грудей: королевский военно-морской флот обильно кормил нас во время морского путешествия, и я немного набрала вес, потерянный в ходе долгого отступления из Тикондероги. – Ну, всё и правда не так плохо, – произнесла я с таким удивлением, что Джейми и мистер Льюис засмеялись. Я с большим сожалением сняла свои очки: Джейми выбрал очки для чтения в простой стальной оправе, так что их можно было забрать сразу же, – тогда как мою пару мистер Льюис обещал подготовить завтра к полудню, вставив стёкла в золотую оправу, и мы вышли из магазина, чтобы взяться за наше следующее дело – печатный пресс Джейми.
– ГДЕ СЕГОДНЯ С УТРА ЙЕН? – спросила я, когда мы добрались до Принсес-стрит [англ. Princes Street букв. «улица Принцев» — одна из центральных улиц Эдинбурга – прим. перев.]. Он уже ушёл, когда я проснулась, – «испарился, не оставив и следа» [аллюзия на пьесу «Буря» У. Шекспира, слова Просперо из 1 сцены IV акта. – прим. перев.], не то что весточки о своём местонахождении. – Ты не думаешь, что он решил сбежать, вместо того чтобы ехать домой? – Если и решил, то я приволоку его обратно и фарш из него сделаю, и он это прекрасно знает, – рассеянно ответил Джейми, глядя через парк на массивную громаду замка на скале, и надел очки — напрасно, — чтобы проверить, есть ли разница. – Нет, я думаю, что он скорее всего пошёл в бордель. – В одиннадцать утра? – выпалила я. – Ну, насчёт этого правил нет, – мягко ответил Джейми, снимая очки, заворачивая их в носовой платок и убирая в спорран. – Время от времени я и сам занимаюсь этим по утрам. Хотя сомневаюсь, что прямо сейчас он предаётся телесным утехам, – добавил он. – Я велел ему пойти проверить, по-прежнему ли владелицей этого заведения является мадам Жанна. И если так, то она расскажет мне обо всем больше и гораздо быстрее, чем кто-либо ещё в Эдинбурге. В этом случае я загляну к ней днём. – А, – произнесла я. На самом деле мне не понравилась идея его визита и приятной беседы тет-а-тет с элегантной француженкой, которая когда-то была партнёршей Джейми по контрабанде виски, но я согласилась, что это сэкономит время. – А где в одиннадцать утра Энди Белл, как ты думаешь? – В постели, – тут же ответил Джейми. – Спит, – добавил он с улыбкой, увидев выражение моего лица. – Печатники, как правило, компанейский народ, и по вечерам они собираются в тавернах. Я не знаю ни одного, кто вставал бы с жаворонками, если только у него нет младенцев с коликами. – Предлагаешь вытащить его из постели? – спросила я, шагая шире, чтобы не отставать. – Нет, мы найдём его в обед у Моубрея, – ответил он. – Белл – гравёр, ему нужен свет для работы, поэтому он встаёт к полудню. И чаще всего ест у Моубрея. Я только хочу посмотреть, сгорела его типография или нет. И использует ли шельмец мой пресс. – Ты говоришь таким тоном, будто он попользовался твоей женой, – сказала я, позабавившись тем, как мрачно прозвучала его последняя фраза. Он негромко хмыкнул в шотландской манере, признавая, что шутка удалась, но в то же время отказываясь над ней смеяться. Я и не подозревала о его столь сильных чувствах к печатному прессу, но, в конце концов, Джейми был разлучён с ним почти на двенадцать лет. «Ничего удивительного, что его любящее сердце забилось при мысли о долгожданном воссоединении со станком», – подумала я, развеселившись. Возможно, ещё он боялся, что типография Энди Белла сгорела дотла. Страх был небеспочвенным. Его собственная печатная мастерская сгорела двенадцать лет назад: такие заведения были особенно уязвимы для огня, что объяснялось, как наличием небольшого открытого кузнечного горна для переплавки литер, так и большим количеством бумаги, чернил и тому подобных горючих веществ, хранившихся в помещении. Мой живот негромко заурчал при мысли о полуденном обеде у Моубрея; я с удовольствием вспомнила наш последний — и единственный – визит туда, где среди прочих плотских удовольствий мы вкушали отменное устричное рагу и, – что ещё лучше, – охлаждённое белое вино. До обеда всё же оставалось немного времени; работяги могли открыть свои судки с едой в полдень, но фешенебельный Эдинбург обедал в цивилизованное время – в три часа. «Наверное, стоит купить у уличного торговца свежий брайди [шотландский мясной пирог – прим. перев.], – думала я, торопясь вслед за Джейми. – Просто, чтобы заморить червячка». К счастью, типография Эндрю Белла по-прежнему стояла на месте. Дверь была закрыта, чтобы не сквозило, но, извещая о нашем присутствии, над ней прозвенел колокольчик, и джентльмен средних лет в рубашке и фартуке поднял голову от корзины со шпоном [Шпон в полиграфии – пробельный материал в виде пластинок толщиной 1≈4 пункта, используемый для увеличения расстояния между строками набора, что повышает удобочитаемость текста – прим. перев.], который он сортировал. – Доброго вам утра, сэр. Мэм, – сердечно произнёс он, кивая нам, и я сразу определила, что он не шотландец. Или, скорее, родился не в Шотландии, потому что его выговор был мягким, слегка протяжным английским, характерным для южных Колоний. Услышав его, Джейми улыбнулся. – Мистер Ричард Белл? – спросил он. – Да, это я, – сильно удивившись, ответил мужчина. – Джеймс Фрейзер, к вашим услугам, сэр, – поклонившись, вежливо сказал Джейми. – И разрешите представить мою жену, Клэр. – К вашим услугам, сэр, – в свою очередь поклонился мистер Белл с несколько озадаченным видом, но это никак не отразилось на его безупречных манерах. Джейми сунул руку за пазуху своего сюртука и вытащил маленькую пачку писем, перевязанных розовой лентой. – Я привёз вам вести от жены и дочерей, – просто сказал он, протягивая их. – И позабочусь о том, чтобы отправить вас домой, к ним. С лица мистера Белла исчезли все эмоции, он резко побледнел. На мгновение мне показалось, что он сейчас рухнет в обморок, но он не упал только потому, что ухватился за край прилавка. – Вы… вы… домой?.. – с трудом выдохнул он. Он прижимал письма к груди и теперь положил их, глядя на них глазами, полными слёз. – Как… Как она… Моя жена. С ней всё хорошо? – вдруг спросил он, резко подняв голову, чтобы посмотреть на Джейми. В глазах Белла внезапно вспыхнул страх. – С ними всё в порядке? – Когда я видел их в Уилмингтоне, все они были прелестны, словно голубки, – успокоил его Джейми. – Очень расстроены разлукой с вами, но у них самих всё хорошо. Мистер Белл отчаянно старался совладать со своим лицом и голосом, и от этих усилий окончательно потерял дар речи. Джейми наклонился над прилавком и ласково коснулся его руки. – Пойдите и прочитайте письма, дружище, – предложил он. – Другое наше дело подождёт. Мистер Белл пару раз беззвучно открыл рот и, резко кивнув, развернулся и неверным шагом ушёл в дверь, ведущую в соседнюю комнату. Я вздохнула, и Джейми, улыбнувшись, взглянул на меня. – Правда ведь хорошо, когда что-то идёт как надо? – спросила я. – Пока что ещё ничего не сделано, – возразил он, – но будет. Он вытащил из споррана свои новые очки и, водрузив их на нос, поднял откидную доску на прилавке и целеустремлённо направился внутрь. – Это мой пресс! – с укоризной воскликнул Джейми, кружа вокруг огромной махины, будто ястреб, парящий над добычей. – Поверю тебе на слово, но откуда ты знаешь? Я с опаской прошла за ним, держа свои юбки подальше от испачканного чернилами станка. – Ну, во-первых, там есть моё имя, – сказал он, наклоняясь и указывая куда-то вниз. – Во всяком случае, некоторые из имён. Наклонившись и прищурившись, я разобрала надпись: «Алекс Малкольм», вырезанную на нижней стороне небольшой перекладины. – Очевидно, станок всё ещё хорошо работает, – заметила я, выпрямляясь и окидывая взглядом комнату с выставленными здесь плакатами, балладами и другими образцами печатной продукции и гравёрного искусства. – Ммфм. Он проверил движущиеся части и тщательно осмотрел пресс, прежде чем неохотно признал, что тот, на самом деле, видимо, в хорошем состоянии. Однако Джейми всё ещё пылал негодованием. – И я все эти годы платил этому шельмецу за хранение! – проворчал он, затем выпрямился, мрачно уставившись на пресс. А я тем временем копалась в книгах, выложенных на продажу на столах возле передней стены, и взяла одну из брошюр, на которой сверху было написано «Энциклопедия Британника», а чуть ниже – «Опиум». «Настойка опиума, или жидкий лауданум, иначе называемый фивейской настойкой, делается следующим образом: возьмите две унции подготовленного опиума, по драхме корицы и гвоздики и пинту белого вина, и настаивайте неделю в прохладном месте, а затем профильтруйте через бумагу. Опиум в настоящее время в огромном почёте и является одним из самых полезных среди всех простых лекарств. Будучи применён наружно, он оказывает смягчающее, расслабляющее и discutient действие и очень способствует созреванию нагноений. Если его долго держать на коже, он удаляет волосы и всегда вызывает зуд. Нанесённый на чувствительные участки кожи, он может иногда стать причиной раздражений и пузырьковой сыпи. Иногда при наружном применении он ослабляет боль, и даже вызывает сон. Однако его ни в коем случае нельзя наносить на голову, особенно на черепные швы, потому что это, как известно, ведёт к самым страшным последствиям вплоть до смерти. При приёме внутрь опиум изгоняет меланхолию, облегчает боль и располагает ко сну; во многих случаях он устраняет кровоизлияния и вызывает потоотделение. Средняя доза обычно менее грана...» – Ты знаешь, что означает «discutient»? – спросила я Джейми, который, хмурясь, читал набор, уложенный в форму на прессе. – Знаю. Это означает что вещь, о которой ты говоришь, может что-то растворить. А что? – А. Наверное, поэтому нанесение лауданума на черепные швы – плохая идея. Джейми озадаченно взглянул на меня. – Зачем кому-то такое делать? – Понятия не имею. Я с восторгом вернулась к брошюрам. Одна из них называлась «Матка», и в ней было несколько очень хороших гравюр со сделанными под разными углами изображениями женского таза и внутренних органов в разрезе, а также с рисунками плода на разных стадиях развития. «Если это работа мистера Белла, – подумала я, – то он и великолепный художник, и весьма внимательный наблюдатель». – У тебя есть пенни? Мне бы хотелось это купить. Джейми порылся в спорране и положил пенни на прилавок, однако, взглянув на брошюру в моей руке, отпрянул. – Матерь Божья! – крестясь, сказал он. – Ну, скорее всего, нет, – мягко возразила я. – Но чья-то мать точно. Не успел он ответить, как из задней комнаты вышел Ричард Белл с покрасневшими глазами, но собранный, и схватил Джейми за руку. – Вы не представляете, что для меня сделали, мистер Фрейзер, – искренне сказал он. – Если вы и в самом деле поможете мне вернуться к моей семье, я… я… Ну я даже не знаю, что сделать, чтобы выразить мою признательность, но не сомневайтесь: я вечно буду за вас Бога молить. – Премного вам обязан за ваше намерение, сэр, – с улыбкой ответил ему Джейми. – Вы могли бы оказать мне небольшую услугу, но если нет, всё равно огромное вам спасибо за ваши молитвы – Если это в моих силах, сэр, то всё, что угодно! – с жаром заверил его Белл. Затем тень сомнения пробежала по его лицу, – возможно, он вспомнил то, что его жена сообщила ему в своём письме о Джейми. – Что угодно, кроме… измены, должен вам сказать. – О, нет. Это отнюдь не измена, – заверил его Джейми, и мы ушли.
Я ПОЛОЖИЛА В РОТ ЛОЖКУ устричного рагу и в экстазе прикрыла глаза. Мы пришли чуть пораньше, чтобы занять место у окна с видом на улицу, но заведение Моубрея быстро заполнилось, и звяканье столовых приборов и болтовня просто оглушали. – Ты уверен, что его здесь нет? – спросила я, наклоняясь через стол, чтобы меня было слышно. Джейми покачал головой, с блаженным выражением перекатывая во рту глоток холодного мозельского. – Ты сразу узнаешь, когда он придёт, – сказал он, проглотив вино. – Ладно. Какой «отнюдь не изменой» должен заплатить бедняга мистер Белл за свой проезд домой? Что ты задумал? – Я хочу отправить его к семье, поручив ему перевозку моего печатного пресса, – ответил Джейми. – Что? Доверить своё любимое сокровище, по сути дела, незнакомцу?! – удивлённо спросила я. В ответ Джейми с лёгким неодобрением посмотрел на меня и прожевал кусок булки с маслом, прежде чем произнёс: – Не думаю, что он её испортит. В конце концов, он же не станет на борту корабля печатать на ней «Клариссу» тысячным тиражом. [«Кларисса» (1748), сентиментальный роман С. Ричардсона (1689 – 1761). Книга имела колоссальный успех и длительное влияние на читающую молодёжь. – прим. перев.] – О, так это она? – спросила я, весьма развеселившись. – И как, позволь спросить, её зовут? Джейми слегка вспыхнул и отвёл взгляд, сосредоточившись на том, чтобы выудить ложкой особенно мясистую устрицу, но, прежде чем проглотить её, наконец, пробормотал: «Бонни» [англ. – «Красотка», – прим. перев.]. Я рассмеялась, но, прежде чем смогла продолжить расспросы, новый шум ворвался в гвалт и гомон, и люди стали класть свои ложки и вставать, вытягивая шеи, чтобы выглянуть из окон. – Должно быть, это Энди, – сказал мне Джейми. Я посмотрела на улицу и увидела небольшую кучку хлопающих и улюлюкающих мальчишек и зевак. Переведя взгляд дальше по улице, чтобы узнать, что происходит, я заметила одну из самых больших лошадей, каких только видела. Не ломовую лошадь, но чрезвычайно высокого мерина: на мой неопытный глаз – около семнадцати ладоней. [Ладонь – мера роста лошадей в холке, около 4,3 дюйма; 17 ладоней равны 185,64 см. – прим. перев.]. На спине коня, выпрямившись и царственно игнорируя приветствия толпы, сидел очень маленький человек. Он остановился прямо под нами и, повернувшись назад, снял с седла деревянный квадрат. Он встряхнул его, и оказалось, что это складная лестница. Один из уличных мальчишек кинулся вперёд поддержать её у основания, пока мистер Белл (а никем другим он быть не мог) спускался вниз под аплодисменты прохожих. Бросив одну монетку ребёнку, державшему лестницу, а другую – пареньку, взявшему лошадь под уздцы, мужчина исчез из вида. Несколькими мгновениями позже он вошёл в дверь главного обеденного зала, снимая свою треуголку и грациозно кланяясь в ответ на приветственные крики обедающих. Джейми поднял руку и зычным голосом, перекрывшим гул болтовни, позвал: «Энди Белл!». Голова маленького человечка удивлённо дёрнулась в нашем направлении. Я зачарованно наблюдала, как он идёт к нам и по его лицу медленно расплывается улыбка. Не знаю, была ли у него какая-то форма карликовости, или просто он жестоко страдал от недоедания и сколиоза в юности, но ноги у него были коротковаты по отношению к телу, а плечи скрючены; его рост едва превышал четыре фута [около 122 см], и, когда он проходил между столиками, виднелась только его макушка, увенчанная очень модным париком. Однако эти особенности внешности отошли на второй план, когда он подошёл вплотную, и я обратила внимание на его самую примечательную черту. У Эндрю Белла был самый крупный из виденных мною носов, а за свою богатую событиями жизнь я повидала немало выдающихся экземпляров. Он начинался от бровей, недолго шел с лёгким изгибом вниз, будто природа намеревалась одарить его профилем римского императора, но что-то в ходе исполнения пошло не так, и к этому многообещающему началу было прикреплено нечто, напоминавшее небольшую картофелину. Узловатая и красная, она притягивала взгляд. Многие не сводили с него глаз: когда Белл подошёл вплотную к нашему столику, молодая леди неподалёку, посмотрев на него, ахнула и прикрыла ладонью рот, но этой предосторожности оказалось мало, чтобы заглушить хихиканье. Мистер Белл услышал её и, сунув на ходу руку в карман, вытащил огромный, украшенный багровыми звёздами нос из папье-маше, который нахлобучил себе на нос и, вперив в молодую женщину ледяной взгляд, прошёл мимо. – Дорогая, – обратился ко мне Джейми с широкой улыбкой, поднявшись на ноги и протянув руку маленькому гравёру, – разреши тебе представить моего друга, мистера Эндрю Белла. Энди, это моя жена. Её зовут Клэр. – Я очарован, мадам, – сказал он, снимая фальшивый нос и низко наклоняясь к моей руке. – Когда вы обзавелись этим редким созданием, Джейми? И что, интересно, такая прекрасная девушка нашла в таком огромном вульгарном мужлане, как вы? – Я заманил её в брак, описав прелести моего печатного пресса, – сухо ответил Джейми, садясь и жестом приглашая Энди Белла присоединиться к нам. – А, – произнёс Энди, напряжённо глядя на Джейми, который поднял брови и широко раскрыл глаза. – Хм, я вижу, вы уже побывали в мастерской, – кивнул он на мой ридикюль, из которого торчала купленная мной брошюра. – Да, побывали, – поспешно сказала я, вытаскивая брошюру. Я не думала, что Джейми собирается раздавить Энди Белла как жука за то, что тот бесплатно использовал его печатный пресс, но его отношение к «Бонни» стало для меня новостью, и я не знала, насколько глубоко было задето его чувство оскорблённого собственника. – Это удивительно прекрасная работа, – совершенно искренне сказала я мистеру Беллу. – Скажите, сколько различных образцов вы использовали? Он заморгал, но с готовностью ответил, и мы завели приятную, хотя и неаппетитную беседу о трудностях препарирования в тёплую погоду и об эффективности солевого раствора для консервации по сравнению с алкоголем. Из-за этого люди за соседним столиком довольно поспешно закончили обедать и ушли, украдкой бросая на нас полные ужаса взгляды. Джейми с довольным видом откинулся на спинку стула, но продолжал пристально смотреть на Энди Белла. Маленький гравёр не выказал особого беспокойства под этим взглядом василиска и стал рассказывать мне о реакции на выпуск переплетённого издания Энциклопедии: королю случайно попались на глаза страницы раздела «Матка», и он приказал изъять эти листы из книги, – невежественный немецкий болтун! – но, когда официант пришёл принимать заказ, Энди Белл попросил принести и очень дорогое вино, и большую бутылку хорошего виски. – Как, виски к рагу? – с удивлением выпалил официант. – Нет, – со вздохом сказал Белл, сдвигая назад свой парик. – Это за внебрачное сожительство. Кажется, так называется аренда услуг возлюбленной какого-нибудь мужчины. Официант перевёл изумлённый взгляд на меня, затем сильно покраснел и, слегка поперхнувшись, удалился. Джейми, прищурившись, уставился на своего друга, который, не теряя самообладания, мазал масло на булочку. – Это будет стоить дороже, чем виски, Энди. Энди Белл вздохнул и почесал нос. – Тогда давай, – сказал он, – выкладывай!
У МАЛЕНЬКОЙ ГОСТИНИЦЫ НАС ЖДАЛ ЙЕН, болтая с парой ломовых извозчиков. Увидев нас, он попрощался с ними (украдкой сунув за пазуху какой-то свёрточек) и зашёл с нами в гостиницу. Подошло время чая, и Джейми заказал его в наши комнаты наверх, чтобы поговорить без посторонних. Мы выложили довольно кругленькую сумму за жильё и сняли номер люкс. Чай был накрыт в гостиной, и большая аппетитная порция копчёной на гриле пикши, яйца по-шотландски [яйца, запечённые в колбасном фарше – прим. перев.], тосты и булочки с джемом и топлёными сливками сопровождали огромный чайник крепкого чёрного чая. Я вдохнула ароматный пар, поднимавшийся от стола, и от удовольствия вздохнула. – Невесело нам будет снова жить без чая, – заметила я, разливая его по чашкам. – Не думаю, что мы достанем его в Америке в ближайший… что это я?.. В ближайшие три-четыре года. – Ну, я бы так не сказал, – рассудительно заметил Джейми. – Зависит от того, куда мы вернёмся. В таких местах, как Филадельфия или Чарльстон, можно запросто достать чай. Нужно только знать одного-двух хороших контрабандистов, и если капитан Хикман не утонет или его не повесят к нашему возвращению… Я поставила свою чашку и пристально посмотрела на него. – Ты же не хочешь сказать, что не собираешься возвращаться домой… в Ридж? Я внезапно ощутила пустоту внутри, вспомнив наши планы о новом доме, запах бальзамической пихты и спокойствие гор. Неужели Джейми и в самом деле думает переехать в Бостон или Филадельфию? – Нет, – удивлённо ответил он. – Конечно, мы туда вернёмся. Но если я займусь печатным делом, Сассенах, нам придётся какое-то время пожить в городе, правильно? Только пока идёт война, – ободряюще добавил он. – О, – тихо сказала я. – Да. Конечно. Я глотнула чаю, не почувствовав вкуса. Как я могла быть настолько глупой? Я никогда не задумывалась, что, конечно, бессмысленно везти печатный станок во Фрейзерс Ридж. Наверное, отчасти я просто до конца не верила, что Джейми сможет заполучить свой пресс обратно, не говоря уже о том, чтобы заранее вывести логическое заключение о том, что будет, если он его вернёт. Но теперь у него снова была его «Бонни», и будущее вдруг обрело совсем не радужные очертания. «Не то чтобы города не имели значительных преимуществ, – решительно убеждала я себя. – Я смогу, наконец, приобрести достойный набор медицинских инструментов, пополнить лекарственные запасы, – да что там! – я смогу даже снова изготовить пенициллин и эфир!» Ко мне стал возвращаться аппетит, и я взяла яйцо по-шотландски. – Кстати, о контрабандистах, – обратился Джейми к Йену, – что это у тебя в сюртуке? Подарок для одной из девушек мадам Жанны? Йен холодно взглянул на дядю и вытащил свёрточек из кармана. – Немного французских кружев. Для мамы. – Молодец, – одобрил Джейми. – Как мило с твоей стороны, Йен, – сказала я. – Ты виделся… Я хочу сказать, мадам Жанна всё ещё на месте? Он кивнул, убирая свёрток обратно в сюртук. – Да. И жаждет возобновить с тобой знакомство, дядюшка, – добавил он со слегка ехидной улыбкой. – Она спросила, не хотел бы ты заглянуть сегодня вечером чуть поразвлечься. У Джейми дёрнулся нос, когда он взглянул на меня. – О, я думаю, нет, Йен. Я пошлю ей записку, что мы будем ждать её завтра в одиннадцать утра. Хотя ты волен сам принять её приглашение, конечно. Было ясно, что он всего лишь поддразнивает, но Йен покачал головой. – Не-а, я не пойду к шлюхе, пока мы с Рейчел обо всём не договоримся, – серьёзно произнёс он. – Так или иначе. Но я не возьму другую женщину в постель, пока Рейчел мне об этом не скажет. Мы оба немного удивлённо посмотрели на него поверх своих чашек. – Значит, всё серьёзно, – заключила я, – ты чувствуешь себя… э… обручённым с ней? – Ну, конечно, он чувствует, Сассенах, – ответил Джейми, потянувшись за вторым тостом. – Он же оставил ей своего пса.
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Я поднялась поздно и не спеша и, поскольку Джейми и Йен, похоже, некоторое время уже занимались своими делами, оделась и пошла за покупками. Эдинбург был торговым городом, и Джейми смог превратить наш золотой запас (от него ещё немало осталось) в банковские переводы и наличные, а также договориться о долговременном хранении писем, которые накопились у нас с форта Тикондерога. На расходы мне оставили увесистый кошелёк, и я собиралась прогуляться по магазинам, а также забрать свои новые очки. Совершенно голодная, я вернулась в отель Ховарда к чаю в очках, горделиво сидящих на моём носу, и с сумкой с лучшими травами и медикаментами из аптеки Хоу. Однако мой аппетит подвергся небольшому испытанию, когда управляющий гостиницы со слегка страдальческим выражением лица вышел из своего кабинета и спросил, не может ли он поговорить с мадам. – Мы высоко ценим честь… пребывания у нас генерала Фрейзера, – сконфуженно сказал он, провожая меня к узкой лестничке, ведущей в подвал. – Великий человек и превосходный воин, и, конечно, мы осознаём героический характер его… э… смерти. Только… Ну, мне неловко говорить об этом, мадам, но нынче утром продавец угля пожаловался на… запах. Последнее слово он произнёс так приглушённо, что практически прошипел его мне в ухо, увлекая меня вниз по лестнице в угольный подвал «Ховарда», где генерал должен был покоиться в достойных условиях до нашего отъезда в Хайленд. Сам запах был отнюдь не приглушённым, и я, выхватив из кармана платок, прижала его к носу. Наверху в одной стене виднелось окошко, из которого в подвал просачивался тусклый размытый свет. Под окошком был широкий желоб, а под ним – горка угля. В одиноком величии, завёрнутый в холст, далеко в стороне стоял генеральский гроб, освещаемый мутным лучом из крошечного окошка. Луч отсвечивал в лужице под гробом. Генерал дал течь.
Дата: Понедельник, 16.04.2018, 21:29 | Сообщение # 168
Король
Сообщений: 19994
– «И ВИДЕН ЧЕРЕП ЧЕРЕЗ кожу», – процитировала я, – привязывая пропитанную скипидаром тряпку прямо себе под нос, – Его из гулкой темноты Влекли безгрудые созданья, Безгубые манили рты. [Томас Элиот (1888 – 1965), «Аромат бессмертия», пер. В. Шубинского – прим. перев.]. – В тему, – заметил Энди Белл, искоса взглянув на меня. – Ваше собственное, да? – Нет, джентльмена по фамилии Элиот, – объяснила я. – Однако, как вы сказали, в тему. Учитывая беспокойство персонала гостиницы, я решила, что лучше что-нибудь предпринять, не дожидаясь возвращения Джейми и Йена, и, чуть поразмыслив, отправила мальчика-посыльного спросить, не хочет ли мистер Белл прийти и посмотреть кое-что интересное по медицинской части. – Свет никуда не годится, – сказал Белл, приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть в гроб. – Я попросила парочку фонарей, – успокоила я его. – И вёдра. – Да, вёдра, – задумчиво согласился он. – Но что вы собираетесь делать в, так сказать, более долгосрочной перспективе? В это время года потребуется несколько дней, а может, и недель, чтобы доставить гроб в Хайленд. – Если мы здесь немного приберёмся, может быть, вы поможете найти неболтливого кузнеца, который придёт и залатает обшивку? Шов в свинцовой обшивке гроба разошёлся, наверное, от толчков при выгрузке с корабля, но, похоже, ремонт не представлял трудностей, лишь бы кузнец обладал крепким желудком и низким уровнем суеверий насчёт трупов. – М-м-м. Белл вытащил папку для эскизов и, невзирая на плохое освещение, принялся делать предварительные наброски. Кончиком серебряного карандаша он почесал в раздумье нос-картошку. – Да, можно. Но есть и другие способы. – Ну, мы могли бы выварить его до костей, – немного раздражённо заметила я. – Страшно подумать, что сказали бы в отеле, попроси я их одолжить мне котлы из их прачечной. Услышав это, он засмеялся к нескрываемому ужасу лакея, который с двумя фонарями появился на лестнице. – А, не волнуйся, сынок, – сказал ему Энди Белл, забирая фонари. – Кроме нас, упырей, никого здесь нет. Он широко осклабился, услышав, что лакей несётся вверх, прыгая через три ступеньки, и, обернувшись, задумчиво поглядел на меня. – А это мысль, да? Я могу забрать его к себе в типографию. Избавить вас от него. И никто этого не заметит – настолько тяжёл ящик. Вряд ли кто-нибудь захочет взглянуть в лицо покойному, когда его доставят по назначению, а? Я не обиделась на предложение, но покачала головой. – Не говоря о том, что нас обоих могут задержать как похитителей тела, этот бедняга – родственник моего мужа. И ему вообще не хотелось быть здесь. – Ну, этого никто не хочет, уверяю вас, – моргнув, сказал Белл. – Но тут уж ничего не поделаешь. Череп виден через кожу, как трогательно написал ваш приятель Элиот. – Я имею в виду: в Эдинбурге, а не в гробу, – пояснила я. К счастью, у Хоу я купила и большую бутылку денатурата и принесла её вниз, предусмотрительно завернув в грубый фартук, раздобытый у одной из горничных. – Он хотел, чтобы его похоронили в Америке. – По правде говоря, – пробормотал Белл, – странное желание. Ну ладно. Тогда у меня две идеи. Заделать протечку и наполнить ящик галлоном-двумя дешёвого джина. Ну, это дешевле, чем то, что у вас там, – сказал он, увидев мой взгляд. – Или… Как думаете, надолго ли вы останетесь в Эдинбурге? – Мы не собирались оставаться дольше недели, но можем задержаться на пару дней, – сдержанно сказала я, развязывая узел с тряпками, взятыми у управляющего. – А что? Белл покивал, при свете фонарей рассматривая останки. Подходящее слово – «останки». – Личинки, – лаконично сказал он. – Они сделают работу хорошо и чисто, но им потребуется время. Всё-таки, если мы сможем снять бóльшую часть плоти… Хм-м. Есть какой-никакой нож? – спросил мистер Белл. Кивнув, я полезла в карман. В конце концов, Джейми дал мне нож, потому что думал, что он мне понадобится. – А у вас есть личинки? – поинтересовалась я.
Я УРОНИЛА В БЛЮДЦЕ бесформенный шарик свинца. Звякнув и покатившись, он остановился, и мы все молча на него посмотрели. – Вот что его убило, – наконец сказала я. Джейми перекрестился и пробормотал что-то по-гэльски, Йен сдержанно кивнул: – Упокой его, Господи. Из превосходного угощения, поданного к чаю, я съела совсем чуть-чуть: запах тлена прилип к задней стенке горла, несмотря на скипидар и фактически ванну из спирта, а потом настоящую гостиничную ванну с мылом и такой горячей водой, какую я только могла выдержать. – Итак, – сказала я, откашливаясь. – Как мадам Жанна? Джейми поднял глаза от пули, и его лицо просветлело. – О, очень хорошо, – ухмыльнувшись, сказал он. – Она много чего порассказала о состоянии дел во Франции. И кое-что о некоем Персивале Бошане. Я села немного ровнее. – Она его знает? – На самом деле, – да. Время от времени он заходит к ней в заведение, хотя и не как клиент. Или, вернее, – добавил он, искоса взглянув на Йена, – не как её обычный клиент. – Контрабанда? – спросила я. – Или шпионаж? – Возможно, и то, и другое, но если последнее, то она мне об этом не рассказала. Тем не менее, он привозит из Франции кое-какой товар. Я подумал, что мы с Йеном могли бы туда съездить, пока с генералом происходит то, что происходит. Сколько времени, по мнению малыша Энди, понадобится, чтобы придать ему приличный вид? – Где-то от трёх-четырёх дней до недели – в зависимости от того, насколько, хм, активны личинки. Йен с Джейми непроизвольно вздрогнули. – То же самое происходит в могиле, – уточнила я. – Когда-нибудь это случится со всеми нами. – Ну да, точно, – согласился Джейми, взяв ещё одну булочку и щедро полив её сливками. – Но обычно это происходит в полном уединении, так что об этом не задумываешься. – Генерал совершенно один, – немного резко заверила я его. – Его покрыли толстым слоем отрубей. Никто ничего не увидит, если только не станет в него тыкать. – A это мысль, да? – подал голос Йен, засовывая палец в джем. – Это Эдинбург. Место с ужасной репутацией из-за похитителей трупов, из-за всех этих докторов, которые хотят расчленять их для изучения. Может, лучше приставить к генералу охранника, просто чтобы быть уверенными, что он прибудет в Хайленд весь целиком? Йен сунул палец в рот и приподнял брови, глядя на меня. – Ну, вообще-то здесь есть охранник, – призналась я. – Его предложил Энди Белл именно по этой причине. Я не стала добавлять, что сам Энди хотел забрать тело генерала, и что в ответ я недвусмысленно дала мистеру Беллу понять, что с ним случится, если обнаружится пропажа генерала. – Ты сказала, Энди помог тебе с работой? – с любопытством спросил Джейми. – Помог. Мы очень хорошо поладили. Кстати… Я не собиралась упоминать предмет нашей беседы, пока Джейми не выпьет пинту виски или даже чуть больше, но момент показался подходящим, поэтому я брякнула: – Я рассказывала ему о разных вещах, когда мы работали, – об интересных хирургических операциях и медицинских пустяках, ну, обо всём таком, понимаешь? Йен пробормотал себе под нос что-то о любителях всяких гадостей, которые видят друг друга издалека, но я оставила это без внимания. – Ну, и? – насторожился Джейми: он знал, что сейчас последует нечто, но не знал, что именно. – Ну, – переводя дух, сказала я, – короче говоря, он предложил мне написать книгу. Медицинскую книгу. Джейми медленно приподнял брови, но кивнул, чтобы я продолжала. – Что-то вроде руководства для обычных людей, не для докторов. С принципами правильной гигиены и питания и справочником по широко распространённым видам заболеваний. Как изготовить простые лекарства, что делать при ранах и больных зубах – вот такие вещи. Джейми продолжал кивать с приподнятыми бровями, дожёвывая и глотая последний кусок булочки. – Ну, да, отменная книга может получиться, и кто как не ты должна её написать. А он случайно не «намекнул», сколько, по его мнению, может стоить печать и переплёт такого издания? – А, – я выдохнула сдерживаемый воздух. – Он сделает триста экземпляров, по 150 страниц максимум, в коленкоровом переплёте, и распространит их через свою типографию в обмен на его долг за двенадцать лет аренды твоего пресса. Джейми выпучил глаза и покраснел. – И он бесплатно предоставит личинки. И охранника, – поспешила я добавить, подсовывая ему портвейн, прежде чем он заговорит. Джейми схватил стакан и залпом осушил его. – Ох уж этот мелкий хапуга! – сказал он, когда обрёл дар речи. – Ты ведь ничего не подписала, верно? – с тревогой спросил он. Я покачала головой. – Я ему сказала, что ты, вероятно, сам захочешь заключить с ним сделку, – кротко предположила я. – О. Цвет его лица начал возвращаться к нормальному. – Мне этого очень хочется, – сказала я, опустив взгляд на свои руки, сцепленные на коленях. – Ты раньше никогда ничего не говорила о своём желании написать книгу, тётушка, – с любопытством сказал Йен. – Ну, я никогда по-настоящему не думала об этом, – оправдываясь, сказала я. – И это было бы ужасно трудно и дорого, пока мы жили в Ридже. Джейми пробормотал: «Дорого», – и налил второй стакан портвейна, который выпил уже медленнее, поскольку размышлял, время от времени гримасничая из-за вкуса вина. – Ты правда этого хочешь, Сассенах? – спросил он, наконец, и в ответ на мой кивок со вздохом поставил стакан. – Ладно, – сдаваясь, сказал Джейми. – Но у тебя будет специальное издание в кожаном переплёте, с позолоченным форзацем [Форзац — элемент конструкции книги, лист, соединяющий книжный блок с переплётной крышкой. – прим. перев.]. И пятьсот экземпляров. Я полагаю, ты захочешь взять несколько штук в Америку, да? – добавил он, увидев моё изумление. – О, да. Мне бы этого хотелось. – Ну, тогда… – Джейми взял колокольчик и вызвал служанку. – Велите девушке вынести эту гадость и принести приличный виски. Мы выпьем за твою книгу. A затем я пойду поговорю с этим маленьким негодяем.
ПЕРЕДО МНОЙ ЛЕЖАЛА СТОПКА чистых листов высококачественной бумаги. А ещё полдюжины крепких гусиных перьев, серебряный перочинный нож для их заточки и предоставленная гостиницей видавшая виды чернильница, наполненная, однако, самыми лучшими, как заверил меня управляющий, чернилами из чернильных орешков. Джейми и Йен уехали на неделю во Францию, чтобы проверить различные интересные контакты, полученные ими от мадам Жанны. Они оставили меня, чтобы я привела в порядок генерала и приступила к книге. Всё время оказалось в моём распоряжении, и появилась необходимая мне свобода действий. Я взяла девственно чистый лист бумаги сливочного оттенка, положила прямо перед собой, обмакнула перо, ощущая, как пальцы зудят от возбуждения. Я непроизвольно закрыла глаза и снова их открыла. С чего же начать? «Начинай с начала и продолжай, пока не дойдёшь до конца, затем остановись». Строчка из «Алисы в Стране Чудес» всплыла в моём мозгу, и я улыбнулась. «Хороший совет, – подумала я, – но только если знаешь, где начало», – а я совершенно не знала. В раздумье я повертела перо. Может, набросать план? Это показалось разумным и не столь сложным, как писать сразу. Я опустила перо и помедлила, держа его над бумагой, а потом подняла снова. План тоже должен иметь начало, не так ли? Чернила на кончике пера начали высыхать. Довольно раздражённо я вытерла его и уже собиралась вновь обмакнуть, когда в дверь тихо поскреблась горничная. – Миссис Фрейзер? Джентльмен внизу просит принять его, – сказала она. Судя по её почтительному тону, с визитом пришёл не Энди Белл. Кроме того, она, вероятно, сказала бы, если бы это был он: все в Эдинбурге знали Энди Белла. – Сейчас спущусь, – вставая, произнесла я. «Возможно, моё подсознание придёт к какому-либо решению относительно начала, пока я занимаюсь с этим господином, кем бы он ни был». Кем бы он ни был, он выглядел джентльменом – я поняла это сразу. К тому же он оказался Персивалем Бошаном. – Миссис Фрейзер, – сказал он, и улыбка озарила его лицо, когда он обернулся на звук моих шагов. – К вашим услугам, мадам. – Мистер Бошан, – произнесла я, позволяя ему взять мою руку и поднести её к губам. Утончённая особа того времени, несомненно, сказала бы что-нибудь вроде: «Боюсь, вы застали меня врасплох, сэр», с любой интонацией - от высокомерной до кокетливой. Не будучи утончённой особой того времени, я просто спросила: – Что вы здесь делаете? В отличие от меня у мистера Бошана утончённости было хоть отбавляй. – Разыскиваю вас, сударыня, – ответил он и слегка сжал мою руку, прежде чем отпустить её. Я подавила невольное желание немедленно вытереть её о платье и кивком указала на пару кресел у окна. – Не то чтобы я не была польщена, – сказала я, расправляя свои юбки. – Но разве вам нужен не мой муж? О! – мне пришла в голову другая мысль, – или вы хотите проконсультироваться со мной по медицинскому вопросу? Его губы дрогнули, будто это показалось ему забавным, но он вежливо покачал головой. – Ваш муж во Франции… или так мне говорит Жанна Легран. Я пришёл побеседовать с вами. – О чём? Услышав вопрос, он приподнял свои гладкие тёмные брови, но ответил не сразу, а вместо этого сделал знак портье, чтобы тот принёс выпить и закусить. Я не знала, было ли это просто вежливостью с его стороны, или ему требовалось время, чтобы обдумать свою речь при нашей нынешней встрече. Во всяком случае, он не торопился. – У меня есть предложение для вашего мужа, мадам. Я бы поговорил с ним, – предвосхитил он мой вопрос, – но он уже отправился во Францию, когда я узнал, что он в Эдинбурге. А я, увы, должен уехать до его возвращения. Но я подумал, что лучше поговорить напрямую с вами, чем объясняться в письме. Знаете ли, есть вещи, которые лучше не доверять письмам, – добавил он с внезапной улыбкой, сделавшей его очень привлекательным. – Хорошо, – ответила я, успокаиваясь. – Рассказывайте.
Я ВЗЯЛА СТАКАН БРЕНДИ И отхлебнула, затем приподняла и критически посмотрела его на свет. – Нет, это действительно бренди, – сказала я. – Не опиум. – Прошу прощения? Он невольно заглянул в собственный стакан, на всякий случай, и я засмеялась. – Я имею в виду, – пояснила я, – каким бы качественным ни был этот бренди, он недостаточно хорош, чтобы я могла поверить в подобную историю. Мистер Бошан не обиделся, а склонил голову набок. – Вы можете мне сказать, зачем бы мне сочинять такие сказки? – Нет, – согласилась я, – но это не значит, что это не выдумки, верно? – Но то, о чём я вам рассказал, ведь возможно, не так ли? На секунду я задумалась. – Теоретически возможно, – признала я, – но в это очень трудно поверить. – Вы видели когда-нибудь страуса? – поинтересовался Бошан и, не спрашивая, налил ещё бренди в мой стакан. – Да. А что? – Согласитесь: весьма трудно поверить, что есть такие птицы, – сказал он, – Но страусы существуют. – Один – ноль в вашу пользу, – сдалась я. – Но, по-моему, поверить в то, что Фергюс – пропавший наследник состояния графа Сен-Жермена – немного сложнее, чем в существование страуса. Особенно в части, касающейся свидетельства о браке. Я имею в виду… Пропавший законный наследник? Мы ведь о Франции говорим, не так ли? В ответ он рассмеялся. Его лицо раскраснелось от бренди и веселья, и я увидела, насколько привлекательным он, наверное, был в юности. Признаться, он и сейчас очень неплохо выглядел. – Вы не возражаете, если я спрошу, чем вы зарабатываете на жизнь? – с любопытством спросила я. Он смутился и потёр ладонью подбородок, прежде чем ответить, но встретил мой взгляд. – Я сплю с богатыми женщинами, – сказал он, и в его голосе послышалась еле заметная, но нестерпимая горечь. – Ну, я очень надеюсь, что вы не относитесь ко мне, как к возможности заработать. Несмотря на очки в золотой оправе, у меня и правда нет никаких денег. Бошан улыбнулся и спрятал улыбку за своим стаканом с бренди. – Нет, но с вами было бы гораздо интереснее, чем с обычными женщинами, у которых есть деньги. – Я польщена, – вежливо ответила я. Некоторое время мы в молчании потихоньку потягивали бренди, думая, как продолжить. Шёл дождь, – ну, разумеется, – и его шорох на улице за окном и шипение огня перед нами действовали в высшей степени успокоительно. Как ни странно, я чувствовала себя с ним комфортно, но в конце концов, я не могла провести здесь весь день: мне надо было писать книгу. – Ладно, – сказала я. – Почему вы рассказали мне эту историю? Погодите… Меня интересуют две вещи. Первая – почему рассказали мне, а не самому Фергюсу? И вторая – каков ваш личный интерес в этом деле, если предположить, что это правда? – Я пытался рассказать мистеру Фрейзеру… то есть Фергюсу Фрейзеру, – медленно сказал мистер Бошан. – Он отказался со мной говорить. – О! – сказала я, что-то припоминая. – Так это вы пытались похитить его в Северной Каролине? – Нет, не я, – быстро и совершенно искренне произнёс он. – Я слышал об этом случае, но не знаю, кто на него напал. Скорее всего, это тот, кого раздражала его деятельность. Но Бошан не захотел развивать дальше эту тему и продолжил. – Что же до моего личного интереса… Это связано с причиной, о которой я собирался рассказать вашему мужу, а с вами я говорю только потому, что вашего мужа сейчас нет. – И это?.. Он быстро огляделся, чтобы удостовериться, что нас не подслушивают. Рядом с нами никого не было, но он всё же понизил голос. – Я… и заинтересованные лица во Франции, которых я представляю... хотим, чтобы мятеж в Америке оказался успешным. Не знаю, чего я ждала, но только не этого, и вытаращила глаза. – Надеетесь, я поверю, будто вы американский патриот? – Вовсе нет, – сказал он. – Политика меня не волнует ни на йоту. Я деловой человек. – Мистер Бошан взглянул на меня оценивающе. – Вы когда-нибудь слышали о компании «Орталес и Ко»? [Получив из особого фонда французского короля 2 млн франков, П. Бомарше буквально в два дня создает фирму «Родриго Орталес и Ко», единственной целью которой становится закупка оружия, боеприпасов и их тайная переброска в Америку - прим. перев.] – Нет. – Это якобы экспортно-импортная фирма с испанскими корнями. А на самом деле – прикрытие для отправки денег американцам без заметного участия французского правительства. Мы уже провели через неё многие тысячи, в основном для закупки оружия и боеприпасов. В разговоре с вашим мужем мадам Легран упомянула о ней, но не сказала, что это за компания. Она оставила за мной право решать, стоит ли раскрывать ему истинную природу «Орталеса». – Вы – агент французской разведки. Вы это хотите сказать? – спросила я, понимая, наконец, о чём речь. Мистер Бошан наклонил голову в знак согласия. – Но я думаю, вы не француз, – добавила я, пристально глядя на него. – Вы англичанин. – Был, – он отвёл взгляд. – Теперь я гражданин Франции. Он умолк, а я, откинувшись на спинку стула, наблюдала за ним... и размышляла. Первое: интересно, сколько во всём этом правды? Второе, хоть и не относящееся непосредственно к делу: мог ли он (теоретически) быть моим предком? Бичем – не такая уж редкая фамилия [Бошан и Бичем пишется одинаково – Beauchamp – прим. перев.]. Большого физического сходства между нами не наблюдалось. Его изящные, с длинными пальцами руки походили на мои. Но форма пальцев отличалась... Уши? У него они были великоваты, но красивой формы. Я, правда, понятия не имела, как выглядят мои собственные уши, но думаю, что если бы они были слишком большими, то Джейми не преминул бы об этом как-то упомянуть. – Ну и чего вы хотите? – наконец, спокойно спросила я, и Бошан поднял глаза. – Передайте, пожалуйста, вашему мужу то, о чём я рассказал вам, мадам, – наконец посерьёзнев, ответил он. – И намекните ему, что решение этого вопроса не только в интересах его приёмного сына, но и очень даже в интересах Америки. – Как это? Он приподнял плечо, узкое и изящное. – Граф Сен-Жермен имел обширные земельные владения в той части Америки, которая в настоящее время принадлежит Великобритании. Французская часть его имущества, — сейчас из-за неё перегрызлось несколько претендентов, — чрезвычайно ценна. Если удастся доказать, что Фергюс Фрейзер – это Клодель Ракоци (Ракоци – это родовое имя, знаете ли) [По преданию, известный авантюрист граф Сен-Жермен называл себя отпрыском рода Ракоци. – прим. перев.] и наследник этого состояния, он сможет использовать его, чтобы помочь финансировать революцию. Из того, что я знаю о нём и его деятельности (а к настоящему моменту я знаю многое), я думаю, что это совпадает с его целями. Если революция окажется успешной, то те, кто её поддержал, будут иметь существенное влияние на любое сформированное правительство. – А вы сможете прекратить спать с богатыми женщинами за деньги? Кривая улыбка растеклась по его лицу. – Точно, – он поднялся и низко поклонился мне. – Огромное удовольствие беседовать с вами, мадам. Он почти дошёл до двери, когда я его окликнула. – Мсье Бошан! – Да? – повернувшись, он посмотрел назад, смуглый, стройный мужчина, чьё лицо было отмечено юмором... «И болью», – подумала я. – У вас есть дети? Услышав это, он крайне изумился. – Честно говоря, я так не думаю. – О, – сказала я, – я просто поинтересовалась. Хорошего вам дня, сэр.
Дата: Понедельник, 16.04.2018, 21:31 | Сообщение # 169
Король
Сообщений: 19994
Глава 75. SIC TRANSIT GLORIA MUNDI (с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
SIC TRANSIT GLORIA MUNDI (Так проходит слава земная – лат. – прим. пер.)
Шотландский Хайленд. ОТ ДОМА ХЬЮ ДО БАЛНЕЙНА путь лежал неблизкий. И, как всегда в начале января, в Шотландии было сыро и холодно. Очень сыро. И очень холодно. Снег еще не лег (хотя я, скорее, предпочла бы, чтобы он выпал, потому что, возможно, тогда Хью Фрейзер отказался бы от своей безумной затеи). Зато дожди поливали несколько дней – настолько сильные, что очаги дымились, а домашняя одежда, в которой даже не выходили на улицу, все равно становилась влажной. Холод пробирал прямо до костей – да так глубоко, что казалось, никогда в жизни больше не согреешься. Уже несколько часов я именно так и думала, но единственной альтернативой тому, чтобы продолжать пробиваться сквозь дождь и грязь, было лечь и умереть, а я пока еще не настолько отчаялась. Пока. Скрип колес резко прекратился с тем самым чавкающим звуком, который означал, что они снова увязли в грязи. Джейми по-гэльски пробормотал себе под нос что-то совершенно неуместное на похоронах, и Йен прыснул от смеха, сделав вид, что кашляет, но потом закашлялся по-настоящему и надолго, и его хрипы походили на лай большого и усталого пса. Из-под плаща я достала фляжку с виски – я не думала, что нечто, содержащее такой высокоградусный алкоголь, замерзнет, но не хотела рисковать – и передала Йену. Глотнув, он захрипел так, словно его сбил грузовик, и снова закашлялся, а потом, тяжело дыша, вернул мне фляжку и поблагодарил кивком головы. Из его красного носа бежало ручьем. Впрочем, у всех вокруг носы покраснели и прохудились – и у кого-то, возможно, от горя, но я подозревала, что за состояние большей части из них были ответственны погода или простуда. Без лишних слов все мужчины собрались вокруг гроба – они уже наловчились – и, согласованным усилием подняв его из колеи, перетащили на более твердый, каменистый участок дороги. - Как думаешь, давно Саймон Фрейзер приезжал домой в последний раз? - прошептала я Джейми, когда он вернулся и снова пошел рядом со мной в конце траурной процессии. Джейми пожал плечами и вытер нос промокшим носовым платком. - Много лет назад. Ему незачем было приезжать сюда, так ведь? Наверное, да. После вчерашнего ночного бдения на ферме – в доме чуть меньшем, чем Лаллиброх, но построенном по тому же принципу – я теперь знала гораздо больше о военной карьере и подвигах Саймона Фрейзера, но панегирик в его честь совершенно не учитывал хронометраж. Ведь если бы генерал воевал во всех тех местах, о которых его родственники рассказывали, вряд ли бы он успевал менять хотя бы чулки между походами, не говоря уже о возвращении домой в Шотландию. Да и имение ему не принадлежало, ведь, в конце концов, Саймон был седьмым из девяти детей. И, как я поняла, его жена, крошечная bainisq (маленькая старушка – гэльск. – прим. пер.), бредущая во главе шествия, опираясь на руку своего деверя, собственного дома не имела и жила с семьей Хью, поскольку ее дети то ли умерли, то ли жили очень далеко – но заботиться о ней было некому. Вот интересно, обрадовалась ли она, что мы привезли генерала домой? Не лучше ли было просто знать, что он погиб где-то за границей, с честью выполняя свой долг, чем получить на руки удручающе жалкие останки своего мужа – и неважно, насколько профессионально упакованные? Но она казалась если не счастливой, то, по крайней мере, как будто удовлетворенной тем, что стала центром такой суеты. Ее морщинистое личико разрумянилось и словно немного разгладилось во время торжественного ночного бдения, и теперь она, не выказывая слабости, упорно шагала по колее, которую оставлял за собой гроб ее мужа. Это была прихоть Хью. Имевший романтические взгляды на мир, самый старший брат Саймона и владелец Балнейна, он был маленьким старичком, едва выше своей овдовевшей невестки. Это именно он заявил о том, что вместо того, чтобы достойно упокоиться на родовом кладбище, Саймон – самый доблестный воин семьи – должен быть похоронен в месте, более соответствующем глубокому уважению к его заслугам. Слово «bainisq», произносится как «банн-и-ишк», и в переводе означает «маленькая старушка». «Интересно, значит, «маленький старичок» будет просто «и-ишк»?» - размышляла я, глядя в спину Хью, но решила, что не стану спрашивать, пока мы не вернемся в дом – надеюсь, мы доберемся туда до наступления темноты. Наконец, в поле зрения появился Корримони. По словам Джейми это название означало «впадину на болоте». Именно так это место и выглядело. В чашеобразной впадине среди травы и вереска возвышался невысокий купол; по мере приближения стало видно, что он сложен из тысяч и тысяч небольших речных камней, в основном, величиной с кулак, но некоторые достигали размера головы человека. И эта темно-серая блестящая от дождя каменная пирамида находилась в центре круга стоячих камней. Я рефлекторно схватила Джейми за руку, и он удивленно на меня взглянул, затем понял, на что я смотрю, и нахмурился. - Ты что-нибудь слышишь, Сассенах? - прошептал он. - Только ветер, - который стонал вместе с похоронной процессией, практически заглушая шедшего перед гробом старика, нараспев читавшего коронак (похоронная песнь в горной Шотландии и Ирландии – прим. пер.). Но когда мы вышли на открытое болото, ветрище набрал скорость, засвистев на несколько тонов выше, отчего юбки, полы плащей и сюртуков захлопали, будто вороньи крылья. Я опасливо поглядывала на камни, но когда мы остановились перед древней гробницей, ничего особенного не почувствовала. Это была коридорная пирамида, которую обычно называют Клава Каирн. Я понятия не имела, что это значит, но видела много фотографий с видами этих древних мегалитов у дяди Лэмба. Ведущий к центру проход предназначался для того, чтобы в некий знаменательный день ориентироваться по какому-нибудь астрономическому объекту. Я взглянула на свинцовое плачущее небо и решила, что сегодня, вероятно, не тот день. - Мы не знаем, кто был там похоронен, - объяснил нам Хью вчера. - Но явно какой-нибудь великий вождь. Ведь чтобы соорудить такую громадину, требуются невероятные усилия. - Ну, разумеется, - сказал Джейми и деликатно добавил: - А великий вождь – он там больше не похоронен? - О, нет, - уверил нас Хью. - Его давным-давно забрала земля. Там осталась лишь горстка косточек. И не переживайте о том, что на гробнице лежит какое-нибудь проклятие. - О, славно, - пробормотала я, но он не обратил внимание. - Какой-то lang nebbit (древний любопытный человек – гэльск. – прим. пер.) открыл гробницу лет сто назад или более, поэтому, если на могилу и было наложено проклятие, оно наверняка уже пало на того бедолагу. Это утешало. И в самом деле, никто из стоявших возле пирамиды людей не боялся находиться вблизи от нее. Хотя, возможно, это просто оттого, что они жили рядом с ней так долго, что она стала для них не более чем элементом пейзажа. Какое-то время продолжалось некое обсуждение: мужчины смотрели на купол и с сомнением качали головами, жестами указывая то на открытый проход, который вел внутрь погребальной камеры, то на верхушку пирамиды, где камни либо кто-то убрал, либо они просто обрушились, и их вынесли снизу. Женщины подходили ближе друг к дружке и ждали. Накануне мы прибыли полумертвые от усталости, и, хотя меня со всеми познакомили, сейчас мне не удавалось правильно соотнести имена и лица. По правде говоря, они все были на одно лицо – исхудалые, измученные и бледные. В них ощущалась хроническая изможденность и усталость, причина которых залегала гораздо глубже, чем могло бы вызвать ночное бдение над покойным. Внезапно мне вспомнились похороны миссис Баг – импровизированные и поспешные, и все же проведенные с достоинством и искренней печалью со стороны скорбящих. Почему-то показалось, что все эти люди едва знали Саймона Фрейзера. Мне подумалось, что гораздо лучше было бы уважить его последнее желание и оставить генерала на поле боя рядом с павшими товарищами. Но тот, кто сказал, что похороны устраиваются на благо живых, тоже прав. Последовавшее за поражением при Саратоге чувство провала и опустошенности побудило офицеров Саймона Фрейзера решиться поставить некую точку, оказать достойный знак уважения человеку, которого они любили, и воину, которого почитали. А еще, возможно, они хотели отправить генерала домой из-за собственной тоски по дому. Несомненно, то же ощущение неудачи (плюс предельная склонность к романтизму), заставило генерала Бергойна настаивать на этом жесте. Думаю, он, по всей вероятности, чувствовал, что этого требует его собственная честь. А теперь Хью Фрейзер, доведенный после Каллодена до существования на подножном корме, оказался перед фактом неожиданного возвращения своего младшего брата и, не имея возможности устроить приличные похороны, но сам – законченный романтик, он устроил это странное шествие, приведшее Саймона Фрейзера в дом, который больше ему не принадлежал, и к жене, ставшей для него незнакомкой. «И его место уже не узнает его» (Пс. 102 – прим. пер.). Строчка псалма пришла на ум, когда мужчины приняли решение и начали снимать гроб с колес. Вместе с другими женщинами я подошла ближе и обнаружила, что нахожусь всего в паре футов от одного из стоячих камней, окружавших каирн. Они были меньше камней на Крейг-на-Дун – не более двух или трех футов в высоту. Поддавшись внезапному порыву, я протянула руку и коснулась камня. Я не ожидала, что что-то произойдет, и, к счастью, ничего не произошло. Хотя, если бы посреди похорон я внезапно исчезла, это существенно оживило бы мероприятие. Никакого жужжания и визга – совсем никаких ощущений. Просто камень. И я подумала, что, в конце концов, нет никаких причин считать все стоячие камни маркерами временных порталов. Скорее всего, древние строители могли использовать их для обозначения любого особенного места – а, безусловно, такая пирамида, как эта, должна была быть особенной. Мне стало интересно, что за мужчина (или, может быть, женщина?) лежит здесь, оставив всего лишь отзвуки своих костей, гораздо более хрупких, чем бессмертные камни, которые их укрывали. Мужчины опустили гроб на землю и с чудовищным кряхтеньем и пыхтеньем в несколько приемов затолкали его через проход в погребальную камеру в центре каирна. Прислоненная к гробнице, лежала большая плоская каменная плита со странными вырезанными на ней чашеобразными знаками, предположительно сделанными строителями пирамиды. Четверо самых сильных мужчин подхватили ее и медленно перенесли на самую верхушку купола, закрыв отверстие над камерой. Плита упала с глухим стуком, от которого несколько небольших камней скатились по сторонам пирамиды. Мужчины спустились, и мы все довольно неловко стояли возле каирна, гадая, что делать дальше. Священника с нами не было, потому что заупокойную мессу по Саймону отслужили раньше в маленькой и пустой каменной церковке перед тем, как началось шествие к этому совершенно языческому могильнику. Очевидно, Хью не нашел никакого подходящего обряда для подобных похорон. И как раз в тот момент, когда нам показалось, что мы будем вынуждены просто развернуться и отправиться назад, к дому, Йен, чудовищно кашлянув, шагнул вперед. Вся похоронная процессия выглядела серой и унылой: никаких ярких тартанов, которые украшали в прошлом церемонии в Хайленде. Даже внешность Джейми стала приглушенной: он закутался в плащ, а волосы спрятал под бесформенной черной шляпой. Единственным исключением из общей угрюмости был Йен. Весь день с самого утра, когда он только спустился, все на него пялились. И не без оснований. Он побрил бóльшую часть головы и с помощью жира поставил оставшуюся посередине полоску волос в жесткий гребень, на который прикрепил подвесное украшение из индюшачьих перьев и проколотого серебряного шестипенсовика. Под теплый плащ Йен надел изношенные рубашку и штаны из оленьей кожи и сине-белый браслет из ракушек, который для него сделала его жена Эмили. Когда он появился, Джейми медленно оглядел его с головы до ног и кивнул, один уголок рта поднялся вверх. - Им совсем не важно, как ты выглядишь, ты же понимаешь? - тихо сказал Джейми Йену, когда мы направлялись к двери. – Они примут тебя таким, какой ты есть. - Неужели? - спросил Йен, но, не дожидаясь ответа, пригнулся и вышел за дверь. Джейми, несомненно, был прав: все это индейское убранство являлось генеральной репетицией и подготовкой его прибытия в Лаллиброх, потому что мы собирались отправиться туда сразу же, как только тело Саймона будет достойно похоронено, а прощальный виски будет выпит. Однако наряд пригодился сейчас. Йен медленно снял плащ и протянул его Джейми, затем подошел к проходу в гробницу и повернулся лицом к скорбящим, которые в полном изумлении смотрели на это явление. Он развел руки ладонями вверх, закрыл глаза и, откинув голову так, что дождь побежал по его лицу, начал что-то монотонно напевать на могавском. Певец из Йена был никакой, и голос его так сильно хрипел от простуды, что многие слова прерывались или вообще исчезали, но в самом начале я уловила имя Саймона. Смертная песнь генерала. Продолжалась она недолго, но когда Йен опустил руки, все собравшиеся как один глубоко выдохнули. Не оглядываясь, Йен пошел назад, и в абсолютном молчании за ним последовали скорбящие. Похороны завершились.
Дата: Пятница, 27.04.2018, 20:39 | Сообщение # 173
Король
Сообщений: 19994
Глава 76. ОПЛАКАННЫЙ ВЕТРОМ (с) Перевод Юлии Коровиной
Иллюстрация Евгении Лебедевой
ПОГОДА ОСТАВАЛАСЬ ужасной, но теперь к дождю добавились шквалистые снежные порывы, и Хью настаивал на том, чтобы мы остались, по крайней мере, еще на несколько дней, пока небо не прояснится. - Ну, этого мы можем не дождаться до самого Михайлова дня (29 сентября – у католиков праздник Михаила Архангела и всех Архангелов – прим. пер.), - ответил ему Джейми с улыбкой. – Нет, кузен, мы поедем. И мы уехали, закутавшись во всю одежду, которую имели. На дорогу до Лаллиброха требовалось более двух дней, и на ночь нам пришлось укрыться на заброшенной маленькой ферме, где не было ни мебели, ни торфа для очага и отсутствовала половина крыши, но каменные стены хоть задерживали ветер. Лошадей мы поместили рядом, в коровнике. - Мне не хватает моего пса, - пробурчал Йен, скрючившись под своим плащом и натянув одеяло на голову, покрывшуюся мурашками. - Ролло бы сел тебе на голову? - осведомился Джейми, покрепче обнимая меня, когда ветер взревел над нашим укрытием, угрожая сорвать остатки ветхой кровли над нами. - Нужно было подумать, что сейчас январь, прежде чем брить голову. - Тебе-то хорошо, - ответил Йен, злобно зыркнув из-под одеяла, - у тебя есть тетушка Клэр, чтобы греться. - Ну, ты и сам когда-нибудь женишься. Что, Ролло и тогда будет спать с вами обоими? - поинтересовался Джейми. - М-м-ф-м, - только и ответил дрожащий Йен и натянул одеяло на лицо. Несмотря на теплого Джейми, наши сложенные вместе плащи, три шерстяные юбки и две пары чулок, я тоже дрожала. За свою жизнь я побывала во многих холодных местах, но шотландский холод обладает какой-то уникальной проникающей способностью. Однако, несмотря на то, что я жаждала теплого огня и незабываемого уюта Лаллиброха, меня, как и Йена, тревожило наше приближающееся возвращение домой. А чем дальше мы продвигались вглубь Хайленда, тем больше Йен становился похожим на кошку на раскаленных кирпичах. Он и сейчас в темноте тесной развалюхи подергивался и метался, что-то невнятно бормоча под одеялом. Когда мы прибыли в Эдинбург, я задумалась, а не стóит ли нам отправить в Лаллиброх весточку о нашем прибытии, но Джейми расхохотался, когда я об этом упомянула. - Думаешь, у нас есть хоть малейший шанс появиться в радиусе десяти миль от поместья, и чтобы об этом никто не узнал? Не беспокойся, Сассенах, - уверил он меня. - В тот самый миг, когда мы окажемся в Хайленде, все от Лох-Ломонда до Инвернесса будут знать, что Джеймс Фрейзер едет домой со своей английской ведьмой и краснокожим индейцем вдобавок. - Английской ведьмой? - спросила я, не зная, то ли рассмеяться, то ли обидеться. - Они и правда так меня называли? Когда мы жили в Лаллиброхе? - Частенько прямо тебе в лицо, Сассенах, - с усмешкой ответил Джейми. - Но ты тогда не слишком хорошо знала гэльский, чтобы это понимать. Они не хотели тебя оскорбить, a nighean (девочка (гэльск.) – прим. пер.), - добавил он более мягко. - Да и сейчас не станут. Просто люди в Хайленде называют вещи так, как их понимают и видят. - Хм-м, - немного растерялась я. - И ведь не скажешь, что они неправы, правда? - спросил Джейми, ехидно улыбаясь. - Ты хочешь сказать, что я выгляжу, как ведьма? - Ну, в данную минуту – не слишком, - сказал он, оценивающе прищурив один глаз. - А вот с утра пораньше – да, наверное, можно и испугаться. Зеркальца у меня не было, и в Эдинбурге я тоже как-то не подумала его приобрести. Но расческа имелась, и, уютно угнездившись сейчас прямо под подбородком Джейми, я решила остановиться на подъезде к Лаллиброху и хорошенько ее применить, несмотря на дождь. Конечно, не очень важно, как я приеду в Лаллиброх: как английская королева или как созревший на семена пушистый одуванчик. Самое важное сейчас то, что домой возвращается Йен. С другой стороны... Я совсем не уверена в том, как примут меня саму. Между мною и Дженни Мюррей оставалось одно незаконченное дельце. И это еще мягко сказано. Когда-то мы были хорошими подругами. Я надеялась, что мы снова сможем ими стать. Но ведь именно она организовала брак Джейми с Лири МакКензи. Без сомнения, из лучших побуждений: она переживала за брата – одинокого и неприкаянного после возвращения из заключения в Англии. И, если уж быть до конца справедливой, Дженни считала меня мертвой. Интересно, о чем она подумала, когда я так внезапно появилась снова? Что я бросила Джейми перед Каллоденом, а потом передумала? Тогда времени для объяснений и восстановления добрых отношений не было – к тому же случился еще тот жутко неловкий момент, когда вызванная Дженни Лири появилась в Лаллиброхе в сопровождении дочерей, застав нас с Джейми врасплох. В груди образовался пузырек смеха при воспоминании о той встрече, хотя, в тот момент было совсем не смешно. Что ж, вероятно, время для разговора появится сейчас, после того, как Дженни и Йен отойдут после шока от возвращения домой их младшего сына. Тяжелое и спокойное дыхание лошадей в их стойле свидетельствовало о том, что они спят, да и Йен тоже, наконец, угомонился и чудовищно храпел. Но по легкому шевелению за спиной я поняла, что была не единственной, кто все еще лежал без сна и думал о том, что ждет впереди. - Ты ведь тоже не спишь, да? - прошептала я Джейми. - Нет, - тихонько ответил он и подвинулся, прижимая меня ближе к себе. - Вспоминаю о том, как сам в последний раз возвращался домой. Я так боялся... И все же немного надеялся. Полагаю, Йен, наверное, чувствует сейчас то же самое. - А чего ты ждешь на этот раз? - спросила я, складывая свои руки поверх тех, которые меня обнимали, поглаживая крепкие изящные кости запястья и нежно касаясь искалеченной правой руки. Джейми глубоко вздохнул. - Не знаю, - ответил он, - но все будет хорошо. Теперь со мною ты.
НОЧЬЮ ВЕТЕР И ДОЖДЬ ПРЕКРАТИЛИСЬ, и каким-то чудом день выдался ясным и ярким, хотя по-прежнему холодным, как задница полярного медведя. Я подумала, что это хороший знак. В полном молчании мы преодолели последний высокий перевал, который вел к Лаллиброху, и увидели внизу дом. Почувствовав, что напряжение в груди отпускает, я только тогда поняла, как надолго затаила дыхание. - Он совсем не изменился, правда? - сказала я, выпустив на холоде белое облачко пара. - На голубятне новая крыша, - отметил Йен, - и мамин загон для овец стал больше. Он изо всех сил старался говорить беззаботно, но в его голосе ясно звучало нетерпение. Понукая лошадь, Йен чуть обогнал нас, перья индейки в его прическе развевались на ветру. Близился полдень, и поместье казалось тихим: утренние хлопоты завершились, а вечерняя дойка и приготовление ужина еще не начались. Я не видела на улице никого, кроме пары крупных мохнатых хайлендских коров, жующих сено на близлежащем пастбище, но из каминных труб шел дым, а большой белёсый дом как всегда выглядел гостеприимным и обжитым. «Интересно, вернутся когда-нибудь сюда Роджер и Бри?» – подумала я вдруг. Бри упоминала об этом, когда идея уйти обратно превратилась в реальность, и они начали планировать. - Поместье свободно, - сообщила Брианна тогда, сосредоточив взгляд на рубашке в стиле ХХ века, которую шила, - оно продается. Или так было, когда Роджер ездил туда несколько лет... назад? - Бри подняла взгляд и криво ухмыльнулась: мы просто не могли обсуждать время в обычном смысле. - Мне бы хотелось, чтобы дети жили там, наверное. Но сначала посмотрим... как все получится. Брианна поглядела на спящую в колыбельке Мэнди, чьи губки слегка посинели. - Все получится отлично, - решительно сказала я тогда. - Все будет хорошо. «Господи, - взмолилась я про себя, - пусть у них все будет хорошо!» Йен уже спрыгнул с лошади и нетерпеливо поджидал нас. Когда мы спешились, он направился к двери, но наш приезд уже заметили, и дверь широко распахнулась, прежде чем он смог до нее дотронуться. В дверях застыла Дженни. Она моргнула, и ее голова стала медленно запрокидываться, пока глаза скользили снизу вверх по высокому одетому в оленью кожу телу с напряженными мускулами и мелкими шрамами к увенчанной гребнем и украшенной перьями голове. Йен усиленно старался, чтобы на его татуированном лице ничего не отображалось, но глаза выдавали надежду и страх, которые он не мог скрыть – могавк он или нет. Губы Дженни дрогнули... раз, затем второй, ее лицо расплылось, и она начала издавать короткие истеричные возгласы, которые превратились в очевидный смех. Глотнув воздуха, она снова взвизгнула и захохотала так сильно, что, шатаясь, попятилась назад в дом и вынуждена была сесть на скамейку в холле, где, обхватив руками живот, склонилась пополам и хохотала, пока не затихла, и ее дыхание перешло в слабые хриплые вздохи. - Йен, - проговорила она, наконец, качая головой. - О, Боже, Йен. Мой мальчик. Йен выглядел совершенно ошеломленным. Он посмотрел на Джейми, который пожал плечами, сам едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться, а затем повернулся к матери. Тяжело дыша, Дженни глотнула воздуха, затем встала, подошла к сыну и обняла его, прижавшись мокрым от слез лицом к его груди. И руки Йена медленно и осторожно обхватили ее, будто величайшую и очень хрупкую драгоценность. - Йен, - снова сказала Дженни, и я увидела, как ее маленькие крепкие плечики вдруг опустились. – О, Йен. Слава Богу, ты приехал вовремя.
ДЖЕННИ ОКАЗАЛАСЬ МЕНЬШЕ и тоньше, чем я помнила, в ее все еще темных и живых волосах чуть прибавилось седины. Но вот синие кошачьи глаза остались точно такими же – как и свойственная им с братом прирожденная авторитарность. - Оставьте лошадей, - скомандовала она, вытирая глаза краешком передника. - Я отправлю кого-нибудь из мальчишек о них позаботиться. Вы замерзли и проголодались... Снимайте одежду и проходите в гостиную. Дженни бросила на меня полный любопытства (и еще чего-то, что я не могла истолковать) взгляд, но избегала смотреть мне прямо в глаза и не сказала ничего, кроме «Проходи», когда направилась в гостиную. Пропитанный запахами торфяного дыма и готовящейся пищи, дом пах странно, хотя и очень знакомо: только что испекли хлеб, и из кухни долетал дрожжевой аромат. В коридоре было почти так же холодно, как и на улице; двери всех комнат стояли запертыми, чтобы не выпускать нагретого от каминов воздуха, и когда Дженни, повернувшись к Йену, открыла дверь в гостиную, чтобы впустить его первым, нас окатила теплая волна. - Йен, - проговорила она тоном, который я никогда у нее не слышала. – Йен, они приехали. Твой сын вернулся домой. Йен Старший сидел в огромном кресле возле огня, поверх его ног лежал теплый плед. С трудом поднявшись и немного пошатнувшись на деревянном протезе, который заменял потерянную в бою ногу, он сделал несколько шагов к нам навстречу. - Йен, - произнес Джейми, тихим от потрясения голосом. - Господи, Йен. - О, да, - ответил Йен с иронией. - Не переживай, это все еще я. Доктора для этого заболевания применяют термин «фтизис», что в переводе с греческого означает «истощение». Обычные люди по вполне очевидным причинам прозвали это «чахоткой». Ведь недуг буквально заживо пожирает своих жертв, и те чахнут на глазах. А еще это именуют изнуряющей болезнью или сухоткой, и она действительно иссушила Йена: как каннибал, съела его плоть, и, словно транжира, источила жизненные силы. Я много раз встречалась с подобным в Англии в тридцатых и сороковых годах, и гораздо больше здесь, в прошлом. Но я никогда не видела, чтобы туберкулез выедал живую плоть с костей кого-то, кого я любила, и сердце, обливаясь кровью, просто вытекло из моей груди. Йен и всегда-то – даже во времена изобилия – был худым и жилистым, сильным и жестким; его кости и раньше проступали под кожей, так же, как и у Младшего Йена. Теперь же… - Я, может, и кашляю, но я не сломаюсь, - уверил он и, шагнув вперед, обхватил Джейми за шею. Тот очень осторожно обнял его и, когда понял, что Йен действительно не сломался, сжал Йена посильнее, закрыв глаза, чтобы не расплакаться. Он крепко держал своего друга, как будто пытаясь вопреки всему не дать Йену упасть в бездну, слишком явно разверзшуюся у его ног. «Кости мои могу сосчитать» (Пс. 21 – прим. пер.). На ум невольно пришла эта библейская цитата, потому что я действительно могла их сосчитать: ткань рубашки лежала прямо на ребрах, которые настолько торчали, что я видела сочленения там, где каждое из них присоединялось к выступающим на спине Йена позвонкам. - Как долго? - выпалила я, повернувшись к Дженни, которая глядела на мужчин полными непролитых слез глазами. - Как давно у него это? Она моргнула и сглотнула. - Многие годы, - довольно ровно произнесла Дженни. - Йен начал кашлять, когда вернулся из тюрьмы в Эдинбурге, из Толбута, да так больше и не перестал. Но в прошлом году кашель стал хуже. Я кивнула. Значит, хронический случай: это было уже что-то. Острая форма - «быстротечная чахотка», как это называли, - убила бы его за несколько месяцев. Дженни задала мне тот же вопрос, но с другим смыслом. - Как долго? - спросила она так тихо, что я едва ее услышала. - Не знаю, - ответила я столь же негромко. - Но... недолго. Дженни кивнула: она давно уже это знала. - Тогда хорошо, что вы приехали вовремя, - ровным голосом сказала она. Глаза Младшего Йена были прикованы к отцу с того момента, как мы вошли в комнату. На его лице явно читалось потрясение, но он держал себя в руках. - Па, - произнес он жутко хриплым голосом: слово прозвучало почти как карканье. Йен жестко прочистил горло и повторил: «Па», - и шагнул вперед. Старший Йен посмотрел на сына, и его лицо осветилось такой огромной радостью, что все следы болезни и страданий стерлись. - О, Йен, - сказал он, протягивая руки. - Мой мальчик.
МЫ ВЕРНУЛИСЬ В ХАЙЛЕНД. К Йену и Дженни. А это означало, что вопросы, которых можно было бы избежать в суматохе или из деликатности, вместо этого решались однозначно. - Я могу умереть завтра или в течение года, - напрямик сказал Йен за чаем и хлебом с джемом, который поспешно сотворили на кухне, чтобы попотчевать уставших путников, пока ужин еще не готов. - Ставлю на три месяца. Пять к двум, если кто-нибудь хочет пари. Хотя я и не знаю, как смогу получить свой выигрыш, - и когда он улыбнулся, то сквозь маску смерти вдруг показался прежний Йен. В журчании взрослых голосов временами слышался почти смех. В гостиную набилось множество людей, потому что известие, из-за которого сюда принесли хлеб и джем, также заставило всех обитателей Лаллиброха повыскакивать из своих комнат и укромных уголков и прогрохотать вниз по лестнице в страстном желании поприветствовать и предъявить права на возвратившихся любимых. Младшего Йена почти сбили с ног и задушили в объятьях, пытаясь выразить ему свою любовь, и, все еще в шоке от состояния отца, Йен просто ошеломленно молчал, хотя и продолжал улыбаться, совершенно беспомощный перед тысячей вопросов и восклицаний. Дженни наконец-то спасла его из этого водоворота и, взяв за руку, решительно отправила их со Старшим Йеном в гостиную, а затем снова вышла, чтобы твердым словом и сверкающим взглядом подавить бунт, прежде чем выпроводить остальных, словно заправский прапорщик. Младший Джейми – старший сын Йена и Дженни и тезка Джейми – теперь жил в Лаллиброхе со своей женой и детьми, как и его сестра Мэгги и ее двое детей – ее муж был солдатом. Младший Джейми отсутствовал, но женщины пришли, чтобы посидеть со мной. Все дети столпились вокруг Младшего Йена, разглядывая его и задавая так много вопросов, что они перебивали друг друга. Ребятишки толкались и пихались, споря о том, кому что спросить, и на какой вопрос следует ответить в первую очередь. Дети не обращали внимания на замечания Старшего Йена. Они уже знали, что дедуля умирает, и этот факт не представлял никакого интереса по сравнению с увлекательностью их нового дяди. Малышка с тугими косичками сидела на коленях Младшего Йена, очерчивая линии татуировок пальчиком, который время от времени невзначай засовывала Йену в рот, когда тот улыбался и нехотя отвечал на вопросы своих пытливых племянниц и племянников. - Ты могла бы написать, - сказал Джейми Дженни с резким укором в голосе. - Я написала, - столь же резко ответила она. - Год назад, когда его плоть начала таять, и мы поняли, что это перешло в нечто большее, чем просто кашель. Я попросила тебя прислать Младшего Йена, если это возможно. - А-а, - расстроился Джейми, - должно быть, мы к тому времени уже уехали из Риджа. Но я ведь написал тебе в прошлом апреле, что мы приезжаем. Я отправил письмо из Нью-Берна. - Если и так, то мы его не получили. Ничего удивительного: с этой блокадой до нас доходит вдвое меньше писем из Америки по сравнению с тем, что было. И если вы выехали в прошлом марте, значит, путешествие вышло долгим, да? - Немного дольше, чем я предполагал, ага, - сухо ответил Джейми. - Многое случилось по пути. - Я уж и вижу. Нимало не смущаясь, Дженни взяла его правую руку и внимательно рассмотрела шрам и близко посаженные пальцы. Она взглянула на меня, подняв одну бровь, и я кивнула. - Это... его ранили при Саратоге, - сказала я, как будто оправдываясь. - Мне пришлось. - Отличная работа, - Дженни осторожно согнула пальцы брата. - Сильно болит, Джейми? - Болит в холодную погоду. А в остальном – совсем не беспокоит. - Виски! - воскликнула Дженни, резко выпрямляясь. - Вы тут сидите, промерзшие до костей, а я даже и не подумала... Робби! Беги и принеси специальную бутылку с полки над котлами. Долговязый мальчишка, который скакал возле собравшихся вокруг Младшего Йена родственников, скорчив рожицу, показал бабушке, что ему совсем не хочется, но затем, повинуясь ее пристальному взору, вылетел из комнаты, чтобы выполнить поручение. В комнате стало очень тепло: в очаге жарко и медленно горел торф, и так много людей говорили, смеялись и излучали тепло своих тел, что температура поднялась почти до уровня тропиков. Но сердце холодело всякий раз, когда я смотрела на Йена. Теперь он снова лежал в своем кресле, по-прежнему улыбаясь. Но усталость так ясно читалась в том, как поникли его костлявые плечи, какими тяжелыми стали веки, и в тех очевидных усилиях, которые он прилагал, чтобы продолжать улыбаться. Я отвела взгляд и обнаружила, что на меня смотрит Дженни. Она сразу же отвернулась, но я заметила в ее глазах размышления и сомнения. Да, нам придется поговорить.
ТОЙ ПЕРВОЙ НОЧЬЮ ОНИ спали в тепле, уставшие почти до потери пульса, прижавшиеся друг к дружке и окруженные Лаллиброхом. Но, пробудившись, Джейми услышал ветер, который вернулся ночью и холодно стенал вокруг карнизов дома. В темноте Джейми сел на кровати и, обхватив колени руками, прислушивался. Надвигалась пурга: ветер нес с собой снег. Клэр, почти свернувшись, лежала рядышком и спала, ее волосы темным пятном растрепались на белой подушке. Джейми вслушивался в то, как она дышит, и, чувствуя вину, благодарил Бога за мягкость и беспрепятственное течение ее дыхания. Весь вечер Йен кашлял, и Джейми отправился спать с этим звуком его тяжелых вдохов и выдохов, застрявшим в голове (если не в ушах). Из-за полного изнеможения Джейми удалось отбросить вопрос о болезни Йена, но он снова всплыл в момент пробуждения – тяжелый, словно камень в груди. Клэр шевельнулась во сне, чуть повернувшись на спину, и в Джейми проснулось желание, которое разлилось по телу, будто вода. Он колебался, переживая за Йена, ощущая вину за то, что Йен уже потерял, а у него это все еще оставалось, и ему не хотелось тревожить сон любимой. - Наверное, я чувствую себя так же, как ты, - прошептал Джейми очень тихо, боясь ее разбудить. - Когда ты прошла сквозь камни. Будто мир по-прежнему на месте... Но это не тот мир, который был. Он мог поклясться, что жена не проснулась, но из-под простыни появилась нащупывающая рука, и Джейми взял ее. Клэр протяжно и сонно вздохнула и, потянув его вниз, к себе, обняла и убаюкала в теплой мягкости своей груди. - Ты и есть весь мой мир, - пробормотала Клэр, потом ее дыхание изменилось, и она забрала его с собой в безопасность.
Дата: Воскресенье, 29.04.2018, 18:29 | Сообщение # 174
Граф
Сообщений: 935
В главе 76 я вижу параллель
с их возвращением в Лаллиброх в третьем сезоне из Эдинбурга (ну, думаю, много кто видит).
Сейчас те же действующие лица (Джейми, Клер, Йен младший), но прошло 10 лет, много воды утекло, много всего случилось с каждым из них - я о не рядовых событиях в жизни человека, в физическом и моральном плане.
Дата: Воскресенье, 29.04.2018, 21:37 | Сообщение # 175
Баронет
Сообщений: 265
mrsfitz,
Цитата
я вижу параллель
Ну Лаллиброх - Родина, Дом... Как в Васаби было? "Здесь все началось, здесь все и закончится". По некоторым высказываниям Дианы, можно судить, что закончится все (10 книга и вся эпопея) в Шотландии.
Оutlander является собственностью телеканала Starz и Sony Entertainment Television. Все текстовые, графические и мультимедийные материалы,
размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях.
Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование за пределами сайта только с разрешения администрации.
Дизайн разработан Стефани, Darcy, Совёнок.
Запрещено копирование элементов дизайна!